... BAT BLOG :: /b/books/sz-sf/Дик._Лабиринт_смерти_(замена).fb2
Лабиринт смерти: Романы, повесть, рассказы

Annotation

   Американского писателя Филипа К. Дика С. Лем назвал «единственным американским фантастом, заслуживающим внимания», а Б. Оддисс «вторым гением НФ после Степлдона».
    В сборник включены повесть, рассказ и два романа, один из которых, «Сдвиг по времени по-марсиански», признан одним из ста лучших романов в жанре научной фантастики.

ФИЛИП ДИК Лабиринт смерти

 ПРЕДИСЛОВИЕ

   Филип К. Дик родился в 1928 году в Чикаго. Почти всю жизнь прожил в Калифорнии. В период разгула маккартизма был исключен из Калифорнийского университета за левые взгляды. Вел программу классической музыки на радио, затем работал продавцом в магазине грампластинок. Первый рассказ опубликовал в 1952-м году, первый роман «Солнечная лотерея» — в 1955-м. За свою не слишком Долгую жизнь написал около сорока романов и множество рассказов. Его роман «Человек в Высоком Замке» (о мире, где во Второй мировой войне победили Германия и Япония) в 1963-м получил премию «Хьюго»; Но настоящая слава пришла к нему после смерти в 1982 году; Его поклонники создали «Общество Филипа Дика», была даже учреждена ежегодная премия его имени для дебютантов в жанре НФ. Большинство его произведений посвящены альтернативным вариантам настоящего и близкого будущего и поражают читателя мрачностью, глубоким психологизмом и, как это ни парадоксально для жанра фантастики, реалистичностью. На страницах его книг вы встретите инопланетных захватчиков, звездолеты и перемещения во времени, но они не оставляют впечатления бутафории. Возможно, потому, что в его мирах живут, действуют И страдают не супермены, а обычные люди. Не случайно С. Лем назвал Дика «единственным заслуживающим внимания американским фантастом», а Б. Олдисс — «вторым гением НФ после Степлдона[1]».
   Дик стал одним из первых фантастов, обратившихся к темам мессианства, наркотиков, психических заболеваний. Не зря он считается основоположником «психоделической» фантастики. Сильное влияние на творчество писателя оказала восточная философия — буддизм и даосизм. Вплетая символику китайской «Книги Перемен» и тибетской «Книги Мертвых», наркотические видения и технологические достижения будущего в реалии быта современной Америки, Дик добивается потрясающего воздействия на сознание читателя. Однако его тексты лишены сложных стилистических изысков, которыми грешат большинство «авангардистов». Поэтому его романы с одинаковым интересом читаются как любителями «твердой» научной фантастики, так и поклонниками интеллектуальной прозы.
   Произведения, представленные в этом сборнике, относятся к разным периодам творчества писателя. Выбор их не случаен — таким образом мы можем проследить тот путь в литературе, которым следовал Ф. Дик. Уже в первых диковских рассказах угадывается рука будущего мастера-«разрушителя реальности», настолько они своеобразны и оригинальны. Таков рассказ «Машина-Спасительница» (1953), изящный, словно китайская статуэтка, и полный тревоги за судьбу культуры и цивилизации.
   Роман «Сдвиг во времени по-марсиански» (1964) включен критиками в число ста лучших романов НФ. Шизофренические видения вторгаются в типичный хайнлайновский мир будущего и не оставляют от него камня на камне. Место действия романа — земная колония на Марсе, но задуматься он заставляет сегодняшнего человека, спешащего по утру на работу в переполненном метро.
   Повесть «Вера наших отцов» (1967) следует отнести если не к вершине творчества Дика, то к вершине его творческой Голгофы, Голгофы художника, Голгофы человека и философа. Пи один классик жанра «хоррор» начиная с Г. Лавкрафта и кончая С. Кингом не добился столь мрачной безысходности, столь леденящей бессмысленности бытия, каких достигает Дик в этой небольшой по объему вещи. «Светлое» коммунистическое будущее, китайская модель. Партия правит народом, а во главе ее — Абсолютный Благодетель Народа, столетний розовощекий старец. Странные события нарушают привычную размеренную жизнь молодого партийного бюрократа Тун Ченя и ведут его к познанию страшной истины... В отличии от Е. Замятина и Д. Оруэлла, Дик не живописует ужасов тоталитаризма. Напротив, он сперва словно убеждает нас в возможности вполне комфортного существования и в таком мире. Ужас Дика вне политики, вне социального устройства общества Царствие этого ужаса внутри нас, он коренится в сознании человека, в самой основе его бытия. И если Любовь в мире подменяется Ненавистью, то в мир приходит бог, который есть...
   ...Итак, вы неудачник. Половина жизни прожита зря. Но есть шанс начать все с начала. Четырнадцать человек прибывают на загадочную планету Дельмак-0 — с этого события начинается роман «Лабиринт смерти» (1970). Каждый из них мечтает о новой, более счастливой жизни. Но на планете затаился враг — невидимый и беспощадный, уносящий одну жертву за другой. И с каждой новой смертью действительность становится все более зыбкой, а надежды на счастье все более призрачными...
   Приятного чтения, Уважаемый. Читатель, и пусть твой мир окажется более прочным и реальным, хотя я бы на это не очень рассчитывал...
   Игорь Кремнев

Сдвиг во
ВРЕМЕНИ
Роман 

 Глава 1

   Через толщу фенобарбитуратной драмы до Сильвии Болен донесся чей-то зов. Резко прорвав напластования, в которых она утопала, он мгновенно разрушил ее идеальное состояние не-самости.
   — Мам, — снова позвал ее сын с улицы.
   Приподнявшись на кровати, она отпила из стакана воды, опустила босые, ноги на пол и с трудом встала. На часах было девять тридцать. Отыскав халат, она двинулась к окну.
   «Надо прекратить это принимать, — подумала она. — Лучше сдаться на милость шизофрении, присоединившись ко всем остальным». Сильвия подняла штору, и ее ослепил солнечный свет привычного красновато-пыльного оттенка. Она прикрыла глаза рукой.
   — В чем дело, Дэвид?
   — Мам, приехал объездчик канала!
   Значит, была среда. Она кивнула и, повернувшись, направилась неуверенным шагом на кухню, где ей удалось поставить на плиту добротный старый глиняный кофейник.
   «Что я должна? — подумала она. — Для объездчика все готово. Так или иначе, Дэвид проследит». Она включила воду и побрызгала себе на лицо. Вода была мутной и неприятной, и Сильвия закашлялась. «Надо спустить воду в баке, — подумала она. — Вычистить, добавить хлорки, проверить, сколько засорилось фильтров; .возможно, уже все. Неужели объездчик не может это сделать? Нет, это не его дело».
   — Я тебе нужна? — спросила Сильвия, открывая заднюю дверь. Холодный воздух вихрем закружился вокруг нее, забивая легкие мелким песком. Она отвернулась, прислушиваясь к ответу сына. Его воспитание требовало отказаться от помощи.
   — Думаю, нет, — проворчал мальчик.
   Позднее, сидя в халате за кухонным столом и попивая кофе с тостами и яблочным пюре, она наблюдала, как приближается объездчик в своей плоскодонке, которая не спеша тарахтела вверх по каналу, тем не менее появляясь всегда точно по расписанию. Стоял 1994 год, вторая неделя августа. Они уже ждали одиннадцать дней и теперь наконец получат свою порцию воды из большого канала, который пролегал вдоль их цепочки домов в миле от марсианского севера.
   Объездчик пришвартовался к воротам шлюза и, прихватив папку с застежками, в которой хранились его записи и инструменты, спрыгнул на сухую землю. На нем была серая форма, забрызганная грязью, и высокие сапоги, почти доверху покрытые коричневым илом. Немец, что ли? Но когда он повернул голову, она увидела его плоское славянское лицо, а над козырьком фуражки красную звезду. Теперь очередь русских; она уже сбилась со счета.
   И, судя по всему, не она одна потеряла нить последовательных смен, осуществлявшихся руководством Объединенных Наций. На крыльце соседнего дома появилось все семейство Стайнеров, намеревающееся идти к объездчику: все шестеро — отец, тяжеловесная мамаша и четверо белокурых пухленьких и шумных девочек.
   Именно им отключал воду объездчик.
   — Bitte, mein Herr[2], — начал Норберт Стайнер, но, увидев красную звезду, прикусил язык.
   Сильвия улыбнулась и про себя подумала: «Да, не повезло».
   Через заднюю дверь в дом поспешно вошел Дэвид.
   — Мам, ты знаешь? У Стайнеров вчера ночью протек бак, и они лишились половины своей воды! Так что теперь у них не хватит воды для сада, и мистер Стайнер говорит, что он погибнет.
   Сильвия кивнула, доедая последний кусочек тоста и закуривая сигарету.
   — Ну разве это не ужасно, мама? — настаивал Дэвид.
   — И Стайнеры хотят, чтобы он перекрыл им воду попозже, — произнесла Сильвия. .
   — Мы не можем допустить, чтобы их сад погиб. Помнишь, когда у нас были неприятности со свеклой? Мистер Стайнер поделился с нами химикалиями, которые он привез из Дома, и они уничтожили всех жуков. А мы собирались поделиться с ними свеклой, но так и не сделали этого, забыли.
   Это верно. Она вздрогнула от внезапно нахлынувшего чувства вины: мы обещали... а они даже не напомнили, хотя сами наверняка не забыли об этом. И Дэвид всегда играет у них.
   — Пожалуйста, выйди, поговори с объездчиком, — упрашивал Дэвид.
   — Думаю, мы сможем дать им воду в конце месяца, — ответила СиЛьвия. — Мы же можем протянуть рукав в их сад. Но вот насчет утечки, я не верю — им всегда не хватает их доли.
   — Я знаю, — откликнулся Дэвид, опустив голову.
   —- И они не заслуживают больше, чем остальные, Дэвид. Все должны получать одинаковое количество.
   — Они просто не умеют управляться со своим хозяйством, — заметил Дэвид. — Мистер Стайнер ничего не понимает в инструментах.
   — Значит, они сами виноваты. — Она почувствовала раздражение и попыталась объяснить его тем, что еще не совсем проснулась. Нужен дексамин, иначе глаза у нее не раскроются до самого вечера, когда наступит время для очередного фенобарбитурата. Аптечка находилась в ванной, и, вынув бутылочку с маленькими зелеными таблетками в форме сердечка, она пересчитала их: осталось всего двадцать три штуки, и вскоре ей придется сесть на огромный гусеничный автобус и пересечь пустыню, чтобы пополнить запасы в городе.
   Над головой у нее раздалось громкое гулкое бульканье. Огромный жестяной бак на крыше начал заполняться. Объездчик закрывал ворота шлюза — мольбы Стайнеров были напрасны.
   Ощущая себя все больше виноватой, она налила в стакан воды, чтобы запить утреннюю таблетку. «Если бы Джек чаще бывал дома; как без него одиноко, — подумала она. —До какой мелочности мы. дошли — просто какое-то варварство. К чему все эти пререкания, нервозность, неусыпная тревога о каждой капле воды, которые пронизывают нашу жизнь? Неужели только — это и ничего больше... Нам ведь столько обещали вначале».
   Из соседнего дома внезапно громко взорвалось радио: танцевальная музыка, а потом реклама какой-то сельскохозяйственной техники.
   «Глубина и угол вспашки, — разглагольствовал диктор, и его голое отзывался эхом в холодном, бодрящем утреннем воздухе, — саморегулировка и автоматический контроль обеспечат даже неопытному владельцу быстрое...»
   Продолжение заглушила музыка — приемник настроили на другую волну.
   До нее донеслась детская перебранка. И так целый день? Интересно, удастся ли ей вынести это? Да еще Джека не будет до конца недели — словно она и не замужем. Неужели ради этого она покинула Землю? Прижав руки к ушам, она попыталась заглушить вопли радио и крики детей.
   «Надо вернуться в постель, нечего было и подниматься», — подумала она наконец, начав одеваться для дня, который предстояло прожить.
   Джек Болен, сидя в кабинете своего шефа в Банчвуд-парке, беседовал по радиотелефону с отцом, который находился в Нью-Йорке. Связь, пролегавшая через систему спутников и покрывавшая миллионы миль безвоздушного пространства, как всегда не отличалась высоким качеством; но как бы то ни было, за звонок платил Лео Болен.
   — Что ты называешь горами Франклина Рузвельта? — громко спрашивал Джек. — Ты, наверно, ошибся, папа, — там ничего нет, это абсолютно пустынная местность. Ты можешь это узнать у любого агента по недвижимости.
   — Нет, Джек, я узнавал, — донесся слабый голос отца. — Хочу приехать посмотреть и обсудить все с тобой. Как Сильвия и мальчик?
   — Отлично. Но послушай, не ввязывайся в это — всем известно, что на Марсе земельные участки на продажу расположены вдали от работающей сети каналов — запомни, функционирует только одна десятая их часть — это же чистое надувательство. — Он не мог понять, каким образом отец с его многолетним опытом, особенно в инвестировании необработанных земель, так легко попался на крючок. Ему стало страшно. Неужели отец за эти годы так постарел! Но письмам ни о чем нельзя было судить: отец диктовал их стенографисткам компании.
   Или, может, время течет по-разному на Земле и на Марсе — он читал статью, посвященную этой гипотезе в каком-то психологическом журнале. И когда его отец появится здесь, он будет выглядеть как трясущиеся седовласые мощи. Неужели никак не отвертеться от этого визита? Хотя Дэвид будет рад деду, да и Сильвия его любит. Тем временем слабый голос издалека сообщал Джеку Болену нью-йоркские новости, не представлявшие для него никакого интереса. Все это казалось Джеку совершенно нереальным. Десять лет назад в результате титанического усилия ему удалось вырваться с Земли, и он не желал ничего о ней слышать.
   И все же связь с отцом сохранялась, а в ближайшем будущем она еще и укрепится в результате его первого путешествия за пределы Земли; он всегда хотел слетать на другую планету, пока не поздно. Другими словами — до своей смерти. Лео был настроен решительно. Несмотря на усовершенствование крупных межпланетных кораблей, путешествие оставалось рискованным, но его это не волновало. Ничто не могло ему помешать; на самом деле он уже зарезервировал себе место.
   — Господи, отец, это же замечательно, что ты готов к такому трудному пути. Надеюсь, ты справишься, — смирился Джек.'
   С противоположной стороны стола на него взирал его шеф, мистер И, в руках он держал лист желтой бумаги Со служебным запросом. Тощий длинный И в однобортном костюме и галстуке бабочкой... китайский стиль одежды прекрасно укоренился здесь, на чужой почве, смотрелся так же естественно, как если бы И вел дело в Кантоне.
   И указал на листок бумаги, после чего молча изобразил, что в нем содержится: сначала он слегка подрожал, потом продемонстрировал, как переливает что-то из одной руки в другую, а затем утер лоб й расстегнул воротничок, будто изнемогая от жары. Затем поднял костлявое запястье и уставился на часы. Полетела холодильная установка на какой-то молочной ферме — понял Джек Болен, — и дело было срочным — если не поторопиться, молоко испортится на дневной жаре.
   — Ладно, пап, буду ждать от тебя сообщений. — Джек попрощался и повесил трубку. — Прошу прощения, что так долго, — извинился он перед шефом и взял у него листок.
   — Пожилому человеку не стоило бы ехать сюда, — спокойно, но категорично заметил И.
   — Ему хочется взглянуть, как мы тут живем, — ответил Джек.
   — И чем он сможет помочь, если ваши дела окажутся не настолько хороши, как ему хотелось бы? — презрительно улыбнулся И. — Может, он предполагал, что вы тут разбогатеете? Так сообщи ему, что здесь нет алмазов. Их уже прикарманили Объединенные Нации. Что касается вызова по поводу холодильной установки, то согласно записям мы уже чинили ее два месяца назад, та же самая неисправность. Там что-то с источником питания или изоляцией. Время от времени двигатель начинает барахлить, пока не выскакивает предохранитель.
   — Я посмотрю, что у них еще подключено к генератору, — ответил Джек.
   «Работать на И нелегко», — думал он, поднимаясь на крышу, где стояли вертолеты компании. Все поставлено на рациональную основу. И выглядел и вел себя словно механизм. Шесть лет тому назад — ему тогда было двадцать два— он высчитал, что более доходно вести дело на Марсе, где крайне нуждались в ремонте и профилактике разнообразной техники, так как стоимость перевозки новых деталей с Земли была непомерно высока. Старый тостер, безрассудно выкидывавшийся на Земле, на Марсе подлежал починке. И была симпатична сама идея сохранения вещей. Будучи воспитан в пуританской атмосфере всеобщей бережливости Народного Китая, он не одобрял расточительства. А работая инженером в провинции Хэнань, приобрел необходимый опыт. Таким образом он спокойно и методично подошел к решению, которое большинству людей грозило катастрофическим эмоциональным стрессом. И готовился к расставанию с Землей словно собирался нанести визит дантисту для вставления пары нержавеющих челюстей. Он рассчитал до последнего доллара сумму накладных расходов при открытии своего дела на Марсе: Предприятие выглядело не слишком Прибыльным, но зато требовало Высокого профессионализма. За шесть лет, начиная с 1988 года, дело настолько разрослось, что в неотложных случаях обращались только к мастерам его компании — а что можно считать не неотложным случаем в колонии, которая с трудом выращивает себе редиску и охлаждает мизерные надои молока?
   Джек Болен захлопнул дверцу, завел мотор и начал подниматься над зданиями Банчвуд-парка в подернутое дымкой тусклое небо, отправляясь на свой первый вызов.
   Вдалеке справа от него совершал посадку огромный корабль с Земли, опускаясь на широкий базальтовый круг посадочной площадки для пассажирского транспорта. Другие грузы доставлялись за сотни миль к востоку. Это был первоклассный транспортный корабль, и вскоре к нему прибудут приборы с дистанционным управлением, которые продезинфицируют пассажиров, избавив их от всевозможных вирусов, бактерий, насекомых и приставших семян сорняков: пассажиры выйдут голенькими, словно новорожденные, и пройдут через химические ванны, где им предстоит брызгаться в течение восьми часов всевозможных тестов. А когда будет обеспечена безопасность колонии, они будут выпущены на свободу, чтобы самостоятельно заботиться о собственной жизни. Возможно, некоторых даже отправят назад на Землю — тех, у кого в результате трудного путешествия проявятся генетические дефекты. Джек подумал, что его отец терпеливо перенесет иммиграционную процедуру. «Так нужно, мальчик, — скажет он. — Это необходимо»: Задумчивый старик с сигарой во рту... философ, все образование которого свелось к семи классам нью-йоркской общеобразовательной школы, да еще в самый тяжелый ее период. «Странно, — подумал Джек, — как проявляется характер». Каким-то образом отец всегда чувствовал, как надо себя вести, причем не в социальном плане, а в более глубоких, неизменных отношениях. «Он приспособится к этой жизни, — решил Джек. — Даже за короткое посещение он акклиматизируется лучше, чем мы с Сильвией. Почти как Дэвид...»
   Они подружатся, дед и внук. Оба умные и практичные и.в то же время неуемные романтики —чем еще объяснить неожиданное желание отца купить землю где-то в горах Франклина Рузвельта? Это была последняя вспышка надежды, вечно питавшей отца: земля, продающаяся почти за бесценок, не имеющая покупателей, на границе обитаемых областей Марса. Внизу Джек заметил канал Сенатора Тафта и выровнял вертолет по нему. Канал приведет его к молочной ферме Мак-Олифа с тысячами акров засохшей травы и когда-то призовым стадом джерсиек, теперь лишь отдаленно напоминавших своих предков. Таков был обитаемый Марс — паутина расходящихся и пересекающихся каналов, которые едва поддерживали жизнь, и не более того. Канал Сенатора Тафта, оказавшийся непосредственно под вертолетом, являл собой отвратительную зелень: здесь воду еще не отфильтровали и не пропустили сквозь шлюзы, она содержала в себе все вековые наносы — донный ил, песок и грязь, делавшие ее непригодной для питья. Одному Господу было известно, какие щелочи поглощает здешнее население. Однако оно продолжало жить. Эта желто-коричневая мутная жижа не смогла погубить их. А к западу лежали земли, все еще ожидавшие, когда наука человечества устремится к ним и явит им свое чудо.
   Археологические экспедиции, прибывшие на Марс в начале 70-х, бойко рисовали этапы отступления старой цивилизации, которую должно было заменить человечество. Она так и не сумела как следует освоить пустыню. Вероятно, как и в случае с земными цивилизациями Тигра и Евфрата, аборигены жались к источникам орошения. В пору своего расцвета старая марсианская культура занимала лишь пятую часть планеты, предоставив остальным землям пребывать в первозданном состоянии. Например, дом Джека Болена, находившийся невдалеке от слияния каналов Уильяма Батлера Йитса и Геродота, стоял почти на границе земель, которые культивировались в течение последних пяти тысяч лет. Болены считались недавно прибывшими, хотя одиннадцать лет назад никто не предполагал, что эмиграция так резко прекратится.
   В радиопередатчике вертолета звучали шумы, которые внезапно прервал металлический голос И:
   — Джек, у меня есть для тебя дополнительный вызов. Представитель Объединенных Наций сообщил о неполадках в общеобразовательной школе, а собственного мастера у них сейчас нет под рукой.
   Джек взял микрофон.
   — Простите, мистер И, мне кажется, я уже говорил вам — моя квалификация не распространяется на школьные приборы. Лучше попросите заняться этим Боба или Пита. («Я-то точно знаю, что говорил вам об этом», — добавил он про себя.)
   Но логика шефа оставалась непробиваемой:
   — Это необходимо, и мы не можем отказываться, Джек. Мы никогда не отказывались от ремонтных работ. У тебя неправильное отношение к делу. Я вынужден настаивать, чтобы ты принял вызов. Как только предоставится возможность, я пошлю к тебе в школу еще одного мастера. Спасибо, Джек. — И повесил трубку.
   «И вам спасибо», — ядовито заметил Джек Болен про себя.
   Теперь внизу показалось второе поселение — Льюистаун — столица союза водопроводчиков колонии. Его организовали на планете одним из первых, и в члены союза входили его собственные ремонтные рабочие. И не имел к ним никакого отношения. Если работа у И станет совсем уж невыносимой, Джек Болен всегда сможет собраться и перебраться в Льюистаун, вступить в союз и работать, получая даже еще большую зарплату. Однако ему не по душе были последние политические события в союзе водопроводчиков. Арни Котт был выбран президентом местного отделения работников водного хозяйства только в результате очень своеобразной предвыборной кампании с явными нарушениями при голосовании. И установленный им режим не вызывал у Джека никакого желания становиться его подчиненным: то, что он видел, сильно напоминало тиранию раннего средневековый с оттенком семейственности. И тем не менее с экономической точки зрения колония процветала. В ней осуществлялась передовая программа общественных работ, а налоговая политика позволяла собрать огромную сумму наличных средств. Колония была не только богата, но и могла обеспечить приличной работой всех своих обитателей. За исключением израильского поселения на севере, она была самой жизнеспособной на всей планете. Главным козырем израильтян являлись ударные сионистские бригады, которые расселялись в пустыни для осуществления всевозможных проектов — от выращивания апельсинов до очистки химических удобрений. Новый Израиль в одиночку поднял чуть ли не треть пустынных земель. Более того, это было единственное марсианское поселение, в любых количествах экспортирующее свою продукцию на Землю.
   Столица водопроводчиков, Льюистаун пропала, внизу проплыл памятник Алджеру Хиссу — первому мученику Объединенных Наций, и снова началась пустыня. Джек откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Из-за настырных подгоняний И он забыл взять термос с кофе, отсутствие которого теперь очень угнетало. Глаза у Джека слипались. «Им не заставить меня работать в школе, — заметил он про себя, но в этом замечании было больше злости, чем убеждения. — Брошу все». Но он знал, что не бросит. Он отправится в школу, повозится там около часа, делая вид, что занят починкой, а потом появятся Боб или Пит и все сделают. Репутация фирмы будет спасена, и они все вместе вернутся в офис. Все будут довольны, включая И.
   Ему доводилось несколько раз бывать в школе с сыном. Но это было совсем другое. Дэвид учился лучше всех в классе, занимаясь с самыми совершенными обучающими машинами. Он засиживался допоздна, выполняя почти всю университетскую программу, которой так гордились Объединенные Нации. Джек взглянул на часы — было десять утра. Сейчас, как он помнил из своих посещений и рассказов Дэвида, тот занимается с Аристотелем, изучая основы науки, философии, логики, грамматики, поэтики и архаической физики. Из всех обучающих машин Дэвид, похоже, больше всего получал от Аристотеля, что радовало; многие дети предпочитали более лихих преподавателей: сэра Фрэнсиса Дрейка (английская история и основы мужской вежливости) или Авраама Линкольна (история Соединенных Штатов, основы современного ведения войны и государства), а иногда и таких мрачных персонажей, как Юлий Цезарь и Уинстон Черчилль. Сам Джек родился слишком рано, чтобы воспользоваться преимуществами нынешней системы автоматического обучения, мальчиком ему приходилось сидеть в одном классе с шестьюдесятью ребятами, а в старших классах — и в тысячной аудитории, слушая преподавателя, выступавшего на телеэкране. Однако, если бы ему довелось попасть в современную школу, он быстро бы выбрал себе любимого учителя: при посещении школы с Дэвидом, в первый же родительский день, он увидел обучающую машину Томас Эдисон, и больше ему уже ничего не требовалось. Дэвид потратил почти целый час, пытаясь оттащить его от машины.
   Внизу, под вертолетом, пустыня уступала место прериям, поросшим редкой травой. Ограда из колючей проволоки отмечала начало владений Мак-Олифа и одновременно область, находящуюся под управлением Техаса. Отец Мак-Олифа был техасским нефтяным миллионером и финансировал полеты на Марс собственных кораблей; он обскакал даже союз водопроводчиков. Джек вынул изо рта сигарету и начал опускаться, пытаясь отыскать в слепящих солнечных лучах здания фермы.
   Небольшое стадо коров шарахнулось от шума вертолета и галопом бросилось врассыпную. Джек понадеялся, что Мак-Олиф — низкорослый мрачный ирландец — не заметит этого. Мак-Олиф не без оснований нервничал по поводу своих коров: ему казалось, что весь уклад марсианской жизни направлен против них, что все заставляет их худеть, болеть и уменьшать надои.
   Джек включил передатчик и произнес в микрофон:
   — Это мастер из компании И. Джек Болен по вашему вызову. Прошу посадки.
   Он подождал, пока с ранчо не донесся ответ:
   — О’кей, Болен, площадка готова. Конечно, бессмысленно спрашивать, что вас так задержало, — сварливо добавил Мак-Олиф.
   — Сейчас буду, — скорчив гримасу, откликнулся Джек.
   Он уже различал впереди здания, белевшие на фоне песка.
   — У нас здесь пятнадцать тысяч галлонов молока, — продолжал Мак-Олиф. — Если вы в ближайшее время не почините этот чертов холодильник, все испортится.
   — Мигом сделаем. — Джек зажал уши большими пальцами и скорчил рожу громкоговорителю.

 Глава 2

   Бывший водопроводчик, президент марсианского союза работников водоснабжения Арни Котт поднялся с постели в десять утра и сразу же, по обыкновению, направился в парилку.
   — Привет, Гус.
   — Привет, Арни.
   Его все называли по имени, и это было хорошо. Арни Котт кивнул Биллу, Эдди и Тому, когда они поздоровались с ним. Пар оседал у его ног, стекал по изразцам, и влага выводилась наружу. Эта мелочь доставляла ему удовольствие: обычные ванны конструировались таким образом, чтобы воспрепятствовать утечке воды. У него же вода вытекала в раскаленный, песок и исчезала навсегда. Кто еще мог себе, позволить такое? «Хотелось бы мне посмотреть, кто из этих богатых евреев в Новом Иерусалиме имеет такие парилки», — ухмылялся он про себя.
   Встав под душ, Арни Котт обратился к приятелям:
   — До меня дошел слушок, который нужно как можно скорее проверить. Знаете этот картель португальцев из Калифорнии, которые приобрели горный кряж Франклина Рузвельта и пытались там добывать железную руду, но содержание ее оказалось слишком невысоким по сравнению с затратами? Я слышал, они продали свои участки.
   — Да, мы тоже слышали, — закивали присутствующие. — Интересно, сколько они на этом потеряли. Наверно, страшные убытки.
   — Нет, — возразил Арни, — я слышал, они нашли покупателя, готового с лихвой возместить все убытки, так что они останутся даже в прибыли. Хотел бы я знать, что за сумасшедший покупает эту землю! Вы же знаете, у меня там есть кое-какие права на добычу минералов. Узнайте, кто ее купил и что там замышляется. Мне надо знать, что там делается.
   — Да, хорошо бы выяснить. — Все снова покивали, только Фред, выйдя из-под душа, заметил:
   — Я узнаю, Арни, — и добавил, не оборачиваясь: — Займусь этим прямо сейчас.
   Арни старательно намылился и обратился к оставшимся:
   — Должен же я как-то защищать свои права на добычу минералов: я не потерплю, чтобы сюда явился какой-нибудь бездельник с Земли и начал превращать эти горы, например, в национальный парк для пикников. Я говорю вам только то, что слышал. Мне известно, что около недели назад туда ездила группа коммунистических начальников из России и Венгрии — приглядывались. Вы думаете, оттого, что они в прошлом году проиграли, они сдались? Как бы не так. У них мозги как у насекомых, и как насекомые они всегда возвращаются к одному и тому же. Красным не терпится устроить коммунизм на Марсе; они там на Земле снят и видят это. Не удивлюсь, если выяснится, что эти португальцы из Калифорнии продали землю коммунистам и в ближайшем будущем они переименуют горы Франклина Рузвельта в горы Иосифа Сталина.
   Все понимающе рассмеялись.
   — А теперь меня ждут дела, — заключил Арни Котт, смывая мыльную пену под яростными струями горячей воды. — Надеюсь, остальное вы раскопаете сами. Например, я тут ездил на восток, где у нас идет эксперимент с дынями. Похоже, нам удалось внедрить новоанглийский сорт и приспособить его к здешним условиям. Я-то знаю, как все любят кусочек мускусной дыни на завтрак.
   — Верно, Арни, — согласились все.
   — Но в голове у меня не только дыни. На днях нас посетили представители Объединенных Наций с протестом против нашего отношения к черномазым. Или мне не следует так говорить; наверное, я должен называть их, как эти ребята из Объединенных Наций — «остаточное местное население» или попросту бликмены. Имелось в виду наше решение оплачивать труд занятых на шахтах бликменов ниже установленного уровня, я имею в виду — ниже минимальной ставки. Потому что даже эти ангелы из Объединенных Наций не могут всерьез рассчитывать, что мы станем платить им ставку. Как бы там ни было, перед нами стоит проблема: с одной стороны, мы не можем платить бликменам минимальную ставку, потому, что они работают настолько плохо, что мы разоримся, а е другой, мы вынуждены использовать их в шахтах, потому что, кроме них, там никто не сможет дышать. Мы ведь не можем получать кислородное оборудование в достаточных количествах и по приемлемым ценам. Кто-то Дома здорово наживается на этих кислородных баллонах, компрессорах и прочем. Это настоящий рэкет, и мы не дадим обвести себя вокруг пальца.
   Все мрачно молчали.
   — Ну так вот, нельзя дозволить бюрократам из Объединенных. Наций диктовать нам, как нам жить в нашем поселении, — продолжил Арни. — Мы начали здесь трудиться еще до того, как они вкопали свой флаг в песок; у нас уже были дома, а им еще и писать было некуда.
   — Верно, Арни, — закивали ребята.
   — И тем не менее беда в том, что эти фрукты из Объединенных Наций контролируют каналы, а нам тоже нужна вода: она нужна нам для транспортировки грузов, как источник энергии, нужна для питья и для такого вот купания. Я хочу сказать, что эти гады в любой момент могут перекрыть воду; так что мы у них в руках.
   Он вышел из-под душа и прошлепал по теплым влажным изразцам за полотенцем, которое наготове держал служитель. От мыслей об Объединенных Нациях у него заболел живот, а с левой стороны заныла бывшая когда-то язва двенадцатиперстной кишки. «Лучше позавтракать», — подумал он.
   Служитель помог ему облачиться в серые фланелевые брюки, футболку, ботинки из мягкой кожи и военно-морскую кепи. Арни вышел из парилки, пересек коридор и вошел В свою столовую, где Гелио, его повар из бликменов, уже приготовил завтрак. Не раздумывая он сел за стол, на котором его ждали горячие лепешки, бекон, кофе, стакан апельсинового сока и воскресный номер нью-йоркской «Таймс» за предыдущую неделю.
   — Доброе утро, мистер Котт, — выглянула из приемной секретарша в ответ на нажатие кнопки — он еще не видел эту девушку. «Не слишком симпатичная», — решил он, бросив на нее оценивающий взгляд, и вернулся к газете. К тому же еще и называет его «мистер Котт». Он отхлебнул сок и прочитал статью о гибели межпланетного корабля с тремя сотнями пассажиров на борту. Он принадлежал японскому коммерсанту и транспортировал велосипеды. Это рассмешило его. Велосипеды в космическом пространстве, и все погибли. Жаль, на планете с такой маленькой масоой, как Марс, где не имелось никаких источников энергии, если не считать систему грязных каналов, и где даже керосин стоил целое состояние, велосипеды представляли бы существенную экономическую ценность. Можно было бы совершенно бесплатно путешествовать на сотни миль, даже через пустыню. Единственные, кто мог себе позволить турбинный транспорт, работающий на керосине, это жизненно необходимые службы: монтеры, Команды технического обслуживания, ну и конечно, важные официальные представители, такие как он сам. Конечно, существовал и общественный транспорт — трассы гусеничных автобусов соединяли одно поселение с другим. Но автобусы ходили нерегулярно и зависели от доставки топлива с Земли. К тому же, что касается лично Арни, они вызывали у него приступы клаустрофобии — так медленно они передвигались.
   Чтение «Таймс» напомнило ему Дом, и ему ненадолго показалось, что он снова на Земле, в Южной Пасадене: его семья подписывалась на «Таймс», и он вспомнил, как мальчиком носил ее из почтового ящика, висевшего на улице, усаженной абрикосовыми деревьями. Теплая пыльная улочка, вдоль которой стояли аккуратные одноэтажные домики с припаркованными машинами и еженедельно подстригавшимися газонами. Именно этих газонов ему и недоставало — с тачками удобрений, семенами, садовыми ножницами и сетчатой оградой для домашней птицы по ранней весне... и все лето напролет работающими обрызгивателями, насколько это допускалось законом.' И на Земле недостаток воды. Как-то его дядю Пола даже оштрафовали за то, что тот мыл машину в день экономии воды.
   Дальше в газете он наткнулся на статью о приеме в Белом доме, который был дан в честь миссис Лизнер, осуществившей восемь тысяч терапевтических абортов в качестве представителя агентства по контролю за рождаемостью и давшей тем самым пример всему женскому населению Америки. «Что-то вроде медсестры, — решил Арни Котт. — Благородное занятие для женщин», Он перевернул страницу.
   Там крупным шрифтом на четверть страницы сияло приглашение эмигрировать на Марс, которое он сам помогал составлять. Арни откинулся на спинку кресла и сложил газету, испытывая истинную гордость, — на его взгляд, приложение выглядело прекрасно. Оно, несомненно, должно привлечь людей, если у тех еще осталась доля здравого смысла и искренняя страсть к приключениям, как говорилось в газете.
   В приложении перечислялись все профессии, требующиеся на Марсе. Список был довольно длинным, отсутствовали там разве что проктологи да специалисты по разведению канареек. Там указывалось также, насколько сложно получить работу на Земле лицу даже с магистерской степенью, в то время как на Марсе хватало высокооплачиваемых должностей и для бакалавров.
   «Это должно пронять их», — подумал Арни. Он сам эмигрировал из-за своей бакалаврской степени. На Земле для него было все закрыто, поэтому он прилетел на Марс в качестве простого водопроводчика, и теперь, по прошествии нескольких лёт, можно посмотреть, чего он достиг. На Земле водопроводчик с бакалаврской степенью мог рассчитывать только на уборку дохлой саранчи в Африке в составе американских рабочих бригад. Кстати, его брат Фил этим и занимался в настоящее время: он закончил Калифорнийский университет, но так и не смог найти работу лаборанта по анализу качества молока. Одновременно с ним университет выпустил еще сотню таких специалистов, и кому они были нужны? На Земле для них работы не осталось. «Летите на Марс, — заключил про себя Арни. — Здесь мы найдем вам применение. Стоит лишь поглядеть на дохлых коров с молочных ферм за городом. Вот пусть и тестируют им молоко».
   Но в приложении хитро утаивалось то, что на самом деле эмигрантам на Марс ничего не гарантировалось, даже возможность вернуться домой, так как полеты на Землю стоили гораздо дороже из-за неадекватных возможностей взлетных площадок. И уж конечно никому ничего не гарантировалось с точки зрения занятости. А виноваты в этом были крупные державы на Земле, такие как Китай, Соединенные Штаты, Россия и Западная Германия, которые, вместо того чтобы поддерживать планомерное развитие планет, занялись дальнейшими исследованиями. Они тратили время, мозги и деньги на звездные проекты, такие как, например, полет на эту чертову Центавру, на который уже были потрачены биллионы долларов и человеко-часов. Арни Котт не видел никакого смысла в этих звездных проектах. Кто захочет четыре года лететь в другую Солнечную систему, которой, возможно, и вовсе не существует?
   Но в то же время Арни боялся, как бы космическая политика крупных земных держав не изменилась. Что, если в одно прекрасное утро они проснутся и пересмотрят свое отношение к колониям на Марсе и Венере? Что, если они отдадут себе отчет в их слаборазвитости и решат что-нибудь предпринять? Другими словами, что будет с Арни Коттом, если великие державы образумятся? Тут было Над чем подумать.
   Впрочем, великие державы не проявляли признаков разумности. Они все еще были одержимы соперничеством, и сейчас, к облегчению Арни, продолжали борьбу между собой на расстоянии двух световых лет от Марса.
   Перелистывая газету, он наткнулся на небольшую заметку о женской организации в Берне, Щвейцария, которая в очередной раз выражала свое беспокойство по поводу колонизации.
   Колониальный Комитет Безопасности встревожен состоянием посадочных площадок на Марсе.
   В петиции, адресованной Колониальному департаменту Объединенных Наций, дамы снова высказывали свою обеспокоенность тем, что посадочные площадки на Марсе, на которые прибывали корабли с Земли, слишком удалены от мест поселений и системы водоснабжения. Иногда пассажирам, включающим женщин, детей и стариков, приходится преодолевать сотни миль по пустынной местности. Колониальный Комитет Безопасности просил Объединенные Нации издать постановление, обязывающее корабли совершать посадку лишь на космодромы, находящиеся в радиусе двадцати пяти миль от главного канала.
   «Заботливые наши», — подумал Арни Котт, прочитав заметку. Вероятнее всего, никто из них никогда не покидал Землю: они узнали об этом из какого-нибудь письма, от какой-нибудь престарелой тети, живущей здесь на пенсию на бесплатных землях Объединенных Наций. Ну и конечно, их сведения черпались у постоянного члена их организации, обитательницы Марса, некой миссис Энн Эстергази: она распространяла ксерокопии этого письма среди общественно активных дам в разных поселениях. Арни получал и читал ее информационный бюллетень «Заметки Ревизора», название которого неизменно вызывало у него смех. Смешили его и вставки, состоявшие из одной-двух строк и публиковавшиеся между статьями:
   Боритесь за высокое качество очистки питьевой воды! Общение с церковнослужителями гарантирует такую степень фильтрации, которой можно гордиться!
   Суть некоторых статей «Заметок Ревизора» Арни и вовсе не понимал — на таком странном жаргоне они были написаны. Однако совершенно очевидно, что этот бюллетень имел широкую аудиторию сторонниц, которые все серьезно принимали к сердцу и предпринимали требующиеся от них акции. Можно было не сомневаться, что в настоящее время они присоединились к жалобам Колониального Комитета Безопасности на опасную отдаленность посадочных площадок на Марсе от источников воды и человеческих поселений. Они выполняли свою роль в очередной великой битве, и на этот раз Арни Котт был вполне доволен, так как из двадцати с небольшим посадочных площадок на Марсе лишь одна располагалась в двадцати пяти милях от главного канала и обслуживала она именно его поселение. Если каким-нибудь образом настойчивость Колониального Комитета увенчается успехом, все прибывающие с Земли пассажирские корабли станут совершать посадку у Арни Котта, и все таможенные сборы станут поступать в его поселение.
   То, что миссис Эстергази со своим бюллетенем и организацией на Земле боролась за экономически выгодное для Арни дело, было далеко не случайным. Энн Эстергази являлась бывшей женой Арни. Они и сейчас сохраняли дружеские отношения, совместно владея целым рядом предприятий, основанных или приобретенных ими за время брака. Они сотрудничали на самых разных уровнях, несмотря на то что в личных отношениях никогда не могли найти общего языка. Он считал ее агрессивной, властной и мужеподобной. Высокая и худая, она ходила широкими шагами в туфлях на низком каблуке, носила твидовый пиджак, темные очки и огромную кожаную сумку на ремне. Однако она была умна, интеллигентна и обладала прирожденными организаторскими способностями. Так что в деловой сфере Арни прекрасно ладил с ней.
   То, что Энн Эстергази была его женой и они до сих пор сохраняли финансовые связи, не предавалось широкой огласке. Когда ему требовалось связаться с ней, он не пользовался услугами своих стенографисток. Вместо этого он наговаривал свое сообщение на диктофон, хранившийся: у него в столе, и отправлял кассету с пленкой со специальным посыльным. Посыльный доставлял кассету в художественный магазин, который принадлежал Энн в Израильском поселении, а ее ответ, если в нем была необходимость, оставлялся в офисе цементного завода, которым владел зять Арни — Эд Рокингхэм, муж его сестры.
   Год назад, когда Эд выстроил дом для себя, Патриции и своих троих детей, он приобрел бесценное сокровище — свой собственный канал. Грубо нарушив закон, он вырыл канал для себя и теперь забирал воду из общественной сети. Даже Арни это привело в ярость. Но в то время ему не был предъявлен иск, и теперь канал, скромно названный в честь старшего сына Эда, катил свои воды на восемьдесят миль в открытую пустыню, так что Пат Рокингхэм могла позволить себе жить в прелестном уголке со своим газоном, бассейном и хорошо орошаемым цветником.. В основном она выращивала большие кусты камелий, которые лишь ей удалось успешно пересадить на Марс. Обрызгиватели вращались и поливали камелии целыми днями напролет, не давая им засохнуть и погибнуть.
   Двенадцать огромных камелий представлялись настоящим оскорблением Арни Котту. У него были не слишком хорошие отношения с сестрой и Эдом. «И зачем они явились на Марс? — недоумевал он. — Чтобы тратить то, на что здесь затрачивались неимоверные средства и усилия. Но для этого можно было оставаться и на Земле». Ему это представлялось абсурдным. Для Арни Марс был неизведанным местом, символизировавшим новый образ жизни. Вместе с другими поселенцами, и взрослыми и детьми, ему пришлось в процессе адаптации к новой жизни ежеминутно приспосабливаться к новым условиям, так что теперь они превратились в совершенно новых существ. И дети их, рожденные на Марсе, тоже были особенными, странными и в некоторых отношениях загадочными даже для собственных родителей. Двое его сыновей — его и Энн — сейчас жили в лагере, в пригороде Льюистауна. И когда он навещал их, ему не удавалось найти с ними общий язык: они смотрели на него пустыми глазами, словно ожидая, когда же наконец он уедет. Насколько он мог судить, мальчики были абсолютно лишены чувства юмора. И тем не менее они тонко чувствовали: они могли бесконечно говорить о животных, растениях, пейзаже. У обоих были свои любимцы — марсианские существа, которые приводили Арни в ужас: огромные насекомые вроде богомолов, но размером с осла. Чертовы твари назывались боксерами, так как частенько становились на задние лапы и принимались колотить друг друга в ритуальной битве, которая порой заканчивалась смертью и пожиранием одного из них. Но
   Берт и Нед выдрессировали своих боксеров, чтобы те не слишком усердствовали и не съедали друг друга. И эти твари превратились в их друзей: дети на Марсе чувствовали себя одиноко, отчасти Потому, что их было еще очень мало, а отчасти из-за того... впрочем, Арни не знал, из-за чего. В огромных детских глазах прятался страх, словно им не хватало чего-то. Они становились замкнутыми, при каждом удобном случае уходили копаться в пустыню. Назад в поселения они приносили совершенно бесполезные вещи — кости и остатки старой марсианской цивилизации. Совершая полеты на вертолете, Арни иногда видел сверху фигурки детей: они углублялись в пустыню и копались в песке, будто стремясь вскрыть поверхность Марса и уйти вглубь...
   Арни открыл нижний ящик стола, достал маленький диктофон и нажал кнопку записи. «Энн, нам надо встретиться и поговорить, — начал он. — В комитете слишком много женщин, и он неправильно действует. Например, в последнем приложении к «Таймс» меня встревожило...» Он умолк, так как лента в диктофоне со скрипом остановилась. Арни поковырялся в нем — пленка медленно двинулась и снова замерла.
   «Я-то считал, что все отрегулировано, — раздраженно подумал Арни. — Неужели эти бездельники ничего не могут наладить. Неужели придется идти на черный рынок и покупать там новый за бешеные деньги». Он даже вздрогнул от этой мысли.
   Не слишком симпатичная секретарша, тихо сидевшая напротив в ожидании поручений, тут же откликнулась и достала карандаш и записную книжку.
   — Обычно мне бывает нетрудно понять, — принялся диктовать Арни, — как сложно содержать оборудование в рабочем состоянии при почти полном отсутствии запасных частей, учитывая местные климатические условия. И тем не менее я устал от постоянных просьб присылать компетентных мастеров для ремонта жизненно необходимых приборов, таких как, например, мой диктофон. Мне нужно, чтобы он работал, — вот и вое. Так что если вы, ребята, не можете обеспечить его работу, я разгоню вас и лишу привилегий заниматься ремонтными работами в нашем поселений и в дальнейшем буду обращаться к сторонним компаниям. — Он кивнул, и девушка перестала писать.
   — Отнести диктофон в мастерскую, мистер Котт? — поинтересовалась она. — Буду счастлива сделать это, сэр.
   Нет, — прорычал Арии. — Занимайтесь своим делом.
   Как только она вышла, Арни снова взял «Таймс» и принялся читать. Дома, на Земле, приобрести диктофон ничего ре стоило; к тому же дома можно было... черт! Нет, вы только посмотрите, что они рекламируют: от старых римских монет до шуб, походного оборудования, бриллиантов, космических кораблей и яда против сорняков. Господи Иисусе!
   Впрочем, сейчас ему требовалось срочно связаться со своей бывшей женой. «Может, просто заскочить к ней? — подумал Арни. — Неплохой повод, чтобы выбраться из офиса».
   Взяв телефонную трубку, он распорядился, чтобы на крыше приготовили вертолет, потом покончил с остатками завтрака, торопливо вытер рот и направился к лифту.
   — Привет, Арий, — поздоровался с ним симпатичный молодой пилот, выглянув, из кабины.
   — Привет, сынок, — откликнулся Арни.
   Пилот помог ему забраться в специальное кожаное кресло, которое было выполнено по заказу Арни в местной мастерской, занимавшейся обивкой и драпировкой. Пилот занял место впереди, а Арни удобно откинулся на спинку и, положив ногу на ногу, распорядился:
   — Поднимайся, а в воздухе я тебе скажу куда. И не волнуйся, я никуда не тороплюсь. Похоже, сегодня славный денек.
   — Действительно, хороший день, — откликнулся пилот, и лопасти вертолета завращались. — Если не считать той дымки над грядой Франклина Рузвельта.
   Не успели они подняться, как в кабине включился радиопередатчик:
   — Срочное сообщение. В открытой пустыне небольшая группа бликменов, умирающих от голода и жажды. Местонахождение по гирокомпасу — 4.65003. Всем воздухоплавательным приспособлениям к северу от Льюистауна немедленно направляться по указанным координатам и. оказать помощь. Закон Объединенных Наций требует, чтобы откликнулись вое коммерческие и частные корабли.
   Сообщение было повторено еще раз холодным голосом диктора, говорившего с искусственного спутника Объединенных Наций где-то у них над головой.
   Арни, чувствуя, что пилот меняет направление полета, заметил:
   — Лети дальше, мальчик.
   — Я вынужден им подчиниться, сэр, — возразил пилот. — Таков закон.
   «О Господи!» — с отвращением подумал Арни и отметил про себя, что парня надо уволить или по крайней мере отстранить от полетов, когда они вернутся.
   Они летели над пустыней на приличной скорости, быстро приближаясь к месту, указанному в сообщении. «Черномазые бликмены, — думал про себя Арни. — И мы должны все бросать, чтобы вызволять этих несчастных идиотов, — не могут перейти свою собственную пустыню. А что они тут пять тысяч лет делали без нас?»

   Джек Болен уже садился на ферму Мак-Олифа, когда до него донеслось срочное сообщение со спутника Объединенных Наций. Болен уже неоднократно слышал такие сообщения, и каждый раз они заставляли его вздрагивать.
   «.Группа бликменов в открытой пустыне... ~ бесстрастно сообщил передатчик, — погибают от голода и жажды. Всем летательным аппаратам к северу от Льюистауна...»
   «Понял», — проговорил Джек Болен про себя, потом взял микрофон:
   — Вертолет компании И поблизости с точкой 4.65003. Буду на месте через две-три минуты.
   Он развернул вертолет к югу, прочь от фермы Мак-Олифа, ощутив несказанную радость при мысли о ярости Мак-Олифа, видящего, как ой удаляется, и, вероятно, догадывающегося о причине. Меньше всего на свете бликмены были нужны крупным фермерам: обнищавшие кочевники, они то и дело являлись за пищей, водой, медицинской помощью, а то и просто по старинке просили милостыню, и, казалось, ничто так не бесило преуспевающих фермеров, как то, что их использовали существа, землю которых они захватили.
   Теперь откликнулся еще один вертолет.
   — Мои координаты по гирокомпасу 4.78995, — говорил пилот. — Я на окраинах Льюистауна. Скоро буду на месте. Имею на борту пищу и пятьдесят галлонов воды. — Сообщив принадлежность своего вертолета, он отключился.
   Молочная ферма удалялась, а Джек Болен пристально всматривался в пустынную поверхность, пытаясь разглядеть группу бликменов. Вот они, абсолютно точно. Пятеро, в тени небольшой каменистой горки. Они не шевелились. Может, уже умерли? Обнаруживший их спутник Объединенных Наций ничем не мог им помочь. «А мы, которые можем им помочь, — какое нам дело?» — подумал Джек. Как бы там ни было, бликмены вымирали, а оставшиеся впадали все в большее отчаяние. Объединенные Нации защищали их. «Хоть какая-то защита», — подумал Джек.
   Но что можно сделать с вымирающим народом? Эпоха коренного населения Марса закончилась задолго до того, как в 60-х годах в их небе появился первый советский корабль с телекамерами. Никто не пытался их уничтожить — в этом просто не было необходимости. И все же вначале они вызывали огромное любопытство. Открытие этого народа оправдывало биллионы долларов, затраченных на посещение Марса. Здесь жила настоящая внеземная цивилизация.
   Он приземлился на ровный песок рядом с бликменами, выключил винт, открыл дверь и вышел.
   Жаркое утреннее солнце тут же обрушилось на него, пока он шел к неподвижным бликменам. Они были живы: глаза у них были открыты и смотрели на него.
   — Да хлынут дожди от меня на ваши бесценные особы, — произнес он классическое приветствие бликменов на их родном диалекте.
   Подойдя ближе, он увидел, что группа состояла из двух морщинистых стариков, молодых мужчины и женщины, вероятно мужа и жены, и их ребенка. Очевидно, семья, пустившаяся пешком через пустыню в поисках воды и пищи; может, оазис, где они обитали, засох. Такие вынужденные переходы были типичны для бедственного состояния бликменов. Они лежали, не в силах двинуться дальше, иссохшие до такой степени, что напоминали груду овощной ботвы. В ближайшем будущем они, без сомнения, погибли бы, если бы их не заметил спутник Объединенных Наций,
   Молодой бликмен медленно поднялся, преклонил колена и произнес слабым дрожащим голосом: .
   — Дожди, пролившиеся от твоего благословенного присутствия, мистер, придают нам силу и возвращают к жизни.
   Джек Болен бросил свой термос молодому бликмену, тут же опустившемуся на колени. Тот отвинтил крышку и передал его неподвижно лежащим старикам. Старуха схватила термос и принялась пить.
   Перемены в ней наступили мгновенно. Она на глазах возвращалась к жизни, с лица сходил грязно-серый оттенок смерти.
   — Можно нам наполнить скорлупу^ — спросил Джека молодой бликмен. На песке лежало несколько яиц пака — бледных пустых скорлупок. В этих сосудах блик-мены переносили воду; уровень их технического развития был настолько низок, что у них не имелось даже глиняной посуды. «И тем не менее, — подумал Джек, — их предки создали великую систему каналов».
   — Конечно, — откликнулся Он. — Сейчас прилетит еще один вертолет с водой. — Он вернулся к вертолету, взял свой ленч и передал его бликмену. — Еда, — объяснил он. Как будто они не знали. Старики уже вскочили на ноги а протягивали к нему руки.
   За спиной Джека нарастал рев второго вертолета. Он приземлялся — большая двухместная машина. Наконец он опустился, замер, и вращение лопастей замедлилось.
   — Я вам нужен? — крикнул пилот. — Если нет, полечу дальше.
   — У меня не хватает для них воды, — ответил Джек.
   — Ладно. — Пилот выключил пропеллер. Соскочив вниз, он вытащил большую пятигаллоновую канистру. — Пусть возьмут вот это.
   Вместе с пилотом Джек наблюдал, как бликмены наполняют свои скорлупы водой. Имущество их было скудным — колчан с отравленными стрелами, по звериной шкуре на каждого, да ступки у женщин — единственная их ценность: женщина без ступки даже не считалась за женщину, в ступках бликмены готовили мясо и растирали зерна — все, что им удавалось добыть. Еще у них было несколько сигарет.
   — Моему пассажиру не очень-то по душе такие распоряжения Объединенных Наций, — прошептал молодой пилот Джеку на ухо. — Он просто не понимает, что у них там наверху спутник, который регистрирует всех, кто уклоняется от выполнения приказа. И штраф за это придется платить немалый.
   Джек обернулся и посмотрел на вертолет. Внутри с самодовольным видом сидел плотный лысый мужчина. На хорошо упитанном лице было написано раздражение, и он не обращал никакого внимания на пятерых бликменов.
   — Надо ладить с законом, — оправдывающимся тоном продолжил пилот. — Штраф-то они наложат на меня.
   Джек подошел к вертолету и обратился к лысому пассажиру:
   — Вы разве не чувствуете удовлетворения, что спасли жизни пятерым людям?
   — Вы хотели сказать — пятерым черномазым. — Лысый взглянул на него сверху вниз. — Я не называю это спасением людей. А вы?
   — А я называю, —- ответил Джек. — И намерен продолжать делать это.
   — Ну давай-давай, — покраснев, лысый бросил взгляд на вертолет Джека и прочел название фирмы, которую тот представлял. — Посмотрим, к чему это тебя приведет.
   — Человек, с которым вы разговариваете, — Арни. Арни Котт, — поспешно подойдя к Джеку, зашептал пилот. — Можем лететь дальше, Арни! — крикнул он. Пилот исчез в кабине, и лопасти винта пришли в движение.
   Вертолет поднялся в воздух, оставив Джека наедине с бликменами. Они уже напились и теперь приступили к ленчу, который отдал им Джек. Пустая канистра валялась в стороне. Яичная скорлупа пака была наполнена доверху. Бликмены даже не взглянули на поднимавшийся вертолет. Впрочем, на Джека они тоже не обращали внимания, что-то бормоча между собой на своем диалекте.
   — Куда вы направляетесь? — спросил Джек.
   Молодой бликмен назвал оазис, находившийся далеко к югу.
   — И вы надеетесь дойти до него? — поинтересовался Джек, указывая на стариков. — Что они дойдут?
   — Да, мистер, — ответил молодой бликмен. — Теперь, когда мы получили пищу и воду от вас и другого мистера, мы дойдем.
   «Неужели им действительно это под силу? — подумал Джек. — Они все равно не признаются, даже если сами понимают, что это невозможно, Расовая гордость».
   — Мистер, — продолжил молодой бликмен, — мы хотим сделать вам подарок за то, что вы остановились. — И он протянул что-то Джеку.
   Пожитки их выглядели настолько бедными, что Джек был уверен — им нечего ему дать. Однако он протянул руку, и молодой бликмен вложил в нее маленький холодный предмет. Он состоял из темного сморщенного сухого вещества, напоминавшего Джеку древесный корень.
   — Это — водяная ведьма, — заметил бликмен. —Она принесет вам воду, источник жизни, мистер, в любое время, когда вам понадобится.
   — А вам она помогла? — спросил Джек.
   — Помогла, мистер, — хитро улыбнулся бликмен. — Она привела вас.
   — А что же вы будете делать без нее? — поинтересовался Джек.
   — У нас еще есть. Мы сами делаем водяных ведьм, мистер. — Бликмен кивнул на пожилую пару. — Они — не простые люди.
   Рассмотрев водяную ведьму повнимательнее, Джек обнаружил у нее лицо и что-то отдаленно напоминающее конечности. Это была мумия какого-то живого существа: он разглядел скрюченные ножки, уши и... вздрогнул. Выражение лица чем-то напоминало человека, на нем застыла маска страдания, словно смерть застала существо, когда оно взывало о помощи.
   — А как она действует? т- спросил Джек.
   — Раньше, когда человеку нужна была вода, он просто мочился на нее, и она оживала. Но теперь мы так не делаем, мистер; вы, мистеры, научили нас, что мочиться нехорошо. Так что теперь мы плюем на нее, и она откликается так же хорошо. Она просыпается, открывает глаза, оглядывается, а потом открывает рот и призывает воду. Как призвала вас, мистер, и другого мистера, который сидел там и не вышел, большого мистера, у которого не было волос на голове.
   — Этот мистер — очень важный мистер, — заметил Джек. — Он глава поселения Союза водопроводчиков, ему принадлежит весь Льюистаун.
   — Может быть, — откликнулся молодой бликмен. — Тогда мы не станем останавливаться в Льюистауне, потому что поняли: мы не понравились безволосому мистеру. Мы не дали ему водяную ведьму в благодарность за его воду, потому что на самом деле он не хотел нам помочь: сердце его было не с ним, и руки его действовали не по доброй воле.
   Джек попрощался с бликменами и вернулся в вертолет. Через мгновение он уже поднимался, а бликмены неторопливо махали ему снизу.
   «Отдам водяную ведьму Дэвиду, — решил Джек. — Когда вернусь домой в конце недели. Пусть писает на нее или плюет, пусть делает с ней все что угодно».

 Глава 3

   Норберт Стайнер считал себя достаточно независимой личностью, так как был сам себе начальником. В небольшом металлическом ангаре на окраинах Банчвуд-парка он производил диетическое питание, полностью изготовленное из земных растений и минералов без консервантов, химических препаратов и неорганических добавок. Фирма в Банчвуд-парке упаковывала его продукцию в специальные ящики, коробки, бутылки и свертки, после чего Стайнер развозил их по Марсу, доставляя непосредственно покупателям.
   Получаемая им прибыль была абсолютно честной, так как конкурентов у него не имелось: на Марсе он один занимался производством диетического питания.
   Но, кроме этого, он занимался и побочным бизнесом, импортируя с Земли различные деликатесы для гурманов: трюфели, гусиный паштет, икру, суп из кенгуриных хвостов, датский голубой сыр, копченых кальмаров, перепелиные яйца, ром-бабы. Доставка всего этого была запрещена на Марс, так как Объединенные Нации добивались, чтобы колонии перешли на самообеспечение в пищевой промышленности. Эксперты Объединенных Наций утверждали, что транспортировка пищи в космическом пространстве небезопасна из-за вредного проникающего облучения. Но Стайнер знал, что истинная причина запрета связана с опасениями за судьбу колоний в случае военного конфликта на Земле. Поставки продовольствия прекратятся, и если колонии не смогут самостоятельно обеспечить себя, они просто погибнут от голода.
   Восхищаясь их аргументацией, Стайнер совершенно не собирался прекращать свою деятельность. Несколько тайком вывезенных банок французских трюфелей не помешают фермерам производить молоко, разводить свиней, бычков и овец и бороться за то, чтобы их угодья приносили хоть какой-нибудь доход. Если в поселениях время от времени будут появляться стеклянные баночки икры по двадцать долларов за штуку, яблони, груши и абрикосовые деревья не перестанут выращиваться, и это не повлияет на уход за ними и своевременную поливку.
   Сейчас Стайнер инспектировал партию халвы, прибывшую накануне вечером на автоматическом корабле, который курсировал между Манилой и крохотной посадочной площадкой в горах Франклина Рузвельта, построенной Стайнером при помощи бликменов. Халва прекрасно расходилась, особенно в Новом Израиле, и сейчас, проверяя целость товара, Стайнер прикинул, что сможет запросить за каждую не менее пяти долларов.
   Арни Котт в Льюистауне покупал любые сладости, которые только мог предложить Стайнер, плюс сыры, всяческую консервированную рыбу, не говоря уже о канадском беконе и датской ветчине. Арни Котт вообще был его лучшим покупателем.
   Склад Стайнера лежал в пределах видимости его незаконной посадочной площадки, на которой стоял прибывший накануне корабль. Вокруг него хлопотал техник Стайнера — сам Стайнер ничего не умел делать руками, — готовя его к обратному полету в Манилу. Небольшой — всего двадцать футов в высоту ~ Корабль был сделан в Швейцарии и обладал достаточной надежностью. В красноватом свете марсианского солнца вершины окружающих гор отбрасывали длинные тени, и Стайнер включил керосиновый обогреватель, чтобы согреть склад. Техник, заметив, что Стайнер выглядывает в окно, кивнул ему, давая знать, что ракету можно загружать. Стайнер временно оторвался от банок с халвой, взял ручки тележки и принялся проталкивать ее сквозь дверь наружу.
   — Боюсь, это потянет больше, чем сотню фунтов, — критически заметил техник при виде груженной коробками тележки.
   — Нет, они очень легкие, — откликнулся Стайнер. В них была упакована высушенная трава, которая дома на
   Филиппинах после обработки очень напоминала гашиш. Ее смешивали с обычным вирджинским табаком и продавали в Соединенных Штатах за баснословную цену. Сам Стайнер никогда не пробовал этой смеси ~ для него физическое и нравственное здоровье были одним целым— он верил в диетическое питание, никогда не пил и не курил.
   Вместе с Отто он загрузил ракету, запечатал ее, после чего Отто включил часовой механизм автопилота. Через несколько дней Хосе Пескуито разгрузит корабль в Маниле и, ознакомившись с вложенным заказом, начнет собирать товары для обратного путешествия.
   — Возьмешь меня с собой обратно? — спросил Отто.
   — Сначала я лечу в Новый Израиль, — ответил Огайнер.
   — Годится. У меня куча времени.
   Некогда Отто Цитте имел свое дело на черном рынке: он занимался исключительно электронным оборудованием, хрупкими миниатюрными деталями, которые контрабандой перевозили с Земли. А еще раньше пытался импортировать такие дефицитные на черном рынке товары, как пишущие машинки, камеры, магнитофоны, меха и виски, но был изгнан конкурентами. Торговлю этими необходимыми предметами й оптовую продажу их в колонии захватили крупные профессиональные воротилы черного рынка, которые обладали не только огромными капиталами, но и собственной системой транспортировки. Да и все равно душа Отто не лежала к этому делу. Он хотел заниматься ремонтом; для этого он и приехал на Марс, не зная еще, что все ремонтное дело монополизировано двумя-тремя фирмами, такими как компания И, на которую работал сосед Стайнера Джек Болен. Отто прошел профессиональное тестирование, но результаты его оказались недостаточно высокими. Поэтому по прошествии года он начал работать на Стайнера, заодно занимаясь своими операциями по импорту. Положение было достаточно унизительным, но все же освобождало от необходимости заниматься физическим трудом в рабочих бригадах колонии, под палящим солнцем возделывавших пустыню.
   — Лично я не переношу этих израильтян, хотя и приходится все время иметь с ними дело, — заметил Стайнер по дороге к складу. — Вся их жизнь в этих бараках какая-то неестественная, и все время они сажают сады, апельсины, лимоны. У них перед нами огромные преимущества: они и на Земле жили почти так же, как мы здесь, — та же пустыня и никаких источников энергии.
   — Верно, — откликнулся Отто. — Но чего у них не отнимешь, так это умения работать. Они не лентяи.
   — И еще они — лицемеры по части еды. Обрати внимание, сколько банок свинины они у меня покупают! Никто из них не соблюдает своих законов!
   — Ну если тебе не нравится, что они покупают у тебя копченых кальмаров, не продавай их им, — ответил Отго.
   — Это их должно волновать, а не меня, — отрезал Стайнер.
   Он ехал в Новый Израиль по другой причине, о которой Отто даже не догадывался. У Стайнера там жил сын — в особом лагере для тех, кто назывался «аномальными детьми». Этот термин относился к любому ребенку, который физически или психологически настолько отклонялся от нормы, что не мог получать образование в Общественной Школе. Сын Стайнера страдал аутизмом, и уже три года с ним в лагере работал воспитатель, пытаясь привить ему навыки общечеловеческой культуры.
   Рождение аутичного ребенка было особым позором, так как психологи считали, что это состояние вызывалось генетическим дефектом родителей и чаще всего было связано с их шизоидным темпераментом. Манфред Стайнер за десять лет своей жизни ни разу не произнес ни слова. Он бегал на цыпочках, избегая людей, словно те были опасными острыми предметами. С физической точки зрения он являлся, абсолютно здоровым крупным светловолосым ребенком, и первый год после его рождения Стайнеры не могли нарадоваться на него. Но в настоящее время даже воспитательница в Бен-Гурионе мало что обещала, а уж тамошние воспитатели всегда были оптимистами — это входило в их профессию.
   — Возможно, мне придется провести в Новом Израиле целый день, — заметил Стайнер, загружая в вертолет банки с халвой. — Надо объехать все их чертовы киббуцы, на это уйдет не один час.
   — Почему ты не хочешь взять меня с собой? — вспылил Отто.
   Стайнер опустил голову и зашаркал ногой.
    Ты не понял, — с виноватым видом откликнулся он. — Я бы очень хотел, чтобы ты составил мне компанию, но... —
   На мгновение он даже подумал, не сказать ли Отто правду. — Я подброшу тебя к автобусному кольцу и высажу тебя там, ладно? — На него навалилась усталость.
   Когда он приедет в Бен-Гурион, Манфред будет все в том же состоянии, будет бродить в одиночестве, избегая взглядов, больше похожий на настороженного, подозрительного звереныша, чем на ребенка... Какой смысл в этом визите? И все же он поедет.
   Про себя Стайнер во всем винил жену: когда Манфред был совсем маленьким, она почти не разговаривала с ним и не проявляла к нему никаких чувств. По профессии она была химиком, обладала высоко развитым интеллектом и деловыми способностями, совершенно бесполезными для материнства. Она кормила и купала ребенка с таким видом, словно он был лабораторным животным, какой-нибудь белой крысой. Она содержала его в чистоте и заботилась о его питании, но никогда не пела ему, не смеялась вместе с ним, никогда не обращалась к нему на простом человеческом языке. Ничего удивительного, что он стал аутичным, а чего еще следовало ожидать? Стайнер мрачнел, размышляя об этом. Вот расплата за женитьбу на женщине с магистерской степенью. Ему вспоминался мальчик Боленов, живших по соседству с ними, как он кричит и играет^ стоило лишь взглянуть на Сильвию Болен она-то была прирожденной матерью, энергичной, симпатичной женщиной и главное — живой. Конечно, она властна и эгоистична... у нее хорошо развито чувство собственности. И все же он восхищался ею. Она не была сентиментальной, в ней чувствовалась сила. Например, случай с протечкой в баке, из-за которой они потеряли двухнедельный запас воды! Вспоминая об этом, Стайнер уныло улыбнулся. Сильвия Болен не поверила им даже на мгновение.
   — Ладно, высади меня на автобусной остановке, — прервал его размышления Отто.
   — Хорошо, — с облегчением ответил Стайнер. — И тебе Не придется терпеть всех этих израильтян.
   — Я ничего не имею против них, — взглянул на него Отто, — я тебе уже говорил, Норберт.
   Они залезли в вертолет, Стайнер сел за пульт управления и завел мотор. Он не стал отвечать Отто.
   Посадив вертолет к северу от Нового Израиля, Стайнер вдруг испытал резкий стыд за то, что плохо отзывался об израильтянах. Весь его пафос был рассчитан лишь на, то, чтобы отговорить Отто ехать с ним, и тем не менее в этом было что-то дурное это противоречило его искренним чувствам. «А все из-за того, что мне стыдно, — понял он. — Стыдно за своего дефективного сына в Бен-Гурионе... какое сильное чувство, этот стыд, он может заставить человека признаться в чем угодно».
   Если бы не израильтяне, кто бы заботился о его сыне? На Марсе это было единственное учреждение для аномальных детей в отличие от Земли, где количество их исчислялось десятками; да мало ли что еще было на Земле. И стоило пребывание Манфреда в лагере так дешево, что плата эта была чистой формальностью. Пока Стайнер припарковывал вертолет и выходил из него, он ощущал, как стыд растет в нем, так что он уже начал опасаться, сможет ли вообще заговорить с израильтянином?! Ему казалось, они прочтут его мысли и не дай Бог, догадаются, что он говорил о них.
   Однако израильский обслуживающий персонал летного поля любезно поздоровался с ним, и его чувство вины начало затихать; похоже, они ничего не поняли. Взяв свои тяжелые чемоданы, он потащил их через поле к посадочной площадке, где стоял гусеничный автобус, доставлявший пассажиров в центральный деловой район.
   Он уже залез в автобус и начал устраиваться поудобнее, как вспомнил, что не купил сыну никакого подарка. Мисс Милх, воспитательница, просила его всегда привозить с собой подарок, что-нибудь, что могло долго сохраняться и напоминать Манфреду об отце в его отсутствие. «Куда-нибудь зайду потом, — решил Стайнер. — Куплю игрушку или игру». И тут он вспомнил, что одна из родительниц, посещавшая своего ребенка в Бен-Гурионе, была хозяйкой подарочного магазина в Новом Израиле, миссис Эстергази. Он может зайти к ней. Миссис Эстергази видела Манфреда и вообще разбиралась в аномальных детях. Она сообразит, что выбрать, и не будет задавать бестактных вопросов типа «сколько лет вашему мальчику?».
   Он вышел из автобуса на ближайшей к магазину остановке и пошел по тротуару, наслаждаясь видом маленьких ухоженных магазинчиков и офисов. Во многих отношениях Новый Израиль напоминал ему Дом, он гораздо больше походил на город, нежели Банчвуд-парк или
   Льюистаун. Вокруг спешили прохожие, и Стайнеру нравилась деловая атмосфера Нового Израиля.
   На нужном ему магазине висела современная вывеска, стеклянные окна были скошены, и если не считать марсианских растений на подоконнике, его вполне можно было принять за лавочку на окраинах Берлина. Когда он вошел, миссис Эстергази, стоявшая за прилавком, заулыбалась, словно узнав его. Она была симпатичной респектабельной дамой сорока с небольшим лет с темными волосами, неизменно безупречно одетой, интеллигентной и свежо выглядевшей. Все знали, что миссис Эстергази принимает активное участие в политических и общественных делах; она издавала бюллетень и то и дело вступала в какие-нибудь комитеты.
   То, что она имела ребенка в Бен-Гурионе, было тайной, известной лишь нескольким родителям, ну и естественно, персоналу лагеря. Ребенку было всего три года, и его неизлечимые физические недостатки были вызваны гамма-облучением, которому он подвергся еще в период внутриутробного развития. Однажды Стайнеру довелось видеть его. В Бен-Гурионе ему случалось видеть немало страшных патологий, и постепенно пришлось привыкнуть к ним. При первой встрече ребенок Эстергази поразил его — маленький, сморщенный, с огромными, как у лемура, глазами. Между пальцами располагались перепонки, словно он был создан для жизни в подводном мире. И еще Стайнер не мог отделаться от ощущения, что у него на редкость обострены все чувства восприятия, — он рассматривал Стайнера с такой внимательностью, словно мог докопаться до самых глубин его сознания, неведомых даже самому Стайнеру... А выведав все тайны, дитя успокоилось и стало воспринимать Стайнера уже на основе почерпнутых сведений.
   Ребенок, как заключил Стайнер, был марсианином, то есть был рожден на Марсе миссис Эстергази от мужчины, который не являлся ее мужем, так как она давно уже была разведена. Об этом он узнал от нее самой — она сообщила об этом спокойно, без всяких сожалений. Она рассталась с мужем несколько лет назад. Так что ребенок в Бен-Гурионе был рожден не в законном браке, но миссис Эстергази, как и большинство современных женщин, не считала это позором. И Стайнер разделял ее мнение:
   — Какой у вас прекрасный магазинчик, миссис Эстер-гази, — заметил он, опуская тяжелые чемоданы.
   — Спасибо. — Она вышла из-за прилавка и направилась к нему. — Чем могу быть полезна, мистер Стайнер? Хотите продать мне йогурт или пшеничные колосья молочной спелости? — Ее темные глаза блеснули.
   — Мне нужен подарок Манфреду, — ответил Стайнер.
   Лицо ее тут же смягчилось, и на нем появилось сочувственное выражение.
   — Понимаю. Так-так-так... — Она направилась к одной из полок. — Я видела недавно вашего сына, когда была в Бен-Гурионе. Он не проявляет никакого интереса к музыке? Часто аутичным детям нравится музыка.
   — Он любит рисовать. Он все время рисует.
   Она взяла в руки маленький деревянный инструмент, похожий на флейту.
   — Ого сделано здесь, и, кстати, очень хорошо сделано. — Она протянула его Стайнеру.
   — Да. Я возьму,— ответил он.
   — Мисс Милх использует музыку как один из методов установления контакта с аутичными детьми в Бен-Гурионе. — Миссис Эстергази повернулась, чтобы упаковать флейту. — Особенно танцы. — Что-то ее тревожило, и наконец она решилась: — Мистер Стайнер, вы знаете, что я постоянно в курсе политических событий Дома. И я... ходит слух, что Объединенные Нации собираются... — Она побледнела и понизила голос. — Мне очень не хочется огорчать вас, мистер Стайнер, но если это правда, а похоже, тут есть доля истины...
   — Говорите. —Но он уже пожалел, что зашел. Да, он знал, что миссис Эстергази имела отношение ко всем важным событиям, и уже этого было достаточно, чтобы почувствовать неловкость.
   — В Объединенных Нациях сейчас обсуждаются меры по отношению к аномальным детям, — закончила миссис Эстергази дрожащим голосом. — Они предполагают закрытие Бен-Гуриона.
   На мгновение он онемел.
   — Но зачем?
   — Они боятся... ну они не хотят, чтобы на колониальных планетах появлялось то, что они называют «дефективной расой». Они хотят сохранить расу чистой. Понимаете? Я понимаю, и все же... я не могу с этим согласиться. Возможно потому, что там находится мой собственный ребенок. Нет, я не MOiy с этим согласиться. Дома аномальные дети их не волнуют, потому что они не возлагают на них таких надежд, как на нас. Вы же понимаете смысл их псевдозаботы о нас... Вспомните, что вы ощущали перед тем, как эмигрировать сюда со своей семьей? Там, на Земле, существование аномальных детей на Марсе воспринимается как один из признаков того, что одна из сложнейших земных проблем перенесена в будущее, потому что мы для них являемся воплощением будущего и...
   — Вы уверены относительно этого законопроекта? — перебил ее Стайнер.
   — Да. — Она смотрела на него спокойно, подняв голову. — Если они закроют Бен-Гурион, это будет ужасно, тогда... — Она не договорила, но он прочел в ее взгляде то, что невозможно было выразить словами. Аномальные дети, его сын и ее ребенок будут убиты каким-нибудь научным безболезненным мгновенным способом. Разве не это она хотела сказать?
   — Продолжайте.
   — Дети будут усыплены, — договорила она.
   — То есть убиты,— чувствуя нарастающее негодование, уточнил Стайнер.
   — Боже, как вы можете так говорить, словно вам это безразлично? — в ужасе уставилась на него миссис Эстергази.
   — Господи, если в этом есть хоть доля правды... — начал он с горечью, но на самом деле он не верил ей. Возможно потому, что не хотел верить? Потому что это было слишком ужасно? Нет, потому что он не доверял ее подозрениям, ее чувству реальности. До нее просто дошли истерически искаженные слухи. Возможно, и существовал какой-нибудь законопроект, косвенно имеющий отношение к Бен-Гуриону и содержащимся там детям. Но они — и аномальные дети, и их родители — всегда находились под определенной угрозой. В частности, предписывалась обязательная стерилизация и родителей, и их потомства в тех случаях, когда было доказано Существенное нарушение функций половых органов, особенно в результате превышающего норму облучения гамма-лучами.
   — Кто авторы этого проекта в Объединенных Нациях? — спросил Стайнер.
   — Считается, что он принадлежит перу шести членов комитета здравоохранения и соцобеспечения Метрополии. Вот их имена. — Она принялась писать. — Мы бы хотели, чтобы вы написали этим людям, мистер Стайнер, и попросили бы кого-нибудь из своих знакомых...
   Он едва слушал ее. Заплатив за флейту, он поблагодарил, взял сложенный листок бумаги и вышел из магазина.
   Черт побери, и зачем он только зашел сюда1 Неужели ей доставляет удовольствие рассказывать эти сказки? Неужели вокруг не хватает неприятностей, чтобы еще усугублять их бабьими россказнями, — да как она при этом еще может заниматься общественными делами?
   И в то же время что-то еле слышно подсказывало ему: «Она может оказаться права Ты должен допускать такую возможность». В смятении и страхе, вцепившись в ручки тяжелых чемоданов, он спешил к Бен-Гуриону и своему сыну, почти не обращая внимания на новые магазинчики.
   Войдя в огромный солярий со стеклянным куполом, Он увидел, что посередине стоит молодая светловолосая мисс Милх в рабочем комбинезоне и сандалиях, заляпанных глиной и краской. Брови у нее были беспокойно нахмурены. Тряхнув головой и откинув с лица волосы, она подошла к Стайнеру.
   — Привет, мистер Стайнер. Ну и денек у нас сегодня. Двое новеньких, и один из них сущее наказание.
   — Мисс Милх, начал Стайнер, — я только что разговаривал с миссис Эстергази у нее в магазине...
   — Она рассказала вам о предполагающемся законопроекте? — У мисс Милх был усталый вид. — Да, он существует. Энн получает с Земли самые подробные сведения, хотя, как ей это удается, я не знаю. Постарайтесь не проявлять при Манфреде своего волнения, если это, конечно, возможно, он и так не в себе из-за этих новичков. — Она направилась из солярия по коридору к игровой комнате, где обычно проводил время его сын, но Стайнер, догнав, остановил ее.
   — Что мы можем сделать относительно этого законопроекта? — переводя дыхание, спросил он. Он поставил чемоданы на пол, и в руках у него остался лишь бумажный пакет, в который миссис Эстергази положила флейту.
   — Не думаю, чтобы от нас что-нибудь зависело, — откликнулась мисс Милх. Не спеша она подошла к двери и открыла ее. Шум детских голосов оглушил их. — Естественно, руководство Нового Израиля и самого Израиля на Земле вместе с правительствами еще нескольких стран яростно возражают против этого. Но все держится в тайне, как н само содержание законопроекта, все делается исподтишка, чтобы не вызывать панику. Вопрос слишком щепетильный. И по-настоящему общественное мнение по этому вопросу никому не известно. — Ее усталый срывающийся голос затих, словно больше она не могла говорить. Но потом она будто воспрянула. — Я думаю, самое худшее, что они могут сделать, если закроют Бен-Гурион, так это отправить аномальных детей на Землю; надеюсь, они не дойдут до, того, чтобы уничтожать их. — Она ласково похлопала его по плечу.
   — В лагеря на Землю, — поспешно повторил за ней Стайнер.
   — Пошли, найдем Манфреда, — предложила мисс Милх. — Хорошо? По-моему, он знает, что вы должны сегодня приехать: он стоял у окна, хотя, конечно, он часто это делает.
     —А вдруг они правы, — к его собственному удивлению, неожиданно вырвалось у него. — К чему нужны дети, не умеющие разговаривать и жить среди людей?
   Мисс Милх ничего не сказала и лишь взглянула на него.
   — Он никогда не сможет найти работу, — продолжал Стайнер. — Будет вечной обузой для общества, точно так же как и сейчас. Разве это не правда?
   — Аутичные дети до сих пор ставят нас в тупик, — ответила мисс Милх, — тем, что они из себя представляют, каким образом такими становятся и как вдруг неожиданно, без всяких видимых причин начинают ускоренно интеллектуально развиваться по прошествии многих лет безуспешных попыток добиться от них реакции.
   — Боюсь, в здравом рассудке я бы не стал выступать против этого законопроекта, — возразил Стайнер, — После того как первое потрясение миновало. Это будет целесообразно. Я считаю это целесообразным. — Голос у него дрогнул.
   — Ну что ж, хорошо, что вы не сказали это Энн Эс-тергази, потому что она не оставила бы вас в покое: она бы убеждала вас до тех пор, пока вы не согласились бы с ее точкой зрения. — Воспитательница открыла дверь, ведшую в большую игровую комнату. — Манфред там, в углу.
   «Кто бы мог сказать, глядя на него», — подумал Стайнер, увидев своего сына. Большая голова красивой формы, вьющиеся волосы, приятные черты лица... Мальчик сидел согнувшись над каким-то предметом, который держал в руках. По-настоящему симпатичный парень с огромными глазами, в которых мелькала то насмешка, то возбужденное веселье... И какая потрясающая координация. Как он бегал на цыпочках, словно танцуя под звуки какой-то неслышимой музыки, звучащей у него внутри, которая увлекала и завораживала его.
   «Как мы неуклюжи, по сравнению с ним, — думал Стайнер. — Тяжеловесны. Ползаем, как улитки, а он танцует и прыгает, как будто неподвластен силе притяжения. Может, он состоит из каких-нибудь других, новых атомов?»
   — Привет, Манфред, — обратился Стайнер к сыну.
   Мальчик не поднял головы и не проявил к нему никакого интереса, продолжая заниматься со своим предметом.
   «Я напишу авторам законопроекта, что у меня содержится ребенок в этом лагере, — подумал Стайнер. — И что я согласен с ними».
   Эта мысль испугала его.
   Она означала убийство Манфреда. «Эти известия спровоцировали вспышку моей ненависти к нему. Я понимаю, почему они обсуждают это в тайне — могу поручиться, такую ненависть испытывают многие. Неосознанно».
   — Не будет тебе флейты, Манфред, — проговорил Стайнер,— Почему я должен дарить ее тебе? Тебя хоть на йоту она интересует? Нисколько. — Мальчик не проявлял никаких признаков того, что слышит отца. — Ничто, — добавил Стайнер. — Пустота.
   Сзади к Стайнеру подошел высокий и стройный доктор Глоб в белом халате. Стайнер вздрогнул, внезапно ощутив его присутствие.
   — Появилась новая теория аутизма, — проговорил доктор Глоб. — Из Швейцарии. Я хотел обсудить ее б вами, так как она дает нам возможность использовать новые подходы к вашему сыну'.
   — Сомневаюсь, — ответил Стайнер.
   Глоб продолжал, будто не слыша его:
   — Она предполагает, что у аутичного индивида нарушено чувство времени и внешние события представляются ему в таком ускоренном темпе, что он не может поспеть за ними, то есть правильно воспринять. Точно так же, как если бы мы смотрели телевизионную программу, где предметы мелькали бы с такой скоростью, что практически становились бы невидимыми, а осмысленная речь превращалась бы в бормотание —- понимаете? Полная мешанина. Так вот, эта новая теория предлагает поместить аутичного ребенка в закрытую комнату и прокручивать ему события на экране в замедленном темпе, понимаете? И звук, и видеоряд должны быть замедлены до такой степени, что ни вы, ни я даже не сможем различить какого-то движения или вычленить человеческую речь.
   — Потрясающе, — устало заметил Стайнер. — В психотерапии все время появляется что-нибудь новенькое, не правда ли?
   — Да, — кивнул доктор Глоб. — Особенно из Швейцарии, швейцарцы обладают удивительной способностью проникать в мировосприятие людей с больной психикой, замкнутых индивидуумов, отрезанных от обычных средств коммуникации, понимаете?
   — Понимаю, — ответил Стайнер.
   Не переставая кивать, Глоб двинулся дальше и снова остановился, на этот раз рядом с женщиной, которая рассматривала иллюстрированную книжку с маленькой девочкой.
   «Последняя надежда перед потопом, — подумал Стайнер. — Интересно, доктор Глоб знает, что руководство Земли собирается закрыть Бен-Гурион? А добрый доктор продолжает трудиться в своем идиотическом неведении... счастливый от своих планов».
   Стайнер двинулся за Глебом и дождался, пока в его беседе с матерью девочки не наступила пауза:
   — Доктор, я бы хотел продолжить обсуждение с вами этой новой теории.
   — Да-да-да, — откликнулся Глоб, извинившись перед женщиной. Он отвел Стайнера в сторону, где они могли побеседовать с глазу на глаз. — Эта концепция движения времени может открыть путь к душам, стоящим перед неразрешимой проблемой общения с миром, в котором все происходит с такой неимоверной скоростью, что...
   — Предположим, ваша теория верна, — перебил его Стайнер. — Как вы сможете помочь такому индивиду? Вы что, намереваетесь всю жизнь продержать его в закрытой комнате, показывая замедленное кино? По-моему, доктор, вы все здесь играете в какие-то игры. Вы не отдаете себе отчета в реальности. Все вы такие благородные здесь, в Бен-Гурионе. Без страха и упрека. Но внешний мир не таков. Бен-Гурион — убежище великодушных идеалистов, но не надо обманывать себя. И не надо обманывать пациентов, простите за прямоту. Эта закрытая комната с замедленным кино — это символ всего вашего мировоззрения.
   Доктор Глоб слушал, кивая, и на лице его появлялось напряженное выражение.
   — Нам обещали оборудование, — заметил он, когда Стайнер закончил. — Из Вестингауза, с Земли. Контакт с окружающими в обществе достигается прежде всего за счет звука. В Вестингаузе разработали для нас звукозаписывающий аппарат, воспринимающий информацию, направленную к психо-неустойчивому пациенту — например, к вашему Манфреду. Сообщение записывается на магнитную ленту, тут же воспроизводится в замедленном виде, потом самостирается, и записывается следующая информация. А в результате — непрерывный контакт с внешним миром в собственном временном ритме пациента. А потом мы надеемся получить и видеомагнитофон, который будет постоянно демонстрировать замедленную версию реальности, синхронизированную с аудиоинформацией. Нужно признать, один шаг все же будет отдалять его от действительности, так как проблема осязания представляет определенную сложность. Но я не могу согласиться с вами, что все это слишком идеалистично для претворения в жизнь. Вспомните широко распространенную химиотерапию, которая начала использоваться не так давно. Вам известно, что стимулянты ускоряют внутренний ход времени у больных, и они начинают активно воспринимать раздражители, поступающие из окружающей среды. А когда действие лекарства заканчивается и восстанавливается нарушенный обмен веществ, реактивность больных снижается. Так что на этом примере нам удалось многое узнать: мы выяснили, что в основе психозов лежат химические нарушения, а не нарушения психики.
   Шестьдесят лет ошибочных представлений были сметены одним экспериментом с амиталом натрия...
   — Пустые мечты, — перебил его Стайнер. — Вам никогда не удастся установить контакт с моим сыном. — Он повернулся и направился прочь от доктора Глоба.

   Выйдя из Бен-Гуриона, он сел на автобус и отправился в шикарный ресторан «Рыжая Лиса», который всегда закупал у него большие партии товара. Закончив дела с владельцем, он остановился в баре выпить пива...
   Вот такая идиотическая болтовня доктора Глоба и повинна в том, что они оказались на Марсе. На планете, где стакан пива стоит в два раза дороже, чем стакан виски, потому что в нем содержится больше воды. —
   Владелец «Рыжей Лисы» — толстенький лысый очкарик — тоже устроился рядом со Стайнером:
   — Что у тебя такой мрачный вид, Норб?
   — Они собираются закрыть Бен-Гурион, — ответил Стайнер.
   — Ну . и хорошо. Зачем нам эти ублюдки на Марсе — они служат плохой рекламой.
   — В некотором отношении я согласен с тобой.
   — Это как те дети, родившиеся в шестидесятые с тюленьими плавниками, из-за того, что их родители пользовались немецким лекарством. Надо было всех их уничтожить. Когда вокруг масса здоровых нормальных детей, зачем тратить время на таких выродков? Если бы у тебя был ребенок с лишней парой рук или вообще без рук, ну ненормальный, неужели ты захотел бы, чтобы он жил с тобой?
   — Нет, — откликнулся Стайнер. Он не стал говорить, что брат его жены на Земле был ластоногим: он родился без рук, но научился пользоваться превосходными протезами, сделанными-для него канадской фирмой, которая специализировалась в этой области.
   Он ничего не сказал толстому человечку, он пил пиво и смотрел на ряд бутылок перед собой. Ему не нравился этот человек, и он никогда не рассказывал ему о Манфреде. Ой знал, что в нем глубоко укоренились предрассудки, и этим он не сильно отличался от других. Так что Стайнер не мог его в чем-либо обвинять, он просто ощутил усталость, и ему не хотелось продолжать обсуждение этой темы.
   — Это было только начало, — продолжил владелец ресторана. — Эта младенцы шестидесятых, а теперь они, наверное, и в Бен-Гурионе — не знаю, я там никогда не был, и ноги моей там никогда не будет.
   — Ну. как они могут быть в Бен-Гурионе? — возразил Стайнер. — Они не относятся к аномалиям; аномалия — это то, что существует в единственном числе.
   — Да, я понимаю, — согласился его собеседник. — И все же, если бы их вовремя уничтожили, у нас не было бы таких мест, как Бен-Гурион. Потому что, на мой взгляд, между теми монстрами шестидесятых и всеми уродами, рожденными как бы от воздействия радиации, существует прямая связь, ведь все, зависит от мутации генов, не так ли? Так что думаю, здесь нацисты были правы. Они еще в тридцатых поняли необходимость вырвать с корнем генетически низшие нации, они знали...,
   — У меня сын, — начал Стайнер и тут же оборвал себя. Он понял, что проболтался. Толстяк смотрел на него круглыми глазами. — У меня там сын, — наконец продолжил Стайнер, — и значит он для меня ничуть не меньше, чем твой для тебя. Я знаю, что со временем он снова вернется в общество.
   — Позволь, я поставлю тебе выпивку, Норберт,сказал толстяк, — чтобы загладить то, что я сказал, то есть я хочу сказать, что очень виноват.
   — Если они закроют Бен-Гурион, это будет страшное /несчастье для всех, у кого там дети. Я этого не перенесу.
   — Я понимаю тебя. Я понимаю, что ты чувствуешь.
   — Если ты понимаешь, что я чувствую, значит, ты умнее меня, — заметил Стайнер, — потому что я ничего не могу понять. — Он поставил пустой стакан и слез с табуретки. — Я больше не хочу пить; Прости, мне пора. — И он поднял свои тяжелые чемоданы.
   — Ты так давно бываешь здесь, и мы столько раз говорили об этом лагере, и все это время ты скрывал, что у тебя там сын. Ты был не прав. — Теперь толстяка охватило раздражение.
   — Почему не прав?
   — Черт, да если б я знал, я не стал говорить такого. Ты безответственный человек, Норберт, — ты мог сказать мне, но умышленно не сделал этого. Мне это не нравится. — Лицо его покраснело от негодования.
   Стайнер вышел из бара.
   — Сегодня не мой день, — проговорил он вслух. «Со всеми поругался, придется в следующий приезд просить прощения... если следующий приезд будет. Да нет, конечно, я приеду сюда — от этого зависят мои дела. Да и в Бен-Гурион нужно будет зайти — другого выхода нет».
   И вдруг ему пришло в голову, что проще всего покончить с собой. Эта мысль всплыла у него в голове в совершенно законченном виде, словно всегда там была, всегда являлась составной его частью. И легко выполнимо — разбить вертолет. «Как я устал быть Норбертом Стайнером, — подумал он. — Я не хочу быть Норбертом Стайнером, не хочу быть дельцом черного рынка и никем другим не хочу быть. Какой смысл продолжать жить? Я ничего не умею делать руками — ни починить, ни сделать ничего не моту, не умею думать, я — простой торговец. Я устал от насмешек жены из-за того, что не могу наладить наш водопровод, я устал от Отто, которого пришлось нанять потому, что я беспомощен даже в собственном бизнесе».
   «Да и зачем ждать возвращения в вертолет?» — подумал он. Навстречу грохоча ехал огромный автобус с потускневшими от песка боками — он только что пересек пустыню и взъезжал со своими пассажирами в Новый Израиль. Стайнер поставил чемоданы и бросился наперерез автобусу по проезжей части.
   Автобус загудел, заскрежетали тормоза. Транспорт начал останавливаться, а Стайнер несся вперед, закрыв глаза и опустив голову. И лишь в последний момент, когда из-за оглушительного рева невыносимо заломило уши, он открыл глаза: перед ним мелькнул водитель автобуса, изумленно смотревший на него, затем рулевое колесо и номер на фуражке водителя. А потом...

   В солярий Бен-Гуриона до мисс Милх донеслись звуки сирен, и она замерла, оборвав на середине танец Сахарной Головы из балета Чайковского «Щелкунчик», который играла детям на рояле.
   — Пожар! -— закричал один из мальчуганов, подбегая к окну. За ним бросились остальные.
   — Нет, мисс Милх, это «скорая помощь», — заметил другой, стоя у окна.
   Мисс Милх продолжила игру, и Дети под звуки музыки вернулись на свои места. Они изображали медведей в зоопарке, прыгающих за арахисом, — мисс Милх попросила их продолжать.
   Манфред стоял в стороне, не обращая внимания на музыку, опустив голову; выражение его лица было задумчивым. Когда вой сирен стал особенно громким, он на мгновение поднял голову. Мисс Милх, заметив это, замерла в изумлении и поспешно произнесла про себя молитву. Мальчик слышал! Она с вдохновением доиграла Чайковского несколько громче, чем обычно, — она и врачи были правы: именно через звук возможен контакт с мальчиком. Манфред медленно подошел к окну и выглянул наружу: он скользил взглядом по зданиям и улицам, лежащим внизу, пытаясь отыскать источник звука, который отвлек его.
   «Не так уж все безнадежно, — подумала мисс Милх. — Поскорей бы сообщить его отцу. Это значит, что мы никогда не должны терять надежду».
   И она снова заиграла громко и радостно.

 Глава 4

   Когда полицейский вертолет опустился перед домом Стайнеров, Дэвид Болен строил дамбу из сырой земли на краю огорода под жарким полдневным марсианским солнцем. Мальчик сразу понял: что-то случилось.
   Из вертолета вышел полицейский в синей форме и блестящей каске и направился по дорожке к дверям дома Стайнеров. Навстречу ему выбежали две маленькие дочки Стайнеров, и он поздоровался с ними, потом обратился к миссис Стайнер и исчез в доме, закрыв за собой дверь.
   Дэвид вскочил на ноги, перепрыгнул канаву, миновал грядки, где миссис Стайнер безуспешно пыталась выращивать анютины глазки, и за углом дома неожиданно наткнулся на одну из дочек Стайнеров: абсолютно бледная, она стояла неподвижно, теребя стебелек травинки. Вид у нее был такой, словно ее вот-вот вытошнит.
   — Эй, что случилось? — спросил Дэвид. — Зачем к твоей маме приехал полицейский?
   Девочка бросила на него испуганный взгляд и убежала.
   «Похоже, я знаю, в чем дело, — подумал Дэвид. — Мистер Стайнер арестован за что-то противозаконное. — Он стал подпрыгивать от возбуждения. — Интересно, что он сделал». Потом повернулся, бросился обратно, еще раз перепрыгнул канаву и наконец распахнул дверь своего дома.
   — Мам! — позвал он, перебегая из комнаты в комнату. — Эй, помнишь, вы с папой говорили, что мистер Стайнер нарушает закон, ну, в смысле своих дел? Так знаешь, что случилось?
   Но матери еще не было. «Наверно, ушла в гости», — подумал мальчик. Например, к миссис Хинесси, которая жила к северу по каналу. Его мать часто ходила в гости — пила кофе с соседками и обменивалась сплетнями. «На этот раз они пропускают действительно кое-что стоящее», — решил про себя Дэвид и, подбежав к окну, выглянул наружу, чтобы самому что-нибудь не пропустить.
   Полицейский с миссис Стайнер уже вышли на улицу и медленно направлялись к вертолету. Миссис Стайнер прижимала к лицу большой носовой платок, а полицейский обнимал ее за плечи, словно был ее родственником или еще кем-нибудь из близких. В полном изумлении Дэвид смотрел, как они залезают в вертолет. Девочки Стайнеров со странным выражением на лицах стояли группкой в стороне. Полицейский отошел от вертолета и обратился к ним, потом снова двинулся к вертолету, и тут он заметил Д эвида. Знаками он попросил Дэвида выйти на улицу, и тот испуганно повиновался. Мигая от яркого солнца, он вышел из дома и несмело приблизился к полицейскому, который стоял в своем сверкающем шлеме, в нарукавной повязке и револьвером на боку.
   — Как тебя зовут, сынок? — с акцентом спросил полицейский.
   — Дэвид Болен. — Колени у Дэвида дрожали.
   — Мама или папа дома, Дэвид?
   — Нет, я один.
   — Когда придут твои родители, попроси их присмотреть за девочками Стайнеров, пока не вернется их мать. — Полицейский включил мотор, и лопасти винта начали вращаться. — Не забудешь, Дэвид? Ты все понял?
   — Да, сэр, — откликнулся Дэвид, замечая, что повязка у полицейского синего цвета, — это означало, что он швед. Дэвид разбирался во всех опознавательных знаках, которые носили разные службы Объединенных Наций.
   «Интересно, какую скорость может развить полицейский вертолет, — начал прикидывать он. — Похоже на специальную скоростную службу, хорошо бы полетать на таком». Дэвид больше не боялся полицейского и готов был поговорить с ним еще, но вертолет уже оторвался от земли, и вихрь воздуха, поднявший песчаную пыль, заставил Дэвида отвернуться и закрыться рукой.
   Четверо девочек стояли молча, сбившись в кучку. Старшая шакала — слезы беззвучно сбегали по ее щекам. Младшая, которой было всего три года, робко улыбалась Д эвиду.
   — Хотите помочь мне строить дамбу? — окликнул их Дэвид. — Пошли. Полицейский сказал мне, что это можно.
   Подумав, младшая девочка тронулась за ним, ее примеру последовали остальные.
   — А что сделал ваш папа? — спросил Дэвид старшую. Она была старше его, ей было уже двенадцать. — Полицейский сказал, что ты можешь не скрывать, —добавил он для убедительности.
   Но девочка ответила ему лишь безразличным взглядом.
   — Я никому не стану рассказывать. Честное слово.

   Сильвия Болен услышала дневные новости по радио, загорая на увитом плющом патио Джун Хинесси, где они потягивали с ней холодный чай и сонно беседовали.
   — Послушай, это не ваш сосед? — приподнявшись, поинтересовалась Джун.
   — Тс-с-с, — оборвала ее Сильвия, прислушиваясь к диктору. Но, кроме краткой информации, ничего не последовало: Норберт Стайнер, торговец диетическим питанием, покончил жизнь самоубийством на улице Нового Израиля, бросившись под автобус. «Да, тот самый Стайнер, наш сосед», — поняла Сильвия.
   — Как ужасно, — садясь и застегивая бретельки своего купальника в горошек, заметила Джун. — Я видела его всего пару раз, но...
   — Он был отвратительным человеком, — откликнулась Силрвия. — Ничего удивительного, что он сделал это. — И все же она чувствовала, как ее охватывает ужас. Она не могла поверить. — С четырьмя детьми — он оставил ее одну с четырьмя детьми. — Она встала. — Разве это не ужасно? Что теперь с ними будет? Они же совершенно беспомощны.
   — Я слышала, он вел дела на черном рынке, — заметила Джун. — Ты знала об этом? Может, его вынудили.
   — Пойду, пожалуй; домой, может требуется помощь миссис Стайнер, — сказала Сильвия. —Может, надо присмотреть за детьми.
   «Неужели в этом виновата я? — спрашивала она себя. —Неужели он это сделал из-за того, что я отказалась дать им воду сегодня утром? Очень может быть, ведь он еще не уехал на работу и был дома. Так что, возможно, в этом виноваты мы. Наше отношение к ним — разве кто-нибудь из нас относился к ним по-настоящему хорошо? Но они всегда так противно скулили, всегда просили помочь, попрошайничали, брали, в долг... как можно было их уважать?»
   Войдя в дом, Сильвия переоделась в спальне, натянув брюки и футболку. Джун Хинесен последовала за ней.
   — Да, ты права, — согласилась Джун, — мы все должны Им помочь. Интересно, останутся они здесь или вернутся на Землю. Я бы вернулась — я и сейчас готова вернуться, здесь так скучно.
   Взяв сумку и сигареты, Сильвия попрощалась с Джун и отправилась вдоль канала к своему дому.
   Задыхаясь, она примчалась как раз в тот момент, когда на горизонте исчезал полицейский вертолет. «Это они поставили ее в известность», — догадалась она. На заднем дворе она нашла Дэвида, который играл с четырьмя девочками.
   — Они забрали миссис Стайнер с собой? — крикнула она ему.
   Мальчик тут же вскочил на ноги и в возбуждении подбежал к ней.
   — Мама, она улетела. А я приглядываю за девочками.
   «Этого-то я и боялась», — подумала Сильвия. Девочки медленно и вяло копались в мокрой жиже, никто из них не поднял глаз и не поздоровался с ней. Они казались пришибленными — несомненно, это было следствием шока, который вызвало известие о смерти их отца. Только младшая проявляла какую-то оживленность, но она, вероятно, и не могла понять, что произошло. «Смерть этого человека уже затронула окружающих, — подумала Сильвия, — и холодок ее распространяется. — Она почувствовала его и в собственном сердце. — А ведь мне он даже не нравился».
   Вид четырех девочек поверг ее в дрожь. «Неужели я должна заниматься этими вялыми, толстыми, недоразвитыми детьми?» — спрашивала она себя. «Я не хочу!» — сметая в сторону все доводы, рвался из нее ответ. Ее охватила паника, так как было очевидно, что выбора у нее нет; уже сейчас они играли на ее участке, в ее саду — они уже были у нее.
   — Миссис Болен, можно, мы возьмем еще немного воды для нашей дамбы? — с надеждой спросила младшая.
   «Вода, все время вода, — подумала Сильвия. — Все время попрошайничают, словно иначе не могут». Она не ответила и вместо этого обратилась к сыну:
   — Пойдем в дом, я хочу поговорить с тобой.
   Они вместе вошли в дом, туда, откуда девочки не могли их слышать.
   — Дэвид, по радио сообщили, что их отец погиб. Именно поэтому сюда прилетела полиция и забрала ее. Нам придется немного помочь. — Она попыталась улыбнуться, но это не удалось. — Как бы мы плохо ни относились к Стайнерам...
   — Я хорошо к ним отношусь, мама, — взорвался Дэвид. — А почему он погиб? Сердечный приступ? На него напали дикие бликмены?
   — Неважно, как это произошло. Сейчас мы должны подумать, что мы можем сделать для этих девочек. — В голове у нее было абсолютно пусто, ни единой мысли. Единственное, что она понимала, она не хочет видеть этих девочек рядом. — Так что мы должны сделать? — спросила она у Дэвида.
   — Может, организовать им ленч. Они сказали мне, что еще не ели; она как раз собиралась готовить его.
   Сильвия вышла из дома,
   — Я собираюсь приготовить ленч, девочки, для тех, кто захочет. У вас дома. — Она немного подождала и направилась к дому Стайнеров. Когда она оглянулась, за ней шла лишь младшая.
   — Нет, спасибо, — ответила старшая, давясь слезами.
   — Вам всем хорошо бы перекусить, — заметила Сильвия, но в душе ощутила облегчение. — Пойдем, — обратилась она к младшей. — Как тебя зовут?
   — Бетти, — робко ответила девочка. — Можно мне бутерброд с яйцом? И какао?
   — Посмотрим, что там есть, — откликнулась Сильвия.
   Пока девочка ела бутерброд, запивая его какао, Сильвия воспользовалась возможностью осмотреть дом. В спальне она наткнулась на предмет, очень ее заинтересовавший. Это была фотография мальчика с темными волосами и огромными блестящими глазами. Сильвия подумала, что он похож на какое-то фантастическое, существо из другого мира, божественного, но и более страшного, чем наш.
   Принеся фотографию на кухню, она спросила маленькую Бетти, кто этот мальчик.
   — Это мой брат Манфред, — с набитым ртом ответила Бетти и тут же принялась хихикать. Долетавшие среди этого хихиканья до Сильвии слова дали ей понять, что девочкам не разрешалось рассказывать кому-либо о своем брате.
   — А почему он не живет с вами? — мучимая любопытством, поинтересовалась Сильвия.
   — Он в лагере, — ответила Бетти. — Потому что не умеет разговаривать.
   — Ай-ай-ай, —- откликнулась Сильвия и подумала: «Конечно, в лагере, в Новом Израиле. Неудивительно, что девочкам было запрещено говорить о нем: он — аномальный ребенок». Это опечалило ее. Трагедия в доме Стайнеров, а она даже не догадывалась о ней. И именно в Новом Израиле мистер Стайнер покончил жизнь самоубийством. Наверняка он ездил к своему сыну.
   «Значит, это не имеет никакого отношения к нам», — решила Сильвия, возвращаясь в спальню, чтобы поставить фотографию на место. Стайнера вынудили к самоубийству личные причины. Она почувствовала облегчение.
   «Странно, — пришло ей в голову, — что когда слышишь о самоубийстве, первая реакция — чувство вины и собственной ответственности. Если бы я поступила не так, а этак... Я бы могла предотвратить это. Я виновата» . Но в данном случае все было не так, совсем не так: она была совершенно чужой для Стайнеров, не имела никакого отношения к их реальной жизни и только вообразила в невротическом приступе, что виновата.
   — Так ты никогда не видела своего брата? — спросила она Бетти.
   — Кажется, видела в прошлом году, — с сомнением проговорила та. — Он играл в пятнашки с другими большими мальчиками.
   В кухню молча вошли три другие девочки и остановились около стола.
   — Мы передумали, мы тоже хотим поесть, — наконец вырвалось у старшей.
   — Хорошо, — откликнулась Сильвия. — Можете помочь мне почистить яйца. И позовите Дэвида, я покормлю его вместе с вами. Правда... ведь, вместе есть веселее?
   Они молча кивнули.

   Идя по главной улице Нового Израиля, Арни Котт увидел впереди толпу и сбившиеся к обочине машины и, прежде чем повернуть к магазину Энн Эстергази, остановился. «Что-то произошло, — подумал он. — Ограбление? Уличная драка?»
   Но у него не было времени выяснять. Он двинулся дальше и вскоре вошел в магазинчик, принадлежащий его бывшей жене.
   — Есть кто-нибудь дома? — весело крикнул Арни, засунув руки в карманы.
   В магазине было пусто. «Наверное, пошла посмотреть на происшествие, — решил Арни. — Ну и бизнесмен — даже не закрыла магазин».
   Не прошло и минуты, как в магазин, задыхаясь, вбежала Энн.
   — Арни! — изумленно промолвила она. — О Господи, ты знаешь, что случилось? Я только что разговаривала с ним, только что, не прошло и часа. И вот он мертв. — Слезы подступили к ее глазам. Она рухнула в кресло, достала бумажную салфетку и высморкалась. — Это просто ужасно, — проговорила она сдавленным голосом. — И это не несчастный случай, он сделал это умышленно.
   — Так вот в чем дело, — проговорил Арни, жалея теперь, что не посмотрел. — И кто это?
   — Ты не знаешь. У него сын в лагере, там мы и познакомились. — Она вытерла слезы. — Ну, чем я могу тебе помочь? Я рада тебя видеть.
   — Мой чертов диктофон сломался, — ответил Арни. — Ты же знаешь, как трудно найти приличного мастера. Что мне оставалось делать, как не приехать самому? Как ты смотришь на то, чтобы позавтракать со мной? Закрой ненадолго магазин.
   — Конечно, — рассеянно ответила она. — Сейчас, только вымою лицо. У меня такое ощущение, что это случилось со мной. Я видела его, Арни. Автобус прямо переехал его — он не мог остановиться. Да, хорошо бы поесть — я хочу уйти отсюда. — И она поспешила в ванную, прикрыв за собой дверь.
   Вскоре оба уже шли по тротуару.
   — Почему люди кончают жизнь самоубийством? — спрашивала Энн. — Не могу избавиться от ощущения, что могла бы помешать ему. Утром я продала ему флейту для его мальчика — она лежала рядом с его чемоданами на обочине, — он так и не подарил ее. Может, случившееся имеет какое-то отношение к флейте? К флейте или...
   — Ну хватит, — оборвал ее Арни. — Ты здесь ни при чем. Если человек собирается покончить жизнь самоубийством, его ничто не остановит. И заставить человека сделать это ничто не может — это его судьба, рок. Готовность совершить самоубийство зреет долгие годы, а потом ни с того ни с сего — бабах, — и они совершают его, понимаешь? — Он обнял ее и похлопал по плечу.
   Энн кивнула.
   — Я хочу только сказать, что ведь у нас тоже ребенок в Бен-Гурионе, но ведь нас это не сломило, — продолжил Арни. — Это ведь еще не конец света, правда? Мы продолжаем жить. Куда ты хочешь пойти завтракать? Как насчет «Рыжей Лисы» напротив? Хорошее место? Я бы не отказался от жареных креветок, но, черт, я уже год нигде их не видел. Если не будет решена проблема с транспортировкой, сюда никто не поедет.
   — Только не «Рыжая Лиса» — запротестовала Энн.
   Я терпеть не могу ее владельца. Давай попробуем зайти вон туда на угол: этот ресторан только что открылся, и я еще не была в нем; Я слышала, его хвалили.
   Пока они сидели в ожидании заказа, Арни продолжал развивать свою точку зрения.
   — Когда узнаешь о самоубийстве, по крайней мере в одном можешь быть точно уверен: человек, его совершивший, знал, что не является полезным членом общества. В этом-то и заключается истинная причина — в осознании, что ты никому не нужен. Если я в чем и уверен, так именно в этом. Это закон природы — она избавляется от ненужных членов их собственными руками. Так что когда я слышу о самоубийстве, меня это нисколько не. смущает. Ты не поверишь, сколько так называемых естественных смертей здесь, на Марсе, на самом деле являются самоубийствами. Суровость окружающей среды отсеивает неприспособленных.
   Энн Эстергази кивнула, но настроение у нее не улучшилось.
   — Но этот парень, — продолжила она. — Стайнер...
   — Стайнер! — уставился на нее Арни. — Норберт Стайнер, делец черного рынка? — Он повысил голос.
   — Он продавал диетические продукты.
   — Так вот это кто! — Арни был поражен. — О нет, только не Стайнер.
   Господи,, все свои товары он получал от Стайнера — он полностью зависел от этого человека.
   К столу подошел официант.
   — Это ужасно, — промолвил Арни. — Действительно ужасно. Что я буду делать?
   Все его вечеринки, все уютные обеды на две персоны, которые он устраивал для себя и какой-нибудь девушки, например Марти, а особенно Дорин— Нет, для одного дня это было слишком: сначала диктофон, а теперь еще и Стайнер...
   — А ты не думаешь, что это имеет отношение к тому, что он был немцем? — спросила Энн. — Немцы стали такими подавленными после этой чумы, вызванной их лекарствами, после детей, рождавшихся с ластами. Я разговаривала с одним из них, так он прямо сказал, что они считают это божьим наказанием за годы нацизма. И это был не религиозный человек, а бизнесмен здесь, на Марсе.
   — Чертов тупица Стайнер! — взорвался Арни, — Капустная голова.
   — Ешь, Арни. — Энн развернула свою салфетку. — Суп выглядит очень аппетитно.
   — Я не могу есть. Не желаю есть эти помои. — Он оттолкнул тарелку.
   — Ты все еще ведешь себя как большой ребенок,— заметила Энн. — Все так же капризничаешь. — Она говорила мягко и сочувственно.
   — Черт побери, да я иногда ощущаю на своих плечах тяжесть всей планеты, а ты называешь меня ребенком! — Он уставился на нее с нескрываемой яростью.
   — Я не знала, что этот Норберт Стайнер был дельцом черного рынка, — заметила Энн.
   — Естественно. Откуда бы тебе знать, тебе и всем твоим женским комитетам. Что ты вообще знаешь об окружающем мире? Для этого-то я и приехал — я прочитал твое последнее приложение к «Таймс», и меня воротит от него. Ты должна прекратить печатать подобную чушь — интеллигентных людей от нее тошнит, она годится только для таких идиоток, как ты.
   — Пожалуйста, ешь. И успокойся, — ответила Энн.
   — Я собираюсь назначить своего человека, который будет проверять материал, который ты распространяешь. Профессионала.
   — Неужели? — спокойно откликнулась она.
   — Перед нами стоит настоящая проблема — с Земли перестали приезжать настоящие профессионалы, в которых мы действительно нуждаемся. Мы гнием — и все это понимают. Мы распадаемся на части.
   — Кто-нибудь займет место мистера Стайнера, — улыбнулась Энн, — есть же на черном рынке другие дельцы.
   — Ты сознательно пытаешься представить меня жадным и мелочным, в то время как на самом деле я — один из самых ответственных участников колонизационного процесса на Марсе, потому-то наш брак и распался, потому что ты специально принижала меня из ревности и соперничества. Не знаю, зачем я сюда приехал, — с тобой невозможно разумно разговаривать, тебе обязательно надо во всем переходить на личности.
   — Ты знаешь о законопроекте Объединенных Наций, предполагающем закрытие Бен-Гуриона? — невозмутимо спросила Энн.
   — Нет, — ответил Арни.
   — И тебя не волнует, что Бен-Гурион могут закрыть?
   — Черт, мы сможем обеспечить Сэму индивидуальный уход.
   — А как насчет остальных детей?
   — Ты уходишь от темы. Послушай, Энн, придется тебе смериться с тем, что ты называешь мужским засильем, и давать редактировать свою писанину моим людям. Честное слово, от тебя больше вреда, чем помощи, — мне очень неприятно говорить тебе такое, но это правда. Враг не напакостит больше, чем ты своим дружеским расположением. Ты — дилетантка! Как большинство женщин. И абсолютно безответственная. — Он кипел от гнева, но на лице Энн ничего не отражалось— все, что он говорил, не производило на нее никакого впечатления.
   — А ты не можешь надавить на кого-нибудь, чтобы
   Бен-Гурион не закрывали? — спросила она. — Может, мы с тобой заключим сделку. Мне надо, чтобы лагерь сохранился.
   — Соглашение, — свирепо поправил Арни.
   — Да.
   — Хочешь, я скажу тебе откровенно?
   Энн спокойно кивнула.
   — Меня этот лагерь раздражал с самого начала, как только евреи открыли его.
   — Да благословит тебя Господь, честный и откровенный Арни Котт, спаситель человечества.
   — Он оповещает весь мир, что у нас тут на Марсе есть свой полудурки, и если вы предпримете космическое путешествие на Марс, очень может быть, ваши половые органы претерпят такие изменения, что вы родите урода, по сравнению с которым немецкие ластоногие покажутся милейшими созданиями.
   — Ты такой же, как хозяин «Рыжей Лисы».
   — Я просто трезвый реалист. Мы здесь боремся за существование: мы должны заставить людей эмигрировать с Земли, иначе мы пропадем, Энн. И ты сама это знаешь. Если бы у нас не было Бен-Гур'иона, мы могли бы аргументировать преимущества жизни на Марсе, показав, что ядерные испытания и зараженность атмосферы на Земле являются единственными причинами рождения аномальных детей. Но Бен-Гурион портит все.
   — Не Бен-Гурион, а то, что .рождаются такие дети.
   — Если бы не Бен-Гурион, никто бы не смог доказать этого.
   — И ты бы рекламировал заведомую ложь, убеждал бы людей, что здесь они в большей безопасности...
   — Естественно, — кивнул Арни.
   — Это аморально.
   — Нет, Это ты ведешь себя аморально вместе со всеми твоими женщинами. Настаивая на сохранении Бен-Гуриона, вы...
   — Не будем спорить, мы никогда не сможем договориться. Давай поедим, а потом ты отправишься обратно в Льюистаун. Я больше не в силах выносить это.
   Они завершили трапезу в гробовой тишине.

   Доктор Мильтон Глоб, член общества психиатров Бен-Гуриона, на ставке Межпланетного Союза водителей, выполнив свои обязанности по лагерю, вернулся в офис, где и сидел теперь в полном одиночестве. В руках он держал счет за крышу, починенную месяц назад. Он приостановил работы, так как возникла необходимость в железных сетках для защиты от скапливающегося песка, но строительный инспектор поселения вынудил его продолжить их. Так что ему пришлось снова обратиться к кровельщикам, заранее зная, что он не сможет оплатить счет. Но выхода не оставалось. Он был разорен. Хуже, чем в этом месяце, его дела еще не шли.
   Если бы только его жена Джин могла меньше тратить. Но это все равно не решение вопроса, выход был только в увеличении количества пациентов. Межпланетный Союз водителей ежемесячно выплачивал ему зарплату, но за каждого пациента Мильтон дополнительно получал пятьдесят долларов — это называлось прогрессивной заработной платой. В действительности в ней заключалась разница между долгом и платежеспособностью. Никто бы не смог жить на заработную плату психиатра, имея жену и ребенка, а Союз водителей славился своей особенной скупостью.
   И все же Глоб продолжал жить в поселении водителей, это был спокойный город, очень напоминающий земные. Новый Израиль, как и другие национальные поселения, был слишком взбудораженным, взрывоопасным.
   К тому же доктор Глоб уже жил однажды в национальной колонии, принадлежащей Объединенной Арабской Республике. Место славилось своей пышной растительностью, которую импортировали с Земли и разводили там. Но постоянная враждебность поселенцев к обитателям соседних колоний сначала раздражала ею, а затем начала и возмущать. Мужчины круглосуточно размышляли.-о нанесенных им обидах. Самые симпатичные люди предпочитали избегать обсуждения определенных тем. А по ночам эта враждебность приобретала практическое воплощение: национальные колонии жили ночной жизнью.
   «Да ну их к черту», — отмахнулся Глоб. Они даром тратят свою жизнь, перенеся с Земли старые распри и забыв высшую цель колонизации. Например, в сегодняшней утренней газете он прочел о потасовке на улицах поселения электрорабочих: в сообщении говорилось, что виновны в ней жители соседней итальянской колонии, поскольку у нескольких нападавших были длинные напомаженные усы, распространенные среди обитателей этого поселения...
   Стук в дверь прервал ход его размышлений.
   — Да, — откликнулся он, убирая в ящик стола счет за починку крыши.
   —Ты готов принять члена союза Перди? — официальным тоном спросила его жена, открывая дверь.
   — Пусть войдет, — ответил доктор Глоб. —- Хотя подожди пару минут, я хочу прочитать его историю болезни.
   — Ты завтракал? — спросила Джин.
   — Конечно. Как все.
   — У тебя усталый вид.
   «Это плохо», — подумал Глоб. Он вышел из кабинета в ванную, где тщательно попудрил лицо модной тонированной пудрой. Это улучшило его внешний вид, но не состояние духа. Необходимость использовать пудру диктовалась тем, что правящие круги Союза водителей принадлежали к испанской и пуэрториканской национальной группе, и им могло не понравиться, что нанятый ими человек имеет более светлую кожу. Естественно, это не афишировалось, обычно служащим в поселении указывали, что «марсианский климат вызывает неприглядное посветление кожи и потерю ею естественного оттенка».
   Пора было принять пациента.
   — Добрый день, уважаемый Перди.
   — Здравствуйте, доктор.
   — Из вашей истории болезни я выяснил, что вы — пекарь.
   — Да, верно.
   Пауза.
   — В связи о чем вы хотели со мной проконсультироваться?
   — Я еще никогда не был у психиатра, — пробормотал Перди, глядя в пол и комкая в руках фуражку.
   — Да, я чувствую.
   — Эта вечеринка, которую устраивает мой зять... Я не большой любитель вечеринок.
   — А вы должны на ней присутствовать? — Глоб спокойно завел часы на столе, и они начали отсчитывать отведенные Перди полчаса.
   — Он ее устраивает вроде как для меня. Он хочет, чтобы я взял своего племянника в ученики, так чтобы он вошел в союз, — монотонно бубнил Перди. — Я всю ночь пролежал без сна, прикидывая, как бы мне вывернуться, — вы же понимаете, они мои родственники, и я, не могу им прямо отказать. И пойти я к ним не могу — у меня нет сил на это. Потому-то я и пришел к вам.
   — Понимаю, — откликнулся Глоб. — Ну а теперь расскажите мне все подробно — где и когда проводится вечеринка, как зовут участников, чтобы я мог по-настоящему помочь вам, отправившись туда.
   Перди с облегчением принялся копаться в кармане куртки, пока не извлек аккуратно отпечатанный документ.
   — Я вам очень благодарен, доктор, что вы готовы заменить меня. Вы, психиатры, и правда снимаете тяжесть с плеч. Я не шуЧу, я ведь действительно потерял всякий сон из-за этого. — И он с благоговением уставился на человека, сидящего напротив него, обученного манерам социального поведения, способного маневрировать на извилистом и узком пути межличностных отношений, на -котором потерпели поражение столь многие члены союза.
   — Можете больше не беспокоиться об этом, — добавил Глоб.
   «Ибо, в конце концов, что такое шизоидный радикал? — добавил он про себя. — А именно он повинен в вашем состоянии. Я сниму с вас социальную нагрузку, и вы еще несколько месяцев сможете пребывать в своем хроническом состоянии слабой приспособляемости. Пока на ваши ограниченные способности не обрушится очередная тяжелая социальная необходимость...»
   После ухода уважаемого Перди доктор Глоб погрузился в размышления о практической форме, которую обрела психотерапия здесь, на Марсе. Вместо того чтобы лечить пациента от его фобий, врач становился своего рода адвокатом, замещая его на...
   В кабинет заглянула Джин:
   — Милт, тебе звонят из Нового Израиля. Босли Тувим.
   «О Господи, — подумал Глоб. — Что-то случилось».
   Тувим был президентом Нового Израиля, Глоб поспешно снял трубку:
   — Доктор Глоб слушает.
   — Доктор, это Тувим, — послышался суровый властный голос. — У нас здесь мертвец, насколько я понимаю, ваш пациент. Не будете ли вы столь любезны вернуться и заняться им? Речь идет о Норберте Стайнере, западно-германском...
   — Он не был моим пациентом, cэp, — вставил доктор Глоб. — Однако его сын, страдающий аутизмом, находится в Бен-Гурионе. А как это случилось? Господи, я разговаривал с ним сегодн^ утром — вы уверены, что -это тот самый Стайнер? Бели это он, у меня есть на него папка, то есть на всю семью, учитывая природу недуга мальчика. При детском аутизме, прежде чем начать терапию, мы изучаем историю и особенности семьи. Да, я сейчас буду.
   — Судя по всему, это самоубийство, — добавил Тувим.
   — Не может быть, — изумился доктор Глоб.
   — Последние полчаса я обсуждал это с персоналом Бен-Гуриона, и мне сообщили, что, перед тем как покинуть лагерь, он имел продолжительную беседу с вами. На допросе наша полиция заинтересуется, проявлял ли Стайнер признаки депрессивного, подавленного состояния и что он говорил. Короче говоря, была ли у вас возможность предложить ему или даже настоять на прохождении курса терапии. Как я уже понял, ничто в его поведении не насторожило вас, не дало оснований догадываться о его намерениях.
   — Абсолютно ничто, — подтвердил Глоб.
   — Тогда я бы на вашем месте не стал беспокоиться, — заметил Тувим. — Просто будьте готовы изложить его клиническую историю... и выдвинуть предположение относительно того, что могло побудить его к совершению самоубийства. Понимаете?
   — Спасибо, мистер Тувим, — слабо откликнулся Глоб. — Возможно, он был огорчен из-за своего, сына, но я рассказал ему о новом методе лечения, на который мы возлагаем большие надежды. Правда, он отнесся к нему довольно критически и оборвал разговор, его реакция совершенно не соответствовала моим ожиданиям. Но чтобы покончить жизнь самоубийством!..
   «А если я потеряю работу в Бен-Гурионе? — спрашивал себя доктор. — Нет, это немыслимо». Посещение лагеря раз в неделю существенно поддерживало его бюджет, хотя и не обеспечивало финансового благосостояния. Чеки из Бен-Гуриона по крайней мере придавали некоторую реалистичность его целям.
   Неужели этот идиот Стайнер не понимал, как повлияет его смерть на окружающих? Он просто хотел отомстить нам. Отплатить — но за что? За то, что мы пытались вылечить его ребенка?
   Все это очень серьезно. Самоубийство, последовавшее сразу вслед за беседой с врачом. Слава Богу, что мистер Тувим предупредил меня. Но газеты все равно поднимут шум, и жаждущие закрытия Бен-Гуриона только выиграют от этого.

   Закончив с починкой холодильной установки на ферме Мак-Олифа, Джек Болен вернулся в вертолет, убрал-ящик с инструментами под сиденье и связался с мистером И.
   — Школа, — сообщил И. — Ты должен туда отправиться, Джек, у меня до сих пор никого нет, чтобы послать туда.
   — О’кей, мистер И. — Смирившись, Джек завел мотор.
   — Тебе звонила жена, Джек.
   — Да? — Джек удивился — его начальник плохо относился к звонкам жен своих сотрудников, и Сильвия это знала. Может, что-нибудь случилось с Давидом. — Она что-нибудь просила передать?
   — Миссис Болен просила девушку у нас на коммутаторе сообщить тебе, что ваш сосед, мистер Стайнер, покончил жизнь самоубийством. Миссис Болен передала, что сейчас занимается детьми Стайнера. Она также спрашивала, не можешь ли ты прилететь сегодня домой, но я сказал, что, к сожалению, мы не сможем обойтись без тебя. Ты должен доработать до конца недели, Джек.
   «Стайнер мертв, — повторил Джек про себя. — Бедный беспомощный дурак. Ну что ж, — может, оно и к лучшему».
   — Спасибо, мистер И, — сказал он в микрофон.
   «Его смерть окажет сильное влияние на всех нас,— думал Джек, поднимаясь с пастбища, покрытого редкой травой. Это интуитивное ощущение было резким и отчетливым. — Я и десятком слов не обмолвился со Стайнером, и тем не менее в его смерти есть что-то очень важное. Смерть сама по себе имеет огромное значение. Трансформация, столь же загадочная, как и сама жизнь, абсолютно необъяснимая для нас».
   Он развернул вертолет в сторону штаба Объединенных Наций, направляясь к великому и уникальному автоматическому организму, которым являлась Общественная Школа — место, которого он боялся больше всего на свете.

 Глава 5

   И почему его так нервировала Общественная Школа? Сверху он различил белое на темном фоне здание в форме утиного яйца, которое словно кто-то обронил в спешке — настолько оно не гармонировало с окрестностями.
   Посадив вертолет на асфальтированную площадку перед входом, он заметил, что кончики пальцев у него побелели и потеряли чувствительность, — этот хорошо известный ему симптом означал, что он испытывает сильное напряжение. А вот Дэвида это место нисколько не смущало — он посещал его три раза в неделю вместе с другими ребятами, имевшими такой же уровень успеваемости. Вероятно, это отношение определялось какими-то его личными качествами: возможно, Джек настолько хорошо знал технику, что не мог участвовать в этой игре. На него школьные машины одновременно производили впечатление и одушевленных существ, и безжизненных механизмов.
   Джек вошел в здание школы и устроился в приемной, поставив рядом ящик с инструментами. Взяв с полки журнал «Мото-Мир», он уловил своим профессиональным слухом легкий щелчок: в школе заметили его появление. Школа отметила выбранный им журнал; время, проведенное им в кресле, и следующий журнал. Она анализировала его.
   Дверь открылась, и в приемную вошла женщина средних лет в твидовом костюме.
   — Наверное, вы мастер от мистера И.
   — Да---Джек, встал.
   — Как я вам рада. — И она пригласила его следовать за ней. — Мы столько возились с этим преподавателем, а он ни с места. — Пройдя по коридору, она распахнула дверь. — Сердитый Привратник, — указала она.
   Джек узнал его, вспомнив описание Дэвида.
   — Он сломался совершенно неожиданно, видите? Прямо в середине цикла — шел по улице, кричал и как раз собирался поднять кулак.
   — А специалист электронщик не знает...
   — Специалист электронщик —-это я, — жизнерадостно улыбнулась женщина, и глаза ее блеснули за стальной оправой очков.
   — Ах да, — с досадой проговорил Джек.
   — Мы подумали,— может, дело в этом. —"И женщина, вернее этот ходячий школьный механизм, протянула ему сложенный лист бумаги.
   Развернув его, Джек обнаружил массу электронных схем.
   — Это представитель власти, не так ли? — поинтересовался он. — Учит детей уважать собственность. Очень правильный тип.
   — Да, — откликнулась женщина.
   Вручную он вернул Сердитого Привратника к началу цикла и запустил его. Некоторое время Привратник просто щелкал, потом покраснел и, подняв руку, завопил: «Эй, мальчики, уйдите оттуда, слышите меня?» Глядя, как дрожат от негодования его покрытые щетиной щеки, как открывается и закрывается рот, Джек Болен подумал, что он может оказывать сильное влияние на ребенка. Лично у него робот вызывал только неприязнь. И тем не менее это создание было образцовой обучающей машиной, оно делало доброе дело вместе с двумя десятками других автоматов, расположенных в коридорах школы, словно киоски в увеселительном парке. За углом виднелся еще один обучающий автомат, вокруг которого почтительно застыли несколько ребятишек, внимая его разглагольствованиям.
   — ...И тогда я подумал, — сообщал он приветливым дружелюбным голосом, — Господи, и какие мы можем сделать из этого выводы? Кто-нибудь из вас знает, ребята? Салли?
   — Ну, наверное, мы можем сделать вывод, — начала девочка, — что в каждом человеке есть что-то хорошее, как бы плохо он себя ни вел.
   — А ты что думаешь, Виктор?— запинаясь, спросила машина. — Давайте послушаем Виктора Планка.
   — Я думаю то же самое, что Салли, — неуверенно произнес мальчик. — Большинство людей в сущности хорошие, если только как следует присмотреться. Правильно, мистер Добрый Тюремщик?
   Дэвид часто рассказывал об этой обучающей машине, к которой он испытывал особую симпатию. Доставая инструменты, Джек прислушивался к беседе. Добрый Тюремщик был пожилым седовласым джентльменом с незначительным местным акцентом, возможно канзасским... Он был добр и не мешал ребятам высказывать свои мнения, принадлежа к снисходительному типу автоматов. В нем не было ничего от грубоватой авторитарности Сердитого Привратника. Он был чем-то средним между Сократом и Эйзенхауэром, насколько мог судить Джек.
   — Смешные существа — овцы, — продолжал автоматический наставник. — Взгляните, как они себя ведут, когда через ограду им кидают что-нибудь съедобное, вроде пшеницы. Они чуют это за милю. — Добрый Тюремщик откашлялся. —Они очень умные, когда дело касается их. Наверно, это и поможет нам понять, что такое истинный ум: это не количество прочитанных толстых книжек и не знание длинных слов... Это — способность определить, что нам пойдет на пользу. Поэтому быть умным очень полезно.
   Встав на колени, Джек начал отвинчивать спину Сердитого Привратника. Женщина стояла рядом, наблюдая за ним.
   Как он знал, автомат работал в соответствии с программой, но на любом этапе его поведение могло изменяться в зависимости от поведения аудитории. Это была закрытая система: ответы детей соотносились с записью, подгонялись, классифицировались, и только затем следовал ответ. Возможность неожиданного ответа исключалась, так как обучающая машина воспринимала лишь ограниченное число вариантов. И тем не менее автомат производил убедительное впечатление живого и подвижного существа — истинный триумф инженерного искусства..
   Его преимущество по сравнению с человеком заключалось в способности индивидуально общаться с каждым ребенком. Он не просто учил, но и воспитывал. Обучающий автомат может одновременно иметь дело с тысячью учениками и тем не менее отличать одного от другого: в зависимости от индивидуальности ребенка ответы его слегка видоизменялись, и каждый раз он представлял собой чуть-чуть иное существо. Почти бесконечно сложное, хотя и действующее механически. Обучающие автоматы подтверждали факт, хорошо известный Джеку Болену: понятие «искусственный.» обладало поразительной глубиной.
   И тем не менее его раздражали эти автомат. Потому что вся деятельность Общественной Школы противоречила его природе: вместо того чтобы обучать, сообщать ученикам новые сведения, она загоняла их в жесткие рамки шаблона. Школа соединяла детей С унаследованной культурой и внедряла ее в их сознание. Она подгоняла детей под эту культуру: цель заключалась в ее увековечивании, и, если индивидуальные особенности ученика могли увести его в сторону, они целенаправленно вытравлялись.
   Весь процесс обучения представлялся Джеку сражением между сложным механизмом школы и индивидуальными душами детей, причем все выигрышные карты были на руках у школы. Неадекватно реагирующий ребенок признавался аутичным, то есть констатировалось, что в нем преобладает субъективный фактор, мешающий восприятию объективной реальности. И такой ребенок изгонялся из школы в другую, на самом деле действующую по такому же принципу, где его должны были реабилитировать, — в Бен-Гурион. Его отказывались учить и начинали относиться как к больному.
   «Аутизм, — размышлял Джек, отвинчивая спину Сердитого Привратника, — превратился в удобную теорию' для руководства Марса. Она заменила более старый термин «психопат», который, в свою очередь, вытеснил понятие «морального урода». В Бен-Гурионе педагогами были люди, но они выполняли скорее врачебные, чем воспитательные обязанности.
   С первого же дня поступления Дэвида в школу Джек готовился к неприятным известиям о том, что мальчик не попадает в шкалу успеваемости, по которой обучающие автоматы классифицировали своих учеников. Однако Дэвид охотно занимался и даже достиг высоких результатов. Большинство учителей ему нравилось, и он с энтузиазмом рассказывал о них дома. Он прекрасно ладил даже с самыми строгими, и сейчас уже было очевидно, что у него не будет никаких проблем — он не страдал аутизмом и ему не грозило увидать стены Бен-Гуриона. Но это не делало Джека счастливее. Ничто, как заметила Сильвия, не приносило ему радости. На Марсе перед ребенком открывались лишь две возможности: Общественная Школа или Бен-Гурион, но Джеку не внушало доверия ни то, ни другое. А почему — он и сам не знал.
   Возможно, проблема заключалась в самом состоянии аутизма — детской форме шизофрении, которой страдало большинство людей. Шизофрения была самым распространенным заболеванием, которое рано или поздно затрагивало любую семью. Она попросту означала, что человек не'в состоянии выполнять обязанности, возлагаемые на него обществом. Шизофреник выпадал, а вернее никогда и не принимал участия в реальности, предполагающей межличностные отношения и существование в данной культуре с данными ценностями. Это была не биологическая жизнь, а жизнь, которой требовалось учиться, черпая понемногу от окружающих — родителей, учителей, высокопоставленных лиц... от всех, с кем ребенок вступал в контакт в период становления личности;
   Таким образом, Общественная Школа имела полное право отторгать ребенка, не поддававшегося обучению. Потому что то, чему его учили, включало не просто факты или основы преуспевания и полезной карьеры. Речь шла о более серьезных вещах. Ребенку внушалось, что определенные вещи в окружающей его культуре должны быть сохранены любой ценой. Его личные ценности включались в объективный ход развития человечества, таким образом он становился частью переданной ему традиции. В течение своей жизни он должен был сохранять и даже совершенствовать ее. Он начинал о ней заботиться. При внимательном рассмотрении истинный аутизм заключался в апатии к каким бы то ни было общественным устремлениям — решил Джек. Он выражался в частной жизни, предполагающей, что любые ценности создаются самим человеком, который не является лишь простым вместилищем унаследованных традиций. Потому-то Джек Болен и отказывался считать Общественную Школу с ее обучающими автоматами единственным арбитром, определяющим, что имеет ценность, а что нет. Общественные ценности находились в непрестанном движении, а школа стремилась законсервировать их, разложить по полочкам, навечно закрепив на своих местах. Он давно понял, что Общественная Школа — настоящий источник неврозов. Она отрицала все новое, неожиданное, создавая нездоровый мир испуганно-покорного невротика.
   Как-то раз, года два назад, Джек изложил свою теорию жене. Сильвия выслушала его достаточно внимательно, а потом заметила: «Но ты не видишь главного, Джек. Попробуй понять. На свете существуют гораздо более страшные вещи, чем невроз. — Она говорила тихо и уверенно, и он прислушался к ее словам. — Мы только сейчас начали это понимать. Ты знаешь, о чем идет речь. Ты уже прошел сквозь это».
   И он кивнул, зная, что она имеет в виду. Он сам пережил нарушение психики в двадцать с небольшим лет. Это явление было широко распространенным и довольно обычным. Но это было страшно — ему пришлось это признать. По сравнению с тем состоянием прямолинейная, жесткая, принудительная система Общественной Школы представлялась якорем, благодарно уцепившись за который человек мог вернуться к человечеству и воспринимаемой сообща действительности. Так что он был вынужден признать, что невроз является искусственным порождением, сознательно создаваемым больным индивидуумом или обществом в состоянии кризиса. Это изобретение вызывалось необходимостью.
   — Не надо бороться с неврозом, — добавила Сильвия, и он понял ее. Невроз был сознательной остановкой на каком-то отрезке жизненного пути. Потому что дальше лежала...
   Что было дальше, прекрасно знал любой шизофреник. «И бывший шизофреник», — добавил про себя Джек, вспоминая собственный опыт.

   Сидевшие напротив мужчины смотрели на него очень странно. Что он такое сказал?
   — Каррингтону никогда не стать таким руководителем ФБР, каким был Герберт Гувер. Я в этом уверен, — добавил он. — Могу доказать. — В голове у него мутилось, и он отхлебнул пива. Все его тело налилось тяжестью, проще было смотреть вниз, нем вверх. ...Он принялся рассматривать упаковку спичек на кофейном столике.
   — Ты хотел сказать не Герберт Гувер, а Эдгар... — заметил Лу Нотгинг.
   «Да, я действительно сказал Герберт, — в растерянности подумал Джек, и пока они не обратили на это внимания, ему казалось, что все в порядке. Что со мной? Такое ощущение, что я полусплю». А ведь накануне он лег в десять вечера и проспал почти двенадцать часов.
   — Простите, конечно я имел в виду... — начал он и Тут же ощутил, с каким трудом ворочается язык, — Эдгара Гувера, — старательно договорил он. Но голос его звучал искаженно и растянуто, словно запись, пущенная не на той скорости. Теперь он уже и вовсе не мог поднять голову — засыпал на месте, прямо в гостиной Нот-тинга, хотя глаза у него были открыты, более того — ему даже не удалось их закрыть, когда он попытался это сделать. Все его внимание сосредоточилось на спичечном коробке. «Закройте, перед тем как зажечь», — прочитал он. Ты можешь нарисовать эту лошадь? Первый урок бесплатный, без всяких обязательств. Переверни регистрационный лист. Пока Лу Ноттинг и Фред Кларк обсуждали такие отвлеченные темы, как ущемление свобод и демократические процессы, он продолжал смотреть не мигая... Он отчетливо различал слова, но не вслушивался в суть беседы. У него не было никакого желания включаться в разговор, хотя он и знал, что оба собеседника не правы. Пусть себе спорят — так. было проще. Все происходило само собой, и он не хотел мешать этому.
   — Джек сегодня как будто не с нами, — заметил Кларк.
   Вздрогнув, Джек Болен понял, что их внимание переключилось на него: теперь надо было что-то говорить или делать.
   — Да нет, я здесь-,— произнес Он, и это стоило ему неимоверных усилий, словно он всплывал на поверхность со дна моря. — Продолжайте, я слушаю.
   — Господи, да ты как неживой, — возразил Ноттинг. — Ступай домой и выспись ради Бога.
   — Тебе никогда не удастся добраться до Марса в таком состоянии, Джек, — заметила жена Лу Филис, входя в гостиную. Она включила проигрыватель и поставила какую-то модную джазовую группу — виброфоны, ударники, или это были электронные инструменты? Светловолосая развязная Филис уселась на кушетку рядом с Джеком и принялась его рассматривать.
   — Джек, ты на нас обиделся? Ты такой замкнутый!
   — Просто он не в настроении, — ответил за него Нот-тинг. — Когда мы служили в армии, с ним такое регулярно случалось, особенно по субботним вечерам. Насупится, молчит и думает о чем-то. О чем ты сейчас думаешь, Джек?
   Вопрос показался ему странным: он ни о чем не думал, в голове была полная пустота. Спичечный коробок все еще владел его вниманием. Тем не менее требовалось дать им отчет о своих размышлениях — они этого ждали, и он смирился.
   — О Марсе. О том, сколько мне потребуется времени, чтобы привыкнуть. С разными людьми это бывает по-разному. — Подавленный зевок распирал грудь, уходя обратно в легкие. Рот у него полуоткрылся, и он с трудом сомкнул челюсти.
   — Пожалуй, пойду, — добавил он. — Завалюсь в койку. — Собрав все оставшиеся силы, он поднялся.
   — В девять часов? — удивился Фред Кларк.
   Позже, идя себе домой по темным прохладным улицам Окленда, Джек почувствовал себя лучше. Он даже не мог понять, что с ним приключилось у Нбттинга. Может, духота.
   Но все было не так просто.
   Марс крутился у него в голове. Он оборвал все связи, особенно на работе, продал свой «Плимут», известил хозяина квартиры. А ведь он целый год боролся за ее получение. Огромное здание, частично уходящее под землю, вмещавшее тысячи квартир, собственный супермаркет, прачечные, детский центр, больницу и целый ряд магазинов в аркаде под цокольным этажом, принадлежало некоммерческому кооперативу Западного Побережья. На последнем этаже располагалась радиостанция, транслировавшая классическую музыку по заявкам жителей, а в центре — театр и концертный зал. Это был новейший проект многоквартирного кооперативного дома — и внезапно он от всего отказался. Эта йысль посетила его, когда он стоял в очереди в книжном магазине.
   Уже известив руководство об уходе, он Как-то бродил по аркаде своего кооперативного монстра и набрел на доску с объявлениями. Автоматически остановившись, он принялся их читать. Мимо него бежали дети, направляясь на площадку за домом. Одно большое отпечатанное объявление привлекло его внимание:
   «Способствуйте распространению кооперативного движения в недавно колонизированных районах. В ответ на начавшуюся разработку богатых минералами областей Марса в Сакраменто организован эмиграционный кооперативный совет. Записывайтесь!»
   Объявление мало чем отличалось от других таких же, и все же — почему бы и нет? Много молодежи уже отправилось туда. И что ему оставалось делать на Земле? Он отказался от квартиры, но пока еще оставался членом кооператива и продолжал владеть своей долей акций.
   Позднее, когда он уже записался и начал обходить врачей и фотографироваться, последовательность событий перемешалась в^голове: ему казалось, что первым пришло решение отправиться на Марс, после чего он уже уволился и отказался от квартиры. Это представлялось более разумным, и именно в таком виде он рассказывал это друзьям. Но на самом деле все было не так. А как? Почти два месяца он бродил в растерянности и отчаянии, не думая ни о чем, кроме того, что четырнадцатого ноября его партия — двести членов кооператива отправятся на Марс, и все переменится. Временами смятение покидало его, и он видел все невероятно отчетливо. Когда-то он умел выстраивать порядок вещей в пространстве и во времени; теперь же по неизвестным причинам временные и пространственные координаты сместились, и он не мог сориентироваться.
   Прежнее существование потеряло смысл. Четырнадцать месяцев он жил, движимый одной великой целью: получить квартиру в новом кооперативном дОме, а когда получил ее, то оказался перед пустотой. Он слушал сюиты Баха, исполнявшиеся по его заявкам, покупал продукты в супермаркете, рылся на полках книжного магазина... «Но для чего? — спрашивал он себя. — Кто я?» На службе его продуктивность тоже снизилась. Это было первым признаком, и во многих отношениях самым зловещим — заметив его, Джек впервые испугался.
   Началось все со странного инцидента, который он тай и не смог объяснить для себя до конца. Вероятно, отчасти этот случай был чистой галлюцинацией. Но в какой именно части? Все происходило как во сне, и в какой-то момент его захлестнула паника — захотелось убежать, исчезнуть любой ценой.
   Он работал в электронной фирме в Редвуд-Сити, к югу от Сан-Франциско, управлял системой, осуществлявшей контроль качества на сборочном конвейере. В его обязанности входило следить, чтобы прибор ни по одному параметру не отклонялся от стандартного допуска. В один прекрасный день его неожиданно пригласили в кабинет заведующего кадрами. Он не знал, чем это было вызвано, и, поднимаясь на лифте, вдруг начал страшно волноваться. Позднее он вспомнил, что волнение было каким-то необычным.
   — Входите, мистер Болен, — пригласил его в кабинет заведующий — опрятный мужчина с курчавыми седыми волосами, которые, кажется, были в моде. — Я вас долго не задержу. — Он внимательно рассматривал Джека. — Мистер Болен, почему вы не тратите получаемую вами заработную плату?
   Тишина.
   — Разве? — откликнулся Джек. Сердце колотилось у него в груди с такой силой, что все тело сотрясала дрожь. Ноги не держали, словно он смертельно устал. «Мне кажется, что трачу», — проговорил он про себя.
   — Вы вполне в состоянии купить себе новый костюм, — продолжил заведующий, —- и вам надо подстричься. Конечно, это ваше личное дело.
   Джек в замешательстве провел рукой по волосам: надо подстричься? Разве он не стригся только что, на прошлой неделе? Хотя возможно, с тех пор прошло больше времени.
   — Спасибо, — кивнул он. — О’кей, я так и сделаю. Как вы сказали.
   Тут-то и началась галлюцинация, если это была она. Он увидел заведующего кадрами в новом свете. Тот был мертв.
   Через человеческую оболочку проступал его скелет. Кости соединялись между собой тончайшей медной проволокой. Все внутренние органы — почки, сердце, легкие засохли и были заменены искусственными из пластика и нержавеющей стали. Все они прекрасно функционировали, однако настоящая жизнь в них отсутствовала. Голос заведующего воспроизводился с пленки через усилитель.
   Возможно, когда-то в прошлом он и был живым, но теперь все было кончено — дюйм за дюймом осуществлялась незаметная подмена органов, пока она не охватила весь организм, чтобы вводить в заблуждение окружающих. На самом деле, чтобы ввести в заблуждение меня, решил Джек Болен. Никакого заведующего кадрами не было, он стоял один в кабинете. Никто к нему не обращался, а когда он отвечал, его никто не слышал: помещение было абсолютно безжизненным.
   Джек не знал, что делать, пытаясь не слишком глазеть на человекоподобный механизм, сидевший перед ним. Он старался спокойно и естественно продолжать разговор о своей работе и даже о своих личных трудностях. Механизм зондировал его, пытаясь чего-то от него добиться. Естественно, Джек пытался отвечать как можно лаконичнее. Но даже устремив взгляд на ковер, он не мог не видеть все его трубки, клапаны и прочие рабочие части, двигавшиеся внутри, — он не мог заставить себя не смотреть.
   Единственное, чего ему хотелось, — уйти как можно скорее. Он покрылся крупными каплями пота, его била дрожь, сердце стучало все громче и громче.
   — Болен, вы нездоровы?— осведомился механизм.
   — Да, — ответил он. — Я могу идти? — Он повернулся и направился к двери.
   — Минуточку, — послышался механический голос за его спиной.
   И тут Джека охватила паника; распахнув дверь, он выскочил в коридор.
   Час спустя он обнаружил, что идет по незнакомой улице в Берлингейме. Он не помнил, что с ним произошло за этот час и как он оказался здесь. Ноги у него болели, так что, судя по всему, он добрался сюда пешком.
   Голова была почти ясной. «Я — шизофреник, — сообщил он себе. — И я это знаю. Симптомы всем известны: кататоническое возбуждение с параноидальной окраской — врачи объясняли нам это еще в Школе. Я — один из них. Это-то и пытался выяснить заведующий кадрами. Я нуждаюсь в медицинской помощи».
   Джек Извлек из Сердитого Привратника источник питания и положил его на пол.
   — Вы очень искусны, — заметила женщина.
   Джек поднял глаза на женскую фигуру и подумал:
   «Неудивительно, что это место так выводит меня из себя. Сразу вспоминаются обстоятельства, при которых произошел мой первый нервный срыв. Мог ли я тогда предвидеть будущее?»
   Тогда таких школ не существовало. А если и были, то он не знал и не видел их.
   — Спасибо, — ответил Джек.
   После эпизода с заведующим кадрами корпорации «Корона» больше всего его мучило одно: а что, если это была не галлюцинация? Что, если так называемый заведующий кадрами был автоматом, таким же механизмом, как эти обучающие машины?
   Если так, то он не страдал никаким психозом.
   Он снова и снова возвращался к мысли о том, что это могло быть просто видением, проникновением в абсолютную реальность, когда внешняя оболочка снята. Мысль была настолько необычной, что никак не согласовывалась с его привычными представлениями, в результате этого-то и возникло психическое нарушение.
   Вскрыв проводку Сердитого Привратника, Джек принялся профессионально ощупывать ее своими длинными пальцами, пока не обнаружил то, о чем догадывался, — сорванную пломбу.
   — Кажется, нашел, — сообщил он школьному мастеру. «Слава тебе Господи, — подумал он, — что это не старая печатная плата, иначе пришлось бы заменять весь блок. И починить его было бы невозможно»,
   — Насколько я понимаю, основной проблемой, возникающей при создании обучающих автоматов, была проблема надежности, — заметила дама. — Пока нам везло — никаких существенных поломок не случалось. Однако я думаю, что профилактический осмотр им не помешал. Поэтому я бы хотела, чтобы вы посмотрели еще одного учителя, хотя признаков поломки в нем пока не наблюдается. Он имеет исключительно важное значение для работы всей школы. — Она вежливо умолкла, видя, как Джек пытается пропихнуть тонкое сопло паяльника через переплетения проводков. — Я бы хотела, чтобы вы осмотрели Доброго Папу.
   — Добрый Пала, — откликнулся Джек. «Интересно, нет ли у них тут Тети Мамы, — едко подумал он. — Сладкие мамочкины домашние байки для вскармливания малышей». Он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота
   — Вы знакомы с этим учителем?
   Он не был знаком — Дэвид ничего о нем не рассказывал.
   Издали доносились детские голоса, обсуждавшие жизнь с Добрым Тюремщиком; все время, пока он лежал на спине, держа над головой паяльник, и ковырялся во внутренностях Сердитого Привратника, они продолжали беседовать.
   — Да, — невозмутимо и спокойно излагал Добрый Тюремщик, — енот — удивительный парень, старый енот Джимми. Мне не раз доводилось встречаться с ним. Между прочим, этот приятель довольно большой, с мощными, длинными, очень проворными лапами.
   — Я однажды видел енота, — возбужденно пропищал какой-то ребенок. — Я видел его, он был совсем рядом!
   «Ты видел енота на Марсе?!» — подумал Джек.
   — Нет, Дон, боюсь, ты шибаешься, — захихикал Добрый Тюремщик. — Здесь ет енотов. Чтобы увидеть этих замечательных зверюшек надо проделать длинный путь обратно на старушку Зем лю. Но вот почему я вспомнил о нем, мальчики и девочки. Вам всем известно, как старый енот Джимми берет пищу, тащит украдкой к воде и начинает ее полоскать. И как мы смеялись, когда старина взял кусочек сахара, и тот растворился в воде, так что зверек остался с пустыми лапами. Так вот, мы вспомнили сейчас Джимми-енота потому...
   — Кажется, все, — заметил Джек, убирая паяльник. — Помочь поставить на место кожух?
   — Вы торопитесь?
   — Мне не нравится эта штука, которая там разглагольствует, — ответил Джек. Автомат так раздражал его, что он едва мог работать.
   Роликовая дверь в коридор закрылась, и голоса затихли.
   — Так лучше? — осведомилась его сопровождающая.
   — Спасибо. — Но руки у него все еще дрожали.
   Школьный мастер видела это — Джек чувствовал ее внимательный взгляд. «Интересно, а из чего она сделана?» — внезапно пришло ему в. голову.
   Комната, в которой содержался Добрый Папа, была декорирована под гостиную с камином, диваном, кофейным столиком, занавешенным окном, которое было нарисовано на стене. Сам Добрый Папа восседал в кресле с газетой в руках. Когда Джек Болен со школьным мастером вошли в комнату, на диване сидело несколько ребятишек: они внимательно слушали разглагольствования автомата и даже не обратили внимания на вошедших. Дама отпустила детей и сама тоже направилась к выходу.
   — Я не очень хорошо понимаю, что вы от меня хотите, — остановил ее Джек.
   — Пропустите его через полный цикл. У меня такое ощущение, что он либо частично повторяет отдельные участки цикла, либо застревает: как бы то ни было, время цикла увеличивается. Он должен возвращаться к исходному положению в течение трех часов. — Дверь открылась, и мастер ушла. Джек остался наедине с Добрым Папой, не испытывая от этого никакого восторга.
   — Привет, Добрый Папа, — без всякого энтузиазма поздоровался он. Установив ящик с инструментами, Джек принялся отвинчивать заднюю панель.
   — Как тебя зовут, молодой человек? — добродушно отозвался Папа.
   — Меня зовут Джек Болен, и я такой же добрый папа, как ты, Добрый Папа, — заметил Джек, отвинтив панель и положив ее перед собой. — Моему сыну десять лет, Добрый Папа. Так что не надо называть меня молодым человеком, ладно? — Его снова сотрясала дрожь, а по лбу катился пот.
   — Понимаю, — откликнулся Добрый Папа:
   — Что ты понимаешь? — Джек с удивлением заметил, что чуть ли не кричит. — Знаешь, начинай лучше свой чертов цикл, ладно? Если тебе так будет проще, можешь считать меня маленьким мальчиком.
   «Надо побыстрее заканчивать со всем этим и убираться отсюда, и как можно спокойнее, — решил он. Он ощущал, как его переполняют странные чувства. — Работы часа на три,» — уныло прикинул он.
   — Крошка Джекки, похоже, у тебя сегодня тяжело на сердце. Я угадал? >— начал Добрый Папа. '
   — И сегодня, и каждый день. — Джек щелкнул выключателем фонарика и посветил внутрь. Пока механизм действовал нормально в соответствии с программой.
   — Может, я тебе чем-нибудь помогу, — предложил Добрый Папа. — Часто становится легче, когда тебя выслушает более опытный человек, готовый разделить твои беды и вроде как облегчить их.
   — Ладно, — согласился Джек, присаживаясь на корточки. Я буду тебе подыгрывать — мне все равно здесь торчать три часа. Хочешь, чтобы я начал с самого начала? С инцидента, происшедшего еще на Земле, когда я работал в «Короне»?
   — Начинай с чего хочешь, — великодушно согласился Добрый Папа.
   — Знаешь ли ты, что такое шизофрения, Добрый Папа?
   — Думаю, что очень хорошо знаю, Джекки, — откликнулся Добрый Папа.
   — Это, Добрый Папа, самая таинственная болезнь во всей медицине^ вот что это такое. И проявляется она в каждом шестом'человеке, это очень много людей.
   — Да, безусловно.
   — Так вот, когда-то у меня было то, что называется реактивным полиморфным шизофреническим приступом, — сообщил Джек, наблюдая за движениями механизма. — И это было круто, Добрый Папа.
   — Верю-верю.
   — Теперь я понял твое назначение. Я знаю, для чего ты создан, Добрый Папа. Мы далеко от Дома. За миллионы миль. Наши связи с земной цивилизацией еле ощутимы. И многие испытывают ужасный страх, Добрый Папа, потому что с каждым годом эти связи становятся все тоньше и тоньше. И вот школа решила организовать для детей, рожденных здесь, земную обстановку. Например, этот камин. У нас на Марсе нет каминов; мы обогреваемся маленькими атомными печками. А это нарисованное стеклянное окно — песчаные бури давно бы сделали его непрозрачным. Да вокруг тебя вообще нет ни одной вещи, которой мы бы в действительности пользовались здесь. Ты знаешь, что такое бликмен, Добрый Пала?
   — Я не стал бы это утверждать, Джекки. А что такое бликмен?
   — Бликмены — это коренная марсианская раса. Ты хоть знаешь, что ты на Марсе, а?
   Добрый Папа кивнул.
   — Шизофрения, — продолжал Джек, — одна из сложнейших проблем человеческой цивилизации. Короче говоря, Добрый Папа, я эмигрировал на Марс из-за этого приступа шизофрении, который пережил в возрасте двадцати двух лет. Я был разбит вдребезги. Я был вынужден уехать из-за сложных городских условий и перебраться в более примитивную среду, предоставляющую большую свободу. Обстоятельства так на меня давили, что оставалось только два выхода — эмигрировать или сойти с ума. Этот кооперативный дом! Ты можешь себе представить здание, этаж за этажом уходящее под землю и возносящееся вверх, как небоскреб, с таким количеством людей, что им необходим специальный супермаркет? Я сходил с ума, стоял в очередях. И все стоящие в этой очереди — в книжном магазине или супермаркете — жили в одном доме, представляешь, Добрый Папа? Целое общество, живущее в одном доме. А сегодня даже этот дом кажется маленьким по сравнению с теми, что строятся. Ну, что ты скажешь на это?
   — Боже мой, — покачал головой Добрый Папа.
   — Так вот что я думаю, — продолжил Джек, — я считаю, что Общественная Школа вместе с вами, автоматами, готовит новое поколение шизофреников. Вы расщепляете психику детей, потому что учите их ориентироваться в среде, которой не существует. Ее даже на Земле уже не существует. Она устарела. Спроси Доброго Тюремщика, и он тебе скажет, что настоящая интеллигентность должна быть практичной — или это не интеллигентность. Я слышал, как он говорил, что она должна быть средством адаптации. Ну что, Добрый Папа?
   — Да, Джекки, должна.
   — Вы должны учить, как нам...
   — Да, Джекки, должна быть, — перебил его Добрый Папа. — И тут при свете фонарика Джек увидел, как соскользнула зубчатая передача, и фаза программы повторилась.
   — Вот я тебя и поймал, — заметил Джек. — У тебя стерся один зубец в передаче, Добрый Папа.
   — Да, Джекки, должно быть.
   — Ты прав, все рано или поздно снашивается, ничто не вечно. Перемены — единственная постоянная жизни. Правильно, Добрый Папа?
   — Да, Джекки, должно быть.
   Отключив автомат от источника питания, Джек начал разбирать цепь, подбираясь к износившейся передаче^
   — Вам снова повезло, — заметила школьный мастер, когда полчаса спустя Джек вышел из комнаты, утирая рукавом пот.
   — Да. — Он был абсолютно изможден. Его часы показывали четыре; до конца рабочего дня оставался час.
   Школьный мастер проводила его до стоянки.
   — Я очень довольна тем, как быстро вы откликнулись на наши просьбы. Я позвоню мистеру И и поблагодарю его.
   Он кивнул и залез в вертолет — у него не оставалось сил даже на прощание. Вскоре он уже поднимался — утиное яйцо школы внизу уменьшалось и уменьшалось. Ее удушающая атмосфера рассеялась, и он снова задышал полной грудью.
   Включив передатчик, Джек сообщил:
   — Мистер И. Это Джек. Со школой покончено. Что дальше?
   После паузы деловой голос И сообщил:
   — Джек, нам звонил мистер Арни Котт из Льюистауна, просил починить диктофон, представляющий для него огромную ценность. Поскольку все остальные заняты, я посылаю тебя.

 Глава 6

   Арни Котту принадлежал единственный на Марсе клавесин. Впрочем, инструмент был расстроен, и он не мог найти никого, кто бы его настроил. Как ни крути, а настройщиков клавесинов на Марсе не было.
   Вот уже месяц, как он пытался обучить этому делу своего ручного бликмена. Бликмены обладали замечательным музыкальным слухом, и конкретно этот, кажется, понимал, чего от него добивается Арни. Гелиогабалу был предоставлен перевод инструкции по настройке инструмента на бликменский диалект, и Арни ожидал от него результатов со дня на день. Но пока на клавесине играть было невозможно.
   Вернувшись в Льюистаун после посещения Энн Эстергази, Арни Котт пребывал в мрачном расположении духа.
   Смерть Норберта Стайнера уже сама по себе была ударом ниже пояса, и Арйи чувствовал, что ему придется предпринять решительные шаги, чтобы как-то компенсировать его исчезновение. Часы показывали три. И что он получил в результате своей поездки в Новый Израиль? Только неприятности. Энн, как всегда, убедить ни в чем не удалось: она намеревалась продолжать свои любительские кампании и акции, и ее совершенно не волновала перспектива стать посмешищем для всего Марса.
   — Черт побери, Гелиогабал, или ты настроишь этот проклятый инструмент сейчас же, или я вышвырну тебя из Льюистауна, — в ярости обрушился Арни на бликмена. — Можешь возвращаться в пустыню питаться свеклой и кореньями вместе с остальными, тебе подобными.
   Бликмен, сидевший на полу, мигнул, бросил на Арни внимательный взгляд и снова вернулся к инструкции.
   — Здесь ничего невозможно починить, — проворчал Арни.
   «Весь Марс — один большой Шалтай-Болтай. Все ржавеет и превращается в бесполезный хлам», — думал Арни. Иногда ему казалось, что он возглавляет огромную свалку. И снова он вспомнил вертолет компании И, с которым повстречался в пустыне, и нахала, который им управлял. «Независимые гады, — отметил про себя Арни. — Надо бы посшибать с них спесь. Но они знают себе цену. Чувствуют свое значение в экономике планеты — и это прямо на лицах у них написано: «Никому не станет кланяться», ну и так далее». С хмурым видом Арни мерял шагами приемную своего дома в Льюистауне, который держал помимо квартиры в здании союза.
   «Нет, только подумать, чтобы кто-нибудь со мной так разговаривал, — размышлял Арни. — Наверное, чертовски хороший мастер, если так уверен в Себе».
   «Я раздобуду этого парня, чего бы это мне ни стоило. Еще никому не удавалось улизнуть от меня».
   Однако из двух этих соображений первое постепенно начало брать верх, так как Арни был практичным человеком и знал, что прежде всего надо делать дело. А нормы поведения — вопрос второй. «У нас здесь не средневековое общество, — напомнил себе Арни. — И если парень профессионал, он может говорить мне все, что угодно. Единственное, что меня волнует, это результат».
   Именно поэтому он набрал номер компании И в Бан-чвуд-парке, и через мгновение мистер И собственной персоной был на проводе.
   — Послушайте, у меня здесь диктофон забарахлил, и если ваши ребята его починят, я мог бы пользоваться вашими услугами на основе временного контракта, улавливаете?
   Сомнений не было — И улавливал. Он прекрасно все понимал.
   — Посылаю нашего лучшего мастера,- сэр. Прямо сейчас. И будьте уверены: в любой час дня и ночи мы гарантируем полное удовлетворение ваших потребностей.
   — Мне нужен совершенно конкретный человек. — И Арни описал мастера, которого встретил в пустыне.
   — Молодой, стройный, темноволосый, — повторил И. — Очки и немного нервная манера поведения. Это — Джек Болен. Наш лучший мастер.
   — Хочу сообщить вам, — продолжил Арни, — что этот Болен общался со мной в такой манере, в какой я никому не разрешаю с собой разговаривать. Но, обдумав это снова, я решил, что он был прав, и при встрече собираюсь сообщить ему это. — Хотя в действительности Арни не мог уже и припомнить их беседу. Похоже, у этого Болена неплохая голова, — продолжил он. — Сегодня он сможет быть у меня?
   Без колебаний мистер И пообещал, что мастер будет в пять.
   — Очень благодарен, — откликнулся Арни. — И передайте ему, что Арни не держит зла. Само собой, он меня разозлил, но что было, то быльем поросло. Скажите ему... — Арни замялся. — Передайте Болену, что относительно меня он может не беспокоиться. — Арни повесил трубку и откинулся с чувством выполненного долга.
   Так что в конечном итоге день оказался не таким уж потерянным. К току же он получил интересные сведения от Энн, пока был в Новом Израиле. Он коснулся слухов о готовящихся переменах в горах Франка Рузвельта, и, как всегда, оказалось, что Энн известны кое-какие сведения с Земли. Передавались они, конечно же, из уст в уста, но тем не менее должны были содержать долю истины. Объединенные Нации планировали очередную акцию» они собирались осесть в районе гор Рузвельта в ближайшие недели и объявить их общественной собственностью, не принадлежащей никому конкретно. А это было вполне вероятно. Но зачем Объединенным Нациям потребовались огромные площади бесполезной земли? Тут версия Энн становилась запутанной. По слухам, доходившим из Женевы, на Марсе собирались разбить огромный супернациональный парк, что-то вроде садов Эдема, для привлечения эмигрантов с Земли. По другой версии, технические работники Объединенных Наций намеревались предпринять решительное наступление на нехватку энергоресурсов и начать строительство уникальной как по размерам, так и по возможностям атомной энергостанции. Система водоснабжения расширится. И при соответствующих энергоресурсах наконец станет возможным перевод на Марс отраслей тяжелой промышленности, что было чрезвычайно выгодным, учитывая обилие свободной земли, меньшую силу тяжести И низкие налоги.
   Еще один слух утверждал, что Объединенные Нации намерены разместить в горах военную базу, чтобы расстроить аналогичные планы Советов и Соединенных Штатов.
   Какой бы из этих слухов ни оказался верным, одно было очевидно: покупка земли в горной цепи Франклина Рузвельта может дать в ближайшем будущем крупный доход. Сейчас земля продавалась по всей гряде участками от полуакра до нескольких тысяч акров и по баснословно низким ценам. Как только до спекулянтов дойдут слухи о намерениях Объединенных Наций, все пepeменится... наверняка они уже начали действовать. Для того, чтобы застолбить участок на Марсе, владельцу нужно прибыть на Марс, с Земли это было сделать невозможно — таков был закон. Если сведения Энн соответствовали действительности, дельцы начнут прибывать с минуты на минуту. Так что скоро здесь станет так же, как в первый год колонизации, когда они шныряли повсюду.
   Усевшись за расстроенный клавесин, Арни раскрыл сборник сонат Скарлатти и принялся исполнять свою любимую, которую разбирал уже несколько месяцев. Это была энергичная, решительная музыка, и он с удовольствием ударял по клавишам, не обращая внимания на фальшивые звуки. Гелиогабал, отодвинувшись в сторону, вновь углубился в инструкцию — исполнение Арни резало ему слух.
   — У меня есть долгоиграющая пластинка с этой записью,— заметил Арни, не прерывая исполнения. — Она такая старая и такая ценная, что я боюсь даже ставить ее.
   — Что такое долгоиграющая пластинка? — спросил бликмен.
   — Ты все равно не поймешь. В исполнении Глена Гульда. Ей уже сорок лет, она принадлежала моей семье. Уж кто-кто, а этот парень умел исполнять сонаты. — Раздосадованный собственным исполнением, Арни бросил играть. «Я никогда ничего не добьюсь, даже если инструмент приведут в идеальное состояние, каким он был на Земле до транспортировки сюда», — подумал Арни.
   Арни снова вернулся мыслями к золотой жиле, открывавшейся в горах Рузвельта. «С союзным фондом я могу приобрести эту землю в любой момент, — размышлял он. — Но где именно? Гряда большая, я не могу купить ее целиком».
   «Кто знает эти горы? Вероятно, их знал Стайнер, потому что, насколько я понимаю, его база располагается, вернее — располагалась где-то там. По этим местам ходят старатели. Да еще бликмены там живут».
   — Гелио, ты знаешь горы Франклина Рузвельта? — спросил он.
   — Я знаю их, мистер, — откликнулся бликмен. — Я опасаюсь их. Они пустые, холодные и там никто не живет.
   — А правда, что у вас, бликменов, есть там скала оракула, к которому вы обращаетесь, когда хотите узнать будущее?
   — Да, мистер. Нецивилизованные бликмены делают это. Но это глупый предрассудок. Скала называется Грязная Башка.
   — А сам ты никогда к ней не обращался?
   — Нет, мистер.
   — А если потребуется, сможешь ее найти?
   — Да, мистер.
   — Если ты задашь от меня вопрос вашей проклятой Грязной Башке, я дам тебе доллар, — пообещал Арни.
   — Спасибо, мистер, но я не могу это сделать.
   — Почему, Гелио?
   — Я выкажу свое невежество, если ввяжусь в это шарлатанство.
   — О Господи, — возмутился Арии, — ну вроде как играя, неужели ты не можешь это сделать? Ради шутки.
   Бликмен ничего не ответил, но на лице его была написана обида, и он предпочел сделать вид, что снова углубился в чтение инструкции.
   — Вы, ребята, сглупили, отказавшись от своей местной религии, — продолжил Арни. — Лишний раз доказали, насколько вы слабы. Я бы так не стал поступать. Расскажи мне, где искать Грязную Башку, и я сам задам ей свой вопрос. Я отлично знаю, что ваша религия учит вас предсказывать будущее, ну и что особенного? У нас Дома тоже есть экстрасенсы, некоторые из них обладают даром предвидения и умеют читать будущее. Естественно, нам приходится сажать их за решетку вместе с другими ненормальными, потому что это признак шизофрении, если тебе известно, что это такое.
   — Да, мистер, — ответил Гелиогабал. — Я знаю шизофрению, это — дикарь, обитающий в человеке.
   — Верно, это возвращение к примитивному мышлению. Так что из того, что вы умеете читать будущее? В наших оздоровительных психлагерях Дома содержатся сотни предсказателей... — И тут Арни осенило: может, здесь, на Марсе, в Бен-Гурионе тоже есть парочка таких?
   «К чертям тогда Грязную Башку, — решил Арни. — Лучше я заскочу в Бен-Гурион, пока его не закрыли, и добуду себе психа с даром предвидения. Вытащу его из лагеря и устрою на работу здесь, в Льюистауне».
   Арни подошел к телефону и набрал номер управляющего союза Эдварда Гоггинса.
   — Эдди, — начал он, — отправляйся в психиатрическую клинику и вытряси из врачей истории болезней полудурков с даром предвидения, я имею в виду симптомы. И спроси, нет ли таких в Бен-Гурионе, чтобы мы могли им воспользоваться.
   — О’кей, Арни. Сделаю.
   — Кто считается лучшим психиатром на Марсе, Эдди?
   — Черт, Арни, это надо выяснить. У водителей есть приличный Мильтон Глоб. Я потому знаю, что мой деверь — водитель и консультировался у Глоба в прошлом году.
   — Надеюсь, этот Глоб хорошо знает Бен-Гурион.
   — Конечно, Арни:. он работает там раз в неделю, они все там работают по очереди. Евреи очень прилично платят денег у них много. Ты знаешь, они получают «капусту» с Земли, из Израиля.
   — Свяжись с этим Глобом, и пусть он как можно скорее найдет мне шизофреника с даром предвидения. Можешь включить его в платежную ведомость, но только если в этом будет необходимость — эти психиатры обычно сами не свои до денег, им так редко доводится их видеть. Все понятно, Эдди?
   — Да, Арни. — Управляющий повееил трубку.
   — Ты когда-нибудь был у психоаналитика-, Гелио? — почувствовав прилив энергии, поинтересовался Арни.
   — Нет, мистер. Психоанализ —тщеславная глупость.
   — Отчего же, Гелио?
   — Врачи никогда не задаются вопросом, что они хотят сделать с больным. Потому что они этого не знают, мистер.
   — Я не понял тебя, Гелио.
   — Смысл жизни неизвестен, а потому и пути ее скрыты от глаз живых существ. Кто, например, может утверждать, что шизофреники не правы? Они предпринимают отважное путешествие, мистер. Они отворачиваются от простых вещей, которые можно пощупать и которым можно найти практическое применение, они обращаются вглубь, к их смыслу. А там-то и находится бездна, — черная, как ночь. Кто знает, вернутся ли они оттуда? А если вернутся, то какими станут, узрев смысл? Я восхищаюсь ими.
   — Господи Иисусе, — усмехнулся Арни, — ты, полуобразованный болван... могу поспорить, если человеческая цивилизация исчезнет с Марса, ты через десять секунд будешь уже со своими дикарями поклоняться идолам и тому подобное. Зачем ты делаешь вид, что хочешь походить на нас? Зачем ты читаешь это руководство?
   — Человеческая цивилизация никогда не покинет Марс, мистер, — ответил Гелиогабал, — потому-то я и изучаю эту книгу.
   — Ты бы лучше настроил мой проклятый клавесин по этой книге, а не то вернешься в пустыню, останется человеческая цивилизация на Марсе или нет.
   — Да, сэр, — ответил ручной бликмен.

   После того как Отто Цитте потерял карточку своего союза и лишился законного права на работу, его жизнь превратилась в сплошной кошмар. С карточкой он был бы сейчас первоклассным мастером, Он держал в тайне, что когда-то она у него была, и он умудрился ее потерять: об этом не знал никто, даже Норб Стайнер. По каким-то причинам, которые Отто не мог объяснить даже самому себе, он предпочитал, чтобы окружающие считали, что он просто не прошел аттестационные тесты. Возможно, ему было легче считать себя неудачником. Попасть в ремонтное дело было практически невозможно... и быть выгнанным из него...
   Он сам был во всем виноват. Три года назад он являлся членом Союза с хорошей репутацией и гарантированной работой, иными словами, уважаемым добропорядочным гражданином. Перед ним открывались широкие возможности: он был молод, у него имелись подружка и собственный вертолет: на последний он имел лицензию, первую, как выяснилось позднее, делил с соперником. Что могло ему помешать? Ничто, кроме собственной глупости.
   Он нарушил постановление союза, которое являлось основным законом. Постановление было дурацким, на его взгляд, и. тем не менее... «аз воздам» было записано в марсианском отделении Внеземного союза ремонтников. Как он их ненавидел: ненависть к ним пронизывала всю его жизнь, и ему это даже нравилось — он хотел ненавидеть. Ему необходимо было ненавидеть всю эту огромную монолитную структуру.
   Он был пойман на том, что чинил за бесплатно,
   На самом деле даже не за бесплатно, потому что он надеялся получить на этом выгоду.. Просто это был новый вид обслуживания клиентов, да и не такой уж новый если разобраться. На самом деле это был самый старый способ — бартер. Но на его годовом доходе это никак не отражалось, так что союз не мог получить свою долю. Отто осуществлял свои сделки с домохозяйками, одинокими женщинами, жившими вдали от дорог и чьи мужья появлялись дома лишь на выходные, проводя пять дней в неделю в городе. Симпатичный, стройный, с зачесанными назад длинными черными волосами, он проводил время то с одной, то с другой. И один из разгневанных мужей, обнаружив это, вместо того чтобы пристрелить его на месте, отправился в Совет по Найму и вручил ему иск: ремонт без соответствующей оплаты.
   Отто был вынужден признать это.
   И теперь он работал на Норба Стайнера, что вынуждало его жить в пустынных горах Франклина Рузвельта, неделями не видя людей. Он постоянно страдал от обиды и одиночества, А ведь пострадал он именно из-за своей страсти к личным интимным связям, и что теперь? «Даже бликмены не согласились бы влачить такое существование и быть отрезанными от всех, как я, — размышлял Отто, сидя на складе в ожидании прибытия следующей ракеты. — Вот если бы пошли мои собственные дела на черном рынке!» Тогда бы он каждый день крутился по планете, как Норб Стайнер, заглядывая то к одному, то к другому покупателю. Неужели и тут он бы свалял дурака, выбрав товары, которые не смогли бы заинтересовать крупных воротил? Нет, все было правильно, просто торговля его шла не слишком удачно.
   Крупных рэкетиров Отто ненавидел так же, как и крупные союзы. Он вообще ненавидел все крупное: гигантомания уничтожила американскую систему свободного предпринимательства, разорила мелких бизнесменов. Возможно, он был последним мелким бизнесменом во всей Солнечной системе. В этом на самом деле и заключалось его преступление: вместо того, чтобы болтать об американском образе жизни, он попытался реализовать его на деле.
   — Чтоб они провалились, — выругался он, сидя на корзине среди ящиков, коробок и картонок. За окном виднелись пустынные горы, покрытые редким засыхающим кустарником.
   И где сейчас Норб Стайнер? Можно не сомневаться — прячется в баре, или ресторане, или в веселенькой гостиной какой-нибудь дамы — предлагает товары, вручает банки с копченым лососем, а взамен получает...
   — Чтоб они все провалились, — пробормотал Отто и, встав, принялся мерять склад шагами. — Пусть получают то, чего хотят. Стадо животных.
   Эти молодые еврейки... у которых был сейчас Стайнер — полный киббуцы девушек — жарких, черноглазых, круглобедрых, полногрудых, загоревших от работы в полях в одних шортах и обтягивающих рубашках, под которыми видны полные груди, не стесненные бюстгальтерами, так что видны соски, которые облегает мокрая ткань.
   «Потому-то он и не хотел брать меня с собой», — решил Отто.
   Единственными женщинами, которых он видел здесь в горах, были иссохшие черные аборигенки, которых и за женщин-то считать было нельзя. Его не убеждали антропологи, утверждавшие, что бликмены принадлежат к тому же роду гомо сапиенсов, что и человек, и что, вероятно, обе планеты миллион лет тому назад были колонизированы одной и той же межпланетной расой. Эти жабы — люди? Лечь с одной из них в постель? Да лучше собственноручно кастрировать себя.
   И в это самое мгновение Отто увидел, как по северному склону спускается группа бликменов, осторожно ступая босыми ногами по неровной каменистой поверхности. «Идут сюда», — заметил Отто. Как всегда.
   Он открыл дверь сарая и стал ждать. Четыре мужика, двое из них пожилые, одна старуха, несколько тощих ребятишек с луками, ступками и яичной скорлупой пака.
   Остановившись, они молча оглядели его, потом вперед вышел один из мужчин и произнес:
   — Да хлынут дожди от меня на твою бесценную особу.
   — И вам того же, — откликнулся Отто, прислоняясь к сараю и ощущая безнадежную скуку. — Чего вы хотите?
   Бликмен протянул листик бумаги, и Отто, взяв его в руки, увидел, что это наклейка от черепахового супа. Бликмены съели суп и Сохранили этикетку именно для этой цели: они не могли объяснить, чего хотели, потому что не знали, как это называется.
   — О’кей. Сколько? — Отто принялся показывать на пальцах. При пяти они закивали. Пять банок. — А что у вас есть? — не шелохнувшись, осведомился Отто.
   Из группы выступила молодая женщина и указала на ту часть своего тела, которая так долго занимала все мысли Отто.
   — О Боже, — в отчаянии вымолвил Отто. — Нет. Уходите. Проваливайте. Хватит, с меня довольно. — Он повернулся к ним спиной, зашел в сарай и с такой силой захлопнул за собой дверь, что содрогнулись стены. Упав на упаковочную корзину, он сжал голову руками.
   — Я схожу с ума, — проговорил он, сжав зубы. Язык во рту так распух, что еле ворочался, грудь болела. И к собственному изумлению — он начал плакать. «Господи,  я действительно схожу с ума, — в ужасе подумал он, — я сломался». Слезы катились по щекам. Он даже не мог вспомнить, когда плакал в последний раз. «Что это?» — недоумевал он. Его тело сотрясалось от рыданий, а он будто был зрителем. '
   Но слезы принесли облегчение. Носовым платком он утер глада, лицо и выругался, увидев свои руки, сведенные судорогой и ставшие похожими на птичьи лапы.
   Бликмены все еще стояли за окном, — возможно, наблюдая За ним. Лица их были совершенно безучастны, и в то же время он был почти уверен, что они видели его и, возможно, так же удивлены, как и он сам. «Действительно, загадочная история, — подумал он. — Полностью с вами согласен».
   Бликмены собрались в кучку и принялись совещаться, потом один из них отделился от группы и подошел к сараю. До Отто донесся стук в дверь. Подойдя к порогу и открыв дверь, Отто увидел молодого бликмена, который что-то протягивал ему.
   — Тогда это, — произнес бликмен.
   Отто взял предмет в руки, но никак не мог понять, что это такое. Он состоял из стеклянных и металлических частей с нанесенной на них калибровкой. Потом Отто сообразил, что это геодезический прибор. Сбоку на нем было выгравировано: «Собственность ООН».
   — Мне это не нужно, — раздраженно буркнул Отто, вертя предмет в руках. Наверняка бликмены украли его. Он вернул прибор, и юноша, стоически приняв его, вернулся к группе. Отто закрыл дверь.
   На этот раз они тронулись прочь: он смотрел из окна, как они медленно удаляются в сторону гор. «А все-таки интересно, что делали геодезисты ООН в здешних горах?» — подумал он.
   Чтобы немножко взбодриться, он открыл банку копченых лягушачьих ножек и принялся сосредоточенно их поглощать, не получая никакого удовольствия от деликатеса и тем не менее методично приканчивая банку.

    — Не посылайте меня туда, мистер И, —- произнес Джек Болен в микрофон, -+ я уже виделся сегодня с Коттом и обидел его. — Усталость снова навалилась на Джека.
   «Я действительно оскорбил его, — подумал он. — Как все. складывается: сегодня я впервые повстречал Арни, и он тут же звонит в нашу компанию и вызывает мастера. Очень характерно для той игры, в которую я играю с могущественными, но неодушевленными силами природы».
   — Мистер Котт рассказал мне о вашей встрече в пустыне, — ответил мистер И. — Более того, его решение позвонить вам было вызвано как раз вашей встречей.
   — Что вы говорите! — поразился Джек.
   — Не знаю, что у вас там было, Джек, но можешь не волноваться. Отправляйся в Льюистаун. Если задержишься после пяти, получишь полуторную оплату. И мистер Котт, известный своей щедростью, настолько сгорает от нетерпения увидеть свой диктофон работающим, что обещал плотно накормить тебя.
   — Ладно, — откликнулся Джек, которому уже надоело сопротивляться. В конце концов, он не знал, что творится в голове у Арни Котта.
   Вскоре он уже опускался на крышу зала Союза водопроводчиков в Льюистауне.
   Выглянувшая прислуга с подозрением оглядела его.
   — Мастер из компании И, — сообщил Джек. По вызову Арни Котта.
   — О’кей, сынок, — ответил ему смотритель и проводил к лифту.
   Джек нашел Арни в красиво меблированной гостиной, выглядевшей совсем как на Земле. Арни говорил по телефону и при виде Джека кивнул, чтобы тот заходил. Следующим кивком он указал на стол, где стоял портативный диктофон. Джек подошел к столу, снял с диктофона крышку и перевернул его. Арни Котт продолжал беседовать.
   — Конечно, я понимаю, что дар этот ненадежен. Я прекрасно понимаю, почему никому еще не удалось использовать его, — ну и что из этого? Я что, должен сдаться, сделать вид, что его не существует из-за того, что люди благодаря своей проклятой тупости не пользовались им пятьдесят лет? Нет, я все равно хочу попытаться. — Длинная пауза. — О’кей, доктор. Спасибо. — Арни повесил трубку и повернулся к Джеку: — Ты когда-нибудь был в Бен-Гурионе?
   — Нет, — откликнулся Джек, поглощенный диктофоном.
   Арни подошел к нему и остановился рядом. Джек ощущал устремленный на него пристальный взгляд Арни. Работать под таким присмотром было неприятно, но ему не оставалось ничего другого, как не замечать его. «Еще один школьный мастер», — заметил он про себя. А потом ему пришло в голову, не начнется ли у него сейчас приступ. Правда, с тех пор прошло уже много времени, но мощная фигура, нависавшая над ним и сверлящая его взглядом, вызывала у него те же чувства, что и тогда, во время беседы с заведующим кадрами «Короны».
   — Я сейчас разговаривал с Глобом, — сообщил Котт. — Психиатром. Слышал когда-нибудь о нем?
   — Нет, — откликнулся Джек.
   — Неужели вся твоя жизнь заключается только в ковырянии в различных механизмах?
   Джек поднял голову и посмотрел Арни в глаза.
   — У меня жена и сын. Вот моя жизнь. А то, чем я занимаюсь сейчас, это просто зарабатывание средств к их существованию. — Джек говорил спокойно, и, кажется, Арни не воспринял это как обиду — он даже улыбнулся.
   — Что-нибудь выпьешь? — спросил Арни.
   — Кофе, если у вас есть.
   — У меня есть натуральный кофе с Земли. Черный?
   — Черный.
   — Да, ты похож на кофемана. Как думаешь, сможешь починить диктофон прямо здесь или заберешь с собой?
   — Здесь.
   — Потрясающе, — просиял Арни. — Я действительно без него как без рук.
   — А где кофе?
   Арни покорно вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с керамической кофейной кружкой, которую поставил на стол рядом с Джеком.
   — Послушай, Болен. Сейчас ко мне должен прийти один человек. Девушка. Тебе это не помешает работать?
   Джек поднял глаза, решив, что Арни над ним издевается. Но тот был абсолютно серьезен: он, внимательно смотрел то на Джека, то на частично разобранный механизм, наблюдая за тем, как продвигается починка. «Ему действительно это важно, — подумал Джек. — Странно, как люди привязываются к своей собственности, словно она является продолжением их тел. От такого человека, как Арни Кота, можно было бы ожидать, что он вышвырнет этот диктофон й купит себе новый».
   В дверь постучали, и Арни бросился открывать.
   — О, привет, — донесся до Джека его голос. — Заходи. Мне тут чинят мою машину.
   — Тебе ее никогда не починят, Арни, — послышался женский голос.
   Арни напряженно засмеялся.
   — Познакомься с моим новым мастером. Джек Болен. Болен, это Дорин Андертон, наш казначей.
   — Привет, — откликнулся Джек. Краем глаза, не отрываясь от работы, он заметил, что у нее рыжие волосы, удивительно светлая кожа и огромные прекрасные глаза. «И все получают зарплату, — едко подумал он. — Потрясающий мир. Неплохо ты здесь устроился, Арни».
   — Он очень занят? — спросила женщина.
   — Да, — откликнулся Арни, — эти ремонтники сами не свои до работы. Я имею в виду, из чужих фирм, не наших конечно. Наши — банда лентяев, которые бьют баклуши за наш счет. Но я с ними разделаюсь, Дор. Этот Болен настоящий волшебник. Диктофон заработает с минуты на минуту, да, Джек?
   — Да, — откликнулся Джек.
   — Ты не здороваешься со мной, Джек? — спросила женщина.
   Бросив работу, Джек повернулся и спокойно оглядел ее. Она стояла с невозмутимым, понимающим видом, а в глазах сквозила едва заметная насмешка, которая тревожила и не давала отвести от нее взгляда.
   — Привет, — повторил Джек.
   — Я видела на крыше твой вертолет, — заметила женщина.
   — Не мешай ему работать, — сварливо промолвил Арни. — Давай мне свой плащ.
   Встав сзади, он помог ей раздеться. На женщине был темный шерстяной костюм, судя по всему, с Земли, и следовательно неимоверно дорогой. «Могу поспорить, он сильно ударил по пенсионному фонду союза», — подумал Джек.
   Рассматривая женщину, Джек заметил, что она являет собой подтверждение старинной мудрости. Прекрасные глаза, волосы, кожа делали ее привлекательной, но истинную красоту придавал ей безупречный нос: волевой, прямой, организующий вокруг себя все черты лица. «Потому-то женщины Средиземноморья, будь то испанки, еврейки, турчанки или итальянки, смотрятся лучше ирландок или англичанок, — подумал Джек, — их носы совершенны от природы». У его собственной жены, Сильвии, был веселенький курносый ирландский носик. Она, по общему признанию, была хороша. Но ее красота существенно отличалась от красоты этой женщины.
   На вид Дорин было тридцать с небольшим, и тем не менее от нее веяло свежестью. Такие свежие краски он встречал только у старшеклассниц, приближающихся к брачному возрасту, но ему доводилось видеть их и в пятидесятилетних женщинах. Эта женщина останется привлекательной и через двадцать лет. Наверное, Арни правильно делал, вкладывая в нее доверенные ему деньги, — она не износится никогда. Уже сейчас в ее чертах присутствовала зрелость — свойство, редкое среди женщин.
   — Мы собираемся пойти выпить, — сообщил ему Арни. — Если ты успеешь починить мою машину...
   — Уже готово. — Он обнаружил порвавшийся пасик и заменил его на новый из своего ящика.
   — Отлично сработано, — Арни просиял, как счастливый ребенок..— Тогда пошли с нами. У нас сегодня встреча с Мильтоном Глобом, знаменитым психиатром, — объяснил он девушке, — наверное, ты слышала о нем. Он обещал приехать. Я только что разговаривал с ним по телефону, и, по-моему, он — отличный парень. Могу поспорить.— Он звонко шлепнул Джека по плечу. — Когда ты приземлялся, ты и представить себе не мог, что будешь выпивать с известнейшим в Солнечной системе психоаналитиком, а?
   «Идти или не идти? — подумал Джек. — А почему, собственно говоря, нет?»
   — О’кей, Арни, — согласился он.
   — Доктор Глоб собирается подыскать мне шизофреника, — продолжал Арни. — Я нуждаюсь в его профессиональной помощи. — И он рассмеялся, считая свое высказывание невероятно смешным; глаза у него блестели.
   — Правда? — переспросил Джек. — Ну что ж, я — шизофреник.
   Арни оборвал смех.
   — Без шуток. Я бы никогда не подумал, то есть я хочу сказать — ты выглядишь совершенно нормально.
   — Сейчас со мной все в порядке. Меня вылечили, — добавил Джек, заканчивая собирать диктофон.
   — От шизофрении еще никого не удалось излечить, --заметила Дорин совершенно бесстрастным тоном, словно просто констатировала факт.
   — Удавалось, если это реактивная шизофрения, — ответил Джек.
   Арни смотрел на него с возрастающим интересом, даже с некоторым подозрением.
   — Ты просто дурачишь меня. Хочешь втереться ко мне в доверие.
   Джек пожал плечами, чувствуя, что краснеет, и предпочёл вернуться к работе.
   — Не обижайся. Послушай, ты не шутишь? — допытывался Арни. — Джек, скажи мне, а ты случайно не обладаешь способностью предвидения?
   — Нет, — помолчав, откликнулся Джек.
   — Ты уверен? — недоверчиво спросил Арни.
   — Уверен. — Теперь он уже жалел, что согласился пойти вместе с ними. Пристальное внимание вызывало у него ощущение беззащитности. Арни прямо-таки нависал над ним — Джек почувствовал, что ему становится трудно дышать, и отодвинулся к краю стола, чтобы быть подальше от шефа водопроводчиков.
   — В чем дело? — резко отреагировал Арни.
   — Ни в чем. — Джек продолжал заниматься своим делом, не глядя ни на Арни, ни на женщину. Но те неотрывно продолжали следить за ним, и он заметил, что руки у него начинают дрожать.
   — Джек, давай я тебе расскажу, как добился своего положения, — наконец промолвил Арни. — Только благодаря одной своей способности — умению правильно судить о людях. Я могу распознать, какие они на самом деле, не обращая внимания на то, что они говорят или делают. Так вот, я тебе не верю. Я убежден, что ты врешь и скрываешь свой дар предвидения. Правда ведь? Впрочем, можешь не отвечать. — Арни повернулся к женщине: — Пошли. Я хочу выпить. — И он пригласил Джека следовать за ними.
   Оставив свои инструменты, Джек неохотно повиновался. 

 Глава 7

   «Неужто ко мне пришла удача?» — спрашивал себя Мильтон Глоб, направляясь к Льюистауну на встречу с Арни Коттом. Он даже представить себе не мог, что в его жизни произойдет такая решительная перемена..
   Он не слишком хорошо понял, что требовалось Арни: звонок был таким неожиданным и Арни так быстро говорил, что доктор остался в полном недоумении, уловив лишь, что речь шла о парапсихо логических способностях душевнобольных. Ну что ж, он мог рассказать Арни почти все, что было известно на эту тему. И все же Глоб чувствовал: за этим интересом скрывается что-то еще.
   Обычно интерес к шизофрении свидетельствовал о собственной предрасположенности субъекта к этому заболеванию. Однако первым симптомом нарастающего шизофренического процесса была неспособность больного принимать пищу на людях. Арни же усиленно настаивал на встрече не у себя дома и не в офисе, а в известном ресторане и баре «Ивы». Может, это была попытка противодействия начавшемуся процессу? Испытывая неожиданную напряженность в публичных местах, а особенно в ситуациях, связанных с приемом пищи, Арни пытается восстановить покидающую его норму.
   Глоб размышлял об этом, ведя вертолет, но мало-помалу мысли его вернулись к собственным проблемам.
   Арни Котт контролировал фонд союза, насчитывающий несколько миллионов долларов, И был выдающейся личностью, признанной во всем колониальном мире, хотя и полностью неизвестной Дома. По сути, феодальный барон. «Если бы Котт взял меня в штат, — фантазировал Глоб, — я бы смог оплатить все накопившиеся долги, все эти кредитные чеки, сумма которых словно и не уменьшается. И тогда мы бы зажили, уже не влезая в долги, существуя на собственные средства... и довольно большие».
   К тому же Арни был шведом или датчанином, что-то вроде этого, так что Глобу не пришлось бы каждый раз гримировать лицо перед приемом пациента. Плюс то, что Арни был известен своими неформальными отношениями: Милт и Арни — вот как это будет, — улыбнулся про себя Глоб.
   Главное, что необходимо соблюсти на первом свидании, это не перечить Арни, подыгрывать ему и не разочаровывать, даже если его идеи абсолютно ошибочны. Чертовски глупо пытаться переубедить его! К чему?
   «Я понял тебя, Арни, — приступил к репетиции доктор Глоб, подлетая все ближе к Льюистауну. — Да, это хорошая мысль».
   Он принимал участие в таком количестве разнообразных ситуаций, замещая своих пациентов, представляя интересы этих робких замкнутых шизоидных типов t которые съеживались при малейшем внешнем воздействии, что можно не сомневаться— все будет проще простого. А если шизоидный процесс у Арни уже подключил’ свою тяжелую артиллерию, то он станет жизненно необходимым ему.
   «Прекрасно», — заметил Глоб и увеличил скорость вертолета до максимума.
   «Ивы» были обнесены рвом с холодной прозрачной водой, фонтаны разбрызгивали струи, а все одноэтажное стеклянное строение ресторана окружали огромные пурпурные, желтые и ржаво-красные бугенвилли. Спустившись по черной стальной лестнице с крыши, где он оставил вертолет, Глоб сразу же увидел компанию: Арни Котт сидел в обществе какой-то рыжей красотки и запредельного вида мужчины в монтерском комбинезоне и холщовой рубашке.
   «Поистине бесклассовое общество», — подумал Глоб.
   Он перешел через ров по горбатому мостику, пройдя холл, миновал бар, задержался у небольшого джазового оркестра, который что-то задумчиво наигрывал, и, наконец, поздоровался с Арни.
   — Привет, Арии!
   — Привет, док. — Арни поднялся, чтобы представить его присутствующим. — Это доктор Глоб, Дор. Дорин Ан-дертон. А это мой мастер Джек Болен, настоящий кудесник. Джек, это самый знаменитый из всех ныне живущих психиатров Милт Глоб.
   Все покивали и пожали друг другу руки.
   — Ну уж прямо-таки самый знаменитый, — пробормотал Глоб, пока все усаживались. — Ведущими в нашей области все еще являются экзистенциальные психиатры из Швейцарии. — Но каким бы преувеличением ни был комплимент Арни, он испытывал глубокую благодарность. Глоб ощущал, как его лицо прямо-таки заливается краской от удовольствия. — Простите, что так долго добирался, — был вынужден заскочить в Новый Израиль. Бо... Босли Тувим нуждался в моем совете по неотложному делу.
   — Хороший парень, этот Бос, — заметил Арни. Он закурил сигарету — настоящую земную «Адмирал Опти-мо». — Настоящий делец. Но давайте вернемся к нашему делу. Постой, я закажу тебе выпить. — И, вопросительно глядя на Глоба, он принялся махать официантке.
   — Скотч, если есть, — сказал Глоб.
   — «Катти Сарк», сэр, — ответила официантка.
   — О, замечательно. И без льда, пожалуйста.
   — Ладно, —, нетерпеливо промолвил Арни. — Послушайте, доктор. Вы раздобыли для меня имена продвинутых шизиков или нет? — И он пристально посмотрел на Глоба.
   — М-м-м, — начал Глоб, но тут же вспомнил свой недавний визит в Новый Израиль. — Манфред Стайнер.
   — Имеет какое-нибудь отношение к Норберту Стайнеру?
   — Его сын. В Бен-Гурионе... полагаю, сообщая вам это, я не нарушаю врачебную тайну. Полностью аутичный ребенок, с самого рождения. Мать — холодная, интеллектуальная шизоидная личность, занимавшаяся воспитанием по учебнику. Отец...
   — Отец мертв, — оборвал его Арни.
   — Совершенно верно. К прискорбию. Хороший парень, но страдал депрессиями. Покончил с собой. Типичный импульс для стадии подавленного состояния. Странно, что он давно это не сделал.
   — По телефону ты сказал, что у тебя есть теория про выпадание шизофреников из обычного времени, — продолжал Арни.
   — Да, суть заключается в том, что у них нарушено внутреннее чувство времени. — Доктор Глоб заметил, что его слушают все трое, и с воодушевлением принялся развивать любимую тему: — Мы еще не получили исчерпывающего экспериментального подтверждения, но за этим дело не станет. — И без какого бы то ни было колебания или смущения он изложил теорию швейцарцев, присвоив ее авторство себе.
   — Очень интересно, — не скрывая впечатления от рассказа доктора, откликнулся Арни и повернулся к Джеку Болену: — Можно создать такую камеру.
   — Конечно, — пробормотал Джек.
   — Идатчики, — добавил доктор Глоб, — чтобы пациент мог покинуть камеру и ориентироваться в реальном мире. Зрительные, слуховые...
   — Можно сделать, — повторил Болен.
   — А как насчет такого... — нетерпеливо подхватил Арни, — может ли шизофреник двигаться так быстро во времени по сравнению с нами, что фактически окажется в том, что для нас является будущим? Не объясняет ли как раз это феномен предвидения? — Его светлые глаза возбужденно блестели.
   Глоб пожал плечами, изображая согласие.
   — Вот оно, Джек! — повернувшись к Болену, пробормотал Арни. — Черт побери, во мне погиб гениальный психиатр. Замедлить его восприятие — черта с два! Я говорю — ускорить. Пусть опережает время, если ему так нравится. Но пусть делится своей информацией с нами, а, Болен?
   — Вот здесь-то и лежит камень преткновения, — заметил Глоб. — При аутизме способность к межличностным контактам кардинально нарушена.
   — Понимаю, — согласился Арни, но это его явно не смущало. — Я достаточно хорошо это понимаю, чтобы найти выход из положения. Разве этот парень, Карл Юнг, — разве ему не удалось давным-давно расшифровать язык шизофреников?
   — Да, — ответил Глоб, — несколько десятилетий назад Юнгу удалось разгадать индивидуальную лексику шизофреников. Но при детском аутизме, которым страдает Манфред, отсутствует вообще какой бы то ни было язык, по крайней мере в вербальном смысле. Возможно, он переполнен личными индивидуальными переживаниями, но они не выражаются в словах.
   — Черт, — выругался Арни.
   Женщина бросила на него укоризненный взгляд.
   — Это серьезная проблема, — объяснил ей Арни. — Надо как-то заставить этих несчастных, этих аутичных детишек общаться с нами и рассказывать нам о том, что им известно, не правда ли, док?.
   — Да, — откликнулся Глоб.
   — Теперь этот Манфред — сирота, — продолжил Арни.
   — Ну, у него еще есть мать, — заметил Глоб.
   — Но они не настолько беспокоились о своем ребенке, чтобы забрать его домой, — возбужденно отмахнулся Арни, — предпочли сплавить его в лагерь. Черт, я вытащу его оттуда и возьму сюда. А ты, Джек, сконструируешь прибор, который нам поможет понимать его, улавливаешь?
   — Не знаю, что и сказать, — подумав, рассмеялся Джек.
   — Уверен, ты справишься. Черт, да тебе это будет раз плюнуть, учитывая, что ты сам шизофреник, как ты сказал.
   — Ах вот как? — заинтересованно повернулся к Болену Глоб. Автоматически он уже отметил про себя его напряженный позвоночник, ригидность мускулатуры, не говоря уже об общем астеническом телосложении. — Но похоже, вы гигантскими шагами движетесь к выздоровлению.
   Болен поднял голову, и взгляды их встретились.
   — Я совершенно здоров. И уже давно. — На его лице застыло неестественное выражение.
   «От этого еще никому не удавалось окончательно выздороветь», — заметил про себя Глоб, но не стал произносить это вслух. Вместо этого он предпочел вернуться к основной теме:
   — Возможно, Арни прав, и вы сможете вступить в эмпатическую связь с аутичным ребенком, а это-то и составляет основную сложность, так как аутичные субъекты не осуществляют наших ролевых функций и воспринимают мир иначе, чем мы. А поскольку мы тоже не можем их понять, нас разделяет бездна.
   — Построй мост через эту бездну, Джек! — воскликнул Арни и хлопнул Болена по спине. — Это будет твоя работа, я включаю тебя в свой штат.
   Глоба переполнила зависть. Чтобы скрыть ее, он опустил голову и уставился в свой стакан. Однако женщина уже обратила внимание на его переживания и улыбнулась ему. Впрочем, доктор не ответил ей.
   Глядя на доктора Глоба, сидевшего напротив, Джек Болен ощутйл, как постепенно видоизменяется его восприятие и рассеивается внимание — как раз то, чего он больше всего боялся. Именно, с этого все началось в кабинете  заведующего кадрами в «Короне», и с тех пор это ощущение не покидало его, грозя проявиться в любую минуту.
   Сейчас он видел психиатра в абсолютном приближении к реальности: не как человека из кожи и плоти, а как механизм, собранный из проводов и переключателей. Плоть таяла и обретала прозрачность, а за ней проступали механические устройства. Пытаясь скрыть свое состояние, Джек сжал стакан, продолжая прислушиваться к разговору и время от времени кивать. Ни Глоб, ни Арни ничего не замечали.
   Зато женщина обратила внимание.
   — Вам нехорошо? — перегнувшись через стол, тихо спросила она Джека.
   Он покачал головой, пытаясь дать ей понять, что с ним все в порядке.
   — Давайте оставим их, — шепотом продолжила женщина. — Мне они тоже надоели. Мы с Джеком оставим вас наедине, — громко сообщила она Арни. —- Идемте. — Она дотронулась до плеча мастера и встала. Он почувствовал прикосновение ее легких сильных пальцев и тоже поднялся.
   — Не исчезайте надолго, — заметил Арни и вернулся к беседе с Глобом.
   — Спасибо, — поблагодарил Джек женщину, когда они шли по проходу между столами к выходу.
   — Вы обратили внимание, какая его охватила зависть, когда Арни сказал, что берет вас на работу? — спросила Дорин.
   — Нет. Вы имеете в виду Глоба? — Впрочем, его это не удивило. —- Со мной это бывает, —извиняющимся тоном продолжил он. — Что-то с глазами — наверное, астигматизм. В результате напряжения.
   — Хотите посидеть в баре? — предложила она. — Или выйдем на улицу?
   — На улицу, — ответил Джек.
   Они остановились на мосту. В воде, смутно мерцая, скользили рыбы, казавшиеся полуреальными существами, — здесь, на Марсе, они были настоящим раритетом. Они казались чудом, и Джек с Дорин, ощущая это, не могли оторвать от них глаз. Оба чувствовали, что думают об одном и том же, и знали, что не обязательно говорить об этом вслух.
   Как хорошо здесь, — наконец промолвила Дорин.
   — Да. — Джеку не хотелось говорить.
   — В разное время, так или иначе все были знакомы с каким-нибудь шизофреником... — заметила Дорин, — если, конечно, сами не являлись им. У меня страдал шизофренией младший брат, еще там, Дома.
   — Со мной все будет о’кей, — откликнулся Джек. — Со мной уже все в порядке.
   — Нет, — покачала головой Дорин.
   — Нет, согласился он, — но что я могу поделать? Вы же сами сказали: шизофреник навсегда останется шизофреником. — Он замолчал, устремив взгляд на бледную, плавно передвигавшуюся рыбу.
   — Арни о вас очень высокого мнения, — заметила Дорин. — Когда он говорит, что обладает способностью правильно судить о людях, он говорит правду. Он уже понял, что Глоб отчаянно жаждет продаться и пролезть в штат здесь, в Льюистауне. Кажется, психиатрией много теперь не заработаешь в отличие от старых времен. Слишком многие этим занимаются, У нас в поселении двадцать психиатров, а толку от них никакого. А ваше состояние... не явилось препятствием, когда вы получали разрешение на эмиграцию?
   — Мне бы не хотелось говорить об этом, пожалуйста, — ответил Джек.
   — Давайте погуляем, -- предложила Дорин.
   Они шли по улицам мимо магазинов, большинство из которых было закрыто в этот день.
   — А что вы вдруг увидели, когда смотрели на доктора Глоба там, за столом? — спросила женщина.
   — Ничего, —ответил Джек.
   — Вы и об этом предпочитаете не говорить.
   — Пожалуй.
   — Вы считаете, что если скажете мне, положение может ухудшиться?
   — Не то чтобы положение, а скорее то, что внутри меня.
   — Откуда вы знаете, -что это внутри? Может, дело в вашем зрении, искажающем или, там, извращающем действительность. Не знаю. Я всегда изо всех сил пыталась понять то, что видел и слышал мой брат Клэй. Он не мог сам это выразить. Я чувствовала, что он живет в совершенно ином мире, чем все остальные члены нашей семьи. Он покончил жизнь самоубийством так же, как Стайнер. — Она остановилась у газетного стенда и принялась читать заметку на первой странице о Норберте Стайнере. — Экзистенциальные психиатры считают, что не надо им мешать сводить счеты с жизнью, они считают, что для них это единственный выход... когда видения становятся непереносимо ужасными.
   Джек промолчал.
   — Это действительно так страшно? — спросила Дорин.
   — Нет. Просто приводят в замешательство, — попытался объяснить Джек. — Они никак не согласуются с тем, что ты до сих пор видел и знал, поэтому продолжать привычное существование оказывается невозможным.
   — И вам часто приходится делать вид, что все в порядке, ну, изображать? Как актеру? — Он не ответил, и она продолжила: — Как вы пытались это сделать сегодня.
   — Я бы с радостью согласился дурачить окружающих, — согласился он. — Чего бы я только не отдал, чтобы научиться прикидываться. Но тут-то и происходит настоящий распад личности — до этого мгновения все идет как по маслу — врачи ошибаются, когда утверждают, что расщепляется сознание. Я бы вполне мог сохранять его целостность, но тогда мне пришлось бы наклониться к доктору Глобу и сказать ему... — Он оборвал себя.
   — Что сказать? — спросила Дорин.
   Джек сделал глубокий вдох.
   — Ну, я бы сказал: док, я вижу вас в перспективе вечности, и вы — мертвы. В этом заключается суть болезненного восприятия. Оно не нужно мне, я не желаю его.
   Женщина взяла его за руку.
   — Я никому не говорил об этом раньше, — продолжил Джек, — даже Сильвии, своей жене, и сыну Дэвиду. Я каждый день наблюдаю за ним, слежу — не проявляется ли это и в нем. Такие вещи легко передаются по наследству, как у Стайнеров. Я не знал, что у них сын в Бен-Гурионе, пока Глоб не сказал об этом. А ведь мы уже много лет как соседи. Стайнер никогда и словом не обмолвился.
   — Нас ждут назад к обеду, — сказала Дорин. — Вы не возражаете? Я думаю, это хорошая мысль. Знаете, если хотите, вы можете отказаться работать на Арни и остаться у мистера И. У вас прекрасный вертолет. Оттого, что Арни решил вас купить, вы не обязаны все бросать, — возможно, он вам не нужен.
   — Создать прибор для, коммуникации аутичного ребенка с нашим миром — очень увлекательная задача, — пожал плечами Джек. — Думаю, в задумке Арни есть глубокий смысл. Я мог бы стать посредником и принести пользу.
   «И на самом деле не важно, зачем Арни нужен сын Стайнера, — подумал Джек. — Возможно, он движим чисто эгоистическими мотивами, рассчитывает на значительный доход в звонкой монете. Но меня это совершенно не волнует.
   К тому же я могу не порывать с мистером И, — понял он. — И может просто сдать меня Союзу водопроводчиков: мне будет платить мистер И, а тот, в свою очередь, будет получать деньги от Арни. И все будут счастливы. Уж конечно, возиться с нарушенным сознанием ребенка гораздо интереснее, чем копаться в холодильниках и диктофонах. Если мальчика мучают какие-либо из известных мне галлюцинаций...»
   Джек был знаком с временной теорией, которую Глоб выдал за собственное изобретение. Он читал о ней в «Научной Америке»: естественно, он читал о шизофрении все, что удавалось достать. Он знал, что авторство этой теории принадлежало швейцарцам, и Глоб не имел к ней никакого отношения. «Странная теория, — размышлял он про себя. — Но что-то в ней есть».
   — Давай вернемся в «Ивы», — сказал Джек. Он был страшно голоден, а трапеза обещала быть обильной.
   — Ты смелый человек, Джек Болен, — ответила Дорин.
   — Почему? — поинтересовался он.
   — Потому что возвращаешься туда, где плохо себя чувствуешь, к людям, которые вызвали у тебя, как ты выразился, видение вечности. Я бы сбежала на твоем месте.
   — Но в этом-то и заключается самое главное: все задумано, чтобы человек сбежал. Для того и существуют видения, чтобы уничтожить взаимоотношения с другими людьми, чтобы изолировать тебя. И если им удается добиться своего, твоя жизнь среди людей закончена. Это-то и имеется в виду, когда говорят, что шизофрения не диагноз; это прогноз — она не описывает то, чем человек страдает, она только предсказывает, что будет дальше. («Но со мной такого не произойдет, — заметил он про себя. — Я не превращусь в немого Манфреда Стайнера, запертого в психиатрическом заведении. У меня есть жена, сын, друзья, я буду работать л сохраню их. Да и любовные связи, если таковые будут», — добавил он, взглянув на женщину, державшую его за руку.)
   «Я буду продолжать стараться».
   Он сунул руки в карманы и нащупал что-то твердое и холодное. Удивившись, он извлек предмет наружу и увидел, что это нечто похожее на сморщенный засохший древесный корешок.
   — Господи, что это такое? — спросила Дорин.
   Это была водяная ведьма, которую подарили ему блик-мены утром в пустыне. Он совершенно забыл о ней.
   — Амулет на счастье, — объяснил Джек.
   — Какой уродливый, — вздрогнула она.
   — Да, — согласился он, — но добрый. А мы, шизофреники, как раз страдаем из-за враждебности окружающих, мы притягиваем к себе их бессознательную неприязнь.
   — Я знаю. Телепатический фактор. С Клэем тоже так было — все хуже и хуже, пока... — Она бросила на него взгляд. — С параноидальным исходом.
   — Это самое неприятное в нашем состоянии — постоянное осознание подавленного, загнанного вглубь садизма и агрессии в окружающих нас людях, даже незнакомых. Как бы я хотел, чтобы этого не было; мы впитываем это в ресторанах... — он вспомнил о Глобе, — в автобусах, театрах, ощущаем в толпе.
   — Вы не знаете, что хочет Арни узнать от этого мальчика Стайнера?—спросила Дорин.
   — Ну, эта теория предвидения...
   — Но что Арни хочет узнать о будущем? Не знаете? И вам даже не придет в голову попытаться это выяснить.
   Это соответствовало истине. Он не был любопытен.
   — Вы удовлетворены своей технической задачей, — медленно проговорила она, изучающе глядя на него, — созданием необходимой аппаратуры. Это плохо, Джек Болен, это — нехороший признак.
   — Да, — кивнул он, — это особенность шизоидов удовлетворяться чисто техническими проблемами.
   — И вы не спросите Арни?
   Он почувствовал неловкость.
   — Это его дело, а не мое. Работа интересная, и мне нравится Арни, нравится больше, чем мистер И. Я не любопытен. Таков уж я уродился.
   — А я думаю, вы боитесь. Только не могу понять, почему — вы смелый человек, но где-то глубоко внутри чего-то страшно боитесь.,
   — Возможно, — с грустью ответил он.
   И они вместе направились обратно к «Ивам».

   Вечером, когда все разошлись, включая Дорин Андертон, Арни Котт сидел один в своей гостиной в самом прекрасном расположении духа. Ну и денек выдался!
   Он приобрел прекрасного мастера, который уже починил его бесценный диктофон, а в дальнейшем создаст электронное устройство, которое будет расшифровывать провидческие сведения, полученные от аутичного ребенка.
   Он выдоил за бесплатно необходимую информацию из психиатра и тут же избавился от него.
   Так что в целом день выдался исключительный. Не удалось разрешить только две проблемы: его клавесин все еще не был настроен и... что же еще? Вылетело из головы. Он попытался вспомнить, сидя перед телевизором и глядя на бои, транслировавшиеся из Прекрасной Америки — американской колонии на Марсе.
   Наконец это всплыло в его памяти. Смерть Норба Стайнера. Он лишился источника контрабандных продуктов. — И это устрою, — вслух произнес Арни. Он выключил телевизор и достал диктофон. Усевшись перед ним и взяв микрофон, он произнес текст, адресованный Скотту Темплу, с которым он сотрудничал и бесчисленном количестве важных деловых предприятий. Темпл был двоюродным братом Эда Рокингхама и твердым орешком: ему удалось договориться с ООН и получить контроль над большей частью медицинских поставок на Марс со всеми преимуществами, вытекающими из этой монополии.
   Пленка диктофона быстро вращалась.
   — Скотт! — начал Арни. — Привет. Ты знал этого беднягу Норба Стайнера? Жаль, что он умер. Кажется, он был психически сам знаешь кто. Как и все мы. — Арни раскатисто рассмеялся. — В общем, так или иначе, перед нами теперь небольшая проблемка, я имею в виду — с поставками. Так? Так что послушай, Скотт, старина. Я бы хотел обсудить это с тобой. Я буду дома. Понимаешь? Заскочи завтра или послезавтра, чтобы мы могли точно обо всем договориться. Я думаю, старый механизм Стайнера мы не будем использовать. Начнем все заново: сделаем себе посадочную площадочку подальше от людей, добудем ракеты и что там еще надо. И полетят к нам копченые устрицы, как и положено, — Он выключил диктофон и задумался: нет, он все сказал, такой человек, как Скотт Темпл не нуждался в длинных объяснениях — сделка была заключена. — О’кей, Скотт, — добавил Арни. — Жду тебя.
   Арни вынул кассету, но тут ему пришло в голову прослушать ее, чтобы убедиться в правильной передаче текста. Какая будет неприятность, если код не сработал!
   Но нет, все было в порядке и в наилучшем виде: семантические блоки были вставлены в пародию на современную электронную музыку, напоминавшую кошачий концерт. Слушая этот вой, посвистывание, урчание и шипение, Арни хохотал, пока по щекам у него не потекли слезы, так что пришлось идти в ванную и смочить лицо холодной водой, чтобы успокоиться.
   Вернувшись в комнату, он положил кассету в коробку и аккуратно надписал: «Песня Духа Ветра. Кантата Карла Уильяма Дигтершанда».
   Этот Дитгершанд был сейчас кумиром интеллектуалов там, на Земле, но Арни презирал его так называемую электронную музыку: он был пуристом, и его вкусы твердо остановились на Брамсе. Арни очень веселило, что его закодированное послание Скотту с предложением противозаконного импорта продуктов озаглавлено как кантата Диттершанда. Набрав номер одного из членов союза, он распорядился, чтобы кассету отправили на север в Новую Британнику — английскую колонию на Марсе.
   Таким образом, завершив к половине девятого все дела, Арни вернулся к телевизору, чтобы досмотреть финальные бои. Закурив еще одну сигару, он откинулся на спинку кресла, блаженно выпустил дым и расслабился.
   «Как бы я хотел, чтобы все дни были похожи на этот, — подумал он. — Тогда можно было бы жить вечно». Такие дни не увеличивали его возраст, а наоборот, молодили. Он снова чувствовал, что ему еще нет и сорока. '
   «Ну и ну, чтобы я орудовал на черном рынке! — подумал он. — И во имя чего? Пары банок ежевичного желе, маринованных угрей и тому подобного». Но это тоже было важно, а особенно для него. «Я никому не позволю лишить меня лакомств, — мрачно подумал он. — И если Стайнер думал, что, покончив с собой, причинит мне...»
   — Давай! — закричал он чернокожему парню, которого сбили с ног на экране телевизора. — Вставай, педераст! И вмажь ему как следует!
   Негр поднялся, словно услышав его, и Арни захихикал от пронзившего его чувства удовольствия.

   Джек Болен курил у окна в маленьком гостиничном номере в Банчвуд-парке, где он обычно ночевал в течение недели.
   То, чего он боялся все эти годы, снова вернулось, и ему ничего не оставалось делать, как признаться в этом. Теперь это уже было не болезненное предчувствие, а реальность. «Боже, — в отчаянии думал он, — они правы: раз начавшись, оно не покинет тебя уже никогда». Посещение школы спровоцировало приступ, а в «Ивах» оно проявилось и подмяло его под себя с такой же силой, будто ему снова было двадцать и он работал на Земле в корпорации «Корона».
   И еще он чувствовал, что смерть Норберта Стайнера каким-то образом имеет к этому отношение. Смерть затрагивает всех окружающих, заставляет их совершать неожиданные поступки: она словно включает цепную реакцию эмоций и действий, которая все расширяется, захватывая все большее количество людей.
   «Лучше позвонить Сильвии, — подумал он, — и узнать, как она справляется с фрау Стайнер и ее девочками».
   Но он тут же отказался от этой мысли. «Все равно я ничем не могу помочь, — решил он. — Я круглосуточно должен находиться здесь, чтобы мистер И мог в любой момент меня вызвать». А теперь он еще мог потребоваться и Арни Котту.
   Впрочем, за последнее он имел компенсацию, прекрасную, нежную и вдохновляющую — в его бумажнике лежали адрес и номер телефона Дорин Андертон.
   Может, позвонить ей? Подумать только — найти человека, к тому же женщину, с которой он мог свободно разговаривать, которая понимала его положение, искренне желала выслушать и не испытывала при этом страха.
   Это очень обнадеживало.
   С женой он ни за что не стал бы обсуждать свою болезнь. В нескольких случаях, когда он пытался ей что-то объяснить, она просто вся сжималась от ужаса. Подобно остальным, Сильвия впадала в панику при одной мысли о том, что в ее жизнь может войти шизофрения. Сама она боролась с ней при помощи современных магических средств — лекарственных препаратов, словно фенобарбитурат мог остановить самый зловещий и разрушительный процесс, когда-либо известный человечеству. Одному Богу известно, сколько он сам проглотил таблеток за последние десять лет, — наверное, их хватило бы, чтобы вымостить дорогу от этой гостиницы до дома, а возможно, и обратно.
   После некоторых размышлений он решил не звонить Дорин. Лучше оставить эту возможность на потом, когда положение станет нестерпимо тяжелым. Сейчас он был довольно спокоен. А в будущем может возникнуть масса случаев, когда без Дорин Андертон ему будет не обойтись.
   Конечно, следует вести себя осторожно — очевидно, что Дорин любовница Арни. Но, кажется, она понимала, что делает, и уж наверняка она знала Арни. Конечно, она учитывала это, когда, выходя из ресторана, дала ему свой адрес и номер телефона.
   «Я верю ей», — промолвил Джек про себя, а для субъекта с шизоидным радикалом это было кое-что.

   Джек Болен погасил сигарету, достал пижаму и собрался ложиться.
   Он уже залезал под одеяло, когда зазвонил телефон.
   «Служебный вызов», — подумал он, машинально вскакивая.
   Но это был не вызов.
   — Джек? — тихо произнес женский голос.
   — Да, — откликнулся он.
   — Это Дорин. Я просто хотела узнать, все ли у тебя в порядке.
   — Все прекрасно, — ответил он, садясь на кровати.
   — Ты не хочешь прилететь сейчас? Ко мне?
   — М-м-м, — колеблясь, промычал он.
   — Мы бы послушали пластинки, поговорили. Арни отдал мне массу редких стереофонических записей из своего собрания... некоторые, конечно, поцарапаны, но есть просто замечательные. Знаешь, он ведь настоящий коллекционер — у него самая большая коллекция Баха на всем Марсе. И ты видел его клавесин.
   Так вот что стояло у Арни в гостиной.
   — А это не опасно? — спросил Джек.
   — Нет. Об Арни можешь не волноваться, он не собственник, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
   — О’кей. Сейчас буду, — откликнулся Джек и только тут понял, что не может лететь из-за возможных вызовов, разве что переключить их на ее номер телефона.
   — Никаких проблем, — ответила она, когда он объяснил ей. — Я позвоню Арни и скажу ему.
   — Но... — Джек просто онемел.
   — Джек, ты просто не в своем уме, если считаешь, что у нас есть другой выход. Арни известно все, что происходит в поселении. Предоставь это Мне, дорогой. Я сейчас позвоню ему. А ты лети сюда. Если, пока ты летишь, будут какие-нибудь вызовы, я запишу их, хотя сомневаюсь, чтобы они были. Арни совершенно не заинтересован, чтобы ты чинил людям тостеры, ты ему нужен для его собственных нужд, чтобы создать прибор для общения с этим мальчиком.
   — О’кей, — откликнулся Джек. — Сейчас буду. До свидания. — И он повесил трубку.
   Не прошло и двух минут, как он уже летел на сверкающем вертолете по ночному марсианскому небу к Льюистауну, к возлюбленной Арни Котта.

 Глава 8

    Дэвид Болен знал, что у его деда Лео тьма денег и он не скупится тратить их. Например, не успели они выйти из здания космического вокзала, а дед в своем строгом костюме с жилеткой и золотыми запонками — именно по нему-то мальчик и отличил его среди пассажиров, спускавшихся по пандусу, — остановился у цветочного прилавка и купил Сильвия букет крупных синих земных цветов. Он хотел и Дэвиду что-нибудь купить, но игрушек в продаже не было, только конфеты, которые дедушка Лео и купил — целую двухфунтовую коробку.
   Под мышкой дед Лео держал белую картонку, перевязанную белым шнурком, которую он отказался едать в багаж. Выйдя из здания вокзала и устроившись в отцовском вертолете, дед Лео раскрыл картонку. Она была заполнена мацой, пикулями и тонкими ломтями солонины, обернутыми в пластикат, общим весом фунта в три.
   — Господа, — восхищенно воскликнул Джек. — Прямо из Нью-Йорка. Здесь, в колониях, нет ничего подобного, папа.
   — Я знаю, Джек, — откликнулся Лео. — Один еврей посоветовал, где достать это, и мне это так понравилось, что я понял — и тебе тоже понравится, — у нас ведь одинаковые вкусы. — И он рассмеялся от радости, видя, какое всем доставил удовольствие. — Я тебе сделаю бутерброд, когда доберемся до дому. Первое, что сделаю.
   Вертолет взмыл над ракетодромом и поплыл над темной пустыней.
   — Как у вас тут с погодой? — поинтересовался Лео.
   — Часто штормит, — ответил Джек. — Неделю назад чуть целиком не занесло песком. Пришлось брать в аренду электронасос, чтобы откопаться.
   — Плохо, — заметил дед Лео. — Надо возвести бетонную стену, о которой ты писал в письмах.
   — Чтобы осуществить такую работу, надо выложить целое состояние, — заметила Сильвия, — здесь не так, как на Земле.
   — Я знаю, — откликнулся Лео, — но вы же должны защищать свою собственность; ваш дом и земля — это большая ценность, у вас ведь поблизости вода, не забывайте об этом.
   — Пожалуй, об этом забудешь! — воскликнула Сильвия. — Боже милосердный, да без этой канавы мы бы вымерли.
   — Канал не стал шире в этом году? — поинтересовался Лео.
   — То же самое, — ответил Джек.
   — Они его углубили, — вмешался Дэвид. — Я смотрел: приехали люди из ООН с большой машиной, которая отсасывала песок со дна, и вода стала гораздо чище. Так что папа даже отключил систему фильтров. Поэтому теперь, когда объездчик открывает нам шлюз, мы накачиваем столько воды, что папа позволил мне засадить еще один огород. У меня там растет пшеница, и кабачок, и несколько морковок, только кто-то поел всю свеклу. А вчера вечером мы ели кукурузу с моего огорода. А чтобы маленькие зверьки не могли туда проникнуть, мы построили забор. Как их зовут, папа?
   — Песчаные крысы, Лео, — подсказал Джек. — Как только у Дэвида начал поспевать урожай, они тут же появились. Вот такого размера. — Он показал руками. — В общем-то вполне безобидные, если не считать, что за десять минут могут съесть столько, сколько весят сами. Старые переселенцы предупреждали нас, но нельзя же было не попробовать.
   — Это хорошо, что вы выращиваете собственные овощи, — заметил Лео. — — Я помню, ты писал мне о своем огороде, Дэвид, — завтра обязательно взгляну на него. Сегодня уже слишком устал: путешествие было длинным, несмотря даже на эти новые корабли, как они называются? Быстрее света, но это не соответствует действительности: все равно — пока взлетит, пока сядет, и та же тряска. Рядом со мной сидела женщина, так она решила, что мы горим, и так испугалась — а все из-за жары, даже кондиционеры не помогают. Не понимаю, почему они допускают, чтобы корабли так перегревались, неужели у них не хватает мощностей на охлаждение? Хотя по сравнению с тем, что было — помните, когда вы эмигрировали, вы летели два месяца, — большой прогресс!
   — Лео, я надеюсь, ты захватил с собой кислородную маску. Наши очень старые и барахлят, — переменил тему Джек.
   — Конечно, в коричневом чемодане. Можешь не волноваться обо мне, я нормально воспринимаю местную атмосферу — я теперь принимаю другие сердечные средства, значительно эффективнее. Все меняется к лучшему на Земле. Конечно, она перенаселена. Но все больше й больше людей собираются эмигрировать сюда, поверь моему слову. Смог так сгустился, что мы еле дышим.
   — Знаешь, дед, наш сосед, мистер Стайнер, покончил жизнь самоубийством, — снова вступил Дэвид, — теперь его сын Манфред вернулся домой из лагеря для аномальных детей, и мой папа создает для него прибор, чтобы он мог разговаривать с нами.
   — Что ты говоришь, — добродушно откликнулся Лео. — Это очень интересно, Дэвид. — Он расцвел в улыбке. — А сколько лет этому мальчику?
   — Десять, — ответил Дэвид, — но он еще совсем не может разговаривать. Но папа ему поможет своим прибором, а знаешь, на кого папа сейчас работает? На мистера Котта — президента Союза водопроводчиков, он очень большой и важный человек.
   — Кажется, я о нем слышал, — откликнулся Лео, подмигнув Джеку.
   — Отец, ты все еще собираешься покупать землю в горах Франклина Рузвельта? — спросил Джек.
   — Конечно. Можешь не сомневаться, Джек. Естественно, я прилетел, чтобы повидать всех вас, но если бы не дело, я бы не смог впустую потратить столько времени.
   — Я надеялся, ты передумаешь, — продолжил Джек.
   — Джек, тебе нечего беспокоиться, я знаю, что делаю. Я занимаюсь земельными инвестициями уже много лет. Послушай, ты свозишь меня туда, чтобы я смог все посмотреть своими глазами? У меня есть куча карт, но я бы хотел взглянуть сам.
   — Вас ждет серьезное разочарование, — заметила Сильвия. — Заброшенная, безводная местность, практически лишенная жизни.
   — Давайте не станем сейчас это обсуждать, — улыбнулся Лео Дэвиду, слегка толкнув его локтем. —Как приятно видеть здорового и веселого молодого человека вдали от зараженного воздуха, которым мы дышим Дома.
   — Ну, на Марсе есть свои недостатки, — возразила Сильвия. — Поживите здесь при плохой погоде и без воды, и вы поймете.
   — Это я знаю, — серьезно откликнулся Лео. — Чтобы жить здесь, нужны недюжинные силы. И тем не менее здесь здоровая атмосфера, не забывайте об этом.
   Внизу уже сияли огни Банчвуд-парка. Джек развернул вертолет к северу по направлению к дому.
   Ведя вертолет, Джек Болей взглянул на отца и поразился тому, как мало он постарел, каким бодрым и крепким выглядел для человека, приближающегося к восьмидесяти. И все еще целиком отдается делам, получая от них удовольствия ничуть не меньше, чем раньше.
   И все же, хотя Лео и не показывал вида, было заметно, что путешествие сильно утомило его. Но как бы то ни было, они почти долетели. Гирокомпас показывал 7.08054, а это значило, что через несколько минут они окажутся дома.
   Как только они припарковались на крышу дома и спустились, Лео тут же бросился выполнять свое обещание: устроившись на кухне, начал весело готовить им бутерброды с мацой и кошерной солониной. Вскоре все уже сидели в гостиной, уплетая их за обе щеки и ощущая покой и умиротворенность.
   — Вы даже не можете себе представить, как мы изголодались по такой еде, — наконец промолвила Сильвия. — Даже на черном рынке... — Украдкой она бросила взгляд на Джека.
   — На черном рынке иногда можно достать деликатесы, — продолжил Джек, — хотя в последнее время это становится все труднее. Лично мы им не пользуемся. И не по каким-то моральным причинам, просто очень дорого.
   Они поговорили еще некоторое время, обсудив поездку Лео и положение на Земле, после чего в половине одиннадцатого Дэвид был отправлен спать. В одиннадцать Сильвия извинилась и сказала, что тоже, пожалуй, ляжет. Лео и Джек остались в гостиной одни.
   — Может, выйдем на улицу, взглянем на огород мальчика? — предложил Лео. — У тебя есть фонарь?
   Отыскав аварийный фонарь, Джек вышел из дома в ночную прохладу
   — Как у тебя сейчас с Сильвией? — тихо спросил Лео, когда они остановились у грядки с кукурузой.
   — Прекрасно, — ответил Джек, слегка застигнутый врасплох этим вопросом.
   — А мне показалось, между вами есть какая-то холодность, — заметил Лео. — Это действительно будет ужасно, Джек, если вы расстанетесь. Она— прекрасная женщина, таких одна — на миллион.
   — Я знаю, — неловко ответил Джек.
   — Дома, когда ты был еще молод, ты достаточно нагулялся. Но теперь я знаю, что ты остепенился.
   — Да, — откликнулся Джек, — и мне кажется, ты просто выдумываешь.
   — У тебя замкнутый вид, Джек, — продолжил отец. — Надеюсь, тебя не беспокоят старые болячки, ты знаешь, о чем я. Я говорю о...
   — Я знаю, о чем ты говоришь.
   — Когда я был молодым, таких психических заболеваний, как сейчас, це было, — безжалостно продолжал Лео. — Это — знамение времени, результат перенаселения. Я вспоминаю, что еще задолго до Того, как ты заболел, еще лет с семнадцати ты был холоден в отношениях с людьми, не испытывал к ним никакого интереса. Был задумчив. Мне кажется, сейчас ты тоже в таком состоянии.
   Джек не мигая уставился на отца: с родителями всегда так, они никак не умеют противостоять искушению, чтобы не впасть в старое амплуа Всезнающих и Вездесущих. Для Лео Джек был не взрослым человеком с женой и сыном, а все таким же ребенком.
   — Послушай, Лео, здесь, на Марсе, еще очень мало людей, пока планета плохо заселена. Естественно, люди здесь общаются меньше, они более интраверты по сравнению с тем, что делается Дома, где, по твоим собственным словам, тусовка с утра до вечера.
   — Гм, — кивнул Лео. —- Но тем более ты должен радоваться при виде соплеменника.
   — Если ты имеешь в виду себя, то я очень рад тебя видеть.
   — Конечно, Джек, конечно, — ответил Лео. — Наверное, я просто устал. Но ты так мало рассказываешь, словно постоянно чем-то озабочен.
   — Работой, — откликнулся Джек. — Я все время думаю о Манфреде, об этом аутичном мальчике.
   Но как и в былые времена отец прекрасно разгадывал его отговорки истинным родительским инстинктом.
   — Ну-ну, мальчик. Я знаю, чем занята твоя голова, и мне известна твоя работа: она делается руками, а я говорю о твоих мыслях, обращенных внутрь. Здесь, на Марсе, существует психотерапия? Только не говори мне «нет».
   — Я и не собираюсь говорит «нет», я хочу сказать только одно — тебя это не касается.
   Отец словно отпрянул в темноте.
   — О’кей, мальчик, — пробормотал он. — Прости, что вмешиваюсь.
   Оба замолчали, ощутив неловкость.
   — Черт, давай не будем ссориться, папа.. Пошли домой, выпьем чего-нибудь и ляжем. Сильвия приготовила для тебя мягкую постель, так что ты сможешь хорошо отдохнуть.
   — Сильвия очень внимательна, — с легкой обидой на сына промолвил Лео. — Джек, я все время беспокоюсь о тебе, — продолжил он уже более спокойно. — Может, я старомоден и ничего Не понимаю, но это психическое заболевание — похоже, им сегодня страдают все. Оно стало таким же распространенным, как грипп или полиомиелит в старые годы, или как, когда мы были детьми, все болели корью. А теперь ты... Я как-то слышал по телевизору, что шизофренией страдает каждый третий. Я не понимаю, Джек, почему надо отворачиваться от жизни, когда в ней столько всего, ради чего стоит жить? Ради чего?
   Перед тобой лежит целая планета. Завтра, например, мы полетим в горы Франклина Рузвельта, и ты мне все покажешь, а потом я пойду и оформлю документы — я собираюсь купить эту землю. Послушай, и ты купи, слы-шишр? Я одолжу тебе денег. — Он улыбнулся, обнажив стальные зубы.
   — Это не мое дело. Но тем не менее спасибо, — ответил Джек.
   — Я выберу тебе участок, — предложил Лео.
   — Нет. Меня это не интересует.
   — Ты... тебе нравится твоя работа, Джек? Создание машины, чтобы разговаривать с мальчиком? Похоже, это достойное занятие. Я горжусь тобой. И Дэвид, прекрасный парень, он тоже гордится тобой.
   — Я знаю, — ответил Джек.
   — У Дэвида ведь не проявляются никакие симптомы этой шизо?..
   — Нет.
   — Не знаю, где ты ее подцепил. Но уж точно не от меня — я люблю людей.
   — Я тоже.
   «Интересно, — подумал Джек, — что бы сказал отец, если бы ему стало известно о Дорин. Вероятно, его бы это огорчило: он принадлежал к поколению со строгими правилами — родился в 1924-м — давным-давно. Теперь мир переменился. Удивительно, как отец приспособился к новому миру, — просто чудо какое-то. Лео, родившийся в период бума сразу после первой Мировой войны, стоит здесь, на краю марсианской пустыни»... И все же он ничего не поймет о Дорин и почему Джеку так важно любой ценой сохранить эти отношения, то есть почти любой ценой.
   — Как ее зовут? — спросил Лео.
   — Ч-что? — заикаясь, переспросил Джек.
   — Я немножко телепат, — бесцветным голосом произнес Лео. — Ты согласен?
   — Вероятно, — помолчав, ответил Джек.
   — Сильвия знает?
   — Нет.
   — Я сразу понял, потому что ты предпочитал не смотреть мне в глаза.
   — Чушь! — раздраженно оборвал его Джек.
   — Замужем? У нее есть дети, у женщины, с которой ты путаешься?
   — Почему бы тебе не использовать свои телепатические способности, чтобы выяснить это? — изо всех сил сдерживаясь, ответил Джек.
   — Я просто не хочу, чтобы это ранило Сильвию, — произнес Лео.
   — Ее это не коснется.
   — Не очень приятно проделать такой путь, чтобы узнать такие новости, — сказал Лео. — Ну что ж... — вздохнул он. — Как бы там ни было, у меня есть свои дела. Завтра утром встанем пораньше и отправимся.
   — Не суди слишком строго, папа, — попросил Джек.
   — Хорошо, — согласился Лео. — Я знаю, теперь другие времена. Ты думаешь, что таким образом поддерживаешь себя, да? Может, оно и так. Может, это способ сохранить здравый смысл. Я не хочу сказать, что ты сумасшедший...
   — Просто слегка тронутый, — с горечью уточнил Джек. «Господи, и это мой родной отец, — подумал он. — Какая пытка! Какая жуткая трагедия».
   — Я знаю, с тобой все будет в порядке, — продолжил Лео. — Я вижу, ты борешься, а не просто заводишь шашни. Я слышу по твоему голосу, что тебе нехорошо. То же самое, что у тебя было, только с возрастом сил становится меньше, и переносить это тяжелее, верно? Да, я понимаю. Эта планета очень пустынна. Странно, что вы все, эмигранты, вообще не посходили с ума. Так что я понимаю: вы должны ценить любовь, как бы она ни выражалась. Тебе пригодится и то, что есть у меня,эта моя земля; возможно, для тебя тем же самым сможет стать твоя машина, которую ты делаешь для этого бедного немого ребенка. Я хотел бы посмотреть на него.
   — Ты его увидишь, — пообещал Джек, — возможно, завтра.
   Они еще постояли немного и направились обратно к дому.
   — Сильвия вое еще принимает наркотики? — спросил Лео.
   — Наркотики? — Джек рассмеялся. — Фенобарбитурат. Да, принимает.
   — Какая она славная девочка, — заметил Лео. — Плохо, что у нее такое нервное напряжение и она так переживает. И еще помогает этой несчастной вдове по соседству, как ты говорил.
   В гостиной Лео уселся в кресло, откинулся на спинку и вздохнул, устроившись поудобнее, чтобы продолжить разговор... Было видно, что ему еще есть что сказать, и он намеревался этим заняться.

   Приняв, как всегда перед сном, сто миллиграммов барбитурата, Сильвия спала. Со двора до нее смутно долетали голоса мужа и свекра; в какой-то момент реплики вдруг стали резкими, и она, встревожившись, села.
   «Неужели ссорятся? — подумала она. — Дай Бог, чтобы нет; надеюсь, прилет Лео ничего не разрушит». Голоса их снова затихли, и она расслабилась.
   «Без всяких сомнений, он — замечательный старик, — подумала она. — Очень похож на Джека, разве что более решительный».
   В последнее время, с тех пор как ее муж начал работать на Арни, он сильно изменился. Дело ему действительно было поручено жуткое. Молчаливый аутичный мальчик пугал ее, и одновременно ей было его жаль. Но жизнь и так была достаточно сложной. Мальчик то и дело вбегал и выбегал из дома на цыпочках с таким взглядом, словно видел невидимое и различал не слышимые окружающими звуки. Если бы время можно было обратить вспять и каким-нибудь образом вернуть Норберта Стайнера к жизни! Если бы только...
   И в ее затуманенном сознании, как при яркой вспышке, возник этот неудачник-продавец, отправляющийся с утра со своими чемоданами объезжать покупателей: йогурт и ром с черной патокой.
   Может, он до сих пор где-то жив? Может, Манфред, затерявшийся в искаженном времени, как говорит Джек, видит его? Какие неожиданности их поджидают, когда удастся установить контакт с мальчиком и узнать, что они воскресили уже потухшую искру.:. Но скорее всего они правы, и он видит будущее, то, что будет дальше. Они получат то, что им надо. Но почему Джек? Джек, зачем тебе это надо? Родство между тобой и этим больным ребенком. Да? О-о-о... Мысли ее покрыла тьма.
   А что потом? Буду ли я тебе снова нужна?
   Не может быть родства между здоровым и больным. Ты другой — это-то и мучает меня. И Лео это знает, и я это знаю. А ты? Ты любишь меня?
   Она спала.

   Высоко в небе кружили хищные птицы. У фундамента здания валялись их экскременты. Он поднял несколько комков — они шевелились и набухали в его руках, и он знал, что внутри них — живое. Осторожно он понес их в пустой коридор здания. Комок раскрылся — его волосатый бок треснул, он все разрастался, пока не вывалился из рук. Кокон лежал на боку, и щель в нем так расширилась, что он уже мог различить скрывавшееся внутри существо.
   Какая гадость! Там был червь, свернувшийся кольцом, с влажными белесыми складками, настоящий глист. Если бы только птицы увидели его и сожрали. Он бросился вниз по лестнице: при каждом шаге ступеньки прогибались, а кое-где доски и вовсе отсутствовали. Сквозь деревянное решето ступеней он посмотрел вниз в угрюмый стылый пролет и увидел, что тот полон древесины, до такой степени сгнившей, что она превратилась в мокрую труху. Гадость.
   Взмахнув руками, он взмыл к парящим птицам и полетел, одновременно чувствуя, что падает. Они клевали его голову.
   Потом внезапно он увидел себя стоящим на мосту, перекинувшемся через морскую гладь. У самых его ног скользили акулы с острыми плавниками. Одну из них ему удалось поймать на леску, и, появившись из воды с разверстой пастью, она начала приближаться, чтобы проглотить его. Он отступил назад, но мост прогнулся, и вода захлестнула его.
   Теперь пошел еще отвратительный дождь. Всюду, куда бы он ни бросил взгляд, была одна гадость. С противоположного конца моста к нему приближалась группа людей. Они не любили его. Когда они приблизились, он увидел в их руках связку акульих зубов. Он был императором. Они водрузили ожерелье из зубов ему на голову, и он попытался поблагодарить их. Но они продернули ожерелье ему на шею и начали душить его. Они затянули петлю, и врезавшиеся ему в шею зубы срезали прочь его голову.
   Он опять сидел в темном сыром подвале на гниющей древесной трухе, прислушиваясь к хлюпанью воды, раздававшемуся повсюду. В этом мире правила гадость, и у него не было права голоса; акульи зубы навсегда лишили его голоса.
   — Я — Манфред, — промолвил он.

    — Говорю тебе, это будет потрясающе, когда нам удастся установить с ним контакт, — разглагольствовал Арни, возлежа рядом с Дорин на широкой кровати, — я имею в виду с тем, что происходит у него внутри: тогда мы узнаем будущее, а где, как не в будущем, все и происходит?
    Дорин Андертон что-то невнятно пробормотала.
    — Не засыпай. — Арни наклонился, чтобы прикурить следующую сигарету. — Представляешь, сегодня с Земли прибыл крупный торговец недвижимостью. У нас есть на космодроме свой парень, и он узнал его, хотя, естественно, тот зарегистрировался под вымышленным именем. Мы присоединились к нему на транспортере, но он тут же сошел с него и улизнул от нашего парня. Я же предсказывал, что они появятся! Как только мы услышим маленького Стайнера, никаких секретов не останется. Понятно?  — Он потряс спящую Дорин. — Если ты будешь спать, я тебя сейчас скину под зад с кровати... и можешь пешком отправляться к себе домой.
   Дорин застонала, перевернулась и села. В матовом свете спальни ее тело словно светилось. Она откинула с глаз волосы и зевнула. Бретелька ночной рубашки соскользнула с одного плеча, и Арни восхищенно замер, увидев ее высокую упругую грудь с ровно посередине расположенным соском.
   «Черт, вот это девка! — подумал Арни. — Действительно стоящая. И она неплохо поработала, удержав этого Болена, не дав ему ускользнуть, как это водится с этими тупоумными шизофрениками. Их же невозможно удержать на приколе — совершенно безответственные люди, витают в облаках. Взять хотя бы Болена — ученый идиот, идиот, который умеет делать вещи, так что придется нам смириться с его идиотизмом и Дождаться результата его трудов. Этих ребят ведь невозможно заставить; вот я и не заставляю». Арни взялся за одеяло и откинул его в сторону, с улыбкой глядя, как Дорин натягивает рубашку на свои обнаженные колени.
   — От чего ты могла устать? Ты же ничего не делала, только лежала. Разве нет? Разве лежать так уж тяжело? — поинтересовался он.
   — Все, — пристально взглянув на Арни, ответила Дорин.
   — Ты что, шутишь? — возмутился он. — Мы же только начали. А ну снимай рубашку. — И, ухватившись за оборку, он одним рывком сдернул ее с Дорин и положил на стул рядом с кроватью.
   — Я хочу спать. — Дорин закрыла глаза. — Так что не обессудь.
   — А я и не возражаю, — рассмеялся Арни. — Ты же здесь, не так ли? Спишь ты или бодрствуешь, тело твое на месте, а мне только того и надо.
   — О-о-о, — попыталась протестовать она,
   — Прошу прощения. — И он поцеловал ее в губы. — Не хотел сделать тебе больно.
   Голова ее откинулась назад — она действительно собиралась спать. Арни почувствовал себя обиженным. Хотя какого черта — она никогда не проявляла особого энтузиазма.
   — Когда закончишь, надень на меня рубашку, — пробормотала Дорин.
   — Но я еще не закончил.
   «Я могу еще час, а то и два, — подумал Арни. — Так меня тоже вполне устраивает, даже нравится. Спящая женщина хоть не разговаривает. Хуже нет, когда они начинают болтать, — это все портит. Или еще стонут». Он терпеть не мог этих стонов.
   «Мне не терпится получить результаты от Болена, — думал Арни. — Я не могу ждать. Я знаю, что нас ждут потрясающие новости, когда он заговорит. Замкнутый мир этого ребенка: подумать только, какие он может таить в себе сокровища! Наверное, как в сказке — сплошная красота, чистота и истинная невинность».
   Дорин застонала в своей полудреме. 

 Глава 9

   Джек вложил в руку Лео Болена большое зеленое семечко. Лео внимательно рассмотрел его и протянул обратно.
   — Что ты видел? — спросил Джек.
   — Семя, конечно.
   — И с ним что-нибудь произошло?
   Лео задумался, но ничего не мог припомнить.
   — Нет.
   — А теперь смотри. — Джек уселся за кинопроектор.
   Он погасил свет, проектор зажужжал, и на экране появилось изображение. Это было то же семечко, но уже посаженное в землю. На глазах у Лео оно треснуло, из него проклюнулись два росточка: один начал проталкиваться вверх, другой разделился на тончайшие волосинки и ощупью пополз вниз. Семечко перевернулось, из верхнего ростка появились многочисленные ответвления. Лео смотрел, затаив дыхание,
   — Послушай, Джек, это ваше марсианское растение? Ты только посмотри, как оно растет! Господи, как сумасшедшее!
   — Это обыкновенная фасоль, —ответил Джек. — Точно такая же, как я тебе только что давал. Просто ты все видишь в ускоренном виде: пять дней спрессованы в несколько секунд. Так что мы можем наблюдать процессы, происходящие в прорастающем семени; обычно они идут так медленно, что мы их не замечаем.
   — Послушай, Джек, это действительно здорово, — воскликнул Лео. — Значит, этот мальчик воспринимает время с такой же скоростью, как мы сейчас видели на экране. Понимаю. А то движение, которое воспринимаем мы, будет казаться ему ускоренным до такой степени, что он попросту не будет его воспринимать. Зато он верно видит такие замедленные процессы, как прорастание семени: может выйти во двор, сесть и смотреть, и пять дней покажутся ему все равно что десять минут для нас.
   — В этом-то и заключается вся идея, — подтвердил Джек и пустился в объяснения, каким образом будет действовать камера. Однако они были настолько перенасыщены техническими терминами, что постепенно в Лео нарастало раздражение. На часах было одиннадцать утра, а Джек все еще не проявлял никакого намерения лететь к горам Франклина Рузвельта — настолько он был поглощен своей теорией.
   — Очень интересно, — пробормотал Лео.
   — Мы берем пленку, записанную со скоростью пятнадцать дюймов в секунду, и прокручиваем ее для Манфреда со скоростью три и три четверти дюйма в секунду. Например, слово «дерево». Мы включаем изображение дерева, под которым записано само слово, И держим его минут пятнадцать-двадцать. Потом мы записываем то, что говорит Манфред, на скорость три и три четверти дюйма в секунду, а прослушиваем на скорости пятнадцать.
   — Послушай, Джек, нам пора отправляться, — заметил Лео.
   — О Господи, но это моя работа, — возмущенно жестикулируя, воскликнул Джек. — Я думал, ты хочешь познакомиться с ним, — он сейчас будет здесь. Она присылает его...
   —.Послушай, сын, — перебил его Лео, — я пролетел миллионы миль, чтобы взглянуть на этот участок. Мы полетим туда или нет?
   — Давай подождем мальчика и возьмем его с собой, — примирительно ответил Джек.
   — Ладно, — согласился Лео. Он изо всех сил хотел избежать стычек с сыном и готов был на любые компромиссы, лежащие в рамках человеческих возможностей.
   — Господи, ты впервые в жизни оказался на другой планете. Я думал, тебе будет интересно пройтись, взглянуть на канал. — Джек показал рукой направо. — Ты даже не посмотрел на него, а люди веками жаждали их увидеть, спорили о самом их существовании!
   Лео пристыженно кивнул.
   — Хорошо, покажи мне. — И двинулся вслед за Джеком из мастерской на красноватый солнечный свет.
   — Прохладно, — заметил Лео, принюхиваясь. — А ходить здесь легко, не правда ли? Я еще вчера вечером почувствовал, словно вешу фунтов пятьдесят-шестьдесят, не больше. Это из-за небольших размеров Марса, да? Наверное, оказывает благоприятное воздействие на сердечников, если не считать, конечно, разреженности воздуха. Вчера вечером я решил, что из-за солонины...
   — Лео, помолчи и посмотри вокруг, а? — попросил Джек.
   Лео огляделся. Перед ним лежала ровная пустыня, а на горизонте маячили голые горы. Прямо у ног пролегала глубокая канава с грязно-коричневой водой и берегами, покрытыми какой-то растительностью, напоминающей мох. Больше вокруг ничего не было, если не считать чуть подалее домов Джека и Стайнера. За домом Джека виднелся еще огород, но он уже видел его вчера.
   — Ну как? — спросил Джек,
   — Очень впечатляюще, — по необходимости вынужден был согласиться Лео. — У вас здесь прекрасные места, выглядят вполне современно. Если бы еще немного растительности в пейзаже, я бы вообще сказал, что лучше быть не может.
   — Миллионы лет люди мечтали оказаться здесь и увидеть все это, — косо взглянув на Лео, заметил Джек.
   — Я знаю, сын, и я страшно горжусь тем, что сделано тут тобой, тобой и этой замечательной женщиной. — Лео кивнул в сторону дома. — Теперь мы можем отправляться? Может, ты сам зайдешь за мальчиком или пошлешь за ним Дэвида? Может, Дэвид уже пошел к нему — что-то я его не вижу.
   — Дэвид в школе. Его забрали, когда ты еще спал.
   — Я могу сам сходить за мальчиком, Манфредом или как его там, если ты не возражаешь, — предложил Лео.
   — Пошли вместе, — согласился Джек. Они прошли вдоль канавы, пересекли песчаную пустошь, на которой кое-где росли папоротникообразные растения, и подошли к соседнему дому. Из дома доносились девчоночьи голоса, Лео без колебаний поднялся на крыльцо и нажал звонок.
   Дверь открылась, на пороге показалась высокая светловолосая женщина с уставшими страдальческими глазами.
   — Доброе утро, — поздоровался Лео. — Я — отец Джека Болена, а вы, наверное, хозяйка дома. Вы не возражаете, если мы возьмем с собой вашего мальчика, а потом привезем его обратно целым и невредимым.
   Женщина перевела взгляд на Джека, подошедшего к крыльцу, потом повернулась и, не говоря ни слова, ушла в глубь дома. Когда она вернулась, с ней был мальчик. «Так вот он, этот маленький шизик, — подумал Лео. — Симпатичный, ни за что бы не догадался»-.
   — Мы собираемся на прогулку, молодой человек, — обратился к нему Лео. — Как ты к этому относишься? — Вспомнив, что говорил Джек о его восприятии времени, он повторил вопрос очень медленно и растягивая слова.
   Мальчик проскользнул мимо него, сбежал по лестнице и, бросившись к каналу, исчез за домом Боленов.
   — Миссис Стайнер, разрешите представить вам моего отца, — промолвил Джек.
   Женщина с рассеянным видом протянула руку. «Кажется, с ней тоже не вое в порядке», — заметил Лео про себя. Однако пожал ей руку.
   — Рад познакомиться, — вежливо промолвил он. — Примите мои соболезнования в связи со смертью мужа — ужасная неприятность и такая неожиданная, как гром среди ясного неба; У меня был приятель в Детройте, так он как-то на выходных сделал то же самое: попрощался, вышел из магазина, и только его и видели.
   — Приятно было познакомиться, мистер Болен, — наконец ответила миссис Стайнер.
   — Пойдем за Манфредом, — заметил Джек. — Мы вернемся к вечеру.
   Лео с Джеком двинулись прочь, а она так и осталась стоять на крыльце, глядя им вслед.
   — Довольно странная особа, — пробормотал Лео, но Джек ничего не ответил.
   Они нашли мальчика в огороде Дэвида и, забрав его с собой, залезли в вертолет компании И.
   Вскоре они уже летели над пустыней, направляясь к северной гряде гор. Лео разложил на коленях огромную карту, которую привез с собой, и начал делать на ней пометки.
   — Я так понял, мы можем безбоязненно разговаривать, — заметил он Джеку, кивнув в сторону мальчика. — Он не... ну ты понимаешь.
   — Если он нас поймет, это будет... —. сухо откликнулся Джек.
   — Ладно, ладно, — закивал Лео. — Я просто хотел уточнить. — Тем не менее он не стал отмечать на карте место, которое, по слухам, должно было отойти под участок ООН, и обозначал лишь маршрут их полета, сверяясь по гирокомпасу, вмонтированному в пульт управления. — До тебя не доходили никакие слухи, сынок? — спросил он. — О намерениях ООН в горах Франклина Рузвельта?
   — Что-то о создании парка или электростанции? — откликнулся Джек.
   — Хочешь узнать, что там будет на самом деле?
   — Конечно.
   Лео залез во внутренний карман пиджака и достал оттуда конверт. Вынув из него фотографию, он передал ее Джеку.
   — Тебе это ничего не напоминает?
   Взглянув на фотографию, Джек увидел, что на ней изображено длинное узкое здание.
   — Вот их-то и собирается строить ООН, — пояснил Лео. — Многоквартирные дома. Целые улицы, милю за милей, с торговыми центрами, супермаркетами, скобяными лавками, аптеками, прачечными и мороженицами. И все при помощи автоматизированных самопрограммирующихся роботов.
   — Похоже на тот кооперативный дом, в котором я жил на Земле, — заметил Джек.
   — Точно. В этом деле ООН поддерживает кооперативное движение. Как известно, эти горы были когда-то плодородной областью, изобилующей водой. Гидравлики ООН убеждены, что им удастся поднять воду на поверхность из-под горных плато. Нигде на Марсе вода не залегает так близко под горными породами, как там. Инженеры Объединенных Наций считают, что именно там берет свое начало вся сеть каналов.
   — Кооперативы здесь на Марсе, — странно изменившимся голосом промолвил Джек.
   — Это будут прекрасные современные строения, — продолжил Лео. — Планы у них очень обширные. СЮН будет бесплатно перевозить сюда людей, обеспечивая им проезд прямо к новым домам, и цена квартир будет низкой. Как ты можешь догадаться, под это дело пустят немалый участок этих гор, и, насколько я слышал, они намерены закончить строительство в течение десяти-пятнадцати лет.
   Джек ничего не ответил.
   — Массовая эмиграция, — продолжил Лео. — Вот к чему они стремятся.
   — Догадываюсь, — откликнулся Джек.
   — Ассигнования на это выделены гигантские. Одно кооперативное движение вкладывает почти триллион долларов. Ты же знаешь, у них денег куры не клюют — одна из богатейших организаций на Земле, их капиталы больше, чем у любой страховой или банковской компании. При таких вкладах нет ни малейшего шанса, что дело может прогореть. ООН вела с ними переговоры по этому поводу в течение шести лет, — добавил Лео.
   — Какие перемены это принесет Марсу, — наконец вымолвил Джек. — Уже одно то, что в этих горах появится вода.
   — И то, что они станут густонаселенными, — напомнил Лео.
   — В это трудно поверить, — откликнулся Джек.
   — Да, я понимаю, мальчик, но можешь не сомневаться — это станет известно в течение ближайших недель. Мне это стало известно месяц назад. Я уговорил знакомых инвесторов вложить капитал... Я представляю здесь их интересы. Одному мне бы просто не хватило денег.
   — Ты хочешь сказать, твоя задача заключается в том, чтобы опередить ООН. Ты собираешься задешево купить землю, а потом продать втридорога.
   — Мы собираемся купить ее крупными участками, — продолжал объяснять Лео, — и тут же поделить. Разрезать на полосы, скажем, сто футов на восемьдесят. Таким образом она попадет в собственность довольно большому числу лиц: женам, кузинам, подчиненным и друзьям членов моей группы.
   — Твоего синдиката, — уточнил Джек.
   — Да, так это называется, — довольно улыбнулся Лео. — Синдикат.
   — И ты не считаешь, что делаешь что-то дурное? — хриплым голосом спросил Джек.
   — В каком смысле дурное? Я не понял тебя.
   — О Господи! Да это же очевидно, — воскликнул Джек.
   — Только не мне. Объясни.
   — Ты обкрадываешь все население Земли — ведь именно им придется выкладывать деньги. Ты в целях наживы увеличиваешь стоимость проекта.
   — Но, Джек, спекуляция недвижимостью именно это и предполагает, — в недоумении заметил Лео. — А ты как думал? Так было испокон веку: ты покупаешь никому не нужную землю задешево, потому что по тем или иным причинам убежден: со временем цена ее возрастет. Руководствуешься исключительно интуицией. Если ты задумаешься, так было всегда. Любой биржевой делец, получив какие-то сведения, пытается вложить свои деньги в выгодный проект — именно это сейчас и происходит. Могу поспорить, через пару дней здесь появится уйма таких дельцов. А заставит их приехать ваш закон о необходимости физического присутствия для совершения сделки на Марсе — .они еще не готовы в мгновение ока явиться сюда. Ну что ж, значит, они опоздают. Потому что к вечеру я надеюсь внести деньги за эту землю. — И он указал на темнеющие горы. — Это где-то там. У меня масса карт, так что найти это место не составит труда. Участок расположен в широком каньоне, называемом Генри Уоллес. В соответствии с законом я должен застолбить участок, который намереваюсь купить, и оставить на видном месте хорошо идентифицируемый маркер. У меня он с собой — стальной колышек с выгравированным на нем моим именем. Мы сядем в каньоне, и ты поможешь вбить его в землю. Это чистая формальность и не займет больше нескольких минут. — Лео улыбнулся сыну.
   «Он сумасшедший», — думал Джек, глядя на отца. Но Лео спокойно улыбался, и Джек знал, что на самом деле он вполне нормален, и его слова соответствовали истице: спекулянты недвижимостью действительно поступали именно так, так они вели свои дела, и грандиозный проект ООН вполне подходил для этого. Такой хитрый и опытный бизнесмен, как его отец, не мог ошибиться. Лео Болен и его люди не действовали на основе слухов. У них имелись связи на самом высоком уровне. Или в кооперативе, или в ООН, — где-то произошла утечка информации, и Лео бросил все силы, чтобы воспользоваться своим преимуществом.
   — Для развития Марса это грандиозные новости, — промолвил Джек, все еще с трудом веря услышанному.
   — Давно бы так, — ответил Лео. — Это следовало делать с самого начала. Но они надеялись на вложения частного капитала, полагали, что за них это сделают другие.
   — Это переменит жизнь всех обитателей Марса, — продолжил Джек. — Нарушит баланс власти, создаст абсолютно новый правящий класс: как только здесь появится ООН в союзе с кооперативами, Арни Котт, Босли Ту-вим и все их тред-юнионские и национальные поселения потеряют всякое значение.
   «Бедный Арни, — подумал Джек. — Он этого не переживет. Время, прогресс, цивилизация — они обгонят его, оставив позади с его парилками — крохотным символом изобилия».
   — Только знаешь, Джек, не распространяйся об этом, — попросил Лео, — эти сведения строго конфиденциальны. Нужно остерегаться конкурентов, для этого-то и необходима регистрация права собственности. Я имею в виду, что, когда мы внесем свой взнос, остальные спекулянты, а особенно местные, тут же пронюхают, в чем дело...
   — Понимаю, — откликнулся Джек, — для того-то вам и нужна эта компания, дающая видимое преимущество перед местными инвесторами.
   «Да, в этой игре много хитростей, — заметил про себя Джек, — неудивительно, что Лео так осторожен».
   — Мы нашли здесь такую компанию, на которую, кажется, можно положиться. Но когда дело касается таких сумм, поручиться никогда нельзя.
   Внезапно их прервал хриплый стон Манфреда Стайнера.
   Джек и Лео, вздрогнув, одновременно повернулись к нему. Они совсем позабыли о мальчике: он сидел в глубине кабины и, прижавшись к окну, смотрел вниз, время от времени возбужденно на что-то показывая.
   Далеко внизу Джек различил группу бликменов, двигавшихся Но горной тропе.
   — Верно, — обратился Джек к мальчику, — там люди, наверное, охотятся. — Ему пришло в голову, что Манфред, вероятно, никогда не видел бликменов. «Интересно, как бы он отреагировал, если бы случайно столкнулся с ними?» — подумал Джек. И как легко это было бы сейчас устроить, просто приземлиться перед этой группой.
   — Кто это? — спросил Лео, бросая взгляд вниз. — Марсиане?
   — Да, они, — откликнулся Джек.
   — Черт возьми, — рассмеялся Лео. — Эти марсиане выглядят совсем как негритянские аборигены, какие-нибудь африканские бушмены.
   — Они очень близки к ним, — пояснил Джек.
   Возбуждение Манфреда достигло предела: глаза его блестели, он пересаживался от иллюминатора к иллюминатору, бросая взгляды вниз и что-то бормоча.
   «А что бы вышло, если бы Манфред пожил некоторое время в семье бликменов? — подумал Джек. — Они движутся медленнее нас, и жизнь у них не такая сложная и беспорядочная. Возможно, их чувство времени близко восприятию Манфреда... Возможно, мы, земляне, тоже представляемся им безумцами, которые суетятся с невероятной скоростью, впустую тратя огромную энергию».
   Но это не вернет Манфреда в его собственную культуру. Более того, это может настолько отдалить его от людей, что он вообще никогда не вернется к ним.
   И, подумав об этом, Джек решил, что приземляться не стоит.
   — И что, эти типы где-нибудь работают? — поинтересовался Лео. — Эти марсиане?
   — Как говорят, некоторых удалось приручить, — ответил Джек. — Но большинство продолжает влачить то же существование, охотясь и собирая плоды. Они даже не достигли стадии оседлого земледелия.
    Джек посадил вертолет в каньоне Генри Уоллеса, и все трое вышли на каменистую запекшуюся поверхность. Манфред получил бумагу и карандаши, а Джек с Лео отправились искать подходящее место для столбика.
   Место было выбрано в ложбине, куда Джек и вколотил опознавательный знак. Лео, раздраженно хмурясь, нетерпеливо обходил окрестности, осматривая груды камней и редкую растительность. Похоже, эта безлюдная местность не доставляла ему никакого удовольствия; впрочем, он ничего не говорил, и когда Джек обратил его внимание, вежливо рассмотрел окаменевшие ископаемые.
   Они сфотографировали столб и близлежащую местность, после чего, покончив с делами, вернулись к вертолету. Манфред сидел на земле и сосредоточенно рисовал. Полное безлюдье ничуть не тревожило его. Поглощенный своим занятием, он и на них не обратил никакого внимания. Время от времени он смотрел по сторонам, но взгляд его не останавливался на Лео и Джеке и, ничего не отражая, скользил мимо.
   «Что он рисует?» — заинтересовался Джек и обошел мальчика со спины, чтобы взглянуть.
   Манфред, то и дело поднимая голову и оглядывая окрестности невидящим взглядом, изображал длинное плоское здание.
   — Ты только взгляни, папа, — выговорил Джек, пытаясь говорить как можно спокойнее и сдержаннее.
   Пристроившись за спиной Манфреда, они оба впились в лист бумаги, на котором все более отчетливо проступали силуэты зданий.
   «Ошибки быть не может, — решил Джек. — Мальчик рисует дома, которые здесь построят. Он изображает пейзаж будущего, невидимый нам».
   — Интересно, не видел ли он фотографию, которую я тебе показывал? — спросил Лео. — Тип здания такой же, как на рисунке.
   — Возможно, — откликнулся Джек. Это по крайней мере что-то объясняло: мальчик подслушал их разговор, взглянул на фотографию, и это его вдохновило. Но на фотографии здания были сняты сверху, а рисунок показывал их в совершенно иной перспективе — мальчик изобразил их так, как они были бы видны с земли. «Как раз оттуда, где мы стоим сейчас», — отметил про себя Джек.
   — Не удивлюсь, если эта ваша временная теория окажется верной, — заметил Лео и взглянул на часы. — Кстати о времени, я бы сказал...
   — Да, — задумчиво согласился Джек, — пора обратно.
   На этом рисунке он заметил и еще кое-что. Интересно, обратил ли на это внимание отец? Огромные многоквартирные строения зловеще расползались во все стороны прямо у них на глазах. Пока они смотрели, на рисунке появились завершающие детали, от которых у Лео глаза полезли на лоб, он засопел и испуганно взглянул на сына.
   Строения выглядели старыми и обветшавшими. Фундаменты прорезали огромные трещины, тянувшиеся вверх. Окна были разбиты. А вокруг вое заросло высокими сорняками. На рисунке были изображены руины, от которых веяло отчаянием и непоколебимой вечной безысходностью,
   — Джек, он рисует трущобы! воскликнул Лео.
   Так оно и было, это были разлагающиеся трущобы. Здания, простоявшие не одно десятилетие, миновавшие пору своего расцвета и пришедшие в запустение и ветхость.
   — Гадл, — произнес Манфред, указывая на только что нарисованную им трещину. Рука его заскользила по сорнякам, разбитым окнам, и снова из него вырвалось то же слово — Гадл. Он поднял глаза и уставился на испуганно улыбающихся мужчин.
   — Что это значит, Манфред? — спросил Джек.
   Ответа не последовало, мальчик вернулся к своему рисунку. И по мере того как он рисовал, здания у них на глазах становились все старее и старее, количество руин увеличивалось с каждым мгновением.
   — Пошли, — хрипло произнес Лео.
   Джек забрал у мальчика бумагу и карандаши и поднял его на ноги. Все трое снова залезли в вертолет.
   — Взгляни-ка, Джек, — произнес Лео, внимательно рассматривая рисунок. — Что это здесь написано над входом?
   Кривыми буквами Манфред вывел: AM-WEB.
   — Наверное, название здания, — предположил Лео.
   — Да, — узнав сокращение, ответил Джек, — это начальные буквы кооперативного лозунга «А11е Menshen werden Bruder» — «Все люди станут братьями». Это выведено на их гербе — он хорошо это помнил.
   Манфред снова потянулся за карандашами и вернулся к своему рисунку. Под пристальным наблюдением мужчин он изображал теперь что-то на самом верху. Темных птиц. Огромных, сумрачных и зловещих.
   В одном из разбитых окон Манфред изобразил чье-то лицо с разинутым в ужасе ртом. Кто-то безнадежно выглядывал из здания, словно из ловушки.
   — Мда, — проговорил Лео. — Интересно. Ну и зачем ему потребовалось рисовать это? — с мрачной брезгливостью поинтересовался он. — Не сказал бы, что это жизнеутверждающая картина; почему бы не нарисовать их новыми, чистыми, с играющими вокруг детьми и домашними животными, с довольными людьми?
   — Вероятно, он рисует то, что видит, — ответил Джек.
   — Ну если он видит такое, значит, он болен, — возразил Лео. — На свете существует столько ярких прекрасных вещей, почему же ему больше нравится видеть это?
   — Возможно, у него нет выбора, — предположил Джек. — Гадл, — вспомнил он, — может, это означает время? Ту силу, которая выражает для него разрушение, тлен, упадок и, наконец, смерть? Силу, действующую везде и во всем во Вселенной.
   И больше он ничего не видит?
   «Если так, то не удивительно, что он страдает аутизмом,— подумал Джек, — неудивительно, что он не может общаться с нами. Такое выборочное восприятие лишает его полноты ощущения времени. Потому что время приносит и новое, оно содержит в себе процессы созревания и роста. А Манфред, вероятно, не воспринимает этот аспект времени.
   Может, его болезнь вызвана тем, что он видит это? Или он видит это из-за того, что болен? Наверное, бессмысленный вопрос — по крайней мере, лишенный ответа. Таково видение реальности Манфредом, и с нашей точки зрения он безнадежно болен; он не воспринимает реальность, известную нам. И видит он самую ужасную ее часть, самый отвратительный аспект действительности.
   А еще говорят, что душевная болезнь является бегством!» — вспомнил Джек и вздрогнул. Ничего себе бегство в сужающуюся, сжимающуюся жизнь, постепенно превращающуюся в мрачную гробницу, куда ничто не проникает и где ничего не происходит — иными словами, в пространство тотальной смерти,
   «Бедный несчастный ребенок, — подумал он. — И как у него хватает сил жить изо дня в день в такой действительности?»
   Джек мрачно вернулся к управлению вертолетом. Лео смотрел в иллюминатор, разглядывая пустыню. Манфред с испуганным, напряженным выражением лица продолжал рисовать.
   «Гадл-гадл», — звучало вокруг. Он зажал уши, но звуки поползли в него через нос. Он рассмотрел это место: здесь он состарился. Его выбросили прочь; гадло, наваленное кучами, закрывало его до пояса, гадло пронизывало воздух.
   — Как тебя зовут?
   — Манфред Стайнер.
   — Возраст.
   — Восемьдесят три.
   Вакцинирован против ветряной оспы?
   — Да.
   — Страдаешь венерическими заболеваниями?
   — Да, незначительно триппером и все.
   — Лечение в венерическом отделении.
   — Сэр, мои зубы. Они в мешке вместе с моими глазами.
   — Ах, ваши глаза, да. Отдайте ему глаза и зубы, перед тем как везти в отделение. А как насчет ушей, Стайнер?
   — Они при мне, сэр. Спасибо, сэр.
   Его руки они примотали бинтами к перекладинам кровати, потому что он пытался вытащить- катетер. Он лежал лицом к окну и смотрел сквозь грязное треснувшее стекло.
   За окном виднелся жук на длинных ножках, он что-то ел, потом что-то обрушилось на него и раздавило, и он так и застрял раздавленный, впившись зубами в то, что намеревался съесть. Потом его мертвые зубы выползли изо рта и поползли в разные стороны.
   Он лежал там сто двадцать три года, пока наконец его искусственная печень не отказала, тогда он лишился сознания и умер. К этому времени ему уже ампутировали руки и ноги до самых тазовых костей, потому что они начали разлагаться.
   Все равно он ими не пользовался. А лишившись рук, он уже не пытался выдернуть катетер, и им это нравилось.
   «Я долго пробыл здесь. Может, вы мне принесете транзистор, чтобы я поймал утреннюю программу Дружищи Фреда; я люблю слушать музыку, они часто исполняют старые популярные песни.
   У меня отчего-то аллергия! Может, от этих желтых цветов? Зачем им разрешают так высоко расти?»
   Два дня он лежал на полу в большой луже, а потом хозяйка вызвала грузовик, чтобы перевезти его сюда. Он храпел всю дорогу и проснулся от собственного храпа. Когда они попытались напоить его грейпфрутовым соком, он мог пользоваться только одной рукой, другая так и осталась навсегда неподвижной. Как бы ему хотелось снова вернуться к своим кожаным ремням: делать их было интересно, и они занимали у него большую часть времени. Иногда он продавал их людям, приезжавшим на выходные.
   — Ты знаешь, кто я, Манфред?
   — Нет.
   — Я — Арни Котт. Почему ты никогда не смеешься, не улыбаешься, Манфред? Неужели тебе не хочется побегать, поиграть?
   Гадло стекало из обоих глаз мистера Котта.
   — Вероятно, нет, Арни, но дело сейчас не в этом.
   — Что ты видишь, Манфред? Впусти нас в свой мир. Все эти люди, они будут там жить, да, Манфред? Ты видишь там множество людей?
   Он закрыл лицо руками, и гадло прекратилось.
   — Я не понимаю, почему этот ребенок никогда не смеется.
   Гадл, гадл.

 Глава 10

   Внутри оболочки мистера Котта скрывались мертвые кости, влажные и блестящие. Череп разевал свою пасть и поглощал овощи, превращавшиеся внутри в гниль. Он видел, как внутри мистера Котта кишмя кишела гадкая жизнь. А внешняя оболочка тем временем изрекала:
   — Я люблю Моцарта. Я поставлю эту запись. — На коробке было написано: «Сороковая симфония соль минор. Ор. 550». Мистер Котт поиграл ручками усилителя. — Дирижирует Бруно Вальтер, — сообщил он своим гостям. — Большой раритет эпохи золотого века звукозаписи.
   Из динамиков вырвались отвратительные крики и скрежет, словно трупы сотрясались в конвульсиях. Мистер Котт выключил пленку.
   — Прошу прощения, — пробормотал он. Это было старое закодированное послание не то от Рокингхэма, не то от Скотта Темпла, случайно попавшее в его фонотеку.
   — Ничего себе, — заметила Дорин Андертон, потягивая свой напиток. — Так можно и напугать, Арни. Твое чувство юмора...
   — Случайная ошибка, — раздраженно огрызнулся Арни, роясь в поисках нужной записи. «А, ну его к черту», — наконец отчаялся он. — Послушай, Джек, — обернулся он, — мне очень жаль, что я заставил тебя приехать сейчас, когда у тебя в гостях отец, но я спешу: покажи, чего ты добился со Стайнером, о’кей? — От нетерпения он даже начал заикаться.
   Но Джек Болен не слышал его — он что-то говорил Дорин, сидя рядом с ней на диване.
   — У нас кончилось спиртное, — сообщил Джек, опуская на столик свой стакан.
   — Ради Бога, Джек, я хочу знать, чего ты добился, — воскликнул Арни. — Ты мне можешь что-нибудь показать? Вы что, так и собираетесь оставаться там вдвоем и шептаться? Меня это не устраивает. — Неуверенными шагами он двинулся на кухню, где, сидя на высокой табуретке, Гелиогабал с тупым видом читал журнал. — Налей мне стакан теплой воды с содой. Что-то мне нехорошо, — попросил Арни.
   — Сейчас, мистер. — Гелиогабал закрыл журнал и слез с табуретки. — Я все слышал. Почему вы их не гоните? Они нехорошие, совсем нехорошие, мистер. — Из шкафчика над раковиной он достал пакетик с бикарбонатом соды и положил в стакан чайную ложку.
   — Меня не интересует твое мнение, — отрезал Арни.
   На кухню вошла Дорин с осунувшимся и уставшим лицом.
   — Пожалуй, я пойду домой, Арни. Я не могу долго выносить Манфреда: он все время движется, мелькает, ни секунды не посидит спокойно. Это невыносимо.— Подойдя к Арни, она поцеловала его в ухо. — Спокойной ночи, милый.
   — Я как-то читал о ребенке, который считал, что он — машина, — ответил Арни. — Он был уверен: для того, чтобы заставить его работать, его надо включить в сеть. Я хочу сказать, что надо уметь общаться с такими типами. Не уходи. Останься ради меня. Не знаю почему, но Манфред ведет себя гораздо спокойнее в присутствии женщин. У меня такое ощущение, что Болен ничего не сделал. Сейчас пойду и скажу ему это прямо в лицо. Спасибо. — Арии выпил.
   — Джек Болен сделал очень много, несмотря на невероятные сложности, — откликнулась Дорин. — И я не желаю слушать что-либо против него. По-моему, я пьяна. — Она улыбнулась, слегка покачиваясь.
   — А кто трезв? — Арни обнял ее за талию. — Я так надрался, что меня даже тошнит. О’кей, этот ребенок и меня достал. Представляешь, включил старую шифровку, совсем с ума сошел. — Поставив стакан, он принялся расстегивать ее блузку. — Отвернись, Гелио. Читай свою книгу. — Бликмен отвернулся. Прижимая Дорин к себе, Арни до конца расстегнул блузку и приступил к юбке. — Я знаю, эти разбойники с Земли обогнали меня — прибывают каждый день толпами. Мой человек на космодроме уже сбился со счета. Пошли в постель. — Он поцеловал ее в плечо, опускаясь губами все ниже и ниже, пока она резко не подняла его голову руками.
   В гостиной, его классный мастер, нанятый у мистера И, тем временем крутил магнитофон, неловко пытаясь поставить новую кассету, а в результате уронил свой пустой стакан.
   «А что, если они действительно опередят меня?» — спрашивал себя Арни Котт, прижимаясь к Дорин и медленно топчась по кухне. «Что, если мне ничего не удастся? — Он начал клонить Дорин к полу, не прекращая при этом думать. — Неужели для меня не найдется места? Я ведь люблю эту планету».
   Джек Болен включил магнитофон, и раздалась музыка.
   Дорин больно ущипнула Арни, и тот отпустил ее. Выйдя из кухни, он вернулся в гостиную и убавил звук.
   — Давай займемся делами, Джек.
   — Ладно, — согласился Болен.
   Из кухни появилась Дорин, застегивая блузку, и сделала широкий круг, чтобы обойти Манфреда, стоявшего на четвереньках и занимавшегося наклейкой вырезок из журналов на лист бумаги. Ковер вокруг него покрывали белые капли клея.
   — Ты знаешь, кто я, Манфред? — подойдя и склонившись к нему, спросил Арни.
   Мальчик не ответил, ничем не показав, что слышал вопрос.
   — Я — Арни Котт, — продолжил Арни. — Почему ты никогда не смеешься, не улыбаешься, Манфред? Неужели тебе не хочется побегать, поиграть? — Этот ребенок тревожил его и вызывал сочувствие.
   — Вероятно, нет, Арни, впрочем, нас интересует другое, — слабым, неуверенным голосом, ответил Джек Болен. Взгляд его помутился, стакан в руке дрожал.
   Но Арни продолжал:
   — Что ты видишь, Манфред? Впусти нас в свой мир. — Он продолжал, но ответом ему было молчание. Мальчик был полностью поглощен своим занятием: он создавал коллаж — неровная зеленая полоска, из которой перпендикулярно вздымался темно-серый обрывок.
   — Что это означает? — спросил Арни.'
   — Одно место, — ответил Джек. — Здание. Я захватил его с собой. — Он вышел и тут же вернулся с конвертом, из которого достал большой помятый рисунок Манфреда Арни взял его в руки и принялся рассматривать. —- Вот это. Вот оно, — пояснил Джек. — Вы хотели, чтобы я установил контакт с мальчиком; ну что ж, мне это удалось. — Язык плохо его слушался, он с трудом выговаривал слова
   Арни, впрочем, не волновала степень опьянения его мастера. Он привык к тому, что его гости наливались в стельку: крепкие напитки были редкостью на Марсе, и когда люди получали к ним доступ в доме Арни, они поступали так же, как Джек Болен. Имело значение лишь задание, которое он дал Джеку.
   — Что это? — рассмотрев рисунок, спросил он. — Что ты еще можешь мне дать?
   — Больше ничего.
   — А что по поводу замедляющей камеры?
   — Ничего.
   — Может ли мальчик читать будущее?
   — Несомненно, — ответил Джек. — И этот рисунок является тому доказательством, если только он не слышал наш разговор. А как ты думаешь, он слышал нас? — хриплым голосом спросил он Дорин. — Ах да, тебя там не было. Это был мой отец. Не думаю, чтобы он слышал. Послушай, Арни. Вообще не предполагалось, чтобы ты это видел, но я думаю, все уже в порядке. Эту картинку никто не должен был видеть: так будет выглядеть это место через сто лет, когда все превратится в руины.
   — Какого черта, что это такое? — воскликнул Арни. — Я не могу разобраться в рисунке этого безмозглого ребенка, объясни его мне.
   — Это AM-WEB, — пояснил Джек, — Большой, большой жилой район. С тысячами жителей. Самый большой на Марсе. Только на картинке он изображен в период разрушения.
   Арни молчал, абсолютно сбитый с толку.
   — Может, вас это не интересует, — предположил Джек.
   — Естественно, интересует, — вспылил Арни, — Ты что-нибудь понимаешь? — обратился он к Дорин, стоявшей в стороне с задумчивым видом.
   — Нет, дорогой, — откликнулась она.
   — Джек, я просил тебя приехать, чтобы ты отчитался, — терпеливо начал Арни. — И единственное, что ты мне привозишь, этот идиотский рисунок. Где расположен этот жилой район?
   — В горах Франклина Рузвельта, — ответил Джек.
   Арни почувствовал, как у него замедляется пульс.
   — Ах вот как, — с трудом совладав с собой, вымолвил он. — Понимаю.
   — Я так и думал, — ухмыльнулся Джек. — Тебя ведь это интересует, не так ли? Я знаю, Арни, ты считаешь меня шизофреником, и Дорин считает меня шизофреником, и мой отец... Но на самом деле я думаю о ваших желаниях. Я могу предоставить тебе кучу сведений о проекте ООН в горах Франклина Рузвельта. Что ты еще хочешь знать о нем? Там будет не электростанция и не парк. Это совместный проект с кооперативным движением. Там возведут многоквартирные здания с пекарнями и супермаркетами прямо в центре каньона Генри Уоллеса.
   — Ты все это узнал от ребенка?
   — Нет, от своего отца, — ответил Джек.
   Арни замер, не спуская с него глаз.
   — Твой отец спекулирует землей?
   — Да, — ответил Джек.
   — Он только что прибыл с Земли?
   — Да.
   — Господи Иисусе, — повернулся Арни к Дорин. — Господи Иисусе, это его отец. Он уже закупил.
   — Да, — подтвердил Джек.
   — И ничего не осталось?
   Джек покачал головой.
   — О Господи Иисусе, — повторил Арни. — И он работает у меня. Никогда еще со мной такого не бывало.
   — Но до настоящего момента я не знал, Арни, что тебя интересует именно ото, — промолвил Джек.
   — Да, верно. Я не сказал ему, и в этом моя ошибка, — добавил он, обращаясь к Дорин. — И так это будет выглядеть. — Он машинально взял в руки рисунок.
   — Вероятно. Со временем, — заметил Джек.
   — Ты все знал, но сообщил нам слишком поздно, — повернувшись к Манфреду, сказал Арни.
   — Слишком поздно, —- как эхо откликнулся Джек. — Прости, Арни. — Он выглядел абсолютно подавленным. — Я действительно чувствую себя очень виноватым. Надо было тебе раньше сказать мне.
   — Я не виню тебя, — сказал Арни. — Мы останемся друзьями, Болен. Просто не повезло. Ты был со мной честен, я знаю. Черт побери, действительно плохо. Он уже оформил бумаги, твой отец? Ну, как положено.
   — Он представляет группу инвесторов, — хрипло ответил Джек.
   — Естественно. С неограниченным капиталом. Да и что я мог сделать? Состязаться с ники я не могy. Я — один. — Он наклонился к Манфреду: — Все эти люди... — он показал на рисунок, — они будут жить здесь, да? Так, Манфред? Ты видишь здесь толпы людей? — Он непроизвольно повысил голос.
   — Пожалуйста, Арни, — подошла к нему Дорин. — Успокойся. Ты слишком расстроен.
   — Я не понимаю, почему этот ребенок никогда не смеется, — подняв голову, низким голосом произнес Арни.
   — Гадл-гадл, — неожиданно вымолвил Манфред.
   — Да, — с горечью согласился Арни. — Это верно. Хорошо разговариваешь, малыш. Гадл-гадл. Я вижу, тебе удалось установить с ним контакт, — заметил он Джеку.
   Джек ничего не ответил. Он помрачнел, испытывая неловкость.
   — Но для того, чтобы заставить его разговаривать с нами, потребуется еще много времени, — продолжил Арни. — Не правда ли? Жаль, что придется прервать наш эксперимент. Я не намерен продолжать его.
   — Да, теперь нет никаких причин, — бесцветным голосом подтвердил Джек.
   — Да. Значит, так. Конец твоей работы.
   — Но ты ведь можешь использовать его для... — вмешалась Дорин.
   — Да, конечно, мне все равно нужен опытный мастер для всяких мелочей, как этот диктофон, например. У меня тысяча механизмов, которые ломаются каждый божий день. Я имел в виду это конкретное задание. А ребенка отправь обратно в Бен-Гурион. AM-WEB. Да, кооперативным зданиям часто дают такие смешные названия. Значит, кооперативы приходят на Марс! Эти кооперативы — серьезная компания. Они много дадут за эту землю, у них бабки есть. Передай от меня своему отцу, что он настоящий бизнесмен.
   — Пожмем руки, Арни? — спросил Джек.
   — Конечно, Джек. — Арни протянул руку, и они обменялись долгим крепким рукопожатием, глядя друг другу в глаза. — Надеюсь, мы будем часто видеться, Джек. На этом наши отношения с тобой не заканчиваются; все только начинается. — Он отпустил руку Джека, вернулся на кухню и остановился там, погрузившись в глубокие размышления.
   — Очень неприятные известия? — входя на кухню, участливо спросила Дорин. Она подошла к Арни и обняла его.
   — Очень. Давненько так не было. Но со мной все будет о’кей, я не боюсь кооперативов. Льюистаун и Союз водопроводчиков пришли сюда первыми, они здесь и останутся. Если бы я раньше начал весь этот проект со Стайнером, вое было бы иначе, и, уж конечно, Джек ни в чем не виноват. — Но в глубине души он ощущал иное: «Ты работал против меня, Джек. Все это время. Ты был на стороне отца. С самого начала, с самого первого дня, когда я нанял тебя».
   Арни вернулся в гостиную. Джек мрачно стоял у магнитофона, играя с кнопками.
   — Не переживай, — бросил ему Арни.
   — Спасибо, Арни, — ответил Джек. — У меня такое чувство, как будто я обманул тебя. — Он посмотрел на него пустыми глазами.
   — Нет, Джек, ты не обманывал меня, — заверил его Арни. — Потому что еще никому не удавалось меня обмануть.
   Манфред Стайнер, не обращая на них внимания, продолжал клеить вырезки на полу.

   Направляясь с отцом к дому, Джек размышлял — показывать Арни рисунок или нет, взять его в Льюистаун или нет. «Рисунок — какая-то ерунда... К атому моменту я должен был достичь гораздо большего».
   Он знал, что в любом случае вечером ему предстоит встретиться с Арни.
   — Очень пустынная местность, — заметил отец, кивнув на раскинувшуюся внизу пустыню. — Потрясающе, сколько вам, ребята, удалось тут сделать; вам есть чем гордиться. — Но говорил он рассеянно, все его внимание было занято картами.
   Джек включил радиопередатчик и вызвал Арни в Льюистауне.
   — Прости, папа, мне надо поговорить с шефом.
   Попискивание и шуршание радиопередатчика отвлекло
   Манфреда от его занятия, и он поднял голову, внимательно прислушиваясь.
   — Я возьму тебя с собой, — пояснил Джек мальчику.
   Наконец Арни откликнулся:
   — Привет, Джек, — бодро зазвучал его голос. — Я пытался связаться с тобой. Ты можешь...
   — Я буду у вас сегодня вечером, — перебил его Джек.
   — А пораньше?
   — Боюсь, раньше вечера не удастся, — ответил Джек. — Тут... — Он заколебался. — Раньше вечера я все равно ничего не смогу вам показать. («Как только я окажусь у него, он все из меня выудит про этот совместный проект, — подумал Джек. — Надо дождаться, пока отец не зарегистрирует свое право собственности, а тогда это уже не будет иметь значения»).
   — Тогда до вечера, — согласился Арни. — Жду с нетерпением, Джек. Чувствую, ты приедешь не с пустыми руками, я очень надеюсь на тебя.
   Джек поблагодарил его, попрощался и выключил связь.
   — Похоже, твой шеф настоящий джентльмен, — заметил Лео, когда они закончили разговор. — И он, несомненно, считается с тобой. Человек с твоими способностями бесценен в любой организации.
   Джек ничего не ответил — на него уже навалилось чувство вины.
   — Нарисуй мне картинку, — попросил он Манфреда, как у меня сегодня сложится вечер с мистером Коттом. — Он забрал у мальчика рисунок, над которым тот трудился, и дал ему чистый лист. — Хорошо, Манфред? Ты же можешь увидеть, что будет сегодня вечером. Ты, я и мистер Котт в его доме.
   Мальчик взял синий карандаш и принялся рисовать. Джек, управляя вертолетом, искоса посматривал на него.
   Манфред рисовал очень осторожно. Сначала Джек ничего не мог разобрать; когда же контуры проступили, у него перехватило дыхание. На бумаге были изображены двое мужчин, один ударял другого в глаз,
   Манфред зашелся в заливистом нервном смехе и прижал к себе рисунок.
   Похолодев, Джек вернулся к управлению. Он чувствовал, как его покрывает липкий пот тревоги. «Вот, значит, как оно будет? — безмолвно вопрошал он себя. — Драка между мной и Арни? И ты будешь присутствовать при этом...»
   — Джек, ты подбросишь меня в нашу подставную компанию? — попросил Лео. — Высади меня там. Мне нужно оформить документы. Мы можем отправиться туда сразу, не заезжая домой? Должен признаться, я немножко нервничаю. Уверен, местные дельцы наблюдают за нами, так что лучше перестраховаться.
   — Я могу только повторить: то, что ты делаешь, аморально, — ответил Джек.
   — Предоставь мне самому разбираться. Это мой бизт нес, Джек. И я не намерен что-либо в нем менять.
   — Барышник.
   — Я не буду с тобой спорить, — сказал отец. — Это не твоего ума дело. Если ты не хочешь помочь мне, после того как я преодолел миллион миль, прилетев сюда с Земли, я могу воспользоваться общественным транспортом. — Он говорил спокойно, но его лицо покрылось краской.
   — Я отвезу тебя, — бросил Джек.
   — Не выношу, когда меня поучают.
   Джек молча развернул вертолёт к югу и направился к зданиям ООН, расположенным в Роще Мира.
   Манфред продолжал рисовать: один из дерущихся, тот, кого ударили в глаз, теперь лежал на земле мертвым. Джек видел, как фигура на рисунке начала обмякать и вытянулась. «Интересно, это я или Арни», — подумал он.
   «Когда-нибудь — возможно, очень скоро — я узнаю это».

   Под оболочкой мистера Котта скрывались помертвевшие кости, влажные и блестящие. Весь мистер Котт был мешком с костями, грязными, но все еще влажно-блестящими. Его череп поедал овощи, превращавшиеся внутри него в гниль.
   Джек Болен тоже был мешком с дохлятиной, в котором кишмя кишела гадость. Но внешняя оболочка, раскрашенная и благоухающая, продолжала всех дурачить. Он видел, как она склоняется над мисс Андертон, сочась вожделением, как из нее изливается ее мокрая липкая сущность и мертворождённые слова вываливаются из челюстей.
   — Я люблю Моцарта, — произносит мистер Котт. — Сейчас я вам поставлю эту запись. — Он вертит ручку громкости. — Дирижирует Бруно Вальтер. Огромный раритет эпохи золотого века звукозаписи.
   Ужасные крики и визги раздаются из динамиков, напоминающие конвульсии мертвецов. Арни выключает запись.
   — Прошу прощения, — бормочет он.
   Джек Болен моргает от неожиданности, принюхиваясь к женскому телу, расположившемуся рядом с ним. Над верхней губой женщины, резко очерченной губной помадой, поблескивает пот. Джеку хочется укусить эти губы, ему хочется крови. Большие пальцы его рук тянутся к ее подмышкам, ему хочется обнять ее грудь, почувствовать ее своей собственностью, с которой можно делать все, что угодно. Вот он уже прикоснулся к ней, и ему это нравится.
   — Ничего себе, — замечает женщина. — Так можно и напугать, Арни. Твое чувство юмора...
   — Случайная ошибка, — отвечает Арни и роется в поисках нужной записи.
   Джек Болен протягивает руку и прикасается к коленям женщины. У нее под юбкой нет нижнего белья. Он гладит ее ноги, она поднимает их и вся поворачивается к нему, прижавшись к нему коленями, и застывает, как животное в ожидании. «Я не могу дождаться, когда мы сможем отсюда уйти и остаться наедине, — думает Джек. — Господи, как я хочу ощущать твое тело без всякой этой одежды». Он сжимает ее обнаженную коленку, и она, не переставая улыбаться, вскрикивает от боли.
   — Послушай, Джек, мне очень жаль...— оборачивается к ним Арии Котт, но Джек не слышит его. Сидящая рядом женщина что-то говорит ему.
   — Скорей, — говорит она, — я тоже не могу больше ждать. — Дыхание с отрывистым шипением вырывается из ее рта, словно из проткнутого воздушного шарика, она не мигая смотрит на него огромными глазами. Ни тот ни другая не слышали Арни. В комнате стоит полная тишина.
   «Арни что-то сказал?» — Джек протягивает руку за своим стаканом, но он пуст.
   — У нас кончилось спиртное, — замечает Джек, ставя его обратно на кофейный столик.
   — Ради Бога, Джек, я хочу знать, чего ты добился, — произносит Арни. — Ты мне можешь что-нибудь показать? — продолжая говорить, он выходит на кухню, и голос его становится глуше. Женщина рядом с Джеком продолжает неотрывно на него смотреть, рот ее обмяк, словно он так крепко прижимает ее к себе, что ей трудно дышать. «Надо уйти отсюда и быть самими собой», — думает Джек. Потом, оглянувшись, замечает, что они одни; Арни вышел из комнаты и не может их видеть. Его голос доносится из кухни, где он разговаривает со своим ручным бликменом. Значит, он остался с ней наедине.
   — Не здесь, — прерывисто говорит Дорин. Но все ее тело дрожит, и она не сопротивляется, когда он обнимает ее за талию; она готова ко всему, потому что тоже хочет его. У нее тоже нет сил сдерживаться. — Да, — произносит она. — Только быстро. — Она впивается ногтями в его плечи, глаза у нее закрыты, она стонет и вздрагивает. — Сбоку, — шепчет она, — юбка на пуговицах.
   Склонившись над ней, он увидел, как распадается ее томная, почти перезревшая красота. Зубы покрываются желтыми трещинами и раскалываются, десны зеленеют и становятся иссохшими, словно дубленая кожа, а когда она закашлялась, в лицо пролетели целые пригоршни праха. «Гадло обогнало меня», — осознает он. Он не успел. Он отпускает ее, и она откидывается назад с резким треском рассыпающихся костей.
   Глаза у нее заволакиваются дымкой и становятся мутными, а из одного высовывается волосатое щупальце мохнатого насекомого, пытающегося выбраться наружу. Его крохотные глазки краснеют в пустой глазнице ее невидящего глаза и снова скрываются в глубине. Насекомое начинает возиться внутри, и глаз женщины вспучивается. На мгновение оно снова высовывается из ее зрачка и озирается, не в силах понять, что происходит вокруг, — оно еще не научилось пользоваться разлагающимся механизмом, внутри которого обитает.
   Груди ее, как перезревшие дождевики, выбрасывали клубы спор в его лицо и тут же оседали и сморщивались, сея гнилостный запах времени, запах Гадло, давно уже поселившегося в ней и сейчас пробирающегося на поверхность.
   Мертвый рот подергивался, пока из глубины, с самого дна трубочки, шедшей через ее горло, не просипело: «Ты не успел». После чего голова полностью отвалилась, оставив вместо себя белый заостренный конец выступающего позвоночника.
   Джек отпустил ее, и она осела грудой плоских, почти прозрачных колец, словно высохшая змеиная кожа; он посмотрел на них и стряхнул с себя. И тут же, к собственному изумлению, услышал, как из кухни доносится ее голос.
   — Пожалуй, я пойду домой, Арни. Я не могу долго выносить Манфреда: он все время движется, мелькает, ни секунды не посидит спокойно. — Обернувшись, он увидел, что она стоит там, совсем рядом с Арни и целует его в ухо. — Спокойной ночи, милый.
   — Я как-то читал о ребенке, который считал, что он — машина, — произнес Арни, и тут дверь захлопнулась — больше Джек не слышал и не видел их.
   «Я действительно пьян, — подумал он, потерев лоб. — Что со мной? Сознание расщепляется...» Он закрыл глаза, пытаясь собраться с силами. На ковре, рядом с диваном, Манфред Стайнер вырезал из журнала картинку,
   чему-то улыбаясь яро себя. Бумага шуршала, и этот звук еще больше отвлекал Джека, мешая ему сосредоточиться.
   Из кухни доносилось тяжелое дыхание и натужные стоны. Что они там делают? Втроем, она, Арии и его ручной бликмен... Стоны стали реже и наконец совсем затихли. Опять наступила полная тишина.
   «Как я хочу домой, — с отчаянием подумал Джек. — Как хочу выбраться отсюда! Но как это сделать?» Его тошнило, он был так слаб, что не мог подняться, и так и остался сидеть на диване не в силах даже думать.
   «Гадл-гадл-гадл, — звучало у него в голове, — я — гадл-гадл-гадл».
   «Прекрати», — скомандовал он.
   «Гадл-гадл-гадл-гадл», — ответило ему.
   Со стен осыпалась пыль. Стены комнаты трещали от ветхости, разлагаясь у него на глазах. «Гадл-гадл-гадл», — звучала комната. «Гадло здесь, он гадл-гадл тебя, и ты станешь гадостью».
   Неуверенно поднявшись на ноги, он с трудом добрался до магнитофона Арни, достал кассету и после нескольких неудачных попыток все-таки умудрился ее поставить.
   Дверь на кухню с шумом раскрылась, и кто-то вперился в него взглядом, он не знал — кто.
   «Надо выбраться отсюда,— повторил про себя Джек. — Надо сопротивляться, надо вырваться, иначе мне конец. Оно пожирает меня».
   Он судорожно рванул регулятор звука, и музыка, взвыв, оглушила его, затопила комнату, обрушившись на стены, мебель — всех и вся.
   Дверь на кухню сорвалась с петель и упала плашмя. Что-то поспешно выбежало из кухни, встревоженное ревом. Оно пробралось мимо него и дотянулось до ручки громкости — звук отхлынул.
   И ему стало лучше. Слава тебе Господи, он был в своем уме.

   Высадив отца у офиса подставной компании, Джек Болен вместе с Манфредом отправился в Льюистаун к Дорин Андертон.
   — Что с тобой, Джек? — открыв дверь и глянув на него, спросила она. Джек с Манфредом вошли внутрь.
   — Сегодня вечером случится несчастье, — ответил Джек.
   — Ты уверен? — Она расположилась напротив него. — А ты обязательно должен быть? Хотя, кажется, обязательно. Но может, ты ошибаешься?
   — Манфред уже рассказал мне, — ответил Джек. — Он уже видел это.
   — Не бойся, — нежно промолвила Дорин.
   — Но я уже боюсь, — заметил он.
   — А что будет такого плохого?
   — Не знаю. Этого Манфред не может мне рассказать.
   — Но... — Она взмахнула рукой. — Тебе же удалось установить с ним контакт, это же замечательно. Именно этого Арни и хотел.
    — Надеюсь, ты будешь у него, — продолжил Джек.
   — Да, буду. Но от меня мало что зависит. Что для него значит мое мнение? Но я уверена, Арни будет доволен; думаю, ты тревожишься без всяких причин.
   — Это конец, — произнес Джек, — между мной и Арни. Я знаю, что это произойдет сегодня вечером, но не знаю почему. — Он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. — Более того, мне кажется, что Манфреду не просто известно будущее, он в каком-то смысле сам организует его, он может заставить его реализоваться в наихудшем виде, потому что это представляется ему естественным — именно так он воспринимает действительность. Так что получается, когда мы находимся рядом с ним, мы погружаемся в пучину его реальности. Она захлестывает нас, подменяя наш привычный взгляд на вещи, и последовательность событий, усвоенная нами, каким-то образом нарушается и подменяется другими событиями. Для меня совершенно не свойственно такое отношение к будущему; со мной раньше никогда такого не было.
   Он умолк.
   —- Ты слишком много времени проводишь с ним. Ты и так склонен... — Дорин замялась. — К нестабильности, Джек. Это у вас общее с ним. Предполагалось, что ты вернешь его в наш мир, научишь соразделять реальность нашего общества... а вместо этого он затянул тебя в свой? Я не верю во все эти предвидения — по-моему, это была ошибка с самого начала. Лучше всего будет, если ты бросишь это дело и расстанешься с мальчиком. — Она взглянула на Манфреда, который стоял у окна, высунувшись на улицу, — если ты больше ничего не можешь с ним сделать.
   — Слишком поздно, — ответил Джек.
   — Ты не психотерапевт и не врач, — продолжила Дорин. — Это обязанность Мильтона Глоба изо дня в день иметь дело с аутичными и шизоидными личностями, а ты, ты всего лишь мастер, впутанный в это по безумному капризу Арни. Ты случайно оказался рядом, чиня диктофон, и тебя вовлекли во все это. Джек, нельзя быть таким податливым. Ты позволяешь случаю управлять своей жизнью... И эта пассивность, Боже праведный, неужели ты не понимаешь, о чем она говорит?
   — Думаю, понимаю, — помолчав, ответил он.
   — Ну, скажи.
   — Шизоидная личность склонна к пассивности — мне это известно, — произнес он.
   — Будь решительнее. Откажись от продолжения. Позвони Арни и скажи, что ты просто не в состоянии справиться с Манфредом. Его нужно отправить обратно в Бен-Гурион, где им займется доктор Глоб. Они могут там сами создать эту замедляющую камеру. Они ведь уже приступили к этому, не так ли?
   — Они никогда ее не сделают. Они надеются на импорт оборудования с Земли, а ты понимаешь, что это значит.
   — Ты тоже никогда не сделаешь, потому что еще раньше ты окончательно свихнешься. Я тоже могу предсказывать будущее. И знаешь, что я в нем вижу? Что тебе предстоит перенести куда как более серьезный коллапс, чем случались до сих пор. Я предвижу, Джек, полное разрушение твоей личности, если ты будешь продолжать. Тебя уже преследуют шизоидная тревога, паника, разве не так? Не так?
   Джек кивнул.
   — Я видела, как это было с моим братом, — продолжала Дорин, — эту панику — а раз увидев, это невозможно забыть. Когда действительность, сжимается вокруг, сжимается восприятие пространства и времени, причины и следствия... разве не это с тобой сейчас происходит? По твоим словам получается, что ты никак не можешь повлиять на исход вашей сегодняшней встречи с Арни — а ведь это полный личностный распад, потеря зрелости и ответственности; это совсем на тебя не похоже. — Грудь ее высоко вздымалась от глубокого дыхания. — Я позвоню Арни и скажу, что ты отказываешься, пусть ищет кого-нибудь другого для возни с Манфредом. Я скажу, что у тебя ничего не получилось и что продолжать бессмысленно. Я уже наблюдала у Арни эти задвиги: он носится с ними несколько дней или недель, а потом полностью забывает. Точно так же он может и об этом забыть.
   — Об этом он не забудет, — возразил Джек.
   — Ну ты хоть попробуй.
   — Нет. Я должен встретиться с ним сегодня вечером и сообщить о результатах. Я обещал ему — я должен это сделать.
   — Чертов идиот! — воскликнула Дорин.
   — Знаю, — откликнулся Джек. — Только не из-за того, о чем ты думаешь. Я — идиот потому, что взялся за дело, не подумав о последствиях. Я... — Он умолк. — А может, ты и права. Я просто не гожусь для работы с Манфредом.
   — Но ты ведь продолжаешь с ним работать. Что ты собираешься показать сегодня Арни? Покажи мне это сейчас.
   Джек достал конверт и вынул из него рисунок Манфреда. Дорин долго рассматривала его, после чего вернула обратно.
   — Это дурной болезненный рисунок, — почти неслышно промолвила она. — Я знаю, что это такое. Это гробница мира, да? Вот что он нарисовал. Мир после смерти. Вот что он видит, а благодаря ему и ты начинаешь видеть. Ты хочешь показать это Арни? Ты потерял всякое чувство реальности: неужели ты думаешь, что Арни понравился бы этот распад? Сожги рисунок.
   — Ну, не так уж он плох, — глубоко встревоженный ее реакцией, ответил Джек.
   — Нет, он очень дурен. И то, что ты не видишь этого, — плохой признак. Ведь сначала он тебе тоже показался страшным?
   Джек был вынужден кивнуть.
   — Значит, я права, — продолжила Дорин.
   — Мне надо лететь. Увидимся вечером у него. — Джек подошел к окну и похлопал Манфреда по плечу. — Нам пора. Вечером увидимся с этой дамой и мистером Коттом.
   — До свидания, Джек, — промолвила Дорин, проводив его до двери. В ее больших Темных глазах таилось отчаяние. — Что бы я ни сказала, я не смогу удержать тебя. Ты изменился. Еще несколько дней назад ты был гораздо живее... Ты ощущаешь это?
   — Нет, я этого не чувствую, — ответил он, впрочем ничуть не удивившись, на самом деле он чувствовал, как налились тяжестью его конечности, как сжимает сердце. — Увидимся вечером. — Он склонился и поцеловал ее в полные сладкие губы.
   Она осталась стоять в дверях, молча глядя им вслед.
   В оставшееся до вечера время Джек Болен решил заскочить в Общественную Школу, чтобы забрать сына. Именно там, в том месте, которого он боялся больше всего на свете, он и проверит, права ли Дорин; там-то он и узнает, потерял ли способность отличать действительность от проекций собственного подсознания. Общественная Школа станет для него пробным камнем, и, когда он разворачивал вертолет компании И в ее направлении, что-то глубоко внутри говорило ему, что он в состоянии вынести повторный визит туда.
   К тому же его мучило желание посмотреть, как отреагирует на новую обстановку и искусственные обучающие машины Манфред. Его давно преследовало чувство, что Манфред, столкнувшись с автоматическими учителями, проявит сильную реакцию, возможно, схожую с его собственной, а может, и противоположную. Как бы там ни было, он чувствовал, что Манфред не останется безучастным.
   «Хотя разве уже не поздно? — тут же мелькнула у него робкая мысль. — Разве все уже не кончено и Арни не отменил своего распоряжения? Разве я уже не виделся с ним сегодня? Который сейчас час? — в ужасе думал он.  — Я потерял чувство времени».
   — Мы летим в Общественную Школу, — промямлил он Манфреду. — Как тебе это нравится? Посмотришь школу, где учится Дэвид.
   Глаза Манфреда вспыхнули пониманием, словно он говорил: «Да, я хочу туда, полетели».
   — Договорились, — откликнулся Джек, с трудом справляясь с управлением. У него было такое чувство, будто он лежит на дне неподвижного океана, не в силах двинуться и способный лишь на то, чтобы дышать. Что с ним?
   Он не знал.

 Глава 11

   Под оболочкой мистера Котта скрывались помертвевшие кости, влажные и блестящие. Весь мистер Котт был мешком с костями, грязными, но все еще влажно-блестящими. Его череп поедал овощи, которые тут же внутри него превращались в гниль. Джек Болен тоже был мешком с дохлятиной, в котором кишмя кишела гадость. Но внешняя оболочка, раскрашенная и благоухающая, продолжала всех дурачить. Он видел, как она склоняется над мисс Андертон, сочась вожделением, как из нее изливается ее мокрая липкая сущность и мертворожденные слова вываливаются из челюстей. Некоторые из них заползали в складки ее одежды, впивались в ее кожу и пролезали внутрь.
   — Я люблю Моцарта, — произнес мистер Котт. — Сейчас я вам поставлю эту запись.
   Все тело мисс Андертон чешется от липнущей к нему одежды, приставших волос, праха и помета мертворожденных слов. Она чешется, разрывая в клочья одежду, потом хватает обрывки в зубы и проглатывает их.
   — Дирижирует Бруно Вальтер, — замечает мистер Котт, поворачивая регулятор громкости. — Огромный раритет эпохи золотого века звукозаписи.
   Ужасные крики и визги заполняют комнату, и она понимает, что исходят они из нее. Ее сотрясают судороги — вся скопившаяся в ней мертвечина громоздилась и ползла, стремясь вырваться на свет. Господи, как ее остановить? Она выступала из пор и струилась на пол, просачиваясь в щели между досками.
   — Прошу прощения, — пробормотал Арни Котт.
   — Ничего себе, — откликнулась она. — Так можно и напугать, Арни. — Поднявшись с дивана, она оттолкнула большую, темную, дурнопахнущую массу, облепившую ее. — Твое чувство юмора...
   Он оборачивается и видит, как она срывает с себя последний лоскут одежды. Он откладывает кассету и приближается к ней, протягивая руки.
   — Сделай это, — просит она, и они оба опускаются на пол. Он быстро снимает с себя одежду, зацепляя ткань носками ботинок и обрывая ее. Слившись в объятиях, они укатываются в темноту под плиту и замирают там в пыли и выделениях собственных тел, тяжело дыша. — Еще, — требует она и впивается ногтями в его тело.
   — Случайная ошибка, — замечает он, вдавливая ее в пол и тяжело дыша ей в лицо.
   Из-за плиты появляются чьи-то глаза, кто-то наблюдает за ними. Оно забросило клей, ножницы и журналы, чтобы злорадно упиться каждым их телодвижением.
   — Прочь, — задыхаясь, произносит она. Но оно не уходит. — Еще, — просит она, и оно заливается смехом. Чем тяжелее обрушивается на нее сокрушительный груз, тем громче становится смех — они уже не в силах остановиться.
   — Гадлай меня еще, — повторяет она. — Гадлай, гад-лай, гадлай меня, влей в меня свое гадло, мне нравится твое гадло. Не останавливайся. Гадл-гадл-гадл-гадл-гадл!

   Джек Болен начинает снижаться над посадочной площадкой школы, поглядывая на Манфреда и пытаясь угадать, о чем тот думает. Погруженный в себя, Манфред Стайнер невидящим взглядом смотрит вниз, и черты его лица искажены в такой отвратительной гримасе, что Джек тут же отворачивается.
   «Какое мне дело до этого ребенка? — думает он. — Дорин права: выше головы не прыгнешь, а в результате постоянного присутствия Манфреда начали просыпаться шизоидные аспекты и моей собственной личности».
   И все же он не знал, как ему вырваться, почему-то у него было ощущение, что уже слишком поздно, словно время свернулось и навеки сковало его с этим несчастным немым существом, которое снова и снова ворошило и всматривалось в порожденный им мир.
   Каким-то образом он впитал в себя мировоззрение Манфреда, и теперь оно исподволь разлагало его собственное мировосприятие.
   «До вечера, — повторял он. — Надо дождаться вечера, надо как-то дотянуть до встречи с Арни Коттом. Потом я смогу все забросить и вернуться в собственный мир, в собственное пространство и больше никогда не видеть Манфреда Стайнера. Арни, ради Бога, спаси меня»,— повторял он.
   — Вот мы и прибыли, — заметил он, когда вертолет замер, коснувшись поверхности крыши, и выключил мотор.
   Манфред туг же с нетерпением бросился к дверце.
   «Значит, тебе хочется осмотреть это место, — отметил про себя Джек. — Интересно, почему?» Он подошел к дверце и открыл ее; Манфред, не мешкая, выпрыгнул на крышу и побежал к уходящему вниз скату, словно знал дорогу наизусть.
   Когда Джек вылез из вертолета, мальчик уже исчез из вида. Джек поспешил за ним к спуску и окунулся в школьную атмосферу.
   «Дорин Андертон и Арни Котт, — говорил себе Джек, — два самых близких мне человека, которые значат для. меня больше всего, благодаря которым я сохраняю связь с самой жизнью. И именно в эти отношения умудрился внедриться Манфред: он разрушил самые важные для меня связи. Что же осталось? Оторванный от них, я автоматически потерял и все остальное — своего сына, жену, отца, мистера И. Я знаю, что меня ждет, если я шаг за шагом буду отступать перед этим ребенком. Теперь я понимаю, что такое психоз: полное отчуждение от объектов внешнего мира, особенно от значимых — от тепла живых людей. А что приходит взамен? Постоянная сосредоточенность на собственном сумеречном состоянии; на возникающих внутри флуктуациях, влияющих только на внутренний мир. Так расщепляются два мира, внешний и внутренний, теряя взаимосвязь и отклик. Они просто расходятся в разные стороны. И я стою на пороге. Возможно, всегда стоял, возможно, что-то таилось во мне с самого начала. Но мальчик значительно продвинул меня вперед. Вернее, благодаря ему я проделал большой путь».
   Мощная зацикленная энергия Манфреда, стирая все вокруг себя, проникает во все окружающее. Таким он и был с самого начала, являя собой высшую точку развития шизоидного процесса.
   — Манфред, подожди, — зовет Джек, медленно спускаясь за мальчиком в недра здания Общественной Школы.

   Сильвия Болен, потягивая кофе, сидела на кухне Джун Хинесси и делилась с ней своими проблемами.
   — Самое ужасное в них, — говорила она, имея в виду Эрну Стайнер и ее детей, — то, что, как ни закрывай глаза, они вульгарны. Жаль, что приходится об этом говорить, но в последнее время мне так часто пришлось с ними общаться, что скрывать правду просто не моху: я каждый день наталкиваюсь на их дурное воспитание.
   Джун Хинесси в белых шортах и открытом лифчике шлепала босиком то туда, то сюда, поливая из стеклянного кувшина комнатные растения.
   — И мальчик у них действительно странный. Он хуже всех, не правда ли?
   — И он все время у нас, дни напролет, — передернув плечами, сообщила Сильвия. — Ты же знаешь, Джек занимается с ним, пытаясь вернуть в общество. Что до меня, так я бы таких уродов просто уничтожала; в конечном итоге, позволять им жить даже негуманно, это фальшивое милосердие и по отношению к ним, и по отношению к нам. Мальчик будет нуждаться в уходе всю свою жизнь, он никогда не сможет покинуть лечебное заведение.
   — Я хочу рассказать тебе, что сделал недавно Тони, — возвращаясь на кухню с пустым кувшином, перебила ее Джун. Тони был ее нынешним любовником, их связь длилась уже полгода, и она держала всех соседок, а особенно Сильвию, в курсе событий. — Мы обедали вместе в Женеве, во французском ресторане, ели улиток. Они. подают их прямо в ракушках, и их нужно доставать оттуда огромными вилками чуть ли не в фут длиной. Естественно, большинство продуктов там с черного рынка. Ты же знаешь, во всех таких ресторанах деликатесы исключительно с черного рынка. Я этого не знала, пока Тони не сводил меня туда.
   — Улитки, — с отвращением вымолвила Сильвия, тут же начав размышлять, какие великолепные блюда заказала бы она, будь у нее любовник, водящий ее по ресторанам.
   Интересно, что ощущаешь, заводя любовную связь? Дело, конечно, непростое, но стоящее, если удается все скрыть от мужа. Вся сложность в Дэвиде. Впрочем, и Джек сейчас в основном работал дома, да еще свекр. К тому же она никогда не смогла бы принимать его, любовника, у себя дома из-за Эрны Стайнер — толстая мешковатая фрау тут же сообразит, в чем дело, и из истинно прусского чувства долга поставит об этом в известность Джека. Но с другой стороны, разве риск не являлся обязательной составной частью такой связи? Разве он не добавлял особый... шарм, что Ли?
   — А что сделает твой муж, если узнает? — спросила Сильвия Джун. — Разрежет тебя на мелкие кусочки? Джек бы не преминул.
   — У Майка со времени нашей свадьбы у самого было несколько любовных интрижек. Конечно, он рассердится и может на недельку отправиться к одной из своих подружек, бросив меня с детьми. Но он переживет это.
   «Интересно, а были ли у Джека романы? — вдруг подумала Сильвия. — Маловероятно. Интересно, а что я буду делать, если выяснится, что были? Сможет ли это разрушить наш брак? Да. Я тут же обращусь к адвокату, — мелькнуло у нее! — А обращусь ли? — тут же усомнилась она. — Заранее ничего нельзя сказать...»
   — Как ты ладишь со своим свекром? — спросила Джун.
   — Неплохо. Он с Джеком и Манфредом отправился сегодня куда-то по делам. На самом деле я не так уж много провожу времени с Лео, он ведь приехал по делам. Джун, а сколько у тебя было романов?
   — Шесть, — ответила Джун Хинесси.
   — Вот это да. А у меня ни одного.
   — Некоторые женщины просто не созданы для них.
   Сильвия восприняла это чуть ли не как личное оскорбление, намекающее на ее анатомическое несовершенство.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Психологически не приспособлены, — поспешила заверить ее Джун. — Для того, чтобы сочинить и изо дня в день поддерживать определенную версию, женщина должна обладать известными качествами. Мне доставляет удовольствие, когда я выдумываю, что сказать Майку. Ты другая. У тебя простое и конкретное мышление: обман и вымысел не твой конек. К тому же у тебя прекрасный муж. — Она подчеркнула авторитетность собственного суждения, подняв брови.
   — Джека целыми неделями не бывает дома, — ответила Сильвия. — Так что мне бы не помешал роман. Сейчас это, конечно, стало гораздо сложнее. — Она лихорадочно мечтала о чем-нибудь важном, неожиданном, увлекательном, что могло бы заполнить ее длинные пустые дни-, ей до смерти наскучило сидеть на чужих кухнях, часами поглОщая кофе. Неудивительно, что столь многие женщины пускались в любовные авантюры. Выбора не оставалось: или авантюры или сумасшествие.
   — Ты не можешь судить, если весь твой чувственный опыт ограничивается отношениями с мужем, — продолжила Джун Хинесси. — Ты так или иначе зависишь от него. А когда ты спишь с другими мужчинами, ты можешь более объективно судить о его недостатках. И если тебе кажется, что он должен что-то изменить в себе, ты можешь более решительно настаивать на этом. И себя ты сможешь лучше понять, имея дело с другими мужчинами, что-то исправить в себе, чтобы доставлять мужу большее удовольствие. Не вижу, чтобы кто-нибудь проигрывал из-за этого.
   В таком виде все действительно вь!глядело как полезное и здоровое занятие для всех заинтересованных лиц. Выигрывали даже мужья.
   Продолжая размышлять об этом и попивать кофе, Сильвия выглянула из окна и, к собственному изумлению, увидела приземляющийся вертолет.
   — Кто это? — спросила она Джун.
   — Понятия не имею, — тоже выглянув из окна, Ответила та.
   Вертолет замер около дома, дверца раскрылась, и из него вышел темноволосый симпатичный мужчина в яркой нейлоновой рубашке, галстуке, узких брюках и модных европейских туфлях из мягкой кожи. За ним появился бликмен, нагруженный двумя тяжелыми чемоданами.
   Глядя, как он направляется к дому, Сильвия Болен почувствовала, как заколотилось ее сердце. Именно так она представляла себе любовника Джун Тони.
   — Господи, кто это? Торговец? — В дверь постучали, и она бросилась открывать. Сильвия поставила чашку и последовала за ней.
     — Кажется,-я не совсем одета, — замешкавшись у дверей, заметила Джун, нервно ощупывая свои шорты. — Поговори с ним, а я пока сбегаю в спальню и переоденусь. Я не ожидала сегодня никаких визитов: знаешь, надо быть осторожными — мы здесь одни, мужей нет... — И она бросилась в спальню.
   Сильвия открыла дверь.
   — Добрый день,—- произнес мужчина, обнажая в улыбке зубы идеальной белизны. — Вы хозяйка?— Он говорил с легким акцентом.
   — Допустим, — робко и настороженно ответила Сильвия и окинула себя взглядом, проверяя, достаточно ли скромно она сама одета, чтобы стоять здесь и беседовать с незнакомым мужчиной.
   — Хочу вам предложить прекрасный набор диетических продуктов, с которыми вы, возможно, уже знакомы, — промолвил мужчина. Он смотрел ей прямо в глаза, и тем не менее Сильвия не могла отделаться от ощущения, что он дюйм за дюймом изучающе разглядывает все ее тело. Она чувствовала себя все более неловко, однако возмутиться ей не приходило в голову: его манеры были обаятельны — в. них сквозила скромность и в то же время неожиданный напор.
   — Диетические продукты, — пробормотала она — Ну я...
   Мужчина кивнул, и вышедший из-за его спины бликмен поставил один из чемоданов и раскрыл его. Корзинки, бутылки, коробки... все это ее очень заинтересовало.
   — Рафинированное арахисовое масло, бескалорийные диетические сладости, чтобы ваша фигурка сохраняла стройность. Пшеничные побеги, дрожжи, витамин Е — витамин жизни... Но конечно, для такой молодой женщины он еще необязателен. — Речь его струилась в перечислении продуктов. Она заметила, что склонилась над чемоданом так близко от него, что они почти касались плечами, и, испугавшись, отпрянула.
   В дверях появилась Джун в юбке и шерстяном свитере. Увидев их, она тут же отступила и закрыла за собой дверь, так что продавец ее не заметил.
   — Еще могу предложить широкий ассортимент деликатесов, — продолжал он, — если мисс интересуется... — Он поднял кувшин, и у нее перехватило дыхание — это была икра.
   — Боже милостивый, — как заколдованная, промолвила она. — Где вы это достали?
   — Дорого, но стоит того. — Торговец сверлил ее своими темными глазами. — Не так ли? Воспоминания о днях, проведенных Дома: теплое пламя свечей, танцевальная музыка... дни любви в кругу приятных для слуха и зрения вещей. — Он широко улыбнулся.
   «Черный рынок», — догадалась она.
   — Понимаете, я живу не здесь, — произнесла она и почувствовала, как сердце заколотилось у нее в горле, -г-'
   Я живу в миле отсюда по каналу. — Она указала рукой. — И... меня все это очень интересует.
   Она купалась в его улыбке.
   — Вы здесь впервые? — заикаясь, спросила она. — Я раньше вас не видела. Как вас зовут?
   — Отто Цитте. — Он вручил ей карточку, но она едва взглянула на нее, не в силах отвести взгляда от его лица. — Я давно занимаюсь делами, но лишь недавно.„ в результате несчастного случая... дело было полностью реорганизовано, так что теперь я имею возможность непосредственно общаться с новыми покупателями. Такими, как вы, например.
   — Вы еще заедете?
   — Да, загляну попозже... и мы на досуге сможем рассмотреть весь мой прекрасный ассортимент импортных товаров. Всего хорошего. — И он выпрямился с кошачьей грацией.
   — Привет, —- настороженно произнесла Джун Хинесси, снова появляясь в дверях.
   — Моя визитная карточка. — Отто Цитте протянул и ей рельефный белый квадратик. Дамы принялись внимательно изучать карточки.
   Отто Цитте улыбнулся всезнающей белоснежной улыбкой и дал знак бликмену раскрыть второй чемодан.

   Доктор Глоб сидел в своем кабинете в Бен-Гурионе, когда до него донесся резкий властный голос, по звуку которого можно было безошибочно определить, что принадлежит он женщине. Потом он услышал извиняющиеся интонации сестры и догадался, что первый голос принадлежал Энн Эстергази, которая пришла навестить своего сына Сэма.
   Он раскрыл папку на букву «Э» и нашел дело Эстергази Самуэля.
   Оно было небезынтересным. Мальчик был рожден вне брака через год с небольшим после того, как миссис Эстергази развелась с Арни Коттом, и поступил в лагерь под ее именем. Однако вне всяких сомнений он являлся сыном Арни Котта: папка содержала значительную информацию о нем, и все врачи безоговорочно признавали их кровное родство.
   Вероятно, несмотря на развод, Арни и Энн Эстергази продолжали общаться, и достаточно близко, чтобы произвести на свет ребенка. Значит, их отношения были не просто деловыми.
   Глоб задумался, каким образом можно использовать эти сведения. Есть ли у Арни врат? Ему по крайней мере об этом ничего не было известно: Арни все любили, все, за исключением его, Мильтона Глоба. Похоже, он был единственным человеком на Марсе, пострадавшим от рук Арни, и эта мысль не добавила ему радости.
   «Он поступил со мной бесцеремонно и антигуманно» , — в миллионный раз повторил себе Глоб. И чем он может на это ответить? Он, конечно, может надеяться на другие компрометирующие мелочи. Какой, впрочем, от них толк? Доктор Глоб еще раз перелистал папку. Странный мальчик, этот Самуэль Эстергази, другого такого случая он не встречал. Он напоминал какого-то доисторического человека, его разновидность, отсеянную в процессе эволюции и обитавшую изначально в водной стихии. Он напоминал Глобу теорию, выдвинутую некоторыми антропологами, о том, что человек произошел от водных обезьян, обитавших на отмелях и в прибрежной полосе.
   Интеллектуальный коэффициент Сэма равнялся всего лишь семидесяти трем.
   И вдруг Глобу пришла в голову мысль, что Сэм скорее может быть отнесен к умственно отсталым, нежели аномальным детям. А Бен-Гурион не был рассчитан для содержания умственно отсталых, и его директор Сьюзен Хейнес уже отослала обратно несколько детей, страдавших псевдоаутизмом и впоследствии оказавшихся обыкновенными имбецилами. Конечно, отбор все еще был затруднен из-за диагностических сложностей. Но в случае с Эстергази присутствовали и физические дефекты...
   «Вот оно, — решил Глоб. — У меня есть все основания отослать этого ребенка домой. И пусть им занимается Общественная Школа, подлаживаясь под его уровень. Только с физиологической точки зрения он может быть назван «аномальным», но в нашу задачу не входит забота о физических инвалидах».
   «Но почему я это делаю? — спрашивал он себя. —- Наверное, хочу отомстить Арни Котту за его жестокое обращение со мной».
   «Нет, — тут же возразил он себе, — вряд ли; я не отношусь к мстительному типу людей— к ним относятся анально-экспульсивные особи и орально-кусающие». А он давно уже отнес себя к генитальному разряду, предающемуся зрелому половому соперничеству.
   С другой стороны, размолвка с Арни Коттом заставила его рыться в деле ребенка Эстергази... так что между этими событиями прослеживалась хоть и небольшая, но связь, — причинно-следственная связь..
   Он вернулся к документам, и снова его охватило недоумение: что за странные отношения, в которых сохранялась сексуальная связь спустя несколько лет после развода. Зачем тогда было разводиться? Может, столкновение честолюбий: Энн Эстергази, несомненно, относилась к властному типу женщин с доминирующими мужскими признаками, тем, что Юнг называл «духовно-одержимой» женщиной. Для успешных отношений с таким типом необходимо сразу же захватить инициативу в свои руки и не отпускать ее. Одно из двух — или властвовать над ней, или быстро потерпеть поражение.
   Глоб отложил папку и направился по коридору к игровой комнате. Он быстро нашел миссис Эстергази -- она играла В кости со своим сыном. Он подошел к ним и остановился, наблюдая за игрой, пока она сама не подняла голову.
   — Здравствуйте, доктор Глоб, — весело поприветствовала его она.
   — Здравствуйте, миссис Эстергази. Когда закончите, не заглянете ли ко мне в кабинет?
   Приятно было видеть, как самонадеянное, уверенное выражение лица этой женщины исчезло, уступив место тревоге.
   — Конечно, доктор Глоб.
   Через двадцать минут она уже сидела напротив него.
   — Миссис Эстергази, когда ваш мальчик впервые появился в Бен-Гурионе, у нас имелось много сомнений относительно природы его состояния. Сначала мы считали, что оно вызвано психическими нарушениями, возможно травматическим неврозом или...
   — Доктор, вы собираетесь сообщить мне, что, поскольку Сэм обнаруживает лишь интеллектуальную дефективность, вы собираетесь исключить его, верно? — решительно прервала его женщина.
   — Ну и физическую неполноценность, — добавил Глоб.
   — Это не ваше дело.
   Покорно соглашаясь, он взмахнул руками.
   — Когда я должна его забрать? — Она побледнела, руки, вцепившиеся в сумочку, дрожали.
   — Ну, дня через три-четыре, можно через неделю.
   Прижав руку к лицу, миссис Эстергази невидящим взглядом уставилась на ковер, покрывающий пол кабинета. Время шло.
   — Возможно, вам известно, доктор, — начала она дрожащим голосом, — что уже в течение некоторого времени я провожу кампанию против законопроекта ООН, предполагающего закрытие Бен-Гуриона. — Постепенно ее голос обретал силу и уверенность. — Если вы вынудите меня забрать Сэма, я прекращу свою деятельность в данной области, и можете не сомневаться: законопроект будет одобрен. Более того, я поставлю в известность Сьюзен Хейнес, почему я отказываюсь помогать вам.
   Холодная волна ужаса захлестнула Мильтона Глоба. Он не знал, что и сказать.
   — Вы поняли, доктор? — осведомилась миссис Эстергази.
   Ему удалось кивнуть.
   — Доктор, я давно занимаюсь политикой, — вставая, продолжила Энн. — Арни Котт считает, что вое это на самодеятельном уровне, но он ошибается. Уж поверьте мне, в некоторых сферах политики я достаточно проницательна.
   — Да, я чувствую, — ответил Глоб. Он автоматически тоже поднялся и проводил ее до двери.
   — И пожалуйста, больше никогда не возвращайтесь к этому разговору о Сэме, — открывая дверь, заметила она. — Для меня он слишком болезнен. Мне гораздо легче считать его аномальным. — Она посмотрела прямо ему в глаза. — Считать его умственно отсталым выше моих сил. — И, повернувшись, она легко пошла прочь.
   «Не слишком-то хорошо удалось, — заметил про себя доктор Глоб, трясущимися руками закрывая дверь. — Совершенно очевидно, она страдает садистскими наклонностями — мощные всплески неприязни в сочетании с направленной вовне агрессией».
   Он снова сел за стол, закурил сигарету и задумчиво затянулся, пытаясь вернуть себе уверенность.
   Когда Джек Болен спустился в коридор, Манфреда и след простыл. Мимо пробежало несколько ребятишек, вероятно, спеша к своим учителям. Джек двинулся вслед за ними по коридору, недоумевая, куда делся Манфред, да еще с такой скоростью. Что-то тут было не так.
   Впереди он заметил группу детей, стоявших вокруг высокого седовласого джентльмена с кустистыми бровями, в котором Джек признал Марка Твена. Манфреда среди них не было.
   Когда Джек уже миновал их, Марк Твен вдруг прервал свой монолог, обращенный к слушателям и, затянувшись сигарой, поинтересовался:
   — Дружище, я ничем не могу быть вам полезен?
   — Я ищу маленького мальчика, который прилетел со мной, — остановившись, ответил Джек.
   — Я знаю всех здешних мальчуганов, ответила обучающая машина Марк Твен. — Как его зовут?
   — Манфред Стайнер. — И он описал мальчика внимательно слушающему автомату.
   — Гм, — ответила машина, когда он умолк, и еще раз затянулась сигарой. — Полагаю, вы найдете его с римским императором Тиберием. По крайней мере так мне сообщает руководство, которому поручено попечение над этим заведением, я имею в виду школьного мастера.
   Тиберий. Он и не думал, что в школе представлены и такие фигуры — развратные и безумные персонажи истории. Вероятно, Марк Твен догадался, о чем он думал, по выражению его лица.
   — Здесь, в школе, — сообщил он, — вы встретите, сэр, не только образцы для подражания, но и примеры того, чего нужно избегать с наивысшим тщанием. Путешествуя по этим залам, вы встретите много разбойников, пиратов и негодяев, печально повествующих о своих поучительных историях для просвещения юношества. — Марк Твен выпустил кольца дыма и подмигнул Джеку. Джек смущенно поспешил дальше.
   Следующий раз он остановился у Иммануила Канта, чтобы справиться о -направлении. Рядом с великим философом стояло несколько подростков.
   — Тиберия вы найдете вон там, — ответил тот с сильным акцентом и с полной уверенностью указал дальше.
   Джек последовал его совету и через мгновение увидел хрупкую фигуру римского императора. Казалось, он стоял задумавшись, но как только Джек приблизился к нему, он повернулся и промолвил:
   — Мальчик, которого вы ищете, пошел дальше. Ведь это ваш мальчик, не так ли? На редкость симпатичный юноша. — На этом он умолк, словно вновь погрузившись в свои размышления. Джек знал, что на самом деле он подключается сейчас к школьному мастеру, который, задействовав все автоматы, пытался помочь ему определить местоположение Манфреда. — В данную минуту он ни с кем не беседует, — сообщил Тиберий.
   Джек двинулся дальше. Мимо промелькнула женская фигура среднего возраста, одарив его улыбкой: рядом с ней не было детей, и он не смог догадаться, кто это.
   — Ваш мальчик с Филиппом Вторым Испанским, — проинформировала она и указала направо по коридору, добавив странным тоном: — Будьте добры, поспешите; мы будем вам крайне признательны, если вы выдворите его из школы, и чем быстрее, тем лучше. Спасибо большое. — Машина умолкла, и Джек поспешил В указанном направлении.
   Как только он свернул по коридору, перед ним выросла бородатая аскетичная фигура Филиппа Второго. Манфреда рядом не было, но его неуловимый дух все еще витал здесь.
   — Он только что отбыл, любезный сэр, — произнес автомат таким же обеспокоенным тоном, как и предшествовавший. — Найдите и выдворите его, чем заслужите всеобщую признательность.
   Джек бегом бросился по коридору, чувствуя, как его подгоняет леденящий ужас.
   — ...всеобщую признательность, — проводила его чья-то сидящая фигура в белой тоге, когда он проносился мимо-.
   —- ...как можно скорее, — подхватил другой седовласый мужчина в сером смокинге ту же литанию.
   Джек повернул за угол и увидел Манфреда.
   Он сидел на полу, прислонившись к стене и опустив на грудь голову.
   — Почему ты убежал? — наклонившись к нему, спросил Джек.
   Мальчик молчал. Он прикоснулся к его плечу, но и на это тот никак не отреагировал.
   — С тобой все в порядке? — спросил Джек.
   Манфред шевельнулся, поднялся на ноги и повернулся лицом к Джеку.
   — В чем дело? — осведомился Джек.
   Манфред молчал, на лице его отражались противоречивые чувства, не находящие выхода; он смотрел на Джека и словно не видел его, полностью погруженный в себя и не умеющий прорваться в окружающий мир.
   — Что случилось? — повторил Джек. Но он и сам понимал, что ему никогда не удастся это выяснить: стоящее перед ним существо не умело выражать свои мысли. Между ними могла существовать лишь тишина, полное отсутствие понимания, бездна, которую никогда ничем не заполнить.
   Мальчик отвернулся и снова опустился на пол.
   — Оставайся здесь, — сказал Джек. — Я попрошу их найти мне Дэвида. — Он устало поплелся прочь, но Манфред даже не пошевелился. Дойдя до ближайшей обучающей машины, Джек попросил: — Мне нужен Дэвид Болен, пожалуйста. Я — его отец. Я заберу его домой.
   Машина являла собой Томаса Эдисона. Пожилой джентльмен вздрогнул, устремил на него взор и приложил руку к уху. Джек повторил свою просьбу.
   — Гадл-гадл, — закивал автомат.
   Глаза у Джека полезли на лоб. Он обернулся, но Манфред все так же сидел на полу, привалившись к стене.
   — Гадл-гадл, — снова сообщил Томас Эдисон, открыв рот, и умолк.
   «Это я? — в панике спрашивал себя Джек. — Эю финальный психический срыв? Или...»
   Но альтернативы он так и не нашел.
   Дальше по коридору был виден еще один обучающий автомат, обращавшийся к группе детей: его металлический гулкий голос раздавался по всему коридору, и Джек прислушался.
   — Гадл-гадл, — сообщал он детям.
   Джек закрыл глаза. С удивительной отчетливостью он понял, что его восприятие, его психика не обманывают его, что все происходит на самом деле.
   Манфред Стайнер проник в структуру Общественной Школы, разрушив ее потаенный механизм. 

 Глава 12

   Когда Мильтону Глобу поступил срочный вызов, он все -еще сидел за столом в своем кабинете, размышляя над поведением Энн Эстергази. Звонила школьный мастер из Общественной Школы ООН.
   — Доктор, простите за беспокойство, — зашелестел ее бесцветный голос, — но мы нуждаемся в вашей помощи. По нашей территории бродит гражданин мужского пола с ярко выраженным психическим расстройством. Мы бы хотели, чтобы вы выдворили его.
   — Конечно, — пробормотал доктор Глоб. — Сейчас буду.
   И вскоре он уже летел над пустыней по направлению к школе.
   На посадочной площадке его уже ожидала школьный мастер, которая поспешно повела его через здание к перекрытому отсеку коридора.
   — Мы решили, что лучше оградить от него детей, — объяснила она, нажимая кнопку в стене и открывая выдвижную, дверь.
   В коридоре стоял человек, лицо которого показалось Глобу знакомым. И тут же, совершенно непроизвольно, он почувствовал глубокое удовлетворение. Значит, шизофрения все-таки достала Джека Болена. Взгляд Болена блуждал, на лице застыло изумленное выражение — совершенно очевидно, что он находился в состоянии кататонического ступора, возможно перемежавшегося повышенным возбуждением. Вид у него был абсолютно изможденный. Рядом с ним стояло еще одно существо, также знакомое доктору Глобу — Манфред Стайнер.
   «Да, ваши отношения не принесли блага ни одному из вас», — заметил про себя Глоб.
   С помощью школьного мастера он погрузил обоих в свой вертолет и, взмыв в воздух, направил его к Бен-Гуриону.
   — Давайте я вам расскажу, что случилось; — промолвил Болен. Он сидел согнувшись, со сжатыми кулаками.
   — Пожалуйста, — откликнулся Глоб, наконец справившись с собой.
   — Я прилетел в школу, чтобы забрать своего сына, — начал Джек срывающимся голосом. — И взял с собой Манфреда. — Он повернулся и взглянул на мальчика, который еще не вышел из своей каталепсии и совершенно неподвижно, как изваяние, лежал на полу. — Манфред убежал от меня. А потом... связь между мной и школой нарушилась. Единственное, что я воспринимал... — Он оборвал себя.
   — Folie a deux, — пробормотал Глоб. — Безумие на двоих.
   — Вместо школы я начал слышать его, — договорил Болен. — Я слышал, как обучающие автоматы произносят его слова.
   — Манфред обладает очень мощным личностным началом, — заметил Глоб. — Пребывание с ним в течение длительного времени истощает. Я думаю, для вас будет лучше оставить этот проект. Мне кажется, вы слишком рискуете.
   — Я должен увидеться сегодня с Арни, — прерывистым хриплым шепотом ответил Джек.
   — А что будет с вами?
   Болен не ответил.
   — На данной стадии я еще могу вам помочь, — продолжил Глоб. — Что будет дальше... трудно сказать.
   — Там, в этой проклятой школе, я совершенно растерялся, — произнес Болен. — Просто не знал, что делать. И все время искал, с кем бы поговорить, кто не был бы похож на него. — Он показал на Манфреда.
   — Общаться со школой — это огромная проблема для шизофреника, — ответил Глоб. — Всякий шизофреник, как и вы, общается с людьми на уровне подсознания. А обучающие автоматы, естественно, не обладают им, у них все на поверхности. Поскольку шизофреник привык игнорировать внешнюю данность, он продолжает доискиваться подтекста и наталкивается на пустоту. Он попросту не в состоянии понять их.
   — Я не мог понять, что они говорят, — согласился Болен, — это была, такая же бессмыслица, которую произносит Манфред.
   — Вам еще повезло, что вы вышли из этого состояния, — заметил доктор Глоб.
   — Я знаю.
   — Ну так что вы будете делать дальше, Болен? Отдыхать и поправляться? Или снова вступите в опасный контакт с этим ребенком, который настолько нестабилен, что...
   — У меня нет выбора, — ответил Джек.
   — Это верно. У вас нет выбора, вы должны оставить его в покое.
   — Но я кое-что понял, — сказал Джек. — Я понял, как высоки ставки в этой игре лично для меня. Теперь я знаю, что такое быть отрезанным от мира, как Манфред. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этого. Теперь я не сдамся. — Дрожащими руками он вынул из кармана сигарету и закурил.
   — Ваш прогноз неблагоприятен, — добавил Глоб.
   Джек Болен кивнул.
   — Сейчас наступила ремиссия, несомненно вызванная тем, что вы покинули школьную среду. Хотите начистоту? Я не поручусь, насколько долго она продлится, — может, еще десять минут, а может, час; может, вам удастся дотянуть до вечера, когда начнется еще более сильный приступ. Ведь особенно тяжелы для вас ночные часы, не так ли?
   — Да, — кивнул Болен.
   — Я могу предложить вам два варианта. Я могу забрать Манфреда обратно в Бен-Гурион и представлять сегодня вечером ваши интересы у Арни, как ваш официальный психиатр. Я регулярно этим занимаюсь, это мой бизнес. Оплачивайте счет, и я подброшу вас домой.
   — Возможно, я воспользуюсь этим позднее, —- ответил Болен. —- Вы сможете представлять меня, если мне станет хуже. Но сегодня я с Манфредом должен быть у Арни Котта.
   Доктор Глоб пожал плечами. «Невосприимчивость к рациональным предложениям, — отметил он про себя. — Признак аутизма. Джека Болена невозможно убедить: он уже слишком отъединен от окружающего мира, чтобы слышать и понимать. Язык уже превратился для него в пустой ритуал, лишенный какого бы то ли было смысла».
   — Мой сын Дэвид, — внезапно вспомнил Болен. — Мне надо вернуться в школу и забрать его. И мой вертолет компании И, он тоже там остался. — Взгляд его стал более осмысленным, по мере того как он приходил в себя.
   — Не надо возвращаться туда, — попытался убедить его Глоб.
   — Отвезите меня обратно.
   — Тогда хотя бы не возвращайтесь в школу; оставайтесь на площадке. Я распоряжусь, чтобы вам прислали сына, а вы, пока он не поднимется, можете подождать в вертолете. Это по крайней мере будет менее опасно. Я вместо вас переговорю со школьным мастером. — Доктор Глоб внезапно почувствовал прилив симпатии к этому человеку, к тому, с каким упорством он настаивал на своем.
   — Спасибо, — ответил Болен. — Вы очень любезны. — Он улыбнулся, и доктор тоже ответил ему улыбкой.

   — Где Джек Болен? — жалобно спросил Арни Котт. На часах было шесть вечера, и Арни сидел в одиночестве в своей гостиной, попивая слегка переслащенный Старомодный коктейль, который приготовил ему Гелио.
   Ручной бликмен готовил на кухне обед, используя при этом исключительно товары с черного рынка — из нового источника, открытого Арни. При мысли о том, что их теперь доставляют к нему по оптовым ценам, он ощутил прилив радости. Насколько это лучше старого положения вещей, когда весь доход поступал в карман Норберту Стайнеру! Арни потягивал коктейль и поджидал гостей. Из динамиков в углу лилась музыка, заполняя комнату и убаюкивая уважаемого члена союза водопроводчиков.
   Он пребывал почти в полудреме, когда его разбудил резкий звонок телефона.
   — Арни? Это Скотт.
   — Да, — недовольно откликнулся Арни — он предпочитал общаться через свою хитрую шифровальную машину. — Послушай, у меня тут важное дело сегодня вечером, и если ты...
   — У меня тоже важное, — перебил его Скотт. — Кто-то встал нам поперек дороги.
   — Что? — недоумевающе переспросил Арни. — Ты имеешь в виду с продуктами? — до него наконец дошло, что имел в виду Скотт Темпл,
   — Да, — откликнулся Скотт. — И у него все на мази. Своя посадочная площадка; свои ракеты, торговые маршруты— наверное, он унаследовал вое после Стай...
   — Можешь не продолжать, — прервал Арни. Лети сюда сейчас же.
   — Будет сделано. — И Скотт повесил трубку.
   «Ну и как вам это понравится, — огорчился Арни. — Только я начал вставать на ноги, как появляется какой-то негодяй. И главное — я ведь даже не собирался впутываться в черный рынок — почему этот парень сразу не сообщил мне, что собирается подхватить дело Стайнера? А теперь поздно: я уже взялся, и никто не заставит меня бросить его».
   Через полчаса в дверях появился возбужденный Скотт: ворвавшись в гостиную, он принялся мерять ее огромными шагами, поедая закуски и тараторя на ходу..
   — Этот парень, настоящий профи — в деле не новичок — уже облазил весь Марс, включая самые отдаленные дома, где хозяйки покупают в лучшем случае по одной баночке чего-нибудь; уже всюду успел сунуть свой нос. Учитывая, что мы только начинаем, боюсь, он не оставит нам ни малейшей лазейки. Если говорить начистоту, этот парень перекрывает нам весь кислород.
   — Понимаю, — откликнулся Арни, потирая лысину.
   — Надо что-то делать, Арни.
   — А ты знаешь, где у него база?
   — Нет, но, вероятно, где-то в горах Франклина Рузвельта а-' там была площадка у Норба Стайнера. Надо поискать там, — И Скотт сделал пометку в записной книжке.
   — Найди его площадку и сообщи мне. А я отправлю туда полицейский корабль из Льюистауна.
   — Тогда он поймет, кто на него точит зуб.
   — Верно. Пусть знает, что ему придется бороться не с обычными конкурентами, а с самим Арни Коттом. А я распоряжусь, чтобы полиция сбросила тактическую бомбу или еще что-нибудь с меньшей разрушительной силой на его площадку. Чтобы негодяй понял, что мы искренне недовольны его деятельностью. Подумать только, прийти и мешать мне, когда я даже не хотел ввязываться в это дело! И без него-то несладко!
   Скотт кончил записывать: «И без него-то несладко!»
   — Ты узнаешь все, а я прослежу, чтобы о нем позаботились, — заключил Арни. — Сам он нам не нужен, только оборудование — зачем впутываться в неприятности с ООН. Уверен, это образумит его. Как ты думаешь, он один? Это не может быть большая компания с Земли?
   — Как я понял из рассказов, он определенно один.
   — Вот и хорошо. — Арни распрощался со Скоттом и снова остался один в гостиной с колдующим на кухне бликменом.
   — Как наша рыбная похлебка с чесноком? — крикнул Арни.
   — Отлично, мистер, — откликнулся Гелиогабал. — Моту я спросить, кого вы собираетесь кормить сегодня? — Он трудился у плиты, расположив вокруг несколько видов рыбы, травы и различные специи.
   — У меня будут Джек Болен, Дорин Андертон и еще один аутичный ребенок, с которым работает Джек по совету доктора Глоба... сын Норба Стайнера, — ответил Арии.
   — Все низкие типы, — пробормотал Гелиогабал.
   «Как и ты», — ответил ему про себя Арни.
   — Лучше как следует занимайся едой, — раздраженно добавил он, закрыл дверь на кухню и вернулся в гостиную. «Это ты, чернокожий мошенник, втянул меня во все это, — подумал он, — ты со своим пророческим камнем натолкнул меня на эту мысль. И лучше бы она сработала, потому что я все поставил на эту карту. К тому же...»
   Дверной звонок заглушил звуки музыки.
   Открыв дверь, Арни увидел Дорин: нежно улыбаясь, она вошла в гостиную. На ней были туфли на высоких каблуках, плечи окутывал мех.
   — Привет. Чем это так вкусно пахнет?
   — Да какая-то несчастная рыба. — Арни снял с нее накидку, обнажив Гладкие, загорелые, чуть веснушчатые плечи. — Нет-нет-нет, — тут же запротестовал он, — это совершенно не подходит, у нас сегодня вечером дела. Входи и надень приличную блузку. — Он подтолкнул ее к спальне. — А с этим подожди до следующего раза.
   «Какая потрясающая первоклассная баба мне досталась, — думал он, стоя в дверях и глядя, как она переодевается. Она разложила свое декольтированное платье на кровати. — Это я ей подарил», — вспомнил Арни, вспомнил он и манекенщицу, которая демонстрировала это платье в магазине, но Дорин выглядела в нем гораздо лучше — эти огненно-рыжие волосы, ниспадавшие по шее, словно всполохи пожара.
   — Арни, — .повернулась она к нему, застегивая блузку, — будь сегодня помягче с Джеком Боленом.
   — Какого черта, что ты имеешь в виду? — возмутился он. — Единственное, что мне нужно от старины Джека, это результаты — он и так довольно провозился, время кончилось.
   — Полегче, Арни, — повторила Дорин. — Или я никогда не-прощу тебе этого.
   Ворча, он вышел в гостиную и направился к буфету, чтобы сделать ей коктейль.
   — Что будешь пить? У меня есть бутылка десятилетнего ирландского виски, очень неплохого.
   — Хорошо, — ответила Дорин, появляясь из спальни. Она уселась на диван и расправила юбку на коленях.
   — Ты, как всегда, что бы ни надела, прекрасно выглядишь, — оценил Арни.
   — Спасибо.
   — Послушай, все, чем вы занимаетесь с Боленом, делается с моего ведома, как тебе известно. И все это лишь видимость, верно? В глубине души ты принадлежишь мне.
   — Что ты имеешь в виду — «в глубине души»? — лукаво поинтересовалась Дорин, не спуская с него глаз, пока он не рассмеялся. — Конечно, я твоя, Арни. Здесь, в Льюистауне, все принадлежит тебе до последнего кирпича и соломинки. Каждый раз, когда я включаю воду на кухне, я думаю о тебе.
   — Почему обо мне?
   — Потому что ты — тотемное божество утекающей воды. — Она улыбнулась. — Шучу, я просто вспоминаю твою парилку с утекающей навсегда водой.
   — Да, помнишь, как мы с тобой пошли туда поздно ночью, — я открыл ее своим ключом, и мы, как пара шалунов, включили все горячие краны, пока все не заполнилось густым паром. А потом мы разделись — ну и пьяны же мы были — и начали бегать и прятаться друг от друга в этом пару..; — Он усмехнулся. — А потом-я поймал тебя на скамье массажистки, и там-то уж мы развлеклись на славу. ''
   — В очень первобытном духе, — припоминая, откликнулась Дорин.
   — В ту ночь мне казалось, мне снова девятнадцать, — заметил Арни. — Я чувствую себя очень молодым для своего возраста, во мне осталось много сил, если ты понимаешь, что я имею в виду. — Он прошелся по комнате. — Господи, да когда же явится этот Болен?
   Зазвонил телефон.
   — Мистер, — закричал Гелиогабал из кухни. — Я не могу подойти, вынужден вас просить ответить самостоятельно.
   — Это звонит Болен сказать, что ему ничего не удалось... — заметил Арни и, прочистив горло, снял трубку.
   — Арни, — послышался в ней мужской голос. — Простите, что беспокою вас, это доктор Глоб.
   — Привет, док, — с облегчением ответил Арни и пояснил Дорин: — Это не Болен.
   — Арни, я знаю, вы сегодня встречаетесь с Джеком Боленом, — начал Глоб, — он еще не у вас?
   — Нет.
   Глоб замешкался.
   — Арни, мне довелось сегодня провести некоторое время с. Джеком, и хотя...
   — В чем дело? У него что, был приступ? — Арни интуитивно чувствовал, что так и будет; потому-то доктор и звонил. — Ладно, он в цейтноте, его поджимает время, понимаю. Но оно всех нас поджимает. Придется разочаровать вас, если вы намерены придумывать за него отговорки, как за ребенка, прогулявшего школу. Я не смогу его извинить. Болен знал, за что брался. Если он сегодня не представит мне результатов, я устрою так, что до конца жизни ему и сгоревшего тостера никто не доверит здесь на Марсе.
   — Именно такие, как вы с вашими бессердечными понуканиями, и порождают шизофреников, — помолчав, заметил Глоб.
   — Ну и что? У меня есть свои требования, он должен им соответствовать, вот и все. Требования высокие — я знаю.
   — Но и у него есть высокие требования.
   — Не такие высокие, как мои, — возразил Арни. — Что-нибудь еще хотите сказать, док?
   — Нет, — ответил Глоб. — Разве что... — Его голос дрогнул. — Нет, ничего. Спасибо, что уделили мне время.
   — Спасибо и вам за звонок, — откликнулся Арни и повесил трубку. — Безмозглый болван — боится сказать, что думает на самом деле. — И он брезгливо отошел от аппарата. — Боится даже защитить то, во что верит, — ничего, кроме презрения, у меня не вызывает. Зачем было звонить, если не хватает мужества?
   — Странно, что он вообще позвонил, — заметала Дорин. — Что высунулся. Что он сказал о Джеке? — Ее глаза потемнели от тревоги. — Скажи мне. — Она встала и, подойдя к Арни, взяла его за руку.
   — A-а, просто он сегодня виделся с Боленом; кажется, у того был какой-то припадок, ну знаешь, этой его болезни.
   — Он прилетит?
   — Господи, да не знаю я. Почему все нужно так усложнять? Врачи звонят, ты лапаешь меня, как побитая собака. — Он негодующе расцепил на своей руке ее пальцы и оттолкнул Дорин. — И еще этот черномазый на кухне! Он что, там ведьмовское зелье готовит? Сидит там часами!
   — Послушай, Арни, — тихо, но твердо произнесла Дорин. — Если ты начнешь жать на Джека слишком сильно и причинишь ему боль, я больше никогда не лягу с тобой в постель. Имей в виду.
   — Господи, все его защищают, неудивительно, что он болеет.
   — Он хороший человек.
   — Лучше бы он был хорошим техником, лучше бы он раскрыл передо мной сознание этого ребенка, чтобы я смог читать по нему, как по дорожной карте.
   Дорин встряхнула головой, взяла свой коктейль и отошла от Арни.
   — Ладно. Я не могу тебе приказывать. Найдется еще десяток женщин, которые в постели будут ничуть не хуже меня. Кто я такая, чтобы указывать Арни Котту? — ядовито заключила она.
   — Черт, Дор, ты же знаешь, ты неповторима, другой такой не найти. — Арни неловко тронулся за ней. — Твоя спина такая гладкая — было видно в том платье. — Он погладил ее шею. — Отпад, даже по земным меркам.
   Раздался звонок в дверь.
   — Это он. — Арни бросился к выходу.
   Он распахнул дверь, и перед ним оказался Джек Болен. Вид у него был изможденный. Рядом пританцовывал на цыпочках мальчик, взгляд его, поблескивая, перебегал с одного предмета на другой, ни на чем подолгу не задерживаясь. Как только дверь раскрылась, он тут же проскользнул в гостиную и скрылся из вида.
   — Заходи, — смущенно промолвил Арни.
   — Спасибо, Арни, — ответил, входя, Джек. Арни закрыл дверь, и оба принялись озираться в поисках Манфреда.
     . — Он пошел на кухню, пояснила Дорин.
   Арни открыл дверь на кухню и увидел Манфреда, который стоял, уставившись на Гелиогабала.
   — В чем дело? — поинтересовался Арни. — Ты никогда раньше не видел бликмена?
   Мальчик ничего не ответил.
   — Что ты готовишь на десерт, Гелио? — спросил Арни.
   — Фруктовый пирог, — ответил Гелиогабал. — и сладкий крем в карамельном соусе. Из кулинарной книги мадам Ромбо.
   — Познакомься, Манфред, это — Гелиогабал, — сказал Арни.
   Дорин и Джек, стоя в дверях, наблюдали за сценой. Арни тоже заметил, что бликмен произвел на мальчика неотразимое впечатление. Словно завороженный, Манфред следил за каждым его движением. С хирургической осторожностью Гелиогабал заливал фруктовую начинку в готовые формочки, после чего аккуратно перенес их в морозилку.
   — Привет, — робко промолвил Манфред.
   — Вот это да] Он произнес настоящее слово! — воскликнул Арни.
   — Я должен попросить всех вас покинуть кухню, — раздраженно заявил Гелиогабал. — Ваше присутствие нервирует меня, и я не могу работать. — Он уставился на них, переводя взгляд с одного на другого, пока не вынудил их выйти. Захлопнувшаяся дверь скрыла Гелиогабала из вида.
   — Он немного чудаковат, — извинился Арни. — Но готовит изумительно.
   — Я впервые слышу, чтобы Манфред заговорил, — наклонился Джек к Дорин и потрясенный отошел к окну, не обращая внимания на остальных.
   — Что будешь пить? — обратился к нему Арни.
   — Бурбон с водой,
   — Сейчас смешаю, — согласился Арни. — Не могу надоедать Гелио с такими пустяками, — рассмеялся он, но Джек остался безучастным к его веселью.
   Наконец вое трое уселись. Манфред получил старые журналы и растянулся с ними на ковре, полностью игнорируя присутствующих.
   — Подождите, пока он подаст свою стряпню, — промолвил Арни.
   — Пахнет замечательно, — ответила Дорин.
   — Все с черного рынка.
   Сидящие на диване Джек и Дорин согласно кивнули,
   — Сегодня у нас особенный вечер, — произнес Арни.
   Они снова кивнули.
   — За взаимопонимание, — провозгласил Арни, поднимая стакан. — Без которого мы были бы ничем.
   — Я выпью за это, — мрачно откликнулся Джек. Однако в стакане у него уже было пусто, и он в растерянности уставился в него.
   — Сейчас налью, — вскочил Арни, Забирая у него стакан.
   Подойдя к буфету и смешивая для Джека' виски, он заметил, что Манфреду уже наскучили журналы, он снова встал и слоняется по комнате. «Может, ему понравится вырезать и наклеивать», — подумал Арни. И, вернув Джеку стакан, направился на кухню.
   — Гелио, добудь мальчугану клей и ножницы, и какой-нибудь лист бумаги, чтобы можно было наклеивать.
   Гелио уже покончил с десертом и теперь восседал с номером «Лайф». Он неохотно поднялся и отправился искать необходимые предметы.
   — Забавный мальчуган, не правда ли? — поинтересовался Арни, когда Гелио вернулся. — Что ты думаешь о нем? Наши мнения совпадают?
   — Все дети одинаковы, — уклонился Гелио и отправился обратно на кухню.
   — Мы скоро будем есть, — последовал за ним Арни. — Все попробовали датский сыр? Кто-нибудь еще чего-нибудь хочет?
   Зазвонил телефон, и Дорин, сидевшая к нему ближе всех, сняла трубку.
   — Это тебя. Мужчина, — передавая трубку Арни, сообщила она
   Это снова был доктор Глоб.
   — Мистер Котт, — высоким натянутым голосом произнес Глоб, — моя честь обязывает меня защищать своих пациентов. Я тоже умею играть в ваши игры. Как вам известно, в Бен-Гурионе находится ваш внебрачный сын Сэм ЭсТОргази...
   Арни издал стон.
   — Если вы дурно обойдетесь с Джеком Боленом, — продолжил Глоб, — если вы начнете применять к нему свои жестокие, бесчеловечные, агрессивные методы, я исключу Сэма Эстергази из лагеря на основании того, что он является умственно отсталым. Усвоили?
   — О Господи Иисусе, — простонал Арни. — Завтра поговорим. Лягте вы в постель и усните. Примите таблетку. Только отстаньте от меня. — И он бросил трубку.
   Лента на кассете закончилась, музыка давно затихла, и Арни, подойдя к своей фонотеке, вытащил наугад какую-то коробку. «Ох уж этот доктор, — вертелось у него в голове. — Ну я до него доберусь. Только не сейчас. Сейчас нет времени. Верно, он это неспроста». Он перевернул коробку и прочел: «В. А. Моцарт. Симфония 40 соль минор. Ор. 550».
   — Я люблю Моцарта,— сообщил Арни присутствующим. — Я поставлю эту запись. — Он вынул кассету из коробки и вставил ее в магнитофон, потом поиграл ручкой усилителя, пока не раздалось тихое шипение пленки, проходящей через головку. — Дирижирует Бруно Вальтер, — сообщил он своим гостям. — Большой раритет эпохи золотого века звукозаписи.
   Из динамиков вырвались отвратительные крики и скрежет. «Словно мертвецы сотрясаются в судорогах», — с ужасом мелькнуло в голове Арни, и он бросился выключать.

   Манфред Стайнер сидел на ковре, вырезая из журналов картинки и наклеивая их в новых конфигурациях, когда раздался шум. Он поднял голову и увидел, как Котт бросается к магнитофону. Но двигался он так быстро, что был почти невидим: казалось, он просто исчез из одной части комнаты и появился в другой. Мальчику стало страшно.
   Звук тоже напугал его. Он кинул взгляд на диван, где сидел мистер Болен, но тот был так странно переплетен С Дорин Андертон, сидевшей рядом, что Манфред тревожно съежился. Как эти двое могут находиться так близко друг от друга? Манфреду показалось, что они слились воедино, и ему стало страшно. Он сделал вид, что не видит их, устремив взгляд мимо, на безопасную голую стену.
   Над ним раздался резкий прерывистый голос мистера Котта, но смысл сказанного он не понял. Потом заговорила Дорин Андертон, затем вступил и Джек Волен — и все они говорили, перебивая друг друга; возник такой хаос, что мальчик зажал уши руками. И тут же без всякого предупреждения мистер Котт пересек комнату и окончательно исчез.
   Куда он делся? Мальчик оглядывался по сторонам, но найти его не мог. Его охватила дрОжь — он не знал, что будет дальше. А потом, к собственному изумлению, он увидел, как мистер Котт снова появился в комнате, где находилась пища, и начал беседовать с темнокожей фигурой.
   Темная фигура с грациозным изяществом соскользнула с высокого табурета, на котором восседала, и пересекла комнату. Завороженный его движениями, Манфред смотрел на него, не спуская глаз, и вдруг тот обернулся.
   — Ты должен умереть, — произнес темнокожий, словно издалека — Тогда ты возродишься. Понимаешь, дитя? Такого, как ты есть сейчас, ничего впереди не ждет. Что-то не сложилось, и ты не умеешь ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. И никто тебе не поможет. Понимаешь, дитя?
   — Да, — ответил Манфред.
   Темная фигура скользнула к раковине, налила в стакан воды, положила в него какой-то порошок и вручила его мистеру Котту, который, не умолкая, выпил его. Как прекрасна была эта темная фигура. «Почему я не могу быть таким?» — подумал Манфред. Он никогда еще не видел таких красивых людей.
   Его взгляд, его связь с этим призрачным человеком была нарушена: на кухню вбежала Дорин Андертон, что-то тараторя высоким голосом. Манфред снова заткнул уши, но заглушить шум ему не удалось. Тогда он решил сбежать, чтобы избавиться и от звуков, и от этих внезапных появлений и исчезновений.
   Перед ним тянулась горная тропа. Над головой нависало тяжелое красное небо, на котором он различил мелкие точки: тысячи пятен, которые приближались и увеличивались в размерах. Из них начали вываливаться люди — они ударялись о землю и рассеивались вокруг. А потом они начали что-то чертить на земле, а сверху стали опускаться огромные предметы, похожие на улиток. Коснувшись колесами поверхности, тут же начинали копать.
   Он увидел дыру, огромную как мир; земля исчезла, все стало черным и пустым... Люди прыгали в эту дыру и исчезали, пока никого не осталось. Он снова был один в безмолвном мире-дыре.
   Подобравшись к краю, он заглянул вниз. На самом дне копошилось какое-то скрюченное создание. Потом оно начало распрямляться, расширяться, обрело цвет и заполоняло собой все пространство. .
   «Я в тебе снова», — подумал Манфред.
   — Он здесь старожил, — произнес чей-то голос. — Он уже был ‘здесь, когда мы прибыли. Он невероятно стар.
   — Ему нравится здесь?
   — Кто знает? Он не может ни ходить, ни кормить себя. Все документы погибли в пожаре. Возможно, ему уже двести лет. Ему ампутировали конечности и, естественно, извлекли большую часть внутренних органов. В основном он жалуется на аллергию.
   «Нет, — подумал Манфред, — я этого не вынесу -- в носу все горит. Я не могу дышать. И это начало жизни, которое обещал темный человек? Новый зачин, когда я буду иным, и мне смогут помочь? Пожалуйста, помогите! Мне нужен кто-то, кто угодно! Я не могу дожидаться здесь вечность: скорее или уже не приходите никогда. Если вы не поспешите, я вырасту и превращусь в дыру, которая пожрет все».
   Дыра под кооперативными зданиями застыла в ожидании тех, кто пройдет и прошел над ней, она жаждала стать всем и вся. И только Манфред Стайнер еще удерживал ее.

   Джек Болен поставил пустой стакан, чувствуя, как все его тело распадается на мельчайшие частички.
   — У нас кончилось спиртное, — пробормотал он своей соседке.
   — Джек, помни, у тебя есть друзья, — быстро прошептала ему Дорин. — Я — твой друг, звонивший сюда доктор Глоб — твой друг. — Она тревожно заглянула ему в глаза. — С тобой все в порядке?
   —- Ради Бога, Джек, я хочу знать, чего ты добился, — воскликнул Арни. — Ты можешь мне что-нибудь показать? — Он кинул на них ревнивый взгляд, и Дорин незаметно отодвинулась от Джека. — бы что, так и собираетесь сидеть там вдвоем и шептаться? Меня это не устраивает. — Он повернулся и двинулся на кухню.
   — Я люблю тебя, — прошептала Дорин, наклонившись к Джеку так, что её губы почти касались его лица.
   Он попытался улыбнуться, но лицо не слушалось его.
   — Спасибо, — ответил он, мечтая дать ей понять, как много она для него значит, и поцеловал ее. Ее губы были теплыми и мягкими от любви — они отдавали ему все, что могли, ничего не оставляя про запас.
   — Я чувствую, как ты ускользаешь, уходишь все глубже и глубже внутрь себя, — со слезами на глазах промолвила она.
   — Нет, — откликнулся он. — Со мной все в порядке. — Но это была неправда, и он знал это.
   — Гадл-гадл, — промолвила женщина.
   Джек закрыл глаза. «Теперь мне не выбраться, — мелькнуло у него в голове. — Оно сомкнулось надо мной навсегда».
   Когда он снова открыл глаза, то увидел, что Дорин встала и направляется на кухню. Через некоторое время оттуда донеслись голоса ее и Арни:
   — Гадл-гадл-гадл.
   — Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь? — повернувшись к Манфреду, спросил Джек.
   Манфред поднял на него глаза и улыбнулся.
   — Поговори со мной. Помоги мне, — попросил Джек.
   Ответа не было.'
   Джек поднялся и подошел к магнитофону. «Остался бы я живым, если бы послушался доктора Глоба? — спрашивал он себя. — Если бы отказался лететь сюда и поручил бы ему представлять меня? Вероятно, нет. Как и предыдущий приступ, это все равно бы случилось. Это постепенно развивающийся процесс, который должен достичь своего логического завершения».
   В следующий момент он увидел, что стоит на темном пустом тротуаре. Комната, люди — вое исчезло, он был один.
   С обеих сторон высились серые ровные здания. Уже AM-WEB? В панике он начал оглядываться по сторонам. Повсюду светились фонари — он был в городе, в котором наконец узнал Льюистаун. Он сделал шаг.
   — Постой, — окликнул его голос, женский голос.
   Из парадного к нему спешила женщина в меховой накидке, высокие каблуки выстукивали по тротуару и отдавались эхом. Джек остановился.
   — В конечном итоге все вышло не так уж плохо, — произнесла она, догоняя его и отдуваясь. — Слава Тебе
   Господи, все позади. Ты был так напряжен — я ощущала это весь вечер. Арни ужасно расстроен сведениями о кооперативах. Они так богаты и могущественны, что он сразу начинает ощущать себя мелкой сошкой.
   Женщина взяла его за руку, и они пошли куда глаза глядят.
   — И еще он сказал, что оставит тебя на работе, — добавила она. — Я уверена, он так и сделает. Хотя он и обиделся, Джек. Это было видно по нему. Я это точно знаю.
   Он пытался что-нибудь вспомнить, но у него ничего не получалось.
   — Скажи что-нибудь, — взмолилась Дорин.
   — Он был бы опасным врагом, — помолчав, выдавил из себя Джек.
   — Боюсь, ты прав. — Она заглянула ему в лицо. — Пойдем ко мне? Или ты хочешь еще куда-нибудь зайти и выпить?
   — Давай просто погуляем, — ответил Джек.
   — Ты все еще любишь меня?
   — Конечно, — сказал он.
   — Ты боишься Арни? Он может попытаться отомстить тебе за... Он не понял тебя, когда ты говорил об отце; он считает, что ты каким-то образом... — Она замотала головой. — Джек, он с тобой поквитается, он считает, что ты виноват. У него такие допотопные взгляды.
   — Да, — согласился Джек.
   — Скажи что-нибудь, — снова попросила Дорин. — Ты t как деревянный, как не живой. Это было так ужасно? Ведь нет же, правда? Ты собрался.
   — Я... я не боюсь его, — с усилием вымолвил Джек.
   — Ты оставишь свою жену ради меня, Джек? Ты сказал, что любишь меня. Мы могли бы вернуться на Землю или еще что-нибудь.
   Они брели все дальше и дальше. 

 Глава 13

   Отто Цитте казалось, что жизнь вновь распахнула для него свои горизонты: после смерти Норба Стайнера он снова ездил по Марсу, как в былые дни, рекламировал, продавал, встречался и болтал с людьми.
   И что самое главное — ему уже удалось познакомиться с несколькими симпатичными женщинами — одинокими домохозяйками, живущими далеко в пустыне и изнывающими по обществу... так сказать.
   Ему еще не удалось навестить миссис Сильвию Болен, но он точно знал, где расположен ее дом, и уже пометил его на своей карте.
   Сегодня он планировал заглянуть туда.
   По этому случаю он надел свой лучший костюм: английский однобортный облегающий пиджак из блестящей ткани, который не носил уже тысячу лет. Ботинки и рубашка, к сожалению, были местного производства. Зато галстук! Только что из Нью-Йорка — самых модных ярких цветов и с расщепленным концом. Он любовался им, держа в руках, и, надев, тоже не мог скрыть восхищения.
   Его длинные темные волосы лоснились. Он ощущал себя счастливым и уверенным. «С такой женщиной, как Сильвия, я словно родился заново», — заметил он про себя, надевая сверху шерстяную куртку, беря чемоданы и выходя со склада — вперед, к цивилизации.
   Вертолет дугой взмыл в воздух и взял курс на восток. Туманные горы исчезли в дымке позади, внизу лежала пустыня и канал Джорджа Вашингтона — основной ориентир. Следуя вдоль него, он достиг сети более мелких каналов, отходящих от негр, и вскоре уже летел над скрещением каналов Геродота и Вильяма Батлера Итса, неподалеку от которого жили Болены.
   Вспоминая обеих женщин, он был вынужден признать, что обе обладали привлекательностью и Джун Хинесси, и Сильвия Болен, но Сильвия была ему больше по вкусу: в ней чувствовалась дремлющая страстность, свойственная глубоко эмоциональным натурам. Джун выглядела слишком бойкой и развязной — такие только знай себе болтают. «Мне нужна женщина-слушательница», — решил про себя Отто.
   Ему вспомнился прошлый,скандал. «Интересно, какой у нее муж? — подумал он. — Надо будет узнать. Многие из этих мужчин всерьез ведут жизнь пионеров, особенно те, что живут вдалеке от города, держат дома оружие, ну и все такое».
   Однако дело стоило риска.
   А на случай неприятности у Отто Цитте имелся и собственный пистолет двадцать второго калибра, который он держал в потайном кармашке в одном из своих чемоданов. Он и сейчас был там с полной обоймой.
   «Не советую связываться со мной, — заметил он про себя. — А будете напрашиваться, так получите».
   Вдохновившись этой мыслью, он пошел на снижение, бросил взгляд вниз — у дома Боленов вертолета не было — и приготовился к посадке.
   Врожденная предосторожность заставила его припарковать вертолет в миле от дома Боленов у истока служебного канала. Оттуда он отправился пешком вместе с чемоданами — выбора у него не было. По дороге стояло еще несколько домов, но он не остановился ни у одного из них, целенаправленно двигаясь вдоль канала.
   Подойдя к своей цели, он замедлил шаг и перевел дыхание. Из соседнего дома вылетела группа ребятишек... «Родители дома», — отметил он про себя, оглядываясь по сторонам. Он подошел к дому Боленов с противоположной стороны, бесшумно ступая и все время держась так, чтобы дом заслонял его от соседей.
   Наконец он поднялся на крыльцо и позвонил в колокольчик.
   Красные шторы на окне гостиной раздвинулись, и кто-то выглянул. На всякий случай Отто изобразил на лице официальную вежливую улыбку.
   Дверь распахнулась, и перед ним появилась Сильвия Болен — волосы аккуратно уложены, на губах помада, свитер джерси, узкие розовые брюки, на ногах — сандалии! Краем глаза он заметил, что ногти у нее покрыты ярко-красным лаком. Совершенно очевидно — она готовилась к его приходу. Впрочем, сейчас она, естественно, приняла равнодушную отстраненную позу и молча разглядывала его, не отпуская дверной ручки.
   — Миссис Болен, — произнес он задушевным тоном и поклонился. — Возможность лицезреть вас снова — достойная награда за бесконечные просторы безлюдной пустыни. Вас не заинтересует наш особый суп из кенгуриных хвостов? Невероятно вкусно — продукт, недоступный на Марсе ни за какую цену. Я прибыл с ним именно к вам, заметив, что вы разбираетесь в деликатесах и в состоянии оценить их, невзирая на стоимость. — Произнося все это, он осторожно подталкивал чемоданы к открытой двери.
   — Заходите, — слегка натянуто и неуверенно промолвила Сильвия и распахнула дверь. Он тут же прошел в дом и разложил свои чемоданы у низенького столика в гостиной.
   Взгляд его остановился на детском луке и колчане со стрелами.
   — Ваш сын дома? — поинтересовался он.
   — Нет. — Сильвия, сложив руки, нервно ходила по комнате. — Он сегодня в школе. — Она попыталась улыбнуться. — А свекор уехал в город, его не будет до вечера.
   «Ну что ж, понимаю», — отметил про себя Отто.
   — Садитесь, пожалуйста, — обратился он к ней, — чтобы я мог все как следует вам показать. — Одним движением он пододвинул стул, и Сильвия опустилась, на краешек, соединив колени и не опуская рук. «Как она напряжена, — заметил он. — Это хороший знак, свидетельствующий о том, что она понимает смысл происходящего: цель его визита, отсутствие сына и то, что она предусмотрительно заперла входную дверь, да и шторы остались задернутыми».
   — Может, кофе? — Сильвия вскочила и нырнула на кухню. Через мгновение она появилась с подносом, на котором дымился кофейник, стояли сахар, сливки и две фарфоровые чашки.
   — Благодарю вас, — промурлыкал он. Пока ее не было, он успел пододвинуть второй стул.
   Они сели пить кофе.
   — И вам не страшно проводить здесь так много времени одной? — спросил он. — В столь безлюдной местности?
   —- Да нет, похоже, я привыкла, — украдкой глядя на него, ответила Сильвия.
   — А где вы жили на Земле?
   — Сент-Луис.
   — Да, здесь все совсем иначе. Новая, более свободная жизнь, в которой можно расслабиться и чувствовать себя самим собой, вы не согласны? А старые нравы и обычаи устаревшего мира можно забыть. Вот... — Он окинул взглядом гостиную с ее стереотипной обстановкой: он уже сотню раз видел такие стулья, ковры, безделушки в других, похожих на этот, домах. — Здесь перед нами открываются неожиданные, бьющие через край возможности, встречающиеся лишь раз на пути отважного человека.
   —А что у вас есть еще, кроме кенгуриных супов?
   — Ну, перепелиные яйца, — сосредоточенно нахмурился Отто, — очень хорошие. Натуральное коровье масло. Сметана. Копченые устрицы. Или вот — принесите, пожалуйста, обычные крекеры, а я на пробу намажу их маслом и икрой. — Он улыбнулся, и она ответила ему сияющей улыбкой. Она вскочила и с возбужденным блеском в глазах, подпрыгивая, бросилась на кухню, как маленькая девочка.
   Через минуту, склонившись над столом, они уже намазывали черные маслянистые икринки на крекеры.
   — Ничто не может сравниться с настоящей икрой, — вздохнула Сильвия. — Я ела ее только один раз в Жизни в ресторане в Сан-Франциско.
   — Обратите внимание, что у меня есть еще. — И он извлек из чемодана бутылку. — Зеленое венгерское из погребов Буэно Висты в Калифорнии — старейших погребов этого штата!
   Сильвия достала узкие бокалы на длинных ножках, хотя он и захватил с собой предусмотрительно стаканы.
   — Боже! Как в сказке. — Сильвия полузакрыла глаза и откинулась на спинку дивана. — Я не верю, что это наяву.
   — Но это наяву. — Отто отставил бокал и склонился над ней. Дыхание ее замедлилось, словно она заснула, но из-под опущенных ресниц она зорко следила за ним. Она знала, что происходит, и не шевельнулась, не ускользнула, пока он склонялся все ближе и ближе. Продукты и вино, — подсчитал он, обнимая ее, — обошлись ему по меньшей мере в сотню долларов ООН. Но дело стоило того, по крайней мере, для него.
   Старая история повторялась. Снова без всякой прибыли. И даже с убытком — прикидывал Отто, когда они уже перешли в спальню с задернутыми шторами, гостеприимно принявшую их в свой полумрак.
   — Со мной еще никогда такого не было за всю- мою жизнь, — пробормотала Сильвия, — Я пьяна, да? О Гocподи. — Лицо ее выражало удовольствие и покой.
   —Я сошла с ума? — прошептала она после долгой паузы. — Наверное, я сошла с ума. Просто не могу поверить — наверное, это все наваждение. Так какая разница? Разве может быть дурным то, что делаешь во сне? — И после этого она уже не произнесла ни слова.
   Это-то ему и нравилось в ней, он не любил болтушек.

   «Что есть безумие?» — размышлял Джек Болен. Для него оно заключалось в том, что он потерял Манфреда Стайнера, и даже не мог вспомнить, когда и как. Он почти ничего не помнил из того, что случилось вчера у Арни, и только из рассказов Дорин по кусочкам сложил какую-то картинку. Полное безумие — конструировать картину собственной жизни по рассказам окружающих.
   Провал в памяти свидетельствовал о более серьезных глубинных нарушениях психики. Он указывал на то, что она совершила резкий скачок в будущее. И произошло это после того, как он несколько раз проиграл про себя и прожил ожидающееся событие, истинное содержание которого и оказалось утерянным для него.
   Снова и снова он представлял себе заранее этот вечер в гостиной Арни Котта, а когда тот наконец начался в действительности, пропустил его. Фундаментальное нарушение восприятия пространства и времени, которое доктор Глоб считал основой шизофрении, тревожило Джека.
   Все, что происходило у Арни, существовало для него вне всякой последовательности'.
   Как бы то ни было, восстановить его он не мог, да и ни к чему это было, ибо вчерашний вечер уже принадлежал прошлому. -А нарушение восприятия прошлого свидетельствовало не о шизофрении, а о компульсивно-обцессивном неврозе. Для него же основную проблему представляло будущее.
   А лично его будущее, как он оценивал ситуацию, состояло в основном из Арни Котта и его инстинктивной жажды мести.
   «Что мы можем против Арни? — спрашивал он себя. — Почти ничего».
   Джек отошел от окна и медленно вернулся в спальню, -где на широкой кровати все еще спала Дорин.
   Пока он стоял, глядя на нее, она проснулась и улыбнулась ему.
   — Мне приснился такой странный сон, — сказала она. — Во сне я дирижировала си-минорной мессой Баха. Часть была, написана на четыре четверти. Но когда я дошла до середины, кто-то забрал мою дирижерскую палочку, заявив, что она написана в другом размере. — Дорин нахмурилась. — Но она действительно на четыре четверти. И с чего бы мне дирижировать ею? Я даже не люблю си-минорную мессу. У Арии есть запись, он слушает ее по вечерам.
   Джек вспомнил свои сны, которые снились ему в последнее время: странные блуждающие силуэты, здания с огромным количеством помещений, бесконечно кружащие хищные птицы над головой. И какая-то гадость в буфете: он не видел ее, а лишь чувствовал ее присутствие.
   — Сны обычно связаны с будущим, — заметила Дорин— Они отражают потенциал человека. Арни хотел организовать симфонический оркестр в Льюистауне — он уже обсуждал это с Босли Тувимом. Возможно, я стану его дирижером; может, это и означает мой сон. — Она выскользнула из-под одеяла и встала — нагая, высокая, стройная.
   — Дорин, — решительно сказал Джек, — я не помню вчерашний вечер. Что стало с Манфредом?
   — Он остался с Арни. Потому что теперь ему надо вернуться в Бен-Гурион, и Арни сказал, что отвезет его. Он постоянно ездит в Новый Израиль навещать своего сына, Сэма Эстергази. Он сказал тебе, что и сегодня туда поедет. Джек... а у тебя раньше бывали случаи амнезии? — помолчав, спросила она.
   — Нет, — ответил Джек.
   — Вероятно, тебя так потрясла ссора с Арни; я уже замечала, с ним очень тяжело иметь дело.
   — Возможно, — откликнулся Джек.
   — Как насчет завтрака? — Она выдвинула ящик комода и достала оттуда свежее белье и блузку. — Я сделаю яичницу с ветчиной — прекрасная консервированная датская ветчина. Из запасов Арни с черного рынка, — поколебавшись, добавила она. — Но действительно очень вкусно.
   — Годится, — ответил Джек.
   — Когда мы легли вчера, я несколько часов не спала — все думала, что предпримет Арни. Я имею в виду, что он сделает с нами. Думаю, это будет касаться твоей работы, Джек; думаю, он нажмет на мистера И, чтобы тот уволил тебя. Ты должен подготовиться к этому. Мы оба должны быть готовы. Ну и, естественно, он вышвырнет меня: это очевидно., Но меня это не волнует — у меня есть ты.
   — Да, это так. У тебя есть я, — автоматически повторил он.
   — Месть Ар ни Котта, — плещась в ванной, объявила Дорин. — Но он же обыкновенный человек, так что нечего тут бояться. Лучше уж иметь дело с ним, чем с этим твоим Манфредом, — я действительно не могу выносить этого ребенка. Вчерашний вечер был сплошным кошмаром — у меня было такое ощущение, что вся комната пронизана какими-то холодными мокрыми щупальцами, проникающими мне в мозг... что-то злобное и грязное. И я знаю, где находился их источник. — Она помолчала. — В этом ребенке. Это были его мысли.
   Дорин вышла на кухню и занялась яичницей и кофе, Джек накрыл на стол, и они сели завтракать. Пища благоухала, и Джек почувствовал себя гораздо лучше: ее вид, вкус, запах вселяли радость в его душу, как и то, что напротив сидела Дорин с перехваченными сзади веселой ленточкой волосами.
   — Твой сын похож на Манфреда? — спросила она.
   — Черт, конечно, нет.
   — Он похож на тебя или...
   — На Сильвию. Он похож на свою мать.
   — Она красивая, да?
   — Да.
   — Знаешь, Джек, я лежала сегодня ночью и думала... Мне пришло в голову. Может, Арни и не будет возвращать Манфреда в Бен-Гурион. Только что он с ним будет делать? Арни — страшный фантазер. Теперь, когда идея с покупкой земли рухнула, он может придумать какое-нибудь новое приложение способностям Манфреда. Знаешь, что мне пришло в голову — ты будешь смеяться, — возможно, ему удастся установить контакт с Манфредом через Гелиогабала. — Она умолкла и занялась завтраком.
   — Может, ты и права. — Последнее замечание Дорин расстроило Джека. Оно выглядело вполне правдоподобным.
   — Ты никогда ре разговаривал с Гелио, — продолжила Дорин. — Я никогда в жизни не встречала таких едких и циничных людей, как он. Он всех ненавидит, в нем есть что-то сардоническое. Он весь какой-то изломанный.
   — Это я попросил Арии забрать мальчика? Или это была его идея?
   — Арий предложил, но ты сначала отказался. А потом ты так замкнулся и стал таким безвольным. Было уже поздно, и мы все много выпили — ты помнишь это?
   Джек кивнул.
   — Арни поил «Джеком Дэниелсом». По-моему, я одна выпила четверть бутылки. — Она горестно покачала головой. — Ни у кого на Марсе нет таких ликеров, как у Арни; мне будет недоставать их.
   — В этом смысле я мало чем могу быть полезен, — предупредил Джек.
   — Я знаю. Ну ничего. Я и не надеюсь на это: я вообще ни на что не надеюсь. Все вчера произошло так быстро: только что мы были заодно — ты, я и Арни, и вдруг оказались по разные стороны баррикады, и стало понятно, что мы уже никогда не будем вместе. А жаль. — Она подняла руку и отерла сбегавшую по щеке слезинку. — Господи! Я плачу, — вырвалось у нее с неожиданной злостью.
   — Если бы можно было вернуться и снова проиграть вчерашний вечер...
   — Я бы ничего не стала менять, — перебила она Джека. — Я ни о чем не жалею. И тебе не советую.
   — Спасибо. — Он взял ее за руку. — Я постараюсь сделать все, что от меня зависит. Как говаривал мой приятель — я не ахти что, но другого нету.
   Она улыбнулась и вернулась к завтраку.

   Энн Эстергази стояла за прилавком своего магазина, аккуратно заворачивая посылку. Она уже надписывала адрес, когда в дверь вошел высокий худой мужчина в больших очках. Она с неприязнью узнала в нем доктора Глоба.
   — Миссис Эстергази, если можно, я- хотел бы поговорить с вами, — произнес Глоб. — Я очень сожалею о нашей ссоре: я вел себя регрессивно, прошу извинить меня.
   — Что вам угодно, доктор? — холодно поинтересовалась она. — Я занята.
   — Миссис Эстергази, — понизив голос, быстро заговорил он, — разговор касается Арни Котта и его проекта с аномальным мальчиком, забранным им из лагеря. Я хочу просить вас использовать ваше влияние на мистера Котта и, зная вашу приверженность гуманным целям, убедить вас помешать ему совершить жестокую несправедливость по отношению к невинному интровертному шизофренику, который работает у него на этот проект. Этот человек...
   — Постойте, — перебила его Энн. — Я ничего не понимаю. — И она пригласила его внутрь магазина, где их не могли слышать посторонние.
   — Этот человек — Джек Болен, —продолжил доктор Глоб еще быстрее, — может навсегда остаться невменяемым в результате жажды мести, которую испытывает Котт, и я прошу вас, миссис Эстергази... — Далее последовал поток подобострастных молящих слов.
   «О Боже, — подумала она, — ещё одна кампания, в которой я должна участвовать. Не довольно ли?»
   Но ей ничего не оставалось делать, как выслушать его. Так ей было суждено.
   Доктор Глоб все бормотал и бормотал, и постепенно перед ней начала вырисовываться ситуация, которую он пытался опирать. Ей было ясно, что он затаил зло против Арни. Но дело было не только в этом. В характере доктора Глоба странно сочетались идеализм с детской ревностью.
   — Да, это похоже на Арни, — прервала она его.
   — Я думал обратиться в полицию, — продолжил Глоб, — или в ООН, но потом вспомнил о вас, и вот я здесь. — И он решительно посмотрел ей в глаза.

   Тем же утром Арни Котт входил в офис компании И в Банчвуд-парке. Навстречу ему поднялся высокий, интеллигентного вида китаец и поинтересовался, что ему угодно.
   — Я — мистер И, — представился он, и они пожали друг другу руки.
   — Мне нужен этот парень, Болен, которого я нанял у вас.
   — Да, конечно. Не правда ли, первоклассный мастер? — И рассматривал Арни с опаской.
   —Мне он так нравится, что я хотел бы выкупить у вас его контракт, — продолжил Арни, доставая чековую книжку. — Называйте вашу цену.
   — Но мы не можем отдать вам мистера Болена, — возмущенно взмахнул руками И. — Нет, сэр, мы можем предоставить его вам лишь на время.
   — Ваша цена, — повторил Арни и подумал: «Ах ты хитрый косоглазый!»
   — Чтобы мы расстались с мистером Боленом! Мы никогда не сможем его заменить!
   Арни ждал.
   — Надо просмотреть документы, — наконец, подумав, заявил И. — Но для того, чтобы определить хотя бы приблизительную стоимость мистера Болена, потребуется не один час.
   Арни ждал с чековой книжкой в руках.

   Выкупив трудовой контракт Джека Болена, Арни Котт вернулся домой в Льюистаун. Он застал Гелио с Манфредом в гостиной — Гелио читал мальчику.
   — Что это здесь творится? — осведомился Арни.
   — Мальчик страдает затруднением речи, от которого я пытаюсь его избавить, — опустив книгу, ответил Гелио.
   — Ни черта у тебе не выйдет. Пустая трата времени. — Арни снял куртку и протянул ее Гелио. Бликмен неохотно отложил книгу и, взяв одежду Арни, отправился в коридор повесить ее в шкаф.
   Арии заметил, что Манфред искоса посматривает на него.
   — Как дела, малыш? — дружелюбно осведомился он и похлопал мальчика по спине. — Послушай, ты хочешь вернуться в дурдом, в этот несчастный Бен-Гурион? Или предпочитаешь остаться со мной? Десять минут тебе на размышления.
   «Что бы ты там ни решил, ты все равно останешься здесь, — добавил про себя Арни. — Со всеми своими плясками на цыпочках, молчанием и полным равнодушием ко всем. И с даром предвидения, который, как я вчера убедился, хранится в твоей бестолковой голове».
   — Он хочет остаться с вами, мистер, — вернулся Гелио.
   — Ничего удивительного, — довольно откликнулся Арни.
   — Его мысли прозрачны для меня, как стекло, а мои — ему, — добавил Гелио, — Мы оба пленники в чужой земле, мистер.
   Арни громко рассмеялся.
   — Правда всегда кажется невеждам смешной, — обиделся Гелио.
   — О’кей, я — невежда, — согласился Арни. — Просто меня позабавило, что тебе нравится этот ребенок, вот и все. Я не хотел тебя обидеть. Так у вас двоих есть что-то общее? Меня это не удивляет. —Он перевернул книгу, -которую читал Гелио. — Паскаль.- Провинциальные письма. Господь вседержитель, зачем? Какой в этом смысл?.
   — Ритм, — терпеливо пояснил Гелио. — Великая проза обладает каденцией, привлекающей и удерживающей блуждающее внимание мальчика.
   — А почему оно блуждает?
   — От страха.
   — Чего он боится?
   — Смерти.
   — А, ну да, — помрачнев, согласился Арни. — Своей смерти? Или смерти вообще?
   — Этот мальчик переживает собственную старость, которая наступит через много-много лет. В полуразвалившемся состоянии он лежит в доме престарелых, которому еще предстоит быть построенным здесь, на Марсе, — обители смерти и увядания, которую он ненавидит всеми силами души. В этом будущем он проживает пустые бессмысленные годы, прикованный к постели, — скорее неодушевленный предмет, чем. личность, в котором жизнь поддерживается лишь из-за предрассудков. И как только он пытается сосредоточиться на настоящем, его тут же сметает это ужасное видение.
   — Расскажи мне об этом доме престарелых, — попросил Арни.
   — Его скоро построят, — ответил Гелио. — Правда, не для этой цели, а как большой спальный квартал для эмигрантов на Марс.
   — Да, в горах Франклина Рузвельта, — догадался Арни.
    Прибывшие люди обоснуются там и будут жить, изгнав диких бликменов из их последнего прибежища. Бликмены, в свою очередь, наложат проклятия на эту землю. Поселенцев с Земли станут преследовать неудачи, год за годом их дома будут разрушаться, и они вернутся на Землю еще быстрее, чем прибыли сюда. И в конце концов дома станут использовать для престарелых, обнищавших, дряхлых и больных людей.
   — А почему он не разговаривает? Объясни мне.
   — Чтобы избавиться от своего страшного видения, он возвращается к более счастливым дням — времени, проведенному в утробе матери, где не было ни перемен, ни времени, ни страданий. Утробная жизнь. Он стремится туда, к единственному, известному ему счастью. Он отказывается выходить из этого тупика, мистер.
   — Понимаю, — недоверчиво кивнул Арни.
   — Он страдает так же, как мы, как все люди. Только ему еще хуже, потому что он обладает предвидением, которого мы лишены. Страшно обладать таким знанием. Неудивительно, что он... почернел внутри.
   — Да, он так же черен, как и ты, — подхватил Арни, — и не снаружи, а, как ты сказал, внутри. Как ты только его выносишь?
   — Я могу вынести все, — ответил бликмен.
   — Знаешь, что я думаю, — продолжил Арни. — Я думаю, он не просто видит будущее, он его организует.
   Глаза бликмена потемнели. Он пожал плечами.
   — Как ты думаешь? — настойчиво повторил Арни. — Послушай, Гелиогабал, черный мошенник; он тут играл вчера весь вечер. Он все предвидел и пытался помешать? Он пытался предотвратить это? Хотел остановить время?
   — Возможно, — откликнулся Гелио.
   — Это огромный талант! — воскликнул Арни. — Может, ему под силу вернуться в прошлое и изменить настоящее? Продолжай заниматься с ним, следи за ним. Послушай, Дорин Андертон не звонила, не заходила сегодня? Я хочу поговорить с ней.
   — Нет.
   — Ты думаешь, я рехнулся? Думаешь, я все сочиняю об этом ребенке?
   — Вы движимы страстью, мистер, — ответил бликмен. — Страсть может подтолкнуть человека к истине.
   — Что за ерунда, — недовольно отрезал Арни. — Неужели ты просто не можешь сказать — да или нет? К чему эта твоя болтовня?
   — Мистер, я скажу вам кое-что о мистере Болене, которому вы хотите причинить вред. Он очень храним...
   — Раним,—поправил Арни.
   — Спасибо. Он нежен и легко уязвим- Вам будет легко разделаться с ним. Но у него есть амулет, подаренный ему кем-то, кто любит его. Амулет бликмеаов — водяная ведьма. Она спасет его.
   — Посмотрим,— помолчав, ответил Арии.
   — Да, поживем — увидим, какая сила хранится в этих древних предметах, — странно изменившимся голосом добавил Гелио.
   — Да ты сам — живое доказательство того, что весь этот хлам так же бесполезен, как и ты сам. Лучше уж тебе быть здесь, готовить мне пищу, подметать пол и выполнять мои распоряжения, чем скитаться по марсианской пустыне, что ты делал, когда я нашел тебя. Клянчил воду, как подыхающая тварь.
   — М-м-м, возможно, — пробормотал бликмен.
   — И не забывай об этом, — добавил Арни. — Иначе снова окажешься в пустыне с яйцами пака и стрелами, будешь брести неведомо куда.
   «Я тебе делаю большое одолжение, что позволяю жить, как человеку», — договорил уже про себя Арни.

   Днем Арни Котт получил послание от Скотта Темпла. Поставив кассету на дешифровальный аппарат, он уселся слушать.
   — Арни, мы обнаружили посадочную площадку. Все верно — в горах Франклина Рузвельта. Его самого не было, зато стояла только что прибывшая автоматическая ракета — по ней-то мы и определили место. В общем, у парня там огромный склад всяких товаров. Продукты мы забрали, и сейчас они в нашем пакгаузе. Потом сбросили атомный заряд и все разнесли.
   «Хорошо», — подумал Арни.
   — А для того, чтобы он знал, как ты сказал, с кем он связался, оставили ему записку. Прикрепили ее к обломку ориентировочной вышки: «Арни Котту не нравится, чем ты занимаешься». Ну как, Арни?
   — Отлично, — вслух ответил Арни, хотя на его вкус в этом и было что-то... как это называется? — банальное.
   — Когда вернется, он найдет ее, — продолжалась запись. — И еще я подумал, но это на твое усмотрение — может, нам наведаться туда через пару дней, посмотреть — не займется ли он ремонтом? Эти независимые предприниматели — хитрые ребята, как те, что в прошлом году пытались организовать собственную телефонную сеть. В общем, я думаю, за этим надо проследить. Кстати, он пользовался старым оборудованием Норба Стайнера — мы обнаружили документы с его именем. Так что ты был прав. Хорошо, что мы разобрались с этим парнем, он мог доставить нам хлопоты.
   Послание закончилось. Арни поставил кассету в свой диктофон, взял микрофон и начал отвечать.
   — Скотт, ты все сделал правильно. Спасибо. Надеюсь, мы больше не услышим об этом парне, и я одобряю, что ты конфисковал его склад: мы найдем ему применение. Заглядывай как-нибудь вечерком, выпьем. — Он остановил и перемотал плёнку.
   Из кухни доносился приглушенный голос Гелиогабала, читавшего Манфреду. Арни почувствовал раздражение, а потом и злость на бликмена. «Зачем я связался с Джеком Боленом, если ты можешь читать мысли мальчика? Почему ты сразу не сказал мне об этом? Ты предал меня, — уже с настоящей ненавистью подумал он, как и все остальные: Энн, Джек, Дорин — все».
   — Ну что, есть результаты или нет? — заорал он, подходя к дверям кухни.
   — Мистер, это дело требует времени и сил, — ответил Гелиогабал.
   — Время! В нём-то и есть вся загвоздка. Отошли его в прошлое, скажем, года на два, и пусть купит каньон Генри Уоллеса на мое имя — можешь ты это сделать?
   Бликмен не ответил: вопрос был слишком глупым, чтобы думать над Ним. Арни, помрачнев, захлопнул дверь и вернулся в гостиную.
   «Тогда заставь его послать меня в прошлое, — продолжал он беседовать сам с собой. — Эта способность путешествовать во времени — стоящая штука. Почему я не могу добиться того, что мне нужно? Что творится со всеми? Они специально хотят меня позлить. Но долго я терпеть не стану».

   К часу дня из компании И не поступило еще ни одного вызова. И Джек Болен, сидевший в ожидании перед телефоном у Дорин Андертон, понял: что-то случилось. В половине второго он позвонил И.
   — Я думал, мистер Котт поставил тебя в известность, Джек, — невозмутимо ответил И. — Ты больше не работаешь у меня, Джек. Ты принадлежишь ему. Спасибо за службу.
   — Котт приобрел мой контракт? — с отчаянием спросил Джек.
   — Именно так.
   Джек повесил трубку.
   — Что он сказал? — спросила Дорин, не спускавшая с него глаз.
   — Я принадлежу Арни.
   — И что он собирается делать?
   — Не знаю. Наверное, надо позвонить ему и узнать. Похоже, сам он не собирается мне звонить.
   «Играет со мной, — подумал Джек. — Садистские игры«.
   — Незачем ему звонить, — возразила Дорин. — Он никогда ничего не говорит по телефону. Надо пойти к нему. И я хочу пойти с тобой — пожалуйста, позволь мне.
   — Ладно, — ответил Джек, направляясь за своей курткой.— Пошли. 

 Глава 14

   Около двух часов дня Отто Цитте высунул голову из боковой двери дома Боленов и убедился, что вокруг никого нет. «Он может спокойно идти», — подумала Сильвия Болен, наблюдая за ним.
   «Что я наделала? — спрашивала она себя, стоя посреди спальни и неловко застегивая блузку. — И я еще надеюсь сохранить это в тайне? Даже если его не видела миссис Стайнер, он, безусловно, сам все расскажет Джун Хинесси, а уж она разболтает по всему побережью канала Вильяма Батлера Итса — она обожает сплетни. И Джеку все станет известно. Уже не говоря о том, что Лео может раньше приехать домой...»
   Но теперь было слишком поздно. Дело было сделано. Отто собирал чемоданы, готовясь идти.
   «Лучше бы я умерла», — подумала Сильвия.
   — До свидания, Сильвия, — торопливо проговорил Отто, направляясь к двери, — я позвоню тебе.
   Она не ответила, сосредоточенно надевая туфли.
   — Ты не хочешь попрощаться со мной? — спросил Отто, останавливаясь у двери.
   — Нет. И убирайся отсюда, — ответила она, метнув на него яростный взгляд. — И не вздумай вернуться — я ненавижу тебя.
   — За что? — пожал он плечами.
   — За то, что ты отвратительный человек, — безапелляционно заявила она. — Я никогда в жизни не имела дел с таким отвратительным человеком. Наверное, я просто сошла с ума, это все из-за одиночества.
   Похоже, он действительно обиделся и, залившись краской, остановился у дверей, переминаясь с ноги на ногу.
   — Между прочим, идея принадлежала в равной степени и тебе, — наконец пробормотал он.
   — Убирайся, — повторила она, поворачиваясь к нему спиной.
   Наконец раздался звук открывающейся двери, потом хлопок —дверь закрылась, и он ушел.
   «Больше никогда, никогда в жизни», — произнесла Сильвия и направилась в ванную за своей бутылочкой фенобарбитала: она поспешно налила стакан воды, приняла сто пятьдесят миллиграммов и залила их одним большим глотком.
   «Напрасно я так вела себя с ним, — неожиданно пронзило ее чувство стыда. — Это было нечестно: он ни в чем не виноват, это я во всем виновата. К чему винить его, если вся беда во мне? Не он, так кто-нибудь другой рано или поздно. Интересно, он еще вернется? Или я выгнала его навсегда?» И она снова почувствовала себя одинокой и несчастной, обреченной на бесконечное блуждание в беспросветной пустоте. «На самом деле он был очень мил, — подумала она. — Мягок и предусмотрителен. Могло быть гораздо хуже».
   Она вышла на кухню, уселась на стол, взяла телефон и набрала номер Джун зЬшесси.
   — Алле? — откликнулась Джун.
   — Угадай, что со мной было, — начала Сильвия.
   — Что?
   — Постой, я закурю сигарету. — Сильвия закурила, достала пепельницу, поудобнее поставила кресло и приступила к рассказу,' снабжая его бесконечными подробностями, некоторые из которых сочинялись тут же.
   К ее удивлению, процесс повествования доставил ей такое же удовольствие, как и само происшествие.
   А может, даже несколько большее.

   Летя над пустыней к своей базе, Отто Цитте вспоминал свидание с миссис Болен и поздравлял себя с успехом: несмотря на приступ сожалений и обвинений, происшедший с Сильвией при его уходе, он считал его совершенно нормальным и пребывал в прекрасном расположении духа.
   «Такую реакцию можно было ожидать», — утешал он себя.
   Он с этим уже встречался. Конечно, его это каждый раз огорчало, но он уже привык к этим маленьким уловкам, столь свойственным женскому сознанию: рано или поздно наступал момент, когда им хотелось закрыть глаза на действительность, и они начинали обвинять всех и вся, оказывавшихся рядом.
   На самом деле его это мало заботило: ничто не могло отнять у него воспоминаний о счастливых мгновениях, которые они разделили.
   Что теперь? Перекусить, отдохнуть, побриться, принять душ и переодеться... И у него еще останется время на коммивояжерскую поездку без всяких побочных намерений, только для чистого бизнеса.
   Впереди уже виднелась рваная гряда горных вершин: скоро он окажется на месте.
   Ему показалось, что прямо впереди над горами поднимаются клубы отвратительного серого дыма.
   Он испуганно прибавил скорость. Сомнений не оставалось — дым поднимался с его посадочной площадки. «Они обнаружили меня! — со сдерживаемым всхлипом догадался он. — Меня ждут люди ООН». Но ему ничего не оставалось, как добраться до места и все выяснить.
   Внизу виднелись развалины посадочной площадки. Он бесцельно снова и снова кружил над дымящимися руинами, громко и не таясь рыдая. Впрочем, никаких признаков ООН не было видно — ни военных, ракет, ни солдат.
   Неужели взорвалась челночная ракета?
   Отто поспешно посадил вертолет и бросился бегом по дымящейся почве к развалинам, которые еще недавно были его складом.
   Достигнув ориентировочной вышки, он заметил, что к ней приколот обрывок картонки: «Арни Котту не нравится, чем ты занимаешься».
   Он перечел записку несколько раз, но никак не мог уловить ее смысл. Арки Котт — он как раз собирался к нему отправиться — Арни был лучшим покупателем Норба. Что это означает? Неужели он уже успел чем-то обидеть Арни? А если нет, то чем еще можно объяснить его гнев? Чем он заслужил его?
   «За что? — повторял Отто. — Что я тебе сделал? Зачем ты меня уничтожил?»
   Еще надеясь, что что-то могло уцелеть среди руин, он пробрался к бывшему складу... Там не было ничего: склад был предварительно обобран — ни единой банки, коробки, бутылки. Лишь обломки самого здания, не более того. Те, кто сбросили бомбу, сначала все обчистили.
   «Ты разбомбил меня, Арни Котт, и обокрал!» — думал Отто, бродя кругами, сжимая и разжимая кулаки и бросая ненавидящие взгляды в небо.
   И все равно он не мог понять, зачем это потребовалось Арни.
   «Должна же быть какая-то причина. И я найду ее, будь ты проклят, Арни Котт, но я до нее докопаюсь. А когда докопаюсь, отомщу за все, что ты сделал».
   Он высморкался и, еле-еле шевеля ногами, направился обратно к вертолету, опустился на сиденье и уставился в пустоту.
   Так он сидел довольно долго. Потом достал из одного чемодана пистолет и, положив его к себе на колени, снова погрузился в размышления об Арни Котте.

   — Простите, что отвлекаю вас, мистер, — начал Гелиогабал, входя в гостиную. — Но если вы готовы, я могу объяснить, что вам надо делать.
   — Валяй, — просияв, откликнулся Арни.
   На лице Гелио появилось скорбно-надменное выражение.
   — Вы должны взять Манфреда и пешком пересечь пустыню до гор Франклина Делано Рузвельта. Цель вашего паломничества — Грязная Башка, священная скала бликменов. У нее вы получите все ответы, когда доставите туда мальчика.
   — А ты говорил мне, что это одно мошенничество, — погрозив пальцем Гелио, хитро заметил Арии. Он все время ощущал, что в религии бликменов что-то есть, а Гелио просто пытается обмануть его.
   — В святилище скалы вы должны объединиться с ним. Дух скалы примет вашу коллективную душу и, если проявит к вам благосклонность, даст то, что вы у него просите. На самом деле все зависит от способностей мальчика, — добавил Гелио. — Сама по себе скала бессильна. Однако дело в том, что напряжение времени является наименьшим там, где она расположена. Именно этим и пользуются бликмены уже много веков.
   — Понимаю, — откликнулся Арни. — Что-то вроде разрыва во времени. И вы, ребята, проникаете через него в будущее. Ну меня-то сейчас больше интересует прошлое, не говоря о том, что все это, на мой взгляд, выглядит довольно сомнительно. Но я попытаюсь. Ты мне уже на-рассказывал столько сказок об этой скале...
   — Я говорю правду. Сама по себе Грязная Башка ничего не может. — Он не мигая смотрел Арни в глаза.
   — И ты думаешь, Манфред согласится помочь?
   — Я рассказал ему о скале, и он очень хочет ее увидеть. Я сказал ему, что в этом месте человек может убежать в прошлое. Он в восторге от этой идеи. Хотя... — Гелио помедлил, — вы должны будете отплатить мальчику за его помощь.
   — Можешь предложить ему все, что угодно...
   — Вы должны навсегда вычеркнуть перспективу АМ-WEB из его жизни, мистер. Пообещайте, что отправите его обратно на Землю. Тогда, что бы с ним ни случилось, он навсегда утратит возможность лицезреть это отвратительное здание. Если вы сделаете это, он все свои душевные силы обратит вам на пользу.
   — Меня это устраивает, — согласился Арни.
   — Не обманите мальчика.
   — Черт, конечно, нет. Я сейчас же начну переговоры с ООН — это не просто, но у меня есть адвокаты, которым такие дела по плечу, — заверил Арни.
   — Хорошо, — кивнул Гелио. — Будет слишком низко, если вы обманете его ожидания. Если вы хотя бы на мгновение могли испытать ту ужасную тревогу относительно своего будущего, которую испытывает он...
   — Да, звучит страшновато, — согласился Арни.
   — Как было бы неприятно, если бы вам самому предстояло пережить это, — не спуская с него глаз, продолжал Гелио.
   — Ладно, где Манфред?
   — Гуляет по Льюистауну, осматривает достопримечательности.
   — Черт, а это не опасно?
   — Думаю, нет. Ему очень нравятся люди, магазины, оживленное движение — все это так ново для него.
   — Ты действительно помог мальчику, — заметил Арни.
   В дверь позвонили, и Гелио пошел открывать. Арни выглянул в коридор и увидел Джека Болена и Дорин Ан-дертон — оба с неестественными, застывшими выражениями лиц.
   — О, привет, заходите, — деловито приветствовал их Арни, — я как раз собирался звонить тебе, Джек. У меня есть для тебя работа.
   — Зачем вы выкупили мой контракт у мистера И? — спросил Джек.
   — Затем, что ты мне нужен, — ответил Арни. — Сейчас я тебе все объясню. Я собираюсь отправиться в паломничество с Манфредом, и мне нужно, чтобы кто-нибудь кружил у нас над головой, чтобы мы не потерялись и не умерли от жажды. Мы должны пересечь пустыню пешком, верно, Гелио?
   — Да, мистер, — подтвердил Гелио.
   — Я собираюсь отправиться прямо сейчас, — заявил Арни. — По моим подсчетам до гор дней пять пути. Мы возьмем с собой переносной передатчик, чтобы сообщать вам, когда нам что-нибудь понадобится. По вечерам будете опускаться и расставлять для нас палатку. Проверь набор медикаментов на борту на случай, если меня или Манфреда укусит какое-нибудь пустынное животное: я слышал, там полным-полно крыс и змей. — Он взглянул на часы. — Сейчас три, я собираюсь отправиться через час.
   — А какова цель паломничества? — поинтересовалась Дорин.
   — У меня там дела, — ответил Арни. — С пустынными бликменами. Личные дала. Ты полетишь? Если да, то лучше переоденься — надень сапоги, брюки. Кружить пять дней — это немало. Главное, удостоверьтесь, что воды достаточно.
   Дорин и Джек переглянулись.
   — Я не шучу, — продолжил Арни. — Так что давайте не будем тратить попусту время, ладно?
   — Насколько я понимаю, у меня нет выбора, — заметил Джек Дорин. — Я вынужден выполнять его распоряжения.
   — Истинная правда, дружок, — подтвердил Арни. — Так что начинай собираться. Портативную плиту, портативный движок, ванную, пищу, мыло, полотенца, какое-нибудь оружие. Ну сам знаешь, что нам может понадобиться, ты же живешь на краю пустыни.
   Джек неторопливо кивнул.
   — А что это у тебя за дела? — осведомилась Дорин. — И почему надо идти пешком? Если тебе хочется туда попасть, почему не. лететь, как обычно?
   — Потому что мне надо идти пешком, — огрызнулся Арни. — Так надо, это от меня не зависит. Но обратно я ведь смогу лететь, не правда ли? — повернулся он к Гелио.
   — Да, мистер, — ответил тот. — Обратно вы можете добираться как угодно.
   — Хорошо еще, что я в прекрасной физической форме, иначе все накрылось бы, — заметил Арни. — Надеюсь, Манфред осилит дорогу.
   — Он очень сильный, мистер, — подтвердил Гелио.
   — Вы берете с собой мальчика? — удивился Джек.
   — Беру. А что, у тебя есть возражения?
   Джек ничего не ответил, только еще больше помрачнел.
   — Вы не имеете права заставлять, его пять дней идти через пустыню, вы его погубите! — внезапно взорвался он.
   — А каким-нибудь наземным транспортом ты не можешь воспользоваться? — спросила Дорин. — Например, почтовым гусеничным микроавтобусом? Скорость у него небольшая, так что все равно получится паломничество.
   — Что скажешь? — обратился Арни к Гелио.
   — Думаю, сгодится, — после некоторых размышлений согласился бликмен.
   — Замечательно, — обрадовался Арни. — Сейчас позвоню паре знакомых и добуду автобус. Какую прекрасную идею ты подала, Дорин, очень тебе благодарен. Естественно, это не означает, что вам не нужно лететь над нами на случай какой-нибудь поломки.,
   Джек и Дорин кивнули.
   — Возможно, когда я доберусь до места, вы узнаете о моих планах, — добавил Арни и подумал про себя: «На этот счет можете не сомневаться».
   — Пока все это выглядит очень странно, — засомневалась Дорин, держа за руку Джека.
   — Я тут ни при чем, — ухмыльнулся Арни. — Это все Гелио.
   — Верно, — согласился Гелио. — Это моя идея.
   Но ни на Джека, ни на Дорин это не произвело никакого впечатления.
   — Ты разговаривал сегодня с отцом? — спросил Арни Джека.
   — Да.
   — Оформил право собственности? Все в порядке?
   — Говорит, что все оформлено по закону. Собирается возвращаться на Землю.
   — Разумно, — заметил Арни. — Я восхищаюсь им. Прилетел, застолбил, оформил через подставных лиц и улетел. Неслабо.
   — Что ты собираешься делать, Арни? Что ты задумал? — еле слышно спросил Джек.
   — Просто священное паломничество с Манфредом, — пожал плечами Арни, — ничего особенного. — Однако ухмылка продолжала играть у него на губах — он ничего не мог с этим поделать; впрочем, его это совершенно не заботило — он и не пытался ее скрыть.
   Почтовый автобус сокращал время паломничества до восьми часов, как подсчитал Арни. «Всего и делов-то — раз плюнуть» , — успокаивал он себя, меряя шагами гостиную.
   На улице у Тротуара уже стоял гусеничный автобус, в котором сидели Гелио с Манфредом. Арни видел их через окно. Вынув из ящика письменного стола пистолет, он вложил его в кобуру, пришитую к внутренней стороне куртки, запер ящик и поспешил в коридор.
   Через мгновение он был внизу.
   — Вот и мы, — помахал он Манфреду. Гелио вышел из автобуса, и Арни уселся за пульт управления. Он завел крохотный турбинный двигатель, и тот зажужжал, как шмель в бутылке.
   — Приятный звук, — искренне заметил Арни. — Пока, Гелио. Если все сложится удачно, тебя ждет награда, запомни.
   — Мне не нужны награды, — заявил Гелио. — Я всего лишь выполняю свой долг, мистер.
   Арии отпустил тормоза и влился в полуденный поток машин. Они отправились. Над головой кружили Джек с Дорин — Арии даже не позаботился взглянуть вверх, так он был уверен в их присутствии. Он еще раз помахал рукой Гелио, и тут же того скрьи из вида огромный гусеничный автобус.
   — Ну как тебе нравится? — спросил Арни, направляясь к границе города и начинающейся за ним пустыне. — Это тебе не хухры-мухры. Пятьдесят миль в час.
   Мальчик не ответил, но все его тело дрожало от возбуждения.
   — Болваны, — произнес Арни, отвечая собственным мыслям.
   Они почти выехали из Льюйстауна, когда Арни заметил, что за ними, не отставая, следует машина. Внутри он разглядел две фигуры — мужскую и женскую, сначала приняв их за Джека и Дорин. Но, приглядевшись внимательнее, он увидел, что женщина — его бывшая жена Энн Эстергази, а мужчина — доктор Мильтон Глоб.
   «Какого черта им надо? — взвился Арни. — Они что, не видят, что я занят, не понимают, что мне сейчас не до них?»
   — Котт! — закричал Глоб. — Останавливайтесь, сворачивайте к обочине — нам надо поговорить! Вопрос жизни и смерти!
   — Черта с два! — пробормотал Арни, прибавляя скорость и нащупывая левой рукой пистолет. — Мне не о чем с вами разговаривать. А что это вы делаете вдвоем? — Ему эта встреча совершенно не нравилась.
   «Похоже, они спелись, — заметил он про себя. — Ну что ж, этого следовало ожидать». Он включил передатчик и вызвал стюарда союза Эдди Гоггинса: «Это Арни. Точка по гирокомпасу — 8.45702, прямо на окраине города. Быстренько ко мне — у меня тут компания, о которой надо позаботиться. И поторопись — они нагоняют меня».
   Для них действительно не составляло труда не только догнать микроавтобус Арни, но и обогнать его.
   — Сейчас будем, Арни, — откликнулся Эд ди Гоггинс. — Сейчас пошлю ребят на перехват — не волнуйся.
   Машина доктора и Энн пошла на обгон и резко затормозила, встав поперек дороги. Арни пришлось последовать ее примеру. Из машины выскочил Глоб а, размахивая руками, бросился ему навстречу.
   — Конец твоей карьере вранья и властвования! — кричал он.
   «Боже милостивый, — подумал Арни. — И это надо же именно сейчас».
   — Что тебе надо? — высунулся он из окна. — Короче, я тороплюсь.
   — Оставь Джека Болена, — задыхаясь, выпалил Глоб. — Я представляю его интересы, он нуждается в покое и отдыхе. Будешь иметь дело со мной.
   Из машины вышла Энн Эстергази и тоже подошла к автобусу.
   — Насколько я понимаю... — начала она.
   — Ты ничего не понимаешь, — злобно оборвал ее Арни. — Дайте мне проехать, иначе я займусь вами обоими.
   Над головами появился вертолет с маркировкой союза водопроводчиков и начал опускаться. «Это Джек и Дорин»,  — догадался Арни. За ними на предельной скорое-, ти появился еще один вертолет — а это уже, вне всяких сомнений, был Эдди с членами союза. Оба вертолета приготовились садиться.
   — Арни, я чувствую, произойдет что-то непоправимое, если ты сейчас не остановишься, — предупредила Энн Эстергази.
   — Со мной? — весело поинтересовался Арни.
   — Да, Арни. Пожалуйста. Что бы ты ни собирался сделать, подумай сначала На свете так много хорошего, неужели надо обязательно мстить?
    — Отправляйся обратно в Новый Израиль и занимайся своим несчастным магазином. — Он заглушил мотор.
   — Этот мальчик с тобой — Манфред Стайнер? — спросила Энн. — Отдай его Мильтону, пусть он отвезет его обратно в Бен-Гурион; так будет лучше для всех: и для тебя, и для него.
   Один из вертолетов уже опустился, и из него выпрыгнуло трое или четверо членов союза. Они бегом кинулись через улицу, и Глоб, заметив их, горестно ухватился за рукав Энн.
   — Я вижу, — твердо ответила она. — Пожалуйста, Арни. Я всегда с тобой работала бок о бок... ради меня, ради Сэма — я знаю, если ты не остановишься, мы больше некогда не будем вместе. Неужели ты сам не чувствуешь? Неужели для тебя это так важно, что ты ютов все поставить на карту?
   Арни молчал.
   К автобусу подбежал Эдди Гоггинс, остальные окружили Энн Эстергази и доктора Глоба. Теперь опустился и второй вертолет, и из него вылез Джек Болен.
   — Можете сами спросить его, — произнес Арни. — Он здесь по доброй воле: он — взрослый человек и отдает отчет в своих поступках. Спросите его: по собственной воле он отправился в это паломничество?
   Как только Энн и Глоб повернулись к Джеку, Арни дал задний ход и, рванувшись вперед, объехал их машину. Глоб кинулся к машине, но его тут же схватили за руки, и началась потасовка. Арни мчался вперед, оставляя позади людей в машинах.
   — Вот мы и снова едем, — обратился он к Манфреду.
   Впереди улица постепенно превращалась в еле заметную ровную полоску, уходящую в пустыню и теряющуюся в направлении отдаленных гор. Автобус подскакивал на выбоинах, двигаясь почти на предельной скорости, и Арни улыбался про себя. Лицо Манфреда тоже сияло от возбуждения.
   «Никто не в состоянии остановить меня», — повторял Арни.
   Звуки драки замерли за спиной, и теперь до его ушей доносилось лишь слабое жужжание мотора. Он умиротворенно откинулся на спинку кресла.
   «Ну готовься, Грязная Башка», — сказал он про себя и тут же вспомнил про волшебный амулет Джека Болена, о котором ему рассказывал Гелио. Это воспоминание заставило его нахмуриться, но ненадолго. Он мчался вперед, не снижая скорости.
   Гадл-гадл! — возбужденно каркал рядом Манфред.
   — Что это за гадл-гадл? — поинтересовался Арни, но не был удостоен ответа.
   Впереди маячили горы Франклина Рузвельта. «Может, мне это удастся выяснить, когда доберемся до них, — подумал Арни. — Хотел бы я знать, что это такое». По какой-то причине звуки, издаваемые мальчиком, эти лишенные всякого смысла Слова, вселяли в него необъяснимую тревогу. Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы рядом был Гелио.
   — Гадл-гадл! — кричал Манфред, и автобус несся все дальше и дальше.

 Глава 15

   В сиянии раннего утра перед ними возвышался выступ из вулканического стекла, .который и назывался Грязной Башкой. Ночь они провели в пустыне в палатке с припаркованным поблизости вертолетом. Ни Джек Болен, ни Дорин Андертон не разговаривали с ними, и уже на рассвете вертолет поднялся в воздух. Арни с Манфредом плотно позавтракали, собрались и продолжили путешествие.
   Теперь они уже достигли цели своего паломничества — священной скалы бликменов.
   «Вот место, которое вылечит нас от всех наших болячек», — думал Дрни, приближаясь к ней. Он пустил Манфреда за пульт управления и углубился в карту, нарисованную для него Гелиогабалом. На ней была изображена тропа, шедшая вверх к скале. Там, с северной стороны, как говорил Гелио, расположена пещера, в которой обычно можно найти бликмена священнослужителя. «Если он, конечно, не спит где-нибудь спьяну», — добавил .про себя Арни. Он был знаком с этими священнослужителями — все они по преимуществу были старыми пьяницами. Их презирали даже сами бликмены.
   Он остановил автобус в тени, у подножья первого же холма, и выключил двигатель.
   — Отсюда пойдем пешком, — сказал он Манфреду. — Поклажи возьмем, сколько сможем, — естественно, пищу, воду, переносной передатчик, а если потребуется что-нибудь приготовить, вернемся сюда за плитой. Здесь недалеко, всего несколько миль.
   Мальчик выскочил из автобуса, помог Арни выгрузить снаряжение, и вскоре они поднимались по каменистой тропе, уходящей в глубь горного кряжа.
   Тревожно посматривая по сторонам, Манфред дрожал и ежился. «Может, он опять ощущает присутствие АМ-WEB?» — подумал Арни. Каньон Генри Уоллеса находился всего в нескольких стах милях. На таком расстоянии мальчик вполне мог воспринимать эманации будущего здания. Даже сам Арии, кажется, чувствовал их.
   Или это давала знать о себе скала бЛикменов?
   Ему не нравился ее вид. «Нашли из чего делать святилище! Пустынная, таинственная местность... хотя, может, давным-давно она и была плодородной». По обеим сторонам тропы виднелись следы бликменских стоянок. Возможно, именно здесь марсиане и появились на свет — местность хоть и выглядела заброшенной, но явно сохранила следы былого обитания. Словно из века в век черно-серые существа хранили и обрабатывали ее. И чем она стала теперь? Прибежищем вымирающей расы. Памятник культуры, от которого скоро не останется и следа.
   Обессилев от подъема с тяжелым грузом, Арни остановился. Манфред взбирался следом по крутому склону, продолжая время от времени бросать вокруг тревожные взгляды.
   — Не бойся, — подбодрил его Арии. —- Тут нет ничего страшного. «Может, способности мальчика уже соединились со свойствами скалы? — подумал он. — Может, скала осознает его присутствие? Способна ли она на это?»
   Тропа стала более пологой и широкой. Все окутала сырая холодная тень, словно они входили в огромный склеп. Растительность, покрывавшая скалы, казалась мертвой, будто вобравшей в. себя яд. Впереди на тропинке лежал полусгнивший труп мертвой птицы, который мог здесь находиться уже несколько недель — по его высохшему виду трудно было что-то сказать.
   «Нет уж, не нравится мне это место», — подумал Арни.
   — Гадл-гадл, — склонившись над птицей, заговорил Манфред.
   — Да, — пробормотал Арни, — пошли дальше.
   И вскоре они подошли к подножию скалы.
   Ветер шуршал травой и листьями, обнаженный, словно ободранный, кустарник торчал из почвы, как ископаемые скелеты. Ветер вырывался из расселины Грязной Башки и приносил какой-то звериный запах. «Может, это запах священнослужителя», — предположил Арни и, ничуть не удивившись, заметил у дорожки пустую бутылку и остатки съестного, запутавшиеся в колючках.
   — Есть здесь кто-нибудь?! — крикнул он.
   Прошло довольно много времени, и наконец из пещеры появился старый бликмен, седой как кокон паутины. Его как будто вынес порыв ветра — покачиваясь, он прислонился к стене пещеры и сделал неуверенный шаг навстречу гостям. Глаза у него опухли и слезились.
   — Ну ты, старый пьяница, — тихо произнес Арни, потом достал листок, который дал ему Гелио, и поприветствовал его по-бликменски.
   Священнослужитель механически прошамкал ответ беззубым ртом.
   — Вот. — Арни протянул ему пачку сигарет. Священнослужитель, что-то бормоча, сделал еще шаг, взял пачку и запихал ее под свое одеяние.
   — Нравится, да? — поинтересовался Арни. — Я так и думал.
   По бумажке он прочел цель своего визита и попросил священнослужителя, чтобы тот отвёл их в пещеру и оставил на час с Манфредом, чтобы они могли вызвать дух горы.
   Не прекращая бормотать, священнослужитель подобрал подол своей одежды, повернулся и пошел прочь, свернув на боковую тропу.
   Арни перевернул бумажку и приступил к выполнению инструкции, написанной ему Гелио.
   1) Войти в пещеру.
   Арни взял Манфреда за руку и осторожно вошел в темную расселину скалы. Там он зажег фонарь и повел мальчика вглубь, пока стены пещеры не расступились и они не оказались в широком зале. В нос ударил затхлый запах, словно ее не проветривали уже несколько веков. «Воняет, как из ящика с полусгнившими тряпками», — подумал Арни.
   «Что дальше?» — Он снова заглянул в инструкцию Гелио.
   2) Разжечь костер.
   Неровный круг камней окаймлял черное пепелище, в котором валялись остатки сучьев и костей. Похоже, старик готовил здесь себе пищу.
   У Арни в сумке была растопка — он вывал ид ее наземь и негнущимися пальцами начал обстругивать.
   — Смотри, не потеряйся здесь, малыш, — предупредил он Манфреда. «Интересно, удастся ли нам когда-нибудь отсюда выбраться?» — мелькнула у него мысль.
   Впрочем, когда затрещал костер, они оба почувствовали себя лучше. В пещере потеплело, хотя и не стало суше: сырой запах не только не уменьшился, но усилился, словно огонь выманивал его из всех закоулков.
   Следующее указание удивило Арни, но, каким бы несуразным оно ему ни казалось, он дотошно выполнил и его.
   3) Включить портативный передатчик на 574 кГц.
   Арни достал маленький японский транзистор и включил его. На 574 кГц не было ничего, кроме статических шумов. И тем не менее скала, кажется, откликалась на них, звук как будто разбудил ее, и она изменилась, осознав их присутствие. Следующее указание было таким же неожиданным.
   4) Принять нембутал (мальчику не надо).
   Открыв походный ящик, Арни проглотил нембутал, недоумевая: не для того ли это делается, чтобы затуманить его сознание и сделать более доверчивым? Или просто для того, чтобы приглушить его волнение?
   Оставалась последняя инструкция:
   5) Бросить в огонь пакет.
   Гелио вручил Арни маленький пакетик, сделанный из страницы «Нью-Йорк Таймс», с вложенной в него какой-то травой. Арни встал на колени у костра, аккуратно развернул пакетик и высыпал темную сухую труху в огонь. Его тут же окутал тошнотворный запах, и огонь погас. Повалил дым, заполняя все пространство. Арни услышал, как закашлялся Манфред. «Черт, если так пойдет дальше, мы здесь задохнемся», — испугался Арни.
   Но дым почти мгновенно иссяк. Пещера потемнела и словно раздалась в стороны, а скала отступила вглубь. У Арни закружилась голова, земля поплыла из-под ног, он потерял чувство равновесия. Оставалось только ждать.
   — Манфред, слушай меня, — начал он. — Как тебе объяснил Гелио, ты можешь больше не волноваться об AM-WEB. Понял? Ладно. Теперь давай вернемся в прошлое на три недели. Можешь ты это сделать? Постарайся.
   Мальчик смотрел на него из мрака расширившимися от ужаса глазами.
   — К тому времени, когда я еще не был знаком с Джеком Боленом, — продолжил Арни. — До того, как встретил его в пустыне, где умирали от жажды бликмены. Понял? — Он двинулся к мальчику...
   И Тут же плашмя упал лицом вниз.
   «Нембутал, — подумал он. — Надо поскорее подняться, пока я окончательно не вырубился». Ухватившись за что-то, он начал приподниматься. Вокруг затрепетал свет, он вытянул руки... и оказался в воде. По его телу, омывая лицо, струилась теплая вода: он вдохнул, захлебнулся и увидел вокруг шипящий пар — ноги нащупали на полу знакомые изразцы.
   Он был в своей парилке.
   Вокруг слышались голоса. «Верно, Арии», — донесся до него голос Эдди. И постепенно вокруг начали вырисовываться силуэты других мужчин.
   Внизу живота заныла язва двенадцатиперстной киш-. ки, и он понял, что страшно голоден. На слабых непослушных ногах он вышел из-под душа и прошлепал по теплым влажным изразцам за полотенцем, которое держал наготове служитель. ^
   «Я уже был здесь, — подумал Арни. — Я уже делал все это, говорил то, что собираюсь сказать — что за чушь! Это как-то называется... французским словом... Лучше позавтракать». Живот у него бурчал, и боль усиливалась.
   — Эй, Том, — крикнул он служителю, — вытри меня как следует и помоги одеться. Я голоден, как волк; проклятая язва, никогда она еще так не болела.
   — Хорошо, Арни, — подходя, ответил служитель и протянул огромное мягкое белое полотенце.

   Служитель помог ему облачиться в серые фланелевые брюки, футболку, ботинки из мягкой кожи и военно-морскую кепи. Арни вышел из парилки, пересек коридор и вошел в свою столовую, где Гелиогабал уже приготовил ему завтрак. ,
   Не раздумывая, он сел за стол, на котором его ждали горячие лепешки, бекон, кофе, стакан апельсинового сока и воскресный номер нью-йоркской «Таймс» за предыдущую неделю.
   Дрожа от напряжения, он протянул руку за ледяным сладким соком из апельсинов Нового Израиля — стакан был скользким и гладким на ощупь... «Надо быть осторожным, — подумал Арни, — не спешить, успокоиться. Значит, все так и есть: я вернулся туда, где находился несколько недель тому назад. Манфред и скала бликменов сделали это. Ну и ну!» Он отхлебнул сока' наслаждаясь каждым глотком, пока не обнаружил, что стакан пуст.
   «Я получил, чего хотел! — поздравил он себя. — Теперь надо быть Очень осторожным, потому что кое-что я совершенно не хочу менять. Например, я совершенно не хочу отказываться от своего бизнеса с черным рынком, так что не надо мешать Норбу Стайнеру свести счеты с жизнью. То есть, конечно, все это очень прискорбно, но не надо ему препятствовать — пусть все остается так, как есть. То есть как будет», — поправил он себя.
   «Главное, нужно сделать два дела. Во-первых, официально закрепить свое право на землю в районе каньона Генри Уоллеса, опередив на несколько недель отца Болена. Пусть старый спекулянт летит сюда с Земли. Когда он прибудет, земля будет уже куплена. Поездка туда и обратно без всяких результатов. В худшем случае заработает сердечный приступ, — похихикал Арни. — Не повезет».
   А во-вторых, сам Джек Болен.
   «Я с ним разделаюсь, с парнем, которого еще не ветре, тил и который не знает меня, хотя я его уже знаю. Я теперь для Болена — его судьба».
   — Доброе утро, мистер Котт. — Арни, раздраженный тем, что помешали его размышлениям, — поднял глаза и увидел девушку, которая вошла в комнату и в ожидании замерла у его стола. Он не узнал ее. «Секретарша, — сообразил он, — за утренними распоряжениями».
   — Называй меня Арни, — пробормотал он. — Меня все так называют. Ты разве не знала? Ты что, здесь новенькая?
   «Не слишком симпатичная, — подумал он и вернулся к газете. — Но с другой стороны, полненькая и фигурка хорошая. И под черным шелковым платьем, кажется, ничего нет, — рассматривая ее поверх газеты, решил он. — К тому же не замужем». На пальце отсутствовало обручальное кольцо.
   — Подойди сюда; — обратился он к ней. — Ты боишься меня, потому что я знаменитый Арни Котт, которому принадлежит весь этот город?
   Девушка бочком приблизилась, словно обтекая стол, и ответила хрипловатым голосом;
   — Нет, Арни, я не боюсь тебя. — Ее открытый взгляд не свидетельствовал о невинности, напротив, он свидетельствовал об опыте, который поразил его. Казалось, она чувствовала каждый его каприз, каждое желание, особенно имеющие отношение к ней.
   — Ты давно здесь работаешь? — поинтересовался он.
   — Нет, Арни. — Она подвинулась ближе и облокотилась на стол таким образом —.он с трудом поверил своим глазам, — что одно ее колено дотянулось до его ноги.
   С задумчивым видом она принялась ритмично подталкивать его ногу, отчего он почувствовал себя неловко и слабо пробормотал:
   — Эй!
   — В чем дело, Арни? — улыбнулась девушка. Никогда в жизни он не видел такой улыбки— одновременно холодной и полной страсти, как бы отштампованной машиной, придавшей нужное расположение губам, зубам, языку... И тем не менее ее чувственность волной нахлынула на него. Она изливалась на него слащаво-сентиментальным жаром, не дававшим ему отвести от нее глаза. «Главное — этот вибрирующий язык, — подумал он. — И кончик у него такой острый, словно заточенный: язык, который может порезать, которому доставляет удовольствие причинять боль чужой живой плоти и заставлять ее молить о милости. Особенно — заставлять, молить. И зубы тоже — белые и острые...»
   Арни вздрогнул.
   — Я тебе не мешаю, Арни? — промурлыкала девушка. Дюйм за дюймом она так продвинулась к нему, что теперь почти вся прильнула к его телу. «Боже мой, она невыносима», — подумал он.
   — Послушай. — В горле у Арни пересохло, и он нервно сглотнул. — Оставь меня в покое и дай дочитать газету. — Схватив «Таймс», он попробовал пропихнуть ее между собой и девушкой. — Ступай, — раздраженно добавил он.
   Ее силуэт слегка качнулся.
   — В чем дело, Арни? — зажурчал ее голос. «Словно скрип металлических жерновов, словно автоматическая запись», — подумал он.
   Арни ничего не ответил и принялся читать, вцепившись в газету.
   Когда он оторвался от нее, девушка уже ушла Он был один.
   «Я не помню этого, — произнес он про себя. — Что это было за создание? Я не понял, что это такое было?»
   Машинально он начал читать статью о потерпевшем в открытом космосе катастрофу японском корабле с партией велосипедов. Это рассмешило его, даже несмотря на гибель трехсот пассажиров: он представил себе тысячи велосипедов, которым навсегда суждено вращаться вокруг Солнца, — в этом было что-то невероятно забавное. Конечно, они требовались на Марсе с его полным отсутствием источников энергии... При его малой гравитации можно было бы совершенно бесплатно путешествовать на сотни миль.
   Дальше он наткнулся на статью о приеме в Белом доме, который был дан в честь... он прищурился. Слова начали сливаться, и он с трудом разбирал их смысл. Брак в наборе? О чем бишь тут речь? Он поднес газету к глазам...
   Гадл-гадл — было там написано. Полная бессмыслица — одни «гадл-гадл» друг за другом. Боже милостивый! Он почувствовал отвращение, к горлу подкатила тошнота, язва жгла еще сильнее, чем до завтрака. Он весь напрягся от ярости — наихудшее состояние для язвенного больного, особенно во время приема пищи. «Черт бы побрал эти гадл-гадл! — выругался он. — Это же слова Манфреда! Они исказили всю статью».
   Он начал просматривать газету дальше, замечая, как все статьи превращаются в бессмыслицу после первых же строк. Он чувствовал, как раздражение охватывает его все сильнее, пока наконец он не отшвырнул газету. «Какой, к черту, в этом смысл!»
   «Вот что такое эта шизофреническая речь, — понял он. — Индивидуальный язык. Мне это совершенно не нравится! Если ему нравится, пусть сам так разговаривает, а ко мне он не имеет никакого отношения! Он не имеет права замусоривать мою жизнь своей болтовней. Хотя ведь это он вернул меня сюда, так, может, он считает, что это дает ему право, — прервал себя Арни. — Может, мальчик считает, что это его мир?»
   Эта мысль совершенно не понравилась Арни — лучше бы она никогда не приходила ему в голову.
   Он вышел из-за стола, подошел к окну и взглянул вниз на улицы Льюистауна. По ним сновали люди — и с какой скоростью! Машины мелькали туда и обратно, двигаясь неприятными рывками, словно вот-вот должны были столкнуться друг с другом. Здания, как бильярдные шары, твердые и таящие угрозу, топорщились острыми углами. Но как он ни пытался определить, что изменилось в этом мире — а в нем явно что-то изменилось, — ему не удавалось это понять. Эту привычную картину он видел изо дня в день. И все же...
   Все двигалось слишком быстро. Может, в этом дело? Нет, не так все просто. Все излучало враждебность: предметы не просто сталкивались, они умышленно ударяли друг друга.
   И потом он заметил еще нечто такое, от чего у него перехватило дыхание. Снующие по улице люди были лишены лиц — так, какие-то фрагменты или остатки... словно им не удалось сформироваться до конца.
   «Ну нет, так дело не пойдет, — возмутился Арни, чувствуя, как в него вползает страх. — Что происходит? Что они мне подпихнули?»
   Потрясенный, он вернулся к столу и снова сел, вцепившись в чашку с кофе, — надо было вернуться к обычной утренней жизни, надо было забыть об увиденном.
   Кофе имел кисловато-горький незнакомый вкус, и после первого же глотка ему пришлось отставить чашку. «Наверное, мальчику все время кажется, что его пытаются отравить, — подумал Арни. — Неужели из-за его навязчивых галлюцинаций я должен ощущать, что питаюсь помоями? Господи, как это ужасно!»
   «Лучше всего покончить с делами как можно скорее и вернуться в настоящее», — решил он.
   Арни открыл нижний ящик стола, достал из него маленький диктофон на батарейках и нажал кнопку записи.
   — Скотт, мне нужно сообщить тебе чрезвычайно важные сведения. Необходимо срочно купить землю в горах Франклина Рузвельта, особенно в каньоне Генри Уоллеса, так как ООН намерена возвести там огромный жилой район. Переведи все фонды союза, естественно от моего имени, и убедись в оформлении купчей, потому что через две недели...
   Он умолк, так как лента в диктофоне со скрипом остановилась, Арни поковырялся в механизме—пленка медленно двинулась и снова замерла.
   «Я считал, что все отрегулировано, — раздраженно по-
   думал Арни. — Разве Джек. Болен не починил его?» Но тут же вспомнил, что это было еще до вызова Болена; конечно же, магнитофон еще не был починен.
   «Придется диктовать этому созданию, — понял Арни и протянул руку к кнопке на столе, но тут же ее отдернул. — Как, снова позволить ей вернуться?» Но выбора не было, и он нажал кнопку.
   Дверь тут же открылась, и в комнату вошла секретарша.
   — Я знала, что понадоблюсь тебе, Арни, — Она торопливо направилась к нему.
   — Послушай, — начальственным тоном произнес он. — Не подходи ко мне слишком близко, я не переношу, когда люди подходят ко мне слишком близко. — Он еще не кончил говорить, а уже понял, что его преследует классическая фобия шизофреника, боязнь, что окружающие слишком приблизятся к нему и оккупируют его пространство. ♦ Боязнь близости» — так это называлось и было вызвано постоянным ощущением всеобщей враждебности, свойственным шизофреникам. «Вот что это такое», — подумал Арни. Но даже, несмотря на эту мысль, близость девушки представлялась ему невыносимой. Он резко поднялся и отошел к окну.
   — Как скажешь, Арни, —- хищно произнесла она и снова начала подползать к нему, пока их тела опять не соприкоснулись. Он слышал звук ее дыхания, ощущал запах несвежего тела... и ему показалось, что он задыхается, что ему не хватает воздуха.
   — Я буду диктовать, — произнес он, отходя в сторону. — Скотту Темплу, зашифровать, чтобы никто не смог прочитать. («Никто», — отметил он про себя. Но он всегда боялся конкурентов, так что нечего валить на мальчика.)
   — Чрезвычайно важное дело, — начал он. — Действуй безотлагательно; речь идет о настоящем золотом дне. ООН готовится приобрести крупный участок в горах Франклина Рузвельта...
   Он диктовал дальше, чувствуя, как с каждым моментом его все сильнее охватывает страх. «А что, если она там пишет одни гадл-гадл? Надо проверить. Надо подойти и заглянуть» Но одна мысль о том, что к ней надо приблизиться, повергла его в ужас.
   — Послушайте, мисс, — оборвал он себя. -— Дайте-ка мне ваш блокнот, я хочу взглянуть, что вы там пишете.
   — Арни, ты ничего не разберешь, — ответила она ленивым низким голосом.
   — П-почему? — в ужасе спросил он.
   — Это же стенография. — Она холодно улыбнулась, и он почти физически ощутил ее неприязнь.
   — О’кей, — согласился он, уступая. Закончив диктовать, он распорядился зашифровать текст и тут же отослать Скотту.
   — А что потом? — спросила она.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ты сам знаешь, Арни. — Это было сказано таким тоном, что он даже содрогнулся от чисто физического отвращения.
   — Потом ничего. Ступай и больше не возвращайся. — Проводив ее до порога, Он захлопнул за ней дверь.
   «Надо было самому связаться со Скоттом, — подумал он, — ей нельзя доверять». Он уселся за стол и набрал номер телефона.
   Длинные гудки следовали один за другим, но никто не снимал трубку. «В чем дело? — недоумевал Арни. — Неужели он предал меня? Переметнулся? Работает на других? И ему я не могу доверять, я никому не могу доверять...»
   — Алло, говорит Скотт Темпл, — внезапно раздался голос, и Арни понял, что прошло всего лишь несколько секунд —- все эти мысли о предательстве и крахе успели посетить его за эти мгновения.
   — Это Арни.
   — Привет, Арни. В чем дело? По твоему голосу слышу, что ты что-то затеваешь. Давай рассказывай.
   «У меня изменилось чувство времени, — понял Арни. — Мне казалось, что телефон звонил полчаса, а не прошло и пяти секунд».
   — Арни, говори, Арни, ты здесь?! — кричал Скотт.
   «Симптом шизофрении — коренное нарушение восприятия времени, — думал Арни. — Я страдаю От него, потому что от него страдает этот ребенок».
   — Господи Иисусе! — воскликнул взбешенный Скотт.
   — Послушай, Скотт. — Арни с трудом прорвался сквозь цепь своих размышлений. — У меня есть тайные сведения: надо действовать прямо сейчас, понимаешь? — И он подробно пересказал о намерениях ООН в горах Франклина Рузвельта. — Так что, как сам понимаешь, — подытожил он, — нам нужно как можно быстрее купить там все, что можно. Ты согласен?
   — А сведения верные? — переспросил Скотт.
   — Конечно! Конечно!
   — От кого? Короче, Арни, я тебя очень люблю, но мне известны твои бредовые идеи — ты часто витаешь в облаках. Мне бы не хотелось остаться в дураках.
   — Поверь мне на слово, — перебил его Арни.
   — Не могу.
   Арии не верил своим ушам.
   — Мы а тобой сотрудничаем уже много лет, и ты никогда не требовал от меня официальных гарантий, — прохрипел он. — Что происходит, Скотт?
   — Вот и меня интересует то же самое, — спокойно откликнулся Скотт. — Как человек с твоим опытом мог клюнуть на эту удочку? Ты же знаешь, что кряж Франклина Рузвельта — это бесплодная земля. И я знаю, что ты это знаешь. Это всем известно. Так чего же ты добиваешься?
   — Ты не доверяешь мне?.
   — А почему я должен тебе доверять? Докажи, что у тебя достоверные сведения из первоисточника, а не очередные слухи.
   — Знаешь, парень, если бы я мог доказать это, я не нуждался бы в твоем доверии, — с трудом вымолвил Арни. — Ладно. Я займусь этим самостоятельно, и когда ты узнаешь, что упустил, можешь рвать волосы у себя на голове. — Он бросил трубку, дрожа от бешенства и отчаяния. Подумать только! Он не мог поверить! И это Скотт Темпл — единственный человек, с которым он мог обо всем договориться по телефону. Остальные были мошенниками, о них можно было и не думать...
   «Это — непонимание, — говорил он себе. — Но основано оно на фундаментальном, глубинном недоверия! Шизофреническом недоверии».
   «Потеря способности к общению», — диагностировал Арни.
   — Придется самому отправляться в Рощу Мира и оформлять покупку, — произнес он вслух. И тут он вспомнил, что сначала придется застолбить участок непосредственно на месте, и почувствовал, как все в нем противится этому. Лететь в это ужасное место, где скоро возникнет здание...
   Но выхода не было. Сначала заказать кол в одной из мастерских, потом сесть в вертолет и отправиться в каньон Генри Уоллеса.
   Он представлял себе всю последовательность дел, и она казалась ему невыполнимо трудной. Как он со всем этим управится? Сначала нужно найти какого-нибудь слесаря, чтобы тот выгравировал его имя на колышке, — только на это может уйти несколько дней. Кто в Льюистауне согласился бы это сделать? А как он может доверить такое дело незнакомому?
   Наконец, словно сопротивляясь непреодолимому течению, он поднял телефонную трубку и сделал заказ в мастерской.
   «Я так устал, что еле могу двигаться, — почувствовал он. — Почему? Что я сделал за сегодня? Тело словно раздавлено страхом. Если б я только мог отдохнуть. Если б только мог поспать».
   Только к вечеру Арни получил металлический кол со своим именем и договорился о вертолете, который должен был отвезти его в горы Франклина Рузвельта.
   — Привет, Арни, — поздоровался с ним симпатичный молодой пилот, выглянув из кабины.
   — Привет, сынок, — откликнулся Арни. Пилот помог ему забраться в специальное кожаное кресло, которое было выполнено по заказу Арни в местной мастерской, занимавшейся обивкой и драпировкой. Пилот занял место впереди, и Арни распорядился:
   — А теперь поторапливайся, потому что я спешу: в каньон Генри Уоллеса, а оттуда в Рощу Мира.,
   «И я знаю, что мы все равно не успеем, — добавил он про себя. — Просто потому, что мне не хватит времени». 

 Глава 16

   Не успел вертолет с Арни Коттом на борту подняться в воздух, как в кабине включился радиопередатчик: «Срочное сообщение. В открытой пустыне небольшая группа бликменов, умирающих от голода и жажды. Местонахождение по гирокомпасу — 4.65003. Всем воздухоплавательным аппаратам к северу от Льюистауна немедленно направиться по указанным координатам и оказать помощь. Закон Объединенных Наций требует, чтобы откликнулись все коммерческие и частные корабли».
   Сообщение было повторено еще раз холодным голосом диктора, говорившего с искусственного спутника ООН, который находился сейчас где-то у них над головой.
   — Лети дальше, сынок, — заметил Арни, чувствуя, что пилот меняет направление. Это была последняя капля. Теперь они никогда не доберутся до гор, не говоря уже о Роще Мира.
   — Я вынужден им подчиниться, сэр. Таков закон, — возразил пилот.
   Они летели над пустыней на приличной скорости, быстро приближаясь к месту, указанному в сообщении. «Ах вы, черномазые, — думал про себя Арни. — И мы должны все бросать, чтобы вызволять этих несчастных идиотов. И хуже всего, что я теперь встречу Джека Болена. Этого уже не избежать. Я забыл об этом: а теперь уже слишком поздно».
   Он похлопал себя по карману куртки — пистолет все еще был там. Это несколько улучшило его настроение. И когда вертолет пошел на снижение, он сжал рукоятку оружия. «Придется разделаться с ним прямо на месте», — подумал Арни. Но к собственному разочарованию, он увидел, что вертолет компании И уже стоял на песке, а сам Джек Болен занимался раздачей воды пятерым бликменам. «Черт бы его побрал», — выругался Арни.
   — Я вам нужен? — высунулся из вертолета пилот Дрни. — Если нет, полечу дальше.
   — У меня мало воды, — ответил Джек, отирая вспотевшее под жарким солнцем лицо носовым платком.
   — Ладно, — откликнулся пилот и выключил винт.
   — Попроси его подойти сюда, — распорядился Арни.
   Соскочив вниз и вытащив большую пятигаллонную канистру, пилот направился к Джеку, и через мгновение тот, бросив свои заботы о бликменах, уже двигался к нему.
   — Я вам нужен? — поинтересовался Джек, глядя вверх на кабину вертолета.
   — Да, я хочу убить тебя, — ответил Арни и, достав пистолет, прицелился.
   Бликмены, наполнявшие свою скорлупу пака водой, замерли. Молодой сухощавый, почти обнаженный под красным марсианским солнцем мужчина протянул руку к своему колчану, вынул из него отравленную стрелу и, одним движением вставив ее в лук, выстрелил. Арни Котт ничего не видел, он только почувствовал резкую боль и, опустив глаза, удивленно обнаружил, что у него из живота торчит стрела.
   «Они читают мысли», — понял Арни. Он попытался вытащить стрелу, но она плотно засела в его внутренностях. И в следующий момент он понял, что умирает. Она была отравлена, и он чувствовал, как яд холодит конечности, тормозит кровообращение, поднимается все выше к мозгу.
   — Почему ты хотел убить меня? —- спросил Джек Болен. — Ты даже не знаешь меня.
   — Не волнуйся, знаю, — прохрипел Арни. — Ты починишь мой диктофон и отнимешь у меня Дорин, а твой отец украдет у меня все, что я имею, все самое дорогое — землю в горах Франка Рузвельта и все, что с ней связано. —- Арни закрыл глаза.
   — Ты сумасшедший, — произнес Джек.
   — Нет, — откликнулся Арни. — Просто мне известно будущее.
   — Давай я отвезу тебя к врачу, — предложил Джек и, запрыгнув в вертолет, отодвинул молодого пилота, чтобы внимательнее рассмотреть торчащую стрелу. — Если поторопиться, можно успеть принять антидот. — Он включил двигатель, и винт медленно завращался, постепенно набирая скорость.
   — Отвези меня в каньон Генри Уоллеса, — пробормотал Арни. — Чтобы я мог застолбить участок.
   — Ты ведь Арни Котт, не правда ли? — внимательно глядя на него, спросил Джек. Отодвинув пилота в сторону, он сел за пульт управления, и вертолет взмыл в воздух. — Я отвезу тебя в Льюистаун: это ближе всего, и тебя там знают.
   Арни молча откинулся назад и закрыл глаза. Все его планы были разрушены: он не застолбил участок, и ему ничего не удалось сделать с Джеком Боленом. Все было кончено.
   «И все эти бликмены!» — думал' Арни, чувствуя, как Болен вытаскивает его на руках из вертолета. В глазах темнело от боли, но сквозь дымку он различал людей и дома — это был Льюистаун. «С самого начала во всем были виноваты бликмены — если бы не они, я бы никогда не повстречался с Джеком Боленом. Да будут они прокляты!»
   «Почему я еще не умер?» — недоумевал Арни, чувствуя, как Болен пересекает с ним на руках посадочную площадку на больничной крыше и устремляется к спуску для неотложных больных. Прошло уже столько времени: яд наверняка проник повсюду. И тем не менее он до сих пор все ощущал, мыслил, понимал... «Наверное, я просто не могу умереть в прошлом, — подумал он, — так и буду влачить существование, не в силах ни вернуться, ни скончаться».
   И как это бликмен так быстро среагировал? Они обычно не стреляют в землян это страшное преступление. Оно означает, что им конец.
   «Может, они меня ждали, — мелькнула у него мысль. — Они старались спасти Болена, потому что он дал им воду и пищу. Могу поспорить, они-то и подарили ему водяную ведьму. Ну конечно. И когда Они давали ее ему, они уже вое знали. Они уже тогда знали все, что случится».
   «Я бессилен в этом страшном шизофреническом прошлом Манфреда Стайнера, Верните меня в мой мир, пустите меня обратно в мое время; я хочу выбраться отсюда, не нужны мне никакие земли, не желаю я никакого зла Джеку Болену. Я хочу обратно в Грязную Башку, в пещеру с этим несчастным мальчиком. Пожалуйста, Манфред, сделай, как было», — Думал Арни.
   Они — кто-то — везли его на каталке по темному коридору. Голоса. Открывающиеся двери, блеск металла — хирургические инструменты. Лица в масках, склоняющиеся над ним, его кладут на стол... «Манфред! Помоги мне! — кричит он про себя. — Они хотят убить меня! Забери меня отсюда. Сейчас или никогда, потому что...»
   Темная маска склоняется к нему все ближе, ближе, заслоняя собой все пространство. «Нет! — кричит Арни. — Еще не все! Я не могу так погибнуть! Манфред, ради Бога, пока еще не поздно, пока не поздно. Я должен снова увидеть нормальный мир, в котором нет места шизофреническим убийствам, отчуждению, звериной похоти и смерти. Помоги мне избавиться от смерти, верни обратно. Помоги, Манфред! Помоги мне...»
   — Вставайте, мистер, ваше время истекло, — произнес над ним голос.
   Арни открыл глаза.
   — Еще сигарет, мистер. — Грязный священнослужитель в напоминавших паутину лохмотьях тряс его за плечо, безостановочно повторяя свою литанию: — Если хотите остаться, мистер-, надо заплатить. — В поисках сигарет он принялся ощупывать куртку Арни.
   Арни сел и огляделся. Манфреда в пещере не было.
   — Отстань от меня, — оттолкнул он бликмена, поднимаясь на ноги. Он ощупал живот — стрелы в нем не было.
   Неуверенными шагами он подошел к выходу из пещеры и выглянул наружу, на холодный полуденный свет марсианского солнца.
   — Манфред! — закричал Арни. Вокруг не было никаких следов мальчика «Ну что ж, по крайней мере я вернулся в свою действительность, остальное неважно», — подумал он.
   К тому же он избавился от своей ненависти к Джеку Болену. Потерял он и всякий интерес к приобретению земли в горах Франклина Рузвельта. «Можешь и Дорин Андертон оставить себе, — заключил Арни, направляясь к тропе, по которой они пришли сюда. — Надо только сдержать слово, данное Манфреду, и как можно быстрее отправить его на Землю. Возможно, эта перемена излечит его, к тому же, вероятно,  на Земле теперь хватает хороших психиатров, которые превосходят здешних. Как бы там ни было, ему не будет грозить AM-WEB».
   Спускаясь вниз и посматривая по сторонам в поисках Манфреда, он заметил вертолет, который кружил низко над землей. «Может, они видели, куда пошел мальчик», — подумал Арни. И Джек, и Дорин все это время должны были наблюдать за ними. Арни остановился и замахал руками.
   Вертолет начал осторожно снижаться, пока не опустился на тропу чуть впереди Арни, там, где она расширялась перед входом в Грязную Башку. Дверца распахнулась, и из вертолета вышел мужчина.
   — Я ищу мальчишку, — начал Арни и только тут понял, что это не Джек Болен. Это был совершенно незнакомый ему мужчина. Симпатичный, темноволосый с горящими страстью глазами, он мчался к нему навстречу, размахивая чем-то поблескивавшим в солнечном свете.
   — Ты — Арни Котт! — резким визгливым голосом закричал он.
   — Да, ну и что из этого? — поинтересовался Арни.
   — Ты уничтожил мою посадочную площадку! — заорал мужчина и, подняв оружие, выстрелил.
   С первого выстрела он промахнулся. «Кто ты такой и почему ты стреляешь в меня?» — недоуменно подумал Арни, вытаскивая свой пистолет. Он выстрелил в бегущего человека, и тут до него дошло, кто это такой: несчастный мелкий делец черного рынка, пытавшийся встать у него на пути. «Тот самый, которого мы проучили», — вспомнил Арни.
   Бежавший споткнулся, упал, перекатился через спину и снова выстрелил. Арни тоже промазал. На этот раз пуля просвистела так близко, что Арни показалось, будто она его задела. Он инстинктивно прижал руку к животу. «Нет, разбойник, ты меня не достал!» — удовлетворенно заметил он и еще раз прицелился, собираясь выстрелить.
   Мир взлетел на воздух. Солнце упало с неба, и все погрузилось во тьму вместе с Арни Коттом.
   Прошло довольно много времени, прежде чем лежавший мужчина шевельнулся. С расширенными от ужаса глазами он медленно поддался и начал осторожно приближаться к Арни. Перед собой на вытянутых руках он держал пистолет, не спуская Арни Котта с мушки.
   Донесшийся сверху рокот мотора отвлек его и заставил посмотреть наверх. Над его головой скользнула тень, и тут же на дорожку между ним и Арни опустился второй вертолет. Его фюзеляж заслонил противников друг от друга, и мелкий делец черного рынка исчез из поля зрения Арни. Из вертолета выскочил Джек Болен и бегом бросился к Арни.
   — Поймай этого парня, — прошептал Арни.
   — Не могу. — Джек указал на поднимающийся вертолет: он качнулся над Грязной Башкой, рванул вперед, миновал вершину и скрылся из виду. — Забудь о нем. Ты серьезно ранен — надо подумать о себе.
   — Не волнуйся обо мне, Джек. Послушай, прошептал Арни, хватая Джека за рубашку и притягивая его к себе. — Я открою тебе тайну. Я кое-что понял.  Это просто еще один из этих шизоидных миров. Вся эта чертова ненависть, похоть и смерть уже были со мной и не смогли меня убить. Тогда это была отравленная стрела; теперь — пуля. Меня это не волнует. — Он закрыл глаза, пытаясь сохранить сознание. — Отыщи этого ребенка, он где-то здесь. Можешь спросить его, он тебе расскажет.
   — Ты ошибаешься, Арни, — склонился над ним Джек.
   — Как это ошибаюсь? — Арни уже с трудом различал Джека, все погрузилось в сумрак,, и силуэт Джека стал призрачным и туманным.
   «Ты меня не обманешь, — подумал Арни. — Я знаю, что я все еще в мире Манфреда, скоро я проснусь и все будет в порядке, я буду живым и невредимым, отыщу путь обратно в свой мир, где такое не может случиться. Не правда ли?» — Он попробовал заговорить, но голос отказывался ему повиноваться.
   — Он умирает? — спросила подошедшая Дорин Андертон.
   Джек не ответил. Он пытался перекинуть Арни через плечо, чтобы дотащить до вертолета.
   «Еще один из них, гадл-гадл миров, — думал Арни, чувствуя, как Джек поднимает его на руки. — Так мне и надо. Следующий раз не буду таким дураком», — пытался он объяснить Джеку. «Ты уже делал это, — хотел он ему сказать. — Уже отвозил меня в больницу Льюистауна, чтобы извлечь стрелу. Неужели не помнишь?»
   — У нас нет ни малейшего шанса спасти его, — сказал Джек, устроив Арни в вертолете и усаживаясь за пульт.
   «Какая ерунда! — негодующе подумал Арни. — Что с тобой такое? Почему ты не стараешься? Старайся, черт бы тебя побрал». Он попытался сказать это Джеку, но у него ничего не получилось, он ничего не мог сказать.
   Вертолет начал подниматься, тяжело оседая под весом троих пассажиров.

   Арни Котт умер по дороге к Льюистауну.
   Джек передал управление Дорин и сел рядом с умер-шим, размышляя, — ведь Арни умер, продолжая считать, что просто потерялся в темных Лабиринтах сознания
   Манфреда. «Может, это и к лучшему, — подумал Джек. — Может, это хоть ненамного облегчило ему смерть».
   Как ни странно, ощущение того, что Арни мертв, наполнило Джека невыносимой болью. Что-то в этом было нечестное, грубое. Арни не заслуживал смерти. То, что он делал, было дурно, но не настолько, чтобы убивать его за это.
   — Что он тебе говорил? — спросила Дорин. На нее смерть Арни, кажется, не произвела никакого впечатления: она с деловым видом продолжала вести вертолет.
   — Он считал, что это не на самом деле, — ответил Джек. — Он думал, что запутался в какой-то шизофренической фантазии.
   — Бедный Арни.
   — Ты не знаешь человека, который стрелял в него?
   — Наверное, какой-нибудь враг, которого он приобрел за годы карьеры.
   Оба замолчали.
   — Надо поискать Манфреда, — заметила Дорин.
   — Да, — согласился Джек. «Но я знаю, где теперь мальчик, — добавил он про себя, — нашел каких-нибудь диких бликменов в горах и присоединился к ним. Я совершенно уверен в этом. Ну и что, все равно рано или поздно это должно было произойти». Его не волновала судьба Манфреда. Возможно, впервые тот обрел покой, приобщившись к естественной жизни бликменов и лишившись необходимости приспосабливаться к искаженному отражению чужих жизней.
   — Может, Арни был прав? —. спросила Дорин.
   Сначала он не понял ее, а сообразив, что она имела в виду, решительно покачал головой:
   — Нет.
   — Тогда почему он был так уверен в этом?
   — Не знаю, — ответил Джек. «Но это было как-то связано с Манфредом, так, по крайней мере, сказал Арни перед самой смертью».
   — В каком-то смысле Арни был очень умен, — заметила Дорин. — Если он так думал, значит, у него имелись очень веские причины.
   — Он был умен, — согласился Джек, — но он всегда верил в то, во что ему хотелось верить. («И поступал только так, как ему хотелось поступать, — добавил Джек про себя. — Что и привело его к смерти, которую он сам для себя подготовил.»)
   — Что теперь с нами будет? — промолвила Дорин. — Без него? Мне даже трудно представить мир без Арни... Ты меня понимаешь? Я думаю, понимаешь. Жаль, мы сразу не сообразили, что будет, когда увидели приземлившийся вертолет... если бы мы оказались там на несколько минут раньше... — Она замолчала. — Да что теперь об этом говорить.
   — Да, бессмысленно, — согласился Джек.
   — Знаешь, что теперь с нами будет? — продолжила Дорин. — Нас с тобой разнесет в разные стороны. Может, не сразу, а через несколько месяцев, а может даже и лет, но без него рано или поздно мы расстанемся.
   Джек ничего не ответил, он не стал возражать ей, Возможно, она была права. Он устал от попыток угадать будущее, ожидающее их впереди.
   — Ты еще любишь меня? — спросила Дорин. После всего, что с нами случилось? — Она Повернулась к нему, чтобы видеть его лицо.
   — Конечно, люблю, — ответил Джек.
   — И я, — произнесла она тихим тусклым голосом. — Но боюсь, этого недостаточно. У тебя ведь жена и сын — а это так много, если подумать. Как бы то ни было, мне с тобой было хорошо. Я никогда не стану жалеть об этом. Мы не виноваты в смерти Арни, так что не надо переживать. Он сам навлек ее на себя своими деяниями. И мы никогда не узнаем, чего он хотел на самом деле. Но я точно знаю, что он хотел причинить нам зло.
   Джек кивнул.
   Они молча продолжали лететь к Льюистауну, везя с собой мертвое тело Арни Котта, возвращая Арни домой, в его поселение, где он был и, возможно, навсегда останется Председателем союза водопроводчиков Четвертого планетарного Отделения,

   Манфред Стайнер поднимался по еле заметной тропинке все выше и выше в горы, пока перед ним не замаячила группа темнокожих призрачных людей. Они двигались со своими яйцами пака, наполненными водой, и колчанами отравленных стрел, женщины несли ступки. Все курили, двигаясь гуськом вперед.
   При виде Манфреда они остановились.
   Один из них — молодой мужчина — вежливо произнес:
   — Дожди, проливающиеся от твоего бесценного присутствия, поддерживают и укрепляют нас, мистер.
   Манфред не понял слов, но уловил их мысли: осторожные и нежные, без всякого присутствия ненависти. Они не хотели причинить ему боль, и это было радостно. Он забыл о своем страхе и принялся рассматривать звериные шкуры, которые несли бликмены. «Что это за звери?» — недоумевал он.
   Бликмены тоже рассматривали его с интересом — они Постепенно приближались к нему, пока не обступили со всех сторон.
   «В горах садятся чудовищные корабли, — думал один из бликменов, — людей на них нет, и они сами тут же берутся за работу. Не с них ли ты случайно?»
   «Нет»,— мысленно ответил Манфред так, чтобы они услышали и поняли его.
   Бликмены взмахнули руками, и над самым центром горного кряжа он увидел целый флот челночных кораблей ООН, зависших в воздухе. «Они прибыли с Земли, — понял Манфред, — Они продолбят здесь землю и начнут возводить дома. Скоро лицо четвертой планеты покроют здания AM-WEB.»
   «Мы покидаем горы из-за них, — подумал один из более старших бликменов. — Теперь мы не сможем здесь жить. Мы давно предвидели это, но теперь они явились на самом деле».
   «Можно, я пойду с вами?» — спросил про себя Манфред.
   Бликмены в удивлении расступились и принялись совещаться. Они не знали, как отнестись к его просьбе, им никогда еще не доводилось слышать такое от эмигрантов.
   — Мы идем в пустыню, — наконец сказал ему молодой мужчина. — Мы не знаем, сможем ли выжить там. Ты уверен, что хочешь для себя такой жизни?
   — Да, — ответил Манфред.
   — Тогда пойдем, — решили бликмены.
   И они продолжили свой путь. Несмотря на усталость, они шли широким шагом, и сначала Манфред подумал, что отстанет от них, но они соразмеряли свою скорость с его возможностями.
   Перед ними лежала пустыня. Но никто не сожалел о принятом решении: возврат к прошлому был невозможен.
   «Я не буду жить в AM-WEB, — повторял про себя Манфред, подстраиваясь под поступь бликменов. — Эти темные тени помогут мне сбежать».
   Ему было хорошо, так хорошо ему еще никогда не было.
   Одна из женщин робко предложила ему сигарету, и он принял ее.
   И чем дальше они шли, тем более значительные изменения ощущал в себе Манфред. Он становился другим.

   Сильвия Болен в сумерках готовила обед для Дэвида, себя и своего тестя, когда внезапно заметила, что по берегу канала движется темная фигура. «Мужчина», — испуганно подумала она и бросилась к двери. «Господи, только бы не снова этот Отто или как его там», — думала она, всматриваясь в темноту и пытаясь разобрать, кто идет.
   — Это я, Сильвия, — послышался из темноты голос Джека.
   — Эй, а почему ты без вертолета? — выскочил из дома Дэвид. — Ты приехал на автобусе? Могу поспорить, что на автобусе. А что случилось с твоим вертолетом, папа? Он сломался в пустыне?' — возбужденно тараторил он.
   — Нет больше вертолета, — устало ответил Джек.
   — Я слышала по радио, — промолвила Сильвия.
   — Об Арии Котте? — Он кивнул. — Да, это правда. — Джек вошел в дом, снял куртку, и Сильвия повесила ее в шкаф.
   — Ты очень расстроен? — спросила она.
   — Я лишился работы, — ответил Джек. — Арни выкупил мой контракт. — Он посмотрел по сторонам. — А где Лео?
   — Спит. Его не было почти целый день — занимался делами. Я рада, что ты вернулся домой до его отъезда: он сказал, что завтра возвращается на Землю. Ты знаешь. что ООН уже начала приобретать землю в горах Франклина Рузвельта? Это тоже передали по радио.
   — Я не знал, — ответил Джек и, выйдя на кухню, сел за стол. — Как насчет чая?
   — Наверное, это не мое дело, но насколько серьезно обстоит дело с твоей работой? — спросила Сильвия, готовя чай.
   — Я могу заниматься любыми ремонтными работами. К тому же мистер И наверняка возьмет меня обратно. Уверен, он неохотно расстался с моим контрактом.
   — Так что же ты так отчаиваешься? — успокоилась она и тут же вспомнила об Арни.
   — Я вылез из автобуса за полторы мили отсюда и просто устал.
   —- Я и не ждала, что ты сегодня вернешься. — Нервы у нее были напряжены до предела, и она с трудом заставила себя вернуться к обеду. — У нас на обед только печень, бекон и тертая морковь с синтетическим маслом. Лео сказал, что ему хочется какого-нибудь пирога на сладкое, и мы с Дэвидом собирались приготовить его попозже: все-таки он улетает, и мы, возможно, больше никогда не увидимся.
   — Пирог — это замечательно, — пробормотал Джек.
   — Господи, да скажи же, что с тобой такое, — взорвалась Сильвия, — я еще никогда не видела тебя в таком состоянии. Это не просто усталость, это, наверно, из-за смерти того человека.
   — Я просто думал о том, что Арни сказал перед са- мой смертью, — после долгой паузы откликнулся Джек. — Я был рядом с ним. И Арни сказал, что находится не в реальном мире: что это всего лишь шизоидная фантазия, въевшаяся в его мозг. Мне никогда не приходило в голову, насколько похож наш мир на мир Манфреда, мне всегда-казалось, что они во всем противоположны. Теперь же я чувствую, что все дело просто в степени. ...
   — Ты не хочешь рассказать мне о смерти мистера Котта? По радио передали, что он погиб в результате аварии на пересеченной местности в горах Рузвельта.
   — Это была не авария. Арни убил человек, которого тот обидел и который попросту отомстил ему. Естественно, он сейчас разыскивается полицией. Арни умер, считая, что стал жертвой бессмысленной ненависти сумасшедшего, но, Судя по всему, эта ненависть была вполне оправданной, без всяких элементов психоза.
   «Такую ненависть ты бы начал испытывать ко мне, если бы знал, какую ужасную вещь я сделала сегодня»., — подумала Сильвия, подавленная чувством вины.
   — Джек, —начала она неловко, не зная, как выразить свою мысль, но чувствуя необходимость сделать это. — Ты считаешь, наш брак окончен?
   — Почему ты спрашиваешь об этом? — изумился Джек.
   — Я просто хочу, чтобы ты сказал «нет».
   — Нет, — сказал он, не спуская с нее глаз. Она чувствовала себя совершенно обнаженной, ей казалось, что каким-то образом ему известно все. — А у тебя есть какие-нибудь основания считать, что да? Зачем же мне тогда возвращаться домой? Если бы между нами не было никаких отношений, неужели ты думаешь, я появился бы здесь сегодня, после того... — Он умолк. — Я хочу чаю, — наконец пробормотал он.
   — После чего? — спросила Сильвия.
   — После смерти Арии, — ответил Джек.
   — А куда бы ты отправился?
   — У человека всегда существует альтернатива; дом или весь остальной мир со всеми населяющими его людьми.
   — Какая она? — спросила Сильвия.
   — Кто?
   — Та женщина. Ты же сам только что сказал.
   Он так долго молчал, что Сильвия решила — он вообще не ответит.
   — У нее рыжие волосы, — наконец произнес он. — Я чуть не остался с нею. Но я этого не сделал. Тебе достаточно?
   — Но ведь я тоже могу выбирать, — парировала Сильвия.
   — Я не знал, — деревянным голосом откликнулся Джек. — Я не думал об этом. Ну что ж, хорошо, что ты сказала, это отрезвляет. Ты ведь не теоретически об этом говоришь, да? Ты говоришь о ком-то вполне конкретном?
   — Да, — ответила Сильвия.
   На кухню с криком вбежал Дэвид:
   — Дедушка Лео проснулся! Я ему сказал, что ты дома, папа, и он так обрадовался, он хочет узнать, как у тебя дела.
   — Все отлично,— ответил Джек.
   — Джек, я хочу, чтобы мы остались вместе, — предложила Сильвия. — Если ты хочешь,
   — Конечно, — согласился Джек. —Ты же видишь, я вернулся.— И он улыбнулся ей так жалобно, что у нее чуть не разорвалось сердце. — Я проделал долгий путь — сначала на этом проклятом автобусе, потом пешком.
   — И у тебя больше не будет,., других альтернатив, да, Джек? — поинтересовалась она. — Правда?
   — Да, — решительно кивнул он.
   Она обо шла,стол и, нагнувшись, поцеловала его в лоб.
   — Спасибо тебе. — Он взял ее за руку. — Как хорошо. — Она почувствовала, как он изнурен: его усталость перетекала в нее.
   — Тебе надо Как следует поесть, — заявила она. — Я никогда не видела тебя таким... усталым, — Ей пришло в голову, что на него могла снова навалиться его шизофрения, — тогда, это многое объясняло. Но ей не хотелось мучить его, допытываясь истинных причин. — Сегодня ляжем пораньше, ладно?
   Джек вяло кивнул и вернулся к своему чаю.
   — Ты доволен, что вернулся? — спросила Сильвия. «Или уже жалеешь об этом?» — договорила она про себя.
   — Я доволен, — твердо, без тени сомнения ответил он.
   — Тебе надо поговорить с Лео перед его отъездом... — начала она, ц тут из соседнего дома раздался страшный крик, заставивший ее подскочить и броситься к Джеку.
   —- Рядом. У Стайнеров. — Он вскочил и бросился к двери.
   У дверей дома Стайнеров он наткнулся на одну из девочек.
   — Мой брат... — проговорила она.
   Джек и Сильвия вбежали в дом, и Сильвия не поняла, что предстало ее взору. Зато Джек; кажется, что-то уловил, так как взял ее за руку, чтобы остановить.
   Гостиная была полным полна бликменов, А в середине она различила какое-то живое существо — старика, вернее его обрубок от талии и выше. Нижняя часть его тела представляла собой переплетение шлангов, насосов, счетчиков и прочих механизмов, которые непрерывно тикали и булькали. Они-то и поддерживали жизнь в этом дряхлом существе, заменяя отсутствующие в нем жизненно важные органы. «О Боже! — подумала Сильвия. — Кто это? Что это восседает здесь с улыбкой на иссохшем лице?»
   — Джек Болен, — проскрежетало оно. Голос доносился из автоматического громкоговорителя, а не изо рта. — Я здесь, чтобы попрощаться со своей матерью. — Звук замер, словно в механизме что-то застопорилось. — И поблагодарить тебя, — добавил старик.
   — За что? Я ничего не сделал для тебя, — откликнулся Джек, продолжая держать Сильвию за руку.
   — А я считаю, сделал. — Существо кивнуло бликменам, и они пододвинули его поближе к Джеку и повернули его лицо, так чтобы он мог видеть его. — На мой взгляд... — он умолк и через некоторое время продолжил уже более громким голосом: — Давным-давно, много лет назад, ты пытался общаться со мной. Я благодарен тебе за это.
   — Это было совсем недавно, — перебил его Джек. — Ты забыл? Это было сегодня. А теперь твое детство в далеком прошлом для тебя.
   — Что это? — спросила Сильвия.
   — Это — Манфред.
   Всплеснув руками, она закрыла глаза; она больше не могла это видеть.
   — Тебе удалось избежать AM-WEB? — спросил Джек.
   — Да, — с ликующей дрожью прошипел он. — Я со своими друзьями. — И он указал на окружающих его бликменов.
   — Джек, — попросила Сильвия, — уведи меня отсюда, я больше не могу это видеть. — Она прижалась к нему, и он осторожно вывел ее из дома в вечернюю прохладу.
   — Послушай, сын, что случилось? — взволнованные и испуганные, их встретили Дэвид и Лео. — Почему так кричала эта женщина?
   — Все в порядке, — ответил Джек. — Уже все в порядке. Она, наверное, выбежала из дома, — добавил он Сильвии. — Наверное, не поняла, в чем дело.
   — Я тоже не понимаю и не хочу понимать, — трясясь крупной дрожью, ответила Сильвия. — И не пытайся объяснять мне. — Она поспешно направилась к идите, убавила газ и заглянула в кастрюли — не подгорело ли что.
   — Не бойся, — погладил ее Джек.
   Сильвия попыталась улыбнуться.
   — Вероятно, больше это не повторится, — заметил Джек. — А если и повторится...
   — Нет уж, спасибо, — перебила его Сильвия. — Когда я его увидела, я сначала решила, что это его отец — Норберт Стайнер, потому так и перепугалась.
   — Надо взять фонарь и поискать Эрну Стайнер, — заметил Джек. — Надо удостовериться, что с ней все в порядке.
   — Да, — откликнулась Сильвия. — Идите с Лео, пока я тут заканчиваю. Я не могу уйти с кухни, иначе тут все сгорит.
   Джек и Лео, взяв фонарь, вышли из дома. Дэвид остался с Сильвией, чтобы помочь накрыть на стол. «Что с тобой будет? — думала она, глядя на сына. — Когда ты достигнешь такого же возраста, и, половина твоего тела будет заменена механизмами... Неужели тебя тоже ждет такое?»
   «Лучше Не заглядывать вперед, — подумала она. — Слава Богу, что мы не обладаем даром предвидения».
   — Я тоже хочу с ними на улицу, — жалобно заскулил Дэвид. — Почему ты не рассказываешь мне, что так напугало миссис Стайнер?
   — Может, как-нибудь расскажу потом.
   «Только не сейчас, — добавила она про себя. — Слишком рано, для всех нас».
   Обед был готов, и она машинально вышла на крыльцо, чтобы позвать Джека и Лео, прекрасно понимая, что делает это напрасно: они не придут, они слишком заняты, у них слишком много дел сейчас. Но она все равно продолжала звать — это была ее обязанность.
   В марсианском мраке ее муж и свекор искали Эрну Стайнер: то там, то здесь мелькал свет фонаря и доносились их голоса, спокойные, деловые, терпеливые.

Лабиринт
СМЕРТИ
Роман

 Предисловие автора

   Теология этого романа не имеет аналогов в известных мировых религиях. Она выросла из нашей совместной с Уильямом Сариллом попытки создания абстрактной логической религиозной системы, основанной, правда, на постулате существования Бога. Позднее Бишоп Джеймс А Пайк в беседах со мной значительно дополнил ее, предоставив в мое распоряжение богатый теологический материал.
   Посмертные переживания Мэгги Волхв до мелочей совпадают с моим собственным опытом приема ЛСД.
   Взгляд на мир в этом романе очень субъективен; реальность показана не непосредственно, а глазами кого-то из героев. От главы к главе это видение меняется вместе с персонажем, хотя большинство событий преломлены через психику Сета Морли.
   Весь материал о Вотане и гибели богов в большей мере позаимствован из «Кольца Нибелунгов» Рихарда Вагнера, нежели из подлинных мифов.
   Источником ответов тенча на вопросы героев был «Ицзин», китайская «Книга Перемен».
   «Текел Упарсин» — часть арамейской фразы: «Он рассудил, и отныне они разделились»[3]. Арамейский — язык, на котором говорил Христос. В романе есть некто, подобный Ему.

 Глава 1

   Работа, как всегда, вызывала у него скуку. Поэтому на прошлой неделе он отправился в корабельную радиорубку и присоединил провода к электродам, вживленным в эпифиз. По проводам его молитва поступила в передатчик, а оттуда — на ближайшую радиорелейную станцию. Все эти дни она мчалась сквозь Галактику и достигла одной из Божьих планет. Во всяком случае он на это надеялся.
   Молитва была проста. «Мне осточертело сидеть в патентном отделе, — жаловался он. — Надоела рутина. Этот корабль слишком велик, к тому же я здесь никому не нужен — как бесполезный винтик. Не мог бы Ты подыскать мне какую-нибудь увлекательную творческую работу?»
   Свою мольбу он, естественно, адресовал Заступнику. Если бы тот не отозвался, он обратился бы к Промыслителю. Но Заступник откликнулся.
   — Мистер Толчиф, — произнес начальник, входя в рабочий отсек Бена, — вас переводят. Что скажете?
   — Я немедленно радирую .благодарственную молитву! -—воскликнул Бен, и на душе у него потеплело; приятно, когда твоя молитва услышана. — Когда меня переводят? Скоро? — Он не имел привычки скрывать от начальства свою неудовлетворенность работой. Да в этом давно и не было нужды.
   — Бен Толчиф, вы похожи на фанатика.
   — А вы разве не молитесь? — удивился Бен.
   — Только в безвыходной ситуации. Мне больше по душе, когда человек сам решает свой проблемы, без помощи со стороны. Ну, как бы то ни было, вопрос о вашем переводе решен. — Начальник бросил на стол перед Беном листок бумаги. — Маленькая колония на планете Дельмак-ноль. Я о ней впервые слышу, но, полагаю, вы все узнаете, когда туда доберетесь. — Он окинул Бена задумчивым взглядом. — Вам разрешается воспользоваться одним из корабельных нозеров. Плата три доллара серебром.
   — Согласен. — Бен схватил документ.
   На скоростном лифте он поднялся в радиорубку. Передатчик был загружен — в эфир шли официальные радиограммы.
   — У вас сегодня будут «окна»? — спросил Бен главного радиста. — Мне надо еще помолиться, но я не хочу вам мешать,
   — Передатчик будет занят весь день, — ответил главный радист. — Послушай, Бен, мы ведь на прошлой неделе передавали твою молитву. Разве этого мало?
   — И все-таки я честно попытался, — бормотал Бен, выходя из радиорубки и направляясь к себе. — Если когда-нибудь возникнет вопрос, я скажу, что делал все от меня зависящее, но, как всегда, каналы связи были забиты служебными переговорами.
   Он почувствовал растущее предвкушение новизны. Наконец-то творческая работа — и именно сейчас, когда он больше всего в ней нуждается.
   — Еще несколько недель, и я снова взялся бы за бутылку, как в прискорбные старые времена, — сказал он себе. — Ну да, вот почему они согласились. Поняли, что я на грани срыва. Все бы кончилось арестантским отсеком, в компании... Кстати, интересно, сколько там их сейчас сидит? С десяток, наверное. Не так уж много для такого большого корабля со столь суровым уставом.
   Из верхнего ящика тумбочки он извлек непочатую бутылку «Питера Доусона» и свинтил колпачок.
   — Эго надо отметить. — Он наполнил до краев бумажный стаканчик. — Все-таки праздник. Боги поощряют ритуальные возлияния.
   Осушив стаканчик, Бен снова наполнил его.
   Для пущей торжественности он выложил на стол (правда, не без колебаний) свою настольную Книгу. Э. Дж. Спектовский: «О том, как я восстал из праха на досуге, и о том, как это можешь сделать ты». В жизни Бена этот дешевый томик в мягкой обложке был единственной книгой, а посему он относился к ней не без сентиментальности. Открыв наугад, по методу библиомантики, он перечитал несколько пара1рафов apologia pro sua vita[4] великого коммунистического теолога двадцать первого столетия.
   «Бог не сверхъестествен. Его самозарождение было первым и наиболее естественным актом творения».
   Верно, мысленно произнес Бен. Впоследствии это было доказано в трудах теологов. Спектовский не только логик, но и пророк. Все, предсказанное им, рано или поздно сбывается. Правда, осталось еще много неясностей. Например, причина появления Промыслителя (если не удовлетвориться утверждением Спектовского; что существа этого порядка самозарождаются и бытийствуют вне времени, а, следовательно, вне причинности). Но в основном теория мироздания была явлена именно здесь, на многократно переиздававшихся страницах.
   «По мере удаления от центра, могущество, доброта и всеведение Божества ослабевают, так что на периферии наибольшего концентрического круга его доброта и всеведение слишком слабы, чтобы сдерживать Разрушителя Формы, который также возник в результате божественного деяния по сотворению формы[5]. Происхождение Разрушителя неясно. Невозможно с уверенностью утверждать, является ли он отделенной от Божества сущностью, не сотворенной Божеством, но самозародившейся, подобно Божеству, или Разрушитель Формы суть Ипостась Божества...»
   Бен оторвался от книги, глотнул виски и устало потер лоб. Ему было сорок два, и Книгу он перечитывал много раз. Но жизнь его, хоть и долгая, до сих пор не сложилась. Он сменил множество профессий, всегда работал на совесть, но так 'ни в чем и не преуспел. Может, его жизнь изменится с этим новым назначением. Возможно, это его великий шанс.
   Сорок два. Мысли о возрасте приходили все чаще, и каждый раз он недоумевал, что стало с тем стройным двадцатилетним парнем. Год уходил за годом, безжалостно увеличивая и без того невообразимое число прожитых лет. В мыслях Бен до сих пор видел себя молодым, и когда случайно натыкался на свои недавние фотографии, бывал потрясен. С некоторых пор он даже пользовался электробритвой, чтобы только не смотреть на себя в зеркало во время бритья. «Кто-то Похитил мой подлинный облик, а взамен оставил этот, — вздыхал он порой. — Ну да так уж вышло».
   Из всех многочисленных занятий, которые он перебрал на своем долгом скитальческом веку, он с охотой вспоминал только одну. В 2105 году он заведовал музыкальной трансляцией на борту гигантского корабля, летевшего к одной из планет Денеба. В студии он нашел все симфонии Бетховена вперемежку со струнными версиями «Кармен», «Коппедии» и «Сильвы». Он прокручивал «Пятую» Бетховена, свою любимую, тысячу раз кряду по внутренней трансляции, которая протянулась по всему кораблю — до самого последнего кубрика и каптерки. Как ни странно, никто не протестовал, и он продолжал в том же духе, передав свою любовь «Седьмой», и в конце концов, дойдя до «Девятой», которой и остался верен до конца путешествия...
   Что мне, похоже, не помешает, так это сон, подумал Бен. Полуявь-полудрема, где остаются только звуки Бетховена. Все остальное — туман, иллюзии...
   «Нет, — решил он, — я хочу бытъ! Творить и видеть плоды своего труда. С каждым новым годом это желание все острее. И невыполнимее. Суть Промыслителя — в его способности обновлять все на свете. Останавливать процесс распада путем замены разлагающихся элементов на новые, совершенные формы. Но и они не вечны — Разрушитель Формы не дремлет. И тогда Промыслитель снова возьмется за дело. Ого напоминает постоянную замену старых пчел, износивших свои крылья, на новых. Но я-то не пчелиный рой. Самому мне обновиться не под силу. Я — во власти Разрушителя. Я старею. И дальше будет только хуже.
   Господи, помоги мне. Но не заменяй меня, С точки зрения космологии это было бы правильнее, но мне не хочется исчезать. Возможно, ты понял это, раз ответил на мою молитву».
   Выпивка навеяла сон: к своему огорчению, он заметил, что клюет носом. Необходимо взбодриться! Вскочив, он энергичным шагом подошел к портативному фонографу и наугад поставил запись. В тот же миг противоположная стена комнаты засветилась, на ней ожили, замелькали, наслаиваясь друг на друга, яркие, но ненатурально плоские фигуры. Бен машинально покрутил ручку настройки, изображение стало объемным. Он прибавил звук.
   — ...Леголас прав. Не пристало нам стрелять в дряхлого старца, даже если страх и недоверие закрались в наши сердца. Бди и смотри...
   Вычурные фразы эпоса вернули ему чувство реальности, он возвратился к письменному столу, сел и взял документ, полученный от начальника. Нахмурив брови, попытался расшифровать послание. В цифрах, буквах и пробелах скрывалась его новая жизнь, его будущий мир.
   — ...Ты говоришь, как человек, хорошо знающий Фангорна. Так ли это? — Он уже не слушал видеозапись, пытаясь вникнуть в суть послания.
   — ...Что ты можешь добавить к тому, что рассказал во время нашей последней встречи? — прогремел резкий, властный голос.
   Бен поднял взгляд и обнаружил перед собой Гэндальфа в сером одеянии. Словно тот обращался к нему, Бену Толчифу, вызывая на откровенность.
   — Или у тебя есть что сокрыть? — допытывался маг.
   Бен встал, подошел к фонографу и выключил его.
   «Сейчас я не в силах ответить тебе, Гэндальф, — мысленно произнес он. — У меня неотложные дела. Реальные дела. Отвлеченные, глубокомысленные беседы с мифологическими персонажами, которые, возможно, никогда и не существовали, — непозволительная роскошь для меня. Прежние ценности неожиданно потеряли всякий смысл. Необходимо понять, что означают эти проклятые буквы и цифры».
   Бен плотно завинтил колпачок, на бутылке. До него уже начал доходить смысл послания. В одноместном нозере он доберется до колонии, где встретит с десяток других поселенцев, завербованных в разных местах.
   Пятый квалификационный разряд. Заказ класса С. Оплата по тарифу К-4. Максимальный срок контракта — два года. Начисление пенсии и медицинской страховки — со дня прибытия. Если дела обстоят именно так, он улетает немедленно. Доводить до конца нынешнюю работу вовсе необязательно.
   «И у меня есть три серебряных доллара на нозер,— сказал он себе. — Значит, беспокоиться не о чем. Разве что...»
   Он так и не понял, чем ему предстоит заниматься. На сей счет буквы, цифры и пробелы не сказали ничего. Точнее, он не разобрался в этой самой важной — части приказа.
   «Все равно предложение выглядит заманчиво. Мне подходит. Я согласен на эту работу.
   Гэндальф, мне нечего скрывать. Не так уж часто молитвы находят отклик, и я принимаю этот дар».
   Вслух он сказал:
   — Гэндальф, тебя давно уже нет на свете. Ты существуешь только в воображении людей, а то, что лежит передо мной, пришло от Единственного, Истинного и Живого Божества, которое абсолютно реально. О чем еще я мог мечтать?
   Ответом ему была тишина. Бен больше не видел Гэндальфа, потому что выключил фонограф.
   — Быть может, когда-нибудь, — продолжал он, — мне будет что скрывать. Но не теперь. Понимаешь? — Он подождал, вслушиваясь в тишину и сознавая, что в любой момент может нарушить или восстановить ее простым нажатием кнопки.

 Глава 2

   Пластиковым ножом Сет Морли аккуратно разделил надвое круг швейцарского сыра «груйяр» и объявил:
   — Я уезжаю. — Он решительно отхватил и поднес ко рту на острие ножа здоровенный ломоть. Прожевав, добавил: — Завтра поздно вечером. Кибуц Текел Упарсин видит меня нынче в последний раз. — Он ухмыльнулся, заметив, как Фред-России, главный инженер колонии, насупил брови, не разделяя его торжества. Казалось, Гос-сим излучал молчаливое неодобрение.
   Мэри Морли тихо произнесла:
   — Мой муж подал прошение о переводе восемь лет назад. Мы не собирались оставаться здесь на всю жизнь, и вы об этом знаете.
   — Мы уезжаем с ними, — заикаясь от возбуждения, произнес Майк Ниманд. — Будешь знать, как приглашать классного гидробиолога и запихивать его в распроклятые каменоломни. Нас всех тошнит от этого. — Он ткнул в бок свою маленькую жену Клэйр. — Я не прав?
   — На этой планете нет водоемов, —- раздраженно бросил Госсим. — Мы с превеликим трудом нашли работу мистеру Морли.
   — Однако восемь лет назад вы приглашали именно гидробиолога, — напомнила Мэри, заставив Госсима насупиться еще больше.
   — Но теперь это ваш дом. И ваш. — Он указал на членов совета кибуца, столпившихся вокруг. — Мы сами его построили.
   — И сыр здесь ужасный, — проворчал Сет. — И еще квзкипы, эти козлоподобные твари, воняющие, как прошлогодние подштанники Разрушителя Формы. Наконец-то я смогу раз и навсегда выкинуть все это из головы. И квэкипов, и сыр — все вместе. — Он отрезал еще кусок дорогого импортного сыра и сказал Ниманду: — Ты не сможешь поехать с нами. Мы получили разрешение на отлет. Во-первых, нозер вмещает только двоих, в данном случае —- меня и мою жену; во-вторых, ты и твоя жена — это еще два человека. Ergo, вы отпадаете.
   — Мы возьмем другой нозер, — возразил Ниманд.
   — У тебя нет разрешения переселиться на Дельмак-ноль,— промямлил Сет с набитым ртом.
   — Просто вы не хотите взять нас с собой, — обиделся Ниманд.
   — Кому ты нужен, — проворчал Госсйм. — По мне, так скатертью дорога. Вот Морли — другое дело. Не хотелось бы, чтобы он сгинул без следа.
   Взглянув на Госсима, Сет ядовито заметил:
   — Значит, этот перевод a priori означает «сгинуть без следа»?
   — Насколько я понимаю, это какие-то экспериментальные работы, — пожал плечами Госсим, — вас соберется человек тринадцать-четырнадцать в маленьком поселке. Для тебя это означает возвращение к первым дням Текела Упарсина. Хочешь начать все сначала? Вспомни, как долго мы все это создавали. Понадобились сотни квалифицированных самоотверженных добровольцев. Ты упомянул о Разрушителе Формы. Разве ты не разрушаешь своими действиями форму Текела Упарсина?
   — И свою тоже, — задумчиво произнес Сет.
   Он помрачнел. Госсим его допек. Главный инженер умел говорить красиво, на удивление красиво для технаря. Своими зажигательными речами он много лет удерживал кибуц в повиновении. Но по мере того, как супруги Морли набирались ума-разума, его слова утрачивали убедительность. Они уже не действовали на Сета как когда-то. И хотя оставался ореол былой притягательности, Госсиму больше не удавалось как следует встряхнуть нескладного темноглазого инженера.
   Все-таки мы уезжаем, подумал Сет. Как в «Фаусте»: «Вначале было дело». Не слово, а дело, как утверждал Гете, предвосхищая экзистенциалистов двадцатого века.
   — Вы еще пожалеете, — предрек Госсим.
   Сет хмыкнул.
   — И знаешь, что я скажу, если вы попроситесь обратно? — громко спросил Госсим. — Я скажу, что Текелу Упарсину не нужен гидробиолог, у нас даже океана нет, и мы не собираемся копать пруд, чтобы обеспечить вас работой.
   — Я никогда не просил копать тут пруд, — ответил Сет.
   — Однако вы мечтаете о нем.
   — Я мечтаю о любом водоеме, — отрезал Сет. — Вот истинная причина нашего отъезда, и вот почему мы никогда не вернемся.
   — Вы уверены, что на Дельмаке-ноль есть вода? — поинтересовался Госсим.
   — Я думаю... — начал Сет, но Госсим перебил:
   — То же самое вы думали, собираясь в Текел Упарсин. С этого и начались ваши беды.
   — Я думал, раз вы приглашаете гидробиолога... — Сет устало вздохнул: не имело смысла убеждать Гбссима. Главное должностное лицо кибуца был человеком непробиваемым.
   — Слушайте, дайте поесть спокойно. — И Сет принялся за новый кусок «груйяра». Однако сыр успел опротиветь. Черт с ним, решил Сет, раздраженно отбрасывая нож. У него пропала всякая охота продолжать спор. Госсим не может помешать — вот что главное. Приказы не обсуждаются, и в этом их достоинство и недостаток, как заметил Уильям Гилберт[6].
   — Черт бы тебя побрал со всеми потрохами! — воскликнул Госсим.
   — И тебя тоже, — огрызнулся Сет.
   — Истинно мексиканское высокомерие, — заметил Ниманд. — Видите, мистер Госсим, вам не удастся нас удержать. Вы можете только браниться.
   Госсим сделал непристойный жест двум своим строптивым работникам и, растолкав толпу в дверях, быстро зашагал прочь. В конторе воцарилась тишина. Сет почувствовал облегчение.
   — Споры утомляют, — сказала его жена.
   — Да, — согласился он. — Госсим тоже устал. Восемь лет бессмысленных споров. Пойду выберу нозер. — Он вышел из офиса на полуденное солнце.
   Странная штука этот нозер, раздумывал он, стоя на краю взлетного поля и обозревая ряды неподвижных корабликов. Во-первых, он невероятно дешев — меньше четырех серебряных долларов. Во-вторых, пригоден только для путешествия в один конец. По одной простой причине: он слишком мал, чтобы нести топливо для обратного полета, Все, на что он способен, — стартовать с большого корабля или с поверхности планеты, взять курс к месту назначения и совершить мягкую посадку.
   Однако нозеры исправно делали свое дело. И люди, и другие разумные существа летали по всей Галактике на этих стручкообразных суденышках.
   — Прощай, Текел Упарсин, — пробормотал Сет и помахал шеренгам апельсиновых кустов, окружавшим стоянку.
   Ну, который выберем? — спросил он себя.
   Все нозеры выглядели одинаково: ржавые, хлипкие. Ни дать, ни взять — автосвалка из далекого прошлого Земли.
   «Возьму первый попавшийся с названием на «М»,— решил Сет и двинулся в обход поля. — «Мнительный Цыпленок». Хорошо, пусть будет «Цыпленок». На вид неказистый, но сойдет*. Все, в том числе Мэри, говорили, что Сет излишне мнителен. «Не мнителен, а впечатлителен, — подумал он. — Люди путают эти понятия».
   Бросив взгляд на наручные часы, он увидел, что у него есть время пройтись до упаковочного цеха завода по переработке цитрусовых.
   — Десять пинтовых банок джема сорта АА, — сказал Сет кладовщику/ Или он получит паек сейчас, или не получит никогда.
   — Ты уверен, что тебе полагается десять пинт? — кладовщик подозрительно посмотрел на него.
   — А ты звякни Джо Персеру и спроси, сколько джема мне причитается. Ну, давай звони.
   — Некогда. — Кладовщик отсчитал десять банок основной продукции кибуца и протянул их Сету в бумажном мешке вместо стандартной картонной коробки.
   — А коробку?
   — Проваливай, — отрезал кладовщик.
   Морли вытащил одну банку, дабы убедиться, что это действительно сорт АА. Да, все правильно. «Джем кибуца Текел Упарсин», — гласила этикетка. «Изготовлен из натуральных севильских апельсинов (мутационный подвид 3-В). Купите дары солнечной Испании к вашему столу».
   — Ладно, — вздохнул Морли. — Спасибо.
   С большим бумажным мешком он снова вышел на солнце.
   Вернувшись к «Цыпленку», он принялся расставлять банки в багажном отсеке. Единственная стоящая вещь, выпускаемая кибуцем, — подумал он. — И, пожалуй, единственное, с чем жаль расставаться.
   Он вызвал Мэри по индивидуальной рации, висевшей на шее.
   — Я выбрал нозер. Приходи, посмотришь.
   — Ты уверен, что он надежен?
   — Ты ведь знаешь мой талант механика, — раздраженно ответил Сет. — Я проверил ракетный двигатель, электропроводку, предохранители, систему жизнеобеспечения — все в порядке.
   Он поставил последнюю банку с джемом в магнитную клетку и захлопнул дверцу,
   Мэри появилась через пять минут — стройная, загорелая, в рубашке цвета хаки, шортах и сандалиях.
   — Какой-то дохлый, — сказала она, осматривая «Мнительного Цыпленка». — Но раз ты говоришь, что все в порядке...
   — Я уже начал погрузку, — перебил Сет.
   — Ты о чем?
   Открыв багажный отсек, он с гордостью показал ей банки.
   После долгого молчания она сказала:
   — Господи...
   — В чем дело?
   — Ты не проверял электропроводку и двигатель, а выклянчивал этот проклятый джем. — Она со злостью хлопнула дверцей багажного отсека. — Порой мне кажется, что ты псих. От этого чертова нозера зависит наша жизнь. А вдруг откажет система снабжения кислородом? Или обогрев? А вдруг в обшивке микроскопическая течь? Или...
   — Так позови брата, пусть он посмотрит корабль, — перебил Сет. — Ты ведь ему больше доверяешь, чем мне.
   — Ты же знаешь, он занят.
   — Надо было послать его сюда выбрать нозер получше.
   Жена растерянно застыла, затем поникла в язвительном смирении.
   — Самое удивительное, тебе всегда сопутствует удача, — вздохнула она. — Должно быть, это и впрямь лучший нозер. Но не потому, что ты разбираешься в технике, просто ты везуч, как мутант-ясновидец.
   — Эго не везение, а здравый смысл.
   Мэри тряхнула головой.
   — Черта с два. В тебе нет ни капли здравого смысла, — ни в обычном понимании, ни в каком другом. Ладно, давай возьмем этот нозер и понадеемся на твою удачливость. Но все-таки, Сет, как ты так можешь жить? — Она надулась и посмотрела ему в лицо. — Это нечестно по отношению ко мне.
   — Я отвечаю за нас обоих.
   — Ты продержал нас здесь, в кибуце, восемь лет, — сказала Мэри.
   — И все-таки благодаря мне мы улетаем.
   — Туда, где, наверное, еще хуже. Что мы знаем об этом новом назначении? Только то, что знает Госсим, а ему это известно, потому что в его обязанности входит читать чужую корреспонденцию. Он прочел твою молитву:.. Я не хотела тебе говорить. Я знала, что тогда ты...
   — Ублюдок! — Морли почувствовал, что краснеет от бессильной ярости. — Читать чужие молитвы — аморально.
   — Он начальник. Ему кажется, он отвечает за все. В любом случае мы улетаем. Слава Богу. Ну остынь, успокойся. Тут ничего не поделаешь, он прочел ее много лет назад.
   — Он признал, что это хорошая молитва?
   — Фред Госсим никогда бы так не сказал. Но, думаю, она хорошая. Иначе ты не получил бы перевода.
   — Я тоже так думаю. Ведь Бог не ответил на бесчисленные молитвы иудеев, уповавших на соглашение, заключенное до явления Заступника, в то дни, когда сила Разрушителя была еще очень велика, а наши отношения с ним — с Божеством, я имею в виду — такими запутанными...
   — Представляю, как бы ты брюзжал в те дни по поводу речений и деяний Промыслителя, — усмехнулась Мэри.
   Морли вздохнул.
   — Я был бы великим поэтом. Как Давид.
   — Ты занимался бы такой же ерундой, как сейчас.
   С этими словами она зашагала прочь, оставив его у нозера с банкой джема в руке.
   Чувство беспомощности росло в нем, распирало горло.
   — Остановись! — крикнул он. — Я улечу без тебя!
   Она уходила молча и не оглядываясь, освещаемая яркими лучами солнца.
   Остаток дня Сет Морли занимался погрузкой багажа в «Мнительного Цыпленка». Мэри не показывалась.
   Сет чувствовал, что к обеду закончит погрузку.
   «Куда она подевалась? — вновь спрашивал он себя. — Непонятно».
   На него навалились голод и усталость. Как всегда ко времени трапезы.
   «Удивлюсь, если из этой затеи что-нибудь получится, — подумал Сет. — Поменять одну дерьмовую работу на другую. Я неудачник. Мэри права. С мечтой о хорошей работе я выбирал нозер. С мечтой о работе нагружал его этим проклятым барахлом». Он скептически оглядел багажный отсек. Груда одежды, книги, бумаги, кухонная утварь, пишущая машинка, аптечка, картины, «вечные» диванные покрывала, книгофильмы, шахматы, рация... Куча ненужного хлама. «Что мы нажили за восемь лет?— спросил он себя. — Ничего стоящего. Ко всему прочему, все это просто не влезет в нозер, многое придется выкинуть или подарить. А лучше всего уничтожить. — Мысль о том, что кто-то воспользуется его добром, была немедленно отвергнута. — Сожгу все До последнего лоскутка. Всю яркую, безвкусную одежду, которую Мэри тащила в дом, как ворона в гнездо. Выброшу все ее манатки. А потом уложу свои. Сама .виновата: надо было остаться и помочь. Не собираюсь я грузить это барахло».
   Стоя с охапкой одежды, Сет заметил в наступавших сумерках неясный силуэт.
   «Кто это? — удивился он. — Не Мэри». К нему подходил человек, или кто-то похожий на человека в широком балахоне; длинные волосы ниспадали на широкие плечи. Сета охватил страх. «Сошедший-на-Землю, — понял он. — Пришел остановить меня». Потрясенный, он выпустил из рук одежду. В нем заговорила совесть, он ощутил всю тяжесть своих грехов. Очень долго — месяцы, годы — он не встречал Сошедшего, и теперь угрызения совести были невыносимы. Грехи никуда не исчезают: они накапливаются в душе до тех пор, пока Заступник не отпустит их.
   Сошедший остановился перед ним.
   — Мистер Морли.
   — Да. — Он почувствовал пульсацию крови в висках. Лоб покрылся испариной, Сет попытался отереть его ладонью, — Извините, я устал, — сказал он. — Я так долго грузил свои пожитки...
   Сошедший-на-Землю сказал:
   — Мой дорогой друг, нозер «Мнительный Цыпленок* не долетит до Дельмака-ноль. Поэтому я вмешиваюсь. Ты понимаешь?
   — Конечно. — Сет виновато вздохнул..
   — Выбери другой нозер.
   — Да. — Сет торопливо закивал. — Хорошо, выберу. Спасибо, большое спасибо. Вы спасли нам жизнь.
   Сет вгляделся в смутное лицо Сошедшего, пытаясь прочитать в нем осуждение. Но не смог ничего разглядеть в вечерней мгле.
   — Жаль, что ты столь долго трудился впустую, — сказал Сошедший.
   — Да, я говорил...
   — Я помогу тебе. — Сошедший-на-Землю наклонился, подобрал кучу коробок и двинулся вдоль ряда неподвижных нозеров. — Советую этот, — он остановился у одной из машин и взялся за дверцу. — Не красавец, однако в превосходном техническом состоянии.
   — Хорошо, пробормотал Морли, с наспех подхваченными пожитками следуя за Сошедшим. — То есть, спасибо. Внешний вид не имеет значения. Важно, что у него внутри. Нозеры похожи на людей. — Он засмеялся, но смех получился хриплым и резким- Его снова прошиб пот, по спине пробежал холодок страха.
   — Не стоит бояться меня, — сказал Сошедший.
   — Умом я понимаю, — кивнул Морли.
   Некоторое время они трудились молча, перенося коробки из «Мнительного Цыпленка» в новый нозер. Снова и снова Сет пытался заговорить, но не мог. Страх парализовал ум. Быстрый ум, на который Сет всегда надеялся, подвел его.
   — Тебе не приходила мысль обратиться за психиатрической помощью? — спросил наконец Сошедший-на-Землю.
   — Нет.
   — Давай передохнем. Нам нужно побеседовать.
   -Нет!
   — Почему «нет»?
   — Я ничего не желаю знать, ничего не желаю слышать. — Сет различил в своем голосе дрожь слабости. Дрожь глупости, величайшей степени безумия, на какую он был способен. Он понимал это и все-таки цеплялся за привычное. — Знаю, я не совершенство. Но не могу измениться. Я доволен собой.
   — Ты не проверил «Мнительного Цыпленка».
   — Мэри хорошо подметила: обычно мне везет в таких делах.
   — Она погибла бы вместе с тобой.
   «Скажи это ей, не мне, — подумал Сет. — Пожалуйста, оставь меня в покое. Я ничего не желаю знать!»
   Сошедший некоторое время молча смотрел на него.
   — Ты ничего не хочешь сказать мне?
   — Я благодарен, чертовски благодарен. За ваше явление.
   — Много раз за эти годы представлял ты, что скажешь мне, если повстречаешь вновь. Великое множество мыслей прошло через разум твой.
   — Я забыл, — хрипло сказал Сет.
   — Могу я благословить тебя?
   — Конечно, — голос Сета звучал все так же хрипло и тихо. — Но почему мета? Что я такого сделал?
   — Я горжусь тобой, вот и все.
   — Но почему?! — Сет не понял. Он ждал осуждения, но уж никак не благословения,
   — Много лет назад был у тебя кот, — молвил Сошедший-на-Землю. — Прожорливый и нахальный, и тем не менее ты любил его. Однажды он стащил с помойки кость марсианского канюка, подавился и умер. Ты долго горевал. Ты до сих пор любишь его. Прожорливость его — вся плутовская его сущность — привела его к смерти. Дорого заплатил бы ты, чтобы он вернулся. Ты хотел бы видеть его таким, каким он был, — прожорливым и пушистым, каким ты любил его, — неизмененным. Ты понимаешь?
   — Я молился тогда, — сказал Морли. — Но помощь не пришла. Промыслитель мог отмотать время назад и возродить его.
   — Сейчас хочешь ли ты вернуть его?
   — Да, — поспешно сказал Морли.
   — Примешь ли ты психиатрическую помощь?
   — Нет.
   — Я благословляю тебя. — Сошедший сделал правой рукой медленный и величественный жест. Сет Морли склонил голову, прижал руки к лицу и обнаружил, что горячие слезы текут по щекам. До сих пор он пребывал в изумлении. «Этот старый бандюга кот. Я давно забыл про него. Если честно, подсознательно я никогда не забывал о таких вещах, — подумал он. — Все похоронено здесь, в голове, пока не случится что-нибудь из ряда вон...»
   — Спасибо, — Пробормотал он, когда благословение свершилось,
   — Ты обретешь своего кота вновь, — ответил Сошедший. — Когда окажешься в раю.
   — Вы уверены?
   — Да
   — И он будет точно таким же?
   — Да.
   — Вспомнит ли он меня?
   — Он помнит Тебя. И ждет. И будет ждать.
   — Спасибо, — снова сказал Морли. — Теперь мне намного лучше.
   И Сошедший-на-Землю удалился.

   В поисках жены Сет Морли заглянул в кафетерий кибуца. Она сидела за столиком в темном углу зала.
   Ковыряя вилкой консервированную баранью лопатку, Мэри едва кивнула ему, когда он уселся напротив.
   — Ты пропустил обед, — заметила она, прожевав/
   — Я видел Его! — выпалил Морли.
   — Кого? — Она с интересом взглянула на мужа.
   — Сошедшего-на-Землю. Он пришел сказать, что но-зер, который я выбрал, не довез бы нас.
   — Я знала! — воскликнула Мэри. — Знала, что это корыто нас угробит.
   — Мой кот до сих пор жив, — продолжал Морли.
   — У тебя нет кота.
   Сет порывисто схватил ее руку с вилкой.
   — Он сказал: у нас вое будет хорошо, мы попадем на Дельмак-ноль. Я получу работу.
   — Ты поинтересовался, что это за работа?
   — Об этом я не подумал.
   — Дурак. — Она вырвала руку и вернулась к трапезе. — Скажи, как выглядит Сошедший?
   — Ты никогда его не видела?
   — Ты же знаешь: никогда.
   — Красивый и добрый. Он благословил меня.
   — Значит, он предстал перед тобой в облике мужчины. Интересно. Конечно, если бы он был в облике женщины, ты не стал бы слушать...
   — Мне жаль тебя, — сказал Морли. — Он не вмешался бы ради твоего спасения. Вероятно, потому, что ты того не стоишь.
   Мэри швырнула вилку на пол и с яростью уставилась на мужа. Воцарилось напряженное молчание.
   — Я удетаю на Дельмак один, — сказал наконец Морли.
   — Ты так думаешь? Ты действительно так думаешь? Нет, я полечу с тобой. Тебя нельзя оставлять без присмотра. Без меня...
   — Хорошо. — Он смерил ее уничтожающим взглядом. — Ты можешь лететь одна. Какого черта я должен заботиться о тебе? Все равно, если ты останешься, то заведешь роман с Тоссимом и разрушишь ему жизнь. — Он судорожно сглотнул и замолк.
   Консервы Мэри дожевывала в тишине. 

 Глава 3

   — Вы на высоте тысячи миль над поверхностью Дельмака-ноль,— объявил Бену Толчифу наушник. — Пожалуйста, включите автопилот.
   — Я могу сесть сам, — ответил в микрофон Бен Толчиф. Он бросил взгляд вниз, дивясь краскам незнакомого мира. «Облака, — решил он. — Шутки местной атмосферы. Вот и ответ на один из моих вопросов». Он ощутил спокойствие и уверенность. Потом задал себе следующий вопрос: Божий ли это мир? И этот непростой вопрос отрезвил его.
   Посадка прошла без особых сложностей. Бен, потянувшись, зевнув и икнув, расстегнул привязной ремень, встал, неуклюже дошел до люка, затем вернулся и выключил двигатель и систему жизнеобеспечения. Теперь, вроде, все. Неловко подпрыгивая, он спустился по металлическим ступенькам трапа и ступил на поверхность планеты. Сразу за рядом зданий с плоскими крышами размещались маленькие стандартные коттеджи. Несколько человек приближались к нозеру.
   Вероятно, встречали вновь прибывшего.
   Бен покачался на носках, наслаждаясь мягкостью пилотских перчаток из пластиковой кожи и своим увеличенным телесным «я* в громоздком скафандре.
   — Привет! — окликнул его женский голос.
   — Привет.
   Бен Толчиф с интересом посмотрел на молодую женщину в темном рабочем комбинезоне с симпатичными выпуклостями в надлежащих местах. Одежда гармонировала с ее честным, круглым, веснушчатым лицом.
   — Божий ли это мир? — спросил он, медленно подойдя к ней.
   Нет. И здесь творятся странные дела. — Женщина указала в сторону неясного горизонта, затем, дружески улыбаясь, протянула руку. — Я — Бетти Джо Бем. Лингвист. А вы -- мистер Толчиф или мистер Морли. Вое остальные уже здесь.
   — Толчиф, — ответил он.
   — Я представлю вас нашим. Этот пожилой джентльмен — Берт Кеслер, наш сторож.
   — Очень приятно, мистер Кеслер.
   Рукопожатие.
   — Это Мэгги Волхв, наш богослов.
   — Очень приятно, мисс Волхв.
   Рукопожатие.
   «Симпатичная женщина».
   — Весьма рада, мистер Толчиф.
   — Игнац Тагг, химик.
   Энергичное рукопожатие. Тагг ему не понравился.
   «Слишком надменный».
   — Доктор Милтон Бабл, врач колонии.
   — Рад познакомиться, доктор Бабл.
   Рукопожатие. Бабл, коренастый, с неопределенным выражением лица, носил цветастую рубашку с короткими рукавами.
   — Тони Дункельвельт, фотограф и геолог.
   — Приятно познакомиться.
   Рукопожатие.
   — А это Уэйд Фрейзер, наш психолог.
   Долгое наигранно-сердечное рукопожатие. Влажная липкая пятерня.
   — Глен Белснор, электрик и специалист по компьютерам.
   — Рад встрече.
   Рукопожатие, Сухая, шершавая, уверенная ладонь.
   Опираясь на трость, подошла низенькая пожилая женщина с бледным, строгим, но очень приятным лицом.
   — Мистер Толчиф... — она протянула изящную хрупкую руку. — Я — Роберта Рокингэм, социолог, очень приятно познакомиться. Мы ждали вас.
   — Вы — Роберта Рокингэм? — Бен ощутил радостное волнение. Он полагал, что эта старая леди умерла много лет назад, и теперь почувствовал себя немного смущенным.
   — А это, — улыбнулась Бетти Джо Бем, — Сьюзи Дам, наша секретарь-машинистка.
   — Очень приятно, мисс... — Он запнулся.
   — Смат, — представилась полногрудая, великолепно сложенная девица, и они пожали друг другу руки. — Сюзанна Смат. Они считают прозвище Дам очень забавным[7].
   — Хотите осмотреть колонию или сперва отдохнете? — спросила Бетти.
   — Для начала я хочу узнать, для чего мы здесь. Мне ничего не сказали.
   Старый знаменитый социолог хмыкнула. 
   — Мистер Толчиф, они и нам не сказали. Мы спрашиваем всех новоприбывших, и никто ничего не знает. Последним должен прилететь мистер Морди. Если и он не в курсе, что тогда будем делать?
   Глен, электронщик, пожал плечами.
   — Не вижу проблем. На круговую орбиту выведен спутник, он проходит над нами пять раз в сутки. Когда прибудет последний колонист — Морди, — мы пошлем на спутник сигнал и прослушаем запись: с инструкциями и разъяснениями. Мы получим ответы на все вопросы, кроме, пожалуй, одного: «Как вы настроили холодильник так,.что пиво всегда холодное?» Впрочем, может, и на этот вопрос.
   Вскоре Бен оказался втянутым в общий разговор, не особенно понимая, о чем идет речь.
   — На Бетельгейзе-четыре у нас были огурцы, мы их выращивали не как обычно — не в лунных лучах. Да вы, наверно, видели...
   — ...Нет, пока не приходилось.
   — Но он существует. Когда-нибудь увидите...
   — ...Видите, у нас есть лингвист, значит, здесь должны быть разумные существа. Но пока каши экспедиции Носят, скорее, ознакомительный, а не научный характер. Это изменится, когда...
   — Ничто никогда не меняется. Несмотря на Спектовского, идея Творца всегда присутствовала в истории, как и начальная точка отсчета времени.
   — Слушай, поговори об этом с миссис Волхв. Богословские проблемы меня не интересуют...
   — Ты снова за старое. Мистер Толчиф, в вас есть индейская кровь?
   — Да, я на одну восьмую индеец. Вы это поняли по фамилии?..
   — ...И дома у нас паршивые. Вот-вот развалятся. В холодные часы их не обогреть, а в жару— страшная духота.
   — Помяните мое слово: жилье это временное. Хотим мы здесь оставаться надолго или нет — один черт, придется строить все заново. И протягивать новую электропроводку.
   — ...А по ночам верещат какие-то твари. Первые дни .они не дадут вам спать. Под днями я подразумевал) двадцатичетырехчасовые периоды. Конечно, не при дневном свете, а в темное время суток. Каждую ночь я слышу этот проклятый писк. Вы сами поймете...
   — ...Послушай, Бен, не зови Сьюзи Глупой. Она какая угодно, только не глупая.
   — И весьма симпатичная.
   — А ты заметил, как она...
   — Заметил, но, полагаю, не стоит это обсуждать.
   — Мистер Толчиф, кто вы по профессии? Простите?..
   — ...Говорите громче. Она немного глуховата.
   — Я сказал, что!..
   — Вы ее пугаете, не стойте к ней так близко.
   — Где можно выпить чашку кофе?
   — Попроси Мэгги Волхв. Она у нас специалист по таким делам.
   — Если я смогу вовремя отключить кофейник. Когда о нем забываешь, он кипятит кофе снова и снова.
   — Ума не приложу, почему наши кофейники так плохо работают. Их довели до совершенства еще в двадцатом столетии.
   — Остается понять, чего мы еще не знаем.
   — Тут как с ньютоновой теорией цвета. К началу девятнадцатого века считалось, что о цвете известно все. Но тут появился Лэнд со своим двухсветовым источником и теорией интенсивности и разрушил все традиционные представления.
   — Ты хочешь сказать, что в наших автоматических кофейниках есть что-то такое, чего мы не знаем?
   — Что-то в этом роде...
   И так далее...
   Бен слушал рассеянно. Отвечал, когда его спрашивали. Устав от нахлынувших ощущений, он отделился от толпы и направился к рощице кожистых зеленых деревьев. Издали они казались подходящим материалом для обивки психиатрических кушеток.
   Воздух слабо, отдавал гарью, словно по соседству работал завод с отходным производством. «Через несколько дней я к этому привыкну, — решил Бен. — Есть что-то странное в этих людях. Но что? Они показались такими ... — Он искал слово. — Слишком яркими. Да, точно. Необыкновенно одаренные, и каждый жаждет общения. Пожалуй, слишком взвинченные. Немудрено: они, как и я, понятия не имеют, зачем собрались здесь. Однако это не объясняет полностью их поведения». Прервав размышления, он переключился на окружающий мир: ярко-зеленые деревья, подернутое дымкой небо, небольшие, напоминающие крапиву растения под ногами.
   «Довольно однообразный ландшафт. — Ощущение новизны исчезло; он почувствовал легкое разочарование. — Не многим лучше, чем на корабле». Но Бетти Джо Бем говорила о необычных формах жизни за чертой поселка. Поэтому рано распространять свои выводы на всю планету. Следует отойти подальше от колонии, которая, как он осознал, не что иное, как часть их мира. В конце концов, чем еще здесь заниматься, пока не получены инструкции со спутника? «Надеюсь, Морли скоро появится, и мы сможем начать». Он присел на камень. На его правый ботинок не спеша заполз жук. Затем вытянул вверх стебелек с крошечной телекамерой. Линзы камеры раскачивались прямо перед лицом Бена.
   — Привет, — сказал Бен жуку.
   Удовлетворенный осмотром, тот убрал камеру и не спеша удалился тем же путем. «Интересно, для кого или для чего он меня исследовал?» — подумал Бен, поднимаясь. На мгновение ему пришло в голову раздавить жука, но вместо этого он подошел к Бетти Джо Бем.
   — Когда ты прибыла, здесь были эти жуки-соглядатаи?
   — Они появились, когда возвели первые здания. Полагаю, они безобидны.
   — Но ты не уверена.
   — Мы ничего не можем с ними поделать. Одно время мы их уничтожали, но тот, кто их делает, просто присылал новых.
   — Наверное, вам имеет смысл проследить за ними и узнать, кто их присылает.
   — Не вам, а нам, мистер Толчиф. Вы член нашей колонии, как и остальные. И знаете столько же, сколько все — так же мало. После получения инструкций мы поймем, чего требуют от нас проектировщики колонии. Хотят они или не хотят, чтобы мы исследовали местные формы жизни. Поживем — увидим. Кстати, как насчет кофе?

   — Ты давно здесь? — спросил Бен, когда они с Бетти, усевшись за пластмассовый мини-бар, маленькими глотками потягивали кофе из светло-серых чашек.
   — Уэйд Фрейзер, наш психолог, прилетел первым, примерно два месяца назад. Остальные прибыли поодиночке. Надеюсь, Морли тоже скоро прилетит. Мы умираем от любопытства, очень хочется узнать, зачем мы тут.
   —Ты уверена, что Уэйд Фрейзер ничего не знает?
   Бетти бросила на него быстрый взгляд.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Он появился первым и встречал остальных. Может, ставится психологический эксперимент, и Фрейзер руководит им?
   — У нас другое опасение, — Бетти вздохнула. — А вдруг наше пребывание здесь бессмысленно? Все прилетели сюда на позерах. Ты же знаешь, без заправки нозер не взлетит вторично. Нам не выбраться отсюда без посторонней помощи. Может, это тюрьма? Может, мы все что-то натворили, или кто-то считает, что натворили? Мы думали над этим. — Она с тревогой посмотрела на Бена. — Ты совершил в своей жизни что-нибудь противозаконное?
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ну, может, ты преступник или что-нибудь в этом роде?
   — Не думаю.:
   — Ты выглядишь нормально.
   — Спасибо.
   — Я имею в виду, что ты не похож на преступника. — Покраснев, она поднялась и пошла к буфету. — Как насчет «Сигрэмс ВО»?
   —- Не откажусь, — оживился он.
   Когда они потягивали кофе, сдобренное канадским виски, в комнату заглянул доктор Милтон Бабл и, заметив их, устремился к бару.
   — Дельмак-ноль — второсортная планета, — без всякого вступления обратился он к Бену. Его землистое, словно изрытое оспой лицо скривилось. — Сейчас это не вызывает сомнений. Спасибо. — Он принял чашку кофе из рук Бетти, отхлебнул, вое еще кривясь. — Сюда что-то добавлено? — Он заметил бутылку «Сигрэмса». — Черт, виски портит вкус кофе. — Он сердито поставил чашку.
   — Я думала, так лучше, — виновато сказала Бетти.
   — Знаете, Толчиф, забавная подобралась компания, —: Бабл хмыкнул. — Я здесь уже месяц и не нашел никого, с кем можно поговорить по-человечески. Каждый замкнулся в себе и не удостаивает других даже проклятия. Конечно, я не имею в виду вас, Бетти.
   — Да чего уж там, — вздохнула женщина. — Мне нет. дела ни до вас, Бабл, ни до остальных. Мне хочется только одного: чтобы меня не трогали. — Она повернулась к Бену. — Когда кто-нибудь приземляется, в нас пробуждается любопытство... Как в случае с вами. Но потом все возвращается на круги своя. — Она взяла из пепельницы сигарету и затянулась. — Не обижайтесь, мистер Тол-чиф, но Бабл прав. Скоро мы надоедим вам, а вы — нам. Вы немного пообщаетесь с нами и уйдете в... —Она запнулась, пошевелила пальцами, будто, искала нужное слово, и слово это было осязаемым предметом. — Возьмем Белснора. Он думает только о системе охлаждения. Боится, что она сломается, и тогда всем нам крышка. Он считает, система охлаждения не дает Нам... — она сделала жест сигаретой, — свариться.
   — Его фобия безобидна, — заметил доктор Бабл.
   — О да, вое мы безобидны. — Бетти кивнула и обратилась к Бену: — Знаете, мистер Толчиф, что делаю я? Глотаю пилюли. Сейчас покажу. — Она открыла сумочку и извлекла аптечный пузырек. — Смотрите. — Она протянула пузырек Бену. — Голубые — это сгелазин, Я их принимаю как противорвотное, хотя это не основное его назначение. Вообще-то, в дозах меньше двадцати миллиграммов в день Сгелазин транквилизатор. В больших дозах это антигаллюциноген. Но я использую его иначе... Плохо то, что он расширяет сосуды. Иноща мне после него тяжело вставать. Кажется, это называется гипостаз.
   — Значит, она все время принимает сосудорасширяющее, — проворчал Бабл.
   — Маленькие белые таблетки, — продолжала Бетти, — это метамфетамин. А вот эта зеленая капсула...
   — Когда-нибудь из ваших пилюль вылупятся птенцы, — хмыкнул Бабл.
   — Странная мысль, — сказала Бетти.
   Я имел в виду, что они похожи на разноцветные птичьи яйца.
   — Да, я поняла. Но все равно странное сравнение.— Она откупорила пузырек и высыпала на ладонь разноцветные пилюли. — Красная капсула — это, конечно, пентабарбитал, снотворное. Желтая — норпрамин, он снимает депрессивный эффект мелларила на центральную нервную систему. Квадратная оранжевая таблетка, — это новинка. В ней пять слоев, которые действуют по так называемому принципу последовательного всасывания. Очень эффективный стимулятор ЦНС. Дальше...
   — Она принимает успокоительное вместе с ЦНС-стимулятором, — вклинился в разговор Бабл.
   — А они не компенсируют друг друга? — осведомился Бен.
   — Может, и так, — пожал плечами доктор.
   — Вовсе нет, — возразила Бетти. — Я хочу сказать, субъективно я чувствую разницу. Я чувствую, как они мне помогают.
   — Она прочитала кучу литературы, — пояснил Бабл. — Привезла с собой «Настольный справочник врача» со списком побочных эффектов, противопоказаний, дозировки, времени воздействия и так далее. Она знает о своих пилюлях не меньше меня. Наверное, столько же, сколько фармацевты, которые их делали. Если вы покажете ей какую-нибудь таблетку, Бетти сразу скажет вам, как она называется, как действует и как... — Он поерзал на крутящемся табурете и засмеялся, — я знаю лекарство, в сверхдозах вызывающее побочные эффекты — конвульсии, кому и в конце концов смерть. И в справочнике, как раз после упоминания о конвульсиях, сказано: может возникнуть привыкание. — Он вновь засмеялся и поковырял в носу темным волосатым пальцем. — Странный мир. Очень странный.
   Бен глотнул «Сигрэмс ВО». По телу разлилось привычное тепло. Он понял, что ему уже нет дела до Бабла и Бетти. Он погружался в себя — в собственные мысли и чувства.
   В дверь просунул голову фотограф Тони Дункельвельт.
   — Эй, там еще один нозер приземляется. Морли, наверное.
   Голова Дункельвельта исчезла, дверь громко хлопнула.
   Бетти встала.
   — Пойдем посмотрим. Наконец-то мы все собрались. — Она направилась к двери. — Пойдемте, Мистер На-Одну-Восьмую-Индейский-Вождь.
   Бен допил кофе с виски и поднялся. Испытывая легкое головокружение, он вышел за собеседниками на дневной свет. 

 Глава 4

   Сет включил тормозные двигатели и расстегнул привязной ремень. Повернувшись, он попытался помочь жене.
   — Я знаю, что делать, — огрызнулась Мэри. — Не надо обращаться со мной, как с ребенком.
   — Ну что ты злишься? — удивился Морли. — Я же прекрасно вел нозер.
   — Нозер вел автопилот, а под конец мы шли по радиомаяку, — усмехнулась она. — Впрочем, ты прав, я должна быть тебе благодарна.
   Голос ее вовсе не звучал благодарно, но Сету было все равно. В голове хватало других мыслей.
   Он вручную раздраил люк. Зеленоватый солнечный свет устремился в Кабину, и Сет, защитив глаза ладонью, увидел унылый ландшафт: чахлые деревья и еще более чахлые кусты, слева вдалеке — несколько беспорядочно разбросанных зданий. Колония.
   К кораблю приближались люди, целая группа. Некоторые махали руками, и Сет помахал в ответ.
   — Привет, — произнес он, спустившись по железным скобам и спрыгнув на землю. Повернувшись, он протянул руки к жене, но та пренебрегла его помощью и слезла сама.
   — Здравствуйте, —- сказала некрасивая загорелая женщина, когда Сет приблизился. — Рады вас видеть. Вы — последний.
   — Я — Сет Морли, — представился он. — А это Мэри, моя жена.
   — Мы знаем, — кивнула женщина. — Давайте я, представлю вас остальным. — Она показала на мускулистого молодого человека. — Игнац Тагг.
   Рад познакомиться. — Морли потряс руку Тагга. — Я — Сет Морли, а это моя жена Мэри.
   — Меня зовут Бетти Джо Бем, — сказала некрасивая загорелая женщина. — А этот джентльмен — Берт Кеслер, наш сторож.
   — Рад познакомиться, мистер Кеслер, — Сет энергично пожал руку сутулому пожилому человеку с усталым лицом.
   — Я тоже рад, мистер Морли. И миссис Морли. Надеюсь, вам здесь понравится.
   — Наш фотограф и геолог Тони Дункельвельт. — Бем указала на длинноногого парня, который пристально и угрюмо смотрел на них, не спеша протягивать руку.
   — Привет, — поздоровался Сет Морли.
   — Привет. — Парень уставился на собственные ботинки;
   — Мэгги Волхв, наш теолог.
   — Очень приятно, миссис Волхв. — Энергичное рукопожатие. «А она интересная женщина», — отметил про себя Морли.
   Подошла еще одна привлекательная женщина в обтягивающем свитере.
   — А вы кто? — спросил он, пожимая ее руку.
   — Бухгалтерия и машинопись. Меня зовут Сюзанна.
   — А фамилия?
   — Смат.
   — Прекрасная фамилия.
   — Не думаю. Они прозвали меня Сюзанна Дам. По-моему, Не очень остроумно.
   Мэри яростно ткнула мужа локтем под ребро. Зная характер жены, он покорно оборвал разговор с мисс Смат и повернулся к тощему субъекту с крысиными глазами, сунувшему ему плоскую и клинообразную, как мастерок, руку. У Сета сразу возникло к нему непроизвольное отвращение. Эго были не та рука, которую он хотел бы пожать, и не тот человек, с которым он хотел бы познакомиться.
   — Уэйд Фрейзер, — представился субъект. — Местный психолог. Кстати, все вновь прибывшие проходят у меня вводный тест ТАТ. Если позволите, я хотел бы протестировать и вас обоих. Сегодня же.
   — Хорошо, — неуверенно согласился Сет.
   — Этот джентльмен — Милтон Бабл с Альфы-Пять, — продолжала Бем, — наш доктор.
   — Очень приятно, доктор. — Морли крепко пожал его пятерню.
   — Вы немного полноваты, мистер Морли, — заметил Бабл.
   — Хм-м, — сказал Морли.
   Опираясь на трость, вперед шагнула очень высокая и прямая старуха.
   — Мистер Морли, я Роберта Рокингем, социолог. — Она подала легкую слабую кисть. — Рада вас видеть. Надеюсь, вы долетели без особых неудобств.
   — Благодарю, мы хорошо долетели, — Морли осторожно пожал маленькую ручку. «С виду ей за сто, додумал он. — Как она еще работает? Как попала сюда?» Он не мог представить ее в корабле, мчащемся сквозь космическое пространство.
   — Каково предназначение колонии? — спросила Мэри.
   — Мы узнаем это через несколько часов, — ответила Бем. — Как только Глен — Глен Белснор, наш специалист по компьютерам, — свяжется с автоматическим спутником на орбите этой планеты.
   — То есть, вы пока не знаете? — изумился Сет. — Вам тоже ничего не сказали?
   — Нет, мистер Морли, - произнесла миссис Рокингем глубоким старческим голосом. — Но скоро мы узнаем. Мы очень долго ждали. Это будет так приятно — выяснить, зачем мы здесь. Вы согласны, мистер Морли? Я имею в виду, не правда ли чудесно для всех нас узнать, наконец, нашу задачу?
   — Да, — кивнул он.
   — Итак, вы со мной согласны, мистер Морли. Думаю, это прекрасно, что мы можем прийти к согласию, — многозначительно продолжала старуха. — Боюсь, мистер Морли, основная наша проблема — в отсутствии общей цели, Межличностное общение в группе пришло в упадок, но теперь, конечно, все изменится. Тогда мы сможем... — Она наклонила голову, кашлянув в миниатюрный платочек. — Да, это действительно очень хорошо, — закончила она наконец.
   — Я не согласен, — заявил Фрейзер. — Предварительное тестирование показывает, что, в общем, эта группа изначально ориентирована на «это> В целом, Морли, они демонстрируют ярко выраженную склонность избегать ответственности. Я с трудом понимаю, почему выбрали некоторых из них.
   Крепко сбитый тип в запачканной спецовке сказал:
   — Я заметил, ты не говоришь «мы», Ты говоришь «они».
   — Мы, они... — Психолог сделал конвульсивный жест. — У тебя навязчивая идея.. Это еще одна общая черта данной группы: вы все слишком подозрительны.
   — Я так не считаю, — ровным, твердым голосом произнес тип в спецовке. — По-моему, это ты немного не в себе. От этих тестов у тебя мозги набекрень.
   Его слова подстегнули собравшихся. Все заговорили разом. Подойдя к Бем, Сет спросил:
   — Кто начальник колонии? Вы?
   Ему пришлось повторить вопрос, прежде чем она услышала...
   — Неизвестно! ответила она, пытаясь перекричать остальных. — Это еще одна проблема, которую мы хотели бы... — Ее голос утонул в общем шуме.
   — . ..На Бетельгейзе-четыре у нас были огурцы, но мы не выращивали их в лунных лучах, как вам сказали. По одной простой причине: на Бетельгейзе-четыре нет луны, вот почему.
   — ...Я никогда его не видела. И, надеюсь, никогда не увижу.
   — Рано или поздно увидите.
   — ...То, что среди нас есть лингвист, предполагает наличие на планете разумных форм жизни. Но мы до сих пор ничего о них не знаем. Наши экспедиции научными не назовешь, это что-то вроде пикника. Надеюсь, все изменится, когда...
   — Ничего не изменится. Несмотря на теорию Спектов-ского о Боге, вмешивающемся в историю и запускающем время по новой...
   — Вы не правы. Борьба до явления Заступника длилась очень долго. С тех пор все очень сильно изменилось, и теперь, в Эпоху СпектовсКого, прямой контакт с Ипостасями существенно упростился. Вот почему наше время в определенном смысле отличается даже от первых двух тысяч лет с момента появления Заступника.
   — Если вам хочется об этом поговорить, обратитесь к Мэгги Волхв. Меня богословские проблемы не волнуют.
   — Ну да. Мистер Морли, вам посчастливилось увидеть Ипостась?
   — Да, было Дело. Однажды, по-моему, в среду по времени Текела Упарсина, мне явился Сошедший-на-Землю и сообщил, что корабль, который я выбрал, неисправен, и мы можем поплатиться жизнью.
   Итак, вас спасли. Должно быть, очень приятно сознавать, что за вас заступились. Наверное, это прекрасное чувство.
   — ...Дома построены просто халтурно. Вот-вот развалятся. В холодное время не добьешься тепла, а в жару — прохлады. Знаете, что я думаю? Это временные построй-
   Ки. За каким бы чертом нас сюда ни прислали, долго мы здесь не пробудем. Иначе придется строить новое жилье из армированного английского пластика или чего-нибудь в этом роде.
   — ...Какое-то насекомое или растение пищит по ночам. Первое время вам будет не заснуть, мистер и миссис Морли. Да, я пытаюсь говорить с вами, но это так трудно из-за шума. Под «днем» я понимаю двадцатичетырехчасовой период, а не местный день, потому что оно пищит не в дневное время. Вот увидите.
   — ...Пожалуйста, Морли, не будьте как все и не зовите Сьюзи Глупой. Как раз глупостью она не страдает.
   — Хорошо, не буду. К тому же она довольно хорошенькая.
   — А вы заметили, как она...
   — Заметил, но видите ли, моя жена... Она смотрит на это косо, так что давайте не будем...
   — Как скажете, мистер Морли. Кто вы по профессии?
   — Квалифицированный гидробиолог.
   — Простите? Это вы мне сказали. Я не расслышала, мистер Морли. Повторите, пожалуйста.
   — Говорите погромче. Она малость глуховата.
   — Я сказал, что!..
   — Вы ее пугаете. Не стойте к ней так близко.
   — ...Можно где-нибудь выпить чашку кофе или стакан молока?
   — Попросите Мэгги Волхв. Или Бетти Джо Бем.
   — Господи, если бы я могла хоть раз выключить вовремя эту проклятую кофеварку. Всякий раз кофе убегает!
   — Не понимаю, почему не работает общественная кофеварка. Ведь их еще в начале двадцатого века довели до совершенства. Что еще можно о них знать, чего мы не знаем?
   — Думаю, это можно сравнить с цветовой теорией Ньютона. Все, что можно знать о цвете, было известно к тысяча восьмисотому году.
   — Да, вы все время это твердите. Эта идея вас просто преследует.
   — А потом пришел Лэнд со своим Двухсветовым источником и теорией цветовой интенсивности, и то, что казалось незыблемым, разлетелось вдребезги.
   — По-вашему, мы не все знаем о гомеостатических кофеварках? Только думаем, что знаем?
   — Что-то вроде того.
   И так далее.
   Вздохнув, Сет отделился от группы и направился к нагромождению огромных, сглаженных водой валунов. Так или иначе, когда-то здесь была вода. Возможно, сейчас она совсем исчезла.
   Смуглый долговязый человек последовал за ним.
   — Глен Белснор, — представился он, протягивая руку.
   — Сет Морли.
   — У нас тут настоящий бедлам, Морли. Эго тянется с самого начала, с тех пор, как приехал Фрейзер. — Белснор сплюнул в траву. — Знаете, что пытался сделать Фрейзер? Так как он прибыл первым, он решил стать лидером группы. Он даже говорил нам — мне, например, — будто понимает свои инструкции так, что будет здесь начальником. Мы ему почти верили. Это звучало логично. Он приехал сюда первым и начал всем раздавать эти тесты. А потом во всеуслышание комментировал наши отклонения от нормы.
   — Настоящий психолог никогда не станет публично распространяться о своих открытиях. — К Сету подошел еще не представленный ему колонист лет сорока с тяжелым подбородком, кустистыми бровями и черными блестящими волосами.
   — Бен Толчиф. — Он протянул руку. — Прибыл незадолго до вас.
   Они поздоровались. Сету показалось, что Толчиф слегка пошатывается, словно опрокинул рюмку-другую. «Этот человек мне нравится, — решил Морли, — даже если он не совсем трезв. У него другая аура, чем У всех. Но, возможно, с остальными тоже было все в порядке, пока они сюда не прибыли, и что-то здесь заставило их перемениться. Если так, мы тоже со временем изменимся. Толчиф, Мэри ия».
   Эта мысль ему не понравилась.
   — Я Сет Морли, — сказал он. — Гидробиолог, работал в кибуце Текел Упарсин. А вы...
   — Я квалифицированный естествоиспытатель класса Б. Протирал штаны на борту большого корабля, совершавшего десятилетний перелет. Делать было совершенно нечего, и вот я помолился через передатчик корабля. Заступник услышал мою молитву. Или это был Промыслитель, но я думаю, Заступник, потому «то время не вернулось назад.
   — Значит, вы здесь благодаря молитве, — заметил Мор-ли. — Эго интересно. А меня посетил Сошедший-на-Землю, когда я подыскивал корабль для переезда. Я бьио выбрал один, но Сошедший предупредил, что он неисправен, и нам с женой не добраться на нем до цели. — Он почувствовал голод. — Здесь есть где пообедать? Мы сегодня почти ничего не ели. Последние двадцать шесть часов я вел нозер, и только к концу полета немного перекусил.
   Белснор хмыкнул.
   — Мэгги Волхв всегда рада состряпать что-нибудь условно съедобное. Вроде горохового концентрата, бифштекса из мороженой эрзац-телятины и кофе из проклятой Богом негомеостатической сумасшедшей кофеварки, которая отродясь не работала. Устроит вас это?
   — Что поделаешь, — вздохнул Морли, впадая в уныние.
   — Чары быстро рассеиваются, — сказал Бен Толчиф.
   — Простите?
   — Новизна этого места. — Толчиф обвел рукой скалы, кривые зеленые деревца, строения, похожие на бараки. — Сами убедитесь.
   — Все не так плохо, — возразил Белснор. — Наши постройки — не единственные на планете.
   — Вы хотите сказать, что здесь есть цивилизация? — В Морли вновь проснулся интерес.
   — Я хочу сказать, что здесь есть вещи, которых мы не понимаем. Здесь есть Здание. Я видел его мельком, издалека, но подойти не решился. Потом вернулся, но ничего не нашел. Большое серое здание — очень большое, с башнями, окнами, в семь-восемь этажей. Я не единственный, кто его видел, — поспешил добавить он. — Бем видела, и Волхв. Фрейзер говорит, он тоже видел, но, возможно, врет. Просто не хочет отставать от остальных.
   — Там кто-нибудь живет? — спросил Морли.
   — Не знаю. Издалека трудно понять. Близко никто из нас не подходил. Это было очень... —' он неопределенно махнул рукой, — жутко.
   — Хотел бы я на него взглянуть, — пробормотал Толчиф.
   —Сегодня никто не должен покидать поселок, — предупредил Белснор. — Мы установим связь со спутником и узнаем, наконец, все. Это самое важное.
   Он еще раз задумчиво и неспешно сплюнул в кусты. И весьма метко.

   Доктор Милтон Бабл глянул на часы и подумал: «Сейчас половина пятого, а я уже устал. Наверное, мало сахара в крови. Явный признак — усталость в начале вечера. Надо принять глюкозу, пока не началось что-нибудь серьезное. Мозг просто не способен работать при недостатке сахара. Может, диабет начинается? Вполне вероятно с моей-то наследственностью».
   — В чем дело, Бабл? — Мэгги Волхв уселась в соседнее кресло в неуютном конференц-зале убогой колонии. — Опять хвораете? — Она подмигнула, и это привело его в ярость. — Что на сей раз? Гибнете, как Камилл от чахотки?
   — Гипогликемия, — ответил он, рассматривая свою руку, лежавшую на ручке кресла. — Плюс некоторое нарушение экстрапирамидной системы. Избыточная подвижность дистонического типа. Довольно неприятно. — Он терпеть не мог все эти явления: большой палец подергивался, совершая характерные круговые движения, язык заплетался, в горле появлялась сухость. «О Господи, — подумал он, — неужели этому не будет конца?»
   Слава Богу, простой ороговевающий черкес, мучивший Бабла на прошлой неделе, прошел.
   — Вы относитесь к своему телу, как женщина к своему дому, — заметила Мэгги Волхв. — Постоянно исследуете его, как внешнюю среду, а не...
   — Для нас наше тело — самая реальная внешняя среда, — раздраженно перебил Бабл. — Первая внешняя среда, которую мы узнаем в детстве. А потом, когда стареем, и Разрушитель уничтожает нашу форму и рассеивает нашу-энергию, наша соматическая сущность оказывается в смертельной опасности, и мы снова обнаруживаем, как мало значит так называемый внешний мир.
   — И поэтому вы стали врачом?
   — Тут нет простой причинно-следственной связи. Все гораздо сложнее. Мой выбор...
   — Эй вы там, заткнитесь, — крикнул Глен Белснор, отрываясь от передатчика, который пытался починить уже в течение нескольких часов. —Если хотите потрепаться, найдите другое место.
   Несколько голосов выразили солидарность с его заявлением.
   — Бабл, у вас подходящая фамилия, — разваливший-
   ся в кресле Игнац Тагг исторг глухой, похожий на собачий лай, смех.
   — У вас тоже, — сказал Tarry Тони Дункедьвельт.
   — Да заткнитесь же! — завопил Белснор: лицо его покраснело и покрылось испариной. — Или мы, честное слово, никогда не выудим наши инструкции из чертова спутника. Бели вы не замолчите, я начну разбирать на части вас вместо этой кучи металлолома- И. с большим удовольствием.
   Бабл встал и покинул зал.
   Он стоял в косых холодных лучах вечернего солнца, курил трубку (чтобы подавить возможную пилорическую активность) и размышлял о сложившейся ситуации. «Наши жизни, — думал он, — находятся в руках маленьких людишек вроде Белснора, здесь правят бал посредственности. Царство одноглазых, в котором король — слепец. Что за жизнь! Зачем я прибыл сюда?» Вместо ответа он услышал в себе лишь разноголосый хор: смутные призраки жаловались и кричали, как возмущенные пациенты бесплатной больницы. Назойливые призраки налетали на него и пытались утянуть в мир прошлого, к последним беспокойным годам на Орионе-17, к дням, проведенным с Марго, медсестрой, с которой у него был длинный, запутанный роман с трагикомическим концом. В конце концов она бросила его... или не бросила? «Люди всегда расстаются, когда возникают такие неприятные, да еще и связанные с судом, обстоятельства, — подумал он. — К счастью, мне удалось выкрутиться. Она могла устроить гораздо больше неприятностей. Вообще-то она подвергла серьезной опасности мое физическое здоровье, судя хотя бы по белковому составу крови.
   — Да, кстати, — вспомнил он. — Пора глотать пшеничное масло, мой витамин Е. Пойду к себе. И надо принять еще несколько таблеток глюкозы от гипогликемии. Если только не умру по пути. А если и умру, кого это обеспокоит? Действительно, что бы они стали делать? Ведь я им необходим, признают они это или нет. Я для них жизненно необходим. А они для меня? Вероятно, тоже. Подобно Глену Белснору, они умеют, или прикидываются, будто умеют делать то, что нужно для поддержания жизни нашей идиотской колонии. Псевдосемья, абсолютно ничем не напоминающая нормальную семью. Благодаря вмешательству извне.
   Надо бы поговорить с Толчифом и — как его там? —-Морли. Рассказать Толчифу, Морли и его жене — кстати, она очень недурна — о вмешательстве извне, о доме, который я видел... видел так близко, что мог прочесть надпись над входом. Такого не случалось больше ни с кем. Насколько мне известно».
   Он зашагал по гравиевой дорожке к своим апартаментам. Подойдя к пластиковому крыльцу жилого корпуса, он увидел, что там собралось несколько человек: Сьюзи Смат, Мэгги Волхв, Толчиф и Морли: Говорил Морли. Его бочкообразное туловище напоминало Баблу огромную паховую грыжу. «Интересно, чем он питается, — подумал доктор. — Вероятно, картофель, отварное мясо, кетчуп и, конечно, пиво. Любителя пива узнаешь за версту: багровая пористая кожа лица, поры там, где растут волосы, и еще мешки под глазами. У них всегда именно такой отечный вид. Конечно, сказывается почечная недостаточность.
   Человек, потакающий своим желаниям, вроде Морли, совершенно не понимает — не может понять — что он собственноручно отравляет свое тело. Незначительные закупорки сосудов приводят к повреждению важнейших областей мозга. Но они продолжают свое, эти самоубийцы. Очевидно, это своего рода возвращение к внутривидовой борьбе. Возможно, срабатывает некий биологический механизм отбора: ради блага всего вида они самоустраняются. Уступают женщин более достойным и более прогрессивным мужским особям».
   Бабл подошел к четверым собеседникам и остановился, прислушиваясь к их разговору. Морли описывал подробности духовного опыта, который он когда-то испытал. Или как будто испытал.
   — «...Мой дорогой друг», — назвал Он меня. Очевидно, я что-то значил для Него. Он помог мне с погрузкой... На это ушло много времени, и мы успели побеседовать. У Него был тихий голос, но я понимал Его превосходно. Он не произносил лишних слов и вырвался удивительно ясно. Ничего таинственного. Мы просто таскали вещи и разговаривали, И Он захотел благословить меня. Почему? Потому что — Он так сказал — я именно тот человек, который Его интересует. Он был совершенно уверен в этом и сказал: «Вы именно тот, кто Меня интересует. Я горжусь вами. Ваша любовь к животным, ваше сострадание к низшим формам жизни пронизывает все ваше сознание. Сострадание — главное для тех, кто освобождается от уз Проклятия. Мы ищем людей, подобных вам. — Морли сделал паузу.
   — Продолжайте, — зачарованно проговорила Мэгги Волхв.
   — А потом Он сказал странные слова, — продолжал Морли. — Он сказал: «Подобно тому, как Я спас вас, спас вашу жизнь благодаря Моему состраданию, так же и ваша великая способность к состраданию сделает вас способным спасать жизни других людей и физически, и духовно. Вероятно, Он имел в виду Дельмак-ноль.
   — Но сам Он этого не сказал, — заметила Сьюзи Смат.
   — Он не мог. Но я знал, что имеет в виду Сошедший, я понимал все, о чем Он Говорил. По правде сказать, мне было гораздо легче общаться с Ним, чем с большинством моих знакомых. Я не говорю о вас — ведь вас я почти не знаю — но вы меня понимаете. Не было никаких трансцендентных символов, никакой метафизической чепухи, о которых обычно говорили до Спектовского. Спектовский оказался прав, я могу это подтвердить на основе моего Опыта общения с Ним — с Сошедшим.
   — Значит, вы видели Его и раньше? — спросила Мэгги Волхв.
   — Несколько раз.
   Доктор Милтон Бабл решил вступить в разговор.
   — Я видел Его семь раз. И один раз встречал Промыслителя. Значит, всего у меня было восемь случаев общения с Единым Истинным Божеством.
   Остальные четверо посмотрели на доктора: Сьюзи Смат скептически, Мэгги Волхв с явным недоверием. Толчиф и Морли с некоторым интересом.
   — И еще дважды с Заступником, -— добавил Бабл. — Итого, десять случаев. За всю жизнь, конечно.
   — И это было похоже на то, что мы сейчас слышали от мистера Морли? — спросил Толчиф.
   Бабл откинул ногой лежавший на крыльце камешек.
   — В общем, да. Я думаю, мы можем в какой-то мере верить мистеру Морли... И все же. — Он сделал многозначительную паузу. — Тут могут возникнуть некоторые сомнения. Был ли это действительно Сошедший, мистер Морли? А не какой-нибудь бродяга, который хотел, чтобы вы его приняли за Ипостась?. Вы думали над этим. Нет, я не отрицаю того, что Сошедший время от времени появляется среди нас, пример тому —- мой собственный опыт, ног...
   — Я знаю, кем Он был, — раздраженно возразил Морли. — Потому что Он знал про моего кота.
   — А, про вашего кота. — Бабл усмехнулся и внешне и внутренне; он ощутил, как всю его кровеносную систему пронизывает глубокое и здоровое удовлетворение.— Так вот, значит, откуда взялось «великое сострадание к низшим формам жизни.
   Морли, очевидно, почувствовал себя глубоко оскорбленным.
   — Бродяга не мог знать про кота. Да и вообще в Текеле Упарсине нет никаких бродяг. Всё работают. Такое правило в кибуце. — Теперь он выглядел просто несчастным.
   В сумеречной дали послышался голос Белснора.
   — Идите сюда! -— кричал он. — Я установил связь с проклятым спутником! Сейчас запишу!
   — Не думал, что ему удастся, — пробормотал Бабл и направился обратно к конференц-залу. Теперь он чувствовал себя прекрасно, хотя и не мог понять почему. Может, благодаря Морли и его вдохновляющей истории о Сошедшем, которая после трезвого и тщательного рассмотрения оказалась не столь вдохновляющей.
   Пятеро вернулись в зал к остальным. Из громкоговорителя доносились невнятные голоса, сопровождаемые помехами. Этот шум неприятно подействовал на Бабла, но он ничего не сказал. Его лицо выражало, лишь спокойное, терпеливое внимание.
   — Сейчасмы слышим только отраженные сигналы, пояснил Белснор, перекрывая шум, — Запись не начнется, пока я не подам спутнику нужный сигнал.
   — Начинайте запись, — потребовал Уэйд Фрейзер.
   — Да, Глен, начинайте запись, — послышались голоса со всех сторон.
   — Хорошо. — Белснор принялся крутить ручки на пульте. Замигали контрольные лампочки — на борту спутника включились сервомеханизмы.
   Из громкоговорителя послышался голос:
   — Генерал Тритон из Межпланзапа приветствует колонию Дельмака-ноль.
   — Это она,—сообщил Белснор, — запись.
   — Помолчите, Белснор, мы слушаем.
   — Ее можно будет повторять сколько угодно.
   — Сейчас у вас закончилось комплектование состава, — продолжил генерал Тритон. — Мы предполагаем, что оно должно было закончиться не позднее четырнадцатого сентября по стандартному земному времени. Прежде всего я бы хотел объяснить вам, почему была создана колония Дельмак-ноль, кем и с какой целью. Основной... — внезапно голос прервался. — Уииии, — загудело в громкоговорителе. — Ухххх. Акххх. — Белснор с немым отчаянием смотрел на приемник. — У-б-б-б, — сказал громкоговоритель. Затем прорвались атмосферные помехи, они утихли, когда Белснор покрутил ручки. Наступила тишина.
   После небольшой паузы Игнац Тагг громко захохотал.
   — Что это, Глен? — спросил Тони.
   Белснор принялся объяснять:
   — У таких передатчиков, как на спутнике, есть только две головки: стирающая и воспроизводящая. Получилось так, что головка проигрывателя переключилась на другой режим и стала стирать запись. И теперь я не могу ее отключить. Она будет работать автоматически, пока вое не сотрет.
   — Но если запись будет стерта, — заметил Уэйд Фрейзер, — она пропадет безвозвратно. Что бы ты ни делал.
   — Именно так, — мрачно подтвердил Белснор. — Она стирает и больше не воспроизводит. Я ничего не могу поделать. Смотрите. — Он нажал несколько кнопок. — Ничего. Головка заблокирована. Вот и все. — Белснор выругался, откинулся на спинку стула, снял очки и вытер лоб. — О Господи, пробормотал он.
   Из громкоговорителя донеслось нечто невнятное, но вскоре он снова стих. В зале никто не проронил ни слова. Говорить было не о чем.

 Глава 5

   — Вот что мы можем сделать, — сказал Глен Белснор. — Подключиться к релейной сети и передать сообщение на Землю. Мы проинформируем генерала Тритона из Межпланзапа о происшедшем, о том, что не смогли получить его Инструкции. Тогда он — и это вполне осуществимо — запустит к нам корабль с новой записью, которую мы перепишем на нашу аппаратуру. — Он показал на записывающее устройство передатчика.
   — И сколько это займет времени? — спросила Сьюзи.
   — Я еще не пробовал работать с релейной сетью, — ответил Белснор. — Не знаю, посмотрим. Может, все сразу получится. Во всяком случае, это не займет больше двух-трех дней. Правда, — он потер поросший щетиной подбородок, — если наша программа секретна, Тритон, возможно, просто не ответит на, запрос, который способен перехватить любой приемник первого класса.
   — Если они это сделают, нам останется собрать вещи и улететь отсюда. Немедленно, — заявил Бабл.
   — Улететь? Каким образом? — усмехнулся Тагг.
   «Нозеры, — подумал Сет. — У нас нет ничего, кроме медлительных нозеров с пустыми баками. Но даже если бы мы раздобыли горючее — скажем, слив остатки из воех баков в один, -— у нозеров нет необходимой навигационной аппаратуры. Нам пришлось бы взять Дельмак-ноль за начало координат, но Дельмак-ноль отсутствует на картах Межпланзапа — значит, курс рассчитать невозможно. Уж не потому ли они настаивали на том, чтобы мы прилетели сюда на позерах? -
   Мы — участники эксперимента, — вдруг подумал он. — Вот что это такое: эксперимент. Может, на спутнике и не было никаких инструкций. Может, так все и планировалось».
   — Попробуйте просто связаться с кем угодно по релейной сети, — предложил Толчиф. — Может, кто и откликнется.
   — Почему бы и нет? — Белснор надел наушники, подключил одни контуры, выключил другие. Все молча наблюдали за его действиями и ждали. «Как будто от этого зависит наша жизнь, — подумал Морли. — Быть может, так оно и есть».
   — Ну, что там? — наконец спросила Бетти Джо Бем.
   — Ничего, — ответил Белснор. — Сейчас переключу на видео. — Засветился небольшой экран, по нему побежали полосы помех. — Релейная сеть действует на этой частоте. Мы должны были поймать кого-нибудь.
   — Но не поймали, — сказал Бабл.
   — Да, не поймали. — Белснор продолжал крутить ручки. — Теперь не то, что в прежние времена, когда достаточно было поиграть конденсатором. Все усложнилось. — Внезапно он отключил питание прибора, экран погас, и смолк шум в громкоговорителе.
   — В чем дело? — спросила Мэри Морли.
   — Мы не в эфире, — пробормотал Белснор.
   — Что?! — удивленно воскликнули остальные.
   — Мы ничего не передаем. Я не могу их поймать, и раз. мы не в эфире, они черта с два нас услышат. — Он откинулся на спинку стула, дрожа от негодования. — Это заговор, гнусный заговор.
   — Вы говорите буквально? — поинтересовался Уэйд Фрейзер. — Вы хотите сказать, это сделано намеренно?
   — Я не собирал наш передатчик и не проверял принимающую аппаратуру. Весь последний месяц я проводил стандартные тесты. Принимал сигналы от различных станций в этой звездной системе и мог передавать что-то им. Все как будто действовало нормально. И вдруг — такое. .— Белснор опустил голову, беззвучно шевеля губами... — А... — наконец произнес он, кивая. — Да, теперь я понял, в чем дело.
   — Что-нибудь серьезное? — спросил Бен Толчиф.
   — Когда я передал спутнику приказ включить запись, оттуда пришел некий сигнал — вот на это устройство. — Он показал на передатчик. — В результате все отключилось, и мы не способны ни принимать, ни передавать, что бы я ни делал е этим металлоломом. Мы не можем выйти в эфир, вероятно, необходим еще один сигнал со спутника, чтобы аппаратура опять заработала. — Белснор сокрушенно покачал головой. — Просто поразительно. Мы передаем спутнику свои инструкции, в ответ он посылает нам Какой-то сигнал. Прямо как в шахматах: ход и ответный ход. И я сам все начал. Как крыса в лабиринте, которая старается найти нужный рычаг, чтобы получить пищу, а не удар током. — Последнее он произнес совсем мрачным тоном.
   - Разберите передатчик, — предложил Сет Морли. — &го будет ваш ответный ход.
   — Вероятно, да что там — наверняка, — сигнал содержал приказ на самоуничтожение. Самые важные блоки либо уже разрушены, либо разрушатся, когда я попытаюсь залезть внутрь. У меня нет запасных частей; если сигнал уничтожил кое-какие контуры, я не смогу их починить.
   — Есть еще радиолуч автопилота, — напомнил Морли. — Я пользовался им, когда летел сюда. С его помощью можно вести передачу.
   — Радиолуч автопилота действует только в радиусе девяноста тысяч миль, а потом рассеивается. Очевидно, вы пользовались им, начиная с этого расстояния?
   — Да, примерно, — согласился Морли.
   — Мы полностью изолированы, — заявил Белснор. — И это было сделано за несколько минут.
   — Вот что нам нужно предпринять, — сказала Мэгги Волхв. — Составить совместную молитву. Мы, вероятно, сможем передать ее через эпифиз, если она будет достаточно короткой.
   — Я могла бы составить ее, — предложила Бетти Джо Бем. — Ведь я — опытный лингвист.
   — Как последнее средство, — пробормотал Белснор.
   — Вовсе не последнее, — возразила Мэгги. — А проверенный, действенный метод получения помощи? Мистер Толчиф, к примеру, попал сюда благодаря молитве.
   — Но она шла через передатчик,— заметил Белснор. — А у нас нет возможности подключиться к релейной, сети.
   — Вы не верите в молитву? — раздраженно спросил Уэйд Фрейзер.
   — Я не верю в молитву, которая не усилена электроникой. И Спектовский так считал. Чтобы молитва достигла всех Ипостасей и возымела действие, ее нужно передать с помощью радио по сети Божьих миров.
   — Предлагаю передать нашу совместную молитву с помощью радиолуча автопилота, — сказал Морли. — Если нам удастся послать ее на восемьдесят или девяносто тысяч миль, Божеству будет легче воспринять ее... Действие гравитаций обратно пропорционально; силе молитвы. Значит, если послать молитву На значительное расстояние от небесного тела, а девяносто тысяч миль — значительное расстояние, — существует большая вероятность того, что какие-то Ипостаси воспримут ее; и Спектовский об этом упоминает, я уже не помню где. Кажется, в одном из приложений.
   — Сомневаться в силе молитвы — значит идти против закона Земли, — не унимался Уэйд Фрейзер. — Это нарушение гражданского кодекса, действующего на всех уровнях и во всех владениях Межпланзапа.
   — И вы сообщите об этом куда следует, — усмехнулся Игнац Тагг.
   — Никто не сомневается в эффективности молитвы. — Бен Толчиф смотрел на Фрейзера с открытой враждебностью. — Мы просто не пришли к общему мнению о наиболее эффективном способе ее использования.— Толчиф встал. — Мне надо выпить. До свидания. — И он не совсем твердой походкой вышел из зала.
   — Неплохая идея, — заметила Сьюзи Сету. — Думаю, мне тоже пора идти. — Она встала с застывшей улыбкой. — Эго просто ужасно, правда? Не мшу поверить, что генерал Тритон мог такое устроить, тут, очевидно, какая-то ошибка- Скорее всего, что-нибудь с электроникой. Вы согласны?
   — Насколько я знаю, у генерала Тритона хорошая репутация, — ответил Сет. — На самом деле он никогда прежде не слышал о генерале Тритоне и сказал так, только чтобы подбодрить ее. Их всех следует подбодрить, и лестный отзыв о генерале окажется весьма кстати. Вера так же важна в мирских делах, как и в духовных. Без нее невозможно полноценное существование.
   Доктор Бабл спросил у Мэгги:
   — Какой Ипостаси мы будем молиться?
   — Если вы хотите вернуться во времени, скажем, к тому периоду, когда ни один из нас еще не получил назначения сюда» тогда надо обращаться к Промыслителю. Если мы хотим, чтобы Божество помогло всем нам в данной ситуации, тогда к Заступнику. Если мы хотим получить индивидуальную помощь...
   — Лучше всем трем, — перебил Кеслер с дрожью в голосе. —- Пусть Божество само решит, какую из своих Ипостасей использовать.
   — Может, Оно ничего и не желает, — ехидно заметила Сьюзи. — Лучше нам самим решить. Не в этом ли состоит искусство молитвы?
   — Да, — подтвердила Мэгги.
   — Пусть кто-нибудь записывает, — заявил Уэйд Фрейзер. — Надо начать так: «Благодарим Вас за помощь, которую Вы оказывали нам в прошлом. Не хочется Вас снова беспокоить, у Вас и без того много забот, но наши дела обстоят, следующим образом». — Он помолчал, задумавшись. — А как обстоят наши дела? — спросил он Белснора. — Мы просто хотим починить передатчик?
   — Не только, — возразил Бабл. — Нам нужно гораздо больше: выбраться отсюда и забыть про Дельмак-ноль.
   — Если передатчик заработает, мы сможем сделать это сами, — заметил Белсйор, задумчиво покусывая костяшки пальцев. — Думаю, нужно получить запасные части для передатчика, а остальное сделать самим. Чем меньше просьб в молитве, тем больше от нее проку. Не так ли говорится в Книге? — он повернулся к Мэгги Волхв.
   — На странице сто пятьдесят восемь, — сообщила Мэгги, — Спектовский пишет: «Дух краткости в нашем скоротечном времени — есть мудрость. Что касается искусства молитвы, то здесь мудрость обратно пропорциональна ее длительности».
   — Давайте просто скажем: «Сошедший-на-Землю, помоги нам найти запасные части к передатчику», — предложил Белснор.
   — Лучше бы молитву составил мистер Толчиф, — сказала Мэгги Волхв. — Ведь его предыдущая молитва оказалась весьма успешной. Он, очевидно, знает, какие следует выбирать выражения.
   — Приведите Толчифа, —распорядился Бабл. — Он, наверное, переносит свои вещи из нозера. Пусть кто-нибудь найдет его.
   — Я схожу. — Сет Морли поднялся и вышел из конференц-зала в вечернюю тьму.
   Он услышал, как Бабл похвалил: «Неплохая идея, Мэгги». И еще несколько одобрительных голосов.
   Морли шел очень осторожно. В этом пока малознакомом месте легко заблудиться. «Может, лучше было бы пойти кому-нибудь другому», — подумал он. Впереди в одном из зданий горел свет. «Вероятно, он там», — решил Сет и направился к свету.
   Бен Толчиф убрал опустевшую бутылку, зевнул, помассировал шею* еще раз зевнул и неуклюже поднялся. «Пора за дело, —- сказал он себе. — Надеюсь, я смогу отыскать свой нозер в этой темноте».
   Он вышел за дверь, нашел посыпанную гравием дорожку и зашагал в том направлении, где, как ему казалось, стояли нозеры. «Почему не горят, фонари?» — недоумевал он, потом-сообразил, что все слишком озабочены, чтобы заниматься освещением. Поломка передатчика поглотила все внимание колонистов, и неудивительно. «Почему я не с ними? — спросил он себя. — Не с коллективом? Правда, коллектива как такового практически нет, они — лишь сборище эгоистичных личностей, постоянно пререкающихся друг с другом». Толчиф не имел с ними ничего общего. Он чувствовал себя неприкаянным и испытывал нужду в настоящей работе. Словно некая сила побудила его покинуть конференц-зал и вернуться к себе, а теперь заставила блуждать во мраке в поисках своего нозера.
   Его окружала кромешная тьма, и на фоне чуть более светлого неба появился чей-то силуэт.
   — Толчиф?
   — Да. — Он вгляделся. — Кто тут?
   — Морди. Меня послали за вами. Хотят, чтобы вы сочинили молитву, у вас так хорошо получилось несколько дней назад.
   — Нет уж, хватит с меня молитв. — Толчиф даже стиснул зубы. — Посмотрите, куда привела меня последняя молитва — теперь торчу тут вместе с вами. Не обижайтесь, я просто хотел сказать, — он сделал неопределенный жест, — жестоко и негуманно удовлетворять-такую молитву, учитывая здешнюю обстановку. Им это следовало знать.
   — Я вас не понимаю,
   — Ну почему же? Кстати, вы совсем недавно встречались с Сошедшим, может, лучше попробуете сами.
   — Я не умею молиться. И я не призывал Его. Он сам пришел.
   — Хотите выпить? — предложил Толчиф. — А потом мы могли бы вместе перенести мои вещи.
   — Мне свои переносить.
   — Вот вам и взаимовыручка.
   — Если бы вы помогли мне...
   — Ладно, увидимся. — Толчиф пошел своей дорогой, пока не наткнулся на лязгнувший металлический корпус. Нозер. Значит, здесь стоянка. Осталось отыскать свой корабль.
   Он оглянулся. Морли уже ушел.
   «Почему этот человек не помог мне? —- подумал Толчиф. — Некоторые коробки одному не унести. Ладно, посмотрим. Надо включить посадочные огни нозера, тогда будет светло».
   Он нащупал рычаг, повернул его и открыл люк. Автоматически включились сигнальные огни, теперь он мог видеть.
   «Пока возьму только одежду, туалетные принадлежности и Книгу, — решил он. — Почитаю, пока не усну. Все силы ушли на полет. И еще эта история с передатчиком.
   Почему я попросил Морли помочь? Я его не знаю, и он меня не знает. Перенос вещей — моя забота. У него свои дела. — Толчиф взял коробку с вещами и понес ее в направлении — как он надеялся — своего жилища. — Надо достать фонарик, —. решил он, ковыляя в темноте. — Черт возьми, я забыл выключить посадочные огни. Все не слава Богу. Почему бы мне не вернуться к остальным? Нет, лучше отнесу эту коробку и еще выпью, а к тому времени, наверное, все выйдут из конференц-зала, и кто-нибудь мне поможет».
   Бормоча себе под нос и обливаясь потом, он брел по гравиевой дорожке к большому, темному жилому корпусу. Ни одного огонька. Все обитатели еще составляли молитву. Толчиф усмехнулся.
   «Наверное, всю ночь проспорят».
   Он снова усмехнулся, на этот раз зло и презрительно.
   Толчиф нашел свою квартиру по распахнутой двери. Войдя, он бросил на пол коробку, зажег все лампы и оглядел свои ♦апартаменты»... Маленькая комнатушка с кухонным шкафом и кроватью. Кровать Толчифу не понравилась, слишком узкая и жесткая. -
   «О Господи».
   Он со вздохом сел на нее. Вынув из коробки несколько книг, Толчиф рылся в ней, пока не обнаружил бутылку виски «Питер Доусон*. Он с мрачным видом отвинтил крышку и стал пить прямо из горлышка.
   За открытой дверью виднелось ночное небо. Звезды то пропадали из-за возмущений атмосферы, то снова появлялись.
   «При такой рефракции трудно наблюдать за звездами»,—подумал он.
   В дверном проеме, заслонив звезды, показалась большая серая фигура.
   Она навела на Толчифа какую-то трубку. Он увидел оптический прицел и спусковое устройство. Кто это? Что это? Он вгляделся и вдруг услышал короткий треск. Серая фигура пропала, снова показались звезды. Но теперь они изменились. Две звезды слились в одну, она ярко вспыхнула и начала гаснуть. Из ярко сияющего кольца она превратилась в тусклую точку и растворилась во мраке. Другие звезды тоже гасли. Очевидно, тут действовала энтропия — оружие Разрушителя. Звезды сжимались, превращались в красноватые угольки, а потом в серый пепел. Саван тепловой смерти простерся над миром, над этим странным маленьким миром, к которому Толчиф не испытывал никакой симпатии.
   «Вселенная умирает», — подумал он. Тепловой туман расползался, пока от него не осталось лишь смутное марево. Небо бледно сияло, потом тоже угасло. Исчез даже однообразный тепловой туман.
   «Черт возьми, — подумал Толчиф, — кошмар какой-то».
   Он встал, сделал шаг к двери... и умер.

   Его обнаружили через час. Сет, стоя рядом с женой в толпе, набившейся в комнатку, подумал: «Эго чтобы он не помог нам с молитвой».
   — Его убила та же еила, которая испортила передатчик, — заявил Игнац Тагг. — Они знали, знали: если бы он произнес молитву, мы обошлись бы и без релейной сети. — У Тагга было серое испуганное лицо.
   «Как у всех остальных», — отметил Сет. При этом освещении лица казались высеченными из серого камня. «Будто у тысячелетних идолов, — подумал он. — Время смыкается вокруг нас. Словно будущее уже миновало для всех нас. Для всех, кроме Толчифа».
   — Бабл, вы можете провести вскрытие? — спросила Бетти Джо Бем.
   — Попробую. Доктор Бабл склонился над телом Толчифа и стал его ощупывать. — Крови не видно. Никаких следов ранения. Смерть могла быть и естественной, например, от сердечного приступа. Или его могли убить лазерным оружием с близкого расстояния... Но тогда я увижу ожоги. — Он расстегнул рубашку и стал осматривать грудь Толчифа. — Это также мог сделать один из нас. Не следует исключать такую возможность.
   — Это их рук дело, — заявила Мэгги Волхв.
   — Возможно, — кивнул Бабл. — Я сделаю все, что в моих силах. — Он обратился к Tarry, Фрейзеру и Белснору: — Помогите перенести его ко мне, я начну вскрытие немедленно.
   — Никто из нас даже как следует не знал его, — заметила Мэри.
   — Я, кажется, видел его последним, — признался Сет. — Он хотел перенести свои вещи из нозера, я сказал, что помогу ему позже, когда освобожусь. Он был не в духе. Я просил его помочь нам с молитвой, но он не отреагировал. Ему хотелось только поскорее перенести вещи. — Морли остро чувствовал свою вину.
   «Может, если бы я ему помог, он сейчас был бы жив, — подумал он. — Вероятно, Бабл прав: у Толчифа просто случился сердечный приступ. После переноса тяжестей. Морли пнул коробку с книгами. — Может, все из-за этой коробки... и из-за моего отказа. Меня попросили о помощи, а я...»
   — Вы не заметили у него суицидальных наклонностей? — спросил Бабл. -
   — Нет.
   — Очень странно. — Бабл устало покачал головой.— Ладно, давайте перенесем его в лазарет. 

 Глава 6

   Четверо мужчин несли мертвеца по темному ночному поселку. Дул пронизывающий ветер, и люди дались друг к другу, инстинктивно стремясь объединиться против враждебной силы — той самой, что погубила Бена Толчифа.
   В лазарете Бабл включил несколько ламп. Толчифа положили на высокий металлический стол.
   — Полагаю, нам следует разойтись по своим квартирам, — дрожа, сказала Сьюзи, —- и подождать там, пока доктор Бабл не закончит работу.
   — Лучше держаться вместе, — возразил Фрейзер, — хотя бы до тех пор, пока Бабл не расскажет о результатах вскрытия. Кроме того, я считаю, нынешние непредвиденные обстоятельства, а точнее, это ужасное событие требует, чтобы мы немедленно избрали лидера, сильную личность, которая сплотит нас в крепкий коллектив. Надеюсь, вы согласитесь, что сейчас мы таковым коллективом не являемся.
   Наступила тишина. Ее нарушил Белснор:
   — Вы правы.
   — Можно проголосовать, — заметила Бетти. — Это самый демократичный способ. Но мне кажется, необходимо соблюдать осторожность. — Она изо всех сил пыталась сдерживать чувства. — Не следует давать руководителю слишком много власти, надо оставить за собой право переизбрать его, как только он перестанет удовлетворять нашим требованиям. Но до тех пор, пока он — наш лидер, мы обязаны ему подчиняться. Если он окажется слишком слаб, мы ничего не выиграем, так и останемся группой разобщенных умов.
   — Давайте в таком случае вернемся в конференц-зал, — предложил Тони. — Если мы решили проводить выборы, не к чему терять время. Я хочу сказать, что он или оно может нанести новый удар.
   В безмолвии покинув лазарет, поселенцы возвратились в конференц-зал. Приемник и передатчик не действовали; был слышен только низкий вибрирующий звук.
   — Такая большая, — заметила Мэгги, глядя на радиостанцию. — И такая бесполезная!

   Берт Кеслер подергал Сета за рукав.
   — Не вооружиться ли нам, как вы думаете? Если кто-то задумал всех нас убить...
   — Подождем вестей от доктора Бабла, — оборвал его Сет.
   Фрейзер уселся и деловито произнес:
   — Давайте проголосуем поднятием рук. Пусть каждый сядет и успокоится, а я буду читать фамилии по списку и вести подсчет голосов. Все согласны?
   Сету не понравилась саркастическая нотка в его голосе,
   — Не пройдет, Фрейзер, — проворчал Тагг, — даже не мечтай. Никто из нас не допустит, чтобы такой тип, как ты, ему указывал. — Он плюхнулся в кресло, заложил ногу за ногу и вытащил из кармана куртки сигарету.
   Пока Фрейзер называл кандидатов и подсчитывал голоса, то один, то другой из присутствующих высказывали свои замечания. «Не доверяют ему, — понял Сет. — Что ж, упрекать их за это нельзя».
   — Наибольшее число голосов получил Глен Белснор, — подвел итог Фрейзер. Громко хохотнув, он выронил исписанный лист бумаги.
   «Этакий психолог, — усмехнулся Сет, — желающий сказать: «Как хотите, вам же хуже. Если вам жизнь не дорога, меня это не касается».
   Но сам Сет, хоть и был едва знаком с электронщиком, проголосовал за него. Сет был удовлетворен, а мнение Фрейзера его не интересовало. По оживлению в зале он заключил, что почти все довольны выборами.
   — Пока мы дожидаемся Бабла, — заговорила Мэгги, — нам следует, наверное, соединить голоса в общую молитву, чтобы душа мистера Толчифа немедленно обрела бессмертие.
   — Прочти абзац из Спектовского. — Бетти вытащила из кармана и передала Мэгги свой экземпляр. — На семидесятой странице сказано о Заступнике. Ведь мы ему адресуем молитву, верно?
   Мэгги по памяти процитировала знакомые каждому строки:
   — При появлении в Истории и. Творении Заступник предлагает себя в качестве жертвы, которая частично снимает Проклятие. Удовлетворенное самопожертвованием, приуроченным к Его Проявлению, сим признаком Его великой (хотя и неполной) победы, Божество «умирает», а затем вновь проявляет себя, дабы показать: Оно победило Проклятие и, следовательно, Смерть; сделав это, Оно возвращается сквозь концентрические круги обратно к Самому Богу». Я добавлю еще одну цитату, которую нахожу уместной: «Следующий и последний период — это День Ревизии, когда небеса свернутся в подобие бумажного рулона, и всякая живая тварь, будь то наделенный чувствами человек или неземной человекоподобный организм, примирится с Божеством Изначальным, единой сущностью, из которой вышло все на свете (за исключением, быть может, Разрушителя Формы)», — Мэгги передела дух. — Повторяйте мои слова либо вслух, либо мысленно.
   Все остальные запрокинули головы и уставились в потолок. Так, по их представлению, следовало обращаться к Божеству.
   — Мы знали мистера Толчифа недостаточно хорошо...
   Все повторили:
   — Мы знали мистера Толчифа недостаточно хорошо...
   — Но он казался нам неплохим человеком.
   — Но он казался нам неплохим человеком.
   Подумав несколько секунд, Мэгги сказала:
   — Забери его из Времени и тем самым даруй ему Бессмертие.
   — Забери его из Времени и тем самым даруй ему Бессмертие.
   — Восстанови форму, которой он обладал, прежде чем за него взялся Разрушитель Формы.
   — Восстанови форму, которой... — Они умолкли. В зал с сердитым лицом вошел Милтон Бабл.
   — Мы должны дочитать молитву, сказала Мэгги.
   — Успеете, — буркнул врач. — Мне удалось установить причину смерти, — Он пробежал глазами принесенные с собой листки бумаги.— Итак, причина смерти: обширное поражение дыхательных путей, что, судя по чрезмерному содержанию гистамина в Крови, является результатом сужения сосудов трахеи. Конкретная причина смерти — асфиксия, как реакция на гетерогенный аллерген. Вероятно, Толчифа укусило насекомое, или он поцарапался о растение, разгружая свой нозер. От этого насекомого или растения в его кровь поступило вещество, к которому он имел идиосинкразию. Помните, первую неделю Сьюзи проболела, обжегшись растением наподобие крапивы. А случай с Кеслером? — Он указал на пожилого сторожа. — Не обратись он тотчас ко мне, его бы уже с нами не было. Увы, Толчифу мы ничем помочь не могли: он ушел один, ночью, и некому было поднять тревогу, когда с ним случилась беда. Если бы кто-нибудь находился рядом, его бы удалось спасти.
   Наступила тишина. Ее нарушила Роберта Рокингэм, сидевшая с огромным пледом на коленях.
   — Ну что ж, мне кажется, выводы доктора более оптимистичны, чем наши собственные умозаключения. Они означают, что на самом деле никто не пытается нас убить... Это просто замечательно, не правда ли? — Она обвела взглядом присутствующих, ожидая ответной реплики.
   — Пожалуй, — со скептической миной отозвался Фрейзер.
   — Бабл, мы проголосовали без вас, — сообщил врачу Тагг.
   — Досадно, — хмыкнула Бетти. — Придется голосовать заново.
   — Вы избрали руководителя? — осведомился Бабл. — Даже не дав мне возможности извиниться за свое отсутствие? И на кого же пал ваш выбор?
   — На меня, — ответил Белснор.
   — Гм. — Бабл призадумался. — Не так уж плохо, насколько я могу судить.
   — Он победил с преимуществом в три голоса, — заметила Сьюзи.
   Бабл кивнул.
   — Тем более, я удовлетворен.
   Сет подошел к врачу, посмотрел ему в глаза.
   — Вы не ошибаетесь насчет причины смерти?
   — Эго исключено. В моем распоряжении самое совершенное медицинское оборудование.
   — А след от укуса нашли?
   — Вообще-то нет.
   — Или пятно, где растение коснулось кожи?
   — Нет, но в данном случае это не столь важно. Некоторые из здешних насекомых так малы, что следы от их жал или челюстей невозможно увидеть невооруженным глазом. А для того, чтобы исследовать кожу Толчифа под микроскопом, потребуется не один день.
   — И тем не менее, вы удовлетворены. — Подошедший к ним Белснор стоял, сложив руки на груди и покачиваясь на каблуках.
   — Полностью. — Бабл энергично кивнул.
   — Вы отдаете себе отчет, чем может грозить ваша ошибка?
   — Чем? Будьте любезны объяснить.
   — О Боже, Бабл! — воскликнула Сьюзи. — Эго же очевидно! Если кто-то или что-то намеренно убило Толчифа, то мы по-прежнему в опасности. Но если его ужалило насекомое...
   — Именно так! — перебил Бабл. — Именно насекомое. — От раздражения у него побагровели уши. — Неужели вы думаете, что это мое первое вскрытие? Что я за всю жизнь не научился работать с паталогоанатомическими приборами? — Он злобно глянул на Сьюзи и брезгливо добавил: — Мисс Дам!
   — Полегче, Бабл! — вмешался Тони Дункельвельт.
   — Для тебя, сынок, я доктор Бабл.
   «Все как прежде, — мысленно произнес Сет. — Мы такие же, как до голосования — толпа из двенадцати человек. И он или оно может погубить нас. Навеки уничтожить каждую из наших непохожих, уникальных жизней»,
   — Знаете, мне теперь намного легче, — сказала Сьюзи, подойдя к нему и Мэри, — я уж думала, мы стали параноиками, и нам мерещится, будто весь мир против нас.
   Вспоминая Бена Толчифа и свою ссору с ним, Сет не испытывал воодушевления от того, что Сьюзи снова обратила на него внимание.
   — Погиб человек, — сказал он.
   — Но ведь мы его почти не знали. Вообще не знали, если на то пошло.
   — Верно, — согласился Морли, подумав: «Не потому ли я столь остро почувствовал вину?» — Возможно, это случилось из-за меня, — произнес он вслух.
   — Это случилось из-за насекомого, — возразила Мэри.
   — Может, домолимся? — подала голос Мэгги.
   — Почему одну молитву необходимо отправлять по радио на расстояние в восемьдесят тысяч миль, а для другой не нужно никакой электроники? — поинтересовался Сет, и сам же мысленно ответил: «Потому что на сей раз для нас не так уж и важно, будем ли мы услышаны. Тогда мы просили для себя, а не для Толчифа». От этого вывода он помрачнел еще больше. — Увидимся позже, — попрощался он с Мэри. — Мне надо еще распаковать багаж.
   — Хорошо, только держись подальше от нозеров,— предостерегла жена. — Хотя бы до завтра, пока, мы не найдем растение или насекомое...
   — Я не выйду за порог, — пообещал Сет.
   Он твердым шагом покинул конференц-зал. Через несколько секунд ой уже поднимался по ступенькам на крытую галерею, куда выходили двери квартир.

   «Спрошу-ка я Спектовского», — подумал Сет.
   Порывшись в коробках, он отыскал свой экземпляр книги «О том, как я восстал из праха на досуге, и о том, как это можешь сделать ты», сел, положил томик на колени, накрыл ладонями, зажмурился, задрал голову и произнес:
   — Кто или что убило Бена Толчифа?
   Он раскрыл книгу наугад, ткнул пальцем в страницу и открыл глаза. Оказалось, палец попал в слова: «Разрушитель Формы».
   «Ого мало о чем говорит, — отметил Сет. — Смерть — это всегда результат износа формы, результат действия Разрушителя.
   На растение или насекомое это не похоже, — подумал он оцепенело, — а похоже на нечто совершенно иное».
   В дверь постучали. Сет устало поднялся и медленно приблизился к двери. Не отворяя, отдернул штору с маленького оконца и выглянул в ночную тьму. Кто-то стоял на крыльце — невысокий, длинноволосый, в облегающем свитере и короткой юбке; босиком.
   «Сьюзи Смат с визитом», — подумал Сет, отпирая дверь.
   — Привет, — Сьюзи лучезарно улыбнулась. — Можно с тобой немножко поболтать?
   Он подвел ее к Книге.
   — Я спрашивал ее, кто или что убило Толчифа.
   — И что же она ответила? — Сьюзи села, заложив ногу за ногу, и наклонилась к книге, силясь разобрать слова, на которые указывал палец Сета. — Разрушитель Формы, — спокойно произнесла она. — Но ведь это всегда — Разрушитель Формы.
   — И все же, мне кажется, здесь есть намек.
   — Что насекомое тут ни при чем?
   Он кивнул.
   — У тебя найдется поесть или выпить чего-нибудь сладкого?
   — Разрушитель Формы, — вымолвил Сет. — Он бродит снаружи.
   — Ты меня пугаешь.
   — Да, согласился он. —Хочу испугать. Надо отправить радиограмму с мольбой о помощи. Иначе мы здесь не выживем.
   — Сошедший-на-Землю является без мольбы, — заметила Сьюзи.
   — У меня есть «Бэби Руфь». — Сет порылся в саквояже Мэри, нашел и протянул Сьюзи большую конфету. — Угощайся.
   — Спасибо, — она надорвала обертку.
   — Мне кажется, мы o6peчены, — сказал он.
   — Мы всегда обречены. В этом — суть жизни.
   — Я не о том. Мы обречены в настоящий момент. Не в абстрактном смысле, а как в тот раз, когда я пытался загрузить «Мнительного Цыпленка». Mors cetra, hora incerta[8]. Одно дело — знать, что ты умрешь когда-нибудь, и совсем другое, что умрешь в течение одного месяца.
   — У тебя очень симпатичная супруга.
   Сет вздохнул.
   — Давно вы женаты? — пристально глядя ему в глаза, спросила Сьюзи.
   — Восемь лет.
   Она порывисто встала.
   — Пойдем ко мне. Увидишь, как мило можно обставлять наши квартирки. Пойдем, а то здесь как-то муторно.
   Сьюзи вцепилась в его руку, словно испуганный ребенок, и Сет с удивлением обнаружил, что идет за ней.
   Они выбежали на галерею, миновали несколько квартир и остановились у жилища Сьюзи. Дверь была не заперта. Отворив ее, Сьюзи потащила Сета в тепло и свет. Она не солгала: ее квартира выглядела прелестно.
   «Интересно, а мы так сможем?» — подумал он, разглядывая картины на стенах, узоры на гардинах и великое множество ящичков и горшочков, в которых росли приятные глазу цветы.
   — Мило, — сказал он.
   Сьюзи хлопнула дверью.
   — И это все, что ты можешь сказать?! Да я целый месяц рук не покладала! 
   — Но ведь ты сама использовала это слово;
   Она рассмеялась.
   — Я-то могу сказать, что у меня мило, но ты — гость и не должен скрывать восхищения.
   — Хорошо, — уступил он. — Здесь чудесно.
   — Вот так-то лучше. — Она уселась в кресло, обитое черным холстом, откинулась на спинку, энергично потерла ладони и посмотрела на Сета. — Я жду.
   — Чего?
   — Когда ты начнешь меня соблазнять.
   — Эго еще зачем?
   — При виде меня ты должен сходить с ума от вожделения. Я же поселковая шлюха, разве не слышал?
   —Я только сегодня прилетел.
   — Все равно, рано или поздно тебе бы сказали.
   — Если кто-то попытается, -=- мрачно пообещал Сет, — схлопочет по морде.
   — За что? Эго же правда.
   — Тебе-то зачем это нужно?
   — Доктор Бабл говорит, из-за нарушения функции диэнцефалона.
   — Умный он слишком, этот ваш Бабл. Знаешь, как он отозвался о моей встрече с Сошедшим? Сказал, что в моем рассказе почти все — ложь.
   — Доктор Бабл его слегка недолюбливает. К тому же, он всегда, старается уязвить собеседника.
   — Зная об этой черте, я бы на твоем месте не стал обращать внимания на диагноз Бабла.
   — Он объяснил, почему я пошла по этой дорожке, только и всего. Но что сделано, то сделано. Я переспала со всеми мужиками в поселке, кроме Уэйда. Он противный!
   — А что он говорит насчет тебя? — поинтересовался Сет. — Ведь он как-никак психолог. Во всяком случае, выдает себя за психолога.
   — Говорит, что... — Она замялась, глядя в потолок и покусывая нижнюю губу, — ...что это поиск великого архетипа «отец-мир». Так бы сказал Юнг. Ты что-нибудь знаешь о Юнге?
   — Да. — На самом деле это имя Сету ни о чем не говорило. Он слышал только, что Юнг немало поспособствовал восстановлению дружеских отношений между интеллигенцией и священниками. — Понимаю, — кивнул он.
   — Юнг считал, что наше отношение к родным отдам и матерям обусловлено тем, что они воплощают некоторые мужские и женские архетипы. Например, есть великие архетипы «плохой отец-земля» и «хороший отец-земля», и так далее... То же самое относится и к женщинам. Моя мать оказалась «плохой матерью-землей», поэтому вся моя психическая энергия была направлена на отца.
   — Гм... — Сет вспомнил вдруг о Мэри. Нет, он не боялся ее, но что она подумает, вернувшись домой и не увидев его? А потом — Боже упаси! — обнаружив здесь, в компании Сьюзи Дам?
   — Ты считаешь, половое сношение оскверняет человека?
   — Бывает, — рассеянно ответил Сет. Сердце бешено колотилось; он ощутил, как убыстряется пульс. — Спектовский на этот счет не очень-то ясен, — пробормотал он.
   — Тебе надо прогуляться со мной.
   — Мне? Сейчас? Куда? Зачем?
   — Не сейчас. Завтра, когда рассветет. Я отведу тебя за черту поселка, в настоящий Дельмак-ноль. Там много странного, движение там замечаешь только краешком глаза. И еще там... Здание.
   — Здание хотелось бы увидеть. — Это была правда.
   Сьюзи резко поднялась.
   — Вам лучше вернуться к себе, мистер Сет Морли. Иначе ваша очаровательная супруга придет сюда, застанет нас вдвоем и учинит разгром, отворит тем самым двери Разрушителю Формы. Если таковой действительно, как вы говорите, бродит снаружи, он ворвется и заберет нас всех. — Она засмеялась, сверкая идеальными зубами.
   — А можно Мэри пойдет с нами на прогулку?
   Сьюзи отрицательно покачала головой.
   — Только ты и я. Пойдешь?
   В его голове заметалась целая стая тревожных мыслей. Наконец они утихомирились, позволив ему ответить уклончиво:
   — Если получится.
   — Ты уж постарайся, пожалуйста. Я тебе покажу все, что сама видела. И вещи, и живых существ...
   — Они красивы?
   — Некоторые. Слушай, что ты на меня так смотришь? Мне страшно.
   — По-моему у тебя не все дома.
   — Просто я прямолинейна.
   Периферийным зрением Сет уловил движение.
   — В чем дело? — спросила Сьюзи.
   Он быстро повернул голову и на этот раз увидел отчетливо: по гладкой поверхности туалетного столика дюйм за дюймом продвигался маленький серый параллелепипед. Внезапно, будто почувствовав, что на нее смотрят, вещица остановилась.
   В два прыжка Сет оказался возле столика и схватил предмет.
   — Осторожнее! Оно совершенно безвредное. Ну-ка, отдай. — Сьюзи протянула руку, и Сет неохотно разжал пальцы. — Да. — Удивление Сета не укрылось от Сьюзи. — Это из Здания. Что-то вроде плода. Точь-в-точь как Здание, только маленькое. — Повертев параллелепипед перед глазами, Сьюзи поставила его на туалетный столик и добавила: — Оно живое.
   — Знаю. — Когда Сет держал зданьице в руке, оно пыталось вырваться.
   — Они там кишмя кишат. — Сьюзи обвела вокруг себя рукой. — Снаружи. Завтра найдем еще одно — тебе.
   — На что оно мне?
   — Будет на что, когда поживешь здесь подольше. Живые существа скрашивают одиночество. Помнится, в детстве я нашла в нашем саду ганимедянскую жабу. Ты не поверишь — мне казалось, что прекраснее ее нет никого на свете. Она была такая блестящая, с длинной, гладкой шерсткой...
   — А вдруг одна из этих тварей погубила Толчифа? — перебил Сет.
   — Белснор однажды препарировал такое зданьице. Он говорит... — Сьюзи замялась. — В общем, они не опасны. Больше я ничего не поняла — Белснор перешел на жаргон электронщиков.
   — Значит, он в курсе, что ты держишь эту тварь дома?
   Сьюзи кивнула.
   — У тебя... у нас хороший руководитель. — Мысленно Сет договорил: «Поживем — увидим».
   — Ну как, ложимся? — вдруг спросила Сьюзи.
   - Что?
   — Должна же я узнать тебя. Я не могу судить о мужчине, пока не пересплю с ним.
   — А о женщине?
   — О женщинах я и вовсе не могу судить. Хочешь, чтобы я попробовала с женщинами? Это как раз в духе Мэгги. Она ведь лесбиянка. Может, ты и об этом не знаешь?
   — Не думаю, что это имеет какое-то значение. Эго. не наше дело. — Ему было неуютно. ~ Сьюзи, не мешало бы тебе обратиться к психиатру.
   Внезапно он вспомнил все, сказанное ему в Текеле Упарсине Сошедшим-на-Землю, и подумал: «Наверное, всем нужен психиатр. Но не Фрейзер. Кто угодно, только не он».
   — Ты что, не хочешь со мной порезвиться? Дурачок, тебе понравится, я очень хороша в постели. Столько способов знаю — ты о них и слыхом не слыхивал. Некоторые сама придумала.
   — Помог многолетний опыт? — ехидно осведомился он.
   Сьюзи кивнула.
   — Я начала в двенадцать лет. Ну?
   — Нет.
   — Да! — Сьюзи схватила его за руку. В ее глазах сверкало отчаяние, словно она приготовилась сражаться не на жизнь, а на смерть. Она изо всех сил потянула Сета к себе.
   Сьюзи почувствовала, что мужчина не поддается. «Слишком силен», — подумала она и спросила, хватая ртом воздух:
   — Почему ты такой сильный?
   Сет ухмыльнулся:
   — Камни ворочал.
   Придвинувшись к нему, она зарычала:
   — Все равно я тебя возьму!
   Ей удалось сдвинуть его на несколько шагов к постели.
   — Черт побери, что ты делаешь? — возмутился Сет, но Сьюзи снова поднажала. ,
   — Прекрати!
   Он рухнул на кровать. Придавив его коленом, Сьюзи отработанными, движениями стащила с себя и бросила на пол юбку.
   «Почему он меня боится?» — подумала женщина. Впрочем, так бывало каждый раз', и она успела привыкнуть. Ей даже нравилось.
   — От... пус... ти! — прохрипел Сет, пытаясь сбросить ее с себя. — До чего же ты нахальная...
   Дверь с грохотом распахнулась. Сьюзи инстинктивно отпрянула, соскочила с мужчины, отбежала от кровати и выпрямилась, шумно дыша и ненавидяще глядя на Мэри Морли, застывшую в дверном проеме. Сьюзи схватила свою одежду в охапку. Эта стадия охоты никогда не доставляла ей удовольствия. Она готова была вцепиться Мэри в глотку.
   — Убирайся! — выкрикнула она. — Эго моя квартира.
   — Сет! — взвизгнула Мэри. — В чем дело, черт побери? Как ты мог? — Мэри на негнущихся ногах двинулась к кровати. На ее лице быстро проступали пятна.
   — Боже! — пробормотал Сет, усаживаясь и торопливо приглаживая всклокоченные волосы. — Не верь этой стерве, — хнычуще произнес он. — Ничего между нами не было. Я пытался вырваться. Разве не видела?
   — Захотел бы — вырвался! — визгливой скороговоркой ответила жена.
   — Я не мог! — простонал он. — Честное слово, мне тебя сам Бог послал. Она меня так зажала, я даже вздохнуть не мог. Но все равно я бы не дался!
   — Я убью тебя! — Мэри повернулась и двинулась вокруг кровати.
   Сьюзи знала, что означают эти шаги, это верчение головой, и это выражение гнева и неверия на лице незваной гостьи. Наконец Мэри остановилась и схватила с туалетного столика вазу. Грудь ее тяжело вздымалась, зрачки расширились. Она рывком подняла вазу над головой...
   В копии Здания на туалетном столике отодвинулась дверная панель, из отверстия высунулся ствол крошечной пушки. Ничего этого Мэри не видела.
   — Оглянись! — Сет бросился к жене. Он успел схватить ее за руку и рвануть к себе. Ваза ударилась об пол и разбилась вдребезги. Крошечное жерло переместилось следом за Мэри, застыло, в тот же миг из него вылетел луч. Сьюзи с хохотом отбежала подальше от супругов. Луч не задел Мэри. В стене, на которую смотрело пушечное жерло, появилось маленькое отверстие, сквозь него из ночной тьмы потек холодный воздух. Мэри вздрогнула и отступила на шаг.
   Сет бросился в ванную и вернулся со стаканом воды. Подбежав к туалетному столику, выплеснул на Здание. Пушечка замерла. -
   — Кажется, я его прикончил, — вымолвил Сет, сопя, как астматик.
   Из миниатюрного Здания дотянулась струйка серого дыма. Раздалось короткое жужжание, из дверного проема потекла густая жидкость, похожая на расплавленный гудрон. Эта жидкость и вода, смешавшись, образовали вокруг домика озерце. Сет был прав — существу пришел конец.
   — Ты его убил! — тоном прокурора заявила Сьюзи.
   — Вот что погубило Толчифа! — воскликнул Сет.
   -— Оно пыталось меня застрелить! — обморочным голосом произнесла Мэри. Она затравленно озиралась, пятен на лице как не бывало. Мэри медленно опустилась на стул и устремила на зданьице бессмысленный взгляд. Потом сказала мужу:
   Пойдем отсюда...
   — Придется все рассказать Бедснору, — проговорил Сет, обращаясь к Сьюзи и с великой осторожностью поднимая со столика копию Здания. Он долго рассматривал ее, держа на ладони.
   — Три недели я с ним возилась, приручала... Теперь надо искать новое, нести сюда, да еще не повредить по дороге... Видишь, что ты натворил? — Сьюзи переполняли ненависть и горечь.
   Мэри и Сет направились к двери. Сет обнимал жену за плечи и подталкивал к выходу.
   — Будьте вы прокляты! — завопила Сьюзи, семеня следом и одеваясь на ходу. — Так как насчет завтрашней прогулки? — спросила она уже другим тоном. — Ты не против? Я хочу тебе кое-что показать...
   — Нет! — Он повернулся и вонзил в нее долгий, недобрый взгляд. — Ты в самом деле не понимаешь, что произошло?
   — Нет, — буркнула Сьюзи. Ей стало не по себе от жесткого, сверлящего взгляда. — Ладно, если тебя так испугала эта несчастная игрушка...
   — Игрушка? — возмущенно перебил он.
   — Игрушка, — повторила она. — Тебя наверняка интересует все, что можно увидеть за околицей. Этот домик — всего лишь модель настоящего Здания. Неужели тебе не хочется на него посмотреть? Между прочим, я прочла надпись над парадным подъездом. Не над тем, который для грузовиков, а...
   — И что это за надпись?
   — А ты пойдешь со мной? — Сьюзи посмотрела на Мэри и со всей щедростью, на какую только была способна, добавила: — И ты. Вам обоим надо туда пойти.
   — Я пойду один, — сказал Сет и пояснил жене: — Это слишком опасно. Я против твоего участия.
   — Ты против, — кивнула Мэри, — но совсем по другой причине. — Ее голос звучал тихо и тускло, как будто жар теплового луча выпарил из нее все чувства, кроме липкого страха.
   — Что написано над входом? — спросил Сет.
   Выдержав паузу, Сьюзи ответила:
   — Хлыство.
   — И что это означает?
   — Кто его знает... Но звучит очень мило. Быть может, нам удастся побывать внутри. Вообще-то я подходила очень близко, почти к самой стене, но черного хода не нашла, а войти через парадный почему-то не решилась.
   Поддерживая жену за талию, Сет молча пошел в ночь. Полуодетая Сьюзи одиноко стояла посреди комнаты.
   — Дрянь! — выкрикнула она им вслед. Ругательство адресовалось Мэри.
   Супруги уходили и вскоре растаяли во тьме. 

 Глава 7

   — Не мели чепуху, — проворчал Бежнор. — Если оно стреляло в твою жену, то лишь потому, что так захотела эта стерва, Сьюзи Дам, или Смат, или как тебе будет угодно. Она подучила эту штуковину. Они поддаются дрессировке.
   Он сидел, держа на ладони крошечный домик. Безразличие на его удлиненном, худом лице Постепенно сменялось задумчивостью.
   — Если б я с ним не разделался, — заметил Сет, — у нас сейчас было бы два покойника.
   — Может, да, а может, и нет. Судя по размерам этой копии, она вряд ли способна убить человека. Разве что с ног свалить.
   — Луч продырявил стену.
   — Здесь все стены из дешевой пластмассы, — сказал Белснор. — Однослойные. Кулаком можно пробить.
   — Я вижу, ты не очень-то встревожен.
   Белснор сосредоточенно теребил нижнюю губу.
   — Меня тревожит все в целом. Какого черта ты делал в комнате Сьюзи? — Он поднял руку. — Ладно, не рассказывай, я понимаю. Она сексуальная неврастеничка. Нет-нет, пожалуйста, без подробностей. — Он задумчиво подбрасывал зданьице на ладони. — Очень жаль, что оно не пристрелило Сьюзи.
   — Эго происшествие затрагивает всех нас, — заявил Сет.
   Белснор поднял лохматую голову и вперил в него изучающий взгляд.
   — Каким образом?
   — Сам толком не знаю. Просто идиотизм какой-то. Очевидно, каждый из нас живет в собственном мире, не заботясь об остальных. Как будто... — Он помялся. — Как будто каждому нужно только одно: чтобы его оставили в покое.
   — Не только, — возразил Белснор. — Все мы хотим убраться отсюда. Хотя, возможно, больше ничего общего между нами нет. — Он вернул Сету искалеченный домик. —- Сохрани. Как сувенир.
   Сет уронил домик на пол.
   — Идешь завтра со Союзи на разведку? — спросил Белснор.
   Сет кивнул.
   — Смотри — рискуешь. Она может снова на тебя накинуться.
   — Мне она совершенно не нужна. Да и не она меня тревожит. Думаю, на этой планете у нас есть опасный враг, и он находится за чертой поселка. Наверное, это он убил Толчифа. Или они. Что бы там ни говорил Бабл.
   — Ты здесь новичок, — задумчиво проговорил Белснор. — Толчиф тоже был новичком. Толчиф мертв. Мне кажется, тут есть связь. Вероятно, причина его гибели — незнание условий жизни на этой планете. Из чего следует, что и тебе грозит опасность. Зато нам...
   — Не советуешь идти?
   — Отчего же? Иди, но будь осторожен. Ни к чему не прикасайся, держи ухо востро. Не отрывайся от Сьюзи, в подозрительные места не суйся.
   — А почему бы и тебе не прогуляться?
   Белснор внимательно посмотрел на него.
   — Ты правда хочешь, чтобы я пошел?
   — Ты же теперь руководитель, староста поселка. Думаю, тебе бы не мешало пойти. С оружием.
   — Я... — Белснор замялся. — Я мог бы возразить, что мне надо чинить передатчик. Я мог бы возразить, что и тебе надо заниматься своим делом. Чем шляться по пустырям, лучше бы молитву подготовил. Одному мне приходится обо всем думать. Я мог бы возразить...
   — А я мог бы возразить, что из-за твоего «я мог бы возразить...» всем нам может настать крышка! -— перебил Сет.
   Казалось, улыбка Белснора адресована его собственным тайным мыслям. Она была невеселой и, не задержавшись на лице, сменилась саркастической ухмылкой.
   Скажи, что ты знаешь об экологии этой планеты, — попросил Сет. Что водится за околицей?
   — Ну, там встречаются организмы, которые мы называем «тончи». Они очень старые. Мы их насчитали пять или шесть...
   — Как они себя ведут?
   — Самые мелкие — ничего не делают. Те, что поздоровее — штампуют.
   — Штампуют?
   — Копируют вещи, которые мы им приносим. Всякие мелочи: наручные часы, чашки, электробритвы.
   — И куда же деваются все эти копии?
   Белснор похлопал себя по карману, затем достал авторучку.
   — Вот, пожалуйста. Но... — Он протянул авторучку Сету. — Видишь гниль? — Ручка была покрыта налетом, похожим на пыль. — Они очень быстро сгнивают. Он еще несколько дней будет писать, а потом придется брать оригинал и идти за новой.
   — Зачем?
   — Видишь ли, настоящих ручек у нас в обрез, к тому же в них быстро кончаются чернила.
   — А в «штамповках» чернила стойкие? Не выцветают через неделю?
   -- Нет. — В глазах Белснора появилась тревога.
   — Ты не уверен, — заметил Сет.
   Белснор поднялся и вытащил из заднего кармана брюк бумажник. Достав несколько сложенных листков, развернул один и положил перед Сетом. Буквы были четкими.
   В зал совещаний вошла Мэгги Волхв.
   — Можно с вами посидеть? — спросила она, направляясь к мужчинам.
   — Разумеется, — прохладно откликнулся Белснор. — Берите стул. — Он покосился на Сета и неохотно объяснил Мэгги: — Только что игрушечный домик Сьюзи Смат чуть не застрелил жену Морли. Он промахнулся, и Морли вылил на него чашку воды.
   — Я ее предупреждала! Говорила, что эти вещи небезопасны!
   — Она сама небезопасна, — проворчал Белснор. — Об этом-то мы сейчас и толковали.
   — Надо бы за нее помолиться.
   — Видите? — повернулся Белснор к Сету. — Мы небезразличны к судьбе ближнего. Мэгги хочет спасти душу Сьюзи.
   — Лучше помолитесь, чтобы она не подыскала себе новую «штамповку», — посоветовал Сет. — И не обучила чему похуже.
   — Морли, я обдумал твои соображения насчёт нашей честной компании. Кое в чем ты прав: у нас действительно есть общая черта. Но не та, о которой ты подумал, а то, что все мы — неудачники. Всзять хотя бы Толчифа. Разве по его виду можно было сказать, что он алкоголик? А Сьюзи? Она способна думать только о сексуальных победах. Наверняка и с тобой не все в порядке. У тебя избыточный вес, должно быть, ты слишком много ешь. Ты что, из тех, кто живет ради еды? Ты хоть раз задавался этим вопросом? Бабл — ипохондрик. Бетти Джо Бем — наркоманка, без «колес» шагу не ступит, вся ее жизнь — в пластмассовом пузырьке. Малыш Дункельвельт помешался на мистических «проникновениях в суть» и почти не выходит из шизоидного транса... который Бабл и Фрейзер называют «кататоническим ступором». Мэгги, — он махнул в ее сторону рукой, — та вообще живет в иллюзорном мире молитв и поста, верой и правдой служит Божеству, которому на нее наплевать. — Белснор посмотрел на женщину. — Мэгги, вы когда-нибудь видели Заступника?
   Она отрицательно покачала головой.
   — А Сошедшего-на-Землю
   — Нет.
   — А самого Создателя? — допытывался Белснор. — Ладно. Теперь возьмем Уэйда Фрейзера. Его мир...
   — А как насчет тебя самого? — перебил Сет.
   — У меня свой собственный мир.
   — Он изобретатель, — пояснила Мэгги.
   — Но ничего еще не. изобрел, — проворчал Белснор. — Все открытия и разработки последних двух столетий совершены в лабораторных комплексах — там сотни, даже тысячи инженеров. До нашего века существо по имени Изобретатель не дожило. Но мне нравится возиться с электроникой. Скажем так: если не все удовольствие в жизни, то большую его часть я получаю от конструирования устройств, не приносящих никакой пользы.
   — Мечта о славе, — подсказала Мэгги.
   — Нет. — Белснор потряс головой. — Я хочу отдавать. Мне, в отличие от всех вас, не нравится только брать. — Голос его был ровен, тверд и очень серьезен. — Мы живем в мире, придуманном и построенном миллионами тружеников. Большинство из них давно умерло, не получив за свою работу практически никакого вознаграждения. Но меня не интересует, узнают ли люди о том, что я создал; достаточно, если мои изобретения принесут пользу, если кто-то будет зависеть от них, считая это само собой разумеющимся. Как все мы зависим, например, от английской булавки. Кто нынче может сказать, чье это изобретение? Никто. Зато в нашей проклятой Галактике ею пользуются все, кого ни возьми...
   — Английская булавка впервые появилась на Крите, — вспомнил Сет. — В четвертом или пятом веке до нашей эры.
   Белснор обжег его взглядом.
   — Ага! Выходит, тебе не все равно, где она изобретена! — воскликнул Сет.
   — Однажды я почти сконструировал устройство, — сказал Белснор, — которое должно было прерывать движение электронов в любом проводнике в радиусе пятидесяти футов. Оно могло пригодиться как оборонительное оружие. Но пятидесяти футов я так и не добился. Только полутора. — Он погрузился в задумчивое, угрюмое молчание. Ушел в себя.
   — Мы все равно вас любим, — произнесла Мэгги.
   Белснор поднял на нее злые глаза...
   — Божество ценит все, — заявила Мэгги, — даже неудачные попытки. Для Божества важен не результат, а мотивы. Не сомневайтесь, они Ему известны.
   — Даже если вымрет весь поселок, это не будет иметь значения, — проворчал Белснор. — Все мы бесполезны для общества. Мы не более чем паразиты на теле Галактики. Мир не заметит нашего ухода.
   — И это наш вожак, человек, призванный нас спасти, — горько усмехнулся Сет.
   — Я попытаюсь вас спасти, — пообещал Белснор. — Не знаю, сумею ли, но попробую сделать устройство, кото-‘ рое нас защитит, приведя в негодность игрушечные пушки. Эго и будет моим вкладом.
   — Не думаю, что вы поступаете разумно, из-за маленьких размеров называя эти вещи игрушечными, — заметила Мэгги. — Если так рассуждать, то искусственная почка Токсилакса — тоже игрушка.
   — Как и восемьдесят процентов кораблей Межпланзапа, — подхватил Сет.
   — Может, в этом и заключается моя проблема, — уныло произнес Белснор. — Я не могу сказать наверняка, что игрушечное, а что Настоящее. Игрушечный корабль — не настоящий корабль. Игрушечная пушка — не настоящая. Но если пушка способна убивать... — Он замялся. — Пожалуй, завтра я попрошу людей обойти поселок и собрать все домики, да и вообще все, что пришло извне. Сложим в кучу, сожжем и покончим с этим.
   — Что еще у нас извне? — спросил Сет.
   — Искусственные мухи, — ответил Белснор. — Это во-первых.
   — Они что, цветы опыляют?
   — Нет, это делают искусственные пчелы. А мухи летают повсюду и поют.
   — Поют? — Сет решил, что ослышался.
   — Могу продемонстрировать. — Белснор порылся в кармане и достал пластмассовую коробочку.
   — И о чем же они поют? — Сет поднес коробочку к уху и услышал нежные звуки, словно кто-то легонько перебирал струны арфы или вдалеке трепетало множество тончайших крылышек насекомых.
   — Знакомая мелодия, — сказал он. — Но не могу вспомнить, где я ее слышал,
   «Моя неосознанная любовь, — подумал он. — Из далекого прошлого».
   — Они играют то, что вам нравится, — сказала Мэгги.
   Сет наконец-то узнал мелодию. «Гранада».
   — Будь я проклят, — вымолвил он. — Ты уверен, что это мухи играют?
   — Загляни в коробок, — разрешил Белснор. — Только осторожнее, не выпусти. Муху трудно поймать.
   Очень бережно Сет отодвинул крышечку и увидел черную муху, похожую на тех, что обитают на Проксиме-шесть, — большую, волосатую, с дрожащими крылышками и выпуклыми фасеточными глазами, совсем как у настоящих мух. Он закрыл коробочку.
   — Великолепно. Она действует как приемник? А центральный передатчик находится где-то на этой планете, верно?
   — Я разобрал одну, — сказал Белснор. — Нет, это не приемник, музыка звучит из динамика, но создает ее сама муха. Миниатюрный генератор выдает сигнал в виде электрических импульсов, похожих на импульсы нервных волокон в организме живого существа. Перед генератором расположен влажный элемент с переменной электропроводимостью, способный чрезвычайно усложнять сигнал. Что она тебе играет?
   — «Гранаду». — Сету тоже захотелось такую муху. Возможно, она бы скрасила его одиночество. — Ты их часом не продаешь?
   — Сам поймаешь. — Белснор забрал коробку и спрятал в карман.
   — А еще есть что-нибудь извне? — поинтересовался Сет. — Кроме пчел, мух, «штамповок» и домиков?
   — Есть еще одно существо, которое копирует, — сказала Мэгги, — крошечное, с блоху. Правда, оно копирует только одну вещь, зато не останавливается ни на минуту. Это похоже на бесконечный конвейер.
   — Что она копирует?
   — Книгу Спектовского, — ответила Мэгги.
   — Эго все?
   — Эго все, о чем мы знаем. Возможно, есть и другие существа. — Она многозначительно посмотрела на Белснора.
   Тот промолчал, снова уйдя в себя, позабыв о собеседниках.
   Сет взял со стола испорченный домик.
   — Если тенчи делают только копии, то это не их работа. Чтобы изготовить такую штуковину, нужна высокоразвитая технология.
   — Возможно, оригинал сделан несколько веков назад, — произнес, словно просыпаясь, Белснор. А тех, кто его смастерил, здесь уже нет и в помине.
   — И с той поры с него снимались копии?
   — Да. А может, это началось после того, как мы здесь поселились. Возможно, это проявление заботы о нас.
   — Сколько времени сохраняются домики? Дольше, чем твоя ручка?
   — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Белснор. — Нет, я не заметил, чтобы они загнивали. Возможно, это не «штамповки», но особой разницы я не вижу. Кстати, они могли быть изготовлены очень давно, но до поры храниться в резерве.
   — В поселке есть микроскоп?
   — Разумеется. У Бабла.
   — Ну что ж, пойду проведаю Бабла. — Сет встал и направился к выходу, бросив через плечо: — Спокойной ночи.
   Белснор и Мэгги промолчали. Им явно не было дела ни до самого Сета, ни до его пожеланий.
   «Неужели и я стану таким недели через две?» — с тревогой подумал он. Ответ на этот вопрос пришел к нему далеко не сразу.

   — Конечно, — разрешил Бабл, — можете воспользоваться моим микроскопом. — Он был в пижаме, шлепанцах и полосатом купальном халате из эрзац-шерсти. — Вы подняли меня из постели. — Бабл заметил в руке у Сета домик. — А, вот оно что... Да, этого добра здесь хватает.
   Сет расположился за микроскопом, разломал коробку здания, поместил ее содержимое на предметное стекло и стал рассматривать при шестисоткратном увеличении и низком разрешении.
   «Непростая штучка, — сразу решил он. — Смонтирована, конечно, на нескольких печатных платах. Резисторы, конденсатор, электронные схемы. Источник питания — гелиевая микробатарейка. — Ему удалось разглядеть поворотный механизм и нечто вроде германиевой дуги — по-видимому, источник энергии для теплового луча. — Вряд ли она способна убить, — подумал Сет, — Белснор, наверное, прав: такое оружие не обладает большой огневой мощью».
   Он сфокусировал микроскоп на моторчике, вращающем пушечный ствол в горизонтальной плоскости, и увидел буквы на фиксаторе пушки. Отрегулировав четкость до предела, он напряг зрение — и получил подтверждение наихудшему из своих опасений-
   «Изготовлено на Земле. 3582Р»,— прочитал Сет.
   «Значит, оно все-таки с Земли, — тоскливо подумал он. — Осталось нам в наследство от неведомого народа, а не рождено нынешней туземной жизнью.
   Генерал Тритон, — мрачно произнес он про себя, — это твои штучки. Теперь я знаю, кто нас убивает. Не случайно отказал передатчик. Не случайно нам было велено добираться сюда нозерами. Смерть Бена Толчифа на твоей совести*.
   — Что вы там нашли? — спросил Бабл.
   — Доказательство тому, что наш враг — генерал Тритон, и что против него мы совершенно беспомощны, — Сет отодвинулся от микроскопа. — Взгляните.
   Бабл приник к окуляру.
   — Никому из нас это и в голову не приходило, — сказал он внезапно. — А ведь за два месяца могли бы поинтересоваться... — Он оторвался от микроскопа, растерянно посмотрел на Сета... — что будем делать?
   — Прежде всего соберем и уничтожим все, что пришло в поселок извне.
   — Наверное, Здание тоже земного происхождения?
   — Да, — кивнул Сет, подумав: «Это очевидно. Мы — участники эксперимента».
   — Надо убираться с этой планеты.
   — Боюсь, не удастся.
   — Наверное, вся эта чертовщина — из Здания. Значит, надо найти способ его уничтожить. Но как?
   — Не хотите ли пересмотреть свое заключение о. смерти Толчифа?
   — Ничего другого не остается. Сейчас можно предположить, что он убит с помощью неизвестного нам оружия, от которого в организме вырабатывается смертельная доза гистамина. В результате создается видимость повреждения дыхательных Путей. Возможно, мы имеем дело с инсценировкой. Во всяком случае, эту версию нельзя так просто отмести, поскольку Земля давно превратилась в огромную психиатрическую клинику.
   — На Земле естъ военные лаборатории. Предельно засекреченные. Обычные люди о них не знают.
   — А вы откуда знаете?
   — В Текеле Упарсине я был гидробиологом и имел с ними дело по долгу службы, — ответил Сет. — И еще, когда мы покупали оружие.
   Сет преувеличивал: на самом деле он только слышал о существовании лабораторий. Но эти слухи казались ему правдоподобными.
   — Скажите, — Бабл пристально посмотрел на него, — вы действительно видели Сошедшего-на-Землю?
   — Да. И о секретных военных лабораториях на Земле знаю не понаслышке. Например...
   — Я верю, что вы кого-то видели, — перебил Бабл. — Неизвестного, пришедшего к вам и указавшего на нечто очевидное. Например, на то, что нозер, доставшийся вам, непригоден для космических перелетов. Но ваш разум уже был подготовлен к тому, чтобы счесть этого человека Сошедшим-на-Землю. Если к вам приходит незнакомец и предлагает помощь, то он не что иное, как Ипостась Божества. Это вы усвоили с детства. Вам и в голову не пришло усомниться, что ваш незнакомец — Сошедший-на-Землю, поскольку учение Спектовдкого бытует практически повсеместно. Но я его не приемлю.
   — Не приемлете? — поразился Сет.
   — От и до. Незнакомцам — настоящим незнакомцам, самым обычным людям, — свойственно иногда возникать перед нами с полезными советами. Очень многие по природе своей благожелательны к ближним. На месте того человека я бы тоже предупредил вас о неисправности вашего корабля.
   — И тем самым взяли бы на себя миссию Сошедшего-на-Землю, то есть стали бы Им на время. Такое может случиться со всяким. Это — частица чуда.
   — Чудес не бывает. Спиноза доказал это много веков тому назад. Чудо как нарушение законов природы было бы проявлением слабости Бога. Если бы, конечно, Бог действительно существовал.
   — Сегодня вечером вы сказали нам, что семь раз видели Сошедшего-на-Землю. — Поймав врача на логическом противоречии, Сет преисполнился подозрениями. — И Заступника тоже.
   — Я имел в виду, — не моргнув глазом, ответил Бабл, — что семь раз оказывался свидетелем тому, как живое существо совершало поступки, свойственные Сошедшему-на-Землю. Ваща беда в том же, в чем И у большинства людей. Мы, люди, столкнулись с расами разумных негуманоидов. Некоторые из них мы называем расами богов, а их планеты — Божьими мирами. Мы так сильно уступаем им, что низвели себя до положения, скажем, собак или кошек. Этим животным человек кажется богом: он совершает поступки, присущие богам. Но квазибиологические, сверхразумные жизненные формы на Божьих мирах — точно такие же продукты естественной биологической эволюции, как и мы. Будь у нас время, мы могли бы так же высоко подняться по лестнице развития... а то и выше. Заметьте: я говорю не «поднимемся», а «могли бы подняться». — Он решительно ткнул пальцем в сторону Сета. — Они не создавали Вселенной. Они не Ипостаси Божества. Да, они называют себя Ипостасями Божества. Но почему мы должны им верить? Разумеется, если спросить их: «Вы — боги? Ого вы создали Вселенную?» — они ответят утвердительно. Мы поступали точно так же. Вспомните историю: в шестнадцатом и семнадцатом веках белые люди говорили дикарям Америки те же самые слова.
   — Но испанцы, англичане и французы были колонизаторами. У них была причина строить из себя богов. Взять хотя бы Кортеса. Он...
   — У Жизненных форм в так называемых Божьих мирах есть схожий мотив.
   — Какой? — Сет почувствовал, как в душе растет отупляющий гнев. — Они ведут себя, как святые. Они созерцают. Они внимают нашим молитвам и отвечают на них, когда есть такая возможность. Например, они исполнили желание Бена Толчифа.
   — Послав его сюда умирать? Да уж, исполнили...
   Эта мысль беспокоила Сета с той самой минуты, как он увидел неподвижное, мертвое тело Бена.
   — Должно быть, они не знали... — замялся он. — Между прочим, Спектовский пишет, что Божество — не всеведуще. Например, Оно не знало о существовании Разрушителя Формы, о том, что его пробудили к жизни расходящиеся круги излучения, породившего Вселенную. Или о том, что Разрушитель Формы способен проникать во Вселенную и, следовательно, во время, и разрушать Вселенную, созданную Творцом по образу и подобию Своему, после чего она уже не будет Его образом и подобием.
   Из горла Бабла вырвался короткий, лающий смех.
   — Вы говорите точь-в-точь как Мэгги.
   — Я еще нй разу в жизни не встречал атеиста. — На самом деле Сет знавал одного, но с тех пор прошло много лет. — В наше время, когда существование Божества доказано, атеизм выглядит нелепо. Я могу понять, почему он был так широко распространен в прошлом, когда религия опиралась на веру в незримых существ. Но сейчас, как указывает Спектовский, они зримы.
   — Сошедший-на-Землю, — с сарказмом произнес Бабл, — это своего рода deus ex machina[9]. Выражение часто употребляется применительно к непредвиденным обстоятельствам, неожиданностям, случайностям, обычно счастливым. Вместо того, чтобы мешать позитивным процессам или событиям, ему бы...
   Дверь лазарета отворилась. На пороге стоял Человек в рабочей куртке из мягкого пластика, брюках и ботинках из кожезаменителя. Ему было под сорок; волосы темные; лицо решительное, с высокими скулами и большими светлыми глазами. В руке он держал выключенный фонарик.
   Он молча глядел на Бабла и Морли. Просто молчал и ждал.
   «Ни разу не видел его в поселке», — подумал Сет. Глянув на врача, он по выражению лица понял, что Бабл тоже видит посетителя впервые.
   — Кто вы? — хрипло произнес Бабл.
   У незнакомца оказался низкий, спокойный голос.
   — Я только что прилетел на нозере. Будем знакомы: Нед Рассел, экономист. — Он протянул руку, и Бабл машинально пожал ее.
   — Я думал, наш поселок полностью укомплектован, — сказал врач. — Здесь тринадцать человек.
   — Я просил о переводе, и меня назначили сюда, на Дельмак-ноль. — Рассел повернулся к Сету, и тот пожал протянутую ладонь.
   — Позвольте ваше предписание, — попросил Бабл.
   Рассел порылся в кармане куртки.
   — Странное нам с вами досталось местечко. .Освещения почти нет, автодиспетчер не действует... Пришлось самому сажать нозер, а у меня не такой уж большой опыт. Я его поставил рядом с вашими, на краю поселка.
   — Итак, теперь у нас два повода, чтобы идти к Белснору, — сказал Сет. — Земное клеймо на домике и новичок.
   «Хотелось бы знать, какой из этих поводов — более важный, — подумал Сет. — Хотелось бы заглянуть в будущее, чтобы выяснить, как поступить. Что-то спасает нас. Что-то губит. Равновесие всего сущего достигается самыми разными путями...»

   В ночной тьме Сьюзи Смат подкрадывалась к дверям Тони Дункельвельта. Специально для Тони она надела черную комбинацию и туфли на высоком каблуке.
   Тук-тук.
   — Кто там? — пробормотали в квартире.
   — Сьюзи. — Она повернула дверную ручку. Оказалось не заперто. Сьюзи шагнула через порог.
   Посреди комнаты на полу, скрестив ноги по-турецки, сидел Тони. В тусклом сиянии единственной свечи, горевшей перед ним, Сьюзи увидела, что глаза юноши закрыты. Вероятно, он находился в трансе. Во всяком случае, если Тони увидел и узнал ее, то не подал виду.
   — Ничего, что я пришла?
   Сьюзи всегда робела, видя Тони в таком состоянии. Медитируя, он полностью уходил из реального мира. Он 'часами мог сидеть абсолютно неподвижно, и если его спрашивали, что он видит, Тони, как правило, отмалчивался.
   — Я бы не хотела навязываться, — добавила она, не дождавшись ответа.
   Гулким голосом чревовещателя Тони произнес:
   — Добро пожаловать.
   — Спасибо. — Вздохнув с облегчением, Сьюзи уселась в кресло с прямой спинкой, отыскала взглядом пачку сигарет и закурила, готовясь к долгому ожиданию. Но вскоре не выдержала и осторожно коснулась юноши носом туфли.
   — Тони, — позвала она.'— Тони!
   — Да?
   — Тони, что ты видишь? Иной мир? Скажи, ты способен видеть богов, творящих добрые дела? А как выглядит Разрушитель Формы?
   Никто еще не видел Разрушителя, кроме Тони, но юноша никому о нем не рассказывал. Когда он медитировал, Сьюзи бывало не по себе. Но она не вмешивалась, дожидаясь, пока он сам, по собственной воле, вернется из мира пагубных иллюзий в действительность.
   — Помолчи, — произнес Тони. Глаза его были зажмурены, покрасневшее лицо избороздили глубокие морщины.
   — Отвлекись на минутку, —попросила она. — Тебе пора в кроватку. Хочешь с кем-нибудь в кроватку, Тони? Со мной, например?
   Она положила ему на плечо ладонь. Тони плавно высвободился; рука Сьюзи повисла в воздухе.
   — Помнишь, ты говорил, будто я люблю тебя за то, что ты не настоящий? Ты — настоящий, Тони. Кому, как не мне это знать? Предоставь мне решать, кто мужчина, а кто нет. Впрочем, ты всегда был мужчиной, да еще каким!
   — Есть Божество-Над-Божеством, — отрывисто произнес Тони. — Единое, вмещающее в себя всех четверых.
   — Четверых? Кого именно?
   — Четыре ипостаси Творца.
   — А кто четвертый?
   — Разрушитель Формы.
   — Ты хочешь сказать, что общаешься с Богом, чьей составной частью,: вместе с тремя другими, является Разрушитель Формы? Но это невозможно, Тони. Они — хорошие Боги, а Разрушитель — плохой.
   — Я это знаю, — ответил он замогильным голосом. — Вот почему все, что мне открывается — такое отчетливое. Божество-Над-Божеством не видит никто, кроме меня... — Постепенно он снова погрузился в транс и умолк.
   — Как можешь ты видеть то, чего никто больше не видит, Да еще утверждать, что это -настоящее? Спектовский ни словом не обмолвился об этом твоем сверхбожестве. Наверное, ты видишь только то, что происходит в твоем мозгу. — Ей было холодно и скучно, сигарета обжигала нос. Сьюзи подумала, что слишком много курит.
   — Пошли в постель, Тони, — потребовала она, гася окурок. — Пошли.
   Наклонившись, она сжала его руку. Но он оставался неподвижен. Как скала.
   Шло время. Тони пребывал в трансе.
   — О Господи! — рассердилась Сьюзи. — Ну и черт с тобой, я ухожу. Спокойной ночи. — Она встала, быстро подошла к двери, отворила ее и, стоя на пороге, жалобно произнесла: — А ведь мы можем так хорошо поразвлечься, если сейчас же ляжем в постель. Неужели я тебе не нравлюсь? Если ты считаешь, что у меня есть недостатки — скажи, я постараюсь исправиться. Знаешь, недавно я освоила по книжке несколько новых поз. Можно, я тебя научу, а, Тони? Они очень занятные...
   Тони открыл глаза и уставился на нее не мигая. Понять, что выражает его лицо, Сьюзи не смогла, и от этого ей стало еще тягостнее. Она задрожала и потерла обнаженные плечи.
   — Разрушитель Формы, — заявил Тони, — это Вовсе-не-Бог.
   — Понимаю, — отозвалась она.
   — Но «Вовсе-не-Бог» — категория существа.
   — Как скажешь, Тони.
   — А Бог содержит в себе все категории существ. Следовательно, Бог способен быть Вовсе-не-Богом, что выходит за пределы человеческой логики и понимания. Но интуитивно мы чувствуем, что это так. Неужели ты не чувствуешь? Неужели откажешься предпочесть монизм убогому дуализму? Спектовский был великим человеком, но над его дуализмом есть монистический уровень. Есть высший Бог. — Не сводя с Сьюзи глаз, он с некоторой застенчивостью спросил: — Что ты думаешь на этот счет?
   — Думаю, это замечательно, — оживилась она. — Должно быть, это потрясающе — погружаться в транс и видеть то, что видишь ты. Может, тебе написать книгу и доказать в ней, что Спектовский не прав?
   — Я не говорил, что он не прав, — возразил Тони. — Просто я шагнул на ступень выше. На этой ступени противоположности способны обретать единство. Вот что я пытаюсь открыть.
   — А не мог бы ты открыта это завтра? — Сьюзи все еще дрожала и массировала руки. — Я так замерзла и устала, да еще эта чертовка Мэри Морли устроила мне мерзкую сцену...
   — Я — пророк, — сказал Тони. — Как Христос, или Моисей, или Спектовский. Человечество никогда меня не забудет. — Он снова закрыл глаза. Огонек свечи замерцал и едва не погас. Тони этого не заметил.
   — Если ты пророк, яви чудо. — Сьюзи читала в Книге Спектовского о том, что пророки обладают чудодейственной силой. — Докажи.
   Тони открыл один глаз.
   — Ты из тех, кто не может уверовать без знамения?
   — Я хочу не знамения, я хочу чуда.
   — Чудо — это и есть знамение. Ладно, сделаю что-нибудь. — С выражением горькой обиды на лице он обвел взглядом комнату.
   «Я его разбудила, — подумала Сьюзи. — А он этого не любит».
   — У тебя лицо чернеет, — заметила она.
   Он пощупал лоб.
   — Не чернеет, а краснеет. Эго из-за свечи так кажется. У нее слишком узкий спектр. — Он поднялся и заковылял по комнате на затекших ногах, потирая основание шеи.
   — Долго ты так сидел? — спросила Сьюзи.
   — Не знаю.
   — Верно, ты же утрачиваешь всякое представление о времени. — Тони как-то упомянул об этой своей способности, приведя Сьюзи в благоговейный трепет, — Преврати что-нибудь в камень. — Она увидела на столе буханку хлеба, баночку с ореховым маслом и нож. Взяв хлеб, подошла к Тони. — Сумеешь?
   — Христово чудо наоборот? — хмуро спросил Тони.
   — Сумеешь?
   Он принял хлеб, поднял на ладонях и долго смотрел на него, шевеля губами. Внезапно его лицо исказилось, словно от огромных усилий, и потемнело еще больше. Глаза потухли, превратясь в угольно-черные точки.
   Хлеб оторвался от ладоней, поплыл вверх и завис на порядочной высоте. Потом съежился, расплылся... и вдруг камнем полетел на пол. Камнем? Сьюзи упала на колени и впилась в него взглядом, подозревая, что. пламя свечи навеяло на нее гипнотический сон. На полу лежал самый настоящий булыжник— большой, округлый, гладкий.
   — Боже мой! — пробормотала она. — А он... Не опасен? Можно, я его возьму?
   Тони, чьи глаза снова наполнились жизнью, опустился рядом на колени.
   — Во мне была божественная сила, — объявил он. — Не я сотворил это чудо, а Божество при моем посредничестве.
   Сьюзи подняла камень. Он оказался довольно увесистым, теплым и как будто живым.
   «Оживший камень... — мысленно произнесла она. — Похоже, он органический. Не настоящий».
   Она выпустила булыжник из рук; звук удара вышел достаточно натуральным.
   «Все-таки это камень», — решила она.
   — Можно, я возьму его с собой? — повторила она, глядя на Тони с благоговением и надеждой. Готовая выполнить любое его требование.
   — Можно, Сюзанна, — тихо ответил он- — А сейчас вставай и иди к себе. Я устал. — Он в самом деле выглядел усталым: сгорбился, язык заплетается. — Увидимся за завтраком. Спокойной ночи. — Он подошел к двери и распахнул ее настежь.
   — Прощальный поцелуй. — Сьюзи приблизилась к нему, встала на цыпочки и чмокнула в губы. — Спасибо, — смущенно произнесла она. — Спокойной ночи, Тони, и спасибо за чудо. — Дверь начала затворяться, но женщина проворно вставила между ней и косяком носок туфли. — Ты не против, если я расскажу остальным? Ведь это чудо, наверное, у тебя первое? Разве плохо, если о нем узнают все? Нет, если не хочешь, я, конечно...
   — Оставь меня в покое! Я спать хочу!
   Он хлопнул дверью. Замок щелкнул, и Сьюзи охватил животный страх. Больше всего на свете боялась она щелчков чужих дверных замков перед носом. Сьюзи тотчас подняла руку, чтобы постучать, — и увидела в ней камень. Тогда она постучала камнем. Негромко. Просто чтобы Тони Понял: ей отчаянно хочется назад. Но если он не желает ее пускать, не надо. Она не собирается выламывать дверь.
   Тони не ответил. Дверь не отворилась. Сьюзи обступала пустота.
   — Тони! — Женщина прижалась ухом к двери. Тишина. — Ну и не надо. — С камнем в руке она спустилась с крыльца и, пошатываясь, побрела к своей квартире.
   Внезапно камень исчез. В ее руке не было ничего.
   — Черт! — растерянно воскликнула Сьюзи. — Куда он подевался? Растаял в воздухе? А, вот оно что, — сообразила она. — Это была иллюзия. Тони загипнотизировал меня, заставил поверить в чудо. А я-то, дуреха...
   Мириады звезд на небе закружились в хороводах. Хороводы превратились в сияющие колеса. Холодный и ослепительный свет хлынул на землю, а на плечи Сьюзи навалилась огромная тяжесть.
   — Тони... — пролепетала Сьюзи, падая в пустоту.
   Она ни о чем не думала, ничего не чувствовала. Видела только пустоту. Падала в нее, пролетая милю за милей.
   Она умерла в одиночестве, на ступеньке крыльца, сжимая в кулаке то, чего не существовало.

 Глава 8

   Глену Белснору снился сон. Он видел себя — мудрого, умелого, предприимчивого. Надежду поселка.
   «Я действительно такой, — с гордостью подумал он. — Взял на себя заботу обо всех. Помогаю и защищаю. Со мной им не страшны никакие опасности».
   Он припаял провода, установил выключатель, щелкнул им, проверяя, как действует аппарат для защиты и помощи. Хитроумное устройство загудело, во все стороны, в радиусе нескольких миль, распространилось генерируемое им поле. «Теперь к нам никто не проникнет, — удовлетворенно подумал Белснор. — Поселок в безопасности, и это — моя заслуга».
   По поселку бродили люди в длиннополых красных тогах; Полдень затянулся на тысячу лет. Белснор увидел, что колонисты как-то вдруг разом постарели. Трясущиеся, с неухоженными бородами, все они — даже женщины — едва переставляли ноги. Они разрушались изнутри. Машина не могла спасти их от смерти.
   — Белснор!
   Он открыл глаза и понял, что все это ему приснилось.
   Серый рассветный луч пронизывал сумрак комнаты. Белснор взглянул на самодельные наручные часы.
   Семь утра. Он сел, откинул одеяло и поежился от утренней прохлады.
   — Кто? — обратился он к людям, заполнившим комнату. Затем поморщился и закрыл глаза, волевым усилием освобождаясь от липких остатков сна.
   Тагг, пришедший в пижаме веселой расцветки, громко ответил:
   — Сьюзи Смит.
   Надев купальный халат, Белснор заковылял к двери.
   — Ты догадываешься, что это значит? — спросил его Фрейзер.
   — Она была такая жизнерадостная. — Роберта Рокингэм промокнула глаза уголком носового платка. — Рядом с ней жизнь казалась светлее. Ну кто, кто мог с ней так поступить?! — На морщинистых щеках Роберты влажно поблескивали извилистые дорожки.
   Белснор вышел за дверь и побрел к квартире Сьюзи. Остальные молча двинулись следом.
   Убитая лежала на крыльце в нескольких шагах от двери. Белснор опустился на корточки, коснулся пальцами ее шеи.
   Кожа была холодна.
   — Вы ее осматривали? — обратился он к Баблу-. — Она точно мертва?
   — Взгляни на свою руку, — проворчал Фрейзер.
   Белснор поднял руку — с пальцев капало красное. Он опустил глаза и на затылке молодой женщины, у основания черепа, увидел запекшуюся кровь. Ей размозжили голову.
   — Вы еще не изменили своего мнения насчет причина смерти Толчифа? — спросил он врача.
   Бабл не ответил.
   Белснор огляделся. Возле крыльца лежала буханка хлеба.
   — Наверное, это Сьюзи принесла, — предположил он.
   — Хлеб она взяла у меня, — признался Тони. Лицо его было белым, как полотно; голос едва слышен. — Она была у меня вчера вечером, но я выпроводил ее и сразу лег спать. Я не убивал. Даже не знал о ее смерти, пока не услышал криков доктора Бабла и других.
   — Мы тебя не обвиняем, — сказал Белснор.
   «Да, — подумал он, — девчонка привыкла шастать по ночам из койки в койку. Мы смеялись над ней, ведь она была малость чокнутая. Но вреда от нее не было. Она была сама невинность, хоть и занималась черт знает чем».
   К ним приблизился Рассел с сокрушенным видом — дескать, хоть я и не знал ее, но понимаю, какое это потрясение для вас, и всей душой сочувствую.
   — Ты прилетел понаблюдать, как это будет происходить? — резко спросил Белснор.
   — Я хочу спросить, нельзя ли вызвать помощь по моей бортовой рации?
   — Передатчики в нозерах никуда не годятся. — Белснор порывисто, с хрустом суставов поднялся.
   «Это Земля, — подумал он, вспомнив, о чем ему говорили Сет и Бабл минувшим вечером. — Наше правительство. Его рук дело. Мы — крысы в лабиринте, обреченные одна за другой умереть на глазах безжалостного экспериментатора».
   Сет отвел его в сторону.
   — Ты уверен, что им не стоит рассказывать? Они имеют право знать, кто наш враг.
   — По-моему, не стоит. И без того их моральное состояние не на высоте. Они просто свихнутся от страха, узнав, что в наших бедах виновата Земля. А тогда нечего и надеяться на спасение.
   — Ну, как знаешь. Ты — главный, тебе и решать. — В голосе Сета сквозило недовольство. Как и вчера вечером, решение Белснора его не устраивало.
   —- Пока подождем. — Длинные, нервные пальцы Белснора слегка сдавили предплечье Сета. — Придет время, расскажем.
   — Значит, никогда. — Сет отступил на шаг. — Они рут, так ничего и не узнав.
   «Возможно, так будет лучше», — подумал Белснор.
   Рассел опустился на корточки и перевернул Сьюзи на спину. Вглядевшись в ее лицо, произнес:
   — Очевидно, она была красивой.
   — Очень, — мрачно подтвердил Белснор. — Но малость не в себе. Секс-маньячка, переспала с кем только сумела. Ничего, невелика потеря.
   — Ах ты, ублюдок! — вспылил Сет.
   Белснор развел руками*
   — А что еще ты ожидал от меня услышать? Что без нее мы пропадем?
   Сет не ответил. Белснор обратился к Мэгги:
   — Прочтите заупокойную.
   Даже он не мог представить себе смерти без соответствующего ритуала — настолько глубоко укоренилась религия Спектовского.
   — Дайте мне время, — сипло попросила Мэгги. —Я... пока не могу говорить. — Она отступила на несколько шагов и отвернулась. Белснор услышал всхлипывание.
   — Разреши мне выйти из поселка, — попросил Сет. — Я хочу осмотреть окрестности. Рассел вызвался меня сопровождать.
   — Зачем? — буркнул Белснор.
   — Я видел миниатюрную копию Здания, — тихо, спокойно ответил Сет. — Думаю, пора познакомиться с оригиналом.
   — Ладно, но возьмите с собой еще кого-нибудь, — уступил Белснор. — Черт его знает, что там творится снаружи.
   — Могу я пойти, — подала голос Бетти.
   — Нужен мужчина, — возразил Белснор, но туг ему пришло в голову, что пол не играет роли. Главное, чтобы люди держались вместе. Погибает тот, кто остается один. — Возьмите с собой Фрейзера и Тагга, — сказал он. — И Бетти.
   Возможно, это решение не было соломоновым, но ни Роберта Рокингем, ни Берт Кеслер не годились для подобной экспедиции. Больше того, их нельзя было выпускать из поселка.
   — Пожалуй, не лишне взять с собой оружие, — заметил Фрейзер.
   — Это совершенно ни к чему!— отрезал Белснор. — У нас и так хватает проблем. Если у нас будет оружие, мы перестреляем друг друга, или случайно, или умышленно. — Он не знал, откуда у него такая уверенность. Видимо, дело в интуиции.
   «Сьюзи, — подумал он. — Возможно, тебя убил один из нас. Агент Земли и генерала Тритона. Как в том сне. Внутренний враг. Старение, разрушение и смерть. Никакое защитное поле нас не спасет. Вот что означал этот сон».
   — Я тоже хочу пойти с вами, — вызвалась Мэгги, вытирая покрасневшие глаза.
   — Зачем? — насторожился Белснор. — Почему это вы все хотите уйти из поселка? Здесь же безопаснее. — Однако он сам не верил в свои слова и не мог этого скрыть. Поэтому уступил. — Ладно, будь по-вашему. Счастливого пути. Принеси хотя бы поющую муху, — добавил он,
   обращаясь к Сету, — если не найдешь чего-нибудь поинтереснее.
   — Сделаю все, что смогу, — пообещал Сет, присоединяясь к своим спутникам.
   «Они не вернутся», — мысленно произнес Белснор, глядя вслед и слыша, как в груди тяжко Ти глухо, словно маятник космических часов, отсчитывающих секунды его жизни, бьется сердце.

   Семеро поселенцев брели по долине вдоль гряды невысоких холмов, почти не разговаривая и внимательно рассматривая все, что встречалось им по пути.
   Незнакомые, с расплывчатыми очертаниями холмы убегали вдаль, терялись из виду в пыльном мареве. Повсюду рос зеленый лишайник, под ногами пружинил ковер плотно переплетенных растений. Стоял сильный, ни с чем не сравнимый запах чужеродной органики.. Вдали, там* где термальные воды пробили себе в скалах дорогу на поверхность планеты, к небесам поднималась завеса водяной пыли и пара, скрывающая фонтаны гейзеров.
   Под ногами чавкала теплая смесь губчатой гнили и минерального рассола. Там и сям на останках лишайника и простейших красовались разноцветные пятна пень!; та же пена сползала „по скалам и пористому щебню. Наклонясь, Фрейзер поднял одноногий организм, похожий на улитку.
   — Он не поддельный — живой.
   — А вот эта — искусственная. — Тагг держал в руке губку, выловленную из маленькой теплой заводи. — Но на Дельмаке-ноль существуют и настоящие губки. Эта — тоже поддельная. — Тагг выхватил из воды ящерицу — она извивалась и бешено сучила кроткими кривыми лап- -нами. Тагг быстро оторвал ей голову, и ящерица затихла. — Видите? Сплошь электроника и шестеренки. — Он присоединил голову к туловищу, и ящерица снова задергалась. — Остроумная конструкция. Ничего подобного прежде не видел. — Тагг бросил ее в воду, и она обрадованно поплыла прочь.
   — Где Здание? — спросила Мэри.
   — Похоже... оно не стоит на месте, — сказала Мэгги. — В последний раз я его видела возле этой гряды за гейзерами. Но сейчас,-возможно, его там не окажется.
   — Оттуда можно начать поиски, — предложила Бетти, — двинемся в разные стороны. Как глупо, что мы не взяли раций. Они бы нам очень пригодились.
   — Это Белснор дал маху, — ухмыльнулся Тагг. — Он — наш руководитель, ему и положено заботиться о всяких мелочах.
   — Вам здесь нравится? — спросила Бетти Сета. — Я имею в виду природу.
   — Да.
   На самом деле все увиденное вызывало у Сета отвращение. Возможно, причиной тому была гибель Сьюзи. Сочетание искусственных и настоящих жизненных форм вызывало ощущение, будто весь пейзаж — фальшив... Словно холмы у горизонта и огромное плато слева — не более чем декорации. Словно и ландшафт, и люди, и поселок собраны в геодезическом куполе, а сверху инженеры Тритона, точь-в-точь маньяки-ученые из бульварных книжонок, смотрят, как маленькие существа пытаются до конца пройти свой скорбный путь.
   — Давайте передохнем, — попросила Мэгги. Она выглядела ужасно — щеки ввалились, вокруг глаз — синева. Видимо, еще не оправилась от шока, вызванного смертью Сьюзи. — Я устала. С утра во рту ни крошки, да и с собой еды мы не взяли... Надо было получше подготовиться к этой экспедиции.
   — Боюсь, это было бы непосильной задачей, — сочувственно произнесла Бетти. — Среди нас нет людей, способных рассуждать здраво. — Достав из кармана юбки пузырек, она вытряхнула на ладонь несколько таблеток и выбрала одну.
   — Вы способны глотать их без воды? — удивился Рассел.
   — Да. — Бетти улыбнулась. — «Колесница» проглотит «колесо» при любых обстоятельствах.
   — Таблетки — ее бзик, — пояснил Сет Расселу, внимательно глядя ему в лицо и гадая, есть ли у новичка, как и у остальных колонистов, слабина. А если есть, то в чем она выражается?
   — Кажется, я знаю пристрастие мистера Рассела, — неприятным, ехидным голосом заявил Фрейзер. — Судя по его поведению, он истово верит в логику и разум.
   — В самом деле? — спросила Мэри Морли.
   — Боюсь, что да, — Рассел улыбнулся, показав безупречно белые, как у актера, зубы.
   Поселенцы двинулись дальше и наконец достигли реки и остановились — она выглядела слишком широкой, чтобы пересечь ее вброд.
   — Придется идти вдоль берега, — сморщился Тагг. — Бывал я в этих местах, но что-то не припомню никакой реки.
   — Морли, это по твоей части, — хихикнул Фрейзер. — Ты же у нас гидробиолог.
   — Странное замечание, — подала голос Мэгги. — Думаете, ландшафт меняется в соответствии с нашими ожиданиями?
   — Я просто пошутил, — язвительно ответил Фрейзер.
   — И все-таки мне эта идея кажется странной, — сказала Мэгги. — Знаете, Спектовский называет нас пленниками собственных предрассудков и надежд. И утверждает, что одно из условий Проклятия —пребывание в трясине квазиреальности этих предрассудков и надежд при абсолютном неведении об истинной реальности.
   — Никто из нас не представляет себе истинной реальности, — сказал Фрейзер. — Это еще Кант доказал. Пространство и время — не более чем способы восприятия. — Он легонько толкнул локтем Сета. — Вам об этом известно, мистер гидробиолог?
   — Да, — отозвался Сет; хотя не то что не читал — слыхом не слыхивал о Канте.
   — Спектовский считает, что в итоге мы все-таки увидим реальность, какая она есть, — сказала Мэгги. -~ Когда Заступник выпустит нас из клетки нашего собственного мира. Когда при Его посредничестве Проклятие с нас будет снято.
   — И все-таки, — заговорил Рассел, — иногда мы ее видим, хоть и мельком, в нашей повседневной жизни.
   — Лишь в тех случаях, когда Заступник снимает покров, — добавил Фрейзер.
   — Откуда вы? — спросил Рассела Сет.
   — С Альфа Центавра-восемь.
   Далековато забрались, — заметил Фрейзер.
   — Знаю, — кивнул Рассел. — Потому-то и прилетел сюда так поздно. Почти три месяца пути.
   — Значит, вы получили направление одним из первых, — сказал Сет. — Задолго до меня.
   — Задолго до всех нас, — проворчал Фрейзер, уже возненавидевший Рассела, который во всех отношениях превосходил его, — Не возьму в толк, зачем здесь экономист. На этой планете нет экономики.
   — То же можно сказать о любом из нас, — вмешалась Мэгги. — Похоже, профессия и квалификация не имеют значения. Вряд ли нас отбирали по этим признакам.
   — Ну, это очевидно, — раздраженно произнес Тагг.
   — Так уж и очевидно? — вступила в разговор Бетти. — Что же в таком случае послужило критерием выбора?
   — Белснор уже сказал. Мы не приспособлены к жизни.
   — Он не говорил, что мы не приспособлены к жизни, — возразил Сет. — Он сказал, что мы неудачники.
   — Эго одно и то же. Мы — мусор Галактики. Тут я вынужден с ним согласиться.
   — Прошу меня к этому «мусору» не причислять. — Бетти обращалась не столько к нему, сколько к себе. — Я себя мусором Галактики не считаю. Во всяком случае, пока.
   — Умирая,— задумчиво произнесла Мэгги, — мы переходим в небытие. Из небытия, в котором мы уже существуем... нас может спасти только Божество.
   — Итак, мы имеем дело с Божеством, пытающимся нас спасти, и генералом Тритоном, пытающимся... — Сет умолк, сообразив, что сказал лишку. Но никто этого, похоже, не заметил.
   — Таково главное условие какой бы то ни было жизни, — ровным, бесстрастным голосом произнес Рассел. — Диалектика Вселенной. Одна сила влечет нас к смерти: это Разрушитель Формы во всех его проявлениях. Ему противостоит Божество в трех Ипостасях. Теоретически оно всегда у нас под боком. Верно, миссис Волхв?
   — Не теоретически. — Мэгги отрицательно покачала головой. — В реальности.
   — Здание, — тихо сказала Бетти.
   Наконец-то Сет увидел его. Он прикрыл глаза от яркого полуденного солнца и пригляделся. Серое Здание в вышине сливалось с небесами. Почти идеальный куб, на крыше — загадочные шпили, возможно, теплоотводы и детали расположенных внутри механизмов. «Фабрика», — подумал Сет, глядя на висящий над Зданием столб дыма.
   — Пошли. — Тагг зашагал к Зданию.
   Остальные устало потащились за ним, растянувшись в неровную цепь.
   — Оно не приближается, — сказал вдруг Фрейзер с сухой усмешкой.
   — Ну так прибавьте шагу, — раздраженно посоветовал Тагг.
   — Не поможет. — Мэгги остановилась, тяжело дыша, под мышками у нее проступили влажные круги. — Вот, всегда так. Все идешь и идешь, а оно удаляется.
   — И никогда не приблизиться вплотную, — подхватил Фрейзер. Он тоже остановился и принялся раскуривать видавшую виды палисандровую трубку, набитую, как заметил Сет, одной из самых крепких и дрянных трубочных смесей. Трубка запыхтела, из нее повалил зловонный дым.
   — Что же делать? — спросил Рассел.
   — Может, вы способны что-нибудь придумать? — посмотрел на него Тагг. — А что, если мы закроем глаза и попытаемся обойти Здание по кругу? Возможно, мы вскоре окажемся рядом с ним.
   — Сейчас, пока мы стоим, — заговорил Сет, рассматривая Здание из-под руки, — оно приближается. — Сет был прав: сооружения на крыше стали хорошо различимы, а столб дыма, казалось, поднялся выше.
   «Возможно; это вовсе не фабрика, —- подумал он. — Если оно еще хоть чуть-чуть приблизится, я, может быть, догадаюсь, что это такое*.
   Он стоял, пристально глядя на загадочное строение. Остальные, видимо, следовали его примеру.
   — Фантом, — равнодушно сказал Рассел. —- Проекция. А сам проектор, должно быть, находится где-то здесь, в пределах квадратной мили. Очень эффективный, современный видеопроектор... И все-таки он дает слабую рябь.
   — Ну и что ты предлагаешь? — спросил Сет. — Если ты прав, то идти к Зданию бессмысленно, поскольку его здесь нет.
   — Оно может быть где угодно, — поправил его Рассел, — только не здесь. То, что мы видим, мираж. Однако настоящее Здание существует, и, возможно, оно недалеко отсюда.
   — Откуда ты знаешь? — спросил Сет.
   — Я знаком с методом создания ложных объектов, применяемых Межпланзапом. Эта иллюзорная проекция должна обманывать тех, кто знает, что на планете есть Здание. Этот прием очень пригодился в войне Межпланзапа с сектами Ригеля-десять. Ракеты ригелиан снова и снова поражали иллюзорные индустриальные комплексы. Дело в том, что такие фантомы появляются на экранах радаров и компьютерных систем слежения. У них полуматериальная основа. Строго говоря, это не совсем мираж.
   — Нет ничего удивительного, что вы это знаете, — промолвила Бетти. —- Вы экономист и должны знать, что происходило в войну е промышленными комплексам!. — Однако в ее голосе не слышалось уверенности.
   — Вот, значит, почему оно отступает, когда мы приближаемся, — обратился к Расселу Сет.
   — Да. И это сразу натолкнуло меня на разгадку.
   — Что же нам теперь делать? — спросила Мэгги.
   — Посмотрим, — задумчиво произнес Рассел. — Настоящее Здание может быть где угодно. Обнаружить его, следуя за фантомом, невозможно. Я думаю... — он поколебался, — у меня такое чувство, что плато — тоже иллюзия. Негативная галлюцинация для тех, кто смотрит в этом направлении. — Он пояснил: — Негативная галлюцинация — это когда вы видите совсем не то, что там находится.
   — Понятно, — сказал Тагг. — Держим курс на плато.
   — Для этого надо перейти реку, — заметила Мэри.
   Хмыкнув, Фрейзер обратился к Мэгги:
   — А Спектовский что-нибудь писал о ходьбе по воде? Нам бы это очень пригодилось. Не знаю, как вам, а мне эта река кажется чертовски глубокой. А ведь мы уже решили не испытывать судьбу...
   — Реки, возможно, вообще нет, — сказал Сет.
   — Есть. — Рассел приблизился к реке, нагнулся и зачерпнул воды ладонью.
   — Нет, серьезно, — настаивала Бетти. —Писал Спектовский о хождении по воде или нет?
   — Такое чудо возможно, — сказала Мэгги, — но лишь в том случае, если на человека или на людей снизойдет Дух Святой. Это Божество проведет его или их по воде. В противном случае они провалятся и утонут.
   — А может, мистер Рассел и есть Божество? — предположил Тагг. И Расселу: — Вы, часом, не Ипостась? Может, вы пришли к нам на помощь? Наверное, вы и есть Сошедший-на-Землю.
   — Увы, нет. — Голос Рассела не дрогнул.
   — Переведите меня через реку, — попросил Сет.
   — Не могу. Я такой же человек, как и все вы.
   — А вы попытайтесь.
   — Странно, что вы приняли меня за Сошедшего-на-Землю, — заметил Рассел. — Со мной такое уже случалось; возможно, оттого, что я живу кочевником. Всякий раз, когда прилетаю на новое место, во мне видят чужака, и стоит, мне сделать что-то правильно, — а это бывает нечасто, — как у кого-нибудь обязательно возникает мысль, что я— Ипостась Божества.
   — А может, вы и есть Ипостась. — Сет подозрительно рассматривал Рассела, пытаясь припомнить, как выглядел Сошедший-на-Землю в Текеле Упарсине. Пожалуй, у Рассела с ним нет никакого сходства. И все-таки странная уверенность — наверное, интуитивная — не оставляла Сета. Она пришла неожиданно: только что он считал Рассела совершенно заурядным человеком, и вдруг возникло чувство, будто перед ним — Божество.
   — Будь это так, я бы знал.
   — Не исключено, что вы знаете, — Мэгти тоже не сводила с Рассела изучающего взгляда. — Не исключено, мистер Морли прав. Так ли это, мы рано или поздно узнаем.
   — А вы когда-нибудь видели Сошедшего? — спросил ее Рассел.
   — Нет.
   — Я — не он.
   — Давайте в конце концов войдем в эту проклятую реку, — раздраженно предложил Тагг. — Вдруг удастся переправиться. Если она слишком глубока, черт с ней, повернем назад. Я пошел. — Он зашагал к реке, и вскоре его ноги исчезли в сизой воде. Но он не остановился, и через минуту, один за другим, за ним последовали остальные.
   Река оказалась мелкой, и они без приключений добрались до суши. Несколько разочарованные, все шестеро (и Рассел) собрались на берегу и стали отряхиваться от воды. Выше пояса одежда ни на ком не намокла.
   — Игнац Тагг, — сказал Фрейзер, — Ипостась Божества Оснащенная воем необходимым для ходьбы по воде аки посуху и для усмирения тайфунов. Никогда бы не подумал.
   — Я тоже, — буркнул Тагг.
   — Молитесь, — сказал вдруг Рассел, глядя на Мэгги.
   — О чем?
   — О том, чтобы иллюзорный покров приподнялся и обнажил перед нами истинную сущность.
   — Можно я помолюсь молча?
   Рассел кивнул.
   — Спасибо. — Мэгги отвернулась, постояла несколько минут, сложив руки и опустив голову, затем сообщила спутникам: — Сделала все, что могла.
   Сет заметил, что она повеселела. Должно быть, на время забыла о Сьюзи.
   Где-то неподалеку зазвучали тяжелые ритмичные удары.
   — Я что-то слышу. — Сета охватил страх. Инстинктивный, всепоглощающий.
   В сотне ярдов от него, в затянутом дымкой полуденном небе, высилась серая стена. Она пульсировала, вибрировала, скрипела; она казалась живым существом; из шпилей над ней растекались темные облака выбросов. Те же выбросы газов из огромных труб клокотали в реке. Булькали, ревели, и не было этому конца.
   Экспедиция достигла Здания. 

 Глава 9

   — Ну вот мы и пришли, — вымолвил Сет и подумал: «Наконец-то». Грохот стоял такой, словно тысяча младенцев-великанов без конца роняла на бетонный пол крышки гигантских горшков. «Что там происходит?» — спросил он себя и направился к парадной — посмотреть, что написано над входом.
   — Шумновато, правда? — выкрикнул Фрейзер.
   — Да. — В чудовищном грохоте Сет не расслышал собственного голоса. Он зашагал вдоль стены по мощенной плитками дорожке. Остальные плелись следом, кое-кто зажимал уши. У входа Сет остановился, задрал голову, прижал ладонь ко лбу козырьком и вгляделся в продолговатый выступ над закрытыми раздвижными дверями.
 ВИНСТВО
   «Чтобы винный завод так шумел? — удивился Сет. — Чепуха!»
   Рядом с большой дверью он увидел маленькую табличку:
   «Дегустационный зал для посетителей. В ассортименте вино и сыр».
   «Силы небесные! — воскликнул Сет про себя. Мысль о сыре, вспыхнувшая в мозгу, выжгла последние крохи здравомыслия. — Надо войти, — подумал он. — Наверняка выпивка и закуска там бесплатные, хотя, конечно, перед уходом мне предложат купить бутылку-другую. Но я не обязан соглашаться.
   Как жаль, что с нами нет Бена Толчифа. Для него, с его пристрастием к алкогольным напиткам, это было бы просто фантастической находкой».

   Щурясь, Мэгги смотрела на вывеску. Солнце сияло так ярко, что буквы расплывались, и Мэгги направляла палец то на одну, то на другую, пытаясь разобрать их. «Что это значит? — подумала она. — Какой смысл несет это слово для нас, стремящихся понять?»
УМСТВО
   — Постойте! — крикнула она Сету, взявшемуся за ручку двери с надписью: «Вход для посетителей». — Не входите!
   — Эго еще почему? — огрызнулся он.
   — Мы не знаем, что это такое. — Затаив дыхание, Мэгги приблизилась к Сету. Огромное Здание сверкало в лучах солнечного света, растекавшегося по верхней части фасада. «Как мерцающая пылинка: кажется, сейчас она оторвется от земли и поплывет вверх,— с тайной надеждой подумала Мэгги. — Посланец ко вселенскому «Я», отчасти — создание этого мира, отчасти — иного.
   Умство. Хранилище накопленных знаний.
   Но для библио-, фоно- или микрофильмотеки тут слишком уж шумно. А может, здесь ведутся умные беседы? Возможно, в этих стенах извлекается квинтэссенция человеческого остроумия, и мне посчастливится соприкоснуться с остроумием доктора Джонсона[10] или Вольтера.
   Но остроумие -- это не юмор. Это проницательность. Это основная форма сообразительности с изрядной долей изящности. Да чего уж там, остроумие — это способность к приобретению абсолютного знания.
   «Войдя туда, в Здание, — подумала она, — я узнаю все, что только может узнать человек в нашем интервале измерений. Я обязана войти».
   Поспешив к Сету, она кивнула.
   — Отворите двери. Мы должны побывать там и познать все, что там заключено.

   Вальяжной походкой, не скрывая насмешки при виде возбуждения, охватившего Сета и Мэгги, Уэйд Фрейзер приближался к парадному входу. Потом он и сам всмотрелся в рельефную надпись над огромными сдвинутыми створками дверей.
   Поначалу он был озадачен. Ему удалось разглядеть буквы и выстроить из них слово, но оно показалось абсолютно бессмысленным.
   — Ничего не понимаю, — сказал он Сету и религиозной фанатичке Ведьме Мэг. Затем Фрейзер напряг зрение, допустив, что проблема кроется в психологическом противоречии. Возможно, на каком-нибудь глубинном уровне сознания он вовсе не желает постигать смысл этого слова. Значит, надо преодолеть собственные увертки.
СТОПСТВО
   «Погоди-ка, — мысленно велел он себе. — Кажется, я знаю, что такое СТОПСТВО. Похоже, тут кельтский корень. Диалектальное слово, понятное только тому, кто имеет доступ к обширной и разносторонней информации либерального, гуманистического свойства Непосвященный просто пройдет мимо.
   Здесь содержат умалишенных. За этими стенами скрыта их жизнь. В определенном смысле, это санаторий, но предназначен он не для возвращения обществу исцеленных (а может, таких же больных, как и до лечения) людей. Это последние врата, смыкающиеся за ничтожеством и глупостью. Здесь приходит конец бредовым иллюзиям — они прекращаются, как утверждают рельефные буквы. Попавшие сюда страдальцы не возвращаются в общество, а бесшумно и безболезненно засыпают. Яд их безумия уже не будет отравлять Галактику. Слава Богу, что на свете существуют такие места! — мысленно воскликнул Фрейзер. — Странно, почему мне не сказал о них мой визави по коммерческим путешествиям?
   — Я должен войти, — подумал он. — Посмотреть, как это происходит. И выяснить, какова законная основа — как ни крути, должна существовать проблема медицинских (если можно их так назвать) властей, способных вмешаться и остановить процесс стопства».
   — Не входите! — крикнул он Сету Морли и религиозной психопатке Волхв. — Это не для вас! Наверное, тут все засекречено! Да! Видите? — Он ткнул пальцем в табличку на алюминиевой дверце: «Вход только для квалифицированного персонала». — Я могу войти! — выкрикнул он сквозь грохот падающих крышек. — А вы нет! У вас нет нужного образования.
   Сет и Чучело-Ведьма-Мэг смотрели на Фрейзера с изумлением, но не двигались. Он протиснулся между ними ,и потянулся к дверной ручке.

   Мэри Морли без труда прочла надпись над входом;
ВЕДЬМСТВО
   «Я знаю, что это такое, — подумала, — а они — нет. Это школа управления людьми с помощью всяких колдовских рецептов и заклинаний. Те, кто внутри, всемогущи, поскольку имеют дело с волшебными зельями и наркотиками».
   — Я войду, — заявила она мужу.
   — Погоди минутку, — попросил Сет. — Не спеши.
   — Я могу войти, — сказала она, — а вы все нет. Эго только для меня, я знаю. И не хочу, чтобы вы меня задерживали. Прочь с дороги!
   Все же она остановилась, чтобы прочесть золотые буквы под стеклом. «Приемная. Вход разрешен только подготовленным посетителям».
   «Ага, это про меня, — подумала она. — Надпись адресована непосредственно мне. Потому что здесь я одна подготовленная».
   — Я с тобой, —. сказал Сет»
   Мэри рассмеялась. «Со мной? Это забавно. Он думает, его так и ждут в ВЕДЬМСТВЕ. Его, мужчину! Здесь только для женщин. Ведьм мужского пола не бывает»...
   Ей вдруг пришло в голову, что здесь она сможет научиться всяким колдовским премудростям, а после — управлять мужем. Сделать из Сета того, кем ему подобает быть.
   «Так что, в некотором смысле, я иду туда ради него». Она потянулась к дверной ручке.

   Игнац Тагг посмеивался в сторонке над своими спутниками.
   «Эти кривляки визжат и хрюкают, как свиньи. Так и хочется подойти и разогнать их хворостиной. Бьюсь об заклад, от них воняет. С виду такие чистюли, а приблизишься — смердит. Нутро у них гнилое. Что за дурацкий дом?
   Он наморщил лоб, силясь прочесть скачущие буквы.
ПРЫГСТВО-СКОТСТВО
   «Ага! — подумал он. — Превосходно. Здесь людей заставляют запрыгивать на скотину сами-знаете-для-чего. Бьюсь об заклад, именно это там и происходит. Ей-богу, не терпится войти. Наверняка это классное шоу.
   А среди зрителей есть настоящие люди, и с ними интересно будет потолковать. Не то что с этими Морли, Волхв, Фрейзером, которые сыплют всякими мудреными словечками, такими длинными, что свихнешься, пока дослушаешь до конца. Чистюли. А сами только о том и мечтают. Ведь на самом деле они ничем не лучше меня».
   — А ну с дороги! — велел он Морли, Волхв и Фрейзеру. — Вам сюда путь заказан. Видите, что написано? — Он указал на глянцевитые буквы, золотящиеся на стеклянной табличке посреди двери: «Только для членов клуба». — А мне можно! — Тагг потянулся к дверной ручке.

   Нед Рассел быстро шагнул вперед и заслонил собой дверь. Он оглянулся на грандиозное Здание, затем посмотрел на лица спутников, хранившие одинаковые выражения нетерпеливого желания. И сказал:
   — Пожалуй, будет лучше Всего, если никто не войдет.
   — Почему? — Слова Рассела явно огорчили Сета. — Что плохого, если я загляну в дегустационный зал винного завода?
   — Эго не винный завод. — Тагг хихикнул со злорадством. — Ты прочел неправильно. Боишься узнать, что здесь находится на самом деле. — Он снова хихикнул. — А я не боюсь.
   — Винный завод?! — воскликнула Мэгги. — Здесь не винный завод, а симпозиум по достижению высших знаний. Войдя в эту дверь, мы примем очищение Господней любовью к человеку и человеческой — к Богу.
   — Это специальный клуб для избранных, — стоял на своем Тагг.
   — Забавно, — ухмыльнулся Фрейзер. — С каким упорством, сами того не подозревая, вы закрываете глаза на реальность. Или я не прав, а, Рассел?
   — Здесь небезопасно, — сказал Рассел. — Для каждого из нас. Отойдите, — приказал он резким, не терпящим возражений тоном. А сам даже не пошевелился.
   Его спутники сникли.
   — Ты в самом деле так считаешь? — спросил Сет.
   — Да, считаю.
   Сет повернулся к остальным.
   — Может, он прав.
   — Вы на самом деле так считаете, мистер Рассел? — Голос Мэгти дрогнул.
   Все, кроме Рассела, отступили от двери. Чуть-чуть. Но этого было достаточно.
   — Так и знал, что закрыто, — сокрушенно вздохнул Тагг. — Вот так всегда. Боятся, небось, что кто-нибудь до смерти замучит их жеребчиков.
   Рассел промолчал. Он терпеливо ждал, загораживая собой дверь.
   — А где Бетти? — спросил вдруг Сет.
   «Боже милостивый! — подумал Рассел. — Совсем о ней забыли! — Он быстро обернулся и посмотрел в направлении, откуда они пришли. На залитую полуденным солнцем реку.
   Она увидела то же, что и все. Каждый раз, глядя на Здание, она отчетливо различала огромную бронзовую вывеску над парадным входом.
МЕККИСТВО
   — вызывающе кричали буквы.
   Будучи лингвистом, она смогла перевести. У хеттов «меккис» означало «власть», затем это слово перешло в санскрит, оттуда — в древнегреческий, латинский, и наконец осело в современном английском, видоизменясь в machine и mechanical[11]; Выходит, Бетти Джо Бем здесь не нужна. В отличие от остальных, она не можёт войти в Здание.
   «Как бы я хотела умереть!» — подумала она.
   Здесь — купель Вселенной... во всяком случае, Бетти поняла это именно так. Теорию Спектовского о благодати, расходящейся концентрическими кругами, она воспринимала буквально. Но «благодать» для нее была отнюдь не синонимом Божества, а самостоятельным явлением природы, лишенным каких-либо трансцендентных свойств. Глотая таблетку, она на краткий миг поднималась в начальный, меньший круг, где сосредоточена наиболее мощная, высшая власть. Там тело Бетти весило меньше, ее способности вырастали, настроение повышалось, — она казалась себе машиной, заправленной более качественным, чем обычно, топливом.
   «Я лучше сгораю, — подумала она, поворачиваясь спиной к Зданию и уходя, в сторону реки, — и думаю яснее. Не так, как сейчас, когда я одна-одинешенька под чужим солнцем.
   Мне поможет вода, — решила она, — потому что в воде не надо тратить силы на поддержание тяжелого тела. В воде ты не поднимаешься в меккис, но тебе и без того хорошо: вода сжигает все лишнее. Ты не тяжел и не легок. Ты как бы вовсе не здесь.
   Я не могу таскать повсюду свою тушу, — решила она. — Слишком уж велик ее вес. Я не в силах бороться с притяжением планеты. Необходимо освободиться от него».
   Под ногами захлюпало, но Бетти не остановилась. Даже не оглянулась.
   «Вода растворила вое мои «колесики», — подумала Бетти. — Они пропали. Но мне они больше ни к чему. Если бы только удалось войти в меккис... Возможно, я смогу — без тела. Там меня переделают. Там моя жизнь прекратится, а затем начнется сызнова. Но уже с другой отправной точки. Не хочу по новой вытерпеть вое свой муки».
   Бегги слышала, как за спиной вибрирует меккиство.
   «Остальные уже вошли, — решила она. — Почему им можно, а мне нельзя?»
   На это она ответить не могла. Да и не хотела.
   — Вот она, — показала Мэгги дрожащей рукой. — Видите?
   Казалось, ее спустили с невидимой цепи: только что она стояла неподвижно, а теперь бежит к реке. Но вскоре ее обогнали Рассел и Сет. Мэгги заплакала и остановилась, глядя сквозь слезы, как Фрейзер и Тагг настигают Морли и Рассела. Четверо мужчин, а за ними и Мэри, торопливо шагали по мелководью к черному предмету, который медленно удалялся к противоположному берегу.
   Остановившись, Мэри смотрела, как тело Бетти вытаскивают на берег.
   «Она умерла, — подумала Мэри, — пока мы спорили, входить или не входить в Ведьмство. Черт побери! — сокрушенно вздохнула она и поспешила к спутникам, которые опустились вокруг Бетти на колени и поочередно дули ей в . рот, делая искусственное дыхание.
   — Никаких шансов? — спросила Мэри.
   — Никаких, — ответил Фрейзер.
   — Черт побери! — Голос ее дрожал. — Зачем она это сделала? Фрейзер, вы знаете?
   — Очевидно, под воздействием психического давления, долго нараставшего в ней.
   — Дурак! — В глазах Сета вспыхнули злые огоньки. — Тупой ублюдок.
   — Она умерла не по моей вине, — парировал Фрейзер. — У меня нет аппаратуры, чтобы подвергнуть каждого из вас полному тестированию. Иначе я бы обнаружил и устранил из ее психики суицидальные тенденции.
   — Как доставить ее в поселок? — всхлипнула Мэгги. — Или вы сможете донести ее вчетвером...
   — Если бы мы смогли переправить ее через реку, — перебил Тагг, — дальше было бы проще. А пойдем вдоль берега — потеряем вдвое больше времени.
   — Не на чем ее переправить, — сказала Мэри.
   — Когда мы шли вброд, — подал голос Рассел, — я заметил что-то похожее на плот под парусом. Я покажу. — Он поманил их за собой и пошел к воде.
   .Там действительно оказался плот, как в ловушку затянутый течением в заводь.
   Глядя, как он покачивается, Мэгги подумала: «Наверное, он здесь специально для того, чтобы отвезти домой кого-то из нас. Того, кому было суждено умереть».
   — Плот Белснора, — сказал Тагг.
   — Верно. — Фрейзер поковырял пальцем в правом ухе. — Он говорил, что строит плот где-то за поселком. Я видел, как он связывал бревна толстым электрическим кабелем. Помнится, я еще подумал: а вдруг развалится?
   — Если его построил Глен Белснор, — вспылила Мэгги, — ой не развалится!
   «Ради Бога, помягче, — попросила она себя. — Будь терпимей. Ибо то, что ты несешь в себе — свято».
   Кряхтя и подсказывая друг другу, что и как делать, четверо мужчин перенесли на плот Белснора безжизненное тело Бетти.
   Она лежала лицом вверх, руки сложены на животе, глаза невидяще смотрят в суровое полуденное небо. На бревна с ее одежды стекала вода, а волосы напоминали Мэгги рой черных ос, облепивших голову врага.
   «Ее погубила смерть, — подумала Мэгги. — Черные осы смерти. А мы? Когда это случится с нами? Кто следующий? Может, я? Да, вероятно, я».
   — Мы все можем плыть на плоту. — Рассел посмотрел на Мэгги. — Вы знаете, где надо пристать к берегу?
   — Я знаю, — опередил ее с ответом Фрейзер.
   — Хорошо, — кивнул Рассел, — пошли.
   Он довел Мэгги и Мэри до реки и помог им взобраться на плот. Прикасался он к женщинам осторожно, с деликатностью, которой Мэгги прежде за ним не замечала.
   — Спасибо, — Сказала она.
   — Смотрите! — Сет указал на Здание. Контуры его слабо колебались, хотя оно выглядело ничуть не менее реальным, чем прежде. Камуфляж заработал снова.
   Когда плот, толкаемый четырьмя мужчинами, удалился от берега, серое сооружение растаяло на глазах у Мэгги в далекой бронзе ложного плато.
   Течение подхватило плот и, разгоняя, вынесло на стрежень. Сидя под ярким солнцем возле мокрой утопленницы, Мэгги дрожала и боялась открыть глаза.
   «Господи, — молила она, — помоги нам вернуться в поселок. Куда несет нас эта река? — спросила она себя. — Никогда ее прежде не видела, насколько я помню, поблизости от поселка она не протекает. Нам не добриться к ней до дома».
   — С чего вы взяли, что по этой реке мы доплывем до поселка? По-моему, вы вое просто спятили! — воскликнула она.
   — Нам не дотащить Бетти, — проворчал Фрейзер. — Слишком далеко.
   — Но река отнесет нас Бог знает куда! — Мэгги вскочила на ноги. — Я хочу сойти!
   Плот двигался слишком быстро. Видя размазанные контуры проносящихся мимо берегов, она испугалась.
   — Не прыгайте в воду. — Рассел схватил ее за руку. — Все будет в порядке, успокойтесь.
   Плот продолжал набирать скорость. Путешественники сидели тихо, ощущая жар далекого солнца и прохладное дыхание реки. Все скорбели о случившемся. И страшились того, думала Мэгги, что ждало впереди.
   — Откуда вы узнали про плот? — спросил Сет Рассела.
   — Я же сказал, заметил, когда мы...
    — Больше никто его не заметил, — перебил Сет.
   Рассел промолчал.
   — И все-таки, человек вы или Ипостась?
   — Будь я Ипостасью Божества — не дал бы Бетти утопиться, — возразил Рассел. И спросил у Мэгги:— Вы тоже считаете меня Ипостасью?
   — Нет.
   «Как бы мне хотелось, чтобы ты ею был! — подумала Мэгги. — Как сильно мы жаждем заступничества!»
   Наклонившись, Рассел коснулся черных влажных волос Бетти. Окутанный безмолвием, плОт быстро скользил по реке.

   Тони Дункельвельт сидел по-турецки на полу своей душной комнаты и корил себя за смерть Сьюзи.
   «Мое чудо, — думал он. — Должно бьггь, на мой зов явился Разрушитель Формы. Он превратил хлеб в камень, а после убил им Сьюзи. Камень сделал я. С какой стороны ни посмотришь, вина на мне».
   Он напряг слух, но не уловил ни звука. Половина жителей ушла из поселка, остальные погрузились в уныние. «Может, и они ушли? — встревожился Тони. — Я один... оставлен на растерзание страшному Разрушителю Формы».,
   — Я возьму меч Чемоша, — произнес он вслух,— и убью Разрушителя Формы.
   Тони поднял руку, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятке меча, неоднократно виденного во время медитаций, но всякий раз — нетронутого им.
   — Дай мне меч Чемоша, и я помогу выполнить его предназначение. Я найду Черного и заставлю исчезнуть навеки. Больше ему не удастся восстать из праха.
   Он подождал, но ничего не увидел.
   — Ну, пожалуйста!
   Затем он подумал: «Надо глубже погрузиться во вселенское «Я*. Слиться с ним».
   Он закрыл глаза и расслабился.
   «Приемли, — сказал он себе. — Стань пуст и чист настолько, чтобы Божество вошло в тебя. Стань порожним сосудом, как бывал им и прежде*.
   Но сейчас у него не получалось.
   «Я нечист, — решил он, — и поэтому мне не дается ничего. Совершив преступление, я утратил способность воспринимать или хотя бы видеть. Неужто никогда больше не узреть мне Божества-над-Божеством? Неужто все кончилось? Моя кара, — подумал он. — Но я ее не заслужил! Сьюзи — не такая уж тяжкая потеря. Она была дурочкой, при виде камня совсем обалдела. Вот в чем дело! Камень был чист, а она — Нет. И все же ужасно, что она погибла. Веселье, движение, свет... Сьюзи была и тем, и другим, и третьим. Да, от нее исходили лучи — неровные, изломанные... обжигающие. Опасные... для меня, например. Да, мне ее свет был вреден. И то, что я сделал — я сделал, защищаясь. Эго очевидно».
   — Меч, — сказал он. — Меч — гнев Чемоша. Приди ко мне.
   Тони покачивался взад:вперед, вновь протягивая руку к наводящему жуть космосу и глядя, как рука исчезает. Пальцы шарили в пустоте, раскинувшейся на миллионы миль над головой Тони... Но он все искал и внезапно что-то нащупал.
   Нащупал, но не взял.
   «Я клянусь, — мысленно произнес он, — что отомщу за ее смерть, если мне будет дан меч».
   И снова он дотронулся до чего-то, но не схватил.
   «Я знаю, он там, — подумал Тони. — Чувствую его. Дай его мне! Клянусь, я им воспользуюсь!»
   Внезапно в ладонь легло что-то холодное, твердое и тяжелое.
   Меч. Наконец-то!
   Юноша осторожно Дотянул меч. Божественное оружие полыхнуло жаром и светом, его сила заполнила комнату.
   Тони вскочил на ноги, едва не выронив меч.
   — Наконец-то ты у меня! — восторженно крикнул он и подбежал к двери. Меч раскачивался в его слабой, тощей руке. Распахнув дверь и шагнув в сумерки, он огляделся и воззвал: — Где ты, Разрушитель Формы, враг жизни? Выходи на честный поединок!
   Кто-то медленной, неуклюжей походкой приближался к крыльцу. Сгорбленный, он крался ощупью — наверное, в недрах Земли глаза его отвыкли от света. Он смотрел на Тони затянутыми серой пеленой глазами; по телу бесшумно стекала и стелилась по земле, отмечая его след, пыль.
   Он был само тление: хрупкие кости обтянуты пожелтевшей веснушчатой кожей, щеки ввалились, во рту — ни единого зуба. Сопя и бубня что-то неразборчивое, Разрушитель Формы подтащился к крыльцу и протянул иссохшую руку.
   — Здравствуй, Тони, Здравствуй. Как поживаешь?
   —- Ты пришел ко мне?
   — Да, —прохрипел Разрушитель и приблизился еще на шаг. И Тони наконец-то уловил его запах— плесень и вековая гниль.
   «Ничего, больше этой шаркающей, хихикающей твари не жить на свете*.
   По подбородку Разрушителя Формы стекала слюна. Он попытался вытереть ее заскорузлой тыльной стороной ладони, но не сумел.
   — Ты мне нужен, —- начал он. И тут Тони вонзил меч Чемоша в самую середину обвисшего брюшка.
   Черви, белые жирные черви посыпались из раны, когда Тони выдернул клинок. И снова — тихий кудахчущий смех. Разрушитель стоял, пошатываясь и не опуская руки.
   Юноша отступил на шаг и глянул на растущую кучку червей. Ни капли крови — мешок с гнильем, и ничего больше.
   Хихикая, Разрушитель опустился на колено. Затем конвульсивно ухватил себя за волосы. Длинные жидкие пряди торчали между скрюченными пальцами. Вырвав две горсти волос, Разрушитель бережно, как бесценное сокровище, протянул их Тони.
   После второго удара он упал. Нижняя челюсть отвисла, пелена на глазах стала непроницаемо-белой. Изо рта выползло мохнатое существо, похожее на огромного паука. Тони шагнул вперед, и тварь распрощалась с жизнью под его пятой.
   — Я убил Разрушителя Формы! — воскликнул он.
   Издалека, с противоположного края поселка, донесся зов: «Тони!» К нему кто-то бежал. Тони не мог понять, кто. Он всматривался, прикрыв глаза от солнца.
   Глен Белсцор. Несется во всю прыть.
   — Я убил Разрушителя Формы, — повторил Тони, когда Белснор взбежал на крыльцо и остановился, тяжело дыша. — Видишь? — Тони указал мечом на скорченный труп, что лежал между ним и старостой поселка. В миг смерти Разрушитель выпрямил ноги и принял неприличную позу.
   — Ого же Берт Кеслер! —v закричал Белснор. — Ты убил старика!
   — Нет. — Тони опустил глаза и увидел Берта Кеслера, поселкового сторожа. — Он был одержим Разрушителем Формы. — Но юноша и сам не верил в это. Он понял, что совершил непоправимое.
   — Мне очень жаль, — вымолвил он. — Я попрошу Божество-над-Божеством вернул, его.
   Он повернулся, вбежал в комнату и запер дверь. Его трясло и тошнило, горло сдавил невидимый обруч, глаза выпучились... В желудке вспыхнула острая боль, и Тони застонал, сгибаясь. Меч с грохотом полетел на пол. Звук падения напугал юношу, и он отошел от меча на два-три шага.
   — Отвори дверь! — закричал снаружи Белснор.
   — Нет! — Тони стучал зубами, по его рукам и ногам растекался страшный холод. Резь в желудке становилась невыносимой.
   Дверь затрещала от тяжелого удара. От второго — распахнулась.
   В проеме стоял седой и мрачный Глен Белснор с армейским пистолетом, нацеленным на Тони.
   Юноша опустился на корточки и протянул руку к мечу.
   — Не надо, — сказал Белсцор. —Иначе я тебя убью.
   Пальцы Тони сжались на рукояти. И тогда Белснор выстрелил. В упор.

 Глава 10

   Стоя на плоту, Нед Рассел задумчиво глядел вдаль.
   — Куда вы смотрите? — спросил Сет.
   — Вон туда. — Рассел повернулся к Мэгги. — Это один из них?
   — Да. Большой Тенч или другой, такой же огромный.
   — О чем вы их спрашивали?
   Его вопрос озадачил Мэгги.
   — Мы их ни о чем не спрашиваем. Эго невозможно. Насколько мне известно, у них нет ни языка, ни органов речи.
   — А как насчет телепатии?
   — Они не телепаты, — вмешался в разговор Фрейзер. — И мы тоже. Они только способны делать копии вещей...
   — С ними можно разговаривать, — возразил Рассел. — Давайте пристанем к берегу. Я хочу потолковать с этим тенчем. — Он спрыгнул в воду и крикнул остальным: —-Вы тоже слезайте и помогите мне.
   Лицо его было спокойным, но во, взгляде сквозила решимость. Его спутники один за другим соскочили в воду, на плоту осталось только тело Бетти.
   Через несколько минут им удалось причалить плот к травянистому берегу. Оставив его в серой топкой грязи, они поднялись на невысокий обрыв.
   Над ними возвышался куб студнеобразного вещества. На его поверхности, будто приклеенные, мерцали тысячи солнечных бликов. Внутренние органы тенча пульсировали, излучая свет.
   «Он больше, чем я ожидал, — подумал Сет. — И выглядит древним... Интересно, сколько лет они живут?»
   — Кладешь перед ним вещь, — рассказывал Тагг. — Он дотягивается до нее, а затем то место, которым он касается, превращается в копию. Сейчас я покажу. — Он положил перед тенчем свои мокрые наручные часы. — Эй, ты, студень! А ну-ка, скопируй.
   Тенч заколыхался, затем, как и предсказывал Тагг, из его поверхности выдвинулось щупальце и замерло возле часов. Цвет щупальца стал серебристым, затем оно сплющилось. В блестящей протоплазме появились контуры часов. Прошло еще несколько минут, и вдруг все увидели на земле диск с кожаным ремешком— почти неотличимый от оригинала,^разве что потусклее.
   Рассел уселся на траву и стал рыться в карманах.
   — У меня должна быть бумага. В сумочке. — Мэгги пошарила в ридикюле и достала блокнотик. — Ручка нужна?
   — Своя есть. — Рассел быстро написал несколько слов на верхнем листке. — Хочу задать один вопрос, т- Он повернул блокнот к тенчу и произнес: — Сколько нас погибнет на Дельмаке-ноль?
   Затем он вырвал листок, сложил вчетверо и опустил на землю рядом с часами.
   Из тенча снова выдвинулось желеобразное щупальце.
   — А вдруг он просто скопирует? — спросил Сет.
   — Не знаю, — отозвался Рассел. — Посмотрим.
   — По-моему, вы сумасшедшие, — заметил Тагг.
   Рассел поднял на него глаза.
   — Тагг, у вас странное представление о сумасшествии.
    — Это что, оскорбление?— Тагг побагровел.
   —Смотрите, — воскликнула Мэгги.— Он копирует листок!
   Перед тенчем лежали две одинаковые бумажки. Рассел чуть-чуть подождал, затем, видимо решив, что процесс завершен, взял оба листка и развернул.
   — Ответил? — спросил Сет. — Или повторил?
   — Ответил. — Рассел протянул ему один из листков.
   Запись была короткой и разборчивой. И ее невозможно было истолковать как-нибудь иначе.
   «Вы вернетесь в поселок и не встретите многих людей».
   — Спроси, кто наш враг, — подсказал Сет.
   — Ладно. — Рассел снова написал и положил листок перед тенчем. — Кто наш враг?
   Дождавшись ответной записки, Рассел прочел ее вслух:
   — Влиятельные силы.
   — Он немногословен, — заметила Мэгги.
   — Видимо, больше он ничего не знает, — предположил Рассел.
   — Спросите, что нам делать, — буркнул Сет.
   Рассел внял совету. Получив новый листок, прочел про себя и сказал чуть ли не виновато:
   — Здесь действуют тайные силы. Они сводят вместе тех, кто принадлежит друг другу. Мы должны подчиниться этому притяжению, и тогда не совершим Ошибок. — Он поразмыслил. — Не надо было нам разделяться. Зря мы ушли из поселка. Если бы не ушли, миссис Бетти, возможно, осталась бы в живых. Совершенно очевидно, что впредь мы не должны упускать друг друга из виду... — Он умолк. Из тенча выползло новое щупальце; как и предыдущее, оно сотворило листок бумаги. Рассел развернул, пробежал глазами и передал Сету.
   «Нередко бывает, что человек испытывает настойчивое желание объединиться с другими людьми, но не может этого сделать, так как окружающие уже создали коллектив и не принимают его. В этом случае ему следует заключить союз с человеком, находящимся ближе к центру коллектива, и заручиться его поддержкой для вступления в замкнутый круг».
   Сет смял листок и бросил на землю.
   — Имеется в виду Белснор. Эго он стоит ближе к центру.
   «Да, — подумал он, — все верно. Я — вне круга. Но в известном смысле все мы — одиночки. Даже Белснор».
   — А может, это про меня? — предположил Рассел.
   Сет отрицательно покачал головой.
   — Нет. Про Глена Белснора.
   — У меня вопрос. — Фрейзер протянул руку, и Рассел отдал ему блокнот и авторучку. Фрейзер торопливо написал и произнес вопрос вслух: — Человек, называющий себя Недом Расселом — кто он? Или что? — И положил листок перед тенчем.
   Когда появился листок с ответом, его спокойно и неторопливо взял Рассел. Не меняясь в лице, прочел и отдал Сету. И сказал:
   — Можно вслух.
   Сет так и сделал.
   — «Каждый шаг вперед или назад ведет к беде. Несомненно одно: надо спасаться. Опасность таится в чрезмерных амбициях одного».
   — Ни черта не сказал, — проворчал Тагг.
   — Сказал, что Рассел создает ситуацию, в которой любой шаг приведет к беде, — возразил Фрейзер. — Опасность подстерегает со всех сторон, избежать ее невозможно. А причина — в амбициях Рассела. — Он ощупал Рассела долгим взглядом. — Что у тебя за амбиции? И почему ты ведешь нас к беде?
   — Единственная моя амбиция — стать грамотным экономистом и делать полезное дело. Вот почему я просил о переводе на другую работу. Прежде я занимался всякой ерундой, но не по своей охоте, и был страшно рад, когда меня направили на Дельмак-ноль. — Он сделал паузу. — Мне кажется, после моего прибытия здесь кое-что изменилось.
   Нам тоже, — кивнул Сет.
   — Ну, хорошо, — взволнованно произнес Фрейзер. — Кое-что от тенча мы узнали. Всех нас убьют. — Его губы растянулись в невеселой улыбке. — Наш враг— «влиятельные силы». Необходимо держаться друг за дружку, иначе с нами разделаются поодиночке. — Он подумал и добавил: — Со всех сторон нам угрожает опасность, избавиться от нее нельзя. И Рассел нам опасен из-за своих амбиций. — Он повернулся к Сету. — Ты заметил, как упорно он пытается стать лидером нашей шестерки? Между прочим, это в его характере.
   — Да, это в моем характере, — подтвердил Рассел.
   — Выходит, тенч прав?
   Помолчав, Рассел кивнул;
   — Наверное. Но ведь должен кто-то быть лидером.
   — Когда мы вернемся, ты согласишься подчиниться Глену Белснору, нашему старосте? — спросил Сет.
   — Если у него есть голова на плечах.
   — Он избран нами, — сказал Фрейзер. — Нравится тебе это или нет, он — наш руководитель.
   — Но у меня не было возможности голосовать, — с улыбкой возразил Рассел. — Не думаю, что ваше решение к чему-то меня обязывает.
   — Я бы хотела спросить у тенча, — Мэгги взяла ручку и блокнот и старательно написала вопрос. — Зачем мы живем?
   Ответ был таков:
   «Чтобы обладать могуществом и вознестись на вершину власти».
   — Могущество! Вершина власти! — Фрейзер пожал плечами. — Он говорит загадками. Разве смысд жизни в этом?
   — Второй вопрос. — Мэгги вновь строчила в блокноте, — Существует ли Бог?
   Все, даже Тагг, напряженно ждали ответа.
   «Вы мне все равно не поверите».
   — И что это означает? — с жаром произнес Тагг. — Ровным счетом ничего. Бессмыслица.
   — Тенч прав, — возразил Рассел. — Если он скажет, что Бога нет, ты не поверишь. А вы? — Он повернулся к Мэгги.
   — Разумеется, нет.
   — А если он скажет «да»?
   — Я и так верую.
   Ответ удовлетворил Рассела.
   — Итак, тенч прав. Для нас не имеет значения, как он ответит на вопрос о существовании Бога.
   — Но если бы он сказал «да», я бы поверила, — возразила Мэгги,
   — Вы и так веруете, — напомнил Сет.
   — Господи Иисусе! — Тагг показал на реку. — Плот горит!
   Вскочив на ноги, все обернулись к реке и увидели пляшущие языки пламени и клубящийся дым. Доносилось потрескивание дерева: бревна чернели, превращаясь в раскаленные угли. Все шестеро бросились к реке.
   «Поздно!» — подумал Сет.
   Люди стояли на берегу и беспомощно смотрели на объятый пламенем, удаляющийся от берега плот.. Он выплыл на стрежень и вскоре превратился в крошечный огонек вдали. А потом и вовсе пропал из виду.
   Чуть погодя Рассел сказал:
   — Не надо расстраиваться, Давным-давно в Норвегии так провожали погибших в последний путь. Мертвого викинга клали на щит в его ладье, а потом ладью поджигали и отталкивали от берега.
   «Викинги, — отрешенно подумал Сет. — Река, а за ней — таинственное Здание. Возможно, эта река — Рейн, а здание— Валгалла. Если так, ничего удивительного в том, что плот с телом Бетти загорелся и уплыл. Жуть!» Он содрогнулся.
   — В чем дело? — Рассел посмотрел ему в глаза.
   — Только что мне показалось, будто я все понял.
   «Да, — подумал Сет, — Возможно, так и есть. Тенч, отвечающий на вопросы, это... как бишь ее... Зрад, богиня Земли, которая знает будущее. А тех, кто допрашивает, приводит к ней Вотан.
   А Вотан, — подумал он, — ходит среди смертных под видом человека. Его еще называют Странником. Единственная примета Вотана — отсутствие одного глаза».
   — Какое у тебя зрение? — спросил он Рассела. — По единице?
   Рассел опешил.
   — Вообще-то нет... А почему ты спрашиваешь?
   — У него один глаз искусственный, — сообщил Фрейзер. — Я заметил. Правый. Он ничего не видит, но мышцы его двигают.
   — Ого правда? — Сет пристально посмотрел на Рассела.
   — Да, — кивнул тот. — Но вас это не касается.
   «Вотан губил богов, — вспомнил Сет. — Его амбиции привели к Gutterdaimiermg[12]. Чего он хотел? Воздвигнуть замок богов, Валгаллу. Ну что ж, Валгалла стоит, и на ней вывеска: «ВИНСТВО». Но виноделие тут совершенно ни при чем.
   В конце концов Валгалла погрузится в пучину, и рейнское золото вернется к Девам Рейна.
   Но пока этого не случилось. И Спектовский ни словом не упоминает об этом в своей Книге».

   Дрожа, Глен Белснор положил пистолет на стоящий справа комод. Перед ним на полу, сжимая рукоять огромного позолоченного меча, лежал Тони Дункельвельт. Изо рта по щеке юноши текла тонкая алая струйка, пятная коврик ручной вязки на пластиковом полу.
   На звук выстрела прибежал доктор Бабл. Сопя и отдуваясь, он склонился над трупом Кеслера, перевернул его на спину, осмотрел раны. Затем увидел Белснора и вошел в комнату.
   — Это я его убил. — У Белснора еще звенело в ушах от выстрела старинного автоматического пистолета — украшения коллекции всякой всячины, которую Белснор повсюду возил с собой. Белснор указал на крыльцо. — Видишь, что он наделал?
   — Тебя он тоже хотел заколоть? — спросил Бабл.
   — Да. — Белснор достал носовой платок и высморкался. Рука дрожала, и он чувствовал себя полнейшим ничтожеством. — Что за подвиг — убить мальчишку! — Голос его дрогнул. — Но ведь он, черт бы его побрал, мог прикончить меня, потом тебя, потом миссис Рокингэм! — Именно та мысль, что почтенной леди грозит гибель, заставила Белснора действовать. Сам он мог убежать. Бабл тоже. А миссис Рокингэм нет.
   — Очевидно, смерть Сьюзи свела его с ума, вынудила рассудок восстать против действительности. Бьюсь об заклад, он винил себя в гибели девушки. — Бабл наклонился за мечом. —И где ему только удалось достать эту штуковину?
   — Он всегда был на грани сумасшествия. То и дело впадал в этот чертов транс. Возможно, ему послышался голос Бога, призывающий убить Берта,
   — Он что-нибудь сказал? — спросил Бабл. — Перед тем, как ты его застрелил?
   — «Я убил Разрушителя Формы». Так и заявил. Затем указал на мертвого Берта и спросил: «Видишь?» Или что-то в этом роде. — Белснор пожал плечами. — Да, Берт был совсем дряхлый, ходячая развалина. Разрушитель Формы здорово над ним поработал. А меня, похоже, Тони узнал. Но все равно, он был совершенно не в себе. Все, что он сказал— бред. К тому же он схватился за меч.
   Оба помолчали.
   — Уже четыре трупа, — произнес наконец Бабл. — А может, и больше.
   — Что значит больше?
   — Я думаю о тех, кто ушел сегодня утром из поселка. Мэгги, новичок Рассел, Сет и Мэри Морли...
   — Скорее всего, с ними все в порядке. — Но Белснор и сам в это не верил. — Нет, — сказал он зло, — наверное, они уже мертвы. Все семеро.
   Его интонации, похоже, встревожили врача.
   — Постарайтесь успокоиться. В вашем пистолете еще есть заряды?
   — Да. — Белснор разрядил пистолет и отдал патроны врачу. — Можешь спрятать. Что бы ни случилось, я не собираюсь стрелять. Даже если потребуется кого-нибудь защитить. — Он подошел к креслу, уселся, достал трясущимися пальцами сигарету, закурил.
   — Если будет расследование, — сказал Бабл, —- я охотно подтвержу, что он был психически нездоров. Но не смогу подтвердить, что видел, как он убил старика и напал на вас. Я ведь знаю об этом с ваших слов. Конечно, я вам верю, — поспешил добавить он.
   — Расследования не будет. — В этом Белснор нисколько не сомневался. — Разве что на том свете. Но нам с тобой можно его не бояться.
   — Вы случайно не ведете дневник? — спросил Бабл.
   — Ладно, — прорычал Белснор, — заведу, только оставьте меня в покое, черт бы вас побрал! — Он метнул в Бабла испепеляющий взгляд. — Убирайтесь!
   — Прошу прощения! — пискнул Бабл, втягивая голову.
   — Возможно, кроме нас с Вами и миссис Рокингам в живых не осталось никого. — Эго предчувствие перерастало у Белснора в уверенность.
   — Надо бы пойти к ней. А то чем черт не шутит. — Бабл попятился к двери.
   — Хорошо. — Белснор раздраженно кивнул. — Знаете, что мы сделаем? Вы стукайте к миссис Рокингам и побудьте у нее, а я осмотрю пожитки и нозер Рассела. Этот парень мне сразу не понравился. Странный он какой-то. У вас не возникло такое впечатление?
   — Просто он новичок.
   — Да, но Бен Толчиф не показался мне странным. И Морли. — Белснор резко поднялся. — Знаете, что мне пришло в голову? Он мог получить условный сигнал со спутника. Очень интересно взглянуть на его приемник и передатчик.
   «Туда, где я хоть что-то смыслю, — подумал он. — Где мне будет не так одиноко».
   Он расстался с доктором и, не оглядываясь, пошел к стоянке нозеров.

   «Да, вероятно, Рассел отправился сюда по сигналу спутника. Возможно, он уже находился в этом районе. Однако у него есть официальное направление. Ну и черт с ним», — подумал Белснор и принялся разбирать радиоаппаратуру нозера.
   Через пятнадцать минут он получил ответ. Приемник и передатчик стандартные, точно такие же стоят на других нозерах поселка. Рассел не мог получить команду со спутника, потому что в его рации не имелось устройства для расшифровки сверхбыстрых сигналов. Такая работа «по плечу» только большому поселковому приемнику. Как и всех остальных, Рассела привел сюда автопилот.
   «Поставим на этом точку», — сказал себе Белснор.
   Почти все вещи Рассела находились на борту нозера, в квартиру он перенес только самое необходимое. Итак, большой ящик с книгами. Ну, книги есть у всех. Белснор порылся среди них, ощупывая упаковки кассет. Учебники до экономике — это понятно. Пленки с классикой: Толкин, Мильтон, Вергилий, Гомер.
   «Все — эпос, — отметил он. — Плюс «Война и мир» и «США» Дос Пассоса. Давно хотел прочесть», —со вздохом подумал он.
   Книги как книги. И все же...

   Среди них нет Спектовского!
   Или Рассел, как Мэгги, знает его наизусть? Может быть. А может, и нет.
   Правда, есть категория людей, не имеющих книги Спектовского. Потому не имеющих, что им запрещено ее читать. Это «страусы» на планете Земля, превращенной в огромную вольеру. Они живут, пряча голову в песок, их психика раздавлена в эмиграции невероятным стрессом. Поскольку все планеты Солнечной системы, кроме Земли, необитаемы, эмигрировать можно только в систему другой звезды... где многих подстерегают космические болезни: одиночество и ностальгия.
   «Возможно, Рассел поправился, — размышлял Белснор. — Выздоровевшего могли отпустить, но обязательно снабдили бы Книгой Спектовского. Бывают случаи, когда она необходима.
   Сбежал, — предположил Белснор.
   Но почему он прилетел сюда?
   Межпланетная западная база, резиденция генерала Тритона, находится на Земле, там же, где и «вольера». Любопытное совпадение. Видимо, именно на ней и созданы неживые организмы Дельмака-ноль. Подтверждение тому — маркировка на крошечной копии Здания.
   С одной стороны, все сходится, — решил он. — А с другой — ни о чем не говорит. Пустышка. Ноль.
   От этих смертей я тоже схожу с ума. Как бедолага Дункельвельт. И все же поразмыслим. Психологическая лаборатория, управляемая с Межпланзапа, нуждается в подопытных «кроликах». Военные мобилизуют группу агентов (с этих подонков станется), один из которых — Нед Рассел. Он и сам душевнобольной, но поддается обучению (такое бывает). Ему дают задание и засылают сюда*.
   И тут Белснора ошеломила страшная догадка.
   «Предположим, мы все — «страусы» из «вольеры».
   Предположим, мы об этом не знаем — Межпланзап вживил в наши повернутые мозги ограничитель памяти. Вот чем можно объяснить нашу неспособность действовать коллективно. Вот почему мы не в состоянии хотя бы толком объясниться друг с другом. Безумцы способны учиться, но не могут действовать сообща — разве что как толпа. Но поведение толпы — не что иное, как массовое безумие.
   Итак, мы участвуем в эксперименте. Вот то, что мы так хотели выяснить. Этим, возможно, объясняется и татуировка на моей правой ноге.
   Но все мои догадки, к сожалению, основаны на единственном малоубедительном факте — отсутствии Книги Спектовского у Рассела.
   А может, она у него в комнате? Ну конечно. Где же ей быть, черт бы ее побрал!»
   Он вышел из нозера и через десять минут остановился на крыльце общежития. На том самом крыльце, где умерла Сьюзи. Напротив того, где погибли Берт Кеслер и Тони Дункельвельт.
   «Надо их похоронить. — Эта мысль заставила Белснора поежиться. — Но прежде я взгляну на вещи Рассела».
   Дверь оказалась заперта.
   Среди всякой всячины, которую Белснор накапливал без разбору, как ворона — блестящий хлам, нашлась монтировка. С ее помощью он взломал дверь.
   В комнате на виду, на незастеленной кровати, лежали бумажник и документы Рассела. Направление на работу и все остальное, вплоть до свидетельства о рождении. Едва ли они были оставлены здесь намеренно, очевидно, причина тому — переполох из-за гибели Сьюзи... Либо Рассел, как и любой пациент «вольеры», не привык носить документы при себе.
   В дверном проеме появился доктор Бабл.
   — Я... я не могу найти миссис Рокингем! — произнес он с панической ноткой в голосе.
   — А в зале совещаний смотрел? В буфете?
   «Она могла пойти на прогулку», — солгал себе Белснор. Роберта Рокингем едва передвигалась, шагу не могла ступить без трости.
   — Пойдем, поищем вместе, — буркнул он.
   Они торопливо спустились с крыльца и некоторое время ходили по поселку. Наконец Белснор остановился, осознав, что их поиски совершенно бессистемны.
   — Надо подумать, — сказал он тяжело дыша. —Погодите.
   «Господи, куда же она подевалась?»
   — Такая славная старушка, — воскликнул он в отчаянии. — Мухи не обидит. Черт бы их побрал, кто бы они ни были!
   Бабл мрачно кивнул.

   Она читала. Услышав шум, подняла глаза и увидела в дверях своей опрятной квартирки незнакомого мужчину.
   — Да? — Она вежливо опустила миниатюрный проектор. — Вы новый житель нашего поселка? Кажется, раньше я вас не встречала.
   — Вы правы, миссис Рокингем, — раздался в ответ добрый, очень приятный голос. На незнакомце была кожаная формa и огромные кожаные перчатки. Казалось, от его головы исходит сияние... а может, у Роберта просто запотели очки, В одном она была уверена; его коротко подстриженные волосы слегка отсвечивают.
   «Какое симпатичное лицо, — сказала она себе. — Такое вдохновенное, как будто он задумал и совершил немало добрых дел».
   — Не желаете ли бурбона с водой? — предложила Роберта, имевшая привычку немножко выпивать после обеда, это облегчало постоянную боль в ногах. Сегодня можно было пропустить рюмочку «Старой Вороны» и пораньше.
   — Спасибо. — Высокий и стройный незнакомец не шагнул через порог, — казалось, сзади его что-то удерживает, а скоро и вовсе потащит обратно.
   «А может, это та самая Ипостась, о которой говорят верующие нашей общины?»
   Она напрягла зрение, но пыль (или что-то иное) на очках размывала его черты.
   — Голубчик, не могли бы вы сами за собой поухаживать? Вон там, в верхнем ящике тумбочки у кровати, бутылочка «Старой Вороны» и стакан. Вот только содовой нет и льда. Что, если просто с питьевой водой из бутылки?
   — Годится. — Гость пружинистым шагом приблизился к столу. Роберта заметила на нем ботфорты и подумала: «Какой красивый мундир!»
   — Как вас зовут?
   — Сержант Эли Николс. — Он выдвинул ящик, достал бурбон и два стакана. — Вашу колонию упраздняют. Мне поручено отправить вас домой. С самого начала нам было известно, что автоматический передатчик на спутнике неисправен.
   Сердце старой женщины наполнилось радостью.
   — Значит, все кончилось?
   — Все кончилось. — Сержант, улыбаясь, наполнил стаканы, протянул один Роберте, а с другим уселся перед ней в кресло с прямой спинкой.

 Глава 11

   Поиски Роберты был прерваны появлением группы ушедших на разведку: Фрейзера и Taгга, Мэгги и новичка Рассела, Мэри и Сета... Все они возвращались. Или не все?
   У Белснора екнуло сердце.
   — Где Бетти Джо Бем? Она ранена? Вы что, мерзавцы, бросили ее? — От ярости у него задрожал подбородок, на скулах набухли желваки.
   — Она умерла, — ответил Сет.
   — Как?! — вскричал Белснор.
   Доктор Бабл остановился рядом с ним и подождал, пока приблизятся четверо мужчин и две женщины.
   — Она утопилась. — Сет огляделся. — А где мальчишка Дункельвельт?
   — Мертв, — ответил Бабл.
   — А Берт Кеслер? — спросила Мэгги.
   Бабл и Белснор промолчали.
   — Значит, он тоже мертв, — произнес Рассел.
   — Да, — кивнул Белснор. — Нас осталось восемь. Роберта Рокингем исчезла. Возможно, она погибла. Скорее всего.
   — Вы держались порознь? — спросил Рассел.
   — А вы?
   Снова повисла пауза. Вдалеке теплый ветер поднимал пыль и клочья лишайника; над поселком взвился смерч и унесся вдаль. Белснор шумно потянул воздух носом — пахло довольно неприятно. Как от собачьей шкуры, сохнущей на веревке.
   «Смерть, — мысленно проговорил он. — Только о ней я способен думать сейчас. И несложно понять, почему. Смерть затмила перед нами весь мир, меньше чем за сутки выбила из-под нас все опоры».
   — Почему вы не принесли тело?
   — Оно уплыло по реке, — ответил Сет. — И сгорело. — Он приблизился к Белснору вплотную. Как погиб Кеслер?
   — Его заколол Тони.
   — А с ним что случилось?
   — Я его застрелил. Иначе он бы убил меня.
   — А Роберта Рокингам? Ее ты тоже застрелил?
   — Нет! — отрезал Белснор.
   — Похоже, нам пора подумать о новом руководителе, — вмешался Фрейзер.
   — Я вынужден был его убить, — уныло произнес Белснор. — Он мог перерезать всех нас. Спросите Бабла.
   — Я не гожусь в свидетели! — зачастил Бабл. — Не больше, чем любой из нас! Про убийство Тони и Берта я знаю только со слов Белснора.
   — Чем Тони заколол старика? — спросил Сет.
   — Мечом, — ответил Белснор. — Можешь взглянуть, он в его комнате.
   — Откуда ты взял пистолет? — поинтересовался Рассел.
   — Он у меня давно. — У Белснора обмякли ноги.— Я сделал, что мог, — с тоской произнес он. — Эго было необходимо.
   — Выходит, они в гибели Берта и Тони не виноваты, — заметил Сет!1— Берта прикончил Тони, а смерть Дункельвольда — на твоей совести.
   — Дункельвельта, — машинально поправил Белснор.
   — И мы не знаем наверняка, что миссис Рокингам мертва. Может, она просто убежала. С перепугу.
   — Исключено, — возразил Белснор. — Она совсем больная.
   — Мне кажется, Фрейзер прав, — заключил Сет. — Нам нужен новый староста. Где его пистолет? — обратился он к Баблу,
   — Остался в комнате Тони.
   Белснор бросился к квартире Дункельвельта. Сет — за ним.
   — Остановите его! — крикнул Бабл.
   Следом за Белснором и Сетом Тагг, Фрейзер и Бабл взбежали на Крыльцо и ворвались в квартиру. Рассел остался с Мэри и Мэгги. Вскоре на пороге появился Сет с пистолетом в руке.
   — Рассел, вы считаете, что мы не правы?
   — Верни ему пистолет.
   Удивленный, Сет остановился, но оружие Белснору не отдал.
   — Спасибо, — сказал Белснор Расселу. — Мне пригодится твоя поддержка. — Он протянул руку к Сету. — Послушайся Рассела, верни пистолет. Он не заряжен. Я вынул все патроны.
   — Ты кое-кого убил, — с мрачной рассудительностью произнес Сет.
   — Он был вынужден, — возразил Рассел.
   — Пистолет останется у меня.
   — Мой муж хочет стать вашим руководителем, — вступила в разговор Мэри. — По-моему, эта идея не так уж плоха. Надеюсь, вы останетесь довольны. В Текеле Упар-сине у него был большой авторитет.
   — Почему ты не с ними? — спросил Белснор Рассела.
   — Я знаю, что произошло. Твой поступок продиктован необходимостью. Надеюсь, мне удастся их убедить... — Он оборвал фразу. Белснор повернулся к остальным. Он не заметил, как у Сета вырвали оружие. Теперь Тагг криво улыбался и целился в Белснора.
   — Отдай! — велел ему Сет.
   Все закричали на Тагта, но он стоял неподвижно, не сводя с Белснора воспаленных глаз и мушки пистолета.
   — Теперь я — ваш руководитель, — заявил он. — Голосования не требуется. — И добавил, обращаясь к троим мужчинам, что стояли вокруг него: — Идите к остальным. Ко мне не приближаться. Понятно?
   — Он не заряжен, — повторил Белснор.
   Сет выглядел сокрушенным — плечи поникли, на бледном лице прорезались морщины. Как будто он винил себя (да, наверное, так оно и было) за то, что позволил Tarry завладеть оружием.
   — Я знаю, что делать! — Мэгги достала из кармана Книгу Спектовского.
   Ей казалось, она нашла способ отобрать пистолет у Тагга. Наугад раскрыв Книгу и декламируя, она медленно двинулась к нему.
   — «Следовательно, можно сказать, что Бог-в-Истории проявляет себя в нескольких фазах. Первая. Период Непорочности до начала деятельности Разрушителя Формы.
   Вторая. Период Проклятия, когда Божество обладает наименьшей, а Разрушитель — наибольшей властью. Это объясняется тем, что изначально Божество не ожидало встретить Разрушителя Формы и оказалось застигнуто врасплох. Третья. Рождение Бога-на-Земле, знаменующее конец периода Абсолютного Проклятия и Отдаления от Господа. Четвертая. Период... — Мэгги подошла к Tarry почти вплотную. Он не двигался, пальцы побелели на рукоятке пистолета. Мэгги снова стала монотонно читать Священное Писание. — Четвертый период, когда Божество вступает в мир, дабы спасти страждущих и защитить все живое в Ипостаси Заступника, который...»
   — Назад! — прохрипел Тагг. — Не то убью!
   — «...Который, несомненно, существует, но не в этом круге. Пять. Следующий, и последний Период...»
   Ужасающий грохот сотряс ее барабанные перепонки. Мэгги шагнула назад и ощутила острую боль в груди; ощутила, как легкие онемели от тяжелого удара. Вокруг нее все меркло, разливалась тьма.
   «Сет Морли...» — подумала она и хотела произнести это вслух, но не смогла. И тут же услышала шум. Где-то вдали, во тьме, неистово пыхтело что-то огромное.
   Мэгги осталась одна.
   Пых-пых...
   Теперь она видела цвета радуги, слитые в сияние, текущее, как жидкость. От него отделялись и катились к Мэгги справа и слева диски от циркульных пил и зубчатые колеса. Прямо перед ней угрожающе пульсировала гигантская тварь. Мэгги слышала ее властный, гневный голос. Решительность чудовища пугала: оно не просило, оно требовало. Мэгги поняла, что означает это пыхтение: тварь пытается ей что-то сказать. Пых-пых-пых... Превозмогая физическую боль, женщина в страхе воззвала:
   — libera me, Domine, de morte aetena, in die ilia tremenda[13].
   Пульсация не прекращаясь, а беспомощная Мэгги медленно приближалась к Твари. Периферийным зрением она уловила нечто фантастическое: огромный арбалет со взведенной тетивой, а на нем — как стрела — Заступник. Внезапно Заступник понесся вверх, в самый маленький из концентрических кругов.

   — Agnus Dei, — сказала Мэгги. — Qui tollis peccata mundi[14].
   Ей пришлось оторвать взгляд от пульсирующего водоворота и поглядеть под ноги. Далеко внизу — белая пустыня, яростный ветер, стремящийся похоронить скалы под снегом. Новый период оледенения... Мэгги даже думать было трудно, не то что говорить.
   — Lacrymosa dies ilia, — прошептала она и захрипела; казалось, грудь превратилась в сосуд, наполненный болью. — Qua resurget ex favilla, judicandus homo reus[15]. — От этих слов боль как будто поутихла — значит, надо говорить на латыни (хоть она и не знала этого языка, даже не подозревала о его существовании). — Huic ergo parce, Deus! Pie Jesu Domine, dona eis reuieem[16].
   Пыхтение не умолкало.
   Мэгги сорвалась в бездну. Навстречу несся окоченевший ландшафт Преисподней,
   — Libera me, Domine, de morte aeterna![17] — снова вскричала она. Но это не помогло. Лететь до дна пропасти оставалось считанные мгновения.
   Зверь с широкими крыльями и шипами на голове и хребте, похожий на колоссального металлического дракона, взмыл навстречу и пронесся мимо; окатив Мэгги волной теплого воздуха.
   — Salve me, fons pietatis[18], — воззвала она к нему, без удивления узнав в нем Заступника, который вырвался из врат Преисподней к наименьшим, внутренним кругам.
   Вокруг нее расцветали красочные огни. Краем глаза заметив неподалеку алые сполохи и дым, она повернулась к ним и опешила: не тот цвет.
   «Я должна искать чистое белое сияние ожидающего лона, в котором мне предстоит переродиться».
   Теплый ветер Заступника повлек ее вверх. Цвета дыма и пламени остались позади, а справа она увидела яркий желтый свет. Как могла, Мэгги устремилась к нему.
   Боль в груди улеглась, по телу растекалась приятная немота...
   «Ты избавил меня от страданий,— мысленно обратилась она к Заступнику, — позволь же возблагодарить Тебя.
   Я видела Его, — подумала она. — Я видела Заступника, а значит, получила шанс спастись. Веди меня! Наставь на путь истинный к Возрождению!»
   Наконец появился истинный — белый — свет. Мэгги рванулась к нему, что-то подтолкнуло ее вперед.
   «А ты все злишься на меня?» — подумала она о Пульсирующей громадине.
   Пыхтение еще слышалось, но Мэгги больше не придавала ему значения.
   «Это может длиться вечно, ибо Тварь — за временем, вне времени, никогда не бывала во времени. Пространства в этом мире тоже не существует. Все выглядит двухмерным, предметы лепятся друг к другу, как большие грубые рисунки ребенка или первобытного охотника».
   — Morstupebit et natura, cum resurget creatura, judicanti responsura[19], — сказала Мэгги вслух.
   Тварь снова притихла.
   «Забыла обо мне, — подумала Мэгги. — Позволяет Заступнику унести меня в истинный свет».
   Она плыла навстречу ясному белому сиянию, время от времени произнося религиозные латинские формулы. Боль в груди совсем угасла, тело стало невесомым, неподвластным времени и пространству.
   «Ух ты! — мысленно воскликнула она. — Как здорово!»
   Для Мэгги наступил День Последнего Испытания. Наступил — и минул. Она не осуждена. В ее душе разливалась необыкновенная, вселенская радость. Как космический мотылек среди сверхновых, летела она на истинный свет.
   Пых-пых, — зазвучало снова, но Мэгги это уже не касалось. Теперь тварь пыхтела не для нее.

   — Я не хотел стрелять, — прохрипел Тагг, глядя на труп Мэгги у своих ног. — Не знал, что ей нужно. Все шла и шла. Я подумал, она хочет отобрать пистолет. — Он дернул плечом в сторону Белснора. — А он сказал, что пистолет разряжен.
   — Ты прав, — сказал Рассел, — она шла за пистолетом.
   — Значит, я не сделал ничего плохого.
   Наступила тишина.
   — Я не отдам оружие! — заявил Тагг.
   — Ну конечно, — кивнул Бабл. — Пусть оно останется у тебя, чтобы мы выяснили, сколько еще невинных людей ты хочешь убить.
   — Я не хотел ее убивать! — Тагг направил пистолет на Бабла. — Я никогда никого не убивал! Ну, кому еще нужен пистолет? — Он обвел всех диким взором. — Я сделал то же, что и Белснор, не больше и не меньше. Мы с ним одинаковы! Поэтому я ни за что не отдам ему оружие! — Его грудь вздымалась, в горле клокотало, выпученные глаза бегали.
   Белснор подошел к Сету.
   — Надо отобрать.
   — Сам знаю. Но как?
   Этого Сет не мог придумать. Если Тагг, не моргнув глазом, пристрелил первого, кто к нему приблизился — женщину, читающую вслух Книгу, то может так же легко перестрелять всех остальных. Совершенно очевидно, что Тагг свихнулся. Он давно хотел убить Мэгги. Сет удивился, почему раньше этого не понял. Белснор стрелял, защищаясь. Тагг — ради удовольствия.
   Да, разница велика. От Белснора опасность им не грозит, разве что он сойдет с ума, как Тони.
   — Не надо, — шепнула ему на ухо Мэри.
   — Нужно отнять у него пистолет. Если бы я не зазевался, он бы им не завладел и не убил Мэгги. — Сет протянул руку к Талу: — Отдай. — Он почувствовал, как сжимаются все мускулы — тело приготовилось к смерти. 

 Глава 12

   — Он тебя убьет. — Рассел тоже двинулся к Tarry. Остальные смотрели. — Нам нужен этот пистолет, — сказал Рассел Tarry. Затем вполголоса Сету: — Вряд ли он сможет убить нас обоих. Я знаю это оружие, оно не скорострельное. Он успеет сделать только один выстрел.
   Он по широкой дуге приблизился к Tarry с другой стороны и тоже протянул руку.
   — Ну?
   Тагг нерешительно повернулся к нему. Сет бросился вперед.
   — A, черт! — Пистолетный ствол качнулся обратно, но было поздно. Сет столкнулся с костлявым, но жилистым Талом, от которого пахло жирными волосами, мочой и потом.
   — Хватай его! — Белснор тоже рванулся к человеку с пистолетом.
   Выругавшись, Тагг стряхнул с себя Сета. На лице безумца застыло злобное выражение: рот растянут в тонкую извилистую линию, в глазах — холодный блеск. Он выстрелил.
   Мэри взвизгнула.
   Схватившись за правое плечо, Сет почувствовал, как ткань рубашки намокает от крови. Парализованный грохотом выстрела, он опустился на колени и скорчился от боли, не сразу сообразив, что ранен.
   «Господи, я же не отобрал пистолет!»
   С усилием открыв глаза, он увидел бегущего прочь Таг-га. Раз или два тот остановился и выстрелил, но все разбежались в разные стороны, и пули никого не задели.
   — Помогите! — простонал Сет.
   Белснор, Рассел и Бабл, не сводя глаз с Тагга, подбежали к нему.
   На краю поселка, у входа в конференц-зал, Тагг задержался, тяжело дыша, прицелился в Сета и нажал на спуск. Увидев, что промахнулся, он задрожал, повернулся и затрусил дальше.
   — Фрейзер! — воскликнул Бабл. — Помогите перенести Морли в лазарет. Быстрее, он истекает кровью. Кажется, перебита артерия.
   Фрейзер бросился на помощь. Вместе с Белснором и Расселом он помог Сету подняться и повел к лазарету.
   — Держись, Морли, — хрипло произнес Белснор, когда раненого уложили на металлический стол. — Ты не умрешь. Он убил Мэгги, а тебе повезло. — Белснор отошел от стола, достал носовой платок и, дергая головой, высморкался. — Зря я расстался с пистолетом. Видите, к чему это привело?
   — Тихо! — буркнул Бабл, включая стерилизатор и раскладывая хирургические инструменты. — Отойдите!
   Он резиновым жгутом перетянул Сету предплечье раненой руки. Кровь не остановилась, на столе образовалась красная лужица.
   — Придется резать. Надо обнажить концы артерии, чтобы их сшить. — Он снял жгут и повернулся к аппарату искусственного кровоснабжения. Просверлив медицинским буравчиком отверстие в боку Сета, он вставил туда конец шланга. — Это не даст ему умереть от потери крови.
   От небольшого подноса с инструментами, вынутого из стерилизатора, шел пар. Врач сноровисто разрезал на пациенте рубашку и стал изучать рану.
   — Надо выставить часового, — сказал Рассел. — Черт побери, если бы у нас было оружие! Один пистолет на весь поселок, и тот у убийцы.
   — У меня есть ружье-транквилизатор. — Бабл достал из кармана и протянул Расселу связку ключей. — Там, в запертом шкафу. Ключ многогранный, с бородкой.
   Рассел отомкнул шкаф и достал длинную трубу с оптическим прицелом.
   — Так-так, — произнес он. — Пригодится. Я знаю эту систему. А других зарядов, кроме транквилизаторов, у вас нет?
   — А вам обязательно надо его прикончить? — Бабл на миг оторвал взгляд от плеча Сета.
   — Да, — отрывисто произнес Белснор.
   — Да, — кивнул Рассел.
   — У меня есть заряды, которыми можно убивать. Вы их получите, когда я закончу операцию.
   Превозмогая боль, Сет повернул голову и увидел ружье-транквилизатор.
   «Сумеем ли мы защититься с помощью этой штуковины? — подумал он. — Или Тагг вернется и застрелит всех нас, или хотя бы одного меня, совершенно беспомощного?»
   — Белснор, — хрипло позвал он. — а вдруг ночью Тагг придет сюда и прикончит меня?
   — Я останусь с тобой, и у нас будет эта пушка. — Белснор повертел перед глазами оружие Бабла. Он выглядел увереннее. Остальные тоже.
   — Вы сделали Морли анестезию? — спросил Рассел врача.
   — Некогда.
   — Я могу сделать, — вызвался Фрейзер, — если вы скажете, где ампулы и шприц.
   — У вас нет на это разрешения.
   — А у вас нет разрешения на хирургические операции.
   — Я вынужден, — парировал врач. — Иначе он умрет. А без анестезии как-нибудь обойдется.
   Мэри, стоящая на коленях возле мужа, спросила:
   — Вытерпишь?
   — Да, — выговорил Сет, не разжимая челюстей. Операция продолжалась.

   Он лежал в полутьме. Пуля была извлечена, обезболивающее, хотя и с опозданием, введено внутримышечно и внутривенно.
   «Я ничего не чувствую, — подумал он. — А что, если Бабл плохо сшил артерию?»
   Сложный механизм следил за деятельностью его внутренних органов, регистрируя параметры кровяного давления, частоту сердцебиения, интенсивность дыхания и температуру.
   «Но где же Бабл? И Белснор?»
   — Белснор! — выкрикнул он изо всех сил. — Где ты? Обещал быть рядом...
   Появилась темная фигура. Белснор держал в руках ружье-транквилизатор.
   — Успокойся, я здесь.
   — А где остальные?
   — Хоронят мертвых. Тони Дункельвельта, старого Берта Кеслера, Мэгги Волхв... На складе нашлись шанцевые инструменты. Толчифа мы тоже хороним. Первую жертву. И Сьюзи... Бедная глупышка...
   — Как бы то ни было, меня Тагг не убил.
   — Но хотел, сделал все, что мог.
   — Зря мы пытались отобрать пистолет. — Теперь Сет был в этом уверен. — Неудача стоила слишком дорого.
   — Надо было послушать Рассела, — кивнул Белснор. — Он это предвидел.
   — После драки кулаками не машут, — проворчал Сет, сознавая правоту собеседника. Рассел подсказывал им безопасный способ, но они запаниковали и не послушались. — Миссис Рокингэм так и не нашлась?
   — Нет. Мы обыскали весь поселок. Тагг тоже исчез, но он жив. А также вооружен, безумен и опасен.
   — Жив он или нет, мы не знаем, — произнес Сет. — Может, покончил с собой. Или его, как Толчифа и Сьюзи...
   — Возможно, но на это рассчитывать не приходится. — Белснор глянул на часы. — Я выйду наружу, там можно будет охранять тебя и присматривать за остальными. До скорой встречи. — Он легонько похлопал Сета по левому плечу, бесшумно вышел за порог и тотчас растаял во мраке.
   Сет устало закрыл глаза.
   «Здесь пахнет смертью, — подумал он. — Куда ни пойдешь. Мы тонем в этом запахе. Скольких мы уже потеряли? Толчифа, Сьюзи, Роберту, Бетти, Тони, Мэгги, Берта. Семь трупов. И в живых семеро. Меньше чем за сутки погибла половина поселка. Стоило ли ради этого покидать Текел Упарсин? Мрачная ирония судьбы. Мы прилетели сюда ради более счастливой жизни. Хотели приносить пользу. У каждого была мечта. Может, в этом-то и беда: каждый из нас слишком глубоко укоренился в мире своей мечты. Похоже, нам уже не вырваться на свободу — вот чем объясняется неспособность действовать сообща. Тем более, что некоторые из нас оказались душевнобольными, как Дункельвельт и Тагг».

   К его виску прижался ствол пистолета. Незнакомый голос произнес:
   — Спокойно!
   Второй человек, в черной кожаной форме, с энергопистолетом наизготовку подошел к дверному проему.
   — Снаружи Белснор, — сказал он своему напарнику, сидящему на корточках рядом с Сетом. —- Я о нем позабочусь.
   Он прицелился. От ствола его пистолета к Белснору протянулась дуга разряда. Белснора затрясло, затем он медленно опустился на колени и повалился на бок. Ружье-транквилизатор выпало из ослабевших пальцев.
   — А остальные? — спросил напарник.
   — Хоронят мертвых. Они ничего не заметят. Поблизости никого нет, даже жены Морли. — Он подошел к койке, второй незнакомец поднялся на ноги. Секунду оба не шевелились, разглядывая Сета.
   «Кто они, откуда?» — недоумевал он, рассматривая черные мундиры.
   — Морли, — сказал стрелявший, — мы забираем вас.
   — Зачем?
   — Чтобы спасти, — ответил второй.
   Они быстро достали откуда-то носилки и положили их возле койки Сета.

 Глава 13

   За стеной лазарета стоял маленький корабль, в просторечии называемый «шутихой», влажно поблескивающий в лунном свете. Люди в черном перенесли Сета к кораблю и опустили на землю. Один из них открыл люк, после чего носилки были подняты и осторожно внесены на «шутиху».
   — Белснор мертв? — спросил Сет.
   — Парализован, — ответил незнакомец.
   — Куда мы летим?
   — Вы там уже были.
   Второй уселся за консоль управления, нажал несколько кнопок, сверяясь с индикаторами. «Шутиха» оторвалась от земли и унеслась в ночное небо.
   — Мистер Морли, вам удобно? Вы уж простите, что мы положили вас на пол. Скоро прилетим.
   — Не могли бы вы представиться?
   — Вы не ответили, — сказал первый. — Удобно вам или нет?
   — Удобно. — Сет различил обзорный экран; на нем ясно, как в свете дня, виднелись деревья, растения помельче — кусты и лишайники — и блестящая полоска. Река.
   Наконец он увидел Здание. «Шутиха» заходила на посадку. На крыщу.
   — Правда удобно? — спросил первый.
   — Правда, — кивнул Сет.
   — Все еще хотите там побывать? — поинтересовался второй.
   — Нет. — Сет учащенно дышал, стараясь сберечь силы. — Я его впервые вижу.
   — Нет, — возразил второй. —- Не впервые.
   На крыше Здания мерцали огни. Корабль вихлял, ведомый на посадку не слишком опытным диспетчером.
   — Черт бы побрал этот наводящий луч, — проворчал первый. — Опять ходуном ходит. Говорил я, надо на ручном.
   — Мне не посадить машину на крышу, можно врезаться в одну из башен.
   — Не посадить корабль класса «В» на такую огромную площадку? Ну, приятель, вряд ли я еще раз соглашусь работать с тобой в паре.
   — При чей тут класс корабля? Просто на крыше слишком много всяких надстроек.
   Первый приблизился к люку и раздраил ею вручную. В отверстие потек ночной воздух с запахом фиалок. Вместе с ним ворвались приглушенные стоны и грохот Здания. Сет кое-как поднялся на ноги и попытался дотянуться до энергопистолета на поясе стоящего возле люка человека.
   Человек отреагировал запоздало — он смотрел в сторону, о чем-то спрашивая напарника. Тот испуганно закричал.
   Энергопистолет выскользнул из кобуры, но не удержался в пальцах Сета. Тогда Сет рухпул на него и торопливо нашарил под собой рукоять. Высоковольтный разряд, метнувшийся от консоли, не попал в него. Сет рывком перевалился на здоровое плечо, принял полусидячее положение и выстрелил.
   Разряд угодил пилоту под правое ухо. Спустя долю секунды ствол переместился, и луч вонзился в другого человека, который бросился на Сета. Выстрел в упор швырнул его назад, с грохотом обрушил на стену, усеянную шкалами приборов.
   Сет захлопнул дверцу люка, задраил его и мешком осел на пол. Из-под повязки на плече просачивалась кровь. Перед глазами все плыло, и Сет понял: только что он полностью отключился на секунду-другую.
   Над консолью щелкнул динамик.
   — Мистер Морли, — раздался голос. — Нам известно, что вы захватили «шутиху», а оба наших сотрудника без сознания. Просим не покидать корабль. У вас серьезно повреждено плечо, артерия сшита неудачно. Если вы не откроете люк, чтобы немедленно получить медицинскую помощь, то не проживете и часа.
   «Черта с два!» — подумал Сет.
   Он подполз к консоли, с помощью здоровой руки кое-как встал и плюхнулся в одно из двух кресел.
   — Вы не обучены пилотированию сверхскоростной «шутихи», — произнес динамик. Очевидно, на борту находились автоматические мониторы, передававшие наружу информацию обо всех действиях Сета.
   — Ничего, как-нибудь справлюсь, — прохрипел Сет, хватая ртом воздух. Казалось, грудная клетка сжалась и не дает легким дышать.
   Он увидел на приборной доске ряд кнопок с различными символами — по всей видимости, клавиатуру ручного управления. Раз, два, три... всего восемь кнопок. Сет вдавил наугад одну из них.
   Ничего не произошло.
   «Корабль все еще в наводящем луче, — сообразил он. — Надо отключиться».
   Он нашел нужную кнопку. Корабль затрясся и медленно двинулся вверх.
   «Что-то не так, — подумал Сет. — Закрылки должны находиться в положении для посадки, а они...»
   Он почти ничего не видел. Стены кабины кружились. Он закрыл глаза, вздрогнул и разлепил веки.
   «Господи! — подумал он. — Я скисаю. А вдруг эта штуковина рухнет, когда я вырублюсь? Или улетит к черту на кулички?»
   Голова Сета поникла, он сполз с кресла на пол. Его окутала тьма.
   В глаза ударил неестественно яркий свет. Не выдержав рези, Сет зажмурился, но это не помогло.
   — Хватит!
   Он тщетно попытался подняться. Дрожа от слабости, открыл глаза и огляделся.
   Двое в черном лежали неподвижно и в прежних позах. Не было нужды подходить к ним, чтобы убедиться: они мертвы. Значит, и Белснор мертв. Оружие не парализовало, а убивало.
   «Куда меня занесло?»
   Обзорный экран был включен, действовал по-прежнему, но перед камерами стояло какое-то препятствие, Сет видел только ровную белую поверхность.
   Вращая шар, который управлял видеокамерами, он подумал, что прошло очень много времени. Он осторожно коснулся раненого плеча. Кровотечение прекратилось. Видимо, ему солгали — Бабл отлично сделал свое дело.
   Внезапно на экране появился огромный и безжизненный город. Как раз под ногами Сета. Корабль покоился на крыше самого высокого из шпилеобразных зданий.
   Никакого движения. Ни единого признака жизни. Город необитаем. Экран показывал картины полнейшего, бесконечного упадка. Как будто в нем поселился Разрушитель Формы.
   Динамик над консолью молчал. Сет понял, что здесь он не получит помощи от них.
   «Где я, черт побери? В каком уголке Галактики находится этот город, покинутый жителями и обреченный на медленную смерть? Город, которому суждено обратиться в пыль? Кажется, он безлюден уже целую вечность...»
   Сет неуверенно поднялся, приблизился к люку, открыл его с помощью электрического устройства — крутить штурвал вручную у него не было сил, — и выглянул наружу.
   Воздух был холоден и безветрен. Сет прислушался: ни звука. Он собрался с силами и, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, спустился на крышу.
   Никого.
   «А может, я никуда не улетал? Нет, — подумал он. — На Дельмаке-ноль не существует подобных городов. Потому что Дельмак-ноль — необжитая планета, и до нас на ней не было поселенцев. Мы, четырнадцать — первые. Да, очень странно».
   С превеликим трудом он вернулся на борт «шутихи», неуклюже уселся в пилотское кресло. С минуту он не шевелился, сосредотачиваясь.
   «Что же делать? Найти дорогу на Дельмак-ноль, вот что».
   Сет посмотрел на хронометр. С момента похищения его незнакомцами в черных мундирах минуло почти пятнадцать часов.
   «Хотелось бы знать, живы ли остальные, — подумал он. — А может, их тоже захватили? Автопилот, — осенило его, — у него должен быть блок управления голосом».
   Он нашел нужную кнопку и произнес в микрофон:
   — Верни меня на Дельмак-ноль, и немедленно! — Выключив микрофон, Сет откинулся на спинку кресла и стал ждать.
   Корабль не двигался. Сет снова взялся за микрофон.
   — Ты знаешь, где Дельмак-ноль? Можешь отвезти меня туда? Ты был там пятнадцать часов назад. Неужели не помнишь?
   Ни ответа, ни движения. Ни единого признака пробуждения ионного двигателя.
   «В программе автопилота нет курса на Дельмак-ноль, — догадался Сет. — Видимо, люди в черном вели туда «шутиху* на ручном управлении, или я сам включил что-то не то».
   Он постарался сосредоточиться и тщательно осмотрел консоль. Прочитал все надписи на кнопках, шкалах, тумблерах, рычагах... Ни одной подсказки.
   «Куда я полечу, — подумал он с горечью, — если даже не знаю, где нахожусь? Разве что наобум. Но для этого необходимо хотя бы владеть ручным управлением».
   На глаза ему попалась уже замеченная прежде кнопка с надписью СПРАВКИ. Сет поспешил нажать ее. Спустя некоторое время динамик ожил.
   — Что вас интересует?
   — Ты можешь сказать, где я нахожусь?
   — Нужно включить ПОЛЕТНУЮ ИНФО.
   — Я не вижу на консоли никакой ПОЛЕТНОЙ ИНФО.
   — Это не на консоли, а выше, справа от вас.
   Сет поднял глаза и нашел надпись, щелкнул тумблером, повторил вопрос.
   — Где я нахожусь, ты можешь сказать?
   Потрескиванье, шелест, будто кто-то невидимый копошится среди бумаг... Тихий, протяжный звук: не та жужжание, не то вибрация. Затем неестественный голос электроники, подражающей человеку.
   — Дааа, сэррр. Вы в Лондоне.
   — В Лондоне? — Сет ахнул. — Как это могло случиться?
   — Вы прррилетели сюда.
   Сет не мог в это поверить.
   — Мы имеешь в виду город Лондон в Англии? На Земле?
   — Дааа, сэррр.
   Немного придя в себя, Сет задал следующий вопрос:
   — Можно на этой «шутихе» прилететь на Дельмак-ноль?
   — Полет длится шесть лет. Ваш коррабль не пррредназначен для таких перррелетов. Прррежде всего ему не пррреодолеть пррритяжение планеты.
   — Земля, — глухо произнес Сет. — Ну что ж, теперь понятно, откуда здесь заброшенный город. Говорят, на Земле вое города покинуты жителями. Их миссия выполнена. Люди больше не нужны и эмигрировали. Все, кроме «страусов».
   — Выходит, эта «шутиха» — всего-навсего скоростной стратосферный ракетоплан?
   — Дааа, сэррр.
   — И в Лондон я мог попасть только из другой точки планеты?
   Дааа, сэррр.
   У Сета шумело в голове, на лице выступили капли пота, похожего на растопленное сало.
   — Ты можешь определить мои прежние координаты? Вычислить, откуда я прилетел?
   — Ррразумеется. — Деловитый гул, затем: — Выыы прррилетели из ЗР68-2225. А до этого выыы...
   — Ничего не понял, — воскликнул Сет. — А словами нельзя?
   — Нет. Слов, подходящих для описания этого места, не существует.
   — Ты можешь запрограммировать «шутиху» на возвращение?
   — Дааа. Я могу внести коорррдинаты ввв автопилот.
   Кррроме того, яаа прриспособлен для упррравления коррраблем ввв аваррийной ситуации. Прррикажете пррриступить?
   — Да. — Не в силах сопротивляться боли и изнеможению, Сет навалился грудью на консоль.
   — Сэррр, вам нужна медицинская помощь? — осведомился блок ПОЛЕТНАЯ ИНФО.
   — Да.
   — Вы хотите, чтобы «шутиха» доставила вас нааа ближайшую медстанцию?
   Сет помедлил. Какая-то клеточка в глубине его мозга шепнула: «нет».
   — Я приду в себя. Полет не займет много времени.
   — Дааа, сэррр. Спасибо, сэррр. Ввожу коорррдинаты для полета к ЗР68-222Б. Затем возьму на себя аварррий-ное упррравление. Пррравильно?
   Сет не смог ответить. Из раны опять потекла кровь. Наверное, он потерял больше крови, чем думал.
   Перед ним заполыхали лампочки, защелкали кнопки и тумблеры... Как будто он уронил голову на механический бильярд и запустил автоматическую игру.
   Затем «шутиха» плавно взмыла в полуденное небо, облетела по кругу Лондон— если то действительно был Лондон, — и направилась на запад.
   — Когда прилетим, — прохрипел Сет, — скажи.
   — Дааа, сэррр. Яаа вас ррразбужу.
   — Неужели я в самом деле говорю с машиной? — прошептал Сет.
   — Я прредставляю собой неорррганическую искусственную констрррукцию класса пррротокомпьютерров...
   Компьютер бубнил, но Сет уже не слышал — он снова потерял сознание.

   — Мы пррриближаемся к пункту с коорррдинатами ЗР68-222Б, — визгливо прокричали ему в ухо.
   — Спасибо. — Сет поднял тяжелую голову и кое-как сфокусировал взгляд на обзорном экране. Почти все его пространство занимало массивное сооружение. Вначале Сет принял его за поселок, затем с ужасом понял, что «шутиха* вернулась к Зданию.
   — Постой! — воскликнул он.— Не сажай!
   — Но ввв пункте с коорррдинатами ЗР68...
   — Приказ отменяется! — рявкнул Сет. — Вези меня туда, где я был в самом начале.
   Блок ПОЛЕТНАЯ ИНФО выдержал паузу.
   — Полет из этого пункта пррроходил ввв рррежиме ррручного упррравления. Следовательно, ввв мою память не были введены исходные коорррдинаты. Вычислить их яаа не способен.
   — Понятно, -? Сет почти не удивился. — Ладно, — сказал он, глядя на уменьшающееся Здание — «шутиха*, выпустив плоскости, барражировала над ним. — Обучи-ка меня ручному управлению.
   — Сначала возьмите его на себя, нажав кнопку десять. Затем... Видите большой пластмассовый шаррр? Он вррра-щается впррраво, влево, вперрред и назад и служит для выборрра налррравления. Пррредлагаю попрррактиковаться, прррежде чем я передам вам упррравление.
   — Передавай! — свирепо рявкнул Сет. Он увидел далеко внизу, над Зданием, две черные точки.
   — Упррравление перрредано.
   Сет повернул большой пластмассовый шар. Корабль «стал на дыбы», завилял, затрясся, затем клюнул носом и помчался навстречу пустыне.
   — Назад, назад, — подсказал блок ПОЛЕТНАЯ ИНФ.Вы слишком быстррро снижаетесь.
   Сет потянул шар на себя, и полет «шутихи» стал почти горизонтальным.
   — Я хочу оторваться от этих кораблей.
   — Ваши навыки вождения едва ли позволят...
   — А ты можешь это сделать? — перебил Сет.
   — Ввв мою память заложено несколько виррражей. Любой из них...
   — Ну так действуй.
   Погоня была близка. На видеоэкране Сет отчетливо видел восьмидесятивосьмимиллиметровые орудия. В любую секунду они могли открыть огонь.
   — Прррогрррамма виррража задана, сэр. Пожалуйста, пррристегнитесь к крреслу.
   Сет кое-как совладал с ремнем безопасности. В тот миг, когда он застегивал пряжку, «шутиха» рванулась вверх, описала иммельманову петлю, а завершив маневр, летела уже в противоположном направлении и на порядочном расстоянии от преследователей.
   — Вышеупомянутые корррабли следят за вами с помощью рррадаррров, сэр, — сообщил компьютер. — Я за-прррогррраммиррровал автопилот на соответствующий маневррр ухода. Не волнуйтесь.
   Корабль понесся вниз, как сорвавшийся с троса лифт. Евда не лишившись чувств, Сет опустил голову на руки и закрыл глаза. Затем, совершенно неожиданно, «шутиха» вышла из пике. Траектория ее полета была неровной, так как в точности повторяла профиль местности.
   Сет полулежал в кресле. Хаотические рывки «шутихи» вызывали у него приступы тошноты.
   Раздался хлопок, — видимо, один из преследователей выстрелил из пушки или выпустил ракету «воздух — воздух». Стряхнув сонливость, Сет поглядел на обзорный экран.
   «Где они?»
   Вдалеке за пустынной равниной он увидел высокий столб черною дыма. Как он и опасался, снаряд пролетел перед носом его корабля. Это означало, что оторваться от погони не удалось.
   — У нас есть какое-нибудь оружие? — обратился Сет к ПОЛЕТНОЙ ИНФО.
   — Согласно уставу, мы вооррружены двумя ррракетами класса «воздух — воздух» типа А-120. Прррикажете запрррогррраммиррровать пусковое устррройство на стрррельбу по пррреследующим коррраблям?
   — Да. — Решение далось нелегко; Сет впервые осознанно шел на убийство. Но не он первый открыл огонь, и тех, кто охотился за ним, не мучила совесть. Если он не будет защищаться, то погибнет.
   — Ракеты выпущены, — раздался другой электронный голос, уже не из динамика, а из консоли. — Хотите визуально следить за их полетом?
   — Да, он хочет, — ответил блок ПОЛЕТНАЯ ИНФО.
   Экран разделился надвое, и Сет понял, что включились видеокамеры на обеих ракетах.
   Левая ракета промахнулась и по пологой кривой понеслась к земле, зато вторая вышла на цель. Корабль развернулся, рванул вверх, но и ракета переменила курс. Экран осветила беззвучная белая вспышка. Один из кораблей погони был уничтожен, но второй летел прямо на Сета, быстро набирая скорость, — пилот знал, что Сет израсходовал боекомплект.
   — У нас есть пушки?
   — На таких маленьких коррраблях...
   — Да или нет?
   — Нет.
   — Я хочу сдаться, — угрюмо произнес Сет. — Я ранен и могу истечь кровью. Сажай поскорее.
   — Есть, сэррр.
   «Шутиха» снова полетела параллельно земле, но теперь она сбрасывала скорость. Сет услышал, как включился механизм выпуска шасси. Затем — сильный толчок: «шутиха» коснулась земли. Корабль трясло и подбрасывало. Наконец, визжа покрышками шасси, он развернулся и остановился. Сет перестал стонать. Навалясь грудью на консоль, он прислушивался к погоне. Ни звука.
   — ПОЛЕТНАЯ ИНФО, — произнес он, судорожным рывком подняв голову. — Он сел?
   — Продолжает удаляться;
   — Почему?
   — Я не знаю... Он улетает, мои рррдаррры едва его видят. — Пауза. — Все, он удалился за пределы действия радара.
   Возможно, пилоту не удалось проследить за маневром Сета. Возможно, он решил, что Сет и сейчас летит над самой землей, пытаясь обмануть его следящие устройства.
   — Поднимай машину, — приказал Сет. — Веди расширяющимися кругами. Я поищу поселок. Сначала — на северо-восток.— Он выбрал направление наугад.
   — Дааа, сэррр.
   «Шутиха» ожила и легко, плавно пошла вверх.
   Вновь Сет отдыхал, но на сей раз он расположился так, чтобы видеть обзорный экран. На удачу он не рассчитывал — поселок слишком мал, а пустыни беспредельны. Но что еще оставалось? Назад, к Зданию? Эта мысль вызывала отвращение. Желание побывать в его стенах исчезло.
   «Это не винный завод, — подумал он. — Но что, дьявол его побери?»
   Этого он не знал. И не надеялся когда-нибудь узнать. Справа блеснул металл. Сет неловко привстал и посмотрел на хронометр— оказывается, «шутиха» летала по спирали почти час.
   «Неужели я опять вырубился?» — подумал он, и, кривясь от боли, вгляделся в экран.
   Домики.
   «Вот он», — подумал Сет.
   — Идти на посадку?
   — Да. — Сет наклонился вперед, напрягая зрение. Боясь ошибиться.
   Внизу лежал поселок.

 Глава 14

   Сет нажал кнопку электрического замка. Люк открылся. От поселка к кораблю брела группа жителей — такая маленькая, что у Сета защемило сердце. Они уныло смотрели, как Сет, шатаясь и спотыкаясь, выбирается из люка.
   Сознание ускользало; хватаясь за него, он обвел взглядом лица. Рассел был угрюм, Фрейзер выглядел усталым, в запавших глазах Мэри тревога за мужа уступала место облегчению. Доктор Бабл рассеянно грыз чубук трубки. Среди них не было Тагга. И Белснора. Опережая вопросы, Сет произнес:
   — Белснор убит?
   Они кивнули.
   — Ты первый из пропавших, кому удалось вернуться, — сказал Рассел. — Вчера, поздно вечером, мы заметили, что Белснор нас не охраняет. Подошли к лазарету и увидели, что он мертв.
   — Убит электрическим разрядом, — уточнил Бабл.
   — А ты исчез, — добавила Мэри. Несмотря на возвращение мужа, лицо ее было несчастным, а в глазах угасала надежда.
   — Ложитесь-ка обратно в лазарет, — посоветовал Сету Бабл. — Удивляюсь, как вы не померли. Посмотрите на себя — вы же весь в крови.
   Все вместе они помогли Сету добраться до койки. Мэри торопливо поправила постель. Сет ждал, пошатываясь, и, наконец дал уложить себя на чистую простыню.
   — Я хочу посмотреть ваше плечо, — сказал Бабл. — Боюсь, на артерии разошелся шов, и под повязкой кровит...
   — Мы на Земле, — сообщил Сет.
   Все молча смотрели, на него. Бабл на миг оцепенел, затем повернулся спиной к Сету и снова стал перебирать хирургические инструменты. Пауза затягивалась.
   — А что такое Здание? — спросил наконец Фрейзер.
   — Не знаю. Но они сказали, что я там уже бывал. «Следовательно, на каком-то уровне сознания я помню, что это такое, —- подумал он. — Возможно, все мы когда-то были там. Одновременно».
   — Почему они нас убивают? — поинтересовался Бабл.
   — Понятия не имею.
   — Как ты узнал, что мы на Земле? — спросила Мэри.
   — Побывал недавно в Лондоне. Это древний, давно обезлюдевший город. Он огромен — больше любого неземного города в Галактике. Тысячи брошенных, разрушенных домов, фабрик, улиц. Когда-то в нем жило шесть миллионов человек.
   — Но на Земле нет ничего, кроме «вольеры»! — воскликнул Фрейзер. — И никого, кроме «страусов».
   — Плюс казармы Межпланзапа и лаборатории исследовательского комплекса. — Голосу Сета явно не доставало уверенности и энтузиазма.
   — Мы, как и предполагали вчера вечером, — участники военного эксперимента, которым руководит генерал Тритон. — Но и в это ему не верилось. — Какие войска носят черную форму?
   — Стража «вольеры», — произнес Рассел ровным, безучастным голосом. — Форма — подарок, чтобы поднять их боевой дух. Работа среди «страусов» сильно воздействует на психику, поэтому три-четыре года назад была введена новая эффектная форма.
   — Откуда вам это известно? — с подозрением спросила Мэри..
   — Дело в том, что я один из них, — спокойно ответил Рассел, доставая из кармана маленький блестящий энергопистолет. — У нас вот такое оружие. — Он махнул колонистам пистолетом, чтобы встали теснее друг к другу. — У Морли был один шанс из миллиона. — Рассел указал на свое правое ухо. —- Меня держали в курсе. Я знал, что Сет возвращается, но ни я, ни мое начальство даже мысли не допускали, что он доберется сюда.
   Рассел улыбнулся. Лучезарно.
   Раздался громкий хлопок.
   Сделав пол-оборота, Рассел опустил оружие и мешком осел на землю. Энергопистолет выпал из его пальцев.
   «Что это?» — удивился Сет, усаживаясь и напрягая зрение. В дверном проеме он различил силуэт человека. Сощедший-на-Землю? Неужели он явился к нам на выручку? Человек держал в руке оружие — старый пистолет, стреляющий свинцовыми пулями.
   «Пистолет Белснора, — сообразил Сет. — Но он же у Тагга! Ничего не понимаю».
   Остальные тоже ничего не понимали. Они нерешительно повернулись навстречу убийце Рассела.
   Это был Игнац Тагг.
   Рассел умирал на полу. Тагг нагнулся, подобрал его оружие и сунул себе за пояс.
   — Я вернулся, — угрюмо вымолвил он.
   — Ты слышал? — спросил Сет. — Ты слышал, как Рассел сказал, что...
   — Слышал, — буркнул Тагг. Помедлив, он вытащил энергопистолет и протянул Сету. — Пусть кто-нибудь возьмет транквилизатор. Нам понадобится все оружие. Есть здесь еще что-нибудь стреляющее? В «шутихе»?
   — Два таких же, — сказал Сет, принимая энергопистолет.
   «Он не собирается нас убивать?» — подумал Сет удивленно.
   От безумной гримасы на лице Тагга не осталось и следа, исчезла даже обычная агрессивная настороженность. Он был спокоен и выглядел совершенно здоровым.
   — Вы мне не враги, — сказал он. — В отличие от них. — Он ткнул пистолетом в сторону Рассела. — Я знал, что среди нас есть чужой. Подозревал Белснора, но ошибся. Мне очень жаль. — Он умолк.
   Остальные тоже молчали. Ждали, что будет дальше. Знали: очень скоро что-нибудь случится.
   «Пять стволов, — подумал Сет. — Курам на смех. Хотя... есть еще ракеты «воздух-воздух» на сбитом корабле, и Бог знает что еще. Может, и отобьемся».
   — Попробуем, — кивнул Тагг, угадав его мысли по выражению лица.
   — Кажется, я догадываюсь, что это за эксперимент, — пробормотал Фрейзер.
   Все молчали, дожидаясь от психолога объяснений. Но их не последовало.
   — Скажите, — попросил Бабл.
   — Не скажу, пока не буду знать наверняка.
   «Кажется, я тоже догадываюсь, — подумал Сет. — Но Фрейзер прав: не зная наверняка, не имея убедительных доказательств, едва ли стоит говорить об этом».
   — Я сразу поняла, что мы на Земле, — произнесла Мэри. — Давным-давно, еще ребенком, видела на картинках Луну.
   — И к какому выводу ты пришла? — осведомился Фрейзер.
   — Я... — Мэри поколебалась, глядя на мужа. — Разве это не эксперимент военных из Межпланзапа?
   — Да, — кивнул Сет.
   — Можно допустить и другое, — возразил Фрейзер.
   — Не говори, — попросил Сет.
   — Думаю, лучше сказать. Надо смотреть правде в глаза. Сначала обсудим мою догадку, а затем решим, стоит ли бороться.
   — Говорите. — Бабл дрожал от нетерпения.
   — Мы — опасные психи. Некоторое время, возможно, несколько лет, нас содержали в Здании. — Он сделал паузу. — Следовательно, Здание — тюрьма и вместе с тем лечебница для душевнобольных.
   — А как насчет поселка? — перебил Бабл.
   — Это и есть эксперимент. Но не в военных целях. Поселок построен начальством тюрьмы-лечебницы, чтобы выяснить, пригодны ли мы для плодотворной жизни на свободе... На планете, якобы далекой от Земли. Но мы оказались ни на что не способны. Стали убивать друг друга... — Он указал на ружье-транквилизатор. — Вот что погубило Толчифа. Вот с чего все началось, Это ты, Бабл, его пристрелял. А Сьюзи тоже ты прикончил?
   — Нет! — пискнул Бабл.
   — Но смерть Толчифа — твоих рук дело, не так ли?
   — За что? — спросил Сет у врача.
   — Я... догадывался, кто мы такие. Думал, Толчиф — тот, кем потом оказался Рассел.
   — Кто убил Сьюзи Смат? — обратился Сет к Фрейзеру.
   — Понятия не имею. Может, Бабл. А может, ты, Морли? Отвечай, это твоих рук дело? — Фрейзер пристально посмотрел в глаза Сета. — Нет, думаю, не твоих. Возможно, Тагга. Но ты, надеюсь, понял мою мысль? Это мог сделать любой. У каждого из нас — склонность к убийствам. Вот почему мы были в Здании.
   — Эго я убила Сьюзи, — призналась Мэри.
   — За что? — Сет не мог в это поверить.
   — За то, чем вы с ней занимались. — В голосе Мэри звучало ледяное спокойствие. — К тому же, она пыталась меня застрелить. Помнишь домик? Она первая начала. Я только защищалась.
   — Боже! — вздохнул Сет.
   — Неужели ты был настолько от нее без ума, — ревниво спросила Мэри, — что не понимаешь, почему я это сделала?
   — Я ее почти не знал.
   — Ты знал ее вполне достаточно, чтобы...
   — Хватит! — вмешался Тагг. — Это уже не имеет значения. Фрейзер высказал свою идею: каждый из нас способен на убийство. — Его лицо скривилось. — Но я считаю, ты ошибаешься, — обратился он к Фрейзеру. — Просто не могу поверить, что мы — маньяки.
   — Но убийства говорят сами за себя, — настаивал Фрейзер. — Я давно понял, что каждый из нас — потенциальный душегуб. Эго подтверждается ярко выраженным аутизмом, шизофренической недостаточностью адекватного аффекта. — Он уничтожающе посмотрел на Мэри. — Взять хотя бы ее признание в убийстве Сьюзи. Как будто ничего особенного не произошло! — он показал на врача. — А как вам понравилась разгадка смерти Толчифа? Бабл пристрелил совершенно незнакомого человека просто на всякий случай — а вдруг он подослан начальством.
   Наступившую паузу нарушил Бабл:
   — Одного я не возьму в толк — у кого поднялась рука на миссис Рокингем? Такая милая, почтенная, образованная женщина... Никому не мешала...
   — А может, ее никто и не убивал, — предположил Сет. — Она была больна... Должно быть, ее увезли, как и меня. На лечение. Во всяком случае, так они объяснили мое похищение — дескать, Бабл неважно прооперировал плечо, и без квалифицированной помощи я долго не протяну.
   — Ты поверил? — спросил Тагг.
   Сет не стал кривить душой:
   — Не знаю. Допускал. В конце концов меня могли пристрелить, как Белснора, прямо здесь.
   «А ведь они убили только Белснора, — подумал Сет. — А всех остальных — мы... Эго подтверждает теорию Фрейзера... А может, они не хотели его гибели, просто спешили и думали, что стреляют парализующим лучом. И еще, вероятно, они боялись нас».
   — Я полагаю, — заговорила Мэри, — вначале они не вмешивались в наши дела Ведь это все-таки эксперимент, им было интересно, чем он закончится. Затем, видя, что он принимает нежелательный оборот, сюда прислали Рассела... и застрелили Белснора Возможно, в убийстве Белснора они не видели ничего плохого, ведь он прикончил Тони. Даже мы заметили... — Она умолкла, подыскивая слова.
   Нестыковку, — подсказал Фрейзер.
   — Да, нестыковку в его версии. Чем объяснить появление меча у Тони? — Она положила ладонь на раненое плечо мужа. Прикосновение было легким, но небезболезненным. — Вот почему они решили спасти Сета. Он никого не убил. Он был невиновен. А ты... — Она посмотрела на Тагга и зарычала с ненавистью: — Ты способен пробраться в лазарет и добить его, беспомощного!
   Тагг пренебрежительно махнул рукой.
   — Миссис Рокингем, — продолжала Мэри, — тоже не, замарала рук кровью. Поэтому ее Спасли. На переломе подобного эксперимента это естественно...
   — Каждое твое слово, — перебил Фрейзер, — подтверждает мою'правоту.
   Он презрительно ухмыльнулся, как будто все происходящее в колонии его не касалось.
   — Наверное, мы чего-то не учитываем, — произнес Сет. — Чем объяснить, что они допустили столько убийств? Ведь они должны были знать обо всем, во всяком случае, после прибытия Рассела. Но мне кажется, знали и раньше.
   — Возможно, они плохо следили за нами, — предположил Бабл. — Полагались, наверное, на искусственных насекомых с телекамерами.
   — Уверен, у них было что-то еще. — Сет повернулся к жене. — Обыщи Рассела, вдруг найдется что-нибудь интересное. Ярлычок на одежде, клеймо на часах или псевдочасах, клочок бумаги в кармане...
   — Хорошо. — Мэри осторожно сняла с Рассела чистый, с иголочки пиджак.
   — Дай взглянуть, — попросил Бабл, когда Мэри извлекла бумажник. — Так. Удостоверение. Нед В. Рассел, проживает в куполе-колонии на Сириусе-три. Возраст двадцать девять лет. Волосы каштановые. Глаза карие. Рост пять футов одиннадцать с половиной дюймов. Имеет право вождения кораблей классов «Б» и «В». — Он еще порылся в бумажнике. — Трехмерная фотография молодой женщины — по всей видимости, жены. Фотоснимки ребенка.
   Все молчали.
   — В общем, — нарушил тишину Бабл, — ничего ценного для нас. Никакой информации. — Он закатал левый рукав Рассела. — Часы «Омега» с автоматическим заводом. Хорошая вещь. — Он чуть выше задрал коричневую парусину. — Татуировка на внутренней стороне предплечья. Гм, странно, у меня — точно такая же, и на том же месте... — Он провел по руке Рассела и прошептал: — Персус-девять. — Затем расстегнул собственный обшлаг и закатал рукав. Все увидели точно такие же буквы.
   — И у меня на лодыжке, — сказал Сет.
   «Странно, — подумал он, — я давно уже не вспоминал об этой наколке».
   — Откуда она у вас? — спросил Бабл. — Я позабыл, где приобрел свою, очень уж давно это было. И не припоминаю, что она означает... Должно быть и вовсе не знаю. Похоже на военную опознавательную метку. Возможно, это географическое название. Военный объект на Персусе-девять.
   Взгляд Сета скользнул по остальным поселенцам. Каждому было явно не по себе.
   — Такие отметины есть у всех нас, — вымолвил Бабл, положив конец очень долгой паузе.
   — Может, кто-нибудь припомнит, где и когда обзавелся своей наколкой? — осведомился Сет. — Или почему? Или каков ее смысл?
   — В ту пору я был еще ребенком, — сказал Фрейзер.
   — Ты никогда не был ребенком, — возразил Сет.
   — Что-то я не пойму. — Мэри озадаченно посмотрела на мужа.
   — Его нельзя вообразить ребенком, вот что я имел в виду.
   — Но ты сказал по-другому.
   — Да какая разница, как я сказал? — вспылил Сет. И тотчас взял себя в руки. — Итак, у нас есть еще одна общая черта-надпись на теле. Вероятно, такая же татуировка была и у погибших — Сьюзи и остальных. Что ж, налицо неприятный факт: у каждого из нас — пробел в памяти. Иначе бы мы знали, откуда взялись эти татуировки и что они означают. Знали бы, что такое Персус-девять, или на худой конец когда были сделаны татуировки. Боюсь, это подтверждает гипотезу о нашем безумии и преступных наклонностях. Видимо, отметины мы приобрели в Здании, находясь в заключении. Воспоминаний о том, что мы там были, у нас не сохранилось, значит, наколки сделаны там. — Он размышлял вслух, позабыв о том, что его слушают. — Как в Дахау. Мне думается, крайне необходимо понять их смысл. Это будет первым серьезным шагом к разгадке, кто мы такие и для чего предназначен наш поселок. Ну, кто подскажет, как узнать, что такое Персус-девять?
   — Можно запросить справочный блок «шутихи»,— сказал Тагг.
   — Можно, —кивнул Сет. — Попробуем. Но я предлагаю сначала потолковать с тенчем. И хочу при этом присутствовать. Возьмете меня с собой?
   «Если меня бросят здесь, — промолвил он мысленно, — я буду убит. Как Белснор».
   — Я позабочусь, Чтобы тебя перенесли на «шутиху», — пообещал Бабл. — Но с единственным условием: сначала мы поговорим со справочным блоком корабля. Если от информотеки будет прок, незачем отправляться в такую...
   — Прекрасно, — согласился Сет, зная, что корабельная информотека ничем помочь не сможет.
   Под руководством Тагга поселенцы перенесли Сета на «шутиху» и устроились на ней сами.
   Вновь оказавшись за консолью управления, Сет нажал кнопку СПРАВКИ.
   — Дааа, сэррр, — проскрипел механизм.
   — Что ты можешь сказать о надписи «Персус-девять»?
   Ровный гул. Затем — голос компьютера:
   — Информации о Персусе-девять не имею.
   — Будь он планетой, у тебя были бы сведения о нем?
   — Да, если бы ими располагало руководство Межпланзапа.
   — Спасибо. — Сет отключил СПРАВКИ. — У меня было предчувствие, что здесь мы ничего не узнаем. Есть и другое предчувствие: тенч скажет нам все.
   «Возможно, он для того и существует, чтобы ответить на этот вопрос», — произнес он мысленно.
   — Я поведу корабль, — вызвался Тагг. — Ты слишком серьезно ранен. Ложись.
   — Куда я лягу? Тут яблоку негде упасть.
   Поселенцы потеснились, и Сет с наслаждением перебрался на пол.
   Повинуясь Tarry, «шутиха» ринулась в небо.
   «Пилот-убийца, — вяло отметил Сет. — А рядом — убий-ца-врад. И моя жена — преступница». — Он закрыл глаза»
   «Шутиха» летела на поиски тенча.
   — Эго здесь, — подал голос Фрейзер, следивший за экраном. — Сажай корабль.
   — Пожалуйста, — добродушно откликнулся Тагг.
   Стоило ему чуть пошевельнуть шаром-штурвалом, как «шутиха» резко пошла на снижение.
   — Как думаете, нас заметили? — нервно спросил Бабл. — В Здании?
   — Не исключено, — сказал Тагг.
   — Не возвращаться же с пустыми руками, — поспешил вмешаться Сет.
   — Эго уж точно, — кивнул Тагг. — Но об этом и речи не идет. — Управление «шутихой» давалось ему легко.
   Корабль вышел из пике на пологую кривую, мягко опустился на землю и застыл.
   — Помогите мне выйти, — попросил Сет, вставая. В голове гудело, как будто через мозг пропускали ток частотой шестьдесят герц.
   «Это от страха, — подумал он. — Мандраж. Рана тут ни при чем».
   Его осторожно вывели из корабля на иссушенную, покрытую жесткой коркой землю. Тянуло гарью. Мэри остановилась и отвернулась от ветра, чтобы высморкаться.
   — Где река? — спросил, озираясь Сет.
   Река исчезла.
   «Мы прилетели куда-то не туда, — подумал он. — А может, тенч перебрался в другое место».
   И тут он увидел тенча — до него было рукой подать. Существо ухитрилось почти полностью слиться с местностью.
   «Как пустынная жаба, — отметил Сет, — которая зарывается в песок».
   Бабл быстро писал на клочке бумаги. Закончив, протянул его Сету — на утверждение.
   «Что такое «Персус-9»?
   — Годится.
   Бумажка прошлась по рукам, все кивком выразили согласие.
   — Хорошо. — Сет постарался придать голосу твердость. — Положи перед тенчем.
   Огромный шарообразный сгусток протоплазмы слегка заколыхался, словно ощутив присутствие людей. Потом, когда перед ним положили листок, задрожал.
   «Как будто хочет уползти от нас», — подумал Сет.
   Тенч раскачивался взад-вперед, всем своим видом выражая смятение. Кое-где ой даже потек.
   «Что-то неладно, — осознал Сет. — В тот раз такого не было».
   — Назад! — Бабл схватил Сета за здоровую руку и потащил прочь.
   — Боже мой! — воскликнула Мэри. — Он делится!
   Она повернулась и бросилась бежать под прикрытие «шутихи».
   — Она права. — Фрейзер тоже отступил.
   — Похоже, он вознамерился... — начал Бабл, но тут тенч испустил протяжный стон. Тварь колыхалась, меняя окраску; по серой луже, окружавшей ее, разбегались волны Затем на глазах у ошеломленных поселенцев тенч стал делиться: сначала на двое, затем на четыре части. Спустя мгновение разделилась каждая четвертушка.
   — Похоже, он рожает, — выкрикнул Фрейзер, перекрывая замогильный стон, который с каждым мигом звучал все громче и пронзительней.
   — Нет, не рожает, — возразил Сет. — А просто разрывается. Мы убили его своим вопросом. Он знал ответ, и поэтому был уничтожен. Навсегда.
   И тут тенч взорвался.
   Некоторое время поселенцы не могли вымолвить ни слова. Просто стояли и смотрели на ошметки тенча. Желеобразную массу разбрызгало далеко вокруг. Наконец Сет сделал! несколько шагов вперед; его спутники, отбежавшие к кораблю, робко возвращались — посмотреть на дело рук своих.
   — Почему? — возбужденно спросила Мэри. — Почему от такого простенького вопроса...
   — Эго компьютер, — коротко ответил Сет, различивший среди желе детали электроники: провода, транзисторы, печатные платы, кристаллы, электронные схемы... тысячи и тысячи деталей, рассыпанных по земле, как мелкое китайское печенье, которое еще называют дамским. Да, восстановить тенча уже невозможно — интуиция говорила Сету, что конструкторы позаботились об этом.
   — Выходит, он был неорганическим, — произнес ошеломленный Бабл. — А вы, Морли, ничего не подозревали?
   — Было предчувствие, но ложное. Я думал, он единственное живое существо, способное нам ответить.
   «Боже, как я ошибался!» — воскликнул Сет про себя.
   — В одном ты прав, Морли, — вступил в разговор Фрейзер. — По всей видимости, этот вопрос ключевой. Но куда нам теперь идти?
   Земля вокруг тенча дымилась — похоже, желеобразное вещество и компьютерные детали вступили друг с другом в экзотермическую реакцию. -Дым выглядел зловеще. Сет вдруг — вроде бы ни с того, ни с сего — осознал серьезность ситуации.
   «Да, — произнес он мысленно, — цепная реакция. Мы начали ее, но остановить не в силах. Как далеко она зайдет?»
   Он помрачнел. От тенча по земле расползались черные трещины, в них пузырилась густая жидкость, которой истекала агонизирующая тварь. Откуда-то издали доносился глухой ритмичный звук, как будто взрыв пробудил кого-то огромного, злобного,'омерзительного...
   — Боже мой! — воскликнул потрясенный Фрейзер. — Морли, что ты наделал своим... вопросом? — Он неуклюже, как разладившийся робот— манипулятором, обвел вокруг себя рукой. — Тут все рушится!
   Он был прав. Землю разрывало, еще немного, и негде будет стоять. ««Шутиха»! — вспыхнуло в мозгу у Сета. — Скорее на борт!»
   — Бабл! — хрипло выкрикнул он. — Возвращаемся на корабль!
   Но Бабл исчез. Всматриваясь в клубы дыма, Сет не видел ни его, ни остальных.
   «Они уже на корабле», — сообразил он и поспешно двинулся к «шутихе».
   — Даже Мэри! Ублюдки!
   Шатаясь, он добрался до открытого люка. Рядом по' земле протянулась черная трещина; еще мгновение, и ее ширина достигла шести футов. Вправо и влево от нее, ветвясь, побежали трещины поуже. Секунда — и вот уже под ногами Сета бездна, в ее глубине кто-то шевелится. Огромная, безглазая, скользкая тварь корчится во мраке, источая зловоние и не обращая внимания на Сета.
   — Бабл! — придушенно крикнул он и, превозмогая головокружение, шагнул к «шутихе».
   Внутри — ни души.
   «Один как перст», — подумал он.
   «Шутиха» вдруг затряслась и накренилась земля под ней вздыбилась. Заморосил дождь, на тело посыпались едкие капли — не вода, а какое-то другое, куда менее безвредное вещество. Капли жгли кожу. Цепляясь здоровой рукой, Сет ввалился в люк и некоторое время стоял, астматически дыша и кашляя. Ломая голову, куда подевались остальные. Ни единого следа... Он подполз к обзорному экрану. Снова корабль заходил ходуном, и Сет понял: его затягивает в бездну.
   «Прочь отсюда! Скорее! Искать Мэри и остальных уже нет времени!»
   Он включил двигатель, затем вцепился в шар-штурвал, и «шутиха» с единственным пассажиром на борту метнулась в темное, угрюмое, несущее угрозу всему живому небо. Сет слушал, как по корпусу лупит дождь.
   «Странный дождь. Как кислота. А вдруг она разъест обшивку и уничтожит меня вместе с «шутихой?»
   Он уселся поудобнее и увеличил масштаб изображения на экране. Повращал камеру, одновременно выведя «шутиху» на круговой маршрут. На экране появилось Здание. Совсем рядом с ним бурлила вышедшая из берегов река; волны, желтые от взмученной грязи, лизали стену. Перед лицом последней опасности Здание перекинуло временный мост через реку. На мосту Сет увидел мужчин и женщин. Боже, какие они дряхлые! Белые, слабые, как измученные лабораторные мыши. Шаг за шагом они продвигались над волнами к Зданию.
   «Идут туда против воли, — догадался Сет. — Кто они?»
   Всмотревшись в черты одной из старух, — сгорбленной, испуганной, жалкой, — он узнал собственную жену. Следом за ней семенила Сьюзи Смат... и доктор Бабл. Да, теперь Сет узнал их всех. Неда Рассела, Бена Толчифа, Глена Белснора, Уэйда Фрейзера, Бетти Джо Брем, Тони Дункельвельта, Игнаца Тагга, Мэгти Волхв, старого Берта Кеслера (он не изменился — все та же ходячая развалина), Роберту Рокингэм и, наконец, Мэри.
   «Их захватил Разрушитель Форш, — сообразил Сет, — и превратил в старцев. И теперь они возвращаются туда, откуда пришли. Насовсем. Чтобы умереть там».
   Корпус корабля вибрировал. Снова и снова раздавался лязг, как будто снаружи по обшивке стучали кувалдой. Сет поднял «шутиху» повыше, и скрежет утих.
   «Что это было?» — подумал он, снова прикипая взглядом к экрану.
   Здание рассыпалось. Обломки — пластик вперемешку с металлом — крутясь, взмывали вверх, словно подхваченные ураганным ветром. Хрупкий мост через реку обрушился, и те, кто по нему ступал, вместе с обломками полетели в ревущую грязную воду. И исчезли. Здание тоже погибло —- старцы не нашли бы в нем спасения.
   «Я один уцелел», — осознал Сет.
   С горестным стоном он повернул штурвал. «Шутиха» сорвалась с налетанной траектории и по прямой понеслась к поселку.
   Внезапно двигатель заглох. Теперь Сет не слышал ничего, кроме щелчков дождевых капель о корпус. «Шутиха» теряла высоту, падая по пологой кривой.
   Смежив веки, он сказал себе: «Я сделал все, что мог. Держался до конца. Больше от меня ничего не зависит».
   «Шутиха» ударилась и заскользила по земле. Сета сбросило с кресла на пол. От корпуса отлетело несколько секций обшивки, в пробоины хлынул едкий дождь. В мгновение ока Сет вымок до нитки. Разлепив горящие веки, он увидел на одежде прорехи с обугленными краями; ядовитое вещество пожирало его тело. Мысль об этом длилась долю секунды — казалось, время на борту «шутихи» остановилось. Корабль то катился, то скользил носом вперед по равнине. Сет не испытывал больше ни страха, ни горя, ни боли — ровным счетом ничего, — как бы со стороны наблюдая за гибелью «шутихи» и своей собственной..
   Наконец, корабль замер, и наступила мертвая тишина, если не считать шума дождя. Сет лежал неподвижно, наполовину погребенный под обломками консоли управления и обзорного экрана.
   «Господи! — подумал он. — Ничего не осталось. Того и гляди, земля разверзнется и проглотит «шутиху» вместе со мной. Но мне уже все равно, потому что я умираю. В пустоте, бессмыслице и одиночестве. Как и все, кто погиб до нашей последней встречи с тенчем. Заступник, заступись за меня. Займи мое место. Умри вместо меня».
   Он ждал. И слышал только стук капель. 

 Глава 15

   Глен Белснор снял с головы полиэнцефальный цилиндр, осторожно опустил его на пол и неуверенно поднялся на ноги. Потер лоб и испытал приступ боли.
   «Плохо, — подумал он. — Да сей раз мы оказались не на высоте».
   Приковыляв в кают-компанию, он откупорил бутылку и наполнил чашку тепловатой водой. Порылся в карманах, нашел таблетку сильнодействующего анальгетика. Сунул в рот, запил глотком прошедшей многократную обработку жидкости.
   В своих кабинках уже шевелились остальные. Уэйд Фрейзер стащил с головы цилиндр, а в нескольких кабинках от него вернулась к гомоэнцефальной жизни Сьюзи Смат.
   Помогая Сьюзи освободиться от тяжелого цилиндра, Белснор услышал тонкий жалобный стон.
   «Сет Морли»,— понял он.
   — Погоди, — сказал он Сьюзи. — Я скоро вернусь.
   Забыв о винтовом замке под подбородком, Игнац Тагг яростно вцепился в цилиндр, рванул... Замок сломался. Тагг уселся — глаза налиты кровью, на бледном худом лице — недовольство.
   — Дай руку, — сказал ему Белснор. — Похоже, у Морли шок. Ты бы помог подняться доктору Баблу, а?
   — С Морли все будет в порядке, — прошипел Тагг, протирая глаза и кривясь, как будто его тошнило. — С ним всегда так.
   — Но ему плохо. Должно быть, перенес очень тяжелую смерть.
   Тагг встал и вяло кивнул.
   — Как скажешь, капитан.
   — Людям надо согреться, — продолжал Белснор. — Включи ближайший обогреватель на максимальную мощность. — Он склонился над лежащим ничком доктором Милтоном Баблом и скомандовал, снимая с него цилиндр: — Милт, подъем!
   Постепенно приходили в себя другие члены экипажа. Усаживались. Стонали.
   Глен Белснор заговорил во весь голос:
   — С вами все в порядке. На сей раз мы потерпели фиаско, но нашему здоровью, как всегда, не причинено никакого вреда. Доктор Бабл сделает вам уколы для смягчения перехода из полиэнцефального слияния к нормальной гомоэнцефальной деятельности. — Выждав секунду, он повторил последнюю фразу.
   — Мы на «Персусе-девять»? — с дрожью в голосе спросил Сет.
   — Ты снова на борту, Морли, — ответил Белснор. — Вернулся на «Персус-девять». Помнишь свою смерть?
   — Со мной было что-то ужасное, — пролепетал Сет.
   — Да, тебя ранили в плечо, — уточнил Белснор.
   — Нет, не это;.. Позже. После тенча. Помню, как я летел на «шутихе», как отказал двигатель и она разбилась... развалилась в воздухе. Меня не то разорвало, не то разъело. Но все время, пока «шутиха» пахала равнину, я был жив.
   — Не жди от меня сочувствия, — проворчал Белснор. — Если уж на то пошло, меня самого прошили электрическим разрядом.
   Длинные волосы Сьюзи были спутаны, из-под расстегнувшейся блузки озорно выглядывала правая грудь. Девушка осторожно коснулась затылка и поморщилась.
   — Тебя пришибли камнем, — объяснил Белснор.
   — За что? — Сьюзи никак не могла прийти в себя. — Что я такого сделала?
   — Твоей вины тут нет. Очевидно, это был акт насилия, мы давали выход давно накопившейся агрессивности. — Капитан не без труда припомнил, как застрелил Тони Дункельвельта, самого молодого члена экипажа.
   «Будем надеяться, он не слишком сердит на меня, — подумал он. — Да и с чего бы ему дуться? В конце концов, потакая собственной агрессивности, он прикончил Берта Кеслера.
   Мы постепенно перебили друг друга, — подумал капитан. — Что ж, я надеюсь (и молюсь), что в следующий раз все будет иначе. Должно быть иначе. Хотя, похоже, как и в предыдущие сеансы слияния, эпизод с Дельмаком-0 помог нам избавиться от излишней враждебности».
   Он обратился к Баблу, который неуверенно собирал разбросанную по полу одежду:
   — Доктор, поторопись. Дай, кому чего надо. Анальгетиков, транквилизаторов, стимуляторов... Людям нужна твоя помощь. Но... — он наклонился к врачу поближе, — не вздумай давать им наркотики, вызывающие привычку. Я тебя уже предупреждал.
   Бабл сгорбился над Бетти.
   — Миссис Бем, вам нужна химико-терапевтическая помощь?
   — Мне... Нет, думаю, обойдусь. — Бетти уселась с гримасой боли и вымученно улыбнулась. — Я утонула, О-хо-хо! — На усталом лице «колесницы» отразилось облегчение.
   Негромко, с мягкой настойчивостью в голосе, Белснор обратился ко всем:
   — Как это ни досадно, нам придется отказаться от помощи этого устройства. Уж очень неприятны побочные эффекты.
   — Зато терапевтическая польза велика. — Дрожащей рукой Фрейзер поднес к трубке зажигалку. — С точки зрения психиатрии.
   — Оно вышло из повиновения, — возразила Сьюзи.
   — Что допускалось заранее. — Бабл обходил космонавтов, помогая подняться, давая им препараты, которые они просили. — Мы называем это тотальным катарсисом. Агрессивности, переходящей от человека к человеку, на борту изрядно поубавилось.
   — Надеюсь, от агрессивности по отношению ко мне ты избавился, — сказал врачу Бен Толчиф. Его глаза вспыхнули. — Если вспомнить, как ты меня...
   — Это корабль, — шепотом повторил Сет.
   — Совершенно верно, — с оттенком иронии в голосе произнес Белснор.
   — О чем ты забыл на этот раз? Может прочесть лекцию? — Он подождал, но Сет помалкивал — похоже, еще не оправился от шока. — Дай ему что-нибудь из амфетаминов, — велел капитан Баблу, — чтобы поскорее очухался.
   «С этим Морли всегда так, — подумал он, — приспосабливаемость к замене корабельного быта полиэнцефаль-но детерминированной реальностью — почти нулевая»..
   — Ничего, со мной все в порядке. — Морли устало закрыл глаза.
   Кое-как поднявшись на ноги, Мэри приблизилась к нему, опустилась рядом на койку и положила изящную руку на его плечо. Вспомнив о ране, он отодвинулся... и обнаружил, что боль, как ни странно, исчезла. Он бережно коснулся плеча. Здоровехонькое — ни пулевого отверстия, ни сочащейся крови.
   «Непостижимо. Хотя, насколько я помню, так было всегда».
   — Дать чего-нибудь? — спросила жена.
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Нормально.
   — За что ты убила Сьюзи? Ладно, пустяки, — поспешно произнес он, видя гримасу злобы на ее лице. — Не знаю, почему, но меня очень тревожат эти убийства.
   Чтобы сразу столько смертей... Просто кошмар какой-то. Надо было установить психопредохранитель, чтобы после первого же убийства машина отключилась.
   — Слышал, что сказал Фрейзер? — спросила Мэри. — Это было необходимо, между нами накопилось слишком много злобы.
   «Теперь я понимаю, почему взорвался тенч, когда мы спросили, что такое «Персус-9», — подумал Сет, — и почему с ним рухнула вся психоконструкция».
   Просторная, слишком хорошо знакомая рубка настойчиво протискивалась в сознание. При виде нее Сет ощутил гнетущий страх. Этот мир был для него куда менее приятен, чем... как бишь его... Дельмак-ноль.
   «Да, точно, — припомнил он. — Мы взяли произвольную комбинацию из нескольких букв, выданных бортовым компьютером... Смоделировали некую реальность и погрузились в нее. Волнительное развлечение, обернувшееся массовым убийством. Приключение, которого не пережил никто »..
   Он глянул на ручные часы. Календарик показывал, что в полиэнцефальном слиянии минуло двадцать дней. Целых двадцать суток реального времени уместились в полиэнцефальные сутки с небольшим. Правда, не было восьми лет в Текеле Упарсине, а были всего лишь искусственные воспоминания, внедренные в мозг в самом начале слияния, чтобы придать приключениям достоверность.
   «Что же мы еще получили? — устало подумал Сет. — Идеальную религию, вот что».
   Они ввели в бортовой компьютер «ТЕНЧ 889Б» все, что знали о самых распространенных религиях: иудаизме, христианстве, магометанстве, зороастризме, тибетском буддизме... Из этой мешанины данных «ТЕНЧ 889Б» извлек все необходимое для синтеза цельной теосовской доктрины.
   «Да, это мы их создали, — подумал Сет в замешательстве. — Заступника, Промыслителя, Сошедшего-на-Землю... Даже свирепого Разрушителя Формы. Квинтэссенция общения человека с Богом, громоздкое логическое построение, китайская головоломка, сложенная компьютером из введенных в него постулатов... В частности из постулата существования Бога. И Спектовский...»
   Сет закрыл глаза, вспоминая.
   Спектовский был первым капитаном корабля. Погиб при аварии, оставив команду совершенно беспомощной. Создание им галактического Священного Писания -г- не более чем любезный жест «ТЕНЧа 889Б». Эго он сделал всеми уважаемого капитана творцом религии, легшей в основу последнего мира.
   Благоговение экипажа перед Спектовским было аккуратно перенесено на почву Дельмака-О. Потому что Спектовский был в некотором смысле богом — его влияние на жизнь команды было сродни божественному. Да, этот штрих придал сотворенному миру правдоподобия, поскольку идеально соответствовал их суевериям.
   «Полиэнцефальный разум, — размышлял Сет. — Изначально ~ игрушка, развлекавшая нас в двадцатилетием полете, помогавшая на время уйти от действительности. Но путешествие не закончится на двадцатый год. Оно будет длиться до тех пор, пока не перемрет вся команда. И никто из нас не в силах предугадать, когда, где и как это случится с ним. Никто даже не думает об этом, и легко понять, почему: жизнь на борту для каждого давно превратилась в кошмар.
   Мы бы выдержали двадцать лет, если бы знали, что путешествию придет конец. Эта мысль поддерживала бы в нас здравый рассудок и жизнь. Но случилась авария, и теперь «Персус-9» будет вечно летать вокруг погасшей звезды. Бортовой радиопередатчик безнадежно испорчен, у нас осталось одно-единственное лекарство от сумасшествия — эскапистская игра, одна из тех, что так широко распространены на космических кораблях дальнего плавания.
   Вот что на самом деле нас тревожит, — осознал Сет. — Угроза поочередно скользнуть в бездну психоза. Оставшиеся с каждой потерей будут все дальше от человечества и от всего, что с ним связано.
   Боже! — воскликнул он про себя. — Как бы мне хотелось вернуться на Альфу Центавра! Если бы только...».
   Но думать об этом не имело смысла.
   —- Не верится, что мы сами создали религию Спектовского, сказал Толчиф, бортмеханик. — Ведь она оказалась такой реальной... такой безупречной.
   — Еще бы, ведь она, в основном, разработана компьютером.
   — Но главная идея принадлежит нам. — Тони не сводил с капитана обвиняющего взгляда. — А ведь в этот раз ты меня убил! — заявил он.
   — Мы ненавидели друг друга, — сказал Белснор. — Я — тебя, ты — меня. Во всяком случае, так было до Дельмака-ноль. — Он повернулся к Фрейзеру. — Наверное, ты прав. Я уже не испытываю раздражения. — И мрачно добавил: — Но через неделю-другую оно вернется.
   — Неужели мы и правда так ненавидим друг друга? — спросила Сьюзи.
   — Да, — кивнул Фрейзер.
   Тагг и доктор Бабл помогли престарелой миссис Рокингем подняться на ноги. Ее морщинистые щеки порозовели.
   — Дорогие мои, — прохрипела она, — это просто ужасно! Какое жуткое место! Надеюсь, мы туда никогда не вернемся. — Шаркая, она приблизилась к Белснору и вцепилась в его рукав, — Правда, нам не придется пережить это еще раз? Честное слово, на нашем корабле куда лучше, чем на этой отвратительной, дикой планете...
   — На Дельмак-ноль мы не вернемся, — пообещал Белснор.
   — Слава тебе, Господи. — С помощью Тагга и Фрейзера миссис Рокингем уселась. — Как это любезно с вашей стороны! Мистер Морли, нельзя ли кофе?
   — Кофе? — эхом отозвался Сет, только сейчас вспомнив, что он — кок, и все драгоценные пищевые продукты, в том числе кофе, чай и молоко, — в его ведении. — Пойду включу кофеварку. — На камбузе он насыпал в кофеварку несколько столовых ложек бурого порошка и отметил, как отмечал неоднократно, что запас кофе тает. Еще несколько месяцев, и команда останется без этого напитка.
   «Но сейчас без кофе не обойтись, — подумал он. — Мы получили очень сильную встряску. Как никогда».
   — Что такое Здание? — спросила пришедшая на камбуз Мэри.
   — Здание? — Он наполнил кофеварку водой. — Эго завод Боинга на Проксиме-десять. Там построен наш корабль. И мы там сели на борт, помнишь? Шестнадцать месяцев обучались у Боинга, проверяли корабельные системы, грузили все необходимое — короче, готовили «Персус-девять» к полету.
   Мэри поежилась.
   — А люди в черной коже?
   — Не знаю.
   В дверях появился Нед Рассел, представитель военной полиции на корабле.
   — На этот вопрос могу ответить я. Стража в черных мундирах — символ желания сломать систему и начать все сызнова. А управляли стражниками мысли «погибших».
   — Да что ты говоришь? — язвительно отозвалась Мэри.
   — Полегче. — обнял ее за плечи.
   С самого начала путешествия команда не ладила с Расселом. Впрочем, учитывая его профессию, этого следовало ожидать.
   — Рассел, в один прекрасный день ты попытаешься захватить корабль, — сказала Мэри. — Отнять власть у капитана Белснора,
   — Нет, — спокойно возразил Рассел. — Меня интересует только сохранение мира и порядка. Это моя работа, и я сделаю все, что от меня зависит. И неважно, нравится это остальным или нет.
   — Как бы мне хотелось, — заговорил Сет, — чтобы Заступник действительно существовал! — Ему все еще не верилось, что они сами создали вероучение Спектовского. — В Текеле Упарсине Сошедший-на-Землю выглядел совершенно реальным. Он и сейчас...
   — Потому-то мы и создали религию, — назидательно произнес Рассел, — что нуждались в ней. Потому что не имели самого необходимого. Но теперь, Морли, мы вернулись в действительность й снова должны смотреть правде в глаза. Эго не слишком приятно, правда?
   — Правда, — буркнул Сет.
   — А тебе хотелось бы вернуться на Дельмак-ноль?
   Помолчав, Сет ответил:
   — Да.
   — И мне, — помедлив, сказала Мэри.
   — Боюсь, и мне тоже, — вздохнул Рассел. — Как бы плохо там ни было, каких бы бед мы ни натворили... Но там, по крайней мере, у нас была надежда. А здесь, на корабле,.. — Он конвульсивно, яростно рубанул рукой воздух. Никакой надежды! Ничего! Рано или поздно мы состаримся, как Роберта Рокингем, и умрем!
   — Миссис Рокингем повезло, — с горечью произнесла Мэри. — Еще как повезло. — Лицо Рассела побагровело от бессильного гнева и муки. 

 Глава 16

   В этот вечер после «ужина» они собрались на мостике. Наступило время придумывать новый полиэнцефальный мир. Для его создания требовалось участие каждого, иначе бы этот мир скоро разрушился, как Дельмак-ноль в финале своего существования.
   За пятнадцать лет все члены экипажа достигли в этой игре мастерства. Особенно Тони Дункельвельт. Ему было восемнадцать, почти вся жизнь прошла на борту «Персуса-9». Полиэнцефальная иллюзия стала для него второй реальностью.
   — А ведь результат не так уж плох, — заключил Белснор. — Мы убили почти три недели.
   — Как насчет планеты-океана? — спросила Мэри. — Мы могли бы стать дельфиноподобными млекопитающими в теплых морях.
   — Уже было, — сказал Рассел. —- Месяцев восемь назад. Неужели забыли? Дайте взглянуть... да. Мы назвали планету Аквасомой-три и провели на ней три месяца реального времени. Очень удачный мир, я бы сказал, один из самых сносных. После него мы были не такими агрессивными...
   — Кроме меня, — Сет встал и вышел из рубки в тесный коридор.
   Некоторое время он простоял в одиночестве, потирая плечо. В нем тлела психосоматическая боль — напоминание о Дельмаке-ноль.
   «Через неделю исчезнет, — подумал он. — Вот и все, что оставил нам этот мир. Боль и быстро уходящие воспоминания.
   А как насчет мира, где бы мы -- спокойные, мертвые — лежали в гробах? Ведь, по существу, именно это нам и нужно».
   Последние четыре года обошлось без самоубийств. Численность населения корабля стабилизировалась, по крайней мере, на какое-то время.
   «До смерти миссис Рокингэм, — сказал себе Сет. — Как бы мне хотелось уйти вместе с ней! И вообще, сколько мы еще продержимся? Недолго. У Тагга с мозгами не в порядке, да и у Фрейзера... И у Бабла. И у меня. Наверное, я тоже потихоньку слетаю с катушек. Фрейзер прав: убийства на Дельмаке-ноль показывают степень нашей взаимной ненависти... нашего психического нездоровья. А значит, каждый последующий мир будет все более жесток. На Дельмаке-ноль мы упустили из виду смерть миссис Рокингем. Потому что эта женщина — самая достойная и нормальная из нас. Ибо знает, что скоро ей предстоит умереть.
   Да. Смерть. Наше единственное утешение.
   Можно открыть какой-нибудь люк, и корабль лишится воздуха. Его высосет космос. И тогда все мы умрем. Быстро, в одно мгновение».
   Он положил ладонь на аварийный замок ближайшего люка. Но ничего не сделал. При одной мысли о том, что он способен на такое, в жилах у Сета застывала кровь. Казалось, на борту остановилось время. Все вокруг выглядело двумерным...
   По коридору со стороны кормы к нему приближался человек в просторном светлом одеянии. Моложавый, стройный, с курчавой бородкой на румяном лице.
   — Сошедший, — пробормотал Сет.
   — Нет, — ответил незнакомец. — Я не Сошедший-на-Землю. Я — Заступник.
   — Но ведь это мы тебя придумали! Мы и «ТЕНЧ-889Б».
   — Я пришел за тобой. Куда бы ты хотел пойти, Сет Морли? Кем бы хотел стать?
   — Ты имеешь в виду иллюзию? Вроде нашего полиэнцефального мира?
   — Нет. — Заступник отрицательно покачал головой. — Я имею в виду свободу — смерть и возрождение в мире, который тебе подойдет. Назови тот мир, и я отведу тебя туда.
   — Ты не хочешь, чтобы я открыл люк и убил остальных? — догадался Сет.
   Заступник кивнул.
   — Жить им или умереть — пусть решают сами. Ты можешь решать только за себя.
   — Я хочу быть растением в пустыне, — мечтательно произнес Сет. — Целыми днями видеть солнце. И расти.
   Пожалуй, неплохо бы родиться кактусом на теплой планете. И чтоб меня никто не трогал.
   — Да будет так.
   — Спать, — продолжал Сет. — Я хочу спать, но вместе с тем ощущать солнце и не забывать о себе.
   — Так и живут растения, — кивнул Заступник. — Они дремлют, но сознают, что существуют. Ну что ж. —- Он протянул Сету руку. — В путь.
   Сет коснулся ладони Заступника, и, как только сильные пальцы сомкнулись, испытал счастье. Никогда в жизни ему не было так хорошо.
   — Ты будешь жить и спать тысячу лет, — пообещал Заступник и прямо из корабельного коридора понес Сета к звездам...
   — Капитан, я не могу найти мужа. — Перепуганная Мэри чувствовала, как по щекам текут слезы. — Он исчез!
   — В каком смысле? Его что, нет на борту? Чепуха! Чтобы выйти в космос, надо открыть люк. Если бы это случилось, мы бы уже задохнулись.
   — Я знаю, — всхлипнула Мэри.
   — Значит, он где-то здесь. Вот продумаем как следует новый полиэнцефальный мир и найдем его.
   — Нет! — воскликнула она. — Сейчас!
   — Потом! — отрезал Белснор.
   Она повернулась и пошла прочь.
   — Вернись! Ты нам понадобишься.
   -— Не вернусь, — Она покинула рубку и прошла тесным коридором на камбуз.
   «Наверное, он исчез отсюда, — подумала Мэри. — Здесь он проводил почти все время. Такое чувство, будто он и сейчас рядом».
   Сгорбившись на табурете в крошечном отсеке камбуза, она слушала голоса из рубки. Постепенно они затихли: наступило полиэнцефальное слияние,
   «На сей раз — без меня, — подумала она. — Надеюсь, им сейчас хорошо. Впервые в жизни я не с ними. Вышла из игры. Что теперь делать? Куда идти?
   Я одна. Сет ушел... все ушли. А самой, без их помощи, мне никуда не уйти».
   Она потихоньку, вернулась в рубку. Там лежала вся команда: каждый в своей кабинке, от цилиндра на голове и верхней части туловища тянется множество проводов. Без дела только цилиндр Мэри... и Сета.
   Мэри стояла, дрожа.
   «Что они на этот раз ввели в программу? Какие были идеи, и что извлек из них «ТЕНЧ-889Б»? Как выглядит этот новый мир?»
   Она осмотрела панель тихо гудящего компьютера. Из всей команды с ним умел обращаться только Белснор. Конечно, Мэри могла вызвать данные на дисплей, но расшифровать их ей было не по силам. Она стояла возле компьютера и наконец решилась.
   «Наверно, там неплохо, — сказала она себе. — Все-таки мы набрались опыта, стали настоящими мастерами... Да, этот мир ничем не будет напоминать те недавние кошмары.
   Это правда, что агрессивность растет и убийств стало больше. Но ведь эти убийства не настоящие. Такая же иллюзия, как убийства во сне.
   И все-таки как легко они происходят! Как просто оказалось убить Сьюзи!»
   Она легла на койку своей личной кабинки, включила систему жизнеобеспечения, затем с облегчением надела на голову и плечи цилиндр. В ушах зазвучал модулированный гул. Как часто за эти долгие, тоскливые годы слышала она этот успокаивающий звук!
   Вокруг сгущалась тьма. Мэри вдыхала ее, принимала в себя, призывала... Наступила ночь. Теперь Мэри хотела света — хотела, чтобы поскорей пришел день, явив ее взору новый, незнакомый мир.
   «Кто я?» — подумала она, позабыв о «Персуее-9», об исчезновении Сета, о бессмысленной жизни в западне. Воспоминания были отброшены, как ненужная ноша. Мэри могла думать только о наступающем дне. Поднеся запястье к глазам, она попыталась различить циферблат часов. Но часы не шли. Она ничего не видела.
   Вскоре ей удалось разглядеть звезды — пятнышки света, то и дело исчезающие за ночными облаками.
   — Миссис Морли, — раздался недовольный мужской голос.
   Она открыла глаза. Сон как рукой сняло. К ней с кипой официального вида бумаг приближался Фред Госсим, главный инженер кибуца Текел Упарсин. — Вас переводят. — Он протянул бумаги Мэри. — Колония на планете... — Он помолчал, морща лоб. — Дельмар.
   — Дельмак-ноль, — поправила Мэри, пробегая глазами направление. — Да, я полечу туда на нозере.
   «Интересно, что за планета такая — Дельмак-ноль? Впервые слышу».
   В ней неожиданно проснулось любопытство.
   — А Сет тоже летит?
   — Сет? — Госсим поднял бровь. — Какой еще Сет?
   Она засмеялась.
   — Отличный вопрос. Я не знаю. Неважно, я так рада'..
   — Давайте не будем, — оборвал ее Госсим в обычной своей грубой манере. — Насколько я понимаю, вы бросаете свои обязанности.
   Он повернулся и пошел прочь.
   «Новая жизнь, — сказала себе Мэри. — Новые впечатления и ощущения. Интересно, понравится ли мне на Дельмаке-ноль? Конечно, понравится!»
   Пританцовывая, она побежала к своей квартире в центральном здании кибуца — укладывать багаж.

Вера наших 
ОТЦОВ
Повесть  

ВЕРА НАШИХ ОТЦОВ

   Выйдя на улицу, Чень едва не споткнулся о безногого нищего торговца на деревянной тележке-платформе; торговец оглашал улицу пронзительными воплями. Чень замедлил шаг, но не остановился. Ему не давало покоя последнее дело, которым он занимался в ханойском министерстве Произведений искусства. Чень был настолько поглощен мыслями, что обтекавший его поток велосипедов, мотороллеров и мотоциклов с реактивными моторчиками словно вообще не существовал, равно как и безногий торговец.
   — Товарищ, — позвал калека, устремившись за Ченем в погоню. Его тележка приводилась в движение гелиевой батареей, и калека весьма ловко управлялся с рычагами.
   — У меня широкий выбор испытанных народных травяных средств. Есть юридически заверенный список лиц, испытавших благотворное воздействие этих лекарств. Если ты чем-то страдаешь, только назови свою болезнь, и я помогу.
   — Благодарю, я здоров, — Чень остановился. «Разве что, — подумал он, — мучает хронический недуг всех служащих Центрального Комитета — карьеристский зуд, одолевающий всякого чиновника».
   — Могу вылечить лучевую болезнь, — гнул свое торговец, — или усилить потенцию. Могу обратить вспять течение раковых заболеваний, даже ужасной меланомы, которая зовется черным раком. — Калека показал подносик с набором разнообразный стеклянных бутылочек, алюминиевых баночек и пластиковых коробочек.
   — Если у тебя есть соперник, который хочет занять твое уютно кресло, я снабжу тебя особым веществом, с виду похожим на крем для кожи, но на самом деле это — очень сильный токсин. И цены, товарищ, у меня самые низкие. А в знак особого почтения к столь достойному товарищу я готов принять послевоенные бумажные доллары. Предполагается их свободное хождение повсюду, хотя на деле они едва ли дороже туалетной бумаги.
   — Пошел ты к черту! — Чень подал знак проплывавшему мимо аэротакси. Он и так опаздывал на три с половиной минуты. Предстояла важнейшая встреча, и все его толстозадые начальники с наслаждением отметят в уме его опоздание. Подчиненные сделают это с еще большим наслаждением.
   Но калека-торговец тихо добавил:
   — Товарищ, ты дбязан купить что-нибудь.
   — Это еще почему? — негодующе поинтересовался Чень.
   — Потому что, товарищ, я — ветеран войны. Я сражался в Последней Великой Войне Объединенного Народно-Демократического Фронта против презренных сил империалистов. Я потерял ноги в битве за Национальное Освобождение-при Сан-Франциско. — Теперь калека не скрывал торжества. — Если ты откажешься купить товар, предлагаемый ветераном, то рискуешь уплатить штраф или даже оказаться в тюрьме. Так гласит закон. Подумай о своей репутации, товарищ.
   Чень устало кивнул, отпуская аэротаксн.
   — Так и бьггь, — сдался он. — Я куплю что-нибудь. — Он окинул взглядом жалкий набор знахарских средств и наугад взял бумажный пакетик. — Вот это..
   Калека засмеялся.
   — Товарищ, это сперматоцид. Его покупают женщины, которые не имеют политического права на таблетки. Мужчине он едва ли пригодится.
   — Закон, — торжествующе изрек Чень, — не требует покупать полезное. Я просто должен купить что-нибудь. Я беру этот пакет. — Он полез за бумажником, разбухшим от обесценившихся послевоенных долларов. Будучи слугой государства, Чень получал эти доллары четыре раза в неделю.
   — Поведай мне свои проблемы, — предложил калека.
   Чень ошеломленно уставился на него ~ такое вторжение в личную жизнь, да еще со стороны неофициального лица!
   — Ладно, товарищ, — быстро сказал калека, видя реакцию Ченя. — Не буду настаивать. Как врач-народный целитель ограничусь тем, что мне знать полагается... — Он задумался, изможденное лицо стало серьезным. — Ты много смотришь телевизор? — неожиданно спросил он.
   Захваченный врасплох Чень ответил:
   — Каждый вечер. Кроме пятницы. По пятницам я хожу в клуб упражняться в завезенном с побежденного Запада эзотерическом искусстве партийного рулевого. — Это было единственным хобби Ченя. Все остальное время он посвящал партийной работе.
   Калека выбрал серый пакетик.
   — Шестьдесят долларов, — объявил он. — Гарантия полная. В случае, если не подействует согласно инструкции, прошу вернуть для полного возмещения убытков.
   — А как оно должно подействовать? — ехидно осведомился Чень.
   — Снимет усталость глаз после долгих и утомительных официальных речей. Это — успокаивающий порошок. Прими его перед длиной вечерней официальной тел-проповедью, которая...
   Чень заплатил и забрал пакетик. «Фигу тебе, — подумал он. — Все-таки это грабеж среди бела дня. Сделали ветеранов привилегированным классом. Теперь они кормятся за счет нас, молодого поколения».
   Забытый серый пакетик остался в кармане пиджака. Чень вошел в величественное здание министерства Произведений искусства, где его ждал собственный солидный кабинет. Начинался рабочий день.
   В приемной находился плотного сложения смуглолицый мужчина в коричневой шелковой двубортной «тройке» гонконгского производства. Рядом с незнакомцем стоял непосредственный начальник Ченя Сыма Цзопинь. Цзопинь представил их друг другу на кантонском диалекте, хотя сам владел им довольно слабо.
   — Товарищ Тун Чень, познакомьтесь с товарищем Дариусом Петелем. Товарищ Петель представляет новое учебно-идеологическое учреждение, открывающееся в калифорнийском городе Сан-Фернандо. — Он сделал паузу и добавил: — Всю энергию своей жизни товарищ Петель посвятил идеологической борьбе со странами империалистического блока. Поэтому он назначен на столь высокий пост.
   Они обменялись рукопожатием.
   — Чаю? — предложил гостям Чень.
   Он нажал кнопку инфракрасного хибачи, и мгновенье спустя в японском керамическом сосуде с орнаментом забулькала вода. Усевшись за стол, Чень обнаружил, что его преданная секретарша Си уже тайком положила на стол листок папиросной бумаги с секретным досье на товарища Петеля.
   — Абсолютный Благодетель Народа, — заговорил Цзопинь, — лично принял товарища Петеля. Абсолютный Благодетель доверяет товарищу Петелю. Эго — большая честь. Его школа в Сан-Фернандо будет преподавать обычную философию Дао, по сути являясь нашим каналом общения с либерально-интеллектуальной молодежью на западе США. Ее довольно много уцелело в районе между Сан-Диего и Сакраменто. По нашим предварительным данным около десяти тысяч. Школа примет две тысячи. Обучение будет обязательным для всех отобранных нами. Гм, кажется, вода уже кипит.
   . — Благодарю, — пробормотал Чень, опуская в керамический чайник пакетик чая «Липтон».
   Цзопинь продолжил:
   — Все экзаменационные работы будут направляться в ваш кабинет, дабы вы могли тщательно оценить идеологическую благонадежность студентов школы. Другими словами, вы, товарищ Чень, будете определять, кто из двух тысяч студентов действительно искренне реагирует на наши учебные программы, а кто — нет.
   — Я разолью чай, — объявил Чень, хорошо владевший тонкостями церемонии.
   — Мы должны понять одну вещь, — встрял Петель, чей кантонский был еще хуже, чем у Цзопиня. — Проиграв мировую войну, американцы и их молодежь научились маскировать свои истинные чувства и убеждения. — Слово «маскировать» он произнес по-английски. Не поняв, Чень вопросительно взглянул на начальника.
   — Лгать,— перевел Цзопинь.
   — Они послушно повторяют партийные лозунги, но внутренне уверены в их ошибочности. Экзаменационные работы этой группы будут очень похожи на работы искренне убежденных студентов...
   — Простите, если я правильно понял, две тысячи сочинений должны пройти через мои руки? — Чень пришел в ужас, он не верил своим ушам. — Это задание для целого отдела. У меня и так забот по горло. — Он покачал головой. — Я не могу дать официальное заключение о работах данной группы коварных идеологических диверсантов, упомянутых вами выше... Ну ни хрена себе! — добавил он в завершение по-английски.
   Цзопинь сморгнул, услышав крепкое западное ругательство, и сказал:
   — У вас есть люди. Можете привлечь еще несколько сотрудников. Бюджет министерства в этом году позволяет. И помните: Абсолютный Благодетель Народа лично выбрал товарища Петеля для этой работы.
   В его тоне появились угрожающие нотки — почти незаметные, только чтобы упредить истерику Ченя и вернуть последнего в русло субординации. Для пущего эффекта Цзопинь перешел в другой конец кабинета к трехмерному портрету Абсолютного Благодетеля в полный рост. Через несколько секунд его присутствие заставило сработать датчик автоматического магнитофона. Знакомый голос затянул привычную проповедь.
   — Сражайтесь ради мира, сыны мои, — твердо и проникновенно произнес голос.
   — Ну, хорошо! — Чень немного успокоился. — Возможно, удастся запрограммировать один из министерских компьютеров. Если использовать структуру ответов типа «да» — «нет» На базе предварительного идейно-семантического анализа идеологической верности... и неверности, разработать стандартную процедуру... Возможно...
   — У меня с собой один интересный материал, — сказал Дариус Петель. — Не могли бы вы, товарищ Чень, ознакомиться с ним. — Он затрещал «молнией» старомодного пластикового портфеля. — Вот два сочинения. — Он передал бумаги Ченю. —- Ваш ответ покажет вашу компетентность. — Его взгляд встретился со взглядом Цзо-пиня. — Как я понимаю, если вы справитесь, то будете назначены заместителем советника министерства, а Абсолютный Благодетель Народа лично пожалует вам медаль Кистеригана,
   Оба — Петель и Цзопинь — одновременно и настороженно улыбнулись.
   — Медаль Кистеригана, — эхом повторил Чень и взял сочинения, стараясь выглядеть беззаботно и уверенно, но сердце тревожно екало. — Почему именно эти работы? Я имею в виду, что именно я должен выяснить?
   — Одна из них принадлежит преданному прогрессивному деятелю партии, чья верность и убежденность тщательно и неоднократно проверены. Вторая написана юнцом, неким «стилягой», который, как подозревается, стремится скрыть свои презренные мелочные буржуазные идейки. Вам предстоит определить, какая работа кому принадлежит.
   «Вот спасибо вам огромное», — подумал Чень. Но, кивнув, прочел заголовок первой работы: «Предвосхищение доктрин Абсолютного Благодетеля в поэзии Бах ад-Дин Зуйара (Аравия, 13 век)».
   На первой странице Чень увидел четверостишие, хорошо ему знакомое. Оно называлось «Смерть», и он знал его с детства.

Еще не пробил час, свежи следы весны.
Но у Него ошибок не бывает,
Нет для Него ни высоты, ни глубины,
А только сад, где нас Он, как цветы, срывает.


   — Да, сильное стихотворение, — согласился Чень.
   Глядя на шевелящиеся губы Ченя, Петель пояснил:
   — Эпиграф здесь указывает на древнюю мудрость, заключенную в идее Абсолютного Благодетеля о том, (что отдельная личность смертна, что смерь неотвратима, а выживает лишь надличное, коллективное дело. Как тому и надлежит быть. Вы с ним согласны? С этим студентом? — Петель сделал паузу. — Или это скрытая сатира на пропаганду великих идей Абсолютного Благодетеля?
   — Хотелось бы взглянуть на вторую работу, — попросил Чень, чтобы выиграть время.
   — Решайте прямо сейчас. Дополнительная информация вам не нужна.
   — Признаться, я никогда не рассматривал это стихотворение с точки зрения... —Он почувствовал раздражение. — К тому же, это не Бах ад-Дин-Зуйар, это четверостишье из «Тысячи и одной ночи». Действительно тринадцатый век.
   Он быстро пробежал текст сочинения. Монотонный и тусклый пересказ стертых партийных лозунгов-клише. Штампы, знакомые Ченю с колыбели. Безгласый империалистический монстр, вынюхивающий (смешная метафора) следы истинного вдохновения, антипартийные группировки в восточный районах США, все еще плетущие сети заговоров... Сочинение навевало зевоту. Настойчивость и бдительность, подчеркивал автор. Стереть с лица Земли недобитков Пентагона, подавить упрямый штат Теннесси, а особенно важно разделаться с болезнетворным очагом реакции в красных холмах Оклахомы. Чень вздохнул.
   — Наверное, мы должны дать товарищу Ченю возможность подумать над этой сложной проблемой на досуге, — заметил Цзопинь. — Вам разрешается взять сочинения домой на сегодняшний вечер. Составьте собственное мнение и доложите нам завтра.
   Начальник кивнул, то ли насмешливо, то ли ободряюще. По крайней мере, он выручил Ченя из трудного положения, и уже за это тот был ему благодарен,
   — Вы крайне любезны, позволив мне выполнить столь важное задание за счет моего личного свободного времени. Великий Микоян, будь он жив, одобри! бы ваше решение, — пробормотал Чень, а про себя подумал: «Подонки, подложили мне такую свинью, Да еще за счет моего же отдыха. Да, КП США явно в трудном положении. Академии перевоспитания не справляются с обработкой упрямых и своенравных янки. И ты вешал эту собаку с одного функционера На другого, пока не добрался до меня... Спасибо вам огромное».
   Вечером, в своей небольшой, но уютно обставленной квартирке, он прочел второе сочинение, принадлежащее перу некой Марион Калпер, и обнаружил еще одно стихотворение. Да, явно в этом классе любили поэзию. Честно говоря, Ченю не нравилось, когда поэзию — или любой другой вид искусства —использовали как идеологический инструмент. Но что поделаешь. Он устроился поудобнее в любимом кресле с суперполезной формой спинки, исправляющей осанку, закурил громадную сигару «Корона номер один» и углубился в чтение.
   Эпиграфом мисс Калпер взяла отрывок из поэмы Джона Драйдена, английского поэта 17 века. Это были заключительные строки из «Песни на день святой Цецилии»:

Когда последний час отпущенный
Поглотит жалкий хоровод.
Зов трубный загремит с небес,
Восстанут мертвые окрест,
И сфер небесный встанет ход.


   «Черт бы вас всех подрал, — мысленно выругался Чень. ~ Драйден, надо полагать, предвосхищает здесь падение капитализма? «Жалкий хоровод» означает капитализм? Боже! Он дотянулся к сигаре и обнаружил, что она погасла. Сунув руку в карман за любимой японской зажигалкой, он приподнялся с кресла...
   — Твии! — заверещал телевизор в противоположном конце Комнаты.
   Так. Сейчас мы услышим обращение нашего любимого Вождя, Абсолютного Благодетеля Народа. Он взовет к нам прямо из Пекина, где живет уже девяносто лет. Или сто? Сейчас с нами заговорит, как мы его ласково называем, Великая Задница...
   — Да расцветут в вашему духовном саду десять тысяч цветов осознанной скромности и аскетизма, — сказал телеведущий. Чень, внутренне застонав, поднялся и поклонился экрану, как и надлежало — каждый телевизор имел встроенную камеру, передававшую в Службу Безопасности информацию о реакции зрителей.
   На экране появился яркий цветущий лик стодвадцатилетнего вождя Восточной компартии, правителя многих («слишком многих» — подумалось Ченю) людей. «Хрен тебе», — мысленно сказал он, усаживаясь обратно в суперудобное кресло, но уже лицом к экрану.
   — Мысли мои, — начал вечно юный Благодетель, как всегда, глубоким и проникновенным голосом,— полны забот о вас, дети мои. И в особенности озабочен я товарищем Тун Ченем из Ханоя. Перед ним стоит нелегкая задача, решив которую он сможет обогатить духовную сокровищницу народов Востока, а заодно — и Западного побережья Америки, Пожелаем же удачи этому благородному и преданному человеку. Я решил выделить несколько минут, чтобы поддержать и ободрить его. Вы слушаете, товарищ Чень?
   — Да, Великий Вождь, — пробормотал Чень. Какова вероятность того, что партийный лидер действительно выделил его из миллионов именно в этот вечер? Ответ заставил Ченя злорадно усмехнуться про себя. Скорее всего, передача идет только на его многоквартирный дом или, по крайней мере, микрорайон. А может, текст наложен методом синхронного дубляжа на телестудии Ханоя? В любом случае, от Ченя требовалось смотреть, слушать и внимать, Что он и делал, имея за спиной годы тренировок. Внешне он являл образец напряженного внимания. Внутренне продолжал размышлять о тех двух сочинениях. Кто есть кто? Где кончался всепоглощающий партийный энтузиазм и начиналась злая сатира? Трудно сказать... потому они и подложили ему эту свинью.
   Он опять полез в карман за зажигалкой и наткнулся на серый конвертик, проданный ветераном-калекой. *0 Боже, деньги выброшены на ветер, и ради чего? — Перевернув пакетик, он увидел на обороте текст. — Интересно. — Он начал разворачивать. Текст привлек его внимание, на что и был рассчитан: «Вы не справляетесь с задачами как член партии и просто человек? Боитесь отстать от времени и оказаться на свалке истории?..»
   Чень быстро пробежал текст глазами, пытаясь уловить суть — что именно он купил?
   Абсолютный Благодетель продолжал монотонную проповедь.
   Порошок. В конвертике был нюхательный порошок. Крошечные темные крупинки, издававшие приятный дразнящий аромат, внешне напоминающие порох. В Пекине, будучи еще студентом, он нюхал табак — курить тогда было запрещено. Самопальные смеси, их изготавливали в Нанкине Бог знает из чего. К смеси добавлялся любой ароматизатор — от апельсиновой цедры до детского кала, особенно это касалось смеси под названием «сухой тост» . Именно после него Чень бросил нюхать табак.
   Под монотонное жужжание Абсолютного Благодетеля Чень осторожно понюхал порошок, перечитал показания. Как утверждалось, порошок вылечивал все, от привычки опаздывать на работу до любви к женщине с сомнительным политическим прошлым. Заманчиво, но уже набило оскомину...
   В дверь позвонили.
   Чень подошел и распахнул дверь, заранее зная, что его ждет. На пороге, конечно, стоял управдом Ма Ци в металлической каске и с обязательной нарукавной повязкой. Вид у него был деловой и решительный.
   — Товарищ Чень, мой партийный соратник! Мне позвонили из телестудии. Вместо того, чтобы отдавать все внимание передаче, вы возитесь с пакетом сомнительного содержания.
   Ма извлек блокнот и шариковую ручку.
   — Две красные отметки. С сего момента вам предписывается занять удобное положение перед экраном и всецело погрузиться в речь Великого Вождя. Его слова обращены непосредственно к вам.
   — Сомневаюсь, — услышал Чень собственный голос.
   Ма ошарашено моргнул.
   — Как это понимать?
   — Вождь правит восемью миллиардами товарищей. Он не станет выделять именно меня. — Чень с трудом сдерживался. '
   — Но я слышал собственными ушами! Он упомянул ваше имя, — с доводящим до безумия рвением настаивал управдом.
   Подойдя к телевизору, Чень прибавил звук.
   — Слышите, он говорит от трудностях товарищей в Народной Индии. Меня это не касается.
   — Все, что сообщает Вождь, касается каждого. — Ма поставил закорючку в блокноте, сдержано поклонился и собрался уходить. — Мне звонили из Центральной студии. Ваше внимание к передаче — важный фактор. Обязываю включить автоматический записывающий контур телевизора и заново просмотреть предыдущий фрагмент выступления Вождя.
   Чень громко пукнул. И захлопнул дверь..
   «К телевизору, — приказал он себе. — К алтарю нашего свободного времени. И два сочинения — как два камня на шее. И все это вместо нормального отдыха после напряженного трудового дня, круто, ничего не скажешь. Эх, провались вы все».
   Он подошел к телевизору, и хотел его выключить. Тут же загорелся красный предупредительный сигнал — Чень еще не имел права выключать приемник. «Хотя бы на миг освободиться от треска штампованных проповедей, от лая партийных гончих, выслеживающих наше...»
   По крайней мере, он имел право понюхать порошок. Не было закона, запрещающего нюхать табак — или его аналоге — во время речей Вождя. Поэтому, высыпав из конвертика горстку мелких черных гранул на тыльную сторону ладони, Чень профессионально ловким движением поднес руку к носу и глубоко вдохнул. Когда-то считалось, что носовые полости напрямую соединяются с головным мозгом, и нюхательная смесь непосредственно воздействует на кору, подкорку и прочее. Он снисходительно улыбнулся, уселся и сфокусировал взгляд на бесконечно знакомой физиономии Абсолютного Благодетеля.
   Изображение мелькнуло и исчезло. Пропал звук. Чень смотрел в пустоту, в вакуум. Экран мерцал белым прямоугольником, из динамика доносился ровный шипящий свист.
   «Неслабая штука», — подумал он и жадно вдохнул остаток порошка, стараясь загнать гранулы поглубже в носовые полости. Может, они в самом деле соединяются с мозгом?
   Несколько секунд экран оставался пустым, потом медленно появилось изображение. Но это был не Вождь. Не Абсолютный Благодетель Народа. По сути, это даже не было человеческим существом.
   Перед Ченем материализовалась механическая конструкция из печатных плат, линз, шлангов-щупалец, коробок с раструбами. Из раструбов слышался угрожающий монотонный звон.
   Чень не мог оторвать взгляда от механического чудовища. Что это? Реальность? «Галлюцинация,— решил он. — Торговец наткнулся на забытый секретный склад с психоделиками времен Войны за Освобождение. И я принял громадную порцию этой гадости!»
   На ватных ногах Чень добрался до видеофона и вызвал ближайший участок слубеза.
   — Я случайно обнаружил торговца психоделическими наркотиками, — пробормотал он в трубку.
   — Ваше имя и адрес? — рявкнул деловой энергичный голос дежурного офицера.
   Чень сообщил нужные сведения, потом с трудом вернулся в кресло. И снова оказался лицом к лицу с чудовищным видением на телеэкране. «Это смертельно, — решил он. — Наверное, какой-то супернаркотик, синтезированный в тайных лабораториях Вашингтона или Лондона. Во много раз сильнее ЛСД-26, который сбрасывали в наши резервуары. И я собирался отдохнуть от речей Вождя... Дурак! Этот электронный пластиковый звонящий и машущий щупальцами монстр гораздо хуже. У меня душа уходит в пятки, жить так до самого конца...»
   Через десять минут в дверь забарабанили сотрудники слубеза. К этому времени знакомый образ Вождя постепенно вернулся на экран, заменив нереального робота со щупальцами и визгливыми раструбами.
   — Психоделический токсин, — объяснил Чень, проведя двух слубезовцев к столу, где лежал конвертик. — Короткодействующий. Абсорбируется непосредственно в кровь через носовые полости. Я сообщу подробности об обстоятельствах его приобретения: где, у кого, все приметы. — Чень с трудом вздохнул. От потрясения голос у него стал хриплым.
   Слубезовцы ждали, приготовив шариковые ручки. И где-то на заднем плане дребезжал неутомимый Абсолютный Благодетель. Как тысячу вечеров до этого. «Хотя теперь все будет по-другому, — подумал Чень, — я уже не смогу воспринимать его как всегда. Может, они этого и добивались?»
   Странно, что он подумал так — «они». Но почему-то это показалось правильным. На миг он засомневался, выдать ли слубезовцам точные приметы калеки-Торговца?
   — Уличный торговец, — сказал он. — Где - не помню.
   Хотя прекрасно помнил тот перекресток. В конце концов, преодолевая непонятную нерешительность, он выложил все.
   — Спасибо, товарищ Чень. —- Начальник патруля собрал остатки порошка и убрал в карман своей красивой, аккуратной формы. — Мы сделаем анализ как можно быстрее и сообщим в случае, если вам потребуется медицинская помощь. Некоторые военные психоделики смертельно опасны, как вы, несомненно читали.
   — Читал, — согласился Чень. Именно этого он и боялся.
   — Всего хорошего и спасибо за звонок.
   Слубезовцы удалились. Похоже, они были не очень удивлены — очевидно, подобные инциденты случались нередко.
   Лабораторный анализ, был произведен на удивление быстро, учитывая разветвленность бюрократического аппарата. Видеофон зазвонил, когда Вождь еще не окончил речи.
   — Это не галлюциноген, — сообщил Ченю работник слубезовской лаборатории.
   — Разве? — Странно, но он не испытывал облегчения. Ни в малейшей степени.
   — Даже наоборот. Это фенотиазин. Как вам, наверное, известно, это антигаллюциногенный препарат. Доза на грамм смеси довольно сильная, но безвредная. Возможно, понизится давление, вы почувствуете сонливость. Скорее всего, препарат украден из тайного военного склада, брошенного отступающими варварами, так что не волнуйтесь.
   Чень медленно опустил трубку. Раздался звонок.
   Словно во сне, он пошел открывать.
   На пороге стояла девушка в плаще, голова повязана платком, частично скрывающим длинные темные волосы. Она сказала тихим, кротким голосом:
   — Товарищ Чень? Тун Чень из министерства...
   Чисто машинально впустил ее в прихожую и запер дверь.
   — Вы подключились к моему видеофону, — сказал он. Это был выстрел наугад, но что-то подсказывало Ченю, что он прав.
   — Они... забрали препарат? — Девушка огляделась. — Хорошо, если нет. Сейчас так трудно его доставать.
   — Фенотиазин доставать труднее, чем нюхательный табак. Так вас нужно понимать?
   Девушка пристально посмотрела на него большими загадочными глазами.
   — Да, товарищ Чень. — Она помолчала. — Что вы видели на экране? Скажите. Это очень важно. Мы должны знать.
   — Разные люди видят разное?
   — Да. Это и сбивает с толку. Мы не можем понять... Это ни в какую схему, ни в какую теорию не укладывается. — Ее глаза стали еще темней и глубже. — Морской дракон? С чешуей, клыками, плавниками? Или инопланетное чудовище, покрытое слизью, да? Пожалуйста, расскажите, мы должны знать. — Ее плащ понимался в такт неровному взволнованному дыханию. Чень вдруг обнаружил, что наблюдает за ритмом.
   — Я видел машину, что-то вроде робота.
   — Ага! — Она кивнула. — Понятно. Механическое существо. Абсолютно нечеловеческое. Не андроид, а нечто на человека непохожее.
   — Совершенно непохожее. И разговаривать по-человечески оно тоже не умеет», — добавил он про себя.
   — Вы ведь понимаете, это была не галлюцинация.
   — Мне сообщили, препарат оказался фенотиазином. Больше я ничего не знаю. — Чень старался говорить как можно меньше. Ему хотелось услышать, что скажет девушка.
   — Итак, товарищ Чень... — Она глубоко вздохнула. — Если это — не галлюцинация, то что? Может, то, что называется «сверхсознанием»?
   Чень не ответил. Он взял со стола сочинения, повертел в руках, бросил обратно. Он ждал продолжения.
   Девушка стояла рядом, словно возникнув из весеннего дождя; она пахла дождем. Он чувствовал ее волнение, и она была прекрасна в своей взволнованности, в том, как пахла, как выглядела и говорила. «Это тебе не телевизор, к которому привыкаешь с пеленок», — неожиданно подумал он.
   — Люди, принимающие стелазин — а вы на самом деле приняли стелазин, товарищ Чень — видят разное, — немного хрипло произнесла она. — Но варианты ограничены, их можно собрать в характерные группы. Одни видят то же, что и вы, мы называем этот феномен «Железяка*. Другие — что-то вроде морского чудовища, это
   «Пасть». Еще есть «Птица», «Заоблачная труба* и... — Она запнулась. — Остальные реакции говорят нам еще меньше. Теперь, товарищ Чень, вы тоже видели это. Мы бы хотели, чтобы и вы участвовали в наших собраниях. В группе наблюдателей, которая видела то же, что и вы. Эго так называемая красная группа. Мы стремимся выяснить, что это на самом деле...
   Она пошевелила гладкими, словно вылепленными из матового воска пальцами.
   — Не может же оно быть воем одновременно. — В тоне девушки слышалось недоумение, какое-то детское удивление. Ее настороженность явно ослабла.
   — А что вы видите? Лично вы?
   — Я в желтой группе. Я вижу... бурю. Воющий смерч. Вырывающий с корнем деревья, разносящий в пыль здания... — Она грустно улыбнулась. — Это «Разрушитель». Всего двенадцать групп, товарищ Чень. Двенадцать совершенно разных восприятий одного и того же телеобраза Вождя. Под воздействием одного и того же препарата. — Она снова улыбнулась. Теперь она смотрела на него с доверием и ожиданием. Как будто он мог помочь.
   — Вообще-то я должен вас арестовать,— сказал Чень. — Произвести гражданский арест.
   — Нет статьи в законе. Прежде чем организовать распространение стелазина, мы тщательно изучили советский кодекс. Запас у нас небольшой, и мы не раздаем его кому попало. Вы нам показались подходящей кандидатурой — известный, пользующийся доверием молодой чиновник послевоенного типа, уверенно поднимающийся по ступенькам карьеры. — Она взяла сочинения. — А, вас просчитывают, да?
   — Что делают? — не понял он.
   — Дают изучить какой-нибудь документ и проверяют, соответствует ли ваша реакция текущему взгляду партии. — Она улыбнулась. — Когда вы поднимитесь на ступеньку выше, то узнаете это выражение. Поднимитесь к товарищам Цзопиню и Петелю, — добавила она уже серьезно. — Товарищ Петель — очень крупная фигура. Никакой школы в Сан-Фернандо нет, эти сочинения сфабрикованы специально, чтобы проверить вашу идейную надежность, товарищ Чень; Кстати, вы уже определили, где ересь? — Она произнесла эти слова тоненьким, как у гнома, голосом с ноткой насмешливой угрозы. — Один неверный шаг, неверный выбор, и ваша расцветающая карьера увянет в зародыше. Но если вы угадаете...
   — А вы-то знаете, где какое сочинение? — возмутился он.
   — Да. — Она серьезно кивнула. — У нас есть микрофоны в кабинете Цзопиня. Мы подслушали его беседу с товарищем Петелем. На самом деле его зовут Джуд Крейн, он — старший инспектор высшего отдела сеслужа, секретной службы. Наверное, вы слышали это имя. Он был главным ассистентом судьи Ворлавского на послевоенном процессе 1998 года в Цюрихе.
   — Я... понимаю, — с трудом выдавил Чень. Теперь многое становилось ясным.
   — Меня зовут Таня Ли, — представилась девушка.
   Он молча кивнул. Потрясение было еще сильно, и ошарашенный Чень никак не мог собраться с мыслями.
   — Вообще-то я — мелкий служащий вашего министерства,— продолжала Ли. — Но, насколько я помню, мы с вами никогда не встречались, даже случайно. Мы стараемся пробраться на самые разные посты государственной машины. Мой начальник...
   — Может, не стоит все рассказывать? — Он показал на включенный телевизор. — Они могут подслушать.
   — Мы заблокировали прием и передачу по каналу вашей квартиры. Повысили уровень помех. Им потребуется не менее часа, чтобы отыскать экран. У нас осталось... — она посмотрела на тонкое запястье с крошечными часиками, — пятнадцать минут. Пока мы в безопасности.
   — Скажите... какое сочинение искреннее? — спросил он.
   — Вас волнует только это?
   — А что еще должно меня волновать?
   — Разве вы еще не поняли? Вы узнали такое... Вождь на самом деле не Вождь. Он — нечто другое* хотя мы пока не можем выяснить, что. Пока. Товарищ Чень, вы когда-нибудь делали анализ вашей питьевой воды? Я знаю, это похоже на манию преследования, но все же?
   — Конечно, нет. — Он уже знал, что она скажет.
   — Анализы показывают, что питьевая вода насыщена галлюциногенами. Была, есть и будет. Но это не те галлюциногены, которыми пользовались во время войны.
   Эта — новое квазиэрготическое соединение «Датрокс-три». Вы его пьете дома, в ресторанах, у друзей. Вы пьете его на работе — вся вода в городе отравляется из одного источника, — гневно сказала она, — Мы раскусили эту загадку и поняли, что фенотиазин нейтрализует действие наркотика. Но чего мы не предполагали, так это целого букета, целого веера реакций. Ведь галлюцинации могут отличаться, но реальность должна восприниматься однозначно. Все получилось наоборот, перевернулось с ног на голову. Мы даже не смогли прийти к какой-нибудь теории, объясняющей этот феномен. Двенадцать видов галлюцинаций — это понять несложно. Но одна галлюцинация и двенадцать реальностей! — Она замолчала; наморщив лоб, посмотрела на сочинения. — Вот эта, с арабским стихотворением, правильная работа. Если вы укажете на нее, то получите повышение. Поднимитесь еще на одну ступеньку в партийной иерархии. — Улыбнувшись — у нее были красивые белые зубы — она добавила: — Сегодня утром вы совершили выгодное вложение капитала. Теперь вашей карьере некоторое время ничего не грозит — благодаря нам.
   — Я не верю вам. — Им руководила инстинктивная осторожность, выработанная долгой жизнью среди головорезов ханойского отделения Восточной компартии. Они владели мириадом способов «вырубить» соперника. Некоторыми из них Чень сам пользовался за годы карьеры. Возможно, сейчас он имеет дело с новым, еще незнакомым ему способом. Всегда остается такая вероятность.
   — В сегодняшней речи Вождь упомянул вас, — сказала Таня. — Вам это не показалось странным? Вас, мелкого кабинетного служащего заштатного министерства...
   — Согласен, — признал он. — Меня это поразило.
   — Это логично. Великий Вождь сейчас формирует новую элиту из молодых энергичных функционеров послевоенного поколения. Вождь выделил вас по той же причине, что и мы. Ваша карьера, по крайней мере, пока, если к ней подойти правильно, способна вознести вас на самый верх. Вот такие дела.
   «Интересно, — подумал он, — все в меня верят. Кроме меня самого. Особенно теперь, после опыта с антигаллюциногеном. Убеждения, формировавшиеся годами, дали трещину, и неудивительно». Но постепенно он при-
   ходил в себя, и былая уверенность преуспевающего чиновника давала себя знать.
   Подойдя к видеофону, он снял трубку и начал набирать номер ханойского слубеза — второй раз за вечер.
   — Это будет вашей второй фатальной ошибкой, — заметила Таня. — Я скажу, что вы заманили меня в квартиру и пытались дать взятку, предполагая, что я знаю, какое сочинение искреннее, благодаря моему посту в министерстве.
   — А что было моей первой фатальной ошибкой?
   — То, что вы не приняли дополнительную дозу фенотиазина,спокойно сказала Таня.
   Тун Чень положил трубку. «Не понимаю, что со мной творится. Две силы. С одной стороны — партия и Великий Вождь. С другой — эта девушка и некая конспиративная организация за ее спиной. Одна сила хочет, чтобы я поднимался выше в иерархии партии, вторая... чего хочет Таня Ли? Внутри, под прикрытием слов и тривиального презрения к партии, Вождю и моральным принципам Объединенного Народно-Демократического Фронта? Что ей надо от меня?»
   — Вы антипартиец? — спросил он с любопытством.
   — Нет.
   — Но... — Он развел руками. — Третьего не дано. Партия и антипартия. Тогда вы должны быть партийцем. — Он изумленно посмотрел на нее. Таня спокойно выдерг жала его взгляд. —;Тайная организация. Против чего вы боретесь? Против государства? Вроде тех студентов в Америке, которые во время войны во Вьетнаме останавливали военные эшелоны, выходили на демонстрации?..
   — Все совсем не так, — устало сказала Таня. — Но это не важно. Оставим. Мы хотим знать, кто или что нами управляет. Нам нужен такой член организации, который имеет шанс лично встретиться с Вождем, лицом к лицу. Тет-а-тет. Вы понимаете... — Она повысила голос. Потом взглянула на часы, явно опасаясь, что не успеет скрыться. — Очень немногим удается увидеть Вождя. Я имею в виду на самом деле увидеть.
   — Он ведет уединенный образ жизни. Преклонный возраст все-таки.
   — Мы надеемся, — продолжала Таня, — что, пройдя испытание, а с моей помощью вы практически его прошли, вас пригласят на одну из вечеринок только для мужчин. Вождь устраивает их время от времени, и газеты о них, естественно не сообщают. Теперь понимаете? — Она перешла на горячий быстрый шепот. — И тогда мы узнаем... Вы пойдете туда, приняв препарат, и когда увидите Его лицом к лицу...
   — Что станет концом моей карьеры, если не жизни, — подхватил он.
   — Вы нам кое-что должны, — напомнила Таня Ли, лицо ее побелело. — Если бы не подсказка, вы бы наверняка выбрали неправильное сочинение. И вашей карьере преданного слуги общества пришел бы конец. Вы провалили бы испытание, даже не подозревая, что вас испытывают.
   — У меня был один шанс из двух, — примирительно сказал он.
   — Нет, — отрезала она. — Фальшивка набита ловко подобранными партийными лозунгами. Они намеренно устроили вам ловушку. Они хотели, чтобы вы провалились.
   Сбитый с толку, Чень опять взглянул на сочинения. Правду ли она говорит? Возможно. Вероятно. Очень похоже на правду. Кто-кто, а он хорошо знал партийных функционеров. Особенно своего непосредственного начальничка Цзопиня. Он вдруг почувствовал усталость и безразличие!
   — Значит, услуга за услугу. Вы это требуете. Вы услугу мне оказали: добыли, надеюсь, верный ответ на вот этот партгест. Но вы свой ход сделали. Что помешает мне вышвырнуть вас вон? Как захочу, так и поступлю; я себя ничем не связывал. — Он слышал свой голос как будто со стороны: монотонный, бездушный — типичный голос партийного функционера.
   — По мере продвижения наверх вы столкнетесь с новыми проверками. И мы постараемся, чтобы вы эти проверки прошли. — Таня была совершенно спокойна, очевидно, предвидела его реакцию.
   — Сколько у меня времени на раздумье?
   — Спешить некуда. Вы получите приглашение на личную виллу Вождя у Желтой реки не раньше следующей недели. Или даже в следующем месяце. — Она остановилась на пороге. — Если вам будут грозить новые проверки, мы предупредим. Так что вы еще встретитесь со мной или с кем-нибудь из наших. Возможно, с тем ветераном-калекой. На этот раз он продаст вам листок с правильным ответом. — Она улыбнулась, но улыбка тут же погасла, как задутая свеча. — И однажды вы получите торжественное официальное приглашение на виллу Вождя, очень красивый бланк. Вы пойдете туда, предварительно приняв большую дозу стелазина... возможно, весь остаток нашего быстро тающего запаса. Спокойной ночи.
   Дверь закрылась. Она ушла.
   «Бог мой, — подумал Чень, — они ведь могут теперь шантажировать меня. А она даже не упомянула об этом. Не стоило тратить время — их намерения гораздо серьезнее».
   С другой стороны... Он ведь сообщил в слубез. Наркотик оказался фенотиазином. Значит, они следят. В сущности, он не нарушал закона, но... они будут тщательно за ним наблюдать. Впрочем, как и всегда. Он уже привыкла прошедшие годы. Привык, как и все остальные.
   «Я увижу Абсолютного Благодетеля Народа, — сказал он себе, — встретить Вождя и, возможно, умереть... На что он похож? К какому подклассу негаллюцинаций будет принадлежать? Какой-нибудь новый, неизвестный тип? Нечто, грозящее перевернуть мой мир? Как я выдержу эту встречу, как сохраню внешнее спокойствие после того, что видел по телевизору? Железяка, Пасть, Разрушитель, Труба, или что-нибудь похуже?»
   Потом он перестал ломать голову. Гадать было бесполезно. И очень страшно.

   На следующее утро товарищи Цзопинь и Петель ждали Ченя в его кабинете. Вернее, выжидали. Чень без лишних слов вручил им «экзаменационное сочинение» с арабским стихотворением.
   — Вот это, — сказал он звенящим голосом, — работа преданного члена партии или, возможно, кандидата в члены. Эта же... — Он хлопнул по второй пачке листов, — реакционный мусор. — Он почувствовал злость. — Несмотря на внешне ортодоксальную...
   — Прекрасно, товарищ Чень, — кивнул Петель. —- Не будем вдаваться в подробности. Ваш анализ дал верный результат. Вы слышали, Вождь вчера упомянул ваше имя в вечернем телевыступлении?
   — Конечно, слышал.
   — Не сомневаюсь, вы сделали соответствующий вывод, что все мы вовлечены в дело особой важности. Вождь выделяет вас, это ясно. Собственно, он связался со мной V, лично и... — Петель порылся в своем пухлом портфеле. — Черт, кажется потерял. Ну, ладно... — Он посмотрел на Цзопиня, тот едва уловимо кивнул. — Великий Вождь хотел бы видеть вас на обеде в своем загородном доме у реки Янцзы вечером следующего четверга. Миссис Флетчер особо оценит...
   — Кто такая миссис Флетчер?
   Цзопинь сухо пояснил:
   — Жена Абсолютного Благодетеля. Его самого зовут...
   Вы, не сомневаюсь, никогда об этом Не слышали... Его зовут Томас Флетчер.
   — Он европеец, — пояснил Петель. — Работал в новозеландской компартии, принимал участие в захвате власти. Это было нелегко, как вы помните. Данная информация не является секретной в строгом понимании.
   Но, с другой стороны, не стоит слишком распространяться. — Он помолчал, играя цепочкой часов. — Наверное, будет лучше, если вы вообще забудете об этом. Конечно, встретив его, вы сразу поймете по лицу, что он европеец, как и я. Как и многие из нас.
   — Национальность, — назидательно заметил Цзопинь, — не влияет на верность Вождю или партии. Яркий тому пример — товарищ Петель, стоящий перед вами.
   — Но на экране... — начал Чень, — Вождь...
   — Изображение подвергается специальным видеокорекциям, — перебил Цзопинь. — Из идейных соображений. Большая часть товарищей на высоких постах знает об этом. — Он с осуждением посмотрел на Ченя.
   «Значит, они знают. И молча соглашаются. Все, что мы видим каждый вечер — иллюзия. Вопрос: до какой степени иллюзия? Частично? Или полностью?»
   — Понимаю, — сухо сказал он и подумал: «Где-то вышла промашка. Они, те, кто стоит за спиной Тани Ли, не предполагали, что я так быстро получу приглашение.
   Где препарат? Успеют они связаться со мной или нет? Скорее всего, нет».
   Странно, он испытывал облегчение. Он будет допущен к Великому Вождю, увидит его таким же, каким видел на экране. Будет очень приятный, поощряющий партийную энергию обед в компании наиболее влиятельных партийцев Азии. «Уверен, мы обойдемся и без фенотиазинов», — подумал Чень.
    Чувство облегчения становилось все сильнее.
   — А, вот он, — вдруг сказал Петель и выудил на свет Божий белый конверт. — Ваш пригласительный билет. Утром в четверг ракета компании Синорокет доставит вас на виллу Вождя. Офицер, отвечающий за соблюдение протокола, проведет с вами беседу. Форма одежды парадная, фрак и галстук, но атмосфера будет в высшей степени теплая и сердечная. И, как всегда, много тостов. Я побывал на двух таких мальчишниках. Товарищ Цзопинь, — Петель изобразил улыбку, — пока не удостоился такой чести. Но, как сказано, ищущий да обрящет. Ого сказал Бен Франклин.
   — К товарищу Ченю, должен отметить, эта честь пришла несколько преждевременно. — Цзопинь с видом философа пожал плечами. — Но моего мнения не спрашивают.
   — И еще одно. — Петель посерьезнел. — Возможно, лично встретившись с Вождем, вы будете несколько разочарованы. Даже если так, будьте внимательны, и ни в коем случае не показываете своих истинных чувств. Мы привыкли — нас даже приучили — видеть в Вожде не просто человека, а нечто большее. Но за столом он... — Петель пошевелил пальцами, — во многих отношениях не отличается от нас, грешных. Он может рассказать анекдот с бородой или выпить лишнего... Откровенно говоря, заранее никогда не известно, как пройдет вечер, хотя, как правило, такие обеды кончаются не раньше следующего утра. И потому будьте предусмотрительны и примите дозу амфетамина. Офицер, отвечающий за протокол, снабдит вас таблетками.
   «Вот как? Довольно неожиданная и интересная новость», — отметил про себя Чень.
   — Для внутренней крепости. И чтобы, как говорится, «пузырь хорошо держался*. Вождь отличается большой выносливостью. Очень часто он все еще свеж и полон сил, в то время, как остальные участники застолья дано свалились под стол.
   — Выдающаяся личность, наш Вождь, — сладко пропел Цзопинь. —- я считаю, его некоторая... неумеренность только доказывает, что он -- славный парень. Плоть от плоти народной. Настоящий человек Возрождения, гармоничный во всех отношениях, как, например, Лоренцо Медичи.
   — Очень верное и удачное замечание, — согласился Петель. Он так пристально наблюдал за Ченем, что тому опять стало неуютно, вернулось зябкое ощущение страха, как вчера вечером. «Не попаду ли я из огня, да в полымя? Вчерашняя девица, вдруг она — агент сеслужа?»
   Он решил, что всеми правдами и неправдами постарается уклониться от встречи с безногим торговцем. Будет ходить домой другой дорогой.

   Ему везло. В тот день он сумел скрыться от калеки, и на следующий тоже, и так далее, до самого четверга.
   Утром в четверг калека-торговец неожиданно выкатил из-за какого-то грузовика и загородил Ченю дорогу.
   — Как мое лекарство? — требовательно поинтересовался он. — Помогло? Я уверен, что помогло — состав очень древний, времен династии Сун. Вижу, оно вам помогло. Правильно?
   — Прочь с дороги, — процедил Чень сквозь зубы.
   — Прошу, ответьте мне! — Тон калеки не имел ничего общего с обычным нытьем уличных торговцев, особенно калек. Именно тон подействовал на Ченя. «Командирский голос», как говаривали офицеры марионеточных империалистических войск много лет тому назад.
   — Я сам знаю, что было в вашем пакетике, —- огрызнулся Чень. — И с меня довольно. Если я передумаю, то куплю это вещество в нормальной аптеке. Большое спасибо.
   — Со мной говорила товарищ Ли, — громко сказал калека.
   — Правда? — Чень прибавил шагу. Он заметил свободное аэротакси и отчаянно замахал рукой.
   — Сегодня вечером вы будете на вилле у реки Янцзы. Возьмите препарат немедленно. — Калека, пыхтя от усталости, протянул конверт. — Прошу вас, партиец Чень. Ради вас и нас всех. Мы должны вьщснить, что это. Видит
   Бор, возможно, это -даже не человек, а инопланетное существо. Это было бы самое страшное. Вы понимаете? Ваша ничтожная карьера — пустое место, если только представить... Если мы не сможем выяснить...
   Такси остановилось у обочины, дверца плавно отъехала, Чень полез в кабину.
   — Пожалуйста, —- просил калека. — И бесплатно. Ничего не будет вам стоить. Примите перед началом обеда. И не глотайте амфетаминов — они из группы таламостимуляторов, а фенотиазин — адреносупрессант, они взаимно противопоказаны...
   Дверь плавно скользнула на место, Чень откинулся на спинку.
   — Куда едем, товарищ? — спросил робоводитель.
   Чень назвал номер своего жилого корпуса.
   — Полоумный калека-торговец ухитрился протиснуть образец своего сомнительного Товара в мою стерильную кабину, — заметил таксист. — Обратите внимание, товарищ, у вашей ноги.
   Чень увидел конверт, обычный е виду конверт. «Вот так становишься наркоманом, — подумал он. — Откуда ни возьмись, лежит рядом с тобой пакетик...* Поколебавшись, он поднял конверт.
   На конверте опять была надпись, на этот раз сделанная от руки. Женский почерк. Наверное, Таня Ли.
   «События застали нас врасплох. Но, слава Богу, мы успели. Где вы были во вторник и среду? Неважно. Вот препарат. И удачи. Не пытайтесь со мной связаться, я найду вас сама*.
   Он сжег конверт в автоматической пепельнице такси. Но темные гранулы оставил у себя.
   «Галлюциногены, все это время, все годы. В воде, в пище. Десятилетиями. Не во время войны — в мирное время. И не в лагере врагов — у себя дома. Сволочи, — подумал он. — Наверное, нужно принять гранулы. Выяснить, наконец, что он собой представляет. Я так и сделаю». — Он почувствовал, что ему интересно. Это плохо, он понимал. Любопытство противопоказано для партийной карьеры.
   Тем не менее, он был охвачен нетерпением. Надолго ли его хватит? Хватит ли смелости принять вещество?
   Время покажет. «Мы — цветы, — подумал он. — В саду, где Он срывает нас. Как в том арабском стихотворении». Чень хотел вспомнить* что в нем еще говорилось. Но не смог.
   Наверное, это не важно.

   Офицер протокола, высокий и мускулистый японец по имени Кимо Окубара, в прошлом явно борец, осмотрел Ченя со скрытой враждебностью, хотя тот предъявил тисненую карточку-приглашение и удостоверение личности.
   — И стоило вам сюда тащиться, — проворчал японец. — Смотрели бы лучше телевизор дома. Мы тут и без вас прекрасно обходились.
   — Телевизор я уже смотрел, — сухо ответил Чень. «К тому же обеды на вилле не транслируются, — добавил он про себя, — по соображениям пристойности».
   Ребята Окубары обыскали Ченя с ног до головы, включая анальное отверстие, на предмет оружия. Потом ему вернули одежду. Фенотиазин они не нашли, потому что он его уже принял. Подобные препараты действуют часа четыре. Этого вполне хватит. Таня сказал, что доза была сверхбольшой. Он испытывал слабость, головокружение, спазмы, симптомы псевдопаркинсоновой болезни — все это были побочные эффекты.
   Мимо прошла девушка, до пояса обнаженная, с длинными медно-рыжими, как хвост кометы, волосами. Интересно.
   С другой стороны показалась еще одна девушка. Эта тоже была обнажена до пояса, но в нижней части. Еще интересней. Обе девицы имели вид отсутствующий и скучающий.
   — Вы тоже будете в таком виде, — сообщил ему Окубара.
   Чень изумился:
   — Как я понял, фрак и галстук...
   — Я пошутил, — объяснил японец. — А вы и поверили. Только девушки ходят раздетыми. Можете даже ими наслаждаться, если вы не гомосексуалист.
   «Что ж, — подумал Чень, — будем наслаждаться». Вместе с другими приглашенными — мужчины были во фраках, женщины в вечерних платьях — он принялся прохаживаться туда-сюда. Несмотря на успокаивающее действие стелазина, он чувствовал себя не в своей тарелке. Зачем он здесь? Неопределенность ситуации вызывала тревогу. Ради продвижения по партийной лестнице, чтобы получить одобрительный кивок Вождя... и в добавок, он здесь, чтобы уличить Вождя в обмане. Каком обмане Чень не знал, но обмане. Обмане партии, обмане всех миролюбивых демократических сил планеты. И он начал новый круг по залу.
   К нему подошла девушка с маленькими ярко светящимися грудями и попросила прикурить. Чень машинально достал зажигалку;
   — А почему у вас груди светятся? — поинтересовался он. — Радиоактивные инъекции?
   Ничего не ответив, девушка пожала плечами и отошла. Очевидно, он сморозил какую-то бестактность.
   «Наверное, послевоенная мутация», — решил Чень.
   — Прошу вас, товарищ. — Лакей изящным жестом протянул поднос. Чень выбрал мартини — в данный момент самый модный напиток среди высшего партийного класса Народного Китая — и отпил глоточек ледяной смеси. «Отличный английский джин, — отметил он про себя. —Может, даже с добавлением настоящего голландского можжевельника, или что они там добавляют». Он почувствовал себя лучше. «В принципе, здесь совсем неплохо, — решил он. — Даже весьма приятная обстановка. Все такие респектабельные, уверенные в себе. Они хорошо потрудились, теперь можно немного отдохнуть. Очевидно, это миф, будто рядом с Вождем люди испытывают тревогу и нервное возбуждение». Ничего подобного он пока не замечал ни в себе, ни в других.
   Какой-то широкоплечий пожилой мужчина остановил Ченя очень простым способом — уперев ему в грудь свой бокал.
   — Тот лилипут, — сказал он, ухмыльнувшись, — который просил у вас прикурить, ну, с грудями, как огни рождественской елки, на самом деле мальчик. — Он захихикал. — Здесь нужно держать ухо востро.
   — А где можно найти нормальных женщин? Во фраках и с галстуками? — попытался сострить Чень.
   — Очень даже рядом. — Мужчина удалился, оставив Ченя наедине с мартини.
   Высокая красивая женщина в роскошном платье, стоявшая рядом с Ченем, вдруг схватила его за руку. Он почувствовал как напряглись ее пальцы. Она сказала:
   — Вот он, Великий Вождь. Я вижу его в первый раз и так волнуюсь. У меня прическа в порядке?
   — В полном, — пробормотал Чень и посмотрел в ту же сторону, что и женщина. Первый взгляд на Абсолютного Благодетеля.
   Вождь шел через зал к столу. И это был не человек.
   Но и не металлическая конструкция. Совсем не то, что Чень видел по телевизору. Очевидно, механическое чудище предназначалось только для речей. Наподобие искусственной руки, которой однажды воспользовался Муссолини, чтобы приветствовать длинную и утомительную процессию.
   «Боже, — .подумал Чень, ему стало плохо. — Может, это подводный дракон, «Пасть»? Таня Ли что-то такое упоминала». Но это не имело пасти. Ни щупалец, ни даже плоти. Собственно, его там вообще словно не было. Стоило Ченю сфокусировать на этом взгляд, и оно исчезало. Он видел сквозь него, видел людей по ту сторону зала, но не видел его самого. Однако, когда Чень отворачивался, то боковым зрением сразу замечал его туманные контуры.
   Оно было ужасно. Источаемый им ужас окатил Ченя, как волна испепеляющего жара. Продвигаясь к столу, оно высасывало жизнь из людей, попадавшихся на пути. Одного за другим, пожирая их энергию с бездонным аппетитом. Оно их ненавидело — Чень чувствовал его ненависть. Оно на дух не переносило людей, всех и каждого, и Чень улавливал долю этого отвращения. В мгновение ока все присутствующие на вилле превратились в мерзких слизняков, и это существо шествовало по склизким панцирям упавших, раздавленных улиток, глотало, пожирало, насыщалось... и надвигалось прямо на Ченя. Или то была иллюзия? «Если это галлюцинация, то самая жуткая в моей жизни, — подумал Чень. — Если реальность, то чересчур жестокая. Порожденное абсолютным злом существо, убивающее и заглатывающее поверженные жертвы». Он смотрел на след существа — цепочку раздавленных, искалеченных мужчин и женщин. Он видел, как они пытались заново собрать свои изуродованные тела, силились что-то сказать.
   «Я знаю, кто ты, — подумал Чень. — Ты — верховный Вождь всемирной партии, разрушитель и истребитель жизни. Я видел стихотворение арабского поэта. Ты ищешь цветы жизни, чтобы пожрать их. Ты оплел Землю, и нет для тебя ни высоты, ни глубины. Где угодно, когда угодно появляешься ты и поглощаешь. Ты создал жизнь, чтобы затем поглотить ее. И в том находишь наслаждение. Ты бог, — подумал он.
   — Товарищ Чень, — сказал Голос. Голос исходил не со стороны безротого и безъязыкого видения, материализовавшегося прямо перед ним, а звучал прямо внутри головы Ченя. — Приятно познакомиться с вами. Что вы понимаете? Что знаете? Подите прочь. Какое мне дело до всех вас? Слизь. Какое мне дело до слизи? Да, я увяз в ней. Да, я испражняю слизь, но иду на это сознательно. Я мог бы раздавить всех вас. Я мог бы раздавить даже самого себя. Острые камни на пути моем, и слизь усеяна иглами и лезвиями. Я создаю для вас ловушки и тайники, глубокие тайные убежища, но моря для меня — как кастрюля с варевом. Чешуйки моей кожи связаны со всем, что есть. Ты — я. Я — ты. Но это не важно. Так же неважно, как является ли существо с огневыми грудями мальчиком или девочкой. Можно получать удовольствие от тех и от других. — Оно засмеялось.
   Чень не мог поверить, что оно разговаривало с ним, что оно выбрало его. Ого было слишком ужасно.
   — Я выбрал всех и каждого,— продолжало оно, — Нет малых, нет великих, каждый упадет и умрет, и я буду рядом, наблюдая. Каждый раб. Так устроен мир. Мне ничего не нужно делать, только смотреть.
   И вдруг связь прервалась. Но Чень видел его. Как громадную сферу, повисшую в комнате. С миллионом, миллиардом глаз — для каждого живого существа. И когда живое существо падало, оно наступало на него и давило. «Для этого оно и сотворило жизнь, — понял он, — В арабском стихотворении говорилось не о смерти, а о Боге. Или, скорее, Бог и есть смерть. Одна сила, один охотник, один и тот же монстр-каннибал. И раз за разом оно попадало или промахивалось, но,, имея в запасе вечность, ему некуда было спешить. Второе стихотворение тоже о нем, — понял он вдруг. — То, что написал поэт Драйден. Жалкий хоровод — это мы, наш мир. И ты сейчас поглощаешь его. Мнешь, как пластилин, измен ешь согласно своему плану.
   Но, по крайней мере, — подумал он, — у меня осталось собственное достоинство».
   Он с достоинством поставил бокал, повернулся и по шел к дверям. За дверьми оказался длинный коридор с ковровой дорожкой. Лакей в фиолетовой ливрее услужливо распахнул перед ним двери. Чень оказался в темноте на пустой веранде. Один.
   Нет, не один.
   Оно последовало за ним. Или уже было на веранде? Да, оно поджидало его. Оно с ним еще не покончило.
   — Оп-ля! — Чень головой вперед бросился через перила. Внизу, в шести этажах, блестела река — смерть, настоящая смерть, совсем не такая, как в арабском стихотворении.
   Когда Чень перелетал через перила, оно выпустило щупальце и ухватило его за плечо.
   — Зачем? — удивился Чень, но все-таки не стал вырываться. Он не понимал. И ему стало немного интересно.
   — Не делай этого из-за меня, — попросило оно. Чень не мог видеть его, оно стояло за спиной. Но часть его, на плече Ченя, теперь выглядела как человеческая рука.
   Оно рассмеялось.
   — Что смешного? — Чень балансировал на перилах, придерживаемый псевдорукой.
   — Ты делаешь работу за меня. Ты нетерпелив. Разве у тебя нет времени подождать? Я еще выберу тебя, не стоит упреждать события.
   — А если я хочу сам? — спросил Чень. — Из отвращения?
   Оно засмеялось. И промолчало.
   — Почему ты молчишь?! — воскликнул Чены
   И опять не получил ответа. Он спрыгнул обратно на веранду, И ладонь сразу отпустила плечо.
   — Ты — основатель партии? — допытывался Чень.
   — Я — основатель всего. Я основал партию и антипартию, тех, кто за нее, и Тех, кто против, тех, кого вы зовете империалистами-янки, тех, что окопались в лагере реакции, и так до бесконечности. Я основал все это. Я засеял мир жизнью, словно поле травой.
   — И теперь наслаждаешься своим твореньем?
   — Я хочу, чтобы ты увидел меня таким, каков я есть, увидев, уверовал.
   — Что? — Чень вздрогнул. — Уверовал во что?
   — Ты в меня веришь? — спросило оно.
   — Да. Я тебя вижу.
   — Тогда возвращайся к своей работе в министерстве. Тане Ли скажи, что видел старика, толстого; усталого, который любит выпить и ущипнуть смазливую девицу за зад.
   — Боже, — прошептал Чень.
   — И пока ты будешь жить, не в силах остановиться, я буду тебя мучить. Я отберу у тебя одно за другим все, что у тебя есть, и все, что ты хочешь получить. А потом, когда ты будешь окончательно раздавлен и придет твой смертный час, я открою завесу тайны.
   — Какой тайны?
   — Восстанут мертвые окрест. Я убиваю живое, я спасаю мертвое. И еще скажу тебе: есть вещи гораздо хуже, чем я. Но ты их не увидишь — к тому времени я тебя уже уничтожу. Теперь возвращайся на обед. И не задавай вопросов. Я делал так задолго до появления некоего Тун Ченя и будут так делать еще очень долго после него.
   Он ударил, ударил в это изо всех сил.
   И почувствовал страшную боль в голове.
   Наступила темнота. Чень почувствовал, что куда-то падает.
   И снова темнота. Он подумал: «Я еще доберусь до тебя. Ты сам умрешь. Умрешь в мучениях. Будешь мучаться, как мучаемся мы, точно так же, как мы. Я тебя распну. Клянусь Богом, я тебя распну на чем-нибудь высоком. И тебе будет очень больно. Как мне сейчас».
   Чень зажмурился.
   Кто-то дернул его за плечо, резко, грубо. Он услышал голос Кимо Окубары:
   — Напился как свинья. А ну, поднимайся! Шевелись!
   Не открывая глаз, Чень попросил:
   — Вызовите такси.
   — Такси уже ждет. Отправляйся домой. Какой позор! Устроить дебош на обеде у Великого Вождя.
   С трудом поднявшись на ноги, он открыл глаза, осмотрел себя. «Наш Вождь —- Единственный Истинный Бог. И враг, с которым мы сражаемся —- тоже Бог. Они правы, он — это все, что есть. А я не понимал, что это значит. Ты — тоже Бог, — подумал он, глядя на офицера протокола. — Так что выхода нет, даже прыгать бесполезно. Эго инстинкт сработал», — решил он, весь дрожа.
   — Смешивать алкоголь и наркотики, — презрительно процедил Окубара, — значит навсегда испортить карьеру. Мне это не раз приходилось видеть. Пошел вон.
   Пошатываясь, Чень побрел к громадным центральным дверям виллы Янцзы. . Два лакея в костюмах средневековых рыцарей торжественно распахнули створки, качнув плюмажами на шлемах. Один из них сказал:
   — Всего доброго, товарищ.
   — Иди ты на... — огрызнулся Чень и вышел в ночь.

   Без четверти три ночи Чень, не в силах сомкнуть глаз, сидел у себя в гостиной, куря одну сигару за другой. В дверь постучали.
   Открыв, он увидел Таню Ли в шинели, с посиневшим от холода лицом. В глазах застыл немой вопрос.
   — Не смотри на меня так, — грубо сказал он. Сигара погасла, и он раскурил ее заново. — На меня и так сегодня пялились больше, чем достаточно.
   — Вы видели, — сказала она.
   Он кивнул.
   Она села на подлокотник кресла и, помедлив, попросила:
   — Расскажите, как это было.
   — Уезжай отсюда как можно дальше. Очень, очень далеко, — сказал он,потом вспомнил: нет такого далеко, чтобы спрятаться, скрыться... Кажется, что-то об этом было в стихотворении.
   — Забудь, что я сказал. — Он с трудом дошел до кухни и стал готовить кофе.
   — Так., так плохо? — спросила Таня, войдя следом.
   — Мы обречены... Обречены — вы и я, то есть, себя я не имею в виду. Я в это не ввязываюсь. Просто хочу работать в министерстве и забыть все, что произошло, Забыть всю эту чертовщину.
   — Это инопланетное существо?
   — Да, — кивнул он.
   — Оно настроено враждебно к нам?
   — Да. И нет. И то, и другое одновременно. В основном — враждебно.
   — Тогда мы должны...
   — Иди-ка домой и ложись спать, — посоветовал Чень и внимательно посмотрел на нее. Он довольно долго просидел в гостиной и многое обдумал, очень многое. — Ты замужем?
   — Нет, сейчас нет. Раньше была.
   — Оставайся со мной,— попросил он. — До утра, пока не взойдет солнце. Уже недолго осталось. Я боюсь темноты, — добавил он.
   — Ладно. — Таня расстегнула пряжку плаща. — Но я должна получить ответы.
   — Что имел в виду Драйден? — спросил Чень. — Небесные сферы... Что это значит?
   — Нарушатся законы Вселенной. — Она повесила плащ в шкаф спальни. Под плащом у нее были оранжевый полосатый свитер и плотно облегающие брюки.
   — Скверно, — вздохнул Чень.
   — Не знаю. Наверное, — подумав, ответила она — По-моему, это как-то связано с идеей старика Пифагора о «музыке сфер». — Она уселась на кровать и стала снимать туфли, похожие на тапочки.
   — Ты веришь в это? Или ты веришь в Бога?
   — В Бога! — засмеялась она. — Время веры в Бога кончилось вместе с эпохой паровозов. О ком ты? О боге или о Боге?
   — Не смотри на меня так. — Он резко отодвинулся. — После сегодняшнего вечера я не люблю, когда на меня смотрят.
   — Если Бог существует, наши дела Его, наверное, мало волнуют,— сказала Таня. — Я так думаю. Победит зло или добро, погибнет человек или животное — Ему, судя по всему, безразлично. Честно говоря, я не вижу никаких Его проявлений. И партия всегда отрицала всякую форму...
   — Но ты в него верила? Когда была маленькой?
   — Только тогда. И я верила...
   — А тебе не приходило в голову, что «добро» и «зло» это разные названия одного и того же? Что Бог может быть добрым и злым одновременно?
   — Я тебе налью чего-нибудь. - Шлепая босыми ногами, Таня вышла на кухню.
   —Разрушитель, — сказал Чень. — Железяка, Пасть, Птица, Заоблачная Труба. Плюс другие названия, формы, не знаю. У меня была галлюцинация. На обеде у Вождя. Очень сильная и страшная.
   — Но стелазин...
   — От него стало еще хуже.
   — Можно ли бороться с ним?.. — задумалась Таня. — С этим существом, созданием, призраком, видением, которое ты видел? Ты называешь это галлюцинацией... Но, очевидно, это была не галлюцинация.
   Чень сказал:
   — Верь в него.
   — И что это даст?
   — Ничего, — устало ответил он. — Ровным счетом ничего. Я устал, пить не хочу. Давай ляжем в постель.
   — Хорошо. — Она прошлепала обратно в спальню, стянула через голову свой полосатый свитер. — Поговорим потом.
   — Галлюцинация, — пробормотал Чень, — милосердная галлюцинация. Лучше бы у меня была галлюцинация. Верните мне мою галлюцинацию! Пусть все будет как раньше, до тон встречи с калекой-торговцем.
   — Ложись в постель. Тебе будет хорошо: тепло и приятно.
   Он снял галстук, рубашку и увидел на правом плече знак, стигмат, след руки, остановившей его прыжок с веранды. Красные полосы. Похоже, они никогда не исчезнут. Он надел пижамную куртку, чтобы скрыть следы.
   — Теперь твоей карьере ничего не грозит, — сказала Таня. — Разве ты не рад?
   — Конечно, рад, — кивнул он, ничего не видя в темноте.— Очень рад.
   — Иди ко мне, — позвала Таня, обнимая его. — Забудь обо всем. По крайней мере, сейчас.
   Он прижал ее к себе. И стал делать то, о чем она просила, и чего хотел сам. Она была ловкая и хорошо справилась со своей ролью. Они хранили молчание, потом она выдохнула: «О-о...»,и обмякла.
   — Если бы можно было продолжать вот так бесконечно, — прошептав Чень.
   — Это и была вечность, — ответила Таня. — Мы были вне времени. Это безгранично, как океан. Наверное, так было в кембрийскую эру, пока мы не выползли на сушу. Есть только один путь назад — заниматься любовью. Вот почему это так много значит для нас. В те времена мы были как единое целое, как одна большая медуза... Их иногда выбрасывает на берег волна.
   — Выбрасывает на берег, и они умирают, — сказал он. Он прошлепал в ванную за полотенцем. Там он снова, поскольку был голый, увидел свое плечо, то место, где Оно его схватило, втаскивая назад, чтобы поиграть еще. След кровоточил.
   Чень промокнул кровь, но она тут же выступила вновь. «Сколько я протяну? Наверное, несколько часов». Вернувшись в спальню, он спросил:
   — Ты не устала?
   — Нисколько. Если ты можешь еще... — Она смотрела на него, едва видимая в смутном свете утра.
   — Могу, — сказал он. И прижал Таню к себе.

 МАШИНА-СПАСИТЕЛЬНИЦА

   Доктор Лабиринт набросил на колени плотный клетчатый плед и, откинувшись на спинку плетеного кресла, смежил веки.
   День, как и обычно в этих местах осенью, выдался безоблачным, но зябким и ветренным. Глядя на рощу, простирающуюся от скромного жилища дока до самых холмов на горизонте, не верилось, что мы - в пригороде Лос-Анджелеса, а не затеряны в лесной глуши.
   — Ну, и как, док? — спросил я, держа руки над углями жаровни. — Машина работает?
   Лабиринт безмолвствовал. Я обернулся. Старик наблюдал за методично карабкающимся по пледу огромным серо-коричневым жуком. Жук переполз через колени дока и скрылся, мы вновь остались одни.
   Лабиринт тяжело вздохнул и поднял на меня глаза.
   — Работает, — буркнул он. — И вроде неплохо.
   Я поискал глазами жука, но его уже и след простыл. В сгущающихся сумерках налетел порыв леденящего ветра, я ближе пододвинулся к жаровне и попросил:
   — Расскажите о ней, пожалуйста.
   И док рассказал.
   Оказывается, док, как и большинство много читающих и проводящих бесконечные часы в размышлениях людей, пришел к безотрадному убеждению, что нашей цивилизации, во многом повторяющей путь Римской империи, суждено, как и своей великой предшественнице, навеки сгинуть.
   Поняв, что вскоре настанут темные времена, док с грустью раздумывал о судьбе искусства. Литература, театр, кино, живопись... Все исчезнет. И музыка... Особенно жаль музыку! Хрупкая и деликатная, она более других искусств подвержена забвению, и ее, несомненно, забудут раньше.
   Лабиринт всей душой любил музыку, и мысль о мире без Брамса и Моцарта, без нежных камерных звуков, слушая которые, словно воочию, видишь напудренные парики, сдержанные поклоны, сверкающие в полутьме оплавленные свечи, казалась ему чудовищной.
   До чего скучным, однообразным станет мир без музыки! Отыскать бы способ ее спасти!
   Как-то вечером, сидя в глубоком кресле в гостиной, док задремал под ненавязчивое мурлыканье проигрывателя. Ему привиделась комната в незнакомом месте, возможно, музее, на полу валяется истрепанная партитура — последний экземпляр трио Шуберта. Над музеем раскатисто гудит бомбардировщик. Следует оглушительный взрыв, и музей оседает грудой развалин. Под обломками гибнет, покрываясь с Годами плесенью, бесценная партитура.
   Но что это?! Из-под руин вдруг, как крот из-под земли, выбирается партитура. Она преобразилась, ожила, и теперь действительно напоминает крота — те же кривые когти, те же острые зубы и неуемная энергия.
   Эх, если бы музыка и в самом деле обладала присущим всему живому инстинктом самосохранения! Если бы у нее, как у зверя, были когти и зубы! Тогда бы она непременно выжила. Создать бы машину, превращающую партитуры в живых существ!
   И Лабиринт изобрел Машину-Спасительницу. Он не был ни инженером, ни тем паче техником, и потому, наскоро набросав эскизы задуманной Машины, разослал их по исследовательским лабораториям страны. Большинство лабораторий, конечно, было занято военными заказами. До музыки ли тут?! В конце концов доку повезло — его проектом все же заинтересовался небольшой университет на среднем западе.
   Недели через три Лабиринт получил из университета открытку. В ней сообщалось, что Машина практически готова, на пробных испытаниях в нее ввели мелодии двух, шлягеров, и из ее чрева выскочили два похожих на мышей зверька. Зверьки шустро бегали по лаборатории с полчаса, а затем их сожрал кот.
   Машина удалась!
   Вскоре из университета прибыл деревянный ящик. В нем — застрахованная на кругленькую сумму Машина в собранном виде.
   Должно быть, немало мыслей промелькнуло в голове дока, пока он, волнуясь, вскрывал упаковку и подготавливал Машину к пробному запуску. Выбрав для начала свою любимую вещь — квинтет до-мажор Моцарта — он долго с отсутствующим видом листал партитуру. Наконец вложил страницы в Машину.
   Томительно тянулись секунды. Машина басовито гудела, Лабиринт стоял перед ней, гадая, что увидит, открыв крышку. Роль спасителя трудов великих композиторов казалась ему прекрасной и трагичной. Какие формы приобретает музыка после преобразования? Чем закончится эксперимент? Вспомнят ли потомки имя спасителя музыки?
   Ответов пока не было.
   Меж тем на передней панели засветилась красная лампочка, сигнализируя об окончании трансформации. Док поспешно отодвинул крышку.
   — Господи! — воскликнул он в сердцах. — Ну и дела!
   Док ожидал появления четвероногого, но из Машины выпорхнула птица. Птица-Моцарт! Небольшая, красивая и изящная, с оперением павлина. Пробежавшись по комнате, птица с любопытством оглядела дока и вернулась к нему. Лабиринт нагнулся и протянул к ней дрожащую руку. Моцарт подошел ближе, наклонил голову и вдруг вспорхнул к потолку.
   — Потрясающе! — вскричал док.
   Он стал терпеливо и ласково подманивать птицу, и она вскоре спустилась к нему. Поглаживая ее мягкие перья, док раздумывал.
   Какими-то выйдут остальные? Как-то себя поведут? Будут ли они дружелюбными или испуганными?
   Док бережно подхватил Моцарта двумя руками и посадил в коробку из-под ботинок.
   На следующее утро док удивился еще больше — из Машины, один за другим выползли преисполненные гордости жуки-Бетховены. Именно такого ползущего по своим неведомым людям делам жука и видел я сегодня.
   Вслед за Бетховеном из Машины появился Шуберт — глупое, похожее на овцу создание, непрерывно бегающее по комнате и требующее, чтобы с ним играли. Отмахнувшись от своего докучливого творения, Лабиринт сел и надолго погрузился в размышления.
   В чем секрет выживания? Разве яркое павлинье оперенье важнее для живого существа, чем острые когти и зубы?
   Неизвестно.
   Лабиринт ожидал, что из Машины появится армия крепких, клыкастых, зубастых барсуков, а получил... Хотя, кто знает, что необходимо для выживания в нашем безумном мире?! Уж динозавры-то вполне могли за себя постоять, но где они сейчас?
   Да и вообще, Машина создана, менять что-либо поздно.
   Лабиринт одну за другой скормил Машине партии выдающихся, на его взгляд, музыкальных произведений величайших композиторов, и из чрева Машины появились удивительные и ни на что не похожие существа. Был среди них Брамс — низкая и плоская, похожая на большую тарелку, покрытую короткой жесткой шёрсткой, сороконожка с торчащими во все стороны тонкими кривыми лапками. Брамс любил одиночество и, едва завидя вылезшего из Машины как раз перед ним Вагнера, забился в угол. Вагнер получился восьмилапым, в ярких пятнах зверем приличных размеров. Он обнажал кривые клыки, утробно рычал и так, недружелюбно обшаривал лабораторию светящимися неукротимой яростью глазками, что его побаивался даже сам док. Как побаивался он и жуков-Бахов, получившихся из сорока восьми прелюдий и фуг. Была еще будто склеенная из разноцветных, разных размеров и фактуры лоскутов птица-Сгравинский. Были... Много еще всякой живности вылезло из Машины. Всех их док отпустил в рощу за домом, и они побежали, поскакали, поползли...
   Лабиринт понимал, что эксперимент дал совершенно неожиданные результаты. Каждый раз, открывая крышку Машины и выпуская очередное создание, он удивлялся. Предугадать внешность ожившей музыки было совершенно невозможно. Будто существа формировались под действием некоей могущественной безликой силы, которую Лабиринт не понимал.
   Лабиринт замолчал. Я терпеливо ждал, но похоже продолжать он не собирался. Тогда я выразительно на него посмотрел. Он столь же выразительно посмотрел на меня.
   — Что стало с моими творениями, я не знаю, — наконец сказал он. — Давно уже не ходил я в рощу. Знаешь, временами мне становится страшно. По ночам оттуда доносятся крики, визг.
   — Может, сходим туда вместе? — предложил я.
   Он благодарно улыбнулся.
   — Откровенно говоря, именно это я надеялся от тебя услышать. Неизвестность угнетает меня. — Док откинул плед, вскочил на ноги и провел растопыренной пятерней по седым всклокоченным волосам. — Пошли!
   Обогнув дом, мы зашагали по узкой тропинке вглубь рощи. Куда не кинешь взгляд — всюду дикая неухоженная природа. Лабиринт шел первым, отбрасывая с тропинки ветки, пригибаясь и протискиваясь между тесно растущими деревьями.
   — Ну и местечко! — воскликнул я.
   Некоторое время мы шли молча. Совсем стемнело, сквозь кроны деревьев просачивался почти прозрачный туман.
   Внезапно док остановился.
   — Зря, наверно, я не захватил ружье, — сказал он, опасливо озираясь. — Кто знает, какие опасности нас подстерегают? Может, вернется?
   — Не унывай, док! — ободрил его я. — С твоими зверями справимся и без ружья.
   Лабиринт отпихнул ногой наклонившуюся к земле ветку куста.
   — Они вокруг, смотрят, изучают нас. Чувствуешь?
   Кивнув, я приподнял и отбросил в сторону тяжелую, полусгнившую, обросшую бородой мха ветку. Под ней лежала вдавленная в мягкую землю бесформенная тушка.
   — Что pro? — изумился я. Лабиринт, приглядываясь, толкнул тушку ногой.
   — Что это? — переспросил я, чувствуя бегущие по спине мурашки. — Что это, черт возьми?
   Лабиринт медленно поднял на меня глаза.
   — Шуберт. Вернее, то, что от него осталось.
   Шуберт, тот самый, что бегал и прыгал, как глупый щенок, и хотел, чтобы с нам играли; Я наклонился и стряхнул с Шуберта веточки и листья. Он, без сомнения, был мертв — рот широко раскрыт, живот вспорот, тельце уже тронуто разложением, и за него во всю принялись муравьи и черви.
   — Кто же его так? — поинтересовался я.
   Лабиринт тряхнул головой.
   — Не знаю.
   Из кустов послышался шорох. Мы, как по команде, обернулись. Вначале мы не заметили ничего подозрительного. Затем кусты шевельнулись, и я разглядел существо — тощее, длинное, похожее на койота, но крупнее; шерсть плотная и спутанная, пасть полураскрыта. Существо не отрываясь смотрело на нас, ярко горящие в полумраке глаза будто вопрошали, что делают в его владениях незваные гости.
   — Это — Вагнер, — хрипло сообщил Лабиринт. — Но, Господи, до чего он изменился!
   Вагнер, ощетинившись, втянул носом воздух, затем вдруг отступил и сразу растворился во мраке.
   Долго мы с доком стояли, боясь пошевелиться. Наконец док пробормотал:
   — Может, меня под водят глаза? Почему он так выглядит?
   — Адаптация, док, адаптация. Вышвырнутая на улицу домашняя кошка быстра дичает. Так и он.
   — Да-а-а... — протянул Лабиринт. — Похоже.
   — Даже собака, чтобы выжить в лесу, превращается в волка.
   — Точно, — подтвердил док. — Закон выживания. Как я о нем позабыл?
   Я посмотрел на лежащую тушку и опасливо покосился на кусты.
   Адаптация. Но только ли адаптация? У меня в голове возникла пренеприятнейшая идея, но излагать ее доку я пока не стал.
   —Хотелось бы взглянуть на остальных. Хотя бы на некоторых. Пройдемся еще?
   Док согласился. Мы принялись бродить в высокой траве. Я вооружился палкой и отбрасывал ею ветки и листья, док же, близоруко щурясь, раздвигал траву руками.
   Даже человеческое дитя в лесу превращается в зверя, — сказал я. — Помнишь детей-волчат в Индии? Когда их находили, они даже отдаленно не напоминали обычных детей.
   Лабиринт молча кивнул. Он выглядел несчастным. Нетрудно понять, отчего. Его идея спасения музыки оказалась изначально ошибочной. Действительно, став живыми, приспособляющимися к среде обитания существами, музыкальные произведения выживут. Но останутся ли они при этом музыкой? Лабиринт позабыл уроки создания мира: как только творение закончено, оно перестает быть собственностью творца и начинает жить своей жизнью. Должно быть печаль Лабиринта, видящего, как его создания ради выживания Изменяются и приспосабливаются, была сродни той, что испытывал Господь Бог, наблюдая за людьми на Земле.
   Внезапно Лабиринт с отчаянием посмотрел на меня. Он обеспечил музыке выживание, но одновременно уничтожил сам смысл этого выживания. Созданные им из музыки живые существа должны были предотвратить одичание мира, а вместо этого сами на глазах дичали. Я, как мог естественно, улыбнулся доку, но он поспешно отвел взгляд.
   — Не расстраивайся, док, — посоветовал я. — В конце концов Вагнер не слишком изменился. По твоим словам, он вылез из Машины грубоватым и темпераментным. Видимо, склонность к насилию была присуща ему с само...
   Лабиринт вдруг подскочил, прижимая правую ладонь к запястью левой руки, лицо перекосила гримаса боли.
   — Что случилось? — Я подбежал к доку. Дрожа всем телом, он протянул ко мне старческую руку. — Что это? Что произошло?
   На тыльной стороне его руки виднелись длинные кровоточащие раны. Какая-то тварь, скрывающаяся в траве, исцарапала или искусала его. Я осторожно раздвинул траву ботинком и вгляделся. Трава в двух футах от меня шевельнулась, и к кустам покатился золотой, покрытый иголками шар.
   — Лови его! — закричал Лабиринт, — Лови!
   Расправляя на бегу носовой платок, я ринулся за удирающим шаром. Ловко накрыл его платком и, чудом не поранив острыми иглами руку, поднял. Лабиринт долго смотрел на шевелящийся сверток.
   — В голове не укладывается, — пробормотал он. — Пойдем домой.
   — Кто это? — спросил я.
   — Жук. Жук-Бах. Один из сорока восьми. Но до чего он изменился!
   Мы побрели в темноте к дому. Я наощупь прокладывал дорогу впереди. Лабиринт, сосредоточенно наморщив лоб и поминутно потирая раненую руку, следом.
   Добравшись до дома, мы поднялись по скрипучим ступенькам заднего крыльца. Лабиринт отворил дверь, включил свет и, подойдя к раковине, принялся промывать проточной водой раны.
   В кухонном шкафу я отыскал пустую банку из-под варенья и осторожно поместил туда золотой шар. Он проворно покатился по стеклянному дну банки, я поспешно закрыл крышку, сел за стол.
   — Для чего он тебе, док? — спросил я, наблюдая за рвущимся на свободу жуком.
   — Несомненно, под действием враждебной окружающей среды он изменился. — Лабиринт подошел к столу и сел напротив. — Ядовитых иголок у него прежде не было. Хорошо, что строил свой Ноев ковчег я весьма осмотрительно.
   — То есть?
   — Все вышедшие из Машины создания — бесполы. Те, что в роще, скоро умрут, а новые не народятся.
   — Рад твоей предусмотрительности.
   — Интересно... — задумчиво проговорил Лабиринт. — Интересно, каков на слух Бах в таком виде?
   — Бах?
   — Наш шарик. Бах. Устроим испытание. Я отрегулирую Машину на реверс, снова пропущу Баха через нее, и мы послушаем, как он звучит теперь. Ну как, рискнем?
   — Дело твое, док, но не расстраивайся, если ничего путного не получится.
   Лабиринт взял банку, и мы спустились по крутым узким ступенькам в подвал, В углу, рядом с трубами парового отопления, матово поблескивала высокая металлическая колонна.
   — Так вот она какая, Машина-Спасительница.
   — Да, это она.
   Подойдя к Машине, Лабиринт склонился над панелью управления, минуты три сосредоточенно щелкал переключателями и крутил многочисленные ручки. Наконец, взял в руку банку, перевернул ее над большущей, торчащей из Машины воронкой и открыл крышку. Жук-Бах неохотно вывалился в воронку и исчез в недрах Машины.
   — Что ж, начнем.
   Лабиринт потер ладони, потянул на себя здоровенный рычаг и сложил руки на груди. Машина утробно заурчала. Мы терпеливо ждали. Минуту, другую. Вдруг красным глазком замигал индикатор на панели управления, затрезвонил колокольчик. Лабиринт выключил Машину и замер.
   — Док, может, откроешь крышку? — предложил я.
   Лабиринт, тяжело вздохнув, отодвинул скользящую в пазах панель и вынул из Машины нотные листы.
   — Готово. — Он протянул тоненькую пачку бумаг мне. — Пошли, послушаем.
   Мы поднялись в гостиную. Лабиринт взял у меня ноты и уселся за рояль. Открыв партитуру, долго с отсутствующим выражением на лице изучал ее. Наконец, заиграл.
   В жизни не слышал более чудовищной музыки. Не верилось, что искаженные, беспорядочные звуки некогда были стройной и соразмерной фугой Баха.
   — Все ясно. — Лабиринт встал, разорвал ноты на мелкие клочки и разбросал их по комнате.

* * *
   Лабиринт проводил меня до моего потрепанного «форда».
   — Знаешь, док, по-моему, борьба за выживание — чертовски могучая сила. Настолько могучая, что по сравнению с ней все человеческие ценности — обычаи, мораль, искусство — ничто.
   — Похоже, ты прав. Но тогда искусство обречено.
   — Возможно. А возможно, и нет. Твой метод спасения музыки не оправдал надежд, но кто его знает, может, найдется другой... Как говорится, поживем-увидим.
   Мы распрощались с Доком. Давно опустилась ночь, и темень стояла непроглядная. Зябко поведя плечами, я завел мотор, включил фары и повел автомобиль к городу. На крутом повороте, где ведущая к дому дока дорога вливалась в автостраду, я притормозил. У освещенной фарами обочины что-то шевелилось. Присмотревшись, я разглядел в корнях вековой сосны крупного серо-коричневого жука. Жук прилаживал комок глины к кособокому сооружению — похоже, строил гнездо. Заметив меня, он резко повернулся, вполз в незаконченную постройку и проворно захлопнул дверь — кусок коры.
   Я переключил передачу и, размышляя о бренности человека и его творений, покатил домой.

notes

Примечания

1

   Олаф Степлдон (1886-1950), — английский писатель и философ, оказавший значительное влияние на мировую фантастику и футурологию.

2

   Пожалуйста; господин (нем.).

3

   Автор перефразирует известное библейское изречение. Во время пира вавилонского царя Валтасара таинственная рука начертала на.стене слова: «Мене, мене, текел упарсин», которые призванный в залу пророк Даниил истолковал так: «МЕНЕ — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ТЕКЕЛ — ты взвешен и найден очень легким; УПАРСИН — разделено царство твое и дано мидянам и персам» (Дан. V, 25-28) — Здесь и далее прим. перев.).

4

   Оправдание своей жизни (лат.).

5

   Идея о концентрических кругах бытия, где всеведение Бога ослабевает от центра к периферии, по всей видимости, позаимствована автором из учения Гурджиева-Успенского, хотя прямых ссылок на это нет.

6

   Гилберт Уильям (1544-1603) — английский натурфилософ и врач.

7

   У многих героев «говорящие» фамилии; Смат (Smart) — остроумный, находчивый (англ.); Дам (Dumb) — глупый, тупой (англ.); Толчиф (Tallchief) — высокий вождь, начальник (англ.); Бабл (Babble) — болтовня (англ.); Дункельвельт (Dunkelwelt) — темный мир (нем.); Ниманд (Nirnand)— никто (нем.); Тагг (Thugg) — головорез (англ.); Рокингэм (Rochingham) — трясущаяся плохая актриса (англ.).

8

   О смерти нем ведомо, неведом лишь час ее (лат.).

9

   Бог из машины (лат.)

10

   Имеется в виду Бенджамин Джонсон (1573-1637) — английский писатель и драматург. В числе его произведений — комедия нравов «Вальпоне, или Лиса» и «Алхимик».

11

   Машина, механический (англ.).

12

   Сумерки богов (нем.).

13

   Избави меня, Господи, от гибели вечнойв День гнева Господня... (лат.).

14

   Агнец Божий, на себя принявший все грехи мира...

15

   Всех, восставших из праха, чтоб предстать перед судом Твоим за дела свои, помилуй. Господи, в эти скорбные дни!..

16

   Господь Вседержитель дарует им успокоение...

17

   Иэбави меня, Господи, от гибели вечной...

18

   Источник Милосердия, спаси меня...

19

   ...И отступит смерть, и воскреснет все сущее, справедливым судом Твоим судимое...
...
 bat.01.gg ::  2024-04-26 [Apr:04:1714151499] ::  up 12 days, 3 hours, 16 minutes, 14 seconds ::  CPU load 0% ::  RAM free 382.785MB/15921.7MB (2.40417)%