Он видел, как побледнела Джерри. Она не была трусихой. На отдаленных планетах, даже таких, как Фрейя, не было трусливых людей. Она согласилась участвовать в этом, как она знала, опасном путешествии: возможность совершить его с одним из торговых принцев Солнечной компании «Пряности и напитки», самой могущественной из всех в Политехнической Лиге, была слишком заманчива, хороша, чтобы честолюбивая девушка отказалась от нее. Она отлично держалась во время стычки и последующего бегства, хотя смерть стояла совсем рядом. Но они находились еще слишком далеко от ее планеты, среди неизвестных звезд, и враги охотились за ними.

— Ступай в спальню, — сказал ей Ван Рийн.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Но я была бы счастлива услышать правду.

Маленькие черные глаза Ван Рийна, посаженные близко к носу, загорелись.

— Грязь и параша! — взревел он. — Что за чудовищная чепуха? Когда я кричу «прыгать», каждая лягушка должна прыгать.

Джерри в негодовании вскочила на ноги. Не вставая, Ван Рийн шлепнул ее по соответствующему месту. Шлепок прозвучал как пистолетный выстрел. Она открыла было рот, но подавила негодующий крик и выскочила в соседнее помещение. Ван Рийн позвал стюарда.

— Потребуется еще пиво, — сказал он Торрансу. — Ну, ладно, не стойте, делая безумные глаза! У меня нет времени на глупости, даже если вы мне заплатите. Я должен проверить ценники на перец и мускатный орех для Фрейи, прежде чем мы туда прибудем. Ад и дьявол! Этот идиот Фактор мог получить на десять процентов больше, не сокращая объема торговли. Черт бы его побрал! О добрые духи, услышьте меня и помогите бедному старику управиться с делами, когда у него в подчинении идиоты с овсянкой вместо мозгов.

Торранс едва смог сдержаться.

— Сэр, я получил доклад Ямамуры. Вы же знаете, что во время стычки в нас попали: снаряд разорвался вблизи машинного отделения. Конвертор казался неповрежденным, но когда брешь заделали, инженеры решили его проверить и выяснили, что перегорело больше половины цепей генератора инфразащиты. Мы можем заменить лишь немногие из них. Если мы будем продолжать двигаться на квазискорости, весь конвертор сгорит за пятьдесят часов.

— Ах, та–а–а–к! — Ван Рийн сразу стал серьезным. Щелчок зажигалки, когда он принялся раскуривать свою трубку, показался необыкновенно громким. — А нельзя ли остановить конвертор для починки? В гиперпространстве мы будем слишком маленьким предметом, и никаким вонючим аддеркопам нас не догнать.

— Нет, сэр. Я уже сказал, что у нас нет запасных частей. Это яхта, а не военный корабль.

— Но мы должны продолжать двигаться в гиперпространстве. Какую скорость мы можем себе позволить, чтобы войти в пределы слышимости Фрейи, прежде чем машина взорвется?

— Одна десятая полной скорости. Потребуется шесть месяцев.

— Нет, дружище капитан, это слишком много. Так мы никогда не достигнем звезды Валгаллы. Аддеркопы разыщут нас.

— Я тоже так считаю. К тому же наших запасов на шесть месяцев не хватит. — Торранс взглянул на стол. — Мне кажется, мы можем достигнуть одной из ближайших звезд. Правда, мы вряд ли найдем там планету с индустриальной цивилизацией, которая поможет нам отремонтировать конвертор, но в конце концов пригодная к обитанию планета там может быть…

— Нет! — Ван Рийн так затряс головой, что его черные жирные локоны свернулись на плечах. — Чтобы столько мужчин с одной женщиной провели всю жизнь на какой–то мусорной скале, где нет даже виноградной грозди! Предпочитаю получить снаряд аддеркопов и погибнуть как джентльмен, черт побери!

Появился стюард.

— Где вы шлялись? Пива, и пусть господь Бог проклянет вас! Я должен думать, а как думать, если мое горло пересохло, как пустыня в середине лета?

Торранс тщательно подбирал слова. Ван Рийну нужно напомнить, что в космосе хозяин он, капитан. И ему принадлежит решающее слово. Вместе с тем старому дьяволу нельзя противоречить: никто лучше его не умеет выпутываться из сложных ситуаций.

— Я готов обсудить любое предложение, сэр, но в любую минуту нас может атаковать противник, и я не могу брать на себя ответственность за такой риск.

Ван Рийн встал и заходил по каюте, извергая непристойные ругательства и вулканические голубые облака дыма. Проходя мимо ниши, где стояло изображение святого Диомаса, он сбросил свечи. Затем он повернулся к капитану и быстро заговорил:

— Да! Индустриальная цивилизация, да, может быть, и так. Не одни паразиты аддеркопы бродят в этом районе. Мы ведь можем встретить и другой корабль, нет? Передайте Ямамуре: пусть увеличит чувствительность нашего детектора до такой степени, чтобы тот мог уловить колебания крыльев комаров в моей конторе в Джакарте на Земле. Потом мы пойдем нужным курсом и будем вести поиски на уменьшенной скорости.

— А если мы найдем корабль? Он может оказаться вражеским, вы знаете?

— Тогда мы его захватим.

— В любом случае, сэр, мы теряем время. Преследователи отыщут нас, пока мы будем идти по поисковой спирали. Особенно, если мы будем преследовать корабль чужаков, которые никогда не слышали о человеческой расе.

— Этим мы займемся, если потребуется. У вас есть более удачный план?

— Ну… — Торранс замялся.

Вошел стюард со свежей кружкой пива. Ван Рийн выхлебал его.

— Думаю, вы правы, сэр, — проговорил Торранс. — Я пойду и…

— Девственность! — проревел вдруг Ван Рийн.

— Что?! — подпрыгнул Торранс.

— Девственность! Это то слово, которое я искал. Первое пиво приятно, как девственность, идиот!

Дверь каюты зазвенела. Торранс вздохнул. Он надеялся хоть немного поспать. Он провел на палубе столько часов, что не мог и сосчитать. Но когда корабль бродит во тьме в поисках другого корабля, которого, может быть, и нет здесь, когда охотники кружат поблизости…

— Войдите.

Вошла Джерри Кофоед. Торранс глотнул воздух, вскочил на ноги и поклонился.

— Фриледи… что… как… какой сюрприз! Чем я могу быть вам полезным?

— Пожалуйста, — она взяла его за руку. Ее платье было мерцающим и невероятно коротким (Ван Рийн других не признавал), но ее взгляд сказал Торрансу, что все это не при чем. — Я пришла к вам, Мастер Ложи, и если у вас есть чувство жалости, вы выслушаете меня.

Он указал ей на кресло, предложил сигареты и закурил сам. Глубоко затянувшись, он немного успокоился и сел напротив нее.

— Если я могу быть вам чем–нибудь полезен, фриледи Кофоед, я буду счастлив… Гм… фримен Ван Рийн…

— Он спит. Но ему не в чем упрекнуть меня. Я не подписывала контракт или чего–нибудь в этом роде, — ее раздражение выразилось в сухой улыбке. — О, я согласна, мы все его подчиненные, как формально, так и по существу. Я не противоречу его желаниям. Просто он не захотел ответить на мой вопрос, а если я не узнаю правды, то начну визжать.

Торранс взвесил некоторые обстоятельства и решил, что объяснить ей все наедине несколько подробнее, чем экипажу, возможно, будет действительно лучше.

— Как хотите, фриледи, — сказал он и рассказал, что случилось с конвертором. — Мы не можем исправить его, — продолжил он. — Если мы будем двигаться на полной скорости, то конвертор расплавится еще до прибытия, а без энергии мы окажемся обреченными на верную смерть. Если же мы резко уменьшим скорость, это, конечно, сохранит конвертор, но до Валгаллы мы доберемся через полгода, а у нас нет достаточных запасов. К тому же, несомненно, аддеркопы выследят нас через одну–две недели.

Она вздрогнула.

— Почему? Я не понимаю. — Она некоторое время смотрела на кончик своей сигареты, пока к ней не вернулось спокойствие, а вместе с ним чувство юмора. — Капитан, я — лишенная наивности девушка с Фрейи, и умею считаться с фактами. Но вы даже лучше меня знаете, что Фрейя — отдаленная планета. У нас нет никаких космических сообщений, кроме кораблей Лиги, а они тоже никогда не задерживаются в порту надолго. Я, в сущности, ничего не знаю о законах ведения войны или политики. Никто не говорил мне, что наше путешествие — не просто разведывательная экспедиция, да я никогда и не спрашивала. Почему аддеркопы так встревожены и пытаются нас поймать?

Торранс задумался, прежде чем ответить. Как космонавт Лиги он с трудом понимал, как мало значат для колонистов их враги. Слово «аддеркопы» было фрейанским — это презрительное название обитателей планеты, изгнанных с нее и поставленных вне закона около ста лет назад. С тех пор у фрейанцев никогда не было прямых контактов с ними. Беженцы осели где–то в глубинах космоса, за Валгаллой, на какой–то неизвестной планете. Шло время, их стало значительно больше, увеличилось и число их военных кораблей. Но Фрейя по–прежнему была слишком сильна для них, они не осмеливались нападать на нее. К тому же у Фрейи не было межпланетных предприятий, и ей нечего было беспокоиться.

Торранс решил нарисовать полную картину, даже если придется повторить общеизвестное.

— Что ж, аддеркопы не глупы. Кто–то информирует их обо всем происходящем. Они знают, что Политехническая Лига стремится распространить свои операции на весь этот район. Это им не нравится, ибо означает конец их набегов на планеты, выжимания дани в их грабительской торговле. Конечно, Лига состоит не из святых. Мы боремся с ними потому, что пиратство сокращает доходы наших компаний.

Аддеркопы решили не объявлять нам настоящую войну, а нападать на передовые посты, чтобы мы отказались от своих планов. Их преимущество состоит в том, что они хорошо знают свой сектор космоса. Мы были уже на грани того, чтобы поставить крест на этом участке и начать свою деятельность где–нибудь в другом месте. Фримен Ван Рийн захотел предпринять последнюю попытку. Противодействие его планам было настолько велико, что он был вынужден сам возглавить экспедицию. Полагаю, вы знаете, что он делал. Используя свое сверхъестественное искусство подкупа и обмана, он собрал даже незначительную информацию, которой располагали пленники Лиги, и сопоставил факты. Мы получили ключ к неприступному доселе участку, прилетели туда, уловили нейтринный поток и, следуя по нему, обнаружили колонизированную людьми планету. Как вы знаете, это, несомненно, планета аддеркопов.

Если мы доставим информацию, аддеркопы перестанут причинять нам беспокойства. Лига сможет послать туда несколько военных кораблей звездного класса и пригрозить бомбардировкой планеты. Они понимают это. Мы были обнаружены, несколько военных кораблей окружили нас, но нам удалось ускользнуть от них. Их корабли устарели, поэтому мы смогли оставить их позади. Но я уверен, что весь их флот продолжает нас искать. Корабль постоянно создает вибрацию гиперпространства, которую можно обнаружить на расстоянии до одного светового года. Поэтому, если аддеркопы обнаружат нашу волну и по ней определят, где мы находимся, — это конец.

Она глубоко затянулась, но внешне оставалась спокойной.

— Каковы ваши планы?

— Контрманевр. Вместо того чтобы пытаться достичь Фрейи, мы предприняли спиральный поиск на средней скорости и увеличили чувствительность наших детекторов. И если мы обнаружим корабль, то используем последние возможности своей машины, чтобы догнать его. Если это будет чужой корабль — что ж, у нас есть световые пушки в орудийных башнях, мы постараемся захватить его или уничтожить. Но это может оказаться и человеческий корабль. Доклады ученых, сообщения обсерваторий, сведения пленников говорят о том, что в этом районе есть три–четыре различных расы, обладающие секретом гиперпространства. Аддеркопы сами не очень хорошо осведомлены. Космос чертовски велик.

— А если корабль окажется не человеческим?

— Будем действовать по обстановке.

— Понятно, — она кивнула, посидела молча, улыбнулась ему. — Спасибо, капитан. Вы не представляете, как помогли мне.

Торранс глуповато улыбнулся:

— Я счастлив, фриледи.

— Я отправляюсь с вами на Землю. Вы это знаете? Фримен Ван Рийн обещал мне там хорошую работу.

«Он всегда обещает», — подумал Торранс.

Джерри придвинулась ближе.

— Я надеюсь, на пути к Земле мы познакомимся ближе, капитан. Или даже прямо сейчас…

В эту минуту прозвучал сигнал тревоги.

«Геба» была яхтой, а не пиратским фрегатом. Однако, когда на ее борту находился Ван Рийн, это различие исчезало. Корабль двигался быстрее многих военных кораблей, обладал детекторами повышенной чувствительности, а его экипаж был хорошо знаком с тактикой погони. «Геба» могла уловить гиперэмиссию другого корабля задолго до того, как будет обнаружена ее собственная вибрация. Оставаясь необнаруженной, она установила верный курс и, используя всю мощность двигателей, устремилась в погоню. Если чужой корабль сохранит свою квазискорость, то встреча состоится через три–четыре часа. Но корабль незнакомцев попытался уйти. «Геба» соответственно изменила курс и продолжала догонять свою медлительную добычу.

— Они боятся нас, — сказал Торранс. — И направляются не в сторону планеты аддеркопов. Значит, это не аддеркопы. Но у них есть свои причины бояться незнакомцев, — он угрюмо кивнул, так как во время предыдущих полетов ему приходилось видеть планеты после налета аддеркопов.

Видя, что его настигают, преследуемый корабль вышел из гиперпространства. Его конвертор уменьшил подачу энергии до минимума, скорость упала ниже световой, и корабль превратился в крошечную точку в бесконечном пространстве. Этот маневр часто помогал: противник, тщетно потратив некоторое время на поиски, отправлялся дальше. «Геба», однако, к этому была готова. Знание сверхсветового вектора с координатами места, где корабль покинул гиперпространство, позволило ее компьютерам определить координаты добычи. Яхта двинулась в этот участок и прочесала его, время от времени возвращаясь в обычное пространство, чтобы попытаться уловить нейтринное излучение, которое испускает любой атомный двигатель. Правда, излучение двигателя похоже на нейтринное излучение звезд, но благодаря статистическому анализу компьютеры, как правило, точно устанавливали его. И на этот раз корабль был найден довольно быстро. Яхта двинулась туда, и на ее обзорных экранах вновь показался корпус чужого корабля.

Он в несколько раз был больше «Гебы» и походил на цилиндр с тупым закругленным носом; на нем выделялись массивные конусы двигателей, многочисленные ниши для вспомогательных шлюпок и единственная орудийная башня. Физические принципы требовали, чтобы конструкции всех межзвездных кораблей были примерно одинаковыми. Однако любой космонавт с первого взгляда определил бы, что этот корабль построен не технической цивилизацией.

Сверкнул огонь. Даже несмотря на автоматическое затемнение экрана, Торранс был на мгновение ослеплен. Приборы показали, что чужак выстрелил в них, и их робомониторы перехватили снаряд ракетами. Нападение было удивительно слабым и медленным — это был не военный корабль. Он так же проигрывал по сравнению с «Гебой», как сама яхта — с военным кораблем аддеркопов.

— Прекрасно, после этой их глупости мы можем приняться за дело, — сказал Ван Рийн. — Вызовите их по телекому и найдите общий язык. Быстрее! Объясните им, что мы не причиним им вреда, что мы хотим попасть на Валгаллу, — он немного поколебался и добавил: — Мы можем хорошо заплатить.

— Могут встретиться трудности, — ответил Торранс. — Наш корабль построен людьми, а из людей они встречали лишь аддеркопов.

— Что ж, если потребуется, мы можем взять их на абордаж и заставить отвезти нас. Торопитесь, ради сатаны! Если мы будем медлить, как проклятые сони, то нас поймают.

Торранс хотел было объяснить, что им ничего не угрожает. Аддеркопы намного отстали от быстрейшего из земных кораблей и даже не подозревали, что яхта вышла из гиперпространства, а когда поймут это, у них не будет ни малейшего представления, где ее искать. Но потом он сообразил, что все не так просто. Если переговоры с чужаком продлятся достаточно долго — например, неделю — корабли аддеркопов прочешут этот район и будут караулить. Они не прекратят поиски в течение месяца, а к этому времени на «Гебе» начнет ощущаться недостаток продовольствия. И когда яхта будет вынуждена перейти в гиперпространство, ее обнаружат и легко уничтожат. Единственный выход — организовать рейс к Валгалле как можно скорее, чтобы компенсировать уменьшенную скорость.

— Мы испробовали все частоты, сэр, — доложил Торранс. — До сих пор никакого ответа. — И с беспокойством добавил: — Не понимаю. Они должны видеть, что мы их вызываем, и понять, что мы хотим поговорить с ними. Почему они не отвечают? Ведь это им ничем не грозит.

— Может, они покинули корабль? — предположил офицер–связист. — Возможно, у них есть шлюпки, пригодные для передвижения в гиперпространстве.

— Нет, — Торранс покачал головой. — Мы бы это заметили. Продолжайте попытки, фримен Бетанкур. Если в течение часа мы не получим ответа, будем брать их на абордаж.

Экран приемопередатчика продолжал оставаться темным. Час прошел. Когда Торранс надевал космический скафандр, Ямамура сообщил новые сведения. Нейтринное излучение из источника в корме корабля чужаков значительно усилилось. Там происходил какой–то процесс, требующий не очень большого количества энергии.

Торранс защелкнул свой шлем:

— Мы посмотрим сами, что это такое.

Он составил отряд захвата. Ван Рийн, громко ругаясь и протестуя, остался на борту — и повел его к главному шлюзу. Плавно, как акула («В конце концов, — напомнил себе изумленный капитан, — старый боров был космонавтом, награжденным голубой лентой»), «Геба» двинулась к чужаку.

Но тот исчез. От отдачи яхта содрогнулась.

— Вельзевул и ботулизм! — заревел Ван Рийн. — Он снова ушел в гипер! Ну, это у него не выйдет.

Конвертор скрипел, но давал нужную энергию, и вскоре яхта вновь нагнала чужака. Ван Рийн проделал это с таким блеском, что Торранс должен был признаться себе: такой маневр труден даже для опытного пилота. Яхта уклонилась от поражающего луча чужака и прикрепилась к его корпусу нерасторжимо прочными силовыми линиями. Затем Ван Рийн выключил конвертор, который мог просто не выдержать напряжения. Однако огромный корабль двигался, не изменяя скорости, и увлекал за собой «Гебу». Скрепленные корабли летели быстрее света к неизвестным созвездиям.

Торранс выругался и сделал перекличку своих людей. Ему раньше никогда не приходилось захватывать корабли, но он считал, что это не труднее, чем проникнуть в корабль, покинутый экипажем. Выбрав место, он первым делом приказал закрыть его защитным карманом, чтобы перекрыть утечку воздуха: нет необходимости уничтожать чужаков. Резаки его людей изрыгали пламя, синие искры срывались фонтанами и исполняли в невесомости сложный танец. Остальная часть отряда стояла наготове, держа бластеры и гранаты.

Два корабля продолжали падать в бесконечность. Без компенсирующей электроники небо, в соответствии с эффектом Допплера, было искажено аберрацией, и людям казалось, что они умерли и несутся навстречу Судному Дню. Торранс заставлял себя думать о конкретных делах. Как они будут обращаться со своими пленниками, когда окажутся на корабле? Особенно, когда придется застрелить нескольких из них…

Наконец внешнюю оболочку разрезали, и Торранс принялся с интересом изучать внутреннюю поверхность. Ничего похожего он раньше не видел. Несомненно, эта раса овладела космосом совершенно независимо от человечества. Хотя в целом конструкции кораблей были основаны на одинаковых физических законах, но детали различались существенно. Что это за непрочная, но вязкая субстанция, образующая внутреннюю оболочку чужака? Проходят ли в ней контуры и схемы? Больше им скрываться негде.

Последняя преграда была преодолена. Торранс с трудом глотнул и посветил внутрь; там было темно и пусто. Войдя, он повис в пространстве: искусственная тяжесть была выключена. Экипаж прячется где–то и…

И…

Торранс вернулся на яхту через час. Он нашел Ван Рийна сидящим рядом с Джерри. Девушка начала что–то говорить, но посмотрела внимательно в лицо капитана и замолчала.

— Ну? — сварливо спросил торговец.

Торранс прочистил горло. Собственный голос показался ему незнакомым.

— Думаю, вам лучше взглянуть самому, сэр.

— Ты отыскал экипаж в его вонючем аду? На что они похожи? Что это за корабль?

Торранс решил сначала ответить на последний вопрос.

— Похоже, этот корабль предназначен для перевозки животных с различных планет. Должен сказать, что такого проклятого набора животных я не видел даже в зоопарке Солнечной системы в Луна–Парке.

— На кой сифилис это мне? Где тот, кто собирал этих животных? Где его прикрытые фиговыми листочками друзья?

— Как вам сказать, сэр, — Торранс опять глотнул. — Думаю, они спрятались от нас, спрятались среди своих животных.

Между главным шлюзом яхты и прорезью в корпусе чужака проложили туннель. Через него накачали воздух и провели электричество, чтобы осветить захваченный корабль. Манипулируя гравитационными генераторами «Гебы», Ямамура установил на чужаке силу тяжести примерно в одну четверть земной, но при этом ему не удалось сохранить везде горизонтальное положение: палубы чужака были наклонены под разными углами.

Даже в этих условиях походка Ван Рийна была тяжелой. Он стоял с салями в одной руке, с сырой луковицей в другой и осматривал добычу. Вероятно, здесь находилась рубка управления, хотя она располагалась ближе к корме, чем к носу. Экраны действовали; для глаз существа, меньшего чем человек, они были удобными. Экраны показывали ту же картину созвездий, видимо, работая на аналогичных оптических компенсаторах. Контрольная панель образовывала полукруг у передней стены, слишком большой, чтобы ею мог управлять один человек. Но, похоже, конструкторы рассчитывали на одного космонавта, так как в центре стояло одно кресло.

Из пола торчали короткие металлические стержни. Они были видны с обеих сторон кресла, и отверстия для болтов показывали, что здесь можно прикрепить еще кресла, однако самих кресел не было.

— Я думаю, пилот сидит в этом кресле, когда они движутся в автоматическом режиме, — Торранс заколебался. — Штурман и связист… здесь и здесь? Не уверен. В любом случае они не используют помощника пилота, хотя крепления кресла в дальнем углу говорят о том, что там находится резервный офицер.

Ван Рийн пожевал луковицу и потянул себя за бородку.

— Чертовски большая она, эта панель, — сказал он. — Раса кровожадных спрутов, а? Посмотрите, как сложно.

Консоль, покрытая чем–то вроде флюоресцирующего пластика, имела очень мало кнопок и переключателей, но зато на ней располагалось множество плоских квадратов, каждый не менее двадцати квадратных сантиметров; некоторые из них — вдавленные. Очевидно, это было управление приборами. Осторожная попытка показала, что нужно очень большое усилие, чтобы вдавить такой квадрат. Эксперимент закончился, когда открылся один из грузовых люков и большая часть воздуха улетучилась из корабля, прежде чем Торранс, напрягая все силы, поставил пластинку на место. Не следовало неосторожно обращаться с приборами незнакомого корабля, особенно в космосе.

— Они должны быть сильными, как лошади, чтобы справляться с этими приборами, — заметил Ван Рийн. — Все свидетельствует об этом.

— Не все, сэр, — возразил Торранс. — Экраны как будто предназначены для карликов около метра ростом, — он указал на полку с инструментами размером не больше пуговицы, на каждом из которых была нанесена цифра или буква, а может быть, идеограмма. Знаки отдаленно напоминали старые китайские иероглифы. — Человек не мог бы пользоваться ими, во всяком случае, без должной тренировки и напряжения. Конечно, иметь глаза, приспособленные для мелкой работы, еще не значит быть карликом. А вот этот переключатель невозможно достать с пола, не обладая длинными руками, — встав на цыпочки, он дотянулся до выключателя, находящегося как раз над предполагаемым креслом пилота.

Переключатель щелкнул.

С кормы донесся рев. От внезапного толчка Торранс отлетел назад и, чтобы не упасть, ухватился за полку у задней стены. Тонкий металл согнулся, но выдержал.

— Каракатицы и болваны! — взревел Ван Рийн.

Упершись своими слоновьими ногами в пол, он дотянулся до выключателя и вернул его в прежнее положение. Рев прекратился, вернулась сила тяжести. Торранс подошел к высокой двери, ограниченной широкой аркой, и крикнул в коридор:

— Все в порядке! Не беспокойтесь!

— Что это за проклятая чертовщина? — потребовал ответа Ван Рийн.

Торранс с трудом взял себя в руки.

— Думаю, выключатель двигателя, — голос его дрожал. — Полное ускорение без всякой компенсации. Конечно, в гиперпространстве это не опасно. Вероятно, в целом ускорение было меньше одного «g». В нормальном пространстве это дало бы несколько «g». Приспособление для внезапного быстрого ухода и… и…

— И вы, с мозгом из перекисшей подливки, с бананами вместо пальцев, дернули этот переключатель?

Торранс почувствовал, что краснеет.

— Откуда я мог знать, сэр? Я нажимал с силой менее килограмма. Двигатели не должны включаться так легко! Кто мог подумать, что он так легко поддастся, особенно после тех усилий, которые мы прикладывали к этим плиткам?

Ван Рийн посмотрел на выключатель более внимательно:

— Я вижу здесь предохранительную защелку. — Может быть, они используют этот выключатель на планетах с большой гравитацией? — Он указал на отверстие в центре панели около сантиметра в диаметре и пятнадцати сантиметров а глубину. На дне находился маленький ключ. — Это может быть другим специальным защитным приспособлением, а? Более безопасным, чем тот переключатель. Потребуются очень тонкие щипцы, чтобы достать его оттуда, — он почесал свою напомаженную голову. — Но здесь поблизости нигде нет таких щипцов. Я не вижу ни крюка, ни скобы для них.

— И не ищите, — сказал Торранс. — Когда они очищали все помещения… Там, в машинном отделении лишь груда обломков, расплавленный металл, обожженный пластик… постельные принадлежности, мебель — все, что, по их мнению, могло нам хоть что–то рассказать о них, они оттащили туда и уничтожили. А для этого использовали свой конвертор — вот откуда нейтринное излучение, которое заметил Ямамура. Они должны были работать, как черти.

— Но ведь они не разрушили все необходимые инструменты и машины? Тогда им было бы проще взорвать весь корабль вместе с вами. Я потел, как свинья, от страха, что они это сделают. Для бедного старого грешника не лучший способ кончить свои дни — разлететься в радиоактивном взрыве за триста лет от виноградников Земли.

— Н–нет… Насколько можно судить по беглому осмотру, они не уничтожили ничего жизненно важного. Конечно, мы не можем быть уверены. Группе Ямамуры потребуется неделя, чтобы установить в общих чертах, как функционирует их корабль. Но я согласен, что экипаж не собирался совершать самоубийство. Они поймали нас в ловушку, даже не зная об этом. Мы крепко привязаны к их кораблю и летим, вероятно, к их звезде, под прямым углом к нужному нам курсу.

Торранс направился к выходу.

— Вероятно, нам надо получше присмотреться к их зверинцу, — добавил он. — Ямамура собирался установить там кое–какое оборудование. Оно поможет нам отличить экипаж от животных.

Главный трюм занимал почти половину огромного корпуса корабля. Коридор вверху и мостик внизу шли вдоль длинного ряда помещений. Их было девяносто шесть, и все они ничем не отличались друг от друга. Каждое пяти метров в ширину с вмонтированными в потолок блестящими пластинами; в некоторых помещениях вдоль стен были закреплены полки и параллельные прутья, видимо, для животных, привыкших прыгать и лазать. В задних стенах помещений находились хорошо укрытые отсеки. Ямамура не разрешил трогать их, но сказал, что они, наверное, служат для регулирования состава атмосферы, а также температуры, гравитации, санитарного состояния и других элементов «обстановки» каждой клетки.

Передние стены, выходящие в коридор и на верхний мостик, были прозрачными. В них размещались люки с воздушными шлюзами, прочно запертые простым, но надежным механизмом. Управлять механизмом можно было как снаружи, так и изнутри клеток. Лишь несколько клеток пустовали.

Людям не было необходимости освещать помещения. Ван Рийн и Торранс шли по затемненному коридору мимо чудовищ. Свет дюжины различных солнц сквозь прозрачные стены помещений освещал их — красный, оранжевый, желтый, зеленый и резко–голубой.

Существо, которое было бы похоже на акулу, если бы не усы, развевающиеся над его головой, плавало в наполненном водой помещении среди водорослей. В следующем помещении находилось множество маленьких крылатых рептилий с ярко сверкающими чешуйками. Они ползали и перелетали с места на место. На противоположной стороне четыре прекрасных создания, похожих на медведей с тигровой шкурой, бродили в желтоватом тумане; они передвигались на четырех лапах, но время от времени вставали на две. Тогда можно было заметить убирающиеся когти между похожими на обрубки пальцами и клыки хищников.

Дальше люди прошли мимо клеток с полудюжиной красноватых животных, напоминающих шестилапых выдр, которые резвились в приготовленном для них бассейне. Очевидно, механизмы поддержки решили, что пришла пора кормления: хоппер выбросил какую–то протеиновую массу в лоток, и звери принялись рвать ее клыками.

— Автоматическое кормление, — заметил Торранс. — Я думаю, пища синтезируется на месте в соответствии с биохимией каждого вида. Для членов экипажа тоже — мы не нашли ничего, похожего на камбуз.

Ван Рийн содрогнулся.

— Ничего, кроме синтетики? Нет даже крошечного стакана джина перед обедом? — Его передернуло. — Ха! Мы, вероятно, открыли новый хороший рынок. И пока они разберутся в ситуации, мы можем драть с них втридорога.

— Сначала их надо найти, — напомнил Торранс.

Ямамура из центра трюма направлял на одно из помещений различные приборы и измерительные инструменты. Джерри стояла рядом и подавала ему приборы по его указанию, включая и выключая переносной аккумулятор.

— Что тут происходит? — спросил Ван Рийн.

Ямамура невозмутимо взглянул на него.

— Я приказал членам группы подробнее изучить корабль, сэр, — сказал он. — Я к ним присоединюсь, как только фриледи Кофоед приобретет некоторую сноровку в обращении с этими инструментами. Она вполне способна выполнять эту однообразную работу, в то время как остальные будут гораздо полезнее как специалисты. — Он заговорил медленнее и печально улыбнулся: — Боюсь, нам потребуется не меньше месяца, чтобы раскрыть их секреты, да еще с нашими ограниченными ресурсами.

— У нас нет месяца, — возразил Ван Рийн. — Вы замеряете условия в каждой клетке?

— Да, сэр. Они описаны здесь, конечно, но мы не можем прочесть эти надписи. Я сопоставляю гравитацию, состав и давление атмосферы, температуру, спектр освещения и так далее. Это медленная работа, она требует многочисленных математических расчетов. К счастью, нам не нужно проверять каждое помещение.

— Не нужно, — согласился Ван Рийн. — Совершенно очевидно, этот корабль не могли создать птицы или рыбы. В любом случае у них должно быть что–то вроде рук.

— Или щупальцев, — Ямамура кивнул в сторону ближайшего помещения, залитого тускло–красным светом, где были видны несколько существ черного цвета, непрерывно движущихся. У них были квадратные тела на четырех лапах, на этих телах возвышались вторые, покрытые костным панцирем. Они напоминали кентавров. Под безликими головами располагались шесть тонких липких рук, разделенных по три. Две руки оканчивались бескостными, но явно сильными пальцами.

— Подозреваю, что это и есть наши застенчивые друзья, — продолжил Ямамура. — Если это так, у нас будет достаточно времени… Они дышат водородом под большим давлением и с утроенной гравитацией, температура же в помещении около семидесяти градусов ниже нуля.

— Они единственные, кто находится в таких условиях? — спросил Торранс.

Ямамура пристально посмотрел на него:

— Понимаю, что вы имеете в виду, капитан. Нет, не единственные, я обнаружил три помещения с аналогичными условиями. Но в них точно животные: змеи и тому подобные; они не могли построить корабль.

— Но ведь эти лошади–осьминоги не могут быть экипажем, — робко вставила Джерри. — Экипаж собирал животных с различных планет, зачем им свои животные?

— Они могут быть, — возразил Ван Рийн. — У нас на «Гебе» есть кот и несколько попугаев. Или можно предположить, что существует несколько планет с водородной атмосферой и аналогичными условиями. Ведь есть же Земля, Фрейя и другие планеты с кислородной атмосферой. Это ничего не доказывает, — он повернулся к Ямамуре, как огромный глобус. — Но послушайте, если экипаж выпустил наружу весь воздух перед нашим прибытием, почему бы не проверить их резервные танки? Если мы найдем там воздух, которым дышат эти сони…

— Я думал об этом, — сказал Ямамура. — И это было первым, что я приказал своим людям проверить. Они ничего не обнаружили. Да я и не надеялся. Так как первое, что они нашли, была передвижная труба синтезатора. Я думаю, синтезатор способен восстановить воздух, выпущенный перед нашим приходом. Когда мы уйдем, они откроют дверь своего помещения, и воздух выйдет наружу. Синтезатор камеры включится и восстановит количество и состав воздуха на корабле. — Он вздохнул. — А может, им вполне подходят земные условия?

— Да, — сказал Торранс. — Думаю, нам надо осмотреть все и еще поискать разумных хозяев корабля.

Ван Рийн покатился за ним.

— Какого типа разум у этих безмозглых животных? — ворчал он. — Почему они затеяли этот дурацкий маскарад?

— Это не так уж глупо, — сухо заметил Торранс. — Мы летим вместе с их кораблем и не знаем, как остановить его. Они рассчитывают, что мы улетим и оставим их в покое или попадем в их собственный район. В любое время, и это весьма вероятно, какой–то военный корабль, или что они там имеют, обнаружит нас и приблизится узнать, что происходит, — он замолчал перед очередным помещением. — Я поражен…

В помещении находилось животное, похожее на слона, но с более тонким строением, что указывало на более низкую, чем на Земле, гравитацию. Его зеленая кожа была покрыта редкой чешуей, а вдоль спины шла полоса волос. Животное смотрело на них встревоженно и загадочно. Его совсем слоновий хобот оканчивался кольцом псевдопальцев, которые могли быть не менее сильными и чувствительными, чем человеческие.

— Может ли существовать однорукая раса разумных? — пробормотал Торранс. — Так же, как и двурукая. Отсутствие второй руки компенсируется огромной силой. Этот хобот мог бы согнуть огромный прут.

Ван Рийн нахмурился, молча прошел мимо помещения с пернатыми копытными и остановился перед следующей клеткой.

— Посмотри на этих, — сказал он. — Что–то похожее есть и на Земле. Как же они называются? Квинталла? Нет, горилла или шимпанзе!..

Торранс почувствовал комок в горле. В двух соседних клетках находились по четыре двуногих животных с короткими ногами и длинными руками. Они вполне могли быть хозяевами корабля. Стоя они достигали почти двух метров, а размах рук был не менее трех метров. Одно из них запросто могло в одиночку управиться с контрольной панелью. Запястье толщиной с человеческое бедро заканчивалось пропорциональными пальцами, из которых четыре противостояли пятому, большому. Трехпалые ноги явно предназначались для ходьбы, как и ноги человека. Тело было покрыто коричневой шерстью. На их сравнительно небольших остроконечных головах массивные носы казались огромными, а вот сверкающие глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, были крошечными. Пока они бесцельно бродили взад и вперед, Торранс заметил среди них самцов и самок. В углах каждого помещения находились светильники, покрытые светофильтрами. Свет их был знакомым желто–белым светом звезды, типа Солнца.

Он заставил себя возразить:

— Я не уверен. Эти мощные челюсти требуют соответствующих мускулов, которые должны прочно прикрепляться к черепу. Это соответственно уменьшает вместимость черепа.

— А если у них мозги в животах? — предположил Ван Рийн.

— Что ж, у некоторых людей так и есть, — пробормотал Торранс. Когда торговец подавился, он поспешно добавил: — Нет, в самом деле, сэр, в это трудно поверить. Нервные связи будут слишком длинными, и так далее. Все животные, которых я знаю, имеют центральную нервную систему, их мозг расположен вблизи органов чувств, а последние обычно находятся на голове. Конечно же, малый объем мозга еще не говорит, что они не разумны. Их мозг может функционировать совсем по–другому.

— Уксус и перец! — закричал Ван Рийн. — Может, может, может!

Они пошли дальше мимо странных созданий, и через некоторое время Ван Рийн сказал:

— Мы немногого добьемся, изучая их атмосферу и освещение. Чтобы спрятаться, экипаж может изменить нормальные для себя условия — немного и без всякого труда. Гравитацию, например, на двадцать–тридцать процентов.

— Я надеюсь, они дышат кислородом, хотя… эй! — Торранс остановился. Через мгновение он понял, что показалось ему странным в животных в оранжевом свете: они были покрыты хитиновой броней, похожей на квадратный военный шлем. Четыре короткие ноги, оканчивающиеся ступнями с острыми ногтями, поддерживали их массивные тела. Ресницы напоминали пучки щупальцев. В них не было ничего особенного, как и в любом неземном животном, кроме двух глаз — огромных, похожих на глаза человека или осьминога.

— Черепахи, — фыркнул Ван Рийн. — Или броненосцы.

— Не повредит, если Дже… мисс Кофоед проверит и их условия, — сказал Торранс.

— Напрасная трата времени.

— Не понимаю, как они едят, не вижу никакого рта.

— Эти щупальца похожи на капиллярные присоски. Готов поклясться, что они паразиты или переросшие пиявки, или что–то похожее на моих конкурентов. Идемте дальше.

— Что мы будем делать после того, как выявим предположительный экипаж корабля? — спросил Торранс. — Постараемся связаться с каждым по очереди?

— От этого будет мало пользы. Они спрятались, потому что не хотят с нами разговаривать, пока мы не докажем, что мы не аддеркопы. Но трудно сказать, как это можно сделать.

— Подождите! В конце концов, почему они спрятались, если уже вступили в контакт с аддеркопами? Ведь им тогда ничего не поможет.

— Я думал, что уже объяснил это вам, черт побери! — рявкнул Ван Рийн.

— Для удобства давайте назовем эту неизвестную расу иксянами. Итак, иксяне уже некоторое время странствуют в космосе, но космос велик, и они никогда не встречались с людьми. Затем в этом секторе, где не было людей, появились аддеркопы. Иксяне услышали об этой страшной нации, тоже вышедшей в космос. Они высаживались на примитивных планетах, где побывали аддеркопы, разговаривали с туземцами, может быть, устанавливали автоматические камеры там, где ожидали набега аддеркопов. Возможно, издалека следили за их лагерем или захватили их одиночный корабль. Так они узнали, как выглядят люди, но это и все. Они не хотят, чтобы люди узнали о них, поэтому остерегаются всяких контактов. Может, они еще не готовы к войне, не знаю. Торранс, экипаж должен поверить в наше честные намерения, тогда они доставят нас на Фрейю и доложат своим вождям, что не все люди похожи на этих грязных аддеркопов. В ином случае, проснувшись однажды, мы можем обнаружить, что наши планеты атакованы иксянами. И прежде чем эта война кончится, мы потеряем биллионы кредитов! — он потряс кулаками в воздухе и взревел, как раненый бык. — Наш долг — предупредить это!

— Наш первый долг — вернуться живыми домой, — коротко ответил Торранс. — У меня там жена и дети.

— Тогда перестаньте глуповато поглядывать на Джерри. Я первый приметил ее.

Поиски продолжались.

Четыре существа длиной с человека, похожие на гусениц с толстыми лицами, ползали в зеленоватом свете. Тела их были темно–синими с серебряными и напоминающими пятнами тела тех животных, похожих на кентавров, но были более приземистыми и имели две настоящие руки. На руках не было больших пальцев, но шесть пальцев, расположенных полукругом, могли заменить человеческую руку. Наличие рук не доказывает разумности: на Земле кроме обезьян некоторые рептилии и амфибии могли бы иметь такие же руки, или даже лучше, чем у людей. Однако круглые плосколицые головы этих существ, большие яркие глаза под перьевыми антеннами неизвестного назначения, маленькие челюсти и тонкие губы выглядели многообещающими.

«Обещающими что?» — подумал Торранс.

Трое земных суток спустя он торопливо шел по центральному коридору, направляясь к машинному отделению корабля иксян.

Коридор представлял собой большой полуцилиндр, выложенный тем же похожим на резину пластиком, что и клетки, так что шагов было не слышно, а сорвавшееся слово не отдавалось эхом. Но все же стены издавали какую–то глухую вибрацию — едва уловимое гудение машин гиперпространства, которые несли их корабль сквозь тьму к неизвестной звезде и выдавали их присутствие любому охотнику, находящемуся не далее светового года. Светильники, установленные людьми, были далеко, и он шел в полутьме. В коридор выходили помещения без дверей. Некоторые были полны снаряжением, и хотя форма большинства инструментов была незнакомой, а содержание контейнеров совсем неизвестным, они внушали уверенность, что корабль этот — не «Летучий Голландец», что он обитаем. Однако некоторые помещения выглядели явно нежилыми.

Нигде не осталось личных вещей экипажа. Книги сохранились, но никто не сумел расшифровать их знаки. Пустые места на полках свидетельствовали, что все иллюстрированные книги уничтожены. Можно было заметить и следы на стенах: там раньше висели картины. В личных каютах, в большом помещении, которое, по–видимому, служило кают–компанией, в машинном отделении, в мастерской — повсюду только по креплениям можно было понять, что тут находилась мебель. В стенах кают–компании сохранились длинные низкие ниши и маленькие уютные углубления, но, когда все постельные принадлежности уничтожены, как можно догадаться, каковы они были, эти постели, кто на них спал? Одежда, украшения, обеденная и кухонная посуда — ничего не осталось. Одно помещение, вероятно, было туалетом, но никаких принадлежностей там не сохранилось. Другое место могло служить для научных занятий, в частности, для изучения пойманных животных, но и там все было так пусто, что ни один человек ничего бы не понял.

«Клянусь богом, ими стоит восхищаться! — подумал Торранс. — Захваченный существами, которых они считали отвратительными чудовищами, экипаж чужаков не избрал легкий путь — атомный взрыв, который уничтожил бы оба корабля. Вероятно, они так бы и поступили, если бы корабль не был зверинцем… Увидев в этом надежду на спасение, они ухватились за нее с невероятной смелостью, которой вряд ли обладал кто–либо из людей. Теперь они сидят на виду у всех, ожидая, пока чудовища уйдут или пока военный корабль не освободит их. Они не знали, что их захватчики не аддеркопы, не знали и того, что вскоре этот сектор будет заполнен их кораблями. Так что в пределах имеющейся у них информации чужаки действовали вполне логично. Но сколько нервов это стоило?

Я хотел бы найти их и подружиться с ними. Иксяне могли бы стать отличными напарниками землян, жителей Рамамунджана или Фрейи, или всей Политехнической Лиги. — Он криво улыбнулся. — Держу пари, их вряд ли можно легко надуть, как надеется на это старый Ник. Они сами его надуют, и хотел бы я это увидеть! Мое желание их найти более логично, — продолжал он, загрустив. — Если мы не разберемся с этим недоразумением как можно быстрее, не будет ни нас, ни их. И очень скоро. Хорошо, если у нас есть еще три–четыре дня отсрочки».

Коридор заканчивался лестничной площадкой с двумя дверьми, которые вели направо и налево. Одна из дверей шла в машинное отделение, и Торранс это знал. За ней ядерный конвертор питал энергией все системы корабля и двигатели, гравитационный и гиперпространственный. Принцип, по которому он действовал, был знаком Торрансу, но большинство машин оставались загадками в металле и пластмассе.

Он открыл другую дверь — в мастерскую. Большую часть оборудования, несмотря на разрушения, можно было определить: токарный и сверлильный станки, осциллограф и кристаллический тестер. Ямамура сидел за импровизированным верстаком и спаивал части электронной аппаратуры. Рядом с ним стояло несколько приборов. Лицо Ямамуры осунулось, руки дрожали. Он работал без отдыха, и лишь стимуляторы не давали ему уснуть.

Весь экипаж «Гебы» под руководством Ямамуры пытался разгадать загадку иксян, изучая их корабль. Когда Торранс вошел, Ямамура разговаривал со связистом Бетанкуром.

— Я обнаружил основное электрическое оборудование, сэр, — говорил связист. — Они не пользуются энергией конвертора непосредственно, как мы. Очевидно, их методы поглощения отличаются от наших: они используют трансформаторы и получают переменный ток. Там же, где нужен постоянный, они пропускают переменный через ряд пластин, изготовленных, похоже, из окиси меди. Пластины прикрыты лишь защитным экраном, но поскольку через них проходит ток большого напряжения, они слишком горячи и взглянуть на них поближе нельзя. И все это мне кажется довольно примитивным.

— Или просто отличным от наших методов, — вздохнул Ямамура. — Мы используем конвертор на легких элементах. Он хорош тем, что дает ток непосредственно. Они могли использовать другой метод — на тяжелых элементах, требующий гораздо меньше очистки. Я вспоминаю, на Земле когда–то пытались сделать это, но отказались — непрактично. Но, может, иксяне — лучшие инженеры, чем мы. Такая система конвертора имеет свои преимущества, а то, что не нужно очищать горючее, для корабля, странствующего среди неисследованных планет, очень важно. Может, этим покрываются недостатки их системы, мы просто не знаем.

Покачивая головой, он смотрел на провода, которые держал в руках.

— Мы чертовски мало знаем, — проговорил он, и добавил, увидев Торранса: — Ладно, продолжайте, фримен Бетанкур. И помните: торопитесь медленно.

— Чтобы не повредить двигатель? — спросил Торранс.

Ямамура кивнул.

— Иксяне должны были сообразить, что у такого маленького корабля, как наш, не хватит мощности, чтобы тащить в гиперпространстве их корабль, — сказал он. — Поэтому они могли решить, что мы и не станем этого делать. Они могли расставить в своих механизмах мини–ловушки. Мы должны быть предельно осторожны.

— Весь экипаж и так в напряжении.

— Это даже лучше. Гм… Что ж, сэр, я подготовил основную аппаратуру, — так как Торранс ни о чем не спрашивал, он пояснил: — Я приспособил аппаратуру для исследования этих существ. Особенно тех, кто дышит водородом.

Торранс возразил:

— Начнем с тех, кто дышит кислородом. В сущности, они живут в условиях, настолько близких к нашим, что мы запросто можем войти к ним в клетку. Я имею в виду гориллоидов. Так мы с Джерри их назвали. Это поросшие шерстью двуногие с обезьяньими лицами.

Ямамура состроил обезьянью рожу.

— Такие мощные звери. Проявили они хотя бы след разумности?

— Нет. Но разве мы ожидали, что иксяне сделают это? Мы с Джерри много раз проходили мимо клеток со всевозможными животными, делали им знаки, рисовали картинки — все, что могли придумать, стараясь объяснить им, что мы не аддеркопы, что те нас самих преследуют. Конечно, ничего не вышло. Все животные хоть как–то реагируют на наше присутствие, кроме гориллоидов. Впрочем, это ничего не доказывает.

— Каких еще животных надо проверить? Я был занят все это время.

— Ну, мы их называем тигровыми обезьянами, потом кентавры со щупальцами, элефантоид, зверьки в шлемах и гусеницы. Эти последние ползают, тигровые обезьяны и зверьки в шлемах вряд ли подойдут, элефантоид тоже. Только у гориллоидов подходящие размеры и отлично устроенные руки. К тому же они дышат кислородом, поэтому мы начнем с них. Следующие по вероятности, я думаю, гусеницы и кентавры со щупальцами. Но гусеницы, хотя и дышат кислородом, привыкли к высокой гравитации. Их атмосфера будет действовать на нас, как наркотик. Кентавры со щупальцами дышат водородом. И в том, и в другом случае придется работать в скафандрах.

— Эти гориллоиды не выглядят добродушными.

Торранс взглянул на верстак.

— Что вы, собственно, собираетесь делать? — спросил он. — Я был слишком занят своими делами, чтобы изучить ваш план в деталях.

— Я приспособил некоторые медицинские приборы, например офтальмоскоп. На большей части их механизмов есть знаки. Кроме того, используется свет. Так что иксяне должны иметь глаза не хуже наших. Затем есть прибор, прослеживающий нервные пути. Он проецирует все данные на этот экран так, что мы можем увидеть уменьшенное изображение всей нервной системы проверяемого. Сопоставляя эту картину с общей анатомией тела, мы сумеем определить симпатические и парасимпатические системы или их эквиваленты… я надеюсь. А также мозг. Уровень развития мозга в какой–то степени определяется уровнем развития всей нервной системы. На мне это сработало. Сработает ли это на другом существе, да еще на таком, которое дышит не кислородом, не знаю. Попробуем.

— Да, мы можем только попробовать, — устало подтвердил Торранс.

— Полагаю, старый Ник ходит и думает, — заметил Ямамура. — Я давно его не видел.

— Он не захотел помогать мне и Джерри, — ответил Торранс. — Сказал, что наши попытки установить иксян будут тщетными, пока мы не докажем иксянам, что знаем, кто они. Но и после того, добавил он, единственным приемлемым языком будет жестикуляция пистолетом.

— Вероятно, он прав.

— Он не прав! Логически — возможно, но не психологически… или морально. Он сидит в своей каюте с батареей бутылок и ящиками сигарет. Кока, который помогал вашим людям, вызвали на яхту готовить ему гурманские обеды. Можно подумать, его не беспокоит, что в любую минуту он может взорваться.

Но тут он вспомнил присягу, свое официальное положение, и так далее и тому подобное. Сейчас, на краю гибели, это казалось бессмысленным. Но привычка оказалась сильнее; он глотнул и резко сказал:

— Мне очень жаль. Прошу забыть сказанное мной. Когда вы будете готовы, фримен Ямамура, мы испытаем гориллоидов.

Шестеро мужчин и Джерри стояли в коридоре с бластерами наготове. Торранс страстно надеялся, что им не придется стрелять. Он махнул рукой четверым стоящим в коридоре за его спиной.

— Порядок, парни!

Облизал губы. Сердце его колотилось. «Быть капитаном и Мастером Ложи приятно, но, черт побери, наступает час, когда за привилегии приходится платить».

Торранс повернул наружное колесо механизма люка. Загудел мотор, дверь отворилась, и он вошел в клетку гориллоидов.

Разница в давлении была незначительной, и Торранс не ощущал неудобств. Но, попав в поле гравитации лишь на одну десятую меньше земной, он ощутил удар: ведь все это время он находился в поле тяготения в четверть «g». Он пошатнулся, чуть не упав, и вдохнул теплый воздух, полный незнакомых запахов. Прислонясь к стене, он смотрел на четверых двуногих. Их покрытые коричневой шерстью тела казались невероятно огромными, вздымающимися к грубым лицам с крупными чертами. Глаза под густыми бровями пристально смотрели на него. Торранс нащупал рукой пистолет–парализатор. Он не хотел стрелять, вовсе нет: нельзя было предсказать, как подействует на чужую нервную систему ультразвук. А если это действительно были члены экипажа, худшее, что он мог сделать, это причинить вред кому–нибудь из них. Но он чувствовал себя таким маленьким и хрупким, а рубчатая рукоятка пистолета внушала ему уверенность.

Самец заревел — рев вырвался из глубины его груди — и двинулся вперед. Его заостренная голова приближалась, странные щели на шее приоткрывались и закрывались, как сосущие рты. Губы поднялись, обнажая белые зубы.

Торранс отступил в угол.

— Я постараюсь отвести этого от других, — тихо сказал он. — Тогда берите его.

— Понятно, — ответил один из космонавтов, разматывая аркан. За ним остальные расправили сеть, сплетенную для этого случая.

Гориллоид остановился. Крикнула самка, казалось, давая самцу указания, и тот жестом, удивительно похожим на человеческий, отослал остальных в сторону и направился к Торрансу.

Капитан выхватил пистолет и направил его трясущейся рукой. Надежда на то, что ему удастся раскрыть их маскарад, показалась ему смехотворной. Он отпрыгнул назад, к люку. Гориллоид с рычанием последовал за ним. Торранс двигался не достаточно быстро. Рука животного разорвала ему куртку и оставила кровавую царапину на груди. Он опустился на четвереньки, морщась от боли. В воздухе метнулся аркан. Пойманный за ноги гориллоид упал. Его падение сотрясло всю клетку.

— Берите его! Следите за руками. Так…

Торранс поднялся на ноги. За схваткой, в которой четверо мужчин старались связать ревущее и борющееся животное, он увидел остальных существ. Они столпились в противоположном углу, ревя басом. Торрансу показалось, что он находится внутри барабана.

— Утащите его! — крикнул он. — Пока не вмешались остальные.

Он снова поднял свой пистолет и направил его на животных. «Если они разумны, то должны понять, что это оружие. И все равно они могут напасть…»

Гориллоиду связали руки, обмотали аркан вокруг могучего торса и закрепили скользящим узлом, а потом набросили сеть. Беспомощного в ее цепких ячейках гориллоида потащили к выходу. Шаг за шагом подбирался второй самец. Торранс стоял неподвижно. Звериный вой и крики людей звучали вокруг него и в нем самом. Рана болела. Он с неестественной четкостью видел пасть, маленькие тупые глазки, красные от ярости, и руки такого же размера, как у человека, но с четырьмя пальцами и покрытые шерстью…

— Все в порядке, капитан!

Гориллоид сделал выпад. Торранс кинулся в люк, гигант последовал за ним. Торранс вылетел в коридор и направил свой пистолет. Гориллоид остановился, задрожал, посмотрел вокруг с выражением, похожим на замешательство, и отступил. Торранс закрыл люк и, дрожа, опустился на пол.

Джерри склонилась над ним.

— Что с вами? О, вы ранены!

— Ничего страшного, — пробормотал он. — Дайте сигаретку.

Она достала сигарету из кармана и с удивительной живостью проговорила:

— Это всего лишь кровоподтек и глубокая царапина. Но лучше проверить и простерилизовать. Может быть инфекция.

Он кивнул, но продолжал оставаться на месте, пока не докурил сигарету. Ниже по коридору люди Ямамуры привязывали гориллоида к металлической раме. Невредимый, но беспомощный, тот ревел и старался укусить инженера, приблизившегося к нему с оборудованием. «Да, вернуть его в клетку будет не легче, чем извлечь оттуда».

Торранс встал. Сквозь прозрачную стенку он видел самку гориллоида, яростно разрывающую что–то на куски, и понял, что обронил в клетке свой тюрбан. Он вздохнул.

— Больше ничего нельзя сделать, пока Ямамура не вынесет свой приговор, — сказал он. — Идемте, я хочу немного передохнуть.

— Сначала лазарет, — решительно произнесла Джерри. Она взяла его за руку, и они прошли входной зал, туннель и оказались в пониженном тяготении поля «Гебы», которое предпочитал Ван Рийн. Они почти не разговаривали, пока Джерри помогала Торрансу снять куртку, смазывала рану дезинфицирующим средством, которое жгло, как огонь, и перевязывала его. Потом она предложила ему выпить. Они пошли в кают–компанию.

К их удивлению и разочарованию Торранса, там был Ван Рийн. Он сидел у столика, инкрустированного красным деревом, одетый в кружевную накидку и свой обычный саронг. В одной руке он держал бутылку, в другой — сигарету. Перед ним лежала папка с бумагами.

— А, это вы, — буркнул он, взглянув на них. — Что случилось?

— Испытываем гориллоида, — Торранс упал в кресло. Так как стюард отправился на корабль чужаков в составе группы капитана, то за напитками пошла Джерри. Из соседнего помещения донесся ее гневный голос:

— Капитан Торранс чуть не погиб при этом. Может, вы в конце концов пойдете взглянуть, Ник?

— Что пользы глядеть, словно турист с глазами трески? — усмехнулся торговец. — Я не скрываю, что уже слишком стар и жирен для охоты на этих обезьян. И у меня нет технических знаний, чтобы вертеть ручки приборов Ямамуры, — он выпустил клуб дыма и благодушно добавил: — Это не моя работа. Я не специалист, и у меня нет университетских дипломов, я учился в школе. Но я изучил науку, как заставлять людей работать на себя и как извлекать выгоду из их действий.

Торранс сделал очень медленный выдох. Напряжение спало, и он почувствовал невероятную усталость.

— Что вы проверяете, сэр? — спросил он.

— Доклады специалистов о корабле иксян, — ответил Ван Рийн. — Я всем приказал дать подробные отчеты обо всем увиденном ими на корабле. Где–то в этих отчетах может скрываться ключ от загадки. И если гориллоиды не иксяне… Я имею в виду, гориллоиды вполне вероятны, и я не вижу иного способа исключить их из числа подозреваемых, кроме испытаний Ямамуры.

Торранс потер глаза.

— Они не очень вероятны, — сказал он. — Большинством найденных нами приборов надо управлять большими руками, но некоторые инструменты так малы, что… О, я понимаю, чужаков тоже поразило бы разнообразие наших инструментов. Так ли уж важно, что одна и та же раса использует для ковки и кузнечный молот, и гравировальную иглу?

Джерри вернулась с двумя порциями крепкого шотландского виски с содовой. Торранс взглядом следил за ней. В обтягивающей блузке и короткой юбочке она была очень привлекательна. Она села ближе к Торрансу, чем к Ван Рийну. Глаза торговца сузились, однако заговорил он мягко:

— Я был бы рад, если бы вы перечислили мне всех возможных кандидатов в иксяне и сказали, почему вы так считаете. Я, конечно, тоже видел их, но пока еще ничего не решил, и, может быть, что–нибудь в ваших наблюдениях натолкнет меня на верный ответ.

Торранс кивнул.

— Что ж, — сказал он, — кентавры со щупальцами кажутся мне наиболее вероятными. Вы знаете, кого я имею в виду? Живут в красном свете и при половинной гравитации. Неяркое солнце и низкая температура позволили их планете удержать водородную атмосферу — они дышат смесью водорода с азотом. Вы знаете, как они выглядят: тело носорога, торс с головой, прикрытой костяными пластинками, и щупальца с пальцами. Подобно гориллоидам, они достаточно велики, чтобы легко управлять кораблем.

Все остальные дышат кислородом. Те, кого мы называем гусеницами — длинные многоногие существа сине–серебряного цвета, со своеобразными руками и лицами, которые кажутся разумными, должно быть, с большой планеты. В их клетке тройное тяготение, и это не может быть отвлекающим маневром, по крайней мере, не так долго. Если для них привычно меньшее тяготение, их организмы давно бы сдали. В их атмосфере кислород в смеси с азотом, а давление превышает земное в двенадцать раз. Температура высокая — около пятидесяти градусов. Их планета по массе должна приближаться к Юпитеру, но находиться так близко к звезде, что весь водород уже улетучился, и поэтому их эволюция должна значительно отличаться от земной.

Элефантоид живет на планете с гравитацией, вдвое меньшей, чем земная. Он один в своей клетке, его хобот оканчивается пальцами. Он дышит воздухом, слишком разреженным для нас, а это доказывает, что уровень гравитации в его клетке установлен правильно — это не обман.

Торранс сделал большой глоток.

— Остальные живут в условиях, близких к земным, — заключил он. — Поэтому я хотел бы, чтобы иксяне оказались среди них. Но, к сожалению, за исключением гориллоидов, все они маловероятны. Разве что зверьки в шлемах…

— Кто они? — спросил Ван Рийн.

— О, вы должны помнить, — вмешалась Джерри. — Восемь или девять существ, похожих на горбатых обезьян, немного больше вашей головы. Они ползают на когтистых лапах и помахивают тоненькими щупальцами, с помощью которых всасывают пищу — жидкое вещество, синтезируемое машиной. У них нет ничего похожего на работоспособные руки — щупальцами можно делать только некоторые простейшие операции. Но исследовать их нужно обязательно, так как глаза у них развиты лучше, чем обычно бывает у паразитов.

— У паразитов не может развиваться интеллект, — сказал Ван Рийн. — Надо установить, действительно ли они паразиты в своем домашнем окружении — и тогда их можно будет вычеркнуть. Кто еще?

— Тигровые обезьяны, — ответил Торранс. — Это хищники, отдаленно напоминающие медведя. В основном они передвигаются на четырех конечностях, но иногда встают на две, и тогда у них появляются руки. Неуклюжие, без больших пальцев, с втягивающимися когтями, но зато все конечности имеют ладони. Могут ли четыре руки без больших пальцев заменить две человеческие? Не знаю. Я слишком устал, чтобы думать.

— И это все? — Ван Рийн поднес бутылку ко рту. Осушив ее, он откинулся, рыгнул и выпустил облако дыма через свой величественный нос. — Кого вы будете испытывать следующим, если гориллы не оправдают надежд?

— Я выбрала бы гусениц, — сказала Джерри, — несмотря на давление их атмосферы. Потом… о… кентавров со щупальцами. Потом, может быть…

— Глупый выбор! — Ван Рийн ударил кулаком по столу. Бутылка и стаканы подпрыгнули. — Сколько времени уйдет на проверку всех? Часы? А сколько часов потребуется, чтобы приспособить аппаратуру для каждого испытания? Ямамура скоро упадет от истощения, и заменить его некем! А аддеркопы все ближе. У нас нет времени для этого метода! Если гориллы не окажутся иксянами, нас может выручить то… Мы должны тщательно изучить все факты и найти иксян сразу.

— Давайте, — сказал Торранс, осушая стакан. — А я пойду вздремну.

Ван Рийн покраснел.

— Правильно, — фыркнул он. — Будьте, как все остальные. Бездельничайте и играйте, танцуйте и пойте, развлекайтесь целыми днями, потому что здесь есть бедный старый Николас Ван Рийн. Он взвалит всю работу и беспокойства на себя. О дорогой святой Диомас, почему ты не хочешь, чтобы кто–нибудь другой в этом мире сделал что–нибудь полезное?

Торранса разбудил Ямамура. Гориллоиды не были иксянами. Они были дальтониками и не могли управлять механизмами. Их маленький мозг по массе и сложности соответствовал мозгу собаки.

Торранс стоял в капитанской рубке и старался свыкнуться с мыслью о своей обреченности. Космос никогда еще не казался ему таким прекрасным, как сейчас. Он не был хорошо знаком с местными созвездиями, но его тренированный глаз определил созвездие Персея, Возничего и Тельца; они находились в направлении Земли и поэтому были не очень искажены. В том же направлении лежал Рамамунджан, где позолоченные города поднимались из тумана, чтобы поймать первый луч солнца, выходившего из–за Маунт Ганди. Можно было распознать и несколько отдаленных звезд — рубиновый Бетельгейзе и янтарную Спику, звезду пилотов, на которую он так долго смотрел в своих полетах. С другой стороны небо было покрыто мелкими морозными огнями звезд в безоблачной и бесконечной тьме. Млечный путь опоясывал небо холодным серебром, зеленовато сверкали туманности, другие галактики развертывали свои спирали на краю видимости. Он меньше думал о планетах, на которых уже был, даже о своей родной планете, чем об этой безграничной дали. Конец близок, взрыв будет таким, что никто не успеет ничего почувствовать. Лучше уйти в чистоту этого взрыва, чем в подземные темницы аддеркопов.

Он отбросил сигарету, ласково коснулся приборов управления. Он знал каждую кнопку и рукоятку так же хорошо, как свои пальцы. Это был его корабль, совсем не похожий на корабль чужаков, где огромная бессмысленная панель требовала в одно и то же время и карлика, и гиганта, где управление двигателем, если оно не закрыто особым ключом, выключалось легким нажатием руки, где…

Звук легких шагов заставил его резко обернуться. Увидев, что это Джерри, он расслабился, но кровь продолжала громко стучать в висках.

— Что привело вас сюда? — спросил он, и голос его зазвучал мягче, чем он предполагал.

— О… то же, что и вас, — она взглянула на экран. С того времени, как они захватили корабль чужаков, а может, он захватил их, красная звезда на носовом экране заметно выросла. Теперь она зловеще горела перед ними на расстоянии всего в один световой год. Джерри состроила гримасу и отвернулась от экрана.

— Ямамура переделывает аппаратуру, — тихо сказала она. — У нас нет ни одного специалиста, который мог бы помочь ему, а он уже шатается от усталости и бессонницы. Старый Ник в своей каюте курит и пьет. Он только что прикончил очередную бутылку и начал другую. Там так дымно, что я не могла выдержать. И он не говорит ни слова. Только иногда разговаривает с собой на каком–то малайском языке. Я этого не вынесу.

— Мы можем только ждать, — ответил Торранс. — Мы сделали все, что могли, теперь подождем испытаний гусениц. Придется надевать скафандры и отправляться в их камеры. Будем надеяться, что они не нападут на нас.

Он тяжело опустился на стул.

— К чему беспокоиться? — пожала плечами Джерри. — Я знаю положение не хуже вас. Даже если гусеницы и есть иксяне, нам потребуется несколько дней, чтобы доказать это. Сомневаюсь, осталось ли у нас для этого время. Если мы в ближайшие два дня не отправимся к Валгалле, нас обнаружат и уничтожат. А уж если гусеницы тоже окажутся животными, у нас точно не будет времени для испытаний третьего вида. К чему тогда беспокоиться? Нам ничего не остается делать! Не извиваться ведь так же остервенело, как загнанные в угол крысы. Почему бы нам не признать, что мы обречены, и провести оставшееся время… как подобает людям.

Удивленный, он перевел взгляд с экрана на нее:

— Что вы имеете в виду?

— Это зависит от того, что предпочитает каждый. Может быть, вам хочется привести в порядок свои мысли или что–нибудь подобное?

— А как насчет вас? — спросил он, чувствуя, как сильно забилось сердце.

— Я не мыслитель, — она печально отвернулась. — Боюсь, я слишком легкомысленна: я люблю радость жизни. Но я нигде не могу найти никого, кто бы наслаждался со мной вместе.

Он схватил ее за обнаженные плечи и притянул к себе. Руки его ощутили бархат ее кожи.

— Вы уверены в этом? — грубо спросил он. Она стояла, закрыв глаза, наклонив голову и полураскрыв губы. Он поцеловал ее. Через секунду она ответила. В это мгновение на пороге появился Николас Ван Рийн.

Он стоял с трубкой в руке и с оружием на поясе и смотрел, пока трубка не выпала из его рук.

— Так! — заревел он.

— Ой! — взвизгнула Джерри. Она высвободилась.

Волна гнева поднялась в Торрансе. Он сжал кулаки и шагнул к Ван Рийну.

— Так! — повторил торговец. Переборки, казалось, дрожали от его голоса. — Проклятый уксус, я пришел вовремя. Хвост сатаны в мышеловке! Я просиживаю часы, напрягая свой мозг, чтобы спасти ваши бесполезные жизни, а вы, предательская смесь грязной змеи с сырым клещом, заводите здесь шашни с моей секретаршей, нанятой на мои кровные деньги! Химеры и дьяволы! На колени! И просите прощения, или я раздавлю вас и превращу в собачий корм!

Торранс остановился в нескольких сантиметрах от Ван Рийна. Он был чуть выше торговца, намного легче, но зато чуть ли не на тридцать лет моложе.

— Уходите! — резко бросил он.

Ван Рийн побагровел. Несколько секунд он стоял неподвижно.

— Ладно, черт возьми, — наконец прошептал он. — Дьявол и смерть, он достаточно потрепал мне нервы. — И левым кулаком описал полукруг.

Торранс уклонился, еле удержавшись на ногах. Его левый кулак ударил торговца в живот и, на мгновение задержавшись в складке жира, натолкнулся на тугой мускул и отскочил. Тогда Ван Рийн пустил в ход правый кулак… Космос взорвался вокруг Торранса. Он взлетел в воздух, перевернулся, упал и остался лежать неподвижно.

Когда к нему вернулось сознание, Ван Рийн поддерживал его голову и протягивал бренди, принесенное испуганной Джерри.

— Ну вот, парень, успокойся. Маленький глоток бренди, а? Вот так, получите. Вы потеряли один зуб, вставите его на Фрейе. Можете сделать это за счет компании. Это сделает вас более счастливым, не так ли? А теперь, девочка Джерри, дай ему стимулирующую таблетку. Пошли к люку, парень. Вот так, вставайте на ноги. Вам не следует пропускать эту забаву.

Одной рукой придерживая Торранса, Ван Рийн поставил его на ноги. Капитан навалился на торговца, но скоро стимулирующая пилюля прогнала боль и головокружение, и он, едва шевеля разбитыми губами, спросил:

— Что случилось? Что вы имеете в виду?

— Я знаю, кто такие иксяне. Я пришел за вами, чтобы вместе вытащить их из клетки, — Ван Рийн подтолкнул Торранса большим пальцем и зашептал: — Не говорите никому, иначе мне придется слишком часто драться, но я люблю пощекотать себе нервы, как сегодня. Когда будем дома, я переведу вас с яхты и поручу командовать торговым отрядом. Как вам это нравится, а? Но идемте, у нас много работы.

Торранс в замешательстве пошел с ним. Когда они подошли к зоологическому трюму, Ван Рийн подал знак космонавтам, стоящим на страже, чтобы они не дали иксянам уйти. Они присоединились к торговцу, и их тяжелые шаги вскоре замерли перед одним из люков.

— Это? — спросил Торранс. — Но я думал…

— Вы думали то, на что они надеялись, — сказал Ван Рийн. — Их план хорошо продуман. Он сработал бы где угодно, только не у Николаса Ван Рийна. Ну, а теперь зайдем и покажем свое оружие. Надеюсь, этого будет достаточно. К тому же, с помощью рисунков мы сумеем объяснить, как проникли в их тайну. Тогда они отвезут нас к Валгалле, которую мы покажем им на астрономических картах, уже подготовленных капитаном Торрансом. Им придется как нашим пленникам выполнять ваши требования. Но во время путешествия мы сможем найти общий язык и доказать им, что мы на аддеркопы, что хотим быть друзьями и торговать с ними. О'кей. Начинаем.

Он прошел через люк, схватил одного зверька в шлеме и вытащил его наружу.

У Торранса не было времени ни на что, кроме собственной работы. Сначала нужно было заделать пробоину в корабле чужаков и перенести туда с «Гебы» продукты и оборудование. Затем следовало направить яхту в противоположную сторону: через несколько часов ее конвертор взорвется, заставив аддеркопов прекратить охоту на них. Наконец началось путешествие, и хотя иксяне вели корабль туда, куда им приказали, за ними все время нужно было следить, чтобы они не приняли самоубийственного решения. Каждая свободная минута уходила на выработку общего языка. Торрансу также приходилось присматривать за своими людьми, успокаивать их и одновременно следить по детектору, не появится ли вражеский корабль.

Напряжение было постоянным. Иногда ему удавалось заснуть. Поэтому у него не было времени подробнее поговорить с Ван Рийном. Но он знал, что тот — счастливчик, и решил довериться его удачливой судьбе.

И вот уже Валгалла превратилась в небольшой желтый диск, затмевающий остальные звезды. К ним подошел патруль Лиги, им выделили эскорт, и на небольшой скорости они двинулись к Фрейе. Командир патруля сообщил, что хочет побывать у них на борту и побеседовать, но Торранс остановил его:

— Когда мы выйдем на орбиту, фримен Агилин, я с радостью приму вас. Но теперь ваше присутствие может нарушить дисциплину. Вы поймете меня, я надеюсь.

Он выключил телескоп чужаков, с которым научился обращаться.

— Пойду приведу себя в порядок. Не мылся с тех пор, как мы покинули яхту, — сказал он. — Продолжайте, фримен Лафар, — он поколебался. — И гм… гм… фримен Джунх–Варклакх.

Джунх что–то промычал: он был слишком занят, чтобы разговаривать. Гориллоид сидел в кресле пилота, протягивая свои большие руки к приборам и направляя корабль по гиперболической орбите. Варклакх, зверек в шлеме, сидел у него на плече. У него не было голосовых связок, он лишь помахал щупальцами, потом вытащил ими ключ из отверстия. Остальные щупальца оставались погруженными в массивную шею гориллоида, получая питание от его кровеносной системы и посылая чувствительные импульсы искусному пилоту корабля.

Сначала такое сочетание казалось Торрансу вампиризмом. И хотя предки зверьков в шлемах действительно паразитировали на предках гориллоидов, сейчас это было не так. Они были симбионтами. Зверьки давали зоркие глаза и разум, а гориллоиды — силу и руки. Ни один из них не мог существовать без другого, в комбинации же они составляли новый вид. Привыкнув к этой мысли, Торранс уже не видел в этом зрелище (зверек, взбирающийся на плечи гориллоида) ничего более странного, чем в изображении всадника на лошади в исторических картинках. А когда существа в костяных шлемах уяснили, что не все люди их враги, они изменили свое отношение к ним.

«Несомненно, они думают о тех любопытных видах животных, которые мы сможем продать для их зоопарка», — подумал Торранс. Он шлепнул Варклакха по шлему, потрепал Джунха по шерсти и вышел из рубки.

Обтирание губкой и свежая одежда сняли усталость. Он подумал, что лучше предупредить Ван Рийна, и постучал в дверь его каюты.

— Войдите, — послышался бас. Торранс вошел в каюту, синюю от дыма. Ван Рийн сидел перед пустой бутылкой бренди, одной рукой держа трубку, другой обнимая Джерри, слегка одетую, свернувшуюся у него на коленях.

— Садитесь, садитесь, — сердечно проревел он. — Где–то в углу есть еще недопитая бутылка.

— Я должен сообщить вам, сэр, что скоро мы будем принимать на борту капитана эскорта. Профессиональная вежливость. Он хочет взглянуть на икс… на торгу–контанакх.

— Ладно, зовите его на борт, — сказал Ван Рийн и нахмурился. — Только пусть захватит с собой бутылку и не задерживается слишком долго. Я хочу на землю — я болен от космоса. Черт побери, я готов босиком бежать по мягкой земле Фрейи.

— Может, вы хотите переодеться? — намекнул Торранс.

— Ой! — взвизгнула Джерри и побежала к каюте.

Ван Рийн осмотрел свой саронг и скрестил волосатые ноги.

— Если этот капитан желает посмотреть на иксян, пусть смотрит на них. А мне так удобней, и я так останусь. Я не хочу, чтобы он узнал, кто такие иксяне. Это поможет мне создать новый торговый синдикат. Понятно?

Его глаза сузились и стали колючими. Торранс кивнул:

— Да, сэр.

— Хорошо. Сидите, парень. Помогите мне привести мой корабль в порядок. У меня нет вашего образования. Я работаю с двенадцати лет и нуждаюсь в помощи, чтобы сделать свою речь такой же элегантной, как и моя логика.

— Логика? — повторил Торранс удивленно. Он наклонил бутылку, главным образом потому, что дым начал есть ему глаза. — Я думал, что вы угадали.

— Николас Ван Рийн никогда не гадает. Я знал, — он дотянулся до бутылки, сделал глоток и продолжил: — Я понял это после того, как Ямамура установил, что гориллоиды — не иксяне. Тогда я сел, напряг свой мозг и решил все обдумать как следует. Видите ли, я шел путем исключения. Элефантоида я исключил сразу, он был только один. Может быть, в крайнем случае, один пилот может вести корабль в космосе, но не приземляться, отлавливать диких животных, заботиться о них и так далее. К тому же, если что–то выйдет из строя, он будет беспомощным.

Торранс кивнул:

— Я думал об этом с точки зрения космонавта. Именно поэтому я тоже был склонен исключить элефантоида. Но должен признаться, я не подумал о том, что собирание зверей не под силу одному космонавту.

— К тому же он слишком велик, — добавил Ван Рийн. — Что же касается тигровых обезьян, то я, как и вы, никогда не принимал их всерьез. Может быть, их предки были более мелкими и ходили на двух конечностях, но потомки вернулись к передвижению на четырех. Разумное существо не может быть таким. Маленький мозг, внешность хищника, кошачьи когти — этого достаточно.

Гусеницы казались более подходящими, но лишь до тех пор, пока я не вспомнил, как легко вы включили двигатели. Этот тумблер, не будучи закреплен отдельным ключом, срабатывал слишком легко, он включился бы от собственного веса при утроенном тяготении… во всяком случае существовала опасность, что он включится. А вспомните полку, которую вы так легко погнули. На планете с утроенной тяжестью не может быть таких непрочных вещей. Оставались кентавры со щупальцами, — продолжал он. — Это было плохо для нас, ибо смесь водорода с кислородом взрывается. Я внимательно читал отчеты специалистов, надеясь, что обнаружу что–нибудь, что позволит исключить их, и, черт возьми, нашел! Видите ли, у иксян были замедлители из окиси меди, выставленные на открытом воздухе. А окись меди и водород под действием высокой температуры, возникающей при прохождении тока, разлагаются на воду и чистую медь. Пуф — и нет замедлителей. Следовательно, корабли построены существами, дышащими не водородом. — Он улыбнулся: — У вас слишком высокое образование. Вы забыли школьный курс химии.

Торранс щелкнул пальцами и пробормотал ругательство.

— Путем исключения я пришел к этим зверькам в шлемах, — сказал Ван Рийн. — Но они не могли построить корабль. Да, они могли держать некоторые инструменты, например этот ключ, спрятанный на дне отверстия, но и только. Такие медлительные и маленькие, как они могли прожить достаточно долго, чтобы построить космический корабль? К тому же, у маленьких животных не может быть большого мозга. Не бывает у них и хороших глаз. А между тем у этих существ в шлемах хорошие глаза, не хуже наших. Они похожи на человеческие.

Я вспомнил, что в их каютах есть большие и маленькие койки. Может быть, это постели для двух разновидностей спящих? И я подумал: не является ли череп человека чем–то вроде черепахи с ее броней? А сам человек, может быть, паразит. Ведь он питается за счет других. Во всяком случае, я таких людей знаю. Возьмите, например, Джуана Харлемана из Венерианской компании чая и кофе. Но не меня. Вот так я узнал то, что требовалось доказать, — самодовольно закончил Ван Рийн.

Охрипнув от такой длинной речи, он схватился за бутылку. Торранс посидел еще немного, но так как торговец не склонен был продолжать разговор, он встал и вышел. У входа он встретил Джерри. В платье с глубоким декольте и длинным разрезом, сверкающем, как лакированное, она была необыкновенно хороша. Торранс запнулся. Но она посмотрела сквозь него, как будто его вовсе не было.

— Шуба из морского котика, — сонно пробормотал Ван Рийн. — Марсианские огненные жемчуга. Квартира в Звездном городке.

Джерри прижалась к нему и провела рукой по его волосам.

— Вам удобно, Ники, дорогой? — проворковала она. — Я могу для вас что–нибудь сделать?

Ван Рийн подмигнул капитану.

— Вас ждут в рулевой рубке, — сказал он. — Вы не так стары, толсты и одиноки, как я, у вас есть семья.

— Гм… да, — пролепетал Торранс, — вы правы.

Он закрыл за собой дверь и направился в рулевую рубку.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТЕРРИТОРИЯ

Стало избитой истиной, что структура общества определяется его технологией. Правда, совершенно различные культуры могут использовать одинаковые инструменты, но инструменты определяют возможности: без космических кораблей не может быть межзвездной торговли. Раса, привязанная к одной планете, обладающая высокими познаниями в технике, торговле и военном искусстве, неизбежно склоняется к коллективизму под тем или иным именем. Свободному предпринимательству нужны широкие просторы.

Автоматизация сделала производство дешевым, а стоимость энергии неожиданно упала с изобретением протонных конверторов. Управление гравитацией и овладение гиперпространством открыли Галактику для эксплуатации и создали нечто вроде предохранительного клапана: любой гражданин, считающий, что правительство слишком угнетает его, мог эмигрировать куда угодно. Это обстоятельство усиливало либеральные планы, что, в свою очередь, уменьшало угнетение в других мирах.

Межзвездные расстояния огромны, а каждая звездная раса имела свое представление о культуре, поэтому всеобщего союза не было. Не было и больших войн — они могли принести гибель обеим сторонам. Никаких братских отношений между расами не устанавливалось, но в целом равновесие было стабильным. И по–прежнему велика была потребность в товарах: колонии нуждались в предметах роскоши из метрополий, а метрополии — в колониальных товарах. Были предложения и у старых миров.

В таких условиях быстро развивался звездный капитализм. Он был вынужден образовывать союзы и делить сферы влияния. Могучие компании объединялись, чтобы уничтожить конкурентов, повысить цены и производить лучшие товары. Правительства были ограничены своими планетными системами, они не могли контролировать звездных торговцев и отказывались от этого.

Эгоизм — могущественная сила.

Правительства, официально провозгласившие альтруизм, были разделены, и в этих условиях Политехническая Лига стала суперправительством от Канопуса до Полярной Звезды, включившим в себя множество рас. Это общество горизонтальной структуры стирало политические и культурные границы и проводило свою политику, заключая собственные договоры, строя базы, ведя войны, большие и малые, и способствуя распространению всеобщей цивилизации и установлению окончательного мира больше, чем все дипломаты Галактики.

Но оно имело свои трудности — прибыль.

Джойс Девиссон проснулась, как будто ее что–то ударило.

Свист повторился, достаточно сильный, чтобы через каменную кладку, металл и изоляцию проникнуть в ее барабанные перепонки. Она села в темноте, пытаясь сообразить, что происходит.

В последний раз она слышала такой дикий крик в Чебенде, тогда это означало, что два отряда дерутся друг с другом. Но потом ее спасли, посадили на флиттер, где ее окружили вооруженные люди; проводником был седой Старейший. То, что она видела и слышала потом, доносили до нее телекамеры, наблюдавшие за сверкающими ледяными полями внизу. Разукрашенные тигровыми полосами воины, убивавшие и умиравшие, были для нее лишь фигурками на экране. Она жалела их, но в то же время они были не вполне реальными: она больше никогда не увидит их, эти атомы, исчезавшие потому, что исчезал их мир.

Но теперь этот свист был рядом.

Этого не может быть!!!

Прозвучал взрыв. Она слышала, как мелкие осколки падали на крышу, ее кровать зашаталась. Внезапно свист стал слышнее, громче стали и сопровождающие его удары барабана, звяканье металла и грохот разбиваемых предметов. Атакующие, по–видимому, взорвали дверь машинной секции и ворвались внутрь. Но где они взяли порох?

Где же, как не в городе Кусулонго?

Значит, Старейшие решили, что людей лучше истребить. Страх смерти волной накатил на Джойс, а когда волна отхлынула, остались обида и боль, как будто Джойс была ребенком, которого ударили ни за что. Почему они так поступили с ней, ведь она пришла помочь им?

Топот ног раздавался рядом с той частью купола, где были созданы земные условия. Туземцы восстали и явились с оружием в руках. Она слышала свирепые вопли. Затем дальше, в машинной секции, началась схватка. Звенели мечи, томагавки крошили кости, гневно заговорил пистолет, который она дала Уулобу. Но ее отряд долго не продержится. Другого клана поблизости не было, а сами Старейшие никогда не участвовали в сражениях. В оазисе были сотни мужчин Шанга, а в миссии находились едва ли две дюжины верных т'келанцев.

Хотя дверь машинной секции была пробита, проникнуть внутрь миссии все же было нелегко: она была прочно укреплена, как того требовали местные условия. Но как только стену разрушат…

Джойс вскочила на ноги, и коснулась выключателя — вспыхнул свет. Узкая загроможденная комната, так хорошо знакомая ей, показалась чужой в белом свете. «Это потому, что мне страшно, — сообразила она. — Я проснулась в ожившем ночном кошмаре». Нервы и мускулы действовали помимо ее воли. Она натянула теплое платье и тяжелый верхний костюм. Надевая перчатки, подсоединила их провода к электрической обогревательной сети, встроенной в костюм. Теперь специальные сапоги, резервуар с восстановителем воздуха, аккумулятор, пистолет и патроны. На ее плечи лег шлем, но лицевая пластинка его оставалась пока поднятой. Проверка воздушных замков, обогревательной системы — условия снаружи на т'Кела смертельны. Температура в эту летнюю ночь в средних широтах — около шестидесяти градусов ниже нуля по Цельсию. Азотная составляющая атмосферы действует на легкие, как наркотик, а аммиак сжимает их. В воздухе нет водяных паров, которые может ощутить человек, воздух иссушает легкие. Любого из этих обстоятельств достаточно для того, чтобы постепенно убить человека. Поддержанный кислородной составляющей воздуха, он продержится несколько минут, а потом потеряет сознание.

К тому же тут были Шанга, убивающие людей и их помощников, и у них был порох, которым можно взорвать стены.

Джойс вздрогнула: «Остальные!» Интеркома не было: две дюжины людей в куполе не нуждались в нем. Она постучала в дверь соседней комнаты. Никто не ответил.

— Откройте, вы, идиот! — закричала она, стараясь перекричать голоса снаружи. — Выходите, мы можем уйти только этим путем.

Через дверь ей ответил хриплый бас:

— Как я могу открыть? Вы же сами закрылись, черт побери!

«Конечно, конечно», — сообразила она. Испуг и нарастающий шум схватки мешали ей думать. Она закрыла дверь со своей стороны. Раньше во время ее пребывания в миссии в этом не было нужды. Но потом явился Николас Ван Рийн, поселился рядом с ней, и ей едва хватало дня, чтобы отбиваться от его медвежьих авансов… Она отодвинула защелку.

Вкатился торговец. Подобно большинству эсперансиан, Джойс была высокой, но она доставала ему лишь до подбородка. Его плечи перекрыли дверной проем, а огромный живот был виден даже в этом громоздком костюме. Обвешанный всевозможными приспособлениями, он выглядел еще чудовищнее, чем накануне, когда направлялся к куполу в кружевах и оборках. Большой крючковатый нос торчал из открытого шлема, принюхиваясь к запаху крови в воздухе.

— Ха! — крикнул он. Жирные черные локоны, заботливо завитые, раскачивались из стороны в сторону, смазанные чем–то усы и бородка торчали, как рога. — Что за чертовщина, ад бы ее побрал, суматоха? Я считал, что этим туземцам можно доверять.

— Это другие… — поперхнулась Джойс. — Идемте, нужно присоединиться к остальным.

Ван Рийн резко кивнул, так что его несколько подбородков задрожали, и позволил ей вести себя. Личные каюты человеческой секции миссии выходили в общий коридор. В каждой каюте дверь открывалась в коридор и две соседние каюты. Каюта Джойс находилась в конце последнего ряда, она граничила с машинным отделением. Незамужняя, любящая уединение, она сама выбрала эту каюту. Кают–компания находилась в противоположном конце купола. Выйдя из своей каюты, Джойс увидела, что двери остальных кают распахнуты. Закрытыми остались лишь незанятые помещения, специально построенные для таких гостей, как Ван Рийн и члены его команды.

Итак, все уже в кают–компании. Джойс побежала. Тяжелые шаги Ван Рийна за ней создавали нечто вроде землетрясения. Гравитация на т'Кела была примерно такой же, как на Земле и Эсперансе.

«Единственное совпадающее условие», — с отчаянием подумала Джойс. На мгновение перед ней мелькнули картины Эсперансы, вращающейся вокруг звезды, называемой Мир: поля пшеницы, отдаленные синие горы, красно–золотой флаг независимого мира, взвивающийся к облачному небу. Ей вспомнилась гордая мечта, которая создала их общину.

За ее спиной послышался грохот. Пол под ногами задрожал. Она упала. Грохот повторился, потом еще раз. Третий взрыв был самым сильным; от сокрушительного удара все вокруг содрогнулось. Цепляясь за пол, она перевернулась. Голова в шлеме болталась из стороны в сторону. Вкус крови смешался с привкусом дыма. Она взглянула вдоль коридора, пытаясь разогнать пелену, застилающую ее глаза. Стена в конце коридора рядом с ее комнатой была расколота. В полутьме двигались какие–то фигуры.

— Они взорвали стену, — тупо сказала она.

— Закройте шлем! — взревел Ван Рийн. Он уже опустил лицевую пластину. Усилитель донес до нее его голос, но какое–то оцепенение охватило ее мозг и мешало ей двигаться.

— Они взорвали стену, — повторила она. Это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой.

В проломе появился туземец. Он мог выдержать земной воздух и температуру некоторое время, если задержит дыхание, а т'келанский воздух под действием высокого давления уже врывался в пролом. Приземистая обнаженная фигура, держащая в руках лук, застыла в напряжении. Большие миндалевидные глаза сверкали в свете ярких земных светильников.

Эсперансианский техник выбежал из–за поворота коридора.

— Джойс! — воскликнул он. — Фримен Ван Рийн! Где…

В эту минуту загудел лук. Заостренная стрела прорвала костюм техника. Через мгновение воздух был полон стрел, копий, летящих из темноты. Джойс и Ван Рийн не поднимались. Техник повернулся и убежал. Старенький бластер Ван Рийна разом прыгнул ему в руку, он выстрелил, и огненный луч перерезал щель. Тени за ней исчезли, но оттуда продолжали доноситься крики и звон.

В ноздри Джойс ударил запах аммиака.

— Сифилис и чума! — взревел Ван Рийн. — Может, вам нравится дышать этой вонью? — он встал на колени и тщательно закрыл лицевую пластину ее шлема. Его маленькие, черные, глубоко посаженные глаза внимательно оглядели ее. — Ну, ну, подбодритесь. Вы хорошенькая девушка с такой ладной фигуркой, только не надо так коротко стричь волосы. Но не будем терять времени.

Он потянул ее за плечо, поставил на ноги и повернул в сторону кают–компании, в то же время направляя бластер к пробоине.

— Уф, уф, — бормотал он. — Это не дело для бедного толстого старика, которому уж лучше сидеть в своей уютной конторе на Земле с сигарой и стаканом джина. Тем более, что эти проклятые крикуны, которым он собирался помочь, хотят убить его. Да, они собираются выколоть ему глаза. Но служащие всех торговых баз так глупы, что приходится бедному Николасу Ван Рийну отправляться за сотни световых лет от дома искать новые возможности для торговли. Иначе конкуренты, как бешеные волки, на клочки разорвут его компанию «Пряности и напитки» и заставят на старости лет заниматься проституцией… Ох, ох.

Джойс затрясла головой, когда он поставил ее на ноги. Сознание вернулось к ней, ноги больше не дрожали. Дверь кают–компании была перед ней. Она нажала кнопку, но дверь не открывалась.

— Закрыто, — сказала она.

Ван Рийн так заколотил в дверь, что та задрожала.

— Откройте! — ревел он. — Гром и кости! Что это за шутки?

Из–за поворота коридора выскочил туземец. Ван Рийн резко повернулся, но Джойс вовремя отвела его бластер.

— Нет, это Уулобу.

Т'келанец, по–видимому, истратил все патроны, так как в руке его был зажат томагавк. Три других туземца бежали за ним с поднятыми мечами и топорами. Их юбки были украшены гербом с кругом и квадратом — это был герб клана Шанга.

— Возьмите их!

Бластер Ван Рийна выплюнул пламя. Один из туземцев упал, остальные повернулись, собираясь бежать. Уулобу крикнул и метнул свой томагавк. Обсидиановое лезвие ударило Шанга, и тот упал, обливаясь кровью. Уулобу потянул за веревку, которой топор был привязан к его запястью, схватил оружие и вновь метнул его.

Ван Рийн опять повернулся к двери.

— Вы, искусанные термитами трусы, впустите нас!

Пока он ругался, Джойс сообразила, что могло произойти. Она начала стучать по его спине так же сильно, как он сам стучал в дверь, пока он не остановился и не обернулся.

— Они не оставили бы нас, — сказала она, — но они, должно быть, решили, что мы убиты. Когда Карлос видел нас там, в коридоре, мы лежали на полу, а вокруг было столько стрел и копий… Их нет в кают–компании. Они закрыли дверь, чтобы удержать туземцев, и другим путем ушли к космическим кораблям.

— Ах, да, да, возможно! Но что нам тогда делать? Прожечь дыру в двери, чтобы последовать за ними?

Уулобу заговорил на гортанном наречии района Кусулонго:

— Все наши убиты, небесная женщина. Сражение кончилось. Шум, который вы слышали, — это Шанга грабят миссию. Если она найдут нас, они забросают нас стрелами. Два пистолета не остановят их, но я думаю, что мы можем пробраться между железом, которое движется, и обогнуть купол.

— Что он бормочет? — спросил Ван Рийн.

Джойс перевела.

— Думаю, он прав, — добавила она. — Наша единственная возможность — уйти через машинную секцию. И лучше поторопиться.

— Да. Пусть он идет впереди. Вы будете прикрывать отступление.

Они двинулись обратно. Иней побелил стены и сделал пол скользким. Брешь в машинную секцию зияла, как огромная темная пасть. Вдали Джойс слышала звон, треск и возбужденные крики. «Почему?» — с болью спрашивала она и не находила ответа.

Уулобу, лучше видевший в темноте, нежели люди, первым вступил в брешь и двинулся среди темных контуров механизмов. Здесь стояли средства передвижения: четыре наземные машины и множество флиттеров. Вдобавок длинное помещение было занято специальным оборудованием, которое использовали эсперансиане для спасения планеты. Сейчас большая часть оборудования была разбита вдребезги.

Перед ними возник прямоугольник тусклого света — выход наружу. Джойс двинулась туда. Ногой она задела какой–то упавший инструмент, и тот зазвенел. Мгновенно показалась дюжина теней. Они проскользнули внутрь и растаяли во тьме, прежде чем Ван Рийн начал стрелять. Уулобу взвесил на руке томагавк и достал нож.

— Теперь нам придется пробиваться с боем, — без сожаления сказал он.

— В атаку! — Ван Рийн побежал вперед, но несколько туземцев сомкнулись вокруг него. Металл и полированный камень блестели в темноте. Бластер землянина сверкнул огнем. Один из туземцев крикнул и упал. Другой схватил Ван Рийна за руку и попытался вырвать оружие. Ван Рийн старался освободиться. Туземец повис у него на руке, хотя торговец мотал его из стороны в сторону.

Уулобу ввязался в драку, нанося удары с хищной радостью. Джойс тоже не могла оставаться безучастной. Она вытащила свой пистолет. Зубы и копья туземцев сверкали в полутьме. Пролетело короткое копье, едва не угодив ей в грудь. Но даже и теперь ей было трудно нажать на курок. Звук выстрела отдался в ее черепе. Затем на какое–то мгновение всюду воцарилось толкающееся, царапающееся и кричащее безумие. Вновь и вновь Джойс слышала голос Уулобу — военные кличи клана Авонго. Голос Ван Рийна звучал, как труба:

— Святой Диомас да поможет нам! Падайте, паршивые собаки!

И вдруг все кончилось: огнестрельное оружие сделало свое дело. Джойс лежала на полу, тяжело дыша, и слышала, как убегает последний Шанга. Где–то стонал раненый воин, пока Уулобу не перерезал ему глотку.

— Вставайте, — сказал Ван Рийн. — Некогда отдыхать!

Уулобу помог ей встать. Он был слишком мал ростом, чтобы она могла опереться на него, но тут ей протянул руку Ван Рийн. Они вышли в ночь.

Никакого ограждения не было — только купол и т'Кела. Наверху сверкали незнакомые созвездия. Взошла большая Луна. Она была почти полная и бросала тусклый медный свет на равнину. На запад и на юг простиралась ровная степь, покрытая редкими кустиками, похожими на земную полынь, с низкими жилистыми серебристыми листьями. Прямо на север черной стеной возвышалась гора Кусулонго, четко вырисовывающаяся на фоне Млечного Пути. Город, скрытый ее вершиной, выдавал себя только очертаниями башен, похожих на зубы. Несколькими километрами восточнее бежала священная река Мангивола. Джойс могла различить красивые отблески на поверхности жидкого аммиака. Деревья оазиса, в котором расположились лагерем Шанга, образовывали темное пятно. Холмы, уходившие к северу от Кусулонго, блестели ледяными вершинами.

— Быстрее, быстрее! — прорычал Ван Рийн нетерпеливо. — Если остальные думают, что мы мертвы, они могут улететь без нас.

Они поспешно, изнемогая от усталости, обогнули купол. Два сужающихся к концам цилиндра блестели в свете Луны — это были большие грузовые корабли миссии. Рядом с ними стояла роскошная яхта, на которой прилетел с Земли Ван Рийн с помощниками. Несколько мертвых Шанга лежали поблизости. Ночной ветер шевелил их мех. Видимо, убегавшим пришлось сражаться. Трапы были убраны, люки задраены. Когда они приблизились к кораблям, рев двигателей усилился.

— Эй! — заорал Ван Рийн. — Вы, тупоумные твари, подождите меня!

Яхта взлетела первой, унесясь в небо, подобно молнии. Воздушная волна отбросила Ван Рийна. Затем поднялись грузовые корабли. Ван Рийн с грохотом упал, перевернулся, прокатился несколько метров и остался лежать неподвижно.

Джойс поспешила к нему.

— Что с вами? — с тревогой спросила она. Ван Рийн был отвратительным неотесанным стариком, но она пришла в ужас от того, что может остаться одна.

— О–о–о! — простонал он. — Святой Диомас, я подарил тебе новый цветной витраж в домашней часовне. Теперь, я думаю, лучше было бы разбить его.

Джойс взглянула вверх. Космические корабли, сверкнув, как звезды, исчезли.

— Они не заметили нас, — сказала она.

— А я и не понял, — фыркнул Ван Рийн.

К ним присоединился Уулобу.

— Шанга слышали шум, — предупредил он. — Они придут сюда посмотреть и найдут нас. Нам нужно бежать.

Ван Рийн не нуждался в переводе. Осторожно ощупав себя, словно боялся потерять что–нибудь, он встал и двинулся назад к куполу.

— Возьмем флиттер, нет? — спросил он.

— У наземных машин гораздо больший запас, — ответила Джойс. — Нам нужно продержаться, пока кто–нибудь не вернется.

— И все это время эти искусанные паразитами туземцы будут на нас охотиться, — пробормотал Ван Рийн. — Прекрасная перспектива.

— Мы пойдем на запад и найдем мое племя, — предложил Уулобу. — Я не знаю, где сейчас Авонго, но другие кланы орды Рокулело должны находиться между Узкой Землей и Бесплодными Землями.

Они вошли в машинную секцию. Джойс споткнулась о чье–то тело и вздрогнула. «Неужели я действительного кого–нибудь убила?»

Наземные машины были длинными и прямоугольными. С восемью колесами, причем задние — на гусеницах. Аккумуляторы заряжены, их энергии должно хватить на многие тысячи километров по горным дорогам. Внутри были регенераторы воздуха и запасы продовольствия для двух человек на шесть месяцев, шесть коек, кухня и туалет, карты и навигационное оборудование, приемопередатчик. Здесь все было предусмотрено для путешествия по планете такого типа.

Ван Рийн протиснулся в незапертую дверь и устроился на сиденье водителя. Джойс села рядом с ним. Уулобу тоже вошел, но он так боялся, что у него дрожали даже усы. Только Старейшим на т'Кела нравилось ездить на таких машинах. Однако все было продумано: в полевых экспедициях, когда внутри устанавливались земные условия, проводники и охранники ехали на крыше машины, разговаривая с членами экипажа по интеркому. Так было пройдено много километров, сделано много открытий. Люди хотели спасти этот мир… А теперь!

Ван Рийн огромной ручищей осторожно касался приборов управления.

— В моей компании я использовал специалистов, — сказал он. — Я не похож на этих проходимцев, прошедших весь мир. Но иногда нам приходится… гм, заимствовать кое–что у конкурентов, поэтому я знаю, как… а!

Машина ожила, и Ван Рийн поспешил привести в действие воздушную подушку, чтобы не пользоваться шумными колесами.

Но их уже обнаружили.

Четыре Шанга выбежали из другой двери купола. «Там их не менее сотни», — подумала Джойс. Ван Рийн оскалил зубы.

— Вы любите веселые игры? — спросил он у девушки и нажал выключатель фар.

Луч света поймал воина и ослепил его. Тот стоял неподвижно, четко вырисовываясь на темном фоне. Это был типичный т'келанец этой местности. Расы на этой планете различались в зависимости от мест обитания, но не более, чем на Земле.

Воин был приземистым: не более ста пятидесяти сантиметров, но его тело могло удерживать всю жидкость, которую могла предоставить эта сухая планета. Ноги и руки, почти такие же, как у человека, имели по четыре пальца, оканчивающихся толстыми синими ногтями. Все тело покрывала ярко–оранжевая шерсть с черными полосами и белым треугольником на груди. Голова была круглой, с заостренными ушами и желтыми кошачьими глазами, двумя мясистыми щупальцами на лбу, единственной ноздрей, пересекавшей широкий нос, и безгубым ртом, полным острых белых зубов. Воин держал в руке меч — заостренный рог игоидианга с деревянной ручкой — и круглый щит, раскрашенный в цвета орды Яагола, к которой принадлежал род Шанга.

— Бип, бип, — сказал Ван Рийн и направил машину вперед.

Воин едва успел отскочить в сторону, остальные попытались напасть. Джойс мельком увидела одного с костяным свистком во рту. Яагола никогда не отдавали военных приказов, но были склонны к музыке. Несколько копий ударило в борт машины, но через мгновение она была уже далеко, несясь со скоростью ста километров в час и волоча за собой хвост пыли, как комета.

— Куда теперь? — спросил Ван Рийн. — К тому городу в горах? Вы говорили, что там живут местные шишки.

— Старейшие? Нет! — воскликнула Джойс. — В этом, видимо, виноваты они.

— Ха! Почему?

— Не знаю, не знаю. Они были так надежны. Но теперь… Они организовали все это, кроме них, никто не мог. У нас никогда не было врагов ни в одном клане. Как только мы изучили их биохимию, мы синтезировали им медикаменты и… и помогали им, — Джойс вдруг заметила, что почти кричит. Она сжала ладонями шлем и постаралась взять себя в руки.

— Ну, ну, все в порядке, — Ван Рийн потрепал ее по плечу. — Вы храбрая девушка. И хорошенькая. Успокойтесь и будьте веселей.

Т'Кела совершает оборот вокруг своей оси за тридцать часов и несколько минут. Угол наклона оси — несколько градусов.

Когда машина остановилась в ста километрах от купола, была ночь, и беглецы решили разбить лагерь. Уулобу вытащил спальный мешок, внутри машины установили земные условия. Земляне сняли костюмы и растянулись на койках. Даже храп Ван Рийна не мог разбудить Джойс.

Поднял ее рассвет. Красное солнце, поднимающееся на востоке, было похоже на угасающий уголь. Его видимый диаметр составлял половину диаметра Солнца, видимого с Земли, или Мира с Эсперансы, свет его был тусклым, густые тени лежали в каждой щели и углублении, и горизонт терялся во тьме. Небо было чистым, но к югу клубились облака пыльных бурь. Вокруг расстилалась голая степь, лишенная даже редкой растительности, и лишь на севере виднелись сверкающие поля. Пролетел хищник, питающийся падалью.

Джойс села, ощущая ломоту во всем теле. Воспоминание о случившемся вызвало пустоту в груди. Она хотела бы снова забраться под одеяло, заснуть и спать, до тех пор, пока не придет спасение… если оно когда–нибудь придет. Она заставила себя встать, умыться, надеть брюки и блузку. Освежившись, она почувствовала голод. Джойс вернулась в главное помещение и начала готовить завтрак.

Запах кофе разбудил Ван Рийна.

— А–а–а–а–х–х! — согревшись в теплом белье, он не хотел двигаться, но протянул руку и схватил чашку. — Хорошая девочка, — он подозрительно принюхался. — Он без бренди? После всех забот мне нужно бренди.

— Здесь нет напитков, — выпалила она.

— Что? — некоторое время торговец мог только смотреть на нее. Челюсть его отвисла, усы задрожали. — Нет ничего выпить? Почему?! Это же сверхнаглость! Кто отвечает за это? Клянусь дьяволом, я позабочусь, чтобы его выкинули из Лиги с волчьим билетом!

— У нас есть кофе, чай, молоко и фруктовые соки, — сказала Джойс. — Воду будем получать из льда снаружи, химические фильтры удалят из него аммиак и примеси. И никто не смеет брать с собой в экспедицию алкогольные напитки, фримен Ван Рийн.

— Смеет, если он цивилизован! Посмотрю–ка я запасы продовольствия, — он принялся рыться в ближайшем багажном отсеке. — Сухое мясо, сухие овощи, сухое… Смерть и разрушение! — завопил он. — Ни одной банки икры? Вы хотите погубить меня?

— Скажите спасибо, что вы до сих пор живы.

— Но не в таких условиях… Ага, кое у кого нашлись мозги, чтобы положить сюда сигареты, — Ван Рийн разорвал несколько сигарет, набил табаком трубку, которую извлек из–за пазухи, и зажег ее. Джойс вдохнула дым и вернулась на кухню, гремя посудой больше, чем было необходимо.

Сидя у откидного стола возле широкого окна, Ван Рийн проталкивал в глотку овсяную кашу и смотрел на невзрачный пейзаж снаружи.

— Уф, что за ужасное место! Похоже на ад с погашенными печами. Как давно вы здесь?

— Около года. Работала биотехником, — она решила угождать ему. — Конечно, эсперанская миссия работает уже несколько лет.

— Да, я знаю. Хотя и не очень хорошо представляю эту работу. Я здесь всего несколько дней, как вы помните. А любая планета так велика и сложна, что понять ее за короткий срок невозможно. К тому же у меня было немало своей работы.

— Я очень удивлялась, когда вы прилетели. Вы занимаетесь напитками и пряностями, верно? Но здесь нет ничего, что понравилось бы человеку. Мы можем усвоить протеины и некоторые другие биохимические компоненты — они для нас не опасны, но в них не хватает необходимых для нас веществ, например некоторых аминокислот, и они отвратительны на вкус.

— Моя компания торгует и не с людьми, — объяснил Ван Рийн. — Сравнительно недавно один ваш работник раскопал доклад об экспедиции, обнаружившей эту планету пятнадцать лет назад. Галактика так велика, что никто не может уследить за всем, что в ней происходит. Мы часто отстаем от событий. Так вот, в этом докладе упоминалось вино, которое производят туземцы.

— Да, кунгу. Большинство кланов этого полушария делает его. Они выращивают ягоды и другое растение, дающее волокно для нити. Они вовсе не земледельцы — раса хищников и кочевников, исключая Старейших. Но они засевают немного земли и спустя некоторое время возвращаются, чтобы собрать урожай.

Ну вот, как вы знаете, первые исследователи этой планеты были с Троры. Трора похожа на т'Кела, хотя и не так отвратительна. Трорианцы решили, что кунгу — деликатес. Они даже захватили с собой семена, но обнаружили, что это растение не приживается нигде, кроме своей планеты.

«Ага, — подумал Николас Ван Рийн, — можно завязать неплохую торговлю с Тророй».

— Так как на Земле не нашлось подходящего человека, которому можно доверять, пришлось мне отправиться самому. О, как горько быть таким одиноким! — проговорил Ван Рийн с пафосом. Его волосатая рука протянулась над столом и легла на руку Джойс.

— Возвращается Уулобу! — воскликнула она, и, высвобождаясь, вскочила на ноги. «Как раз вовремя», — подумала она.

Т'келанец вприпрыжку бежал по равнине, с плеча свисало убитое им небольшое животное. Он был одет не так, как Шанга — на нем было ожерелье из окаменевших раковин и свободная тканая юбка с гербом клана Авонго орды Рокулело. Кожаную сумку на поясе наполняла жидкость.

— Он разыскал источник аммиака, — громко сказала Джойс, так как Ван Рийн встал из–за стола и собирался обогнуть его, чтобы подойти к ней. — Вы знаете, для этого они используют щупальца на лбу, чувствительные даже к минимальному количеству паров аммиака. Этот мир слишком сух. Очень много замерзшей воды. Конечно, везде на этой планете вы найдете лед. Часто он тянется на сотни квадратных километров. Понимаете, максимальная температура здесь — сорок градусов мороза. Но лед не нужен для здешней жизни, наоборот, именно он убивает этот мир.

Ван Рийн хмыкнул и повернулся к окну. Уулобу добежал до машины и сказал в интерком:

— Небесная женщина, я обнаружил следы охотников, ведущие на запад, к Лубамбару. Это могут быть только Рокулело. Думаю, мы легко отыщем их. Я раздобыл мяса и утолил жажду.

Уулобу начал собирать хворост для костра.

— Что он сказал? — спросил Ван Рийн. Она перевела. — Какая нам польза заключать союз с варварами? Нам нужно лишь дождаться освобождения.

— Если оно придет, — возразила Джойс. — Когда об этом станет известно на Эсперансе, сюда пришлют экспедицию, чтобы на месте выяснить причину происшествия. Но они же не знают, что мы живы и могут не торопиться.

— Мои люди поторопятся, — заверил ее Ван Рийн. — Я кое–что значу в Политехнической Лиге, черт побери! Как только на Земле получат известие, оттуда вылетит военный корабль с полным вооружением. Не более месяца.

— О, прекрасно, — сказала Джойс. Она успокоилась и снова села.

Ван Рийн продолжал, размышляя:

— Конечно, они не могут обыскать всю планету. Они знают, что я в районе этого проклятого Кусулонго, и сядут здесь. Я думаю, эти престарелые, Старцы, или как вы их называете, достаточно разбираются в космических делах, чтобы ввести в заблуждение экипаж какой–нибудь правдоподобной историей, если мы не сможем сами связаться с ними. Поэтому мы должны остаться здесь, в пределах досягаемости радио. А это расстояние на планете красного карлика невелико, здесь особые характеристики ионосферы. Но мы не можем и приближаться к врагам, иначе они будут все время охотиться на нас. Они могут устраивать ловушки, бросать бомбы или еще что–нибудь. Так или иначе, но они сумеют прикончить нас даже внутри машины. Следовательно, мы должны быть готовы отразить нападение здесь, недалеко от Кусулонго. Вы правы, мы должны найти друзей ваших людей.

— Но вы не можете заставить их воевать с людьми их расы, — запротестовала девушка.

Ван Рийн подкрутил усы:

— Это еще почему?

— Не знаю… мне кажется… если даже вам это удастся, это будет безнравственно.

— Гм… — он некоторое время разглядывал ее. — Вы, эсперансиане, идеалисты, я слышал. Ваши предки высадились на планете, чтобы создать идеалистическую коммуну, и вы продолжаете их дело, несмотря на грубую реальность, да? Ваша миссия помощи этой планете не рассчитана на прибыль. Это ваше стремление приносить добро…

— Это наша межзвездная политика, — согласилась Джойс с чувством гордости за свою культуру. — Помогая другим расам, мы получаем взамен их доброе отношение и постепенно убеждаем их смотреть на мир по–нашему. Если у Эсперансы будет много друзей, мы станем сильны, не подвластны чужому влиянию и нам будет не нужна армия.

— Из того, что я видел здесь, можно сделать вывод, что вряд ли вы найдете своих последователей на т'Кела.

— Да… вы правы… они настоящие хищники. Но и человек начинал как хищный примат, верно? Т'келанцы в этой местности развили несколько тысячелетий назад земледельческую культуру. Выращивали злаки и корм для мясных животных. Город Кусулонго — остаток этой культуры. Ледяной век уничтожил ее повсюду, оставив дикость и варварство. Но если им создать нужные условия, я уверена, автохтоны восстановят ее. У них никогда не было наций в нашем смысле: они не очень общественны. Но они могут установить у себя порядок с помощью заимствованной машинной технологии.

— Из того, что вы мне рассказали, ясно, что эти сидящие на четвереньках змеи, пожалуй, не хотят этого.

Джойс помолчала, пытаясь представить змей, сидящих на четвереньках, потом кивнула.

— Вероятно, но я не могу понять, почему. Старейшие всегда были нам так полезны.

— Наверное, у них есть причина. Что ж, попробуем ее выяснить.

— Ну… может быть… но как?

Ван Рийн погладил ее по голове.

— Оставьте философию мне, девочка, — самоуверенно сказал он. — Вам нужно только готовить пищу и оставаться хорошенькой.

Уулобу разжег костер и бросил в него глаза своей добычи. Его молитва звучала мрачно и была слышна внутри машины. Ван Рийн щелкнул языком.

— Не очень перспективное положение, — сказал он. — Вы цивилизуете их, если сможете. Но я предпочел бы, чтобы их копья, брошенные в машину, не имели наконечников из закаленной стали. — Он вновь разжег трубку и сел рядом с Джойс. — Я хотел бы разобраться в ситуации. Объясните. Кое–что я слышал, но не вредно повторить, — он потрепал ее по колену. — К тому же, пока вы будете говорить, я буду наслаждаться зрелищем ваших губок.

Джойс встала, принесла другую чашку кофе и села поодаль. Она заставила себя говорить спокойно.

— Что ж, начну с того, что это не очень обычная планета. Не физически, здесь нет отклонений от звезды–карлика типа М, на расстоянии от звезды в половину астрономической единицы и с массой планеты, на сорок процентов превышающей земную.

— Так много? Вероятно, низкая плотность и мало металлов?

— Да, звезда очень старая. Она имела мало тяжелых атомов, когда образовывались планеты. Собственное тяготение т'Келы — четыре целых и четыре десятых. Здесь есть, конечно, некоторое количество меди и железа… Я уверена, вы знаете, что на таких планетах и жизнь развивается медленнее. Их солнце излучает так мало ультрафиолета, даже в период вспышек, что первичным органическим веществам не хватает энергии для быстрых соединений. Тем не менее жизнь неизменно возникает в океане жидкого аммиака.

— Да. И обычно развивается путем фотосинтеза, использующего аммиак и двуокись углерода для образования углеводорода и азота, которым дышат здесь живые существа. — Ван Рийн постучал по своему крутому лбу. — Кое–что сохранилось в этой старой башке. Но почему эволюция идет здесь не так, как на Троре?

— Этого никто не может сказать с уверенностью. Возможно, какие–то катализаторы. В любом случае, даже при таких низких температурах, как здесь, вся вода не замерзает, что–то сохраняется в океанах, входя составной частью в молекулы гидроокиси аммония. Клетки растений на т'Кела и на Троре имеют аналог хлорофилла, который выполняет такую же работу — связывает газообразную двуокись углерода и разлагает воду на углеводород и свободный водород. Животные совершают процесс, противоположный земному. Но вода, которую они выдыхают, не высвобождается: она остается в их тканях, удерживаемая специальными молекулами. Когда организм погибает и разлагается, то вода возвращается к растениям. Во всех остальных мирах такого типа вода действует как азотные органические вещества на планетах нашего типа.

— Но свободный кислород, выделяемый растениями, разлагает аммиак.

— Да, это очень медленный процесс, главным образом потому, что твердый аммиак плотнее жидкого. Он опускается на дно озер и океанов, которые защищают его от кислорода воздуха. Конечно, всегда есть постепенная конвекция. Путем ряда последовательных реакций аммиак и кислород дают азот и воду. Вода замерзает, моря сокращаются, в воздухе становится все меньше кислорода, пустыни растут. Так могло быть и на Троре. Но там установилось равновесие. Возникли бактерии, закрепляющие азот, они и прекратили высыхание много миллионов лет назад. Так мне когда–то объясняли.

Троре повезло. Она несколько больше т'Келы. Плотнее атмосфера, поэтому сохраняется больше тепла. Парниковый эффект на таких планетах зависит от двуокиси углерода и аммиака. Несколько тысяч лет назад т'Кела прошла критическую точку. Было потеряно такое количество аммиака, что парниковый эффект сразу перестал действовать. Когда температура упала, все больше и больше аммиака замерзало и опускалось на дно, где он хорошо защищен от таяния. Это катастрофически внезапно изменило климат, температура упала так низко, что теперь и двуокись углерода сжижается или даже замерзает, по крайней мере, в холодное время года. В атмосфере по–прежнему содержится какое–то количество паров, но их очень мало. Парниковый эффект выражен очень слабо.

Растительная жизнь сильно пострадала, и вы можете себе это представить. Растения здесь не могут обходиться без строительных материалов тканей — двуокиси углерода и аммиака, а вслед за растительной замирает и животная жизнь. Очень быстро пространства, равные земным континентам, превратились в пустыни. Я говорила вам, что была уничтожена туземная сельскохозяйственная культура. Хуже всего, что, как мы узнали из геологических исследований, погибли бактерии, фиксирующие азот. Полностью. Они не выдержали зимних температур, так что нет больше силы, поддерживающей равновесие окисления аммиака. С каждым годом пустыни т'Келы растут, а год здесь составляет шестнадцатую часть стандартного. Эволюция очень старалась приспособить жизнь к изменениям, но они произошли слишком быстро. Мы считаем, что все высшие существа, в том числе и туземцы, обречены на гибель. Через десять тысяч лет здесь вообще не будет жизни.

Хотя Джойс давно все это знала, собственный рассказ потряс ее. Наконец Ван Рийн мягко спросил:

— Но у вас была программа спасения?

— О… о, да! Мы начали. Мы завершили все исследования и были уже готовы вызвать инженеров. Принципиальное решение заключается в том, чтобы восстановить фиксирующие азот бактерии. В наших лабораториях выведен чрезвычайно продуктивный штамм. Но, чтобы он выжил, нужно изменить экологию, а значит, серьезно изменить химический состав почвы. Мы хотели растопить лед и электризовать воду. Кислород должен был высвобождаться прямо в атмосферу. Некоторое его количество пойдет на сгорание местного углеводорода. Т'Кела богата нефтью. Сгорание высвободит двуокись углерода, что усилит парниковый эффект. К химической энергии добавилась бы энергия атомных станций, которые мы собирались построить. Они должны были осуществлять электролиз воды.

— Большая работа, — сказал Ван Рийн.

— Огромная. Самый большой замысел, какой когда–либо стоял перед Эсперансой. Но план был разработан, и снаряжение готово. Мы знали, что сумеем осуществить его.

— Если туземцы не попробуют провести эксперимент над инженерами как над обеденным блюдом.

— Да, — Джойс низко склонила светловолосую голову. — Это делает наш план невыполнимым. Нам нужно, чтобы были согласны все. Они должны объединиться, работать с нами на всей планете. А город Кусулонго распространяет свое влияние на четверть планеты! Что нам делать? Я думала, они наши друзья…

— Может, нам удастся собрать воинов и кое–что разузнать, пока они не узнают о нас, — предложил Ван Рийн.

Хотя местность была неровной, машина быстро продвигалась вперед. Примерно час спустя Уулобу что–то крикнул, и через верхнее смотровое окно они увидели, что он высунулся из–за ветрозащитного козырька и на что–то показывает. Посмотрев в ту сторону, они заметили облако пыли в северной части горизонта, более широкое и длинное, чем на юге.

— Перегоняют животных, — объяснил Уулобу. — Правь туда, небесный народ.

Джойс перевела, и Ван Рийн повернул машину.

— Мне казалось, что они только охотники, — сказал он. — Там стадо?

— Люди орды экологически находятся посередине между монгольскими пастухами древности и американскими охотниками на бизонов, — объяснила она. — Они полностью приручили изиру и бабибало. Они сделали это еще до ледникового периода, но теперь земля не может прокормить такое количество питающихся зеленью животных. Орды следят за передвижением животных, отбирают слабых особей и защищают их от хищников.

— А что такое эти орды?

— Это трудно понять. Ни один человек не может объяснить это до конца. Не потому, что т'келанская психология непостижима. Но она все же не человеческая, а наша миссия была так занята сбором планетологических данных, что у нас не нашлось времени на более тщательное психологическое исследование. Слова «прайд», «клан» и «орда» — это лишь грубый перевод т'келанских терминов и не очень точный, я уверена. Точно так же, как т'Кела на языке Кусулонго означает просто «эта земля». Чисто произвольное название для всей планеты.

— О'кей, не нужно забивать мой старый бедный мозг ненужными и очевидными сведениями. Главное я понял. Но послушайте, фриледи Девиссон… можно мне называть вас Джойс? — добавил Ван Рийн льстиво. — Мы с вами в одной лодке, выплываем или утонем вместе, хотя тут для этого нет воды, поэтому давайте будем друзьями, а? — он потянулся к ней. — Называйте меня Ники.

Она отодвинулась.

— Я могу запретить вам называть меня так, как вам будет угодно, фримен Ван Рийн, — сказала она самым холодным тоном.

— О–ох! Такая молодая и такая неприветливая! Одинокому старику придется в одиночестве переживать свое горе, — Ван Рийн вздохнул. — Кстати, почему здесь нет ни одного ящика пива? Всего один ящик, и я хоть на час или два смог бы залить пожар в своем желудке. Разве это так много, спрашиваю я вас?

— Здесь нет пива, — она сжала губы.

Дальше они двигались молча. Вскоре они настигли стадо изиру, горбатых и остроносых, чем–то похожих на земных коров. Джойс по своим предыдущим наблюдениям оценила их число в несколько тысяч. При такой редкой растительности они должны были ежедневно преодолевать огромные расстояния.

Группа туземцев издали заметила машину и поскакала к ней. Они ехали на басаи, которые выглядели, как большие приземистые антилопы с мордой тапира и единственным длинным рогом. Туземцы были одеты так же, как Уулобу, но вместо ожерелья из раковин у них были медальоны из кожи. Ван Рийн остановил машину. Туземцы подскакали поближе; оружие они держали наготове, луки их были натянутыми, короткие копья подняты. Уулобу спрыгнул сверху и приблизился к ним, вытянув руки вперед.

— Счастья в охоте, силы, здоровья и потомства, — традиционно приветствовал он их. — Я сын Толы Уулобу, Авонго, Рокулело, теперь сопровождаю небесный народ.

— Вижу, — холодно ответил старший — седой воин. Младший воин улыбнулся и особенным образом взмахнул луком. Уулобу схватился за томагавк. Старший воин сделал примирительный жест, и Уулобу слегка расслабился.

Ван Рийн внимательно следил за этой сценой.

— Что они говорят? — спросил он. — И что значат эти глупости с оружием?

— Лучник сделал оскорбительное предложение Уулобу, — с несчастным видом объяснила Джойс. — Он предложил убрать оружие до конца переговоров и церемонии. Это говорит о том, что Уулобу считают не очень достойным уважения.

— Ах, так. Очень грубые люди. Нигде не гарантирован мир, кроме как в своей орде. Но почему они так пренебрежительно относятся к Уулобу? Разве, работая с вами, он не заслужил уважения?

— Боюсь, что нет. Я спрашивала его об этом однажды. Это единственный т'келанец, которого я могу спрашивать о таких вещах.

— Да? Как это случилось?

— Из всех туземцев, что были в миссии, он самый преданный нам. Видите ли, мы спасли его от ужасной смерти. Мы как раз приготовили лекарство от местной разновидности столбняка, когда он заболел. Поэтому он очень благодарен нам. Есть и экономические причины. Все наши помощники по тем или иным причинам бедны. Засуха убила всю дичь на их территории, или же их изгнали с их земли, или что–то подобное, — Джойс покусала губу. — Они… они поклялись верности… по своим традициям… вы знаете, как они храбро сражались за нас. Но это было делом их чести. Уулобу — единственный т'келанец, испытывающий к нам что–то вроде привязанности.

— Черт побери, но у вас головы макрели! Следовало прежде всего исследовать их психологию. Эта глупая планетография могла подождать. Протухшие, провонявшие макрельи головы… — Ван Рийн начал что–то ворчать. Потом замолчал и потребовал переводить дальше.

— Старшего зовут Ньяронга, он глава их прайда, — продолжала Джойс. — Остальные, конечно же, его сыновья. Они принадлежат к клану Гангу и той же орде, что и Уулобу, — Авонго. Формальности завершены, и они приглашают нас в их лагерь. Они по–своему достаточно гостеприимны, на свой манер… и после того, как проявлены честные намерения.

Всадники отъехали. Уулобу вернулся.

— Им надо спешить, — сказал он по интеркому. — Солнце вспыхнет сегодня, а укрытие еще далеко. Нам лучше следовать за ними на некотором расстоянии, чтобы не испугать животных, небесная женщина.

Он взобрался на машину. Джойс перевела его слова Ван Рийну, и тот двинул машину вперед.

— Вы должны многое рассказать мне, — решил торговец. — Но начнем с того, почему туземцы так пренебрежительно относятся к тем, кто работал в вашей миссии.

— Ну, что ж… Уулобу говорил, что у всех, кто приходит к нам, нет земли. Они не удержали охотничьих территорий своих предков. Поэтому они резко пали в глазах окружающих, их перестали уважать. Далее он очень смущенно признался, что престиж наших работников очень страдает из–за того, что мы не позволяем им участвовать в схватках. Поэтому распространяется слух, что они трусы.

— Воинственная культура, а?

— Н–нет… Здесь парадокс. У них нет войн и даже кровной мести в нашем понимании. Стычки захватывают мало участников, но происходят постоянно. Я полагаю, это зависит от их политической организации. А может, нет? Мы наблюдали то же самое в отдаленных частях т'Келы, в племенах, организованных по другому принципу, чем орды.

— Объясняя это, не будете ли вы так добры приготовить мне маленький сандвич?

Джойс подавила раздражение и направилась к кухонному столу.

— Как я уже говорила, мы не производили тщательных ксенологических исследований, даже местных. Но мы знаем, что основная общественная единица на всей планете одна и та же. Эту первичную организацию мы называем прайдом. Состав прайда определяется соотношением полов: на одного мужчину приходятся три женщины. Вместе живут старший мужчина, его жены и их дети до зрелого возраста. Все мужчины, а также женщины, не имеющие детей, участвуют в охоте, но только мужчины сражаются с другими т'келанцами. Маленькие дети помогают в работе по лагерю. То же делает и вдова отца главы прайда, если она есть. В такой прайд входит около двадцати туземцев. Больше людей не могут прокормиться на территории, которую можно обойти пешком. Эта планета слишком пустынна.

— Да, я вижу. Т'Келанский прайд соответствует земной семье. Это универсальная единица, верно? Думаю, что большие единицы организованы по–другому, не так, как на Земле.

— Да, у наиболее отсталых дикарей нет объединений крупнее прайда, но общество Кусулонго — так мы называем этих туземцев, организованных в орды — самое передовое в культурном отношении и имеет более сложную социальную структуру. Десять или двадцать прайдов образуют то, что мы называем кланом, — все эти туземцы происходят от одного общего предка и контролируют большую территорию, по которой они бродят вслед за дикими стадами. Кланы, в свою очередь, объединяются в орды, каждая из которых ежегодно собирается в каком–нибудь оазисе. Там они совещаются, торгуют, заключают браки — юноши получают жен и образуют новые прайды — и там же они разрешают свои споры судом и схватками. Среди кланов часто происходят стычки, как из–за вопросов чести, так и из–за чисто бытовых вопросов, например из–за источников аммиака. Браки всегда заключают внутри орды. У каждой орды свои одежда, обычаи, боги и т. д.

— Между ордами не бывает войн?

— Нет, если не считать ужасных стычек, которые происходят при переселении народов. Обычно, хотя между отдаленными представителями разных орд часто бывают схватки, между ордами нет организованных войн. Я думаю, у них просто нет лишних средств, чтобы содержать армию во время войны.

— Ум–м, полагаю, что причина где–то глубже. Когда люди хотят воевать, они мало заботятся о том, есть ли у них средства. Сомневаюсь, что в этом отношении т'келанцы отличаются от землян. Возможно, здесь и лежит ключ от всей проблемы. Только нужно узнать, как им пользоваться.

— Ну, — сказала Джойс. — Старейшие тоже стараются предотвратить войны. Они кроме всего прочего разбирают большинство споров между ордами.

— Ах, да, эти парни на горе. Расскажите мне о них.

Джойс приготовила сандвич и протянула его Ван Рийну. Тот с шумом принялся жевать. Она села и стала смотреть в окно: кустарники, булыжники, облако пыли в тускло–красном свете, темная масса стада, бредущего впереди, всадники, поскакавшие назад, чтобы разнять дерущихся животных. Далеко впереди был виден Лубамбару — ледяной хребет, вершины которого сверкали на фоне тусклого неба. Сквозь гул мотора до Джойс доносились крики животных. Машина качалась и подпрыгивала, и Джойс ощущала на себе все неровности почвы.

— Старейшие — это остатки прошлой цивилизации, — сказала она. — Они уцепились за свой город и сохранили знания, которые забыли все остальные. Их образ мыслей заметно отличается от образа мыслей т'келанцев. Я думаю, все было так: на протяжении нескольких тысячелетий те, кому не нравился город, уходили к кочевникам, а отдельные кочевники, которые считали город средоточием мудрости, селились в нем. Это привело к определенной генетической селекции. Старейшие отличаются по своей психологии: они более скрытны… и умны, как я думаю.

— На что они живут? — спросил Ван Рийн с набитым ртом.

— Они выполняют различные специальные обязанности и производят товары, за которые им платят. Они писцы, врачи, искусные металлурги, ткачи, изготовители пороха. Правда, порох они используют для фейерверков, хотя у них есть несколько пушек. Считается, что они владеют волшебством, главным образом потому, что могут предсказывать солнечные вспышки.

— И до вчерашнего дня они были настроены дружески?

— По–своему, конечно. Они должны были долго готовить нападение на нас — подкупить Шанга и снабдить их порохом, чтобы те взорвали наш купол. Но я все же не могу понять, почему. Я убеждена: они поверили нам, когда мы объяснили им, что хотим спасти их расу.

— Да, несомненно. Но, возможно, сначала они не видели всех последствий, — Ван Рийн кончил жевать, рыгнул, поковырял в зубах ногтем и замолчал, задумавшись о чем–то. Джойс старалась подавить тоску по дому.

Через несколько минут Ван Рийн ударил по контрольной панели так, что она зазвенела.

— Черт возьми! — взревел он. — Подходит!

— Что? — от неожиданности Джойс вздрогнула.

— Но я все еще не вижу, как это использовать, — сказал он.

— О чем это вы?

— Помолчите, фриледи.

Он вернулся к своим мыслям. Медленно проходили часы.

К вечеру на горизонте вырос лес, покрывавший склоны Лубамбару; здесь аммиачная река изгибалась, и волны ее слегка увлажняли почву. Деревья были низкими и изогнутыми, с усеянными колючками синими стволами и густыми кронами из маленьких зеленовато–серых листьев. Высокие кусты собирались в обширные заросли между деревьями. Всадники заставили своих изиру войти в лес, оставили на опушке часовых и двинулись к северу небольшой группой в пятнадцать туземцев, сопровождавших стадо. Женщины несли на руках мохнатых детей. Женщины были ниже мужчин, черты их лиц были мягче. Несмотря на шерстяной покров и постоянную температуру тела, т'келанцы не были млекопитающими: матери отрыгивали пищу для детей, еще не имеющих зубов.

Ньяронга вел группу. На его боку висел меч, в одной руке он держал копье, в другой — щит, его большие желтые глаза внимательно осматривали местность. Младшие сыновья прикрывали группу с боков, держа стрелы на тетивах луков. Ван Рийн направил машину вслед за туземцами.

— Они ожидают неприятностей? — спросил он у Джойс.

Девушка оторвалась от своих тяжелых мыслей.

— Они всегда ожидают неприятностей, — тон ее был мрачным. — Я ведь говорила вам, что это очень раздражительная и склонная к ссорам раса — войн нет, но есть множество кровавых схваток. Очевидно, сегодня эти предосторожности — лишь дань традиции: они собираются разбить лагерь вместе с другими прайдами своего клана. Такое большое стадо должны охранять все Гангу.

— Вы же говорили, что они охотники, а не пастухи.

— Большую часть времени так оно и есть. Но, видите ли, когда солнце вспыхивает, их изиру и бабибало начинают паниковать, многие из них получают ожоги, причем такие сильные, что погибают. Это происходит потому, что они не выработали в своем организме защиту от ультрафиолетовых лучей, пока атмосфера не начала изменяться. Кланы не могут допустить таких потерь. В сезоне вспышек они держатся вблизи стад и загоняют их на территории, где есть тень, или специальные убежища, где густой лес или что–нибудь подобное может предотвратить панику.

Ван Рийн презрительно показал на опускающийся к горизонту красный диск.

— Вы хотите сказать, что эта угасающая зола может своей радиацией повредить хотя бы бабочке?

— Нет, если это земная бабочка. Но вы знаете, что такое карлики типа М? Они часто вспыхивают и могут увеличивать свою яркость в несколько сотен раз. В наши дни содержание кислорода в атмосфере упало так низко, что озоновый слой не может задержать ультрафиолетовое излучение. Кроме того, на планетах, подобных этой, с корой, бедной металлами, существует слабое магнитное поле. К этому добавляется фон космического излучения, так как некоторые заряженные частицы, вылетающие из солнца в момент вспышки, проходят через магнитное поле. Вас или меня это не побеспокоит, человек привык выносить большие дозы радиации, чем те, что здесь считаются нормой.

— Понятно. Может, сыграло роль то обстоятельство, что здесь нет радиоактивных минералов. На Троре вспышки не беспокоят аборигенов. Наоборот, в эти дни они устраивают праздники. Но вы правильно сказали: Троре повезло куда больше, чем т'Келе.

Джойс содрогнулась.

— Как суров космос! Мы на Эсперансе верим: нужно объединиться и бороться со Вселенной, всем вместе.

— Прекрасная философия, жаль только, что не все для нее созданы. Вы очень хорошая девочка, вам кто–нибудь говорил это?

Ван Рийн положил руку на ее плечо. Она почувствовала, что не может сопротивляться: слишком мрачна была надвигающаяся снаружи солнечная буря.

Через час они достигли лагеря. Горбатые кожаные шалаши были воздвигнуты на ровном участке у аммиачного ручья. У входа горели костры, огонь в которых поддерживали подростки. Женщины суетились у костров, мужчины разлеглись рядом, придерживая рукоятки своего оружия. Появление машины встревожило всех, но никто не подал виду; мужчины прогуливались рядом, стараясь казаться равнодушными.

«Или они на самом деле равнодушны к прибывшим? — размышляла Джойс. Она смотрела на толпу: несколько сотен нечеловеческих глаз, лиц, взъерошенная шерсть, сверкающие наконечники копий. Но ни один звук не доносился снаружи. — Они поступают одинаково. Везде, в любом клане, в любой орде, с которыми мы встречались: сначала заинтересованность нашим внешним видом, нашими машинами, потом равнодушная вежливость, как будто им все равно — несем мы добро или зло. Они благодарили нас, но не очень горячо, за то, что мы делали для них, часто настаивали, чтобы мы взяли плату, но никогда не приглашали нас на свои обряды или праздники, а дети иногда бросали в нас камни».

Ньяронга выкрикнул команду. Его прайд начал разбивать собственный лагерь. Постепенно все зрители отошли.

Ван Рийн посмотрел на солнце.

— Они уверены, что сегодня будут вспышки?

— О, да. Если Старейшие сказали, так оно и будет. Это нетрудно предсказать, если у вас есть закопченное стекло или маленький телескоп, чтобы можно было наблюдать за поверхностью звезды. Свет ее так тускл, что легко можно заметить пятна и свечения — совсем не так, как у звезд типа G, а признаки вспышки у звезды очень характерны. Любой примитивный астроном может с точностью до дня предсказать вспышку карлика типа М. Гелиографические сигналы разносят весть о ней от Кусулонго в орды.

— Я считаю, что эти старые чудаки унаследовали свои эмпирические знания от более ранних времен. Точно так же, как вавилоняне знали о движении планет… Черт возьми, кажется, начинается!

Солнце склонилось к западному хребту, его разбухший диск стоял над вершинами…

Тонкий ярко–красный завиток медленно выполз с одной его стороны. Басаи закричали. Среди туземцев пронесся гомон. Мужчины хватали животных за уздечки, останавливая их. Женщины тащили котлы и детей в шалаши.

Вспышка разрасталась и становилась ярче. Свет разливался по затемненным холмам, по всей равнине. Небо начало бледнеть, а ветер усилился и зашумел листвой по краю лагеря.

Т'келанцы загоняли своих испуганных животных под длинный навес из шкур, укрепленных на столбах. Одно животное понесло, но воин размотал свое лассо, бросил его и свалил животное под навес. Вспышка все разрасталась и становилась ярче. Для человека она не была настолько яркой, чтобы защищать глаза. Джойс видела повсюду паутину раскинувшихся лучей. Брызги излучения росли, умирали и появлялись вновь. Хотя она и видела эту картину раньше, но поймала себя на том, что сжимает руку Ван Рийна. Ван Рийн затянулся и выпустил густое облако дыма. Уулобу спустился с машины. Джойс слышала, как он спросил Ньяронгу:

— Я могу помочь вам перед лицом гневного бога?

— Нет, — ответил патриарх. — Отправляйся в шалаш к женщинам.

Зубы Уулобу сверкнули. Шерсть на спине поднялась, он схватился за томагавк.

— Не надо! — крикнула Джойс в интерком. — Мы гости!

Несколько мгновений два т'келанца смотрели в глаза друг другу. Копье Ньяронги было нацелено в горло Уулобу. Затем Уулобу отступил.

— Мы гости, — сказал он приглушенным голосом. — В другой раз, Ньяронга, мы поговорим с тобой.

— С тобой, безземельным? — вождь сдержался. — Ладно, между нами мир, и сейчас не время его нарушать. Но мы, Гангу, сами заботимся о своих стадах и пастбищах. Никакая помощь нам не нужна.

Все еще возбужденный, Уулобу вошел в ближайший шалаш. Вскоре последнего басаи загнали в убежище и крепко завязали входной клапан, чтобы оставить животных в темноте.

Вспышка все разрасталась. Она превратилась в неровное полотно света вокруг всего диска. Становясь ярче, принимая ярко–оранжевую окраску, она продолжала расти. Ветер усиливался.

Главы прайдов медленно прошли к центру лагеря и образовали круг; неженатые воины образовали больший. Ньяронга поднял рог и затрубил в него. Вверх взвились копья, все быстрее, по мере того, как усиливалась радиация. Вдруг Ньяронга затрубил еще раз, и тучи стрел взметнулись к солнцу.

— Что они делают? — спросил Ван Рийн. — Изгоняют дьявола?

— Нет, — ответила Джойс. — Они не верят, что это возможно. Они бросают ему вызов. Они всегда предлагают ему спуститься и вступить в борьбу. И это не дьявол, а бог.

Ван Рийн кивнул.

— Да, это подходит, — сказал он как будто сам себе. — Когда бог отказывается выполнять свои обязанности, его не пытаются подкупить, нет, ему угрожают. Да, все сходится.

Мужчины закончили танец и с торжественным видом направились к своим шалашам. Дверные клапаны затянулись.

Лагерь опустел.

— Ха! — Ван Рийн вскочил на ноги. — Мой костюм!

— Что? — Джойс удивленно смотрела на него.

— Я хочу выйти. Не стойте с прилипшим языком. Давайте мой костюм.

Джойс заставила себя повиноваться. К тому времени, когда громадная фигура была облачена в костюм, солнце уже стояло над самым хребтом; сила излучения утроилась. Теперь вспышка была подобна второй звезде, не круглой, а продолговатой и белой, как язык пламени. Длинные тени ползли по равнине, каждая приобрела неестественный бронзовый цвет. Ветер поднимал пыль и сухие листья, задувая костры, играя полотнищами навесов.

— Когда я дам знак, — сказал Ван Рийн, — вы включите интерком на полную мощность, чтобы они могли нас слышать. Скажите этим так называемым мужчинам, чтобы они выглянули и посмотрели на меня, если у них не задрожат поджилки, — он посмотрел на нее. — И не будьте слишком вежливы, понятно?

Прежде чем она успела ответить, он был уже у входного люка. Через минуту он выбрался из машины, оказался в центре лагеря и махнул рукой. Джойс облизала губы.

«Что собирается делать этот идиот? Месяц назад он и не слышал об этой планете. Он не пробыл на ней и недели. Практически всю информацию он получил от меня за последние десять — пятнадцать часов. И он думает, что знает, как нужно вести себя? Если после этого его толстое брюхо не будет набито железными наконечниками стрел и копий, то, значит, нет справедливости во Вселенной. Неужели он считает, что я хочу погибнуть вместе с ним?»

Черная громадная фигура на фоне пылающего неба снова махнула рукой. Джойс включила интерком и сказала в микрофон:

— Смотрите, люди Гангу, у кого хватает храбрости! Смотрите издалека на мужчину, который бросает вызов гневному богу!

Ее голос глухо разнесся по лагерю. Ван Рийн кивнул. Она прищурилась, чтобы видеть, что он делает. Щуриться приходилось из–за контрастности, а не из–за яркости света. Излучение все еще составляло несколько процентов от того, что получала Земля. Но вспышки с температурой в миллион градусов и выше излучали в той части спектра, к которой она была чувствительна. Она подумала, что ультрафиолета мало даже для того, чтобы покраснела кожа у земного ребенка, но достаточно, чтобы нанести смертельные ожоги этим несчастным скитальцам Гадеса.

Ван Рийн извлек свой бластер. С нарочитой неторопливостью он несколько раз выстрелил в звезду. Вспышки бластера казались слабыми на фоне разгоревшейся звезды. Что теперь?..

— Нет! — крикнула Джойс.

Ван Рийн открыл лицевую пластинку своего шлема. Он давал представление, показывая всем резкие черты лица, выступавшие из шлема при ярком свете. Он гротескно танцевал, подняв свой большой нос к небу.

Но…

Торговец сделал непередаваемый жест, вновь закрыл шлем, выстрелил дважды и замер с поднятыми руками, пока солнце заходило за горизонт. Вспышка задержалась ненадолго после захода солнца, освещая листву деревьев. Ван Рийн в сумерках направился обратно к машине. Джойс впустила его. Он снял шлем, отдуваясь и ругаясь на дюжине языков. Иней начал застывать на его костюме.

— Ох! — простонал он. — И нет даже стаканчика виски, чтобы согреть мои старые и слабые кости.

— Вы могли умереть, — прошептала Джойс.

— О, нет, нет! Николас Ван Рийн умрет не так. Я думаю, что в возрасте ста пятидесяти лет меня застрелит ревнивый муж. Холод не слишком велик, а на несколько минут я могу задержать дыхание. Но впустить этот аммиак — ужас и налоги! — он побрел в ванную и с фырканьем начал умываться.

Исчезли последние лучи вспышки. Небо стало розовым, и на нем были видны лишь самые яркие звезды. Тяжелые частицы излучения солнца должны достичь планеты лишь через час. Вновь загорелись костры и во тьму полетели снопы искр.

Ван Рийн вышел из ванной.

— Отлично, я готов, — сказал он. — Теперь надевайте свой костюм и идите со мной. Мы должны поговорить с ними.

Дорогу в круг, образованный темной линией шалашей, Джойс была вынуждена прокладывать среди женщин и юношей. Их кольцо смыкалось за ней, она видела отражение огней в их глазах и знала, что она окружена. Но громоздкая фигура Ван Рийна и топот ног Уулобу внушали ей спокойствие.

«Непрочное спокойствие», — подумала она, глядя на мужчин, ожидавших их у аммиачного источника. Они собрались, как только увидели выходящих из машины людей. Джойс видела их сплошной черной массой, как и ночь за ними. Костры с обеих сторон, превращавшие для т'келанцев ночь в день, слабо освещали лишь передний ряд. Время от времени пламя, раздуваемое ветром, вырывалось вверх, летели искры, и вдаль уносились клубы дыма. Иногда она видела обсидиановые заостренные наконечники копий, меч из рога или железный кинжал. Лес шелестел за лагерем. Она слышала испуганные крики изиру, блуждавших вокруг во тьме. Во рту у нее пересохло.

Отцы прайдов стояли впереди. Многие из них были совсем молоды; туземцы редко доживают до старости. Ньяронга казался самым старым из них. Он стоял в копьем в руке, полуоткрытые зубы сверкали, щупальца дрожали. Его юбка развевалась по ветру.

Ван Рийн остановился перед ним. Джойс заставила себя подойти и встретить взгляд Ньяронги. Уулобу присел на корточки у ее ног. Гомон, казалось, предвещавший бурю, пронесся среди воинов. Ван Рийн невозмутимо ждал, пока наконец Ньяронга не нарушит молчание.

— Почему ты бросил вызов солнцу? Ведь до сих пор ни один небесный человек этого не делал.

Джойс торопливо перевела. Ван Рийн отдувался в своем костюме.

— Скажите ему, — начал он, — что я пришел сюда совсем недавно. Скажите ему, что вы не считаете нужным бросать вызов солнцу, но я не согласен с вами.

— Чего вы добиваетесь? Малейшая ошибка может погубить нас.

— Верно. Но бездействие тем более погубит нас. Не так? — он похлопал ее по руке. — Черт бы побрал эти перчатки — без них было бы значительно приятнее. Во всяком случае, вы должны мне верить, Джойс. Николас Ван Рийн не стал бы старым и толстым, побывав на сотне планет, если бы не умел находить выход из положения. Верно? Поэтому переводите им то, что я говорю, и говорите резко. Понятно?

Она сглотнула.

— Да. Не знаю, почему, но я выполню ваши распоряжения. Если… — она преодолела страх и повернулась к ожидающим туземцам. — Этот небесный мужчина не из нашего отряда. Он моей расы, но из народа, гораздо могущественнее, чем мой. Он велел мне сказать, что мы, небесный народ, не соизволяем бросить вызов солнцу, а вот он соизволил.

— Вы никогда не соизволяете? — прервал ее кто–то. — Что это значит?

Джойс начала импровизировать:

— Яркость солнца не опасна нашим людям, мы часто говорим об этом. Неужели никто из вас этого не слышал?

Некоторое время все молчали, потом изукрашенный рубцами одноглазый патриарх неохотно сказал:

— Я слышал это в прошлом году, когда ты или кто–то из ваших лечили детей моего прайда.

— Теперь вы видите, что это правда, — заметила Джойс.

Ван Рийн потянул ее за рукав:

— Эй, что происходит? Разговаривать должен я, или вы своими глупостями все испортите.

Она заставила себя не рассердиться и пересказала весь разговор. Он удивил ее, ответив:

— Прошу прощения, девочка. Вы все проделали прекрасно. Теперь я должен произнести речь, вы будете переводить каждое предложение, как только я его закончу, а?

Он наклонился вперед и, размахивая указательным пальцем перед носом Ньяронги, резко сказал:

— Ты спрашиваешь, почему я вышел под пылающее солнце? Чтобы показать вам, что я не боюсь огня. Я плюнул на ваше солнце, и оно зашипело. Мое солнце может съесть ваше за завтраком и попросить добавки, черт возьми! Этот ваш маленький уголек дает слишком мало света, его не хватит даже на то, чтобы испугать ребенка нашего народа.

Т'келанцы заговорили и придвинулись ближе, потрясая оружием. Ньяронга возмущенно ответил:

— Да, мы часто замечали, что вы, небесный народ, почти слепые.

— Тебе приходилось стоять в свете фар наших машин? Ты слеп, верно? Ты не продержишься и минуты на Земле. Хлоп — и ты уже облако дыма.

В ответ Ньяронга сплюнул:

— А вы должны закрываться от нашего воздуха.

— Ты видел, моя голова была открыта! А вот осмелишься ли ты глотнуть нашего воздуха? Кто из вас посмеет?

Гневный ропот пронесся по толпе воинов. Ван Рийн сделал презрительный жест.

— Видите? Вы слабее нас.

Молодой высокий глава прайда выступил вперед. Его усы дрожали.

— Я посмею.

— Отлично. Я дам тебе понюхать. — Ван Рийн повернулся к Джойс. — Помогите мне управиться с этим проклятым аппаратом для восстановления воздуха. Я не хочу, чтобы в мой шлем еще раз проник этот аммиак.

— Но… — она растерянно повиновалась и отвинтила выпускной клапан аппарата, висевшего на спине Ван Рийна.

— Направьте ему в лицо, — приказал Ван Рийн.

Воин стоял неподвижно. Джойс подумала, какую боль ему предстоит испытать. Она не могла поднять шланг.

— Шевелитесь! — заорал Ван Рийн. Она подчинилась. Земной воздух рванулся из шланга. Воин крикнул и зашатался. Он тер нос и слезившиеся глаза. Еще мгновение он держался, потом упал на руки окружающих. Джойс закрыла клапан, а Ван Рийн сказал:

— Я так и знал. Слишком много кислорода, а особенно много водяных паров. Трорианцы не выдерживают нашего воздуха, и я решил, что эти парни тоже его не выдержат. Скажите им, что скоро он придет в себя.

Джойс передала его заверения. Ньяронга ответил:

— Я слышал об этом. Зачем вы показали парню, что дышите ядом?

— Чтобы показать вам, что мы не менее сильны, чем вы, — ответил Ван Рийн через Джойс. — Мы даже еще сильнее: мы можем загнать вас в ваши конуры, как вы басаи, если захотим.

Его слова вызвали бурю, взметнулось оружие. Ньяронга поднял руки, призывая к тишине. Все замолчали, слышались лишь отдельные возгласы да вздохи женщин, следивших за происходящим из темноты. Старый вождь гордо произнес:

— Я знаю, что вы владеете оружием, которого нет в нашем мире. Значит, вы обладаете знаниями, которых нам не хватает, и никто никогда не отрицал этого. Но это не значит, что вы сильнее. Т'келанец тоже сильнее бабибало только лишь потому, что у него есть лук, который может убивать издалека. Мы — народ охотников, а вы нет, несмотря на ваше оружие.

— Скажи ему, — приказал Ван Рийн, — что я голыми руками справлюсь с самым сильным их бойцом. Но так как я должен носить этот костюм, который защитит меня от укусов, он может использовать оружие…

— Он убьет вас! — запротестовала Джойс.

Ван Рийн хитро посмотрел на нее.

— В таком случае я умру за прекраснейшую даму этой планеты, — голос его дрогнул. — Может, тогда вы пожалеете, что не были добры с бедным стариком.

— Я не могу…

— Вы должны, черт возьми! — он схватил ее за руку так сильно, что она скривилась от боли. — Я знаю, что делаю.

Она передала вызов. Ван Рийн швырнул свой бластер к ногам Ньяронги.

— Если я проиграю, победитель возьмет это, — сказал он.

Это подействовало. Дюжина молодых воинов с криками выступила вперед. Ньяронга проревел что–то, восстанавливая порядок. Он осмотрел всех по очереди и указал на одного из них.

— Это мой сын Кусалу. Он будет защищать честь прайда и клана.

Т'келанец был ниже Ван Рийна, но почти так же могуч. Мускулы перекатывались под его шерстью. Он двинулся вперед, сверкая зубами, держа в одной руке томагавк, в другой — кинжал. Остальные туземцы расступились, образовав широкий круг. Уулобу отвел Джойс в сторону, его рука дрожала.

— Я могу сразиться с ним сам, — прошептал он.

Кусалу кружил, а Ван Рийн поворачивался, как огромная планета. Руки его, как у обезьяны, свисали с покатых плеч. Огонь костров высвечивал через лицевую пластину шлема резкие черты его лица.

— Мяу, — поддразнил он.

Кусалу выругался и с ужасной силой метнул томагавк. Левая рука Ван Рийна взлетела с невообразимой скоростью. Он поймал оружие в воздухе и потянул его к себе. Шнур, привязанный к томагавку, натянулся. Кусалу был вынужден приблизиться. Ван Рийн бросился в атаку. Кусалу увернулся и отпрыгнул, сверкнуло лезвие его кинжала. Ван Рийн перехватил его руку правой рукой, левой же вновь потянул за шнур. Кусалу упал на одно колено. Ван Рийн завернул его руку за спину. Все т'келанцы вскрикнули.

Кусалу разрубил шнур. Сплюнув, он выругался и начал новую атаку. Ван Рийн хитро ударил ему ногой в живот и отдернул ногу, прежде чем тот успел поймать ее. Кусалу согнулся. Ван Рийн приемом карате ударил его по шее. Кусалу зашатался, но удержался на ногах. Ван Рийн вновь увернулся от кинжала и отступил. Кусалу мгновение стоял, выжидая, затем бросился вперед. Схватка завершалась. Ван Рийн перебросил Кусалу через плечо, и тот с грохотом упал. Ван Рийн ждал; у Кусалу все еще был кинжал. Наконец он встал и придвинулся ближе. Из его ноздрей шла кровь.

— О, моя дорогая! — пропел Ван Рийн. Кусалу приготовился его ударить, но Ван Рийн вновь перехватил его руку, вывернул ее и нажал. Кусалу закричал. Ван Рийн нажал сильнее и приказал:

— Проси пощады.

— Он скорее умрет! — взвизгнула Джойс.

— Отлично, тогда придется принять меры.

Ван Рийн вырвал нож и отбросил его в сторону. Удар рукой в живот — и т'келанец зашатался. Торговец продолжал безжалостно наносить удары, пока Кусалу не упал. Ван Рийн отошел в сторону.

Джойс с ужасом смотрела на него.

— Все в порядке, — успокоил он ее. — Я же побил его не сильно.

Ньяронга помог сыну встать. Двое воинов увели его. Среди т'келанцев послышались причитания. Ничего подобного Джойс прежде не слышала. Ван Рийн и Ньяронга остановились друг против друга. Вождь очень медленно заговорил:

— Ты доказал свою правоту, небесный мужчина. Для безземельного ты дерешься очень хорошо. И ты хорошо поступил, что не убил его.

Джойс, всхлипывая, переводила. Ван Рийн ответил:

— Скажите, что я не убил этого юношу потому, что в этом не было необходимости. Скажите также, что я владею огромной территорией у себя, — он указал вверх, где на ветреном туманном небе горели звезды. — Скажите ему, что мои охотничьи территории там, черт возьми!

Выслушав его, Ньяронга чуть ли не жалобно спросил:

— Но чего он хочет на нашей земле, какова его добыча?

— Мы пришли помочь… — Джойс остановилась и передала вопрос Ван Рийну.

— Ха! — сказал Ван Рийн злорадно. — Сейчас мы поговорим об индюках, — он присел на корточки у костра. Отцы прайдов присоединились к нему, их сыновья подошли ближе, чтобы было слышно. Уулобу радостно прошептал Джойс:

— Они принимают нас, как друзья.

— Я пришел не для того, чтобы грабить вас, — спокойно заговорил Ван Рийн. — Нет, я хочу заняться делами, выгодными для обеих сторон. Несомненно, племена торгуют друг с другом. Они же не могут сами производить все необходимое.

— О, да, конечно, — Джойс села рядом с ним, — их отношения с городом построены на принципе «услуга за услугу», я вам уже говорила это.

— В таком случае они поймут меня. Скажите им, что эти Старики на горе завидуют нам. Что они натравили Шанга на наш лагерь. Говорите правду, ничего не приукрашивая.

— Что? Но я думала… считала, разве вы не хотите, чтобы они считали нас могущественными? Мы должны признаться, что спасаемся бегством?

— Ну, скажем, мы совершаем… как это говорится в военных сводках… совершаем запланированный переход на заранее подготовленные позиции.

Джойс повиновалась. Щупальца поднялись на головах туземцев, зрачки сузились, руки подняли оружие. Ньяронга с сомнением спросил:

— Вы хотите найти у нас убежище?

— Нет, — ответил Ван Рийн. — Скажите им, что мы пришли предупредить их, потому что, если их уничтожат, мы не сможем заключить выгодную сделку. И еще: Шанга захватили в куполе наше оружие и движутся со своими дружественными кланами на территорию Рокулело.

Джойс подумала, что ослышалась.

— Но мы не… мы не… у нас не было другого оружия, кроме личного. А все личное оружие мы унесли с собой.

— Они что, знают об этом, эти туземцы?

— Ну… разве они поверят вам?

— Моя хорошенькая блондиночка с выпуклостями везде, где полагается, даю вам свое, Николаса Ван Рийна, слово, что они поверят…

Запинаясь, она выговорила эту ложь. Реакция была ужасной: лагерь взорвался. Все бегали и потрясали копьями, воя, как волки. Один Ньяронга сидел неподвижно, но и у него шерсть встала дыбом.

— Это правда? — спросил он.

— А зачем иначе Шанга нападать на нас с помощью Старейших? — вопросом на вопрос ответил Ван Рийн.

— Вы очень хорошо знаете, зачем, — возразила Джойс. — Старейшие могли подкупить их, сыграв на суеверии и, возможно, пообещав им, что сделают им ножи из нашего металла.

— Да, несомненно, но вы передадите старику именно то, что я сказал. Скажите им, что Шанга напали на нас ради наших бластеров и пистолетов и, что Старикашки для этого снабдили их порохом. Объясните: это означает, что Седобородые на стороне орды Шанга… как ее называют?

— Яагола.

— Да. Скажите им, что все вами увиденное, свидетельствует о том, что Шанга во главе всех кланов орды движутся на запад и собираются прогнать Рокулело с их территорий.

Ньяронга и все остальные, сохранившие спокойствие, пока Джойс говорила, не нуждались в разъяснениях. Как она рассказывала Ван Рийну, война не была в обычае у т'келанцев. Но они были знакомы со стычками при переселении племен на новые охотничьи территории. А на умирающей планете такое случалось часто. Когда территория становилась совершенно безжизненной, ее обитатели вынуждены были куда–нибудь переселяться или умереть с голоду.

Но Яагола не умирали с голоду на своей территории. Ван Рийн обвинил их в том, что они решили захватить как можно больше земель и при помощи украденного оружия завоевать господство.

— Я не думал, что они такие чудовища, — сказал Ньяронга.

— Это правда! — по–английски запротестовала Джойс. — Нельзя на них клеветать так ужасно, это…

— Ну, ну, все дело в пропаганде, — ответил Ван Рийн. — Предложите Ньяронге совместно вернуться к Кусулонге, собрать подкрепление и проверить, так ли это.

— Вы хотите, чтобы они вцепились друг другу в глотку! Я не буду в этом участвовать. Скорее умру…

— Послушайте, моя сладкая, пока еще все живы. Может, никто и не будет убит. Я объясню позже. Но сейчас… мы должны ковать железо, пока горячо. Они чрезвычайно возбуждены, не давайте же им остыть, пока они не решат выступить. — Ван Рийн приложил руку к сердцу. — Вы думаете, что старый, страдающий одышкой, любящий комфорт, трусливый Николас Ван Рийн хочет развязать войну? Неверно. Удобное кресло, стакан джина, венесуэльская сигара, тихая музыка из проигрывателя на борту его яхты, когда он путешествует в окружении танцующих девушек — вот все, чего он хочет. Разве это так много? Поэтому будьте умницей и помогите мне.

В замешательстве она пошла у него на поводу.

В ту же ночь во все кланы Рокулело послали гонцов. Выступили во тьме, пока не встало солнце. Двинулись только мужчины, женщины и дети остались в лагере. Все закутались в просторные накидки и бурнусы, басаи покрыли одеялами, чтобы избежать ужасной чахотки, которая охватывала т'келанцев в такие периоды.

Большинство заряженных частиц падало на дневную сторону планеты, но магнитное поле было достаточным, чтобы перенести часть их на противоположное полушарие. Несмотря на это, отряд шел довольно быстро. Выглядывая в окно машины, Джойс видела тусклое свечение двух лун, бесформенные тени, иногда сверкало оружие. Сквозь гул машины она слышала, как воины окликали друг друга, доносилось глухое топанье неподкованных копыт.

— Видите ли, — начал свою лекцию Ван Рийн, — я в этом мире недавно, но я был во многих других мирах, и о еще большем количестве миров читал отчеты. Мое занятие требует этого. Всегда можно найти параллели. У меня было достаточно данных, чтобы понять их мышление. Вы же, эсперансиане, не обладаете таким опытом. Как и большинство колоний, вы изолированы от основных галактических путей, и вам трудно разбираться в отношениях между племенами. Это видно из того, что вы оставили психологические исследования напоследок. Никогда не делайте так, Джойс. Всегда сначала узнайте, с кем имеете дело. Эта Вселенная слишком жестока.

— Вы, кажется, знаете, о чем говорите, Ник, — согласилась она. Ван Рийн просиял и поднес к губам ее руку. Она пробормотала что–то о необходимости подогреть кофе и сбежала. Вернувшись от кухонного стола и сев рядом с ним на сиденье, она попросила:

— Что ж, расскажите об их мышлении. Как работает их мозг?

— Вы были уверены, что они подобны воинственным племенам прошлого, — начал он. — На первый взгляд, это так и есть. Они разумны, обладают языком, понимают вас и могут с вами разговаривать. Вам кажется, что они смогут вас легко понять. Но вы забыли, что сознание есть всего лишь небольшая часть личности. Сознание помогает нам получить то, чего мы желаем. Но наши мотивы, наши желания: пища, одежда, убежище, удовольствия, пол — все это идет из глубины. Нет даже логичной причины, чтобы оставаться живыми. Но инстинкт говорит, чтобы мы жили, и мы живем. А возник инстинкт в результате длительной эволюции. Мы были животными, и очень долго, пока не научились думать… — Ван Рийн набожно поднял глаза вверх, — и получили души. Вы сначала должны были проследить эволюцию их расы, чтобы понять их.

Люди, как мне говорили специалисты, начали свою эволюцию, когда лесов в Африке много тысяч лет назад стало меньше. Древесные обезьяны превратились хищников. Они начали ходить прямо на двух конечностях, у них появились руки. Когтей и зубов у них не было, и им пришлось изобрести оружие. Так появились мы, Хомо Сапиенс, с нашими хищными инстинктами. Но они у нас довольно поверхностны. Мы по–прежнему всеядны и можем прожить, если это понадобится, и на брюссельской капусте. Наши предки мирно поедали орехи задолго до того, как стали охотниками. Это, безусловно, влияет на нас и сейчас.

Т'келанцы же всегда были хищниками. Очевидно, не очень сильными: у них нет больших когтей, а их зубы даже слабее, чем у людей. Поэтому они тоже приобрели в ходе эволюции руки и научились изготовлять оружие, а это привело к появлению разума. Однако у них не было предков–вегетарианцев, как у нас. И их инстинкт убийства гораздо сильнее, чем у нас, к тому же они не общественные существа. Хищники не могут быть ими. Если в какой–нибудь местности появится много хищников, то добыча исчезнет, черт возьми. Кофе готов?

— Наверное. — Джойс принесла кофе. Ван Рийн выпил его, не обращая внимания на то, что он был таким горячим, что любому другому человеку сжег бы небо.

— Я начинаю понимать, — сказала она с растущим возбуждением. — Поэтому они и не образовывают абсолютных наций и не воюют между собой. Большие организации для них всегда искусственны и не обязательны. Бороться и умереть за орду для них все равно, что человеку умереть за… свой карточный клуб.

— Гм, я не раз видел убийства за карточными столиками. Но да, вы поняли мою основную мысль. Прайд совершенно естествен здесь, как для человека семья. Клан с его кровными узами — одна ступенька удаления. Он возбуждает т'келанцев в такой же степени, вероятно, как человека понятие «страна». Но орды? Нет. Это лишь вопрос удобства и организации.

Конечно, клан или прайд — это не леденцы. Люди тоже устраивают семейные скандалы и гражданские войны. У т'келанцев более сильны инстинкты борьбы, чем у нас. Здесь много схваток и борьбы, но никто не воспринимает их слишком серьезно. Вы говорили мне, что у них нет кровной мести. А это значит, что мужчина, который не сражается и не убивает, кажется им неестественным и ненормальным.

— Поэтому они… не воодушевились нашими планами? Планами эсперансианской миссии?

— Отчасти. Дело не в том, что от вас ожидали опасности. Никто не беспокоился, вы никого не оскорбляли и были даже полезны. Но ваше поведение им было совершенно непонятно. Они считали, что в вас есть что–то ненормальное, и испытывали легкое презрение. Я же доказал, что так же силен, как и они, если не сильнее. Это удовлетворило их инстинкты, которые именно поэтому уснули. Тем самым я заставил их отнестись ко мне с уважением и выслушать меня.

Ван Рийн поставил пустую чашку и взял трубку.

— Другое дело, которое вы упустили из виду, — территории, — продолжил он. — Животные на Земле инстинктивно защищают свой участок. Люди тоже, но у хищников этот инстинкт гораздо сильнее, ибо они не могут прожить на ягодах и кореньях. Их жизнь зависит от добычи; изгнанные с территории они погибают. Вы видели, что туземцы, которые не смогли удержать свою территорию, шли к вам, а не искали других земель. Потом вы отправились с проповедью, что вам не нужна ничья земля. Ха! Они восприняли это как ложь — может, именно в этом причина нападения Шанга — или как проявление ненормальной слабости.

— Но разве они не поняли? — спросила Джойс. — Неужели они считали, что мы, внешне столь непохожие на них, будем действовать так же, как они?

— Я думаю, что цивилизованные т'келанцы, вероятно, поняли бы это. Однако вы имели дело с настоящими варварами.

— За исключением Старейших. Я уверена, что они поняли…

— Может быть, и так. Вполне возможно. Но вы стали для них смертельной угрозой. Разве вы не видите? Они были летописцами, врачами, высококвалифицированными ремесленниками, специалистами по солнцу в течение многих веков. Вы пришли и стали делать то же самое, только гораздо лучше. Чего же вы от них ждали? Что они будут целовать вам ноги? Или другие части вашего тела? Вы забыли, что они хищники, а они начали борьбу.

— Но мы никогда не собирались заменять их.

— Вспомните, — сказал Ван Рийн, тыча в нее трубкой, — разум есть лишь слуга инстинкта. Старикашки здесь слабее всех. Они могут удержаться лишь в одном месте, за стенами; они не охотятся, им не нужны тысячи квадратных километров. Но это не значит, что у них нет инстинкта защиты территории. Ха! Работа — вот их территория, и вы хотите выжить их с нее!

Джойс сидела, ошеломленная, глядя в ночь. Прошло немало времени, прежде чем она смогла возразить:

— Но мы объяснили им, и я уверена, что они поняли, мы объяснили, что планета без нашей помощи погибнет.

— Да, да. Но прирожденный боец боится смерти меньше, чем другие существа. К тому же смерть ожидала планету через много тысячелетий. Это слишком долгий срок, чтобы он мог испугать их. Ваша же собственная угроза была для них совершенно реальной.

А ваша болтовня о взаимопомощи планет для них ровно ничего не значила; думаю все же, что они вас просто не поняли. Хищники никогда не объединяются, разве что в самом юном возрасте, у них нет соответствующего инстинкта. Орды ни в коей мере не нации. Альтруизм — вне их умственного горизонта. Он только заставил их относиться к вам с подозрением. Старейшие в чем–то, возможно, поняли ваши мотивы, но ни в коей мере их не разделили. Вы не можете организовать этих туземцев; скорее вы можете построить карусель на кольцах Сатурна.

— А вы организовали их на войну! — в гневе воскликнула она.

— Нет. Я только дал им общую цель. Они поверили в то, что я им сказал об оружии в куполе. С их образом мыслей это казалось самым простым, самым правдоподобным. Конечно, у нас было оружие, у всех оно есть. Конечно, мы использовали бы его при возможности; все бы так поступили. Следовательно, у нас такой возможности не было, так как Шанга захватили купол слишком быстро. Результат этого рассуждения — Яагола составили заговор против Рокулело, и это тоже вполне соответствует их образу мыслей.

— Но что вы хотите сейчас заставить их делать? — она больше не могла удержать слез. — Штурмовать горы? Они ничего не могут сделать без Старейших.

— Могут, если Старейших заменят люди.

— Но… но… нет, мы не можем… не должны…

— Может, и не придется. Посмотрим. Ну, ну, не расстраивайтесь. Папа Ники вытрет вам глаза.

Она положила голову ему на руку и разрыдалась.

Гора Кусулонго, как чудовище, вырастала над равниной: утес громоздился на утес, между ними — осыпи, покрытые ледниками, и так вплоть до пиков, четко вырисовывавшихся на солнечном диске. Джойс никогда раньше так сильно не ощущала холод и мрак этого мира.

Она ехала по тропе, ведущей в город, на однорогом животном, которого укрыли одеялом, чтобы предохранить его от тепла человеческого тела; оно ощущалось даже сквозь костюм. Ветер, свистевший между скалами, бил ее, как кулаками, и яростно трепал знамя, которое нес на конце копья ехавший впереди Уулобу. Оглядываясь назад, она видела уходившую вниз тропу, и на ней Ньяронгу с полудюжиной других вождей, которым разрешили ехать с отрядом. Плащи их развевались по ветру, копья поднимались и опускались в такт прыжкам животных, цвет их шерсти невозможно было различить в сумерках, но ей казалось, что она видит их жестокие лица. Бесконечно далеко внизу, у подножья горы, расположилась войско — пятьсот вооруженных и разгневанных Рокулело.

Джойс вздрогнула и направила своего басаи к соседнему, который вздыхал и кряхтел под тяжестью Ван Рийна.

— Наконец–то у нас есть компания, — крикнула она, понимая нелепость этого замечания, но ей хотелось что–то сказать, чтобы перекричать ветер. — Слава богу, вспышка закончилась быстро.

— Да, мы успели вовремя, — ответил Ван Рийн.

— Всего лишь три дня от Лубамбару до Кусулонго — гораздо быстрее, чем я думала. К тому же мы собрали много союзников.

Она печально оглянулась назад. Всю дорогу Ван Рийн развлекал ее и преуспел в этом больше, чем она ожидала.

Но вот они прибыли. Шанга отступили в горы, преследуемые Рокулело. Атакующие остановились, боясь встретиться с артиллерией Старейших. Условились о переговорах, но Джойс не представляла другого конца, кроме кровопролития. Старейшие могут отпустить их группу назад, как и обещали, могут и не отпустить, но в любом случае ей казалось, что еще до рассвета множество воинов погибнет. «Да, — вынуждена была она признаться себе, — я боюсь возвращаться на Эсперансу. Что меня ждет там? Десять лет исправительного заключения за развязывание войны!.. Или я убегу с Ником и не увижу дома никогда, никогда… Но заставить этих веселых молодых охотников умирать?!» Она натянула поводья, почти бессознательно пытаясь свернуть с тропы в пропасть, к пустоте. Ван Рийн поймал ее за плечо.

— Спокойно, — проворчал он. — Нам нужно перехитрить тех, наверху. Это будет чертовски трудно, гораздо труднее, чем с этими варварами.

— А у нас получится? — спросила она. — Они могут отразить любое нападение. У них большие запасы. Я уверена, они выдержат больше и дольше, чем мы…

— Если мы закроем их на месяц, этого будет достаточно. Потом придет корабль Лиги.

— Но они тоже могут послать за помощью. Использовать гелиографы, — она указала на одну из решетчатых башен наверху. Ее зеркало тускло мерцало в красном освещении. Только т'келанец мог различить другие зеркала, разбросанные в разных направлениях по равнине и холмам. — Или между нашими линиями может проскочить гонец — линии так ужасно тонки, что через них может проскочить вся орда Яагола.

— Может, да, а может, и нет. Посмотрим. А теперь не пищите и дайте мне подумать.

Они ехали в полной тишине, прерываемой только свистом ветра. Через час подъехали к стене, построенной поперек тропы. Непроходимые скалы из детрита возвышались с обеих сторон. Вход охраняли два примитивных орудия, возле которых стояли четыре солдата с зажженными фитилями. Стражники в кожаных шлемах и нагрудниках, вооруженные луками и пиками, дежурили на стенах. Железо поблескивало в сумерках.

Уулобу, которому уважение, завоеванное среди кланов, придавало уверенности в себе, проехал вперед.

— Дайте проход могущественному небесному народу, который снизошел до беседы с вашими патриархами, — потребовал он.

— Пф! — фыркнул командир охраны. — У небесных людей всегда была храбрость выпотрошенного янгулу?

— У них всегда было мужество разгневанного маковоло, — ответил Уулобу. Он провел пальцами по лезвию своего кинжала. — Если тебе нужны доказательства, подумай, кто осмелился бы запереть Старейших в их горах?

Воин возбужденно вскрикнул, но быстро взял себя в руки и громко сказал:

— Вы можете пройти и будете в безопасности, пока не нарушен мир между нами.

— Не вздумайте тут трепаться, — резко сказал Ван Рийн. — Мы пройдем, возьмем эти пугала и пошлем их туда, куда они заслуживают.

Джойс не перебивала его. «У Ника так много хороших качеств, вот только если бы он мог избавиться от вульгарности! Но у него, у бедняги, была тяжелая жизнь. Никто не протянул ему руку дружбы…»

Ван Рийн проехал по тропе между пушками, которая вела на широкую террасу перед городской стеной. Из бойниц смотрели дула пушек. Два взвода солдат вели себя на удивление дисциплинированно, проявляя выдержку, неизвестную в ордах. Джойс заметила три фигуры у входа, одетые в просторные белые балахоны; шерсть их поседела от возраста. Они высокомерно смотрели на прибывших.

Она поколебалась.

— Я… Это главные писцы, — начала она.

— Никаких разговоров с секретарями и служащими, — отрезал Ван Рийн. — Будем говорить только с боссами.

Джойс облизнула губы и сказала:

— Глава небесного народа требует немедленных переговоров.

— Он их получил, — ответил один из Старейших без всякого выражения. — Но вы должны оставить здесь свое оружие.

Ньяронга оскалил зубы.

— Ничего не поделаешь, — напомнила ему Джойс. — Ты знаешь так же хорошо, как и я, что, по закону отцов, никто, кроме Старейших и воинов, рожденных в городе, не может пройти через эти ворота с оружием. — Ее кобура, так же, как и кобура Ван Рийна, была пустой.

Она видела, как тяжело Рокулело расстаться с оружием, и вспомнила, что говорил Ван Рийн об инстинктах. «Разоружение для т'келанцев — символическая кастрация». Но ни один мускул на их лицах не дрогнул, когда они побросали оружие и, спешившись, с напряженными спинами прошли в ворота вслед за Ван Рийном. Однако она успела заметить, как сверкали у них глаза, словно у пойманных зверей.

Город Кусулонго поднимался каменными прямоугольными террасами, черными и громоздкими, над сторожевыми башнями. Улицы были узки и перепутаны, полны ветра и грома кузнечных молотов. Обитатели города сторонились варваров и подбирали свои одежды, как бы боясь к ним прикоснуться. Три сопровождающих члена совета не произносили ни слова. Молчание становилось все напряженнее по мере того, как они углублялись в город. Джойс с трудом удерживалась, чтобы не закричать.

В центре города возвышался прямоугольник в двадцать метров высотой, без окон, с единственной дверью и вентиляционными отверстиями. Стражники у входа со свистом обнажили мечи и взмахнули ими в знак приветствия, когда члены совета входили в здание. Джойс услышала за собой приглушенный возглас. Рокулело следовали за людьми, и она подумала, что от них будет мало толку. Освещенная факелами пещера в конце коридора поразила охотников с равнины.

На семиугольном помосте сидели шесть одетых в белое стариков. Стена за ними была покрыта мозаикой, яркой даже в полутьме, с изображением вспыхивающего солнца. Дыхание Ньяронги вырывалось сквозь стиснутые зубы. «Он вспомнил о могучей власти Старейших. Правда, — подумала Джойс, — он должен вспомнить и то, что люди не слабее. Но представления многих поколений не так легко поколебать».

Их проводники тоже сели. Вновь прибывшие остались стоять. Молчание становилось все напряженнее. Джойс несколько раз сглотнула и сказала:

— Я говорю от имени Николаса Ван Рийна, патриарха небесного народа, который объединился с кланом Рокулело. Мы пришли требовать правосудия.

— Правосудие здесь, — ответил высокий худой туземец в центре помоста.

— Я, Акуло, сын Блуба, глава Совета, говорю от лица города Кусулонго. Почему вы подняли против нас копье?

— Ха! — хмыкнул Ван Рийн, когда ему перевели вопрос. — Спросите этого старого гиппопотама, почему они первыми начали эту заваруху.

— Вы лицемерите, — автоматически перевела Джойс, обращаясь к торговцу.

— Я говорю то, что думаю, переводите. Я очень хорошо знаю, почему они это сделали, но послушаем, как он будет выкручиваться.

Джойс перевела вопрос. Ноздри Акуло раздулись, он пробормотал:

— Странно. Старейшие никогда не вмешивались в ссоры на равнине. Когда вы напали на Шанга, мы дали им убежище, но таков старый обычай. Мы с радостью выслушаем ваш спор и вынесем решение, но в борьбе участвовать не будем.

Джойс опередила Ван Рийна, с возмущением выпалив:

— Они взорвали наши стены! Кто, кроме вас, мог снабдить их порохом?

— Ах, да, — Акуло дернул себя за усы. — Я понял тебя, небесная женщина: все совершенно естественно. С позволения Совета мы задолго до вашего прибытия сюда продавали порох для волшебства и праздников. Мы не спрашивали, зачем он; его–то и могли использовать против вас.

— Что он говорит? — нетерпеливо спросил Ван Рийн.

Джойс объяснила. Тут выступил Ньяронга. Требовалось немало смелости, чтобы возразить Старейшим.

— Несомненно, отцы клана Шанга поддержат эту сказку? Ложь — скромная плата за оружие, подобное небесному.

— О каком оружии ты говоришь? — прервал его глава совета.

— Об оружии небесного народа, которое захватили Шанга, чтобы обратить его против моей орды! — выкрикнул Ньяронга. Его рот скривился. — Это тоже не касается бескорыстных Старейших?

— Но… нет! — Акуло наклонился вперед, голос его не был таким же ровным, как раньше. — Правда, что город Кусулонго не организовывал нападение на лагерь небесного народа. Но небесный народ слаб — это законная добыча. К тому же из–за них вспыхнула смута между кланами, они нарушили законы отцов…

— Законы, благодаря которым разжирел город Кусулонго! — прервала его Джойс.

Акуло хмуро глянул на нее, но продолжал обращаться к Ньяронге:

— Напав на небесный народ, Шанга получили большой запас металла; у них будет много хороших ножей. Но этого недостаточно, чтобы они могли вторгнуться в новые земли, когда их не подгоняет отчаяние, страх или голод. Мы здесь, в горах, думали об этом, и не хотим, чтобы это случилось. Старейшие всегда стараются сохранить существующее равновесие. Небольшое количество металла, попавшее в руки Шанга, не нарушит его. У небесного народа никто не видел другого оружия, кроме того, что они носили с собой. Они и забрали его, когда бежали. У них не было в куполе никакого арсенала. Ваш страх ни на чем не основан, Рокулело.

Джойс переводила его речь Ван Рийну почти дословно. Он кивнул.

— Отлично. А теперь скажите им, что я велел.

«Я зашла слишком далеко, чтобы отступать», — с отчаянием подумала она.

— Но у нас было резервное оружие! — выпалила она. Много оружия, сотни пистолетов, и полные ящики. Мы не успели его использовать, так как нападение было слишком внезапным.

Воцарилась тишина. Члены Совета с ужасом уставились на нее. Пламя факелов подпрыгнуло, и тени забегали по стенам. Вожди Рокулело следили за происходящим с суровым удовольствием, к ним начала возвращаться уверенность в себе.

Наконец Акуло заговорил, заикаясь:

— Но вы говорили… однажды я сам спрашивал… что у вас лишь несколько…

— Естественно, — ответила Джойс. — Мы хотели сохранить это в тайне.

— Шанга ничего не говорили нам об этом.

— А чего вы от них ждали? — Джойс подождала немного, чтобы все ее поняли, и продолжала: — Вы и не найдете их тайник, даже если обшарите весь оазис. Они не ответили нам огнем сейчас, значит, оружие далеко отсюда. Вероятно, они спрятали его в земле Яагола, чтобы использовать позже.

— Мы проверим это, — сказал другой Старейший. — Стража! — появился часовой. — Приведи представителя наших гостей.

Пока они ждали, Джойс объяснила Ван Рийну, что происходит.

— Пока все хорошо, — шепнул он. — Но сейчас начнется щекотливое дело, а это гораздо менее весело, чем щекотать вас.

— Вы невозможны! — вспыхнула она.

— Нет, всего лишь невероятен… А вот и они.

Высокий т'келанец в одежде Шанга вошел в комнату. Он скрестил руки на груди и взглянул на Рокулело.

— Это Масоту, сын Батузи, — представил его Акуло. Он наклонился вперед, напряженный, как и его коллеги. — Небесный народ говорит, что вы захватили в их лагере много ужасного оружия. Это правда?

Масоту вытаращил на него глаза:

— Конечно, нет! Там не было ничего, кроме пустого пистолета, который я показал тебе, когда ты спустился вниз на рассвете.

— Значит, Старейшие на самом деле заключили союз с Шанга! — выкрикнул т'келанец из отряда Ван Рийна.

Акуло, немного сбитый с толку, собрался с силами и резко сказал:

— Ладно. В конце концов зачем нам это отрицать? Город Кусулонго заботится о счастье всего мира, это и наше счастье. А эти лукавые чужеземцы разрушили старые обычаи. Разве они не склонили вас напасть на другую орду? Что они делают в наших землях? Чего они еще хотят? Да, Совет предложил Шанга уничтожить их лагерь и изгнать их из нашей земли.

Хотя биение сердца, казалось, заглушало ее слова, Джойс передала все Ван Рийну, и тот процедил сквозь зубы:

— Итак, они признали это. Наготове у них и история, призванная обмануть землян, чтобы они никогда не возвращались на эту планету. Они не собираются отпускать нас живыми, иначе никто не поверит их сказке. — Но он не сказал ей ни слова для туземцев.

Акуло повернулся к Масоту.

— Итак, ты утверждаешь, что небесный народ лжет, и вы не нашли никакого оружия?

— Да, — Шанга бросил взгляд на Ньяронгу. — Ваш народ беспокоится, что мы направим это оружие против ваших пастбищ. Вам нечего бояться. Идите с миром и дайте нам покончить с чужеземцами.

— Мы никого не боимся, — поправил его Ньяронга. Тем не менее в его взгляде появилось сомнение.

Старейшие нетерпеливо зашевелились на помосте.

— Достаточно, — сказал Акуло. — Мы все видим, какое смятение приносит небесный народ. Вызвать стражу! Пусть их убьют. Да будет мир между Шанга и Рокулело. Все разойдутся по домам, и дело завершится.

Джойс закончила перевод одновременно с окончанием речи Акуло.

— Ботулизм и бюрократы! — взорвался Ван Рийн. — Не так быстро, — он засунул руку под резервуар на спине и извлек оттуда бластер. — Всем оставаться на местах!

Ни один т'келанец не шевельнулся, только шепот пробежал между ними. Ван Рийн прижался спиной к стене и наблюдал за дверью.

— Теперь мы поговорим более дружелюбно.

— Вы нарушили закон! — крикнул Акуло.

— Но и вы нарушили его, подговорив Шанга напасть на нас, — ответила Джойс. Она почувствовала облегчение. Не то чтобы бластер решил все проблемы. С ним, конечно, можно защищаться, но…

— Спокойно! — пробасил Ван Рийн. Эхо отразилось от каменных стен, вбежали несколько часовых. Увидев бластер, они застыли на месте.

— Входите, присоединяйтесь к остальным, — пригласил Ван Рийн. — Здесь хватит энергии на всех.

— Ну вот, сейчас как раз время проверить, — сказал он Джойс, — на что годятся наши мозги. Скажите им, что Николас Ван Рийн произнесет речь. Потом дайте мне знак, чтобы я начинал.

Она перевела сказанное им. Воины слегка расслабились. Акуло, Ньяронга и Масоту кивнули одновременно.

— Послушаем, — сказал Старейший. — Сразиться насмерть мы всегда успеем.

— Хорошо, — гигантская фигура Ван Рийна сделала шаг вперед. Он ораторским жестом повел вокруг стволом бластера. — Во–первых, вы должны знать, что я организовал весь этот прием для того, чтобы можно было поговорить. Если бы я пришел один, вы забросали бы меня камнями, и ничего хорошего ни для вас, ни для меня из этого бы не вышло. Значит, мне надо было придти сюда в сопровождении воинов. Пусть Ньяронга подтвердит, что, если понадобится, я могу сражаться, как разгневанный кредитор. Но, может быть, в этом нет нужды, а?

Джойс предложение за предложением перевела его речь и подождала, пока отец прайда Гангу подтвердит, что люди — сильные бойцы. Ван Рийн воспользовался общим изумлением, чтобы начать словесную атаку.

— Теперь обдумайте положение. Допустим, Шанга лгут, и на самом деле они овладели оружием. Тогда они приобретут такую силу, что даже город будет зависеть от них и перестанет быть первым среди равных, как это было раньше. Нет? Чтобы предотвратить это, нужно согласие между Старейшими, Рокулело и нами, людьми, которые могут использовать еще более мощное оружие и остановить Яагола, когда придет наш спасательный корабль.

— Но у нас нет такой добычи, — настаивал Масоту.

— Это ты так говоришь, — ответила Джойс. Она начала понимать замысел Ван Рийна. — Старейшие и Рокулело, рискнете ли вы поверить ему на слово?

Старейшие явно были в нерешительности. Ван Рийн продолжал:

— Теперь предположим, что я лгу и никакого оружия в куполе не было. Тогда Старейшие и Шанга должны действовать вместе. Людям с корабля, который прилетит с моей территории, а моя территория — все небо, полное звезд, они должны будут как–то объяснить, почему купол разрушен. Все, кроме меня и этой хорошенькой куколки, спаслись благополучно, поэтому люди все равно знают, что Шанга напали на нас. Мой народ разгневается, что упущена прибыль, ради которой мы трудились много лет. Они обвинят Старейших в том, что те использовали Шанга для нападения, и, возможно, разнесут на кусочки всю гору. Но, может быть, Шанга поклянутся, что Старейшие здесь ни при чем, и оправдают их? Верно? Тогда многие года Шанга и с ними вся Яагола будут связаны с городом Кусулонго. И они, конечно, будут защищать Старейших не бескорыстно… Как вы думаете, Рокулело, как к вам тогда отнесутся Старейшие? Насколько они будут беспристрастны? Ведь Шанга смогут шантажировать их. Вам необходимы будут люди, чтобы поддерживать равновесие.

Уулобу щелкнул зубами и крикнул:

— Это правда!

Но Джойс следила за Ньяронгой. Вождь медлил, обменивался взглядами с вождями остальных прайдов. А потом сказал:

— Да, так может быть. Никто не хочет быть обманутым, и надо смотреть в будущее. Могут настать плохие времена для Яагола, тогда они двинутся на другие земли… и единственной ошибки в предсказании Старейшими вспышки солнца будет достаточно, чтобы ослабить нас и подготовить Яагола к вторжению.

Вновь наступила тишина. Джойс слышала треск факелов и гул ветра за дверью. Акуло, не двигаясь, смотрел на ствол бластера. Наконец он сказал:

— Ты очень умело сеешь раздоры, чужестранец. Ты надеешься, что мы отпустим такого опасного человека, а также этих отцов прайдов, ставших твоими союзниками, живыми?

— Да, — с помощью Джойс ответил Ван Рийн убежденно. — Потому что я не сею раздоры, а лишь доказываю, что вы не можете верить друг другу и нуждаетесь в людях, чтобы поддерживать равновесие и порядок. Ибо, видите ли, когда люди, заинтересованные в мире, с их мощным оружием будут здесь, Яагола с их несколькими пистолетами ничего не смогут сделать. Или, если они говорят правду и не имеют оружия, все равно у вас нет причин объединяться с ними, если люди вернутся с миром и не будут требовать мести за разрушенный купол. В любом случае с приходом людей восстанавливается равновесие между городом и ордами. Что и требовалось доказать.

— Но почему небесный народ хочет закрепиться здесь? — спросил Акуло.

— Вы собираетесь выполнять функции города Кусулонго? Нет, сначала вам придется истребить нас всех до одного здесь, в горах!

— В этом нет необходимости, — сказал Ван Рийн. — Мы получаем прибыль другим путем. Я расспрашивал эту леди по дороге сюда, и она мне много объяснила. А теперь я хочу рассказать вам… Гм, Джойс, теперь ваша очередь. Я не знаю, как все это им объяснить, они ведь не знают биохимии.

Она открыла рот:

— Вы хотите сказать… Ник, неужели вы нашли выход?

— Да, да, — он потер руки. — Мне требуется поразмыслить. Итак, моя компания берет на себя операцию на т'Келе. Вы, эсперансиане, естественно, сначала поможете нам, а потом можете тратить свои деньги на какой–нибудь другой планете, пригодной для посева… а Николас Ван Рийн будет извлекать деньги отсюда.

— Но как же это?

— Смотрите, мне нужно вино — кунгу. К тому же, мне кажется, здесь можно организовать неплохую торговлю шерстью. И кланы отовсюду будут доставлять мне эти товары. Я буду продавать им аммиак и нитраты с планет, где есть азот, в обмен на их товары. Им это нужно, чтобы улучшить почву, чтобы размножить бактерии, фиксирующие азот. Вы покажете им, как это делается. Для этого понадобится много аммиака и нитратов. Конечно, у них образуются излишки, на которые они могут покупать различные приспособления, особенно оружие. Никто, обладая охотничьим инстинктом, не устоит перед возможностью купить оружие; для этого они согласятся и на то, чтобы временно стать фермерами. По мере того как мои фактории будут продавать им инструменты, машины, вещества, они станут все более и более цивилизованными, как вы этого и хотели. И вот на всем этом Солнечная компания «Пряности и напитки» хорошо погреет руки.

— Но мы пришли сюда не для того, чтобы эксплуатировать их!

Ван Рийн хихикнул, подкрутил усы, щелкнул по лицевой пластине шлема, сделал гримасу и сказал:

— Может, вы, эсперансиане, не хотите этого, зато я собираюсь их эксплуатировать. И это они поймут, эти кланы, разве вы не видите? Благотворительность им чужда, зато выгода им понятна очень хорошо, и они еще будут радоваться, что надули нас в ценах на вино. Исчезнут и неприязнь, и подозрительность к людям, поскольку люди пришли сюда добывать деньги. Понятно?

Она ошеломленно кивнула. Они на Эсперансе никогда не рассуждали подобным образом. Община всегда смотрела высокомерно на Политехническую Лигу. Но они вовсе не были фанатиками, и если это единственная возможность выполнить замысел, то…

— Погодите!.. Старейшие, — заметила она. — Как вы их расположите к себе? Все, что вы предлагаете, разрушит их политику.

— О, я подумал и об этом. Нам понадобится множество туземных агентов и чиновников, проверенных парней, которые будут вести записи, распространять нашу торговлю на новые территории и так далее. Для этого потребуется много новых Старейших… тьфу, глупое название. Что касается остальных, мы можем даже поддержать влияние и престиж города. Вспомните, что здесь придется разрабатывать нефтяные залежи, строить электролизные фабрики. Фабрики будут поставлять водород, а сжигание нефти даст электричество. Построив фабрики, я научу Старейших управлять ими, а затем продам им фабрики на условиях долговременной выплаты. Все это вполне должно их устроить… — он задумчиво уставился в темноту. — Гм, как вы думаете, стоит с них брать двадцать процентов или остановиться на пятнадцати?

Джойс несколько раз вздохнула и начала подыскивать фразы на языке города Кусулонго.

Перед заходом солнца они спустились с горы. Сзади слышались приветливые возгласы, впереди дружественно мерцали огни лагеря. Местность казалась более приветливой, чем раньше. Была какая–то красота в этих ночных равнинах, где бродят свободные кочевники. Те несколько недель, которые придется ждать корабль, обещают быть совсем неплохими. Напротив, они могут стать слишком веселыми.

— Другое преимущество, — говорил Ван Рийн, — работы, приносящей прибыль, состоит в том, что она обычно длится долго. А чтобы спасти планету, нужно много времени. Вы считаете, что ваше правительство осуществит ваш замысел. Ба! Правительства — это подонки. Любое изменение идеологии, настроения — и пуф! Кончится ваш проект. А когда замешана прибыль, положение становится стабильным. Политики приходят и уходят, алчность остается всегда.

— О нет, этого не может быть! — возразила она.

— Что ж, у нас будет достаточно времени в машине, чтобы обсудить это и многое другое, — сказал Ван Рийн. — Я думаю, можно будет попробовать получать из кунгу алкоголь. Мы смешаем его с фруктовыми соками и будем пить вино, достойное человека, черт побери!

— Я… я не могу… Ники, ведь мы останемся вдвоем…

— Вы еще слишком молоды. И поэтому вы хотите сказать, что бедный старик не сможет показать вам, что такое его молодость? — Ван Рийн бросил на нее хитрый взгляд. — О'кей. Посмотрим.

Джойс вспыхнув, отвернулась. «Придется быть начеку до прибытия корабля, — подумала она. — Конечно, если мне захочется немного расслабиться… в конце концов, он действительно очень интересная личность…»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЗГАДКА

Величественный Арго рассекает море, Неся завоеванный приз.
Другой Орфей вновь поет, и Любит, и плачет, и умирает.
Новый Улисс вновь покидает Калипсо ради родных берегов.

Шелли

Некогда жил король, возгордившийся перед земными торговцами и своим народом. Теперь уже неважно, что он делал. Это было давно и на другой планете, и, кроме того, девушка была уже мертва. Гарри Стенвик и я подвесили короля за штаны на его высочайшем минарете на виду у всего народа, и Политехническая Лига прославилась на этой земле. Затем мы совершили набег на склад компании «Пряности и напитки» и поклялись в вечном братстве.

Находятся такие, кто заявляет, что Николасу Ван Рийну сердце заменяет криогенный компьютер, который обслуживают техники. Может быть, и так. Но он никогда не забывает хороших работников. Во всяком случае, я не вижу другой причины того, что он пригласил меня на обед. Кроме того, должен был придти и Гарри, а у нас вряд ли была другая возможность увидеться.

Флиттер высадил меня на вершине Крылатого Креста, где находится, как утверждал Ван Рийн, его скромный маленький домик. Облака летней пыли скрывали небольшие здания, протянувшиеся до горизонта. На западе всходила Венера, и мегаполис Чикаго зажег свои бесчисленные огни. Я находился очень высоко, и до моих ушей доносился лишь отдаленный шум машин. Мимо кустов роз и жасмина я прошел к двери. Когда дверной робот проверил меня и открыл дверь, я увидел за нею Гарри. Мы обнялись и поразили бога множеством нарушений третьей заповеди.

Некоторое время мы разглядывали друг друга.

— Ты не очень изменился, — солгал он. — Такой же хилый и неприятный, как и раньше. Метан в атмосфере вполне удовлетворяет тебя?

— Там, где я был последнее время, — аммиак, — поправил я его. — Длительные переходы без ночевок, случайные пули и бесконечная торговля по мелочам. Ты выглядишь отвратительно — лоснящийся и самодовольный. Как Сигрид?

Как и большинство мужчин, Гарри в конце концов начал семейную жизнь, которая у него сложилась вполне удачно. Он построил дом на скалах над Хардангер–Фиордом и растил там мастифов и сыновей. Что касается меня, то… но это не относится к делу.

— Хорошо. Она шлет тебе нежнейший привет, и с ним коробку домашнего печенья. В следующий раз ты должен добиться длительного отпуска и навестить нас.

— А парни?

— Тоже ничего, — легкий норвежский акцент немного резал ухо. — У Пера были неприятности, но все кончилось благополучно. Он тоже здесь сегодня.

— Что ж, очень хорошо. — Когда я его последний раз видел и спрашивал о старшем сыне, тот был учеником на борту одного из кораблей Ван Рийна, где–то близ созвездия Геркулеса. Но с тех пор прошло много лет. А если вам посчастливилось остаться в живых, то вы сможете довольно быстро сделать карьеру в Лиге. — Думаю, у него уже звание мастера.

— Да, совсем недавно. Плюс искусственное бедро и интересные рассказы. Идем же, присоединимся к ним.

«Гм, — подумал я, — значит, старый Ник вновь экономит на домашних харчах: у него достаточно собственных анекдотов, и незачем собирать чужие, если они не нужны ему для какой–то цели. Его добрые дела в конечном итоге обязательно приносят ему выгоду».

Мы прошли через фойе и несколько комнат длиной в световой год и оказались в дальнем конце гостиной. Здесь, у экрана, занимавшего всю стену, сидели трое мужчин. Экран был прозрачным, и на нем были видны небо и город. Только один из сидящих встал. Он сидел немного в стороне, в его фигуре чувствовалась напряженность отдыхающего тигра. Он был мне незнаком, смуглый, худощавый, на поясе бластер, немало, видимо, послуживший его владельцу.

Николас Ван Рийн глубже погрузился в кресло, поднял пивную кружку и проревел:

— Ха! Добро пожаловать, капитан. Выпейте с нами немного перед обедом, — после этого он потянул себя за бородку и пробормотал: — Габриэль так много говорил сегодня, что я устал, пробираясь через его английский. Думаю, я заслужил маленькую выпивку.

Я поклонился ему, отдавая должное торговому королю, повернулся и протянул руку Перу Стенвику.

— Прошу прощения за то, что не встаю, — сказал он. Лицо его было бледным и изможденным: здоровье еще вернется к нему, но молодость уже никогда. — Меня слегка покалечили.

— Я слышал. Не волнуйся, все наладится. Мне страшно подумать, сколько раз мне заменяли что–нибудь в организме, но пока важнейшие части еще целы.

— О, да, я уже почти здоров. Спасибо Мануэлю. Да, Мануэль Филипп Гомес из Нью–Мехико. Мой помощник.

Я представился, соблюдая все формальности, столь важные для этих бедных, но высокомерных колонистов из дальней окраины Галактики в области Арктура. Он ответил мне столь же вежливо и тут же повернулся, чтобы удостовериться, что повязка на ноге Пера цела. Он не садился и не брал свой стакан кларета, пока мы с Гарри не уселись. Слуга — живой мужчина, а не робот, в этом Ван Рийн был расточителен — принес наши заказы: аквавит для Гарри и мартини для меня. Пер вертел в руках стакан с вермутом.

— Долго ли будешь дома? — спросил я Гарри после обмена любезностями.

— Сколько понадобится, — быстро ответил он.

— Не очень, я думаю, — с неменьшей быстротой добавил Ван Рийн. — Ни одного мгновения больше, чем потребует природа. Он молод и силен, поэтому нечего бездельничать.

— Прошу прощения, сеньор, — сказал Мануэль мягко и равнодушно, но в то же время в его голосе был слышен звон сталкивающихся звезд. — Я не хотел бы противоречить своим начальникам… Но это мой долг — знать, в каком состоянии мой капитан, а доктора глупы. Я надеюсь, сеньор не откажет ему в небольших каникулах накануне рождества.

Ван Рийн поднял руки.

— Все считают меня апокалипсическим зверем, — простонал он, — а я всего лишь одинокий старик в море горестей, пытающийся удержаться на поверхности. Я нашел многообещающего парня, я наблюдал за ним с тех пор, как он ходил в мокрых штанах, так как знаю его семью. Я дал ему блестящее образование, надеясь, что потом он поможет мне, а теперь он хочет запереться в своем домашнем ящике, а тем временем несколько моих новых планет станут добычей волков.

— Да поможет бог этим волкам, — улыбнулся Пер. — Не беспокойтесь, сэр. Я буду готов, как только вы потребуете.

— Эй, эй, я ничего не требую. Я слишком стар и толст. Вам кажется, что сейчас у вас неприятности, но подождите, когда состаритесь и станете бедным старым хрипуном вроде меня. Тогда вам не будут доступны никакие удовольствия. Абдал! Абдал, ты, существо с ногами из студня, неси выпивку! Ты хочешь, чтобы мы высохли от жажды? Как это только мой стакан опустел?!

— Неужели ты хотел бы вновь увидеть Каин? — спросил Гарри, взглянув на Ван Рийна.

— Конечно! — Ответил Пер. — Он ждет настоящего человека. Целый мир, отец! Разве ты не помнишь?

Гарри взглянул на экран и кивнул. Я поторопился нарушить молчание.

— Где ты был на этой планете, Пер?

— Везде, — сказал Пер. — Эта планета совсем не исследована. Даже сотая часть ее территории не нанесена на карту.

— Как? Даже с орбиты?

Выражение лица Мануэля сказало мне, что он думает о картах с орбиты.

— Но сначала нас больше всего привлекали меха и травы, — продолжал Пер. Не говоря ни слова, Мануэль извлек из кармана маленькую коробочку, открыл ее и протянул мне. В ней лежало несколько синевато–зеленых листьев. Я попробовал. Удивительный вкус был у этого растения, непередаваемый вкус. Он будил во мне глубочайшие воспоминания, затрагивая самые отдаленные участки мозга.

— Химический состав мы не сумели установить, поэтому не синтезировали, — сказал Ван Рийн, закуривая сигару. — Ба! Мои химики ничего не делают целыми днями, только забавляются в лаборатории с алкоголем. А что касается шкур, то Лупеску из компании «Пелтри» согласен покупать их у меня. Этот тип с этикой параноидальной ласки повсюду разослал своих шпионов и за последний месяц истратил пятнадцать тысяч на то, чтобы узнать, где эта планета.

— Откуда вы знаете, сколько он истратил? — спросил Гарри.

Ван Рийн постарался принять самодовольный и в то же время чуть скромный вид.

Пер с беспокойством проговорил:

— Я никогда не упоминал координаты. Это в созвездии Пегаса. Карликовая звезда типа G–9, светимость — половина солнечной. Восемь планет, одна из них с условиями, подобными земным. Открыл ее Брандер. Он же решил, что планета интересная, и сел на ней, чтобы узнать больше. У него было немного времени, поэтому он только освоил язык туземцев той местности, где высадился, и провел некоторые исследования по биотехнике и планетологии. Но он же привез сведения о мехах и травах, поэтому меня направили туда организовать постоянный торговый пункт.

— Его первый рейс в качестве капитана, — вставил Гарри, хотя это было известно всем.

— Неприятности с туземцами? — спросил я.

— Неприятности — не то слово, — ответил Ван Рийн. — А то слово не предназначено для нежных ушей, — он нырнул в пивную кружку и быстро вынырнул, отфыркиваясь. — После всего, что я сделал для них, святые ввергают меня в такую разорительную историю.

— Но нам казалось, что все наладится, — сказал Пер.

— Ах, вам так казалось? — Ван Рийн ткнул в него волосатым пальцем. — Но мы хотим быть более уверенными, парень, иначе нам придется терять дорогостоящие корабли.

— А также настоящих людей, — прошептал Мануэль так тихо, что его с трудом можно было расслышать.

— Я читал доклады людей Брандера, — сказал Ван Рийн. — А также ваши. Мне кажется, я понял, в чем дело. Когда побываешь на стольких планетах, молодой капитан, всегда находишь аналоги для новых явлений. Однако я не уверен, я думаю иногда, что бог позволяет себе невинные шутки с нами, бедными смертными. Поэтому я не выскажу собственного заключения, пока не услышу от вас, как все это было. Доклады, даже по видеоэкрану, как–то нереальны. Слушая вас, я снова переживу все события, все схватки, все, что недоступно теперь бедному старику.

«И это говорит человек, без посторонней помощи захвативший Борту, Диомед и т'Келу».

— Что ж, — Пер покраснел и принялся вертеть в руках стакан. — Я могу рассказать немногое. Вы все видели так много, что я… один пустяковый эпизод…

Гарри указал на его перевязанную ногу:

— Ничего себе пустяк!

Пер сжал губы:

— Прошу прощения, ты прав. Там погибли люди.

Я поинтересовался:

— Какого типа эта планета? «Земные условия» — это шутка. Так говорят чиновники в земных офисах, если только на планете можно дышать без скафандра.

— И если выдержишь местную гравитацию в течение получаса, — добавил Ван Рийн.

— Что ж, Каин не очень плох в низких широтах, — начал Пер. Лицо его расслабилось, руки быстро жестикулировали, совсем как у его матери. — Он размером с Землю, средний радиус орбиты несколько больше одной астрономической единицы. Атмосфера плотнее на пятнадцать процентов, что усиливает парниковый эффект. Период обращения двадцать часов, спутников нет. Угол наклона тридцать два градуса, что совершенно перепутывает времена года. Мы высадились на сорок пятом градусе северной широты среди холмов, было лето. Ближайший пруд по утрам замерзал, на склонах лежал снег, но в целом не так уж плохо для планеты типа G.

— Это имя планете дал Брандер? — спросил я.

— Да. Не знаю, почему. Но имя подходит, слишком подходит…

Вновь наступила тишина. Мануэль взял пустой стакан своего капитана, вышел и через минуту вернулся с полным. Пер торопливо отпил.

— Всегда бывают неприятности, — успокоил его Ван Рийн. — Вы привыкнете.

— Но начало было таким хорошим! — возразил Пер. — Даже язык и наблюдения, казалось, сами влетали в голову. В самом деле, весь экипаж очень легко выучил язык, — он повернулся ко мне. — Нас было двадцать человек на «Королеве Марии». Это прекрасный корабль, построенный скорее для скорости, чем для вместимости. Нам и не нужно было больше, ведь мы собирались были только основать первый торговый пост и распространить идею постоянной торговли среди автохтонов. У нас был обычный набор товаров: материалы, инструменты, оружие, предметы быта, то есть: ножницы, точильные камни и тому подобное. Но украшений было немного, так как ксенологи Брандера не смогли понять, что любят туземцы. Каждый каинит, по–видимому, одевается и наряжается, как ему хочется. По крайней мере, в земле Улаш, которая была единственной территорией, изученной более или менее основательно.

— Вот именно — более или менее, — пробормотал Гарри. — Так всегда бывает.

— Земледельческая культура? — спросил я.

— Примитивная цивилизация, — ответил Пер. — Маленькие участки, очищенные от леса и обрабатываемые лугалами. В Улаш есть зачатки металлургии: обрабатывают медь, золото, серебро. Но все это на уровне земного неолита. Сами милдиваны — только охотники. Они привлекают себе в помощь некоторых лугалов. Питаются в основном дичью. Сельское хозяйство в лучшем случае является вспомогательным источником продуктов.

— Как они выглядят, эти туземцы?

— У меня есть фото, — Пер достал из кармана карточку. — Это старый Шивару. Наш первый знакомый. Вероятно, он был не очень доволен тем, что его снимают, но его никто не спрашивал. За ним вы можете видеть лугала.

Я с растущим интересом изучал фотографию. Шивару был снят на фоне мрачного холма, на котором среди разбросанных булыжников росла бледно–зеленая трава. Справа была видна долина, поросшая густым лесом. Небо было бледным, оранжевый солнечный свет искажал цвета.

Шивару стоял очень прямо и напряженно смотрел в объектив. Он был около двух метров ростом, его тело, покрытое до кончика элегантного хвоста рыжевато–коричневой шерстью, напоминало тело длинноногого человека с широкой грудью. Голова меньше походила на человеческую: черный гребень, зеленые глаза с длинными узкими зрачками, круглые подвижные уши, плоский нос, очень похожий на кошачий, толстогубый рот с торчащими по углам клыками и челюсть, сужающаяся книзу в форме буквы V. На нем было надето что–то вроде львиной шкуры и ожерелье из необработанных драгоценных камней. В левой руке он сжимал боевой топор с обсидиановым лезвием, за поясом торчал стальной нож, полученный от землян.

— Они скорее всего млекопитающие, — продолжал Пер, — хотя есть отличия в анатомии и химизме, как и следовало ожидать. Сложная система экзо— и эндотермических реакций в крови регулирует температуру тела.

— Выделение пота редко встречается на холодных планетах земного типа, — заметил Ван Рийн. — Если долго приглядываться к чему–либо, то обязательно найдешь его аналог. Эволюция образует параллельные линии.

— А также отклоняющиеся линии, — добавил я. — Брандер анатомировал их тела?

— Ни одного милдивана, — ответил Пер. — Но они присылали ему столько тел мертвых лугалов, сколько он просил, а лугалы относятся к тому же виду, несомненно. — Он вздрогнул. — Надеюсь, они не убивали лугалов специально для землян.

Я перевел взгляд на существо, скрывающееся за Шивару. Это был другой каинит — приземистый, коротконогий, с коричневой шерстью. Лоб и подбородок развиты слабо, лицо почти без носа. Это существо было голым, если не считать тяжелого тюка, колчана со стрелами, лука и двух копий, торчащих из–за мускулистых плеч. Кожа существа была натерта тяжестями, которые ему приходилось перетаскивать.

— Это лугал?

— Да. Видите ли, на этой планете два вида, и чем дальше идет эволюция, тем больше они отходят друг от друга. Все равно, как если бы австралопитеки дожили до наших дней. Милдиваны превратили лугалов в рабов, по крайней мере, в Улаше, а, если судить по нашим разведочным полетам, и по всему Каину.

— Не очень–то хорошо они обращаются с этими бедными дьяволами, а? — сказал Гарри. — Я не стал бы доверять рабу с оружием.

— Но лугалам можно доверять абсолютно, — возразил Пер. — Как собакам. Они выполняют тяжелую монотонную работу. Милдиваны, и мужчины, и женщины — колдуны, художники, охотники и тому подобное. Вся культура основана на милдиванах, — он отпил из стакана и нахмурился. — Хотя я не вполне уверен, что в этом случае уместно слово «культура».

— Как это так? — брови высоко взлетели над маленькими черными глазками Ван Рийна.

— Ну… у этих милдиванов нет ничего похожего на нацию, племя или любой другой вид общества. Семейные группы распадаются, как только самец становится слишком старым, чтобы удержать семью. Молодые самцы отделяются, к ним присоединяется несколько молодых самок. Их лугалы уходят вместе с ними, как собаки. Насколько я мог понять, такие семьи лишь случайно общаются друг с другом. Изредка меновая торговля, иногда временные объединения для охоты на особо крупного зверя, случайные стычки между индивидуумами — и это все.

— Но этого не может быть, — заметил я. — Разумные расы нуждаются в большем. В передаче традиций, например. И вообще, что–то должно стимулировать развитие мозга. Разум не может развиваться только как биологическая функция.

— Меня это тоже смущает, — согласился Пер. — Я много разговаривал с Шивару и другими каинитами, время от времени посещавшими наш лагерь. Мы очень старались понять друг друга. Они были не менее любопытны и тоже старались добиться успеха в торговле. Но что это за работа! Целая планета — два или три миллиарда лет особой эволюции — и у них есть только упрощенный язык Улаш, скромный словарь которого составили люди Брандера. Мы не могли особенно углубляться в тонкости. Особенно, когда речь заходила о странностях их образа жизни.

К концу, однако, я начал кое–что понимать. Получалось, что, несмотря на свой придурковатый вид, лугалы далеко не глупы. Вполне возможно, что они не менее умны, чем их хозяева, но по–своему; во всяком случае, между ними не очень большая разница. И в любом из этих патриархальных селений, в пещере или под навесом в лесу, всегда больше лугалов, чем милдиванов. Каждый член семьи, даже ребенок, имеет по несколько рабов. У милдиванов нет кланов или племен, но нечто подобное есть у лугалов.

Лугалов посылают с поручениями в другие семейства милдиванов: с товарами для обмена, с известиями и так далее; они возвращаются назад с новостями. Милдиваны, имеющие некоторое представление о генетике, выращивают лугалов сознательно. Лугалов, если нет для них работы, часто выпускают на свободу, совсем как мы разрешаем побегать собакам. У лугалов есть свои знахари и колдуны.

Не надо думать, что с ними обращаются жестоко. Это так кажется с нашей точки зрения, но Каин — жестокая планета, и даже жизнь милдиванов не так уж легка. Разумный лугал ценится высоко: его назначают старшим среди других лугалов, он учит маленьких детей милдиванов ремеслам, а иногда хозяин даже спрашивает у него совета, как поступить в той или иной ситуации. Некоторые семьи разрешают таким лугалам есть и спать в своих жилищах, как мне говорили. И вспомните, что лугал исключительно предан своему хозяину. То, как обращаются с другими лугалами, для него ничего не значит. Он с радостью помогает выбраковывать слабых, наказывает ленивых, и все такое.

Ну вот, я как будто ответил на ваш вопрос. У милдиванов есть общественная жизнь, есть более крупные, чем семьи, объединения, но не прямые, а косвенные, через лугалов. Милдиваны — создатели и новаторы, лугалы — хранители традиции, они осуществляют связь между поколениями. Я могу утверждать, что такие отношения между ними существуют так долго, что биологическая эволюция сделала эти два вида неразрывно связанными.

— Ты говоришь о них так спокойно и дружелюбно, — сказал Гарри, — как будто забыл, как они поступили с тобой…

— Но сначала они были хорошими. — По голосу Пера я понял, как тяжело он переживает случившееся. — Гордыми, как сатана, черствыми, но не жестокими. Честными и щедрыми. Приходя в лагерь, они всегда приносили подарки и не требовали платы. Два или три раза предлагали нам помощь лугалов в работе. В этом не было необходимости, да и с нашими машинами это невозможно, но они этого не понимали. Когда же поняли, то очень поразились (так, во всяком случае, я думаю). Трудно быть уверенным, ибо для них было невероятным, что кто–то может быть могущественней и сильнее их. Каждое существо считает себя высшим созданием во всем мире. Но они признавали нас равными. Я не старался объяснить им, откуда мы на самом деле. «Из другой страны». Для практических целей такое утверждение вполне подходит.

Шивару особенно интересовался нами. Он был уже немолод, большинство его детей отделилось. В своем роде он считался богатым, передовым — занимался скотоводством, и оно (конечно, наряду с охотой) кормило его, к его советам всегда внимательно прислушивались остальные. Однажды я взял его с собой на флиттер, он был возбужден и счастлив, как ребенок, и в следующий раз привел трех своих жен, чтобы они тоже порадовались. Время от времени мы вместе охотились. Боже, посмотрели бы вы, как он гнался за этим огромным рогатым животным, вскакивал ему на спину и валил одним ударом топора! Затем его лугалы свежевали добычу и тащили ее в лагерь. И поверьте мне, мясо было чертовски вкусным. В биохимии каинитов не хватает некоторых наших витаминов, но в целом человек вполне может есть их пищу.

Мы с ним очень много разговаривали. Может, это будет для вас странным, фримены, но я никогда раньше не проводил столько часов с другим существом. Мы старались пополнять словарь, стремились понять друг друга, и оба были так увлечены этим, что забывали даже о еде, пока Мануэль или Черкез — главный лугал и сухой и старый каинит, напоминавший мне добродушных старых гномов из детских сказок, — не приходили за нами. Иногда я ловил себя на том, что любуюсь его красотой. Каиниты хорошо сложены и грациозны, как кошки. И смертельно опасны, когда им это надо. Это мы тоже узнали со временем.

У нас было любимое место возле скалы на холме за лагерем. Скала была теплой и казалась еще более теплой, когда я смотрел на бледное сморщенное солнце и на свое дыхание, белым облачком вырисовывающееся на фоне жемчужного неба. Высоко над нами кружил хищник в поисках добычи, потом вдруг метнулся в сторону — в разреженном воздухе я отчетливо слышал свист ветра в его крыльях — и скрылся за вершинами деревьев внизу, в долине. Листва деревьев имела миллионы оттенков, как будто стояла бесконечная осень.

Шивару сидел на корточках, обвив хвостом колени, рядом с ним на земле лежал топор. Черкез и один или два лугала держались на приличном расстоянии. Лугалы всегда смотрят на милдиванов не отрываясь. Иногда к нам присоединялся Мануэль, когда не был занят на строительстве. Помните, Мануэль? Вы не всегда могли быть с нами.

— Да, капитан, — сказал Мануэль.

— Ну, вот, — продолжал Пер, — Шивару говорил глубоким голосом, строя планы на будущее. Никаких вопросов о торговом договоре — у них не было никаких организаций, с которыми мы могли бы заключить договор — но он предвидел, как его люди приносят то, что мы хотим, в обмен на то, что мы им предлагаем. И он был достаточно умен, чтобы понять, как повлияет на их дальнейшую жизнь постоянный торговый договор и пост, общее место всех встреч. Начнется интенсивное общение, зародится идея более тесного объединения. Он видел это впереди, выходя за рамки тех узких понятий, к которым привык. Например, он считал, что множество милдиванов, работая вместе, смогут наиболее полно использовать нерест на реке Мукуньян. Можно будет построить больше новых каноэ и отправиться на поиски новых охотничьих угодий. Ну, и тому подобное.

Потом уши его, выражая внимание, начинали двигаться, усы дрожали, он наклонялся вперед и расспрашивал о людях. Из какой страны мы пришли, какая там дичь? Как мы женимся и воспитываем детей? О, вопросы фонтаном били из него! Постепенно его словарный запас увеличивался, и вопросы становились все более отвлеченными. Мы начали изучать основы психологии каждого, и были совершенно поглощены этим занятием.

Я не очень удивился, узнав, что у них нет религии. Вообще, он с трудом понял мой вопрос об этом. У них практикуется колдовство, но они рассматривают его как разновидность технологии. Они не знают анимизма, у них нет аналогов антропоморфизма. Милдиваны очень хорошо знают, что они выше любого растения или животного. Мне кажется также, хотя я в этом не очень уверен, у них есть смутная идея перевоплощения. Но эти вопросы не очень их волнуют, так же, как и проблема происхождения. Мир есть то, что существует. Мир — это такой феномен, в котором нужно либо господствовать, либо быть побежденным.

Шивару спрашивал меня, почему я задаю вопросы о таких очевидных вещах.

Пер покачал головой. Взгляд его скользнул по повязке на ноге.

— Вероятно, в этом была моя первая ошибка.

— Нет, капитан, — мягко возразил Мануэль. — Откуда вы могли знать, что у них нет души?

— Нет ли? — пробормотал Пер.

— Оставим это теологам, — сказал Ван Рийн. — Мы платим им за то, чтобы они решали эти вопросы. Продолжай, мальчик.

Я видел, как Пер старается взбодриться.

— Я попытался объяснить идею бога, — продолжил он свой рассказ. — Уверен, что мне это удалось. Шивару выглядел удивленным… и обеспокоенным. Вскоре после этого он ушел. Упоминал ли я, что милдиваны используют барабаны для связи на большие расстояния? Всю ночь я слышал грохот барабанов из долины, а далеко на холмах — ответный рокот. Целую неделю нас никто не посещал. Но Мануэль, бродивший по окрестностям, видел множество следов. За нами все время наблюдали.

Сначала я почувствовал облегчение, когда вновь пришел Шивару. Вместе с ним было несколько других туземцев: Ферегхир, Тулитур — не менее значительные, чем он. Они направились прямо ко мне. Я знал, что они приближаются, так как их заметили наши автоматы, рубившие лес. Мы использовали в строительстве много местных материалов, в том числе и бревна. Срубали деревья силовым лучом, грузили на гравитележки и везли на строительство. Воздух был полон гула и грохота, звона и треска, а ветер пронизывал, как луч лазера. В пыли я с трудом различал наш корабль и жилые навесы около него. Лучи солнца едва пробивались на площадку.

Они подошли ко мне, эти трое высоких охотников в сопровождении дюжины вооруженных лугалов. Шивару поманил меня.

— Идем, — сказал он. — Тут не место для милдивана.

Я посмотрел ему в глаза, они были непроницаемы, словно он воздвиг стену между собой и мной. Правду сказать, у меня по коже пробежал озноб. Я был безоружен, мы все были безоружны, за исключением Мануэля, — вы знаете новомексиканцев — но я боялся, что сделаю хуже, если пойду за оружием. Я на языке Улаша приказал Тому Буллису занять мое место и попросил Мануэля пойти со мной. Если автохтоны вбили себе в голову, что мы хотим причинить им вред, будет гораздо хуже, если я при них заговорю по–английски — на языке, которого они не понимают.

Мы шли молча, пока не оказались вдали от пыли и шума, на нашем старом месте у скалы. Она сегодня не казалась теплой.

— Я приветствую вас, — сказал я милдиванам, — и прошу есть и спать с нами.

Это местная формула вежливости для гостей. Но я не получил обычного ответа.

Тулитур взмахнул копьем, которое он держал, и спросил — не грубо, понимаете, а с каким–то неприятным оттенком в голосе:

— Зачем вы пришли в Улаш?

— Зачем? Но ты знаешь. Торговать.

— Нет, подожди, Тулитур, — прервал его Шивару. — Ты не то спрашиваешь, — он повернулся ко мне. — Кто вас послал? — спросил он. Тут я должен вас спросить, фримены, понимаете ли вы, что такое черный голос?

Я не собирался увиливать от ответа. Мы что–то сделали неправильно, но я не понимал, что же именно. Ложь или увертки могли помочь мне, но могли и ухудшить дело. Я видел, как солнце блестит на лезвиях топоров, и радовался, что со мной Мануэль. Шум лагеря доносился сюда слабо: либо мы далеко отошли, либо усилился ветер. Я заставил себя смотреть прямо на него.

— Ты знаешь, что мы здесь ради таких же людей, но оставшихся дома, — начал я. Мускулы под его шерстью напряглись, к тому же… я не очень хорошо понимаю выражение лиц туземцев. Но Ферегхир оскалил зубы, как будто встретил врага. Тулитур держал копье наготове. В докладах Брандера сообщалось, что милдиваны никогда не ведут себя так в присутствии друзей. Шивару, однако, понять было трудно. Готов поклясться, что он сожалел. О чем?

— Вас послал бог? — спросил он.

Тут мне все стало ясно. Я засмеялся, хотя в самом деле мне было не весело, и в голове у меня звенело. Я понял семантическую трудность. В Улаше используют несколько разновидностей повелительного наклонения. Приказ отца сыну отличается от приказа другому милдивану, побежденному в схватке, и оба они отличаются от распоряжений, отдаваемых лугалу, и так далее; такого наши психолингвисты не могут даже представить.

Шивару хотел знать, являюсь ли я рабом бога. Сейчас, конечно, было не время рассказывать ему историю религии, к тому же я не очень силен в этом. Я только сказал: нет, мы не рабы бога. Бог — это символ, в чье существование верят некоторые из нас, но далеко не все. И он определенно не давал мне никаких приказов. Это удивило их. Дыхание со свистом вырывалось сквозь клыки Шивару, гребень на его голове поднялся, хвост хлестал по ногам.

— Тогда кто же послал вас? — почти закричал он. Я мог бы перевести этот вопрос так: «Кто же ваш хозяин?»

Я услышал щелчок, это Мануэль раскрывал кобуру. За спиной милдиванов лугалы приготовили топоры и копья. Можно представить, как тщательно я выбирал слова для ответа.

— Мы свободны, — сказал я, — как часть общества, — или, может быть, слово, которое я употребил, означало «содружество»? — В нашей стране никто не является лугалом. Вы видели, как на нас работают машины. Нам вообще не нужны лугалы.

— Ах–х–х! — вскрикнул Ферегхир, взмахнув копьем.

Мануэль взвел курок.

— Я считаю, что вам лучше уйти, — сказал он туземцам, — прежде чем начнется схватка. Мы не хотим никого убивать.

Брандер демонстрировал туземцам действие нашего оружия, мы тоже. Никто из туземцев не двигался, как нам показалось, целую вечность. Волосы на лугалах встали дыбом. Они были готовы броситься на нас и умереть по слову своих хозяев. Но это слово не прозвучало. Три милдивана обменялись взглядами. Шивару сказал безжизненным голосом:

— Мы должны обсудить это.

Они повернулись и пошли по высокой шуршащей траве, лугалы следовали за ними.

Барабаны гремели дни и ночи.

Мы между собой долго обсуждали события. В чем дело? Милдиваны были примитивны и необразованны, но по стандартным меркам здравого смысла далеко не глупы. Шивару не был удивлен, что мы отличаемся по виду от жителей Каина. Например, то, что мы живем обществом, а не отдельными семьями, было для него лишь странностью, и скорее интриговало, а не шокировало его. И, как я уже говорил вам, хотя обширные объединения не были приняты у милдиванов, время от времени они все же объединялись. В таком случае, что же им в нас не понравилось?

Игорь Ющенков, офицер «Королевы Марии», высказал правдоподобное объяснение:

— Если они нас считают рабами, значит, наш хозяин должен быть еще могущественнее. Может, они думают, что мы готовим базу для вторжения?

— Но я ясно сказал им, что мы не рабы.

— Не сомневаюсь, но поверили ли они вам?

Можете себе представить, как я ворочался в своем навесе. Должны ли мы начать все заново в другом районе, то есть уйти отсюда? Но тогда пропадет все, чего мы добились. Изучить новый язык было совсем не трудно. Но перемещение ничего не дало бы нам: полеты на флиттере показали, что повсюду на Каине один и тот же образ жизни, как на Земле в палеолит. Если мы каким–то образом нарушили не просто местное табу, а нечто фундаментальное… Я не знал этого. Сомневаюсь, что Мануэль проводил больше двух часов за ночь в своей постели. Он был слишком занят укреплением системы нашей обороны, тренировкой людей, проверкой постов и бдительности.

Но следующая наша встреча внешне была совершенно мирной. На рассвете меня поднял часовой, сообщивший, что появилась группа туземцев. Ночью поднялся туман, затянув влажной серой дымкой все вокруг так, что трудно было что–либо различить и в трех шагах. Выйдя, я услышал треск останавливающегося поблизости трактора — единственный отчетливый звук в этой ватной тишине. Тулитур и другой милдиван стояли в окружении пятидесяти лугалов. Их шерсть была влажной, а оружие блестело от инея.

— Они двигались ночью, капитан, — сказал Мануэль, — чтобы быть менее заметными. Несомненно, за пределами видимости ждут другие.

Он послал со мной взвод охраны.

Я в соответствии с ритуалом приветствовал их, как будто ничего не случилось. И вновь не получил никакого ответа. Тулитур только сказал:

— Мы пришли для торговли. За ваши товары мы дадим вам меха и травы, которые вам так нравятся.

Это было удивительно, тем более, что наш торговый пост был построен только наполовину. Но я не мог отказаться от того, что, возможно, было знаком примирения.

— Хорошо, — сказал я — Идемте поедим и поговорим.

«Хороший ход, — решил я. — Совместная еда накладывает некоторые обязательства, как на Земле, так и в Улаше».

Тулитур и его товарищ Вокзахан, теперь я вспомнил его имя, не поблагодарили, но вошли в корабль и сели за стол в кают–компании. Я решил, что так будет более впечатляюще, чем под навесом, к тому же не так холодно. Я приказал принести бекон и яйца — пищу, которую, как я знал, любили каиниты. Они сразу же перешли к делу.

— Сколько вы хотите продать нам?

— Это зависит от того, что вы хотите купить и что у вас есть в обмен, — ответил я, соревнуясь с ними в любезности.

— Мы не принесли ничего с собой, — сказал Вокзахан, — потому что не знали, согласитесь ли вы торговать.

— Почему мы не согласимся? — ответил я. — Ведь мы для этого и пришли. Между нами нет споров, не так ли?

Ни один зеленый глаз не мигнул.

— Нет, — сказал Тулитур, — споров нет. Мы хотим купить пистолеты.

— Такое оружие мы не можем продать, — я вынужден был сразу покончить с этим и не хитрить. — Однако мы можем вам предложить ножи и множество других полезных инструментов.

Они помрачнели немного, но спорить не стали. Наоборот, тут же принялись обсуждать условия обмена. Они хотели купить как можно больше и не снижали цены. Но они хотели получить все в кредит, сказав, что наши товары им нужны немедленно, а чтобы собрать товары на обмен, понадобится время.

Это ставило меня в неприятное положение. С одной стороны, милдиваны всегда были честными и, насколько я могу судить, всегда говорили правду. К тому же я не хотел отказывать им. С другой стороны… Но вы все понимаете не хуже меня. Я льщу себе, но я дал им дипломатичный ответ. Мы нисколько не сомневаемся в их добрых намерениях, сказал я. Мы всегда знали, что милдиваны — хорошие парни. Но всегда может произойти нечто неожиданное, и мы потеряем огромную сумму.

Тулитур хлопнул по столу и фыркнул:

— Следовало ожидать таких опасений. Хорошо, мы оставим лугалов, пока не будет собрана плата. Они стоят очень дорого. Но вы отвезете товары туда, куда мы укажем.

Я решил, что на таких условиях они могут получить половину запрашиваемых товаров, — Пер замолчал и прикусил губу. Гарри наклонился и взял его руку. Ван Рийн проворчал:

— Да, черт побери, никто не может предвидеть всего, но всегда следует ожидать худшего. Ты поступил правильно, мальчик. Абдал, еще выпивки, или ты считаешь, что мы на Марсе?

Пер вздохнул.

— Мы погрузили товары на гравитележку, — продолжал он. — Мануэль сопровождал ее на вооруженном флиттере, но ничего не случилось. Примерно в пятидесяти километрах от лагеря милдиваны попросили наших людей остановиться на берегу реки. Здесь стояли каноэ, возле них были другие милдиваны. Было ясно, что дальше они намеревались перевозить товары самостоятельно, и Мануэль спросил, есть ли у меня какие–либо возражения.

— Нет, — ответил я. — Какая разница? Они хотят сохранить в тайне место назначения, они нам больше не доверяют.

За Мануэлем на экране я видел смотревшего на нас Вокзахана. Наши коммуникаторы и раньше очаровывали посетителей лагеря. Но на этот раз мне показалось, что на лице его промелькнула усмешка.

Я был занят размещением и обеспечением лугалов. При них всегда находились один или два охранника. Не то чтобы я ожидал неприятностей. Я слышал, как хозяева сказали им: «Оставайтесь здесь и делайте все, что прикажут земляне, пока мы не вернемся». Тем не менее меня беспокоило, что в лагере находится целая свора этих домашних собак милдиванов.

Они сидели по–звериному. Когда ночью загремели барабаны, они беспокойно задвигались по павильону, который мы им отвели, и заговорили на языке, о котором в записях Брандера не было никаких сведений. Но на следующее утро они были вполне кроткими. Один из них даже спросил, не могут ли они помочь нам в работе. Я чуть не засмеялся, представив себе лугала среди приборов пятисотсильного трактора. Затем сказал ему, что мы благодарим, но их помощь не нужна; они должны только ждать.

Несколько раз в течение следующих трех дней я пытался поговорить с ними, но из этого ничего не вышло. Они отвечали мне, однако ответы их были пустыми.

— Где вы живете? — спрашивал я.

— Там, в лесу, — отвечал лугал, глядя на пальцы ног.

— Какую работу вы выполняете дома?

— То, что велит мой милдиван.

Я отступил.

Тем не менее они не были глупы. У них были какие–то игры, и они в них играли, используя глиняные фигурки, назначения которых я так и не понял. На рассвете строились в ряд и пели странную печальную песню с импровизациями, которая время от времени заставляла меня ощущать дрожь. Большую часть времени они спали или сидели, уставившись в пустоту, но время от времени собирались в кружок, обхватив руками друг друга за плечи, и о чем–то шептались.

Ну… я рассказываю слишком долго. На нас напали перед рассветом на четвертый день.

Потом я узнал, что на нас напали около ста милдиванов и одно небо знает, сколько лугалов. Они сошлись отовсюду на этой ужасной территории, называемой Улаш, созванные барабанами. Их разведчики обнаружили наши пикеты, и пока град стрел обрушивался на эти места, большая часть отряда ворвалась внутрь. Однако не могу рассказать вам слишком многого. Я был ранен… — лицо его исказилось. — Что за проклятие! И в первом же самостоятельном полете!

— Продолжай, — сказал Гарри. — Ты не рассказывал нам эти подробности.

— Их немного, — Пер вздрогнул. — Первые же крики разбудили меня. Я сунул ноги в сапоги, набросил куртку, шаря руками в поисках оружия. В это время в полный голос зазвучали сирены. Даже сквозь их вой я услышал у своего навеса выстрелы бластеров.

Я выскочил наружу, и мне показалось, что я попал в черный кипящий котел. Сверкали выстрелы бластеров, гудели сирены, кричали туземцы. Холод охватил меня. Свет звезд отражался инеем, покрывавшим холмы. Я на мгновение удивился, как здесь много звезд и какие они яркие.

Затем Ющенков включил прожекторы на башне «Марии» — и над нашими головами вспыхнуло солнце, слишком яркое даже для нас. Каким же оно должно было показаться каинитам? Сине–белая невероятность, я думаю. Они кишели среди наших навесов и машин, высокие охотники в шкурах, приземистые коричневые гномы с топорами, копьями, дубинками, луками, и кинжалами в руках. Я видел только одного человека, распростертого на земле: пальцы его сжимали пистолет, а голова — размозженный ужас.

Я поднес ко рту командный микрофон — на всякий случай я всегда ношу его у пояса — и принялся отдавать приказы, пробираясь к кораблю. Мы обладали мощным оружием, но нас было всего двадцать, нет, уже девятнадцать или даже меньше, против всего Улаша.

Наш лагерь был оснащен надежной системой обороны. Два человека спали в корабле, остальные — под навесами вокруг него. С полдюжины человек уже пробрались на корабль, остальные еще пытались сделать это. Мы должны были выручить их, да побыстрее. Иначе будет слишком поздно.

Я видел, как наши парни показались из своих укрытий у посадочных стабилизаторов. Даже теперь я помню, как бежал Зурковский, не застегнув свою парку, и она болталась вокруг его голых ног. Он никогда не спал в пижаме. Вы заметили, что в самые напряженные минуты обращаешь внимание на такие подробности?

Каиниты начали разбегаться, ослепленные и напуганные прожекторами. Они не ожидали этого, не ожидали и сирен, вой которых ужасен даже для привычных ушей. Несколько каинитов были ранены или убиты.

У меня было ощущение, что меня несет ревущий, воющий, звенящий поток. Затем на меня напали сзади. Я упал под ноги нападающих и попал в тяжелые лапы лугала. Он лежал на моей груди и старался сжать мое горло руками и зубами. Черт возьми! Это создание было очень сильным — миллиметр за миллиметром он сжимал мое горло. Вдруг появился другой лугал. Он подобрал дубинку убитого каинита и, не глядя, ударил меня. Он, конечно, не целился и попал по моей ноге. После этого я не чувствовал ничего, кроме боли и ярости, а затем наступила тьма.

Конечно же, лугалы–заложники освободились. Я должен был ожидать этого. Даже без особого приказа они не могли оставаться в стороне, когда сражались их хозяева. Но, несомненно, они получили приказ. Тулитур и Вокзахан провели нас. И это я тоже должен был предвидеть. Они получили бесплатно большую партию товаров и к тому же разместили подкрепление для атакующих в нашем лагере.

Но все равно их план не удался. Они не представляли нашей реальной силы. Да и как они могли ее представить? Мануэль собственноручно двумя выстрелами убил двух напавших на меня лугалов. Наши парни создали кольцо огня, и враги разбежались.

Но они нанесли нам много вреда. Я пришел в себя в лазарете «Королевы Марии». Мануэль сидел рядом со мной.

— Как дела? — спросил я.

— Вы должны отдыхать, сеньор, — ответил он. — Но пусть бог простит меня, я приказал доктору начинить вас стимуляторами… Нам нужно ваше решение. И немедленно. Несколько человек ранены. Двое мертвы. Трое исчезли. Враги отступили, я думаю, с пленниками.

Он положил меня на носилки и вынес из корабля. Я не испытывал боли, но голова кружилась. Вы знаете, как чувствуешь себя, когда по горло набит наркотиками? Мануэль сказал мне, что кость левой ноги скрепили, но сейчас дело было не в этом… Гувер и Мирамото погибли, Вуллис, Ченг и Зурковский исчезли.

Лагерь под оранжевым солнцем казался неестественно спокойным. Мои люди расчистили его, пока я был без сознания. Трупы врагов лежали в ряд. Двадцать три милдивана — это число будет преследовать меня до конца жизни — и не знаю сколько лугалов. Вероятно, не меньше сотни. Меня пронесли мимо. Я всматривался в их окровавленные лица, но никого не узнал.

Наших пленников разместили в главном котловане фундамента. Около ста лугалов, но только два милдивана. Большинство раненых они унесли с собой. С таким количеством конструкций и машин, стоявших кругом, это нетрудно было сделать. Мануэль объяснил мне, что остановил нападение парализующим лучом. Он оказался наилучшим оружием. Нельзя заставить лугала не сражаться за своего хозяина даже под угрозой смерти.

В углу ямы, глядя на вооруженных людей, стояли два милдивана. Один был не знаком мне. У него был ужасный ожог от бластера, и наши медики дали ему болеутоляющее. Но другого, невредимого, я узнал. Это был Кочихир, старший сын Шивару, приходивший к нам раз или два с отцом.

Мы какое–то время смотрели друг на друга. Наконец я спросил:

— Почему? Почему вы сделали это?

Каждое слово белым облачком вылетало изо рта, а ветер уносил его.

— Потому что они предатели, убийцы и воры по натуре, — сказал Ющенков на языке Улаш. Группа Брандера позаботилась собрать все слова, относящиеся к понятиям чести и бесчестия.

Ющенков плюнул на Кочихира.

— Мы должны охотиться на них, как на диких зверей, — сказал он. Гувер был его двоюродным братом.

— Нет, — возразил я на языке Улаш, потому что среди лугалов пронесся ропот, свидетельствующий о том, что они готовы на любые, самые безумные поступки. — Не говорите так…

Ющенков замолчал, и вновь среди этих волосатых существ послышался гул, как рокот океанского прибоя.

— Но, Кочихир, — сказал я, — твой отец был моим хорошим другом. Во всяком случае, я в это верил. Чем мы обидели его и ваших людей?

Он поднял гребень на голове, обернул хвост вокруг лодыжек и фыркнул:

— Вы должны уйти. Иначе мы будем уничтожать вас в лесах, обрушим на вас холмы, прогоним через лагерь рогатых зверей, отравим источники и сожжем всю траву под вашими ногами. Уходите, и не смейте возвращаться.

Я готов был взорваться, в голове у меня пульсировала боль — меня охватила лихорадка. Я ответил:

— Мы не уйдем, пока не вернут наших людей. В лагере есть барабаны, которые твой отец подарил мне до своей измены. Вызови своих людей, Кочихир, и скажи им, чтобы вернули наших друзей. После этого, возможно, мы сможем вести переговоры, не раньше.

Он смотрел на меня, не отвечая.

Я поманил Мануэля.

— Нет смысла продолжать разговор. Нужно организовать прочную оборону. Второй раз нас не захватят врасплох. И пошлите на поиски флиттер: их отряд не мог далеко уйти.

Вы лучше можете рассказать, как со мной спорили, Мануэль. Вы сказали, что посылать флиттер — это напрасно тратить энергию, которая теперь нам так необходима. Верно?

Мануэль выглядел смущенным.

— Я не хотел противоречить своему капитану, — проговорил он. — Но я на самом деле считал, что разведка с воздуха ничего не обнаружит на этих сотнях гектаров лесов, холмов и ущелий. Они могли разделиться, эти дьяволы. Но даже если они шли вместе, инфракрасный детектор вряд ли обнаружил бы их сквозь покров лесов. Но мне не нравится возражать своему капитану.

— О, вы и не противоречили, — ответил Пер, и уголок его рта поднялся.

— После этого я чуть не сошел с ума. Бушевал и кричал на вас, да? Велел, чтобы вы выполнили приказ и подняли в воздух все флиттеры. Вы отсалютовали и пошли, но я остановил вас: вы не должны были вылетать лично. Вы слишком ценны для корабля. Я хотел послать человека с опытом жизни в лесу, который смог бы найти следы даже сверху. Но мой мозг все глубже и глубже погружался в какой–то водоворот.

— Посмотрим, как заставить этого обросшего шерстью ублюдка сотрудничать с нами, — сказал я.

— Меня слегка обидело, что капитан так вел себя со мной, — признался Мануэль. — И хотя время от времени на различных планетах, когда бывает необходимость… но это не к месту.

— Я хотел хоть как–то ослабить моральный дух пленников, — продолжал Пер. — Теперь–то я понимаю, что это все равно — помогли бы нам пленники связью со своими или нет. Каинитам неведомо наше чувство групповой солидарности. Если Кочихир и его приятели попали в наши руки — тем хуже для них. Но Шивару и другие достаточно знакомы с нашей психологией, чтобы понять, что значат для нас их пленники.

Я посмотрел вниз на Кочихира. Его зубы сверкнули. Он не издал ни звука, не сделал ни одного движения, хотя даже он, не понимая по–английски, должен был сообразить, что происходит. Я говорил, как пьяный, тщательно подбирая слова.

— Кочихир, — обратился я к нему. — Я приказал охотиться на флиттерах за вашими людьми и отобрать наших друзей. Сможет ли милдиван противостоять летающей машине? Сможет ли он бороться, если наши бластеры сожгут его сверху? Сможет ли он укрыться от глаз, которые видят от горизонта до горизонта? Ваши люди дорого заплатят нам, если не вернут пленных. Бери барабан, Кочихир, и скажи им это. Если ты этого не сделаешь, то и тебе это обойдется дорого. Я приказал своим людям сделать все, чтобы сломить вашу волю.

О, это была отвратительная речь. Но Гувер и Мирамото были моими друзьями. Вуллис, Ченг и Зурковский тоже были моими друзьями, и я не знал, живы ли они. А я был на грани обморока. Я на самом деле потерял сознание при возвращении на корабль. Я слышал, как док бормотал что–то о том, как он может лечить пациента, если тот начинен наркотиками, которые могут свалить даже верблюда… но слова доносились откуда–то издалека, все вертелось вокруг меня, пока мне не показалось, что я превратился в электрон, пойманный в осциллограф. Тьма стала зеленой, и… потом мне сказали, что я сорок часов находился без сознания. Дальше будет рассказывать Мануэль.

Пер уже охрип. Он откинулся в кресле, и я увидел, что он побледнел. Одной рукой он поправил повязку, расплескивая другой вермут. Гарри с беспомощным гневом, готовый испепелить Ван Рийна, смотрел на сына. Торговец сказал:

— Ну, ну, после такого происшествия я заставил его рассказывать, да? Но скоро обед, и нет лучшего лекарства, чем натуральный бифштекс, а как только он сможет ходить, я приглашу его в мой дом в Джакарте для хорошей оргии.

— О огонь ада! — вспылил Пер. — Зачем вы стараетесь, чтобы я чувствовал себя хорошо? Я испорчу вам весь праздник.

— Ну, сынок, — постарался я его успокоить, — ты был в хорошем настроении полчаса или час назад, и через полчаса оно снова вернется к тебе. Вновь переживать такие минуты — самое тяжелое наказание из всех, наложенных Иеговой. Я тоже испытал это. Послушай, Пер, если бы фримен Ван Рийн считал, что миссия провалилась из–за твоей ошибки, ты не выпивал бы здесь сегодня. Ты продавал бы мясо людоедам.

Ответом мне был намек на улыбку.

— Ну, дон Мануэль, — сказал Ван Рийн, — теперь мы слушаем вас.

— Вы льстите мне, сеньор, но я не дон, — ответил тот вежливо и не совсем покорно. — Мой отец был охотником в Сьерра–лос–Васкес, а я отправился в космос вместе с наемниками Роджерса и стал там сержантом, а потом перешел на службу к вам. — Он поколебался. — Я не могу много добавить о случившемся на Каине.

— Не говорите глупостей, — буркнул Ван Рийн, приканчивая третий или четвертый литр пива со времени моего прихода и знаком показывая, чтобы принесли еще. Мой стакан тоже наполнили, и звезды и город снаружи стали слегка покачиваться. Я достал трубку, чтобы немного протрезветь.

— Я читал официальные доклады вашей экспедиции, — продолжал Ван Рийн.

— Они сухи. Мне нужны детали; те мелкие подробности, которые никогда не попадают в отчеты, как те, что привел Пер. И я должен совершенно ясно представить себе планету, и тогда этот старый котелок, возможно, найдет разгадку. Ибо в моей жизни было множество планет, где я, даже я, Николас Ван Рийн, падал мордой в грязь! Эволюция создает параллели, а также наклонные линии, как кто–то сказал сегодня вечером. Какая линия параллельна эволюции на Каине? Говорите, Мануэль. Смелее. Шутите, пойте песни, стойте на голове, если хотите, но рассказывайте.

— Как пожелаете, сеньор, — начал тот ровным голосом. — Когда моего капитана унесли, я стоял в раздумьях, пока Игорь Ющенков не спросил:

— Ну, так кто же поведет флиттер?

— Никто, — отрезал я.

— Но мы получили приказ.

— Капитан ранен и потрясен. Нам даже не следовало поднимать его, — ответил я и спросил у стоящих рядом людей: — Разве я не прав?

После некоторого колебания они согласились.

Я наклонился над краем ямы и спросил Кочихира, будет ли он передавать с помощью барабана наши условия.

— Нет, — ответил он, — нет, что бы вы со мной ни сделали.

— Я ничего не собираюсь делать. Сейчас вам принесут еду.

Остаток дня я бродил по сугробам, лежащим на склонах холмов. Да, это была окоченевшая земля, то устремляющаяся вниз долинами, то поднимающаяся холмами и кончавшаяся на горизонте зубцами гор. Я думал о доме и об одной девушке, по имени Долорес, которую я когда–то знал, очень давно.

Люди не работали; они собирались группами, но говорили мало, и к вечеру их дыхание стало оседать на их парках инеем. Я беседовал с ними по очереди и отбирал тех, кто мне был нужен для выполнения задания. Они были хорошими людьми, но мало кто из них имел охотничий опыт. Сам я не мог долго выслеживать каинитов, так как они пересекли широкую полосу скального грунта, на котором совершенно не были видны их следы. Но Хамиб ибн–Рашид и Жак Нголо в свое время были охотниками. Мы приготовили все необходимое. Потом я отправился на корабль взглянуть на капитана — он лежал тихо.

Я почти ничего не ел и мало спал. Когда я вернулся к яме, уже наступила темнота. Четверо людей, оставленных для охраны, темными тенями вырисовывались на фоне звездолета.

— Вы свободны, — сказал я им, извлекая из кобуры бластер… Их шаги замерли вдалеке.

Темные фигуры на дне ямы шевелились и бормотали. Послышался голос:

— А, ты пришел. Будешь меня пытать.

У этих каинитов глаза видят во тьме не хуже кошачьих. Я и раньше думал, что они посмеиваются, глядя, как мы слепнем после захода солнца.

— Нет, — ответил я. — Я только караулю вас.

— Ты один? — фыркнул он.

— С этим, — я показал бластер.

Он замолчал. Становилось все холоднее. Я думаю, каиниты не особенно ощущали мороз. Звезды медленно двигались над головой, и я постепенно начал сомневаться в успехе моего плана. Слышался шепот пленников, но в остальном мир застыл в холодном безмолвии.

Все произошло с дьявольской быстротой. Лугалы все время безостановочно двигались. И вдруг они бросились на меня. Один вставал другому на плечи, и так они добрались до края ямы. Они шли на смерть, так они считали, но я промахнулся. Лугал, бросившийся на меня, изумился, что остался жив. Если бы я не промахнулся, на меня набросились бы другие.

Два лугала оказались на мне, я пытался оторвать их руки от своего горла. Тяжелые кулаки били меня по голове и по животу. Ладонь заткнула мне рот, не давая кричать. Тем временем пленники выбирались из ямы и убегали.

Наконец, я высвободил одну ногу и ударил лугала. Он покатился, крик боли застыл в его горле. Я обернулся и ударил другого по горлу ладонью. Когда он обмяк и свалился, я вскочил на ноги и закричал. Мгновенно взревела сирена и вспыхнул прожектор. Люди бежали от корабля и навесов.

— Назад! — закричал я. — Не бегите во тьму!

Много лугалов не успели скрыться, они отступили к задней стене ямы, когда прибежали вооруженные люди. Своими телами они закрыли раненого милдивана от наших пистолетов. Но мы стреляли, и безуспешно, лишь вслед бежавшим. Охранники выстроились вокруг котлована. Я шарил по земле в поисках бластера: его не было. Кто–то забрал его, если не Кочихир, то кто–то из лугалов, который все равно отдаст его Кочихиру. Жан Нголо подошел ко мне.

— Плохо, — вздохнул он, узнав в чем дело.

— Дьявольски не повезло, — согласился я с ним. — Но мы должны догнать их.

Я встал и стянул свою парку. Под ней был шлем и специальный космический костюм, который и защитил меня в борьбе. Я сбросил его, так как теперь он будет лишь мешать мне, и присоединился к другим. С нами пошел и Хамиб ибн–Рашид. Он принес мои припасы и запасной бластер. Я взял их, и мы втроем начали преследование.

Благодаря милосердию Господа нам не привелось раньше испытать очки для ночного видения. Они делали мир ясным, но каким–то уж нереальным, как во сне. Компасом нам служил инфракрасный следоискатель Нголо; игла прибора, дрожа, указывала направление, куда удалились каиниты. Мы вскоре увидели их, когда они пересекали безлесную часть холма, прячась за булыжниками. Мы припали к земле, чтобы они не заметили нас на фоне неба.

Мы задыхались от бега к тому времени, когда достигли края леса. Но мы продолжали идти под прикрытием деревьев, чтобы не выпустить каинитов за пределы действия приборов. Следоискатель и так начал мерцать, поскольку деревья закрывали от нас тепло тел каинитов. Я осторожно двигался среди кустарников, раздвигая ветки.

Через час мы углубились в долину. Повсюду стояли высокие деревья. Неба не было видно, и мне пришлось до предела увеличить напряжение в своих ночных очках. Картина начала проясняться. Каиниты двигались обычной походкой, уверенные в том, что им удалось скрыться, но даже без специальных предосторожностей они не оставляли следов. Поскольку они не ожидали погони, мы подошли ближе, и надобность в инфракрасном приборе отпала.

Наконец, мы вышли на луг, примятая трава которого указывала, что тут они проходили совсем недавно. И здесь они сделали то, чего я опасался больше всего: отряд разбился на три группы, и каждая группа двинулась своим путем.

— Которую выберем? — спросил Нголо.

— Нас трое, значит, мы должны следовать за каждой, — ответил я.

— Бисмилла! — выговорил ибн–Рашид. — С бластером или без него, я бы не хотел встретиться с ними в одиночку. Но чему быть — того не миновать.

Мы какое–то время обсуждали дальнейшие действия, а когда разделились, восток уже начал сереть. Очевидно, лугалы двинулись к домам своих хозяев, а рабы Кочихира сопровождали его. А именно Кочихир был нам нужен. Я предполагал, что самая большая группа — его, так как, вероятно, в нападении на меня в первую очередь участвовали лугалы, принадлежавшие ему. Этот след я выбрал для себя. Хамиб и Нголо тоже хотели идти по этому следу, но я, используя свою власть, отстоял эту честь, чтобы народ Нью Мехико никогда не мог сказать, что Мануэлю Гомесу недостает храбрости.

Теперь нас отделяло от беглецов такое расстояние, что мы вполне могли пользоваться радиопередатчиками для переговоров друг с другом и с людьми в лагере. В последующие часы эти переговоры очень ободряли меня. Это было медленное и трудное выслеживание охотников в их собственном мире. И я не уверен, что мне удалось бы это, если бы отряд состоял из милдиванов и лугалов, выращенных для охоты. Но, к счастью, в нападении участвовали и лугалы с полей и шахт, домашняя прислуга, а они были менее осторожны.

Позже, утром, меня вызвал Нголо.

— Мой отряд подошел к пещере и навесу около нее, — сообщил он. — Я сижу на дереве и вижу, как их встречают женщины и дети милдиванов. Они движутся к навесу. Думаю, что это жилище их хозяина, и они не пойдут дальше. Надо ли мне вернуться на луг и идти по другому следу?

— Нет, — сказал я. — Он будет слишком холоден к этому времени. Отступайте на место, где вас не увидят, и вызывайте флиттер.

Через несколько часов сердце подпрыгнуло у меня в груди, ибо я увидел дерево с явными следами выстрела из бластера. Кочихир практиковался. Я вызвал Хамиба и спросил, где он.

— На берегу реки, — отозвался он. — Они здесь переправились. Думаю, как перебраться на другой берег.

— Дальше не ходите, — приказал я. — Мой след правильный. Быстрее возвращайтесь в лагерь.

— Что? — удивился он. — Разве я не присоединюсь к вам?

— Нет, — ответил я. — Я уже очень близко. Возможно, так близко, что они увидят флиттер и насторожатся.

Думаю, это был единственный разумный выход.

Несколько раз я останавливался, чтобы поесть и отдохнуть. Стимуляторы помогали мне выдержать столь длинный путь, что поразились бы даже презиравшие людей каиниты. К вечеру след стал таким свежим, что я замедлил ход и пошел со змеиной осторожностью.

Около полуночи мой инфракрасный детектор отметил источник излучения, слишком мощный для человеческих тел. Я прошептал эту новость по рации и приказал прекратить связь, чтобы нас не услышали. Затем я двинулся вперед.

Наконец я оказался на краю большой поляны. Здесь горел костер, отбрасывая пляшущие тени на стены большого прямоугольного строения без окон, скрытого деревьями. Два милдивана склонились над своими копьями. Из отверстия на крыше пробивался свет. Я осторожно достал свой парализующий пистолет. Два выстрела — и стражи упали. Я перебежал открытое пространство, укрылся в тени здания и стал ждать.

Ничего не было слышно. Только кожаный занавес мешал мне увидеть, что находится внутри помещения. Я осторожно отодвинул его и заглянул в образовавшуюся щель.

Густой дым ел глаза, но я смог рассмотреть, что внутри здания была одна длинная комната, увешанная прекрасными мехами. Около десятка милдиванов, в основном мужчины, сидели на корточках кружком около огня, который горел в яме и освещал их свирепые плоские лица. В углу сгрудились несколько лугалов. Среди них я узнал старого Черкеза, и обрадовался, что тот уцелел в битве. Лугалов из отряда Кочихира, по–видимому, отправили в бараки. Сам Кочихир рассказывал отцу, Шивару, о своем бегстве.

И хоть минута была совсем не подходящей для радости, я дал обет поставить множество свечек перед святыми, ибо все случилось так, как я и предполагал. Кочихир не пошел домой, а явился в заранее условленное место встречи. Зурковский, Ченг и Вуллис были здесь же. Они сидели в дальнем конце комнаты, кашляя от дыма, прикрытые шкурами, которые спасали их от холода.

Кочихир закончил свой рассказ и взглянул на отца, ожидая одобрения. Хвост Шивару двигался взад и вперед.

— Странно, что они так позаботились о тебе.

— Они подобны слепым детенышам, — фыркнул Кочихир.

— Не уверен, — пробормотал Шивару. — Их сила велика. И… и мы знаем, что они совершали в прошлом, — голос его внезапно стал резким. — Или нет? Повтори, Кочихир, как их хозяин отдал приказ, а они поступили по–другому.

— Но это ничего не значит, — сказал другой милдиван, седой и покрытый шрамами. — Сейчас мы должны решить, какую пользу извлечь из этих пленных. Ты считаешь, что их можно обменять на наших лугалов и Гумуша — Кочихир говорил, что они остались у них. Но я спрашиваю — зачем им это? Лучше выставить тела пленных там, где земляне смогут их найти. Это послужит для них предупреждением.

— Правильно, — кивнул Вокзахан, который сидел среди собравшихся. — Тулитур утверждает, что они слепы и глупы.

— Сначала надо попробовать обмен, — настаивал Шивару. — Если не удастся… — его клыки сверкнули в свете огня.

— Убьем одного для примера, а потом поговорим, — гневно рыкнул Кочихир. — Они угрожали мне тем же.

Гул пробежал между ними, как между зверьми в зоопарке. Я с ужасом подумал, что они могут поступить и так. Мой капитан говорил нам, что ни один милдиван не имеет власти над другими. Как бы ни хотел этого Шивару, он не сможет помешать другим сделать так, как они считают нужным.

Я должен был принять решение немедленно. Бластер не мог перебить их так быстро, чтобы они не успели схватить оружие, лежащее под руками. К тому же луч мог убить наших людей. Парализующий пистолет лучше, но и он не сможет уложить их раньше, чем я окажусь под ударами топоров. Оставаясь на месте, я мог запереть их в здании, так как оно имело один выход, но люди по–прежнему останутся в их руках.

То, что я сделал, несомненно, глупость, но я — не мой капитан. Я проскользнул в лес и вызвал лагерь.

— Вылетайте, как можно скорее, — сказал я, оставив передатчик для пеленга. Затем я обошел полянку и нашел дерево, нависающее над сооружением. Я взобрался на него и подполз к дымовому отверстию. Очки защищали мне глаза, но дышать мне приходилось этим едким дымом. Время тянулось страшно медленно, но наконец я услышал гром. Наши флиттеры падали с неба, подобно ястребам.

Милдиваны закричали. Двое или трое из них побежали к дверям, чтобы посмотреть, что происходит, и я уложил их парализующим пистолетом. Один из них успел крикнуть:

— Здесь земляне!

Я вновь заглянул в дымовое отверстие, внутри царила суматоха. Кочихир пронзительно крикнул и извлек бластер. Я выстрелил, но промахнулся. Оправдать меня может лишь то, что между нами было слишком много тел.

Я взял пистолет в зубы, ухватился за край дыры, спрыгнул вниз, и коснувшись пола, вскочил на ноги. Черкез попытался ухватить меня за горло. Ударом ноги я отбросил его в угол.

Кочихира не было видно в толпе туземцев. Я прокладывал путь к пленникам. Со свистом опустился топор Шивару. Благодаря милости божьей я уклонился от удара, повернулся и усыпил его, потом проскользнул между двумя туземцами. Третий прыгнул мне на спину. Я ударил его по голове, и он упал. Отбросив в сторону какого–то лугала, я увидел Кочихира: он приближался к пленникам. Они пытались убежать от него, слишком ошеломленные, чтобы защищаться. На лице Кочихира была написана ненависть.

Он увидел меня краем глаза и резко обернулся. Рявкнул бластер, в полутьме сверкнул луч. Он опалил мне парку, но я упал на одно колено и спустил курок. Кочихир рухнул. Я наклонился, подобрал бластер и встал рядом с нашими людьми.

Вокзахан бросил в меня свой топор, но я сжег его в воздухе. Потом вновь поднял парализующий пистолет. Через одну–две минуты все было кончено. Граната обрушила переднюю стену здания. Каиниты попадали под лучами множества парализующих пистолетов. Мы не стали ждать, пока они придут в себя, и вернулись в лагерь.

В комнате наступила тишина. Мануэль спросил, может ли он закурить, вежливо отклонил предложенную Ван Рийном сигару, и взял коричневую сигарету из своего портсигара. Это был любопытный и необычный ящичек, отделанный серебром на планете, которую я не смог определить.

— Уф! — выдохнул Ван Рийн. — Но ведь это не все. Вы писали, что они еще раз посетили лагерь.

Пер кивнул:

— Да, сэр. Мы уже почти закончили приготовления к отлету, когда появился Шивару в сопровождении других милдиванов и их лугалов. Они медленно шли по лагерю, не глядя по сторонам. Гребни на головах напряжены, хвосты вытянуты. Я думаю, они не удивились бы, если б мы начали стрелять. Я приказал держать их под прицелом и вышел из–под навеса, чтобы приветствовать их со всеми традиционными условностями.

Шивару очень серьезно ответил. Он говорил, с трудом подбирая слова. Он не извинялся — в языке Улаш нет таких слов. Он поманил Черкеза.

— Вы хорошо обращались с нашими пленными, — сказал он.

— Ха! Что еще мы должны были с ними делать, съесть их, что ли? — ответил я.

Черкез передал мне кожаный мешок.

— Я принес подарок, — медленно проговорил Шивару и достал из мешка голову Тулитура. — Мы вернем вам все товары, которые сумеем собрать, — пообещал он, — а если дадите нам время, мы за все заплатим двойную цену.

Ужасно, что после таких потоков крови я не счел этот дар отвратительным. Я только сказал, что мы не любим таких подарков.

— Но мы обязаны восстановить свою честь в ваших глазах, — настаивал он.

Я пригласил их поесть, но они отказались. Шивару поторопился объяснить, что они не считают себя вправе пользоваться нашим гостеприимством, пока не уплачен их долг. Я ответил им, что мы улетаем; хотя это было видно по состоянию нашего лагеря, они испугались. Поэтому я сказал им, что, возможно, я или другие люди еще вернутся, но прежде нам нужно отвезти домой наших раненых. Это тоже было ошибкой. Упоминание об их вине так расстроило их, что они только бормотали что–то непонятное в ответ, когда я спросил, почему они сделали это. Я решил больше не поднимать этого вопроса — ситуация и так была достаточно щекотливой, и они ушли с явным облегчением.

Мы еще некоторое время не улетали, пытаясь выяснить, почему же все так случилось. Ведь все равно придется посылать людей на Каин. Всю дорогу домой мы спорили. Где мы ошиблись? И почему позже все опять стало налаживаться? Мы до сих пор не знаем этого.

Глаза Ван Рийна сверкнули:

— И каковы же ваши предположения?

— О, — Пер развел руками. — Ющенков высказал такую мысль: туземцы решили, что мы подготавливаем сражение. Когда же мы показали, что не жестоки — не мучаем пленников, используем парализующие пистолеты, а не смертоносное оружие — они поняли, что ошиблись.

На лице Мануэля не дрогнула ни одна мышца, но нос Ван Рийна, подобно носу боевого корабля, повернулся в его сторону.

— Вы думаете иначе, а? Давайте, выкладывайте.

— Мой долг не позволяет мне противоречить моему капитану.

— Почему же вы не выполнили тогда приказ на Каине? Значит, у вас было свое мнение, черт побери! Говорите.

— Если сеньор настаивает. Но я не ученый, у меня нет книжных знаний. Я просто подумал, что понимаю… понимаю милдиванов. Они немногим отличаются от тех, с кем я воевал, будучи наемником.

— Как это?

— Всю свою жизнь они проводят рядом со смертью. Храбрость и умение сражаться — вот что больше всего им нужно, чтобы выжить, и вот что они ценят больше всего. Они видели, как мы используем свое оружие, машины, действующие на расстоянии, как мы слепнем ночью, как большинство из нас беспомощны в лесу. И они решили, что мы трусливы. Поэтому они презирали нас. Они не считались с нами, думая, что мы лишенные храбрости, никогда не поймем их. Мы лишь законная добыча, сначала для хитрости, потом для оружия, — Мануэль расправил плечи, голос его загремел так, что я подпрыгнул на стуле. — Когда же они увидели, как может быть ужасен человек, когда поняли, насколько они слабее нас, мы в их глазах из преследуемых превратились в королей.

Ван Рийн затянулся.

— Были ли еще какие–нибудь мнения? — спросил он.

— Нет, сэр, — ответил Пер. — Это две основные точки зрения.

Ван Рийн загоготал:

— Ну, что ж, располагайтесь поудобнее, фримены. Не вертитесь, как ангелы на конце иглы. Отдыхайте и пейте. Оба вы не правы.

— Прошу прощения, — прервал его Гарри. — Но осмелюсь напомнить, что вы там не были.

— Нет, во плоти я там не был, — торговец шлепнул себя по пузу. — Здесь слишком много плоти. Но сегодня вечером я побывал на Каине, вернее, побывал этот старый мозг. Он, конечно, проржавел и пропитался алкоголем, но хранит в себе столько информации о Вселенной, сколько, может, не стоит вся Вселенная. Теперь я вижу параллели: Ксанаду, Дунбар, Тамета. Разрушенные земли… о, точной аналогии не существует. Однако я представляю себе всю картину и понимаю, что случилось. Аналогии и не нужны. Вы мне дали столько ключей, что я смог бы решить проблему при помощи одной только логики.

Ван Рийн помолчал. Он столь явно ждал, что мы начнем его уговаривать, что мы с Гарри принялись за свои напитки, а потом снова наполнили стаканы. Ван Рийн побагровел, потом тяжело задышал, но все же решил проявить свой характер в другой раз и засмеялся.

— Ладно, вы выиграли, — сказал он. — Расскажу вам коротко и быстро, потому что скоро обед, если только кухня не провалится ко всем чертям. Ключ проблемы — лугалы. Вы называете их рабами, и в этом вся ваша ошибка. Они не рабы — они домашние животные.

Пер выпрямился.

— Не может быть! — воскликнул он. — Сэр, я хочу сказать, что у них есть язык и…

— Да, да. Я готов даже предположить, что у них в голове алгебра. И все же они прирученные животные. Что такое раб? Человек, который вынужден волей или неволей выполнять то, что ему прикажет другой человек. Верно? Гарри сказал, что он не стал бы доверять рабу с оружием, и я с ним согласен, ибо человеческая история полна восстаниями рабов, бегством рабов, убийствами жестоких хозяев и тому подобными глупостями. Но ведь и вы, Гарри, доверяете своим дорогостоящим псам с их зубами? Когда ваш ребенок мал и мочится в пеленки, вы оставляете его одного в комнате с собакой, чтобы она охраняла его. Здесь большая разница. Раб может повиноваться, а может и не повиноваться, но домашнее животное не может не повиноваться. Его гены запрещают ему поступать иначе.

Вы сами упоминали, что милдиваны так долго и сознательно выращивали их, изменяя наследственность, что изменилась природа лугалов. Так и должно быть. Иначе лугалы были бы не животными, а рабами, и им бы так не доверяли. Вы предположили также, что милдиваны могли иногда притворяться, но не развили свою мысль до конца. Ибо все, что вы рассказали о милдиванах, доказывает, что они по своей натуре дикие животные.

Дикие, значит, подобные тиграм или буйволам, у них нет генов послушания, кроме генов повиновения своим родителям, когда они молоды. Они долгое время содержали лугалов для выполнения грязной работы — задолго до того, как стали разумными. Готов спорить, что они содержали их, как муравьи тлей. Вспомните, вы не видели ни одного лугала, не зависящего от своего хозяина. Ни одного гена общественности и стадности у милдиванов, ни одного гена свободной воли у лугалов. Так и должно получиться.

Это разрушает твою теорию опасности вторжения, Пер. Без всякого представления об армии или племени они не могли представить себе вторжения. И дикое животное не становится смирным, когда его побьют, Мануэль Гомес. Это по поводу вашей теории. Человек с комплексом превосходства может лизать вам сапоги, если вы докажете, что вы лучше его, но у хищника нет даже представления о гордости.

Так что же произошло?

Люди высадились на планете. У милдиванов не было никакого опыта общения с чужими расами. Они, естественно, решили, что вы рассуждаете так же, как и они.

Но когда они ближе познакомились с людьми, что же они увидели? Люди получают приказы. Как это может быть? Ни один милдиван не потерпит приказа, даже если над ним стоять с топором. Ха! Значит, эти чужеземцы — лугалы особого рода. Очень скоро, готов поклясться, Шивару решил, что на корабле все лугалы, кроме юного Стенвика, ибо в конечном итоге все приказы исходили от него. Некоторые другие, например Мануэль, — старшие лугалы, но и только. Покорные животные!

И тогда Пер упомянул о боге…

Ван Рийн перекрестился с раздражающим смирением.

— Я не богохульствую, — сказал он, — но все знают, что наше представление о боге — это отражение нас самих. Даже теперь мы согласны, что он господь всего; мы признаем, что выполняем его волю, и в то же время молчаливо надеемся, что он не воспринимает слишком серьезно такие человеческие слабости, как гнев, гордыня, зависть, обжорство, похоть и все остальное, что только и делает нашу жизнь привлекательной.

Пер сказал о боге. Он признал его господином; но это значит, что Пер — тоже лугал, животное. Ни один милдиван не допустит, чтоб у него был даже мистический господин. Вспомните, у них нет религии, хотя у лугалов она, по–видимому, есть.

Поразмыслив над услышанным, Шивару вернулся к другим, чтобы еще расспросить их. И что же? Он всегда знал, что всякий повинующийся есть лугал. И вот Пер говорит, что он не лучше остальных. А выпустили демона из бутылки слова Пера о том, что ни он, ни другой член экипажа не имеют дома хозяина.

Ну, ну, спокойней, малыш. Ты ведь не мог знать. Знание дается недешево, бедные милдиваны теперь это тоже поняли. Можете себе представить, как они были встревожены: даже собаки иногда срываются с цепи. И, несомненно, на Каине некоторые лугалы тоже набрасывались на своих хозяев и причиняли немало бед, прежде чем были убиты. Милдиваны видели ваше могущество и знали, какими опасными вы можете быть… Вероятно, ваша порода лугалов сошла с ума и перебила своих хозяев. Иначе как же может существовать лугал без хозяина?

Итак, что бы вы стали делать, друзья, если бы вы жили на самом краю глухой деревни, а по соседству расположилась бы стая бешеных собак, убивающих людей.

Ван Рийн проглотил кружку пива. Некоторое время мы размышляли.

— Это кажется несколько надуманным, — заметил Гарри.

— Нет, — щеки Пера горели от возбуждения. — Все сходится. Фримен Ван Рийн выразил словами то, что я всегда чувствовал, узнав как следует Шивару. Его… его прямодушие. Такое впечатление, что он не может видеть некоторые вещи, понять определенные идеи, хотя его мыслительные способности развиты не хуже моих. Да!

— Ну, вот, и двое из них решили захватить вас врасплох, — продолжил Ван Рийн, — и попытаться надуть, прежде чем напасть на вас: они не были уверены, что все получится. С их точки зрения вы были животными, чьи предки уничтожили целую расу людей; поэтому встревоженные милдиваны решили смести вас с лица земли. Им это не удалось, но они надеялись использовать пленников, чтобы выгнать вас с планеты. Но на этот раз их опередил Мануэль.

— Но почему они изменили свое мнение о нас? — спросил Пер.

— Ха, здесь вам повезло. Ты отдал совершенно ясный и важный приказ, но твои люди не подчинились тебе. Лугалы могут сойти с ума, могут убить своего хозяина, но их природа не позволяет им не выполнить приказ. Если они не делают этого, то они настолько безумны, что не могут совершать последовательных действий. Между тем Мануэль действовал, и действовал успешно. Его стратегия сработала безупречно; к тому же ваши люди убивали не больше, чем это было необходимо, а сошедшие с ума лугалы так бы не поступили. Следовательно, вы не могли быть домашними животными, здоровыми или больными. А поэтому — вы дикие животные.

Мозг каинита — узкий мозг, как вы сами говорили; он не может представить третьего рога на голове быка. Поскольку вы доказали, что вы не лугалы, следовательно, вы милдиваны. Доказательство противоположного — то, что вы получали приказы или знания от бога — могло быть просто недоразумением.

Поняв это, Шивару решил, что поступил с вами нечестно. В глубине души он чувствовал себя ответственным за это. Вы сами говорили, что у милдиванов есть понятие о честности по отношению к другим милдиванам. К тому же он не хотел упустить возможность выгодной торговли с вами. Он убедил друзей, и они попытались исправить сделанное.

Ван Рийн в восторге потер руки:

— О–хо–хо! Какими отличными партнерами они будут для нас!

Мы некоторое время обсуждали эту возможность, пока дворецкий не объявил об обеде. Мануэль помог Перу встать.

— Мы проинструктируем всех, кто отправится на Каин, — сказал Пер. — Мы должны доказать, что мы не дикие животные, а люди.

— Но, капитан, — возразил Мануэль, высоко подняв голову, — мы же действительно дикие животные.

Ван Рийн остановился и некоторое время смотрел на нас. Потом он яростно покачал головой и, как медведь, побрел к прозрачной стене.

— Нет, — проворчал он. — Только некоторые из нас. Мы здесь, в этой комнате, действительно таковы, — пояснил Ван Рийн. — Мы поступаем так, потому что хотим или считаем это правильным. Никаких других причин, верно? Если нас превратить в рабов, будет не очень мудро давать нам оружие в руки.

Но как много в истории Земли было рабов, облеченных полным доверием своих хозяев! Были даже армии рабов, вспомните янычар! А сколько людей и сегодня в душе домашние животные? Они хотят, чтобы кто–нибудь другой сказал им, что нужно делать, и чтобы кто–нибудь другой позаботился о них и защитил их от других и от самих себя. Почему все подлинно свободные человеческие общества оказываются такими недолговечными? Не потому ли, что люди, подобные диким животным, рождаются так удручающе редко?

Он взглянул на город, который сверкал и мерцал бесконечными огнями под звездным небом, теряясь за горизонтом.

— Вы думаете, они действительно свободны? — воскликнул он и презрительно махнул рукой.

Возмутители спокойствия

Треугольное колесо

Некоторые замечания о лейтмотиве

Любой, кто хоть что–то смыслил в науке, знал, что получение энергии из атомного ядра невозможно. Тут и была открыта цепная реакция.

Как легко можно доказать, излучатели энергии — «лучей смерти» в популярной фантастике — неизбежно будут раскаляться сами, а не сжигать мишень, что сделает их неприменимыми на практике. Тут кто–то изобрел лазер.

Общеизвестно, что для создания ускорения космический корабль должен выбрасывать вещество, а его команда будет страдать от перегрузки все время, кроме периодов свободного падения, не говоря уже о том, что нечего и мечтать о маневрировании в космосе. Но нашлись иконоборцы, которые придумали способ использовать положительные и отрицательные гравитационные поля.

При скорости корабля меньшей, чем скорость света, путешествие к звездам требует столетий. Поэтому другие солнца и их планеты недостижимы для человечества. Уравнения Эйнштейна доказывают это со всей очевидностью. Но был открыт квантовый надпрыжок, и тут же сверхсветовые корабли заполонили Галактику.

Одно за другим рушились непреодолимые препятствия: самые основополагающие законы природы, как выяснилось, имели набранные мелким шрифтом примечания, и непочтительные исследователи перепиливали одну за другой решетки, препятствующие выходу человечества на свободу. Теперь уже требовалась изрядная неосторожность, чтобы утверждать, будто существует абсолютно незыблемая истина или принципиально недостижимая цель.

Я как раз такой чудак. Поэтому я утверждаю, прямо и недвусмысленно, что существуют некоторые вечные жизненные ценности. Это, конечно, человеческие ценности. Mutatis mutandis ^[2], возможно, они также являются ценностями и для любого мыслящего вида на любой обитаемой планете Вселенной, но я не настаиваю на этом утверждении. На чем я настаиваю — это что человек, дитя Земли, живет по определенным неизменным законам.

К ним относятся:

Первый закон Паркинсона: объем любой работы увеличивается, пока не окажутся заняты все имеющиеся в наличии сотрудники.

Второй закон Паркинсона: траты растут вместе с доходом.

Откровение Старджена: девяносто процентов всего — дрянь.

Закон Мэрфи: все, что может испортиться, испортится.

Четвертый закон термодинамики: на любое дело нужно больше времени и денег, чем планировалось.

Мое утверждение не столь безответственно, как может показаться: приведенные характеристики образуют часть моего определения человека.

Вэнс Холл

Комментарии к «Философии» Ноя Аркрайта

— Нет!

Рибо, отпрыск Легнора, Гилригорский Страж Границы, отпрянул от рисунка, как если бы тот внезапно ожил.

— О чем ты только думаешь? — выдохнул он. — Сожги это! Сожги немедленно! — Его дрожащая рука указала на большую жаровню: выбивавшиеся из нее язычки пламени слегка разгоняли сумрак, сгустившийся в приемном зале. — Кинь его в огонь! И я ничего не видел, а ты мне ничего не показывал. Ты понял?

Дэвид Фолкейн выпустил из рук листок бумаги с наброском. Тот медленно спланировал на стол — все–таки атмосферное давление на этой планете было на четверть больше земного.

— Да что… — его голос по–дурацки сорвался. Злость на себя вытеснила страх. Дэвид расправил плечи и решительно посмотрел в глаза айвенгца. — В чем дело? Это же просто рисунок!

— Ты нарисовал малкино! — Рибо содрогнулся. — А ведь ты не Посвященный и даже не принадлежишь к нашему виду.

Фолкейн во все глаза смотрел на инопланетянина — как будто потомок землян мог что–нибудь прочесть на этом нечеловеческом лице. В тусклом красном солнечном свете, косо падавшем из узких окон, Рибо больше походил на льва, чем на Homo sapiens, да и это сходство было отдаленным. Его тело лишь в общих чертах напоминало человеческое: две руки, две ноги, короткое и широкое туловище. Конечности были мощными и длинными, ходил Рибо, наклонившись вперед, так что, несмотря на его более чем двухметровый рост, Дэвид мог смотреть ему в лицо, не задирая головы. Каждый из трех оканчивавшихся острыми черными когтями пальцев на руке айвенгца имел на один сустав больше, чем у человека, а большие пальцы смотрели наружу. Покрывавший все тело инопланетянина рыжий мех походил на жесткие перья — каждый волосок имел несколько мохнатых отростков. Лицо было плоским, нос отсутствовал вовсе — дыхательные отверстия располагались по бокам мощных челюстей. Но если и можно было что–то прочесть в огромных зеленых глазах и в выражении неожиданно подвижного, почти женственного рта, этому препятствовала затеняющая лицо косматая каштановая грива — начинаясь на массивной круглоухой голове, она спускалась до середины мускулистой спины. Оканчивающийся кисточкой хвост нервно подергивался. Пара коротких кольчужных штанов и кожаная перевязь с тяжелым боевым топором подчеркивали экзотическую внешность хозяина замка.

Тем не менее, как было известно Фолкейну, мозг инопланетянина был развит ничуть не меньше, чем его собственный. Беда была только в том, что развивался он не на Земле. К тому же, в дополнение ко всем эволюционным различиям, разум айвенгца сформировала культура, до конца не понятная ни одному человеку… Так в какой же мере можно рассчитывать найти общий язык?

Юноша облизал потрескавшиеся в сухом холодном воздухе Айвенго губы. Его рука не коснулась бластера, но он внезапно осознал, как приятно ощущать на бедре солидную тяжесть оружия. Преодолевая растерянность, Дэвид выдавил из себя:

— Я приношу извинения, если мои действия оказались оскорбительны. Ты должен понять, что чужестранец может нарушить обычаи по неведению. Не объяснишь ли ты мне, в чем дело?

Напряжение немного отпустило Рибо. Его глаза, более чувствительные к низкочастотной части спектра, обшарили углы зала, скрытые тенями от не столь острого взгляда гостя. Но никто не прятался за покрытыми причудливой резьбой каменными колоннами. Кроме языков пламени в жаровне и струйки едкого дыма, в просторном помещении все было недвижимо. Снаружи — Фолкейн неожиданно ощутил, как далеки от него эти свободные просторы, — бесконечный ветер завывал в горах вокруг Гилригора.

— Да, — ответил Страж Границы, — я понимаю, что ты действовал по незнанию. Ты можешь не сомневаться в моем дружеском к тебе расположении — не только потому, что ты в настоящий момент мой гость, но и ради того глотка свежего воздуха, которым ты и твои спутники оказались в нашей затхлой стране.

— Которым мы могли бы оказаться, — поправил его Фолкейн. — Будущее зависит от того, останемся ли мы в живых, не забудь. А это, в свою очередь, зависит от твоей помощи. «Хорошо сказано, — поздравил себя юноша — Вот слышал бы это Шустер. Может быть, тогда он перестал бы бубнить, что из меня никогда не получится торговец, если я не научусь как следует управляться со словами».

— Я не смогу помочь вам, если с меня живьем сдерут кожу, — резко ответил Рибо. — Сожги это, говорю.

Фолкейн, прищурившись, всматривался в свой рисунок. На нем была изображена большая платформа на колесах, в которую можно было бы запрячь двадцать фастиг. Всю дорогу от космического корабля до замка он предвкушал, как потрясен и обрадован будет его благородный хозяин. Он уже видел себя не Дэви–на–побегушках, не Дэви–прислугой–за все, подмастерьем и бесплатным слугой господина торгового агента Мартина Шустера, а Фолкейном с Гермеса, Прометеем, даровавшим благодарным жителям Ларсума великую идею колеса. «Что же здесь не так?» — растерянно подумал он. Эта мысль тут же, с характерным для его семнадцати лет максимализмом, приобрела обобщенную форму: «Почему все всегда выходит не так?»

Дэвид по инкрустированному раковинами полу подошел к жаровне и бросил рисунок в огонь. Листок вспыхнул, съежился, превратился в пепел. Обернувшись к Рибо, Фолкейн заметил, что тот окончательно успокоился. Страж Границы налил в кубок вина из графина на столе и выпил его одним глотком.

— Хорошее вино, — пророкотал он. — Хотел бы я, чтобы ты составил мне компанию. Так печально, когда не можешь предложить гостю угощение.

— Ты же знаешь, ваша еда — для нас яд, — ответил Фолкейн. — Кстати, это одна из причин, почему нам необходимо перевезти работопроизводитель из Гилригора на наш корабль, и не откладывая. Но все же объясни мне, что плохого в устройстве, которое я нарисовал? Его легко построить. Такие устройства — мы называем их повозками — одно из самых важных изобретений моего народа. Во многом благодаря им мы стали больше чем просто…

Фолкейн оборвал себя прежде, чем слово «дикари» или «варвары» сорвалось с его языка. Ведь наследственная должность Рибо — Стража Границы — как раз и обязывала его следить за тем, чтобы племена дикарей оставались по свою сторону гор Касун. Ларсум — цивилизованная страна, с развитым сельским хозяйством, металлургией, городами, дорогами, торговлей, грамотным населением.

Со всеми достижениями цивилизации — кроме колеса. Жители переносили грузы на спине или перевозили их на вьючных животных, на лодках, на волокушах, зимой на санях — только не на колесных повозках. Задумавшись обо всем этом, Дэвид припомнил, что даже и катки никогда не использовались.

— Идея заключается в том, что круглые предметы катятся, — рискнул он продолжить тему.

Рибо начертил в воздухе магический знак, отвращающий зло.

— Лучше не будем говорить об этом. — Но тут же с солдатской расторопностью передумал. — Однако я должен тебе объяснить, ничего не поделаешь. Видишь ли, малкино — слишком священный предмет, чтобы употреблять его для низких житейских надобностей. Наказание за нарушение закона — смерть, с провинившегося сдирают кожу: иначе гнев Бога падет на всю страну.

Фолкейн вступил в очередное сражение с чужим языком. Ознакомительные ленты на борту «Что за веселье» позволили ему освоить разговорную речь, но не могли передать семантических тонкостей — первая экспедиция на Айвенго пробыла на планете недостаточно долго для этого. Произнесенное Рибо слово, которое Дэвид мысленно перевел как «священный», подразумевало больше, чем просто принадлежность к религиозным понятиям: в нем звучали обертоны могущества, маны,^[3] еще чего–то невыразимого. Ладно, Бог с ним.

— Что такое малкино?

— Это… это круглое. Я не могу его тебе нарисовать — это позволено только Посвященным. Это нечто абсолютно круглое.

— А, понятно. Мы называем это «круг» или, если речь идет об объемном предмете, «сфера». Колесо тоже круглое. Ну, я думаю, можно бы сделать колесо и слегка неправильной формы.

— Нет. — Рибо встряхнул гривой. — Если только форма не станет столь неправильной, что колесо уже не сможет катиться. Даже если бы Посвященные и позволили — а я совершенно уверен, что они не позволят и из–за своей вражды к вам, и из–за приверженности догме, — крестьяне так перепугаются, что разорвут вас на части. — Взгляд светящихся в полумраке глаз Рибо переместился на бластер Фолкейна. — Да, конечно, у вас могучее оружие, выбрасывающее огонь. Но вас всего четверо. Что вы сможете против тысяч воинов, стреляющих в вас, прячась за холмами и деревьями?

Фолкейн припомнил увиденное — сначала в Эске, потом во время своей поездки на запад вдоль Дороги Солнца и теперь в замке. Все архитектурные формы состояли из резко очерченных многоугольников. Мебель и утварь были или квадратными, или вытянутыми. Даже самые изысканные драгоценности, вроде золотого кубка Рибо, включали в свои орнаменты лишь вытянутые эллипсы или небольшие дуги.

Дэвид почувствовал растерянность.

— Почему? — хрипло спросил он. — Что делает эту… эту форму… столь священной?

— Ну… — Рибо тяжело опустился в кресло, обвив хвостом его ножку. Его рука поглаживала восьмигранную рукоять топора, и он не смотрел на Фолкейна. — Ну… древние обычаи. Я, конечно, грамотен, но все же не ученый. Посвященные могли бы рассказать тебе больше. Дело в том, что… Круг и шар — знаки Бога. В каком–то смысле они и есть Бог. Ты видишь их на небе. Солнце и луны — шары. Наш мир тоже круглый, хотя и не вполне, и Посвященные говорят, что другие планеты имеют такую же форму, а звезды размещаются в огромной сфере — Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям. Наконец, круг и сфера — совершенные формы. Не так ли? А все, что совершенно, — прямое проявление Бога.

Фолкейну были понятны эти рассуждения — он немного был знаком с классической греческой философией. Несмотря на то что колония на Гермесе давно отделилась от Земли и образовала независимое герцогство, там гордились древним наследием и обучали космогонии в школах. Дэвида так и подмывало выпалить: «Ты ошибаешься! Ни одна планета или звезда не имеют правильной сферической формы, их орбиты — эллипсы, да и вообще, ваше солнце — паршивый красный карлик — вовсе не центр Вселенной. Я был в космосе, и я знаю!» — но бесконечные наставления Шустера научили его осторожности, и он сдержался. Он ничего бы не добился своими разоблачениями, только усугубил бы вражду жрецов, а может быть, и превратил во врага Рибо, который пока что был настроен дружелюбно.

Как можно доказать что–то, если это идет вразрез с традицией, которой три или четыре тысячи лет? Ларсум — изолированная страна, отделенная горами, пустыней, океаном и воинственными дикарями от остального мира. Сюда доходят лишь смутные слухи о том, что происходит за ее пределами. С точки зрения Рибо, единственное разумное объяснение появления лишенных меха чужаков с клювами, торчащими надо ртами, — это что они прилетели с какого–то отдаленного континента. Памятуя отчеты первой экспедиции о том, как встревожены и возмущены были Посвященные в Эске сообщением, что корабль прилетел со звезд, как яростно они отрицали самую возможность этого, Шустер настойчиво предостерегал своих спутников от обсуждения данной темы. Да и вообще, единственное, что сейчас имеет значение, — успеть убраться с планеты прежде, чем все они умрут с голода.

Плечи Фолкейна ссутулились.

— В своих странствиях мой народ давно постиг, что бесполезно оспаривать религиозные верования других, — сказал он. — Ну что же, раз колеса запрещены — так тому и быть. Но тогда что же нам делать?

Рибо ответил Дэвиду на редкость проницательным взглядом. Он не был тупоголовым средневековым бароном, понял землянин. Древняя цивилизация этой страны придала определенный лоск сословию воинов и даже крестьянам, ремесленникам и купцам, не говоря уже о Посвященных — жрецах, летописцах, поэтах, художниках, инженерах и ученых. Рибо, отпрыска Легнора, можно было бы сравнить с древним самураем, если бы параллели с земной историей были уместны. Он сразу же уловил принцип колеса, и все же…

— Пойми, и я, и многие другие из моего народа более чем просто расположены к вам, — тихо произнес Рибо. — Когда несколько лет назад прилетел первый корабль, вся наша земля словно осветилась. Многие из нас надеялись, что это будет означать конец… некоторых ненавистных ограничений. Цивилизованные пришельцы могли бы дать нам новое знание, новое могущество, открыть новые перспективы — здесь, в нашем мирке, где ничто не менялось более двух тысячелетий. Я искренне хочу помочь вам — не только в ваших интересах, но и в своих собственных.

Помимо необходимости соблюдать такт, Фолкейн испытывал отвращение при мысли о том, что он должен сказать своему хозяину: Торгово–техническая Лига не заинтересована в торговле с Ларсумом, да и вообще с Айвенго. Здесь нет ничего, что другие миры не производили бы лучше и дешевле. Первая экспедиция оказалась здесь просто в поисках места для ремонтной станции: планета всего лишь имеет наиболее здоровый климат в этом уголке Галактики. Участники первой экспедиции обнаружили с орбиты район, показавшийся наиболее цивилизованным, — Ларсум, приземлились, вступили в контакт с населением, выучили язык и немного изучили обычаи, затем попросили разрешения на строительство здания, куда никто, кроме таких же путешественников, как они сами, не сможет проникнуть.

Такое позволение с неохотой, но все же было дано: не столько ради металлов, предложенных в уплату, сколько из–за боязни Посвященных, что отказ вызовет восстание подданных. Все же Посвященные настояли на возможно большем удалении строительства от столицы — чтобы свести к минимуму число жителей Ларсума, оскверненных соприкосновением с чужими идеями. Закончив работы и произвольно присвоив планете имя, первая экспедиция отбыла. Собранные ею данные, вкупе с образовательными лентами, были переданы на все корабли, летавшие в направлении Плеяд. Команды звездолетов надеялись, что эти знания им никогда не понадобятся, но одному из них — «Что за веселье» — не повезло.

Фолкейн ограничился тем, что сказал:

— Не вижу, чем ты можешь нам помочь. На чем эту штуку можно переправить, кроме как на платформе?

— А нельзя ли ее разобрать, перевезти по частям, а потом собрать на корабле? Работников для этого я бы нашел.

— Нет. — Проклятье! Как можно объяснить конструкцию термоядерного генератора существу, никогда в жизни не видевшему даже мельничного колеса? Тупик, из которого нет выхода. — Кроме небольших внешних приспособлений, отсоединить ничего нельзя — по крайней мере, без сложных инструментов, которых у нас нет.

— Ты уверен, что вес слишком велик для волокуши?

— Боюсь, это так — уж очень плохи дороги в здешних местах. Если бы еще сейчас была зима, можно было бы попробовать использовать сани. Но мы умрем от голода гораздо раньше, чем выпадет снег. Подошла бы и баржа, но поблизости нет судоходных рек, а если строить канал, мы не доживем до окончания строительства.

Уже не в первый раз Фолкейн проклинал строителей ремонтной станции — что стоило им оставить, вместе с другим оборудованием, антиграв? Но ведь на каждом корабле есть собственный, а то и несколько. Кто мог предположить отсутствие у «Что за веселье» действующего оборудования или то, что корабль не сможет приземлиться рядом с ремонтной станцией? Даже если бы все это и пришло кому–нибудь в голову, никто не усомнился бы в возможности, если нужно, построить платформу для перевозки груза. Хотя ксенологи и заметили, что местные жители не используют колес, они не поинтересовались причиной этого… Станция была оснащена всем необходимым, включая портативный кран для погрузки и разгрузки тяжестей. Она была настолько хорошо оснащена, что строители не сочли нужным оставить запасы продовольствия — ведь любой звездолетчик, добравшись до ремонтной станции, в считанные дни мог привести в порядок все механизмы жизнеобеспечения своего корабля.

— И, как я понимаю, ни один корабль твоего народа не появится здесь вовремя, чтобы спасти вас, — продолжал Рибо.

— Нет. Расстояния, на которые мы путешествуем, превосходят всякое воображение. Мы направлялись в далекий пограничный мир — страну, по–вашему. Чтобы сбить с толку конкурентов, мы отбыли втайне. Никто не ожидает нашего появления там, куда мы летели, а наши начальники дома не рассчитывают, что мы вернемся раньше чем через несколько месяцев. К тому времени когда они забеспокоятся и начнут нас искать — а на то, чтобы навести справки всюду, где мы могли бы приземлиться, уйдут еще многие недели, — еда у нас давно кончится. Наши запасы продовольствия невелики — нам ведь нужно было загрузить как можно больше ценных товаров для… э–э…

— Для подкупа. — Звук, который сопровождал эти слова, мог бы сойти за смешок. — Понятно. Ну что ж, нужно придумать что–нибудь еще. Повторяю, я сделаю все, чтобы помочь вам. Здание было построено здесь, а не в другом пограничном районе, потому что я настоял на этом — и сделал я так именно потому, что надеялся получше узнать вас, путешественников. — Рука Рибо снова легла на рукоятку топора. Фолкейн еще раньше заметил, что все лезвия у местных орудий, насажены на рукояти после нагрева, — остывая, металл сжимался и плотно охватывал древко. Теперь он понял почему: использование круглых заклепок было бы святотатством. Рибо хриплым голосом продолжал: — Я достаточно благочестив, но я не могу поверить, будто Бог хотел, чтобы Посвященные навеки сделали жизнь Ларсума неизменной. Когда–то в нашей стране был век героев — еще до того, как Урато объединил горцев и жителей равнин под своей властью. Такой век может наступить вновь, если нам удастся сбросить оковы.

Поняв, что сказал лишнее, Рибо поспешно добавил:

— Впрочем, давай лучше не будем касаться столь высоких материй. Важно другое: как доставить этот ваш работопроизводитель к кораблю. Раз уж мы с тобой не можем придумать, как сделать это, не нарушив закона, может быть, это удастся твоим спутникам? Передай им, что Гилригорский Страж Границы не может разрешить сооружение… плат… платформы, хотя и остается их искренним доброжелателем.

— Спасибо, — пробормотал Фолкейн. Внезапно ему показалось, что в сумрачной комнате нечем дышать. — Я завтра же и отправлюсь.

— Так скоро? Твой путь сюда был труден, а переговоры не принесли успеха. До Эски далеко, и если ты отдохнешь здесь день или два, разницы это не составит.

Фолкейн покачал головой:

— Чем скорее я вернусь, тем лучше. У нас совсем мало времени, ты же знаешь.

Отдохнувшая верховая фастига — чуть побольше лошади, длинноухая, длинномордая, с похожей на перья шерстью, громким голосом и своеобразным смолистым запахом — ждала Фолкейна на крестообразном дворе. К седлу были привязаны поводья сменного верхового и вьючного животных. Воин в кожаном с металлическими заклепками нагруднике и таком же подобии шлема на могучей гриве, вооруженный копьем с широким наконечником, держал узду. Вокруг толпились любопытные: привратник в черно–желтой ливрее, одетые в лохмотья крестьяне, растрепанная служанка. Двор окружали приземистые каменные строения, служившие внешними укреплениями замка, соединенные крепостной стеной с воротами в ней. На каждом углу большого квадрата вздымались вверх сторожевые башни, четко вырисовываясь на фоне глубокого зеленоватого неба.

— Так ты определенно не хочешь взять с собой охрану? — спросил Рибо.

— Но ведь ехать одному достаточно безопасно?

— Грр… Думаю, что безопасно. Я слежу за тем, чтобы воины присматривали за порядком на дорогах. Да пошлет тебе Бог быстрое и благополучное путешествие.

Фолкейн, в соответствии с ларсианским обычаем, пожал хозяину руку. Непривычно расположенный большой палец айвенгца делал рукопожатие нелегким для человеческой руки. Еще мгновение Дэвид и Рибо пристально смотрели друг на друга.

Мороз заставил Фолкейна надеть на себя толстое негнущееся одеяние, скрывавшее его по–юношески тонкую фигуру. Дэвид был светловолос и голубоглаз, с курносым веснушчатым носом на круглом лице. Собственная внешность служила для него постоянным источником тайных мучений: сын барона с Гермеса должен быть тощим и стремительным. Правда, он всего лишь младший сын, к тому же умудрившийся оказаться выгнанным из военно–технической Академии. Провинность его была ерундовой, да и выплыло все наружу по чистой случайности, но все же отец Дэвида решил, что ему лучше поискать другое занятие. Так Дэвид отправился на Землю и стал подмастерьем Мартина Шустера из Торгово–технической Лиги — и теперь вместо приключений и славы, положенных космическому торговцу, на его долю приходился тяжелый труд и еще более трудное обучение. Поэтому–то он так обрадовался, когда начальник поручил ему в одиночку добраться до ремонтной станции и организовать с помощью местных жителей доставку генератора! Какая жалость, что он не может задержаться здесь еще ненадолго!

— Спасибо тебе за все, — сказал Фолкейн. Он вскочил в седло — с меньшей грацией, чем ему бы хотелось, поскольку тяготение на Айвенго на 15 % превосходило земное. Воин отпустил поводья, и Дэвид выехал из замка через восточные ворота.

К стенам крепости жалась деревушка из дощатых домиков под дерновыми крышами. За селением тропа, гордо именовавшаяся Дорогой Солнца, круто шла вниз, к лежащей вдалеке долине Траммины. Рытвины, заросли сорняков и камни, год за годом приносимые с верхних склонов тающими снегами, делали путешествие нелегким. Спуск сменился подъемом, и, обогнув скалистую вершину холма, дорога пошла вверх к перевалу.

Фолкейн посмотрел на юг. Белевшее вдали здание ремонтной станции казалось представшими взгляду изгнанного Люцифера вратами рая. Других признаков присутствия человека, кроме, конечно, самого Дэвида, видно не было: кругом только жесткая серая трава и покрытые колючками деревья, редкие стада на склонах холмов, охраняемые верховыми–пастухами. Позади поднимались неприступные снежные пики гор Касун, стеной отгораживая Ларсум от остального мира. Над ними призрачным светом сияла единственная огромная луна. Солнце только что поднялось над горизонтом, окрасив небо в янтарный цвет.

Тоскливый вой ветра, бившего в лицо Дэвида, заставил того поежиться. Климат на Айвенго не такой уж суровый, весна ощущалась даже в этих северных широтах, а плотная атмосфера давала заметный парниковый эффект. И все же кровавый свет красного солнца оставлял ощущение вечного холода. Стук копыт фастиги по камням только подчеркивал окружающее безлюдие.

Забыв о благородной сдержанности, которая пристала Фолкейну Гермесскому, благородному торговцу, Дэвид вытащил из кармана рацию и включил ее. В сотнях километрах от него загудел сигнал вызова.

— Алло, — тонким голосом сказал Дэвид, — алло, «Что за веселье». Есть там кто–нибудь?

— Si, — донесся голос инженера Ромуло Паскуаля, — это ты, Дэви muchacho !^[4]

Фолкейн был так рад даже такой компании, что не обратил внимания на покровительственный тон.

— Да, это я. Как дела?

— Как всегда. Криш не в духе. Мартин опять отправился в храм. Он говорит, что скорее всего бесполезно уговаривать жрецов снять запрет с использования колес, о котором ты сообщил вчера вечером. Ну а я, — Фолкейн живо представил себе характерное латинское пожатие плеч, — я сижу тут и пытаюсь придумать, как нам без колес перевезти двухтонный генератор. Может быть, что–то вроде большой волокуши, а?

— Нет. Я тоже думал об этом и даже обсудил с Рибо — мы ведь с ним всю ночь ломали голову над этой проблемой. Здесь такие дороги, что ничего из этого не выйдет.

— Ты уверен? Если у нас будет достаточно тягловых животных, а окрестные крестьяне помогут…

— Мы не сможем их собрать. Даже Рибо не сможет — не забудь, сейчас время сева, от которого зависит их будущий урожай, не говоря уже о том, что Рибо нужно выставить охрану против дикарей. Вот он и сомневается, удастся ли преодолеть самые крутые подъемы.

— Ты говорил, что многие кабальеро недовольны правлением жрецов. Если удастся их расшевелить…

— На это нужно много времени — слишком много. Кроме того, Рибо думает, что немногие будут готовы рисковать так же, как и он, только чтобы помочь нам. Аристократы могут быть недовольны правлением жрецов, которое связывает их по рукам и ногам, когда целый мир к их услугам, но, помимо боязни совершить святотатство, они испытывают и другой страх — ведь они зависят от Посвященных во всем, что касается техники и административного управления… К тому же жрецы могут поднять против Стражей простолюдинов, если уж дело дойдет до открытого столкновения каст.

— Вот оно что. Да, похоже, что и Мартин думает так же. Мы тоже прошлой ночью ломали тут головы… Но, Дэви, ведь если Рибо соберет несколько десятков жителей и найдет сотню–другую фастиг, как это записано в том проклятом договоре, клянусь, можно преодолеть любой подъем. Можно подложить катки…

— Катки — это разновидность колеса, — напомнил Фолкейн.

— О Боже мой, да, конечно. Ну, тогда рычаги и насыпи. Ведь построили же майя свои большие пирамиды, не зная колеса. А это все же полегче — переправить генератор из Гилригора в Эску.

— Да, правда, это можно сделать. Только сколько времени понадобится? Ты бы посмотрел на эту дорогу. Мы умрем задолго до того, как работа будет закончена. — Фолкейн с трудом сглотнул. — На сколько дней хватит еды, если мы введем нормирование? Дней на сто?

— Около того. Конечно, можно месяц или два продержаться без еды, мне кажется.

— Даже и этого времени не хватит, чтобы протащить волокушу по здешним дорогам, клянусь тебе.

— Да… Конечно, ты прав. Ты лучше знаешь местность. Мне просто так хотелось надеяться…

— Даже и с платформой это было бы нелегко, — сказал Фолкейн. — Не думаю, что удавалось бы проходить больше двадцати километров в день — в пересчете на земные дни. По равнине, конечно, можно двигаться быстрее, но все равно меньше чем за месяц было бы не управиться.

— Так медленно? Да, ты, наверное, прав. Даже верхом нужно ехать больше недели. Это, кстати, еще ухудшает наше положение. Мартин опасается, что, если мы и сможем найти какой–то выход, не запрещенный их законами, за это время жрецы успеют придумать новую отговорку, только чтобы остановить нас.

Рот Фолкейна сжался в тонкую линию.

— Я бы не удивился. — Страх заставил его выкрикнуть: — Почему они так нас ненавидят?

— Тебе следовало бы знать. Мартин ведь часто говорил с тобой, пока ты ехал на запад.

— Да. Н–но я же отправился дня через два после того, как мы приземлились. Вы трое остались в гуще событий, имели шанс поговорить с местными жителями, понаблюдать… — Фолкейн едва не заплакал от жалости к себе, но удержался.

— Причина проста. Посвященные — правящий класс в этой окаменевшей цивилизации. Любая перемена ослабит их, даже если и пойдет на пользу другим кастам. Помимо эгоистических интересов ими движет прирожденный консерватизм. Мартин говорит, что теократическое правление всегда им отличается. Посвященные достаточно сообразительны, чтобы понять: мы, пришельцы, — угроза для них. Наши мысли, наши товары нарушат шаткое равновесие в обществе. Так что Посвященные сделают все, что могут, лишь бы отвадить других космических путешественников.

— А разве нельзя припугнуть их возмездием? Сказать им, что военный корабль разнесет все здесь в клочья, если только они дадут нам умереть?

— Боюсь, участники первой экспедиции слишком много рассказали им об истинном положении дел. Правда, Мартин собирался сегодня попробовать сблефовать. Не знаю точно, что он задумал. Но ему удалось… ну, более или менее подружиться с некоторыми молодыми жрецами с тех пор, как ты уехал. Он тебе не рассказывал, как он читает им лекции? Так что не вешай пока нос, мучачо.

Дэвид вспыхнул.

— Я и не вешаю, — отрезал он. — Ты тоже не вешай.

Паскуаль засмеялся, что совсем испортило дело. Фолкейн выключил рацию.

Гнев скоро уступил место чувству одиночества. Совсем по–другому Фолкейн чувствовал себя, когда ехал в Гилригорский замок. Тогда он был полон надежд, и поездка верхом на купленных за золото у богатого жителя Эски фастигах по восхитительно экзотической местности была именно тем захватывающим дух приключением, которые и положены космическому торговцу. Но Рибо разбил надежды, и теперь окрестности выглядели просто унылыми и зловещими. В уме Фолкейна прокручивались все новые и новые планы, один фантастичнее другого: перезарядить аккумуляторы вручную, перевезти атомный генератор на воздушном шаре, вооружиться так, чтобы противостоять миллиону воинов… Каждый раз, как он отвергал очередную схему, перед его внутренним взором вставали замок его отца и лицо матери, глаза начинало щипать, и Дэвид отчаянно хватался за новую идею.

Должен же существовать способ передвигать тяжести без помощи колеса? Ради чего, спрашивается, он учился в школе: физика, химия, биология, математика, социотехника… будь оно все проклято, вот он здесь, дитя цивилизации, постигшей расщепление атомного ядра и межзвездные путешествия, — и может погибнуть из–за какого–то дурацкого табу! Но это же невозможно. Он же Дэвид Фолкейн, и перед ним еще вся жизнь. Смерть просто не имеет отношения к Дэвиду Фолкейну.

Красное солнце медленно ползло по небу: период обращения Айвенго — около шестидесяти часов. Когда по местному времени наступил полдень, Фолкейн сделал привал, чтобы подкрепиться и немного поспать, и еще один — незадолго до заката. Пейзаж стал совсем унылым: кругом не было ничего, кроме холмов и оврагов с бегущими по ним говорливыми ручьями, лугов с редкими купами деревьев — нигде ни следа жилья.

Проснувшись после нескольких часов беспокойного сна, Фолкейн вылез из спального мешка, раздул огонь и вскрыл пакет с едой. Едкий дым костра щипал глаза. Чтобы устранить последствия даже столь малого контакта с местной органикой, которую миллионолетняя, не похожая на земную эволюция сделала смертельно ядовитой для человека, приходилось принимать антиаллергены. Пить местную воду было все–таки можно. Но ничто не спасло бы того, кто вздумал бы попробовать здешнюю еду. Съев несколько драгоценных галет из своего запаса, Дэвид оседлал фастигу. Он все никак не мог согреться и, держа в руке повод, снова присел к огню.

Дэвид поднял глаза к небу. Там, более чем в четырехстах световых годах отсюда, были Земля и Гермес.

На востоке над склонами гор поднимался неровный бронзовый диск второй луны. Ночью дорогу было бы видно и без помощи этого светила: небо было усеяно сверкающими звездами, девять огромных Сестер так сияли сквозь дымку, что в их свете предметы отбрасывали тени; их меньшие собратья по звездному скоплению и более удаленные солнца блестели, как кристаллы льда. Серый сумеречный свет лежал на всем вокруг. Далеко на западе снег на вершинах гор Касун казался фосфоресцирующим.

Трудно поверить, что в этой красоте может таиться опасность. Однако, хотя и редко, такие ситуации возникают: когда межзвездный корабль попадает в район, где концентрация материи больше обычной, существует малая, но вполне определенная вероятность того, что один из его прыжков через гиперпространство приведет его в точку, уже занятую каким–либо космическим телом. Если различия в скоростях окажутся велики, любой камешек может причинить большой ущерб. Если к тому же он врежется в атомный генератор… как раз это и случилось с «Что за веселье».

«Можно считать, что мне еще повезло, — подумал Фолкейн с невольной дрожью. — Камешек ведь мог попасть и точно в меня». Правда, у остальных в этом случае не возникло бы особых проблем — только заделать пробоину в корпусе. Но такая возможность не показалась Фолкейну предпочтительной.

Можно только восхищаться тем, как капитан Мукерджи вытащил их из этой переделки. Использовав все имеющиеся на борту аккумуляторы, он заставил двигатели работать достаточно долго, чтобы добраться до Айвенго. Посадка на последних крохах энергии, с помощью интуиции, Бога и аэродинамики, была чудом мастерства. Естественно, они постарались оказаться поближе к Эске, столице, а не к Гилригору. Не полагалось пренебрегать местными правителями — они могли обидеться и начать чинить препятствия. Кто мог знать, что препятствия как раз там их и ожидали?

И теперь корабль прикован к поверхности планеты, не имея энергии для того, чтобы привести в действие свой антиграв. Аккумуляторы на аварийной станции слишком маломощны для этого, да, кроме того, они нужны для работы ремонтных механизмов. Запасной атомный генератор нельзя запустить, пока он не установлен на звездолете, — он работает только по командам корабельного компьютера. А между ремонтной станцией и кораблем — сотни непреодолимых без колес километров…

В кустах что–то зашевелилось. Одна из фастиг заржала. Сердце Фолкейна подпрыгнуло, застряло где–то в горле и чуть не задушило его. Дэвид вскочил, хватаясь за бластер.

В отбрасываемый костром круг света вошел местный житель. Мех на его спине распушился, спасая от ночного холода, из–под челюстей шел пар от дыхания. Фолкейн заметил, что пришелец вооружен мечом, а на его нагруднике — о святой Патрик! — выгравирован круг. Отблески костра зажигали в огромных глазах айвенгца красные огоньки.

— Что тебе нужно? — прохрипел Фолкейн и тут же обругал себя — безоружные руки пришельца были протянуты к нему в традиционном жесте миролюбия.

— Да пошлет тебе Бог добрый вечер, — ответил глубокий голос. — Я увидел твой лагерь издалека. Не ожидал найти здесь чужестранца.

— К–как и я — стража храма.

— Мы заходим далеко по воле Посвященных. Я — благородный Ведоло, отпрыск Парио.

— Я… Я — Дэвид… э–э… Дэвид, отпрыск Фолкейна.

— Ты был у Стража Границы, не так ли?

— Да. Как будто ты не знаешь! — рявкнул Фолкейн. «Эй, помягче, — одернул он себя, — может, еще есть надежда уговорить Посвященных дать нам специальную лицензию на применение колес». — Не присядешь ли ты к огню?

Ведоло опустился на корточки, обвив ноги хвостом. Хотя теперь они оба сидели, айвенгец возвышался над Дэвидом, его грива на фоне Млечного Пути казалась покрытой лесом горой.

— Да, — согласился он, — все в Эске знают — ты отправился сюда, чтобы проверить сохранность того, что твои соплеменники оставили в этом закрытом здании. Надеюсь, все в целости?

Фолкейн кивнул. Как мог бы представитель раннежелезного века проникнуть в склад с инерционным замком Накамуры…

— Страж Границы Рибо был очень любезен.

— Это неудивительно, судя по тому, что нам о нем известно. Как я понимаю, тебе нужно доставить некоторые запасные части со склада для ремонта твоего корабля. Поможет ли тебе Рибо перевезти их в Эску?

— Он бы помог, будь это возможно. Но самый главный механизм, который нам нужен, слишком тяжел для имеющегося в распоряжении Рибо транспорта.

— Мои господа — Посвященные — так и предположили, — отозвался Ведоло. — Они попросили показать им корабль, и поврежденное устройство действительно выглядит очень большим.

«Наверное, это случилось уже после моего отъезда, — подумал Фолкейн. — Может, Шустер рассчитывал их задобрить, показав корабль. Держу пари, когда они увидели круглые детали — вроде циферблатов приборов, — они стали еще более враждебны к нам, хотя могли ничего и не сказать Мартину.

Но откуда этому типу может быть все известно — ведь он, наверное, последовал сюда за мной? И зачем он задает мне вопросы? Какое может быть у него задание?»

— Твои спутники говорили, что у вас есть средства передвижения, — продолжал Ведоло. — Вот я и удивляюсь: почему ты возвращаешься так быстро — и один.

— Ну… Мы действительно имели в виду кое–что, но возникли определенные затруднения… Ведоло пожал плечами.

— Не сомневаюсь, что столь изобретательные умы, как ваши, найдут решение любой проблемы. Ведь в вашей власти силы, которые, как мы полагали, послушны лишь ангелам — или дьяволу… — Он умолк и протянул руку. — Ваше огненное оружие, например. Меня не было в Эске, когда твои соплеменники его демонстрировали, а это так интересно. Это оно у тебя на поясе? Могу я взглянуть?

Фолкейн насторожился. Ему были недоступны нюансы в речи айвенгца, такой монотонной из–за отсутствия носовых пазух, но все же…

— Нет! — оборвал он Ведоло.

Тонкие губы растянулись, обнажив ряд острых зубов.

— Ты не особенно любезен со слугой Бога.

— Я… Эта штука опасна. Ты мог бы поранить себя. Ведоло поднял и опустил руку.

— Смотри на меня и слушай внимательно. Есть много такого, чего вы, самоуверенные пришельцы, не понимаете. Хочу тебе сказать…

В плотной атмосфере Айвенго слух человека необыкновенно обостряется. Впрочем, может быть, роль сыграло и то напряжение, в котором пребывал Фолкейн: его то охватывал озноб, то кидало в жар от ощущения полного одиночества перед лицом беспощадной ненависти. Дэвид услышал шорох в кустах и метнулся в сторону в тот самый момент, когда раздался свист стрелы. Восьмигранное древко задрожало, вонзившись в землю там, где только что находился Фолкейн.

Ведоло вскочил, выхватывая меч. Фолкейн откатился от костра, ветка колючего куста ободрала ему щеку.

— Смерть тебе! — рявкнул Ведоло, кидаясь на человека. Фолкейн вскочил на ноги. Острие меча рассекло его плащ, но он увернулся от удара. Выхватив бластер, Дэвид в упор выстрелил в айвенгца.

На мгновение все вокруг озарилось адским пламенем. Окутавшийся дымом Ведоло упал с ужасным воплем. Яркие круги поплыли перед глазами Фолкейна. Спотыкаясь, он бросился к своим фастигам, в панике рвавшимся с привязи. Из темноты донесся крик:

— Я ничего не вижу! Ничего не вижу! Меня ослепило! Вспышка света была еще более яркой для чувствительных глаз айвенгцев, чем для Дэвида. Но через минуту они придут в себя, а в темноте они видят гораздо лучше человека.

— Убейте его фастиг! — раздался другой голос. Фолкейн несколько раз выстрелил. Это еще ненадолго задержит их, решил он. Вьючная фастига пятилась и брыкалась, ее выкаченные глаза горели красным огнем в отсветах костра. Увернувшись от мелькающих в воздухе копыт, Фолкейн схватил за узду верховое животное и стукнул его по носу рукоятью бластера.

— Стой смирно, скотина! — с рыданием вырвалось у него. — Ведь и тебя тоже убьют!

Из кустов донесся топот. В свете костра мелькнула львиная грива. Увидев человека, воин завопил и метнул в него копье: плоское древко с железным наконечником пролетело мимо. Фолкейн был слишком занят своим скакуном, чтобы отстреливаться.

Каким–то чудом он оказался в седле. Запасная верховая фастига взвизгнула, когда две стрелы вонзились ей в брюхо. Выстрелом из бластера Фолкейн прекратил ее мучения.

— Пошел! — заорал он и ударил каблуками своего скакуна. Животное рвануло с места неровным галопом, увлекая за собой привязанную к седлу вьючную фастигу.

Мимо головы Фолкейна прошелестел брошенный сильной рукой топор, стрела пропела над его плечом. Но тут он оказался вне досягаемости нападавших и поскакал по Дороге Солнца на запад.

«Сколько их? — пронеслось у него в голове. — Полдюжины? Наверное, они оставили собственных фастиг где–то за деревьями, чтобы подкрасться ко мне незаметно. Сейчас я их опережаю, но у меня больше нет запасной верховой, а у них наверняка есть».

Они были посланы в засаду, это ясно, чтобы, пока мои спутники гадают, куда я делся, и занимаются поисками, не осталось времени для доставки генератора. Они не знают о моем радиопередатчике. Да и мне теперь от него мало пользы. Они поймают меня, прежде чем я доберусь до замка Рибо.

А может, мне удастся их опередить?

«Как бы то ни было, — подумал он с горькой издевкой над собой, — мысль о специальной лицензии жрецов на использование колес можно оставить».

«Что за веселье» приземлился на поле в километре от Эски. Местные жители успели уже протоптать тропинку к кораблю: любопытны они были ничуть не меньше людей. Но капитан Кришна Мукерджи, когда ему случалось отправляться в город, всегда ехал верхом по дороге.

— Послушай, Мартин, тебе тоже не следовало бы ходить пешком, — с беспокойством сказал он Шустеру. — Особенно теперь, когда ситуация стала такой напряженной. Здесь не принято, чтобы высокопоставленные лица роняли свое достоинство, приходя в… э–э… в храм на своих двоих.

— Достоинство–шмостоинство, — проворчал достопочтенный член Торгово–технической Лиги. — Стану я зарабатывать себе инфаркт и мозоли на заднице, разъезжая на этом зловредном подъемном кране. Однажды на Земле я поехал верхом. Я никогда не повторяю своих ошибок. — Он небрежно махнул рукой. — Кроме того, я уже объяснил Посвященным, да и всем прочим, кто интересовался, что я хожу всюду пешком, ни с кем не церемонюсь и дружелюбен с чернью потому, что слишком цивилизован для всяких пустых формальностей. Для местных жителей эта идея — простота как проявление высшей добродетели — нова, и молодые Посвященные очень ею увлечены.

— Несомненно, местная культура уязвима для новых идей, — согласился Мукерджи. — Они не появлялись здесь столь давно, что у айвенгцев, так сказать, не вырабатываются на них антитела, и болезнь сразу принимает тяжелую форму… Но, похоже, начальство Посвященных понимает это. Если твои разговоры начнут вызывать слишком сильное возбуждение среди аборигенов, жрецы не станут дожидаться, пока мы умрем с голоду. Они махнут рукой на потери и грядущее возмездие и просто прикажут нас вырезать.

— Не беспокойся, — ответил Шустер. Другой на его месте обиделся бы: каждый желторотый стажер Лиги знает, что нельзя идти напролом в том, что касается основ местной культуры, а Мартин, как–никак, уже два десятилетия носил звание мастера. Но на его широком лице с орлиным носом по–прежнему сияла благодушная улыбка. — Хоть я разговариваю с айвенгцами и прощупываю их, я никогда не ставлю под сомнение их верования. Мои семинары в храме продолжаются, как будто ничто на свете не омрачает наших отношений. Ясное дело, если удается направлять разговор в желательном направлении… — Он собрал свои записи и вышел из каюты — низенький коротконогий человечек в кружевной рубашке, жилете, штанах до колен и чулках, столь же элегантный, как если бы он отправлялся на светский прием на Земле.

Выйдя из воздушного шлюза и спустившись по трапу, Шустер поежился и запахнул плащ. Чтобы избежать декомпрессии, давление в корабле поддерживалось на том же уровне, что и снаружи, но на температуру это не распространялось. «Ну и холодина, — подумал Мартин. — Не мое дело критиковать Господа Бога, но почему, создавая звезды, он отдавал предпочтение классу М ^[5]?»

Открывшийся ему вид на долину, освещенную вечерним светом, был унылым. Вспаханные поля стали голубоватыми от первых появившихся всходов. Крестьяне семьями трудились на них, окучивая бесконечные ряды растений. Квадратные глинобитные хижины, служившие им жилищами, располагались поблизости одна от другой: местные фермы были до абсурда маленькими. Тем не менее крошечные поля обрабатывались не особенно прилежно — болезни и голодные годы ограничивали рост населения. «К черту весь этот сентиментальный треп насчет культурной автономии, — подумал Шустер. — Это тот самый случай, когда местное общество нуждается в хорошей встряске».

Шустер, направляясь к городу, вышел на дорогу. Движение на ней было оживленным: в одну сторону везли продовольствие и сырье, навстречу — ремесленные изделия. Местные носильщики тащили такие огромные тюки, что Мартин почувствовал себя усталым от одного взгляда на них. Фастиги тянули подпрыгивающие на ухабах и громыхающие волокуши. Какой–то Страж Границы со своей свитой проскакал мимо, трубя в рог и распугивая простолюдинов. Шустер помахал солдатам столь же дружелюбно, как и всем прочим, кто его приветствовал. Нет смысла соблюдать церемонии. За две недели, прошедшие со времени приземления «Что за веселье», жители Эски перестали испытывать трепет перед чужеземцами. Люди теперь казались им не более сверхъестественными существами, чем многочисленные ангелы и гоблины местных поверий, и к тому же, как выяснилось, были смертны. Правда, они обладали необыкновенным могуществом, но ведь и любой деревенский колдун умеет делать чудеса, а уж Посвященные — те могут обращаться прямо к Богу.

Город не был стеснен крепостными стенами — с незапамятных времен ему не угрожали враги. Но территория его тем не менее была ограничена — лавки, дома, дворцы богачей теснились друг к другу вдоль извилистых улиц. Базарные площади были заполнены толпами, жены лавочников громкими голосами расхваливали товары, которые продавали их мужья. Всевозможная одежда, меха переливались яркими красками в косых лучах красного солнца; впрочем, окна лавок были почти непрозрачны для зрения землян. Монотонные низкие голоса айвенгцев, шарканье ног, стук копыт, перезвон молотков из кузницы раздавались вокруг Шустера, подобно шуму прибоя. Едкие запахи терзали его обоняние.

Мартин испытал облегчение, дойдя до одного из Трех Мостов. Стражи храма пропустили его, и дальше он шел уже в одиночестве. Сюда попадали только те, у кого было дело к Посвященным.

Русло Траммины делило Эску надвое; вода местами была покрыта маслянистой пленкой — домохозяйки стотысячного города считали реку самым подходящим местом для помоев. Арки каменных мостов (Фолкейн сообщил, что, по словам Рибо, ради достижения важных целей разрешалось использовать дуги, если их размер не превосходил трети окружности) соединяли берега с расположенным посередине реки островом, целиком занятым огромной ступенчатой пирамидой храма. На нижних террасах находились изящные белые здания с колоннами — там жили и работали Посвященные. На верхних террасах не было ничего — только лестницы, ведущие к вершине: там пылал Вечный Огонь, его ярко–желтые языки взвивались ввысь на фоне мутно–зеленого неба. Природный газ, питавший Вечный Огонь, по трубам шел из расположенного неподалеку от города месторождения. Храм–крепость был совершенен и впечатляющ.

«Да, впечатляющ, — подумал Шустер, — особенно если учесть, какого каторжного труда и разорительных налогов он стоил несчастным крестьянам и какой ценой — ценой свободы — оплачивается его совершенством». Тот факт, что на планете существуют сотни варварских культур, доказывал — айвенгцы так же не склонны покоряться государству жрецов, как в свое время жители Земли — фараонам.

Одетые в белое Посвященные, по большей части в преклонном возрасте и с сединой в гривах, и послушники в положенных им синих одеяниях гордо расхаживали по террасам пирамиды. Ответом на жизнерадостные приветствия Шустера были лишь ледяные взгляды. Не обращая внимания на холодный прием, тот поспешил ко входу в Дом Астрологов.

В просторной комнате собралось десятка два молодых жрецов.

— Добрый день, добрый день, — приветствовал их Шустер. — Надеюсь, я не опоздал?

— Нет, — откликнулся Херктаскор, поджарый и энергичный айвенгец, сохранивший повадки воина, недаром он был сыном Стража Границы. — Но мы с нетерпением ждем от тебя раскрытия тайн, которое ты обещал нам, когда прочтешь «Книгу Звезд».

— Хорошо, давайте начнем. — Шустер сел во главе стола и разложил свои записи. — Надеюсь, все вы усвоили те математические принципы, о которых я говорил вам раньше?

Некоторые из Посвященных замялись, но другие энергично закивали.

— Конечно, — ответил Херктаскор, хотя его голос дрогнул. — То, что ты рассказал, очень интересно и много нам дает.

Шустер вынул сигару и занялся ее раскуриванием, искоса поглядывая на собравшихся. Хотелось бы надеяться, что они и вправду поняли то, о чем он им рассказывал. Занятия с молодыми Посвященными, которые он начал, чтобы чем–то заполнить время вынужденного ожидания, в смутной надежде подружиться с ними и внести какие–то новые понятия в их застывшее общество, теперь приобретали жизненную важность. Прошлым вечером Дэви Фолкейн сообщил эту обескураживающую новость о табу на использование колес, так что теперь…

Мартин полагал, впрочем, что Херктаскор говорит правду и не переоценивает свои возможности: у этого Посвященного — первоклассный интеллект, да и уровень знаний, достигнутый на Ларсуме, — хороший фундамент для дальнейшего строительства. Математика и астрономические наблюдения переживали здесь период своего расцвета — иначе и не могло быть в обществе, религия которого видела в астрологии средство познания воли Бога. В результате алгебра и геометрия оказались хорошо разработанными. Переход от них к дифференциальному и интегральному исчислению был уже нетруден. Даже хмурый Скетуло, верховный жрец, не возражал, когда Шустер предложил свой курс лекций — лишь бы тот не противоречил догме. Помимо того, что чужестранец удовлетворит интеллектуальный голод молодых жрецов, совсем не лишнее, если они — будущие правители — освоят вычисление объемов и площадей поверхности различных тел: это укрепит их власть над экономикой Ларсума.

— Я намеревался говорить о дальнейшем развитии этих принципов, но потом подумал — не интереснее ли вам будет узнать о некоторых их приложениях к астрологии, — сказал Шустер. — Дело в том, что с помощью описанных мною методов можно предсказывать положения лун и планет гораздо более точно, чем это делалось до сих пор.

Ответом ему был судорожный вздох. Даже свободные одеяния жрецов не могли скрыть, как напряглись их тела.

— «Книга Звезд» содержит данные астрономических наблюдений за многие столетия, — продолжал Мартин. — Послеполуденные часы я посвятил размышлениям над ними. — На самом деле он просто ввел данные в корабельный компьютер. — И вот каковы результаты моих вычислений.

Шустер глубоко затянулся дымом сигары. Его собственные мускулы тоже были напряжены. Теперь каждое его слово должно быть взвешено тщательнейшим образом — один неверный шаг, и он заработает удар кинжалом.

— Я колебался, показывать ли их вам, — произнес он, — поскольку на первый взгляд кажется, что они противоречат Божественной Истине, которую вы мне открыли. Тем не менее, поразмыслив и вопросив звезды, я почувствовал уверенность, что ваш разум позволит вам увидеть ту глубокую правду, которую скрывает эта обманчивая видимость.

Шустер умолк.

— Продолжай, — поторопил его Херктаскор.

— Позвольте мне подойти к предмету издалека. Для решения практических задач мысль часто нуждается в допущениях, заведомо не соответствующих действительности. Например, Посвященные владеют большими поместьями, мануфактурами и другим имуществом. Все это принадлежит храму. Вам прекрасно известно, что храм — это не личность и не семья. Но в целях управления собственностью вы ведете себя так, как если бы он был ими. Точно так же для измерения участка земли вы пользуетесь плоскостной тригонометрией, хотя и знаете, что планета в действительности круглая.

Мартин продолжал приводить примеры, пока не почувствовал уверенность в том, что все его слушатели усвоили концепцию легального или математического допущения.

— Но какое отношение сказанное тобой имеет к астрологии? — нетерпеливо спросил кто–то.

— Я подхожу к этому, — ответил Шустер. — Какова истинная цель ваших вычислений? Разве она не двояка? Во–первых, вы стремитесь предсказать положение небесных тел по отношению друг к другу в какой–то определенный момент, поскольку в этом — указание Бога на то, чего он хочет от своих служителей. Во–вторых, вы стараетесь понять устройство Вселенной, в надежде больше узнать о сущности Бога, изучая его творение.

При этом по мере того как накапливались данные наблюдений, ваши предки обнаружили недостаточность знаний о том, что все планеты, включая вашу, движутся по окружностям вокруг Солнца, луны — вокруг планет, а Вселенная вращается вокруг Солнечной системы. Чтобы объяснить их движение, вам пришлось к этим окружностям добавить эпициклы,^[6] к ним — свои эпициклы и так далее. В результате уже в течение столетий вы имеете картину столь запутанную, что астрологи усомнились в возможности дальнейшего прогресса.

— Это правда, — откликнулся один из жрецов. — Сто лет назад как раз поэтому Курро Мудрый предположил: Бог не желает, чтобы мы поняли его замысел мироздания во всей полноте.

— Может быть, и так, — сказал Шустер. — С другой стороны, его воля может заключаться в том, чтобы вы использовали другой подход. Дикарь, не в силах поднять тяжелый камень, может заключить, что таково божественное предопределение. Но вы поднимете этот камень с помощью рычага. Подобным же образом мой народ открыл существование интеллектуального рычага, благодаря которому можно глубже проникнуть в законы движения небесных тел, чем просто выводя окружности, снова окружности и еще окружности. Однако использование нового метода требует принятия допущения, и именно поэтому я хочу, чтобы вы не были смущены, когда я это допущение вам изложу. Безусловно, все движения небесных тел совершаются по окружности, поскольку окружность — символ Бога. Однако не позволительно ли допустить, в целях упрощения вычислений, что орбиты — не круговые… и посмотреть, что даст нам такое допущение?

Мартин собрался было выпустить кольцо сигарного дыма, но вовремя одумался.

— На свой вопрос я хочу получить ясный ответ, — заключил он. — Если такой подход непозволителен, тогда, конечно, я умолкаю.

Конечно, подход был признан позволительным. После некоторых споров и казуистики Херктаскор огласил решение: не противоречит закону использовать в рассуждениях ложные гипотезы. И Шустер ознакомил своих слушателей с законами Кеплера и ньютоновским учением о тяготении.

На это потребовались многие часы. Раз или два Херктаскор был вынужден прикрикнуть на одного из Посвященных, который счел обсуждаемые теории богохульством, но в целом жрецы сосредоточенно впитывали новые знания и задавали в высшей степени осмысленные вопросы. Айвенгцы — одаренный вид, решил Шустер; может быть, от природы даже более одаренный, чем люди. По крайней мере, какая аудитория на протяжении всей истории человечества была бы способна воспринять столь революционные новшества так быстро?

Наконец, устало опершись на стол и собрав записи, Шустер сказал охрипшим голосом:

— Позвольте мне подвести итоги. Я развил перед вами гипотезу о том, что небесные тела движутся по эллиптическим орбитам, подчиняясь закону тяготения. При помощи своих вычислений я продемонстрировал, что эллиптическая форма орбиты — прямое следствие этого закона. Здесь, в моих записях, рассчитанные при помощи этого метода на основании данных «Книги Звезд» реальные перемещения небесных тел. Если вы посмотрите вычисления, то увидите, что для получения результата вовсе не требуется использование эпициклов.

Помните: я никогда не утверждал, что орбиты в действительности не являются окружностями. Я только сказал, что мы можем предположить их эллиптическую форму, поскольку это допущение упрощает астрологические расчеты — настолько, что предсказания обретают невиданную точность. Вы, несомненно, захотите проверить мои вычисления и обсудить с жрецами высших степеней их теологическое значение. Ничто не может быть дальше от моих намерений, чем стремление совершить святотатство.

— У меня хватает неприятностей и без этого, — добавил Мартин на английском.

В полной тишине Шустер двинулся к выходу. Его слушатели устали не меньше, чем он сам. Но потом, когда все значение услышанного начнет доходить до них…

Мартин вернулся на корабль. В кают–компании его дожидался Паскуаль.

— Где ты пропадал? — спросил инженер. — Я уже стал беспокоиться.

— В храме. — Шустер со вздохом облегчения опустился в кресло. — О–ох! До чего же тяжелая работа саботаж!

— Да, вот что… Я спал, когда ты пришел из храма в полдень, поэтому не рассказал тебе. Пока ты отсутствовал утром, со мной связался Дэви. Он возвращается.

— Ну что ж, пусть возвращается. Все равно мы ничего не можем сделать, пока не получим разрешение от властей, а на это требуется время.

— Слишком долгое время, похоже.

— Может быть, и нет, — пожал плечами Шустер. — Не будь противным стариком на корабле.

— Э–э… не понял?

— Ну как же:

На корабль сел противный старик,

«Ах, утонем мы!» — поднял он крик.

Шкипер начал рыдать,

Небеса проклинать,

Но хихикал в каюте старик.

Будь славным мальчиком, налей мне выпить, а потом я отведу себя в постельку.

— Как, без ужина?

— Обойдусь бутербродом. Нам нужно начинать экономить еду — ты не забыл?

Шустера разбудил сигнал сканера. Он со стоном выбрался из койки и ощупью нашел дорогу к обзорному экрану. То, что он увидел, сразу прогнало все остатки сонливости.

Дюжина стражей храма верхом на фастигах окружила трап, свет лун и сияние Плеяд отражались от наконечников копий. Двое послушников помогали спешиться высокому согбенному старцу. Шустер ни с чем не спутал бы эту белоснежную гриву и увенчанный диском посох во всей Галактике по эту сторону туманности Угольный Мешок.

— Ой–ой–ой, — пробормотал он. — Ребятишки, одевайтесь. К нам пожаловал местный святейший папа.

— Кто–кто? — зевая, переспросил Мукерджи.

— Скетуло, босс Посвященных, собственной персоной. Уж не устроил ли я больший фейерверк, чем ожидал? — Шустер схватил свою одежду и начал быстро одеваться.

Он был уже готов принять гостя, когда тот поднялся по трапу к воздушному шлюзу.

— Мой господин, ты оказываешь нам великую честь, — произнес Мартин елейно. — Если бы мы знали, мы бы приготовили подобающую…

— Не будем тратить время на лицемерие, — оборвал его айвенгец. — Я прибыл сюда, чтобы мы могли поговорить наедине, не опасаясь быть подслушанными низшими или глупцами. — Он жестом велел Паскуалю закрыть внутреннюю дверь. — Притушите свои проклятые огни.

Мукерджи выполнил его распоряжение. Огромные глаза Скетуло широко раскрылись и яростно уставились на Шустера.

— Ты здесь главный, — сказал он, — я буду говорить с тобой одним.

Торговец пожал плечами и бросил на своих товарищей смущенный взгляд, но послушно проводил гостя — в соответствии с обычаями Ларсума, где парадные помещения находились в глубине дома, — в каюту, которая в спокойные времена служила ему кабинетом. Когда дверь за ними закрылась, Шустер повернулся лицом к Скетуло.

Жрец неловко сел на край кресла, специально приспособленного для айвенгцев. В руке он по–прежнему сжимал свой посох, золотой диск на рукояти которого тепло блестел в рассеянном свете. Шустер тоже сел, скрестил ноги и стал ждать дальнейшего развития событий.

Наконец старческий голос проскрежетал:

— Когда я давал тебе позволение учить молодых астрологов, я не думал, что ты осмелишься сеять среди них ересь.

— Но, господин! — запротестовал Шустер, надеясь, что его голос звучит достаточно оскорбленно. — Ничего подобного я не делал!

— О, ты хорошо замел следы своими разглагольствованиями о допущении. Но мне редко приходилось видеть жрецов такими возбужденными, как после твоей лекции.

— Естественно, идея, с которой я их ознакомил, не могла не взволновать…

— Скажи мне вот что, — Скетуло выпятил морщинистые губы, — мы, конечно, проверим твои вычисления, недействительно ли твоя гипотеза работает так хорошо, как ты говоришь?

— Да. Не стану же я позорить себя беспочвенным хвастовством, когда все так легко проверить.

— Так я и думал. Умно придумано, умно… — старик удрученно покачал головой. — Дьявол знает много уловок для совращения душ с пути истинного.

— Но, мой господин, я же ясно сказал, что сделанное мной допущение не соответствует истине.

— Да, конечно. Как мне доложили, ты говорил, что твоя гипотеза в лучшем случае верна математически, что не делает ее справедливой и с философской точки зрения. — Скетуло наклонился вперед и яростно прорычал: — И, однако, ты знал, что очень скоро твои слушатели зададут себе вопрос: а могут ли существовать два вида истины? Перед лицом такого противоречия Посвященные, вся жизнь которых отдана астрономическим наблюдениям и числам, в конце концов решат, что математическая истина — единственная.

«Так оно и есть, — подумал Шустер. — Именно это и привело Галилея в руки инквизиции — в те древние времена на Земле. — Мартина охватила дрожь. — Никак не рассчитывал, что ты так быстро все поймешь, старый черт».

— То, как ты хитро подрываешь веру, укрепляет мое подозрение: ты и твой народ — дети сатаны, — заявил Скетуло. — Вам не место здесь.

В Шустере затеплилась надежда.

— Поверь мне, господин, мы не имеем намерения задерживаться в Ларсуме. Чем скорее мы получим со склада то, что нам нужно для ремонта, тем скорее мы отбудем ко всеобщему удовлетворению.

— Ах так. Но другие? Ведь последует третий визит, четвертый, флот за флотом?

— Боже упаси. Вам ведь говорили — те, кто побывал у вас первыми, — мы не заинтересованы в торговле…

— Да, так они говорили. И тем не менее прошло совсем немного времени — и прибыл твой корабль. Откуда ты знаешь, что не будет и других?

«Разве можно что–нибудь доказать фанатику», — подумал Шустер и промолчал. К его удивлению, Скетуло вдруг переменил тему и спросил почти нормальным тоном:

— Как вы собираетесь доставить сюда этот свой громоздкий механизм?

— Вот в том–то и дело, мой господин. — Пот заливал лицо Шустера, он вытер его рукавом. — Мы знаем способ, но… э–э… мы не решаемся его предложить.

— Я потому и потребовал разговора наедине, чтобы мы оба могли говорить откровенно.

Шустер глубоко вздохнул и потянулся за блокнотом и карандашом. Рисунок поможет ему объяснить верховному жрецу, что такое платформа.

Ни один мускул не дрогнул в лице Скетуло. Когда через некоторое время он нарушил молчание, его слова были:

— При самых священных и тайных обрядах, в сокровенных глубинах храма, мы передвигаем такое сооружение из зала в зал.

— Нет надобности смущать население, — заметил Шустер. — Можно ведь сделать боковые стенки или занавеси так, что они скроют колеса.

Скетуло покачал головой:

— Нет. Кто не играл в неразумном детстве с круглой палочкой или камешком? Дикари по ту сторону гор Касун используют катки. Я не сомневаюсь, что и некоторые из наших крестьян делают это тайком, когда нужно переместить тяжелый груз. Вам не удастся скрыть от сколько–нибудь сообразительного наблюдателя, что же находится под теми покровами, о которых ты говоришь. А уж слух распространится быстро.

— Но если мы получим официальное разрешение…

— Вы не получите его. Закон Бога ясен. Даже если бы Посвященные разрешили вам такое, простолюдины побоялись бы, что на них падет проклятие. Они сотрут вас в порошок, что бы ни говорили жрецы.

Поскольку, как сообщил Фолкейн, то же самое говорил и Рибо, Шустер подумал: «Скетуло, пожалуй, прав. Впрочем, прав он или нет, значения не имеет — ясно, что разрешения он все равно не даст».

Торговец вздохнул:

— Что поделаешь, мой господин. Но, может быть, у тебя есть какое–нибудь другое предложение? Если, например, ты сможешь прислать достаточно работников из поместий храма, можно было бы просто перетащить работопроизводитель сюда.

— Сейчас время сева. Мы не можем забрать с полей так много работников, иначе нам будет грозить голод.

— Но ведь, господин, у нас общая цель: дать возможность моему кораблю улететь. Моя страна готова прислать вам плату — металлами, тканями, наконец, продовольствием, — изготовленным так, чтобы оно годилось для представителей вашего вида.

Жрец стукнул посохом с такой силой, что металлический пол загудел. Оскалив зубы, он прорычал:

— Нам не нужны ваши товары! Вы сами тоже не нужны здесь! Ты заварил такую кашу сегодня, что мое терпение лопнуло! Если вы погибнете, несмотря на вашу проклятую ремонтную станцию, то, может быть, Бог внушит твоим соплеменникам: не такое уж это подходящее место для станции вообще! По крайней мере, что бы ни случилось потом, мы в Ларсуме не нарушим волю Бога… оказав хоть какую–то помощь слугам сатаны!

Он встал. Его взволнованное дыхание громко отдавалось от металлических стен. Шустер тоже поднялся и, глядя на Посвященного с удивившим его самого спокойствием, тихо спросил:

— Правильно ли я понял тебя, мой господин: ты хочешь нашей смерти?

Негнущаяся фигура инопланетянина возвышалась над человеком.

— Да.

— Прикажешь ли ты стражам храма напасть на нас или предпочтешь натравить толпы черни?

Скетуло некоторое время хранил молчание.

— Ни то и ни другое, — наконец неохотно ответил он, — если ты не вынудишь меня. Положение не такое уж простое. Ты знаешь, что некоторые из Стражей Границы, да и купцы тоже, поддались искушению и относятся к вам с симпатией. Кроме того, хотя мы и можем победить вас благодаря численному превосходству, я прекрасно понимаю, что ваше оружие нанесет нам тяжелые потери, а дикари, узнав об этом, могут воспользоваться нашей слабостью. Так что я предпочту оставить вас в покое.

— Пока не придумаешь безопасного способа прикончить?

— Или пока вы не умрете с голоду. И учти: с этого момента вам запрещено появляться в Эске.

— Да ну? Не напрасно ли ты отказываешься от такой возможности — ведь лучникам так удобно было бы стрелять с крыш домов. Что ж… — Шустер умолк. В охватившей его панике он подумал: не его ли вина во всем случившемся, не слишком ли прямолинейно он действовал, фатально ошибившись в оценке ситуации?.. Нет. Он не предвидел конкретных проявлений гнева Скетуло, но все же лучше иметь полную ясность. Единственно, знай он все заранее, он не отпустил бы Дэви одного. Нужно предупредить паренька, чтобы нападение не застало его врасплох… Шустер криво улыбнулся. — По крайней мере, мы понимаем друг друга. Спасибо и за это.

На мгновение у Шустера возникла мысль захватить верховного жреца в плен, держать его заложником. Но он тут же отказался от нее. Это наверняка спровоцировало бы немедленное нападение. Скетуло был бы только рад умереть за свою веру. Хотя Шустер был бы рад такому исходу ничуть не менее, он совсем не хотел разделить его участь. Как–никак, на Земле его ждут жена и детишки.

Он проводил старика к воздушному шлюзу и смотрел ему вслед, пока процессия не скрылась из виду. Гулкое эхо от стука копыт по освещенной ярким светом луны и звезд дороге разносилось вокруг.

Фолкейну начало казаться, что скачка продолжается всю его жизнь. Если что–то и было до нее, ему это только снилось, было миражем, отражавшимся на клубах тумана, заполнявшего его череп; все было нереальным… действительность же ограничивалась болью в каждой клеточке, натертыми седлом мозолями, голодом, одеревенелым от жажды языком и резью в слипающихся глазах. Усталость вытеснила страх, и единственное, что осталось, была тупая животная решимость добраться до замка Гилригор, хотя Фолкейн и не всегда помнил, зачем ему это нужно.

В течение ночи ему все–таки пришлось делать остановки. Фастига оказалась животным более выносливым, чем мул, и более резвым, чем лошадь, но все же и ей отдых был необходим. Однако сам Фолкейн не решался спать и снова седлал своего скакуна, как только было можно. К рассвету обе его фастиги шатались, как пьяные.

Дэвид повернул голову — позвоночник при этом, казалось, заскрипел — и бросил взгляд назад. Его преследователи появились в пределах видимости, как только слабый свет зари на побледневшем предрассветном небе дал возможность различать хоть что–нибудь. Когда же это случилось — столетие назад? Нет, должно быть, даже и часа не прошло: солнце еще не показалось из–за горизонта, небо только–только обрело глубокий лиловый оттенок, а Сестры скрылись за хребтом Касун. Преследователей было четверо или пятеро — в сумеречном освещении разобрать точнее было трудно. Теперь их отделяло от Фолкейна только километра два, и разрыв быстро сокращался. В скрывавшей дорогу тени искрами вспыхивали отблески на наконечниках копий.

Так близко?

Сознание опасности подхлестнуло Дэвида. Энергия из каких–то неведомых последних запасов прояснила его ум и обострила чувства. Он ощутил на лице дуновение предрассветного ветерка, услышал его вздохи в колючем придорожном кустарнике, заглушаемые неровным стуком копыт фастиги, увидел, как розовеют снежные пики в первых лучах солнца. Выхватив из кармана рацию, он нажал на кнопку.

— Алло!

— Дэви! — закричал в ответ голос Шустера. — Что случилось? С тобой все в порядке?

— П–пока да, — заикаясь, ответил Фолкейн, — н–но боюсь, что ненадолго.

— Мы уже Бог знает сколько времени пытаемся связаться с тобой.

Фолкейн вспомнил, что несколько раз за ночь хотел вызвать корабль и сообщить о случившемся…

— Похоже, я так устал, что включил передатчик и забыл о нем… Мои фастиги окончательно выдохлись. И… ребята из храмовой стражи вот–вот меня перехватят.

— Никакого шанса добраться до замка, прежде чем они начнут стрелять?

Фолкейн закусил губу.

— Похоже, никакого. Наверное, теперь до замка уже недалеко, всего несколько километров, но… как мне быть? Добираться туда пешком?

— Нет, они затопчут тебя или застрелят в спину. Советую тебе обороняться.

— Эти их луки… Боже, они ведь стреляют почти на такое же расстояние, как и мой бластер, и нападение начнется сразу со всех сторон. Здесь негде укрыться. Нет даже ни единого дерева поблизости.

— Есть старый трюк. Застрели своих животных и отстреливайся из–за них, как из–за баррикады.

— Это не защитит меня надолго.

— Может быть, надолго и не понадобится. Если ты действительно так близко от замка, стража увидит вспышки твоих выстрелов. Так или иначе, это единственное, что я могу придумать.

— Х–х… — Дэвид стиснул зубы и секунду собирался с силами. — Хорошо.

Голос Шустера утратил твердость.

— Видит Бог, хотел бы я оказаться с тобой вместе, Дэви.

— Я бы тоже не возражал, — к своему удивлению, довольно спокойно ответил Дэвид. Вот именно так и должен разговаривать настоящий мужчина в минуту опасности! — Я спрячу передатчик в карман, но не буду его выключать, так что вы сможете все слышать. Подбадривайте меня, ладно?

Он натянул поводья и спрыгнул на землю. Его фастиги стояли повесив головы, в полном изнеможении. Чувствуя себя предателем, Фолкейн поставил их рядом и, быстро переключив бластер на стрельбу в упор, прострелил им лбы.

Они неуклюже повалились, как игрушечные ослики на веревочках; вьючная фастига вздохнула, как будто радуясь долгожданному отдыху; глаза животных остались открытыми и быстро стекленели. Фолкейн начал возиться с ногами и шеями, пытаясь соорудить прикрытие со всех сторон, но без особого успеха. Запыхавшись, он глянул в восточном направлении. Преследователи явно поняли цель его действий и, подгоняя своих фастиг, разделились, обходя его справа и слева. Вскоре все они остановились и стали привязывать животных к кустам. Действительно, их оказалось пятеро.

Солнечный диск показался из–за гор. «Надо поторопиться: пока еще окончательно не рассвело, вспышки будут более заметны», — подумал Фолкейн и несколько раз выстрелил вверх.

В тело фастиги, служившее Дэвиду бруствером, вонзилась стрела. Юноша, лежа на животе, сделал ответный выстрел, но промахнулся. Прячась за прикрытием, он осмотрелся вокруг. Еще один айвенгец натягивал тетиву: их разделяло менее полукилометра. Фолкейн тщательно прицелился и нажал на спуск. От бластера протянулся длинный сверкающий бело–голубой палец, раздался треск, и айвенгец выронил лук, схватившись за бок. Две стрелы просвистели в опасной близости от Фолкейна; тот выстрелил в ответ не целясь — это заставило воинов отступить, и на некоторое время Дэвид оказался вне досягаемости их луков: хоть небольшая, но победа.

Впрочем, заряда бластера хватит не так уж надолго. Если наемники Посвященных будут придерживаться прежней тактики, вынуждая его тратить заряды… Но ведь им неизвестно, как ограничены его ресурсы. Правда, похоже, они все равно не собираются отступать. Если только ему не повезет и не удастся вывести из строя их всех, его песенка спета. Фолкейн обнаружил, что он размышляет об этом спокойно, трезво взвешивая обе возможности: при худшем исходе, он надеялся, он сможет захватить с собой в ад нескольких врагов. «Бедные мама и папа, — подумал он. — Бедный Марти Шустер — ему ведь придется сообщить им печальную весть, если сам он, конечно, выживет».

Два всадника ринулись по травянистому откосу на Дэвида; их гривы развевались в воздухе. Они разделились, прежде чем оказались на расстоянии выстрела, и тот, в кого прицелился Фолкейн, в последний момент пригнулся так низко, что луч прошел над ним. Второй в это время пустил стрелу и, развернувшись, поскакал обратно — выстрел Дэвида его не достал. Стрела вонзилась в землю в сантиметре от ноги Фолкейна.

«Хороший прием, — бесстрастно подумал Дэвид. — Интересно, им уже приходилось иметь дело с такой тактикой защиты, или это просто быстрая реакция на новое? Не удивлюсь, если последнее. Они сообразительные ребята, эти айвенгцы. А вот мы, со своей гордостью за достижения нашей цивилизации, не можем найти решения такой простой проблемы, как местное табу на использование колеса. Ерунда, решение мы, конечно, найдем…»

Еще два противника скакали на него справа. Фолкейн отрегулировал бластер на самый узкий луч, чтобы как можно больше увеличить дальность, и тщательно прицелился. Он задел сначала одну фастигу, потом другую: просто царапины, конечно, но болезненные. Оба животных взвились на дыбы. Всадники справились со скакунами, но убрались подальше. Фолкейн повернулся как раз вовремя, чтобы отразить нападение второй пары, но не успел помешать айвенгцам выстрелить из луков. Впрочем, промахнулись обе стороны.

«…нужно только в точности понять, что именно делает колесо, и потом придумать какое–то другое приспособление, которое делало бы то же самое.

А где же пятый айвенгец, тот, которого ранило? Вон стоит его фастига, а всадника не видно… где же он? Эти крутые парни не из тех, кто сходит со сцены от одной царапины.

У меня же были хорошие отметки по математике и аналитике. И в дискуссиях я обычно побеждал… Так почему же я не могу выкопать из памяти нужное и использовать его? Я ведь смог бы решить такую задачу на экзамене, разве нет?

Скорее всего этот пятый крадется, прячась за кустами, чтобы подобраться поближе, кинуться на меня и заколоть.

Конечно, здесь не учебная аудитория, и аналитическое мышление — не естественное состояние рассудка, особенно когда твоя жизнь в опасности; как странно, что я начал думать об этом именно теперь. Может быть, мое подсознание нашло ответ?»

Четверо всадников съехались вместе на склоне холма, тянувшегося параллельно дороге и отлого спускавшегося к ней, и устроили совет. На таком расстоянии они выглядели как игрушечные фигурки. Было тихо. Фолкейн не слышал ничего, кроме шороха ветра. Поднявшееся над горами солнце постепенно укорачивало колеблющиеся лиловые тени на серой траве. В воздухе еще сохранялся холод ночи, и дыхание Фолкейна вырывалось облачками пара.

«Нужно рассмотреть все по порядку. По сути своей колесо — это рычаг. Но мы уже решили, что другие формы рычага неприменимы. Минуточку! А винт? Нет, его не приспособишь. Если бы что–то подобное можно было использовать, Ромуло Паскуаль давно бы сообразил.

А как насчет того, чтобы разрезать колесо на сегменты и насадить их на оси по отдельности? Нет, я ведь предлагал это Рибо, и он сказал, что так не годится: вся конструкция целиком при взгляде сбоку все равно будет иметь круглую форму».

Всадники явно придумали какой–то план. Они сняли тетивы с луков и надежно привязали луки к подпругам седел. Затем, выстроившись в цепочку, они стали приближаться к укрытию Фолкейна.

«А что еще делает колесо, помимо передачи механического усилия? В идеале оно касается земли в одной–единственной точке и тем сводит к минимуму трение. Не существует ли какой–то другой геометрической фигуры, которая обладала бы этим же свойством? Да сколько угодно. Но какой прок от овального колеса?

Эй, а нельзя ли исхитриться и насадить овальные колеса, как эксцентрики, на ось, тоже эллиптическую в сечении? Тогда груз будет перемещаться равномерно. М–м–м, вряд ли это поможет, особенно если учесть, какие тут дороги и какие усилия потребовались бы для перемещения платформы вручную. От толчков все сооружение немедленно развалится».

Скакавший впереди воин пришпорил свою фастигу. Фолкейн прицелился в него и стал ждать, пока противник приблизится достаточно, чтобы выстрел наверняка оказался смертельным. Рация в кармане издавала придушенное кваканье, но времени на разговоры не было.

«Те же самые недостатки — ненадежность, сложность в исполнении, непрочность — исключают всякие другие приходящие на ум конструкции — вроде гусениц, приводимых в движение педалями. Может быть, Ромуло и смог бы что–то выжать из этой идеи, но ведь должно же существовать несложное, ежу понятное решение».

Пригнувшийся к шее скакуна всадник приближался. Еще секунда, и выстрел его достанет! Пора! Фолкейн выстрелил. Луч попал прямо в грудь фастиги, которая закувыркалась вниз по склону. Но айвенгец выпрыгнул из седла, прежде чем Фолкейн успел сразить и его, с акробатической ловкостью перевернулся в воздухе и исчез в кустах.

Прежде чем Фолкейн понял, что задумали его противники, он уже застрелил фастигу под вторым всадником. Та налетела на тело первой и свалилась рядом. Третье животное пронеслось мимо, испуганное, но еще подчиняющееся наезднику.

— Ну нет, это у вас не пройдет, — выдохнул Фолкейн, — не стану я собственными руками строить для вас стену. — Он позволил двоим удержавшимся в седлах айвенгцам проскакать мимо и, когда фастиги перестали закрывать всадников, застрелил одного из них. Второй успел вырваться из зоны огня, соскочил с фастиги и, прячась за ней, вернулся к, убитым животным.

Выстрелы Дэвида взрыли землю там, где скрылись нападающие, но он не видел их сквозь густую поросль, а кусты были слишком влажными, чтобы загореться. Третий айвенгец подтащил свою фастигу к телам убитых животных; та было рванулась прочь, но сильные руки удержали ее, а нож перерезал горло.

Так что воины добились своего. Теперь у них был собственный бруствер, слишком массивный, чтобы луч бластера мог прожечь его насквозь, и достаточно высокий, чтобы из–за него можно было обстреливать Дэвида из луков. Правда, хорошо прицелиться им будет трудно…

Из–за баррикады показались наконечники стрел. Фолкейн пригнулся за своим укрытием так низко, как только мог, и даже попытался подлезть под одно из собственных мертвых животных.

«Что–нибудь такое… что–нибудь, что будет катиться и удерживать на себе груз, но при этом не будет круглым…»

Засвистели стрелы. Они с силой вонзались в землю и в мертвую плоть фастиг. Обстрел длился некоторое время, потом над бруствером показалась львиная голова: ее обладатель хотел увидеть результаты. Фолкейн, уловив перерыв в стрельбе, привстал на одно колено и выстрелил.

На таком близком расстоянии трудно было промахнуться, и все же выстрел не попал в цель. Луч ударил в баррикаду, запахло паленым, но айвенгец успел укрыться за фастигой.

Заставило же руку Фолкейна дрогнуть то, что он неожиданно увидел перед собой решение.

Он схватил рацию и прокричал в нее:

— Алло, слушайте, я знаю, что нужно сделать!

— Все, что скажешь, Дэви, — проникновенно ответил Шустер.

— Да не для меня. Я имею в виду, как вам, ребята, отсюда выбраться.

Стрелы засвистели снова. Боль пронзила левое бедро Фолкейна. Он тупо взглянул на древко поразившей его стрелы и не сразу понял, что случилось.

— Дэви? Ты меня слышишь? — донесся голос Шустера через разделявшие их сотни километров.

Фолкейн судорожно глотнул. Пока еще не было особенно больно. А айвенгцы что–то перестали стрелять. У них тоже, наверное, плохо с боеприпасами. Земля вокруг была вся усыпана стрелами.

— Слушайте внимательно, — сказал он, обращаясь к передатчику. Коробочка лежала на земле, и струйка крови от ноги текла как раз к ней. Какая–то часть его рассудка смутно заинтересовалась тем, как выглядит человеческая кровь в лучах местного солнца: вместо ярко–алого цвета она имела темно–вишневый. Ручеек крови был невелик: значит, никакой крупный сосуд не задет. — Вы знаете, что такое многоугольник постоянной ширины?

Айвенгский воин снова выглянул из–за прикрытия. Когда выстрела не последовало, он вскочил на ноги и отчаянно замахал руками, тут же, впрочем, снова спрятавшись за тело фастиги. Фолкейн был слишком занят, чтобы заинтересоваться тем, что это могло значить.

— Ты ранен, Дэви? — обеспокоенно спросил Шустер. — Тебя плохо слышно. Атака продолжается?

— Помолчи, — ответил Фолкейн. — У меня мало времени. Слушай. Фигура постоянной ширины — это такая фигура, что если ее поместить между двух параллельных прямых, так что они окажутся касательными к ней с противоположных сторон, а потом начать вращать, то эти прямые будут оставаться касательными при любом повороте. Другими словами, ширина фигуры одинакова по любому направлению, соединяющему противоположные стороны через центр. Окружность, ясно, принадлежит к этому классу. Но…

Айвенгец, левая рука которого, обожженная лучом бластера, бессильно висела, появился из придорожных кустов. В правой руке он сжимал нож. Краем глаза Фолкейн уловил блеск лезвия, обернулся и потянулся к лежащему на земле бластеру. Сжимавшая нож рука воина взметнулась, и Фолкейн вскрикнул, когда нож пригвоздил его собственную руку к земле.

— Дэви! — отчаянно кричал Шустер.

Фолкейн схватил бластер левой рукой. Дуло ходило из стороны в сторону, он выстрелил, но промахнулся. Айвенгец одним прыжком оказался рядом, одновременно вытаскивая из ножен меч. Наверное, в момент выстрела он закрыл глаза, так что вспышка его не ослепила; удар его был точен, и бластер вылетел из искалеченной руки Фолкейна.

Юноша вытащил нож, торчавший из его правой руки, вскочил на ноги, сжал оружие левой рукой и бросился на противника. Его голос поднялся до крика:

— Окружность не единственная! Нужно взять равно… Рывок Фолкейна оказался неожиданным для айвенгца. Дэвид ударил, но нож только скользнул по нагруднику воина. Тот оттолкнул юношу, и Фолкейн не удержался на ногах. Айвенгец занес меч.

— Равносторонний треугольник, — всхлипнул Дэвид. — Если провести дуги…

В этот момент раздался звук рога. Воин с рычанием отскочил от человека. Находившийся выше по склону лучник выпустил в Фолкейна последнюю стрелу, но раненая нога подогнулась, и Дэвид упал на колени; стрела просвистела там, где он только что стоял.

Стрела, пущенная с противоположной стороны, пронзила насквозь ближайшего противника. С булькающим кашлем он повалился на тела фастиг. Остальные стражи храма лихорадочными жестами показывали на священные круги, украшавшие их доспехи, но безрезультатно: на них посыпался дождь стрел, и скоро все было кончено.

Рибо, отпрыск Легнора, натянул поводья и соскочил на землю как раз вовремя, чтобы подхватить потерявшего сознание Фолкейна.

Мукерджи вошел в кают–компанию, где Шустер в мрачном одиночестве раскладывал пасьянс.

— Где Ромуло? — спросил капитан.

— Потихоньку сходит с ума у себя в машинном отделении, — ответил Шустер. — Он все пытается понять, что же хотел сказать нам Дэви перед тем, как… — Мартин повернул к Мукерджи осунувшееся лицо. — От него так ничего и нет?

— Нет. Как только я что–нибудь узнаю, я сразу же сообщу, конечно. Его передатчик все еще работает, я слышу, как вокруг двигаются и разговаривают. Но от Дэви — ни слова, а айвенгцы, наверное, не решаются ответить говорящей коробочке.

— О Боже, это же я послал его туда!

— Но ты не мог предвидеть, что он попадет в беду.

— Я должен был предвидеть, что корабль — самое безопасное место. Я должен был отправиться в Гилригор сам. — Шустер невидящим взглядом уставился на карты. — Он же мой подмастерье.

Мукерджи положил руку на плечо торговца.

— Тебе не следует тратить время на всякие повседневные дела. А сражаться и прочее — это дела повседневные. Твои мозги нужнее для другого.

— Да для чего годятся мозги?

— Ну, у тебя же явно есть какой–то план. О чем это ты разговаривал с тем крестьянином перед рассветом?

— Я подкупил его: за хороший большой нож он взялся передать в храм весточку от меня. Он скажет Херктаскору, чтобы тот пришел ко мне для секретной беседы. Херктаскор, если ты помнишь, один из главных астрологов; очень сообразительный парень и, как мне кажется, относится к нам скорее дружелюбно, чем враждебно. По крайней мере, ему, в отличие от Скетуло, не свойственна фанатическая ненависть ко всему новому. — Тут Шустер обнаружил, что положил черву к трефе, выругался и смешал карты. — Из того, что мы слышали, ясно: Рибо прискакал, увидев вспышки, и разделался с посланными Скетуло убийцами. Но успел ли он вовремя? Остался ли Дэви в живых?

Раздался сигнал у входа. Оба землянина вскочили и бросились к ближайшему обзорному экрану.

— Помяни нечистую силу… — пробормотал Мукерджи. — Возьми это на себя, Мартин. Мне лучше вернуться в радиорубку.

Сдерживая свое возбуждение, Шустер открыл дверь воздушного шлюза. В тесное помещение, неся острые местные запахи, ворвался холодный утренний ветер. По трапу поднялся Херктаскор, закутанный в плотный плащ, скрывавший очертания фигуры. Плащ был снят только после того, как дверь закрылась; под плащом оказалось обычное облачение жреца. Херктаскор явно не хотел быть узнанным по дороге к кораблю.

— Приветствую тебя, — монотонным голосом произнес Шустер. — Спасибо, что ты пришел.

— Получив твое послание, я не мог поступить иначе, — ответил Посвященный. — Поскольку ты сообщил, что должен обсудить со мной важные предметы, я должен тебя выслушать ради блага Ларсума и нашей веры.

— Тебе., э–э… запрещено посещать наш корабль?

— Нет, но лучше не наводить верховного жреца на мысль, что такой запрет необходим.

Херктаскор болезненно щурился, хотя корабельное освещение и так было менее ярким, чем обычно, из–за необходимости экономить последние капли энергии в аккумуляторах. Шустер провел гостя в свою каюту, убавил яркость ламп и предложил ему кресло.

Некоторое время они сидели, молча глядя друг на друга. Наконец Херктаскор произнес:

— Если ты где–нибудь перескажешь то, что услышишь от меня сейчас, я обвиню тебя во лжи. Тем не менее до сих пор ты поступал достойно. — Шустер почувствовал себя неловко: то, что он собирался сделать, было не таким уж бесхитростным поступком. — И я думаю, что ты должен знать: многие Посвященные считают Скетуло неправым: не следовало запрещать новую математику и астрологию, о которых ты нам сказал. Если бы он смог доказать, ссылаясь на Писание, традицию или рассуждения, что они противоречат слову Бога, тогда, естественно, все Посвященные присоединились бы к нему и отвергли твое учение. Но он не сделал даже попытки что–то доказать, а просто прибег к запрету.

— А вам позволено дискутировать с верховным жрецом?

— Да. Закон всегда был таков: достигшие высокого ранга Посвященные могут свободно обсуждать все, что не противоречит доктрине. Но мы должны повиноваться верховному властителю, если его приказы не беззаконны.

— Так я и думал. — Шустер потянулся за сигарой. — Вот что я хотел тебе сказать: мы стремимся к сотрудничеству со служителями храма, а не к противостоянию. Мы не угрожаем вашей вере, а, наоборот, можем послужить ее расцвету. Если ты убедишься в этом, то, может быть, сможешь убедить и других.

Лицо Херктаскора оставалось бесстрастным, но глаза сузились и загорелись.

Шустер раскурил сигару и выпустил облако дыма.

— Цель астрологических наблюдений для вас — узнать волю Бога и понять его замысел в создании Вселенной. Как мне кажется, это предполагает и более высокую цель: понимание сущности Бога в той мере, в какой она может быть понята смертными. В прошлом ваши теологи пришли к определенным заключениям. Но окончательны ли эти выводы? Разве не может оказаться, что в мире есть еще много непознанного?

Херктаскор склонил свою львиную голову и начертил в воздухе священный круг.

— Может и должно. В этой области не было достигнуто ничего существенного с тех самых пор, как Домно написал свою книгу. Я часто размышлял… Но прошу тебя, продолжай.

— Мы, вновь прибывшие, не принадлежим к вашей вере, — сказал Шустер. — Но и мы тоже на протяжении многих столетий искали ответ на загадку природы божества. Мы тоже верим — ну, скажем, некоторые из нас — в единого Бога, бессмертного, всемогущего, всезнающего… являющего собой совершенство. Бога — создателя всего сущего. Возможно, наша теология расходится с вашей в своих основах, но, может быть — и нет. Не согласишься ли ты сравнить свои взгляды с моими? Если ты сможешь показать мне, где мои соплеменники ошибаются, то я, если останусь в живых, унесу с собой истину. Если, с другой стороны, я смогу показать тебе направления, в которых наша мысль опередила вашу, то и ты сам, и твои коллеги поймут, что мы, чужеземцы, несем вовсе не зло, а скорее возможность развития.

— Сомневаюсь, что Скетуло и некоторые другие закостенелые теологи когда–нибудь признают это, — напряженно произнес Херктаскор. — Тем не менее, если воистину будут открыты новые пути и кто–нибудь посмеет отрицать… — Его кулаки разжались. — Я слушаю тебя.

Шустер не удивился. Всякая религия, существовавшая в прошлом на Земле, какой бы отгороженной от других она ни была в теории, рождала выдающихся мыслителей, готовых черпать идеи у соперничающих церквей. Мартин поудобнее устроился в кресле. Разговор предстоял долгий.

— Первая проблема, которую я хотел бы рассмотреть, — это почему Бог создал Вселенную. Ваша религия имеет ответ на данный вопрос?

Херктаскор вздрогнул.

— Н–нет. Писание говорит только, что Бог — создатель Вселенной. Но смеем ли мы рассуждать о Его резонах?

— Думаю, что да. Смотри: если Бог ни в чем не ограничен, значит, он вечен и существовал до появления Вселенной. Он выше всего, что имеет границы. Но мысль и существование мира сами по себе конечны, не так ли?

— Ну… ну да. Это звучит разумно. По крайней мере, что касается мысли и бытия, как мы их знаем.

— Вот именно. Наверное, и ваши философы спорили о том, реален ли любой феномен, если он совершается в отсутствие наблюдателя, существует ли лежащий в пустыне камень, если его никто никогда не видел? — Херктаскор кивнул. — Это древний парадокс, известный на множестве планет… я хочу сказать, во многих странах. Подобным же образом Бог, вечно существующий в беспредельности, не может быть ни объят мыслью, ни выражен словом. До появления Вселенной ведь не было существ, которые бы мыслили или говорили. Таким образом, как и камень, которого никто не видел, Бог в определенном смысле не существовал. Другими словами, его существование было лишено полноты — элемента обнаружения и осознания. Но как существование совершенного существа может быть неполным? Очевидно, что это невозможно. Поэтому для Него и оказалось необходимым создать Вселенную, чтобы она познала Бога. Ты следишь за моими рассуждениями?

Херктаскор сдержанно кивнул. Лишь учащенное дыхание выдавало его волнение.

— Что–нибудь из сказанного мной до сих пор противоречит твоей вере? — спросил Шустер.

— Нет… не думаю. Хотя все это так ново… Но продолжай!

— Акт творения, — произнес Шустер, затягиваясь сигарой, — логически включает желание творить, идею того, что будет сотворено, решение творить и саму работу творения. В противном случае Бог действовал бы из каприза, что абсурдно. Однако эти проявления — желание, мысль, решение и работа — конечны. Они неизбежно замкнуты на единственном творении из бесконечного числа возможных и требуют единственной последовательности действий. Тем самым акт творения подразумевает, что Бог в каком–то смысле конечен. Но это немыслимо, такого нельзя представить себе ни на секунду. Мы приходим к парадоксу: Бог должен творить, но не может. Как разрешить этот парадокс?

— И как вы его разрешаете? — выдохнул Херктаскор, который, казалось, вот–вот упадет в обморок.

— Мы пришли к заключению, что самый акт творения был совершен десятью сущностями, известными как сефирот…

— Постой! — Посвященный даже привстал. — Не существует других богов, даже второстепенных, а Писание отрицает, что создание мира — заслуга ангелов.

— Конечно. Те сущности, о которых я говорю, не боги и не ангелы, — они дискретные проявления единого Бога, подобно тому, как грани драгоценного камня — проявления его сущности, не являясь при этом сами драгоценностями. Бог имеет бесконечно много проявлений, но, как мы обнаружили, десять сефирот — все, что логически необходимо для того, чтобы объяснить акт творения. Если начать с первого из них — воли и идеи творения, — то он должен быть неразлучен с Богом всю вечность. Таким образом, он охватывает остальные девять, которые необходимы как атрибуты того, что будет создано…

Через несколько часов Херктаскор попрощался с Шустером. Он шел, как будто ступая по облакам. Шустер смотрел ему вслед, стоя у трапа. Сам он чувствовал полное изнеможение.

«Если окажется, что все это я напрасно обрушил на Херктаскора, да и на них на всех, прости меня, Боже мой Милосердный».

Мукержди выскочил ему навстречу из кают–компании. Его шаги гулко отдались на металлической палубе.

— Мартин! — радостно завопил он, — Дэви жив!

Шустер резко повернулся к нему. Голова его закружилась, и он прислонился к стене, ловя ртом воздух.

— Вызов пришел, как только ты заперся с этим брамином, — продолжал Мукерджи. — Я не знал, можно ли вас прервать, и поэтому… Ну так вот. Дэви ранен — в ногу и в обе руки, но ничего серьезного: ты же знаешь, здешние микробы нам не страшны. Он сначала потерял сознание, а потом, я думаю, обморок перешел в сон. Он еле бормотал, когда разговаривал с нами, и обещал выйти на связь позже, когда еще немного отдохнет. Тогда он расскажет и о своей идее. Пошли, мы тут с Ромуло достали бутылочку — есть что отпраздновать!

— Это–то мне сейчас и нужно, — с чувством сказал Шустер и последовал за Мукерджи.

После нескольких глотков Мартин немного пришел в себя. Отставив стакан, он криво улыбнулся остальным.

— С вас когда–нибудь снимали обвинение в убийстве? — спросил он. — Именно так я себя сейчас чувствую.

— Брось, — фыркнул Паскуаль. — Не до такой же степени ты несешь ответственность за своих подмастерьев.

— Ну, может быть, и нет, но ведь это я послал его туда, вместо того чтобы ехать самому. Но ты говоришь, с ним все в порядке?

— Если бы не ты, от этого могло бы быть мало пользы, — ответил Паскуаль. — Криш — всего лишь космонавт, я — просто инженер, а Дэви — и вовсе сосунок. Нам нужен кто–то, кто исхитрился бы вытащить нас из этой дыры. А ты, amigo mio, хитрюга по профессии.

— Ну, похоже, выход нашел все–таки Дэви. Правда, какой — я пока не знаю. А если и знаю — когда–то учил в школе, — то забыл. Дэви не так далеко, как я, ушел от школьной премудрости.

— Если только в его идее что–нибудь есть, — ответил Паскуаль, к которому вновь вернулась озабоченность. — Я сам так и не придумал ничего путного, а уж поверь, каких только невероятных штук я не изобретал!

— Подождем — увидим. Кстати, ничего больше не известно о ситуации в Гилригоре?

— Да, я же ведь говорил с самим Рибо — Дэви показал ему, как обращаться с передатчиком, — ответил Мукерджи. — Все напавшие на Дэви убиты. Рибо говорит, он отдал такой приказ, подозревая, что они действительно стражи храма. Если бы они оказались захвачены в плен, их пришлось бы освободить, чтобы не вступать в конфликт со Скетуло, и новости быстро достигли бы Эски. А так Рибо может теперь утверждать, что его действия были вполне оправданными: на расстоянии выстрела эмблемы храма разглядеть нельзя, и естественно предположить, что на путешественника напали разбойники, уничтожать которых долг Рибо.

— Превосходно, — улыбнулся Шустер. — Рибо палец в рот не клади. Если он найдет предлог не посылать сюда вестника — а я не сомневаюсь, что он его найдет, — у нас окажется несколько дней, прежде чем Скетуло начнет гадать, что же там произошло, и отправит кого–нибудь для выяснений. Дорога туда и обратно тоже потребует времени. Другими словами, если мы будем держать рот на замке, его собственная тактика проволочек обернется против Скетуло. — Шустер оглядел своих собеседников. — Время — это главное, в чем мы сейчас нуждаемся, если не считать средства доставки генератора. Время для того, чтобы Посвященные утратили внутреннее равновесие, чтобы в храме началось такое брожение, что жрецам станет не до новых квазизаконных уловок в отношении нас.

— Смотри, как бы это не вызвало насилие с их стороны, — сказал Мукерджи.

— Это маловероятно, — отозвался Шустер. — На Дэви она напали исподтишка: думаю, что Скетуло отречется от своих приспешников, когда о нападении станет известно. Видишь ли, ему нелегко принимать незаконные решения: это дает его противникам вроде Рибо слишком хороший повод для нападок, а то и для вооруженного сопротивления. Да и вообще, как я уже говорил, время теперь будет работать против этого старого черта.

Паскуаль внимательно посмотрел на торговца:

— Какую кашу ты заварил?

— Ну… — Шустер снова потянулся за бутылкой, виски с веселым бульканьем полилось в стакан. — Первым делом, как ты знаешь, я познакомил их с ньютоновской астрономией. Я замаскировал ее под допущение, но так им просто легче ее проглотить, а напиток менее крепким не становится. Никто не сможет обманываться до бесконечности насчет того, будто это всего лишь сказочка для упрощения вычислений. Раньше или позже, но они придут к выводу, что орбиты планет действительно эллиптические. А это разрушит главную опору веры в то, что круг священен, что, в свою очередь, пошатнет всю их религию. Скетуло все это предвидел, поэтому сразу и наложил запрет на исходящие от меня идеи. Впрочем, так он может только отсрочить неизбежное. Не в его силах запретить Посвященным думать, и некоторые из них возмущены запретом. В результате в храме начались трения, которые отвлекут Скетуло от изобретения безопасного способа придушить нас.

— Придумано прекрасно, но не со слишком ли дальним прицелом? — нахмурил брови Мукерджи. — Чтобы революция созрела, может понадобиться полстолетия.

— Согласен. Астрономические разногласия играют нам на руку, но их одних недостаточно. Так что сегодня я позвал сюда Херктаскора. Мы обсуждали теологические проблемы.

— Что?! Не рассчитываешь же ты развалить их религию за полдня?

— Нет, конечно. — Шустер глотнул виски. На его лице появилась ухмылка. — Местные гойим^[7] трудились два или три тысячелетия и ничего не добились. Я просто указал на некоторые логические следствия религиозной доктрины Ларсума и предложил ответы, найденные на Земле для преодоления определенных противоречий.

— Ну и что? — недоуменно спросил Паскуаль.

— Ты же знаешь, я всегда интересовался историей науки и философией и много читал о них. В результате, а также благодаря семейным традициям мне кое–что известно насчет каббалы.^[8]

— Quees?^[9]

— Система средневековой еврейской теософии. В той или иной форме каббала пользовалась огромным влиянием на протяжении столетий, даже воздействовала на христианство. Но поверьте вы мне, это самая невообразимо запутанная конструкция, которую смогло создать человечество с помощью нескольких текстов, массы тумана и закусившей удила логики. Ортодоксальный иудаизм всегда старался держаться подальше от каббалы с ее заумью — неосторожных она приводила к тяжелейшим эмоциональным срывам, как, например, это часто случалось среди хасидов.^[10]

Но к ларсианской религии каббала подходит, как сшитая по мерке. Например, в каббалистической теософии фигурируют десять форм эманации божества, десять отдельных атрибутов его совершенства — сефирот. Они разбиты на три триады, в каждую из которых входит мужская и женская сущности и их союз. На Айвенго нумерология^[11] не особенно развита, но, когда я напомнил Херктаскору, что три точки определяют окружность, он разинул рот. Каждый из сефирот, входящих в триады, соотносится с определенной частью тела человека. Остающийся сефирот окружает все остальные (что также прекрасно вписывается в ларсианскую доктрину), а все они вместе создали Вселенную… Ладно, не буду углубляться в детали. Еще в каббале разрабатывалась своеобразная техника дешифровки, благодаря которой можно постичь скрытый смысл Писания — доктрину триединства, демонологию и всяческие магические заклинания. Все это — великолепная, блистательная чепуха, соблазнявшая в свое время лучшие умы Земли. Вот я и скормил такую аппетитную приманку Херктаскору.

— Ну и? — очень тихо спросил Мукерджи.

— О, конечно, я ему обрисовал только контуры — на полное изложение потребовались бы недели. Не знаю, придет ли он узнавать подробности, да это и не имеет значения. Семя соблазна посеяно. Ларсианская философия еще довольно примитивна, такой крепкий орешек ей не по зубам. Хоть их религия теоретически и является монотеизмом, на практике в ней сильны суеверия, вера в духов и привидения, и никто еще не подвергал доктрину основательной перетряске. Тем не менее теология существует и пользуется уважением. Так что Посвященные представляют собой прекрасный горючий материал, и достаточно искры, чтобы произошел взрыв интерпретаций, пересмотров, реформации, контрреформации, откровений, новых доктрин, фундаменталистской реакции — всех тех веселеньких развлечений, через которые мы на Земле уже прошли. Как я уже говорил, каббала сыграла во всем этом не последнюю роль. Дайте только время, и эта мина взорвет храм, а Ларсум сможет вдохнуть свежий воздух.

Шустер покачал головой.

— Боюсь, не обойдется без кровопролития, — заключил он, — и если бы я не считал, что в конце концов такая встряска окажется полезна здешнему обществу, я не пошел бы на это даже ради спасения наших жизней.

Паскуаль озадаченно посмотрел на Мартина.

— Такие материи слишком тонки для меня. Ты думаешь, это нас спасет?

— Если нам удастся переправить сюда генератор за несколько ближайших недель, то несомненно. Херктаскор не дурак, к тому же он прирожденный теолог. После неприятностей с новым методом вычислений он будет осторожен в выборе тех, с кем обсуждать откровения каббалы. Но в храме собраны лучшие мозги, томящиеся от безделья. Если им не давать фактов для размышлений, они примутся за теорию, и новые концепции охватят храм, как пожар. Скоро дойдет и до открытых столкновений. Закон не дает Скетуло права запретить подобные дискуссии, а накал страстей вызовет неповиновение любому незаконному приказу. Так что старикашке хватит забот до конца жизни.

Рибо, Гилригорский Страж Границы, остановил фастигу на вершине холма. Рука в окованной железом перчатке указала вниз.

— Эска, — провозгласил он.

Дэвид Фолкейн прищурился, вглядываясь в сумрак. Для человеческого зрения город был всего лишь пятном на берегу ртутно переливающейся реки. Но тут его взгляд уловил отблеск света на металлической поверхности.

— Наш корабль, — прошептал он. — Мы добрались! Рибо всматривался в поля и сады, на километры протянувшиеся вокруг столицы.

— Не заметно никаких военных приготовлений, — заключил он. — Кажется, я вижу горожан, бегущих нам навстречу, но солдат среди них нет. В храме, конечно, знают о нашем приближении. Ясно: они решили не оказывать сопротивления.

— А ты ожидал схватки? На самом деле?

— Я не был уверен. Поэтому я и захватил с собой так много воинов. — Закованный в доспехи айвенгец выпрямился в седле. Его хвост хлестал по бокам фастиги. — Попытайся Посвященные устроить побоище, они нарушили бы закон, так что мы имели бы все права на ответный удар. Ведь не только Стражам Границы правление жрецов встало поперек горла. Мои воины будут почти что жалеть, если им не удастся сегодня омочить мечи в крови.

— Ну, я не испытываю подобного желания, — поежился Фолкейн.

— Миролюбив ты или нет, — ответил Рибо, — ты нанес жрецам гораздо больший урон, чем это когда–нибудь удалось бы мне. Наш мир теперь не останется неизменным. Платформа ведь такая простая вещь, а сколько от нее пользы — меньше работы крестьянам, купцы смогут быстрее перевозить товары. Вековой застой нарушен. Что касается меня, то я намерен использовать новые возможности, чтобы разбить варваров гор Касун, а это значит, что со мной среди правителей Ларсума станут больше считаться. В Гилригоре всегда будут рады твоим соплеменникам.

Фолкейн виновато опустил глаза.

— Я не могу обманывать тебя, мой друг, — пробормотал он. — Может случиться, что никто из нас здесь больше не появится.

— Я слышал такие разговоры, — ответил Рибо, — и пропускал их мимо ушей. Может быть, просто не хотел верить. Впрочем, это не имеет значения, — в голосе айвенгца зазвучала гордость, — придет день, и наши корабли прилетят к вам..

Он поднял боевой топор, подавая сигнал. Строй всадников развернулся, и огромная платформа, которую тащили двадцать фастиг, перевалила через вершину холма. Металлические части погруженных на нее генератора и подъемного крана заблестели в закатных лучах красного солнца.

Погонщик фастиг опустил тормоз — плоское бревно, — чтобы платформа не слишком быстро катилась вниз по склону. Со скрипом, стуком, лязгом и дребезжанием сооружение двинулось вперед.

Под платформой находилось восемь роликов. Они катились между направляющими боковыми досками, передняя пара которых могла двигаться между квадратными штырями — это давало возможность платформе поворачивать. Бамперы не давали роликам выкатиться из–под днища на спусках и подъемах. Как только один из катков появлялся сзади из–под платформы, его за металлические петли подхватывали крюки, установленные на коромыслах с противовесами на самой платформе. Массивная рама и кожаные ремни направляли коромысла строго назад, препятствуя движению вбок. Двое работников изо всех сил тянули за цепи, коромысла поднимались вверх; в высшей точке подъема крюки выскальзывали из петель, и каток падал на наклонный настил спереди. Еще двое работников, вооруженные шестами, следили за тем, чтобы он катился без перекосов. Прогрохотав по настилу, каток падал на дорогу перед бампером, и платформа наезжала, на него. Коромысла поворачивались, чтобы подхватить следующий каток, и все начиналось сначала.

Каждый каток был треугольным в сечении.

Если начертить равносторонний треугольник АВС, провести дуги ВС с центром в точке А, АС в точке В, АВ в точке С и потом скруглить углы, получится фигура равной ширины. Если ее вращать между двумя касательными к ней прямыми, они останутся касательными к ней в любой точке при любом повороте.

На самом деле класс многоугольников постоянной ширины неограничен. Окружность является предельным случаем такого многоугольника — если бесконечно увеличивать число его сторон.

Конечно, подумал Фолкейн, такие катки его изобретения будут со временем изнашиваться и приближаться к запрещенной круглой форме; тогда их придется заменять. Только придется ли? Кто–нибудь вроде Рибо начнет возражать, доказывая, что, как показала практика, круг — наименее совершенная форма, результат вырождения многоугольников более высокого порядка. Как будто у бедных Посвященных недостаточно забот с чисто теологическими проблемами!

Фолкейн пришпорил фастигу и занял свое место впереди платформы, торжественно приближавшейся к кораблю.

Невидимое солнце

Некоторые замечания по поводу относительности.

До начала космических полетов часто предсказывалось, что другие планеты будут интересны человеку лишь в чисто интеллектуальном плане. Ведь биохимическая эволюция даже на сходных с Землей мирах должна быть совершенно отлична от земной, поскольку лишь случай определяет, по какому из множества возможных путей она пойдет; в результате человек не сможет жить на других планетах без специального снаряжения. Что же касается разумных существ, то разве не самонадеянно предполагать, что они окажутся столь близки нам по психологии и культуре, чтобы мы смогли найти с ними точки соприкосновения? Результаты первых экспедиций за пределы Солнечной системы вроде бы утвердили ученых в этом антиантропоморфизме.

Теперь же общественное мнение шарахнулось в противоположную крайность. Мы осознали, что в Галактике множество планет, которые, несмотря на весьма экзотические детали, не менее гостеприимны для человека, чем родная Земля. Все мы встречались с инопланетянами, и как бы сильно они ни отличались от людей, мы убеждались, что говорят и думают они как привычные нам персонажи: Воин, Философ, Купец, Старый Космический Бродяга, — нам знакомы сотни их воплощений. Мы с ними работаем, ссоримся, ведем исследования, развлекаемся так же, как и со своими соплеменниками. Так не заложено ли что–то фундаментальное в земном типе биологии и технической цивилизации?

Нет. Как всегда, истина лежит где–то посередине. На подавляющем большинстве планет человек жить не может. Именно поэтому мы обычно минуем их, и они не оставляют особого отпечатка в нашем сознании. Из числа тех, на которых есть кислород и вода, более половины бесполезны или смертоносны для человека по тем или иным причинам. И все–таки эволюция — не случайный процесс. Ее направленность задается естественным отбором, действующим в рамках физических условий. Кроме того. Галактика столь огромна, что варианты, возникшие по воле случая, повторяются в миллионах миров, и в результате Новая Земля — вовсе не редкость.

Сходно обстоит дело и с психологией разумных существ. Безусловно, большинство из них обладает основными инстинктами, более или менее отличающимися от человеческих. С теми расами, мотивация которых радикально отличается от нашей, мы контактируем мало. Естественно, среди круга нашего постоянного общения преобладают существа с близкими нам склонностями. И опять же, поскольку планет — миллиарды, мы можем не сомневаться, что нам удастся найти миллионы похожих на нас видов.

Конечно, не стоит обольщаться поверхностным сходством. Нечеловек всегда остается нечеловеком. Мы способны заметить только те грани его личности, которые в состоянии понять. Поэтому инопланетянин зачастую производит на нас впечатление ограниченного, даже комичного персонажа. Но не забывайте — и мы выглядим в его глазах такими же. На свое счастье, обычно человек и не подозревает, на скольких планетах он является традиционным героем непристойных шуток.

При всем при том представители каждой из рас — не говоря уже о культурах, — различаются между собой не меньше, чем Homo sapiens. Поэтому степень сходства между жителями разных планет сильно варьирует. Зачастую человеку проще общаться с негу моноидами, чем с некоторыми из своих соотечественников. «Конечно, — скажет изыскатель с Кецалькоатля о своем напарнике, — он смахивает на гибрид капусты с подъемным краном, конечно, он рыгает сероводородом и спит в грязной луже, а его представление о развлечениях сводится к тому, чтобы шесть часов подряд обсуждать которость зачемности. Но я могу доверять ему — Господи, да я бы даже оставил его наедине со своей женой!»

Ной Аркрайт. «Введение в софонтологию»

Захватчики расположили свои корабли на стандартных патрульных орбитах. И не предприняли ничего для маскировки. Такая самоуверенность заставила Дэвида Фолкейна поежиться.

По мере того как космолет приближался к Ванессе, его приборы стали регистрировать корабль за кораблем. Один прошел так близко, что не требовалось особого увеличения, чтобы увидеть детали. Едва уловимые особенности контура огромного, класса «Нова», корабля свидетельствовали, что он построен нечеловеческими руками. Его пушки пронзали черноту космоса, уставясь на россыпи созвездий; солнечный свет играл на его боках; он был прекрасен, надменен и устрашающ.

Совсем не страшно, сказал себе Фолкейн, и тут же усомнился, искренен ли он сам с собой.

Раздался сигнал вызова на общегалактической частоте. Дэвид нажал на кнопку приема. Судя по показаниям компенсатора Доплера, они с военным кораблем стремительно сближались. На экране появилось изображение: вряд ли это был ванессианин, но существо, судя по всему, принадлежало к тому же виду. Из приемника донеслось неясное бормотание.

— Извинить, не понимай, — промямлил Фолкейн, но на всякий случай затормозил. Агрессоры были обидчивы, а тот парень сидел за штурвалом такого монстра, которому по зубам целый континент, а кораблик Фолкейна сойдет за зубочистку. — Прошу прощения, я не владею вашими многочисленными языками.

Краок издал звук, напоминающий гудок. Похоже, он, она или икс не знал англика. Что ж, попробуем язык Торгово–технической Лиги…

— Вы говорите на латыни?

Существо потянулось за транслятором. Без него люди и краоки с трудом воспринимали звуки речи друг друга.

— Sprechen Sie Deutsch? *^[12] — спросил офицер, настраивая прибор.

— Э–э? — у Фолкейна отвисла челюсть.

— Ich haben die deutsche Sprache einwenig gelehrt , — гордость за свои лингвистические достижения преобладала у краока над грамматикой. — Bei der grosse Kapitan *.^[13]

Фолкейн сжал ручки пилотского кресла, пытаясь собраться с мыслями, и изумленно уставился на экран.

Несмотря на враждебность, существо выглядело не так уж неприятно. Около двух метров в высоту, оно напоминало стройного тираннозавра, если, конечно, возможно представить себе тираннозавра, покрытого коричневым мехом, с огромным ребристым, наполовину сложенным, но тем не менее мерцающим и переливающимся гребнем на спине. Его руки были весьма сходны с человеческими, за исключением того, что каждый из четырех пальцев имел по дополнительному суставу. Круглая голова, уши с кисточками, квадратная морда, глаза меньше человеческих.

Вся его одежда состояла из повязки на руке, символизирующей высокое положение, кошеля на поясе и портупеи. Фолкейн порылся в памяти и определил принадлежность офицера к одному из трех краоканских полов: так называемый трансмиттер; оплодотворяется самцом и, в свою очередь, оплодотворяет самку. «Я должен был догадаться, — подумал Дэвид, — хотя в библиотеке Гарстанга данные о них и представлены весьма скупо. Самцы, миниатюрные и кроткие, занимаются выращиванием потомства. Самки — наиболее творческие натуры, они принимают большинство решений. А трансмиттеры отличаются воинственностью.

И в данный момент один из них взял меня на прицел».

Фолкейн почувствовал себя очень одиноким. Пульсация двигателя, бормотание приборов корабля, чуть уловимый запах кондиционированного воздуха и запах его собственного пота, вес, создаваемый внутренним полем тяготения, — единственные ощущения жизни, которые окружали его, словно яичная скорлупа. А за ее пределами лежала пустота. Многие парсеки разделяли его и могучую Лигу, и сейчас перед ним был корабль пришельцев, объявивших себя ее врагами.

— Antworten Sie! *^[14] — потребовал краок.

Почти наугад выбрав казавшиеся подходящими слова из тех полузабытых крох идиша, который он время от времени слышал от Мартина Шустера в период своего ученичества, Фолкейн произнес как можно медленнее и отчетливее:

— Ikh… veyss… nit keyn…Deitch. Get me… ah mentsch… zeit azay gif *.^[15] — Собеседник не двигался; — Черт возьми, с вами же есть люди, — не выдержал Фолкейн. — Я даже знаю, как одного из них зовут. Ута Хорн. Понятно? Ута Хорн.

Краок переключил Дэвида на своего собрата, сидящего на корточках у основания электронного аппарата. Из интеркома послышался нечеловеческий пересвист. Новый собеседник повернулся к Фолкейну.

— Я немного знаю латынь, — заявил он. Несмотря на вокалайзер, его акцент был настолько густым, что, будь он вареньем, его можно было бы намазывать на коржик. — Определите себя.

Фолкейн вытер губы.

— Я — представитель Торгово–технической Лиги на Гарстанге. С почтовой капсулой я получил известие о вашем… э–э… появлении. Там было сказано, что мне разрешено прибыть сюда.

— Так. — Снова свист. — Действительно, одному кораблю, невооруженному, мы позволили совершить посадку на Элан–Тррл. Вы создаете неприятности, мы убиваем.

— О, конечно, я не буду, — пообещал Фолкейн. «Пока мне не представится подходящая возможность». — Иду на посадку. Вас интересует мой маршрут?

Краока он интересовал. Бортовой компьютер послал необходимые данные на военный корабль. Намеченный путь был одобрен. Сверкнули, рассекая космос, лучи мазеров; они оповещали другие корабли о необходимости следить за космолетом Фолкейна.

— Вы идти, — разрешил офицер.

— Но этот Ута Хорн…

— Командор Хорн встретиться с вами, когда счесть нужным. Вперед.

Экран погас, и Фолкейн начал спуск. Внутренние компенсаторы поля вступили в борьбу с притяжением планеты.

Дэвид обнаружил, что невольно затаил дыхание, сделал глубокий вдох и вгляделся в открывшуюся перед ним картину. До сих пор, пока он спешил к звезде Фурмана, над окружающим пространством господствовала бета Центавра, немигающая, ослепительно яркая на расстоянии двух световых лет. Теперь заметным стал диск солнца Ванессы. Это был, конечно, не супергигант типа В, но все же достаточно впечатляющая белая звезда класса F7 с мерцающей короной, вскипающей протуберанцами. Если вдруг откажут защитные экраны, ее излучение легко пройдет через корпус корабля и уничтожит человека.

Он сглотнул. «Итак, мне предложена проба на роль пронырливого авантюриста. Что ж, вот я на месте и полон энергии».

Фолкейн потянулся; мышечное усилие сняло часть его внутреннего напряжения. Тут он понял, что голоден, и направился на корму, чтобы сделать себе сандвич. Поев и раскурив трубку, он почувствовал, как спокойствие постепенно возвращается к нему: в конце концов, ему только–только исполнилось двадцать лет, и оптимизм юности пришел к нему на выручку.

Он был одним из самых молодых людей, когда–либо получавших звание агента Лиги. Этим он был в значительной мере обязан своей находчивости во время неприятностей на Айвенго. Чтобы поставить сходный рекорд в получении сертификата мастера, необходимо совершить еще один–два таких же подвига. Неудивительно, что он завопил от радости, получив послание Бельягора.

Правда, как теперь выяснилось, ему противостоит нечто более грозное, чем он предполагал. Но он же все–таки сын барона из Великого Герцогства Гермесского. Так стоит ли падать духом, а?

В худшем случае, даже если ему ничего другого не удастся сделать и он только сообщит в соответствующий сектор Управления о том, что здесь происходит, его заметят наверху. Может быть, сам старый Ник ван Рийн услышит о Дэвиде Фолкейне, таланты которого пропадают втуне на этом крошечном посту на Гарстанге.

Он немного попрактиковался в дерзкой улыбке. Получилось лучше, чем год назад. Его профиль оставался неисправимо курносым, но лицо утратило округлость, так его огорчавшую раньше. Теперь он, высокий, белокурый и стройный, сказал себе Фолкейн, прекрасно разбирается в одежде и вине. И в женщинах, добавил он, мгновенно расплывшись в самодовольной улыбке. Ах, если бы он не был единственным человеком в этом захолустье! Ну, может быть, этот загадочный Хорн прихватил с собой несколько женщин про запас…

Ванесса росла на экранах; красноватый шар, расцвеченный зеленым и голубым, поблескивал небольшими морями. Интересно, подумал Фолкейн, как называют ее местные жители? Будучи колонистами, цивилизация которых, в отличие от большинства, не деградировала за время длительного перерыва в космических путешествиях их расы, краоки с Ванессы, безусловно, обладали собственным языком. Почему же Фурман не занес, как это обычно делается в подобных случаях, в каталог местное название открытой им планеты?

Вполне возможно, потому, что человеческие голосовые связки не могут должным образом извернуться для его произнесения. А может, ему просто захотелось окрестить планету Ванессой. Боже, какие сногсшибательные возможности открываются перед первопроходцем! Какая девчонка устоит, если в ее честь назван целый мир?

В поле видимости появился еще один патрульный корабль, и Фолкейн вернулся к реальности.

В давно миновавшие дни расцвета своей экспансии краски никогда не основывали городов. Концепция столь маленькой единицы, обладающей собственной индивидуальностью и состоящей из еще более мелких субъединиц, существующих относительно изолированно, была чужда им. Тем не менее они давали имена своим связанным друг с другом поселениям, построенным в разных местах. Священная книга Фолкейна «Руководство для пилота по сектору бета Центавра» сообщила ему, что Элан–Тррл (как бы ни писать и ни произносить это название) расположен в средних северных широтах и отмечен, радиомаяком Лиги.

В переполненной информацией микрофильмированной книге о планете говорилось мало. Из факторов, представлявших серьезную опасность, были упомянуты только озон и ультрафиолет. Фолкейн облачился в комбинезон с капюшоном и надел фильтрующую маску и защитные очки. Крошечный космопорт несся ему навстречу. Он приземлился и вышел из корабля.

Мгновение он стоял, пытаясь сориентироваться и привыкнуть к незнакомому окружению. Небо над головой было безоблачным, очень бледного голубого цвета; солнце сияло настолько ослепительно, что он не мог взглянуть в его сторону. Краски при таком жутком освещении казались вылинявшими. За космопортом к озеру, от которого брали начало ирригационные каналы, разветвлявшиеся по сельскохозяйственным угодьям, сплошь покрытым голубовато–зеленым кустарником, сбегали холмы. По берегам каналов росли искривленные деревья с перистыми листьями; моторные лодки, скользя по воде, высоко задирали носы. Сельскохозяйственная техника, разбросанная по полям, и редкие гравилеты, пролетающие вдали, должно быть, были привезены сюда торговцами Лиги. На горизонте вставала тускло–коричневая горная цепь.

При силе тяжести, на одну пятую превышающей привычную ему земную, Фолкейн чувствовал себя неповоротливым. Вокруг завывал ветер, обдавая его волнами раскаленного воздуха. Но Фолкейн не ощущал особого дискомфорта от жары.

По другую сторону от порта виднелись луковицеобразные башни Элан–Тррла. Тысячелетия выветривания лишили четкости очертания слагавших их камней. Фолкейн не заметил практически никакого транспорта и предположил, что движение, возможно, происходит под землей. С нежностью взглянул он на фасад комплекса зданий Лиги; ее постройки из стекла и пластика напоминали по форме милый сердцу обычный дом; контуры их подрагивали в струящемся от жара воздухе.

В порту неподалеку от его собственного стояли еще два корабля. Приземистый «Холберт», вероятно, принадлежал Бельягору. Хозяевами второго, со стремительными обводами и вооруженного, скопированного с земного крейсера, должно быть, являлись захватчики. Его охраняли несколько краоков. При появлении Фолкейна они не сдвинулись с места — по–видимому, были предупреждены о его появлении. Караульные безмолвствовали. Все время, пока он шел к зданию Лиги, Дэвид чувствовал спиной тяжесть их взглядов. Одинокий скрип его башмаков гулко отдавался на ветру.

Двери представительства Лиги распахнулись перед ним. В вестибюле было не менее жарко и сухо, чем снаружи, да и свет был столь же резким. Конечно, Лига направила сюда своим представителем кого–нибудь со звезды класса F. Фолкейн начинал в большей степени ценить прохладный зеленый Гарстанг. Но почему этот Бельягор не вышел встретить его?

— Прямо через холл и направо, — произнес по–латыни рокочущий бас из интеркома.

Фолкейн направился в главную контору. Бельягор сидел за столом, дымя сигарой. Над ним висела эмблема Торгово–технической Лиги: старинный космический корабль–каравелла на фоне взрыва сверхновой с девизом «Вынесет любой груз». Компьютеры, диктофоны и прочее оборудование — все было знакомо Фолкейну, в отличие от хозяина кабинета. Фолкейн никогда прежде не сталкивался с обитателями Джалиля.

— Итак, прибыл, — произнес Бельягор. — Что–то ты не спешил.

Фолкейн остановился и уставился на него. Представитель Лиги несколько напоминал гуманоида. Иначе говоря, его приземистое тело обладало двумя ногами, двумя руками и не могло похвастаться хвостом. В то же время ростом он был не больше метра, на ногах было по три толстых пальца, а трехпалые руки напоминали манипуляторы; из–под юбки — единственной его одежды — виднелись серая чешуя и желтое брюхо. Его нос был похож на рыло тапира, уши — на крылья летучей мыши. На макушке у него рос пучок рыжих волосков; над глазами торчали два толстых хемосенсорных усика. Сами глаза были такие же маленькие, как у краоков: существа, которые видят ультрафиолет и не воспринимают красную часть спектра, не нуждаются в больших глазах.

Словно для сравнения, рядом со столом, опираясь на собственный хвост, сидел краок–икс, — нет, на сей раз это была она. Бельягор ткнул в ее сторону сигарой.

— Это Квуиллипап, старший офицер связи. А ты… Как там твое дурацкое имя?

— Дэвид Фолкейн.

Новичок в разговоре с мастером не может позволить себе особо показывать зубы.

— Ну, садись. Пиво? Вы, земляне, быстро теряете воду.

А Бельягор не так уж плох, решил Фолкейн.

— Спасибо, сэр, — ответил он, опускаясь в кресло.

Джалилянин отдал приказание по интеркому.

— Были какие–нибудь осложнения по дороге сюда?

— Нет.

— Я так и думал. Ты не вызвал у них сильного беспокойства. Да и капитан Хорн хотел, чтобы ты прилетел, а он, похоже, занимает у них во Флоте высокую должность. — Бельягор пожал плечами. — Не могу сказать, что рад тебя видеть. Молокосос! Если бы поблизости оказался кто–нибудь поопытнее, может, нам и удалось бы что–нибудь сделать.

Фолкейн проглотил остатки своей гордости.

— Я сожалею, сэр. Но Лига действует в данном районе всего несколько декад, — я не уверен, что вы принимаете это во внимание. В вашем послании говорилось только, что в систему Фурмана вторглись краоки и потребовали от Торгово–технической Лиги полностью освободить от своего присутствия окрестности беты Центавра.

— Ну что же, кто–то должен доставить предупреждение в Управление, — пробурчал Бельягор, — а я занят. Я собираюсь оставаться здесь и вставлять им палки в колеса, может, мне даже удастся заставить их изменить решение. А пост на Гарстанге не много потеряет от твоего отсутствия. — Некоторое время он молча курил. — Впрочем, я хотел бы, чтобы до своего отбытия ты занялся кое–какими элементарными наблюдениями. Поэтому я и послал за помощью на Гарстанг, а не на Рокслатл. Снарфен, возможно, выполнил бы эту миссию в десять раз лучше — он ведь мастер, — ноты — человек, а люди занимают высокое положение среди анторанитов, как, например, Хорн, который сказал, что хочет побеседовать с тобой, когда я упомянул о твоем происхождении. Таким образом, может быть, ты сможешь выяснить, что же происходит. Я всегда говорил: чтобы понять представителей этой нелепой расы, используйте их же.

Фолкейн с мрачной целеустремленностью спросил:

— Антораниты… сэр?

— Захватчики называют свою базу Анторан. Никаких сведений, помимо названия, они не сообщают.

Фолкейн бросил быстрый взгляд на Квуиллипап.

— Нет ли у вас каких–либо идей — откуда они могли появиться?

— Нет, — ответила та через вокалайзер, — это не может быть один из известных колонизированных Расой миров. Но записи неполны.

— Я не понимаю, как…

— Я объясню. За столетия до того, как ваш или мастера Бельягора виды достигли первобытного уровня, великие предки краоков…

— Да, я знаю о них.

— Не перебивай старшего по званию, щенок, — прогремел Бельягор, — кроме того, я сомневаюсь в твоих исторических познаниях. Тебе не вредно будет послушать это еще раз, независимо от того, одолел ли ты пару–другую книг. — Он презрительно шмыгнул носом. — Ты связан с Галактической Компанией специй и спиртных напитков, не так ли? Они не ведут здесь дел. Ничего интересного для них. За всю историю межзвездной торговли Ванесса не производила на продажу ничего, кроме лекарств и флуоресцентов, непригодных для вашего типа жизни. Что до меня, я здесь не только агент «Дженерал моторс» Джалиля, я часто представляю и другие компании с соседних планет. Я–то знаю ситуацию изнутри. Продолжай, Квуиллипап.

— Теперь вы перебили меня, — угрюмо заметила ванессианка.

— Когда я вступаю в разговор, я не перебиваю, а поясняю. Продолжайте, я сказал. И покороче. Никаких этих ваших проклятых песенных хроник, слышите?

— Величие Расы не может быть донесено без Торжественных аллад.

— На фиг величие Расы! Дальше.

— Ну что ж, возможно, он все равно не смог бы оценить блеск и великолепие краоков.

Фолкейн стиснул зубы. Где, о небо, обещанное пиво?

— Тысячи и тысячи лет назад, — начала Квуиллипап, — Раса создала космический флот и послала его на покорение звезд. Долгой и трудной была борьба; эхо имен героев–звездолетчиков гремело веками. К примеру, Ундн…

— Притормози, — приказал Бельягор начавшей впадать в песенный экстаз Квуиллипап.

«Интересно, — подумал Фолкейн, — ее стремление к самовосхвалению вызвано комплексом неполноценности?» Дело в том, что краоки так и не сумели построить гиперпространственный двигатель. Они путешествовали на субсветовых скоростях — десятки столетий, от звезды к звезде. Плюс к тому же интерес для них представляли только сравнительно редкие яркие звезды класса F. Маленькие солнца, типа Сол, — слишком тусклы и холодны, обладают чересчур скудным ультрафиолетовым излучением, необходимым для их высокоэнергетической биохимии. Более крупные звезды, вроде беты Центавра, — вообще, все после F5 согласно основной классификации, — не имеют планет. Краскам еще повезло — они нашли четырнадцать новых, пригодных для использования систем.

— Попробуйте представить достижения предков, — настаивала Квуиллипап. — Они не только смогли преодолеть немыслимую межзвездную бездну, они часто изменяли атмосферу и экологию целых миров, приспосабливая их для себя. Ни один другой вид не достиг такого мастерства в этом искусстве.

«Да, действительно, — подумал Фолкейн. — У современных космических первопроходцев нет причин становиться планетарными инженерами. Если их не устраивает обнаруженный мир, они просто улетают в поисках другого. А субсветовой путешественник не может быть столь разборчив.

Надо признать, в краоканском прошлом действительно есть что–то величественное. Вряд ли люди смогли бы так долго претворять в жизнь столь обширную программу; для них в большей степени характерна индивидуальная, нежели коллективная гордость».

— Затем наступили Темные Времена, — продолжала Квуиллипап, — но мы помнили. Как бы ни велики были трудности и потери, но, взглянув на ночное небо, мы всегда могли указать звезды, на которых живет наш род.

Судя по тому, что читал Фолкейн, приближение катастрофы было медленным, но неизбежным. Освоенные красками области космоса оказались слишком велики для столь медленных путешествий; путь к очередному белому солнцу стал непозволительно дорогим удовольствием в плане времени, труда и ресурсов. Экспансия завершилась.

Вскоре та же участь постигла торговлю между колониями. Слишком дорого. Торгово–техническая Лига существует благодаря гиперпространственному и гравитационному двигателям, — только за счет того, что бесчисленное множество товаров дешевле закупить в системе другой звезды, чем производить на собственной планете. Хотя прибыль перестала быть целью путешествий краоков, они не избежали воздействия законов экономики.

Они не строили больше космических кораблей. Со временем большинство поселенцев прекратили перемещения даже в пределах планеты. Во многих мирах воцарились хаос и варварство. Ванессе повезло больше: цивилизация устояла и осталась неизменной, хотя и заплатила за это застоем в развитии технологии на протяжении трехсот столетий. Затем появился Фурман. Краоки получили весточку от потерянных братьев и стали мечтать о воссоединении Расы.

На это требовались деньги. Космический корабль стоит недешево, а Лига — не благотворительная организация. Пусть ванессиане накопят соответствующие средства, и любая судоверфь Галактики с радостью возьмется за их заказ. Но не раньше.

Тут Фолкейн осознал, что Квуиллипап в своем монотонном речитативе перешла к более важным вещам.

— Ни в хрониках, ни в устных сказаниях нет упоминаний о мире, который мог бы соответствовать Анторану. Фонетический анализ подслушанных разговоров, а также некоторые детали наблюдаемых традиций пришельцев заставляют предполагать, что их планета была колонизована пришельцами с Дзуа. Но Дзуа — один из первых миров, где цивилизация была разрушена, и не сохранилось никаких записей об отправившихся оттуда экспедициях. Таким образом, Анторан, должно быть, пятнадцатая колония, забытая на планете–прародительнице и никогда не упоминавшаяся в сообщениях.

— Вы уверены, — осмелился перебить ее Фолкейн, — я имею в виду, не могла ли одна из известных планет, населенных красками…

— Конечно, нет, — пророкотал Бельягор, — я побывал на них на всех и знаю их возможности. Такой флот — я был в космосе, видел корабли и знаю, что они могут сделать, — чтобы построить такую флотилию, нужна промышленность, которую так запросто не спрячешь.

— А захватчики… Что они говорят?

— Никаких зацепок, я же говорил. Они не так болтливы, как ваша раса сплетников. У краоков сильно выражено чувство принадлежности к клану, и они не выдадут тайны.

— Но они, по крайней мере, должны были объяснить причины своих действий.

— Ах это. Да. Они избраны небом для воссоздания древнего союза, на сей раз — в виде империи. Они хотят, чтобы Лига убралась из этого района, поскольку она — сборище чистокровных поработителей, эксплуататоров, взяточников и уж не знаю какой еще мерзости.

Фолкейн украдкой взглянул на Квуиллипап. Он не смог прочесть никакого выражения на ее лице, зато спинной гребень был развернут (так краоки понижают температуру тела); ванессианка била хвостом. Ванесса не оказала сопротивления захватчикам. Вполне возможно, Квуиллипап не будет очень уж убиваться, если ноги ее нынешнего начальства больше не будет на планете.

— Что же, сэр, их можно понять, не так ли? — осторожно заметил человек. — Это их дом, а не наш. Мы делали для краоков только то, что приносило нам прибыль. Для сотрудничества с нами им приходится изменять высокую древнюю культуру…

— Твой идеализм поражает меня до мозга костей, не знаю только, каких именно, — усмехнулся Бельягор. — Дело пах–лет потерей чудовищной суммы. Все наше имущество в районе беты Центавра будет конфисковано, ты слышал? Кроме того, они присвоят себе право на торговлю с более холодными звездами. А я думаю, они не остановятся и на этом. Те люди, которые действуют заодно с ними, — чего они хотят?

— Ну… да, — сдался Фолкейн. — Трудно отрицать, что люди — один из самых хищных видов во Вселенной. В вашем послании упоминался некий Ута Хорн. Звучит мило — э–э, навевает воспоминания о бандитах и Диком Западе.

— Я уведомил его о твоем прибытии, — сказал Бельягор. — Он хочет поговорить с чиновником Лиги, принадлежащим к его собственной расе. Ты, вероятно, сойдешь за такового. Хочется надеяться, тебе удастся что–нибудь у него выпытать.

Появился робот–слуга с бутылками.

— Пиво, — объявил Бельягор.

Машина откупорила две бутылки: Квуиллипап коротким движением головы отказалась от своей. Все ее мускулы были напряжены, хвост хлестал по когтистым лапам.

— Ad fortunam tuam! *^[16] — без особой искренности провозгласил Бельягор и влил в себя пол–литра пива.

Фолкейн отвел маску ото рта и сделал то же самое со своей порцией напитка. Но тут же выплюнул жидкость обратно, давясь и кашляя; его чуть не стошнило.

— Хм? — изумленно воззрился на него Бельягор. — Что, во имя девяти кругов ада… Ох! Я запамятовал, что ваше отродье не усваивает джалилианских белков. — Он громко хлопнул себя по бедру. — Ха–ха–ха!

Человеческие существа вездесущи; практически все посты Лиги на планетах неземного типа имеют помещения, приспособленные для подобных визитеров. Фолкейн опасался, что его соотечественники из числа союзников анторанитов займут соответствующие апартаменты, предоставив ему плевать в потолок тесной каюты космолета. Но, как он узнал, они предпочли остаться на своих кораблях. Возможно, они опасались ловушек. Он мог выбрать для плевков потолок любого из помещений.

Девятичасовой ванессианский день близился к закату, когда раздался звонок видеофона. На экране появился человек в зеленой форме. Его лицо с довольно грубыми чертами, украшенное усами, было столь загорелым, что Фолкейн вначале принял его за африканца.

— Вы — человек с другого поста Торгово–технической Лиги? — холодно спросил он с гортанным акцентом.

— Да. Дэвид Фолкейн. А вы — командор Хорн?

— Нет. Капитан Бланк. Начальник службы безопасности. Поскольку командор Хорн собирается встретиться с вами, я должен принять меры предосторожности.

— Я не очень представляю себе, что мы будем обсуждать. Бланк улыбнулся. Казалось, это было ему настолько непривычно, что причинило боль мускулам лица.

— Ничего определенного, мастер Фолкейн. Мы хотели бы, чтобы вы передали Лиге несколько посланий. Помимо того, скажем так: обеим сторонам было бы полезно получить личные представления друг о друге, не отягощенные неизбежно присутствующими различиями между видами. Анторан будет бороться, если возникнет необходимость, но предпочел бы не делать этого. Командор Хорн желает показать вам, что мы не монстры, а действия наши — благоразумны. Хотелось бы надеяться, что вы, в свою очередь, сможете убедить в этом свое начальство.

— Хм–м… Хорошо. Где и когда?

— Я думаю, лучше у вас. Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы попытаться как–либо нарушить перемирие.

— Когда прямо у меня над головой висит военный Флот? Не беспокойтесь! — заверил его Фолкейн. — Как насчет обеда? Я исследовал здешние запасы продовольствия — они намного превосходят то, что может иметься на любом космическом корабле.

Бланк согласился, встреча была назначена через час, экран погас. Фолкейн задал работу кухонным роботам. Неважно, что он будет обедать с врагом, — он должен пообедать хорошо. Конечно, космический ковбой вроде Хорна не отличит икру от дроби, но Фолкейн приготовился смаковать за двоих.

Облачаясь в положенную золотую форму, Фолкейн привел в порядок свои мысли. Похоже, людей среди захватчиков немного, но они занимают важные посты. Несомненно, именно они первоначально научили анторанитов строить военные корабли; безусловно, они — опытные тактики и стратеги. Хорн пожелал прийти к нему, чтобы на корабле собрат не увидел лишнего, мелких деталей, незаметных для Бельягора, но которые могут сказать слишком много человеческому глазу. Надо постараться что–нибудь выведать…

Катер с флагмана находящейся на орбите флотилии приземлился. В наступающих сумерках Фолкейн с трудом различил одинокую человеческую фигуру, направляющуюся к представительству Лиги в сопровождении четырех краоканских солдат. Краоки заняли посты у дверей.

Еще минуту гость провел в шлюзе, ожидая, пока озон превратится в кислород; наконец Фолкейн открыл входную дверь. Анторанит как раз снимал фильтрующую маску. Фолкейн споткнулся на ровном месте.

— Что?! — вскрикнул он.

Она была ненамного старше его. Форменная одежда облегала фигуру, которая произвела бы на Фолкейна впечатление, даже если бы ему не пришлось до этого несколько месяцев хранить целомудрие. Иссиня–черные волосы мягко падали на плечи, обрамляя огромные карие глаза, изящный носик и самый очаровательный ротик, какой он когда–либо…

— Но… — промямлил он.

В ее устах такой же, как и у Бланка, акцент звучал подобно музыке.

— Мастер Фолкейн? Я командор Хорн.

— Ута Хорн?

— Да, все верно. Ютта Хорн с Ньюхейма. Вы удивлены? Фолкейн кивнул с ошеломленным видом.

— Видите ли, население Ньюхейма невелико, и все, кто хоть на что–то годен, участвуют в общем деле. Кроме того, именно мой отец вновь открыл утерянную планету и затеял всю эту кампанию. Краоки, при их особом отношении к предкам, чтут меня за это; к тому же они привыкли видеть в женщинах лидеров. Так что от меня двойная польза: можно быть уверенным, что мои приказы будут исполнены в точности. Впрочем, вы должны были уже сталкиваться с женщинами в космосе.

— Э–э, дело в том, что…

«Теперь понятно. Когда Бельягор диктовал свое письмо мне, он использовал компьютер, запрограммированный на грамматику англика. Вполне понятно, если учесть, как мало людей знает немецкий. Бельягор, говоря о командоре, использовал местоимение мужского рода. Либо он никогда не встречался с ней лично, либо просто относится к людям с таким презрением, что не снисходит до половых различий. Что ж, он много теряет».

Фолкейн взял себя в руки, расплылся в самой широкой улыбке, на какую был способен, и отвесил низкий поклон.

— Хотел бы я всегда так удивляться, — промурлыкал он. — Прошу вас, командор. Садитесь. Что вы будете пить? Она посмотрела на него с сомнением:

— Я не уверена, что мне стоит пить.

— Что вы, что вы. Обед без аперитива все равно что… хм… день без солнца. — Он чуть было не сказал: постель без девчонки, но вовремя остановился.

— Ах, я плохо знаю подобные тонкости.

— В таком случае у вас все впереди.

Фолкейн приказал ближайшему роботу–слуге принести традиционные напитки. Сам он считал, что мартини на несколько световых лет опережает любой другой вид алкоголя, но, учитывая необразованность дамы в этом вопросе, лучше предложить ей что–нибудь сладкое.

Девушка, чопорно выпрямившись, села в кресло. Фолкейн заметил, что ее наручный коммуникатор включен: наверняка он настроен на волну рации охраны у входа. Если только они услышат что–нибудь подозрительное, они ворвутся внутрь. Однако вряд ли они смогут уловить нюансы того разговора, который Фолкейн лихорадочно обдумывал.

Он тоже сел. От предложенной сигареты девушка отказалась.

— Должно быть, вам не представлялась возможность быть испорченной цивилизацией, — рассмеялся Фолкейн.

— Нет, — невозмутимо согласилась она. — Я родилась и выросла на Ньюхейме. Мои единственные путешествия за пределы системы до сих пор ограничивались полетами к неисследованным звездам; они носили учебный характер.

— Что такое Ньюхейм?

— Наша планета. Часть системы Анторана.

— Э? Вы хотите сказать, что Анторан — звезда? Ютта Хорн прикусила губу.

— Я не знала, что у вас сложилось другое мнение. Несмотря на ее близость, а может, наоборот, именно из–за вызванного ею возбуждения ум Фолкейна лихорадочно заработал.

— Ага, — усмехнулся он. — Это кое–что мне говорит. До этого мы считали само собой разумеющимся, что антораниты происходят с единственной планеты системы, а их союзники из числа людей — просто искатели приключений. Жители Земли не называют себя солярианами. Зато земляне и марсиане совместно уже могут сказать о себе так. Таким образом, вокруг Анторана вращается более чем одна населенная планета. Ваш Ньюхейм; и сколько еще планет, населенных красками?

— Неважно, — отрезала Ютта.

Фолкейн всплеснул руками:

— Простите, если я смутил вас. Вот наши коктейли. Давайте выпьем за лучшее взаимопонимание между нами.

Девушка отхлебнула из своего бокала сначала нерешительно, потом — с явным удовольствием.

— Вы настроены дружелюбнее, чем я ожидала, — заметила она.

— Как я могу быть настроен иначе по отношению к вам, моя леди?

Девушка покраснела, ее ресницы взволнованно затрепетали, хотя она, безусловно, не кокетничала.

Фолкейн переменил тему: никогда не смущай свою мишень.

— Мы обсуждаем различия между нами, как и подобает цивилизованным людям, пытаясь найти компромисс. Не так ли?

— Каковы ваши полномочия для подписания соглашений? — Может, она и не имела дела с цивилизацией, но механизмы ее работы девушку научили понимать.

— Никаких. Но мои впечатления — впечатления очевидца, побывавшего на месте событий, могут иметь определенный вес.

— Вы выглядите слишком молодо для столь важной миссии, — пробормотала она.

— Ну, знаете, я уже немного повидал жизнь, — скромно сказал Фолкейн, — имел возможность попробовать и то, и это. Давайте поговорим о вас.

Она восприняла местоимение «вы» как форму множественного числа и принялась излагать явно заранее заготовленный текст.

Действительно, вокруг Анторана вращалось несколько планет, некогда колонизованных красками с Дзуа. Поселенцы поневоле отказались от межзвездных полетов, но тысячелетиями поддерживали межпланетную торговлю, сохраняя технологию на более высоком уровне, чем ванессианский.

Однажды, сорок с лишним лет назад, крейсер Лиги преследовал корабль Роберта Хорна с Новой Германии. Пытаясь сбить преследователей со следа, капитан применил старый, хорошо известный космолетчикам маневр: попытался спрятаться за ближайшей звездой. Корабль прошел так близко от Анторана, что Хорн услышал радиосигналы. Позже он вернулся для дополнительных исследований и обнаружил планеты.

— Да, он был вне закона, — с вызовом сказала девушка, — он возглавил Восстание Землевладельцев и действовал так успешно, что его противники не рискнули даровать ему амнистию.

Фолкейн краем уха слышал об этих событиях. Какой–то заговор среди аристократических семейств на Новой Германии — потомков первых поселенцев, ради сохранения власти, которую они теряли согласно новой конституции. Да и Лига оказалась вовлеченной: республиканское правительство предложило лучшие торговые концессии, нежели в свое время — Землевладельцы. Неудивительно, что девушка изо всех сил поливает Лигу грязью.

Он улыбнулся и вновь наполнил ее бокал.

— Мне близки ваши переживания. Знаете, я ведь с Гермеса. Аристократическое правление всегда представлялось мне наилучшей системой.

Ее глаза удивленно расширились.

— Так вы адель — благороднорожденный?

— Младший сын, — снова скромно потупился Фолкейн. Он не стал уточнять, что был послан учиться на Землю как человек, сбившийся с пути, достойного аристократа. — Продолжайте, ваш рассказ так увлекателен.

— В состав системы Анторана входила планета, которую краоки изменили на свой лад, но которая, по сути, оказалась слишком удаленной, слишком темной и холодной, чтобы стоило тратить на нее время. Людям она подошла лучше. Это и есть мой мир, Ньюхейм.

Хм–м, подумал Фолкейн. В таком случае должна существовать, как минимум, еще одна планета, расположенная ближе к солнцу и более подходящая для краоков. Очень может быть, что и не одна. Столь внушительный Флот, какой, по утверждению Бельягора, тот видел, невозможно быстро построить, не располагая значительным количеством рабочей силы и ресурсов. Это, в свою очередь, предполагает наличие крупной звезды с широкой биотермальной зоной. Но это же невозможно! Представители Лиги посещали все звезды класса F в данном секторе; то же относится и к светилам класса G; среди них определенно нет такой системы, как…

— Мой отец тайно вернулся на Новую Германию, — продолжала Ютта Хорн. — Там, да и в других местах, он начал набор рекрутов. В обмен на их помощь он мог предложить им целый новый мир — Ньюхейм.

«И конечно, в первую очередь они стали проповедовать идею завоевания, — размышлял Фолкейн. — Нетрудно себе представить, как краоки клюнули на разглагольствования о возрожденном Фатерланде. А уж под действием постоянной пропаганды против Лиги они поверили, что единственный путь к воссоединению лежит через наше изгнание».

— Таким образом, инженеры с Новой Германии показали анторанитам, как строить гиперпространственные корабли, — продолжил за нее Фолкейн, — а инструктора с Новой Германии обучали экипажи космолетов; секретные агенты с Новой Германии разведывали, что происходит вне системы Анторана, ну и ну, вы не теряли времени даром.

Она кивнула. Два выпитых бокала сделали ее речь немного сбивчивой.

— Так оно и было. Все отошло на второй план перед подготовкой к кампании. Отдохнуть мы еще успеем. О, какое будущее нас ожидает!

— Но зачем ждать? — возразил Фолкейн. — Зачем бороться с Лигой? Мы не возражаем ни против строительства краоками космических кораблей за собственный счет, ни против каких–либо социальных преобразований на Ньюхейме.

— После того как Лига самым возмутительным образом раньше лезла в наши дела? — гневно воскликнула она.

— Да, согласен, мы вмешивались и будем вмешиваться, когда затронуты наши интересы. Но все же, Ютта, — он впервые назвал ее по имени, — Торгово–техническая Лига не государство, даже не правительственна не более чем взаимовыгодное объединение межзвездных торговцев, которые зачастую грызутся между собой сильнее, чем с посторонними.

— Власть — одна из основ торговли, — парировала девушка, демонстрируя достойное Клаузевица знание стратегии. — Когда мы и наши союзники прочно установим свое господство над этим районом, возможно, мы позволим вам снова вернуться сюда, но действовать вы будете уже по нашим правилам. В противном случае, если бы наши интересы разошлись, вы слишком легко навязали бы нам свою волю.

— Лига не согласится на такое безропотно, — предостерег ее Фолкейн.

— Думаю, Лиге лучше подчиниться, — отрезала Ютта Хорн. — Мы уже находимся здесь, в этом регионе; мы контролируем все внутренние торговые маршруты. Мы можем нанести удар из космоса, где захотим. А кораблям Лиги придется преодолевать многие парсеки. Они найдут свои базы разрушенными. И они не будут знать, где находится наша родная планета!

Фолкейн поспешно отступил. Совсем ни к чему давать Ютте укрепиться в таком настроении.

— Конечно, вы обладаете огромным преимуществом. Лига может собрать силы, на порядок превосходящие ваши, — естественно, вы это понимаете, — но, вполне возможно, она решит, что победа над вами обойдется слишком дорого и не окупится возможным выигрышем от нее.

— Мой отец предсказал это перед смертью. Торговцев, которые не интересуются ничем, кроме собственной выгоды, легко припугнуть. Благороднорожденные — другое дело. Их цель — идеал, а не экономическое преуспеяние.

«Хотел бы я, черт возьми, чтобы у тебя появился шанс высунуть свой очаровательный носик из этого твоего самодовольного ограниченного мирка. Посмотрела бы ты, на что способны настоящие, деятельные аристократы», — подумал Фолкейн. Вслух же он произнес:

— О нет, Ютта. Я не могу полностью согласиться с вами. Не забывайте, я одновременно торговец и потомок знатного рода. Психология этих двух классов не так уж различна. Лорд должен быть политиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями, иначе он никуда не годится как правитель. А торговец неизбежно оказывается идеалистом.

— Что? — она изумленно моргнула. — Как?

— Ну, не думаете же вы, что мы работаем исключительно ради денег? Если бы дело было только в них, мы сидели бы дома, там уютно и безопасно. Так нет же, нас влекут приключения, новые горизонты, подчинение неживой природы напору жизни — покорение целой Вселенной, самого достойного противника из всех.

Ее брови оставались сдвинутыми, но выражение лица смягчилось.

— Я не вполне понимаю.

— Давайте я приведу вам несколько примеров…

Обед был накрыт в беседке на крыше, откуда открывался великолепный вид. К ночи Ванесса расцвела. Взошли две луны, маленькие, быстро бегущие по небу, и превратили окрестности в фантастический мир неясных серебряных колеблющихся теней. Слабо мерцало озеро; выступы скал были похожи на огромные цветы. Небо над головой было усыпано звездами; голубое сияние беты Центавра — алмаза, венчающего королевскую корону, — соперничало с лунами.

Свет, льющийся с панелей, ласкал смуглые щеки Ютты; Седьмая симфония Бетховена мягко струилась из приемника; пузырьки танцевали в бокалах с шампанским. Обед шел своим чередом: от закусок и консоме к рыбе, ростбифу, салату, птифурам и, наконец, к сырам. Фолкейн не забывал и про винные бутылки. Не то чтобы кто–нибудь из них был пьян — Ютта, увы, была начеку, но оба они чувствовали себя навеселе.

— Расскажите что–нибудь, — попросила девушка, — у вас такая интересная жизнь, Дэвид. Словно у героя древней саги, только все происходит в настоящем, и от этого становится вдвое лучше.

— Дайте подумать, — он протянул ей бокал. — Может, о том, как я потерпел аварию на бродячей планете?

— На чем?

— На свободно летящей планете, не имеющей солнца. Их ведь больше, чем звезд. Видите ли, чем меньше тело, тем больше вероятность его образования при возникновении галактики. Обычно находишь их группами… То есть, честно говоря, нормально ты их не находишь, поскольку космос велик, а планеты — небольшие и темные. Но случайно, по пути от Тау Кита к 70 Змеи я…

На самом деле это приключилось не с ним. Впрочем, так же обстояло дело с большинством рассказываемых Фолкейном историй. Но зачем портить хорошую байку излишней педантичностью?

К тому же, пока он рассказывал, Ютта рассеянно пила и пила из бокала, не подозревая умысла с его стороны.

— …и в конце концов я обновил запас воздуха, нагревая и перерабатывая замерзшие газы. Как же я был рад смыться оттуда!

— Еще бы, — содрогнулась она, — космос мрачен. Восхитителен, но суров. Я предпочитаю планеты. — Она окинула взглядом открывавшуюся панораму. — Ночь здесь не такая, как дома. Не знаю, где мне больше нравится — на Ньюхейме или на Ванессе. Я имею в виду, когда стемнеет, — добавила она с легким смешком. — Ни один из краоканских миров нельзя назвать приятным при свете дня.

— Неужели ни один? Вы ведь видели множество их, учитывая, что три вообще находятся по соседству.

— Пять, — поправила она. — Ее рука метнулась к губам. — Lieber Gott! *^[17] Я не хотела этого говорить.

Он мило улыбнулся, хотя внутри у него все так и запело от возбуждения. Святой Иуда! Пять планет — шесть, считая Ньюхейм — в термальной зоне, где вода — жидкость… вокруг одной звезды!

— Это неважно, — успокоил он ее, — раз вы сумели сделать всю систему невидимой. Я хотел побольше узнать о вас, вот и все, а это было невозможно, если бы вы не рассказали мне что–нибудь о своей родине. — Фолкейн наклонился через стол и похлопал ее по руке. — Ведь она — источник ваших грез, ваших надежд и вашего очарования, если позволите. Должно быть, Ньюхейм — просто рай.

— Нет, людям тяжело там жить, — искренне призналась Ютта. — Уже после моего рождения нам пришлось переместить поближе к полюсам некоторые поселения, когда движение планеты по орбите привело ее ближе к солнцу. Даже у краоков были подобные же трудности. — Она отодвинулась от него. — Но я говорю о том, о чем не следовало бы.

— Отлично, давайте переключимся на безопасные темы. Вы упомянули, что ночи дома отличаются от ванессианских. Чем?

— Ox… Другие созвездия, конечно. Различия не так уж велики, но все–таки заметны. Потом, из–за полярного сияния звезды никогда не бывают так отчетливо видны, где бы ты ни находился. Не могу сказать больше. Вы слишком наблюдательны, Дэви. Лучше, наоборот, расскажите мне о своем Гермесе. — Ее улыбка была неотразима. — Я хочу знать, где рождаются ваши мечты.

И Фолкейн охотно поведал ей о горах, девственной природе, равнинах, темных от стад, о купании в прибое Тандерстренда…

— Что это значит, Дэви?

— Ну, купание в прибое. Знаете, волны, вызванные приливно–отливными силами. — Он решил усыпить ее подозрительность шуткой. — Ну вот, простодушная бедняжка, вы снова выдали себя. Значит, на Ньюхейме нет приливов.

— Не имеет значения, — отмахнулась Хорн. — Действительно, у нас нет луны. Океаны похожи на громадные спокойные озера.

— Солнце не… — он остановил себя.

— Оно на самом деле не так уж далеко; крохотная огненная точка. Я никак не могу привыкнуть к тому, что здесь солнце — диск. — Внезапно Ютта решительно поставила свой бокал на стол. — Послушайте, либо вы еще очень молоды и непосредственны, либо умны, как сатана.

— Почему не то и другое одновременно?

— Я не могу рисковать. — Она поднялась. — Лучше я уйду сейчас. Я допустила ошибку, придя сюда.

— Что? — он вскочил на ноги. — Но вечер только начался. Я полагал, мы вернемся в гостиную и послушаем музыку, например, Lieberstod *.^[18]

— Нет. — Смущение и решимость сменяли друг друга на ее лице. — Мне тут слишком хорошо. Я забываю следить за своим языком. Передайте Лиге следующее. Прежде чем она сумеет поднять против нас другие миры, где живут краоки, мы их захватим, да и не только их. Если Лига будет вести себя благоразумно, возможно, тогда мы обсудим с ней торговый договор. — Она опустила глаза и покраснела. — Я хотела бы, чтобы вы смогли вернуться.

«Будь проклята политика!» — простонал Фолкейн. Ему не удалось уговорить Ютту переменить свое решение и пришлось проводить ее до двери. Он поцеловал ей руку… но прежде чем успел предпринять что–либо еще, как она прошептала «Спокойной ночи» и выскользнула наружу.

Фолкейн налил себе хорошую порцию виски, набил трубку и рухнул в кресло. Но все это было слабым утешением.

«Ах вы, крысы! — мрачно размышлял он. — Подлые здоровенные крысы–мутанты! Они заставят меня убраться с планеты немедленно, завтра на рассвете, до того как я успею воспользоваться полученной информацией… Ну ладно, по крайней мере, в Управлении наверняка служат славные девушки… А может быть, со временем мне удастся вернуться сюда. Да, вернуться — помощником агента; а Ютта будет на самом верху социальной лестницы в межзвездной империи. Вряд ли из–за этого она станет относиться ко мне пренебрежительно, но разве сможем мы быть вместе?»

Он тяжело вздохнул и мрачно уставился на репродукцию картины Хокусаи, портрет старика, висящий напротив. Старик улыбался; Фолкейну захотелось дать ему по носу.

Отдаленные последствия плана Ньюхейма значительно неприятнее для крупных торговцев, чем потеря нескольких мегакредитов, рассуждал Фолкейн. Предположим, план осуществится. Предположим, могущественная Торгово–техническая Лига примет вызов и потерпит поражение; будет создана Империя краоков. Сами краоки согласятся или не согласятся остановиться на этом и установить мирные взаимоотношения с остальными мирами. В любом случае прямой опасности для человеческой расы это нести не будет — люди и краоки не претендуют на одни и те же владения.

Но обитатели Ньюхейма… Они ведь уже считают себя крестоносцами. Учитывая всю предшествующую историю Homo, называющего себя Sapiens, можно себе представить, как повлияет столь блестящий успех на кучку идеологизированных милитаристов! О, процесс будет развиваться медленно, сначала им надо увеличить численность населения, развить промышленную базу, затем они установят контроль над всеми пригодными для жизни людей планетами по соседству. Но итог один — ради славы, власти, ради того, чтобы навредить ненавистным торговцам, ради установления Порядка — война.

Остановить их нужно сейчас. Хорошая взбучка дискредитирует Землевладельцев; на Ньюхейме войдут в моду мир, меркантильность, кооперация (или хотя бы берущая за глотку экономическая конкуренция); ну и, между прочим, представитель Лиги, сыгравший существенную роль в таком исходе дела, может рассчитывать на быстрое получение сертификата мастера.

С другой стороны, гонец, приносящий дурную весть…

— Ладно, — пробормотал Фолкейн, — шаг первый в процессе обезвреживания: найти их проклятую систему.

Они не могут рассчитывать вечно хранить свое местоположение в тайне. Им необходимо только время, чтобы успеть установить свою власть в данном районе; при наличии могучего космического Флота это недолго. Пока база остается неизвестной, они достаточно эффективно защищены. В таких условиях они сосредоточат свои усилия на наступлении, поскольку это даст им преимущество, далеко превышающее их реальные силы.

И, несмотря на все это, если Лига решит бороться, она победит. Без сомнения. Если начнется война, секрет неизбежно будет раскрыт, так или иначе. И тогда — ядерная бомбардировка из космоса… Нет!

Землевладельцы делают ставку на то, что Лига, чем ввязываться в дорогостоящие боевые действия, которые к тому же превратят в руины объект завоевания, предпочтет махнуть рукой на убытки и начать переговоры. Если при этом местонахождение Анторана будет по–прежнему неизвестным, шансы противников Лиги окажутся весьма высоки. Но независимо от того, насколько велика вероятность выигрыша, только фанатики играют в игры, где на кону — существование обитаемых миров. Бедняжка Ютта! В какую неподходящую компанию она попала! Как бы хотелось познакомить ее с порядочными людьми!

Ну хорошо, где же, в конце концов, эта дурацкая звезда?

Где–то неподалеку. Ютта на самом деле не выдала никакого секрета, проговорившись о том, что созвездия на ее планете выглядят почти так же, как здесь. Древние краоки ведь не путешествовали на большие, по межзвездным меркам, расстояния. К тому же база должна находиться в этом секторе, чтобы космический флот анторанитов мог получить преимущество, контролируя внутренние маршруты.

А сам Анторан должен быть большой и яркой звездой, не меньше, чем, скажем, GO, согласно общепринятой классификации. И тем не менее… ведь все такие звезды можно исключить из рассмотрения на основании давным–давно имеющихся у Лиги данных.

Если только… минуточку, минуточку… а не может ли звезда находиться в центре скрывающей ее туманности?

Нет. Туманность ведь не воспрепятствовала бы зондажу в диапазоне радиоволн. Да и Ютта говорила о звездах, что видны у нее дома.

Полярные сияния… Гм–м… Ютта упомянула, что некоторые поселения пришлось переместить поближе к полюсам, когда планета слишком близко подошла к светилу. А это значит, что изначально они располагались гораздо ближе к экватору. Однако даже и там полярные сияния были видны: куда бы ты ни пошел, сказала она. Еще одно подтверждение того, что их солнце высокоэнергетическое.

Вот еще любопытный момент: очень вытянутая орбита Ньюхейма. И эта же проблема у других планет системы. Неслыханно. Можно даже подумать, что…

Фолкейн резко выпрямился. Трубка выпала у него изо рта и скатилась на колени.

— Святой… пресвятой… Иуда! — задохнулся он.

Мысли понеслись с бешеной скоростью. Он пришел в себя, только когда высыпавшиеся из трубки угольки прожгли ему брюки.

Дверь в резиденцию Бельягора, совмещавшую контору и жилые помещения, еле–еле успела убраться с дороги стремительно шагавшего Фолкейна. Однако, войдя в приемную, он замер на месте: в открытую дверь небольшого кабинета он увидел двоих погруженных в разговор краоков. Один из них, вооруженный и с повязкой на руке, свидетельствующей о высоком чине, был явно из числа завоевателей. Второй была Квуиллипап. Увидев Фолкейна, оба застыли в неподвижности.

— Приветствую тебя, — выдавила из себя офицер связи после паузы. — Какая нужда привела тебя сюда?

— Я хочу видеть твоего босса, — ответил Фолкейн.

— Думаю, он спит.

— Очень жаль, — пожал плечами Фолкейн, направляясь к двери, ведущей в личные апартаменты джалилеянина.

— Стой! — Квуиллипап кинулась за ним. — Я же сказала тебе, что он спит.

— А я тебе сказал — как жаль, что его придется разбудить, — отрезал Фолкейн.

Квуиллипап пристально посмотрела на человека. Ее спинной гребень развернулся и встал дыбом. Анторанит подошел и встал с ней рядом, положив руку на бластер.

— Что за срочность? — медленно произнесла Квуиллипап. Фолкейн ответил ей столь же пристальным взглядом.

— А что за разговор ведешь ты — настолько срочный, чтобы не ждать, пока Бельягор проснется?

В залитой безжизненным белым светом приемной воцарилась тишина. В ушах Фолкейна барабанным боем отдавался его собственный пульс. По спине у него побежали мурашки — уж очень угрожающим выглядел бластер в руке краока. Но тут Квуиллипап повернулась и молча увела своего соплеменника обратно в кабинет. Фолкейн облегченно перевел дух и пошел дальше — искать Бельягора.

Ему никто не говорил о том, в какой части здания находятся личные покои джалилеянина, но расположение помещений в подобных представительствах Лиги было стандартным. Однако нужная дверь оказалась заперта. Фолкейн позвонил. Никакого ответа. Он позвонил снова.

Сканер, по–видимому, был соединен с экраном в спальне Бельягора, потому что из переговорного устройства раздался недовольный голос:

— Ты! Уж не вообразил ли ты, что я встану из–за какого–то настырного человечишки?

— Да, — ответил Фолкейн. — Дело срочное.

— Тебе лучше срочно броситься вниз с ближайшей скалы. И позволь пожелать тебе плохой ночи. — Переговорное устройство отключилось.

Выражение «срочное дело», пожалуй, слишком часто употребляется и утратило первоначальный смысл, решил Фолкейн. Он прислонился плечом к кнопке звонка.

— Прекрати этот проклятый трезвон! — взвыл Бельягор.

— Обязательно — как только вы меня впустите. Переговорное устройство отключилось снова. Фолкейн принялся насвистывать «Голубой Дунай», продолжая плечом давить на звонок.

Дверь с треском распахнулась, и из нее выскочил Бельягор. Фолкейн с интересом отметил, что джалилеянин спал в ярко–пурпурной пижаме.

— Ах ты, наглый щенок! — возопил представитель Лиги. — Убирайся отсюда!

— Да, сэр, — ответил Фолкейн. — С вами вместе.

— Что?!

— Мне нужно кое–что показать вам у меня на корабле. Глаза Бельягора загорелись красным огнем. Его усики встали дыбом. Он так надулся, что, казалось, его маленькое кругленькое тельце вот–вот лопнет.

— Пожалуйста, сэр, — умоляюще произнес Фолкейн. — Вы должны это сделать. Дело чрезвычайно важное.

Бельягор выругался и замахнулся кулаком.

Фолкейн уклонился от удара, ухватил почтенного мастера Лиги за ворот и штаны и понес, вопящего и брыкающегося, к выходу.

— Я же говорил вам, сэр, что вы обязательно должны со мной пойти, — терпеливо объяснял Фолкейн по дороге.

Те двое краоков, что находились в приемной, уже ушли, а часовые у крейсера в порту не сделали попытки вмешаться. Вполне возможно, что, хотя их мохнатые неподвижные лица ничего не выражали, они наслаждались зрелищем. Покидая свой корабль, Фолкейн оставил трап выдвинутым, хотя и включил на люке опознающий хозяина замок. Дверь перед ним распахнулась. Он внес Бельягора внутрь и опустил на пол, приготовившись кротко снести все громы и молнии.

Джалилеянин не произнес ни слова. Он только смотрел на Фолкейна, и его нос странно подергивался.

— Ну хорошо, — вздохнул Фолкейн. — Вы отвергаете мои извинения. Вы позаботитесь о том, чтобы меня вышвырнули из Лиги. Вы удавите меня моими собственными кишками. Что–нибудь еще?

— Надеюсь, ты можешь объяснить свое поведение, — голос Бельягора напоминал скрип ножа по стеклу.

— Да, сэр. Дело не терпит отлагательств. И я не рискнул говорить о нем где бы то ни было, кроме как на корабле. Ваша Квуиллипап что–то уж слишком дружна с самозваными освободителями. Ей не составит труда подкинуть пару жучков в ваши апартаменты.

Должно быть, озон местной атмосферы, проникший в корабль, когда они входили, теперь уже превратился в кислород. Фолкейн снял свою фильтрующую маску. Бельягор пробормотал что–то нелестное насчет воздуха, которым дышат земляне. В остальном же резидент Лиги остыл удивительно быстро.

— Выкладывай, щенок, — приказал он.

— Видите ли, сэр, — ответил Фолкейн, — я знаю, где находится Анторан.

— Х–хе? — Бельягор, расположившийся в пилотском кресле, так и подпрыгнул.

— Антораниты ни за что не выпустят меня, стоит им только заподозрить, что я это знаю, — продолжал Фолкейн. Он стоял, прислонившись к переборке, и смотрел в иллюминатор. Обе луны зашли, и только бета Центавра сияла на небе; — Поэтому нужно, чтобы и вы тоже отправились вместе со мной.

— Что?! Это невозможно! Если ты думаешь, что я брошу собственность «Дженерал моторс» на милость грабителей…

— Они все равно вскоре вышлют вас, — сказал Фолкейн. — Признайте это. Вам ведь просто ненавистна мысль о капитуляции. Так не лучше ли, если мы ухватим быка за рога?

— А откуда ты взял, будто тебе известно, где находится Анторан, — зашипел на него Бельягор. — Эта самая Хорн пошутила, а ты и поверил?

— Нет, сэр, она старательно скрывала от меня всякую информацию. Только дело в том, что она выросла в отрезанном от мира, идеологизированном спартанском обществе. Где уж ей сладить со мной, — Фолкейн ухмыльнулся, — в переносном смысле, конечно, не в буквальном. Ее начальство не предвидело, как на ней скажется выпивка и изысканная беседа. Они и сами–то к этому непривычны, я думаю. Возможно, они к тому же рассчитывали, что я буду сражен ее внешностью и просто разину рот от восхищения. Похоже, они все там романтики. Ужасно опасные, конечно, но романтики.

— Ну? Ну? И о чем же эта Хорн говорила?

— О всяких мелочах. Впрочем, они–то ее и выдали. Ну, вроде того, что Анторан — не планета, а звезда. А между прочим, только одна звезда поблизости удовлетворяет всем условиям. — Фолкейн дал Бельягору время недовольно поворчать, а потом указал на небо. — Бета Центавра.

Резидент Лиги взорвался–таки. Он метался по рубке, размахивал руками и ругался. Фолкейн старался запомнить наиболее красочные эпитеты для использования в будущем.

Наконец Бельягор несколько успокоился, остановился, поднял палец и произнес:

— Ты неописуемый идиот. К твоему сведению, Бета — голубой гигант типа В. И всем давным–давно известно, что звезды–гиганты не имеют планет: это следует из отношения углового момента к единице массы. А уж когда появился гиперпространственный двигатель, экспедиции к таким звездам доказали это на практике. Даже если предположить, что светило каким–то образом обзавелось спутниками, они оказались бы непригодными для жизни. Гигантские звезды сжигают водород с такой скоростью, что время их существования измеряется миллионами лет. Миллионами, слышишь, а не миллиардами. Бета Центавра едва ли старше десяти миллионов лет, а больше половины ее жизни — я имею в виду устойчивое состояние — уже миновало. Ей предстоит превратиться в сверхновую, а затем в белого карлика. Жизнь не успела бы развиться на планетах, прежде чем они погибли бы. Да и нет там никаких планет, повторяю тебе. Почему только солнца меньшего размера могут иметь спутники, понятно: протозвезда–гигант, образуясь из межзвездной материи, создает слишком сильное гравитационное поле, чтобы в нем мог происходить процесс вторичного сжатия вещества. Я–то думал, что даже люди знакомятся с азами элементарной астрофизики в начальной школе. Я ошибался. Ну вот, зато теперь ты знаешь. — Его голос поднялся до визга. — И ради этого–то ты вытащил меня из постели!

Фолкейн сделал шаг в сторону и загородил выход.

— Но все это мне известно. Да и любому известно. Антораниты как раз и построили всю свою стратегию на нашем предвзятом мнении. Они рассчитывают к тому времени, когда мы поймем, что бета Центавра — исключение из правила, уже овладеть всем регионом.

Бельягор плюхнулся в пилотское кресло, сложил руки на груди и проскрежетал:

— Ну ладно, доигрывай этот фарс до конца, раз уж тебе неймется.

— Факты таковы, — принялся перечислять Фолкейн. — Во–первых, система Анторана колонизирована красками, которые по своей природе не могут жить на планетах холодных звезд вроде земного Солнца. Во–вторых, Анторан имеет шесть планет в зоне, где вода существует в виде жидкости. Как бы ни выстраивать их орбиты, такая зона должна быть очень обширна, — а это говорит о соответствующей мощи излучения. В–третьих, самая удаленная от солнца из этих планет получает слишком мало тепла и света, чтобы быть удобной для краоков, но вполне пригодна для жизни человека. При этом на ней возникают полярные сияния, даже и в умеренных широтах; а для этого нужно, чтобы звезда испускала огромное количество частиц высоких энергий — другими словами, была гигантом. В–четвертых, эта планета, Ньюхейм, очень удалена от Анторана. Доказательством тому служат три независимых факта: с Ньюхейма невооруженному взгляду светило не кажется диском; на планете отсутствуют вызванные притяжением солнца приливы; период обращения вокруг звезды очень велик, может быть, порядка двух земных столетий. О такой длительности года на Ньюхейме я догадался, когда Ютта проговорилась, что им пришлось перенести поселения ближе к полюсам из–за жары. Вытянутость орбиты привела к тому, что низкие широты оказались непригодны для жизни и из–за высокого уровня ультрафиолета, преодолевающего озоновый слой, как это происходит здесь, на Ванессе. Первое поселение на Ньюхейме появилось лет сорок назад. Другими словами, удаленность планеты от солнца меняется так медленно, что колонисты сочли рациональным поселиться в районах, которые, как им было известно, позже придется покинуть. Думаю, они хотели использовать местные полезные ископаемые. Ну так вот, несмотря на огромное расстояние от светила, на Ньюхейме можно жить, если, конечно, не иметь ничего против основательного загара. Какая же звезда способна в такой мере противостоять закону обратных квадратов? Только голубой гигант! А бета Центавра — единственный голубой гигант поблизости.

Фолкейн умолк, охрипнув и мечтая о пиве, чтобы промочить горло. Бельягор сидел неподвижно и напоминал статую, если, конечно, предположить, что нашелся бы скульптор, пожелавший увековечить подобные формы. Минуты тянулись бесконечно. Где–то в вышине раздался вой стартующего звездолета — вражеский корабль отбыл куда–то по своим загадочным делам. Наконец Бельягор спросил без всякого выражения:

— Но как там могли появиться планеты?

— Я и об этом догадался, — ответил Фолкейн. — Звезда–исключение, как я уже говорил, может быть, единственная во Вселенной: она захватила несколько бродячих планет. Такое очень маловероятно, но все–таки возможно.

— Ерунда. Изолированное тело не может захватить другое. — Однако свое возражение Бельягор произнес совсем тихо.

— Согласен. Вот что могло произойти. Когда Бета еще только формировалась, образовалось массивное ядро, а остальная масса все еще занимала вокруг Бог знает сколько астрономических единиц как пылевое облако. Тут появилась группа блуждающих планет, поле тяготения ядра Беты изменило их траекторию, а сопротивление частиц туманности не дало им улететь. Потеря энергии привела к превращению гиперболических орбит в эллиптические. Может быть, существовало еще и второе, меньшее ядро, которое впоследствии приблизилось к основному и слилось с ним. Два тела уж точно могут захватить третье. Но, я думаю, одного трения о частицы пылевого облака было бы достаточно. Эллиптические орбиты, конечно, оказались дьявольски эксцентрическими, хотя трение их несколько и выровняло. Но Ютта признала, что вытянутость орбит и по сей день приводит к климатическим катаклизмам. Это ведь тоже ненормально для планетной системы, не правда ли? Так что мы получаем еще один дополнительный ключ к загадке.

— Хм–м… — Бельягор потянул себя за нос и впал в задумчивость.

— Планеты, конечно, выделяли газы и водяной пар благодаря вулканической деятельности на ранних стадиях своего существования, — продолжал Фолкейн. — Газы замерзли бы в космосе, если бы не Бета. Не знаю, как краоки с Дзуа узнали об истинном положении вещей. Возможно, им не было известно, что голубые гиганты не имеют планет. А может быть, они послали автоматический зонд для астрофизических исследований, и тот доложил им о своих находках. Как бы то ни было, краоки обнаружили, что бета Центавра имеет пять подходящих для них планет плюс еще один мир, условия жизни на котором были для них в какой–то мере приемлемы. Вот они и колонизировали эту систему. Конечно, планеты были безжизненны, с ядовитыми атмосферами. Но древние краоки были мастера по части преобразования окружающей среды. Вы сами можете представить себе, что они предприняли: засеяли атмосферу фотосинтезирующими спорами для преобразования ее состава, завезли растения и животных, которые бы поглощали примитивную протоплазму и образовывали основу экологической системы, ну и так далее. В таких условиях размножение микроорганизмов идет по экспоненте, и потребуется всего несколько столетий, чтобы планета стала пригодной для жизни. Фолкейн пожал плечами.

— Бета взорвется и уничтожит плоды их трудов через пять или десять миллионов лет, — закончил он. — Но ведь этого времени не так уж и мало, верно?

— Да, — тихо ответил Бельягор.

Он поднял голову и посмотрел в глаза человеку.

— Если все это так, нам нужно сообщить Лиге. Военный флот, который двинется прямо к Бете, захватит врага врасплох. Если планеты, на которых расположена их база, окажутся нашими заложниками, ясно, что никакой войны не будет.

— Угу. — Фолкейн подавил зевок. Усталость начинала давать о себе знать.

— Но все это только гипотеза. Твои заключения основаны на слухах. Эта Хорн могла тебя провести. Лига не станет основывать проведение операции такого масштаба на голой идее, которая может оказаться ошибочной. Это было бы катастрофой. Требуются бесспорные доказательства.

— Конечно, — кивнул Фолкейн. — Поэтому–то нам и нужно отправиться обоим, каждому на своем корабле. Вам не составит труда придумать какую–нибудь отговорку — почему вы передумали оставаться здесь. Антораниты ничего не заподозрят, если вы закатите им скандал и в ярости удалитесь.

Бельягор с достоинством выпрямился.

— Что это ты придумал? Это я закачу скандал, — я, самое терпеливое и покладистое существо во Вселенной?

— Да?

— Подумать только, с чем мне приходится мириться — с твоей непочтительностью, глупостью, жадностью, вороватостью, непониманием… — Сетования Бельягора превратились в монотонный рев. Фолкейн подавил еще один зевок.

— Да, такова моя участь, — завершил резидент Лиги свои обличения. — Впрочем, я что–нибудь придумаю. Что ты предлагаешь сделать после того, как мы отбудем отсюда?

— Мы сделаем вид, что отправились в Управление Лиги. Как только окажемся вне зоны обнаружения радарами, повернем к Бете. Вы останетесь на безопасном расстоянии, а я подберусь поближе и сделаю необходимые наблюдения. Потом я присоединюсь к вам, и мы на самом деле уберемся из здешних негостеприимных мест.

— Но зачем нам разделяться?

— Меня могут поймать. В, этом случае — если я не появлюсь к условленному времени — вы сможете сообщить Лиге о том, что мы узнали, и предложить, чтобы они произвели разведку вокруг Беты сами.

— Хм. Ха. Правильно. Но почему ты берешься за самую опасную работу? Я не уверен, что ты для нее достаточно компетентен.

— Сэр, — устало ответил Фолкейн, — может быть, я и молод, но управляться с приборами я умею. Этот скоростной корабль построен для человека: вы не смогли бы им воспользоваться; для разведки же требуется быстрота, а ваш корабль не сможет развить достаточную скорость. Так что придется уж мне взяться за это дело. Кроме того, — добавил он, — если я попадусь, я ведь всего лишь агент, и к тому же человек; вы же мастер и джалилеянин.

Его сарказм пропал даром. Бельягор вскочил, в его поросячьих глазках показались слезы.

— Правильно! — вскричал он, задыхаясь от волнения. — Как благородно с твоей стороны признать это! — Он пожал Фолкейну руку. — Ты уж не думай обо мне плохо. Я могу иногда раскричаться, могу нагрубить, когда мое терпение иссякнет, — но поверь, у меня вовсе нет предубеждения против твоей расы. У людей есть и прекрасные качества. Да что там, даже среди моих друзей есть люди!

Опасность возникала, когда до цели оставалось около одного светового года: на таком расстоянии пространственно–временные импульсы, создаваемые гиперпространственным двигателем, могут быть зарегистрированы приборами. Корабль Бельягора остался за пределами этой опасной зоны; все его датчики были настроены на максимальную дальность. Впрочем, шанс случайного обнаружения такой пылинки, как космолет, был пренебрежимо мал; Фолкейну на обратном пути придется преодолеть немало трудностей, чтобы встретиться с Бельягором, хоть ему и было известно примерное место встречи. Если же приборы джалилеянина засекут гиперпространственную «волну», созданную другим кораблем, ему следует поостеречься и не включать собственные вспомогательные двигатели до тех пор, пока незнакомец не удалится на безопасное расстояние.

Фолкейн не имел такой возможности. Он должен был приближаться к бете Центавра на максимальной скорости.

Солнце все росло и росло на экранах прямо по курсу. Вскоре в телескоп уже стал виден диск, вскипающий бурями, выбрасывающий на миллиарды километров протуберанцы, зловеще–голубой и яростный. Масса светила в одиннадцать раз больше солнечной; светимость превосходит солнечную в сто сорок раз; даже на расстоянии в сто девяносто световых лет бета Центавра — одна из самых ярких звезд земного неба. Фолкейн попытался насвистывать мелодию, но прекратил: уж очень тоненьким и испуганным получился звук.

Ближе. Ближе. Теперь уже можно включить камеры, фотографирующие изображения на экранах, устраняющих искажения и влияние эффекта Доплера. На фоне неменяющихся созвездий планеты оставляли следы, похожие на следы метеоритов: да, вот они! Фолкейн изменил курс и повторил наблюдения. Вскоре у него было достаточно данных, чтобы корабельный компьютер смог вычислить орбиты планет.

Фолкейну удалось засечь лишь часть захваченных Бетой миров, возможно, не все они были обитаемы. Однако и того, что он имел, было достаточно, особенно если учесть, что одна из обнаруженных планет оказалась на расстоянии примерно тридцати семи астрономических единиц от светила и имела диаметр, соответствующий тому, что должен бы иметь Ньюхейм. И — ага! — вон они, импульсы, испускаемые гиперпространственными двигателями; пространство вокруг звезды прямо–таки кишело ими.

Один из источников импульсов оказался чертовски близко — гораздо ближе, чем Фолкейну хотелось бы, и к тому же расстояние между ними все сокращалось. Похоже, сторожевой корабль обнаружил его и собрался выяснить, в чем дело. Что ж, только очень быстрый космолет сможет сравниться в скорости с его милой малюткой, подумал Фолкейн.

Вражеский космолет оказался быстрым.

Удаляясь от звезды, Фолкейн видел на экранах приборов, как наращивает скорость его преследователь. Дэвид нахмурился, яростно затянулся табачным дымом и принялся размышлять. Он мог встретиться с Бельягором, прежде чем его перехватит патрульный корабль, но при этом анторанит окажется всего в одном световом годе от них и засечет обоих.

Что ж, придется разделиться…

На приборной панели ожил второй детектор. Фолкейн выругался. Еще один корабль включился в погоню. Экстраполяция направлений движения и скоростей показала Фолкейну, что ему самому Номер Два не страшен, но легко перехватит неповоротливый «Холберт» Бельягора.

Ну так. Что следует сделать — так это выключить двигатели и затаиться. Космос огромен, в нем можно затеряться… Угу… но только если эти ребята хоть что–то смыслят в своем деле, они засекут точку, в которой он «исчезнет», — на таком удалении они будут знать, где он, с точностью всего в несколько миллионов километров. Им останется только тоже перейти на субсветовую скорость и выследить его по нейтринному излучению его реактора. Или просто обнаружить при помощи радара.

— Братец, — сказал себе Фолкейн, — ты влип.

Он оглядел разворачивающуюся перед ним величественную панораму Вселенной, блистающую солнцами, сияние которых, сливаясь, образовывало пылающий поток Млечного Пути. Он вспомнил, как отблески солнечных лучей играют в колеблемой ветром листве деревьев, какое вкусное пиво в славной маленькой швейцарской таверне, как весело развлекаться в компании друзей, какой нежной бывает рука девушки, и ощутил полное отсутствие желания становиться героем.

«Лучше их не раздражать. Сдаться. Иначе они вычислят, где ты окажешься при следующем, гиперпространственном прыжке, и влепят ракету точнехонько тебе в лоб».

Бельягор сможет передать информацию Лиге, когда вражеские корабли повернут к дому. Конечно, у него не будет подтверждения того, что их подозрения по поводу беты Центавра верны. Неявка Фолкейна на место встречи — это еще не исчерпывающее доказательство: мало ли что с ним могло случиться. Так что Лиге придется послать собственных разведчиков, а их тоже скорее всего засекут. Конечно, используя сверхскоростные корабли, они не попадут в руки анторанитов, но враг будет начеку и усилит оборону своих планет. Если после этого война все–таки начнется, она будет более безжалостной, чем можно себе представить: в атомном пламени могут погибнуть целые планеты, от Ютты останется только облачко радиоактивного газа, а сам Фолкейн окажется иудой.

И почему только не существует радиоволн, распространяющихся быстрее света! Он передал бы все данные резиденту Лиги, перед тем как сдаться. Черт бы побрал законы физики!

Корпус его корабля гудел и вибрировал от невероятной скорости. Фолкейна сводила с ума жажда, зуд между лопатками, необходимость постричься. Сейчас не время для человеческих слабостей! Думай, чтоб тебе лопнуть!

Это было выше его возможностей. Он метался по рубке, докурился до того, что язык стал как подошва, чуть не насильно запихнул себе в глотку какую–то еду и вновь и вновь смотрел на приборы, пока наконец не решил послать все к дьяволу, не прикончил последнюю бутылку виски и не завалился спать.

Он проснулся несколькими часами позже, и перед ним было решение проблемы. Несколько мгновений он просто таращился в потолок, потрясенный собственной гениальностью. Но, согласно вычислениям, он скоро доберется до того места, где его ждет Бельягор. Это значит, что сейчас его приборы могут засечь корабль джалилеянина, а тот наверняка ругает его последними словами, наблюдая на собственных экранах окрашенную лучами Беты в голубой цвет точку. Уж он–то не уснул бы в подобных обстоятельствах!

— Куй железо, пока горячо, — сказал Фолкейн, доказывая тем самым, что оригинальность мышления все–таки имеет пределы. Он вскочил с койки и принялся лихорадочно делать расчеты.

— За дело, приятель, — скомандовал он себе, садясь в пилотское кресло.

Выключить двигатели и перейти на субсветовую скорость. Через минуту включить их снова. Через тридцать секунд выключить. Через минуту включить.

Код Торгово–технической Лиги. Стрелки всех приборов, следящих за его кораблем, должны прыгать туда–сюда. Тире–точка–тире–тире–точка. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПОДТВЕРДИЛОСЬ. Ф. Теперь повторить, для уверенности, что Бельягор понял. И еще раз. Пусть–ка поломает голову над тем, может ли Ф. значить что–то еще, помимо инициала отправителя. Остальное он поймет, это главное. С Божьей помощью антораниты ничего не разберут: код Лиги держался в строгом секрете.

Двигатели начали возражать против такого издевательства. Фолкейн уловил запах горящей изоляции, из реакторного отделения донесся зловещий скрежет. Фолкейн резко изменил направление движения и продолжал полет.

Достаточно простой арифметики, чтобы вычислить: когда Номер Один догонит его, корабль Бельягора будет гораздо дальше от них, чем в одном световом годе. Так же как и от Номера Два: тот любезно повернул за Фолкейном. Дэвид включил автопилот, не спеша принял душ, тщательно оделся и приготовил себе роскошный завтрак.

Потом он уничтожил фотографии, записи приборов, показания курсографа и некоторые записи в судовом журнале; место последних заняли артистически выполненные подделки. Корабли Лиги имеют все необходимое для самых разнообразных операций.

Корабль анторанитов, космолет класса «Комета», вооруженный весьма впечатляюще, был уже близко. Его прожектор просигналил требование остановиться. Фолкейн подчинился. Преследователь тоже выключил гиперпространственный двигатель, уравнял скорость и затормозил на безопасном расстоянии. Прозвучал сигнал радиовызова. Фолкейн включил прием.

На него с экрана таращился офицер — человек с тяжелым подбородком и сплошь покрытой медалями грудью.

— Хелло, — приветствовал его Фолкейн. — Говорите ли вы на англике или на латыни?

— Да, — ответил тот, выбирая англик. — Себя идентифицируй.

— Скоростной космолет «Промасленная молния», следую из Трикорна в Хоупвелл, на борту агент Себастьян Тумс. А вы кто такие?

— Ньюхеймский крейсер «Граф Хельмут Карл Бернгард фон Мольтке». Командир Землевладелец Отто фон Лихтенберг. Говорит вахтенный офицер обер–лейтенант Вальтер Шмидт.

— Ньюхейм? Что еще, к дьяволу, за Ньюхейм? Никогда о таком не слышал.

— Цель ваша какова есть? Скрыться почему пытался?

— Моя цель — добраться с моего поста на Трикорне до станции Торгово–технической Лиги на Хоупвелле, чтобы запросить срочной помощи. У нас было наводнение, есть пострадавшие. Что же касается попытки скрыться, то что прикажете делать, когда за тобой гонится непонятно кто?

— Решил ты, что мы враги есть. — В голосе Шмидта звучал скорее гнев, чем сожаление. — Не есть ли ты враг нам, ха?

— Нет, ха. Если вы посмотрите навигационную карту, то убедитесь, что бета Центавра почти в точности посередине между Трикорном и Хоупвеллом. Я летел именно на Хоупвелл, а не куда–нибудь поближе, потому что только там наверняка есть то, что нам нужно. В районе беты Центавра я обнаружил неполадки с двигателем. — Слава Богу, так оно и есть, благодаря использованию двигателя в качестве передатчика. — Чтобы проверить исправность рулей, я несколько раз менял направление, как вы, возможно, заметили. Ну а потом, раз — и за мной гонится корабль, и все это в секторе, где никаких кораблей быть не должно. Может быть, вы и правда мирная научная экспедиция, членам которой захотелось поболтать. Только я не собирался рисковать. Пираты ведь еще не перевелись, знаете ли. Я газанул. Тут двигатель начал спонтанно включаться и выключаться. Я кое–как наладил его и попытался изменить курс в надежде, что вы отвяжетесь. Не повезло. Вот и вся история.

Фолкейн придал лицу оскорбленное выражение и стукнул кулаком по приборной панели.

— И мне кажется, что это вы должны объяснить свои действия, — прорычал он. — Что это еще за сказочка про Ньюхейм? С какой это стати военные корабли околачиваются около голубого гиганта? И почему вы гоняетесь за безобидным купцом? Я пожалуюсь в Торгово–техническую Лигу.

— Посмотрим, — ответил Шмидт. — К высадке отряда на твой корабль приготовь себя.

— Проклятье, вы не имеете права!..

— У нас есть несколько атомный пушка. Дает право?

— Дает, — вздохнул Фолкейн.

Он помог соединить шлюзы кораблей герметичной трубой. Шмидт явился в сопровождении солдат и потребовал корабельные документы.

Просмотрев их, офицер сказал:

— Карошо, херр Тумс. Может, ты есть честный. Решать не я буду. Приказ есть. Необходимо тебя на Ньюхейм интернировать.

— Что?! — завопил Фолкейн. Он задерживал дыхание до тех пор, пока его лицо не побагровело, а глаза не выпучились. — Да знаете ли вы, кто я такой? Я зарегистрированный член Торгово–технической Лиги!

— Тебе сочувствую, — пожал плечами Шмидт. — Пошли. — Он обхватил Фолкейна за талию, Фолкейн высвободился и выпрямился во весь рост, благословляя своего отца за то, что тот научил его, как себя вести в подобных ситуациях.

— Сэр, — обратился он к офицеру, и жидкий гелий был бы не холоднее его голоса, — если меня захватили в плен, то я заявляю о незаконности такого акта, но вынужден подчиниться. Тем не менее позвольте напомнить вам, что существует такое понятие, как законы чести. Кроме того, я наследник баронского титула Драконшо в Объединенном королевстве Новой Азии и Рагадах. Потрудитесь обращаться со мной с должным почтением.

Шмидт побледнел. Он щелкнул каблуками, поклонился и отдал честь.

— Яволь, мейн херр, — выдохнул он. — Нижайше прошу прощения. Если бы вы соблаговолили сказать мне раньше… Землевладелец херр фон Лихтенберг почтет за честь пригласить вас на чай.

Замок Грауштейн был не самым плохим местом для пленника. Хотя и не особенно уютный и продуваемый сквозняками на своей высокой горе, он был окружен лесами, предоставлявшими возможность превосходной охоты. Кормили там не особенно изысканно, но сытно. Землевладелец Грауштейн делал все от него зависящее, чтобы его благородный гость (гостивший у него, правда, не по своей воле) чувствовал себя как дома. Долгие беседы и прогулки (в сопровождении стражи) дали Фолкейну возможность обнаружить заманчивые коммерческие перспективы — их можно будет реализовать, когда в регионе воцарится мир.

Если только… Впрочем, ему не хотелось задумываться об альтернативе. По истечении нескольких недель время стало давить на его терпение так же, как местная кровяная колбаса на желудок.

Поэтому Фолкейн искренне обрадовался, когда слуга, постучавшись к нему, объявил о прибытии посетителя. Но в дверь вошла Ютта. Фолкейн никак не мог бы предположить, что видеть ее окажется так мучительно.

— Ютта, — прошептал он.

Девушка закрыла за собой дверь и секунду молча смотрела на него. Темное дерево и гранит стен служили обрамлением ее яркой красоте в свете флуоресцентных ламп. Она сменила форму на изящный наряд, и если Фолкейн счел ее красивой в мундире, то теперь эту оценку нужно было увеличить в астрономическое число раз.

— Так это на самом деле вы, — проговорила она.

— Пожалуйста, садитесь, — выдавил из себя Фолкейн. Она осталась стоять. Ее лицо казалось высеченным из камня, голос звучал бесстрастно.

— Эти идиоты поверили тому, что вы им наговорили, — будто вы просто случайно пролетавший мимо торговец, который увидел слишком многое. Они даже не допросили вас как следует и не уведомили командование флота. Я узнала о вас только вчера, когда, прибыв домой в отпуск, разговорилась с Землевладельцем фон Лихтенбергом. По его описанию… — ее голос затих.

Фолкейн взял себя в руки.

— Военная хитрость, моя милая, — сказал он мягко. — Ведь не мы начали войну.

— Что вы сделали?

Фолкейн велел своему сердцу биться помедленнее, вынул трубку, медленно набил ее и разжег.

— Вы могли бы накачать меня «наркотиком правды», так почему бы и не рассказать вам все? — улыбнулся он. — После нашей беседы я заподозрил правду и отправился удостовериться.

— А это маленькое забавное существо, которое отправилось с Ванессы примерно тогда же, что и вы… ему известно? Фолкейн кивнул:

— Он уже давно сообщил обо всем Лиге. Если наше начальство хоть наполовину так проницательно, как я думаю, мощный военный Флот, с которым вам не справиться, уже приближается.

Она стиснула руки. Ее глаза наполнились слезами.

— Что же теперь?

— Они направятся прямо сюда; думаю, Флот Лиги может появиться здесь в любой момент. У вас в окрестностях Беты нет кораблей, кроме нескольких сторожевиков; основные ваши силы рассредоточены в дюжине звездных систем, не правда ли? Лига обычно избегает бомбить планеты, но в данном случае… — Ютта горестно вскрикнула. Фолкейн быстро подошел к девушке и взял обе ее руки в свои. — Нет, нет. Realpolitik *,^[19] не забывайте. Цель войны — не уничтожить врага, а навязать ему свою волю. Зачем нам убивать людей, с которыми мы могли бы торговать? Мы просто возьмем систему Беты в заложники и договоримся о цене за ее освобождение.

Фолкейн продолжал:

— Не я принимаю политические решения, но могу предсказать, что случится. Лига потребует, чтобы вы разоружились до нормального уровня, нужного для обороны. И, естественно, мы захотим сохранить свои торговые концессии. Но и только. Теперь, когда у части краоков есть гиперпространственные корабли, они могут осуществить свою мечту и объединиться, при условии, что они сделают это мирным путем. Мы рассчитывали продавать им пассажирские и грузовые корабли и получать хороший доход, но ради этой цели не стоит воевать: ведь у вас достаточно сил, чтобы доставить Лиге большие неприятности. Ньюхейм сможет, установить у себя любое общественное устройство по своему выбору. Почему бы и нет? Если вы сохраните свою автаркию, вы лишите себя столь многого, что не больше чем через десяток лет ваш собственный народ вышвырнет Землевладельцев и позовет нас.

Фолкейн взял Ютту за подбородок.

— Я понимаю, — сказал он мягко, — больно, когда умирает мечта. Но зачем вам всю жизнь нести на себе груз обид вашего отца?

Ютта расплакалась. Фолкейн утешал ее, как мог, и огонек надежды разгорался в нем все ярче и ярче.

Не то чтобы он собирался жениться. Господи! В его–то возрасте! Однако…

Через некоторое время они оказались на балконе. Наступила ночь, красные и зеленые полотнища полярного сияния трепетали в небе, заслоняя звезды, склон горы обрывался к равнине, покрытой лесом, сладкий аромат растений волнами поднимался к замку. В руках стоявших рядом Ютты и Дэвида были винные бокалы.

— Вы можете сообщить, кто я на самом деле. Мне, конечно, придется несладко, может быть, меня даже расстреляют. — С побледневшего лица девушки исчезло выражение счастья, она судорожно вздохнула, — Это ваш долг, согласно военным законам, — продолжал он. — Впрочем, это ничего не изменит, слишком поздно. Но Лига защищает своих людей, и моя жизнь может дорого обойтись Ньюхейму.

— Разве у меня есть выбор? — прошептала она. Фолкейн улыбнулся той самой дерзкой улыбкой, в которой он так старательно тренировался.

— Конечно, есть. Нужно только держать ваш прелестный ротик на замке и сообщить, что вы ошиблись и Себастьян Тумс не имеет ничего общего с этим типом Фолкейном. Ну а когда будет заключен мир… Вы же ведь занимаете на своей планете достаточно высокое положение. Вы многое сможете сделать, чтобы помочь своему народу приспособиться к новым условиям.

— Сделаться торговцами? — ответила она с намеком на прежнее высокомерие.

— Я уже говорил вам однажды, — сказал Дэвид, — что это не такое уж неблагородное занятие. Да, мы стремимся к доходам. Но ведь и рыцарь должен есть, и наш хлеб не достается нам ценой страданий рабов, или серфов, или чьих–то еще. Посмотрите на всполохи полярного сияния: они прекрасны, спору нет, но как насчет звезд, которые за ними?

Ютта стиснула его руку. Фолкейн прошептал на своей лучшей латыни:

— «И твой корабль, купец, скользит, по морю за светом утренней зари», — и, когда девушка обратила к нему вопросительный взгляд, тихо добавил:

«Их мачты в золоте рассвета, хоть паруса изодраны штормами,

И вслед за ветром обошли весь мир их корабли, чтобы домой вернуться

Нагруженными золотом, шелками, рассказами и сказками.

Цена их будет высока, конечно, но это значит лишь, что все мы —

Люди!»

— Ох–х… — услышал он тихий вздох Ютты. Подумать только, а он еще ругал своих учителей, когда там, дома, на Гермесе, они заставляли его читать Флекера и Сандерса в оригинале…

— Я никому не скажу, — прошептала девушка. И еще: — Можно мне немножко здесь побыть?

Фолкейн искренне пожалел, когда всего через неделю ему на выручку прибыл Флот Лиги.

Возмутители спокойствия

В покер не очень удобно играть втроем, поэтому экипаж разведывательно–транспортного корабля «Сквозь хаос» запрограммировал для игры компьютер. Расчет производился расписками. Приспособленный к среднему уровню игроков, компьютер на протяжении полета устанавливал равновесие в игре между членами экипажа, тем самым предупреждая возможные ссоры.

— Две карты, — сказал механический голос.

Дэвид Фалькейн сдал их, положив на экран сканера, приспособленного у конца стола в кают–компании. Рука, выдвинувшись из ящика, сгребла карты и унесла их внутрь. Внизу, в бронированном помещении в глубине корабля, мыслящие ячейки компьютера принялись оценивать новые варианты.

— Одну, — сказала Чи Лан.

— Благодарю вас, мне не надо, — пробормотал Адзель.

Фалькейн сдал себе три и зажал их в руке. Его дела улучшились: две тройки той же масти, что и его короли. У Адзеля, видимо, хорошие карты, так как он ничего не меняет, а Чи, вероятно, пытается собрать флеш одной масти: первый круг торговли, открытый компьютером, не внушал особого энтузиазма. Но Бестолочь — так экипаж прозвал компьютер — сам по себе…

Стальная рука добавила голубую фишку к груде лежащих на столе.

— Черт возьми! — воскликнула Чи. Ее хвост вытянулся вдвое против обычной длины, шелковистая белая шерсть встала дыбом на всем ее маленьком теле, она швырнула карты на стол с такой силой, что он зазвенел. — Чума на тебя! Ненавижу твои криогенные кишки!

Адзель невозмутимо удвоил ставку. Фалькейн вздохнул и сложил свои карты. Чи уже успокоилась, села на свой стул и начала по–кошачьи умываться. Фалькейн потянулся за сигаретой.

Бестолочь вновь повысил ставку. Драконья морда Адзеля не способна была менять выражение, за исключением резиновых губ, но его огромное тело, распростертое поперек всей каюты, напряглось. Он принялся изучать свои карты. Его размышления прервал тревожный звонок. Часть компьютера, всегда бывшая начеку, заметила что–то необычное.

— Я посмотрю, — сказал Фалькейн. Он встал и быстро пошел вниз по коридору, высокий, мускулистый молодой человек, светловолосый, синеглазый, со вздернутым носом и широкими скулами. Даже здесь, бог знает в каком количестве световых лет от ближайшего человека, он был одет в костюм, который оказался бы вполне уместным на каком–нибудь великосветском приеме. Он говорил себе, что обязан поддерживать традиции — младший сын барона — владельца богатого дома на Гермесе, в данный момент полномочный представитель Политехнической Лиги и все такое прочее, но дело было просто в том, что он еще не избавился от определенного тщеславия.

В штурманской рубке он взглянул на приборы. На экранах не было ничего необычного. Какого дьявола забеспокоились приборы наблюдения? Значительная доля мощности компьютера была занята игрой, поэтому сам корабль ничего не мог сказать ему. Может, лучше?.. Он сунул сигарету в рот и увеличил изображение.

На запад простиралось глубокое пурпурное небо, солнце навечно застыло в позднем полудне. Это был карлик класса К–0, примерно в одну десятую светимости Солнца — цвета догорающих углей. Однако на расстоянии в треть астрономической единицы видимый диаметр его почти в три раза превосходил солнечный, и оно давало почти столько же радиации. Сквозь тусклый свет в тонком разряженном воздухе были видны несколько других звезд. Спика на расстоянии в три парсека блистала, как бриллиант. Кроме звезд, на небе не было ничего, только стая крылатых животных с кожистыми крыльями, а над северным горизонтом — облако пыльной бури.

«Сквозь хаос» стоял на склоне холма, откуда открывался широкий вид на Чекору. Дно прежнего моря было окрашено в яркие цвета и усеяно низкими суккулентными растениями. Тут и там Фалькейн видел группы строений из ярко раскрашенных плетеных стеблей. Каждая группа была окружена каменной стеной для защиты жилищ и сельскохозяйственных факторий. Было начало весны, растения приобрели ярко–зеленый и золотистый цвет. Рощи длинных стеблей, похожих на бамбук, самое близкое подобие земных растений, порожденное этим миром, раскачивались на ветру.

Склон холма был скалистым, выветренным, лишь несколько кустов росло между булыжниками. На вершине холма неясно вырисовывался крепостной вал Хайджакта. У подножия холма возвышалась сторожевая башня, соединенная с городской стеной туннелем. Рядом извивалась тянущаяся с востока грязная дорога. Фалькейн не видел ни одного туземца.

Нет, погоди. В трех или четырех километрах от корабля на дороге появилось облако пыли, и оно быстро приближалось. Фалькейн отрегулировал сканер. Перед ним, как на ладони, возникла вся картина.

С полдюжины икрананкийцев подгоняли своих зандаров. Большие, с коричневой шерстью, с толстым хвостом, двуногие животные взлетали по дуге. Коснувшись земли, они напрягали мускулы ног и прыгали вновь. Всадники потрясали копьями и саблями. Их клювы были широко раскрыты. Вероятно они что–то кричали. Ветер унес пылевую завесу, и Фалькейн увидел того, кого они преследовали. Он едва не проглотил сигарету.

— Нет, — услышал он собственный голос. — Этого не может быть. Готов поклясться, что этого не может быть.

Оцепенение прошло. Он повернулся и побежал на корму. При тяготении всего в шестьдесят процентов земного он двигался, как испуганная комета. Фалькейн ворвался в кают–компанию, с трудом затормозил и крикнул:

— Тревога!

Чи Лан перегнулась через стол и переключила компьютер на рабочую мощность. Адзель бросил последнюю ставку, положил карты и выпрямился.

— Что случилось? — с ледяным спокойствием, обычным для нее в момент тревоги, спросила Чи.

— Женщина, — выговорил Фалькейн. — За ней гонятся.

— Кто?

— Не я, черт возьми! Слушайте. Банда туземцев–всадников гонится за женщиной. Ее зандар кажется уставшим. Они схватят ее раньше, чем она доберется сюда, и бог знает что с ней сделают.

Пока Фалькейн говорил, Адзель украдкой взглянул на карты Бестолочи: полный дом! Он философски вздохнул, смешал карты и, вставая, сказал:

— Попробуем переубедить их. Чи, оставайся здесь.

Цинтианка кивнула и засеменила на капитанский мостик. Адзель пошел за Фалькейном к нижнему люку. Его раздвоенные копыта стучали по палубе. У выхода человек застегнул оружейный пояс и сунул в карман плаща приемопередатчик, который успел захватить с собой. Они вышли.

Чтобы избежать задержки, они позволили себе уравнять давление — снаружи оно было в три четверти земного на уровне моря, да и хотелось бы больше тепла и влаги. Сухой и холодный ветер ударил по слизистым оболочкам Фалькейна, понадобилось несколько мгновений, чтобы глаза адаптировались. Адзель подхватил его двумя огромными роговыми руками и усадил к себе на спину, как раз за кентавровидным торсом. Все тело воденита, от головы до хвоста, было покрыто роговыми пластинами. В случае необходимости пластины сдвигались, образуя прекрасную защиту. Он ровным галопом поскакал по склону холма. Его мускусный запах охватил Фалькейна.

— Можно предположить, что появился еще один корабль, — сказал Адзель. Бас его был так ровен, словно он играл в карты. — Несчастный случай?

— Может быть, — ответил Фалькейн. — Хотя она очень странно одета. Возможно, сбежала от варваров. Нам намекали на войну в горах Субхардата.

Он с трудом различал высочайшие пики этого хребта, протянувшегося вдоль восточного горизонта. Слева от него высились рыжевато–коричневые скалы, бывшие когда–то континентальным шельфом. Справа лежали зеленые поля Чекоры. За ними возвышался холм, на склоне которого их корабль сверкал, как острие копья. Но весь этот вид был давно знаком и смертельно надоел. Фалькейн уже соскучился по активным действиям — никакой опасности нет. Завидев Адзеля, эти бандиты тут же разбегутся по домам, к маме и папе.

Он чувствовал, как работают мышцы Адзеля: воздух гудел в ушах, гремел стук копыт. И вот Фалькейн уже ясно видел впереди девушку и ее преследователей. Резкие нечеловеческие голоса долетали до него. Девушка махнула рукой и пришпорила своего зандара в последнем усилии.

Икрананкийцы что–то кричали друг другу. Фалькейн уловил несколько слов на катандаранском языке. Один из них остановил своего зандара и отцепил висящий у седла самострел. Это было слабое оружие. Руки туземца вдвое слабее рук человека. Но стрелы, которые метал самострел, были заострены и летели далеко при уменьшенном тяготении. Туземец выстрелил. Стрела пролетела в нескольких сантиметрах от распущенных по спине темно–рыжих волос девушки. Туземец, доставая другую стрелу, выкрикнул приказ. Еще два всадника отцепили свои самострелы.

— Дьяволы с Плутона! — крикнул Фалькейн. — Они хотят убить ее!

Нервы Фалькейна были напряжены. Он сосредоточенно смотрел сквозь красноватую пыль, испытывая тревогу, словно стоял лицом к лицу с ближайшим туземцем.

Тот был около ста пятидесяти сантиметров ростом. Он напоминал бочкообразного, с осиной талией человека с невероятно длинными, тонкими конечностями. Все его тело покрывала коричневая шерсть. Он был теплокровным и всеядным, и его самка воспроизводила потомство живорождением, но, несмотря на все это, туземцы не были млекопитающими. Шея была тонкой, а голова, окруженная кольцом перьев, круглой, с бледными глазами, ослиными ушами и воробьиным клювом цвета янтаря. Ступни были обнажены, так что туземец тремя длинными пальцами ног мог держать стремя. На нем были брюки, оканчивающиеся чем–то вроде гамаш, кожаный нагрудник с металлическими наплечниками. На груди красовался зигзагообразный герб, с широкого пояса свисали кинжал и сабля. В левой руке пальцами с острыми ногтями он держал самострел, а правой рукой натягивал тетиву.

Фалькейн выхватил свой бластер и выстрелил вверх. Это было предупреждение. Луч, вырвавшийся из бластера, на мгновение ослепил туземца, помешав ему прицелиться. Девушка радостно вскрикнула.

Всадники за ее спиной рассеялись. Все они были одеты одинаково и вооружены. Семейный знак на груди каждого не был знаком Фалькейну. Их предводитель выкрикнул команду. Туземцы вновь собрались в группу и начали атаку. Стрела просвистела рядом с Фалькейном. Другая сломалась о защитные пластины Адзеля.

— Но… но… они решили убить и нас, — пробормотал воденит.

— Вперед! — крикнул Фалькейн. Он родился и вырос на аристократической планете, все еще нуждающейся в солдатах. «Вот когда пригодились тренировки, которыми нас донимали в юности», — подумал он. Сузив луч бластера с целью получить наибольшую дальность, он свалил одного из зандаров.

Адзель поскакал вперед. Его массивное тело развило скорость в сто пятьдесят километров в час. Ветер вынудил Фалькейна прикрыть глаза. Вскоре Адзель был уже среди икрананкийцев. Первого всадника вместе с животным он сбил с ходу. За ним полетели еще двое. Хвостом он сбил четвертого. Остальные двое удирали по полю. Адзель затормозил и повернул обратно. Противники в панике бежали, пострадавшие, казалось, были неспособны двигаться.

— Ох, — сказал Адзель, — надеюсь, я не причинил им серьезного вреда.

Фалькейн пожал плечами — раса гигантов может позволить себе быть мягкосердечнее людей.

— Вернемся на корабль, — предложил он.

Девушка остановилась на дороге. Когда они приблизились к ней, она свистнула. На вкус Фалькейна она была излишне мускулистой. Но что за фигура! Высокая, плотная, длинноногая, с прямой спиной… а ее одежда оставляла открытой большую часть тела и состояла из сапог, достигающих икр, меховой юбочки, фуфайки, напоминающей блузку–безрукавку, и короткого голубого плаща. Вооружение у нее было таким же, как у туземцев: с седла свисал щит, а над рыжими волосами возвышался плоский шлем. Кожа у нее была очень белой. Черты лица отличались эллинской строгостью, смягченной большими серыми глазами и слегка широковатым ртом.

— Кто ты? — спросил Фалькейн. — И откуда ты, красавица?

Она, тяжело дыша, грациозным движением смахнула пот со лба. Адзель продолжал двигаться вдоль дороги. Девушка пришпорила своего зандара. Тот побрел рядом, слишком истощенный, чтобы испугаться своего необыкновенного соседа.

— Вы… вы… на самом деле из–за края мира? — спросила она. Ее английский отличался странным акцентом, которого он не встречал раньше.

— Да, — Фалькейн указал на корабль.

Она посмотрела в направлении его вытянутой руки.

— Хороший алгат, — слово было местным и означало нечто вроде «магия», «волшебство».

Обнаруживая незаурядное хладнокровие, она отыскала взглядом своих врагов. Те восстановили боевой порядок, но не возобновили преследования. Один из них на целом и невредимом зандаре поскакал к дальнему склону холма, остальные медленно последовали за ним.

Девушка дотронулась до руки Фалькейна, как бы желая убедиться в его реальности.

— До нас доходили только слухи, — тихо сказала она. — Мы слышали, что странный земец прибыл на летающей колеснице, и император запретил приближаться к нему. Мы не знали никаких подробностей. Вы на самом деле из–за края мира? Может быть, с Земли?

— Я уже сказал «да», — ответил он. — Но о чем ты говоришь? Кто такой «земец»?

— Человек. Разве ты не знаешь? Нас называют земцами в Катандаране, — она осмотрела его и как будто надела на себя какую–то маску. С медлительностью и осторожностью, причины которых он не понял, она продолжила: — Наши предки пришли оттуда, с Земли, около четырехсот лет назад.

— Четыреста лет? — подбородок Фалькейна коснулся кадыка. — Но тогда еще не представлялся возможным полет в гиперпространстве…

— Очевидно, она имеет в виду икрананкийские годы, — сказал Адзель, которого было трудно удивить. — Позвольте подумать, с периодом обращения в семьдесят два стандартных дня… да, это составляет около семидесяти пяти земных лет.

— Но… я говорю… какого дьявола?

— Они летели в другое место, чтобы там стать… как же это называется? Их захватили грабители и высадили здесь… все пятьсот человек.

Фалькейн попытался привести свои мысли в порядок. Он смутно слышал слова Адзеля.

— А, да, несомненно, эскадра с Пиратских Солнц, улетевшая так далеко от своей базы в поисках хорошей добычи — большого корабля. Их не интересовал выкуп, но они поступили милосердно, найдя обитаемую планету и высадив на ней пленников, вместо того чтобы убить их, — он потрепал ее по плечу. — Не беспокойтесь, маленькая самка. Политехническая Лига давно уже доказала жителям Пиратских Солнц рискованность следования по такому пути.

Фалькейн решил, что должен успокоить девушку.

— Да! — согласился он. — Какая это будет сенсация! Как только мы сообщим на Землю, оттуда вышлют за вами корабль!

Она следила за ним с каким–то странно печальным выражением лица.

— Ты на самом деле земец… я хочу сказать, землянин?

— На самом деле я — гражданин Великого Герцогства Гермеса, а мои товарищи по экипажу с других планет. Но мы действуем от имени Земли. Меня зовут Дэвид Фалькейн.

— Стефа Карпс, лейтенант домашних войск… — она замолчала. — Сейчас дело не в этом.

— Почему эти туземцы гнались за тобой?

Она слегка улыбнулась:

— Я думаю, не все сразу. Нам так много нужно рассказать друг другу, правда?

Но тут выдержка оставила ее. Глаза девушки распахнулись шире, засверкала улыбка в пятьдесят мегаватт, она захлопала в ладоши и закричала:

— О какое чудо! Человек с Земли — мой спаситель!

«Что ж, — подумал Фалькейн, задетый за живое, — подождем». Он прекратил расспросы и просто смотрел на девушку, безмолвно восхищаясь ее внешностью. В конце концов, он уже несколько недель не видел ни одного человека.

У корабля они привязали зандара к стабилизатору. Фалькейн подвел Стефу к трапу у люка. Чи Лан, подпрыгивая, встретила их.

— Что за чудесная кошечка! — воскликнула девушка.

Чи взорвалась. В некоторых отношениях она была подобна Белджагору.

— Если вы попробуете потрогать или погладить меня, девушка, то вряд ли сохраните свои пальчики в целости. — Она набросилась на товарищей: — Что, девять раз по девяти дьяволов, происходит?

— Разве ты не следила за схваткой? — поинтересовался Фалькейн. Под взглядом Стефы он решил держаться мужественно. — Думаю, мы хорошо поработали, гоняя этих бандитов.

— Каких бандитов? — выпалила Чи. — Я отсюда видела, что они направились прямо в город. Если вы спросите меня, — если только у вас, безмозглых чурбанов, хватит рассудка спросить меня, я скажу: вы прогнали взвод солдат императора, с которым мы должны заключить договор.

Они двинулись в кают–компанию. Идти в город было опасно, там их могли обстрелять. Пусть придет Гудженджи и потребует объяснений. Тогда они сами потребуют, чтобы им многое объяснили.

Фалькейн налил себе и Стефе шотландского виски. Адзель взял четырехлитровое ведро кофе; буддистская религия не запрещала ему пить вино, но ни один корабль, тем более с таким особым поручением, не смог бы вместить достаточного количества напитков для него. Чи Лан, на которую алкоголь не действовал, закурила слабую наркотическую сигарету в мундштуке из слоновой кости. Все они нуждались в разрядке.

Девушка, прищурившись, — она не привыкла к земному освещению — поднесла стакан к губам и выпила.

— Фф–у–у, — выдохнула она.

Фалькейн похлопал ее по спине. Ругательства, которые она выкрикивала в промежутках между кашлем и всхлипыванием, заставили его покраснеть.

— Наверное, вы утратили большую часть технических знаний за три поколения, — сказал Адзель. — У пятисот человек, включая детей, не может сохраниться достаточно знаний, чтобы поддерживать современный уровень науки, а на корабле колонистов вряд ли была библиотека с микрозаписями.

Стефа посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Я всегда думала, что Великий Грантер — отъявленный лжец, — сказала она. — Но вот теперь вижу, что он мог в детстве видеть такое существо. Откуда вы?

Адзель действительно представлял собой внушительное зрелище. Включая хвост, его четырехлапое тело имело добрых четыре с половиной метра в длину, и руки, грудь и плечи были соответствующих размеров. Спину, бока и живот защищали костяные пластины; крокодилья голова сидела на метровой шее, уши были костяными, а глаза закрывались костяными же щитками. Но глаза эти были карими, большими и мудрыми, а сильно выдающийся назад череп вмещал двойной мозг.

— С Затлака, — ответил он. — На моем языке это значит Земля. Люди называют мою планету Воден. Ее так назвали еще тогда, когда люди давали планетам земные названия. В наши дни планеты называют наиболее подходящим словом на туземном языке. Например, эту планету назвали Икрананка.

— Вы хороши в схватке? — спросила Стефа. Она ухватилась за рукоять кинжала.

Адзель заморгал.

— Пожалуйста, не надо. Мы очень миролюбивы. Мы так велики и хорошо защищены лишь потому, что Воден порождает гигантских зверей. Понимаете? У нас солнце типа Ф–5, в секторе Регула. Оно испускает столько энергии, что, несмотря на поверхностную гравитацию, в два с половиной раза превосходящую земную, природа наделена способностью создавать массивные тела и…

— Заткни свой фонтан, ты, болтающий варвар, — оборвала его Чи Лан. — У нас есть более важные дела.

Адзель едва не утратил спокойствия.

— Друг мой, — прорычал он, — очень невежливо чернить другие расы. Хорошо, что мой народ — простые охотники, и мы никогда не сражаемся друг с другом. А когда я учился планетологии на Земле, то заработал немало денег, исполняя роль Фафнира в Сан–Францисской опере.

— …а также выступая на парадах во время празднования китайского Нового года, — добавила Чи ядовито.

Фалькейн ударил кулаком по столу.

— Прекратите, вы, оба! — крикнул он.

— Но откуда в самом деле эта… гм… человек? — спросила Стефа.

— Со второй планеты Эридана–4, — ответил Фалькейн. — Ее назвали Цинтией в честь жена капитана.

— Я слышала, что на самом деле она не была его женой, — пробормотала Чи.

Фалькейн вновь покраснел и украдкой взглянул на Стефу. Но та не смутилась, а, принимая во внимание ее ругательства…

— Они достигли александрийского уровня технологии на одном континенте к тому времени, — сказал он, — и открыли научный метод познания. Но у них не было городов. Население постоянно курсировало, занимаясь торговыми операциями. Поэтому они очень хорошо ужились с Лигой…

Он понял, что и сам начал излишне много болтать, и замолчал.

Чи изящной шестипалой лапой смахнула пепел сигареты. Выпрямившись, она едва достигла девяноста сантиметров. Обычно она сидела на своих мускулистых длинных ногах и хорошо развитых передних конечностях. Голова у нее была непропорционально велика, кругла, с тупой черноносой мордочкой, аккуратными маленькими ушками и кошачьими усами. Если не считать темной полоски вокруг огромных, сверкающих золотом глаз, она вся была покрыта белой ангорской шерстью. Ее тонкий голос стал резким.

— Давайте начнем с выяснения вашего положения, фриледи Карпс. Нет, простите, лейтенант Карпс, не так ли? Я думаю, что ваши предки были высажены именно в этом районе.

— Да, — кивнула Стефа. Она теперь подбирала слова с возобновившейся осторожностью. — Вскоре они столкнулись с туземцами. Иногда столкновения оканчивались войной, иногда — нет, у людей больше силы и выносливости, чем у икрананкийцев. А здесь всегда идут войны. Лучше и легче быть солдатом, чем потеть на полях и шахтах, верно? С тех пор все земцы вступают в войска. Те, кто не может воевать, становятся квартирмейстерами и тому подобное.

Фалькейн увидел шрам на ее руке. «Бедное дитя, — подумал он с жалостью. — Это какая–то ошибка. Она должна была бы танцевать и флиртовать на Земле, со мной, например… Девушка — слишком мягкое и слабое создание, чтобы…»

Глаза Стефы сверкнули.

— Я слышала, как старики рассказывали о войнах за краем мира, — оживленно сказала она. — Мы унаследовали это!

— Что?

— Я хорошо сражаюсь, видели бы вы меня в битве при Джанохе. Ха! Они напали на нашу линию. Один зандар наткнулся на мою пику. Я проткнула его!

— Стефа вскочила на ноги, выхватила саблю и взмахнула ею в воздухе. — Одним ударом я снесла голову всаднику. Он упал. Я повернулась и разрубила его соседа пополам, с глотки до кишок. Спешившийся всадник напал на меня слева. Я ударила его щитом прямо в клюв. Потом…

— Пожалуйста, перестаньте! — простонал Адзель и закрыл уши руками.

— Мы должны обсудить положение, — торопливо добавил Фалькейн.

Девушка протянула стакан, прося его наполнить. Она опять заговорила осторожно:

— Земцы поддерживали первого Джахаджи, когда рухнула старая империя. Они помогли ему сесть на Катандаранского Зверя, восстановили империю и расширили ее границы. С тех пор они служат в личной гвардии каждого императора и являются стержнем его войск. Позже некоторые из них были завоевателями Рангакоры в Субхардате, на востоке, на краю Сумерек. Это наиболее важное стратегическое место — оттуда можно стеречь дорогу, проходящую через горы. Вода, сбегающая с гор, делает эту область богатейшей в Чекоре.

— К дьяволу вашу грязную геополитику! — прервала ее Чи. — Почему вас преследовали солдаты императора?

— Гм… я не уверена, — Стефа в наступившем молчании отпила из стакана. — Может быть, вы лучше вначале расскажете о себе? Возможно, тогда мы поймем, почему Джахаджи III держит вас здесь, а не в Катандаране. Или вы знаете это?

Адзель покачал своей громадной головой.

— Нет, мы не знаем, — ответил он. — В сущности, мы и не подозревали, что с нами запрещено встречаться. Правда, кое–какие подозрения были: казалось несколько странным, что нас до сих пор не пригласили в столицу и что так мало туземцев приходит взглянуть на наш корабль. Когда мы совершали облет на флиттере, то заметили вокруг на некотором расстоянии укрепления. Затем Гудженджи заявил, что нам нельзя летать. Он сказал, что это зрелище вызывает слишком большую панику. Не хотелось бы обвинять его, но причина запрета кажется мне незначительной.

— Согласно приказу императора, вы отгорожены от всех, — сказала Стефа. — В Хайджакту запрещен доступ всем иногородним, и никто не смеет покинуть этот район. Это вредит торговле, но… — Фалькейн уже собирался спросить, почему девушка нарушила запрет, когда она сказала: — Ответьте мне, как вы оказались здесь? Почему вы вообще прилетели на Икрананку?

— Она лжет, — прошептала Чи на принятом в Лиге латинском языке.

— Знаю, — ответил ей Фалькейн тоже по–латински. — Но можно ли обвинять ее? Мы, незнакомые пришельцы, а последний контакт, который ее народ имел с галактической цивилизацией, был с пиратами. Мы должны быть добрыми и постараться доказать ей, что действительно хотим добра.

Чи взмахнула руками.

— О космос, — простонала она. — Будьте вы прокляты с вашими стадными инстинктами!

Фалькейн повернулся к ней спиной.

— Простите нас, — сказал он по–английски Стефе. — Мы обсуждали… хм… личные проблемы.

Стефа улыбнулась, взяла его руку и наклонилась так, что он ощутил ее дыхание. — Я понимаю, Дэвид… Прекрасное имя — Дэвид. И вы из–за края мира! Я страшно хочу услышать что–нибудь от вас!

— Ну, — начал, заикаясь, Фалькейн. — Мы — торговые разведчики. Ищем новые рынки, — он надеялся, что его ухмылка выглядит не глупой, а скромной. — Я…

И, не выдавая основных тайн, он пустился в объяснения.

…Николас Ван Рийн встал из–за стола и побрел к прозрачной стене своего офиса. С огромной высоты он одним взглядом мог охватить путаницу городских башен, зеленых парков и скверов. Некоторое время он стоял, пыхтя сигарой, потом, не оборачиваясь, сказал:

— Да, черт побери, кажется, в вашем проекте есть хорошее зерно, что обещает неплохую прибыль. И вы как раз тот человек, который может осуществить это дело. Я за вами слежу с того момента, когда впервые о вас услышал, — из–за той истории на Айвенго. Вы тогда были, простите за выражение, молокососом. Теперь вы получили удостоверение мастера Лиги и можете неплохо поработать для Солнечная компания «Пряности и напитки». А я, одинокий и толстый старик, нуждаюсь в хороших работниках. Если вы привезете домой хорошую яичницу с беконом, я прослежу, чтобы вы стали богатым.

— Да, сэр, — пробормотал Фалькейн.

— Вы пришли поговорить о том, что любите открывать новые места, где есть возможность покупать новые товары и продавать туземцам наши, пока еще они не слишком наслышаны о рыночных ценах. Отлично! Только я считаю, что вы способны на большее, мой мальчик. Я об этом думал долгими ночами, когда, ворочаясь с боку на бок, не мог заснуть из–за беспокойных мыслей.

Фалькейн воздержался от замечания, что всем известна светловолосая и изящная причина ночной бессонницы торгового принца.

— Что вы хотите сказать, сэр? — спросил он.

Ван Рийн потянул себя за эспаньолку и принялся внимательно разглядывать Фалькейна своими маленькими глазками, близко посаженными к крючковатому носу.

— Скажу вам по секрету, — проговорил он, наконец. — Вы не выдадите мою тайну, а? У меня так мало друзей; если вы разобьете мое старое сердце, я собственноручно сломаю вам шею. Понятно? Хорошо, хорошо. Мне нравятся парни, которые так хорошо все понимают. Когда Лига отыскивает новую планету, все устремляются туда и начинают перерезать друг другу глотки. Вы считаете, что сможете в этом участвовать. Но нет, вы слишком молоды, слишком чувствительны. К тому же вы не являетесь известным космическим капитаном, и по вашим следам еще не идут шпионы. Поэтому… для Солнечной компании «Пряности и напитки» вы отправитесь открывать наши собственные планеты! — он подошел и ткнул большим пальцем Фалькейна в ребро. Молодой человек вздрогнул. — Как вам это нравится, а?

— Но… но… ведь это…

Ван Рийн извлек бутылку из холодильника, наполнил стаканы и объявил:

— Галактика — даже тот крошечный участок спирального рукава, который мы эксплуатируем, — невероятно огромна. В поисках объектов для возможной колонизации космические путешественники пропустили буквально миллионы планет, показавшихся им неинтересными. Многие из них даже не занесены в каталоги. Если не возникнут особые обстоятельства, они останутся неизвестными еще в течение тысячелетий. Но, по законам статистики, мы можем предсказать, что тысячи из них потенциально ценны для нас как рынки сбыта и как источники новых экзотических товаров. Вместо эксплуатации открытых планет почему бы не поискать новые… и сохранить свое открытие в тайне так долго, как это будет возможно?

Будет избран сектор, в котором межзвездные сообщения еще слабы, например, сектор Спики. Будет основана База — оттуда в сотнях направлений отправятся маленькие автоматические разведчики. Обнаружив планету, они со стандартной орбиты произведут наблюдения поверхности и, если найдут что–то обнадеживающее, сообщат на Базу. Тогда отправятся экипажи торговцев–разведчиков, чтобы взглянуть на ту или иную планету вблизи. Они соберут соответствующую информацию, приземлятся на планету, заключат торговый договор и известят об этом Ван Рийна.

— Трех членов экипажа, я думаю, будет достаточно, — продолжил он. — Чем их меньше, тем больше комиссионные. Вы — мастер Лиги, умеющий сопоставлять уровни материальной культуры и находить нужное решение, планетолог и ксенолог. А они будут негуманоидами, обладающими различными способностями; к тому же в таких экипажах меньше почвы для взаимных стычек. Я понимаю, лучше лететь вдвоем с хорошенькой девушкой, но когда вы вернетесь… ха–ха! — вы свое наверстаете. Или даже раньше. Я приглашаю вас на мою следующую маленькую оргию, мой мальчик, если вы беретесь за эту работу.

— …Так вы установили, что здесь есть цивилизация, использующая металл, — кивнула Стефа. — Конечно, не вы, а ваши роботы — ох, я никогда не верила Великому Грантеру, когда он толковал о роботах! — так вот, ваши роботы не видели нас, немногих земцев. Но почему они сообщили вам, что этой планетой стоит заняться?

— Любая землеподобная планета представляет значительный интерес, — ответил Фалькейн.

— Что? Эта планета подобна Земле? Великий Грантер…

— Любая планета, где человек может жить без специального снаряжения, называется землеподобной. Они совсем не одинаковы во всем: по физическим условиям, биохимии, экологии… но не в этом дело. Икрананка имеет множество отличий от Земли: масса — 0,394 земной, плотность — 0,815, диаметр — 0,783. И хотя солнце слабое, зато орбита проходит ближе к нему. Разумеется, приливное действие привело к тому, что одно полушарие постоянно обращено к солнцу. Но медленное вращение вокруг оси означает слабое магнитное поле, отсюда сравнительно слабое взаимодействие с заряженными частицами, которых звезда типа красного карлика производит немного. Поэтому планета сохраняет относительно плотную атмосферу. К сожалению, большая часть воды в этом случае переходит на холодную сторону. Но на это требуется время, за которое успевает развиться и адаптироваться жизнь, основанная на протеинах и водных растворах.

— Но что вам здесь нужно?

— Многое. Роботы принесли изображения и образцы: пару новых опьяняющих напитков, несколько антибиотиков и потенциальные пряности, несколько видов драгоценных металлов и, несомненно, еще многое… К тому же это хорошо развитая цивилизация, способная собирать подобные товары для нас в обмен на вещи, которые она вполне способна оценить.

Чи облизнула губы:

— А какие комиссионные!

Стефа вздохнула:

— Я хотела бы, чтобы вы говорили только по–английски. Но я верю вам. Почему вы приземлились в Хайджакте? Вы должны были знать, что самый большой город — Катандаран.

— На первых порах пришельцам из космоса приходится очень сложно, и не стоит с самого начала лезть в гущу толпы, — ответил Фалькейн. — Мы решили сначала в этом глухом месте изучить местный язык, обычаи и окружающую обстановку. Процесс обучения с применением современных электронных новинок пошел быстрее. А император, прознав о нас, прислал в качестве специального инструктора Гудженджи. Мы недавно решили направиться в столицу, но, услышав об этом, наш учитель начал находить множество причин для отлагательства. Так продолжается уже три или четыре недели.

— Сомневаюсь, чтобы мы на деле узнали многое, — пробормотала Чи.

— Что такое неделя? — спросила Стефа.

— Послушайте, женщина, вы вовлекли нас в неприятности, которые могут стоить рынка.

— Что за глупости! — нетерпеливо воскликнула девушка. — Завоюйте их!

— Крайне аморальное занятие, — нахмурился Адзель. — К тому же не соответствует нашей политике: это экономически невыгодно.

— В конце концов, дойдем мы до сути, вы, болтуны? — разозлилась Чи. — Почему солдаты преследовали вас, фриледи?

Раздался телефонный звонок, компьютер из громкоговорителя сообщил:

— Со стороны города приближается отряд.

Фалькейн решил, что лучше быть вежливым и встретить императорского посланника–инструктора у люка. Он выразительно пододвинул бластер вперед, ближе к руке.

Стоя в ожидании, он смотрел на стены на вершине холма. Они были сложены из камня без применения штукатурки: вода здесь была слишком дорогой, чтобы использовать ее при кладке. Зубчатая стена с башнями по углам окружала несколько десятков деревянных зданий. Хайджакта была главным образом торговым центром для местных фермеров и проходящих мимо караванов. Здесь стоял сравнительно небольшой гарнизон. Северные плоскогорья давно были очищены от варваров, населяющих пустыни, как объяснил Гудженджи, поэтому Фалькейн предположил, что войска содержатся преимущественно на случай восстания. То, что он уже знал об икрананкской истории, внушало тревогу. «Это добавочное затруднение для нас, — думал он беспокойно. — Старый Ник не станет вкладывать деньги в это предприятие, пока тут не будет достаточно устойчивой социальной структуры, способной сохранять и поддерживать условия торговли. А Катандаранская империя кажется единственно подходящей для этой роли на всей планете. Не будет торгового поста на Икрананке — не будет комиссионных для меня. Что за веселую, беззаботную жизнь ведем мы, разведчики!» Его взгляд скользнул по дороге и сфокусировался на приближающемся отряде. В нем было несколько дюжин солдат в кожаных нагрудниках, вооруженных до зубов, — между прочим, зубов–то у них как раз и не было, — самострелами и большими неуклюжими алебардами. Костюмы украшало причудливое изображение фратрии Тирут — к ней относились все воины гарнизона. Во главе отряда гордо гарцевал Гудженджи. Он был сравнительно высок для икрананкийца, тощ, его синевато–черная шерсть поседела, очки в золотой оправе забавно восседали на его клюве. Алый плащ ниспадал к ногам, на плаще был крест — знак императорской фратрии Деодакх. С украшенного кисточками пояса свисал длинный кинжал. Фалькейн до сих пор не видел ни одного взрослого туземца без оружия.

Фалькейн опустил руки и склонил одно колено: таково было местное приветствие.

— Благороднейшему Гудженджи и его родственникам — привет! — нараспев произнес он ритуальную фразу. Он никогда не был способен правильно произносить звуки местного языка — его речевой аппарат не был приспособлен к ним, а грамматика соответствовала фонетике. Но сейчас он говорил сравнительно гладко.

Гудженджи не воспользовался формулой «Мир между нашими родами», он сказал просто «Поговорим», что означало серьезный повод для разговора, но надежду обойтись без кровопролития. И он жестом отогнал злых духов, чего никогда не делал раньше.

— Прошу оказать честь моему дому, — пригласил Фалькейн. В местном языке не было слова «корабль», а слово «повозка» показалось ему неподходящим.

Гудженджи оставил сопровождающих у люка и неуклюже взобрался по трапу.

— Я хотел бы более подходящее освещение, — попросил он. Так как он видел волны света, короче желтых, хотя его видимый спектр включал и инфракрасные лучи, освещение было слишком тусклым для него. Глаза икрананкийца с горизонтально расположенными зрачками не способны адаптироваться во тьме, что вряд ли необходимо на постоянно обращенном к Солнцу полушарии.

Фалькейн повел его в кают–компанию. Всю дорогу Гудженджи ворчал: это место слишком жаркое, здесь плохо пахнет, а воздух сырой, и не может ли Фалькейн дышать в сторону. Икрананкийцы не выдыхают водяные пары — то, что производит их метаболизм, поступает обратно в кровеносную систему. Наконец он остановился у входа в кают–компанию, напрягся и поправил очки.

— Значит, вы на самом деле дали ей убежище! — прохрипел он.

Стефа схватилась за саблю.

— Нет, нет, — возмутился Адзель, кладя ей на руку свои неодолимо сильные пальцы. — Разве хорошо так делать?

— Садитесь, благороднейший, — сказал Фалькейн. — Хотите выпить?

Гудженджи принял приглашение выпить шотландского виски с явным оживлением. В этом отношении икрананкийцы похожи на людей.

— Я считал, что вы пришли, как друзья, — заявил он. — Надеюсь, это происшествие получит удовлетворительное разъяснение.

— Конечно, — сказал Фалькейн более сердечно, чем на самом деле чувствовал. — Мы увидели, что эту женщину моей расы преследуют незнакомцы, которые, как мы считали, были разбойниками. Естественно, мы предположили, что она с моей планеты.

Чи выпустила кольцо дыма и добавила шелковым голосом:

— Тем более что вы, благороднейший, никогда не упоминали, что на этой планете существуют поселения людей.

— Ак–крр, — прокашлялся Гудженджи. — Мне нужно было так много объяснить вам…

— Но вы, несомненно, понимали, что это нас заинтересовало бы, — настаивала Чи.

— …для вашей собственной пользы…

— …благороднейший, мы огорчены и обижены…

— …это всего лишь особая фратрия солдат…

— Очень важная для империи, с которой мы хотели торговать, основываясь на взаимном доверии.

— …она нарушила приказ императора…

— Какой приказ? Мы что, изолированы? О благороднейший, это второе прискорбнейшее открытие. Мы начинаем сомневаться, можно ли вообще вам верить. Возможно, наше присутствие нежелательно? Мы можем и улететь, вы знаете. Мы никому не хотим навязываться и навязывать наши товары.

— Нет, нет! — Гудженджи уже убедился в достоинствах предлагаемых образцов товаров, начиная с синтетических тканей и кончая химическим огнестрельным орудием. Каждый раз, думая об оружии, он тяжело дышал. — Это просто…

— Если быть откровенными, — сказала Чи, — наше отсутствие не может быть долгим. Мы расскажем дома об этих земцах, и наши люди позаботятся об отправке их на планету с более подходящим климатом. Нашим владыкам на Земле не понравится, что Катандаран хранил в тайне информацию об этих бедных земцах. Быть может, с ними плохо обращаются? Боюсь, что это произведет на Земле плохое впечатление.

Фалькейн слишком сосредоточился на попытке сдержать смех, чтобы вволю насладиться зрелищем поражения Гудженджи. Он и не думал серьезно о возвращении земцев: это подняло бы стоимость экспедиции до Андромеды. Придется хранить неожиданное открытие в тайне.

Может быть?.. Нет. Он взглянул на Стефу, сидящую на краю стула, гордо выпрямившись. Свет играл в серых глазах и в рыжих волосах, подчеркивал округлость ее тела. Он не предавал девушку своим молчанием: это было бы бесполезно. Как только торговцы начнут прибывать сюда, они все равно узнают обо всем, и какой–нибудь разговорчивый ублюдок обязательно проболтается.

Гудженджи дрожащей рукой поправил очки, извлек какой–то листок и уставился в него.

— Я должен известить императора, — сказал он. — В самом деле должен. Но… в сложившихся условиях… возможно, мы сможем прийти к взаимопониманию.

— Надеюсь на это, — заявил Адзель.

— Дело в том, — объяснил Гудженджи, — что незадолго до вашего прибытия… ак–крр… возникла неприятная ситуация. Император завоевал Субхардат, — в катандаранском языке не было неискренних слов типа «умиротворение». — Ключ ко всему району — город Рангакора. Он сильно укреплен, его трудно захватить, поэтому император привлек свои первоклассные войска — земцев — для помощи при штурме под общим командованием… Б… Б…

— Боберта Торна, — коротко сказала Стефа, выделяя губные согласные.

— Они действовали успешно…

— Вам следует благодарить ее, — сказала Чи.

Гудженджи выглядел смущенным и явно нуждался в дополнительной выпивке.

— Они действовали успешно, — заставил он себя продолжать. — Но потом — х–фф… Тон решил, что здесь может быть основа его собственного королевства. Он и его люди… хм… они отбросили наши войска и заняли город. С тех пор они там и находятся. Мы… хм… с тех пор мы не сумели их… хм… удалить. В то же время земцы, оставшиеся в столице, начали волноваться. И тут появились вы, принадлежащие к той же расе, а может, и к той же фратрии! Стоит ли удивляться, что император действовал… хм… если можно так сказать, с осторожностью?

— Так вот оно что! — изумленно сказал на это Фалькейн.

Стефа некоторое время сидела в молчании, лишь нарушаемом шумом воздуха, гонимого вентилятором, нетерпеливым постукиванием о стол мундштука Чи и астматическим дыханием Гудженджи. Она хмурилась, глядя вниз и обхватив рукой подбородок. Наконец, она приняла решение, выпрямилась и сказала:

— Да, правда, это обидело земцев в Катандаране. Они поняли, что находятся под подозрением. Если подозрения императора будут слишком велики, он может постараться даже уничтожить нас. Не думаю, чтобы это было мудро с его стороны — кто может рассчитывать выйти живым из этой схватки? — но мы не хотим разрывать империю на части. В то же время мы не должны забывать и о себе. Так, до нас дошли слухи о пришельцах. Теперь вы знаете, что доступ сюда был закрыт, но хайджактцы разнесли новость еще до того, как был наложен запрет. Да еще и сейчас какой–нибудь крестьянин время от времени проскальзывает между постами. Мы в Железном Доме решили узнать, что означают эти слухи. Иначе мы были бы подобны слепым на горной дороге. Я решила добраться до этого места. Это была моя собственная идея, клянусь вам. Никто не знает об этом. Но патруль обнаружил меня.

Гудженджи не ухватился за очевидную возможность произнести речь о верности и подчинении приказам. Или в этом не было смысла? Много раз на протяжении этих недель Фалькейн видел, что икрананкийцы испытывают верность лишь к своим фратриям, а все остальное является для них лишь вопросом выгоды.

Но погоди!

Возбужденный, он вскочил на ноги. Гудженджи схватился было за меч, но Фалькейн начал бегать взад и вперед по каюте. Наконец он сказал:

— Эй, все это может обернуться хорошей возможностью для нас. Ваш император напрасно подозревал нас. Мы торговцы. Ведь в наших интересах сохранение прочного государства, с которым мы могли бы иметь дело. Оружие нашего корабля может разрушить любую стену: мы возьмем штурмом для императора Рангакору.

— Нет! — воскликнула Стефа. Она вскочила на ноги, в ее руке сверкнула сабля. — Ты грязный, мерзкий…

Фалькейн помолчал, ожидая, когда она затихнет в объятиях Адзеля, потом спросил:

— Но что здесь неправильного? Разве вы не на стороне императора?

— Прежде чем позволить вам убить тысячу земцев, — ответила она сквозь зубы, — я… — и она пустилась в долгое, насыщенное анатомическими подробностями описание того, что сделает с Дэвидом Фалькейном.

— О, вы не поняли, — пытался он возразить. — Я никого не собирался убивать. Всего лишь обрушить одну–две стены и напугать весь гарнизон.

— Тогда об этом позаботятся солдаты императора Джахаджи, — мрачно сказала она.

— Хм… мы защитим их. Заключим соглашение.

— Послушайте, — вмешался Гудженджи, — только император имеет право…

Фалькейн объяснил ему, куда император может сунуть свои права, но сказал он это по латыни. На катандаранском же он заявил:

— Амнистия земцам является условием нашей помощи. С гарантией и охранным свидетельством. Не думаю, что это слишком высокая плата, но решать будет император. Мы полетим к нему и обсудим это дело.

— Нет, подождите! — воскликнул Гудженджи. — Вы не можете…

— А как вы собираетесь нас задержать, вы, засоня? — насмешливо спросила Чи.

Гудженджи пустился в спор. Император будет недоволен нарушением его приказа. В Катандаране нет подходящего места для посадки корабля. Население неспокойно, и прилет корабля может вызвать волнения. И так далее, и тому подобное.

— Лучше пойдем на компромисс, — прошептал Адзель. — Высокомерие порождает сопротивление.

После долгих колебаний Гудженджи согласился, что в сложившейся ситуации можно допустить полет, но не на корабле, а на флиттере. Он сравнительно невелик и может незаметно приземлиться в королевском саду. А посылка гонца в Катандаран действительно займет очень много времени.

— К тому же корабль останется здесь, — добавила Чи. — Он может вмешаться, если у нас будут неприятности.

— У нас будут неприятности? — спросил Адзель.

— Не думаете ли вы, что я соглашусь находиться в этой пыльной атмосфере? К тому же я ничем не смогу помочь. Я здесь буду спокойно изучать записи, слушать музыку, пока вы там будете обделывать свои дела.

— Если ты будешь слушать то, что называется цинтианской музыкой, я, несомненно, полечу.

— Мы отвезем вас домой, — предложил Фалькейн Стефе.

Она вскочила было, но потом села с застывшим лицом.

— У вас не будет неприятностей?

— Н–н–нет, — сказала она по–английски (Гудженджи не знал этого языка). — Мои товарищи по казарме скроют мое отсутствие, даже если не поймут его причин. Это нетрудно сделать: глупые икрананкийцы считают, что невозможно отличить одного земца от другого. Но мы должны… Я хочу сказать, что не должна была покидать город. Я не могу появиться открыто, а если полечу с вами, меня заметят, — она немного подумала. — Вы быстро приземлитесь прямо перед входом в Железный Дом, и я вбегу в него. Если вас спросят о причинах посадки, вы ответите, что ошиблись местом.

— Почему вы не хотите, чтобы вас заметили?

— Мне это не нравится, — она приблизилась к Фалькейну и схватила его за руку. — Пожалуйста, Дэвид. Вы были для меня таким хорошим другом.

— Но…

Она прослезилась:

— Я надеялась, что мы подружимся еще больше.

— Ну ладно, черт побери!

Подготовка закончилась быстро: Фалькейн надел теплые брюки, куртку, сапоги, белый плащ и украшенную драгоценными камнями шляпу, лихо надвинув ее на брови. С его пояса свисали бластер — парализующее оружие — и сканер. В нагрудный карман он сунул приемопередатчик: ионосфера планеты позволяла осуществлять связь между кораблем и Катандараном. Он захватил с собой чемодан с запасным оборудованием, одеждой и подарками для императора. Адзель взял лишь коммуникатор, повесив его на шею.

— Мы будем регулярно вызывать тебя, Чи, — сказал Фалькейн. — Если в течение восьми часов с момента отлета от нас не будет известий, выводи гравитележку и лети к нам на помощь.

— Не понимаю, чего вы беспокоитесь, — пробормотала Чи. — Эта проклятая женщина испортила все наше дело.

— Секретный агент? Нет, не думаю. Но даже если узнают конкуренты, старый Ник успеет немало выкачать с этой планеты, из этой империи. К тому же мы не можем допустить кровопролития.

— А почему бы и нет? — она фыркнула. — Ну ладно. В ваше отсутствие я продолжу беседы с Гудженджи. Чем больше информации мы получим, тем лучше.

Императорский посланник уже удалился в город со своим эскортом. Но на парапетах Хайджакты примостились туземцы, собравшиеся посмотреть на взлет.

— Ох, — Стефа охнула при взлете и схватила Фалькейна за руку. Он удержался от соблазна проделать несколько акробатических фигур в воздухе и направился прямо на северо–запад в Катандаран. С орбиты были сделаны отличные карты, а Гудженджи указал ориентиры, которые встретятся в пути.

Под ними километр за километром проносилась Чекора. Они летели над бесконечными красно–зелеными полями, низкими кустарниками, иногда попадался караван грузовых четвероногих карикутов под охраной воинов на зандарах.

— Это мехкеджи, — заметила Стефа. — Их фратрия занимается перевозкой товаров в этих местах.

Адзель, разделяющий их своим массивным телом, чему Фалькейн вовсе не радовался, спросил:

— Разве торговля — семейное дело?

— Да, — ответила Стефа. — Тот, кто рождается во фратрии мехкеджи, становится караванщиком. Все деодакхи были охотниками до того, как захватили Катандаран. Теперь они чиновники. Тируты и другие, например мы — земцы, — солдаты. Рахинджисы — писцы, и так далее.

— Но, допустим, кто–нибудь не способен заниматься семейным делом?

— О, в каждой фратрии есть множество и других занятий. Главное занятие наиболее почетно. Но кто–то заботится и о фермах, если фратрия владеет ими, и так далее. Вы ведь не стали бы передавать дело чужакам, верно? К тому же молодежь, еще не посвященная в секреты фратрии, может покинуть ее и примкнуть к другой, если та другая фратрия согласна. Это одна из причин того, почему мы, земцы, держимся так обособленно. Мы не можем вступать в браки с икрананкийцами, — Стефа хихикнула и сделал неприличный жест, — так что вынуждены оставаться со своими. С другой стороны, по той же самой причине, мы вполне можем доверять своей молодежи — ей некуда идти, поэтому мы рано приобщаем их к делам взрослых.

— Вероятно, многие фратрии очень древние?

— Да, королевства приходят и уходят, ни одно из них не продержалось дольше нескольких поколений, но кровное родство держится долго.

Ее слова укрепили Фалькейна в его выводах. Они подтвердили прочно укоренившуюся приверженность к своему клану, что беспокоило Фалькейна. Если эта приверженность уже стала инстинктивной, в таком мире трудно будет вести торговлю. Но вот если ее нарушить, если икрананкийцы способны испытывать верность к чему–то большему, чем кучка семейств…

На горизонте показался Катандаран. Город более чем на двести километров отстоял от Хайджакты, которая, в свою очередь, находилась на полпути к Рангакоре. Империя простиралась далеко на восток и на юг по плодородной Чекоре. С северо–запада извивалась река Джанджех — серебряная нить, окруженная поясом растительности, которая светилась на фоне темных восточных холмов и коричнево–красных пастбищ. Там, где река огибала бывший континентальный шельф и вливалась в широкое заболоченное озеро Урши, был построен Катандаран. Это был производивший определенное впечатление город с полмиллионным населением. В нем одна за другой прошло множество цивилизаций, как в Риме и Константинополе, Пекине и Мехико. Каждая добавляла свою долю стен, башен и зданий, и теперь крепостная стена окружала путаницу всевозможных строений, сложенных преимущественно из камня. Древними были эти камни, древними были улицы, извивающиеся между серыми прямоугольниками мрачных фасадов. Только в дальнем конце города, расположенном на возвышенности, стояли строения, не иссеченные в течение тысячелетий песком пустыни, — мраморные, покрытые медными куполами, украшенные абстрактной мозаикой здания — резиденция новых правителей. И этот район, подобно районам, облюбованным прежними властителями, был обнесен стеной, защищающей господ от черни.

При помощи сканера Стефа знакомила Фалькейна с местностью, находящейся в огромном удалении от флиттера. Фалькейн перешел на режим снижения, засвистел ветер. В самый последний момент он включил антигравитацию, и флиттер мгновенно замер над самой землей.

— До встречи, Дэвид… мы обязательно с тобой встретимся, — Стефа прижалась к нему губами. Кровь ударила ему в лицо, он вдохнул странный тревожный запах ее волос. Девушка стремительно выскочила из люка.

Земцы размещались в огромном здании поблизости от дворца. Оно выходило на вымощенную булыжниками площадь, так же, как и построенные вокруг дворца дома богатеев. Здание имело единственный вход. Но какие–то воспоминания о Земле навевало созерцание заостренной железной крыши, остроконечных коньков, украшенных головами чудовищ, даже железной двери. Несколько икрананкийцев глуповато уставились на флиттер. Часовые у входа в казарму, огромного роста бородачи в кольчугах из цепей, в позолоченных и украшенных плюмажами шлемах, в плащах, развеваемых ветром, после недолгого оцепенения схватились за оружие и закричали. Стефа подбежала к ним.

Фалькейн взлетел. Он успел увидеть, как Стефа скрылась в здании.

— Летим к императору, — сказал он. — Надеюсь, там сначала спрашивают, а потом стреляют.

В помещении для гостей зазвенел колокольчик.

— Войдите, — сказал Фалькейн.

Слуга в облегающей ливрее отодвинул толстый занавес, служивший входной дверью в этой бедной деревом стране. Он поклонился и объявил, что император желает видеть посланцев «Политехнической лиги». Его манеры были вежливыми, но лишены раболепности, и он не использовал никаких особых титулов для правителя, как, например, «его Величество» или «его Могущество». Система наследственности семейных занятий не способствовала образованию кастовой иерархии. Поддерживаемый своей фратрией, привратник был так же горд и независим, как солдат или писец.

— Мой товарищ отсутствует, — сказал Фалькейн, — но я могу действовать и один.

«Как действовать, — думал он про себя. — Мы уже с неделю как заглушили моторы флиттера. Может, один из курьеров, что спешат взад и вперед, несет приказ сжечь нас живьем? Но надо идти. Я буду действовать, буду действовать, буду действовать».

Он отправился переодеваться по случаю приема у императора. Комнаты, предоставленные ему, были просторны, но с низкими потолками, и на туземный манер роскошны. К сожалению, он не разделял эстетических воззрений туземцев. Ему нравились украшающие стены великолепные меха, особенно когда он думал, сколько бы они могли стоить на Земле. Но фресками он не мог любоваться, и не только из–за неискусности местных художников: половина цветов ему казалась сплошной чернотой. Голый пол был всегда холоден. И он не мог удобно устроиться на диване или в кровати, предназначенных для икрананкийцев.

С балкона третьего этажа открывался вид на дворцовый парк. Он был похож на старояпонский сад: скалы, низкие угнетенные растения, необыкновенные фонтаны, журчащие внутри стеклянных колонн, чтобы избежать испарения. За окружающими парк стенами были видны лишь крыши ближайших зданий. На западе сквозь пыльную завесу утомленно светило оранжево–малиновое солнце. «Еще одна буря, — подумал Фалькейн, — новая беда для скотоводов».

Неделя в императорском дворце могла быть интересной, если бы империя была человеческой, и к тому же декадентской, упадочной. Катандаран не был ни тем, ни другим. В отчаянии Дэвид пытался совершенствоваться в туземном языке, читая то, что было объявлено величайшим эпосом в мире. В нем было больше повторов и многословия, чем в библии. Он включил передатчик.

— Алло, Адзель, — сказал он по–латыни. — Как дела?

— Мы находимся у входа в нечто, похожее на таверну, — послышался голос воденита. — Как свидетельствует надпись, это дворец утонченных наслаждений и крепкой выпивки.

— О боже! А я остался дома. Послушай, меня вызывает большое красное колесо. Вероятно, для новых вопросов и отсрочек решения, но никогда нельзя знать заранее. Поэтому держи радио включенным, но молчи, ясно? Насколько можно судить, икрананкийцы не знают об этом средстве связи. Для нас это козырь про запас. Если только им не рассказали земцы… Но нет, это кажется невероятным. Их предки, высаженные лишь с небольшим количеством инструментов, столкнувшись с необычной культурой, быстро забыли отечественное искусство и потеряли технические навыки. Зачем собирать пистолеты или делать что–то еще, если вы и так вдвое сильнее туземцев? За исключением нескольких бытовых мелочей, люди не внесли ничего нового, и их знания стерлись из памяти.

— Хорошо, — сказал Адзель. — Я уверяю капитана Патрика, что это безвредная магия. Мне все равно как–то придется успокоить его. Удачи!

Фалькейн вернулся в гостиную и последовал за слугой вниз по длинным коридорам и извивающимся аппарелям. Вокруг кипела деловая жизнь: слышны были топот ног, голоса, шелест одежды и бумаг. Проходили икрананкийцы — чиновники, торговцы, лакеи в ливреях, крестьяне в юбочках, скотоводы в шляпах и сапогах, посетители издалека, даже купец из далеких, теплых, солнечных стран в сверкающем драгоценностями плаще. Гул деловитой озабоченности наполнял императорский дворец. Кухонные запахи напомнили Фалькейну, что он голоден. Что и говорить, местная кухня восхитительна и понравится Ван Рийну. Если только…

У входа в тронный зал стояли на страже четыре земца, одетые и вооруженные так же, как и часовые у Железного Дома. Они не делали на караул: здесь не были приняты подобные почести, а люди слишком презирали туземцев, чтобы вводить их. Кроме земцев поблизости находилось около дюжины тирутских лучников. Фалькейн подозревал, что их добавили в связи с событиями в Рангакоре. Нельзя было винить Джахаджи в том, что он больше не доверял своим гвардейцам.

И все же в его осторожности и недоверии было что–то параноическое. Вместо того чтобы с радостью принять предложение Фалькейна о возвращении захваченного города, он целую неделю лишь пристрастно расспрашивал его. Поскольку император ничего не терял, согласившись на это предложение, его нерешительность, по–видимому, объяснялась крайней формой ксенофобии. Но в чем причина этого и как поступать дальше?

Проводник Фалькейна отбросил занавес, и Дэвид вошел в зал.

Джахаджи III ждал его на Звере — химере из позолоченной бронзы, которую он оседлал. Фалькейн остановился на требуемой дистанции в семь шагов (он подозревал, что эта дистанция давала возможность земцам, находившимся в тронном зале, вмешаться, если он попытается сделать смертоносный выпад) и поклонился.

— Где твой товарищ? — резко спросил император. Он был средних лет, шерсть его сохранила красно–черный цвет, а начинающий выпячиваться животик скрывался под алой мантией. Одной рукой он сжимал украшенный драгоценными камнями скипетр, который, по существу, являлся копьем.

— Гвардейский офицер предложил нам совершить прогулку по вашему городу, благороднейший, — ответил Фалькейн. — Не желая, чтобы мы отсутствовали оба…

— Какой офицер? — Джахаджи наклонился вперед.

Ближайший земец — женщина, которой вполне бы подошла роль валькирии, не будь она изуродована шрамами, седовласа и грязна, как старая растрескавшаяся лохань, — положила руку на меч. Остальные присутствующие: писцы, советники, колдуны, младшие сыновья, изучающие науку управления, — все придвинулись ближе. Их глаза сверкали в полумраке.

— Его зовут Хаф Патрик, благороднейший.

— Ак–крр… Они скоро вернутся?

— Не знаю, благороднейший. Разве есть что–то спешное?

— Нет. Наверное, нет. — Джахаджи повернулся к туземному офицеру: — Пусть их разыщут и вернут. — Писцу: — Издать указ о том, что всем земцам запрещены контакты с представителями «Политехнической лиги».

— Благороднейший! — другой земец, не бывший на страже в тронном зале (между полированными малахитовыми колоннами по всей длине зала стояли свободные от дежурства земцы), выступил на середину. Это был бородатый старик с белыми волосами, спускающимися до плеч, но держался он очень прямо. Фалькейн видел его и на предыдущих аудиенциях — Гарри Смит, глава фратрии и ее представитель при императоре. — Я протестую!

В зале стало очень тихо. Тени от свечей в серебряных канделябрах таинственно колыхались, огни отражались на мраморе, мехах, богатых темных тканях. Из курильниц тянулся дымок благовоний. Арфисты в дальнем конце зала прекратили играть. Стоящие перед ними роскошно украшенные часы, казалось, затикали громче.

Джахаджи окаменел на троне. Драгоценные глаза Зверя сверкали так же зло, как и его собственные.

— Что ты сказал? — выдохнул он.

Стоя перед ним по–солдатски прямо, Смит решительно заговорил:

— Благороднейший, мы, земцы из твоей гвардии, так же негодуем по поводу неповиновения Боберта Торна. Он больше не один из нас (при этих словах женщина из гвардии бросила на старика более свирепый взгляд, чем того требовала ситуация). Позволь нам только двинуться на Рангакору, и мы докажем тебе, что фратрия земцев всегда рядом с фратрией деодакхов, и теперь не меньше, чем в годы правления Джахаджи I. Но ты не веришь нам. Ты держишь нас без дела, ты следишь за каждым нашим шагом, ты позволяешь другим фратриям выполнять обязанности при дворе, которые мы выполняли с момента основания дворца. Мы перенесли это терпеливо, понимая, что ты не можешь знать, насколько в нас силен голос крови. Тем не менее мы недовольны. Люди в Железном Доме ворчат. Если ты открыто оскорбишь их, я не отвечаю за последствия.

На мгновение их взгляды скрестились. А затем Джахаджи взглянул на своего главного мага.

— Что скажешь ты, Гагаджир? — сердито спросил он.

Выступивший вперед икрананкиец в одежде со знаком магической власти не стал говорить об очевидном — что в помещении находятся не менее пятидесяти вооруженных земцев, которые немедленно ответят на грубость, проявленную по отношению к их вождю. Наоборот, он хрипло сказал:

— Это дело не стоит твоего внимания, о, благороднейший. Всего лишь несколько гвардейцев встречались с твоими выдающимися гостями. Какая разница, что они думают об этом?

— Я говорю в твоих собственных интересах, — коротко добавил Гарри Смит.

Фалькейн решил, что видит выход.

— Если будут продолжаться отговорки, то положение станет серьезнее, не так ли? — сказал он. — Прими мое предложение, и мы возьмем Рангакору. Откажи — и мы отправимся домой. Каково будет решение?

— Кр–ррек! — император уступил. — Отменяю свой приказ, — обратился он к Фалькейну. — Я не могу принять решение с закрытыми глазами, мы очень мало знаем о вас. Даже с самыми добрыми намерениями вы можете навлечь на нас злых духов. Из–за этого я и вызвал тебя сюда. Объясни свои обряды Гагаджиру, чтобы он смог оценить их.

«Ох, нет», — простонал про себя Фалькейн.

Тем не менее он нашел собеседование интересным. Его раньше удивляло, казалось бы, абсолютное отсутствие религии у туземцев, но Фалькейн не решался спросить об этом у Гудженджи. Он не мог расспрашивать и Гагаджира, пункт за пунктом проявлять невежество было так же опасно, как и сохранять его, — но некоторую информацию он все же собрал косвенным путем. Утверждая, не всегда искренне, что он не все понял, Фалькейн осторожно наводил мага на интересующие его темы.

Лишь слабоумный или поверхностный турист способен на основе знакомства с культурой одной–единственной общественной формации делать выводы о всей планете. Но всегда можно утверждать, что наиболее развитая культура имеет и наиболее сложную теологическую структуру. Однако теология Катандарана было удивительно незрелой; Фалькейн не был уверен, можно ли назвать эту концептуальную путаницу религией. Здесь не было никаких богов — только обычный ход событий, ожидаемая последовательность вещей, происходящих с того момента, как первичный огонь соединился с первичным льдом и образовал Вселенную. Но было множество персонифицированных демонов, или духов, как угодно, которые старались восстановить хаос. Главная их цель состояла в том, чтобы нести разрушение. Их можно было удержать в определенных рамках лишь при помощи магии, включающей сотни абсолютно повседневных обрядов и табу, которые исполняли Гагаджир и его коллеги.

Но и маги вовсе не обязательно были добрыми. Никогда не могло быть полной уверенности, что их не подкупили и что они не обращают свою волшебную власть на пользу Разрушению.

Мифология представлялась в такой же степени параноидальной, как и весь образ мыслей икрананкийцев. И Фалькейн начал отчаиваться в возможности заключить торговый договор.

— Да, несомненно, — парировал он возражения собеседника, — мы в Политехнической Лиге — могущественные волшебники. Мы глубоко проникли в сущность законов, которые правят миром. Я был бы рад научить вас наиболее могущественному обряду, который мы называем покером. А для отвращения несчастий мы можем продавать вам талисманы по неслыханно низким ценам. Мы, например, продадим вам волшебную траву — четырехлепестковый клевер.

Гагаджиро, однако, потребовал подробностей. Магия Фалькейна могла оказаться менее эффективной, чем он утверждал.

— Разрушение искусно соблазняет людей и ведет их к гибели. Может быть, это даже черная магия; благороднейший должен понять, что нельзя исключать и такую возможность.

Не будучи Мартином Шустером, способным изменить целую религию, внеся в нее элементы Кабалы, Фалькейн нуждался в какой–то уловке.

— Я подготовлю общий очерк, благороднейший, который мы можем изучать вместе. — «Боже, помоги мне! — воскликнул он про себя, — или, скорее, Чи Лан. Не Адзель — новообращенный буддист вряд ли способен на что–нибудь, кроме успокоительных междометий, я больше рассчитываю на Чи: я видел, как она прекрасно гадает на картах. Я вызову ее, и мы что–нибудь придумаем…»

— Если вы сделаете аналогичный очерк ваших собственных верований, — проговорил он вслух, — это будет очень ценно.

Гагаджир широко раскрыл глаза, Джахаджи поднялся в золотых стременах, потряс копьем и крикнул:

— Ты хочешь проникнуть в наши секреты?

— Нет, нет! — Фалькейн широко расставил руки. — Не нужно ничего, что составляет тайну колдунов фратрий. Только то, что знают все, кроме чужеземцев вроде меня.

Гагаджир успокоился.

— Это можно сделать, — сказал он. — Хотя потребуется время.

— Сколько же?

Гагаджир пожал плечами, вряд ли кто–нибудь мог знать точное время. Хотя механические часы были известны уже в течение нескольких столетий, а земцы внесли в них некоторые усовершенствования, катандаранцы использовали их лишь для уравнивания периода работы. Рожденные в мире без ночей и времен года, туземцы с трудом представляли себе периоды более короткие, чем их семидесятидвухдневный год. Еще хуже обстояло дело в тех местах, где приземлился «Сквозь хаос». Икрананкийцы работали, пока в этом была необходимость или пока они не уставали. Несомненно, такое отношение к работе способствовало хорошему пищеварению, но Фалькейну оно не нравилось.

— Я могу идти, благороднейший? — спросил он.

Джахаджи разрешил, и Фалькейн удалился, испытывая сильное желание плюнуть благороднейшему в глаза.

— Принесите мне обед, — приказал он слуге, провожавшему его на обратном пути, — материал для письма и хорошую порцию выпивки.

— Какого сорта выпивку?

— Самую крепкую, конечно. Брысь! — и Фалькейн задернул занавес, служивший дверью.

Кто–то схватил его за горло.

— Ах! — отчаянно пинаясь, Фалькейн пытался одновременно вытащить оружие.

Его нога ударила по голенищу сапога нападавшего. Но свободной рукой грабитель схватил его за запястье. Фалькейн был силен, но он не смог выхватить оружие, так как еще один земец перехватил другую его руку. Фалькейн пытался сделать вдох. Перед ним появился третий человек. Он отодвинул скрывающий лицо щит — и на Фалькейна взглянули большие серые глаза Стефы Карпс. Правой рукой она поднесла к носу Фалькейна влажную тряпку. Человек, сжимавший горло, разжал руку. Рефлекторно Фалькейн набрал полные легкие воздуха; острый запах ударил в нос, и Фалькейн провалился в небытие.

«Старый город — не самое безопасное место в мире», — говорил Хаф Патрик. Помимо того что он служил прибежищем фратрий, которые специализировались на убийствах, воровстве, вооруженном грабеже плюс менее антиобщественных занятиях типа азартных игр и проституции, он был излюбленным обиталищем деклассированных элементов, сохранившихся после завоевания власти деодакхами. Земцы ходили здесь группами. Однако Адзель один мог сойти за целую группу.

— Но я не хочу ввязываться в конфликт, — сказал воденит.

— В это трудно поверить, — улыбнулся Патрик — молодой человек высокого роста в мундире, камзоле — брюках, сапогах, плаще, с мечом и кинжалом. Его коротко остриженные каштановые волосы окружали лицо с резкими чертами, на котором борода росла чуть ли не от романского носа. Беседа с ним была интересной, и Адзель, чье любопытство было пропорционально размерам его тела, не отказался от предложенной прогулки.

Они вышли из ворот дворца и пошли по Новому городу. На воденита бросали пристальные взгляды, но его появление не стало сенсацией. Повсюду распространилась новость о гостях императора. А образованный класс имел некоторое представление об астрономии.

— Не вы ли, люди, научили их? — спросил Адзель, когда Патрик упомянул об этом обстоятельстве.

— Немного, — ответил земец. — Они и без нас знали о планетах, вращающихся вокруг солнца, и даже о том, что звезды — это солнца.

— Откуда они могли знать? При постоянном дне…

— Думаю, от рангакоранцев. Жители этого города обладают большими познаниями. Он расположен ближе к зоне Сумерек, а их исследователи могли проникнуть во тьму и там наблюдать звезды.

Адзель кивнул. Атмосферная циркуляция помогала сохранить относительно высокую температуру на дальнем полушарии. Даже у антиподов подсолнечных земель температура вряд ли опускалась ниже минус пятидесяти градусов. По той же самой причине, а также потому, что планета эта меньше Земли, а угловой диаметр Солнца значительно больше, здесь менее резок переход от одной климатической зоны к другой, нежели на Земле.

Туземцы, проникавшие в Замерзшие земли, мало что могли увидеть из–за вечной ночи. Но когда они соорудили склады топлива, у них появился материал для освещения. Вероятно, в эти места их влекла не жажда познания, а выгода, получаемая от добычи полезных ископаемых; научная любознательность пришла потом.

— В сущности, — пробормотал Патрик, — Рангакора — намного лучше, чем этот город. Более удобный и более… хм… цивилизованный. Иногда я думаю, что нашим предкам лучше было бы встретиться с рангакорцами, чем присоединиться к банде варваров, захвативших рухнувшую империю.

Он сжал зубы и оглянулся по сторонам, дабы убедиться, что их никто не подслушивает.

За внутренней стеной начиналась низина. Древние строения — серые обветренные прямоугольники — теснились друг к другу, двери домов были расписаны символами давно погибших цивилизаций. В районе рынка туземки–лавочницы расхваливали товары, изготовленные их мужьями: пищу, напитки, одежду, шкуры, ремесленные изделия. В мастерских за лавками звенело железо, вертелись гончарные круги и жужжали ткацкие станки. Но внутренность мастерских была недоступна взору прохожих, чтобы демон или злой колдун не могли навлечь беду.

Движение было оживленным. С хриплыми криками всадники прокладывали себе путь по узким, занесенным песком улицам. Влекомые карикутами повозки, с плодами благодатной Чекоры проезжали мимо полуголых носильщиков с грузами на бритых спинах и уступали дорогу расхаживающим с важным видом мехкеджи–караванщикам. Плоскую телегу охраняло несколько вооруженных тирутов: она была нагружена склеенными стеблями — материалом более ценным, чем бронза. Неуклюже, так как приходилось идти, а не прыгать, пробирались зандары со своими всадниками–лачнакопами, прибывшими на рынок за покупками. Жители пустынь угрожающе размахивали копьями и враждебно смотрели вокруг из–под своих вуалей. Было очень шумно: резкие голоса икрананкийцев, звон, скрежет, скрип, топот ног. Пыль и дым смешивались с сотнями странных запахов.

Никто не пытался преградить Адзелю дорогу. Наоборот, некоторые поспешно взбирались на стены. Сотни клювастых физиономий испуганно смотрели на него со всех плоских крыш. Патрик высоко нес древко со знаменем деодакхов, и, конечно, до него доносились отдельные оскорбительные выкрики. Но в целом катандаранцы казались сравнительно спокойными.

— А что за странные знаки делает этот, в коричневом плаще, вон в том переулке? — спросил Адзель.

— Это колдун. Отводит наше проклятие от соседей. Или надеется на это, — слова Патрика трудно было расслышать в общем гуле.

— Но я никого не проклинал!

— Он этого не знает. Они всегда считают, что все новое связано с черной магией.

«Это отношение, очевидно, преобладает и в высшем обществе, — подумал Адзель. — Отсюда проистекает и нежелание Джахаджи вступить в союз с посланниками Лиги. Вернувшись, я должен буду обсудить это с Дэвидом».

Патрик долго показывал своему спутнику наиболее интересные объекты: статую пятитысячелетней давности, дворец прежней династии, теперь превращенный в склад, строение со входом в виде раскрытого клюва. Адзель заинтересовался импозантными зданиями нескольких фратрий, где жили их руководители и куда члены фратрий собирались на совет. Хотя они и поддерживали новое правительство, но не переносили свои штаб–квартиры в Новый город. Да и зачем? Империи, языки и цивилизации, приливы и отливы — все эфемерно — только фратрии сохраняются.

— Дом Каменного топора, — указал Патрик. — Принадлежит деттаджирам. Их глава все еще владеет этим топором. Он с кремниевой головкой. Никто не знает, когда он был сделан, но, очевидно, задолго по появления металлургии, — Патрик зевнул. — Вам еще не скучно? Идемте туда, где мы найдем настоящую жизнь. В Старый город.

— Но меня не будут там избегать? — спросил Адзель. Он надеялся, что не будут. Его обижало, когда матери при виде его хватали детей и убегали — такие привлекательные пушистые детеныши, было бы приятно подержать одного из них на руках.

— Нет, — сказал Патрик, — там не так боятся черной магии, многие из них сами маги.

Они двинулись вниз, мимо рухнувших стен. Дома становились все ниже и ниже, они тесно прижимались друг к другу, балконы нависали над узкими улочками, так что была видна лишь узкая полоска пурпурного неба. Живя в лучшие времена, когда почва не была такой сухой, строители вымостили улочки булыжником. Копыта Адзеля громко стучали о камни. Это был тихий квартал: закутанные в плащи туземцы быстро проходили мимо с какими–то тайными поручениями, а где–то плакала невидимая арфа. Бредя по дороге, спускавшейся к бывшему морскому дну, Адзель то и дело оглядывался на красноватые скалы над городом. Оказавшись у останков пристани среди зарослей тростника, где блестело озеро Урши, Патрик остановился.

— Как вы насчет выпивки?

— Что ж, мне нравится ваше вино… — внезапно Адзель замолчал. Приемопередатчик на его шее ожил, оттуда донесся голос Фалькейна.

— Что за демон? — Патрик подпрыгнул. Его меч выскочил из ножен. Пара икрананкийцев, сидящих на корточках у входа, выронила чашки и исчезла внутри дома.

Адзель успокаивающе помахал рукой и закончил свой разговор с Фалькейном по–латыни.

— Не тревожьтесь, — сказал он. — Это наша собственная магия, вполне безопасная. Это… заклинание против злых духов, прежде чем войти в незнакомый дом.

— Наверное, это полезно, — Патрик расслабился. — Особенно здесь.

— Но зачем вы идете, если здесь может быть опасно?

— Выпивка, игра, может, и схватки. Кишки провоняли в казарме… Идем.

— Я… я, наверное, лучше вернусь во дворец.

— Что? Когда веселье только еще начинается? — Патрик потянул Адзеля за лапу. С таким же успехом он мог пытаться стронуть гору.

— В другой раз, может быть… Магия посоветовала мне…

Патрик состроил обиженное выражение.

— Вы мне больше не друг, если не выпьете со мной.

— Простите меня, — Адзель капитулировал. — После того как вы были так добры ко мне, я не хочу быть невежливым.

К тому же он хотел пить, а Фалькейн не говорил, что надо торопиться.

Патрик вошел, отодвинув полусгнивший кожаный занавес. К ним с хриплыми зазывными приглашениями скользнула проститутка, но, увидев, кто это, отступила. Патрик засмеялся.

— К сожалению, эти девицы бесполезны для нас, — заметил он. — Но у нас достаточно своих в Железном Доме.

Когда вошел воденит, в тесной прокуренной комнате стало тихо. За плетеными столиками, где сидели постоянные посетители, сверкнули ножи. Факелы, торчащие из подсвечников, бросали неверный колеблющийся свет — тусклый и красный для Адзеля, яркий для туземцев — на непрочную одежду, на птичьи лица, на немигающие глаза. Патрик опустил свой флаг и поднял руки.

— Мир между нашими родами, — сказал он. — Вы знаете меня, я Хаф из гвардии, я много раз бывал здесь. А это гость императора. Он большой, но вежливый и не влечет за собой никаких демонов. Пусть будут прокляты все демоны.

Пьяный в углу рассмеялся. Это немного разрядило атмосферу; посетители вернулись к своим напиткам, хотя искоса бросали взгляды на вновь прибывших, а их разговор теперь, несомненно, вертелся вокруг драконоподобного чужака. Патрик отыскал стул без спинки, а Адзель уселся рядом с ним прямо на грязный пол. Владелец набрался храбрости и спросил, что им угодно. И когда Патрик указал на Адзеля и сказал: «Напои его!», — икрананкиец поднял голову, подсчитал возможную прибыль и радостно потер руки.

Бренди, джин, арак, или как вам будет угодно назвать жидкость, перегнанную из неземных фруктов, была не слабее концентрированной серной кислоты, но имела отличный сухой вкус. Адзель для пробы отпил около литра.

— Я не жаден, — сказал он.

— Не стесняйтесь. Ради меня, — Патрик вытащил толстый кошелек. — Нам хорошо платят, не могу за это поругать сидящего на Звере.

— Меня интересует еще кое–что. Конечно, не все земцы живут в Железном Доме?

— Нет, там служат, получают жалованье, женятся. Кроме того, там штаб–квартира фратрии. Но семейные живут в своих домах по всему Новому городу, отправляются на наши ранчо или куда захотят. Обычно, выйдя замуж, женщины откладывают в сторону оружие. Мужчины ежегодно участвуют в учениях и, конечно, в случае войны объединяют свои силы.

— Но как тогда войска Боберта Торна осмелились на переворот? Их семьи дома станут врагами императора.

— Не совсем. Если он тронет кого–нибудь из оставшихся, мы все поднимемся, от Гарри Смита до самого маленького барабанщика, и насадим его голову на копье. К тому же много жен и детей ушло с ними. Это обычное дело, если предстоит долгая осада или война. Женщины отлично охраняют лагерь, они хорошо справляются со слабосильными икрананкийцами, они наши квартирьеры, наши… — Патрик не скоро закончил перечисление их функций. — На Земле в таких примитивных условиях это вряд ли было возможно. Но здесь местные микробы не заражают людей. До появления профилактических медицинских средств эпидемии косили армии сильнее, чем битвы.

— Сочувствую вашему положению, — сказал Адзель. — Нелегко, когда вы так тесно связаны, быть в конфликте со своими родственниками.

— Кто говорит, что мы в конфликте? — остановил его Патрик. — Этот дражайший Смит? Увы, фратрии во времена его молодости не были так сильны. В те годы он никогда не решился бы выступить такого, как Торн. — Патрик осушил стакан и приказал наполнить его вновь. — Но гвардия Железного Дома в достаточной мере повинуется своим офицерам, чтобы остаться нейтральной.

Желая сменить тему разговора, Адзель спросил, видел ли Патрик Стефу Карпс после ее возвращения.

— Еще бы! — с энтузиазмом воскликнул Патрик. — Что за девушка!

— Приятная, хотя и импульсивная личность, — согласился Адзель.

— Я говорю не о личности, хотя она сильна и крепка, как мужчина. За Стефу!

Стаканы звякнули. Видя, что дракон так общителен, посетители еще больше осмелели. Вскоре один из почитателей Патрика, полупьяный икрананкиец, подошел к их столу и сказал:

— Привет!

— Сиддовн! — обрадовался земец. — Выпей с нами!

— Я должен вернуться, — сказал Адзель.

— Не глупите. И не оскорбляйте моего доброго приятеля — он мечтает познакомиться с вами.

Адзель пожал плечами и выпил еще. К ним присоединились еще несколько посетителей. Вначале они пели, потом обсуждали ситуацию в Рангакоре — не очень горячо, ибо никто в Старом городе не беспокоился за судьбу императора. Потом трое или четверо подрались — это окончательно растопило лед — и все начали произносить тосты. Пили за свои фратрии, за проституток, снующих между ними, за помин души доброго короля Аграна, за реку Джанджех, которая поддерживает жизнь в Катандаране, за озеро Урши, которое приняло в свои глубины столько бесчувственных тел, за Хафа Патрика, так как он платил за выпивку, и, наконец, они потеряли счет застольным воздаяниям. Выпивка была дешевой, а кошелек Патрика толст. Веселье кончилось только тогда, когда большинство собутыльников уснуло прямо на полу.

— Я… должен… идти… домой, — сказал Адзель. Ноги его стали более гибкими, чем хотелось бы, хвост казался слишком тяжелым, а непроизвольное покачивание из стороны в сторону мешало думать. Взмахами хвоста он переломал большую часть мебели. Но владелец не возражал: он тоже лежал пьяным.

— Да… да… согласен, — Патрик попытался выпрямиться. — Долг зовет…

— И очень неприятным голосом, — сказал Адзель. — Друг мой, вы… ик!.. заблуждаетесь. Не нужно впадать в ошибку и отожде… ставлять нирвану с аннигиляцией… — Он не был фанатиком, но чувствовал, что этот отличный парень, бредущий рядом, должен быть посвящен в таинства буддизма. Поэтому всю дорогу назад он разглагольствовал. Патрик пел песни. Туземцы шарахались от них.

— Итак… — тянул Адзель, — воплощение вовсе не обязательно связано с кармой…

— Погодите, — Патрик остановился. Адзель согнул шею, чтобы посмотреть на него. Они были вблизи ворот Нового города.

— Но поч… чему?

— Я вспомнил о срочном деле, — земец с неожиданной быстротой протрезвел. На самом ли деле он пил столько же, сколько остальные? Адзель этого не заметил. — Идите сами.

— Но я… только… добрался до самого интересного места.

— Позже, позже.

Ветер несся по пустым улицам, вздымая песок. Никого не было видно.

«Странно», — подумал Адзель. Горожане и раньше избегали его, но не настолько. Еще было не время для сна, в этот час обычно все бодрствовали.

— Что ж… спасибо за… уф!.. ивтур… интер… интересную беседу…

Адзель протянул лапу. Патрик торопливо и смущенно пожал ее и удалился. Какое чуждое место! Мысли Адзеля обрели сентиментальную направленность и обратились к Водену, к дорогим широким равнинам под бриллиантовым ярким солнцем, где копыта несли его километр за километром… а после охоты костер, друзья и самки. И все это так далеко от него. Его семья сблизилась с фактором Лиги, они хотели, чтобы он получил современное образование. И он получил его и теперь так изменился, что никогда уже не почувствует себя как дома среди охотников. Вкус к сексуальным отношениям он не утратил: его стимулировал запах самок в период течки. Но сладостное чувство обладания, чистота и невинность ушли навсегда. Он вытер глаза и побрел дальше, покачиваясь из стороны в сторону.

— Он идет!

Адзель остановился. Перед стеной, окружающей Новый город, была широкая площадь. Она кишела солдатами. Он не мог оценить, сколько их, ибо они начинали двоиться, стоило только взглянуть пристально. Но их было много, и все — туземцы. Ворота были закрыты, и перед ними стояло несколько катапульт.

Группа всадников поскакала вперед.

— Остановись! — крикнул их предводитель. Острие его копья казалось кровавым в красном свете солнца.

— Я уже остановился, — резонно заметил Адзель.

Имперские зандары были хорошо вымуштрованы, хотя этого и нелегко было добиться. Они двинулись, окружая его.

— Благороднейший, — несколько нервно обратился к нему командир кавалеристов, — давайте поговорим. Готовится заговор против императора… ак–крр… желательно… ваше присутствие.

Адзель положил ладонь на живот — ритуальный жест вежливости — и поклонился. Его шея продолжала двигаться, пока нос не уперся в землю. Это расстроило его, но он решил сохранять внешнюю невозмутимость.

— К–конечно… Все, что могу… идем.

— Кхм… пустая формальность, благороднейший… император желает, чтобы вы… гм… надели эти знаки достоинства.

— Что? — Адзель попятился, мысли его путались.

— Стойте! — крикнул офицер. — Стойте на месте, или мы будем стрелять!

Экипажи катапульт принялись настраивать свои орудия. Каждая из этих машин могла бросить камень весом с Адзеля.

— Н–но… что могло случиться?

— Все, что угодно. Демоны способны на все. Ваш товарищ исчез, и с ним много земцев. Узнав об этом, император заподозрил предательство и приказал окружить Железный Дом. Те, кто находится внутри, отказываются сдаваться. Они стреляют в наших солдат.

Офицер провел когтеобразными пальцами по своему кольцу из перьев. Ветер раздувал его плащ, зандар под ним подпрыгивал. Самострелы были нацелены, копья направлены, солдаты замкнули кольцо вокруг воденита.

— Что? — черт бы побрал эту выпивку. И никаких антитоксинов под рукой. Адзель нажал кнопку приемопередатчика: — Дэвид! Где ты? Что случилось?

Ответом было молчание.

— Дэвид! Отзовись! На помощь!

— Стойте на месте, — сказал офицер. — Вначале свяжем запястья. Если вы невиновны, вам нечего бояться.

Адзель установил волну корабля:

— Чи? Ты здесь?

— Конечно, я здесь, — послышался язвительный голос. — Где же мне еще быть?

Адзель подавил вспышку раздражения. От этого в голове его слегка прояснилось. Он попытался объяснить положение.

— Я ухожу, — сказал он миролюбиво. — Ты прилетишь на корабле. Мы вместе поищем Дэвида.

— Немедленно, — ответила Чи.

Группа магов делала яростные движения.

— Да, конечно… ик!.. я иду к императору.

По радио послышалось бормотание — Чи говорила с кем–то. Он протянул руку и раскрыл рот. Это должно было изображать улыбку, но лишь обнаружило ряд устрашающих зубов.

Офицер подтолкнул несшего цепи офицера своим копьем.

— А ну, вперед, — сказал он, — выполняй приказ.

— Сам иди, — ответил тот.

— Что я слышу? Ты не выполняешь приказ?

— Да, — пехотинец отступил. Всадники расступились, пропуская своего товарища.

— О, идемте, — сказал Адзель. Он хотел встретиться с Джахаджи и как можно скорее добраться до сути дела. Воденит двинулся вперед. Кавалеристы рассыпались по сторонам. Офицер снова приказал ему остановиться и послал другого солдата с цепями.

— Но я хочу только помочь! — взревел Адзель. Он схватил солдата и, отобрав цепи, снова поставил его на ноги. Тот в страхе упал и свернулся в комок. Адзель уселся на хвост и задумался. Что–то не получалось.

— Как вы хотите укрепить это? — обидчиво спросил он. Чем решительнее он старался распутать клубок недоразумений, тем больше он запутывался. Императорская армия, как зачарованная, смотрела на него.

Из приемопередатчика вдруг раздался крик:

— Адзель! Уходи! Меня схватили!

Послышались звуки драки, резкий удар, и наступило молчание.

На какое–то мгновение Адзелю показалось, что он играет в покер на корабле: у него тройка, вместе с тройкой на столе это образует флеш–рояль — он должен повышать ставку. Пары алкоголя рассеивались, и он понял, в каком положении оказался.

Лига учила своих космонавтов действовать быстро. Адзель, продолжая позванивать цепями, молниеносно обвел взглядом площадь и оценил обстановку. Прыжок — вон в том направлении — и, если повезет, он прорвется. Но он не должен причинить вред этим бедным заблудшим душам, если этого можно избежать.

Воденит собрался с силами и прыгнул.

На его пути оказался кавалерист. Он поднял его вместе с зандаром и бросил на отряд копьеносцев. Их линия рассыпалась, Адзель бросился в образовавшуюся щель. Вокруг послышались крики, посыпался град стрел. Мимо ушей просвистел снаряд из катапульты. Офицер с копьем напал сбоку, Адзель не увидел его вовремя. Конец копья ударил по приемопередатчику, висящему на шее воденита, и сломал его. Адзель мчался дальше, наращивая скорость; зандары со всадниками отстали от него.

Перед ним возникла сплошная стена высотой в четыре этажа. На полной скорости Адзель налетел на нее. Инерцией его метнуло вверх. Он ухватился за край и подтянулся. Грубая каменная поверхность давала возможность не сорваться. Рядом ударил снаряд из катапульты и осыпал его дождем каменных осколков. Адзель взобрался на крышу, перепрыгнул на следующую и спрыгнул в переулок, поскакав по направлению к Старому городу.

Конечно, никакой помощи он там не ждал. Просто в лабиринте улиц его будет труднее выследить. Он направился к озеру Урши. Им не на чем преследовать пловца, нет ничего, кроме нескольких плотов, — он от них легко уйдет. А переправившись на тот берег, он двинется через Чекору. Ни одно слово не долетит до Хайджакта раньше него — но черт бы побрал разбитый передатчик.

Что ж, им верно послужит передатчик Чи, после того как он выручит ее из неприятности, в которую она попала. Они поднимут корабль, вернут себе флиттер из дворца и начнут разыскивать Дэвида. Если Дэвид еще жив. И если они сами останутся живы.

Возможно, в этом было что–то от катандаранской теории о том, что сверхъестественные существа постоянно стремятся ко злу. Если бы Чи Лан была на борту корабля в тот момент, когда ее вызвал Адзель… Но она сама, бескомпромиссный рационалист, пошла навстречу неудаче.

Большую часть времени она проводила с Гудженджи. Оба они желали узнать как можно больше о цивилизациях друг друга. Она внесла первую идею — которая пришлась ему не совсем по вкусу, — о регулярных и обусловленных встречах. С этой целью она подарила ему часы. После этого гремели барабаны и вздымались флаги при встрече почетного гостя с определенной, доступной предсказанию, регулярностью, и она знала, когда отправляться на вершину холма для очередной встречи.

Компьютер, которому она велела напоминать о встрече, сделал это.

— Ты должен быть вежливее, — пробормотала она, откладывая книгу. Чи уверяла товарищей по экипажу, что цинтианские книги, наполняющие ее каюту, были философскими трактатами (на самом деле это были сентиментальные любовные романы), но она по–прежнему радовалась возможности беспрепятственно почитать.

— Меня не запрограммировали быть вежливым, — ответил механический голос.

— Напомнишь мне об этом. Хотя нет, не нужно. Кого интересует мнение машины?

— Никого, — ответил Бестолочь, всерьез воспринимающий даже риторические вопросы.

Чи вскочила с койки и подготовилась: передатчик и записывающий аппарат в руку, маленький женский пистолет у пояса — вот и все, что ей требовалось.

— Возвратные приказы, как обычно, — сказала она и вышла из люка.

Бестолочь спокойно бормотал про себя. Возвратные приказы — значит, хотя в его память и был включен катандаранский язык, он должен был повиноваться только командам голосов — по радио или кодам — членов экипажа. Чи вывела наружу громкоговоритель на случай, если понадобится спросить, что наблюдают приборы корабля.

Люк закрылся за ней, и она спустилась по трапу. Один вход непосредственно под стабилизаторами оставался постоянно открытым на случай экстренного взлета. Ожидать опасности от случайных туземцев не приходилось. Если кому–то из них и удастся преодолеть благоговейный страх перед кораблем, то смельчак попадет в трюм под номером 4, сейчас пустой. Ни один икрананкиец не способен что–нибудь повредить там, открыть же вход в помещения внутри корабля может только член экипажа. Чи гордилась такой своей предусмотрительностью.

Малиновое солнце было ярче и светлее для ее глаз, чем для глаз Фалькейна и Адзеля. Тем не менее ландшафт показался ей затемненным. Она выругалась, когда невидимый порыв ветра взъерошил ее шерсть, которую она расчесывала целый час. Воздух осушал ее ноздри, а ветер был холоден, как сердце Ван Рийна, и нес с Чекоры запахи, похожие на креозот.

О, вернуться бы в Ту–чин–чен–ри, в «Дом жизни под небом», вновь оказаться среди родных на вершине дерева, вдохнуть с детства знакомый аромат леса. Зачем только она покинула его?

Из–за денег, конечно. Чего только не сделаешь за приличную плату?

Чи свернула хвост и свистнула.

Часовые у ворот поднесли к клювам мечи в знак приветствия, когда маленькая фигурка прошла мимо них. Стоило ей только благополучно миновать их, как они скрестили пальцы и пробормотали заклинания. Правда, пришельцы до сих пор не приносили никаких неприятностей, наоборот, они обещали большую выгоду. Но демоны известные лжецы.

Если бы Чи видела это, она не удивилась бы и даже не обиделась. Все больше и больше убеждалась она в консервативности икрананкийцев, в их подозрительном отношении ко всему новому. Это свидетельствовало о том, что они все еще находятся в донаучном периоде, несмотря на фантастически долгую историю письменности. Она еще не нашла для себя приемлемого объяснения этого явления.

Чи легко прыгала мимо плетеных хижин. У входа в одну из них сидела туземка и вкладывала пищу в рот ребенка. В этом икрананкийцы были подобны цинтианам. У тех и у других не было молочных желез, а дети, только что родившись, были способны принимать пищу (цинтиане своими губами могут сосать, но не сосут грудь). Но на этом сходство кончалось. Жена икрананкийца была молоденькой, маленькой, лишенной гребня из перьев, неряшливой и раболепной. Цинтианка, которая должна нести своего детеныша по деревьям, была больше самца и длиннее его. Наследование по материнской линии является нормой, во многих культурах распространено многомужие, а прошлое знало и самый настоящий матриархат. Чи считала, что именно поэтому ее планета и стала такой прогрессивной.

Она постучала в дверь помещения, где жил Гудженджи. Посланник сидел за столом со своим гостем, комендантом гарнизона Лалнакхом. Они играли в игру, которая заключалась в выбрасывании разноцветных палочек на стол, разделенный на квадраты. Чи взобралась на стол, едва не разрушив хрупкое сооружение из палочек.

— Что это? — спросила она.

Лалнакх нахмурился. Гудженджи, привыкший к ее бесцеремонности, сказал:

— Мы зовем это акритель, — и объяснил правила игры. Они были достаточно сложны, но в целом все зависело от того, как расположатся палочки при падении.

— Очень распространенная игра, — добавил он.

— Вы будете играть или нет? — воскликнул Лалнакх.

— Конечно–конечно, дайте подумать, — Гудженджи примостил очки и принялся изучать расположение палочек на столе. Чем меньшую конфигурацию он построит, тем больше выиграет. Но если он не сумеет достигнуть уровня, о котором заявил заранее, то проигрыш существенно увеличивается. — Думаю, мне сегодня повезет, — он кивнул на стопку монет рядом с собой. — Попробуем! — Гудженджи собрал свои палочки и принял решение.

— Не нужно гадать, — сказала Чи. — Вы можете знать результат заранее.

Лалнакх посмотрел на нее:

— Что это значит?

— Не реальный исход, — сказала Чи, — но вероятность его. Каковы шансы на выигрыш, оправдан ли риск.

— Но как, спаси нас от разрушения, это рассчитать? — спросил Гудженджи.

— Играйте, черт возьми, — возмутился Лалнакх.

Гудженджи потряс свою кучку палочек и бросил их. Он сделал ход.

— Акк–р! — прохрипел Лалнакх. — Не везет! — он швырнул последнюю монету на стол. Гудженджи подсчитал.

— Вы должны больше, — сказал он.

Лалнакх грубо выругался и принялся рыться в карманах. Он бросил Гудженджи матово–белый диск.

— Возьмите его! Рангакорская работа. Я берег его как талисман. Но демоны сегодня сердиты на меня.

Гудженджи протер очки и прищурился. Чи тоже рассматривала диск. На медальоне был хороший рисунок: с одной стороны венок, а с другой — горный пейзаж. Но часть серебра стерлась.

— Но ведь это посеребренная бронза, — сказала Чи.

— Одно из двух видов искусства, которыми они обладают, — ответил Гудженджи. — Они помещают металл в ванну и… не знаю, что там происходит. Сильная магия. Я был там однажды в составе посольства, и они дали мне в руки две проволочки, выходящие из какого–то ящика. Меня что–то укусило, они смеялись, — он вспомнил о своем достоинстве. — Но в любом случае, будучи магическими, такие предметы ценятся высоко. Это еще одна причина того, почему так желательно завоевание Рангакоры.

— Это мы можем для вас организовать, — подхватила Чи. — А со временем мы можем продавать вам любое количество таких посеребренных предметов.

— Ак–крр. Понимаю, благороднейшая. Но у меня нет власти принимать такое… у–кк… немедленное?.. да, немедленное решение. Я всего лишь посланник императора.

— Вы можете давать рекомендации, не так ли? — настаивала Чи. — Я знаю, что посыльные все время скачут туда и обратно.

— У–кк, действительно. Продолжим наши беседы.

— Я ухожу, — сердито сказал Лалнакх.

В этот момент ожил передатчик.

— Чи, ты здесь?

Голос Адзеля… но он запинается и глотает слова, говоря по–английски. Неужели этот большой слюнтяй пьян? Чи надеялась, что с ним нет ни одного земца.

— Конечно, — начала она более резко, чем ей хотелось.

Лалнакх отпрыгнул в сторону, выхватывая кинжал. Гудженджи встал и начал делать магические жесты против зла. Очки соскочили с его клюва и помешали ему продолжать.

— Что это за чума? — закричал Лалнакх.

— Где мои очки? — спросил, ползая по полу, Гудженджи. — Я не могу видеть без очков. Какой демон унес их с собой?

— Защитная магия, — быстро сказала Чи на катандаранском, а из передатчика доносился гомон большой толпы. — Вам нечего бояться.

— Помоги найти очки, — просил Гудженджи. — Мне нужно найти очки.

Лалнакх выругался и протянул ему очки. Чи слушала последние слова Адзеля — шерсть ее встала дыбом. Но самообладание, как всегда в таких случаях, не покинуло ее, и мозг работал, как криогенный калькулятор.

— Да, немедленно, — сказала она и взглянула на икрананкийцев. Они напряженно и враждебно воззрились на нее.

— Я должна идти, — заявила она туземцам. — Моя магия предупредила меня о неприятностях.

— Что за неприятности? — спросил Лалнакх.

Гудженджи, более знакомый с чудесами, подвластными иноземцам, протянул указательный палец.

— Это был голос чудовища, — сказал он. — Но ведь он в столице.

— Да, — подтвердила Чи.

Прежде чем она успела сочинить более или менее правдоподобную историю, Гудженджи сказал:

— Должно быть, это устройство для разговора на расстоянии. Я давно подозревал, что вы обладаете такой способностью. Теперь, благороднейшая, не оскорбляйте меня, отрицая очевидное. Он звал вас на помощь?

Чи могла только кивнуть. Икрананкийцы придвинулись ближе и стояли, возвышаясь над ней. Она не хотела быть уличенной во лжи: это может плохо отразиться на будущих взаимоотношениях, которые и так достаточно напряженны.

— Земцы восстали, — объяснила она. — Они забаррикадировались в том, как вы его называете, Железном Доме. Адзель просил меня прибыть и помочь справиться с ними.

— Нет, вы не должны, — сказал Лалнакх, а Гудженджи добавил:

— Мне очень жаль, благороднейшая, но с тех пор, как ваш товарищ прибыл во дворец, я получаю срочные приказы, предписывающие вам оставаться на месте.

— Пыльные бури и чума! — воскликнула Чи. — Вы хотите гражданской войны? Вы ее получите, если земцев не заставят подчиниться, и быстро. — Шум из передатчика стал громче. — Подумайте. Если бы мы хотели свержения Джахаджи, разве я оставалась бы тут с вами?

Они помолчали. Лалнакх выглядел неуверенным. Гудженджи почесывал свой клюв.

— Схватка… — пробормотал он. — Отдаленная схватка.

Из приемника донесся рев. Зазвенел металл, послышались крики, тяжелые удары, от которых дрожал передатчик. Пронзительный крик икрананкийцев:

— Помогите, чудовище убьет меня!

Лалнакх взглянул на Чи. Солнечный свет, ворвавшись в сумеречную комнату, кроваво заблестел на его кинжале.

— Разве это по–дружески? — хрипло спросил он.

Чи схватилась за пистолет.

— Недоразумение, — сказала она.

— Говорю вам, мы ваши друзья, и я застрелю каждого, кто назовет меня лгуном, — заглушаемый гулом железа, разносился голос Адзеля. — Слышите? Разве он сражается?

— Нет, — ответил Лалнакх. — Убегает.

Чи спрыгнула со стола.

— Я должна идти, — сказала она. — Надеюсь, вы не будете пытаться остановить меня?

Гудженджи удивил ее. Она принимала его за несуразного профессора, а не за воина, но он вытащил меч и спокойно заявил:

— Я деодакх. Если я не попытаюсь вас задержать, меня выгонят из фратрии.

Чи колебалась: она не хотела убивать, этим она сведет на нет все попытки заключить торговый союз. Парализующий выстрел?

Ее внимание было отвлечено от Лалнакха. Рука офицера описала дугу, и оружие цинтианки было выбито ударом его ножа. Он навалился на нее. Она едва успела прокричать предупреждение, как уже лежала, пригвожденная к полу.

— Хак–к! — выдохнул Лалнакх. — Лежите спокойно, вы!

Он так дернул ее, что у Чи зазвенело в голове, затем сорвал передатчик и отшвырнул его в сторону.

— Ну–ну, — упрекнул Гудженджи. — Не надо сердиться, благороднейшие, не надо. Какое несчастье, — он наклонился к Чи, лежащей на руках Лалнакха, одновременно наступил на передатчик и раздавил его. — Я немедленно отправлю вестника с сообщением о случившемся. Пока он не вернется, с вами будут обращаться так почтительно, как позволяют обстоятельства.

— Погодите, — сказал Лалнакх. — Я глава гарнизона…

— Но, мой дорогой друг, это предположительно может разрушить все соглашения.

— Сомневаюсь. Эти создания — демоны, или ими владеют демоны. Но вы можете держать ее в заключении, а я позабочусь об охране. Я поставлю охрану и у их летающего дома. С катапультами. И если появится этот гигант, они получат приказ убить его.

— Что ж, — согласился Гудженджи, — это неплохая мысль.

Фалькейн не потерял сознания. Он воспринимал окружающее урывками, словно находился в крайней степени интоксикации. Мозг его шел по дюжине различных путей, воли не было вовсе.

Опираясь о стену, возле которой посадили его земцы, он смутно ощущал спиной ее твердость. Фалькейн чувствовал, как пол давит на подошвы его башмаков, как сух и холоден воздух, врывающийся в легкие вместе с резким запахом наркотика, как стучит сердце. Казалось, что тусклое небо в окне качается. Он безотчетно видел большого светлоголового человека, который обманул его, и другого, красноголового, тот его поддерживал. Форма его носа приобрела комически зловещий вид. Он думал о том, что многие материалы с Икрананки будут иметь большое значение для фармакологии, потом вспомнил о замке отца на Гермесе и об обещании чаще писать домой, а уже через полсекунды в сознании предстал прием при дворе Ито Ямацу в Токио. Это, по закону ассоциаций, напомнило ему о нескольких знакомых молодых женщинах, что, в свою очередь, навело на мысли о…

— Помогите мне, Оуэн, — сказала Стефа Карпс. — Вскоре вернется его слуга. Или может войти кто–нибудь другой.

Она начала раздевать Фалькейна. Этот процесс мог бы смутить его, если бы он не был так одурманен, или позабавить, развеселить при других обстоятельствах. И, конечно, если бы ей не помогал светловолосый воин.

— Отлично, — Стефа ткнула пальцем в связку на полу. Рыжеволосый развернул связку, обнажив ее содержимое: грубые брюки, обшитые кожей, и походный мундир кавалериста.

Она начала одевать Фалькейна. Работа была нелегкой, хотя светловолосый и держал на весу безвольное тело.

Оцепенение постепенно проходило. Вначале Фалькейн хотел закричать, но, скорее, врожденная осторожность, чем благоприобретенная рассудительность, остановила его. Не время. Силы постепенно возвращались, комната больше не вращалась, а когда ему застегнули пряжку на поясе, что поддерживал кинжал…

Стефа ожидала этого. Он мог выхватить кинжал и всадить ей в спину, когда она наклонилась над ним: но это было бы убийством. Фалькейн осторожно повернулся к рыжеволосому. Рука скользнула по рукоятке кинжала, он выхватил его и ударил воина в грудь.

Кинжал не имел лезвия. Это был лишь обломок, достаточный, чтобы удержаться в ножнах. Земец, несомненно, получил кровоподтек, он шепотом выругался. Фалькейн, пошатываясь, попытался добраться до двери. Он уже раскрыл рот, чтобы закричать. Светловолосый схватил его за руку, а Стефа подхватила влажную тряпку. С тигриной скоростью она прыгнула вперед и впихала тряпку ему в рот. Вновь раскалываясь на куски, он напоследок увидел ее улыбку и услышал, как она бормочет:

— Хорошая попытка. Вы можете быть мужчиной.

Она наклонилась подобрать его пистолет. Свет озарил ее косы.

— Эй! — произнес светловолосый. — Оставь–ка на месте.

— Но это его оружие, — возразила Стефа.

— Мы не знаем, для какой черной магии оно служит. Оставь его, я сказал.

Рыжеволосый, потирая ушибленную грудь, согласился с ним. Стефа выглядела вызывающе, но для споров не было времени. Она вздохнула и поднялась.

— Отнеси это в его спальню — пусть думают, что он вышел, — и идем.

Мужчины потащили Фалькейна, держа его под руки. Он слишком одурел от наркотика, чтобы сопротивляться, и повиновался им чисто механически. В приемной части дворца было немного народу. На лестнице они столкнулись со слугой, возвращающимся с кувшином крепкого напитка, икрананкиец не узнал Фалькейна в новом наряде. Не узнал и никто из встретившихся им позже. Только один чиновник задал вопрос.

— Он слишком много выпил, — ответила Стефа. — Мы отведем его в казарму.

— Позор! — возмутился чиновник. Однако, видя перед собой трех вооруженных и трезвых земцев, он не стал пространно комментировать это событие.

Через некоторое время Фалькейн понял, что его ведут к выходу в северной стене, сделанному на случай необходимости вылазки. Вид на город был закрыт рядом домов; около двадцати земцев, большинство из них мужчины в боевом облачении, нетерпеливо ждали Стефу и ее спутников. Четверо часовых–тирутов лежали связанными, с кляпами в клювах. Люди выскользнули из города.

Устье реки Джанджех лежало к западу от города. Берега ее густо заросли, снизу доносилось журчание воды. Здесь начиналась дорога, ведущая в горы. Вокруг была пустыня, обрамленная скалами, крутые склоны которых были красны от окислов железа. В этой дикой местности земцы как будто растворились.

— Двигайся, — светловолосый дернул Фалькейна за руку. — Действие наркотика кончилось.

— Уф, кажется, да, — согласился тот.

С каждым шагом к нему возвращалось нормальное состояние. Но вряд ли можно было сказать, что он чувствует себя хорошо в окружении этих убийц.

Спустя какое–то время они отыскали глубокое и узкое ущелье. Здесь их ждали пятьдесят добрых зандаров под охраной двух икрананкийских всадников. Некоторые из животных были вьючными, остальные — верховыми и запасными. Отряд вскочил на зандаров, Фалькейн осторожно сделал то же. Туземцы повернули в город.

Стефа возглавила отряд. Всадники взбирались вверх, пока не оказались на скалах, где не росло ничего, кроме нескольких кустиков. За ними отливал зеленью пояс реки Джанджех. Далеко позади остался город, а впереди до самого горизонта расстилалась плоская равнина Чекора. Они повернули на восток и поскакали галопом.

Нет! Трудно подобрать слова… Зандар прыгнул с ускорением, из–за чего Фалькейна чуть не выбросило из седла. Он испытал болезненное ощущение свободного падения, а затем седло снова пошло вверх. Фалькейн повалился в сторону. Человек справа помешал ему упасть. Зандар сделал следующий прыжок. Фалькейн откинулся назад. Он спасся лишь тем, что ухватил животное за шею.

— Эй, ты что, хочешь задушить своего зандара? — услышал он голос.

— О… чень… хо… тел… бы, — ответил Фалькейн между прыжками.

Вокруг сверкали шлемы, нагрудники, острия копий, щиты и развеваемые ветром плащи. Звенел металл, скрипела кожа, барабанили копыта. Запах пота людей и зандаров наполнял воздух. Песок поднимался облаком.

Фалькейн мельком увидел впереди Стефу — она смеялась. Он сжал губы. Вернее, он хотел это сделать, но рот был полон песка. Если ему суждено пережить эту поездку, он обязательно изучит технику езды на зандаре.

Постепенно Фалькейн начал свыкаться с ездой. Когда зандар опускается, нужно слегка приподниматься на стременах и в то же время сжимать корпус животного согнутыми ногами. Двигаясь всем телом в ритме движения зандара, вы вовлекаете в движение мышцы, о существовании которых даже не подозревали, и эти мышцы начинают работать. Физическая нагрузка вскоре прогнала всякое желание думать о том, к чему приведет вся эта эскапада.

Несколько раз они останавливались для отдыха и смены животных, а потом устроили лагерь. С вьючных зандаров сгрузили скудный рацион и позволили себе выпить мизерное количество воды из фляжек. Затем расставили часовых, залезли в спальные мешки и уснули.

Фалькейн не знал, сколько времени он находился в горизонтальном положении, прежде чем его начала поднимать Стефа.

— Уйди, — пробормотал он, пытаясь снова нырнуть в спасительную тьму мешка. Она схватила его за волосы и неумолимо потянула завтракать.

Дорога теперь была легче, и тело Фалькейна меньше болело. Он начал замечать окружающее. Пустыня стала холмистой, а растительность — более щедрой. Солнце за ними опустилось ниже, тени вытянулись далеко вперед, к горам Субхардата, синеватая стена которых медленно росла на горизонте. Земцы почувствовали себя свободнее: они шутили, смеялись, иногда затягивали свои воинственные песни.

Ближе к концу «дня» их догнал одинокий всадник с несколькими запасными животными. Фалькейн взглянул на него. «Клянусь Сатаной, Хаф Патрик!». Под шумные приветствия земцев он проехал в голову колонны, к Стефе. Они все еще продолжали говорить о чем–то, когда остальные начали разбивать лагерь на вершине холма, среди ярко–рыжих кустарников. Земцы не легли спать, а разожгли костры и расположились вокруг них живописными группами. Фалькейн предоставил одному из всадников расседлать своего зандара и пустить его пастись. Сам же он уселся на землю с сердитым и обиженным выражением на лице.

Длинная тень легла на него — рядом стояла Стефа. Фалькейн вынужден был признать, что она представляла собой прекрасное зрелище: большая, с гибким мускулистым телом, с королевскими чертами лица. Более привычная к холоду, чем он, она разделась до блузы и юбки, и это несколько улучшило его настроение.

— Присоединяйтесь к нам, — пригласила она.

— Разве у меня есть выбор? — хрипло спросил он.

Их глаза встретились. Стефа застенчиво коснулась его груди.

— Мне жаль, Дэвид. Я не хотела угрожать вам, особенно после того как вы спасли меня. Вы заслуживаете лучшего обращения… не позволите ли мне объяснить?

Он последовал за ней менее охотно, чем выказал внешне, к костру, где сидел Патрик, наслаждаясь жареным мясом.

— Привет, — сказал земец. Сверкнула белозубая чарующая улыбка. — Надеюсь, вам понравилась поездка?

— Что случилось с Адзелем? — потребовал ответа Фалькейн.

— Ничего. Когда я в последний раз видел его, он брел к дворцу пьяный, как пивовар. Подумав, что лучше уйти из города до того, как начнется шум, я отправился к озеру Урши, где прятал своих животных, и двинулся вслед за вами. Задолго до встречи я увидел поднятую вами пыль, — Патрик поднял кожаную бутылку: — Хотите выпить?

— Вы думаете, я буду пить с вами, после того как…

— Дэвид, — попросила Стефа, — выслушайте нас. Не думаю, что вашего большого друга постигли серьезные неприятности. Они не посмеют причинить ему вред, пока маленькое существо владеет кораблем. Или Джахаджи поймет, что вы похищены, а не ушли по собственной воле.

— Сомневаюсь, — сказал Фалькейн. — Я догадываюсь, почему икрананкийцы видят заговор под каждой кроватью.

— Нет! Мы действуем для пользы Икрананки. Только выслушайте нас.

Стефа жестом указала на седельное одеяло, лежащее на земле. Фалькейн со стоном согнулся и опустился на него. Стефа села рядом. Патрик сдержанно рассмеялся.

— Скоро обед, — пообещал он. — Как насчет выпивки?

— О дьявол, ладно! — воскликнул Фалькейн. Термоядерная жидкость заставила его позабыть боль и притупила тревогу за Адзеля.

— Вы — люди Боберта Торна? — спросил он.

— Теперь да, — ответила Стефа. — Сначала я была одна. Видишь ли, Торн разослал шпионов–икрананкийцев. Рангакорцы, если уж они должны быть завоеваны, предпочитают, чтобы это сделали земцы, а не деодакхи. Некоторые из их отрядов сражались с нами, кроме того, есть торговцы и… Не так уж трудно проникнуть в ряды осаждающих, утверждая, что ты — торговец вразнос, пришедший с плоскогорья, или нечто вроде этого.

«Никуда не годная служба безопасности, — рассуждал Фалькейн. — Как это может быть у расы, которая подозревает всех и вся? Ну что ж, подобная приверженность своей фратрии должна была вызвать ослабление связей между фратриями. А это, в свою очередь, способствует если не шпионажу, то простому просачиванию информации».

— Люди Джахаджи тоже рассказывали о вас, — продолжала Стефа. — Я считаю, что он предупредил высших офицеров, но один из них все же проболтался.

Фалькейн легко мог представить себе, как это произошло: тируты или яндарки, получившие приказ деодакха хранить тайну от своих сородичей, поступили безответственно и выдали секрет.

— Вначале, — продолжала Стефа, — к нам просачивались лишь смутные слухи. Но наши шпионы внимательно прислушивались к ним. Мы не знали, что означают эти слухи, и решили выяснить. Город и предместье были окутаны сумерками, поэтому я сумела выбраться незамеченной, раздобыла несколько зандаров и двинулась в путь. Патруль возле Хайджакты заметил меня. Запасного зандара убили стрелой. Я едва спаслась сама, — она засмеялась и потрепала Фалькейна за волосы. — Спасибо тебе, Дэвид.

— И, конечно, узнав, кто мы, и то, что мы на стороне Джахаджи, ты решила выдать себя тоже за его сторонницу, — добавил он главным образом для того, чтобы удержать ее руку у себя на голове. — Но почему ты пошла на риск возвращения с нами в Катандаран?

— А что мне оставалось делать? Вы хотели разгромить нас. Конкретного плана действий у меня не было, но я знала, что в Катандаране немало людей охотно присоединились бы к нам. К тому же я была уверена, что в Железном Доме никто не выдаст меня икрананкийцам. — Стефа весело улыбнулась: — Ох, но этот старый Гарри Смит сошел с ума: он хотел предать меня суду. Но слишком многие воспротивились этому. Он собирался удерживать меня в казарме, пока не выработает окончательного решения. Это было ошибкой. Я вступала в беседы, когда его не было поблизости. И я знала, с кем разговаривать — старые друзья, мои бывшие возлюбленные.

— Что? — спросил Фалькейн.

Патрик выглядел самодовольным.

— Мы составили план, — продолжала Стефа, — и ждали удобного случая для начала действий. Хаф нанял несколько своих собутыльников в Старом городе, чтобы они купили животных и припрятали их. У нас было много денег. Потом он познакомился с вами. Конечно, мы не могли захватить тебя в присутствии Адзеля — проще было как–то удалить его. Когда Адзель ушел с Патриком, мы решили действовать. Один за другим наши люди находили повод выскользнуть в город. Оуэн и Росс помогли мне выбраться из казармы. Мы направились к вам на квартиру, но увы, тебя там не оказалось. Узнав, что ты на аудиенции у императора, мы запаслись терпением и стали ждать. Остальное ты знаешь.

Фалькейн повернулся и внимательно посмотрел на девушку:

— В чем же смысл этого фантастического трюка?

— Помешать вам помочь Джахаджи, — сказал Патрик. — Может, даже договориться с вами о помощи нам. В конце концов, ведь все мы люди.

— Земцы в Катандаране тоже люди.

— Но мы делаем это и для них, — возразила Стефа. — Почему мы должны быть фратрией солдат–наемников, когда можем владеть собственной страной?

— И лучшей страной, чем эта, — добавил Патрик.

— Это замысел Боберта Торна, — согласилась Стефа. — По его мнению, все земцы оставят Джахаджи и присоединятся к нам, как только узнают о том, что мы сделали. Много жизней может быть потеряно, но наше дело стоит таких жертв.

— Зачем же было обманывать меня, — с горечью спросил Фалькейн. — Разве я не говорил вам, что все вы можете вернуться на Землю?

Глаза Стефы расширились. Она прижала руку ко рту:

— Ох! Я совсем забыла об этом.

— Слишком поздно, — рассмеялся Патрик. — К тому же я не уверен, что хочу улететь. Жизнь на Земле может сильно отличаться от нашей, и отличаться к худшему.

— Хорошо, — сказал Фалькейн. — До сих пор удача сопутствовала вам. Вы подняли суматоху в столице. Вы нейтрализовали нас: пока мои друзья не отыщут меня, они не станут действовать. Вы смогли даже вбить клин между нами и Джахаджи. Но не думайте, что мы будем делать за вас вашу грязную работу.

— Я хотела бы, чтобы вы были с нами, — проворковала Стефа, глядя на него с нежностью и гладя по щеке.

— Неважно, — сказал Патрик. — Пока ваш корабль не вмешивается, мы побеждаем. А он не вмешается, пока вы у нас.

— Друзья освободят меня, обрушат ваши проклятые стены.

— Они попытаются, — сказал Патрик. — Но найдут вас разрезанным на куски. Мы их об этом предупредим.

Говоря такое, он даже не улыбнулся для приличия.

— Было бы очень жаль, — мурлыкала Стефа. — Наша дружба только начинается, Дэвид.

— Мясо готово, — сказал Патрик.

Фалькейн взял себя в руки. Он не собирался оставаться пассивным дольше, чем это было необходимо. Однако еда, питье и красивая женщина помогли ему воспринять сложившуюся обстановку с самообладанием, которым гордился бы даже Адзель. («Адзель, старый чешуйчатый приятель, ты цел? Ты должен уцелеть. Тебе и нужно–то только попросить по радио Чи о помощи».) Беседа за едой была вполне дружеской. Патрик после нескольких рюмок становился отличным парнем, а Стефа сверкала, как сверхновая звезда. Единственное, чем Фалькейн остался недоволен, так это непродолжительностью ужина, что было обусловлено необходимостью отдохнуть перед следующим участком пути.

Его часы остались вместе с другими вещами, но, насколько он мог судить, земцы обладали хорошо развитым чувством времени. Древние временные циклы Земли все еще управляли ими. Час на сборы после подъема, шестнадцать часов на передвижение с короткими перерывами, час на устройство лагеря и отдых, шесть часов сна, разделенные на две смены караулов. Хотя в этой пустыне нечего было опасаться.

Местность становилась все более зеленой, по мере того как спускалось солнце. Вскоре они двигались по предгорьям Субхардата, усеянным растительностью, по виду напоминавшей мох. Журчали ручьи, на ветру развевались густые заросли перьевых растений. На севере громоздились горы, окрашенные в цвета горячего золота. Горы на востоке сверкали красным светом. Фалькейн любовался снежными пиками и ледниками. Небо над головой переходило от пурпурного цвета к глубокому черному, на нем сверкало пятьдесят звезд и планет. Они находились на краю зоны Сумерек.

Пояс Сумерек объяснялся не только атмосферной диффузией, дававшей достаточно света. Икрананка имела эксцентрическую орбиту и слегка раскачивалась на своем пути вокруг солнца. Пояс Сумерек перемещался взад и вперед по этому пространству один раз за семидесятидвухдневный год. В настоящее время сумерки отступили, и солнце стояло над восточным горизонтом. Склоны отражали столько тепла и поверхность получала такой поток инфракрасного излучения, что здесь было даже теплее, чем в Катандаране. Осадки холодного сезона растаяли, и по склонам струились реки. Фалькейн понял, почему все стремились обладать Рангакорой.

Он подсчитал, что отряд находился в пути около пяти земных дней и покрыл около четырехсот километров, после того как повернул на юг по западному склону Чекоры. Перед всадниками возвышался горный хребет, и они должны были взобраться по снежному покрову Маунт–Гандры. Фалькейн привык к седлу и пустил зандара скакать самостоятельно, весь уйдя в созерцание открывающихся видов и в воспоминания о последнем разговоре у лагерного костра. Патрик удалился с несколькими девушками, оставив Фалькейна наедине со Стефой. Точнее, не совсем наедине: уединения нет, когда вокруг люди. «Но все же, — подумал он, — план Патрика имеет и свои приятные стороны».

Они обогнули обрыв, и перед ними показался город Рангакора.

Город был построен поперек дороги на небольшом плато. Дорога за городом уходила вверх, к небу, а на противоположной стороне спускалась к бывшему морскому дну, туманно сверкающему, как болото, золотом и зеленью. Вблизи крепостной стены Рангакоры протекала река. Большая ее часть скрывалась в лесу, но как раз над Рангакорой она срывалась со скалы водопадом, покрытым радугой и облаками брызг. Фалькейн затаил дыхание.

Земцы остановились и собрались вместе. Поднялись щиты, взлетели сабли, натянулись тетивы самострелов, вздыбились копья. Фалькейн понял, что сейчас не время восхищаться пейзажем.

Вокруг города вся растительность была вытоптана. Всюду горели костры, возвышались палатки, развевались знамена. Крошечные на таком расстоянии люди Джахаджи сидели группами у стен города, из которого их выгнали.

— Попробуем прорваться, — сказал Патрик. Его слова были едва слышны из–за гула ветра и грохота водопада. — Люди Торна увидят нас и сделают вылазку.

Стефа заставила своего зандара приблизиться к Фалькейну.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы попробовали убежать и сдаться им, — улыбнулась она.

— О дьявол! — сказал Фалькейн, который как раз собирался так и сделать.

Она привязала веревку от своего седла к узде его зандара. Другая девушка привязала веревку к его ноге.

— Боевое построение, — скомандовал Патрик. — В атаку! — Его сабля сверкнула.

Зандары рванулись вперед. В рядах императорских солдат барабаны забили тревогу. Кавалерийский отряд поскакал наперерез прорывающимся. Их копья ярко сверкали.

Столь же склонные к нарушению общепринятого порядка, как и большинство других рас, икрананкийцы нуждались в тюрьмах. В тюремном помещении с одной камерой, расположенном вблизи рыночной площади, вместо двери была вделана частая решетка из прутьев, закрытая с внутренней стороны занавесом. Если узнику хотелось больше света, он мог отдернуть занавес. В камере не было ничего, кроме соломенного матраса и нескольких глиняных чашек. Чи разбила одну из них и безуспешно попыталась перепилить решетку осколками. Это свидетельствовало о том, что ее тюремщики могли быть сумасшедшими, но не были глупы.

Звон и бряцанье оторвали ее от грустных размышлений. Чья–то рука отдернула занавес, открыв пурпурный диск солнца. Сверкнули очки Гудженджи.

— Я как раз думала о вас, — сказала Чи.

— Правда? — Голос чиновника звучал ровно. — Могу я спросить, что именно вы думали?

— О, нечто веселое, связанное с кипящим маслом и расплавленным свинцом. Что вы хотите?

— Я… ук–к–к… могу войти? — занавес отдернулся шире. За спиной посланника Чи увидела несколько вооруженных стражников, а еще дальше — горожан, спешащих за покупками. Карантин сократил торговлю до минимума. — Я хочу выяснить, достаточно ли хорошо с вами обращаются.

— Что ж, в дождь крыша не протекает.

— Но ведь к западу от Субхардаты дожди вообще неизвестны.

— Верно, — взгляд Чи коснулся сабли на боку Гудженджи. «Может, остаться с ним наедине и попытаться… Нет, он парирует атаку и позовет на помощь». — А почему мне не дают мои сигареты? Это огненные палочки. Вы видели, как я брала их в рот.

— Они в вашем доме, благороднейшая, и хотя ваш дом не протестует против охраны, он отказывается впустить нас внутрь. Я уже специально поинтересовался…

— Доставьте меня туда, и я отдам приказ.

Гудженджи покачал головой.

— Нет, к сожалению. Вы можете использовать неизвестные нам силы. Когда настоящее… ак–крр… прискорбное недоразумение разъяснится, тогда — да, благороднейшая. Я отправил курьеров в Катандаран, и вскоре должен прийти ответ.

Решив, что разрешение войти получено, он прошел в камеру. Солдаты закрыли неуклюжий висячий замок.

— Тем временем появится бедный Адзель и будет убит вашими горячими головами, — посетовала Чи. — Задерните занавес, вы, дурень! Я не желаю, чтобы эти ослы глядели на меня.

Гудженджи повиновался.

— Теперь я с трудом вижу, — пожаловался он.

— Это не моя вина. Садитесь. Да, вот здесь матрас. Хотите выпить? Мне дали полный кувшин.

— Э–к–к… гм… я не должен.

— Давайте, — настаивала Чи. — Пока пьем вместе, мы, по крайней мере, не являемся смертельными врагами. — Она налила крепкий напиток в глиняную чашку.

Гудженджи выпил и позволил налить вновь.

— Я не вижу, чтобы вы сами пили, — сделал он тяжеловесную попытку пошутить. — Может, хотите напоить меня?

Чи со вздохом подумала, что не стоит и стараться. Она все более напрягалась, ее мозг усиленно работал. Потом она расслабила мышцы и сказала:

— Здесь нечем заняться, не правда ли? — Чи взяла чашку и выпила. Гудженджи не видел выражения ее мордочки. — Фу! Вы клевещете на нас, — продолжала она. — У нас самые дружественные намерения. Однако, если мой друг будет убит, ждите отмщения.

— Кррр–ек… Он будет убит, только если придет в ярость. Против воли коменданта Лалнакха я послал гонцов, которые должны предупредить его, чтобы он оставался на месте. Надеюсь, он будет достаточно разумным.

— Но что вы собираетесь с ним делать? — спросила Чи. — Он же должен что–нибудь есть, — Гудженджи моргнул, а Чи сказала: — О, выпейте еще.

— Мы, ак–крр… мы сможем приготовить помещение. Все зависит от указаний, которые я получу из столицы.

— Но если Адзель отправится сюда, он скоро прибудет. Пейте, я вам снова налью.

— Нет–нет, для такого старика, как я, уже достаточно.

— Но я не люблю пить одна.

— Но вы совсем немного выпили, — сказал Гудженджи.

— Я меньше вас. — Чи осушила свою чашку и наполнила ее снова. — Но я хочу, чтобы вы восхищались моими способностями.

Гудженджи наклонился вперед.

— Хорошо, в доказательство моего искреннего стремления к дружбе я присоединяюсь к вам.

Чи легко прочла его тайную мысль: «Пусть напьется, может, что и выболтает». Она утвердила его в правильности этой мысли, изобразив легкое икание. Он отпил еще, и Чи добавила. В продолжение следующего часа речь его становилась все более бессвязной. Но, вопреки ожиданиям Чи, он, казалось, сохранил трезвость мысли. Он все пытался убедить ее, что именно Фалькейн — организатор беспорядков в Катандаране. Когда она с гневом отвергла это обвинение, он сменил тему разговора.

— Давайте поговорим о чем–нибудь другом, — предложил он. — О ваших способностях, например.

— Я с… способнее вас… — сказала Чи.

— Да–да, конечно.

— Нам… м… ного.

— Да, и вы это доказали.

— И я кр… сивее…

— Ук–к… вкусы различаются, вы знаете, вкусы различаются. Но должен признаться, что вы очаро…

— Разве я… не п–прекрасна?… — усы Чи дрожали.

— Наоборот, благороднейшая. Пожалуйста, прошу вас…

— Я х–хорошо пою… Слушайте… меня. — Чи встала, держа в руке чашку, размахивая хвостом и покачиваясь. Гудженджи зажал уши.

Чинг, чинг, гули, гули, васса, Чинг, чинг, гули, гули, бум!

— Какая чудесная мелодия. Боюсь, мне пора идти, — Гудженджи пошевелился, сидя на матрасе.

— Не х–хдите… стар… ик… дружище, — попросила Чи. — Не остав… ляйте меня одну…

— Я скоро вернусь… Я…

— Упп! — Чи покачнулась и навалилась на него. Чашкой она задела его очки, и они свалились с клюва. Чи попыталась их схватить, но свалилась вместе с чашкой. Раздался звон.

— Помогите! — закричал Гудженджи. — Мои очки!

— Простите, прос… ти… те! — Чи барахталась среди осколков.

Вбежали стражники. Чи отступила. Гудженджи замигал от внезапного яркого света.

— Что случилось, благороднейший? — спросил солдат. Его меч был обнажен.

— Нес… частный случай… — бормотала Чи. — Из… в… няюсь…

— Назад! — Меч придвинулся к ней. Второй стражник принялся собирать осколки.

— Это, несомненно, ненамеренно, — сказал Гудженджи, делая жесты против демонов.

— Я думаю, вам лучше теперь лечь спать.

— Отремонтируйте себя, позовите докторов, от… ремонтируйте свои г… глаза… вам никогда не будут нужны очки. — Чи сама удивилась своему сочувствию. Императорский советник был не беден и, несомненно, имел запасные очки. Действительно, Гудженджи сказал:

— У меня есть запасные. Отведите меня домой.

Он поклонился Чи и вышел. Она свалилась на матрас и закрыла глаза.

— Слиш… ком светло, — объявила она. — Задерните занавес.

Стражники повиновались, затем снова закрыли дверь на замок. Чи подождала несколько минут, затем встала, продолжая имитировать безмятежный храп. Жидкость тяжело болталась в животе, но на мозг алкоголь совершенно не действовал. Этанол — обычный продукт цинтианского метаболизма. И еще: пользуясь темнотой и слепотой Гудженджи, она зажала несколько осколков стекла в лапе, затем сунула их под матрас.

Чи разорвала чехол матраса на куски, чтобы обмотать лапы и защитить их от порезов, и начала работу в дальнем конце помещения.

Стекло было не очень твердым, и его края оказались недостаточно острыми, чтобы хорошо резать. Пришлось заострить концы, расслаивая стекло.

— Академия Лиги давала множество практических навыков. Но через некоторое время осколки становились слишком малы, чтобы держать их в лапе.

— Ад и проклятие! — прошептала она, когда один из осколков сломался окончательно.

— Что это? — послышался голос снаружи.

— Хр–р–р… — ответила Чи.

Человек давно изошел бы потом и бросил работу, но Чи философски смотрела на усталость и возможность неудачи. К тому же ей нужно было для бегства меньшее отверстие, чем человеку. Тем не менее ей с трудом удалось закончить начатое дело, так как инструменты пришли в негодность.

Теперь изогнуть спину, напрячь мускулы передних и задних конечностей со всей силой, которую она накопила, летая с ветки на ветку в родных краях. Уф!.. Согнув прутья, Чи протиснулась между ними и оказалась перед плотной стеной. Нос ее уперся в грубую поверхность. Преодолевая боль, дрожа от холода, она атаковала стену зубами и когтями. Одно за другим волоконца раздирались.

«Быстрее, пока никто не заметил!»

Появилось отверстие, сквозь него были видны пустынный переулок, часть бесконечной стены дома и красноватый солнечный свет. Чи протиснулась в отверстие и побежала.

Городские ворота могут охраняться надежно, а возможно, и нет. В любом случае, идя к ним через весь город, она будет замечена. Кто–нибудь остановит ее, и не исключено, что выстрелом из самострела.

Она проскользнула мимо тюрьмы и кинулась бежать через площадь. Туземцы пронзительно закричали. Кухарка присела среди купленных ею продуктов. Из мастерской выбежал кузнец с молотом в руке. Стражники побежали за ней. Впереди, в центре города, было небольшое строение, похожее на киоск. Чи впрыгнула в него.

Грубо высеченные ступени вели вниз, в колодец. Повеяло влажным ветерком. Вход исчез из виду, она была в туннеле, высеченном в камне и освещенном через большие интервалы лампами. Чи остановилась, чтобы потушить фитили первых двух ламп. Хотя ей приходилось ощупью добираться до следующего освещенного места, у икрананкийцев задержка будет еще значительнее. До нее доносились их крики, резкие, искаженные из–за эха. Не осмеливаясь вступать в темноту, они отправились за факелами.

К тому времени она была на дне колодца. Короткий каменный коридор привел ее в помещение с источником посредине. Женщина–туземка выпустила из рук рукоятку ворота и отпрыгнула к стене. Чи не обратила на нее внимания. Выход отсюда не охранялся, если город не находился в опасности. Чи приметила это раньше, когда Гудженджи показывал ей окрестности. Она спрыгнула со стены в кустарник и песок.

При взгляде назад Чи обнаружила суматоху на склоне Хайджакты. Увидела она и родной «Сквозь хаос», четко вырисовывающийся на фоне неба. Мгновение Чи колебалась, не попытаться ли добраться до корабля. Оказавшись на борту, она будет неуязвима. Может быть, она сумеет выкрикнуть приказ, чтобы корабль взлетел и подобрал ее?

Нет, копья и щиты звенели вокруг. Везде были расставлены катапульты. Она не сумеет приблизиться на расстояние слышимости незамеченной, не успеет произнести сигнальную фразу, прежде чем ее схватят. А Бестолочь не запрограммирован действовать без прямого приказа, несмотря ни на какие показания его детекторов.

«Ну ладно, хорошо бы отыскать Адзеля». Чи двинулась в путь. Довольно долго она брела параллельно дороге, ведущей в Хайджакту, скрываясь в густой растительности.

Воздух был полон мелкой пылью, и с каждой минутой она ощущала все большую жажду. Пытаясь отвлечься, Чи обдумывала, как бы язвительнее опровергнуть статью, которую она перед отлетом с Земли прочитала в журнале «Ксенобиология». «У автора, очевидно, вместо мозгов — мясной салат, а вместо глаз — вареные яйца».

Тем не менее очень скоро ей нужно будет напиться и отдохнуть. Она двинулась по полю к зарослям тростника. Там мог находиться ручей. Дальше она шла осторожно, как тень среди теней, пока не наткнулась на ферму.

Здесь был Адзель. Он стоял, держа похожее на свинью животное, визжащее в его руках, и терпеливо говорил, обращаясь к закрытому входу:

— Но, мой дорогой друг, вы должны сообщить мне свое имя.

— Чтобы ты применил к нему свою магию? — раздался хриплый мужской голос изнутри.

— Нет, я обещаю вам. Я хочу лишь дать вам расписку. Или просто узнать, кому я потом должен буду заплатить. Мне нужна пища, но я хочу купить ее, а не украсть.

Из бойницы свистнула стрела. Адзель вздохнул.

— Ну что ж, если ты это так воспринимаешь…

Чи вышла вперед.

— Где вода? — хрипло спросила она.

Адзель вытаращил на нее глаза.

— Ты? Дорогой друг, во имя Вселенной, что случилось?

— Идиот, оставь свою вежливость. Ты не видишь, что я умираю от жажды?

Адзель попытался ощетиниться. Но так как у него не было шерсти, ему это не удалось.

— Нужно говорить вежливо. Ты была бы поражена тем, чего можно достичь вежливостью. Я бежал день и ночь…

— Ты что, обежал всю планету? — съязвила Чи.

Адзель сдался и показал ей ручей. Вода была мутной и пахла болотом, но она пила с чувством, впервые теперь понимая, что испытывает Фалькейн за бокалом шампанского. Потом Чи села и привела себя в порядок.

— Обменяемся новостями, — предложила она. Пока Чи говорила, Адзель освежевал животное. У него не было даже ножа, но он в этом и не нуждался. Выслушав, воденит печально взглянул на нее и спросил:

— Что же нам теперь делать?

— Вызвать корабль, конечно.

— Но как?

Тут Чи заметила, что его передатчик разбит. Они молча смотрели друг на друга.

Гудженджи приладил свои запасные очки. Они не так хорошо подходили, как старые. Окружающее он видел смутно. «Но так лучше, — подумал он. — Эта штука так огромна. И полна волшебства. В сложившихся обстоятельствах лучше не видеть ее слишком ясно».

Он сглотнул, собрал все свое мужество и сделал шаг вперед. За его спиной с испуганными лицами за ним следили солдаты, что слегка нервировало Гудженджи. «Я должен показать им, что мы, деодакхи, не знаем страха». Однако он никогда не пришел бы сюда, если бы не Лалнакх. Комендант вел себя, как пустынный варвар. Он всегда знал, что тируты несдержанны, но что бы до такой степени? Все–таки это цивилизованная фратрия. Лалнакх так бушевал и бранился по поводу бегства пленницы, что… Да, с практической точки зрения этот случай не содействует укреплению репутации Гудженджи. Но гордость за свою фратрию требовала ответить на брань спокойно и с достоинством.

— Я иду совещаться с летающим домом. Осмелится ли комендант сопровождать меня? Нет? Отлично.

«Конечно, немедленно действовать не стоит, но, вернувшись, можно будет намекнуть кое–кому, что благородный Лалнакх побоялся идти. Да, собственное моральное превосходство необходимо доказать даже с риском для жизни».

Гудженджи с трудом проглотил комок в горле.

— Благороднейший! — позвал он. Собственный голос показался ему незнакомым и довольно странным.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил ровный, без выражения, голос сверху.

— Ак–крр, да.

До этих непредвиденных осложнений Гудженджи показывали, что летающий дом способен говорить и думать. Но чужеземцы могли обмануть его. Может быть, внутри кто–нибудь скрывается? Если это так, то там скрывается странная личность, ничего не желающая делать.

— Ну? — сказал Гудженджи, когда молчание затянулось слишком надолго.

— Я жду продолжения, — ответил дом.

— Я хочу, благороднейший, выяснить ваши намерения.

— Мне не указывали, что нужно делать.

— Значит, вы ничего не будете делать?

— Я веду наблюдения и обрабатываю их на случай, если они понадобятся позже.

Гудженджи облегченно вздохнул. Он надеялся на что–то вроде этого. Весьма довольный, он спросил:

— Допустим, вы увидите, что один из членов вашего экипажа в опасности. Что вы будете делать?

— То, что мне приказано, в пределах моих возможностей.

— И ничего больше? Я имею в виду, крр–ек… не будете ли вы действовать по собственной инициативе?

— Нет, пока не получу словесный или кодовый приказ. Иначе слишком много возможностей для ошибки.

Еще более успокоившись, Гудженджи вдруг ощутил исследовательский пыл: у всех есть интеллектуальное любопытство. И, конечно, нужно попытаться найти практическое применение своим открытиям. Если этот прилетевший земец и два его жутких товарища будут убиты, что ж, летающий дом останется здесь. Гудженджи повернулся к ближайшему офицеру.

— Отведите всех подальше, — сказал он. — Мне нужно обсудить секретные вопросы.

Тирут подозрительно взглянул на него, но повиновался. Гудженджи снова повернулся к кораблю.

— Вы не полностью пассивны, — сказал он. — Вы разговариваете со мной.

— Я так сконструирован. Мне необходима способность к логическому мышлению.

— Акк–р, разве вы, как бы это сказать, не скучаете здесь?

— В моей конструкции не предусмотрена такая возможность. Мой мозг сохраняет постоянную активность, анализируя наблюдения. Когда свежих данных наблюдений нет, я рассматриваю логические возможности правил покера.

— Что?

— Покер — это игра, в которую играют у меня на борту.

— Понятно… ук–кк, ваша отзывчивость чрезвычайно приятна.

— Меня запрограммировали быть вежливым и гостеприимным по отношению к вашим людям. «Инструктировали» — самое близкое по значению слово, которое я могу отыскать в катандаранском словаре. Меня не инструктировали не отвечать на вопросы. Я сделал вывод, что должен отвечать.

Возбуждение охватило Гудженджи.

— Я правильно понял вас, благороднейший? Вы хотите сказать, что ответите на любой мой вопрос?

— Нет. Поскольку меня инструктировали служить интересам моего экипажа, а присутствие солдат на месте моей стоянки означает, что экипаж вступил с вами в конфликт, я не могу сообщить вам информацию, которая бы увеличила ваши силы.

Гудженджи почувствовал разочарование, поняв, что летающий дом не расскажет ему, как делать бластеры. Тем не менее, задавая умные вопросы, со временем можно кое–что узнать.

— Вы сможете давать мне советы по поводу безвредных для экипажа дел?

Дул холодный ветер, кружа песок и раскачивая кусты. Спрятанный в доме размышлял. Наконец он сказал:

— Эта проблема находится на пределе моих возможностей логического мышления. Я не вижу причины, почему бы мне не ответить на ваши вопросы. В то же время наша экспедиция имеет целью приобретение богатств. Лучшее решение, какое я могу найти, — это брать с вас плату за советы.

— Но как?

— Можете принести меха, лекарства и другие ценности и положить их у открытого люка, который вы, вероятно, видите. Какой совет вы желаете получить?

Гудженджи задумался. Он знал, что перед ним открывается редчайшая возможность. Если только он сумеет придумать… Погоди. Он вспомнил замечание Чи Лан о доме Лалнакха перед ее арестом.

— Мы играем в игру под названием акритель, — медленно сказал он. — Вы можете подсказать мне, как в нее выиграть?

— Объясните правила.

Гудженджи объяснил.

— Да, — ответил корабль, — это просто. Выигрывать все время без шулерства невозможно. Но, зная свои шансы, или вероятность различных расположений палочек в ходе игры, вы можете поступать в соответствии с этим, и в длительной игре всегда окажетесь в выигрыше, при условии, что ваши противники этой вероятности не знают. Очевидно, они не знают, поскольку вы об этом спрашиваете, и поскольку для расчета требуется владение высшей математикой. Принесите писчие принадлежности, и я продиктую вам таблицу вероятностей.

Гудженджи сдержал себя, чтобы не проявить свою радость.

— Что вы хотите за это, благороднейший?

— Позвольте мне определить объем всей информации, чтобы назначить цену. — Летающий дом задумался, затем назвал, какое количество товаров потребуется.

Гудженджи сказал, что это разорит его; летающий дом ответил, что иначе он не продаст информацию. Он не пожелал торговаться: «Несомненно, найдутся и другие, которые решат, что цена не так уж велика».

Гудженджи уступил. Ему придется занять денег, чтобы накупить такую кучу вещей, но с учетом карантина, сократившего поступление товаров на рынок в городе, их цена не будет слишком высокой. Когда–нибудь он ведь покинет эту жалкую деревушку и вернется в Катандаран, а уж там игра пойдет по настоящим ставкам.

— Вы выяснили что–нибудь, благороднейший? — спросил офицер, когда Гудженджи стал собираться в город.

— Да, — ответил тот. — Очень важная информация. Я дам за нее взятку, но сделаю это из собственного кармана, в интересах империи. Ак–крр… проследите, чтобы никто не разговаривал с летающим домом. Магия, которой он владеет, может убить.

— Конечно, благороднейший! — вздрогнул офицер.

Герои приключенческих книг могут испытывать крайние трудности — отсутствие психотропных средств, вынужденный отказ от сна, и вообще от удовлетворения каких бы то ни было телесных потребностей — и всегда готовы на любые подвиги. Реальный человек создан иначе. Проведя в спальном мешке двенадцать часов без сна, Фалькейн чувствовал себя усталым и больным. Он не был ранен во время этого дикого прорыва через катандаранские линии, но стрелы пролетали рядом, а Стефа зарубила вражеского всадника за мгновение до того, как он дотянулся до Фалькейна.

Люди Боберта Торна предприняли вылазку, сломили сопротивление противника и провели вновь прибывших в Рангакору.

Фалькейн не привык находиться так близко от смерти, и его нервы все еще были напряжены. Не помогла ему обрести душевное равновесие и экскурсия со Стефой, хотя она, показывая ему дворец, была очень весела. Но он должен признать, что дворец восхитил его: в нем было больше света и воздуха, чем в любом помещении в Катандаране, и он не только поражал своей красотой, но и содержал в себе бесчисленные богатства, накопленные за прошедшие тысячелетия. Тут были даже внутренние двери, бронзовые, украшенные рельефными изображениями, окна из относительно прозрачного материала, паровое отопление.

Они вышли из размещающегося во дворце помещения гальванопластики, составляющей королевскую монополию, и вышли на балкон. Фалькейн был поражен, насколько продвинулись местные физики: свинцово–кислотные батареи, медный провод, начальные эксперименты с чем–то, напоминающим лейденскую банку. Он понимал, что этот город больше подходит для землян, чем Катандаран.

— Здесь Торн, а с ним король! — воскликнула Стефа. Она провела Фалькейна к перилам. За ним шли два его охранника. Это были дружелюбные молодые парни, но они никогда не оставляли его одного и держали оружие постоянно наготове.

Торн опустил медную подзорную трубу и кивнул.

— Их лагерь с каждой сменой караула становится все неряшливее. Они совершенно деморализованы.

Дворец представлял собой одиноко стоящее здание в несколько этажей с большим количеством окон. Вокруг дворца не было стены, только сад, а за ним город. Подобно Катандарану, Рангакора была очень древним городом, полностью выстроенным из камня. Но дома представляли собой красочную симфонию мягких желтых, белых и красных тонов. Фасады чаще были обращены к улице, а не внутрь дворов. Заостренные, крытые черепицей крыши и гармоничные, соразмерные архитектурные детали напоминали Фалькейну земные постройки эпохи раннего Возрождения. Улицы были сравнительно широкими и многолюдными. До Фалькейна доносился слабый гул колес и топот ног. Над крышами домов вились легкие клубы дыма. По небу кое–где медленно плыли облака. Вдали виднелись серо–синие холмы и Маунт–Гандра, снежная вершина которой отблескивала золотом при постоянном солнечном закате. Справа гремел водопад, белый и зеленый, покрытый радужной завесой брызг. Бурный водяной поток пробивал себе путь вниз, в Чекору, которая отсюда казалась полной жизни.

Вскоре взгляд Фалькейна остановился на осаждающих. Их палатки и костры усеивали плато за городскими укреплениями. Паслись стада животных. В местах скопления солдат посверкивали металлические доспехи. Джахаджи послал значительные подкрепления, узнав о восстании.

— Их гораздо больше, чем вас, — сказал Фалькейн.

Боберт Торн рассмеялся. Этот коренастый седобородый человек с пылающими голубыми глазами был покрыт старыми боевыми шрамами. На поясе расшитой драгоценностями куртки висела видавшая виды сабля.

— Не торопитесь, — сказал он. — Мы запасли продуктов больше, чем они в состоянии собрать со всей страны. Пусть посидят немного. К следующему периоду Сумерек они будут голодны, больны, займутся грабежом, и мы легко их разобьем. Они и сами знают это. А там, может, прибудут и другие земцы. У них осталось не так уж много выдержки. — Он повернулся к стройному краснокожему молодому икрананкийцу в костюме цвета шафрана и с позолоченным ожерельем на шее. — Король Урсала, это человек из–за края мира, о котором я вам говорил.

Монарх наклонил свою птичью голову.

— Приветствую, — сказал он на диалекте, который нетрудно было понять.

— Мне давно хотелось встретиться с вами, но в более дружеской обстановке.

— Она вполне возможна, — намекнул Дэвид.

— Нет, если ваши друзья попытаются выполнить свою угрозу и подчинить нас Катандарану, — сказал Урсала. Его ровный тон смягчил резкость выражения.

Фалькейн почувствовал себя неловко.

— Ну… гм… мы ведь здесь чужеземцы, и конкретных данных о вашем мире у нас не было. И разве так уж плохо присоединиться к империи? Вам бы здесь ничего не угрожало.

Урсала взъерошил свое кольцо перьев и надменно ответил:

— Рангакора считалась древним городом, когда Катандаран был всего лишь деревушкой. Несколько поколений назад деодакхи были еще пустынными варварами. Их пути — не наши пути: мы не натравливаем фратрию на фратрию, не требуем, чтобы сын обязательно овладевал профессией отца.

— Как это? — Фалькейн был ошеломлен.

Стефа кивнула.

— Фратрии здесь — всего лишь объединение семей, — сказала она. — Они не совпадают с гильдиями.

— Я говорил вам об этом, благороднейший, — самодовольно заявил Торн.

— Под защитой земцев…

— О которой мы не просили, — прервал его Урсала.

— Нет, но если бы я не решился на это, здесь сейчас восседал бы вице–король империи.

— Думаю, что вы лучше, чем грубые варвары, — вздохнул король. — Иршары слишком долго благоприятствовали нам: мы забыли искусство ведения войны. Но давайте будем откровенны — ведь вы потребуете плату за свою защиту: землю, сокровища и власть.

— Конечно, — сказал Торн.

Чтобы прервать напряженное молчание, Фалькейн спросил, кто или что такое Иршары.

— Создатели и владыки Вселенной, — ответил Урсала. — Разве вы за краем мира так же суеверны, как и те, в западных землях?

— Что? — Фалькейн сжал кулаки. Дрожь возбуждения охватила его. Он разразился вопросами.

Ответы опровергали все сделанные им раньше предположения. Рангакора имела высокоразвитую стандартную политеистическую религию с богами, требующими жертвоприношений и жаждущими лести, но в целом благосклонными. Единственной могучей силой зла был тот, кто убил Зуриата Ярчайшего, но Зуриат ежегодно возвращался, после того как другие боги опускали его тело в залив.

«Но почему у других икрананкийцев такие параноидальные представления о зле? Почему западные культуры считали космос исключительно враждебным началом?»

Мозг Фалькейна напрягся, ему казалось, что сейчас он решит проблему, над которой думал все эти недели.

«На дневной стороне Икрананки нет смены времен года, нет жизненных ритмов, лишь бесконечная борьба за выживание в медленно ухудшающейся окружающей среде. Любое изменение в природе ведет к худшему — разрушение, песчаные бури, чума, ящур, высыхающие колодцы. Неудивительно, что туземцы с подозрением относятся ко всему новому. Неудивительно, что они чувствуют себя уверенно только в окружении взрослых членов своей семьи — фратрии. Неудивительно, что цивилизация была нестабильной и что так часто нападали варвары. Бедные дьяволы.

Рангакора на краю Сумерек знает дождь и снег, смену дня и ночи. Ей известны не только несколько разрозненных звезд, но и целые созвездия: после того как ученые проникли на противоположную сторону планеты, они хорошо изучили ночное небо.

Но тогда…

Нет. Маленькая и изолированная Рангакора не имеет сил для создания империи. А Ван Рийн, зная о раздорах и варварстве на этой планете, будет иметь дело только с устойчивой империей. Помощь этому городу была бы донкихотством, а Политехническая Лига не воюет с ветряными мельницами. Освобожденная Рангакора будет вновь захвачена, как только улетит космический корабль. И других посещений не будет.

Но постоянное благотворное влияние Рангакоры было бы очень полезным межзвездным торговцам. Как же найти возможный компромисс?»

Фалькейн в отчаянии взглянул на небо.

«Когда же, спаси нас от ада, появится «Сквозь хаос“? Несомненно, Чи и Адзель прежде всего бросились бы на поиски. Значит, с ними что–то случилось».

Он заметил, что Урсала уже некоторое время что–то ему говорит, и выбрался из паутины своих мыслей.

— Прошу прощения, благороднейший…

— Мы не используем почетные титулы, — заявил король. — Только враги нуждаются в умиротворении. Я просил вас рассказать о вашем доме. Это, должно быть, удивительное место, а одни Иршары знают, как мне нужно отвлечься.

— Ну, гм…

— Мне тоже интересно, — сказал Торн. — В конце концов, если мы, земцы, должны будем оставить Икрананку, это многое меняет. Нам тогда придется уйти из Рангакоры…

При этом предположении он не выглядел счастливым.

Фалькейн сглотнул.

Если людей эвакуируют на Землю, он станет героем, но Ван Рийн вышвырнет его из отряда торговцев–разведчиков. Несомненно, ему дадут другую работу: приятная безопасная должность третьего помощника на каком–нибудь заброшенном торговом посту с перспективой стать вторым помощником в пятьдесят лет и через десять лет быть выброшенным на пенсию.

— Ну, солнце наше более яркое, — сказал он. — Вы видели, как освещены наши помещения, Стефа.

— Я чуть не ослепла, — пробормотала девушка.

— Постепенно вы привыкли бы, но вначале пришлось бы соблюдать осторожность, выходя из помещения. Солнце обожжет вашу кожу.

— Чертовы условия! — вырвалось у одного из охранников Фалькейна.

Последний решил, что нужно усилить впечатление.

— Только в первое время, — успокоил он. — Потом вы приспособитесь, кожа ваша станет жесткой и темно–коричневой.

— Что? — Стефа приложила руку к щеке. Ее рот раскрылся.

— Там, должно быть, жарко, — проницательно заметил Урсала.

— Не очень, — сказал Фалькейн. — Теплее, чем здесь, конечно, во многих местах.

— Как же вы это выносите? — удивился Торн. — Я бы изошел потом.

— Ну, в самое жаркое время вы могли бы сидеть в помещениях. Мы можем установить в помещениях какую угодно температуру.

— Значит, я должен буду сидеть и ждать, пока переменится погода? — пролаял Торн.

— Я помню, — вмешалась Стефа, — воздух у вас более влажен, чем на болоте. На Земле всегда так?

— Зависит от того, где вы находитесь, — ответил Фалькейн. — К тому же мы умеем управлять погодой.

— Все хуже и хуже, — сказал Торн. — Если я буду потеть, то тем более не хочу делать это по чьему–то капризу, — вдруг его лицо прояснилось. — Но мы можем бороться с теми, кто изменяет погоду, и убить их.

— Боже! Конечно, нет! — возразил Фалькейн. — Убийства на Земле запрещены.

Торн прислонился к перилам, разинул рот и ошарашенно спросил:

— Но что я там буду тогда делать?

— Ну… вы несколько лет учились бы… Земных лет, конечно, в пять раз более длительных, чем здесь. Изучите математику, натуралистическую философию, историю… Я думаю, это окажется несколько затруднительным. Но не беспокойтесь. Для вас подыщут работу по окончании учебы.

— Какую работу?

— М–м–м… конечно, не высокооплачиваемую. Видите ли, обращение с машинами требует навыка, а вы его не имеете. Думаю, вы сможете стать… — Фалькейн задумался в поисках туземных слов, — поварами или привратниками, или еще кем–нибудь вроде этого.

— Я, который правит городом? — Торн покачал головой и что–то пробормотал про себя.

— Но где–то же вы должны воевать, — возразила Стефа.

— Да, к сожалению, — согласился Фалькейн.

— Почему «к сожалению»? Вы странный человек, — Стефа повернулась к Торну. — Не унывайте, кэп! Мы будем солдатами. Если Великий Грантер не лгал, там много мест, где можно получить хорошую добычу.

— Солдатам не разрешается захватывать добычу, — сказал Фалькейн. Его собеседники выглядели ошеломленными. — К тому же солдатам нужен гораздо больший навык в обращении с машинами, чем можете приобрести вы в вашем возрасте.

— Шары огня… — прошептал Торн.

— Мы должны немедленно собрать совет фратрии, — встревоженно сказал один из охранников.

Торн выпрямился и взял себя в руки.

— Сейчас это было бы нелегко, — сказал он. — Когда осада будет снята, и мы встретимся со своими людьми, тогда посмотрим, что можно будет сделать. Урсала, мы с вами должны наладить взаимосвязь между нашими силами.

— Да, думаю, это нужно сделать, — неохотно согласился король. Он повернул голову к Фалькейну: — До свидания. Я верю, что позже мы сможем поговорить более продолжительно.

Торн попрощался с отсутствующим видом, он о чем–то глубоко задумался. Они ушли, Стефа облокотилась о перила. На ней была короткая куртка, волосы не были собраны. Ветерок развевал бронзовые локоны. Хотя выражение ее лица было мрачным, Фалькейн вспомнил некоторые из реплик Стефы в разговоре и почувствовал, как участился его пульс. Он должен приукрасить свое заключение.

— Я вовсе не хотел доказать вам, что Земля якобы плохая, — сказал он.

— Вам она понравится. Такая хорошенькая девушка, да еще с таким экзотическим происхождением… вы произведете сенсацию.

Она продолжала задумчиво смотреть на сторожевые башни. Презрение в ее голосе очаровало его.

— Да, вначале… Но насколько?

— Ну… моя дорогая, для меня вы всегда будете восхитительны.

Она не ответила.

— Какого черта вы так задумались? — поинтересовался Фалькейн.

Она сжала губы.

— Думаю над тем, что вы сказали. Когда вы освободили меня, я сочла вас настоящим мужчиной. Но можете ли вы предпринять что–нибудь решительное, когда рядом нет вашего чудовища, а в руках… да, машины? Вы не можете ездить верхом на зандаре. Да и не научитесь никогда. Способны ли вы на что–нибудь без посторонней помощи?

— По крайней мере, на одно, — попытался он пошутить.

Она пожала плечами.

— Я не сошла с ума, Дэвид. Только разочаровалась. Правда, это моя вина, что я раньше не замечала различий между нами. Но именно эти различия и делают вас таким красивым.

«Боже», — простонал про себя Дэвид.

— Пойду поищу Хафа, — сказала она.

Фалькейн потер подбородок, глядя ей вслед. Он укололся о пробившуюся щетину. Конечно, так и должно быть — кончилось действие последней дозы энзима, который препятствует росту волос на подбородке и щеках. Вряд ли у кого–нибудь на всей Икрананке найдется бритва. Несколько дней он будет испытывать зуд, пока не отрастет настоящая борода.

«Девушка рассуждала правильно и справедливо», — подумал он не без горечи. Конечно, многое в этом неудачном путешествии было его виной. Если Чи Лан и Адзель попали в беду, в этом его вина: он — капитан. Через четыре месяца, если они к тому времени не вернутся, на базе распечатают конверт с маршрутом их полета и отправят спасательную экспедицию. Она сможет выручить его, если к тому времени он будет еще жив. В данный момент он не был уверен, что хочет этого.

Внезапные крики привлекли его внимание. Он перегнулся через перила и посмотрел на городскую стену. Казалось, над его головой разразился гром.

— Адзель?

Воденит мчался по дороге галопом. Его чешуя сверкала, он ревел громче водопада. Во вражеском лагере поднялась паника. С башен Рангакоры донесся барабанный бой. Люди и икрананкийцы бежали к стенам.

— Живой демон! — крикнул кто–то за спиной Фалькейна. Он оглянулся и увидел, что два его охранника с пепельно–серыми лицами глядят на страшное видение. Можно попытаться бежать. Он скользнул к двери.

Неожиданно вернувшаяся Стефа схватила его за руку и всей тяжестью повисла на нем.

— Будьте бдительны! — крикнула она. Охранники вышли из оцепенения, выхватили сабли из ножен и увели Фалькейна. Он почувствовал слабость.

«Что случилось? — удивлялся он. — Где же корабль?»

Теперь он мог только ждать. Катандаранская кавалерия вновь сомкнулась и напала. Адзель не остановился, он прорывался вперед. Копья отскакивали от защитных пластин, всадники взлетали в воздух от его ударов, зандары в страхе разбегались. Адзеля можно было остановить лишь катапультами, но полевая артиллерия не была готова к стрельбе по инопланетным существам, тем более когда прямо на нее скачет живой демон. Артиллеристы побежали от орудий.

Ужас распространялся, как термоядерная реакция. Через несколько минут армия Джахаджи превратилась в кричащую толпу, в панике бегущую вниз по плато. Адзель некоторое время преследовал беглецов, чтобы нагнать еще большего страха. Когда последний пехотинец исчез из виду, воденит повернулся и поскакал среди хаоса опрокинутых повозок, бегающих зандаров и карикутов, брошенного оружия, пустых палаток и дымящихся костров. Он радостно размахивал хвостом.

Адзель поскакал наверх, к воротам города. Фалькейн не слышал, как он ревел, но хорошо мог представить себе его неистовый рык. Люди чувствовали, что у них подгибаются колени. Прибежал посланец, часто дыша, и сказал Фалькейну, что его вызывают. Миновав пустынные улицы, — все гражданское население Рангакоры спряталось по домам и молилось богам — он пришел к городской стене. Прогулка по городу успокоила его. Стоя рядом с Торном, Урсалой и Стефой, Фалькейн понял, что снова обрел способность соображать. С близкого расстояния он разглядел за гигантскими плечами воденита мех Чи. ОБА ЖИВЫ. Слезы выступили у него на глазах.

— Дэвид! — взревел Адзель. — Я надеялся, что ты здесь! Почему меня не пускают?

— Я пленник, — ответил Фалькейн по–латыни.

— Нет, — воспротивился Торн. — Говорите по–английски или на катандаранском, чтобы я мог понимать, или же молчите.

Поскольку наконечники копий вокруг него казались необыкновенно острыми, Фалькейн повиновался. К общему чувству недовольства жизнью добавилось теперь и то, что все услышали о положении их корабля. Вот теперь он прочно застрял, его желудок перевернулся.

Торн нетерпеливо сказал:

— Эй, у нас может быть общая цель. Давайте выступим все вместе на Хайджакту, отберем у них эту летающую штуку, а оттуда — на Катандаран.

Голос Урсалы стал ледяным.

— Иными словами, вы будете оттуда управлять моим городом?

— Мы должны помочь нашим братьям, — сказал Торн.

— На пути сюда я перехватил курьера, — сказал Адзель. — Боюсь, что я слишком испугал его, но мы прочли депешу. Земцы, которые были в городе, но не в Железном Доме, объединились и напали с тыла. Объединенные силы земцев затем прорвали осаду Железного Дома и вырвались из города. Они двинулись к… как же это называется… к какой–то Чекорской деревне и позвали с собой всех членов фратрии. Джахаджи не осмелился напасть на них с имеющимися в его распоряжении силами. Он собирает подкрепления из различных имперских гарнизонов.

Торн потянул себя за бороду.

— Я считаю своих людей, — сказал он. — Они уйдут раньше, чем император соберет свои силы. И куда же они двинутся? Конечно же, сюда, — его лицо прояснилось. — Нам остается только сидеть и ждать, и все будет так, как я хочу.

— Кроме того, — предупредила Стефа, — мы не можем доверять Фалькейну. Как только он вернет себе свою летающую машину, он сможет делать все, что захочет, — она бросила на Дэвида враждебный взгляд. — Думаю, в таком случае он нападет на нас.

— Единственное, чего я хочу, — это убраться с этой планеты, — сказал Фалькейн. — Как можно скорее и дальше.

— А потом? Ваши вонючие торговые интересы связаны с Катандараном. Вместо вас придут другие, подобные вам. Лучше мы задержим вас, мой дружок, — она перегнулась через парапет, сложила руки рупором и закричала: — Уходите, или мы бросим вам голову вашего друга!

Чи встала между спинными пластинами Адзеля. Ее тонкий голос едва долетел до них сквозь шум водопада.

— Если вы так сделаете, мы обрушим на вас стены города!

— Нет, подождите, подождите, — попросил Урсала. — Будем разумными.

Торн обвел взглядом собравшихся на городской стене. С них стекал пот, клювы были раскрыты, перья взъерошены.

— Мы не можем сделать вылазку, — сказал он вполголоса. — Все слишком испуганы, а большинство зандаров разбежалось. Но мы можем удержать его на расстоянии, когда соберется вся фратрия. Да, тогда нас будет достаточно. Мы можем подождать.

— И сохранить мне жизнь для заключения соглашения, — быстро добавил Фалькейн.

— Конечно–конечно, — насмехалась Стефа.

Торн отдал приказ. Стоящие у катапульты засуетились и начали наматывать трос. Адзель услышал скрип и отступил.

— Держись, Дэвид! — крикнул он. — Мы тебя не оставим!

«Сказано хорошо, но пока от этого мало толку», — мрачно подумал Фалькейн. Торн хотел не только удержать Рангакору, но и его использовать для своей фратрии. Если земцы заразились хронической подозрительностью икрананкийцев, они никогда не отпустят его на корабль. Они, скорее, сделают его постоянным заложником на случай прилета других кораблей. А укрепившись, они постараются свергнуть гегемонию деодакхов; им это может удаться. Фалькейну оставалось только надеяться, что спасательная экспедиция сумеет заключить договор, так что Лига откажется от Икрананки. Условие будет выполнено, он знал: нельзя торговать с враждебной цивилизацией. А когда Ван Рийн узнает, что этот потенциальный рынок потерян, он пнет Фалькейна так, что тот улетит на Луну. В какую проклятую историю он впутался!

Охранники отвели Фалькейна во дворец, который был его тюрьмой.

Адзель собрал животных, не успевших сорваться с привязи, поел и приступил к своей одинокой драконьей осаде города.

Чи Лан без труда удалось добраться незамеченной до восточной стены, скрывшись за высокими кустарниками, которые рангакорцы не успели срезать. Присев по–кошачьи на задние конечности и опершись на передние, она глядела на темный утес. По пурпурному небу плыли одиночные облака. Острые чуждые запахи растительности наполнили ее ноздри. Ветер был холодным. С противоположной стороны доносился рев водопада.

Отсюда, из тени, трудно было разглядеть подробности окружающей ее обстановки. Но она мысленно наметила маршрут. Как обычно, камни стены не были покрыты штукатуркой, а лишь плотно прижаты друг к другу. Морозы и дожди на протяжении нескольких тысячелетий выщербили их, так что на стену довольно легко было взобраться.

Мускулы Чи напряглись. Она подпрыгнула, уцепившись когтями, подтянулась и поползла. Холодная грубая поверхность стены царапала живот. Мешали двигаться веревка, которую она разыскала в брошенном лагере, и два кинжала у пояса. Тем не менее, сохраняя присутствие духа, она карабкалась вверх. Ухватившись за верхний край стены, Чи на мгновение заколебалась. Через равные промежутки здесь стояли часовые, но…

Она подтянулась, протиснулась меж зубцами и замерла. Справа и слева виднелись ближайшие часовые: один — икрананкиец, другой — земец. Их плащи развевались, как знамена на вершинах башен. Но они не смотрели на Чи.

Теперь быстро вниз! Чи спрыгнула с парапета. Как и следовало ожидать от любого сколько–нибудь сведущего строителя, несколько метров пустого пространства разделяли внешнюю стену и ближайшее здание. Когда прекратилась торговля с внешним миром, здесь прекратилось и движение. Чи не боялась встретиться со случайным прохожим, но двинулась с максимальной скоростью. Поскольку гравитация была пониженной, последние метры она буквально пролетела.

Свернув в ближайший переулок, Чи остановилась отдышаться. Но ненадолго: послышались топот ног и хриплые голоса. Ухватившись за оконную раму, она вскарабкалась на крышу здания.

Отсюда открывался широкий вид. Разбухшее красное солнце освещало улицу, по которой двигалось удивительно мало туземцев. Хотя прошло несколько часов после появления Адзеля, они были все еще слишком потрясены, чтобы работать.

«Посмотрим!.. Дэвида, очевидно, держат во дворце — по всей вероятности, вон в том претенциозном здании в центре города». Она наметила дорогу, решив передвигаться по возможности по крышам, пересекая улицы в самых узких и пустынных местах, и двинулась в путь.

Осторожность требовала времени, но это была недорогая цена. Самое трудное препятствие ждало ее в конце. Четыре широкие улицы ограничивали дворец, и они были далеко не пустынны. Кроме посыльных, спешащих с поручениями, здесь были группы икрананкийцев, похожих на людей в том отношении, что они пытались извлечь пользу из близости к своим правителям. Чи провела несколько часов за трубой, наблюдая за происходящим, прежде чем появился шанс проникнуть во дворец.

По улице задребезжала тяжелая повозка, направляющаяся к королевскому дворцу, а перед ней двигался пожилой туземец в чиновничьем мундире. Чи соскользнула в пространство между соседними домами. Мимо прошлепали карикуты, тележка скрыла Чи от толпы. Скользнув под повозку, она побежала за стариком. Поблизости был сад. Если ее заметят, она спрячется в его живой изгороди и беседках. Но Чи надеялась, что в этом не будет необходимости.

За полсекунды она преодолела открытое пространство. Приподняв край долгополого платья старика, Чи нырнула под него и опустила ткань. Старик остановился.

— Что? Что? — услышала она и повернулась вместе с ним, стараясь не попасть ему под ноги. — Крр–эк? Что? Готов поклясться, что я слышал… Нет, нет… хм–м…

Он поволочил ноги дальше.

Решив, что они достаточно углубились в сад, Чи оставила свое временное укрытие и спряталась в ближайшем кусте. Сквозь листву было видно, как старик остановился, поправил одежду, почесал голову и потащился снова, что–то бормоча.

Чи обошла сад, прячась, как умеют лесные жители, когда кто–то проходил мимо. Она обогнула одну из сторон дворца. От стены ее отделяли заросли псевдобамбука; никого не было видно, кроме туземца–часового, бредущего по траве. Чи пропустила его и прыгнула. Летящий снаряд заставил его упасть на живот ничком. В мгновение она была у него на плечах, левой лапой схватила за горло, а правой вытащила кинжал.

— Только пикни, мой друг, и превратишься в холодное мясо. Но такое мясо мне не нравится. Вряд ли ты вкусен.

Ослабив хватку, она позволила ему повернуть голову, решив простить испускаемые им булькающие звуки. Неприятно видеть на себе демона с темной мохнатой маской, пусть даже и маленького.

— Быстрее, если хочешь жить, — приказала она. — Где пленный земец?

— Ак–кк–ук–к…

— Не ври, — Чи уколола его острием. — Ты знаешь, о ком я говорю. Высокий светловолосый безбородый человек. Говори, или умрешь!

— Он… он… — слова не шли из горла. Солдат сделал слабую попытку встать, но Чи моментально лишила его сознания. Еще будучи в Хайджакте, она хорошо изучила анатомию икрананкийцев, насколько это возможно без вскрытия. Раса довольно слабая.

Когда солдат пришел в себя, он вполне был готов на сотрудничество. Точнее, он был слишком испуган, чтобы врать. Уже в этом Чи, которая в свое время провела немало допросов, была уверена.

— Спасибо, — сказала Чи, выслушав солдата. Скомкав клочок одежды, она засунула ему кляп, связала и откатила в заросли. Когда Чи уходила, он пришел в себя.

— Я уверена, что тебя скоро найдут, — сказала она. — Вероятно, когда начнут поливать цветы.

Она скользнула прочь. Вот теперь нужно спешить, а она не могла. Попытка проникнуть незамеченной в город, залитый светом днем и ночью, отняла у нее все силы. Одно из окон дворца было открытым, но чтобы добраться до него, нужно миновать охранников и слуг, чиновников, торговцев и просителей, снующих по длинным коридорам, взбежать по лестнице в надежде, что никто не появится, прежде чем она скроется в укромном месте, и так далее, и так далее… К тому времени, когда она достигла балкона, тонкие колонны которого упирались в нужный ей карниз, ее нервы были напряжены до предела.

Чи взобралась по колоннам на крышу и пробралась к месту как раз над окном комнаты, которая служила темницей Фалькейну. По словам солдата, комната находится между вторым и третьим балконом. По стене спуститься было невозможно, но у нее остался кусок веревки достаточной длины. Она закрепила веревку за ближайшую трубу на крыше. Взглянув в сад, и удостоверившись, что ее никто не видит, она скользнула вниз.

С трудом протиснувшись между прутьями причудливой решетки из позолоченной бронзы (почему она не догадалась отыскать в катандаранском лагере пилу?), Чи пробралась к окну и постучала в стекло. Ответа не было. С замечанием, которое трудно было ожидать от такого пушистого существа, она разбила стекло рукоятью кинжала и вползла внутрь. Осмотревшись, Чи втянула за собой веревку.

С точки зрения икрананкийцев комната была хорошо обставлена. Для человека же она была темной и холодной. Фалькейн спал, свернувшись клубком. Чи подошла к кровати, зажала ему рот — люди так невероятно эмоциональны — и потрясла его. Он проснулся.

— Фу, уф…

Чи прижала палец к губам. Глаза Фалькейна прояснились, он кивнул, и она отпустила его.

— Чи! — потрясенно выдохнул он. — За каким дьяволом?..

— Я проскользнула, ты, идиот! Ты решил, что я подкупила всю эту банду? Давай подумаем, как тебе выбраться отсюда.

Фалькейн разинул рот.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь этого?

— Откуда мне знать?

Он как бы нехотя встал, медлительность движений невольно выдавала его растерянность.

— Я тоже не знаю, — признался он.

Присутствие духа оставило Чи. Она опустилась на пол. Фалькейн наклонился и поднял ее на руки. В его глазах светилась благодарность.

— Ты хорошо постаралась, — пробормотал он.

Ее хвост свистнул в воздухе, а голосу вернулась привычная резкость.

— Не думаю… — и через мгновение: — Во что бы то ни стало нужно сбежать отсюда, тогда мы сможем где–нибудь подождать спасательную экспедицию.

Фалькейн покачал головой:

— К сожалению, нет. Как мы встретимся с ними? Они, конечно, обнаружат «Сквозь хаос», но к тому времени мы будем начинены железом. Джахаджи обвинит Торна в нашем исчезновении. Вспомни, как туземцы стоят друг за друга перед лицом чужеземцев.

Чи немного подумала:

— Я смогла бы проскользнуть в пределы досягаемости детекторов нашего корабля.

— М–м–м… — Фалькейн провел рукой по волосам. — Сама знаешь, что не сможешь сделать этого. Иначе почему ты до сих пор не попыталась? Там нет никакого укрытия, — гнев поднялся в нем. — Дьявольски не повезло, что передатчик Адзеля разбит! Если бы мы могли вызвать корабль!

Голос его дрогнул. Он пошатнулся и сел на кровать. Чи следила за ним круглыми желтыми глазами. Молчание становилось напряженным. Наконец, Фалькейн сжал кулак и сказал:

— Черт возьми! Да!

Его опьянили наркотиком, похитили, ему, в переносном смысле, надавали оплеух, а он не смог всему этому достойно противостоять. Теперь, найдя выход, он снова почувствовал себя мужчиной. Под внешним спокойствием скрывалось ликование.

— Слушай, — сказал Фалькейн. — Без меня ты легко сможешь выбраться отсюда. Но ваши с Адзелем шансы продержаться не очень велики, шансы на освобождение еще меньше. Или же давай решимся на попытку бегства прямо сейчас, рискуя, правда, сломать себе шею.

Чи не спорила. Она подумала, произвела в уме кое–какие расчеты и кивнула.

— Согласна.

Фалькейн принялся одеваться, но на секунду остановился.

— Не хочешь немного отдохнуть сначала?

— Нет, я чувствую себя вполне сносно. А ты?

Фалькейн улыбнулся. Сон освежил его, кровь быстро бежала по жилам.

— Готов драться со слонами, мой друг.

Одевшись, он подошел к двери и постучал.

— Эй! — закричал он. — На помощь! Несчастье! Быстрее! Открывайте же, вы, тупоголовые!

В скважину просунулся ключ. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял земец большого роста. Его товарищ ждал сзади на безопасном расстоянии.

— Ну?

— Мне нужен ваш начальник, — проговорил Фалькейн, стараясь подойти к земцу поближе. Он поманил стражника. — Я вспомнил о чем–то ужасном…

— Что?

— Вот что… — Фалькейн схватил плащ стражника с обеих сторон от защелки и свел руки. Они сошлись на гортани жертвы. Одновременно Чи нырнула в дверь и прыгнула на второго земца.

Взмах мечом должен был прийтись по ноге Фалькейна, но он подпрыгнул. Солдат взвыл от боли и потерял сознание. Фалькейн позволил ему упасть и двинулся ко второму земцу. Тот уже начал хрипеть и задыхаться, но Чи не могла окончательно справиться с ним. Фалькейн ударил его по горлу ребром ладони. Охранник упал.

«Он ранен нетяжело», — отметил Фалькейн про себя с чувством облегчения. Он втащил обоих стражников в комнату и надел мундир одного из них. В коридоре, к несчастью, было очень много народу. Какая–то туземка повернула к ним голову и закричала. «Что ж, нельзя требовать, чтобы все удалось». Фалькейн выхватил саблю охранника и побежал. Чи — за ним. Крики усилились.

«Вниз, вон по той лестнице!» Навстречу шел курьер. Фалькейн на бегу отшвырнул его в сторону. Внизу оказалось еще несколько туземцев. Фалькейн взмахнул саблей и крикнул:

— Кровь и кости! Ну!

Они очистили дорогу, падая друг на друга.

Вот и электротехническая мастерская. Фалькейн ворвался в нее. Из–за столов, загроможденных аппаратурой, на него уставились двое ученых и несколько помощников.

— Все вон отсюда! — приказал Фалькейн.

Когда они не выразили желания повиноваться быстро, он шлепнул главного философа королевства Рангакоры плашмя своей саблей. И его сразу поняли. Он захлопнул дверь и набросил крючок.

Через массивную дверь доносился шум, который с каждой минутой становился все громче: крик голосов, топот ног, звон оружия, гром барабанов. Фалькейн осмотрелся. Через окна выбраться нельзя, но в дальнем конце комнаты оказалась вторая дверь. Он запер ее и сразу же принялся нагромождать возле нее мебель. Образовавшуюся беспорядочную кучу Фалькейн обвязал веревкой, взятой у Чи, чтобы баррикада была прочнее. Они должны прорываться только через одну дверь…

Тяжело дыша, он повернулся к Чи. Она скорчилась в середине комнаты на полу среди невероятной мешанины батарей и прочего инвентаря, наматывая спиралью проволоку и неодобрительно глядя на банку конденсатора. Чи могла лишь догадываться о емкости, сопротивлении, индукции, напряженности, силе тока этого устройства.

Обе двери дрожали от ударов кулаков и ног. Фалькейн караулил ту из них, которую не успел забаррикадировать. Он раскачивался на ногах, расслабив мускулы. За его спиной Чи вертела в руках искроразрядник. Он почувствовал слабый запах горелого.

Снаружи прозвучал голос земца:

— Освободите дорогу! Мы разобьем дверь, если вы уберетесь с дороги!

Чи и не подумала оторваться от своей работы.

Шум за дверью замер. После недолгого затишья послышался топот, и в бронзу ударил какой–то предмет. Дверь зазвенела и прогнулась. Таран ударил снова. На этот раз послышался треск, сопровождаемый проклятиями. Фалькейн усмехнулся: они использовали балку из плетеных прутьев, но она вряд ли им поможет. Прижавшись к щели между дверью и косяком, он увидел нескольких земцев в полном военном облачении, на их лицах была ярость.

— Тю–тю, — сказал Фалькейн.

— Кузнеца сюда! — ему показалось, что он узнал голос Хафа Патрика. — Вы, там, тащите сюда кузнеца. Пусть захватит молот и зубило.

«Вот это уже другое дело, но и на это нужно время».

Фалькейн повернулся, чтобы помочь Чи.

— Как ты думаешь, сила тока в этих батареях будет достаточной? — спросил он.

— О да, — она взглянула на единственный верстак, случайно оставшийся нетронутым в пылу ажиотажного возведения баррикады. На нем она соорудила импровизированный телеграфный ключ. — Расстояние не более четырехсот километров, верно? Даже этот хлюпик Адзель проделал его в несколько стандартных дней. Меня больше беспокоит, правильна ли будет длина волны.

— Ну что ж, определи ее приблизительно, а потом используй весь прилегающий диапазон. Знаешь как? Используя разную длину проволоки.

— Конечно, знаю! Разве мы не обсудили в твоей комнате все это? Перестань болтать и займись чем–нибудь полезным.

— Я слишком сангвиничен для этого, — он неуклюже повертел в руках щипцы, не приспособленные для ладони человека, и попытался расставить батареи в ряд. А вот и лейденская банка, хотя ее следовало бы назвать рангакорской.

Дверь зазвенела и зашаталась, Фалькейн с тревогой огляделся. Прошло немногим более часа с момента появления Чи. «Черт возьми, не слишком много времени, чтобы вообразить себя Генрихом Герцем». Чи делала последние приготовления, скорчившись у неуклюжей груды аппаратуры. Наконец она коснулась ключа. Через щель разрядника пролетела искра: Чи начала передавать кодом Лиги. Невидимые, всепроникающие радиоволны полетели в пространство.

Теперь все зависело от того, сумеет ли она правильно определить частоту. Времени оставалось немного: через одну–две минуты дверь поддастся. Фалькейн занял свой сторожевой пост.

Задвижка отлетела, дверь распахнулась. Сверкая мечом, ворвался земец. Фалькейн скрестил с ним лезвие своей сабли. Зазвенела сталь. Как и следовало ожидать, земец был новичком в фехтовании. Фалькейн мог его убить за тридцать секунд, но не хотел этого. К тому же, удерживая парня у двери, он мешал ворваться остальным.

— Хочешь повеселиться? — спросил он своего неопытного противника. В нем постепенно нарастал гнев.

…Точка, точка, тире, точка… Лететь в Рангакору… Приземлиться в пятидесяти метрах от южных ворот города. Точка, тире, точка…

Земец подставил бок для удара, Фалькейн не воспользовался этим. Тот отскочил, и рядом появился второй земец. Фалькейн, удерживая первого, одновременно нанес ногой жестокий удар второму. Тот захрипел и упал на руки стоящих за ним. Повернувшись, Фалькейн успел отбить очередной удар и сам сделал выпад. Лезвие его сабли погрузилось в руку первого нападавшего. Он повернул клинок, чувствуя, как рвется живая плоть, и услышал звон упавшего меча противника. Не освобождая своего оружия, он развернулся и едва избежал удара третьего воина. Дэвид сделал шаг вперед и применил прием каратэ. Рывок, треск, и земец с серым лицом и сломанной рукой опустился на колени, а Фалькейн высвободил саблю. Она зазвенела, отбивая удар следующего противника.

Фалькейн судорожно поглядывал из стороны в сторону. Человек, которого он ранил, уже отполз. Кровь, струящаяся из раны, оставила необыкновенно яркую дорожку. Второй раненый без чувств лежал у стены. Фалькейн взглянул на своего очередного противника (юноша с покрытыми пушком щеками, он сам недавно был таким) и сказал:

— Если ты будешь держаться в стороне, я позволю оказать помощь раненым.

Парень выругался и двинулся на него. Фалькейн отбил удар.

— Ты, младенец, хочешь умереть? — спросил он. — Спокойно. Я не укушу тебя. Я миролюбивый человек, пока меня не трогают.

Он оторвался от противника и опустил саблю. Парень некоторое время смотрел на него, потом отступил в толпу земцев и икрананкийцев, заполнивших коридор. Фалькейн пнул раненого.

— Уходи, — сказал он.

Раненые поползли мимо него.

Вперед выступил Хаф Патрик. В его руке была сабля, но он опустил ее. Лицо его было искажено.

— Как ты можешь? — прохрипел он.

— Очень страшная магия, — сказал Фалькейн. — Я перебью всех, если вы не оставите меня в покое.

…Точка, тире, точка, тире…

— Чего ты хочешь от нас? — спросил Патрик.

— Для начала напиться. Потом поговорим.

Фалькейн попытался облизать сухие, потрескавшиеся губы. Черт бы побрал этот воздух!

— Да, поговорим, — сабля Патрика опустилась еще ниже. Затем в мгновение ока он ударил ею по ногам Фалькейна.

Тренированное тело отреагировало раньше, чем он успел осознать опасность. Фалькейн высоко подпрыгнул — тяготение здесь было всего две трети земного. Металл свистнул под подошвами его башмаков. Дэвид опустился на пол прежде, чем противник успел убрать оружие. Тяжесть его тела вырвала саблю из рук Патрика.

— Дурак! — крикнул Дэвид. Его левый кулак устремился вперед. Патрик упал на спину, нос его превратился в кровавую рану. Фалькейн подумал про себя, что Хафу потребуется пластическая операция, если фактории Ван Рийна когда–нибудь организуют соответствующую службу.

Икрананкиец метнул в него копье. Он перехватил его в воздухе и этим выиграл еще минуту.

Еще одна минута, пока Патрик встал и исчез в толпе. И еще одна — толпа молча смотрела на него. Затем он услышал трубный голос Боберта Торна:

— С дороги! Лучники! — и понял, что его конец близок.

Толпа расступилась направо и налево. С полдюжины икрананкийских лучников принялись налаживать свои самострелы. Когда перед ними появилась и Стефа, он адресовал ей самую дьявольскую улыбку из своего репертуара. Она остановилась и с изумлением посмотрела на него:

— Дэвид! Ни один человек в мире не смог бы… я даже не подозревала…

— Теперь ты знаешь. — Поскольку ее кинжал был в ножнах, он рискнул потрепать девушку по щеке. — Я умею не только обращаться с машинами. Меня научили и многому другому.

Слезы показались в ее серых глазах.

— Все равно вы должны сдаться, — умоляюще попросила она. — Что вы еще можете сделать?

— А вот что, — сказал он, бросая саблю и хватая Стефу. Она вскрикнула и попыталась вырваться, но он был сильнее. — Уходите, вы, недоноски!

Запах ее волос ударил ему в лицо. Чи невозмутимо продолжала передачу. Стефа внезапно смолкла. Он почувствовал, как она напряглась в его руках. Затем звенящим голосом с гордостью девушка произнесла:

— Нет, вперед и стреляйте!

— Этого не может быть, — пробормотал он.

— Может, — она слабо улыбнулась ему. — Или вы думаете, что земцы боятся смерти больше вас?

Лучники прицелились. Фалькейн покачал головой.

— Что ж, — сказал он и даже заставил себя рассмеяться, — когда ставки высоки, игроки блефуют. Конечно, я не использую вас в качестве щита. Я — отъявленный лжец, а для вас можно найти лучшее применение…

Он поцеловал девушку, она ответила. Ее руки легли ему на плечи и обвились вокруг шеи. Это было приятно и к тому же давало выигрыш в несколько лишних секунд…

— ДЕМОН! ДЕМОН! — кричали земцы и икрананкийцы. Громовой рев сопровождался шумом падающей штукатурки и камней. Стефа не присоединилась к паническому бегству. Но она высвободилась, в руке ее сверкнул кинжал.

— Что это? — вскрикнула девушка.

Фалькейн облегченно вздохнул. Голова его кружилась. Каким–то образом он умудрился ответить ровным голосом:

— Это наш корабль. Он приземлился, взял на борт Адзеля и теперь демонстрирует перед вами свою силу, — он взял ее за руку. — Идемте. Выйдем на такое место, чтобы он смог взять нас на борт. Я смертельно хочу сухого мартини.

Конференция состоялась на нейтральной территории, в независимой чекорской деревне, находящейся между катандаранской и рангакорской землями (независимость состояла в том, что деревня платила дань и тем, и другим). Заботясь соблюсти все формальности и никого не обидеть, Фалькейн предложил, чтобы председательствовал на конференции вождь этой деревни.

Церемонии были бесконечными. Взгляд Фалькейна, оторвавшись от причудливых рисунков на плетеных стенках хижины, перешел на местных туземцев, сидящих на корточках рядом со своими копьями, — своего рода почетный караул — и задержался на президиуме конференции, восседавшем за каменным столом. Он очень хотел бы оказаться в другом месте. Сдержанный шум и беготня доносились через открытую дверь. В соседнем помещении терпеливо лежал Великий Адзель. Там же братались солдаты, что сопровождали вождей многочисленных фратрий.

О самих вождях этого сказать было нельзя. Король Урсала закончил зачитывать весьма длинный список своих жалоб и требований и теперь ерзал, поскольку император Джахаджи начал излагать свои претензии. Гарри Смит, порицавший членов своей фратрии за участие в восстании, свирепо поглядывал на Боберта Торна, тот отвечал ему тем же. Вождь деревни шуршал бумагами, несомненно, готовясь следующим произнести длинную речь.

«Что ж, — подумал Фалькейн, — это была твоя собственная идея, парень. И в свое время тебе тоже придется произнести речь».

…Когда над ними завис космический корабль, послышался голос гиганта, потребовавшего общего примирения и заключения торгового договора. Враждующие фратрии согласились. Они не знали, что у них есть выбор: Фалькейн никогда бы не стал стрелять по ним, но он не видел причин сообщать им об этом. Несомненно, Чи Лан, сидящая сейчас в кресле пилота корабля, была занята больше, чем Адзель, подавляющий своими размерами присутствующих. Но к чему эти бесконечные речи? Суть дела ясна. Джахаджи хочет владеть Рангакорой и чувствует, что больше не может доверять земцам. Большинство земцев тоже стремится владеть Рангакорой, остальные хотели бы сохранить существующее положение или получить соответствующую замену, но не видят путей к этому. Каждая противоборствующая группа подозревает, что остальные готовы ее предать. Урсала хочет, чтобы все чужеземные дьяволы убрались из его города, к тому же ему нужна гарантия независимости. Фалькейн хочет… «Ха, он сказал бы им, — Дэвид разжег трубку и сосредоточился на мыслях о Стефе, которая ждала его в деревне. — Отличная девушка для развлечения, конечно, а не как спутник жизни».

Прошел еще час.

— …выдающийся представитель коммерческих кругов из–за края мира Дэвид Фалькейн.

Его скука исчезла. Он резко вскочил на ноги, улыбнулся и неторопливо начал.

— Благодарю вас, благороднейшие. Выслушав таких замечательных ораторов, я далек от мысли состязаться с ними. Изложу свою позицию в нескольких простых словах. — Как думал Дэвид, это вызовет всеобщую благодарность. Он продолжал: — Мы прибыли сюда с надеждой предложить вам товары — некоторые из них я вам демонстрировал — по невероятно низким ценам. И что же произошло? На нас напали с намерением убить. Я сам был захвачен в плен и подвергся унижениям. Наша собственность незаконно реквизирована. Откровенно говоря, благороднейшие, вы должны быть счастливы, что никто из нас не убит. — Он дотронулся до своего бластера. — Вспомните, мы представляем огромную силу, которая заботится о своих людях и мстит за них… «когда это выгодно», — добавил он про себя, заметив, как перья на теле Джахаджи взъерошились от страха, а Смит добела сжал пальцы в кулаки. — Спокойнее, спокойнее. Мы настроены вполне дружески. Кроме того, мы хотим торговать, но нельзя торговать, воюя. Это одна из причин созыва настоящей конференции. Если противоречия между нами можно устранить, — что ж, это будет выгодно Лиге. И вам тоже. Ведь вам нужны предлагаемые нами товары?

Итак, — он наклонился вперед, опершись о стол, — я считаю, что компромисс возможен. Каждый что–нибудь теряет и что–нибудь получает, а как только начнется торговля, вы станете так богаты, что сегодняшние потери покажутся вам смехотворными. Вот общее представление о соглашении, которое я предлагаю вам всем заключить. Во–первых, Рангакора получает все гарантии независимости, но в то же время отказывается от своих требований компенсации убытков…

— Благороднейший! — одновременно воскликнули, вскочив, Джахаджи и Урсала.

Фалькейн жестом потребовал тишины:

— Пусть задает вопросы король Урсала.

— Наши убытки… посевы вытоптаны, деревни разграблены… — Урсала замолчал, собираясь с мыслями, и заключил с достоинством: — Мы не агрессоры.

— Я знаю, — ответил Фалькейн, — и симпатизирую вам. Однако разве вы не готовились сражаться за свою свободу? Теперь вы ее имеете — это чего–нибудь да стоит. И не забудьте, Лига гарантирует соблюдение договора, если мы его заключим. И если в договоре будет пункт о вашей независимости, Лига гарантирует ее. Не совсем, правда, Лига: только компания «Солнечные пряности и напитки» участвует в данном деле, но это не имеет значения. — Он кивнул Джахаджи: — По моему мнению, благороднейший, вы должны бы возместить причиненный ущерб. Но я обошел этот вопрос, дабы достичь компромисса.

— Но мои границы, — возразил император. — У меня должны быть прочные границы. К тому же у меня справедливые претензии к Рангакоре. Мой великий предок, Джахаджи I…

Фалькейн приложил героические усилия, чтобы не сказать, что следует сделать с его великим предком, и ответил спокойным тоном:

— Подумайте, как следует, благороднейший. Вы угрожали жизни агентов Лиги. Вас не может обидеть, что Лига потребует определенного наказания. Уступка Рангакоре — не самое сильное наказание. — Он посмотрел на свой бластер, и Джахаджи задрожал. — Что же касается обороны ваших границ, то Лига поможет вам в этом. Не забудьте, что мы будем продавать вам огнестрельное оружие. Вы больше не будете нуждаться в земцах.

Джахаджи сел. Едва ли не буквально можно было видеть, как напряженно крутятся колесики в его голове.

Фалькейн взглянул на Торна, пытавшегося что–то сказать:

— Утрата Рангакоры — это и ваше наказание. Вы знаете, что ваши люди похитили меня.

— Но что нам делать, куда идти? — воскликнул старый Гарри Смит. — Куда нам идти?

— На Землю? — взревел Торн.

Фалькейн уже постарался доказать, насколько чуждой будет Земля для этих «потерпевших кораблекрушение». Они теперь не заинтересованы в репатриации. Он не чувствовал в этом своей вины. Они действительно будут более счастливы здесь, в мире, где родились. И если они останутся здесь, торговцы Ван Рийна сохранят это в секрете. Через одно или два поколения — дольше сохранить тайну все равно невозможно — их дети и внуки смогут постепенно войти в Галактическую цивилизацию, как вошла в нее раса Адзеля.

— Нет, если вы не хотите, — ответил Фалькейн. — Но каким было ваше занятие здесь до этого? Солдатская служба. Кое–кто из вас содержит фермы, ранчо или городские дома. Почему бы вам не продолжать заниматься этим? Чужеземцы часто владеют собственностью в разных странах. Вот что вы должны сделать — основать свою собственную нацию. Но не на какой–то обособленной территории — все земли вокруг распределены. Вы можете стать странствующей нацией; прецеденты есть — кочевники или цыгане на древней Земле. И на Цинтии существуют нации странствующих торговцев, не закрепленных на определенной территории. Мой друг Чи Лан сможет объяснить вам подробности такой организации. А что касается работы, что ж, вы воины, а планета полна варваров; поскольку тут начнет действовать Лига, потребуется охранять ее караваны. Вы получите хорошие деньги за свою службу и разбогатеете.

Он с улыбкой посмотрел на собравшихся:

— В сущности, все вы разбогатеете.

— Миссионеры, — сказал Адзель в наступившей тишине.

— О да, я забыл, — отозвался Фалькейн. — Не думаю, чтобы кто–нибудь возражал, если наши корабли изредка будут привозить вероучителей. Нам хочется объяснить вам, что представляет собой наша религия.

Это замечание выглядело таким незначительным, что все согласились. Но впоследствии оно принесет больше перемен, чем машины или медицинские средства. Катандаранцы, несомненно, воспримут буддизм, который несравненно удобнее их собственной демонологии. Вместе с проникающими к ним научными знаниями эта религия избавит их от комплекса враждебности. Результат же — стабильная культурная среда, с которой уже сможет иметь дело Ван Рийн.

Фалькейн распростер руки.

— Такова суть моих предложений, — закончил он. — То, что я предложил, на Земле называется равновесием неудовлетворенности. Но вскоре Лига принесет вам больше удовлетворения, чем вы сможете сами себе обеспечить.

Торн покусал губу. Ему нелегко было отречься от своей мечты о королевстве.

— Допустим, мы откажемся, — сказал он.

— Что ж, Лиге нанесен ущерб, — напомнил Фалькейн. — Мы настаиваем на его возмещении. Мои требования минимальны, не так ли?

Он уломал их, Дэвид это знал. Пряник торговли и кнут войны: они не предполагают, что угроза войны — простой блеф. И они примут предлагаемое им соглашение. Но, конечно, сделают это после бесконечных уверток, взаимных обвинений, речей… О боже, эти речи!.. Фалькейн сделал шаг к выходу.

— Я понимаю, что это трудно усвоить так, сразу, — сказал он. — Почему бы нам не сделать перерыв? Когда все отдохнут и подумают, мы можем снова собраться.

В сущности, он просто хотел вернуться к Стефе. Фалькейн обещал ей прогулку на космическом корабле, а Адзель и Чи подождут здесь. Когда собрание согласилось сделать перерыв, Фалькейн первым оказался у двери.

Звенел металл. В иллюминаторах сверкали окруженные непроглядной тьмой звезды. Красная искра, бывшая солнцем Икрананки, медленно угасала в бесконечности.

Глядя на нее, Фалькейн вздохнул.

— Целый мир, — пробормотал он. — Так много жизней и надежд. Хочется когда–нибудь вернуться туда и посмотреть, какие изменения мы принесли.

— Я знаю, почему ты хочешь вернуться, — хихикнула Чи. — Но у нас с Адзелем нет такой причины. Мы с нетерпением ждем прибытия на Землю.

Лицо Фалькейна прояснилось. У него были аналогичные причины ждать конца пути.

— Поэтому двигай своими ленивыми ногами, — закончила Чи.

Фалькейн прошел за ней в кают–компанию. Адзель уже разложил монеты и фишки аккуратными рядами.

— Понимаете, — сказал Фалькейн, усаживаясь, — мы совсем новая порода. Не успокоители — мы возмутители спокойствия. Подозреваю, что вся наша деятельность будет состоять из последовательности ужасных ситуаций, которые мы должны будем повернуть к себе выгодной стороной.

— Заткнись и тасуй карты, — оборвала его Чи. — Первым ходит валет.

Прошли два неинтересных круга, а потом Фалькейн ухватил флеш. Он сделал ставку, Адзель поддержал, Чи приняла ее. Компьютер повысил ставку, Фалькейн повысил еще больше. Чи спасовала, а компьютер принял предложение. Так продолжалось некоторое время. Бестолочь стал хорошим игроком, и Фалькейн знал это, но, учитывая стиль его игры и флеш на руках, он мог продолжать. Он не менял свои карты. Компьютер попросил еще одну карту. «Черт возьми! Проклятая машина наверняка имела четверку королей!» Фалькейн бросил свои карты.

— Ничего не поделаешь, — сказал он. — Твоя взяла.

Немного позже то же самое случилось и с Чи, но обошлось ей дороже. Ее замечания ионизировали воздух.

Очередь Адзеля настала, когда остальные двое были повергнуты. Дракон и компьютер все повышали ставки, пока у Адзеля не отказали нервы и он не предложил раскрыться.

— Вы выиграли, — послышался механический голос. Адзель спустил полный дом вместе со своей нижней челюстью.

— Что? — воскликнула Чи. Хвост ее встал вертикально. — Ты блефовал?

— Да, — ответил Бестолочь.

— Но, погоди, ты играл по распискам, и мы ограничили тебя, — вмешался Фалькейн. — Ты не мог блефовать!

— Если вы осмотрите трюм под номером четыре, то найдете там много мехов, — сказал Бестолочь. — Много мехов, драгоценностей и пряностей. Хотя стоимость всего этого не может быть определена, пока рынок не стабилизировался, все же ясно, что она велика. Я получил эти товары в обмен на расчет вероятности для туземца по имени Гудженджи и теперь готов играть не на расписки, а на наличные.

— Но… но… ведь ты машина!

— Я не запрограммирован для того, чтобы предсказать, какое решение вынесет в этом случае суд, — сказал Бестолочь. — Однако считаю, что в условиях существования индивидуалистически ориентированной цивилизации все законно заработанное целиком принадлежит заработавшему.

— Боже, я думаю, что он прав, — сказал Фалькейн.

— Но ведь ты не личность! — закричала Чи. — Ты не личность перед законом!

— Я получил эти товары, преследуя цели, на достижение которых вы запрограммировали меня, — ответил Бестолочь. — А именно — для игры в покер. Согласно законам логики, я буду лучше играть в покер, оперируя реальными ставками.

Адзель вздохнул.

— Это тоже верно, — согласился он. Если мы хотим, чтобы он играл с нами в честную игру, то должны дать ему возможность полностью следовать силлогизмам. Иначе программирование станет невозможно сложным. И к тому же… честь спортивной игры…

Чи стерла записи с доски.

— Хорошо, — угрюмо сказала она. — Я все равно выиграю у тебя.

Конечно, она не выиграла. И никто не выиграл. Обладая таким богатством, Бестолочь мог позволить себе играть по крупному. Конечно, все свои комиссионные за операцию «Икрананка» они не проиграли, но понесли значительный ущерб.

Гетто

Монорельс высадил их на окраине Кит–тауна.

Вдали мерцали и переливались огни огромного города — красные, зеленые, золотые; огни метались меж стройных башен, отражаясь в низко висящем небе, здесь же царили тишина и ночь.

Кенри Шаун еще некоторое время постоял с остальными, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и придумывая, что бы сказать. Все знали, что он собирается оставить космос, но у китян не принято было вмешиваться в личную жизнь других людей, и поэтому все молчали.

— Ну, что ж, — в конце концов выдавил он. — Еще увидимся.

— Конечно, — ответил Граф Кишна. — Мы проторчим на Земле несколько месяцев. — И после короткой паузы добавил: — В следующем рейсе нам будет очень не хватать тебя. Вот если бы ты… передумал, Кенри.

— Нет, — сказал Кенри. — Я остаюсь. Но все равно, спасибо.

— Приходи в гости, — пригласил Граф. — Мы на днях как раз собирались устроить вечеринку и перекинуться в покер.

— Конечно. Конечно приду.

Граф обнял Кенри за плечо одной рукой и слегка прижал к себе. Этот обычный для Кит–тауна жест заключал в себе больше, чем можно было выразить словами.

— Доброй ночи, — вслух сказал он.

— Доброй ночи. — Во тьме слова прозвучали чуть слышно. Они постояли еще мгновение — полдюжины мужчин в свободных синих куртках, мешковатых брюках и мягких туфлях, — одежды для выхода в город. Все они забавно походили друг на друга: смуглолицые, невысокого роста и плотного сложения. Но больше всего их роднила манера двигаться и особенное выражение лиц. Ведь за всю жизнь, проведенную среди звезд, они не видели ничего, кроме чужих странных миров.

Затем группа распалась и каждый пошел в свою сторону. Кенри направился к отцу. Было довольно прохладно, северное полушарие вступало в осень; Кенри поежился и сунул руки в карманы.

Улицы Кит–тауна были просто узкими бетонными дорожками, не светящимися, а по старинке освещенными круглыми фонарями, бросавшими неясные блики на лужайки, деревья и на маленькие, похожие на землянки, домики, далеко отстоящие от дороги. Людей на улице почти не осталось: пожилой офицер, кажущийся очень суровым в своей накидке с капюшоном; молодая пара, медленно прогуливающая, взявшись за руки; стайка детей, резвящихся на траве, наполняющая воздух веселым смехом. Вполне возможно, некоторые из этих детишек родились лет сто назад и уже успели повидать миры, солнца которых неразличимы отсюда. Но родная планета всегда манила людей. Даже оказываясь на другом краю Галактики, они возвращались к шепчущим лесам и пенистым морям, к дождю, ветру и быстро несущимся тучам, через любые бездны пространства стремились они к своей матери — Земле.

Большинство домов–полушарий были темны. За ними присматривала автоматика, пока хозяева блуждали среди звезд. Кенри прошел мимо дома своего друга Джонга Эррифранса, подумав с грустью — увидятся ли они когда–нибудь? «Золотой Летун» вернется с Бетельгейзе не раньше, чем через столетие, а к тому времени «Крылья» — его корабль — еще не возвратится из следующего рейса.

«Нет, постой–ка. Я ведь остаюсь. Я буду уже глубоким стариком, когда вернется Джонг, по–прежнему молодой и веселый, с гитарой за спиной и с улыбкой на губах».

В городке было всего–навсего несколько тысяч домиков и большинство их обитателей постоянно отсутствовало. Сейчас вокруг Солнца кружили только «Крылья», «Летящее облако», «Могучий Варвар», «Богоматерь» и «Принцесса Карен» — их команды в общей сложности, включая и детей, насчитывали не более 1200 человек. Он еще раз прошептал тихонько архаичные, чудесные названия, смакуя на губах их волнующий привкус. Кит–таун и его обитатели были неизменны — иначе и быть не могло. Ведь если человек перемещается со скоростью света, то время для него идет так, что за десять лет отсутствия на Земле пролетает век… А здесь был дом, здесь человек был среди подобных себе, а не каким–то томми, который вынужден подобострастно кланяться и заискивать перед могущественными людьми Солнечной системы. Здесь человек оставался человеком и мог ходить с гордо поднятой головой. И неправда, хотя так говорят на Земле, будто они безродные, люди без собственной планеты, истории и привязанностей. Они были детьми родной планеты в большей степени, чем те, кто пережил ее лихорадочный расцвет, и войны, и закат…

— Добрый вечер, Кенри Шаун.

Он остановился, вырванный из задумчивости, и взглянул на молодую женщину. По ее длинным темным волосам и стройной фигуре струился бледный свет уличного фонаря.

— О… — спохватился он и поклонился. — Добрый вечер тебе, Тейя Баринн. Долго же мы не виделись. Года два, наверное, не меньше, а?

— Для меня время пролетело быстро, — ответила она. — «Могучий Варвар» прошлый раз летал к Веге. И мы крутимся на орбите уже целый месяц. А «Крылья», кажется, вернулись недели две назад, да?

Почему она не решается говорить прямо, без недомолвок? Кенри знал, что время прибытия его огромного корабля известно ей с точностью до часа.

— Да, — ответил он. — Но у нас вышел из строя астрогационный компьютер, и мы, несколько человек, задержались на борту, чтобы привести его в порядок.

— Я знаю, — тихо ответила она. — Я интересовалась у твоих родителей почему тебя не видно в городе. А разве тебе самому не хотелось на Землю?

— Еще бы! — произнес он и голос его дрогнул. Он не мог рассказать ей о лихорадочном желании сбежать с судна, попасть на Землю и увидеть Дорти, которая ждала его среди роз. Это желание буквально жгло его, не давало покоя ни на миг. — Конечно, но ты же знаешь, что корабль — самое главное, я же самый опытный специалист по компьютерам. А мою долю груза продал за меня отец. Я никогда не любил заниматься торговлей.

Перекидываемся тут ничего не значащими словами, думал он про себя, а встреча с Дорти все отдаляется и отдаляется. Но он не мог оборвать ее на полуслове и уйти. Ведь Тейя была настоящим другом. Когда–то он даже думал, что она станет для него еще ближе, но это было до того, как он встретил Дорти.

— С тех пор, как мы улетели, мало что изменилось, — заметила она. — И это за целые двадцать пять земных лет! Все та же Звездная Империя с тем же языком и генетической иерархией, правда, немного более обширная. Правда, недовольства и волнений побольше, а значит, все ближе восстание и конец. Мне кажется, это очень напоминает Африканцев поколения за два до падения их Империи.

— Точно, — сказал Кенри. — И другие тоже. И в будущем будет то же самое. Кстати, я слышал, что Звезды опять стараются прижать нас.

— Да. — Она говорила почти шепотом. — Теперь нам нужно покупать специальные эмблемы по совершенно немыслимой цене, и носить их всюду за пределами Кит–тауна. Все может стать еще хуже, и я думаю, станет со временем.

Он заметил, что ее губы дрожат под резко очерченными ноздрями, а глаза, встретившись с его глазами, вдруг блеснули от внезапно выступивших слез.

— Кенри… а это правда, что говорят о тебе?

— Что правда? — сам того не желая, он почти выкрикнул это.

— Что ты собираешься бросить космос. И… оставить Кит… стать землянином?

— Мы поговорим об этом в другой раз. — В горле у него было невыносимо сухо. — Сейчас я очень спешу.

— Но, Кенри… — Она глубоко вздохнула.

— Спокойной ночи, Тейя. До встречи. А сейчас я действительно очень спешу.

Он поклонился и ушел — быстро, не оборачиваясь. Он удалялся, а по спине его скользили попеременно узкие полосы света и тени.

Дорти ждала его, и он обязательно должен увидеться с ней сегодня же вечером. Но почему–то он уже не думал об этом с такой радостью. На душе у него было муторно…

Она стояла у иллюминатора, глядя во тьму, бесконечность которой ощущалась невероятно чуждой, и белые отсветы корабельных переборок прохладно отражались в ее волосах. Мягко ступая, он приблизился сзади и опять, уже в который раз, поразился, как она красива. Даже тысячу лет назад такие высокие, чудесно сложенные блондинки были на Земле редкостью, и хотя селекционеры человеческих тел Звездной Империи вряд ли останутся в памяти человеческой, их следовало бы помнить вечно уже за то, что они создали такой тип женщины.

Она быстро обернулась, почувствовав его приближение. Серебристо–голубые широко раскрытые глаза воззрились на него, губы слегка разошлись, полуприкрытые изящной рукой. Какое все–таки чудо — женская рука, подумал он.

— Ты напугал меня, Кенри Шаун.

— Прошу прощения, фриледи, — удрученно сказал он.

— Ничего… — она улыбнулась, немного неуверенно. — Ничего страшного. Видимо, меня нервирует межзвездное пространство.

— Да, оно вполне может вызывать… беспокойство, особенно, если к нему не привык, фриледи, — сказал он. — Сам я был рожден среди звезд.

Она слегка вздрогнула.

— Космос слишком велик, — произнесла она. — Слишком велик и чужд, Кенри Шаун. Я и раньше предполагала, что путешествия между планетами выходят за рамки человеческого понимания, но это… — ее рука коснулась его руки, пальцы сомкнулись вокруг его ладони, и он тоже невольно, вопреки желанию, сжал ее хрупкую кисть. — …Этого я никогда бы не смогла себе представить.

— Когда летишь со скоростью света, — заметил он, стараясь скрыть смущение под маской опытного космонавта, — кое–что изменяется. Аберрация смещает звезды, а эффект Допплера смещает цвета. Вот и все, фриледи.

Корабль вокруг них негромко шумел, словно разговаривая сам с собою на разные голоса. Дорти однажды поинтересовалась, о чем думает электронный мозг корабля: каково это — чувствовать себя космическим кораблем, вечно скитающимся среди чужих звезд. Он тогда сказал ей, что компьютер не обладает сознанием, но с тех пор эти ее слова буквально преследовали его. Может быть, просто потому, что это были ЕЕ слова.

— Но больше всего меня пугает отставание во времени. — Ее рука оставалась в его руке, и тонкие пальцы сжимались все сильнее. И его буквально пьянил легкий аромат духов. — Я никак не могу осознать того, что ты родился тысячу лет назад, Кенри Шаун. И того, что когда я уже рассыплюсь прахом, ты все так же будешь путешествовать среди звезд.

В ответ уместно было бы сказать какой–нибудь комплимент, но язык перестал ему повиноваться. Ведь он был космическим скитальцем, уроженцем Кита, грязным, вонючим томми, а она была Свободной Звездой, универсальным гением, прекраснейшим цветком генетической иерархии Империи.

— Тут нет ничего странного, — только и смог он вымолвить. — По мере того, как относительная скорость приближается к скорости света, измеряемый промежуток времени сокращается, а масса растет. Но это для постороннего наблюдателя. Обе системы отсчета одинаково реальны. В этом рейсе мы движемся с тау–фактором, равным приблизительно 33, это означает, что нам потребуется около четырех месяцев, чтобы долететь от Сириуса до Солнца, но для наблюдателя, будь он у той или другой звезды, наш путь займет почти одиннадцать лет. — Рот свело, но он с усилием изобразил улыбку. — Это не так уж много, фриледи. Вы будете отсутствовать, давайте прикинем, два раза по одиннадцать, да еще год в системе Сириуса, — двадцать четыре года. Ваши владения будут целы и невредимы.

— Но разве для таких перелетов не требуется огромное количество горючего? — спросила она. Она слегка нахмурилась и ее прелестный лобик пересекла тонкая морщинка. Она действительно старалась разобраться во всем этом.

— Нет, фриледи. Вернее, да, но мы не тратим материю в таких объемах, как в межпланетных полетах. Корабль движется за счет полей окрестных звезд — теоретически всей вселенной — и двигатель преобразует наш ртутный «балласт» в кинетическую энергию для всего корабля. Он действует одновременно на всю массу, поэтому мы даже не ощущаем ускорения и можем достичь скорости света за несколько дней. Когда же мы приблизимся к Солнцу, агоратрон начнет превращать энергию в атомы ртути, и у самой Земли мы затормозим.

— Боюсь, я плохо разбираюсь в физике, — засмеялась она. — Этим у нас на Земле занимаются типы Звезда–А и Норма–А.

Его охватило чувство отвращения. Да, думал он, умственный и физический труд по–прежнему остаются трудом. Пусть низкородные потеют, трудясь, — ведь Свободные Звезды живут для того только, чтобы быть украшением. Ее пальцы расслабились, и он убрал руку.

Казалось, она огорчилась, почувствовав, что обидела его. Она порывисто потянулась и дотронулась до его щеки.

— Прости, — тихо сказала она. — Я не хотела… Я не имела в виду того, что ты подумал.

— Ничего, фриледи, — с трудом выговорил он, стараясь скрыть свое изумление. Слыханное ли дело, чтобы аристократка стала извиняться!..

— И все же, — честно продолжала она. — Я знаю, столько людей терпеть не могут Кит. Вы просто не укладываетесь в рамки нашего общества, понимаешь? Вы никогда не принадлежали Земле по–настоящему. — Ее бледные щеки медленно залил легкий румянец; она потупилась. — Но я хорошо разбираюсь в людях, Кенри Шаун. И я могу отличить человека высшего типа, когда встречаю его. Ты бы и сам мог быть Свободной Звездой, только… мы показались бы тебе ужасно скучными.

— Что вы, фриледи, — напыщенно возразил он.

Он покинул ее. В душе у него все пело. Три месяца, радостно думал он, еще три месяца на одном корабле, еще три месяца до Солнца.

Старый заборчик сухо затрещал, когда Кенри хлопнул калиткой, ведущей к домику Шаунов.

Над головой зашелестел клен, отвечая легкому ветерку, и сбросил кроваво–красный лист прямо ему под ноги. В этом году ранние заморозки подумал он. Систему контроля погоды так и не восстановили после того, как Механокласты ее запретили и, может быть, в этом они были правы. Он остановился и глубоко вдохнул прохладный и сыроватый воздух, наполненный запахами вскопанной земли и спелых ягод. Внезапно он сообразил, что еще ни разу не был дома зимой. Он ни разу не видел, как холмы покрываются снегом, сверкающим на солнце, и ни разу еще не слушал невероятного безмолвия снегопада.

Теплый желтый свет из дома ложился кругами на лужайку. Он приложил ладонь к двери, она узнала его и открылась. Войдя в маленькую, загроможденную мебелью, комнатку, в которой находилось еще и с полдюжины детишек, он уловил остатки чудесных ароматов обеда и пожалел, что опоздал. В последний раз он ел еще на корабле, но во всей Галактике не сыщешь лучшей стряпухи, чем его матушка.

Согласно обычаю, Кенри поздоровался с родителями, и отец в ответ только сурово кивнул. Мать встретила его более сердечно, обняла, заметив, что он сильно похудел. Малыши, поздоровавшись, вернулись к своим книжкам, игрушкам и болтовне. Они довольно часто видели своего старшего брата и были еще слишком малы, чтобы понять значение его решения оставить космос.

— Кенри, дорогой, давай я сделаю тебе хоть сандвич, — сказала мать. — Как хорошо, что ты вернулся.

— Я очень тороплюсь, — ответил он. И добавил смущенно: — Я бы с удовольствием, но… э–э–э… мне нужно сходить в одно место.

Мать отвернулась.

— О тебе спрашивала Тейя Баринн, — заметила она, как бы невзначай. — «Могучий Варвар» вернулся с месяц назад.

— О, да, — сказал он. — Я встретил ее на улице.

— Тейя хорошая девушка. Тебе бы надо зайти к ней. Еще не поздно.

— Как–нибудь в другой раз, — отозвался он.

— «Могучий Варвар» отправляется к Тау Кита через два месяца, — сказала мать. — Так что у тебя будет не так уж много времени для встречи с Тейей, если только ты… — Голос ее дрогнул. — Если только ты не женишься на ней, она прекрасная пара для тебя, Кенри. Она не будет лишней на борту «Крыльев». Она родит мне сильных внуков.

— Как–нибудь в другой раз, — повторил он и пожалел о непроизвольной резкости своего тона. Затем он повернулся к отцу и спросил: — Папа, а что это еще за новый налог?

Волден Шаун нахмурился.

— Проклятые жулики, — сказал он. — Чтоб у них у всех скафандры дали течь. Теперь мы обязаны носить эти эмблемы и платить за них с носа.

— А можно… можно я займу на сегодняшний вечер твою? Мне нужно в город.

Волден медленно поднял голову и и взглянул сыну в глаза. Затем он вздохнул и поднялся.

— Она у меня в кабинете, — сказал он. — Пошли, поможешь мне отыскать ее.

Они вместе вошли в маленький кабинет. Там было полно книг (отец читал на всевозможные темы, впрочем, как и большинство китян), тщательно отполированных астрогационных инструментов и сувениров, привезенных из далеких путешествий. Все они о чем–либо напоминали. Вот сабля с тончайшей гравировкой — подарена оружейным мастером с Проциона–5, многоруким чудовищем, которое было его другом. Пейзаж Изиды на стереографии — обрывистые холмы до самого горизонта, сплошь покрытые замерзшими газами цвета расплавленного янтаря, освещенные могучим Озирисом. А вот эти рога на стене — трофеи одной из охотничьих вылазок на Локи, еще в дни его молодости. А вот эта изящная прыгающая фигурка — изображение бога на Дагоне.

Склонив седую, коротко остриженную голову, Волден стал перебирать бумаги.

— Так ты в самом деле решил оставить космонавтику? — негромко спросил он. Лицо Кенри порозовело.

— Да, — ответил он. — Мне очень жаль, но… В общем, да.

— Мне и раньше приходилось встречать людей, которые бросили космос, — заметил Волден. — И многие из них даже преуспели, причем большинство. Но я сомневаюсь, были ли они счастливы.

— Интересно, — сказал Кенри.

— Скорее всего, в следующий раз «Крылья» отправятся к Ригелю, — сказал Волден, — и мы вернемся назад не раньше, чем через тысячу лет. К тому времени уже не будет никакой Империи. И имя твое будет забыто.

— Я слышал разговоры об этом полете, — голос Кенри немного охрип. — И именно поэтому я решил остаться.

Волден с вызовом взглянул на него.

— Что же ты нашел такого особенного в этих Звездах? — спросил он. — На моих глазах прошло двенадцать столетий истории человечества, за это время всякое бывало. Нынешние времена не из лучших. А скоро станет еще хуже.

Кенри молчал.

— Эта девушка не нашего поля ягода, сынок, — сказал Волден. — Ведь она из Свободных Звезд. А ты — просто дрянной грязный томми.

— Предубеждение против нас вовсе не расового характера, — сказал Кенри, избегая смотреть отцу в глаза. — Истоки его в разнице культур. А космонавт, который оседает на Земле… с их точки зрения он вполне в порядке.

— Это пока, — сказал Волден. — Но предубеждение становится расовым. И возможно скоро нам придется покинуть Землю. Всем. На некоторое время…

— Я войду в ее класс, — сказал Кенри. — Давай эмблему.

— Придется перегрузить корабль, чтобы увеличить тау–фактор, — Волден вздохнул. — У тебя в распоряжении еще шесть месяцев. Раньше мы не улетим. Надеюсь, к тому времени ты изменишь свое решение.

— Возможно, — сказал Кенри, хотя знал, что нагло врет.

— Вот она, — Волден держал в руках маленькую желтую эмблему из переплетенных нитей. — Приколи ее к пиджаку. — Он достал толстый бумажник.

— А вот тысяча декардов из причитающейся тебе доли. В банке на твое имя положено еще пятьдесят тысяч, но все–таки лучше будет, если и эти деньги у тебя не украдут.

Кенри пристегнул эмблему, и ему показалось, что она тяжела как камень, висящий на шее. От дальнейшего самоуничижения его избавила автоматическая реакция сознания. Пятьдесят тысяч декардов… что на них приобрести? Космонавт по необходимости должен вкладывать деньги в какую–нибудь надежную и долговременную собственность…

Затем он вспомнил, что остается на Земле. И деньги эти не обесценятся, во всяком случае, на протяжении его жизни. А ведь у денег есть свойство рассеивать предубеждения.

— Я вернусь… наверное завтра, — сказал он. — Спасибо, папа. До свидания.

Суровое лицо Волдена стало еще более суровым. Голос его был ровен, но не настолько, чтобы не выдавать его чувств.

— До свидания, сынок, — сказал он, и Кенри вышел из дома в ночь.

Сначала никто из них не был особенно удивлен. Капитан Сералпин сказал Кенри:

— У нас будет еще одна пассажирка. Она ждет нас в Лэндфолле на Иштаре. Хочешь забрать ее?

— Зачем? Пусть сидит там, пока мы не подготовимся к возвращению. С чего бы это ей проводить целый месяц на Мардуке?

Сералпин пожал плечами:

— Не знаю, да и знать не хочу. Но она платит за перелет туда. Возьми шлюпку номер пять, — добавил он.

Кенри дозаправил маленький межпланетный катер и отчалил от «Крыльев», ворча себе под нос. Иштар находился по другую сторону Сириуса, и даже если он разовьет предельное ускорение, все равно полет займет несколько дней.

Все это время он изучал «Общую космологию» Муринна — книгу, до которой у него раньше никак не доходили руки, хотя издана она была 2500 лет назад. С тех пор, как пала Африканская Империя, существенных сдвигов в науке не происходило, и поэтому, наверное, на сегодняшней Земле царит убеждение, что все ответы на все вопросы давно получены. Ведь, в конце концов, раз вселенная конечна, то бесконечно раздвигать горизонты науки невозможно. Результат: за несколько веков, в течение которых практические исследования тащились в хвосте теоретических предсказаний, интерес к науке почти угас, а достигнутые знания превратились в догму.

Но Кенри слишком много времени провел вне Земли, и он не был уверен в том, что человек способен понять космос до конца. Нерешенные проблемы существовали в самых разных областях — в физике, химии, биологии, психологии, истории, гносеологии — и на все эти проблемы Девятикнижие не давало удовлетворительных ответов. Но стоило ему попытаться объяснить это любому землянину, как в ответ он получал либо недоуменный взгляд, либо усмешку превосходства… Нет, все же наука — общественное явление, она не может развиваться тогда, когда общество не желает ее. Но никакое общество не существует вечно. И в один прекрасный день люди снова начнут задавать вопросы.

Когда Кенри приземлился в Лэндфолле, шел дождь. Он добрел по душной мокрой улочке до отеля и испытал потрясение, узнав, что его пассажиркой будет молодая и прекрасная девушка. Он поклонился ей, скрестив, как положено, руки на груди, и почувствовал скованность и разочарование. Кто он рядом с ней? Низкорожденный, грязный, космический бродяга… А она — одна из владык Земли.

— Надеюсь, на шлюпке вы не испытаете неудобств, фриледи, — пробормотал он, ненавидя себя за подобострастный тон. На самом деле ему хотелось крикнуть: «Ты, безмозглая бесполезная сучка! Это мой народ поддерживает жизнь на Земле! Не я, а ты в благодарности должна преклонять предо мной колени!» Но вместо этого он снова поклонился и, подав ей руку, помог подняться по трапу на борт.

— Да здесь просто чудесно, — рассмеялась она. Наверное, она еще слишком молода, подумал он, и еще не успела перенять всех привычек своего класса. Иштарский туман каплями осел на ее волосах и капли сверкали, словно маленькие бриллианты. Голубые глаза вполне дружелюбно всматривались в его смуглое лицо с острыми чертами. Он рассчитал орбиту для возвращения на Мардук.

— Дорога займет около четырех дней, фриледи. Надеюсь, вы не очень торопитесь?

— О, нет! — ответила она. — Я просто хотела заодно посмотреть и ту планету, перед тем, как вернуться на Землю.

Кенри прикинул — сколько это должно стоить, и почувствовал, как его охватывает ярость от того, что кто–то может себе позволить выбросить такую кучу денег на обычное туристическое путешествие. Но он только кивнул.

Вскоре они были в космосе. Поспав несколько часов, Кенри поднялся с койки и обнаружил, что девушка тоже встала и перелистывает Муринна.

— Ни слова не понимаю, — сказала она. — А он всегда использует шестисложные слова вместо односложных?

— Он всегда изумительно точен, фриледи, — ответил Кенри, начиная готовить завтрак. Затем порывисто добавил: — Я хотел бы познакомиться с ним.

Она пробежала взглядом по небольшой библиотечке: всего несколько полок — микрокниги и обычные переплетенные тома.

— Вы, видно, много читаете, да?

— А что еще делать в долгом полете, фриледи? Конечно, можно что–нибудь мастерить или готовить товары к продаже, но все равно время для чтения остается.

— Меня удивляет, что у вас такие большие экипажи, — сказала она. — Ведь наверняка, чтобы управлять кораблем, не нужно столько людей.

— Конечно нет, фриледи, — ответил Кенри. — Ведь в межзвездном пространстве корабль движется сам по себе. Но вот когда мы достигаем планеты, тут требуется очень много народу.

— И ради компании, да? Ведь с вами и жены, и дети, и друзья…

— Да, фриледи, — холодно ответил он. Какое ей дело!?

— Мне нравится ваш Кит–таун, — сказала она. — Я часто бывала там. Он такой… необычный, старомодный, что ли? Он похож на кусочек прошлого, сохранившийся несмотря на все минувшие столетия.

Это уж точно, хотелось ему сказать, конечно, такие как ты все время таскаются к нам поглазеть, как мы живем. Вы являетесь чуть ли не в дым пьяные и заглядываете к нам в дома, а когда мимо проходит пожилой человек, вы, даже не удосуживаясь говорить потише, замечаете, какой, мол, он смешной старый гусь. А когда вы торгуетесь с продавцом и он старается получить с вас побольше, вы тут же делаете вывод, что все томми только деньгами и интересуются. О да, мы очень рады, когда вы навещаете нас.

— Да, фриледи.

Казалось, она обиделась, и оба надолго замолчали. Потом она ушла на свою половину, за специально оборудованную загородку, и он услышал звуки скрипки. Мелодия была очень древняя, наверное, написанная еще до выхода человечества в космос, но несмотря на это, все еще свежая, нежная и доверительная, и в ней было все, что дает человеку почувствовать себя человеком.

Через некоторое время она перестала играть. Он достал свою гитару, взял на пробу несколько аккордов и задумался на мгновение. У китян были свои собственные мелодии.

Потом он запел.

Он почувствовал, как она тихо подошла и стоит позади него, но сделал вид, что не заметил. Голос его метался между стен каюты, а в глазах отражались холодные звезды и приближающийся Мардук.

Он закончил песню резким ударом по струнам, оглянулся и встал, чтобы поклониться.

— Нет, нет… сиди, — сказала она. — Но это была не земная песня. Что это?

— Джерри Лоусон, фриледи, — ответил он. — Она очень старая. Первых лет покорения космоса. Я пел ее перевод с английского оригинала.

Свободные Звезды все поголовно интеллектуалы, равно как и эстеты. И он ждал, что сейчас она заметит, что кому–нибудь следовало бы собрать народные песни Кита и издать их книгой.

— Мне понравилась песня, — сказала она. — Она мне очень понравилась.

Кенри отвернулся.

— Благодарю вас, фриледи, — произнес он. — Осмелюсь спросить вас, как называется то, что играли вы?

— О, та мелодия еще более древняя, — сказала она. — Это «Крейцерова соната». Я просто обожаю ее. — Она медленно улыбнулась. — Мне кажется, что я хотела бы познакомиться с Бетховеном.

Их взгляды встретились, и они смотрели друг другу в глаза долго–предолго.

Городок кончился сразу, будто его обрезали ножом. Он был таким уже три тысячи лет — убежище времени: иногда он стоял в одиночестве посреди ветреных равнин, и кроме обломков древних стен вокруг не было видно никаких следов человеческого жилья; иногда он оказывался полностью поглощенным чудовищным мегаполисом, а иногда — как сейчас — на окраине… Но всегда он оставался Городком, неизменным и неприкасаемым.

Впрочем, нет. Не совсем так. Бывали времена, когда над ним проносилась война, оставляя оспины на стенах, дыры в крышах и наполняя улицы трупами; иногда его осаждали безумствующие толпы, желавшие лишь одного — линчевать какого–нибудь томми; являлись надменные чванливые чиновники — объявить об очередном ущемлении прав обитателей. Эти времена могут вернуться, они обязательно вернутся, подумал Кенри. Он поежился под пронизывающим осенним ветром и двинулся к ближайшей улице. По соседству с Городком теперь раскинулись районы трущоб, застроенные мрачными многоквартирными домами. По безликим улицам бесцельно слонялись толпы людей. Они носили костюмы и юбки грязно–серого цвета, и от них пахло. Большинство из них были Нормами, формально свободными гражданами, — что означало свободу голодать, когда не было работы. Значительную часть составляли Нормы–Д, занимавшиеся физическим трудом. Тупые тяжелые лица… Но там и тут то и дело попадались более живые лица Нормов–С, а иногда даже Норма–В. Когда сквозь толпу проталкивался Стандарт, довольный собой или своим мундиром с эмблемой владельца или государства, что–то мелькало в их глазах. Растущее понимание, ощущение неправильности жизни, раз уж рабы оказываются выше свободных людей. Кенри и раньше замечал эти взгляды. Он знал, что следует за ними — слепая жажда разрушения. А ведь повсюду жили еще люди с Марса, с Венеры, с лун Юпитера, да, а как же, ведь у Блистательных с Юпитера тоже имеются амбиции, а Земля до сих пор оставалась самой богатой планетой. Нет, подумал он, Звездная Империя долго не протянет. Но она просто обязана просуществовать до конца жизни его и Дорти, а они уж позаботятся о том, чтобы обеспечить будущее своих детей.

Чей–то локоть впился ему под ребро.

— Прочь с дороги, томми!

Он сжал кулаки, вспоминая о том, что ему приходилось совершать там, в глубинах неба, и представляя, что он мог бы сделать сейчас… Молча он уступил дорогу. Какая–то толстая тетка свесилась из окна и, засмеявшись, плюнула в него… Плевок он стер, но никак не мог стереть смех, который преследовал его по пятам.

Они ненавидят нас, подумал он. Они не решатся свергнуть своих господ и потому выплескивают свою ненависть на нас. Что ж, потерпим. Лет двести осталось не больше.

Тем не менее, внутри у него все дрожало. Он чувствовал, как напряжены нервы, мышцы живота, а шея болит от постоянных почтительных поклонов.

Нужно выпить, подумал Кенри. А Дорти подождет, никуда из своего розового сада не денется. Заметив подмигивающую неоновую бутылку, он свернул к таверне.

За столиками расположились несколько угрюмых мужчин, тупо уставившихся в настенный экран с прыгающим изображением. Этому анахронизму, наверное, было лет сто от роду, В зале также сидели с полдюжины девиц Стандартов–Д, усталых и затасканных. Одна из них машинально улыбнулась Кенри, но когда разглядела его лицо, костюм и эмблему, фыркнула и отвернулась.

Он подошел к стойке. Бармен встретил его ледяным взглядом.

— Один «Водзан», — сказал Кенри. — Впрочем, лучше двойной.

— Мы не обслуживаем всяких томми, — ответил бармен. Костяшки пальцев Кенри побелели. Он повернулся и собрался уходить, но тут кто–то дотронулся до его локтя.

— Минутку, космонавт. — Потом бармену: — Один двойной «Водзан».

— Я ведь уже сказал…

— Это для меня, Уилм. А уж я волен распоряжаться выпивкой как захочу. Могу хоть на пол выплеснуть. — В этом голосе было что–то такое, отчего бармен тут же потянулся за бутылками. Кенри взглянул на белое безволосое лицо с налетом распущенности. Тощий, затянутый в серое, человек навалился на стойку, одной рукой бесцельно перекатывая кости в стаканчике. Пальцы казались совершенно бескостными, они скорее походили на маленькие нежные щупальца. Глаза у него были маленькие и красные.

— Благодарю вас, — сказал Кенри. — Я, с вашего позволения, заплачу…

— Нет, ставлю я. — Его собеседник принял стакан и передал Кенри. — Давай!

— Ваше здоровье, сер! — Кенри поднял стакан и выпил. Напиток жидким пламенем обжег внутренности.

— Будем надеяться, — безразлично заметил человек. — Впрочем, мне это ничего не стоило. Обычно то, что я говорю здесь — закон.

У этого странного типа было столь же странное телосложение. Наверное, подумал Кенри, он — так называемый Специал–Х, созданный по заказу в какой–нибудь генетической лаборатории потехи ради. Владелец, пресытившись шутом, отпустил его на волю, и у того остался один лишь путь — в трущобы. И скорее всего, сейчас это просто мелкий вор, хотя с тем же успехом он может быть членом запрещенной и объявленной вне закона Гильдии Убийц.

— Долго летал? — спросил тип, глядя на кости.

— Около двадцати трех лет, — ответил Кенри. — К Сириусу.

— Многое изменилось, — сказал Х. — Антикитизм снова вошел в силу. Будь осторожен, а то тебя просто прихлопнут или, в лучшем случае, ограбят, а ты, даже не сможешь позвать патруль.

— Я очень благодарен вам…

— Не за что. — Гибкие пальцы снова собрали кости и положили их в стаканчик. — Мне нравится чувствовать свое превосходство.

— Ах вот как! — Кенри поставил стакан. На мгновение все померкло перед глазами. — Понимаю. Что ж…

— Нет, не уходи. — Рубиновые глазки встретились с его глазами и Кенри увидел, что они полны слез. — Прости. Не суди меня за то, что я так жесток к тебе. Однажды я сам пытался наняться на корабль, но меня не взяли.

Кенри промолчал.

— Я бы отдал левую ногу до самой задницы, чтобы попасть хоть в один рейс, — тоскливо проговорил Х. — Думаешь, если мы земляне, то мы никогда ни о чем не мечтаем? Дудки! Хотя, по правде говоря, пользы от меня в космосе не было бы никакой. Для этого нужно там родиться. К тому же, моя проклятая внешность… Видишь, даже отверженные в этом мире не могут между собой договориться.

— Так было всегда, сэр, — заметил Кенри.

— Наверное, ты прав. Ты ведь на своем веку повидал намного больше, чем мне когда–либо доведется. Я торчу здесь, никому не нужный, кое–как добываю себе пропитание, но иногда я задумываюсь — а кому все это нужно? Когда у человека нет ничего за душой, то ему, пожалуй, и жить–то не стоит. А, ладно… — Х снова выбросил кости. — Девять. Теряю навык. — Он снова поднял глаза. — Я знаю одно местечко, там никому нет дела, откуда человек, если у него есть деньги.

— Благодарю вас, сэр, но у меня важная встреча, — осторожно отказался Кенри.

— Я так и думал. Что ж, иди. — Х отвернулся.

— Спасибо вам за выпивку, сэр.

— Не за что. Приходи, когда захочешь. Обычно я торчу здесь. Но только никогда не распространяйся при мне о планетах. Слышать о них ничего не желаю.

— До свидания, — сказал Кенри.

Выходя из бара, он услышал, как по стойке снова брякнули кости.

Дорти хотела немного попутешествовать по Мардуку, ознакомиться с планетой. Она могла бы выбрать в сопровождающие кого угодно из жителей колонии на выбор, но предпочла Кенри. Звезде не говорят «нет», поэтому он прервал весьма многообещающие переговоры насчет пушнины с местным старостой, нанял машину, и в назначенное время они отправились в путь.

Некоторое время они ехали быстро и почти в полном молчании. Поселок скрылся из вида и кругом простиралась каменистая пустыня, окрашенная во все цвета радуги, утыканная отвесными скалами, железистыми холмами и пыльными колючими деревьями, четко видимыми в чистом разреженном воздухе. Над головами висело роскошное синее небо, в котором сверкал, заливая все вокруг ослепительным светом Сириус–В, а рядом висел бледноватый диск Сириуса–А.

— Очаровательный мир, — в конце–концов сказала Дорти. В разреженном воздухе слова ее звучали приглушенно. — Здесь мне гораздо больше нравится, чем на Иштаре.

— Большинству людей он не по душе, фриледи, — ответил Кенри. — Его считают унылым, холодным и сухим.

— Кто так говорит, просто ничего не понимает. — Она сидела отвернувшись от него и смотрела в окно на фантастические нагромождения окружающего пейзажа, уродливые скалы и колючий кустарник. Тут и там монотонные цвета склонов прошивали разноцветные жилы минералов.

— Завидую я тебе, Кенри Шаун, — сказала Дорти. — Я не очень много повидала на своем веку, и не так уж много прочитала книг — только то, что попалось под руку. Когда я думаю о том, сколько всего странного, прекрасного и удивительного повидал ты, я завидую тебе.

Он осмелился задать вопрос:

— Не поэтому ли вы отправились к Сириусу, фриледи?

— Отчасти. Когда умер отец, потребовалось, чтобы кто–нибудь проверил состояние дел в наших владениях на Иштаре. Все думали, что мы просто пошлем агента, но я настояла, чтобы лететь самой и заказала билет. Все решили, что я сошла с ума. Еще бы, ведь когда я вернусь, будут новые моды, новый жаргон, новые люди… все мои друзья к тому времени станут людьми средних лет. А я стану просто ходячим анахронизмом… в общем, ты понимаешь, — она вздохнула.

— Но путешествие стоило того.

Он подумал о своей собственной жизни: утомительное однообразие полетов, когда недели сливаются в месяцы и годы внутри металлической скорлупы; множество посадок на чужие, враждебные планеты — он видел, как его друзья гибли под оползнями, выплевывали собственные легкие, когда шлемы их лопались в безвоздушном пространстве, заживо гнили, подхватив неизвестные болезни. Он прощался с ними, провожая в небытие, из которого никогда не возвращаются назад. А на Земле он сам был словно призрак, постоянно плывущий над великой рекой времени. На Земле он всегда чувствовал себя каким–то ненастоящим.

— Да, фриледи. — сказал Кенри.

— Ничего, я привыкну, — она рассмеялась.

Машина переваливала через высокие дюны, пересекала овраги, оставляя за собой в пыли след, который тут же заносил ветер. Вечером они остановились на ночлег возле развалин заброшенного города, в месте, которое когда–то, видно, было сущим райским уголком. Кенри установил две палатки и начал готовить ужин, а она все наблюдала за ним. Один раз она предложила:

— Давай, я помогу.

— Не стоит, фриледи, — отозвался он. — Вы не привыкли к таким вещам и только испортите ужин, а мои руки привычны к походной стряпне.

Красный свет плитки бросал на их лица багровые отблески, с неба холодно сверкали звезды.

Она взглянула на аппетитное блюдо.

— А я всегда думала, что вы… что люди никогда не едят рыбу, — прошептала она.

— Некоторые едят, некоторые нет, фриледи, — отозвался Кенри равнодушно. Здесь, вдали от людей, невозможно было обижаться на разделявшую их пропасть.

— Когда–то рыба на кораблях была запрещена. Это было давно, тогда на борту было слишком мало места для выращивания пищи плюс дефицит энергии. Только богатый человек мог бы позволить себе иметь на борту аквариум, понимаете, а в тесно сплоченной группе космических кочевников недопустимы никакие различия в питании, иначе разлад в моральном климате неизбежен. А сейчас, когда исчезли экономические препятствия, только самые пожилые еще соблюдают табу.

Принимая из его рук тарелку с едой, она улыбнулась.

— Забавно, — сказала она. — Никогда не думала, что у вас есть своя история. Ведь вы сами — история.

— О, у нас очень богатая история, фриледи, у нас множество традиций… наверное больше, чем у всего остального человечества.

Где–то в ночи вскрикнул охотящийся маркот. Она вздрогнула:

— Что это?

— Местный хищник, фриледи. Не тревожьтесь. — Кенри похлопал по своему карабину, в глубине довольный тем, что представилась возможность проявить… что? Мужественность? — Вооруженный человек может не бояться никаких животных. Бояться нужно совсем другого — болезней, холода, жары, ядовитых газов, вакуума… Вселенная может преподнести что угодно.

Он улыбнулся и на смуглом лице блеснула полоска белоснежных зубов.

— Даже если он и сожрет нас, то погибнет сам. Мы для него так же ядовиты, как и он для нас.

— Разные биохимия и экология, — понимающе кивнула она. — Миллиарды лет независимой эволюции. Ведь правда, было бы странно, если бы на разных планетах возникла жизнь настолько близкая к земной, чтобы мы могли употреблять в пищу тамошних животных. Наверное, именно поэтому и не осуществилась настоящая космическая колонизация. Несколько поселений, в которых занимаются торговлей и добывают руду, — не в счет…

— Это лишь отчасти верно, фриледи, — сказал он. — Тут дело еще и в экономике. Ведь гораздо проще, а с финансовой точке зрения — дешевле, чтобы люди оставались дома. К тому же, на другие планеты все равно попали бы немногие — слишком быстрым был прирост населения и слишком слабы эмиграционные возможности.

Она пристально посмотрела на него, а когда заговорила, голос ее был мягок:

— Вы, китяне, довольно неглупый народ, а?

Он–то знал, что это сущая правда, но, естественно, стал возражать.

— Нет, нет, — сказала она. — Я кое–что читала о вашей истории. Поправь меня, если я ошибусь, но в самые первые годы космических полетов отбор был очень жестким. Космонавт обязательно должен был обладать живым умом, физической силой, отличной реакцией и спокойным характером. Ему нельзя было иметь большой рост и вес, кроме того, предпочтение отдавалось людям со смуглой кожей — это могло помочь в случае солнечного ожога или облучения… Да, так оно и было. И сейчас все это так. Когда в космос стали отправляться и женщины, ремесло стало семейным. Те космонавты, которые не приспосабливались к такой жизни, постепенно отсеивались, а новобранцы как две капли воды походили на тех, в чьи ряды они вливались. Так постепенно возник Кит — почти отдельная раса людей. И наконец, вы получили монополию на звездные перелеты…

— Нет, фриледи, — перебил Кенри. — Так не было никогда. Любой, кто захочет, может построить космический корабль и найти для него экипаж. Но это требует огромных капиталовложений. И после того, как пройдет первая эйфория, окажется, что обычный землянин просто не способен к тяжелой и одинокой жизни. Именно поэтому в наше время все космонавты — китяне, хотя это вышло само собой.

— Это я и имела в виду, — сказала она. Потом более откровенно: — Но вы отличаетесь от всех остальных, и отсюда — подозрения и дискриминация… Нет, не прерывай меня, я хочу договорить до конца… Любое заметное меньшинство, которое бросает вызов большинству, обрекает себя на всеобщую неприязнь. Солнечной системе необходимы расщепляющиеся материалы и химические соединения которые вы доставляете со звезд, — свои мы давным–давно истратили. Я уж не говорю о предметах роскоши — меха, драгоценности, которые пользуются огромным спросом. Следовательно, вы необходимы обществу, но тем не менее не являетесь его органической частью. Вы слишком горды, по–своему горды, чтобы подражать тем, кто вас притесняет; вы стараетесь быть экономными — вас считают скрягами; вы способны думать лучше и быстрее, чем средний землянин, выторговывая для себя более выгодные условия сделки — и за это вас ненавидят. Не забудь еще доставшийся в наследство со времен Механокластов обычай считать технику злом, и именно у вас она сейчас на высоком уровне. А ваш обычай торговать женами, как это было в период освоения Марса?.. О, я прекрасно знаю, что вы делаете это, чтобы немного скрасить однообразие длительного полета, я знаю, что у вас семейная жизнь, на самом деле, гораздо богаче, чем у нас… Но, несмотря на то, что все эти времена давно прошли, они оставили свой след. Иногда я вообще удивляюсь, зачем вы утруждаете себя делами с Землей. Почему бы вам просто не уйти в космос, оставив нас вариться в собственном соку?

— Ведь Земля и наша родина тоже, фриледи, — очень тихо сказал он. — Именно то, что мы необходимы, обеспечивает нас защитой. Пока мы справляемся. И пожалуйста, не нужно нас жалеть.

— Несгибаемый народ, — сказала она. — Вам даже жалость не нужна.

— А кому она нужна, фриледи? — спросил он.

Когда трущобы постепенно сменились высокими складскими зданиями и помещениями торговых фирм, Кенри на элеваторе поднялся к линии скайвэя, сел в кресло и предоставил скоростной линии нести себя к центру города.

Скайвэй быстро набирал высоту и наконец выше него остались только самые высокие здания города. Взявшись рукой за поручень, он смотрел в ночь, озаренную сполохами света. Светились улицы и стены, вереницы цветных фонарей окрашивали бархатную тьму, фонтаны отливали белым, золотым и алым, цветомузыка заливала разноцветными огнями подножие триумфальной статуи. Архитектура Звезд являла собой застывшее движение; вздымающиеся ввысь колонны, ярусы и шпили как будто бросали дерзкий вызов пылающему небу. Кенри, проплывающий высоко над этим ажурным лабиринтом, едва различал внизу, под ним, потоки людей и экипажей.

По мере приближения к центру на скайвэе народу становилось все больше и больше. Стандарты в фантастически ярких ливреях, Нормы в туниках и юбках, случайные гости с Марса, Венеры или Юпитера в блестящих одеяниях и с жадным блеском в глазах… А вот и группа Свободных — тонкие одеяния слово туманом окутывают их стройные фигуры, освещенные блеском украшений; бороды мужчин и волосы женщин пышно завиты. За два десятилетия моды сильно изменились, подумал Кенри, особенно остро осознав, сколь потрепанным и жалким выглядит он сам. Он придвинулся к самому краю полосы.

Мимо его сидения прошли две пары молодых людей. Он краем уха услышал:

— Ой, смотри, томми! — Женщина.

— Кажется, не из трусливых, — пробормотал один из мужчин. — Может показать ему…

— Нет, Скэниш! — другая женщина с более мягким голосом, чем первая. — Он в своем праве.

— Так нужно лишить его этого права. Знаю я этих томми. Дай им палец — так всю руку откусят. — Все четверо расселись на сидения позади Кенри. — У меня дядька в «Транссолнечной Торговой». Так он такое рассказывает…

— Прошу тебя, Скэниш. Он ведь может услышать.

— И очень хорошо, что услышит…

— Ну ладно, дорогой, успокойся. Так что мы будем делать дальше? Пойдем к Халгору? — Она пыталась заинтересовать их новой темой.

— Ох, да ведь мы там были уже сто раз, не меньше. Что мы там будем делать? Может лучше забьемся в мою ракету, да махнем прямо в Китай? Я знаю там одно местечко, где демонстрируют очень интересную технику…

— Нет, сегодня я не в состоянии. Даже сама не знаю, чего мне хочется.

— В последнее время у меня тоже что–то с нервами не в порядке. Мы купили нового врача, но он говорит то же самое, что и его предшественник. Кажется, они сами не знают, где верх, где низ. Может попробовать эту новую религию Белтанистов? В ней что–то есть. По крайней мере хоть развлечение.

— Слушайте, а вы ничего не знаете о последнем возлюбленном Марлы? Знаете, кого видели вылезающим из ее спальни последние десять дней?

Кенри постарался отвлечься и не слушать. Он не хотел этого слышать. Он не хотел, чтобы в душу к нему проникли усталость и болезненность духа старой, немощной Империи.

Дорти, подумал он, Дорти Персис фром Канда. Чудесное имя, не правда ли? В нем слышна музыка. Фром Канды всегда были одной из самых выдающихся семей, и Дорти не похожа на остальных Звезд.

Она любит меня, думал Кенри, и душа его пела. Она любит Меня. Нас — двое, впереди жизнь, а Империя — пусть гниет на здоровье. Мы всегда будем вместе.

Теперь перед ним был небоскреб — здание из камня, хрусталя и света, в мощном порыве поднимавшееся прямо к звездам. На фасаде пылал герб фром Канда — древний и гордый символ. Он венчал свершения трехсот лет.

«Но ведь это меньше, чем я прожил. Нет, мне нечего стыдиться перед ними. Я сам — потомок самой старой и самой достойной ветви человечества. Я ничем не хуже их».

Но как он себя не уговаривал, он никак не мог избавиться от угнетенного состояния, в котором пребывал целый день. Это было странно, ведь приближался момент триумфа. Он должен предстать перед ней, как завоеватель…

Он тяжело вздохнул и поднялся. Приближалась нужная ему остановка.

И вдруг он почувствовал острую боль. Он подскочил, оступился и упал на одно колено. Медленно обвел взглядом окружающих. Так и есть! Молодой Свободный нагло ощерился прямо ему в лицо, держа в руках шоковый хлыст. Кенри рукой потер пораженное место, и четверо засмеялись, а потом засмеялись все вокруг. И этот смех преследовал его, пока он спускался со скайвэя на землю.

На мостике он был один — для несения вахты в этой необъятной пустоте одного человека вполне достаточно. Если бы не монотонное урчание двигателей, помещение походило бы на залитую сумеречным светом пещеру. Свет исходил лишь от мерцающих индикаторов и экранов, показывающих искаженные околосветовой скоростью звезды.

Она появилась в дверном проеме и на мгновение задержалась у входа. В полумраке видна была только белая накидка. Кенри невольно сглотнул, а когда поклонился, перед глазами поплыли круги. Она подошла к нему упругой и раскованной походкой Свободных, чуть слышно зашелестела одежда…

— Я никогда еще не бывала на мостике. Я не думала, что пассажиров туда пускают.

— Но ведь это я пригласил вас, фриледи, — ответил он и почувствовал, как перехватило горло.

— Очень мило с твоей стороны, Кенри Шаун. — Ее пальцы коснулись его руки. — Ты всегда очень мил со мной.

— Разве кто–нибудь может вести себя с вами иначе?

Призрачный свет отразился в ее глазах, когда она взглянула ему в лицо и улыбнулась как–то непривычно робко.

— Спасибо, — прошептала она.

— Я… э–э–э… в общем, — он указал на главный экран, — это вид точно по оси вращения корабля, фриледи. Именно поэтому изображение на нем всегда остается неподвижным. — Собственный голос казался ему чужим и словно доносившимся издалека. — А вот это астронавигационный компьютер. Сейчас он нуждается в капитальном ремонте…

Ее ладонь прошлась по спинке его кресла.

— Это твое кресло, Кенри Шаун? Я представляю, как ты сидишь в нем, задумавшись, и на лице у тебя такое забавное выражение, словно стоящая перед тобой проблема — твой злейший враг. Потом ты вздыхаешь, проводишь рукой по волосам и кладешь ноги на стол, чтобы лучше думалось. Правильно я говорю?

— Откуда вы знаете, фриледи?

— А вот знаю, и все. Я очень много думала о тебе в последние дни. — Она отвернулась и взглянула на бесчувственные голубовато–белые звезды, разбросанные по экрану, Вдруг ладони ее сжались в кулачки.

— Ты заставляешь меня чувствовать собственную никчемность, — сказала она.

— Вы…

— Жизнь–то не где–то там. А здесь! — Она волновалась, и слова ее обгоняли друг друга, настолько важно ей было выговориться. — Это вы поддерживаете существование Земли своими перевозками. Это вы работаете и боретесь с трудностями и думаете — не о том, что одеть к обеду и кто кого с кем видел и чем заняться вечером, когда тебе плохо и ты несчастен и не можешь усидеть дома. Это благодаря вам на Земле люди живут в приятном полузабытьи. Я завидую тебе, Кенри Шаун. О, как я хотела бы родиться в Кит–тауне!

— Фриледи… — горло его пересохло.

— Не надо. — Она улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли жалости к себе. — Даже если бы меня и согласились принять на корабль, я бы никогда не смогла летать. У меня нет ни нужной подготовки, ни способностей, ни терпения, ни… Нет! Забудь об этом. — В ее сверкающих глазах стояли слезы. — А как ты думаешь, теперь, когда я узнала, что такое Кит, стану я пытаться помогать вам? Приложу ли я усилия к тому, чтобы вас лучше понимали, лучше к вам относились, не унижали вас? Нет. Я просто знаю, что даже и пытаться бесполезно. У меня не хватит духа.

— Это было бы напрасной тратой времени, фриледи, — сказал он. — Один человек не может изменить целую культуру. Не беспокойтесь об этом.

— Я знаю, — отозвалась она. — Ты, конечно, прав. Но окажись ты на моем месте, ты бы попытался?

После этих слов они долго–долго смотрели друг другу в глаза.

Тогда он впервые поцеловал ее.

Двое охранников у главного входа — в одинаково сверкающей униформе, оба гигантского роста, были похожи на статуи. Чтобы взглянуть в лицо одному из них, Кенри пришлось высоко задрать голову.

— Фриледи Дорти Персис ждет меня, — сказал он.

— Чего? — От удивления массивная челюсть так и отвалилась.

— Да, да, — Кенри усмехнулся и протянул карточку–пропуск. — Я должен немедленно увидеться с ней.

— Но у нее сейчас прием…

— Ничего. Вызовите ее.

Охранник побагровел, открыл рот и снова закрыл его. Затем повернулся и вошел в визифонную будку. Кенри ждал, сожалея о собственной дерзости. «Дай им палец и они откусят руку». Но как еще мог бы вести себя китянин? Если он вел себя смиренно, его обзывали подлизой; если он выказывал гордость, то превращался в наглого пробивного подонка; если он старался получить справедливую цену, то становился скрягой и кровопийцей; если он разговаривал с товарищами на своем языке, то значит скрывал что–то; если он больше заботился о своем народе, чем о какой–то совершенно ему ненужной нации, то автоматически становился предателем и трусом; если…

Охранник вернулся, качая головой от удивления.

— Все правильно, — угрюмо сказал он. — Первый лифт направо, пятидесятый этаж. И смотри не выкинь там чего–нибудь, томми!

Когда я стану хозяином, мстительно подумал Кенри, я заставлю его подавиться этим словом. Но потом он решил: нет. Зачем? Кому от этого станет лучше?

Он прошел под сводами гигантского портала в фойе, похожее на огромный грот из самосветящегося пластика. Здесь на него изумленно уставились несколько слуг–Стандартов, правда, не вмешиваясь. Он нашел лифт и нажал кнопку пятидесятого этажа. Кабина поднималась в тишине, нарушаемой только ударами его собственного сердца.

Выйдя из лифта, он оказался в прихожей, затянутой красным бархатом. За сводчатой дверью мелькали люди множество людей, одетых в красное, пурпурное и золотое. Воздух был наполнен музыкой и смехом. Выпучив от удивления глаза, швейцар у входа заступил ему дорогу.

— Тебе туда нельзя.

— Как бы не так, черт возьми! — Кенри отстранил его и прошел в зал. В глаза ему ударил такой яркий свет, что он испытал почти физическую боль. Все смешалось: танцующие пары, слуги, люди — стоящие, смеющиеся, занятые разговорами. Наверное, тут было не меньше тысячи человек.

— Кенри! О, Кенри…

Она уже была в его объятиях, прижимаясь губами к его губам, дрожащими руками обняв его за голову. Он привлек ее к себе и воздушная накидка, наброшенная на ее плечи, мягко укрыла их от остальных.

Несколько раз, тихо смеясь, она отрывалась от него, чтобы отдышаться. Но сейчас ее смех был не тем обычным веселым смехом, который он так хорошо знал. У нее был очень утомленный вид, тени вокруг глаз, и Кенри почувствовал, как его охватила жалость.

— Любимая, — прошептал он.

— Кенри, не здесь… О, милый, я надеялась, что ты появишься раньше, но… Пойдем сейчас со мной, я хочу, чтобы все видели человека, который стал моим избранником. — Она взяла его за руку и почти потащила за собой. Танцоры мало–помалу останавливались, пара за парой, по мере того, как замечали незнакомца, и наконец — вся тысяча человек уставилась на него. Все разговоры смолкли, в зале воцарилась мертвая тишина.

Дорти вздрогнула, затем откинула голову назад тем характерным для нее независимым движением, которое он так хорошо знал и любил, и посмотрела ему в глаза. Она поднесла запястье к губам и зашептала в микрофон. Усилители под сводами разнесли по залу ее слова:

— Друзья… Я хочу сообщить вам кое–что… Некоторые из вас уже знают… так вот, это и есть тот человек, за которого я собираюсь выйти замуж…

Это был голосок маленькой испуганной девочки. И как жестоко было заставлять его звучать подобно трубному гласу богини.

После паузы, которая, казалось, никогда не кончится, несколько человек поклонились — как требовал этикет, и через несколько мгновений уже все кланялись, как заведенные куклы. И лишь немногие составили исключение и мрачно отвернулись.

— Продолжайте! — голос Дорти стал пронзительным. — Продолжайте танцевать. Прошу вас! Вы все… позднее…

Дирижер явно был чувствительным человеком, потому что оркестр тут же заиграл какой–то шумный ритмичный мотив, и пары одна за другой постепенно вернулись к танцам.

Дорти опустошенно взглянула на Кенри.

— Как хорошо снова видеть тебя, — сказала она.

— И я безумно рад видеть тебя, — отозвался он.

— Пойдем, — она повела его вдоль стены. — Давай присядем и поговорим.

Они нашли нишу, отгороженную от зала стеной цветущих роз. Место было уединенным и она прильнула к нему. Он почувствовал, что она дрожит.

— Что, нелегко пришлось, да? — спокойно спросил он.

— Нет, — ответила она.

— Если тебе…

— Не смей так говорить! — В ее словах слышался страх. Она заставила его замолчать, прижавшись губами к губам.

— Я люблю тебя, — через некоторое время сказала она. — И это единственное, что что–нибудь значит, правда?

Он молчал.

— Правда ведь? — она заплакала.

— Может быть. — Кенри кивнул. — Насколько я понимаю, твое семейство и друзья не одобрили твоего выбора.

— Некоторые не одобрили. Но какое это имеет значение, милый? Они забудут обо всем, когда ты станешь одним из нас.

— Одним из вас… Но я рожден для другого, — мрачно сказал он. — Я всегда буду выделяться, как… Впрочем, ладно. Я не хуже тебя смогу выдержать это.

Он сидел на мягком диване, крепко прижимая ее к себе, и сквозь стену вьющихся роз смотрел в зал. Разноцветье, танцы и громкий отрывистый смех — это был не его мир. И он поразился тому, что когда–то вообразил, будто сможет привыкнуть к нему.

Они много раз обсуждали эту тему, пока корабль мчался сквозь мрак. Она никогда не смогла бы стать одной из Кита. В экипаже не было места человеку, который не переносил миров, для человека не предназначенных. Именно Кенри должен был перейти в ее класс, и он вполне мог это сделать, благодаря уму и способности к адаптации. Он даже мог надеяться занять определенное положение в обществе.

— Кем я стану? — задумался он, прижимая к себе Дорти. — Устроитель еще более пышных приемов, распускатель сплетен, вежливый слушатель бесконечно скучных и извращенных речей… Нет, ведь есть Дорти, и долгими ночами мы будем совсем одни. Этого достаточно.

Достаточно ли? Человек не может всю жизнь заниматься только любовью.

Например, он мог бы преуспеть в одной из крупных торговых фирм на Земле… (Четыре тысячи баррелей очищенного юнгового масла с Кали, с оплаченной доставкой, накладные прилагаются — и жестокие грозы, то и дело вспыхивающие над фосфоресцирующей поверхностью планеты. Тысяча слитков чистого тория с Хатора — и лунный свет, отражающийся от заснеженной равнины в звенящей зимней тиши. Партия зеленого меха с новооткрытой планеты, — а корабль отправился в небеса, которых не видел еще ни один человек.) Или армия… Рядовой, встать! Ать–два!.. Сэр, вот последние разведданные с Марса… Сэр, мне известно, что орудия не отвечают своим техническим характеристикам, но мы ничего не можем поделать с подрядчиком, его покровитель из Свободных Звезд… Генерал приказывает вам присутствовать на банкете для офицеров штаба… А теперь скажите мне, полковник Шаун, что вы на самом деле думаете, а то знаете, обычно из офицеров клещами слова не вытянешь… Товсь! Целься! Пли! Так будет со всеми предателями Империи!

А может быть, научная карьера. (Видите ли, сэр, в этой работе говорится, что формула имеет следующий вид…) Рука Кенри в отчаянии еще сильнее обхватила талию Дорти.

— Как, хорошо тебе дома? — спросил он. — Я имею в виду, сильно ли изменилось все вокруг?

— О, дома чудесно! Просто удивительно! — Она неуверенно улыбнулась. — Я так боялась, что окажусь старомодной, отстану от жизни, но нет, все оказалось в порядке. Подобралось просто замечательное общество, многие из них — дети моих прежних друзей. Они понравятся тебе, Кенри. Мной сейчас все восхищаются, мол, как это я решилась лететь к Сириусу и обратно. А подумай, как они будут восхищены тобой!

— Мной они восхищаться не будут, — проворчал он. — Ты наверное забыла, что я для них просто томми.

— Кенри! — она гневно нахмурилась. — Что за манера разговаривать! Никакой ты не томми и ты прекрасно это знаешь. Только нужно перестать думать, как они… — она спохватилась и смущенно проговорила: — Прости меня, милый. Я, кажется, сказала ужасную вещь, да?

Он смотрел прямо перед собой и молчал.

— Я, наверное, просто заразилась, — сказала она. — Тебя так долго не было. Но ты ведь вылечишь меня, правда?

Нежность охватила его и он поцеловал ее.

— Хм..! Прошу прощения!

Они отодвинулись друг от друга с виноватым видом и взглянули на двоих, вошедших в нишу. Один был человеком средних лет, суровым, стройным и с военной выправкой, на его темно–синей тунике сверкали награды. Второй был гораздо моложе, круглолицый и довольно пьяный. Кенри поднялся. Он поклонился им, не сгибая рук, как равный равным.

— О, вы должны познакомиться. Я уверена, что вы друг другу понравитесь… — Дорти говорила быстро, необычно возбужденно. — Это Кенри Шаун. Я, наверное, уже вам уши прожужжала о нем, да? — Нервный смешок. — Кенри, это мой дядя, полковник фром Канда из Генерального Штаба Империи, и мой племянник, его светлость лорд Домс. Как забавно вернуться и обнаружить, что племянник стал твоим ровесником!

— Весьма польщен, сэр, — голос полковника был таким же твердым, как и его выправка. Домс хихикнул.

— Вы должны простить нас за вторжение, — продолжал фром Канда. — Но я хотел бы поговорить с… Шауном как можно скорее. Вы, надеюсь, понимаете, сэр, что мной движет исключительно забота о благополучии моей племянницы и моей семьи.

Ладони Кенри были мокры и холодны.

— Разумеется, — сказал он. — Прошу вас, садитесь.

— Благодарю, — фром Канда опустил свое угловатое тело на диван рядом с китянином. Дорти и Домс расположились по обе стороны от них; молодой человек буквально упал на диван и заулыбался:

— Может, послать за вином?

— Только не для меня, благодарю, — сухо отказался Кенри.

И встретил холодный взгляд полковника.

— Прежде всего, — сказал полковник, — я хочу, чтобы вы знали, что я не разделяю этих абсурдных расовых предрассудков по отношению к вашему народу. Нетрудно убедиться, что китяне биологически идентичны Звездам. И даже превосходят некоторых из них. — Он презрительно взглянул на Домса. — Правда, существует значительный культурный барьер, но этим можно пренебречь. Лично я, например, буду только рад способствовать тому, чтобы вы влились в наши ряды.

— Благодарю вас, сэр, — у Кенри закружилась голова. Еще ни один китянин за всю историю не поднимался так высоко. И кто бы мог подумать, что именно ему выпадет эта честь!.. Он услышал, как Дорти тихонько вздохнула, незаметно дотронувшись до его руки. На душе потеплело.

— Я… я буду стараться изо всех сил…

— Так ли это? Я хотел бы знать. — Фром Канда наклонился вперед, зажав костлявые руки между колен. — Давайте говорить напрямую. Вам, так же как и мне, прекрасно видно, что империю ждут великие испытания, и если она выдержит их, то только благодаря немногим решительным людям, которые объединят усилия и возьмут дело в свои руки. Мы не можем позволить себе роскошь иметь в рядах слабаков. И тем более, мы не имеем права позволить находиться среди нас сильному человеку, который не предан всецело нашему делу.

— Я буду… верным, сэр, — сказал Кенри. — Что я еще могу?

— Очень многое, — ответил полковник. — Хотя это наверняка покажется вам отвратительным. Особенно ценны для нас ваши знания. Вот, например, новый налог на Кит–таун. Это никакое не очередное издевательство, просто нам очень нужны деньги. Финансы Империи находятся в плачевном состоянии, и сейчас даже такой маленький доход сильно облегчит дело. И потом будут новые обложения и на Кит, и на всех остальных, а ваша задача — помогать нам проводить эту политику так, чтобы ваши люди не пришли в конце–концов к выводу, что им следует вообще оставить Землю.

— Я… — Кенри сглотнул, внезапно почувствовав себя плохо. — Но не ожидаете же вы…

— Что ж, нет так нет, я не могу заставить вас, — сказал фром Канда. В его холодном голосе вдруг мелькнули нотки симпатии. — Я просто вкратце предупреждаю вас о том, что ждет вас в дальнейшем. Но вы могли бы значительно облегчить участь очень многих из ваших… бывших… соотечественников, если бы согласились помогать нам.

— Но почему… почему бы не относиться к ним, как к нормальным людям? — спросил Кенри. — Мы всегда поддерживаем тех, кто нам настоящий друг.

— Три тысячи лет истории не отменишь декретом, — сказал фром Канда. — Вам это известно не хуже, чем мне.

Кенри кивнул. Мышцы его шеи чуть не лопнули от этого.

— Я восхищен вашей смелостью, — сказал аристократ. — Вы не побоялись вступить на тяжкую стезю. Но хватит ли у вас мужества пройти по ней дальше?

Кенри потупился.

— Конечно, он сможет, — мягко сказала Дорти.

Лорд Домс хихикнул.

— Новый налог, — сказал он. — Нужно скорее ввести новый налог. У меня на крючке сейчас один шкипер–томми. Сами знаете, неудачный рейс, долги, ха!

«Красное и черное и ледяная голубизна и свист поднимающегося ветра».

— Заткнись, Домс, — сказал полковник. — Ты мешаешь.

Дорти склонила голову на плечо Кенри.

— Спасибо, дядюшка, — сказала она. Голос ее был мелодичен. — Если вы станете нашим другом, то у нас все получится на славу.

— Надеюсь, — ответил фром Канда.

Кенри почувствовал нежный аромат волос Дорти. Он ощутил, как золотые волны гладят его щеку, но по–прежнему не поднимал глаз. В нем гремели громы и царила тьма.

Домс рассмеялся:

— Нет, я все–таки расскажу вам об этом шкипере, — сказал он. — Он задолжал фирме деньги, понимаете? И согласно контракту, если он вовремя не заплатит, я могу забрать его дочку. Да вот только его экипаж собирает для него недостающую сумму. Нужно их остановить. Говорят, что эти девицы–томми в постели просто чудо. Как вы считаете, Кенри? Ведь теперь вы один из нас. Как они на самом деле? А правду говорят, что…

Кенри встал. Комната плыла перед глазами и он смутно подумал, что это, должно быть, он сам покачивается.

— Домс! — рявкнул фром Канда. — Если ты не заткнешь наконец свою глотку…

Кенри одной рукой сгреб тунику лорда Домса и рывком поднял его с дивана. Другая рука вдруг стала кулаком, который со свистом врезался в ненавистное лицо.

Он стоял над телом, бессильно свесив руки. Домс стонал на полу. Дорти чуть слышно вскрикнула. Фром Канда вскочил, хватаясь за оружие.

Кенри опустил глаза. Голос его был хрипл:

— Давайте, арестовывайте меня. Давайте, давайте, чего же вы ждете?

— К–к–кенри… — Дорти коснулась его трясущимися руками.

Фром Канда усмехнулся и ногой пнул валяющегося на полу Домса.

— Хоть вы и не очень мудро поступили, Кенри Шаун, — сказал он, — но вообще–то он давно напрашивался. Я позабочусь, чтобы вам ничего за это не было.

— Но как же та девушка из Кита…

— Обещаю вам, что с ней тоже все будет в порядке. Если, конечно, ее отцу удастся собрать деньги. — Холодные глаза остановились на лице Кенри.

— Но помните, друг мой, что жить одновременно в двух мирах нельзя. Вы теперь больше не принадлежите Киту.

Кенри выпрямился. Теперь, хоть на душе у него было мрачно, он успокоился и голова его стала ясной.

Открыло ему глаза и подсказало, что нужно делать, недавнее воспоминание — получеловеческое лицо, глаза, лишенные надежды, и голос, который говорил:

— Человек жив по–настоящему, если только у него за душой есть что–то, за что он с радостью отдал бы жизнь…

— Спасибо, сэр, — сказал Кенри. — Но я принадлежу Киту.

— КЕНРИ… — голос Дорти сорвался. Схватив его за руки, она безумно заглядывала ему в глаза.

Он мягко погладил ее по голове.

— Прости, любимая.

— Кенри, ты не можешь меня бросить, не можешь…

— Я должен, — сказал он. — Я собирался пожертвовать всем, что было у меня в жизни, ради того, что казалось мне глупым и бессмысленным. Ради тебя я еще вынес бы это. Но ты требуешь от меня стать тираном или, по крайней мере, помощником тиранов. Ты требуешь от меня стать пособником зла. А я не способен на это. И не смог бы стать им, даже если бы захотел.

— Он обнял ее за плечи и заглянул в невидящие изумленные глаза. — Потому, что в конце–концов, я стал бы ненавидеть тебя за то, что ты так исковеркала мою душу, а я хочу по–прежнему любить тебя.

Она отшатнулась. Почему–то ему подумалось о психологах, которые запросто помогут ей забыть о нем.

На прощание он хотел поцеловать ее, но никак не мог решиться.

Полковник фром Канда протянул ему руку.

— Скорее всего, вы станете моим противником, — сказал он, — но я уважаю вас за это. Вы мне нравитесь, Кенри Шаун, и я желаю вам… одним словом, всего вам хорошего.

— И вам также, сэр… Прощай, Дорти.

Он прошел через весь зал, не замечая устремленных на него взоров присутствующих, и вышел к лифтам.

Тейя Баринн — отличная девушка, думал он какими–то глубинами сознания. Обязательно нужно будет встретиться с ней и как можно скорее. Мы вполне сможем быть счастливы.

Ему показалось, что прошла вечность, пока он добрался до Кит–тауна. И он побрел по пустынным улицам, вдыхая ночной, влажный и холодный ветер Земли.

«Чувства Инкорпорейтид»

Ей только–только исполнилось двадцать два года, и она, полная жизни и надежд, покинула колледж, решив посвятить каникулы завоеванию мира.

Колин Фрэйзер тоже проводил каникулы на мысе Код — там, где этим летом она выставляла напоказ больше, чем было необходимо.

В их отношениях не было долгой прелюдии, просто он и Джуди Сандерс, так ее звали, некоторое время присматривались друг к другу.

— Знаете, — сказал он однажды в полдень на взморье, — меня зовут Холостяк.

Он сидел, пропуская песок сквозь пальцы. В обе стороны тянулся бесконечный пляж, на раскаленный добела песок лениво накатывали волны, а над головой шумел бриз.

— Я сказал что–то не так? — спросил он. — Я имел в виду, что я профессиональный холостяк.

Она засмеялась и, тряхнув длинными волосами, отбросила их назад:

— Я хочу еще немного пожить под именем Сандерс, — объяснила она.

— Да–да, конечно. Мы с вами родственные души, вот кто мы такие. — Он сказал это, так как и сам не прочь был еще некоторое время оставаться холостяком.

Потом она вернулась в Нью–Йорк и устроилась в театр — дублировала роли, подменяла актрисулек. Фрэйзер с сожалением вернулся в Бостон. Он потерял бы работу, если бы слишком часто отлучался, и поэтому виделся с Джуди всего раз в неделю.

Весной она добилась определенного успеха, у нее, несомненно, был талант, и каждому доставляло удовольствие смотреть на кареглазую блондинку. Его еженедельные признания стали иногда находить отклик, и он надеялся, что еще месяц–два постоянной осады — и можно закончить кампанию. Фрэйзер взял отпуск на работе и перебрался в Нью–Йорк, у него скопилось достаточно денег, чтобы открыть собственную фирму. Теперь он был сам себе босс — инженер–консультант, специализирующийся на математическом анализе.

Сняв меблированную комнату в Бруклине, Колин проводил там свой досуг, как он это называл, изучая несколько специальных курсов математики, присланных ему из Колумбийского университета. У него было множество друзей, занимавшихся самыми различными делами и имевших самые разнообразные профессии. Кроме Джуди он часто видел физика Суорски, который развлекал приятелей тем, что мог думать о работе во время самого серьезного разговора. Это был счастливый период в жизни Колина Фрэйзера.

Но и тогда его постоянно подтачивала какая–то нотка неуверенности. Дело в том, что у Фрэйзера был более удачливый соперник, а сам он не мог оценить себя по достоинству — высокий гигант двадцати восьми лет с темным заостренным лицом, хотя и в вечно помятой одежде. Но Джуди рассмотрела его лучше, чем кто бы то ни было, и серьезно размышляла над предложением Колина, что не мешало ей встречаться не только с ним.

Часто, когда он просил ее провести вечер вместе, она отвечала:

— Извини, Колин, но я уже обещала сегодняшний вечер. — И со смешком добавляла: Можешь не беспокоиться, это всего лишь Мэтью Снайдер.

— Хм… промышленник?

— Да. Он уже сделал мне предложение, но получил твердый отказ. Не думаю, что стоит ревновать меня, милый. Спи.

Когда такое повторилось в очередной раз, Фрэйзер, положив телефонную трубку, задумался без всякого самообольщения. Снайдер был миллионером, ему перевалило за шестьдесят, вдовец, до глупости разговорчив. Фрэйзер спустился вниз, в квартиру Суорски, и провел вечер за игрой в шахматы.

Это случилось в начале мая, когда весна одевает мир в зеленый наряд. Позвонила Джуди.

— Эй, — сказала она, затаив дыхание, — ты занят сегодня вечером?

— Я буду свободен, если ты опять станешь такой, как я хочу, — ответил Колин.

— Посмотрим. Главное, чтобы ты совсем не изменился.

— Хм–м–м, — вздохнул он в трубку. — Я бол…

— О, оставь это, Холостяк. Буду ждать тебя в «Прихожей Дикси» в семь. О'кей?

Она послала ему воздушный поцелуй и отключилась раньше, чем он смог затеять спор. Колин вздохнул и пожал плечами: почему бы и нет, если она хочет?

Они сидели в маленьком венгерском ресторанчике, и пара приплясывающих между столиками музыкантов играла, как им казалось, специально для них.

— Ты что, получаешь теперь премии?

— Нет, — засмеялась она, склонившись над своим бокалом.

— Я надеюсь, что ты бросишь эту работу перед тем, как мы поженимся.

— Забавно, — сказала она, задумавшись. — Тебя не интересует, то что надо. Ты ведь знаешь, что я иногда провожу вечера с этим Снайдером! Хотя… если меня что–нибудь и подтолкнет перейти в твои руки, так это только его политические поучения.

— Хорошо, прославим демократию и республиканскую партию! — он протянул к ней руку, Джуди не уклонилась, но немножко нахмурилась.

— Колин, я хочу немного пожить свободной, прежде чем выйду замуж, немножко посмотреть на мир, в том числе на театральный, до того, как перейти в собственность супруга. Может быть, я без всего этого никогда не смогу обойтись, но, во всяком случае, тебя я люблю.

Она сделала маленький глоток и поставила бокал, водя пальцем по стеклянной поверхности.

— Хочешь, расскажу тебе историю этого флирта?.. Недавно я наконец послала к черту Мэтью Снайдера, хотя и сделала это очень мило. Но несколько дней назад он пригласил меня на ленч — уговаривал, умолял. В общем, я согласилась. С нами был и его приятель, психиатр, который занимается интересными вещами… Как ты считаешь — я сумасшедшая? Ну хоть немного? Ага, колеблешься… Во всяком случае, этот психиатр исследует различные типы мозга людей, и он сказал, что возможно у меня и у Снайдера они разные. Короче, я встречалась с ним три раза, и каждый раз он просил меня пробежаться по два часа каждый раз, на этом я заработала сотню долларов.

— Хм, — сказал Фрэйзер, — не слышал о научных исследованиях в этой области, да еще чтобы за работу платили такие деньги. Кто этот маг–ученый?

— Его имя Кеннеди… О боже, мне же ничего не полагалось говорить, они хотят взбудоражить весь мир каким–то сюрпризом или открытием! А впрочем, ты другое дело, Колин, тем более, что меня так и распирает рассказать об этой конторе каждому.

— Обязательно, — ответил он. — Ты уже была в «конторе»?

— Да, первый раз я была там вчера. Весьма своеобразное место для научных исследований. Кеннеди снял большой номер люкс в классном районе — на Пятой авеню. Прекрасный офис. Они называют себя «Чувства Инкорпорейтид».

— Хм. Почему научно–исследовательская группа взяла такое странное название? Ну ладно, рассказывай дальше.

— О, не так уж много можно рассказать. Кеннеди, очень любезный, провел меня в лабораторию. Там было битком набито циферблатов, счетчиков, датчиков, мигающих лампочек и ка… ну, как это называется? Такие штуки, которые дают бегущие картинки.

— Осциллографы. Ты ничего не смыслишь в науке, дорогая.

Она усмехнулась.

— Но я знаю одного ученого, который похож… Никаких возражений! Во всяком случае, Кеннеди посадил меня на стул, обернул вокруг моих запястий и лодыжек ленты с какой–то горячей массой и водрузил над моей головой большую вещь, похожую на прекрасный чепец. Затем он поскрипел циферблатами, будто исполнял гаммы, а потом начал произносить слова и показывать картинки. Некоторые были очень приятные, другие безобразные, третьи забавные, а на какие–то было тошно смотреть… Так продолжалось пару часов, а потом он дал мне чек в сотню долларов и велел прийти завтра.

— Хм, — сказал Фрэйзер, потерев подбородок. — По–видимому, он снимал электрические импульсы, соответствующие удовольствию и неприязни. — Не думаю, что кто–нибудь может получить точную осциллограмму.

— Хватит, — решила Джуди. — Я просто рассказала почему мы празднуем. Пойдем танцевать. Кажется, оркестр наконец настроился.

Они провели прекрасный вечер. Позже Фрэйзер долго не мог заснуть, радость лишила его сна, да и вообще он рассматривал сон как бесплодную трату времени. Страшно подумать: если жить, например, девяносто лет, то тридцать из них уйдет на сон!

Джуди была занята следующую пару вечеров, и Фрэйзер чувствовал себя одиноким, обедая с Суорски. В конце недели он вновь позвонил ей:

— Хэлло! Как дела? Я направляюсь в Чарльз Адамс Сингс.

— А, Колин… — Ее голос был тих и дрожал.

— Послушай, я купил два билета в Г.М.С. Пинефо ^[20]. Одевай свой собственный передник и встречай меня.

— Колин… Мне очень жаль, Колин, но я не могу.

— Как? — Он почувствовал в ее голосе необычные нотки и не смог подавить раздражения. — Ты не устала от гулянок?

— Колин, я… я выхожу замуж.

— Что?

— Да. Я люблю теперь, по–настоящему люблю. Я выхожу замуж через пару месяцев.

— Но… Но…

— Я не хотела обидеть тебя. — Она заплакала. — Это Мэтью. — Всхлип. — Мэтью Снайдер.

Он долго молчал, так что она спросила, не разъединили ли их.

— Нет, — ответил он. — Значит, я вышел из моды. — Он упрямо тряхнул головой. — Я должен увидеться с тобой. Нам надо поговорить.

— Я не могу.

— Если ты уверена, что выходишь замуж, так какого черта ты не можешь со мной встретиться? — сказал он грубо.

Они встретились в тишине маленького бара, который часто служил им местом для свиданий. Колин заказывал мартини, а Джуди смотрела на него испуганными глазами.

— Не нервничай, — сказал он, когда заказ был готов. — Говори, что случилось.

— Я… — Голос не повиновался ей. — Ничего не случилось… Просто я вдруг поняла, что люблю Матта. Вот и все.

— Снайдер! — он выплюнул это слово, как проклятье. — Помнишь, что ты говорила недавно?

— Тогда я чувствовала другое, — прошептала она. — Он прекрасный мужчина, вам всем этого не понять. Хотя, если ты познакомишься с ним…

«И богатый!» — он сдержался, не сказал этого, только подумал, а вслух спросил:

— Что же в нем такого прекрасного?

— Он…

Внезапно ее лицо вспыхнуло восхищением. Фрэйзеру был знаком этот взгляд: раньше он предназначался ему.

— Давай, — сказал он мрачно, — перечисли его достоинства. Достоинства мистера Снайдера. Перечисли. Он учтив, культурен, интеллигентен, молод, красив, забавен… Черт возьми! Почему, Джуди?

— Не знаю, — сказала она высоким громким голосом. — Только я люблю его, вот и все. — Она перегнулась через стол и погладила щеку Фрэйзера. — Но все же я немножко люблю и тебя, Колин… Найди себе другую девушку и будь счастлив.

Его рот сжался в прямую линию.

— Очень странно, — заявил он. — Это шантаж?

— Нет! — она вскочила, вспыхнув от его слов, ее бокал опрокинулся, залив платье. — Он случайно оказался человеком, которого я люблю. Этого должно быть достаточно для вас, мистер Фрэйзер. Всего хорошего!

Он сидел, наблюдая как Джуди уходит, потом поднял свой бокал и залпом проглотил содержимое. И тут же заказал еще.

Джон Мартинез попал в Нью–Йорк из Пуэрто–Рико, когда еще был мальчиком, и с тех пор приобрел немалый жизненный опыт. Фрэйзер познакомился с ним в армии, и они, оказавшись по душе друг другу, время от времени встречались. Мартинез служил в частной оптической фирме и был там на хорошем счету, и чтобы увидеть его, Фрэйзер часто заходил к нему на прием.

— Ха, Колин, — приветствовал его Мартинез, пожимая руку. Он был маленьким смуглым человечком с большим носом и черными бусинками глаз, и видом, и повадками напоминающий крошечную мышку. — Ты сегодня похож на дьявола.

— Я и сам чувствую это, — хмуро подтвердил Колин, обрушиваясь на стул. — Три дня беспробудного пьянства не проходят бесследно.

— У тебя неприятности? Сигару? — Мартинез протянул коробку. — Девочка–подружка испарилась?

— Да. Именно так. Из–за этого я и хотел увидеть тебя.

— Здесь не клуб для душевно одиноких, — заметил Мартинез. — И, повторяю, пьянствовать в одиночестве — не самое мудрое решение.

— Позволь мне рассказать, — сказал Фрэйзер, устало протирая глаза. История не заняла слишком много времени.

— Хорошо, — сказал Мартинез, когда Фрэйзер закончил. — Она оказалась плохой, как и многие другие представительницы ее пола. Ну так что же? В Нью–Йорке больше прекрасных женщин на квадратный дюйм, чем в любом другом городе, исключая Париж. Не останавливайся на этом. Если хочешь, я дам тебе один хорошенький телефон…

— Ты не понимаешь! — воскликнул Фрэйзер. — Я хочу разобраться. Хочу понять, почему она так поступила.

— Что тут странного? — пожал плечами Мартинез. — Снайдер богатый и могущественный человек. Разве этого что недостаточно?

— Нет, — сказал Фрэйзер, пытаясь разозлиться. — Джуди не увлекается политикой и один выдающийся профсоюзный лидер, известный своей консервативностью, не мог так повлиять на нее. Согласен, что мой рассказ был несколько сумбурным, но факт тот, что ни против него, ни против его друга Кеннеди нельзя выдвинуть ничего реального.

— Ладно, подкину тебе это одно из подозрительных направлений. Если постараться, можно отыскать нескольких богатых парней, которые совершенно внезапно сделались женихами желанных дам, у которых прежде встречали отказ. Насколько я знаю, каждый из них был клиентом Кеннеди.

— Гм, — Фрэйзер толчком выпрямился на стуле.

— Это факт. У меня есть один знакомый лифтер, который после соответствующего вознаграждения вспомнил, что видел кое–кого из них заходящими в контору Кеннеди.

— Незадолго до их впадения в любовь?

— Именно, если называть это «впадением». Хотя на все сто не могу поручиться: ты ведь знаешь, как плохо люди помнят даты. Но все возможно.

Фрэйзер поднял голову.

— Что–то не верится, — сказал он. — Слишком похоже на мелодраму.

— Я знаю кое–что о гипнозе, Колин… Так что ты намерен предпринять в связи с этой девушкой?

Фрэйзер достал свою трубку и набил ее табаком.

— Пожалуй, — сказал он, раскуривая трубку, — пойду поговорю с этим доктором Робертом Кеннеди.

— Будь спокоен, мальчик, — засмеялся Мартинез. — Я тоже начитался множества сверхъестественных историй и могу предсказать: тебя просто выкинут оттуда.

Фрэйзер попытался улыбнуться, но не смог: Джуди не отвечала и не писала ему больше.

— Что ж, — сказал он, — надо проверить, насколько ты прав.

Лифт доставил Фрэйзера на девятнадцатый этаж. В холле было четыре двери. Подойдя к ближайшей, он увидел табличку, извещающую, что внутри находится издательская фирма «Орел». На других дверях висели таблички: «Фрэнк и Дэйли — маклеры», «Рекламное обслуживающее агентство» и «Чувства Инкорпорейтид». Шагнув вперед, он оказался в отделанной дубовыми панелями приемной. Справа, за перилами, стояли два стола, и за одним склонилась над бумагами хорошенькая девушка, а за другим двое крепких мужчин читали журналы.

Хорошенькая девушка, очевидно секретарь, посмотрела на Фрэйзера и профессионально улыбнулась:

— Да, сэр?

— Я хочу видеть доктора Кеннеди, — сказал он, пытаясь придать голосу твердость.

— Вам назначено, сэр?

— Нет, но это очень важно.

— Сожалею, сэр, доктор Кеннеди крайне занят и не может уделять время каждому желающему, он и вообще никого не принимает, за исключением своих постоянных пациентов.

— Посмотрим. Не могли бы вы передать ему записку?

— Пожалуйста.

Фрэйзер быстро набросал текст: «Я должен вас увидеть по поводу мисс Джуди Сандерс. Это очень важно!»

Секретарша, взяв записку, удалилась и почти сразу вернулась:

— Доктор Кеннеди может уделить вам пару минут, сэр, — сказала она. — Пройдите.

— Благодарю.

Фрэйзер перевел дыхание, как перед прыжком в воду. Двое мужчин внимательно наблюдали за ним, отложив журналы в сторону.

За дверью оказалась большая красивая меблированная комната, из которой дверь вела в лабораторию. Кеннеди оторвал взгляд от каких–то бумаг и встал, протянув руку. Это был человек среднего роста; густые седые волосы, зачесанные назад, обрамляли скучное лицо, полускрытое толстыми стеклами очков.

— Прошу, — прозвучал глубокий и приятный голос. — Чем могу служить?

— Мое имя Колин Фрэйзер, — сказал Фрэйзер, садясь и принимая сигарету из протянутой пачки. — Я хорошо знаком с мисс Сандерс и пришел сюда потому, что вы, обследуя ее, сделали несколько осциллограмм.

— В самом деле?

Кеннеди выглядел рассерженным, и Фрэйзер вспомнил, что Джуди просила его никому не говорить об этом.

— Я не уверен, что все записал в регистрационную книгу, — сказал раздраженно доктор.

— Посмотрите, — сказал Фрэйзер. — Записи должны отражать изменения, происшедшие недавно с мисс Сандерс. По–моему, психология достаточно точная наука, и столь резкая перемена не могла произойти за одну ночь без всякой причины. Я хотел бы проконсультироваться с вами.

— Я не психолог, — холодно ответил Кеннеди. — А теперь, прошу прощения, меня, ждут дела.

— Хорошо. — В голосе Фрэйзера не было никакой угрозы, только усталость. — Если вы настаиваете, я подниму эту грязь. Такие внезапные перемены означают, что она психически неуравновешенна. Но я знаю, что раньше она была совершенно нормальной. Нарушения произошли после того, как она попала в вашу контору, после ваших экспериментов, повредивших ее разум. Это принесет вам славу плохого практика.

Кеннеди покраснел.

— Я психиатр с лицензией, — сказал он, — и другой доктор может подтвердить, что мисс Сандерс в своем уме. Если начнете расследование, вы только зря потратите время и повредите своей репутации. Сандерс даст показания, что ей не было причинено ни малейшего ущерба, не было принуждений, так что вывод можете сделать сами. Лучше не вмешивайтесь не в свое дело. Всего хорошего.

— Так–так, — ухмыльнулся Фрэйзер. — Но все же она была здесь!

Кеннеди нажал кнопку — на пороге выросли две фигуры.

— Покажите этому джентльмену выход, пожалуйста, — сказал Кеннеди.

Фрэйзер подумал, не подраться ли, но, решив, что это бессмысленно, спокойно прошел между двумя мужчинами — теми самыми, что читали в приемной журналы. Выйдя на улицу, он почувствовал себя так, будто получил хорошую встряску, и понял, что сильно нуждается в выпивке.

Фрэйзер спросил:

— Джим, ты когда–нибудь читал Трилси?

Круглое веснушчатое лицо Суорски с уважением повернулось к нему.

— Много лет назад, — ответил он. — Ты это к чему?

— Скажи мне одну вещь: возможно ли, хотя бы теоретически, сделать то, что сделал Свентали? Изменить эмоциональные состояния — такие, как любовь?

— Фрэйзер щелкнул пальцами.

— Не знаю, — ответил Суорски. — Секты мутантов, порожденных ядерными процессами, — это выше моей компетенции. Но в принципе… Что ж, когда–нибудь в далеком будущем такое может случиться… Однако это достаточно отдаленный проект, хотя мы знаем природу разума и в настоящее время.

Джима переполняло сочувствие.

— Я знаю, как тяжело быть обманутым, — продолжал он, — но не трави душу, выброси это из головы!

— Не могу. Я не могу отнести эту историю к ряду обычных любовных приключений, — тихо ответил Фрэйзер. — Дай–ка я расскажу тебе все…

Суорски кивнул головой.

— Это может быть сумасшедшей мыслью, — пробормотал он, выслушав всю историю до конца. — Я бы бросил это дело, если бы был на твоем месте.

— Ты знал старого компаньона Кеннеди? Гавотти из Чикаго?

— Уверен, что встречал его когда–то. Приятное старое пугало, неземной мечтатель, полностью погружен в свою работу. Он был талантливым кибернетиком, заинтересовался психиатрией с точки зрения физика. Что из того?

— Не знаю, — сказал Фрэйзер. — Точно я ничего не знаю. Но отнесись с пониманием и помоги мне, Джим. Джуди наотрез отказалась видеть меня. Ты же ей нравишься. Под каким–нибудь предлогом пригласи ее на обед. Настаивай, чтобы она пришла, уговори ее, а потом ты или твоя жена попробуйте вытянуть из нее какие–нибудь подробности, только так, чтобы она ни о чем не догадалась, ничего за этим не почувствовала…

— Мое имя Суорски, а не Холмс. Но я сделаю, что смогу, если ты обещаешь мне выкинуть из головы свою глупую идею–фикс. Ты выглядишь так, словно тебя все время сжимают тисками.

«Истина в вине»… К концу вечера Джуди говорила свободно и уже не чувствовала себя скованной.

— Мне все–таки чем–то нравится Колин, — сказала она. — Он так умеет обнимать! Отличный парень… Только Матт… Просто не знаю… Колин не обладает и половиной достоинств Матта, хотя, правда, Матт тоже по природе холостяк. Я немного испугана тем, что придется пользоваться его материальными благами. Все время испытываешь головокружение, находясь в окружении таких вещей, какие есть у него, так и тянет куда–нибудь сбежать.

— У Колина навязчивая идея, — осторожно вставил Суорски.

— Он считает, что Кеннеди загипнотизировал тебя, чтобы ты влюбилась в Снайдера. Я говорил ему, что это невозможно, но он настаивает.

— О, нет, нет, нет, — сказала она очень пылко. — Это не так. Я расскажу вам, как было. Они два раза проверили мои эмоции — оказывается, после длительных физических тренировок, таких как бег, граница между ними притупляется, но никогда не стирается. А в третий раз Кеннеди положил меня под гипнотизатор — так он называл эту машину. Я уснула и проснулась через три часа, и он отпустил меня домой. Я чувствовала себя хорошо, была счастлива, во всем видела что–то возвышенное, а потом постепенно поняла, что люблю мистера Снайдера, поняла, что значит для меня Матт. Я позвонила ему в тот вечер, и он сказал, что машина Кеннеди ускоряет работу человеческого мозга на короткое время. Я и сама чувствовала, что соображаю гораздо лучше, чем обычно. Сделал ли что–то Кеннеди — я не знаю, но мне все это кажется достаточно забавным и оригинальным. Когда вы с ним познакомитесь, то поймете, что он похож на… Он почти Бог — сильный, мудрый, хороший. Он…

Ее голос был едва слышен. Она сидела, бессмысленно уставясь на стакан.

— Знаете, — нахмурился Суорски, — после всего, что вы тут сказали, мне кажется, Колин прав.

— Не говорите так! — Она вскочила и влепила ему пощечину. — Кеннеди хороший! Все вы дряни, сидите тут говорите гадости за его спиной, а на самом деле мизинца его не стоите и…

Она вылетела из комнаты, оставив хозяев несколько ошеломленными.

Суорски рассказал об этом Фрэйзеру.

— Удивительно. — Он пожал плечами. — Ее ярость не кажется естественной, я начинаю соглашаться с твоими выводами. Но что можно сделать? Полиция?

— Я пытался, — скучно сказал Фрэйзер. — Они смеялись. Когда я пытался настаивать, меня чуть было не упекли в тюрьму. Но самое неприятное — никто из тех, кто знаком с машиной Кеннеди, не согласится дать против него никаких показаний. Он сделал так, что они поклоняются ему.

— Так ты дойдешь до безумия. Это всего лишь гипотеза. Я отказываюсь верить в твои предположения, пока не найдется несколько вещественных доказательств. Что ты намерен предпринять?

— Ладно, — сказал Фрэйзер без всякого выражения. — У меня есть несколько тысяч сбереженных долларов и я помогу Джуди. Слышал басню о льве? Он был сильнее медведя, тигра и носорога, но маленький комар, напав, победил его. — Колин встал. — Пока! Надо торопиться. До свадьбы всего шесть недель.

Ему постоянно досаждали мерзкие тени, ведущие гнусные разговоры, мешающие работать и думать, где бы он ни находился, они радовались ударам судьбы и наваливались тяжестью после спиртного, они громко шептались каждый вечер и мешали спать, и нельзя было вызвать полицию и пожаловаться на них, потому что тогда его точно упрятали бы в психушку.

Фрэйзер сидел в своей комнате уже недели две и как раз дошел до такого состояния. Однажды, когда он пытался сосредоточиться на очередной математической матрице, зазвонил телефон. Фрэйзер равнодушно подошел и поднял трубку. Трезвый голос логики подсказывал, что это не могла быть Джуди, как бы в глубине души он ни надеялся. В трубке раздался мужской голос:

— Мистер Фрэйзер?

— Да, — проворчал он. — Чем обязан?

— Это Роберт Кеннеди. Я хочу поговорить с вами.

Фрэйзеру показалось, что его сердце вот–вот выпрыгнет, но он ничем не проявил своего состояния.

— Давайте, говорите.

— Мне бы хотелось, чтобы бы вы пришли ко мне домой. Быть может, разговор будет долгим.

— М–м–м–м… — Результат превосходил самые смелые ожидания Колина, но он оставался резок. — О'кей. Но учтите, что я во всех подробностях рассказал об этом деле нескольким людям. Если со мной что–нибудь случится…

— Вы пускаете слишком много пыли в глаза, — буркнул Кеннеди. — Ничего не случится. Во всяком случае, вы неправильно поняли, кто были те двое. Это всего лишь два детектива, которых я нанял.

— Я приду, — сказал Фрэйзер и опустил трубку, внезапно поняв, что взмок от напряжения.

Ночной воздух обдал его холодом, когда он выскочил на улицу, и отрезвил голову. Он остановился, на секунду ощутив город огромной безликой машиной, перемалывающей человеческие судьбы, и подумал, что если человек постоянно находится в поле чьего–нибудь зрения, это дает ему какое–то чувство надежности, но иногда, оторвавшись мыслями от привычных дел и остановившись на мгновение, он испытывает беспомощность и одиночество.

Он нашел адрес Кеннеди и добрался до тихой и уютной Пятидесятой.

— Полагаю, вы со своей навязчивой идеей притащили с собой оружие, на всякий случай, — встретил его Кеннеди. — Это может когда–нибудь принести вам неприятности.

— Нет, — ответил Фрэйзер. — Неприятностей не будет.

Его взгляд обежал комнату. Одну стену целиком занимали книги, показавшиеся Фрэйзеру бесполезными. Мебель, хотя и огромных размеров, была расставлена со вкусом. Он посмотрел более внимательно на три портрета, висящие над камином: в центре пожилая женщина и два юноши по бокам.

— Моя жена, — сказал Кеннеди, — и мои мальчики. Они все умерли. Хотите выпить?

— Нет. Я пришел поговорить.

— Что вы так боитесь? Я не сатана, — сказал Кеннеди, — я люблю книги и музыку, хорошее вино и хороший разговор. Я человек, как и вы, только у меня есть цель.

Фрэйзер сел и стал набивать свою трубку:

— Да–да, продолжайте, я слушаю.

Кеннеди поставил свой стул прямо перед Фрэйзером и жестко взглянул на него, прищурив глаза за стеклами очков:

— Почему вы досаждаете мне?

— Я? — Фрэйзер удивленно поднял брови.

Кеннеди сделал нетерпеливое движение.

— Давайте не будем играть словами. Здесь нет свидетелей. Я хочу говорить правду и хочу, чтобы вы сделали то же самое. Мне известно: вы достаточно убедили Мартинеза помочь вам в этом дурацком расследовании. Что вы хотите?

— Я хочу вернуть себе свою девушку, — сказал Фрэйзер. — Надеюсь, моя нелестная оценка…

Кеннеди вздрогнул.

— Знаете, я сожалею. Это один из аспектов моей работы, который мне ненавистен. Мне не нравится, когда говорят, будто я не слишком учен. Меня вполне удовлетворяют скромные желания моих клиентов, и я рад, что могу сделать их счастливыми. Не скрою, некоторые женщины действительно были, пусть и незначительной, но частью моей работы.

— Ваше детище способно делать ужасные вещи!

— Что за ужасы вы себе вообразили? Эти девушки любят — нормальное, искреннее чувство. Они не превратились в разновидность зомби благодаря какому–то сверхъестественному вмешательству, как вы трезвоните повсюду, — нет, они совершенно нормальны, им не причинен вред, и они счастливы. Фактически счастье такая редкая вещь в нашем мире, что я хочу и я могу стать для них благодетелем.

— Вы сделали машину, — сказал Фрэйзер, — которая изменяет разум. На такой срок, в каком вы заинтересованы. Вы так же грубо нарушаете права свободы личности, как те, что сажают людей в концентрационные лагеря.

— О какой свободе вы говорите? Вы рождаетесь с определенной наследственностью. Окружающая обстановка лепит вас, как глину. Вы думаете в точности так, как научили вас учителя. Миллионы крошечных факторов, подсунутые по воле случая, целиком зависящие от неопределенной случайности, влияют на решающий фактор, каким, бесспорно, является ваша жизнь, включая вашу любовь… Ладно, не будем тратить время на философские рассуждения. Ответьте на некоторые вопросы. Я допускаю, что повредил вам — неумышленно, уверен, но хочу исправить содеянное.

— Ваша машина, — спросил Фрэйзер. — Как вы сделали ее? Как она работает?

— Я практиковал в Чикаго, — начал Кеннеди, — и занимался лабораторными исследованиями с Гавотти. Вы разбираетесь в кибернетике? Я не имею в виду компьютеры и автоматы, которые являются лишь одним аспектом проблемы, я имею в виду контроль и коммуникацию не только в машине, но и в живых клетках.

— Я читал книги Вернера, а также изучал работы Шеннона. Это вызывает интерес: теория коммуникации представляется основой биологии и физиологии не меньше, чем электроники.

— Вполне согласен. Будущее будет воспринимать Вернера как Галилея психологии. Так вот, если бы работы Гавотти были опубликованы, он стал бы современным Ньютоном, но когда его машина была уже собрана и он готов был опубликовать результаты своих работ, он внезапно умер. Никто не знал об его открытиях, он был очень скрытным и всегда ставил меня перед свершившимся фактом, не посвящая ни в сами исследования, ни в их результаты. После его смерти я при первом же удобном случае нашел применение тому, что он дал мне, и забрал машину. Я без всяких разговоров унес машину.

Кеннеди откинулся на спинку стула.

— Эта история достаточно правдива, можете не сомневаться, — продолжал он. — Мы выполнили поразительно удачную серию расчетов, проделав столетнюю работу за три месяца. Будь я религиозен, я бы счел, что Всевышний дал мне в руки вещь из будущего.

— Или Дьявол, — сказал Фрэйзер.

Сдержанная ярость отразилась на лице Кеннеди, но он сумел обуздать ее.

— Открою вам маленький секрет — ужасная сила эта машина, но, если хорошо постараться, ее можно сделать безвредной, насколько я могу понять. Не стану рассказывать, как она устроена, — я и сам, признаюсь совершенно искренне, понимаю только часть теории. Вы знакомы с методом осциллографии? Разные области тела имеют определенные ритмы. Стандартные методы уже не слишком точны, а эта машина может обнаружить отклонения, которые другие машины обнаружить не могут. Машина Гавотти может измерять и анализировать мгновенные вариации импульса, записывая основные эмоциональные линии. Она не читает мысли, нет, но по–своему отмечает индивидуальность обследуемого, машина может сказать: счастливы вы или опечалены, в ярости или испытываете отвращение, испуганы… и так далее. Она фиксирует чистые состояния или комбинации их.

Он сделал паузу.

— Очень интересно, — сказал Фрэйзер. — Что еще она делает?

— Она не производит монстров, — сказал Кеннеди. — Посмотрите, специфические эмоциональные реакции, которые стимулируются в нормальных индивидуумах, по большей части представляют собой условные рефлексы, исподволь закрепляемые социальным окружением или случайными ассоциациями. Каждый здоровый человек испытывает страх при опасности, желание в присутствии сексуального объекта и так далее. Это биологическая база, и машина не может изменить ее. Но большинство наших оценок условно. Вот, например, для американца слово «мать» имеет яркую эмоциональную окраску, в то время как в жителе Самоа не вызовет никакой реакции. Вы проверяете вкус напитков, кофе, курите определенный сорт табака — факт в том, что вы их выбираете. Если вы влюбились в определенную женщину, это фокусирует ваше сексуальное желание именно на ней, этим поглощена какая–то часть вашего разума, и она — машина — чувствует это в вас. То есть имеется культура без романтической любви, вы меня понимаете? Итак, это состояние может быть измерено реакцией.

— Как?

Кеннеди на секунду задумался.

— Машина снимает образцы характерных пульсаций в соответствии с различными эмоциональными реакциями, а затем в течении четырех часов выдает мне определенные данные с необходимой точностью. Я делаю статистический анализ, провожу аналогии с имеющимися данными, отсеиваю случайные результаты. Затем я с помощью легкого гипноза погружаю субъекта в сон, который позволяет уточнить данные и ускорить процесс. Тем же путем я делаю и внушение: произношу имена и слова, которые меня интересуют, а машина передает в мозг импульсы соответствующие нужным эмоциям, и фокусирует луч в отвечающих за них мозговых центрах. Предположим, например, что вы алкоголик и я хочу вылечить вас. Я гипнотизирую вас и, начиная шептать «вино», «виски», «пиво», «джин» и так далее, включаю машину так, чтобы она излучала импульсы, соответствующие отвращению, ненависти и страху. Эти импульсы будут накладываться на ваши реакции, изменяя их. Но нельзя сказать, что вы уйдете отсюда измененным, просто с этих пор будете не любить выпивку, вся ваша тяга к спиртному исчезнет настолько, что вас будет радо принять в свои ряды Общество Восстановления Сухого Закона. Думаю, никто из практикующих врачей не сможет привить вам в столь короткий срок такое сильное отвращение.

— М–м–м–м. Понимаю. Может быть, — Фрэйзер нахмурился. — А субъект сможет вспомнить, что с ним делали?

— О нет. Это все происходит на нижних уровнях подсознания. Надеюсь, вы поняли все нюансы моей деятельности? Машина работает потому, что существует рефлекторная связь между эмоциональным состоянием и импульсами мозга.

Кеннеди резко подался вперед.

— Конечный результат не зависит от индивидуальных особенностей человека, то есть от личности. Наша пропаганда действует примерно так же. Если вы ухаживаете за девушкой, ее мировоззрение, ее пристрастия тоже ведь оказывают на вас влияние, но вас это не пугает, верно? Зря я начал рассматривать этот пример… Машина только направляет на верный путь и дает стабильный результат.

— Все равно это вмешательство, — убежденно заявил Фрэйзер. — Как вы считаете, машина не создает побочных эффектов, когда вы производите изменения в столь широких масштабах?

— О боже! — взорвался Кеннеди. — Есть у вас в мозгу хоть одна извилина? Ведь я так подробно объяснил вам все! Частота импульсов изменяется всего на процент, не больше! Поэтому не может быть никакого побочного эффекта! — К нему быстро вернулось хладнокровие, голос приобрел проникновенность: — В каждый организм машина может внести множество различных изменений. Импульсы человека строго индивидуальны. Впрочем, у меня имеются записи каждого конкретного случая в отдельности.

Некоторое время стояла тишина. Фрэйзер, выпрямившись в кресле, сказал спокойно и невыразительно:

— Все так. Вы рассказали, как это было сделано, но не почему. Что заставляет вас разрушать созданное самим Богом? Эта машина — величайший в истории инструмент, какое право вы имеете использовать его единолично?

— Это не имеет значения, — так же спокойно ответил Кеннеди. — Я не делаю ничего плохого, хотя практикую здесь, в Нью–Йорке, уже около года. Однажды я взял под контроль нескольких случайных людей — нет, повторяю, я не делал из них роботов, просто внедрил в их разум свой образ как образ отца. Эту вещь я проделывал с каждым, кто приходил ко мне на прием, — обычная предосторожность, ничего более. Кеннеди для них стал всемудрым, всесильным; в них стали пробуждаться черты моего разума, но я только давал им правильные советы, как жить. Однако их подсознание знало и другую сторону медали, хотя было бессильно подтолкнуть обследуемых на какие–нибудь действия против меня, они не могли даже захотеть сделать это. Вот как все происходило. Я разрешил нескольким первым пациентам порекомендовать меня своим друзьям, а те, в свою очередь, рекомендовали меня другим, причем не обязательно как психиатра: я был для них доктором, консультантом или просто исследователем в зависимости от дня недели. Постепенно я подобрал группу из определенных людей. Эти люди слушались моих советов. Они поступали, как им казалось по–своему, но с помощью моей машины я благотворно руководил ими, заставляя в то же время думать, что внушенные мною мысли и советы принадлежат им самим или их знакомым.

— Понятно, — сказал Фрэйзер. — Хватит! Итак, большой бизнес. Трудящиеся лидеры. Политики. Милитаристы. И советские шпионы!

Кеннеди кивнул.

— Да, я имею дело с Советами, их агенты поддерживают со мной связь. Но это не измена, просто в моих силах помочь им время от времени. А мне это выгодно, так как после моего обследования они стали поставлять мне клиентов, как делают и женщины, причем справляются с задачей так хорошо, что я в качестве услуги время от времени распространяю их влияние на некоторых из их противников. Видите ли, подсознанию известно, что я всесилен, а сознанию — нет, поэтому иногда полезны случайные испытания, которые для меня неоценимы. Правда, есть и оборотная сторона медали: мои люди становятся неустойчивыми и при известных обстоятельствах могут сорваться, что может повредить моей репутации. Конечно, — прибавил он медленно, — люди не подозревают, что именно я, передав свои импульсы в их мозговой блок, не даю им рассуждать над определенными фактами, просто они начинают уважать меня, как самих себя. Они совершенно довольны как результатами, так и мною лично, хотя мне самому иногда не нравится то, что я делаю. Но это надо делать.

— Надо делать? — холодно переспросил Фрэйзер.

— Я создал что–то невероятное, — сказал Кеннеди. Его голос теперь звучал мягко: — Вы можете вообразить, что бы случилось, если бы я опубликовал эти работы? В частности, психологи и психиатры по достоинству бы оценили труды, но даже среди них нашлись бы преступники — люди, пожелавшие бы стать диктаторами и всякое такое. Даже в нашей стране принципиальные и честные люди вряд ли могут долго существовать… Опубликовать — очень несложно… Но это, конечно, проявление трусости, хотя я считал трусостью и попытку разрушить машину и сжечь чертежи Гавотти. А я не трус! Случай дал мне в руки больше, чем обычному смертному — беспомощному обломку в реке жизни, реке, которая несется к водопаду войн, разрушений, тирании, независимо от того, кто будет на погребальном костре. Я не трус — и я сам пытаюсь что–то сделать!

— А что же они? — спросил Фрэйзер, сделав жест в сторону портретов.

— Оба моих сына были убиты в последней войне. Жена умерла от рака — болезни, которая давно бы уже была побеждена, если бы вместо вооружения деньги шли на медицину. Вот что жизнь принесла в мой дом. Сотнями миллионов людей руководит случай. А война — не только зло, это бедность, угнетение, неравенство, желание и страдание. Но жизнь можно изменить! У меня есть своя собственная теория. За несколько лет я расскажу массе людей, кто на самом деле руководит нашей страной! И я стану по–настоящему помогать советским агентам, даже помогу им достать коротковолновый передатчик. Проблема шпионажа, как вы знаете, не в том, чтобы добыть информацию, а в том, как ее передать. Измена? Нет. Не думаю, что можно назвать это так. У меня уже хорошие контакты с агентами, раньше или позже я стану у них большим человеком. Коммунизм не будет долго угрожать нашему миру.

Он вздохнул.

— Это тяжелый путь, но я намерен вступить на него. Что еще рассказать вам о моей жизни?

Фрэйзер сидел тихо. Его трубка погасла. Он долго вертел ее в руках, потом чиркнул спичкой. Звук показался ему сверхъестественно громким.

— Вы рассказали мне слишком много, — сказал он, — гораздо больше, чем может вынести один человек.

— Не стану возражать, — ответил Кеннеди.

— Я хочу, чтобы вы вернули мне девушку, — сказал Фрэйзер.

— Увы, не могу. Я сильно нуждаюсь в Снайдере. Но когда–нибудь я окажу вам услугу. — Кеннеди вздохнул. — Боже, если б вы только знали, сколько еще я мог бы порассказать обо всем этом! — Внезапно насторожившись, он добавил: — Не хочу повторять, но грех лежит на мне. Не пытайтесь никому рассказать ничего из того, что я тут наговорил. Вам никогда не поверят. Однажды я уже влип в подобную историю, и если я увижу, что вы хотите дать толчок большим неприятностям, будьте уверены, я смогу остановить вас.

— Убийство?

— Или психиатрическая больница. Можно использовать оба варианта.

Фрэйзер вздохнул, чувствуя себя, с одной стороны, полностью опустошенным, а с другой — испытывая странный интерес. Он повертел вновь потухшую трубку в руках и убрал ее в карман.

— Вам требуется мое расположение, — настаивал Кеннеди. — Так и быть, я снизойду к вам, если это не помешает моей программе. Скажу вам прямо: если вам что–нибудь понадобится, можете на меня рассчитывать.

— Хорошо…

— Подумайте об этом. Вы поняли?

— Всего хорошего, — Фрэйзер встал и вышел за дверь, не пожелав спокойной ночи.

Фрэйзер сидел перед столом, откинувшись на стуле, заложив руки за голову, с трубкой в зубах — его излюбленная поза для решения сложных проблем. В комнате плавали клубы синего дыма.

Он устало пытался сосредоточиться. Проблема теперь стала для него жизненно важной. Человек против сложнейшей машины, да еще предназначенной для очень специальных целей. Что вы сделаете, мистер Фрэйзер? Он встал и прошелся по комнате, снова сел, обкатывая проблему и так и этак. Как же все–таки добиться нужного решения?

Можно попробовать прибегнуть к помощи математики, попытаться найти формализованное решение, используя заложенную в машину идею. Большинство практикующих инженеров знают математику в достаточном для этого объеме.

Так в чем же, собственно заключается проблема? Вернуть назад Джуди. Заставить Кеннеди восстановить ее нормальные чувства — нет, он не хочет нажимом заставить ее полюбить себя, он только хочет вернуть ее.

Что тут можно сделать? Работа Кеннеди, бесспорно, считается вне закона, но тот предусмотрительно заблокировал все официальные каналы, используя даже разведку других стран.

Х–м–м–м–м… Привлечь ФБР? Кеннеди не может контролировать их, конечно! Однако если попытаться обратиться в ФБР, они проявят осторожность и начнут сами расследовать дело. Кеннеди сразу почувствует их вмешательство.

Мартинез не мог помочь ему в будущем. Суорски не воспользуется своим контактом с Вашингтоном. Они, конечно, поверили бы всему, что бы он ни сказал, потому что его репутация была безукоризненной, но Суорски сомневался в этой истории, так как множество людей пытались безответственно использовать Конгресс, и знал, что, прежде чем кого–то обвинить, надо иметь доказательства. Более того, Кеннеди, зная, что Суорски друг Фрэйзера, сейчас, вероятно, держал свой психокабинет закрытым и в случае чего мог сразу же принять контрмеры. С другой стороны, если бороться непосредственно против таких, как Снайдер, Фрэйзер мог бы нанять детективов. В любом случае необходимо действовать осторожно. Кеннеди угрожал избавиться от Фрэйзера, если тот начнет работать против него, и вполне мог сделать это, безумный изобретатель, так как в сущности был фанатиком. Кеннеди, похожим на демона из легенды, владело одно грандиозное желание: порабощение совести людей.

Так что же делать? Другая женщина? Или просто смириться, искусственно перебороть себя, переубедить? Как иначе выдержать такую нестерпимую боль утраты?

Джуди, Джуди, Джуди!

Фрэйзер клял сам себя. Прокляни его ад — было бы легче.

Закрыв глаза, он пытался увидеть офис. Он уже думал о краже со взломом, об уничтожении улик — глупая мысль. Надо попробовать вспомнить еще раз. Все было спланировано. Четыре конторы на том же этаже, что и «Чувства Инкорпорейтид», три из них…

— О боже!

Фрэйзер долгое время сидел неподвижно, затем вскочил и бросился вниз, на улицу, к ближайшему телефону–автомату.

— Хелло, хелло, Джон!.. Да, я знаю, я поднял тебя с постели, извини, сожалею. Это жизненно важно… О'кей, о'кей… Посмотри, я хочу связаться с «Рекламным обслуживающим агентством»… Когда? Немедленно, прямо сейчас. Я все понимаю… Хорошо… О'кей, хорошо. Куплю тебе что–нибудь выпить.

— Хэлло, Джим! Суорски? Ты спал?… Сожалею. Но слушай, ты сможешь достать списки людей, которые с тобой работают и которых ты знаешь достаточно хорошо?… Мне очень надо… Нет, тебе не следует приходить сюда, я увижусь с тобой через некоторое время… Все в порядке, я просто сейчас похож на шизофреника.

Джером К.Феррис, большой человек с огромным чувством собственного достоинства, сейчас сидел, сгорбившись, на стуле, а его голову венчало алюминиевое сооружение. Дыхание было замедленным. Вокруг плясали и мерцали сотни огоньков — какие–то счетчики, шкалы, световые индикаторы… В комнате, изолированной от окружающего мира и освещенной лампами дневного света, стояло тихое жужжание.

Фрэйзер сидел, наблюдая за игрой зеленых линий на экране осциллографа. Сама машина, установленная на изогнутой подставке, напоминала тарелку со спагетти. Сотни линий, тысячи импульсов вспыхивали и исчезали в глубине алюминиевого шлема, воздействуя на человеческий мозг.

— Фрэйзер, — мягко сказал Кеннеди в ухо загипнотизированного человека. И повторил: — Колин Фрэйзер. Колин Фрэйзер. Колин Фрэйзер. — Он нажал кнопку «Бесконечная любовь». — Колин Фрэйзер. Колин Фрэйзер.

Осциллограф вспыхнул сотнями новых искривлений, Кеннеди перевел шкалу.

— Роберт Кеннеди. «Чувства Инкорпорейтид». Роберт Кеннеди. «Чувства Инкорпорейтид».

Отвернувшись от машины, сияние которой постепенно затухало, Кеннеди, скупо улыбнувшись, сказал:

— Все в порядке. Работа для вас сделана. Все хорошо.

— Я тоже так полагаю, — кивнул Фрэйзер.

— Давайте договоримся: я хорошо сделал эту работу, а вы, в свою очередь, ничего не видели.

— Идет, хотя на самом деле мне было очень интересно, — согласился Фрэйзер.

— Искренне вам верю, я заметил, что вы, как собака, не сводили глаз с Ферриса, хотя лично в мои планы не входило обрабатывать его.

— Вы уже объясняли это. — Фрэйзер был терпелив. — Феррис — один из самых крупных держателей акций среди членов корпорации. Его влияние может поддержать мой бизнес.

— Да, понимаю. Меня, как и вас, не упрекнешь в безрассудности, здесь вы правы. Феррис уже раньше входил в число моих пациентов, и он не способен причинить мне вред. — Кеннеди вновь перевел взгляд на Фрэйзера. — Так что, если надумаете писать на меня донос, не забудьте об этой детали, а также упомяните и о вашем поступке.

— Я буду помнить об этом, — холодно кивнул Фрэйзер. — Скоро я уеду из города, так как, по–видимому, запишусь в ряды ВВС.

Кеннеди соединил пальцы.

— Замечательно… Внимание, Феррис пробуждается.

Феррис мигнул.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, — ответил Кеннеди, снимая электроды. — Я объяснял показания приборов, а вы вздремнули. Благодарю вас, я предъявлю счет, как только начну публиковать свои научные исследования.

— Ах да, да. — Феррис запыхтел, поднимаясь, затем положил руку на плечо Фрэйзера. — Если вы не заняты, — сказал он, — приглашаю вас на ленч, пойдемте.

— Благодарю, — ответил Фрэйзер, — мне только надо сказать доктору кое о чем.

Феррис вышел из комнаты.

— Пока я с вами прощаюсь, — сказал Фрэйзер.

— Хорошо бы нам распроститься надолго, а то я слышу эти слова слишком часто. — Кеннеди пожал руку Фрэйзера. — Сильных чувств нет? Я подошел к порогу своих возможностей, представив вам Ферриса, когда вы захотели познакомиться с ним, а еще больших трудов стоило мне убедить его прийти сюда. Право же, я достаточно занят.

— Уверен, — сказал Фрэйзер, — что все будет хорошо. Не хочу притворяться, будто полюбил вас за то, что вы для меня сделали, но вы человек не самого плохого сорта.

— Не хуже, чем вы, — хмыкнул Кеннеди. — Вы испробовали машину в целях собственного счастья.

— Конечно, — согласился Фрэйзер. — И похоже, я не прогадал.

Суорски спросил:

— Почему ты вызвал именно меня? И почему тебя заинтересовала именно моя контора?

— Я не уверен, что мой телефон не прослушивается, поэтому мне пришлось спуститься вниз и позвонить из аптеки. Думаю, он уже перестал бояться меня, но наверняка все еще держит в поле зрения. А знаешь, что ты есть в его списке?

— Похоже, ты хочешь устроить на него облаву. Честно говоря, Колин, я беспокоюсь за тебя.

— Хорошо, но тогда ты все время должен быть со мной. А сейчас вспомни, какие слова сказал тебе в последний раз Кеннеди?

— Хм. Не помню… Но вообще я делал все, как ты велел, и, кроме того, выяснил, что Томсон — человек Кеннеди.

— Так–так. Значит, Томсон — один из людей Кеннеди, — протянул Фрэйзер. — Значит, именно ему он отдаст записи. Хотелось бы мне знать точное время их встречи, после того как ты передашь липовые документы.

— Хм–м–м–м… Ты уверен, что Кеннеди поступит в точности так, как ты предполагаешь?

— Джим, это необходимый риск, и я единственный, кто чем–то рискует. Но все будет о'кей, обещаю тебе. Трагической ситуации попросту не возникнет.

Суорски посмотрел на Кеннеди скептически, но вслух сказал:

— Надеюсь, что на этот раз ты, Колин, прав.

Зубы Фрэйзера блеснули в улыбке.

— Ты хорошо прошел через это?

— Да, благодаря тебе. Я позволил ему загипнотизировать меня, но дальше, похоже, у него ничего не вышло. Он провел со мной беседу и долго нес какую–то чепуху о воинских секретах и о Советском Союзе, о том, что это государство стоит на страже мира и справедливости. Мне показалось, что он пытался насильно завербовать меня. Однако, хотя актер из меня, как ты знаешь, плохой, он, по–моему, ничего не заметил.

— Да, артист из тебя не выйдет, и тебе надо было просто повиноваться Кеннеди без всяких возражений и рассуждений. А обо мне он пытался что–нибудь узнать? Впрочем, для дела это не играет никакой роли.

— Да, пытался, — Суорски положил руку на плечо Фрэйзера. — Ты нанес мне поражение, Колин. В своих рассуждениях ты оказался прав, только теперь я в этом убедился.

— Что ты хочешь сказать?

— Пожалуй, ничего… — Суорски рассмеялся. — А теперь осталось только дать ему то, что он больше всего хочет получить.

Кеннеди хмуро смотрел на поверхность стола, за которым сидел.

— Вот что, Фрэйзер, — сказал он. — Будь проклят этот хорошенький пациент, больше я для вас ничего не буду делать.

— В последнее время я стараюсь как можно реже встречаться с вами. — Фрэйзер не садился и, казалось, нависал над Кеннеди. — Почему вы прямо не сказали, что больше никогда не желаете меня видеть?

— Что вы имеете в виду? — Кеннеди потянулся к звонку.

— Выслушайте меня, прежде чем что–либо предпримете, — грубо сказал Фрэйзер. — Я знаю, вы пытались повлиять на Джима Суорски. Вы спрашивали его о совершенно секретных бумагах, и он принес их вам недавно, после чего вы передали их в одну тайную шпионскую организацию. Это высшая измена, Кеннеди.

Психиатр резко откинулся назад.

— Не пытайтесь с вашими задиристыми мальчиками избавиться от меня, — предостерег Фрэйзер. — Суорски сидит на телефоне, вызывая ФБР. Только я могу остановить его.

— Но… — начал Кеннеди, облизнув губы. — Но он обвинит в измене в первую очередь себя. Ведь это он передал мне бумаги!

Фрэйзер усмехнулся.

— Не думаете же вы, что они были настоящими?! Сомневаюсь, что ваши действия завоюют вам популярность в Советском Союзе, когда они попытаются построить машины по подложным чертежам.

Кеннеди посмотрел на дверь.

— Что вы хотите? — прошептал он.

— Помните Ферриса? Парня, которого вы обработали для меня? Он владелец соседней с вами конторы. Я специально подсунул вам именно его, а потом установил у него в конторе — только на одну ночь — простой маленький осциллограф. Осциллограммы очень тонкая и чувствительная вещь, ею занимаются несколько миллионов людей. Ваш прибор плохо вел себя, если вы заметили. Конечно, и лаборатория, и машина хорошо защищены, но, несмотря на это, какие–то помехи все равно существуют. И мой маленький прибор не вызвал у вас никаких подозрений, тем более, что я включил его только в тот момент, когда вы вводили команды в мозг Суорски. Я не включал прибор, когда вы проводили обследование, потому что иначе вы заметили бы слишком сильное расхождение и прекратили бы работу, что не привело бы к нужному эффекту. Вы сами рассказали мне технологию процесса. Суорски отлично сыграл свою роль. Раньше, пока вы вмешивались только в человеческие жизни, вас не за что было ухватить, но теперь вы шпион.

Кеннеди сидел неподвижно, только губы его беззвучно шевелились, потом он сказал:

— Я уже начал изменять мир к лучшему. Я надеялся на человеческую доброту. А вы, ради одной женщины…

— Я никогда не доверял ни одному человеку с комплексом превосходства. Мир действительно меняется под властью чьей–нибудь сильной руки. Уже не один раз пытались перестроить его. В прошлом диктаторы обычно поднимались из реформаторов и кончали массовыми казнями. Вы пошли тем же путем. — Фрэйзер облокотился о стол. — Я победил в этой драке. — Он направился к выходу. — Скрипите зубами сколько угодно — это не поможет вам. Суорски, Мартинез и я проследили за вами. Если вы не вернете прежнее сознание всем своим пациентам, мы пойдем на крайние меры. А пока давайте прочитаем вашу регистрационную книгу и позаботимся, чтобы вы сделали то, о чем я говорю.

Кеннеди прикусил губу.

— А машина?..

— Пока не знаю, решим это потом… О'кей, где тут телефон? Мне надо позвонить Джуди Сандерс. Попросите, чтобы она пришла для специальной обработки прямо сейчас.

Месяц спустя бумаги с записью этой истории были отобраны у одного маньяка, который пытался прорваться в лабораторию Колумбийского университета, где, поставив в тупик ученых, стояла машина Гавотти. Он учинил драку, но был задержан. Говорят, в тюрьме он совершил самоубийство. Его звали Кеннеди.

Фрэйзер почувствовал укол жалости, узнав об этом, но тут же отвлекся: он был поглощен хлопотами, связанными с его венчанием.