Я проснулась от громких хлопков, доносящихся с улицы. Соседи взрывали фейерверки, и огни разных цветов сквозь задернутые шторы освещали комнату. Помню, как подумала, что Резники совсем из ума выжили, и спрятала голову под одеяло. У меня заложило уши. Пришлось сглотнуть и даже зевнуть, чтобы слух вернулся. Хлопки становились громче. В ушах запульсировала боль. Ее сменил звон.

   Мое оделяло откинул отец. Он кричал на меня. Я не могла разобрать слов из-за звона в ушах. Вспышка, толчок. Отец упал на пол. Я бросилась к нему, чтобы помочь подняться. Снова вспышка и толчок. Стеллажи, полки, тумбы, стулья, стол, – все ходило ходуном перед глазами. Я встала на четвереньки и поползла следом за отцом к двери. Мама и Соня… Отец указал рукой на лестницу. Я поняла, что нужно ползти на первый этаж. Запах гари. Ядовитый. Неужели Резники опять купили паленую пиротехнику, и на этот раз разнесут и наш дом вместе со своим? Ничего! Приедут архиереи, и тогда их празднику наступит конец. Отец спустит с них три шкуры в суде, и на деньги, которые мне выплатят в качестве компенсации за боль в ушах и бессонную ночь, я прикуплю себе новую сумку из последней коллекции L. Об этом я размышляла, пока пятой точкой протирала мраморные ступени. Слух все не возвращался, а в горле стало першить. На полпути вниз я увидела мать. Она ползла ко мне навстречу, держась за перила. Очередная вспышка света осветила холл. Осветила маму, ее белоснежную ночную рубашку, ее распущенные иссиня-черные волосы. Вспышка осветила Соню, пригибающуюся к полу. Она зажимала ладонями уши и, кажется, верещала. Я помню, как испугалась в тот момент. По-настоящему испугалась. Я поняла, что происходит нечто ужасное. И Резники, похоже, были вообще ни при чем. Удар. По всему телу сразу. Болезненный, сильный. А потом стало холодно.

   Я открыла глаза и уставилась в ночное небо, освещаемое вспышками разных цветов. Появились облысевшие деревья, украшенные разноцветными лампочками. Лицо отца, окровавленное. Он склонился надо мной и что-то говорил. Не помню, что именно. Что-то важное, наверное. Его лицо исчезло, и перед глазами вновь поплыли облысевшие ветки деревьев. Холодно. Мне было так холодно!

   Потом я узнала, что отец тащил меня за руки по снегу. Через задний двор, через пролесок за домом, тащил по льду обледенелой реки, чтобы спрятать меня под мостом. Он умер там, лежа рядом со мной и держа меня за руку. Он объяснил, зачем притащил меня именно туда. Он сказал, что мне делать и чего не делать никогда. Он назвал имя человека, которого я должна найти во что бы то ни стало. Папа умер ради того, чтобы жила я. Папа умер, а я продолжила жить.

   Семнадцать лет спустя. Город Р. округ Т.

   Я вошла в приемное отделение местной больнички и остановилась. Похоже, недавно здесь был апокалипсис. На полу салфетки, перчатки, кровь… И вокруг никого, даже уборщика… Когда я была здесь в прошлый раз, в приемном отделении яблоку упасть было негде. Пациенты атаковали стойку регистрации поступивших и требовали немедленно их принять. Сейчас, глядя на пустой холл, я непроизвольно покосилась на настенные часы. Двадцать минут восьмого… Н-да, рановато я заявилась. Поскольку при оформлении на работу руководитель отделения, в котором я должна работать, был в отпуске, руководитель клиники предложил мне приступить к моим обязанностям через неделю, когда мой новый непосредственный начальник вернется. Конечно же, я согласилась.

   Я присела в одно из пластиковых кресел в холле, бросила сумку на пол и стала ждать. Рабочий день начнется только в восемь утра: тогда-то я и смогу нанести руководителю клиники запланированный визит.

   – Эй! Эй, вы!

   Я обернулась на столь странный возглас.

   – Да, вы! Кто такая?!

   За стойкой регистрации пациентов из ниоткуда появилась «помятая» медсестра. Хуже «гнезда» из ее перепаленных краской белых волос были только черные «стрелки» на испещренных морщинами веках.

   – Я жду руководителя клиники, – ответила я и отвернулась.

   – Ишь ты, фифа какая! – услышала я в свой адрес.

   – Простите? – я обернулась. – Это вы мне?

   – Нет, что вы…

   Я ничего не ответила. Демонстративно пожала плечами и вновь отвернулась. Спустя минут десять, проведенных в умиротворении, я услышала тревожный звук, похожий на визг тормозов. Плохой знак для приемного отделения больницы. Очень плохой…

   Парадные двери распахнулись и в них вбежал мужчина.

   – Помогите! Пожалуйста, помогите!

   Одежда мужчины была в крови, а за его спиной в распахнутых дверях стоял пикап. Медсестра побежала к мужчине, а я встала и подошла к переносному блоку у стены. Переместила затвор в торце блока в положение «включено», и панель поднялась в воздух, превращаясь в смотровой стол. Меня, конечно, о помощи еще не просили, но судя по «обилию» персонала вокруг, скоро попросят.

   – Господи! – возглас медсестры с улицы. – Что случилось?!

   – На трассе бросилась пацану прямо под колеса, – объяснял мужчина. – Я проезжал мимо!

   А вот это уже серьезно. Я покатила смотровой стол к парадным дверям.

   – У нас все в операционной! Свободных врачей сейчас нет! – медсестра обернулась ко мне. – Да-да, тащите стол сюда!

   «И почему это делаю я, а не она?» – промелькнуло в голове. Взгляд зацепился за молодого парня, что сидел в багажнике пикапа. На вид ему было не более семнадцати лет… Руки в крови… Мать твою…

   Владелец пикапа переложил пострадавшую женщину из багажника на стол, в то время, как парень, заливаясь слезами, пытался всем нам что-то объяснить.

   – Что случилось?! – спросила я, пытаясь определить пульс пострадавшей.

   – Говорю же, бросилась с обочины прямо под колеса! – повторил мужчина. – Хорошо, что я проезжал мимо… Решил сразу к вам везти!

   Зря он принял это решение. Бригада неотложной помощи помогла бы поддержать жизнь этой женщины на месте происшествия, а теперь… Знаете, иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, чем именно все это закончится. Мы не Боги, всего лишь врачи, которые обезличивают своих пациентов, дабы в процессе работы с тем, на что нормальные люди смотреть не могут, остаться профессионалами и сделать все от нас зависящее, чтобы снять с плеч бремя ответственности и спать ночью спокойно.

   Сдавленная грудная клетка и развороченный таз… Это то, что осталось от женщины после столкновения с чудом техники, под названием «автомобиль». А за рулем этого «чуда» был молодой парнишка, жизнь которого сломалась в тот момент, когда на капоте его автомобиля оказалась эта женщина.

   – Позовите хоть кого-нибудь, – попросила я, помогая медсестре толкать стол с пациенткой.

   – Сигнал тревоги подала! Когда кто-нибудь освободиться – прибегут!

   Раньше я никогда не задумывалась над тем, как мне действовать в подобных ситуациях. Все было отработано и неслось по накатанной. Мы были сыгранной командой инструментальщиков, исполнявших свои партии в одном симфоническом оркестре. Сейчас же, в этот самый момент, на сцене осталась я одна. При том же количестве партий, мои шансы на блестящую игру казались скорее вымыслом, нежели реальностью. Новая сцена, другие инструменты и огни софитов, направленные на меня. Что ж, врачу нельзя отступать. А значит, настало время начать игру со смертью за чужую жизнь.

   – Смотровая левее по коридору! – командовала медсестра.

   – Ее в ремзал нужно вести. Где он тут у вас?

   – А вы что, врач?

   «Что». Я теперь «что».

   – Да, я травматолог.

   – Значит, чем-нибудь да поможете, – подытожила медсестра, указывая рукой направление нашего с ней движения.

   Откуда в голове выстреливают мысли? Почему заученные с таким усердием строчки обретают словесные формы именно в тот момент, когда в них есть необходимость? Врачи редко задумываются над этим, просто некогда нам думать о таких мелочах в подобных ситуациях. А потом… Потом еще одно имя в графе: «мои потери». Нет, мы не всегда хороним тех, кому, кажется, жить уже не дано. Иногда случаются чудеса, и имя попадает в графу: «а повезло ли?». Красивые истории про спасение обреченных, и ни слова о том, какая участь многих из них ждет на самом деле. Мы знаем эту оборотную сторону медали, и поверьте, не испытываем удовлетворения от того, что иногда творим невозможное.

   – Жгут на ногу, – командовала я, – оттуда льется… Подключайте системы. Литр «синтетики» струйно.

   – Цыпа, подожди, – пробурчала медсестра. – Я не поспеваю за тобой.

   Я уже «ты» и «цыпа».

   – Почему она босая? – я разрезала на пациентке одежду и сбрасывала ее на пол, чтобы осмотреть внешние повреждения на теле.

   – Может, ботинки слетели во время удара? – предположила медсестра.

   – Тогда где носки? Стопы грязные, как будто она босиком шла.

   – Архиереи с этим разберутся, – справедливо заметила медсестра.

   – Господи, в этой больнице есть еще хоть кто-нибудь, кроме нас с вами? – в сердцах выпалила я, осматривая тело пострадавшей.

   – Говорю же: все заняты, – с невозмутимым видом ответила медсестра. – Тут с час назад четверых с трассы привезли! Ужас!

   – Жгут на ногу! – повторила я.

   – Уже-уже…

   – Черт, пульс определить не могу.

   – Сейчас датчики подключим, – спокойно ответила медсестра, затягивая жгут на бедре женщины. – Деточка, халаты и перчатки на стойке справа от тебя.

   Я на мгновение оторопела.

   – Да не суетись ты так, – вздохнула медсестра. – Она пока что дышит сама.

   В чем-то эта пожилая медсестра была права. Нельзя суетиться. Сумбурность моих мыслей может породить фатальные ошибки. Медсестра начала подключать датчики приборов, а я натянула на себя одноразовый халат и надела перчатки. В этот момент в ремзал влетел человек в хирургическом костюме.

   – Что тут? – спросил он, отодвигая меня в сторону.

   – ДТП. Сбитая, – ответила медсестра.

   – А вы кто? – мужчина кивнул мне.

   – Травматолог, – ответила я.

   – А я – реаниматолог. Ну, что ж… Дерьмово все, как я посмотрю…

   Как будто я этого не понимала… Но, тем не менее, мне стало легче. Намного, если честно. Партия реаниматолога была одной из самых тяжелых в этой симфонии. Именно он должен был задавать темп и ритм, под который мне необходимо было подстроиться.

   – Сканером умеете пользоваться? – спросил реаниматолог и указал пальцем на потолок.

   Я подняла голову: одна из последних моделей для полного сканирования тела все это время находилась именно там.

   – Полагаю, что умею, – ответила я и потянула за ручку панель управления прибором вниз.

   – Полагаете? – переспросил меня реаниматолог.

   – С такой моделью никогда не работала, но, надеюсь, что справлюсь, – пояснила и включила прибор.

   Разобраться в его настройках оказалось непросто, и на это у меня ушло несколько драгоценных минут. Реаниматолог тем временем подключил приборы вспомогательного жизнеобеспечения и продолжал давать указания медсестре.

   – Все готово! – объявила я, когда подобрала необходимые параметры сканирования. – Отходите!

   Реаниматолог и медсестра отступили от смотрового стола на несколько шагов и замерли. В помещении раздались характерные щелчки, оповещающие остальных, что в данный момент прибор сканирует тело пациента. Это самое трудное – стоять и ничего не делать. Пациентку нельзя шевелить, иначе на сканах изображение «смажется», и все придется начинать сначала. Остается только ждать, пока прибор сделает свое дело. Щелчки стихли, и на панели высветилось сообщение о том, что сканирование завершено.

   – Готово! – объявила я, и реаниматолог с медсестрой вернулись к телу пострадавшей.

   На сенсорном экране перед моими глазами уже мелькали изображения с послойными «срезами» тела этой женщины. На то, чтобы обработать информацию и построить трехмерную реконструкцию у прибора уйдет несколько минут. Но мне и так уже многое стало понятным. Не теряя времени, я начала оглашать предварительные результаты сканирования:

   – Перелом свода и основания черепа. Ушиб лобной доли слева. Пластинчатая гематома слева. Множественные переломы ребер слева. Там же гидроторакс. Разрыв селезенки. Печень и почки, вроде бы, целы. Перелом таза. Открытый перелом средней трети бедра справа, слева – рваные раны.

   – Странно, что позвоночник цел, – заметил реаниматолог и цокнул языком.

   – Действительно, – согласилась я. – Ладно, пойдем от простого к сложному: где тут у вас плевральный набор?

   Медсестра тут же оказалась возле меня с бутылкой антисептика в руках. Щедро полив раствором грудь пациентки и мои перчатки, медсестра протянула скальпель. Не успела я сделать надрез, как коробка с плевральным набором оказалась по правую руку от меня.

   «Вот это скорость!» – подумала я, но вслух ничего говорить не стала.

   Гидроторакс – довольно грозное осложнение травмы грудной клетки. Легкое поджимает жидкость, при травме это кровь, и человеку становится нечем дышать. Для того, чтобы легкое расправилось и человек задышал нормально, необходимо поставить в плевральную полость специальную трубку, по которой аппарат будет «выкачивать» жидкость из грудной клетки. Собственно, «постановкой трубы» я и занялась. Спустя минуту с этим этапом работы я закончила.

   Реаниматолог приложил фонендоскоп к груди пациентки и утвердительно кивнул:

   – Хорошо. Но наши дела по-прежнему плохи. Нужны хирург и нейрохирург.

   – Все заняты, – ответила медсестра. – Может, передадут кому…

   – Звони в операционную, – произнес реаниматолог. – Скажи, что будем поднимать черепно-мозговую и внутрибрюшное. Пусть подготовят…

   Не успел он договорить, как у пострадавшей начались судороги. С момента их наступления, при подобных обстоятельствах, обычно, начинается обратный отсчет.

   «Десять».

   – Твою ж мать! – ругнулся реаниматолог, и мы с медсестрой разом навалились на несчастную.

   Меня, как перышко, отбросило в сторону, прямо на стойку с инструментами. В спину что-то врезалось, но мне было не до этого.

   «Девять».

   – Держите же ее!!! – закричал реаниматолог. – Вену потеряли!!!

   – В этой больнице вообще есть хоть один хренов хирург?! – прокричала я и снова навалилась на женщину всем телом.

   – Этот хренов хирург уже здесь, – совершенно спокойным тоном ответил мужчина, вбежавший в ремзал в одноразовом халате поверх своей повседневной одежды.

   Он навалился на трясущееся тело рядом со мной.

   «Восемь».

   – Да, выруби ты ее, наконец! – прокричал хирург и с силой прижал несчастную к столу. – А это кто? – он в упор уставился на меня.

   – Сказала, что травматолог, – пояснил реаниматолог.

   «Семь».

   – Райот?!

   – Послушница! – прошипела я в ответ, и получила от пострадавшей рукой по лицу.

   Удар, надо сказать, был что надо. Даже в глазах потемнело.

   «Шесть».

   – Ты еще с нами? – спросил хирург и слез с обмякшего тела вместе с медсестрой.

   – Я? Да, вроде.

   – А вот пациентка вряд ли, – заметил реаниматолог.

   «Пять».

   – Так, что у нас здесь! – тут же оживился хирург, осматривая живот пострадавшей.

   – Сбитая, – докладывал реаниматолог. – Шок 3-4. Субдуральная гематома, множественные переломы ребер слева, гидроторакс слева, разрыв селезенки, таз и «открытое бедро» слева.

   – Вызывайте нейрохирурга, – отчеканил хирург.

   – Он занят! – ответила медсестра. – Тут четверых привезли! Вся дежурная бригада в операционных!

   – Ты плевральный дренаж «поставил»? – спросил хирург, обращаясь к реаниматологу.

   – Она, – тот кивнул в мою сторону.

   «Четыре».

   – Стелла, что с оперблоком? – спросил хирург.

   – Я не знаю! Сигнал подала, а что они там организуют...

   – Пусть одна медсестра размоется и откроет плановый блок.

   Хирург отошел от стола и обратил взор на электронную панель сканера:

   – Кто сканировал?

   – Я, – прозвучал мой голос.

   – Параметры неверно ввела. Легкие и сердце практически не визуализируются.

   – Я с этим сканером в первый раз работаю, – оправдывалась я.

   – Ты не ввела корректировку на возможные повреждения грудной клетки!

   А вот это называется «здрасьте!» Я хотела было слово в свою защиту сказать, но меня опередил протяжный звуковой сигнал кардиомонитора.

   – Остановка! – огласил реаниматолог. – Качайте!

   «Три».

   Хирург скрестил ладони и начал непрямой массаж сердца.

   – Не «пробиваешь»! – прокомментировал реаниматолог. – «Выброса» практически нет.

   – И вряд ли будет, если там тампонада, – ответил хирург.

   – Крови в перикарде вроде бы не было… – заметила я.

   – Откуда тебе знать, если сердца на сканах практически не видно? – заявил хирург.

   «Два».

   – Я пропунктирую перикард, и если…

   – Тут и прямой массаж сердца вряд ли спасет! Нужно было параметры сканирования корректно вводить. У нее все признаки тампонады. Если бы ты ввела поправки на травму грудной клетки – увидела бы сердце. А увидела бы сердце, сейчас бы не гадала: вскрывать тебе грудную клетку этому полутрупу или оставить ее в покое.

   – Вскрывайте, – едва слышно произнесла я.

   – Сама вскрывай, если хочешь, – хмыкнул хирург.

   Я решилась на это не ради женщины, лежащей на столе. Ей уже было все равно, точно так же, как и будет. Я сделала это для парня, ревущего в холле, ведь если эта женщина останется жива, пусть даже и в форме «овоща», он «пойдет» по статье «тяжкие телесные», а если она умрет – «убийство».

   «Один».

   – Открывайте набор для срединной торакотомии, – попросила я.

   – Упертая, – покачал головой хирург.

   «Ноль».

   – Время смерти – восемь сорок две, – огласил хирург, убирая мою окровавленную ладонь с сердца женщины.

   «Мои потери» пополнились новым именем, хотя, я даже не знала, как ее зовут. «Неизвестная в первый рабочий день», наверное, так я назову ее. Хотя, какая разница, если лицо навсегда останется в памяти?

   Я отошла от стола и сняла с рук перчатки.

   – Она умерла еще до того, как ты вскрыла ей грудную клетку, – произнес хирург.

   – Кровь в перикарде была, – я покачала головой. – Если бы я ввела параметры корректировки…

   – Пропунктировала бы сначала, а потом все равно бы вскрыла грудную клетку и потеряла ее. С такими травмами выживают единицы. Сегодня не ее день.

   – И не мой, – прошептала я и вышла в коридор.

   Здесь столпились люди. Откуда все они взялись? Врачи и медсестры молча расступались, уступая мне дорогу. Я стянула с себя окровавленный халат, обернулась и метнула его в ведро.

   – Кто это? – шептались за спиной.

   – Не знаю. Никогда раньше ее не видел.

   – Она грудную клетку женщине вскрыла.

   – Она?

   – Эй, ты! – окликнул меня хирург.

   Я остановилась и обернулась:

   – Да?

   Он выбросил халат в то же ведро, что и я, и махнул мне рукой:

   – Иди за мной.

   – Куда? – не поняла я.

   – В перевязочную.

   – Зачем?

   Хирург поморщился:

   – Слишком много вопросов задаешь.

   – Там вещи мои остались.

   – Потом заберешь.

   Я пожала плечами и последовала за хирургом. Он завел меня в просторную перевязочную. Интересно, для чего?

   – Ложись!

   – Что, простите?! – не поняла я.

   – У тебя рана на спине: надо клеить.

   – Где? – я тут же изогнулась, в попытке узреть все своими глазами.

   Хирург приподнял край моей окровавленной блузки и указал пальцем на глубокую резаную рану прямо на пояснице, из которой до сих пор сочилась кровь.

   – Н-да… Хорошо я приложилась о стойку.

   – Да, неплохо, – согласился хирург.

   – Придется шить, – вздохнула я.

   – У нас есть клей.

   – У меня на него аллергия.

   – Значит, тебе не повезло, – пробурчал хирург. – Да и мне тоже… – добавил он себе под нос.

   Я, конечно же, услышала эту последнюю фразу, но осуждать его за нетерпимость не стала. Все же, заклеить рану проще, чем зашить. Таких, как я, с аллергией на «суперклей» немного. Сегодня этому хирургу не повезло: он будет вынужден затратить на мое лечение времени в три раза больше, чем собирался.

   – Меня зовут Алексис Ней, – я потянула хирургу руку и попыталась улыбнуться как можно более доброжелательно, дабы немного разрядить напряженную атмосферу.

   – Вымоешь руки, тогда пожму, – ответил хирург и указал пальцем в сторону умывальника.

   Если бы мои руки были в крови, его замечание имело бы смысл. Но они, вроде бы, чистые… В отличие от манжет рукавов моей блузки… Я включила воду и попыталась их застирать. Черт, проще блузку выкинуть.

   – Ты собралась в этой раковине искупаться? – хирург раскладывал инструменты.

   – Хотелось бы, но я в нее не влезу, – выключила воду и промокнула затеки на манжетах полотенцем.

   Он так и не сказал, как его зовут, а я намеренно спрашивать не хотела. Не люблю хранителей. Может потому, что все архиереи – хранители, или потому что подсознательно испытывала страх перед теми, кто физически сильнее меня. Хирург был их типичным представителем. Кроваво-красные волосы и багрового цвета глаза… Не хватает только рогов на лбу, и он бы выглядел точь-в-точь, как дьявол.

   – На анестетик аллергии нет, или с обезболиванием тоже проблемы? – спросил хирург.

   – Нет. Хоть в чем-то повезло, не правда ли? – я попыталась улыбнуться.

   Безрезультатно. Этот хранитель с непроницаемым видом продолжал выкладывать инструменты на рабочий стол.

   – Не стой, ложись на живот, – не глядя в мою сторону, произнес он.

   Ну вот и поговорили. Я легла на смотровой стол, приподняла блузку и приспустила брюки, чтобы ему было удобней работать. Почувствовав укол, зажмурилась.

   – Потерпи немного, – более «нейтральным» тоном попросил хирург.

   – Эта анестезия беспокоит меня больше, чем рана, – хмыкнула я.

   – На адреналине долго не протянешь. Все равно болеть начнет.

   – Ничего, я как-нибудь переживу.

   На этот раз хмыкнул он:

   – Травматолог, значит… И какими судьбами ты здесь оказалась?

   – Кажется, теперь я здесь работаю. Сегодня мой первый рабочий день, кстати.

   – Да, в приемном отделении врачей не хватает.

   – Я не в приемном буду работать. Меня взяли в основной штат отделения экстренной хирургической помощи.

   – У них руководитель в отпуске, – заметил хирург. – Или хочешь сказать, что тебя приняли в штат во время его отсутствия?

   – Намекаете, что сегодня, когда руководитель отделения вернется из отпуска, ему мое назначение покажется прыжком выше головы?

   – Не думаю, что он придет в восторг от того, что в его отделение взяли травматолога без предварительного согласования.

   – Да, наверное, ему не понравится такое положение вещей, – согласилась я. – А вы из какого отделения?

   – Из третьей хирургии.

   – Понятно, – ответила я, хотя даже представления не имела, о чем он говорит.

   – И что же тебе понятно? – неожиданно спросил хирург.

   – Что вы работаете в третьей хирургии, – пробурчала я и снова зажмурилась.

   – Потерпи, сейчас пройдет.

   – Угу… Скажите, а вы хорошо знакомы с моим новым руководителем?

   – Неплохо.

   – И… что вы можете о нем сказать? – спросила, как будто невзначай.

   – Смотря, что ты желаешь о нем узнать.

   – Ну… Какой он человек?

   – Глупый вопрос, Алексис. «Ни о чем», так сказать.

   – Ладно, перефразирую: что говорят коллеги о докторе Ригарде?

   Судя по возникшей паузе, хирург обдумывал свой ответ.

   – Говорят, что он эксцентрик.

   – Прямо так и говорят?

   – Иногда его называют «невоспитанным засранцем». Но это, скорее, потому, что он слишком прямолинеен.

   – Значит, он довольно тяжелый в общении человек? – попыталась «смягчить» характеристику своего неизвестного начальника я.

   – Можно и так сказать.

   – А вы не особо разговорчивы, – заметила я.

   – Успокойся, ты мне мешаешь.

   – Извините.

   – Надеюсь, я был не слишком груб, отчитывая тебя в присутствии своих коллег за погрешности в диагностике этой женщины?

   Ну и ну… Не ожидала, что он станет поднимать эту тему.

   – Все в порядке. Вы были правы: я допустила ошибку.

   – Нет, это я был не прав. Если учесть, что ты здесь впервые, и оказалась в подобной ситуации «один на один», все твои действия были верными. Прошу извинить меня за некорректное поведение.

   – Извинения приняты, – вздохнула я.

   – Тем не менее, я надеюсь, что впредь таких ошибок ты допускать не будешь.

   Что за бред? Сначала извиняется, а потом снова поучает!

   – Я постараюсь, – сжав от злости зубы, ответила я.

   – Так почему ты выбрала именно наш городок? – спустя несколько минут спросил он.

   – А почему нет?

   – Хочешь сказать, что взяла карту, ткнула пальцем в первое попавшееся место и решила, что переедешь туда?

   – Примерно так и было. Клинику, в которой я работала, собираются закрывать. Я не хотела ждать, когда попаду под сокращение.

   – Сейчас такое не редкость, – равнодушным тоном заметил хирург.

   – Но этой клинике, судя по всему, расформирование не грозит.

   – Опрометчиво так полагать, – коротко ответил он.

   – Конечно, для такого невзрачного городка наличие многопрофильной больницы своего рода роскошь, но и без работы вы тут не сидите, разве я не права?

   – «Невзрачного городка»? – переспросил хирург.

   Я замялась:

   – По сравнению с Т. здесь особо не на что посмотреть.

   – Значит, наш городок и наша больничка ассоциируются у тебя исключительно с «дырой», в которую ты приехала?!

   Я даже обернулась, чтобы взглянуть на него.

   – Я не это хотела ска…

   – Я закончил, – перебил меня хирург и, стянув с рук перчатки, отвернулся. – Что ж, добро пожаловать в дыру! – отрезал он и вышел из перевязочной, демонстративно хлопнув дверью.

   Некрасиво получилось. С другой стороны, это место на самом деле ассоциировалось у меня с дырой.

   ***

   Широкий коридор приемного отделения вновь опустел. Я вернулась в холл и нашла свою сумку там же, где оставила ее: на полу возле пластикового стула.

   – Вы еще здесь?

   Я повернулась к стойке регистрации пациентов лицом, чтобы встретится взглядом с уже знакомой мне медсестрой.

   – Вещи свои пришла забрать, – ответила я и попыталась улыбнуться.

   – Меня зовут Стелла.

   – Алексис Ней, – представилась я в ответ.

   Стелла сложила руки на груди и победоносно мне улыбнулась:

   – А вы молодец, доктор Ней! С вами приятно было работать!

   – Это взаимно, Стелла. Спасибо вам за помощь.

   – Кабинет руководителя клиники в конце того коридора, – Стелла указала рукой на узкий длинный коридор за своей спиной.

   – Спасибо, – вновь поблагодарила я, хотя дорогу к этому кабинету уже знала.

   – И не обращайте внимания на нашего Оди! – прокричала мне в спину Стелла. – Если бы вы действительно сделали все неправильно – от вас бы живого места не осталось!

   Хохот Стеллы «провожал» меня вплоть до самого кабинета руководителя клиники. Оди… «Фифа», «цыпа», теперь вот «Оди». Так зовут хирурга, который зашил мою рану? Я не привыкла к такому фамильярному обращению ни к собственной персоне, ни в адрес своих коллег. Но, если Стелла привыкла к этому, значит в этом месте мне придется пересмотреть свое отношение к правилам субординации.

   Вздохнув полной грудью несколько раз, я открыла дверь в приемную и подошла к столу секретаря. К сожалению, руководитель клиники принять меня не смог, однако, он отдал распоряжение проводить меня к своему заместителю. Пожилой мужчина по имени Стефан Хотрик осмотрел меня с головы до пят и сквозь зубы процедил:

   – Ваш пропуск в отделение будет готов только после обеда.

   – И как же мне туда попасть? – задала наводящий вопрос я.

   Доктор Хотрик все с тем же недовольным видом взял со стола свой браслет развернул голоэкран. «Порывшись» в книге контактов, он тяжело вздохнул и набрал чей-то номер.

   – Это Хотрик. Вызовите ко мне Ригарда: пусть заберет своего нового, – взгляд в мою сторону, – травматолога.

   Недолгое молчание.

   – Ну так найдите его!!!

   На этом разговор был окончен, причем, не только «по сети». Я молча кивнула и вышла в коридор. Интересно, почему доктор Хотрик не вызвал руководителя моего отделения лично? Наверняка для этого были свои причины, мне пока неведомые.

   Не знаю, что произошло в последующие десять минут, но именно спустя это время «полубог» вылез из своих апартаментов и, взглянув на меня, отчеканил:

   – Следуйте за мной.

   Этой емкой фразой, усугубленной недовольным выражением лица, он вполне конкретно дал мне понять, где мое место. А судя по тому, что за все время нашего путешествия от его кабинета к отделению он не проронил ни слова, это место было даже не в сестринской…

   Как ни странно, дверь на третий этаж, где располагалось пресловутое отделение, была не заперта. Из кодового замка торчали провода, и доктор Хотрик явно удивился такому положению вещей.

   – Совсем от рук отбились… – буркнул «полубог» и вошел в отделение, минув дверь с табличкой «санпропускник».

   Просторный коридор простирался по левую сторону от нас. Где-то там, вдалеке, я заметила стойку сестринского поста. Справа от нас оказалось две двери: ординаторская и все тот же «санпропускник». Удобно конечно: поднялся на этаж, переоделся и тут же, через вторую дверь, прошел в отделение, уткнувшись носом в ординаторскую.

   Из палаты вышла медсестра и, заметив заместителя руководителя клиники, вежливо кивнула.

   – Ригард у себя? – даже не поздоровавшись с ней, спросил Хотрик.

   – Я не видела его. Возможно, он уже…

   – Все ясно! – перебил медсестру «полубог» и повернулся ко мне. – Сами его найдете. Если возникнут вопросы – он знает, где меня найти.

   – Конечно, доктор Хотрик, – смиренно ответила я.

   Мне всегда казалось, что новых врачей, поступивших на работу, можно, как минимум, представить коллегам. Однако доктор Хотрик решил поступить иначе. Открыв дверь в ординаторскую чуть ли не ногой, он пропустил меня вперед и громко огласил:

   – Ваш новый травматолог!

   Хлопок – и я осталась по другую сторону двери, глядя на лица четырех коллег.

   – Алексис Ней! – выпалила я и улыбнулась, дабы хоть как-то смягчить приветствие.

   – Кофе будешь, Алексис? – улыбнулся самый пожилой доктор.

   – Буду.

   – Да, не стой ты в дверях! – воскликнул другой. – Проходи, не стесняйся! Стол у окна свободен. Размещайся, раскладывай вещи. Меня зовут Огри Наварро.

   – С сахаром? – спросил первый доктор.

   – Нет, спасибо.

   – Я – Дик Патриксон, – представился мужчина. – А двое молодчиков, что с тебя глаз не сводят, – Чарльз Ельзи и Дональд Петкинс.

   – Очень приятно, – продолжала улыбаться я, пока выкладывала вещи на свободный стол.

   – Это же вы там, внизу, были? – выпалил Ельзи.

   – Да, – кивнула я.

   Хранители Патриксон и Петкинс – переглянулись.

   – Сколько же вам лет, деточка? – спросил доктор Наварро.

   – А сколько дадите? – улыбнулась я.

   – Двадцать пять-то хоть есть?

   Я похлопала себя по щекам и засмеялась:

   – А я хорошо сохранилась, не так ли? Ладно, мне еще нужно встретиться с руководителем отделения и переодеться.

   Остальные в ответ промолчали. Решив, что на этом разговор окончен, я вышла из ординаторской и направилась в санпропускник. Нашла свободный шкафчик и сразу же выбросила свою одежду в мусорное ведро. К сожалению, бюстгальтер и трусы спасти не удалось: кровавые подтеки испортили и их. Теперь придется домой ехать в хирургическом костюме. «Душ» – волшебное слово. К счастью, повязку на мою рану хирург наклеил непромокаемую. Я залезла в душевую кабину и тут же расслабилась. Давно мне не было так хорошо. И за воду платить не нужно, а это всегда приятно. Открыв дверь кабины, я никак не ожидала увидеть перед собой голого хранителя!

   – Твою мать!!! – воскликнул хирург.

   – Неужели нельзя было подождать?! – заверещала я, прячась за пластиковой дверцей душевой.

   – Это – мужская раздевалка!!!

   – На двери не написано, что она «мужская»!

   – Вылезай! Мне нужно в душ!

   Стянув полотенце на груди, я вышла «в свет» и, надменно приподняв подбородок, направилась к своему шкафчику. Хоть бы прикрылся, честное слово!

   И только я подумала о том, что смотреть на голых хранителей все равно, что разглядывать накачанных, обмазанными маслом спасателей в календаре, как моя правая нога «уехала» вперед, а я, соответственно, полетела назад.

   Меня вовремя подхватили, иначе голову бы точно расшибла.

   – Спасибо, – прохрипела я, шаря руками по полу в поисках полотенца.

   – Я не смотрю, – буркнул хирург, в связи с чем я быстро встала на ноги и спряталась за крайним шкафчиком.

   Он вошел в душевую кабину и захлопнул за собой дверцу так громко, что у меня зазвенело в ушах.

   – Дерьмо, – произнесла я и вернулась за своим полотенцем, валявшемся на полу.

   – Ты что-то сказала?

   – Нет-нет, ничего, – ответила я и начала одеваться. – Кстати, а что вы здесь делаете?

   – Душ принимаю!

   – Логично, – прошептала я, тихо прикрыла дверь шкафчика и так же бесшумно покинула «сцену».

   Да, весь путь придется проходить сначала. Со временем я должна потерять свой женский облик для коллег-мужчин и стать «своим парнем», а для женщин остаться «одной из своих, живущей в тылу врага». Сделать второе, кстати, намного сложнее первого. В мужском коллективе всегда проще работать. Пару раз придется объяснить, что интрижек на работе я не завожу. Коллеги, конечно, все равно попытаются проверить истинность моего утверждения, но, рано или поздно, махнут на меня рукой. Тяжелее будет ужиться с медсестрами. Большинство из них – женщины. Женщины, которые видят во мне существо, обскакавшее их. Да, я стала врачом. Да, я моложе многих из них, и они обязаны меня слушать. Да, я вращаюсь в кругу мужчин и разговариваю с ними на равных. Зачем мне налаживать отношения с ними, спросите вы? Потому что медсестра для врача – его первый помощник. Не приведи Господи, врачу попасть в немилость к этой части коллектива. Все пропало. Врача не предупредят о неожиданном обходе руководства, после бессонной ночи ему не напомнят о том, что он не продлил лист назначений для одного из своих пациентов, в операционной на него натянут перчатки, на два размера больше положенного, со словами: «Простите, других нет». Нет-нет-нет, с медсестрами нужно дружить, потому что они вкалывают не меньше врачей, потому что они поддержат в трудной ситуации и сразу протянут скальпель, не дожидаясь, когда врач попросит их об этом.

   Единственный человек, с которым я пока лично не общалась – это руководитель отделения. Следует заметить, что эта персона для каждого рядового врача – ключевая. Именно этот коллега будет постоянно долбать мне мозг, причем, обычно, по делу, и прикрывать мой зад, если я вляпаюсь. А вляпаюсь я обязательно, в этом сомнений нет. Из всего вышесказанного становится понятно, что с руководителем отделения необходимо дружить. И если этот человек действительно хороший специалист и управленец, он передаст мне свой опыт, и за ним я буду чувствовать себя, как за каменной стеной.

   Итак, пока я не поговорю с моим непосредственным начальником, мой рабочий день не начнется. Я приняла решение покараулить неизвестного доктора по фамилии Ригард под его кабинетом. Проведя на удобном диване под дверью с надписью «руководитель отделения экстренной хирургической помощи» двадцать минут, я поняла, что проще найти его в клинике, чем ждать здесь.

   Кто знает лучше, где искать руководство, чем постовая медсестра? Стойка медсестринского поста находилась на пересечении двух длинных коридоров. Кабинет руководителя располагался в самом конце одного из них, а вот ординаторская – в самом начале другого. Грамотная планировка, ничего не скажешь: начальство не мозолит глаза подчиненным, а подчиненные не маячат перед лицом начальства.

   Сегодня дежурит блондинка в годах по имени… К сожалению, надпись на бейдже мне так и не удалось прочесть. Я улыбнулась и обратилась к ней:

   – Здравствуйте!

   Молчание. Хоть бы глаза подняла для приличия.

   – Здравствуйте! – громко повторила я.

   Женщина вопросительно изогнула бровь и посмотрела на меня.

   – Не могли бы вы мне помочь? Я ищу доктора Ригарда. Возможно, вы знаете где он?

   – Доктор Ригард не отчитывается передо мной.

   Кажется, меня только что отшили.

   – Но, возможно, он будет участвовать в плановых операциях сегодня? – не сдавалась я.

   – Сегодня не операционный день.

   – Спасибо за помощь, – любезно ответила я и улыбнулась.

   Женщина натянула на себя некое подобие ухмылки и вернулась к своим делам.

   Ладно, на медсестрах клин клином не сошелся. Пойду в ординаторскую. Кофе допью, что ли.

   С моим появлением в ординаторской пятеро действующих лиц, которые находились там, умолкли. Хирург-хранитель был одним из них. Сомнение закралось в мою голову, но я тут же подавила опрометчивый смешок. Кстати, в медицинском костюме он смотрелся не менее представительно, чем в одноразовом халате. Нет-нет, на нем было не одно из тех зеленых убожеств, что лежали в шкафу в санпропускнике. Хирург-хранитель был одет в дорогущий белый хирургический костюм с черным воротником стойкой. Мой опытный взгляд скользнул на его запястье и часики, очень похожие на оригинал знаменитого бренда для богачей. Странно, что раньше я их не заметила. Интересно, с каких пор хирурги в подобных «дырах» могут позволить себе такие часы?

   – Всем привет еще раз, – уставшим голосом произнесла я и тут же направилась к своему новому столу, на котором стояла кружка с остывшим кофе.

   Все покосились в мою сторону, но не проронили ни слова.

   – Я так понимаю, что это и есть «третья хирургия»?

   – Она самая… – кивнул хирург-хранитель.

   – Могли бы сразу меня просветить.

   – Были причины этого не делать.

   Прекрасный ответ. Прям, не «отрезал», а «обрубил».

   – Надеюсь, ваша фамилия не Ригард? – хмыкнула я и сфокусировалась на его бейдже.

   – Доктор Одьен Ригард, – наконец, представился хирург. – Руководитель отделения экстренной хирургической помощи.

   Что-то мне нехорошо…

   – Приятно познакомиться, доктор Ригард, – я кивнула.

   – И мне, доктор Ней. С вами все в порядке?

   – Да, вполне.

   – Кстати, мы вас ждали, – заметил Одьен, скользя взглядом вдоль выреза в моем «общественном» хирургическом костюме.

   И тогда я очень пожалела, что выбросила окровавленный лифчик… Пришлось скрестить руки на груди, пряча свои соски, которые, чтоб им провалиться, затвердели.

   – Ждали? Извините.

   – Сегодня совместный обход, и он должен был начаться, – Одьен грациозно приподнял руку и взглянул на свои аристократические часы, – десять минут назад.

   – Извините. Впредь постараюсь не задерживать вас.

   Одьен смерил меня оценивающим взглядом.

   – Все за мной!

   Мгновение, и все остальные, словно очнувшись, подорвались со своих мест. Я едва успела схватить свой новый голопорт и вылететь в коридор.

   Мы начали обход с первой палаты. Всего в отделении их было двадцать. «По четыре на доктора», – посчитала я. «Итого – завались…».

   Докладывали коллеги быстро и четко. Очевидно, подготовка к обходу была довольно ответственным мероприятием. Ригард задавал вопросы, осматривал каждого пациента и корректировал назначения. Безусловно, он был еще слишком молод для такой должности. Честно говоря, я никогда еще не встречала руководителей отделений младше тридцати пяти лет. Но, очевидно, все когда-нибудь бывает в первый раз.

   Из отделения мы спустились на первый этаж в реанимацию. Там мы встретились со своими коллегами: реаниматологами, хирургами, нейрохирургами, гинекологами, терапевтами и еще, Бог знает, с кем. Человек тридцать толпилось в коридоре перед палатами интенсивной терапии и внимательно изучали незнакомую женщину, то есть меня. Одни вели себя достаточно скромно: покосились в мою сторону и тут же отвернулись. Другие же наоборот: рассматривали меня, как аукционный товар. До костей не пробрало, но неприятно стало. Я попыталась ретироваться от назойливых взглядов, спрятавшись за спиной доктора Ригарда, но трюк не удался: Ригард, заметив, что я дышу ему в затылок, обернулся и задал сакраментальный вопрос:

   – Вы что-то хотели, доктор Ней?

   – Нет, ничего! – ответила я и отвернулась от начальства, подыскивая взглядом другую широкую спину.

   Тем временем все собрание стало перемещаться в одну из палат интенсивной терапии. Пристроившись за доктором Наварро, я поплелась туда же. Толпа обступила кровать первого пациента, и доктор-реаниматолог начал кратко излагать историю заболевания пожилого мужчины, находящегося на аппаратном дыхании. После недолгой дискуссии, коллеги облепили следующую кровать и перешли к обсуждению другой истории болезни. Спустя минут пятнадцать я заметила, что ряды коллег значительно поредели, в то время, как за моей спиной началось фоновое обсуждение последних новостей, то есть сплетен.

   Другая палата, очередная кровать и новая история. Из-за плеча доктора Наварро я краем глаза взглянула на молодого пациента, о котором в данный момент шла речь. Райот. Неделю назад он упал с высоты. У парня был сломан череп, позвоночник, таз и бедро. Разрыв селезенки и печени уже оперировали. Пациент пришел в себя, но его держали в медикаментозном сне. На экране над кроватью засветились результаты последнего сканирования его позвоночника. Тем временем реаниматолог докладывал, что, после перенесенной несколько дней назад операции на позвоночнике, у парня в ране скопилась кровь, которая давила на спинной мозг. Нейрохирурги в ответ на это понимающе закивали и один из них ответил:

   – Продолжаем наблюдать.

   Стоит отметить, что нейрохирурги – это отдельная каста врачей-профессионалов, точно такая же, как и гинекологи. Только, если с последними еще можно договориться, то с нейрохирургами это сделать практически невозможно. Этим специалистам всегда некогда. Они постоянно заняты, когда необходимо проконсультировать пациента. С чем это связано, я не могу сказать. Очевидно, они действительно всегда очень заняты. Да и скептики они бóльшие, чем все остальные. По части сарказма их опережали только онкологи и реаниматологи, которым, по долгу службы, только и оставалось, что шутить, пусть зло, пусть жестоко, ну а как иначе? Эти специалисты хоронят своих пациентов чаще, чем все остальные. «Се ля ви».

   Все начали отходить от кровати, будто бы обсуждение уже окончено, и меня это немного удивило.

   – А разве ему не показана операция? – спросил голос, принадлежащий, черт бы меня побрал, мне самой.

   Нейрохирурги с кислыми минами начали активно переглядываться. Я молчала, ожидая, когда же кто-нибудь из них сможет ответить на столь простой вопрос. Доктор Наварро даже отошел в сторону, чтобы остальные смогли меня рассмотреть. Наконец, один из коллег повернулся ко мне (спасибо, что соизволил!):

   – Завтра возьмем его.

   – Почему только завтра? – не поняла я.

   – Он на хорошей терапии. Возьмем его завтра.

   Не в первый раз я встречалась с подобным пренебрежением. Все было понятно и без слов: кое-кто уже приговорил ноги этого парня и лишний раз пыжиться над райотской задницей не собирался. У каждого из них были свои недостатки. Я со своими боролась, но, видимо, не слишком усердно. Рот открылся сам собой, и я ступила на проторенную дорожку под названием «язык мой – враг мой».

   – Почему не взять его сегодня?

   – Простите, а вы, собственно, кто? – обратился ко мне один из нейрохирургов.

   – Доктор Алексис Ней. Травматолог отделения экстренной хирургической помощи.

   Зря он усмехнулся. Очень зря…

   – Парень на хорошей терапии, – повторил нейрохирург. – Гематома еще не слишком большая.

   – Вряд ли к вечеру она испарится.

   – Возьмем завтра.

   – Тогда, возможно, вообще ничего делать не стоит? – спросила я.

   – Он все равно не пойдет!

   – Может, он и не пойдет, но, если рассматривать перспективу установки стимулятора в будущем, гематому все равно следует убрать как можно скорее.

   – Стимулятор – слишком дорогое удовольствие для такого, как он!

   Я подумала, что ослышалась, потому переспросила:

   – «Для такого, как он»?

   – Успокойся, – услышала я за спиной тихий голос доктора Наварро. – Завтра сделают.

   Я обернулась и взглянула на Одьена. Его слово в этом споре могло стать решающим. Но он прищурился и ничего не сказал. Все ясно. Он ничего не станет делать. Почему? У меня не было ответа. Может, это их собственные игры, а может, ему просто наплевать?

   – С каких пор травматологи дают указания нейрохирургам?! – раздался громкий голос за спинами собравшихся.

   Все расступились, и обладатель голоса подошел ко мне. Это был хранитель лет тридцати пяти в дорогом хирургическом костюме. Кого-то он мне напомнил... Я присмотрелась к надписи на бейдже и приподняла брови от удивления. Никто иной, как Айени Ригард, – руководитель службы нейрохирургической помощи… А у них тут – семейный подряд, оказывается…

   – Я не даю указаний! – ответила я. – Я лишь прошу обратить внимание на этого парня.

   – Вы полагаете, что мы проявляем халатность по отношению к нему? – спросил Айени Ригард.

   – Нет.

   – У вас есть основания думать, что мы некомпетентны в вопросах его лечения?

   – Нет, – тихо ответила я и потупила взор.

   – Или вы полагаете, что мы будем удовлетворять все пожелания молодой особы, которую видим здесь впервые?

   Вот это пассаж… Кажется, только что мне снова указали, где мое место в этой дыре. Я взглянула на доктора Айени Ригарда и поняла, что он улыбается. Еще один красавчик-хранитель. У них с Одьеном было много общего. Разрез глаз, форма носа, телосложение. Но все-таки, в отличие от Одьена, этот хранитель показался мне слишком опасным.

   – И к чему все эти нападки?

   Теперь все смотрели на Одьена, простите, доктора Одьена Ригарда, который, кажется, только что вступился за меня.

   – Она врач, а не девочка на побегушках! – продолжал гневную отповедь Одьен. – И ее замечание вполне оправдано! У пациента гематома и ее придется удалять!

   Смех Айени Ригарда заставил меня отступить на шаг.

   – Твоя специализация – хирургия? – обратился к Одьену Айени Ригард. – Вот и занимайся своей хирургией, а в мою область не лезь! Мы сами решим, что и когда нам делать.

   Кажется, из глаз Одьена посыпались искры.

   – У нас нет специализированного отделения политравмы. У нас даже отдельной травматологии нет! А твои ребята все еще отвечают за нейрохирургическую помощь в этой больнице, – произнес Одьен. – Этот пацан закреплен за моим отделением. Так что тебе придется отвечать на вопросы моего травматолога, просто потому, что я тоже хочу услышать на них ответ.

   – Мой ответ «возьмем завтра!» – прошипел Айени.

   – Все ясно! – процедил Одьен и покинул палату.

   Айени вновь рассмеялся и на этот раз обратился ко мне:

   – Похоже, вы стали причиной небольшой перепалки!

   – Я прошу прощения.

   Айени, продолжая улыбаться, протянул мне ладонь:

   – Доктор Айени Ригард.

   – Доктор Ней, – я пожала руку.

   – Ней…

   – Алексис.

   – Очень приятно, Алексис.

   – Взаимно.

   Остальные доктора засеменили к выходу, но Айени, похоже, не собирался идти следом.

   – Вы всегда такая? – спросил он, отпуская мою руку.

   – Какая «такая»?

   – Упертая?

   – А вы всегда такой строгий?

   – Этого у меня не отнять, – пожал плечами Айени Ригард и проводил меня к выходу.

   Обход завершился планеркой в ординаторской. Комментарии, пожелания и… …втык. Получил доктор Ельзи. Как оказалось, он – травматолог, и годков ему еще меньше, чем мне. Ельзи пропустил начало застойной пневмонии, за что был весьма серьезно наказан: лишен премии в этом месяце. Выслушивая поток речи, которую изливал Одьен, мне становилось все хуже и хуже. Я уже поняла, как Одьен может разговаривать с подчиненными, но, как оказалось, то был его спокойный тон.

   Только я подумала, что сегодня один из тех великих дней, когда во время планерки я не получу по шее, как Одьен со злостью взглянул на меня и продолжил террор:

   – Еще раз устроите спектакль на совместном обходе, и я освобожу вас от ваших обязанностей!

   Хорошо, что я сидела, иначе точно бы рухнула на пол. Меня пугал звук его голоса. Слишком стальной, слишком властный. На меня и раньше кричали, но никогда при этом я не испытывала такого отупляющего страха.

   – Одного «нет» для вас должно быть достаточно! – прогремел его голос. – Остальное – не ваши проблемы!

   – А чьи? – очень тихо прошептала я. – Парня, который там лежит?

   – Мои. Все эти вопросы буду решать я, а не вы! – закричал Одьен и ударил ладонью по столу так сильно, что я непроизвольно подпрыгнула на месте. – Если хотели выставить себя неуравновешенной выскочкой, у вас это получилось!

   – Больше не повторится, – ответила выскочка и вжалась в стул.

   – Что-то я очень сильно в этом сомневаюсь! – выпалил Одьен и, поднявшись с места, покинул ординаторскую.

   – Неплохо, – вздохнул доктор Патриксон. – Первый день, а Оди уже все себя.

   – Простите, – промямлила я.

   – Да, чего уж там! – засмеялся доктор Наварро. – О твоем приходе к нам Одьена поставили в известность только сегодня утром, а он очень не любит, когда кто-то принимает важные решения за его спиной.

   Намек на мое неожиданное появление в этом отделении я уловила без труда.

   – Теперь я в немилости?

   – Да, нет, – махнул рукой пожилой доктор Патриксон. – Оди заводится с пол-оборота, но довольно быстро отходит. Делаю ставку, что сейчас он пришлет Мари, чтобы она позвала тебя к нему в кабинет.

   – Что спорить, коль результат известен? – пробурчал Ельзи и присел за свой рабочий стол.

   В ординаторскую вошла блонд за сорок и, посмотрев на меня в упор, огласила:

   – Доктор Ней, руководитель просил вас зайти к нему в кабинет.

   Несколько секунд абсолютной тишины, и все в ординаторской начали хохотать. Я благоразумно сдержалась.

   Медсестра, судя по всему, уловила общий смысл разговора и, фыркнув на прощание, покинула нашу скромную обитель.

   – И что меня там ждет? – поинтересовалась я.

   – Не думаю, что он станет говорить об инциденте с Айени, – покачал головой Наварро. – Извиняться перед вами за вспышку гнева он тоже не станет, но сгладить неприятные впечатления попытается.

   В этот момент Патриксон захохотал:

   – Оди?! «Сгладить» ?! Вы что, издеваетесь?

   – По крайней мере, он всегда пытается это сделать, – вторил ему Наварро. – Выходит у него или нет – совершенно другой вопрос.

   – Странно, что они с Айени не подрались сегодня, – заметил Ельзи. – Честно говоря, я уже начал думать, что вот-вот начнется бойня!

   – А ты только того и ждал, – хмыкнул Петкинс.

   – Еще бы! – не унимался Ельзи. – Увидеть, как наш Оди пытается намылить рожу Айени в первый же рабочий день после отпуска, – это же как бальзам на мою израненную душу!

   – Значит, взрывной темперамент, – это то, что объединяет доктора Айени и доктора Одьена Ригардов? – предположила я.

   Коллеги, почему-то, тут же умолкли и с удивлением воззрились на меня.

   – Э-э-э… – промычал доктор Петкинс.

   – Темперамент? – переспросил Наварро. – У Одьена? Нет-нет, это у Айени есть темперамент, а у нашего Оди есть только скверный характер да отвратительные манеры, с которыми всем нам приходится мириться.

   – Но он хороший специалист, – заметила я.

   – Этого у Оди не отнять, – улыбнулся Петкинс. – Когда живешь только работой, волей-неволей станешь хорошим специалистом.

   – Значит, доктор Одьен – фанат?

   – Можно и так сказать, – ответил Наварро. – Вообще, эта клиника держится на плаву только благодаря вливаниям из фонда семьи Ригардов. Айени и наш Оди братья. Старший – нейрохирург, младший – хирург. Оба сделали карьеру к тридцати годам и оба руководители. И еще у них… – Наварро подбирал формулировку, – несколько натянутые отношения.

   – Да, и не вздумай закрутить с Айени! – вдруг воскликнул Петкинс.

   – Я уже поняла, что он ходок.

   – Нет, не поэтому. Ты вроде как в нашей команде. Если свяжешься с Айени, Оди тебя сожрет.

   – Понятно: с Айени – «ни-ни», – я покачала головой и рассмеялась. – Ладно, пойду на коврик к руководителю.

   – Иди-иди, – закивали остальные.

   Кабинет доктора Одьена Ригарда был обставлен, словно приемная самого руководителя клиники. Шерстяной ковер, кожаная мебель, дубовый стол. На стенах висели фотографии в рамках, дипломы, премии и прочая «мишура».

   – Не знала, что у вас есть ученая степень, – удивилась я.

   – Вы многого не знаете, – коротко ответил Одьен и указал на стул перед рабочим столом.

   Как только я заняла предложенное мне место, начался самый настоящий допрос. Откуда родом, где закончила учреждение высшей профориентации, какой стаж работы, есть ли публикации. Интересующая его информация отскакивала от зубов, но, как оказалось, мои сухие ответы не вполне его устроили. Я понимала, что ему нужно. Он хотел узнать не историю моей жизни, а путь моего становления, то, каким образом я стала той, кем была сейчас. Но этого я рассказать не могла. Я невидимка, работающая в маленьких городках, в маленьких больничках, которая не сидит на одном месте дольше двух лет и мечется в поисках места, где никто и никогда не узнает, что я из себя представляю на самом деле.

   – Знаете, что меня беспокоит? – наконец, произнес Одьен.

   – Нет.

   – Ваша вылизанная история – чушь собачья! Вы работали в Центре Л.А.? Но в центре Л.А. травматологи не вскрывают грудные клетки! А у вас рука поставлена!

   – Я не только в Центре Л.А. работала. В городе Г. больница еще меньше вашей. И на смене по ночам мы дежурили по одному. В таких условиях приходится быстро осваивать смежные специализации.

   – Вы постоянно меняли места работы. И хотя характеристики написаны отличные, мне, как руководителю отделения, хорошо известны маневры, с помощью которых можно избавиться от неугодного сотрудника, расставшись с ним полюбовно.

   – Пообещать написать хорошую характеристику взамен на добровольное прерывание контракта? – предположила я.

   – Именно! И ваше поведение в первый же рабочий день подтверждает мои опасения на этот счет. Вы не умеете держать себя в руках и совершенно не соблюдаете правила субординации.

   Шах и мат, так сказать…

   – Согласен, у нас недостаток кадров, – продолжал говорить доктор Ригард. – И я лично не раз подавал заявку в центр профориентации, чтобы мне прислали специалистов. Однако за пять лет никто так и не приехал. И вот тут появляетесь вы. Конечно, руководитель клиники быстро потер руки и подписал ваше назначение, не согласовав его ни с кем. Что вы здесь забыли, доктор Ней, в нашем маленьком скромном городке?

   – Я не люблю большие города. Там слишком много людей, все куда-то бегут, торопятся. Эта суета мне не нравится. Что касается работы в каком-нибудь крупном медицинском центре… Там всегда кто-то дышит в затылок. Мне тридцать три года, и я владею всеми видами остеосинтеза. Как думаете, быстро бы я научилась выполнять эти операции самостоятельно, работая в месте, где кроме меня есть еще с десяток желающих пойти в операционную?

   – Поэтому вы умеете не только переломы оперировать, но и грудную клетку вскрывать? Может, и лапароскопией владеете?

   – Лапароскопией не владею, – соврала я.

   – Зря не научились, – он откинулся на спинку своего удобного кресла.

   – Вы пытаетесь мне что-то доказать? – едва сдерживая гнев, произнесла я.

   – Нет, я пытаюсь понять, кто вы такая и какие у вас цели.

   – Жить и работать – вот мои цели!

   – А что на счет первой части вопроса?

   – Я – послушница, – пожала плечами я. – Какой родилась, такой и умру.

   – Ваша семья… – он запнулся. – У вас же есть семья, доктор Ней?

   – У меня была семья, доктор Ригард. В личном деле все написано.

   Он на мгновение задумался.

   – Родители сгорели в доме… Давно это было?

   – Там все написано, – я кивнула на его голопроектор.

   – Год вы жили в приюте, а потом получили частный грант на обучение в высшей ступени профориентации. Спонсор не указан, и это странно. Вы закончили ординатуру в крупном медицинском центре и поехали по стране, нести свои знания и умения в маленькие городки, вроде нашего. Правда, больше двух лет ни в одном не проработали. Мне кажется, Алексис, или у вас есть проблемы, о которых в личном деле не написано?

   – Что вы имеете в виду?

   – У вас дефицит массы тела. Есть синяки под глазами, которые вы достаточно неумело замазали. Значит, краситься вы не привыкли, иначе, справились бы не только с синевой под запавшими красными глазами, но и с цветом лица, который кажется таким же зеленым, как и униформа на вас.

   Я почувствовала дурноту. Впервые в жизни такую правду мне выговаривали в лицо. Да еще кто? Человек, которого я совершенно не знаю! Он вообще в курсе, что я все-таки женщина? Что, черт побери, он позволяет себе?

   – Маникюр – это тоже не про вас, – продолжал доктор Ригард. – Хорошо еще, что ногти стрижете. Об остальном я вообще молчу.

   Я поджала губы, чтобы не высказаться «по матери», как хорошо умела делать.

   – Знаете, если бы вы покрасили свои темно-синие волосы, вполне сошли бы за послушницу. Но на волосы райотов красители не действуют, и в этом проблема.

   – К чему вы ведете? – злобно процедила я.

   – А вы не догадываетесь?

   – Нет.

   – Вы слишком похожи на райота.

   – Я не райот.

   – А если бы вы были райотом, к чему это скрывать?

   – Если бы была райотом и скрывала, вопрос имел бы смысл.

   Доктор Ригард прищурился и наклонился вперед:

   – Мне не нужен специалист, который пребывает в депрессии и даже не может толком объяснить причин своего появления здесь. Мне не нужен врач, который не соблюдает субординацию и полагает, что он лучше, опытней и умнее своих коллег. Потому что все выше перечисленное порождает проблемы, доктор Ней. А у меня и без вас проблем хватает.

   Я воровато покосилась в сторону двери.

   – Я вас поняла. Извините, что отняла время.

   – Сидеть! – рев Ригарда наверняка был слышен даже в ординаторской.

   Я приросла к стулу и, кажется, стала с ним одним целым.

   – Никто из трудящихся здесь не ищет легких путей, – он сбавил тон до «громкого». – Мы все вкалываем ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Многие из нас пережили трагедии в жизни и прошли через депрессию. И это отражалось на наших пациентах, что бы там кто ни говорил. Если вы пришли сюда вкалывать, мы с радостью примем вас с вашими проблемами и поможем жить и работать дальше. Вы пришли сюда вкалывать, доктор Ней? – спросил он.

   – Да, – кивнула я.

   – Итак… – Одьен прочистил горло и продолжил, – в течение недели в операционной вы будете только ассистировать. У нас смешанные бригады, но я полагаю, что вы привыкли так работать. Если все пройдет гладко, я поставлю вас оператором. Такой подход вас устраивает?

   – Да, вполне.

   – Еще один нюанс. Вы уже поняли, что у нас – мужская раздевался. Если хотите, можете переодеваться в отдельном крыле вместе с медсестрами или в отделении гинекологии. Я могу договориться на этот счет.

   – Нет, спасибо. Меня вполне устроит общая раздевалка.

   – Если вы не смущаетесь, – продолжал давить Одьен, – это может стать проблемой для остальных наших сотрудников.

   – Если кто-нибудь из них будет против, я отправлюсь в гинекологию.

   – Я против! – возмущенно заявил доктор Ригард.

   – Почему? – искренне удивилась я.

   – Что значит «почему»?

   – Почему вы против?

   – А я должен вам что-то объяснять? – он прищурился.

   – Знаете, сколько я вкалывала, чтобы стать хирургом? – обреченно произнесла я. – Сколько пахала, чтобы получить специализацию травматолога? Я не замужем, у меня нет семьи, нет друзей. Работа заменила их всех. И если уж так получилось, что ежедневно мне придется ходить в другое отделение, чтобы переодеться в этот зеленый костюм, – я потерла ткань рубашки между пальцев, – который сливается с цветом моего лица, – я подняла глаза на Одьена, – могу я хотя бы знать причину, по которой вы не хотите, чтобы я переодевалась в одной общей раздевалке с вами, в которой можно поставить простую перегородку, позаимствовав ее на любом из этажей этой клиники?

   – Вон из моего кабинета! – прошипел он.

   Я встала, опустила голову и покинула его кабинет.

   ***

   Вернулась в ординаторскую. К счастью, там никого не было. Присела за стол, спрятала лицо в ладонях и застонала. Дверь отворилась, и в нее вошла медсестра-брюнетка.

   – Доктор Ней, к вам в палату поступление.

   Я отняла ладони от лица и вперила взгляд в немолодое лицо медсестры.

   – Я не знаю, я все еще работаю здесь или уже нет, – честно призналась я.

   – Мне плевать, работаете вы здесь или нет, – отчеканила та. – Перед обходом доктор Ригард дал мне поручение ввести вас в курс дела и передать медкарты пациентов из двух палат. На данный момент у вас одно поступление, – она положила распечатанные карты на мой стол. – Если доктор Ригард узнает о том, что я не выполнила его поручение, меньше всего его будут волновать причины. Так что, доктор Ней, приступайте к обязанностям. А если вас все же уволили, завтрашнее утро вы сможете провести в постели, а не в этой больнице, – медсестра вопросительно изогнула бровь. – Поспать подольше – это ведь тоже неплохо, не так ли?

   Я улыбнулась ей и взяла распечатки историй со стола.

   – Ну, что ж… Тогда еще немного поработаю?

   – Я полагаю, что это мудрое решение в утро понедельника, – она быстро ретировалась из ординаторской.

   Я осмотрела пациентов, которых мне передали, оформила документы и откорректировала назначения. До конца рабочего дня доктора Ригарда я так и не увидела. Перед самым уходом, я решила заглянуть в реанимацию и узнать, как обстоят дела у того парнишки.

   – А, Девушка-Пила… – услышала я позади себя.

   В палату вошел реаниматолог, с которым мне довелось утром поработать. Некрасиво получилось, ведь мы до сих пор не представились друг другу, а на обходе я его не видела.

   – Почему «Пила»? – спросила я, продолжая стоять возле кровати пациента.

   – Потому что можете запилить кого угодно, – рассмеялся мужчина.

   На вид реаниматологу было не больше тридцати лет. Послушник. О-о-очень высокий и симпатичный.

   – А у вас есть прозвище? – поинтересовалась я и повернулась к собеседнику.

   – Куда ж без него.

   – И-и-и…

   – Башня.

   – Вам подходит. Надеюсь, я не обидела вас?

   – Нисколько. Только Ригарды не терпят, когда их называют по прозвищам, – он улыбнулся.

   – О-о-о, с этого места поподробней, пожалуйста!

   – Оди и Шило.

   Я прикрыла рот ладонью, потому как громко смеяться в отделении реанимации не принято:

   – Оди и Шило? Вы шутите?

   – Никаких шуток.

   – Мне показалось, что звания Шило достоин именно Оди!

   – Ну что вы, – махнул рукой Башня. – Наш Оди уникален, так сказать. Это знают все!

   – А Айени Ригарда за что прозвали Шилом? – поинтересовалась я.

   – У Айени характер слишком жесткий.

   – Хуже, чем у доктора Одьена Ригарда? – к тому моменту я уже зажимала рот рукой, чтобы не хохотать.

   Башня улыбнулся:

   – Не стоит их сравнивать. Я же сказал, что Одьен уникален!

   – То есть, Айени не очень здесь любят?

   – Смотря кто… – многозначительно покачал головой Башня.

   – Кстати, меня зовут Алексис Ней, – я протянула руку новому знакомому, и он тут же пожал ее.

   – Очень приятно, доктор Ней. Денни Ориссон.

   – Взаимно. Вы с дежурства сегодня?

   – Да. Напоследок мне передали этого пациента. Зашел перед уходом узнать, как у него дела.

   – И как у него дела?

   – Без динамики. По крайней мере, после операции ему не стало хуже, а это уже большой плюс.

   – Какой операции? – не поняла я.

   – А вы, разве, не в курсе? – удивился Денни.

   – Нет.

   – Его днем оперировали.

   – Понятно… – спустя некий промежуток времени выдавила я из себя.

   – Вы удивлены?

   – Да, если честно.

   – Вы удивитесь еще больше, когда я сообщу вам, что оперировал сам Айени Ригард.

   Ну, теперь у меня просто пропал дар речи. Сам «Всея» снизошел до никому ненужного райота…

   – И какой прогноз вы могли бы озвучить?

   – Я не метеоролог, чтобы давать прогнозы, – улыбнулся Денни.

   – А если серьезно?

   – Не знаю. Айени сказал, что от «мозгов» ничего не осталось. Значит, либо парень подойдет для внедрения стимулятора в будущем, либо нет. Но, если честно, с таким переломом таза вряд ли ему предложат столь дорогостоящую операцию.

   – Я изучила результаты его сканирования. Таз рано или поздно срастется. Хотя, реабилитация займет много времени. Но, может, родственники помогут?

   – Вы – оптимист. Боюсь, очень скоро ваша вера в чудеса завянет, и тогда вам станет все равно, когда оперировать таких пациентов.

   – Думаете, я выгорю?

   – Очень хочется верить, что нет, – улыбнулся Денни. – Я видел многих врачей, которые начинали карьеру с твердой верой в то, что смогут помочь всем и вся. Но, к сожалению, со временем их запал угасал, и они превращались в таких же скептиков, как и все остальные.

   – Но, есть же исключения?

   – Безусловно. Вам повезло, что вы работаете с Оди. Он, конечно, с возрастом немного успокоился, но все же продолжает верить в чудеса.

   – Одьен Ригард? – переспросила я. – Странно, но мне кажется, что мы говорим о разных людях.

   – Зря вы так, Алексис, – вздохнул Денни. – Одьен прекрасный хирург. Раньше в нашей клинике было отделение травматологии. Однако пять лет назад нам сократили бюджет и многие из ребят уехали в соседние города искать лучшей жизни. В итоге, работать стало некому. Травматологию расформировали. Одьену удалось уговорить нескольких врачей остаться здесь и перейти работать в его отделение. Теперь на нашу округу приходится одно отделение экстренной хирургической помощи, где оперируют в том числе пациентов с травмами конечностей. Конечно, если бы не деньги семьи Ригардов, вряд ли бы эта больница вообще существовала.

   – А нейрохирурги? У них штат укомплектован?

   – О чем вы? – засмеялся Денни. – Их в основном штате всего четверо работает.

   – А что вы скажете об Айени Ригарде? – продолжала расспрашивать я.

   – Айени? Он прекрасный хирург – этого у него не отнять. Но жизнь немного потрепала его. Когда-то Айени похоронил свою невесту. Автоавария. После этого он очень изменился. Стал скептиком.

   – Понятно, – кивнула я.

   – Айени не верит в чудеса. Он верит в себя и свои руки. Он берется за дело только тогда, тогда это имеет, по его мнению, смысл, или совпадает с его личными интересами.

   – По какой же причине Айени взялся за этого парня?

   Денни подмигнул и ответил:

   – Думаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос.

   Я пристально взглянула на Денни, затем повернулась к пациенту, лежащему на койке, и подумала о том, что у каждого своя судьба. И если на дороге этого парня был указатель с моим именем, значит не все так плохо, как кажется. Я всегда буду верить. Надеюсь, что буду…

   Я забрала новый пропуск с сестринского поста приемного отделения и покинула больницу. Снятый мною одноэтажный домик находился в относительном отдалении от центра города. Я приготовила ужин, заставила себя съесть половину, остальное выбросила в мусорное ведро. Да, с аппетитом опять проблемы, хотя мне нельзя голодать…

   Запив таблетку снотворного водой, я прошла в гостиную и прилегла на диван. Рана на спине только сейчас начала болеть. Ничего, переживу.

   Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед взором возникла заснеженная дорога, и я, босая, в ночной рубашке пробираюсь вдоль нее по сугробам к сервисной станции, принадлежащей моему двоюродному дяде. На станции есть небольшой магазинчик. Если мое появление будет обнаружено, я попрошу служащего записать все покупки на счет моего отца, и, если он этого не сделает, завтра же дядя его уволит. Огни машин впереди. Я рухнула в снег и замерла. Колонна военной техники проехала по дороге в сторону центра города. Станция находилась на пригорке. Утопая в снегу, я вскарабкалась наверх и оказалась прямо у черного входа в магазинчик. Недалеко от него был вход с улицы в туалет, а из туалета был второй выход в торговый зал. Я осмотрелась: кажется, на станции никого не было. Я пробралась в туалет и сперва заперла дверь, ведущую в торговый зал, затем вернулась и заперла выход на улицу. Подошла к раковине, включила теплую воду и начала греть руки. От боли они тряслись. Затем настал черед отогревать и ноги. Когда стало легче, и боль в стопах начала накатывать при каждом движении пальцев, я поняла, что пора выходить из туалета и, если меня все-таки запалят, просить помощи у сотрудника станции. Хранителей на работу дядя Петр принципиально не брал. Всегда утверждал, что только страх послушника перед начальником-райотом способен сделать из подчиненного идеального сотрудника. Отец при его заявлениях всегда приходил в ярость, и в дело вмешивалась ма… Я заставила себя не думать о ней. Ни о ней, ни о Соне. Папа сказал, что я должна справиться. Причин ему не верить у меня не было.

   Я вытерла руки и ноги бумажными полотенцами и подошла к двери в торговый зал. Прислушалась. Музыка в зале не играла, голосов слышно не было. Я разблокировала замок и приоткрыла дверь. Абсолютная тишина показалась мне странной, ведь раньше здесь всегда ставили динамичный блюз. Очередная прихоть дяди Петра, хотя, если подумать, подобных «прихотей» у него было слишком много, чтобы обращать на них внимание. Я юркнула в торговый зал и спряталась за стеллажами с одеждой. Сняла с себя мокрую ночную рубашку и надела первую попавшуюся кофту, что висела на вешалке. К стеллажу со штанами пробиралась ползком. Дядя продавал одежду исключительно туристам, и на каждой из дешевых тряпок был налеплен какой-нибудь бредовый логотип с городской символикой. Джинсы я натянула, не расстегивая их, и подпоясала каким-то ремнем. Оставалось найти носки. Желательно, несколько пар и теплые. Стеллаж с носками находился через широкий проход. Жаль, что обувь в магазине дядя никогда не продавал. Но я собиралась перешерстить личные шкафчики сотрудников и позаимствовать у кого-нибудь из них рабочие кроссовки, которые входили в комплект униформы. Я снова осмотрелась и юркнула на карачках через проход. Нашла носки, натянула на ноги две пары и еще несколько рассовала по карманам джинсов. В такой холод не мешает стащить не только кроссовки, но и куртку. Мысль о том, почему меня все еще не заметили и не поймали с поличным, несколько раз мелькнула в голове. Но я списала все на счет того, что служащий вполне мог прилипнуть в наушниках к телевизору и смотреть последние новости о том, что творится в городе. Этим же я и объяснила себе молчание в динамиках в магазине. Растяпа, не заметил даже, что музыка не играет. Дверь в служебное помещение. Я приняла решение обзавестись курткой, кроссовками и, возможно, чужой наличкой или брелоком, и покинуть магазин, не вступая в контакт с послушником, который сегодня работает на смене. Проникнув в служебное помещение, я замерла, как вкопанная. На полу перед распахнутыми настежь и пустующими шкафчиками были разбросаны вещи. Тулуп моего дяди, который он сшил на заказ, шуба тети, которую та надевала по праздникам, куртки моих троюродных племянниц. Шапки, шарфы, рукавички, кофты, брюки, штаны, зимние ботинки на меху, мужские и женские, и детские, носки, теплые колготки… Все было сброшено в общую кучу. И никаких следов борьбы вокруг. Как-будто кто-то украл все эти вещи из дома дяди и тети и оставил их здесь, либо…. Либо кто-то добровольно здесь разделся и свалил все вещи в кучу. Думать о том, что здесь сегодня произошло, я больше не хотела. Надела тетины сапоги, шубу натянула на плечи, шапку на голову и собиралась покинуть служебку через черный ход, когда поняла, что не могу просто так уйти оттуда. Эти вещи неслучайно там валялись. В семье дяди Петра – все райоты. Я повернула назад. Я собиралась только проверить свою бредовую идею о том, что семья моего дяди может находится здесь, на этой станции. И возможно, им нужна моя помощь… Возможно, я смогу им чем-то помочь. Я вышла из служебного помещения и медленно вдоль стены стала пробираться к кассе. Миновала стеллажи со всякой электронной утварью, с едой и напитками, с запасными аккумуляторными блоками… За стойкой кассира никого не было. Я подошла к ней и медленно повернула голову к центральному входу в магазин. Помню, как осела, увидев всех их. Тела лежали в лужах крови. Кровью были заляпаны двери. А на входе, прямо перед дверями, в ряд были выставлены их головы. Я подняла глаза вверх, чтобы больше не смотреть вниз, и увидела разбитые камеры видеонаблюдения под потолком. Они готовились к тому, что сделали. Служащие-послушники готовились к тому, как и когда они расправятся со своим начальником-райотом и его семьей.

   ***

   На работу я приехала в семь утра. Памятуя замечание Одьена Ригарда, я даже не пыталась неумело замаскировать синяки под глазами. Теперь мои «фонари» достойно дополняли измененное хроническим истощением лицо. В приемном отделении опять было пусто. Я прошла мимо ремзала, в котором сутки назад погибла женщина, и поднялась по лестнице. Спокойно переоделась в санпропускнике и отправилась в ординаторскую. Сегодня ночью в нашем отделении должен был дежурить доктор Ельзи. Именно его я и ожидала встретить в ординаторской, но там было пусто.

   Я заварила кофе и приняла решение прогуляться до сестринского поста, чтобы узнать первые новости из уст дежурной медсестры. На посту восседала пожилая брюнетка, которая подбадривала меня вчера. Я прочла надпись на бейдже и поздоровалась. Послушница Николетт приветственно улыбнулась мне.

   – А где доктор Ельзи? – спросила я.

   – Он все еще спит в комнате отдыха.

   – Уже семь двадцать. Пора бы уже и встать. Пойду, разбужу его.

   И только я повернулась в сторону коридора, где находилась комната отдыха, как вдогонку мне уже неслась пожилая Николетт.

   – Ну, что вы, – улыбалась она. – Я сама, не стоит обременять вас. Доктор Ригард придет в семь тридцать, а у вас в палате двое поступивших.

   – Двое, – скривилась я.

   – Да. «ДТП» и избитая.

   – Понятно. Так вы сами его разбудите?

   – Конечно, – расцвела медсестра.

   – Ладно, вернусь через пять минут. Может быть, вы поможете мне на обходе?

   – Безусловно, – продолжала подпевать Николетт.

   В такой ситуации нужно брать от жизни все. Конечно, я могла бы разбудить доктора Ельзи лично, но застать его в постели со второй дежурной медсестрой отделения мне не очень-то и хотелось. А тут и заступница объявилась. И про время прибытия Ригарда доложила, и с обходом готова помочь. Прямо бери и к ране прикладывай!

   Не успела я допить кофе, как в ординаторскую ворвался помятый Ельзи. «Да, ночка была, что надо!» Именно это я прочла на его изможденном лице.

   – Доброе утро! – поздоровался Ельзи. – Вы так рано сегодня?

   – Доброе. Я всегда прихожу раньше всех.

   – Понятно… – протянул Ельзи и замялся.

   – Обычно я на работе в семь утра.

   – Ясно, – повеселел молодой ловелас и подошел к кофеварке. – Вы, наверное, жаворонок, раз так рано встаете?

   – Честно говоря, сама не знаю кто я.

   Да, я могла не спать несколько ночей подряд, но при этом чувствовала себя разбитой и уставшей. Просто, не могла уснуть. Касательно ранних подъемов… Что же делать, если подрываешься в половине пятого утра с зареванным лицом после очередного кошмара? В такие моменты у меня нет ни желания, ни сил улечься обратно в постель.

   Осмотр вновь поступивших занял у меня тридцать минут, причем двадцать из них я обследовала избитую женщину. История стара, как мир: «шла по дому, поскользнулась и упала с лестницы». В такие моменты мне всегда хочется добавить: «А потом поднялась, и ударилась несколько раз лицом о перила». Что тут скажешь, когда и говорить-то не хочется? Мне их не понять, да и тех, кто на них поднимает руку, тоже. Может, заслуженно? Может, раз они терпят, так и нужно поступать? Но все равно, каждый раз мне становиться их жаль. Отекшее лицо, посиневшее от кровоизлияний, заплывшие веки, судя по осмотру доктора Ельзи, ушибы поясницы и почек. Иногда им ломают руки, иногда череп. Но, к сожалению, вылечивая их, я понимаю, что они придут ко мне снова. Может, и не ко мне, конечно, но обязательно придут. А иногда мне на глаза попадаются те, кто сделал это с ними. С этими я вообще не могу спокойно разговаривать. Обычно, они сразу понимают это и больше с расспросами не лезут.

   Вспоминая лица тех женщин, с побоями которых мне приходилось иметь дело, я остановила руку внизу живота пациентки и вновь погрузила пальцы вглубь.

   – Вам не больно? – спросила я, глядя, как глаза женщины начинают метаться по сторонам… – Софи, вам больно или нет? – повторила я.

   – Нет.

   – В записи вашего осмотра указано, что вы отказались от проведения сканирования. Почему?

   – Все эти ваши обследования слишком дорого стоят. У меня нет на это денег.

   – Эти обследования ваша социальная страховка покроет с лихвой.

   – Знаю я вас… Счет потом придется мне оплачивать, а не вам.

   «Ладно, – подумала я, – зайдем с другой стороны».

   – Вас гинеколог осматривал? – спросила я.

   – У меня есть свой врач. Он меня и осмотрит.

   – Софи, когда у вас была последняя менструация?

   Она побледнела на моих глазах и отвернулась, убирая ладони со своего живота.

   Я выдохнула и остановилась у изголовья ее кровати.

   – Софи, вы беременны?

   Молчание в ответ.

   – Я должна знать, Софи. От этого зависит выбор лекарственных препаратов для вашего лечения.

   – Назначайте все, что хотите. Я не собираюсь оставлять этого ребенка.

   – Какой срок, Софи?

   – Этот вопрос вас не касается.

   – Есть понятие «врачебная тайна», Софи. Существуют и такие понятия, как «сокрытие данных о состоянии своего здоровья», «намеренное введение в заблуждение врача» и тому подобные. Если я назначу вам препараты, которые вызовут у вас выкидыш, никто не гарантирует, что вы не скончаетесь от осложнений в этом отделении. Это вы понимаете?!

   Конечно, я немного сгустила краски, но в данный момент я чувствовала, что только так можно вытянуть из нее хоть что-то.

   – Так что, Софи? – я продолжала давить, – сколько недель?

   – Десять, – призналась она.

   – Я вызову гинеколога. Он вас осмотрит.

   – Я не хочу! И имею на это право!!! – взвилась Софи.

   – Вы можете отказаться, но, что это изменит? Вы приняли решение, насколько я поняла. Что вам терять?

   – Муж не хочет оставлять этого ребенка.

   Да… Не каждый день такое услышишь…

   – Но решение принимаете вы, а не ваш муж.

   – Ладно, доктор Ней. Только, пожалуйста, вызовите доктора Кейдж Оусен на осмотр. Она меня знает.

   – Хорошо. Я попрошу доктора Оусен осмотреть вас.

   На этом утренний обход был окончен.

   Выйдя в коридор, я сразу же наткнулась на Одьена.

   – Доброе утро, – поздоровался он и прошел мимо.

   – Доброе, – бросила я ему вслед.

   Похоже, сегодня он не собирается меня увольнять. И на том «спасибо». Я вошла в ординаторскую и поняла, что кроме Ельзи там никого нет. Самое удачное время для разборок без посторонних глаз.

   – Доктор Ельзи, вы сегодня осматривали избитую, поступившую в мою палату? – спросила я.

   – Да. Какие-то вопросы?

   – Она беременна.

   Ельзи продолжал пристально на меня смотреть и молчать при этом. Плохой признак.

   – Стоит указать беременность в записи вашего осмотра, – посоветовала я. – И попросить специалиста, выполнявшего УЗИ органов брюшной полости и почек, дополнить свой протокол исследования.

   – Я ничего дописывать не собираюсь, – отчеканил Ельзи. – И никого ни о чем просить не буду!

   Вот это пассаж! Мне даже мотив такого поведения трудно было самой себе объяснить. Пофигизм? Или он думает, что я тоже пойду на поводу у пациентки и сокрою факт ее беременности?

   – Доктор Ельзи, я ни за что вас не упрекаю. Просто прошу оформить медицинские документы, как следует, чтобы избежать проблем с этой пациенткой в будущем. Уверяю вас, все это останется только между нами, – добавила я.

   Ельзи медленно повернулся ко мне и, предварительно выдохнув, изрек:

   – Хочешь меня сдать – беги и жалуйся. Я в ее карте ничего менять не буду. Ее муж – райот. И она не собирается оставлять ребенка. Сегодня придет ее любимая доктор Оусен и инцидент будет исчерпан. А ее благопристойный муж – руководитель общества борьбы за права Райотов этого округа – заберет свою, в очередной раз избитую, жену обратно, домой. И мы не увидим ее до тех пор, пока он снова ее не изобьет.

   – Личность и метафизический уровень того урода, который ее избил, меня не интересуют. Сейчас мы говорим о вашем осмотре и ваших врачебных назначениях.

   Именно в этот момент в помещение вошли Патриксон и Наварро.

   – Всем привет!

   – И вам, – ответила я.

   – Райотская свинья, – произнес Ельзи, продолжая пристально на меня смотреть.

   Я опешила.

   – Да… как вы… смеете… – прохрипела я.

   – Ельзи, успокойся! – возмутился Наварро.

   – Нашла, кого в дерьмо макать, райотка хренова! – прокричал тот.

   Меня словно по лицу ударили. Я поморщилась и отвернулась от Ельзи, глядя куда-то в пол.

   – Ельзи, что ты несешь?! – закричал Патриксон. – Извинись немедленно!

   Я вскинула руку в знак того, что больше не собираюсь об этом говорить, и тут же направилась к выходу.

   – Давай! Беги, жалуйся!!! – кричал он мне в спину. – Но запомни! Если хочешь жить спокойно – помни свое место среди нас!!!

   Я остановилась в распахнутых дверях и медленно обернулась.

   – Будь я райотом, вы бы уже не могли говорить. А если еще раз вы посмеете мне угрожать, я обращусь в комитет по этике, и тогда посмотрим, кто кого.

   Я шла по коридору, не разбирая пути. Не в первый раз на меня нападают коллеги. Но еще ни разу меня не оскорбляли подобным образом уже на второй рабочий день. Дело с этой Софи нечисто. Ельзи намеренно скрыл ее беременность. Но почему? Кого-то прикрывает? Кого? Ее мужа? Причем тут муж? Шишка очередная? Ну и пусть. Но он боится, а значит, есть нечто, чего я не знаю.

   – Доктор Ней! Доктор Ней!!!

   Я подняла глаза и уткнулась в обеспокоенное лицо Николетт.

   – Да…

   – Вы что-то хотели? – спросила Николетт.

   – Да, Николетт. Подскажите, пожалуйста, где я могу найти доктора Оусен?

   – Она в гинекологии работает. Это на девятом этаже.

   – Спасибо.

   Отделение гинекологии встретило меня холодным надменным приветствием. Это царство прекрасных женщин и заботливых мужчин навеяло на меня тоску. Никогда не хотела быть гинекологом. Мне казалось, что для этой специализации требуется особый дар, но, к сожалению, ее часто выбирали потому, что она была престижной.

   Кейдж Оусен оказалась высокой стройной хранительницей с перламутровыми волосами и правильными чертами лица. Она была умной (глупые такой специализации не получают), красивой и знающей себе цену… …стервой.

   Именно это слово я прочла на ее лице и в повидавших виды алых глазах.

   – Доктор Ней? Травматолог? – удивилась Кейдж Оусен. – Я вас представляла себе несколько иначе…

   Не плохое начало, правда? А кого она ожидала встретить? Как в ее представлении должна выглядеть женщина-травматолог? Сильной, поджарой (физическая выносливость в нашей специализации приветствуется) и достаточно высокомерной (раз смогла «выбиться в люди») девицей в дорогом костюме (у нас неплохие зарплаты) и ортопедической обуви (чтобы ноги к концу смены не отвалились)? Увы, я не оправдала ее ожиданий. Я была слишком худой (хотя все еще оставалась сильной), высокомерие я давно запихнула в свой задний проход (хотя изредка оно оттуда выглядывало), костюм мой был «общественным», а ортопедические тапочки изношены. «Красавица и чудовище» – вот как мы вместе с ней смотрелись. И мне, честно говоря, было на это наплевать.

   – Я пришла попросить вас осмотреть мою пациентку. Она поступила сегодня ночью.

   На лице Кейдж Оусен заиграл интерес:

   – Что случилось?

   – Ее избил муж.

   – Софи, что ли? – хмыкнула Кейдж.

   – Да, – кивнула я.

   – Она заявила на него?

   – Нет.

   – Все как обычно, – вздохнула Кейдж.

   – Вам виднее, – пожала плечами я.

   – Хорошо, я зайду к вам около двух часов.

   – Спасибо.

   Коротко и ясно. Без ссылок на занятость и уточнения подробностей. Это в Кейдж импонировало. Возможно, она не такая уж и стерва, какой показалась вначале?

   Из отделения гинекологии я прямиком отправилась в санпропускник оперблока. Одьен записал меня на две операции: одна из них – остеосинтез бедра, вторая – открытое вправление и фиксация переломовывиха плеча. Остеосинтез был моим коньком. Уж не знаю почему, но я инстинктивно проводила направляющую спицу с первого раза так, как нужно, за что пользовалась популярностью у своих коллег. Этот шаг в операции очень важен, именно с него все и начинается, и, если попасть с первого раза, время, проведенное «у стойки» можно значительно сократить.

   Оператором на остеосинтезе бедра был доктор Патриксон. Я пришла в операционную, когда анестезиолог со своей медсестрой уже «колдовали» над пациентом. Поприветствовав всех, кого увидела, я направилась в предоперационную «мыться».

   Обработав руки, я подошла к операционной сестре и только тогда поняла, что меня ждет. Женщина лет пятидесяти необъятных размеров смотрела на меня холодно и грозно. Протянув мне халат, размера на три больше, чем следовало, она даже не удосужилась помочь мне накинуть его на плечи. Я стерпела. Но, когда дело дошло до перчаток, меня обуял гнев. Вместо седьмого размера, она натянула на меня девятый, и, улыбаясь, продолжила готовиться к операции.

   – У меня седьмой размер, – спокойно ответила я, перебирая в руках свисающие силиконовые пальчики.

   – Других сейчас нет. Нужно получить на складе.

   – Простите, но, по-моему, на вас – седьмой размер.

   – У меня осталась всего одна пара.

   – Она меня вполне устроит, – улыбнулась я и, стянув «девятку» со своих рук, выкинула их в ведро.

   Точки над «i» были расставлены. Уверена, что к началу второй операции, она носом землю перероет, но найдет заветный седьмой размер.

   Доктора Патриксона вся бригада ждала десять минут. Еще пять минут он «мылся» на операцию. К тому времени, как мы начали, у меня уже разболелась рана на спине. К моему удивлению, доктор Патриксон в свои шестьдесят работал быстро и четко. Такой скорости даже я позавидовала. Закончив за сорок минут, мы «размылись» и вышли в протокольную.

   – Ельзи не описал беременность в осмотре? – как-то неожиданно спросил пожилой травматолог.

   – Откуда вы знаете?

   – Эта Софи та еще штучка. И муж ее – большая местная шишка. В твою палату она попала только потому, что больше нигде не было мест. Ельзи понадеялся, что ты не станешь так тщательно ее осматривать и спустишь все на тормозах, ведь она – простая послушница. В этом и прокололся, собственно.

   – Причем здесь ее метафизический уровень?

   – Это хорошо, что ты не разделяешь нас и их, – улыбнулся Патриксон.

   – Я сама послушница, хотя имею права не вдаваться перед вами в такие подробности.

   Патриксон искоса взглянул на меня и промолчал.

   – Но даже если бы я была райотом, какая разница, кто мой пациент? Я не могу кого-то лечить намеренно плохо, а кого-то слишком хорошо. Я лечу так, как умею, и постоянно совершенствуюсь над собой.

   Патриксон глубоко вздохнул.

   – Здесь было принято, что послушников лечат послушники, а хранителей и райотов – хранители и райоты. Врачей-райотов в нашей больнице давно нет, поэтому все заботы легли на плечи хранителей. Сейчас и хранителей мало осталось, а лечить нужно всех. Поэтому правила изменили.

   – Это неправильно.

   – Алексис, у меня больше опыта в подобных вопросах. Поверь, система, которая существовала здесь, себя вполне оправдывала.

   – Вы пели гимны расизму – вот что вы делали! – возмутилась я.

   – Возможно, но это всех устраивало. Теперь у нас появилось много проблем, и тебе, моя дорогая, еще придется с ними столкнуться. Ты не знаешь Софи, а вот мы с ней знакомы. Когда-то она встречалась с Ельзи, а потом бросила его и выскочила замуж за райота. Ельзи не описал беременность, потому что она попросила его.

   – Постойте, вы его оправдываете?

   – Не оправдываю. Он должен был заранее предупредить тебя.

   – Предупредить? – я едва ли не вскочила с места. – У нас здесь что, детский сад? Мы не в игрушки играем! Запись осмотра – это документ, который имеет правовую ценность! Ельзи должен получить уже за то, что у него не хватило мозгов тихо переписать свой осмотр и замять это дело!

   – А ты бы позволила ему это сделать?! – удивленно спросил Патриксон.

   – А зачем, спрашивается, я вообще стала об этом с ним говорить?!

   – Он сказал, что это был не разговор. Ты накинулась на него, как на мальчишку, и начала тыкать носом в медицинскую карту.

   «Получите, распишитесь». Теперь во всем была виновата я. Прекрасное начало, постойте, продолжение…

   – Объяснять вам, что и как было, я не собираюсь, – ответила спокойным тоном. – Ельзи неправ. И, если у него не хватило ума не обсуждать свой прокол с вами, тогда, простите, я умываю руки.

   – Девочка, ты можешь заиграться! – повысил голос Патриксон.

   Я прищурилась:

   – Что вы хотите этим сказать?

   – Ты пришла сюда только вчера и тут же распустила хвост! – вкрадчиво произнес Патриксон. – Если и дальше так пойдет, сомневаюсь, что ты сможешь прижиться в нашем коллективе.

   Я никак не ответила на его выпад. Начни я спорить и отстаивать свою точку зрения, – все было бы еще хуже. Я для них – чужая, и любая критика с моей стороны все рано будет восприниматься, как замечания выскочки, возомнившей себя кем-то. Мне было обидно услышать такие слова из уст этого врача. Еще вчера я полагала, что смогу влиться в их коллектив. Очевидно, я ошиблась.

   Во время второй операции, на которой нам с Патриксоном помогал Ельзи, я молчала. Так же молча я покинула операционную и направилась в санпропускник переодеваться.

   Войдя в отделение в десять минут третьего, я тут же направилась к сестринскому посту. Николетт встретила меня с теплой улыбкой на устах (за что ей огромное спасибо):

   – Доктор Оусен ожидает вас в кабинете доктора Ригарда.

   – Она давно пришла?

   – Да, минут двадцать назад.

   – Спасибо, Николетт.

   Интересно, что заставило приму явиться так рано?

   Ответ на свой вопрос я получила, как только вошла в кабинет Одьена. Оусен восседала в одном из кожаных кресел, стоящих здесь, и распивала ароматный кофе, улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба. Доктор Ригард, следует заметить, тоже не скучал: попивая все тот же ароматный кофе, он так же улыбался ей в ответ. УЛЫБАЛСЯ!!! Оказывается, этот хранитель-социопат не только умеет улыбаться, да еще и на флирт реагирует!!!

   – Здравствуйте, – произнесла я. – Простите за опоздание.

   – Ничего страшного, – грациозно махнула рукой Оусен. – Одьен напоил меня вкусным кофе.

   «Одьен»… Неслабо! И это – обращение к руководителю отделения в присутствии его подчиненной!

   – Не думаю, что Ней нужна тебе во время осмотра, – произнес Одьен, продолжая плотоядно улыбаться этой «кукле».

   – Ты прав, – «кукла» повернулась ко мне и с ухмылкой произнесла: – Когда закончу, загляну к вам в ординаторскую.

   «Когда закончу». Она забыла пояснить, что именно закончит: клеить Ригарда или осматривать мою пациентку?

   – Вы можете идти, – кивнул Ригард.

   По неизвестной причине, именно в этот момент я почувствовала себя оплеванной. Ощущение собственной незначительности и стороннего безразличия к моей персоне стали особенно остро травить душу. Наверное, все дело в том, что, глядя на Кейдж Оусен в кабинете Одьена, я вдруг поняла, что эта женщина очень гармонично вписывается в окружающую обстановку. Будто само кресло, в котором она восседала, выпрямив свою спину, и маленькая чашечка кофе, которую она столь изящно держала в руках, были специально созданы для нее. В эту идеальную картину укромного места для двух красивых хранителей не вписывалась лишь одна я, стоящая на пороге кабинета Ригарда. Я настолько сильно почувствовала себя лишней, что невольно в моей голове возник вопрос: а не лишняя ли я вообще в этом мире?

   Я двигалась по коридору, не в состоянии понять, куда именно иду, а главное, зачем я вообще куда-то иду. Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Просто выйти на улицу и постоять там, глядя зеркалами опустошенной души на все еще живой мир. Почему меня так забрало? Что вообще со мной происходит?

   – Алексис!!!

   Я обернулась и не понимающе взглянула на Айени Ригарда, с которым разминулась на лестнице.

   – Вы меня звали?

   – Да, вообще-то.

   – Что-то случилось?

   – Пожалуй, этот вопрос мне следует задать вам. Что-то случилось, Алексис?

   – Нет, ничего, – покачала головой я, продолжая стоять на месте.

   – Ладно, – Айени собирался было пойти дальше, как вновь обернулся: – Могу я попросить вас об одолжении?

   – Конечно.

   – Не могли бы вы передать своему руководителю некоторые документы?

   – Хорошо, – пожала плечами я.

   – Правда, они в моем кабинете. Вас не затруднит подняться вместе со мной?

   В этот момент я очнулась. Стиль давно известен, но вот я все-таки умудрилась угодить в ловушку.

   – Не затруднит, – ответила я и поплелась следом за Айени.

   Отделение нейрохирургии располагалось на два этажа выше нашего. Я прошествовала мимо сестринского поста, где кроме сестер находились еще два врача, и, кивнув им в знак приветствия, вошла в кабинет Айени Ригарда, который любезно пропустил меня вперед.

   – Присаживайтесь.

   Я плюхнулась в одно из кресел, обтянутых темной замшей, и сложила руки на груди.

   – Кофе будете?

   – Не знаю, стоит ли мне пить кофе в вашем кабинете, – угрюмо заявила я.

   – А почему нет? Я, вроде бы, не кусаюсь, – засмеялся Айени, и я невольно улыбнулась в ответ.

   – Тогда буду.

   Спустя несколько минут у меня в руках была маленькая фарфоровая чашечка с кофе. Взглянув на нее, я задумалась над тем, как смотрюсь в этом кабинете. Маленькое, болезненно худое создание в зеленом хирургическом костюме, сгорбленное в огромном кресле, купить которое с одной зарплаты не смогло бы даже при очень большом желании. И снова в памяти всплыл образ Кейдж Оусен. Чего мне не доставало? Туфель на высоком каблуке? Дорогих колготок или выглаженного белоснежного халата? Нет, надень я все это – ничего бы не изменилось. Я лишняя, потому что чувствую себя лишней.

   Я подняла глаза и взглянула на Айени. Беспокойство… С чего, вдруг? Наверное, слишком отстраненной выгляжу. Хотя, таких мужчин как Айени, это должно цеплять.

   В этот момент я чуть было не рассмеялась, но одернув себя, просто улыбнулась столь очевидному предположению.

   – Кстати, где мое персональное «спасибо»? – Айени присел в соседнее кресло.

   – Спасибо. Хотя, честно говоря, не думала, что вы обратите на этого пациента внимание.

   – Вы так рьяно пытались отстоять его интересы, что меня это воодушевило. Кстати, моего брата тоже.

   – Доктора Ригарда? – не поняла я.

   – Угу… – улыбнулся Айени. – Я вижу, вы удивлены? Это притворство или вы на самом деле не знаете, благодаря кому оперировал именно я?

   – Не знаю.

   – Ваш руководитель был весьма настойчив, когда убеждал меня в необходимости бесполезной экстренной операции.

   Я улыбнулась.

   – Так вы об этом… Напомню, доктор Ригард, что я присутствовала во время вашей с ним беседы.

   Айени нахмурился:

   – Разве вы были в моем кабинете вчера?

   – Нет, – пожала плечами я. – Я вообще здесь впервые!

   – Так он не сказал вам, – многозначительно улыбнулся Айени.

   – О чем не сказал?

   – Вчера ваш руководитель нанес мне визит и лично попросил оперировать этого прыгуна.

   Я с трудом сделала глоток кофе.

   – Вы молчите, Алексис, потому что вам нечего мне сказать, или потому, что вы очень удивлены?

   – Второе, доктор Ригард, – выдавила из себя.

   – Я дам вам один совет: не привязывайтесь к этому пациенту.

   – Причем здесь привязанность? – спросила я. – Мне просто его жаль, вот и все.

   Айени улыбнулся:

   – Жалость – опасное чувство для врача. Мы должны лечить, а не жалеть.

   – Я не считаю, что одно мешает другому.

   – Это как посмотреть, – покачал головой Айени. – Однажды во время моего дежурства к нам поступил подросток, прыгнувший с моста. Ко мне в ноги бросилась его мать и умоляла меня сделать все, чтобы спасти ему жизнь. И я поддался на уговоры: настоял, чтобы реаниматологи качали его около часа, пока сердце не завелось. И что? Сохранились только витальные функции. Кора погибла, и юноша превратился в «живой труп». Спустя пять месяцев мать забрала его на выхаживание домой. Она вернулась ко мне через год: измученная и уставшая, она просила пристроить пацана в хоспис. Он умер там через два месяца, и тогда в глазах его матери я увидел не скорбь, а облегчение. С тех пор я дал себе слово останавливаться вовремя. Нельзя переплюнуть природу, Алексис. Всегда следует об этом помнить.

   – Не хочу думать об этом, – я махнула рукой.

   – Я не зря рассказал вам эту историю. Вчера вы вскрыли грудную клетку женщине, которая, останься она в живых, потеряла бы «мозги».

   – Я прекрасно знала, на что иду. И сделала это не для женщины, а для мальчишки, который ее сбил.

   Айени нахмурил брови. Кажется, услышать от меня такой ответ он не ожидал.

   – «Убийство» или «тяжкие телесные»… – задумчиво произнес он. – Вы поражаете меня, Алексис.

   – Я сама себя, порой, поражаю.

   – У вас красивый цвет волос, – невпопад изрек Айени. – Синие оттенки присущи только представителям высшей расы. Когда-то быть похожей на райота дорогого стоило, а сейчас это уже немодно.

   Я поставила кружку с недопитым кофе на стол и поднялась.

   – Спасибо за теплый прием, доктор Ригард. Думаю, вам пора найти документы для другого доктора Ригарда.

   – Вы и сами знаете, что никаких документов нет, – развел руками Айени.

   – Но проверить стоило, – улыбнулась я.

   – Зайдете ко мне завтра? Я заварю один из своих лучших зеленых чаев.

   – Обещать ничего не могу, – увильнула от ответа я и повернулась, чтобы открыть дверь, как та самая дверь распахнулась перед моим носом сама.

   На пороге стоял Одьен собственной персоной. И выражение его лица заставило меня пожалеть о том, что я вообще пришла сегодня на работу. Прищуром, подобным этому, меня одаривали лишь один раз в жизни, и было это во время допроса… Моя кожа покрылась мурашками. Я даже поежилась от этого чувства беззащитности перед ним. Никогда прежде так не пасовала перед руководством. Но сейчас мне вновь стало страшно. Этот взгляд Одьена практически парализовал меня. В горле пересохло и захотелось просто убежать оттуда прочь.

   – Доктор Ней? – обратился ко мне Одьен. – Что вы здесь делаете?

   – Стою, – ответила я, продолжая смотреть на него.

   – Вам лучше поспешить на этаж. Доктор Оусен наверняка уже завершила осмотр.

   – Конечно, – ответила я и вылетела из кабинета Айени, даже не попрощавшись с ним.

   ***

   – Вы чем-то расстроены? – поинтересовалась Николетт, глядя на меня из своего укрытия за стойкой поста.

   – Немного, – ответила я и улыбнулась.

   – Поначалу всегда тяжело. Это пройдет.

   – Думаете?

   Николетт вскинула брови и покачала головой. Может, пожилая медсестра понимала гораздо больше, чем казалось?

   – Доктор Ней?

   – Да, – я обернулась к Оусен. – Вы закончили?

   – Да, закончила, – кивнула Кейдж.

   Судя по выражению ее лица, хороших новостей после этого осмотра мне не стоило ждать.

   – И что скажете?

   – Сегодня выполним УЗИ малого таза, окончательно определимся со сроками и, скорее всего, начнем готовить ее к «чистке».

   – Может, стоит попытаться уговорить ее оставить ребенка?

   Кейдж вопросительно изогнула бровь.

   – Вы поборник запрета абортов?

   – Нет. Софи не в первый раз лежит в больнице, и я подняла из архива ее медкарты. Три неразвивающихся беременности и выкидыш за последние два года.

   – Если бы Софи соблюдала рекомендации, которые мы ей давали, и не беременела в сроки, когда беременеть было нельзя, возможно, таких последствий не было бы.

   – Но сейчас она беременна. Возможно, это единственный шанс для Софи стать матерью. А она хочет сделать аборт, потому что на этом настаивает ее муж.

   Кейдж долго на меня смотрела.

   – А вы сердобольная, – наконец, произнесла она. – Смотрите, чтобы ваша сердобольность не вылезла вам боком, – Кейдж развернулась и ушла.

   Что это было? Что вообще это было?

   ***

   По данным УЗИ срок беременности Софи соответствовал одиннадцати неделям. Да, по закону она имела право прервать беременность по собственному желанию. Но понимала ли она, что этот шаг может стать фатальным в ее дальнейшей жизни? Сейчас она не хочет ребенка, потому что его не хочет муж. А что будет через год? Через два? Может, она найдет в себе силы бросить ублюдка, который ее избивает, и наладит жизнь с другим мужчиной?

   Проводив взглядом коллег, спешащих по делам с работы, я предоставила им двадцать минут на переодевание и направилась в санпропускник.

   – Доктор Ней? – окликнул меня знакомый голос в коридоре.

   – Да, доктор Ригард.

   Я подождала, пока он приблизится ко мне, и только тогда повернулась в его сторону.

   – Как прошел день? – словно ни в чем не бывало, спросил Одьен.

   Я даже удивилась, потому как от его негодования, судя по всему, не осталось и следа.

   – Все хорошо, спасибо.

   – Вы перевязали свою рану?

   И тут я вспомнила, что у меня есть рана на спине и что она, вообще-то, ноет весь день.

   – Потом перевяжу.

   – Пойдемте со мной, – очень тихо произнес Одьен и прикоснулся к моей руке, сжимая ладонь пальцами.

   У меня чуть ноги не подкосились. Он не прикасался ко мне, он сжимал мою руку так сильно, словно имел на это полное право, и потянул меня следом за собой так резко, будто не хотел принимать никаких возражений на этот счет. Это было неправильно! Неподобающе! Но именно в этом властном хвате его пальцев я ощутила столько заботы, что остальные причины выдернуть ладонь потеряли всякий смысл.

   Он завел меня в перевязочную и закрыл за нами дверь на замок. Когда я поняла, что он пытается разжать пальцы в то время, как я продолжаю их сжимать, незаметно одергивать руку было уже поздно. Ощущая, как под его пытливым взглядом кровь приливает к щекам, я отпустила его ладонь и тихо извинилась.

   – Покажите мне повязку, – спокойно произнес Одьен, приподнимая край моей рубашки.

   Руки потянулись к спине и вновь задели его пальцы.

   – Наверное, вам лучше прилечь, – предложил Одьен.

   – Да, конечно, – ответила я и забралась на смотровой стол.

   – Штаны приспустите.

   Я оголила нижнюю часть спины. Господи, он снова коснулся меня!!! Теплыми пальцами без перчаток зацепил резинку штанов и медленно потянул ее вниз. И, черт бы меня побрал, мне захотелось большего. Я почувствовала, как скручивает низ живота, как учащается дыхание, как пересыхает во рту и хочется наброситься на Одьена Ригарда не только в поисках удовлетворения похоти, но еще и ради того, чтобы поесть… Метафизический голод и сексуальное возбуждение смешались в одно целое. «Все потому, что он – хранитель. Все потому, что он – хранитель», – повторяла я про себя, словно молитву. Самоконтроль. Самообладание. Самоуправление. Боль...

   – Присохло. Нужно отмочить, – произнес Одьен.

   – Сорвите так.

   – Не лучше ли...

   – Потерплю.

   Рывок – и мое лицо непроизвольно поморщилось. Н-да…

   – Говорил же, что нужно отмочить.

   – Все в порядке.

   – Смотреть будете? – спросил Одьен.

   – Нет, я вам доверяю.

   Салфетка с антисептиком замерла на моей коже.

   – Вы подружились с Айени?

   «Контрольный» в голову. Я закрыла глаза и выдохнула. Хороший вопрос, почти что не личный.

   – Если с Айени Ригардом можно просто дружить, то «да», – ответила я.

   – Это он вас расстроил? – продолжал расспрашивать меня Одьен.

   – Вовсе нет.

   – Кто тогда?

   – Почему вы решили, что я расстроена? – спросила я.

   – Остановитесь, пока еще не поздно, – тихо и очень вкрадчиво произнес Одьен.

   – О чем вы говорите, доктор Ригард?

   – Нельзя привязываться к пациентам. Вы это знаете.

   – Не понимаю о…

   – Вы все прекрасно понимаете! – повысил тон Одьен. – Никто и не говорит о том, что вам должно быть все равно. Грань между профессиональным отношением и личным очень тонка. Сегодня вы беспокоитесь о нем, навещаете в свободное время. А завтра начнете переживать и пройдете через его болезнь вместе с ним!

   – Откуда вы узнали, что я заходила к нему? – повышенным тоном спросила я.

   – Денни рассказал.

   – Это мое дело, доктор Ригард!

   – Айени помог ему. На этом вы должны поставить точку!

   – Я знаю, что это вы попросили доктора Айени! А значит, вам тоже не все равно!

   – Я сделал это не для пациента! – начал оправдываться Одьен.

   – Только не говорите, что для меня! – разозлилась я.

   – И не для вас! Для своей совести!

   – Знаете, что, доктор Ригард?!

   – Что, доктор Ней?!

   – «Положите», пожалуйста, водонепроницаемый пластырь!

   Одьен замер:

   – Знаете, что, доктор Ней? – произнес он.

   – Что?!

   – В следующий раз попросите кого-нибудь другого перевязать вас!

   Ну все… Достал меня, хранитель…

   – По-моему, доктор Ригард, вы сами вызвались мне помочь!

   – Насколько я помню, вы не особо возражали, доктор Ней! – парировал Одьен и, подскочив со стула, навис надо мной.

   – Опасно отказывать начальству, если оно просит! – прошипела я.

   – А если бы я предложил вам переспать со мной, вы бы тоже побоялись мне отказать?!

   Мои зубы заскрежетали. Я подтянула штаны и одернула рубашку. Затем слезла со стола и окинула взглядом Одьена с головы до пят.

   – Если вы хранитель, – с угрозой в голосе произнесла я, – это еще не значит, что можете вести себя со мной подобным образом.

   Багровые глаза Одьена заметно потемнели. Плохой признак для хранителя. Очень плохой…

   – Намекаете на классовую неприязнь? – процедил Одьен.

   – Понимайте, как хотите, доктор Ригард. И в следующий раз, когда соберетесь кого-нибудь перевязать, не забудьте надеть перчатки!

   Одьен уставился на свои «голые» руки, а затем посмотрел на меня:

   – Вы все сказали?

   – Нет, но об остальном я лучше промолчу! – отчеканила я.

   – Вы с предыдущими своими руководителями вели себя так же, или мое происхождение привнесло определенные коррективы? – выпалил Одьен.

   – Это вас не касается! – огрызнулась я и пулей вылетела из перевязочной.

   Я быстро переоделась и вышла на стоянку. Сев в свою развалюху, я завела двигатель. Не знаю, каким образом эта машина все еще ездила, но иногда я всерьез опасалась, что она развалится прямо по дороге домой или, что еще хуже, на работу. Сумерки сгустились, и мне побыстрее захотелось убраться оттуда. Я посмотрела на дорогу, уводящую в город, и вновь ощутила знакомую боль. Не стоит думать об этом. Нужно побыстрее ехать домой.

   В семь утра я пересекла порог приемного отделения больницы. Поднялась на этаж, переоделась, вошла в пустую ординаторскую и присела за стол. Открыла в сети план операций. Итак, сегодня я должна участвовать в двух операциях. И… Не может быть!!! Уже в трех?! Откуда!? Посмотрим… Два остеосинтеза и… …холецистэктомия. Оператор – доктор О. Ригард. И я – единственный ассистент. Очень интересно. Вчера в этом списке фигурировала фамилия Патриксона. Ладно, как бы там ни было, перед началом операционного дня я собиралась сделать обход.

   Софи, увидев меня, начала заметно нервничать.

   – Здравствуйте, Софи. Я пришла узнать, как у вас дела.

   – Все хорошо, – ответила она и сразу же отвернулась.

   – Мне бы хотелось поговорить с вами, – перешла на шепот я.

   – Здесь не о чем говорить.

   – Ваш супруг… Вы можете изменить свою жизнь…

   Софи, вдруг, резко обернулась ко мне:

   – Это не его проблема…

   – Но…

   – Это не его ребенок. И супруг об этом знает.

   – Понятно…

   – Я поговорила с доктором Оусен. Она мне поможет.

   – Доктор Оусен объясняла вам возможные последствия этой процедуры?

   Софи очень странно взглянула на меня. Взглянула так, будто об осложнениях прерывания беременности ей никто и никогда не рассказывал.

   – Вы понимаете, что есть вероятность… – продолжала я, – что вы после аборта не сможете больше иметь детей?

   – Не смогу забеременеть? – переспросила Софи.

   – Или выносить, – добавила я. – Доктор Оусен не говорила об этом с вами?

   – Она хороший врач, – Софи откинулась на подушку и укрылась одеялом. – Она все сделает, как надо.

   – Иногда это не зависит от врача, – пробурчала я и вышла из палаты.

   Мы не можем влиять на решения наших пациентов. Мы можем только рассказать о перспективах и возможных последствиях. Последнее слово всегда за пациентом. И неважно, как считаем мы. Я должна была согласиться с решением Софи. Но с тем, что Кейдж не поговорила с пациенткой о возможных осложнениях аборта, я мириться не собиралась.

   Приход моих коллег на работу ознаменовался наступлением ледникового периода в ординаторской. Никаких диалогов, монологов и реплик в принципе. Словно статуи, они восседали на своих рабочих местах, то и дело, бросая на меня косые взгляды. В какой-то момент мне даже стало смешно, ведь со своим игнорированием они напомнили мне шестнадцатилетних подростков, которым отказала последняя свободная девчонка на танцполе. Это немного огорчило меня, но все же, именно к такому повороту событий я и готовилась.

   Ровно в восемь сорок я покинула злосчастную ординаторскую и поспешила в гинекологию. Дежурная постовая сестра встретила меня с нескрываемым удивлением. С еще большим удивлением меня поприветствовала доктор Оусен.

   – Что-нибудь случилось? – спросила она.

   – Да. Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

   – Конечно, – хмыкнула Кейдж и повела меня в ближайшую подсобку.

   – Доктор Оусен, я бы хотела поговорить с вами о моей пациентке.

   – Софи?

   – Да, о ней.

   – Девушка хочет сделать аборт – это ее право, – пожала плечами Оусен.

   – Вы не рассказали ей о последствиях этой процедуры.

   – Я собиралась сделать это сегодня.

   – То есть вы сначала взяли с нее письменное согласие на процедуру, а предупреждать об осложнениях решили после?

   – Вы забываетесь! – взвилась Кейдж.

   – Нет, забываетесь здесь вы! Нарушение протокола взятия согласия на медицинское вмешательство допустили вы.

   Оусен не смогла скрыть своего веселья и рассмеялась в голос.

   – О-о-о!!! Какая правильная! – она наклонилась ко мне и прошептала: – Ну так иди и пожалуйся на меня.

   – Жаловаться я никому не буду. Только прошу поговорить с Софи о возможных осложнениях.

   – Я поговорю, – пообещала Кейдж и вышла из подсобки.

   Я постаралась взять себя в руки. Кажется, будто проблемы Софи стали моими собственными, и теперь я бьюсь головой о стену, пытаясь их решить. Впереди еще целый рабочий дань, а нервы мои уже натянуты до предела. Я посмотрела на часы и поняла, что опаздываю в операционную. Бросившись со всех ног в оперблок, я все-таки опоздала: доктор Патриксон начал операцию без меня.

   – Простите за опоздание, – извинилась я.

   – У меня нет времени нянчиться с вами, молодая леди. Либо приходите вовремя – либо не приходите вообще!

   Я стояла перед всей бригадой и стекала на пол. Как же все они меня достали! Кто бы говорил?! Патриксон?! Тот самый Патриксон, которого вчера ждала вся бригада десять минут, а не две!

   – Прошу прощения перед всеми за опоздание, – произнесла я и отправилась «мыться».

   – Не расстраивайтесь, – послышался тихий женский голос за моей спиной.

   Молоденькая девчушка, лет восемнадцати, во все глаза смотрела на меня. «Помощница медсестры», – подумала я и пожала плечами.

   – Спасибо…

   – Нори.

   – Спасибо, Нори.

   – Они не любят новеньких. А вы, к тому же, еще и женщина-хирург.

   – Травматолог.

   – О-о-о, простите. Тогда, тем более…

   – Вам тоже трудно пришлось? – улыбнулась я Нори.

   – Да. Я провалила экзамены, но в следующем году попытаюсь снова.

   – Вы хотите стать медсестрой или врачом?

   – Врачом. Хирургом.

   – Что ж, Нори... Придется вкалывать в два раза больше, чем все остальные, да и похвалы вы вряд ли дождетесь…

   – Как вы?

   – Да, как я.

   Я вернулась в операционную и встала напротив операционной сестры.

   – У меня нет времени одевать вас, – заявила эта стерва.

   – Покажите, тогда, где халаты.

   – Нори! – закричала медсестра.

   Помощница тут же оказалась возле нас.

   – Помоги доктору Ней одеться.

   – Хорошо, – кивнула Нори. – Пойдемте.

   Нори вскрыла для меня пакет со стерильным халатом, а затем и с парой перчаток моего размера.

   – Спасибо еще раз, – поблагодарила я помощницу и заняла место «у стойки».

   Две операции прошли в абсолютной тишине. Никто даже и не пытался заговорить со мной. Безусловно, друг с другом они общались, но я не понимала, о чем они говорят, и, соответственно, в разговор не лезла.

   Неумолимо операционный день близился к завершению. Помывшись на третью операцию, я тихо присела на стул в углу операционной и начала ждать. Одьен задерживался. Пять минут… Десять… Анестезиолог начал нервничать. Операционная сестра тяжело вздыхала и в мою сторону старалась вообще не смотреть.

   – Да, позвоните же ему кто-нибудь! – наконец воскликнул анестезиолог. – Пациент «на трубе»! Где его носит?

   – Нори! – закричала операционная сестра, и помощница тут же бросилась к внутреннему телефону.

   – Его вызвали в приемник, – спустя минуту сообщила Нори. – Там кто-то тяжелый.

   – Какой «тяжелый»? – закричал анестезиолог. – Пациент «на трубе»!

   – Может, серьезное что, – обронила я.

   – Иногда у меня возникает ощущение, что в нашей больнице работает только один хирург! И это никто иной, как Оди!

   – Что будем делать? – тут же поинтересовалась я.

   – Если он не явится сюда через минуту, я снимаю пациента со стола, – заявил анестезиолог.

   – Тогда, возможно, мы можем кого-нибудь позвать на подмену?

   – Делай, что хочешь, – махнул рукой анестезиолог и присел на стул возле спящего пациента.

   – Нори, набери нашу ординаторскую, – попросила я.

   – Хорошо.

   Нори поднесла голопорт. На другом конце ответил Ельзи:

   – Да?

   – Это Ней. Кто из хирургов может выполнить холецистэктомию?

   – Оди.

   – Кто еще?

   – Наварро.

   – Он там?

   – Да, сейчас дам.

   – Да?

   – Доктор Наварро, это Алексис. Я в операционной. Пациент «на трубе», а Ригарда все еще нет.

   – Там в приемнике проблемы.

   – Я знаю. Пожалуйста, замените его либо внизу, либо здесь.

   Молчание.

   – Пожалуйста, доктор Наварро…

   – Сейчас приду.

   – Наварро заменит Ригарда, – торжественно объявила я и улыбнулась.

   – Хоть кто-то в этой больнице может взять на себя ответственность, – куда-то в пространство прокомментировал анестезиолог.

   – Не думаю, что ее за это погладят по голове, – покачала головой сестра-анестезистка.

   – И то верно, – вздохнула я.

   – «Пила», – засмеялся анестезиолог. – Меня, кстати, зовут Джеронимо По. А это – моя правая рука – Лолита.

   – Очень приятно, – улыбнулась я.

   Сестра-анестезистка по имени Лолита улыбнулась мне в ответ.

   – Я – Роберта, – тут же представилась операционная сестра и протянула мне инструмент с салфеткой. – Начинайте обрабатывать живот. Мы и так задержались.

   Я кивнула и принялась за работу.

   – О, все готово?! – услышала я за своей спиной. – Я сейчас!

   Все, как по команде, обернулись, и увидели Одьена собственной персоной.

   – Но…

   Не успела я и рта открыть, как в операционную влетел Наварро. Заметив не менее удивленного Одьена здесь, он сразу же перевел взгляд на меня.

   – Доктор Ригард только что пришел, – попыталась оправдаться я.

   – Прежде, чем кипишь поднимать, нужно узнать, в чем дело! – закричал Наварро.

   – Успокойтесь, Наварро! – повысил тон Одьен.

   – На хрен меня сюда вызвали?!

   – Доктора Одьена не было, – начала тараторить я, – и не известно было…

   – Так удосужилась бы узнать, в чем дело! – снова перебил меня Наварро.

   – Эй, ты! – крикнул вдруг ему анестезиолог. – Она вызвала тебя, потому что я попросил. Так что обращайся или ко мне непосредственно, или закрой рот и вали отсюда!

   – Я сама могу постоять за себя, – тихо ответила я, глядя куда-то в пол.

   – Мы уже видели, как ты можешь за себя постоять! – продолжал кричать анестезиолог. – Послала бы на хрен один раз – он бы и рта своего не открыл! Так нет, ты все «простите», да «пожалуйста». Они ноги о тебя вытрут и пойдут дальше!

   – Не заводитесь, – шикнула на него анестезистка.

   – Что «не заводитесь»?! Да, задолбали уже!

   – Успокоились все! – прогремел голос Одьена. – Доктор Наварро, вы свободны!

   – Какого?!

   – Я сказал: «Свободны!!!»

   От такого «ора» Одьена я едва не присела… …на пол… Судя по выражению лица Наварро, он собирался на этот самый пол плюнуть, но все-таки сдержался и, развернувшись, покинул операционную.

   – А ты… – Одьен уставился на меня – …вы, – тут же поправил он себя – послали бы на хрен один раз, да и дело с концом!

   Я моргнула несколько раз, не зная, как мне реагировать на эту реплику, и приняла решение просто промолчать.

   – Чего молчите? – немного сбавив тон, спросил Одьен, продолжая сверлить меня взглядом. – Вчера смелой были, а сегодня воды в рот набрали?!

   – Вы неправы, доктор Ригард, – выдавила я из себя.

   – В чем это я неправ?! – тут же возмутился Одьен.

   – Доктор Наварро пришел сюда потому, что я его попросила. Он просто разозлился, а вы его… – мой поток речи на этом иссяк и, скрестив руки на груди, я отвернулась.

   – Договаривайте!

   – Ничего, доктор Ригард. Пациент в наркозе, и мы все вас ждем.

   – Хотите сказать, что я был неправ?

   «Ну, надо же! Догадался!»

   – Давайте обсудим это позже, доктор Ригард. Бригада ждет вас.

   – Тогда, вы свободны, доктор Ней, – спокойным тоном заявил Одьен.

   – Как это… – опешила я.

   – Нори! – позвал Одьен. – Нори, вызови сюда Наварро! Пусть поможет мне на операции!

   – Да, доктор Ригард, – отозвалась Нори.

   Я обернулась к доктору По, чтобы по выражению его лица понять, что мне делать дальше, и доктор По развел передо мной руками, намекая, что операционный день для меня действительно окончен.

   – Вы не слышали, что я сказал, доктор Ней? – с издевкой в голосе поинтересовался Одьен.

   Да, пошел ты! Я стянула с себя перчатки и выбросила их в мусорное ведро.

   – Как скажете, доктор Ригард.

   – Одьен, мойся и начинай, – произнес доктор По, – иначе, я сейчас закончу!

   Одьен развернулся и пошел «мыться». Я же застыла посреди операционной, не в силах опустить вниз стерильные руки.

   – Это урок!

   Я взглянула на доктора По, который только что произнес это, и нахмурилась:

   – Урок?

   – Да, урок. Если будешь позволять остальным разговаривать с тобой тоном, которым говорил сегодня Наварро, – они на голову тебе сядут. – Ты, в конце концов, хирург, и свои бабские штучки должна была оставить еще во время учебы. В мире мужчин нужно вести себя как мужик. Иначе, так и будешь до конца своих дней смотреть в пол, когда на тебя кричат.

   – Я – не мужчина, и не женщина. В этом здании я – врач, и мой пол здесь ни при чем, – ответила я.

   – Да, что ты говоришь?! – засмеялся доктор По. – И давно к тебе стали относиться, как к равной?

   Хороший вопрос. Ответить, правда, было нечего.

   Одьен вернулся в операционную.

   – Почему вы все еще здесь, доктор Ней? – спросил он.

   Я вновь взглянула на доктора По, затем перевела взгляд на Одьена и, набрав в грудь воздух, ответила:

   – Извините, доктор Ригард, но вам требуется помощь. С вашего позволения, я задержусь, пока доктор Наварро не сменит меня.

   Одьен поправил на руке перчатку и молча подошел к столу. У меня возникло ощущение, что только что я разговаривала сама с собой.

   – Смелее, девочка, – прошептал доктор По. – Перчатки натягивай и за дело!

   – Ваш седьмой, – произнесла Роберта, протягивая мне перчатку.

   – Так, что же вас так задержало, уважаемый доктор Ригард? – громко спросил анестезиолог.

   – К одной из пациенток пришел муж, – ответил Одьен. – Пришлось его выставить.

   – Почему вам, а не лечащему врачу?

   – Лечащий врач был в это время в операционной.

   – Софи? – испугалась я.

   – Да.

   – Черт!

   – Он был пьян и хотел встретиться с вами лично, доктор Ней, – в этот момент Одьен пристально взглянул на меня и, кажется, улыбнулся под своей маской.

   – Пусть бы встретился, – разозлилась я.

   – И что бы вы ему сказали? – поинтересовался Одьен.

   – Чтобы проваливал с глаз моих долой.

   – Так бы и сказали? – хмыкнул Одьен.

   – Более корректно, если вы о формулировке.

   – Пожалуй, мне стоит уточнить, что этот мужчина пришел, как он сам соизволил выразиться, «удушить эту суку».

   – Софи?

   – Нет, доктор Ней. Вас!

   – Пусть бы попробовал!

   – Да, что вы! – усмехнулся Одьен. – Даже мне потребовалось время, чтобы утихомирить его.

   – И он сам ушел? – удивилась я.

   Тут в голос рассмеялся доктор По:

   – Ай-яй-яй, доктор Ней. Вы, как никто другой, должны понимать, что пьяные скандалисты сами никогда не уходят.

   – То есть, вы вызвали службу охраны, доктор Ригард?

   – Да, нет, – пожал плечами Одьен. – Выставил сам.

   – Как нехорошо, доктор Ригард, – продолжал веселиться доктор По. – Такой уважаемый человек, а тут драка…

   – Вы подрались с ним? – не поняла я.

   – Мне обязательно отвечать на этот вопрос? – спросил Одьен.

   – С вашим руководителем, уважаемая, лучше не спорить, – напомнил доктор По. – Про его удар правой ходят легенды. Правда, поговаривают, что у Шила левый хук получше будет, но об этом нам с вами остается только догадываться.

   – Доктор Айени левша? – не поняла я.

   – Нет, – ответил Одьен, вводя троакар в брюшную полость. – Просто у него поставлен хук левой.

   – А я обычно бью ногой в пах.

   – Вы? – засмеялся Одьен. – Ногой в пах?

   – Да. Некоторые из моих пациентов предпочитают душить своих жертв, поэтому удар ногой в пах действует безотказно.

   – Да вы – опасная женщина! – не без сарказма отметил доктор По.

   – Будете держать камеру. Умеете или показать? – спросил Одьен.

   – Умею, – вздохнула я и перехватила оптоволокно.

   Дверь в операционную в очередной раз распахнулась и в ней замер доктор Наварро.

   – Вызывали, доктор Ригард? – Наварро едва сдерживал гнев.

   – Кажется, доктор Ней справляется со своими обязанностями, – как ни в чем не бывало, произнес Одьен. – Спасибо, что пришли, доктор Наварро, но помощь уже не нужна.

   – Ну, знаете… – доктор Наварро набрал в грудь воздух и, кажется, собирался начать отповедь, но его перебил громкий голос Одьена.

   – На этом все, доктор Наварро! Можете идти!

   Наварро хлопнул ладонью по кнопке, и двери в операционную закрылись.

   – Буря прошла стороной, – засмеялся доктор По.

   – И то верно, – согласилась анестезистка по имени Лолита.

   – Да, Наварро в последнее время сдает позиции, – заметила медсестра Роберта.

   – Скажите мне «спасибо», – ответил Одьен.

   – Да, – кивнул доктор По, – если бы не ты, доктора Ней пришлось бы отскребать от стены.

   – Кажется, я чего-то не знаю, – очень тихо произнесла я.

   – Вы не знаете доктора Наварро, – констатировал Одьен.

   – Еще узнает, – хохотнул доктор По. – Кстати, Алексис, могу я задать вам вопрос?

   – Конечно, доктор По.

   – Скажите, какую непростительную ошибку совершил ваш непосредственный начальник?

   Я посмотрела сначала на Одьена – он удивленно вскинул брови – затем перевела взгляд на доктора По:

   – Доктор Ригард не спросил, можно ли начать операцию.

   Удовлетворенный моим ответом, По сложил руки на груди и взглянул на Одьена:

   – Совершенно верно, дорогая доктор Ней. А тебе, Одьен, я напомню, что анестезиолог в операционной – не предмет интерьера.

   Одьен с непроницаемым видом ответил:

   – Да, он находится здесь для того, чтобы развлекать операционную бригаду своими шутками.

   Я хмыкнула в маску, но не рассмеялась.

   – Вот видите, уважаемая! – По развел руки по сторонам и картинно вздохнул. – Никогда, повторю, никогда не позволяйте себе так разговаривать с анестезиологом!

   – Не обижайтесь, доктор По, – ответила я. – Доктор Ригард шутит.

   На этот раз Одьен пристально на меня посмотрел:

   – Шучу? – серьезным тоном спросил он.

   – Шутите? – чуть ли не заикаясь, переспросила я.

   Повисло молчание.

   – Не приведи Господь, чтобы это была правда! – расхохотался анестезиолог, и я с заметным облегчением выдохнула.

   – Повелась… – очень тихо произнес Одьен, но все же я его расслышала.

   – Вы что-то сказали, доктор Ригард? – уточнила я.

   Одьен мельком взглянул на меня и ответил:

   – Нет, я ничего не говорил.

   Он закончил операцию через сорок минут. Поблагодарив всех присутствующих за работу, Одьен отошел от стола и стянул с себя перчатки.

   Нори тут же подлетела к нему и помогла развязать халат.

   – Спасибо, Нори.

   Я улыбнулась и попыталась развязать свой халат самостоятельно.

   – Сейчас помогу, доктор Ней! – откликнулась Нори.

   – Ничего, я сама.

   – Доктор Ней, не могли бы вы зайти ко мне в кабинет в три часа? – спросил Одьен, покидая операционную.

   – Конечно, – вздохнула я и поплелась следом.

   У самого выхода я обернулась к остальным участникам действа и, кивнув, поблагодарила за работу.

   Доктор По и анестезистка улыбнулись мне в ответ. Операционная сестра вскинула брови и кивнула головой. А Нори просто помахала рукой и хихикнула. С этими людьми, кажется, я нашла общий язык.

   ***

   В три часа дня я, уставшая, с разболевшейся спиной, сторожила Ригарда возле его кабинета. Он опаздывал. Хотя, если задуматься, Одьен мог себе это позволить.

   – Доктор Ней! – окликнул меня знакомый голос в коридоре.

   – Доктор Оусен?

   – Да. Рада, что вы пришли вовремя.

   – Вовремя для чего, простите? – спросила я.

   – Утром у нас возник конфликт. Я подумала, что наилучшим решением будет обсудить этот вопрос с вашим руководителем.

   Вот, сука!!! Решила из меня стукача сделать?!

   Одьен показался в конце коридора и, кивнув то ли мне, то ли Оусен, поспешил к нам.

   Открыв дверь перед нами, он вежливым жестом пригласил обеих зайти. Кейдж тут же устроилась в удобном кресле возле кофейного столика, я же предпочла присесть на стул возле стола.

   – Кофе? Чай? – поинтересовался Одьен, бегая взглядом от Кейдж ко мне и обратно.

   – Кофе, – томно произнесла Оусен и закинула ногу за ногу.

   – Чай, – ответила я и скрестила руки на груди.

   – Черный или зеленый? – переспросил Одьен.

   – Черный.

   – Лимон?

   – Да, если можно.

   – Можно, – ответил Одьен и протянул Кейдж ее кофе.

   Себе Одьен заварил зеленый чай. Уж не знаю, то ли для того, чтобы поддержать нейтралитет, то ли потому, что ему просто захотелось зеленого чаю.

   – Итак, – начал Ригард, присаживаясь с кружкой на край стола, – в палате доктора Ней лежит пациентка, насколько я понимаю, избитая мужем и, вдобавок, беременная.

   – Да, – оживилась Оусен. – И эта пациентка настаивает на прерывании беременности.

   – Сколько недель? – тут же спросил Одьен.

   – Одиннадцать, – одновременно ответили мы с Кейдж.

   – Имеет на это право, – он пожал плечами.

   – Пациентка подписала информированное согласие на процедуру, – Кейдж с прищуром глянула на меня, – но доктор Ней в разговоре с пациенткой усомнилась в моей компетенции и в том, что я рассказала о всех возможных осложнениях.

   Вот это пассаж! Да, я усомнилась. Но не в компетенции, а в информированном согласии. Пока я хлопала ресницами, пытаясь понять, куда вообще катится этот разговор, Одьен повернулся ко мне:

   – Доктор Ней, вы обсуждали с пациенткой действия доктора Оусен?

   Сложный вопрос… Твою мать, очень сложный!

   – Я только спросила, рассказала ли доктор Оусен о возможных ослож…

   – Значит, обсуждали, – перебил меня Одьен.

   – Доктор Оусен не сообщила…

   – В форме информированного согласия на процедуру перечислены все возможные осложнения, и, подписывая этот документ, Софи должна была их прочесть, а доктор Оусен обязана была проконтролировать, чтобы пациентка их прочла. Вы проконтролировали, доктор Оусен? – Одьен повернулся к ней.

   – Безусловно, – ответила она. – И собиралась снова поговорить с Софи о процедуре сегодня, учитывая всю сложность ее ситуации. Собственно, уже поговорила. И пациентка не изменила своего решения.

   – Конфликт исчерпан? – Одьен взглянул на меня.

   – Да. Благодарю вас, доктор Оусен, – ответила я и встала.

   – Доносчиков никто не любит, – ответила она.

   – Доктор Оусен! – рявкнул Одьен.

   Я обернулась к этой суке и сжала пальцы в кулаки.

   – Вы правы, доктор Оусен. Доносчиков никто не любит.

   – Доктор Ней! – от звука его голоса я вздрогнула.

   – Я могу идти?

   – Можете.

   И я ушла. Маленький городок, где все друг друга знают. Лучшая тактика – это нападение. И Кейдж Оусен ей воспользовалась, приструнив меня с помощью Одьена. И что же меня так забрало? Жажда справедливости? Но не большее ли зло принуждать Софи вынашивать и рожать того, кто ей не нужен? Не большее ли зло растить ребенка в семье, где побои являются нормой жизни? Вот оно, столкновение. Но, кто я в этом споре? Я, прежде всего, врач. «Не навреди». «Не навреди»…

   Я вернулась в ординаторскую и присела за стол.

   – Алексис? – обратился ко мне Петкинс. – С тобой все в порядке?

   Я взглянула на него и покачала головой. Что сказать? Что я могла ему сказать?

   – Алексис? – снова окликнул меня Петкинс.

   – Да, все хорошо, – ответила я и прижала ладони к лицу.

   Система. Мясорубка. И я – ее часть. Марионетка…

   – Не трогай ее, – шикнул Патриксон. – Сама разберется.

   Петкинс еще раз покосился в мою сторону, но все же оставил в покое. Что там еще на сегодня? И вообще, когда закончится этот чертов день?!

   – Доктор Ней, доктор Ригард просил вас зайти к нему, – сообщила медсестра, заглянувшая в ординаторскую.

   – Спасибо, сейчас иду.

   Я поднялась из-за стола и отправилась на казнь.

   Когда я вошла в кабинет Одьена, он преспокойно попивал чай, сидя в кресле, где еще недавно скалилась Оусен.

   – Проходите, доктор Ней, присаживайтесь.

   Я заняла место на стуле и уставилась на Одьена.

   – Там что, удобней, чем в кресле? И чай свой даже не попробовали. Хотите, новый заварю?

   – Нет, спасибо, – ответила я и потянулась к кружке.

   – Итак… – многозначительно начал он.

   – Итак, – хмыкнула я и приготовилась слушать.

   – Скажите, я похож на идиота?

   – Вы?

   – Да, я?

   – Нет, – покачала головой.

   – Тогда почему вы решили, что я не понимаю, что происходит?

   Вопрос застал меня врасплох. Действительно, он не дурак и вполне мог догадаться, в чем тут дело.

   – Алексис?

   – То, что Софи хочет сделать – неправильно. Я убеждена в этом. Но я вынуждена согласиться, потому что это решение Софи, а не мое. Но я хотя бы попыталась с ней поговорить об этом. Не как с пациенткой, а как с человеком, у которого в жизни есть серьезные проблемы.

   – И вы ожидали, что доктор Оусен поступит так же и попытается ее переубедить?

   Я молчала, глядя на кружку с остывшим чаем.

   – Это не вопрос правильности оформления информированного согласия, – произнес Одьен, и я вынуждена была посмотреть на него. – Это вообще не медицинский вопрос. Вы жалеете Софи и, как заботливая мать, пытаетесь внушить ребенку, что для него будет лучше. Но лечащий врач – это не мать, и не отец. Ваше дело – предоставить информацию и согласиться с решением. Вот и все.

   – Я знаю, – прошептала я.

   Меня пробрало. То ли тембр его голоса был слишком мягким, то ли меня настолько все это уже достало, что бороться с чувством безысходности и приступом жалости к самой себе стало слишком тяжело.

   – Алексис… – Одьен встал и подошел ко мне.

   Он присел на корточки напротив меня и склонил голову на бок, наблюдая за тем, как я утираю слезы.

   – Извините, доктор Ригард. Что-то я расклеилась.

   – Выпейте чаю, – он подал мне кружку.

   Я выпила весь чай с три глотка и поставила кружку на стол. Стало легче. Действительно, стало легче.

   – Вы замужем, Алексис? – неожиданно спросил Одьен.

   – Нет, – покачала головой я, хотя он прекрасно об этом знал.

   – Муж избивает вас?

   Я взглянула на Одьена и вновь отрицательно покачала головой.

   – У вас есть любовник?

   – Нет.

   – И вы не беременны от мужчины, который не является вашим супругом?

   – Нет.

   – Это – не ваша жизнь, Алексис. И это – не ваш выбор.

   – Тяжело с этим мириться, – ответила я.

   – Здесь у каждого есть секреты. Прислушайтесь к тем, кто в них посвящен. Ни один врач не желает зла своим пациентам. Кейдж не исключение. Просто она знает больше, чем вы. Сыграть честно в этой ситуации не получится, – вкрадчиво произнес он, и от этого тихого голоса меня бросило в дрожь.

   Я подняла глаза и внимательно посмотрела на него. Такой красивый… Такой притягательный. Захотелось его обнять. Прижаться к нему всем телом и больше ничего не делать, только слушать, как бьется в груди его сердце. Запретное желание. Неправильное в отношении моего руководителя.

   – Предлагаете сыграть нечестно? – выдавила из себя я.

   – Но ведь я знаю больше, чем вы, – ответил Одьен и встал.

   Я поняла, что разговор на этом окончен. Я тоже встала и направилась к двери.

   – Спасибо, – произнесла я, выходя из его кабинета.

   – Пока не за что, – ответил он.

   ***

   Рабочий день был окончен и засиживаться допоздна я не собиралась. Когда я вошла в ординаторскую, чтобы забрать вещи, мои коллеги умолкли. В тишине я собрала вещи со стола и, перекинув сумку через плечо, направилась к выходу.

   – Всем до свидания! – отсалютовала у самых дверей и, не дожидаясь скупых ответов, покинула ординаторскую.

   Наспех переодевшись, я вылетела из санпропускника и начала спускаться по лестнице.

   – И что мы дальше с ним будем делать?

   Голос Айени Ригарда, доносящийся откуда-то сверху, трудно было не узнать.

   – Из сна его в любом случае пора выводить, – раздался голос Одьена.

   – Может, изолируем его на время?

   – Изолятор нас не спасет! – повысил тон Одьен.

   – А если просто поговорить с ним? Возможно, он будет вести себя смирно и не доставит особых хлопот.

   Одьен хмыкнул:

   – И ты в это веришь?

   – Не особо.

   – Вот и я не верю. Когда дело касается их шкуры, они теряют рассудок.

   Внизу раздались чьи-то голоса, и я поспешила спуститься, чтобы не быть пойманной за подслушиванием.

   Сев в машину, я запустила двигатель и сжала руль. Либо у меня едет крыша, либо я чего-то не понимаю. С этой больницей явно что-то не так…

   Я в очередной раз взглянула на мигающий красный сигнал на приборной панели, предупреждающий о необходимости замены топливной ячейки, и поехала домой. Что бы не творилось в этой проклятой больнице, я не спущу это на тормозах. Может, и не мое это дело, но и в стороне оставаться я тоже не могу.

   ***

   Четыре тридцать две… Доброе утро, Алексис. Новый день и череда одних и тех же, повторяющихся действий: душ, глазные капли, фен и расческа, узел на затылке, кружка кофе, яблоко, дорога на работу, парковка, приемник, свободная раздевалка, зеленый костюм, пустая ординаторская, голопорт на столе, появление Наварро, ни к чему не обязывающие «как дела?», формальный ответ «спасибо, все в порядке».

   – Кофе хочешь? Я заваривать собираюсь, – тем утром обратился ко мне Наварро.

   – Не откажусь.

   – К тебе в палату я положил двоих. Оба хранители.

   – Последнее не имеет значения.

   Наварро улыбнулся в ответ на это. Я выдохнула и подперла голову рукой.

   – Я рад, что в тебе нет предрассудков. Знаешь, я очень хорошо помню тот день, когда по телевизору передали первые сообщения о массовых нападениях на райотов. Эта резня длилась два месяца, и после нее мы все изменились. Пятнадцать лет назад зачистки райотов прекратились, десять лет назад они выползли из нор и заявили о своих правах. Теперь мы снова считаемся с ними, как будто не было десятилетий, когда нашего мнения никто не спрашивал. Моя дочь заболела, когда ей было три года. Хронический лимфобластный лейкоз. Мы боролись до последнего, пока к нам не пришел их палач. В том же отделении погибал ребенок райотов, и ему требовался Поток. Они приняли решение облегчить муки моей малышки и забрали ее, когда она все еще была жива. И я ничего не смог сделать. У каждого послушника в семье есть схожая история. Ты должна помнить те времена, когда они забирали подходящих доноров Потока прямо из дома. «Последний звонок», так это называлось. Восстание послушников расставило все по своим местам. Хранители оказались на нашей стороне, и теперь палачам в этом мире не место. Это не могло не сказаться на всех нас. Мы до сих пор делаем вид, что не убивали друг друга, но это всего лишь вид. Одьен сказал, что ты послушница. Но, прости за откровенность, ты больше похожа на райота. Я знаю, что в этом нет твоей вины, но пациенты, которых ты ведешь, не знают всей правды. Они могут тебя бояться, Алексис. Могут тебе не доверять, – Наварро улыбнулся мне.

   – Намек понятен, – кивнула я.

   – Только не обижайся. Я лишь озвучиваю то, о чем другие молчат.

   Молчат, как же… Наверняка мне уже все кости перемыли.

   – Доктор Наварро, мы ведь дежурим вместе с врачами из приемного отделения и помогаем им на смене? – сменила тему разговора я.

   – Да, они зовут нас, если собираются кого-то «ложить», или если у них аврал.

   – И часто у них аврал?

   Наварро рассмеялся:

   – Ты когда дежуришь по отделению?

   – Доктор Ригард сказал, что на следующей неделе.

   – Вот выйдешь на смену и узнаешь, что к чему!

   Я в ответ улыбнулась и настойчиво попыталась развить тему:

   – Во время нашего дежурства мы ведь должны проводить вечерний обход? – спросила я.

   – Должны, но не всегда проводим, – подмигнул мне Наварро.

   – А пациентов в изоляторах мы тоже осматриваем?

   Лицо доктора Наварро перекосило на глазах. Он отвернулся в сторону и сделал вид, что откашливается.

   – Полагаю, что перед твоим первым дежурством Оди проведет подробный инструктаж.

   – Вы правы, – кивнула я. – Извините, что надоедаю вам своими вопросами, – я улыбнулась как можно шире, чтобы сгладить неловкую ситуацию.

   На этом наш разговор сошел на нет. Дальше были утренний обход, сверка листов назначений, поход в операционную с доктором Петкинсом и Ельзи, обход в два тридцать, усталость и остывший кофе, который доктор Наварро заварил мне еще утром. В ординаторскую вошел Одьен. Кивнув собравшимся, он на мгновение задержал взгляд на мне, после чего просто отвернулся и вышел.

   – И что это было? – в пустоту произнес Ельзи.

   – Наверное, забыл, зачем пришел, – засмеялся Петкинс.

   – Такое возможно? – вторил ему Ельзи.

   – Как видишь – возможно!

   Я встала и направилась к выходу.

   Никто меня не окликнул, и слава Богу! Я спустилась на первый этаж и подошла к стойке сестринского поста приемного отделения.

   – Извините, вы не подскажете мне, где склад личных вещей?

   – Там, – ответила медсестра и указала пальцем на дверь, ведущую в подвал.

   – Спасибо.

   – Простите! – позвала меня девушка.

   – Да?

   – Вы ключи от подвала не взяли.

   – Конечно, – улыбнулась я и вернулась к стойке.

   – Распишитесь здесь, – попросила девушка, протягивая мне планшет.

   Взмах стилусом – и заветный электронный ключ лежал в моем кармане. Я старалась идти спокойно, хотя, Бог свидетель, мне очень хотелось перейти на бег. Проникнув в подвальное помещение, я поплутала несколько минут, пока не нашла заветную комнату с железными стойками. Коробки с личными вещами были расставлены в алфавитном порядке. Поискав немного, я, наконец-то, нашла ту, что интересовала меня.

   Порванная и окровавленная одежда в пакете, портмоне и блестящее украшение на цепочке. Возможно, кому-то эта золотая безделушка и показалась бы простенькой, но только не мне, не мне, у которой когда-то было точно такое же украшение…

   Я долго смотрела на треугольник с вращающимся золотым кольцом внутри. Так долго смотрела, что показалось, будто вся моя жизнь успела пронестись перед глазами. Я сжала украшение в ладони, а затем положила его обратно в коробку.

   Покинув подвал, я вернула ключ медсестре и посмотрела в сторону коридора, ведущего в отделение реанимации. Стоит ли идти туда? Я не знала ответа, но все же… Не бывает простых совпадений, особенно таких, о которых я только что узнала.

   Я направилась в сторону отделения интенсивной терапии, когда увидела Айени, Кейдж и Одьена, шагающих мне навстречу из распахнутых дверей отделения реанимации. Я резко свернула направо и остановилась у автомата со снеками. ЧЕРТ! Мелочь! У меня не было с собой денег!

   Я сделала вид, что выбираю что-то.

   – Добрый день, доктор Ней! – громко поздоровалась Кейдж Оусен, проходя мимо.

   – И вам, – кивнула я, не оборачиваясь.

   Хотелось бы мне, чтобы они прошли мимо, но нет. Все они остановились за моей спиной.

   – Помочь вам выбрать, доктор Ней? – спросил Айени.

   – Спасибо, но я передумала что-либо покупать.

   – Решили фигуру сберечь?! – рассмеялась Кейдж.

   – Да, – ответила я и попыталась обогнуть ее, чтобы пройти, но она тут же снова встала у меня на пути.

   – Я назначила Софи чистку на вторник. Вы подготовите ее?

   Я поджала губы и не без презрения взглянула на эту суку.

   – Безусловно, Доктор Оусен.

   – Вот и хорошо, – улыбнулась она и уступила мне дорогу.

   Я собиралась было уйти прочь, как вдруг поняла, что если поступлю так – превращусь в трусливую маленькую девочку, которая не в состоянии даже пойти куда хочет без чужого на то дозволения. Но ведь я не маленькая девочка. Я – состоявшаяся личность, которая добилась чего-то в своей жизни только потому, что не шла на поводу у других. Я резко развернулась и, взглянув еще раз на три удивленных лица, прямиком направилась в отделение реанимации.

   – Доктор Ней, вы куда? – окликнул меня Одьен.

   – В отделение интенсивной терапии, – ответила я, не оборачиваясь.

   – И кого вы собрались там навещать?

   – Полагаю, вам известно имя этого пациента.

   Именно в тот момент я оглянулась и посмотрела на всех них. Айени осуждающе качал головой, Кейдж улыбалась, а Одьен… Он просто смотрел и ничего более. Я отвернулась и вошла в распахнутые двери. Когда глухой щелчок послышался за моей спиной, я вновь обернулась. Мне стало легче, когда я поняла, что стальные двери отделяют меня от них.

   Я прошла в палату Питера и поздоровалась с дежурной медсестрой. Она была удивлена моим появлением, но вопросов задавать не стала. Я остановилась у кровати и уставилась за исхудавшее бледное лицо. Почему наши пути пересеклись именно здесь? Почему он выжил той зимой и сейчас спит именно тут? Я прикоснулась рукой к холодной ладони и сжала его расслабленные пальцы.

   «Кем бы ты ни был, мне очень жаль, что все так обернулось для тебя».

   – Доктор Ней!!!

   – Что…

   – Доктор Ней!!!

   Я открыла глаза. Медсестра трясла меня за плечо, отчего голова начала раскалываться.

   – Не нужно, – я одернула руку и попыталась ее обогнуть, когда мои ноги подкосились, и я рухнула на пол.

   – Господи! Доктор Ней! Вы не ушиблись?!

   – Все хорошо, – ответила я, поднимаясь с пола.

   – Мне кажется, вам лучше присесть. Я позову кого-нибудь из врачей.

   – Не стоит. Устала просто. Ночь не спала…

   – Вы со смены?

   – Да, со смены…

   – Ясно… Наверное, вам лучше уйти пораньше…

   – Наверное…

   Я взглянула на Питера в последний раз и направилась к выходу. Больше у меня не было желания к нему возвращаться. Нет, не было…

   Я вылетела из реанимации и остановилась. В коридоре возле автомата со снеками стоял Одьен, подпирая плечом стену. Он смотрел на меня и не двигался. Я покосилась на него, а затем вперила взгляд в пол и прошла мимо. Я знала, что он направился следом за мной. Услышала, как он открывает дверь на лестницу и поднимается, словно преследуя меня. Я ускорила шаг и, перепрыгивая через ступеньки, заскочила на этаж. Ординаторская. Я вошла внутрь и прижалась к двери спиной, словно боясь, что он распахнет ее следом за мной.

   – Алексис? – позвал меня Наварро. – С тобой все в порядке?

   – Что? – не поняла я, склоняя голову на бок и щурясь при этом.

   – Ты хорошо себя чувствуешь?

   – Да, – кивнула я, подошла к своему столу и присела на стул.

   Доктора переглянулись, но промолчали. Не помню, сколько просидела вот так, сверля глазами столешницу, но, когда очнулась, в ординаторской уже никого не было. Пять часов. Пора собираться домой.

   ***

   Я вышла на улицу и, глядя себе под ноги, направилась к тому месту, где утром припарковала машину. А вот и она! И не одна… Господин Одьен Ригард сидел на капоте моей развалюхи и попивал кофе из картонного стаканчика.

   Я остановилась и с удивлением взглянула на своего начальника:

   – Вас подвезти? – спросила я, открывая дверь салона.

   Он спрыгнул с капота и окинул взглядом мой автомобиль. Я ждала, что он скривит лицо, либо поморщится, или просто отпустит едкое замечание по поводу пятен ржавчины на кузове, но Одьен просто повернулся ко мне и одним глотком допил свой, очевидно, не очень горячий кофе.

   – Да, – ответил Одьен, сминая стаканчик в руках.

   – Садитесь, – пожала плечами я и плюхнулась на водительское сидение.

   Несколько раз пропыхтев, двигатель все же завелся.

   – Ремень пристегнуть забыла, – изрек Одьен, глядя на меня.

   – Вы тоже.

   – С моей стороны его вообще нет.

   – Ну, да… – промычала я, косясь на дырку в обшивке салона, где когда-то был ремень безопасности.

   – Я резко «газанула» и ловко вывернула руль одной рукой.

   – Ты вообще пристегиваешься, когда ездишь? – спросил Одьен, откидываясь на спинку сидения.

   – Нет, – ответила я и рванула вперед.

   – Нужно было налево свернуть, – спокойным тоном заметил Одьен, продолжая комкать картонный стаканчик.

   – Сейчас развернусь.

   – Езжай прямо. Возле моста свернешь направо.

   «Моста?» «МОСТА?!» В этом городе, точнее, в его окрестностях, был один единственный мост. И находился он на развязке магистральных дорог.

   – Вы живете за городом? – поинтересовалась я.

   – Сейчас мне нужно за город.

   – Понятно.

   – Надолго топливной ячейки хватает? – спросил Одьен, отвернувшись к окну.

   – Шесть тысяч миль наездила.

   – А лампочка о необходимости замены давно на панели горит?

   Твою мать…

   – Недавно, – соврала я.

   – Сверни налево.

   – Вы же сказали, ехать…

   – Сворачивай!

   Я вжала голову в плечи и сделала так, как он хотел.

   – Через триста метров будет сервисная станция, – сбавив тон пояснил Одьен. – Сверни туда.

   – Зачем? – не поняла я.

   – Я заменю тебе топливную ячейку.

   – Спасибо, не нужно.

   – Нам далеко ехать, так что перечить не стоит.

   Я включила «аварийку» и притормозила у обочины.

   – В чем дело? – спросил Одьен, продолжая смотреть в окно.

   – Не поеду я на станцию. Я заказала сервисное обслуживание. Они приедут сами и заберут автомобиль в субботу. Так что говорите, куда дальше ехать.

   Одьен повернулся ко мне и молча посмотрел на мои пальцы, сомкнутые на руле. Я тоже взглянула на свои пальцы и посильнее сжала их, чтобы не выдать, как сильно руки трясутся.

   – Я очень не люблю, когда мне врут, Алексис, – спокойным тоном заявил Одьен. – В нашем городе сервисы не оказывают подобных услуг, а из окрестных городов никто не попрется в нашу глушь менять тебе ячейку.

   Что в такой ситуации я могла ему ответить? Иногда лучше просто молчать, и именно сейчас я решила прислушаться к голосу рассудка. Перед глазами замелькали картинки. Кровь на полу… Руки-ноги изогнуты… Головы стоят в ряд… Чья-то рука задела мой локоть. Это Одьен. Он заглушил двигатель и достал ключи из замка. Хлопнула дверь, и через несколько секунд дверь с моей стороны открылась.

   – Вылезай, я поведу, – приказным тоном заявил Одьен.

   Я не сопротивлялась. Отпустила руль и вылезла из машины. Обогнула свою развалюху и села на соседнее с водительским сидение. Одьен отрегулировал зеркала заднего вида и завел двигатель. Я же отвернулась от него и прислонилась лбом к стеклу. В молчании Одьен заехал на станцию и вышел из машины. Через двадцать минут ячейку в моей развалюхе заменили и Одьен вернулся назад.

   – Я тебе кофе купил. Черный с сахаром.

   – Да, – прошептала я, закрывая глаза.

   – Принято говорить «спасибо», а не «да».

   – Да.

   Я иду вдоль прохода в тетиной шубе. Стойка кассира впереди. Я знаю, что увижу что-то плохое. Я знаю, что мне не стоит туда идти, но все равно двигаюсь вперед.

   – Алексис, тебе плохо? – прозвучал тихий голос над самым ухом.

   Я повернула голову и встретила его взгляд. Когда он наклонился ко мне? Когда взял мои руки в свои?

   – У тебя пальцы ледяные.

   – У меня бывает… …такое… – прошептала я.

   Одьен отпустил мои руки и завел двигатель. Я же, словно очнувшись из забытья, уставилась на два стаканчика кофе на приборной панели.

   – Левый – мой. В пакете есть горячие бутерброды.

   – Спасибо, я не голодна.

   – Зато я голоден.

   Я протянула ему стаканчик с кофе, и Одьен взял его в левую руку.

   – Достань мне бутерброд, пожалуйста, – попросил Одьен.

   Я протянула ему один из бутербродов и хотела забрать стаканчик с кофе, но Одьен просто наклонился и откусил от бутерброда знатный кусок.

   – Может, лучше я кофе подержу? – предложила я.

   Одьен с набитым ртом хмыкнул:

   – Не штоит.

   Я кормила Ригарда, пока он пил кофе и управлял машиной одной рукой, маневрируя в потоке автомобилей, направляющихся к окружному центру по автомагистрали.

   – Почему ты ничего не ешь? – спросил меня Одьен, прикончив второй большой бутер.

   – Нет аппетита.

   – Ты и на работе ничего не ешь. Это нехорошо, тем более, что ты выглядишь истощенной.

   Н-да… Лучше бы он промолчал…

   – Обычно, мужчинам нравятся худые женщины, – попыталась отшутиться я.

   – Мне – нет, – серьезным тоном заявил Одьен.

   – Я вас в расчет не брала, доктор Ригард.

   – Не увиливай. Ты худая, как щепка. Смотришься болезненно. Кроме того, ты явно не высыпаешься и закапываешь свои глаза всякой дрянью.

   – Вы опять говорите мне столько комплиментов, – выдохнула я и отвернулась к окну.

   – По крайней мере, я честен с тобой.

   – За это отдельное «спасибо». Хорошо, если бы вы были честны со мной и в остальном.

   Одьен хмыкнул:

   – Не думаю, что моя отповедь придется тебе по вкусу.

   – Настроение уже испорчено, так что можете продолжать.

   – Меня беспокоит твое поведение. Все начинается с малого, Алексис. С одного пациента в реанимации, которого тебе стало жаль.

   – Кажется, эту тему мы с вами уже обсудили, – отрезала я.

   – Если обсудили, тогда почему ты в хранилище личных вещей наведывалась?

   Меня словно током ударило. Я непроизвольно сжала пальцы и едва не раздавила стаканчик с кофе в руках.

   – Я не понимаю, о чем вы говорите.

   – Дуру из себя не строй! – с угрозой произнес Одьен. – Я все знаю. В больнице практически во всех помещениях установлены камеры наблюдения, и я могу просматривать записи с них, не выходя из кабинета.

   – В туалетах камеры тоже установлены? – на всякий случай спросила я.

   – Не смешно.

   – Я серьезно, доктор Ригард.

   – В душ и на унитаз можешь ходить без опаски.

   – И на том «спасибо».

   – Если остальные узнают, что ты сделала, тебя могут привлечь к ответственности.

   Я сглотнула и продолжала молчать, потому как не могла понять, к какой ответственности меня можно привлечь за посещение хранилища личных вещей.

   – Ты знаешь, что подкармливать их без официального разрешения запрещено, – продолжал Одьен. – Так какого черта ты играешь с огнем?

   – Я никого не подкармливала.

   – Я хранитель, – напомнил Одьен. – И из второго измерения прекрасно видел, что именно ты сделала!

   – Подглядывать нехорошо, доктор Ригард.

   – Законы ограждают нас от ошибок, которые мы можем совершить, – напомнил Одьен. – Тот, кто забывает об этом, обречен.

   – Это моя жизнь, доктор Ригард, и я буду делать с ней все, что захочу.

   – Почему ты всем врешь о своем происхождении? – начистоту спросил он.

   – Потому что лучше быть живым послушником, чем мертвым райотом, – ответила я.

   – Райотов давно никто не преследует.

   – Не все такие дружелюбные с райотами, как вы, доктор Ригард.

   – И какого это – жить в тени и играть роль того, кем ты не являешься?

   – Сложно, – призналась я.

   – Без посторонней помощи ты вряд ли бы справилась, а значит есть тот, кто помогает тебе так жить.

   Я снова промолчала.

   – Думаешь, можно долго играть в добродетель? Еще несколько раз станешь донором Потока, и изменения выльются в проблемы со здоровьем, – продолжал говорить Одьен. – Хранитель может тебя подкормить Потоком, но либо твой хранитель слишком далеко от тебя, либо его вообще нет.

   Я отпила кофе и оставила реплику без ответа.

   – Истощенные райоты крайне опасны. Я должен о тебе сообщить. Или, – он мельком на меня посмотрел, – я могу восстановить твои силы.

   – Уже за одно подобное предложение вас могут арестовать и запереть, – я повернулась к нему лицом. – Я польщена тем, что вы настолько мне доверяете, но от вашего лестного предложения лучше откажусь. Мой Поток восстановится сам. Нужно только время.

   – Ты заплатишь за это несколькими годами жизни. Но, скорее всего, просто найдешь какую-нибудь жертву, чтобы выдоить ее до последней капли. Давно ты живешь так, Алексис? Питаешься теми, кого передают для донорства на трансплантацию?

   Я предпочла допить кофе.

   – В общем, я вот что хотел сказать: если ты еще раз позволишь Питеру Донохью забрать у тебя Поток, я донесу на него в службу контроля за людьми с высшим метафизическим уровнем. Ничем хорошим для него это не кончится.

   – А как же я? – спросила и отвернулась. – На меня вы доносить не собираетесь?

   – Я собираюсь тебя накормить.

   Я едва не рассмеялась.

   – Будете насильно закачивать в меня Поток, пока сами не свалитесь с ног?

   – Тебе будет очень больно, – Одьен пожал плечами. – Лучше я подожду, пока ты сама не попросишь меня поделиться.

   – Я не попрошу, – хмыкнула себе под нос.

   – Не зарекайся, Алексис.

   – Давайте сменим тему. Куда мы вообще едем?

   – Мы едем решать одну проблему, и я не хочу, чтобы кто-нибудь в том месте видел мою машину.

   – А мою, значит, там видеть можно? – возмутилась я.

   – Она вполне впишется в обстановку местности и не привлечет чужого внимания.

   – Что это за место?

   – Городок один. Похож на наш.

   – Далеко до него?

   – Уже почти приехали.

   – Ясно…

   Мы остановились на светофоре на въезде в город С. Одьен повернулся ко мне и прищурился:

   – Ты знаешь, как тебя прозвали?

   – Что, уже запилила? – оскалилась я в ответ.

   – Значит, уже рассказали. Тебе идет, кстати.

   – Спасибо, доктор Ригард! Вы так любезны сегодня!

   – Не в пример моему брату, не правда ли?

   Загорелся зеленый свет, и Одьен тронулся с места. Хорошо, что в этот момент он не увидел моего перекошенного лица:

   – В умении общаться с женщинами Айени, безусловно, превосходит вас.

   – Еще сравнения будут?

   – Желаете продолжить?

   – А почему бы и нет! – воскликнул он.

   Я ослышалась или это на самом деле вызов?

   – Мой отец всегда говорил, что главное умение дипломата – это вовремя остановиться. В моем случае, вовремя заткнуться, – ответила я.

   Одьен неожиданно рассмеялся:

   – Насколько могу судить, ты не склонна к дипломатии.

   – Вы тоже, доктор Ригард.

   – Мужчины, Алексис, не терпят, когда их унижают. А хранителей проявления неуважения вообще выводят из себя!

   – Райотов тоже! – парировала я.

   – Ну, вот и поцапались! – подытожил Одьен. – Этот процесс, кстати, занял у тебя всего сорок минут.

   – Не у меня одной.

   Одьен припарковал автомобиль напротив какого-то магазина и повернулся ко мне.

   – Посиди в машине. Я вернусь минут через десять.

   – Хорошо.

   – Алексис…

   На этот раз я развернулась к нему и склонила голову на бок, поджав губы.

   – Не вздумай сбежать. Служба контроля без труда выследит неучтенного райота, и тогда…

   – Я поняла. Еще что-нибудь?

   – Подбери нижнюю губу: она сейчас отвиснет.

   Так хотелось показать ему третий палец, но я все-таки сдержалась.

   Одьен вышел из машины, а я откинулась на сидение и уставилась в окно. Проводила его взглядом до двери в магазин, а затем быстро пересела на водительское сидение и завела двигатель. Не успела я выехать с парковки, как дорогу перегородил патрульный автомобиль. Я попала… Я в дерьме…

   Из патрульной машины вышли двое архиереев. Один из них остался стоять у машины, а второй подошел ко мне и постучал в окно. Я немного опустила стекло, чтобы лучше слышать.

   – Добрый вечер. Архиерей второго уровня, Мисай Джонс. Проверка документов. Предъявите, пожалуйста, свой брелок.

   Я достала стеклянный брелок и высунула его в окно. Архиерей вставил его в свой голопорт и внимательно изучил информацию обо мне.

   – Пожалуйста, выйдите из машины.

   Выбора у меня не было. По первому требованию я должна была выполнить его приказ. Иначе… Ничего хорошего, иначе.

   Я открыла дверь автомобиля и вылезла из машины. Архиерей долго смотрел на меня, затем прищурился и улыбнулся:

   – Куда же вы так спешили, доктор Ней? Движение по территории этой парковки разрешено со скоростью не более 10 километров в час, а вы, насколько могу судить, летели на всех парах?

   – Извините, кажется, я немного забылась.

   – Так куда вы так спешили, доктор Ней? – продолжал расспрашивать архиерей.

   – Домой. Вспомнила, что плиту забыла выключить.

   – По этой причине вы оставили своего спутника в этом магазине и рванули домой? – спросил архиерей.

   – Мы немного повздорили, – продолжала заливать я, – и я решила его проучить. Пусть назад на такси едет.

   – Понятно, – задумался архиерей. – Вы выглядите уставшей. Давно не спали?

   – Я спала. Но рабочий день выдался трудным.

   – Мне кажется, что ваше состояние не позволяет вам садиться за руль. Вам придется пройти тест на метафизический уровень.

   – Добрый вечер. Могу я узнать, что здесь происходит?

   Легок на помине. Одьен подошел к нам и остановился рядом с архиереем.

   – Вы с ней знакомы, доктор Ригард?

   – Да, она сотрудник моего отделения.

   – Почему же она решила оставить вас здесь и смыться на своем автомобиле?

   Одьен перевел взгляд на меня. Я пожала плечами.

   – У нас с ней игры такие. Она смывается, а я догоняю, – ответил Одьен.

   Архиерей с угрозой взглянул на Одьена.

   – Отойдите в сторону на несколько шагов, доктор Ригард, – вежливо попросил архиерей. – Я должен проверить метафизический уровень вашей сотрудницы.

   – На каких основаниях? – Одьен даже не шелохнулся.

   – Я не должен вам ничего объяснять, доктор Ригард. Отойдите в сторону, пожалуйста.

   – Для прохождения теста на метафизический уровень должны быть основания. Озвучьте, на каких основаниях вы предлагаете доктору Ней пройти этот тест сейчас. И если вы этого не сделаете, я буду считать это нарушением ее гражданских прав! И деньги на хорошего адвоката для доктора Ней у меня найдутся!

   Я прямо опешила. Он с таким рвением ограждал меня от проверки, что будь я на месте этого архиерея проверила бы обоих прямо сейчас.

   – Все в порядке, доктор Ригард, – я мягко опустила ладонь ему на плечо, пытаясь успокоить. – Я не отказываюсь от прохождения теста. Пусть этот уважаемый архиерей все проверит, после чего мы поедем домой.

   Одьен непонимающе уставился на меня.

   – Все хорошо, – заверила его я. – Мне несложно пройти тест.

   – Тебе такое обращение не впервой, не так ли? – спросил он.

   – Каждый незнакомый архиерей считает своим долгом после проверки документов проверить мой метафизический уровень. Я же не виновата, что моя бабушка загуляла с райотом? – я засмеялась.

   – Доктор Ригард, отойдите в сторону, – снова попросил архиерей и достал из кармана прибор.

   Одьен отступил назад. Архиерей прижал прибор к моему лбу и измерил мощность Потока.

   – Хм, – он улыбнулся. – Говорите, в роду райоты были?

   – Дедушка, – ответила я. – Но о нем в нашей семье не принято было говорить.

   – На первый раз я вынесу вам предупреждение за превышение скорости при движении на парковке, – архиерей спрятал прибор в карман. – В следующий раз одним предупреждением вы не отделаетесь. Вам все понятно, доктор Ней? – архиерей одарил меня прищуром.

   – Да, все понятно. Благодарю вас, – я кивнула.

   – Передавай привет от меня сестре, – бросил он Одьену и пошел к напарнику.

   – Садись в машину, – прошипел Одьен, провожая его взглядом.

   ***

   Мы оба молчали. Я вляпалась, да и он, похоже, тоже. Одьен выехал на автостраду и через минут десять пути притормозил у обочины.

   – Вы с ним знакомы? – наконец, спросила я.

   – Здесь все друг друга знают. Он когда-то к моей сестре подкатывал.

   – Понятно, – кивнула я.

   – Удрать с парковки, Алексис? – Одьен сжимал пальцы на руле и, казалось, едва держал себя в руках.

   – Извините, доктор Ригард.

   – Как ты прошла тест? – он смотрел на дорогу, произнося это.

   – В брелок – удостоверение личности – внедрено наноустройство, которое удаленно подключается к любому сканеру Потока и глушит мои показатели. Работает безотказно Главное, чтобы брелок постоянно был при мне.

   Одьен взглянул на меня:

   – А если бы твой прибор не сработал? Что бы тогда было?

   – Ничего хорошего, – пожала плечами я.

   – Ты могла не проходить этот тест. У него не было оснований сканировать тебя! – кажется, Одьен снова завелся.

   – Не сейчас, так потом. Он бы занес меня в черный список, и тогда меня бы начали останавливать на каждой дороге, цепляясь ко всему на свете и ища предлог просканировать уровень Потока. Эта система работает именно так, доктор Ригард. А я с ней хорошо знакома. Спасибо, что вы пытались меня защитить. Я это ценю.

   – Ценишь… – он хмыкнул. – Как же… …ценишь ты… Что-то я не слышал о приборах, которые искажают измерения уровня Потока.

   – Думаю, вы просто не интересовались этой тематикой. Скажите, сколько вы заплатили за замену топливной ячейки?

   – Не твое дело.

   – Тогда, спасибо за подарок.

   – Пожалуйста, доктор Ней. И… до свидания!

   Я опешила. Потом обернулась и увидела, как рядом с нами останавливается черная машина. Одьен открыл дверь и снова обернулся ко мне. Он смотрел на меня, а я на него. Мы будто зависли, сверля друг друга пытливыми взглядами.

   – И не вздумай смыться. Я свои обещания держу.

   – Я поняла.

   – До завтра, доктор Ней.

   – До свидания, доктор Ригард.

   Когда он открыл дверь пассажирского сидения безумно дорогой машины, припарковавшийся прямо перед моей развалюхой, в салоне зажегся свет. За рулем сидела женщина с шикарными длинными темно-красными волосами. Она улыбнулась Одьену и тут же протянула к нему руки. Дверь закрылась, и свет в салоне погас.

   А вот и ответ на вопрос, который мне не хотелось себе задавать: с кем спит доктор Одьен Ригард? Вот с этой хранительницей и спит.

   Я приняла снотворное, и, кажется, проспала несколько часов. Поднявшись с постели в три часа утра, прошествовала в ванную и взглянула на свои заплывшие веки. На кого я стала похожа? На тень? Моя бледная кожа, кажется, начала просвечиваться. Я повернулась к зеркалу боком и провела пальцем по груди. Некогда третий размер превратился в обвислый второй. Торчащие ребра и едва заметный зад, пускай и не повисший, но почти что отсутствующий. Когда-то я весила на пятнадцать килограммов больше, и в зеркале отражалось здоровое обнаженное тело с красивой грудью и объемными формами ниже талии. Я не была толстой, скорее упитанной, но это не мешало мне ловить на себе заинтересованные взгляды мужчин. А теперь… Я превратилась в тощую корову, которая только и нуждалась, что в забое.

   Прибрав в доме, ровно в семь утра я села в автомобиль и завела двигатель. Толстый слой тонального крема на лице вполне справился с синяками под глазами. Румяна создали некую иллюзию здорового розоватого оттенка на щеках. Я вспомнила девушку, которую увидела вчера в черном автомобиле. Конечно, зачем Одьену заводить интрижки на работе, если он способен позволить себе общение с подобными ей? А почему бы и нет? С его внешностью, положением и сомнительным капиталом за плечами (люксовые часы, дорогая одежда и парфюм тому подтверждения) он мог заинтересовать женщину любого происхождения и достатка.

   Почему именно эти мысли стали посещать меня? Почему именно сегодня я с особым пристрастием взглянула на себя в зеркало? Зависть? Сравнение? Я знала ответы, но оглашать их, пусть даже и в своем уме, не желала. Почему я осталась? Почему не собрала вещи и не рванула из этого города, как только вернулась домой? Потому что поведение хранителя Одьена Ригарда было слишком странным. За предложение подкормить райота, хранителю светит три года лишения свободы. А за то, что подкормит – семь лет в колонии строго режима. Так послушники перевоспитывали тех, кто раньше жил по другим законам. И Одьен Ригард, похоже, плевать хотел на послушников с их законами.

   Из плана операций меня не вычеркнули, и это порадовало. Одьена я встретила в коридоре несколько раз и, в обоих случаях, просто кивнула, проходя мимо. У него было хорошее настроение, о чем свидетельствовала приветливая улыбка. После сказочного секса у мужчин всегда хорошее настроение.

   – И у женщин тоже, – простонала я себе под нос и направилась в операционную.

   Не успела я вернуться в отделение, как навстречу мне вышел Одьен и позвал в свой кабинет. Я, естественно, перечить не стала и направилась следом.

   – Проходи, я уже заварил тебе чай.

   – Что это? – не поняла я.

   – Сейчас три часа дня. Я, обычно, обедаю в это время.

   – Если вы полагаете, что…

   – Я не заставляю тебя все это съесть, – Одьен повернулся к стеклянному столику, на котором стояло две тарелки с мясом и тушеными овощами под соусом. – Просто, попробуй. Это приготовила моя мать.

   Не знала, что ему мама обеды на работу готовит… Я сжала челюсти и присела в кресло. Мне тут же была протянута тарелка с угощением и вилка. Привычная тошнота вновь подкатила к горлу, но я сглотнула ком и насадила на вилку кусок тушеного помидора.

   Одьен присел в соседнее кресло и начал медленно поглощать свою порцию. Напрягало то, что при этом он не сводил с меня глаз.

   Помидор отправился в мой рот, и я, не пережевывая, проглотила его. Следующим на очереди был кусочек капусты. Затем спаржа и картофель.

   – Мясо попробуй.

   Надо же, он его даже нарезал. Один из кусков мяса отправился ко мне в рот, и на этот раз я замерла. Слишком большой, чтобы сразу глотать. Выдохнув, я начала медленно его пережевывать.

   – Не слишком остро? Мне кажется, мама переборщила с перцем в этот раз.

   Я отрицательно покачала головой и глотнула. Глотнула и поняла, что все съеденное просится назад. Я прижала ладонь к губам, сдерживая позыв на рвоту.

   – Тошнит? – спокойным тоном спросил Одьен.

   – Нет, – соврала я.

   – Когда теряешь большую часть Потока, всегда начинаются проблемы с пищеварением. А когда теряешь Поток хронически – проблемы с питанием выливаются в анорексию. Но кому я все это рассказываю? Ты ведь не райот.

   Я поставила тарелку на стол. Позыв на рвоту минул и стало легче.

   – Послушники тоже могут терять Поток, в том числе и хронически, – заметила я.

   – Долго не могут. Умирают в конце концов, – ответил он.

   – Если только кто-нибудь не поможет.

   Я встала на скользкую дорожку. Обсуждать с Одьеном Ригардом проблемы хранителей и палачей была не самая лучшая идея.

   – Помощь палачей карается смертной казнью.

   – Скажите это тем, кто покупает Поток и Истоки на черном рынке.

   – Хочешь обсудить проблему существования черного рынка? – он улыбнулся.

   – Наверное, не стоит.

   – И я так думаю. Лучше, выпей чай, – предложил Одьен.

   – Спасибо, – кивнула я.

   Протянув мне кружку, Одьен вернулся в кресло и продолжил трапезу.

   – Думаю, в следующий раз следует попросить маму сварить овсяную кашу. Ты любишь овсянку?

   – Вы собрались меня подкармливать на работе? – наконец, не выдержала я.

   – Ну, от другого вида помощи ты отказалась. Придется кормить тебя едой, – он засмеялся. – Одному обедать все равно скучно, а вдвоем веселее.

   – Дайте угадаю? Отказ не принимается, не так ли? Все те же условия в обмен на то, что вы хотите?

   – Именно, – кивнул Одьен.

   – Вы в своем уме? Решили поиграть в добродетель? Я не стану есть вашу овсянку! И плевать мне, кто ее приготовил!

   – Станешь, – услышала я в ответ.

   – С меня довольно! – выпалила я и поднялась с кресла, ставя кружку с чаем на столик. – Хотите сдать меня? Что ж, вперед!!! Я найду способ отмазаться, но потом…

   – Что потом, Алексис? Придешь поквитаться со мной?

   – Я не верю в жалость, доктор Ригард. Вы покрываете меня, потому что вам это выгодно. Думаю, вы так же, как и я, не хотите видеть архиереев из службы контроля в этом городе и в своей больничке. Почему? Я найду ответ на этот вопрос. До того, как вы меня сдадите, или после. Вам все понятно?

   – Понятней некуда, – хмыкнул он.

   Я вернулась в ординаторскую и уселась за свой стол. Как же я разозлилась! Какова наглость шантажировать меня и пытаться накормить стряпней его мамаши прямо на работе! Какого черта? Наварро, который был в ординаторской, покосился на меня, но ничего не сказал. Спустя минут пять в помещение влетел Одьен.

   – Остальные еще на операциях? – он бегал взглядом от меня к Наварро и обратно.

   – Да, – кивнула я.

   – Наварро, ты со мной.

   – Куда? – не понял он.

   – В приемник. Там тяжелый, нужна помощь.

   – Ладно, – вздохнул несчастный Наварро и поплелся следом за Одьеном.

   Я осталась одна. Только что меня пробросили, кстати, позвав в помощники пожилого Наварро, а не меня. Интересно, что дальше? Одьен исключит меня из плана операций? Запретит мне вести пациентов? Уволит?

   Я подперла голову рукой и начала сверять листы назначений. Уже практически закончила, когда услышала ругань в коридоре.

   – Вам сюда нельзя! Здесь режимное отделение!

   – Где моя жена?!

   Голос был звучным, низким и, кажется, довольно резким. Значит, объявился герой нашего романа. То есть, романа Софи. Встретиться с этим чмом лицом к лицу для меня было делом принципа. Вздернув подбородок, я вышла из ординаторской и остановилась.

   По отделению в верхней одежде расхаживал мужчина. Именно он и искал свою жену. Странно только, что синяков на гладко выбритом лице было не видать… Да, и на райота не похож… Скорее, послушник…

   Я пошла навстречу незнакомцу.

   – Какого хрена здесь происходит?! – послышался бас за моей спиной.

   Я обернулась и увидела второго мужчину, ввалившегося в отделение. Его темно-синие волосы обрамляли отечное лицо с синяками вокруг глаз… Райот!

   «Только не это…» – промелькнуло где-то в подсознании.

   – Софи! – орал первый. – Софи, где ты?

   Из палаты выглянула виновница собрания и, заметив гостя, кинулась к нему.

   – Куда?! Сука! Иди сюда!!! – райот, то есть законный супруг, сбил меня плечом и бросился в их сторону.

   Софи, увидев его, побледнела и прижалась к стене.

   – Иди сюда, ублюдок!!! – прокричал послушник напротив. – Давай! Иди!

   – Ты…

   Они схлестнулись посреди коридора. Здоровый сбитый послушник и избитый Одьеном райот.

   – На помощь!!! – закричала я во все горло.

   Софи начала отходить в сторону, как вдруг что-то ударилось о стену рядом с ней. Стойка от капельниц застряла в бетоне между головой Софи и дверным проемом, и в этот момент мне действительно стало страшно.

   – Охрана!!! – заголосила я и бросилась к Софи.

   – Сука!!! Я убью тебя!!! – кричал муж.

   – Отвали!!! – орал послушник.

   Я схватила Софи за плечо и потянула к себе, когда кто-то ударил меня по спине. Главное – не прыгать. Главное – оставаться в первом измерении. Руки взметнулись в воздухе сами собой и вцепились в чьи-то волосы. Передо мной застыл муж Софи и тут же ударил меня рукой в грудь. Дышать стало тяжело, но все же я не отпустила ублюдка, вцепившись с новой силой ему в лицо.

   – Помогите! Кто-нибудь! – кричала Софи, пока я пыталась выцарапать мужчине глаза.

   – Кто такая, сука?! – прокричал он и оттолкнул меня от себя.

   Я приземлилась на пол и вновь поднялась на ноги.

   – Вон отсюда! – прошипела я. – Немедленно!!!

   – Иди на…

   – Сейчас пойду! – ответила я и со всей силы ударила говнюка ногой в пах.

   Он согнулся пополам, после чего получил от меня коленом по лицу.

   – Боже мой! Доктор Ней! – закричала Николетт, стоя со штативом в руках за моей спиной.

   – Ничего, выживет, – ответила я и повернулась к остальным медсестрам, толпящимся поодаль. – Охрану вызвали?

   – Да, доктор Ней.

   – Вот и хорошо. Вы тоже покиньте отделение, – обратилась я к послушнику, обнимавшему Софи. – Правила для всех одинаковы.

   Тем временем «синюшное» создание встало на колени и обратилось ко мне.

   – Посмотрим, что ты на это скажешь!

   Я обернулась, чтобы посмотреть, что он еще задумал, но ублюдок просто протянул ко мне руку. Только не это… Только не прыжок…

   – Уходите, доктор Ней, – прошептала за моей спиной Николетт.

   – Кто ты такая, тварь?! – повторил вопрос муженек и, вдруг, рухнул на пол.

   И все? Без прыжков? Просто вырубился, и все?

   – Пусть охрана вынесет это тело отсюда, – я махнула рукой, развернулась и направилась в ординаторскую.

   Конечно же, именно в этот момент мне навстречу выбежал Одьен в одноразовом халате, перемазанном кровью. Следом за ним несся доктор Наварро в таком же неподобающем виде.

   – Алексис! Беги! Беги!!! – закричал Одьен.

   – Да, все хоро…

   И вдруг меня словно ударили хлыстом по спине. Боль растеклась по телу, и я поняла, что падаю на пол. Я видела, как Одьен и Наварро бегут ко мне, как медсестры прижимают ладони к своим лицам. Они что-то кричали, но я уже не могла понять, что именно. Все-таки, паскуда совершил прыжок… И я, дура, попалась…

   Мой взор устремился вверх и стал гаснуть вместе со светом потолочных ламп. Я не чувствовала ни своих рук, ни ног, только все продолжала смотреть, пытаясь зацепиться за последний лучик света, который, все-таки, тоже погас.

   «Регенерация завязана на энергии, которую твой организм постоянно получает с пищей. Но есть и другая энергия, та, что окружает тебя. Она пронизывает все вокруг. Хранитель способен подарить тебе ее. Только будь осторожна, потому что ты можешь его убить».

   – Он слишком много забрал! – голос Айени.

   – Я его изувечу!!! – возгласы Одьена.

   Я подняла руку и прикоснулась к своей голове. Главное сейчас – не прыгать. Главное – никуда не прыгать.

   – Лежи спокойно, Алексис! – просил Одьен. – Сейчас станет легче.

   Я вновь открыла глаза. Прыгнула против воли. Прыгнула, потому что сработал инстинкт выживания. Во втором измерении очень красиво. В нем нет неживых объектов природы. Во втором послушники оказываются замершими фигурами из первого измерения. Для них время остановилось. Но это только для них, а не для нас… Одьен и Айени стояли рядом со мной, освещенные яркими синими Потоками. А внутри бились два Истока. Их души. Их священное Я, которое растворится в пространстве, когда их не станет. Я протянула руку к Потоку Одьена. Хотела забрать его… Совсем немного… Самую малость… Замерший Одьен очнулся и выставил щит. Оно и правильно. Он ведь хранитель. А хранители убивают таких, как я…

   Мы не просили о своем появлении. Мы просто стали рождаться когда-то. Не такие, как все. Не такие, как обычные люди-послушники. Эволюция вида – так объяснили ученые. «Мир изменится» – предрекли они. И он изменился. Человечество разделилось на расы, принадлежность к которым больше не определял цвет кожи или разрез глаз. Мы отличались по другим признакам. И кому-то из нас повезло больше, чем другим. Роль райотов в том мире, который я еще застала, была ведущей. Тотальный контроль, тотальное подчинение. Я чувствовала себя комфортно, потому что принадлежала к расе тех, кто управлял этим миром. Моя мама забеременела, когда ей было шестьдесят три. Не стоит говорить, что в шестьдесят три биологический возраст ее тела соответствовал тридцати годам. Моему отцу было восемьдесят два, когда родилась моя младшая сестра. И на момент смерти биологический возраст моего отца приближался к сорока годам. Я никогда не задавала вопросов на непростую тему «Жатвы». Тема «Жатвы» в нашем доме вообще никогда не обсуждалась. Но именно благодаря Жатве мои родители сохраняли молодость и здоровье, обрекая на погибель нескольких послушников ежегодно. Я знала, что у моих родителей есть свои хранители, которые периодически подкармливали их, когда очередная процедура Жатвы затягивалась. Эти же хранители, в итоге, и предали моих родителей. Они же и участвовали в Восстании послушников, выступив против геноцида, устраиваемого райотами. Кем была я в этой системе? Я родилась с темно-синими волосами, которые невозможно перекрасить в другой цвет, не облысев при этом. Но, в то же время, я не была райотом. Измерение моего метафизического уровня при рождении показало низший результат из возможных. Родители смирились с тем, что их ребенок из семьи чистокровной высшей райотской расы родился обыкновенным послушником. В три года я преподнесла им сюрприз, прыгнув во второе измерение. В четыре года я впервые прыгнула в третье. Измерение избранных, правых, правильных… До третьего измерения обычному хранителю не дотянуться. Если только он не связан союзом с кем-то, кто сильнее любого райота. Если только он не принес клятву Возмездия, которая выше любого Закона, выше Устава райотов, выше собственной жизни. Тогда принесшему клятву хранителю открывается не только третье, но и четвертое измерение. Измерение, доступное только для высших созданий, тех, кого боялись даже райоты. В шесть лет я узнала, что такое четвертое измерение. Это означало только одно: я была сильнее любого райота. Я была палачом. С такими, как я, хранители заключали союзы. Таким, как я, приносили клятвы Возмездия. Таких, как я, боялись райоты. Мне повезло? Нет. Быть палачом – это не дар, а настоящее проклятие. Мои родители постоянно нарушали правила. Сначала они отдали меня в школу для райотов. Когда мне исполнилось десять лет, отец подарил мне украшение – треугольник с вращающимся внутри кольцом. Он сказал, что я достойна его носить, потому что я, прежде всего, ребенок райотов. И если кто-то скажет хоть слово против – будет иметь дело с ним. Я росла в зависти к сестре, которая была райотом, в зависти к своим сверстникам, которые тоже были райотами. Друзей я покупала. Дарила им подарки, мы вместе тратили деньги на шмотки и украшения. Я как будто была одной из них, но, честно говоря, знала, что они меня бояться, ведь я была послушницей и носила символ высшего палача на груди, что могло значить только одно: я сильнее любого высшего палача, потому что я – низший палач.

   Я щелкнула пальцами, и щит Одьена рассыпался. Райоты умеют так делать. Я снова протянула руку к его Потоку.

   – Бери, – услышала я голос Одьена. – Бери, я позволяю.

   Синее свечение заволокло пальцы. Оно заструилось по телу. Стало жарко, очень жарко. Хорошо… Как же от этого хорошо…

   Я раскинула руки. Наслаждение сравнимое с оргазмом – вот что это такое. На это можно подсесть. Можно превратиться в наркомана, зависящего от дозы Потока. И среди райотов таких наркоманов было много. А можно найти в себе силы и вовремя остановиться. Я сжала пальцы и оборвала связь с Одьеном. Я вернулась в первое измерение и открыла глаза.

   Одьен еле стоял на ногах. Айени придержал его за локоток и обеспокоенно взглянул на меня.

   Я встала. Костюм на месте. Пятен крови нет.

   – У нее нитка торчит, – произнес Айени, приподнимая край моей хирургической рубашки.

   – Где? – не поняла я и посмотрела на свою поясницу.

   Там, где еще сегодня утром был шов, тянулся тоненький белесый рубец, из которого торчал кончик нити.

   – Я срежу, – произнес Одьен.

   – Ты лучше присядь, – Айни усадил его на стул. – Я сам сделаю.

   Схватив ножницы, Айени обрезал нитку с одной стороны и вытянул ее. Я ничего не почувствовала.

   – Ты понимаешь, что теперь мы все повязаны? – спросил Айени. – Твое счастье, что этот райот не убил тебя. Но заявить на него мы не сможем, ведь тогда возникнут вопросы, почему ты все еще жива.

   Я закрыла глаза и выдохнула.

   – Сейчас тебе лучше пойти домой, – ответил Одьен. – Отдохни, выспись, а в понедельник возвращайся на работу.

   Я вновь посмотрела на Одьена. По непонятной причине он прятал от меня лицо.

   – Что с тобой? – забеспокоилась я и попыталась приблизиться к нему, но Айени не позволил, схватив меня за руку и потащив к выходу из перевязочной.

   – Езжай домой, Алексис, – попросил Айени. – В понедельник увидимся.

   Выйдя из перевязочной, куда меня затащили, я встретила обеспокоенные лица своих коллег. Николетт стояла впереди всех, качая головой и с жалостью глядя на меня.

   – Со мной все в порядке, – прошептала я. – Не беспокойтесь…

   – Чего столпились?! – закричал Айени за моей спиной. – Все с ней хорошо! Расходитесь!

   – Но? – пытался возразить кто-то.

   – Замените доктора Ригарда в приемнике!

   – А доктор Ней?

   – Сегодня она уйдет домой пораньше.

   У самого выхода из отделения я обернулась. Одьен стоял в коридоре и смотрел на меня. Все-таки, он сдержал слово и остановил Софи. Я знала, что это он нашел ее любовника. Как? Где? Когда он это сделал? Возможно, вчера?

   – Спасибо, – прошептала я одними губами, точно зная, что он поймет меня. – Я ценю…

   Первое, что я сделала по приезду домой, это открыла холодильник и начала есть. Меня не тошнило, как обычно, нет. Я уминала за обе щеки и остановилась только тогда, когда почувствовала, что сыта. Выйдя из душа, я поняла, что едва ли смогу дойти до кровати. Жутко хотелось спать. Я прилегла и закрыла глаза. Впервые за последние три месяца мне не понадобилось снотворное, чтобы уснуть. Последнее, что помню – это лицо Одьена, смотрящего на меня.

   ***

   Проснулась только в субботу к обеду. Очутившись в ванной, я посмотрела на себя в зеркало и не узнала женщину, стоящую перед ним. Белоснежная бархатная кожа словно сияла. Голубые глаза, казалось, искрились. Никаких нависающих отечных век, никаких синяков под ними. Только вот радужки мои, черт бы их побрал, посветлели. Я покрутилась перед зеркалом, любуясь собой. Даже грудь будто бы стала выше… И контуры мышц на животе проступили. И ребра перестали торчать. Что там с попкой? О-о-о… Вот это да! Упругие формы, а не плоский зад!!! И сколько же я вытянула Потока из Одьена, что мое тело претерпело такие метаморфозы?

   Я присмотрелась к бровям. Н-да. Эти волосы за сутки слишком подросли. Впрочем, также, как и под мышками. Я опустила глаза на лобок… Мама, дорогая! Депиляция, срочно! СРОЧНО!!!

   Почесав потылицу, я поняла, что и голову придется приводить в порядок. Волосы отросли до талии. Я залезла в душ и попыталась привести себя в порядок, насколько это было возможно. Снова захотелось есть. Я пришла на кухню и только тогда поняла, что весь запас съестного поглотила еще вчера. Даже приготовить нечего!

   Что ж, поход в магазин неизбежен. Да и к парикмахеру наведаться не мешало бы. Я натянула на голову кепку и спрятала глаза за темными очками. Мало ли кого встречу здесь в субботу… Лучше, чтобы меня в таком виде никто не видел.

   Через час я уже завтракала в одном маленьком кафе. Яичница, картошка, овощи и десерт. Все влезло в меня и назад не просилось. Отведя душу, я покинула кафе и направилась в ближайший салон красоты. К счастью, здесь один из мастеров был свободен. Меня усадили в кресло и быстро осмотрели.

   – Вы давно не стриглись… – не то, как замечание, не то в укор произнес моложавый стилист, явно нетрадиционной ориентации.

   – С этим можно что-нибудь сделать?

   – У вас великолепные волосы. Немного проработать, здесь убрать, челку не мешало бы остричь. У вас разрез глаз интересный. Давно к нам приехали? Раньше я вас не встречал!

   – Нет, недавно, – ответила я.

   – Очень необычные глаза, – продолжал тем временем восторгаться стилист. – Не узкие, но и не большие. Челка придаст им некую таинственность. И брови. Простите, дорогая, но с бровями придется что-то сделать.

   – Как скажете, – пожала плечами я.

   – Хорошая линия бровей, но взгляд ваш нужно облегчить, поэтому мы немного проредим и приподнимем. Красивый цвет волос! – изрек стилист и подмигнул мне. – Вы станете звездой. Ни один мужчина не сможет спокойно пройти мимо вас! Кстати, вы замужем?

   – Нет…

   – Новенькие для нас не редкость! – взмахнул руками стилист. – Каждый месяц кто-нибудь перебирается сюда. Работу уже нашли?

   – Да. Устроилась в вашу больницу.

   – Да вы что! – покачал головой стилист и манерно скрестил ладони на груди. – Там много завидных женихов. Одни Ригарды чего стоят!

   – Вы о братьях Ригардах? – уточнила я.

   – А о ком же еще? Такие мужчины на дороге не валяются, – томно вздохнул стилист. – Их семья очень состоятельна. Многие девушки отдали бы все на свете, чтобы породниться с этой семьей.

   – На чем же они сделали состояние?

   – Альтернативные источники энергии. Прибыльный бизнес.

   – Почему же братья Ригарды избрали путь врачей?

   – А почему бы и нет? – стилист манерно повел плечиком. – Айени и Одьен – одни из младших в семье.

   – А сколько всего детей в семье Ригардов?

   – Было пятеро. Самый старший погиб во время Восстания.

   – Ужасно…

   – Да. Теперь у Ригардов осталось четверо детей. Гоаре вместе с отцом управляет бизнесом. Айени и Одьен погодки. Неужели вы не знаете братьев Ригардов?!

   – Ну, видела несколько раз.

   – И никто не рассказал вам о них? – воскликнул мужчина.

   – Нет.

   – Ужас! В общем, братья не в ладах друг с другом, – перешел на заговорщицкий шепоток стилист. – Было время, когда Оди встречался с одной девушкой. Та еще штучка. Красивая, конечно, но уж слишком высокомерная. Оди, естественно, этого не замечал. Цветы охапками, подарки дорогие. Поговаривали даже, что день свадьбы был определен. В общем, влюблен был мужик. А она возьми, да и переспи с его братцем, да прямо на работе. Там же наш дорогой Одьен их и застал…

   Мой язык присох к небу. Так вот, почему Айени и Одьен не в ладах друг с другом…

   – И что стало с той девушкой? – спросила я.

   – А что с ней станет?! – хмыкнул стилист. – Она выросла в их семье. Можно сказать, сестра их приемная. С Айени у них вроде не склеилось. Поговаривали, что она хотела вернуться к Одьену, но такого предательства он ей не простил. Кстати, вы можете ее знать. Она в гинекологии работает. Зовут Кейдж Оусен.

   Это был удар ниже пояса. Та самая Кейдж, с которой Одьен преспокойно распивал кофе в своем кабинете. Та Кейдж, которую он прикрывал. Та Кейдж, которая собиралась раздавить меня, как червяка! Нельзя перестать любить кого-то только потому, что этого очень хочется. Конечно, он не забыл ее. А она, прекрасно это понимая, пытается его вернуть. Кто знает, может, рано или поздно, он простит ей измену?

   – Красивая женщина, я ее видела, – ответила я и вцепилась в кресло.

   – Значит, вы понимаете, что мимо такой трудно пройти, – засмеялся стилист.

   – Понимаю.

   – Но мимо вас тоже трудно пройти, – подмигнул мне стилист и от этого, почему-то, стало легче.

   – Вы так думаете? – улыбнулась я.

   – Конечно. И красота ваша весьма необычна, – стилист стал так громко смеяться, что остальные клиенты обернулись в нашу сторону. – Скажу одно: вы – не такая, как все! Тайна. Вы – это тайна! – взмахнул руками мастер.

   – Что ж, ваяйте! Я согласна быть «тайной»!

   После стрижки я сделала депиляцию, педикюр, маникюр и обновленная вышла на улицу. Вокруг уже смеркалось, а мне нужно было еще заехать в магазин. Супермаркет я объехала окольными путями: где же еще можно встретить своих коллег, как не в крупном торговом центре, к тому же единственном в городе? Посему, пропетляв по улицам, я, наконец, заметила вывеску с надписью: «Минимаркет. Круглосуточно».

   «То, что надо», – я припарковала развалюху на стоянке перед магазином.

   «Минимаркет» оказался подземным «супермаркетом». Триста метров квадратных площади, забитой товарами на любой вкус.

   Поворачивать назад и искать другой магазин было уже поздно. Скоро стемнеет, а ездить по городу ночью я не хотела. Взяла корзину и нырнула в продуктовый отдел. На этот раз я решила разгуляться и ни в чем себе не отказывать. Мясо, замороженные овощи, рис, масло, фрукты. Рука уже отваливалась, и я сменила корзину на тележку. Овощи, сахар, мука, молоко, несколько видов соусов. Что еще? Да, кофе! У меня заканчивается кофе! Я налегла на тележку, когда за спиной услышала знакомый голос.

   – Добрый вечер, доктор Ней, – засмеялся Айени, глядя, как я с усердием толкаю воз с продуктами вперед.

   – Добрый вечер, доктор Ригард, – поздоровалась я и, для приличия, притормозила.

   – Этим можно толпу накормить, – заметил Айени, указывая пальцем на мою тележку.

   – У меня прорезался аппетит.

   – Кто же поможет вам все это дотянуть до машины?

   – Вы и поможете, – пожала плечами я и покатила воз дальше.

   Айени понял намек и поплелся следом за мной.

   – Вы еще что-то собираетесь купить? – невзначай спросил он.

   – Да. Молотый кофе.

   – Я разбираюсь в кофе. Могу порекомендовать вам что-нибудь.

   – Не дороже десяти унифицитов за пачку, пожалуйста. Или в таких сортах вы не разбираетесь?

   – А вы любите съязвить!

   – А вы не любите строптивых женщин?

   – Женщин я люблю. Строптивых особенно, – он подмигнул мне.

   – В этом я не сомневаюсь.

   Айени хозяйским жестом отодвинул меня от тележки и, не прилагая особых усилий, покатил ее вперед.

   – Как себя чувствуешь? – Айени сменил тон с официального на более дружеский.

   – Прекрасно себя чувствую. Сомневаюсь, что в понедельник смогу изобразить из себя страдалицу.

   – Это ни к чему. Кто-то пустил слух по больнице, что тебе досталось не так сильно, как ты хотела показать.

   – Вы умеете сообщить приятные новости, – улыбнулась я.

   – Ничего, протрепятся и успокоятся. Кстати, улыбайся, за нами наблюдают.

   – Кто? – тут же начала оглядываться.

   – Да, вон там, в конце прохода, доктор Нисен со своим супругом. Она гинеколог.

   – Все ясно. Не боитесь, что меня с вами обвенчают?

   – Этого тебе следует бояться, а не мне.

   – Почему?

   Айени улыбнулся:

   – Потому что Одьен твой начальник, а не мой.

   – Моя личная жизнь на то и личная, что никого касаться не должна.

   – Работай ты, скажем, экономистом – все бы так и было. Но ты врач и работаешь там, где работа заменяет личную жизнь.

   – И что теперь? Забиться в угол и молить о пощаде?

   – Почему же? Давай бросим вызов! Вот сейчас, например, я могу остановиться – останавливается – и положить руку тебе на плечо – кладет руку мне на плечо. – А ты можешь поцеловать меня, по-дружески, в щеку…

   Меня разобрал смех. «Ходок» – это мягко сказано.

   – Таких, как вы, доктор Ригард, в былые времена называли «повесами».

   – А я и есть повеса. И тебе это нравится.

   – Это всем нравится, Айени. Но согласится ли кто-нибудь попасться на это всерьез?

   – А я и не хочу, чтобы попадались всерьез, – ответил Айени. – Меня устраивает так, как есть.

   – Без обязательств и обид?

   – Без боли и разочарования, – поправил меня Айени.

   – Каждый хочет быть любимым – это наша суть.

   – Говори о себе. Мне на это наплевать.

   – То есть вы предпочитаете хороший одноразовый секс теплому телу под боком по ночам?

   – Я предпочитаю хороший многоразовый секс с теплым телом под боком по ночам, которое не будет трепать мне нервы и выносить мозг во время своей очередной менструации.

   – У-у-ух! – засмеялась я. – Признайтесь, у вас так получается?

   – Да. Я бросаю их перед менструацией.

   После этой фразы я зашлась смехом, согнувшись пополам прямо посреди прохода. Опершись рукой о тележку, я вытерла слезы, что проступили из глаз, и попыталась успокоиться.

   – Нет, вы однозначно мне нравитесь! Такой прямой и открытый… Это подкупает, честно. Но, в отличие от других женщин, Айени, я не буду вас исправлять. Просто потому, что не собираюсь с вами спать.

   Айени вскинул брови и состроил гримасу:

   – Жаль, секс с тобой я бы запомнил надолго.

   – Пойдемте, Повеса, выберем для меня кофе.

   – И ты будешь пить его в одиночестве?

   – Это единственное, к чему я пока привыкла, – призналась я.

   – Ты могла бы пригласить меня, и я составил бы тебе компанию.

   – А потом мы бы занялись многоразовым сексом?

   Айени нахмурился:

   – Ты все сводишь к сексу, Алексис. Так нельзя.

   – А как можно?

   – Просто выпьем кофе. Я расскажу тебе несколько поучительных историй из практики.

   – А затем затащите меня в постель? – я снова не выдержала и рассмеялась.

   Айени состроил недовольную гримасу:

   – С тобой невозможно нормально разговаривать.

   Я заметила, что он улыбается.

   – Айени, мне кажется, что вы – очень хороший человек, несмотря на свое распутное поведение. Но для меня секс – это не просто физический акт.

   – Ты хочешь отношений? Чтобы тебя обожали, защищали и оберегали? Дарили подарки, увозили на выходные за город?

   – Я хочу, чтобы меня любили, Айени.

   – А потом, когда ты привяжешься, выбросили на помойку? Или просто оставили одну?

   – Лучше так, чем скакать по жизни из одной койки в другую в поисках фальшивого счастья и сомнительных удовольствий.

   – Тебе сколько лет? – вдруг спросил Айени.

   – Тридцать три. А вам?

   – Тридцать пять.

   – Почему вы спросили меня о возрасте?

   – Потому что ты несколько наивна в своих рассуждениях. Жизнь может очень сильно обидеть тебя.

   Он протянул руку к моему лицу и погладил по щеке. Нет, не как любовник. Скорее, как отец или старший брат.

   – Обижает не жизнь, Айени, а те, кто нас окружают. Они – источник нашей боли и страданий.

   – Нет, ну вы поглядите! Алексис, ты, случаем, постриг не собираешься принять?

   – Постриг? Нет, таких испорченных девочек, как я, в монахини не берут.

   – Все настолько плохо? – повеселел Айени.

   – До вас мне еще далеко.

   Тут рассмеялся он, да так громко, что люди стали оглядываться.

   – Все, крышка, – провозгласила я. – Если вы явитесь ко мне в понедельник в ординаторскую, я за себя не ручаюсь. Вы меня поняли, доктор Ригард?

   – Зачем же в ординаторскую. Увидимся в реанимации на обходе.

   Я даже остановилась на мгновение. Черт! Совместный обход в понедельник…

   – Айени, мне моя репутация дорога.

   – Давай, заливай. А, может, у нас любовь с тобой, светлая и чистая!

   – И непорочная? – спросила я.

   – Порочная, порочней некуда…

   Вытирая слезы, я продолжала смеяться до тех пор, пока не настало время загружать покупки в машину. Тут же, рядом с моей развалюхой, стоял новехонький авто черного цвета: одна из последних моделей спортивных машин, насколько я могла судить. Айени по-хозяйски оперся о багажник этого диковинного зверя, демонстрируя, очевидно, собственнические права на него.

   – Айени, это ваша машина?

   – Да. Нравится?

   – Не то, чтобы… – ответила я и скривила лицо.

   – Да ты за рулем такой красавицы хоть раз в жизни сидела?

   – Не-а!

   – Тогда, как можешь ты оскорблять мою малышку?!

   – Уже и съязвить нельзя!

   – Хочешь покататься? – предложил Айени и вызывающе улыбнулся.

   – Нет, – покачала головой я. – Не моя она, так что нечего и слюни пускать.

   – Да, ладно тебе, – подбадривал Айени. – Хочешь? Садись за руль и езжай.

   Я взглянула на Айени, затем на черную красавицу и подумала: «А почему бы и нет?»

   – Где ключи?

   – Держи! – он кинул мне в ладони брелок.

   – Садитесь! Прокачу! – засмеялась я и тут же шмыгнула на водительское сидение.

   – Езжай за город на автомагистраль. Там и разгонишься.

   – Показывайте, как отсюда выехать!

   Сидеть за рулем такой машины было все равно, что вести самолет на взлет. Как только мы выехали из города, я вдавила педаль «газа» до упора и понеслась вперед. И орущая музыка, разрывающая барабанные перепонки, и терпкий аромат парфюма Айени, распространяющийся по салону, и свобода, которую ощущаешь всем телом, летя на огромной скорости в неизвестность, – я запомнила все это навсегда. Вот она – жизнь – череда мгновений, которые складываются в долгий путь и оставляют следы в нашей памяти. Вокруг уже было темно, когда мы вернулись к магазину.

   – Спасибо, Айени.

   – Ты говоришь так, будто о чем-то сожалеешь.

   – Просто мне стало грустно, вот и все, – призналась я.

   – Отчего тебе грустно? От того, что у тебя нет такой машины?

   – Нет. Машина – это всего лишь кусок железа.

   – Не смей так говорить о моей Малышке! – он погладил ладонью приборную панель.

   Я засмеялась и вернула Айени ключи.

   – Спасибо, что дали возможность почувствовать себя живой.

   – Алексис, тебе нужен секс, – вполне серьезно заявил Айени.

   – Может, и нужен, но секса с вами у меня не будет. Простите.

   – Не зарекайся…

   – Вы – хороший, – ответила я и погладила его по щеке, точно так же, как и он меня в магазине. – Жаль только, что слишком испорченный.

   – Подумай, возможно, именно тебе суждено меня исправить, – подмигнул мне Айени.

   – Я могу задать вам один вопрос?

   Айени нахмурился поначалу, но затем улыбнулся:

   – Только один? Я полагал, что вопросов будет больше.

   – Их действительно много, но что-то я сомневаюсь, что вы на них ответите.

   Айени рассмеялся:

   – Не томи, Алексис. Задавай свой «один» вопрос.

   – Вы знаете, что Питер не райот?

   Айени отвернулся от меня и посмотрел в окно.

   – Мне интересно, откуда это знаешь ты, – произнес он.

   – В его личных вещах я нашла одно украшение. Золотой треугольник с вращающимся внутри кольцом. Три стороны треугольника – это послушник, хранитель и райот. А кольцо в центре – это палач. В любой момент палач может избрать одну из трех сторон, и либо убить, либо воскресить. Такие украшения райоты дарили своим детям – высшим палачам.

   – Высшие и низшие палачи, – Айени повернулся ко мне. – С высшими все понятно – они рождаются с метафизическим уровнем райотов. А что скажешь про низших палачей?

   – При проверке их метафизический уровень соответствует послушнику, – ответила я.

   – Во время Восстания послушников первыми, на кого стали охотиться, были палачи из списка оглашенных имен, – казалось, Айени пытается мне что-то втолковать. – Им всем было девятнадцать и более лет. В тени остались палачи, которые не успели пройти процедуру официальной идентификации. Им было восемнадцать и меньше. Их вычисляли по показаниям предателей. Чаще всего эти показания добывали во время пыток. Считается, что девяносто процентов палачей погибли во время Восстания. А из оставшихся десяти процентов выжили в основном дети и подростки, не достигшие возраста официального оглашения их имен. И большинство из этих детей и подростков были низшими палачами, – Айени внимательно смотрел на меня. – Твоя семья тоже погибла во время Восстания, – Айени продолжал развивать мысль. – И пусть в твоем личном деле сказано, что это был несчастный случай, ты-то знаешь, как и почему это произошло. Тебе было шестнадцать и год ты воспитывалась в приюте. И получила частный грант на обучение. Архиереи при расследовании дела о парасуициде Питера сообщили нам, что его родители погибли о время Восстания. За ним приглядывал старший брат, который в последствии тоже умер из-за каких-то проблем с сердцем. К слову сказать, Питер стал журналистом. Закончил обучение год назад и вернулся в соседний С., чтобы работать в нашей местной газетенке, где занимаются исключительно тем, что собирают сплетни по округе. Будь я на его месте, поступил бы так же: уехал бы подальше от суеты больших городов в какое-нибудь захолустье и устроился на работу, чтобы попытаться жить в тени, опасаясь быть пойманным кем-то за происхождение, о котором не просил. Ты таких городков сменила много, Алексис. Высший или низший палач – попасться можно только на прыжке. Послушники прыгать не могут. Для райота предел – третье измерение. Я видел тебя во втором. И либо ты райот, либо… – Айени лукаво улыбнулся, – … нет никакого глушителя в твоем удостоверении личности, послушница.

   – Он вам рассказал, – прошептала я.

   – Он рассказал мне, потому что тебя не просто так остановили в С. и проверили твой метафизический уровень. О том, что вы с ним поедете в С. знали только мои сестры. И это старый знакомый как бы случайно проезжал мимо парковки и остановил тебя. Одьен понял, кто его отправил, когда этот знакомый передал привет нашей старшей сестре. Вопрос не в том, Алексис, как ты прошла тест, а в том, что тобой интересуется моя семья. А это уже настоящая проблема. У каждого в нашей семье есть свои секреты, и есть темы, которые мы никогда не обсуждаем. Моя сестра не просто так подослала к тебе архиерея. Она беспокоится обо мне и Одьене. Наше с Одьеном мнение в этом вопросе ее не интересует. Как и наши родители, сестра считает, что вправе вмешиваться в нашу жизнь и строить ее так, как будет лучше для нас с ее точки зрения. Мы терпим такое отношение, потому что зависимы. Потому у нас с Одьеном доли в общем бизнесе, и, если хотим оставаться у кормушки, снабжать клинику спонсорской помощью, ездить на дорогих машинах и оплачивать счета, нам придется мириться с таким отношением. Вот это все, – он постучал пальцами по приборной панели, – плата за жизнь в золотой клетке. А ты… Если ты та, кто я думаю, не видать моей семье спокойной жизни, – Айени злобно усмехнулся и наклонился ко мне. – И мысли об этом согревают меня лучше, чем теплое тело под боком по ночам.

   – Что вы задумали?

   – Поквитаться, конечно же, – ответил он.

   – С Одьеном? – едва слышно спросила я.

   – Нет, Алексис. Своего брата я в обиду не дам.

   – Тогда, на кого вы точите зуб?

   – Уже поздно, Алексис. Тебе пора возвращаться домой.

   Я еще раз взглянула на него, а потом отвернулась и вышла из машины. Возможно, он не в себе? Возможно, он просто болен? С кем он хочет поквитаться? Со своей семьей? Кто может желать зла своей семье? Кто и за что? Возможно, в этом городе не одна я – жертва Восстания? Возможно, весь город кишит такими же жертвами, как и я?

   ***

   Той ночью мне снова приснился кошмар. Я бежала от сервисной станции в сторону квартала хранителей. По сугробам, через лесополосу, разделяющую респектабельный район города, в котором я выросла, с менее респектабельным районом, в котором жил партнер по бизнесу и хороший друг моего отца.

   Взрывы вдалеке были похожи на раскаты грома, а от вспышек становилось так же светло, как днем. Отец сказал, что я должна сделать. Назвал улицу, номер дома и слова, которые я должна сказать Григорию Носову. Я вышла из лесополосы на рассвете. Этот район города был плохо мне знаком. Дома здесь были расположены слишком близко друг от друга, улицы не такие широкие, без изысканных клумб и кованных декоративных заборчиков. Машины попроще, детские площадки поскромнее, дома одноэтажные, хоть и не похожие друг на друга. Хранители всегда держались обособленно от райотов и послушников, как будто пытались держать нейтралитет. И хотя дети хранителей учились с послушниками в одних школах, взрослые хранители чаще имели дело с представителями райотов, потому и нейтралитет хранителей казался всем лишь маскарадом.

   По улицам района ездила военная техника. В домах горел свет. Здесь никто ничего не взрывал и ни в кого не стрелял. Как будто все, что творилось за лесополосой в соседнем квартале, их не касалось. Я топала по сугробам и пряталась за кустами, обходя дом за домом со стороны внутренних дворов, пока не напоролась на одну из домашних собак. Она сидела на цепи возле будки и начала громко лаять. Я пыталась переползти через ограду из кустов в соседний двор, когда услышала этот звук. Щелчок от перезарядки оружия. Собака продолжала лаять, пальцы медленно отпустили ветви кустов, и я повернулась лицом к тому, кто целился в меня. Это была женщина-хранительница. В спортивном костюме и сапогах, она удерживала дробовик двумя руками и смотрела на меня.

   – Груша, заткнись! – закричала она собаке, и та перестала лаять.

   – Пожалуйста… – прошептала я, глядя на незнакомку. – Отпустите меня…

   Послышался шум с другой стороны вечно зеленого забора. Кто-то открыл дверь и вышел на улицу.

   – Мила, что у тебя там? – закричала какая-то женщина.

   Незнакомка смотрела на меня. Я – на нее.

   – Груша разнервничалась, и я вышла посмотреть! – ответила она и опустила дробовик.

   Подошла к живой изгороди и остановилась рядом со мной. С противоположной стороны подошла ее соседка.

   – Ну как ты, Мила? Роман не звонил? – спросила соседка.

   – Пока нет. А Леня твой? Звонил?

   – Нет. Надю еле спать уложила. Всю ночь бомбили.

   – Думаю, это еще не конец, – Мила переминалась с ноги на ногу. – По сети передают, что авиатехнику подняли по тревоге.

   – Нас обстреливать не будут! – в пылу воскликнула соседка. – А этим тварям так и надо! Ладно, пойду в дом. Леня сказал не выходить, пока все не утрясется.

   – Ну, давай. Еще увидимся, – женщина развернулась и пошла в сторону своего дома.

   Потом остановилась и обернулась. Взгляд заскользил поверх зеленой изгороди.

   – Ползи в дом, – шикнула она. – Быстро!

   И я поползла. На четвереньках. Забралась по деревянным ступенькам и уткнулась носом в плетеный половик. Женщина закрыла дверь и присела рядом со мной на корточки.

   – Тебе сколько лет?

   – Шестнадцать, – ответила я.

   – Как зовут?

   – Алена.

   – А фамилия?

   – Евстофова.

   – Твою мать! – женщина встала и отошла от меня на несколько шагов. – Ты здесь одна?

   – Да, – закивала я, прижимая трясущиеся от холода руки к груди.

   – Мать и отец… – женщина осеклась.

   – Погибли.

   – А сестра? У тебя ведь была еще сестра?

   – Ее нет, – ответила я и свернулась калачиком на полу.

   – Господи… – прошептала женщина. – Господи… Они же обещали не трогать детей…

   Я молчала. Думала о том, что недолго пробуду в тепле этого дома. Сейчас эта хранительница позвонит, куда следует, и сдаст меня. Собака… Во всем виновата собака. Если бы не залаяла, я бы была уже далеко.

   – Ты ведь послушницей родилась? – спросила женщина.

   – Да.

   – Раздевайся, – она подошла ко мне и стала стягивать сапоги. – Ты вся мокрая. Нужно горячую ванну принять, иначе подхватишь пневмонию. Давай! Шевелись!

   И я делала, что она говорила. Разделась, оставив вещи на полу. Прошла за ней в ванную, уселась на дно и смотрела, как вода стекает в сток.

   – Горячую воду сразу делать нельзя, – шептала себе под нос женщина. – У тебя может быть обморожение, поэтому будем постепенно повышать температуру воды в ванной, пока не согреешься.

   – Вы сдадите меня? – напрямую спросила я и подняла глаза на хранительницу.

   – Я не знаю, – выдохнула она.

   – Спасибо за честность, – ответила я и закрыла глаза.

   ***

   Я проснулась в воскресенье и целый день провела, лежа на диване. Идеальный выходной, с моей точки зрения. Дожить бы до понедельника – и на том спасибо. Я дожила, и в семь утра была на парковке возле больницы. Приемное отделение встретило меня, как подобает, то есть никак. Следуя своему обычному маршруту, я поднялась по лестнице на третий этаж и свернула в санпропускник. Я уже поняла, что негласно «первой хирургией» называли отделение Айени, «второй» отделение плановой хирургии, которое располагалось на четвертом этаже, «третьей» – наше отделение, то есть «экстренную хирургию».

   Достав из шкафчика очередной мужской костюм, я начала переодеваться. И только я стянула с себя брюки, как дверь за моей спиной распахнулась, и в нее вошел никто иной, как Одьен. Я даже замерла на мгновение, но он, как ни в чем не бывало, прошел к своему шкафчику и начал переодеваться.

   – Здравствуйте, – в пустоту произнесла я.

   – Доброе утро.

   Я быстро надела хирургический костюм, схватила сумку и понеслась в ординаторскую. Дежурный доктор Петкинс спокойно сидел на своем стуле и смотрел… …порно. Заметив меня, он даже не удосужился оторваться от голографического экрана, как будто звук в это время был выключен.

   – Порно, доктор Петкинс? В семь двадцать утра?

   – Друг из приемника принес. Тут две барышни и…

   – Подробности оставьте при себе, – скривилась я и направилась к кофеварке.

   Петкинс выключил звук и с восклицаниями «ну, люди, дают!», продолжил просмотр.

   Мужчины, что тут скажешь. Это еще ничего. Вот, когда они начинают обсуждать подробности своей интимной жизни, тогда действительно становится тошно. И красочно все распишут, и оценку по шкале присвоят. Ах, да! Совсем забыла про пошлые анекдоты, которые они травят. Хорошо, когда все в меру. Но, если слышишь их изо дня в день, устаешь.

   – Не любишь порно? – спросил доктор Петкинс. – Это же смешно, особенно текст, который для них пишут.

   – Согласна, звуковую дорожку можно включать отдельно и долго смеяться над всем происходящим.

   – Ясно все с тобой! – махнул рукой Петкинс. – Моя тоже порно не любит. А вот Анжелине нравится.

   Я промолчала. Анжелина, очевидно, предпочитает то, на что жена не соглашается.

   – Ах, да, совсем забыл спросить про твое самочувствие!

   – Все хорошо, как видите.

   – Вот и отлично. А то мы все тут перепугались. Одьену, кстати, тоже плохо было.

   – Плохо?

   – Да, он ушел через час после тебя. Сказал, что съел что-то не то.

   Странно… Никто и словом не обмолвился об этом…

   – Я встретила его в раздевалке утром. Мне показалось, что он выглядит вполне здоровым.

   – Он быстро приходит в себя, совсем, как ты. Да и не припомню, когда он в последний раз болел.

   – Как дежурство прошло? – сменила тему разговора я.

   – В твоей палате одна поступившая. На переходе машина сбила. Там несколько ребер и «открытый голени». Ей травматолог из приемного конструкцию внешней фиксации поставил и рану ушил. Дальше ты уж сама.

   – Пойду, взгляну на нее.

   – Да, и к обходу подготовься. Наверняка Оди сегодня тебя почистит.

   – Почему вы так решили?

   Петкинс повернулся ко мне лицом и, прищурив один глаз, выдал:

   – Мы тебя предупреждали, но ты, плохая девочка, не послушалась. Теперь будешь пожинать плоды…

   – Вы о чем?

   Петкинс тяжело вздохнул, но все же ответил:

   – О твоем романе с Айени знает вся больница.

   – Ах, это… Ничего, потрещат и забудут.

   – Ой-ей-ей, девочка. С огнем играешь!

   – Да ни с кем я не играю. Айени помог мне в магазине – вот и все.

   – Про машину тоже все знают…

   – Удивили. Покататься, что ли, нельзя?

   – Айени никого к своей машине на пушечный выстрел не подпускает, а тебе руль доверил.

   Вот засранец!!!

   – Значит, я – первая. Это все? Все слухи?

   Доктор Петкинс замялся, и я поняла, что за воскресный день новость обошла город по кругу и была приправлена маленькими подробностями.

   – Ну, говорите уже! – не выдержала я.

   – Моей жене сказали, что из-за встречи с тобой Айени не явился на праздник, посвященный дню рождения его матери. Понимаешь, чем дело пахнет?

   – Дерьмом оно пахнет, – вздохнула я.

   – Так что, не стой! Иди, готовься к обходу.

   – Иду, – промычала я и поплелась к сестринскому посту.

   Когда я вернулась, вся команда, кроме Одьена, была в сборе.

   – Ну что, Ней, готова к обходу? – спросил Ельзи и тут же рассмеялся.

   Коллеги его поддержали. Я не обижалась, ведь смех этот не был злым, а скорее, ободряющим. «Держись, мол, девка, раз попала».

   – Все здесь?

   Я обернулась и увидела Одьена, заглянувшего в ординаторскую. Общее веселье резко оборвалось.

   – Пойдемте.

   Я вышла в коридор следом за доктором Наварро и увидела Кейдж, сопровождавшую Одьена.

   – Что она здесь делает? – зашипела на ухо Петкинсу.

   – Не знаю, может из-за твоей избитой пришла?

   – С моей избитой все в порядке.

   – Значит, к Одьену. Велика разница, – ответил Петкинс и покачал головой.

   Мы остановились возле сестринского поста.

   – Доктор Оусен сегодня сопроводит нас на обходе, – прокомментировал Одьен.

   «Держите меня сорок человек». В состояние ярости я пришла за несколько минут. Кейдж кивнула мне и сдержанно улыбнулась.

   – Ней, начинайте! – огласил Одьен, как только мы вошли в первую палату.

   Мистер Гростер. Поступил в четверг.

   – Дату, конкретно! – отчеканил Одьен.

   – Восьмого сентября, – исправила свою оплошность я и продолжила: – Падение с высоты трех метров. Получил закрытую черепно-мозговую травму легкой степени тяжести. Сотрясение головного мозга. Переломы четвертого, пятого, шестого ребер справа. Закрытый двухлодыжечный перелом справа с подвывихом стопы кнаружи.

   – Диагноз! – вновь отчеканил Одьен.

   – Я уже озвучила диагноз.

   – Нужно говорить «диагноз» и перечислять все по порядку, как подобает, а не как вам в голову взбредет.

   – Извините, доктор Ригард. Я могу продолжить или повторить диагноз как подобает?

   – Повторите!

   – Диагноз: Сочетанная травма: закрытая черепно-мозговая травма легкой степени тяжести. Сотрясение головного мозга. Закрытая травма грудной клетки: переломы четвертого, пятого, шестого ребер справа. Закрытый перелом внутренней и наружной лодыжек костей правой голени со смещением отломков и подвывихом стопы кнаружи. Девятого сентября две тысячи двести второго года, – на этой фразе я специально сделала акцент, – выполнен внутрикостный остеосинтез с использованием имплантации активного регенерата тканей. Послеоперационный период протекает без особенностей.

   – Что получает? – спросил Одьен.

   Я обреченно вздохнула и перечислила препараты.

   – Иммуномодулятор! Почему его нет?!

   – Применение иммуномодуляторов считается малообоснованным у пациентов с хорошей переносимостью костных регенератов в анамнезе.

   «На, подавись», – было написано на моем лице. Кейдж, которая все это время стояла рядом с Одьеном, продолжала ухмыляться. Мои коллеги, казалось, тоже забавлялись спектаклем. В общем, весело было всем, кроме меня и Ригарда. Дальше все продолжилось в том же духе. Когда мы добрались до Софи, я уже еле сдерживалась. Кейдж быстро доложила обстановку со стороны сохраненной беременности и, извинившись, удалилась. Ура, наконец-то! Одьен продолжал издевательства и в момент, когда поток моих пациентов иссяк, переключился на Ельзи. Коллеге досталось по всем направлениям. Его сменили Наварро, Петкинс и Патриксон. Получили все.

   Основная часть представления развернулась в реанимации. Все присутствующие то и дело пялились на меня, перешептываясь за спиной.

   – Это она?

   – Да, говорю же.

   – Ну так, ничего, вроде.

   – Еще бы. Говорят, из-за нее Айени не попал на день рождения матери!

   – Какая там мать, если с тобой такая кувыркается.

   Айени объявился на представлении как раз вовремя. Пребывая в прекрасном расположении духа, он поприветствовал всех присутствующих и задержал взгляд на мне. Я кивнула в ответ и отвернулась. «Засранец, самый настоящий!» Этого ему показалось мало: уже через пять минут он оттянул меня за локоток в сторону, что, естественно, заметили все остальные.

   – Что случилось? – спросил, как ни в чем не бывало.

   – Будто вы не знаете! – огрызнулась я.

   – Догадываюсь.

   – Одьен меня на обходе полной идиоткой выставил.

   – Напортачила?

   – Если бы. Сегодня всем досталось.

   – Ничего, скоро успокоится. Ты, главное, держи себя в руках.

   – А я-то тут причем? – праведно возмутилась я.

   – Притом, – кратко ответил Айени.

   – Это все, что вы можете сказать?

   Айени плотоядно улыбнулся и похлопал меня по плечу. Все ясно. Ему весело. Я отошла от Айени и вернулась в строй, оказавшись рядом с Денни, то есть с Башней.

   – О, привет. Не видел тебя, – оживился он.

   – Неужели?

   – Чего такая заведенная?

   – Хоть ты не начинай, ладно? – простонала я.

   – О-о-о, как все запущено… – улыбнулся Денни. – Смотри, Оди тебя взглядом сверлит.

   – Не хочу даже смотреть в его сторону.

   – И Айени тоже...

   – Достали оба!

   – Скоро до твоего пациента доберемся. Ты в курсе, что ему на выходных хуже стало?

   – Подожди… Как это хуже…

   – «Надуло» гематому внутричерепную. Загрузился за несколько часов. Его взяли по экстренной в субботу. Гематому опорожнили, но состояние тяжелое. На «поддержке» едва тянем.

   – Как же так… – прошептала я, глядя на Башню. – Откуда гематома-то взялась?

   – Такое случается, Алексис. Особенно после травмы. Лопнул сосуд и все, натекло.

   Мы плавно переместились к кровати Питера. Первым о его состоянии докладывал Денни. Затем в дискуссию вступили нейрохирурги во главе с Айени. Вердикт звучал настолько обыденно, что меня начало мутить:

   – Перспективы не радуют, но будем наблюдать.

   Делегация переместилась к следующей койке. Я же продолжала стоять на месте и глядеть на Питера.

   – А я предупреждал, – прошептал Айени мне на ухо.

   – Это все, что вы хотели мне сказать, доктор Ригард? – голосом, лишенным эмоций, спросила я.

   – Оставь его. По данным сканирования, дела у него хуже некуда.

   Я не слышала больше никого и ничего. Стоя позади собравшихся здесь врачей, я думала о том, насколько мало мы знаем о себе. Процессия начала расходиться. Когда они закончили обход?

   – Ней, вы идете? – позвал меня Наварро.

   – Да, уже иду.

   Мы собрались в ординаторской, и Одьен начал вещать. Ко мне вопросов у него не было, зато опять получил Ельзи.

   – Дневник осмотра пациента – это официальный документ! Если еще раз вы пропустите беременность у пациентки с криминальной травмой, будете зачитывать мне протоколы осмотра вслух в свободное от основной работы время! Все понятно?

   – Да, доктор Ригард, – ответил Ельзи и покосился на меня.

   Я покачала головой в знак того, что не я его заложила. Он так же кивнул в ответ, догадавшись, что здесь не последнюю роль сыграла Кейдж Оусен.

   – На этой неделе доктор Ней будет оперировать во вторник и четверг, – продолжал говорить Одьен. – С планом ознакомитесь позже, доктор Ней. И еще я поставил вам первое дежурство на завтра. Вас такой вариант устраивает, или были другие планы?

   – Устраивает, – спокойно ответила я.

   «Или у вас были другие планы, доктор Ней?», – продолжал кривляться Ельзи после ухода Оди. – Не отменил ли я вам маевку, доктор Ней, сегодня сообщив о том, что завтра вы дежурите?

   – Успокойся, Ельзи, – огрызнулась я. – Достало уже.

   – Меня тоже, – заметил Патриксон.

   – Знаешь, с кем ты дежуришь? – вдруг спросил Наварро, ехидно улыбаясь.

   – С кем?

   – Поздравляю! Завтра ответственный дежурный по хирургии – доктор Одьен Ригард!

   Я потерла лоб и скривила лицо.

   – Великолепные перспективы.

   – О, да. Но не волнуйся. У Оди – своя комната отдыха.

   – В смысле?

   – Он спит в служебке возле своего кабинета. Самостоятельно туда диван три года назад перетащил, – кивнул Наварро.

   – Зачем?

   – Ну, не с нами же ему на одной кровати валяться!

   – Логично.

   – Ты, главное, не нервничай, – посоветовал Петкинс. – Просто, держись от него подальше и все.

   – Это как, если он – ответственный?

   – А так! Или ты не знаешь, как от начальства бегать?

   – Все ясно. Спасибо, что предупредили.

   – Да, и обход в два часа ночи сделать не забудь, – подмигнул мне Наварро. – Вряд ли он с тобой пойдет, но проконтролировать может.

   – Доктор Ней, руководитель просил вас зайти к нему, – сообщила медсестра, высунув голову из-за двери.

   – Уже иду, – нежным голоском пропела я, чем весьма развеселила своих коллег.

   Я открыла дверь кабинета Одьена и заглянула внутрь.

   – Проходите, присаживайтесь, – пробурчал Одьен.

   Я присела на стул перед его рабочим столом и приготовилась слушать.

   – Ко мне перед вашим приходом заходил доктор Айени Ригард.

   Я молчала.

   – Он был возмущен тем фактом, что по отношению к вам на утреннем обходе, по его мнению, я вел себя предвзято. Доктор Айени полагает, что мое поведение вызвано слухами, распространяемыми по нашей больнице о ваших с ним личных отношениях. Я хочу спросить вас, доктор Ней: вы считаете, что сегодня я был некорректен с вами?

   В этот момент Одьен посмотрел на меня. Темные, почти черные глаза всматривались в мои, и я не могла понять, что именно он хочет услышать.

   – Не мне судить о вашем корректном или некорректном поведении по отношению ко мне, доктор Ригард.

   – Но вам показалось, что я веду себя предвзято? – повысил тон Одьен.

   – Что вы хотите услышать от меня?

   – Отвечайте на вопрос!

   – Некорректно? Да! Вы вели себя не только некорректно, но и бестактно, указывая на мои ошибки в присутствии коллег и пациентов! Вы придирались к моим словам, прекрасно понимая, что я не смогу вам возразить. Вы и ваш брат выставили меня на посмешище, дав повод остальным обсуждать мою личную жизнь! Такой ответ вы хотели услышать, доктор Ригард?!

   – Понизьте тон, пожалуйста.

   – Простите, – ответила я и отвернулась.

   Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволяла себе разговаривать подобным образом с коллегами, не говоря уже о руководстве. Но вот в тот момент я, почему-то, не смогла сдержаться. Вернее, я вновь не смогла сдержаться. Гнев переполнял меня, когда я вспоминала утренние события и единственное, чего мне хотелось – так это разорвать Одьена в клочья в его собственном кабинете.

   – Это – маленький город и вы, приехав работать сюда, должны были понимать, что ваша личная жизнь будет обсуждаться на каждом углу! И заводя интрижку с руководителем нейрохирургии, вы должны были быть готовы к тому, что о вас будут судачить!

   Такого я стерпеть никак не могла. Поднявшись со стула, я нависла над Одьеном, как туча, грозя излить все свое негодование и гнев ливневым дождем.

   – Кто дал вам право унижать меня?! – прошипела я. – Кто дал вам право судить меня? Вы – последний человек, перед которым я буду отчитываться, где и с кем провожу время! И это, черт побери, вас совершенно не касается!!!

   – Он бросит тебя через несколько недель, и ты придешь ко мне, просить перевести тебя из этой больницы в другую! – подпрыгнул со своего места Одьен.

   – Если я и приду просить кого-то о переводе, то это будете не вы!!!

   Дверь. Входная дверь. Я спокойно прошла к ней и вышла в коридор.

   Несколько минут проведя в туалете, я все-таки смогла взять себя в руки и направилась в ординаторскую.

   – О, Алексис! – воскликнул Петкинс. – Тебя искала твоя пациентка. Эта, избитая…

   – Софи.

   – Она выписаться хочет.

   – Только с разрешения руководителя.

   – Ты это не нам говори, а ей, – кивнул в ответ Ельзи.

   – Да, конечно… – пробурчала я и сразу же направилась в палату.

   Одетая и собранная Софи сидела на кровати.

   – Может быть, задержитесь на пару дней? – спросила я, но она, естественно, отказалась.

   – Мы уезжаем. Сегодня же.

   – Мне нужно время, чтобы подготовить документы.

   – Я буду ждать вас здесь, доктор Ней.

   Я оформила документы за пятнадцать минут, но вот заставить себя пойти к Одьену в кабинет за разрешением на преждевременную выписку все еще не могла.

   Попив кофе, я собралась с мыслями и поднялась из-за стола. Именно в этот момент Одьен сам вошел в ординаторскую. «На ловца и зверь бежит», – подумала я и сразу же подошла к нему.

   – Софи Крейн хочет выписаться сегодня.

   Он посмотрел на меня, затем на протянутый мною голопорт, и вновь на меня.

   – Рано еще.

   – Мы не имеем права удерживать ее насильно. В любом случае, необходимо ваше разрешение.

   Одьен выдернул тубус порта из моих рук и начал листать электронные страницы.

   – Нет заключительного осмотра гинеколога.

   – Доктор Оусен осматривала ее утром.

   – Я не вижу ее подтверждения в эпикризе.

   А вот это называется «твою мать!».

   – Я поняла, – ответила я и, перехватив тубус, вылетела из ординаторской.

   А знаете, что самое интересное? Кейдж Оусен в отделении гинекологии не оказалось. Она ушла домой пораньше. Вот так, просто, взяла и ушла домой на четыре часа раньше окончания рабочего дня! Но, естественно, меня это не остановило. Подтверждение руководителя отделения гинекологии вполне могло решить мою проблему. Его я получила в течение пяти минут, четыре из которых доктор Галахер просто изучала медицинскую карту Софи и меня, вместе с ней.

   Когда дело было сделано, я спустилась к нам на этаж и тут же засеменила к кабинету Ригарда. Естественно, его там не оказалось. Я метнулась в ординаторскую – там его тоже не было. Ушел, как мне пояснили коллеги. Минут пять назад. Дальше был сестринский пост, где передо мной развели руками. Приемник. Оперблок. Реанимация. Снова наш этаж. Я бегала по больнице с высунутым языком в течение часа, пока, наконец, не поняла, где именно он может быть.

   Пятый этаж. Нейрохирургия. Я постучала в кабинет Айени и, получив разрешение, вошла в него. И… …вы не поверите! В кабинете сидели три персоны: сам господин Айени Ригард, господин Одьен Ригард и госпожа Кейдж Оусен, которая, как оказалось, домой все-таки не ушла.

   Я оскалилась и кивнула всем троим.

   – А, Алексис! – воскликнул Айени и тут же подошел ко мне. – Кофе будешь?!

   – Нет, спасибо, – я повернулась к Одьену и протянула голопорт.

   – Вы получили разрешение? – спросил он, приподняв бровь.

   – Да. Руководителя отделения гинекологии.

   Кейдж хмыкнула и отвернулась.

   – Я посмотрю документы у себя в кабинете, – ответил Одьен и улыбнулся.

   – Хорошо, я подожду вас в отделении, – ответила я и вылетела из кабинета Айени.

   Нет, я не собиралась поступать так, как поступила. Но, прождав Одьена еще в течение получаса, поняла, что, играя по правилам, проиграю этот бой. Он собирался меня довести до белого каления? Что ж, он это сделал!

   Я вернулась к кабинету Айени и вновь постучала.

   – Войдите!

   – Простите, что прерываю вас, – тихо произнесла я и вошла внутрь.

   Ничего не изменилось. Все трое продолжали восседать там, будто работы другой у них не было.

   – Доктор Ригард, – обратилась я к Одьену, – вас вызывает служба охраны.

   – С чего вдруг? – не понял он.

   – К сожалению, Софи Крейн покинула отделение самовольно. Ее отказ от дальнейшего лечения у нас есть, но служба охраны интересуется вашим заключением. Если вы решите, что ей необходимо дальнейшее лечение, они попытаются ее разыскать, – в этот момент я улыбнулась.

   Видели бы вы его лицо! Кейдж прикрыла рот рукой и отвернулась. Смешок Айени я услышала из-за спины.

   – Давайте документы! – прошипел Одьен.

   – Они на посту охраны. Требуется ваше личное присутствие, доктор Ригард, – наигранно вздохнула я и, развернувшись, направилась к двери. – Еще раз, простите за беспокойство.

   Я понимала, что вся эта история еще вылезет мне боком, но сейчас… Сейчас я чувствовала себя настолько удовлетворенной, что готова была заплатить любую цену за победу в этом поединке!

   Я проснулась в шестом часу утра с зареванным лицом и призрачными воспоминаниями о тех, кого уже никогда не будет рядом. За окном шел дождь. Мерно постукивая в окна моего дома, он словно нашептывал, что ничего хорошего сегодня меня не ждет.

   Я приготовила завтрак и, приведя себя в порядок, поехала на работу. Ровно в семь утра я пересекла приемное отделение и поднялась в санпропускник. Открыв дверь, я увидела Одьена. Он только начал переодеваться. Закрыв дверь, я присела на корточки в коридоре и стала ждать.

   Спустя несколько минут он вышел и, просто обогнув меня, вошел в отделение. Многообещающее приветствие и прекрасное начало рабочего дня!

   Кофе, медкарты, снова кофе. Утренний обход. «Помятый» доктор Ельзи после ночной смены. Приход коллег на работу. Шуточки и пошлые анекдоты. Операционный день, в котором я не принимала участия, потому как Ригард вычеркнул меня из плана. Три кружки кофе.

   В пять часов, когда все начали собираться по домам, в ординаторскую вошел Одьен и позвал меня в свой кабинет. Я молча шла за ним, вглядываясь в высокую стройную фигуру неизвестного мне человека. Злоба, что еще вчера переливалась через край, исчерпала себя и превратилась в пустоту. Никаких чувств, никаких эмоций. Странное состояние, но вроде бы, привычное для меня.

   – Проходите, присаживайтесь, – произнес он, распахивая дверь передо мной.

   На этот раз я выбрала кресло. Сама не знаю, почему и как осмелилась, но переступив порог его кабинета, я тут же зашагала вперед и присела именно в кресло.

   Ни кофе, ни чая мне не предложили. Ну, еще бы! После моей вчерашней выходки ничего другого ожидать не следовало.

   Одьен присел в соседнее кресло и откинулся на его спинку.

   – Сегодня мы будем работать вместе. Хотя, вы должны уже об этом знать. Ельзи передал вам браслет связи?

   Я подняла руку, демонстрируя Одьену электронный браслет.

   – В приемник на подмогу вызывают нечасто и, в основном, до часу ночи. Затем больница засыпает до утра. Обходов в отделении за дежурство три: в одиннадцать вечера, два ночи и шесть часов утра. Если что-нибудь случится, медсестры свяжутся с вами по сети. Сегодня с нами работают Николетт и Лорейн. Все госпитализации вы согласуете со мной, точно так же, как и вызываете на спорные и проблемные случаи. На экстренные операции зовете меня. Вроде бы все.

   – Я могу идти?

   – Да, можете.

   Я встала и прошествовала к выходу. Что ж, посмотрим, что принесет мне это дежурство.

   Не успела я до ординаторской дойти, сработал мой браслет.

   – Ней слушает, – вздохнула я.

   – Доктор Ней, это приемное. Здесь обратились с травмой, не могли бы вы посмотреть?

   – А где ваш травматолог? – спросила я.

   – Разве он один справится? – недоуменно констатировала медсестра.

   Я приняла решение спуститься вниз и разобраться во всем на месте. Травматолог приемного отделения, доктор Гроун, объяснил мне, что к чему, буквально несколькими фразами:

   – Либо помогаешь тут и мы валим спать в двенадцать, либо я разгребаю здесь все один, но тебя, дорогая моя, вызываю на консультацию к каждому своему пациенту.

   Я подняла обе руки и пожала плечами:

   – Я здесь, чтобы помочь вам!

   Пожилой доктор Гроун улыбнулся мне в ответ и указал пальцем на группу пациентов, сидящих в холле. Кажется, их было человек двадцать, не меньше.

   – Они что, все к нам? – спросила я.

   – Нет, половина к хирургам. Не стойте, доктор Ней, берите медсестру и вперед.

   – И где медсестру взять?

   – Триша! – закричал доктор Гроун. – Триша, где тебя черти носят?!

   – Да здесь я! – раздалось откуда-то сбоку.

   Я обернулась и увидела даму в годах, надвигающуюся на нас.

   – Триша, солнышко, помоги доктору Ней, – расплылся в улыбке доктор Гроун.

   Триша остановилась напротив меня и уперла пухлые руки в объемные бока.

   – А вы красотка, доктор Ней, – хмыкнула медсестра. – Кто ж надоумил вас стать травматологом?

   – Обстоятельства, – улыбнулась я.

   – В общем, я Триша и помогу вам сегодня.

   – Спасибо, Триша.

   – Пойдемте, выберем счастливчика, которому повезет смотреть на ваше красивое лицо, а не на помятую физиономию Гроуна, – медсестра развернулась и направилась в сторону холла.

   Я засеменила следом за ней. Парнишка с переломом руки, две женщины с резаными ранами и несколько подростков с ушибами. В девять вечера я собралась сделать перерыв и сходить в туалет, но увы, меня снова вызвали прямо у дверей в «заведение». Поскольку потерпеть еще немного я была в состоянии, свидание с горшком пришлось временно отложить.

   Пропитанный спиртом и мочой мужчина в грязной одежде со слипшимися волосами ожидал меня в смотровой.

   – Что случилось? – спросила я, подходя к нему и дергая руками в перчатках за мочки ушей.

   Кроме мычания, в ответ я не услышала ничего.

   – Раздеваем его, – сообщила я Трише и начала стягивать с неподвижного тела провонявшую одежду.

   – Его нашли на улице. Валялся там с обеда. Люди вызвали архиереев, а те – неотложку, – пояснила медсестра.

   – Где бригада, которая доставила его?

   – Уже уехали, – пожала плечами Триша.

   Я обернулась к ней и вскинула брови.

   – Здесь так заведено?

   – Ну, как вам сказать…

   – Все ясно.

   Я начала осмотр. На голове под коркой крови – рана. Лицо отечное, хотя в его состоянии – это почти что норма. На пальпацию шеи он не отреагировал. Я надавила на грудь, и тело дернулось под моими руками, продолжая что-то мычать. Живот «спокойный». Таз без особенностей.

   – Поставьте катетер. Посмотрим, что там с мочой.

   С мочой пациента было все в порядке. Ран на ногах не было, но вот левая голень неизвестного была изогнута посредине, что свидетельствовало о переломе обеих костей.

   Этого мужчину просто подобрали на улице и привезли сюда. Никто не мерил ему давления, никто не пытался натянуть фиксатор на сломанную ногу. Вонючий, пьяный, он никому не был нужен. И, честно говоря, мне тоже было на него наплевать. Но, либо ты делаешь свое дело хорошо, либо не делаешь его вообще. Я помогала ему, потому что я – врач.

   – Возьмите анализы, потом просканируем. Вызовите нейрохирурга и хирурга. Пока все.

   – Хирург из приемного в операционной. Звать ответственного?

   – Зовите, – пожала плечами я.

   Одьен пришел, когда результаты сканирования были сброшены в общую больничную сеть. Поздоровавшись с Тришей, он склонился над пьяным телом и похлопал его по щеке.

   – Как вас зовут? – громко спросил Одьен.

   – Сла-а-а-ик, – пробурчал мужчина.

   – Как?

   – Сла-а-а-вик…

   Одьен хлопнул Славика по щеке, и мужчина приоткрыл заплывшие веки.

   – Где находишься, Славик?

   – Серега, а ты что здесь делаешь? И перестань лапать меня, а не то по морде схлопочешь!

   – Славик, что с тобой случилось? – продолжал спрашивать Одьен.

   – Иди на хрен, сволочь!

   Мужчина попытался ударить Одьена, но промахнулся.

   – О-о-о!!! – воскликнула я, наваливаясь на Славика рядом с Одьеном, чтобы удержать его на смотровом столе.

   – Суки! Вы нас подставили! – начал орать Славик. – Они придут сюда за вами и порешат всех, кто будет рядом! Думаете, спасетесь? Так вот хер вам!

   – Вызовите реаниматолога, – обратился Одьен к медсестре. – Еще пару часов, и он будет выплясывать по отделению на сломанной ноге и руководить Восстанием.

   – Ублюдок! Опусти меня!

   – Успокойтесь! – закричала я.

   – Уйди, сука!

   – Успокойтесь!

   – Отойди, иначе сейчас вмажу!

   – Заткнись и лежи спокойно! – закричала я, – иначе сейчас охрану вызову и будешь ночь в изоляторе пыхтеть!

   – О-о-о!!! – произнес Славик и расслабился на столе. – Так ты из наших. Чего сразу не сказала?

   Я слезла с обмякшего тела и не поняла, что происходит. Одьен и Триша в молчании уставились на меня.

   – Что? – не поняла я.

   – Ты говоришь по-русски? – спросил Одьен.

   И вот тут до меня дошло… Боже… Славик, да ты подставил меня…

   – В школе учила, – попыталась выкрутиться я.

   В смотровую вошел реаниматолог, и Одьен был вынужден сменить тему разговора. Его Величество дежурный нейрохирург явился к нам только через тридцать минут, когда основная работа по приведению Славика в надлежащий для госпитализации вид была проведена. Сообщив мне, что у Славика сотрясение легкой степени и ушибленная рана затылочной области, нейрохирург пожаловался на недостаток времени и попросил обработать рану на голове пациента самостоятельно. Я не стала препираться: себе дороже. Быстрее обработать рану самой, нежели снова ждать, когда освободится Его Высочество.

   Одьен наблюдал за нашей с нейрохирургом беседой молча. Когда коллега покинул смотровую, Одьен обратился ко мне:

   – У тебя своей работы мало? Если будешь со всем соглашаться, они сядут тебе на шею.

   – Лучше я быстро обработаю эту рану, чем проторчу здесь еще час, пока нейрохирург соизволит это сделать.

   – Как знаешь, – пробурчал себе под нос Одьен. – Я к себе. Если что – вызывай.

   – Хорошо, – кивнула я.

   Оформив все документы и «отписав» лист назначений, я со спокойным сердцем взяла курс в сторону уборной. Но, увы… Едва моя нога ступила на заветную тропу, на руке вновь запиликал браслет.

   – Да?

   – Тут женщина с ногой. Нужно, чтобы вы посмотрели…

   Я решила, что женщина «с ногой» вполне подождет, пока доктор Ней справит нужду. В общем, решение я приняла верное. Женщину с ногой сменили двое мужчин с рукой и ребрами. Затем я провела обход в отделении в одиннадцать часов и спустилась вниз, чтобы помочь Гроуну с какой-то резаной раной и женщиной в алкогольном, как оказалось, практически здоровой, если бы не пристрастие к спиртному.

   В итоге, ровно в половину первого я была свободна, как ветер.

   Спать не хотелось, и я решила не ложиться до двух. Вот потом, если все пойдет гладко, я проведу еще один обход в отделении и, возможно, прилягу, посплю. Не успела я допить кофе, как завибрировал браслет.

   – Ней слушает, – промычала я.

   – Спускайся вниз, – прозвучал сонный голос Одьена. – На автомагистрали авария. Семь пострадавших. Троих тяжелых везут к нам.

   – Поняла. Бегу.

   Пока я, перепрыгивая через две ступеньки, неслась по лестнице вниз, Одьен, словно ветер, пролетел мимо меня. Хранитель, что еще сказать. В приемном собрались сотрудники из разных отделений. Три реаниматолога, доктор Гроун, дежурный хирург, нейрохирург и мы с Одьеном. Медсестры сновали туда-сюда, готовя ремзал и смотровые комнаты. Ожидая прибытия скорых, все мы выстроились в одну линию, словно бегуны перед забегом. Вот-вот раздастся сигнал, и мы побежим. Послышался вой сирен. На старт! Внимание! Марш!

   Первая переноска.

   – Пострадавшая женщина! – докладывал парамедик из бригады скорой помощи. – Без сознания, зрачки не реагируют. Интубировали на месте. Давление не держит. Множественные переломы ребер с обеих сторон. Переломы таза и левого бедра.

   К телу ринулся один реаниматолог, нейрохирург и хирург. Хотела пойти и я, но Одьен взглянул на Гроуна и отправил к ней его.

   Остальные остались стоять на месте. Я вместе с ними.

   Вторая переноска.

   – Девочка лет десяти! Без сознания, зрачки реагируют. Давление сто на шестьдесят, пульс сто двадцать!

   – Почему ребенка к нам повезли?! – завопил Одьен и побежал к переноске вместе с реаниматологом.

   – До вас ближе, чем до центра в С.! – оправдывался сотрудник бригады скорой.

   – Там педиатрическая служба! А у меня ни хрена нет!

   Я подбежала к девочке, но Одьен закричал:

   – Третий пострадавший на тебе!

   Я подняла руки вверх и отошла от ребенка, выполняя приказ. Остались только мы с реаниматологом. Женщину повезли в ремзал. Ребенка Одьен сразу повез на сканирование. Мы с реаниматологом переглянулись и кивнули друг другу. Третья скорая.

   – Пострадавший мужчина! Без сознания! Шок 3-4! Травма грудной клетки, инородное тело в брюшной полости! Травматическая ампутация левой ноги, рваные раны обеих рук. Интубировали в машине, давление не держит, фибрилляция, ритм восстановлен.

   Я подлетела к каталке и на мгновение впала в ступор. Из живота мужчины торчала какая-то балка, похожая на искореженный отбойник с трассы. Я быстро осмотрела тело и закричала, что было сил:

   – Поднимаем в операционную! Мне нужен хирург! Хирург!

   Никто мне не ответил. Никто не придет. «Третий пострадавший на тебе». Спасибо, Одьен. Угодил, твою мать…

   Мы втащили переноску в лифт и поднялись на второй этаж в оперблок. Разорвали одежду и бросили на пол в коридоре. Перегрузили тело на операционный стол. Медсестра натянула на меня стерильный халат и перчатки. В таких ситуациях некогда переодеваться и мыть руки. Либо я успею остановить внутрибрюшное кровотечение, из-за которого пациент теряет давление, либо он умрет. Медсестра вылила антисептик из бутылки на его грудь и живот. Накрыли его стерильной простыней с «окнами» для доступов.

   Срединная лапаротомия. Вскрыла брюшину и кровь полилась на пол, как из ведра.

   – Отсос! – кричала я медсестре. – Давай! Ни черта не вижу!

   Салфетки, салфетки, зажимы, салфетки. Балка прошила кишечник и застряла в позвоночнике, прижав брюшную аорту. Селезенка и печень разорваны.

   – Зажимы! Давай зажимы! – поторапливала я вторую операционную медсестру. – Шовный! Заряжай быстрее!

   Реаниматолог за это время успел поставить плевральные дренажи и начал переливать кровь. Медсестра анестезистка только успевала вводить препараты, которые он ей называл. Я ушила печень и удалила селезенку. Разорванный кишечник на зажимах. Брюшная аорта прижата к позвоночнику балкой.

   – Есть протез на аорту? – спросила я медсестру.

   – Алексис…

   – Какой нужен размер?

   – Буду делать обходной анастомоз вокруг балки. Давай 20 на 100.

   – Алексис!

   – Десять сантиметров хватит?

   – Должно хватить.

   – Доктор Ней! – закричал анестезиолог и мы с медсестрами повернули голову к нему. – Время смерти час сорок два.

   Я застыла.

   – Все? – переспросила я.

   – Да, Алексис. Все. Иди к Одьену. Он в третьей операционной. Потом достанем балку и зашьем его.

   Я сбросила перчатки и халат в ведро. Ребенок. Я могу помочь ребенку. Могу помочь ребенку…

   Прыжок во второе измерение. Я оказалась рядом с телом ребенка. Его Поток практически иссяк. Я вернулась к умершему мужчине. Потока больше в нем не было, но оставался Исток. Я сделала то, что много раз делала в прошлом. Без угрызений совести, без сожалений я забрала у умершего его душу. Трансплантация Истока под запретом. Это кощунственно. Но по-другому нельзя. Нельзя по-другому вернуть в этот мир послушника, или хранителя, или райота. Тот, кто стал донором, навсегда останется жить в новом теле и освободится лишь тогда, когда это тело умрет.

   Для всех, кто в этот момент был рядом со мной, минуло лишь мгновение. Я же за это мгновение успела спасти девочку лет десяти.

   – Помощь нужна? – спросила я у Одьена, проходя в операционную.

   – Да, займись ногами, пожалуйста. С животом я закончил.

   – Как показатели? – спросила я у реаниматолога.

   – Стабилизировались. Даже не верится, если честно.

   – Это хорошо, – прошептала я и занялась открытым переломом бедра девочки.

   – А что с третьим? – спросил Одьен.

   – Умер на столе, – ответила я. – Если есть время, нужно достать из него балку и все зашить.

   – Я потом займусь. Ты сама как? – внезапно спросил он.

   – Лучше, чем он, – ответила я и принялась за установку внешнего фиксатора бедра.

   ***

   Одно из самых тяжелых испытаний в нашей работе – это извещение родных и близких о смерти нашего пациента. В такие моменты мы должны сохранять самообладание. «Ваш сын умер, поэтому я не позволила его Истоку освободиться, а запихнула его в качестве батарейки в тело ребенка. Вон он, тот ребенок! Ваш сын теперь будет жить в нем до самой его смерти». Скажите, что бы вы сделали с тем, кто сказал вам такое? Убийство – самый логичный поступок, как мне представляется. Я никогда и никому не расскажу об этом. Ведь если кто-то узнает, смертью покарают не только меня, но и реципиента Истока, то есть ребенка. Размышляя об этом, я спустилась в приемное отделение и подошла к одному из архиереев, присланных туда. Выяснилось, что моего пациента звали Жозе, и он был одним из пассажиров микроавтобуса, в который врезался грузовой автомобиль. Родственников пациента еще не нашли, поэтому и сообщить печальные новости было некому. Я поинтересовалась у медсестры на посту, не поступил ли кто-то еще за это время, и получив отрицательный ответ, со спокойным сердцем отправилась на этаж.

   Перед началом оформления всех документов я хотела принять душ и переодеться. Разделась и залезла в душевую кабинку. Включила воду, сделала погорячее и уперлась руками в пластик.

   Воспоминания нахлынули сами собой. Ванная и я сижу в ней. Мила, так звали женщину, приютившую меня, мыла мои волосы.

   – И что мне с тобой делать? – спросила она.

   – Я не знаю, – ответила я.

   – Куда ты шла? Ты ведь куда-то шла?

   – Я не знаю, – снова заплакала.

   – Тише. Здесь тебя никто не тронет. Пусть все утрясется, тогда решим, что с тобой делать.

   – Вы знаете Григория Носова?

   Пальцы Милы замерли в моих волосах.

   – Его все знают. Он входил в совет директоров корпорации «Развитие».

   – Почему «входил»? – я повернула голову к Миле. – Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

   – Это к его дому ты пробиралась?

   – Нет, – я отвернулась. – Нет, просто он… …он знает меня.

   – Держись подальше от Григория Носова, – Мила присела на борт ванной. – Я знаю, о чем говорю.

   – Но?

   – Если хочешь жить – держишь от этого человека как можно дальше.

   Мила действительно знала, о чем говорит. Спустя четыре дня в выпуске новостей показали Григория Носова. Он давал интервью, где с гордостью заявлял о том, что полностью поддерживает действия послушников и хранителей. Он призывал всех райотов и палачей сдаться и обещал, что новое правительство сохранит им жизнь. Как будто имел право обещать такое. В тот же день к Миле заявились визитеры. Они принесли ей похоронку на имя супруга. Я знала, что ребенок Милы стал жертвой Жатвы, когда ему было восемь лет. Ребенок-аутист не был нужен этому обществу, и общество принесло его в жертву. Теперь Мила осталась без мужа. Со мной, прятавшейся в подвале ее дома. До сих пор не понимаю, почему она спасла меня. Почему помогла. Возможно, мне было столько же лет, сколько было бы ее дочери, урна с прахом которой стояла в гостиной на камине? Как бы там ни было, я была благодарна. Всегда была благодарна ей за то, что она сделала для меня.

   Спустя четыре месяца, когда Восстание официально было признано окоченным, а новое правительство стало утвержденным, на улицах моего родного города начались поиски и зачистка тех, кто мог укрываться в домах хранителей и послушников. Следовало понимать, что не все люди желали смерти тем, кто терроризировал мир годами. Многие хранители чтили клятву Возмездия, некоторые послушники воспитывали низших палачей.

   В дом Милы пришли ночью. Стали стучать в двери. Я спряталась в месте, где должна была прятаться каждый раз, когда в дом заявлялись визитеры, – за декоративной решеткой перед батареями в гостиной.

   – Мила Шерстнева? – услышала я голос в коридоре.

   – Да, это я. По какому праву! – кричала Мила. – Куда вы идете?

   – Служба контроля за людьми с высшим метафизическим уровнем, – в гостиную вошел послушник в военной форме. – Ваши соседи сообщили, что в подвале вашего дома по вечерам постоянно горит свет.

   – Я часто провожу там время, – оправдывалась Мила.

   – Мы бы хотели осмотреть ваш дом.

   – По какому праву?!

   – Согласно новому Уставу послушников и хранителей, служба контроля имеет право досмотра любых жилых помещений, принадлежащих гражданским.

   В гостиной появилось еще несколько человек в масках и униформе. При себе у них было оружие. Я перестала дышать, наблюдая за ними сквозь мелкие отверстия в решетке.

   – Так же соседи сообщили, что в ближайшем магазине вы появляетесь довольно часто и покупаете много продуктов.

   – Это запрещено законом? – Мила присела на диван.

   – Нет. Не запрещено. Но вы живете одна. Зачем вам столько продуктов?

   – На кухне чисто, – доложил по рации кто-то.

   – В спальне чисто.

   – Спуститесь в подвал, пожалуйста.

   Мужчина вышел, а Мила осталась сидеть на диване. Ее сторожили двое человек в масках. Я знала, что они нашли в подвале. Старый диван с разобранной постелью и новенький голопорт, который мне купила Мила. На постельном белье они обнаружат мою ДНК. На голопорте – мои отпечатки. Если бы хоть кто-то из них был хранителем, меня бы уже вычислили во втором измерении. Но мне повезло: в группе зачистки хранителей не было.

   Спустя несколько минут послушник вернулся в гостиную.

   – Вам придется проехать с нами, – сообщил мужчина.

   – Да, конечно, – кивнула Мила.

   – Посту охраны оставаться на месте. Тот, кого она укрывала, может сюда вернуться.

   Я – ребенок райотов. У них не было образцов моего ДНК и отпечатков пальцев для сверки. Все, что они могли понять по собранным материалам, это мой пол и приблизительный возраст. Еще могли восстановить по ДНК внешность и вычислить меня при сверке фотографий всех учащихся школ для райотов. Вот это они могли сделать, но на все про все уйдет несколько дней. Если только Мила меня не сдаст. Если только Мила сможет пройти допрос, а я смогу выбраться из ее дома.

   За декоративной решеткой я просидела несколько часов. За это время люди в масках, что остались в доме, расслабились. Они явно устали, как устала и я. Ноги затекли и практически не слушались. Меня спасло чудо. На улице послышались крики.

   – Держи его! Держи его!!!

   Человек в маске, который все время сидел на диване в гостиной, подошел к окну и аккуратно одернул штору.

   – Первый, я Второй, – сообщил он по рации. – Вижу мужчину с оружием. Внешне похож на райота. Он бежит по улице на север, в сторону лесополосы. За ним бегут двое гражданских.

   – Второй, я Первый. Выходи на захват. Я останусь на объекте.

   – Вас понял. Выхожу.

   Мужчина побежал в коридор. Ругань за окном усиливалась. Я вылезла из своего укрытия и поползла по полу в сторону коридора. Ноги не слушались, они волочились за мной. Я осторожно выглянула в коридор. Дверь на улицу была закрыта. Второго человека в маске нигде не было видно. И я поползла в сторону спальни Милы. Оказавшись внутри, добралась до окна на задний двор, еле встала на ноги и открыла его. Выбралась наружу и тихо закрыла окно за собой. Груша не лаяла. Она металась по заднему двору, приветствуя меня и мой запах. Я накладывала Груше еду. Я передавала миску Миле, которая выносила эту еду на улицу. Поэтому Груша не стала лаять на меня. Куда мне было идти? Босой, в спортивном костюме Милы, в котором я спала? Некуда. Я взглянула на будку Груши. Там теплее, чем на улице. Там можно продержаться несколько дней, пока Мила не вернется. Если только Груша позволит мне спрятаться в ее доме…

   Груша позволила. Не только позволила, но и залезла ко мне. Я обняла собаку – двортерьера – и тут же согрелась. И даже смогла уснуть. Меня разбудила Мила. Она подсунула миску с едой для груши, а я тихо окликнула ее.

   В собачьей будке я прожила пять дней. В туалет вылезала только по ночам. Ела кашу с тушенкой, пила воду из собачьих мисок. От меня воняло хуже, чем от Груши. И все равно собака ни разу не залаяла на меня. Все равно, собака спала рядом со мной. Когда охрану с дома сняли, Мила забрала меня назад. Я стояла в ванной точно так же, как стояла в душевой кабине сейчас. Я упиралась руками в стену, радуясь тому, что могу помыться. Что смогу сходить по-человечески в туалет. Что смогу спать на диване в подвале, и есть из тарелок. Что снова стану человеком, а не собакой, живущей в чужой будке.

   Я встрепенулась, стряхивая с себя наваждение. И обернулась. Дверь в душевую кабину была распахнута, а напротив стоял Одьен в своем хирургическом костюме.

   – Я тебя звал, – произнес он. – Но ты не отвечала…

   Я повернулась к нему лицом. Вода лилась на голову, пряди длинных волос наползли на лицо.

   – Алексис! – Одьен встревоженно смотрел на меня.

   Я приблизилась к нему, и он не отступил. Протянула руки, обняла за плечи и впилась в его губы. И он ответил. Ладони коснулись моих бедер, он втащил меня назад в кабину и прижал к пластиковой перегородке.

   Я пропала. Принципы, правила… Я отказалась от них. Я хотела его. Хотела здесь и сейчас.

   Его язык проникал в мой рот, и я заплетала его в узел. Я сама раздевала его. Стянула мокрую рубашку. Стянула штаны и белье. Его бедра коснулись моих бедер, и я сильнее прижалась к нему. Его грудь сдавила мою грудь, и я потерлась о него. Его руки заскользили по моей спине, и я сжала его плечи в своих пальцах. Он возбуждал меня, он пожирал меня, и я хотела, чтобы он взял все, что я собиралась ему дать.

   Я почувствовала, как стала влажной. Как живот свело судорогой в предчувствии удовольствия. Он приподнял меня за бедра, и я покорно обвила его тело ногами. Как же мне хотелось ощутить его, почувствовать, как он проникает в меня, и мы сливается в одно целое. Его губы закусывали мои губы, его язык ласкал мой язык, его дыхание стало моим дыханием. Его пальцы заскользили по моему бедру и прикоснулись к влаге, собравшейся во мне.

   Он обжигал. Каждое движение языка, каждое прикосновение его губ, ласки его пальцев, – все разливалось огнем внутри и требовало, требовало принять это и потушить пожар. Я поняла, что больше не могу терпеть. Мне холодно, мне одиноко, и я хочу, чтобы он согрел меня изнутри, чтобы заполнил мою пустоту. Он прикоснулся ко мне и медленно, очень медленно вошел. Толчок – и тело затрепетало, плавное движение – и стон застрял в горле. И тогда я ощутила это. Нечто, чего никогда не ощущала ранее. Словно в первом измерении я забрала часть его Потока. То же ощущение. То же чувство истомы, которая накрывает тело, сродни оргазму. Толчок. И я будто отдала этот Поток, а вместе с ним и часть своего собственного Потока. Одьен застонал. Он задрожал. Толчок. Меня снова накрыло. Движение внутри – и накрыло его. Как будто мы обменивались своими Потоками, словно отбивали ракеткой мяч на теннисном корте. Когда палач отдает часть Потока, это называется «выброс». Да, с каждым его толчком у меня случался именно выброс. И, черт побери, Одьену это нравилось так же, как и мне.

   Я почувствовала его губы на своей шее, его дыхание за моим ухом, я услышала его голос, обращенный ко мне. Он шептал мое имя. Он звал меня за собой.

   Я вжалась головой в пластик за своей спиной и выгнулась, что было сил. И он не остановился, не дал мне возможности передохнуть. Меня затрясло. Его движения набирали темп, я и не хотела, чтобы он останавливался. Пружина сжалась в моем теле до предела, грозя раздавить меня своим натиском, разорвать своим освобождением. Я погрузила пальцы в кожу его спины. Я закрыла глаза, ощущая, что вот-вот распадусь. Я сжала зубы, чтобы не закричать сейчас. Он приподнял меня еще выше, вторгаясь в самую суть, и судорожная волна экстаза поглотила мое тело.

   – Одьен! – позвала я и перестала существовать.

   Больше не было Алексис. Не стало и Алены вместе с ней. Мы обе растворились в звуке падающей на нас воды. Мы обе проникли в тихий шепот его голоса и потерялись в нем. Мы полыхали, поглощенные проникновением Потока, что он подарил нам. И это не было ни на что похоже! Мы были всесильны, мы могли сокрушить весь мир. Мы обе двинулись ему навстречу в последний раз и ощутили взрыв внутри себя, когда он, разлетевшись на осколки вместе с нами, закончил этот танец.

   Я открыла глаза и только тогда поняла, что гасну, как уголек, как только что потушенный фитиль. Что же это такое? Ощущение, когда каждая твоя клеточка существует сама по себе, когда земля больше не притягивает к себе, когда все невозможное – возможно, и, в то же время, абсолютно все равно, что произойдет в следующий миг.

   Он мог отпустить меня. Он мог оставить меня здесь одну и сказать, что я сама во всем виновата. Что совратила его, и продолжения у одноразового секса не будет. Но он провел носом по моей щеке и поцеловал меня. Нежное прикосновение его губ обволокло мое тело, движения его языка согрели меня больше, чем то, что я испытала только что.

   Не знаю, сколько времени мы провели в той самой душевой кабинке. Он продолжал целовать меня, а я все отвечала ему, не в силах отпустить и отстраниться. Когда, наконец, мое тело заскользило вниз, и стопы коснулись теплых пальцев его ног, я поняла, что все равно прижимаюсь к нему, что все еще не могу его отпустить.

   Он погладил меня по спине, зарылся носом в волосы и стоял так, не шевелясь и не пытаясь отстраниться. В тот миг я не чувствовала опустошенности внутри себя. Не было места и страху в моем сознании. Я была полна сил. Поступки, последствия… Он давал мне обещание. Не словами – действиями своими он говорил мне, что все это что-то значит.

   Я думала, что это что-то значит. Я верила, что это – начало чего-то очень большого и важного для меня. Как же я ошиблась тогда…

   Когда в мое сознание закралось первое сомнение? Когда он не пришел ко мне в ординаторскую, хотя я рассчитывала увидеть его еще раз до прихода коллег на работу? Когда разбудил в семь утра, обратившись официально? Может, когда не спросил, что же я делаю сегодня вечером, кроме того, что собираюсь выспаться?

   Я не стала беспокоить его, ссылаясь на правила, которые сковывали нас. Я не зашла к нему в кабинет без приглашения, когда очень хотелось заглянуть и просто улыбнуться, увидев его удивленное лицо. И он не пригласил меня к себе. Нет, не пригласил…

   Сухое «до завтра» обрушилось на меня в конце рабочего дня. «До свидания», – ответила я, предполагая, что он подождет меня на улице, затаится на стоянке возле моего автомобиля. Я быстро засеменила в раздевалку. Наспех переоделась и вышла на парковку. И там его не оказалось… Нет, там его не было.

   Я махнула на все рукой, и подумала о том, что мы обязательно увидимся завтра. И тогда, завтра, я выпью вкусный чай в его кабинете и задержусь там немного дольше, чем положено… Я думала о том, как сильно я проголодалась, и сколько еды может вместить в себя мой желудок. Я легла спать и провалилась в забытье уже через минуту. И проснулась в шесть утра, вместо пяти, правда, с зареванным лицом, но это было уже неважно.

   Я увижу его снова. Сегодня я увижу его опять. И обязательно поцелую первой, когда мы останемся одни. Или, поиздевавшись немного, позволю ему поцеловать меня…

   Когда же, наконец, я все поняла? Да в тот же день. Помню, как пришла на работу раньше всех. Он задерживался и объявился только в восемь часов утра, вместо привычных семи тридцати. Встретив меня в коридоре, он сказал мне: «Здравствуйте». Но это слово прозвучало глухо, бессмысленно, ведь он даже не посмотрел на меня… Я не собиралась думать об этом, не хотела. Но, все-таки, пришлось.

   Одьен зашел в ординаторскую около десяти утра.

   – Где все?

   – В операционной, – пожала плечами я и, естественно, улыбнулась.

   – Тогда сейчас зайдите ко мне, пожалуйста.

   И я полетела за ним со всех ног. Сердце быстрее застучало в груди, словно собиралось выскочить оттуда и зажить собственной, самостоятельной жизнью. На сестринском посту никого не было, и я еще раз подумала о том, что все складывается как нельзя лучше!

   И вот он закрыл за мной дверь. Но почему не на замок? Странно.

   – Присаживайтесь, доктор Ней.

   Я замерла около двери не в силах здраво оценить происходящее. Мы одни, наедине. Вчера у нас был секс! И после секса все было почти что ясно! Почти… Тогда, откуда это официальное «присаживайтесь, доктор Ней?»

   – Не стойте, проходите, – повторил он и присел за свой рабочий стол.

   Наверное, именно тогда я все поняла. Глухое, немое молчание в груди, сдавленное горло и ком, который уже невозможно сглотнуть. Я почувствовала себя мерзко. Грязной я ощутила себя.

   Ноги сами дошагали до стула, и я опустилась на сидение. Что он скажет? А важно ли это на самом деле? Наверное, было уже неважно, но слушать, все-таки, пришлось.

   – Алексис, – начал он, не поднимая на меня своих красивых глаз. – Мы должны поговорить с тобой о произошедшем и расставить все точки над «i».

   Как быстро он перешел на «ты». Для этого шага ему понадобилось всего лишь несколько минут…

   – Я слушаю, – отрешенным голосом произнесла я.

   – Того, что случилось, исправить я не могу. Мне очень жаль, что я допустил эту ошибку и, очевидно, был неправ. Мне было хорошо с тобой, не спорю. Но я не искал привязанностей, не хотел отношений. Я был свободным – и это меня вполне устраивало. Я не склонен заводить интрижки на работе. Мы оба хирурги, и прекрасно знаем, чем все это, обычно, заканчивается. Поэтому, давай забудем обо всем и будем вести себя, как взрослые люди.

   Какая краткая, но емкая речь. Наверное, он очень долго готовил ее. Возможно, даже репетировал перед зеркалом. Он ни разу не посмотрел на меня, и голос его звучал настолько уверенно, что это даже вызывало некое уважение. Раздавить человека вот так… Растоптать женщину несколькими фразами… Не каждому такое дано… А вот он справился со своей задачей блестяще.

   Мне хотелось ему похлопать. Нет, честно, как зрителю, смотрящему за игрой актеров на сцене. Но руки не слушались, и хлопок не удался.

   Что я могла ему ответить? В чем-то он был прав. Это я выступила в роли соблазнительницы. Я прыгнула ему на шею, заставив сработать самый древний инстинкт в его теле. Я – искусительница, а он всего-то поддался на мой порыв. Я не хотела унижать себя еще больше, чем уже унизила. Он ведь думал, что я сплю с его братом. Теперь в его глазах я была шлюхой, которая умудрилась и с него штаны снять. Не унижать же себя еще больше? Поэтому я сделала то, что, как мне казалось, было лучшим выходом из ситуации. Я поднялась и молча покинула его кабинет.

   – Алексис! – прокричал он мне в спину.

   Я не ответила. Мне было нечего ему сказать.

   Странно, но в это же мгновение мне стало легче. Словно, я освободилась от него. Словно, он покинул мои мысли и закрыл за собой дверь. Пусть идет. Я не обернусь назад, и не попрошу его вернуться.

   Именно так я потеряла ход мыслей. Я отстранилась от происходящего и погрузилась в себя. Выброшенная, испачканная, я оказалась чьей-то ошибкой…

   Когда коллеги вернулись из операционной, я даже смогла переброситься парочкой шуточек с ними. Я прекрасно исполнила свою роль. И никто бы не смог подкопаться, никто, кроме основных действующих лиц этой драмы.

   Рабочий день близился к концу, и я уже начала задумываться о том, как проведу сегодняшний вечер. Остальное помню очень смутно, наверное, потрясение было слишком велико. На смену заступал доктор Патриксон и его вызвали в приемник. Мы еще засмеялись, что это отличное начало дежурной смены, и Патриксон оценил шутку, показав нам третий палец. Но вот потом все веселье резко оборвалось.

   В ординаторскую влетела Лорейн. Глаза медсестры были наполнены ужасом и слезами.

   – Там привезли, – сказала она, срывающимся голосом. – Там… …внизу…

   – Что там? – спросила я, чувствуя, что самое ужасное уже произошло, и пути назад от этого ужасного не будет.

   – Софи Крейн привезли… Она… Ее…

   – Что с ней?

   – Ее муж порезал…

   Время остановилось, и все вокруг погрузилось в тишину. Мы все бежали, бежали так быстро, как только могли. Сколько людей! Сколько врачей! И все они здесь, в приемном. Кто-то орет, кто-то прикрывает рот рукой. И толчок в плечо. Я повернула голову и увидела Кейдж, огибающую меня. Она рвалась туда, вперед… А, я? Я продолжала стоять там, позади… Вот кто-то отошел, уступая мне дорогу, и я увидела ее…

   Маленькое обнаженное тельце, покрытое кровью. И порезы, такие мелкие… Но их много… Слишком много… И Одьен кричит что-то. И Денни машет кому-то руками. И кто-то толкает меня в спину, сбивая с ног. Это несут кровь. И Айени… Я видела, как он наваливался на ее грудную клетку…

   Только Софи здесь больше не было. Я знала это. Видела во втором измерении.

   – Не нужно, – услышала я собственный голос. – Перестаньте...

   Я подошла к Айени, и мои руки опустились на его ладони. Он обернулся и посмотрел на меня. Что он хотел увидеть? Что он увидел такого, что заставило его отпустить Софи и отойти в сторону?

   Одьен огласил время смерти и посмотрел на меня. Зачем? Этого я не могла понять. Я прикоснулась к Софи… Теплая, вот только неживая больше…

   Я повернулась и увидела Кейдж. Она была зла. Что она говорит? Что?

   – Это ты во всем виновата! – услышала я как будто издалека. – Если бы ты не влезла, она была бы жива!

   – Кейдж, успокойся! – перешел на крик Одьен.

   – Ты виновата! Ты!!! – голосила Кейдж, и Айени был вынужден вывести ее из ремзала.

   Я посмотрела на тело Софи, лежащее передо мной, и прыгнула во второе измерение. Поток Софи давно рассеялся, оставив тлеющие маленькие Истоки, которые я, поначалу, приняла за один общий. Ее истока здесь не было. Только чужие. Много маленьких чужих Истоков, какие бывают у не рожденных детей. Тогда я все поняла. Словно озарение, ответы на вопросы пришли ко мне. Я вернулась в первое измерение и посмотрела на Одьена.

   – Только не делай глупостей, – произнес он.

   – Это не твое дело, – огрызнулась я и, обогнув его, вылетела из ремзала.

   Я найду это чмо… Я найду его и убью.

   – Не делай глупостей! – прокричал Одьен, хватая меня за руку.

   – Отвали, – прошипела я и направилась на улицу.

   Я никогда не встречала рабов райотов. Муж Софи питался ее Потоком, а она выживала только потому, что беременела. Райот убивал ее детей, а кто-то… …кто-то такой, как я… …оставлял ей Истоки умерших детей. В том состоянии, в котором находилась Софи, речи о вынашивании здорового ребенка не шло. Без помощи палача сама Софи тоже долго бы не протянула. А такого рода помощь официально запрещена. Пока ее муж питался ею, Софи никто не мог помочь. Если бы я прыгнула во второе, когда была ее врачом, я бы поняла, в чем подвох. С другой стороны, что бы я сделала? Заявила на ее мужа-райота? Как бы объяснила архиереям, что могу прыгать во второе измерение? Но я не прыгнула. И мысль о том, что рабы райотов все еще существуют, не пришла мне в голову. Кейдж знала, в чем дело. Поэтому не пыталась разубедить сделать Софи аборт. Знал ли Одьен? Наверняка. Но он нашел ее любовника, чтобы попытаться разорвать порочный круг и заставить ее уйти от мужа. Почему же все они молчали? Почему не сдали чертова райота, питающегося своей женой? Потому что за трансплантацию Истока казнят и заказчика, и палача, и реципиента Истока. Софи светила высшая мера, точно так же, как и ее мужу. Теперь она мертва, а он все еще жив.

   ***

   Спустя час я вернулась в ординаторскую, чтобы забрать вещи. Ельзи сидел за столом и пил виски. Патриксон курил прямо в помещении. Наварро смотрел в окно. Когда я начала собирать пожитки, они все посмотрели на меня.

   – Ты не виновата, – произнес Наварро. – Ее мужа ищут. Когда найдут, от высшей меры его никто не спасет.

   – Тогда гореть ему в аду, – ответила я и ушла.

   По дороге домой я заехала в минимаркет и купила водку.

   Громкий стук в дверь разбудил меня. Вокруг было уже темно и полупустая бутылка стояла на полу рядом с диваном. Пытаясь сфокусироваться на часах, я определила время: одиннадцать часов. Между тем, кто-то продолжал настойчиво колотить в дверь. Я поднялась и, почувствовав, что меня трясет, осела обратно на диван.

   – Алексис! Ты дома?! Алексис!

   Голос Айени срывался на крик, и я решила подать признаки жизни.

   – Здесь я.

   – Дверь открой!!!

   – Сам открывай!

   О чем я думала, когда произносила это? Дверь-то почти новая. Теперь ее придется чинить.

   – Ну, ты даешь! – пробурчал Айени, проходя в гостиную.

   Он осмотрелся по сторонам и приподнял брови, заметив бутылку «беленькой» на полу.

   – Хоть бы закусывала.

   – Не хочу, – промычала я и откинулась на спинку дивана.

   Он присел рядом и по-хозяйски раскинул руки по сторонам.

   – Все-таки, у тебя очень уютно.

   – Это комплимент?

   – Понимай, как хочешь, – Айени вытянул ноги. – Из-за чего трагедию устроила?

   – Не твое дело.

   – Как же. Я ведь здесь, значит, дело мое.

   – Я тебя не приглашала, – я ткнула его кулаком в плечо.

   – А мне твое приглашение не нужно.

   – Это я уже поняла. Ремонт двери оплатишь.

   – С какой стати? – насупился Айени.

   – У тебя денег больше, чем у меня.

   – Это как посмотреть, – он покачал головой. – Не думал, что ты сопли распустишь.

   – Я тоже не думала, – засмеялась и пригубила противное пойло.

   – Мне жаль, Алексис.

   – Ты о чем? О девушке или о твоем брате? – я рассмеялась, сквозь слезы, что потекли из моих глаз, и продолжила играть свою смешливую роль.

   Айени долго смотрел на меня, перед тем, как сказать что-нибудь еще.

   – Обычно, это я разбиваю чужие сердца, а не мой брат.

   – Но должны же вы быть хоть в чем-то похожи, – ответила я и играючи толкнула его локтем под ребро.

   Он скрутился и застонал.

   – Что ты там пьешь?

   – Водку.

   – Поделишься?

   – Кто тебя обидел, Айени? Скажи, и разберусь с ней! – усмехнулась я и передала ему бутылку.

   Он сделал несколько глотков, и его передернуло.

   – Фу, как ты можешь так пить?!

   – Так же, как и ты. Айени, ты же за рулем. Как домой поедешь?

   – А я не поеду сегодня домой, – улыбнулся Айени. – Давай, закажем пиццу, поставим какой-нибудь фильм и сделаем вид, что у тебя все хорошо. Ты как, согласна?

   – Не хочу есть, – покачала головой я.

   – Сколько дней назад ты нормально ела?

   – День. Может, два. Не помню.

   – Думаю, с водкой пора завязывать. Я сделаю тебе чай.

   – Не хочу.

   – Выпьешь чая – станет легче.

   Я скривила лицо, но сопротивляться не стала. Через пять минут он протянул мне кружку с горячим черным чаем и вернулся на диван.

   – То, что ты делаешь – глупо.

   Слезы снова покатились из глаз. Голова перестала слушаться, и я прислонилась к его плечу. Мне так хотелось выговориться. Хоть кому-нибудь рассказать о том, как мерзко у меня на душе.

   – Что тебя беспокоит, Алексис? Смерть Софи? Но не ты же ее убила, в конце концов.

   – Я не позволила Кейдж сделать аборт. Я заставила Одьена принять меры. И он принял – нашел ее любовника. И что из этого вышло?

   – Все вышло так, как должно было быть. Забудь об этом.

   – Архиереи сказали, что вчера она вернулась к мужу домой. Почему она так поступила? Почему? Я спрашиваю себя об этом и не могу понять.

   – Потому что она хотела жить, Алексис. И этот мужчина был способен продлить ей жизнь.

   – Оплачивая сохранение Истоков ее не рожденных детей?

   – Они вдвоем играли в эту игру. Он воспользовался ей, чтобы привязать к себе. Она согласилась остаться с ним в обмен на жизни своих детей.

   – Она была его жертвой! – воскликнула я.

   – Службе контроля наплевать, кто жертва. Закон один для всех: реципиент с чужим Истоком должен умереть.

   – Чертов закон, – прошептала я.

   – Значит, ты переспала с моим братом, – Айени поиграл бровями, меняя тему, – маленькая шлюшка!

   – В прошлый раз мой роман продлился больше двадцати минут, – с досадой, сообщила я.

   – Расскажи мне свою грустную историю. Я послушаю. Пожалею тебя.

   – Жалеть не нужно. Ты сам гадишь там, где работаешь.

   – Просто мне наплевать! – он засмеялся. – Но твой бывший любовник облажался, потому что начал с тобой в любовь играть, а ты поверила. Возможно, и он верил. А может быть, и нет.

   – Он был послушником, – я скривилась, вспоминая его лицо. – Мы работали вместе. Он долго добивался моего расположения. Наконец, я сдалась. Он был хорошим любовником. И я даже его любила, наверное. Любила, пока за моей спиной не начали шептаться. Я не верила. Не могла поверить… Но, однажды, увидела все своими глазами. Это было на нашем ночном дежурстве. Его вызвали в приемник – тяжелого привезли, а я осталась в отделении. Спустя два часа я решила узнать, как у него идут дела. На вызов по сети он не ответил. Я поднималась в оперблок, когда увидела его, выходящим из мужского санпропускника вместе с ней. Медсестра из моего отделения. Новенькая. Она поправляла прическу, а он шлепнул ее по заду и укусил за ухо. Точно так же, как шлепал и кусал меня…

   – И что ты сделала?

   – Ничего. К чему истерики, вопли? Это – не мое. Я просто сказала, что устала от него. Знаешь, что самое смешное? Он пытался меня удержать! Представляешь? Трахался с ней, а вернуть пытался меня!

   – Почему ты не боролась? Почему отпустила его, отдала другой?

   – Борьба за мужчину – это не то, что мне было нужно. Я хотела, чтобы боролись за меня, чтобы берегли то, что есть.

   – Но он боролся за тебя. Ты сама сказала, что он не хотел расставаться с тобой.

   – Ему следовало вспомнить обо мне, когда он начинал свою интрижку. Но он не вспомнил, он спал с ней, и на меня ему было наплевать.

   – И ты сравниваешь Одьена с ним?

   – Нет, что ты, – засмеялась я. – Это я совратила твоего брата. Я – отрицательный персонаж.

   – Но ведь он поддался искушению и не отшил тебя.

   – Сразу нет, – я пожала плечами. – Зато через два дня очень даже!

   Айени засмеялся.

   – На роль плохой девочки ты не годишься, как бы не старалась себя в этом убедить. Из сидящих в этой комнате, только твои поступки достойны уважения. Ты хотя бы попыталась стать счастливой, в отличие от меня, которому такая перспектива больше не светит.

   – Я знаю, что ты потерял близкого человека.

   – Ты о моей невесте? – он как-то странно улыбнулся. Не печально, нет, как-то виновато, что ли. – Когда она забеременела, я сделал ей предложение.

   – Айени… – я прижала ладони к щекам. – Господи… Мне так жаль, прости…

   – Не жалей, – он покачал головой. – Жалеть бессмысленно.

   – Айени, – я взяла его за руку и сжала пальцы. – Почему ты думаешь, то больше не сможешь стать счастливым? Мир большой. И никогда не знаешь, кого повстречаешь на своем пути завтра.

   – Проблема не в том, что я не хочу никого встретить, Алексис. Проблема в том, что я совершенно точно знаю, кого хочу встретить. Понимаешь, о чем я? – он взглянул на меня.

   – Ты не обо мне.

   – Нет.

   – И не о своей невесте.

   – Нет.

   – Тогда о ком?

   – Есть история одна, которую рассказывают хранители своим детям, как сказку на ночь. История об Aisori и Desima. Жили-были в одном городке Aisori и Desima. Aisori была палачом, а Desima – хранителем. Повстречавшись однажды, Aisori всего один раз взглянула на Desima, и тот потерял покой. Он начал наводить о ней справки, искать, пока не нашел в одном очень богатом доме высокопоставленной райотской семьи. Просто так подойти и познакомиться с Aisori он не мог, потому решил наняться в службу охраны этого семейства. Aisori довольно быстро его заметила. Они стали много времени проводить вместе. Совместные тренировки давались с особой легкостью, как будто они были с детства знакомы и точно знали, что каждый из них предпримет в следующий миг. Спустя некоторое время у них завязался роман, о котором узнали ее родители. Desima в одночасье лишился работы, а Aisori выдали замуж. Чтобы не разлучаться с любимым, Aisori забрала у него часть Истока, и в обмен подарила часть себя. Так был заключен первый в мире союз между палачом и хранителем. Благодаря этому обмену частями Истока, Desima в любой момент мог встретить свою Aisori в других измерениях. Шли годы. У Aisori появились дети. Desima же продолжал оставаться один, храня верность своей любимой. Они встречались тайком в четвертом измерении и предавались любовным утехам там, вдали от чужих глаз. Пока однажды их не застукал ее муж-палач. Пребывая в состоянии ярости, он собрал своих друзей и учинил расправу над женой, заставив Desima наблюдать за тем, как тает ее Исток. Когда от Истока Aisori осталась одна маленькая часть, Desima почувствовал боль в груди. Часть Aisori таяла внутри него, пока не осталась дыра в Истоке. Desima протянул руку и словно палач притянул к себе часть Истока Aisori. Разгневанный муж и его друзья не поняли, что происходит, ведь хранитель не мог забрать себе Исток погибшей Aisori. Они не знали, что Desima просто вернул себе то, что когда-то подарил любимой, и испугались. Desima воспользовался заминкой и нанес сокрушительный удар, убив палача, а потом и всех его друзей. Спустя годы Desima все-таки женился на женщине, которую не любил. У них появились дети. И однажды его старшая дочь повстречала палача на улице. И заболела этим палачом. Desima понял, что его ребенка ждет та же участь, что и его, то же мучение, от которого не будет покоя, пока смерть не заберет двоих из этой пары. Desima рассказал дочери свою историю и попросил держаться подальше от этого палача. К его удивлению, палач нашел ее сам. Пришел в его дом и попросил отдать старшую дочь ему в услужение. «Я выбрал ее» – сказал ему палач. – «Не тебе перечить моей воле». «Если ты ее выбрал, то заключи с ней союз и дай клятву, что никогда не изменишь ей с другой», – ответил Desima. И палач согласился. Они уехали далеко из этого города и до конца своих дней жили вместе, не заключая официального брака. У них родились дети, которые носили фамилию Desima, и каждому в роду с тех пор рассказывали историю предка, которого выбрала палач по имени Aisori. Союз влюбленных стали заключать между хранителями и палачами, которые не испытывали друг к другу чувств. А клятву Верности сменила клятва Возмездия. И только единицам, живущим в мире, где правит расчет, дано познать настоящую связь, которая была между Desima и его Aisori.

   – Интересная интерпретация союза между палачом и хранителем, – я погладила Айени по плечу. – Только очень грустная.

   – Это для того, чтобы понимали, где наше место, – Айени посмотрел на меня. – Но соль не в развязке истории, а в том, что подобного рода роковые встречи постоянно случаются. «Сильный выбирает слабого», – так говорят хранители.

   – Значит, ты тоже нашел свою половину и потерял ее когда-то?

   – Моя Aisori знает, что я ее люблю, – с грустью улыбнулся Айени. – Но предпочитает жить своей жизнью, как жила ей всегда, а я существую в тени этой привязанности и все жду, когда, наконец, это поганое чувство больной любви оставит меня.

   – Но ты же говоришь, что сильный выбирает слабого! – я заглянула в лицо Айени. – Значит, она выбрала тебя! Значит, она тебя тоже любит!

   Айени рассмеялся.

   – Ей на меня наплевать. Поверь, это так.

   – А ты пытался с ней поговорить? Возможно, ты ошибаешься? Может, она тоже думает, что тебе на нее наплевать?

   – Она знает, что я ее люблю, – Айени погладил меня по волосам. – Но делает вид, что меня не существует.

   – И кто она? – пробурчала я. – Она ведь палач, я правильно понимаю?

   – Вы с ней незнакомы, – улыбнулся Айени. – И никогда не познакомитесь. Не расстраивайся, Алексис. Не все истории любви заканчиваются хорошо. Кому как не тебе об этом знать?

   – Я не хранитель, и не палач, – я допила остывший чай и поставила кружку на пол. – Могу судить только о приземленной любви. Здоровой, так сказать.

   За окном поднялся ветер. Завывая где-то там, на улице, он казался предвестником чего-то плохого, нехорошего. Сверкнула вспышка молнии, и, на мгновение осветив комнату, погасла далеко в небе.

   – Буря начинается, – Айени встал с дивана. – Лучше закрыть окна.

   – Да, – прошептала я и поняла, что слишком сильно хочу спать.

   Посмотрела на часы – полночь. Я растянулась на диване, не в силах перебираться на кровать в спальню.

   – Айени, ложись в гостевой, – пробурчала себе под нос. – Тебе завтра на работу.

   – А тебе, разве, нет?

   – Завтра я заберу документы и уеду из этого города.

   – Больная любовь все равно не отпустит, – ответил он, а я не в силах была что-либо возразить.

   ***

   Мила приготовила завтрак и смотрела, как я уплетаю за обе щеки.

   – Григорий Носов присвоит акции твоих родителей. И все их состояние, – добавила она.

   Я положила вилку и отодвинула от себя тарелку.

   – Откуда ты знаешь?

   – Три дня назад в реке за городом нашли тело девочки примерно твоего возраста. У нее темно-синие волосы. Тело пролежало в воде больше десяти дней, и его частично обглодали рыбы. Говорят, на опознание приезжал сам Носов. И он опознал ее, как тебя. Ты официально признана погибшей. Утонула в реке, находясь в бегах.

   – Думаешь, кто-то убил эту девушку?

   – Группа задержания была в этом доме две недели назад. А примерно через три дня какая-то девочка, похожая на тебя, утонула. Григорий был одним из спонсоров Восстания. Он же был союзником твоей бабушки. Поэтому он владеет акциями корпорации твоих родителей и входит в правление. Прямых наследников Евстофовых не осталось, а значит, в силу вступит правило наследования союзников. Это значит, что Носов, как союзник твоей покойной бабушки, сейчас станет единственным наследником состояния Евстофовых. В новом Уставе такое право наследования прописано. Ты понимаешь, что это значит для тебя?

   – Что я не в безопасности?

   – Не просто не в безопасности. Он сделает все, чтобы найти тебя и убить. Образцы ДНК с кровати и твои отпечатки пальцев у него есть. Но это не помешало Носову подделать анализы ДНК жертвы из реки и определить ее, как тебя. Алена, за домом следят. В любой момент они могут понять, что ты все еще прячешься здесь. И тогда они придут, чтобы сделать все тихо.

   – Я знаю, что должна уйти, – кивнула я. – Не беспокойся, я как-нибудь выкручусь.

   – И куда ты пойдешь? До следующей будки, где залает собака? До следующего городка, где по всем телеканалам передают новости о погибшей Алене Евстофовой с твоими фотографиями? Тебе нужно бежать из страны. Бежать далеко, туда, где тебя никто не знает. Новое имя, новые документы. Тебе шестнадцать лет. Ты должна закончить школу. Получить образование, чтобы иметь возможность жить и работать в том месте, где о твоем прошлом никто не будет знать.

   – И как мне выбраться из страны? Как получить новые документы?

   Мила протянула руку и сжала мою ладонь.

   – Мой муж погиб при исполнении. В ближайшие дни на мой счет поступит компенсация за его гибель. Этих денег хватит, чтобы найти нужных людей и оплатить их помощь. Тебе главное выбраться отсюда. А дальше, как пойдет.

   – Ты не обязана…

   – Нет. Я обязана. Я выступала за Восстание. Мой муж погиб, нападая на твоих соседей. Но я никогда не думала, что мы станем убивать детей. Я виновата, Алена. И перед тобой тоже. Ты послушница. В новом мире ты выживешь. Главное, выбраться из этой страны. А дальше будет новая жизнь.

   Я помнила ее лицо. Она стояла возле машины, в которую меня усадили ее новые знакомые. Мила прижала ладонь к стеклу, а я все плакала, прощаясь навсегда. Меня и еще десятерых беглых райотов вывезли из страны по морю в транспортном контейнере. Новые имена, брелоки, легенды. Меня привели за руку под двери приюта и сдали на милость местным сестрам милосердия. Послушница из маленького городка, которого больше не было на карте. Родители и сестра сгорели в доме во время Восстания. Несчастный случай – короткое замыкание старой проводки. Год спустя я получила частный грант на свое имя, не подав ни одной заявки на получение такого рода помощи. В сети я нашла информацию о Миле. Она продала дом и пожертвовала все деньги на благотворительность. А после этой жертвы повесилась в номере дешевого отеля. Оказавшись по другую сторону борьбы за освобождение от Паствы райотов, Мила сделала все, чтобы спасти меня, ну а я не смогла ничего сделать, чтобы спасти ее.

   ***

   Я проснулась в четыре часа утра. В доме было темно и тихо.

   – Айени? – позвала я. – Айени!

   – Его здесь нет, – ответил уставший голос, принадлежащий Одьену.

   Я попыталась подняться с дивана, но ноги не слушались.

   – Что ты здесь делаешь? – спросила я.

   Одьен сидел на полу, спиной опираясь о кресло, что стояло напротив дивана.

   – Я задала тебе вопрос.

   – Приглядываю за тобой, – ответил он и отвернулся.

   – Я не приглашала тебя в свой дом. Уходи.

   – Ты должна была спать до утра.

   – Проваливай отсюда! – закричала я и села.

   – К тебе есть вопросы, – спокойно произнес Одьен.

   – Какие?

   – Не стоило тебе со мной спать, – ответил он.

   – Объяснись, пожалуйста!

   – Ты не райот. И даже не послушница. Ты – чертов палач. Не знаю, высший или низший. Это, в принципе, неважно. Суть та же. Тебя не учили, что можно попасться во время секса? Интересно, ты попадалась когда-нибудь прежде? Или ты спала исключительно с послушниками?

   – Да ты пьян! – воскликнула я, заметив, что он немного растягивает слова, произнося все это. – Ты напился!

   – Имею право! – он встал и подошел ко мне. – Сначала я ни черта не понял! Такой секс! Твою мать, да как будто я никогда не трахался прежде! А потом мне все объяснили. Подсказали, так сказать!

   – И что же тебе подсказали? – я потерла глаза.

   – Что с палачами хранителям связываться не стоит. Можно погореть.

   – И кто тебе это сказал?

   – Мой брат. Айени.

   – Ну, – я рассмеялась, – Айени виднее.

   – Ты спала с ним?! – закричал Одьен, и я поняла, что у меня ухо заложило от его ора.

   – А тебе есть до этого дело?

   Он схватил меня пальцами за лицо.

   – Ты с ним спала?

   Я ударила его по рукам и толкнула в грудь:

   – Отвали от меня!

   – Тебе трудно ответить? – он был настолько пьян, что едва не рухнул на пол.

   – У брата своего спроси!

   Одьен уронил руки и уставился на меня.

   – Я хочу услышать твой ответ. Пожа-а-алуйста. Честно мне ответь.

   – Да не спала я с твоим братом! – я подскочила с дивана.

   Кажется, я была самой трезвой в этом доме. Хотя, все рано немного штормило.

   – Кто прислал тебя сюда? – более спокойным тоном спросил Одьен.

   Я онемела.

   – Почему молчишь? Кто тебя прислал?

   – Никто. Я сама по себе.

   – Неужели? – злобно улыбнулся он. – Ты свободно говоришь по-русски. Все знают, что на той территории всех райотов и палачей выкосили. А ты выжила. Значит, тебе помогли. Ты могла угомонить мужа Софи одним движением! Айени верит тебе. А я вот начал сомневаться. Слишком уж ты сильна. Даже я не заметил твоего влияния! Я, который обучен с рождения! Ты симулируешь то, чего на самом деле нет? Так ведь? Думала, что я приползу на коленях? Не ожидала, что я окажусь сильнее тебя? Так вот, моя дорогая, ты ошиблась. Я свободен, и от тебя не завишу!

   В этот момент я ощутила всю полноту его ненависти и презрения. Он смотрел на меня, словно на червяка, которого собирался раздавить. Я втянула в себя воздух и ударила его по лицу. Я закричала и начала бить его наотмашь. Он схватил меня за затылок, опрокинул на пол лицом вперед и заставил стать на четвереньки. Я почувствовала, что слабею, что сил на сражение больше нет. Я уперлась лбом в пол и зажала голову руками. Что я могла сделать? Он все равно был сильнее…

   – Почему не сражаешься, палач? Почему не даешь сдачи? Или думаешь, что сможешь обвести меня вокруг пальца и сейчас? – он шептал эти слова мне на ухо, наваливаясь своим телом сверху.

   Я почувствовала знакомую истому внизу живота от этой близости и зажмурилась.

   – Прекрасная игра, Алексис! Я опять почти поверил. Почти, – ответил он и, потянувшись к моим штанам, сорвал их с меня.

   Я не сопротивлялась. Что толку? И дело даже не в том, что он – мужчина, а в том, что, несмотря ни на что, я продолжала хотеть его.

   Он скользнул рукой промеж моих ног и окунулся в доказательство моего возбуждения.

   – Что, не можешь сказать мне «нет», Алексис?

   – А ты, похоже, боишься, что смогу!

   – Я ничего не боюсь! – прошипел он.

   – Да! – прокричала я.

   – Что «да»?! – так же прокричал он.

   – Давай, трахни меня!

   Его пальцы замерли на моем клиторе.

   – Чего остановился? – прошипела я. – Либо дело делай, либо проваливай из моего дома!

   – Не думай, что я не подыграю тебе, – он стал ласкать мой клитор. – Я возьму то, что ты предлагаешь!

   – Тогда быстрее работай! Я ждать устала!

   – Какая же ты…

   – Сука? – я едва не засмеялась. – Шлюха? Потаскуха? Но тебе ведь все равно хочется меня трахнуть? Ну так давай, не робей! – я потянулась к его джинсам и начала расстегивать ремень.

   Он отбросил мои руки, и я отвернулась, продолжая стоять на коленях, подставляя ему свой обнаженный зад.

   Я услышала шуршание за своей спиной. Он сам расстегивал джинсы. А потом почувствовала, как он шире раздвигает мои ноги и… …стало больно. Слишком быстро он вошел и так же быстро начал двигаться. Я стиснула зубы и сжала руки в кулаки. Его рука коснулась моих волос и, схватив их в охапку, заставила оторваться от пола.

   – Открой глаза.

   – Нет, – оскалилась я.

   – Открой глаза! – повысил тон Одьен и, вдруг, остановился.

   – Давай, кончай быстрее! – прошипела я и рванула голову вниз.

   – Э-э-э, н-н-нет, дорогая. Чтобы ты потом сказала, что не хотела этого? Как же…

   Его рука скользнула вниз и прикоснулась к моему клитору. Его пальцы ловко обволокли его и начали гладить. То сильнее, то убавляя темп, но это было приятно и, в какой-то момент, я, ощущая его плоть внутри себя, потянулась назад, чтобы вобрать его еще глубже.

   Он двинулся вперед, медленно, не отнимая своей руки и раздвигая нежную ткань, чтобы помочь себе. Я почувствовала, как его жар обжигает меня, как от его движения становится невыносимо стоять на коленях дальше, как ноги слабеют и хочется, чтобы он задвигался внутри быстрее и сильнее прижал меня к себе, помогая удержаться на ногах. В ответ на его плавные движения, я закусила губу, чтобы не застонать. В меня хлынул его Поток. Будто заструился по всему телу, и его тепло проникло во все клеточки. Выброс. Одьен застонал. Снова его Поток. Я зажала рот, чтобы не стонать в голос. Не получилось. Я источала Поток и получала его взамен. Все померкло. Стыд, жалость, гнев. Остались только я и он, и физическое удовольствие, которое мы испытывали вместе.

   Одьен сорвал в меня рубашку и отшвырнул ее в сторону. Его ладони прикоснулись в моей груди и жали ее. Его пальцы сомкнулись на моих сосках и потерли ноющие вершинки. Его тело навалилось на меня, прижимая своей тяжестью к полу. Его нос уткнулся в мои волосы, и я почувствовала, как губы его прикасаются к моей коже.

   И тогда я поняла, что могу сделать с ним все, что захочу. Что его желание чувствовать меня, прикасаться и доставлять удовольствие ничем не меньше моего собственного. Что его тянет ко мне, и он не в силах даже оттрахать меня на этом полу без того, чтобы не потянуться и не поцеловать. Еще одно прикосновение его губ, и я повернула голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

   Они были закрыты. Но лицо… Его лицо было слишком напряжено для того, кто ничего не испытывал, двигаясь во мне.

   Кто из нас двоих слабее? Я, что не смогла ответить нет, или он, который пытался доказать себе что-то?

   Я рывком освободилась от него и, перевернувшись на спину, обхватила его бедрами и прижала к себе. Он тут же заполнил мое тело и остановился, глядя на меня и не понимая, что ему делать дальше. Я двинулась ему на встречу, и он закрыл глаза. «Кто из нас слабее, я или он?» – снова пронеслось в голове.

   Я протянула руки и освободила его от майки. Прижавшись к его теплому телу своей грудью, я провела языком вдоль пульсирующей жилки на его шее и поцеловала ямочку на подбородке. Одьен сдался, опуская свою голову и пытаясь встретить мои губы. Но я не стала его целовать. Я толкнула его и повалила спиной на пол. Упершись ладонями в его живот, я продолжила двигаться так, как мне того хотелось, не позволяя его рукам прикоснуться к своей груди. А он протягивал их. Протягивал, но, встречая мои руки на своем пути, снова опускал их на пол.

   Я продолжала это безумие, ощущая, что вот-вот поднимусь на вершину и достигну своего оргазма. Я упустила то мгновение, когда он сжал мои бедра и начал двигаться подо мной. Я совершенно потеряла связь с реальностью, ощущая, как содрогаюсь, когда он вливает в меня Поток при каждом толчке. Его лицо исказила гримаса удовольствия, и я не смогла не закричать, когда он своими бедрами приподнял меня над собой. Все. Я зашлась судорогой, я взорвалась. Изогнулась над ним и упала на его грудь, чувствуя, как он кончает внутри.

   Я победила. Не знала только, что это мне принесет и какой положен приз, но только при мысли об этом мне становилось приятно.

   Я сползла с него и легла рядом, продолжая задыхаться.

   – Любишь трахаться? – злобно рассмеялся он.

   – Как и ты, – ответила я и, поднявшись на ноги, поплелась в ванную.

   Когда я вернулась, он уже был одет и, в полумраке сидел на полу возле моего кресла. Я прошмыгнула мимо него и легла на диван.

   – Довольна собой? – спросил он, усмехаясь в темноте.

   – Вполне, – ответила я и повернулась к нему спиной.

   – Ты отвратительна.

   – Я? – от возмущения у меня перехватило дыхание. – Я отвратительна? На себя посмотри! Хотел трахнуть меня? Что, трахнул? Подавись, Одьен! И Айени передай, что если он хочет поизмываться над своими родственниками, не нужно в это дело впутывать меня! А теперь, проваливай отсюда! В твоих услугах я больше не нуждаюсь.

   – Как ты можешь… – он осекся.

   – Ну, я же потаскуха, каких поискать, верно? – засмеялась я. – Айени прекрасно исполняет роль старшего брата, в отличие от тебя, который так и норовит поиметь меня при каждом удобном случае! Знаешь, что? – я привстала на диване и посмотрела на него. – А не пойти бы вам всем, Ригарды, в задницу? Проваливай из моего дома! Думаю, что Оусен вполне сможет удовлетворить все твои желания, если только ты намекнешь ей, чего хочешь. А ко мне больше не лезь! Я не собираюсь тратить время на человека, который презирает само мое существование, не имея ни малейшего представления о том, кто я такая и по каким причинам оказалась здесь. И знаешь еще что? Я не собираюсь уезжать отсюда. Я буду мозолить тебе глаза изо дня в день. А по поводу всего остального – можешь просто забыть, что я палач. Уходи, Одьен. Мне не нужна сторожевая собака, тем более та, что охраняет окружающих от меня самой.

   – Муж Софи мертв. Его убил палач. Ты, случайно, не знаешь, кто бы это мог быть?

   – Хочешь меня обвинить?! Давай! – ответила я и, поправив подушку на диване, снова легла.

   Одьен ушел спустя несколько минут. Просто поднялся и покинул мой дом. Зачем он вообще приходил? И что за игру с ним затеял Айени? А хотя… Пошли они все к черту!

   Попойка попойкой, а в виду последних событий на работу я решила выйти. Встала в шесть утра и приняла таблетку от головной боли. Дверь в дом закрыть не удалось: Айени выбил замок. Ну и черт с ней. Если ко мне захотят наведаться гости, даже закрытые двери их не остановят.

   Встречаться в Одьеном мне не хотелось, хотя я понимала, что наша встреча на рабочем месте неизбежна. Так, собственно, и случилось. Одьен поставил меня в план операций, и мы увиделись с ним, когда он выходил из оперблока, а я заходила внутрь.

   – Добрый день, – он остановился.

   – Типа того, – я прошла мимо.

   Разочарование и унижение никуда не делись. Он умудрился переспать со мной даже после того, как бросил. И пусть последнее слово вроде как осталось за мной, я все равно чувствовала себя проигравшей стороной.

   – Привет, Пила! – повеселел доктор По, когда я вошла в операционную.

   Сестра-анестезистка тоже мне улыбнулась.

   – Добрый день, доктор Ней! – оживилась Нори, помогая операционной сестре.

   – Всем здравствуйте, – буркнула я.

   – У-у-у… – доктор По засмеялся. – Кажется, не один Оди сегодня не в духе! Я думал, что он Наварро прибьет лапароскопом прямо здесь. То ему камеру не так повернули, то салфетку не вовремя подали. Алексис, вы тоже будете себя плохо вести?

   – Надеюсь, что нет.

   – Ну, мы посмотрим! – ответил анестезиолог и подмигнул мне.

   Прооперировав вместе с доктором Ельзи двоих пациентов, я, наконец-то, добралась до рабочего стола и присела, чтобы выпить первую чашку кофе за целый день.

   В ординаторскую заглянул Айени. Безусловно, увидеть его здесь я никак не ожидала.

   – Доктор Ней, зайдите ко мне, пожалуйста, – серьезным тоном произнес он и тут же скрылся за дверью.

   Коллеги покосились на меня, доктор Патриксон загадочно улыбнулся. Я смерила его гневным взглядом и отправилась в нейрохирургию.

   – Проходи, я заварил тебе кофе, – сказал Айени, закрывая дверь за мной.

   Он был обеспокоен чем-то. Не знаю, почему, но я почувствовала это.

   – Что-то случилось?

   – Да. У нас проблемы. Этот твой парень в реанимации. Мы проверили активность коры – она молчит, а вот ствол мозга все еще работает. Боюсь, что он может натворить дел, – Айени протянул мне чашку с кофе и присел на край своего рабочего стола. – Нужно побыстрее с ним расстаться. Завтра утром состоится консилиум. Если все пройдет гладко, его заберут трансплантологи.

   – Проблема будет решена?

   – Да, будет.

   – А если он все еще с нами?

   – Кора молчит, Алексис.

   – Зачем ты мне это рассказал? Не лучше бы было промолчать и отдать его на растерзание?

   – Потому что ты его уже подкормила один раз. Будь осторожна, Алексис. Если что-нибудь почувствуешь, сразу зови Одьена или меня. Поняла?

   – Я не позову Одьена, Айени. Да и тебя вряд ли поставлю в известность, – пожала плечами я.

   – Почему ты настроена против Одьена? Он беспокоится о тебе.

   – Неужели, – улыбнулась я и поставила чашку на стол. – Его подачек мне не нужно. Да и тебе не следует больше подливать мне в чай всякую муть.

   – Это было необходимо.

   – Для чего? Для кого?

   – Ты многого не знаешь. Пусть Одьен и утверждает, что не верит ни единому твоему слову и связи между вами никакой нет, тем не менее он поссорился с отцом вчера из-за тебя, и теперь они не разговаривают.

   – Не стоило портить отношения с отцом, тем более из-за меня.

   – Может, и не стоило, но он это сделал. И сменил меня, когда я сказал, что собираюсь уезжать.

   – Да, что ты?! – воскликнула я.

   – Ты вообще знаешь, что он сторожил тебя до утра?

   – Вообще-то, знаю, – наигранно улыбнулась я.

   – И что?

   – И ничего. Я выставила его, как только проснулась.

   – Так уж и выставила, – Айени прищурился.

   – Именно.

   – Я сегодня опять у тебя ночую.

   – Ничего себе заявления! – хохотнула я.

   – Не злись. Так безопаснее.

   – Для кого?

   – Для тебя.

   Я встала.

   – Уже уходишь? – не понял он.

   – Да. Мне еще назначения пересматривать.

   – Тогда, до вечера.

   – Дверь не заперта, – бросила я и покинула его кабинет.

   Я вышла на лестницу и поняла, что сейчас не могу вернуться в отделение. Я должна была проверить все сама. Если кора Питера погибла – он мне не ответит. Если все еще жива – я смогу с ним поговорить. Или могу умереть, потому что он нападет.

   Я спустилась на первый этаж. В реанимации как всегда кипела работа. Медсестра сидела на посту возле палаты Питера и что-то проверяла на своем голопорте. Я кивнула ей и вошла в палату.

   Поговорить с Питером я могла только во втором измерении. Когда палач находится на грани между жизнью и смертью, сил на прыжки в четвертое и третье измерения не остается. Как бы не хотели мы спрятаться и скрыться, максимум, что можно сделать, это открыть глаза во втором измерении и попытаться выжить, вытянув хоть каплю Потока из тех, кто оказывается рядом.

   Я подошла к кровати Питера и прыгнула во второе. Как и ожидала, он лежал в воздухе рядом со мной, как будто на той самой кровати, которой здесь не могло быть. Голубое свечение его Потока медленно таяло на глазах. Умирание – это процесс. Он будет постоянно проваливаться в первое измерение и снова пытаться из него выбраться, чтобы найти жертву и спастись, пока, наконец, силы окончательно не иссякнут, и он не рухнет в последний раз, чтобы умереть.

   Я не прикасалась к его Потоку. Черные пятна на голове и теле, словно провалы в оболочке, свидетельствовали о том, что Питеру осталось недолго мучиться. Все, что я могла для него сделать – это поделиться Потоком, который просочится сквозь бреши в его оболочке и лишь оттянет неизбежное. Опасность заключалась в том, что Питер мог напасть на меня и попытаться отобрать Исток. И хотя я не верила, что у него хватит сил на борьбу с таким палачом, как я, опасность нападения все же была.

   – Питер? – позвала я. – Питер, ты меня слышишь?

   Он молчал.

   – Питер! – я протянула руку к его оболочке и тут же одернула ее.

   – Со… – услышала я тихое шептание.

   Я подошла поближе и склонилась над его головой.

   – «Сом-м-м», – произнес он, не открывая глаз.

   – Что это?

   Он молчал. Я коснулась его плеча и начала трясти.

   – Что такое «сом», Питер?

   Мои ноги начали слабеть. Он вытягивал из меня Поток. Я шарахнулась в сторону и выставила щит.

   – Что такое «сом»?! – снова закричала я.

   Он так и не ответил мне. И когда Поток, который он из меня вытянул, стал просачиваться сквозь дыры в оболочке, я поняла, что вряд ли он сможет еще что-нибудь сказать.

   Я ушла из реанимации. Поднялась на этаж в ординаторскую. На смену заступал доктор Наварро. Я взглянула на него. Он, так же, молча, посмотрел на меня.

   – Что с тобой, девочка? Плохо?

   – Устала, – я присела за свой стол.

   В кармане доктора Наварро запищала рация.

   – Началось, – буркнул он и ответил на вызов. – Что там у вас?

   – Доктор Наварро, вас срочно вызывают в реанимацию.

   – Что на этот раз?

   – «Прыгун» остановку дал.

   «Так быстро», – подумала я.

   Наварро поджал губы и ушел из ординаторской. А я поняла, что сейчас расплачусь. Воздух. Мне нужен свежий воздух!

   Я спустилась на первый этаж и вышла на улицу. Жалко… Жалко его… Он пережил Восстание. Смог спрятаться. И ради чего? Чтобы сигануть вниз с высоты? Слезы потекли по щекам, и я вытерла их рукавом.

   – Доктор Ней, с вами все в порядке? – помощница Нори из оперблока остановилась рядом со мной. – Вы себя хорошо чувствуете?

   Туфли H. Помню, как уставилась на ее новенькие туфли с символом дорогого бренда. Взгляд потек вверх. Джинсы. Ткань плотная, швы ровные, один в один, модный клеш. Рубашка белая с широкими манжетами и большими пуговицами. Эти пуговицы были мне знакомы. Фирменный знак бренда С. Клатч под мышкой из змеиной кожи. Узнаваемая модель винтажной сумки.

   – Доктор Ней? – Нори склонилась ко мне.

   – Да, все хорошо, – автоматически ответила я, глядя на лицо помощницы медсестры.

   «Откуда такие сумасшедшие деньги?» – хотелось спросить мне.

   – На улице холодно, а вы в одном костюме, – Нори заправила прядь гладких черных волос за ухо. – Замерзните!

   – Я уже ухожу, – вымученно улыбнулась я.

   – До свидания, доктор Ней.

   – До свидания Нори.

   Я провожала ее взглядом. Нори остановилась на въезде на парковку больницы. Она явно кого-то ждала. Спустя минуту к ней подъехала дорогущая машина с тонированными стеклами. Нори села в нее и уехала.

   – Ее парень – райот.

   Я обернулась к Одьену. Его внезапное появление за спиной меня напугало.

   – Да и сама Нори не из бедной семьи. Ее отец умер еще до Восстания. Все заботы о Нори и ее брате легли на плечи матери. После Восстания ее мать взяла кредит и открыла в Т. похоронное бюро. И не прогорела. Теперь филиалы конторы есть в Р. и С., – Одьен взглянул на меня.

   – Как ее фамилия? – спросила я.

   – Гайндер. Ритуальные услуги Гайндер.

   – А у парня-райота откуда деньги?

   – Его папаша во время Восстания активно сотрудничал с послушниками. Он попал в список благополучных граждан и не лишился всего, как многие другие. Ротари Хоуптер. Все сервисные заправочные станции в округе Т. принадлежат ему.

   – Как же он позволил своему чаду встречаться с послушницей?

   – Сейчас времена другие, – емко ответил Одьен.

   – Как же, – улыбнулась я. – Веришь, что райоты похоронили традиции, которые соблюдали десятилетиями, вместе с теми, кого предали?

   – Ты же похоронила, – Одьен пристально на меня смотрел. – Насколько я помню, спать с хранителями райотам было нельзя.

   – Жениться нельзя, – парировала я. – Семьи с ними заводить. Детей рожать. А спали они, с кем хотели.

   – Питер умер, – произнес Одьен.

   – Я знаю. Наварро был в ординаторской, когда его позвали.

   – А ты тридцать минут назад была в реанимации.

   – И что из этого?

   Одьен протянул руку и коснулся пальцами моей щеки. Прикосновение было нежным. Оно было приятным. И я не нашла в себе сил отбросить его ладонь и отстраниться.

   – Ты подкормила его. По Потоку вижу, – он убрал руку сам, и я поняла, что сейчас снова начну реветь.

   – И дальше что? – выдавливая слова, спросила я.

   – Он умер через десять минут после твоего ухода. Сердце остановилось и больше не завелось. И это при том, что ты подкормила его за десять минут до этого.

   – Хочешь сказать, что слишком быстро его не стало после моего ухода?

   – Думаю, мы имеем дело с палачом.

   Я снова посмотрела на дорогу, где несколько минут назад стояла Нори.

   – Черный рынок Потока и Истоков? – прошептала я.

   – Питер – девятый палач, который попал в эту больницу за последние два года. Теперь он мертв, как и восемь предыдущих. Ты – десятая.

   – Ты знаешь что-то… – я наклонилась к Одьену. – Ты и твой брат что-то знаете.

   – Мы знаем, что к нам в больницу поступают палачи. Это началось два года назад. На первых трех мы заявили в службу контроля. И они внезапно умерли еще до приезда архиереев. Больше мы ни на кого не заявляли. И это не помогло. Питер – девятый. Осталась ты, Алексис. И бежать тебе некуда, потому что тварь, которая завелась в этом городке, работает с кем-то из архиереев из службы контроля. И если мы с Айени знаем, кто ты, возможно, об этом знает и тот, кто орудует здесь.

   – Я хочу домой, – я обогнула Одьена и пошла назад.

   – Алексис!

   – Я замерзла и хочу домой! – прокричала, не оборачиваясь.

   И он отстал. Я не дура. Все поняла. Ригарды решили, что с помощью меня смогут словить того, кто занимается подпольной Жатвой в этом городе и этой больничке. Я – приманка. Десятая в списке приманок, расставленных для поимки палача. Вот только девять предыдущих приманок съедены. А мне умирать не хочется.

   Я выходила из раздевалки, когда услышала знакомые голоса на лестнице. Это были Айени и Одьен. Я остановилась и, долго не раздумывая, прошмыгнула обратно, спрятавшись за дверью.

   – Ты просмотрел записи с камер? – спросил Одьен.

   – Там по нулям, – голос Айни звучал подавленно. – Рядом были только проверенные люди.

   – Он мог быть далеко. Мог сидеть в машине на парковке, мог запереться в туалете на любом из этажей. Мог пить кофе в ординаторской, мыть полы, разносить еду. Мы можем быть с ним знакомы, здороваться каждый день и даже не подозревать, кто он такой на самом деле.

   – А если никакого Призрака нет? Если мы с тобой бредим?

   Кажется, Одьен и Айени остановились на этаже.

   – Смерть от случайных причин? – спросил Одьен.

   – Согласись, люди умирают ежедневно.

   – Думаешь, дело только в этих девяти? Думаешь, других жертв нет? Что на счет послушников в Р. и С.? Кто за ними наблюдал? Кто их считал?

   – Ну, давай тогда всех считать жертвами! – повысил тон Айени. – Каждого, кто умирает в Р. и С.!

   – Первым тревогу забил не я. Поук сказал, что у нас тут происходит что-то очень нехорошее.

   – Поук Соммервиль одержим теориями заговоров. Местные новости крайне скучны, ему сенсацию подавай! Вот он и рыщет там, где ничего нет.

   – Питер Донохью работал в его газете.

   – Говоришь так, как будто в нашем округе тьма газет! Конечно пацан работал в газете Поука! Она здесь одна! – Айени шептал очень громко. – Сейчас Поук и суицид своего сотрудника припишет к какому-нибудь заговору. Архиереи заколебались ему ответы на донесения писать! Если Поук не остановится, его либо архиереи посадят, либо психиатрическая экспертиза запрет.

   – Я лично говорил с Поуком. У него материалов столько, что впору архиереев за халатность сажать.

   – Знаешь, что… – вздохнул Айени. – Ты вместо того, чтобы Призрака искать, занялся бы Алексис. Гоаре никак не уймется. Кое-кого привлекла к ее делу.

   – Я же запретил Гоаре! – повысил тон Одьен.

   – Разве Гоаре можно что-то запретить? – спросил Айени.

   На этом и разошлись. Одьен пошел в отделение, а Айени поднялся по лестнице и вышел, кажется, на пятом этаже.

   «Сом». Точнее, «Сом-м-м». Уж не хотел ли Питер произнести: «Соммервиль»? Поук Соммервиль. Совпадение или нет, эту версию я собиралась проверить.

   Черный рынок Жатвы. Заговоры. Сказки хранителей на ночь. Городок Р. больше похож на айсберг, который вот-вот перевернется подо мной.

   ***

   Я вернулась в ординаторскую и заварила себе кофе. Пользуясь абсолютным уединением, присела за стол и вышла в сеть.

   Запрос: «Поук Соммервиль».

   Поуков Соммервилей в мире оказалось достаточно много. Пришлось сузить запрос до «Поук Соммервиль город Р.» И я нашла его. Главный редактор газеты округа Т. Вся информация, что была о нем в сети. Ни фотографий, ни биографии. Как будто Поук Соммервиль почистил все сведения о себе. Этот Соммервиль похож на меня. Никаких страниц в социальных сетях. Никаких ссылок на участие в общественных мероприятиях. Но он главный редактор газеты, пусть и местной, пусть и с маленьким тиражом, но все же. И газета эта принадлежит частной дочерней компании семьи Ригардов.

   Я достала из сумки свой второй телефон, включила его и набрала рабочий номер кабинета Поука, указанного в сети. Кто-то снял трубку на шестой гудок.

   – Редакция Вестника округа Т. Чем могу помочь? – произнес мужчина.

   – Здравствуйте. Я бы хотела поговорить с Поуком Соммервилем.

   – Я слушаю, – ответил мужчина.

   – Сегодня в реанимации больницы Р. скончался один из ваших сотрудников.

   – Питер, – вздохнул Поук. – Я знаю. Мне уже сообщили.

   – Приношу вам соболезнования.

   – Да-да. Благодарю вас.

   – Мистер Соммервиль, я бы хотела встретиться с вами и поговорить.

   – Поговорить, о чем?

   – О Питере Донохью.

   На другом конце трубки возникла пауза.

   – Как вы сказали вас зовут?

   – Я не говорила.

   – Это что, угроза? – повысил тон Поук. – Кто вы такая? Почему звоните мне?

   – Мы можем встретиться с вами где-нибудь и спокойно побесе…

   Поук бросил трубку. Я набрала номер еще раз. И еще. И снова. Больше трубку никто не снял. Судя по нашему разговору, этот Поук был явно чем-то напуган. Но поговорить с ним придется. Светиться появлением в редакции газеты я не хотела. Выяснять, где этот Поук живет и караулить его у дома – дело долгое. Есть более простой способ встретиться с ним. И я собиралась воспользоваться своим преимуществом.

   Я покинула ординаторскую и торжественно прошествовала мимо сестринского поста. Кивнула Николетт, проводившую меня пытливым взглядом. Остановилась у двери руководителя отделения и постучала.

   – Доктор Ригард, это доктор Ней!

   – Входите!

   Он сидел за столом, и что-то набирал на клавиатуре.

   – Что-то случилось? – взгляд темных глаз был направлен на меня прямо через голопроекцию какого-то документа.

   Я закрыла дверь и присела на стул напротив его стола. Без разрешения. Просто посчитала, что имею на это право.

   – Я хочу поговорить с Поуком Соммервилем.

   Пальцы Одьена застыли в воздухе.

   – С кем? – переспросил он.

   – Ригарды больше не знают, кто числится главным редактором их газеты?

   Он свернул голограмму и откинулся на спинку кресла.

   – Зачем тебе Поук?

   – Я подслушала ваш с Айени разговор на лестнице.

   Кажется, Одьен признание оценил. Уголки его рта поползли вниз, а глаза еще больше потемнели.

   – Мне удалось поговорить с Питером. Примерно за десять минут до его смерти, – добавила я.

   Одьен резко наклонился ко мне.

   – Ты говорила с ним?

   – Он прошептал мне «сом-м-м». «М» было протяжным. Сначала я подумала, что это какой-то бред. А потом, на лестнице, Айени озвучил имя: «Поук Соммервиль».

   – Что еще Питер тебе сказал?

   – Он прошептал только «сом-м-м» и отключился. Это все, на что хватило моего Потока.

   – Так и сказал: «сом-м-м»?

   – Так и сказал.

   – И что это значит? – Одьен нахмурился.

   – Я не знаю. В медицинской карте Питера указано, что он упал с крыши своего дома. Может, Питера столкнул Поук? Или Поук Соммервиль может знать что-то, из-за чего Питера могли столкнуть с крыши?

   – Питер прыгнул сам. Архиереи провели расследование.

   – Ты им веришь? А если расследование проводил тот, кто работает с сетью черной Жатвы?

   – Почему ты сразу мне не сказала, что разговаривала с Питером? – Одьен повысил тон.

   – Не посчитала нужным ставить тебя в известность.

   – Так, значит… – он сцепил пальцы в замок.

   – Ты и Айени собираетесь ловить Призрака, как вы его называете, на живца, то есть на меня. Изначально ваш план был другим, ведь вы оба были уверены, что я – райот. Больше райотов в этой больнице я не встречала. И как райот я могла бы помочь вам вычислить палача. Поэтому ты предложил подкормить меня. Поэтому нашел любовника Софи и пытался отмазать меня от дотошных архиереев. Думал разыграть добродетель и привлечь райота на вашу сторону? Сюрприз! Я – палач. Теперь ты знаешь правду и правила игры изменились. Я стала приманкой. Вот только умирать не хочу.

   – Ты не умрешь, – ответил он.

   – Да что ты! – рассмеялась я. – Что ты знаешь о боях в измерениях? Я говорю не о втором измерении. Речь о третьем и четвертом. Ты бывал в них когда-нибудь?

   Одьен молчал.

   – Значит, не был, – вздохнула я. – Но с теорией-то ты знаком? – с надеждой спросила я.

   – Только с теорией.

   – Айени тоже знаком только с теорией? – уточнила я.

   – Да, – кивнул Одьен.

   – Плохи мои дела, – я поджала губы.

   – Не стоит недооценивать хранителей, – Одьен наклонился ко мне. – И в первом и во втором измерении я могу разложить тебя на обе лопатки.

   – Я прыгну в третье, или четвертое, создам портал и убью тебя. А ты даже не поймешь, как я это сделала.

   – Значит, ты умеешь создавать порталы? – произнес настороженно.

   – Многие из нас умеют.

   – Единицы, – прошипел Одьен и выпрямился. – Единицы из низших палачей.

   Осечка. Выкручиваться бесполезно – он все равно не поверит.

   – Ты послушница, – Одьен смотрел на меня в упор. – И про брелок соврала. Ты прошла тест, потому что ты послушница. А родители кем были? История про бабушку и отца правда?

   – Родители райотами были, – призналась я.

   – Из высших линий?

   – Уже не важно, – я отвернулась. – Они мертвы. Если твоя сестра Гоаре продолжить рыть на меня материалы, могут многие пострадать.

   – Тебе кто-то угрожает?

   – Нет.

   – Но ты кого-то боишься! – повысил тон он.

   – Этот человек тебе не по зубам, Одьен. И даже твоей семье он не по зубам. Останови свою сестру, пока не поздно. Иначе, она может подставить всю твою семью.

   Одьен постучал пальцами по столу:

   – Ты расскажешь, что с тобой произошло?

   – Нет. Я все еще здесь, в этом городе, потому что хочу поймать ублюдка, который занимается торговлей Потоком и Истоками на черном рынке Жатвы. Я хочу устроить ему свою Жатву. Потом Алексис Ней исчезнет.

   – Не сможешь, – ответил он.

   – Смогу.

   – Из-под земли достану, – сурово произнес Одьен.

   – Удачи! – рассмеялась я. – Ладно, что-то мы от темы отклонились. Я хочу поговорить с Поуком Соммервилем. И ты меня к нему приведешь.

   – Наглости тебе не занимать! – Одьен хлопнул ладонями по столу и встал.

   – Кто бы говорил, – я тоже встала. – До встречи на парковке через пятнадцать минут, доктор Ригард, – я подошла к двери.

   – Тогда придется меня поцеловать, – внезапно выдал он.

   Я обернулась. Может, ослышалась? Он стоял посреди кабинета, гордо выпрямив спину и не менее гордо сложив руки на груди.

   – Что, прости?

   – Ты слышала.

   Я поморщилась.

   – Это так не работает, доктор Ригард.

   – Трахаться можно – целовать нельзя? – он вопросительно изогнул бровь. – Отвези меня к Поуку, потому что я так хочу? Жди меня на парковке через пятнадцать минут, потому что мне так удобно? Так это работает?

   Я несколько раз моргнула.

   – Да, – утвердительно кивнула.

   – Нет. Не со мной.

   – Хорошо. Попрошу Айени отвезти меня к Поуку.

   – Удачи, доктор Ней.

   Я вышла из его кабинета и взглянула на сестринский пост. Николетт все так же сверлила меня пытливым взглядом.

   – До понедельника, Николетт, – я опять кивнула, проходя мимо нее.

   – До понедельника, доктор Ней.

   Я поднялась в отделение нейрохирургии. Постучала в дверь к Айени.

   – Доктор Ригард уже ушел! – прокричала мне медсестра с поста.

   – Благодарю!

   Я вернулась на этаж, переоделась, вышла на парковку и села в машину. Я бы позвонила Айени, если бы он дал мне свой номер. Попыталась найти контакт в сети. Ничего. Личность А. Ригарда, точно так же, как и О. Ригарда, как и К. Оусен, как каждого из членов их большой семьи, была не более, чем строкой с краткими сведениями об образовании и занимаемой должности. Ни фотографий. Ни страниц в соцсетях. К чему такая скрытность? И что вообще я знаю о всех них?

   Айени обещал приехать ко мне сегодня вечером. Тогда и попрошу его об услуге. Главное, чтобы он не попросил чего-нибудь взамен. Я свернула голопроекцию и сняла наушник. И тогда увидела его. Одьен вышел из больницы и шел к своей машине. Он прошел мимо нее и пошел дальше. Остановился у моей развалюхи и открыл водительскую дверь.

   – Я поведу.

   ***

   Я сидела справа от него и молчала. На выезде из города Одьен заехал на знакомую мне станцию сервисного обслуживания.

   – Тебе что-нибудь купить? – он потянулся к сумке на заднем сидении.

   Я смотрела на витрину с вывеской. Казалось, будто сейчас снова увижу их… Головы своих родственников. Он взял меня за руку, и я встрепенулась.

   – Алексис, тебе что-нибудь купить?

   – Капучино и сэндвич с мясом, – сосредоточенно произнесла я.

   – Один? Два?

   Я поморщилась.

   – Один, конечно.

   – Ты должна хорошо есть. Высококалорийная диета необходима для восстановления сил и поддержания баланса Потока.

   Он говорил, как мой отец. Теми же словами.

   «Найдешь Григория и скажешь ему: «Клятва Возмездия – выше Устава». Он поможет тебе. Адрес я уже сказал. Станция Павла по дороге. Доберись туда и переоденься. Старайся никому не попадаться на глаза. Для всех ты послушница. Никаких прыжков. По крайней мере, пока. Ты все поняла?»

   Я зажмурилась и отвернулась. В груди начало щемить.

   – Алексис, почему у тебя проблемы с этой станцией? – Одьен сильнее сжал мои пальцы.

   – Моим родственникам отрезали головы и выставили их в зале перед дверями на похожей сервисной станции, – я повернулась и указала рукой на двери рядом с витриной. – Головы стояли в ряд, а тела были свалены в кучу у стойки кассира. Перед тем, как убить, их заставили раздеться догола в раздевалке. А потом выволокли всех в зал и отрезали им головы. Послушники в одиночку никогда бы не справились с семьей райотов. Значит, среди тех, кто издевался над ними и убил, были и хранители.

   – Ты видела, как их…

   – Нет. Я пришла, когда все было кончено.

   – Моя семья никогда не участвовала в подобных зверствах, – Одьен смотрел на вывеску станции.

   – Но были те, кто участвовал. И ты их знаешь.

   – Поехали отсюда, – Одьен отпустил мою руку и завел двигатель. – Позже поедим.

   Безусловно, он был знаком с теми, кто проявлял особую жестокость во время Восстания. Возможно, он и по сей день здоровается с ними за руку и угощает их дорогим спиртным во время вечеринок. Никто не понес наказания за содеянное. Все сделали вид, что мир стал лучше, а его обитатели – человечнее.

   – Куда мы едем? – спросила я спустя несколько минут молчания, глядя на деревья, мелькающие за окном.

   – Я позвонил Поуку и договорился о встрече. Он сказал, что ему позвонила какая-то девушка и сообщила о смерти Питера. Девушка не представилась и попросила встретиться с ней. Номер телефона зарегистрирован на какую-то Дороти Уайт, которая живет в приюте для душевнобольных уже десять лет. Скажи, это ты звонила Поуку?

   – А он быстро пробил номер, – вздохнула я.

   – Поук испугался. Вообще-то он не из боязливых, но, видимо, что-то произошло, пока Питер был в больнице.

   – Ты предупредил, что будешь не один?

   – Да. Я сказал, что моя Aisori хочет с ним поговорить.

   Я медленно повернулась лицом к Одьену.

   – Вот так прямо и сказал?

   – Немного иначе, но смысл тот же.

   – Как ты меня представил? Подругой, девушкой, любовницей? – я фыркнула. – Нет, мне просто интересно, что именно ты ему сказал!

   – «Женщина, которая мне очень дорога», – ответил он.

   – Даже так, – я уважительно кивнула. – Странная формулировка для твоей ошибки. А, прости, для твоей дважды-ошибки!

   – Мы почти приехали, – он сбавил скорость и начал притормаживать.

   Мы проехали указатель на С. и, не доезжая до магистральной развязки, свернули на какую-то маленькую дорогу, уходящую дальше в гравийку. Одьен остановил машину и заглушил двигатель.

   – Здесь? – я начала оборачиваться по сторонам. – Ты привез меня сюда, чтобы убить?

   – Поук выбрал это место. Не я.

   – Смеркается. Может, он заманил нас с тобой в ловушку и хочет спрятать тела в ближайшем лесу?

   Одьен улыбнулся и вышел из машины. Он присел на багажник и уставился на дорогу. Я тоже вышла из машины. Подошла к нему.

   – Видишь этот съезд? – он указал на дорогу, по которой мы приехали. – Здесь погибла младшая сестра Поука семь лет назад. Это было во вторник. А в субботу должна была состояться их с Айени свадьба.

   – Боже мой, – прошептала я, глядя на автомагистраль, по которой мчались машины.

   – Она выезжала с этой дороги, когда водитель встречной машины не справился с управлением. Он пробил ограждение и на полной скорости врезался в нее. Боковой удар со стороны водительского сидения. Машина несколько раз перевернулась и оказалась на зеленой зоне, – Одьен указал рукой на поле, раскинувшееся перед нами. – Его невеста была беременна. Десять недель. И мы хранили ее в закрытом гробу.

   – Это ужасно, – вздохнула я.

   Одьен встал с капота, заметив, что какая-то машина притормаживает перед съездом на дорогу.

   – А вот и Поук.

   К нам подъехал ничем не примечательный седан. Из него вышел мужчина лет сорока. Послушник.

   – Привет, Поук, – Одьен пожал ему руку. – Познакомься, это Алексис.

   Поук перевел на меня настороженный взгляд.

   – Это я вам звонила. Извините, если напугала вас.

   – Ты не говорил, что твой осведомитель – райот! – Поук перевел взгляд на Одьена.

   – Значит, я осведомитель, – я тоже посмотрела на Одьена.

   – Она послушница, Поук. Мы с Алексис работаем вместе. Она врач.

   – Новый травматолог? Так это вы?

   – Да, это я, – утвердительно кивнула.

   – И какая информация у вас есть для меня?

   – Я знаю, что Питера убил палач. И я сомневаюсь в том, что он спрыгнул с крыши сам.

   – Миз, это я и без вас знаю! – судя по тону, Поук был в ярости. – Если на этом все – до свидания!

   – Питер был высшим палачом, – добавила я. – Убить его мог только профессионал своего дела. Убивать в больнице, где работают хранители, где во втором измерении можно быть случайно пойманным – слишком опасно. Но можно убить из третьего и четвертого измерений, создав порталы во второе. Для этого нужно находиться где-то рядом. В метрах ста, может, дальше от жертвы. И на такой трюк с открытием порталов способны только те, у кого от природы более сильный Исток. Низшие палачи. У них более слабый Поток, но это компенсируется более сильным Истоком, чем у всех остальных. Ваш Призрак – это низший палач. Найти такого послушника – как искать иголку в стоге сена. Пока вы не поймаете его за руку, вы не сможете определить, кто он такой.

   Одьен внимательно на меня смотрел. Поук тоже не сводил глаз.

   – И даже если определите, нужны опытные хранители, способные прыгать в третье и четвертое измерения, – добавила я. – А для таких прыжков хранителям нужен якорь, закрепленный на палаче. Это значит, что без палача вам его не поймать. И не убить.

   – И откуда послушница все это знает? – спросил Поук.

   – У меня есть выход на палача, который может вам помочь.

   – И кто это?

   – Пусть его имя останется в тайне.

   – Ты его знаешь? – Поук обратился к Одьену.

   – Да. Мы знакомы.

   – А если он работает на них?

   – Это проверенный человек, – ответил Одьен.

   – Для того, чтобы начать охоту на Призрака и его шайку, – продолжила я, – нам нужны зацепки. Питер работал в вашей газете. Вы знали его, в отличие от нас. Скажите, за что его могли сбросить с крыши, а потом добить в больнице?

   – А кто вы такая в этой истории? – Поук прищурился.

   – Я ваш связной.

   – Связной, значит, – Поук хмыкнул. – Ну, ладно. Поверю на слово. Питер устроился в нашу газету год назад. Я поручил ему непыльную работенку – вести колонку поздравлений и некрологов. В беседах с родственниками умерших для составления красивого посвящения в газете Питер стал обращать внимание, что в округе часто погибают послушники в возрасте до сорока лет. В смысле, они погибают чаще, чем в других округах. Питеру это показалось странным, и он поднял статику смертности за последние двадцать лет. Девять лет назад в нашем округе показатели смертности начали расти. И увеличивались с каждым годом. Самоубийства, аварии на автомагистрали, рак. Он пришел к тем же выводам, что и я. Два года назад я стал говорить о том, что творится что-то неладное, – Поук повернулся в Одьену. – В итоге, три палача погибли, прежде, чем вы поняли, что есть система, – Поук снова повернулся ко мне. – Но Питер зашел в расследовании дальше меня. Он не стал охватывать все, как делал я, а вплотную взялся за расследование аварий на автомагистрали со смертельными исходами. И начал с дела моей сестры, – Поук развернулся и направился в сторону съезда.

   Мы с Одьеном пошли следом за ним.

   – Моя сестра выехала на автомагистраль здесь. В этот момент водитель со встречной полосы движения резко свернул налево, сбил ограждение, пересек дорогу и врезался в ее машину. Все длилось доли секунд. Экспертиза установила, что обе машины были в исправном состоянии. Сухое дорожное покрытие, светлое время суток. Нет признаков алкогольного опьянения у водителя – виновника аварии. Мужчина-послушник ехал в Р. из Т. Страховой агент. У него была назначена встреча с клиентами из Р. Никаких проблем со здоровьем. Двадцать шесть лет. Стаж вождения больше семи лет. «Не справился с управлением» – так нам сказали архиереи. Так написали в своем отчете о ДТП. Что же такого произошло, что он не справился с управлением и резко свернул влево? – Поук остановился на обочине дороги у самого съезда. – Внезапная коронарная смерть – излюбленный посмертный диагноз для жертв Жатвы. Резкая боль в груди слева, водитель инстинктивно тянется к груди и припадает к рулю, наваливаясь на него торсом, сгибается влево, потому что там болит, сбивает ограждение и врезается в машину моей сестры. Ни одна экспертиза не сможет доказать, что сердце водителя остановилось на долю секунды раньше, чем он получил травмы, несовместимые с жизнью, – Поук указал пальцем на мост, возвышающийся вдалеке. – Транспортная развязка. На этом мосту всегда мало машин, особенно в период с десяти утра до обеда и в ночное время. Люди уезжают на работу из С., к вечеру возвращаются. С этого моста открывается прекрасный вид на дорогу внизу. Расстояние до места аварии около ста метров. Скажи, – Поук повернулся ко мне, – твой палач, стоя на этом мосту, смог бы убить послушника, который едет в машине?

   – Думаю, да, – кивнула я.

   – Я тоже так думаю. На этом участке дороги за прошедшие девять лет случилось двадцать три дорожно-транспортных происшествия с летальными исходами. Только в одном случае из двадцати трех причиной аварии стало вождение в пьяном виде. Все остальные просто не справились с управлением. Из-за большого числа аварий три года назад на этом участке дороги установили ограничение скорости. Камер видеонаблюдения нет до сих пор, – Поук обернулся ко мне. – Питер стал изучать другие участки автомагистрали. Он определил горячие точки, где аварии происходили чаще всего. В одном месте к дороге близко примыкает лесополоса. В другом есть подземный пешеходный переход. В третьем – развязка на город Р. В четвертом – резкий уклон дороги и съезд на стоянку автомобилей. Итого пять точек вместе с этой. И нигде нет камер. Не было камер, – добавил он.

   – Вы их установили, – предположила я.

   – Да, – Поук кивнул. – Мы с Питером определили оптимальные обзорные точки. А потом он забрался на крышу своего дома и сиганул с нее. В итоге, я сделал всю работу один. На этой неделе произошла очередная авария. В том месте, где есть подземный пешеходный переход. Трое человек погибло сразу. Остальных повезли в разные больницы.

   – У вас есть записи с камер из того перехода? – спросила я.

   Поук сбил краем ботинка камушек с обочины.

   – Не только из перехода. У меня есть запись самой аварии.

   – И?

   – Пойдемте в машину, – он развернулся и направился обратно.

   Мы с Одьеном сели в его автомобиль. Одьен спереди, я на заднее сидение. Поук порылся рукой под креслом водителя и достал голопроектор.

   – Это запись из перехода. За три минуты до аварии.

   На лобовом стекле возникло изображение туннеля в серо-зеленых тонах. Камера явно была закреплена где-то сверху, потому что были видны две стены и бетонный пол.

   – Туннель не освещен ночью? – спросила я.

   – Нет. Видеосъемка ночная.

   Мимо камеры прошел человек и остановился у стены. На нем была байка с капюшоном, натянутым поверх кепки. Козырек кепки скрывал лицо, однако оставался виден подбородок.

   – Белый мужчина ростом около метра восемьдесят пять – девяносто, – комментировал Поук. – Он простоял там ровно до момента аварии и сразу же ушел. Всего три минуты.

   – Во втором измерении он не был ограничен временем из первого, – рассуждал Одьен. – Все зависит от силы его Истока: рекорд пребывания во втором измерении для палача, примерно, шесть часов.

   – Шесть часов тридцать две минуты и пятьдесят одна секунда, – уточнила я. – Этот рекорд установил Серафим Казински, и время отсчитывалось устно с помощью его помощников, которые менялись. Казински после этого рекорда восстанавливался пять дней. В первом измерении за это время прошло тридцать две секунды. Поэтому утверждать, что время первого измерения не связано со вторым, неправильно. Но этот человек стоял там три минуты. Либо он несколько раз прыгал, чтобы оценить ситуацию на дороге в конкретный момент времени, либо он ждал команды своего напарника.

   Поук перемотал запись вперед. Мужчина развернулся и ушел.

   – Он не использовал фонарь, когда шел, – заметил Одьен. – Явно не хотел привлекать внимание. Кроме того, он знает туннель. Видите, – Одьен указал на проекцию, где была стена, – он все время держался одной стороны, когда вошел в туннель и вышел из него. Здесь, – Одьен указал на бетонный пол у противоположной стены, – выбоина. Этот человек знает, что она там есть, и он ее обошел.

   – Возможно, на нем были очки ночного видения? – предположила я. – Он ведь шел к туннелю. Наверное, как и здесь, он не использовал фонарь.

   – Мог, – согласился Одьен. – Но даже если очки и есть, вряд ли мы по ним сможем его выследить. В любом магазине спецснаряжения такие можно купить. Хоть в Т., хоть в сети.

   – Или взять у архиереев, – я взглянула на Поука.

   Он меня понял и утвердительно кивнул.

   – А зачем вообще был построен этот пешеходный туннель? – спросила я.

   – По проекту автомагистрали такие туннели построены через каждые двадцать километров. Ими пользуются дорожные рабочие при обслуживании магистрали.

   – Тогда почему он выбрал именно этот туннель, если мог выбрать любой другой?

   – Я тоже об этом думал, – Поук заметно оживился. – И на твой вопрос отвечу. Только сначала давайте посмотрим запись аварии.

   Съемка ночная. Камера установлена явно на каком-то дереве вблизи дороги. С высоты открывается вид на четыре полосы движения и ограждение между ними. Несколько машин проехало в сторону Р. Свет их фар бликовал на записи. Потом в объектив попала фура. Она ехала в первом ряду по направлению в Т. В противоположную сторону ехал микроавтобус. Вдруг фура из первого ряда резко поворачивает влево, пересекает вторую полосу движения, сбивает ограждение и врезается в микроавтобус. Ударом микроавтобус сносит с дороги в сторону обочины. «Хвост» фуры заносит, и она вместе с водительской кабиной «падает» на бок. Скользя по асфальту, словно по льду, хвост фуры врезается в разбитый микроавтобус на обочине. Новый удар.

   Зрелище не для слабонервных. Металл сминался и ломался, словно пластик, в абсолютной тишине, повисшей в салоне автомобиля Поука. Мы наблюдали за мгновениями чужих жизней, за моментами времени, в которые одних не стало, а у других жизни сломались навсегда.

   Поук включил режим перемотки вперед. Машины начинают останавливаться на дороге. Люди выбегают из них, чтобы оказать помощь. К месту аварии подъезжает патруль. Потом скорая. С другой стороны дороги в это время проезжает машина.

   – Вот! – Поук остановил запись и указал пальцем на эту машину. – Видите ее?!

   – Да, – кивнул Одьен.

   – Я поднимал записи с других камер, чтобы узнать, какие машины здесь проезжали, и пробить номера каждой. Предыдущие камеры установлены в трех километрах от этого места. Так вот, эта машина там не проезжала!

   – Тогда, откуда она взялась? – Одьен прищурился.

   Поук свернул запись с камеры и открыл карту местности.

   – Параллельно автомагистрали проходит старая дорога на Т. Ей сейчас практически никто не пользуется, – Поук водил пальцем по карте. – Здесь есть съезд. Дорога вроде той, на которой мы сейчас стоим. Она огибает лес и выходит на автомагистраль в километре от места аварии.

   – Хотите сказать, что машина выехала с той дороги, поэтому не попала на ваши камеры раньше? – спросила я.

   – Именно! Эта машина проехала мимо места аварии через тридцать минут после происшествия. И до этого места ни на одну из камер на автомагистрали со стороны Р. она не попала. Я думаю, схема такая: палач едет по старой дороге, сворачивает к пролеску, оставляет машину и идет пешком через лес к пешеходному туннелю. Делает дело и возвращается к машине. Это объясняет, почему палач выбрал именно этот туннель. Вокруг лес, рядом дорога между старой трассой и автомагистралью. Можно спрятать машину, и на подходе к туннелю, среди деревьев, проезжающие водители его не заметят. Он выбрал этот туннель из-за расположения.

   – Тогда зачем он выехал на автомагистраль и проехал мимо аварии, если можно было вернуться на старую дорогу и поехать дальше по ней? – я указала пальцем на сообщение с Т.

   – Он хочет еще раз посмотреть, – ответил Одьен. – Насладиться содеянным.

   – Значит, он психопат, – я покачала головой. – Это не просто работа для него. Он удовольствие получает от того, что делает.

   – Убийство – его природа. Он же палач, – пожал плечами Поук.

   – К Питеру вы относились так же? – спросила я.

   – Я не знал, что Питер палач, – ответил Поук.

   – А если бы знали? Тоже посчитали бы, что он был бы не против кого-нибудь убить?

   Поук замолчал. Кажется, переваривал мои слова.

   – Два послушника покупают оружие в магазине, – продолжала я. – Один прячет пистолет дома для самозащиты, другой берет его с собой и расстреливает прохожих на улице. Какая между ними разница, если оба умеют стрелять?

   – Это другое, – Поук отвернулся. – Палач испытывает физическое удовольствие, забирая Поток.

   – А послушник испытывает оргазм, когда из него вытягивают Поток.

   Одьен и Поук обернулись ко мне.

   – Что, не знали? – хмыкнула я. – А как, по-вашему мнению, послушники становились рабами райотов?

   – Скользкая тема, – скривился Поук.

   – О которой никогда не принято было говорить, – добавила я. – Если палач – значит любит убивать. Если райот – значит любит вытягивать Поток. Согласно этой логике послушники должны любить умирать.

   – Предлагаю на этом остановиться, – предупредил меня Одьен. – Поук, тебе удалось рассмотреть на видео номер этой машины?

   – Да.

   – И?

   – У меня есть имя и адрес владельца. Его зовут Азали Горн. Послушник. Живет в С. Переехал туда десять лет назад. У него семья: жена и двое детей. Работает в местном филиале бюро охраны окружающей среды, – Поук достал из кармана его фотографию, сделанную возле какого-то дома. – Белый мужчина, рост метр восемьдесят пять – девяносто.

   Одьен взял фотографию в руку.

   – Ты за ним следишь?

   – Конечно, я за ним слежу! Пока два дня только. Прикрепил датчик к днищу его машины. За пределы С. он не высовывается пока. Ездит на работу, в магазин вчера заезжал. Сейчас, между прочим, я должен стеречь его у дома, а не с вами разговаривать!

   – Можем с ним поговорить, – предложила я и взглянула на Одьена.

   – И что ты ему скажешь, дорогая миз-з-з?! – воскликнул Поук. – Привет! Не вы ли тот палач, который работает на черный рынок Жатвы?

   – Он прав, – согласился Одьен. – Пусть Поук пока просто за ним понаблюдает. Если что найдешь – сразу набирай меня или Айени. Пойдем, Алексис, – Одьен открыл дверь машины.

   Я попрощалась и вышла следом за Одьеном. Поук уехал первым. Одьен остановился у моей машины и посмотрел ему вслед. Я же смотрела в сторону леса, куда уходила гравийка.

   – Что беременная невеста Айени здесь делала? – я озвучила вопрос, который сразу пришел мне в голову.

   – Этого никто не знает, – Одьен взглянул на меня.

   – Даже сам Айени?

   – Питер сказал «сом-м-м». И свое расследование он начал с дела гибели невесты Айени. Возможно, Питер знал больше, чем рассказал Поуку?

   По телу пробежала дрожь. Кажется, айсберг начал переворачиваться.

   – Поехали, – Одьен сел в мою машину.

   Я себя долго ждать не заставила.

   – Давай проедем старой дорогой? – предложил Одьен.

   – Давай, – согласилась я.

   По гравийке мы пересекли небольшой лес и выехали на двухполоску. Поук был прав: машин там не было. Дорожное покрытие местами было разбито настолько, что нас подбрасывало на сидениях.

   – Подвеска долго не выдержит, – пожаловалась я.

   – Куплю тебе новую.

   – Подвеску?

   – Машину.

   Я рассмеялась. Что ни говори, а юмор Одьена мне импонировал.

   – Вот он! – я указала рукой на новый съезд с дороги, который огибал лесополосу. – Это же тот съезд!

   – Темнеет. Туда мы сегодня точно не поедем.

   Я поджала губы. Азарт забурлил в крови. Хотелось все увидеть собственными глазами. Проехать и пройти маршрутом убийцы. Восстановить картину преступления в деталях, чтобы вникнуть в логику этого палача.

   – Как скажешь, – я хлопнула себя по коленям. – Да и Айени обещал сегодня ко мне заявиться. А я еще не дома.

   – Он не приедет, – Одьен резко повернул налево, огибая яму.

   – Ты поменял график смен, и теперь снова твой черед меня стеречь?

   – Заедем ко мне. Поужинаем. Я приму душ и переоденусь. Потом поедем к тебе.

   – А как же мое мнение? Может, я не хочу к тебе ехать? И не хочу, чтобы ты ночевал у меня!

   – Ты не спрашиваешь моего мнения, а я не спрашиваю твоего, – ответил Одьен. – Все по-честному.

   Мне не хотелось признаваться самой себе, что его наглость и самоуверенность импонируют мне так же, как и его юмор. Конечно, я могла стать в позу и попытаться поругаться с ним, отстаивая свои права на принятие решений. Пожалуй, в другой раз я так и сделаю. Но не сегодня. Сегодня я хочу побыть женщиной, о которой заботятся. Я расслабилась, и на миг представила, что это какая-то другая моя жизнь, в которой мы с Одьеном возвращаемся с работы домой, чтобы принять душ, поужинать и завалиться на диван перед телевизором. Я покосилась на Одьена. Он очень гармонично вписался в выдуманную картину.

   – Что-то ты притихла, – он улыбнулся.

   – Думаю, как убегу из твоего дома, пока ты принимаешь душ.

   – Можем принять душ вместе. Тогда мне не придется тебя ловить.

   – К чему все это? – устало спросила я. – Твои подкаты и намеки? Ты меня продинамил. То, что случилось вчера, – больше не повторится, потому что меня такие отношения не интересуют. Может, я и сама виновата в том, что на работе мы переспали. Но ты принял участие в процессе, а ошибкой оказалась я.

   – Давай сменим тему, пока не разругались прямо сейчас, – он сжал пальцы на руле.

   – Как скажешь, – вздохнула я и отвернулась к окну.

   В молчании мы въехали в город с другой стороны от автомагистрали.

   – Хороший район, – я рассматривала многоэтажные особняки, мимо которых мы проезжали. – Дома дорогие.

   – Раньше здесь жили хранители, теперь обосновались райоты. Как видишь, деньги на постройку таких дворцов у них остались.

   – Как и страсть окружать себя роскошью, – улыбнулась я.

   – Ты выросла в похожем доме?

   – Да. Полы из мрамора, шелковые обои на стенах, хрустальные люстры на потолках и кожаная мебель во всех комнатах. Собственная гардеробная со шмотками, обувью и сумками из последних коллекций именитых брендов, свой мастер по маникюру, педикюру и личный стилист. Званые ужины, вечеринки у друзей, встречи с наставником три раза в неделю и бесконечные тренировки в разных измерениях. Если бы кто-нибудь мне сказал, чем все это закончится, я бы не поверила и рассмеялась ему в лицо.

   – Ты ходила в школу для райотов? – спросил Одьен.

   – Да. Статус моих родителей и их деньги позволили закрыть глаза директору школы на то, что я послушница.

   – И какого это – учиться среди райотов?

   – Я покупала себе друзей. Они делали вид, что не знают, почему я ношу украшение – символ высшего палача. И всячески старались скрыть свой страх, общаясь со мной. Высшие палачи, которые обучались вместе с нами, со мной дел никаких не имели. Я была не из их круга, и никакие деньги не могли это исправить. Они всегда смеялись надо мной, попрекая метафизическим уровнем. Я тешила себя надеждой, что после официального оглашения моего имени у меня появится право показать всем им третий палец и послать на хрен. В итоге, третий палец всем нам показала судьба. Наверное, мы это заслужили. Возможно, вы были правы, когда стали нас убивать.

   – Моя семья не участвовала в Восстании.

   – Твоя семья владеет фондом Ригардов. Фонду принадлежит «Роквелл», где у вас с Айни наверняка есть доли. Так что не надо мне рассказывать, что вы не участвовали в Восстании. Вы были одними из спонсоров, так что ручки свои кровью замарали.

   – Я, Айени и Кейдж здесь ни при чем.

   – Да какая теперь разница? – я повернулась к Одьену. – Признай, Восстание рано или поздно все равно бы произошло. Не будь его, я занималась бы тем, что убивала послушников и казнила палачей, райотов, хранителей, которые совершили преступления по смертоубийственным статьям Устава. И выбора бы ни у кого из нас не было.

   – Значит, ты смирилась? – он мельком посмотрел на меня. – Оставила прошлую жизнь и начала новую?

   – Да. Я научилась спасать людей в первом измерении. Неплохо зарабатываю при этом. И пусть у меня больше нет собственной гардеробной с дорогими вещами, и машина скоро развалится прямо на ходу, зато я сама решаю, что буду делать сегодня и как проведу следующий день.

   – Но ты постоянно прячешься. И кого-то боишься.

   – Мы все кого-то боимся. Архиерея, проверяющего документы, соседа, наблюдающего за нашей жизнью из окон своего дома.

   Одьен снова посмотрел на меня.

   – Как тебя на самом деле зовут? – спросил он.

   – Алексис Ней, – ответила я.

   Мы свернули в другой квартал, где дома были попроще, и остановились у подсвеченной огнями лужайки. Прямо за навороченной машиной, которую я уже однажды видела. Одьен вышел и подошел к этой машине. Из нее вышла женщина с темно-красными волосами. Ее я тоже уже видела. Одета она была с иголочки. Длинное светлое кашемировое пальто нараспашку, брючный костюм в мелкую полоску, белая блузка с объемными оборками на воротнике, туфли на каблуках, кожаный клатч под мышкой. Типичный офисный стиль для женщины, занимающей руководящий пост. Они обнялись, женщина поцеловала Одьена в щеку и посмотрела на меня. Желание выходить из машины пропало. Вообще все желания пропали, кроме как пересесть за водительское сидение и рвануть оттуда на всех парах.

   Я бы так и сделала, если бы Одьен не забрал с собой ключи. Пришлось выйти и кивнуть незнакомке.

   – Познакомься, моя сестра Гоаре, – Одьен подошел ко мне и опустил ладонь мне на поясницу. – Гоаре, это Алексис.

   – Добрый вечер, Алексис, – улыбнулась сестра.

   – Добрый, – кивнула я и отстранилась от Одьена.

   – Давно ждешь? – спросил он, пересекая лужайку и направляясь к двери в дом.

   – Около получаса, – Гоаре пошла следом за ним. – Сама виновата. Стоило позвонить и предупредить, что я приеду.

   – Почему не позвонила? – Одьен открыл дверь и обернулся ко мне, стоящей у машины. – Ты идешь?

   – Да, – я пошла к ним.

   – Ты бы нашел тысячу причин не появляться дома, – ответила Гоаре и зашла внутрь.

   Я вошла следом за ней. Одьен включил свет, забрал пальто у сестры, куртку у меня и повесил все на вешалки в шкаф.

   – Проходите в гостиную. Сейчас сделаю нам кофе и разогрею ужин.

   – Мамочка до сих пор тебя подкармливает? – Гоаре скрылась за дверью.

   – После вашей с Кейдж выходки, она считает своим долгом позаботится обо мне.

   – Ну, конечно! – рассмеялась Гоаре. – Ты в этой истории самая пострадавшая сторона!

   – А разве нет?

   Я вошла в гостиную следом за Гоаре. Скромная обстановка богатого дома заставила меня улыбнуться. Я бы не отказалась жить в такой «золотой клетке». Шелковые обои на стенах, кожаная мебель и хрустальная люстра под потолком. Полы, правда, деревянные, но должны же быть классовые различия между хранителями и райотами?

   Гоаре бросила клатч на стеклянный кофейный столик, грациозно присела в одно из кресел, скинула с ног туфли и начала разминать стопы. Я присела в кресло напротив нее. Кроссовки снимать не стала.

   – Спишь с моим братом? – Гоаре изогнула одну бровь, обращаясь ко мне.

   – Наверное, бестактность – это ваша семейная черта, – ответила я.

   – А тебя врасплох не застать, – рассмеялась она. – Кусаться тоже умеешь?

   – Умею сдачи давать.

   – Этого мало. Нападение – лучшая стратегия защиты.

   – Вам виднее, – я отвернулась и начала изучать колонки от голопроектора, вмонтированные в стены.

   Одьен вошел в гостиную с двумя кружками кофе.

   – Капучино для Алексис и черный эспрессо для Гоаре, – он поставил их на столик.

   – Спасибо, – Гоаре взяла кружку и сделала глоток.

   – Надеюсь, ты не испортишь аппетит Алексис перед ужином, – Одьен улыбнулся сестре.

   – Я постараюсь, – томно ответила Гоаре.

   Я взяла кружку со своим напитком и начала пить.

   – Благодарить тебя не учили, или ты считаешь, что мой брат обязан приносить тебе кофе?

   – Гоаре! – прошипел Одьен.

   – Спасибо, Одьен, – произнесла я.

   – Не за что, Алексис. На ужин будет тушеная индейка с картошкой и овощами.

   – Приготовленная нашей мамой, которая увлекается кулинарией, – вставила Гоаре.

   – Не обращай внимания. Это зависть в ней говорит, – Одьен махнул рукой и ушел, наверное, на кухню.

   – Любимый сыночек нашей мамы. Матримониальные планы в отношении него и Кейдж не удались, и теперь моя мама лечит свое чувство вины на кухне, присылая ему каждое утро гонца под дверь с контейнерами со своей стряпней. А он, вместо того, чтобы объяснить маме кое-что, молча принимает дары, – Гоаре отсалютовала мне кружечкой кофе и выпила все в один глоток. – Айени при этом никто не кормит, – она поставила кружку на стол, – хотя именно он из всех нас – ее детей – заслуживает готовый завтрак, обед и ужин каждый день. Ты знаешь его историю? – она взглянула на меня исподлобья.

   – Знаю, – я отпила капучино.

   – Грустно, правда?

   – Да.

   – Только он продолжает делать вид, что ему весело, – Гоаре улыбнулась. – Никому из нас невесело. Кто-то больше знает, кто-то меньше. Счастливчиком раньше был только Одьен. Младший братик, любимчик мамы. Жил да не тужил в своем мыльном пузыре. Учеба, девушки, работа. Попросишь его о чем-нибудь – никогда не откажет. Простота святая, – вздохнула Гоаре. – А потом увидел то, чего не должен был, и мир рухнул. Ты знаешь, что если бы не Одьен, Айени покончил бы с собой?

   – Нет, – я покачала головой.

   – Теперь знаешь. Каждому из нас пришлось повзрослеть когда-то. Одьен снял розовые очки последним в нашей семье. И изменился. Переоценка ценностей, кажется, так это называется. И родители уже не такие безгрешные. И старшая сестра не стерва. И брат не всесильный. И приемная сестренка не шлюха, – Гоаре взглянула на меня. – Если навредишь Одьену – я тебя из-под земли достану.

   – Я не собираюсь никому вредить, – я отпила кофе.

   – Кейдж сказала, что у тебя с ней напряженные отношения.

   – Мы – коллеги. И подругами вряд ли когда-нибудь станем.

   – Одьен расстроится, если ты не сможешь найти с Кейдж общий язык.

   Я поставила кружку с недопитым капучино на столик.

   – Это его проблемы.

   – Он любит ее.

   К горлу подступил ком. Я попыталась улыбнуться.

   – Как сестру, – добавила Гоаре.

   Кажется, она специально издевалась надо мной.

   – Знаешь, как Кейдж попала в нашу семью? – Гоаре потянулась к сумочке, достала из нее электронную сигарету и закурила.

   – Не знаю.

   – Мой дедушка был связан клятвой Возмездия с одним палачом. Этот палач славился любовью к юным девушкам, а точнее, к девочкам. Кейдж попала к нему в рабство, когда ей было двенадцать лет. Приютский ребенок, которого усыновил этот ублюдок. Ей еще повезло. Она прожила у него всего год. Этого педофила на черном рынке Жатвы кто-то заказал. И дедушка не смог его спасти, – Гоаре подмигнула мне. – Ну ты понимаешь, да?

   – Кажется, понимаю, – я кивнула.

   – Кроме Кейдж в ее большой приемной семье было еще две девочки. Одной десять лет, второй двенадцать. И поскольку они были послушницами, а денег в наследство им никто не оставил, обе умерли от рака, то есть хронической потери Потока, в приюте, куда их отправили после смерти опекуна. Кейдж выжила, потому что родилась хранителем. Дед мой болел долго. От покупки Потока на Жатве наотрез отказался. Хотел за бабушкой на тот свет отправиться. Наверное, перед смертью его угрызения совести замучили, и на смертном одре он взял с отца слово, что тот заберет какого-то ребенка из приюта и позаботится о нем, как о своем собственном. Вот так дедуля спихнул весь свой стыд, позор и бессилие на моего папу. Отец слово сдержал. Усыновил Кейдж. Ей тогда уже четырнадцать стукнуло. В общем, привез он ее домой, познакомил со всеми нами. Ну, девочка как девочка, молчаливая такая, забитая. Сирота, что еще сказать? А через неделю эта сирота пришла к отцу в рабочий кабинет вечером, разделась и спросила, чего мистеру будет угодно?

   Я отвернулась, пытаясь сделать вид, что меня не тошнит.

   – И понеслось. Осмотры врачей. Психиатры. Таблетки. Когда в округе, где мы жили, разгорелся скандал из-за расследования архиереями этого дела, нам пришлось переехать. Тихий городок Р. в глуши округа Т. сгодился. Здесь мы никого не знали, и нас никто не знал. До сих пор здесь живем. Я даже не знаю, почему! – она засмеялась. – Срослись с этим городом, что ли? Тебе как, нравится здесь?

   – Пока не разобралась, – я взяла кружку и допила капучино.

   В дверь позвонили. Одьен пошел открывать.

   – Подмога приехала, – вздохнула Гоаре. – И опять все спешат на помощь Одьену.

   В гостиную вошла Кейдж.

   – Привет! – она улыбнулась нам обеим и присела на подлокотник кресла Гоаре. – Ну что, поехали домой? – произнесла ласково, наклонилась и поцеловала Гоаре в темя.

   У меня начала опускаться нижняя челюсть.

   – Ты смущаешь Алексис, – Гоаре взглянула на Кейдж.

   – Думаю, ее смущаешь ты, – Кейдж закрыла глаза и поцеловала Гоаре в губы. – Ну, что, поехали домой, Медуза-Горгона?

   – Вы можете остаться на ужин, – Одьен с тарелками вошел в гостиную.

   – Уволь, – скривилась Кейдж. – Хватит с меня маминой стряпни. За жизнь наелась.

   – Она предпочитает Мишленовские рестораны, которых в нашем городе нет! – захохотала Гоаре.

   – Все, пойдем, – Кейдж потянула Гоаре за руку.

   Та лениво встала, обулась и забрала клатч со столика.

   – Приятно было с тобой познакомиться, Алексис, – подмигнула она мне.

   – До свидания, – выдавила из себя я.

   Сестры-любовницы ушли, а мы с Одьеном остались в гостиной. Он присел в кресло, в котором несколько минут назад сидела Гоаре.

   – И давно они… – я осеклась.

   – Вместе живут три года. А так... – он задумался, – даже не знаю, когда у них это началось.

   – Ты же с Кейдж встречался. Вы пожениться собирались!

   – Правда? – он вскинул брови.

   Я тяжело вздохнула. Все, как всегда. Слухами земля полнится.

   – Мы с Кейдж всегда были дружны. Она никогда не афишировала свою личную жизнь. Лет пять назад, наверное, она начала получать дорогие подарки. Я еще подтрунивал над ней, мол, сама себе покупает, а делает вид, что любовник дарит. И поскольку мы с ней общались и на работе, и после работы, окружающие думали, что у нас роман и подарки дарю я. Слухи, казалось, приутихли, как вдруг моя мама за семейным ужином спросила у меня и Кейдж, собираемся ли мы оформить наши отношения официально. И хотя мы пытались доказать, что между нами ничего нет, родители не особо в это поверили. Потом Айени получил должность руководителя нейрохирургии и свой кабинет к должности. Я хотел поздравить его с назначением лично, подарок приготовил – заказал ему вывеску на дверь кабинета. В общем, с этой вывеской в подарочной упаковке в конце рабочего дня я поднялся к нему на этаж. Стучать в кабинет брата я тогда еще не привык, потому открыл дверь и обомлел. Кейдж и Гоаре занимались непристойностями на полу. Я дверь закрыл и несколько минут стоял, как вкопанный. Ко мне медсестра с поста подошла, спросила, все ли у меня хорошо. Я ответил, что все хорошо, и рванул оттуда со всех ног. Позвонил Айени. Оказалось, что брат ждет на парковке курьера, который должен привезти праздничный торт в больницу. Я спустился к нему и выдал все, как есть. Айени только хмыкнул в ответ и назвал меня идиотом, который ничего не замечает вокруг себя.

   – Он знал! – я улыбнулась. – Он о них все знал!

   – Знал и оставил их в своем кабинете ждать торт. В этот момент на парковке появилась Кейдж. Она начала распинаться о том, что ей очень жаль, что все так произошло, и что она чувствует себя виноватой передо мной. Айени расхохотался, а я, если честно, обиделся на нее. Мы ведь дружили. Я думал, что знаю о сестре больше, чем все остальные. Мы часто пересекались с ней в Т. Да она знала обо мне все! Даже моих… ну… подруг!

   – Подруг, – я кивнула.

   – Вот только не надо, ладно! – воскликнул он.

   – Да что ты! – я подняла руки вверх. – Боже упаси!

   – Короче, я вручил Айени подарок на парковке и ушел. Зато на утро… На утро понеслись слухи. Денни из реанимации позвонил мне первым и предложил Айени лицо набить. Я не понял, в чем дело, и решил уточнить, за что мы будет бить Айени. Денни выдал правду. Я рассмеялся и ответил, что все это бред. И конечно же, мне никто не поверил. Потом Кейдж рассказала мне, что, когда выходила из кабинета, на посту была медсестра, которая так, между прочим, сообщила Кейдж, что я ушел минут пять назад. Очевидно, медсестра в конце рабочего дня сдала пост дежурной смене, рассказав все новости, и уже дежурная смена увидела, как расстроенная Кейдж и веселый Айени возвращаются в кабинет. Ребята отмечали назначение до середины ночи, и когда втроем уходили домой, на посту никого не было. Вот так меня поженили и развели с Кейдж. Где-то дня через три новости дошли до моих родителей. Мама позвонила Айени и обвинила его в том, что он разрушил мою жизнь. Айени бы спустил все на тормозах, но Кейдж решила, что по ее вине не должна семья страдать. Воскресенье. Семейный ужин у родителей дома, на который Айени попросили не приезжать. Кейдж узнала об этом после того, как все сели за стол. Ее возмущению не было предела. Она налила себе вина, встала и призналась в том, что она лесбиянка, и уже давно у нее роман с женщиной. Сперва родители ей не поверили. Посчитали, что ей стыдно, и она пытается передо мной выкрутиться. Тогда из-за стола встала Гоаре, подошла к Кейдж, обняла ее и поцеловала. Маму отпаивали виски. Через года два Гоаре и Кейдж съехались. И хотя они не скрывают своих отношений, окружающие, почему-то, до сих пор считают их только сестрами. Недалекие люди, – Одьен осуждающе покачал головой.

   – В итоге, все равно пострадал Айени, – с грустью произнесла я.

   – Вся эта ситуация его только повеселила.

   – Думаешь? Мне бы не было весело, если бы родители не приняли меня в собственном доме, когда жизнь и без того задом ко мне повернулась.

   – Может, ты и права, – Одьен встал. – Но это было давно и изменить ничего нельзя. Мы есть, наконец, будем?

   – Пойдем на кухню. Есть в гостиной я не привыкла.

   ***

   Мы поели, и пока я смотрела новости по телевизору, Одьен принял душ и переоделся. В спортивный костюм.

   Я с уважением взглянула на него:

   – Поздравляю с наступлением выходных, доктор Ригард!

   – Спасибо, доктор Ней! Остальные вещи в сумке, – добавил он.

   – Какие вещи?

   – Сменные!

   Я вышла в коридор и взглянула на сумку. Судя по ее размерам, там были не только вещи на завтра, но и на послезавтра, и даже на послепослезавтра.

   – Ты на неделю ко мне собрался? – я достала куртку из шкафа и накинула на плечи.

   – Как пойдет, – он взял сумку и открыл дверь.

   Замок в моей входной двери так никто и не починил.

   – Айени сказал, что вызвал мастера, – Одьен попытался закрыть дверь, но у него не получилось. – Но это же Р.! Отсутствие конкуренции расхолаживает. Если мастер обещает приехать завтра – он приедет дня через три-четыре. И то, если напомнить о себе.

   – Да черт с ней, с этой дверью. Гостевая свободна. Постельное белье сейчас принесу.

   – Можешь не утруждаться, в гостевой я спать не буду.

   – Хорошо, диван в гостиной тоже свободен.

   – И на диване я спать не буду.

   – Тогда, спи на полу, – я повесила куртку на вешалку и пошла в спальню.

   Постельное белье я все-таки ему принесла. Он не поблагодарил. Неподвижно сидел на диване и пялился в телевизор. Я приняла душ, переоделась, почитала новости в сети и легла спать.

   Проснулась в четыре тридцать утра. Просто открыла глаза и все. Вокруг полумрак, и только сопение под боком слышать непривычно. Я повернула голову и взглянула на Одьена. Тоже мне, охранник. И когда он пристроился ко мне на кровать?

   Я тихо присела, чтобы его не разбудить. В спортивном костюме и капюшоне, натянутом на голову, он смотрелся далеко не как руководитель отделения. Мужчина. Красивый мужчина. Красивый мужчина в моей постели. Вот если бы он был голым, мне было бы чем гордиться. Честно. А так на моей кровати спал мужчина – мой руководитель, прошу заметить – одетый в спортивный костюм. Блеск!

   Встала и пошла в душ. Когда вернулась в спальню, Одьен сидел в постели, и чашка горячего кофе стояла на прикроватной тумбочке с моей стороны.

   – Суббота. Пять утра, – он потер веки. – Прилечь не желаешь? Часиков до одиннадцати?

   – Спи, – присела на кровать, взяла в руки чашку с кофе. – И… …спасибо за кофе.

   – Ты пей, – он потянулся, – а я пока в душ метнусь.

   – Да спи на здоровье! Я никуда не собираюсь уходить.

   – Конечно, – он встал и действительно метнулся, в том смысле, что переместился в душ так быстро, что по комнате словно ветерок пронесся.

   Я отпила кофе.

   – Алексис! – раздалось из ванной. – Я свою сумку в гостиной оставил! Принеси ее, пожалуйста! И полотенце чистое дай!

   – Угу, – я спокойно продолжила пить кофе.

   – Алексис!!!

   – Уже несу! – прокричала я, и улыбнулась себе под нос.

   Интересно, что он будет делать? Спустя минуты две дверь ванной комнаты открылась, и из нее вышел мокрый Одьен. Голый. Абсолютно. Бурча проклятия себе под нос, он пошел в гостиную и вернулся с сумкой в руке. Хлопнула дверь. Я продолжала пить кофе.

   – Полотенце сухое дашь или мне твоим вытираться?!

   Нет, ну не такая я уже и сволочь. Взяла с полки полотенце и постучала в дверь ванной.

   – Не заперто!

   Я открыла и передала ему полотенце.

   – Спасибо! – гаркнул Одьен.

   – Пожалуйста, – я закрыла дверь.

   Спустя минут десять Одьен вышел из ванной в одних боксерах. Сходил на кухню и вернулся оттуда с кружкой кофе. Похоже, остывшего.

   Он присел рядом со мной. В молчании и тишине он выпил его забрал из моих рук пустую кружку.

   – Ты веришь в эту сказку про союз Aisori и Desima? – спросила я.

   – Я знаю, что во времена правления Паствы райотов эту историю не принято было обсуждать в широких кругах. Это одна из тех баек, которые шепчут за углом и просят больше никому не рассказывать. В итоге, все ее знают, но молчат о ней. Я узнал ее от Айени, Айени ее рассказал наш старший брат Дерек. Он погиб во время Восстания.

   – А Дерек откуда ее узнал?

   – От моих родителей.

   – Почему же они рассказали эту историю только ему?

   Одьен посмотрел на меня:

   – Потому что Дерек нашел свою Aisori. По крайней мере, так он утверждал.

   – Она жива, его Aisori?

   – Да, – кивнул Одьен. – Дерек погиб, спасая ее во время Восстания. Теперь его нет, а наша семья не желает иметь с его бывшей ничего общего. Впрочем, это желание взаимно.

   – Значит, вы сокрыли информацию о палаче во время Восстания, – сделала вывод я.

   – Иначе, гибель моего брата была бы напрасной, – Одьен взял меня за руку. – Теперь у его Aisori своя жизнь, и она никак не связана с нашей семьей.

   – И как Дерек понял, что его отношения какие-то особенные?

   – Я не знаю, – пожал плечами Одьен. – Понял и все. Ты смотришь на женщину и задаешься вопросом, что с тобой не так? Ведь с тобой явно что-то не в порядке. Совершенно не твой тип. Ни лоска, ни утонченности, ни смирения, – в ней нет ничего, что тебе обычно нравится в женщинах. Но от этого ты не перестаешь меньше на нее смотреть. Нет, – Одьен покачал головой, – наоборот, ты начинаешь постоянно думать о ней и уже эти мысли мешают нормально работать. Она умеет довести тебя до кипения за несколько минут, и ты психуешь, злишься, и уже через пять минут готов идти за ней следом, чтобы узнать, не лишком ли перегнул палку? И на лоск уже наплевать, да и на то, что она явно райот, тоже. Она улыбается, а ты залипаешь на ее лице прямо на обходе, не слушая, что говорят остальные. Она злится, – и ты злишься вместе с ней, готовый порвать придурка Ельзи, а с ним, в придачу, и своего брата, и сестру заодно. Ты замечаешь, что она умеет кокетливо повести плечиком и улыбнуться другому мужику так, что у тебя сердце останавливается. И что на эту манипуляцию не я один ведусь. И вот уже прекрасней ее ты никого не встречал, и только мысли о том, что ее нужно подкормить Потоком и заставить нормально есть донимают тебя. И не только эти мысли. Есть еще и другие, совсем не возвышенные. Может, пригласить ее на ужин? Предложить показать Т.? Заманить в театр или на концерт какими-нибудь «пропадающими» билетами? Но, как она это воспримет, ведь ты ее начальник? Да черт с ней, с этой субординацией! Главное, чтобы согласилась пойти на свидание. А там ты что-нибудь придумаешь, чтобы обаять ее и затащить в постель. О, да! Теперь уже постель занимает все твои мысли. Но кто-то приносит весточку о том, что твой брат тебя обскакал. И за это ты начинаешь ненавидеть всех и вся. И ее, в первую очередь. И она приходит на работу, как ни в чем не бывало. И благодаря тому, что ты поделился с ней Потоком, она выглядит так, как должна была выглядеть всегда. Ей оборачиваются вслед, ее обсуждают на каждом шагу, по ней пускают слюни и от ее лоска слепит глаза. И вот ты уже составляешь новый график, чтобы она дежурила вместе с тобой. И не важно, что она спит с твоим братом. Ты должен ее отбить. Должен заставить бросить те отношения, чтобы самому получить шанс. Тяжелое дежурство, и ты точно знаешь, что она потеряла пациента на столе. Она ушла в душ и слишком долго не выходит. Может, ей стало плохо? Что случилось? Почему она не откликается, когда ты ее зовешь? Почему она не откликается? А потом она оборачивается, протягивает к тебе руки и целует. Все. Наплевать на брата, на весь мир наплевать. Ты хочешь ее. Хочешь, и все тут.

   – Тогда, почему ты меня бросил? – я внимательно смотрела на него.

   – Потому что ты сделала вид, что для тебя это ничего не значит.

   – Я сделала вид?! – возмущению не было предела. – Ты сказал, что не хочешь отношений! Ты обвинил меня во всех грехах! Ты пришел сюда вчера и оскорблял меня! Ты смеялся и унижал! А теперь, значит, во всем виновата я?!

   – А что я должен был сделать?! После того, чем мы занимались в душе, ты не пришла ночевать ко мне. Ты не зашла ко мне в кабинет. Ты не попросила подождать тебя после работы и просто сказала «до свидания», словно чужим я был для тебя. Ты отводила взгляд, когда я смотрел на тебя, и делала вид, что стыдишься того, что произошло.

   – Ты разбудил меня, обращаясь ко мне на «вы»! – выпалила я.

   – За моей спиной стояла Николетт! Как я должен был обратиться к тебе?!

   – То есть, ты решил, что раз уж я на тебя первой запрыгнула, то и дальше тоже прыгать должна сама?

   – Ты спала с моим братом и обязана была определиться с выбором! – рявкнул он.

   – Я не спала с твоим братом! – руки от злости буквально тряслись.

   – Но я ведь тогда думал по-другому… Если бы ты ко мне пришла, я бы понял, кого из нас ты выбрала. Но ты не пришла! Сделала вид, что ничего между нами не было. Как я должен был себя вести? А потом ко мне заявился Айени и попросил образумиться. Он заявил, что ты палач и, по всей видимости, в нашем роду появился еще один Desima. Софи Крейн мертва, а ее муж в бегах. А у тебя нет связанного хранителя, который мог бы защитить. Разговор был долгим. В итоге, мы едва не подрались. Когда нам сообщили, что муж Софи найден мертвым в туалете на сервисной станции близ С., Айени поехал к тебе, а я поехал к Гоаре, чтобы она по своим каналам помогла узнать подробности дела. Вчера, кстати, она приезжала ко мне мириться.

   – Ты и с ней умудрился поругаться? – спросила я.

   – Не без этого. Но я быстро отхожу, как и все хранители, – добавил он.

   – Значит, ты считаешь, что я твоя Aisori?

   – Ты любишь меня? – вдруг спросил он и сильнее сжал мою ладонь.

   Я встрепенулась.

   – Что, прости?

   – Ты меня любишь? Это простой вопрос. Любишь или нет?

   Я даже не сразу поняла, что нужно говорить. Несколько раз я открывала рот, но ничего ответить так и не смогла.

   – Сложно, правда? Сказать тебе, что ты моя Aisori, тоже непросто.

   – Ты мне этого не говорил.

   – Ты моя Aisori, – произнес он.

   – Перестань!

   – Ты моя Aisori, Алексис! – он повысил тон. – Но, кто я для тебя? По-честному ответь. Глядя мне в глаза. Кто я такой для тебя?

   – Ты хранитель, Одьен. Профессиональный убийца, созданный природой для того, чтобы защищать или уничтожать таких, как я.

   – Значит ли это, что ты меня боишься? – его глаза резко потемнели, и я вырвала ладонь.

   – Когда ты теряешь над собой контроль и погружаешься в пучину эмоций, о чем свидетельствует изменение цвета твоих глаз, я действительно тебя боюсь.

   – Ты всерьез полагаешь, что я могу впасть в ярость и причинить тебе вред? – с сомнением произнес он.

   – Хранители – самые эмоциональные представители метафизических рас.

   – Зато палачи – самые хладнокровные, – он с прискорбием улыбнулся. – Я говорю, что люблю тебя, а ты отвечаешь, что боишься меня и называешь «убийцей». Ты ведь тоже убийца, Алексис. Гораздо более изощренный, чем я.

   – Но ты меня не боишься, – я отвернулась.

   – Нет.

   – А стоило бы, – вздохнула я.

   – Мне наплевать, что ты палач, – тихо произнес он. – Когда я к тебе прикасаюсь, становится неважным, кто ты такая, и кто я такой. И, если ты не знаешь, любишь меня или нет, я сделаю все для того, чтобы ты не смогла жить без меня. Потому что ты – моя Aisori, и я тебя люблю. Так что приготовься к тому, что я буду постоянно приставать к тебе в надежде, что ты не ответишь мне «нет». А если ответишь «нет», я буду приставать снова, пока ты не скажешь: «Да».

   – Собираешься добиваться меня во что бы то ни стало? – я повернулась лицом к нему.

   – Да, – он кивнул. – И назад не отступлю.

   – Не зарекайся, – посоветовала я, хотя, Бог свидетель, его слова ласкали меня похлеще поцелуев.

   – Мои глаза сейчас темные? – спросил он.

   – Темнее ночи.

   – Это потому, что я тебя очень сильно хочу.

   Я опустила взгляд на его боксеры. С такими доказательствами во вранье не обвинишь, это точно!

   – Могу я тебя поцеловать? – произнес настолько тихо, что я едва разобрала слова.

   – Нет, – ответила я, и сама припала к его губам.

   Его руки прикоснулись к моим волосам и запутались в них. Его губы и язык рассказали мне, кому я принадлежу на самом деле. И я не могла не признать этого. Я хотела стонать, показывая, что он сильнее. Я хотела чувствовать его на себе, в себе и не иметь возможности противостоять этому.

   Его руки скользнули под мою майку и, сжав талию, толкнули меня на кровать. Мои пальцы заскользили по его груди, спускаясь на живот. Мышцы напряглись под ними, и я оцарапала кожу ногтями. Его тело… Оно было безупречным. Оно было идеальным. Его ладони погладили мой живот под майкой и поднялись выше. Рывок – и майка больше не мешала ему. Еще один – и я осталась без спортивных штанов и белья. Мое обнаженное тело вминалось в матрац, изгибаясь, словно змея. Его руки прикоснулись к моей груди и сжали ее в ладонях. Я снова выгнулась и почувствовала, как он целует мою шею, поглаживая кожу языком. Я бы хотела сделать то же самое. Я бы хотела прикоснуться языком к его телу, но не могла. У меня не было сил.

   И вдруг он остановился. Приподнялся, снял с себя боксеры и обнаженный сел передо мной. Он смотрел, даже не пытаясь прикоснуться. Что он видел? Что испытывал в тот момент?

   Я смотрела на него и молчала. Я протянула к нему руки, но он не шевелился, не пытался приблизиться ко мне.

   – Как тебя по-настоящему зовут? – вдруг спросил он.

   – Алексис.

   – Это имя для больницы. Для знакомых. Для моих родственников. Должно быть имя для меня. Только я буду так тебя называть. И только когда мы будем вдвоем.

   – Я не могу его сказать.

   – Назови, – пробормотал он себе под нос.

   – Нет.

   – Назови имя. Только его.

   – Нет, – покачала головой я.

   – Нет? – спросил он.

   – Нет.

   Он навис надо мной и прикоснулся к моему животу. Это было приятно, это обожгло. Он наклонился к моей груди и укусил за сосок. Он втянул его в рот и поманил языком. Он поднялся выше и поцеловал ямочку у шеи, оставляя прохладный след на коже от своего языка. Я глубоко вздохнула. Он провел носом вдоль пульсирующей жилки и зарылся им в мои волосы, вдыхая их аромат.

   – Назови имя.

   – Нет.

   Я почувствовала, как его рука спускается по моему животу, как проскальзывает вниз и окунается во влагу между ног. Я едва сдержала стон. Захотелось выгнуться, прикоснуться своей грудью к его груди, но я сжала кулачки и не шелохнулась.

   – Назови имя, – продолжал просить он, играя пальцами с моим клитором и скользя ими вокруг входа, грозя превратить мое тело в расплавленное олово и остудить его в следующий же миг.

   Я часто дышала и молчала.

   Он приподнялся и, продолжая ласки, начал наблюдать за мной. Я старалась, очень старалась не показывать того, насколько мне приятны его прикосновения. Я закусывала губы и пыталась молчать, всхлипывая, когда сдержаться и не назвать свое имя становилось особенно трудно. Он прикоснулся к моим губам и закусил их сам, так же, как только что делала я. Он провел по моим губам языком и окунул его внутрь. Я распахнула рот и позволила ему делать все, что он хотел.

   Он оторвался от моих губ и заскользил вниз по моему телу. Он замер над моим животом и обвел языком мой пупок. Он подул на него и прикусил нежную кожу. Он посмотрел на меня. Его глаза были черны, словно бездна. И это пугало, это заставляло дрожать. Он поцеловал складочку у моего бедра и заскользил вдоль нее языком. Он спустился ниже и…

   – О, Боже, – прошептала я по-русски, когда он развел мои бедра и коснулся меня языком.

   Выброс. Прохлада следов его языка и обжигающие движения его рта. Еще один выброс. Я застонала, теряя Поток. Словно рабыня-послушница, я погружалась в бездну наслаждений, из которой без чужой помощи уже не выбраться. Он завел ладони под мои бедра и продолжил изучать меня, проверяя на прочность мою волю. Укусил мой клитор, пососал его и спустился ниже, вытворяя языком полное бесстыдство, от которого мое тело содрогалось в выбросах, следующих один за другим. Не могла я больше этого выносить. Он победил безоговорочно. Размазал и подчинил меня своей воле. Еще один поцелуй – и я прошептала имя, которым хотела, чтобы он меня называл.

   – Алена, – повторил он и приподнялся надо мной. – Алена, – повторил с какой-то особой нежностью, отчего по телу пробежала волна дрожи.

   Он развел мои ноги и прижал колени к груди. А потом наклонился и вошел. Меня бросило в жар от его выброса. Как будто все, что я отдала ему, он вернул целиком и сразу. Я не могла говорить, я не могла шептать, я пыталась вжаться в него, двигаясь навстречу каждый раз, когда он заполнял меня. Мы обменивались Потоком, и мне казалось, что вот-вот я совершу прыжок в четвертое измерение и утащу его за собой, чтобы там, в темное и тишине продолжить заниматься с ним любовью. Он резко отстранился и покинул мое тело. Я замерла, оставшись в одиночестве и пустоте…

   Он перевернул меня на живот. Я согнулась и почувствовала, как он прижимается ко мне сверху. Его рука скользнула вниз и поманила изнуренную плоть. Он медленно вторгся в меня и продолжил наш танец, не останавливаясь, лаская меня пальцами и прикусывая кожу на спине. Словно метки, он оставлял на мне следы от своих зубов, и боль сливалась с экстазом, и хотелось, чтобы он повторял это снова и снова. Второй рукой он обхватил меня за живот и сильнее прижал к себе. Он придавил меня телом, не позволяя двигаться и шевелиться. И я подчинилась, словно принадлежала ему изначально, как будто не управляла собой никогда.

   Поток ворвался в меня и разлился по телу, и удовольствие достигло своего апогея. Я взорвалась под ним, под его телом, под его рукой и, выкрикивая прижатым к подушке ртом его имя, приняла этот подарок.

   – Алена, – услышала я откуда-то издалека и почувствовала, как он изгибается надо мной, сжимая в руках, что есть силы, и наполняя своим теплом.

   Я лежала и не двигалась. Стало легко. Все для меня стало возможно. Я снова была хозяйкой мира. Казалось, что, если бы я захотела, смогла бы разрушить все вокруг силой одной лишь мысли.

   Его пальцы заскользили по моей шее и остановились возле кромки волос. Я повернула голову, и он меня поцеловал. Нежно, тягуче, как будто мы знакомы целую вечность, и он доподлинно знает, что именно такой поцелуй мне сейчас нужен. Одьен отстранился и лег рядом. Играясь с прядью моих волос, он продолжал смотреть на меня своими ясными ярко-красными глазами.

   – Я вижу, что ты питаешь слабость к моим волосам.

   Он обхватил меня и прижал к себе, зарываясь в них носом.

   – Да. Их аромат меня возбуждает. И другой твой аромат тоже.

   – Хочу в душ.

   – Я еще не отпустил тебя.

   – А разве мне требуется особое разрешение, чтобы уйти?

   – Да. Пока я тебя не отпущу – ты никуда не пойдешь, – ответил он и скользнул рукой промеж моих ног.

   – Одьен!!! – взревела я, пытаясь сползти с кровати.

   – Я буду ласкать тебя, пока не попросишь прекратить, потому что не сможешь больше выносить моего тела в себе. Я буду облизывать тебя и кусать, потому что твой вкус сводит меня с ума. Твой аромат пьянит, и я не могу им надышаться. Ты оставляешь его в моем кабинете, и я не могу работать, потому что постоянно думаю о тебе. Им пропитан воздух в ординаторской, потому я так редко захожу туда теперь. Ты принадлежишь мне, и я буду делать с тобой все, что захочу. Ты больше никогда не сможешь выйти из моего кабинета, не сказав ни слова. Если бы ты ответила, я бы все сразу понял. Я бы набросился на тебя там же, и съел, я бы съел тебя, и мне было бы наплевать на то, что твой крик могли бы услышать… Ты моя, Алена, моя Aisori.

   Я почувствовала, как он снова наполняет меня. О, Господи, как приятно… Он забросил одну мою ногу на себя и продолжил двигаться, лаская, теребя, играясь, окунаясь.

   Я застонала от новой череды выбросов и волн его Потока. Он заскользил языком вдоль моей шеи.

   – Одьен… Больше не могу… – простонала я, чувствуя, что опять разлетаюсь на части.

   Он не сбавил темп, не позволил перевести дыхание. Он вторгался в меня снова и снова, накрывая мой рот, целуя, отнимая силы и воздух.

   – Одьен-н-н! – закричала я, когда судорога ритмично сжала его во мне, и он дернулся снова, наполняя меня теплотой и растекаясь в экстазе рядом со мной.

   Никогда в своей жизни я не чувствовала себя так. Я не могла оторвать тела от перины. И причина не в усталости, а в том, что меня не несли ноги. Они просто не слушались, когда я приказывала им идти.

   – Я тебя изнурил, Aisori?

   Его издевку я оценила по достоинству. Съехав с края кровати, я камнем рухнула на пол.

   – Теперь ты можешь сходить в душ, – засмеялся он. – Или, все-таки, не можешь?

   Его улыбающееся лицо, свешенное с дивана и смотрящее на меня, я никогда не смогу забыть. В нем не было злости, только ирония, и ярко-красные глаза, которые улыбались мне вместе с его губами.

   – Могу! – ответила я и встала на четвереньки.

   – Успехи, Алексис? Еще немного – и ты сможешь доползти до ванны.

   – Уже не смешно, – призналась я, и впрямь пытаясь ползти.

   Он спрыгнул с кровати и, подхватив меня, перекинул через плечо.

   Как только я оказалась на дне ванны, он присел на ее край и, скрестив руки на груди, снова начал рассматривать.

   – Думаю, тебе лучше подождать снаружи, – заметила я, включая воду.

   – Я тоже так думаю, – ответил он и оставил меня одну.

   Я вышла из ванной и обнаружила Одьена на кухне, уминающим холодное жаркое прямо из кастрюли. Он был не одет, и это, кажется, нисколько его не смущало.

   – Давай, я разогрею что-нибудь.

   – Мне и так нравится. Кстати, очень вкусно. Где заказывала?

   – Я сама готовлю.

   Он застыл с ложкой во рту и тут же старательно облизал ее языком.

   – Мне нравится хорошо прожаренное мясо и овощи. Желательно, поострее.

   Я хмыкнула.

   – Попроси маму их тебе приготовить.

   – А этот ваш, как его… Борщ! Ты умеешь его варить?

   Мила меня научила варить борщ, но признаваться ему в этом я не спешила.

   – А пельменей тебе не налепить?

   – О! И пельменей. Мы такие в одном ресторане русской кухни ели. С белым соусом.

   – Со сметаной, – я улыбнулась ему. – Пельмени едят со сметаной.

   – Как скажешь. В общем, вечером едем за продуктами.

   Я приподняла брови и посмотрела на него.

   – Ты шутишь?

   – Нет, – покачал головой он.

   – Я не твоя мама, чтобы вставать ни свет, ни заря, и готовить меню на день!

   – Мне будет приятно, если моя любимая женщина, прошу заметить – не мама! – приготовит что-нибудь для меня. Но если любимая женщина ничего готовить не хочет, мне придется готовить самому. А я не умею готовить, если честно. Вообще ничего. Поэтому, либо мы будем заказывать еду в ресторане, либо… – он вздохнул – маме придется вставать раньше.

   Я присела за стол и потерла лоб.

   – То есть ты собрался у меня не только есть, но и жить, – подытожила я.

   – Не хочешь, чтобы я жил у тебя, поехали ко мне. Кстати, – он мечтательно закатил глаза, – это не плохая идея! И ванны у меня две: не будем топтать друг другу ноги по утрам.

   – Одьен, тебе не кажется, что ты забываешься?

   – Нет. Бегать туда-сюда я не собираюсь. С работы домой, потом к тебе. Это неудобно. Тем более, тебе не придется платить аренду за дом. Хотя, – он вздохнул, – это мне не придется платить аренду за твой дом, – он хмыкнул, а затем, как ни в чем не бывало, продолжил уплетать жаркое.

   – Похоже, мое мнение тебя не интересует, – подытожила я.

   – Ты воспитана, как истинный райот, Алексис. Это неплохо, но тебе придется пересмотреть некоторые взгляды на жизнь. Нужно быть проще.

   – Проще в чем?

   – Ты стремишься к независимости во всем, в том числе от меня. Но тебе со мной хорошо, и мне с тобой хорошо. Поэтому я настаиваю на двух ванных комнатах и супе под названием «борщ».

   – Я к такому не готова! – я развела перед ним руками. – Я привыкла жить одна. Я люблю бродить по дому в нижнем белье и спать на диване в гостиной. И я не собираюсь отстаивать вахту на кухне каждый вечер после работы! Мне это не нужно!

   – Бродить по дому ты можешь, в чем захочешь. Лучше, конечно, без белья, но и с его наличием я вполне смирюсь. Спать на диване вместе мы еще не пробовали. Не хочешь для меня готовить – не нужно. Я уже сказал, что выход из ситуации мы найдем. По вечерам я, обычно, работаю. Утром тренируюсь. Нет, мы прекрасно уживемся под одной крышей. Связь Desima и Aisori поспособствует этому.

   – Ты не слышишь меня?! Я сказала: «Нет!»

   Он поставил кастрюлю на столешницу и наклонился ко мне, заглядывая в глаза. Красивый. Своенравный. Независимый. Дерзкий. Нежный. Голодный… Н-н-нет…

   – Или все-таки да? – спросил он и улыбнулся.

   Моя непоколебимость пошатнулась.

   – У тебя глаза почти черные, – я несколько раз моргнула.

   – Теперь ты точно знаешь, что это значит.

   – Это значит, что тебе пора в душ.

   – Я не хочу мастурбировать, пока ты сидишь здесь и думаешь о том, как я это делаю.

   На моем затылке зашевелились волосы. Только не это… В голове возникли образы о том, как я подглядываю за ним, а потом раздеваюсь и залажу к нему в ванную, встаю перед ним на колени и делаю ему минет.

   – Да что это такое!!! – закричала я и выскочила из-за стола.

   В горле уже пересохло, а внизу живота предательски заныло. Я облизала губы и только тогда поняла, что Одьен внимательно за мной наблюдает.

   – Что это? – спросила я. – Что со мной происходит?!

   – А что с тобой происходит?

   – Я не похотливое животное! – словно я саму себя убеждала, что это не так.

   – Ты просто долго голодала… – он облокотился о столешницу и подпер голову рукой, – по мне.

   Логика в его словах была. Безусловно.

   – Три недели назад мы с тобой еще не были знакомы. А сейчас ты говоришь о клятве Возмездия и любви! Это слишком много за раз, понимаешь?

   – Сказка об Aisori и Desima – это предупреждение о том, что хранители созданы не просто для того, чтобы подпитывать райотов и палачей. Ты уникальна. Ты можешь спасти послушника. Меня, любого другого, в независимости от его метафизического уровня. Такие, как ты, рождаются крайне редко. Я не знаю, почему палачей не предупреждают о том, что они могут встретить особенного человека, и этот человек обязательно будет хранителем.

   Я задумалась. А есть ли среди сказок райотов какие-нибудь упоминания о том, что палачи и хранители могут создавать особенные пары? И ничего припомнить не смогла.

   – Ты никогда не задумывался, почему Уставом Паствы райотов были запрещены межрасовые браки с представителями высшего метафизического уровня? – спросила я.

   – Ты имеешь в виду браки с райотами и палачами?

   – Да, с такими как я.

   – Поговаривали, что так на свет могли появиться архангелы.

   – Сказки об архангелах, – улыбнулась я. – Про них даже стишки есть:

   Ни послушник, ни хранитель, ни райот,

   И палач с ним встреч не ждет.

   Коль архангел в дом зашел.

   Жатвы страшной час пришел.

   Ни послушник, ни хранитель, ни райот,

   Палача с ним горе ждет.

   Он архангел – он иной,

   Он сильней, чем кто другой.

   – Я не знаю русского, так что переведи, – попросил Одьен.

   – Да не важно все это. Детские страшилки. Архангелов не существует. Так же, как и пресловутого пятого измерения.

   – Я слышал, что, когда в семье появлялся архангел, он сразу же попадал в список Жатвы.

   – Что за бред? – я поморщилась. – Архангелы – это миф, созданный послушниками, чтобы убедить себя, что даже на палачей есть управа. Согласно этим историям архангелы приходили в дома и лишали силы Истока палачей, райотов и хранителей, сначала превращая всех их в послушников, а потом и вовсе убивая. И все это в первом измерении. А еще им якобы доступно пятое измерение, о котором вообще ничего не известно. Если бы архангелы существовали, мы с тобой или наши наставники наверняка бы знали хоть одного из них. А я ни одного не знаю. И даже не слышала о тех, кто был бы с ними знаком. Может, ты их знаешь?

   – Я знаю, что архангелов убивали, как только обнаруживали, – Одьен разогнулся и размял спину, наклоняясь в стороны. – Сказки это или нет, но слова «архангел» наша местная диаспора хранителей боялась, как огня. И меня учили, что в одиночку с архангелом справиться невозможно. А вот умереть от его руки – запросто.

   – Что-то не так со всеми этими сказками, – вздохнула я. – Почему хранители знают больше фольклора, чем палачи?

   – Потому что нас учили вас убивать, – ответил Одьен.

   – Угораздило же меня вляпаться, – я тяжело вздохнула.

   – Действительно. Повстречать меня было самым большим несчастьем в твоей жизни, – буркнул Одьен и ушел из кухни.

   Хлопнула дверь в ванную. Я почувствовала себя виноватой. Я немного увлеклась и не подумала о его чувствах. Он ведь сказал, что любит меня, а у меня язык не повернулся ему ответить. Любовь. Любовь! Жизнь научила меня никому не доверять. Предать может кто угодно: друг, любовник, компаньон. А вот руку помощи протянуть нуждающемуся – не каждому дано. Что ни говори, пока Одьен не сделал мне ничего дурного. Ну, кроме того, что бросил меня несколько дней назад. И использует как приманку для поимки Призрака, орудующего в городе Р. Или не использует, а наоборот, боится, что со мной что-нибудь случиться? Шесть утра, а я уже устала. Думать устала.

   Ложиться спать не хотелось. Оставаться одной на кухне тоже. В голове мелькнула мысль, и я не стала прогонять ее. Тихо открыла дверь в ванную. Одьен принимал душ. Тихо разделась и залезла к нему. Он посмотрел на меня своими темными глазами, и склонил голову на бок. В моей голове уже мелькали картинки того, что я хочу сейчас сделать. Я провела рукой по его животу, затем опустилась на колени и сделала все так, как воображала себе на кухне. Он закончил эту фантазию, прижав меня к стене и доведя меня до очередного оргазма всего за несколько толчков. Это безумие – и я понимала, что погружаюсь в него с головой, но ответить «нет», когда он снова попросил меня приготовить ему борщ, уже не смогла.

   ***

   В понедельник утром мы едва не проспали. На работу приехали на моей машине. В приемное отделение вошли вместе. Вместе переоделись и зашли в отделение. Жизнь продолжалась, и на выходных к нам поступили новые пациенты. Во время совместного обхода никто не получил по шее. Спустились в реанимацию, и там все прошло гладко. Даже слишком, потому как я не услышала привычного шепота коллег за спиной, обсуждающих последние слухи. Похоже, что поутру у них отняло дар речи. Айени к нам с Одьеном не подходил. Мы обменялись кивками, и он, зараза, мне подмигнул.

   Когда вернулись на этаж, Одьен задержался в ординаторской и даже выпил кофе с коллегами. Оказалась, что в нашем шкафу хранится его персональная кружка, и все запасы кофе для врачей Одьен пополняет единолично раз в месяц. Что он интересуется жизнью своих подчиненных и знает имена членов их семей и даже родственников. Что утренний кофе в ординаторской – это некий ритуал, который я нарушила своим появлением. И что все они – люди, собравшиеся здесь, – на самом деле одна большая семья, с которой только сейчас мне позволили познакомиться. И тут меня осенило: неужели в неприятностях своих коллег с Одьеном и в его плохом настроении была виновата одна я?

   Минул понедельник, за ним вторник, среда с нашим дежурством. Казалось, я вернулась к привычной работе. Обследовала, лечила, оперировала и выполняла поручения. И вроде бы особо ничего не изменилось, но все же… Все же, где-то там, глубоко внутри, теплился маленький огонек, который превращался в пламя, когда Одьен прикасался к моей руке, передавая инструмент в операционной, когда вдыхал аромат моих волос, пропуская в дверях вперед, когда говорил: «Доктор Ней, пересмотрите листы назначений для ваших пациентов», когда закрывал дверь своего кабинет на замок…

   В четверг утром он разбудил меня в своей комнате отдыха сонным ворчанием над ухом: «Алексис, семь утра. Скоро придут остальные». И я подскочила, потому что нужно было успеть сделать обход.

   В тот день мы не обедали вместе. Честно говоря, я вообще не обедала. И в пять часов мои коллеги собрались по домам.

   – Алексис, ты опять решила тут ночевать? – спросил Наварро. – Ты же после смены! Дуй домой!

   – Истории допишу и пойду.

   – Завтра допишешь.

   – Завтра с меня доктор Ригард голову снимет за неоформленные документы.

   – Так уж и снимет, – Наварро загадочно улыбнулся и ушел.

   Звонок по браслету.

   – Доктор Ней слушает.

   – Зайдите ко мне в кабинет, когда закончите оформление карт пациентов из третьей палаты.

   – Да, доктор Ригард, – я цокнула языком и отключила вызов.

   Как можно целый день работать и не успеть сделать работу в рабочее время? Масло масляное. Привет, привычная переработка, – пока, личная жизнь.

   Я дописала медицинские карты, когда меня внезапно осенило. Почему Питер начал свое расследование именно с дела гибели невесты Айени? Потому что узнал, что сестра Поука погибла в аварии? Или были другие причины начать дело именно с нее? «Соммервиль». Что-то здесь не так. Сам Поук признался, что Питер раскрутил дело очень быстро. Или Питер действительно был очень талантливым, либо он изначально знал больше, чем Поук. В коробке с личными вещами были ключи от дома и машины. Если дом до сих пор не сдали в аренду, и не вынесли из него вещи Питера, можно попытать счастье и обыскать его. Вдруг, найдем с Одьеном зацепки? Н-да, – я постучала пальцами по столу, – два дня назад я бы поехала на дело одна. А теперь уже «мы с Одьеном». И даже мысли прокинуть его не возникло.

   Я вошла в базу данных и открыла медицинскую карту Питера. Адрес места жительства был указан.

   Снова звонок.

   – Доктор Ней слушает.

   – Доктор Ней, я же просил вас зайти, как только вы закончите оформлять документы.

   Да я закончила их оформлять пять минут назад! Вот пройдоха!

   – Извините, доктор Ригард. А перед тем, как к вам явиться, могу я в туалет зайти? Или дело неотложное?

   – Ты там одна, что ли?

   – Наварро передает вам привет.

   – Хватит мне зубы заговаривать! Наварро ушел час назад. Иди в туалет, а потом ко мне. Ты не обедала. А уже время ужинать.

   Он отключил вызов, а я обмякла на стуле. Знает, что я не обедала. И так приятно, что заботится обо мне. Стоп! Туалет!

   Я быстро справила нужду и подошла к кабинету Одьена. Медсестра Эльза лукаво улыбнулась мне с поста. Я постучала в кабинет.

   – Войдите!

   Я вошла и закрыла дверь.

   – Так, капучино горячий. Я заказал из кафе утку в соусе, но мне кажется, что это курица, а не утка.

   Я подошла в Одьену, обняла его за плечи, привстала на носочки и поцеловала в губы. О-о-о… Он впился в меня в ответ. Подхватил руками за ягодицы и оторвал от пола. У меня выброс случился. Как будто описалась от восторга. Он простонал и вернул мне Поток. Я бы точно описалась, если бы только что не сходила в туалет. Губы, язык, дыхание, ласки, его эрекция в штанах и моя распущенность между ног. Я бы повалила его на пол и оседлала прямо сейчас, и, собственно, я как раз и запрыгнула на него именно для того, чтобы потом повалить на пол, как в дверь постучали.

   – Доктор Ригард!

   И вошли.

   Мизансцена. Я сижу на руководителе отделения, обвив его торс ногами, а он стоит и удерживает меня за ягодицы под полуспущенными штанами. Ничего такого! Просто обсуждаем план лечения пациентов!

   Медсестра Эльза извинилась и закрыла дверь. Моя репутация ушла вместе с ней.

   – Пи…ц, – по-русски произнесла я.

   – Это матерщина? – спросил Одьен, продолжая удерживать меня за голый зад.

   – Отборная, – я закрыла глаза.

   – Покраснела, – он хмыкнул, поцеловал меня в щеку, коснулся губами мочки уха.

   Я вздрогнула. Попыталась с него слезть, но он и не думал меня отпускать.

   – Если сейчас выйдешь из этого кабинета, Эльза посчитает, что тебе стыдно. Если выйдем вместе минут через тридцать – она подумает, что нам с тобой наплевать на ее мнение.

   – Она подумает, что мы охренели!

   – Ну и пусть, – прошептал он и начал целовать мою шею.

   – Я есть хочу, – пробурчала ему в ухо.

   – Больше, чем меня?

   В животе заурчало.

   – Вот в данный конкретный момент, наверное, если подумать, и взвесить все за и против, и потом посмотреть на ситуацию с другой стороны, то можно прийти к выводу, что в этих сложных обстоятельствах однозначного ответа нет.

   Одьен взглянул на меня и расхохотался. И отпустил поесть. Сам подошел к двери и запер ее на замок. Как только я облизала вилку, он хотел снова меня поцеловать, но я взяла кружку с остывшим кофе и прижала ее к губам.

   – Да ты издеваешься! – его возмущению не было предела.

   – Сначала дело – потом развлечения.

   Одьен плюхнулся в кресло напротив меня.

   – Какое дело?

   – Мы должны забрать из хранилища личных вещей ключи от машины и дома Питера. И все осмотреть.

   – Если их не передали в морг вместе с телом, – Одьен прижал ладонь к глазам и зажмурился.

   – Вряд ли. Если родственники не объявляются в течение нескольких недель, вещи передают архиереям.

   – Думаешь, Питер знал больше, чем сказал Поуку?

   – Вижу, наши мысли сходятся, – кивнула я.

   – Вот в данный момент они совершенно противоположные! – он уронил руку и закрыл глаза.

   Я допила кофе в несколько глотков и забралась к нему на колени. Его ладони сразу же нашли пристанище под резинкой моих штанов в районе ягодиц. Я погладила его лицо, поцеловала кончик носа. Он открыл глаза. Совсем черные глаза.

   – Я соскучилась, – призналась я.

   – Представляю, как нелегко тебе далось это признание, – он потянулся к моим губам.

   – Спасибо за обед. И за кофе из кафе, – прошептала ему в губы и поцеловала.

   Мы старались вести себя тихо, но честно говоря, я не могла поклясться, что у нас это получилось. Мой измятый костюм и его почти не мятый говорили о многом. Эльза с непроницаемым видом пожелала нам приятного вечера, за что Одьен многозначительно ей улыбнулся. Эльза поджала губы, явно чтобы не рассмеяться, и отвернулась. Я забрала вещи из ординаторской, мы приняли душ в раздевалке, переоделись и спустились вниз. Одьен взял на посту приемного отделения ключи от хранилища личных вещей, и вместе мы пошли на дело.

   – Поедем на моей машине, – я радостно сжимала заветные ключи от дома и автомобиля Питера. – Она меньше внимания привлечет.

   – Ты адрес в медицинской карте посмотрела?

   – Все здесь, – я постучала себя пальцем по лбу.

   – Моя Aisori! – он сел за руль.

   Достал из кармана ключи и завел двигатель. Интересно, что ключи от моей машины делали в кармане его куртки? Ну да, я утром их не забрала.

   – Сейчас ко мне заедем. Думаю, тебе тоже стоит переодеться.

   Я накинула капюшон куртки на голову.

   – А перчатки?

   – В моей автомобильной аптечке целых четыре упаковки со стерильными перчатками.

   Одьен взглянул на свои руки.

   – У тебя седьмой размер, а у меня девятый.

   – Поехали к тебе. За перчатками, – добавила я.

   У него дома мы попытались посмотреть телевизор, но не получилось. Зато опробовали диван в его гостиной. Удобный! Потом Одьен поужинал, я перекусила, выпили по две кружки кофе и, наконец, дождались наступления ночи.

   Доехали до С., проехали мимо дома Питера и остановились на парковке перед магазином в двух кварталах от него. В маленьких городках нельзя просто так заехать в чужой район и припарковаться у какого-нибудь дома. Добропорядочные соседи тут же позвонят архиереям и попросят проверить автомобиль гостей. Исключения только во время вечеринок и семейных встреч, о которых в районе все соседи информируются автоматически как минимум за день до мероприятия. Слухи правят маленькими городками. И соседи невольно стерегут чужие дома, пока хозяев в них нет. Особенно, когда на дворе ночь.

   Мы с Одьеном вернулись к дому Питера пешком. По закону подлости соседи в доме напротив еще не спали, и в окнах горел свет. Мы спрятались за оградой из кустов.

   – Здесь два ключа, – я передала Одьену брелок. – Наверное, второй от черного входа. Можем попытать счастье с другой стороны дома.

   – Давай попробуем.

   Мы согнулись, пересекли лужайку и через распахнутую калитку забрались на задний двор. Нашли вторую дверь в дом. И открыли ее одним из двух ключей.

   – Нужно занавесить все окна, чтобы никто не заметил свет от фонариков, – прошептал Одьен.

   – А ты опытный домушник, – я принялась за дело.

   – Что мы ищем? – спросил Одьен, остановившись в коридоре.

   – Ищем все и везде. В особенности, электронные носители информации.

   Мы перерыли весь дом. Я залазила под ванную, под раковину, под матрацы на кроватях, шарила руками между диванных подушек. Одьен слазил на чердак и перерыл там кучу барахла. Полки, шкафы, ящики, под ящиками, даже в холодильнике и морозилке! В духовом шкафу! Мы искали везде – и нигде ничего не нашли.

   – Ты когда-нибудь встречала человека, у которого не было бы ни одного электронного гаджета дома? – шептал Одьен, сидя на кухне на полу. – Голопорт, планшет, браслет, обычный телефон, ПК? Хоть что-нибудь?

   – Разбитый телефон лежит в коробке в хранилище. Но здесь я видела разные зарядные устройства. Значит, другие гаджеты у Питера были.

   – И дом обыскали еще до нас, – сделал вывод Одьен.

   – Остались гараж и машина Питера.

   – Надеюсь, в гараже барахла меньше, чем на чердаке, – Одьен встал.

   Я пошла следом за ним. Он открыл дверь, ведущую из коридора в гараж. Н-да… Барахла там было немало. Банки из-под краски, рабочий инструмент, стеллажи с какими-то коробками.

   Одьен подошел к стеллажу и начал изучать содержимое коробок. Достал из одной бинокль. Потом спиннинг. Катушку с леской.

   – Он увлекался рыбалкой? – я потянулась к ручке машины.

   – Стой! – зашипел Одьен. – Она на сигнализации. Видишь лампочка мигает синим под лобовым стеклом сбоку?

   – Кто оставляет машину на сигнализации в гараже собственного дома? – я достала ключи и разблокировала замок.

   – Кто надевает куртку, берет с собой ключи от дома и машины, а потом лезет на крышу своего же дома и прыгает оттуда вниз? – Одьен продолжал перебирать рыбацкие снасти Питера.

   Я забралась в машину. Открыла «бардачок» – перчатки, зарядное устройство, батарейки, фонарик, открытая пачка сигарет для электросигареты. Я потянулась к пепельнице в машине. Открыла ее и насчитала двенадцать бычков. Сигареты той же марки, что и в бардачке. Я высунулась из машины.

   – Когда ты обыскивал дом, видел модуль от электросигареты?

   – Нет.

   – А бычки?

   – В доме нет, но… – Одьен начал оборачиваться по сторонам, потом подошел к какой-то открытой банке из-под краски, поднял ее и достал оттуда бычок. – Здесь есть. Полбанки точно будет.

   Я показала ему бычок из машины.

   – Такая же марка сигарет?

   – Да, такие же.

   – Он курил здесь, в гараже, и в машине. Тогда где электросигарета? Хоть одна?

   – Ищи дальше. Может, в машине найдешь.

   Я начала рыскать дальше. На заднем сидении лежал термос. Я открыла его. Недопитый кофе пах просто ужасно. Я поморщилась и закрыла термос. Несколько пачек салфеток валялись на полу. Резиновые коврики под водительским сидением и сидением пассажира грязные, испачканы каким-то белым песком. Резиновые коврики под задними сидениями были чистыми. Я пошарила руками между сидений, заглянула во все щели, подняла коврики, слазила под сидения. Ничего. Вылезла из машины и открыла багажник. Запах хлорсодержащего отбеливателя нельзя ни с чем спутать. Он был слабым, но все равно он был.

   – Кто-то мыл здесь все отбеливателем.

   Одьен подошел ко мне и внимательно взглянул на абсолютно пустой багажник машины.

   – Где вещи, которые каждый возит с собой в багажнике? – задал вопрос Одьен. – Хотя бы аптечка? У меня еще есть домкрат, электронасос, знак аварийной остановки, буксировочный трос. А здесь чисто, как будто машина из салона.

   – Он за кем-то следил. Брал с собой кофе в термосе. Значит, сидел подолгу на одном месте. Курил в машине.

   – Электросигареты нет. Голопорта нет. В багажнике чисто, и его явно вымыли с отбеливателем. Стало быть, хотели вывести следы крови. Я был на чердаке. Там есть выход на крышу. Если он прыгал с крыши этого дома – пролетел вниз метров семь, не больше. А его травмы при поступлении трудно получить, упав с высоты семи метров.

   – С его повреждениями я бы сделала ставку на метров пятнадцать, не меньше.

   – Предположим, он упал не здесь, – рассуждал Одьен. – Кто-то его находит. Он еще жив. Его пакуют в багажник этой машины, предварительно достав все вещи отсюда, чтобы тело влезло. Привозят домой, скорее всего, ночью, чтобы соседи не увидели, кто сидит за рулем машины Питера. Ставят машину в гараж. Забирают вещи Питера, скорее всего, сумку, которая у него была с собой: в ней могли быть электросигарета, голопорт, планшет и еще, черт знает, что. Оставляют в кармане окровавленной куртки брелоки, ключи, разбитый телефон. Обыскивают дом, забирают все, что их интересует, возможно, компьютер и другие гаджеты. Берут отбеливатель из его ванной и моют багажник. Тело Питера выносят на задний двор под окна дома и уходят. Его обнаружила соседка в десять утра. К нам его привезли около десяти тридцати.

   – Почему они не добили его? Могли же убить, но оставили полуживым у дома?

   Одьен прищурился:

   – Возможно, они сами не были заинтересованы в его смерти? Если они не знали, что ему известно, проще сохранить репортеру жизнь и потом допросить. А когда он расколется и расскажет, как на них вышел, его можно будет убить.

   – Но в больнице он мог прийти в себя и все рассказать архиереям?

   – Значит, кто-то из них работает в нашей больнице. Он мог следить за Питером, за его состоянием и не допустить того, чтобы тот пришел в себя в первом измерении. А допрашивать его могли и во втором измерении. Как только он поступил, мы с Айени сразу поняли, что он палач. Парень пытался вытянуть из нас Поток. Пришлось ввести его в медикаментозный сон.

   – А в день, когда его состояние стабилизировалось, и вы с Айени вывели его из медикаментозного сна, ему очень быстро стало хуже, – кивнула я.

   – Вряд ли он что-то им сказал, иначе, убили бы сразу. А так, его опять оставили нам. И после того, как тебе удалось вытянуть из него только один слог, его убили, чтобы он больше не заговорил.

   – Найти бы место, где он упал, – вздохнула я.

   – Это все равно, что искать иголку в стоге сена. Архиереи проводили расследование его парасуицида. Здесь несоответствия налицо, а они сделали заключение, что Питер спрыгнул сам с крыши своего дома.

   – Значит, тот, кто проводил расследование работает на тех, кого мы ищем. Ты знаешь имена тех архиереев?

   Одьен отвернулся.

   – Да. Я их знаю. Черт… Одни мы такое дело не потянем. Нам нужны помощники.

   Я огляделась по сторонам.

   – Почему Питер курил в гараже, если мог курить в доме?

   Одьен вернулся к стеллажам с коробками.

   – Гоаре постоянно курит в рабочем кабинете. Курильщики часто дымят, пока работают. Если Питер предпочитал работать в гараже – здесь же он и курил, – Одьен поднял голову и осветил фонарем потолок. – Видишь проводку? Это разъемы от голопроектора.

   – Проектор сняли?

   – Проектор-то сняли, но проектор только показывает изображения. Если Питер работал в гараже, то это неспроста.

   Я подошла к банке с бычками Питера, которая стояла на полу. Прислонилась спиной к стене. Голопроектор должен был висеть под потолком. Изображение должно было проецироваться на капот машины, стоящей передо мной. Питер часто должен был стоять на том месте, где была я. Он курил, глядя на изображение, и размышлял. Бросал бычки в банку. Он палач, как и я. В любой момент должен быть готов сняться с места и скрыться в неизвестном направлении. Сумка с вещами первой необходимости всегда лежит в машине. Там же есть наличные на черный день. Я так живу. Привыкла так жить. Машину можно быстро сменить, пересесть в другую. Дом с собой не заберешь. И в дом ты можешь больше никогда не вернуться.

   – Одьен, открой капот его машины.

   – Ты что-то надумала? – он подошел к водительской двери, снял блокировку с замка капота и открыл его. – Ничего необычного не вижу. Хотя, я не автомеханик.

   – Если бы ты хранил что-то важное под капотом, куда бы ты это спрятал?

   Одьен задумался.

   – Спрятал так, чтобы сразу нельзя было увидеть? – он начал шарить рукой по пустым пространствам между бачком стеклоомывателя и фарой.

   Я услышала звук отрывающейся липкой ленты. Одьен достал инфоблок. Обрывки изоленты висели по сторонам от блока.

   – Ты молодец! – Одьен чмокнул меня в щеку и закрыл капот. – Я бы в жизни не додумался искать его там!

   – Архиереи тоже не додумались, хотя должны были вызвать криминалистов и проверить здесь все.

   – Закрываем машину, поправляем занавески в доме, чтобы соседи никаких изменений не заметили, и уходим отсюда!

   ***

   Мы вернулись ко мне около четырех утра. Одьен сразу же подключил инфоблок к голопроектору в гостиной.

   – Твою мать, нужен пароль! – Одьен пнул диван.

   – Нам нужен тот, кто взломает инфоблок Питера. Идеи есть?

   – Завтра позвоню Поуку. Возможно, у него есть знакомые, которые помогут.

   – Давай спрячем этот инфоблок в моей машине. Так же, как его спрятал Питер.

   – Согласен, – он обнял меня и поцеловал в лоб. – Иди ложись спать. Скоро на работу ехать.

   ***

   Я еле сползла с кровати в семь утра. Одьен к тому времени успел принять душ и заварить мне кофе. Мы примчались на работу без десяти восемь, быстро переоделись и ровно в восемь переступили порог отделения.

   – О-о-о! – Ельзи похлопал мне, когда я вошла в ординаторскую. – Ну, с приходом вас, доктор Ней!

   Все врачи засмеялись, глядя на мое кривое отечное лицо.

   – Кофе налить, Алексис? – предложил Патриксон.

   – Да-а-а, – я упала на стул.

   – Молодежь, – вздохнул Наварро. – Что с вас взять?

   – Молодежь здесь Ельзи, – я указала на него рукой, – а я в средней возрастной категории.

   – Ты оператором сегодня записана, – Патриксон поставил на стол кружку с кофе. – Сможешь пойти, или тебя подменить?

   – Смогу. Спасибо, доктор Патриксон.

   – Просто Дик.

   – Спасибо, Дик. В моих палатах поступления есть? – спросила я.

   – Нет, – Ельзи что-то набирал на клавиатуре. – Сегодня один из тех редких дней, когда к нам за ночь никого не загрузили.

   – Когда-то здесь было отделение травмы?

   – Да. Шесть лет назад все начало разваливаться, – Наварро с кружкой кофе подошел к окну. – Сократили финансирование, урезали ставки. Доктора стали разъезжаться, кто куда. И что? – он повернулся ко мне. – Мы как принимали тяжелую травму, так ее и принимаем. Хорошо, что травмапункт на базе приемного отделения оставили. И то, поговаривали, что связи Ригардов помогли его сохранить. Я не знаю, что бы здесь было, если бы и травмапункт закрыли.

   – Но мы и так им помогаем.

   – Ты и Патриксон травматологи, – Наварро отпил кофе. – А я, например, хирург. Почему я в свои годы должен дежурить и помогать травматологам? Есть хирургическая бригада экстренной помощи. Один хирург всегда дежурит по больнице. Почему четыре раза в месяц я должен быть и хирургом, и травматологом одновременно?

   – Потому что без тебя смена в приемном закопается, – Патриксон подошел к Наварро и похлопал его по плечу. – Терпи. Мы все так работаем.

   – Было время, когда мы работали по-другому.

   – Было и прошло, – Патриксон присел за стол. – Вчера встретил Айени в цветочной лавке. Ничего не меняется. Опять синие розы.

   – Значит, вчера была годовщина, – пожал плечами Наварро. – А еще это значит, что он уйдет в запой и хорошо, если к понедельнику очухается.

   – Сколько лет прошло? – спросил Патриксон.

   Наварро задумался:

   – Шесть, кажется. Или семь?

   – Семь, – ответил Патриксон, что-то набрав в базе.

   – Как вчера было, – Наварро сделал глоток. – До сих пор когда спускаюсь в приемник на какого-нибудь тяжелого, первым делом в лицо заглядываю, чтобы убедиться, что это не кто-то из моих.

   – О чем вы говорите? – спросила я.

   Наварро, Патриксон и Ельзи синхронно взглянули на меня.

   – Да, ни о чем, – Наварро отвернулся.

   – О невесте Айени Ригарда? – предположила я.

   – О ее сестре, – ответил Патриксон. – Близнецы Соммервиль. Роуз и Мэйю. Роуз была невестой Айени. Мэйю – ее сестра-близнец.

   – Мы принимали пострадавшую с того ДТП, – произнес Наварро. – Я, Одьен и Айени. Неизвестная в крайне тяжелом состоянии. Пассажир автомобиля. Интубирована на месте. Давление не держит. Не первая такая, и не последняя. Лицо все в крови. Айени начал осматривать ее голову и тут как закричит: «Мэйю?! Мэйю!!!»

   Я вздрогнула.

   – И тут я понял, кто передо мной, – продолжал говорить Наварро. – Сестра его невесты. Мэйю Соммервиль. Айени к бригаде кинулся, которая ее привезла. «Где вторая пострадавшая? Где вторая?» А они ему: «Женщина-водитель погибла на месте». Айени опять к Мэйю кидается, а я понимаю, что он ее за плечи трясет, пытаясь разбудить, а мы сканирование сделать не можем. Выдержке Одьена я тогда поразился. Брат невменяемый, вся бригада в ужасе, а он схватил шприц и вырубил Айени транквилизатором. Тот прямо в ремзале и рухнул. «Все работаем!» – кричит. «Работаем, как с неизвестной!» Подняли в операционную. Оди распахал ее от и до. И руки, как будто летали. Тогда я понял, что это от Бога талант. Что я, старый пес, не смог бы сделать все быстрее, чем он. А потом была тишина в больнице. Никто ни о чем не говорил вслух. Приехала Гоаре и забрала Айени домой. Одьен остался на работе. С тех пор я всем тяжелым, кого к нам привозят, в лицо заглядываю.

   Я открыла голопорт и полезла в базу. Запрос: «Мэйю Соммервиль». «Поднять медицинскую карту из архива».

   – И что ты пытаешься там найти? – Патриксон покачал головой.

   – Просто интересно, – я пожала плечами.

   – Из всей их семейки Мэйю самой толковой была, – Наварро пошел мыть кружку. – Правильно сделала, что уехала отсюда. Нечего здесь делать, в этом городе.

   Я свернула голопорт и вылетела из ординаторской. Постучала в кабинет Одьена.

   – Войдите!

   Вошла и заперла дверь на замок.

   – Что случилось? – он оторвал голову от голопроекции.

   – Ты не сказал, что в машине невесты Айени был пассажир – ее сестра!

   Одьен откинулся на спинку кресла.

   – Я бы не хотел сейчас поднимать эту тему.

   – Придется! – я присела на стул напротив его стола. – Мэйю Соммервиль – свидетель. И похоже, она все еще жива! В чем дело, Одьен? Почему ни ты, ни Поук не заикнулись о выжившей в аварии сестре?

   – Потому что все не так просто.

   – Объясни.

   – Это не мой секрет, Алексис.

   – Мне пойти у Айени спросить про этот секрет? Да что вообще происходит?! Питер сказал «Сом-м-м». Возможно, он имел в виду выжившего свидетеля в деле об аварии невесты Айени? И ты, зная всю эту историю досконально, сразу смекнул, в чем дело? Я права?

   – Я предположил, что это может быть связано с ее выжившей сестрой.

   – Или ты сейчас же рассказываешь мне все, что знаешь, или в мой дом можешь больше не приезжать.

   – Перестань ставить мне условия! – он повысил тон. – Ты не в том положении, чтобы торговаться!

   – Как я могу доверять тебе, если ты не доверяешь мне? Ты говоришь о связи между нами. О том, что мы с тобой самые близкие друг другу люди. Выходит, эта близость касается только постели и твоих интересов? Хочешь, чтобы я доверяла тебе? Доверяй мне.

   – Это не мой секрет, Алексис. Я не имею права…

   – Тогда считай, что у тебя нет Aisori, – я встала, открыла дверь и хлопнула ей на прощание.

   До моей операции оставался примерно час. Следующий в списке посвященных в дело – Айени. К нему я и поднялась. Постучала в дверь.

   – А доктора Ригарда сегодня не будет! – сообщила мне медсестра на посту. – Он взял выходной.

   – Благодарю, – я развернулась и ушла из нейрохирургии.

   Кто следующий в списке? Кейдж? Наверняка она что-то знает. Гинекология. Я заглянула в ординаторскую. Именно в этот момент Кейдж закончила с кем-то разговор по телефону.

   – Доктор Ней? – она улыбнулась мне.

   – Доброе утро, доктор Оусен. Извините, не могли бы вы уделить мне пару минут?

   Доктора в ординаторской начали переглядываться.

   – Сейчас я ухожу в операционную, – заявила Кейдж. – Вернусь в обед. Я загляну к вам на этаж, как освобожусь.

   Все ясно. Мне опять все ясно.

   – Буду вас ждать, – я кивнула и закрыла дверь.

   Вышла на лестницу. Кто еще может быть в курсе событий? Башня-Денни? А почему бы и нет?

   Спустилась в реанимацию. Нашла Башню в коридоре.

   – О! Привет, Пила!

   Ну, хоть кто-то был рад моему внезапному визиту.

   – Есть минутка поговорить?

   – Для тебя есть. Что случилось?

   – Пойдем, на улице воздухом подышим.

   Он не задавал лишних вопросов и пошел следом за мной.

   – Ты работал в этой больнице, когда погибла невеста Айени?

   – Да, – Башня переминался с ноги на ногу перед дверями в приемное отделение.

   – Работал в тот день, когда ее сестру сюда привезли?

   Денни нахмурился.

   – Нет. Я как раз сутки отдежурил и поехал домой спать. Узнал обо всем только на следующий день. Жуткая история. Она неделю в коме пролежала. Еле вытянули с того света.

   Я стояла напротив Башни и смотрела на него снизу-вверх. Смотрела на его подбородок. Белый мужчина, рост метр восемьдесят пять-девяносто… Острый подбородок. Ночью, когда мы дежурили с Одьеном, была не его смена. Согласно медицинским документам, Питера тоже принимал не он. Белый мужчина высокого роста среднего телосложения с острым подбородком.

   – А почему ты интересуешься? – он улыбнулся.

   – Айени сегодня на работу не вышел.

   – Ну… – Башня взглянул куда-то поверх моей головы. – Раз в год он уходит в запой. Не переживай. В понедельник явится. Или во вторник, – Денни хмыкнул.

   – Слушай, я никак не могу привыкнуть к тому, что ты такой высокий! – я засмеялась и прижала ладонь к его груди. – Какой у тебя рост?

   – Сто девяносто один.

   – У-у-у… Тебе нужно было в спорт профессиональный идти! Там больше зарабатывают!

   Он рассмеялся.

   – Так ты ради этого вытянула меня из реанимации?

   – Не хотела афишировать, что об Айени беспокоюсь.

   – Или хотела узнать, почему они постоянно цапаются? – Денни взглянул на мою ладонь, прижатую к его груди, и я убрала руку.

   – А ты знаешь, почему?

   – Знаю только, что Оди вкатил Айени лошадиную дозу транквилизатора, когда спасали сестру невесты. Айени из-за передозировки перестал дышать. Его реанимировали в ремзале. Потом подержали на трубе несколько часов. Экстубировали. Приехала Гоаре Ригард – их старшая сестра – и Айени уехал с ней домой прямо из реанимации. Под расписку, разумеется. После этого у них с Одьеном отношения и испортились. Когда я только пришел сюда работать, они не разлей вода были. А сейчас, дай только повод, и все дракой может закончиться.

   – Да… А ты сколько лет здесь работаешь?

   – Десять, – он поежился от холода. – Быстро время бежит.

   – Пойдем, а не то я тебя заморожу, – я похлопала его по плечу.

   Я бежала вверх по лестнице, сломя голову. Меня трясло. Денни. Неужели Призрак городка Р. это и есть Башня-Денни? Дверь в отделение распахнулась и в ней показались Одьен и Кейдж.

   – Денни! – только и успела произнести я.

   Стопа опустилась на следующую ступеньку, и от боли, пронзившей спину и грудь, ноги подкосились. Руки взметнулись вверх. Меня выбросило во второе измерение. Грудь прошило толстой цепью с острым наконечником. Наконечник раскрылся, словно зонтик, превращаясь в якорь. Рывок за цепь – и якорь впился в оболочку. От боли в глазах потемнело. Как рыбу, попавшую на крючок, меня тянули куда-то вниз.

   Вокруг замерли фигуры людей. Они на разных этажах, на разных уровнях второго измерения. Одьен и Кейдж остались стоять в дверях. Они не двигались. Это я летела сквозь невидимые стены и падала вниз.

   Я протянула к Одьену руки. Нет сил скрыться в третьем измерении. Нет сил оставаться во втором. Как только меня выбросит в первое измерение, я буду мертва. Я знала это. Знала, что умру, если он не спасет меня.

   Пальцы поманили синее свечение Одьена. И от его оболочки ко мне устремились тонкие струйки Потока. Он должен почувствовать потерю. Должен отреагировать на нее. Одьен выставил щит, отрезая себя от меня.

   – Алексис! – закричал он и спрыгнул за мной вниз во втором измерении.

   В пространстве материализовались топоры и ножи. Голубое свечение энергооружия пронеслось мимо моего лица, и якорь с цепью рассыпались. Я упала на колени на одном из уровней второго измерения. Поток вырывался из груди, и я прижала к дыре ладонь, чтобы зажать рану.

   Одьен приземлился на ноги рядом со мной. Он обернулся к замершей фигуре Кейдж, метнул в нее лезвие ножа и порезал плечо. Кейдж словно очнулась.

   – Какого черта?! – воскликнула она, зажимая рану на плече.

   – Помоги!

   Одьен прижал ладони к моей спине и его Поток хлынул в меня. Тело зашлось судорогой. Это больно, когда хранитель прорывает оболочку и принудительно закачивает Поток.

   – Иди за ним! – Кейдж отбросила его руки. – Я ей помогу! – она втолкнула в меня свой Поток.

   Новая судорога.

   Кроме хранителей этот фокус может проделать только одно существо – такое существо, как я. Что же нас отличает друг от друга? Хранителю не под силу протянуть руку и забрать чужой Поток. Это могут сделать Райоты. И палач, такой как я. Хранители не способны закачивать Поток в послушников и, тем самым, излечивать их. А я могу. Но хранители восстанавливают утраченный Поток очень быстро, черпая энергию из окружающего пространства. И этот трюк неподвластен ни одному из представителей других метафизических рас. Кто же все мы такие, хранители, райоты и палачи? Почему эволюция создала нас, и что же мы сделали с собой, обретя дар излечивать без лекарств и отнимать жизнь без оружия? Мы посчитали, что вправе использовать тех, кто слабее. Послушники не могут ничего. Становясь донорами Потока во время Жатвы, они либо лишались жизни, либо зарабатывали неизлечимые болезни, поражающие их тело и уносящие его на тот свет. Хранители вступали в союзы с палачами, чтобы путешествовать по измерениям, охранять своих и убивать чужих. Райоты же решили, что могут использовать всех остальных, чтобы жить вечно. Предложив хранителям вечную молодость, красоту и здоровье, они заключили с ними договор, который назывался Уставом. Как только хранители согласились следовать ему, палачи остались в меньшинстве. Появляясь на свет с частотой один на две тысячи хранителей, один на тысячу райотов и сто тысяч послушников, мы превратились в особый вид оружия, которым пользовались все остальные. Все покупалось и продавалось. Рынок Потока процветал. Хочешь купить подешевле – займи официальную очередь на проведение процедуры Жатвы. Хочешь без очереди и прямо сейчас? Заплати втридорога и купи себе Жатву на черном рынке. Эта система рухнула, когда хранители объединились с послушниками и организовали Восстание. Не стоило райотам закручивать гайки, внося в список для доноров Жатвы детей хранителей, которые родились послушниками. «Последний звонок». Я никогда не видела, как это происходит. Но я знала, что это происходит каждый день. Машина подъезжала к дому. Из нее выходили двое архиереев. Звонили в дверь. Предъявляли документы и забирали донора из дома. Навсегда. Сопротивление бесполезно: в машине сидел палач, который мог изъять Поток прямо на месте в случае оказания сопротивления. И послушники уходили добровольно, чтобы не падать замертво на глазах у своих родных и близких. Спустя несколько дней к дому снова подъезжала машина. Одетые в парадную форму архиереи торжественно вручали урну с прахом погибшего члена семьи. Вместе с урной были чек на крупную сумму унифицитов и акт о том, что больше никто из ныне живущих членов этой семьи не подвергнется процедуре Жатвы. Этот акт называли «амнистией». Конечно же, последующие поколения детей-послушников это не касалось. Покупая новую сумку в магазине или одежду из последней коллекции люксового бренда, я не задумывалась о том, что за все это я расплачиваюсь деньгами, заработанными моими родителями на Жатве. Возможно, мы все были достойны той смерти, на которую нас обрекли. Возможно, и мне следовало покориться и умереть в шестнадцать лет. Но я выжила, и вина за то, что я сотворила со своим отцом, навсегда останется со мной.

   Дыра в груди начала сворачиваться.

   – Остановись! – прошептала я.

   – Ты не должна терять Поток, – ноги Кейдж уже подкашивались от слабости.

   – Остановись! – я отбросила ее руки и встала.

   На груди осталась тоненькая пробоина в оболочке, из которой струйкой вытекало синее свечение. Одьен был на уровень ниже нас с Кейдж. Он искал палача.

   – Его здесь нет! Он ушел! – закричал Одьен.

   – Это Денни Ориссон! Мы должны пойти за ним!

   Одьен поднял голову и посмотрел на меня снизу-вверх.

   – Кейдж останется здесь! – он прыгнул вверх и схватил меня за руку. – Алексис, давай!

   Прыжок сразу в четвертое измерение. Мы с Одьеном упали на мягкое полотно темной материи. Он встал и начал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда попал. Четвертое измерение, как и третье, существует отдельно от первых двух. Все сведения о четвертом измерении подчеркнуты из рассказов палачей и связанных с ними клятвой Возмездия хранителей, что заключили союз, отдав палачу часть своего Истока. «Мир темной материи» – так мы, палачи, называли его. Здесь хорошо виден золотой искрящийся Исток, бьющийся внутри оболочки, образованной Потоком. Оболочка Потока в точности повторяет контуры тела из первого измерения, как будто полупрозрачная белая кожа, на которой видны рубцы серого цвета. Мои ноги покрыты этими рубцами. Пальцы на руках. Спина. Нос. Щеки. И даже губы. Это следы обморожения, которое я пережила. Метки того, что много лет назад я должна была умереть.

   Что-то пронеслось мимо. Одьен шарахнулся, а я встала. Зацепила рукой темную материю и накрыла ею нас с Одьеном, создавая карман, в котором можно было спрятаться. Я прижимала ладонь к груди, но мой Поток все равно просачивался сквозь пальцы, разлетаясь каплями в окружающей густой тьме.

   – Это четвертое измерение? – шепотом спросил Одьен.

   – Да.

   – И Призрак тоже здесь.

   – Да.

   – Денни Ориссон? Башня?

   – Думаю, что он.

   – Как долго ты сможешь удержаться здесь?

   – Дольше, чем ты. Минуты три, может, дольше.

   Одьен прижал ладонь к моей груди.

   – Не трать силы, – попросила я.

   – Помолчи, – он толкнул в меня Поток.

   Да, он хранитель. Да, он восстановит потерянную часть Потока в течение нескольких часов, черпая энергию из окружающей его во всех пространствах материи. Эта энергия уже устремилась в него, обволакивая белое свечение Потока дымкой из тьмы. Но если он сейчас отдаст мне слишком много, у него не хватит сил удержать себя в четвертом измерении, точно так же, как и третьем, и во втором… Он потеряет сознание и рухнет в первом, отдав на милость палача свою судьбу.

   Одьен остановился. Наверное, почувствовал слабость, которую ощущала и я. Но от раны на моей груди остался всего лишь порез.

   – Выставь щит, – попросила я и материализовала горсть крохотных светящихся шариков.

   – «Пыль смерти»? – произнес он.

   – Только не попадись в нее, – я взялась за край кармана с выскочила первой.

   Начала оглядываться по сторонам, сжимая шарики в руках. Казалось, вокруг нас никого не было.

   – Ты видишь что-нибудь? – прошептал Одьен.

   – Тише. В четвертом надо слушать, а не смотреть.

   Одьен напрягся и крепче сжал рукояти своих светящихся топоров. Грубое оружие. Хотя, кто я такая, чтобы судить? Шорох слева от меня, и ничего. Снова все тихо. Палач играл с нами. И ловко прятался в карманах из материи. Значит, хорошо обучен.

   Он возник напротив Одьена. Денни Ориссон. Это был он. Выбросил вперед руки, и мелкие рыболовные крючки полетели в нас. Одьен метнул навстречу топоры и развел пальцы. Топоры словно расслоились на множество узеньких тоненьких топоров. Они врезались в крючки и разбили их, врываясь искрами перед нами.

   – А это что-то новое! – засмеялся Денни и снова метнул в нас крючки.

   Я выпустила «пыль смерти». Метнула шарики в пространство и раскрыла ладони, направляя энергию в них. Шарики взорвались.

   – Щит! – закричала я.

   Одьен остановился за моей спиной и обнял за плечи, выстроив вокруг нас полупрозрачную стену.

   Светящаяся голубая пыль заслонила все вокруг. Частички встретились с крючками Денни, и сплошная стена из искр осветила мрак четвертого измерения.

   – Думаешь, меня этими фокусами достанешь?! – раздался смех Денни.

   – Ты еще не дождался финала, – ответил ему Одьен и сильнее прижал меня к себе.

   Каждая из искр взорвалась. Смертельный фейерверк, играющий синими огнями, разносящимися вокруг. Крик Денни, и тишина.

   – Он ушел в третье, – прошептала я.

   – Давай за ним!

   Мы прыгнули. Одьен начал размахивать рукой, чтобы рассеять туман. Я схватила его за запястье и остановила руку.

   – Это туман материи. От него не избавиться. Здесь нужно смотреть. Оболочка Потока полупрозрачная, как у нас с тобой. Ее можно заметить вдалеке только по волнам искажения пространства. Если заметишь, что туман движется или что-то в нем плывет – нападай.

   – В теории все намного проще.

   – Об этом я тебе и говорила. Теория одно – практика другое.

   – Давай без нравоучений, – он схватил меня за плечо и резко толкнул в сторону.

   Лезвие пролетело мимо моего лица. Одьен метнул топоры и снова расслоил их. Я увидела, как Денни убегает и выставляет за спиной щит.

   – Не уйдешь! – закричал Одьен и бросился за ним, метая топоры один за другим и расслаивая их.

   Сплошная стена из его топоров ударилась в щит Денни и обрушила его. Денни материализовал лезвия. Одьен выставил щит. Все это могло продолжаться долго. Пока у обоих хватит сил бороться и удерживать себя в пространстве третьего измерения.

   – На кого ты работаешь? – закричала я.

   – Вы не знаете, с кем связались! – Денни продолжал нападать на Одьена.

   – Все кончено! Остановись! – просила я.

   Одьен обрушил на него стену из осколков стекла.

   – И что вы сделаете? – Денни защищался. – Отпустите меня? Не смешите! Для таких, как мы с тобой, дорога одна: на тот свет!

   – Тогда почему ты борешься?

   – Не хочу на тот свет, – он не сказал это, а простонал.

   Одьен пробил его защиту, и стянул тело цепями. Денни упал, корчась от боли.

   Я подошла к ним и присела на корточки напротив палача.

   – Что случилось с Питером на самом деле?

   – Сунул нос, куда не следует, – Денни начал посмеиваться. – Совсем, как ты.

   – Почему ты сразу его не убил?

   Он молчал, и Одьен сильнее стянул цепи на его теле.

   – Отвечай на ее вопросы! – прошипел он.

   – Потому что мы должны были узнать, что ему известно!

   – Но он не раскололся, так ведь? – Одьен упер ногу в его плечо и толкнул, переворачивая Денни на спину.

   – Мы хотели знать, на кого он работает.

   – Вы думали, он на кого-то работает? – спросила я.

   – Этот высший щенок был не так прост. Он приехал в Р. и сразу же начал копать, как будто знал, на что следует обратить внимание. Сначала мы просто за ним приглядывали, но, когда он слишком далеко зашел, ему помогли спрыгнуть с высоты. Думали, жить захочет – заговорит. Ни черта подобного. Все по нулям.

   – Кто среди вас главный? – спросил Одьен.

   – Он сам вас найдет, – Денни попытался засмеяться сквозь боль, но не получилось.

   – Сколько в вашей сети человек? – продолжал допрос Одьен. – Кто из архиереев с вами работает?

   – Добей, – прошептал Денни. – Добей меня.

   – Сколько в вашей сети работает человек? – повторил вопрос Одьен.

   – Много, – прохрипел Денни. – Всех не перебьете.

   Одьен наступил ему на грудь.

   – Ну давай! – Денни расплылся в вымученной улыбке. – Не медли! Посмотрим, как долго продержится твоя семья после того, как ты меня убьешь.

   – Твоя семья точно долго не продержится, – прошептала я и материализовала нож.

   Всадила лезвие ему в живот, повернула рукоять и рассекла брюхо от пупка до ребер.

   В его теле в первом измерении при этом произойдут необратимые измерения. Он умрет от разрыва аневризмы брюшной аорты. Я встала, глядя как рассеивается Поток Денни, как растворяется в тумане материи его Исток.

   – Кто научил тебя так убивать? – спросил Одьен.

   – Мой наставник.

   – Он еще жив?

   – Нет.

   Я прыгнула во второе измерение. Одьен прыгнул следом. Кейдж все еще была там. Одьен подошел к ней и присел напротив.

   – Ты как?

   – Твоя Алексис настоящая прорва! Как в нее столько Потока влезает?

   Одьен засмеялся и погладил Кейдж по плечу.

   – Спасибо за помощь.

   – Вы его убили? – спросила она.

   – Да.

   – Он работал один или…

   – Поук прав. В Р. орудует сеть черной Жатвы.

   – Дерьмово, – вздохнула Кейдж.

   – Ну что, возвращаемся?

   – Давай, – она улыбнулась ему.

   Я прыгнула в первое. И, о черт, в первом я падала на лестнице спиной вниз. Одьен схватил меня за руку. Все-таки, хранители очень быстрые. И физически сильные. Если бы Одьен не успел схватить меня, не знаю, какие бы травмы, кроме ушибленного зада, я бы еще получила.

   – Твою мать, – простонала Кейдж и подошла к перилам, придерживаясь за них. – Мне бы прилечь.

   – Возвращаемся в отделение, – скомандовал Одьен. – Скоро начнется беготня.

   ***

   Когда Одьена срочно вызвали в реанимацию, он едва успел довести Кейдж под руку до сестринского поста.

   – Доктор Ней, отведите доктора Оусен в мой кабинет, – Одьен передал мне ключ на глазах у постовой медсестры.

   – Помощь нужна? – тут же оживилась медсестра.

   – Ничего страшного, – я подхватила Кейдж под руку. – Доктора Оусен немного повело.

   Кейдж злобно на меня посмотрела.

   – Не позавтракала, вот и все. Сейчас пройдет, – ответила Кейдж.

   Уверена, что медсестра подумала о другом. Без пересудов не обойдется. Доктор Кейдж Оусен почувствовала себя плохо утром на работе. Может, она беременна? Например, от доктора Одьена Ригарда? Который теперь замутил с доктором Ней? И доктор Ней заботливо отвела доктора Оусен в кабинет доктора Ригарда? Господи, так и вижу, как они обсуждают это на каждом углу, приправляя сцены более пестрыми подробностями и разнося мою репутацию в клочья. Кого выберет доктор Одьен Ригард? Бывшую беременную любовницу или новую небеременную распутницу, которую он отбил у брата?

   Я завела Кейдж в кабинет Одьена и усадила в кресло.

   – Кофе завари мне, – попросила Кейдж. – И сахара добавь.

   – Конечно.

   Я начала хозяйничать в чужом кабинете.

   – Сейчас вся больница звенит о твоем романе с Одьеном. Эта медсестра раструбит всем, что я беременна, и у нас тут любовный треугольник.

   – А тебе не наплевать? – спросила я.

   – Нет, – Кейдж потерла взмокший лоб. – Мужчинам проще. Никто не скажет про Айени, что он – шлюха. Шлюха для них я. Теперь и ты, кстати, ей будешь. Шепот за спиной, хихиканье медсестер, косые взгляды старших коллег. Подожди, они еще и подтрунивать над тобой начнут.

   В дверь постучали.

   – Видишь, – Кейдж кивнула в сторону двери. – Проверяют, как мы с тобой уживаемся.

   – Войдите! – громко произнесла я.

   Медсестра заглянула и уставилась на нас с Кейдж.

   – Говорят, Денни Ориссон из реанимации только что умер.

   Я выронила кружку из рук. Она ударилась о пол и разбилась.

   – Какой ужас, – Кейдж прижала ладонь к губам. – А что с ним произошло?

   – Говорят, упал в коридоре и все. Не спасли.

   – Спасибо, что сообщили, – я начала собирать осколки с пола.

   – Не за что, доктор Ней, Доктор Оусен.

   Дверь закрылась.

   – Хорошо играешь, – улыбнулась мне Кейдж. – Только кружку могла не бить. Она из дорогого набора, который я Одьену подарила в прошлом году.

   – Извини, – я собрала осколки и выбросила в ведро.

   – Я смотрю ты тут уже обжилась?

   – Нет. Просто знаю, где что стоит.

   – Думаешь, роман на работе – это хорошо? Что станешь делать, когда он тебя бросит?

   – Сейчас я об этом не думаю, – достала другую кружку и поставила ее в кофемашину.

   – А следовало бы подумать. Или рассчитываешь, что окажешься исключением из общего правила?

   – Очевидно, ты больший скептик, чем я, – добавила в кофе сахар и передала кружку Кейдж.

   – Благодарю, – она пригубила кофе. – Дело в том, что я знаю больше, чем ты. Особенно об Одьене. Не спорю, ты разительно отличаешься от его пассий. И уровень метафизического развития – единственный козырь в твоем рукаве. В остальном, – Кейдж цокнула языком. – Не то интерес Айени сыграл с тобой злую шутку, не то в постели ты очень хороша… Не знаю, Одьену виднее.

   Я заварила себе чай и присела в кресло напротив Кейдж.

   – Зачем ты говоришь мне гадости?

   – Потому что мне тебя жаль, – она снова пригубила кофе. – И еще я опасаюсь, что Одьену будет не так просто избавиться от тебя, когда ты ему надоешь. Его отношения с женщинами всегда были крайне просты: дала – прекрасно, не дала – до свидания. Золотое правило: никаких интрижек на работе. Все женщины, с которыми он встречался, жили либо в Т., либо в С. У Одьена есть квартира в Т. Туда он их и водит. Его любовницы всегда были довольны. Они получали дорогие подарки. Он их одевал, обувал, платил за их жилье, решал их проблемы, если таковые имелись. Но за это они никогда не задавали ему вопросов. Была одна, которая решила, что после двух лет таких отношений имеет право завести его в ювелирный магазин и попросить купить ей обручальное кольцо. Он купил серьги и ушел из магазина, не дожидаясь ее. Заблокировал ее номер телефона и аккаунт. Без объяснений. Она даже пыталась найти его здесь, в этой больнице, но он сделал вид, что впервые ее видит, – Кейдж допила кофе и поставила кружку на стол. – Ничего личного, Алексис. Я не верю, что люди могут так резко измениться. И в небылицы со связью суженых я тоже не верю. Ты для него как экзотическая игрушка: наиграется и все равно бросит. Да и вариантов отвлечься от тебя у него предостаточно, – Кейдж встала и подошла к столу Одьена.

   Начала выдвигать ящики один за другим.

   – О! Нашла! – она достала какой-то браслет связи и вернулась в кресло. – Это его второй браслет. Ну-ка! Посмотрим, что там у нас за сегодня?

   – Положи его на место! – предупредила я.

   – «Зая, я так соскучилась!» – Кейдж засмеялась. – «Они тебя заждались! Позвони мне, как освободишься», – Кейдж увеличила голограмму и показала ее мне. – Вот полюбуйся!

   Я посмотрела на обнаженную женскую грудь пятого размера в мыльной пене.

   – Это сегодня утром, – уточнила Кейдж. – Глянем за вчера. О-о-о! Моя специализация!

   Длинные пальцы с красивым маникюром оттягивают резинку ярко-красных трусов между ног. Да так оттягивают, что все прелести налицо, так сказать.

   – «Зая, моя киска ждет тебя! Давай, я приеду, и ты ее немного приласкаешь?»

   – Убери это, – я поставила чашку с недопитым чаем на стол.

   – За позавчера! – не унималась Кейдж. – Вот! «Зая, я все время думаю о тебе. Надеюсь, что ты уже соскучился по моим губам? Позвони мне!» – она захохотала, показывая мне фотографию женских губ с красной помадой, которые сосут палец.

   – Чего ты этим добиваешься?! – я отвернулась, чтобы не смотреть.

   – Эта женщина не знает, что он спит с тобой. Очевидно, Одьен не счел нужным сообщать своей любовнице, что в ее услугах больше не нуждается. А бедолага мается. Вон, как из кожи вон лезет! Вот скажи, ты бы стала Одьену такое писать? Присылать такие фотографии? Да все с ней ясно, с этой «Сара». А вот и примечание к контакту: «дает в попку, любит глотать». Здесь так и написано! На, сама посмотри! – Кейдж протянула мне браслет.

   Я посмотрела на свои сцепленные пальцы. А как я записана в контактах на его рабочем браслете? «Бешеная Ней?» «Алена-минет?» «Алексис – дает быстро?» И в примечаниях: «узнать про попку».

   А казался другим. Правильным таким. Сказки мне рассказывал про любовь вечную. Этой Саре он тоже самое пел? Или Сара не палач, ей лапшу на уши можно не вешать? А вот палача нужно держать на коротком поводке. Чтобы зад свой прикрыть, когда жарко станет. Доктор Ней все сделает, как надо: и минет отбомбит, и палача на перо насадит.

   – Что-то ты приуныла, Алена, – Кейдж бросила браслет на стол. – Тебе в операционную не пора идти?

   Я только посмотрела на нее и ничего не ответила.

   «Назови имя». «Только я буду так тебя называть. И только когда мы будем вдвоем».

   Я молча встала и вышла из кабинета Одьена. Вернулась в ординаторскую.

   – Алексис, ты знаешь, что с Денни произошло? – Патриксон кинулся ко мне.

   – Знаю. Это ужасно.

   – Плановые операции все отменили.

   – Правильно сделали. Идти после такого в операционную не хочется. У Денни родственники здесь есть? – я присела за свой стол.

   – Да. Жена и двое детей.

   – Пойду обход в палатах сделаю. Не могу сидеть, сложа руки.

   – Наварро и Ельзи уже на обходе. Тоже не могут на месте сидеть.

   – А вы? – я подняла на Патриксона глаза.

   – А я не могу работать. Подумать только… Денни. Ему же даже сорока не было!

   «И тем, кого он убил, тоже» – хотелось добавить мне, но я промолчала.

   Сделала обход, когда возвращалась в ординаторскую встретила Одьена.

   – Доктор Оусен уже ушла? – спросил он.

   – Не знаю, – я прошла мимо него.

   – Доктор Ней?

   – Да, доктор Ригард? – я остановилась и обернулась.

   – Зайдите ко мне в кабинет, пожалуйста.

   – Это срочно, доктор Ригард?

   Кажется, Одьен напрягся.

   – Нет.

   – Тогда я зайду позже, если вы не против.

   – Не против, – ответил он.

   Я развернулась и поплелась в ординаторскую. Дописала медицинские карты, прибралась на столе, попила кофе, обсудила с Ельзи и Наварро ужас ранней кончины Денни и ровно в пять часов, как по звонку, покинула ординаторскую. Переоделась, открыла шкафчик Одьена, достала из кармана его куртки ключи от своей машины и была такова.

   По дороге домой заехала в минимаркет, накупила продуктов и поехала к себе. Машина Одьена, припаркованная перед моим домом, сюрпризом не стала. Я достала пакеты из багажника и пошла к двери, в которой уже починили замок. Ключей от нового замка у меня не было. Одьен открыл дверь, не дожидаясь, пока я позвоню в звонок, и забрал у меня из рук пакеты.

   – Ты своим браслетом пользоваться вообще умеешь? Я оставил с десяток сообщений! Он что, разрядился?

   – Хватит на меня орать! – я захлопнула дверь за спиной.

   – Почему не сказала, что поедешь в магазин? – он развернулся и понес пакеты с продуктами на кухню. – Почему не зашла ко мне в конце рабочего дня? Я же просил! Я как идиот пытаюсь до тебя дозвониться, поднимаю кипишь в отделении, а Наварро сообщает мне, что ты в пять домой ушла! Ключи у меня из куртки стащила!

   Я вошла на кухню. Одьен доставал продукты из пакетов и рассовывал их по полкам в холодильнике.

   – Картошку куда? – он замер с сеткой картофеля.

   – Назад в пакет. Оставь ключи от моего дома и проваливай отсюда. Чтобы больше я тебя здесь не видела.

   Он выронил сетку из рук, и картофель упал на пол.

   – Что, прости?

   – Если ты не уйдешь отсюда немедленно, уйду я. Между нами все кончено. Можешь записать в комментариях к моему контакту: «не глотает, в попку не дает».

   У него лицо перекосило.

   – Что?!

   – Кейдж показала мне твой второй браслет.

   – Какой браслет?

   – Второй, – я присела за стол. – Проваливай отсюда, Одьен. Сара со своей киской уже заждались.

   – Что за Сара? – он встал напротив меня и упер руки в стол. – Что за херня вообще?

   – У сестренки спроси. Ты ведь ей все рассказываешь. Она меня сегодня Аленой назвала, – я показала оскал. – Было так приятно услышать свое имя из ее уст!

   – Я не говорил ей, как тебя зовут.

   – Тогда, откуда она знает?

   – Я никому не говорил! – закричал он. – Я дал слово, что не скажу! Это для тебя хоть что-то значит?! Или ты Кейдж веришь, а не мне?!

   – Знаешь, кто еще ни разу меня не предавал? – я прижала ладонь к своей груди. – Вот этот человек. Он меня ни разу не предал. Ты любишь горячих женщин? Чтобы тебе присылали интимные фотографии и не менее интимные сообщения? Любишь оставить под контактом комментарий, чтобы не забыть, с кем и как ты можешь поразвлечься? Это твое право. Что написать под моим именем, я уже сказала. До свидания, Одьен. Приятного вечера.

   Он пулей вылетел в коридор, вернулся оттуда, швырнул брелок мне на стол – наверное, ключ от нового электронного замка в двери – потом снял свой браслет с запястья, положил его передо мной, набрал Кейдж, развернул голограмму и включил громкую связь. Абонент не ответил. Одьен набрал ее снова. Абонент опять не ответил. Набрал в третий раз. И снова осечка.

   – Сука! – закричал он, схватил браслет и был таков.

   У меня после этого представления промелькнула мысль: а не обманула ли меня Кейдж? Но я подумала: «Зачем ей это надо?» И пошла готовить себе ужин.

   ***

   Проснулась от стука в дверь. На часах – полночь. Накинула халат и пошла открывать. На пороге стояли Одьен и Айени. Оба в стельку и не понятно, кто кого придерживает.

   – О-о-о! Смотри, какая… …недовольная! – Одьен указал на меня пальцем. – Сейчас бу-у-удет выставлять.

   – Тш-ш-ш! – Айени прижал палец к его губам. – Не ори!

   – Ты сам орешь!

   – Я не ору! Алексис! – Айени прочистил горло и зашептал: – Але-е-ксис, пусти переночевать, пож.. …пожа-а-алуйста.

   – Проваливайте отсюда. Оба.

   – Я же сказал! – Одьен прислонился к дверному косяку. – Ей проще Ке-е-ейдж поверить, чем мне, – он погладил себя по груди. – Ну, коне-шно! Кто я такой?

   – Хрен с горы! – захохотал Айени.

   – Ее хрен, – он снова указал на меня пальцем. – Но мой хрен ей не нужен. Он ее не оча-а-аровал. «Не глотаю, в по-о-опку не даю». Предст-вляешь? А еще уважа-а-емый человек! Доктор! И тут такой абзац. Вот так прямо и сказа-ала. Не знал, что она умеет… …тако-о-о-е говорить.

   – Так в по-о-опку дает или не-е-т? – прошептал Айени.

   – Сука!!! – Одьен бросился на брата и повалил его на лужайку перед моим домом.

   Схватил за грудки и начал трясти.

   – Рот свой закро-о-й! Не твое это де-е-ело! Это наше с ней де-е-ело! Еще раз скажешь ей та-а-акое, и тебе конец! Понял меня? Ты меня понял?!

   – Я понял! Понял я! – убеждал Айени. – Але-ексис, прости.

   – Сейчас на коленях буш проще-е-ния просить! – Одьен оторвал Айени от земли и в прямом смысле поставил брата на колени.

   – Это же тебя поимели, – язык у Айени заплетался. – Сестре-е-енка твоя… …удружи-и-ила. Мамуле с папу-у-улей услугу оказа-а-ала. А я предупреждал. Говори-и-ил тебе, держи ее пода-а-альше от нашей семе-е-ейки. Ты не послушал.

   – Да пошли они… Кейдж ей блядей показала, – Одьен разговаривал с Айени в полусогнутом положении. – Каких-то бляде-е-ей… из сети. Там же-е-есть!

   – Ты говорил, – Айени закивал. – Я помню.

   – А я тебе их показывал? – Одьен достал из кармана куртки браслет и протянул его Айени.

   – Показывал! Но я еще раз… …посмотрю! – он начал посмеиваться и сунул браслет в карман.

   – Я его у нее в сумке нашел. Ты бы видел, ка-а-ак она испугалась! Прям, белее сне-е-ега стала. А потом такая: «Это не то, что ты ду-у-умаешь. Але-е-ксис все не так поняла». Да что там понима-а-ть? Конечного из меня сделала. Урода… …поток нецензурной брани.

   Одьен подошел ко мне, опустился на колени и обнял за талию, прижавшись носом к моему лобку.

   – Это даже не мой браслет. У меня нет… …двух браслетов. Тока оди-и-ин. Забери его себе… Он мне не нужен. Нет у меня… …баб никаких. А со шлюхами… …никогда не спал. Ты посмотри-и-и, как ты у меня записана… – он протянул мне руку со своим браслетом на запястье. – Люби-и-имая. Так и записана! Посмотри! «Люби-и-имая».

   В доме соседей загорелся свет, а за такое представление на своем крыльце я была готова простить многое, и даже дать, куда давать не следует, в виду последующих проблем с прямой кишкой в будущем, будь то трещины, разрывы, выпадения… Отвлеклась.

   – Пошли в дом. Утром разберемся.

   – О! Джейсон! – закричал Айени моему соседу, который вышел на улицу. – Дже-ейсон Коноли! Приве-е-ет!

   – Если вы сейчас же не заткнетесь, я вызову архиереев! – сосед пригрозил Айени кулаком.

   – Извини! Джейсон, извини! – умолял Айени. – Мы все. Тш-ш-ш.

   – Доктор Ней, – сосед обратился ко мне, – я, конечно, все понимаю, уважаемые люди, но…

   – Извините, мистер Коноли. Сегодня прямо в больнице умер их друг.

   – Денни! – воскликнул Одьен, оторвав нос от моей ночной рубашки и моего лобка соответственно. – Денни Ориссон! – Одьен тут же прижал ладонь к губам. – Извините.

   – Сочувствую. Может, мне вызвать им такси? – предложил сосед. – Или позвонить их сестрам, чтобы забрали?

   – Нет. Сейчас я их угомоню. Все, идем в дом! – я затащила за порог Одьена и пошла за Айени.

   Слава Богу, никто из них не сопротивлялся и еще мог идти.

   Айени я постелила в гостевой. Пока укладывала его, Одьен разделся сам и завалился на кровать в моей спальне. Я приоткрыла окно, чтобы проветрить, и легла рядом с ним. Оказалось, что Одьен еще не спал. Он попытался залезть головой под мою ночную рубашку, чтобы – с его собственных слов – сделать любимой кунилингус. Я урезонила его только тем, что начала активно отбиваться. Он отвернулся от меня и сказал, что очень сильно обиделся. Спустя минут пять он уже спал.

   Хорошо, что завтра суббота и мы не дежурим.

   ***

   Как ни странно, в полпятого той ночью я не проснулась.

   – Твою мать… – услышала я под боком часов в семь утра.

   Одьен встал и поплелся в туалет. Потом вернулся и снова лег. В комнате от перегара можно было топор вешать. И это несмотря на приоткрытое окно. Что творилось в гостевой, я даже представлять себе не хотела.

   – А где у тебя туалет? – послышался голос Айени из коридора.

   Очевидно, Одьен и его разбудил.

   – Возле моей комнаты! – прокричала я.

   – Где туалет? – Айени приоткрыл дверь и всунул голову.

   – Да твою мать! – Одьен встал и проводил Айени в туалет.

   Вернулся и закрыл дверь.

   Спустя несколько минут Айени снова заглянул.

   – Дайте полотенце. Я в душ хочу.

   – Если ты еще раз заглянешь в спальню к моей Aisori, я тебе глаза выколю! – не вставая с постели, прокричал Одьен. – Дверь закрой!

   Айени закрыл дверь.

   – Так вы полотенце дадите или нет? – едва не заскулил он из коридора.

   – Спать иди! – рявкнул Одьен.

   Я хотела встать, чтобы достать полотенце, но Одьен обнял меня за талию под одеялом и прижался носом к моей груди. И я поняла, что Айени придется снова пойти спать. Он, похоже, свою участь осознал и принял. Буркнул что-то за дверью и ушел.

   – Ты помнишь, как вы здесь оказались? – тихо спросила я.

   – Смутно, – прохрипел Одьен.

   – А что устроили перед домом?

   – Тоже смутно. Я еще не протрезвел. Спи.

   – «Любимая», – я улыбнулась сама себе. – Ты на самом деле меня так записал?

   – Да.

   – А второй браслет действительно не твой?

   – Нет.

   – И ты мое имя никому не сказал? – решила еще раз уточнить я.

   – Нет.

   – А ты меня еще любишь?

   – Нет.

   – Нет?

   – Ты меня кинула. Я тебя больше не люблю. Спи.

   Я замолчала. Лежала и не двигалась. Не думала, что услышать от него слова «я тебя больше не люблю», пусть даже и в шутку сказанные, все равно окажется так неприятно.

   – Чего притихла? – спустя минуту спросил он.

   – Сплю.

   – У тебя тахикардия. Ты не спишь.

   – Пытаюсь уснуть, – вздохнула я.

   – Я соврал.

   – На счет чего?

   – Я тебя люблю.

   – И я тебя люблю.

   Он высунул голову из-под Одеяла и взглянул на меня своими абсолютно черными глазами.

   – Я с перепоя. Продублируй, пожалуйста.

   – Я тебя люблю, – совершенно искренне ответила я.

   – Хорошо, – он снова залез под одеяло и снова прижался носом к моей груди. – Кунилингус делаю, в попку не даю, – произнес тихо.

   Меня разобрал смех.

   – Не трясись, у меня голова болит.

   – Извини.

   ***

   «Сом-м-м…» «Сом-м-мервиль».

   Я открыла глаза и села в кровати.

   – Что? – Одьен проснулся. – Что случилось?!

   – Нужно кое-что проверить, – я накинула халат и вылетела в коридор.

   Взяла ключи от машины, выбежала на улицу, отогнала развалюху в гараж.

   Одьен и Айени вышли ко мне, когда я уже достала инфоблок Питера из-под капота.

   – Питер сказал «Сом-м-м». Мы предположили, что он хотел сказать: «Соммервиль». А что, если это и был пароль? Если последнее, что он хотел сказать палачу, который ему помог, это пароль на доступ к информации, из-за которой Питера могли убить?

   – Я что-то пропустил? – поинтересовался Айени.

   – Сейчас объясню, – устало вздохнул Одьен.

   Я вернулась в дом, подключила инфоблок в голопроектору в гостиной, активировала клавиатуру и в строке пароль ввела слово «Соммервиль».

   Вход в систему был выполнен. Внутри всего одна папка под названием «Дело Соммервиль».

   – Так вы теперь по домам покойников лазите? – подколол Айени и плюхнулся на диван. – Это подсудное дело, кстати!

   – Мы в курсе, – Одьен подошел ко мне.

   Я открыла первый документ из папки.

   Это были копии архивных материалов об автоаварии семилетней давности. Схемы движения автомобилей, фотографии с места происшествия, копии заключений экспертов и даже медицинской карты Мэйю Соммервиль.

   – Где он взял все это? – спросил нас Айени.

   – Медицинскую карту – в больнице, – предположил Одьен. – Остальное – не знаю. У архиереев?

   – Посмотрите на даты создания файлов, – я подошла ближе к изображениям. – Около шести лет назад.

   – Приблизительно через полгода после смерти Роуз, – уточнил Одьен.

   – Шесть лет назад Питеру Донохью сколько было лет? – Айени посмотрел на меня. – Шестнадцать?

   – Это не его материалы, – сделала вывод я. – Подростку одному такое не провернуть. Достать архивные документы, копию чужой медицинской карты? Либо он гений, либо кто-то начал занимать расследованием той автоаварии шесть лет назад, – я открыла новый файл.

   Статистика по дорожно-транспортным происшествиям за три года до аварии. Графики, схемы аварий. Красным цветом были выделены аварии с участием нескольких машин. Их схемы были похожи на ту, в которой погибла невеста Айени.

   Я начала открывать файлы один за другим. Имена архиереев, проводивших расследование. Красным были подчеркнуты восемь фамилий. Имена экспертов, проводивших вскрытие погибших. Всего два имени, и оба выделены красным. Затем шли документы со статистикой смертности в округе Т. за три года, включая год аварии. Графики и сравнение с соседними округами. А потом досье на Мэйю Соммервиль. Где училась, где и кем работала. Пометка о том, что встречалась с Дереком Ригардом и унаследовала деньги после его смерти.

   – Дерек Ригард, – я осеклась.

   – Да, наш старший брат, – ответил Айени.

   – Мэйю Соммервиль встречалась с вашим братом? – я обернулась к Одьену и Айени. – Она была его…

   – Эта тема не обсуждается, – отрезал Одьен. – Давай дальше.

   – Нет, подождите! – я подняла руку. – Что за запретная тема? Почему все делают вид, что Мэйю Соммервиль не существует?! Она детский нейрохирург? Унаследовала деньги после гибели вашего брата? Почему Поук и словом не обмолвился, что в аварию попали две его сестры, и одна из них умерла, а вторая жива и, возможно, она единственный свидетель того, что там на самом деле произошло? Кто бы не расследовал это дело, он собрал на эту Мэйю досье! И это не просто так! Говорите, в чем дело? Что не так с Мэйю Соммервиль?

   – Она палач, – ответил Айени. – Низший, как и ты.

   Я отступила на несколько шагов назад.

   – Значит, это она была Aisori вашего старшего брата Дерека? – предположила я.

   – Да, – Айени встал. – Мэйю выжила в той аварии. Как выжила и во время Восстания. Дерек погиб при бомбежке Л.Р., потому что приехал ее повидать на каникулах. Мои родители потратили кучу денег, чтобы в разгар Восстания вернуть его тело домой. И когда узнали, что он завещал ей кучу денег, слова поперек не сказали. Она год провела в доме родителей, пока университет, где она обучалась, не восстановил работу. Мэйю уехала из Р. Вернулась через девять лет. Помню, что это был понедельник. Сказала, что на свадьбу приехала. А во вторник они с Роуз попали в аварию. Роуз погибла, а Мэйю выжила.

   – За счет твоей невесты? – тихо спросила я.

   – Она так считает, – ответил Айени.

   – А что думаешь ты?

   Он перевел взгляд на Одьена.

   – Я думаю, что кое-кому в жизни повезло больше, чем мне. Если она и использовала Исток Роуз, то этого оказалось явно недостаточно, чтобы выжить. Я хотел ее спасти, – Айени взглянул на меня.

   – Ты хотел умереть! – закричал Одьен.

   – Не важно, чего я хотел, – Айени покачал головой. – Ты ни черта не знаешь о моей жизни. Ты же любимый сынок в семье. Все лавры тебе.

   – Не начинай, – предупредил Одьен.

   – Думаешь, я хотел умереть? – спросил его Айени и усмехнулся. – Ты до сих пор не видишь дальше своего носа. Спаситель Одьен! Ты вырубил меня транквилизатором и испахал ее вдоль и поперек. И она тебе спасибо за это сказала! Тебе! Хранителю, который мог помочь ей по-другому!

   – Она могла убить всех нас, – оправдывался Одьен.

   – Алексис тоже могла тебя убить! – Айени указал на меня пальцем. – Но ей ты помог!

   – Это другое, – прошептал Одьен.

   – Ты притворялся Мэйю другом, носил ей в палату кофе с круассанами и развлекал беседами ни о чем. Что ж ты не сказал ей, что все это для отвода глаз? Что родители попросили тебя приглядеть за палачом, и, если отмочит какой-нибудь номер, тут же урезонить?

   – Это правда? – я смотрела на Одьена.

   – Я охранял всех нас, – ответил он.

   – Ее ты тоже от всех нас охраняешь? – Айени снова указал на меня.

   – Не смей впутывать сюда Алексис! – закричал Одьен.

   Айени улыбнулся:

   – Ты до сих пор ничего не понял, так ведь? Родителям в семье палачи не нужны. Они попросили Кейдж разобраться. Гоаре и меня просить бесполезно – мы пошлем их на хрен. Но Кейдж, – Айени кивнул. – Она считает себя обязанной. Поэтому выкинула номер со вторым браслетом. По-детски, конечно, но вчера отгребла она, а не папа с мамой.

   – За что ты их ненавидишь? – спросил Одьен.

   – Это не ненависть, – Айни присел на диван. – Это принятие моей семьи такой, какая она есть. Шесть лет назад кто-то интересовался личностью Мэйю. Логично, потому что, в отличие от других, она в той аварии выжила и является свидетелем.

   – А где она сейчас? – спросила я.

   – В Л.Р., – ответил Айени. – Работает в центре Д.Л.Р. детским нейрохирургом. И срать она хотела на всех нас. И осуждать ее за это нельзя.

   Кажется, на этом тема «Мэйю Соммервиль» была закрыта.

   – Ладно, – согласилась я. – Все последующие файлы достаточно новые. Созданы в течение этого года.

   – Питер вернулся в С. год назад, – напомнил Одьен. – Он закончил обучение и устроился в газету к Поуку. Жил в доме брата, – Одьен взглянул на меня, – который умер около шести лет назад. «Проблемы с сердцем», кажется, так Поук сказал?

   – Да, – я кивнула. – Питер вернулся в С. в дом, где они жили с братом. Что, если он случайно нашел эти материалы среди вещей брата?

   – Хорошо, – согласился Одьен. – Допустим, кто-то начал расследование аварии на автомагистрали шесть с половиной лет назад. И, допустим, это был брат Питера. Почему эта авария? Почему пароль на вход в инфоблок «Соммервиль»?

   – Давайте дальше смотреть, – предложил Айени. – Вдруг, что-то поймем.

   Я открыла первый файл из более новых. И снова статистика смертности в округе, на этот раз за последние десять лет. Цифры, графики, сравнения с соседними округами и данными по стране. Лидировала смертность в результате несчастных случаев и автоаварий на автомагистрали. В другом файле схемы дорожно-транспортных происшествий с участием одной или нескольких машин. Копии дел об автоавариях за последние десять лет, среди которых была и авария семилетней давности.

   – Он продолжил чье-то расследование, – сделал вывод Айени. – Посмотрите на объем информации: он объединил старые данные с новыми.

   – И влез во что-то очень нехорошее, – добавила я и открыла новый файл.

   Информация из сети о частной компании «Рейтер-моторс». Генеральный директор Анданио Отти. Уставной фонд принадлежит Анданио Отти и Йохану Крейну.

   В этот момент я опешила.

   – Йохан Крейн, это же…

   – Муж Софи Крейн, – закончил фразу Одьен. – Нынче покойник.

   – Он был райотом, а она – его рабом, – произнесла я. – И у него был выход на какого-то палача, который проводил незаконные модификации Софи.

   – И убил его тоже палач, – добавил Айени. – Йохан Крейн был руководителем общества по защите прав райотов округа Т.

   – А кто такой этот Отти? – спросила я.

   – Его кузен по материнской линии, – Айени прищурился. – Оба – представители высших линий. Их родители активно сотрудничали с сопротивлением во время Восстания, за что заслужили помилование и смогли сохранить семейный бизнес – компанию частных грузоперевозок «Рейтер-моторс».

   Дальше среди документов мы нашли краткие досье на Отти и Крейна. Родились в С. Обучались в Т. После Восстания остались в С. Судя по многочисленным кредитам, их семейный бизнес не особо процветал. Родители Отти и Крейна скончались от старости около десяти лет назад. На момент смерти им было более девяноста лет.

   – Трудно сохранять молодость и здоровье без Жатвы, – прокомментировал Айени и взглянул на меня. – Сколько, говоришь, было твоим родителям, когда они погибли?

   – Я не говорила. Ты читал мое личное дело.

   – Твою липу, ты хотела сказать? – Айени улыбнулся.

   – Прекрати! – Одьен повысил тон.

   – А тебе на самом деле тридцать три года? – не отставал Айени. – Потому что выглядишь ты лет на двадцать пять, ну, может, немного старше.

   – Палачи медленнее стареют, – ответила я.

   – Кто это сказал? – Айени угрожающе прищурился.

   – Когда Мэйю приехала на вашу свадьбу, она выглядела так же, как и Роуз? Или, может быть, она смотрелась моложе своей сестры-близнеца?

   – Да как ты смеешь! – Айени подскочил с дивана.

   – Успокойся! – рявкнул Одьен и снова усадил его. – Алексис, тебя это тоже касается, – предупредил Одьен.

   – Почему ты ее защищаешь? – я подошла к Айени.

   – Кого? – не понял он.

   – Мэйю Соммервиль. Она могла убить сестру в той машине. И скорее всего, она это сделала.

   Айени смотрел на меня в упор.

   – Давайте оставим эту тему, – настаивал Одьен.

   – Нет, мы продолжим разбираться, – меня понесло. – Ты предъявляешь претензии брату за то, что он спас тебя и не позволил отдать жизнь за палача. За то, что брат оберегал всех остальных от этого палача. Ты считаешь, что живешь в золотой клетке и заперли тебя в ней родители. Гоаре называет тебя самой пострадавшей стороной. Ты собирался жениться. У тебя должен был появиться ребенок. Неужели, когда твоя невеста умерла, а ее сестра-палач оказалась в вашей больнице, у тебя не возникло мысли, что Мэйю Соммервиль выжила за чужой счет? Почему ты пытался ее спасти? Хотел жизнь самоубийством закончить? Есть много других способов. А теперь твой брат виноват в том, что не отдал ей часть Потока и «распахал» ее, как ты говоришь. Что-то не вяжется, Айени, – я покачала головой.

   – Она моя Aisori, – прошептал Айени.

   – Что? – я поморщилась.

   – Мэйю Соммервиль – моя Aisori.

   Я едва не упала там, где стояла.

   – Сестра невесты? – я склонилась над ним. – Aisori твоего брата?

   – Только она любила его, а не меня, – ответил Айени.

   – Как это… – прошептала я. – Вы же верите в сказку! Связь, вроде как, двусторонняя?

   – Выходит, что не всегда, – Айени улыбнулся. – Мэйю спала с моим старшим братом. А я был третьим лишним. Когда попытался влезть в их отношения, Дерек объяснил мне, что она его Aisori, и попросил держаться от нее подальше, чтобы не поиметь с ним проблем.

   – Тогда, почему ты думаешь, что она и твоя Aisori тоже?

   – Потому что он до сих пор ее любит, – вставил Одьен, – хотя семь лет назад собирался жениться на ее сестре. Ты сам испоганил свою жизнь, – он посмотрел на брата. – И Дерек с Мэйю к этому не имели никакого отношения. Они были счастливы, а ты этого принять так и не смог. Думал, после его смерти она одумается и взглянет на тебя, как на нового Desima? Ты продолжал встречался с Роуз, Айени. Чего же ты от Мэйю хотел?

   – Ничего, – ответил Айени. – Я ничего от нее не хотел. И, как видишь, оставил в покое. У нее своя жизнь, у меня своя. Точка.

   – А Роуз знала, что ты влюблен в ее сестру? – сама не ожидала, что спрошу о таком, но не сдержалась и задала непростой порос.

   – О, да… – Айени закивал. – Все знали, но делали вид, что ничего не замечают. Как и Роуз. Когда Мэйю неожиданно приехала на нашу свадьбу, все вокруг переполошились. Мать Мэйю начала звонить моим родителям и спрашивать у них, что ей делать? – Айени хмыкнул. – «Айени, ты ведь не натворишь глупостей?» – с этого мама начала разговор, перед тем как сообщить мне новости о том, что Мэйю заявилась на свадьбу. Все это было очень странно, потому что ее никто не собирался приглашать.

   – Роуз не собиралась приглашать сестру на свадьбу? – не поняла я.

   – Отношения у них в семье были хуже некуда, – объяснял Айени. – Мэйю для всех Соммервилей была как кость в горле. С Роуз они еще ладили. И то, не слишком. Когда мы были подростками, еще до Восстания, Мэйю постоянно откалывала номера. Как будто издевалась над своей семьей.

   – Возможно, было за что над ними издеваться? – предположила я.

   – Думаю, они все ее боялись, – вздохнул Айени. – И она этим пользовалась. После того, как Мэйю уехала из Р., никто не ожидал, что она вернется. Когда женились Поук и Карл – ее старшие братья – Мэйю не было. А вот на нашу с Роуз свадьбу она заявилась. Наша мать была убеждена, что ее появление ничего хорошего не принесет. Так и вышло. После аварии Соммервили обвини Мэйю в смерти Роуз. И Мэйю опять уехала, чтобы не возвращаться.

   – Семь лет прошло, – я взяла Айени за руку. – Если ты и впрямь так сильно любишь эту женщину, почему не поедешь за ней? Почему не пытаешься за нее бороться?

   – За кого? – он сжал мои пальцы. – За ту, которой не нужен? За ту, которая кричала и захлебывалась слезами каждый раз, когда я заходил к ней в палату? За ту женщину, которая отказывалась со мной говорить? Я для нее пустое место. И мне с этим жить. Одьен не понимает, насколько ему повезло. А я понимаю и, честно говоря, рад за него.

   – Иногда мы думаем о людях одно, а на самом деле оказывается другое, – произнесла я.

   – Это ты сейчас о себе говоришь? – Айени усмехнулся.

   Одьен подошел к голографической клавиатуре и открыл следующий файл на инфоблоке Питера. Там были выписки со счетов «Рейтер-Моторс». Транзакции, суммы, даты переводов. Файл был большим и пестрил цифрами, разобраться в которых сходу очень сложно.

   – И где же Питер Донохью раздобыл такую информацию? – хохотнул Айени. – «Поднять» счета частной компании – это не медкарту из электронного архива спереть.

   Я начала водить пальцем по цифрам, пытаясь разобраться, что к чему.

   – Это какие-то переводы с разных счетов. Разные счета, суммы и даты транзакций. Их объединяет только то, что деньги переводили на счета «Рейтер-Моторс».

   – Зачем Питеру информация об этих переводах средств? – задумался Одьен. – Что он хотел здесь найти?

   – Не знаю, что он хотел найти, – вздохнул Айени, – но сейчас Питер мертв, а эти цифры у нас. Я вообще не понимаю, зачем он копал на «Рейтер-Моторс» и как на них вышел. Как смерть Роуз и аварии на автомагистрали связаны с этой конторой?

   – Питер знал ответ, – я закивала. – Но уже ничего не скажет.

   – Ладно, – махнул рукой Айени. – Открывай следующий файл.

   Одьен открыл новую папку с фотографиями.

   – А это что такое? – не понял Одьен, глядя на изображения женщины с короткими белыми волосами.

   Незнакомка покупает в магазине продукты, садится на мотоцикл, осматривает в белом халате кого-то в приемном отделении какой-то больницы. Фотографии ее силуэта в окнах дома.

   – Кто это? – спросила я.

   – Мэйю, – ответил Одьен.

   – Он за ней следил, – Айени встал и отодвинул Одьена от проекции клавиатуры.

   Начал открывать файлы один за другим. Графики ее маршрутов, имена людей, с которыми она общается. Схема центра, где она работает.

   – Он не мог сам накопать все это, – я указала на даты в графике смен Мэйю Соммервиль. – Два месяца назад Питер находился здесь, в Р.

   – Значит он работал не один! – воскликнул Айени. – Кто за ней следит?! Зачем?!

   – Тот, кто подозревает, что с ней что-то не так, – сделала вывод я. – Она выжила в той аварии. Почему?

   – Потому что она палач, – ответил Айени.

   – Авария, в которую попали Роуз и Мэйю, похожа на многие другие, – начала объяснять я. – Если целью этой группы был сбор Потоков и Истоков жертв, почему они пощадили Мэйю? Роуз Соммервиль и другой водитель погибли. А палача, Исток которого стоит намного дороже Истоков двух послушников, оставили. Почему?

   – Не ожидали, что напорются на палача, и получили отпор? – предположил Айени.

   – Отпор от кого? – спросила я. – От погибающего палача? Это же легкая добыча! Кроме того, Мэйю обвинила себя в смерти сестры. Если она боролась с напавшими на нее, знала бы, что авария произошла неслучайно. Предположим, Питер не знал, что Мэйю палач. Наверняка он задал себе тот же вопрос, что и человек, который расследовал это дело шесть лет назад. Почему Мэйю Соммервиль выжила?

   – Возможно, она как-то связана со всем этим делом? – Одьен опустил ладонь мне на плечо и сжал пальцы.

   – Что ты сказал?! – Айени обернулся к нему.

   – Не заводись, – предупредил Одьен. – Это логично. На самом деле, мы практически ничего не знаем о Мэйю Соммервиль. Ты видел рубцы на ее груди и спине? Она уже бывала в переделках!

   – Что-то мне все это не нравится, – вздохнула я.

   – Питер Донохью работал над этим делом не один! – Айени буквально рычал. – Два месяца назад кто-то следил за Мэйю, и сейчас она может быть в опасности. Где моя куртка?

   – В коридоре, – ответила я. – На вешалке.

   Айени вышел в коридор и вернулся с браслетом. Начал кому-то звонить.

   – Что ты делаешь? – спросил Одьен.

   – Звоню Мэйю.

   – Ты в своем уме?! Откуда у тебя ее номер?!

   – Не твое дело, – Айени отвернулся и включил громкую связь.

   «Вызываемый вами абонент недоступен. Перезвоните позже».

   Айени снова набрал номер. И тот же ответ. Он порылся в книге контактов и набрал другой номер. Пошли гудки.

   – Доктор Ригард? – ответил приятный женский голос.

   – Добрый день, доктор Лэми. Извините, что беспокою вас в субботу.

   – Ничего страшного. Что-то случилось, доктор Ригард?

   – Я пытаюсь дозвониться до доктора Соммервиль, но ее абонент недоступен. Возможно, вы знаете, как с ней можно связаться?

   – О-о-о, доктор Ригард, вы же не в курсе… Доктор Соммервиль уволилась из нашего центра три недели назад. Проблемы со здоровьем, насколько я поняла. Мы предложили ей взять отпуск, но она наотрез отказалась. Конечно, уход доктора Соммервиль – большая потеря для всех нас. Но если вам нужна консультация, могу порекомендовать доктора Геруа. Он такой же опытный специалист в детской нейрохирургии, как и доктор Соммервиль, уверяю вас.

   – Простите, доктор Лэми. А доктор Соммервиль не оставила никаких контактов, по которым с ней можно связаться?

   – Нет, доктор Ригард. К сожалению, – добавила она.

   – Я знаю, что прошу вас о многом, но это очень важно для меня. Доктор Лэми, какие именно проблемы со здоровьем возникли у доктора Соммервиль?

   Повисло молчание на другом конце связи.

   – Доктор Лэми?

   – Извините, доктор Ригард, я не могу комментировать состояние здоровья доктора Соммервиль.

   – Извините, доктор Лэми.

   – До свидания, доктор Ригард, – абонент прервала вызов.

   Айени набрал другой номер. Потом еще один. И еще. Ответы всех врачей, кому он звонил, были односложными и похожи на ответы доктора Лэми. Потом Айени позвонил Поуку. Тот на вызов не ответил. Айени оставил ему сообщение с просьбой перезвонить. Набрал еще один номер.

   – Да?

   – Добрый день, Карл.

   – Добрый.

   – Это Айени.

   – Я тебя узнал, – судя по резкому тону, старший брат Мэйю не особо ладил с Айени.

   – Ты знаешь, как связаться с Мэйю?

   – Я не общаюсь с ней. Никто из нас с ней не общается.

   – Я не прошу тебя с ней общаться. Дай мне номер! – закричал Айени.

   – Пошел ты! – Карл бросил трубку.

   Айени начал набирать его снова. Тот сбросил вызов.

   – Твою мать!!! – он закричал и швырнул браслет в стену. – Я поеду к нему!

   – Никуда ты не поедешь! – Одьен попытался его угомонить. – Ты еще не протрезвел! А Карл с тобой говорить все равно не станет. Либо позвонит архиереям, либо выставит тебя сам!

   – Нужно ее найти! – Айени вцепился в плечи Одьена и начал трясти. – Она в опасности! Ее нужно найти!

   Звонок в дверь.

   – Я никого не жду, – я выключила голопроектор.

   Айени остался в гостиной, а Одьен пошел открывать.

   – Какого черта?! – возглас Одьена.

   – Посторонись! – голос Гоаре. – Пойдем, Кейдж.

   Они вошли в гостиную.

   – И ты здесь, – Гоаре хмыкнула, глядя на Айени. – У вас тут что, тройничок?

   – Рот свой закрой! – взревел Одьен.

   – Это ты рот закрой! – гаркнула она. – Вчера нас не слушал?! Так вот послушай сейчас! Утром нашим родителям позвонил некий Григорий Носов и настоятельно порекомендовал Ригардам оставить Алексис Ней и ее прошлое в покое. И еще добавил, что, если с головы его послушницы упадет хоть волос, Ригарды кровавыми слезами будут оплакивать эту потерю.

   – А я вас предупреждала, – я прошла на кухню, достала водку из холодильника и налила себе в стакан. – Но вы не послушали.

   – Что все это значит? – Одьен с опаской смотрел на меня.

   – Что не надо было капаться в моем прошлом, – я выпила водки и закусила куском сыра. – Как вы узнали мое настоящее имя? – я посмотрела на Кейдж и Гоаре.

   – Наш человек провел сверку твоего лица по базе данных погибших райотов и членов их семей. Прошло совпадение с некой Аленой Евстофовой, которая семнадцать лет как мертва.

   – Евстофова? – Одьен подошел ко мне. – Алена Евстофова? Фонд Евстофовых, заработанный на легальной Жатве? Корпорация «Развитие» и единственный наследник всего состояния Григорий Носов, который для своих ста двадцати лет неплохо сохранился?

   – Выходит, не он один наследник! – Гоаре указала на меня пальцем. – Дочь мертвая нашлась! А сестрица твоя тоже жива?!

   – Замолчи!!! – я сорвалась в крик. – Рот закрой! Кто ты такая, чтобы меня носом в грязь тыкать! Ригарды что, руки не замарали?! С райотами не работали?! Не пользовались услугами Жатвы?!

   – Конкретно мы – нет, – покачала головой Гоаре. – И руки у нас чистые, в отличие от твоих.

   – Во что ты нас втянула? – тихо спросил Айени.

   – Ни во что. Если будете молчать обо мне и моем прошлом, вас никто не тронет.

   – А если не будем? – с вызовом бросила Кейдж. – Если заявим на тебя – дочь убийц?!

   – Тогда дядя Гриша исполнит свое обещание.

   – Дядя Гриша?! – Айени подошел ко мне. – Может, расскажешь, почему дядя Гриша так тебя опекает?

   – Потому что «клятва Возмездия – выше Устава», – ответила я.

   Двенадцать лет назад. Город Л. Округ Л.

   – Вы попались! – архиерей службы контроля бросил на стол толстую папку с распечатками. – Материала столько, что я могу вас убить прямо здесь, и мне медаль за это дадут.

   Когда тебя взяли с поличным, и ты сидишь в комнате для допросов, вариантов есть несколько: либо ты молчишь, и потом тебя убивают, либо говоришь, но потом тебя все равно убивают. Я выбрала первый вариант.

   – Не спорю, – архиерей присел на стул, – палач, которого вы убили, заслужил смертный приговор. Шантажировать послушниц на вашем факультете, склонять их к занятиям проституцией, чтобы не выдали своих беглых родственников, а потом убивать этих родственников, чтобы продавать Поток и Истоки на черном рынке Жатвы, – это все, конечно, плохо. Но вы попались. Мы пасли его полгода и хотели выйти на его подельников. Из-за вас у нас теперь ничего нет на их сеть. Так и будете молчать, Кларисса?

   В комнату для допроса вошел человек в штатском.

   – Что вы здесь делаете? – архиерей подскочил со стула.

   – Служба маршалов, – мужчина предъявил удостоверение. – Приказ о передаче послушницы Клариссы Роут, – он ткнул архиерею листок в грудь.

   – Она не послушница, – архиерей начал изучать приказ.

   Маршал повернулся ко мне и улыбнулся.

   – Вы идете или так и будете там сидеть?

   Я подскочила со стула и бросилась к нему.

   – До свидания, – мужчина помахал своему отражению в мерцающем экране на стене.

   Я шла за этим человеком, низко склонив голову. Он вывел меня из здания через черный ход и открыл передо мной дверь в припаркованную на улице машину. Я села на задние сидение, и он сел рядом со мной.

   – Едем вперед! – дал команду водителю. – Ловко ты разобралась с этим говном. Как выманила его?

   Я молчала.

   – Ну, да… Ты же была в списках сироток, которым помогли. Он думал, что ты послушница и прикрываешь своих родственников-райотов, а ты оказалась ему не по зубам. Не переживай, Алена, – маршал похлопал меня по плечу. – Эту сеть мы уже зачистили.

   Я повернула голову к мужчине.

   – Кто вы такой?

   Он достал из кармана визитку. На ней было написано «Григорий Носов».

   – Тебе привет от дяди Гриши.

   Горло свело судорогой.

   – Если бы не он, тебя, в итоге, казнили бы. Алена, ты уже взрослая девочка. Должна понимать, что нельзя приехать в чужую страну, попасть в приют под вымышленным именем и не привлекать внимания, как послушница с синими волосами райотов. Был акцент, хотя ты прекрасно знала язык. Были еще привычки, не характерные для здешних мест. Например, тут непринято разуваться, проходя в дом. А еще нельзя получить частный грант на обучение и не привлечь внимание службы контроля за лицами с высшим метафизическим уровнем.

   – А Мила… – промычала я. – Вы ее убили?

   – Женщина, которая тебе помогла? Нет. Она не справилась со своей депрессией. И такое бывает.

   – А девушка, которую опознали как меня?

   – Знаешь, сколько таких девушек было? Им никто не помог, – мужчина взглянул на меня. – Ее тело просто нашли. А Григорий этим воспользовался и опознал ее, как тебя. Иначе, поиски Алены Евстофовой бы продолжились.

   – Вы работаете на него?

   – Я работаю вместе с ним.

   – Вы палач?

   Мужчина приложил палец к губам.

   – Не стоит произносить таких слов всуе.

   – Почему он мне помогает? Почему вы вытащили меня? Как вообще вы смогли такое провернуть?

   – Деньги решают многое. Остальное решают связи. Григорий помогает тебе, потому что дал слово твоему отцу позаботится о его детях, если что-то случится. Ты не сможешь вернуть себе имя и деньги. Увы, Алена Евстофова мертва. Но ты можешь стать кем-то другим, – он достал из кармана брелок – удостоверение личности – и отдал его мне. Например, Алексис Ней. Послушницей с синими волосами, которые достались ей от отца – сына райота и послушницы. Продолжишь учебу в университете, правда, уже в другом, но все же. Станешь врачом, как и хотела. У тебя будут деньги на счетах. Нуждаться ты не будешь. Но и привлекать внимание не должна. Средний класс, дом в кредит, машина в кредит, простые вещи, никаких изысков и слишком дорогих покупок. Если Алексис Ней привлечет внимание, придется приехать мне и разобраться. Ты знаешь, что такое «зачистка»?

   – Это когда всех убивают? – прошептала я.

   – Именно. Только погибнут все, кто узнает о тебе лишнее. А ты останешься в живых. Потому что есть мир, в котором всем правят деньги и связи. И ни один человек в здравом уме от такой власти не откажется. Даже такой хороший человек, как дядя Гриша, – мужчина усмехнулся.

   – А куда мы едем? – спросила я, сжимая в ладони брелок удостоверения личности.

   – На Север. Там климат более приятный, чем здесь. Зимой идет снег. Ты ведь любишь зиму, да, Алексис?

   – Нет. Я не люблю зиму.

   – Придется полюбить.

   – А что станет с Клариссой Роут? – опомнилась я.

   – А кто это? – засмеялся мужчина.

   ***

   Настоящее время. Город Р. Округ Т.

   – Интересный поворот событий, – Одьен хлопнул в ладоши. – Клятва Возмездия, говоришь…

   – Он не со мной связан, – произнесла я.

   Одьен кивнул.

   – Уже легче. Честно.

   – Одьен! – взмолилась я.

   – Да все нормально, – он начал оглядываться по сторонам. – Правда, живешь слишком скромно. Для дочери райотов, которые сколотили состояние на Жатве, даже слишком.

   – Я не участвовала в том, чем занималась моя семья!

   – Нет, – он покачал головой. – Ты покупала себе дорогие вещи и друзей за деньги, заработанные на жизнях других. Только и всего.

   Он был прав. Он был чертовски прав. И его брат с сестрами, его родители – теперь все Ригарды об этом знали.

   – Только не делай глупостей, – предупредил Айени.

   – Больше глупостей не будет, – Одьен посмотрел на меня в упор. – Евстофовы держали в узде целые города. Миллионы послушников погибли на Жатве потому, что твои родители и их предки правили этим балом. Носов захватил фонд Евстофовых, потому что покаялся в грехах и начал работать с сопротивлением. Зачем он спас тебя – я не знаю. И если честно, знать не хочу.

   Одьен вышел из комнаты. Я побежала следом за ним.

   – Одьен! Что ты делаешь?

   Он искал в коридоре свою куртку.

   – Остановись, пожалуйста! Давай поговорим!

   Он обогнул меня и пошел в комнату. Я следовала за ним.

   – Почему ты не можешь просто поговорить со мной?

   Он забрал брошенную на полу куртку с кофтой и обогнул меня в дверях. Не думала я, что потеряю его вот так. Лучше бы он казался злодеем, у которого есть второй браслет, и которого я бросила еще вчера. Поэтому родители попросили Кейдж предпринять хоть что-то, чтобы оградить любимого сыночка от кого-то, вроде меня? Если бы они знали, как их сын отреагирует на новости о том, что спит с наследницей райотов, которые держали собственную сеть легальной Жатвы, рассказали бы ему обо всем еще вчера. Или позавчера, в зависимости от того, когда сами все узнали.

   – Прости меня, – прошептала ему в спину.

   Он не обернулся и закрыл за собой входную дверь.

   ***

   Я не помню, как ушли Гоаре, Кейдж и Айени. Помню только, что стояла напротив входной двери и все смотрела. Смотрела куда-то в пространство перед собой. Я поняла, что гнев наполняет меня. Гнев и бессилие что-либо исправить, изменить. Я сжала пальцы в кулаки и закричала, что было сил.

   Хруст вокруг привел меня в чувства. На голову посыпалась штукатурка. Я взглянула вверх: по потолку пошла трещина. Мой дом начал разваливаться сам или это сделала я?

   «Сила Истока неприменима к первому измерению. Бесполезно тренировать физическое тело. Ты никогда не станешь сильнее или быстрее хранителя. Смирись с тем, что ты уязвима в первом измерении и научись защищать себя с помощью оружия», – отец вручил мне пистолет. «Для начала, будем учиться стрелять».

   Я повернулась к стене и сжала пальцы в кулак. Я вложила всю злость на Одьена за то, что он не смог принять меня такой, какой я была, и ударила кулаком в стену, пробив ее насквозь.

   Уставилась на свою руку. На коже ни следа. Ни царапины. И практически никакой боли в пальцах. Я прошла на кухню и достала черпак. Попыталась его согнуть. Не получилось. Напряглась и закричала. Металл изогнулся в руках, словно пластилин.

   Я пошла в гараж. Открыла машину, достала одноразовый телефон из-под водительского сидения и включила его. Набрала номер, который помнила наизусть. Пошли гудки.

   – Слушаю, – ответил уставший голос.

   – Дядя Гриша? – произнесла я.

   – Если ты звонишь сама, значит опять вляпалась.

   – Мне никто не навредит.

   – Посмотрим.

   – Дядя Гриша, вы знаете сказку об Aisori и Desima? – спросила я.

   Затянувшая пауза меня напрягла.

   – Кто тебе ее рассказал? – наконец, переспросил он.

   – Один мой знакомый.

   – Это его семейка о тебе справки наводит?

   – Дядя Гриша!

   – Мне все равно все доложат, – предупредил он.

   – Так что с этой сказкой? – я присела на капот машины. – Вы ее знаете?

   – Aisori и Desima были архангелами.

   Я почувствовала, как немеют пальцы на ногах.

   – Архангелами? – переспросила я.

   – Алексис, ты ничего не хочешь мне рассказать? – кажется, дядя Гриша был встревожен. А услышать тревогу в его голосе – плохой знак.

   – Я думала, их не существует.

   – Их не существует. И не мне тебе рассказывать, почему.

   – Потому что могут лишить силы Истока в первом измерении?

   – Знаешь, что… Я отправлю к тебе Алексея.

   – Не надо!

   – Надо! – он положил трубку.

   ***

   Пять лет назад. Город А. Округ Н.

   Я присела на скамейку в парке. Вокруг меня застыли фигуры из камня – работа одного из известных скульпторов. Журчание воды в фонтане за спиной навевало тоску. Это поместье когда-то принадлежало одной из известных на этом континенте семей. «Держатели Жатвы» – так называли семьи, вроде моей и их. Этой встречи я ждала очень долго. Наверное, даже не с момента знакомства с маршалом Алексеем в комнате для допросов. Я ждала ее с момента гибели моего отца под мостом. Шаги в стороне. Мелкие камушки, которыми были усыпаны дорожки в парке этого поместья, терлись друг о друга под весом человека, неспешно идущего ко мне. Я ожидала увидеть мужчину в возрасте, высокого, крепкого, подтянутого, с проседью в густых красных волосах. Таким я помнила Григория Носова из своего детства. Но ко мне вышел не хранитель в возрасте, а настоящий старик. На его голове практически не осталось волос, а те, что остались, были аккуратно пострижены и зачесаны на бок. Они были белыми, каким бывает свежевыпавший снег. Белые брови над морщинистыми веками, почти закрывающими багровые глаза. Бледное лицо с глубокими морщинами, разъедающими все черты некогда привлекательного мужчины. Старик подошел к лавочке и присел рядом со мной.

   – Ну, здравствуй, девочка моя, – произнес уставший, несколько скрипучий голос.

   – Здравствуйте, – кивнула я и отвернулась от его лица, чтобы больше не смотреть.

   Алексей не раз рассказывал мне историю, где «дядя Гриша» был положительным персонажем, который хотел спасти всех Евстофовых, но смог помочь только мне. Кому на самом деле он смог помочь – так это себе самому, став единственным наследником огромного состояния и «подарив» его часть сопротивлению.

   – Алексей докладывает, что ты любишь подкармливать пациентов в больнице, где работаешь, – голос Григория по-прежнему поскрипывал. – И не восстанавливаешь поток после этого. Хочешь жизнь себе укоротить?

   – Пару лет меня не спасут, – ответила я.

   – Где пара лет, там будет и пять, потом десять, потом все двадцать, и вот ты уже на пороге смерти от хронической потери Потока. Ты заигрываешь со смертью, Алексис, а она не любит, когда ее дразнят.

   – Я периодически восстанавливаю поток. Использую доноров органов, когда они появляются.

   – Но они появляются редко, – кажется, Григорий усмехнулся, – иначе, донорские органы не стоили бы так дорого.

   – Вы тоже не пышете здоровьем, – заметила я.

   – Я умираю от старости, как и положено в моем возрасте.

   Я покосилась на него.

   – Это потому, что услугами Алексея не пользуетесь?

   Григорий глухо рассмеялся.

   – Если бы не услуги Алексея, я бы уже давно был мертв, девочка моя. Мне сто восемнадцать лет. Без чужого Потока столько не живут.

   – Весь мир об этом знает, и весь мир молчит? – я хмыкнула и снова отвернулась.

   – «Что положено Юпитеру, то не положено быку».

   – Почему вы не убили меня? Почему помогли, предпочитая оставаться в тени?

   – Потому что, только оставаясь в тени, я смог спасти хоть кого-то из своей семьи, – ответил он.

   Я сжала пальцы в кулачки. Ветки деревьев над головой. Я вспомнила их. И холод. Парализующий холод.

   – Нас предупреждали о том, что грядет что-то нехорошее, – продолжал говорить дядя Гриша. – Я не был связан с сопротивлением, не был вхож в круги тех, кто начинал борьбу с Паствой райотов. Но до меня, как и до твоих родителей, доходили определенные слухи. Тогда все это казалось бредом. Да и кто мог поверить, что власти Паствы когда-нибудь может прийти конец?

   – Но конец пришел, – я разжала пальцы и пригладила джинсы на коленях.

   – Когда началось побоище, я попытался связаться с семейной охраной. Никто из них не ответил. Тогда я поехал к твоему дому сам. Добрался только к утру. От дома ничего не осталось. Мародеры громили квартал. Я не оставлял надежд, что кто-то из вас выжил и смог спрятаться. Через три дня нашли тела твоей матери и сестры. Потом останки твоего отца. К этому моменту я уже понял, что смогу остаться в живых только, если заплачу. И инициатором этой сделки должен стать именно я. Иначе, весь семейный фонд растащат падальщики, готовые поживиться наследием райотов. Я поднял все старые связи с хранителями и смог откупиться. Две трети состояния разлетелись очень быстро. Спустя неделю единственной, кто все еще числился пропавшей без вести, была ты. Я не знал, жива ты или нет. Но если ты была жива, значит, мне следовало сделать так, чтобы ты в любом случае попала в списки покойников. Алена Евстофова никогда бы не выбралась из той мясорубки. Как раз тогда послушники организовали группы добровольцев, которые занимались поисками беглых райотов. На три-четыре таких группы работал один хранитель. И это только потому, что таких хранителей выделили под эту миссию. В то время, как остальные воевали, эти избранные расхаживали по районам и убивали тех, кого находили группы послушников. И тут всплывает твое ДНК. Образцы изъяты из дома какой-то хранительницы.

   – В базе данных не было моего ДНК, – я взглянула на Григория. – Как они поняли, что это я?

   – Они и не поняли, – покачал головой Григорий. – По их базе прошло родственное совпадение со мной, – он пристально на меня посмотрел. – С твоим дедушкой.

   – Дедушкой? – сипло повторила я.

   – «Клятва Возмездия – выше Устава». А родственные связи – выше клятвы Возмездия. Твоя мама знала, чья она дочь. И твой отец, когда женился на твоей матери, прекрасно знал историю подмоченной репутации ее не слишком богатой райотской семьи.

   – Мне говорили, что дедушка погиб от руки мстительного палача.

   – Законный супруг твоей бабушки – матери твоей мамы – действительно погиб от руки палача. А внешнее сходство твоей матери со мной было принято считать плодом больного воображения недоброжелателей-конкурентов.

   – Значит, мои родители знали, кто ты такой? – я поморщилась.

   – Конечно, – Григорий улыбнулся. – Поэтому они не были удивлены тому факту, что старшая дочь в их семье родилась послушницей. Разбавленная средним метафизическим уровнем родословная твоей матери дала осечку. Твоей маме повезло: она вышла замуж по любви. И это было взаимно. Твои предки по линии отца всегда держали сети легальной Жатвы. Но твой отец пошел дальше них: он вложил остатки денег из фонда твоей мамы и выкупил доли у своих дальних родственников. Объединение множества мелких сетей в одну позволило ему довольно быстро забраться на Олимп легальной Жатвы. Как же я смеялся, когда все поняли, что ты у них родилась палачом. Отец очень тобой гордился. «Моя Алена». Моя Алена то, моя Алена это... Когда у твоей бабушки случился сердечный приступ и ее не стало, – он тяжело вздохнул, – я решил отказаться от процедур Жатвы. Хотел отправиться на тот свет следом за ней. Твой отец не позволил. Убедил остаться, чтобы подстраховать твою мать. Мы с ним условились, что я останусь до тех пор, пока ты не вырастешь и не пройдешь процедуру официального оглашения твоего имени. Как только семья обретет своего законного палача, я уйду на покой и больше никого подкармливать не буду. Никого, даже свою дочь. Ты не успела вырасти, девочка моя. А я потерял дочь и одну из двух внучек. Когда мне сообщили, что в базе данных засветилась моя родственница, я сразу же понял, что нужно делать. Я заплатил. Архиереям, которые приехали меня допрашивать, экспертам-криминалистам, их начальникам, и начальникам их начальников. Когда есть деньги – многие вопросы решаются сами собой. Идею с опознанием какого-то тела и подменой образцов твоего ДНК на нее подал мне один из архиереев, которому я заплатил. Вместе с ним и его коллегами мы и состряпали это дело. Но ты же понимаешь, что когда секрет знает несколько человек – это уже не секрет? – Григорий откашлялся. – Платить вечно нельзя. Пришлось заплатить тем, кто не знал нашего с ними секрета.

   – Ты их заказал? – прошептала я.

   – А тебе их, вдруг, стало жаль? – не скрывая удивления, спросил Григорий. – Они были убийцами. Они охотились на таких, как ты. И брали деньги за то, чтобы кого-то отмыть и помиловать. А потом шантажировали семьи, которые им платили. И если средства не поступали вновь, беглецов находили и убивали, так же, как казнили и членов семей, которые когда-то им платили.

   – Это ты свел Милу с теми людьми, которые меня вывезли из страны?

   – А какова была вероятность, что вдова какого-то хранителя сама найдет нужных людей, чтобы спасти беглого ребенка райотов? – Григорий протянул морщинистую ладонь и сжал мои пальцы. – Мы с Милой лично никогда не встречались. Я лишь подослал к ней нужных людей, которые шепнули, что могут помочь с родственниками, которые по тем или иным причинам хотят изменить свою жизнь. Зная натуру этих людей, я понимал, что они возьмут деньги за услуги и с меня, и с твоей спасительницы. Так и вышло. Но главное, что ты пересекла океан и оказалась в другом месте. И снова мне пришлось подчистить хвосты.

   – Значит, это ты убил Милу? – я вырвала пальцы из его ладони.

   – Нет. Я устранил тех, кто тебя вывез. Их методы работы ничем не отличались от других членов множественных сетей черной Жатвы, которые во время Восстания росли как на дрожжах. Если однажды ты заплатил кому-то за спасение беглого райота или палача, будь готов платить им всегда. Или убить их, чтобы больше не платить. Мила удивила меня своим поступком. Продать все и перевести деньги на адресную благотворительную помощь дочери семейства, которое годами доило весь континент, – Григорий засмеялся и тут же закашлялся.

   Достал салфетку из кармана и прижал к губам.

   – Чтобы потом свести счеты с жизнью… – он покачал головой. – Это был ее выбор. И как бы ты не хотела, изменить ничего не сможешь.

   – Почему Алексей работает на тебя? – спросила я.

   – Потому что я ему плачу, – улыбнулся Григорий и спрятал салфетку в карман пиджака. – Потому что у Алексея есть дети, которым я помог исчезнуть так же, как и тебе. Потому что всегда будут те, кто сначала берет деньги за услуги, а потом шантажирует. Потому что есть такие, как я и Алексей, которым не плевать на то, что происходит вокруг. Знаешь, почему службу маршалов не упразднили после Восстания послушников?

   – Потому что кто-то заплатил за них? – предположила я.

   – Потому что за них заплатили многие. «Элита» кормит их и по сей день. Служба маршалов – это сеть «белой» Жатвы, «легальной», если угодно. Они устраняют тех, кто работает вне правового поля. И подкармливают тех, кто жертвует на нужды службы маршалов свои средства. Нельзя ведь такому количеству Потока пропадать впустую?

   – Это незаконно… – я покачала головой и уставилась на Григория. – Это…

   – Это реальная жизнь, девочка моя. Сети черной Жатвы будут формироваться постоянно. Как будут постоянно рождаться палачи и райоты. Маршалы устраняют плохих и помогают хорошим.

   – А кто определяет, «хороший» ты или «плохой»? – прошептала я.

   – Связи, – засмеялся Григорий и погладил меня по плечу. – И деньги, – добавил он.

   – И новое правительство об этом знает?

   – Новое правительство не гнушается пользоваться услугами маршалов. Сбор Потока со смертников – это ведь не уголовное преступление, – Григорий глубоко вздохнул и медленно встал. – Алексей сказал, что ты встречаешься с послушником, – Григорий в упор посмотрел на меня. – Послушники хороши тем, что их легко обмануть.

   – Я не собираюсь никого обманывать.

   – Ты уже это делаешь. И выбора у тебя нет, – Григорий улыбнулся и тут же отвернулся. – Береги себя, девочка моя.

   – Я не верю, что вы мой дедушка! – прокричала ему в спину.

   – А мне на это наплевать, – громко произнес он, не оборачиваясь.

   ***

   Четыре месяца назад. Город Н. Округ А.

   Мы с Алексеем лежали на земле в маскхалатах.

   – Да… Умеешь ты находить на задницу приключения, – бурчал Алексей.

   – Я не виновата, что сети черной Жатвы чаще всего организуются в маленьких городах.

   – И именно в тех, куда ты приезжаешь, – добавил он.

   – Палачи любят орудовать в больницах. Их почерк узнаваем.

   – А тебя хлебом не корми – дай нос в чужие дела сунуть. Я прав?

   – Такая натура, – согласилась я и взглянула в бинокль.

   – Третий, это Первый, – говорил по рации Алексей. – Я вижу твою задницу на заднем дворе дома.

   Чужой зад ушел из видимости.

   – Тебе бы семью завести, – продолжал разговор Алексей. – Осела бы где-нибудь, обосновалась, детишек нарожала. Неужели так трудно мужика нормального найти?

   – Трудно. Такое ощущение, что всех нормальных до меня разобрали.

   – Первый, это Пятый, – раздалось по рации. – Движение на дороге.

   – Вижу, – ответил Алексей. – Всем приготовиться.

   К лесному домику по подъездной дороге ехал микроавтобус. Остановился в нескольких метрах от дома. Из него вышли шестеро и пошли в дом.

   – Ты готова? – прошептал Алексей.

   – Да, – я медленно выдохнула.

   – Группа, на захват! – скомандовал Алексей.

   И мы все прыгнули.

   О том, что в городе Н. округа А. была обезврежена сеть черной Жатвы, не написали в газетах. Архиереи провели расследование и закрыли дело. «Пожар в лесном домике унес жизни восьмерых человек», – промелькнул заголовок в местной газете. Я уволилась из очередной больницы, где проработала около полутора лет, и начала выбирать, куда переехать. Город Р. округ Т. Никогда не слышала об этом городке. Наверное, хорошее место.

   ***

   Настоящее время. Город Р. Округ Т.

   Мы – дети своих родителей. И если родители наши для всего мира были убийцами, то клеймо поставят и на нас. Никто уже не вспоминает, как становились в очередь на Жатву, как платили деньги за «сбор урожая» и возвращали здоровье своим погибающим близким и родным. Никто не вспоминает, кто делал всю грязную работу, кто помогал забирать жертв из домов, кто сжигал тела, кто возвращал урны с прахом и подписывал амнистии семьям этим жертв. Обозленный мир нашел виноватых, и Жатва сменилась геноцидом. Новая власть, новый Устав, но райоты и палачи продолжали появляться на свет, а желающие купить Поток или Исток на черном рынке никуда не делись. Кому-то нужно было все это контролировать. Службу маршалов, которая занималась поиском и зачисткой сетей черной Жатвы, после Восстания не упразднили. О ней просто перестали кричать на каждом углу. Не все из этой службы заработали помилование. Были и те, кого казнили. Были те, чьи семьи погибли. Мы с Алексеем никогда не поднимали тему его службы. Достаточно было того, что он мне помогал выкрутиться, когда ситуация выходила из-под контроля.

   Я разобрала одноразовый телефон и выбросила в мусорное ведро. Нужно будет купить новый в магазине и спрятать его под сидением автомобиля.

   Вернулась на кухню. Выбросила изогнутый черпак в мусорное ведро. Выпила еще водки. Сварила борщ. Налила себе полную тарелку, взяла ложку в руки и зарыдала.

   Меня бросили не ради другой женщины. Не потому, что не любили. А потому, что я дочь убийц. «Карма» – так это называется. И за роскошную жизнь до шестнадцати лет придется расплачиваться все оставшиеся годы. «Расплачиваться». Меня словно молнией ударило. Я резко перестала плакать и сконцентрировалась. «Расплачиваться все оставшиеся годы». «…Всегда будут те, кто сначала берет деньги за услуги, а потом шантажирует» – это слова Григория Носова.

   Я сорвалась с места и побежала к голопроектору. Включила инфоблок Питера и начала изучать файлы со счетами компании «Рейтер-Моторс». Одна страницы с транзакциями, другая, третья. Вроде как переводы средств в оплату услуг. Из разных счетов на разные счета компании. Я была уже на пятой странице, когда взгляд зацепился за цифру. Сумма перевода с двумя числами после запятой. Точно такие же цифры я уже видела несколько раз. Вернулась на предыдущие страницы, нашла эти цифры и посмотрела номера счетов. Эту сумму «Рейтер-Моторс» переводили с одного и того же счета на один и тот же счет два раза в год. Тогда я начала искать совпадения по суммам других переводов и сравнивать номера счетов. Пришлось создать новый документ и записывать совпадения туда. Где-то спустя час, когда страница в моем документе была заполнена совпавшими счетами и суммами, я поняла, что искал Питер. Кто-то переводил деньги ежеквартально. Кто-то раз в полгода или раз в год. И суммы переводов для каждого конкретного счета не менялись. В базе Питера были данные за пять лет. На поиски совпадений я могла потратить весь оставшийся день. И что толку, если имена владельцев счетов мне не известны? Возможно, это тупиковый путь. Может быть, это всего-то оплата услуг одинаковых перевозок? Что можно переводить четко по графику? Да много всего. Сырье, продукты, даже отходы производства. Что же ты такого нашел в этих счетах, Питер?

   Я отошла на несколько шагов и присмотрелась к рядам цифр в таблице, которую создала. Количество транзакций. За пять лет кто-то заплатил трижды, кто-то шесть раз, а кто-то и пятнадцать. Когда начинались эти отчисления и когда были сделаны последние переводы? Нашла даты по каждому выписанному счету и тут мои опасения оправдались. За текущий год в моем списке никто не сделал ни одного перевода. Тогда я решила пойти от обратного и посмотреть, сколько транзакций было совершено в этом году и когда были последние из них? Логика не подвела. Самая последняя транзакция в документе Питера была совершена полгода назад.

   Я присела на диван и уставилась на свой документ. Что-то подсказывало, что за каждым номером счета скрывается чья-то тайна и судьба. И этот паскудный шепот внутреннего голоса о том, что я на самом деле смотрю на список смертников, заставлял волоски на руках подниматься.

   Нужно отправить эти данные Алексею. По своим каналам он вычислит владельцев этих счетов, и тогда я пойму, ошибаюсь или нет. Я скопировала номера счетов заказчиков и написала короткое послание Алексею: «Нужны имена». Отправила письмо на один из его электронных ящиков и села на диван, уставившись на инфоблок Питера. И что мне делать дальше, кроме того, чтобы просто ждать?

   В дверь позвонили. Я, вроде, никого не ждала. Хотя, может, это Одьен опомнился и вернулся? Или забыл что-нибудь из своих вещей… Я выключила проектор и пошла открывать. На пороге никого не оказалось. Вышла на крыльцо и осмотрелась. Действительно, никого рядом с домом. Может, у меня крыша едет и на самом деле никто в звонок не звонил? Или…

   Я толкнула входную дверь, чтобы взглянуть на нее со стороны улицы. Мое «или» оправдалось. С наружной стороны двери висел небольшой листок бумаги красного цвета, приклеенный черной изолентой. «Красный билет» – так их называли в моем детстве. Получить на дверь это «приглашение» означало только одно: один из кланов – членов Паствы райотов – объявил войну жителям дома и всем, связанным с ними клятвой Возмездия родам. «Красный билет» – это приглашение на бойню. Последний красный билет моя семья получала еще до моего рождения. Один из братьев моего отца и несколько хранителей, связанных с нашей большой семьей, в той войне кланов погибли. Уставом Паствы райотов клановые войны были запрещены. Но клятва Возмездия – выше Устава, и войны кланов то и дело выкашивали с сотню-другую райотов, палачей, хранителей и послушников ежегодно. Получить красный билет можно было только за убийство одного из членов рода, входящего в клан. Что значит этот красный билет для меня? Во-первых, мне объявили войну. Во-вторых, кто-то определенно знает, что это я убила Денни Ориссона, иначе не получила бы я этот злосчастный билет. Третье вытекает из второго: им известно, что я не послушница.

   Я вернулась в дом, надела хозяйственные перчатки, взяла полиэтиленовый пакетик, вышла на улицу и сорвала злосчастный лист с двери. Упаковала его. Когда Алексей и его группа приедут, я передам это «приглашение» им. Возможно, кто-то неосмотрительно засветил на нем свои пальцы.

   Красный билет я спрятала в машине. Вернулась на кухню и приняла решение больше не пить спиртное. Лучше кофе, чтобы быстрее протрезветь. Кто бы не объявил мне войну, они соблюдают определенного рода традиции. Куда проще было бы напасть на меня исподтишка и прикончить в одном из измерений. Но, нет. Они хотят, чтобы я боялась. Чтобы засыпала в ожидании их удара и просыпалась с мыслями о том, что этот день может быть для меня последним. Этот вызов должна принять не только я. Мой дедушка Григорий Носов, связанный с ним палач Алексей, дети Алексея, члены их семей. Все они вынуждены будут приехать в этот город и ответить на вызов. Знали ли те, кто вешал этот проклятый билет на мою дверь, кому на самом деле объявляют войну? И понимали ли, что подставить клан, к которому я волей-неволей принадлежу, я не смогу? Отдать этот лист Алексею, чтобы проверить отпечатки пальцев, значит показать ему свой красный билет. Кажется, я только сейчас поняла, в какую угодила западню. Я не отдам билет Алексею. А если все же погибну, Алексей сам найдет его в моей машине и примет вызов, который только что приняла я.

   Я присела на стул и медленно выдохнула. Снова звонок в дверь. Неужели решили продублировать сообщение? Я подошла к двери и открыла ее нараспашку.

   Одьен стоял на пороге и смотрел на меня.

   – Можно войти? – загробным голосом спросил он.

   – Входи, – я пропустила его в дом.

   – Что это? – он подошел к стене и начал рассматривать дыру от моего кулака.

   Как ни в чем не бывало! Как будто не бросил меня часа три назад!

   – Дыра, – ответила я и пошла на кухню.

   – А с потолком что?! – прокричал он из коридора.

   – Трещина! – я подошла к столу и убрала тарелку с супом.

   Все еще хотелось водки. Очень сильно. Но я решила допить свой кофе. Пока допивала, Одьен переместился на кухню.

   – У меня вспыльчивый характер, – кажется, он чувствовал себя виноватым.

   – Я заметила.

   – И я вспылил.

   – Теперь это так называется? – злость снова переполняла меня. – «Вспылил»? – я сильнее сжала пальцы, и кружка буквально взорвалась в моей руке, забрызгав нас обоих остатками кофе.

   Одьен смотрел на мою руку. Я тоже не нее смотрела. Ни единого пареза. Только осколки битой керамики вокруг. И запах кофе.

   – Не двигайся, я сейчас приберу, – он потянулся за рулоном бумажных полотенец.

   – Сейчас тебе лучше уйти, – ответила я, достала из шкафчика савок со щеткой и начала убирать осколки.

   Одьен все это время стоял, как вкопанный.

   – Откуда в тебе силы взрывать кружки в руке и пробивать дыры в стенах? – спросил спокойным тоном.

   – А мы, палачи, вообще на многое способны, – я прибрала за собой и вымыла руки.

   – Палачи – самые слабые в первом измерении, – напомнил он.

   – И кто тебе это сказал? – я попыталась улыбнуться. – Твои родители? Твой наставник? Возможно, твой покойный брат?

   – Алексис, в чем дело? – кажется, Одьен терял свое мнимое терпение.

   – Зачем ты пришел? – я повернулась к нему лицом и взглянула в упор.

   – Мириться. Прости меня, я был неправ. Просто не ожидал, что ты…

   – Окажусь дочерью убийц тысяч и миллионов? – я поджала губы. – Сюрприз!

   – Мне нелегко это принять.

   – А ты и не принял! Ты дверью хлопнул!

   – Ты долго еще будешь на меня злиться?! – он вплотную подошел ко мне.

   Глаза потемнели. Выглядел он виноватым, и от этого тоже становилось больно.

   – Сейчас тебе лучше уйти, – повторила я.

   – Что это значит? – он даже поморщился.

   – Что я тебя не прощаю, – я держалась из последних сил, чтобы не расплакаться.

   Если Aisori и Desima действительно были архангелами, то оставаться рядом с Одьеном опасно для нас обоих. Физические силы в первом измерении, которых доселе у меня не было, тому подтверждение. Паства истребляла архангелов. Наверное, поэтому я воспринимала истории про них, как сказки, ведь ни с одним из архангелов не была знакома. Что с архангелами делает служба маршалов? Что со мной и Одьеном сделает Алексей, если узнает о моих внезапно появившихся силах? Что сделает Одьен, если я расскажу ему все? А если вдобавок сообщу про красный билет? Какова вероятность, что он придет в ярость? Что посчитает этот вызов своим? Что расскажет обо всем Айени и другим членам своей семьи? И, в итоге, все Ригарды окажутся втянутыми в историю, в которую лучше никому не попадать. Возможно, и хотел Одьен с моей помощью поймать за руку Призрака городка Р., но вряд ли ожидал, что вляпается в такие неприятности. Пока мы не связаны с Одьеном никакими обязательствами, у него и его семьи есть шанс выйти сухими из этой мутной воды. И чем дальше от меня он будет держаться сейчас, тем лучше для него и его родственников. «Не навреди». Кто бы мог подумать, что эти слова я буду повторять себе под нос, прогоняя мужчину, которого люблю?

   – Алексис, что происходит? – он хотел взять меня за руку, но я не позволила.

   – Сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты ушел отсюда?! – прорычала я.

   – Я никуда не уйду, пока мы не поговорим.

   Вот упрямый баран! Хранитель. Они все упрямые. Волевые. Непробиваемые, пока не свалишь их с ног парой ударов. Они всегда прут напролом, решительно и без сомнений. И это их недостаток, который Паства всегда использовала в своих целях. Наверное, пора вспомнить, что я не послушница, и сделать то, чему наставник научил меня.

   – Мы не будем больше разговаривать, Одьен, – я продолжала глядеть на него в упор. – Сейчас я переоденусь, сяду в машину, заеду на работу, заберу свои вещи и на этом все.

   – Алена, – пораженный, прошептал он.

   – Не смей называть меня этим именем, – прошипела я, скаля зубы. – Ты понятия не имеешь, через что я прошла, чтобы выжить. И не надо делать вид, что ты прощаешь меня за грехи моей семьи. Я в твоем прощении не нуждаюсь. Хотел уйти, когда понял, с кем на самом деле дело имеешь? Так следуй первоначальному курсу и уходи. Мне бегающий туда-сюда хранитель не нужен. А уж тем более тот, чья семья, возомнившая себя элитой, так сильно печется о том, чтобы я, наконец, свалила из твоей жизни. Иди к ним! – я указала рукой на дверь. – Пусть мама тебе вкусный ужин приготовит, а сестры тебя пожалеют.

   – Не смей попрекать меня семьей, – с нескрываемой злостью ответил Одьен.

   Я почувствовала вибрацию под ногами. Пол в доме затрясся. Посуда зазвенела.

   – Я пришел к тебе сам! Я извинился! Чего еще ты от меня хочешь?

   Кажется, он сам не замечал, что творит. Бутылка с водкой, стоящая на столе, едва не упала, и я подхватила ее.

   – На колени чтобы встал? Я уже на них стоял! Еще раз встать?! А ты не думаешь, что всему есть предел? Я не мальчик на побегушках! Райотскую гордость демонстрируешь? Ты не в том положении, чтобы бравировать ей. Миру насрать на то, что с тобой сделали. Дай им повод – и они уничтожат тебя! Прощение тебе не нужно? Да ты в крови жертв Жатвы с головы до пят. Об этом иногда думаешь? О тех, за чей счет твоя великая семья существовала! Моя семья в состоянии стереть тебя в порошок. И если бы хотела это сделать – служба контроля стояла бы уже на пороге твоего дома. Я защищаю тебя. Я предаю интересы семьи, подставляю всех их, оберегая тебя от неприятностей. И этого, оказывается, все равно мало?

   Звон посуды вокруг усиливался. Вот-вот откроются шкафчики и все посыплется на пол. Пора завязывать.

   – Я не хочу тебя больше видеть. Либо сейчас сам уйдешь, либо уйду я.

   Он отвернулся от меня. Красивый. Мой хранитель. Желваки заиграли на его щеках. Пальцы то и дело сжимались в кулаки. Звон вокруг стал стихать. Пол больше не трясся. Кажется, Одьен взял себя в руки и принял решение.

   – Я знал, что будет тяжело. Но никогда не думал, что эту ношу не выдержишь именно ты.

   Он развернулся и ушел. Я же осталась стоять с бутылкой в руке. Без жертв не обходится ни одна война. И я буду приносить на ее алтарь свои дары, пока у меня не останется другого выхода, как самой пасть жертвой.

   ***

   Я забрала инфоблок Питера, спрятала его под капотом, села за руль и поехала в ближайший магазин электроники, чтобы купить себе парочку одноразовых телефонов. Что я хорошо помнила из рассказов наставника и отца о войнах кланов, так это то, что победа в войне напрямую зависела от тактики. Обычно, выигрывал тот, кто выбирал тактику нападения, а не выжидания. Поук Соммервиль следил за послушником Азали Горном, на машине которого покойный Денни-Башня проезжал мимо аварии на трассе. Кем бы ни оказался этот Горн, я собиралась с ним потолковать. Звонить Поуку Соммервилю, чтобы узнать адрес Горна, я не стала. Поук бы тут же набрал Одьена, и моя миссия оказалась бы под угрозой. Кроме того, когда Айени пытался дозвониться до Поука, его абонент был недоступен. Надеюсь, с Поуком ничего не случилось, и он просто ушел в подполье.

   Купив телефоны и спрятав их в машине, я вошла в сеть и залезла на официальный сайт бюро охраны окружающей среды округа Т., в котором, по словам Поука, работал этот Горн. Действительно, Азали Горн числился начальником филиала в С. Контактный телефон прилагался к сведениям о нем вместе с адресом регистрации офиса. Я поехала в С. к этой конторе.

   Небольшое одноэтажное здание было расположено в жилом квартале. Окна занавешены, свет не горит. Очевидно, филиал в субботу был закрыт. С одноразового телефона я набрала номер Азали Горна. Сняли трубку с третьего гудка.

   – Да, слушаю вас.

   – Здравствуйте! Мистер Горн, я тут проезжала мимо вашего офиса и мне показалось, что видела кого-то в окне! А я ведь знаю, что вы в выходные не работаете. И я в замешательстве! Может, стоить позвонить архиереям и сообщить им? Но, я сначала решила набрать вам. Вдруг, кто-то из ваших сотрудников сейчас работает, а я архиереев вызову… Нехорошо получится. Мистер Горн, что мне делать? Позвонить архиереям?

   – Нет-нет. Никому звонить не нужно. Это действительно мой сотрудник вышел на работу в субботу. Все в порядке. Не беспокойтесь.

   – Фу-у-у, прямо гора с плеч! Извините еще раз за беспокойство.

   – А с кем я гово…

   Я быстро отключила вызов, не дослушав. Если он перезвонит на этот номер, подниму трубку и представлюсь вымышленным именем. Но вряд ли он перезвонит. Не станет светиться перед незнакомкой, сообщившей ему, что в офис кто-то залез. Если он сразу не предложил вызвать архиереев, значит, что-то скрывает. И уж конечно, он лично приедет все проверить.

   Я расслабилась на сидении и начала ждать. Горн оправдал мои надежды. Через пятнадцать минут к зданию офиса подъехала та самая машина, которую я видела на записи с камеры видеонаблюдения Поука Соммервиля. Из нее вышел высокий мужчина и направился к двери. Открыл ее и быстро вошел. Я прыгнула во второе измерение и направилась к нему. Создала клинок и метнула ему в плечо. Не прогадала. Горн тут же дернулся во втором, что означало только одно: никакой он не послушник.

   – Для тебя это всего лишь царапина, – я улыбнулась и выставила щит.

   Горн обернулся, злобно глядя на меня.

   – Кто такая?

   – Будто ты не знаешь?

   – Не знаю!

   А он упрямый. Или действительно не знает, кто пришел к нему в гости?

   – Мы с Денни Ориссоном дружили, – ответила я. – И его убили.

   – Это не я! – воскликнул Горн, даже не пытаясь выставить щит.

   – Вряд ли это был ты. Ведь вы с ним тоже дружили. Но ты можешь знать того, кто это сделал!

   – Да кто ты такая, твою мать! Откуда меня знаешь!

   – Говорю же, мы с Денни дружили. И я хочу найти того, кто его убил.

   – Денни не говорил, что у него есть подруга! – Горн наконец-то выставил щит.

   – Зато мне он рассказывал о своих друзьях. Приглашал в вашу веселую компанию.

   – Ты из беглых? – насторожился Горн.

   – А разве другие среди нас бывают? – я засмеялась. – Мне бы с твоим начальством поговорить. Хочу присоединиться. Но сначала несколько дел надо уладить. Например, найти убийцу Денни.

   – Мы все его ищем. Есть информация – можешь с нами поделиться. Мы в долгу не останемся.

   Похоже Горну обо мне никто ничего не рассказывал. И это очень странно. Либо его намеренно вывели из игры, либо его шайка действительно обо мне ничего не знает. Тогда, откуда красный билет на моей двери?

   – Значит, проку от тебя никакого, – вздохнула я.

   – Это ты мне звонила?

   – А тебе звонили?

   – Не прикидывайся! Ты меня вызвала!

   – Можешь свести меня с Анданио Отти? – поинтересовалась я.

   – Анданио Отти? – поморщился Горн. – Причем тут он?

   – Денни говорил, что он главный.

   Горн рассмеялся.

   – Денни тебе соврал.

   – Зачем ему было мне врать? Мы ведь с ним дружили.

   – К сожалению, Денни ты больше об этом не спросишь, – пожал плечами Горн.

   – Слушай, а кто такой Питер Донохью? – спросила я.

   – Ты и про пацана знаешь?

   – Знаю, что он собирал досье на вас.

   Горн заметно расслабился и обрушил щит.

   – Не он один сунул нос, куда не следует. Пока у них ничего на нас нет. Пороют и успокоятся. А если не успокоятся, мы и на них управу найдем.

   – А вы, ребята, самоуверенные, – рассмеялась я. – Это многих из нас погубило.

   – А ты, значит, за Денни мстишь, – кивнул Горн. – Странно, что он никогда не рассказывал мне о тайной подруге.

   – А у тебя разве нет своих секретов? – я подмигнула ему.

   Горн напрягся. Значит, рыло действительно в пуху. Возможно, его семья не знает, чем он промышляет? Или Горн «ходит» налево от жены, о чем та, естественно, не подозревает. Или подрабатывает за пределами конторы. Вариантов, на самом деле, много.

   – Хочешь, наводку тебе дам? – неожиданно для меня предложил Горн.

   – За этим я к тебе и пришла, – улыбнулась лукаво.

   – Завелся тут у нас один «доброжелатель». Слышала о смерти четы Крейн?

   – Да вся округа о них гудит, – пожала плечами я.

   – Так вот, Йохан Крейн жену свою не убивал. Он ее дома мертвой нашел. Рядом с телом окровавленный охотничий нож из «бардачка» его машины. Йохан сразу понял, что на него дело повесить могут, и струхнул. Бросился в бега и начал о помощи просить. В итоге, кто-то порешил его в туалете на станции. И это не наши ребята. А через неделю умер Денни.

   – И ты подозреваешь, что их всех убил один и тот же человек?

   – Хочешь отомстить за смерть друга – найди убийцу Крейнов. А как найдешь – мне сообщи. Тогда и потолкуем на счет твоей компании в нашем узком кругу.

   – Я учту твои пожелания, – я кивнула и вернулась в первое измерение.

   Завела двигатель и поехала назад, в Р. История становилась все запутаннее. Выходит, Софи убил не ее муж, а некто другой. И этот кто-то подставил ее мужа, после чего убил Крейна в туалете на сервисной станции. Неужели у местной сети черной Жатвы завелся обиженный «поклонник»? И есть ли взаимосвязь между покойным Питером Донохью и этим «поклонником»? Кто бы не прилепил этот чертов красный билет на мою дверь, Азали Горн об этом ничего не знает. Наверняка, он уже звонит своим подельникам и докладывает о встрече с некой девицей во втором измерении. В данной ситуации, я больше ничего не могу сделать. Остается только ждать, когда Алексей скинет мне информацию по счетам, и готовиться к визиту незваных гостей. А гости заявятся, ведь я «засветила» машину на камерах видеонаблюдения на улице, где находился офис Горна. Кроме того, за мной элементарно могли следить. На это и рассчитана моя провокация. Я свой ход сделала, теперь они должны ответить.

   ***

   Вернулась в Р., загнала машину в гараж и вошла в дом. Буквально через несколько минут в дверь позвонили. Быстро же они работают. Спокойно, Алена. Переговоры многих спасли во времена войн кланов. На это ведь ты и рассчитывала?

   Я открыла дверь и уставилась на Одьена. Глаза черные – зрачков не видно. А на лице не то гнев, не то безрассудство, которое потом описывают, как «состояние аффекта». Одьен пнул дверь, вошел в дом и запер ее ногой.

   – И что все это значит? – я начала пятиться назад, ибо хранитель с черными глазами в состоянии ярости – это как минимум «неприятная ситуация».

   – Ты что творишь? – наконец, зашипел Одьен, приближаясь ко мне.

   – Я просила тебя уйти и не возвращаться, – я продолжала отходить назад.

   – С Азали Горном решила побеседовать?

   Ну, теперь все ясно…

   – Следил за мной?

   – Ты соображаешь, что делаешь? Он мог тебя убить!

   Пол под ногами вновь затрясся. Кажется, и звон посуды я тоже услышала.

   – Одьен, тебе лучше уйти, – предупредила я.

   – О чем вы говорили?

   – Это тебя не касается.

   Зря я это сказала. Вот честно, зря! Крыша над головой предательски застонала и на голову посыпалась штукатурка. Идти по трясущемуся полу и дальше я не могла, потому припала к стене, стараясь сохранить равновесие.

   – Сейчас этот дом развалится! – закричала я.

   – Ты же не боишься смерти, – злобно произнес он. – Станций сервисных боишься, а смерти – нет! Кто надоумил тебя к Горну ехать? Что, твою мать, вообще происходит?

   – Если ты не успокоишься – дом развалится и нас раздавит!

   Одьен отвернулся и несколько раз глубоко вздохнул. Тряска прекратилась.

   – Алексис, либо ты по-хорошему мне все рассказываешь, – он произнес это с нажимом, как будто чеканил каждое слово, – либо я поеду к Горну и погорю с ним так, как меня научил наставник, – он повернулся лицом ко мне. – В открытую трону одного – слетятся все остальные, как мухи на падаль, и начнется бойня. Ты этого хочешь?

   – Ты не настолько глуп, чтобы нападать на Горна. Сеть ответит незамедлительно, и ты развяжешь войну, где твой род будет вынужден сражаться с теми, о ком ничего не знает. Ты этого хочешь?

   – Это будет не первая война кланов, в которой примет участие моя семья.

   А вот это уже интересно… Род хранителей, который уже участвовал в войнах кланов. Чего еще я не знаю об Одьене и его семье? А, постойте! Я ничего о них не знаю!

   – Ты намеренно поссорилась со мной и выставила вон! – продолжал вещать Одьен. – А потом сломя голову помчалась в С., прикупив по дороге одноразовые телефоны в магазине. И не надо рассказывать мне, что просто так! Ты каким-то образом выманила Горна и встретилась с ним. А после разговора вернулась домой. Зачем ты раскрыла себя и провоцируешь сеть на ответ? На хрена ты это делаешь! – рявкнул он.

   Я вздрогнула. Был бы стул за спиной, я бы села, а так…

   – То есть в покое ты меня не оставишь, – сделала вывод и отвернулась.

   – Нет.

   – А если я уеду из Р.? – взглянула на него исподлобья. – Испарюсь?

   – Тогда я позвоню Григорию Носову и скажу, что ты попала в беду. Как думаешь, в этом случае он поможет мне тебя найти?

   – Низкий ход, – скривилась я.

   – А ты такие любишь. Так что рассказывай, что случилось, и почему ты меня выставила.

   Бывает иногда, что нервы сдают. Мои нервы сдали. На глаза навернулись слезы и ничего лучше, чем зареветь, я сделать не смогла. Красный билет – это хуже обыска в доме, где ты прячешься. Это хуже, чем допрос архиерея, когда ты точно знаешь, что виновна в убийстве. Потому что, получив красный билет, ты подписываешь приговор всем, кто тебе дорог. Всем, кто дорог тем людям, что дороги тебе. И ты виновен перед всеми ними за то, что тебя словили за руку. Мне бы выкрутиться сейчас. Прогнать Одьена снова, чтобы получить «отсрочку платежа» и шанс рассчитаться с долгами самостоятельно. Но ведь в глубине души я понимала, что одной против целой сети мне не выстоять. А когда погибну, Одьен начнет мстить за меня. И красный билет превратится в круговую поруку наследницы Евстофовых и семьи Ригардов.

   Одьен подошел ко мне и обнял. Крепко сжал в объятиях, и на мгновение стало легче.

   – Говори, что случилось, – произнес спокойно, не давая возможности даже пошевелиться.

   – Красный билет, – выдавила я из себя.

   – Тебе вручили красный билет?

   – Да. На дверь повесили.

   – Видела, кто его оставил?

   – Нет.

   – Почему мне не сказала?

   – Чтобы не впутывать.

   – Думала выставишь меня и со всем сама разберешься? – он начал гладить меня по спине.

   – Да.

   – Это связано с Денни или кто-то может мстить тебе за твое прошлое?

   Я резко вскинула голову. А ведь он прав… Я не подумала о том, что красный билет могла получить вовсе не из-за Денни!

   – Я не знаю, – прошептала и выдохнула. – Горн меня не узнал. Сказал, что они тоже разыскивают убийцу Денни. Сказал, что к смерти Софи ее муж не причастен. Кто-то забрал у него из машины охотничий нож и убил ее им. Йохан Крейн обнаружил тело жены в доме и пустился в бега. Попросил сеть о помощи, но те не успели. Йохана убили на сервисной станции. Сеть думает, что Денни и Крейнов убил один и тот же человек. И еще они знают, что под них копают. Горн не называл имен, но он уверен, что у копателей на них ничего нет. А если и появится что-то, сеть найдет способ разобраться.

   – Айени до сих пор не может связаться с Поуком. Он ездил к Карлу Соммервилю домой, но тот его выставил.

   – И где сейчас Айени?

   – Поехал к Поуку на работу. А еще он заказал билет на самолет. В девять вечера он вылетает в Л.Р., чтобы выяснить, что случилось с Мэйю и попробовать ее разыскать.

   – Если она пустилась в бега, вряд ли Айени выследит ее.

   – Это его не остановит, – покачал головой Одьен.

   Я отстранилась от Одьена и посмотрела в сторону кухни. Сейчас бы выпить, но в любой момент может понадобиться сесть за руль.

   – Алексис, кроме твоего происхождения, за что еще тебе могут мстить?

   Я повернулась к Одьену и нахмурилась.

   – Кларисса Роут убила своего преподавателя в Университете. Он был связан с одной из сетей черной Жатвы и шантажировал студенток их происхождением и беглыми родственниками, склоняя к занятиям сексом. Клариссу Роут забрала служба маршалов. По документам ее судили, признали виновной в убийстве и приговорили к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение, а та сеть черной Жатвы зачищена. Были и другие сети, но Алексис Ней никогда не вляпывалась так, как вляпалась Кларисса Роут.

   – То есть за жизнь ты могла нажить целую армию недоброжелателей, – сделал вывод Одьен.

   – Ну, кто-то же оставил мне «билет на концерт». Вопрос, кто именно?

   – Кто бы это ни был, он или они дадут о себе знать. Нужно только подождать.

   – Я еще кое-что нашла.

   – Что? – Одьен вскинул бровь.

   – Помнишь тот файл со счетами «Рейтер-Моторс»? Я выявила взаимосвязь. Повторяющиеся счета и одинаковые суммы, которые перечисляли в определенной частотой ежегодно. Я выделила список со счетами отправителей платежей и переслала своему человеку. Он должен найти имена владельцев тех счетов.

   – И кто этот «твой человек»?

   – Его зовут Алексей. Он маршал.

   – Служба маршалов? – хохотнул Одьен. – Ты хорошо устроилась! Может, еще и удостоверение предъявишь как внештатный сотрудник?

   – Нет у меня удостоверения, – я прошла на кухню и открыла шкафчик под мойкой.

   Достала изогнутый черпак и показала его Одьену.

   – Что это? – не понял он, беря его в руки и внимательно рассматривая.

   – Я его согнула. И пробила дыру в стене. А ты в приступе ярости едва не разнес мой дом. Или ты и сам не замечаешь, что делаешь?

   Одьен выбросил черпак в ведро.

   – Я это не контролирую. Не знаю, что со мной такое. Может быть, это делаешь ты, а не я?

   – Ты знал, что Aisori и Desima были архангелами? – напрямую спросила я.

   – Архангелами? – он поморщился.

   – Все это началось сегодня, когда ты ушел. Я разозлилась и ударила кулаком в стену. И пробила ее. А потом согнула черпак. Может, еще что-нибудь согнуть? – я начала бегать взглядом по кухне.

   – Кто сказал тебе, что Aisori и Desima были архангелами?

   – Дядя Гриша, – буркнула я и решила больше ничего не ломать.

   – Ты ему звонила?

   – Да. И он направил ко мне Алексея и его группу. Алексей связан с дядей Гришей клятвой.

   – Почему Григорий Носов так о тебе печется? – Одьен подошел ближе. – За какие заслуги ты называешь его «дядей Гришей»?

   – Он мой дедушка, – слезы снова покатились из глаз. – По крайней мере, он так утверждает. Мама никогда не рассказывала о том, что он ее отец. И папа никогда об этом не говорил. Григорий Носов был связан клятвой Возмездия с моей бабушкой, а она была чистокровным райотом. В детстве я пересекалась с ним только на каких-то общественных мероприятиях, где присутствовали члены правления корпорации родителей. Умирая, отец дал мне инструкции. Я должна была добраться до дома Григория Носова и ждать его там. При встрече отец попросил сказать ему, что клятва Возмездия – выше Устава. Папа был уверен, что Григорий поможет мне.

   – Твой отец умер у тебя на руках? – Одьен начал стирать слезы с моих щек.

   – Да. Я тоже умирала. И забрала его Исток, чтобы выжить, – произнесла и прижала ладонь к губам, чтобы больше ничего не говорить.

   Смертоубийственная статья. И я – смертник.

   Одьен отнял ладонь от моих губ и поцеловал ее. Потом сжал ее в своих руках.

   – Григорий Носов помог тебе спастись и бежать из страны, когда на палачей и райотов открыли охоту?

   – Мне помогла Мила, – ответила я. – Женщина-хранительница. Носов вышел со мной на связь уже здесь. Я не знала, что он за мной наблюдает через своих людей. Но когда Кларисса Роут вляпалась в неприятности, он меня вытащил. Он дал мне деньги, которыми я не пользуюсь. И дал слово не вмешиваться в мою жизнь. Но если вляпаюсь снова – могут пострадать другие, невиновные люди. Поэтому я так живу. Нигде не задерживаюсь надолго. Разъезжаю по маленьким городкам, работаю в местных больницах, где не всегда на смене бывают даже хирурги.

   – Поэтому владеешь торакотомией, – ответил он. – И лапаротомией. И лапароскопией тоже.

   Я молчала.

   – Я не дурак. Поставленные руки сразу видно. Собственно, я и записал тебя на лапароскопию со мной, чтобы проверить свои предположения.

   – Я убийца, – прошептала, и слезы полились из глаз сами собой. – И я не выбирала для себя этой участи. Я воспринимала все, как данность. Чувствовала превосходство над другими, иногда завидовала им, а порой, даже ненавидела. Я не задумывалась о том, что природой мне уготована участь убийцы, которым рано или поздно придется стать. Но за все в этой жизни нужно платить. Я проснулась, когда было еще темно. На часах четыре тридцать. Я подумала, что соседи опять закатили праздник и взрывают фейерверки…

   Я рассказывала, как в последний раз видела мать и сестру. Как очнулась, когда отец тащил меня по заснеженному парку. Как умирала под мостом, в то время, как папа шептал мне, что делать дальше. Потом он положил мою руку себе на грудь и сказал: «Просто выживи и все. Это все, что от тебя требуется». Рассказала, как попала на сервисную станцию. Как бежала оттуда и напоролась на Милу. Как жила в собачьей будке и ела из мисок вместе с Грушей. Как ехала в транспортном контейнере, пока меня перевозили через океан. Как попала в приют и стала Клариссой Роут. Как получила деньги от Милы. Как узнала, что она повесилась. Как поступила в университет. И как убила палача, который домогался меня. Как на свет появилась Алексис Ней и про ее приключения в разных городках этого огромного континента.

   Когда выговорилась, начала икать. Одьен обнял меня и зарылся носом в мои волосы. Наверное, у него действительно страсть к моим волосам.

   – Ты прости меня… …пожалуйста, – он поцеловал мой затылок. – Я тебя люблю. Очень сильно.

   – И я… …тебя люблю…

   – Ты сейчас прыгнешь в четвертое и перебросишь меня с собой. А потом заберешь у меня часть Истока и обменяешь на свою.

   – Нет.

   – Да, – прошептал тихо. – Ты сделаешь это, ни о чем не сожалея, как ни о чем не жалею я. Потому что так надо сделать. Потому что, заключив союз, я в любой момент смогу тебе помочь и защитить. Я хочу быть рядом. Это мое решение, и я принял его осознанно.

   – Тогда тебе и твоей семье придется отвечать на мой красный билет, – я покачала головой. – А я не хочу никого подставлять.

   – Это не твой красный билет, а наш. Заключим мы союз сейчас или не заключим его никогда, для меня это ничего не изменит. Для наших семей тоже. Я втянул тебя в переделку с сетью черной Жатвы округа Т. Конечно, я не знал, что все настолько запутанно, но, волей-неволей, я тебя подставил. И в этом я перед тобой виноват.

   – Это не обязывает тебя приносить мне клятву Возмездия, – я отвернулась.

   – Ты слышала, что я говорил до этого? – он заглянул мне в лицо. – Или ты избирательно воспринимаешь информацию?

   – Ты не спросил, чего хочу я.

   Одьен отстранился.

   – Если не хочешь, я настаивать не буду, – в голосе чувствовалась некая досада, как будто только что я его очень сильно обидела.

   Как будто он сделал мне предложение руки и сердца, а я отказала.

   – Я не хочу заключать союз, как сделку, – ответила тихо. – Меня не учили, что клятву Возмездия можно принести хранителю, которого любишь. Мне даже не рассказывали, что такое возможно. А сама я об этом никогда не думала. Ты предлагаешь заключить союз, потому что беспокоишься за меня. Я тоже за тебя беспокоюсь. Но не хочу, чтобы сделки управляли нашими отношениями. Разорвать клятву можно только умерев. Это даже не брак, где разочарованные партнеры всегда могут разбежаться. Это раз и навсегда, как минимум, для одного из нас.

   – Ты сомневаешься в том, что твои чувства ко мне со временем не испарятся?

   Скользкий вопрос. Сомневаться во всем меня научила жизнь.

   – Всякое бывает, Одьен. Никто из нас ни от чего не застрахован.

   – Тогда, просто рискни, – он пожал плечами. – Согласен, союз – это не брак, а нечто большее. И я предлагаю тебе нечто гораздо большее, чем брак со мной, – он подошел ко мне и прижался лбом к моему лбу. – Алена, ты согласна принести мне клятву Возмездия? – начал гладить меня пальцами по щекам.

   Так приятно. От его прикосновений. От запаха его парфюма. От тембра его голоса, столь спокойного и уверенного. Как будто все ясно и понятно, как и должно быть. Диссонанс из сомнений и причин в моей голове превратился в стройную гармонию. Я только что поняла, что вопреки всем опасениям, просто хочу заключить с ним союз.

   – Согласна, – произнесла едва слышно.

   – Я приношу тебе клятву Возмездия, что выше Устава. Отныне твой род – это мой род. Твои победы – мои победы. Твои грехи – мои грехи. Твой Исток – это мой Исток. Мы – едины, ты и я. Мы – союзники, давшие клятву.

   Я прыгнула в четвертое. Мы стояли с ним вдвоем, окруженные густой материей из тьмы. Он все еще прижимался любом к моему лбу и гладил пальцами щеки.

   – Я приношу тебе клятву Возмездия, что выше Устава, – прошептала я. – Отныне твой род – это мой род. Твои победы – мои победы. Твои грехи – мои грехи. Твой Исток – это мой Исток. Мы – едины, ты и я. Мы – союзники, давшие клятву.

   Я протянула руку и пробила его Поток. Он зажмурился от боли. Коснулась Истока и поманила пальцами. Затем пробила свой Поток. Черт… Это очень больно. Отщепила часть своего Истока и отдала ему, забрав взамен часть у него.

   Мы провалились из четвертого измерения сразу в первое, но остались стоять на ногах. Он прижимался лбом к моему лбу. Его глаза были закрыты. Боль все еще разливалась в груди, и мы оба ждали, когда она утихнет.

   Сухие губы прикоснулись к моим губам, и его язык раскрыл мой рот. Сладкий. Я ощутила, как по мне начало струится тепло. Оно заскользило по лицу, перекидываясь на шею и расползаясь по всему телу. И так захотелось приблизится к нему еще ближе, прикоснуться ноющей грудью к его груди и забрать еще чуточку этой теплоты. Он раскрыл рот и с жадностью поглотил мои губы, прикасаясь своим языком к моему, поглаживая его и потирая самым кончиком. Я больше не могла сдерживаться, я не могла больше ждать. Я вторглась в его рот точно так же, как это сделал он. Я прикусывала его губы, продолжая пробовать и наслаждаться его сахарным вкусом.

   Я почувствовала, как его ладони скользят по моим изгибам вверх, как его пальцы едва задевают мои напряженные соски и устремляются выше, к шее. Как они обжигают кожу моего лица, застывая на щеках. Как зарываются в волосы и еще ближе притягивают меня к нему. Я почувствовала, как он горит. Я ощутила, как пламя, что стелилось по поверхности его тела, перекинулось на меня, и начало лизать языками мою нежную кожу.

   Спина выгнулась ему навстречу и руки обвили шею. Он подхватил меня и усадил на столешницу. Раздвинул мои ноги и встал между ними. Он возбужден. Я чувствовала это, терлась о него, целуя в губы, что есть силы. Его ладони заскользили по моей спине, они срывали с меня кофту с майкой, а потом взялись за джинсы, пока я стягивала с него штаны.

   Это было быстро. Он вошел, и мир вокруг перестал существовать. Выбросы и вбросы Потока смешались в какой-то ураган, где не различить, кто из нас отдает, а кто получает. В первом измерении гравитация больше на меня не действовала, земля не притягивала к себе. Я будто сорвалась с цепи, словно Груша с привязи, и прыгнула. И он вместе со мной. Мы были в четвертом и продолжали двигаться навстречу друг другу. И не различить, где мой Поток, а где – его. Мы прыгнули в третье и будто превратились в облака из тумана, целуя друг друга и продолжая двигаться. Рухнули во второе – и вновь не различить наших Потоков. Синяя буря с пульсирующим свечением внутри. Где он, а где я – непонятно. И только чувство, как он наполняет, не отпускает, и я двигаюсь, и двигаюсь вместе с ним. Упали в первое и взорвались, словно «пыль смерти», разлетаясь на частицы и превращаясь в искры, поджигая все вокруг и разнося все вдребезги.

   Я думала, мы умрем. Полагала, что разнесем весь дом и погибнем под его обломками. Одьен отстранился от меня и начал оглядываться по сторонам. Все вроде было на своих местах. Как будто ничего не произошло, и мир уцелел после нашего буйства. Но все же, что-то было не так. В воздухе летали какие-то хлопья, похожие не то на пыль, не то на пепел. Я взмахнула рукой, чтобы развеять их, но это не помогло. Хлопьев становилось все больше. Одьен отстранился и взглянул на меня. Я же смотрела на него. На его Исток, переливающимся всеми цветами радуги.

   – Я вижу твой Исток, – он прижал ладонь к моей груди и пальцы как будто утонули, погружаясь внутрь.

   – Их на самом деле два, – прошептала я.

   Одьен одернул руку.

   – Тебе больно?

   – Нет, – я спрыгнула со столешницы. – Это не первое измерение, – начала оглядываться по сторонам. – Это не первое измерение!

   – Но очень на него похоже, – он взял меня за руку.

   Вокруг нас появилось свечение. Оно нарастало, превращаясь в яркий солнечный свет. Я зажмурилась. Выброс!

   Мы снова оказались на кухне. Больше не было никаких хлопьев вокруг. Мы стояли, взявшись за руки.

   – Пятое измерение, – прошептала я. – Мы были в пятом измерении!

   – Согласно легендам, пятое измерение доступно только архангелам. И никто достоверно не знает, что там находится.

   – Теперь мы с тобой знаем. Похоже, что оно наслаивается на первое. И время, и пространство там и здесь каким-то образом взаимосвязаны. Мы прыгнули, когда были вот там, – я указала рукой на столешницу. – А сейчас мы стоим здесь. Переместившись в пятом, мы переместились и в первом!

   – Но непонятно, сколько времени в первом измерении у нас это заняло, – он взглянул на свои часы. – Я не засекал время. Черт! Давай еще раз прыгнем!

   – Одьен, ты же знаешь, что архангелов убивали?

   Он притянул меня к себе и обнял.

   – Мы живем в новом мире. И кроме нас с тобой никому не известно, на что мы способны.

   – А если появление наших способностей в первом измерении есть ни что иное как взаимодействие с пятым измерением? И если кто-то поймет, что мы с тобой не совсем те, кем нас считают?

   – Никто не узнает, – он поцеловал меня в лоб. – Никто ни о чем не узнает.

   ***

   Я первой сбегала в душ и, пока ждала Одьена, тут же вышла в сеть, чтобы проверить, не пришло ли сообщение от Алексея. Сообщение пришло. «Твой список» – эти два слова написал мне Алексей. Я открыла файл, в котором напротив каждого из номеров счетов было проставлено полное имя владельца. За каждым именем владельца счета стояла дата.

   – Что это за даты? – Одьен вернулся в гостиную и присел рядом со мной на диван.

   – Алексей не написал, что это за даты.

   И тут Одьен встал. Подошел к изображению и начал водить по нему пальцем.

   – Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, – он обернулся ко мне. – Они все здесь.

   – Кто? – не поняла я.

   – Палачи, которые погибли в нашей больнице. Эти даты… Это даты их смерти.

   – «Список смертников», – прошептала я. – Эти люди годами переводили на счета Рейтер-Моторс деньги. Последний перевод был осуществлен полгода назад. Вот что нашел Питер. «Рейтер-Моторс» – это не просто сеть черной Жатвы. Скорее всего, они занимаются укрывательством беглых райотов и палачей. А когда те перестают платить, они их убивают.

   – Или убивают их потому, что те для них легкая добыча. По этой причине люди тоже могут перестать платить.

   Я прижала ладони к лицу и выдохнула.

   – Как же Питер все это нашел?

   – Не знаю. Но одни мы – не справимся. Когда Алексей приедет?

   – Со дня на день, – я откинулась на спинку дивана.

   На запястье Одьена завибрировал браслет.

   – Айени звонит, – Одьен включил громкую связь. – Да, Айени.

   – Ты где сейчас?

   – У Алексис.

   – Это хорошо, – голос Айени звучал подавленно. – Мне только что позвонил Карл Соммервиль. Поука нашли мертвым в его машине в С.

   Я взглянула на Одьена, он посмотрел на меня.

   – Началось, – прошептала я.

   Конец I части «Жертва».