... BAT BLOG :: /b/books/mazin/Викинг/Мазин_03_Кровь_Севера.fb2
Кровь Севера

Annotation

   Ульф Черноголовый, в прошлом — Николай Переляк, встает под знамя Ворона, знамя легендарного датского конунга Рагнара Лотброка.
   Великий поход свирепых норманов, разоривших Западную Европу, будут помнить и через тысячу лет.
   Но каково это — быть одним из героев-викингов, самых лучших и самых страшных воинов того времени?
   И что будет, когда на истерзанную междоусобными войнами землю Европы прольется свежая кровь, кровь воинов Севера?
   Пришла пора потомкам Карла Великого, считающим себя наследниками Великой Римской империи платить дань истинным потомкам древних варваров!


Александр Мазин КРОВЬ СЕВЕРА

Пролог

   Ульф Черноголовый, так меня зовут здесь. Раньше у меня было другое имя, но это, пожалуй, мне больше по вкусу.
   Я — хирдман, то бишь, дружинник Хрёрека-ярда, Инглинга, которого еще называют Хрёреком Соколом. Мое законное место — на пятом слева руме главного Хрёрекова драккара, тоже именуемого Соколом. Красным. Пятый рум — не самое почетное место, но для меня — в самый раз, потому что весло здесь немного короче и полегче носовых, а я — мужчина скромных пропорций. Если сравнивать со стреднестатичтическим викингом.
   Что, впрочем, не мешает мне быть в норманской среде уважаемым человеком и более того, заполучить в невесты самую красивую (кто усомнится — обижу!) девушку датского острова Сёлунд. Правит данным островом величайший из норманских героев конунг Рангар Лотброк, под чьим предводительством мы ныне и путешествуем. В направлении Франции. С неблагородной целью эту страну ограбить.
   Лоцманом нашим в этом доходном (как мы все надемся) предприятии работает полномочный посол аквитанского короля Пипина и сын аквитанского графа (по ихнему — виконт) Жерар, который едва не стал причиной моей безвременной и очень неприятной смерти.
   Впрочем, я его не виню. Парень не виноват, что прихоть судьбы одарила меня потрясающим сходством с одним из приближённых французского короля Карла Второго, прозванного Лысым. Ну да, того самого Карла Лысого, сына Людовика Первого Благочестивого и внука Карла Великого, которого мы и собираемся обидеть.
   Впрочем, не мы первые. До нас его неоднократно обижали собственные братья Лотарь и Людовик, а он, в свою очередь, тоже наобижал массу народа. Например, вышеназванного Пипина, короля Аквитанского. Увы, во все времена и при любом социальном строе объем материальных благ всегда меньше, чем количество желающих эти блага заполучить. Так было и в двадцатом веке, в котором я появился на свет, так же — и в веке девятом от Рождества Христова, в коем мне дано отныне радоваться жизни.

   Зато в этом легендарном времени дикого феодализма нет ни ханжеской морали, ни двойных стандартов. «Пришел-увидел-отобрал» вот заповеди, которым следует и мой побратим-берсерк Свартхевди Медвежонок и христианский монарх Карл. Ничего личного, просто бизнес.

   Но хватит социологии. Слева по борту — средневековая Франция.
* * *
   Не обманул нас виконт Жерар, сын графа Бернара. Вывел нашу пиратскую флотилию к родному французскому берегу просто идеально. Ни одного корабля не потеряли.
   А дальше наши пути разошлись. Вернее, разделились. Примерно половина северного воинства во главе с Рагнаром отправилась к устью Сены, а другая половина, водительствуемая Бьерном Железнобоким поплыла к устью Луары. Само собой, не наобум. С нами было несколько толковых лоцманов из свиты графенка.
   Наш хирд присоединился к Бьёрну. Хрёрек-ярл вполне здраво рассудил, что рядом с такими драконами, как Рагнар и его сынок Ивар нам достанутся исключительно объедки. А вот Бьёрн Рагнарссон, он мужик попроще. Кроме того с Бьёрном отправился и Хальфдан Рагнарссон, младший сыночек Лотброка. Этот паренек тоже не промах. И хирд у него неплохой. Одна проблема: хочется парню самостоятельности. То есть работать в одном строю со старшим братом он не станет. Без крайней необходимости. Мы были не одиноки в выборе: к Бьёрнову войску присоединилась еще пара дюжин кораблей. Их экипажи — сборная солянка данов, норегов и прочих, примкнувших к великому походу и подобно Хрёреку сообразивших, что вместе с Бьёрном еще не значит — под Бьёрном. А вот с папой Рагнаром точно не забалуешь.
   Так вот и получилось, что пока первая группа лихо потрошила городки и монастыри в устье Сены, мы прошли морем еще чуток и добрались до Луары. Попутно некоторые из нас сделали попытку ограбить монастырь, расположившийся на макушке здоровенного острова[1], превращавшегося в полуостров во время отлива, но только перемазались в грязюке и потеряли человек пять во время попытки без подготовки влезть на каменные стены с каменной же кручи.
   — Когда встречаются жадность и глупость, у воронов — праздник, — оценил эту попытку наш кормчий Ольбард.
   Мы прошли через Ла-Манш, обогнули Бретань и наши замечательные лоцманы вывели нас к небольшой гавани городка, именуемого Ванн. Городок мы разграбили, но добычу взяли невеликую. Жители попросту удрали, унеся с собой всё самое ценное. Когда я говорю «мы», то имею в виду войско в целом, а не наш хирд в частности. Хрёрек-ярл с самого начала заявил, что поживиться нам не удастся. Мы шли в хвосте флотилии и могли рассчитывать лишь на жалкие объедки. Посему четыре наших драккара двинулись дальше и уже днем позже вошли в устье Луары. Первыми.
   Это был серьезный бонус, потому что три быстрых драккара (кнорр, водительствуемый Хёдином Моржом остался с основным войском) — это не огромная шумная флотилия. Скорость и скрытность — сильный козырь для таких разбойников, как мы.
   Я говорю «мы», потому что такой же разбойник, как и остальные. Иначе — никак. Время такое. Или ты — мирный рыбак, внезапно услышавший плеск весел и увидевший, как из утреннего тумана на тебя надвигается оскаленный деревянный дракон, или — свирепый викинг, чей покрытый капельками росы шлем видит оцепеневший от ужаса бедолага за миг до того, как стрела опрокидывает его на воняющие рыбой сети.
   Нас мало кто видел. А кто видел… Тому не повезло.
   У нас не было местных проводников. Мы шли между камней и островов, полагаясь лишь на искусство кормчих. Мы не знали фарватер и потому, несмотря на всё мастерство Ольбарда, нам трижды приходилось стаскивать с мелей «Красного Сокола». Тем не менее, мы поднялись почти на тридцать миль, не встревожив никого, кроме дюжины невезучих рыбаков, и встали на якорь в укромной протоке, отгороженной от основного русла полукилометровым зеленым островом. Наверное, это было волшебство, потому что ничем иным я не могу объяснить превращение огромных (по местным меркам) драккаров в призраки.
   Впрочем, я так же легко могу поставить себя, скажем, на место французской крестьянки, которая выйдя к реке сполоснуть котел из-под каши, вдруг обнаруживает скользящие мимо нее драккары. Могу представить, как она замирает в ужасе, забыв про котел (ценнейшая вещь для бедной семьи) и глядит на страшные корабли… Провожает их взглядом (если ей самой повезет остаться незамеченной), пока они не скроются за очередным мысом, а потом, спохватившись, бросается вылавливать забытый котел… И вряд ли ей кто-нибудь поверит, даже если она и расскажет об увиденном, потому что норманские корабли на Луаре еще не стали обыденным явлением, и поведай она мужу о том, что видела на реке библейского Левиафана, доверия к ней было бы больше.
   Но вернемся к нам, славным хирдманам Хрёрека-Сокола.
   Мы высадились, и волшебство, увы, закончилось. Вместе с маленькой деревенькой, на беду ее обитателей расположившейся на облюбованном нами месте. Викинги — практичные люди. Они редко убивают тех, кого можно продать или использовать. Так что примерно половина жителей осталась в живых. Никто не сумел скрыться. Соревноваться в скорости с норманами местным крестьянам даже не стоило.
   Скорость — это главное. И часа не прошло с тех пор, как мы встали на якорь, а у драккаров осталось не больше полусотни викингов. Остальные, разбитые на поисковые команды, уже растекались по вожделенной земле франков, выискивая подходящую добычу: город, замок, монастырь… Словом, любое место, куда стекались материальные ценности. Быстрота, скрытность, эффективность. В драку не ввязываться. Без острой необходимости. Найти и доложить.
   Искали все… Но повезло — нам.

Глава первая,
в которой герой встречает земляка

   — Селение, — шепнул Руад. — Что будем делать, братья?
   Варяг говорил по-датски, чтобы молодой Скиди тоже понимал, о чем идет речь.
   Я осторожно выглянул из-за кустов. Ага! Вон луг, отделенный примитивной изгородью. По лугу разбросаны серые клубки шерсти — овцы. Вон пастух… с собачкой. Ветер дует от нас, так что пока собачка — не проблема. За лугом, повыше — какие-то строения. А еще повыше… Кажется, крепость?
   — Может это — Нант? — предположил Руад.
   Варяг слышал от этом городе от «наших» аквитанцев. Нант, Анжер, Тур, Орлеан… Эти слова были музыкой для обветренных ушей викингов. Богатые города, набитые сокровищами церкви и монастыри… Каждый из тех, кто двинул в поход вместе с Рагнаром, был уверен, что по возвращении будет есть на золоте и спать на шелке. Мечты сбываются?
   — Не думаю, что это — Нант, — произнес я, разглядывая далекие стены. — Мелковат. Но разведать не помешает.
   То, что мы видели перед собой, выглядело неплохо. Мирная картина. Поля, виноградник, на лугу овцы пасутся. Чуть подальше из-за рощи не крест ли виднеется? Хорошо бы. Крест — это здешняя церковь? Нет, скорее монастырь. Церкви не строят наособицу. Тем более, что в городке, до которого по прямой меньше двух километров, тоже церковь имеется. Даже я сквозь кулак могу вполне отчетливо крест разглядеть. Прямой крест. Католический. Впрочем, других тут и нет. А монастырь — это славно. Моим братьям понравится.
   Так я думал тогда, потому что не знал, что такое — норманы в монастыре. В моих мыслях были только слава и добыча, что, впрочем, для викингов — одно и то же. Показать свою доблесть, заслужить одобрение друзей и ярла, острее ощутить себя членом команды. Непобедимой команды. Ну и на выходе — вернуться и бросить к ногам моей прекрасной невесты здоровенную кучу драгметаллов. В общем, я ощущал себя великим охотником в богатом дичью лесу. А вернее было бы — мясником на бойне.
   Мои товарищи изучали городок.
   — Воин, — сказал Рулаф, зрение которого было получше, чем у меня. — На стене.
   — Точно! — жарким шепотом поддержал Скиди. — Не меньше трех. Я видел три блеска.
   — Молодец! — похвалил Руад. — Я разглядел только одного.
   Скиди зарумянился от похвалы.
   Только я, слепошарый, не разглядел ничего. Зато у меня работает соображалка.
   — Раз они в шлемах, значит, ждут нападения.
   — Да ну! — пренебрежительно фыркнул Руад. — Это же франки. Они трусливее своих овец. И глупее. Наденут коровью шкуру с нашитыми железками — и думают, что от этого стали воинами.
   — Что предлагаешь?
   — Давай, скрадем этого трэля, — жест в сторону пастуха овечьей отары, — да все у него и выспросим.
   — А собака?
   — Ты убьешь ее стрелой.
   Ну да, ярл назначил меня старшим, значит мне и достанется самое интересное. То есть самое рискованное.
   — А если взвизнет?
   Вон по дороге телега тащится. И пара местных оборванцев на ближайшем поле что-то возделывает.
   Если они увидят меня, нехорошо получится.
   «Скрытность», — нас напутствовал ярл. Найти и доложить. Никаких драк.
   — Сделаем по-другому, — на правах старшего решил я. — Сейчас я сниму доспехи и подойду к пастуху без всяких хитростей.
   — Так он тебя и подпустит! — усомнился Руад.
   — А почему нет? Или я похож на викинга? — Я стянул с головы шлем и взлохматил волосы.
   — А может — я? — вмешался Скиди.
   — Ты-то как раз похож. — Четырнадцатилетний Скиди был с меня ростом, а в плечах, пожалуй, и пошире. Здоровенный громила вырастет.
   Не дожидаясь пока Руад подыщет еще какие-нибудь доводы против моей идеи, я начал разоблачаться. И уже по ходу сообразил, что если кто и способен сойти за простого землепашца в нашей компании, так это именно я. Потому что по въевшейся привычке выходца из двадцать первого века, никогда не упускал случая позагорать. А вот мои друзья — нет. Потому загар у них был — ну примерно как у офисных работников. Лицо и кисти рук. Хорошенькие из них получились бы крестьяне… С бледными предплечьями и икрами.
   Ну да ладно. Свернув бронь, оружие, ценности и прочее в увесистый тючок, я вручил его Скиди.
   — Береги, дренг! Потеряешь — ввек не откупишься.
   Паренек нагло ухмыльнулся:
   — Когда тебя франки зажарят, я всё себе возьму. Добрая будет добыча!
   Хряп! — Подзатыльник молодому прилетел от Руада быстрей, чем я рот открыл.
   — Язык вырву! — посулил варяг.
   До Скиди дошло, что мы не на пиру, и он скромно потупился. Теперь, если что пойдет не так, неудачу припишут его хулительным словам. Такие вот викинги суеверные ребята.
   Я еще раз взлохматил гриву, напихал в бороду и волосы всякого растительного мусора и двинул на разведку.

   Я вообще везучий. Но тут мне особенно повезло. Пастушок-раб оказался словенином. Это круче, чем вытянуть наугад из колоды пикового туза.
   Мне повезло вдвойне, потому что, как выяснилось, идея моя была провальная.
   Воина во мне пастушок опознал сходу. По исподнему, которое по крестьянским меркам стоило целое состояние. По качественному телосложению, по манере двигаться и держаться. По ловкости, с которой я пинком устранил с дороги злобного кобеля. Словом, облажался.
   На будущее надо учесть: пришибленный вид и пугливый взгляд — непременный атрибут европейского простолюдина. И так просто его не изобразить. Это в Дании простой землепашец выглядит полноценным гражданином. Здесь, в слабопросвещенной Европе девятого века, простолюдин — это по сути тот же раб. Достоинством чуть выше навозной кучки.
   Короче, если я еще раз захочу выдать себя за бедного франка, то спину надо горбить, морду прятать, руки тоже прятать, потому что по одним только мозолям во мне сразу признают не только воина, но и викинга. Ведь здешняя знать греблей себя не изнуряет. Короче, плохая была идея. Лучше бы уж я под знатного франка косил. Или нищего. Или монаха.
   Кстати, о монахах. Я не ошибся насчет креста.
   За ближайшим леском размешался монастырь. Аккуратно так располагался — с реки не увидишь. И вот моя третья удача. Словенин-пастушок звался Вихорьком. И он оказался рабом именно монастырским.
   С виду Вихорьку было лет одиннадцать-двенадцать. И на самом деле — столько же. Ничего так мальчишка, крупный. Только тощий. В монастыре отощал. До того пацанчик, считай, в семье жил. Мать его была наложницей богатого бондаря аккурат из того милого городка, который возвышался над окрестностями. Как попал во Францию, паренек не помнил. Продали вместе с матерью в совсем юном возрасте. От матери Вихорёк и языку словенскому выучился. Но год назад мама умерла, вернее, убили ее нехорошие люди.
   И хозяин-бондарь отдал пацана монастырю. За долги.
   Монахов Вихорёк ненавидел лютой ненавистью.
   С чего бы это, если подумать, ведь работа у него была вроде бы нетрудная? А с того, что пареньку выпало несчастье родиться симпатичным мальчиком. Как раз таким, какие по вкусу его преосвященству (или как там его именуют) настоятелю монастыря. Вихорёк повел себя неправильно, за что был бит (не слишком сильно, чтобы внешность не попортить) и отправлен на исправительные работы.
   В пастушки его определили недавно. Монастырскому сельхозначальнику он тоже приглянулся. Но этот нахрапом не полез: действовал лаской. Работу дал легкую, жратву подкидывал повкуснее…
   Но что в лоб, что по лбу, и наученный горьким опытом Вихорек скорее всего вынужден будет уступить похотливому церковнослужителю. Потому что в альтернативе может быть всё, что угодно. Оскопление, отрезание языка, подземная темница. За год Вихорек успел навидаться всякого и понимал, что легко отделался. Скажет священнослужитель, что раб поднял на него руку — и ее отрубят. Монахи могли себе позволить пожертвовать одним рабом, чтобы добиться повиновения остальных. Тем более, что рабы дешевы. Один сдохнет, другого возьмут. Вся округа у монастыря в должниках. Включая и здешнего синьора.
   Всё это пастушок поведал мне минут за пятнадцать, в процессе поглощения полукилограммового куска копченого лосося, прихваченного мною для установления контакта. Слова из него сыпались со скоростью три штуки в секунду. Истосковался он по «родной речи».
   Попутно Вихорек признался, что я его здорово напугал. Парнишка решил, что я — разбойник. Угадал, однако.
   Собственно, он и после употребления лососятины своего мнения не изменил. Но теперь я был уже не чужой разбойник, а свой. Тем более языком матери владел. Считай, почти родственник.
   Разочаровывать мальца я не стал. Пусть лучше думает, что я разбойник, чем норман. О норманах тут мнение — паскуднейшее. Вплоть до рогов, которые северяне прячут под шлемами. Однако после года жизни среди монахов мальчишка не то что викингов — настоящих чертей с настоящими рогами на монастырь навел бы.
   Хотя для здешних жителей черти, пожалуй, посимпатичнее, чем мы. Черта, скажем, молитвой отогнать можно. Или святыми предметами. А викинга — исключительно драгметаллами. Да и то лишь после того, как он, викинг, вдосталь натешит свою страсть к убийствам, насилию и прочим деструктивным деяниям.
   — А что городок? — спросил я. — Вон тот, который на пригорке? Что из себя представляет?
   Городок… Вихорек вздохнул. Там прошли счастливейшие годы его жизни. И мама была жива…
   Хороший городок. Только бедный очень. Особенно теперь.
   В прошлом году через речку (имелась в виду Луара) перебрались люди какого-то аквитанского рыцаря и ободрали городок вчистую. Многих убили. Маму Вихорька — тоже. Случайно. Какой-то аквитанец лошадью стоптал. Она не сразу умерла. Месяц мучилась. Бондарь даже лекаря к ней приглашал, взявши денег в долг. Она красивая была, Вихорькова матушка.
   Многие тогда погибли, во время набега. Синьор тоже погиб. Вместо него сын приехал, который до того в королевской гвардии служил. Только вот золота он с собой не привез и пришлось брать кредит в монастыре — чтоб народ с голодухи не перемер. Так что с большой долей вероятности в следующем году это будут уже монастырские земли.
   Я поинтересовался, откуда такая осведомленность?
   Оказалось, от тех же монахов похотливых. И от настоятеля той церковки, что в городе стоит. Это он бондарю сказал, когда матушке грехи отпускать приходил. Он хороший, настоятель. Не то, что эти, в монастыре, чтоб им черт печенки выел.
   Черта не обещаю, сказал я пареньку. Но если ему непринципиально, кто именно будет извлекать печенку, то сам процесс организовать — очень даже реально.
   Глазенки Вихорька загорелись, и мы с ним заключили пакт.
   Ближе к вечеру, когда придет пора гнать отару домой, мой юный соплеменник возьмет меня в компанию. Прогуляюсь с ним до монастыря, а потом, по темному времени, вернусь обратно.
   И будет нам счастье.
   Осчастливив мальца еще одним куском лососятины, я вернулся к своим и сообщил приятные новости.
   Инфу о том, что поблизости имеется монастырь, мои друзья приняли с бурным восторгом. В их понимании монастырь был не обителью людей, посвятивших себя служению Богу, а местом, куда свозят золото, серебро и всякие ценные вещи.
   Захлебываясь слюной, мои сопалубники принялись наперебой перечислять, какие славные вещи бывают в монастырях. Золотой кубок, инкрустированный драгоценными камнями, из которого в торжественных случаях потреблял пиво наш ярл, был далеко не самым замечательным предметом, отнятым морскими разбойниками у мирных ростовщиков-монахов.
   Я прервал этот поток восторгов, предупредив, что вечером намерен провести глубокую рекогносцировку. Малец обеспечит прикрытие. Два пастуха с отарой куда менее заметны, чем одинокий прохожий с выправкой викинга. Однако не худо бы кому-то прямо сейчас вернуться к нашим и сообщить результаты предварительной разведки. Еще добавил, что мальца надо отблагодарить. А вот как? Деньги я ему уже предлагал — не взял. Сказал: всё равно отберут. Такому рабу, как он, деньги не полагаются. Еще спросят: где взял? И что ему ответить? Приятель-разбойник подарил?
   — Отблагодарим парня, — пообещал Руад. — Когда монастырь возьмем, его не тронем.
* * *
   С «когда» мой друг варяг, немного погорячился. Правильней было бы употребить слово «если».
   Вот уж не думал, что монастырь может выглядеть так.
   Какая к чертям «мирная обитель»!
   С приличной высоты холма грозила окрестным полям и виноградникам настоящая крепость. Город, который мы с Вихорьком оставили за спиной, ей и в подметки не годился по части укреплений.
   Ну еще бы! Вихорек сказал, что земель у монастыря побольше, чем у главного графа области. Вдобавок графу никто ничего не дарит просто так, а монастырю верующие католики отдают всё лучшее. Ну и десятина, само собой. Теоретически десятина эта (если мне память не изменяет) должна была отправляться в Ватикан. Однако судя по этим стенам, отправлялось далеко не всё. Просто так этакие укрепления не возводят. Да еще из камня.
   А еще у монахов имелась стража. По словам Вихорька — более двухсот копий. И не из мирных монахов, а из вооруженных мирян. Солидно. Да и монахов списывать со счетов не стоит. Так что силы защитников надо минимум удвоить. Взять этакую твердыню силами трех сотен человек? Ох, сомневаются мужики!
   Ничего. Глаза боятся, руки делают.
   — Меня зовут — Ульф, — сообщил на прощанье пастушонку. Завтра он снова выгонит овец на лужок, но не факт, что мы с ним увидимся. — А еще лучше, Вихорек, запомни фразу: «Мой господин — Ульф Черноголовый!» — Я повторил это по-датски раза три, убедился, что паренек запомнил и воспроизводит вполне понятно, потрепал его по голове и шмыгнул в заросли.
   До темноты оставалось около часа. Мне как раз хватит, чтобы в деталях изучить укрепление, прикинуть слабые места… Если они, конечно, есть.

Глава вторая,
в которой герой встречается с Хальфданом Рагнарссоном

   — Самое слабое место франкских крепостей — это сами франки! — заявил Хрёрек-ярл. — Молодец, Ульф! Вторую долю добычи ты заработал. И если всё так, как ты изобразил, то самим нам его не взять. Тут нужно не менее тысячи воинов. Таран нужен, лестницы…
   — Таран сделаем, деревьев хватает, — подал голос Ольбард. — И лестницы тоже. Но насчет тысячи воинов ты прав, — наш кормчий задумчиво поглядел на продукт моего творчества — слепленный из мокрого песка макет монастыря-крепости. — Сами, может, и возьмем, но многие наши под стенами лягут. Нам нужны союзники. Может, Бьёрн?
   — Нет, — качнул головой ярл. — Нам не нужен Бьёрн, потому что мы ему не нужны.
   — Точно! — поддержал Хрёрека Ульфхам Треска. — Бьёрн пошлет нас в самое опасное место, а если мы откажемся, возьмет монастырь без нас. Я бы поговорил с Хальфданом. Хальфдан Рагнарссон — человек чести. И жаждет славы. А еще у него только шесть кораблей. Без нас ему трудно будет.
   — А если он сам позовет брата?
   — Кто? Хальфдан? Делиться славой?..
   В горячем обсуждении о взаимоотношениях братьев Рагнарссонов я не участвовал. Некомпетентен. Но — прислушивался.
   Вообще-то Рагнарссоны были на редкость дружным семейством. Несмотря на амбиции и агрессивность, унаследованные от отца, братья-ярлы никогда не конфликтовали. Во всяком случае — на людях. Рожденные разными мамашами и весьма отличные по темпераменту, Рагнарссоны были безусловно выдающимися особями породы «скандинавский викинг» и, как следствие, жуткими индивидуалистами. Но вот — не ссорились! Может причина в папе-вожаке? А может — в той удивительной психологической гибкости, которая позволяла сотне безбашенных головорезов месяцами тесниться на узкой палубе драккара — и не вцепиться друг другу в глотки. Готов поклясться, что мои гуманные современники из техногенной эпохи в аналогичных условиях пересрались и передрались бы максимум через сутки.
   Хольды спорили, но дискуссия явно клонилось в пользу Хальфдана.
   Не станет младший Рагнарссон делиться славой ни с кем из братьев. С отцом — может быть. Но Лотброк вместе с основными силами сейчас далеко.
   — Я буду говорить с Хальфданом, — подвел итог дискуссии ярл. — Со мной пойдет Ульф. Готовьте ялик.
* * *
   Пока мы занимались своими делами, братья Рагнарссоны заканчивали грабеж Ванна. Добычу взяли невеликую. Для города. Хотя и город такой… Одно название. Ни стен толковых, ни домов солидных… Так, поселок городского типа.
   Однако кое-что наскребли. И «наскребанное» следовало поделить по чести. Чем и занимался Бьёрн Железнобокий.
   А его младший брат тем временем квасил с друзьями-соратниками.
   Вот на этот пир мы и прибыли.
   Хальфдан Рагнарссон разместился на палубе большого кнорра, который был его флагманом. Выбор судна, менее пригодного для боя, но зато намного более вместительного, явно демонстрировал отношение Хальфдана к походу. Разместился Рагнарссон с комфортом: на палубе был поставлен шатер. Судя по вытканным на нем коронованным львам и крестам, прежде сей респектабельный родственник палатки принадлежал кому-то из христианских светских лидеров.
   В шатре Хальфдан был не один, а с дюжиной дружбанов и десятком «трофейных» девок.
   Услыхав о том, что мы надыбали богатый монастырь, младший Рагнарссон тут же протрезвел. Выставил девок. Выгнал из шатра наиболее пьяных соратников и приготовился узнавать подробности.
   От меня.
   Но я не спешил. Скушал фазаново крылышко, с удовольствием приложился к чаше с вином, сырку опробовал. Благословенная земля — Франция. Конечно, пиво я тоже люблю. Но продукты виноделия — предпочитаю. По водочке тоже соскучился, но ее пока не придумали. Надо будет заняться на досуге. Самогонный аппарат — дело нехитрое. Как мне кажется…
   Викинги, их было четверо, не считая нас с Хрёреком, меня не торопили. Здесь так не принято. Даже нанятый скальд, и тот сначала покушает, а потом запоет. Ну ладно, надо и совесть иметь. Я доглодал фазана, запил отменным красным и начал повествование.

   Махонькие глазенки Хальфдана вспыхнули звездами, едва он услышал о монастыре. И сияние это отнюдь не угасло, когда я завершил свой рассказ-описание монастырских стен.
   Тоже понятно. Такие стены не строят вокруг амбара с просом.
   Однако высказываться Рагнарссон не спешил. Для начала вопросительно поглядел на своего хёвдинга и моего знакомца — рыжебородого Тьёрви.
   Тьёрви был корректен и осторожен.
   — Если Ульф-хускарл говорит правду, а я в этом не сомневаюсь, потому что Ульфа Черноголового вряд ли могут напугать стены, — вежливый кивок в мою сторону, — то, пожалуй, я предложил поговорить с Бьёрном. Все вместе мы…
   — Нет! — отрезал Хальфдан. Его гладкие щеки заиграли румянцем. — Я умею драться не хуже Бьёрна! Мы сделаем это сами. Но сначала я хочу собственными глазами поглядеть на эту жемчужину бога франков.
   — Тогда не стоит откладывать, — заметил Хрёрек. — Когда слухи о том, что мы рядом, дойдут до монахов, створки этого моллюска сойдутся еще крепче.
   — Этот камень… — Хальфдан сжал здоровенный кулак, — разобьет любую раковину! Однако медлить не будем. Веди нас, Ульф-хускарл!

Глава третья,
в которой герой путешествует с представителями высшего норманского общества

   Отправились вчетвером. Славные ярлы и славные мы. То есть рыжебородый красавец Тьёрви и я. Родись хёвдинг Тьёрви в двадцатом веке в США — быть бы ему великим актером. Есть такие люди, что с первого взгляда внушают к себе расположение. Если пожелают. Или — ужас. Опять-таки, если пожелают.
   Хотя в данном случае внушить ужас было несложно. У бедного гонца и так чуть глаза не выскочили, когда из темноты выступил Тьерви и принял повод утомленной лошадки.
   Франк как-то сразу сообразил, что плечистый здоровяк в кольчуге, с золотой гривной на бычьей шее не может быть конюхом. Разве что — конюшим королевского двора. Но уж никак не постоялого.
   Конюх, правда, тоже терся поблизости: держал факел.
   Тьерви вынул гонца из седла и легонько шлепнул по запыленной физии. От соприкосновения с доской-дюймовкой (самая подходящая аналогия для ладони викинга) голова гонца мотнулась, как боксерская груша, а ноги франка, и без того нетвердые, превратились в желе. Однако гонец не упал, а только захрипел. Любой захрипит, когда его держат на весу за горло.
   Впрочем, душить его Тьерви не собирался. Точный пинок, наработанный многолетней игрой в четырехкилограммовый мячик, — и гонец обвис у меня на руках.
   — Веди себя правильно — и тебя не убьют, — сказал я ему по-английски и направил его в сторону дома.
   Не знаю, понял он или просто угадал, но виснуть на мне перестал и поковылял в заданном направлении.
   В доме хорошо. Тепло. Нет сыплющей с неба мороси и пахнет не мокрой землей и навозом, а рыбной похлебкой, свежим хлебом и жареным поросенком.
   Вся эта благодать шикарно сервирована на выскобленном добела столе, за которым вальяжно расположились ярлы, попивая винцо и ведя неспешную беседу. По-датски, разумеется. О да, викинги умеют ценить свежую пищу и комфорт. Кто угодно научится этому, четверть жизни уминая скудный морской паек.
   Поступательное движение гонца закончилось у ног Хальфдана-ярла, когда колени франка с глухим стуком провзаимодействовали с утоптанным земляным полом.
   — Это кто? — поинтересовался Хальфдан, с удовольствием обгладывая поросячье ребрышко.
   — Гонец к Карлу-конунгу, — ответил я.
   — Вот как? — младший сын Рагнара с интересом оглядел трясущегося франка. — Откуда знаешь?
   — Сам сказал.
   Так и было. Гонец сообщил о своем статусе, едва въехал в ворота. Видимо, рассчитывал на особое отношение. Правильно рассчитывал. Не назовись он сразу, Тьерви бы его просто прикончил.
   — И что же он везет?
   — Что за вести ты везешь? — поинтересовался Хрёрек-ярл, прихлебывая молодое красное винцо. По-франкски поинтересовался. Акцент у него, насколько я мог судить, был чудовищный, но словарный запас — вполне пристойный. Как раз для допроса. Ярл наш вообще был полиглотом. Даже по-латыни разумел. Натыркался, когда еще юнцом ездил с посольством тогдашнего верховного конунга данов к германцам. Знать латынь — очень полезное качество для викинга. Как-никак католические монахи — его главная «паства».
   Гонец вытащил из-за пазухи свернутый в трубочку кусок пергамента.
   Хрёрек даже разворачивать его не стал. Читать по-франкски он не умел. Хальфдан, как выяснилось, тоже. Тогда пергамент взял я. Послание было написано на латыни. Я понял лишь отдельные слова, но латынь чем хороша? Читать ее можно, даже не понимая содержания. Так что я читал, а Хрёрек — понимал.
   — Это о нас, — сказал ярл. — Просят у конунга Карла помощи. Мол, нас очень много. И мы — очень страшные.
   — Это мы и сами знаем, — Хальфдан швырнул ребрышко на пол и взял с блюда другое. — Присаживайся к столу, Ульф, перекуси. Потом сменишь Тьерви.
   — А с этим что? — я кивнул на гонца.
   Хальфдан взял со стола глиняный кувшин с вином, взболтнул и опрокинул его содержимое себе в глотку. Затем, не вставая, метнул пустой кувшин в стоящего на коленях франка.
   Кувшин разлетелся вдребезги. Франк повалился набок. Из его головы хлестала кровь.
   — С этим — всё, — сказал младший Рагнарссон и рыгнул. — Эй, трэль, еще вина!
* * *
   Когда ярлы заявили, что желают провести разведку, я думал, что мы будет двигаться скрытно. Примерно так, как действовали все наши разведывательные группы.
   Я ошибся.
   Мы — кто? Простые викинги. Рядовые труженики весла и топора. Ныне же я путешествую вместе с элитой скандинавского мира. Хальфдан и Хрёрек — высшая аристократия. Инглинги. Королевская кровь. Да что так королевская — божественная[2]. Даже старине Тьёрви я и то не ровня. Конечно, хёвдинг — это звание, а не титул. Вроде генерала. По наследству «хёвдингство» не передается. Однако вспомним анекдот о том, почему сын полковника не может стать генералом? Правильно. Потому что у генерала есть собственные дети. Тут, правда, не столько протекция играет роль, сколько честь семьи. От сына славного отца все вокруг ожидают не меньших подвигов. И сам сын тоже не лысым пупсом себя мнит, а героем будущих саг. Да и генетика — несколько поколений геройских предков — подмогнет. Так что за детей Тьёрви можно быть спокойным.
   А вот я, признаться, несколько мандражировал. Потому что ярлы ни от кого не собирались прятаться. Двинулись прямо по дороге. В полном вооружении (что характерно — своем собственном), ни от кого не скрываясь. Как по родной Дании.
   Единственное, что мы сделали для маскировки — накинули франкские плащи. Трофейные, разумеется. И кони, естественно, тоже были трофейные.
   Четыре отлично вооруженных всадника с запасными лошадьми, нагло ехавшие посередине дороги ни у кого из встречных не вызывали подозрения. Простолюдины поспешно убирались с нашего пути. Многие даже валились носом в грязь — на всякий случай. Ну да, здесь не принято разглядывать благородных господ, если не хочешь схлопотать плетью по глазам.
   Один раз нам повстречался какой-то местный шевалье со свитой из пяти кое-как экипированных ополченцев. Этот тоже поспешно уступил нам дорогу. Правда, с коня слезать не стал, просто поклонился, получил в ответ четыре надменных кивка и, удовлетворенный, отправился своей дорогой.
   Готов поклясться: он даже и не заподозрил, с кем его свела судьба. Норманы — это кто? Грязные язычники с всклокоченными бородами, в окровавленных одежках и с недоеденным тельцем христианского младенца в зубах. Мы же — респектабельные рыцари, которые никого не грабят и не режут, а просто едут себе с надменным видом, заняв всю проезжую часть. Доспехи на нас вполне типичные. У Хальфдана нагрудник с Георгием Победоносцем, у меня — пояс с аналогичной пряжкой. У Тьёрви тоже какой-то вооруженный Святой на медальоне шлема. Мечи — типично франкские, щиты (на которых — «защитные» руны) в чехлах… На беглый взгляд — натуральные благородные шевалье. Да какие-там шевалье — шевалье не в кольчугах да панцирях, а в кожаных куртках с нашитыми железками щеголяют. Так что на беглый взгляд мы — натуральные графья. А пристально разглядывать таких, как мы, — чистое самоубийство.
   Хотя нет, с графьями я переборщил. Франкские вельможи без свиты не путешествуют.
   День прошел без инцидентов.
   Заночевали мы в какой-то деревеньке. Выбрали лучший дом, без лишних слов выставили из него хозяев, съели их ужин и выспались в их постелях. То есть — ярлы в постелях, а мы с Тьёрви — на полу, на сене. Так даже и комфортнее — без клопов.
   Еще один день в дороге — и вечером мы увидели монастырь. А еще раньше услышали звон его колоколов.
   Я уже был готов к тому, что ярлы поедут прямо к воротам. Но до этого не дошло. Наглость у викингов прекрасно сочетается с осторожностью и предусмотрительностью.
   Ярлы и Тьёрви спешились и ушли на разведку. Я остался сторожить коней.

   Вернулись товарищи командиры часа через четыре, уже в полной темноте. Воодушевленные. Крепость монастырских стен распалила их воображение. Типичный франкский замок — каменный двух-трехэтажный донжон, окруженный деревянной оградой. А тут — трехметровые стены — из настоящего камня. Это ж прям-таки дух захватывает от мыслей, о том какие сокровища могут прятаться в скромной христианской обители!
   Весь путь до примеченного еще засветло постоялого двора руководство обсуждало эту вкусную тему. О том, как попасть внутрь монастыря, не было сказано ни слова. Что тут обсуждать? Пришли и вошли. Делов…
   Заночевали мы тоже по-человечески. На постоялом дворе.

   За постой принято платить. Даже богатым франкам. Но не суровым викингам.
   Так что нас угощали бесплатно. И прислуживали очень старательно. Единственное неудобство: нам с Тьёрви пришлось караулить. Не знаю, как Тьёрви, но я не выспался и весь день дремал в седле. Дремать мне не мешали. Погони не было.
   На прощанье Хальфдан сделал хозяину постоялого двора подарок: отрезал кусок от пергамента, взятого у гонца, оттиснул на нем свою печать и сунул трактирщику. Обслужил как следует — получи «чаевые». Отныне этот франк считался человеком Хальфдана. Не то, чтобы гарантия безопасности, но — кое-что. При виде этого оттиска злые дяди-викинги сменят гнев на милость. Главная задача — успеть показать.
   «Облагодетельствованный» хозяин вряд ли станет доносить о нас в вышестоящие органы. И домашним своим не позволит. Да и зачем ему? Чтобы получить от сеньора по голове за то, что донес только сегодня, а не вчера?
   А вот гонец, которого горшком по голове приласкали, ночью помер. А я ему жизнь обещал…
   Еще один груз на мою нетренированную совесть.

   — Что печалишься, Ульф Вогенсон? — бодро поинтересовался мой ярл. — Клянусь рукавицей Тора, в этом монастыре столько богатства, что мы будем выбрасывать из сумок серебро, чтобы набить их золотом!
   — А скажи мне, ярл, откуда взялось это золото? — Меня с недосыпу потянуло на философию.
   — Как откуда? Франки принесли его своему богу!
   — А откуда оно у франков?
   Хрёрек задумался. Не понимал, к чему я клоню. Я заметил, что Хальфдан и Тьерви тоже прислушиваются к нашему разговору. От скуки, надо полагать.
   — За франкские мечи платят золотом, — наконец выдвинул версию мой ярл.
   Всё-таки хорошее здесь время. Еще тысяча лет до эпохи, когда деньги превратятся в бумажки и электрические импульсы и биржевые жулики станут наживать состояния, продавая и покупая «воздух», а те, кто производит настоящие ценности, будут неизменно оставаться в дураках, потому что вынуждены садиться за один стол с шулерами-банкирами и играть по их шулерским правилам.
   Нет, я не против банков. Без них не обойтись. Но хотел бы я поглядеть на того человека, который возьмет взаймы деньги у Хрёрека-ярла… Да что там Хрёрека… Даже у простого бонда Хёдина Полбочки, а потом скажет, что ссудил кому-то эти деньги под большие проценты, чтобы по-легкому срубить бабла, а этот нехороший «кто-то» деньги замылил, и потому заемщик возвращать долг Хёдину не собирается.
   Лучшее, что может ожидать такого мошенника — это батрачить у Хёдина в свинарнике, пока не отработает долг.
   Но вернемся в девятый век.
   — Вино, — вмешался в разговор Тьёрви. — Прошлой осенью я купил пять бочонков здешнего вина. Тоже золотом заплатил.
   — А по мне так наше пиво не хуже, — заметил Хальфдан.
   — Ну и что? Ты же не откажешься от доброго куска оленины только потому, что молочный поросенок нежнее?
   — Не откажусь, — согласился младший Рагнарссон. — Я съем всё.
   — Ты задал хороший вопрос, Ульф Вогенсон, — задумчиво произнес Хрёрек. — Видно, твой отец понимал толк в торговле. Здесь, на земле франков, есть много такого, что можно продать и продать дорого.
   — Из франков получаются хорошие трэли, — сказал Тьёрви. — Они старательны, неприхотливы и покорны. И жару переносят лучше тех же англов. Перекупщики неплохо за них платят.
   — А зачем нужны трэли? — спросил я Хальфданова хёвдинга.
   — Как зачем? Работать. — Тьёрви ехал впереди и чтобы бросить на меня удивленный взгляд, ему пришлось развернуться.
   — Работать можно по-разному.
   — У хорошего хозяина все рабы работают старательно, — назидательно произнес Тьёрви.
   — Согласен. Но как бы старательно они не работали, с плохой земли всё равно возьмешь меньше, чем с хорошей. А здесь — хорошая земля. И старательные трэли. Вот от этого, Тьёрви, и берется то золото, которое прибрали к рукам монахи. Такая цепочка получается: земля-трэли-сборщики-монахи.
   — …И мы! — напомнил Хальфдан.
   — И мы, — согласился я. — Однако на мой взгляд монахи в этой цепочке — лишние.
   — Это точно! — воскликнул Хальфдан. — Толку от их Христа никакого! Даже своих жрецов защитить не может.
   Мысленно он уже взял монастырь и делил добычу.
   — А знаешь, Черноголовый, я ведь уже слышал такие речи, — подал голос мой ярл. — И знаешь, от кого? От его старшего брата, — кивок в сторону Хальфдана, — Сигурда.
   Хальфдан задумался. Тьёрви шевелил губами: похоже, что-то высчитывал.
   Дорога неторопливо ложилась под копыта лошадок. Оборванный крестьянин, влекущий тележку с мешками, при виде нас бросился к обочине и распростерся в пыли.
   — Нет, — наконец изрек Хальфдан. — Сидеть и собирать золото — это скучно. Мне любо брать его в битве! Это весело и хорошо для воина! — Хлестнул коня и умчался вперед.
   Тьёрви поспешил за ним.
   Мы с Хрёреком остались вдвоем. Ехали шагом бок о бок по ровной дороге. Спокойно, как у себя дома. А ведь вокруг — враждебная Франция. Или как там ее сейчас называют.
   Не слишком ли мы беспечны?
   Накликал.
   Впереди раздались крики, собачий лай и характерный звон железа. Хальфдан и Тьёрви с кем-то сцепились.
   Не сговариваясь, мы отпустили вьючных лошадей (за ними всегда можно вернуться) и поторопили своих коняшек.
   О да! Хальфдан хотел повеселиться и теперь веселился от души!
   Он и Тьёрви, спешенные, спина к спине, заняли середину дороги, а вокруг них вертелось с дюжину всадников, норовя достать викингов длинными копьями.
   Еще столько же народу, рангом пониже, держались поодаль, удерживая свору. Ага! Охотнички! На жердине, уложенной на спины двух лошадей, висел матерый олень с роскошными рогами.
   Хальфдан с Тьёрви отбивались — любо-дорого посмотреть. Поворачивались синхронно, не разрывая дистанции, отбивая копийные тычки, то и дело стремительно атакуя.
   Но их противники тоже были не лыком шиты. Дистанцию держали четко и работали слаженно. Но почему-то не использовали луки…
   То ли живьем хотели взять, то ли решили, что качественную броню данов охотничьими стрелами не взять.
   Но, бывает, и охотничья оснастка в бою пригождается: один из франков послал коня вперед и метнул сеть…
   Ага, разбежался!
   Тьёрви рванул вперед (Хальфдан не отстал, что было очень непросто — попробуйте сам побегать задом наперед!), отбил сеть щитом раньше, чем она полностью раскрылась, и режущим тычком достал… Нет, не всадника. Коня.
   Конь, естественно, расстроился. И вскинулся на дыбы… Всадник припал к холке, чтобы удержать равновесие…
   Но добраться до него у Тьерви не получилось. Приятели франка храбро кинулись в бой и пресекли контратаку.
   Грозная парочка опять оказалась на середине дороги. Результат опять нулевой. Подраненная лошадь и облака пыли — не в счет.
   Несмотря на четырехкратное преимущество (псарей и прочую челядь я не считал), достать викингов франки не могли. Численное преимущество вполне компенсировалось качественным вооружением и на порядок более высоким уровнем боевой подготовки. Однако и Хальфдан с Тьёрви не могли достать франков. Конным (причем отличным наездникам) ничего не стоило разорвать дистанцию. Типичный пат, если воспользоваться шахматной терминологией.
   Что ж, самое время нарушить равновесие.
   Спешились мы с ярлом практически одновременно.
   Я взялся за меч, но Хрёрек (в левой руке — меч, в правой — копье) качнул головой и указал на мой лук.
   Стрелок из меня посредственный, но начальству виднее.
   Хрёрек показал знаком — начинаем по команде.
   Уточнять, по какой именно команде, я не стал. По ходу разберусь.
   Разобрался.
   Волчий вой, жуткий, высасывающий силы и мужество, накрыл всех. Нет, я неправ. Этот вой был только похож на волчий. Ни один волк не способен так выть. Разве что сам Фенрир[3]. От этого звука пустело в груди и хотелось забиться под какую-нибудь корягу.
   Мне, впрочем, было легче, чем франкам. Я уже слышал эту песню — фирменный боевой клич варягов.
   Больше всего данный звук не понравился собакам и лошадям. Животные словно взбесились. Результат — сразу несколько франков вылетело из седел.
   Двоих тут же прикончили Хальфдан с Тьёрви. Одного подшиб стрелой я.
   Еще один противник, не совладавший с лошадкой, в седле усидеть сумел, но вынесло его прямо на меня. Я вогнал ему стрелу в грудь и отпрыгнул в сторону. Добивать не потребовалось — и так свалился.
   Тем временем Хрёрек ссадил еще двоих — ударами копья и меча. И метнул копье в спину последнего противника, вознамерившегося удрать.
   Поле боя осталось за нами. Псари и прочая челядь разбежались. Те, кто сориентировались вовремя и правильно. Остальные отправились к Высшему Судие.
   Однако не все оставшиеся на поле боя франки отдали Богу душу. Трое еще дышали. В числе недобитых — главарь. Местный барончик, как выяснилось. Выехал на охоту… И ошибся с дичью.
   Резать пленных не стали. Напротив, оказали первую медицинскую помощь и прихватили с собой. Барончик посулил четыре марки серебра за себя и за своих людей, что сразу превратило пленников в ценный товар.
   Что мне понравилось — то, как Хальфдан и Тьёрви отнеслись в недавнему бою. Так, мелкая стычка. Косточки поразмять. Такое ощущение, что оба были абсолютно уверены в своем превосходстве. Единственное, что произвело впечатление на Хальфдана и Тьёрви: вой, которому Хрёрек-ярл научился у своих хирдманнов-варягов. Оба немедленно пожелали научиться этому полезному вокализу.
   Так что весь оставшийся путь мы (я тоже присоединился, само собой), выли и гудели на все окрестности, пугая лошадей и навьюченных на них пленников.
   Зато на дороге мы больше не встретили никого. Лишь пару раз я (по привычке всё контролировать) отметил шевеление в кустах.

   К вечеру мы прибыли в наш лагерь. Люди Хальфдана устроились ниже по течению, так что Рагнарссон и Тьёрви отправились дальше — поднимать храброе воинство.
   А я взобрался на палубу «Сокола», развернул любимую шкуру и завалился спать.
   Периодически меня будили спотыкавшиеся о спящую тушку викинги: на драккаре кипела работа — готовились к ночному переходу.
   Однако когда весла дружно опустились, и под брюхом корабля заворковала вода, я уснул так крепко, что продрых до самого рассвета.
   Проснулся, когда киль «Сокола» заскрипел по песчаной отмели.
   Прибыли. Прямо над нами красовался городишко, разведанный мной и Руадом три дня назад.
   Городишко, что характерно, уже был в осаде. Часть наших совершила ночной марш-бросок, часа на два опередила флот и обложила противника.
   Викинги, как всегда, обогнали вести о своем приближении.
   К сожалению, городская стража оказалась на высоте, да и ворота на ночь запирались, так что взять город сходу не получилось.

Глава четвертая
«Я победил!»

   — Мы не можем оставить его за спиной, — сказал Хрёрек, и Хальфдан согласно кивнул.
   Видимо, я еще не знал о местной тактике всё, что требуется, потому что с моей точки зрения этот городишко с жалкими двумя сотнями гарнизона, кучкой кое-как экипированных франкских солдатиков не представлял ровно никакой опасности. Я помнил, как сотня викингов вдребезги расколотила значительно превосходящий по численности отряд, оборонявший Плесков. А ведь в Плескове, помимо ополчения, к тому же имелась профессиональная дружина князя Довгана[4]. Для франков хватило бы и половины. Если считать командующего гарнизоном рыцаря с оруженосцем. А без них, уверен, хватило бы и трех десятков хирдманнов. Да эти франкские ополченцы дали бы деру от одного только вида дюжины викингов!
   Нас же было в совокупности почти тысяча.
   Но командирам виднее.
   Ранним утром наше войско появилось в видимости городских дозорных.
   А еще затемно группы рейдеров провели зачистку территории. Скрытность — один из наших козырей. Враг думает, что мы болтаемся в устье Сены и еще только-только собирает войско, а мы уже идем по Луаре. Король франков срочно двигает недоукомплектованное войско к Руану… А Рагнар уже под Парижем. Или типа того.
   По крайней мере в теории, то есть в рассказах моих бывалых соратников, всё выглядело именно так. Толковая тактика, но я рад, что мне не пришлось участвовать в зачистках.
   Мы остановились в отдалении от стен. Стены были сложены из камня, но такое ощущение, что камень этот рубили совсем для других целей. Кривоватые какие-то получились укрепления.
   Остановились мы достаточно далеко. Чтобы нас нельзя было достать из лука или баллисты, буде таковая найдется в этом городишке. Затем из рядов нашего воинства выдвинулись человек двадцать с поднятым на копье щитом. Белой изнанкой наружу.
   В компании парламентеров был и я. Возглавлял посольство Хрёрек. Тут не принято поручать опасные миссии подчиненным.
   Ярл дунул в рог. Над заборолом появился местный рыцарь.
   Кстати, вблизи я понял, что строили этот городок всерьез и надолго. Но очень давно. Но бурные времена не прошли для крепости даром. В целости остался только фундамент, а вот стены — чистый новодел куда худшего качества. Впрочем, с разбега на них тоже не вскарабкаешься. Если сами не сдадутся, придется попотеть.

   Нас не обстреляли.
   Стороны вполне мирно обменялись приветствиями.
   Ярл говорил на родном языке. Рыцарь — на весьма похожем. Видимо, германском. Надо полагать, он знал этот язык лучше, чем Хрёрек — французский. Я понимал три слова из четырех. Ярл, надо полагать, не меньше.
   Хрёрек сходу потребовал сдать крепость. Ввиду явного численного преимущества.
   Рыцарь ответил в том смысле, что сдаться ему не позволяет честь. И сразу посоветовал не тратить на городок времени. Мол, поживиться у них нечем, во всем городе не наберется и десяти фунтов серебра. Которые он, рыцарь, готов выплатить еще до полудня.
   Хрёрек потребовал триста фунтов.
   Какое-то время они торговались, расходясь в оценке выкупа примерно на порядок. Мне такие дискуссии были знакомы по моим азиатским путешествиям. Только здесь на кону была не выгода, а жизнь.
   Рыцарь поднял цену до шестнадцати фунтов. Даже я по его тону догадался, что это — предел. Вспомнилось рассказанное Вихорьком. Насчет прошлогоднего грабежа и монастырского займа. Так или иначе, но Хрёрека размер выкупа не удовлетворил.
   Рыцарь вздохнул так, что его услышали даже мы. И предложил решить дело в поединке.
   Ярл охотно согласился.
   — Если ты победишь, — заявил Хрёрек, — город заплатит нам шестнадцать фунтов серебром. Если проиграешь, то мы войдем в город. И возьмем, что захотим.
   — Условия поединка? — поинтересовался рыцарь.
   — Никаких! Ты и твои старшие поклянутся вашим Христом, что откроют ворота, если ты падешь. А мои люди поклянутся Одином…
   — Не Одином! — перебил рыцарь, проявив некоторую информированность в скандинавской теологии. — Клянитесь именем Тора и Ньёрда! Вы войдете, возьмете, что пожелаете, но не будете убивать.
   Хрёрек не стал возражать.
   Стороны торжественно представились. По полной форме, с перечислением четырех поколений предков. Рыцаря звали Жилем. Если коротко.
   Затем были принесены клятвы. Очень торжественно, с тщательным подбором слов, дабы гарантирующие их выполнение высшие силы ничего не перепутали.
   Пятью минутами позже ворота приоткрылись, и наружу выехали два всадника. Храбрый франкский рыцарь и его не менее храбрый оруженосец. Оба — в тяжелых доспехах. Реально тяжелых. Толстое железо нашитое на толстую кожу — это вам не кольчуги и не панцири продвинутых викингов. Высокие конические шлемы — тоже не самый лучший вариант боевого головного убора. Хотя для всадников — нормальный вес. Вон у шевалье Жиля даже поножи имеются. Нет, серьезно выглядят ребята. Внушительно. И копья длинные, и лошадки приличных размеров тоже в «защите».
   Хрёрек вышел им навстречу. Один. Пеший. Без копья. В своей обычной броне, которая, хоть и была покрепче франкской, но выглядела куда менее внушительно. Ярл даже золотых браслетов не снял. Будто пришел на пир, а не на поединок. Великолепный шлем сиял золотом, золотом же горело зерцало нагрудника, серебрились пластины доспеха и кольчужная юбка. Ниже шлемной полумаски спускалась на широченную грудь заплетенная в косы светлая борода. Ровные белые зубы блестели, как жемчуг на солнце — ярл улыбался.
   Но эта открытая улыбка не обманула бы того, кто заглянул бы в прозрачно-голубые глаза Хрёрека. Ярл вышел, чтобы убивать.
   Вышел, остановился, хлопнул обнаженным мечом по щиту. Мол, начинай, приятель.
   Рыцарь послал коня вперед. Оруженосец — следом, отставая метров на двадцать. По вальяжной позе Хрёрека я понял: ярл не очень-то опасается столкновения с этой бронированной парой.
   Почему — стало понятно чуть позже, когда рыцарь разогнался до крейсерской скорости и опустил копье книзу в твердом намерении нанизать моего ярла, как рябчика на вертел.
   Не знаю, сумел бы франк осуществить желаемое. Позже я узнал, что на охоте такие парни на скаку ловили копьем бегущего зайцы. Хрёрек-ярл, конечно, покрупней зайца.
   Но я не думаю, что нашелся бы такой заяц, который мог бы убежать от среднестатистического викинга.
   И я мог бы пересчитать по пальцам тех викингов, у которых был шанс убежать от меча Хрёрека-ярла.
   У шевалье Жиля такой шанс был. Его конь был достаточно проворен. Просто скакал не в том направлении.
   Острие копья, на противоположной стороне которого находилось более полутонны плоти и железа, со скоростью пятидесяти километров в час приближалось к сердцу моего ярла. Но это сердце вряд ли ускорило ритм. Им, копью и сердцу, по-любому не суждено было встретиться. Более того, мой ярл даже не собирался уклоняться от живого снаряда.
   Он просто ждал.
   И за десять секунд до столкновения произошло нечто.
   А именно: из наших рядов выскочил Стюрмир. Выскочил и с разбега метнул копье навстречу атакующему ворогу.
   Попал, разумеется.
   Бросок у Стюрмира и так неслабый, а уж с разбега…
   Попал он в коня. Вероятно, в коня и целил, потому что промахнуться с тридцати шагов Стюрмир точно не мог.
   Копье угодило бедному животному в шею. Пробило навылет — скорости сложились.
   Получилось красиво: конь упал в десяти шагах от Хрёрека, а шевалье подкатился прямо под ноги.
   Ярл торжественно поставил ногу на грудь рыцаря и проревел во всю мощь командирской глотки:
   — Ег ванн!
   Я победил.
   Кто бы спорил.

   Замешкавшейся оруженосец оказался на земле через пару секунд. Метнув копье, Стюрмир не остановился. Между ним и оруженосцем было метров сорок. Будь франк поопытней, он кинулся бы обратно, к воротам. Но парнишка был то ли глуп, то ли особенно предан своему господину, потому что пришпорил коня и вознамерился нанизать на копье нашего ярла. Стюрмира он не учел. А зря. Викинг даже к наступательному оружию не прибег. Сорвал со спины щит и запустил его на манер гигантского диска.
   Вообще-то благородные франки, надо отдать им должное, отлично держатся в седле. Упрутся ногами в стремена, поясницей — в заднюю луку, и хрен вышибешь.
   Но боковой удар конник держит куда хуже, чем лобовой.
   Оруженосца вынесло с седла и поволокло по травке — нога в стремени застряла. Конь, впрочем, сразу же остановился (обученный) и сильно побиться паренек не успел.
   С «пареньком» я поторопился. Оруженосец оказался бородатым дядькой лет под тридцать.
   Но выкуп за него определили в десять раз меньше, чем за «начальника».
   Ну да, добивать поединщиков никто не собирался. Зачем убивать, если можно продать!
   Викинги, одним словом.
   Городок сдался без дополнительных условий. Скажу так: его обитателям здорово повезло. Что может сотворить с мирным населением французского населенного пункта тысяча викингов, цивилизованному человеку даже не представить.
   Но Хрёрек поклялся не убивать, а наша армия спешила осадить монастырь, пока там ничего не пронюхали, и городок даже не грабили толком. Так, прошлись наскоро и собрались на перекус во дворе местного замка.
   Шевалье угощал. Он уже оклемался и был рад-радешенек, что отделался «малой кровью».
   Не дождавшись окончания обеда старина Стюрмир поволок меня и Медвежонка в местную церковку. Не из благочестия, разумеется. Надеялся поживиться. Ох сомнительно! Ехали мы мимо этого культового сооружения. Не впечатлило.

   Хороший камень, крепкая дверь и престарелый священнослужитель у входа. Более никого. Священника Стюрмир обижать не стал. Взял за плечи, переставил в сторону и вошел. Мы с Медвежонком — следом.
   Ну да. Как я и предполагал. Пусто и тихо. Запах сена и ладана.
   Стюрмир был явно разочарован.
   — Здесь нет того, что тебя интересует, дан.
   Это сказал дедушка-священник. На датском.
   — Знаешь наш язык? — заинтересовался Медвежонок.
   — Я был среди тех, кто вместе с архиепископом Эбоном крестил данов.
   — Ха! — воскликнул Стюрмир. — Чтоб даны крестились? Ты лжешь, жрец!
   — Он говорит правду, — вмешался Свартхёвди. — Харальд Клак привел к нам жрецов Белого Христа.
   — А, этот… Который удрал, — Стрюмир вспомнил. С историей у викингов всё хорошо. Минимум восемь поколений славных предков должен перечислить каждый уважающий себя норман. С учетом деяний и доблестей. Само собой, исторический контекст тоже имеет значение. А уж то, что имело место быть несколько десятилетий назад, знает каждый датский тинэйджер.
   — Не станут даны кланяться этому! — раздосадованный Стюрмир вытянул меч и указал им на деревянную статую Иисуса в обрамлении соломенных «лучей». — Что ж твои соплеменники такие жадные? — проворчал он, вновь обращаясь к священнику. — Даже одежды приличной своему богу не подарили? На что он такой годен? Только на растопку…
   …Я успел вовремя перехватить руку Стюрмира и не дал разрубить Распятие.
   — Полегче, брат! Не следует оскорблять Бога в его доме! Убери меч.
   Стюрмир так удивился моему вмешательству, что безропотно упрятал клинок в ножны.
   — Ульф прав, — поддержал меня Медвежонок. — Пусть он и слабак, бог франков, но зачем гневить его попусту. Другое дело, если бы он был из золота, а это простое полено. Пошли отсюда.
   И они ушли. А я задержался. Присел на скамью. Деревянный Иисус глядел на меня строго и печально. Священник устроился рядом.
   — Ты не похож на нормана, — заметил он.
   — Так и есть, — ответил я. — Моя родня — из словен. Почему твой храм так беден? Его ограбили?
   — Нет, — священник покачал головой. — Я сам отдал всё, чтобы прокормить свою паству. Бог внушил мне благую мысль. Теперь у меня потир из меди, чаши из глины… Зато твоим друзьям незачем громить мой храм. Да и к чему богатства слугам Господа?
   — И почему Он не внушил ту же мысль другим священникам? — с иронией поинтересовался я.
   — То мне не ведомо, — смиренно произнес священник. — У тебя ясные глаза, человек с севера. Надеюсь, Бог найдет дорогу к твоему сердцу и к твоей душе.
   Он легко, по-молодому поднялся, перекрестил меня и ушел.
   А я посидел еще пару минут, а потом покинул церковь и присоединился к друзьям.
   Должно быть, Бог и впрямь пребывал в той церкви, потому что на душе у меня стало светло и легко. Может потому, что я оставил на церковной скамье пару серебряных монет?

   Шевалье Жиль торжественно поклялся повиноваться Хрёреку как собственному отцу. Серьезная клятва. И односторонняя. Хрёрек-ярл рыцарю не обещал ничего. Однако выбора у благородного Жиля не было. Вернее, был. Преклонить колено или умереть в надежде, что его синьор, местный граф, за него отомстит. Слабое утешение для молодого парня, у которого даже наследника не имелось.
   В городке мы оставили военную команду из тридцати человек, построились походным порядком и бодрячком двинулись за церковной утварью! Правило — «все лучшее Церкви» в Европе девятого века соблюдалось неукоснительно. И мои соратники относились к нему с полным одобрением. Еще бы! Когда большая часть драгметаллов страны собрана в определенных и легко обнаруживаемых местах, это удобно. Норманам остается лишь придти и взять.

Глава пятая
Священная крепость франков

   — Так это же мой пастушок! — воскликнул я, увидав знакомую фигурку, окруженную полусотней мелких лохматых овец. Очень кстати!

   Вопреки моим ожиданиям, соединенное воинство двух ярлов на обрушилось на монастырь сходу. Более того, пройдя по дороге примерно с километр, наше войско разделилось натрое. Две меньшие части широкими крыльями, но с максимальной маскировкой двинулись в обход. Их задача — перехватывать всех, кто намеревался прибыть в монастырь. Или его покинуть. В том числе и водным путем — холм, на котором возвышалась святая обитель, с двух сторон омывался речкой.
   Основная часть войска (в том числе и хирд Хрёрека-ярла) остановилась вне видимости монастырских дозорных и выдвинула вперед разведку. То есть меня и самого ярла. На удалении в сотню метров пряталась группа поддержки, если кому-то вдруг взбредет в голову нас схитить. Заметить парней из прикрытия было практически невозможно. Хотите увидеть чудо? Поглядите, как прячутся викинги. Раз — и нету. А зайдешь за кустик размером не больше веника, глядь — сидит. Как укрылся? А непонятно. Да так хорошо прячутся: не наступишь, не увидишь.

   Итак, мой дорогой словенский пастушок. И его отара.
   — Поговори с ним, — велел Хрёрек.
   И мне пришлось устроить сорокаметровый «заполз» по лугу. С препятствиями, которые угадывались, к счастью, издали. По запаху.
   Оттуда, из травки, я его и окликнул. В принципе можно было и не опасаться особо. Этот склон холма из монастыря не просматривался. Но это — в принципе. Если я выдам наше военное присутствие, Хальфдан с Хрёреком мне голову открутят.
   Вихорёк мне обрадовался. Сообщил, что ему было велено пасти отару поближе к монастырю, потому что в окрестностях вчера видели разбойников. Четверых. Хорошо вооруженных. Вероятно, викингов.
   Блин! Я мог бы назвать этих разбойников поименно! Вот они, гнилые понты норманской аристократии!
   — Ну и как? — поинтересовался я. — Монахи испугались?
   Оказалось, ничуть не бывало. Подумаешь, четверка норманов! Овец они да, могут стырить, а напасть на этакую крепость — никогда. Так что в обители царила тишь да гладь. Надменное спокойствие, усиленное верой в Господа и еще тем, что вчера в помощь монастырской страже прибыл отряд в сто семьдесят копий.
   Не то, чтобы Вихорек их считал, но слышал, как посчитали другие. Кто прислал бойцов, пастушку неведомо. Качество подготовки вновь прибывших — тоже. Но кушали хорошо. И баб с собой привезли штук двадцать. Настоятель побухтел, но смирился. А бабы — веселые. С одной такой Вихорек успел побеседовать. По ее инициативе. Мол, если есть среди монахов желающие позагонять бурундучка в норку, то за небольшое вознаграждение… А Вихорьку комиссионные. С головы. Вернее, с другого органа. Также Вихорек слыхал: со дня на день ждут еще один отряд. Тоже сотни на полторы.
   Я покинул Вихорька и отправился в обратный «заполз». Следовало сообщить новости ярлам.
   Новости наших лидеров не порадовали. Вероятность еще большего усиления монастырского гарнизона — тоже. Конечно, второй отряд наемников вряд ли доберется до цели, но бесшумно и бесследно перебить полторы сотни бойцов почти невозможно. Следовательно, в монастыре узнают, что мы — рядом, и нас — много.
   Каменные стены, привратная башня, с которой очень удобно обижать штурмующих… Запрутся — и мы тут до осени просидим. Личное превосходство конкретного нормана над конкретным франком сходит на нет, когда франк с четырехметровой высоты льет норману на голову кипяток. Или смолу, что еще более неприятно.
   Нужен хитрый план, который позволит нам проникнуть за стены.
   — Может, ночью? — предложил я.
   Не понравилось. Скандинавы воевать в темноте умеют. Но не любят. Им нравится публичность, а какая публичность, если твои подвиги и не разглядеть толком. Вдруг там, наверху, в Асгарде, перепутают и заберут в Валхаллу не того.
   — Наемники, — сказал Хальфдан Рагнарссон. — Когда они придут, им точно откроют ворота.
   — Если они придут… — произнес Тьёрви задумчиво и поглядел почему-то на меня.
   Я пожал плечами. За что купил, за то и продаю.
   — Никаких «если»! — Мой ярл оживился. — Вороны Белого Бога ждут наемников? Будут им наемники!
   Хальфдан — младший из Рагнарссонов. Хитростью и коварством он изрядно уступал Сигурду и Ивару, однако он был далеко не дурак.
   Схватил идею на лету и оживился.
   — Тьёрви! Возьми две сотни хирдманнов и закрой дорогу на полдень[5]! Когда франки подойдут — они твои.
   — Если… — Тьёрви всё еще сомневался.
   — Они придут, — уверил мой ярл. — Но с тобой, Тьёрви-хевдинг, пойдут и мои люди.
   — Полагаешь, я не справлюсь с большой сотней франков? — Тьерви, похоже, обиделся.
   — Не сомневаюсь, что ты сможешь победить и тысячу, — заверил Хрёрек. — Но нам ведь не победа нужна, а их оружие и лошади. И никто не должен уйти. Ни драный пес, ни шлюха. Для этого двух сотен бойцов будет мало. И еще — надо застать их врасплох!
   — Брат, — вмешался Хальфдан. — Ты хочешь обидеть моего хёвдинга и моих людей? Франки увидят их не раньше, чем они начнут их резать.
   — Я не сказал «напасть внезапно», — Хрёрек усмехнулся. — Я сказал: застать врасплох. А это не одно и тоже. А сделаем мы так…
* * *
   Доспехи шевалье Жиля оказались мне чуть великоваты, зато броня его оруженосца — как раз по мерке. Броня — дрянь. Тяжелая, сковывающая движения. Вдобавок — здоровенный щит и еще более здоровенное копье, которым я не умел пользоваться. То есть собственно копьем — умел, но на своих-двоих, а не в седле.
   Ну да ладно. Не на турнир еду.
   Мне в свиту выбрали дюжину дренгов помельче и почернявей — чтоб сошли за франков. Не скажу, что здешние франки — сплошь брюнеты и задохлики, но процент шестифутовых блондинов среди средневековых головорезов значительно меньше, чем в скандинавской популяции. Так что с моей «свитой» пришлось повозиться. Еще мне дали знамя шевалье Жиля. С гербом. Шевалье никто не спрашивал: он всё еще находился в положении пленника.
   В общем, мы замаскировались как могли. Со ста метров угадать, что мы — ряженые, было не так легко. Я бы, к примеру, не разобрался.

   Выехали из городка, проехали мимо монастыря, внаглую. Мне что-то кричали со стен. Я не ответил. Только знаменем помахал.
   Дальше — проще. Хорошая дорога, хорошая видимость. Мы отъехали от монастыря примерно на километр, когда я заметил первого нашего. То есть он сам показался. Махнул рукой: всё путем.
   Поля, поля, виноградники на холме… Дорога огибала холм и вновь возвращалась к реке. Еще полкилометра. Слева — река, справа — лес. Из монастыря нас уже не видно.
   А кто это к нам скачет?
   Скиди (его белая грива была спрятана под войлочным, усиленным медными полосками колпаком) взялся за лук, но тут же расслабился. Свой.
   — Они едут! — крикнул мне Хальфданов дренг. — Тьёрви сказал: делай, как договорено. Всё готово!
   Развернул лошадку и поскакал обратно. Эх, загонит он бедную животинку!

   Еще с километр. Дорога пуста. Навстречу попался только воз с десятком связанных поросят. Угрюмый французский пейзанин вышагивал рядом.
   При виде нас озаботился и сразу закричал, что поросята — монастырские.
   Я махнул рукой: мол, не тронем. Проехали. Крестьянин в нас ряженых тоже не распознал. Впрочем, его больше сохранность поросят интересовала.
   Дорога была мне известна. Проехался вчера, изучил. Так что назначенное место опознал сразу и скомандовал: стой!
   На военном совете было решено так: ждем наемников два дня. Если появятся — берем, раздеваем и сами становимся «наемниками». Если не появятся — будем импровизировать.

   Место засады выбрали потому, что здесь река делала петлю, и за лесистым мысом можно было укрыться. Дальше — изгиб в противоположную сторону и дорога видна километра на полтора.
   Тьёрви расположился в лесу, достаточно густом, чтобы спрятать две сотни норманов. Еще сотня укрылась чуть дальше. Ее задача — перекрыть дорогу. И еще с полсотни наших попрятались в зарослях на том берегу реки. Она здесь неширокая и мелкая, так что наверняка кто-то попытается удрать водой. Тоже задача — не из простых. Дно илистое, топкое. Лошадь наверняка увязнет, а ножками — добро пожаловать в крепкие скандинавские руки.

   Я спешился и выдвинулся метров на триста вперед. Дорога отсюда просматривалась отлично. В лесу — тишь да гладь. Даже птички поют. И не скажешь, что там прорва вооруженного народа попряталась.
   Ага, вот и цель показалась. Долго ждать не пришлось.
   Солдаты удачи. Или типа того. Впереди — брутальный мужик с усищами подлинней, чем у Ольбарда. Налегке. Даже шлем не надел: вон он, к седельной суме принайтован. Рядом с брутальным — девка. Ну как же без нее? С виду — приличная. Волосы под чепчик упрятаны.
   За сладкой парочкой, вразброд, остальные «горячие головы». Что-то я не понял: они на войну или на пикник собрались? Брони не вздеты, дозоры не высланы…
   Пока червяк колонны вылезал из-за леса, я считал. Сто восемьдесят две головы. Не считая лошадиных. Примерно треть — женщины. И тридцать телег. Цыганский табор, а не военное подразделение. Зато знамя имеется: красная тряпка, на которой намалевано что-то вроде тощей курицы.
   Ну, Бог им в помощь!
   Я отбежал назад, помахал своим, чтобы подтянулись. С помощью Скиди взобрался на коня, гикнул и поскакал…

   Франки при виде нас остановились. Вернее, остановились лидеры, остальные сбились в кучу. Уставились на знамя шевалье Жиля, которым энергично размахивал Скиди.
   — Норманы! — заорал я еще издали. — Много норманов! Засада!
   Прононс у меня неважный. И словарный запас — ограниченный. Но кто станет придираться к человеку, который несется галопом тебе навстречу. Тем более, когда в сообщении такой креативный посыл.
   — Норманы! Норманы!
   Мой вопль, как и ожидалось, произвел смятение в и без того дезорганизованных рядах противника. Они окончательно перемешались. Кто-то из конных попытался дать деру, но завяз в пехоте. Геройский предводитель, как и положено герою, поскакал ко мне навстречу. Вместе со своей спутницей. Скакал и вопил. Надо полагать, желал подробностей. Но то ли с произношением у него было неважно, то ли мое знание, вернее, незнание французского виновато… Не понимал я ни хрена. А если я что-то не понимаю, это обидно. Поэтому, когда усатый мачо подлетел ко мне и завопил совсем истошно, вдобавок брызжа слюной мне в лицо, я чуток придержал коня и с удовольствием ответил. Древком копья — в рожу. Хорошо получилось. Усатый прям-таки воспарил над дорогой. И приземлился уже на травку. Там его мои дренги и повязали.
   Спутницу усатого спешил Скиди. Спрыгнул с коня, сдернул за ногу, подхватил поперек туловища, захохотал, довольный… К женщинам мой ученик относился чересчур… эмоционально. Ясное дело, тинэйджер.
   Оп! Выпущенная из грубого хвата женщина откатилась в сторонку, вскочила и зашипела дикой кошкой. В руке — нож. Да немаленький. В локоть длиной.
   А у Скиди на куртке — прореха. Ну а под прорехой — кольчужка проглядывает.
   Вступать в единоборство с женщиной Скиди не стал. Подхватил с дороги камешек да и запулил храброй наемнице в живот. А затем, уж и ножик отобрал, и ручки шаловливые связал без спешки.
   Спешить точно было некуда. Мальчики Тьёрви в считанные секунды оприходовали отряд. На одного вольного франка приходилось минимум по три викинга. А хватило бы и одного викинга — на троих.
   Помимо «живого товара» нам достался и весь обоз. С доспехами (поганенькими), амуницией, запасом жратвы-выпивки и прочими походными принадлежностями. Ну и красное знамя с курицей, само собой. Первый этап плана Хрёрека был выполнен. Если так же гладко пойдет и дальше, обедать мы будем уже в монастыре.

Глава шестая
Священная крепость франков (продолжение)

   — Сколько же там, внутри, добра! — плотоятно осклабился Стюрмир, в очередной раз продемонстрировав разницу моего менталитета и типичного подхода викингов. Я вижу противника — и прикидываю, насколько он опасен. Викинг видит доспехи, прикидывает их стоимость — и радуется. А то, что там, внутри ценной брони — кто-то сидит, это непринципиально.
   Начать нашу тактическую операцию предстояло Вихорьку. Идея была не моя — Тьёрви. Вихорька никто не спрашивал. Но он мог бы и отказаться. Тогда отару погнал бы кто-нибудь из «юнг». Пацанчик взялся всё сделать сам, хотя я честно попытался объяснить ему, насколько это опасно.
   — Ты возьмешь меня с собой? — спросил Вихорёк. — Потом, когда вы победите?
   — Если будет кого брать, — проворчал я, и паренек засиял от счастья.
   Теперь нам оставалось только дождаться вечера.

   Движение по идущей мимо монастыря дороге днем было не слишком оживленным, но ближе к закату к воротам потянулись труженики полей и виноградников, погнали скотину, повезли свежие продукты…
   Наступила очередь Вихорька. Блеющая отара вступила на мост, когда стража на стенах увидела красное знамя с изображением курицы-дистрофика. Поначалу никто не всполошился: отряд действительно ждали. Но чуть позже наблюдатели забеспокоились: слишком уж поспешно передвигались наемники. Можно сказать — во весь опор. Первые всадники вылетели на мост, когда овцы только-только начали проходить через узкие ворота.
   — Норманы! Норманы! — дружно заорали мы, врезаясь в отару и порождая смятение не только среди бедных животных, но и среди привратной стражи.
   — Норманы! Близко! — Голос у Трувора — как боевой рог. Его сходство с покойным предводителем наемников ограничивалось длинными усами, но хотелось верить, что в суматохе никто не станет к нему присматриваться.
   Конные «увязали» в отаре, но всё же ухитрились протиснуться к самим воротам.
   А по мосту уже грохотали повозки и бежала пехота. Викинги помельче, кое-как замаскированные трофейными доспехами и тряпками. Распознать в них ряженых было проще простого. В мирной обстановке. Но сейчас все взгляды монастырских были прикованы к металлически отблескивающей колонне, показавшейся из-за холма. Норманы!
   — Норманы! — Подхваченный монастырской стражей вопль разнесся над монастырем.
   Все по местам. Команда «к бою!».
   — Быстрее, быстрее! — истошно орали стражники у ворот.
   — Закрыть ворота! — ревел кто-то начальственным басом.
   Но в воротах — мешанина из блеющих овец, вопящих ряженых и гужевого транспорта.
   В итоге ворота остались открытыми. Хорошие такие ворота. Из доброго дуба, усиленного железом и бронзой. С надвратной башней, обеспечивающей обстрел тех, кто пожелает оные ворота взломать.
   Шум, вопли, ругань, ржание коней, блеяние несчастных овечек…
   А издали, со стороны дороги — грозный рев и инфернальный грохот и лязг. Это приближались викинги. Безжалостные дьяволы, выходцы из ада, ужас всей клерикальной Европы.
   Я вырвался на «оперативное» пространство следом за Трувором.
   В монастырском подворье — суета и ажиотаж. И почти полная неразбериха. Как позже выяснилось, отряд усиления, прибывший вчера, успел покушать и выпить, но «штатного расписания» на него еще не составили. Однако бравые парни лезли на стены вместе с «базовой» стражей…
   Отчего неразбериха только увеличилась.
   Мимо меня промчался мужик в помятом нагруднике.
   — Ворота!!! — вопил он, срывая голос. — Закрывай ворота!!!
   Размечтался, однако.
   На пути у него оказался Ульфхам Треска. Во франкских тряпках и мятом бронзовом шлеме с личиной кота и дрянным щитом с уже знакомой дистрофичной курицей. Всё — из арсенала наемников.
   Датчанин открылся, и мужик в нагруднике с разбега врезался в скрытый лохмотьями, но куда более качественный доспех Ульфхама… И засипел, когда пальцы викинга стиснули его горло.
   — Не шуми, — сказал ему Ульфхам Треска по-датски. И закрепил команду добрым ударом щита.
   Трувор пихнул меня локтем.
   — Башня — наша! — бросил он.
   И мы рванулись вперед, расталкивая монастырских вояк.
   Мы — это четверо варягов, Свартхёвди, Оспак Парус и я сам.
   Вход в башню — узкая щель. За ней — крутая каменная лестница, винтом уходящая вверх.
   Теперь можно было не церемониться, поэтому когда на пути Трувора оказался менее проворный монастырский стражник, то жизненный путь бедняги тут же и закончился, а Трувор сходу ворвавшись в помещение на первом уровне, крикнул мне: «Выше!», и принялся рубать супротивников.
   А я полез вверх по закручивающейся лестнице. За мной — остальные.
   Ага! Следующий этаж. Промежуточная площадка с тремя бойницами, пятью бойцами и недетских размеров запасом стрел.
   Трое из пяти глазели в щели, двое оглянулись… И отвернулись. Шлем на мне — франкский — дурацкое «пожарное ведро». Меч — в ножнах. Борода черная. Рож незнакомых в монастыре со вчерашнего дня — хоть отбавляй. А у ребят — дело. Они разогревали смолу. Макнешь в такую наконечник с обмоткой, подожжешь и — огонь. Само собой прицельная дальность падает и скорострельность. Зато — горит.
   Эти — мои.
   Я шмыгнул внутрь (мои друзья помчались дальше — на верхние уровни) и тут же зарезал двоих. Ножиком. Самым бесчестным образом.
   Сначала одного, потом второго. Даже и не пискнули. Хотя особой нужды в тишине не было. Снаружи стоял такой ор, что даже здесь, за толстыми стенами, было шумновато. Никаких угрызений совести я не испытал. Эти люди намеревались жечь огнем моих товарищей, а я их… совсем небольно зарезал.
   Успокоив двоих, я извлек из ножен Вдоводел и двумя экономными ударами отправил в рай еще парочку. С третьим пришлось повозиться. Он отвернулся от бойницы как раз тогда, когда я извлекал клинок из межреберья его коллеги.
   Мужик оказался сообразительным. И что характерно — держал в руках лук с наложенной стрелой. Спрашивать меня, что я делаю и зачем, франк не стал. Щелк! — и выпущенная в упор стрела долбанула меня в грудь. Хорошо — в зерцало угодила. Хорошо — мужик в спешке недотянул лук и выстрел получился — вполсилы. Но и эти «полсилы» заставили меня пошатнуться.
   И тут франк допустил ошибку. Ему бы подхватить вторую стрелу и влепить мне в живот (не факт, что бронь выдержала бы), а он бросил лук и схватился за тесак. На этом его бойцовская карьера и закончилась.
   Я выглянул в щель. Картина была отрадная. Ворота открыты, мост опущен, а к мосту огромными прыжками (но при этом идеально держа строй) несутся хускарлы Хальфдана с самим Рагнарссоном в первом ряду.
   Убедившись, что всё идет по плану, я кинулся к лестнице… И вскоре убедился, что парни справились без меня. Дееспособных защитников в башне не осталось.
   Но веселуха еще не закончилась.
   Когда я поднялся на самый верх, то обнаружил там всю нашу команду (за исключением Трувора и Оспака Паруса, которому было поручено держать вход в башню), развлекавшуюся метанием стрел в защитников монастыря, обосновавшихся на стене.
   То, что стену могут обстреливать из собственной башни, строители как-то не учли. Поэтому это было чистое избиение.
   Да и то, что происходило на подворье, назвать битвой язык бы не повернулся. Главные силы наших уже прорвались на территорию монастыря. А поскольку в бою один викинг стоил как минимум пяти франков, тысяча викингов против нескольких сотен защитников — это примерно как батальон спецназа против роты срочников. А тут еще внезапность нападения…
   Стрельба по беспомощным мишеням меня не привлекала, поэтому я поспешил вниз.
   Вход в башню был закупорен могучим туловом Оспака Паруса. Я похлопал его по спине, Оспак посторонился и выпустил меня наружу.
   Собственно, защищать вход в башню было уже не от кого.
   Снаружи густо воняло смертью. Трупы лежали вповалку, в одежде и доспехах. Их никто не обирал. В монастыре имелись объекты, куда более перспективные с точки зрения трофеев.
   Большая часть викингов скопилась у храма. Там шла самая отчаянная сеча, но исход ее был предрешен. Последние монастырские воины пали раньше, чем я добежал до храма.
   Дом Господа тоже был неслабой крепостью. Узккие двери еще держались, судя по ритмичному грохоту.
   А в храме шла служба. Чувственные голоса певчих взывали к Господу на бессмертной латыни, умоляя о защите. Во всяком случае, я так полагал, поскольку мои знания латыни ограничивались сотней слов. В мирное время пение это наверняка было очень впечатляющим, однако защитить храмовые врата не смогло. Когда язычники ворвались внутрь, пение сменили вопли боли и ужаса.
   Это было страшно. Несколько сотен викингов, распаленных битвой, окровавленных, озверевших, беснующихся в священной обители. Норманские секиры вышибали дух из тех монахов, кто пытался препятствовать грабежу. Эти же секиры выковыривали драгоценные камни из рак и саркофагов, сбивали со стен серебряные светильники, срубали золотые украшения. Двое викингов, опрокинув фигуру Спасителя, оторвали драгоценный солнечный знак и тут же порубили его на куски — для удобства транспортировки.
   Вопли, стоны, жалобные крики смешивались с радостным ревом узревших добычу победителей. Мой сопалубник-варяг Харра Стрекоза выволок из алтаря слабо сопротивляющегося архиерея в роскошном, шитом золотом облачении, вспорол ткань мечом. Священнослужитель истошно завизжал — видимо железо разрезало не только ткань. Харра накинул добычу на плечи, будто плащ, приголубил священника кулаком по голове. Тот сомлел, а Харра устремился на поиски новых богатств.
   Я — смотрел. Понимал: остановить резню я не в состоянии. Хорошо хоть мне не обязательно принимать в этом участие…
   Когда смотреть стало — невтерпеж, я просто ушел.
   Но снаружи было не лучше.
   Мертвецы, мертвецы… Повсюду. А живых деловитые скандинавы сгоняли в гурты, вязали…
   У кормушки для коров незнакомый викинг со значком Хальфдана на плаще насиловал монашку, перегнув ее через край яслей и задрав рясу.
   «Откуда здесь монашки? — вяло удивился я. — Монастырь-то мужской…» Потому мой взгляд упал на темные усики на гладком круглом лице «монашки»… И я брезгливо сплюнул.
   Впрочем, этому еще повезло. Вон лежит другой монах — со вспоротым животом и разбросанными по земле кишками. Тоже кто-то… развлекся.
   Тут я вспомнил о Вихорьке и решил, что должен его найти.
   Пять минут я потратил бесцельно, мотаясь по двору, и вынужденно наблюдая за развлечениями викингов. А в голове — одна-единственная мысль: что я делаю с этими зверьми? Зачем я здесь? Что мне мешало остаться на Сёлунде? Почему я участвую в этой мясне, а не гуляю с прекрасной Гудрун по берегу собственного озера? Почему?
   Потому что я дал клятву верности Хрёреку? Потому что мы все — братья? Но разве братья мне эти нореги, заживо сдирающие с человека кожу? А человек уже не кричит — душится животным хрипом…
   — Эй, Ульф! Ты только погляди!
   Гуннар Гагара с братвой. Традиционное норманское развлечение: сколько продержится расчленяемый человек.
   — Я этой вороне…
   Полсекунды — и голова несчастного монаха слетела с плеч. Нореги сначала опешили, потом другой Гуннар, Морской Кот, радостно захохотал:
   — Я выиграл! Он умер!
   — Ничего он не умер! — возмутился Гагара. — Это Черноголовый его убил! Ты зачем его убил, Черноголовый?
   — Захотелось! — честно ответил я. С вызовом… Который Гуннар Гагара принять не рискнул. Да и остальные отнеслись к моему удару спокойно.
   — Кот, иди притащи еще одного! — крикнул кто-то. — Начнем сначала!
   Вот так. Дорого обойдется мой гуманизм еще одному монаху.
   Ладно. Я состроил строгую рожу:
   — Делать нечего? — процедил я грозно. — Братья делом занимаются, а вы нашу общую добычу превращаете в бесполезное мясо?
   Обвинение в крысятничестве норегов смутило.
   — Так их же вон сколько, ворон… — без особой уверенности протянул Гагара. — Десяток-другой… Не убудет.
   — Вот разделят добычу, получишь ты свой десяток — и делай с ним, что пожелаешь! — заявил я. — И вообще нечего тут околачиваться. Пока ты «ворон» считаешь, Хальфдановы хускарлы в храме золото с серебром прибирают!
   Жизнерадостные норегские рожи разом приняли озабоченное выражение. И — рысцой к воротам церкви.
   Во дворе пастушка я не нашел. Так что вернулся и продолжил поиски внутри храма.
   Там Вихорёк и нашелся. Сам.
   В одном из нефов несколько викингов пытали голого человека с бритой макушкой. И явно не для развлечения, потому что процессом руководил Тьёрви-хёвдинг. Рядом с ним топтался мелкий паренек в медном шлеме скверной работы, в каких-то окровавленных тряпках и босиком. Хальфданов «юнга»? Без сапог? Сомнительно…
   — Ульф! Ульф Вогенсон! — окликнул меня хёвдинг. — Иди сюда!
   — Видишь, кого мы поймали! — похвастался он, кивая на корчившегося на земле человека. — Казначей здешний! Удачно получилось. Твой трэль, — кивок на паренька в окровавленном рубище, — на него показал.
   — Мой трэль?
   Ну да, конечно! Паренек сдвинул шлем и я не без труда (крови и грязи на лице хватало) опознал Вихорька-пастушонка. Всё-таки уцелел мальчишка! Удачливый. В каше, которая творилась у ворот, и опытного воина могли прикончить.
   Пацанчик улыбнулся робко-искательно… Не забыл, значит, заветные слова «Я — собственность Ульфа Черноголового».
   Впрочем, Тьёрви его и так знал. Хёвдинг был в курсе того, кто «предводительствует» овечьей отарой. Хотя что для Тьёрви какой-то франкский раб? Та же овца.
   — Ну да, это мой человек, — подтвердил я.
   Тут казначей вдруг отчаянно закричал, выгнулся и обмяк.
   — Готов, — одобрительно отметил Тьёрви. — Молодцы!
   И присел на корточки рядом с пытуемым.
   Тот, к моему немалому удивлению, был в сознании. Окровавленное лицо хранителя монастырских ценностей выражало один лишь безграничный ужас. Он пытался что-то сказать, но вместо слов получались только кровавые пузыри.
   — Золото, серебро, ценности, — очень четко, по-франкски произнес Тьёрви. — Где?
   — Я покажу, покажу… — забормотал казначей. — Не мучьте меня, Бога ради, пожалуйста, я все покажу! Я знаю!
   — Поднимите его! — велел Тьёрви. И мне: — Прогуляешься с нами?

   Я-то думал, что казначей серьезно покалечен, но поставленный на ноги, он довольно бодро порысил внутрь церкви. Люди Тьёрви знали свою работу и умели делать больно, не причиняя серьезных травм.
   Внутри началась вакханалия. Наши парни добыли где-то пару приличных бочек церковного вина и пустили в дело. Со стен скорбно взирали на кощунство строгие святые.
   Казначей вел нас прямо к алтарю.
   Там уже изрядно потрудились викинги: уволокли всё сколько-нибудь ценное. Мозаичный пол был скользким от крови. Теперь это святое место больше напоминало бойню. Повсюду лежали тела убитых и умирающих. Все — ободранные догола.
   Один из раненых вдруг очнулся, ухватил нашего проводника за ногу, выкрикнул что-то по-своему.
   Казначей глянул на него дико, дернулся… Но подталкивающий его викинг отреагировал по-нормански. Махнул мечом, отделив руку от туловища.
   Казначей, взвизгнув, стряхнул мертвую конечность и нырнул вглубь алтаря.
   Ага, тайничок! Даже не тайничок, а подземный ход. Винтовая лестница уходила вниз. Кто-то предусмотрительный приготовил связку факелов. Осталось только зажечь.
   Что мы и сделали.
   Перед спуском перестроились. Впереди двигался один из людей Тьёрви. За ним — трясущийся казначей. Потом — сам Тьёрви, я, Вихорёк (он увязался за нами, и я его понимал), а замыкал шествие второй человек Тьёрви.
   — Здесь не так давно прошли люди, — заметил хёвдинг, потянув носом воздух. — Давайте-ка поторопимся.
   И мы поторопились.
   Через пять минут муки совести, терзавшие меня по поводу разграбления святой обители, растаяли без следа.
   Потому что мы оказались в монастырской тюрьме.
   Слуги Божьи не должны так обращаться с людьми. А если они творят подобное, то приход викингов вполне можно рассматривать как кару Господню.
   Те, кто гнил здесь, не совершили ничего против Бога. Чтобы оказаться в этом зловонном подземелье, было достаточно украсть краюху черствого хлеба. Или оттолкнуть кого-то из святых отцов. Или не вернуть долг. Таких публично калечили и бросали умирать в крысиные клетки — в назидание другим должникам.
   Всё это шепотом поведал мне Вихорёк, пока мы шли меж вонючих нор, сопровождаемые проклятьями и безумным хохотом. Однако я уверен: знай здешние сидельцы, кто мы такие — нам воздавали бы хвалу. Месть свершилась.
   Но не до конца.
   — Т-ш-ш! — Тьёрви ухватил брата-казначея за шею, останавливая.
   Безупречный слух викинга и сейчас не подвел.
   Впереди были люди. Мы тихонько подобрались поближе.
   Точно. В широком и низком подземном зале тусовалась целая толпа. Вернее, не тусовалась, а работала.
   Кипучая деятельность при свете факелов.
   Человек тридцать что-то активно перетаскивали.
   — Кто это? — шепотом поинтересовался Тьёрви у нашего трясущегося проводника.
   — На-настоятель… З-золото… — Зубы казначея клацнули.
   — Мышка решила обмануть кошку, — процедил хёвдинг. — Главного жреца — живьем. Он денег стоит.
   Я не успел спросить, как отличить настоятеля от прочих. Тьёрви и его орлы уже кинулись в бой. Правда, перед броском хёвдинг не забыл приголубить пленника по бритому кумполу.
   — Будь здесь! — велел я Вихорьку, перепрыгнул через обмякшую тушку монаха и поспешил за соратниками.
   Нас ждали. Дюжина франков в кожано-бляшечных бронях явно из числа монастырской стражи. А я-то думал, что все они пали, защищая храм.
   И епископ тоже хорош! Бросил своих умирать подопечных и смылся.
   Франки встретили нас слаженным строем… Который Тьёрви и его парни проломили, даже не сбавив хода.
   Я чуть замешкался, потому что уцелевшие после контакта с моими друзьями франки (примерно половина) решительно набросились на меня.
   Зря они это сделали. В темноте они ни черта не видели и большая часть ударов досталась их же приятелям. А вот мой Вдоводел действовал безошибочно. Я проскочил через сбившийся строй, оставив моих противников выяснять отношения исключительно между собой, и, вырвавшись на оперативный простор, принялся рубить всё, что двигалось. Вернее, всё, что двигалось недостаточно быстро, ведь по ней, родимой, по скорости, я даже в полумраке безошибочно распознавал своих.

   Настоятеля взяли живьем. Ему и еще парочке монастырских иерархов хватило ума забиться в угол, когда стало ясно, что выход (равно как и вход) из сокровищницы надежно перекрыт скандинавским железом.

   Вот так жадность губит служителей культа. Дернули бы они сразу наутек — оказались бы на свободе. За алтарем прятался не единственный вход в подземелья. Еще два вели к конюшни и прямо в келью настоятеля. А самый длинный коридор выводил вообще за пределы монастыря. К речке. А там беглецов уже поджидала спрятанная в зарослях парусная лодка. И ни одного нормана поблизости!
   Но нет, епископ со товарищи решил прихватить с собой монастырские ценности. И сам стал ценностью. Ярлы назначили за него выкуп в три кило серебра.
   Очень скромная цена, учитывая какую добычу мы взяли.
   — Теперь можно и домой, — заявил довольный Стюрмир, сменивший плащ на облачение священнослужителя, весившее никак не меньше доброго панциря — столько на нем было золотой и серебряной канители.
   На мой вопрос: не боится ли он гнева Христа за то, что облачился не по чину, Стюрмир только рукой махнул.
   — Вот кабы это нашего жреца плащик был — я бы еще подумал, а это пустое. Ты ж видал, Ульф, сам Белый Христос в рубище ходил, а похоронен и вовсе в набедренной повязке.
   — Зато Он воскрес! — напомнил я.
   — Эко диво! — воскликнул Стюрмир. — Я тоже воскресну в чертогах Одина, если умру, как полагается. А жрецы эти здешние, кабы ходили в рубище, как ихний Христос, так мы бы их и не тронули. Вон как того, в городке. На кой они нам нужны, нищие? А они обряжаются так, как у нас не всякому конунгу по доходам, едят на злате и серебре и думают, что их бог в рубище за них вступится. Да скорее голодный волк вступится за жирную свинью, чем этот тощий Христос — за кабана-жреца, с которого я этот плащ снял!
   Вот так поэтично и образно ответил мне не искушенный в богословии простой датский викинг.
   И возразить мне было нечего.
* * *
   Потом был пир. То есть сначала на территории «прибрались», лужи крови засыпали песком и сверху набросали соломки. Для приятного запаха. В трапезной (или ее аналоге) монастыря и на подворье накрыли столы. Богато накрыли. В монастырских погребах яств хватало не то, что на одну тысячу — на десять.
   Мне выделили место среди воинской элиты. В мою честь даже сказали тост. Хрёрек-ярл порадовал. Напомнил почтенной публике, кому мы обязаны обнаружением той здоровенной кучи сокровищ, которая громоздится на почетном месте посреди зала. Кто указал на казначея? Мой трэль. А за все действия трэля несет ответственность его хозяин. Так что ему и бонусы. Или штрафы. В зависимости от содеянного трэлем.
   Главной дележки еще не было. Сначала планировалось похоронить павших и отметить это дело как положено.
   Костер сложили — высотой метра три. Не столько из необходимости (с нашей стороны потери были ничтожные), но — почтить героев. А зачем скромничать, если дров в монастыре хватит на двадцать таких костров? Цели прославления послужили и пленники, коих тоже уложили на костер. Пленникам повезло. Уж не знаю почему, но сжигать их живьем не стали. Сначала прирезали.
   Достойно получилось. Огонь поднялся выше монастырских стен.
   Я при сем не присутствовал. Вместе со Скиди и Вихорьком мы спустились в монастырскую тюрьму и открыли все тамошние жуткие норы. Открыли и ушли. Дальше — сами. Дорога к реке свободна. Я отдавал себе отчет в том, что половина узников уже не способна передвигаться, но я сделал, что мог. Чисто по-человечески. А благотворительность — не моя добродетель. Скиди я соврал, что дал обет. Дал и исполнил. Обет — это скандинаву понятно. И другим, если спросят, отвечу так же. Тем более финансового ущерба я никому не нанес. Кому нужны эти малохольные, если и здоровых трэлей некуда девать. Полная монастырская конюшня «живого имущества».
   Хотя в конюшне были не все. Пяток «элитных» пленников Хальфдан велел притащить к нам на пир. Им даже оставили собственную богатую одежду. Чтоб самим любоваться и выкуп содрать побольше. Был составлен «прайс-лист», который ярлы намеревались отправить ближайшему архиепископу. Посредником был выбран шевалье Жиль. «Прайс-лист» на монастрырский топ-менеджемент командиры огласили публично. А то мало ли… Решит какой-нибудь пьяный и веселый хирдман позабавиться с «элитным товаром». Чтоб не удивлялся потом размеру компенсации.
   Кстати о забавах. В трапезной было весело. Верно, никогда за всю историю монастыря здесь не было такого количества женщин. К потаскушкам франкских вояк добавилось несколько сотен крестьянских девушек, пригнанных из близлежащих деревень. И «леди» из городка шевалье Жиля. Эти прибыли сами. То есть не сами, конечно, а в сопровождении мужчин. По приглашению нашего ярла. Отказаться рыцарь не рискнул. Выбора у него не было. Или — добровольно-принудительно. Или — просто принудительно.
   Впрочем, в монастыре его ждал небольшой подарок. Мои друзья выгребли из монастырской сокровищницы не только серебришко-золотишко, но и кучу закладных, долговых расписок и прочих финансовых документов. Вся эта бухгалтерия, в которой без сомнения находилось и собственное долговое обязательство шевалье Жиля, отправилась в погребальный костер. Из рукописных предметов были оставлены только книги. Не из почтения к святыням, а потому что викинги по опыту знали: их можно продать и продать недешево.
   Но вернемся к пиру. Наш рыцарь восседал на почетном месте напротив ярлов, что несомненно не укрылось от взглядов церковных иерархов. Но они не вякали. От шевалье зависело, как быстро они вырвутся из злобных языческих лап.
   Прислуживал мне Вихорёк. Пацанчик приоделся, умылся и выглядел, пожалуй, бодрее, чем его господин. То есть я. Недавние ужасы никак не затронули его детскую психику. Напротив, он был весьма оживлен и бодр. Если бы не я, он оказался бы в набитой пленниками конюшне. Или — в земле. Хотя если бы не он, наших на погребальном костре было бы значительно больше.
   Однако никто, кроме меня, не заценил боевых заслуг паренька. Вот если бы он с оружием в руках выступил с нами в одном строю…
   И хорошо, что не выступил. Затоптали бы, даже не заметив. Так что быть ему пока что трэлем. Моим. Уверен, это существенно лучше, чем — рабом при монастыре. Вихорёк тоже так считал. И всемерно старался услужить.
   Между тем пир набирал обороты — пришел черед мужским развлечениям. Борьбе и метанию острых предметов. Господа норманы не навоевались. Им было весело.
   Зато шевалье Жиль и его спутники явно были не в своей тарелке. Им было страшно. Кроме того с ними были женщины, на которых уже облизывались победители.
   Впрочем, не мои проблемы. Я пил монастырское вино, замечательное, надо отдать ему должное, и думал всё о том же: какого хрена я тут делаю? Болтаюсь черт знает где и творю черт знает, вместо того, чтобы быть вместе с моей Гудрун? Мои друзья — понятно. А я? К богатствам я равнодушен. Лишь бы на жизнь хватило. Такую, как мне нравится. Слава? Да плевать мне на то, что думают обо те, о ком я понятия не имею. Кстати, к моим потомкам это тоже относится. Пусть любят меня таким, какой я есть… Когда появятся на свет.
   Может я здесь, потому что тут мои друзья? Да, наверное, так и есть. Я поклялся быть верным Хрёреку. Верным своему хирду. Я — его часть. И естественно, что я — с ним. Я не могу его оставить. Это было бы так же странно, как если бы мой указательный палец пожелал остаться дома, когда я выхожу за порог.
   Тогда почему мне так мутно на душе?
   — Эй! Ульф! Черноголовый! Покажи свою ловкость! Покажи, как ты боролся с моим братом Иваром!
   Это Хальфдан, чтоб его понос пробрал. Пацаны борьбу затеяли. И естественно тут же поделились на партии. Наши против Хальфдановых. Я поглядел на Хрёрека: это обязательно? Ярл чуть заметно пожал плечами: как хочешь. Желающих хватало.
   — А что я получу, когда вытру пол спиной твоего хускарла, Хальфдан-ярл? — громко осведомился я.
   — Выбирай любую девку, какая тебе глянется! — заявил младший сын Рагнара. — А если на полу окажешься ты, сложишь хвалебный стих победителю!
   Щедрое предложение. Вопрос: с кем я буду бороться?
   Ну да, этого следовало ожидать. Очередная гора мяса. Не помню, как его зовут, но это здоровяк явно не из юных дренгов. Лет тридцать. Мускулатура гребца. С подвижностью и выносливостью тоже всё хорошо. Схватит — мало не покажется. Не схватит.
   Я только-только успел скинуть доспех с поддевкой и нательную рубаху, как этот «руки-крюки», вернее «крюки́» попер на меня, растопырив грабли. Само собой он знал, что я боролся с Иваром Рагнарссоном (проиграл, разумеется, но остался в живых, что в случае поединка с Бескостными — чистый бонус), но мой ничтожный размер — провоцировал.
   Как обычно в такой ситуации, у меня не было права на ошибку.
   Я мягко перехватил и «связал» левую ладошку противника, прихватил большой пальчик (как два моих), и резко, с подключением корпуса, загнул внутрь.
   Пальчик не сломался и даже не вывернулся из сустава, но здоровяку стало больно. Так больно, что даже малочувствительный организм викинга отреагировал. Нет, здоровяк не завопил (еще чего не хватало!), но чуток подался в нужную мне сторону. Дальше — пустячок. Правильно поставить ногу и толкнуть в нужное место, в нужном направлении, вложившись, взрывом, потому что второго шанса не будет.
   Хватило и первого. Стокиллограммовый громила попытался удержать равновесие, потом самортизировать падение — и снова в бой. Так было бы, если бы я его просто шваркнул. Но я ронял нормана по всем правилам, сопровождая, и в последний момент поддернул. Палец всё-таки не выдержал — с хрустом вывернулся из суставной сумки, зато послужил рычагом и здоровяк хряпнулся не только спиной, но и затылком. А пол-то — каменный!
   Впрочем, череп не повредился. У викингов такие черепа, что их и обухом топора не всегда пробьёшь. Однако вывихнутый палец я уже мог отпустить.
   Секундная пауза — затем дружный рев сотен глоток. Восторженный. Только что у всех на глазах Давид победил Голиафа в силовой борьбе.
   Я дождался, пока народ попритихнет, и сказал спокойно:
   — Я не мог проиграть, Хальфдан-ярл. Что бы я тогда делал, ведь скальд из меня неважный. Я больше — мечом.
   — Ты победил, — поворчал Рагнарссон. — Выбирай девку и освобождай место.
   Я скользнул взглядом по застолью… И моментально сделал выбор.
   — Вот её!
   Очаровательная местная дворяночка за два места от шевалье Жиля.
   Но выбрал я ее не по внешности. Внешность ее сейчас оценить было трудновато, потому что личико исказила гримаса ужаса. Причина ясна. Хёвдинг Хальфдана. Не Тьёрви, другой. Торгильс. Кормчий на одном из драккаров младшего Рагнарссона. Может, лет двадцать назад этот датчанин был таким же красавчиком, как Тьёрви, но время и враги серьезно поработали над его внешностью. Нос — на сторону, левый глаз — узкая щелка между шрамов, в разинутой пасти — половина зубов, да и те — гнилые. Но силушка — при нем. И физическая и мужская, иначе зачем бы ему понадобилось тащить бедную девушку из-за стола?
   При мысли о том, что сотворит это чудовище с милой француженкой, у меня аж зубы заскрипели. Да, сегодня было убито множество людей. Убито, замучено, искалечено… Не в моих силах спасти всех. Но эту девочку я спасу!
   — Её!
   Хальфдан глянул в указанном направлении, энтузиазма не выразил. Торгильс как раз выволок бедняжку из-за стола и сгреб в охапку.
   Я обратил внимание на шевалье Жиля и на молодого парня рядом с ним. Рука шевалье железной хваткой впилась в шею парня. Хороший захват. Умелый и крепкий. Надо полагать, не будь его, парень непременно вступился бы за малышку… И пал смертью храбрых, потому что ни один трэль не смеет поднять руку на хозяина, а шевалье Жиль и вся его свита по сути такие же рабы победителей, как и те, кто заперт в конюшне. Велел хозяин привести женщин — привели. Но неужели в городке не было других… женских особей? Обязательно было тащить с собой юную чистую девочку? Или шевалье решил, что более-менее пристойное поведение норманов у него в городке — норма?
   — Выбери другую! — потребовал Хальфдан-ярл. — Эта уже принадлежит Торгильсу.
   Значит Торгильс, а не Торгиль. Ошибся я. Не мудрено, когда у доброй трети в имени — Тор.
   Нет, дорогой, не выйдет. Я тебя за язык не тянул. Опять-таки, что значит — «принадлежит»? Дележки-то еще не было.
   Торгильс услышал свое имя и обратил на меня внимание.
   — Не плачь, маленький грозный Ульф! — прошепелявил он. — Я подарю тебе ее… грудки! Га-га-га!
   Пошутил, значит. Или не пошутил. По-любому, скандинавскому народу понравилось. Народ загоготал и застучал посудой. Даже сам ярл изволил усмехнуться.
   Но не я. Зря Торгильс открыл свой щербатый ротик. А вот мы его — за язычок…
   — Вот как? — процедил я холодно. — Выходит слово Хальфдана стоит так дешево, что его человек может над ним посмеяться?
   Память у Хальфдана — прекрасная. И за точностью формулировок викинги следят не хуже, чем профессора математики.
   «Выбирай любую девку, какая тебе глянется!» — так он сказал.
   А тут — Торгильс со своей шуточкой.
   Улыбка Рагнарссона вмиг испарилась.
   — Торгильс! — рявкнул он. — Отдай девку Черноголовому!
   — Только сиськи! — отозвался Торгильс-хёвдинг. — Потом, когда я пошурую во всех ее дырочках! — Он облизал щеку маленькой француженки и довольно заухал.
   Хальфдан мгновенно оказался на ногах. Уже с мечом в руке. Правило сдавать оружие перед пиром вождей, естественно, не касалось.
   Я испугался. Рагнарссон, даже в гневе, не станет рубить собственного человека, а вот несчастную девочку — запросто. Нормальный норманский выход из положения. Выбрал — забирай. О том, что она должна быть живой, договора не было.
   — Торгильс! — поспешно закричал я. — Если тебе так нужна эта девка, я могу ее уступить. Надо же и тебе победить кого-нибудь, пока мужчины сражаются с мужчинами. Ладно уж, Торгильс-хёвдинг, забирай ее себе. Яви свою храбрость с противником, который тебе по силам!
   Сначала я хотел сказать не «по силам», а «подстать», но вовремя вспомнил, что сравненить викинга с женщиной — всё равно что матерого уголовника козлом обозвать. А я не хотел выйти за рамки обычной застольной шутки.
   Мы бы еще попикировались пару минут, но в итоге девушка досталась бы мне, потому что ярл слово дал, как-никак. И Торгильс по-любому оказывался неправ.
   Но вышло не так, как я планировал.
   Дело в том, что пока я толкал свой монолог, народ в зале притих. Интересно же. Так что заканчивал я свое заявление, считай, в абсолютной тишине. И едва я смолк, Тьёрви-хёвдинг сказал кому-то из своих:
   — А неплохо пошутил Черноголовый. Быть теперь Торгильсу Женобойцей.
   Сказал-то он тихо, да вот услышали все, включая и самого Торгильса.
   Матерый головорез, прошедший черед десятки битв и сотни схваток, старина Торгильс был не только опытный вояка, но и далеко не дурак. Дураки не становятся хёвдингами.
   Если бы не реплика Тьёрви, наша «битва» так и осталась бы словесной. Но Тьёрви (не исключаю, что сознательно) всё испортил. Теперь Торгильс не мог даже убить девушку, потому что уж тогда он точно бы заработал новое прозвище. Да такое, что и над внуками его посмеивались бы.
   Торгильсу-хёвдингу сразу стало не до смеха.
   И задор его тут же трансформировался в жажду крови.
   Моей.
   Будь он каким-нибудь дренгом, молодым и горячим, схватил бы что под руку попало, и кинулся на меня. Но он был — хёвдинг. То есть с головой дружил и умел сохранять хладнокровие даже в самые острые моменты.
   Потому он отпустил маленькую француженку, отодвинул от себя — бережно! — поклонился слегка Хальфдану, уже опустившему меч, и попросил очень вежливо:
   — Дозволь мне, ярл, показать Ульфу Черноголовому, как я убиваю мужей!
   Грамотно. Бросить мне вызов на пиру, в присутствии старших по званию и моих сопалубников из-за «безобидной» шутки — потерять лицо. Он — хёвдинг. Я — простой хускарл. У него — двадцатилетний воинский стаж. У меня чуть больше года. Хёвдингу положено быть снисходительным. На пиру. Но поучить меня он может. Даже — со смертельным исходом.
   Хальфдан поглядел на Хрёрека. Мой ярл кивнул. Он был не против. Что за праздник без драки? Да и во мне он, надо полагать, уверен. Или — в моей удаче?
   «А как насчет тебя?» — мысленно поинтересовался Хальфдан.
   Я правильно понял его взгляд и тоже кивнул. Мол, желает мне Торгильс показать какие-нибудь полезные приемчики, так я не против. Почему бы и не поучиться у хорошего человека?
   — Если Торгильс-хёвдинг не хочет учить меня убивать голыми руками, я хотел бы взять свой меч, — сказал я.
   Тут все разом заорали восторженно. Поединок, блин!
   А я поймал взгляд маленькой француженки… Не то, чтобы благодарный… Поспорили два варвара-язычника, кому она достанется… За что тут благодарить? Но, скажем так, взгляд заинтересованный.
   Поймал — и подмигнул. Сейчас ты уверена, детка, что мы с Торгильсом — одной звериной породы. Но я надеюсь, что у меня будет возможность убедить тебя в обратном.

   Щит и меч. Пора, пора мне привыкать к традиционной экипировке викинга-поединщика.
   Торгильс — аналогично. Щит, меч, шлем, панцирь… Сказал бы, что всё — стандартное, только тут стандартов не бывает. На нашем уровне — только эксклюзив. Помнится, когда-то давно (прошлой осенью) мой раб Хавчик сказал, что серьезные люди не покупают готовых сапог. Так вот: к оружию это тоже относится. Возьмем, к примеру, щиты. Круглые, с умбонами и оковкой по краю, усиленные металлическими полосками, расходящимися от центра, в основе — одинаковая древесина, технология сборки — один в один… Даже начертанные защитные руны — практически одинаковые. А вот возьми я в руки щит Торгильса — совсем не то, что мой собственный. И дело не в том, что он — больше и чуток потяжелее. Баланс совсем другой. Другая форма рукояти, инерционность тоже… Конечно, я и Торгильсовым щитом мог бы работать. Точно так же, как мог бы вместо Вдоводела кусок арматурины взять. Настоящий воин способен сражаться любым оружием, хоть гайкой на веревочке. Но мои боевые качества от такой замены снизились бы в разы. Всё — индивидуально.
   Сходились осторожно. Оба плотно покушали и порядочно приняли на грудь. Но в считанные секунды адреналин вымыл из крови алкоголь. И у меня, и у Торгильса тоже. Судя по тому, как он аккуратно и расчетливо двигался.
   Всё же приятно быть в центре внимания. В зале — под тысячу человек. И все, включая монастырский клир, глаз с нас не сводят. Братья-викинги так и поддерживают громко. Наши — меня, Хальфдановы — своего хёвдинга.
   Я не реагирую. Сейчас мой мир — полсотни квадратных метров мозаичного пола, освобожденных под развлечения, и кудлатый бородач, глядящий на меня из-за края щита. Я контролирую не только взгляд — всё. В первую очередь — ноги. Жаль, что щит закрывает большую часть туловища и всё, что выше колен. Положение бедер противника могло бы подсказать моему подсознанию формат будущей атаки.
   Кружим по гладкому полу, четко держа дистанцию.
   Норманы орут, воодушевляя, но никто не торопит. Все — бойцы. Все всё понимают.
   Мы с Торгильсом никогда не сходились даже в спортивном варианте. Я — известный боец. Он вообще хёвдинг… Малейшая оплошность — и кирдык.
   Я не боюсь. Верю в свой талант и в свою удачу.
   Надо полагать, Торгильс тоже уверен. Столько лет — в «бизнесе». Конечно, он уверен… Но не спешит. Потому и жив, надо полагать.
   Ладно, начнем, благословясь!
   Короткий выпад — и провоцирующий уход назад с чуть приоткрывшимся боком…
   Меч Торгильса сверкнул в атаке… И был тут же перехвачен щитом, а я… попался!
   Вместо того, чтобы парировать мою «встречку», Торгильс прыжком сократил дистанцию и с небольшим вывертом приложил меня щитом по щиту. Да так ловко, что я сам сбил собственную атаку и подставился, открыв левую ногу… Ух, как больно! Я аж зубами заскрипел!
   И сразу — новый удар щита. По зубам. Быть бы мне таким же щербатым, как Торгильс, но к счастью, я успел принять на собственный щит…
   И перекрыл сам себе обзор!
   Лязг! На этот раз от боли свело правое плечо… И — сильный толчок отбросил меня назад. А Торгильс! Черт! Ему весело!
   — Что, Черноголовый? Признай: я не только с женщинами умею! А уж всяких мелких волчат оттаскать за холку!..
   Викинги ржут. Им, блин, тоже весело. Даже моим братьям по хирду.
   А я запоздало соображаю: нога-то у меня на месте! И кольчужка на плече — в целости. Вывод? Злодей и разбойник Торгильс не хотел меня убивать. И калечить тоже. Меч у него боевой. Так же, как у меня. Силу обоих ударов я очень даже прочувствовал. Он запросто мог бы ногу мне отрубить. И плечо просечь как минимум — до кости. Но не отрубил и не просек. Потому что бил — плашмя. То есть… Ну да! Это же не поединок! Это игра! Вот почему наши ярлы были так спокойны…
   Я почувствовал, как кровь прихлынула к щекам. Игры у норманов — жестокие. Но — по правилам. Игры. А я-то дрался — всерьёз!
   Пока у меня в голове крутились посторонние мысли, Торгильс ждал. Моего решения.
   У меня два варианта. Сдаться, сохранив лицо, ответив какой-нибудь подходящей шуткой. Или — продолжить игру.
   Конечно, продолжить! Мы же только начали!
   И я бодренько похлопал Вдоводелом по щиту. Продолжим, уважаемый!
   Торгильс радостно захрюкал — мужик любил хорошую драку. И попер на меня. Хотя нет, не попер — пошел четко и точно. Экономные движения, ни одного лишнего жеста, ни одного прокола… Нет, не зря его назвали хёвдингом. Это, блин, совсем другой уровень. Повыше моего, пожалуй. Ни единой ошибки, ни одной щелки в обороне. Притом, что любая моя оплошность тут же будет поймана и наказана.
   Я почувствовал искушение: бросить щит и продолжить единоборство в более привычном маневренном варианте.
   Удержался. Не факт, что это даст мне преимущество. Хотя… Идея бросить щит… Именно бросить… В этом что-то есть.
   Пока же я отступал. И оборонялся. Тоже очень аккуратно. Без ошибок. Торгильс оценил. Проворчал что-то одобрительное… Мне он тоже начинал нравится. Такой… обстоятельный мужик. Вернее, головорез.
   Есть! Я дождался своего момента! Резко сброшенный с руки щит врезался Торгильсу в левую лодыжку. Он не успел. Не ждал, что я использую щит как снаряд. Ему бы просто ногу убрать, но он не захотел останавливать атаку, попробовал защититься собственным щитом и опоздал совсем чуть-чуть. Но — опоздал. Досталось ему неслабо. У меня бы от такого удара точно перелом случился. У Торгильса кости попрочнее… Но равновесие он всё же потерял. На долю секунды. А я — воспользовался. Мой любимый удар ногой в щит. С прыжка. Снизу под умбон… И Торгильс грянулся на пол. С грохотом и лязгом. Вдобавок получив краем щита по челюсти.
   Настоящий рыцарь, конечно, дал бы ему подняться. Но я — не рыцарь, а простой викинг. Потому едва Торгильс оказался на полу, как моя нога придавила к мозаике его правую руку, а меч нырнул под бороду и легонько царапнул шею…
   А в следующий миг я уже протягивал ему свободную руку — помочь подняться.
   Принял. Вскочил бодренько. Продолжим?
   Нет, с ножкой у хёвдинга — не очень. Болит ножка. Очень.
   Торгильс, конечно, виду не подал. Кинул меч в ножны, ухмыльнулся, дохнул смрадно:
   — А волчонок-то — с зубками!
   — Девку-то — уступишь? — негромко поинтересовался я.
   — Что, глянулась?
   — Есть немного.
   — Ну так забирай! — расщедрился Торгильс. — А славно мы с тобой схлестнулись, Черноголовый! Проводи меня, а то что-то в ногах слабость. Видать, стар стал Торгильс, чтобы пить, как прежде. Эх, было бы не вино это глупое, а наше доброе пиво!..
   И заковылял к своему месту, тяжело опираясь на мое плечо. Неужели я ему все-таки сломал ногу?

   Девочку звали Селестиной, и шевалье Жилю она доводилась двоюродной племянницей. Был у нее и жених: тот самый парень, который порывался отнять ее у Торгильса.
   Очень хорошенькая девочка с ласковыми и умелыми руками. Помогла мне обработать многочисленные ссадины и синяки. Нет, секса у нас не было. И не потому, что мне — не хотелось. Да, денек выдался тяжелый. Но не настолько… И уверен: малышка, уютно устроившаяся в моих объятиях, не стала бы противиться. И дрыхнувший на полу Вихорёк тоже не стал бы помехой — паренек спал без задних ног.
   Но едва мои губы ощутили нежную кожу девичьего горлышка, как мое же боковое зрение зафиксировало некий мистический силуэт.
   Старина Белый Волк глядел на меня весьма неодобрительно. Морщил морду и демонстрировал зубки.
   Не понял! Какое дело высшим силам до моих маленьких развлечений? Или это глюк на почве слишком долгого воздержания?
   Я мигнул — и белый призрак пропал. Но вместе с ним пропало и желание. Разом заныли все полученные за день повреждения…
   Я отодвинулся и замершая пойманной птичкой француженка тихонько вздохнула и расслабилась.
   И заговорила. Быстро и не очень внятно, поскольку спрятала личико где-то в районе моей бороды. Так что понимал одно слово из трех. Но смысл уловил. Меня благодарили. И за спасение от чудовища. И за деликатность по отношению к девушке, обещанной другому (или типа того), и за тепло… Да, именно так: за тепло. Эту фразу я понял целиком. И тут ж вспомнил другую историю и другую девушку. Та, другая, из двадцать первого века, была мало похожа на эту. И говорила совсем другое…

   — Тебе, Коля, плевать на других! Твоя машина тебе и то дороже, чем я!
   — Интересная формулировка, Мариш, — заметил я. — Можно подумать, мой круг общения — ты одна.
   — Не цепляйся к словам! — Подружка сердилась и ей это шло: щеки разрумянились, глазки блестели, грудка соблазнительно вздымалась. — Я не глупее тебя!
   Вероятно, это правда. Бакалавр-психолог, заместитель начальника отдела кадров серьезной фирмы, умна, решительна и при этом весьма недурна внешне. Даже то, что она всё время пыталась рулить, нам не очень мешало. Главное — не относиться к этим попыткам всерьез.
   И насчет машины она права. Моя «импреза» обошлась мне почти в два миллиона. Мариша — существенно дешевле.
   — У тебя нет друзей! — заявила моя подружка. — Одни приятели! Тебе даже на родителей наплевать! Им нет дела до тебя, а тебе — до них!
   — Почему ты так решила? — Я даже удивился.
   — Мы с тобой полгода вместе, а ты ни разу с ними по телефону не говорил!
   — Ты уверена?
   — Во всяком случае — при мне!
   — У них свои дела, у меня — свои, — я пожал плечами.
   Да и зачем телефон, если есть скайп.
   — Вот именно! У тебя есть ты и твои дела! И всё!
   — А как насчет тебя?
   — А меня у тебя — нет! — отрезала Мариша. И скрестила загорелые ножки. — Мною ты только пользуешься! Даже сейчас ты меня совсем не слушаешь. Только и думаешь, как бы меня трахнуть!
   — А ты об этом не думаешь? — улыбнулся я.
   Мариша смутилась и даже опустила глазки. Потому что я — угадал. Еще бы! За полгода я ее неплохо изучил.
   — Всё! — воскликнула Мариша, вскакивая с диванчика и гордо вскидывая подбородок. Она приняла решение. — Я ухожу! Не звони мне больше! Найди себе какое-нибудь другое тело, чтобы его трахать! С меня хватит! С тобой холодно, Николай! Я ухожу, потому что не хочу стать таким же куском льда, как ты!
   Всунула ножки в туфельки и бросилась к двери, пока я не успел возразить. Последнее слово — это важно.
   Я не стал ее ловить на полпути. Хотя мог бы.
   — Ключ оставь на тумбочке! — крикнул я вдогонку.
   И она снова появилась в дверях. Как я и предполагал.
   — Держи свой поганый ключ! — Будь у меня похуже реакция, схлопотал бы точно в переносицу.
   Всё. Сбежала. Красива, умна, темпераментна. И последнее слово — за ней.
   А я — такой холодный расчетливый мерзавец… Если забыть, с чего начался наш разговор. А начался он с того, что я предложил встретить Новый Год на горно-лыжном курорте в Чехии, а Мариша нацелилась на шоп-тур в Эмираты.
   И всё-таки она меня задела. «С тобой — холодно!»
   Наверное, со мной действительно было холодно. Элегантной и прагматичной Марише. И многим другим. Во многом она была права. Николая Григорьевича Переляка в первую очередь интересовал Николай Григорьевич Переляк. Не она первая мне об этом говорила.
   — «Ты — волк-одиночка, — сказал мне в свое время любимый тренер по фехтованию. — Команда тебе не нужна».
   А сколько раз моя собственная матушка обзывала меня самодовольным эгоистом? Да не счесть! И каждый раз, когда ее планы не совпадали с моими.
   С отцом было проще. Ему от меня ничего было не нужно. Даже, когда я сам предлагал. Ему было вполне достаточно того, что я — есть.
   Но до Мариши никто не говорил мне, что со мной — «холодно»…

   И до этой французской девочки, которая сейчас мирно спала, уткнувшись носиком мне в шею, никто никогда не говорил, что со мной «тепло».

   Ночь прошла относительно спокойно. Пару раз кто-то колотился в двери и орал всякую непотребщину, но я, не открывая, направлял горлопана к воронам и тот удалялся. И еще беспокоили вошки, обитавшие в мягком монашеском тюфяке.
   Пришлось утром устраивать санобработку. Себе и Вихорьку заодно.

   А в целом хорошо прогулялись. У меня серебра уже столько, что зараз не унести. А ведь поход только начался…

Глава седьмая
Норманский бунт, безжалостный и бездоходный

   — К воронам тебя, Железнобокий! Я — свободный ярл и делаю, что пожелаю! Отдай мне мое, Рагнарссон!
   Хрондю Красавчик. Рожа кирпичного цвета и такой же формы исполосована грубыми шрамами. Говорят: с белым медведем пообнимался. Происхождение — свей. Призвание — злодей. Профессия — разбойник. Точнее — «морской» ярл. Что, впрочем, одно и то же.

   Мы снова вместе с Бьёрном Рагнарссоном, нашим формальным предводителем. Идем вверх по Луаре. Еще та работенка: веслами против течения. А для разнообразия, раза три в день марш в водичку — драккар с мели стаскивать. Хорошо хоть водичка теплая — лето. Но время — теряем. А ведь мы спешим. Хочется нам поспеть к стенам Нанта внезапно. Так что идем быстро, старательно «зачищая» свидетелей. Не всех, понятное дело, однако вряд ли местные холопы, укрывшиеся в речных зарослях, побегут докладывать о нас начальству. Отсидятся в кустиках, возблагодарят Господа за то, что — миновало, и вернутся к повседневной работе. Что нищему средневековому крестьянину до хозяина-феодала? Видит он его редко… Да и сроду бы не видел, потому что когда баронская охота промчится по его полю, радости в этом маловато. А еще меньше — когда осенью «сборщики налогов» заявятся. Так что не побежит крестьянин к феодалу — предупреждать. А прирежут проклятые язычники барона-графа — и вовсе праздник. Лишь бы до его, крестьянской, лачуги не добрались!
   Но кроме крестьянского нищего сословия есть и другие. Побогаче. Этим есть, что терять. Потому они сразу дадут деру — под защиту городских стен. И там — ворота на запор, кипяток на стены, катапульты — наизготовку. А стены у Нанта — ох крепкие!

   Но вернемся к «морскому ярлу» Хрондю.
   Прошлой ночью наша доблестная армия почивала после трудного дня. Под охраной бдительных стражей, коих в силу разномастности нашей, избирали по жребию. Парням Красавчика выпала третья стража. Но Хрондю обязанностями пренебрег. Примерно часика в два пополуночи его драккар снялся с якоря и отправился вверх по Луаре.
   Не исключено, что к подобному выкидону Хрондю-ярла подвиг наш успех. Однако представьте себе удивление моих соратников, проснувшихся от звуков боя (по воде звук идет очень даже хорошо) и обнаруживших отсутствие охраны. А также умеренных масштабов драку как раз там, куда мы намеревались двигаться завтра.
   Естественно, была дана команда: «подъем». Некоторое время наши разведчики обшаривали окрестности в поисках умельцев, бесшумно снявших часовых, и вражьей армии, намеренной атаковать нас, спящих.
   Никого, естественно, не нашли. Ни ловких диверсантов, ни (среди прочих «морских» ярлов) корабля Хрондю Красавчика.
   Бьёрн, обычно спокойный, как индийский слон, сообразил, что к чему, и слегка озверел.
   Наше воинство, наскоро оправившись и облачившись в железо, без завтрака отправилось вверх по течению. Туда, где хирд Красавчика схлестнулся с неизвестным противником.
   Как раз рассвело, когда мы вышли к догорающему селению и увидели наших коллег, скопившихся вокруг каменного обиталища местного синьора.
   Там было весело. Наскоро вырубленный таран долбил стену нехитрого строения, а несколько десятков северян пытались по приставной лестнице (родная была разрушена) добраться до расположенного на трехметровой высоте входа. Защитники швырялись в атакующих разными предметами и поливали наиболее доступной (в отсутствие смолы и кипятка) субстанцией. Дерьмом.
   — Руки обрубить свиньям! — сердито посулил мой ярл Хрёрек.
   — У свиней нет рук, — заметил Ульфхам Треска, заслуженный хольд и командир ярловой гвардии. — Я бы им яйца отрезал и продал румлянам. Они хорошо платят за глупых евнухов.
   — Чего они так? — вполголоса спросил у меня Скиди, который по молодости не усмотрел в действиях Хрондю криминала. Ну, захотел свободный викинг пограбить… Нормальная ситуация!
   — Отсюда до Нанта — рукой подать, — пояснил я. — Бьёрн рассчитывал подойти к городу скрытно и взять их тепленькими. А этот сын помоечного тролля и безмозглой овцы так нашумел, что теперь в Нанте наверняка знают, что мы — близко. И успеют подготовиться. Да здесь все теперь знают, что мы — рядышком. Следовательно, соберут все ценное и рванут за надежные стены. В тот же Нант. Так что теперь вместо жирных монахов и полных сокровищниц нам достанутся только пустые скорлупки монастырей.
   Головной драккар Хрёрека сходу выполз на песчаный берег почти одновременно с остальными кораблями нашего хирда. Мы были последними, кому нашлось место. Остальные были вынуждены удовольствоваться отмелью метрах в тридцати от берега.
   К этому времени люди Бьерна Рагнарссона уже миновали селение и бодрой рысцой устремились к замку. Его защитникам можно было посочувствовать. От хирдманнов Красавчика они возможно отбились бы, но отборное войско Рагнарссона — это трендец.
   Местный барончик это понял мгновенно. В окошко немедленно выкинули белый флаг.
   Головорезы Хрондю радостно заорали: в ратных хлопотах они даже не заметили подкрепления. Но радость их длилась недолго. Бойцы Бьёрна оттеснили их от ворот и приняли капитуляцию сами.
   Хрондю из баронского выкупа не досталось ни одной монетки.
   Так что на общем сборе он немедленно сделал нашему главному лидеру предъяву.
   Зря. Бьёрн был и без того не в духе.
   — Твое?! — прорычал Железнобокий. — Ты должен был нас охранять! Вот это было — твое. А ты сбежал! За одно это тебя следует сунуть в волчью яму, Красавчик! А если бы на нас напали франки?
   — Ха! Франки! — заорал Красавчик. — Да они сидят за своими стенами и ждут, когда мы придем и возьмем их золото. Отдай нам нашу долю, Железнобокий! Мы загнали этого кабана, а ты пришел и содрал с него шкуру!
   — Можно я его убью? — попросил старшего брата Хальфдан Рагнарссон.
   — Много чести, — буркнул Бьёрн, который наконец сообразил, что переругиваться с Хрондю ниже его достоинства.
   Наконец до туповатого Хрондю доперло, чем пахнет. И он закрыл волосатый ротик.
   У Бьёрна явно руки чесались: прикончить мерзавца.
   Однако просто прирезать его Рагнарссон не мог. Это не понравилось бы другим «морским» ярлам.
   — Будь ты воином, я спросил бы с тебя как с воина, — сказал Красавчику Бьёрн. — Но ты сбежал, как крыса. Крыса ты и есть. С крысы я спрашивать не стану. Убирайся и помни: увижу тебя еще раз — раздавлю сапогом. Как крысу.
   И пошел завтракать.
   А Красавчик со своими загрузился на корабль и двинул к противоположному берегу — от греха подальше.

   Но свое гнусное дело он сделал. Весть о том, что проклятые язычники появились в Нантском графстве, распространилась подобно пожару. И все, кто мог, немедленно отступили под защиту мощных нантских стен. Действительно мощных. Разведчики наши подобрались к ним совсем близко и, вернувшись, составили подробное описание.
   — Это хорошо, что все мышки собрались в одной норке! — самонадеянно заявил Хальфдан. — Не придется собирать их запасы по всей земле франков.
   Но остальные, в частности наш ярл и руководитель похода Бьёрн, оптимизма младшего Рагнарссона не разделяли. Зависнуть на месяцы под стенами Нанта, положить половину войска… А там, глядишь, еще какое-нибудь франкское воинство подоспеет. Тот же Карл Лысый. С Рангаром ему, возможно, и не сладить, а вот с нами — легко. То есть не легко, конечно. Драка будет мощная. Но закончится скорее всего не в нашу пользу.
   Так что я был готов собственноручно отвертеть голову этой жадной и глупой твари Хрондю. И не я один. Вовремя он убрался.
   Словом, перспективы у нас были нерадужные. Впору развернуть драккары и двинуть обратно.
   Мне эта мысль показалась небезинтересной. Добычу мы взяли неплохую, а там, на Сёлунде, меня ждала прекрасная невеста…
   Увы, в девятом веке умеренность не входила в скандинавские добродетели. Робко высказанное предложение не поддержал никто. Как же можно уходить, если веселуха только начинается?
   И тут жизнь в очередной раз продемонстрировала свою полосатость. Нашему войску привалила удача. Вернее, приехала. На хорошем франкском жеребце.
   Именовалась удача графом Ламбертом.

Глава восьмая,
в которой хускарл Ульф Черноголовый становится еще богаче

   Граф Ламберт Нантский. Вернее, бывший Нантский. Король Франции Карл лишил Ламберта этого законного владения. Послал, как говаривали в мое время, в дальнее сексуальное путешествие. Без выходного пособия.
   Естественно, граф обиделся. И рассердился. Но дать волю своему гневу не рискнул… до нашего появления. А тут такой прекрасный повод!
   Вот что обида делает с человеком! Графу было глубоко пофиг, что мы — язычники и чужестранцы. Оскорбленное самолюбие (и тоска по утраченному имуществу) сжигала его изнутри, напрочь испепелив все мысли о загубленной душе и прочих мелочах. Какая на хрен душа, когда речь идет о целом графстве!
   Дикие язычники и добрый христианин Ламберт нашли общий язык легко и непринужденно. Выпили, закусили, обсудили детали. Условия договора были просты, как закуска датского рыбака. Всё, что будет взято — наше. Всё, что останется, включая сам город Нант и окрестности — Ламбертово.
   По-моему, граф был готов еще и приплатить, лишь бы воткнуть шило в задницу ненавистного короля Карла и подлых нантцев, не поддержавших графа в его законных, как он полагал, правах.
   Но приплачивать графа не заставили. Он и так внес неплохую долю в общий котел. Свою личную дружину в количестве трехсот головорезов. И замечательную идею о том, как задрать его неверной женушке подол. Под «женушкой» подразумевался Нант, а под «подолом» — солидные каменные стены, вставшие над правым берегом Луары.

   Большой город не станет сам себя сажать в осаду без необходимости. Останавливать торговлю, завоз припасов, въезд-выезд и прочее. Даже появление где-то в окрестностях значительного вражеского войска ничего не меняет. Тем более, если идет активный процесс своза ценностей под защиту городских стен. А стены у Нанта, как сказано выше, отличные. При правильно организованной обороне хрен возьмешь. Тем более, что следует учитывать специфику нашего войска. Норманы — парни крутые. Смерти не боятся, врага нашинковать — легко и с удовольствием. Надо — под кипяток полезут, под стрелы, под смолу горящую. Но только если есть шанс добраться до ворога. А тупо перемалывать войско под крепкими стенами может позволить себе какой-нибудь европейский король или азиатский халиф. Нормальный норманский конунг будет в этом случае громко послан или окажется вынужден сам переть на стену в первых рядах. А первым, как известно, лучшие куски. В том числе и каменюки с бревнами, коими осажденные ломают лестницы и головенки атакующих. При всей немеряной крутости тех же Бьёрна с Хальфданом и их твердой уверенности в поддержке Одина, склонности к самоубийству у Рангнарссонов замечено не было. Под горячий смоляной дождик они не пойдут.
   Единственный вариант — напасть внезапно. Пока ворота не заперты, посты не расставлены, смола не разогрета… Тогда хоть какой-то шанс.
   Вопрос — как?
   Все подходы по суше стараниями поганца Хрондю теперь кишмя кишели заставами и патрулями. О нашем появлении узнали бы загодя и приняли меры. А сама Луара именно в это время года мало подходила для судоходства. Сплошные мели, камни и прочая гадость. Представьте себе: наша флотилия драккаров и кнорров, ощупью пробирающаяся в этом речном лабиринте. Ввиду городских стен. Обхохочешься.
   И что теперь делать?
   Оказалось, да. Делать. Есть вариант. У обойденного с наследством Ламберта.
   Фишка состояла в том, что господин граф и его люди были коренными нантцами и прекрасно знали фарватер. Замаскировать большие кнорры под купцов. А затем — вверх по течению, с попутным ветерком или без оного, зато под управлением грамотных лоцманов.
   Риск был изрядный. Если в городе просекут, что мы не купцы, а вороги, то наши кораблики враз окажутся под огнем крепостных орудий. Одна бочка с горящей смолой, разбившаяся о палубу — и конец кнорру. Да и от стрел толком не укрыться. Словом, дерзость необычайная. На то и был расчет.

   Наш хирд в передовую группу не взяли. Бьёрн не то, чтобы обиделся за ограбленный без него монастырь, но зарубку в памяти сделал. Брата Хальфдана он отослать в арьергард не мог, а нас — запросто.
   Хрёрек в общем не возражал. Если план Ламберта не сработает, лидерам будет обидно и больно. Смертельно больно.

   Ветер был попутный. Повезло. Лишенные характерной национальной принадлежности — зубастых носовых украшений, корабли скользили вверх по течению с отменной быстротой. Граф Ламберт был на флагмане. Вместе с Бьёрном Рагнарссоном, завернувшимся для конспирации в большой трофейный плащ, взятый в Ванне. Все прочие были замаскированы не хуже. Даже грести хирдманам было велено с прохладцей. Дабы по могучему маху в них не признали северян.
   Надо сказать: фальшивые «купцы» были далеко не единственными судами, рассекавшими Луару в этот ветреный день. Рыбаков и торговцев хватало. И почти все пенили воду так же бодро, как и наш флот. Никто ничего не заподозрил…
   Когда мы, задние, увидели стены Нанта, кораблики Бьёрна уже входили в гавань. Спокойно так, неспешно, сбросив ход. Надо полагать, ребятишки Ламберта перекидывались словечками с местной братвой. На хорошем средневековом французском.
   В гавани же кипела мирная жизнь. И ворота Нанта — настежь… Неужели получилось?
   Один за другим пузатые морские суда швартовались к берегу. И вопреки обыкновению норманов, никто сходу не бросался в бой. Бьёрн понимал: надо накопить силы, а уж тогда…
   «Тогда» наступило, когда у нантского причала встал восьмой кнорр, а вдали, на излучине показались первые носы норманских драккаров. Однако поскольку характерные носовые фигуры с них были сняты, то признать в них сходу драккары викингов мог только очень заинтересованный и внимательный специалист. Специалистов в Нанте хватало. Заинтересованных — тоже. Внимательных не нашлось.
   Люди Ламберта и замаскированные викинги Бьёрна выгрузились на берег. И сразу двинулись к воротам. Народ почтительно расступался перед вояками… И всё бы получилось, если бы кто-то из местных не признал Ламберта и не выразил свое открытие громким воплем, который тут же подхватили другие нантцы.
   Опальный граф не смутился. Приветливо помахал народу латной перчаткой… Но старший привратной стражи, видимо, не относился к числу сторонников графа. И дал команду закрыть ворота перед носом «законного» нантского правителя. Не удивительно. Графа ведь сопровождал изрядный воинский отряд, а охрана города была составлена из лояльных королю людей. А как же иначе?
   В общем, ворота начали закрываться, и Бьёрн подал сигнал к атаке. Голосом подал — с такой глоткой никакой рог не нужен.
   И началось.
   Передовой отряд ринулся к воротам. Из трюмов полезли бородатые страшилы-викинги, расхватывая на ходу фрагменты штурмовых лестниц. Вариант «закрытые ворота» был просчитан заранее.
   Когда это необходимо, норманы могут двигаться весьма проворно. Вопли разбежавшихся аборигенов, грозный рев северян… Поверхность воды быстро «проводит» звуки. Викинги тоже не тормозят. Карабкаются по лестницам с потрясающей скоростью. В городе еще толком не поняли, что происходит, а наши ребята уже на стенах.
   И ворота уже вскрыты с помощью собранного из подручных материалов тарана. Видать, их и закрыть толком не успели.
   Наши драккары летели птицами. Ветер вздувал паруса, энергично крутились весла… Лоцмана у нас не было. Да и ни к чему. Мы шли в кильватере у идущего впереди драккара. И так — вся цепочка. Опытные кормчие не ошибались. Ни один из наших корабликов не выскочил на мель и не сел на камни.
   Мы очень торопились, но поспели к финалу, так что места в гавани уже не осталось. Ярл дал команду, драккары свернули к берегу и выскочили прямо на песок. Мои соратники тут же посыпались с бортов и неорганизованной толпой устремились к городу.
   Не воевать. Грабить.

   Позже выяснилось, что время для нападения было выбрано не случайно. Добрый христианин Ламберт посоветовал. А мои соратники — одобрили.
   Внезапное нападение сознательно приурочили к празднику: Дню Иоанна Крестителя. То есть не именно к этому дню. Просто так совпало. Какой именно был праздник, было не так уж важно. Их у католической церкви — много. Большие, малые, совсем незначительные. Но отмечать нужно все. То, что в изнуренной недавними войнами Франции[6] народу жрать нечего ни в праздники, ни в будни, церковь не волновало.
   Как там, у Алексея Константиновича Толстого:
«У приказных ворот собирался народ густо;
Говорит в простоте, что в его животе пусто.»
«Дурачье! — сказал дьяк. — Из вас должен быть всяк в теле:
Еще в думе вчера мы с трудом осетра съели!»

   Со школы запомнил. Очень характерная ситуация для моей матушки-Родины. Оказывается, и для средневековой Франции — тоже. Но вернемся к нашему славному походу.
   Викингам было отлично известно: именно в праздник противник наиболее беззащитен. Даже при собственных, так сказать, внутренних разборках скандинавы активно пользовались этим подлым приемчиком. Напасть на кровного ворога в тот момент, когда тот, скажем, женится или отмечает рождение сына, считалось удачной военной хитростью. Резать расслабленных, перепившихся оппонентов — занятие бодрое и веселое. Так считала большая часть моих сопалубников.
   Когда люди непрерывно рискуют жизнью, они делают всё, чтобы свести этот риск к минимуму, если хотят оставить жизнеспособное потомство.
   Сейчас тоже получилось весело. Стража на воротах решила, что граф Ламберт прибыл именно на праздник, посему не ожидала глобальных бед. За что и поплатилась.

   Веселуха по-нормански удалась на славу. Город был завален трупами. Обычно норманы не режут всех подряд. Рабы — это деньги. Но тут у всех будто крышу сорвало. Не думаю, что зачинщиками были люди Ламберта. Графу уж совсем ни к чему убивать будущих подданных. Но крови на улицах было не меньше, чем на дворе монастыря, взятого нами пять дней назад.
   Стюрмир и Свартхёвди недовольно ворчали, перепрыгивая через тела и косясь на выломанные двери домов. Внутри некоторых слышалась возня. Бывало, и крики раздавались.
   — Мы опоздали на пир героев, — сказал Ульфхам Треска. — Теперь здесь пирушка только для воронов!
   Но мы продолжали пробираться к центру. Нашим маяком был купол городского собора.
   Я бежал вместе со всеми, стараясь не глядеть по сторонам. Я привык в виду крови, к запаху вывороченных внутренностей. Но не в таких масштабах. Нант был первым большим городом, в котором я оказался непосредственно после взятия. Я знал, что норманы жестоки и кровожадны. Но считал, что в их действиях всегда есть система. Ведь главное для скандинавов не само убийство, а возможность наживы.
   Здесь же системой не пахло. Пахло смертью. Тысячами смертей…

   На центральной площади скопилось сотен тридцать наших. Обложили собор со всех сторон. Но внутрь еще не прорвались. Нантский собор — капитальное строение. Крепость посерьезней здешних феодальных замков.
   Увидав, что главная сокровищница пока цела, мои соратники моментально воспряли духом.
   Хрёрек дал команду, хирд построился боевым клином: впереди — лучшие. То есть команда нашего драккара. За нами — остальные. Замыкали вестфолдинги Харальда Щита.
   Выстроились, сомкнули щиты и двинулись. Никого не убивали, конечно. Вся эта толпа — такие же норманы. И все хотели бы оказаться поближе к воротам собора, когда те наконец выломают. То, что из соборных окон-бойниц в осаждающих все еще летели стрелы, никого не смущало. Все были уверены: «кладовая» франкского бога доверху набита сокровищами. Серебро, золото, лучшие женщины, самые аппетитные с точки зрения выкупа мужчины — все там.
   Мы пришли одними из последних. Зато мы были организованны и нас было много. Когда ты упираешься в спину того, кто впереди, а в твою спину упирается задний, моща развивается — как у бульдозера. А впереди — не ковш, а обтекаемый клин из щитов самых здоровенных хирдманов. Десять минут — и мы уже в зоне досягаемости соборных стрелков. Чуть раньше — команда ярла: щиты вверх. И почти сразу же — сочные удары вязнущих в древесной основе стрел. Хорошо, что у защитников собора нет боевых машин! И то, что самые тяжелые предметы скидывают на тех, кто выламывает соборные врата, а не на нас.
   Солидные были врата. Дубовые доски десятисантиметровой толщины. Усиленные металлом, плотно вписанные в мощную каменную арку…
   Не помогло. Хальфдановы богатыри вышибли ворота, и в Храм Божий хлынул поток викингов. И я — в их числе. Правда, далеко не в первых рядах. Так что среди тех, кто прямо на алтаре убивал епископа и клир, а потом резал всех, кто укрылся в храме, меня не было.
   Я вообще не грабил. Я думал. А подумать было над чем, потому что волей случая мы оказались у входа в сокровищницу.

   Собственно, мы в этот придел не рвались. Нас просто оттеснили в сторону более энергичные грабители. А тут какие-то парни их Хальфданова хирда ломанули очередную дверь. А за дверью — решетка. То, что внизу именно сокровищница, а не просто склеп, парни не знали. Столкнувшись с новой трудностью — решетка железная и на замке) норманы решили не париться и рванули к алтарю, на котором бесчинствовали хирдманы Бьерна. У викингов — чутье на золотишко. Не сработало. Видимо потому, что всего в двадцати шагах драгметаллы лежали в открытом доступе, а тут — какая-то нора, из которой несет плесенью и тухлятиной. Всё, что угодно там может быть. Например, тюрьма.
   В общем — не соблазнились. А я — заинтересовался. У меня, как-никак — опыт. Из прошлой «будущей» жизни. Немало католических соборов осмотрел я тогда туристом. Само собой, это были другие соборы. Потрясающая архитектура, великолепное убранство…
   В девятом веке готикой еще не пахло. Даже стиль романский еще только-только начинался… Однако норы под сокровища святые отцы устраивали по тем же схемам.
   Так что я клещом вцепился в кольчужный рукав Стюрмира и указал ему на решетку.
   Хорошая идея. Мне бы нипочем не сбить такой замок. А ругающийся последними словами (там ГРАБЯТ, а мы тут всякой хренью занимаемся!) Стюрмир потратил на него минуты две, собрав вокруг нас (то есть меня, Скиди, Стюрмира и Свартхёвди, который тоже остался с нами) толпу тех, кто опоздал к главному пиру и надеялся поживиться хоть чем-то. Решетка вылетела, народ ломанулся… Но оттеснить нас не удалось. А может — не рискнули. Стюрмир — огромный громила, а Медвежонок вообще берсерк… Так что мы были первыми. А щелочка-то тесная. Вход строго по одному.
   Хряп! Да тут, оказывается, живые имеются. Имелись. Пара монашков, укрывшихся за решеткой, сдуру кинулась на Медвежонка с факелами и какими-то штуковинами, более подходящими палачу, чем воину. Свартхёвди прихлопнул обоих — как моль. Факелы тоже пригодились. Медвежонок испустил восторженный вопль. Сокровищница! Серебро утвари так и сияло.
   — Дальше! Вперед! — заорал я, как следует пнув протянувшего грабки к посуде побратима. Не может быть, чтобы сокровища такого продвинутого культового сооружения состояли из одной серебряной посуды.
   Ну, так и есть! Впереди — еще одна щель. Занавешенная какой-то коричнево-серой, в цвет стен, тряпкой. Не обманул инстинкт. Одно настораживало: вряд ли там, впереди, еще один выход. Был бы — монахи бы точно по нему смылись.
   Ценности — ценностями, а эта крысиная нора с одним-единственным узеньким лазом мне не очень нравилась. Сейчас вниз попрут викинги. И как, интересно, мы будем выбираться?
   Тут я заметил маленькую масляную лампу.
   — Стюрмир! Держи вход!
   Могучий викинг не стал спрашивать, почему. Он тоже увидел серебро и уверовал в мою интуицию. Вернее, в удачу. Так что огромный дан просто растопырился в тесном проходе и заклинил его лучше, чем деревянная пробка. Лучше, потому что пробку застопорившийся норман раздолбал бы секирой, а Стюрмирову спину рубить не рискнул. Только орал и ругался не по-детски. А я тем временем, зажег лампу и проскользнул во второе помещение. Точно, сокровищница! Ага! А откуда ветерок? Может, выход всё-таки имеется?
   Увы! Это был не выход. Узенькое окошко, выводящее в сточную канаву. Под ним — стоячая жижа. Довольно вонючая. Вот откуда здесь запашок. Но какой-никакой, а воздух. Значит у нас есть шанс не задохнуться, когда выход законопатят своими потными тушами братья по оружию.
   — Медвежонок! Факелы оставь здесь!
   — Зачем? — Свартхёвди тоже заглянул за ширму, увидел желтый блеск золота и аж зарычал от вожделения.
   — Делай, что сказано!
   Я отобрал у него факелы и повтыкал в держатели на стенах. Затем быстро объяснил Стюрмиру его задачу и нырнул под завесу. Скиди и Медвежонок — за мной.
   — Давай! — рявкнул я. И Стюрмир освободил проход. И ухватив намеченный сундук, сдвинул его так, чтобы он загораживал грязную тряпку снизу. А сам датчанин встал с другой стороны, спиной к завесе и запустил, откинув крышку, в сундук обе руки.
   Что дальше происходило в предбаннике, я не видел, но догадывался. Вся жадная толпа под давлением в несколько атмосфер вплеснулась в сокровищницу. Норманы увидели серебро и заорали так, что мох со стен осыпался. И принялись хватать и прятать…
   Тут следует вспомнить об одной маленькой детали:
   Всё награбленное по окончании процесса будет собрано и поделено. Между всеми участниками. В соответствии с долями. Таковы правила. Когда речь идет о дележке внутри одного хирда — я полностью поддерживаю такую систему. Мы же братья. Но делиться с пацанами из других ватаг ни у меня, ни у всех остальных викингов не было ни малейшего желания. А приходится.
   В этом контексте каждый норовил что-нибудь скрысить. Пяток золотых монет, драгоценный камешек, серебряную статуэтку… Словом, что-нибудь небольшое, но дорогое.
   А тут — целая сокровищница. И всё — наше. Пока. Я еще раз выглянул в окошко. Так… Снаружи точно канализация. Типа канавы. И решеточка сверху имеется. Жаль ни хрена больше не видно.
   — Медвежонок — веревку!
   Так, вот этот подсвечник — в самый раз. Тяжеленький.
   Я привязал к нему веревку и вытолкнул сокровище в щель. Бульк!
   Ага! Достало до донышка! Я вытянул веревку. Прикинул глубину. Мне по пояс будет. Нормально.
   Затем оторвал Медвежонка от хаотического потрошения ларцов и сундучков. Изложил идею. Как и следовало ожидать, отклик был позитивный. Через минуту мы уже делили сокровища на две неравные кучки: поменьше и подороже — нам, побольше и попроще (скажем, серебряные монеты и серебряные же браслетики с простыми камешками) — в общий фонд. Свартхёвди сортировал, Скиди паковал, я отправлял добро за борт. Управились минут за пять — время поджимало. По моим прикидкам в дерьмо ушло добрых два пуда золота в монетах и изделиях. Осталось, впрочем, тоже изрядно.
   Слабое место моего плана: вдруг кто-то из руководства храма укажет на недостачу? Оно конечно в своем уме и в добром здравии никто из святых отцов не станет заботиться о прибылях врагов. Но подвергнутый жесткому допросу склонен искать любые поводы, чтобы прекратить пытки.

   Опасения не оправдались. Епископа и его ближайшее окружение зарезали во время грабежа. То ли в кровавом угаре, то ли для того, чтобы порадовать Одина. Возможно и то и другое. С недавнего времени я вполне допускал возможность прямого влияния скандинавских божеств на своих почитателей.
   Бьёрн был в бешенстве. За епископа можно было изрядный выкуп получить. Да и за остальных.
   Он немного успокоился, когда монастырская казна (минус снятые нами пенки) была торжественно передана в общак. За что нам — пафосная, но исключительно словестная (хоть бы по доле прибавили!) благодарность от обоих Рагнарссонов.
   А долю нам выделили уже на общих основаниях.
   Не скажу, что дележка была честной. Львиную порцию захапали себе Рагнарссоны и их бойцы. Нам остались слезки. Лично я получил примерно две марки серебром и отрез шитого серебром шелка, которого как раз хватило бы на головной платок.
   И это со всех немеряных сокровищ, добытых в соборе!
   Впрочем те, кто остался в пролете, могли восполнить недостачу грабежом домов нантских граждан, тех, что победнее, потому что жилища богатеев уже оккупировали парни Рагнарссонов.

   Город терзали три дня. Тащили всё вплоть до бронзовых канделябров. Добычу свозили на большой остров посреди Луары. Там еще недавно был монастырь, так что было куда и вещи сложить и где от дождика укрыться. Бьёрн объявил остров нашей главной базой. Там активно строили дома, туда свозили пленных и провиант. Все подходы к острову оказались так тесно заставлены кораблями, что по палубам можно было гулять, как по бульвару.
   Наши тоже застолбили за собой порядочный кусок островной территории с небольшой отмелью для швартовки. И пленных обоего пола у нас было ничуть не меньше, чем у остальных. Было кому заниматься и строительством, и готовкой и ублажением горячих норманских организмов.
   В лагере, впрочем, мы не отсиживались. Вместе со всеми остальными разбойниками активно шарили по окрестностям. Но всё подряд не хватали: брали с разбором. Только драгметаллы, элитные изделия, лучшие ткани и продукты. Например, шелк. Или пряности.
   Если по мне, так теперь точно можно было бы подаваться в обратный путь. Один только мешочек с моим личным золотишком тянул уже килограммов на семь. На следующую ночь после победы мы извлекли из канализации припрятанные от Рагнарссонов сокровища и честно… Ну почти честно поделили их с ярлом и остальной братвой.
   Не со всеми. Ярл решил ограничить число участников командой нашего драккара. Никто из нас, само собой, не протестовал. О том же, чтобы отстегнуть долю Рагнарссонам и речи не было. С чего бы?

   Так завершилась история со взятием Нанта. На мой взгляд — не так уж плохо для норманов.
   Но мое мнение разделяли не все. Недовольны были вольные ярлы, примкнувшие к нашему войску — мало досталось. Недоволен был граф Ламберт, который получил свой Нант, но не в том виде, на который рассчитывал. Недовольны были люди графа, многие из которых имели в городе родичей, которым… не повезло. А особенно обидно было нашим союзникам то, что именно людям графа крепко влетело в самом начале штурма, а трофеи достались совсем другим. «Одним — пампушки, другим — колотушки», как говорила моя бабушка.
   И наконец в глубокой печали были сами нантцы. Особенно те из них, кто оказался в плену. Их было почти столько же, сколько убитых, но убитым уже было всё равно, и потому многие живые им завидовали. Закон «Горе побежденным» в действии.

   Я был на стороне победителей, но тоже пребывал в легкой печали. Мои мечты о возвращении, как и следовало ожидать, не сбылись. Викинги поделили трофеи, сожгли убитых и теперь жаждали продолжения банкета. Так что дней через десять большая часть нашей флотилии снялась с якорей и двинулась дальше. А меньшая — осталась. Залечивать раны и стеречь трофеи. Из наших это была команда Хедина Моржа. Ему я сдал на хранение почти всю добычу. Даже часть золота. Если я вернусь — получу всё в целости. Если нет, то мою долю унаследует Медвежонок. Если и он погибнет, то добыча достанется Гудрун и Рунгерд. Так я распорядился и так будет. Если я не вернусь. Только у меня другие планы.

Глава девятая,
в которой наш герой оказывается под стенами города Тура

   Городок сей назывался Тур. Надо полагать не потому, что являлся объектом туризма, а совсем по другой причине. Причина эта вздымалась над нами во всей своей грозной красе, вертикально щурясь прорезями бойниц. А туризм в этом мире пока не зародился. Если конечно не считать туристами нас, несколько тысяч отважных мореплавателей с севера, чьи кораблики безмятежно располагались на берегу Луары.
   Однако вернемся к городу Туру. С ним мы, пожалуй, оказались в пролете. Внезапного набега не получилось — франки успели запереться.
   Вчерашний штурм защитники отбили играючи. Правда, в атаку ходили не основные силы, а так сказать вспомогательные войска — сборная солянка под предводительством дюжины «морских ярлов».
   В атаку они кинулись совершенно самостоятельно и без санкции «главнокомандующего» Бьёрна. При взятии Нанта им, аутсайдерам, достались жалкие опивки с чужого пира, и теперь парни намеревались грабить в первых рядах. Сами понимаете: кто успел, того и тапки.
   Типичный норман свиреп, жаден и дик. Чистопородный викинг никого не боится и ни перед кем не останавливается. Он привык к тому, что когда они с братвой врываются в населенный пункт с одной стороны, население этого самого пункта со всех ног бросается в другую.
   Но с Туром вышло иначе. Наверное, потому что — крепость. Стены со всех сторон. Да еще и реки вдоль периметра. Бежать некуда.
   Наш ярл в штурме не участвовал, хотя мы появились на сцене театра военных действий одними из первых, потому что главная наша ударная сила, Рагнарссоны, то ли замешкались, то ли решили дать порезвиться союзникам. А скорее всего знали, что из себя представляет Тур.
   Знал и Хрёрек. Поэтому в сторону городских стен он даже и не взглянул. Разбил наш доблестный хирд, две с лишним сотни головорезов, на автономные группы человек по десять — и отправил исследовать турские посады.
   Меня, после недолгого колебания, определили в группу варягов Трувора Жнеца. Колебания ярла были вызваны тем, что я — названный брат и будущий зять Свардхёвди Медвежонка, а следовательно, теперь куда ближе к датчанам, чем в к варягам, с коими меня роднил лишь общий язык словенского корня. С точки зрения Хрёрека — так себе «родство». С другой стороны, я с самого начала входил в боевое подразделение варягов…
   Словом, ярл спросил меня, с кем я пойду, а я, не раздумывая, назвал Трувора. Свартхёвди Медвежонок из солидарности присоединился ко мне. Трувор не возражал. Кто же откажется от помощи квалифицированного берсерка? Мой ученик Скиди тоже отправился с нами.
   Зачистка посадов для викинга — дело привычное. Но очень скучное, если жители посадов успели слиться, кто куда. Одни — в крепость, другие — в окрестные поля-леса. Само собой, все ценности либо унесли с собой, либо упрятали в тайники. В свободном доступе оставили только самое громоздкое: вроде стариков и вкопанных в землю горшков с прогорклым, совсем уж несьедобным маслом. Всё мало-мальски годное в пищу прятали: зарывали, увозили… Во Франции, как уже было сказано, дела с продовольствием обстояли неважнецки. Пока паны в лице сыновей-наследников короля-императора Людовика Благочестивого дрались, здешние холопы потихоньку мерли с голодухи.
   Нам, однако, повезло. Недалеко от местного рынка мы обнаружили что-то вроде скотобойни с изрядным запасом относительно свежих, то бишь еще без червей, мясопродуктов, а глазастый Рулаф ухитрился высмотреть в дорожной грязи ценную информацию: сравнительно недавно с этого двора угнали большую партию скота. Причем в сторону, противоположную крепости.
   Лично я видел лишь грязюку, в которой по щиколотку тонули сапоги. Но следопыт из меня — как таран из фекалий дезинтерийного больного, а Рулаф — природный охотник в хрен знает каком поколении.
   По-любому, нам уже повезло. Наш хирд, несколько сотен бравых воинов, при благоприятных обстоятельствах сжирает полтонны мяса в день. А сколько продуктов нужно тысячам головорезов объединенной армии Бьёрна Железнобокого, и говорить нечего. Сложность добывания пищи стала второй причиной, по которой армии Рагнара и Бьёрна разделились. Первой причиной, естественно, было желание захапать побольше.
   Но вопрос продовольствия был очень актуален. Причем в идеале «продукт» должен быть живым. Холодильников-морозильников здесь нет. Наилучший способ консервации мяса — оставить его до времени на своих-четверых. Так что заполучить полсотни овечек, коровенок или бычков было нам не менее интересно, чем раздобыть килограмм серебра.
   Охранять, вернее, сообщать другим группам, что мясной склад — наш, оставили аж четверых бойцов. Для убедительности. Оповестить Хрёрека о находке Трувор отправил Скиди. Пацанчик был очень недоволен, но я цыкнул, и Скиди подчинился. Конечно пареньку хотелось отправиться с нами в продуктовый рейд, но Трувор был прав: хоть Скиди по правам и полноценный дренг, но по классу пока не дотягивает. Приняли его в хирд под впечатлением блестящей победы Скиди в поединке с матерым викингом. И только потом выяснилось, что до настоящего дренга ему еще расти и расти. Но ярл сказал уже свое слово и обратного хода нет. Тем более нет никаких сомнений, что через год-полтора Скиди поднимется до нужной квалификации. Если останется жив. Но об этом должны позаботиться старшие товарищи. То есть мы.
   С Трувором двинулись восемь воинов. Мы с Медвежонком, Витмид, Рулаф с Руадом, эсты Крыыт и Мянд, и племянник Трувора от старшей сестры (это важно: дядя по матери у варягов иной раз ближе, чем отец), длинный, тощий и чрезвычайно опасный вьюнош по имени Харра Стрекоза. Прозвище вполне заслуженное: обоерукий мечник орудовал клинками почти так же быстро, как стрекозка — крылышками.
   Двинулись — это мягко сказано. Мы побежали. И держать такой темп нам предстояло долго.
   Рулаф сказал: наши клиенты покинули базу вскоре после рассвета. То есть часа три-четыре назад. Местный скот может без проблем двигаться со скоростью неторопливого пешехода. Следовательно, бежать нам предстоит тоже часа три-четыре.
   В нашей команде я был наихудшим бегуном, поэтому меня поставили в середину. Медвежонок без лишних слов отобрал у меня копье. Ему без разницы, что два копья тащить, что три. А щит мой забрал Мянд.
   Я не спорил. Как боец я безусловно круче Мянда. И вполне могу посоревноваться в беге с настоящими волками. Но — налегке. Мы — одна команда и отлично знаем достоинства и недостатки друг друга.
   Дорога вывела нас за пределы посада и круто устремилась вверх. Через полчаса, оглянувшись, я мог бы любоваться панорамой: городом меж двух рек и доброй сотней кораблей, заполонивших эти реки.
   Но любоваться было некогда. Надо было пободрее переставлять ноги.
   Примерно через полкилометра мы свернули с главной трассы на дорогу «местного значения». Наше стадо погнали именно по ней.
   Оказашись на узкой «проселочной» дороге, мы перестроились в цепочку и протопали еще километра два. Ничего интересного на пути не попалось. Разве что парочка местных крестьян. Мы обогнули их лесом.
   В этом, кстати, одно из отличий варягов от норманов. Тот же Ульфхам Треска встречных просто зарубил бы. И оттащил в кусты.
   Норманы — практичные люди. Без сантиментов.
   Варяги же предпочитают мирных жителей щадить. Если есть возможность. Немного чести убить пахаря.
   Оп! Пока я на бегу предавался мыслям о гуманизме варягов, бежавший первым Витмид сцапал двоих детишек.
   Махонькие, лет по пять-шесть, замурзанные взлохмаченные, похожие на двух ёжиков. Сидели в кустах: вероятно, собирали какие-нибудь ягоды. Увидели чужих, замерли. Как зверушки… Их бы и не заметили, но кто-то из малявок не выдержал, пискнул…
   Витмид держал их за рубашонки и вопросительно посмотрел на Трувора. Поспрошать бы надо, раз уж поймали. Размеры стада, количество сопровождающих, давно ли прошли…
   Идея правильная, но вот беда: с французским у нас — проблема. Переводчиком был Вихорёк, но пастушонок остался на драккаре.
   Знатоков французского в нашей нынешней команде не было.
   — Дайте мне попробовать, — не очень уверенно предложил я и присел на корточки рядом с мальчонкой. Господи, тощенький какой! Ножки как спички. А как перепугался галчонок. Аж губы побелели. И трясется мелко-мелко. Наверняка родители про норманов рассказывали. Мол, вырвались дьяволы из преисподней… Если бы его медведь схватил, и то меньше бы испугался.
   Я полез в сумку, вытащил завернутый в холстину кус пчелиных сот со старым засахарившимся медом. Вынул нож, чтобы отрезать… Детеныш затрепыхался, глазки вообще закатились… Блин, не подумал. Быстро отмахнул дольку, спрятал нож, а сладкое сунул мальцу прямо в ротик. Он сначала не понял, потом облизнулся, изумленно уставился на меня…
   — Ешь, — произнес я по-французки. — Ты. Вкусно.
   Мой словарный запас — слов двести. Грамматика с синтаксисом — вообще на зачаточном уровне.
   Да, сладеньким их нечасто балуют, сразу видно. И тут малец меня удивил. Оторвал часть пайки и отдал девчушке. Ну молодец! На таком нервяке, а подумал о сестренке.
   Купил меня карапуз.
   — Отпусти его, Витмид, — распорядился я.
   Варяг разжал пальцы. Мальчонка дернулся всем телом. Бежать. Но глянул на сестренку (ее Витмид держал по-прежнему) и остался на месте, заработав еще один бонус. Хотя удрать бы ему всё равно не удалось. Среднестатистический варяг пробегающую мимо кошку за шкирку поймать может, не то что какого-то мальца.
   — Бояться нет, — сказал я и погладил его спутанным волосенкам. Он опять перепугался. Зажмурился, головку в плечи втянул… Но жевать не перестал.
   — Ты видеть люди, овцы, коровы? Шли здесь. Ты видеть?
   Пацанчик подумал и быстро кивнул.
   — Овцы?
   Кивок.
   — Коровы?
   Еще кивок.
   — Свиньи?
   Нет, свиней не было.
   Наши тем временем устраивались на земле. Привал. В строю — только Витмид, контролировавший детей и Харра, которому Трувор оставил на страже.
   — Люди? Много? Сколько? — Я для наглядности позагибал пальцы. — Раз, два…
   Внезапно пацанчик ожил, заговорил быстро, быстро…
   — Не понимаю… Говорить быстро не надо…
   В итоге выяснилось следующее: стадо, действительно, было. Овцы и коровы. Возможно с быками, я не уточнял. Много-много. Людей тоже много. Больше, чем нас. С оружием. Прошли часа два-три назад. Это я прикинул по положению солнца.
   Гнали скот туда, где живет много больших людей и где большой забор. Более точно установить не удалось. Дефицит слов.
   — Спроси его, где их селение? — потребовал Крыыт.
   — Зачем?
   — Ты спроси!
   На вопрос: где живешь, малец ответил неопределенно. Видно, не хотел выдавать своих. Еще один бонус с моей точки зрения. С моей, но не Крыыта.
   Я перехватил руку с ножом в сантиметре от пацанчикова уха.
   — Сдурел?
   — А то я не вижу, что он не хочет говорить.
   — А ты бы на его месте сказал?
   Эст удивился. А причем тут он? Ну да. Есть источник информации. И стандартная средневековая методика ее получения. Только на кой хрен мне знать, где живет семья малышей? Судя по их прикиду, его родичи отнюдь не жируют.
   — А мне его родичи и не нужны, — сказал Крыыт. — Если он скажет, где живет, значит о том, что нам нужно, тоже не соврал. Если его немного порезать, он скажет правду.
   — А если тебя немного порезать, Крыыт, ты станешь немного красивее, — сказал я.
   Развалившийся на травке Свартхёвди гоготнул.
   — Это так, — подтвердил он. — Но чтобы сделать красавца из тебя, братец, «немного» не обойдешься.
   Крыыт тоже ухмыльнулся. Он не садист. И с чувством юмора — нормально. Допрос веду я. И как это делать — решать мне.
   — Это всё, Волчок? — поинтересовался Трувор. — Тогда хватит валяться. — Витмид, заканчивай и побежали.
   Витмиду дополнительных объяснений не потребовалось. Он знал, что нужно сделать. Все знали. Кроме меня. Я бы тоже сообразил, но после истории с Вихорьком, которого наши приняли нормально, как то расслабился.
   Витмид снова сцапал мальчонку. За волосы. Схвати он его за рубаху, я, может, и опоздал бы, потому что смотрел в другую сторону. Но пацанчик взвизнул, и я успел среагировать. Прыгнул и мертвой хваткой вцепился в запястья Витмида за миг до того, как головенки детей столкнулись.
   — Отпусти их! — прорычал я.
   — Ты что, Волк? — поинтересовался варяг. Он вообще очень спокойный мужик, Витмид. — Хочешь сам их убить?
   Но рук не разжал. Мальчишка тоненько пищал. Как котенок. Девочка молчала. Только глядела на меня огромными, полными ужаса глазищами. Понимала ли она, что происходит? Или решила, что я задумал что-то похуже, чем просто лишить ее жизни?
   — Мы их отпустим, — твердо произнес я. — Ясно?
   — Сдурел?
   — Отпусти их!
   Руки у Витмида — как клещи. Но и у меня теперь такие же. И я знаю, куда нажать.
   Было бы оружие, варяг не отпустил бы. Но детишки — не оружие.
   Тиски разжались, детишки попадали на траву, а Витмид оскалился. Глаза его сузились. Я его конкретно обидел. Дело не в том, что я сделал ему очень больно. Никто не вправе приказывать варягу, кроме его вождя. То, что я сделал — это оскорбление.
   Но мне было наплевать! Толчок в грудь — и Витмид отшагнул назад. А я оказался между ним и малышами.
   Есть вещи, которые воины делают автоматически. Например, реагируют на оскорбление. Плевать, что мы — на марше, а вокруг могут быть враги. Даже на корабле Витмид отреагировал бы так же.
   Миг — и его меч смотрит мне в переносицу…
   Миг — и рядом со мной образовался Свартхёвди, прикрывая меня щитом. Берсерк даже в обычном режиме чуток быстрее, чем прочие. Он тоже действовал автоматически. Угроза мне — немедленное вмешательство. Из-за чего мы повздорили — плевать! Позже он может высказать мне всё, что думает. Но сначала не даст меня убить.
   Трувор чуточку запоздал. Он всё-таки не берсерк. Но в ключевой момент всё же оказался между нами и Витмидом, грозный, как сам Перун.
   — Вы мухоморов объёлись? Убрать железо!
   Витмид тут же успокоился. Теперь защита его чести — на Труворе.
   — Ты приказал задавить щенят, Волк не дал, — наябедничал он. — Ударил меня.
   Сердитый Трувор — неприятное зрелище. Даже, если не знать о его прозвище.
   — Говори!
   — Их нельзя убивать!
   — Почему?
   М-да. Разумных объяснений-то у меня и нет. Разумных с точки зрения викинга.
   — Нельзя и всё! — выпалил я.
   Разумных доводов нет, так что придется давить эмоцией.
   За спиной опять пискнул пацанчик. На этот раз его схватил Крыыт.
   — Нельзя убивать! — Максимальная убежденность в голосе. — Будет беда.
   — Что еще за беда может случиться от смерти этих червячков? — изумился Трувор.
   — Не знаю. Я сказал. Решать тебе.
   Вот это правильные слова. Решать по-любому Трувору, коли он — старший. Но теперь он задумался. Как-никак у меня репутация колдуна.
   — А если они расскажут о нас? — Это Руад. Резонный довод. Но не решающий.
   — Кому? Родичам? — Я усмехнулся. — Только не говори мне, что боишься черноногих землепашцев! Пусть рассказывают, нам-то что?
   — Это могут быть не только пахари, — поддержал Руада Рулаф.
   — Ну да, — я ухмыльнулся еще шире. — Какой-нибудь местный хёвдинг узнает, что на его земле появились страшные норманы. Медвежонок, как ты думаешь, что он сделает?
   — Запрется в своей усадьбе и будет молиться Белому Христу, чтобы мы его не нашли, — не раздумывая ответил Свартхёвди.
   Я услышал, как за моей спиной Крыыт поставил детишек на землю. Оно конечно проще — зарезать. И не беспокоится. Но о чем беспокоиться? Народ у нас подобрался сообразительный.
   Я развернулся. Малыши тихонько лежали на травке. Я поднял детишек. Пацанчик был легонький. Не тяжелее зайца. А девочка еще легче.
   — Ты иди домой, — велел я. — Она, — кивок на сестру. — Иди домой. Ты о нас — не говорить никому. Скажешь — я знать. Я — волшебник. — Вообще-то я не знал, как «волшебник» по-французки, так что произнес кальку с английского — магициан. Но, похоже, малец понял. — Ты скажешь, она скажет — мы придем, убьем всех! Ты понял?
   Малец кивнул.
   — Бегите!
   Повторять второй раз не пришлось. Пацаненок схватил сестру за руку, и они порскнули в лес.
   Побежали и мы.
   — Всё же хорошо, когда рядом тот, кто слышит богов, — уважительно произнес мне Медвежонок. — А что за беда могла приключиться, Ульф?
   — Уже не приключится, — пропыхтел я. — Так что не важно.
   Надеюсь, когда придет пора окончательного расчета, там наверху зачтут мне спасение этих крошек. А если это будут хоромы Одина, то вряд ли мне поставят в вину такую мелочь.

Глава десятая,
в которой герой проявляет не только доблесть, но и сообразительность

   Мы настигли их слишком поздно. Когда часть стада уже скрылась за большим забором, о котором говорил маленький франк.
   Мы увидели его, когда кончился лес. Изрядный забор, надо отметить. Деревянный, но метра три высотой.
   Между забором и нами простиралось примерно полкилометра луга, разделенного дорогой примерно пополам. С противоположной стороны луга — овраг. Через овраг был перекинут мост. Естественно, тоже деревянный. И мост этот несколько франков очень энергично заваливали кипами соломы.
   Я не сразу сообразил, что почем, но мои друзья в таких вещах разбирались лучше.
   — Вперед! — закричал Трувор, и мы побежали.
   То есть, они побежали. Перед стартом Мянд бросил мне мой щит, а Медвежонок — копье. Потом хлебнул из кожаной фляжки с «озверином» и припустил за остальными. Он и так уже отставал метров на сто. Ничего. Когда «бешеное молочко» подействует, берсерк наверстает упущенное.
   Само собой, я оказался в аутсайдерах. Впрочем, отстал бы я в любом случае. Варяги и даны с полной выкладкой бегали лучше, чем я — налегке.
   Вся наша компания порядочно растянулась.
   Впереди огромными прыжками несся Харра Стрекоза. За ним, более-менее плотной группой — Трувор, Витмид, Руад и Рулаф. За варягами — эсты. За эстами — Свартхёвди. Постепенно сокращая разрыв. Ну а в глубоком арьергарде — я.
   Тем не менее, более проворные тоже опоздали. Сено на мосту вспыхнуло, и легкий путь был отрезан.
   По ту сторону оврага франки поспешно загоняли в ворота последних овечек.
   Не все. Человек тридцать сторожили противоположную сторону оврага. У некоторых я разглядел бронь и мечи. Воины. Простонародье и ополчение довольствуется копьями и куртками из кожи. А у этих на куртках — железные полоски. Профи, значит. Мечи, опять-таки…
   Когда мост запылал, варяги резко свернули влево. Там имелось перекинутое через овраг сучковатое бревно. Правда, с той стороны уже скопились франки. В готовности.
   Эсты припустили вправо, где, метрах в тридцати один из склонов оврага удачно осыпался.
   А вот Харра Стрекоза сворачивать не стал. Так и махнул с разбега через овраг. Да не просто прыгнул, а толкнулся копьем, как шестом. Очень красиво взлетел. Как есть Стрекоза!
   Такого франки явно не ожидали. Несколько человек бросились к Харре, но тот был намного проворней. И у него была цель. Ворота.
   Трувор Жнец вскочил на бревно первым.
   В него тут же стрельнули два лучника и один арбалетчик.
   Щит Трувора утыкали стрелы, а удар болта едва не сбросил варяга в овраг. Я увидел, как Жнец пошатнулся… Но удержал равновесие, а обстрел на этом закончился. Витмид, Руад и Рулаф одновременно метнули копья. С десяти метров не промахнулся ни один. Стрелков по ту сторону оврага не осталось. Однако остальные не испугались. Четверо франков, сомкнув щиты, встали напротив бревна. За их спинами еще пятеро — с копьями.
   Варяги умели бегать по бревнам. И кататься на них. Не хуже норманов. Но Трувор притормозил. Даже у него не было шансов.
   Он метнул копье. Франк вскинул щит… Копье вырвало его из рук хозяина… Тут же секирка кого-то из варягов полетела в брешь… Но ее отбил щитом сосед потерявшего щит. Живая стенка сомкнулась раньше, чем Трувор успел воспользоваться последствиями своего броска. По ту сторону оврага явно собрались профи. Пусть пониже классом, чем викинги, но достаточно умелые и опытные. Впрочем, никто из них не спешил вступить в схватку с варягом.
   Рулаф подхватил с земли камень и метнул во франков. Отбили щитом. Пат?
   Именно поэтому я побежал за эстами, а не за варягами.

   А вот Свартхёвди попер прямо через горящий мост. Этого франки ожидали даже меньше, чем прыжка Стрекозы. Любой нормальный человек обгорел бы. Но не Медвежонок. Мой побратим прорвался сквозь пламя, разбросав пылающую солому и возник по ту сторону оврага, дымящийся, усыпанный огненными «пчелами», но вполне боеспособный. Встряхнулся, как зверь, сбрасывая пылающий мусор, и побежал к ближайшей цели. То есть к тем ребятам, что кинулись на перехват Харры.
   Догонит, можно не сомневаться. Бежали франки еще медленнее, чем я. Впрочем, надень на меня их бронь, я бы вообще только шагом ходил. И пот бы с меня ручейками стекал — по летнему времени.

   Вот я — уже у цели. Некрутой земляной спуск. Зато по ту сторону, наверху — группа товарищей. Франков.
   Вы когда-нибудь пробовали рубиться с вышестоящим противником, одной рукой держась за кривую осинку?
   Эсты попробовали. Получилось — не очень. Франки тыкали их сверху копьями. Эсты отмахивались. С трудом.
   А это уже мне. Дротик воткнулся в дно ручейка в сантиметрах от моей ноги. И кто же это такой меткий? Впрочем, какая разница? Я не стал испытывать судьбу, а припустил по дну оврага, разбрызгивая водичку и стараясь не поскользнуться на камешках.
   Несмотря на плохое состояние трассы, я оказался проворней тех франков, что побежали за мной вдоль оврага.
   Это я определил по звуку.
   Ага, вот и мост. Щит вверх — чтоб угольки за шиворот не нападали (шутка!) и — самое время взобраться наверх, пока преследователи потеряли меня из виду. Цепляясь за кусты, я быстренько вскарабкался… Не ждали, господа хорошие?
   Франков было двое. По их мнению, слишком мало, чтобы схватиться с викингом. Даже таким небольшим, как я. Попятились, ощетинившись копьями. Я изобразил атаку — и они дернули со всех ног к воротам. Вернее туда, где Медвежонок только что вошел в боевое соприкосновение с шестью франками. Я гнаться за ними не стал. Что-то мне подсказывало, что Свартхёвди даже не заметит эту маленькую прибавку численности ворогов.
   А мне есть кому помочь.
   Трувор всё еще балансировал на бревне. Остальные пытались его поддержать, швыряя камни во франков, но те были слишком хорошо вооружены, чтобы их можно было подбить булыжником.
   Одиннадцать бойцов блокировало импровизированный мост. Многовато, если честно. Оп-па! Меня заметили!
   Четверо (уважают, черти!) выдвинулись навстречу. Вернее, трое. Один замешкался, схлопотав каменюкой по шлему. Я получил трехсекундный выигрыш в численности. И с варяжским волчьим кличем (до Трувора мне далеко, но звук внушительный) я устремился на ворогов. Франки тут же притормозили, привычно сдвинули щиты, уперлись…
   Ну и ладушки! Атаковать их в лоб не входило в мои планы. Пользуясь преимуществом скорости, я лихо обогнул их по кривой и столкнулся лицом к лицу с отставшим бойцом. Ну не то, чтобы лицом к лицу… Скорее, клинком к ребрам. Коровья шкурка, даже усиленная сырым железом — неважная защита от Вдоводела. Хотя не думаю, что я убил франка. Так, покоцал чуток.
   Еще четверо франков, из тех, что «держали» бревно, четко, как на учениях, развернулись ко мне и выставили копья.
   Ну, голубчики, теперь держитесь!
   Я коршуном упал на дружную компанию оппонентов Трувора. Упал — в прямом смысле этого слова. Вернее, сначала на них упал мой щит, который я запустил еще на бегу. А уж потом «упал» сам: резко ушел вниз, в такую широкую стойку, что кожаные штаны затрещали, провернулся на пятке, опершись на левую руку, а правую, с мечом, выбросив во всю длину. Еще один оборот — с переходом упора на другую ногу, и еще хлест, разом просекший сразу два сапога и то, что было у сапог внутри. И третий оборот… Чистая капоэйра! Четверо противников повалились, как подкошенные. Хотя почему — как? Я их именно скосил. Подрубил беднягам ноги. Всем. Меньше, чем за пару секунд. Вот какой я мастер! Уверен, они даже меня не увидели. Зато — почувствовали, насколько я мог судить по их воплям. Да, франки — не викинги. Подумаешь ножку надрубили! Руки-то целы!
   Дурацкие мысли теснились в моей голове, но дело делать не мешали. Я снова напал. На сей раз меня приняли только двое. Но — качественные. Вмиг связали меня боем. Тем более, что я подустал и пыхтел, как паровая машина. Шутка ли! Бегал, прыгал, лазал… И всё — с полной выкладкой. Мне бы отдышаться малость… Куда там! Бодрые франки навалились на меня сразу с двух сторон… А тут еще сзади я, краем спрятанного внутри шлема уха, услышал бодрый топоток…
   К счастью, я был не один на этом поле битвы. Трувор прыгнул. Я уже видел, как это делается. Да и сам умел не хуже. Однако не факт, что рискнул бы на такой бросок, имея против себя троих изготовившихся противников. Трувор рискнул. Шаг, толчок… И он взмыл вверх, сгруппировавшись так, что почти полностью скрылся за щитом. Выше края — только надглазья шлема и нацеленный вперед клинок. Франки приняли его в щиты. Грохнуло знатно! Щит одного из франков треснул, но на ногах оба устояли. А третий, сбоку даже замахнулся, намереваясь проверить клинком прочность Труворова тыльника…
   …Но довести удар до конца не успел. Его руку начисто отмахнул меч Руада, который начал разбег практически одновременно с Трувором (они много лет работали в связке) и вошел в бой, отстав от Жнеца максимум на секунду.
   А перемахнувший через овраг третьим Витмид спас мне жизнь, выскочив навстречу набегающим ко мне сзади франкам, и отбив брошенное в мою спину копье, которое мне, связанному боем, было бы весьма затруднительно парировать.
   И тут же мой бой закончился. Трувор с Руадом в три секунды порубили четверых противников (своих и моих) и устремились к воротам, где в одиночку упирался Харра Стрекоза. Витмид — за ними. Крикнув Рулафу и мне, чтобы добили оставшихся. Оставшиеся (двое, третьего достал Витмид) решили не испытывать судьбу и дали деру.
   Я за ними гнаться не стал. Всё равно не догнал бы. Предоставил соревнования в беге Рулафу. Он — молодой. Ему легче. А мне после многочасовой гонки по лесу и десятиминутного форсажа схватки прилечь бы куда-нибудь часиков на восемь…
   Кое-кто уже прилег. Лежал, заляпанный кровью и дрянью от носков сапог до шишки шлема. В окружении четырнадцати покойников. Я, было, испугался, но тут же с облегчением обнаружил, что Свартхёвди спит. Кончился заряд в батарейке. Обратная сторона силы берсерка. Пять, максимум десять минут турбо-режима — и заряд иссякает. Есть, правда, резервный «аккумулятор», но обученный берсерк не использует его без острой необходимости. Себе дороже. Так что сделал дело — и в отключку.
   Сын Сваре Медведя дело сделал. Порешил больше народу, чем мы все — вместе.
   Я не стал его трогать. Набрал соломки, чтоб на голой земле не лежал, снял шлем, распустил пояс, обтер кровь с лица. Потом оттащил подальше те трупы, что воняли особенно сильно. Блин, мух-то сколько!
   За этим занятием меня и застал Рулаф.
   — Волк, Трувор зовет!
   — Мы победили? — спросил я, не сомневаясь в ответе.
   Однако молодой варяг меня удивил.
   — Нет. Иди, поговори с франками. Я посижу с Медвежонком.
   Надо же! Я теперь, блин, переводчик!
   Тело ныло и стонало, мечтая о мягонькой постельке, желудок ёкал, напоминая, что с утра не принимал ничего, кроме родниковой водички.
   Я пошарил в сумке и закинул в рот остатки мёда. Затем сходил за щитом. Хороший щит, под меня подогнанный. Еще пригодится.

   Больше всего захваченное нами поместье напоминало ферму. Но я уже знал, что это не ферма, а типичный «замок» местного феодала. Деревянная ограда — снаружи, а внутри — что-то типа донжона. В данном случае — мощное сооружение из толстых бревен на серьезном каменном фундаменте, со щелками-окнами на уровне второго этажа, явно усиленной крышей и тяжелой дверью.
   Сбоку, кстати, была пристроена часовенка. Из того же материала, что и основное здание.
   Но священника в часовне не было. Я знал это наверняка, потому что попик сидел прямо передо мной, привязанный, верхом на бревне и готовился к худшему. Или — к лучшему, если перспектива мученика была ему по сердцу.
   — Поговори с вороной, — предложил мне Трувор.
   Легко сказать — поговори… И почему именно с ним? Пленников мы нахватали — под сто персон. В основном, сервы. Рабы, то есть. Но я увидел и пару ребятишек в военном прикиде. С ними я бы потолковал с бо́льшим удовольствием.
   Оказалось, священник сам выразил желание пообщаться. И тут же оказался в «допросной» позе.
   Вот только поговорить с ним было некому.
   — Расскажи-ка мне сначала, Трувор, что тут происходит? — потребовал я.

   А дело было так. Харра Стрекоза очень удачно занял место у ворот. Посек пастухов, пару бойцов и еще пару набежавших со двора работников с вилами.
   Харре, в общем, повезло. Между ним и основной группой противника удачно встрял Медвежонок. Повезло Харре вдвойне. Когда из дома выскочила группа поддержки, между ними и труворовым племянником оказались возбужденные и многочисленные домашние животные. Пока франки пробивались сквозь собственную живность, с другой стороны подоспели варяги. Франки тут же отступили в дом. Помешать им не было никакой возможности. Опять-таки из-за мычащей и бебекающей живности.
   Словом, часть боевых франков заперлась в доме-крепости и заняла глухую оборону.
   Ну и на здоровье, сказал я Трувору. Кто нам мешает забрать необходимое количество скотины и отправиться в обратный путь?
   Плохая идея, возразил Трувор. Нас всего девять. Причем один (Свартхёвди) лежит в отключке, а двое (Крыыт и Мянд) ранены. Правда, легко, но это сейчас — легко. А спустя какое-то время потеря крови и воспаление непременно скажутся на боеспособности.
   А франков в доме минимум десяток. Фигня — для открытого боя. Но если они будут тащиться за нами и пускать стрелы из кустов — радости мало.
   А если поджечь дом?
   Да хрен его подожжешь. Вон бревнища какие. И крыша сырая — дождь же ночью был. Кроме того есть еще одна важная деталь. С поля боя успел смыться один из франков. Есть такое мнение, что прохвост может добежать туда, где есть еще одно гнездо франков. Более богатое на бойцов, чем здешний замок. А нас — мало.
   — Какие идеи? — поинтересовался я.
   Идеи у Трувора были.
   Во-первых, надо выяснить, как далеко отсюда находится ближайший гарнизон? Во-вторых, предложить франкам компромисс. Мы уходим, забрав с собой часть скотины и десяток трелей для ее перегонки. И пару-тройку заложников.
   Как только мы добираемся до своих, заложников отпускаем. Такое предложение.
   А если оно не будет принято?
   Тогда мы порешим всю живность, включая трелей и черного жреца. Поджигаем всё, что удастся и уходим.
   Что ж, план понятен. Я поглядел на толпу несчастных. Женщин и детей в ней было явно больше, чем мужчин. Но даже мужчины не помышляли о сопротивлении. Забитые крестьяне. Что с них взять, кроме жизни…
   В том, что слова Трувора — не пустая угроза, я не сомневался. Значит, надо уговорить франков на вариант два.
   Первым делом я отвязал священника от бревна.
   Потом попытался наладить диалог. Это оказалось намного легче, чем с мальчишкой в лесу. Прибавив к своему хилому словарю средневекового французского английский и скандинавский диалект германского, я без особых проблем смог донести до патера суть предложения Трувора. От себя добавил, что искренне заинтересован в спасении жизней его паствы. Но если что-то пойдет не так: например откуда-нибудь появится франкская кавалерия, участь пленников предрешена. Убьют всех. Может появиться такая кавалерия?
   Не скоро, отвечал католический попик. До замка барона де Чего-То-Там — миль десять. То есть подмога будет и будет непременно, потому что хозяин здешнего надела, оруженосец барона и получил землю именно как баронов вассал. Но подоспеет баронская рать не раньше, чем к вечеру. А скорее — завтра утречком. Но зачем нам убивать людей и животных? Может, мы просто уйдем? За небольшое вознаграждение?
   Лично он, патер, готов заплатить нам целых полмарки серебра. Дал бы и больше, но — нету.
   — Нет у него серебра! — заявил Руад, когда я перевел предложение. — Я сам его обыскивал.
   — Серебро — там, — попик показал в сторону часовни.
   — Хорошо, — кивнул Трувор. — Значит к тому, что я сказал — еще полмарки серебра.
   Ну извини, патер, я тебя за язык не тянул. Ты ведь знал, с кем имеешь дело.
   — Скажи своим хозяевам, чего хочет мой вождь, — сказал я священнику. — Пусть он решает и решает быстро.
   Оруженосец барона с ответом затягивать не стал. Заявил, что никого серебра и заложников мы не получим, потому что слово и честь нормана — это столь же мифические понятия, как голоса рыб и ум овец.
   — Я сам могу стать заложником, — робко предложил священник.
   Но предложение было отклонено. Поскольку он уже был у нас в закладе.
   — Что ж, — сказал Трувор. — Нам предстоит тяжелая работа. Не будем терять времени. Витмид, выведи из конюшни лошадей — они нам пригодятся. А этих, — жест в сторону перепуганных крестьян, — загони внутрь. Прикончим всех сразу, когда подожжем сарай.
   Мой мозг отчаянно искал выход. Уговаривать Трувора пощадить несчастных — бесполезно. Он свое слово сказал. Значит, значит…
   — Погоди, Жнец! — воскликнул я. — Вижу способ выкурить зверя из норы!
   — Да? — Трувор заинтересовался. — Какой же?
   — Выкурить, — сказал я. — Как лисиц. Это дом нельзя поджечь. Но можно сделать так, что внутри станет очень неуютно.
   Моя идея была проста. Дом ведь негерметичен. Если мы запалим десяток килограммов сырой соломы (солома здесь в избытке) с подветренной стороны, то дым легко проникнет внутрь дома. Помешать нам защитники не смогут. Изнутри. А если решатся на вылазку, то еще лучше. Думаю, пройдет не так уж много времени — и хозяин пересмотрит свою точку зрения на предложение Трувора.
   — Отлично! — заявил наш вождь. — Ты молодец, Волк! А я нет. Мог бы и сам сообразить. Стемид, Руад, сколачивайте щиты. Рулаф — тащи соломы. А ты, Волк, займись обедом. Когда мы закончим, я был бы не прочь перекусить.

   Получилось. Устроить вылазку осажденные не рискнули. Метали стрелы из окон… Без толку. Щиты из тележных днищ. Такие разве что катапультой пробить можно. И дым хороший получился. Густой, вязкий, черно-желтый. И десяти минут не прошло, как в доме закхекали и заперхали. Но предпочитали задохнуться, чем выходить. Такая смерть казалась франкам более легкой, чем непосредственно от рук норманов. Я их понимал. Снятие живьем кожи с последующим окунанием в морскую воду было далеко не самым жестоким развлечением викингов.
   Так что пришлось мне подыскать еще один довод:
   — Мы не норманы, мы венды, — сообщил я попику. — Скажи им.
   Вендов, то бишь западно-словенские племена в бывшей империи Карла Великого тоже не жаловали, но боялись меньше.
   Сработало. Вылезли. Шестеро мужчин и, главное, почти полсотни женщин и детишек.
   Побросали оружие, выстроились понуро.
   Трувор тут же вычленил хозяина и его старшего сына. Их упаковали и погрузили на телеги. Заложники. Затем варяги-специалисты отбраковали негодный к переходу скот, выбрали рабов пободрее, и мы тронулись. Единственное: забыли прихватить симпатичных девок. Медвежонок, когда очухался, целый день ворчал. Мол, самое главное оставили.

   Обратно ехали почти всю ночь. Трувор помнил, что сказал священник, и встречаться с баронской дружиной (если таковая имелась) не хотел.
   Мы и не встретились. Зато вечером хлынул дождь. Будто великанский бурдюк на небе прорвало. Натуральный тропический ливень.
   Отличная утоптанная дорога уже через час превратилась в болото. Колеса телег временами увязали чуть ли не по ступицы. Овцы по брюхо проваливались в ямы… Под шумок четверо пленников попытались бежать. Глупо. Вот если бы они все разом дернули. Да в разные стороны… Беглецов поймали. Выявили зачинщика и прирезали. Зато Трувор наконец объявил привал. Очень вовремя. Лично я еле ноги передвигал. Впору завидовать раненым и Медвежонку, «отдыхавшим» на телегах.
   Наскоро соорудили загон для четвероногих, потом — шалаши для двуногих. Повязали, загнали внутрь. Нам подобные удобства не светили. Зато мы поужинали. Всухомятку, но с винишком. Затем поделились на смены — и в караул. Мне повезло — оказался во второй. Так что завернулся в мокрый плащ, залез под телегу и вырубился… Секунд на пять по моим ощущениям. А потом меня разбудил Рулаф. Вторая смена. Я кое-как собрал вместе мышцы и кости, нацепил шлем и вылез наружу. Рулаф тут же плюхнулся на мое место.
   Ливень перешел в унылый моросящий дождь. Со мной в компании оказались Витмид и Харра Стрекоза. Мы быстренько распределили посты. Мне как самому непутевому достались пленники. Проверять, в каком они состоянии, я не стал. Всё равно в шалашах ни хрена не увижу. Осмотрел только заложников. Нормально упакованы. И дрыхнут, счастливчики. А мне часа три ходить дозором.
   Я и ходил, пока не рассвело. Зато согрелся. Очень кстати, потому что дождь так и не прекратился.

   К Туру мы вышли мокрые, грязные, но довольные. Особенно были рады мои товарищи. Они всерьез опасались, что пока мы фуражирствуем, Бьёрн с Хальфданом возьмут Тур.
   А вот хренушки!
   Вчера объединенное войско викингов оставило под стенами несколько сотен покойников, но не продвинулось дальше рва. Стены высокие, расположение удобное (меж двух рек), гарнизон большой и квалифицированный. Тем более всем было хорошо известно, что будет, если город падет.
   Когда мы вернулись, попытки взять город временно прекратились. Реки разлились и превратили город в полуостров. Да еще грязюка непролазная…
   Бьёрн предложил осажденным откупиться. Сообщил, что готов снять осаду за пятьсот марок серебром.
   Нормальный вариант. Недавно мы содрали примерно такую же сумму со славного города Анжера. Тур, правда, крупнее, но у него и оборонительные сооружение посерьезней. Справедливая цена. На наш взгляд.
   Однако граф турский не желал платить ничего. Мол, скорее вы, норманы, с голоду сдохнете, чем возьмете Тур, ибо город сей находится под личным покровительством Святого Мартина. Так что хрен вам от дохлой собаки, а не серебро.
   Переговорщик так и сказал. Дословно.
   Рагнарссоны обиделись. Особенно молодой и горячий Хальфдан. Он даже чуть не поклялся, что не возляжет с женщиной, пока не вырвет нахалу язык. Но вовремя сообразил, что правильная осада — дело долгое.
   В общем, братья решили заняться строительством. Насыпи, осадные башни, орудия…
   Опыт был. Не хватало рабочих рук и провизии. Тут-то и пригодилась наша добыча. Лишний скот мы поменяли на серебро, а пленников Хрёрек от щедрот подарил Бьёрну. Кроме заложников. Этих (тоже за серебро) выкупил турский епископ. Они приходились ему родственниками.
   Пока часть воинства работала на ударной стройке, руководил которой лично Бьёрн, остальные (и мы в том числе) шарились по окрестностям. В первую очередь искали монастыри. И находили, что характерно.

Глава одиннадцатая,
которая начинается традиционно, грабежом, а заканчивается дальней дорогой

   Место, где стоял монастырь, нам выдали селяне. По собственной инициативе. Мол, не надо нас потрошить, люди недобрые, нечего с нас взять. А вот там, за леском, если по дорожке ехать, да свернуть не вправо, а влево, имеется обитель святая. Вот у них, у монахов, всего вдоволь.
   — А бабы есть? — спросил Стюрмир по-франкски. Ученость, значит, продемонстрировал. Наши все уже во французском немного наловчились. На грабительский словарь лексикона хватит. Бабы входят в первый список. Викинги — они любвеобильные. Хотя при необходимости могут месяцами «поститься». А у меня вот с тягой к противоположному полу в последнее время какой-то спад. Как глаза закрою: не дивы прекрасные перед внутренним взором предстают, а кровавые сцены «пира победителей».
   Но моих соратников кровь да кишки не напрягают. Они могут и похоть утолить, и кишки выпустить, и тут же, на труп присев, шмат полусырого мяса слопать. А чего? Тут кровь, там кровь… Дело привычное.
   Черноногие пахари засмущались. Не рискнули соврать. Нету в монастыре баб.
   Залопотали быстро-быстро, по своему, так что даже я со второго на третье понимал. Но подключился Вихорек и перетолмачил: мол, бабы есть, но такие некачественные, что благородным шевалье точно не понравятся.
   С моей точки зрения «качественных» женщин в среде местных поселян в принципе быть не могло. Замуж их выдавали чуть ли не в двенадцать лет, старухами они становились в тридцать. Плюс голод, болезни, изнурительная работа…
   Но викинги менее придирчивы.
   — А лучших баб, небось, в лесу спрятали? — поинтересовался Ульфхам Треска.
   Судя по перепуганным рожам поселян, так оно и было.
   — Хватит! — вмешался в допрос Хрёрек. — Ты, ты и ты! Покажете дорогу!

   Не соврали землепашцы. Имелся монастырь. Небольшой, но пригожий. И в отличие от обители, с которую мы брали вместе с Хальфданом, куда более доступный. Ограда хилая. Сам храм, правда, каменный, но к обороне не подготовленный. Слишком много дверей. Его обитатели, вероятно, посчитали, что враги в эти чащобы не доберутся и не стали вкладываться в оборону. Исключительно мирный вид у обители. Поля вокруг, луга, коровки пасутся. Просто рай на земле…
   В который вторглись аж три сотни чертей из пекла.
   Сопротивления нам практически не оказали. Кому тут сопротивляться? Сотня с хвостиком монахов, раза в два больше обслуги да несколько мужиков с дубьем — при воротах.
   Эти, как нас увидали, так тут же дубинки побросали — и дернули к лесу.
   Дальше — грустно. Дальше — мясня.

   Первый этап грабежа. Всё, что могло противиться, устранено. Покрошено в фарш. Деловитые викинги мечутся среди обезумевших от ужаса обитателей монастыря, прихватывая, на что упадет глаз, безжалостно калеча церковные реликвии и мимоходом срубая тех, кому не повезло оказался между разбойником и вожделенным трофеем. Впрочем, некоторые монахи бросались к реликвиям совершенно сознательно. Надеялись: Бог защитит. Ну да, конечно! Сотни других не защитил, а тебя — непременно.
   Хряп! И расчлененное тело, в агонии, оползает на алтарь, а убийца, наступив умирающему на грудь, умело вышибает самоцветы из обрызганного кровью распятия.
   А строгий лик Христа взирает на побоище с фрески и… ничего. Хотя это здесь — ничего, а там, где обитают души, наверняка другой расклад сил.
   Я, как обычно, стоял в сторонке и приглядывал за общим развитием событий. Мало ли — подоспеет откуда-нибудь вооруженный отряд защитников? Или руководство монастыря пожелает по-тихому сдернуть с места событий, пока длится первый хаотический этап разграбления. На втором этапе это будет уже невозможно. Всех пленников изолируют, рассортируют и определят: кого — в рабы, кого — в расход, а кого (этим особенно не повезло!) — в работу. Вот уж кто тысячу раз пожалеет, что его не зарубили!
   Страшнее только, если то же самое — но в женском монастыре.
   К счастью меня от такого судьба пока миловала. Женских монастырей на нашем пути еще не попадалось. А то бы я даже не знаю, что делал. Не исключено, что погиб бы в неравном бою с собственными друзьями.
   Тут мой наметанный на необычное глаз упал на нечто неординарное…

   Этот монах среди прочей вопящей и визжащей братии выглядел как орел в стае воронов.
   Он не визжал, не вопил, не суетился. Стоял спокойно, я бы даже сказал — гордо. Не выказывая страха. С чего бы? Оружия при нем не было. Одет весьма скромно, даже бедно. Но я собственными глазами увидел, как набежавший викинг, вместо того, чтобы привычно срубить помеху топором, просто отпихнул монаха плечом с дороги. Монах качнулся, однако не упал, следовательно, толчок был — легонький. А лицо монаха осталось таким же: уверенно-безмятежным. Казалось, видит он не резню и поругание святынь, а нечто совсем другое: чистое и светлое. Очень интересный персонаж!
   Ага! Кажется, первый этап завершен. Хрёрек проревел команду, и стратегический резерв хирда пришел в движение: выстроился цепью и двинул вперед, загоняя перепуганное стадо в стойло. С другой стороны двинулись варяги и личная гвардия Хрёрека под руководством Ульфхама Трески… Мое место — в первой группе.
   Не скажу, что я очень удивился, когда увидел в толчее подгоняемых древками копий монахов, служек и монастырских рабов того самого, невозмутимого. Причем прямо перед собой. И еле успел перехватить древко Руада, вознамерившегося треснуть по голове «тормозную овцу».
   — За мной иди! — гаркнул я, толкая необычного монаха влево, под защиту своего щита.
   Честно сказать, я немного опасался, что он заартачится или просто не поймет моего корявого франкского, но монах воспринял мое действие как должное. И оказавшись позади нашей цепи, не сделал попытки дать деру, а двинулся следом за мной, как привязанный.
   Минут через пять (быстро, поскольку работа привычная) второй этап завершился. Сейчас начнется сортировка…
   — Э, ворона! А ну-ка марш к своим!
   Викинг-норег сунулся к моему протеже… И очень удивился, обнаружив между собой и монахом меня.
   — Ты ослеп, Гуннар? — очень вежливо поинтересовался я. — Этот человек со мной.
   — Человек? — прорычал мой брат по хирду Гуннар Гагара. — Это не человек! Это меньше, чем крыса! Тьфу!
   Но на конфликт, естественно, не пошел, развернулся и удалился.
   — Зачем? — спросил меня загадочный монах.
   Я пожал плечами. Насколько это возможно в броне.
   — Я бы хотел — туда, — монах кивнул в сторону загнанных в придел обитателей монастыря.
   — Нет! — отрезал я. Мое знание средневекового французкого не позволяло вести дискуссии. — Хочешь там забрать? Кого?
   Монах задумался… Покачал головой.
   — Все в руке Божьей, — сказал он. Во всяком случае я его так понял.
   — Ульф! Мы его ищем, а он тут с «вороной» треплется! — Это Харальд Щит. С ним Стюрмир и мой ученик Скиди.
   — Подружку себе нашел, га-га-га! — Это Стюрмир. Шутник, блин!
   — Тебя ярл зовет! — Единственную дельную фразу произнес малыш Скиди.
   Я глянул туда, где вокруг груды сокровищ стояли наши лидеры: Хрёрек, Ольбард… И Тьёрви-хёвдинг. Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть.
   — Скиди, присмотри за ним, — я кивнул на монаха.
   — Зачем он тебе? — Это Харальд спросил. Скиди просто принял к сведению, как и положено ученику. Пусть даже с правами полноценного дренга.
   — Языку франков меня будет учить, — ответил я первое, что пришло в голову.
   Главное — дать логичное и практическое объяснение своим поступкам. Тогда твои друзья-викинги не будут думать, что ты — с придурью. Хотя если бы я сказал что-нибудь типа: «На него указал Один», это тоже было бы принято нормально. То, что лет через тысячу назовут мистикой, здесь — объективная реальность. Но ссылаться на Одина в данном случае было бы неумно. Любому норману известно: если одноглазый бог выбрал какого-то монаха, то лишь для того, чтобы предать его особенно изощренной смерти.

   — Ульф, — сказал мне мой ярл. — Тебя хочет видеть конунг.
   — Вот как? — Ничего хорошего от желания Рагнара лицезреть мою скромную особу я не ждал.
   — Гонец прискакал вчера.
   Ага. Мой добрый ярл просто не хотел волновать меня перед штурмом.
   — Я должен ехать?
   Хрёрек не успел ответить. Его опередил Тьёрви.
   — Ты что, хускарл? В своем ли ты уме? Конунг зовет тебя, а ты — упираешься! Или забыл, как награждает Рагнар тех, кто ему нужен?
   Ну да, зачем ломаешься, глупышка? Хорошо будет! Еще и денег на обратную дорогу дадим.
   — Рагнар — наш конунг, — спокойно произнес я. — Но я давал клятву не ему, а Хрёреку-ярлу. Он прикажет — я поеду к Рагнару.
   Вот так, дорогой мой. Рагнарссон — великий герой. Воплощение Тора и Одина в одном лице. Но здесь не армия. И мы не подчиненные, а союзники.
   Тьёрви нахмурился. Обиделся. Зря я его так. Он же хотел, как лучше. Для меня. Тем более мы с ним — почти друзья.
   — Ты поедешь, — не стал углублять конфликт Хрёрек. — Конунг сейчас около Руана, но намерен идти на Париж. Так что, думаю, тебе надо двигаться именно туда. Путь неблизкий. Кого с собой возьмешь?
   — Медвежонка, — не раздумывая ответил я. — Стюрмира. Скиди…
   С большим удовольствием я бы назвал имена Трувора и еще десятка варягов, но понимал: ярл не отпустит. Что бы там не задумал Рагнар, но посылать со мной лучших хольдов он не станет. Так что — хватит с меня. Путь изрядный, но четверка викингов с трудностями управится. И внимания к четверке поменьше, чем к дюжине.
   Тут подал голос Тьёрви:
   — Я тоже пойду.
   Я удивился. И обрадовался. Тьёрви — это здорово. К тому же он прилично болтает по-здешнему. Откуда такая доброта?
   — Хальфдан-ярл сказал: если его отец послал за каким-то мелким нахальным хускарлом, то значит хускарл ему действительно нужен, — пояснил Тьёрви. — Я буду старшим.
   Старшим так старшим. Рыжий датчанин — хёвдинг. А мы — простые труженики меча и топора. И если Хальфдан посылает со мной своего лучшего офицера, то — поклон ему и сердечная признательность.
   Так что я кивнул и отправился собираться в дорогу.
   Чем скорее выедем, тем лучше. Надо опередить слухи о разграблении монастыря и появлении викингов на здешних мирных французских пажитях. Вернее, лесных просторах, потому что здешние сельскохозяйственные угодья совершенно теряются среди дремучих чащ. Вот и мы потеряемся. Впятером лучше путешествовать инкогнито. И прикидываться местными шевалье. Мало ли благородных воинов бродит по стране по делу и без оного? Вот и мы — из таких.
   Из всей выбранной мною команды лишь Стюрмир выразил недовольство. Здоровяк хотел поучаствовать в дележке монастырских сокровищ, которая будет завтра. Я сказал ему, что о наших долях ярл позаботится лично. Следовательно, доли будут хорошие. Стюрмир в этом не сомневался. Но всё равно ворчал. Дележка — это шоу. И лучший из праздников для правильного викинга. Если не считать, конечно, хорошей драки.

   Выехали мы с первыми звездами. Тьёрви, Стюрмир, Свартхёвди, Скиди и я. Еще — сам гонец Рагнара, отважный хускарл Хавард Ночная Тень и четырнадцатилетний дренг из команды Тьёрви Тейт Мышелов. Монаха я тоже прихватил с собой. И пастушка Вихорька, который уже показал себя полезным членом нашего разбойничьего общества. Но они как бы не в счет. Трэли. Шли бы мы пешком, я бы оставил этих двоих в лагере — не поспеют «штатские» за «северным спецназом». Но на лошадках, вернее — на мулах (лошадки для таких — слишком жирно), они нас не обременят.

Глава двенадцатая
Ночной бой и боевые потери

   Французская дорога девятого века — не лучшее место для ночных прогулок. Слева — лес, справа — лес и овраг. Посередине — кочки и колдобины. Грязь, естественно. Зато направление хорошее: на северо-восток. Как раз туда, куда нам и надо.
   Ночная Тень вел уверенно. Этой дорогой он и пришел. Один. Хотя из Рагнарова лагеря близ Руана они отправились вдвоем. Спутнику Ночной Тени не повезло. Разбойнички.
   Совсем здешние плохие парни страх потеряли. Тоже понятно. В стране — смута, каждый вшивый барончик норовит с путника подорожную взять. Частенько — вместе с жизнью. На крестьян господину — с высокой башни. Собрать налог (то есть ободрать как липку), реализовать право первой ночи с малолеткой посимпатичнее — и на локальную войнушку: драться с другим бароном или за жалование — с тем, на кого укажет сюзерен. А, бывает, и простых землепашцев барон с собой прихватит — как ополчение. Пика в руки, топор дровосека на пояс, куртень из бычьей кожи — на тушку — и в бой. Мясо на ножках. Вот только это «мясо», повоевав, начисто теряет склонность к пахоте на дядю…
   Напарника Хаварда прирезали ночью. В избушке смолокура, которую самоуверенные викинги сочли безопасным местом. Напарник сам виноват: злоупотребил хозяйским винишком. Выдул весь запас. Хавард тоже выдул пару кувшинов, но проснулся вовремя. От хруста прорубленных ребер напарника.
   На этом удача смолокура и его семейства иссякла.
   Путешествовать в одиночку Ночной Тени было немного напряженно. Зато теперь, с нами, старина Хавард расслабился и разговорился. Тем более, мы с Медвежонком — люди ему не чужие. Хавард — с Сёлунда. Там у его батюшки поместье нехилое в трех днях пути от фьюлька Свартхёвди.
   Рассказывал в основном о Рагнаре и его успехах. Успехи были примерно как у нас. Разграбленные города, выпотрошенные аббатства. Никакого сопротивления, если не считать мелких стычек. Король Франции копил армию и по непроверенным данным готовился дать бой. Неделю назад войско Рагнара стояло под Руаном. Вожди терли с местной верхушкой насчет выкупа. Но времени не теряли: грабили округу. Примерно как мы — под Туром.
   Ехавший впереди (по праву и обязанности предводителя) Тьёрви придержал коня и поднял руку, изобразив знаком: слушать!
   Ночная Тень немедленно заткнулся. Полная тишина. Только чья-то лошадь фыркнула да мой падре тихонько посапывал простуженным носом.
   Лично я ничего не услышал, кроме обычных ночных звуков. Но я — не показатель. Вот Свартхёвди точно что-то засек. Беззвучно стек с лошади и оказался возле Тьёрви. Тот тоже спешился. Две тени почти касались головами… Я с лошадки слезать не стал. Надо — скажут.
   Сказали.
   Медвежонок повернулся и поманил меня. В темноте его жест был почти неразличим, я его скорее угадал, чем увидел.
   Я спешился. Ночная Тень — тоже.
   — Что? — шепотом поинтересовался я у названного брата.
   — Дерутся, — последовал ответ.
   Блин, полуночники!
   — Обойдем?
   — Поглядим, — шепнул Тьёрви. — Я, ты и Свартхёвди.
   — А я? — выдал протестную реплику Хавард.
   — Ты знаешь дорогу, — отрезал Тьёрви.
   Это следовало понимать так: тебе еще рано в Валхаллу, хускарл. Сначала приведи нас к цели.
   — А он? — Это в мою сторону. Логично. Это же меня желает видеть Рагнар…
   Лапа Стюрмира опустилась на плечо Ночной Тени.
   — Ульф — везунчик. Он пойдет, а ты — нет.
   — Я вижу в темноте как днем, — сообщил Хавард. — Я — Ночная Тень. Я пойду тоже.
   И засопел, аки мой монах. Очень хотел подраться.
   Тьёрви согласился. Хрен с тобой, золотая рыбка.
   Я встряхнулся, проверяя… Нет, металлическая шкурка лежит как надо: не шелестит, не звякает.
   Бегом марш!

   Ну вот и я услышал! Точно, дерутся. Лязг, бряканье, крики… Визгливый вопль, перешедший в утробный вой… Ага, кому-то вскрыли брюшную полость.
   Вот, уже близко! Я ждал: Тьёрви свернет с дороги, чтобы сначала посмотреть, а уж потом лезть в мясорубку. Но хёвдинг, надо полагать, услышал всю необходимую информацию и погнал нас сразу с корабля на бал. А я так надеялся перевести дух…
   Дорога. Рядом — полянка. На полянке — костерок. С полдюжины нервничающих лошадок… Темная коробка возка… И много нехороших людей, заглянувших на огонек.
   Что ж неосторожно! Отошли бы в лес, спрятали лошадок, глядишь, и не заметили бы вас…
   Но это я додумывал, уже срисовывая остальную картинку: десяток трупов на травке и примерно столько же живых, с ожесточением выясняющих, кто кому должен.
   Расклад был не совсем равный: девятеро на двоих. Правда, двое стояли плечо к плечу у возка и отбивались вполне квалифицированно. И вооружены были прилично: у одного бронь, щит и короткое копье, у второго — щит и приличный клинок. Качество я определил, когда он этим клинком, плоскостью, парировал косой удар секиры. Дурная сталь точно лопнула бы…
   Двоих давили четверо. Тоже не лохи в воинском деле. Еще пятеро вертелись вторым эшелоном, пытаясь помочь. Один даже вспрыгнул на кожаную крышу возка… И сверзился оттуда с визгом, хватаясь за конечность. Надо полагать, в возке прятался кто-то кусачий.
   Мы стояли и смотрели. Я понимал Тьёрви. Пусть соперники покрошат друг друга по максимуму, а мы уж займемся теми, кто остался.
   А лошадки у владельцев возка — очень даже ничего. Три — настоящие громадины по датским меркам.
   Один из пары отвлекся на миг: глянул вверх: нет ли на тенте возка еще кого-нибудь нехорошего? Это он зря. При таком раскладе головой вертеть — дорогое удовольствие. Оп! Один из нападавших исхитрился цапнуть его за копье… Мужик качнулся вперед (не захотел отдать оружие) — и схлопотал дециметр стали между ребер. Его партнер по боевым танцам заорал грозно и треснул обидчика друга щитом, отбросив назад, но это мало что изменило. Храбреца отвлекли двойным финтом, а тем временем боец из второго ряда с размаху всадил ему в щит копье и рванул на себя. Мужика развернуло… И другой злодей ошеломил его очень специальным оружием: молотком на длинной рукояти. Бум-м-м! И последний герой выпал в осадок. На чей-то меч.
   Герой еще падал, а мы уже бежали к возку.
   А впереди нас летел срывающий башню рев берсерка. Свархёвди еще не впал в боевой транс, но был к этому чертовски близок.
   Сшиблись мы звучно! Лично я с прыжка влепил ногой в край щита оказавшегося на пути противника. Громко получилось. Щитоносец даже топориком махнуть не успел, как врезался в своего приятеля. Приятель устоял, но ненадолго. Чирк по роже повыше бороды (легонько — шлем-то без стрелки) и на обратном ходе — по правой ручонке щитоносца.
   Хряп! — Это молотобоец достал кого-то из наших. Но разбираться некогда. Надо действовать. Молотобойца срезал Тьёври. И тут же, с разворота вскрыл панцирь еще одного негодяя. Последнего. Шумно дыша, мы стояли в центре дурно пахнущего натюрморта. Мы. Трое.
   Я не успел испугаться, потому что одним из троих был Медвежонок.
   Значит… Значит прав был Тьёрви, когда пытался оставить Хаварда Ночную Тень при обозе. Или, может, его еще рано отпевать?
   Нет, не рано. Конец котенку. С такой вмятиной на железной макушке не выживают.
   Надо же как неудачно получилось. То есть по понятиям всё хорошо.
   Воин Рагнара умер — да здравствует новый воин Одина! Но кто нас теперь до места доведет?
   Ладно, разберемся. Ну-ка, а что у нас в коробчёнке?
   А в коробчёнке у нас — сюрприз!

   Нет, Тьёрви всё-таки нетипичный викинг. У типичных как? Обнаружил богатого мужика с тремя женскими особями? Имущество — в кассу. Мужика — в расход. Женщин — в общее пользование, а потом по настроению. Скорее всего, тоже в расход.
   Ничего подобного Тьёрви не допустил. Деликатно придержал Медвежонка и меня (хотя меня — это лишнее, я и так цивилизованный), вежливо (на франкском наречии) поинтересовался: кто, откуда, в каком звании?
   Оказалось: шевалье местный. Рыцарь то есть. Бежал с казной, семейством, и вассалами от свирепости норманов… И угодил в лапы соседнего барончика. Давнего недоброжелателя шевалье.
   Кто-то из слуг слил инфу. Барончик послал своих головорезов. И пришел бы к шевалье пушистый северный зверь, если бы не мы.
   Стало также понятно, почему шевалье прятался в возке, когда его слуги умирали снаружи. Шевелье был — инвалид. Потерял полноги, сражаясь за короля Франции Карла Лысого против его старшего брата Лотаря.
   Тьёрви тоже представился. Назвался рыцарем другого королевского брата, немецкого короля Людовика. Разумно. Представиться немцем, чтобы объяснить скандинавский акцент.
   Опередив Тьёрви, я заявил, что приплыл с той стороны Ла-Манша. Удачно получилось. Шевалье английского не знал и уличить меня не мог.
   Медвежонок вообще никак представляться не стал. Шевалье не настаивал, потому что и без представлений видно: Свартхёвди — благородный человек. Каким еще может быть тот, у кого меч по рукоять в крови твоих врагов.
   Кроме шевелье в возке прятались трое. Его жена (изрядно перепуганная толстушка), дочь (молоденькая и хорошенькая) и служанка (тоже ничего так). И там был сундучок с казной.
   Половину казны шевалье тут же отдал нам. Справедливо. Люди нехорошего барона забрали бы всё. Контролирует, понимаешь, негодяй ключевое направление дороги. Грабит всех, кто подвернется. Пиявка! Вино из золотого кубка пьет — как король. А ему — всё мало!
   Я понимал с пятого на десятое, но словосочетание «куп дор» уловил легко. И по тому, как по-волчьи вспыхнули в темноте глаза хёвдинга Тьёрви, понял, что не ошибся с переводом.
   Из золота пьет? А кушает барон, небось, тоже на золоте? А далеко ли его замок?
   Не очень. Рукой подать. А что?
   А то, что зло должно быть наказано, пояснил Тьёрви.
   Шевалье забеспокоился. У нехорошего барона — целое войско преданных вассалов. Аж тридцать семь человек.
   — Считая этих? — поинтересовался Тьёрви, указав на живописно распределенных по поляне покойников? Если да, то у барона уже не тридцать семь, а всего двадцать три. Сущие пустяки для таких славных воинов, как мы. Тем более, что нас не трое, а намного больше. Аж шестеро.
   Шевалье удвоение нашей численности не впечатлило. Он честно признался: рассчитывает на то, что мы проводим его до пункта назначения. Если половины сундучка мало, то он готов расстаться еще с четвертью. Примерно в десяти милях от Анжу — замок его дяди.
   Всё это сопровождалось такими красноречивыми жестами, что перевода не требовалось. Тем не менее я отозвал Тьёрви в сторонку и напомнил о нашей задаче: доставить меня к конунгу.
   Фигня, отмахнулся хёвдинг. Сроки доставки не оговорены. А баронское золото, если не поторопиться, может забрать кто-то другой.
   К беседе присоединился Свардхёвди. Целиком на стороне хёвдинга. Меня это не удивило. И можно не сомневаться: все наши спутники, обладающие правом голоса, тоже будут «за».
   В таком случае у меня — вопрос. Каким образом мы вшестером (это если Скиди и Тейта считать за полноценные боевые единицы) возьмем укрепленный замок? Пусть замок этот — не цитадель с подъёмным мостом, но нам и через трехметровый частокол сходу не влезть.
   А мы и не будем лезть, заявил Свартхёвди. Переоденемся в тряпки покойников, прихватим шевалье с семейством — для маскировки. И доверчивые франки впустят нас в замок без всякого сопротивления.
   Тут им и хана.
   Замечательный план. Как раз в скандинавском стиле. Возражать — бессмысленно. И так уже мой братец Медвежонок косится на меня подозрительно: а не прилетело ли тебе в бою, Ульф, чем-то тяжелым по головенке, если ты возражаешь против такого разумного, эффектного, а главное, выгодного плана старшего товарища?
   Я плюнул и согласился.
   Шевалье пообещал показать дорогу. Справедливо. Он перед нами — в долгу. К тому же — человек благородной крови. А что может быть благороднее мести?

   Оставив трупы и спасенное семейство на попечение Медвежонка, мы с Тьёрви вернулись к нашим спутникам.
   Как и ожидалось, план хёвдинга был принят на «ура».
   Затем я, с помощью Вихорька, переговорил с падре. Пояснил монаху, что мы недавно пресекли разбойное нападение на честных христиан и намерены нанести визит главному злодею, дабы наказать его по заслугам. От падре требуется помалкивать о том, что мы — норманы. И ни во что не вмешиваться. А лучше вообще принять обет молчания, чтоб ненароком не сболтнуть лишнего.
   Падре выслушал меня и моего переводчика, затем сообщил с неизменным достоинством, что он — слуга Господа. Потому болтать вообще не склонен. После того поругания христианских ценностей, коему монах был недавно свидетелем, он более не сомневается, что мы все ниспосланы Франции свыше. Как наказание за грехи. Поэтому нет необходимости оставлять его в лесу (альтернатива, предложенная мной вместо молчания), а если его убьют в процессе наказания зла (об этом я тоже упомянул), то на все воля Божья. Но лично он думает, что не убьют, потому что у него есть миссия. И вообще было бы лучше, если бы я звал его не монах, а отец Бернар.
   Я согласился. И сделал зарубку в памяти: уточнить, что это еще за миссия у моего падре.
   Но — позже. Потому что время не ждет. План Тьёрви может сработать только под покровом ночи. На свету даже страдающий острой формой трахомы не спутает викинга с франком.

Глава тринадцатая,
в которой Ульф Черноголовый проверяет на прочность баронскую сталь

   Замок барона не отличался изысканностью. Четырехугольная выгородка на бугре, который даже человек с фантазией не назвал бы холмом. Донжон высокий, но всё равно смахивает на каменный сарай-переросток…
   После городских стен Тура такое не впечатляет. Но с точки зрения функциональности — всё путем. Взять штурмом такую хрень без вспомогательного снаряжения не так-то просто. Особенно при численном соотношении один к четырем в пользу защитников.
   Но брать его штурмом мы не собирались.
   Могучий удар обухом секиры в дубовую калитку.
   — Открывайте, бездельники!
   Голос Тьёрви звучал глухо и невнятно, но суть требования была интуитивно понятна.
   Сверху поинтересовались, кого принес нечистый?
   В ответ Тьёрви ругнулся, а Скиди (ему пришелся по размеру прикид одного из покойных псов барона) поднес факел к перепуганному личику нашего спасенного. Попутно подсветив меня и Мышелова. Но аккуратно. Чтобы лица «в кадр» не попали. Шмотки-то на нас — с баронских людишек, а вот личики совсем другие.
   Наверху признали пленного. Обрадовались. Быстро, быстро залопотали по-французски… Минута — ворота начали отворяться.
   Мы не торопились. Было желательно войти всем сразу. Еще двадцать секунд… Ага! Комиссия по встрече уже выстроилась. Пяток франков в неполной боевой… Беспечность наказуема.
   Я плавно извлекаю из ножен Вдоводел. На левой руке у меня кулачный щит с медным умбоном и медной же оковкой по краю. Трофей. Вообще-то я предпочитаю клинковое оружие, однако в темноте и тесноте такой девайс — самое то.
   — Ver thik, her ek kom!!![7] — разом взревели норманские глотки. «Кто не спрятался, я не виноват!»
   И началась мясня.
   Не следует думать, что мы действовали хаотически. Роли были распределены заранее. Стражу у ворот сносим вместе. Потом отборная боевая группа (Тьёрви, Медвежонок и я) врывается в донжон и гасит всех, кроме главаря. Последний нужен для оперативного сбора информации по местонахождению домашних сейфов. Стюрмир с молодняком тем временем зачищает двор и дисциплинирует челядь и сервов.
   На моем пути — франк. Замахивается копьем… Резкое сокращение дистанции. Вдоводел легко, на проходе, вскрывает трахею. Хлещет кровь. Но уже за моей спиной. Я, на том же рывке, прикладываю рукоятью в лобешник остолбеневшего сопляка, который (повезло пацану) так обалдел, что даже к оружию не потянулся, и мчусь, петляя между брошенных посреди двора сельскохозяйственных орудий, ко входу в донжон. Что интересно — вход сразу на второй этаж. По деревянной лестнице. Удобная система. Достаточно сжечь лестницу — и донжон неприступен. Окон на первом уровне тоже нет.
   Взбегаю последним, отстав от Тьёрви аж на секунду. И на три — от Медвежонка, который, вместо того, чтобы петлять, просто перемахивает через препятствия. Он сейчас может и через носорога перепрыгнуть, мой братец-берсерк. Минут пять назад он выжрал дозу боевого стимулятора «от дедушки Стенульфа».
   Опередив меня на ту же секунду, Тьёрви ныряет внутрь. Я слышу откуда-то снизу медвежий рёв. Свартхёвди зачищает первый уровень. Лучше ему не мешать. Он сейчас плохо фильтрует информацию «свой-чужой».
   Тьёрви уверенно топочет куда-то влево. Я — за ним. Хёвдинг видит в темноте (в отличие от меня) и уже взял направление на цель. А цель у нас проста: апартаменты барона. Они наверняка где-то наверху.
   Лестница. Вот черт! Канонический каменный «винтарь». Узкий и с грамотной закруткой «под левшу». То есть тому, кто поднимается (то есть — мне) не слишком удобно работать правой рукой. А тому, кто спускается, совсем наоборот.
   Но пока это проблемы Тьёрви. Я — следом. Оп! Еще один зальчик. Можно сказать, даже освещенный. В камине куча тлеющих углей. И бодрая (потому что уже успели проснуться и похватать железо) компания из четверых рубак. Пронзительный женский визг. Из-под ног Тьёрви шарахается что-то белое… Девка. Она вскакивает… И — не повезло. Летящее в Тьёрви копье пронзает ее насквозь. Мощный бросок. Последний в жизни метателя. Тьёрви проскальзывает мимо девки, сбивает щитом набежавшего головореза и втыкает меч в раззявленную пасть «мастера копья». Тут включаюсь и я. Меч в спину отброшенного хёвдинговым щитом, краем щита — в рожу еще одного башибузука… Увернулся, гад! А вот мы тебя клинком вдогонку…
   — Ульф, наверх! — ревет Тьёрви, отмахиваясь сразу от трех противников.
   Я не сразу (примерно через полсекунды) соображаю, что он имеет в виду. Точно! Вон еще одна лестница. На третий уровень.
   Один из противников Тьёрви пытается меня перехватить. Укол в предплечье — и у Тьёрви теперь два с половиной противника.
   Деревянная лестница вокруг центрального столба.
   Ах ты поганец! Кидаться в меня топором! Нет, удачно я всё-таки с собой щит прихватил. Успел перехватить подарочек краем. Жаль, что теперь треснувший щит придется выкинуть.
   Поганец ждет меня наверху. Неплохая по здешнему уровню броня — нашитые на кожу пластинки. Шлем тоже приличный.
   Когда он успел облачиться? Надевать такой доспех — дело небыстрое. Спал он в железе, что ли? Играем в веселую игру «король на горе». Барон — сверху. Точно барон. Работает копьем очень даже ловко. Не уступит среднестатистическому викингу. А вот мне без щита и снизу — крайне неудобно. Перехватываю Вдоводел в левую руку. Работаем против копья… Чертовски неудобно. Замаха не сделать. Железко у копья длинное, с полуметровой трубкой — не перерубить. Сильный, однако, гад. Хорошо, что я привык к скандинавским здоровякам…
   Пат. Я не могу подняться. Но и гад меня достать не может — мешает опорный столб лестницы.
   Рев Медвежонка стихает. Надо полагать, на первом уровне чисто. А на втором еще рубятся…
   Хряп! Барон совершил ошибку. Увлекся и всадил наконечник в деревянный столб. Мгновенная задержка — на миг увязло железко. Я этим мигом пользуюсь и хватаюсь за древко свободной рукой. Могучий рывок… Попался братец! Я внезапно выпускаю древко и не удержавший равновесия гад с грохотом опрокидывается на спинку. Я белкой взлетаю наверх… Гад уже на ногах. Весит его оборонительный прикид втрое больше моей элитной брони, однако это глупый миф двадцатого века, что в боевом железе самостоятельно на ноги не встать. Жить захочешь, не просто встанешь — взлетишь. Правда, в боевой, а не в турнирной. Впрочем, до настоящих доспехов еще лет триста.
   Я не ошибся, точно барон! Вон и герб на щите. Не разглядеть, какой. Темновато.
   Злодейский барон — невысок. Росточком с меня. Но — пошире. И порукастее. Я это осознаю, когда он едва не достает мечом мою ногу. Меч у франка тоже длиннее моего… Проход понизу… Ловко пресечен щитом. Я, вероятно, мог бы достать гада сверху, но не рискнул. Живьем надо брать… Это значит — можно без ноги. Но не без головы.
   Ах ты ловкач! Толчок щитом и, из-за щита, копейной силы укол меча. Зацепил. К счастью только за трофейную куртень… Сталь клинка взвизгнула, пройдясь по моей броне. Получи, гад! Вдоводел рвет баронский доспех, срывая пару пластин. Одна отлетает в жаровню с углями, выбрасывающую сноп искр… Барон сбивает мою атаку щитом. Не очень-то ловко, поворотом всего тела, потому что Вдоводел у меня — в левой руке, а не в правой. Левой я пользуюсь немного хуже, зато барону неудобно. Очень неудобно, потому что правой я хватаюсь за край его щита и помогаю ему развернуться. Нет, настолько он разворачиваться не собирался. Но есть такой закон — сохранение импульса. Очень удачный ракурс. И дистанция — меньше полуметра. Однако мой меч блокирован щитом. Выхватить кинжал — полсекунды. Не успею. Завалить его голым кулаком (даже в перчатке) — никаких шансов. Ключевое слово — завалить. Твердая подметка моего сапога чисто на автомате бьет барона под колено. Там, где нет железа, а только кожаные штаны. Бинго! Барон валится прямо на меня, но я вовремя сдаю назад. Трудно, когда на тебе столько железа. А еще щит, который просто так с руки не скинешь. Уже в падении гад пытается достать меня мечом понизу. Я ухожу прыжком и приземляюсь всем весом на край щита. Что-то громко хрустит (рука или деревяха?), мощный укол Вдоводелом сверху пронзает баронову десницу насквозь — жало клинка втыкается в деревянный пол. Глубоко втыкается, но я не огорчен. Клинок вошел аккурат между локтевой и плечевой костью. Пригвоздил.
   Я наклоняюсь к пришпиленной железной «бабочке»… И тут что-то обрушивается мне на спину. И сразу удар чем-то острым в область поясницы… Удачно получилось. Для меня. Никогда не надо экономить на качестве доспехов. Полезно для здоровья.
   Броня выдержала. Я на рефлексе бью локтем назад. Попадаю во что-то мягкое… Вскрик…
   Что ж ты, дурочка, в спину била? В шею надо было. Или в крайнем случае — в загривок повыше кольчужного ворота.
   Обмякшее тело женщины покоится на ногах барона. Я всё еще жив. Повезло. Ведь это могла быть не слабая женщина, а притаившийся в засаде еще один воин. Хотя вряд ли. Воин вмешался бы раньше. Тем не менее, я лопухнулся. Но — везунчик. Жив!
   И барон жив, собака бешеная! Вон как глазки зыркают…
   А что я это так хорошо вижу? И дымком потянуло… Я вскакиваю и выплескиваю содержимое кувшина на загоревшуюся шкуру какой-то зверюги. Ну и вонища! Кувшин-то ночным горшком оказался!
   А барон лежит, не дергается. С чего бы это? Зауважал?

   Как выяснилось позже, нет, не зауважал. Просто не встать ему было. Одна рука пришпилена, вторая — сломана. На ногах — сомлевшая подружка. Идеально зафиксированный пленник.
   Вместе со Стюрмиром и Тьёрви мы освободили барона от железа. А я, заодно, от глянувшегося мне перстенька. Солидного такого, тяжелого, с обрамленным в золото плоским зеленым камнем, на котором был вырезан дивный девичий профиль и тонким завитком — надпись на греческом.
   Тьёрви не возражал. Викинги к произведениям искусства равнодушны, а лишних десять граммов золота я точно заслужил.
   От дальнейшего я устранился. Сошел вниз, где под чутким руководством спасенного нами одноногого шевалье бароновы сервы очищали зал от последствий берсерковой работенки. Сам Медвежонок возлежал тут же, на шкуре своего «тотема». Пухленькая супруга шевалье поила его молоком с медом. Берсерк восстанавливал силы. И судя по тому, где находилась сейчас его рука, отчасти уже восстановил. Француженка не препятствовала. Побаивалась. Они-то полагали, что мы — культурные немецкие дворяне, а оказалось — кровожадные язычники.
   Н-да. Адреналин во мне еще не весь выкипел и от хорошенькой девушки я бы сейчас не отказался. Например, от юной дочки шевалье. Кстати, куда она делась? Папа с мамой тут, а…
   Вот она, умница. Притаранила мне кувшинчик красного вина и копченый окорок.
   Хорошенькая, чистенькая… Во всяком случае, с виду. И не надо иронизировать в мой адрес! Здесь вам не тут. Это на севере народ чистоплотный. Баньку любит. Опять же — в речке искупаться. А в «цивилизованной» Европе нравы иные. Чистоплотность в христианские добродетели не входит. Крестьяне, по-моему, вообще никогда не моются. Разве что если в реку упадут. Впрочем, как я уже отмечал, среди этого сословия молоденьких и хорошеньких найти практически невозможно. Живут впроголодь. Работают по шестнадцать часов в сутки. Руки — в коросте, ноги — в засохшем навозе…
   Остаются благородные. Но и среди высших классов красоток не густо. Да попробуй еще их отыскать. И договориться по-хорошему, поскольку по-плохому я не привык.
   Зато вино здесь отличное!
   Я его почти прикончил, когда сверху, вытирая руки холстиной, спустился Тьёрви.
   — Разговорился франк, — сообщил он с удовлетворением. — Пошли, Черноголовый, богатство делить.
   Да. Неплохо живут французские бароны девятого века. Сундучок, извлеченный из стенной ниши под кроватью, тянул килограммов на пять нетто. В основном, правда, серебро. Но хватало и золота в изделиях. И камешки имелись…
   Пока мы с Тьёрви занимались дележкой, Стюрмир с довольным уханьем пользовал баронову супругу. Ту самую, что едва меня не зарезала.
   Беспомощный барон глядел на это надругательство единственным оставшимся глазом и скрипел зубами. Викинги — жестокие люди. Впрочем, кто в этом мире гуманист? Разве что я. Удар ножа — и барон отмучился. После допроса Тьёрви ему так и так не выжить. Кровища течет как из зарезанной свиньи.
   — Эй, хёвдинг! Будешь? — Стюрмир поднялся, заправляя в штаны отработавшее «хозяйство».
   Мне не предложил. Знал, что силком я не люблю.
   Тьёрви мельком глянул на распяленную баронессу и отвернулся. Драгметаллы его прельщали больше, чем женские прелести.
   — Ну как хочешь. Спрошу, может, мальцы захотят…
   И Стюрмир затопал вниз.
   Тьёрви делил добычу на неравные кучки. Изнасилованная баронесса глядела на него с ненавистью. Но лежала тихонько. Мы — норманы. Страшные люди севера. Страшные даже по здешним меркам. Насилие и смерть — детские шалости в сравнении с тем, что могут сотворить мои друзья.
   Я забрал свою долю: тонкую шейную цепь, два женских браслета, серьги и полкило монет. Монеты ссыпал в кошель, цепь — на шею, браслеты и серьги — в сумку. Неплохо. Довезти бы еще всю эту кучу драгметаллов до дома!

   Позавтракав, мы собрались в дорогу. Теперь у нас было аж одиннадцать коней: крупных, сильных, годных для пути и для боя, и еще восемь обычных лошадок. Теперь поедем бойчее.
   На лучшем жеребце восседал Тейт Мышелов. В баронских доспехах, с боевым копьем. На его месте должен был быть я (доспехи мне тоже были впору), но нэма дурных. Мне и собственной десятикилограммовой «сбруи» вполне хватает. Но я тоже замаскировался под франка. Плащ, щит и другие мелочи. Щит я позаимстовал из баронского замка. Понравился он мне тем, что на левой нижней четверти щита был намалеван волк. Это я так решил, что волк. Свартхёвди утверждал, что это собака, а Тьёрви предположил, что леопард. Леопарда Тьёрви видел в византийском зверинце. «Серьезный зверь, — оценил представителя кошачьих Тьёрви. — Не всякий волк с ним справится».
   Я был уверен, что ни один волк к леопарду даже не сунется, но промолчал.
   Не стоит проявлять эрудицию, которая породит лишние вопросы. Я — Ульф Вогенсон Черноголовый из хирда Хрёрека-ярла, землевладелец из датской «провинции» Сёлунд. И сверх того — никаких биографических подробностей.
   Одноногого шевалье с семейством мы оставили в баронском замке. Теперь это его замок. «По праву копья», как здесь говорят.
   Я поинтересовался, не боится ли калека оставаться один на один с людьми покойного барона, но шевалье лишь скривился презрительно. Мол, с сервами он управится не только без ноги, но и без обеих рук. Это на первых порах. А на вторых сюда подтянутся вассалы, оставшиеся на его собственной земельке. Главное: у шевалье появился шанс уцелеть при встрече с норманами. Он теперь знает заветные слова: «Я — человек Хальфдана-ярла». На датском, разумеется. И получил кусок кожи с отпечатком перстня Тьёрви, известного многим.

   Отец Бернар закончил отпевание усопших, взобрался на коня. Довольно ловко, кстати.
   Мы наконец тронулись…
   Но уехали недалеко.
   Нас догнал пронзительный женский вопль со стороны захваченного замка. И еще один.
   Я придержал коня, глянул на Тьёрви. Тот с недовольной рожей, но кивнул. Езжай, глянь.
   Для хёвдинга ни замок, ни то, что у него внутри, больше интереса не представляли.

   Ворота открыты. Это плюс. Но, кажется, я опоздал. Это минус.
   Пары секунд вполне достаточно, чтобы оценить положение.
   Шевалье стоило бы сделать переоценку собственной значимости.
   Но теперь уже не получится. С рогатиной-то в спине. Жена его тоже мертва. И это хорошо, потому что с такой раной в животе жить невозможно. Можно только мучительно умирать. А вот дочери еще можно помочь. При виде несущегося на него всадника (то есть — меня), волочивший бедную девушку урод бросил добычу и попытался укрыться в конюшне. Добежал. Но уже без головы.
   Арбалетный болт с хрустом прошил щит на моей спине и довольно чувствительно ткнул в спину. Синяк будет, это точно. А кто это у нас такой шустрый и меткий? Меня опередил верный Скиди. Метнул копье — и арбалетчика, вернее, арбалетчицу пришпилило к двери донжона. Мой конь заплясал, ударил копытом, и храбрый серв, сунувшийся с клевцом, вмиг умылся кровью. Нет, конный бой — это пока не мое. Серв… Какой на хрен серв! Кожаная куртка с бляхами, клевец… Вояка это. Был.
   Я спешился. Ну, кто еще хочет умереть?
   Никто не хотел. Сервы лежали мордами в землю. Все поголовно. Многие тряслись и подвывали. Арбалетчица, она же баронесса, корчилась на копье.
   Я не сказал тогда Тьёрви, что баронесса на меня напала. Иначе ее добили бы. Нельзя оставлять в живых того, кто пытался тебя убить. Я пожалел женщину. Забыл, что здешние уставы тоже кровью писаны. А поступил бы, как принято, шевалье с женой, скорее всего, были бы живы.
   Рядом встал Скиди. Понаблюдал с интересом, как мучится храбрая женщина.
   — Скажи, Ульф, если вытащить копье, она точно умрет?
   — Наверняка.
   — Жаль. Я бы взял ее наложницей.
   Острие Вдоводела вошло меж ребер вдовы, прорезав сердце.
   — Обойдешься!
   А кто это у нас такой хорошенький?
   Дочка шевелье. Дрожащие губки. Умоляющий взгляд: «Заберите меня отсюда!» В одной руке узел с имуществом, в другой — заветная папина шкатулка.
   Быстро соображает девочка. В средневековье другие не выживают. Если я не заберу ее с собой, она останется один на один с местными холопами. Это сейчас они валяются мордами в грязь. А когда я уеду…
   — Скиди! — рявкнул я. — Подбери для девушки лошадь. А ты… — Я порылся в памяти, выискивая слова: — Одежда. Надо сменить.
   Не поняла. Ладно, сам займусь. Показал знаком: за мной. И повел в наверх, в баронские апартаменты.
   Барахла в сундуках было много. Было и осталось. Мы не брали тряпки. Разве что шелк. А вот барон — брал.
   Я довольно быстро нашел подходящие по размеру штанишки, рубаху и куртень. То есть предметы, примерно соответствующие этим определениям. Бросил девчонке. Та не поняла.
   Я показал на ее пышное платье. Скомандовал:
   — Снять!
   Опять не поняла. Вернее, поняла превратно.
   Задрала многочисленные подолы, улеглась грудью на сундук. М-да. Зрелище безусловно привлекательное. Молочно-белые ягодицы, курчавящаяся шерстка… Да и ножки неплохи: стройные.
   Я быстренько огляделся: не проявился ли где мой мистический покровитель? Как это было в монастырской келье, когда я хотел приласкать девушку с нежным именем Селестина.
   Нет, Белого Волка пока не видать. Зато мой любитель женских прелестей уже отреагировал. «Ты, хозяин, брезгуешь местными красотками, то я почему страдаю?»
   Однако я справился с искушением. Тем более, соратники ждут. Да и не люблю, когда меня «покупают» подобным образом.
   Не беспокойся, детка. Я и так возьму тебя с собой. А сексом мы с тобой займемся в более подходящей обстановке. Может быть. Сейчас от тебя требуется всего лишь переодеться.
   Оказалось: это для меня «всего лишь», а для француженки благородного происхождения надеть мужские шмотки — серьезный грех. Пылкий монолог с жестикуляцией и многочисленными кивками в сторону баронского иконостаса. Мол, негоже христианской девушке в мужское рядиться.
   Вот же обычаи у людей! Но это — не мои проблемы. Я вот не могу даже представить, как в прикиде из нескольких тряпок до пола ездить верхом.
   Девушка расплакалась. Надо же! Маму-папу убили — не плакала. А тут…
   Тем не менее я был неумолим.
   А ничего у девочки фигурка. До моей Гудрун ей, конечно, как белке до неба, но в целом очень даже неплохо. Так, не будем отвлекаться. Вот под этой шапочкой очень удобно будет спрятать волосы. А этими ремешками мы оплетем икры, чтобы штаны не болтались… А ничего получилось! Такой милый паж!
   Я подхватил с полки медный тазик и предложил полюбоваться в полированное донышко. Думал подбодрить, но сиротка снова расплакалась.
   Да, ни хрена я не понимаю во французской средневековой психологии.
   И еще вот этот пояс с кинжалом. Свободный человек, даже такой молоденький, без ножа — это нонсенс.
   Далась тебе эта шкатулка! Я вытряхнул ценности в кошель и подвесил к поясу сиротки. Взял изрядно разбухший от снятой одежды узел и двинулся вниз.
   Скиди уже ждал. С тремя коняшками. Холопы всё так же «жрали землю».
   Я дал девочке еще пару минут: попрощаться с родителями, закрыть им глаза. Потом взял за шкирку ближайшего холопа, приподнял, указал на покойников, гаркнул:
   — Похоронить!
   И мы уехали.

Глава четырнадцатая
Когда свои становятся чужими

   Девочку звали Орабель. И дороги к Руану она не знала. Зато оказалось, что ее знает мой монах. Нет, не зря я его с собой прихватил. Вот и не верь после этого интуиции. Он вообще оказался очень даже непрост, наш благочестивый отец Бернар. И на коне сидел как влитой. Даже завидно. И держался с редким достоинством. Уж не из благородного ли сословия мой священнослужитель?
   Впрочем, и без знания Бернаровой биографии я сполна оценил его полезность.
   Во-первых, как сказано выше, он неплохо знал географию Франции.
   Во-вторых, учил меня французскому. Причем очень толково, потому что был не только образованным человеком, но и опытным педагогом. Правда, не филологом, а богословом, но навыки есть навыки.
   В-третьих, он одним своим присутствием легализировал наше «христианское» происхождение. Любой встречный, увидев в нашей компании монаха, сразу приходил к выводу, что к норманам-язычникам мы в принципе относиться не можем.
   В-четвертых, отец Бернар неплохо (по средневековым меркам) разбирался в медицине. Последнее, нам, надеюсь, не скоро понадобится.
   Путешествовали мы открыто, без проблем ночевали на постоялых дворах, где нам оказывали положенное рыцарям уважение.
   Очень удобно, когда ты перемещаешься по той части Франции, куда еще не добрались норманы.
   Косили мы всё же не под французов, а под немцев. Благо, датский и немецкий схожи, да и акцент Тьёрви сходен с немецким.
   Хорошая еда, отличное вино, крыша над головой — и никаких претензий со стороны местных властей. Наоборот, иные шевалье нас даже в гости зазывали.
   Мы на всякий случай отказывались, оправдываясь тем, что спешим присоединиться к войску короля, дабы поскорее вступить в драку с язычниками.
   Еще отец Бернар развлекал нас богословскими разговорами. Например о жертвоприношениях.
   — Почему вы, шевалье, думаете, что Богу может быть приятно сырое мясо? Или кровь? Разве сами вы не предпочитаете вот этого каплуна именно в жареном виде?
   — А ведь верно! — воскликнул Стюрмир, когда Вихорёк перевел слова монаха.
   Отхватил кусок каплуна и вознамерился бросить в огонь.
   К счастью, Тьёрви успел вовремя схватить его за руку. Мы ведь в трактире были не одни.
   — Вы, жрецы Белого Христа, сами не знаете, о чем говорите, — пренебрежительно заявил Скиди. — Я вот очень люблю сырое мясо! Особенно печень. Ты просто не знаешь, как хороша горячая, только что вынутая из чрева печенка!
   — Почему ж не знаю? — кротко улыбнулся отец Бернар, когда ему перевели реплику. — Я не всегда был монахом. А скажи-ка, ел ли ты человечью печень?
   — Был бы ты воином, я б за такие слова тебе голову снес! — рассердился мой ученик.
   — А я слыхал: есть такие народы на юге, что человечину едят, — вмешался Тейт Мышелов. — В южных землях меж Микльгардом и Гардарикой.
   — А я слыхал, что в присутствии старших безусым дренгам следует помалкивать! — произнес Тьёрви и оба юнца тут же опустили глазки.
   — Ты не понимаешь, франк, — сказал хёвдинг, перейдя на французский. — Кровь — это не еда. — Кровь — это жизнь. Когда мы дарим кровь нашим богам, мы дарим им жизнь. Жизнь раба. Или жизнь наших врагов. Кровь — самое дорогое, что есть у живого существа здесь, на Срединной земле. А драгоценнее всего — наша собственная кровь. Кровь людей севера. Норманов. Наша кровь — вот за что боги дают нам счастье битвы. Вот настоящая цена, которую мы платим за богатства франков. По капле — за серебряную марку! Это справедливая цена, монах, потому что мы, красная кровь Севера, на весах богов тянем больше, чем красное золото. Мы! — воскликнул Тьёрви. — Наша жизнь! Что может быть дороже жизни, монах? Разве что слава! Кто скажет, что это не так?
   Наши довольно заворчали. Красиво сказал. Целую философию выстроил. Я уже заметил, что мои братья по оружию вообще склонны к философии. Порешить кучу народа и отнять у них имущество — обычный разбой. А вот если надстроить сверху философское обоснование: мол, не разбой это, а высший порядок мироздания, то сразу самооценка поднимается.
   Хотя в целом я с хёвдингом согласен. Жизнь и впрямь самое ценное, что у меня есть. На всё золото Франции не поменяю.
   Но у моего монаха было другое мнение. Дождавшись, пока мы закончим выражать Тьёрви свою поддержку, он тихо сказал:
   — Если ты говоришь о петухе, то жизнь, бесспорно, самое ценное, что у него есть. Но у человека есть еще и душа.
   — Я не понимаю, — проворчал Тьёрви, ловко отделяя ножом шмат поросятины. — Что есть душа?
   — То, что отличает человека от зверя. То, что останется, когда твое тело умрет.
   Монах определенно был отличным педагогом. Выбирал именно те слова, которые будут доступны собеседнику.
   — А-а-а… Теперь понимаю. А скажи мне, монах, откуда она берется, душа, в человеческом теле.
   — Душу человеку дарит Бог, — мягко произнес отец Бернар. — И главный смысл жизни — сохранить душу чистой. Не запятнанной, не оскверненной худыми делами и подлыми мыслями.
   — В таком случае моя душа чиста! — заявил Тьёрви. — Я никогда не творил худых дел и мысли мои честны.
   — Вот как? Но разве ты не убивал, не насиловал, не отнимал чужого?
   — А что плохого в том, чтобы убить врага или взять добычу? — искренне удивился Тьёрви. — Или оплодоворить женщину?
   — Бог запрещает человеку…
   — Твой Бог — да! — перебил Тьёрви. — А мой — разрешает. Один и Тор говорят мне: убей врага! Они говорят: серебро принадлежит тому, что может его удержать. Пусть кто-нибудь придет ко мне, чтобы забрать мое богатство, моих жен и сыновей — и он узнает остроту моего меча! А тот, кто при виде меня падает на колени и молит о пощаде, по праву станет моим рабом, и его дети, жены, его добро тоже станут моими.
   — А если твой враг окажется сильнее? — вкрадчиво поинтересовался монах. — Тогда на колени придется упасть тебе? И всё твое достанется ему? Или ты думаешь, что ты — самый сильный из людей?
   — Ты опять не понял, жрец, — с сожалением произнес Тьёрви. — Я никогда не паду на колени. Если я не смогу убить врага, то умру. И умру с честью, с оружием в руках и то, что ты называешь душой, воспарит ввысь, в чертоги Валхаллы. Ибо там обитают мои боги. Те боги, которые, если верить тебе, дали мне душу и по справедливости должны взять меня к себе, ведь я прожил жизнь именно так, как они велели! — Тут Тьёрви осушил кружку с вином и победоносно глянул на монаха.
   Ver thik, her ek kom! Разве нет?
   Отец Бернар вздохнул. И промолчал. Я его понимал. Сказать Тьёрви, что его боги — ложные? Что нет никакой Валхаллы? Так хёвдинг просто посмеется над невежественным франком. Сказать, что богов нет, всё равно что заявить, что у меча одно лезвие, а не два. Такие штуки проходят с глупым черноногим франкским трэлем. Но сказать такое викингу, не единожды чувствовавшему прикосновение Одина, видевшему, как валькирии на крылатых конях уносят ввысь души погибших? Чушь и слепота!
   Я бы, пожалуй, тоже не стал утверждать, что Одина нет. С чего бы тогда меня долбануло током в его святилище?
   Тем не менее боги скандинавов — это не те боги, которым я бы хотел поклоняться.
   Но скажи я об этом вслух — друзья решили бы, что я шучу. И я промолчал.
   И не привлек ничьего внимания. Кроме внимания отца Бернара. Монах воистину обладал отменным чутьем, потому что уловил мое состояние, легко коснулся моей руки и улыбнулся.

   В общем, наше путешествие протекало приятно и спокойно. А богословские диспуты скрашивали скуку и давали пищу уму. И никаких проблем нашему маленькому отряду коренные жители Франции не создавали. Проблемы возникли, когда мы вступили на территорию, где шарились наши братья-норманы.
* * *
   Присутствие коллег по разбойничьей профессии мы обнаружили издалека.
   Дорога, по которой мы ехали, круто взбиралась на холм. На холме имелось селение. И сейчас это селение горело. Причем явно не из-за чьего-то халатного обращения с огнем. Дикие крики, визг, гогот однозначно свидетельствовали об очень нехорошем.
   По мне, так это место стоило объехать стороной. От греха подальше. Но я в нашей компании, хоть и ехал впереди, главным не был. А наш хёвдинг — не из тех, что сворачивает без острой необходимости.
   — Вперед, — скомандовал Тьёрви.

   Земляки нас не признали.
   Едва мы въехали на взгорок, как навстречу нам, вразвалочку, выдвинулись семеро коллег по профессии. Застава, так сказать, победителей. Рожи бандитские, гнусные… И ни одной, блин, знакомой.
   — Слезай с коня, франк, — лениво процедил самый гнусный, заляпанный кровью с макушки шлема до голенищ сапог. — Слезай и становись на колени. Тогда я убью тебя быстро.
   Я удивился. И даже немного растерялся. Честно говоря, не ожидал подобной наглости.
   — Э-э-э! — подал голос другой головорез. — Это ж девка! — и показал мечом на Орабель.
   Сиротка попыталась спрятаться за меня, но куда там. Головорез, не дожидаясь конца «переговоров», проворно метнулся к ней и схватил ее кобылку за узду. Меня он проигнорировал. Зря.
   Удар сапогом, даже выполненный в варианте «с упором на седло» — это больно. Особенно, если прилетает в нос.
   Банда отреагировала раньше, чем получивший в рожу шлепнулся в грязь. Все разом. Чувствовалась отменная сыгранность. Я успел лишь подать коня вправо, заслоняя Орабель, но отбить направленное на меня жало тяжелого копья — нет.
   Потому что кое-кто успел раньше. Швырковый топор тяжко прогудел у моего уха и влепился в скулу копейщика. Бац — и он уже на жопе. Повезло, что обухом.
   Нет, не повезло. Тьёрви и метал так, чтобы — обухом. А меня уже подперли с обеих сторон. Тьёрви и Медвежонок.
   — А ну мечи в ножны, люди севера! — прогудел Тьёрви. — Руки обрублю!
   Атака захлебнулась на полпути.
   — Так это… Мы…
   — Знаете меня? — поинтересовался Тьёрви.
   — Видали, — проворчал головорез, которому я дал по носу, поднимаясь с земли и утирая рукавом юшку.
   — Я — хёвдинг Харальда Рангарссона! — сообщил наш предводитель. — А вы — кто?
   — Мы из хирда Хрондю Красавчика! О! — Головорез гордо раззявил пасть. Ба! Старые знакомые! — Мы тут…
   — Рот закрой, пока дерьмо не влетело, — посоветовал Тьёрви. — Это, — жест в мою сторону: — Ульф Черноголовый. Его позвал сам Рагнар-конунг, а ты на него напал! Да за это тебе Рагнар кишки на столб намотает!
   — Не пугай! — Головорез мрачно зыркнул на Тьёрви из-под шлемного козырька. — Откуда мне знать, что это — наш. Вырядился, как франк. Не назвался. И девка с ним…
   То ли храбрец, то ли дурак. Остальные уже все поняли, а этот пальцы гнет. Или обидно ему, что по носу получил?
   У меня возникло острое желание прикончить гада. Пусть формально он и свой… Но без таких «своих» земля чище станет. Хоть один ответит за то, что его дружки с людьми творят.
   — Сапогом — в грызло, — процедил я насмешливо. — Вот язык, который тебе должен быть понятен. Или ты не расслышал и мне следует повторить?
   Нет, не хочется ему повторения. Скис добрый молодец.
   И тут, очень не вовремя, появился сам «морской» ярл Хрондю. На перепаханной шрамами морде Красавчика — злобная гримаса.
   — Тьёрви! Что тебе тут нужно? И что это за франки с тобой?
   — Он меня оскорбил! — пожаловался пнутый мною викинг, размазывая по роже кровь и грязь. — За это он заплатит!
   — Могу пнуть тебя еще разок! — предложил я. — Как тебе такая плата?
   И тут же понял, что сказал не совсем в масть. Как-то Тьёрви нехорошо напрягся. В чем дело?
   А дело было в том, что наши братья-викинги из хирда Хрондю Красавчика оказались нам вовсе не братья. Чего это они к нам с флангов заходят? А Красавчик лыбится как-то особенно гнусно. Такому, как он вообще лучше не улыбаться. Не идет ему улыбка…
   — Подумай, Хрондю, что будет, когда узнает Рагнар-конунг, — с легкой угрозой произнес Тьёрви.
   Он уже оценил ситуацию. Нас — девять. Но трое, монах, девушка и Вихорек, вообще не в счет. Скиди с Тейтом — дренги-малолетки. Полноценных бойцов всего четверо. А против нас — минимум три десятка. И не каких-нибудь ополченцев, а таких же головорезов-викингов, как и мы. Нет, мы, конечно, классом повыше, чем средние норманы. Но — не настолько. Тем более неизвестно, сколько еще бойцов Хрондю шарится сейчас по окрестностям, занимаясь грабежом и злодействами?
   — Рагнар не узнает, — заявил Красавчик, поигрывая топором.
   — А Один?
   — С Одином я договорюсь, — пообещал Хрондю.
   Он видел, что Тьёрви не хочет драться и наглел.
   Тьёрви был у нас старшим. И самым опытным. Он думал, что с Хрондю можно договориться. Задавить его авторитетом. Но я видел, что он — неправ. Хрондю, конечно, говнюк. Но не трус. И считает себя ничуть не ниже Тьёрви-хёвдинга. Да он вообще считает себя самым крутым. Есть такие… субьекты. С гипертрофированным чувством собственной важности. Неужели Тьёрви этого не понимает?
   Или что-то не понимаю я? Может, дело в том, что Хрондю — тоже скандинав? Будь на его месте какой-нибудь франкский барон, стал бы Тьёрви тратить время на болтовню?
   Вот и я не стану. Сейчас нас замкнут в кольцо — и всё. Останется только спешиться и с честью умереть. А о том, что станет с моими подопечными, Вихорьком, Орабель, отцом Бернаром? Лучше убить их собственноручно. Но еще лучше — убить Хрондю.
   Все же у всадника есть кое-какое преимущество. Конь прыгает быстрее и дальше, чем человек. Кроме того, нас двое.
   Сдвоенный удар каблуков — и мой жеребец с места рванул вперед. В следующий миг я его осадил. Грубо и больно. Извини меня, коник! Выживем, я тебя неделю вкусняшками кормить буду, а сейчас…
   Хрондю шарахнулся в сторону (а что еще делать, когда над тобой машут подкованными копытами), но рубить коня не стал. Вероятно уже считал его своей собственностью. Вместо этого он метнул топор в меня. Хорошая реакция. Правильная. Но — запоздалая. Я по-казачьи свесился с седла по другую сторону и топорик улетел в никуда.
   А я чуть не оказался в ауте. От моего рывка конь едва не упал. Придави он меня — и всё. Хорошо, что я заранее освободил ноги от стремян. Мой соскок не сделал бы чести даже плохонькому гимнасту. Но на ногах я устоял. Жеребец проскочил вперед. И мы с Красавчиком оказались лицом к лицу. Ему бы набрать дистанцию, а он вместо этого рванул из ножен меч. Однако навыками мастера иай-дзютцу[8] мой оппонент не владел. А мой клинок был уже в готовности.
   Мечом трудно пробить хороший доспех (а у Хрондю панцирь был очень хороший), но — можно. Даже на короткой дистанции. Главное, чтобы удар шел «от земли», с подключением корпуса. А если еще добавить упор левой рукой в оголовье рукояти…
   Глаза «морского» ярла полезли из орбит, изо рта плеснула кровь…
   В следующий миг я, скруткой, выдернул меч из пробитого тулова Красавчика, и храбро напал на ближайшую группу викингов. Поступок храбрый до глупости, однако я очень надеялся, что смерть главаря приведет противника в замешательство.
   К сожалению, замешкался только один. Тот, которого я приласкал сапогом. Он-то и схлопотал первым. Мое личное правило: сначала гаси тех, кто щелкает клювом. Двое других атаковали одновременно и с двух сторон… Но всё же недостаточно быстро. Упустили полсекунды, я проскочил, развернулся и хлестнул мечом ближайшего по правому предплечью. И тут же, косым восходщим — второго по ляжкам пониже края кольчуги.
   — Ульф!!!
   Я инстинктивно присел и посланное мне в спину копье прогудело над шлемом и ударило в грудь раненному в ноги.
   А я подбил снизу меч головореза, которому рассек предплечье, поймал его клинок левой рукой и на развороте напрочь снес ему нижнюю челюсть. Именно на развороте, потому что намеревался встретить бегущих ко мне викингов лицом, а не затылком.
   Еще трое. Один на бегу метнул топор. Я легко уклонился. Мне вообще стало как-то очень легко и спокойно. Я чувствовал себя превосходно. Прекрасно осязал окружающее пространство. Знакомое состояние. Не иначе, где-то рядом мой Белый Волчок. Я его не выглядывал — и без этого мне было на что поглядеть. Не поворачивая головы, контролировал всё вокруг. Вихорька, Орабель и монаха, верхами, посреди дороги (на них пока никто не обращал внимания), Тьёрви и Тейта, в паре, спина к спине, в окружении шести викингов покойного Красавчика. Нет, уже не шести, а пяти. Мой ученик Скиди отбежал в сторону и взялся за лук. А где же брат Медвежонок? Его я не увидел… зато услышал. По сравнению с его рёвом вопли бегущих ко мне викингов казались жалким хрюканьем…
   С разбега — это удобно. Я ушел с линии атаки и с низкой стойки ударил крайнего по ноге. Ай, молодца! Успел прикрыться щитом. А вот остановиться — нет. И мой второй клинок (я бил двумя сразу — по разным уровням) чиркнув легонько, вскрыл сонную артерию. Толчок плечом — и норман налетел всем весом на разворачивающегося приятеля, а тот, в свою очередь толкнул третьего. Чисто, кегельбан. Впрочем, никто не упал. Сразу. Еще один проход понизу (хорошо быть маленьким) и точный хлест под сгиб колена. Кожаные штаны — это вам не стальные пластинки панциря. Конец связкам. Боец повалился (как и планировали) под ноги третьему головорезу. Ай, какие мы прыгучие! Скрежет стали (достал-таки, пусть вскользь), но у меня получилось лучше. Железная чешуя так и брызнула из-под моего Вдоводела, клинок пропахал правое плечо на всю глубину лезвия. Нет, он очень хорош, этот свей! С такой раной сумел и меч удержать и меня щитом приголубить.
   Боли почему-то не было, хотя я схлопотал крепко. Если бы не стрелка шлема — хана моему носу. А так только звон пошел и отшатнуло меня шага на два.
   Бенц! Это он меня уже мечом приголубил. В левый бок. Но как-то слабенько. Я даже удивился. Но еще больше удивился сам викинг. Он же не видел, в каком состоянии у него плечо. А я видел. Надо быть зомби, чтобы с такой раной вообще меч держать.
   Тут меня очень неудачно схватили за ногу, и я упал.
   Нет, ну нельзя же так! Меня! Ножом! Прямо в живот! А если бы у меня, к примеру, панцирь задрался? Впрочем, не важно. Потому что я сейчас умру.
   Нависший надо мной викинг бросил щит, перехватил меч в левую руку и замахнулся…
   Увернуться я не мог, потому что на меня всей тушей навалился его кореш, еще раз долбанувший меня ножиком в живот…
   Нет, еще поживем! Отличный выстрел! Стрела угодила точно в раззявленный рот. Так что меч не снес мне голову. Зато его хозяин повалился прямо на меня. Брюхом — на лицо. Теперь я был не только придавлен к земле, но и вдобавок ничего не видел. Зато его приятель перестал долбить мой панцирь. Надо полагать, потеря крови сыграла свою роль — ногу я ему развалил качественно. То есть меня всё-таки не убили. Сразу. Но всё еще впереди, потому что притиснутый к земле двумя центнерами норманского мяса я оказался в весьма уязвимой позиции.
   Но — спокоен. Как ни странно. Абсолютно спокоен. Спокойно выпустил из рук мечи (толку от них сейчас — ноль), поднатужился и спихнул с себя подстреленного свея. Потом, упираясь изо всех сил, выполз из-под его раненого приятеля. Как ни странно, никто не попытался меня, беспомощного, прикончить. Удачно получилось!
   Миг — и снова на ногах, вооружен и готов к бою.
   Оценка обстановки. Понятно, почему меня не добили. Надо мной, шерсть дыбом, рыча и пуская слюни — Свартхёвди. А еще говорят, что берсерк в бою ничего не соображает, а только рубит на капусту всех, кто под руку подвернется.
   А какова диспозиция в целом?
   Итак, Медвежонок в боевом трансе — рядом. В пятнадцати шагах — с десяток ребятишек покойного Красавчика. С копьями наготове. Но нападать не спешат и дистанцию держат правильную. Видать, имеется опыт общения с берсерками.
   Еще с полдюжины — справа. Но там — Тьёрви-хевдинг и Тейт Мышелов. Вокруг них — куча трупов.
   И стрелок на прикрытии. Нет, два стрелка. Пастушек Вихорек — тоже с луком. И монах с девушкой — живы. То есть с нашей стороны потерь нет. Это радует.
   Интересно, кому принадлежит замечательный выстрел, спасший мою замечательную шкурку?
   — Для тех, кто не слышал! — зычно проорал Тьёрви. — Мы — люди Рагнара-конунга! Вам очень повезет, если мы убьем вас всех! Иначе это сделает Рагнар! Или его сын Ивар! Бескостный — большой умелец, если надо кого-то отправить в Хель! Что скажете?
   Нет, они не рвались в драку. Мы уже завалили их ярла и еще добрый десяток. Без потерь. Это впечатлило.
   Вперед выдвинулся немолодой уже, с сединой в бороде, свей.
   — Я знаю тебя, Тьёрви. Чего ты хочешь?
   — Дорогу, — мгновенно ответил хёвдинг. — Мы спешим. Нас ждет конунг.
   — А кто заплатит за кровь?
   — Заплатит? — Тьёрви нехорошо прищурился. — Разве ваши жизни — недостаточная плата? Или ты не согласен? Тогда жду тебя на тинге. А может ты предпочитаешь суд конунга?
   Вот теперь я узнаю старину Тьёрви. Не численный перевес делает викингов непобедимыми воинами, а абсолютная готовность к драке. Плевать на то, что противник сильнее. С нами Один! Сегодня сражаемся здесь, в Мидлхейме, а завтра — в Валхалле! Один любит храбрецов!
   Пегобородый сделал знак, и его сопалубники убрались с дороги. Более того, молодой, безбородый еще дренг привел моего коня. Вот это удачно. А то я уж подумал, что придется пересесть на заводную лошадку.
   Жаль, доспехи Красавчика мне не достались. Добрая у него броня. Была.

   А стрелял всё-таки Скиди. Но и Вихорек тоже отличился. Подбил одного Красавчикова орла.
   Вывод: может, стоит заняться пареньком? Слуга из него неплохой. Вдруг и воин получится? Если откормить немного…

Глава пятнадцатая,
в которой Рагнар-конунг излагает свои планы в отношении нашего героя

   — А ты храбрец, Ульф Черноголовый! — Рагнар Лотброк глядел на меня откуда-то с потолка. Рост почти два метра плюс подиум.
   — Напал в одиночку на целый хирд. Верно, Тьёрви?
   — Так и было, конунг, — отозвался Тьёрви. — Я только начал переговоры, а он — хоп! — и набросился на Красавчика. Прикончил его и налетел на других. Тор мне свидетель: будь этот хирдман чуть покрупнее, он в одиночку перебил бы их всех!
   — А что я тебе говорил, отец? — подал голос Ивар, устремляя на меня свой холодный драконий взгляд. — Этот малыш — именно тот, кто нам нужен!
   — Я тоже так думаю, — Рагнар качнул кудлатой головой. — Храбрый и удачливый. Именно такой и откроет нам ворота Парижа.

   Ну да, пока мы ехали сюда, кое-что изменилось. Начать с того, что мы не нашли Рагнара ни под Руаном, ни в самом городе.
   Рагнар, он резкий мужик. Руан пал и был разграблен. А старина Волосатые Штаны не стал терять времени и быстренько двинул на Париж, попутно потроша монастырские кладовки. Некоторым, как позже выяснилось, удалось откупиться. Рагнар не хотел тратить времени на мелочи. Его флот двигался вверх по Сене, к Парижу.
   Тут бы королю франков и дать ему бой, решительный и беспощадный…
   Но Карл промедлил и позволил Рагнару не только высадиться, но и занять позиции, удобные для обороны, но не слишком подходящие для кавалерийской атаки французских шевалье.
   Рагнар ждал. Карл — тоже. У него было преимущество — городские стены. И терять это преимущество он не хотел.
   Тогда Рагнар приволок из ближайшего монастыря сотню монахов и зверски казнил их на виду у парижан. Конунг рассчитывал, что разъяренный Карл бросится мстить, но франки по-прежнему сидели в городе. Хотя по словам местных, войск у Карла Лысого было более чем достаточно для хорошей драки.
   Нет, Рагнар, конечно, с самого начала допускал возможность того, что столицу франков придется брать штурмом. Но сойтись с Карлом в чистом поле казалось ему куда более привлекательным. Он ведь далеко не дурак, Рагнар-конунг. Да, малость отмороженный, но с мозгами — всё хорошо. Реальную силу франков и он, и его сыновья вполне осознавали. Если норманы завязнут у Парижа, это Карлу только на руку. Пока войско викингов будет перемалываться под стенами, к Карлу подтянутся резервы. Франция-то — большая. Да и братья-соперники, Лотарь с Людовиком, плюнув на старые дрязги, могут по-родственному подкинуть воинов.
   Нет, зависать под Парижем Рагнар не хотел. Его вполне устроил бы выкуп. В конце концов именно за деньгами он сюда и пришел.
   Поэтому он отправил к Карлу парламентеров с требованиями, на взгляд конунга, более, чем разумными. Двадцать тысяч фунтов серебра.
   На мой взгляд, взгляд человека, у которого в загашнике одного только серебра более трех пудов, очень даже скромная сумма.
   Но Карл пожабился. А может, не поверил в честность викингов.
   Так или иначе, но имел место пат.
   Карл сидел за стенами.
   Рагнар — под ними. Но от штурма пока воздерживался.
   И никакой «деловой активности», если не считать периодических встреч наших и франков для обмена на деньги наиболее важных пленников.
   Никого не смущало, что выкупленный за три серебряных фунта шевалье встанет на парижские стены. Десятком больше, десятком меньше…
   Собственно, сам Париж на меня большого впечатления не произвел. Предместья — какие-то жалкие хижины, частью сожженные, частью — порушенные. Стены? Да, стены имелись. Было даже две линии обороны: одна — здесь, на берегу, а другая — на острове… Как его… Сите, кажется. Там — тоже стены, а повыше — макушка собора, хорошо заметная даже из лагеря норманов. Вожделенный, но труднодостижимый приз. Можно завладеть Парижем, но взять остров — намного труднее. Мосты франки сожгут, а штурмовать стены с кораблей — весьма опасное удовольствие.
   Нет, штурмовать город Рагнару не хочется. Пол-войска положить можно, если не больше. И не факт, что Париж удастся взять.
   Это-то и останавливало Рагнара. Слава конунга, разграбившего Париж, ему бы не помешала, но не «слава» того, кто попусту оставил под стенами французской столицы половину воинов.
   Вот в такой сложный период времени я и предстал пред светлы, аки студеная вода фьорда, очи Рагнара-конунга.
* * *
   — Похож! Очень похож, не отличить!
   Благородный Жерар, сын графа Бернара, вассала короля Аквитанского Пипина Пипиновича, глядел на меня с явным одобрением.
   Я на него — тоже. Заматерел и окреп наш графенок. Даже по-моему в плечах раздался. Рожа обветрилась, кудри свалялись в войлок. Натуральный викинг. Вот только болтать по нашему так и не научился. Но я по-франкски уже более-менее понимаю. Вот с произношением — хуже.
   Жофруа де Мот. Так зовут моего двойника.
   Он — беллаторе, то бишь, личный телохранитель и доверенное лицо короля Карла Лысого. Наш ключик к воротам Парижа. То есть не он, а я.
   По креативному замыслу Рагнара (конунги ничего не забывают), я должен сначала сам проникнуть в город под видом этого самого Жофруа, а затем обеспечить проникновение норманов внутрь. То есть — открыть ворота. Хотя это — программа-максимум. А минимум — постараться выяснить настроение противника, его планы и чаяния. Беллаторе — лицо, приближенное к монарху. Отличное место для шпиона. Однако моего внешнего сходства с Жофруа де Мотом, из-за которого я в свое время едва не угодил в лапы Иваровых палачей, для полноценной «работы под прикрытием» было недостаточно. Имелся ряд серьезных проблем.
   Первая — мой французский. С грехом пополам я мог понять, что мне говорят. Однако стоило мне самому открыть рот, как мое иностранное происхождение становилось очевидно.
   Вторая проблема: я довольно хреново умел драться верхом.
   Рубить и колоть на скаку — это отдельное искусство. И беллаторе должен был владеть им безукоризненно.
   И наконец третья проблема: чтобы меня приняли за старину Жофруа, надо чтоб настоящего де Мота в этот момент в Париже не было. А он — был.
   Ну, последний вопрос решать не мне, а вот уроки конного боя освоить — это моя непосредственная задача.

   Учителя у меня были неплохие. Жерар Бернарович, один из лучших аквитанских турнирных бойцов, его пацаны, продвинутые в боевом конном спорте шевалье, и наконец пастырь-наставник юного Жерара Жирард де Кипри, вполне соответствующий своему имени[9].
   Верховая езда — одно из главных умений, необходимых шевалье. Без овладения этим искусством нечего и думать соваться в логово Карла. Причем не просто езда, в целый спектр навыков, включающий вольтижировку (в доспехах!), безупречную выезду, конкур и другие полезные умения, которых у меня не было и овладеть которыми за считанные дни не представлялось возможным. В том числе и потому, что в базе подразумевалась идеальная связка «конь-всадник», а у меня с моим трофейным жеребчиком такого взаимопонимания не было. Так что длинным копьем я ухитрялся попадать в цель лишь два раза из пяти, хотя цель была очень даже немаленькая. Копье-всадник-конь — единая система. Как танк. Попробуй-ка навестись на цель, когда механик-водитель поворачивать не умеет, а система управления огнем не предусмотрена.
   Словом, очень скоро моим учителям стало ясно, что для ристалища я не годен. Во всяком случае без нескольких месяцев интенсивных упражнений.
   Единственное, чему я мог более-менее научиться, это рубить с седла. Но и тут до мастера мне было — как до неба. Чтоб меня это удивляло! Истинные шевалье готовятся с шести-семилетнего возраста.
   Одно утешало мое самолюбие: в пешем строю я стоил намного больше. И молодой Жерар и матерый Жирард в подметки мне не годились. Впрочем, как и большинству викингов. А толку?

   Выход нашел Жирард де Кипри. Вспомнил, что один из его друзей как-то получил травму спины, которая не мешала ходить пешком, но вызывала изрядную боль при верховой езде. В этой очень удобной для меня болезни я с легкостью опознал радикулит. Бинго! Теперь оставалось только изыскать подходящий способ скрыть мой чудовищный акцент.

Глава шестнадцатая,
в которой герой интенсивно готовится к миссии и попутно совершает добрый поступок

   За всеми этими хлопотами я совсем позабыл о своем ученике.
   Но он, дерзкий, напомнил о себе сам.
   — Ульф, у меня есть к тебе разговор! — заявил мне ученик, появившись на тренировочной площадке.
   — Срочный? — У меня не было ни малейшего желания останавливать тренинг. — Может быть вечером?
   — Вечером ты будешь учить франкский с отцом Бернаром. А потом — спать.
   Ну да, чистая правда.
   — Ладно, говори.
   — Нет, давай отойдем, — предложил Скиди, покосившись на кучку Жераровых аквитанцев.
   Какой-то у парня напряг… Ладно, можно и отойти.
   Мы удалились под сень деревьев. Судя по запаху дерьма, не мы не первые здесь уединялись.
   Но Скиди на вонь было наплевать. Он сразу взял быка за рога.
   — Ульф Вогенсон, что значит для тебя Орабель?
   — А тебе что за дело? — вежливо поинтересовался я.
   — Она — твоя наложница?
   Я едва удержался от того, чтобы послать любопытного юнца в пешее сексуальное. Удержало только чрезвычайно серьезное выражение на физиономии Скиди. И запах дерьма, который мало сочетался с пылкими чувствами.
   — В чем дело, Скиди? — холодно произнес я. — По делу говори.
   — Хочу у тебя ее выкупить, — объявил мой ученик. — Отдам всё, что у меня есть.
   Так, это уже совсем серьёзно. «Всё, что есть» — это немалый куш. Скиди — мой ученик, но при этом — полноценный хирдман. Одна доля в общей добыче. А учитывая, сколько всего мы нагребли во Франции… За такие деньжищи можно столько наложниц накупить… На драккар не поместятся. Тем более товар этот сейчас в избытке.
   Но почему он спрашивает у меня? Орабель — свободная девушка…
   Блин! Я опять мыслю критериями двадцать первого века. Я ее спас. Я привел ее в наше суровое мужское общество. И оставил в нем. А в каком еще качестве викинг может держать при себе взятую на поле боя девушку, кроме как в качестве наложницы.
   Я задумался. Орабель — девочка хорошенькая. И картинка ее белой попочки, продемонстрированной мне в баронском замке, неплохо отпечаталась в моей памяти. Не скажу, чтобы у меня ни разу не возникало мысли повалять ее на травке… Что меня останавливало? Да именно то, что в здешнем обществе и объявляло ее моей наложницей. Ответственность. В моем понимании взять девчонку под покровительство, а потом воспользоваться ее зависимостью просто гнусно. Если бы она сама выразила желание… Но ведь не выразила. Случай в баронском замке — не в счет, раз больше ничего подобного не повторялось.
   Но возвращаясь к предложению Скиди. Если викинг готов платить и платить много, значит дело серьезное.
   — Зачем она тебе? — уже помягче поинтересовался я.
   — Она мне по нраву, — не раздумывая ответил парень. — Хочу, чтобы была со мной. Если цена мала, я готов…
   Я остановил его жестом.
   — Кем ты ее хочешь взять?
   — Женой! — Так же не раздумывая, ответил Скиди. — Мне она люба. Другой не хочу!
   — Ты назвал ее моей наложницей. Это тебя не смущает?
   Скиди мотнул головой.
   — Если она родит от тебя сына, возьму его в род, — ответил он совершенно серьезно. Уверен, он обдумывал этот вопрос. Со всем скандинавской обстоятельностью.
   — А если — дочь? — Мне было интересно, как далеко парень «прочитывал» ходы.
   Скиди пожал плечами. Ну, дочь и дочь. Вот уж действительно безделица.
   — Орабель не делила со мной ложе, — сообщил я. — А теперь скажи: ты подумал, как отнесется к ней твоя родня?
   — Это дядя, что ли? — Скиди фыркнул. — Он ничего не скажет. Или я лишу его права управлять моим наследством!
   Вот как? Резко. Бедный Полбочки. Чует мое сердце: выставит ему племянничек счет. В свое время.
   — У нее нет приданого, — напомнил я.
   — Почему ж нет? Есть.
   Точно! Я же сам отдал остатки ценностей из батькиной шкатулки.
   Немного золотишка да камушки. И отцовский земельный надел, который принадлежит ей по праву. И он, Скиди, готов помочь ей это право реализовать.
   Да уж. Практичный паренек у меня в учениках. Всё обдумал.
   — Полагаешь, это больше, чем вся твоя добыча?
   — Отдай мне Орабель! Я люблю ее!
   Надо же, сколько страсти! Хорошо быть молодым…
   — Пусть будет так, — сказал я. — И денег я не возьму. Считай, это — подарок. Но одно условие: Орабель — не рабыня. Она должна сама дать согласие.
   — Она согласится! — быстро ответил Скиди. — Спроси ее.

   Конечно, она согласилась. Голубки сговорились за моей спиной. Даже Вихорек был в курсе. И отец Бернар. И мой побратим Свартхёвди. Который и посоветовал Скиди обратиться непосредственно ко мне, сам бы парень не рискнул.
   — Я перед тобой в долгу! — торжественно провозгласил Скиди.
   Угу. По жизни.
   Но я не стал иронизировать. Лишь кивнул, признавая факт.
   Вскоре мне предстояло отправиться в логово врага. Под прикрытием. В такой ситуации думают не о долгах, а о том, чтобы выжить.
   — Ты не поедешь со мной в Париж, — плеснул я дегтю в бочонок радости моего ученика.
   Ну да, знаю, что он рассчитывал выступить в роли моего оруженосца. Но я-то с самого начала не планировал его брать: гордый, вспыльчивый, языка не знает, с виду — явный норман… И вот — подходящий повод.
   — Ну я… Мне… — Скиди знал, что уговаривать бесполезно, но не мог не попытаться.
   — Если нас убьют, кто о ней позаботится? — спросил я.
   — Тебя не убьют, — живо возразил Скиди. — Ты — удачливый!
   — А ты?
   Парень задумался. Ничего, пусть привыкает к ответственности.
   — Ты не поедешь. Это решено! — произнес я твердо. — Твое место займет Вихорек.
   Тоже риск, но — меньший. Вихорек и на французском шпарит как на родном. Он — шустрый и храбрый, но без норманской глупой гордости. Одна проблема. Оруженосец — это кандидат в рыцари. Подготовка с тех же юных лет. В возрасте Вихорька оруженосец уже точно знает, с какой стороны взять меч.
   Ладно, надеюсь до проверки боевых качеств не дойдет. Хотя подучить мальца не мешает. Тем более, что я сам давно собирался…
* * *
   — Тверже, тверже стойка! Рука выше… Клинок смотрит на меня, на меня… (Звяк!) Держать! Держать, малыш! (Звяк, звяк!) Ушел — возвращаешь! Вот так… Молодец! Ноги держи упруго! Землю чувствуешь? Молодец! А сейчас — отбив и шажок…(Звяк!) Короче шажок! Куда тебе торопиться? Я не овца, не убегу! (Звяк!) Вот так, хорошо! Еще раз! (Звяк!..)
   Малыш меня определенно радовал. Упорством и данными. Конечно, это не Скиди, но рефлексы неплохие, координация тоже. Силенок маловато, зато характер есть. И желание. Мы натаскивали его вдвоем со Свартхёвди. Медвежонок сначала рожу кривил: обучать трэля воинскому искусству он полагал занятием пустым. Но я сказал ему: паренек родился свободным. Мы не знаем, кем был его папа. И кто была его мама, мы тоже не знаем, поскольку сам он ничего толком не помнит. Может он — сын воина, у которого боги отняли удачу?
   — И кому нужен воин без удачи? — усомнился Медвежонок. — Его убьют в первом же бою.
   — А кто сказал, что у малыша нет удачи? — я продемонстрировал Свартхёвди приподнятую бровь.
   — А ведь верно! — воскликнул Медвежонок. — Попадись он мне, Стюрмиру… Да кому угодно, из него выжали бы всё, что он знает, а потом прирезали. Однако он встретил тебя, и ты его пригрел. Клянусь волосатыми лапами Тора, это и есть настоящая удача! Я тебе помогу!
   И это тоже была удача, потому что Медвежонок обладал редким талантом преподавателя. Он умел объяснять и показывать, был терпелив и тактичен… Право, глядя на то, как сын Сварре Медведя обучает молодняк, я забывал, что Медвежонок тоже берсерк.
   Да, малышу повезло. И Скиди, которого Свартхёвди тоже гонял. За компанию. Потому что дяде Ульфу было некогда. Дядя Ульф учился правильной франкской посадке (на большее я уже не рассчитывал) и всяким исконно франкским приемчикам, которые у северян не в ходу. Мы решили так: раз уж в полноценные рыцари не вывести, то надо хотя бы научить меня производить вид настоящего шевалье. Тоже не простая задача, если учесть что мой двойник — не просто рыцарь, а рыцарский супермен. Другого король вряд ли взял бы в личную охрану. Тем более, что беллаторе — это ведь не просто эффективный бодигард, но при необходимости — военачальник уровня «старшего офицера». И еще член большого королевского совета. Словом, серьезная фигура. Не ферзь, конечно, но никак не ниже слона. Или коня, если учесть местную специфику.
   Обучиться изображать рыцаря оказалось несравненно легче, чем орудовать большим копьем. Всего лишь пара дней — и я был готов.
   Очень кстати, потому что Рагнар Лотброк наконец решил задачу размена фигур.

   С самого начала наш конунг всерьез озаботился вопросом: как выманить из города моего двойника и организовать подмену. Время торопило. Окрестности были разграблены под ноль. Не только монастыри, но даже все сколько-нибудь зажиточные усадьбы. Предместья тоже лежали в запустении и руинах.
   Вопрос фуражировки еще не стоял, но ведь — скучно. А скучать такой народ, как викинги, категорически не должен. Дисциплина падает.
   Между тем интересующий нас беллаторе Жофруа периодически появлялся на городских стенах. Вопрос в том, как его оттуда достать?
   Случай наконец представился. Вернее, этот случай был организован конунгом.
   Где-то часа через три пополудни порядка двадцати викингов появились ввиду городской стены и устроили представление в норманском стиле. Вколотили в землю столбы, привязали к ним «руководство» одного из окрестных монастырей, настоятеля и еще четверых, и принялись пытать несчастных. Демонстративно.
   Примерно через час парижане не выдержали. Жалкая кучка норманов не показалась им слишком грозной, а других викингов поблизости не наблюдалось. Со стены.
   Так что франки решились на вылазку. Городские ворота распахнулись, и оттуда вынеслась добрая сотня всадников. Тяжелая конница. Крутые доспехи, длинные пики, могучие лошади…
   С грозными криками и развевающейся хоругвью с ликом Спасителя франкские шевалье устремились к палачам. Те тут же бросились наутек, не забыв, впрочем, добить своих жертв. Последнее лишь прибавило франкам прыти. Можно было не сомневаться: еще пара минут — и кавалерия стопчет разбойников…
   Не стоптала.
   Мне не довелось участвовать в этой схватке. Рагнар-конунг категорически запретил. Хускарлов у него хватало, а вот кандидат в шпиёны был только один. Так что я выступил лишь в роли наблюдателя.
   Зрелище было достойное. Когда между беглецами и преследователями оставалось метров триста ровного поля, мать-земля внезапно вспучилась и породила на свет добрых пять сотен викингов. Да не просто так, а с длинными крепкими копьями, способными запросто спешить любого всадника. Очень грамотное, кстати построение: щит к щиту, копья — в упоре. Передний ряд целит во всадников, задний — в лошадей. Очень эффективно.
   Франки не остановились. То ли не успевали, то ли попросту не захотели. Так что вся железная лава в плотном строю «торпедировала» норманский строй… И прошла насквозь. Не потому, что рыцари смяли тяжелую пехоту викингов (еще чего!), а потому что им был приготовлен еще один сюрприз. Строй раздался в стороны, и разогнавшаяся конница сходу полетела в ямы, из которых минуту назад выскочили викинги. И тут же, со всех сторон, на угодивших в ловушку франков набросилось еще несколько сотен северян. Превосходящие силы викингов обложили шевалье со всех сторон и принялись лупить.
   Никаких шансов. Выслать подмогу храбрецам король Карл не рискнул. Тем более уже смеркалось. А ну как поблизости скрывается всё норманское войско?

   …В городе еще оплакивали участь своих героев, когда на качественнной, вымощенной еще в древнеримские времена дороге, упиравшейся в главные парижские ворота, возник из кромешной тьмы заляпанный кровью рыцарь с маленьким пареньком-оруженосцем.

Глава семнадцатая,
в которой главный герой пробует себя в роли благородного шевалье

   Карл Лысый действительно был лысым. Но это выяснилось позже. Сейчас на его голове был красивый круглый шлем с золотым крестом надо лбом и позолоченными надглазными арками. У короля были длинные усы, свисавшие по обе стороны умеренных размеров подбородка. В целом он мне понравился. Симпатичный крепкий мужик, в отличной физической форме.
   — Рад, что ты жив, Жоф!
   Я коснулся губ и сделал еле заметное движение в сторону Вихорька. Тот выступил вперед, упал на колени… Едва не упал.
   Я ухватил паренька за плечо, пошептал на ухо.
   — Мой господин — единственный, кого Бог спас от кровавых язычников. Он дал обет: отказаться от голоса, пока последний норман не покинет христианскую землю! — пропищал Вихорек. — А пока его голосом буду я, Ваше Величество!
   Вот такую я фишку придумал, чтобы помалкивать. Еще мы с Вихорьком два дня изучали систему знаков, разработанную мной для удобства коммуникации. В критических случаях я собирался шептать ему на ухо. По-словенски и очень тихо. А уж переведет он сам.
   Обет — это серьезно не только для язычников-норманов, но и для «просвещенных» французов образца середины девятого столетия от Рождества Христова.
   Карл лишь кивнул, признавая этот бзик своего беллаторе.
   — Я мог бы освободить тебя от обета, сын мой!
   Ага! Судя по прикиду, передо мной большой церковный чин. Епископ Парижский, надо полагать?
   Я коснулся своей головы, потом перекрестился по-католически, в манере отца Бернара, и качнул головой. Спасибо, не стоит.
   — Жоф! Брат мой!
   Это еще кто? Ну да ладно. Отвечаю печально-героической улыбкой. Мягко уклоняюсь от объятий.
   — Мой господин ушибся, когда его лошадь упала в яму-ловушку, — поясняет Вихорёк. То есть теперь он — не Вихорёк, а Туссен. Хорошее благородное имя. У Вихорька тоже есть легенда, но ее мы пока озвучивать не будем. Успеется.
   Ну да, и теперь у меня проблемы со спиной. Поэтому мне даже на лошадь не вскарабкаться.
   — О, прости Жоф! Надеюсь ни обет, ни спина не помешают тебе отпраздновать твое благополучное возвращение?
   Чернокудрый красавчик в сверкающем нагруднике и таких пестрых тряпках, что мой раб Хавчик, взглянув на них, уписался бы от восхищения. И немедленно обрядил бы меня в такие же.
   Кто же этот бодрый мужик… Пардон! Бодрый рыцарь? Вдруг это мой младший брат? Неужели виконт-графенок скрыл от меня такой важный аспект личной жизни Жофруа де Мота?
   Одно радует: жены у моего прототипа точно нет.
   Еще одна печально-героическая улыбка. Отныне она станет моей фирменной.
   — Так мы ждем тебя, брат! Завтра. У меня.
   Мой внезапный родственник развернулся и эффектно (трехцветный плащ распахнулся, как крыло) взлетел в седло. И это — в броне! Вот бы и мне так уметь!
   «Мы ждем!» Надо полагать, мне должно быть известно, где, кто и когда меня ждут.
   Однако и король ждет!
   Я «с трудом» опустился на колено и кивнул Вихорьку. Тот, как мы и договаривались, выдал трогательный рассказ о том, как придавленный убитым конем беллаторе несколько часов пролежал среди покойников, пока юный Тиссен (его родителей убили норманы, а самого рассчитывали продать, но он сбежал) не вытащил беллаторе, из-под мертвого животного и не уволок в кустики. Слава Богу, стемнело так быстро, что норманы отложили грабеж покойников до утра… — Тут Вихорек приник по мне ухом, потом сообщил дрожащим голоском:
   — Мой господин молит Ваше Величество о прощении за то, что не сумел уберечь его подданных!
   — Это война, Жоф! — Карл сделал жест и двое его гвардейцев помогли мне подняться.
   — Отправляйся домой, отдохни, — разрешил король. — Позже я пришлю за тобой.
   Сильное предложение. Особенно если учесть, что я понятия не имею, где «мой» дом.
   Но я нашел выход!
   Едва гвардейцы меня отпустили, грохнулся в обморок.
   Никто не удивился. Герой устал, что тут удивительного?
   Подогнали носилки, погрузили «бесчувственную» тушку и понесли в «родные» пенаты.
   Чуть приоткрыв глаза, я наблюдал. К сожалению, видел немного. Прыгающий свет факелов да темные стены. Иногда — еще более темные арки. Средневековый Париж оказался довольно вонюч. Зато жизнь на его улочках так и кипела. До моих ушей то и дело доносились вопли разной эмоциональной окраски, чей-то хохот и прочие свидетельства бурной ночной жизни. Кто-то кого-то имел, кто-то кого-то резал…
   Нас, впрочем, это не касалось. Король выделил достаточный эскорт, чтобы ночная столичная шушера прониклась должным уважением.
   «Мой» парижский особняк особой роскошью не отличался. Трехэтажный домишко, стиснутый другими такими же. Внутри пахло немногим лучше, чем снаружи. Я сразу затосковал по вольному ветру дикой природы.
   Но раз я «дома», самое время «очнуться».
   — Господин! Господин! Что с вами?
   Надо полагать, дворецкий. Или мажордом. Не знаю, как они здесь называются. Простолюдин, но одет прилично. И вид почтенный. Короткая стрижка, бородка с проседью.
   Я, само собой, помалкивал.
   Носилки поставили. Я сел. Жестом показал, что люди короля могут быть свободны. Кивком поблагодарил гвардейцев. Интересно, надо ли дать чаевые носильщикам?
   — Господин, я немедленно пошлю за вашим лекарем!
   Вот неугомонный дядька! Только лекаря мне сейчас не хватало! Он-то уж точно определит, что я — фальшивка.
   Энергичный жест: к дьяволу лекаря! И, жестами же, показал: вина и пожрать! Да побыстрее!
   Требования удивления не вызвали. Надо полагать, они были типичны для моего двойника. Холодная жареная утка с овощами, хлеб, сыр и кувшин среднекачественного вина, напоминающего божоле, были поданы прямо в постель. Девушка, которая принесла мне этот поздний ужин, маленькая, остроносая, с пухлыми губками и черными кудряшками, выбивающимися из-под скромного головного убора, недвусмысленно дала понять, что готова стать десертом. Я вежливо отказался. Главным образом, опасаясь разоблачения. Может, в будущем…
   Однако не успел я доесть свой ужин, как «дворецкий» доложил о прибытии лекаря. Вот только лекаря мне не хватало! Лекарь для меня похуже любовницы. Разоблачит на раз.
   Послать доктора… к другим больным, распорядился я.
   Не вышло. Медикус оказался личным врачом короля. И был прислан по высочайшей воле. Во как!
   — Узнай, бывал ли он у меня раньше, — приказал я Вихорьку.
   Нет, не бывал. Что ж, может и прокатит.
   Королевский доктор оказался иудеем. То, что при этом он отвечал за здоровье одного из самых важных христианских королей, говорило в пользу его квалификации. Тем не менее «расшифровать» меня ему не удалось. Впрочем, он не очень усердствовал в осмотре.
   На классическое «на что жалуемся?» я изобразил набор симптомов сотрясения мозга (опыт имелся) и пояснично-крестцового радикулита, который я неплохо знал благодаря родному дедушке.
   Лекарь «проглотил» весь пакет дезинформации и отбыл, оставив мне горшочек с мазью и целый ряд рекомендаций, одна из которых оказалась очень кстати: пару недель не садиться в седло. За этакий «подарок» я отблагодарил лекаря парой монет.

   Сутки я провел, изучая обстановку и обзаводясь самым необходимым.
   В первую очередь — оружием.
   Вдоводел пришлось оставить на попечение Скиди, а собственный меч настоящего де Мота потерялся где-то на поле битвы. Так что в Париж я пришел, считай, голым. В одних доспехах. Причем не своих, а де Мота. Впрочем, для Франции это была очень даже неплохая броня.
   Как и ожидалось, у королевского бодигарда оказалась неплохая коллекция клинков. Поскольку мы с ним примерно одного роста и телосложения, то все они были мне по руке. Я взял лучший.
   Домик у меня был трехэтажный. В «королевском» квартале. То есть в четверти часа пешком от резиденции короля. Той, что на берегу. Была еще одна — на острове Сите, но — поскромнее. Мой квартал считался привилегированным. Как позже выяснилось. Например метрах в ста от моей маленькой резиденции располагался дворец самого графа Парижского Адаларда. Словом, хороший домик. Небольшой, но довольно уютный. Я бы с удовольствием построил такой же в собственном поместье. Вместо традиционного скандинавского «длинного» дома. Еще бы центральное отопление наладить — и зимуй на здоровье.
   Прислуги у королевского телохранителя было немного. «Дворецкий», давешняя девушка и коренастая бабка, удачно сочетавшая обязанности кухарки и уборщицы. Еще она оказалась моей кормилицей. То есть не моей, конечно, а Жофруа. Все трое были моими рабами. Фамильными и преданными. Это и еще много полезных деталей выяснил Вихорек, ставший не только моим «языком», но и правой рукой. С ним говорили охотно, потому что знали: именно он вытащил господина (то есть меня) из-под кучи других трупов и, надрываясь, уволок в безопасное место, где я и очухался. А очухавшись, немедленно объявил мальчишку своим оруженосцем. От него же домочадцы де Мота узнали, что их господин мало того, что повредил спину, но и неслабо навернулся головой. Так что не стоит удивляться некоторым странностям его нынешнего поведения.
   Еще Вихорек выяснил, кто был тот рыцарь, который назвал меня братом. И куда он меня пригласил.

   Рыцаря звали Арманом. И он тоже был — беллаторе. То бишь личный королевский рыцарь-телохранитель. И троюродный брат покойного Жофруа.
   Как и следовало ожидать, торжественное собрание личной королевской гвардии по поводу моего спасения переросло в грандиозную попойку. Я пил наравне с остальными, но держался скромно. Помалкивал. Все же удачный обет я себе придумал.
   Лекарскую рекомендацию: две недели — на своих-двоих, в кругу моих друзей уже знали. Мне бурно соболезновали. Главные развлечения рыцарства Франции — война и охота. Всё — верхом.
   А у меня с этим — облом. Минимум на две недели.
   Квалификация королевского лекаря под сомнение не бралась, но всерьез высказывались мнения, что проклятый иудей мог выдать подобный «рецепт» исключительно с целью сделать гадость доброму христианину. При этих словах я невольно потрогал крест, еще недавно принадлежавший настоящему Жофруа де Моту. Надеюсь, Бог простит мне то, что я присвоил крест покойника. Тем более, это далеко не самый тяжкий из моих грехов.

   По возвращении домой я совершил еще один грех. Плоть слаба. А у меня давно не было женщины.
   Ивет (так звали девчонку) застала меня врасплох. Выпитое на дружеском пиру вино притупило мою бдительность, и проснулся я лишь тогда, когда юная француженка оказалась в моей постельке, а некая самостоятельная часть моего организма — у нее в кулачке. То есть выставлять ее за дверь было уже поздно.
   Момент был острый. Во всех отношениях. Виконт Жерар уверял, что мое сходство с Жофруа де Мотом — практически полное. Я и сам в этом убедился, поглядев на покойника. Не только лицо, но и телосложение, и прокачка мускулатуры у нас были весьма близкие. Не удивительно: профессия-то одна. Различия, конечно, имелись. Например, грудь у меня оказалась поволосатее. Пришлось проредить. Довольно болезненная процедура, кстати. Другой набор шрамов на теле. И мозоли на ладонях несколько отличались — беллаторе ведь не приходилось вертеть весло.
   А вот изучить мужские признаки покойника на предмет сходства и отличий мне как-то в голову не пришло. И прежде на этот счет я был спокоен, потому что знал: беллаторе не был женат, а о существовании малютки Ивет я понятия не имел.
   Но пить боржом было поздно. Всё, что мне сейчас оставалось: тихонько лежать на спинке, предоставив девушке инициативу. Ее это, похоже, удивило. Но не остановило. Вероятно, она вспомнила о том, что господин болен.
   Не скажу, что она была очень искусна в положении «дама верхом», но недостаток опыта вполне компенсировало усердие. Так что на финишную прямую мы вышли одновременно. А может девушка четко отреагировала на мой финальный аккорд. Тут ведь как: благородный господин в первую очередь заботится о собственном удовольствии, а что касается партнерши, то спасение утопающих — исключительно проблема утопающих. У барышни, как правило, чуть больше минуты на получение удовольствия. Потом господин удовлетворенно хрюкнет и отправит девушку за выпивкой.
   — Нынче мой великолепный господин необычно сдержан! — пискнула мне в ухо маленькая птичка. — А посох его особенно силен и тверд!
   Вот как? Надо полагать, что различия всё-таки имеются. Или это — обычный набор комплиментов социально зависимой?
   Я жестами показал: говорить не могу, но она может щебетать. Я не против.
   И крошка Ивет защебетала. И выщебетала просто море полезной информации. Например, что старый дворецкий очень удивлен, что я ни разу не поинтересовался моими животными: охотничьими псами, кречетом, лошадьми. Что старуха-кормилица считает, что я приложился не только спиной, но и головенкой, потому что гляжу на нее теперь как на колоду для рубки мяса. То есть недобрый у меня взгляд, ни хрена не ласковый, будто не она меня вскормила-вынянчила. Что мой оруженосец по манерам не тянет даже на пажа: аристократизма ни на грош. Сразу видно: не во дворце родился, а в крестьянской хижине. Простолюдин. И зачем такой оруженосец такому благородному рыцарю, как я? Да, он спас господина, так дать ему немного денег — и все дела. Все вокруг искренне удивлены.
   Но больше всего полезной информации я получил о своих сексуальных привычках. Напрочь лишенная стеснительности Ивет с удовольствием вспоминала, когда и каким образом мы с ней предавались греху блудодеяния. И неоднократно высказывала надежду, что «сильнее и крепче» сохранится и после того, как я окончательно поправлюсь.
   Через полчасика мы еще раз повторили маленькое родео со мной в роли быка, и я отправил девушку спать.
   Что характерно: развлекались мы, не снимая одежды. Надо полагать, такие здесь традиции. Очень удачные для самозванцев.

   Еще один приятный момент: отсутствие в спальне моего зубастого покровителя. Старина Белый Волк, так некстати обозначившийся в келье разгромленного монастыря, этой ночью никак себя не проявил. Что, безусловно, радовало.

Глава восемнадцатая,
в которой герой вызывает сомнения у короля и получает вызов на поединок

   — Только прикажите, Ваше Величество, и мы втопчем в землю кровавых язычников!
   Большой королевский совет, членом которого я являюсь. Тожественный сбор представителей правящих классов. То есть дворянской и церковной элиты. Иные сословия (лидеры гильдий) присутствуют, но — в дальнем углу и без права голоса. Как я понимаю, на тот случай, если король изволит объявить новый налог. Чтоб налогоплательщики сразу оказались в курсе.
   — Смерть им! Раздавим норманов, как улиток! Отрежем им головы и посадим на копья!
   Эк раздухарились! Ну да, нет ничего проще, чем громить викингов, сидя на жопе в королевском дворце.
   — Не дать им уйти! Справедливое возмездие постигнет…
   Это кто ж у нас такой грозный? А, граф Парижский. Судя по тому, как зыркнул на него король — между ними не всё ровно. Нехороший такой взгляд у короля. Недобрый.
   — Бог с нами! — Это уже епископ. — Бог укрепит и воодушевит…
   Интересно, почему Бог не укрепил монастыри, которые мы разграбили? И не воодушевил жителей Руана, Нанта, Льежа и прочих городов, пока викинги резали мужей и осеменяли жен?
   — Мы перекроем Сену ниже по течению! Потопим их проклятые корабли! — Это что еще за адмирал такой?
   — Уничтожим их всех! — Чернявый длиннорукий рыцарь с Георгием Победоносцем на зерцале. — Вот главная цель! Чтоб никто не ушел!
   Тоже, небось, какой-нибудь граф. Или — сын графа. Графских сыновей при Дворе полно. Так говорил мой главный консультант по королевскому окружению Жерар. Тоже, кстати, сын графа.
   Но если отрешиться от самонадеянных заявлений участников совещания, королевский французский двор произвел на меня позитивное впечатление. Если сравнивать с норманами, это общество выглядело как то… цивилизованней, что ли? Почему создавалось такое ощущение, сказать трудно. Точно не из-за одежды. «Обмотки» на ногах[10] многих присутствующих выглядели весьма забавно. Но если сравнить, допустим, Карла с Рагнаром, то первый смотрелся настоящим королем, а второй — свирепым громилой, главарем разбойников.
   И вообще в окружении короля было довольно много людей прям-таки интеллигентного вида. В свите Рагнара подобных в принципе не водилось. Даже у музыкантов были физиономии убийц.
   Диспут продолжался.
   — Надо разделить войско! — веско заявил пегобородый, очень богато прикинутый франк из ближнего окружения Карла.
   — Мы пойдем по обоим берегам Сены! — объявил этот стратег-оптимист. — Ни один язычник не вернется домой!
   Ну не самоубийцы ли?
   Я помахал рукой, привлекая внимание короля.
   — Ты не согласен с герцогом, Жоф? — поинтересовался Карл.
   Нет, я был не согласен. Категорически. «Армию делить нельзя!» — изобразил я жестами. Нам вообще не следует воевать. В языке жестов есть большой плюс. Оратора трудно перебить. Но есть и минус. Очень трудно донести до собеседника мысль более сложную, чем «да», «нет», «хочу», «не хочу».
   Чтобы меня поняли, пришлось прибегнуть к помощи Вихорька.
   — Мой господин говорит, — тонким, дребезжащим тенорком выдал мой «динамик», — что не следует делить войско. И вообще не следует воевать. Норманы пришли за деньгами. Надо дать им деньги — и они уйдут. Перестанут разорять страну.
   Гробовая тишина. Интересно, что я такого сказал? Можно подумать, все эти люди не знают, что многие откупаются от викингов. Или среди них нет никого, кто выкупал бы попавших в плен родственников? Можно подумать, не было во Франции городов, которые откупались от завоевателей?
   Молчание нарушил сам король.
   — Ты предлагаешь не уничтожить язычников, а подкупить их? — Карл Лысый глядел на меня изучающе… Я бы даже сказал: с недоверием.
   Честное слово, король, у меня нет намерения тебя подставить. Более того, ты мне нравишься. Я с удовольствием послужил бы тебе, а не потрошителю Рагнару, от взгляда которого обед в кишках скисает. Но так уж вышло, что я — на другой стороне. Но предательство — не в моих привычках.
   — Жаль, что ты взял такой обет, шевалье. Я бы хотел услышать твой голос.
   Я пожал плечами и вновь припряг Вихорька.
   — У Вашего Величества много других врагов, — транслировал бывший пастушок. — Тех, кого не победить серебром.
   Ага, зашептался народ. Кое-кто даже закивал с одобрением. Приятно видеть людей, для которых драка не является основным решением проблем.
   Король задумался. Врагов у него действительно было немало.
   Но тут снова вылез агрессивный герцог. С той же темой: напасть, окружить, уничтожить.
   «Чтобы разбойники не могли сбежать от наказания!» До чего лживая формулировочка! Не о наказании ты думаешь, господин герцог, а о драгметаллах, которыми набиты корабельные сундуки Рагнаровых драккаров.
   Побегут они, как же! А уж делить войско пополам — вообще бред.
   Да Рагнар премию выпишет за такое, блин, предложение!
   Король думал. Советники переговаривались…
   И тут один из рыцарской братии встал, ткнул в меня пальцем и выдал краткую речь, суть которой сводилась к тому, что беллаторе де Мот празднует труса. Получил по репе от язычников и теперь мелко гадит при одной мысли о новой встрече с норманами!
   Вот это уже обидно. Как бы на этакое оскорбление отреагировал настоящий де Мот? Судя по тому, что я о нем уже знаю: резко. Правда, мне неизвестно, в каких он отношениях с этим усатым типчиком. А я даже имени его не знаю.
   Я тоже встал. Окинул усатого презрительным взглядом. Продемонстрировал оппоненту средний палец. И сел.
   К моему удовольствию смысл жеста до усатенького дошел. И вызвал новую тираду. Я понял примерно половину, потому что орал он хоть и громко, но слишком торопливо и невнятно. Однако суть я уловил. Усатый предполагал встретиться с ним на ристалище, когда мои раны перестанут меня беспокоить. И там он покажет, что я не только трус, но и слабак. В сравнении с ним. Как он уже неоднократно это доказывал.
   Усатенький разорялся бы еще долго, но вмешался королевский сенешаль[11], указав на неуместность подобных речей на королевском совещании.
   Однако мне показалось, что сам Карл поглядел на меня с удивлением. В чем я опять накосячил? И что это гражданин виконт вдруг на меня наехал? Мы что, личные враги?

   Выяснилось это позже. Когда совещание закончилось и я оказался в кругу друзей.
   — Тебе следовало промолчать, — укоризненно произнес мой брат Арман. — Виконт де ла Брис вышибал тебя из седла трижды, а это было еще до того, как ты затеял шашни с его кузиной.
   Я поднял бровь, мол, с чего ты взял, что дело в кузине?
   Арман понял правильно.
   — Де ла Брис не от кого не скрывал, что хочет оказаться в постели Филиси. Думаешь, ему по нраву, что там оказался ты?
   О как! А мой двойник — ловелас, оказывается? Господи, разве это справедливо, если меня убьют за то, что мой двойник кого-то соблазнил?
   Я пожал плечами… И увидел, как усатенький виконт с друзьями выходит на площадь. Наши взгляды встретились и усатый, гнусно ухмыльнувшись, сделал такой жест, будто перерезает кому-то горло. То есть не кому-то, а мне!
   Ах ты ублюдок! Я ухмыльнулся не менее гнусно и вновь продемонстрировал мсье виконту средний палец.
   Рожу усатого перекосило, он растолкал дружков и решительно направился ко мне.
   Да, с дикцией у него определенно проблемы. А тут еще скороговорка два слова в секунду: с брызганьем слюной и демонстративным хватанием за меч.
   Ни хрена не понял. Да и понимать тут нечего, так что я и не слушал. Прикидывал боевые и технические характеристики виконта. Рост примерно мой, даже чуть поменьше. Ноги кривые, но мускулистые. Плечевой пояс, предплечья — на уровне. Боец, вне всяких сомнений. Двигается резко, быстро, импульсивно. Наверняка и сражается так же… Будем надеяться. Интересно, как он в пешем строю? Готов поклясться, что до лучших наших бойцов ему далеко. Значит, трижды меня из седла выбивал? То есть не меня, а Жофруа. Но я ведь не собираюсь устраивать с ним конный турнир…
   Хотя речь шла именно о турнире. Виконт обещал убить меня, как только я осмелюсь с ним сразиться.
   Я поймал встревоженный взгляд Армана, улыбнулся, положил руку на эфес, чуток вытянул меч и поглядел на виконта.
   Понятливый здесь народ. Сразу видно — профессионалы. И любители. Большие любители. Мгновение — и мы уже в кругу заинтересованных зрителей. Просторном таком кругу.
   Вжик! — И мой оппонент уже с клинком наголо. Хороший клинок, однако. Ничуть не хуже моего. Если не лучше. И бронь у виконта можно сказать — элитная. Кольчуги здесь — большая редкость. Импортный товар.
   А на мне даже доспехов из арсенала де Мота не имеется. Не думал, что пригодятся. Можно снять плащ и намотать на левую руку… Но то, что хорошо против ножа, не защитит от клинка из «сварного булата». Неудачно получилось. Я предпочел бы, чтоб мой тренированный торс защищало что-нибудь поосновательнее, чем красивая рубаха с шелковой вышивкой.
   И еще одна проблема, которую следует помнить. «Травма» спины логично «изменила» мою походку. Но манера сражаться для профи — как визитная карточка. Можно не сомневаться, что мой стиль боя решительно отличается от стиля моего «двойника». Никакая травма не способна оправдать такую трансформацию, а здесь слишком много тех, кто видел Жофруа де Мота в деле. Значит, поединка быть не должно. Я должен свалить виконта первым же ударом. Вопрос — как? Есть идеи?
   Виконт сходу в бой не бросился. Может, ждал, как джентльмен, пока я обнажу оружие? А может, прикидывал, как тяжела моя травма и какие бонусы на этом можно получить. Вот только я уже знал, что характер у ревнивца отнюдь не нордический.
   «Струсил?» — вновь беззвучно шепнул я с насмешливой улыбочкой.
   Вероятно, виконт умел читать по губам. Вмиг встопорщил усы и кинулся…
   Есть!
   Я умею очень быстро извлекать оружие. И сразу пускать его в ход. Превосходный удар у виконта! С двух рук, мощно, резко… Попал бы — от меня только брызги полетели бы. Но я привык к мощным ударам. Скандинавы — они помощнее тебя, виконт.
   Мой меч успел вовремя. Парировал я жестко и тоже двумя руками: причем левая — обратным хватом. И резко вниз, оголовьем рукояти — в выставленною вперед ногу. Всем весом — в колено.
   Хрусь — и пополам. Ну не пополам, конечно, но мало не показалось. Виконт взвыл, а я, выпустив собственный меч, наработанным движением перехватил виконтову правую руку. Болевой — и меч виконта у меня. Ласково улыбаясь, прижал ревнивцу лезвие к кадыку. Сдаваться будем?
   Нет, не будем. Сдохнет, но не сдастся. Зарезать галльского петушка? Но как к этому отнесется общественность? Король, к примеру? Опыт жизни среди викингов научил меня: убивать авторитетных воинов — чревато. Кровная месть — наверняка. Еще и деньгами накажут…
   Как всегда, выход нашелся. И как всегда — довольно рискованный.
   С той же ласковой улыбкой я вложил отнятый меч в ладошку виконта и шепнул ему на ушко, очень надеясь, что мой чудовищный акцент будет списан на боевую горячку:
   — Брат Филиси не будет убит мной…
   Засим — шаг назад с одновременным подхватыванием с земли собственного меча.
   Набросится или нет?
   Не набросился. Расцвел, поклонился галантно. Выдал коротенькую речь в честь моей чести. И прихрамывая двинул восвояси.
   Надо полагать, мы теперь друзья? Кузина Филиси мне прощена?
   Хорошо иметь дело с рыцарями.

   Не успел я вложить меч в ножны, как оказался в окружении Армана и прочих беллаторе. Благосклонно принял поздравления. И приглашение на вечернюю попойку. На этот раз у беллаторе Филиппа де Люза. Интересно, когда наступит моя очередь?

Глава девятнадцатая,
в которой герой знакомится с очаровательной любовницей беллаторе Жофруа

   Однако я его понимаю. Теперь понимаю. Малышка Филиси действительно оказалась хорошенькой.
   Не успел я справиться с обедом, как в дом, унаследованный мною от беллаторе Жофруа, прилетела ее служаночка с вестью о том, что госпожа страстно желает меня поблагодарить за то, что пощадил ее любимого кузена.
   Я не стал противиться. К тому же любопытно было взглянуть на ту, из-за которой меня собирались убить. Настолько любопытно, что я даже пренебрег угрозой разоблачения. Да и нехорошо отказывать женщине.

   Понимаю виконта. Рыженькая, зеленоглазая с румяными щечками, губками цвета недозрелой вишни и очаровательными веснушками. К тому же чистоплотная — Филиси приняла меня в ванной. Вернее, в корыте. Большом таком медном корыте, наполненном горячей и душистой водой. Плавающие в воде розовые лепестки и тончайшая ткань пеньюара укрывали большую часть прелестей кузины виконта де ла Бриса. Но кое-что оставалось доступно заинтересованному зрителю. Например, облепленные розовым батистом перси минимум третьего размера.
   — Иди же сюда, скорее!
   Джентльмены не вправе отказывать дамам. А беллаторе — это больше, чем джентльмен. Это — рыцарь. Хорошо, что у меня вчера побывала Ивет. И сексуальный голод поубавила, и кое-каким полезным вещам научила. Например, я догадался, что снимать исподнее не обязательно.
   Я быстренько скинул лишнее на ларь у стены, положил меч на табурет около ванны и окунулся в горячую водицу. Эх, хорошо!
   Знаками я показал: мол, обет запрещает мне вести светскую беседу.
   Филиси была в курсе. Что ж, заявила она, в таком случае ты будешь пить и слушать. И собственноручно налила мне вина. При этом у меня появилась возможность убедиться: хороша у Филиси не только грудка.
   Благородная француженка трижды звякнула в колокольчик. И в комнату заявились еще две девушки. Одетые. С музыкальными инструментами. Ну да, музыка здесь только живая.
   Девушки заиграли, Филиси запела. Пела рыженькая просто очаровательно. Я заслушался настолько, что даже упустил миг, когда маленькая ножка… Впрочем, это — интимное.
   Филиси пела, я пил. И наслаждался. Ей-богу, жизнь французского аристократа мне нравится. Может мне так и остаться беллаторе?
   Нет, норманская сторона мира мне всё же милее. Разве может сравниться эта сладкоголосая красуля с моей Гудрун? Да никогда в жизни! Не говоря уже о клятвах, которые я принес…
   Но расслабиться и получать удовольствие — законное право победителя. Маленькие радости походной жизни…
   Потом было совсем хорошо. Служаночки подлили нам в корыто еще пару ведер кипятка и (да здравствуют приличия!) удалились за ширму, где и продолжали наигрывать и напевать, пока мы с их госпожой играли в более откровенные игры.
   Огорчило меня лишь одно: с контрацепцией здесь дела обстояли — не очень. А рыженькая Филиси очень опасалась забеременеть.
   Но и с учетом названных ограничений всё получилось неплохо. Зеленоглазая крошка оказалась на удивление выносливой и силенок в этом теле, таком нежном и мягком с виду, оказалось более чем достаточно. И еще один плюс: подмены она не заподозрила. В этом я был уверен, потому что очаровательный ротик Филиси можно было заткнуть лишь поцелуем. Всё остальное время она безостановочно щебетала, комментируя всё подряд: мою и свою внешность, качество игры служанок, последовательность интимных действий, резвость ее новой кобылы, ее собственную резвость, возросшую стоимость благовоний на столичном рынке, необходимость сдерживаться во избежание нежелательных последствий (с надоедливой периодичностью), печальную судьбу неизвестных мне девиц, которые этих последствий не избежали, своего предыдущего любовника (священнослужителя, между прочим, но такого красавчика), свой будущий брак (кстати, почему бы именно мне на ней и не жениться? Папа́, скорее всего будет не против), замечательное платье королевы, на которое пошло столько шелка, что хватило бы… Ну и так далее. К сожалению, я не мог полностью пренебречь этим щебетом. Время от времени в этом потоке проскакивали и полезные сведения. Например, о родственниках моего «двойника». Или о политическом раскладе при дворе Карла.
   Словом, если болтун — находка для шпиона, то болтушка — настоящий подарок.
   Нет, хорошо, что я не убил кузена де ла Бриса. Не то Филиси пришлось бы надеть траур, а я лишился бы не только телесных утех, но и новостного источника, сравнимого с Интернетом по мощности информационного потока. Впрочем, доля полезной информации в милой болтовне Филиси была примерно такая же, как в большинстве новостных лент.
   Я обнимал рыженькую француженку, слушал мелодичный щебет… и думал о Гудрун. Нет, меня не мучили угрызения совести. Тем более, что Гурдун вряд ли сочла бы мои развлечения с Филиси изменой. Так женщина двадцать первого века не станет сердится на мужчину, если тот, не имея возможности заехать домой пообедать, перекусил в кафе. Но, блин, как я тосковал «по домашней кухне»!
   Филиси выпросталась из моих объятий и звякнула в колокольчик.
   Тут же набежало полдюжины с полотенцами и халатами. Однако полюбоваться фигуркой рыженькой француженки мне не пришлось. Она целомудренно удалилась в другое помещение, оставив мне пару служанок — для обслуги.
   Девушки деловито сняли с меня мокрое, выловили из корыта портки, вытерли меня насухо, надели сменку (как раз мой размер), расчесали, запаковали в верхнюю одежду, опоясали мечом, в четыре руки расчесали гриву и бороду и проводили к столу. Всё — менее, чем за пять минут. Вот это профессионализм!

   И я наконец понял, что мне напоминает мое пребывание в Париже. Отпуск! И не надо удивляться. Просто представим себе такую ситуацию: человек одиннадцать месяцев пашет в крайне суровых условиях. Например, бьет шурфы в тайге или моет золото на севере. А на двенадцатом покупает путевку на куда-нибудь в Коста-дель-Соль, в пятизвездочный отель… Вместо холода, гнуса, сырости и заскорузлой робы — солнце, море, белый костюм Вместо закопченного котелка и кружки с пробкой в ручке — скатерть, приборы, вкусная еда, вино из большого бокала. А еще цветы, зеркала, сверкающая ванная и услужливые чистые девушки…
   Вот именно это я и имею в виду.

Глава двадцатая,
в которой выясняется, что уверенность в собственном превосходстве и расположении Всевышнего еще не гарантия победы

   О французском короле я был лучшего мнения. Идиотская идея разделить войско — восторжествовала.
   Отчасти мне была понятна французская самонадеянность. Регулярная армия — против каких-то дикарей-язычников.
   Да еще превосходство в численности изрядное.
   В Париж подтянулись кое-какие резервы. Вассальные графы-бароны, прослышавшие о богатствах, которые нахапали норманы, решили поучаствовать в общем празднике. Опять-таки Бог, несомненно, на стороне франков. Ну да, эти морские разбойники захватили пару-тройку городов, но как можно сравнивать местные гарнизоны с настоящим войском?
   Пока армия короля готовилось к победе, норманы грабили окрестности Парижа. И активно торговали элитными пленными. Франки не жадничали — выкупали. Надо полагать, рассчитывали всё вернуть после победы.
   Настроение в столице было приподнятое. В успехе никто не сомневался. Франкские шевалье, еще не убившие ни одного викинга, авансом купались в славе. Мои «друзья» во главе с белаторре Арманом всерьез прикидывали будущие дивиденты. В общем, христианское французское воинство не слишком отличалось от языческого скандинавского. И те и другие были мастаки насчет дележки виртуальной медвежьей шкуры.
   Но шансов у последних было несомненно больше.
   Еще и потому, что у норманов в ближайшем окружении Карла имелся шпион. Я.

   А я был необычайно доволен собой. Что ни говори, а вероятность моего успешного внедрения была невелика. Мое внешнее сходство с беллаторе Жофруа открывало мне доступ в Париж, но в мои планы не входила активная жизнедеятельность. Я намеревался играть роль тяжелобольного инвалида, а тут всё так лихо закрутилось.
   Если по уму: мне сейчас надо валить.
   Открыть в одиночку охраняемые ворота города, всё равно какие, — задача нерешаемая.
   Искать союзников? А как?
   Нет, в городе наверняка немало народу, готового на всё за хорошие бабки. Но как прикажете этот народ искать?
   Спуститься на городское «дно» с мешком серебра?
   Так и насмерть утонуть можно.
   У меня нет возможности зарыться в какую-нибудь нору, и действовать осмотрительно и неторопливо. А чем дольше я нахожусь среди людей, знавших Жофруа де Мота, тем больше вероятность моего разоблачения. Склонен думать: меня до сих пор никто не раскусил лишь потому, что подобное никому в голову не могло прийти. Кто здесь мог представить, что место беллаторе Жофруа может занять подменыш? Если не принимать во внимание разные сказки о ведьмах и троллях, здесь подобное просто не практикуется. Надеть на себя чужие тряпки и обмануть стражу? Да запросто! А сыграть чужую роль, причем роль человека, хорошо известного обществу? Абсурд!
   Чем дольше я думал над самой идеей моего внедрения, тем яснее понимал, насколько мне повезло. Каким местом я сам думал, когда соглашался?
   Хотя нет, моя наглость как раз вполне понятна. Я ведь и сам что-то типа подменыша. И вон как преуспел. Отсюда и наглость. И уверенность в том, что всё получится. Как всегда.
   Тем более, мы целую неделю, пока ехали к Рагнару, выдавали себя за шевалье…
   «Вали из города! — говорил мне разум. — Сейчас — самое время! Ты принесешь Рагнару весть о глупом плане короля разделить армию! Разве этого мало? Хватить испытывать свою удачу!»
   Но доводам разума я не внял.
   Мне очень нравился мой отпуск в Париже. И я собирался задержаться здесь еще на пару дней.
   В конце концов я могу покинуть город в любую минуту. Десятки свободных вояк покидали Париж, недовольные королевской политикой. Другие вояки прибывали в город, чтобы поискать славы и денег. Была у меня даже мысль: замаскировать десятка три викингов под франков и тайком провести в Париж. При условии, что их будет возглавлять самый настоящий беллаторе, эта задача — ничуть не сложнее моего внедрения. Зато с такой командой я бы наверняка сумел захватить ворота…
   Вопрос: а хочу ли я это сделать?
   Ответ: нет.
   Я совершенно точно не желаю, чтобы викинги вошли в Париж.
   И буду очень доволен, если сумею уговорить короля откупиться. Как это было под Анжером. Я буду очень-очень доволен, потому что, согласитесь, спасти от резни целую столицу Франции — это круто!
   Вот только как уболтать короля, если ты принял обет молчания?

   — В общем так, Вихорёк, — напутствовал я своего оруженосца. — Твоя задача — сообщить нашим, чтобы порадовали конунга. Ему не придется штурмовать Париж. Король намерен атаковать сам. Причем двумя армиями, по обеим берегам Сены. Начнут завтра-послезавтра. Дальше Рагнар сам разберется. И постарайся, малыш, чтобы тебя не убили.
   — Не сомневайтесь, мой господин. Я всё сделаю.
   — Двигай! — Я хлопнул лошадку по крупу, и Вихорек галопом догнал группу парламентеров с выбеленным щитом на палке, в данном случае вполне заменявшем атрибутику герольда.
   Лошадка под Вихорьком была из моей конюшни. Сама конюшня располагалась за пару улиц от моей резиденции. Это была конюшня графа Парижского, у которого Жофруа арендовал полдюжины стойл. Псарня была подальше. В соседнем квартале. Там же — любимые охотничьи птицы Жофруа де Мота.
   Я туда не совался. Хоть и говорят, что охотничьи псы преданы тому, что их на охоту водит, но мало ли…
   А вот в конюшню заглянул. Любимый боевой жеребец Жофруа погиб на поле брани вместе с хозяином. В депозите осталось пять лошадок. Четыре — для общих нужд, шестой — молодой рыцарский конь, купленный беллаторе сравнительно недавно. Я попытался наладить с ним контакт с помощью фруктовой взятки. Жеребец отнесся к подачке благосклонно. Глядишь, договоримся. Лошади ничуть не глупее собак. А рыцарские вдобавок отличаются исключительной преданностью хозяину. У меня была возможность в этом убедиться, когда мы «осваивали» трофейных коней.
   Но вернемся к моему оруженосцу.
   Намечалась очередная миссия по выкупу пленных. Вихорек вступил в ее ряды с горсткой серебра в кармане — моей долей в общем благотворительном фонде.
   Пока они выезжали из города, я успел подняться на стену и получил возможность наблюдать за процессом.
   По ту сторону рва «покупателей» ожидала группка викингов с дюжиной пленных в потрепанных одеждах церковных иерархов. Присмотревшись, я обнаружил в числе «продавцов» моего Скиди. Удачно получилось. Вот и думай после этого, на чьей стороне Высшие Силы…

   Уверенный в успехе операции, я слез со стены и двинулся по узенькой улочке к дому моей пылкой маленькой Филиси.
   По опыту я знал, что торговаться франки и викинги будут часа три, не меньше. Как раз успеем разок-другой перепихнуться и перекусить. Повар у Филиси — не чета моей бабке-кухарке.
* * *
   В битве я не участвовал. Больной потому что.
   Зато со стены наблюдал процесс во всех деталях. Лагерь викингов. Сотни заполонивших Сену кораблей. Оба франкских войска, выступивших одновременно из двух ворот. Сотни рыцарей, тысячи конных, десятки тысяч вояк попроще. Военное знамя короля, знаменитая Орифламма, алая с золотом, пламенела над «группой войск», нацелившейся на лагерь Рагнара. Величественное зрелище.
   Вторая армия, попроще, предводительствуемая тем самым герцогом, что активно ратовал за разделение войска, ползла по противоположному берегу. Задача: блокировать попытки разбитых королем норманов ускользнуть на ту сторону Сены.
   Лагерь викингов: изрядных размеров поле, огороженное частоколом, снизу не просматривался. Зато со стены можно было рассмотреть кое-что. Например, отсутствие знамени Ворона над самым большим шатром.
   Однако насторожить короля должно было не это. Знамя — пусть. А вот то, что у ворот лагеря не было никакого шевеления, озаботило бы любого, кто хоть чуть-чуть знал Рагнара и его воинов.
   Не в стиле норманов отсиживаться в укрытии, когда враг идет на них. Прямо сейчас викинги должны выбежать из лагеря и быстренько выстроиться в боевой порядок.
   А вместо этого — отходящие от берега драккары. Королевские рыцари тоже увидели это «бегство» и так обрадовались, будто уже победили.
   Я услышал громогласные ликующие вопли (еще бы — враг бежит еще до начала сражения!) и увидел, как конница прибавила ходу, отрываясь от пехоты. Будь с фланга у королевского войска какое-нибудь укрытие, я бы предположил возможность засады. Но на добрых две мили — ничего, способного укрыть войско.
   Корабли викингов продолжали отчаливать. Четко, быстро, системно. Мало похоже на бегство. Весь огромный флот пришел в движение. Очень слаженно. Первые уже миновали середину реки, когда доблестные шевалье подскакали к лагерю. К этому времени на песочке остался лишь один-единственный кнорр. Вероятно, серьезно поврежденный. И ни одного викинга.
   На противоположный берег отправилась вся армия Рагнара-конунга!
   Королю и его рыцарям осталось лишь наблюдать за тем, как норманы высаживаются на том берегу и выстраиваются для битвы. Идиотский замысел разделения войска привел к ожидаемому результату.
   Будь в голове французского военачальника побольше мозгов, он скомандовал бы отступление. Но герцог был уверен, что его латная конница запросто стопчет каких-то пеших язычников. И протрубил атаку.
   Атаковать строй викингов — все равно что идти в кавалерийскую атаку на танки. Даже при встрече со значительно превосходящими силами норманы были практически неуязвимы. Выстраивались кругом или прямоугольником в две линии. Щит к щиту, тупые концы копий — в землю. Добро пожаловать в ад.
   В общем, атака прошла с ожидаемым результатом. Герцог пал. Вместе с ним полегло несколько десятков шевалье. Остальные экстренно тормозили. Пехота, которой полагалось ворваться в пробитую брешь, топталась на месте… Лучники, правда, продолжали осыпать северян стрелами, но урон был ничтожный. Хорошие доспехи, крепкие щиты, отменная выучка…
   Армия Рагнара двинулась. Грозный рев викингов докатился до парижских стен. Франки побежали. Их было много. Никак не меньше, чем северян, если считать по головам. Но головы уже отключились. Пришли в действие ноги.
   Однако и с бегством не вышло. Пока лишенные руководства франки зависли перед норманским строем, часть драккаров поднялась вверх по течению и высадила десант, отрезавший франков от города.
   И началось то, что норманы умели делать очень хорошо. Резня.
   Представляю чувства Карла, наблюдавшего за тем, как почти треть его войска была зажата в клещи и методично уничтожалась.
   Ужасные вопли убиваемых время от времени прорывались сквозь грозный гул битвы.
   Могучие кони королевских рыцарей стояли по бабки в воде. Казалось, они готовы вплавь пересечь Сену…
   Но это было невозможно. Лучшие пловцы этого времени, норманы умеют плавать вооруженными. Но в легких кольчугах, а не в тяжелой броне. Нет, франкские рыцари не войдут в реку. Чтобы помочь своим, королевским рыцарям придется вернуться в Париж, затем по мостам перебраться сначала на Ситэ, а уж потом — на противоположный берег. К этому времени вторая армия уже будет уничтожена. Подставить уцелевшее войско под удар победителей? Нет, Карл на такое не пойдет.

   Осознав тяжесть положения, франки, и рыцари, и простые солдаты, сдавались в плен. Каких-то полчаса — и всё. Битва закончена. Осталось лишь рассортировать трофеи и определиться с «живым товаром».

   А уцелевшая армия даже лагерь викингов не разграбила. Да и грабить там было особо нечего. Разве что пустые шатры попортить.
* * *
   Вернувшийся в Париж король, мрачный и злой, собрал совещание «на высшем уровне».
   Те, кто недавно сравнивал норманов с улитками, помалкивали. Партия «растопчем язычников» изрядно поредела. Примерно треть улиткоборцев по независящим от них причинам не смогла явиться на зов короля.
   Гнетущее молчание длилось довольно долго. Нарушил его король.
   — Нам понадобятся деньги, — заявил Карл. — На выкуп. Хочу услышать от вас, где их взять.
   Все оживились. Зашумели. Но собственно денег никто не предложил. Даже церковь. В основном речь шла о том, чтобы назначить специальный налог. На спасение христиан из языческого плена.
   Я в обсуждении не участвовал. Но — прислушивался и думал: тысяча лет пройдет, а власть останется такой же. За все ее косяки будут расплачиваться те, кто внизу. Причем — с лихвой. Я сидел в пяти метрах от короля и слышал его тихий диалог с шамбрье, королевским казначеем. Оба считали, что повод для сбора налога достаточно уважителен, чтобы не вызвать волнения в народе. И оба сходились на том, что большая часть внепланового сбора должна осесть в королевских сундуках. «Больше бабла!» — вот девиз почти любого правления. Главное — чтобы был повод и чтобы народу не отвертеться. Вот наш Петр Первый, помнится, даже налог на личные бани учредил, справедливо рассудив: русскому человеку без бани — никак.
   Вопрос с новым «языческим» налогом был решен весьма оперативно. Оставалось лишь собрать деньги и передать их кровавым язычникам в обмен на «цвет французского рыцарства».

   Но Рагнар-конунг принял другое решение. Он разом избавил Его Величество Карла от необходимости выкупать благородных пленников.
* * *
   Рагнар их повесил. Повесил всех рыцарей, оказавшихся у него в плену. Наверное кого-то — уже мертвым, потому что вряд ли их было ровно столько, сколько нужно. А нужно было сто одиннадцать. «Счастливое число», угодное Одину.
   Так или иначе, но любой поднявшийся на парижскую стену мог видеть островок посреди Сены, на котором конунг устроил массовое жертвоприношение. Сто одиннадцать повешенных. Добрая пожива для «птиц Одина». Впрочем, вороны и без того не имели недостатка в пище: викинги не стали утруждать себя похоронами убитых французов.

Глава двадцать первая,
которая начинается с большой политики, а заканчивается смертью хорошего человека

   Я еще раз поприсутствовал на Королевском Совете. Жалкое зрелище. Если в первый раз господ рыцарей буквально пучило от храбрости, а во второй — от желания за чужой счет спасти своих соратников, то теперь господ благородных франков объяло уныние пополам со страхом. Всерьез обсуждался вариант — забрать всё ценное и покинуть Париж. Укрыться в монастыре Сен-Дени, защитить который будет намного легче. Мол, жизнь короля и его казна дороже какой-то там столицы. Что характерно, никто из присутствующих (включая командира городской стражи) не собирался оставаться в брошенном городе. Пусть норманы насытятся кровью парижан. Глядишь, и подобрее станут.
   Моя симпатия к средневековому рыцарству заметно поубавилась.
   Правда, сам король идею бегства пока не поддержал. Даже более простой вариант: перебраться на остров Сите и отсидеться там. Не поддержал, но и не спорил. Позволил своим вассалам высказаться — и закрыл заседание.
   А примерно через час собрал другой совет. Малый.
   Я тоже на нем присутствовал. Не в качестве советчика — охранником. На пару с другим беллаторе мы стояли по обе стороны королевского трона, немые и грозные, дабы никто не покусился… Но уши мне никто не затыкал.
   В Малом Совете тоже витала аура уныния и страха. Но статус участников был выше эмоций. Здесь собрались те, кто действительно правил Францией. Здесь не было графа Парижского, зато присутствовали дворцовый граф с сенешалем. Был здесь и монах-канселярий[12], и шамбрье (министр финансов), и еще человек пять, включая епископа Парижского.
   В переложении на более простой язык общение правящей элиты выглядело примерно так.
   — Помощи от Людовика не будет, — сказал один.
   Обрамленная короной лысина чуть качнулась. Король был того же мнения.
   — Пипин Аквитанский, — произнес другой. — Его знамена видели в войске язычников. — Это он привел их.
   — Нет, — Солнечный луч сверкнул отразился от драгоценного камня и зайчиком спрыгнул на загорелую лысину. — Шакалы не правят волками. Одни лишь бегут следом. Что у нас с деньгами?
   — Денег нет, — доложил «министр финансов». — И в кредит нам никто не даст, пока мы не докажем свою состоятельность. — Новый налог «на борьбу с язычниками», утвержденный Вашим Величеством, может принести существенный доход, но для его сбора требуется время.
   — Что скажет Церковь? — поинтересовался король.
   — Церковь готова помочь, — величественно кивнул епископ. — Но под залог кое-какой недвижимости. А еще лучше — дарственную на интересующие нас земли. Более того, мы готовы предоставить Короне беспроцентный кредит в обмен на право самим собрать вышеназванный налог.
   — А жирно не будет? — язвительно поинтересовался казначей-шамбрье. — Знаем мы ваши сборы. На каждый отданный денье сдерете по три — с нищих крестьян.
   — Всё в Руке Божьей, — смиренно произнес епископ. — Кто бы мог подумать, что дикие морские разбойники будут жечь церкви и монастыри на берегах Сены, а славное и великое королевство постигнет участь мелких прибрежных селений. Господь не допустил бы такого позора и унижения, кабы не грехи наши!
   — Вот-вот! — подхватил сенешаль. — Ваши грехи! Не потому ли именно церкви и монастыри стали главной целью норманов, что…
   — Довольно! — перебил Карл.
   — Язычникам ненавистно Имя Божие и те, кто ему служит! — успел вставить епископ, но все же заткнулся под гневным взглядом короля.
   — Я принимаю предложение Церкви, — сказал Карл. — Но условия будут другими…
   Следующие два часа были посвящены торговле. О процентах, залогах, реструктуризации прошлого долга и гарантиях Короны по поводу будущего.
   Деньги, деньги, деньги… Ни слова о долге и патриотизме. Нет, вру. Идею оставить Париж король не поддержал. Пока.

   Дома — тоже о деньгах. Мой мажордом, потупясь, со всем почтением сообщил мне, что у него кончились средства на ведение хозяйства. И за конюшню второй месяц не плачено. Конечно, владелец конюшни не посмеет приставать в беллаторе по поводу долга, но лучше бы все же заплатить, не то он перестанет кормить лошадок.
   Деньги у меня были. Прихватил с собой пару кошелей на расходы. Однако я задумался. Понятия не имею, сколько стоит в средневековом Париже «продуктовая корзинка» рыцаря. По своей прошлой жизни помню: Париж — чуть ли не самый дорогой город Европы… Ладно, я вытряхнул из кошеля горсть разномастных золотых и серебряных монет и высыпал в ладошку домоправителя.
   Глаза потомственно преданного слуги выпучились. Я насторожился.
   — Мой благородный господин получил годовое жалование? — осторожно осведомился верный слуга.
   Я изобразил: типа того.
   Домоправитель расцвел.
   — Этих денег достаточно даже для выкупа у иудеев фамильного перстня моего господина!
   Я энергично кивнул. Мол, именно это я и имел в виду.
   Домоправитель просто вспыхнул от счастья, склонился так, что едва спинку не потянул, и умчался. Экий он, однако, не по годам прыткий.
   А я сходил к бабуле-кормилице, улыбнулся ей как можно теплее и изобразил, что намерен потрапезничать.
   А после обеда мы с Вихорьком занялись фехтованием.
   Через часок, когда Вихорек изрядно притомился, я прекратил урок и отправил его за лошадью. Бегом. А когда пацанчик вернулся, выдал ему набор силовых упражнений часика на два. Скажете — жестоко? Фигня! Сердечко молодое, выдержит. Сам так впахивал. Зато и результат!
   Нисколько не сомневаясь, что и в мое отсутствие мальчишка будет трудиться с неменьшим рвением, я переоделся в «парадку», сел на кобылку и не спеша отправился к моей (ну теперь уж точно моей) возлюбленной Филиси. По пути раздумывая: чем я еще могу быть полезен моему конунгу.
   Впрочем надо признать, что я не слишком утруждал свой ум поисками решения. Если бы речь шла о моем ярле, я бы, возможно, действовал более энергично, но Рагнар…
   Впрочем, может всё и само утрясется. Команда на сбор денег уже дана. Теперь главное: убедить Карла заплатить столько, сколько требует Рагнар. Но тут всё та же проблема. Моя «немота».
   Так ничего и не придумав, я подъехал в дому Филиси, спешился и решительно бухнул дверным кольцом.
* * *
   Пока я развлекался со своей подружкой, мой дом посетил гость.
   Братец Арман.
   Упал, как снег на голову, однако мои слуги не растерялись. Тем более что вкусы «моего» родственника были им неплохо известны. Выставили угощение, выпивку, усладили слух благородного шевалье пением.
   Это пение я и услышал, подходя к дому. Надо же! А я и не думал, что у Ивет такие музыкальные способности.
   В мое отсутствие Арман успел приговорить литр вина и стал задумчив.
   Но не успел я войти, как беллаторе собрался на выход.
   Не сказать, что беседа с «безъзычным» мной — такое уж увлекательное занятие, но… Зачем тогда приходил? Вино мое пить? Так у него и своего — полный подвал. Посидеть-попечалиться о погибших? Так наших родственников в разбитом воинстве не было. А вся королевская гвардия, как и положено, находилась при короле и жива-здорова, а о чужих же здесь горевать не принято. Меньше народа — больше дохода.
   Однако так вот сразу уйти я ему не дал. Захотелось выяснить, какого черта надо было ему в моем доме… То есть — в доме покойного Жофруа. Кстати, а кому он достанется, когда выяснится, что настоящий хозяин опочил. Уж не Арману ли?
   Нет, глупая идея. Не тот он человек, чтобы копать под меня из-за денег. Другое дело — придавить меня как шпиона.
   Хотя я вроде нигде не прокололся…
   — Погоди, брат, — обозначил я жестами. И уже через посредство вихрастого переводчика сообщил, что хочу услышать его мнение о нашем будущем.
   Арман без особой охоты опустился обратно на скамью, плеснул себе вина.
   — Карл хочет вновь послать за помощью к брату, Людовику Немецкому, — поделился со мной информацией Арман. — Что думаешь?
   Я пожал плечами.
   — У нас достаточно войска, чтобы защитить Париж, — произнес Арман. — Но не разбить Рагнара. Допустим, Людовик придет… но когда? Осенью? За это время норманы успеют разграбить полстраны. И отправятся восвояси с добычей, пленниками и уверенностью, что на следующий год стоит приплыть еще разок. И зачем тогда войско Людовика? Прибрать к рукам кусок нашей земли? А будет ли лучше? Мы не сможем разбить даже одну эту армию, а ведь где-то на Луаре есть еще одно войско… Остается надеяться, что язычники решатся на штурм.
   Я выразил сомнение в этом. И сообщил через Вихорька, что Париж — это еще не вся Франция.
   — Предлагаешь сдать город? — несколько напряженно поинтересовался беллаторе. — Отступить в Сен-Дени, как предлагают трусы?
   Я вновь пожал плечами.
   — Уж лучше дать норманам то, что они хотят. Дать им денег — и пусть уходят. Ты был прав, когда предложил это на совете.
   Я энергично кивнул.
   Я был шпионом Рагнара, но мои симпатии были на стороне французов. На стороне парижан и черноногих крестьян. Даже — алчных монахов. В конце концов не все они такие, как парижский епископ. Хватает и подобных отцу Бернару.
   — Но стоит ли прикармливать волков? — возразил Арман. — Тогда они наверняка вернутся!
   Мне вновь пришлось прибегнуть к помощи Вихорька. Да, вернутся. Но мы успеем подготовиться. Попросим помощи у братьев короля, по крайней мере у того из них, с кем в настоящее время — мир. Кажется, на совете речь шла о Людовике Немецком? И мы сумеем подготовиться куда лучше, если у нас за спиной будет земля, заселенная людьми, а не мертвая пустошь, которую оставляют за собой язычники.
   Арман внимательно слушал сбивчивую речь Вихорька и по-моему очень старался услышать и то, что я шепчу мальцу на ухо… Это вряд ли. Я наловчился шептать практически беззвучно. Выслушал, поглядел на меня очень странным взглядом. Будто пытался влезть в мою голову и прочитать мысли…
   — Мне пора! — внезапно произнес Арман. — Вижу, ты уже сидишь в седле?
   Я кивнул. И показал пальцами: только шагом.
   Беллаторе кивнул. Похоже, он больше никуда не спешил.
   — И пажа своего возьми. Нам надо поговорить.
   Не вопрос. Надо — поговорим. Но что-то в тоне беллаторе Армана еще сильнее меня насторожило. Да и само предложение… Почему бы не поговорить здесь, у меня дома? И зачем ему сопровождающий? Ночные парижские улицы — не самое безопасное место. Для женщин, детей, стариков…
   Но королевскому рыцарю ночных грабителей бояться нечего. Даже вусмерть пьяный беллаторе «на автопилоте» дюжину ночных воришек нашинкует. Те, впрочем, на него и не полезут. Науке не известны случаи нападения шакалов даже на спящего тигра.
   Оказавшись в седле, я украдком попробовал, удобен ли в доступе засапожник. Мало ли что… В тесноте парижских улиц короткий нож — наилучший вариант. Ну не кистень же мне в рукав совать, верно?
   Вихорек пристроился позади седла, ухватился за мой пояс. Коню лишний наездник не в тягость. Он и десять пудов понесет без проблем. Прав был мой раб Хавчик: отличные у франков лошади.
   — Слыхал, твоя любимая сука Диана ощенилась? — неожиданно поинтересовался Арман, когда мы углубились в уличное ущелье.
   Я хрюкнул утвердительно, хотя и понятия не имел ни о суке, ни о ее интересном положении.
   — Я бы купил кобелька, — сообщил Арман.
   — Я его тебе подарю, — пообещал я через «переводчика».
   — Именно кобелька! — уточнил Арман.
   Я закивал энергично. Подарю, без вопросов.
   Арман некоторое время молчал. Наши лошади шли так тесно, что мы время от времени касался коленом Арманова жеребца.
   — Жанет сказала мне, что твои раны не сделали тебя худшим любовником, — наконец произнес Арман после двухминутного молчания.
   Я никак не отреагировал. Мою подружку зовут Филиси.
   — Жанет — это кто? — озвучил Вихорек.
   — Моя возлюбленная, — последовал ответ.
   Это что — шутка такая?
   — Мой господин клянется, что даже не прикасался к ней! — озвучил Вихорек.
   Неужели дело в ревности? Жанет… Что за поклеп?
   — Они с Филиси — сестры, — сказал Арман. — И очень дружны — всё друг другу рассказывают. Мы не раз обсуждали их болтливость… — Он чуть придержал коня и оказался на полкорпуса позади моей лошадки.
   — У меня появились подозрения, когда ты схватился с де ла Брисом, — произнес он после долгой паузы. — Я поговорил с Жанет. А она поговорила с Филиси. А сегодня приехал и расспросил рабов… — еще одна долгая пауза.
   Я тоже придержал коня, догадываясь, к чему он клонит, лихорадочно пытаясь отыскать подходящие оправдания. Сотрясение мозга? Проблемы с памятью?
   — Мне не хотелось верить, — продолжал между тем беллаторе, — но только что ты сам дал последнее доказательство. Мой брат Жофруа очень любит Диану. Когда она в прошлый раз разрешалась от бремени, брат всю ночь провел рядом с ней… А ты даже не знаешь, сколько она принесла щенков. И то, что в живых остались лишь двое. И обе — суки…
   Шелест выходящего из ножен меча я услышал бы в шумном трактире, не то, что в тишине ночной улочки. И одновременно с этим зловещим звуком ощутил, как пальцы левой руки Армана мертвой хваткой вцепились в мой рукав. Это было нетрудно, ведь мы ехали — колено к колену.
   — Вихорек, вниз! — крикнул я по-словенски.
   Мой собственный меч покоился в ножнах, но в моей левой руке уже был засапожник.
   Парировать коротким кривым ножиком добрый франкский меч — бессмысленно. Я и не стал. Резко наклонился, почти свесился с седла. От арманова клинка это меня не спасало: левая нога — в стремени, падать — некуда… Но на долю секунды приостановило удар… Тем более, что сам беллаторе, на рефлексе, потянул мою руку вверх, не пуская…
   Вжик!
   Бритвенной остроты засапожник легко рассек ремень подпруги, полоснул по боку Арманова жеребца и на выходе из дуги — самого Армана — по пальцам.
   Тем не менее, еще полсекунды Арман удерживал мой рукав… Достаточно, чтобы обожженный болью жеребец унесся вперед и великолепный наездник беллаторе Арман вылетел из седла.
   Седло, впрочем, тоже слетело со спины коня, так что Арману бы по-любому не удержаться.
   Вихорька за моей спиной уже не было. Молодец! Хорошая реакция.
   У Армана — тоже хорошая. И подготовка вполне достойная королевского рыцаря. Приземлился на ноги. С мечом наизготовку.
   Я тоже спешился. И тоже с мечом наголо.
   Луна светила мне в спину, и я видел как с левой кисти Армана медленно падают черные капли.
   Насколько сильно я его резанул?
   Рыцари в бою предпочитают сражаться верхом, но и пешие стоят многого. Такие, как Арман — бойцы штучные. Воинская элита. Один на один не уступят норманскому хольду. Так что я не обольщался насчет своего превосходства. Никогда не обольщался. Глупо думать, что народ, умеющий делать такие клинки, как мой Вдоводел, не умеет ими пользоваться.
   Луна за спиной — небольшое преимущество, но — именно небольшое. Настоящий воин прекрасно сражается, даже если солнце светит ему прямо в глаза.
   Мы двигались очень медленно. В тесном (от стены до стены — три шага) ущелье улочки пространства для маневра практически не было. Прям-таки фехтовальная дорожка…
   Короткий выпад… Мечи даже не соприкоснулись.
   Арман в моем доме порядочно принял, но на его боевых навыках это не сказалось. Чувство дистанции идеальное. Еще один пробный финт. Уже Арманов. Я попытался связать клинок и контратаковать… Не вышло. Прошла минута, а мы всё еще прощупывали друг друга. Это было так непохоже на норманскую манеру, к которой я успел привыкнуть, что я забыл о том, что настоящий поединщик должен обладать выдержкой снайпера, и совершил ошибку. Неподготовленную атаку. Арман случая не упустил. Едва я «провалился» в слишком длинном выпаде, он обводом увлек мой меч еще дальше и нанес удар.
   Счастье, что у него был меч, а не шпага. И что франкам, так же как и скандинавам более привычна рубящая техника…
   Тем не менее он меня достал. Доворотом туловища я уклонился насколько мог, но самый кончик Арманова меча просек железную пластину на моем плече и вспорол мышцу.
   Рукав поддоспешника тут же набух от крови.
   Арман не дал мне времени оценить опасность раны. Он решил меня немедленно добить. Удары сыпались со всех сторон и на всех уровнях. Брат Жофруа де Мота был стремителен и непредсказуем. А я практически прижат к стене и лишен свободы маневра. Счастье, что левая рука пока что слушалась и в ней был засапожник, которым можно было отводить более слабые удары, хотя даже слабые удары отдавались болью. Шансы мои уменьшались с каждым мгновением. Кровь уже омочила кисть, сделав скользкой рукоять ножа. Очередной удар — и засапожник звякнул о стену.
   Отчаянная попытка контратаки оказалась неудачной. Я снова был прижат к стене, отбиваясь почти наугад, интуитивно. Промельки вражеского клинка, удары, которые я не столько видел, сколько предугадывал по силуэту противника…
   И вдобавок я занервничал. Почувствовал, что смерть подступила ко мне ближе, чем во время моего поединка с Торсоном-ярлом…
   Что-то темное пролилось сверху. Арман успел отпрыгнуть. Мне было некуда отступать и зловонные брызги попали на сапоги. Но я был не в обиде на того, кто опорожнил ночной горшок. Потому что он меня спас. Два быстрых шага — и я обрел некоторую свободу.
   Банг!
   Я не видел, что именно угодило в шлем Армана, но видел, как дернулась его голова. Дернулась так, что я понял: «подарок» прилетел не сверху, а сзади.
   Подарок — мне.
   Доля секунды. Пол-оборота, которые сделал Арман, чтобы взять под контроль пространство за своей спиной…
   Прыжок вперед, короткий замах обозначающий удар в шею, уход влево и длинный низкий (меч Армана вспорол воздух над моей головой) выпад в корпус, под правую руку. Удар получился такой мощный, что я почти не ощутил сопротивления, когда клинок проткнул дубленую кожу и почти на половину длины погрузился в тело. У меня не было ни времени, ни возможности освободить клинок, поэтому я врезался в Армана здоровым плечом, перехватывая, связывая левой рукой его правую, не давая воспользоваться мечом.
   Да он бы и не смог. Когда я обнял его, Арман был уже мертв. Печень, легкое, сердце… Мой меч пронзил его насквозь и остановился, упершись в левое ребро.
   Ег ванн, как говорит мой ярл. Я победил.
   Но видит Бог: я не хотел этой смерти. На узкой грязной улочке, в темноте и вони нечистот. Уж кто-кто, а Арман подобной участи точно не заслужил.

Глава двадцать вторая,
в которой судьба героя меняется неожиданно и кардинально

   — Мой господин больше ничего не может сказать.
   «Начальником» беллаторе был непосредственно Карл Лысый. Он же и вел расследование.
   Собственно, мы с Вихорьком оказались единственными «свидетелями» преступления. И мы по определению, были вне подозрений. Более того, я был главным (после самого короля) обвинителем, поскольку — ближайший родственник Армана здесь, в Париже.
   Никто ничего не видел. Парижская стража не обнаружила ничего, способного пролить свет на данное преступление. То есть никто не пришел в «управление полиции» и не заявил, что именно он убил шевалье. Или что он знает, кто это сделал. Расследование (в нашем понимании) здесь не проводилось. То есть у стражи безусловно имелась сеть информаторов и определенный контроль над реализацией краденого (а как же без этого?), и если бы я после поединка отправился в ближайший трактир, надрался и шумно каялся в совершенном преступлении, то об этом несомненно сообщили бы куда следует. Но я вместо этого привез тело к себе домой и лишь на следующее утро сообщил о смерти королевского гвардейца. Сейчас тело отвезли в церковь. Отпевать.
   Карл был в ярости. Карл был оскорблен. Собственной столицей. В то время как он, король, защищает Париж от безжалостных язычников, Париж убивает его беллаторе.
   В гневе он и произнес заветные для многих слова: монастырь Сен-Дени. Мощная твердыня, набитая провиантом и сокровищами. Оттуда викинги точно не выковыряют.
   «Сен-Дени! Король уезжает в Сен-Дени!» — разнеслось по Парижу.
   Первое, что я услышал, вернувшись домой:
   «Верно ли, что король собирается оставить город?»
   А хрен его знает!
   — Так нам что, собирать вещи? — поинтересовался мой дворецкий.
   Я кивнул.
   Это не мои люди. Они принадлежали покойному де Моту. Но и врагу не пожелал бы остаться в городе, который займут викинги. А если Карл уйдет в «монастырь», то Париж достанется Рагнару.

   — Мы не можем оставить город! — это епископ.
   Собор, церковные ценности, поругание, проклятые язычники…
   Он был очень напорист, верховный священнослужитель Парижа. Но убедить королевский совет ему было трудновато. Большинство здесь — крупные феодалы. Они — вассалы короля, но вассалы — не подданные. Захотят — поддержат сюзерена, захотят — переметнутся к другому. Правда и король кое-что может. Например, отобрать феод и передать более надежному сподвижнику. Если сможет.
   Феодал — это земля. Причем не здесь, в Париже, а, как правило, во внутренней Франции. В столице у таких тоже имеется недвижимость, но — скромная. Выпас какой-нибудь или дом каменный. Но что могут сделать их домам викинги? Мебель порубят, на пол нагадят… Всё ценное хозяева вывезут, включая чад и домочадцев. Благо, есть куда.
   У простого народа загородных поместий нет, но они уже побежали. Хорошо, что Париж не в круговой осаде. Нет у Рагнара достаточного количества людей, чтобы обложить город.
   Карл еще колебался. Единственный способ прекратить бесчинства викингов — дать бой, но королю ужасно не хотелось лезть в драку. Потому что он тоже знал, что проиграет, даже если победит. «Доброжелательные» родственники только и ждут, чтобы он ослабел.
   Сидеть в Париже и ждать, пока норманы решатся на штурм? Но боевой дух защитников столицы падает прямо на глазах. Храброе рыцарство, уверенное в собственной избранности, как-то растерялось, обнаружив, что повесить за шею шевалье технически ничуть не труднее, чем простолюдина.
   Королевские советники шумели, ругались, но к консенсусу так и не пришли. Карл решил отложить решение до понедельника. А сегодня — суббота.
   До заката город покинуло около тысячи человек. Всех сословий. На закате стража закрыла ворота. Но дорога вверх по реке по-прежнему была открыта. Сену сторожили только со стороны возможного нападения викингов.

   От дежурства при короле меня освободили, поэтому у меня появилась возможность покататься по городу. Подняться на стену и поглядеть на повешенных рыцарей. И на лагерь норманов, со стороны которого наблюдалось относительное затишье. Многочисленные отряды викингов, шарившиеся по округе, как-то поредели. А группки храбрецов, болтавшихся поблизости от стен (относительной близости, конечно) и провоцировавших парижан, и вовсе исчезли.
   Зато с противоположной стороны города жизнь так и кипела. Парижане давали деру.
   По уму мне следовало немедленно присоединиться к беглецам. Не факт, что Арман не успел ни с кем поделиться своими подозрениями. Например, я понятия не имею, что он говорил своей любовнице. Да мало ли кому он успел пожаловаться на нетипичное поведение «брата де Мота»! Нет, срочно валить — самое разумное решение. Но мне жутко хотелось узнать, какой вариант поведения выберет король. Посему я рискнул и остался. Буду дождаться королевского решения. Это еще день, ну от силы — два. Что ж, понаслаждаюсь напоследок культурным отдыхом.

   Покидая в очередной (не исключено, что последний) раз любвеобильную Филиси, я чувствовал легкую грусть. Покидать Париж было очень жалко.
   Не то, чтобы я ради комфорта был готов предать своих родичей и друзей… Но согласитесь: спать на чистом белье, в светлой комнате, есть вкусную еду куда приятней, чем спать на шкурах в темном, провонявшем дымом и потом длинном доме и деревянной ложкой лопать из общего котла кое-как сваренную похлебку. Ну может насчет деревянной ложки я малость загнул (в моей добыче даже золотая имелась), а насчет чистого белья чуток преувеличил, но в целом уровень комфорта среднестатистического шевалье существенно превосходил аналогичный уровень успешного викинга. На севере разница между жизненным уровнем сословий (если не считать трэлей), носит не столько качественный, сколько количественный характер. А тут разница — как между раем и адом. Вот если бы еще не война…
   А еще здесь были книги! Пусть рукописные, пусть — на малопонятном языке (в основном — на латыни), однако я был готов читать даже на греческом. Соскучился по этому делу.
   «А что, — подумал я. — Кто мне мешает, когда всё закончится, вернуться и наняться на службу к кому-нибудь из просвещенных христианских государей?» Карл, правда, отпадает, но есть ведь его братья. И Англия — по другую сторону пролива. Отец Бернар меня окрестит и засвидетельствует мое «просветление». Денег — море, на обзаведение имуществом хватит. Возьмут меня кем-нибудь типа королевского рыцаря? Да почти наверняка. И будем мы с Гудрун жить не в «длинном доме» с сорняками на крыше, а в настоящем замке. Еще и друзей к себе переманю, заделаюсь бароном или даже графом, буду поощрять искусства и науки. Особенно металлургию…

   Обедать домой я не поехал. Решил изучить настроения народа, для чего отправился в популярное место — лучший кабак у Гревской пристани[13], самой большой в городе. Здесь пованивало: река, пристань, отбросы… Зато — самые свежие новости и неплохая кухня. Я не стал брать «кабинет», расположился в общем зале. Все разговоры вертелись вокруг викингов и возможной сдачи города. Цены на погрузку возросли втрое. Зато упали цены на продовольствие.
* * *
   Разбудил меня звон колоколов. Разбудил, но не поднял. Вчера я порядочно нажрался с коллегами по профессии. Беллаторе, которых осталось всего шестеро (причем один — фальшивый) поминали Армана. Эх, Арман, Арман! Ну почему ты оказался такой догадливый!
   В общем, не настолько я религиозен, чтобы вскакивать с похмелюги ни свет, ни заря. Так что я попил морсику, воспользовался «ночной посудой» и залег еще часика на два. Аккурат хватило, чтобы организм переработал остатки алкогольного метаболизма.
   Проснулся от запаха жарёнки. Вихорёк готовил завтрак.
   — А почему — ты? — спросил я, спускаясь по лесенке и одновременно сладко потягиваясь.
   — Так в церковь все ушли, — сообщил мой юный оруженосец. — Сегодня же воскресенье. И праздник!
   Какой именно праздник, я уточнять не стал. У них тут что ни день, то церковный праздник. Очередное религиозное шоу. Им бы телевизор с кабельным подключением, враз бы набожность понизилась.
   Я сцапал со сковородки обжаренную колбаску, завернул в холодную лепеху и поискал, чем бы запить.
   Сообразительный Вихорек нацедил мне чашку винишка.
   День начинался неплохо…

   А вот продолжился — не очень.
   Входная дверь распахнулась. Да так энергично, что сразу стало ясно: пришел кто-то сердитый.
   Так и вышло.
   Пришел. Вернее — пришли. И все — при оружии. И все — по мою душу.

   Арест осуществил уже знакомый мне виконт да ла Брис, кузен моей Филиси.
   А буде у меня возникнут возражения, виконта сопровождали еще два десятка шевалье в полном боевом.
   А я, понимаешь, в рубашечке тоненькой и легких полотняных штанишках. И до ближайшего орудия убийства (если не считать тех, что крутые пацаны принесли с собой), метров десять.
   Я даже не рыпнулся. Терпеть не могу арбалеты. Особенно если они нацелены мне в живот.

   В общем, упаковали меня в «наручники» весом в полпуда, сунули в карету с решетками на окнах и повезли во дворец. И Вихорька прихватили. Вот это было особенно обидно, потому что моя миссия — это мой риск. И будет чертовски обидно, если паренек пропадет ни за грош.
   А если я не сумею отбрехаться, то пропадет он безусловно. Вместе со мной. Тут скидки на несовершеннолетний возраст не делают.
   Впрочем, я крепился. Сначала надо выяснить, в чем меня обвиняют, а уж потом сливать воду.

   Прибыли. Во дворец. Я ожидал, что меня поведут наверх, к Карлу, но сопровождающие потащили нас вниз, через дворцовую капеллу в какой-то подвал. Плохой признак. Внизу обычно находились темницы, пыточные и прочие неприятные места.
   Вихорек заплакал. Подбодрить его я не рискнул. У меня же обет молчания. Не стоит нарушать легенду, пока не ясно, за что меня повязали. Хотя можно догадаться… Значит, нашел-таки свидетелей начальник парижской «полиции».

   Нет, это была не пыточная. Оборудование не то. Ни дыбы, ни «инструментария». Но кольца в стене имелись. К ним-то меня и приковали. Хитро так — чтобы только носками пола касаться. Хочешь стоять — стой. Не хочешь — виси. Рядом, по той же схеме, закрепили Вихорька.
   Вот сволочи!
   Приковали и ушли. Ни слова не сказали. Только виконт мне на сапоги сплюнул. Ну хоть спасибо, что бить не стали. Вкусное, так сказать, на третье.
   Нет, ну это же не по понятиям. Даже обвинения не предъявили. Или я должен сам знать, в чем меня обвиняют?

   Мы провисели на стене этак с полчаса. В темноте, потому что оставить нам факел никто не озаботился. Может и к лучшему, потому что с вентиляцией тут и без дыма — не очень.
   Потом тяжелые двери узилища вновь открылись и…
   Признаться, я несколько охренел. Потому что навестить меня явился сам парижский епископ. С младшими коллегами. Конечно, с ними прибыла и силовая поддержка, возглавляемая всё тем же де ла Брисом, но они — на вторых ролях. Священнослужители тут же развили бурную деятельность: зажгли свечи, расставили всякие церковные предметы, главным из которых был богато украшенный сундучок размером с автомобильный аккумулятор. Красивый такой сундучок. Богатый. Мои братья по хирду за такой предмет кучу народа перерезали бы.
   С нами никто из клира не заговаривал. Даже старались не смотреть. Зато крестились часто.
   Наконец приготовления закончились, исполнители заняли места, и спектакль начался.
   Священнослужители дружно и мощно голосили по латыни. Красиво получалось. Акустика в каземате оказалась неплохая, так что не будь на моих конечностях ржавых цепей, я бы, пожалуй, слушал не без удовольствия.
   А так я лишь еще больше терялся в непонятках. Концерт явно в мою честь. Ну, кто бы мне подсказал, что всё это значит?
   А служители католического культа разошлись не на шутку. Голоса гремели гневной мощью, аж пламя свечей вздрагивало. И не только пламя. Я сам начал дрожать от физически осязаемого напора незримой энергии. Даже стало страшновато. Нет сомнений, что вся эта мощь направлена в первую очередь на меня. Но — зачем?
   Или это местный способ заставить убийцу раскаяться в содеянном?
   А вот хрен вам! Мне, конечно, очень жаль Армана! Но видит Бог — я защищался! И это война, парни! А на войне — убивают. И Арман был отнюдь не невинной девушкой или ребенком. Он был воином. Профессиональным убийцей. Как и я. Так что всё — по честному.
   Гневный хор продолжал набирать мощь. Я поймал взгляд епископа. Тот не отвел глаз. Уставился на меня яро. Сверлил беспощадными зрачками… Будто копье мне хотел промеж глаз вогнать. Копья у него, к счастью, не было, но всё равно очень неприятно.
   И тут нас обрызгали водой.
   Два подручных духовного лидера Парижа принялись зачерпывать горстями из золотого тазика и плескать на нас с Вихорьком.
   А сам епископ подхватил сундучок, откинул крышку и поднес чуть ли ни к моему носу.
   Я удивился. Внутри сундучок был выстлан желтым как золото шелком. А на этом шелке лежала крохотная косточка.
   Но удивлялся я недолго, потому что меня понесло.
   Иначе не назвать.
   Вибрирующий рык голосов, брызги холодной воды, физически ощущаемый пронзающий мозг взгляд епископа… И крохотная косточка, которая вдруг засияла ярче, чем десятки свечей. Меня вдруг наполнила почти нестерпимая радость и невероятная легкость. Исчезли тяжкие оковы. Я запел. Вместе с дивным хором. Казалось, еще миг — и я воспарю к сводчатому потолку. Или — выше, к самому небу. Я чувствовал его. Чувствовал небо там, за слоями камня…
   И меня тянуло к нему, так тянуло…

   Крышка сундучка захлопнулась с глухим стуком.
   Свет померк, и я бессильно обвис на цепях. Я снова был в объективной реальности. То есть — полном дерьме. И цепкие, украшенные кольцами пальчики епископа крепко держали меня за бороду. Темные глаза главного священнослужителя французской столицы вглядывались в меня так, словно у меня в зрачках пряталась невероятно ценная информация.
   Я стойко выдержал этот взгляд.
   Епископ отпустил мою аккуратно подстриженную по местной моде бородку.
   — Беса в нем нет, — сообщил он совершенно будничным голосом. — И я уверен, что этот человек — не Жофруа де Мот. Остальное — дело королевского правосудия.
   И торжественно удалился, оставив меня наблюдать, как его подручные собирают инвентарь и гасят свечи.
   Вот ведь незадача. Меня, оказывается, принимали за одержимого. Интересно, почему?

   А вот!
   Слила меня Филиси. На исповеди. У них же, католиков, как… Если согрешил, то непременно надо покаяться. А Филиси согрешила. И неоднократно. Со мной, что характерно. И покаялась. Причем — с подробностями. Чем и заронила сомнения во мне сначала у собственного духовника, а потом и у его начальства.
   Ко мне присматривались. И ждали. Мне ведь тоже было положено прийти и покаяться.
   А я, понимаешь, все церковные ритуалы нахально игнорировал.
   В Храм Божий ни разу после своего возвращения не зашел. Даже свечку не поставил за свое счастливое избавление от смерти.
   Нет, хреновый из меня шпион! Очень хреновый…

Глава двадцать третья,
в которой герой вновь удостаивается личного допроса короля Франции

   Но всё это я узнал несколько позже. Когда меня приволокли на допрос. К королю.
   Обстановка кардинально отличалась от первого раза. Дружеской беседой и не пахло. Пахло изощренными пытками.
   Между мной и королем, за маленьким столиком, сидел монах, которому предстояло записывать мои ответы. По обе стороны короля — стражники. Обычные, не беллаторе. И еще трое мужиков, профессия которых угадывалась с первого взгляда, занимались привычной работой — готовили инструменты.
   Вихорька не было. Не исключено, что его допрашивали отдельно.

   — Где мой беллаторе?
   Вот вопрос, который задал мне Карл.
   Достойный человек. Я бы первым делом поинтересовался, кто я, и какого хрена здесь делаю.
   — Погиб, — лаконично ответил я.
   Теперь уже сам, потому что скрывать чудовищный акцент больше не было смысла.
   — Как?
   — Убит. Стрелой.
   Я не стал уточнять, что на де Мота велась персональная охота. Пока мы висели, я успел выработать тактику обороны.
   — Он умер легко, — уточнил я. — Другим повезло меньше.
   — Ты говоришь правду?
   Я пожал плечами:
   — Зачем мне лгать?
   Обстановка располагала к откровенности. Пыточный подвал со всеми нужными аксессуарами. Застарелый запах копоти, горелого мяса и крови. Чадящие факелы, угли в печи… На углях… Ну, сами понимаете.
   Я изображал страх. Вернее, тщательно скрываемый страх. Не слишком сложная роль — в моем положении.
   — Кто ты сам?
   — Ирландец, — это слово я произнес по-английски.
   Вряд ли кто-то в окружении короля говорил по-ирландски.
   — Ты — викинг?
   — Был с ними, — уклончиво ответил я. — Мой родич, Рыжий Лис, позвал меня… Он был нашим вождем… Я не знал тогда, каково это — быть викингом. Я ведь христианин…
   Тут я как мог изобразил раскаяние и еще больший страх.
   — Ты — христианин? — усомнился король.
   И выдал мне историю моего разоблачения.
   — Если ты — истинной веры, то почему ты не ходил в церковь?
   — Я не мог, — проговорил я, потупившись. — Грехи мои велики, а если бы я покаялся, то выдал бы себя. — Тут я поднял глаза и воскликнул с поддельной искренностью:
   — Ваше Величество! Я искал, непрестанно искал способ покинуть стан язычников, но жизнь, она дорога мне! Я — чужой здесь! Уйди я от норманов — и куда я пойду? Меня точно убили бы!
   — И ты предпочитал убивать сам? — гневно произнес Карл.
   — Только в бою, Ваше Величество! Клянусь Богом, только в бою! Мой меч не осквернился кровью ни одного служителя Господа! Некоторых мне даже удавалось спасти!
   Легко и приятно говорить правду.
   — Помолись! — потребовал король.
   Ну, это запросто.

   — Pater noster qui in celis es,
   sanctificetur nomen tuum,
   veniat regnum tuum,
   fiat voluntas tua,
   sicut in celo et in terra,
   panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie,
   et dimitte nobis debita nostra,
   sicut et nos dimittimus debitoribus nostris,
   et ne nos inducas in temptationem,
   sed libera nos a malo[14], — старательно забубнил я.

   Специально вызубрил — авось пригодится. Пригодилось.

   — Простите, Ваше Величество, но других молитв не ведаю — я воин, а не монах.
   Поверил или нет? Похоже, поверил. Видно, актер из меня лучший, чем шпион.
   — Как ты сумел принять личину моего беллаторе? — спросил Карл уже более спокойно.
   — О! — Я оживился. — Когда я увидел его тело… Язычники раздели его донага и бросили… Я понял, как мы с ним похожи. Тогда я украл его доспехи…
   — Как ты узнал, что это его доспехи? — с подозрением поинтересовался Карл.
   — Я… — Черт возьми! Как же я это узнал?.. Есть!
   — Мне пришлось снять их с него, — я вновь потупился. Правильный ход. Заодно объяснит мое замешательство. — Так мне было приказано. Только вот меча не нашел…
   — Откуда ты узнал, кем он был? — Отличный вопрос. Ему бы следователем быть, а не королем.
   — Мне сказал об этом Туссен… Мальчик, которого я назвал своим оруженосцем. Он был послушником в монастыре. И как-то видел Жофруа де Мота.
   — Послушник разбирается в геральдике? — удивился король.
   — Он хорошего рода. Но сирота. Его мать умерла, отца убили аквитанцы, а сосед — барон отнял его земли и отдал в монастырь. Так он мне рассказывал. Пощадите его, Ваше Величество! Не для того я спас его от язычников, чтобы он погиб от рук своих единоверцев!
   — Кто убил беллаторе Армана? — грозно спросил король. — Ты?
   — Нет, Ваше Величество.
   Признаюсь — и точно кабздец.
   — Поклянись!
   — Клянусь спасением моей души, что никогда не желал смерти этому благородному шевалье! Он был мне ближе всех, кого я встретил в Париже! — горячо произнес я и перекрестился.
   Опять не соврал, что характерно. Не люблю врать. Тем более в подобных обстоятельствах. Да и спасение души мне не совсем по барабану.
   Тяжелый взгляд короля давил меня не меньше минуты.
   Я помалкивал и смотрел поверх короны, ведь короли не любят, когда с ними играют в гляделки. Тем более, что такой опытный политик, как Карл Лысый наверняка знает: «честный и открытый взгляд», демонстрируемый более нескольких секунд — один из признаков лжеца.
   — Что ж, — произнес через некоторое время король. — Надеюсь, после испытания огнем твои ответы не изменятся.
   — Я предпочел бы испытание мечом, Ваше Величество! — дерзко ответил я.
   Тут дверца в наш милый закуток отворилась, внутрь проскользнул монах — почти точная копия нашего писца — и передал одному из королевских охранников кусок засаленного пергамента. Тот, в свою очередь, переправил передачку королю.
   О как! А наш монарх оказывается обучен грамоте!
   Карл читал, шевеля губами и хмурясь.
   В очаге потрескивали угли. Палачи негромко переговаривались. На профессиональные темы…
   Король завершил чтение и метнул свернувшийся на лету пергамент на стол писца. Попал. С глазомером у Лысого все в порядке.
   — Мальчишка сказал то же, что и ты, — сообщил мне король.
   Я пожал плечами: мол, что тут удивительного?
   И верно: я же сам его проинструктировал на всякий случай. Хотя и сомневался, что в средневековой Франции существует практика параллельного допроса.
   — Но этого недостаточно. Я всё еще думаю, что ты — лазутчик норманов. Что скажешь?
   — Взгляните на меня, Ваше Величество! Разве я похож на нормана?
   — Откуда мне знать, как могут выглядеть язычники! — буркнул король, поднимаясь. Похоже, он всё уже решил… И у меня есть лишь пара секунд, чтобы его переубедить. И следует постараться, потому что палачи уже зашевелились…
   — Ваше Величество, будь я норманом, что мне помешало бы убить вас? — воскликнул я.
   Король остановился, сделал знак палачам: повремените.
   — Я стоял позади вас, Ваше Величество! У меня был меч и я умею им пользоваться. Что бы помешало мне снести вам голову?
   — То, что убив меня, ты умер бы сам! — парировал король.
   Я расхохотался.
   — Тебе весело? — нахмурился Карл.
   — Ваше Величество, простите меня за дерзость, ничего не знает о язычниках!
   — Поясни!
   — Смерть с оружием в руках — наилучшая смерть для нормана. Он уверен, что душа его тут же отправится в чертоги Валхаллы, их, языческий рай.
   — Я что-то слыхал об этом… Продолжай!
   — Норман, собственноручно убивший такого великого короля, как вы, Ваше Величество, прославится навеки и все его потомки будут говорить о нем с гордостью и место их будет рядом с лучшими из конунгов. А сам убийца будет взирать на них сверху и гордиться своим подвигом! Имя такого человека для норманов станет вровень с Рагнаром-конунгом! Но и Рагнар не забудет ни его, ни его родичей, потому что после вашей смерти на земле франков воцарится смута и Рагнар сумеет вырвать из туши убитого льва такой жирный шмат, на который не мог и надеяться.
   — Твой французский отвратителен, как речь раба, — произнес Карл. — Но смысл его поэтичен.
   — Никто не может сравниться с ирландскими бардами в искусстве поэзии… — скромная улыбка и потупленные очи. — Я не бард, но я — ирландец.
   Карл подумал еще немного… и вернулся на свой королевский насест.
   — Значит ты хорошо знаешь викингов, — проговорил он задумчиво.
   — Осмелюсь предположить — лучше любого из ваших советников, Ваше Величество.
   — Знаешь, почему я решил сначала поговорить с тобой, а уж потом отдать палачам? — поинтересовался Карл.
   Я пожал плечами.
   — Я помню твои советы, — сказал король. — Ты был против того, чтобы я атаковал норманов. Ты был против того, чтобы разделить армию…
   Вот этого я не говорил, но раз уж король так считает… Король всегда прав.
   — Ты предложил мне откупиться от язычников.
   — Да. Я и сейчас думаю, что это — наилучший выход.
   — Церковь учит нас, что не следует вступать в переговоры с идолопоклонниками.
   — Может и так, — согласился я. — Но они — люди чести. Дайте им денег, Ваше Величество, и они уйдут.
   — Ты уверен?
   — Да.
   Черта с два я уверен! Но в моем положении почему бы и не приврать?
   — Что ж, — сказал король Франции. — Возможно я и последую твоему совету. — И писцу, который, надо полагать, оставался за главного: — Верните их в узилище.
   И ушел. То есть — удалился. Однако на прощенье удостоил ничтожного меня последнего взгляда.
   И во взгляде этом я прочитал свое будущее. Оно меня не обрадовало. А чего я, собственно, ожидал? Здесь существуют замечательный способ проверки правдивости показаний. И то, что его не применили ко мне немедленно, еще ни о чем не говорит. Трое специалистов в кожаных фартуках всегда к услугам короля.

Глава двадцать четвертая
Тюрьма Его Величества

   — Мой господин! — Вихорек так искренне обрадовался, что почувствовал укол совести. — Вы целы?
   — Как видишь.
   — И я, и я! Сказал всё, как вы велели, и меня даже ни разу не ударили. А нас накормят?
   — Надеюсь.
   — Господин, а что с нами будет?
   — Не знаю, малыш. Но мы справимся! — заявил я с уверенностью, которой не испытывал.
   Хотя говоря откровенно: мне, вернее, нам, здорово повезло. Ведь на этой гнилой соломе мог сейчас лежать не здорово проголодавшийся, но все еще полный сил мужчина, а сочащаяся кровью тушка с вывернутыми суставами и ожогами третьей степени. А нам даже огарок свечки оставили. И ведерко с водой. Для питья. И еще одно ведерко — для естественных надобностей. Хотя судя по внешнему виду посудин, их вполне можно было поменять местами. Впрочем, даже затхлая вода с привкусом ила и плесени лучше, чем никакой.
   — А что мы будем делать, мой господин?
   — Ждать, малыш, ждать!
   Пока нас повесят. Или голову отрубят. Надеюсь, что только голову. Казни в средневековье — весьма неприятны.

   Кое-чего мы дождались очень скоро. Принесли пожрать. Давненько я не пробовал тюремной баланды. Честно говоря, никогда не пробовал. И слава Богу.
   Обследование камеры показало полную бесперспективность подкопа. Разве что — отбойным молотком. Исследование дверей тоже не утешило. Крохотный узкий проем в каменном массиве полуметровой толщины. Доски подогнаны идеально. И ни следа гнили, хотя на камнях этой склизкой дряни полно.
   — Ты хочешь бежать? — воодушевился Вихорек.
   — Желание и возможности не всегда совпадают, — пробормотал я, изучая тяжелые железные кольца, вмурованные в стену. Дабы окончательно развеять тайну их назначения, с одного из колец свисал обрывок цепи. И — приятный сюрприз! — одно из звеньев удалось отцепить. Кусок металла весом граммов триста. Говорят: булыжник — оружие пролетариата. Но железяка гораздо эффективнее. В умелых руках, разумеется.
   Понемногу начал складываться план. В прошлый раз наши тюремщики приходили вдвоем. Один выдал нам баланду, второй караулил в дверях с факелом. Оружия при них, если не считать ножей и дубинок, не было. Да и зачем? Сами — явно из простонародья, которое здесь считают не по головам, а десятками. Если что не так, успеют подать сигнал тревоги. И — «Караул в ружье!»
   Значит моя главная задача — «выключить» караульщика. Железяка в лоб — отличный наркоз.

   План обломился. Они пришли не вдвоем. Даже не втроем — вчетвером.
   Два стражника (на сей раз — с копьями и факелами), один, типа, офицер — с мечом. И кузнец. Последний припер пуда три железа: цепи и инструменты.
   А я уж думал: нам от короля послабление вышло, раз кандалы не надели. Хренушки!
   Кузнец тут же занялся делом: взялся присобачивать цепь к кольцу.
   «Силовая поддержка» мрачно наблюдала за мной.
   Надо что-то предпринять. Причем быстро. Если нас прикуют, шансы вырваться на свободу упадут ниже канализации.
   Итак, диспозиция: офицер непосредственно в дверях. Кандидат на выключение номер один. Если я его не вырублю, шаг назад — и он в коридоре.
   Два стражника — на полметра впереди. Как бы прикрывают. С виду — увальни, но взгляды цепкие. Наверняка и опыт есть — тут сидельцы всякие бывают, в том числе и обученные благородному искусству убийства ближних. Стоят грамотно. В случае атаки так же грамотно примут меня на копья. Копья острые, сами — в железе. Еще и факелы — удобнейшая вещь в умелых руках. Да, задачка… Одного бы я еще приголубил, но двоих… Может не получится.
   Кузнец… Ну этот пока не в счет. Хотя почему не в счет? Молоток вполне сгодится как метательный прибор. Или — клещи… Тоже какое-никакое оружие. Всяко получше, чем голая рука.
   Мои плюсы: я крут.
   Мои минусы: после многочасового висения на стене моя крутизна заметно снизилась. Устал я, иными словами.
   Ладно, выбора у меня по-любому нет.
   Итак: сначала я бросаю кусок цепки. Есть шанс попасть в лоб офицеру? Есть. Но толку — ноль. Ничего, кроме громкого «звяк!» не получится, поскольку на голове у мишени — шлем. Только узкий кусок рожи торчит. Вероятность попасть в переносицу? Мизерная. Увернется, собака, как только заметит бросок.
   А он заметит? Я сижу в углу. Факелы, считай, у него перед рожей, а я — в тени. Надо только как-то спрятать само начало движения… И не промахнуться, потому что руки вялые, как сардельки. Но промахнуться — нельзя.
   А что потом? Выхватить клещи у кузнеца? (А отдаст? Бык-то здоровый?) и — на стражников. Бац-бац — и с большой вероятностью я получаю копьем в бок. Келейка тесная, а прикрывают они друг друга умело. В таких делах не искусство важно, а сыгранность.
   И тут меня осенило. У меня же есть «засадный полк». Вихорёк. На мальчишку никто внимания не обращает, а он, между тем, вполне боеспособный кадр. Доказал это в нашей схватке с Арманом.
   — Вихорёк, — негромко произнес я по-русски. — Когда я скажу: «Можно!» — надень ведро на голову стражнику.
   — Какому? — совершенно хладнокровно уточнил паренек.
   — Всё равно.
   — Ага.
   Оставалось лишь ждать удачного момента.
   И он — наступил.
   — Господин рыцарь, соизвольте руку?
   Кузнец потянулся ко мне с разомкнутым «браслетом».
   — Возьми, — измученным голосом проговорил я, начиная движение. — Это можно.
   И скрыв перемещением тела бросок, метнул свою железячку…
   И тут же Вихорек подхватил ведро с дерьмом, надел его на голову ближайшему стражнику.
   Тот заорал — отнюдь не от восторга, но очень удачно. Шум падения тушки их начальника прошел незамеченным. Второй стражник чуть повернул голову, отведя от меня глаза… Полсекунды, не больше. Но достаточно, чтобы я подхватил клещи.
   — Ах ты хорек! — заорал унавоженный стражник, роняя факел, стирая с рожи отходы жизнедеятельности и, одновременно пытаясь приголубить Вихорька древком копья. Вихорек увернулся — не зря я его учил. А вот второй стражник — нет.
   Копье — отличное оружие, но в ближнем бою работать им достаточно уверенно умеет не всякий. Стражник не умел. Миг — и я смаху вогнал заостренную ручку клещей ему в глазницу, вырвал копье и воткнул в шею унавоженному.
   Мгновенный разворот… Нет, кузнец — не боец. Сидит с раззявленным ртом и — никакой агрессивности.
   Так, офицера — за ноги и внутрь. Гляди-ка, уже очухивается. Что ж, добавим к сломанному носу сломанную шею. Вот так, чисто и бескровно.
   Я подсел к кузнецу. Честный ремесленник затрясся:
   — Не убивайте меня, господин рыцарь! Богом молю, Святой Девой Заступницей, у меня детки малые…
   Я взял браслет, надел на толстое волосатое запястье:
   — Сумеешь сам себя приковать — будешь жить.
   Сумел. Вот что значит — профессионал.
   Пока кузнец ковал, я переодевался. Мне ведь одно исподнее оставили. Хорошо, наряд офицера пришелся мне почти впору, только в плечах тесноват. И нагрудник не сошелся. Ну да можно и без нагрудника.
   Куда больше меня огорчил его меч: плохо откованная, кое-как закаленная железяка. Разлетится от любого серьезного удара.
   Переодели и Вихорька: в костюмчик того стражника, которому я клещи в мозг вогнал. Вид у паренька стал — как у конкретного рэпера.
   Кузнец завершил свой труд. Я отобрал у него инструменты, проверил качество работы… И аккуратно тюкнул труженика по макушке. Пусть часок-другой отдохнет. А то еще орать станет с перепугу, людей переполошит.
   Толстая дверь и засов снаружи. Очень правильная конструкция. Осмотр коридора… Чисто. Бодрая ругань унавоженного стражника никого не побеспокоила. А могла бы… Вон, слева огонек теплится.
   Кроме нашей двери, в коридоре имелось еще штук двадцать. Но если кто-то ждал от меня широкого жеста — освобождения узников, то он глубоко разочаровался. Плевать мне на тех, кого заточило сюда местное правосудие. Тем более, что в личную королевскую темницу не попадают за украденные штаны или неуплаченный долг. Кто и за что должен сидеть — это внутреннее дело самих франков. Главное, чтобы таким сидельцем не стал я или кто-то из моих друзей.
   Для кого наше появление было сюрпризом, так это для «отдыхающей смены». Но и они повели себя тихо. Сначала моя одежка сбила с толку, потом — повреждения, несовместимые с жизнью. Впрочем, убил я только двоих. Третьего, жалкое существо бомжеватого вида, пощадил. Оставил для беседы.
   Для начала мы с Вихорьком покушали более-менее нормальной пищи, а кое-что даже упаковали впрок.
   Потом я занялся пленником.
   «Бомж» оказался местным золотарем. И поведал нам пренеприятнейшую новость: двери узлища заперты до утра. Снаружи. Выход — только по пропускам. С королевской подписью и печатью.
   Увы! У нас таких не было. Ждать утра и стражников-сменщиков как-то не хотелось.
   — А есть другой выход? — поинтересовался я.
   Оказалось, да. Выход имеется. Но, как бы это пообтекаемее выразиться… Малость дурнопахнущий. С нижних уровней темницы открывался доступ в катакомбы. Чрево Парижа… Что-то такое я уже слыхал. В школе. Но почему-то думал, что это клоака возникла значительно позже девятого века.
   «Бомж» охотно проводил нас к заветной дверце. Хорошей такой, крепкой, с двойным засовом.
   Открыли. Из тьмы густо потянуло дерьмом и падалью. Но виднелись и ступени, уводящие вниз…
   Я глянул на «бомжа» как раз в тот момент, когда «бомж» глянул на засов. Очень выразительно. Мол, мышка в норку, дверца — щелк… А норка-то и не мышкина!
   — Что там внизу? — спросил я. — Крысы, другая пакость?
   Всё хорошо, заверил «бомж». Никаких проблем. А что пахнет плохо, так это только вначале. Мы, вишь, сюда всякие отходы сбрасываем. А бывает и покойничков. А как пройдете загаженное место, так сразу и счастье наступит. Тепло, сухо, уютно… А глазки опять — стрель! В сторону засова.
   Если бы не шалые глазки, я бы, честное слово, его пощадил. Но — нельзя. Вдруг там, внизу, какой-нибудь обычный колодец. Или подвальчик засранный.

   Первичная проверка показала — хорошо, когда на тебе высокие сапоги.
   И, похоже, покойный ассенизатор не соврал: ниже уровнем находился коридор достаточно длинный, чтобы факел не освещал дальней стены.
   Что ж, рискнем, выбора всё равно нет. Но сначала — снаряжение.

Глава двадцать пятая,
в которой герой по собственной воле опускается в «чрево Парижа»

   Обратно мы вернулись, загруженные как ослики. Но — энергичные. Будто второе дыхание открылось. Еще бы: впереди вместо плотного общения с заплечных дел мастерами — увлекательное ночное путешествие по дерьмопроводу.
   Впрочем, насчет последнего я преувеличил. Экскременты и трупы разной степени несвежести закончились метров через пятьдесят. Потом — только мумии да скелетики. Похоже, этой общественной «усыпальницей» пользовались не один десяток лет.
   А шагов эдак через тысячу закончились и древние косточки. Зато под ногами захлюпала вода. Тоже неплохо — можно сапоги помыть.
   И первое разветвление. То есть второстепенные отнорки я уже видел, но сейчас перед нами — полноценный подземный перекресток. Коня у меня нет, царевны — тоже, так что ошибиться — нежелательно.
   На неровной стене — какие-то загадочные знаки. Эх, мне бы сейчас какой-нибудь подземный GPS или хотя бы компас…
   Я повертелся на месте, пытаясь определить, в каком тоннеле воздух посвежее… Не получилось. Даже более тонкий нюх Вихорька ничего не обнаружил.
   Как говаривал мой приятель-кузнец: «Хода нет, ходи с бубей». Выбираем левый.
   Еще тысяча шагов. Все отнорки проверяем… И игнорируем, поскольку притока свежего воздуха не обнаружено.
   Еще одно разветвление. Почти под прямым углом. На этот раз уверенно выбираю правый ход. Потому что оттуда вытекает тоненький ручеек, а вода, как известно, течет сверху вниз.
   Еще тысяча триста шагов… «Включая» запасной факел, обнаруживаю копоть на потолке. Ручеек стал полноводнее. И обрел неприятный запашок канализации. Хорошо это или плохо? Оказалось — хорошо. В стенах — ниши, в нишах — косточки. И надписи. Корявыми латинскими буквами. Кладбище. Большая наглая крыса проводила нас взглядом. Значит здесь не только античные покойники, есть и свежачок. Я знаю людей: они не станут таскать трупы за тридевять земель. Значит, где-то поблизости — выход. Теперь нюхать и следить за огнем.
   Уровень воды поднялся до уровня щиколоток. Эдак мы прямо до Сены дойдем…
   Не дошли. Снова ступени. Сверху струится вода. И дверь, которая, к счастью, оказалась не запертой.

   Снаружи — ночь. И дождь.
   В шаге от выхода, в большой луже, слабо ворочался какой-то парижанин в отрепьях. Надо полагать, пьяный. Где-то впереди мелькали факелы и громко скрипели сходни, а прямо по курсу гостеприимно светилась дверь трактира.
   — Я знаю, где мы! — радостно воскликнул Вихорек.
   Я тоже знал. Гревская пристань.

   До дома Жофруа де Мота мы добрались где-то через час, по пути раза три уклонившись от королевской стражи и один раз больно обидев шайку грабителей, возомнивших себя охотниками за удачей. У двоих удача иссякла навсегда, остальные разбежались, а на моем «мундирчики» к заскорузлым пятнам крови прибавились свежие.
   А вот и вожделенная дверь.
   Не знаю, что сказали люди короля моему «дворецкому», но увидав меня, он искренне удивился. Но дверь-то открыл без вопросов. И, главное, — в доме не было засады.
   Хотя с чего бы ей тут быть, если «фальшивый» владелец по официальным данным находится в тюряге?
   Горячая вода — это просто песня! Особенно если корыто — большое, а ты в нем — не один. К сожалению песня эта — лебединая, потому что времени было — в обрез.
   Забрали меня, считай, в одних подштанниках. Но конфискацией имущества пока не заморачивались. Или здесь это вообще не принято? Тем более, что оно — не мое, а де Мота…
   Так или иначе, но броня, оружие и одежка были в полном порядке. И денежки в импровизированном тайничке — тоже. Отлично!
   Щит в чехол, плащ на плечи — и славный герб де Мотов больше не бросается в глаза.
   Теперь общий сбор домочадцев.
   — Завтра утром вы должны покинуть Париж! — распорядился я через «переводчика», дабы не огорчать преданных слуг гибелью настоящего хозяина.
   — Вот деньги на расходы (кошелек в лапку «дворецкого»), нанимайте, кого посчитаете нужным. Забрать моего второго коня, собак и ловчую птицу. Самое ценное из дома тоже забрать и вывезти.
   — Зачем всё это, мой господин? — поинтересовался старик.
   — Затем, что король с войском покидает Париж, — раскрыл я общеизвестную военную тайну.
   — Но…
   — Не «но», а город падет. Надеешься на милосердие норманов? — Я усмехнулся, но заметив, как побледнело личико Ивет, шепнул на ухо Вихорьку: — Если завтра утром уедете, успеете.
   — Куда прикажете ехать, господин? — спросил старик. — В ваш замок?
   Вот как? У меня, оказывается, и замок есть? Хотя что тут удивительного? Жофруа был человеком знатным. Пожалуй, я действительно прогадаю, превратившись из беллаторе в обычного викинга. Хотя нет, не прогадаю. Ни у одного беллаторе нет такой невесты, как у меня!
   Кстати, о подружках… Надо бы Филиси предупредить. Время есть. Сейчас примерно часа два пополуночи, а ворота откроют только часиков в шесть.
   А то с ее кузена станется: бросить девочку за «измену» со мной на произвол норманов. Он, гад такой, мне жизнь был должен, а вместо этого жандармов привел.

   К дому Филиси мы подъехали уже в полном параде: верхом и при оружии.
   Отворили нам не сразу… И по роже привратника я сразу понял: сейчас заорет!
   Чем я его так встревожил, выяснять не стал. Двинул в рыло, прислонил у дверей, велел Вихорьку подождать снаружи с лошадками и тенью, аки ниндзя, проскользнул в особнячок.
   Сонное царство. Не спала одна лишь любимая легавая сучка Филиси. Но мы были знакомы, поэтому псина обнюхала меня лениво и убралась.
   А вот и знакомая спаленка. Две горничные. Спят.
   Я тихонько просочился мимо — в заветное помещение. Хорошо здесь. Тепло, уютно, благовониями пахнет, лампадка под иконами теплится… Опаньки! А кто это тут в постельке — рядом с моей подружкой? Неужели — я?
   Увы! Совсем другой мужчина. Ах, Филиси! Ах, господин виконт! Это же форменный инцест!
   Какое-то время я боролся с искушением — устроить сладкой парочке горькое пробуждение. Но — пожалел. Не де ла Бриса, разумеется. Филиси.
   Так что пусть спят дальше. Так же бесшумно я вернулся к дверям и покинул дом, где провел не худшие часы своей жизни.

   Лучше бы мы с Вихорьком выбрались из Парижа до рассвета. Что нам стоило стырить какое-нибудь плавсредство и уйти по ночной Сене? Иронический припев из детского мультика о Бременских музыкантах «Ох рано, встает охрана!» оказался пророческим. Охрана действительно вставало ранехонько. Ничем другим я не могу обьяснить тот прискорбный факт, что о моем побеге стало известно.

   У ворот меня ждал сюрприз: блокпост.
   Семеро бойцов с молодым, но грозным командиром. Из них — четверо стрелков. Среди последних — арбалетчик. Арбалет — штука довольно редкая, недешевая и существенно уступающая хорошему луку в скорострельности. Но весьма неприятная когда надо выстрелить только один раз, причем — с небольшой дистанции. Как раз — мой случай. А я уже не сомневался, что искали именно меня. Потому что вышеописанные бойцы полностью игнорировали чернь, акцентируя внимание на тех, кто был или в принципе мог быть воином.
   И никакого досмотра. Исключительно — фейс-контроль. Один взгляд молодого офицера — и отмашка: вали с Богом!
   Физиономия командира караула показалась мне знакомой… Где-то я его видел… Хотя какое это имеет значение? Главное, чтобы он не опознал меня. Минутное искушение — развернуть коня обратно…
   Нет, это не мой метод. Бегать от горстки франков? Хватит! Набегался!
   Я надвинул на лоб шлем, спрятал нижнюю часть лица в шарфе, обмотанном вокруг шеи и решительно направил коня прямо в толпу, которая тут же раздалась, пропуская благородного шевалье…
   Повелительный знак: стоять!
   Я сделал морду кирпичом, но — сконцентрировался. Ворота открыты. Прорваться — можно. Вихорька — вперед, я следом. Жаль, нельзя щит на спину повесить! Жаль, что на мне — франкская броня, а не моя собственная. Арбалетный болт она бы не удержала, а вот обычную стрелу — почти наверняка. Стрелки из франков — посредственные.
   — Господин! — это офицерик. Безусое лицо, внимательный прищур. Явно из благородных. Грамотно стоит. Сходу не достать. И стражник с копьем — рядом. Кольнет лошадь — и приплыли.
   Вихорек, углядев сигнал, тут же обогнал меня и двинул на выход. Его никто не остановил.
   Я прикинул шансы… Шансы были неважные. Даже офицера мне не достать…
   Наши глаза встретились… И я сразу понял: узнал. Но сделать ничего не успел, потому что благородный франк, решительным жестом убрал с моего пути копье подчиненного и шагнул вперед, оказавшись в зоне досягаемости моего пока еще отдыхавшего в ножнах клинка.
   — Счастливого пути, шевалье! — произнес он громко. И добавил, уже намного тише: — Спасибо.
   И тут я его узнал: тот самый молодой парень, что сидел рядом с шевалье Жилем в трапезной монастыря на «пиру победителей». Тот самый, кто был готов наброситься на Торгильса-хёвдинга, чтобы защитить свою невесту. Вернее, пасть в неравном бою.

   Примерно через два часа, обогнув город по большой дуге, мы вышли к лагерю норманов.
   Мой шпионский роман закончился.

Глава двадцать шестая,
в которой герою приходится столкнуться с таким неприятным явлением как кровная месть

   — Три дня? — пробасил Рагнар. — Ты уверен?
   — Ну, может быть, четыре…
   Я снова стал хускарлом Ульфом Черноголовым. Привычная одежда, привычное оружие и доспехи. Возможность нормально разговаривать.
   — Жители уже бегут. И плывут. Но королевскому войску нужно подготовиться. Скорее всего, они пойдут к монастырю Сен-Дени. Можно перехватить по дороге…
   Конунг поглядел на сына. Ивар покачал головой. Рожа мрачная. Конунг вздохнул. Да что у них тут стряслось, пока меня не было?
   Стряслась. Гнев богов. Реакция на бездействие и леность в ратном труде.
   Так считали сами норманы. Но у меня было другое объяснение. Антисанитария. И как результат — эпидемия. Очень похоже на дизентерию. Жар, понос… Кровавый. Человек сто уже умерло. Заболевших — больше тысячи… А сколько еще на подходе?
   Да, при таких условиях не особо повоюешь. Правда, «генералитет» инфекция пока не затронула. Предположение Ивара: потомков Одина гнев богов не касается. А мое личное мнение — потому что руководство кушает на серебре-золоте и термообработанную пищу, а пьет главным образом винище. Опять-таки из драгоценных кубков. В отличие от простых парней, которые не брезгуют и речной водичкой. Кстати и пленников зараза не пощадила. Эти-то, интересно, в чем провинились?
   Но что значит логика в сравнении с религиозными убеждениями!
   Одно хорошо: командование норманов прекрасно понимало опасность. Опыт, наверняка, уже имелся. Так что больных отделили от здоровых (чтоб не заражали проклятием), а здоровым предписали участвовать в искупительных ритуалах: в частности — окуривании благовониями. Тоже, кстати, дезинфекция какая-никакая…
   Подхватить кровавый понос в отсутствие антибиотиков мне как-то не улыбалось. Вывод: надо валить!
   — Если я больше не нужен Рагнару-конунгу, то может мне будет позволено вернуться в свой хирд? — дипломатично поинтересовался я.
   — Не хочешь стать моим человеком? — пророкотал Лотброк. Впрочем, довольно добродушно.
   — Хрёрек-ярл — твой человек, — еще более дипломатично ответил я. — А я — его.
   — Ладно, — милостиво кивнул конунг. — Возвращайся к моему брату Хрёреку. Но — завтра. Сегодня у нас будет пир. В твою честь. Ибо ты, Ульф, сын Вогена, славно послужил мне и моему воинству.
   Такие слова обычно предшествовали подарку.
   Так и было. Рагнар поглядел на свои золотые браслетики… Но, видимо, счел их слишком мелкими для моего геройства. И стащил с шеи золотую цепку с медальоном, изображавшим то ли слившихся в любовном объятии драконов, то ли передравшихся собак.
   — Возьми, Ульф! Возьми и носи! Пусть все видят, что Рагнар-конунг так же щедр с друзьями, как и беспощаден к врагам!
   Я поклонился так низко, насколько позволяло достоинство и доспехи.
   А цепочка-то неслабая. Килограмм, не меньше.

   — Из реки — не пить! Вообще воды сырой не пить! Никакой! Только кипяченую. И только — из серебряной посуды. Руки перед едой мыть. Тоже кипяченой водой. Гадить — отдельно от других. Руками без необходимости никого и ничего не трогать! Только — в перчатках. Потом перчатки пронести сквозь пламя.
   — Зачем всё это нужно? — наконец не выдержал Тьёрви.
   При всём уважении ко мне и моему геройству, он, все-таки, хёвдинг. И старший в нашей маленькой компании.
   — Может и не нужно, — согласился я. — Если ты хочешь срать кровью, забудь о том, что я сказал.
   Тьёрви подумал немного… И кивнул. Надо полагать, вспомнил о моей «колдовской» репутации.
   — Будет так, как ты сказал.
   — Вот и славно. И, если никто не против, — персональный взгляд на Тьёрви, — то завтра мы отбываем. Я бы и сегодня уехал, но Рагнар устраивает пир в мою честь.

   — Тебя что-то беспокоит, — констатировал Свардхёвди после окончания моей «гигиенической» речи.
   — Да, — сказал я. — И очень сильно. Так что позаботься, пожалуйста о том, чтобы до нашего отъезда все, включая Стюрмира, делали то, что я велел.
   — Я прослежу, — пообещал Медвежонок.
   Хочется верить, ведь ни меня, ни Тьёрви вечером с ними не будет. Мы будем пировать у Рагнара. А теперь хорошо бы часика три поспать. Где-нибудь подальше от шумного и вонючего норманского общества.

   Это оказалось проще решить, чем сделать. Пришлось отмахать километра три, пока я наконец не отыскал укромное местечко на берегу милого озерца. С противоположной стороны озерца стояли какие-то домики, но здесь, видно, когда-то прошел смерч, превратив лес в бурелом, уже успевший прорасти и укрепиться молоденькой порослью. Найти меня в этом древесном хаосе было трудновато. А бесшумно подобраться — и вовсе невозможно. Так что я выбрал местечко вдали от муравьиных троп, расстелил на травке плащ, распоясался, стащил сапоги, лег и тут же вырубился.

   Спал без помех, а когда проснулся, солнце уже обозначило часика четыре пополудни. То есть придавил минут триста. Супер!
   Теперь — освежиться. Осмотр озера показал: трупов поблизости не наблюдается и пахнет вода вполне нормально.
   Так что я рискнул искупаться. Тоже без проблем.
   Вытершись плащом, я оделся, вооружился, вылез из бурелома и в отличном настроении двинул в обратный путь. Ни на миг, впрочем, не забывая, что я — на чужой территории и всякий уважающий себя француз с удовольствием пустит стрелу в одинокого викинга.

   Опасался-то я аборигенов, но действительность показала — зря. Главные киллеры на французской земле этим летом — отнюдь не французы. А я, завершив миссию, совершенно не ко времени расслабился…
* * *
   — Стоять!
   Их было четверо. Каждый — с полтора меня. Верно, от неожиданности мои память и разум обострилась настолько, что я сразу понял, кто это такие. Это бородатое личико снилось мне не раз. А четверо молодцов на него похожи, как братья-близнецы.
   Квадратные рожи, широченные плечи — на уровне моего носа. Наверное, они и были его братьями. Или вроде того.
   — Стоять, колдун!
   Я остановился. Клинок смотрел мне в лицо. Блестящая полоса металла, мост, по которому герои уходят в Валхаллу. Грань, отделяющая живое от мертвого. С одной стороны — свет, с другой — тьма. Сейчас я видел ту сторону, которая — свет. В ней отражалось небо.
   — Меня зовут Ульф Вогенсон. Я из хирда Хрёрека-ярла, Инглинга. Которого называют Красным Соколом. Кто ты, человек, угрожающий мне железом, но недостаточно храбрый, чтобы бросить мне вызов?
   Державший меч расхохотался. Очень искренний смех. Я бы сказал — жизнеутверждающий, но уж слишком очевидна была угроза моей собственной жизни.
   — Наш брат бросил тебе вызов! — прорычал другой близнец. — Теперь он мертв! Никаких вызовов, колдун! Мы просто отправим тебя следом за ним!
   — Ты не выглядишь слишком быстрым, так что тебе придется постараться, чтобы его догнать! — пробасил третий, расположившийся за моей спиной.
   — Да, это будет нелегко, — спокойно произнес я.
   Грань, отделяющая живое от мертвого — в дециметре от моего лица. По положению его руки я вижу: чтобы преодолеть эту ничтожную дистанцию клинку потребуется четверть секунды. А мой Вдоводел — в ножнах.
   — Мы справимся!
   Это четвертый. Сзади и слева. В полутора метрах от меня. Идеальная дистанция для быстрого и мощного выпада.
   — Думаю, вы попробуете, — тем же ровным, уверенным голосом (единственным моим оружием в данный момент) произнес я. — Если Одину угодно призвать меня к себе именно сегодня, вы преуспеете. — Тут я сделал паузу, но ни один из четверки не подал голос. Они внимательно слушали.
   Не слишком умно с их стороны. Если они действительно считают меня колдуном.
   Колдуна лучше убить сразу. Пока он не наколдовал какую-нибудь гадость. Вроде посмертного проклятия.
   Неужели они меня боятся? Трудно поверить! Четыре здоровенных матерых викинга. В полном боевом. С оружием наголо. И боятся одного-единственного мелкого (макушка на уровне квадратных челюстей, заросших желтой ботвой) парня, который даже не успел вытащить меч, потому что его застали врасплох? Нет, пожалуй, насчет «боятся» я загнул. Не боятся — опасаются.
   — Я уйду. Но и вы вскоре уйдете следом. И вам повезет, если вам отомстят люди моего ярла. Хуже, если это будут люди Рагнара-конунга, — мне очень кстати вспомнилась речь Тьёрви, обращенная к людям Хрондю Красавчика. — Вот тогда вы очень сильно позавидуете своему брату Сторкаду, который умер быстро и с оружием в руке. Думаю, у вас будет возможность порадовать богов своим мужеством, когда Рагнар возьмет с вас полную цену за мою смерть. Или это будет Ивар? Даже не знаю, кто из них более искусен в умении убивать медленно. Но ты, — я добродушно улыбнулся тому, что нацелил меч мне в переносицу, — ты, возможно, узнаешь.
   — Не пугай нас, колдун!
   Хороший голос. Низкий, угрожающий. Рычащий.
   Не знаю, что подвигло мне. Просто захотелось. И я тоже зарычал. Низко, грозно. Так рычит волк, предупреждая: это моя добыча.
   Хорошо получилось. Естественно.
   Желтобородый брат женоубийцы Сторкада дрогнул. Не рукой. Только веком. Моргнул.
   И подарил мне те самые полсекунды.
   Подшаг вперед, с уходом под руку (и клинок уже глядит не в меня, а мимо), толчок — и назвавший меня колдуном врезается в своего родича, лишая его возможности атаковать…
   Вместо него ударил стоявший сзади и слева. Боковым зрением я поймал выпад и «укрылся» за могучим туловищем первого противника, одновременно выхватывая из ножен Вдоводел.
   Глупость, скажете? Тропа передо мной была свободна. Я мог бы дать деру… И скорее всего умер бы, потому что викинги бегают быстрее меня.
   Но я не думал бегстве. Потому что за минувшую секунду я понял еще одну немаловажную вещь. Все викинги — крутые парни. Но — разного уровня крутости. И возьми меня в оборот четверка бойцов уровня покойного Сторкада — во мне уже понаделали бы несовместимых с жизнедеятельностью дырок. Но четверо родичей не относились к норманской воинской элите. Они запросто порубили бы десяток франкских пехотинцев… И у них был почти стопроцентный шанс прикончить меня… Но они его упустили.
   Теперь — повеселимся! Мой Белый Волк стоял напротив меня, на опушке. И улыбался во все зубы.
   Уже знакомое безмятежное спокойствие объяло меня. Убьют меня или нет — это не так уж важно. Четверо, шестеро… Хоть двадцать противников. Ну убьют меня… Какая разница! По-любому всё будет хорошо!
   «Ты не один, — улыбался мне белый красавец. — Ты — малая часть Великого Мира. Он был, есть и будет, независимо от исхода вашей маленькой драчки. Следовательно, и ты тоже — будешь».
   Я засмеялся, легко и радостно. Подбил вверх сильной частью клинка летящий мне в шею меч и нанес мощный, но элегантный укол. Примерно так, только более грубо мой ученик Скиди когда-то парировал эффектный удар Гуннара Гагары.
   Попал я не в шею, как намеревался, а в нижнюю челюсть. Челюсти у скандинавов крепкие. Опять-таки — волосяной покров имеется. Однако заплетенная в тугую косицу борода — слабая защита против закаленной стали. Жало Вдоводела вошло в кость так легко, что я почти не ощутил сопротивления. Я отдернул меч, собираясь уколоть еще раз, но мой противник и без того начал заваливаться назад, а сорвавшиеся с моего клинка капли крови упали прямо к лапам моего Волка. И Белый, не сводя с меня глаз, наклонил башку и лизнул смоченную влагой жизни траву.
   Ну да, я смотрел на Волка, а не на свирепых датчан, набросившихся на меня разом. А зачем мне на них смотреть, если я и так провижу все их проделки? Вот этот намеревается сбить меня щитом, а тот — принять на свой щит мой удар (если таковой будет) и атаковать снизу, из-под щита. Если я уйду прыжком, то первый скорее всего меня достанет. А если отпрыгну, то окажусь левым боком к третьему братцу, который достанет меня уже наверняка. Какая славная и беспроигрышная комбинация… И я ломаю ее одним движением, просто ухватив свободной левой рукой за край толкающего меня щита и выворачивая его в направлении движения.
   Весу во мне — три четверти от нормального нормана, но вес не имеет значения, когда выбран правильный вектор усилия. А у меня сейчас все движения — правильные. Потому что я сейчас — как наш драккар, скользящий над волнами и управляемый безошибочным кормилом Ольбарда Синеуса. Я не разбиваю морские волны, а «прогибаюсь» вместе с ними, скольжу на тончайшей прослойке воздуха, отделяющего дерево от воды.
   Мой противник… Нет, скорее партнер. Партнер в великолепном и смертельном танце, партнер и ведомый. Я тяну за щит, а он удерживает рукоять и движется следом, по моей воле, втягивая в мой танец остальных: того, кто должен был «принять» меня, и третьего, которому было назначено вогнать клинок мне в бок или в спину. Третий бросается ко мне. Он очень торопится, но всё равно его братец, тот, что тянется за своим щитом, оказывается между нами раньше. И в этот момент я отпускаю щит и инерция бросает его хозяина на брата. Прямо на меч. Нет, он конечно успевает убрать клинок. И даже отклониться в нужную сторону, чтобы братец в него не врезался. Но… Перекрывает линию атаки другому брату. И его правая рука (он отвел ее, чтобы не поранить родича) очень удачно оказывается как раз на умбоне его собственного щита. Мне остается лишь ударить. Не слишком сильно. В этом нет необходимости. Умбон щита выступает плахой, на которой в момент удара лежит правая кисть датчанина.
   Лежала. Теперь она летит на землю вместе с мечом, а ее недавний обладатель рефлекторно делает выпад в мою сторону (так часто бывает — боли-то нет, шок), но вместо смертоносного железа в меня летят куда менее опасные кровавые брызги.
   А я уже проскальзываю — протекаю мимо — к третьему братцу. Мне легко и радостно от того, как… мне легко и радостно. Я на самом стержне жизненного потока. Что может быть лучше? Но мой очередной партнер этого не понимает. Мой смех, похоже, вызывает у него страх. И, как положено воину, испуганный, он нападает. Немедленно.
   Но недостаточно быстро. Мы уже слишком близко для такого замаха. Я перехватываю свободной левой его правую руку — за край доспешной рубахи — колю Вдоводелом в бедро, доворачиваю клинок, расширяя рану, толкаю сторкадова брата плечом, он падает на тропу, боком, на свой щит…
   И я лечу следом, сбитый с ног мощным ударом щита.
   Ошибка. И я знаю, почему так произошло. Понимаю даже раньше, чем приземляюсь на упавшего датчанина. Потому что — кайф. Я слишком увлекся им. А — нельзя. То есть можно испытывать и радость и восторг от моего состояния. Но восторг, а не ВОСТОРГ!
   Этот грубый толчок и боль, которую испытывает моя спина, мгновенно (я успеваю поймать укоризненный взгляд Волка) приводят меня в чувство. И падаю я уже правильно. Не на крестовину меча, которой раненый в ногу датчанин «заботливо» целит мне в глаз, а защищенным кольчугой плечом — на его клинок. Датчанин кричит. Другая часть перекладины вонзается ему в щеку. А я уже перекатываюсь на спину и встречаю Вдоводелом набегающего третьего. Набегающего, чтобы добить, но натыкающегося ногой на жало Вдоводела. Я мог бы ударить его под кольчужную юбку, в пах. Но — пожалел. Клинок «всего лишь» вспорол икру. И увяз.
   Но ненадолго. Подрубленный начал падать на меня — и я «встретил» его упором ноги в живот. Так что третий братец Сторкада полетел дальше, а мой меч высвободился.
   Кажется, всё. Я встал. В голове медленно таял хрустальный звон.
   Волк ушел.
   Остались четверо порубленных-порезанных родичей Сторкада и я. Не скажу, что без единой царапины — синячина на спине будет, это факт, — но главное цело и настроение бодрое. Да и с чего притомиться? Судя по количеству нанесенных и отбитых ударов прошло меньше минуты.
   Я оглядел поле битвы. Забавно получилось. Все четверо мстителей за коварно загубленного родича живы. Первый братан валяется без сознания — челюсть я ему знатно покорёжил.
   Второй сидит на земле, поспешно накладывая жгут на укороченную руку. Нет, парень, ты не берсерк. Кровь так и хлещет.
   Третий лежит на боку, зажимая ладошкой развороченную щеку и опрометчиво игнорируюя кровотечение из бедра.
   Четвертый — в отрубе. Надо полагать, приложился башкой, когда приземлялся. У него рана и вовсе пустяковая. Дырка в мышце. Зарастет, если перевязать вовремя. В отрубе — или придуривается? Нет, не придуривается. Нос конкретно на сторону. Вот они, проблемы открытого шлема.
   Я вернулся к первому. Пнул его по колену, приводя в чувство.
   Потом махнул Вдоводелом перед его носом, сбрасывая с лезвия кровь. Норман прижмурился: капли на личико попали, — и вцепился в рукоять заткнутого за пояс топорика. Не потому, что намеревался драться. Решил: убивать его сейчас буду.
   — Вот мое главное колдовство! — Я поднес жало меча поближе. Норман не выдержал, скосил глаза на полированный металл с элитным «булатным» рисунком, промычал что-то…
   — Молчи, — сказал я. — Ты уже на полгода вперед наговорился. Я оставлю тебя в живых. И твои братья тоже будут живы. — И вспомнив, что такие парни считают милосердие слабостью, добавил: — По марке за каждую жизнь не кажется мне слишком большой платой. Согласен?
   Безрукий кивнул.
   — Боги слышали наш договор, — произнес я торжественно, обтер Вдоводел о его плащ и убрал в ножны. — И теперь встань и позаботься о том, чтобы я получил четыре марки, а не две.
   Повернулся к нему спиной и двинулся прочь. Рискнет метнуть в меня топор или не рискнет?
   Не рискнул. Это правильно.

   Забегая вперед скажу: выкуп я получил на следующий день и полностью. Разбогател еще на килограмм серебра. И прибавил еще пару пунктов рейтинга. Хорошо, что парни остались в живых. Увечье прибавляет славы тому, кто его нанес, а не тому, кто получил. Так что теперь братья будут носить на своих телах мою «рекламу». И желающих проверить меня на прочность станет немного меньше. Было бы не худо сочинить какую-нибудь песнь на тему нашей битвы. Сам-то я в искусстве Браги не силен, но можно нанять профессионала…

   Кстати, об искусстве застольных речей. Именно оно понадобилось от меня в первую очередь. Присутствующие на пиру в один голос потребовали рассказать о моих приключениях подле Карла Лысого.
   Я не стал упрямиться. И постарался вырастить клюкву поразвесистее. В итоге разошелся настолько, что число порубленных мною в темнице франков достигло нескольких десятков, и все они были сплошь благородные шевалье, которым Карл поручил охранять такого великого героя, как я. Также оказалось, что король решил покинуть столицу не в силу, мягко говоря, осторожности, а потому, что я по ночам устраивал террор его людям на улицах столицы, а днем всячески запугивал страшными норманами.
   Надеюсь, все присутствующие, привыкшие к неумеренному хвастовству друг друга, разделят сказанное на десять.
   Наш с Вихорьком отход по парижским катакомбам превратился в захватывающий триллер, полный гигантских крыс, зомби и скелетов с ржавыми мечами. К этому времени я уже порядком накушался доброго французского вина, как что яркие подробности триллеров-блокбастеров и компьютерных игрушек потоком лились в широко раскрытые норманские уши.
   Успех был полный. Меня трижды вызывали на бис (отклонения от сюжета и новые подробности никого не смущали), по ходу сочиняли позитивные стихи (в мою честь) и провозглашали здравицы и клятвы, за которые потом, само собой, придется отвечать, но это — потом. А сейчас каждый из вождей старался перещеголять остальных в запредельности пожеланий.
   Но перебил все ставки, естественно, Рагнар.
   — Рим! — ревел он так, что вздувались стены командирского шатра. — Рим! Я его возьму! Мы его возьмем!..
   Впрочем, это была не клятва, а лишь пылко выраженное намерение. То есть, если Рим не будет взят, никаких претензий со стороны богов к Рагнару предъявлено не будет. Мало ли что скажешь спьяну под хорошее настроение.
   Празднество омрачило только одно: прямо среди пира двоих вождей пронесло. В неаппетитном смысле этого слова. Увы! Инфекция добралась и до норманского руководства.
   Знай об этом Карл, то через три дня, когда более половины викингов вышло из строя, он двинул бы не в сторону Сен-Дени, а прямо на обосравшегося супостата.
   Но он не знал. И смылся.
   Его примеру последовали многие. В том числе и граф Парижский. И вся городская стража.
   На четвертый день викинги (те, кто мог самостоятельно передвигаться) беспрепятственно вошли в Париж. Однако сказать, что грабеж столицы Франции обошелся совсем без потерь, нельзя. Немало храбрых воинов погибло, когда в процессе грабежа Сент-Жерменского аббатства, на грабителей обрушилась крыша монастыря.
   Событие, приписанное впоследствии заступничеству Святого Георгия.

   Но я в этого уже не видел. Наша маленькая компания двинулась в обратный путь сразу же после того, как мой организм пришел в себя после попойки.
   И — да здравствует я! — никто из нас не заболел.

Глава двадцать седьмая,
в которой герой упражняется в богословии и становится еще богаче

   Прошло две недели. Значительную часть этого времени я провел в нашей «резиденции» на острове близ Нанта. Бездельничал. Тренировал Вихорька. За неимением под рукой Скиди, который отправился решать финансовые дела своей невесты. Общался с девочками из обслуги и совершенствовал французский в богословских беседах с отцом Бернаром, человеком весьма и весьма неглупым, но пребывавшим в твердой уверенности, что спасение человеческой души происходит исключительно через принятие христианских ценностей. Посему его миссионерская деятельность (в отличие от медицинской) никакого отклика в заскорузлых сердцах викингов не находила. Впрочем, и обижать его никто не пытался. Во-первых, отец Бернар считался моим рабом, а во-вторых, оказался сведущ во врачевании, что защищало его от гнева скорых на руку норманов даже лучше, чем мой авторитет.
   А говорил он, между прочим, далеко не глупые вещи. На мой взгляд.

   — Посмотри на свои сапоги, господин Ульф, — сказал мне монах во время одной из таких бесед. — Что ты видишь?
   — Хорошие сапоги, — пожал плечами я. — Красивые. Удобные.
   Что ему не нравится? Руны защитные? Нет, вряд ли. Откуда франкскому монаху знать смысл рун? Я и сам его толком не знаю.
   — Так и есть. Но зачем на них столько серебра? И этот шелк? Разве нельзя обойтись без этого?
   Что я мог ему ответить? Сказать, что обувка моя — статусная? Что лично меня вполне устроили бы сапожки без всяких изысков, но мои друзья-товарищи такой простоты не поймут?
   — Обойтись можно. Но — зачем? Мастеру, который делал эти сапоги, было приятно показать свое искусство. Мне приятно их носить, а людям приятно на них смотреть. Что в этом плохого?
   — А ведомо ли тебе, господин Ульф, сколь многим людям пришлось трудиться для того, чтоб ты надел эти сапоги? Знаешь ли ты, насколько издалека привозят шелковую ткань, которой обшита твоя обувь? Чтоб добыть ее, купец построил корабль, нанял моряков, переплыл море. Все эти люди подвергались лишениям и бесчисленным опасностям, они оставили свои семьи, рисковали жизнями, а иные и погибли. И это лишь для того, чтобы ты украсил свои сапоги, которые ныне так заляпаны грязью, что вряд ли кто-то разглядит, как они красивы.
   От такого наезда на мою ни в чем неповинную обувь я несколько растерялся и отец Бернар решил, что железо нагрето достаточно.
   — Все вы, язычники, таковы… — начал он новый обличительный пассаж, но тут я его перебил.
   — Эй, погоди, монах! Разве только язычники украшают одежду?
   Что за несправедливость, в самом деле? Я бы понял, если бы отец Бернар упрекнул норманов в жестокости, но в стремлении к роскоши!.. Чья бы корова мычала!
   — А как же шелк и серебро на одеждах ваших священнослужителей? — задал я риторический вопрос. — Там хватит серебра и шелка на тысячи таких сапог! И, можешь не сомневаться, кое-что на сапоги и пойдет. На наши сапоги!
   Терпеть не могу двойных стандартов!
   — Это же совсем другое, — возразил монах, но я не ощутил в его голосе уверенности. — Украшения сии служат величию Господа.
   — А изысканная пища, которую кушает настоятель, тоже способствует величию Бога? — осведомился я. — А эта лепешка, которая у тебя в руке? Как сказывается на Величии Господа отсутствие на лепешке гусиного паштета?
   — Ты видел на мне украшения? — задал встречный вопрос отец Бернар. — Стало быть, и лепешка без паштета в моей руке — уместна. И кто я таков, чтобы судить о том, что до́лжно, а что нет, если… — Тут он замялся.
   — …Если в Ватикане любят и шелк и золотишко! — подхватил я.
   Отец Бернар одарил меня пристальным взглядом.
   — Ты неплохо осведомлен… для нормана.
   — А ты неплохо ездишь верхом — для монаха, — парировал я. — Признайся: было время, когда твоя рука чаще сжимала меч, чем четки?
   — Почему ты так думаешь?
   Угадал. Что ж, я всегда подозревал, что мой личный миссионер — из бывших шевалье.
   Хотя насколько я понял из разговоров моих парижских собутыльников, обычно выходцы из благородного сословия становились не простыми монахами, а членами церковного руководства. И вели при этом жизнь весьма близкую к прежней, светской. И даже роскошнее, потому что бабла у церковников было не в пример больше.
   — А думаю я так, потому что сам — воин, — отвечал я. — И могу узнать воина по тому, как он движется. И по тому, как он относится к смерти.
   — Наша жизнь — в руках Божьих! — благочестиво произнес отец Бернар.
   — Что-то я не заметил подобного смирения у большинства монахов. Оказавшись в руках язычников, они не пытаются их просветить, визжат, как свиньи, вымаливая жизнь. Хотя бы — рабами. Лишь бы не убили.
   — Все мы — рабы Божьи. А человек слаб. Даже, если он посвятил себя Богу. Сам апостол Петр…
   — Знаю, знаю! Три раза отрекся. А ты? Ты бы — отрекся?
   — Ты читал Святое Писание?
   — Кое-что. Но ты не ответил.
   — Петр поступил так, как было предначертано, — уклонился от ответа монах. — Не должно ему было умереть в ту ночь. А должно — основать Церковь Христову.
   — Вот и тому купцу, который привез шелк для моих сапог, не было суждено утонуть, — заметил я. — А мне эти сапоги — носить. Хотя ты прав: почистить их не мешало бы.
   — Не хочешь ли принять Святое Крещение, господин Ульф? — в очередной раз предложил отец Бернар.
   Я посмотрел в глаза монаху. Долго смотрел, потом спросил:
   — Так что насчет меча? Я не ошибся?
   — Да, — кивнул монах. — Я был воином. Но понял, что не железо, а благость и добрая воля ведут в чертоги светлые.
   — Что ж, — сказал я. — Прости, что помешал тебе попасть в Рай. Но сдается мне: ты еще пригодишься Господу в этом мире.
   — Так ты готов креститься?
   Я не ответил. Встал и ушел к девочкам. А что я мог сказать? Что я уже был крещен? Или — буду? Ведь до моего крещения — еще тысяча с хвостиком лет. Действительно ли оно сейчас?

   Моим размышлениям о Божественном был положен конец. Вернулось начальство: Бьёрн, Хальфдан, Хрёрек. С новостями. И с денежками.
   Денежки были — королевские.

   Карл заплатил-таки норманам отступное. Семь тысяч фунтов серебром. Весьма скромная сумма, но если вспомнить, что Рагнар разграбил Париж, а его войско на момент торговли на три четверти состояло из небоеспособных дристунов, то — очень даже неплохой кусочек.
   Тысячу марок Лотброк отослал Бьёрну, а тот поделил между наиболее достойными. Мне тоже досталась аж целых полфунта королевского серебра.
   С паршивой овцы, как говорится…
   По-настоящему меня огорчило другое. Старина Рагнар собирался устроить продолжение банкета. Слово «Рим» застряло в его мечтах, как репей — в шерсти бродячей псины.
   — И на кой нам этот Рим? — честно спросил я на совете хирда. — Добычи и так столько, что не то что в сундук под румом — в трюм кнорра не влезет!
   Ответом мне было несколько удивленное молчание… Которое нарушил Свартхёвди, напомнив присутствующим:
   — Братец Ульф по моей сестренке скучает.
   Тут же повсюду расцвели довольные ухмылки.
   Вот это народу было понятно. А то «слишком много добычи!» Что за абсурдное заявление!
   Словом, понимания я обществе не нашел. Разве что — у отца Бернара, который права голоса на нашем тинге уж точно не имел.
   Так что я всё понял, заткнулся и молча слушал, как уважаемые люди рассуждают по поводу несметных римских богатств. Их логическая цепочка выглядела так: простые христиане свозят всё лучшее, что у них есть в монастыри. А монастыри, в свою очередь, всё лучшее отправляют главному жрецу Белого Христа. То есть Папе Римскому. Вот там-то и лежат подлинные сокровища.
   То, что лето кончается, никого не смущает. Здесь юг. А путь наш лежит еще южнее. Туда, где зимы теплее, чем датская весна.
   Проорав часика четыре, воины Хрёрека-ярла единогласно постановили: в Рим с Рагнаром-конунгом плыть.
   Вывод: в этом году домой я точно не вернусь.
   Теперь предстояло решить менее глобальные вещи. Например, в каком составе плыть в Италию? А также как и где хранить уже добытые ценности, потому что везти их с собой — только место занимать всяким «дешевым» серебром, когда впереди — несметные римские сокровища.
   Решили. В поход пойдут три драккара и один кнорр. Четвертый драккар, требующий ремонта, останется здесь. Здесь же останутся все раненые и больные плюс человек двадцать хирдманнов постарше. Их задача: укрепить лагерь, где будут храниться ценности и продукты, кои необходимо накопить ко времени нашего возвращения. Начальником оставшихся назначался Хёдин Морж.
   Остальные продолжат поход.
   Вот счастье-то привалило морским разбойникам! Круглый год — над бездной вод. Мечты сбываются.
   Мне присоединиться к команде Хёдина даже не предложили. Ну да я бы и сам не остался. Одно дело — домой, а совсем другое — с дедушками полгода на острове сидеть. Уж лучше я с братвой в Италию сплаваю.
   Надо отдать должное норманам, никто даже не предполагал, что будет — легко. Путешествие вокруг Европы — дело не совсем новое. Хаживали и не единожды. Но море есть море. Тем более — океан. Это сушей из Франции в Италию — практически рукой подать, а соленой дорогой — хрен знает сколько. Сначала — по Аквитанскому морю вдоль французских и леонских берегов. Потом — Атлантика, Испания, вернее, Кордовский Эмират — до Гибралтарского пролива, за которым всё та же Кордова, и дальше, по Средиземному морю — можно вдоль северного берега — мимо южной Франции, а можно — вдоль южного, африканского. Выбор богатый, но по сути: хрен редьки не слаще.
   Ну да меня это не касается. Мое дело — весло вертеть.

Глава двадцать восьмая,
в которой герой, вопреки собственному желанию, отправляется на юг

   В поход отправилось более сотни наших кораблей. Однако через Ньорва Зунд[15] прошло лишь восемьдесят семь. Во время плавания вдоль испанских берегов наша северная рать порядочно поиздержалась. Главным образом потому, что поначалу мы постоянно ввязывались в драки с местными. Ни одной настоящей битвы, но — непрерывные стычки. Проба сил. Арабская легкая конница была хороша. Отменные стрелки, отважные воины… В рукопашке против плотного строя викингов им ловить было нечего. Точно так же, как и нам, тяжелой пехоте, за ними гоняться. Но не будь у Рагнара конкретной цели — Рима, мы бы наверняка задержались тут подольше. Места эти (будущая Испания и Португалия) были богатейшие, покруче Франции. Даже простые воины щеголяли в шелках. Но может и к лучшему, что Рагнар стремился в Италию. Со здешними населенными пунктами наверняка пришлось бы повозиться. Я в «прошлой жизни» бывал в Испании и видел вросшие в скалы города-крепости. Тут и строить почти ничего не требовалось — природа сама потрудилась.
   Оказаться у подножия этих твердынь, под обстрелом арабских воинов мне совсем не улыбалось. К счастью ничего подобного от меня и не требовалось.
   Мы выбирали местечко, где в море впадала река, высаживались, хватали по-быстрому, до чего можно было дотянуться — и сматывались. Держались кучей, потому что стоило какому-нибудь кораблю отбиться от стаи, как откуда ни возьмись, появлялись арабские галеры и травили одиночку, как псы — кабана. При отсутствии ветра драккары галерам ничуть не уступали, даже превосходили в прыти, а вот в парусной регате проигрывали однозначно.
   Отец Бернар сказал мне, что сарацины — такие же пираты, как и мы. Только верят в Аллаха и рожами посмуглее. Такие же морские волчары. Налетали, били… И тут же давали деру, увидев полосатые паруса идущих на помощь своим драккаров. Отступали, но не уходили. Просто держались поближе к берегу, где преследовать их было не только бесполезно, но и опасно.
   В отличие от нас, арабы отлично знали здешние воды, а напороться на скалу или даже просто сесть на мель было чертовски рискованно.
   Пока пара-тройка драккаров снимала с банки застрявший кораблик, отважные аборигены вертелись вокруг и осыпали стрелами спасателей и спасаемых.
   В одной из таких мелких стычек меня ранили.
   Виноваты были наши союзники-нореги из бывшего Торсонова хирда. Поддались на провокацию и погнались за испанским парусником. Результат — брюхом на мель. А нам, естественно, вытаскивать.
   Пока возились, вокруг образовалось еще три корабля. Мелких, но — со стрелками на борту. Стрелы падали почти на излете (арабы держали дистанцию), но одна из них всё же долетела до меня и пришпилила ладонь к веслу. Поскольку я — везунчик, то стрела оказалась бронебойной, с узким наконечником-иглой и не повредила ничего серьезного. Просто сквозная дырка — как от большого гвоздя. Крупных сосудов не задело, рана чистая, так что прижигать не понадобилось. Отец Бернар промыл рану горячим вином (то еще удовольствие!), сыпнул какого-то целебного порошка и заштопал аккуратненько с двух сторон.
   Зато меня освободили от гребли и приставили к Ольбарду: помогать.
   Весьма полезный опыт: за две недели, пока заживала рана, я научился по цвету воды с приличной точностью определять глубину и по характеру волн угадывать на расстоянии наличие опасных для драккара камней.
* * *
   Заночевали мы близ крохотного островка, даже не островка — отмели, милях в десяти от берега. В условной безопасности, поэтому Хрёрек устроил учения: совместные действия команд в составе единого хирда. Гонял народ часа два, пока окончательно не стемнело. Но недовольных не было. Здоровья у всех (кроме раненых, которые не участвовали) было — девать некуда. Так что тренировки стали не работой, а развлечением. Я, освобожденный по ранению, мрачно помешивал рыбную похлебку в двухведерном котле, слушал вопли, грохот щитов — и завидовал.

   Утро выдалось хмурое. Море, вернее, Атлантический океан не порадовал нас солнышком, зато огорчил скверной видимостью. Берег исчез в дымке. Вокруг не было ничего, кроме серых валов.
   Тем не менее после завтрака мы отчалили и двинулись дальше — вслед за основной эскадрой, которую мы, естественно, не видели, хотя иногда слышали. Этот полезный навык — угадывать в плеске волн, посвисте ветра, и скрипе весел посторонние информативные звуки. В первую очередь — шум плывущих кораблей нашего хирда. А иногда и более дальних — союзных корабликов.
   Ольбард терпеливо фиксировал мое внимание на этих звуках до тех пор, пока я сам не начал кое-что различать.
   Кстати, я обратил внимание, что мои зрение, слух и обоняние за прошлой год существенно улучшились. Было ли это связано с выходом из технической (телевизор, компьютер, книги) цивилизации или стало результатом постоянного напряжения органов чувств, но я уже не чувствовал себя инвалидом среди глазастых и чуистых викингов. А может, дело было не в самих органах чувств, а в мозгу, который постепенно учился анализировать и вычленять нужное?
   В общем, уже к нынешнему лету я перестал чувствовать себя недоморяком.
   Еще через годик-другой, думал я, и выйдет из меня отличный мореман. Может даже и кормчий. Если выживу, само собой.
   Но до Ольбарда мне, по любому, будет далеко.
   Сейчас варяг демонстрировал искусство, близкое к волшебству. В условиях ничтожной видимости он так уверенно держал прави́ло, что драккар бежал ровно, как пес по следу. Так, будто у нашего кормчего в голове был установлен GPS или, по крайней мере, обычный компас.
   — Скажи, Ольбард, а как ты находишь дорогу? — поинтересовался я.
   — А по Солнцу, — флегматично ответил варяг.
   — То есть? — задрав голову, я не видел ничего, кроме низких свинцовых туч. — И где оно, солнце?
   — Там. — Палец Ольбарда указал в небо.
   — Ты что, его видишь?
   — Нет, — качнул головой варяг. — Но я его чувствую. Вот здесь. Он похлопал себя по выдубленной соленым ветром щеке. — Я Ярилу всегда чувствую. А как же иначе?
   Иначе? Да запросто. Я уставился в указанном направлении… Я не чувствовал ровно ничего… Или… Вдруг мне почудилось, будто меж облаков мелькнул проблеск… Верно, почудилось.
   — Да это любой хороший кормчий может. — К нам подошел Ульфхам Треска, уселся на бочонок с вином. — А коли не может — тоже не беда. Для таких солнечный камень существует.
   — Это янтарь, что ли? — спросил я. — И как им пользоваться?
   — В задницу себе засунь! — развеселился Ульфхам. — Совсем ты, Ульф, глупый! Даже солнечный камень что такое — не знаешь!
   — Покажи ему, спокойно сказал Ольбард. — У тебя ведь есть.
   Ульфхам полез куда-то в штаны, покопался, извлек мешочек и вытолкнул из него на ладонь почти плоский прозрачный камешек с легким синеватым отливом. — Вот он, солнечный камень[16]! Отец мой из Исландии привез!
   Ульфхам задрал голову и принялся разглядывать небо сквозь «волшебный» кристалл. Через минуту уверенно заявил:
   — Там солнце!
   Я вопросительно поглядел на Ольбарда.
   — Так и есть, — кивнул кормчий.
   — Треска! Покажи, как ты это делаешь? — попросил я. Надо полагать, неправильно попросил, потому что Ульфхам надулся от важности и быстро спрятал камешек в «чехол».
   — Это — великое волшебство Ньёрда! — важно заявил он. — Ты не поймешь!
   — Да пусть ему, — по-словенски сказал мне Ольбард. — Ты старайся, Волчонок, и Ярило откроется тебе без всяких камней.

   Я старался. Пока рука не зажила, и меня снова не посадили на рум.
* * *
   Дни шли за днями. И каждый приближал нас к берегам Италии. Но чертовски медленно приближал. И ежедневно наше северное воинство недосчитывалось минимум одного-двух бойцов. Кровавая дань испанскому воинству, морскому и сухопутному.
   Как я уже отмечал, арабы-сарацины оказались отличными бойцами, не уступающими нам ни храбростью, ни умением. Правда, стратегия у них была другая, и доспехи, в отличие от нас, носили только «старшие офицеры».
   В поле, при лобовом столкновении все козыри были у хирда, так что поначалу, когда толпа смуглых отморозков, славя Аллаха, налетала на скандинавскую «стенку», хирд перемалывал их практически без потерь.
   Однако эта «удобная» практика закончилась очень быстро. Надо полагать, у арабов был очень неплохо поставлен информационный обмен. И со взаимопомощью — полный порядок. Стоило какому-нибудь из наших отрядов навалиться на местный поселок с палисадом, как тут же, откуда ни возьмись, появлялась арабская конница. И осада прекращалась.
   Словом, несмотря на нашу изрядную боевую мощь, приходилось придерживаться волчьей тактики: укусил — отскочил.
   Само собой, навались мы всеми силами, результат был бы другим. Но Рагнар не считал нужным тратить время на взятие прибрежных поселений. И на болтавшиеся неподалеку сарацинские галеры он внимания не обращал.
   Арабы тоже в безнадежную драку не лезли. Кусали по мелочи. Но — болезненно.
   Наши, само собой, рвались в бой… Но дальше мелких стычек дело не шло.
   За всё это время мы (я имею в виду тех, кто плыл под знаменем Хрёрека-ярла) лишь однажды взяли на мечи испанский городок. Вернее даже не городок, а рыбачий поселок с населением в пару сотен человек. Да и то лишь потому, что дело было вечером, а шли мы — в авангарде.
   Аборигены практически не сопротивлялись. Воинов среди них не было. Собственно и защищать им было особо нечего. Эта нищета даже медной и бронзовой утвари почти не имела. Нашей добычей стало продовольствие и местные девки. Тоже неплохо, решили мои сопалубники. И презрев увещевания отца Бернара, который безуспешно пытался привить морским разбойникам христианские ценности, предались блуду и обжорству.
   Только на одну ночь. Утром мы отплыли и присоединились к главной «эскадре».

   Единственная река, по которой мы рискнули подняться (совсем невысоко) — Гвадалквивар. Заодно шторм переждали.
   Глядя на алчные лица своих спутников, я был уверен: они не просто глазеют по сторонам, а «фотографируют» окрестности. На будущее. Если нам суждено будет вернуться назад (а я на это очень надеюсь), то пройдет еще пара лет — и сюда заявятся незваные гости из породы Любимцев Одина. Надеюсь, меня среди них не будет. Как-то мне здесь неуютно. Я уже словил одну стрелу… Другая может попасть не в руку, а в глаз. Стрелки здесь — меткие.

   Сразу после выхода в Средиземное море мы попали в беду. Шторм накрыл нас в неудачной близости от африканских берегов. И это был — Шторм.
   Я отлично помнил, каково нам пришлось прошлой осенью в Балтийском море… Так вот: тогда были еще цветочки…

Глава двадцать девятая,
в которой пираты северных морей встречаются со своими южными коллегами

   Ветер стих лишь к вечеру третьего дня. О да, теперь я понимал, почему старина Руад когда-то пренебрежительно отозвался о шторме, в который мы угодили по пути в Роскилле.
   И я был невероятно счастлив, что не отправился на корм рыбам. Согласитесь, это было бы глупо: утонуть так и не вкусив прелестей брака с самой прекрасной из датчанок.
   К сожалению, не всем так повезло. В битве с морем мы потеряли пятерых. Троих ладожан, молодого дренга из Хедебю и эста Мянда. Не менее дюжины было ранено: в том числе Стюрмир. Силача придавило сорванной с креплений мачтой, которую он всё-таки сумел удержать и этим, без сомнения, спас многих.
   Трюм нашего драккара был на четверть заполнен водой, и два черпальщика с трудом удерживали этот уровень. Ольбард сказал: доски разошлись. Срочно требуется ремонт. На суше.
   А суши в пределах видимости, увы, не было. Вообще ничего не было. Вокруг — одна вода. Такое впечатление, что из всех кораблей Рагнара уцелели только мы.

   Главную эскадру мы потеряли в первый же день. Но три корабля нашего хирда изо всех сил старались держаться в видимости друг от друга. Кнорр исчез из виду вчера. Но наше руководство в отношении него было настроено оптимистически. Хрёрек и Ольбард считали, что кнорр не утонул. По словам Ольбарда, это отличный корабль, способный выдержать и не такое. Тем более, когда их видели в последний раз, с ними было всё в порядке.
   А вот с драккаром, на котором шли нореги убитого мной Торсона, дела обстояли похуже. Парни не успели вовремя уложить мачту, и это сделал шторм.
   Я слушал и в очередной раз восхищался наблюдательностью и хладнокровием наших лидеров. Лично я с самого начала шторма не видел ничего, кроме черных водяных гор, швырявших нас, как опавший лист, угодивший в велосипедные спицы.
   Не понимаю, как мы остались на плаву. Может и впрямь боги заступились за наше крохотное суденышко…

   Но теперь, похоже, всё самое скверное позади.
   Я поглядел на Скиди, восседавшего на верхушке вновь поднятой мачты (она уцелела благодаря силе и самоотверженности Стюрмира) и тяжело вздохнул. Может там, наверху и впрямь видно что-нибудь, кроме соленой воды?
   — Развеселись, брат! — Свартхёвди решил приободрить меня тычком кулака в натруженную поясницу. — Мы живы, а что подмочило нам, так золото от воды не портится! Благодари богов, что мы такие везунчики! Если бы ветер не перемнился, наше золотишко досталось бы прибрежным крабам. А сейчас всё хорошо!
   Я кисло улыбнулся.
   — Хорошо будет, когда я окажусь на твердой земле.
   — Это смотря куда нас выведет мой брат Ольбард. — Трувор опустился на соседнюю скамью. — Здесь тоже земли народа, поклоняющегося пророку ущербной луны и обитатели их, как ты мог заметить, довольно воинственны.
   — Плевать! — философски отозвался я. — Лишь бы добраться до суши. Врагов можно убивать. В отличие от морской пучины.
   — Вот это верно! — поддержал меня Медвежонок. — Врагов можно убить, богов — улестить, колдовство победить другим колдовством. Главное, чтобы твоя удача была сильна. А среди нас только удачливых людей! Вот я, например…
   Тут сверху раздался крик Скиди. Я не разобрал, что он кричал, но Трувор моментально вскочил, а Свартхёвди добродушно проворчал:
   — Накликали. Видишь, Ульф, как велика твоя удача: хотел быть поближе к земле — и вот она уже рядом.
   — С чего ты взял? — поинтересовался я.
   — А откуда по-твоему взялись эти жалкие лодчонки? — усмехнулся Медвежонок и вразвалочку двинулся к корме. Там, в общественном ящике, хранилось наше оружие.
   Я не последовал за ним, потому что зычный голос ярла скомандовал:
   — На весла!
   А поскольку во время шторма грести мне, в силу природной хлипкости, не доверили, то сейчас несомненно настала моя очередь.

   Впрочем, весло я держал недолго. Через десять минут меня сменил Медвежонок, а я направился вооружаться.
   Как и ожидалось, моя боевая экипировка была в полном порядке. Слой жира-смазки на металле, как следует просмоленный мешок и герметичный «оружейный ящик» позаботились о том, чтобы ни одна капля влаги не коснулась драгоценного железа. Правда, я потерял щит: забрало море. Но будем считать это жертвой Эгиру. Обойдусь.
   Облачившись, я вернулся на скамью, повесил на борт щит (чужой, но лучше, чем никакого) и тоже взялся за весло. Взялся как следует, потому что там, впереди, шел бой. Какой-то кнорр отбивался от кораблей неизвестных мне аборигенов. Арабов, надо полагать, потому что здесь территориальные воды африканских сарацин — поклонников «пророка ущербной луны», как поэтично выразился Трувор. А если по простому — мусульман. Как называлось их здешнее государство, я не знал. Да и какое мне дело до названия! И так понятно, что они — враги. Потому что друзей у нас тут нет и быть не может. Да и в дальнейшем не появится. Для норманов все ненорманское население делится на две категории. Добычу, которую надо взять живьем, и прочих, кого следует убить.
   Впрочем, аналогичным образом рассуждают здесь почти все «цивилизованные» народы, так что мировоззрение Детей Одина вполне укладывается в общую парадигму. Другое дело, что мы храбрее и сражаемся лучше, чем другие.
   Мне довольно того, что это — враги. И еще меня грела мысль, минуту назад озвученная Медвежоноком. Раз здесь эти парни, то можно не сомневаться, что земля — близко.
   — Ульф, пусти меня на скамью!
   Скиди. Парень спустился со своего вороньего гнезда, облачился и теперь горел желанием сбросить адреналин.
   Я охотно уступил ему место рядом с Медвежонком и оправился на нос. Поглядеть на противника. Мы уже были достаточно близко, чтобы слышать вопли сражавшихся, а следовательно, не слишком далеко и для моего слабого зрения.
   — Один нам благоволит! — воскликнул мой ярл, когда я встал рядом. — Это наш кнорр! И они еще бьются!
   Два длинных корабля обсели его с двух сторон. Нападавшие перли на абордаж, на кнорре встречали их железом.
   Что бьются, это уже я слышал. А вот опознать на таком расстоянии кнорр Хедина Моржа я бы точно не смог. Тем более, что судно порядочно потрепало штормом. Впрочем, сомневаться в словах Хрёрека не стоило.
   Дружно вращались весла, шипела вода. Наш драккар птицей мчал над морем. Я прикинул: мусульман было раза в четыре больше, чем нас. Не менее трех сотен.
   Мы не успели. Драка закончилась. Кнорр взяли. К моему удивлению примерно половина мусульман всё еще оставалась на гребных скамьях.
   Но разве викингов остановит такая ерунда? Мы спешили. И дело было не только в имуществе, что хранились в трюме кнорра. Ничего особо ценного там не было — оставили во Франции.
   Кнорр-то взят, но наверняка не все наши погибли…
   Ага! На ближайшей к нам галере кто-то пронзительно завопил. Увидели, черти!
   Без разницы. Все равно им не удрать. Да и не будут они удирать — с таким численным превосходством.

   Я ошибся. Врагов было почти в полтора раза меньше, чем я прикидывал. Когда мы приблизились достаточно, я понял, почему часть народу остались на скамьях. Они были прикованы. Рабы. Ну да, это же галеры, мог бы и сразу сообразить!
   Нос драккара с хрустом врубился во вражеский борт, проломив его и всмятку раздавив одного из прикованных.
   — Добрый знак! — взревел наш ярл и махнул на чужую палубу. За ним — Ульфхам Треска. Этот прыгнул трижды. Сначала на борт галеры, потом крышу «будки», украшавшей палубу галеры, а оттуда, толкнувшись, длинным прыжком — на борт кнорра. Ухватился, подтянулся, перемахнул и сразу зарубил кого-то из ворогов.
   Ярл чуть замешкался, потому что приканчивал двух полуголых, черных, как эфиопы, сарацин. Секунды три потерял. Я приземлился на перекосившуюся палубу галеры, с трудом удержал равновесие… И остановился.
   — Эй! Погоди, человек! Ради Господа, дай мне ключи!
   Так, сказано на языке моей домашней рабыни Бетти. Англичанин? Явно не сарацин. Загар качественный, но волосенки-бороденка — светлые. Ничего так, здоровый мен. Ключи? А, вон они! На поясе зарубленного ярлом бычары. Малехо в крови перепачкались, но это — не принципиально.
   — Лови! — Я бросил галернику жизненно-важный предмет. — Дальше — сам!
   И полез на кнорр. Там я нужнее.
   Это уж точно. На каждого нашего приходилось по три араба.
   Едва успел перекинуть со спины щит, как… Хряп! Грамотно пущенный дятел летит тридцать метров, втыкается по пояс и висит два часа… Арабское копье дятла безусловно превосходило. Я швырнул бесполезный (с такой дурой в основе!) щит в рожу копьеметельщику и, одновременно, сам прыгнул вперед, махнув Вдоводелом понизу. Две ноги минус одна нога…
   А они тут не все — в рубашонках. На многих — отличный доспех. Я это сразу понял, когда мой Вдоводел бессильно скрежетнул по пластинкам. Я сразу затосковал по франкам с их нашитыми на кожу железками.
   Ах ты гад! Еще один сарацин подобрался сзади и сунул мне кинжалом в спину. Тут уж у него вышел облом — моя бронь тоже не из картона. Не глядя, я ударил его локтем и парировал того, что нападал спереди.
   Опасный черт! Сабля так и порхает! А если вот так? Невдомек тебе, черномордый, что перед тобой — мастер спорта как раз по сабле! А если вот так?
   Сарацин завизжал, повалился на палубу, скрючился… Еще бы! Мечом в пах!
   Ах ты, еще один неугомонный! Едва ногу не разрубил! Чуйка сработала, но с четвертьсекундным опозданием: чернявый паренек с длинным кинжалом попортил мне штанишки и поцарапал бедро. Спокойной ночи, мальчуган! Оголовье Вдоводела приласкало кудрявую макушку… Спасибо, Скиди! Мой ученик очень вовремя поймал щитом сарацинское копье. Ухмыльнулся.
   Расклад на палубе определился. Наши, как и следовало ожидать, сумели сгруппироваться в районе бака и заняли правильную оборону. Арабы наседали. Причем не только с палубы. Как раз в эту секунду парочка, взобравшаяся на мачту, призывая Аллаха (надо же, я и арабский знаю!) сиганула на головы нашим.
   Тут сарацинам и кирдык пришел.
   Эх, вечно я, тормоз, опаздываю к построению!
   Я подхватил сабельку (как раз по левой руке!) и махнул Скиди: давай к своим пробиваться!
   Паренек понял меня неправильно. Ловко вспрыгнул на борт, промчался по нему мимо толпящихся мусульман (его пытались достать, но не успели) и соскочил прямо в разошедшийся для него строй хирдманнов. Молодец! У меня так не получится.
   Зато у меня получится другое. Вот эти парни явно лишние на этом свете!
   Я вихрем налетел на троих арабов, обосновавшихся на куче барахла у кормы и прицельно метавших стрелы в наш строй. Меня они заметили в самый последний момент, встрепенулись… Но я уже перехватил Вдоводел в левую руку, а трофейный клинок — в правую и показал им свои навыки ближнего боя. Да, сабелька здесь — самое то. У этих сарацин шкурка прикрыта только одежкой. Плохая защита от стали! Э! А это что за тушка? Нет, тушка — это неуважительно. Не тушка — туша! Да это же рулевой нашего кнорра, Ове Толстый протягивает ко мне спутанные веревкой руки! Ове Толстый, человек, судя по внешнему виду произошедший не от обезьяны, как полагал Дарвин, а от бегемота. Это — на взгляд. А по факту — племянник Хёдина Моржа. И кто ж тебя сумел повязать, такого громадного, а?
   Короткое движение сарацинской сабли — и Ове свободен. Это хорошо. Плохо другое: кое-кому очень хочется отправить меня на ту сторону Вечности. Целая толпа (человек десять) басурман, отделившись от общей кучи, бежала ко мне с самым недружелюбным видом. А впереди — чернобородый красавчик в шлеме с полумаской и сверкающих доспехах, которые мне очень не понравились. Потому что такая броня — верный признак очень квалифицированного, а потому особенно неприятного противника.
   Поскольку удрать возможности не было, я мужественно принял бой.
   Одоспешенный не обманул моих опасений. Мастер. Его сабля и кинжал — против сабли и Вдоводела. Я бы с ним охотно потягался один на один…
   Да только кто мне позволит? Арабы совершенно бесчестно накинулись на меня всей толпой.
   Я вывернулся, вспрыгнув кучу барахла.
   Плохая идея. Банг! Какая-то сволочь тут же пустила в меня стрелу, и я поспешно соскочил обратно. Прямо в гущу арабов. Ударил Вдоводелом, крест-накрест. Чиркнул сабелькой… Напугал. Сарацины подались в стороны. На секунду, не более. Но их тут же стало еще на парочку меньше… А я оказался лицом к лицу с доспешным чернобородым и только теснота не позволила ему оставить меня без головы. Зацепил локтем кого-то из своих, смазал замах, а я успел выбросить вверх Вдоводел. Лязгнуло знатно. Плоскость о плоскость. Сразу видно мастера. Отличная сталь, однако, у его сабли! Зато как приятно работать с противником примерно моего веса и силы.
   Тот же Стюрмир таким ударом запросто отсушил бы мне кисть. Эх, старина Стюрмир! Угораздило же тебя сломать руку! Как мне здесь одиноко…
   И словно отвечая моему желанию, над палубой кнорра прокатился жуткий звериный рык. Нет, это был не Стюрмир. Свартхёвди!
   Арабов от этого звука конкретно пробрало. На миг словно оцепенели. В том числе и мой доспешный противник. Чирк! — и на его предплечье, пониже края металлического рукава вздулся алым глубокий разрез. В кругу «друзей» не щелкай клювом! А если уж щелкаешь, то быстро-быстро.
   Кричал сарацин, конечно, похуже, чем берсерк, хотя тоже знатно. Но — недолго. Я тут же сунул жало Вдоводела прямо в кудрявую бороду, рванулся вперед, зарубив еще двоих…
   И понял, что в битве наступил перелом. В нашу пользу.
   И сломал ситуацию Медвежонок.
   Видать, не встречали еще арабы северного берсерка. Если по уму, то гасить «оборотня» надо на дистанции. Три умелых стрелка, несколько грамотных копьеметателей. Или парочка элитных фехтовальщиков, в крайнем случае… А эти ненавистники свиной колбаски кинулись примерно как только что на меня, — всей неорганизованной толпой. Наилучший вариант для воина Одина в боевой конфигурации. Называется: пошла говядина в мясорубку.
   Тут справа от меня появилось гребное весло и расчистило мой левый фланг. Ове-кормчий где-то добыл оружие по своей совковой ручище.
   А куда это мы бежим? Команды «вольно» не было!
   Я шмыгнул под рукой Ове к соседнему борту и принялся «тормозить» арабов, рвущихся с палубы кнорра обратно на свою галеру. Нет, господа! Вас на этот банкет никто не приглашал, но раз уж набезобразничали, придется оплатить счет.
   Битва заканчивалась. Штук двадцать обезумевших от ярости воинов Аллаха всё еще пытались атаковать строй викингов, хотя это больше напоминало атаку галок на движущийся трактор. С ритмичным уханьем хирд разом выбрасывал острия клинков и копий, затем делал шаг вперед, снова выметывал из-за щитов стальные острия, и еще шаг…
   Со стороны — очень эффектно. Намного интереснее, чем изнутри. А уж насколько веселее, чем оказаться по внешнюю сторону щитов…
   Минут через пять всё закончилось. Мы победили.
   Свартхёвди медленно осел на залитую кровищей палубу, а мгновением раньше последний воин Аллаха уронил на нее же саблю и задрал лапки кверху.
   Сдались, впрочем, немногие. Если норман, погибший в битве, попадает прямиком в Валхаллу, то мусульманам тоже в этом смысле неплохо. Раз — и в рай. К безлимитному щербету и гуриям.
   Засим принялись считать раны и убытки. Да уж, всё как в народной пословице: пили, ели, веселились; подсчитали — прослезились.
   В этой драке мы потеряли одиннадцать человек. И вчетверо больше было ранено. Для не слишком эффективных в рукопашной арабов — прекрасный результат. Я в очередной раз убедился, что храбрость — такое же оружие, как хороший клинок.

   Из команды Ове Толстого уцелело семнадцать бойцов. Да и то потому, что арабы рассматривали пленников как добычу. Семнадцать — это намного больше, чем никого, но всё равно очень грустно, потому что оставшихся явно не хватало на два корабля. Даже с поправкой на хорошую погоду и в надежде на то, что на нас никто больше не нападет.
   И тут я вспомнил о рабах-гребцах. И напомнил о них ярлу.
   Хрёрек сначала отнесся к идее скептически… Но она оказалась не такой уж плохой.
   Только на той галере, что пострадала от бокового удара, обнаружилось целых тринадцать пригодных к делу: четверо англичан (одного из них я одарил ключами), трое греков-византийцев и пятеро разноплеменных вояк. Причем один из них оказался чистокровным арабом, осужденным на галеры за «антигосударственную деятельность» или типа того.
   Еще десяток мы «подняли» на второй галере. Это было уже кое-что. Хрёрек побеседовал с каждым (англичане выступили в качестве переводчиков) и принял всех на «испытательный срок». В одном можно было не сомневаться: грести эти парни умеют.
   Разбитую галеру (строительный материал для ремонта) кое-как, лишь бы держалась на плаву, подлатали и пристроили на буксир к целой, на скамьи которой усадили пленных арабов. К вящей радости бывших галерников, тут же завладевших плетками.
   А вожделенный берег, как выяснилось, оказался всего в миле от нас.

   Да, о трофеях. Их было немного. Но я ими был вполне удовлетворен. Мне достался роскошный арабский панцирь элитной работы и арабская же сабля, в отменном качестве которой я уже успел убедиться. На саблю никто особенно не претендовал, а вот за панцирь пришлось пободаться. То, что я завалил двух панцироносцев, не имело значения. Добыча всё равно делилась на всех.
   Но я вновь вспомнил о своем праве на подарок, обещанный мне ярлом в награду за убитого Торсона. И в очередной раз сообщил об этом Хрёреку. Ярл подумал немного — и я получил свой доспех. Причем — опять на халяву. Ярл заявил, что это не доля, а мой приз за убитых стрелков. Половина наших потерь — от них, сказал Хрёрек. Если бы не я, было бы больше. Народ поворчал, но согласился. Отчасти еще и потому, что трофейные кольчуги были мягко говоря среднего размера, а не скандинавского XXL.
   Однако моя пришлась впору, так что свою бронь, тоже недешевую, я от щедрот подарил Скиди. А он мне — взятую с моей подачи саблю. Так и разобрались.

   Теперь о галерниках. Англичанин, которому я отдал ключи от цепей, звался Дикон из Йоркшира. Досталось парню по жизни неслабо. Вместе с двенадцатью соотечественниками он пал жертвой свейских пиратов и был продан византийцам. Там всю компанию купил некий константинопольский купец — и усадил на корабельную цепь. Два года англичане гребли на византийцев.
   Потом корабль захватили арабы, но участь пленников не изменилась. Еще три года (к этому времени их осталось только четверо — самых крепких) англичане впахивали на сарацин, а потом появились мы.
   Всех освобожденных «галерников» приняли, как уже сказано, на испытательный срок. Проверка показала — большая часть ребят умеет пользоваться боевым железом весьма средне. Но Дикон и еще один англичанин — Уилл, оказались отличными стрелками из лука, двое из византийцев очень недурно рубились, а незаконопослушный мусульманин Юсуф вообще оказался местным «рыцарем» — сыном какого-то шейха, неудачно восставшего против начальства.
   Вертеть весло, естественно, умели все освобожденные. Правда, разговаривать с ними было пока затруднительно: датского не знал никто. Словенского — тоже. Так что общались по сложной схеме: я с англичанами — по-английски (благодаря моей рабыне-англичанке, я неплохо болтал на его средневековом диалекте), а уж англичане — с остальными — по-арабски или по-гречески.

   Короче, по две смены на каждый кораблик — набрали. Теперь следовало решить с ремонтом.
   Африканский берег, ввиду которого произошла наша морская баталия, выглядел неаппетитно: песок и камни. Однако логика подсказывала: где-то неподалеку есть места и получше. Галеры, напавшие на наш кнорр, вышли в море после шторма. Вдобавок далеко от «базы» они не уплывали: гребцов можно и не кормить денек другой, однако поить надо много и регулярно. Без воды в такую жару даже в теньке лежать затруднительно, а уж на солнышке веслом ворочать…
   Гадать не стали. Ярл скомандовал, Ульфхам выбрал среди пленников особь понежнее и помясистее, взял «шкуросъемный» ножик — и через десять минут мы получили подробный маршрут следования.

Глава тридцатая,
в которой герой ненадолго попадает в мусульманский рай

   Городишко был расположен грамотно: внутри залива, формой напоминающего улитку с выпущенным хвостиком. Подход охраняла мелкая каменная крепостица, судя по архитектуре, возведенная еще до арабов. Войти в гавань можно было лишь через контролируемое древней цитаделью узкое горлышко и строго по форватеру. Впрочем, вода в заливе была достаточно прозрачна, чтобы в хорошую погоду можно было разглядеть на песке след камбалы.
   Нынче как раз распогодилось.
   Однако входить в залив под обстрелом желания не было, поэтому наши пошли на хитрость.
   Первой теперь шла уцелевшая галера. На ее носу стоял я — в прикиде арабского командира. Ну, мне изображать ряженого не впервой.
   За мной — разговорчивый толстячок, которому временно вернули его собственные вещички. А около него — облаченный в сарацинские латы Дикон — для контроля арабского диалога.
   За нашей галерой следовали «трофеи» — драккар и кнорр, а за ними, на буксире, вторая галера, попорченная.
   На корабельных палубах тоже было всё путем. Во всяком случае мы все на это очень надеялись, потому что сверху наши корабли — как на ладони…
   Впрочем, мы не стали переть в залив среди бела дня. Дождались, когда солнышко коснулось горизонта.
   Сверху нам что-то проорали… вопросительное.
   Толстенький араб проверещал в ответ, что, мол, всё замечательно. Трофеи везем.
   Ничего в нас сверху бросать не стали. Радует.

   Отличная гавань. Тихая. Лодочки-кораблики. Что-то вроде дока. Причалы. Каменные. На одном — группа товарищей. Толстый дядька под зонтиком. Свита. Оружных только двое. Если не считать самого дядьки, а его в силу возраста и телосложения можно не считать. Остальные — рабы. Интересно, на хрена ему зонтик, если солнце уже полчаса как спряталось за скалами?
   Высадка. Я спрыгнул первым. Зря. Здесь так не принято. Толстячок под зонтиком аж шарахнулся от неожиданности. Но тут же сунулся ко мне, залопотал по-арабски.
   Классный все же из меня актер: то шевалье французский, то боевой сарацин…
   — Иншалла! — бросил я, проскакивая мимо толстяковых объятий.
   А еще я — полиглот.
   Наши посыпались на причал. Лишь немногие — в арабском прикиде, остальные — в своем собственном. Но — сумерки. Сверху уже наверняка ни хрена не видно. А нам надо именно наверх.
   Меня обогнали. Скоростной бег по лестнице — не мой вид спорта. Я оглянулся. Толстячок и его свита потерялись в толпе «десантников».
   Насчет толпы я преувеличил: сейчас в распоряжении Хрёрека меньше сотни бойцов. Зато каких…
   Пока я доковылял до верха, меня обогнали человек пятьдесят.
   Когда я, запыхавшись, добрался до ворот маленькой крепости, она уже пала. Внутри хозяйничали викинги. Гарнизон частью вырезан, частью пленен. Да и было их тут всего человек сорок. Остальные — обслуга.
   А вообще неплохая крепостица. Несколько камнеметалок, порядочный запас стрел, смола и прочие сюрпризы. Войди мы в залив под гордым флагом Сокола, тут бы нам и кирдык. Наверняка все баллисты-катапульты отлично пристреляны.
   Одно плохо — казны в крепости не оказалось. Так, пара пригоршней серебришка — личное имущество побежденных.

   Зато денежки нашлись в самом городке. Во дворце местного, так сказать, «губернатора», того жирняя, который порывался меня обнять на пристани. Хорошо, что не обнял. А то бы наверняка зарезать попытался. Все-таки папа убитого мной арабского командира. Наверняка ему было бы обидно обнаружить внутри знакомых доспехов совершенно постороннего человека.
   Там, во дворце, под сенью пальм, под журчание искусственных ручейков мы и заночевали. Во всяком случае я оказался в числе счастливчиков, которым выпало спать. Да не одному, а с ласковой смуглой девочкой, готовой буквально на все, лишь бы с ней не сделали ничего плохого.
   Я и не сделал. Да и остальные не очень бесчинствовали. Тяжелый был день. Лучше бы поспать… Но уж больно мы все истосковались по женскому обществу. Хватило, впрочем, на всех. У толстяка в гареме обнаружилось пятьдесят шесть женщин. Ну на хрена ему столько? Тем более что, как позже выяснилось, арабский вельможа предпочитал молоденьких мальчиков. То есть мало что пидорас, так еще и педофил. Впрочем, женщин он тоже пользовал, поскольку помимо жен в гареме обитали еще и его дочери. Целых одиннадцать. Одна из них мне и досталась. Честно. По жребию.
   Славная девчушка. Первый раз — с мужчиной. Но уже не девственница. Гарем, однако. Райские птички. Живут, чтобы наслаждаться и «наслаждать» других. Но — счастливы. Женщина в исламском мире — недочеловек. Птичка. Или кляча для пахоты. Птичкам — лучше. Особенно, если исхитрится родить сына, который поднимется наверх и маму родную не забудет. Птичкам — лучше, однако гарем — еще то местечко. Из мужиков — один хозяин. Соло. На всю стайку. И евнухи, в обязанности которых входит… Ох и много чего входит в их обязанности, однако за пределы гарема это «всё» не выходит никогда. Птички — они петь любят. Да только — некому. Жены — навсегда в одной клетке. Дочери же со временем разлетятся по другим гаремам. Куда папа продаст, туда и полетят. Но — счастливы. Много ли птичке надо?
   Еще у толстяка были сыновья. Во дворце аж шесть. Малолетки.
   За обещание их не трогать, арабский лидер выдал все свои тайники. Стопудово все. Данные были проверены и подтверждены. Это сыновей наш ярл поклялся не трогать. Насчет папы никаких обещаний не давалось.
   Утречком, когда я оглядел городишко (довольно жалкий на вид), у меня возник законный вопрос: откуда у покойного вельможи денежки на всю эту дворцовую роскошь?
   Оказалось — оттуда же, откуда у нас. «Мы живем грабежом, топором и ножом…» Точнее, веслом и саблей.
   С утреца в городок, по единственной дороге, очень удачно прибыл караван со жратвой. Жаль, выпивки не имелось. Шариат. Только разные сладкие напитки. Зато фруктов — завались.
   Караван мы аннексировали. Затем, по поручению ярла, я и еще четверо любителей верховой езды (отличных коняшек держал покойник) пробежались верхами по дороге: нет ли еще чего-нибудь интересного?
   Ничего. Пыльная пустыня. Мечта квадроциклиста.
   Вернулись и — отдыхать. Судостроитель из меня — никакой, так что припахивать меня Хрёрек не стал. Велел вечером нам со Скиди заступать на боевое дежурство, а пока — личное время.
   Я проведал Стюрмира: здоровяк явно не очень страдал. Необъятных габаритов арабка (как раз в стюрмировом вкусе) кормила раненого датчанина засахаренными фруктами. Еще одна чесала заскорузлые пятки викинга. Ну просто санаторий!
   У Скиди загорелись глаза: ночь парень провел не в гареме, а в городе. Стюрмир благосклонно ссудил ему пяткочесательницу.
   Откуда-то из глубины дворца вкусно тянуло шашлыком. Девушки — это классно. Но перекусить тоже не вредно.

   Три дня в раю. Так я бы охарактеризовал наше пребывание на территории Магрибского халифата. К счастью сам халиф по имени Яхья не знал о нашем посещении и не принял мер, чтобы испортить нам праздник.
   А на третий день судьба (или норманские боги, уже не знаю) улыбнулись нам еще раз. Хотя улыбка эта получилось кривоватой. Как в старом анекдоте о жене нового русского, у которой были для супруга две новости: плохая и хорошая. И хорошая звучала так: подушки безопасности в «мерседесе» отличные.

   В «арендованный» нами залив вошла местная боевая галера. С полным экипажем «морпехов» на борту. Не догадываясь о том, что власть в городе переменилась, сарацины-мореплаватели сошли на берег… Где их, беспечных, мы и приняли.
   До серьезной драки дело не дошло. Парни увидели образовавшийся перед ними железный строй — и не стали искушать судьбу.
   Возглавлял «морских охотников» еще один сын покойного вельможи.
   Этому повезло больше, чем старшему родственнику. Наш ярл проявил великодушие. А причину этой внезапной доброты сарацин сам привез в городок. Целых шестеро норегов из бывшей команды Торсона. Сарацины подобрали их в море. Сняли с обломков драккара. Естественно, не из человеколюбия, а исключительно с целью наживы. Такие крепкие парни на местном базаре стоили недешево. И не потому, что отменные гребцы, а потому что халиф любил принимать в свою гвардию подкованных в военном деле иноземцев. Почему? Да потому что папаша принятого в наш хирд араба — наверняка не единственный в эмирате оппозиционер.
   Так или иначе, но ребят никто не обижал. Заковали в колодки, это да. Зато кормили-поили и даже не били плетками-палками.
   Среди шестерых везунчиков — неразлучные дружки Гуннары: Гагара и Морской Кот. Я даже порадовался: из торсоновых норегов эти двое — самые веселые.
   Что ж, утонувший драккар — это плохо. Но шесть боевых товарищей — это очень кстати. А мы как раз ремонт кнорра закончили.
   Лично я бы отдохнул здесь еще недельку, но ярл торопил: то ли боялся сильно отстать от главной эскадры, то ли просто чуйка сработала. Утром четвертого дня дозорные в крепости заметили пыль на дороге. Причем — густющую.

   Мы еле-еле успели эвакуироваться, как в городок ворвалась целая армия сарацин. Видать, где-то произошла утечка информации…
   Опоздали, болезные. Мы уже покидали уютную гавань. А преследовать нас было не на чем, потому что даже в спешке мы не забыли понаделать дырок в днищах галер, а гнаться за нами на рыбачьих лодочках — дело совершенно бесперспективное. Так что — успели. Но многие из наших искренне горевали: хотели девочек прихватить, а те в суматохе разбежались.
   Я лицом выражал сочувствие, и — помалкивал. Ведь это я, такой нехороший, шепнул своей смуглянке: всем, кто не хочет составить нам компанию в морском круизе, лучше куда-нибудь слиться.
   Хорошо, что наши об этом никогда не узнают. Наверняка не поняли бы…
   Им понятней Сторкад Бородатая Секира, убивший девчонку за то, что слишком медленно раздевалась. Чужие девушки — не люди — имущество. Оцененное в серебряном эквиваленте. Средневековый менталитет, блин. Но не спешите осуждать. В цивилизованном мире, где права человека и прочая лабуда — не лучше. Хуже. И не только для генералов, которые, как в Чечне, легко меняют «своих» на чужое бабло. Для всех, кто ухитрился взобраться на шесток. Народ, быдло, в лучшем случае — электорат… Сдохнет тыщенка-другая — можно еще пару лямов наварить.
   Предложи такой «бизнес» Ивару Бескостному, безжалостному корыстолюбивому убийце, принципиально не платившему виру и не считающемуся ни с кем, кроме отца и братьев — не поймет Ивар. Как это — своих хирдманов на деньги менять? Они ж — свои!

   На корме — жизнерадостное ржание. Мишень — отец Бернар. Никак не поймет, что проповедовать христианство удачливым разбойникам — пустой номер. Бог, который не может защитить даже своих жрецов, не говоря уже об имуществе, — не их бог. Дразнят, но не обижают. Скольких монах уже вылечил-выходил? Уже и не счесть. Это раньше он считался моим трэлем, а теперь он — свой собственный. Заслужил. В шторм весло крутил вместе со всеми. И воин — в прошлом. Об этом тоже известно. Так что уже не раб — вольный. Захочет — сойдет с корабля в любом порту. Да только не захочет. Втемяшилось в его щетинистую голову: нести свет Веры в языческие души. «Души» — упираются. Отец Бернар настаивает. Пугает адом. Напугал волка свиной рулькой! А то норманы не знают, где вечно огонь горит, а где — воистину адский холод? Ни в царство Хель, ни на земли огненных или инеистых великанов настоящие воины не попадут никогда. Валхалла рулит! Христианский рай — нет.
   Но уважаемый и полезный член общества имеет право на безвредную придурь. Нехай агитирует. Лишний повод поржать.

   — Брат, ты что это такой хмурый? — Это Медвежонок. — Опять сестренку мою вспомнил? На-ка, выпей! Доброе пойло! Я туда меду налил! А то давай в ножики поиграем?
   Знает старина Свартхёвди, чем порадовать побратима.
   — Ну давай. А еще кто?
   Обычно наш традиционные партнеры — Стюрмир и Флоси. Но у Стюрмира рука еще не зажила, а Флоси, когда мы отбивали у сарацин кнорр, дротиком ступню продырявили. Тоже не и игрок. «В ножики» по-скандинавски — хорошее здоровье нужно. Играют-то как: берут этот самый метательный ножик (острая железяка граммов двести весом с колечком вместо рукояти) и мечут в тебя со всей дури. С дистанции метров пяти. А ты должен поймать и метнуть дальше. В крайнем случае — отбить, но это уже несолидно. Высший шик — поймать за колечко. Так только Медвежонок может. У меня свой способ — ловить хлопком, между ладонями. Стюрмир, тот просто лапищей своей сковородкоподобной ловит. Бывает — порежется. Ножик острый, а рукавица не всегда держит. Но в целом — безопасная игра, потому как играем мы, будучи трезвыми (относительно) и в броне. А вот когда в ножики на пиру начинают баловаться, без травм не обходится. Но серьезные повреждения — редкость. Даже пьяный викинг — викинг. А ножик — это не посланный «с петли» хафлак[17] или стрела. Поймать не труднее, чем отбить шарик для пинг-понга. Хотя и о пинг-понге я от кого-то слыхал: мол, его китайцы придумали. Как боевое искусство. Только не с шариком пластиковым, а с камнями.
   — А ты Гуннарам сыграть предложи. — Медвежонок ухмыльнулся. — Они рады будут.
   Это точно. Приятели-нореги ко мне и раньше — с уважением. А нынче активно стараются показать, что не прочь сойтись поближе. Да я — не против. Парни веселые, с чувством юмора. И польза от них бывает. Вот, благодаря Гагаре мой ученик сразу дренгом стал. Да и в ножички поиграть…
* * *
   Основную флотилию мы догнали через пять дней. По ходу слегка натерпелись страху: за день до встречи впереди замаячила целая прорва вражеских кораблей. Мы ушли мористее. Оторвались. А может арабы решили нас не преследовать.
   Скорее — последнее. Когда мы наконец соединились с флотом Рагнара, оказалось, что два дня назад у них с арабами вышла неслабая драка. Потеряли несколько кораблей и еще с дюжину здорово попортили. И народу перебили сотни четыре. Почти столько же, сколько потеряли в шторм.
   Разошлись — вничью. Надо полагать, в задачу арабского флота не входило полное уничтожение норманов. Отогнать от своих берегов — и ладно. Дальше, восточнее, как сказал нам «наш» араб Юсуф, начиналась территория другого вождя — эмира из династии Аглабидов. Тоже крутые перцы. Лет тридцать назад Сицилию завоевали.
   В общем, потрепали наших сарацины. Но зато — отличная новость! — нашелся кораблик наших союзников-вестфолдингов, водительствуемых моим приятелем Харальдом Щитом. В целости и сохранности. Даже в драке с арабами они никого не потеряли. Крутые парни — нореги. А те, что из Вестфолда — круче всех.
   — Кроме нас, сёлундцев[18], — внес поправку Медвежонок, когда я озвучил ему эту мысль. Вот ведь патриот. Хотя… Рагнар-Лотброк — тоже сёлундец.

Глава тридцать первая,
в которой выясняется, как выглядит расположение морских богов

   Еще один морской переход. К счастью, без шторма. «Проводники» — византийские торговцы, которых угораздило наткнуться на передовой дозор Рагнарова флота. Вдвойне удачно получилось: основной груз италийцев — винище.
   Задача, поставленная им конунгом — выйти к Риму. Торговцы согласились. Сами. Разумное решение.

   И вот мы уходим от африканского побережья на северо-восток. Идем днем и ночью, быстро. На четвертый день видим впереди-справа далекие горы.
   Это Сицилия, говорят информированные люди. Та самая, которую африканские арабы завоевали.
   Туда нам не надо. Мы идем напрямик. Мы подготовились. Наших запасов воды, вина и пищи хватит на месяц автономного плавания.

   И тут погода резко меняется. Ровный ветер, несший нас на северо-восток вдруг сменяется куда более сильным южным. Не скажу — горячим, но — теплым. Это хорошо, потому что — попутный. Да и погода прохладная. Не иначе, уже зима наступила.

   Африканский ветер рвет пенные шапки с гребней. Это еще не шторм, но мне кажется — вот-вот.
   Тем не менее мы идем под парусом. Очень хорошо идем. Быстро. Парус едва не лопается под напором ветра, мачта пронзительно скрипит…
   Ольбард спокоен. Сзади клубится чернота, впереди, впрочем, ясное небо. Мы не плывем — взлетаем и падаем. Только мастерство кормчего не дает нам ежеминутно зарываться носом в воду. Черпальщики работают безостановочно. Зато грести не надо.
   Когда наш драккар возносится на гребень, я вижу всю нашу флотилию: десятки кораблей со вздувшимися парусами. Крохотные, взлетающие, падающие, скользящие по морским склонам, заливаемые соленой водой, но упорно рвущиеся вперед. Со стороны смотрится жутковато, но никто не тонет. Мы плывем, и плывем очень быстро. Мои братья жмурятся от брызг, но рожи у всех довольные. Ветер делает нашу работу и делает ее лучше нас.
   Ночью никто и не думает останавливаться. Вокруг — кипящее море. Ветер не стихает.
   Нас несет на север. Мне трудно оценить скорость, но — очень быстро. Прямо по курсу встает луна. Здоровенная, синяя. Предоставив рулить Ульфхаму Треске, Ольбард укладывается спать. Устраиваюсь под борт, чтобы не кататься по палубе (качка изрядная), заворачиваюсь в шкуру и мгновенно вырубаюсь до самого рассвета.
   Отлично выспался, хотя и продрог порядком. Да уж, не лето. Но мы — ребята закаленные. Средиземноморская зима нам — теплынь.
   Ветер не стихает, скорее, наоборот. Флотилия мчит на север. Похоже, никто не потерялся. Во всяком случае второй наш драккар и кнорр Ове Толстого я вижу.
   Завтрак. Вахта водочерпальщика. Урок мореплавания от Ольбарда, который снова при кормиле.
   А слева по борту маячит земля. Большая. Пытаюсь сообразить, что это может быть… До Сицилии мы не дошли. Значит, итальянский «сапог», которого не видно, от нас должен быть справа. А слева что? Может, Корсика[19]?
   Держу рулевое весло почти час. Нелегкая работенка. Хорошо, что Ольбард рядом командует. Сам бы я нарулил — вдесятером за сутки не вычерпали бы! И так несколько раз качнуло по-взрослому. Аж имущество по палубе покатилось.
   Но Синеус в целом доволен. Хвалит. И за кормило берется Роад. Этот — поопытнее. Но тоже — под присмотром. Это не плавание, а прям-таки серфинг. Зато скорость — изумительная. Не удивлюсь, если мы за сутки пару сотен миль прошли.

   Шторм нас всё-таки догнал. Не то, чтобы очень злой, но парус спустить пришлось. Шли под голой мачтой. И на веслах — для лучшей управляемости. Но после двух суток безделья это было даже приятно. Главное, я больше не боялся, что мы утонем. Уверился в надежности нашего кораблика. И понял, почему мои друзья относятся к нему, будто к живому существу. Он и есть — живой. Огромный морской конь… Или дракон. Верный и могучий. За то и люби́м.

   А морские боги любят нас! Шторм стих не просто вовремя — в самый раз. Как раз когда справа по курсу показалась сизая полоска. Земля. Италия. Мы дошли!
   Вот только — куда? Этого не могли сказать даже наши «проводники». Ничего, подойдем поближе — разберемся.

Глава тридцать вторая,
в которой Рагнар Лотброк решит, что его мечта осуществилась, а хускарл Ульф Черноголовый не станет разубеждать конунга

   Неплохо нас закинуло. Аккурат в генуэзский залив. Это, впрочем, я потом узнал. А сначала — просто берег. Италийский. И милая такая бухта. А в бухте, на берегу — город. Кра-асивый. Белый. С башнями. И стены серьезные. Впечатляют.
   — Уж не Рим ли это? — предположили нурманы.
   И вся наша изрядно потрепанная, но всё еще победоносная флотилия вошла в уютную итальянскую бухту.
   И — о, чудо! — мы услышали пение. Красивое, мощное и явно религиозного направления.
   — Что они поют? — спросил я отца Бернара.
   — «Младенец ныне родился, Иерусалим, возрадуйся!» — со слезами на глазах проговорил монах. — Ныне у нас — великий Праздник! Рождество Господне!
   «Надо же, — подумал я. — Конец декабря. Хорошо мы, однако, поплавали!»

   На флагмане не было своего монаха, и Рагнара насчет Рождества Христова никто не просветил. Так что выводы из увиденного и услышанного он сделал сам. Согласно собственным чаяниям.
   — Это Рим! — восторженно воскликнул Рагнар. — Я пришел, куда хотел! Боги привели меня сюда!
   Дружный рев викингов был ему ответом. Свершилась великая мечта Рагнара Лотброка.
   Радость норманов была особенно острой, потому что если перед ними — Рим, то значит они пришли к конечной цели вояжа. Вот теперь все они действительно разбогатеют. Купаться будут исключительно в золотых корытах. Гадить — в худшем случае серебром.
   «Возьмем этот йотунов Рим — и домой! — наверняка подумало немало северных героев. — И загуляем!»

   О том, что наш полководец решил, будто мы прибыли к вратам Рима, я узнал значительно позже, от Хрёрека, приглашенного Лотброком на совет вождей.
   Я не силен в географии. А за время нашего многомесячного путешествия совершенно потерял ориентацию. Но одно я знал твердо: настоящий Рим стоит на реке Тибр. И прямого выхода к морю у него нет.
   Однако я понимал причину ошибки Рагнара: стены и башни города, господствовавшего над заливом, производили серьезнейшее впечатление. Вдобавок в городе, по случаю праздника, свершалось круглосуточное богослужение. Так что всё складывалось: великий город, где непрерывно славят Христа, не мог быть ничем иным, кроме вожделенного Рима.
   Я решил помалкивать. И отца Бернара попросил о том же. Если, конечно, он не хочет, чтобы Рагнар и впрямь ограбил Ватикан.
   Монах не хотел. И от комментариев воздержался.
   Вопрос: почему не стали разочаровывать Рагнара проводники-византийцы, которые наверняка знали, что перед нами отнюдь не бывшая столица Великой Римской империи?
   О! У них, как выяснилось, тоже были основания держать язык за зубами. От радости, что его вывели прямо к цели, Рагнар расщедрился и подарил византийцам жизни, свободу, их собственные корабли и даже немного личного серебра. Еще бы они спорили!
   «Ну и ладно, — подумал я. — Пусть будет Рим».
   Чем скорее наш конунг осуществит свою мечту, тем скорее мы повернем домой. И я увижу Гудрун.

   Узреть городские стены и преодолеть их — бо-ольшая разница. Каждому из нас, побывавшему под стенами и за стенами многих вражеских городов, эта простая истина была понятна и обидна.
   Мы глядели наверх, и наши горящие взоры тускнели, а мысли теряли оптимистическую направленность.
   Старина Богатый Опыт говорил нам прямо, по-солдатски: штурм этой величавой цитадели приведет к значительному пополнению чертогов Валхаллы.
   Не то, чтобы нам, горячим норманским парням, не хотелось в Валхаллу… В перспективе — да, без вопросов. Но сейчас «пахарям морей» мечталось не о великом посмертии, а о простых человеческих радостях: жратве, бабах, выпивке… Еще хотелось — золота. Но это тоже — в перспективе. А для начала — свежей пресной воды и твердой земли под ногами.
   Я был — как все. Более того, если бы меня спросили, я сказал бы, что не прочь всё необходимое просто купить. За деньги. Без драки. Без новой ратной славы. Хрен с ней, со славой. Я этой субстанцией и так покрыт с ног до макушки. Когда ты повыкидывал из дорожной котомки кучу серебра, чтобы освободить место для золота, то отношение к славе существенно меняется. Особенно — к посмертной славе. Уверен: половина нашего хирда в глубинах своих разбойничьих душ лелеет те же мысли. Но никогда не признается. Западло.
   Драккары и кнорры вошли в бухту…
   И остались на рейде.
   Ворота в город были затворены. На башнях и стенах толпились изготовившиеся в битве воины.
   Конечно нам они — не чета. В чистом поле мы втоптали бы их в землю минут за двадцать. Но то — в чистом поле. А здесь выпущенный стенным орудием булдыган, хлюпнувшийся в воду в десяти метрах от носа нашего драккара, угоди он чуток подальше и правее, мог бы запросто отправить к Эгиру в сети десяток непобедимых северян.
   Ольбард рявкнул, и мы дружно сдали задним ходом — за пределы опасной зоны. Так же поступили и другие. Высадка (а следовательно — жратва, девки и выпивка) откладывалась на неопределенный срок.
   Впрочем, все мы хорошо знали Рагнара Лотброка. Этот — не отступится.

   Вновь был созван совет вождей. Расширенный — с участием наиболее прославленных хольдов. Меня тоже пригласили. Рагнар с некоторого времени считал меня специалистом по нестандартным решениям.
   Однако нестандартное решение предложил не я, а Ивар Бескостный. Вот уж действительно — нестандартное!
   Всем понравилось. Потому что дерзко до невозможности. Даже для викингов.

   Главная роль в будущем спектакле, как принято у норманов, досталась драматургу. То есть самому Ивару. Первым — лучшие куски. А также стрелы, булдыганы и кувшинчики с горящей смолой.
   К сожалению, не забыли и меня — забронировали место в массовке. Выступать я должен был в привычной для меня роли доблестного рыцаря Жофруа де Мота.
   Еще потребовался монах.
   Монах у нас был. Отец Бернар. Но после недолгой дискуссии его кандидатура была отвергнута. Хрен знает, как он себя поведет в решительный момент… Даже, если его использовать втемную. Всё же не один месяц отец Бернар провел с нами, язычниками. Вдруг догадается о том, что участвует в спектакле?

   «Монаха» мы нашли. Ни за что не угадаете, кто им стал!
   Мой ярл Хрёрек. Ну чем не монах? Он ведь даже на латыни худо-бедно изъясняется. И внешность походящая. Власы — до плеч (в походе не до парикмахеров), всклокоченная борода — до пояса. А что телосложение могучее, так и отец Бернар — далеко не задохлик. Снять с ярла доспехи и золотые побрякушки, нацепить какое-нибудь отрепье, подпоясать гнилой веревкой — вылитый монах-подвижник, примкнувший к вражьему воинству, дабы обратить злодеев ко Христу.
   Рясу ярлу искали по всем кораблям, а сам Хрёрек тем временем «освежал» латынь, общаясь с отцом Бернаром. По поводу Рождества. Монах охотно делился информацией. Решил, что ярла внезапно потянуло к христианской вере. А что? В Рождество и не такие чудеса случаются!
   Наконец нашли подходящее рубище. Один из викингов завернул в него неправедно добытый золотой потир. Священной чаше нашли другую упаковку, а дерюжку подогнали по фигуре нашего ярла.
   Очень органично получилось. Обряженный в ветхую тряпку, подпоясавшийся засаленной веревкой, обутый в дрянные сандалии отца Бернара ярл выглядел сущим пугалом. То бишь — настоящим монахом, претерпевшим и пострадавшим за воистину благое дело.
   Итак, нас уже трое: Ивар Бескостный — в главной роли. Хрёрек-ярл — в роли германского монаха, несущего свет истинной Веры в темные языческие души, хускарл Ульф Черноголовый — в роли благородного шевалье Жофруа. Хватит?
   — Нет, — покачал головой наш драматург Бескостный. — Три — священное число христиан. Но семь — лучше.
   Тем более, что его самого в первом акте нашей драмы не будет. А два человека для полноценного посольства — маловато.
   И вот нас стало семеро.
   К труппе актеров-головорезов присоединились:
   Хальфдан Рагнарссон — в роли простого, но обаятельного высокопоставленного нормана.
   Мой добрый знакомый ирландец Рыжий Лис — в роли христианина-ирландца.
   А также парочка бывших сарацинских рабов: Дикон и Уилл. В качестве бывших сарацинских рабов, освобожденных из мусульманской неволи храбрыми норманами.
   Задача, которую поставил перед нами драматург и режиссер — убедить италийцев, что лютые морские разбойники в одночасье стали добрыми и мирными, аки агнцы. И впустить в город. А уж тогда…

   И вот, помолившись разнообразным богам, наше посольство отчалило в направлении берега.
   Рыжий детина-ирландец, потасканный германский «монах», доспешный рыцарь с непокрытой (ну не люблю высокие франские шлемы!) в знак мирных намерений брюнетистой головой, красавчик-блондин Хальфдан Рагнарссон со щитом, развернутым белой изнанкой наружу, и пара мускулистых англичан — на веслах. Да, еще с нами был заветный сундучок.

   Нас не обстреляли. Позволили высадиться на один из причалов и сразу взяли под белы ручки.
   Городская стража, надо полагать. Чтобы скрутить одного безоружного нурмана, таких требуется не меньше десятка. О нормане вооруженном я даже и не говорю. Однако настоящее оружие было только у меня. Добрый франкский меч. Вот его-то у меня и попытались забрать.
   Хренушки! Я грозно зарычал по-франкски, а Хрёрек-«монах» тут же перетолмачил по-латыни, что, мол, господин рыцарь вполне могут отдать свой меч равному, какому-нибудь благородному кабальеро, а хамло и быдло могут получить выдающийся клинок, доставшийся рыцарю от папаши, а тому — от самого Карла Великого, исключительно острием в брюхо. И это для него, быдла то есть, будет немалая честь, потому что благородная сталь несомненно облагородит и низкорожденную хамскую требуху.
   Скажете, резко? Нет, в самый раз. Именно так и повел бы себя в данном случае покойный де Мот.
   «Хамье и быдло» отреагировало правильно. Оставило меня в покое. Аристократия — она везде аристократия. А у меня и герб имеется, и оснастка подходящая. И повадки — соответствующие. Лапы прочь от благородного дона!
   Не рискнул итальянский стражник посягнуть на «голубую кровь».
   И вместо ареста-задержания получился более-менее вежливый прием. И почетный эскорт.
   Англичане подхватили сундучок, и наше посольство неторопливо двинулось к городским воротам.
   Там нас встретили персоны рангом повыше. Представитель местного графа, светского правителя города и прилежащей территории.
   А территория, прямо скажем, богатая! Сады, виноградники и оливковые рощи. Сам город изнутри выглядел не так броско, как снаружи. Однако — процветал. Еще бы ему не процветать! Торговый и сельскохозяйственный центр.
   — Слюни подбери, — прошипел я, пихнув в бок Рыжего Лиса, который слишком уж алчно пялился на местные «достопримечательности».

   Принимал нас сам граф. Лично. Причем не один, а с самим епископом. Правда, все необходимые меры безопасности были приняты. Руководство обложилось хорошо вооруженной стражей, а на ключевых позициях маячили стрелки. Хар-рошая у нас репутация!
   Первое слово взял мой ярл. Он же — «монах-подвижник». Весьма благочестиво Хрёрек сообщил, что сам Бог вывел нас к стенам сего прекрасного города в Святой Праздник. И в этом он видит Промысел Божий, поскольку в дальнем походе совсем счет времени потерял. Затем фальшивый монах произнес длинную речугу, в которой почти дословно цитировал отца Бернара. Причем на латыни. Вот что значит безукоризненная память.
   Я смысл сей речи скорее угадывал, чем понимал. С латынью у меня — не слишком. У ярла — значительно лучше, но акцент, надо полагать, имел место быть, потому что по роже епископа видно — он напряженно пытается удержать нить повествования, но получается — не очень.
   Так что минут через пять епископ не выдержал и поинтересовался, как столь благочестивый муж оказался в обществе язычников. В рабство взяли?
   Отнюдь, отвечал мой ярл торжественно. Сам примкнул. Дабы обратить темных к Свету.
   Большие страдания претерпел, скромно потупившись, сообщил псевдомонах, зато и преуспел немало. Да и не одни лишь язычники обретаются в норманском воинстве. Немало и христиан. Вот например… И кивок в мою сторону.
   Пришла моя очередь вступить в разговор. Говорил я, естественно, на языке франков. И тут могла бы выйти неприятность… Вдруг при графском дворе окажется какой-нибудь урожденный француз?
   Обошлось. Толмача, конечно, нашли, но — натурального «макаронника», владевшего языком еще не рожденных Вольтера и Дюма намного хуже меня.
   Представившись рыцарем короля Карла Лысого, я подтвердил всё сказанное, засим поклялся на кресте, что примкнул к плохой компании потому, что поклялся в верности вот этому коленопреклоненному человеку.
   Заметьте: чистую правду сказал. Разве я не клялся в верности Хрёреку-ярлу? А разве мой ярл — не человек?
   И норманские разбойники — позволили? — усомнился граф.
   Как видите, скромно отвечал я. Вообще слухи о зверствах северян сильно преувеличены. Нормальные они люди. Справедливые. А что золото любят, так кто его не любит? Ну да, язычники. Но ведь не басурмане. Крестить их — и будет всем счастье. Тем более, что гнев их ныне, усилиями неких благочестивых людей (тут уж я скромно потупился) направлен уже не на христиан, а на богопротивных последователей Мухаммеда.
   И вот, рядом со мной, живое тому свидетельство.
   И переключил внимание на англичан.
   К моему удивлению, парням учинили настоящий допрос. Причем — по-арабски. Всё тот же полиглот. Дикон и Уилл прошли испытание с блеском. Им ведь даже врать не пришлось. Чистую правду рассказывали.
   Когда историю бывших галерников перетолмачили на итальянский, народ сразу загомонил. И еще я заметил: стража малехо расслабилась. А чего напрягаться, если, считай, все свои.
   Но тут напомнил о себе Хальфдан Рагнарссон.
   Рявкнул по-датски, что желает донести до общественности волю своего славного конунга.
   Хорошо так рявкнул. У итальянцев вмиг расслабон прошел от зычного норманского голоса. При других обстоятельствах кого-нибудь и пронести могло. Живой викинг — это вам не комнатная собачонка!
   Граф тоже брови сдвинул грозно и потребовал немедленно объяснить, что именно сейчас пролаял дикий язычник.
   И тут мой ярл показал себя во всем актерском блеске. Не зря говорят, что великий человек велик во всем.
   Хрёрек картинно вознес руки и провозгласил, что ныне свершилось великое чудо: главный норманский разбойник, тот самый, что разграбил Париж, Орлеан, Нант и многие другие города франков, склонился наконец к Истинной Вере.
   Первым подал голос граф. Выразил сомнение. Сразу видно — матерый вояка. Такому проще поверить в чертей, чем в ангелов. А уж искреннее раскаяние языческого короля — это тот сорт чуда, который здорово попахивает подставой.
   А вот епископ был — другого мнения. Мягко укорил графа в недоверии к Божьему всемогуществу. Затем, отодвинув стражу, бесстрашно сошел к нам и ласково похлопал моего ярла по плечу. Давай-ка, к делу.
   Думаю, с подобной фамильярностью Хрёрек-ярл не сталкивался уже лет пятнадцать. Но — стерпел. Из роли не вышел. Обратил старательно измазюканное лицо вниз, к низенькому пузатому епископу и поведал, что, с Божьей помощью, сумел обратить к свету истины воистину злодейскую душу. Так вот, с колен, и поведал: мол, бессчетно жизней отнял норманский король, и священников погубил — немеряно. Но — приболел. Причем — смертельно. И это радует, потому что иначе еще больше правильного народа нашло бы смерть от норманского железа. И даже крепкие стены не спасли бы. Ведь Париж да Нант, да прочие французские города тоже не штакетником обнесены были. А вот пали. И сей город несомненно пал бы…
   Но Господь спас. Сильно болен норманский король-конунг. Не до грабежей ему ныне. Зато вспомнил он о душе. И будучи много наслышан о христианской вере, желает он немедленно креститься. Прямо здесь, в этом великолепном городе, к стенам которого вынес его шторм. Ибо видит кровавый норманский вождь в этом событии проявление высших сил, бороться с коими человеку не следует.
   А если всё будет так, как хочет норманский король, то и воины его откажутся от всяких враждебных намерений по отношению к этому городу. И обещают сохранить мир с его жителями, а за право на производство судоремонтных работ, а также за провиант, воду и прочий сервис, норманы готовы заплатить и заплатить весьма щедро, поскольку золота и иных ценностей у них столько, что натурально девать некуда.
   А уж за то, что король-конунг будет крещен, всем участникам будут вручены замечательные подарки. И этот факт готов подтвердить сынок короля-конунга, могучий северный граф Хальфдан.
   Хальфдан, которому перевели последние слова Хрёрека, с важностью кивнул и рыкнул по-датски: да, так и есть. А также, чтоб новый бог не подумал, что принимает под свою руку какого-нибудь нищего трэля, конунг желает, чтобы жрецы Христа великодушно приняли кое-какие дары. Авансом.
   Опаньки! Слово взял сундучок.
   Ему стоило всего лишь открыть ротик, и сразу стало понятно, чей аргумент тут главный. Золотишко, изъятое у французских святош, так и сияло. Священная посуда для богослужений, драгоценные оклады, усеянный драгоценностями крест, головной убор епископа нантского Гвигарда…
   Готов поставить свой Вдоводел против ржавого тесака: у здешнего епископа и мысли не возникло: вернуть имущество коллегам по ремеслу.
   А сиятельный граф аж слюни пустил… И тут же заявил, что готов лично стать восприемником при крещении раскаявшегося конунга.
   И я, и я! — воскликнул епископ.
   Если минутой раньше меня и терзали некоторые сомнения: не беру ли я грех на душу, участвуя в подобном лицедействе, то теперь все сомнения исчезли. Такие рожи были и у графа, и у епископа… да и у большинства придворных, что сразу становилось ясно: вот он, их настоящий бог. Из сундучка выглядывает.

   Порешили так. Болящий конунг будет крещен завтра. Ему и небольшой (дружба дружбой, а варежку не разевай!) свите (без оружия!) будет разрешено войти в город, где в главном соборе состоится обряд крещения.
   Доблестным северянам сход на берег тоже дозволяется, но — в пределах гавани. В городские ворота — ни-ни. Да и зачем? Всё необходимое: еда, питье, одежда, запчасти для ремонта — будет доставлено прямо к причалам. По разумным ценам. Как говорится: любой каприз за ваши деньги.

Глава тридцать третья,
в которой великий конунг воскресает из мертвых, а итальянцы узнают на практике, что такое — норманская клятва

   На церемонии Крещения я не присутствовал («Жофруа де Мота» не пригласили), но говорят — было круто. А Ивар Рагнарссон в роли умирающего конунга оказался просто бесподобен. Я и не сомневался. Я видел, каков из Ивара лицедей. Любого изобразит: хоть бабку, хоть дедку, хоть огненного великана. А тут всего-то: собственного занедужившего папашу.
   Рагнар, кстати, выразил недовольство. Конунг жабился. Дары, преподнесенные городской верхушке, были поистине королевские. Притом из личной копилки самого Рагнара. Можно бы и поскромнее. Понятное дело, всё обратно вернется. Ну а вдруг…
   Но Ивар настоял. Мол, подарки должны быть — сверх всякой меры. Чтобы у графа с епископом просто башню снесло и всякий разум угас.
   Словом, обряд прошел на «ура». Праздновали едва ли не круче, чем давеча — Рождество.

   На пристани тоже кипела жизнь. Торговля шла бойко. Фрукты, мясцо, винишко, девочки… Победители франков были невероятно щедры. Так и сыпали златом-серебром. Переплачивали вдесятеро. Италийцы наверняка решили, что Бог решил сделать им роскошный рождественский подарок. И печалились лишь о том, что живут так далеко от норманских земель. Вот бы такую торговлю сделать системной!
   Строго-настрого предупрежденные командирами викинги изображали белых и пушистых лохов. Не препятствовали беспардонной обдираловке, пальцем никого не трогали… Аж целый день.

   А ближе к ночи грозный плач и басистые стенания дружным хором накрыли норманскую флотилию и береговой лагерь.

   Не знаю, какие мысли роились в головах горожан, слушавших сей великий стон. Но к утру ситуация прояснилась.

   И снова к городским властям отправилась делегация. Сообщить трагическую весть: умер великий конунг!

   Довести до италийцев последнюю волю великого норманского короля выпало его выдающемуся сыну Хальфдану.
   Воля была проста и конкретна.
   Великий вождь северян, победитель франков и прочих, желал покоиться в соборе, где был крещен. Причем похоронить себя он завещал в доспехах и с личным оружием. Прочее же имущество конунга, всё его оружие, злато, серебро и т. п. будут пожертвованы Церкви.
   Надо ли говорить, что власть светская и власть церковная отнеслись к последней воле покойного с неприкрытым интересом?
   Тут ведь любое воображение пасует при попытке представить, каковы размеры этого личного имущества. Небось, весь валовый доход Европы легко спрячется в конунговых сундуках…

   Через несколько часов после того, как италийская «таможня» дала добро, из нашего лагеря к городским воротам выступила торжественная процессия.
   Во главе — гроб с телом «усопшего» Ивара.
   «Покойник» лежал в гробу в полном боевом. Слева и справа вышагивали викинги, в парадных плащах и доспехах, но без оружия.
   Даже тех крох здравого смысла, которые остались в разжиженных алчностью мозгах городской аристократии, хватило, чтобы не пускать в город кучу вооруженных норманов.
   Подарки подарками, а все же — извините. Ограниченный контингент и никакого боевого железа!
   Наши поартачились какое-то время — и согласились. Собственно, на большее и не рассчитывали.
   Четыреста человек. Этого довольно. Остальные подождут снаружи.
   Договорились. Избранная группа лиц (на этот раз я был в списках) выдвинулась к воротам. Я отдавал себе отчет: могут возникнуть проблемы. Во-первых, наша «делегация», пусть и без мечей на поясе, но сплошь в броне. Во-вторых, среди погребальных даров «покойника» — до хрена всякого оружия. Тут тебе и мечи «заморские булатные», и топоры с окованными в серебро деревяхами, и копья, само собой, в элитном исполнении…
   Какое-то время нас разглядывали… Еще бы: денек солнечный, боевое железо так и сверкает…
   К счастью сверкало не только железо. Дивно сияли цепи, браслеты, перстни и прочие украшения, уложенные в соответствующую тару горками, кучками, а иные, особо ценные и на персональных местах. Была здесь также посуда драгоценная, и разнообразные бытовые безделушки, вроде золотых гребней и заколок. Ну а самым главным «призом» был, естественно, покойник. Усопший лежал в гробу, облаченный в лучшую броню, с обнаженным мечом (стоимостью в двадцать марок серебра) и любимой секирой, изукрашенной резьбой и «усиленной» тонкой серебряной оковкой.
   Несли гроб шестеро неслабых парней во главе с Бьёрном и Хальфданом Рагнарссонами. Следом за гробом, на отдельном «поддоне», транспортировали драгоценную (одного только золота — килограмма два) конскую сбрую. Любимую столовую посуду усопшего (тоже отдельно) волокли аж двое бойцов. Я и Тьёрви-хёвдинг.
   Ну, сколько еще нам держать на весу этакую тяжесть? Хорошо — зима. А если бы лето? Тут весь потом изойдешь…
   Я покосился на Тьёрви (этому — хоть бы что), потом — вверх, на мощные ворота и уходящие ввысь белые башни…
   Да, не хотел бы я штурмовать это фортификационное сооружение.
   Штурмовать не пришлось. Ворота открылись.
   Да не просто открылись. Навстречу «скорбящим» северным мореплавателям вышел лично епископ в лучшем из своих прикидов. А за епископом — вся его католическая братия: в сверкающих ризах, с распятиями, свечами и прочими атрибутами культа. Думаю, умри их собственный граф, ему не оказали бы больших почестей.
   Вот так, в торжественной тишине, процессия двинулась к собору, постепенно обрастая новыми участниками.
   К тому моменту, когда гроб с «усопшим» был поставлен перед хорами и началось отпевание, мы, то бишь, соратники «покойника» уже были в значительном меньшинстве. На каждого викинга приходилось по меньшей мере десятеро местных. Собор был полон. Здесь собралась вся знать и все «лучшие люди» города. Никто не пожелал пропустить главное шоу нового года.
   Надо признать — красивый получился ритуал. Мощный. Я аж заслушался.
   Мои коллеги по профессии — тоже. Скандинавы вообще неравнодушны к искусству. Многие даже прослезились.

   Пока шло отпевание, мы помалкивали и наслаждались представлением.
   Но когда, согласно расписанию, пришло время опускать гроб в могилку в полу одного из нефов, «безутешный» родственник «покойника» Бьёрн Железнобокий подал знак, и представление началось.
   Настоящее представление.
   Нас, конечно, было немного. Зато мы были крепкими парнями и с лужеными глотками. Так что когда мы все разом отчаянно завопили и полезли вперед, распихивая толпу, не заметить это было трудно.
   Орали мы одну единственную заученную фразу. По-итальянски. Фраза эта была: «Не опускать гроб! Нельзя опускать гроб!..»
   Местные, мягко говоря, удивились. Но еще больше они удивились, когда только что опущенная крышка гроба с треском взлетела вверх, и изумленным взорам италийцев предстал живой и здоровый Ивар Рагнарссон.
   Сюрприз!
   Великолепный прыжок — и старина Бескостный оказался рядом с разинувшим рот епископом.
   Взмах клинка — и на драгоценный епископский молитвенник хлынула кровь новоиспеченного христианского мученика.
   А мгновением позже брошенный Хальфданом топорик врубился в изумленное лицо графа.

   Итальянцев было значительно больше. Но профессиональных вояк — от силы процентов двадцать. Да и то лишь треть из них — при оружии. Храм все-таки…
   То ли дело — мы. Я, например, принес оружие под плащом, уверенный, что никто не станет меня обыскивать. И немедленно приголубил потянувшегося к мечу итальянского «офицера». Другие норманы тоже клювами не щелкали — похватали «дары» и тут же пустили в ход.
   Не скажу, что итальянцы сдались без сопротивления. Кое-кто рыпался… Но мы были намного круче. Вдобавок — в боевых доспехах, а не в той ерунде, которую тут принято носить по праздникам.
   Около минуты потребовалось, чтобы порубать в капусту графскую гвардию. Затем — перестроение и привычная по Франции работа с толпой.
   Тех, кто оказывал сопротивление, убивали. Увы, не только их. Рубили и тех, кто растерялся или замешкался, вовремя не сообразив, чего хотят страшные норманы.
   Вошедшие в боевой раж викинги превращались в настоящих мясников. Ор в храме стоял такой, что аж уши закладывало.
   Мое место в общей диспозиции было почти традиционным — у главного входа в храм. Задача: никого не выпускать. Не такая уж трудная, учитывая, что двери заперты. Я стоял справа. В центре — Ольбард. По левую руку от Ольбарда — старина Тьерви.
   Выбраны на почетную роль привратников мы были исключительно благодаря хладнокровию. Верховные вожди не сомневались: что ни один из нас не покинет пост, увлекшись резней.
   Я и не увлекся. Голов не рубил и кишки не выпускал. Так, порезал нерадикально пару-тройку аристократов с дефектом зрения. После небольшого кровопускания зрение восстановилось, и бедолаги сумели увидеть между собой и дверью меня.
   Им повезло. Резню мои братья-викинги устроили кошмарную. Как всегда.
   Пленников, впрочем, тоже набралось немало. Тысячи полторы. Как только их оттеснили подальше от входа, мы открыли двери храма. И рванули к воротам города.
   Дорога от храма к главным городским воротам — прямая и достаточно широкая. Десять минут — и мы были бы у цели…
   Не вышло.
   Три сотни норманов (часть осталась снаружи — сторожить пленников) — большая сила. Но не радикальная. Городской гарнизон — куда многочисленнее. И, как оказалось, находился в полной боевой. Такой приказ был отдан покойным графом. На всякий случай.
   Резня в храме длилась не очень долго, но достаточно, чтобы снаружи заподозрили нехорошее. Штурмовать собор италийцы не рискнули, но подтянули войска.
   Викинги — великие воины. Атаковать ощетинившийся копьями строй численно превосходящего противника? Почему бы и нет?
   Но не в данном случае. Дело не в том, что нас — существенно меньше. Куда неприятней отсутствие подходящего вооружения. Ни щитов, ни длинных копий, ни метательного оружия…
   … А вот размещенные на господствующих высотах итальянские стрелки вряд ли страдают от дефицита боеприпасов. Более того, кто-то даже озаботился подтянуть легкие орудия. Потомки древних римлян еще помнили кое-что из военной тактики предков.
   Словом, поверх италийских щитов на нашу ударную группу с интересом смотрел толстый северный лис.
   Но это я так подумал (и приготовился к самому нехорошему), а у наших лидеров было другое мнение.
   «Чудесно оживший» Ивар Рагнарссон спокойно выступил вперед, демонстрируя пустые руки…
   И начались переговоры.

   Вот тут-то и выявилась роковая слабость местного менталитета в сравнении с моральным кодексом викингов.
   Будь на месте итальянцев тот же Ивар, он бы не сомневался ни секунды. Если ты сильнее — бей! Заложники? Какие нафиг заложники? Вот перед нами практически вся верхушка вражеского войска! И отличная возможность взять ее в плен! Так за чем же дело стало? Ах, снаружи ошивается еще несколько тысяч головорезов? Ну так пусть себе ошиваются. Они — снаружи, мы — внутри. Стены крепкие. Вот пусть снаружи и останутся. А вздумай какой-нибудь ярл (чисто фантастическая ситуация!) предложить открыть ворота ворогу лишь потому, что его сынок или дочка угодили к неприятелю в плен, вот бы его, ярла, дружина удивилась! И, пожалуй, подумала, что у ярла что-то не то с головенкой, если бы ярл немедленно не зарезал шантажиста.
   Такова логика викингов.
   Но у итальянцев было совсем другое мировоззрение. Во всяком случае — у социальной верхушки. А рулили в городе именно они, те, чьи родичи оказались в кровавых объятьях норманов. Тем более здесь, вне храма, никто не знал, что граф, епископ и большая часть «лучших людей» города уже отправились в мир иной.

   Знатоков датского найти не сумели, так что переговоры шли на смеси латинского и французского.
   И были проиграны горожанами вчистую.
   Под сомнительное прямо скажем обещание Ивара (Рагнарссон взял в свидетели Одина) не чинить в городе кровопролития и освободить всех заложников, нас пропустили к городским воротам и даже любезно позволили их открыть… А потом…
   Потом всё было плохо. Для горожан. Потому что наши немедленно принялись грабить и резать. И заложников никто освобождать не стал. И всякого, кто пытался противостоять с оружием в руках, убивали немедленно.
   Ужас и смятение — вот те чувства, которые воцарились среди италийцев.
   В считанные часы в городе не осталось никого, способного к сопротивлению. Рагнар Лотброк стал полновластным хозяином заветного города…
   И наконец узнал, что это не Рим!
   Вот это было воистину королевское разочарование!
   Конунг так расстроился, что даже пустил на самотек процесс грабежа.
   Впрочем, его сыновья хладнокровия не утратили и успели наложить лапу на лучшие куски.
   Что ж, справедливо. Это ведь Ивар придумал замечательный план[20] и воплощен он был на финансовые средства Рагнара.
   Впрочем, и остальные в убытке не остались. Луна — не Рим, но все же исключительно богатый город.
   Был.

   Три неделю спустя, до отказа набив трюмы кнорров и трофейных кораблей имуществом и отборными рабами, под завязку загрузив драккары драгметаллами и прочими ценностями, наш отремонтированный флот отправился в обратный путь.
   Были, конечно, и другие идеи. В Италии ведь немало городов, в которых можно поживиться… Но мы слишком долго были в походе. Очень хотелось — домой. А через годик-другой, с новыми силами…

   Увы. От дома нас отделяли тысячи морских миль. И — зимние шторма. И обиженные нами враги, которые так и жаждали реванша.

Глава тридцать четвертая
Ловушка

   Удары деревяшки в щит отсчитывали ритм. Проворачивались весла, толкая драккар. Шипела вода под днищем, мы истекали потом…
   Нелегкое это дело: грести в полную силу, когда на тебе — боевое железо.
   А без него — никак. Сарацинские стрелы жалили корабль, лупили в щиты, иной раз и по шлему чиркали.
   С кормы, в ответ, били наши стрелки. Так, для острастки. Мы удирали. Со всех ног… вернее, рук. Счастье еще, что ветер хоть и встречный, но совсем слабый. Иначе пришлось бы терять время, класть мачту…
   — Заходят! Справа заходят! — закричал кто-то.
   Справа — это мой борт. Я оторвал взгляд от спины Рулафа, вертевшего весло на переднем руме. Так и есть. Узкая галера шла за нами, медленно, но неуклонно сокращая дистанцию. Мне показалось, что я даже слышу сочные хлопки бича, стимулирующего галерных гребцов.
   Задающий темп ритм, и без того торопливый, еще ускорился.
   Я уперся и прибавил. По лицу стекал пот, мечталось: зачерпнуть шлемом морскую воду, вылить на голову… Сколько я еще так продержусь? Пять минут? Десять?
   — Ну-ка пусти! — сидевший на палубе у моего рума Ове Толстый вскочил… И тут же присел, потому что в его бронь немедленно ударила стрела.
   — Ты отдохнул, что ли? — выдохнул я, с недоверием косясь на здоровяка. — Силенок хватит?
   Минут двадцать назад этот красавец сиганул с борта кнорра с пустым бочонком под мышкой. А потом, с этим же бочонком (и в полной броне), проплыл почти сто метров, обстреливаемый лучниками с арабского парусника. Когда его втаскивали на борт (втроем, потому что Ове в броне тянул на десять пудов с гаком), болтавшийся на волнах бочонок щетинился стрелами как ежик — иглами, а в мокрой туше Ове — ни одной дырки. Вот уж удача так удача!
   Правда, второсортная. Потому что кнорр Ове Толстый потерял. И все, что было в трюмах и на палубе: весь живой и неживой товар, рабов, серебро, ткани, стекло… Все досталось сарацинам, заполонившим кнорр… Уцелевшие викинги попрыгали в воду с мечами в руках… Пошли на дно, надеясь, что Один перехватит раньше, чем утопленники угодят в сети Ран[21].
   Когда мы отплывали из Луны, у нас было целых три грузовых судна: свой кнорр и два трофейных. Всё досталось воинам ислама. Вру, не всё. Один из кораблей просто ушел на дно со всем содержимым. На радость будущим подводным археологам. Хорошая смерть для викингов — уволочь за собой в небытие кучу врагов. Плохая — для самих сарацин и, особенно, рабов-итальянцев, заточенных в трюме.
   — Силенок моих хватит на троих таких, как ты! — рыкнул Ове.
   Чистая правда, кстати. Так что я охотно уступил место бывшему кормчему, а сам, подхватив запасной щит, присоединился к тем, кто готовился встретить вражескую абордажную команду…
* * *
   Испанцы ждали нас у Гибралтара. Целая прорва плавсредств.
   Головные корабли нашей флотилии сходу ринулись на прорыв… И увязли. Оказалось: арабы соединили канатом линию больших кораблей и украшенные драконами и прочей нежитью носы драккаров тут же увязли в этой морской «баррикаде».
   И пошло колбасилово.
   Наш хирд в нем не участвовал, потому что шли в арьергарде, а Хрёрек вовремя сообразил, что ввязавшись в общую драку, мы лишь увеличим хаос, а толку для своих будет — ноль.
   Так что мы взяли мористее… Так поступили не мы одни — еще десятка два кораблей, боевых и транспортных… Да только рассчитывать на взаимопомощь не стоило. Сарацин было слишком много. Накинулись, как волки на стадо лосей. Разделили, обложили… В общем так получилось, что теперь каждый корабль сражался сам за себя. И никакой возможности помочь своим «транспортникам» у нас не было. Какое-то время мы еще пытались их прикрывать, но едва не потеряли драккар Харальда Щита. К счастью, вестфолдинги вовремя сообразили, что пришло время плюнуть на добычу и спасать собственные шкуры, дружно взялись за весла и вырвались из западни.
   Редкая удача, что ветер был совсем слабый. Арабские двух— и трехмачтовые корабли с их косыми парусами неплохо ходили галсами. В отличие от нас. Так что удрали вестфолдинги исключительно благодаря погоде.
   Ускользнули и мы, пожертвовав кнорром и успев лишь выловить из воды старину Ове. Наше счастье, что нас в той баталии обсели не галеры, а «вспомогательный флот».
   И вот — галера. Вернее, галеры. Потому что за нами увязались аж четыре боевых корабля испанцев.
   Вестфолдинги сунулись, было, к нам на подмогу, но Хрёрек немедленно отсигналил им: валите нафиг!
   Правильное решение. У команды Щита — отличный драккар. Но шли они как-то вяло. То ли притомились после спасительного рывка, то ли экипаж существенно пострадал от сарацинских стрел. Сейчас они — на самой периферии битвы, что дает им шанс. Которого не будет, если вестфолдинги попытаются нас поддержать. Да и толку от их поддержки?
   Тут и впрямь как у обложенного волками стада. Спасутся те, кто сумел удержаться в общем строю. И те, кто проворней. Остальных обложат и зарежут.
   Так что теперь всё зависит от ходовых качеств нашего «Сокола».
   Шанс есть, потому что драккар — в отличном состоянии. В Луне он получил полное «техобслуживание» и прекрасно показал себя по дороге из Италии к берегам Кордовского эмирата.
* * *
   Насыщенный был вояж. Шли мы строго вдоль берега, потому что набрали в Луне несколько тысяч рабов, которых надо было поить и кормить.
   Северное Средиземноморье. Ницца, Тулон, Марсель, Нарбонн, Барселона… Названия, хорошо знакомые мне по «прошлой» жизни. Жители этих городов имели несчастье познакомиться с волчьими повадками норманов.
   В одном жителям южной Франции повезло: городов мы не осаждали. Только начисто выметали окрестности.
   Противостоять нам даже и не пытались. Все встречные корабли удирали на всех парусах и со всех весел. Им тоже везло. Наши драккары брали только тех, кто попадался на пути. За прочими — не гонялись.
   Такая лафа продолжалась вплоть до арабских территорий.
   Сначала мало что изменилось. Разве что на берегу «работать» стало труднее: воинственные испанские сарацины не впадали в ступор от одного слова «норманы», а кусали, где только удавалось.
   Однако на море нас по-прежнему не трогали.
   Почему — стало понятно, когда мы подошли к Гибралтарскому проливу.
   Именно тут воинственный кордовский эмир решил дать нам генеральное сражение.
   Не исключено, что и африканские сарацины решили поддержать единоверцев. Я в арабских значках и флагах не разбираюсь, а проконсультироваться с Юсуфом как-то времени не было. Да и не до консультаций. Шкуру надо спасать!

   Вот мы и спасали. От компетентных людей я знал, что при необходимости галеры и на веслах способны развивать очень приличную скорость, ничуть не уступая нашим драккарам. Разбавленное вино и «неразбавленная» плетка неплохо стимулировали невольников-гребцов. Выносливостью и умением «вкладываться» в процесс они, конечно, уступали викингам, но в мощном рывке на короткую дистанцию были почти равны.
   Однако это «почти», на наше счастье, привело к тому, что из четырех преследующих нас галер лишь одна оказалась проворнее «Красного Сокола». Еще одна упорно висла на хвосте, не теряя дистанции, а вот парочка других понемногу отставала…
   Но это — пока. Как только мы ввяжемся в бой, они тут же подтянутся…
   Я пристроился справа от Уилла Кошачьего Глаза. Стрелок он очень приличный. Лучше меня. Но хуже сарацин. Или у них луки лучше? Метров сто между нами… Достреливают арабы без проблем. Но вреда немного. Слабеют стрелы. Изображаю мишень и без особого труда сбиваю стрелы щитом. Уилл пытается достать одного из стрелков. Уже три раза промазал.
   — Парень, — говорю я ему. — Бей навесом по гребцам!
   Англичанин смотрит на меня, как будто я ему предложил что-то непотребное. Ну да, англичанин не так давно сам впахивал на галере. Профессиональное братство.
   — Хочешь снова сесть на галерную скамью? — ору я ему в ухо.
   Стрела с хрустом входит в щит. Расстояние сократилось.
   — Делай, как я сказал! — рычу я и перебегаю к Медвежонку, который тоже лупит по стрелкам… И с тем же успехом, потому что арабы бьют из-за укрытия. Выпрямятся, метнут стрелу и спрячутся. Это у нас крутые парни, ничего не боятся… Впрочем, наши все же в железе.
   — Навесом! — ору я. — По гребцам!
   Свартхёвди только головой мотает. Не мешай, мол. Я за рулем — я и рулю.
   А где у нас Хрёрек? А вот он! Рядом с Ольбардом. Наблюдает за противником.
   — Ярл! — кричу я еще издали. — По гребцам надо бить!
   Хрёрек глядит на меня, раздумывает… Видно, как логика в его сознании борется с привычной тактикой. Тактика гласит: в первую очередь выбивают стрелков. А уж потом — прочих воинов. Рабов вообще стараются не убивать. Это же товар…
   Обдумал. Принял решение. Хлопнул по плечу Ульфхама Треску… Тот выслушал, вскочил на борт и побежал. Вот отморозок! Но — удачливый! И доспехи неплохие. А между нами уже метров сорок. На такой дистанции стрела может пробить и хороший доспех … Перебираюсь ближе к Меджведонку… И с удовольствием вижу, как он посылает стрелу навесом. Вопль! Еще один!
   Ну наконец-то! Ярла-то они послушались. И эффект налицо. Галера сбавляет ход. А потом и вовсе отворачивает. И остальные уходят вправо. Ага! Причина понятна. Большая часть Рангаровых драккаров всё-таки прорвалась и чешет прямиком к нам. Шустрые сарацины чуть не оказались между двух огней.
   Однако расслабляться рано. За Рагнаровыми кораблями спешит вся арабская флотилия. От кораблей аж черно.
   — Боги — с нами! — басит Медвежонок, сует мне сначала лук, потом — снятый с вспотевшей головы шлем и усаживается на рум, освобожденный Стюрмиром.
   Вторая смена. Стрелять из лука, конечно, тоже тяжелая физическая работа, но при гребле работают другие мышцы. Так что это, считай, отдых.
   А ветер совсем ослаб… Прав Медвежонок: любят нас боги. Ну, было бы куда лучше, если бы они начали нас любить часика четыре назад и разметали по волнам арабскую эскадру.

Глава тридцать пятая,
в которой герой возвращается… нет, не домой, а только во Францию

   О том, что было дальше, рассказывать не хочется. Да, от сарацин мы оторвались. Зато погода испортилась категорически. Волнение балла на три и встречный ветер — это были уже благоприятные условия.
   Если появлялась возможность, мы прятались в бухтах. Устраивали короткий передых. Но покоя и там не было.
   Испанцы взялись за нас по-взрослому. Может, система берегового оповещения работала лучше, чем прошлой осенью. А может дело в том, что мы ползли как черепахи…
   На берегу наш десант встречали безлюдные поселки, до зернышка выметенные амбары и стрелы, выпущенные исподтишка.
   Гоняться за стрелками — бессмысленно. Да и на засаду можно нарваться запросто… Хорошо хоть пресную воду испанцы не могли унести с собой.

   Лишь когда вошли в Аквитанское море, стало полегче. И погода улучшилась и земли здесь были уже христианские, следовательно, народ потише.
   В устье Луары мы вошли уже как к себе домой…
   И сходу ввязались в драку.

   Пока нас не было, франки обложили нашу базу. Остров, что напротив Нанта.
   Карл Лысый (как позже выяснилось: подзуживаемый епископами) решил взять реванш. Собрал войско, союзников и нагрянул. К этому времени, правда, нашу базу уже неплохо укрепили и сходу захватить ее — не получилось. Тем более, рыцари по воде скакать не умеют, а многие из наших раненых уже более-менее вошли в форму.
   Однако взятие острова оставалось лишь вопросом времени — преимущество у Карла было едва ли не двадцатикратное.
   Нашим предложили сдаться. Обещали оставить некоторое количество кораблей чуток оружия и съестных припасов.
   Герольды короля были посланы подальше.
   Но с решительным штурмом король почему-то медлил…
   А потом и вовсе ушел с большей частью войска.
   Как оказалось: во Францию наконец прибыл «союзник». Дорогой братец Людовик Немецкий. Хотя правильнее было бы сказать не пришел, а вторгся…
   В отсутствие короля пыл франков как-то притух. Как ни старались епископы, какие слухи не распускали о несметных богатствах, награбленных викингами… Толк от этих слухов был. Но не тот, что ожидали наши противники. Набравшиеся смелости французы украдкой, по ночам возили осажденным провиант. Не бесплатно, само собой. Продовольствия в ограбленной стране было мало. Но серебра — еще меньше. Так что цены устраивали обе стороны.
   Лада в антинорманском войске не было. Кто-то из входящих в коалицию баронов под шумок обчистил соседний монастырь, свалив вину на викингов. Возвращать добро отказался, поскольку за руку не поймали, а свидетелей не осталось. Другой барон, родственник убитого настоятеля, решил наказать злодея собственными силами. Результат — потери с обеих сторон. Барон-грабитель предложил свои услуги нашим. Те согласились и барон с дружиной (всего уцелело одиннадцать головорезов) присоединился в аквитанцам.
   «Да они больше промеж собой собачились, чем с нами воевали», — охарактеризовал эту вялотекущую осаду Хёдин Морж, когда мы, наконец, высадились на острове.
   А мы — высадились. Смели установленные на реке кордоны, подошли к Нанту и заставили франков быстренько попрятаться за стены. В Нанте сейчас сидел уже другой правитель (недолго старина Ламберт наслаждался возвращенным графством), а командовал кое-как объединенным войском почему-то священнослужитель. Епископ Шартрский.
   О штурме речи не было. Стричь уже остриженную овцу не было смысла. Пусть сначала шерсть отрастет.
   Франки нас тоже на время оставили в покое. Наступила весна. Время засеивать поля чем-нибудь более перспективным, чем покойники.
   Мы, воспользовавшись передышкой, тоже не медлили. Паковали вещички. Там, на севере, уже трескался лед. Пора домой.

Глава тридцать шестая,
в которой нашему герою предлагают поделиться славой

   Я сидел у костра, кушал свинятину-гриль, запивая красным вином и заедая свежеиспеченной лепешкой. И слушал очередную библейскую историю в изложении отца Бернара. В переводе на датский.
   У монаха — врожденные способности к языкам. Шпарит почти без акцента.
   Слушали его внимательно. Примерно как скальда.
   Я поставил на землю опустивший кубок, и заботливый Вихорёк тут же подлил мне винца.
   А ничего так паренек приподнялся. Никто бы и не признал в нем прежнего пастушка. Отъелся, мышцу нарастил. И одет прилично. Получше, чем Скиди, когда тот пришел проситься ко мне в ученики.
   Ну да и Скиди нынче не признать. Заматерел тинэйждер. А уж прикинулся — слов нет. Ярлу впору. И женушку свою молодую приодел по-королевски.
   Но держится без лишних понтов. Вон как отца Бернара слушает. Аж рот приоткрыл… Хотя и тема интересная: какие-то войны. Кто-то кого-то обидел и утеснил, а тот, с Божьей Помощью, встал и воздал…
   Ага, у нас гости. Господа англичане.
   Я приветливо махнул рукой: давайте к «столу», не маячьте.
   Нет, остались на ногах. Мнутся.
   Отец Бернар закончил рассказ (наши победили) и предоставил возможность британцам высказаться.
   Но те никак не решались начать разговор. Длинное костистое лицо Йокрширца обрело заметное сходство с мордой пса, глядящего на мясо в хозяйской руке и не до конца уверенного, что такой роскошный кусок предназначен ему. Сходство с «другом человека» еще более усиливали обвисшие «уши» подшлемника.
   Но я не сострил и даже не улыбнулся. Почувствовал, что дело у англичан — важное.
   — Дикон, если ты сказать чего хочешь или попросить, так не тяни! А нет, так садись и кушай, пока не остыло.
   Дикон вздохнул, покосился на земляка… и выдал:
   — Мы, это, Ульф, если ты не против, будем тебе служить!
   — «Мы» — это кто? — поинтересовался я.
   — Ну мы, нас только трое осталось… — Йоркширец вздохнул. — Которых ты освободил. Я да Уилл, да Юсуф Черный.
   Вот как! Англичане-то в свою компанию сарацина приняли! Удивил.
   И насчет «только трое» — тоже правда. Остальных Хрёрек на кнорр Ове Толстого определил (с кнорром и утонули), а этих — на наш драккар.
   — Вообще-то не я вас освободил, а ярл наш, уточнил я. — И вы все ему верность обещали.
   — Ну да, так и есть, — не стал возражать Дикон. — Так мы же и не отказывается. Или ты хочешь от Хрёрека-ярла уйти?
   — Да нет пока. Потому и не вижу смысла в вашей отдельной службе лично мне.
   — Значит, не возьмешь? — Дикон явно загрустил.
   Вот так. Кто там сказал, что мы в ответе за тех, кого… хм, приручили. Даже если «прирученные» — здоровенные мужики на полголовы выше «приручителя».
   — Я не сказал «нет», — успокоил я Йорширца. — Я подумаю. Со старшими посоветуюсь.
   — Ну да, понятно… — Англичанин сразу повеселел. — Посоветоваться, это надо. Только ты теперь знай: если что — так мы всегда за тебя.
   — У меня в нашем хирде врагов нет! — Я подпустил в голос суровости.
   Что еще за темы такие… Деструктивные.
   — Так я не про наш хирд. — Дикон, похоже, удивился. — Если ты дело какое, свое, затеешь… Ты… Ну как бы ты — голос наш…
   «Стоп!» — сказал я себе. Человек со всей душой, это же видно. И тема понятна. В дружине у нас, типа, монархическая демократия. В процессе обсуждения ярл слушает всех. И вес у каждого — разный. Получается, что мой теперь будет усилен еще тремя голосами. Если соглашусь.
   Только мне оно надо?
   Защита? Меня и так, если что, весь наш хирд оборонять будет. Включая ярла. А я — их. И англичан с сарацином — в том числе.
   — Я тебе завтра отвечу, Дикон, — твердо произнес я. — Иди пока.
   — Чего он хотел? — спросил Медвежонок, прислушивавшийся к нашей беседе, но хорошо, если понявший дюжину слов, потому как в английском был не силен.
   — Говорит: хочет моим человеком стать, — сообщил я. — Он, его земляк и Юсуф.
   — Юсуф — это хорошо, — серьезно сказал Свартхёвди. — Юсуф — воин. И с железом умел и с луком. А что он трэлем был, так не по рождению же. По крови Юсуф — сын ярла. Сам знаешь, как бывает. Повздорил его отец с тамошним конунгом, а уйти не успел. Удачи не хватило. Весь род вырезали. А Юсуфу самую худшую участь назначили — рабскую. Да только его удача переселила. Юсуф — это очень хорошо. Но Дикон с Виллом — неплохи. Из лука лучше меня бьют, а это дело нужное. В строю да в схватке они — так, не очень. Вроде Скиди нашего.
   Парень тут же вскинулся гордо, щеки надул… Но тут же взял чувства под контроль и сдулся. Молодец! Понимает, что не ему со Свартхёвди спорить.
   — Ну так воинскому умению их и подучить можно, — продолжал между тем Медвежонок, сделав вид что не заметил реакции Скиди. — Это не беда. Вспомни, как сам год назад в строю ходил? Коровы на водопой и то дружней ходят.
   — Ты — серьезно? — Я удивился. — Не шутишь?
   — Какие шутки? Ты б себя видел…
   — Да я не про себя. Я о Диконе с остальными?
   Теперь удивился Медвежонок.
   — А что я смешного сказал?
   — А то, что все мы — люди Хрёрека-ярла. Зачем, скажи пожалуйста, мне свои служилые люди,?
   — Почему — только тебе? Нам. Мы же с тобой — братья. Я, конечно, младший, — тут он ухмыльнулся. — Но всё равно твои люди — это мои. Вон как Скиди. Если у тебя в доме места мало, станут со мной жить. Но лучше мы тебе дом побольше построим. Земли купим, деньги — есть. Вон Скиди дядя выделит долю, мой одаль, опять-таки. И еще матушка за Гудрун землицы отрежет. Построимся, будем жить вместе. Драккар возведем, в походы ходить будем, морскими ярлами станем…
   — Погоди, — остановил я полет Медвежонковой мечты. — А как же Хрёрек?
   — А что Хрёрек? И с ним будем ходить. Он — удачливый. Только на своих кораблях. Хрёрек конунгом станет, мы — его ярлами. Чем плохо?
   — Всем хорошо, — не стал я разочаровывать побратима. — Только пока-то мы — на его корабле и в его хирде.
   Свартхёвди фыркнул.
   — И что с того? А когда домой вернемся? Мы с тобой — сёлундцы, там и зимовать будем. Хрёрек к своим поплывет, в Хедебю. У него там — земли. Наши же люди — с нами останутся. Что плохого? Деньги у них есть, на прокорм хватит. Да и не хватило бы, что с того? Не жадничай, Черноголовый! Мы-то с тобой — богачи!
   Вот кто бы о жадности говорил!
   — Я не о том, Медвежонок! Я другое спрошу: зачем нам с тобой в Сёлунде нужны свои воины? Нам что, кто-то угрожает?
   — Смеешься? На Сёлунде Рагнар правит, а он тебе благоволит. И Рагнарссоны. Даже Ивар Бескостный, я слыхал от людей, с похвалой о тебе отзывался. А Ивар редко о ком доброе скажет. Да что я! Он же тебя к себе в хирд звал!
   — Тебя — тоже, — напомнил я.
   — Это потому что я — берсерк. Да и то — только один раз. А тебя — дважды. Это, брат, большая честь, если тебя Ивар оценил. Хочешь верь, хочешь не верь, а Ивар когда-нибудь повыше отца знамя поднимет. У Ивара за плечами сами боги стоят. Люди видели. Да такие люди, что врать не станут!
   — Я и сам кое-что видел, — пробормотал я, вспомнив «ящера». — Но ты так и не ответил. Зачем нам с тобой свои воины, если нас и так никто тронуть не посмеет?
   — А для достоинства! — заявил Свартхёвди. — Если у нас с тобой свои хускарлы есть, значит, мы с тобой — вожди! Хёвдинги!
   — А зачем нам быть хёвдингами? — поинтересовался я. — Лично мне и так неплохо.
   Медвежонок уставился на меня, как повар — на стейк, вдруг заявивший о своем желании стать репкой. Открыл рот… И закрыл. Потом махнул рукой — мол, что говорить с умственно неполноценным, — и послал Вихорька в «кладовку» за винишком.
   А я подумал немного… И отправился к Трувору. Если уж с кем советоваться, то — с ним. Или с Ольбардом. Не к Хрёреку же идти, в самом деле…

   Варяги расположились метрах в тридцати от нас, но — отдельно. У собственного костерка. Всей дружной компанией.
   Харра Стекоза подвинулся, уступая мне почетное место рядом с Трувором. Рулаф тут же нацедил сдобренного медом вина в собственную чашу. Поднес. Мелочь, а приятно. Сразу как-то теплее стало. На нашей части острова все свои. Но варяги — особенно.
   Усадили, угостили… И вернулись к прерванному разговору. И — сразу в тему. Варяги обсуждали, что будут делать дальше, после завершения похода. И что характерно: пути их с Хрёреком-ярлом не совпадали.
   То есть до Балтики у всех нас планы были одинаковые. Однако потом варяги планировали плыть не в Хедебю, а домой. Причем уже и кораблик трофейный под это дело присмотрели. Из общей добычи. Не боевой — типа кнорра. Крепкий и вместительный.
   — А что ярл, не возражает? — осторожно поинтересовался я.
   — А с чего бы ему возражать? — в свою очередь поинтересовался Трувор.
   — Так Ольбард же — его лучший кормчий!
   Варяги засмеялись. Ольбард — громче всех.
   — По нашему морю до Хедебю даже ты, Волчонок, корабль довести сможешь. И насчет лучшего ты зря сказал. Хёдин Морж хоть и стар, а Лебединую Дорогу лучше меня знает. Не заблудится наш Сокол, не тревожься!
   И вся словенская братия опять заржала. Веселуха, блин. Весь вечер на арене — популярный клоун Ульф Черноголовый. Соло.
   Но я справился. Засунул свою обиду, куда следует, и тоже захохотал. Единственно правильное действие в данном конкретном случае.
   Посмеялся, а потом сказал серьезно:
   — Трувор, Ольбард, совет ваш нужен. Помогите!
   — Говори, — разрешил Трувор. — Хоть ты теперь и не понять чей зверь: то ли наш, то ли сёлундский, однако поможем по старой дружбе. И словом пособим да и не только словом…
   — …Особо если с бабой какой справиться не можешь, то я — готов пособить! — влез Харра Стрекоза. — Всегда и бесплатно!
   Снова гогот. Что у них нынче за настроение смешливое?
   — Рукой себе пособи, — посоветовал я. — Трувор!
   — Понятно, понятно! Отойдем.
   — Что это вы нынче такие веселые? — поинтересовался я, когда мы переместились от костра в тень монастырской стены.
   — Дом вспоминали, — ответил варяг и снова заухмылялся. — Ну говори, Волчок, что у тебя за печаль?
   Я вкратце изложил мои проблемы. Потом, в двух словах, рекомендацию Медвежонка. Брать всех — и в хёвдинги.
   — А ты, значит, в вожди не хочешь, — моментально въехал в мою печаль Трувор.
   — Вот именно. Командовать я не люблю, богатств хватает, да и с ярлом нашим мне ходить — по нраву. Зачем мне в хёвдинги? Голову ломать, где добычу найти на всю бедовую дружину? Вот не было печали!
   Трувор задумчиво пропустил меж пальцев двадцатисантиметровые усищи.
   — Понял, что тебя томит, — сказал он. — Не хочешь ты за других людей ответ держать перед богами. Только, думается мне, хотение твое — ничто. Есть вожди, которые властвовать хотят. Таких у нас, варягов, не больно привечают. Есть вожди, что по роду да крови вожди. Этим выбирать не приходится. Да и привыкли они смолоду, что — вожди. Боги их выбрали. А есть такие, что сами собой над другими людьми встают. Кто — потому что под другими ходить не хочет, но эти — пустые. Нет таким удачи. А есть — кого опять же боги верховодить выбрали. Таких, обычно, по великой удаче узнают. Вроде как у тебя, Черноголовый. Да только не всяк богатый удачей — вождь годный. Иной для себя удачлив, а для людей, что за ним пошли — одна беда! Но это узнать — нетрудно.
   — Это как? — заинтересовался я.
   — А вот пойдешь ты в поход с дружиной и вернетесь вы живые и с доброй добычей, значит правильная у тебя удача. А коли вернешься с добычей, живой, но без дружины, тогда — тоже правильная. Но — только твоя.
   — А если не вернемся ни я, ни дружина?
   Трувор положил мне руку на плечо, придавил слегка… Я качнулся, рука соскользнула.
   — Глупый ты, — сделал неожиданный вывод Жнец. — Зачем с людьми разговариваешь? Богов спроси. Они ответят.
* * *
   — Отец Бернар, как мне задать Богу вопрос, но так, чтобы получить ответ?
   — При Крещении грехи твои уйдут — и правда откроется.
   Упорный монах гнул свою линию.
   Ладно, будем рассуждать логически. Допустим, соберу я свою команду… То есть не так. Команда у меня уже имеется. Скиди со своей подружкой, Вихорёк, упрямый монах… Ну и побратим Медвежонок. Допустим, я ее расширю еще на трех человек. Не велика разница. Дисциплина? Тоже не вижу проблем. Если уж британцы и сарацин сумели подружиться, то со мной они точно поладят.
   Решено. Берем.
* * *
   Утром я огласил свое решение и нашего полку — прибыло. Больше всех, по-моему, был рад отец Бернар. Британцы — христиане, а сарацин… Это ж какая заслуга перед Богом, если не язычника крестить, а мусульманина!
   Юсуф в ответ на подходы монаха только ухмылялся. А вот я — нет. Вечером мне было уже не до смеха, потому что под мою руку попросились еще трое. Причем — из самого нелюбимого мною сегмента скандинавских племен. Нореги. Гуннар Гагара, Гуннар Морской Кот и здоровенный, волосатый, как бизон, Хагстейн Хогспьёт. Ну не було у бабы хлопот, так купила порося! Вернее, аж трех диких вепрей.
   Но отказать — обидеть. Причем — кровно.
   Пришлось принять. Оптом. Но строго предупредив: вольницы не будет. Мое слово не просто закон, а — Закон. Если сказал, к примеру, бабу не трогать, кто тронет — будет сам вместо бабы использован. Неоднократно. Посредством древка от большого копья.
   Так, а что это мы вдруг развеселились? Понятно. Большое копье, то бишь хогспьёт. Хагстейн тут же пообещал оттрахать по моему приказу кого велю. Мол, древко у него — самое подходящее. Тому же Морскому Коту — как раз по размеру будет. Кот тут же засветил земляку в рыло, Хагстейн только хрюкнул довольно. По такой роже если бить, то сразу оглоблей.
   Такая вот веселуха. Я тоже ухмыльнулся и сообщил своим новым дренгам, что они — в теме. И мы отправились праздновать.

   А ночью ко мне пришел мой Волк.

Глава тридцать седьмая,
в которой герой видит красивый сон, впоследствии оказавшийся символическим

   То был очень красивый сон. Заснеженный лес и летящие светлые тени. Немного похоже на прогулки, которые я затевал, когда Свартхёвди «проходил обучение» у Стенульфа.
   Только во сне я был — другим. Крупнее, сильнее, стремительнее. И почему-то — голый. Короткие штаны мехом внутрь, пояс с парой ножей — и больше ничего. Холодно не было. Я мчался по сугробам, не проваливаясь — отталкиваясь от заснеженных пней, поваленных деревьев, перехватываясь руками за низкие сучья, немногим уступая в скорости охотникам-волкам…
   Бег этот — не просто так. Мы преследовали добычу. Взрыхленный снег, глубокие следы, оголившиеся ветки, задетые рогами…
   И вдруг — ровная поляна. Внезапно, как во сне бывает.
   Замерзшее лесное болотце с сухими метелками по краям. Глубокий, вихляющий след уходит дальше, а поперек следа — тяжкая глыба, покрытая бурым длинным мхом-шерстью. И толстые, как весла драккара, светлые рога с вывернутыми вперед острыми концами. Зверь-йотун.
   Белые тени-волки вились вокруг, не решаясь напасть. Лесной бык не обращал на них внимания. Он ждал меня.
   А я ждать не стал. Короткий разбег, толчок, полет… Огромная голова взметнулось вверх, тщась поймать меня на рога… Куда там! Я оттолкнулся ногой от широченного лба (подошва ощутила упругий, смерзшийся мех) вскочил на холм-загривок, подпрыгнул… Вернее, мы подпрыгнули вместе: я и бык… Но я крутнулся в воздухе, как балетный танцор, и упал вниз на долю секунду позже, чем с хрустом вмялись в лед широкие копыта. Соскользнув с горба, как с горки, к голове великана, я с размаху воткнул черные толстые ножи позади мохнатых широких ушей.
   Бык-йотун взревел так, что с елок снег осыпался, задрал голову, сорвался с места и живым танком помчал сквозь подлесок.
   Мои волки — за ним, щучками ныряя в снег и снова взлетая, норовя вцепиться в мохнатый пах, подлетев сбоку, тщась повиснуть на носу или губе, потому что горло зверя надежно закрыто густющей полуметровой бородой…
   Бык скакал. Еще он ревел и мотал головой. Ветви свистели надо мной, осыпая снегом. С треском переломилась задетая бурым плечом березка…
   И вдруг лесной царь-великан встал, как вкопанный.
   Я не слетел вниз лишь потому, что уперся ступнями в основания рогов…
   На нашем пути стоял гигант, мало чем уступающий рогатому зверю. Здоровенный медведь с широкими кривыми передними лапами, покатой спиной и пастью, в которой целиком поместилась бы лошадиная голова. Во всяком случае, мне так показалось, когда я заглянул в эту глотку.
   Бык заревел, нагнул голову и нанес удар.
   Медведь не стал уворачиваться: ударил сбоку. Лапа с длинными тупыми когтями ушибла рогатого великана, но не остановила. Длинный рог сорвал клок шкуры с шерстью с медвежьего плеча. Но я этого не видел, потому что, слетев с бычьего загривка, воткнулся в скрывший кусты сугроб.

   Когда я выпутался из мешанины веток и поднялся, исцарапанный и весь облепленный снегом, битва уже закончилась.
   Бык бился в агонии, а медведь, мотая головой, рвал клыками бычье брюхо.
   …Я ощутил прикосновение меха к ноге. Снежно-белый волк был рядом. Его собрат — на шаг впереди, — не сводил глаз с пропитанного кровью снега.
   …А в двух шагах от жрущего громадного мишки, стоял третий волк. Мой. Стоял и улыбался. Звал.
   И тогда я бесстрашно двинулся вперед.

   …Медведь поднял перепачканную красным морду, поглядел на меня (Наши глаза были почти вровень, такой он огромный!), потом фыркнул мощно и снова зарылся в тушу.
   А я выдернул один из своих ножей (второй придавило бычьей башкой), отмахнул вывалившийся из бычьей пасти язык и запустил в него зубы…
* * *
   Дивный был сон. В смысле, удивительный. Настолько странный, что я поделился им с побратимом.
   И тот, к моему удивлению, вмиг его истолковал. Даже не задумавшись.
   Мол, с его, Свартхёвди (Медведя то есть) помощью я завоюю страну дремучих лесов, где водятся бородатые быки. Зубры, по-нашему.
   А волки — это те храбрые воины, которые пойдут с нами. Ну а мой тотемный Волчина — это как бы гарантия свыше: все будет путём.
   — А ты еще не хотел собирать воинов под свою руку! — укорил меня Свартхёвди. — Чую: быть сыну моей сестры сыном конунга!
   Прослезился от избытка чувств, сцапал меня и притиснул лицом к бородище.

   Все же неудобно, когда «младший брат» настолько выше ростом, чем «старший». Несолидно как-то…

Глава тридцать восьмая
О вождях и кораблях

   Мы прогуливались по острову. Несмотря на то, что большая часть норманов отсутствовала, спешно дограбливая окрестности, сбывая и покупая ценности на стихийно образованном рынке или карауля отсиживающихся за стенами Нанта франков, на острове было весьма людно. И возникало ощущение не военного лагеря, а какой-то судостроительной верфи. Дух свежего дерева перебивался только запахом горячей смолы и вонью топленого сала.
   Викинги готовились к скорому отплытию. Последние штрихи, так сказать.
   Инициатором прогулки был Свартхёвди. Он и увлек меня на ту часть острова, которую занимали Рагнар с сыновьями. Увлек с загадочным видом человека, готовящего сюрприз. Я крепился и ждал. Готовился ко всему. Сюрпризы Медвежонка могут быть весьма неожиданными.
   О, мы остановились. Надо полагать, пришли. И что в этом месте интересного, если не считать здоровенного шатра со значком Ивара Бескостного?

   — Подумал я, брат, о том, что ты сказал. Мол, нет у нас своего корабля и это нехорошо.
   Когда это я такое сказал? Что-то не припомню…
   Но Свартхёвди моих мыслей читать не умел, гнул свое:
   — Подумал я, и решил: прав ты, брат. Вон, погляди-ка…
   И указал на берег. На берегу, похожие на дремлющих морских чудовищ, лежали драккары.
   — Смотри! — сказал Медвежонок, подводя меня к берегу, между поставленными на валки кораблями. — Что ты скажешь?
   Что я видел? Другие корабли, уже спущенные на воду. Пара кнорров, еще один драккар… На всех — знаки Ивара. Так я и сказал.
   — Вот туда гляди! — Свартхёвди развернул меня в нужном направлении. — Что видишь?
   Я посмотрел. Время, проведенное с викингами, не сделало меня великим специалистом по кораблестроению. Однако кое-в-чем я уже разбирался.
   — Ну, кнорр, — сказал я. — В хорошем состоянии, — уточнил, приглядевшись внимательнее. — Собран, вроде, неплохо. Года три?
   — Пашет море с позапрошлой весны! — заявил Свартхёвди с такой гордостью, будто приходился данному кнорру папой.
   — Мелкий какой-то, — выдал я первое, что пришло в голову. Кнорр и впрямь был невелик. Наш, утопший, был побольше водоизмещением.
   — А зачем нам — побольше? — отозвался Медвежонок. — Шесть пар весел — в самый раз. А трюм у него вместительный. То, что надо! Покупаем?
   Я в изумлении уставился на побратима. Это и есть сюрприз?
   — Цена хорошая! — заверил меня Свартхёявди. — Ивар сказал: с тебя много не возьмет. Ты ему по нраву, а золота у Рагнарссонов и так хватает.
   — Так это что же, Иваров кнорр?
   — Не то, чтобы Иваров, но… Шел с ним один торговец из Смоланда. Его убили осенью. А кнорр остался.
   — А что люди купца?
   Свартхёвди пожал плечами.
   Ну да, дурацкий вопрос. Из тех, которые ни один разумный человек не станет задавать Бескостному.
   — Ивар сам предложил, когда услышал, что ты ищешь судно.
   — Вот как? А я его ищу?
   — Ну да. Ты теперь вождь, а у вождя должен быть корабль. Сам же сказал. Лучше, конечно, драккар, — рассудительно произнес Медвежонок, — но для драккара нас пока маловато. Так что этот кнорр будет — в самый раз. Он тебе не нравится? — спросил Свартхёвди с беспокойством. — Что твоя удача говорит?
   Моя удача слегка охренела и помалкивала.
   — Ну почему ж не нравится? Отличный кнорр! Что дальше?
   — Как что? Я дам тебе свою половину серебра, добавь к ней свою, иди к Ивару и покупай. А я пока скажу нашим, чтобы собирали свое имущество. Если у нас есть свой корабль, мы на нем и поплывем.
   — А Хрёрек? Что он скажет? Мы ведь из его хирда? Вдруг он будет против?
   Свартхёвди поглядел на меня очень внимательно, помедлил и изрек:
   — Ты сегодня ничего… такого не сьел?
   — То есть?
   — Говоришь странные вещи.
   — Со мной бывает, сам знаешь, — буркнул я и, чтобы сменить тему, предложил: — Давай-ка лучше на борт поднимемся. Глянем, так ли он хорош внутри, каким кажется.
   Первое, что мне бросилось в глаза, когда я оказался наверху — почерневшая пленка крови, сплошь покрывшая палубу. Да, неслабый был бой. Кровь, если сразу не смыть, обладает неприятным свойством пропитывать даже просмоленные доски. А уж из щелей ее точно не выскрести.
   Я поделился этой мыслью с Медвежонком, но уже после того, как мы осмотрели трюм и убедились, что кнорр — в полном порядке.
   — Отскрести кровь? — переспросил мой побратим. — А зачем? Это же…
   И минут пять пояснял мне, некультурному, как пролитая кровь повышает мореходные качества судна. С примерами из личной жизни и из общей истории и истории собственного воинственного рода.
   Медвежонок был абсолютно уверен, что драккар, чей киль не будет окроплен человеческой кровью, утонет в первом же плавании. И что драккар, омытый не просто кровью раба, а кровью полноценного воина, с честью взятого в плен, будет бороздить моря, не зная поражений. И только я, тупой и невежественный, недопонимаю: раз на этом кнорре пролилась кровь многих воинов (сначала, когда напавшие франки убили всех наших моряков, а потом самих франков убили оказавшиеся поблизости хирдманны Ивара), то в любой шторм и в любых конфликтных ситуациях на таком кнорре будет безопаснее, чем в домашней постельке.
   — Тем более, — заключил Свартхёвди, — этот кнорр был омыт не только кровью воинов, но кровью воинов Севера, а наша кровь для такого дела — самая хорошая. Лучше только кровь настоящих конунгов и кровь дракона.
   — Вот только драконов, брат, давно перебили, — добавил Медвежонок с искренним огорчением. И тут же воспрял: — Зато теперь мы, берсерки и ульфхеднары, — самые неуязвимые из живущих!
   Грохнул меня по броне деревянной лапой и сиганул на берег с трехметровой высоты.
   Я же, будучи в доспехах, на такой прыжок не осмелился и аккуратно сошел по веслу.
   Кровь Севера. Надо же! Помнится, и Тьёрви что-то такое говорил…
* * *
   Хрёрек не стал укорять меня за «самостоятельность». Он, оказывается, был в курсе, что я собираю команду. И отнесся к этому положительно.
   Не откладывая в долгий ящик, тут же сообщил, что ждет нас в конце лета в Хедебю или в начале осени — в Ладоге.
   — Не опоздайте на праздник, — добавил он с усмешкой. — Будет весело.

   И ушел распоряжаться погрузкой. Через три дня весь наш буйный лагерь снимался с якорей и уходил домой. Домой! То-то радости франкам! Или, напротив, огорчения. Мы ведь не порожняком уходим, а с полными карманами франкского имущества. И, увы, не навсегда. Норманы сюда еще вернутся. И не раз. Им понравилось.
* * *
   Тем же вечером у меня появился кормчий. Ове Толстый.
   Чисто подарок судьбы, потому что — отличный специалист с десятилетним опытом работы по профессии.
   Почему вдруг такой молодец решил встать к кормилу мелкого кнорра с еще более мелким капитаном, поинтересовался я.
   — Так кто мне еще доверит, — вздохнул громадный датчанин. — Два корабля потерял. Нет у меня удачи!
   — А я, полагаешь, доверю?
   — Ага! — ухмыльнулся Толстый. — Твоей удачи на всех хватит!
   Логично. Ове — точно ее проявление. А то я уж думал: придется Медвежонка к кормилу ставить или самому браться за руль. А какие из нас кормчие? Один — берсерк, другой — дилетант.
   — Дядя-то — не против? — на всякий случай поинтересовался я.
   Нет, не против. Более того, сам посоветовал. Морж услышал от ярла, что Ульф и Свартхёвди кнорр купили — и заслал племянника занять вакансию.
   — Тогда пошли пиво пить, — сказал я.
   Условия не оговаривались. Стандартное жалование кормчего (своего, не нанятого) — три доли общего дохода. Расходы — из общего котла. Внесет как все две марки — на прокорм до осени хватит. А за это время, глядишь, еще чего-нибудь наварим.

Глава тридцать девятая,
в которой герой знакомится с опасностями самостоятельного плавания

   Светлая идея плыть прямо домой родилась не в моей голове — Скиди надоумил.
   — В твоем поместье, Ульф, отличная бухта, — сказал он. — И корабельный сарай есть. Так зачем же нам в Роскилле вместе с конунгом плыть?
   — Верно дренг мыслит! — поддержал Свартхёвди. — Дойдем быстро, обгоним новость о возвращении Рагнара. Вот это будет удача!
   — А что в том хорошего? — простодушно спросил Хагстейн Хогспьёт, очень удачно опередив меня. Удачно, потому что нехорошо, когда хёвдинг не понимает элементарных вещей и заявляет об этом вслух.
   — А то, тупая ты голова, что когда узнают: Рагнар с добычей вернулся, так цена на серебро враз упадет! — пояснил земляку Гуннар Гагара. — Я поддерживаю слово Скиди!
   Собственно, вся моя команда была «за». Только у меня были смутные сомнения. Наш кнорр, под завязку набитый ценностями, был в полной безопасности, пока плыл с армадой Рагнара. Однако в одиночку становился лакомой добычей для любого морского хищника. Конечно мы все — парни крутые, да только мало нас. Мы с Медвежонком, три норега, два англичанина с арабом Юсуфом, Ове… Хотя нет, Ове — не в счет. Он рулить будет. Еще Скиди — он уже вполне приличный боец. Ну Вихорек с луком… Еще половинка боевой единицы. Отец Бернар… Этот драться не будет… Хотя наверняка умеет. Ну, будем считать его еще за половинку. Итого: десять боевых рыл.
   А в среднестатистической разбойничьей дружине — не меньше полусотни.
   И время сейчас нехорошее. Весна. Голодные морские волки выходят на промысел…
   А стоит взглянуть на наш кнорр, и сразу видно: не порожняком идет. Вон осадка какая…
   Я поделился сомнениями с обществом.
   «Общество» задумалось… Но ненадолго.
   — Мы же вокруг Сёлунда пойдем, — сказал Свартхёвди. — С Сёлунда все хорошие воины с Рагнаром пошли. Да и знают нас здесь. Не тронут.
   Убедил.
   — Решено, — заявил я. — Домой идем морем.
* * *
   Ох, блин! Не зря я сомневался! Только-только рассеялся утренний туман — прямо по курсу драккар!
   Черт! Сёлунд Сёлундом, но по ту сторону пролива — Сконе. И там нас, сёлундцев, тоже знают. Но, как бы это поделикатней выразиться… С не совсем хорошей стороны.
   Причина понятна.
   Именно в Сконе ходят по льду «за зипунами» сёлундские «козаки».
   Именно в Сконе мы ходили «забарывать зло» вместе с Каменным Волком и обиженной вдовушкой. Долг, как говорится, платежом…
   — Правей и на камни? — мрачно спросил меня Ове Толстый.
   Вот ведь жизнь у человека: третий корабль за сезон…
   Я задумался…
   Выбросится на скалы Сёлунда — мысль, к сожалению, здравая. Есть шанс, что парни на драккаре за нами не сунутся. Есть шанс, что кто-то выплывет… Да и добро потом можно будет достать, если удастся утопить кнорр правильно.
   Только — вряд ли. Вон прибой какой! И воды здесь для нашего кормчего — новые. Так! Это я об Орабель забыл. Мы-то — воины. Нам ли смерти бояться? А сознательно топить беременную женщину… Нет, я так не могу.
   Значит — что? Значит, будем драться. За одного битого трех небитых дают. А мы уж такие битые… Будем считать — каждый на пятерых сконцев потянет. И Медвежонок вообще за десятерых…

   На драккаре нас заметили. Оживились.

   — Прямо держи! — велел я Ове и повернулся Медвежонку, разглядывавшему опасный кораблик.
   — Можешь сказать, кто это?
   Вдруг — друзья? Или — родичи чьи-нибудь. Тогда, глядишь, обойдется…
   Не обошлось.
   — Это корабль Торкеля-ярла, — мрачно произнес Медвежонок.
   Он тоже прикинул наши шансы на успех и понимал — нет никаких шансов. Тридцатидвухвесельный драккар, это значит в команде семьдесят-восемьдесят головорезов. Задавят одной только массой.
   — Торкель-ярл… — напряг я память. — Ты его знаешь?
   — Ты тоже, — буркнул Медвежонок. — Ему Хавгрим Палица служит.
   Вспомнил.
   Тот самый ярл, с которым мы общались в поместье полюбившейся Каменному Волку вдовушки.
   Вот уж у кого нет никаких оснований нас любить.
   — Зря тебя не послушали, — пробормотал мой побратим. — Ты чуял беду, а я не послушал…
   — Пустое! — бодренько произнес я. — В Валхалле на пиру встретимся!
   — Это да, — вздохнул Медвежонок. — А как бы матушка с сестренкой порадовались нашей добыче!

   Драккар недружественного ярла разворачивался клыкастой мордой к нам. Я ощутил знакомое спокойствие и улыбнулся. Может все же выкрутимся? Бывало и похуже…
   — Брони вздеть! — рявкнул я. — Вихорёк! Белый щит — на мачту! Ове! Держи на вражий драккар! Орабель, отец Бернар — в трюм!
   Ох и драка будет! Не завидую тому, кто палубу отмывать будет! Хотя я бы с ним поменялся…

   Я стою на носу, как и подобает вождю. В отличной броне, «унаследованной» у покойного сарацина, в сверкающем шлеме.
   Слева — Свардхёвди. Он больше не лопает свое мухоморье зелье (хотя и носит на всякий случай), научился «звереть» и так, в процессе кровопролития.
   Но пока он еще не «оборотился». Обычный человек. Со швырковым копьем в руке. Ждет подходящего момента.
   Справа сопит Хагстейн. Со щитом и здоровенным копьем, давшим ему прозвище. Меня прикрывает. Так положено, ведь я — вождь.
   Слева от нашей носовой фигуры — англичане. С луками наготове. Не стреляют, хотя дистанция уже позволяет. Смысл? Над высокими бортами только щиты да головы торчат. И копья щетинятся.
   Драккар идет на нас, скаля белые драконьи зубы из «рыбьей кости». Тремя метрами ниже — такие же белые усы пены. Мерно, обманчиво лениво вспахивают воду весла. Не торопится Торкель-ярл. Куда мы денемся? Тем более, белый щит подняли…
   Эй, волчок мой белый, где ты? Чует сердце: сегодня ты мне ой как понадобишься.
   Дистанция — метров двести метров. Ох не торопятся сконцы поднимать белый щит! Или — не собираются?
   Дистанция — сто пятьдесят метров. Сконцы смотрят на нас поверх щитов. Только глаза и видны. Ох, не миновать нам драки!
   Дистанция — шестьдесят метров. С каждым взмахом весел расстояние между нами сокращается метров на пять. Сконцы не слишком торопятся. Поляна накрыта. Добро пожаловать на пир.
   Моя маленькая команда ждет команды: к бою. Я медлю… Очень не хочется умирать…
   Топот ног за спиной… и жуткий рев берсерка оглушает меня. Свартхёвди не выдержал. Или наоборот, дождался дистанции эффективного броска и метнул с разбега. Копье — не стрела. С пятидесяти метров копье Медвежонка уверенно прошибает щит. Взять первую кровь — это хороший знак. Вестник смерти, полутораметровое копье с узким каленым жалом летит над стылой водой…

Глава сороковая
Испытание верности

   Мелкий стылый дождь сеялся с темного неба. Человек в замызганном плаще из грубой некрашеной шерсти подошел к воротам, когда солнце уже покинуло небо. Прохожий постучал древком копья.
   Первыми отозвались псы — зашлись злобным лаем. Над воротами показалась лохматая голова трэля.
   Оглядев сверху позднего гостя, трэль сделал выводы и неуважительно поинтересовался:
   — Кто таков?
   Гость неловким движением сбросил капюшон, поднял кверху лицо, заросшее давно не стриженной бородой…
   Раб охнул и белкой слетел с насеста.
   Через мгновение калитка в воротах с мерзким скрипом отворилась.
   Гость шагнул внутрь и сразу направился к дому, не глянув на согнувшегося в поясе раба.
   Бросившихся во свирепым лаем собак гость тоже проигнорировал. Те, впрочем, грызть его не стали: в нескольких шагах сменили гнев на милость и завиляли хвостами: признали своего.
   Давя сапогами дворовую грязь, пришелец пересек двор и решительно откинул полог…
   Не меньше двадцати пар глаз уставились на него.
   В доме как раз заканчивали вечернюю трапезу.
   За длинным столом собрались все, кому дозволено ужинать с хозяевами.
   Человек остановился на пороге…
   Все разговоры вмиг прекратились — как отрезало.
   Воцарившуюся тишину нарушил звонкий стук. Выпавшая из пальцев хозяйки чаша ударилась о столешницу, расплескав компот из сушеных ягод. Темная жидкость залила платье, но хозяйка будто и не заметила.
   — Ульф! — прорезал тишину чистый женский голос.
   Вскрикнула не хозяйка — ее дочь.
   Она птицей вспорхнула со скамьи, кинулась к жениху, обняла, прижалась…
   — Ульф… Ты вернулся, вернулся…
   Жених отстранил ее бережно, но не отпустил, держа за руку сделал еще несколько шагов — до самого стола.
   — Ульф… — Лицо девушки вдруг приняло выражение, какое бывает от несправедливой обиды. Кажется, она поняла, что суженый вернулся как-то неправильно… Совсем не так, как возвращаются победители.
   Глаза хозяйки поместья расширились…
   — Мой сын… — тихо, одними губами спросила она.
   — Жив, — сказал возвратившийся, и Рунгерд облегченно выдохнула.
   За столом тоже расслабились, задвигались…
   — А где всё? Ты что же, ничего не добыл? — растерянно проговорила девушка. Она поглядела на вход в дом, будто ожидая, что завеса сейчас откинется и внутрь хлынет несметная добыча любимца Удачи. Ее жениха…
   — А если — ничего? — глухим голосом проговорил тот. — Тогда ты мне уже не рада? Не пойдешь тогда за меня?
   И снова — тишина, нарушаемая только треском огня в печи.
   Губы девушки задрожали. Выражение незаслуженной обиды проступило еще сильнее:
   — Ты… Что такое говоришь? Я — невеста твоя. Ты же мне дар свадебный… Ты больше не хочешь меня, да? Другую нашел, да? — Звонкий голос девушки внезапно обрел твердость.
   — Нет, Гудрун. Ты одна мне люба! — Вернувшийся поднес к губам ее руку (которую всё это время не отпускал), прижался губами, влажной от дождя бородой. — Но люб ли я тебе, если даже подарка не привез?
   — А не привез, и пусть! — Девушка высвободила руку, взяла в ладони мокрую голову суженого и жарко поцеловала в губы.
   Отстранилась, поглядела, оценивая: понравилось ли? Хорошо ли? Увидела: да, хорошо. Блеснула ровными зубами:
   — Ныне не подарил, так еще подаришь! Главное — вернулся!
   И снова впилась губами в губы.
   — С возвращением, Ульф Вогенсон! Ты, верно, голоден? Садись за стол!
   Это сказала сама хозяйка, когда дочь наконец перестала целовать жениха.
   Гудрун тоже спохватилась. Как же! Первым делом накормить-напоить, а уж потом — расспрашивать. Потянула за руку наверх, к почетным местам…
   Но жених уперся.
   — Довольно ли у тебя нынче снеди, госпожа Рунгерд? — спросил он зачем-то, хотя и без того видно: стол небедный.
   — На дюжину таких, как ты хватит, — без улыбки, строго ответила хозяйка.
* * *
   …Я глядел на нее и думал, что успел позабыть, как она хороша. Мою Гудрун — помнил, а ее, королеву, забыл.
   Но как держится. Ни одного вопроса. Выдержка — мне бы такую.
   — Погоди, свет мой, — произнес я ласково, высвобождая руку из пальчиков Гудрун, — все же нехорошо, когда приходишь к тем, кого любишь без подарков. Кое-что я припас и для той, кого люблю и для той…
   …Кого любил.
   Нет, последние два слова я, конечно, вслух не произнес. Выразился более дипломатично: «…той, кто произвел ее на свет».
   А потом достал из-под плаща кожаный мешок, развязал и картинно вывалил его содержимое прямо на обеденный стол.
   И с удовольствием услышал дружное: «Ах!»
   Естественно. Очень сомневаюсь, что кто-либо из присутствующих видел прежде столько золота разом.
   Я сполна насладился произведенным впечатлением, а затем эффектно сбросил с плеч позаимствованный у своего арендатора плащ и пламя факелов заискрилось на драгоценных арабских доспехах. И на килограммовой золотой цепи, подаренной мне Рагнаром. И на самоцветах в оголовье сарацинской сабли, которую я теперь носил на правом боку…
   Гудрун залилась счастливым смехом… Нет, я не дал ей повиснуть у меня на шее, хотя этот «груз» был мне куда милей золотого украшения.
   Это еще не все сюрпризы! Далеко не все!
   Я взял со стола оправленный в золото рог из добычи, взятой в Нанте и дунул.
   Рог рявкнул как надо: низко и зычно.
   — Значит, дюжину ты накормить сможешь, моя госпожа? — спросил я Рунгерд. И услышав снаружи топот ног, густые мужские голоса и восторженный собачий брех, произнес с улыбкой:
   — Ну так корми!
   В следующий миг в дом ворвались мои «однополчане». И первым — Свартхёвди Медвежонок. Огромный, счастливый. Подхватил сестру, пронесся вдоль стола, схватил и мать, и с ними, двумя, налетел на меня… И мы закружились вчетвером, опрокинули что-то…
   И я наконец по-настоящему ощутил: я — дома!
* * *
   — …Глядел на людей Торкеля-ярла, — рассказывал Свартхёвди, поигрывая кубком, — глядел и думал: обидно будет, если умру, считай, на пороге дома. А еще обиднее, что всё наше добро каким-то короткохвостым сконцам достанется. И тогда воззвал я к отцу нашему Одину. Так, как лишь настоящие дети его умеют… — Свартхёвди сделал паузу, огляделся: все ли его слушают внимательно? Слушали все. Даже мы, непосредственные участники данной истории.
   — …Воззвал я к Одину… — повторил Медвежонок и сообщил торжественно: — И Отец Воинов меня услышал!
* * *
   Не имеющий звуковых аналогов в этом мире жуткий рёв берсерка отключил мое правое ухо не хуже, чем выстрел из гранатомета. Пущенное Свартхёвди копье описало идеальную дугу… и закончило путь в цепкой лапе одного из хирдманнов на носу драккара.
   И, эхом Медвежонкова вопля, с вражеского корабля прилетел такой же жуткий рык оскорбленного в лучших чувствах пещерного медведя.
   У наших противников тоже имелся берсерк. А когда эхо умолкло, птички на береговых скалах перестали галдеть и гадить, а я сполна проникся нашем безрадостным будущим, с чужого драккара донесся зычный голос Хавгрима Палицы:
   — Ты ли это, Медвежонок?
   — Иди и посмотри! — рявкнул в ответ Свартхёвди.
   Он уже настроился на драку и давать задний ход не собирался.
   — Гляжу: у тебя теперь свой кнорр?
   Медвежонок рыкнул что-то невразумительное. По-моему, он пытался совладать с «боевым превращением», а дело это было нелегкое.
   — Это наш кнорр! — крикнул я.
   — Чей — наш? — уточнил выпускник стенульфовской школы оборотней.
   — Я — Ульф! Ульф Черноголовый! — И решил форсировать события, потому что драккар противника был уже в тридцати метрах. — Биться будем? Или еще поговорим?
   Хавгрим заржал. Выдержал паузу, дабы все мы настроились на «умереть с честью»… А затем поднял кверху щит. Светлой изнанкой наружу.
   Я чуток расслабился. Еще не вечер, конечно, но, может, и обойдется.
   — Вы там не пиво везете? — поинтересовался Хавгрим. — Вижу: трюм у вас забит по самые люки!
   — Пиво тоже имеется, — дипломатично ответил я.
   Объяснять, чем именно вызвана наша солидная осадка, лучше не стоит. Из того запаса, что мы купили у ютландцев, оставалось еще бочонков пять. На угощение хватит. Лишь бы «дорогие гости» не полезли в трюм за добавкой.
   Тут гребцы на драккаре уперлись веслами и резко сбавили ход. Мгновение — и мы сошлись борт к борту. По моему знаку Скиди и Гуннар Гагара бросили вниз концы (наш кнорр, несмотря на осадку, был на метра на полтора выше), а сконцы — кранцы: пару мешков с шерстью.
   Так и есть: на драккаре полным-полно головорезов!
   Свартхёвди наконец взял себя под контроль. Улыбнулся во всю пасть и перемахнул через борт — прямо в объятья Хавгрима Палицы.
   Люди Торкиля-ярла попрятали оружие (какое восхитительное зрелище!) и тоже лыбились. А где же сам ярл?

   Оказалось — нету ярла. То есть — есть, но не здесь, а при дворе главного датского конунга. С основной дружиной. А перед нами, так сказать, вспомогательная. Молодежь. За главного в ней — ярлов сынок, Эйнар Торкильсон. А наставником при нем — старина Хавгрим. Вот ведь как удачно получилось.

   — А мы идем фризов пощипать, — поведал нам Палица уже под пивко. — А, может, и дальше. Как получится. А вы с кем торговать будете?
   — В Хедебю поплывем, — соврал Медвежонок. — А там, может, и в Гардарику. Когда Хрёрек-ярл вернется. Он с Рагнаром на франков пошел.
   — А вы что ж остались? — дерзко спросил молоденький Торкильсон.
   Я еле успел ухватить за локоток Скиди, который вознамерился достойно ответить сыну ярла.
   — Да он на моей сестре женится, — ухмыльнулся Медвежонок. — А она — такая красавица! Ей прошлым летом сын конунга Харальда из Вестфолда свадебный дар преподнес. И знаешь, что вышло?
   Умело соскочив со скользкой темы, Медвежонок перевел разговор на события позапрошлой зимы. Я время от времени поддакивал и следил, чтобы Скиди не сболтнул лишнего.
   Из нашей команды на дружеской пирушке присутствовали только мы трое. А вот всё пиво было наше. Так что напоследок, при расставании, ярлов сынок распорядился отдариться парой мешков сушеной рыбы. Мол, дорога дальняя, пригодится.
   Мы отказываться не стали. Из конспирации.

   — Эти сконцы — никудышные моряки, — заявил Свартхёвди, когда мачта драккара растаяла вдали. — Решили, что мы только-только в море вышли.
   — Я бы тоже так подумал, — подал голос Скиди. — Весна. Самое время.
   Медвежонок заржал. И Ове Толстый вторил ему гулким, как из бочки, хохотом.
   Скиди обиделся. Сначала. Потом, когда Свартхёвди обьяснил, в чем косяк, — загрустил.
   — Не отличить корабль, который больше месяца в море от того, который только что вынесли из сарая! Га-га-га!
   — Ты не дуйся, — сказал я своему гордому ученику. — Подумай, что было бы, если бы сконцы оказались поглазастее.
   Скиди подумал — и сразу повеселел. А повеселев, отправился миловаться с Орабель.
   А я тоже подумал, подумал… И решил всё-таки узнать, кого больше любит моя невеста: меня или подарки?
   Отозвал в сторонку Медвежонка и уговорил устроить его родне сюрприз.
   Свартхёвди охотно согласился. Он любил устраивать сюрпризы.
   Как позже выяснилось: у них это было семейное.
   Его матушка тоже приготовила мне сюрприз. Личного характера.

Эпилог

   — Значит вот как… — промямлил я, глядя на крохотное существо с золотистыми кудряшками, ожесточенно терзавшее волчью шкуру. — И как же зовут это чудо?
   — Хельги, — Рунгерд ласково улыбнулась малышу. — Пусть это имя напоминает людям о его происхождении.
   — И кто же его отец? — с легкой иронией поинтересовался я.
   — Может быть Ньёрд? Он такой красавчик…
   Она шутила, но я почувствовал легкое напряжение в ее голосе.
   — Очень возможно, — согласился я. — Пусть будет Ньёрд.
   — Я попрошу моего сына Свартхёвди принять его в наш род, — холодным, как январский ветер голосом сообщила Рунгерд.
   — Свартхёвди не может стать его отцом, — возразил я. — Он же твой сын. Думаю, я не солгу, если скажу, что не он, а ты — старшая в этом фюльке.
   — Тогда мне остается только одно: взять себе мужа. Он и усыновит Хельги.
   Она шутит или — серьезно? Может уже присмотрела кого-нибудь…
   — Хороший муж может сделать женщину счастливой, — изрек я с важным видом. — Однако не вижу необходимости выходить замуж для того, чтобы подыскать отца этому малышу. Думаю, я сам мог бы усыновить его. Если ты не против. Само собой, он будет жить с матерью до тех пор, пока не наступит время растить из него воина.
   Нормальная практика для скандинавов. Сплошь и рядом они отдают подросших детей на воспитание в семьи родичей.
   — Ты согласна?
   Рунгерд молча наклонила голову.
   — Что-то не так? — Я шагнул к ней, заглянул в глаза, положил руки на плечи.
   — Я подумала… — голос ее дрогнул. — Ты не захочешь признать его. — И, чуть слышно: — Это ведь не Ньёрд его отец, а ты. Можешь мне не верить, но с тех пор, как ты появился в этом доме, у меня не было других. Ни людей, ни богов.
   — А почему я должен тебе не верить?
   Меня не было больше года. Когда я уплывал, Рунгерд уже была беременна. Какие могут быть сомнения?
   — Он совсем не похож на тебя, Ульф Черноголовый. Ни единой черточкой.
   Странно. Я видел Рунгерд совсем близко, вдыхал ее запах, касался ее… И не чувствовал желания. А ведь она — мать моего сына. Моего первенца, уж простите за пафос. Впрочем, это и к лучшему. Время излечило меня от прежней страсти. И слава Богу!
   — Вот и отлично, что не похож! Кто-то недавно говорил о Ньёрде? Было бы странно, если бы ты родила от Бьёрна черноволосого и черноглазого мальчишку.
   — Тогда это был бы уже не Бьёрн, — Рунгерд слабо улыбнулась. — Значит, ты не сомневаешься?
   — С чего бы? Я же сказал, что верю тебе!
   Она прижалась ко мне и поцеловала куда-то в район уха. Ничего чувственного. Исключительно из благодарности.
   Само собой я ей верил. Но еще больше я верил своим глазам. Карапуз, который сейчас драл шерсть из брошенной на пол волчьей шкуры, был как две капли воды похож на фото в нашем семейном альбоме. Фото, на котором точно так же хмурилась полугодовалая Валентина Алексеевна Переляк. Его родная бабушка.
   Значит, Хельги. Что ж, пусть будет Хельги. Хельги, сын Ульфа. По-моему, звучит неплохо…
Конец третьей книги

notes

Примечания

1

   Для интересующихся — монастырь на острове Мон-Сен-Мишель.

2

   Инглинги — одна из самых влиятельных и древних династий конунгов. Прародетель — некто Ингве Фрей, чья родословная, в свою очередь, восходит непосредственно к Одину.

3

   Гиганский волк Фенрир, сын бога Локи и великанши Ангбоды. Этот красавец, в процессе заковывания (обманом, естественно) в цепи уже оттяпал руку богу войны Тюру, а во время грядущего светопредставления Рагнарёка именно он сожрет Одина.

4

   Более подробно эта история рассказана в первом «Викинге».

5

   В смысле — с юга.

6

   Желающие поподробнее узнать, как рубились между собой сыновья Людовика Благочестивого и внуки Карла Великого Лотарь, Карл и Людовик, легко могут удовлетворить свое любопытство, изучив историю Европы девятого века. Я же на подробности братских войн отвлекаться не буду, поскольку ни мой герой, ни его друзья-скандинавы непосредственного участия в них не принимали.

7

   Берегись, я иду!

8

   Искусство быстрого выхватывания меча.

9

   Имя «Жирард» переводится как «храброе копье».

10

   В описываемое время европейская знать обматывала ноги поверх штанов от обуви до колена специальными лентами.

11

   Сенешаль (его еще называли dapifer) по нашему — стольник. В данном случае — царский стольник. То есть — распорядитель разных церемоний. На нем лежали и другие обязанности. Например, дворцового судьи.

12

   Глава королевской канцерии, тоже состоявшей из монахов. Причина понятна — духовные лица грамотны.

13

   Позднее на этом месте возникнет знаменитая Гревская площадь, в начале девятнадцатого века переименованная в Отель-де-Вилль, то бишь площадь Ратуши.

14

   Молитва Господня, «Отче наш…»

15

   Гибралтарский пролив.

16

   Исландский шпат, кристаллическая разновидность кальцита. Есть серьезные основания предполагать, что благодаря двойному лучепреломлению, исландский шпат позволяет «видеть» солнце даже сквозь плотный облачный покров, выдавая, благодаря поляризации, характерную гелиоцентрическую «картинку» неба.

17

   Метательное копье.

18

   Напомню: Сёлунд — ныне остров Зеландия.

19

   Для тех, кто интересуется — остров Сардиния. А следующий, севернее, действительно, Корсика. Но герой имеет полное право на ошибку, ибо мореплаванием занялся только в девятом веке.

20

   Тут я как честный человек вынужден принести извинения читателю. История, описанная в данном эпизоде, действительно имела место. И город Луну, перепутав ее с Римом, действительно захватили норманы. Но случилось это несколько позже и главными действующими лицами в ней были уже знакомый читателям Бьеёрн Железнобокий и вождь викингов Гастинг, коему и принадлежал, как следует из исторических данных, замечательный план, приписанный мною Ивару Бескостному. Поверьте, я охотно написал бы об этом, и более подробно, потому что Гастинг — воистину легендарная личность. Но поскольку Ульф Черноголовый НЕ БУДЕТ участвовать в этом походе — у меня на него другие планы, я счел возможным позаимствовать эту историю, которая очень наглядно характеризует практику и сущность викингов.

21

   Сестра и жена великана Эгира, инициатора штормов и прочих неприятностей. У Ран была волшебная сеть, которой она ловила моряков и утаскивала на дно.