Я отложила тетрадь.

   – Нюся! Где находится Какапулько? Впервые слышу о такой стране. Хотя, признаюсь, не являюсь знатоком географии.

   – Тетя Таня, Какапулько – это город, – захихикала девочка, – он в Англии.

   – Акапулько! – догадалась я. – Ясно.

   – Классный доклад? – поинтересовалась Анечка. – На трех страницах, как Инесса Леонидовна велела.

   Я откашлялась.

   – В твоей работе много неточностей. Начнем с самой главной: белки-летяги не покидают с наступлением холодов родные края. Почему? У них нет крыльев. А город Акапулько находится в Америке. Придется переделать работу.

   – Нет, тетя Таня, ты путаешь, – заспорила Аня. – Я скачала текст из Интернета, с сайта «Лучшие сочинения». И если белочка просто прыгает, бегает или ползает, у нее должны быть другие прозвища: прыгалка, побегалка или ползунка. А раз она летяга, значит, ловко по воздуху шныряет.

   Из моей груди вырвался тяжелый вздох. Когда я, Татьяна Сергеева, пыталась преподавать в школе русский язык и литературу, далеко не у всех учеников были дома ноутбуки, и там, где я усердно изображала из себя педагога, отсутствовал компьютерный класс. Но теперь все иначе, Анечка – типичный представитель поколения, у которого вместо правой руки «мышка».

   – У меня замечательный доклад, – заспорила Аня, – ты просто придираешься. И Какапулько находится в Англии!

   – Ошибаешься, – уперлась я. – Два дня назад я слушала в машине радио – так вот ведущий разыгрывал путевку именно на этот курорт и сто раз повторил: «Вы получите неделю на лучшем побережье Америки и билеты до Штатов».

   – У американцев нет моря, – возразила Анечка. – Зато у них в стране много камней, я видела фотки в «Фейсбуке». А вообще… Вот мама мне всегда верит, мою домашку не проверяет… Когда она вернется?

   Всхлипнув, Анечка пошла к двери, оставив на кухонном столе несколько листков с напечатанным домашним заданием.

   – Ладно, – сказала я ей в спину, – переписывай текст в тетрадь и сдавай. Но только потом, когда получишь кол, все равно придется переделывать.

   Аня развернулась.

   – А зачем домашку переписывать?

   – Ты собираешься наизусть текст учить? Вам велели подготовить устный доклад? – уточнила я.

   – Не-а, на бумажке. И Инесса Леонидовна всегда просит, чтобы не от руки было, говорит: «Без глаз останешься, пока ваши каракули разберешь».

   Нюся убежала, а я начала спешно запихивать в свою сумку все необходимое.

   Почему девочка живет у меня? Сейчас объясню. Ее мама – криминалист Фатима, с ней мы раньше работали в одной бригаде. Теперь-то я возглавляю другую, но приятельские отношения у нас сохранились. Десять дней назад Фатя после работы заглянула в супермаркет, и на автостоянке, едва она отошла от своей машины, ее сбил пьяный байкер. Она позвонила мне из «Скорой помощи» и сообщила об этом. Я тут же помчалась в клинику, а там узнала, что ее спешно положили на операционный стол.

   – Селезенку удаляют, – пояснила медсестра на рецепшен, увидев мое служебное удостоверение. – А еще у пациентки перелом таза. Вот ведь урод тот мотоциклист! По-моему, тех, кто за руль садится после выпивки, прав надо навсегда лишать. Знаете, больная очень нервничала из-за дочери, все повторяла: «Нюся одна осталась».

   – Сейчас расскажу, – пообещал Троянов. – Но сначала небольшое дополнение к биографии Ольги Мамонтовой. Покойная вовсе не главный бухгалтер предприятия и никогда им не была, она служила приемщицей в пункте, где клиенты «Пластмассбытканьона» делают заказы. Судя по ведомостям, женщина хорошо зарабатывала, получала больше, чем сотрудница бухгалтерии. Окончила она не техникум, как говорил Юрий, а институт, имела диплом о высшем образовании и защитила кандидатскую диссертацию. Антонина Гончарова действительно коллега жены Мамонтова, в одном с ней помещении сидела и до сих пор там служит. В офисе работали только эти две дамочки. Ольга наврала мужу, что занимает ответственный пост.

   – Интересно… – удивилась Лиза. – Зачем ей было дурить супругу голову?

   – Теперь о Морковине, – не обращая внимания на вопрос Кочергиной, продолжил Троянов. – На первый взгляд ничего особенного. Не женат, практикующий психолог, владелец небольшой фирмы, ни в чем предосудительном не замечен, кредиты не брал, купил два года назад иномарку. Коренной москвич, живет с матерью, с ней на двоих имеет одну фирму, родительница – психотерапевт. Детей нет. Ездил отдыхать с матерью в Египет, Турцию, Италию, Францию. Нормальный мужик, таких тысячи.

   – Кочергина и Жданов съездят к Морковину, аккуратно с ним поговорят, – начала я. Но тут же была остановлена Лизой:

   – Великолепно обойдусь одна.

   Я откашлялась.

   «Преподаватель природоведения».

   Далее наша беседа пошла в режиме «Вопрос – ответ».

   – Как вас зовут?

   – Инесса Леонидовна.

   – Как понять: не сшила силу?

   – Не выполнила домзадание.

   – Как можно сшить силу?

   – Смастерить руками.

   Мне захотелось заорать, но какой толк от этого? Собеседник не услышит.

   – Уточните, как сшить силу?

   – Иголкой.

   Я не выдержала, пальцы сами собой напечатали:

   – И нитками?

   – Или леской, – не поняла моего ехидства педагог.

   – Когда вы бываете в школе?

   – Каждый день.

   – Приду к вам завтра.

   – Есть талон?

   – Что?

   – Разрешение на встречу.

   Я потеряла дар речи, затем снова обрела его.

   – Где взять бумагу?

   – В Интернете.

   – А конкретнее?

   Роберт ущипнул меня за бок.

   – Танюха, остановись, весь аванс просадишь.

   Но я уже вошла в раж и, фыркнув: «Ничего, через две недели еще денег пришлют», – прочитала ответ:

   – Меню электронного дневника.

   – Ну, погоди… – прошипела я, перемещаясь в нужное место.

   И нажала на строку «Личное общение с педагогом». Выпал список фамилий и текст:

   «Учитель очень занятой человек. Берегите его время. Приходите на встречу, только если у вашего ребенка возникли серьезные проблемы. Один раз полученное замечание или двойка не являются достаточным поводом для отвлечения преподавателя от педагогического и воспитательного процесса. Будьте подготовлены, имейте при себе заранее составленный список вопросов. Претензии и жалобы учительский состав не выслушивает, замечания принимает завуч. График его работы, запись и получение талона на посещение заведующего учебной частью найдете в разделе «Посещение заведующего учебной частью». Иных возможностей осуществить посещение заведующего учебной частью нет. Встретиться с любым предметником каждый родитель может раз в триместр. Приходите в опрятной одежде, без запаха алкоголя или курева. Матери под действием спиртного, сигарет и наркотиков, а также с детьми младшего школьного возраста в здание общеобразовательного заведения не допускаются. Найдите в списке нужную фамилию, нажмите на нее и совершите дальнейшие предписанные действия. Внимание! Цена учителей разная. Родители отличников имеют двухпроцентную скидку».

   – Однако далеко зашел прогресс, – восхитился Троянов. – Слушай, а почему Федорова А. К. беседует с родителями в течение получаса за тысячу рублей, а Никитин В. Г. – за пятьсот?

   – Калинина Д. С. вообще только на сотню тянет, а Михайлова З. К. всего полтинник просит, – подхватила я. – Может, ставка зависит от предмета? Никитин – физик-математик, а Михайлова – физрук. Кого физкультура волнует?

   – Рядом с фамилией Федоровой написано «заслуш», а у Калининой указано «ускш», Никитин «стуш», а Михайлова «убк», – пробормотал Троянов. – Прямо шифр!

   Я ощутила легкое головокружение.

   – Ищи Инессу Леонидовну, преподавателя природоведения.

   – Здесь указаны фамилии, без всяких объяснений, – протянул Роберт. – Сейчас посмотрю, у кого из учителей инициалы И. Л. Во! Целых три штуки!

   – Отбрось мужчин, – посоветовала я.

   – Где ты в школе мужика найдешь? – усмехнулся Троянов. – Да и не определить, кто из преподов кто. Имеем троих: Николаенко И. Л., Федорчук И. Л. и Сорока И. Л. И меня просто нервируют эти «заслуш», «ускш», «стуш» и «убк». Я должен понять, что они имеют в виду!

   – Последнее точно опечатка, – догадалась я. – Не «убк», а «упк»: учебно-производственный комбинат. Понятно тогда, почему Михайлова дешевая: она трудовик, преподает домоводство или учит шить фартуки.

   – Буква «ш» явно означает «школа», – предположил Роберт.

   Я достала телефон и отправила Нюсе эсэмэску: «Как фамилия учительницы природоведения?» Ответ не замедлил себя ждать: «Зачем тебе?» – «Надо поговорить с ней из-за твоей двойки». – «Не сшила Силу».

   Я уставилась на заглавную букву «С». Так значит, это имя! Училка же во время нашего диалога писала слово как простое существительное. Телефон тихо звякнул, пришло еще одно сообщение: «Федорчук».

   – Понял! – обрадовался Роберт. – Тань, ты имеешь в подчинении обычного гения. «Заслуш» – это заслуженный учитель школы, «стуш» – старший учитель. А вот с «ускш» и «убк» пока не ясно.

   – Наша училка – Федорчук, – вздохнула я.

   – И она «вруш», – объявил Троянов. – Кстати, за нее требуют меньше, чем за воду из лужи, – тридцать рублей.

   Мне стало весело.

   – Ну и как ты расшифруешь данную аббревиатуру? Врущий учитель школы? Такой должен сам родителям за свидание платить.

   – Не смог до конца разобраться, – самокритично согласился компьютерщик, – надо поразмыслить.

   – Не стоит заниматься чепухой, – остановила я приятеля. – Запиши меня к Федорчук на завтра. Надеюсь, у нее найдется свободная минутка.

   – Не получится. Есть окно в пятницу. Четырнадцать часов двадцать три минуты начало аудиенции, окончание в пятнадцать ноль семь, – спустя пару секунд доложил Роб.

   – Такое ощущение, что мне предстоит беседовать с электричкой, – еще больше развеселилась я.

   На окне загудел принтер. Троянов вытащил из него листок и отдал мне.

   – Держи талон. Знаешь, мне самому захотелось в это учебное заведение заглянуть. Порядки там интересные, почитай, что на разрешении написано.

   Я сосредоточилась на листке.

   «Посещение вруш Федорчук И. Л. Действительно полчаса. Приходите точно к указанному времени. Опоздавшие или явившиеся раньше пущены не будут. При себе иметь сменную обувь. Уличные ботинки и верхние вещи гардероб от посетителей не принимает. Проход по частной гимназии Анатолия Серебрякова в пальто, куртках, плащах не разрешается. Посещение туалета учащихся, а также санузла учителей строго запрещено. Разрешение дает право передвижения исключительно по синему коридору второго этажа. По первому этажу ходить нельзя».

   Я опешила.

   – Администрация школы считает родителей орлами, способными влететь в класс через окно?

   – Скорее уж настырными дятлами, которые мешают педагогам обучать детей, – хмыкнул Роберт. – Мой тебе совет: помоги Нюсе сшить эту Силу и забудь об этом. Когда я учился во втором классе, нам велели к годовщине Октябрьской революции сделать поделку – времена были советские, патриотическое воспитание начиналось с пеленок. Поделки потом выставляли на районный конкурс. Я ничего мастерить не умел, лобзиком не выпиливал, выжигательного аппарата боялся, рисовал жутко, и моя самоотверженная мама решила прийти мне на помощь. Она сложила из спичек Мавзолей.

   – С ума сойти! – воскликнула я.

   Троянов улыбнулся.

   – Да уж, по трудоемкости это прямо китайская работа. Мать спичечки друг к другу приклеила, покрасила… Целый месяц ковырялась! Я был уверен, что получу первое место и приз. Фигушки! Жюри пришло в негодование: это что же такое, главным достижением революции школьник считает смерть вождя? Символом освобождения рабочих и крестьян от гнета царизма для него является Мавзолей? Немедленно снять с Троянова октябрятскую звездочку! И провести церемонию разжалования из внучат Ленина в простого школьника прилюдно, под бой пионерского барабана. Вот Алла Герасимова вылепила из пластилина электролампочку размером с табуретку. Она молодец, знает, что дедушка Ильич принес в дома народа свет.

   – Идиотство, – вздохнула я.

   – Взрослому человеку это очевидно, а ребенку… – Роберт усмехнулся. – Я шел из школы без звездочки и думал о самоубийстве. Представляешь, утром бежал на занятия веселым, счастливым, а возвращался с твердым намерением отравиться.

   Затрезвонил телефон Троянова.

   – О! Привет, Макс! – обрадовался он, ответив на вызов. – Приехал мой новый комп? Уже лечу к тебе.

   Я вышла из кабинета и поспешила на парковку. Роберт прав. Нет смысла ругать Аню, она ничего плохого не совершила, скорее всего, девочка не умеет шить. И для производства таинственного Силу или Силы нужна ткань, ее необходимо купить, у Нюси нет денег, а у меня попросить она постеснялась. Ничего, вот поговорю с Гончаровой, а потом позвоню Нюсе. У нее как раз закончатся уроки, и я спрошу, что там за Сила такая загадочная.

   По документам Антонине Андреевне было далеко за двадцать, а выглядела она совсем юной девушкой.

   Увидев прехорошенькую блондиночку с точеной фигуркой, я подавила приступ зависти и уже в который раз дала себе честное слово изменить режим питания. Совсем не здорово целый день ничего не есть, а вечером, вернувшись домой и окинув голодным взором пустой холодильник, кидаться заказывать пиццу, крича в трубку:

   – Мне самую большую, на толстой лепешке и с тройной начинкой!

   И уж совсем плохо лопать «пепперони» лежа в кровати и запивая все это лимонадом. Я выгляжу старше своего возраста из-за лишнего веса. Все! Завтра с утра ем геркулесовую кашу, а на работу беру контейнер с овощным салатом.

   – Зачем я вам понадобилась? – колокольчиком прозвенела Антонина.

   Я отбросила не относящиеся к работе мысли и задала первый вопрос:

   – Вы дружили с Ольгой Мамонтовой?

   – С Лялей? Нет, – поспешно ответила Гончарова. – А чего? Она самоубилась. Давно. Год уже прошел. Или даже больше. Ничегошеньки о ней не знаю. Вот!

   – Сразу после смерти Ольги Сергеевны вы говорили другое: вроде она помышляла о самоубийстве, – напомнила я.

   – Вы путаете, – защебетала Антонина, кокетливым жестом поправляя волосы. – Мы с ней ваще не пересекались. Вот. Работали далеко друг от друга. Вот.

   – Комната бухгалтерии настолько велика? – удивилась я. – В ней пара тысяч квадратных метров? До сих пор я видела не очень просторные помещения, да еще с тесно натыканными столами, за которыми сидят сотрудницы. На подоконниках у них цветы, постоянно играет радио, есть возможность поболтать, посплетничать, попить чайку.

   Антонина дернула плечом.

   – Ну… ваще… вот…

   Я улыбнулась девушке.

   – Антонина Андреевна…

   – Лучше просто Тоня, – попросила она.

   – Хорошо. Тонечка, вы не имеете дел с цифрами, в трудовой книжке у вас указана должность «приемщица».

   – Нет, я экономист, – соврала дурочка.

   Я встала.

   – Спасибо за беседу.

   – Это все? – удивилась Тоня. – Тогда чего вы прикатили ко мне домой? Зачем попросили вас подождать? У меня выходной, я хотела по магазинам прошвырнуться, а не с посторонними болтать. Думала, у полиции серьезное дело, а оказалось – ерунда.

   Я изобразила смущение.

   – Извините за беспокойство, я только сейчас поняла: мне нужны не вы, а ваш отец. В протоколе напутали, оформили его как женщину, это он, наверное, хорошо знал Ольгу. Приеду к нему вечером.

   Большей глупости, чем выданная мною сейчас, и не придумаешь, но Антонина откровенно испугалась:

   – Папа тут ни при чем! Он никогда у меня на работе не появляется, Лялю в глаза не видел.

   Я вновь села на стул и открыла планшетник.

   – Вот протокол беседы с Гончаровой А. А., проживающей вместе со своим отцом Гончаровым А. А. на Рябиновой улице. Девушка назвала себя лучшей подругой самоубийцы. Если это не вы, значит, тогда ваш отец, просто в документы ошибочно записали не «Гончаров», а «Гончарова».

   Сказав последнюю фразу, я тут же поняла, что произносить ее не стоило. Навряд ли даже столь несообразительная девица, как Антонина, поверит в такую чепуху, надо было придумать нечто более убедительное.

   – Ну… ну… это другая Гончарова, не я… – пробормотала красавица.

   Я потерла ладони.

   – Отлично, сейчас направлюсь в ваш отдел кадров, там мне подскажут, где искать ту женщину.

   – Ну… э… вот… – выдавила из себя Тоня.

   Я поднялась.

   – А чего вы про нее вспомнили? – с отчаянием воскликнула девушка. – Лялю давно похоронили!

   – Открылись новые обстоятельства: найдены записи, в которых Ольга Сергеевна упоминает одного человека, – честно ответила я. – Похоже, он сильно нервировал ее.

   Антонина вскочила.

   – Вот гадина! Небось вы про Ваню говорите? Он ваще ни при чем! Наоборот все было, это Ольга доводила Морковина.

   – Значит, вы все-таки хорошо знали коллегу, – резюмировала я. – Побеседуем у вас дома или поедем в наш офис для официального разговора?

   Девица всхлипнула и прошептала:

   – Лучше тут посекретничать. Только дайте честное слово, что ничего папе не расскажете!

   – Ваш отец будет последним человеком, который услышит от меня что-либо о вас, – пообещала я.

   Приемщицы получают крохотную зарплату, но им дают процент от заключенных сделок. Тоня и Ляля работали в одном пункте, прекрасно ладили и придумали, как лучше обрабатывать клиентов. Если в контору входили тетка или мужчина лет пятидесяти и рулили к Тоне, та сухо говорила:

   – Занята, обратитесь к свободному сотруднику.

   В большинстве случаев обескураженные не очень приветливым приемом заказчики усаживались напротив Ляли и недовольно говорили:

   – Ваша коллега не очень-то хорошо воспитана.

   – И не говорите, – шепотом отвечала Оля, – сама от ее хамства страдаю.

   У людей сразу возникало доверие к Мамонтовой, и Олечка ловко разводила их, говорила, например:

   – Хотите прозрачную посуду? Возьмите лучше светло-розовую, она наряднее.

   Цвет набавляет цену, но Ляля об этом сообщала лишь тогда, когда следовало подписывать договор, и почти никто не менял свой заказ.

   Если же в приемный пункт заявлялся молодой мужчина, то он отдавался в руки Тонечке, а уж та, отчаянно кокетничая, старалась вытрясти из него все, что можно. И она же быстро находила общий язык с юными девушками. Получив зарплату, приемщицы складывали суммы, а потом честно делили пополам, в результате заработок у Гончаровой и Мамонтовой оказывался выше и стабильнее, чем у других.

   Первое время Тоня полагала, что у Оли полный порядок в семье – не особенно привлекательной внешне коллеге посчастливилось найти хорошего супруга, который искал спутницу жизни по принципу: главное не смазливое личико, а домовитость и порядочность. Но потом Тоне стало понятно, что все не так просто. Один раз Оля попросила:

   – Поработай завтра денек одна, весь заработок за смену будет твой. У меня тетя заболела.

   – Нет проблем, – согласилась Гончарова.

   Через две недели у Ляли занедужил дядя, затем племянник, одинокая подруга, муж, свекровь… В конце концов Антонина не выдержала и спросила:

   – Почему ты часто отлучаешься? Я не в претензии, получаю больше денег. Но это как-то странно. У тебя все в порядке?

   Сначала Ольга сделала вид, что не услышала вопроса, но после обеда разоткровенничалась с Тоней:

   – Я прогуливаю работу из-за мужиков, у меня есть любовники. Мой муж Юрий непростой человек, очень зависимый от мнения окружающих. Например, он говорит знакомым, что я училась в техникуме, а служу главбухом на крупном оборонном предприятии, название которого вслух произносить нельзя. Стесняется, что я приемщица без высшего и даже среднего специального образования. Дома мы питаемся обычно, но если приходят гости, то муж велит покупать деликатесы, которые нам вообще-то не по карману. Шубу Юра мне приобрел, чтобы соседи наш материальный достаток видели, машину дорогую взял в кредит, а еще рассказывает всем про то, что загородный дом строим. На самом деле у нас участок в деревне, который достался Мамонтову от покойной бабушки, на нем изба-пятистенка и сарай.

   – Мужики любят прихвастнуть, – вздохнула Тоня. – Мой папа тоже не дурак приврать. Говорит всем, будто триста тысяч в месяц получает, а ему такие деньги даже не снились. И он вбил себе в голову, что мне надо учиться в институте, велел поступать в вуз. Я экзамены завалила, но папашке наплела, что на занятия хожу, студенческий ему показала.

   – Где же ты его взяла? – удивилась Ляля.

   – В Интернете купила, – хихикнула Антонина. – Там любой сделают, только заплати. Мне учиться поперек горла, еле-еле школу окончила. Замуж хочу! Вот рожу ребенка – и осяду дома. Обожаю готовить, шить, вязать.

   – Лучше не лгать близкому человеку, – нравоучительно заметила Ольга.

   – Себе это скажи, – фыркнула Тоня. – Кто от мужа налево бегает?

   – У Юры проблемы с сексом, – призналась старшая коллега. – Ему раз в полгода хочется, а запала хватает на пять минут. Потому и приходится мне на сторону ходить. Говорю мужу, что отправляюсь в командировку: нужно, мол, вручить ВИП-клиентам готовый заказ, а сама сваливаю на сутки-двое.

   – И он верит? – усомнилась Тоня.

   Ляля скромно опустила глаза.

   – Я ему объяснила: «Милый, за поездки приплачивают, а у нас два кредита. Нельзя отказываться. Ведь тому, кто заказ клиенту на дом привозит, всегда чаевые дают или подарки. Когда делали столы для «Мехового рая», мне жилетка из кролика досталась. А представитель сети магазинов «Золото мечты» вручила мне кулон на цепочке». Вообще-то мне мужики презенты преподносят, так что я двух зайцев разом убила – вопросов, откуда у меня новые вещи, муж не задает.

   – Если не любишь человека, не надо с ним жить, – вспыхнула Тоня, – лучше развестись.

   Мамонтова усмехнулась.

   – Была у меня в юности любовь огромная, всепоглощающая. Несколько лет мы с тем человеком вместе прожили. И вот что я тебе скажу, Тоня: от такого чувства больше горя, чем радости. За Юру я вышла по расчету – хотелось тихой гавани, покоя. То есть побывала я на вулкане любви, обгорела, еле живой из жерла выползла и поняла: нет, все, больше мне такого не надо! Нужна жизнь пусть без страсти, зато и без нервов, ревности, выяснения отношений. Мамонтов в этом смысле самый подходящий мужик – спокойный, воспитанный, с ним всегда можно договориться, в душу не лезет, свои проблемы решает сам, зарабатывает прилично, не жадный. У нас с ним уговор: дома беседуем только о приятном, про работу ни звука, про какие-то душевные напряги тоже. Я ему сообщаю: «Юра, в понедельник еду в Калугу, везу туда стаканы». Он в ответ: «Хорошо, удачи тебе». По возвращении я показываю ему подарок от клиента. И все. А иногда жду, пока он скажет: «Красивое платье. Сегодня купила?» Вот тогда и сообщаю про презентик.

   – Это не семья, – вздохнула Тоня, – вы живете как соседи. А надо сообща, плечом к плечу, вместе быть в горе и радости.

   – Ладно, ладно, вот выйдешь замуж – послушаю, что лет через десять запоешь, – ухмыльнулась Ольга…

   Антонина навалилась на стол, придвинув свое лицо к моему.

   – Знаете, я Лялю не осуждала, прикрывала ее. Каждый живет как ему нравится. А потом к нам пришел Ваня, и начались терки. Но я не виновата! Ольга, блин, такой кошмар устроила!

   Тоня взъерошила старательно уложенные локоны.

   – Ванечка вошел, и я сразу на него запала. Такой красавец! Офигеть! Одет модно, сразу видно, что он при деньгах, пахло от него суперским одеколоном, волосы светло-каштановые, глаза офигенные, часы дорогие. Ну, просто всем хорош!

   Я слушала Гончарову с невозмутимым видом, а в душе посмеивалась. Лиза Кочергина примерно в таких же выражениях описывала сегодня нашего нового начальника Ивана Никифоровича. А Тоня тараторила без устали…

   Морковин с порога покорил сердце хорошенькой блондинки. Она одернула кофточку, расправила плечи, выпятила бюст и – внезапно услышала вкрадчивый, мурлыкающий голос Ляли:

   – Вы хотите сделать заказ?

   – Да, – согласился мачо и сел к столу Ольги Сергеевны.

   Тоня чуть не задохнулась от негодования. Это как понимать? Они же договорились о разделении заказчиков! Молодые – к ней, постарше – к Мамонтовой. Ольга тем временем начала заполнять анкету клиента. Вписала паспортные данные и принялась задавать вопросы, которых никогда в анкете не было:

   – Вы женаты? Каков состав семьи?

   – Штампа в паспорте не имею, детьми пока не обзавелся. А какое отношение эта информация имеет к заказу пластиковых чемоданчиков для упаковки подарков сотрудникам на юбилей фирмы? – удивился Иван.

   – Для многодетных у нас скидка, – выкрутилась Ольга Сергеевна. А дальше спросила совсем уж глупость: – У вас есть старший брат-близнец?

   Иван опешил:

   – Старший брат-близнец? Я всегда считал, что двойняшки рождаются в один день. Нет, я единственный сын у родителей. А что, за близняшку тоже цену скидываете?

   Мамонтова вздрогнула и глупо захихикала:

   – Нет. Просто… Вы очень похожи на известного актера, который в сериалах играет. Ну один в один. Я подумала: вдруг артист ваш родственник?

   Тоня вскипела от возмущения, но удержалась от замечания. В присутствии постороннего человека затевать разборку не стоило. Зато едва Морковин ушел, она накинулась на коллегу с упреками. А та протянула:

   – Какой мужик…

   – Даже не мечтай! – разозлилась Тонечка. – Ты старая!

   – Опытная женщина интереснее свежеспиленного бревна, – парировала Гончарова.

   В тот день они сильно повздорили. Ольга неожиданно проявила агрессию. Но на следующее утро мирно сказала:

   – Не стоит из-за парня конфликтовать, их сюда еще много придет.

   – Ладно, – согласилась Тоня, – давай жить мирно.

   Почему Гончарова охотно и быстро простила Мамонтову? Вчера, когда она шла со службы домой, ее остановил тот клиент, Иван Морковин, и пригласил в кафе. Во время ужина он признался, что, войдя в пункт приема заказов, сразу заинтересовался именно ею, но сел к Ольге.

   – Почему? – удивилась Антонина.

   – Она меня позвала, – смутился Морковин, – я постеснялся к тебе подойти.

   Три месяца Тонечка и Ваня проводили вместе каждую свободную минуту. Гончарова никому не рассказывала о романе, скрывала завязавшиеся отношения и от Ольги, и от отца, который непременно потребовал бы привести Морковина домой и устроил бы ему форменный допрос. Но потом влюбленные решили полететь на пять дней в Питер, и Тоня придумала хитрый план. Отцу она соврала, что по направлению из института едет в город на Неве на практику, а Ляле заявила:

   – Насморк начинается, кашель, заболела я. Справишься одна?

   – Конечно, – заверила Мамонтова, – лечись спокойно.

   – Решил обмануть меня?

   Морковин вздрогнул, отскочил от Тони. Та сначала не поняла, что происходит, а потом увидела Ольгу, которая с перекошенным от злости лицом стояла неподалеку от стойки регистрации. Девушка даже испугалась – очень уж нехорошо выглядела женщина. Она была бледной и с черными синяками под глазами, тряслась крупной дрожью и почему-то периодически икала.

   – Любовницу завел? – крикнула Мамонтова. – Забыл о наших отношениях? О ночах, проведенных вместе? О вечерах, когда мы целовались у метро? О наших планах?

   Тонечка оцепенела. Это как понимать? Морковин спал с Лялей?

   А та перешла почти на шепот:

   – Забыл, как мы с тобой вместе готовили ужины? Ты жарил сосиски, я чистила картошку… Потом мы, голые, ложились на узкую продавленную кровать в твоей комнате, включали твоих любимых «Битлз», ту песню, которая, как ты говорил, про нас…

   Антонина отвесила милому другу оплеуху.

   – Вы проходите на посадку или полицию вызвать? – спросила сотрудница аэропорта за стойкой.

   Горчарова всхлипнула, бросила чемодан и убежала куда глаза глядят. Через час ее, тихо плакавшую на самом дальнем диване необъятного терминала, отыскал Морковин. Сначала Тоня не хотела даже смотреть на неверного возлюбленного, но в конце концов оттаяла и узнала, что Ольга преследует Ивана, навязывается ему, постоянно звонит, подарки под дверью квартиры оставляет, подкарауливает его возле дома.

   – Почему ты ее не послал? – взвилась Антонина.

   – Она не понимает, – забормотал Ваня. – Соседи с Ольгой сталкивались, сначала не знали, что и думать, а потом, когда я им рассказал, как она меня достает, велели консьержу не впускать ее в подъезд. А сегодня она вообще с ума сошла. Наговорила чуши! Милая, я живу с мамой, собираюсь строить дом, но пока на него не заработал. Мама очень хорошая женщина, но в квартиру я никого привести не могу.

   Два часа Морковин уговаривал Тоню, и та все-таки согласилась отправиться в путешествие. А когда вернулась и вышла на работу, узнала, что Ольга Мамонтова погибла, выбросилась из окна.

   – И вы никому не рассказали о скандале в аэропорту? – уточнила я, когда она умолкла.

   – Не-а, – жалобно призналась Гончарова. – Испугалась за Ваню, не хотела, чтобы его допрашивали. Побоялась: вдруг ко мне домой полицейский приедет? Папа-то ничего про Ивана не знает. Поэтому я придумала, что Мамонтова грустила, на жизнь жаловалась. Следователь попался добрый, я его даже попросила не говорить моему отцу, что я не учусь в вузе. И он ответил: «Не мое дело, как ты папашу своего обманываешь, сама с ним разбирайся».

   Я молча закрыла ноутбук. Да уж, с сотрудником полиции Тоне повезло – формально допросил ее и быстренько написал в отчете про суицид. Правда, и экспертиза ничего криминального не нашла.

   – Ваня очень добрый, застенчивый, – зачастила Антонина. – Он стеснялся Ольгу послать куда следовало, терпел ее приставания. Морковин не может даже комара прихлопнуть, не способен жесткие решения принимать. Недавно нас в кафе обсчитали, так Ваня заметил и ничего не сказал. Только на следующий день мне признался, что отдал большую сумму, мы ведь не заказывали дорогое вино, пили простое, по бокальчику. Я давай его ругать: «Почему ты молча проглотил хамство?» А он: «Скандала не хотелось. Фиг с ней, с лишней тысячей, еще заработаю. Пришлось бы управляющего вызывать, ругаться, билеты в кино пропали бы». Иногда Ванина бесконфликтность меня прямо бесит. Но он такой – дадите ему по башке кулаком, а он испугается: «Не ушибли руку?» Вот мама у него другая. Вообще-то он меня с ней не знакомит, говорит, что Лидия Ивановна плохо себя чувствует. Но, наверное, она просто не хочет сына ни с кем делить. Бывают такие мамаши, я слышала. Один раз мы с Ваняшей у него на дачке сидели, вдруг стук в окно. Он так побледнел! Велел: «Иди на второй этаж и сиди тихо. Если мамуля приехала, случится Апокалипсис». Оказалось, это какой-то посторонний мужик был, заплутал, не знал, как на шоссе выбраться. Пока Лидия Ивановна жива, Ваня мне предложение не сделает. Его мать незадолго до нашего с ним знакомства инфаркт перенесла, так Ваня теперь над ней трясется.

   Антонина погрустнела.

   – Значит, Ольга устроила скандал у стойки регистрации… И все, более вы с ней не виделись? – уточнила я.

   – Ага, – кисло ответила Тоня.

   Я распрощалась с ней, села в машину, соединилась с Робертом, пересказала свою беседу с Гончаровой и задала вопрос:

   – Почему Ольга скрывала от мужа, что у нее высшее образование? По какой причине, имея диплом экономиста, работала приемщицей заказов? Что ты думаешь, а?

   – По-разному у людей жизнь складывается, – решил пофилософствовать компьютерщик. – Один на студенческой скамье не сидел, а стал известным актером или художником, другой пять лет лекции слушал и бомжует.

   – Вспомни о ее муже, – не сдалась я. – Для Юрия большое значение имеет впечатление, которое он производит на окружающих. Он даже нам соврал про жену-главбуха. Ему не пришло в голову, что каждое его слово непременно несколько раз проверят. Но речь сейчас не о Мамонтове. Уж наверняка Ляля знала мужа как облупленного, а тот всем приятелям жену как успешного бухгалтера представлял. Почему Ольга не сказала: «Дорогой, я намного круче простой тетки, которая подсчитывает баланс, имею кандидатскую степень». Отчего помалкивала?

   – Откуда ты знаешь, что Мамонтова не сказала благоверному правду? – заспорил Роберт.

   – Знай Юрий о научных достижениях супруги, он бы не преминул нам о них сообщить, – возразила я. – И почему Оля сидела на приеме заказов? Могла ведь найти престижную, высокооплачиваемую работу.

   Роберт засопел, но ничего не ответил. А я неслась дальше.

   – Как семейные люди хранят документы?

   – Вопрос не по адресу, – развеселился Троянов. – Я не женат, не знаю.

   Но мне совсем не хотелось шутить.

   – Сколько раз мы с тобой обыскивали квартиры и видели коробку из-под обуви или печенья, ящик письменного стола, полку в гардеробе, куда люди складывают школьные аттестаты, дипломы вузов, медстраховки, пенсионные удостоверения… Все лежит в общей куче: свидетельство жены об окончании парикмахерского училища соседствует с военным билетом мужа и орденской книжкой дедушки, рядом свидетельство о крещении малыша. Мне ни разу не встречалась семья, где муж держит всякие удостоверения в своем кабинете, в сейфе, а жена – в спальне, в тумбочке. Вот документы в разных папочках попадались, но они все трогательно лежали друг на друге: в синей – ее бумаги, в красной – его, в желтой – детские.

   – И что? – не понял Роберт.

   – Юрий понятия не имел об образовании Ляли, – терпеливо повторила я. – Значит, никогда не держал в руках ее дипломы, скорее всего, их дома не было. Почему? Сколько лет они прожили вместе?

   – Десять, – тут же ответил Троянов. – Мамонтов – ее первый муж, Ольга сменила фамилию, до брака была Казаковой.

   – А кем она работала до встречи с Юрием?

   Роберт принялся зачитывать данные:

   – Сначала была студенткой, потом защитила диссертацию в институте, который основали несколько богатых людей, главный партнер – Николай Федорович Холодов. Похоже, вуз создали для деток обеспеченных родителей, для мажоров, которых нельзя было даже за деньги пристроить в престижные учебные заведения. Обучали их математике, информатике, психологии, политологии, экономике, ну и, конечно, рекламному делу, куда ж без него. Кроме наследников солидных состояний, туда принимали и простой народ, лишь бы деньги на оплату учебы поступили. Также там была благотворительная программа для золотых медалистов из бедных семей. Казакова успешно прошла Ученый совет, причем до окончания срока аспирантуры – очень прилежная была студентка. Работать она пошла не сразу, а через полгода после получения научного звания. В химчистку.

   Я решила, что ослышалась.

   – Куда?

   – Туда, где чистят одежду, – уточнил Троянов. – Затем в магазин продавщицей. Потом сменила пять разных мест вроде уже названных, наконец устроилась приемщицей в «Пластмассбытканьон». Вышла замуж за Мамонтова, прописана у супруга, до свадьбы была зарегистрирована в двухкомнатной коммунальной квартире на улице Благова. Ее сосед Павел Аркадьевич Бубнов до сих пор живет там. А-а-а-а! Ну, я дурак! Теперь понятно!

   – Что? – спросила я.

   Роберт громко чем-то зашуршал.

   – Перестань есть конфеты! – приказала я.

   – Это шоколадка, – заспорил Троянов. – Дом, где жили Бубнов и Ольга Казакова, ранее считался студенческим и аспирантским общежитием института, в котором оба учились. Вуз давно накрылся медным тазом, более не существует. По идее, Павлу полагалось выписаться из общаги, но он числится там до сих пор. Чудные дела творятся иногда в большом городе. Кстати, Бубнов может хорошо знать Ольгу.

   Я положила руки на руль.

   – Юрий утверждал, что жена замкнутый человек, у нее не было приятелей.

   – Похоже, Мамонтов совсем супругу не знал, – хмыкнул Роберт. – Принимал на веру ее рассказы про частые командировки и подарки от благодарных заказчиков. Хорошо бы поговорить с любовниками Ольги.

   – Роскошная идея, – согласилась я, – жаль, практически невыполнимая. Никогда нам их имена-фамилии не узнать. Если только не найдем очень близкого Мамонтовой человека. Пожалуй, я поеду сейчас в бывшее общежитие, а ты внимательно изучи биографию Ольги Сергеевны. Вероятно, найдешь в ней еще какие-то несостыковки. И еще разыщи кого-нибудь, кто знал Мамонтову-Казакову в детстве, юности: одноклассников, студентов с курса, коллег по прежней работе.

   – Не волнуйся, не бывает, чтобы никого не обнаружилось, – сказал Роб. – Не на необитаемом же острове Ольга жила. Значит, работаем по делу, несмотря на утверждение Антонины про психически нестабильное состояние Ольги?

   – Да, – ответила я. – Возникли вопросы, на которые надо найти ответы.

   – Тетя Таня, ты любишь розовый цвет?

   – Не особенно. А почему ты спрашиваешь? – удивилась я.

   – Собралась шить Силу, – зачастила Анечка. – Нужна ткань, но не знаю, какую выбрать.

   – Объясни наконец, кто такой этот Сил и почему его надо мастерить, – попросила я.

   – Его имя Силу, оно не изменяется по падежам, – поправила Аня и заговорила еще быстрее.

   Через пару минут я разобралась в ситуации. Силу – главный герой сказок страны Мгуини. Вы слышали о таком государстве? Лично я – нет. А вот учительница природоведения часто рассказывает о ней детям. Силу не животное, не человек, а добрый дух. Являться людям Силу может в любом обличье, и там, где он материализуется, воцаряются порядок, покой и справедливость. Неделю назад Инесса Леонидовна обратилась к своим ученикам с пламенной речью:

   – Знаете, сколько на свете вымирающих животных? Некоторые виды уже вымерли и более никогда не появятся. На острове Пити в Индийском океане осталось всего четыре голубоглазые козы. Если мы их не спасем, этот вид исчезнет с лица земли.

   Ребята разволновались, но Федорчук их успокоила:

   – Мы можем помочь козочкам. Надо сшить игрушки и выставить их на аукцион. Вырученные деньги отправим питийцам, те построят зоопарк, и голубоглазки начнут плодиться, народят козляток.

   Когда Нюся добралась до этой части истории, я не выдержала:

   – Сколько детей в твоем классе?

   – Пятнадцать, – отрапортовала девочка.

   – Вряд ли суммы, полученной от продажи ваших поделок, хватит даже на покупку капусты для парнокопытных, – вздохнула я, крайне озадаченная инициативой учительницы.

   Нет, понятно, конечно, что Федорчук хочет научить детей состраданию. Но почему она решила рассказать им о зверушках, живущих на клочке земли, о котором девяносто девять и девять десятых процента населения России никогда не слышало? Не лучше ли попросить детей помочь московскому собачьему приюту, взять под свое покровительство какую-нибудь обезьянку в Московском зоопарке или купить антиблошиные ошейники кошкам, которые обитают во дворе? А еще лучше дать им почитать книгу «Тимур и его команда». Ее автор, писатель Аркадий Гайдар, сейчас считается слишком политизированным, прокоммунистически настроенным и не пользуется популярностью, но он был автором замечательных детских повестей и знал, как пробудить в подростках милосердие и доброту. И почему надо шить Силу из неведомой страны Мгуини, отчего не смастерить Илью Муромца, Ивана-царевича или, на худой конец, старика Хоттабыча?

   – Нет, тетя Таня, у учеников нашей гимназии богатые родители, они должны много заплатить за поделки, – возразила Нюся. – А кто не приобретет, тому кол в четверти по «природке» поставят.

   – Учитель не имеет права ставить отметки взрослым, – попыталась я добавить каплю логики в безбрежное море маразма.

   – Какая ты непонятливая, тетя Таня! – укорила меня Нюся. – Единицу огребет ребенок.

   Я чуть не врезалась в багажник идущей впереди машины.

   – За что?

   – Ну тетя Таня! За неучастие в благотворительной акции. Наша школа борется за звание «Лучшая платная гимназия по версии ОПР», собирает баллы и, если победит, получит первое место, – объяснила Аня.

   – Что такое ОПР? – не поняла я.

   – Не знаю, – ответила девочка.

   – Твоя мама не жена олигарха, миллионов не зарабатывает, – вздохнула я. – Подозреваю, что не все родители твоих одноклассников имеют толстые счета в банках.

   Нюся зашмыгала носом.

   – Если я не сошью Силу, мне опять влепят двояк, в четверти поставят плохую отметку, я займу последнее место в рейтинге класса.

   – Не плачь, – испугалась я, – делай своего Силу.

   – А из чего?

   – Придумай сама, не знаю, как выглядит этот дух.

   – Он всякий, разный. Я хотела, чтобы он был розовым, пушистым, но ты сказала, что не любишь такой цвет, будто бы он уродский, – захныкала Аня.

   Я почему-то начала оправдываться:

   – Слово «уродский» я не произносила. И думала, что ты спрашиваешь про одежду, а я не ношу ничего цвета Барби. Но для Силу розовое подойдет. Просто прекрасно. Он будет поросеночком?

   – Ну тетя Таня! Не-е-ет! Свиньи мне не нравятся, они противные. Я хотела пушистика, лохматенького, симпомпончика мимишного! – закричала Аня. – А ты…

   – Отличная идея, – перебила я девочку. – Возьми в моей комнате, в верхнем ящике стола, деньги и купи в торговом центре все необходимое для Силу. Когда его нужно сдать?

   – Завтра утром последний срок. Вообще-то еще позавчера надо было, но нам дали дополнительное время, потому что только двое из класса поделки вовремя принесли, – повеселела Аня.

   – Не стоило так затягивать, – укорила я девочку.

   – Я забыла!!!

   – Хорошо. То есть плохо. Не надо игнорировать задания, даже если они идиотские.

   Аня захихикала, а я опомнилась.

   – Извини, я приехала по нужному адресу, больше не могу говорить. Сначала сделай уроки, потом сходи в торговый центр. Будь внимательна, не разговаривай с незнакомцами, не…

   – Знаю, знаю! – зачастила Аня. – Нельзя помогать мужчине, который потерял собачку, запрещается садиться в чужую машину, брать у тети конфеты и все прочее. Мама мне эти глупости каждый день в уши бубнит, я наизусть их выучила. Я не маленькая, мне скоро одиннадцать!

   Из трубки полетели гудки.

   Я припарковалась и поспешила к дому. Ситуация с Силу прояснилась, вроде бы теперь нет необходимости идти в школу, но я туда непременно зайду – очень хочется посмотреть на креативную Инессу Леонидовну и задать ей несколько простых вопросов. Ну, например, такие… Этично ли говорить десятилетним детям про богатых родителей? Почему за неучастие папы-мамы в аукционе кол по природоведению получит ребенок? И вообще, при чем тут оценки? Еще хочется узнать, что означают буквы «вруш» перед фамилией училки.

   Продолжая мысленный диалог с госпожой Федорчук, я благополучно поднялась на четвертый этаж ветхого дома и позвонила в квартиру. Дверь распахнулась мгновенно, мне в ноздри ударил запах куриного бульона, жареного лука, табачного дыма и еще чего-то очень противного.

   – Что надо? – спросила толстая тетка в засаленном байковом халате.

   – Желаю поговорить с Павлом Аркадьевичем Бубновым, – ответила я.

   – Нет такого! – гаркнула красавица и собралась захлопнуть дверь, но я ловко поставила на порог ногу.

   – А когда он вернется?

   – Никогда. Отвали, а то мужика позову, – пригрозила хозяйка.

   – Добрый день, – совсем другим тоном пропела она. – Что привело вас к моему порогу? Сразу предупреждаю: ни малейшего отношения к ужасу, который творится наверху, я не имею и…

   Мне пришлось прервать поток объяснений:

   – Тамара Яковлевна, я не из налоговой инспекции, не из иммиграционной службы, занимаюсь особо опасными преступлениями, например убийствами.

   – Свят, свят, свят… – начала креститься хозяйка. – Наверху кого-то зарезали?

   – Нет, – успокоила я ее, – ищу жильца Бубнова, который тут прописан много лет.

   – Пашу? – удивилась Тамара Яковлевна. – Неужели он кого-то жизни лишил? Но это невозможно! Павел у нас учился. Я многих студентов да аспирантов помню, хорошие тогда времена были. Проходите, дорогая, не стойте в прихожей. Ботиночки не снимайте, я вам бахилки дам, у меня их много. Вот, держите.

   Я взяла ярко-розовые, в синий горошек полиэтиленовые мешочки и улыбнулась.

   – Какие веселые! Никогда таких не видела, обычно бахилы голубые.

   – Вы не против, если будем беседовать на кухне? – осведомилась хозяйка. – Устраивайтесь на диванчике. Сейчас чаю заварю.

   Леднева начала суетливо рыться в шкафчиках, достала заварку, пачку печенья, сахарницу. Я терпеливо ждала, пока хозяйка угомонится. Наконец Тамара Яковлевна села к столу и налила себе из термоса темно-коричневой жидкости.

   – Мне чай доктор запретил, завариваю успокаивающий напиток, – пояснила она. – Очень хорошо помогает, да только запас заканчивается. К нам сюда женщина приходила, торговала от фирмы, а я не сообразила у нее телефон взять и теперь жалею. Вам, простите, не предлагаю, это как лекарство, не всем можно.

   – Вы знаете Бубнова? – вернула я беседу в нужное русло.

   – Пашу? Ну конечно, – улыбнулась собеседница. – Часто прежние деньки вспоминаю. Здесь когда-то общежитие института было, а я служила комендантом. За ребятами в оба глаза глядела, порядок у меня железный был. Ровно в двадцать три двери запирала и спать уходила. Если кто опоздал, в окошко тихонечко скребся, я его в любую погоду отворяла и отчитывала безобразника, объясняла: «Для учебы ты тут, не для гулянок. Вот не сдашь экзамены, уедешь домой с позором». Со студентами я справлялась, с аспирантами дело обстояло хуже. Учащиеся жили по пять человек в комнатах, одна кухня на всех и санузел. У аспирантов условия были намного лучше, им давали боксы: на двоих пара комнат, правда, маленькие, шестиметровые, между ними шкаф, дверь в такую квартирку запиралась. Боксов у нас было четыре штуки. Тесно, зато отдельное жилье, с тем, кто во второй комнатке поселился, можно не общаться, створку закрыть и в одиночестве остаться. Аспирантов всего восемь человек было, им хорошо жилось – кухня и душ свои, правда, общие с соседом, но только для них двоих. Пиши диссертацию спокойно, трудись, все условия есть. Но большинство ребят считало аспирантуру чем-то вроде отпуска, два с половиной года они ничего не делали, потом спохватывались и за шесть месяцев спешно сляпывали диссертацию. Паша Бубнов разгильдяйничал, целыми днями где-то бегал, над книжками не сидел, часто компании в комнате собирал. Друзья у него были, как сейчас говорят, элитные, все чуть его моложе, еще студенты. Никита Рязанцев, сын ректора, Федя Холодов, его отцу институт принадлежал, Андрюша Крапивин, тот из семьи Эдуарда Семеновича, профессора, заместителя Виктора Петровича.

   – Похоже, Бубнов знал, с кем корешиться, – улыбнулась я.

   – Нет, неправильно подумали, – не согласилась Тамара Яковлевна. – Как раз расчетливости в Паше не было. Он тесно общался и с Песковыми, Васей и Ритой, братом и сестрой. Те были не москвичи, приехали из глухой провинции с золотыми медалями поступать, ребята без денег и связей. И Оля Казакова не столичная штучка, нищая совсем, на моей памяти все годы в одних ботинках ходила. В институте много девочек из богатых влиятельных семей крутилось, идешь по коридору – дорогими духами пахнет. Паша, кабы хотел, мог любую подцепить, но он товарищей не по положению родителей выбирал, а по душевным качествам. Многие пытались к компании Бубнова примкнуть, в особенности девушки. Да и понятно почему – там такие женихи! Красавцы с положением. Но ребята никого к себе не подпускали. В вузе они со всеми общались, в буфет шли большой стаей, на переменах толпой, но после занятий ограничивались только своим кругом. Паша у них за главного считался. Во-первых, он старше на пару лет, во-вторых, лидер по натуре, умел людей очаровывать. У меня особых претензий к компании не было. Помню, они все песню под гитару пели, протяжную, мне нравилась. Там слова такие в припеве: «Мешал, Мешал…»

   – «Мишел, май Белл», – промурлыкала я. – Известная мелодия «Битлз», о любви.

   – Тихо они общались, – продолжала Леднева, – не пили, не орали. Правда, курили. Я к Бубнову стучала и выговаривала: «Имей совесть, весь этаж задымил. И время за полночь, пора угомониться». Он никогда не спорил, быстро отвечал: «Все, все, Тамара Яковлевна, гости разбегаются». Лентяй был ужасный, но милый, я даже разрешала ему иногда приятелей у себя на ночь оставлять. А вот девушка Пашина, Оля Казакова, та еще штучка была. Аспирантка самого ректора, Виктора Петровича Рязанцева, единственная, кого тот хвалил за ум и трудолюбие. Оля в библиотеке пропадала, над книгами чахла. Как уж они с Пашей в пару сложились, одному богу известно. Но с первого курса вместе ходили. Все знали: Оля лоботрясу и курсовые, и диплом написала, только благодаря ее поддержке Павел сессии на «отлично» сдавал и в аспирантуру попал. Сначала-то оба в студенческом общежитии жили. Пашка вечно с компанией гулял, Ольга над тетрадями сидела. За пару недель до сессии Казакова Бубнова хватает и начинает по программе гонять. На все темы гуляку натаскает, конспекты ему перепишет, и в результате получал Павел прекрасные отметки. Очень Оля его любила, про то все знали. Я им разрешила в одном блоке в аспирантском общежитии поселиться, хотя это вразрез с правилами шло, полагалось или двух девочек, или пару мальчиков селить, но я глаза закрыла – думала, у ребят семья. Ну, не зарегистрировались еще, потом распишутся. А в конце второго года аспирантуры Павел пропал. Но когда он исчез и все к Оле с вопросами приставать стали, она отвечала: «Отстаньте, он мне не муж! Понятия не имею, куда подевался!»

   – Бубнов пропал? – уточнила я.

   – Очень нехороший тот год был, – поморщилась Тамара Яковлевна. – У меня сестра умерла, молодая совсем, внезапно скончалась. Она в Иркутске жила, хоронить некому, я к ректору: «Виктор Петрович, отпустите, Христа ради». И он, душа-человек, командировку мне оформил, билет я за счет вуза купила, и еще денежек чуток дали. Отсутствовала неделю, вернулась, а в общежитии гудеж – Бубнов испарился. Куда подевался, никто не знает, вещей и паспорта на месте нет, никаких записок, заявлений не оставил. Оля ходит черная, на всех огрызается. Виктор Петрович в клинике с инфарктом. Андрюша Крапивин, сын Эдуарда Семеновича, чем-то серьезно заболел. Никита Рязанцев, единственный ребенок ректора, занятия не посещает, а Заремка, из-за которой… Ой, хотите еще чаю? Экая я негостеприимная. Или лучше кофейку? Купила вчера замечательные конфеты, с шоколадной начинкой.

   Чем больше хозяйка говорила об угощении, тем яснее я понимала: назвав имя «Зарема», она перепугалась, очень жалеет об обмолвке, вот и пытается увести разговор в сторону.

   Я дождалась, когда собеседница сделает паузу, и спросила:

   – Кто такая Зарема?

   У Ледневой дернулось веко.

   – Да уж и не помню сейчас. Какая-то девчонка, вроде с компанией Бубнова корешилась. Я же вам говорила: вокруг Паши золотые детки собирались, лучшие женихи, почти все студентки, да и аспирантки мечтали с Бубновым отношения поддерживать, понимали, что никогда им на себя внимание Никиты Рязанцева или Андрея Крапивина не обратить, если просто в коридоре им глазки строить. А вот ежели в их тесную компашку внедриться… Зарема – одна из студенток, ничем не примечательная дурочка. Больше ничего про нее не помню, ни фамилию, ни где жила.

   – Не волнуйтесь, – «утешила» я Тамару Яковлевну, – вуз прекратил свое существование, но его архив сохранился. Выяснить, кто такая Зарема, легко.

   Память мгновенно вернулась к Ледневой.

   – Она уборщицей работала. Хитрая очень, на Никиту Рязанцева глаз положила. В платке всегда ходила, платье длинное носила, тихая, глаза в пол. Ну зачем сейчас о ней вспоминать? В общежитии и в институте разные люди работали. Подолгу они не задерживались – зарплаты маленькие, обязанностей много. Уходили-приходили, текли водой. Вот, помню, нанялась бабка, ну прямо…

   – Тамара Яковлевна, – остановила я Ледневу, – меня очень интересует Зарема, но если не желаете о ней говорить, не надо. Через институт прошло много студентов-аспирантов, да и сотрудников разных мастей предостаточно. Добыть список учащихся и преподавателей несложно. Потребуется время, чтобы поговорить с каждым, но кто-нибудь всенепременно вспомнит Зарему, назовет ее фамилию.

   Бывшая комендантша поджала губы, а я продолжала:

   – Люди насплетничают, напридумывают, наболтают того, чего никогда и не было, а мы им поверим. Вы, похоже, что-то знаете, вот и рассудите, что лучше: отправить меня плавать в море слухов или рассказать, может, не очень приятную и красивую, но правду? Я сплошь и рядом сталкиваюсь с индивидуумами, которые произносят: «О! Я полностью в курсе дела! N убил жену!» Но потом выясняется, что у N-то и супруги никогда не было, и вообще он сам жертва, у него кошелек сперли.

   Моя собеседница сделала правильный вывод из моих слов.

   – Просто я не хотела позорить имя Виктора Петровича. Ох уж эти дети! Хорошо, что у меня их нет. Зарема понравилась Никите. Девка очень уж от остальных отличалась, тем его и взяла. Студентки юбчонки чуть пониже пупка натянут, в туфли на метровом каблуке влезут, лица раскрасят, волосы начешут – и чик-брык по коридору, глазками в разные стороны стреляют. На уме у них гулянки-пьянки, хорошо, если в сессию об учебе вспомнят. А Заремка со шваброй, тишком по аудиториям работает. Поздороваешься с ней, она вежливо в ответ: «Добрый день!» – и дальше шваброй машет. Не красавица, но фигурка точеная, даже когда в халате была, видно, что стройная. Да еще глазищи в пол-лица черные, волосы темные, смуглая. А наши профурсетки все блондинки крашеные с прическами одинаковыми. И одевались одинаково: одна себе красные лодочки купит – вторая на следующий день в таких же является. Вывалятся толпой из аудитории на перемену, и не понять, где Маша, а где Даша. Неудивительно, что Никита уборщицу приметил. Охо-хо! Мезальянс! Сын доктора наук, профессора, ректора и – поломойка! Виктор Петрович запретил Никите с Заремкой общаться. У них дома такой скандал разразился – стекла в окнах тряслись!

   – Откуда вы знаете о событиях, происходивших в квартире Виктора Петровича? – удивилась я.

   Тамара Яковлевна приподняла бровь.

   – Жена ректора умерла, когда Никита только в школу пошел. Рязанцев мне предложил в свободное от работы время ему с хозяйством помогать. Я три раза в неделю у него убирала, готовила, ну, и слышала, конечно, разговоры всякие. Ладно, слушайте, расскажу…

   Отец узнал, что у сына за девушка, и вспылил:

   – С ума сошел? Немедленно перестань общаться с Агабишевой!

   Кит взвился:

   – Я взрослый, имею право вступать в отношения с кем хочу.

   Виктор Петрович заорал:

   – Кто у нас тут самостоятельная личность? Пока добрый папа сынка содержит, деньги на кино дает, носки покупает. Так что лучше тебе помолчать.

   Никита обиделся, из дома убежал, дверью хлопнул. Ректор за свои лекарства схватился, у него стенокардия была, а потом ко мне обратился:

   – Ох, перегнул я, Тома, палку, надо бы аккуратно с сыном поговорить, не давить на него.

   Я его успокоила:

   – Каждый на вашем месте задергался бы, если в приличную семью лезет нищая оборванка невесть откуда. Как же тут спокойствие сохранить? Выгоните Зарему с работы, и делу конец. Сами знаете, с глаз долой – из сердца вон. Сейчас пакостница у Кита каждый день перед носом мельтешит, а когда исчезнет, он про нее живо забудет.

   Виктор Петрович рюмашку себе налил и сказал:

   – Тамара, я не владелец института, меня поставили им руководить, оклад назначили. Вуз принадлежит нескольким людям, а у главного из них, Николая Федоровича Холодова, жена Аиша, она помогает девушкам-мусульманкам, которые в Москву приехали. Зарема ее протеже. Аиша мне сама позвонила и попросила: «Виктор Петрович, проявите милосердие, дайте работу хорошему человечку. Агабишева честная, трудолюбивая, настрадалась в жизни, хочется ее под ваше доброе крыло пристроить». Разве можно отказать супруге Холодова? Так что уволить Зарему я не могу. Равным образом не имею права отчислить из института сына Николая Федоровича и Аиши. Федор об учебе не думает, лекции-семинары пропускает, но с курса на курс переходит, ему хорошие отметки по моему приказу ставят. Даже Эдуард Семенович, совесть наша недремлющая, молчит. Крапивин понимает: мы от Холодова зависим. Нет, Зарему нельзя уволить.

   Я расстроилась, а потом сообразила, как поступить.

   – Виктор Петрович, надо турнуть Нинку, вторую поломойку. Нина пьет, ее часто подшофе видят, работает спустя рукава. Как приказ на доску вывесят, я велю Зареме Нинкину работу исполнять. Пусть ей два оклада дадут, и будет Агабишева с девяти утра до одиннадцати вечера горбатиться. Времени на шуры-муры с Китом у нее не останется. Ей деньги нужны, возражать она не станет, еще и обрадуется, что возможность вдвое больше получать появилась. И вы про девчонку разузнайте, кто она, откуда.

   Тамара Яковлевна выпрямила спину.

   – У ректора много связей было, он кому надо позвонил, и выяснилось следующее. Зарема приехала в Москву из убогого угла, названия которого не произнести, язык сломаешь. Отец у нее случайными заработками перебивается, мать дома сидит. Семья огромная, нищая, голодная. Один брат мерзавки в тюрьме срок мотает, и второй за решеткой – их за принадлежность к банде террористов взяли. Третий братишка убит. Кем и за что, неизвестно. О четвертом говорят, что тоже бандит, но где-то за границей, в другой стране живет.

   – Прекрасные родственники, – вздохнула я. – Представляю, как ректор отреагировал, когда правда открылась.

   – Вы еще до конца не дослушали! – ажитировалась Тамара Яковлевна. – Старшая сестра Заремки утопилась, среднюю муж убил за прелюбодеяние. У них там, в их краю, нравы суровые. Посмотрела на чужого мужика? Получи камень в голову. А саму Зарему богатый старик сосватал, согласился взять в дом бесприданницей. Небось отец девчонки решил свое материальное положение поправить, продав самую младшую дочку богачу. Сыграли свадьбу по местным обычаям, а через некоторое время Заремка исчезла.

   Тамара Яковлевна подсунула себе под спину диванную подушку.

   – Вона чего выяснилось – замужем Никиткина любовь, утекла от супруга, в Москве спряталась. Виктор Петрович, царствие ему небесное, прямо почернел от таких новостей. Позвал он Кита в кабинет и опять заорал: «Нашел себе подружку, у которой в семье сплошь уголовники-террористы! И твоя любовь – чужая жена! Немедленно прекрати с ней встречаться. Неужели не понимаешь? Она тебя старше, опытнее, юного дурачка охмурить решила, в столице хочет хорошо устроиться. А ну как ее муж узнает, где блудная супруга, явится за ней и тебя заодно прирежет?» Никита ему в ответ: «Ладно, если тебе не нравится, как я живу, могу из дома уйти». Виктор Петрович сразу на попятный: «Сыночек, просто я за тебя волнуюсь». Очень ректор Кита любил, жалел, что тот без матери остался, слишком много ему позволял.

   – Любовь… На мой взгляд, она несчастье, а не радость. И ведь были в окружении Никиты приличные девушки. Та же Оля Казакова. Ну да, не москвичка, но хорошо воспитана, умела себя вести: издали посмотришь – и не подумаешь, что в столицу из медвежьего угла учиться прикатила. Виктор Петрович Олю привечал. Если она к Киту в гости приходила, всегда с ней приветливо беседовал. Казакова была отличницей, ни одной четверки за все годы обучения не получила. Мне ректор как-то раз шепнул: «Оля старше Никиты, но ведь всего на пару лет. Чтоб сыну в Казакову не влюбиться? Но нет, приковала его к себе Заремка!»

   Леднева взяла платок, висевший на ручке кресла, закуталась в него и налила себе еще чашечку успокаивающего отвара.

   – Ну а потом беды пришли. Виктор Петрович от инфаркта умер, вскоре Эдуард Семенович вслед за лучшим другом на тот свет ушел. Никита учебу совсем забросил. Сказал мне: «Взял я, Тамара Яковлевна, академку на год. Но через двенадцать месяцев непременно к занятиям приступлю». В общем, когда уезжала я на похороны сестры, все хорошо тут шло, а вернулась – ну прямо война! Крапивин Андрюша заболел, Бубнов исчез, Песковы тоже не пойми где. Одна Казакова на месте, прилежная, как всегда. Диссертацию она за пару дней до моего отъезда защитила. То-то народ удивился! Досрочная защита редкость, а тут вдруг Виктор Петрович взял и назначил внеплановое заседание Ученого совета. Из-за Казаковой профессоров созвал, в спешке защиту провели. Все начали шептаться – с чего бы ректору ради аспирантки стараться? Может, у Казаковой тайный покровитель имеется? Я тоже в недоумении пребывала. Но так и уехала, не выяснив, что к чему. А когда назад прикатила, Ольга уже бумажки для отправки диссертации в ВАК собирала. Дело непростое, народ на это месяцы тратит, Казакова же быстро управилась. Я к ней с вопросом: «Ольга, что произошло?» Та в ответ: «Вы о чем, Тамара Яковлевна? Особых новостей у меня нет». Но я же не отстану! Начала конкретно интересоваться: «Где Паша? Почему его в блоке нет?» Казакова покраснела: «Не знаю. Другую нашел, москвичку, съехал к ней жить, послал меня на фиг, наплевал, что мы с первого курса вместе». Говорит, а у самой губы и руки трясутся, из красной зеленой стала, потом опять пунцовой. Я ее пожалела, утешить попыталась: «Наплюй и разотри. Значит, не твоя он судьба. И сделай выводы: не надо мужика шпынять. А то ты Пашку замечаниями затуркала, пыталась в вашей паре головой стать. Девушке лучше по-хитрому парнем вертеть, исподтишка».

   Тамара Яковлевна сложила руки на груди.

   – Но потом-то я все выяснила. Оказывается, пока меня не было, в институт пришли какие-то парни и пристали к Рите Песковой. Вася начал защищать сестру, ему по шее дали, Паша с Никитой и Андрюшей бросились на помощь. Случилась драка, окна побили, на улицу выскочили, а там, как назло, ехала полицейская машина, всех в отделение замели. Там несколько дней продержали и отпустили, ребята, видно, здорово перепугались, попрятались потом кто куда. Наверное, тех парней, что битву затеяли, боялись, они на бандитов походили. А затем у Андрея с Китом отцы умерли. Казакова из общежития съехала, и не общались мы с ней больше. Зарема исчезла, но куда она делась, я понятия не имею. И до вашего прихода не вспоминала Агабишеву долгие годы. Один только раз она мне на ум пришла.

   Тамара Яковлевна показала на термос.

   – Женщина, которая БАДами торговала, милая такая… Я головными болями давно мучаюсь, особенно на смену погоды реагирую. Дилерша предложила чай успокаивающий. Я содержимое пакета понюхала – пахло прямо как от Заремкиного зелья, а оно мне здорово помогало, вот я и купила. Уже не первый месяц пью, лучше стало. Но варево Агабишевой сильнее было, жаль, не знаю, из чего она его составляла, сама бы себе намешала. Вам угоститься не предлагаю, это не забава, а лекарство, может навредить. Ой, вот сейчас вспомнила неожиданно! Через пару месяцев после пропажи Павла в общежитие приехала женщина, она искала Бубнова. Пришла ко мне, представилась дальней родственницей его матери и сказала: «Впервые в Москву из провинции приехала, думала, Паша мне поможет в столице сориентироваться». Я ей сказала, что его за драку увезли из института в полицию, и где он сейчас, я понятия не имею – всех хулиганов отпустили, они кто куда разбежались. Та женщина расстроилась очень и ушла. Более Бубновым никто не интересовался.

   – Как звали посетительницу? – спросила я.

   Тамара Яковлевна неожиданно улыбнулась.

   – Не один год прошел, если она свое имя и назвала, я его давно забыла.

   – А что за напиток делала Зарема? – заинтересовалась я.

   Тамара Яковлевна нахмурилась.

   – Приметила я, что к Агабишевой в каморку, где она тряпки да веники хранила и отдыхала, студенты бегать начали. Оглядятся по сторонам и за дверку – шмыг. Насторожилась, конечно, пошла туда, накинулась на Зарему: «Чем ты занимаешься? Если гадость придумала, вылетишь отсюда в секунду!» Она руками замахала: «Нет, нет, мальчики за чаем приходят». Тут я совсем разволновалась: «Чем ребят травишь?» Девчонка и раскололась, рассказала историю. Бабка ее была знахаркой, травки разные заваривала, любые болезни лечила, даже самые страшные. Она внучке свои знания и передала. Оказалось, что Заремка готовит чаи от усталости, похмелья, для улучшения умственной деятельности и продает свои смеси в институте. Мне чашечку налила, сказала: «Выпейте, сразу голова пройдет». На вкус, скажу вам, гадость, пахло от отвара противно, тошнотворно, но не соврала она, мне легче стало. И все равно я ей запретила зелье в общежитии распространять. Она послушалась, ребята в каморку шастать перестали. Заремка же нет-нет, да и говорила мне: «Тамара Яковлевна, вижу, голова у вас раскалывается, хлебните чашечку отвара». Каюсь, угощалась. Хитрая Заремка была, понимала, с кем дружить надо, надеялась, что я ей за травяной напиток послабление сделаю, разрешу торговать травами. Да не на ту напала!

   – Бубнов давно не показывается в бывшем общежитии, почему же до сих пор тут прописан? – удивилась я.

   Тамара Яковлевна развела руками.

   – Вот что я насчет Паши думаю. Заводилой он у ребят был, лидером. Может, тех парней крепко обидел? С чего они в институт пришли? Вероятно, хотели с Пашей разобраться, походя к Рите примотались. А когда всех за драку в обезьянник свезли, еще больше обозлились, пообещали Бубнова и его товарищей убить, вот наши ребята и перепугались. Кто мог, дома отсиживался, а кто в общаге жил, где-то спрятался. Сильно боялись они тех бандитов, небось что-то серьезное натворили, потому и предпочли на дно залечь. В молодости многие ошибки совершают, и аукаются они им потом всю жизнь. Бубнов испарился, Песковы документы из института забрали и куда-то уехали. Одна Казакова бумаги спокойно собирала. А насчет прописки Паши в этом доме… Бардак здесь творится. Института больше нет, владельцы ликвидировали. Холодов свои права на него партнерам уступил, единоличным хозяином зданий, где институт размещался и общежитие, стал Олег Николаевич Реутов. Вскоре он умер, наследники уехали жить за границу, все добро распродали. На месте учебного заведения рынок построен, а общагу приспособили под гостиницу для торговцев. Ремонта в ней сто лет не было. Бывший наш участковый нынче начальником в полиции стал и с владельцем базара в дружбе состоит. Сергей Петрович хороший человек, помог мне служебную квартиру в собственность оформить и шепнул кому надо, чтобы меня тут управляющей поставили. Местный контингент в кулаке держать надо, ну да я умею с людьми справляться. Почему Бубнова не выписали, понятия не имею. С общежитием еще при Викторе Петровиче чудные дела твориться начали – Рязанцев ухитрился Ольге Казаковой постоянную прописку сделать, блок, где они с Пашей жили, по документам превратился в двухкомнатную квартиру. Я об этом недавно узнала, совершенно случайно. Дом наш хотят сносить, он давно аварийный, жильцам, кроме меня, ничего не положено, у них же временная регистрация, новые хоромы только мне как собственнице вот этой квартиры дадут. И вдруг выяснилось, что Бубнов тоже оформлен в доме на постоянной основе. Давно здесь не живет, больше десяти лет уже, а по книге он тут! Казакова выписалась, парень же остался. Что хозяин делать будет, понятия не имею. И где сейчас Никита Рязанцев, мне неведомо.

   Попрощавшись с Ледневой, я села в свой джип и, не заводя мотор, позвонила Роберту:

   – Срочно найди Никиту Викторовича Рязанцева, Андрея Эдуардовича Крапивина, Василия и Риту Песковых, Павла Бубнова. Последний учился в одном институте с ребятами, но был их чуть старше, с первого курса жил с Ольгой Казаковой, будущей женой Мамонтова.

   – Йес, босс! – решил подурачиться Роберт. – Пришлю инфу почтовой уткой.

   Я хотела продолжить разговор, но тут увидела, как из подъезда общежития вышла Тамара Яковлевна, одетая в добротное светло-коричневое пальто. На голове у нее была шляпа с закругленными полями, в руках она держала небольшую сумочку. Я бы не насторожилась, веди себя дама как человек, который собрался в магазин или просто решил прогуляться, но она, встав у двери, оглянулась по сторонам, сделала несколько шагов, опять завертела головой, потом прошла метров сто, достала из сумочки зеркало, принялась поправлять головной убор…

   Я быстро прервала беседу с Трояновым, схватила с заднего сиденья пухлый портфель и вывернула наизнанку свою куртку, отчего она из бежевой превратилась в черную. Потом повязала на голову серый платок, нацепила на нос очки в тяжелой оправе и кинулась за Ледневой, которая, перестав играть в шпиона, посеменила к метро.

   Ехать пришлось далеко, с двумя пересадками. За время, проведенное в дороге, я успела сменить платок на вязаную шапку, а потом закрыла голову капюшоном с широкой меховой опушкой. Тамара Яковлевна бдительно посматривала по сторонам, даже скользнула по мне взглядом, но ни малейшего беспокойства не проявила. Вы не поверите, как сильно изменяют внешность человека очки в разных оправах и головные уборы.

   Несколько раз Леднева вынимала из сумки фляжку, делала из нее пару глотков и прятала обратно. Она вышла на последней станции ветки. Выбравшись на свежий воздух, постояла минуту, потом села в маршрутку. Я схватила такси и велела водителю ехать следом за микроавтобусом. Катить пришлось минут пятнадцать. В конце концов мы приехали в лес и затормозили у решетчатых ворот с табличкой «Психиатрическая больница имени Андреева». Тамара Яковлевна прошмыгнула в калитку и вошла внутрь мрачного здания. Я бросилась за ней.

   Кстати, кто-нибудь может объяснить мне, почему на кладбищах, даже в жаркую солнечную погоду, очень холодно? И по какой причине в муниципальных клиниках отвратительно воняет хлоркой и прокисшим супом?

   Бывшая комендантша купила в автомате ярко-розовые, в голубой горошек бахилы и надела их. Я поняла, что она не впервые в клинике. Использованные полиэтиленовые мешочки Леднева не выбрасывает, приносит домой и раздает гостям.

   Осторожно ступая, Тамара подошла к окошку справочной.

   – Рязанцев теперь в какой палате?

   – Подождите, я занята! – рявкнула девица в белом халате. И продолжила говорить по мобильному телефону: – Да ты че? А он че? Ну ни фига себе!

   Бывшая комендантша покорно ждала, пока администратор закончит обсуждать «важные» вопросы. Счастливый момент настал минут через пять.

   – Что хотите? – нелюбезно поинтересовалась дежурная.

   – Рязанцев в какой палате? – повторила вопрос посетительница. И услышала в ответ:

   – Девятый этаж, пятнадцатая. Большим лифтом пользоваться нельзя, купите бахилы и…

   – Я знаю, – остановила наглую девицу Тамара Яковлевна. – Но когда приходила неделю назад, доктор обещал перевести Никиту в другую палату, с одним соседом.

   – Зачем мне тупые вопросы задавать? Я что, врач? – взвилась администратор. – Интересуйтесь у старшего медперсонала, чего у него в голове хлюпало, когда он родственникам палату повышенной комфортности обещал. Местов у нас нет, больница битком набита. Нет, народ шизеет по-черному! Не нравится забесплатно лечиться? Езжайте в частную клинику. Нет денег? Радуйтесь, что сюда взяли. Все, у меня обед!

   Очаровательная нимфа снова схватилась за телефон и захлопнула окошко.

   Тамара Яковлевна побрела в сторону лифта. По дороге она вновь вытащила из сумки фляжку и сделала несколько глотков.

   Я, глядя на светящееся панно, подождала, пока Леднева доедет до нужного этажа, вошла в другую кабину и нажала кнопку с полустертой цифрой 9. Подъемник, кряхтя и охая, понес меня вверх, запах хлорки усилился, мне стало тоскливо.

   Леднева вошла в палату, а я, подождав минуту, чуть-чуть приоткрыла дверь и прислушалась. Из комнаты доносился голос Тамары Яковлевны:

   – Здравствуй, Никита. Как дела? Смотри, яблочки тебе привезла. Попробуй, сладкие. Никитушка, ну ответь! Кит, дорогой, очнись! К тебе врач приходит? Таблетки дают? Никита!

   Пообщавшись с Рязанцевым таким образом минут пять, Тамара Яковлевна вышла в коридор и увидела меня – без платка и очков, которые я сняла за ненадобностью.

   Леднева замерла, потом воскликнула:

   – Господи!

   – Давайте поговорим, – мирно предложила я. – Почему вы соврали, что не знаете, где Рязанцев?

   Она сжалась в комок, наклонила голову, сделала глубокий вдох, отступила к стене и прошептала:

   – Здравствуй. Ты здесь! Здесь ты!

   Меня удивила реакция собеседницы, но от волнения большинство людей ведет себя неадекватно.

   Один раз мы задерживали бизнесмена, который убил свою жену и тещу. Операцию готовили тщательно, знали, что у него есть оружие и терять ему нечего, он непременно пустит пистолет в ход, поскольку понимает: двух пожизненных заключений не дадут, хоть сто человек на тот свет отправь – хуже наказание не станет. Когда группа специально обученных сотрудников ворвалась в квартиру преступника, тот мирно заваривал себе чай. Увидав парней в обмундировании, убийца… запел. Голос у него оказался неплохой, слух тоже. Правда, ребята из особого подразделения не заядлые меломаны, поэтому не заслушались, а скрутили «солиста». Теперь он, наверное, развлекает исполнением арий своих соседей по бараку.

   Вот что может сделать с человеком сильная нервная встряска. А Тамара Яковлевна просто поздоровалась невпопад.

   – Добрый день, – вежливо отозвалась я.

   – Ты… ты… ты… – затухающим голосом продолжала Леднева.

   – Да, – подтвердила я. – Давайте спустимся на первый этаж и там побеседуем.

   – Зовешь меня… – еле слышно прошептала Тамара. – Приглашаешь…

   – Верно. Не нервничайте, ничего плохого не случится. Обещаю вам, что больно не будет, – решила я слегка разрядить обстановку шуткой. – У зубного врача хуже. Мы просто спокойно, тихо, мирно…

   Договорить конец фразы «поговорим в местном кафе» мне не удалось. Тамара Яковлевна резко выпрямилась и, выкрикнув:

   – Нет! Не хочу быть с тобой! Витя! Витя, ты где? Ты мне нужен, бегу к тебе, Витенька! – опрометью бросилась в конец коридора, противоположный холлу с лифтами.

   Несмотря на избыточный вес, я прекрасно бегаю и, как все сотрудники бригады, регулярно посещаю фитнес-зал. Догнать Ледневу для меня не составило бы труда, но, как назло, именно в эту секунду из палаты слева вывалилась группа людей. Ее возглавляла худая сутулая женщина со злым лицом, говорившая на ходу:

   – Атаманов, понял наконец?

   – Да, Нина Георгиевна, – ответил коренастый молодой мужчина в голубом халате.

   – Выписывай Рогова, он обманщик, – еще сильнее разгневалась начальница. – Применил старый как мир трюк – прикинулся шизофреником, а наш славный умный доктор попался. Женщина, вы куда рветесь?

   – Туда, – пробормотала я, пытаясь пройти сквозь строй медиков, которые не собирались расступаться.

   – Вы кто? – накинулась на меня Нина Георгиевна.

   – Родственница больного, – ответила я.

   – Безобразие! – взлетела ракетой собеседница. – Кто вас сюда пустил?

   Я поняла, что Тамару Яковлевну мне уже не догнать, и рассердилась.

   – Внизу отсутствует охрана, девушка на рецепшен не желает общаться с посетителями – она сначала по телефону болтала, потом заявила, что у нее перерыв на обед, а в коридоре на посту никого нет. Меня ни один человек из ваших сотрудников ни о чем не спросил. И разве здесь тюрьма? Запрещено навещать больных? Боитесь, что их близкие увидят, в каких условиях содержатся несчастные?

   Врачи перестали шушукаться, многие втянули головы в плечи. Мне стало понятно, что начальница не справляется со своим гневом и сейчас подчиненные со страхом ожидают боевых действий. Через секунду Нина Георгиевна оседлает боевого коня и, размахивая над головой томагавком, кинется на посетительницу клиники, посмевшую ей возражать. Но битва не состоялась.

   – Люська! – заорали вдруг слева. – У нас бабка убилася насмерть! Ты опять крышу не заперла! Люська! А-а-а-а! Ой, Нина Георгиевна…

   Присутствующие в едином порыве повернулись в сторону, откуда несся вопль. Я увидела толстую девицу в коротком белом халате и с неприлично ярким для сотрудницы лечебного учреждения макияжем.

   – Ты кто такая? – отрывисто спросила начальница.

   – Катя, – выдавила из себя медсестра, – из третьего отделения.

   – Уволить! – распорядилась Нина Георгиевна. – Поведение и внешний вид отвратительны, еще…

   – Катерина, – перебила я врача, – кто умер?

   – Старуха вниз сиганула, – жалобно простонала девушка. – Я поднялась покурить… ой, нет… воздухом подышать… а она спрыгнула… я прямо увидела, как она шагнула… Потом снизу – бум! Глянула во двор, а там бабка лежит, у меня глаза зоркие… Люська крышу не закрыла, вот и свалилась… Бежать хотела… все пенсионеры мечтают отсюда домой свалить…

   – Надо вызвать полицию, – робко предложил Атаманов.

   Нина Георгиевна посмотрела на него исподлобья. Тогда я достала служебное удостоверение.

   – Добрый день, господа, не надо никуда звонить. Екатерина, где тело?

   Девушка показывала пальцем влево.

   – Там.

   – Убедительно прошу всех занять свои рабочие места и не поднимать панику. Но по домам не расходиться до особого распоряжения, – велела я. – Нина Георгиевна, в клинике есть охрана?

   Начальница молча кивнула.

   – Прикажите секьюрити срочно подойти на первый этаж к справочному бюро, – попросила я и поспешила к лифту.

   Минут через двадцать, убедившись, что на земле лежит Тамара Яковлевна, и велев охранникам никого к трупу не подпускать, я поднялась в кабинет Нины Георгиевны. Главный врач тем временем успела вызвать на ковер толпу подчиненных и более или менее разобраться в произошедшем.

   – Постарайтесь нас понять, – усадив меня в кресло, запела дама. – Зарплаты здесь маленькие, работа трудная, поэтому текучка кадров большая. Придет молодая медсестра, повертится пару месяцев и убегает. Хотя на девятом этаже нетяжелые больные, там тихо. Ну, закатит человек истерику, поплачет-покричит, на том все и заканчивается. Буйные, агрессивные пациенты находятся в другом корпусе, вот там круглосуточная охрана, ключи от палат-коридоров, опытные и физически крепкие медбратья.

   Нина Георгиевна замолчала, я пришла ей на помощь:

   – На девятом этаже персонала не хватает, а тот, что есть, не очень бдителен, но вины вашей тут нет.

   – Спасибо за понимание, – обрадовалась мегера. – Раз в неделю я непременно устраиваю показательную порку, однако этого эффекта хватает на два дня, потом опять распускаются. Я издала приказ о запрете курения. Клиника и прилегающая к ней территория безникотиновая зона. Так они что придумали! Носятся на чердак, открывают окна и дымят. А дверь туда не запирают, потому что ключ один и его никогда на месте нет. Пойдет Катя посмолить, положит ключик себе в карман халата, а повесить забудет. Потом Светлане приспичит сигареткой побаловаться. И как ей чердак отпереть? Начинает она бегать, ко всем приставать: «Где ключ от чердака?» Еще я могу неожиданно нагрянуть, чтобы на ключи посмотреть. Если не найду все на местах, разнос устрою. Вот медперсонал и решил: не будем дверь в любимую курилку блокировать. Нина Георгиевна дура, увидит ключ на крючке, не полезет на чердак, не станет дверь дергать, проверяя, закрыта ли. И ведь они правы – я выше десятого этажа никогда не поднимаюсь.

   – На чердаке окна не забраны решетками? – запоздало удивилась я.

   – Нет, – после небольшой паузы призналась Нина Георгиевна. – Из-за бедности нашей так получилось. Клиника старая, давно ремонта требует, но попробуйте денег у государства выклянчить… Я буквально побираюсь с протянутой рукой, спонсоров ищу. Сейчас люди, кто побогаче, своих родственников в коммерческие медцентры укладывают, сюда одна нищета попадает. Но иногда нам везет. Один строительный магнат определил к нам мать с условием, чтобы ее лечил именно профессор Волоколамский. Сергей Петрович был мировой величиной, психиатром большого таланта, к нему люди из-за границы прилетали. Сколько раз его частные клиники переманить пытались, оклад запредельно высокий предлагали, но он всегда отвечал: «Если все хорошие доктора будут лечить исключительно олигархов, то кто станет помогать бедным?» И вот магнат пришел ко мне с просьбой: «Помогите матушку к Волоколамскому устроить». А я не растерялась, решила воспользоваться шансом: «Ладно, пойду вам навстречу, а вы за это вместо старых окон поставите в здании современные стеклопакеты. Мы замучились осенью щели в рамах конопатить. А если не заделаем, больные простужаются». Магнат согласился, пригнал бригаду, рабочие на этажах современные окна смонтировали и новые решетки приварили. Дошло дело до чердака, срезали там железные прутья. А мать спонсора внезапно скончалась – тромб у нее во сне оторвался. Все, конец малине. Рабочие ушли, в подкрышном пространстве остались древние деревянные рамы, да еще и без решеток. Я олигарху звонить: «Доделайте работу! Честное слово давали и обманули!» Тот в ответ: «Вы тоже обещали моей матери помочь». В результате чердак остался и без хороших окон, и без заграждений – вернуть решетки на место нам не удалось, так как срезанные увезли на свалку, а на новые денег нет. Я велела тщательно запирать дверь, ведущую на чердак, но сотрудники безалаберны. Хочу подчеркнуть: ответственности за женщину, которая покончила с собой, больница не несет. Погибшая не являлась нашей пациенткой, она родственница больного. Не как врач, а просто как женщина могу предположить, что она не выдержала тяжелого испытания: непонятный диагноз сына, отсутствие положительной динамики даже после мощной терапии. Сам Волоколамский не понимал, что с Рязанцевым.

   – Мужчина, которого посещала Тамара Яковлевна, является ее сыном? – уточнила я.

   – Именно так, – сказала главврач и взяла трубку зазвонившего телефона. – Алло… О нет! Господи! Труп убрали?

   Нина Георгиевна положила трубку на стол и сладким голосом промурлыкала:

   – Нельзя ли попросить ваших людей побыстрее завершить свою работу?

   – Нет, – ответила я. – Место происшествия должен тщательно осмотреть эксперт.

   Главврач умоляюще сложила руки.

   – Может, хоть тело увезете? К нам направляется господин… э… Иванов. Он депутат, богатый человек, хочет, чтобы в нашу больницу… Простите, есть такое понятие, как врачебная тайна.

   – Поняла вас, – кивнула я, – на горизонте проклюнулся щедрый спонсор, которого испугает вид мертвой женщины у входа в клинику.

   Видно, Нине Георгиевне очень нужны деньги для клиники, раз она, человек резкий, грубый, вдруг решила польстить мне:

   – Приятно иметь дело с таким человеком, как вы. С полуслова понимаете собеседника!

   Я решила ковать железо, пока оно не остыло:

   – Заключим бартерную сделку. Я велю своим ребятам не спугнуть курицу, несущую для вас золотые яйца, а вы прикажете психиатру, который лечит Рязанцева, быть со мной предельно откровенным и не ссылаться на врачебную тайну, – предложила я.

   – Отлично! – обрадовалась главврач и снова схватила телефон. – Борис Львович, сюда! Что? Значит, бросьте им заниматься. Забыть о других делах, прекратить болтать и бежать – нет, лететь в мой кабинет!

   – Своего кабинета я не заслужил, в ординаторской полно народу, спокойно поговорить не дадут. Пошептаться можно у бабы Сони в бельевой. Вы не против? Там тесно, но тихо. Нина велела перед вами как на исповеди держаться, а значит, лучше нам без лишних ушей беседовать.

   – Прекрасно, – согласилась я. И через пару минут очутилась в узкой длинной комнате, плотно заставленной стеллажами с постельными принадлежностями, халатами, полотенцами и прочим барахлом.

   – Садитесь на табуретку, – предложил Борис.

   Я опустилась на жесткое сиденье.

   – Что с Рязанцевым?

   Атаманов почесал за ухом.

   – Родственников в таких случаях принято терминами забрасывать, свою ученость показывать, но вам я отвечу честно: не знаю.

   – Оригинально, – пробормотала я.

   Борис чихнул.

   – Извините, простыл: клиника старая, стены метровые, холод в любое время года адский. Говорят, тут еще при царе сумасшедший дом был.

   – Давайте вернемся к Рязанцеву, – попросила я. – Как он сюда попал?

   Атаманов шмыгнул носом.

   – Профессор Волоколамский занимался изучением… Вы что-нибудь понимаете в психиатрии?

   Я поерзала на колченогой табуретке.

   – Имею поверхностные знания в данной науке, с психологией знакома лучше.

   – Хорошо, что не путаете психиатра с психотерапевтом, – обрадовался Борис. – Ладно, тогда я с вами по-простому, не как с родственниками. О’кей? Вам ведь не нужны мудреные термины?

   – Начинайте, – велела я.

   Сергей Петрович Волоколамский – бывший главврач психиатрической больницы, авторитетный ученый, признанный не только в России, но и за рубежом, доктор медицинских наук, профессор, академик, написал много книг, на которых выучилось не одно поколение врачей. Чтобы издать очередной том, Сергей Петрович набирал группу из, как он говорил, «весьма непонятных, но очень интересных больных» и устраивал их в палату номер двенадцать. Персонал звал ее «лабораторией Волоколамского». Сергей Петрович никого, кроме своих учеников, туда не пускал, что очень злило его заместительницу Нину Георгиевну Реутову.

   Отношения между ними можно было назвать сложными. Сергей Петрович единовластно руководил больницей, без его разрешения по коридору даже муха боялась пролететь. У Нины не было реальной власти, она не занималась ни лечебными, ни научными вопросами, на ее плечи главврач свалил хозяйственные и административные проблемы. Волоколамский не отличался тактичностью, мог во время обхода при студентах и ординаторах отчитать Реутову, сделать ей замечание на глазах у медсестры или велеть:

   – Нина, принеси мне кофе.

   Один раз Сергей Петрович потребовал капучино в присутствии Бориса, который тогда оканчивал под руководством Волоколамского ординатуру. Нина Георгиевна вспыхнула, вскочила, выкрикнула:

   – Я вам не служанка! – и вылетела в коридор.

   Академик удивленно вздернул бровь.

   – Боря, что с ней?

   – Похоже, Реутова обиделась, – пробормотал Атаманов.

   – Бог мой! Почему? – изумился профессор.

   – Ну… вы велели ей кофе принести, – попытался объяснить ему суть дела Боря. – А это обязанность секретарши.

   – Мария Гавриловна гриппом заболела, – пожал плечами Сергей Петрович. – Неужели Реутовой трудно из автомата стаканчик притащить? Ладно, сам схожу.

   – Я сбегаю, – остановил академика Борис и вышел в коридор, где наткнулся на Нину Георгиевну. А та незамедлительно налетела на парня:

   – Почему вы позволяете себе ходить по отделению в мятом халате и без шапочки? Получите выговор!

   На беду, именно в тот момент Волоколамский тоже решил выйти из кабинета. Он услышал слова Реутовой и вскипел:

   – С ума сошла? Не лезь к моим аспирантам! Если понадобится, я сам Бориса выпорю. Кстати, шапочка на голове у врача не гарантирует наличия мозга в его черепной коробке.

   Борис предпочел смыться за капучино в холл. Но неожиданно подумал: «Ох, заполучил я врага, Нина унижения не забудет».

   Он не ошибся. Недавно Волоколамский скончался, Реутова водрузила на голову «шапку Мономаха», схватила цепкими ручонками скипетр с державой и начала безбожно придираться к ученикам Сергея Петровича, а больше всех достается Боре. Двенадцатую палату Нина Георгиевна, получив должность главврача, расформировала, больные отправились по домам, в клинике остался один Никита Рязанцев, которого Сергей Петрович взял под свою опеку за несколько месяцев до кончины.

   На момент своего появления в «лаборатории» Никита напоминал зомби. Он лежал на кровати, устремив взгляд в одну точку, не разговаривал, не реагировал на обращения, не выражал никаких желаний, не кричал, не смеялся, не выказывал ни малейших эмоций. Если перед ним ставили тарелку с едой, он не проявлял к ней никакого интереса, но когда нянечка подносила ложку с кашей к его рту, покорно глотал ее. Проблем Рязанцев медперсоналу не доставлял. Если вели мыться, Никита послушно становился под душ; когда в палате тушили свет, мирно засыпал. Что с ним случилось? Мать его рассказала, что, обеспокоенная отсутствием вестей от сына, поехала к нему домой и обнаружила Никиту в безразличном ко всему состоянии. Несмотря на свою гениальность, Волоколамский так и не понял, что случилось с пациентом. Правда, академик выдвинул предположение: либо на больного подействовал некий токсин, либо Никита подцепил доселе неизвестный науке нейровирус.

   В клинике работает несколько очень опытных, знающих докторов, последователей Сергея Петровича, но Нина Георгиевна отдала Рязанцева Борису и теперь во время каждого обхода пинает Атаманова.

   Я решила прервать жалобы врача на начальницу:

   – Почему Реутова не выписала Никиту? Вы сказали, что всех остальных обитателей двенадцатой палаты она отправила по домам.

   Атаманов откашлялся.

   – Карен Арутюнович, муж Нины Георгиевны, работает в частной кардиологической клинике, которая принадлежит Марине Арнольдовне, вдове Сергея Петровича, а Рязанцев-старший был когда-то ближайшим другом Волоколамских. Улавливаете мою не высказанную вслух мысль?

   – Вполне, – кивнула я. – А кто вам сказал, что Тамара Яковлевна – мать Никиты? Ваша начальница?

   – Нет, – покачал головой Борис. – Леднева два-три раза в неделю приезжала в клинику, заходила к Никите в палату, очень за него переживала, постоянно у Волоколамского спрашивала: «Ну как он? Поправится? Можно Кита вылечить?» Сергея Петровича ее визиты очень напрягали. Между нами говоря, академик терпеть не мог с родственниками общаться и никогда этого не делал. Но Рязанцев-то особый случай, все-таки сын друга, пусть и покойного. С Тамарой Яковлевной он разговаривал по-иному, чем с другими, – называл ее на «ты», без отчества, уводил побеседовать в ресторанчик, тут неподалеку. Было понятно, что у них давние хорошие отношения. Но все равно Волоколамский не выдержал и велел мне: «Боря, бери Тамару на себя, иссякли мои силы». Тогда уж я с ней говорить начал, твердил попугаем: «Результата сразу ждать не стоит, надо настроиться на длительный процесс лечения». Потом как-то раз она меня в кафе на первом этаже отловила, а я устал очень в тот день, вот и не сдержался, взял и правду ей выложил: «Не придумано таких таблеток, чтобы Рязанцев их принял и нормальным стал». Тамара Яковлевна уточнила: «Значит, мальчику нельзя помочь?»

   Атаманов чихнул и продолжил:

   – Я рассердился на себя, попытался исправить положение, завел речь об экспериментальных методах, которые применяет Сергей Петрович, о том, что никогда нельзя сдаваться. Но знаете, мне показалось, что Тамара Яковлевна, услышав о неизлечимости сына, успокоилась. Родственники безнадежно больных проходят несколько стадий. Сначала они отрицают…

   – Тамара Яковлевна называла себя матерью Никиты? – остановила я врача. – Или, может, Волоколамский так ее вам представил?

   – Не помню, от кого про родственную связь услышал. Но кто, кроме матери, так о человеке беспокоиться станет? И Волоколамский вел себя с ней как с очень хорошей знакомой. У меня не возникло сомнений, что Леднева Никите Викторовичу самый близкий человек.

   – Ты где? – сразу спросила она.

   – В психиатрической больнице, – ответила я.

   Кочергина захихикала.

   – Моя подруга адвокат, а ее муж работает наркологом. И Светка, и Алеша целыми днями пропадают на службе. Однажды им домой позвонили из гимназии, где их младший сын учится, а трубку снял старший, четырнадцатилетний Петя. На вопрос учителя: «Можно поговорить со Светланой Андреевной?» – Петяша спокойно ответил: «Нет, мама в тюрьме». Педагог замялся, но продолжил: «Тогда пригласите к аппарату Алексея Николаевича». Мальчик заявил: «А папа в наркологической клинике». Светка говорила, на нее потом в школе странно поглядывали.

   – Надо же, есть преподаватели, которые сами звонят родителям! – восхитилась я. – А в школе, где учится Нюся, другие порядки. Вы съездили к Морковину?

   – Ага, сейчас вкратце изложу, – пообещала Елизавета.

   – Погоди, – остановила я ее. – Мне надо сначала с Трояновым пообщаться, а уж потом с тобой потолкую.

   – Сейчас дам Робу трубку, он рядом сидит, – скороговоркой выпалила Лизавета, и я услышала голос айтишника:

   – Личный джинн Татьяны Сергеевой готов к исполнению любых заданий. Построить дворец из розового мрамора?

   – Отложим возведение замка на завтра. Сегодня надо найти все контакты Марины Арнольдовны Волоколамской, кардиолога, владелицы клиники сердечно-сосудистых заболеваний, – ответила я.

   Раздались шуршание, хруст, чавканье, затем снова прорезался голос Лизаветы:

   – Слышишь меня? Морковин интересный тип. Хорош собой до умопомрачения!

   – Лучше нашего нового шефа? – не удержалась я. – Неужели мачистее Ивана Никифоровича номер два?

   – Наш одет круче, – совершенно серьезно ответила Лиза. – Видела его ботинки? Он точно холостой! И любовницы нет!

   – Ты сейчас о ком говоришь? – вздохнула я.

   – О шефе. Знаешь, сколько его штиблеты из крокодила стоят? Ни одна жена не позволит мужу такие офигенные бабки на обувь потратить. Явно Иван Никифорович сам себе хозяин. А когда мужик сам себе хозяин? Когда у него нет супруги, мамы и кошки. Уж поверь, я редко ошибаюсь.

   Я остановила Кочергину:

   – Елизавета, выкладывай, что узнала про Морковина.

   – Красавчик и полная мямля, – отрезала Лиза. – Создалось ощущение, что его воспитывали в девятнадцатом веке, завернув в вату. Одет Морковин соответствующим образом: костюм дорогой, рубашка с запонками, галстук. Тань, ты не поверишь, у него шляпа! У моего папы похожая была – с полями, шелковой лентой, сверху чуть примята, забыла, как она называется… Ага, сообразила, на кого он как две капли воды похож! Видела сериал по Агате Кристи? Там Дэвид Суше исполняет роль Эркюля Пуаро. Морковин один в один этот сыщик. Только рост у него под метр девяносто, он красив как бог, нет усов, фигура стройная, а так…

   – Вылитый Суше, – развеселилась я. – Правда, актер невысокого роста, примерно метр шестьдесят пять, имеет оригинальные усики, красотой не блещет, к тому же слегка пузат, но если забыть об этих мелочах, то Иван Морковин просто клон детектива-бельгийца. Кстати, такая шляпа называется борсалино.

   – Точно! – обрадовалась Елизавета. – У меня в голове крутилось слово «бегемотина», но я подумала, что головной убор так не назовут. Не во внешности у Ивана с Дэвидом Суше сходство, а в манерах. И он крашеный!

   – Ты о Морковине? – уточнила я.

   – Да, да, да, – затвердила Кочергина. – Но сейчас многие мужики цвет волос меняют. Думаю, от природы он рыжий.

   – Отчего ты пришла к такому выводу? – заинтересовалась я.

   – У рыжих обычно ресницы, брови и волосы на теле одного цвета, – ответила Лиза. – Иван брови и волосы покрасил, а про остальное забыл. Я как на его руки взглянула, сразу поняла, что к чему. И кожа у Ивана Гурьевича как сметана. Небось он на солнце за секунду обгорает.

   – Не нравятся мне крашеные мужики, что-то в них есть… неестественное, – раздался на заднем плане голос Роберта.

   – Тонировать волосы не преступление, – возразила Лиза и продолжила рассказ.

   …Первый раз Мамонтова позвонила Ивану вечером того дня, когда он сделал заказ в «Пластмассбытканьоне»:

   – Простите, вам положена скидка, я забыла ее оформить.

   – Спасибо, – поблагодарил бизнесмен. – Если завтра подъеду около часа дня, это вам удобно?

   – Нет, нет, бумаги необходимо подписать сегодня, – пояснила Ольга. – Иначе вы лишитесь права на скидку и на бесплатную доставку товара. Я у вашего подъезда.

   И тут же в подтверждение ее слов в квартире Ивана загудел домофон.

   Морковин был немало смущен визитом приемщицы, но, будучи человеком интеллигентным, открыл дверь, впустил женщину и исключительно из вежливости спросил:

   – Не желаете чаю?

   Он ожидал от свалившейся кирпичом на голову дамы ответа: «Большое спасибо, но уже поздно. Давайте прямо в холле подмахнем договор, и я побегу домой». Но Ольга сбросила туфли и радостно воскликнула:

   – Мне лучше кофе. Я купила по дороге замечательный кекс, надеюсь, тебе понравится.

   Иван Гурьевич отметил, что приемщица перешла с ним на «ты», сообразил, что она решила задержаться надолго, и приуныл. Но тем не менее (вот оно, прекрасное воспитание строгой матери!) предложил:

   – Если желаете помыть руки, то ванная слева по коридору.

   Мамонтова отправилась в санузел, а хозяин дома побрел варить кофе, очень радуясь, что его маман на днях отбыла в санаторий. Страшно подумать, что бы сказала Лидия Ивановна сыну, выставив вон настырную тетку.

   Избавиться от Ляли Морковину удалось лишь около полуночи. Закрыв за гостьей дверь, Ваня горько пожалел о том, что посетил офис «Пластмассбытканьона». Но он даже представить себе не мог, что его ждет дальше.

   С того вечера Ляля буквально открыла охоту на Ивана. Она постоянно ему звонила, приглашала пойти с ней в кино, на театральную премьеру, на концерт… Морковин вежливо отказывался, надеясь, что Мамонтова поймет: она ему не нравится – и отстанет. Ан нет! Чем сильнее жертва сопротивлялась, тем активнее становилась охотница. На беду, самому Ване, человеку стеснительному, выросшему под крылом авторитарной матери, очень понравилась Тонечка, коллега Ольги. Большого опыта общения с прекрасным полом у Ивана Гурьевича не было, Лидия Ивановна решительно пресекает любые попытки сына наладить личную жизнь, поэтому Морковин не знал, как ему быть. К тому же он боялся услышать от красивой девушки отказ. Но Ваня все же решился, отправился снова к офису «Пластмассбытканьона», дождался появления Тони и пригласил ее в кафе. Они посидели, мило поговорили. Потом стали встречаться.

   Однажды они отправились в театр, а после спектакля надумали посетить ресторан. На улице стоял холод, дул сильный ветер, Иван сказал Тоне:

   – Посидите на диванчике в гардеробе, в тепле. Машина стоит чуть поодаль, сейчас подгоню ее ко входу и зайду за вами.

   Но когда бизнесмен приблизился к автомобилю, он увидел около него Лялю, которая гневно воскликнула:

   – Вот как! Шляешься с кем-то по театрам? Кто она? Не хочешь говорить? Сама узнаю! Прослежу за тобой и все выясню!

   Иван Гурьевич попытался успокоить агрессивную бабу, но та словно с цепи сорвалась. Морковин испугался, что Тонечке надоест ждать его в фойе и она уйдет или, того хуже, отправится на его поиски, увидит Ольгу… И Иван решил избежать скандала единственно возможным, как ему показалось, способом – он пригласил приставалу назавтра в кино, заверив, что у него нет любовницы.

   – Не очень умный поступок, – оценила я поведение Морковкина. – Большинство мужчин на месте Ивана иначе разрулили бы ситуацию.

   – Мораль: не травите мальчика хорошим воспитанием. Если у меня когда-нибудь родится сын, я его не превращу в жеваную тряпку, – запальчиво пообещала Лиза. – Хотя с нашей работой сомнительно, что я смогу найти мужа…

   – Конец истории известен, – перебила я Елизавету, которая в последнее время слишком часто жаловалась на отсутствие у нее кавалеров. – Ляля подстерегла Ивана Гурьевича в аэропорту, увидела Антонину и закатила скандал. У Морковина с Мамонтовой были интимные отношения?

   – Он клянется, что нет, – пояснила Лиза. – Уверяет, будто один раз сводил Ольгу в кино, потом угостил в кафе быстрого питания сосисками.

   – Щедрый кавалер, – усмехнулась я, сворачивая в переулок, где располагалась кардиологическая клиника Марины Арнольдовны Волоколамской. – А цветы он «возлюбленной» подносил бумажные?

   – Искусственные цветы сейчас дороже натуральных, – заметила Кочергина. – Парень свое поведение объясняет так: хотел, чтобы Ольга поняла – он жмот. Надеялся, что она от него хотя бы поэтому отвяжется.

   – Почему Ольга, ловко водившая за нос мужа, не раз втайне от него заводившая любовников, помешалась на Морковине? – удивилась я.

   – Так ведь тот красавец, – живо ответила Лизавета, – она влюбилась.

   – Это больше похоже именно на помешательство, – не согласилась я. – Преследование, скандалы на улице, в аэропорту… Ольга взрослая женщина, она, по словам Тони, не раз ходила от своего благоверного налево, легко заводила любовников и не хотела долгосрочных отношений. Мамонтову полностью устраивал Юрий, у которого был лишь один недостаток: муж редко занимался сексом. Она же без него не могла жить. Оля решила проблему – получала «любовь» на стороне, по-тихому. Почему Иван стал исключением из этого правила?

   – Тань, она влюбилась, – повторила Лиза, – и начала делать глупости. Тебе никогда крышу не сносило? Роб! Отдай трубку!

   «Влюбилась…» Перед моими глазами вдруг промелькнуло лицо Гри, и меня затрясло, в горле появился комок.

   – Танюша, – зачастил Троянов, отобрав телефон у Кочергиной, – а ты не задавалась вопросом, по какой причине Юрий вдруг только сейчас забеспокоился по поводу кончины супруги? Прошло ведь много времени со дня ее смерти.

   Я проглотила ком, мешавший дышать, и приказала себе: «Нельзя думать о Гри! Таня, займись работой!»

   – Ну, Мамонтов говорил, что тяжело переживал смерть супруги, даже уехал из квартиры. А когда спустя год начал разбирать вещи жены, нашел блокнот…

   – Это я помню, – остановил меня Роб. – Но есть, оказывается, еще одна причина. Они оформили обоюдную страховку на большую сумму. Три миллиона! Если Юрий умрет первым, деньги получит Ольга, и наоборот.

   – В случае самоубийства страховка не выплачивается. Мамонтов начал приводить в порядок жилье, нашел блокнот и решил, что у него есть шанс получить страховое вознаграждение, – догадалась я. – Если мы докажем, что Ольгу убили, Юрий подаст в суд и выиграет его.

   – Он мог быть с нами не до конца откровенен, – продолжил Роберт. – Ну, допустим, скрыл, что у Ольги были проблемы с психикой. Может, она пила какие-нибудь психотропные лекарства. Пока все, что мы выяснили, говорит о суициде: рассказ Гончаровой, показания Морковина. Иногда черная кошка – это просто черная кошка, а не волк в шкуре черной кошки. Я понятно выразился?

   – Более чем, – ответила я. – Но у меня ощущение, что имело место убийство. И остался вопрос: зачем Ольге молчать про свое высшее образование и кандидатскую степень? Роб, тщательно покопайся в биографии Мамонтовой-Казаковой, заберись даже туда, куда нельзя. Как там Денис?

   – Дай, дай мне трубку! – потребовала Лиза. – Тань, Жданов нам вообще не нужен. Не понимаю, зачем его оставили?

   – Приказы начальства не обсуждаются, – спряталась я за удобную формулировку. – Все. Приехала. Потом поговорим.

   Я хотела бросить телефон в сумочку, но он снова завибрировал – меня разыскивала Нюся.

   – Тетя Таня, я убрала на кухне, – доложила она.

   – Ай молодец! Огромное спасибо! – похвалила я девочку.

   – Ты сказала, что любишь розовый цвет, поэтому Силу будет таким. Но ему нужны ткань для тела, глаза, нос, уши, рот, одежда…

   – Анечка, возьми деньги…

   – Ты мне это уже говорила. Я бегала в торговый центр, там ничего подходящего нет. Съездила в «Тари-молл»…

   – Куда? – испугалась я.

   – Магазин совсем недалеко, – слегка сбавила тон Аня, – всего-то две пересадки, я по метро давно одна рассекаю. Ну тетя Таня, не злись! В «Тари-молле» тоже для Силу ни фиговинки не оказалось. И правильную набивку я не нашла.

   – Нюсенька, – как можно нежнее произнесла я, – нельзя десятилетнему ребенку одному через весь город кататься. Сделай одолжение, посиди дома.

   – И где тогда взять части для Силу? – заныла Аня.

   – Загляни на антресоль, там много всякого лежит.

   – И можно взять что мне понравится?

   – Конечно, солнышко.

   – Вдруг я ничего подходящего не обнаружу? – всхлипнула Аня. – Хреново тогда выйдет, упаду в рейтинге ниже Брусникиной, а та ваще лузер.

   Я начала успокаивать Нюсю:

   – В сорок шестой квартире живет Светлана Львовна Катукова. Она замечательная рукодельница – шьет, вяжет, делает красивые украшения из бисера. Видела в гостиной на диване подушечку с вышитой киской? Ее работа. Зайди к ней, попроси помочь. Катукова добрый человек и обязательно для твоего Силу и глаза, и нос найдет, у нее полно разного добра в коробках.

   – Ты запретила с посторонними разговаривать, – заявила Аня.

   Я сделала глубокий вдох, медленный выдох, потом возразила:

   – Светлана не чужая, наоборот, хорошая знакомая, соседка. И я сейчас позвоню ей.

   – Тетя Таня, мама говорит, что врать нельзя. Ты согласна?

   – В принципе да, но бывают подчас ситуации, когда ложь необходима.

   – Ты замещаешь маму, значит, должна знать всю, даже плохую правду? – гнула свое Аня.

   – Верно, – согласилась я. – Говори.

   – А не заругаешься?

   – Нет.

   – Подушка у тебя на диване отстойная. Кошка дерьмовая. Не хочу, чтобы соседка мне Силу шить помогала. Получится бэ-э-э!

   – Бога ради! Я просто предложила.

   – Есть еще одна правда.

   – Выкладывай.

   – Я навела порядок на кухне. И пол в холле помыла.

   – Молодец, но я уже слышала об этом.

   – Про плитку в прихожей нет, только про кухоньку. Я хорошая девочка?

   – Очень.

   – Ты не разозлишься?

   – Нюся, скажи наконец, в чем дело!

   – А-а-а, вот уже кричишь, – всхлипнула девочка. – Взрослые вечно так поступают: не выяснят ничего как следует, а потом орут. Может, я упала и руку сломала? Может, одной пришлось в травмопункт катить? Может, мне жуть как больно?

   Я похолодела.

   – Анечка, детка, что у тебя с рукой?

   – Ничего!

   – Но ты только что сказала о травме…

   – Это я так, для примера, чтобы стало ясно: не надо ворчать, пока не узнаешь полностью суть. Я получила два по природоведению.

   Я, несказанно обрадованная тем, что Аня не пострадала, выпалила:

   – Фу, какая ерунда!

   – Правда? – повеселела Нюша. – Тетя Таня, ты супер! Мама бы меня за второй двояк по природке в мясорубке на фарш прокрутила.

   – Погоди, а почему ты огребла плохую отметку? – опомнилась я.

   – Инесса разозлилась, что доклад не тем шрифтом набран, – пояснила Нюша. – Ей не нравится «нью роман», а я про это забыла.

   Я не поверила собственным ушам.

   – Значит, машущие крыльями белки-летяги, направляющиеся в Какапулько в Англию, педагога устроили? Она возмутилась из-за шрифта?

   – Инесса мой реферат читать не стала, сразу «неуд» в журнал влепила, – уточнила Анечка.

   – Вот скотина! – вырвалось у меня.

   Нюша радостно захихикала.

   – Ну, тетя Таня, так говорить неприлично. Ладно, побегу искать части для Силу. Не расстраивайся, я исправлю двойку. Чмоки-чмоки. Ты самая лучшая! После мамы, конечно. Тетя Таня, я тебя люблю!

   Из трубки полетели частые гудки.

   В прежние времена, когда я пыталась стать преподавательницей русского языка и литературы, учительница географии поделилась со мной своим богатым жизненным опытом.

   – Ты молодая, скоро семью захочешь создать, – сказала она. – Сейчас научу, как легко и просто заставить мужа покупать тебе подарки. Начинаешь ныть, что жаждешь шубу. Очень дорогую. Из соболя. Плачешь. Рыдаешь. А потом даешь задний ход: «Хорошо, милый, ты прав, нам манто не по карману. Но давай хоть туфли мне купим!» Муженек, обрадованный, что ему не придется искать огромную сумму на шубейку, без писка помчится лодочки приобретать.

   – И в чем перчик? – не поняла я.

   – Дурочка, – снисходительно улыбнулась географичка. – Так надо себя вести, когда тебе нужны новые шпильки. Сначала напугай мужика, потом снижай планку. Решила обзавестись к Новому году платьем? Требуй кольцо с бриллиантом. Супруг сначала в ужас придет, потом от счастья запрыгает, что только платьем отделался. Да еще виноватым себя ощутит – не смог женушке дорогое украшение преподнести.

   Похоже, Нюся сейчас в разговоре со мной применила ту же методику: сначала заявила о сломанной руке, затем сообщила про двойку. И ведь я не отругала ее, обрадовалась, что она здорова, не покалечена. Прибавьте сюда еще информацию про наведенный на кухне порядок! Ну, хитрюга! Мне надо продумать линию поведения, сообразить, как вести себя с ребенком.

   – Марина Арнольдовна на месте?

   – Главный врач всегда в центре, – мило улыбаясь, ответила женщина. – Но у нее неприемный день. Вы уверены, что записаны на сегодня?

   – Наверное, у Марины Арнольдовны есть секретарь? – предположила я.

   – Конечно, – кивнула собеседница. – Если желаете побеседовать с Галиной Леонидовной, наберите сто десять. Вот телефон, сейчас соединю вас.

   Дежурная протянула мне трубку, из нее раздался приятный голос:

   – Приемная профессора Волоколамской. Слушаю.

   – Добрый день, Галина Леонидовна, – сказала я. – Пожалуйста, передайте Марине Арнольдовне, что с ней очень хочет побеседовать начальник особой бригады Татьяна Сергеева. Речь пойдет о самоубийстве Тамары Яковлевны Ледневой.

   Секретарь ойкнула, в трубке повисла тишина. Потом прорезался другой, на сей раз резкий, жесткий голос:

   – Кто несет чушь о смерти Тамары? Что за глупые шутки?

   – К моему огорчению, это правда, – спокойно ответила я. – Тамара Яковлевна выбросилась из окна чердака психиатрической больницы, где содержится Никита Викторович Рязанцев. В связи с этим у меня возник ряд вопросов к профессору Волоколамской. Учитывая ее занятость, я подумала, что вызов Марины Арнольдовны в наш офис не лучшая идея, поэтому приехала сама.

   – Пятый этаж, налево по коридору до конца, – отчеканила главврач.

   Я поднялась наверх, увидела дверь с табличкой «WC» и обрадовалась. Тот, кто целыми днями гоняет по Москве, знает, какая огромная проблема найти в столице России чистый туалет. Но даже если вам повезет и в кабинке не будет грязно, то еще не факт, что там окажется туалетная бумага, а уж найти одноразовые сиденья на унитаз и мыло практически нереально. Но в частной клинике сортир должен содержаться в образцовом порядке.

   Я вошла в помещение, ощутила нежный аромат ландышей и попыталась найти выключатель. Пальцы быстро наткнулись на клавишу, я безуспешно нажала на нее несколько раз и сообразила: здесь перегорела лампочка. Вот невезение – нашла сортир, где приятно пахнет, однако в нем нет света!

   Но не стоит унывать. Роберт подарил мне на Новый год суперсовременный телефон. Правда, пока я не разобралась во всех его функциях, но точно помню, что в трубке есть фонарик. И как он включается? Я начала сосредоточенно нажимать пальцем на экран. Это что? Подключение к Интернету. Синий значок – почта. Едем дальше. Фото, видеосъемка… Ладно, от экрана исходит довольно яркий свет, его вполне хватит, чтобы разглядеть унитаз. Ага, вот и фаянсовый друг, розовая туалетная бумага, автоматически сменяемое сиденье. Ля-ля-ля… Напевая бравурный мотивчик, я провела некоторое время в кабинке, потом, по-прежнему освещая себе путь экраном мобильного, направилась к рукомойнику. Ура! «Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое…»

   Я глянула в зеркало. Танечка, да ты растрепа! О, у них тут хороший дезодорант, такой, как у меня дома. Я решила воспользоваться баллончиком, расстегнула блузку и снова бросила взгляд в зеркало. Да, по подиуму госпоже Сергеевой не ходить, но кто сказал, что бюст четвертого размера – это некрасиво? Неделю назад я купила дорогой лифчик, а сегодня обновила его. Что ж, смотрится и сидит замечательно. Я положила телефон экраном вверх на полочку, скорчила рожу, засмеялась, попшикала куда надо из дозатора, причесалась, попудрила носик, потом сделала зверское лицо и доложила самой себе:

   – Начальник особой бригады Татьяна Сергеева к бою готова, ать-два! Ля-ля-ля… все танцуют и поют, очень весело живут… Всех бандитов мы поймаем, а потом поедем к маме…

   Затем, сделав разворот через правое плечо и не забыв прихватить трубку, я вышла из туалета и поразилась собственному поведению. Что за глупость? Почему я кривлялась у зеркала? Откуда в моей голове возник идиотский стишок? Хорошо, что никто меня не видел. Я посмотрела на дисплей сотового и опять удивилась: почему он ни разу не погас, а исправно светил, пока я, впавшая в детство, выступала в роли обезьянки у рукомойника? На экране появилась какая-то надпись и два окошка: «да» и «нет». Я не стала разбираться, чего хочет трубка, быстро нажала на утвердительный ответ, увидела, что экран погас, и пошла искать приемную Марины Арнольдовны.

   Марина Арнольдовна сокрушенно покачала головой.

   – Когда встал вопрос о помещении Никиты в лечебницу, Леднева все у Сергея Петровича спрашивала: «Кита вылечат? Он станет прежним?» А он никак не мог собраться с духом, чтобы честно ответить: нет. Супруг был великим врачом, и ему довольно часто приходилось сообщать родственникам жестокую правду. Первые слова, которые произносят близкие пациентов, входя в кабинет главврача психиатрической больницы, всегда звучат одинаково: «Вы же сделаете моего мужа (брата, зятя, отца или жену, невестку, дочь) нормальным? Попьет таблеток и снова станет разумным?» Томочка не явилась исключением. Но ей Сергей Петрович сказать истину не мог. Признаюсь – муж не хотел брать Никиту. Врачи не любят заниматься лечением родственников, они знают: если положишь в свою палату брата, сестру, тетку, то у больного непременно случатся осложнения или с диагнозом выйдет путаница. Не знаю почему, но и у самих медработников, и у их близких лечение бывает неудачным. А Кит был нам с супругом как племянник, мы с его отцом, Виктором Петровичем, подружились еще в институте. Наша дочь Настя и его Никита познакомились, едва родившись, потом вместе в один садик ходили, в одну школу. Было время, когда мы надеялись, что дети поженятся. Узнав, что с Китом беда, супруг сказал: «Придется парня под свое крыло брать. Не стану тебе объяснять, как мне не хочется это делать, никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес, но деваться некуда. И сообщить Тамаре, что ее любимчик скорее всего никогда к нормальной жизни не вернется, я не способен. Жаль Ледневу несказанно: сначала Витю потеряла, теперь мальчика фактически лишилась. Но и будить у нее пустые надежды нельзя. В общем, я оказался в тяжелом положении».

   Волоколамская снова ненадолго умолкла.

   – Слава богу, Боря Атаманов, любимый ученик мужа, взял на себя неприятный разговор. Пообщавшись с ним, Тамара примчалась ко мне в клинику, вбежала в кабинет и сказала: «Марина Арнольдовна, я пенсионерка, поэтому прошу о благотворительной помощи – сделайте полное обследование моего здоровья. Хочу знать, сколько лет еще протяну. Никогда бы к вам с подобной просьбой не обратилась, но в районной поликлинике ни врачам, ни лаборатории доверия нет. Вообще-то мне было все равно, какой срок Господь отмерил, но сейчас, когда поняла, что Никите не встать на ноги, я испугалась. Уйду я, что с мальчиком будет? Спасибо Сергею Петровичу, положил Никитушку в свою клинику, но понимаю: навечно больной в палате не останется, его велят забрать. И что с ним будет, если я в могилу лягу?»

   Марина Арнольдовна взяла стоящую возле ноутбука бутылку воды, отпила прямо из горлышка и вдруг заявила твердо:

   – Нет, Тамара не могла покончить жизнь самоубийством. Нет, нет и нет. Ее столкнули.

   – Кто? – быстро спросила я.

   Волоколамская завернула пробку.

   – Вопрос не ко мне, не я же занимаюсь поиском преступников.

   – Может, вы кого-то подозреваете? – продолжала я. – Знаете человека, который ненавидел Ледневу, желал ей смерти?

   Главврач клиники сделала отрицательный жест рукой.

   – У нас с Тамарой сложились хорошие отношения, но задушевными подругами мы никогда не были. Я не одобряла связь Виктора Петровича с домработницей, не понимала, как он мог, едва похоронив жену… Но, с другой стороны… Простите, все так запутано, переплетено, за пять минут не объяснишь.

   – Я никуда не тороплюсь, – сказала я. – А почему Никита принес всем много горя?

   – Горя? – повторила Волоколамская. И вдруг закашлялась, начала рыться в ящике письменного стола, выудила оттуда дозатор, пшикнула в рот лекарство. Затем ровным голосом сказала: – Не понимаю, что вы имеете в виду.

   – Пару минут назад вы процитировали слова мужа: «Никогда не забуду, сколько горя Никита нам всем принес».

   Марина Арнольдовна изобразила удивление:

   – Я сказала подобное?

   Я молча кивнула.

   Многие люди полагают, что допрос свидетеля – это нечто вроде дружеской беседы: встретились два человека, один хочет узнать что-то от второго, а тот должен понять, что от выданной им информации зависит, как быстро будет пойман преступник, и чистосердечно выложить всю правду. Вот только большинство людей эту самую чистосердечную правду по разным причинам скрывает.

   Существует множество техник допроса, это искусство, которому специально обучают. Наверное, любители телесериалов слышали про «злого» и «доброго» полицейского. Сначала с вами общается грубый и хамоватый следователь, грозит всевозможными карами, пугает, а потом в кабинет входит милая женщина или приветливый, интеллигентный парень, выгоняет хама, предлагает кофе, булочку, сочувствует вам… И вы расслабляетесь, теряете бдительность, выкладываете то, что не собирались никому сообщать. Примитивно? Ну да, не очень оригинально, но хорошо работает. А еще можно очень внимательно слушать человека, задавать ему изредка самые простые, вроде ничего не значащие вопросы. Например: «Что вы в тот день ели на ужин? Помните, какое на вас было платье? На работу ехали в метро?» И рано или поздно, устав, допрашиваемый непременно оговорится, произнесет некую фразу, которая станет для следователя ниточкой, тянущейся из клубка. Вот сейчас Волоколамская допустила оплошность, вспомнив о горе, доставленном всем Никитой. И, конечно, тут же совершила вторую ошибку – попыталась сделать вид, будто ничего такого не говорила.

   – Ерунда, – продолжала кардиолог. – Кит… он… Ну, ведь все юноши совершают глупости… теряют голову… Ничего серьезного.

   – Вы имеете в виду любовь сына ректора к Зареме? – спросила я.

   У владелицы клиники непроизвольно дернулось веко.

   – Зарема? Это кто такая?

   Я погладила ручку кресла.

   – Уважаемая Марина Арнольдовна, если перед вами сидит человек с серьезными сердечно-сосудистыми проблемами, вы же сразу, даже без тщательного обследования, поймете, что он болен?

   Волоколамская нахмурилась.

   – Диагноз не ставят на основании визуального осмотра. Но вы правы. Есть признаки, которые кардиологу непременно бросятся в глаза: цвет губ, ногтей, синяки под глазами, одышка, излишний вес.

   – А я всегда вижу, когда человек лукавит, – мягко сказала я. – Вы не могли не знать, кто такая Зарема. Полагаю, Виктор Петрович неоднократно жаловался своим друзьям на глупость сына, который завел интрижку с девчонкой-уборщицей. Не о такой невестке мечтал ректор столичного вуза. Думаю, он еще смог бы примириться с девушкой вроде Ольги Казаковой, но разрешить единственному сыну жениться не пойми на ком Рязанцев никак не согласился бы.

   – Казакова… – поморщилась Марина Арнольдовна. – Сомневаюсь, что Витя был бы рад свадьбе Кита с этой девицей.

   – Ольга, которой после замужества стала Мамонтовой, покончила с собой, – уточнила я. – Причем тем же способом, что и Тамара Яковлевна.

   – Когда? – прошептала Волоколамская.

   – Примерно год назад, – пояснила я.

   Марина Арнольдовна зашевелила губами:

   – Нет, нет, невозможно… Она, наверное, решилась на столь ужасный шаг из-за бытовых неприятностей. Это не может быть связано с…

   Волоколамская замолчала, а я сразу сделала стойку:

   – С чем не может быть связана кончина Ольги?

   И тут у меня в сумке громко запел телефон. Мысленно ругая себя за то, что забыла выключить звук, я вынула трубку.

   – Извините, Марина Арнольдовна, мне придется ответить. Алло…

   – Тетя Таня! Я нашла розовый материал для Силу!

   – Нюсенька, очень я рада за тебя, но я на работе. И с какого телефона ты звонишь? Определился незнакомый номер.

   – Мой сотовый разрядился, я взяла мобильник у Ленки.

   – Анечка, ты ушла из дома? Немедленно возвращайся. Уже поздно, нельзя гулять одной вечером, – занервничала я, услышав из трубки странный гул.

   – Не-а, тетя Таня, я Ленку в гости позвала. Можно мы поужинаем?

   – Конечно, дорогая, сделайте яичницу.

   – Фу-у, гадость! Мы сварим макароны и зальем их соусом «Болонезе».

   – Солнышко, в доме нет спагетти, а для подливки вам понадобится мясо, которое тоже отсутствует.

   – Мы все купили в супермаркете.

   – Анечка, я же запретила тебе одной ходить по магазинам! В особенности вечером!

   – Тетя Таня, мы вместе с Ленкой ходили, нас было двое. Не сердись! Очень вкусно получилось. И тебе ужин оставили.

   – Спасибо, милая, – вздохнула я. – А теперь дай честное слово, что до моего возвращения с работы не выйдешь из квартиры. Ни одна, ни с подружкой. И будет лучше, если Леночка позвонит своим родителям, чтобы они за ней зашли.

   – Значит, если ты до завтрашнего вечера не появишься, мне можно в школу не ходить? – обрадовалась Нюся.

   – Даже не надейся пропустить занятия! – рассердилась я. – Непременно вернусь домой. Буду не позже одиннадцати.

   – Мама тоже так говорит, а потом ее сутки нет, – вздохнула Анечка. – Ладно, пойду Силу мастерить. Можно у него глаза будут перламутровые?

   – Конечно, получится очень красиво, – заверила я, положила трубку в карман и посмотрела на Марину Арнольдовну. – Извините, пожалуйста.

   – Дочка звонила? – вдруг сочувственно поинтересовалась Волоколамская. – Сколько ей?

   Чтобы не рассказывать кардиологу историю появления у меня Ани, я просто ответила:

   – Десять лет.

   Владелица клиники заложила за ухо прядь волос.

   – Прекрасный возраст, ребенок еще хоть как-то слушается родителей. Потом станет намного труднее. Маленькие детки – маленькие бедки, подросли детки – подросли и бедки.

   – У моей бабушки была другая поговорка: «Маленькие дети спать не дают, а с большими сам не заснешь», – улыбнулась я.

   – Точно подмечено, – согласилась Марина Арнольдовна. – Мне сначала почему-то показалось, что у вас нет ни сына, ни дочки, а поэтому вы ничего не поймете, но раз у вас есть ребенок…

   Врач встала, заперла дверь кабинета, потом вернулась к столу и нажала на кнопку переговорного устройства:

   – Ко мне никого не пускать. Кто? Скажи, приму его завтра.

   Потом Волоколамская положила руки на стол и, предупредив:

   – Буду говорить долго, иначе вы не разберетесь в сути проблемы, – тоном человека, приученного читать лекции, начала излагать историю…

   У Виктора Петровича Рязанцева рано умерла от тяжелой болезни жена. Ксению лечили лучшие специалисты, но спасти ее не смогли. Ректор стал вдовцом, и на него, мужчину в самом расцвете лет, при чинах и деньгах, мигом открыли охоту женщины. Но Виктор упорно делал вид, что не замечает кокетливых взглядов – не желал приводить в свой дом новую супругу и мачеху любимому сыну Никите. Но ведь кто-то должен вести домашнее хозяйство? Волоколамские, с которыми Рязанцев дружил с юности, посоветовали найти домработницу.

   – Не желаю видеть в доме чужую бабу, – ответил Виктор, – она меня бесить будет.

   Другой близкий приятель, а заодно и заместитель, Эдуард Семенович Крапивин, тоже предлагал нанять прислугу, но Рязанцев лишь отмахивался.

   Однажды, вернувшись с работы, Виктор Петрович, к огромному своему изумлению, обнаружил идеально вычищенные комнаты, выстиранные и выглаженные рубашки, а также обед из трех блюд на кухне. У плиты смущенно переминалась с ноги на ногу комендант институтского общежития Тамара Яковлевна.

   – Ты как сюда попала? – забыв от удивления поздороваться, рявкнул ректор.

   – Меня Эдуард Семенович привел, – пролепетала Леднева, – приказал порядок навести. У вас тут грязь повсюду, несвежего белья гора, в холодильнике мышь повесилась. Уж простите, Крапивин велел вам на глаза не попадаться, убегать, как все переделаю, но я задержалась – ведь на работе на такую тему не поговорить. Вы дневник Никиты видели?

   – Нет. А что там? – встревожился ректор. – Вроде нормально парень учится, в четверти одни пятерки.

   – Нет, мальчик троек нахватал, – смущенно сообщила Тамара. – Но отметки бритвой подчистил, пририсовал хвостик, как у пятерки, и – оп-ля! – в отличника превратился.

   – Ах прохиндей! – возмутился отец. – А ну, подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

   Тамара Яковлевна грудью встала на защиту Никиты:

   – Никакой он не Ляпкин-Тяпкин, обычный ребенок, за которым присмотр нужен. И уж извините, одежда у паренька никуда не годная: брюки коротки, рукава рубашки до локтя, бельишко изношенное. Сейчас на рынке можно хорошие вещи недорого купить. Если позволите, я с Китом в понедельник на толкучку смотаюсь, в будни там цены процентов на десять падают.

   Виктор Петрович хотел произнести категоричное «нет», но почему-то сказал:

   – Хорошо.

   Спустя несколько месяцев Тамара Яковлевна полностью прибрала к рукам домашнее хозяйство. Ректор стал жить как за каменной стеной. В доме царила чистота, на столе всегда была еда, Никита вновь начал приносить из школы хорошие отметки. К тому же Леднева ухитрялась выполнить работу и оставаться невидимой, на глаза хозяину не попадалась.

   Когда между Виктором Петровичем и домработницей завязались, как говорят в армии, «неуставные отношения», Марине Арнольдовне неизвестно. Рязанцев и Леднева на людях держались как посторонние. Но Волоколамская, однажды придя в гости к Виктору Петровичу, съела кусок очень вкусного пирога с капустой, посмотрела на улыбающегося друга и вдруг поняла: Тамара не просто прислуга. Почему ей взбрела в голову эта мысль, Марина не знала, но была уверена, что не ошибается.

   Супруг, которому она доложила о своих наблюдениях, замахал руками:

   – Не пори чушь! Витя эстет, знаток литературы, завзятый театрал, тонкий ценитель классической музыки… Что у него может быть общего с бабой, которая в восторге от «мыльных опер»? Тамара прекрасный человек, замечательная хозяйка, но Виктору не пара.

   Марина Арнольдовна хотела сказать, что даже светочу разума хочется тепла, уюта, вкусного ужина и ласковой женщины в постели, но промолчала.

   Так прошел не один год. В институте никто, кроме Эдуарда Семеновича Крапивина, понятия не имел, что комендант общежития помогает ректору по хозяйству.

   Никита благополучно окончил школу, поступил в институт отца, завел новых приятелей – Пашу Бубнова и Ольгу Казакову, но и со своим одноклассником Андреем Крапивиным не раздружился. А тот, кстати, оказался на студенческой скамье рядом с Китом, и у него в вузе появились свои товарищи – Василий и Рита Песковы, брат и сестра, приехавшие в Москву издалека. Ну и конечно, в их тесную компанию входила Настя, дочь Волоколамских. Она, правда, училась в медицинском вузе, но дружбе это не мешало.

   Марине Арнольдовне хотелось выдать дочь замуж за сына Виктора, и Рязанцев тоже с удовольствием представлял юную Волоколамскую в роли своей невестки. Поэтому никто из взрослых не протестовал, когда дети, прихватив с собой друзей, отправлялись на подмосковные дачи родителей, чтобы провести там выходные. У Паши Бубнова и Оли Казаковой был роман, а вот Рита с интересом смотрела на единственного сына владельца вуза Федора Холодова, тоже члена дружной компании. В общем, все складывалось прекрасно. Но потом Марина Арнольдовна, заметив, что Настенька ходит встревоженная, пристала к дочери с вопросами.

   Оказалось, Никита никогда не интересовался Анастасией, она не хотела быть его девушкой, ребят связывала исключительно дружба. Но сейчас Настя не в своей тарелке, потому что Рязанцев влюбился в Зарему. Все друзья в курсе, как сын ректора относится к ней, и стараются, чтобы Виктор Петрович не узнал правду. Кит не ездит со всеми на дачу, хотя и говорит отцу, что вместе с Настей в составе компании отправляется за город на шашлыки, сам же спешит к Зареме. По мнению Насти, Агабишева вовсе не пара Киту и плохо на него влияет. Она боится, что лучший друг женится на совсем не подходящей ему девице, но Настя не знает, как этому помешать. Сказать родителям и тем более Виктору Петровичу о своих опасениях Настюша не могла, поскольку друзья восприняли бы это как предательство по отношению к Никите. От переживаний у девушки даже обострилась язва. У нее с детства были нелады с желудком: сначала гастрит, потом возникли более серьезные проблемы, и стоит ей понервничать, как с желудком творится черт-те что. Кроме того, у дочери Марины Арнольдовны аллергия на молочные продукты, сейчас ей стало совсем нехорошо.

   – Кто такая Зарема? – всполошилась мать. – Студентка? Почему бы ей не прийти в гости к Никите?

   – Нет, мамочка, она уборщица, – пояснила Настя. – Моет полы в институте и общежитии. Совсем некрасивая, тощая, как палка, одета плохо. Я надеялась, что Никитка с ней потрахается и забудет, но Заремка его как приворожила. Говорят, у нее мать ведьма, умеет зелье варить. Уборщица Кита своим чаем опоила и делает теперь с ним что хочет.

   Волоколамская спросила:

   – О каком напитке ты говоришь?

   – Агабишева траву какую-то заваривает. Кстати, вштыривает ее бурда почище экстази. Ребята пойла нахлебаются и по трое суток не спят.

   – Доченька! – перепугалась мать. – Поломойка продает наркотики? Ты пробовала отраву?

   – Я что, похожа на дуру? – фыркнула Анастасия.

   И тут только до Марины Арнольдовны дошел смысл фразы, сказанной дочерью ранее.

   – Настенька, ты утверждаешь, что Никита и Зарема… ну… в общем… У них интимные отношения?

   – Господи, мама! – сердито ответила девушка. – Пора наконец понять, что теперь люди другие, чем во времена твоей молодости, сейчас никто особого значения сексу не придает. Ну да, они давно трахаются. Но Кит сказал, что хочет жениться. А вот это уже серьезно.

   Волоколамская ужаснулась и кинулась к Виктору Петровичу.

   – Может, перестать глотать пилюли? Ведь это сплошная химия, а растения натуральные.

   – Преступная глупость! – возмутился Виктор Петрович.

   Рязанцев позвонил Марине и рассказал о том, что поднял кое-какие свои связи и раскопал много интересного о Зареме. Оказывается, она удрала в Москву от нелюбимого мужа. Правда, брак оформили по местным обычаям, законной силы он не имеет, но брошенный супруг наверняка так не считает и попытается разыскать свою блудную жену. Кроме того, у Заремы обнаружилась орда братьев, уголовников и террористов, нищие родители и армия сестер. В общем, будущая невестка хоть куда, просто предел мечтаний для московского доктора наук и профессора.

   – Гони мерзавку прямо сегодня из института! – закричала Волоколамская. – Надо спасать Никиту!

   – Если турну ее, то не буду знать, что поганка затевает, – возразил Виктор Петрович. – А так она всегда на глазах у Тамары.

   – Твоя Леднева слепая! – вскипела Марина Арнольдовна. – Никита с Заремой спят вместе, а она ничего не заметила.

   – Нет, Тома мне о любовнице Кита еще пару месяцев назад доложила, – возразил Рязанцев.

   – Так ты знал и ничего не предпринял? – ахнула кардиолог. – Нам с Сергеем не сообщил?

   – У меня руки связаны, – стал оправдываться ректор. – Я взял девку по личной просьбе Аиши, жены Николая Федоровича Холодова, и не могу ее уволить.

   – Вот оно что! Вылезла правда! – взвилась Волоколамская. – Боишься гнева супруги владельца вуза, волнуешься за свое кресло? А то, что какая-то шваль может наших детей с пути сбить, научить их плохому, тебя не колышет?

   Марина Арнольдовна разозлилась до крайности, высказала приятелю все, что о нем думает, и, положив трубку, велела мужу:

   – Срочно звони профессору Йоргену в Германию, он предлагал взять Настю на стажировку в Мюнхен. Нужно как можно скорее оформить документы и отправить девочку за границу.

   – К чему такая спешка? – удивился Сергей Петрович.

   – Нутром чую, у Рязанцевых из-за Заремы в ближайшем будущем начнутся большие неприятности. Все вокруг считают Настюшу невестой Кита, еще, не дай бог, на девочку тень упадет. Не спорь, сделай как я прошу. Ты же знаешь, меня интуиция никогда не подводит.

   Они беседовали около семи вечера, а в девять домой пришла Настя и, отказавшись от ужина, легла в постель.

   – Ты не заболела? – всполошилась мать.

   – Нет, просто устала, – ответила дочь.

   Ночью у Анастасии резко подскочила температура, она потеряла сознание. Перепуганные родители отвезли ее в больницу, но лучше Насте не стало. Лечащий врач, приятель Волоколамской, тоже профессор, сказал:

   – Это тяжелое отравление. Но чем – понятия не имею. Советую без промедления отослать девочку в Мюнхен, к Йоргену, он лучший из всех известных мне токсикологов. Вы дружите, вам он не откажет. А я тут бессилен.

   Волоколамские задействовали все связи, и спустя сутки Настя с матерью оказались в Германии. Йорген определил яд – он был извлечен из растения под названием ведьмин корень, в Средние века широко распространенного в Европе.

   – Этот кустарник очень любили знахари Франции, Испании, Германии и применяли его в разных целях, – объяснил ученый. – Из листьев готовили успокаивающие капли, перемолотые ветви заменяли антибиотики, ну а корешки использовали для устранения надоевшего мужа или его любовницы, если та решила внебрачного ребенка родить, а еще для абортов. Ведьмин корень так активно использовали, что уже к середине восемнадцатого века он оказался на грани истребления. К тому же климат в Европе начал меняться, города укрупнялись, количество свободной земли, на которой рос кустарник, стремительно сокращалось. В общем, в конце концов ведьмин корень практически исчез, сейчас о его свойствах знают лишь узкие специалисты. Очень хорошо, что ты привезла Настю ко мне. Современные токсикологи в пусть даже элитной клинике не сумели бы определить, что с девочкой. Но даже если бы и поставили правильно диагноз, растерялись бы: как лечить больную? А у меня есть противоядие, я изучал ведьмин корень. Надеюсь на положительный результат, хотя и возможны осложнения.

   – Какие? – обмерла Марина Арнольдовна.

   – Иногда случается слепота, паралич или эффект Траубена.

   – Никогда о таком не слышала, – еще сильнее испугалась Волоколамская.

   – Открытие моего ученика, – похвастался Йорген. – Генрих Траубен выяснил, что иногда яд ведьминого корня может превратить человека в подобие куклы. У больного пропадает реакция на внешние раздражители, а также речь, он не вступает ни с кем в контакт, но физически здоров, ест-пьет, спит, справляет естественную нужду. Организм вроде функционирует, а что с разумом, объяснить невозможно.

   – Господи, спаси и сохрани… – выдохнула кардиолог.

   – Такое состояние было описано в старинных книгах и в протоколах инквизиции, – продолжал профессор. – Некоторых ведьм обвиняли в том, что они превращали людей в «дышащий камень». Генрих методично искал таких больных в клиниках, я посоветовал ему обратить внимание на психиатрические лечебницы. Подозревал, что муниципальные врачи, ни черта не смысля в токсикологии, людей с синдромом Траубена считают сумасшедшими. И я оказался прав!

   – Это лечится? – робко уточнила Марина Арнольдовна.

   Йорген отвернулся от несчастной матери.

   – Надеюсь, Настя оправится, ей дают противоядие.

   Неделю Волоколамская просидела около дочки в реанимации, а когда та наконец очнулась, засыпала Анастасию вопросами. Где она ужинала перед тем, как заболеть? С кем? Кто еще присутствовал при трапезе? Что Настя ела-пила?

   – Ничего особенного, – ответила та. – Я забежала к Песковым в общежитие. Рита простудилась, я ей принесла апельсины. Потом заглянул Паша, позвал к себе в комнату пить чай. Мы вместе с Песковыми пошли к нему. Там Оля угостила нас вафельным тортом и чаем. Все ели-пили одно и то же, а плохо стало мне одной. Хотя…

   Анастасия примолкла.

   – Что ты вспомнила? Немедленно рассказывай! – потребовала мать.

   – В метро было много народа, стояла духота, я очень пить захотела, поэтому до того, как пойти в общагу, забежала в буфет института и выпила там два стакана компота. Мне их подала Зарема, – тихо произнесла Настя.

   Марина Арнольдовна вскочила.

   – Что уборщица делала в буфете?

   – Не знаю, – заплакала девушка. – Я сама удивилась, когда ее увидела.

   – Зачем ты из ее рук питье брала? – закричала мать.

   Дочь зарыдала еще горше. Волоколамская опомнилась и бросилась обнимать Настеньку.

   – Ну-ну, успокойся, тише… Теперь все понятно. Агабишева узнала, что Виктор Петрович хочет видеть в невестках тебя, и решила отравить соперницу. Ничего, сейчас расскажу правду отцу, тот звякнет дяде Вите, и Заремку посадят в тюрьму.

   – Не надо, мама, – всхлипнула Настя. – Она же так из-за любви поступила, я ее очень хорошо понимаю.

   Волоколамская, чувствуя, что сейчас сорвется, наговорит дочке резкостей, выскочила из палаты и поторопилась в кабинет Йоргена, чтобы позвонить мужу.

   Сергей Петрович, услышав голос жены, приказал:

   – Немедленно возвращайся в Москву.

   – Да ты послушай про Агабишеву, – начала Марина Арнольдовна.

   – Нет. Вылетай как можно быстрее, – потребовал муж. – Виктор в тяжелом состоянии у тебя в клинике. А Настя должна остаться у Йоргена – ей необходимо набраться сил, потом пройти полное обследование. В Москве нет такой аппаратуры, как в Мюнхене. Поняла?

   Марина сообразила, что супруг не хочет возвращения дочери в Россию и не собирается давать объяснений по телефону.

   На следующий день самолет приземлился в Шереметьево, Волоколамская увидела в толпе встречающих Сергея Петровича и поняла: стряслась большая беда. Муж за короткое время ее отсутствия сильно похудел и осунулся.

   Он повел Марину Арнольдовну к машине и шепнул ей на ухо:

   – Молчи. Ни слова о Зареме. Поговорим потом.

   Сев в автомобиль, она удивилась:

   – Ты сам за рулем? А где Николай?

   – У водителя выходной, – слишком громко произнес Сергей Петрович. – Ну, как там Настенька? Слава богу, эпилепсия не подтвердилась?

   Марина Арнольдовна опешила. Какая еще эпилепсия? О падучей речи никогда не было! Что с Сергеем?

   А Волоколамский неожиданно затормозил у обочины.

   – Слушай, мне отлить надо, пойду в кустики.

   Марина потрясла головой.

   – Сережа, я…

   – Тоже хочешь пи-пи? – засмеялся муж. – Ну, тогда пошли вместе.

   – В автомобиле может стоять прослушка, дома тоже, – пояснил профессор. – Дело плохо.

   Волоколамская схватилась за ближайшее дерево.

   – Что происходит?

   – На следующий день после того, как вы с Настей улетели в Мюнхен, арестовали Павла Бубнова, – начал Сергей Петрович. – Забрали также его любовницу Олю и Никиту Рязанцева. Сунулись к нам, но я сказал, что Настенька в тяжелом состоянии за границей, а то бы и она угодила за решетку. Риту с Васей Песковых и Андрюшу Крапивина тоже взяли. Федю Холодова не нашли – сунулись к Николаю Федоровичу в дом, а парня там нет. Отец сказал, что сын любит погулять, иногда по несколько суток домой не является.

   – По какой причине милиция так поступила? – спросила Марина Арнольдовна.

   – В институте произошла драка, к Бубнову пристали какие-то кавказцы, – пояснил муж. – Друзья Павла бросились ему на помощь, все оказались во дворе, устроили там побоище. Мимо ехала милицейская машина, ребят увезли в отделение. Так, всяком случае, объяснили произошедшее. Но на самом деле все страшнее. Дети находятся не в обычном обезьяннике, задержали их совсем другие люди, место службы которых лучше вслух не произносить. Так подсказывает моя генетическая память – я ведь внук человека, расстрелянного в тридцать седьмом году.

   – Мамочки… Во что же влипла Настюша? – начала креститься кардиолог.

   – Если б речь шла о простой драке, зачем представителям спецслужб приходить к нам? – мрачно продолжил академик. – Девочка в ней не участвовала. И Федя Холодов тоже. Я сразу сообразил: стычку спровоцировали, чтобы иметь повод для задержания ребят. Позвонил одному очень высокопоставленному человеку и вот что узнал. Наша Настя – член террористической группы под названием «Друзья», планировавшей покушение на видных государственных чиновников. А руководила организацией Зарема.

   – Ты шутишь? – выдохнула Марина Арнольдовна.

   Муж прислонился к сосне.

   – К сожалению, нет. Я с огромным трудом эти сведения добыл, пришлось задействовать самые крутые связи, было очень непросто добраться до информации. Я все боялся: не дай бог, по Москве слухи пойдут.

   – Никто об арестах не знает? – спросила жена.

   – Пока нет, – кивнул Волоколамский. – Я встретился со следователем, которому поручили разобраться в этой истории. Нормальный мужик, не идиот, не сволочь. У его жены биполярное расстройство, и он это от начальства скрывает. Беседу нам такой большой человек устроил, что я даже тебе его имени не скажу. У него на даче мы и разговаривали, в бане. Перед началом разговора хозяин предупредил: «Сережа, у супруги Иосифа Макинтоша болезнь по твоей части, а в его ведомстве не любят сотрудников с проблемными родственниками. Мнение там такое: если в семье нелады, человек может на деньги польститься, чтобы жену-мать вылечить или своего ребенка спасти. Мы с Йосей много лет дружим, я его Наташу в одно министерство оформил. Но она там только числится, в действительности же дома под замком сидит, какие-то пустяковые таблетки глотает, от которых, на мой взгляд, ей лишь хуже делается. Поможешь ему – он тебе навстречу пойдет. Денег Макинтош не возьмет, а вот перед перспективой уложить свою супругу к лучшему психиатру России не устоит». Говорили мы со следователем откровенно, я прямо сказал: «Подскажите, как детей из-под удара вывести, и я реабилитирую вашу жену, у меня есть возможность снабдить ее лекарствами, которых нет в нашей стране».

   – Детей? – заморгала Марина Арнольдовна. – Ты решил вызволить всех? Настю не задержали, и слава богу, нас беда миновала. У других свои родители есть. Какого черта ты ринулся в бой?

   И тут впервые за долгие годы брака Сергей Петрович обругал жену:

   – Дура! Эти люди, если захотят, из-под земли Настену достанут, ни государственные границы, ни свои-чужие законы им не помеха. Речь идет о терроризме. Или ты плохо меня слушала?

   – Ладно, поняла, – сбавила тон Волоколамская. – Но нам надо думать исключительно о Настюше. Еще скажи, что собрался Зарему спасти!

   – Думай головой! – обозлился всегда невозмутимый муж. – Иосиф многое может, но не все. Вытащим Настену, остальных бросим, и что? О девочке те, кто за решеткой останется, молчать на допросах не станут. У начальства Макинтоша справедливый вопрос возникнет: «Волоколамская с Рязанцевым с детства дружили, в одной студенческой компании были, свободное время вместе проводили, и она ничего о планах друзей не знала?» И кто в это поверит? Надо так все повернуть, чтобы Макинтош мог наверх доложить: никакой террористической группы не было, ребята ничем противозаконным не занимались, большинство из них институтская «золотая» молодежь – сын ректора института, отпрыск его заместителя, Волоколамская из семьи известных в стране и мире врачей. Рита и Василий Песковы отличники, Бубнов и Казакова аспиранты. Явно кто-то позавидовал любимчикам Фортуны и анонимно ложно донес на них.

   – Донес? – отшатнулась Марина. – Сейчас не тридцать седьмой год! Разве в наше время людей арестовывают по заявлению без подписи? Вроде подметные письма нынче не рассматриваются.

   – Наивная ты моя… – умилился психиатр. – Да, был сигнал. Конверт бросили в ящик, который специально установлен для таких писем. Естественно, там висит видеокамера, но анонимщик оказался хитер – он был в мешковатых брюках, в куртке с капюшоном, полностью закрывающим лицо, на руках перчатки. Определить его личность и даже пол не удалось. В письме сообщалось, что в институте действует террористическая организация. Ее основатель и руководитель Зарема Агабишева, жена Ислана Агабишева, командира бандформирования и отца пятерых сыновей, осужденных за разные преступления. Ислан отправил Зарему в Москву с целью организовать убийство крупных российских государственных чиновников. Она специально устроилась на работу в вуз, который расположен через дом от ресторана «Маленький клоун», где самые свежие морепродукты и высокие, отпугивающие простой народ цены, а в зале часто трапезничают депутаты Госдумы. Целью Заремы было познакомиться со студентами, детьми обеспеченных родителей, втереться к ним в доверие и привлечь их к террористической деятельности. Задуманное ей удалось с блеском. Агабишева закрутила роман с Никитой Рязанцевым, сыном ректора, стала членом компании мажоров, среди которых Анастасия Волоколамская, Андрей Крапивин, Федор Холодов, Павел Бубнов, Ольга Казакова и брат с сестрой Песковы. Все молодые люди поддержали предложение Заремы об отравлении законодателей. Главным организатором убийства стал Бубнов. Он разработал план и несколько раз ходил в ресторан с Анастасией Волоколамской, чтобы разведать обстановку. Акцию назначили на вечер пятницы, когда в трактире особенно много народа. Анонимное письмо пришло во вторник, за пару дней до совершения теракта.

   – Бред! – закричала Марина Арнольдовна. – Настюша на такое не способна! Девочку совершенно не интересует политика, у нее в голове лишь шмотки и мальчики. А эта Зарема… Сейчас расскажу, что она сделала.

   Волоколамской наконец-то удалось рассказать супругу историю про компот, поданный Насте в институтской столовой. Закончила она фразой:

   – Надеюсь, Агабишеву посадят лет на двадцать пять.

   Психиатр вздохнул:

   – Зарему не задержали, она успела скрыться.

   – Вот гадюка! – в сердцах воскликнула Марина Арнольдовна.

   – У Виктора плохо с сердцем, он в твоей клинике, – продолжил Сергей Петрович. – Эдуард вроде держится молодцом, мы сейчас вдвоем купируем беду. Но очень нужна твоя помощь. Я ошибаюсь или у вас в центре делали операцию вот этому человеку?

   Волоколамская взяла протянутую мужем визитку.

   – Да, отлично помню его. При обследовании был обнаружен большой тромб, который успешно удалили в тот же день.

   – Срочно попроси его меня принять, – велел профессор. – А теперь поехали. Дома ни слова о Зареме. Если понадобится посоветоваться, выходим на улицу. У меня нет ни малейшего желания вытаскивать из дерьма кого-либо, кроме Насти, но обстоятельства заставляют…

   Марина Арнольдовна поежилась от неприятных воспоминаний и замолчала.

   – Полагаю, ваш супруг справился с задачей, – вздохнула я. – Все закончилось благополучно.

   Волоколамская вскочила, открыла шкаф, взяла с полки большой шерстяной платок и закуталась в него.

   – Виктор Петрович вскоре умер. Настя осталась в Мюнхене, Йорген оформил ей стажировку, дочка начала работать у нашего приятеля в лаборатории, перевелась в институт в Германии, увлеклась токсикологией, написала интересную книгу и вышла замуж за Генриха Траубена. В Москву она прилетает редко. Да, мужу удалось спасти ребят, следователь Иосиф Макинтош не подвел – доложил начальству о ложном доносе. Рязанцева, Казакову, Крапивина и Песковых отпустили.

   – А Бубнова? Вы о нем не сказали, – удивилась я.

   – Павел умер, – после небольшой паузы сообщила Волоколамская. – Покончил с собой в камере. Что случилось с участниками истории дальше, я понятия не имею. Могу сказать лишь, что Никита Рязанцев не окончил институт, постоянно менял места работы, получал копейки, его содержала Тамара Яковлевна, считавшая Кита своим сыном. Она мне иногда звонила, спрашивала: «Можно Никитушке препарат гингко-билоба попить? Он предназначен для усиления мозговой деятельности. Мальчик курс пройдет и на хорошую должность устроится». Смешно, конечно, но от этой травы хуже не станет. Тамара постоянно Киту какие-то БАДы покупала, чаи, капли. Увидит по телевизору рекламу – и бежит в аптеку или телефон с экрана спишет – и звонит. Все надеялась, что Рязанцев за ум возьмется. Никита ни с кем из старых друзей не общался. Насте тоже не звонил, и слава богу. Мне он неприятен. Парень стал с Заремой спать, а из-за этого весь ужас случился. Моя дочь чуть не умерла! Где другие, чем занимаются, мне совершенно неинтересно. Господи, вдруг они до Настюши доберутся?

   – Кто – они? – тут же спросила я.

   – Родственники Заремы, – еле слышно ответила Волоколамская.

   – Я уже говорила, что Виктор Петрович умер сразу после ареста сына. Никита был для него светом в окне, Рязанцев трясся над мальчишкой, тянул его изо всех сил. Кит же почти не интересовался учебой, с курса на курс переползал благодаря протекции отца. Один раз Настя обиженно сказала мне: «Почему вы с папой никогда не хотите мне помочь? Пятый раз хожу латынь пересдавать!» Я ей ответила: «Будущий врач обязан все экзамены только на «отлично» сдавать, от твоих знаний в дальнейшем будет зависеть жизнь пациента». Настюша заканючила: «Латынь отношения к лечению людей не имеет. Неужели папа не может вредную преподшу попросить мне хоть «удочку» поставить? Он же всех в институте знает. Киту повезло! Огреб двоек по инглишу, пустил сопли папахену за воротник, и утром против его фамилии в ведомости оценка «хорошо» появилась». Я возмутилась, позвонила Вите и выговорила ему: «Ты развращаешь Кита. К тому же другие студенты видят это и завидуют. Прекрати потворствовать лентяю». А приятель в ответ: «Мальчик сирота, растет без матери, страдает». На самом деле Никита о маме и не думал, просто использовал отца. Он и в школе так себя вел. Получит «неуд» в четверти и стонет: «Плохо без мамочки!» Витя и рад стараться: бежит к учителям, подарки несет.

   Рассказчица поджала губы и посидела с минуту молча.

   – А еще Рязанцев очень за будущее оболтуса беспокоился. Когда тому шестнадцать стукнуло, стал говорить: «Как бы Киту объяснить: спать можно с любой, а вот жениться следует только на той девушке, которую отец одобрит… Не дай бог, увлечется провинциалкой, приведет в наш дом раскрашенную, глупую, жадную куклу. Бабы из глухомани хитрые, им нужна столичная квартира. Нарожает такая парню детей, свяжет Никитушку по рукам и ногам, заставит семью содержать, себе шубы покупать, и погрязнет мой сын в быту». Известие о романе Кита с Заремой спровоцировало у Виктора Петровича гипертонический криз. Внешне Рязанцев казался невозмутимым, но я, его врач, знала, что он носит маску. Витя был крайне эмоционален, раним, как юная девушка, поэтому, когда выяснил про связь сына с Агабишевой, давление у него вверх и рвануло. Ну а сообщение о задержании Кита убило его. Кончина Вити меня не удивила. Вскоре умер Крапивин, далеко не старик, но у него была масса болячек: диабет, сердечно-сосудистые проблемы, в придачу полное нежелание вести правильный образ жизни. Эдик курил, выпивал, диету не соблюдал, забывал принимать лекарства. Его преждевременный уход из жизни тоже не явился для меня неожиданностью.

   Марина Арнольдовна выбросила пустую бутылку из-под минералки в мусорную корзину.

   – Мы с мужем помогли с похоронами и Вити, и Эдика, они же были нашими давними друзьями, но патронировать Никиту и Андрея не собирались. Хватит того, что Сергей Петрович выручил их из огромной беды. Хотя признаюсь: я боялась, что мальчишки опять втянут Настю в беду. Сейчас можно легко связаться с тем, кто живет в другой стране, по Интернету. Но я потребовала от дочери перестать общаться со старыми друзьями. Она пообещала. Лучше, если их рядом с нашей семьей вообще не будет.

   Волоколамская прижала ладони к щекам.

   – С Андреем Крапивиным и с Никитой мы связь потеряли. А потом к нам неожиданно приехала Тамара Яковлевна, упала в прихожей на колени и заплакала: «Сергей Петрович, Христа ради, помогите! Знаю, вы с женой на Кита за ту историю с Заремой до сих пор злы, но мне обратиться более не к кому!» Леднева в курсе всех дел, она же Никите как мать, а Вите почти жена была, Рязанцев ей до того, как его сердце подвело, все рассказать успел. И что нам оставалось делать? Расспросили Тому. Выяснилось, что после смерти отца Никита вуз бросил, целый год ваньку валял. Оно и понятно: у Кита не было привычки работать, начальству подчиняться, вот и выгоняли его отовсюду.

   Марина Арнольдовна махнула рукой.

   – В общем, покатился парень под откос. Вышло так, как я и предвидела: не стало отца, и изнеженный юноша не смог жизнь достойно построить. Тамара его содержала, квартиру оплачивала, продукты покупала, одежду, пыталась заставить Кита диплом получить. Но вместе с ним не жила. И, в отличие от бездельника, Леднева много работала. С чего вдруг Тамара к нам примчалась? Она в очередной раз у Никиты убирала, а он неожиданно встал на подоконник, створки распахнул и наружу сиганул. Все так стремительно произошло! Тамара даже сначала не поняла, что случилось. Хорошо, там второй этаж, хотя все равно Кит мог разбиться. Но он жив остался, только одно ребро сломал. Леднева барчука в больницу отвезла, ухаживала за ним. Тот физически окреп, а вот умом тронулся, стал похож на собаку: ест, пьет по команде, но не разговаривает, сидит, как загипнотизированный. Короче, Тамара упросила Сергея Петровича в свою клинику его уложить, нашла слова, которые чувствительные струны в душе моего мужа задели. И стала нам по хозяйству помогать – раз в неделю приходила, квартиру убирала, стирала, гладила. Мне было весьма неловко, однако Леднева отказывалась деньги брать, твердила: «Это моя благодарность за Никиту. Да вы и меня в свое время от смерти спасли».

   Волоколамская судорожно вздохнула.

   – Ну теперь, когда Тамара умерла, я могу вам правду сказать. У нее много лет назад обнаружили онкологическое заболевание. Витя мне позвонил, попросил врача хорошего найти, очень нервничал. Я отправила Тому к опытному специалисту. Операция прошла удачно, ей сделали химиотерапию и забыли о болезни. Естественно, никакой благодарности и, упаси боже, денег я от Вити не ждала. Тамара мне позвонила, спасибо сказала, и хватит. И вот спустя столько лет она про мою помощь вспомнила. Не очень я себя комфортно чувствовала, но поняла: Тома ради Никиты старается, вот и не знает, как нам с Сергеем угодить. Мое отношение к ней сильно изменилось, ясно стало: Леднева Витю и Кита по-настоящему любила, одному женой, другому матерью стала, и плевать, что по документам она Рязанцевым никто. Виктор узаконить их связь не предлагал, а Ледневой, наверное, хотелось настоящей хозяйкой в доме стать. Что же касаемо сынка… Я подчас думала: «Почему Господь любит никчемных? Другой парень и умный, и усидчивый, и талантливый, а в институт не поступил, потому что пришлось идти работать, родителей содержать. Никита же просто паразит, но ему повезло у Вити родиться и после смерти матери Тамару встретить. Когда мой муж скончался, я договорилась с новым главврачом психиатрической лечебницы, что Рязанцева не выставят вон. Остальное вы знаете.

   Марина Арнольдовна о чем-то задумалась и неожиданно затряслась в ознобе.

   – Послушайте, я только сейчас вдруг сообразила: Никита выпрыгнул из окна, Леднева совершила тот же шаг, а еще вы упомянули о самоубийстве Оли Казаковой. Все это так странно! Младший Рязанцев – настоящий, классический нарцисс, такие не лишают себя жизни, а Тамара не могла бросить Кита. Помните, я рассказывала, что она пришла ко мне с вопросом, сколько ей жить осталось? Я, осмотрев ее, сказала, что ей необходимо похудеть, заняться физкультурой, правильно питаться, и тогда, при условии приема надлежащих лекарств, она может прожить долго. Подобные речи я с подавляющим большинством пациентов веду, однако мало кто их всерьез воспринимает. Люди хотят выпить лекарство и наутро проснуться здоровыми, никаких усилий прилагать не желают. Но через три месяца Тамара пришла на контрольный осмотр, и я ахнула. Она похудела на десять кило, записалась в спортзал, перестала есть жирное-копченое-сладкое. Леднева заметила мое удивление и пояснила: «Ради Никиты я обязана вести здоровый образ жизни. Уверена, скоро врачи найдут средство от его недуга, он вылечится, и тогда я смогу спокойно умереть. А пока мне надо держаться». Вот про Казакову ничего не скажу, я ее практически не знала. Вдруг все смерти – отголосок той истории с Заремой? Вдруг…

   Марина Арнольдовна закрыла рот ладонью.

   – Договаривайте, пожалуйста, – попросила я.

   Волоколамская легла грудью на стол и зашептала:

   – У Виктора инфаркт случился в пять утра. Вечером, накануне, они с Сергеем беседовали, думали, как студентов спасти. У ректора нервы не выдержали, он заорал: «Непременно найду Зарему! У меня есть знакомые, которые девку хоть из-под земли достанут. Попрошу их на березе ее повесить, вот тогда дело у следователя развалится. Ребята скажут, что впервые о террористической организации слышат, а Зарему будут искать и не найдут». Сережа подумал, что Витя от отчаяния это сказал. Но вдруг Рязанцев после того, как мой муж ушел, действительно с бандитами связался? Виктор Петрович, несмотря на научные звания и интеллигентность, общался с широким кругом людей. Может, потому Зарему и не обнаружили, что ее убили по заказу ректора и где-нибудь закопали? А сейчас кто-то из ее родственников правду выяснил и мстит за смерть этой девицы? Мне так страшно! От Москвы до Мюнхена недалеко. Если захотеть, Настю легко достать. Боже, отведи от моей дочки беду, она же ничего дурного не сделала!

   Кажется, у моей собеседницы началась истерика, и я, чтобы вернуть ее к реальности, спросила:

   – Вы сказали, что Бубнов умер. Откуда у вас эта информация?

   – Мужу Макинтош сообщил, – пояснила Волоколамская. – Вроде Павел повесился в камере, других подробностей не помню.

   – Думаю, Леднева об этом знала, – протянула я.

   – Конечно, – подтвердила Марина Арнольдовна. – А почему вы интересуетесь?

   – Просто так, – ответила я.

   – Тетя Таня, смотри! – закричала девочка. – Красивый Силу получился?

   – Подожди секундочку, – попросила я.

   – Тебе не нравится? – нахохлилась Анечка. – Урод вышел?

   – Силу прекрасен, – покривила я душой, распахивая шкафчик. – Извини, милая, очень хочется чайку выпить.

   – А как тебе его глаза? – не утихала Нюся.

   – Просто великолепны, – заверила я, не поворачивая головы. – Интересно, куда подевалась банка с заваркой? Она всегда на второй полке стояла.

   – Взрослые вечно врут, – отрезала Нюся.

   Я обернулась.

   – Ты о чем?

   – У Силу пока нет глазок, а ты их похвалила, – надулась Анечка.

   – Вон же на скатерти две перламутровые пуговицы лежат, – выкрутилась я. – Я решила, это и есть будущие глаза. Или ошиблась?

   Девочка сменила гнев на милость:

   – Правильно. Я не сумела их пришить. Поможешь?

   – Попытаюсь, – осторожно пообещала я. – Вообще-то я не очень ловко управляюсь с иголкой. Слушай, куда все-таки подевался чай?

   – Он в коридоре, в стенном шкафу, – пояснила Аня. – Я же говорила: навела порядок. Тетя Таня, у тебя такой бардак был! В шкафчике не разобрать, где чего.

   – Я чудесно знала, что на какой полке, – вздохнула я. – И, на мой взгляд, заварка должна находиться на кухне.

   – Нет, – не согласилась Аня. – От тепла и влажности она теряет аромат, так в Интернете написано, пакетики надо держать в сухом темном месте, в герметичной посуде. А в шкафчике теперь дрель.

   – Интересная рокировка, – усмехнулась я. – Инструмент раньше прекрасно жил в санузле, в нише за унитазом.

   – Я запихнула туда наполнитель для кошачьего туалета, – сообщила девочка.

   Секунду я постояла молча, потом, пробормотав:

   – Ну да, ему там самое место, – пошла в коридор.

   Там открыла шкаф, взяла чай и тут вдруг сообразила: секундочку, в моем доме нет животных!

   – Нюся! Откуда взялся наполнитель? Я никогда его не покупала.

   – Валялся на антресоли, – крикнула из комнаты девочка.

   – Не может быть, – возразила я. – Ну сама рассуди, зачем мне адсорбент, если кошки в квартире нет?

   Аня вышла в коридор, молча вытащила из чулана стремянку, вскарабкалась на верхнюю ступеньку, распахнула деревянные дверки, подтянулась и исчезла внутри антресоли. Через секунду оттуда раздался ее вопль:

   – Тетя Таня, поднимайся!

   Я осторожно влезла на лесенку и заглянула в темное пространство.

   – Тут всякого барахла полно, – прокряхтела Нюся. – Залезай, сама увидишь.

   Я отвергла любезное предложение.

   – Лучше не стоит, еще продавлю основание.

   Девочка захихикала:

   – Самокритично. Ладно, буду тебе рассказывать. Тут стопки с книгами, еще сумки с мужскими вещами.

   Я вздрогнула. Одежда Гри! Понимаю, что от нее, как и от любимых книг мужа, надо избавиться, но рука не поднимается отнести вещи Гри на помойку.

   – В общем, ерундовина, – болтала тем временем Анечка. – Самое прикольное слева, за дверцей.

   – Внутри антресоли есть створка? – удивилась я.

   – Ну тетя Таня! Ты что, никогда сюда не залезала?

   – Нет, – призналась я, – габариты не позволяют. Когда въехала в квартиру, все ненужное наверх запихнул Димон. То есть Дмитрий Коробков, мой друг. Ты его знаешь, он с твоей мамой в одном офисе работает. Нюся, ты меня слышишь?

   Она ничего не ответила, из темноты антресоли послышались напряженное сопение, скрип.

   – Гляди, тетя Таня, какая штуковина… Осторожно, летит!

   Прямо мне в лицо метнулось что-то темное, я едва успела увернуться. Непонятный предмет, издавая резкий запах нафталина, грохнулся на пол. Я присмотрелась к куче на паркете, потом немного спустилась, наклонилась, взяла упавшую вещь за край и резко встряхнула. Передо мной развернулось синее одеяло, на котором белел штамп «Гостиница для персонала. ЮАР. Комната переворачивателя пингвинов. Домой не увозить». Я чуть не свалилась с нижней ступени стремянки. Откуда на моей антресоли эта «красотища»? Я не ворую вещи в отелях, а в ЮАР вообще никогда не была. И кто такой переворачиватель пингвинов?

   – Тетя Таня, лови! – снова завопила Нюся.

   К моим ногам шмякнулись ласты. На одном была надпись, похоже, сделанная розовым лаком для ногтей: «Победителю конкурса «Пешком по пустыне». На другом чем-то нацарапано: «Пансионат «Морской», Каракумы». Я опешила. Что за чертовщина творится на антресолях в моей квартире?

   Анечка высунулась наружу.

   – Здесь ваще барахла лом. Зачем ты эту фигню хранишь?

   – Ничего такого я не покупала, – неуверенно пролепетала я.

   – Ласты сами домой пришли? – засмеялась девочка. – Тут я тоже хотела порядок навести, но устала. Только кошачий наполнитель в туалет отволокла и от шубы рукав отрезала, чтобы Силу туловище сшить.

   После одеяла для переворачивателя пингвинов и ласт для ходьбы по пустыне известие о шубе уже не вызвало у меня особых эмоций.

   – Шуба? Очень мило. Она розовая?

   – Ты забыла о ней? – обрадовалась девочка. – Значит, она точно тебе не нужна.

   Говорить, что я не ношу мех, показалось мне излишним. Я ведь и к переворачивателям пингвинов, и к путешествию по Каракумам тоже отношения не имею. Да и кота у меня нет!

   Нюся на секунду исчезла, потом вновь появилась в зоне видимости и начала трясти чем-то, смахивающим на палантин для двухметровой и стопудовой Барби.

   – Во, тетя Таня, норка!

   – Кролик, – поставила я диагноз. – Или синтетика.

   – Не-а, – заспорила Анечка. – На подкладке есть ярлык, читаю: «Ферма «Наташа», мясо-растительно-всесезонная одежда и рого-копытные изделия. Не для продажи. Выставочный экземпляр». Вау, тетя Таня, ты, оказывается, круто похудела! Доха рассчитана на трех бегемотов, сейчас она тебе на размер велика.

   Я прислонилась к стене. Если розовый кошмар шился для женщины, которая своими объемами напоминает трех сложенных вместе гиппопотамов, то, судя по последнему замечанию Нюси, что теперь манто мне велико на целый размер, можно сделать вывод: нынче я похудела на одного бегемота. И убей бог, не понимаю, откуда взялась шуба! Хотя, пожалуй, пора перестать удивляться. Вероятно, под моим потолком находится выход в параллельный мир. Там дыра во времени, и скоро оттуда вылезут зеленые человечки.

   Анечка опять исчезла.

   – Вау! – донеслось через пару минут. – Тут еще дверца! Ща… открываю… Фу, ну и пылища! Апчхи… Ой, какая суперская сумка! Тетя Таня, подари ее мне, а?

   – Все, хватит, запихни барахло назад, – распорядилась я. – И можно тебя попросить? Сделай одолжение, больше никогда не перемещай чай из кухни в прихожую. Спасибо, ты навела идеальный порядок, но прежде я помнила, где что хранится, а сейчас понятия не имею.

   – Все очень просто, – затрещала Нюся, старательно засовывая вещи назад. – Чай в прихожей, на его месте дрель, кошачий корм в сортире, крем для обуви в спальне…

   Я ощутила головокружение и, нежно прижимая к груди упаковку чая, побрела к чайнику.

   Минут через десять в кухню вбежала растрепанная красная Аня с квадратной кожаной сумкой в руках.

   – Тетя Танечка, можно я оставлю ее себе?

   – Забирай, – милостиво разрешила я. – Вот если найдешь на моей волшебной антресоли чемодан с бриллиантами, его не отдам. Но зачем тебе старый грязный ридикюль?

   – Такие сейчас самые моднючие, – зачастила Анечка. – Отчищу его, в школе все обзавидуются, Филиппова от злости сдохнет. Ей отец точь-в-точь такую сумку из Америки привез, теперь она хвастается, а я скажу, что мама в Париж летала. Вау, сумка заперта! Замочек прикольный, но ключика нет. Ломать не хочется. Что делать? Вот непруха. Печалька.

   – Иди помойся, – приказала я. – Завтра аккуратно открою застежку.

   – Почему не сейчас? – надулась Нюся.

   Потому что мой набор универсальных отмычек вместе с их электронной сестрой был вчера сдан в хозяйственный отдел – нам меняют подручные средства, старые отслужили свой срок, новые выдадут завтра. Но не говорить же это девочке?

   – Потому что я устала, а еще надо глаза игрушке пришить, – нашлась я.

   – Ладно, – вздохнула Нюся. – Но мама говорит, что самое трудное – это догонять и ждать. Как я ее понимаю!

   Прежде чем взяться за Силу, я позвонила Коробкову и задала ему пару вопросов.

   – Плед, ласты, кошачий наполнитель, кожаная сумка и розовая шуба из Чебурашки? – уточнил Димон. – Хм, не знаю, что и сказать. Из всего перечисленного мне могут пригодится лишь гранулы для лотков.

   – Ты не запихивал свои вещи на мою антресоль? – не успокаивалась я.

   Коробок откашлялся.

   – Тань, включи логику. У меня есть кошки, наполнитель теоретически может послужить им. Как он называется?

   – Что-то вроде «Пушистый хвост», – вспомнила я надпись на пакете.

   – Фу! – возмутился приятель. – Ни одна уважающая себя киска на такую дрянь не пописает. Немедленно выброси эту гадость. И плед с ластами определенно не мои. А уж про розовую душегрейку вообще молчу. Хабар твой!

   – Ничего подобного я никогда не покупала, – уперлась я. – Антресоль загружал ты, значит, и засунул туда безумный набор за дверку, больше просто некому.

   – Не видел я там створок, – отрезал Димон.

   – Ну тетя Таня, хватит, надо же глаза Силу пришить! – заканючила, подходя ко мне, Анечка. – Ты не помнишь, чего и когда купила, маразм у тебя от возраста, ничего, это не страшно, ну подумаешь…

   Димон расхохотался.

   – Анька права. Приобрела ты доху, сперла одеяльце у переворачивателя пингвинов, в ластах по Каракумам побродила, а воспоминаний ноль. Слушай, а зачем пингвинов вертеть? И как это делают? Их с лап на голову ставят? Так они упадут же!

   – Не знаю, – прошипела я, отсоединилась и спросила Нюсю: – Говори, что делать надо.

   Девочка показала на стол.

   – Тело я сметала, теперь его надо крепко-накрепко зашить, сделать голову, ушки, носик, руки-ноги. А потом нарядить Силу.

   Я покосилась на часы, поняла, что ненавижу училку Инессу Леонидовну, из-за дурацких затей которой теперь я не высплюсь, и обреченно пробормотала:

   – Начнем, пожалуй.

   – Глазоньки, как ты хотела, перламутровые. Вот пуговки. Очень красивые, у тебя прекрасный вкус, – решила подольститься ко мне Нюся.

   – Кажется, где-то я их раньше видела… – протянула я, рассматривая две круглые пуговицы.

   – И набивку шикарную я нарыла, – не утихала Анечка, – не скомкается, не вата тупая.

   – Похоже, наш Силу будет лучшим! – с восторгом произнесла я, рассматривая шедевральное изделие.

   – Он шикарный, – с придыханием прошептала Анечка. – Прямо жалко отдавать на аукцион.

   – Мне тоже, – призналась я. – Симпатичная вещица получилась. Ладно, пора спать, а то завтра не встанешь.

   – Первый урок можно пропустить, он ненужный, – прищурилась Аня.

   – В школе бесполезных предметов нет, – отрезала я.

   – У нас ОБЖ, – скривилась Нюся, – тема: «Как выжить в невесомости». Думаешь, мне это потом пригодится? Я хочу стать, как мама, патологоанатомом. И чего? Трупы в космосе вскрывать придется?

   Я не нашлась, что ответить, удрала в свою комнату, упала на кровать, обхватила руками подушку – и вдруг поняла: с ней что-то не так! Наволочка, похоже, набита камнями. Я включила ночник, села, засунула руку внутрь, нащупала круглый предмет, вынула его и увидела… картофелину.

   Изо рта вылетел вопль:

   – Нюся!

   Послышался топот, девочка влетела в спальню:

   – Чего?

   Я показала ей находку.

   – Как картошка попала в наволочку?

   – Ты же сама велела поискать в доме начинку для Силу, – спокойно ответила Анечка. – Вата не подошла, быстро скомкается, и вообще она в доме есть только на палочках, таких тоненьких, муторно ее сдирать. А в твоей подушке пуха до фига. Я чуть-чуть отсыпала и потом, чтобы тебе удобнее спалось, добавила вместо перьев синтепона из одеяльца. Подушечку, правда, слегка перекосило, пришлось внутрь свеклу положить.

   – Я вижу картошку, – поправила я.

   – Пошарь, там еще и свеколка есть, – уточнила Нюся.

   Я попыталась разобраться в абсурдной ситуации:

   – Зачем мне под головой овощи? Если это шутка, то она не удалась.

   – Ну тетя Таня! Ты совсем ничего про правильное ведение домашнего хозяйства не слышала, – тоном свекрови, поучающей юную невестку, процедила Анечка. – Даже младенцы знают: если стираешь изделие из пуха, надо обязательно бросить в машинку теннисные мячи, иначе достанешь из барабана слипшиеся оладьи.

   – Подушка и так была чистой, – возразила я. – И картофель не имеет никакого отношения к теннису.

   – Ну тетя Таня, – вздохнула девочка, – вечно тебе все разжевывать приходится! Как ты только без меня жила? Ляжешь головой на подушку, начнешь затылком по ней елозить, вот подушкины внутренности в один угол и запихнутся. Пух и синтепон, как вода и масло, одно поверх другого плавать будут. А овощи по форме как мячи. Очень понятно, зачем они.

   – Плавать? – переспросила я, понимая, что схожу с ума. – В матрасе нет воды, а кровать не бассейн.

   Анечка закатила глаза и убежала, а я осталась сидеть, ощущая в голове звенящую пустоту.

   – Во! Плиз! – весело воскликнула Нюся, появляясь в спальне с большим валиком, который всегда лежит на диване в гостиной. – Ложись на него. Удобно будет и для здоровья полезнее. В пухе живут эти… ну… как их… молотки. Они спящего ночью кусают, утром человек встает с поросячьей мордой, кашляет, чихает, аппетит теряет, идет к врачу. Доктор не понимает, что с больным, выписывает ему гору лекарств. А всего-то надо подушку выкинуть, чтобы молотки ушли. Или они не молотки? Какие еще инструменты на свете есть? Тетя Таня, очнись!

   Я вздрогнула.

   – Инструменты? Барабан, гитара, скрипка.

   Анечка согнулась от смеха.

   – Ну тетя Таня! Ты разве видела, чтобы гвозди барабаном забивали? Строительные прибамбасы назови.

   – Ножовка, пила, молоток, дрель, долото, клещи, – покорно перечислила я.

   – Клещи! – запрыгала Нюся. – Ну точно! Клещи, а не молотки в перьях гнездо вьют, я спутала. Короче, твою подушку надо на помойку отволочь, иначе ты заболеешь. Спи на валике, он лопороновый.

   – Поролоновый, – на автомате поправила я.

   Анечка бросила свою ношу на кровать и убежала. Я залезла под одеяло, поплыла в царство Морфея и через секунду услышала тоненький голосок:

   – Тетя Таня, тетя Таня, ну проснись же!

   Я села и, не открывая глаз, спросила:

   – Анечка, почему ты до сих пор шастаешь по дому?

   – Давно дрыхну, – ответила девочка. – Но сейчас встала.

   Я с трудом разлепила тяжелые веки, увидела будильник и пробормотала:

   – Четыре утра! Надо же, я думала, еще не заснула. Что случилось?

   – Тетя Таня, – жалобно запричитала Нюся, – мне кошмар приснился. Жуткий.

   – Попей воды – и успокоишься, – посоветовала я. – Укладывайся, еще можно подремать.

   – Я проснулась и вспомнила, – всхлипнула Анечка, – что забыла написать сочинение.

   – Ерунда, – зевнула я.

   – Ну тетя Таня! Двойку же получу за несданную работу, – плаксиво протянула девочка.

   Я попыталась покрутить занемевшей шеей.

   – Тогда прямо сейчас принимайся за дело.

   – Я не знаю ничего по теме!

   – Залезь в Интернет, – посоветовала я.

   – Ты же запретила из сети скачивать, – хихикнула Аня. – А я послушная. Подскажи, чего писать.

   – В четыре утра у меня голова не работает, – призналась я. – А какая тема?

   – О чем думали древние майя, когда строили пирамиды, – доложила Аня. – Ты в курсе?

   – Фиг знает, что у них в мозгу варилось, – вздохнула я. – И твоей училке сие тоже неизвестно! Используй свою фантазию.

   – Ну тетя Таня! Взрослые обязаны помогать детям, они умнее, старше, – занудила Нюся. – Если я двояк принесу, половина от него твоей будет. Надо глубоко раскрыть философию народа майя и высказать собственное мнение с учетом современных знаний, полученных учеными мира. Так нам историчка велела. Чего там майки нафилософствовали, а? В учебнике ваще ни словечка не сказано. Ну, тетя Таня, не спи! У меня беда!

   – Надо делать уроки вовремя, а не в четыре утра, – зевнула я.

   – Я забыла, – всхлипнула Нюся.

   – Ладно, разрешаю залезть в Интернет, – сдалась я. – Но только один раз – учитывая форс-мажор.

   Анечка потрясла айпадом.

   – Я уже посмотрела. Нет там такого сочинения. Есть похожее: «О чем думали египтяне, когда строили пирамиды».

   – Отлично! – обрадовалась я. – Поменяй жителей Древнего Египта на индейцев и распечатай.

   – Да? – усомнилась девочка. – Считаешь, это прокатит?

   – Угу, – пробормотала я, заползая назад под одеяло.

   – Может, лучше не пойти в школу? – донеслось, словно сквозь вату, до ушей. – Не высплюсь, на уроке буду пассивной, ребенку нужно соблюдать режим дня. Правильно?

   – Да, – через силу произнесла я, – режим – полезная вещь.

   – Ты согласна?

   – Да, – снова уплывая в объятия Морфея, подтвердила я.

   Утром я проснулась от трели телефона, увидела на экране номер Лизы и недовольно спросила:

   – Что случилось?

   – Ты где? – поинтересовалась Кочергина. – Новый Иван Никифорович спрашивал, куда подевалась Сергеева.

   Сон моментально испарился.

   – Который час?

   – Одиннадцать десять.

   Меня смело с постели.

   – Лизок, я проспала! Приеду не раньше половины первого.

   – Не дергайся, прикроем, – пообещала Кочергина.

   Я понеслась в ванную, притормозила у комнаты, где временно поселилась Нюся, распахнула дверь, увидела девочку под одеялом и крикнула:

   – Аня! Ты пропустила занятия!

   Та, не поднимая головы от подушки, ответила:

   – Ты мне разрешила сегодня не ходить в школу.

   – Не может быть! – возмутилась я.

   – Ну тетя Таня… – пробурчала девочка. – Я спросила же: «Ты согласна?» И услышала: «Да!»

   Я прикусила губу.

   – Анна, ты на самом деле спрашивала мое мнение, но речь шла о соблюдении режима ребенком.

   – Ага, – обрадовалась хитрюга.

   – А вовсе не о прогуле занятий.

   – Ну тетя Таня, ты не поняла, – хмыкнула дочь Фатимы. – Я имела в виду, что не стоит посещать школу в невыспатом виде. Верно?

   – Да, – кивнула я. – Школьнику нужно укладываться не позднее девяти.

   – Вот ты опять положительно высказалась, – заликовала Анечка. – И чего спорить? Все равно уже скоро четвертый урок начнется. Ты мне напишешь записку, и все будет суперски. Смотри сама не опоздай, болтаешь тут глупости вместо того, чтобы на работу бежать.

   – Вечером побеседуем, – пригрозила я и полетела в ванную.

   После холодного душа в голове слегка прояснилось. Я живо причесалась, слегка накрасилась, пошла в гардеробную, сдернула с вешалки джинсы, сняла с плечиков любимую кофточку, оделась и увидела, что застегнуть блузку невозможно – на уровне груди не хватает двух перламутровых пуговиц. В первую секунду я расстроилась. Ну вот, где-то их потеряла, а запасных у меня нет, теперь придется все менять. Очень жаль, необычная фурнитура придавала кофточке нарядный вид.

   Но уже на второй секунде я сообразила, что случилось, и заорала:

   – Нюша! Немедленно иди сюда!

   – Ну тетя Таня… – проскрипела Анечка, появляясь на пороге. – Зачем невыспатого ребенка трогать? В доме портал открылся и из него зомби лезут? Если нет, я назад в кровать пойду.

   – Ты оторвала пуговицы! – рассердилась я. – Немедленно верни их на место, мне не в чем на работу идти.

   Аня заморгала.

   – Вон сколько у тебя вещей! Водолазка красивая.

   – Не ношу ее.

   – Почему?

   – Душит шею.

   – Ну тетя Таня… Она ведь не живая, рук у нее нет, – зевнула Нюся. – И ты сама разрешила мне взять для Силу что хочу.

   – Но не пуговицы с моей одежды!

   – Этого ты не говорила.

   Пришлось согласиться:

   – Ты права, но верни пуговки.

   Анечка надула губы.

   – Ладно. Раз ты приказываешь, пользуешься положением старшей, я подчиняюсь. Но Силу будет слепым, лишится глазиков. Он никогда не увидит солнышка! – Девочка всхлипнула. – Не познакомится со мной! Всю свою жизнь проведет в кромешной темноте! Книги читать не сможет, ничему не научится…

   Мне до слез стало жалко Силу, и я повесила кофточку на плечики.

   – Хорошо. Пришью другие пуговицы.

   – Ну тетя Таня! Ты супер! – подпрыгнула Анечка. – Не переживай, найду тебе самые прикольные здоровские застежки. Хочешь в виде кошечек? Знаю, где их продают.

   Я молча сдернула с вешалки нелюбимую водолазку. А как бы вы поступили на моем месте? Кто-нибудь из вас способен отковырять глаза у Силу?

   – Что ему надо? – спросила я.

   Троянов оторвался от ноутбука.

   – Нам не доложил. Лизка ему сказала, что ты с утра отправилась поговорить с Волоколамской.

   – Спасибо, – поблагодарила я.

   – Видок у тебя славный: глаз нет, вся опухла. Чем занималась ночью? – полюбопытствовал компьютерщик.

   – Сначала шила Силу, потом, в четыре утра, пыталась вникнуть в философию майя, – вздохнула я. – Черт-те что детям задают, а взрослым отдуваться приходится! Совещание через пятнадцать минут.

   – Полагаешь, Иван-два успеет тебе за четверть часа поставить клизму? – удивился Троянов. – Обычно эта процедура длится не меньше тридцати минут.

   Я повернулась к двери.

   – А вдруг он решил похвалить меня? На это уйдет пара секунд.

   – Тань, когда тебя в последний раз начальство к себе зазывало, чтобы поощрить за безупречную службу? – поинтересовался Роб.

   – Никогда, – ответила я после паузы.

   – Счастливого пути и теплой клизмы без канцелярских кнопок, – заржал Троянов.

   Я постоянно бегала в кабинет к прежнему шефу, но сейчас не узнала помещение. Новый босс убрал картины в тяжелых рамах, слегка потертую кожаную мебель, массивный стол, покрытый зеленым сукном, и громадный несгораемый шкаф, прапрадедушку современных сейфов. Исчезли и ковер с восточным орнаментом, и темно-синие занавески. На окнах висели жалюзи, под ногами расстилался голый дубовый паркет. Сесть мне было предложено на жесткий стул из прозрачного пластика. На черном офисном столе начальника стояли планшетник, ноутбук и монитор.

   – Рад вас наконец-то увидеть, – мирно начал Иван Никифорович. – Отчета по делу Мамонтова не требую. Доложите, когда появится результат. Работайте спокойно, я не сторонник хлестания сотрудников кнутом.

   Я удивилась, но продолжала сидеть с непроницаемым лицом. Босс начал за здравие, закончит точно за упокой.

   – Если возникнут проблемы, заходите без доклада, – продолжал Иван-новый, – или звоните. Вот мой мобильный.

   – Спасибо, – поблагодарила я, взяв визитку. – Но здесь два номера. Какой мне использовать?

   – Первый служебный, второй личный, оба не отключаю.

   Вот тут я растерялась. Иван дает свой личный контакт? Но это не принято, мы пользуемся исключительно рабочими телефонами, причем не имеем права их блокировать.

   – Мой служебный имейл там тоже указан, – продолжал начальник. – Но вы, наверное, его уже знаете?

   – Да, – кивнула я, – ваши координаты раздали сотрудникам заранее.

   – Хорошо, – одобрил собеседник. – В связи с этим у меня вопрос. Собственно говоря, потому я вас и искал. Получил ваше письмо, и оно показалось мне непонятным.

   – Письмо? – повторила я. – Какое?

   – Первое, – вдруг улыбнулся Иван. – Оно же последнее и пока единственное. Отправлено вчера. Видеозапись.

   – Произошла ошибка, я ничего не посылала, – заявила я.

   Иван взял ноутбук и пересел на стул рядом со мной.

   – Смотрите.

   От нового шефа пахло дорогим парфюмом и чем-то вроде конфет. Мне стало любопытно. Он сладкоежка? Любит шоколад?

   Экран засветился, я тут же выбросила из головы глупые мысли. Что это?

   Сначала в полумраке появились какие-то темные пятна, послышалось шуршание, затем мой голос тихо и фальшиво запел:

   – Ля-ля-ля…

   Я оцепенела.

   А «кино» продолжалось. Раздался характерный звук воды, омывающей унитаз. Опять – ля-ля-ля… Изображение затряслось, задвигалось, появилось зеркало в раме и мое отражение в нем… Вот я показала сама себе язык, расстегнула кофточку…

   Я живо ткнула пальцем в клавиатуру.

   – Иван Никифорович!

   – Да, Татьяна? – очень серьезно произнес шеф.

   – Это… ну…

   – Что?

   Я набрала побольше воздуха в легкие.

   – Троянов подарил мне новый телефон.

   – Молодец! – одобрил Иван. – Щедрость – признак настоящего мужчины.

   Кровь разом прилила к моему лицу, отчаянно зачесалась шея.

   – Роберт предупредил, что аппарат умеет все, а я не успела разобраться во множестве его функций. Зашла в туалет… там перегорела лампочка… Я искала в сотовом фонарик…

   Иван вернулся за свой стол.

   – И случайно включили камеру в режиме «отправка видео», и оно ушло по моему адресу, очевидно первому в списке. Кстати, я купил такую же модель. Хотите объясню, что может трубка?

   – Мммм… – пробормотала я, желая только одного – провалиться сквозь землю.

   Хорошенькое впечатление я произвела на нового шефа! Ой, мама! Я пела в сортире бог весть какую глупость, кривлялась перед зеркалом, пшикала на себя дезодорантом. Просто застрелиться хочется. Что подумает обо мне босс?

   – Иван Никифорович, – промямлила я, – я не эксгибиционистка, всегда соблюдаю субординацию… не подумайте…

   Слова закончились.

   – Начальство не думает, – отозвался шеф, – оно выслушивает доклады. Предлагаю забыть глупый эпизод.

   – Ага, – кивнула я, – спасибо. Можно уйти?

   – Конечно, – разрешил Иван.

   Стараясь держать спину прямо и чувствуя на себе изучающий мужской взгляд, я строевым шагом промаршировала до выхода.

   – Таня! – окликнул босс.

   Я обернулась.

   – Слушаю.

   – Сбылась мечта бегемота, наконец-то я понял, как ведут себя женщины, оставшись наедине с зеркалом. Вообще-то после того, что я увидел, мне, как порядочному мужчине, следует жениться на вас, – с самым серьезным видом произнес Иван. – Но, думаю, нам все же надо сначала поближе познакомиться, а уж потом отправляться в загс. Предлагаю перейти на «ты». Смешно «выкать» женщине, если знаешь, какое красивое белье у нее под платьем. Согласна?

   Я попыталась что-то сказать, но, к своему ужасу, лишь громко икнула. И сразу выскочила из кабинета, опрометью кинулась в лифт. Господи! Теперь я не смогу смотреть шефу в глаза! Кабина остановилась, я выпала в холл и попыталась успокоиться. Как хорошо, что я вчера надела новый кружевной, хамски дорогой бюстгальтер, а не простой, затрапезный лифчик…

   – Досталось тебе? – сочувственно спросила Лиза, когда я внеслась в зал совещаний. – Красная, как бакинский помидор.

   – Они розовые, – поправил Денис. – И Таня сине-бордовая, больше напоминает баклажан.

   – Клизма оказалась не с кнопками, а с битым стеклом? – спросил Роберт. – Потом Ваня тебя в кипятке полоскал?

   – Хватит обсуждать мою внешность, займемся делом, – одернула я коллег. – Слушайте, что я вчера выяснила…

   Когда мой рассказ иссяк, Роберт схватился за ноутбук.

   – Сейчас поищу следователя Иосифа Макинтоша. Кое-кто старательно прячет инфу о своих сотрудниках за железным забором, но у меня есть лом, а против него, как известно, нет приема.

   – Необходимо еще найти Андрея Крапивина, Василия и Риту Песковых, Федора Холодова, – продолжала я. – А также узнать полную биографию Никиты Рязанцева, тщательно изучить, чем он занимался после отчисления из института…

   – Пошли в буфет, – вдруг предложила Лиза. – Робу нужно время, а тебе неплохо бы чаю глотнуть.

   – Хорошо, – согласилась я. – Ночь была почти бессонной, у меня глаза закрываются.

   – Не знаю, как вам, а мне в общем здании больше нравится, – высказался Денис. – Тут столовка есть. Хотя Лора так вкусно готовила…

   В комнате повисло молчание. Наконец тишину нарушила Кочергина:

   – Кофе дадите? Врач вообще-то мне его запретил, и теперь, как назло, постоянно хочется.

   – У нас хорошая машинка, – похвастался Денис и ойкнул.

   Я поняла, что Лизавета крепко ущипнула своего подопечного, и велела:

   – Кочергина, принеси гостю капучино.

   – Печенье есть, – сообщил Троянов, ставя на стол коробку, – вкусное, ореховое.

   – Неплохо устроились, – заметил Иосиф, взяв бисквит, обсыпанный миндалем, – уютно. Предлагаю не заниматься китайскими церемониями, а сразу приступить к делу. Чего вы хотите от давно отошедшего от дел пенсионера?

   – Фамилия Волоколамский вам знакома? – спросила я.

   – Если речь идет о Сергее Петровиче, то да, – спокойно признал Макинтош.

   – Профессор лечил вашу супругу, – отбросив в сторону церемонии, продолжил Роберт. – Знаменитый психиатр занимался Галиной бесплатно? Или благотворительность связана с неприятностью, в которую попала дочь академика?

   Иосиф вздернул брови.

   – В чем причина вашего интереса? Я давно вне штата.

   – Бывших сотрудников не бывает, – парировала я.

   – В принципе верно, – согласился Макинтош, – заиграет труба – и снова в бой. Но не в моем случае – у меня пуля в голове. Извлечь ее невозможно, сидит, зараза, в таком месте, куда доступа нет. Хожу, можно сказать, с гранатой в башке, и не ясно, рванет она или нет. Давайте начистоту. Бригаде велели охоту на ведьм открыть? Не пойму, почему именно вас подключили. Ну да и не важно. Я работал честно. Жена попала в клинику Волоколамского случайно, по «Скорой». Сергей Петрович покойник давно, а Марина Арнольдовна не свидетель – она с Галей не работала, знает о ней с чужих слов, от мужа слышала. Ничего у вас не получится. Да и времени порядочно прошло. Займитесь чем-нибудь полезным. Я инвалид, начнете прессовать, врача потребую. Любой эскулап подтвердит: Макинтош плохо соображает, «дура» в мозгу не пустяк, память у мужика отшибло.

   Я встала и перевернула большую стоящую у стены доску. Стали видны фотографии.

   – Узнаете?

   – Зрение подводит, – вроде бы искренне ответил гость. – Кто у вас там?

   – Для начала – Ольга Мамонтова. Вам она известна под фамилией Казакова, – ответила Лиза.

   – К вам у нас никаких претензий нет, – вздохнула я. – Мы рассчитываем на вашу помощь. Речь идет о террористической группировке «Друзья», которой вроде бы руководила Зарема Агабишева. Кто-то сейчас устраняет людей, косвенно или прямо связанных с тем делом. Никита Рязанцев в сумасшедшем доме. Ольга Мамонтова, в девичестве Казакова, и Тамара Леднева покончили с собой.

   – Анонимное письмо, предупреждавшее о подготовке убийства крупных госчиновников, помните? – добавила Кочергина.

   Наш гость вынул из портфеля очки, посадил их на нос, помолчал, потом хмыкнул:

   – Ребята, а не было никакого письма.

   Я поморщилась.

   – Иосиф Стефанович, я уже сказала: к вам нет никаких претензий, просим оказать нам помощь. Дело, о котором идет речь, не оцифровано, следовательно, наш компьютерщик не может его прочитать.

   – Эх вы, дети технического прогресса, – не замедлил съехидничать Иосиф, – ножками ходить не умеете. Гикнется ваш Интернет, что делать станете? Придется стариков вроде меня из чулана вытаскивать.

   – Вы тоже небось не топором бреетесь, а электробритвой, – встрял Денис. – Ой!

   – Ты стажер? – улыбнулся Макинтош.

   – Как вы догадались? – удивился Жданов.

   – Тебя соседка постоянно в бок пинает, думает, не вижу, – усмехнулся Иосиф. – Электричеством пользуюсь, мобильный имею, ноутбук освоил. А вот с бритвой ты, парень, ошибся. Люблю опасное лезвие, в случае чего – это оружие. Ребята, я вам хочу помочь. Не было письма. Вернее, его потом настрочили, в моем кабинете.

   – Зачем? – спросил Жданов.

   – Экий ты шебутной, вперед лезешь, – нахмурился гость. – Пусть Татьяна ответит. Подсказку дам: про личных информаторов слышала?

   – Конечно, – кивнула я. – Они у многих есть.

   Макинтош поднял указательный палец.

   – Во! Находятся нужные людишки в разных местах. Иногда сами приходят. Разве жирную рыбу можно отпустить? И по ведомости ее проводить не стоит.

   – Чего? – опять не сообразил Жданов.

   Мне пришлось пояснить:

   – Личные информаторы – это люди, постоянно сотрудничающие с полицией или другими ведомствами. Причины, которые заставляют их идти на контакт со следователями и оперативниками, разные, и не всегда дело в деньгах. Платят добровольным помощникам немного, а чтобы агенту выписали энную сумму, надо внести его в ведомость, соблюсти бюрократические формальности. Но тогда его фамилия окажется в документах, о нем станет известно кому-то другому, кроме тебя, что совсем не нужно. Поэтому очень часто мы платим за сведения из своего кармана или договариваемся о бартере. Ну, допустим, N хочет устроиться на престижное место работы, значит, я ему помогу, а он взамен разнюхает необходимые мне сведения. Некоторых заставляют работать шантажом, пригрозив раскрыть какой-либо их постыдный секрет. Иосиф Стефанович, правильно ли я поняла: в ваш кабинет заявился человек с сообщением об организации Заремы, вы сделали его своим стукачом и велели ему написать анонимный донос, чтобы никто его не вычислил во время следствия?

   Макинтош пару раз хлопнул в ладоши.

   – Хвалю, живо сообразила. Я сразу тогда понял: повезло мне. Не знаю, как у вас, ребята, а у нас сложно по служебной лестнице вверх подняться. Можно из брюк выпрыгнуть, но если начальник твоего рвения не замечает, просидишь за одним письменным столом до пенсии. Каждый хочет «карьерное» дело получить, а оно редко достается. А еще наш отдельский начальничек, с ручкой чайничек, всегда сам ходил боссу об успехах докладывать, заслуги сотрудников себе приписывал. А вот если облом случался, тогда звал: «Макинтош, пошли к Ивану Ивановичу», и тащил с собой подчиненного на лобное место. Я в присутствии вышестоящего начальства молчать должен, а наш мелкий барин перед ним так картину намалюет, что получается: с какого угла ни глянь, Иосиф, дурак, незрелые груши с дерева сорвал и всех ими накормил.

   – Ну и порядки! – не выдержал Денис. – У нас все иначе. Зачем вы там работали, если радости не получали? Карьерное дело… Главное – людям помочь, а не про звания думать.

   Макинтош издал странный звук, похожий одновременно на кашель и смех.

   – Поучи, поучи старого коня рысить… Я тоже поначалу с идеалами был. Как же, надо спасти страну, защитить государство от преступников… и прочее бла-бла-бла. Выпали розовые перья. Знаешь, стажер, что я теперь имею? Однокомнатную квартиру в районе, где русского лица не видно, копеечную пенсию да пулю в башке. Ни семьи, ни детей, ни близких друзей. Потому что в твои годы времени на личную жизнь не было, а теперь кому я нужен? Надо было тогда зарабатывать лавэ, набивать сундук, обеспечивать старость. А на запах денег бабье даже к столетнему маразматику слетится.

   – Иосиф Стефанович, – остановила я Макинтоша, – у вас совсем не плохое положение. К сожалению, ваша супруга скончалась, но вы имеете двух дочерей, живете в центральном округе столицы в просторных апартаментах, работаете в коммерческом банке начальником охраны. Да, вам пришлось уйти со службы по ранению, но пулю из вашей головы удалили сразу, в тот день, когда в вас стреляли, так что особых проблем со здоровьем нет. Вы не старик, на будущий год всего шестьдесят стукнет. И о каком мелком боссе говорили? Вы были начальником крупного подразделения, сами ходили на самый верх.

   Иосиф Стефанович рассмеялся.

   – Ну, Сергеева! С шашкой на капусту напала, хренак, и нет кочанов на грядке.

   Я усмехнулась.

   – Вы себя каким видом крестоцветных считаете? Цветной? Брокколи? Или брюссельской? Слышали, что есть и ядовитая капустка? Она в море живет, ею запросто отравиться можно.

   Макинтош кивнул.

   – Решил, ребята, вас прощупать, пламенную речь закатил, поглядеть на вашу реакцию хотел. Теперь вижу: основательно подготовились. Значит, влезли в мое досье.

   – У вас были сомнения на сей счет? – спросил Роберт.

   Иосиф протянул ему пустой стакан.

   – Плесни еще кофейку. Всяко случается. Вдруг резвым орлам не удалось папочку на Макинтоша заполучить? Молодые сейчас глупые, работают спустя рукава. Ладно, ребята, поговорим серьезно. Что надо?

   – Дело о террористической организации Агабишевой, – терпеливо повторила я. – Нам интересно все.

   – Знаете, что в Москве в двухтысячном году случилось? – задал вопрос Иосиф. – Восьмого августа в подземном переходе под Пушкинской площадью в час пик, примерно в восемнадцать, произошел взрыв. Сработало безоболочное устройство мощностью восемьсот граммов в тротиловом эквиваленте плюс шурупы и винты. Семь человек погибло на месте, шесть потом в больнице, более ста, в том числе дети, получили ранения разной степени тяжести. Сами понимаете, какая на нас навалилась работа. Наше начальство быстро открыло специальную приемную, ее адреса и телефоны опубликовали в прессе, в Интернете, а ответственность возложили на мой отдел. Всем сотрудникам без исключения приказали дежурить там сутками и принимать заявления от граждан, которые могут что-то сообщить о террористической угрозе. Паспортов у них не проверяли, настоящих имен не спрашивали. Если человек не желал общаться с сотрудником напрямую, он мог бросить письмо в специально установленный ящик. У двери сидел один охранник, в кабинете дежурный, все тихо, неприметно, вывесок никаких нет, интерьер уютный, чай-кофе-бублики. Понятное дело, повсюду были скрытно натыканы камеры. И если бы появился реально серьезный сигнал, то заявителя так просто не отпустили бы. Да только к нам потоком шли сумасшедшие. Сначала их было довольно много, затем количество резко уменьшилось, потом вообще никого не стало. Приемная существовала около двух лет, ее закрыли, признав неэффективной. Я обрадовался, потому что у меня одна головная боль от нее была, приходилось совмещать основную службу и эту обязанность. Я там раз в два месяца ночь проводил. И вот однажды, поздно вечером, появился человечек…

   Я старалась не пропустить ни одного слова из рассказа Иосифа, а он говорил подробно, так, словно события происходили вчера.

   …В тот день Макинтош тосковал в приемной. Погода стояла отвратительная, с неба сыпался мокрый снег, высовываться на улицу не было ни малейшего желания. К тому же Иосиф простыл, кашлял, глотал противный растворимый напиток, купленный днем в аптеке, и мечтал только об одном: оказаться дома, поесть замечательных котлет, пожаренных женой, лечь на диван и заснуть под тихое урчание кота Василия. Но ровно в двадцать три тридцать ему пришлось беседовать с заявителем, который, едва вошел, произнес:

   – Зарема Агабишева хочет отравить видных государственных деятелей.

   Иосиф расспросил посетителя, узнал о террористической организации «Друзья» и понял, какой бриллиант попал ему в руки. Человечек, сообщивший о Зареме, был вхож в семью ректора Виктора Петровича, дружил с его сыном Никитой, который общался с разными людьми. Младший Рязанцев попал в поле зрения Иосифа Макинтоша еще несколько месяцев назад. По какой причине? Он дружил с Федором Холодовым, чья мать Аиша открыла в Москве благотворительный приют «Рука дружбы» для девушек-мусульманок. Там помогали тем, кто находился в сложном положении, приехал в столицу России издалека, пострадал от жестокого обращения работодателя, произвола полиции, стал жертвой преступления, обмана, не имел никого, кто мог бы поддержать морально или материально. Аиша предоставляла страдалицам бесплатный кров и еду, но более семи-десяти дней никто у нее не задерживался – благодетельница быстро находила подопечным жилье и работу.

   Иосиф Стефанович полагал, что под вывеской приюта «Рука дружбы» творятся не совсем хорошие дела, ведь иногда по ночам в здание тайком входили люди, отнюдь не похожие на угнетаемых женщин. Это были молодые парни крепкого вида. Почему Макинтош не отправил к Аише своих людей и не вызвал ее на допрос? Милосердная дама происходила из семьи коренных москвичей по фамилии Башир и являлась женой очень богатого и влиятельного человека, Николая Федоровича Холодова, который щедрой рукой спонсировал проекты супруги. Аиша давно помогала людям, а потом решила заняться приютом для девушек-мусульманок. Наехать на Холодову Макинтош не решался, ведь никаких свидетельств связей благотворительницы с террористами не было. Но внутренний голос подсказывал следователю, что Аиша тратит деньги не только на обеды и лечение тех, кто прибыл в Москву из Средней Азии, Чечни, Казани… Свет в здании, где размещалась «Рука дружбы», горел за полночь, входов в дом было несколько, а неподалеку располагался огромный рынок, где за прилавками практически не работали славяне. Кто заходил в приют после отбоя? Почему сама Аиша постоянно задерживалась там? Неужели ей, светской леди, нравится самой беседовать с подопечными и варить им на кухне кашу? Обычно спутницы жизни богачей, решив заняться милосердием, нанимают специально обученных людей, которые выполняют грязную работу, сами же благодетельницы прикатывают под Новый год в сопровождении корреспондентов из гламурных журналов, раздают под прицелом объективов конфеты и отбывают с чувством выполненного долга на каникулы за границу.

   Но Аиша вела себя иначе – она ежедневно заглядывала в приют и крутилась там белкой. И вот вам пикантная подробность: Холодова никогда не скрывала того, что она мусульманка. Ее ни разу не видели в декольтированном платье, с обнаженными руками-ногами, даже в юности девушка не носила мини-юбки. Образование Аиша получила на филологическом факультете МГУ. Ее предки по отцовской линии иранские азербайджанцы. После Первой мировой войны они решили перебраться в Туркменистан, но по дороге вся семья умерла, остался в живых один мальчик. Сироту определили в детдом, где ребенок продемонстрировал яркий музыкальный дар. Одна из воспитательниц привела его в хоровую студию, а там волею судьбы как раз находился профессор московской консерватории, который восхитился талантом юного дарования и увез его в Москву, поселил в своей семье. Педагог был неверующим, религиозного образования его подопечный не получил. Зато стал известным оперным певцом, много гастролировал и женился четыре раза. В первых трех браках детей у артиста не было, его супруги Маша Иванова, Оля Николаева и Лена Петрова были балеринами, думали исключительно о карьере. Собственно говоря, семейная жизнь Ислана Башира рушилась из-за нежелания женщин помогать мужу – те считали, что это он обязан заботиться о них, звездах кордебалета, лебедях, исполняющих «па» на последней линии у задника. В конце концов Ислан понял, что супругу надо искать не в театре, и предложил руку татарке Сухилье, одной из своих преданных поклонниц. Четвертая жена родила ему сына и долгие годы трепетно заботилась о муже и ребенке. Отпрыск певческого дара своего отца не унаследовал, стал простым преподавателем музыки. Языком предков он не владел, женился на армянке и воспитывал дочерей как обычных москвичек. Семья Башир была образцовой, но жила небогато. Аиша выросла редкой умницей и красавицей, окончила школу с золотой медалью, без блата поступила в МГУ и никаких романов с однокурсниками не заводила, держалась особняком.

   Макинтош постарался собрать слухи, которые роились вокруг Аиши, и выяснил, что вроде она совсем не хотела выходить замуж за Николая Федоровича, но все-таки пошла в загс из любви к своим младшим сестрам и родителям – хотела обеспечить им достойный образ жизни. Было ли это обычной сплетней или Аиша действительно пожертвовала собой, точно не известно, но, став госпожой Холодовой, она построила родителям дом, сделала отца владельцем частной музыкальной школы и нашла сестрам достойных женихов. С мужем она жила мирно, родила ему сына, в светских тусовках участия не принимала, сама готовила еду, соблюдала пост и нанимала в дом прислугу исключительно из мусульман.

   Понимаете, почему Макинтош очень заинтересовался этой дамой? Следователю хотелось внедрить в окружение госпожи Холодовой своего человека. Но как осуществить задуманное? И тут ему прямо на подносе судьба преподнесла щедрый подарок.

   – Будешь делать то, что я велю, и в твоей жизни все будет отлично. Садись, пиши под мою диктовку заявление и больше здесь не показывайся. Я сам с тобой соединюсь.

   После того как информатор покинул здание, Иосиф Стефанович «поблагодарил» дежурного:

   – Спасибо тебе, опять впустил психа. Еле-еле от него отделался.

   – Так приказ был всех в кабинет отправлять, – начал оправдываться охранник. – Шизеет народ, а вместо врача к нам рулит.

   – Извини, зря налетел на тебя, – протянул Макинтош. – Устал очень, простыл, а тут еще человек с напрочь сдвинутой крышей заявился. Сам знаешь, сколько таких к нам ходит.

   – Лечить психов надо, – вздохнул собеседник.

   На следующий вечер Иосиф собственноручно бросил донос в ящик. А наутро извлек его и отнес своему шефу. Макинтош понимал, что пока трогать Зарему и студентов нельзя, надо понаблюдать за ними. Но, на беду, начальник отдела был в отпуске, а замещал его ретивый, честолюбивый мужичок, который очень рвался подняться вверх по карьерной лестнице. Он велел следователю:

   – Немедленно бери всех, о ком идет речь.

   Макинтош попытался возражать, но идиот цыкнул на него, и вся компания была задержана. Обратите внимание: задержана, а не арестована. Несколько подчиненных Иосифа Стефановича пришли в институт, где учились ребята, и спровоцировали драку с нужными студентами. Мелкая стычка переросла в рукопашный бой, и Никиту Рязанцева, Пашу Бубнова, Василия с Ритой Песковых, Андрея Крапивина, Ольгу Казакову увезли из вуза. По закону лиц, которые совершили мелкое хулиганство, полагалось оставить под стражей до трех суток. Но это не арест, безобразников можно легко отпустить.

   Заместитель начальника приказал Макинтошу за семьдесят два часа нарыть доказательства существования преступной группы и хоть из-под земли достать Зарему, которая невесть куда испарилась.

   Едва следователь вышел от босса, как с ним соединился один высокопоставленный гражданин, который попросил о срочной встрече, во время которой без обиняков сказал:

   – Профессор Волоколамский может вылечить твою жену.

   Иосиф Стефанович прервал рассказ и вытащил из кармана сигареты.

   – У нас не курят, – живо предупредил Денис.

   Я подавила вздох. Не одобряю поведения Лизаветы, но кое в чем она права: Жданову нужно научиться молчать. Кочергина встала, достала из шкафчика пепельницу и водрузила на стол.

   – Эй, чего она? Запрещено же дымить в офисе, – не успокоился Денис.

   Макинтош почесал за ухом.

   – Татьяна, объясни салаге, что тому, кто принес важную информацию, можно все. Даже, если он захочет, ему и водки нальют, и сала принесут. До тех пор пока человек полностью сведения не изложил, он король.

   Жданов смутился, Иосиф Стефанович ухмыльнулся.

   – Да, мил друг, придется тебе дым понюхать. Ну да я уже заканчиваю. Устроили мне с Сергеем Петровичем встречу, профессор обещал заняться лечением моей жены. А я потом с задержанными покалякал и понял: все сплошное вранье. Не было никакой организации. Ложный донос. Ну а теперь спросите, кто его наклепал? Кто у нас Дурак Дуракович, решивший серьезных людей обмануть?

   Я вздернула брови.

   – Тот человечек – Ольга Казакова, – с видом сытно пообедавшего кота промурлыкал Макинтош. – Да, да, ваша самоубийца Мамонтова. В общем, ребята, история такая глупая, что даже начальство наше сообразило: туфта полная. Любовь и бабья тупость, больше ничего там нет.

   – Если можно, поподробнее, – попросила я.

   – Пожалуйста, – согласился Иосиф, – без проблем. Ольга влюбилась в Павла Бубнова, прямо голову потеряла. Парень ей взаимностью ответил, они вместе с первого курса жили, все их считали парой. Сначала конспекты с курсовыми, потом диплом, а затем и диссертацию писать Ольга жениху помогала, тот не отличался особым усердием, любил повеселиться. И вдруг герой-любовник призадумался. Ну, защитит он диссертацию, и куда податься? Где жить? Комнатушку снимать? Казакова не москвичка, богатых родителей у нее нет, сам он провинциал, воспитанный одинокой, уже покойной матерью, копейки лишней за душой нет. Что его ждет, если отношения с Ольгой оформит? А когда дети родятся? Вообще жуть! И решил Павлик изменить свою судьбу при помощи старого способа – начал искать столичную девушку из обеспеченной семьи. Женитьба по расчету решила бы все проблемы Бубнова. Но Ольгу жучара пока не бросал, по-прежнему спал с ней. А что, это очень удобно, жизнь почти семейная: приходит Павлик вечером в общагу – Олечка ему супчик сварила, рубашки у него чистые, в комнате порядок. И деньги Казакова зарабатывала. Она, в отличие от Павла, усердно училась, а в свободное время писала богатым оболтусам курсовые и дипломные работы. Ольга надеялась на полное счастье с Пашей. Парнишка же по сторонам оглядывался и наконец приметил подходящую кандидатуру: Анастасия Волоколамская. И Настя приняла ухаживания Бубнова, даже забеременела от него…

   – Вы уверены? – не выдержала я. – Марина Арнольдовна ничего мне о романе дочери не сказала.

   – Что ж ей еще делать прикажете? – хмыкнул Иосиф Стефанович. – Признать дочь шлюхой? Казакова все про Пашу выяснила, узнала, что тот предложение Насте сделал, а та согласие дала, им осталось лишь ее родителей на свадьбу уломать. Ну и решила Ольга отомстить. Дальше дело было так…

   Аспирантка не сразу в открытую приемную бросилась, собственно, даже и не помышляла о таком варианте. Сначала решила с Пашей поговорить. Надеялась, что тот скажет: «Дорогая, не верь сплетням, ничего у нас с Настей нет. Если она действительно беременна, то не от меня. Я люблю только тебя».

   Но Бубнов сказал:

   – Прости, Оля, между нами все кончено. Давно хотел об этом сообщить, да не решался, боялся, что ты очень переживать станешь. А сейчас не могу молчать. Очень мне, Оля, плохо и тревожно, душу открыть некому, только тебе могу о беде сообщить. Любовь у нас с тобой закончилась, а все равно ты мой лучший друг. Настя правда ждала от меня ребенка и никогда бы на аборт не согласилась, только плод погиб. Мы сначала к Заремке обратились, та чай сварила, пообещала, что все естественным путем выйдет и больно не будет. У Агабишевой на родине женщины всегда такой сбор принимают, если проблема, как у Настюхи, случается. В больницу ехать ни в коем случае нельзя, врачи чистку сделают, потом детей больше не будет. Настя зелье проглотила, мы на дачу к Волоколамским заныкались, стали ждать. Но вышло не так, как Заремка обещала. У Настены температура подскочила, я испугался, бросился к Агабишевой, а та заявила: «Вы неправильно снадобье принимали, мои указания нарушили. Уходи, ничем не помогу». Я назад, а Настюха без сознания. Пришлось к Марине Арнольдовне бежать. Сейчас Настя в клинике, ее хотят в Германию отправить. Я решил Заремке оплеух надавать, но не нашел эту сволочь в институте, она как сквозь землю провалилась. Испугалась, сучка, что и от Волоколамских, и от меня огребет, смылась по-быстрому. Вот такие дела. Прости, Оля, прости, но я люблю Настю. Мне Кит, Андрюха и Васька с Ритой мозг сгрызли, говорили: «Нехорошо Олю в неведении держать. Расскажи ей правду». А я все тормозил, не хотел тебя обижать.

   Казакова не поверила своим ушам. Возмутилась:

   – Значит, все про тебя и Анастасию знали? Одна я дурочка из переулочка?

   – Прости, – твердил Пашка, – я струсил. Сейчас думаю, вдруг наш с Настеной ребенок погиб, потому что она нервничала? Настя просила тебе про нас сказать, а я…

   Обуреваемая злостью и ненавистью к Павлу, который не только объявил ей о разрыве, но и посмел просить у нее же моральной поддержки, охваченная ревностью к счастливой сопернице, Казакова не стала далее слушать Бубнова. Она убежала в свою комнату, разрыдалась и еле-еле успокоилась. Потом зачем-то включила телевизор и тупо уставилась на экран. Шли новости. В небольшом городке в жилом доме взорвалась квартира, и корреспондент вопрошал: «Виноват бытовой газ или это был теракт?»

   От этих слов обманутая в своих надеждах девушка вдруг очнулась. В ее голове мгновенно сложился план, как отомстить всем: не только Паше, но и Насте, остальным ребятам, которые знали, что Бубнов водит ее за нос, и даже пальцем не пошевелили, чтобы защитить подругу. А она-то считала их своими друзьями! Ну, что ж, на войне как на войне… И Казакова отправилась с доносом.

   – Ее за обман следовало наказать! – воскликнула Лиза. – А Ольга осталась в Москве, и никаких проблем с законом у нее не было.

   – Я ее прикрыл, – пояснил Иосиф Степанович, – сделал своим информатором. Незадолго до визита в нашу приемную Казакова защитила диссертацию, собирала документы для ВАКа. Виктор Петрович ей постоянную прописку в Москве сделал. Странно, что глава института так об аспирантке пекся, но меня сей факт не волновал. Другое важно было. После скоропостижной смерти ректора Ольга не получила обещанной им должности в институте. Я ей велел как можно теснее сблизиться с Ритой Песковой, стать ее лучшей подругой и проникнуть таким образом в дом Аиши. Но через пару недель, работая по другому делу, я получил пулю в башку. Больница, санаторий, потом меня комиссовали. Короче, Казакова мне без надобности стала. Какова дальнейшая судьба студентов, не спрашивайте. Знаю лишь, что Бубнов в камере умер, у него от страха инсульт случился. Что сейчас с остальными, включая Ольгу, понятия не имею.

   – Секундочку! – напрягся Роберт. – По нашим данным, Павел покончил с собой.

   – Врут ваши данные, – отмахнулся Макинтош, – у парня удар случился. Он не по-детски перепугался и из-за этого отъехал в лучший мир.

   – Однако удивительно, – пробормотал Денис.

   – Замолчи! – велела стажеру Лизавета.

   – Вопросик у меня есть, – не успокаивался Жданов. – Таня, можно задать?

   Я в ту секунду ругала себя за то, что не распознала ложь в словах Марины Арнольдовны, поэтому резко отреагировала на просьбу стажера:

   – Нет, лучше посиди молча. Иосиф Стефанович, кто, по-вашему, может мстить участникам тех событий? И почему?

   Макинтош почесал переносицу.

   – Павел Бубнов умер, но по нему плакать некому. Он безотцовщина, сирота. Мать его скончалась, когда он оканчивал школу, других родственников не было, отец вообще неизвестен. У Рязанцева родительница давно на кладбище, отец на тот свет убрался вскоре после задержания сына. Своих семей, жен-детей у парней не было.

   – У Андрея Крапивина все родичи тоже покойные, – добавил Роберт. – А Песковых воспитывала бабушка, она умерла, когда внуки на второй курс перешли.

   – В общем, вся история – сплошная глупость, ревность и любофф-моркофф, – резюмировал Иосиф.

   – Когда вас ранили, Казакова ушла, что называется, в подполье, – протянул Роберт. – Устроилась на непрестижную работу, часто меняла место службы, скрывала, что имеет высшее образование и кандидатскую степень. Видно, здорово напугалась. Боялась, вдруг кто-то из ваших коллег узнает, что она согласилась быть информатором, и решит использовать ее в своих целях.

   – Тупая идея, – не выдержал Денис. – Человека, если знаешь его имя, фамилию, легко найти. И теперь у меня уже два вопроса…

   Лизавета испепелила Жданова взглядом. А Макинтош хмыкнул.

   – Парень, кто тебе сказал, что люди умные? Наоборот, в массе своей они идиоты, мыслят подобно мышам: вижу сыр – хочу сыр. Того, что лакомый кусочек лежит в мышеловке, не замечают. Я комиссовался со службы по ранению. Ольга сообразила, что у нее появился шанс вывернуться из когтей системы, и воспользовалась им. А как простая баба рассуждает? Вот поменяю работу, замуж выскочу, фамилию супруга возьму, жить к нему перееду – никто из прежних друзей-врагов никогда меня не найдет. И ведь иногда эти методы срабатывают. Тем более что Москва не город, а целая страна. Перебрался человек с одного конца мегаполиса на другой и потерялся. Но если понадобится, его все равно отыщут. Казакову просто не искали. Ей за это меня благодарить надо было, я своих стукачков не сдал. Да она и поработать-то на меня не успела. Все. Больше докладывать нечего.

   – Спасибо, – кивнула я. – Очень вам благодарны.

   На следующий день в полдень Троянов вошел в мой кабинет и с порога заявил:

   – Держись за стул.

   – Как понимаю, у тебя охапка «хороших» новостей, – мрачно отреагировала я. – Выкладывай.

   – Андрей Крапивин около года назад выпал из окна своей квартиры, – сообщил Троянов.

   – Так… – протянула я. – Чем выше в гору, тем жирнее суслики. Еще одно самоубийство!

   – Представители семейства беличьих живут в пустыне, – решил поумничать Роберт. – Смерть Крапивина посчитали суицидом. Андрей был алкоголик, пил все, что булькает. Сам не шумел, не буянил, но к нему дружки шлялись, которые то в подъезде наблюют, то нагадят. Несколько жалоб от соседей у местного участкового лежит, он с Крапивиным провел беседу, безобразие прекратилось. Андрей сам ничего дурного не совершал, был очень тихим, выглядел вполне прилично, работал в разных местах, драк не затевал. Претензии высказывались в адрес его компании. Долгов на мужике не было, счета за электричество и водоснабжение он регулярно оплачивал, все в ажуре. Когда в доме меняли счетчики, он беспрекословно подчинился и сдал нужную сумму.

   – Странно, – удивилась я. – Сейчас коммунальные платежи серьезный расход. Если Андрей постоянно пил, откуда у него деньги? Сомневаюсь, что любителя горячительного стали бы держать на высоком окладе.

   Троянов подошел к шкафу.

   – Я возьму кофейку? Позвонил участковому, толковый парень оказался. Он Крапивина в отделение не вызывал, зашел к нему, по-дружески попросил Андрея с плохими дружками не водиться, предложил ему, чтобы пить бросить, обратиться к психологу.

   Я встала и включила чайник.

   – Толковый участковый в курсе, сколько прием у душеведа стоит?

   Роберт насыпал в пластиковый стаканчик коричневые гранулы.

   – Ну, для начала, Андрей – айтишник. Он, правда, кучу фирм сменил, но зарабатывал неплохо. И вот что самое интересное. У Крапивина есть жена. Они не развелись, просто разъехались – из-за любви мужа к бутылке. Ребенок, Степа, остался с матерью. Мальчик и Алина жили на съемной квартире. Она служит в коммерческом банке, хоть и на невысокой должности. Именно она оплачивала расходы по апартаментам Андрея. Сведения получены мной от участкового.

   – Ну надо же! – восхитилась я. – Супруга любила Крапивина? Или просто она патологически жалостливый человек?

   Троянов осторожно наполнил стакан кипятком.

   – Сахар есть? О, я вижу печенье! Возьму пару штучек? Все намного проще. Алина со Степаном прописаны в четырехкомнатной квартире родителей Андрея. Хоромы расположены на Остоженке, на последнем этаже старинного семиэтажного здания, семья Крапивиных занимала их аж с начала двадцатого века. Дед Андрея, известный ученый, в конце тридцатых на законных основаниях присоединил к квартирке добрую часть чердака. Представляешь, сколько сейчас стоят квадратные метры? Алина просто не хотела неприятностей, поэтому и гасила счета. Она понимала: алкоголик допьется до могилы, и кому тогда жилье достанется? Угадаешь с трех раз? Конечно, вдовушке. Думаю, поэтому она и развод не оформляла.

   Я остановила Роберта:

   – Так, понятно, Крапивин выпал из окна в состоянии алкогольного опьянения. Но в свете того, что мы знаем, кончина его выглядит подозрительно. Ты покопайся в своих загашниках, ищи любую информацию на всех действующих лиц. Наибольший интерес представляет Зарема. Где сейчас Агабишева? Чем занимается? Пусть Глеб Валерьянович тщательно изучит протоколы вскрытия самоубийц: и Казаковой, и Крапивина – вдруг заметит нечто подозрительное. Что с Песковыми?

   Троянов допил кофе.

   – Маргарита носит фамилию Холодова, она вышла замуж за Федора, сына Аиши. Николай Федорович с женой, невесткой и сыном давно перебрался в Англию. Бизнесмен отошел от дел, приобрел поместье в Восточном Мидленде, живет замкнуто, в светской жизни не участвует, в Лондоне не светится. В Москву никто из Холодовых не приезжает. И вообще они теперь подданные ее величества королевы. Фамилию урезали, теперь они Холл. Аиша переименовалась в Анну, Маргарита – в Рут, Николай – Николас, Федор – Фред. Рита родила пятерых детей.

   – Хорошо хоть, она жива, – вздохнула я. – А давно они смылись?

   – Федора и Маргариту отправили в Великобританию вскоре после того, как Макинтош отпустил студентов, – уточнил Роберт. – Пара спешно расписалась, праздника не устраивали. Старшее поколение присоединилось к молодежи через полгода.

   – Смахивает на побег, – вздохнула я.

   – Если учесть, как Иосиф Стефанович интересовался Аишей, подозревал ее в помощи террористам, то ничего удивительного, – пожал плечами Троянов. – Макинтош же сказал, что велел Ольге как можно теснее сблизиться с Ритой, стать ее закадычной подружкой, втереться к ним в дом. Казакова не спецагент, обучения не проходила, легко могла ошибку допустить. Пескова поняла, что милая Ляля засланный казачок, и бросилась к матери жениха со словами: «Не нравится мне, что происходит, Ольга явно о вас сведения собирает». Вот Холодовы и всполошились. Первого сына Маргарита родила через полгода после бракосочетания, уже в Англии. Отправляя Федора и его жену из страны, бизнесмен выводил из-под удара еще и не появившегося на свет внука.

   – Теперь о Василии Пескове. Он прописан в двушке на улице Берсенева, сведений о работе нет. Жилплощадь парню купил Николай Холодов сразу после того, как Федя с Ритой расписались. Олигарх сделал щедрый подарок брату невестки, но в Англию с собой не позвал. Чем Вася занимается, непонятно, из института он ушел, не получив диплома. Может, пьянствует, как Крапивин, но тихо. В полиции никаких сведений о Пескове нет, он не владеет мобильным телефоном, пластиковыми картами, ни разу не брал кредит в банке, не приобретал машину, не выезжал за рубеж, не оформлял визу, не женился, не имеет детей, не был под судом, не сидел на зоне.

   – Может, он давно умер? – предположила я.

   – Сведений о смерти Василия Кирилловича Пескова тоже нет, – отрубил Роберт. – Вот Павел Бубнов умер, и причиной смерти действительно явился инсульт, как и говорил Макинтош.

   – Ищи Василия, – велела я. – Вероятно, зацепишь ниточку. Через час сюда придет Юрий Мамонтов, расскажи ему правду об Ольге. Пусть наш клиент напряжется и вспомнит имена каких-нибудь знакомых супруги. Не общих, а только ее. Я сама сначала поеду к Волоколамской, потом отправлюсь к Алине Крапивиной.

   – Опять? Зачем вы явились?

   – Пришлось снова побеспокоить вас, – произнесла я, без приглашения усаживаясь за длинный стол. – Скажите, как вы относитесь к Насте?

   – Что за дурацкий вопрос? – вспылила кардиолог. – Каждая мать любит своего ребенка.

   – Увы, на свете есть женщины, которым наплевать на рожденных ими детей, – вздохнула я. – Но, похоже, вы не из их числа. Тогда почему подставляете Анастасию под удар?

   – Немедленно объясните причину своего визита! – потребовала профессор. – Мое время ограничено, в палатах ждут больные, кое-кто может умереть, пока я тут глупые беседы веду.

   – Согласна, нехорошо тратить время попусту, – кивнула я. – Но пока вы врете, убийца может сесть в самолет и улететь в Мюнхен. Некто методично убирает людей, так или иначе связанных с никогда не существовавшей террористической организацией. Казакова-Мамонтова, Андрей Крапивин, Тамара Яковлевна умерли. Василий Песков исчез. Но, вероятно, его судьба тоже плачевна. Никита Рязанцев в психиатрической клинике, вроде жив, но, на мой взгляд, уже покойник. Убийца пока не тронул Настю и Маргариту Пескову. Последняя живет за границей в собственном поместье, она жена очень богатого человека, и, думаю, дом Холодовых с прилегающей к нему территорией хорошо охраняется. Так что до Песковой добраться непросто. А Настя? Разве ее сопровождает повсюду секьюрити? Ваша дочь передвигается по Мюнхену в бронированном автомобиле? У них с мужем крепость, окруженная рвом с водой? Конечно, нет. Полагаю, Анастасия ведет жизнь обычной женщины: магазины, ребенок, работа. Она встречается с подругами, ходит за покупками. Вы уверены, что именно сейчас к ней не подбирается некто, задумавший лишить Настю жизни? Сколько лететь до Мюнхена? Три часа? Ну, это быстрее, чем в час пик с северо-запада на юго-восток Москвы проехать… Во время нашей первой беседы вы сообразили, что дочке может грозить опасность, поэтому вспомнили про Зарему, но всю правду выложить поостереглись, плели всякий вздор. Почему Анастасию спешно вывезли в Германию? Поймите же, если мы не остановим убийцу, он может убить ее.

   Марина Арнольдовна схватила телефон, быстро нажала на кнопку и закричала:

   – Настюша! Что ты делаешь? Дома? Оставайся в квартире, никому не открывай дверь, на улицу не выходи. Так надо. Объясню потом.

   – Ну не просидит ведь она всю жизнь взаперти, – вздохнула я. – Но ежели поймать преступника, тогда Анастасия сможет жить спокойно. Однако вы, мать, почему-то отчаянно врете и тем самым ставите под удар жизнь дочери. Повторяю вопрос, заданный в начале разговора. Вы любите Настю? Если да, то перестаньте лгать. Анастасия улетела в Мюнхен не из-за отравления компотом, который ей подала в студенческой столовой Зарема. Ваша дочь была беременна от Бубнова и пыталась сделать аборт.

   – Нет, нет, неправда, беременность прервалась сама, – на автомате возразила Марина Арнольдовна. И вдруг осеклась. – Так вы все знаете? Откуда? Ну за что мне все это!

   Она прикрыла ладонью глаза.

   – Настюша лет до четырнадцати была идеальным ребенком, прекрасно училась, не капризничала. Веселая, всем довольная девочка. Я видела, какие дети у окружающих, слышала о чужих проблемах: алкоголь, сигареты, наркотики, побеги из дома, неподходящие компании. У нас ничего даже близко похожего не было. Отличница, о мальчиках не думала…

   Я откинулась на спинку стула и осторожно включила в кармане диктофон. Не первый раз слышу подобные рассказы и всякий раз вспоминаю свою бабушку, которая любила повторять: «Перебеситься надо вовремя. А кто в нежном возрасте не нагулялся, потом обязательно спохватится и такую карусель устроит – мама не горюй».

   …Настя поступила в медицинский институт и вдруг потеряла голову – вчерашнюю тихую девочку закружило по компаниям. Марина Арнольдовна винила в том, что происходит, Никиту Рязанцева, это он, по мнению владелицы клиники, сбил ее дочь с правильного пути. Кит совершенно не думал об учебе, веселился сутками и познакомил Настю со своими новыми друзьями, многие из них были старше парня. Настенька стала отвратительно одеваться, уродовать симпатичное личико ярким макияжем, а однажды явилась домой в семь утра пьяной. Марина Арнольдовна сунула дочь под холодный душ, а потом как следует отчитала ее. Она предполагала, что Настя заплачет, попросит прощения, пообещает взяться за ум, но та повела себя иначе. Она скорчила гримасу и сделала программное заявление:

   – Ты не имеешь права на меня давить, я взрослая, что хочу, то и делаю, дружу с теми, кто нравится мне, на твое мнение плюю. Будешь пилой – уйду из дома, сниму квартиру и назад никогда не вернусь!

   Мать перепугалась и прикусила язык. Настя же поняла, что она боится ее потерять, и окончательно распоясалась. Бедная Марина Арнольдовна предпринимала героические усилия, чтобы скрыть от мужа художества дочери. Сергей Петрович много работал, домой приходил только ночевать и не замечал ничего странного.

   В середине третьего курса Настя сказала матери, что заразилась гонореей. От кого? Понятия не имеет. Марина Арнольдовна схватилась за голову, тайно отвела дочь к специалисту, а потом пригласила к себе в клинику Никиту и устроила ему головомойку, высказав балбесу в лицо все, что о нем думает.

   Рязанцев начал оправдываться:

   – Настюха познакомилась с какими-то ребятами из театрального училища, с ними гуляет, я их никого не знаю. Видел один раз на Настюхин день рождения у вас на даче, все показались мне противными. В особенности ее парень. Он точно наркоман. Я так и сказал ей, а она разозлилась и послала меня.

   Марина Арнольдовна вспомнила разгромленный дом, который после праздника пришлось убирать неделю, содрогнулась и с новой силой напала на Кита:

   – Наркоман? И ты молчал? Хорош лучший друг! Знал, что Настя связалась с плохими людьми, и не забил тревогу.

   – Я пытался с ней поговорить, – обиделся Никита. – Только она не слушает, злится, обзывается. Да вы не волнуйтесь, того торчка уже нет, теперь у Настюхи другой, гитарист из рок-группы по кличке Гад.

   Волоколамская схватилась за сердце и взмолилась:

   – Кит, прошу тебя, вытащи Настену из болота!

   Рязанцев смутился.

   – Тетя Марина, тут… ну… э… э…

   – Говори прямо, – велела профессор. – Я врач, обо всем в жизни слышала.

   – Настя очень секс любит, – пробормотал сын ректора. – Ей бы только потрахаться, других мыслей в голове нет. А мои приятели интеллектуалы, и у всех девушки есть. Оля с Пашей, Рита с Федором, только Вася одинокий. Не станет Настена с Песковым тусоваться, он серьезный. Вчера ходили на выставку авангардной живописи – ну совершенно не для Настюхи развлечение. Ей охота выпить, косячок выкурить и в койку нырнуть.

   – Косячок? – в ужасе повторила владелица клиники. – Моя девочка – наркоманка?

   – Травка не героин, ею все балуются, – «успокоил» ее Никита. – Я б на вашем месте больше беспокоился по поводу Гада. Настя кольцо продает, которое ей Сергей Петрович на восемнадцать лет подарил, потому что группе Гада нужна хорошая ударная установка. И она собирается к ним солисткой пойти, хочет рок-певицей стать.

   – Кит, сделай что-нибудь! – заплакала Марина Арнольдовна. – Настенька на третьем курсе, нельзя, чтобы она учебу бросила. Пищать на сцене в микрофон не профессия, лет через пять она горько пожалеет, что не стала врачом. Порушь ее отношения с Гадом. Умоляю!

   – И как же мне это сделать? – удивился Рязанцев.

   – Познакомь девочку с хорошим парнем, – посоветовала Марина Арнольдовна. – Клин клином вышибают.

   Никита призадумался.

   – Ладно, попробую, вы только не плачьте.

   На следующий день после этого разговора Настя сказала матери, что потеряла свой перстенек с бриллиантами. Марина Арнольдовна едва удержалась, чтобы не надавать врунье пощечин и не заорать: «Все знаю! Ты продала кольцо ради ударной установки для Гада!» В среду дочь заявила, что заболела, поэтому не пойдет на занятия и вообще хочет взять академический отпуск. В четверг Сергей Петрович обнаружил, что у него из кабинета пропала маленькая, но очень дорогая фигурка из нефрита, подаренная одним из благодарных пациентов…

   В воскресенье вечером владелице клиники позвонил Никита и сказал:

   – Вроде я нашел парня, которому давно нравится Настюха, но он провинциал, не имеет в Москве квартиры, денег у него нет. Наверное, вам такой не понравится.

   И Марина Арнольдовна закричала:

   – Если мальчик уведет Настюшу от Гада, я для него все сделаю! Мы с мужем будем счастливы его зятем назвать!

   – Супер, – обрадовался Кит.

   Через пару месяцев Анастасия разительно изменилась. Она вынула из ноздри «кнопку», перестала раскрашивать, как воин дикого африканского племени, лицо, надела юбку нормальной длины, прекратила хамить родителям и более не заговаривала об академическом отпуске. Имя нового кавалера Настя дома вслух не произносила, но Марина Арнольдовна поняла: это провинциальный мальчик, с которым познакомил подругу детства Кит, и он оказывает на нее благотворное влияние. Девушка вновь превращалась в милую Настю, какой она была раньше. Понимаете, какие чувства мать испытывала к незнакомцу?

   В начале зимы Волоколамская, сидя в своем кабинете в клинике, услышала шум из приемной. Дверь распахнулась, и внутрь вбежала смутно знакомая ей девушка. Следом спешила секретарша, которая тут же начала оправдываться:

   – Простите, Марина Арнольдовна, я не пускала ее, но девчонка такая нахалка: шасть – и сюда…

   – Мне надо с вами поговорить! – закричала незваная гостья. – Настя увела моего мужа!

   Помощница главы клиники ойкнула, попятилась и испарилась из кабинета. Девица плюхнулась на стул и решительно заявила:

   – Не уйду, пока правду не расскажу.

   – Успокойся, – ответила профессор, которая наконец узнала Ольгу, одну из подруг дочери, иногда бывавшую в гостях в квартире Волоколамских, – ты что-то перепутала, Анастасия не может встречаться с женатым человеком. Это не в ее характере.

   Казакова истерически рассмеялась.

   – Здорово! Хорошо, что у вашей доченьки есть принципы, но в отношении Паши они не сработали. Хотя у нас с ним штампов в паспортах нет, наверное, Настька себя этим оправдывает. Мы с Бубновым с первого курса вместе, живем в гражданском браке, а Настя влезла…

   Посетительница расплакалась и выложила перед Мариной Арнольдовной не очень приятную правду.

   – Бубнов не любит вашу дочь! – рыдала Ольга. – Ему нужны московская прописка и влиятельные родственники. Пашка Настю как пропуск в столицу использует. Вы богатые, купите дочке с зятем хорошую квартиру, а он потом разведется, жилплощадь разделит и тю-тю. Не верите мне? Спросите у Никиты, он это подтвердит: Павел со мной до сих пор спит!

   Марина Арнольдовна молча выслушала девушку и спросила:

   – Что ты хочешь? Зачем пришла?

   Оля выпрямилась и выкрикнула:

   – Вы готовы своей Настеньке мужа купить? Поищите несемейного. Пашка мой, я за него бороться буду!

   – Деточка, зачем тебе мужчина, который ради достижения материального благополучия готов спать с другой женщиной? – спросила Волоколамская. – Не надо цепляться за подлого типа.

   – Не ваше дело, – огрызнулась Ольга. – Дочери своей советы давайте.

   – Прошу покинуть мой кабинет, – сухо велела владелица клиники, – беседа завершена.

   – Ладно, я уйду, – неожиданно мирно согласилась Оля. – Только вы прикажите дочке Пашу бросить. Я на Анастасию не злюсь, в Бубнова каждая влюбиться готова, он нереально красивый. А ей я добра желаю, пусть с другим роман крутит. Но если не послушаете меня, потом сто раз пожалеете, несчастья дождем польются, – пригрозила Казакова и убежала.

   Марина Арнольдовна немедленно позвонила Рязанцеву и гневно заявила:

   – Ты отличный друг! Зачем свел Настю с женатым человеком? Ольга Казакова все мне рассказала, устроила скандал в моем кабинете.

   – Во дает! – заржал Кит. – Тетя Марина, не верьте ей. Пашка хороший, у них с Настей все серьезно. С Ольгой Бубнов давно порвал, поэтому она и бесится.

   Волоколамская, стараясь не потерять самообладание, возразила:

   – У меня другие сведения.

   Рязанцев на секунду притих, потом как-то уж слишком горячо повторил:

   – Не верьте ей, тетя Марина!

   Волоколамская швырнула трубку. Она поняла: Оля говорила правду, Павел спит с ней и охмуряет Настю.

   Около полуночи Марина вошла в комнату дочери и потребовала:

   – Немедленно прекрати отношения с Павлом.

   – Почему? – равнодушно спросила Настя. – Мы любим друг друга, хотим пожениться.

   – Он подлец, мерзавец, живет с Казаковой и, не порвав прежние отношения, начал гулять с тобой! – взвилась Марина Арнольдовна.

   – Ты его не знаешь, – возразила Настя. – Ольга дура, с ней общаться трудно. Паша ее жалеет, вот и не говорит пока правду, надеется, что идиотка сама все поймет и отлипнет.

   – Пока я жива, ноги Бубнова в нашем доме не будет! – заорала мать. – Если у вас неземная любовь, то уходи к жениху, пусть он тебя кормит, поит, одевает. Выбирай: или этот мерзавец, или родители.

   На следующий вечер, вернувшись домой с работы, Марина Арнольдовна обнаружила на столе записку: «Я сделала выбор. Прощайте. Бабушка завещала мне свою дачу. Не смейте никогда туда приезжать, дом мой. Вы мне больше не родители».

   Испуганная женщина бросилась к мужу. Но психиатр не забил тревогу.

   – У Насти запоздалое развитие, ее поступок характерен для тинейджера. Очень скоро девочка прибежит назад. Бубнов охотится за богатой невестой, рассчитывает на связи ее родителей? Когда подонок поймет, что мы не взволнованы, не собираемся падать на колени перед доченькой, чтобы вернуть ее, не дадим ей денег, не купим квартиру, он потеряет интерес к Анастасии. А вот если ты сейчас кинешься на дачу, тогда Павел точно станет нашим зятем, потому что Настя начнет шантажировать нас своим уходом, а ты согласишься на все, лишь бы дочь находилась рядом. Сцепи зубы и терпи.

   Марина Арнольдовна послушалась супруга. Она дергалась от каждого телефонного звонка, но дочь, похоже, действительно вычеркнула ее из своей жизни.

   Прошел месяц. И вдруг Волоколамской среди ночи позвонил незнакомый мужчина, представился Павлом Бубновым и попросил:

   – Пожалуйста, помогите, я не знаю, что делать. Настя умирает, у нее очень высокая температура, она потеряла сознание.

   Кардиолог чуть сама не лишилась чувств, но в ней включился врач.

   – Какие симптомы?

   – Температура, – покорно повторил Бубнов, – ее тошнило сильно, знобило.

   – Что она ела, пила, курила? – продолжала мать. – Отвечай честно, от этого зависит, какие лекарства надо брать.

   – Отвар для аборта, – еле слышно произнес Павел. – У нас ребенок умер. У Насти внутри шевелиться перестал.

   У Марины Арнольдовны закачался под ногами пол.

   Через пару часов, сидя около дочки в машине реанимации, Волоколамская набросилась на Бубнова:

   – Немедленно рассказывай всю правду.

   Парень нехотя выдал историю.

   …Уходя от родителей, Настя уже знала, что беременна. Аборт она делать не собиралась, решила родить ребенка. Но по непонятной причине плод погиб, необходимо было срочно обратиться в больницу. Вот только Рита Пескова отговорила Анастасию от похода к врачу, запугала ее:

   – Тебе проведут хирургическое вмешательство без наркоза, это очень больно, я знаю, у нас одна девочка с курса была в такой же ситуации. Она чуть не умерла, когда ее чистили. Врач попался идиот, теперь Ленка больше никогда не забеременеет. Иди к Зареме, она умеет выкидыш вызвать – чай особый заваривает, он всем отлично помогает.

   Павел помчался к уборщице.

   Та сначала отнекивалась, говорила:

   – Врут про меня все, ничего я не делаю.

   Но потом сжалилась и выдала Бубнову бутылку. Настя выпила темную жидкость, через полчаса сильно вспотела, температура резко упала. Паша несказанно обрадовался, прилег около Настюши на кровать и заснул. А когда проснулся в районе полуночи, понял: любимая без сознания и снова горит огнем. Все попытки привести ее в чувство не возымели успеха, пришлось звонить Марине Арнольдовне…

   – Немедленно лети к Зареме, – велела, выслушав его, кардиолог. – Не рассказывай ей, что произошло, наоборот, поблагодари и попроси еще порцию снадобья. Скажи, надо одной хорошей знакомой помочь. Зарема зелье продает?

   – Да, – промямлил Павел.

   – Ну, тогда не откажет, – старательно сдерживая клокочущую ярость, продолжала Волоколамская. – Получишь отвар, тут же вези его в клинику.

   – Зачем? – удивился Бубнов.

   – Идиот! – не выдержала Марина Арнольдовна. – Надо знать, чем девочку опоили. Давай, не спи. Эй, шофер, притормозите на секунду…

   «Скорая» остановилась, но парень не спешил выйти.

   – У тебя денег нет? – догадалась мать Насти и вытащила кошелек.

   Негодяй схватил купюры и был таков. Больше Волоколамская мерзавца не видела, Павел в больницу не приехал.

   А Насте делалось хуже и хуже, Сергей Петрович срочно отправил дочь в Мюнхен к профессору Йоргену.

   Когда Анастасия встала на ноги, Марина Арнольдовна не пощадила дочь, сказала ей, как поступил Бубнов.

   – Просто взял деньги и смылся. Я уверена, он не пошел к Зареме, испугался, что тебе станет плохо, а его к ответственности привлекут.

   Настя поплакала несколько дней, помирилась с мамой, и сейчас у них прекрасные отношения…

   Марина Арнольдовна исподлобья взглянула на меня и завершила рассказ:

   – Все плохое оборачивается хорошим. Мы расстраиваемся, спрашиваем: «Почему судьба отвесила мне оплеуху? За что такое тяжелое испытание?» Но проходит время, и делается ясно: не случись беда, не бывать сегодня счастью. Во время нашей первой беседы я не рассказала вам правду, потому что мне не хотелось выставлять Настю в некрасивом свете. Девочка много лет назад наделала глупостей. А кто их в молодости не совершает? Вот вы разве с пеленок вели себя разумно? Сейчас Анастасия взрослая замужняя женщина, сама уже мать. Слава богу, она после длительной терапии смогла забеременеть. Какой смысл ворошить прошлое? Его не изменить.

   Кардиолог замолчала.

   – Ясно, – вздохнула я. – Последний вопрос. Болезнь Никиты напоминает состояние Насти?

   – Никогда не думала на эту тему, – удивилась собеседница, – Рязанцев не мой пациент. Сейчас попробую припомнить, что говорила Тамара. Я у нее спросила, не принимал ли Никита какие-то сильнодействующие препараты. Она ответила, что лекарств ему не приобретала. Сказала: «Купила только чай у дилерши, которая по домам ходила, предлагала сбор из Китая от бессонницы и нервов. Поила им Кита, очень хорошо помогает». Кстати, пару месяцев назад Леднева его сама пить начала. Томочка в последнее время была такая дерганая, и я посоветовала ей таблетки, хорошее средство. Через неделю она стала спокойней, я спросила: «Подошло тебе лекарство? Сонливости нет?» И услышала в ответ: «Не люблю химию, нашла в дальнем углу кухни пакет с заваркой китайской, теперь попиваю успокаивающее, то самое, что для Кита делала. Очень хорошо действует. Дилерша, правда, строго предупредила, что женщинам его даже нюхать нельзя, оно вызывает рак груди. Но мне-то чего бояться? Мне давно операцию сделали». Потом Тамара гриппом заболела, еле выздоровела, похудела сильно. Знаете, пожалуй, некоторое сходство между болезнью Насти и Никиты все же есть. Если я верно помню, то перед тем, как превратиться в «овощ», Кит тоже сильно температурил. Да, сейчас отчетливо вспомнила. Тамара, прибежав к нам домой, начала рыдать: «Мальчик грипп подцепил, температура под сорок. Теперь он чувств лишился». По словам Ледневой, парень несколько суток в коме лежал. Потом очнулся, глаза открыл, но реальность не воспринимает. Подождите, вы думаете, что Зарема отравила Кита тем же зельем? Это она мстит бывшим студентам?

   Я, оставив без ответа повисший в воздухе вопрос, попрощалась с Мариной Арнольдовной.

   Когда я набрала номер Алины Крапивиной и, представясь, попросила как можно быстрее о встрече, она откровенно перепугалась:

   – Вы из-за случая с соседом? Степа не хотел безобразничать, это случайно получилось. Учительница рассказала школьникам о силе трения, велела дома написать о ней доклад. Сын с одноклассником Костей Розовым решили сделать видеофайл. Константин вел съемку, Степан под прицелом объектива полил кафельную плитку на лестничной площадке растительным маслом, размазал его и пошел мыть руки. Розов отправился вместе с ним. Дети собирались проделать вторую часть опыта и заснять его. Степан должен был пройти от квартиры к лифту и упасть. Понимаете? Но в то время пока мальчики находились в ванной, приехал сосед и…

   – Речь идет о вашем муже, о господине Крапивине, – прервала я женщину.

   – Андрюша умер, – напомнила Алина.

   – Возникли вопросы. Если вы не против, я подъеду к вам домой, – предложила я.

   – Живу на Остоженке, в квартире, которая мне по наследству досталась, ремонт начали, грязно тут, – пояснила Крапивина. – Может, в ресторане посидим? «Чайничек» называется, там вкусные пирожки и кофе настоящий.

   Минут через пять мужчина спросил у спутницы:

   – Она не сказала, откуда едет?

   – Обещала через час появиться, – ответила та.

   Я услышала ее голос, встала и подошла к столику.

   – Простите, вы Алина Крапивина?

   Женщина не успела ответить, ее опередил кавалер:

   – Да. Татьяна Сергеева? Предъявите служебное удостоверение.

   Я вынула документ, показала его бдительному товарищу и села на стул со словами:

   – Я полагала, вы придете одна.

   – Это Гена, мой супруг, – представила мужчину Алина.

   – Не знала, что вы вышли замуж, – удивилась я.

   Крапивина смутилась и, чтобы скрыть это, засуетилась:

   – Принести ваш чай?

   Прежде чем я успела ответить, Алина вскочила и пошла к столику у окна.

   – Мы пока не расписались, – уточнил Геннадий, – но давно живем вместе, четвертый год пошел. Ремонт сейчас затеяли, денег на свадьбу нет, а хочется ее красиво отгулять.

   – Понятно, – кивнула я.

   Геннадий поджал губы, потом достал свои «корочки».

   – Я сам в полиции служу, следователем.

   – Вот и хорошо, – улыбнулась я, – значит, мы можем говорить откровенно.

   – Чай совсем остыл, – заискивающе произнесла Алина, ставя на скатерть чашку. – Заказать горяченького?

   – Сядь, – велел Гена.

   Алина надулась.

   – Генаша, я хочу человека угостить.

   – Спасибо, я люблю холодный чай, – сказала я. – Алина, сколько лет вы прожили с Андреем?

   Женщина открыла рот, но спутник ее опередил:

   – Алинка в больнице работала, куда привезли Крапивина, не помню, сколько лет назад.

   – Десять, – робко уточнила Алина, – в этом году юбилей.

   – На улице его подобрали, – продолжил Гена. – Одет чисто, не воняет, сам аккуратный, с портфелем. Люди подумали, что человеку плохо стало, и «Скорую» вызвали. Алкоголем от него пахло, но дело под Новый год было, решили, что мужик с корпоратива возвращается, силы не рассчитал, до квартиры не добрался.

   – Бомжей «Скорая» брать не любит, – подпела Алина, – после них дезинфекцию делать надо.

   – Не перебивай, – приказал Гена.

   – Извини, – прошептала Алина.

   Я стряхнула со скатерти крошки.

   – Геннадий, я хочу послушать рассказ вашей подруги.

   – Она не умеет последовательно события излагать, вы не поймете сути, – попытался надавить на меня полицейский.

   – Съем пару пирожков, выпью чаю и разберусь, – пообещала я. – Не мешайте, или я попрошу вас уйти.

   – Гена хороший, он обо мне беспокоится, – прошелестела Крапивина. – Я тогда без образования была, только восемь классов окончила. В больнице работала нянечкой. Андрюшу жалко стало, он палец на ноге отморозил, пришлось его отрезать. Стала палату мыть, гляжу, у него на тумбочке пусто, даже яблочка нет…

   Вопреки заявлению Геннадия о неумении Крапивиной ясно и четко излагать свои мысли, Алина говорила на хорошем русском языке, не употребляя слов «чо», «ихняя», «ложить» и «покласть». История, рассказанная ею, оказалась простой, многие женщины могли бы под такой подписаться.

   Большинство европеек или американок не станут связывать свою судьбу с хроническим алкоголиком, а русские бабы жалостливы. Наша Маша, Таня, Лена вытащат пьянчугу из лужи, отмоют, накормят и будут терпеть безобразное к себе отношение, надеясь, что мужик перевоспитается. Мысль о том, что хромой осел никогда не превратится в чистокровного ахалтекинца, приходит ей в голову лет эдак через десять несчастливого брака. Но и тогда она не бросает выпивоху. Почему? Так ведь тот же пропадет без ее помощи, погибнет, допьется до могилы. Жалко родимого!

   Алина купила Андрею апельсины, принялась ухаживать за ним. После выписки отвезла его домой, увидела загаженную донельзя квартиру, отдраила ее – и осталась жить на Остоженке.

   Андрюша оказался вполне милым человеком. Напившись, он рук не распускал, никогда не бил Алину, просто тихо засыпал, а проснувшись, просил прощения. Вскоре Крапивин женился на ней, прописал ее на своей жилплощади, обрадовался рождению Степы. Чтобы не отдавать мальчика в ясли, мать устроилась в расположенный неподалеку банк. Должность Алины называлась красиво: менеджер по обслуживанию операционного зала, но по сути она являлась обычной уборщицей. Кроме того, она нанялась домработницей к богатым соседям. А муж работал компьютерщиком. Денег семье на необходимые расходы хватало.

   Из Крапивина получился прекрасный отец. Он ловко управлялся с малышом, кормил его по часам из бутылочки, мыл, укладывал спать, читал сказки… Все, в общем-то, было хорошо, кроме одного – Андрей страдал запоями. Раз в месяц он запирался в одной из комнат, втаскивал туда ящик водки и сидел взаперти неделю. Из помещения он не высовывался, даже в туалет не выходил. Спустя семь дней перед глазами жены появлялось грязное, сильно похудевшее, плачущее существо, которое падало на колени и твердило:

   – Прости, больше никогда! В последний раз погулял! Ей-богу, честное слово!

   Алина отмывала супруга, комнату, и дней двадцать Крапивин был идеальным мужем и отцом. При своей профессии Андрей мог работать дома, поэтому семидневные запои оставались тайной для коллег. Но его часто выгоняли со службы, потому что, войдя в штопор, он забывал выполнить заказ. Но он не расстраивался, быстро устраивался в другую фирму. Правда, получал он немного, но и нахлебником его назвать было нельзя.

   Жена не пилила Андрея, но и не сидела сложа руки, наблюдая, как тот тонет в море водки. Алина активно пыталась лечить алкоголика, кодировала его, возила к гипнотизеру, поила купленными у знахарок травами, бегала к гадалке, экстрасенсу, обращалась к иглоукалывателю, ставила свечи у икон, заказывала молебны… Но через четыре года ей стало ясно: Андрей неисправим. Степа подрастает, видит неадекватного отца и, не дай бог, с детства решит, что пьянство – это норма. Можно было развестись, потребовать себе часть дорогой квартиры и жить спокойно, но Алина порядочный человек, поэтому не собиралась претендовать на квадратные метры мужа. А еще ей было жаль его.

   Неизвестно, как бы развивались события дальше, но Крапивина встретила Гену, полюбила его и переехала к полицейскому.

   Некоторым женщинам за их добросердечный характер судьба посылает счастье. Геннадий велел Алине идти учиться, устроил ее в вечернюю школу, потом в институт. Крапивина, всю жизнь считавшая себя тупой, неожиданно успешно окончила институт, получила диплом и сейчас работает в банке, правда, на скромной должности, но с хорошим окладом. С Андреем она не развелась и, более того, продолжала о нем заботиться: готовила ему еду, поддерживала порядок в квартире.

   – И вы не ревновали? – спросила я у Геннадия.

   Следователь усмехнулся.

   – Причин не было. Алина не из тех, кто налево заруливает, и Андрюха давно импотент.

   – Думаю, ваша гражданская жена не оформляла официальный развод с Крапивиным из-за элитной жилплощади, – жестко предположила я. – Двухуровневая квартира на Остоженке стоит баснословных денег, вдова и сын – ее наследники. Геннадий, уж вы-то знаете, что в случае суицида отца семейства, обладателя дорогого имущества, у сотрудников полиции сразу возникает вопрос: кому выгодна его смерть, не помогли ли ему отправиться на тот свет безутешные родственники? Случай с Крапивиным выглядит подозрительно: он алкоголик, жена давно живет с другим, но штамп о разводе в паспорт не ставит, на кону шикарные апартаменты…

   – Намекаете, что я столкнула Андрюшу? – ужаснулась Алина. – У нас же сын. Что я потом мальчику про кончину папы скажу?

   – Погоди, – остановил ее Гена. – Татьяна, откуда такой интерес к пьянице, который умер более года назад?

   Я налила в чашку чая.

   – Отрабатывается версия о серийном маньяке, который убивает людей, обидевших его более десяти лет назад.

   – Ой, мама… – прошептала Алина и прижалась к следователю. – Гена, мне страшно.

   Он обнял Алину.

   – Я здесь, значит, все хорошо будет. Ну-ка, закажи нам кулебяку с курицей.

   Алина встала и пошла к крохотной стойке бара.

   – Не пугай ее, – перешел на «ты» Геннадий. – Жена очень чувствительная, жалостливая. Ну да, не хотел я квартиру упускать. Что тут плохого? Андрюха о жилье не заботился, ремонта не делал, коммуналку не оплачивал, расфукал имущество родителей: продавал картины, книги, собранные отцом, столовое серебро, драгоценности матери. Когда Алинка впервые в хоромы вошла, там из стен одни пустые гвозди торчали.

   – Андрюша был хороший! – воскликнула Крапивина, возвращаясь к столу с большой тарелкой, на которой лежал круглый пирог. – И добрый, его все любили. А пил он от слабости.

   – Без головы он жил, с людьми мгновенно сходился, – укоризненно сказал Гена. – Пойдет в магазин, с кем-то разговорится – и все, новый друг у него. Тащил любого домой, кормил-поил, спать укладывал. Алинка с работы придет, а на кухне пара шаромыжников. Совсем Андрей не соображал: в квартире ребенок, а по коридорам хрен знает кто шастает.

   – Андрюша пил только неделю в месяц, в другие дни людей угощал, а сам к рюмке не прикладывался. Не мог он долго один оставаться, нервничал. Пригласит мужиков, угощенье выставит, гости отдыхают, а Андрюша у компьютера работает. Муж, как маленький, тишины и темноты боялся, а еще одиночества. Ну да, не всегда ему хорошие люди попадались, некоторые в подъезде безобразничали. Но разве Андрей виноват, что кое-кто вести себя не умеет? – попыталась защитить безалаберного супруга Алина. – И пока сын маленьким был, Крапивин никого домой не приводил. Посторонние появились, когда Степа в годик в ясли пошел.

   – Круто. Совсем взрослым ребенок стал, – рассмеялся Гена.

   – Я Степу утром в группу отводила, вечером забирала, – продолжала Алина. – Днем малыша дома не было, при нем никого постороннего Андрей не приводил.

   – В восемь вы с сыном домой приходили, а там караван-сарай, – не пошел на попятный Геннадий. – Накурено, наблевано, намусорено, и соседи по батареям стучат.

   Алина опустила голову.

   – Поэтому в конце концов я и ушла. Из-за Степы. Не хотела, чтобы мальчик безобразие видел. Андрюша был хорошим, но слабым. Знаете, он мечтал от алкоголизма вылечиться, не сопротивлялся, когда я ему в очередной раз курс детоксикации предлагала. Закодируется, живет два месяца без запоев, работает, подарки Степе носит. Муж очень сына любил. Купил ему ноутбук, научил им пользоваться. Хотел совсем перестать пить, но не получалось.

   – Ну да, – согласился Гена, – к парню отец хорошо относился, но его воспитанием не занимался, просто баловал. Верно, подарки дарил. Но получалось-то что? Заплатят Андрюхе на работе, он все на Степу потратит, о том, как самому дальше жить, на что продукты покупать, из чего коммуналку платить, не думает. Это вроде как наша с Алиной забота. Если в корень смотреть, выходило, что мы с ней те презенты ребенку и оплачивали. И нехорошо так пацана баловать, у него и стационарный комп, и ноутбук.

   – В школе теперь так требуют, – опять начала защищать Андрея Алина. – Всякие презентации детям делать надо, ноутбук необходим, он как учебник. Андрюша сначала большой агрегат купил, с монитором, а уж затем сообразил, что его на занятия не притащишь. И вовсе не все он сыну покупал. Степа у него айпад и айфон просил, а отец отказал.

   – Ну да, – протянул Гена, – вместо яблочного телефона другой, не менее дорогой, сенсорный аппарат приобрел. А насчет айпада… Андрюха ненавидел продукцию Apple, аж в лице менялся, когда о ней речь заходила. Мне как-то удалось купить подешевле планшетник, и я попросил Крапивина помочь с ним разобраться, так он в истерику впал: «Нет! Никогда! В руки не возьму! Выброси эту гадость! Айпад! Айпад! Ненавижу его!» Тараканы у парня в голове водились здоровенные.

   Алина вновь решила представить покойного мужа в розовом цвете:

   – Андрей каждое утро мылся, брился, чистую рубашку надевал, маникюр ходил делать, не ленился через весь город к Кате ездить, она недорого берет, у нее мать Андрюши в клиентках когда-то числилась. За четыре месяца до смерти бывший муж из клиники вышел и сказал: «Все, больше ни-ни!» И ведь держался, трезвым ходил, работал. Ему было трудно, но к бутылке он не тянулся. Силу воли проявил.

   – Хватит из него святого делать! – вскипел Гена. – Мужик только о себе думал, о тебе не заботился, плевать ему на тебя было.

   – Нет, это не так, – возразила Алина.

   – Да ну? – скривился следователь. – Если бабу любишь, не станешь на ее глазах из окошка сигать. А идиот при тебе выбросился. Как всегда поступил – захотелось ему, вот и сделал. Почему дураку в голову не пришло, как тебе потом жить, а? Ты до сих пор по ночам кричишь.

   – Стоп! – скомандовала я. – Вот о том, что в комнате в момент самоубийства Крапивина находилась его жена, в документах нет ни словечка. Там лишь сообщение о хроническом алкоголизме Андрея, что, по всей видимости, вызвало приступ белой горячки.

   Гена отрезал кусок кулебяки и положил мне на тарелку.

   – Попробуй, здесь повар офигенный… Сейчас честно объясню, как дело было.

   Геннадий откашлялся и завел обстоятельный рассказ…

   Незадолго до смерти Крапивин сошел с ума. Алина поехала к нему после работы – продукты повезла – и не смогла входную дверь своим ключом открыть. Похоже, Андрей задействовал еще и нижний замок, которым никто никогда не пользовался. Ключа от него у жены никогда не было, она вообще думала, что он давно не работает.

   Алина приложила ухо к створке – в квартире стояла гробовая тишина, она перепугалась и позвонила Гене. Тот взял универсальную отмычку и помчался на Остоженку.

   Когда они наконец-то вошли в холл, Гена велел Алине постоять там, а сам пошел осматривать комнаты. Полицейский почти не сомневался, что сейчас найдет труп хозяина. Но Андрея в квартире не оказалось.

   – Может, он ушел? – предположила Алина. – Хотя я ему звонила, предупредила, что приезду, Андрюша всегда меня ждет. И он был очень голоден, просил поторопиться.

   – А кто тогда запер изнутри дверь, если хозяин свалил куда-то? – прищурился Гена. И еще раз пошел осматривать квартиру.

   – Он здесь! – внезапно закричала Алина. – В кладовке!

   Следователь помчался в чулан и увидел Крапивина, который сидел на полу возле стеллажа с разными хозяйственными мелочами.

   – Эй, ты чего не отзывался? – рассердился Геннадий. – И какого черта все замки позапирал?

   – Испугался, – вдруг признался компьютерщик, – увидел привидение.

   – Ну ты даешь! – ухмыльнулся Гена. – Призраков не существует, а если все же они есть, то днем не шастают, исключительно ночью.

   Гена и Алина, услышав странные речи о привидении, не подумали, что запойный пьяница поймал «белочку», – от Крапивина не пахло спиртным. Андрей уже несколько месяцев не пил, вел трезвый образ жизни. Поэтому Геннадий с Алиной решили, что у него осложнение после недавно перенесенного гриппа.

   Недели за две до этого они так же, вдвоем, зашли на Остоженку и обнаружили Крапивина в постели.

   – Андрюша, ты заболел? – забеспокоилась Алина. – Весь зеленый, в ознобе трясешься. Дай-ка лоб пощупаю… Гена, у него высокая температура!

   – Грипп подцепил, – поставил диагноз следователь. – Надо врача вызвать из поликлиники.

   Алина поставила Андрею градусник и ужаснулась:

   – Генаша, у него под сорок! Надо вызывать неотложку.

   Она бросилась к телефону.

   «Скорая» неожиданно прикатила буквально через десять минут. Но молодой доктор не проявил беспокойства.

   – Грипп. Сейчас в Москве эпидемия. Купите в аптеке антивирусный препарат. Но только не антибиотики, они не помогут.

   – Можете название подсказать? – попросила Алина.

   – Без проблем, – согласился юный врач. – Но предварительно мне надо узнать, какие еще препараты принимает ваш муж.

   – Ничего не пьет, – заверила Алина, – только чай успокаивающий ему завариваю. Понимаете, Андрюша недавно бросил пить, у него началась бессонница, раздражительность появилась. Нарколог сказал, что надо потерпеть, постепенно все наладится. Таблеток доктор не выписал: сказал, тем, у кого проблемы с выпивкой были, лучше поменьше химии принимать, печень у них больная. А всякие травы – пожалуйста. Я по его совету Андрюше валериану и пустырник заваривала, но это слабо помогало. А потом приобрела китайский сбор, и очень ему хорошо стало: спать начал, перестал нервничать.

   Медик нахмурился и спросил:

   – Упаковка с заваркой осталась?

   – На кухне, – удивилась вопросу Алина. – А готовый напиток в термосе. Отвар надо раз в день готовить и постоянно пить.

   – Принесите волшебное средство, – распорядился доктор.

   Изучив внимательно пакет, он хмыкнул:

   – На упаковке нет ни слова ни на русском, ни на каком-либо европейском языке, сплошные иероглифы. Что входит в состав, неизвестно. Как можно это употреблять?

   – Но ведь помогает, – забубнила Алина. – Продавец объяснила подробно, как травой пользоваться, предупредила, что этот чай исключительно для алкоголиков-мужчин. Женщинам его принимать ни в коем случае нельзя, рак груди может развиться, а парням сколько угодно. У нее много разных чаев было, не только китайских, я потом их в аптеках видела, но в два раза дороже, чем у дилерши. Она просила в комнату, где товар разложила, по одному заходить, с каждым подробно беседовала. Сказала, что сама врач-гомеопат, и, чтобы не навредить, надо человека расспросить. Я ей честно про Андрюшину проблему доложила и пакет получила. Гомеопат объяснила: траву собирают в Китае, в удаленном монастыре, а древняя медицина Поднебесной учитывает при лечении многие факторы, на которые европейские специалисты внимания не обращают. Например, знак зодиака больного, дату его рождения, ну и так далее. Так, сбор от нервов окажет благотворное действие исключительно на мужчину, который родился в середине апреля, с двенадцатого по пятнадцатое число, и у него должны быть карие глаза, темные волосы, рост не ниже метра восьмидесяти пяти, размер ноги сорок четвертый. Андрей идеально подходил по всем параметрам. И ему легче стало, как только начал пить отвар.

   Врач молча написал на бумажке название какого-то препарата и протянул Алине со словами:

   – Купленную дрянь советую выбросить, а принимать вот это. Не надо самолечением заниматься. Но если возникнут проблемы из-за несовместимости антивирусной терапии с непонятной травой, которой уже пропитался организм вашего мужа: затруднение дыхания, кожные высыпания, понос, рвота, – сразу вызывайте «Скорую».

   На предложение Гены прислушаться к рекомендации врача и не поить мужа настоем Алина возразила:

   – Какой вред от растений? Я верю в народную медицину. Китайские целители самые мудрые. Андрей крепко спит, не тянется к бутылке. Зачем слушать неопытного парня, который только из института выпустился? Неужели он умнее тех, у кого за плечами многовековые знания?

   Геннадий махнул рукой и не стал спорить с Алиной. Подумал: содержимое пакета пахнет сухим сеном и, вероятно, им и является. Полицейский мог насторожиться, увидев, что Андрей глотает какие-то неизвестные таблетки. А травы – полная ерунда, решил он.

   Выздоравливал Андрей тяжело, несколько дней провел в забытьи. Но симптомов, описанных юным эскулапом со «Скорой», не было. Наконец Крапивину стало легче, он встал на ноги, начал работать.

   И вот теперь он, не прикасающийся несколько месяцев к бутылке, завел речь о привидении.

   – Я сегодня своего отца увидел. Привез выполненный заказ в фирму, где сейчас работаю, вошел в кабинет шефа и обомлел: за столом папа сидит. Он совсем не изменился, улыбался по-прежнему. Как всегда, в костюме с галстуком. И сказал: «Привет, Андрюша!» Я сначала офигел, потом ответил: «Здравствуй, па. Только… ты же умер». Он захохотал: «Да вот вернулся. Услышал, что тебе плохо, и хочу помочь. Можешь ничего о себе не рассказывать, я все знаю. Принес тебе, сынок, лекарство от водки». И большую красную таблетку показал. Я стою, моргаю, руки-ноги вроде как веревками стянуло, ладони вспотели. Отец снова заговорил: «Принеси воды из кулера, что в коридоре стоит. Примешь пилюлю и навсегда от алкоголизма исцелишься». А я гляжу и понимаю: губы у него не шевелятся, голос не извне идет, прямо в моих ушах рождается. Папа умный, сразу понял – сын в шоке и улыбнулся: «Ступай, не бойся. Услышал Господь твои молитвы, решил помощь тебе послать. Надо лекарство проглотить. Если съешь, сегодня вечером домой приду и тебя с собой заберу». Я возьми да и спроси: «Куда заберешь?» Отец удивился: «Неужто не понятно? К нам с мамой. Здесь хорошо, тихо, птицы поют. Но сначала надо всем рассказать, что в тюрьме случилось. Выйти на площадь и прокричать». Тут мне словно под колени доской стукнуло и ноги подкосились. Открываю глаза – сижу на полу, рядом начальник, трясет меня: «Вам плохо? Что случилось?» Я у него спросил: «Где Эдуард Семенович? Он тут за столом сидел». А шеф в ответ: «У нас не работает человек с таким именем. Вы хорошо себя чувствуете?» Тут я про таблетку вспомнил, подумал, что уронил ее, давай искать. Но не нашел. Получил за заказ деньги, приехал домой, выпил травяного чаю и слышу – шаги в квартире, кашель. Но не папин. Значит, это он пришел, не отец!

   – Кто? – спросил Гена.

   – Он обещал, если мы проболтаемся и правду расскажем, глаза выколоть, язык отрезать. Он может, он все может, ему большая власть над людьми дана… Я боюсь! Он пришел! Потому я и спрятался.

   Крапивин зарыдал.

   Алина с Геной уложили больного в кровать. Да, похоже, у него осложнение после гриппа.

   В тот день следователь и его гражданская жена остались ночевать на Остоженке. Наутро Андрей выглядел стопроцентно здоровым человеком, о призраке не заговаривал, сел к компьютеру, взялся за работу.

   А через день вечером Алина опять обнаружила его в чулане, выслушала бессвязную речь. Стало ясно: Крапивин серьезно болен психически, надо искать хорошего врача.

   В среду Алина забежала к Андрею в обеденный перерыв, хотела сварить ему куриный суп. Прошла в просторную кухню-гостиную, поставила на стол пакеты с продуктами и спросила у законного мужа, который молча сидел на диванчике:

   – Чего ты такой мрачный?

   Тот вскочил.

   – Ты пришел!

   Алина вначале не обратила внимания на то, что он к ней обратился как к мужчине, и мирно сказала:

   – Цыпленка купила, хочу лапшу сварить.

   – Лапшу? – в ужасе повторил Андрей. – Лапшу! Вы пришли! Нет! Никогда! Не хочу! Нет! Нет! Не надо меня на лапшу резать!

   Алина попятилась. Никогда даже у пьяного в лоскуты Андрея не было лица с таким выражением. Обида, злость, страх, отчаяние, ужас – эмоции Крапивина считывались как текст, напечатанный черным шрифтом на белом листе бумаги. Впервые Алина испугалась своего законного супруга. А тот вскочил, распахнул окно и, крикнув:

   – Айпад! Айпад! Я тебя больше не боюсь, я убегу! – выпрыгнул наружу…

   Геннадий замолчал.

   – Так точно и случилось, – прошептала Алина. – Даже если б я к Андрюше кинулась, не успела бы его удержать. Его родители стену разбили, объединили кухню с гостиной, комната огромная получилась, с тремя окнами. Я у мойки находилась, муж в другом углу, возле дивана. Все мгновенно произошло.

   – Айпад, я тебя больше не боюсь… – повторила я. – При чем тут планшетник?

   – Не знаю, – прошелестела Алина. – Мне до сих пор дурно, когда вспоминаю, как Андрюша вывалился.

   Геннадий откашлялся.

   – Говорил уже, он почему-то продукцию Apple ненавидел, шарахался от нее. Думаю, Андрей не в себе был, нет в его словах смысла. За месяц до его самоубийства у Степы день рождения был. Мальчик компьютерами бредит, разбирается в них, мечтает об айпаде. С отцом у него хорошие отношения сложились, ребенок об его алкоголизме понятия не имел. Алина мальчика на Остоженку привозила, когда Андрей в трезвой фазе находился. Парнишке девять лет, его пока легко обмануть. Мы ему говорили: «Папа часто по командировкам летает, работа у него ответственная, поэтому он с тобой каждый день встречаться не может». Андрей эту версию поддерживал. Любил Крапивин сына. А я пацана своим ребенком считаю. Ради Степы все изображали, что у нас порядок. Ну, разошлись мама с папой, появился дядя Гена, ничего страшного, у Степана теперь два отца, не всякому так повезет. В общем, пошли мы все вместе в магазин – покупать мальчику в подарок планшетник. Идем мимо стенда, я Андрюхе говорю: «Понимаю, тебе Apple поперек горла, но ведь не себе покупаешь. Объективно айпад лучше, чем все остальное». Андрюха покраснел, затрясся и забормотал: «Нет, нет, нет. Я его в руки не возьму. Ненавижу! Ненавижу! Лучше купим другой планшетник». Что мне оставалось делать? Только плечами пожал. У каждого свой пунктик имеется. Крапивина на Apple переглючило, а меня в детстве собака укусила, теперь я к псам настороженно отношусь.

   Я отодвинула тарелку с нетронутым куском кулебяки.

   – Ладно, вы не поняли, что ненависть Андрея к Apple может свидетельствовать о начале серьезных проблем с психикой. Но почему не отвели его к психиатру, когда он заговорил о призраке? Хотя бы в районный диспансер обратились.

   – Уж не идиоты! – фыркнул Геннадий. – Ты сейчас всерьез спросила или Ваньку сваляла? Андрюху бы сразу на учет поставили, карточка в регистратуре останется. Подрастет Степа, лет через девять захочет права на вождение получить, придет за медицинской справкой, а ему из окошка: «Вы у нас числитесь!» Перепутают дуры в регистратуре документы, потом замучишься им объяснять, что ты Степан Андреевич, а не Андрей Эдуардович, ты сын Крапивина, не он сам. Сколько я таких случаев знаю! Или жениться соберется на девушке из хорошей семьи и ее родители проверить захотят, какие у будущего зятя отец с матерью. С Алиной полный порядок, а в биографии папы пороются и обнаружат у него психиатрический диагноз. Ты захочешь иметь внуков от человека, у кровного родственника которого шиза? Только честно! С распростертыми объятиями примешь зятя с дурной наследственностью?

   – Думаю, нет, – призналась я. – Побоюсь, что болезнь детям передастся. И не ясно, что с мужем дочери станет лет через десять, вдруг он сам в сумасшедший дом загремит.

   Геннадий кивнул.

   – Вот-вот. К тому же учти: у Степы мог возникнуть страх, что отцовские гены в нем голову поднимут. Мы не хотели неприятностей для пацана, поэтому я начал искать врача, который бы по-тихому Андрюху лечил. На дорогой медцентр денег нет, на наши с Алиной две зарплаты четверо живут, причем коммуналка за хоромы Крапивина кусается. Требовался доктор, который нас догола не разденет. И я такого нашел, да только Андрея к нему отвезти не успел.

   – А еще вы скрыли, что Алина находилась в комнате, когда ее муж из окна выпрыгнул, – напомнила я. – Да и про айпад нигде не упомянули.

   – Нет смысла! – разозлился Геннадий. – Мне с начала повторить? Андрей с ума сошел, чудилась ему всякая дрянь. Эдуард Семенович с ним разговаривал! А его слова: «Надо всем рассказать, что в тюрьме случилось…» Не сидел Андрей никогда, не привлекался. Я проверял – у Крапивина биография мажора. Детство в богатой семье, престижная школа, институт. Диплом он, правда, не получил. На четвертом курсе у него отец умер, мать-то еще раньше ушла, парень академку взял, квасить начал. В армии Крапивин не служил, голода не знал. Короче, избалованный кадр, такие жизненных испытаний не выдерживают, хлопнет их судьба газетой по заднице – все, лапы вверх, сдались. Навидался я таких! Приведут в кабинет чмо несусветное, а оно мне заявляет: «Я сын академика, отец скончался, теперь вот я сирота, денег нет, поэтому кошельки ворую. Пожалейте меня, несчастного». Многие родители думают, что правильно поступают, когда деточек от жизни берегут. Получил балбес в школе двойку? Ему репетитора в подмогу. В армию не пускают, в вуз пристраивают, потом на работу. И что получается, когда добрые мама с папой на кладбище уезжают? Андрей Крапивин. И это еще не самый ужасный вариант, он просто в водке плавал, никого не убил, не покалечил.

   – Спасибо, Гена, – остановила я раскипятившегося полицейского, – мне понятна твоя жизненная позиция. Алина, вы можете принести пакет с чаем, который заваривали для Андрея?

   – Нет, – приуныла женщина. – После похорон я выкинула его. Зачем хранить? Гена, слава богу, на выпивку не глядит, он спортсмен, самбо занимается, от полиции на соревнованиях выступает.

   Я решила не сдаваться.

   – Дайте телефон дилерши.

   – Откуда бы ему у меня взяться? – удивилась собеседница. – Мы не подруги.

   – Ладно, назовите имя торговки, – попросила я.

   – Ира. Отчество она не говорила, молодая еще, – тут же ответила Алина.

   – А фамилия? – не отставала я.

   – Понятия не имею.

   – Как часто Ирина приходит в ваш банк?

   – Один только раз появилась, – пожала плечами Крапивина.

   – Кто ее пригласил?

   – Не знаю, – растерялась Алина. – Я сидела на рабочем месте, позвонила Вера, секретарь управляющего, и шепнула: «Беги скорей в тридцатую переговорку, к нам принесли всякие БАДы». В банк, в служебную зону, просто так не пройти, наверное, Верка пропуск гомеопату и заказывала. Возможно, фамилия докторши у нее в книге заявок на вход есть. А тогда я сразу помчалась в переговорную. Там уже Нина Глаголева была, у нее брат сильно пьет. Но продавец тот чай, что мне, ей не дала – Нинкин родственник не подходил по знаку зодиака. А вот Андрюша был прямо создан, как дилерша сказала, для этого напитка. У нее всего одна такая упаковка была. Очень хороший врач-гомеопат, внимательный.

   – Отлично, – выдохнула я. – Теперь диктуйте телефон секретарши.

   – Юрий Мамонтов приезжал?

   – Он тут, – заявил Троянов. – Сидит в офисе, я в коридор вышел, когда твой вызов увидел.

   – Вот здорово! – обрадовалась я. – Спроси у него, не начала ли Ольга пить какой-нибудь БАД месяца за два до смерти. И еще не болела ли она гриппом с высокой температурой, потерей сознания.

   Из трубки послышался звук шагов, потом полетели короткие гудки.

   Я положила сотовый на колени, и он тут же завибрировал, но это оказался не Троянов, а Нюся с вопросом:

   – Тетя Таня, ты придешь?

   – Куда? – не поняла я.

   – Забыла! – со слезами в голосе отозвалась Нюся. – Через час благотворительный аукцион стартует. Родители обязаны быть. А еще ты не пришла на встречу с Инессой Леонидовной. Талон купила и не явилась. Она ваще так озлобилась! Сказала мне: «Что себе твоя родственница позволяет? Я, как дура, ее ждала, пообедать не успела, теперь желудок разболится». И хренак мне двойбан!

   – За что? – возмутилась я.

   – Придралась, что сменки нет, – шмыгнула носом Нюся. – Вернее, есть, но не по форме. Нужны темные туфли, уродские, а я взяла красивые, голубые. На самом деле училка на тебя вызверилась, у нас многие в неправильной обуви ходят, и ничего.

   Я быстро завела машину.

   – Уже еду в твою распрекрасную гимназию. Не волнуйся, прибуду вовремя и выщиплю из Инессы Леонидовны перья.

   Анечка захихикала и отсоединилась.

   Дверь в гимназию была из цельного листа стали. Я потянула за ручку – тяжелая створка не шелохнулась. Следующая попытка войти в здание тоже потерпела неудачу.

   – Чего надо? – раздался хриплый голос. – Чего вход ломать? Чего дергать? Чего рваться?

   Я посмотрела на висящую сбоку камеру.

   – Добрый день. Хочу войти в школу.

   – Этта зачем еще?

   – Сегодня проводится благотворительный аукцион и…

   – И чего? – не дал договорить невидимый охранник. – Звонка не видишь?

   – Нет, – удивилась я.

   – Во народ! Все слепые! Дверь автоматическая, звякнешь – распахнется. Электронное оборудование, дорогое. Ежели всякие его пинать будут, враз сломается.

   – Простите, но нигде даже намека на звонок нет, – смиренно возразила я.

   – Какие тебе растакие намеки нужны? Загляни за угол. Тама кнопка.

   – За угол? – удивилась я. – За какой? Я у центральной двери.

   – За правый! – рявкнул охранник. – За левый никто не ходит, люди завсегда направо глядят. Вот народ! Чума просто! Ни воспитания, ни соображения нет!

   В полном недоумении я обогнула здание и увидела объявление, под которым чернели три круглые кнопки, снабженные указателями. Окончательно растерявшись, я начала читать текст

   «Внимание! Вход на охраняемую территорию гимназии запрещен всем, кроме: спонсоров, педагогов, учащихся, работников столовой, библиотеки, уборщицы, охраны, журналистов, сотрудников радио-телевидения, иностранных дипломатов, глав государства и членов их семей, врачей «Скорой помощи», пожарных, полиции и Кузьминой Нины Петровны. Остальным желающим пройти в охраняемое здание гимназии необходимо позвонить в звонок нужной категории, четко объяснить цель визита, получить пропуск. При себе следует иметь: сменную обувь без каблуков, справку об отсутствии инфекционных, психических и прочих заболеваний, а также из наркологического диспансера о непостановке на учет и регистрацию в городе Москве. Лица в состоянии опьянения, курящие, нецензурно выражающиеся внутрь не допускаются. Детям дошкольного возраста, включая младенцев на руках, а также учащимся других гимназий вход строго воспрещен. Разрешен пронос мелких пород собак в сумках. Животное высотой более двадцати пяти см в холке должно быть привязано за забором. Нарушители правил платят штраф в размере, определенном администрацией гимназии».

   Я потрясла головой. Иногда мне приходится бывать в следственных изоляторах, но даже там не вывешивают для посетителей подобной инструкции. И похоже, любые дети, не имеющие отношения к этому учебному заведению, – главные враги гимназии. Они даже хуже собак! Мелочь вроде чихуахуа или йорка разрешено пронести в сумке, а вот младенца, похоже, надо, как питбуля, привязать за забором.

   Взгляд переместился на кнопки. Около первой белела табличка «Для мужчин», возле второй «Для женщин», третья восхищала сообщением: «Прочие». Я нажала на вторую кнопку, не услышала ни единого звука и побежала к центральному входу. Можно только удивиться: ну почему не расположить звонки прямо у входной двери? Но мне стало понятно: я пытаюсь прорваться в царство абсурда, не надо искать здесь логику.

   – Чего надо? – гаркнули с потолка, едва я очутилась у двери.

   – Пройти в школу на благотворительный аукцион, – отрезала я.

   Послышался щелчок, приоткрылась щель, я протиснулась внутрь и очутилась в тесном пространстве. Впереди маячила решетка, справа в стене виднелось небольшое окошко с лотком под ним. Все это напоминало вход в следственный изолятор или на зону, не хватало лишь таблички «Больше одного не скапливаться». И стены тут были не любимого МВД серо-синего цвета, а розового. Я хотела положить в лоток служебное удостоверение, оружие и взять жестяной номерок, но вовремя опомнилась.

   – Предъявите сменку и справку, – произнес женский голос.

   – Простите, у меня нет ни того, ни другого, – призналась я. – Но очень надо пройти.

   – Будете платить штраф или отправляйтесь домой, – рявкнули в ответ.

   – Если дам деньги, то меня впустят? – удивилась я.

   – Триста восемьдесят два рубля без сдачи, – пояснила дежурная.

   – А младенца пронести сколько?

   – Пол и возраст.

   – Чей?

   – Девушка, вы сюда пришли похохмить или в гимназию войти? Сообщите пол и возраст запрещенного к вносу ребенка.

   – Мужской. Полгода.

   – Семьдесят девять рублей без сдачи.

   – Мне надо войти одной, – стараясь не расхохотаться, уточнила я.

   Затем полезла в сумку за деньгами, наткнулась на служебное удостоверение и сообразила: меня же можно причислить к полицейским! Перспектива не платить гимназии триста восемьдесят два целковых обрадовала меня несказанно.

   Я вытащила темно-бордовое удостоверение и приблизила его к окошку.

   – Открывайте решетку. Начальник особой бригады Татьяна Сергеева.

   – Она не заперта, просто толкните, – испуганно сообщила тетка. И затараторила, встретив меня внутри: – Можете курточку в зоне для спонсоров повесить. Еще вот бейджичек прикрепите.

   Я взяла карточку с надписью «VIP-Супер-VIP», прошла дальше, разделась, прицепила пропуск на блузку и увидела Нюсю, которая летела по коридору с воплем:

   – Тетя Таня! Ты пришла! Не опоздала!

   – Конечно, нет, – улыбнулась я. – Разве я могу тебя подвести?

   – Вау! – подпрыгнула девочка. – У тебя VIP-пропуск! Тетя Таня, ты не пожалела пять тысяч за вход? Очень глупо. Супер-VIP не дает права посещения туалета и буфета. Надо было купить обычный пропуск за стольник, отдать еще двадцатку за сортир и пятерку за гардероб. Жрачка у нас бэ-э-э, в столовку не ходи. Это я виновата, не предупредила тебя, а Елена Петровна, крокодил у двери, всем супер-VIP впаривает, чтобы побольше денег содрать.

   – Похоже, в вашей гимназии очень озабочены сбором средств, – поморщилась я. – Не переживай, я получила бейджик бесплатно.

   – Крутяк! – подпрыгнула Аня и потащила меня по коридору. – Я забила нам места впереди, родителей – лом. Вау! Уже начали! Давай скорей.

   Мы вбежали в актовый зал, сели на жесткие стулья, и я перевела дух.

   – Нам ничего покупать не надо, – шепнула Нюся. – Главное – участие. Аукцион проводит Инесса. Вон она, за столом.

   Я увидела тощую девчонку с волосами цвета майонеза, закрученными штопором, и не сдержалась:

   – Это Федорчук? Сколько ей лет? Двенадцать?

   Анечка захихикала.

   – Ну тетя Таня! Инесса старая, но не мумия, как Роза Игнатьевна, той сорок. Когда мне исполнится тридцать, я повешусь – не хочу жить старухой!

   Инесса Леонидовна стукнула по столешнице железным молотком для отбивания мяса, явно позаимствованным на собственной кухне.

   – Продолжаем аукцион. Лот номер два. Зеленый Силу. Кто…

   – Я! – крикнула замотанная в ожерелья дама. – Беру!

   – Мама Катьки, – пояснила мне на ухо Нюся. – Они очень богатые. Отец Серебряковой – главный спонсор, поэтому Катя отличница. Она ничего такая, не звездит. Вот Ленка Голубева противная. У нее папахен известный адвокат, его наша директриса боится.

   – Нюся, а кто такая Нина Петровна Кузьмина? – спросила я, вспомнив объявление возле звонков. – Самый крутой спонсор вашей школы?

   – Откуда ты про нее знаешь? – поразилась Анечка. – Нет, она шаманка, приходит училкам карму чистить. Ваще такая прикольная! У нее есть коробочка с дымом, на цепях. Тетка ею машет, когда по гимназии идет, – отгоняет излучение от нас. Катька говорит, эта штука называется крокодило.

   – Может, кадило? – усмехнулась я.

   – Какая разница, – отмахнулась Нюся. – Смотри, каких все уродов сляпали. Жуть!

   – Точно, – согласилась я. – Большинство поделок косые, кривые, а твой Силу красавец. Его очень украшают перламутровые глазки.

   Аукцион набирал обороты. Основная борьба за лоты разгорелась между мамами Кати Серебряковой и Лены Голубевой. Едва одна женщина называла цену, как вторая мгновенно накидывала пару сотен. Остальные родители, как и я, не собирались тратить попусту деньги, участвовали в аукционе, потому что не хотели увидеть в дневниках отпрысков двойку по природоведению. По залу бегали два парня с фотоаппаратами и беспрерывно снимали происходящее.

   – Надо же, Инесса сумела зазвать прессу, – восхитилась я. – Предприимчивая девица!

   – Не, тетя Таня, журналистов папа Димы Митина прислал, он владелец газет и журналов, – просветила меня Анечка. – Митин в туалет какую-то дрянь бросил, и та взорвалась. Димке хотели кол за поведение влепить, но его отец пообещал статью об аукционе с фотками напечатать. И обязательно со снимком Федорчук. Поэтому она себе причесон и забацала. Просто ад у нее на голове сегодня, скажи?

   Я промолчала. Если у меня когда-нибудь появится ребенок, ни за что не отдам его в так называемую элитную частную гимназию. Пусть посещает обычную школу с нормальными педагогами, которые хорошенько отругают его за опоздание на урок, двойку поставят за плохие знания и напишут замечание в обычном дневнике.

   – Силу розовый с перламутровыми глазами! – объявила тем временем Инесса Леонидовна. – Первоначальная цена – пятьсот рублей.

   – Непросто было, – улыбнулась я. – Набивка хорошая, Силу получился толстенький, умильный. И нам удалось ему улыбку вышить.

   – Ушки тоже суперские. Знаешь, я к нему привыкла, – грустно сказала Анечка. – Он очень здоровски на столе смотрелся.

   – Да, – вздохнула я, – придавал комнате уют.

   – Пятьсот. Кто больше? – задорно выкрикнула педагог.

   – Тысяча! – набавила мать Кати.

   – Полторы! – выкрикнула родительница Лены.

   – Две!!

   – Три!!!

   – Тетя Таня, неужели наш любимый Силу достанется Голубевой? – зашептала Нюся. – Он же ей совсем не нужен, Ленка его вышвырнет.

   – Четыре! – заорала Серебрякова.

   – И еще пять сотен, – не сдалась Голубева.

   – Ленка нашему розовому пушистику глазки отрежет и на кофту пришьет, – всхлипнула Нюся, – умрет он слепым в мусорном бачке.

   Мне стало до жути жаль Силу. Так старалась, когда вышивала у него на личике улыбку, а на руках пальчики… И что? Игрушку точно отправят в помойку.

   – Шесть тысяч! – прозвучало в зале.

   – Вот она, бедность, – сдавленным голосом произнесла Анечка, вытирая нос кулачком, – нет у нас денег, не можем Силу выкупить. Не надо было его отдавать на аукцион. Ну, поставили бы еще один двойбан… Ну, упаду в рейтинге… Плевать. Силу важнее.

   – Семь за уродца! – воскликнула Голубева.

   – Мамаша Ленки его уродцем обозвала! Вот, блин… Сама такая! А наш Силу красавец. Тетя Таня, он на меня смотрит, прямо как человек. Боится смерти-и-и-и…

   Нюся тихо заплакала.

   – Десять! – неожиданно для самой себя выкрикнула я.

   Весь зал уставился на меня.

   – Тетя Таня… – ахнула Нюся.

   Мать Лены открыла рот…

   – Двенадцать! – объявила я.

   Голубева надула щеки, но промолчала.

   Инесса подняла молоток.

   – Раз-два-три! Продано.

   Аня схватила меня за руку.

   – Тетя Таня! Тетя Таня! Я до следующей твоей получки ни одной конфетки не съем, мороженки не лизну, компьютерной игрушки не попрошу! Пока ты, бедненькая, на работе мучаешься, я в квартире порядок наведу! Идеальный! Суп сварю!

   – Не надо, – остановила я девочку. – Ты меня не просила Силу купить, я сама приняла решение – не смогла отдать его в чужие злые руки.

   – Аукцион завершен, – объявила Инесса Леонидовна.

   – Иди скорей, заплати – и поедем домой, – поторопила меня Анечка.

   Я отправилась к Федорчук, подождала, пока Голубева с Серебряковой отдадут распорядительнице деньги и заберут купленные поделки, затем протянула свои тысячи.

   – Вы кто? – забыв поздороваться, буркнула юная училка.

   – Моя тетя Таня! – гордо заявила Нюся. – Самая хорошая!

   – А, так это вы не явились на беседу! – оскорбилась Федорчук. – Заставили занятого человека сидеть без дела в классе!

   Я молча взяла Нюсю за плечо, выставила ее из пустого зала, закрыла дверь, достала удостоверение корреспондента газеты «Болтун», помахала им перед носом девицы и пропела:

   – Репортаж о порядках в вашей гимназии вам обеспечен. Не забуду написать и о финансовой политике школы. Естественно, укажу, что сведения получила от Инессы Федорчук, и она же мне рассказала о том, что собранные с родителей на аукционе деньги уходят в карман директора, который содержит любовницу и очень нуждается в средствах.

   – Это неправда, – опешила Федорчук. – На вас подадут в суд.

   – Супер! – обрадовалась я. – Затеется процесс, газета его освещать будет. И мы потом опровержение напечатаем – мелкими буковками, без лупы не разобрать, на предпоследней страничке. Но сначала заголовок «Инесса Федорчук открывает тайны гимназии» аршинным шрифтом наберем на первой полосе. То-то ваше начальство в восторг придет… Кстати, что такое «вруш»?

   – Временный учитель школы, – пояснила Инесса Леонидовна. – Я на пятом курсе на вечернем учусь. Когда диплом получу, стану «убкш» – учитель без категории школы. Потом «ускш» – учитель средней категории школы. В гимназии своя шкала, ее хозяин заведения придумал.

   – Сколько вам лет? – уже спокойно спросила я.

   – Двадцать один год, – пробормотала Федорчук. – Не пишите статью. Анна хорошая девочка, я поставлю ей пятерку в году, в рейтинге до второй позиции подниму.

   – Первую, если я правильно понимаю, занимает Катя Серебрякова? – уточнила я. – Ведь ее отец главный спонсор гимназии. За ней идет Лена Голубева.

   – Ее можно на третью ступеньку передвинуть, – промурлыкала временная учительница школы. – Родители Голубевой нам в последнее время почти не помогают.

   Мне стало противно, я схватила Силу и направилась к двери.

   – Татьяна! – окликнула меня Инесса. – Ваша статья…

   Я выскользнула в коридор, испытывая большое желание залезть под душ и как следует потереться жесткой мочалкой.

   – Тетя Таня, – запрыгала вокруг меня Нюся, – не знала, что ты еще и журналист! Мама говорила, что ты в их больничном морге психологом работаешь, родственников умерших успокаиваешь.

   Аня ничего не знает об особой бригаде, полагает, что Фатима патологоанатом в клинике, а я с ней вместе работаю. И уж конечно, Нюся понятия не имеет, что у тети Тани при себе набор фальшивых ксив на разные случаи.

   – Пишу для души статейки, – пробормотала я. – Аня, не надо никому рассказывать о моей беседе с Инессой. Кстати, подслушивать нехорошо.

   – Словечка не произнесу! – поклялась девочка. – Могила! Но я не хотела подслушивать. Просто дверь плохо закрывается, щель остается, а вы громко говорили. Ой! Наш Силу! Он вернулся!

   Всю дорогу до дома Нюся прижимала к груди розовую игрушку. Так и в лифт вошла – нежно обнимая Силу. Я хотела нажать на кнопку нашего этажа и услышала звонкий голос соседки Светланы Львовны Катуковой:

   – Подождите, пожалуйста! Танечка, привет. Здравствуй, Анечка, давно тебя не видела. Ты опять без шапочки? Март месяц еще не весна. «Пришел марток, надевай пару порток» – так говорили наши бабушки.

   – Вы знакомы? – удивилась я.

   – С твоей милой племянницей? – заулыбалась Светлана. – Очень хорошая девочка. Помогла мне, взяла в подъезде сумки, до двери квартиры донесла. Совсем Анечка на современных подростков не похожа! Игрушечку купили? Очаровательная! Обожаю розовый цвет.

   Кабина затормозила, открылись двери, мы вышли на лестничную площадку, но Катукова не отставала:

   – Уж не помню, в каком году, где-то в начале девяностых, мужу моему Егору, светлая ему память, необычайно повезло – он устроился на работу за границей, в ЮАР. Вы знаете, что там живут пингвины?

   Я поддержала пустую беседу:

   – Вроде в Африке жарко.

   – Тетя Таня, на Восточном побережье Капского полуострова пингвинчиков много, – тоном участника программы «Что? Где? Когда?» доложила Нюся. – Нам по географии рассказывали.

   – Егорушка был мастер на все руки, – неслась дальше Света. – Спецов там жило много, в отеле для персонала обитали в основном русские и украинцы. Ой, так смешно! В обязанности Егора, кроме всего прочего, входило переворачивать пингвинов. После окончания командировки он в качестве сувенира прихватил свое одеяло из гостиницы. Плед дрянь, качество ужасное, но на нем стоит штамп, сейчас уж и не помню точно какой, только там были слова «переворачиватель пингвинов». Муж его на диван в гостиной бросил, друзьям показывал, веселил их.

   Я прислонилась к стене.

   – А зачем пингвинчиков вертеть? – спросила Анечка.

   – Видишь ли, деточка, если они падают на спину, то сами встать не способны, могут умереть, – объяснила Светлана, – поэтому требуется перевернуть их на живот.

   – Прикольно! – захихикала Нюся.

   – Плед у меня на антресоли валяется, найду и тебе отдам, – пообещала соседка. – К чему я про Африку вспомнила? Ах да, розовый мех! Егору в ЮАР хорошие деньги заплатили, он мне шубу в Кейптауне купил, розовую, из синтетики, но смотрелась лучше настоящей. Уж я в ней щеголяла! Подружки от зависти лопались. А потом запихнула манто под потолок, когда надоело. Анечка, твоя новая игрушка точь-в-точь как та моя розовая шуба. Вот полезу на антресоль, найду…

   – Не надо! – хором сказали мы с Нюсей.

   – Еще упадете, ногу сломаете, – добавила девочка.

   – Нет, какой замечательный ребенок! – умилилась Катукова. – Заботится о чужом человеке… До свидания, побежала кота кормить. Представляете, куда-то наполнитель для его туалета подевался. Недавно я пошла в зоомагазин, а там акция была: платишь за одну упаковку, получаешь две. Вторую я на антресольку зашвырнула, у меня лесенка удобная, я по ней птичкой летаю. Утром сегодня полезла за наполнителем, а его нет. Исчез! Куда делся, ума не приложу.

   – Ваш муж случайно не ездил в Каракумы? – осторожно осведомилась я.

   – Откуда ты знаешь? – удивилась Света. – Он участвовал в телепрограмме, где людей подвергали экстремальным испытаниям. Помнится, за конкурс «В ластах по пустыне» ему подарили… э… трубку для плавания. Или я путаю? Заболталась я с вами, а меня Барсик ждет. Вот, пришлось ему новые гранулы покупать, взяла с запахом мышатины.

   Анечка вытащила телефон, открыла фотографии и показала соседке снимок.

   – Ваш муж такую сумочку никогда не привозил?

   Светлана улыбнулась.

   – Нет, ангел мой. На фото изделие из натуральной кожи, а Егор мяса не ел, вегетарианствовал, ботинки зимние носил из фетра, а летом парусиновые. И меня приучил, я тоже к коже животных не прикоснусь. Других не осуждаю, но сама – ни-ни. А ты почему спрашиваешь?

   Нюша глупо захихикала:

   – Просто так. Хотелось ваше мнение узнать, покупать такую или нет.

   – Хорошая девочка! – умилилась Катукова. – Заходи ко мне в гости, с Барсиком поиграешь.

   – Ага, – кивнула Аня.

   Светлана открыла дверь и исчезла в прихожей.

   – Получается, мы у нее сперли шубу и разрезали, – пробормотала я.

   – Не нарочно же, – зачастила Нюся. – Вещи на твоей антресоли лежали. Супер! Сумка не ее! Значит, все-таки твоя.

   – У меня вроде такой не было, – засомневалась я, входя в прихожую.

   – Тетя Таня, а что у тебя на третьей полке в стенке лежит? – вдруг спросила девочка.

   Я напрягла память.

   – Скатерти, посудные полотенца, льняные салфетки.

   Аня развернулась и убежала в гостиную. Я пошла в ванную, намылила руки и услышала радостный вопль Нюси:

   – Не-а! Там чайный сервиз стоит, чашечки в горошек, двенадцать штук, к ним тарелки, сахарница, молочник.

   – Точно, – согласилась я, – подарок твоей мамы на день рождения.

   – Ты про него забыла, хотя стенка рядом. Антресоль высоко, вот ты и не помнишь, что там. Соседка сказала: не моя сумка, она кожаная. Значит, нашенская. Ты обещала ее открыть аккуратно! – кричала Нюся.

   Я начала вытирать руки полотенцем. Надо же, начисто забыла об отмычке. Может, Аня права? Сумка была когда-то мне подарена, я ее не носила, сунула на антресоль и просто о ней забыла? Пора покупать таблетки от маразма. Что-то я стала в последнее время забывчива.

   – Почему не отвечаешь на вызовы? Обзвонился тебе!

   Я вытащила трубку.

   – Ой, прости. Наверное, не слышала.

   Троянов выхватил у меня мобильный.

   – Дай сюда. Так и знал! На кнопочку сбоку нажимала?

   – Нет. Но, может, случайно задела, – засомневалась я.

   – Ты отключила и звук, и вибрацию.

   – Не нарочно же. Нечаянно вышло.

   – За нечаянно бьют отчаянно! – фыркнул Троянов.

   – Если есть что сказать по делу, говори, – велела я.

   Троянов начал загибать пальцы.

   – Первое. Новый сотовый необходимо хорошо изучить, чтобы знать, на что он способен. Второе. Юрий Мамонтов сказал следующее. Ольга за несколько месяцев до смерти купила чай от бессонницы. Она всегда тревожно спала, по несколько раз за ночь вставала, в туалет бегала, потом долго под одеялом ворочалась, но снотворное не пила, считала его вредным. А вот от сбора из трав не отказалась, и он на самом деле ей помог, Ольга перестала ночью носиться по квартире. Далее. Недели за три до смерти она подцепила грипп. Болезнь свалила ее мгновенно, температура подскочила выше отметки сорок. Юрий перепугался, вызвал «Скорую», врачи увезли жену в больницу. На следующий день лечащий врач его огорошил сообщением: «Ваша супруга без сознания, состояние тяжелое». Два дня Ольга не приходила в себя, но потом очнулась и начала поправляться.

   – Где она раздобыла траву? – спросила я.

   – Юрий подробностей не знает, – пояснил Роберт. – Вроде жена говорила, что на работе дали. Но кто – уточнять не стала, а Мамонтов не поинтересовался. Сам он чаек не пробовал, любит обычный черный. Кстати, Ольга его предупредила: «Не бери заварку из пакета, это лекарство для женщин, с фитогормонами, мужчинам сбор противопоказан, у них от него может грудь вырасти и импотенция возникнуть».

   – Хоть Юрий и не особенно сексом увлекался, все равно после такого заявления к сбору не прикасался, – хмыкнула я. И сразу посерьезнела. – Итак, перед нами вырисовывается весьма интересная картина. Десять лет назад Настя Волоколамская получила из рук Заремы сбор для аборта и, выпив его, заболела. У девушки резко поднялась до критической отметки температура, она впала в кому, провела энное время на аппаратах, но потом выздоровела, удачно вышла замуж, стала матерью и сейчас живет счастливо. Андрей Крапивин с год назад получил от своей жены чаек от пьянства. Алина купила сбор у дилерши на работе. Причем, по логике, пакет с заваркой должен был достаться ее коллеге, пришедшей на распродажу БАДов раньше, но гомеопат предложила замечательное средство именно Крапивиной. Почему? Траву собирают в Китае, в удаленном монастыре, а древняя медицина Поднебесной учитывает при лечении многие факторы, на которые европейские специалисты внимания не обращают. Например, знак зодиака больного, дату его рождения и так далее. Гомеопат объяснила, что чай окажет благотворное действие исключительно на мужчину, который родился в середине апреля, с двенадцатого по пятнадцатое число, у него должны быть карие глаза, темные волосы, рост не ниже метра восьмидесяти пяти и размер ноги сорок четвертый. Врач детально расспросила Алину и выяснила: ее муж идеально отвечает всем требованиям.

   – Удивительная удача, – крякнул Роберт, – редкостное везение.

   – И не говори, – согласилась я. – Андрей исправно глотал напиток. Крапивин действительно хотел вылечиться от алкоголизма – ложился в клиники, «зашивался», кодировался, ходил к гипнотизеру, но всякий раз срывался. А китайская трава отлично помогла, он стал хорошо спать по ночам, выбрался из депрессии, работал. Но потом подцепил грипп. У него начался бред, резко взлетела температура, больной впал в кому, но выздоровел, а спустя короткое время понес чушь про привидение.

   – Теперь вернемся к Никите Рязанцеву, – подхватил Роберт. – У него, похоже, была серьезная депрессия – парень не нашел места в жизни, не имел семьи. Справка с перечислением мест его работы смахивает по длине на рулон туалетной бумаги: страховой агент, продавец автомобилей, сотрудник пиар-отдела фирмы, торгующей продуктами, администратор телешоу на кабельном канале, торговец обувью, менеджер по продаже компьютеров, затем холодильников… Все перечислять не стоит. Нигде больше пяти месяцев Рязанцев не задерживался.

   – Тамара Яковлевна говорила, что Кит искал себя, – вздохнула я.

   – Обожаю такие объяснения, – поморщился Троянов. – Сколько раз мы с тобой слышали их от матерей и жен никудышных мужиков, не желающих работать и уютно сидящих на шеях своих женщин! Лучше только фраза: «Мой муж (сын) гениальный художник (музыкант-поэт), он вот уже сорок пять лет пишет нетленное произведение, а когда закончит, весь мир ахнет от восторга». Меня всегда подмывает схватить глупую тетку, встряхнуть ее и спросить: «Сколько раз в день твой «гений» ест? Кто ему в клювике червячков приносит? На чьи деньги талант одевается-обувается?» И ведь такие мужики еще к тому же гнобят своих баб, прививают им комплекс неполноценности, по десять раз на дню вещают: «Ты дура, оцени свое счастье – живешь рядом с великим человеком».

   Я решила слегка остудить пыл компьютерщика:

   – У Рязанцева не было ни матери, ни жены, и он не изображал творца нетленок.

   – Около него хлопала крыльями Леднева, – еще сильнее разозлился Роберт. – Тамара Яковлевна считала Никиту сыном и с детства воспитывала из него мажора. Тьфу прямо! Последние три года вполне взрослый мужик нигде официально не работал.

   – А потом заболел и очутился в больнице в состоянии неадеквата! – воскликнула я. – Тоже, между прочим, чайку волшебного хлебнул. И Леднева при мне постоянно травяной отвар глотала. Мне не налила, сказала: «Купила заварку у женщины, которая БАДами торгует, это лекарство, вам навредить может». А потом выбросилась из окна. Тамара Яковлевна была первой, с кем я говорила, поэтому на ее слова о продавщице добавок я особого внимания не обратила. Но сейчас вспоминаю свою беседу с Мариной Арнольдовной. Та обронила фразу: «Томочка стала пить какой-то настой. Купила сбор трав для Никиты, и тот ему помог, сон наладился. А после того как Кит к Сергею Петровичу в палату попал, Леднева сама стала чай употреблять». Может, я не стопроцентно точно слова Волоколамской процитировала, но смысл передала верно.

   – Похоже, чаек-то с наполнителем был, – сделал вывод Троянов. – Это некий препарат, вызывающий симптомы гриппа, а потом помутнение рассудка и смерть.

   – Рязанцев не умер, – напомнила я.

   – Ну, я бы не назвал его состояние жизнью, – возразил Роберт.

   – А Настя, у которой тоже от зелья Заремы подскочила температура и случилась потеря сознания, выздоровела, живет себе счастливо, – не успокаивалась я.

   – Человеческий организм – тонко налаженный механизм, – наконец-то вмешался в наш разговор до сих пор молчавший Глеб Валерьянович. – В принципе мы устроены одинаково, именно сей факт и позволил развиться науке под названием «Медицина». Но люди не клоны, лекарства действуют на них по-разному. Например, в советские годы пользовался популярностью димедрол. Его прописывали одно время от аллергии, затем стали применять как успокаивающее и снотворное средство. Так вот, сто человек глотали таблетку на ночь и мирно отправлялись бродить по садам Морфея, а сто первый впадал в возбуждение, становился агрессивен. Вероятно, на Рязанцева средство, нам неизвестное, оказало не то действие, на которое рассчитывал отравитель. Что же касаемо Насти… Когда девушка заболела, Павел бросился к ее матери и рассказал про чай для аборта. Марина Арнольдовна, врач по профессии, сообразила, что у дочери сильное отравление, и в кратчайший срок отвезла ее в Мюнхен к профессору Йоргену, всемирно известному токсикологу, который обнаружил в организме Насти следы ведьминого корня. Растение практически истреблено, давно не используется, но я тут приготовил для вас справку, слушайте.

   Борцов поднес поближе к глазам блокнот.

   – «Чтобы отравить человека ведьминым корнем, надо собрать растение, высушить его определенным образом, мелко нарубить, заварить кипящей водой, настоять и дать выпить жертве. Одной порции хватит, чтобы яд заработал. Но действует он не сразу, пройдет месяц, два, три, а то и полгода, прежде чем зелье поразит тело и разум. Сначала человек ощутит лихорадку, могут начаться судороги, понос, рвота, появятся возбуждение или апатия. Некоторые люди умирают на этой стадии, другие оправляются, но их разум постепенно слабеет, возникают пугающие видения, и большинство отравленных сами лишают себя жизни. Противоядия нет».

   Глеб Валерьянович отложил записи.

   – Я зачитал специально для вас осовремененный мною текст из медицинского справочника середины восемнадцатого века. Там еще говорится, что ведьмин корень редко встречается, в России растет только на Кавказе, но не везде, а в одном маленьком ареале. Я поинтересовался работами Йоргена. Тот действительно был великим токсикологом, в свое время написал несколько статей о ведьмином корне, собирался применять его при лечении шизофрении, сообщал о разработанном им противоядии. Если вовремя употребить его, человек остается жив, полностью восстанавливает физическое и психическое здоровье. Но потом ученый отказался от работы с растением, увлекся другими проектами. Йорген умер четыре года назад, сейчас его лабораторией заведует любимый ученик ученого, профессор Генрих Траубен.

   – Муж Насти, – вставила я свое словечко. – И он никогда не расскажет, что было с Волоколамской, когда ее привезли в бессознательном состоянии в Мюнхен.

   – Верно, – согласился Глеб Валерьянович. – К сожалению, российские врачи не очень серьезно относятся к медицинской тайне. Борис Львович Атаманов, молодой психиатр, пытающийся лечить Никиту Рязанцева, сразу рассказал о его состоянии Татьяне. Увидел ее удостоверение и разоткровенничался. Не имел на это права, но распустил язык. А вот европейский медик так не поступил бы, потребовал бы ордер от прокурора. Бесполезно затевать беседу с Генрихом, Настя не только была его пациенткой, но и стала ему женой.

   – А почему при вскрытии Ледневой, Казаковой и Крапивина не нашли яд? – спросил знакомый голос.

   Я посмотрела в сторону двери – на пороге стоял Денис.

   Глеб Валерьянович побарабанил пальцами по столу.

   – Здесь надо учесть три момента. Первый. Крапивин был алкоголиком, полиция не сомневалась, что он вывалился из окна в состоянии белой горячки, поэтому токсикологического анализа не делали. Мамонтова-Казакова совершила самоубийство на глазах у мужа, об отравлении ни одна душа не думала, наличие яда в ее теле не проверялось. В обоих случаях вскрытие проводилось формально. Второй момент. Следует знать, что искать. Ведь теста под названием «Все отравляющие вещества» на свете не существует. О ведьмином корне никто ничего не знает. И как определить наличие в организме следов растения, неизвестно. Лично я даже не представляю, как это сделать, поэтому ничего об отравлении Ледневой сказать не могу. Третий момент…

   – Не надо, – остановил эксперта Роберт, – хватит первых двух.

   – Вот у меня вопрос, – завел Денис. – Интересная штука получается…

   – Жданов! – донесся из коридора голос Лизаветы. – Опять треплешься?

   Денис быстро сел за стол.

   – Мы, – тихо поправил Денис. – Катались туда вместе.

   Елизавета метнула в стажера гневный взгляд и продолжала:

   – Я побегала по этажам, пообщалась с жильцами и выяснила, что Василий попал в секту. Сперва он был милым, улыбался, здоровался с людьми в подъезде или лифте, одевался обычно. Но потом помрачнел, стал носить черное, предлагать соседям религиозную литературу. А затем испарился.

   – В его квартире сейчас живут какие-то тихие люди, очень вежливые, – перебил ее Денис. – Счета за коммунальные услуги, за свет и телефон оплачены. Соседка Пескова по этажу, бдительная гражданка, пошла в полицию и сообщила, что владельца жилплощади давно не видно. Участковый отреагировал – сходил к тем самым тихим людям, а потом объяснил тетке, что Василий ушел в монахи, уехал в Сибирь, там служит богу. Квартиру он сдал официально, есть договор, подписанный Песковым. Никаких претензий с точки зрения закона к брату Риты нет, бумаги оформлены законным образом, через агентство, долги по квартплате отсутствуют, съемщики не шумят, не безобразничают. А уж где Вася решил грехи замаливать, участковому по барабану.

   – Эй! Мне ты этого не доложил! – пришла в негодование Елизавета.

   – Я пытался, но у тебя со мной один разговор: «Заткнись», – огрызнулся Жданов.

   – Ты мне надоел! – заорала Лиза.

   Я похлопала ладонью по столу.

   – Спокойно. Личные отношения выясните в нерабочее время.

   – А оно у нас есть? – по-прежнему на повышенных тонах продолжала Кочергина. – Что у нас вообще есть, кроме работы? Кто похвастается счастливой семейной жизнью?

   – Справедливый вопрос, – произнес мужской голос.

   Я выпрямила спину.

   С каждым человеком от усталости может приключиться истерика. Кочергина прекрасный работник, но сегодня у нее не выдержали нервы. Я хотела посоветовать ей пойти в комнату отдыха, лечь на диван, собиралась сбегать в кафе и притащить ее любимое безе со взбитыми сливками. Знаю, через полчаса после того как съест пирожное, Кочергина успокоится, и мы забудем о ее взбрыке. Но сейчас в офис без предупреждения вошел Иван Никифорович. И что новый шеф подумает о начальнице бригады Сергеевой? Мало того что она отослала ему видеозапись своих кривляний у зеркала в туалете, так еще и не способна управлять людьми, ее сотрудники закатывают во время работы скандалы! Но адекватно отреагировать я не успела.

   – Что, прямо так все закончилось? – спросил Дэн. – Ну, не ожидал! Лизка, ты ничего не напутала? Твой английский несовершенен. Здрасте, Иван Никифорович. Мы тут на десять минут перерыв устроили, Кочергина нам очередную серию американского сериала про сотрудников ФБР пересказывала. Очень интересное кино. И с профессиональной точки зрения полезное. Но оно есть лишь в Интернете на английском. У Лизки с инглишем лучше, чем у остальных, вот мы и попросили ее кое-что прояснить. Только я не верю, что Адель такие слова про семью шефу в лицо бросила. У них там четкая субординация. Неверно ты, Лизавета, перевела. Хотя и эмоционально.

   – Возникли вопросы, – сказала я, снимая куртку.

   – Задавайте! – велел Иосиф Стефанович.

   – Прямо в прихожей? – наигранно удивился Денис. – Мы бы от чая не отказались. На улице сыро, бррр…

   Макинтош ощупал нас взглядом, потом велел:

   – Стойте тут. – И ушел.

   – Хозяин дома так любезен, что прямо неудобно, – хихикнул Жданов. – Следовало торт и бутылку коньяка прихватить – наверняка для нас стол накрывать побежал.

   Я не успела приказать Дэну замолчать: из узкого коридора вынырнул Иосиф. В руках он держал небольшой предмет, смахивающий на детский совок.

   – Отключите мобильники и ноутбуки, – отрывисто велел бывший следователь.

   Мы молча повиновались. Иосиф поводил «совком» вокруг нас, а потом буркнул:

   – Пошли в гостиную.

   – Глупо приходить в ваш дом с «жучками», – улыбнулась я.

   Макинтош молча вошел в просторную комнату, сел в кресло и сухо произнес:

   – Слушаю.

   Я опустилась на диван и начала задавать вопросы, которые пришли в голову Денису. Минут через десять Иосиф откинулся на спинку кресла.

   – Я понимал, что вы можете докопаться до истины, но все-таки надеялся на глупость ребят из вашей бригады.

   Денис ухмыльнулся.

   – Извините, не оправдали ваших ожиданий.

   – Ребята, лучше закройте дело, – посоветовал Макинтош. – Казакова покончила с собой, и точка. Объясните ее мужу: смерть Ольги – стопроцентный суицид, она любовника завела, СПИД подцепила, испугалась и решила поиграть в парашютиста.

   – Здорово! – восхитился Денис. – Круто придумано.

   – Начнете копать, такое на свет вытащите, что сами не обрадуетесь, – пригрозил Макинтош.

   – Мы рискнем, – сказала я. – Не в первый раз! И к вам пришли не с наточенным мечом, хотим поговорить по-дружески. Прослушки нет, приехали к вам домой, не стали приглашать в офис. И мы не отстанем. Будем, как вы выразились, копать. Поднимется шум, пойдет волна. Вам это надо?

   – Уже понял, – мрачно перебил меня Иосиф. – Наслышан о тебе: Таня Сергеева – собака породы питбуль, вцепится – не отпустит.

   Я взглянула на него.

   – Приятно ощущать себя популярной личностью в узких кругах, но давайте вспомним о Зареме Агабишевой. Тонкое чутье питбуля подсказывает мне: вы отлично знаете, что случилось с девушкой.

   Бывший следователь сложил ладони домиком.

   – Вреда от вас больше, чем пользы, попретесь сапогами по хрусталю… Ладно, я не имею права этого рассказывать, но нарушу инструкцию. Иначе вы своей активностью только навредите. Женщины по имени Зарема Агабишева никогда не существовало, есть Зинаида Павловна Мухина, москвичка, идеально владеющая несколькими диалектами народов Кавказа. Ее мать родом из тех краев, с дочерью общалась на родном языке. Павел и Гаянэ Мухины работали в нашей структуре, дочь пошла по стопам родителей.

   Я замерла в кресле, боясь пропустить хоть слово из рассказа Иосифа…

   Олигарх Николай Федорович Холодов случайно заинтересовал начальство Макинтоша в конце 90-х годов прошлого века. Сотрудники, наблюдавшие за неким гражданином, установили, что их объект, прилетев в Москву из одной арабской страны, встречался с Аишей. Если бы жена Николая открыто пришла в дорогое кафе и пообедала там с гостем столицы, их рандеву не сочли бы чем-то особенным. Но супруга магната приехала в отдаленный район Москвы, причем не на своем автомобиле с личным шофером, а в метро. И одета она была не в одежду от мировых брендов, а в самую простую, купленную на вьетнамском рынке одежку. Наружное наблюдение засекло незнакомку, звонящую в квартиру, куда незадолго до того пришел иностранец, за которым велась слежка. Дальше понятно: личность посетительницы установили быстро.

   То, что Холодов обожает супругу, находится у нее под каблуком и готов выполнить все ее просьбы, подчас неразумные, было хорошо известно многим. Макинтош с командой начали присматривать за Аишей, и когда та открыла приют для девушек-мусульманок, предположили, что он является прикрытием для террористов. Но никаких улик против Холодовых не было. Решили внедрить в их ближайшее окружение своего сотрудника. Им стала Зинаида Мухина. Молодой женщине составили крепкую легенду, сделали документы на имя Заремы Агабишевой, она отправилась в приют просить помощи. Зарему там встретили приветливо, показали врачу, выделили ей место, где спать, кормили, а через семь дней сказали:

   – Нашли тебе работу уборщицы в частном вузе. Там тебе дадут комнатку в общежитии, будешь получать зарплату.

   Зарема отправилась в институт. Но через неделю снова толкнулась в приют и попросила у дежурной:

   – Можно встретиться с госпожой Аишей? Хочу ее поблагодарить, у меня все хорошо.

   – Вот и прекрасно, – ответила дежурная. – Аиша терпеть не может, когда ей говорят спасибо. Живи спокойно.

   Зарема попыталась хоть как-то зацепиться в приюте.

   – Давайте помогу вам, полы помою, на кухне подежурю.

   – Не надо, – остановила ее администратор, – у нас тут людей полно. Ты нам ничего не должна, расслабься.

   Макинтош понял: первый этап операции провалился, действовать через приют не стоило, надо искать иные пути проникновения в семью Холодовых. Через пару дней «Зарема» сообщила, что в институте, где она работает, учится Федор, сын Николая и Аиши.

   Перед ней поставили задачу проникнуть в круг лучших друзей Феди, стать там своим человеком, напроситься в гости к Холодову-младшему, понравиться его матери, завоевать ее доверие, рассказать той «правду» о своих братьях, которые борются за свободу родины, стать помощницей Аиши. А лучше всего будет, если Федор влюбится в «Зарему» и захочет на ней жениться. Сами понимаете, за неделю такое задание нельзя выполнить. И спешить тоже нельзя, один неверный шаг – и вся тщательно подготовленная операция с треском провалится…

   – Почему вы сделали агента поломойкой? – удивился Денис, перебивая рассказчика. – Студентке легче выполнить задачу, ее бы сразу приняли в свой круг. А на уборщицу студенты не посмотрят.

   Макинтош щелкнул пальцами.

   – Психологический момент! Аиша испытывала сострадание к тем, кто попал в трудные обстоятельства. А наша Зарема из бедной семьи, отдана замуж помимо воли, ее принесли в жертву, чтобы получить покровительство богатого мужика. Вспомните биографию самой Башир. Она, по нашим сведениям, пошла в загс без особой любви к Николаю, хотела помочь отцу-матери-сестрам. У Аиши жизнь сложилась шоколадно, у Заремы – нет, она теперь в бегах. Общность судьбы должна была вызвать у госпожи Холодовой расположение к новой подопечной, а то, что той не повезло, как самой Аише, – желание приголубить Агабишеву. К студентке таких чувств у Холодовой не возникло бы. Да и бедная мусульманская девочка не отправится в столицу на учебу. А если стала первокурсницей, значит, она из обеспеченной семьи, дочь любящих и совсем не религиозных родителей, голода-холода не знала, такая сочувствия не вызывает. А у Аиши главная черта характера – сострадание, играть следовало на нем. Пойми, стажер, такие операции тщательно готовят, на кону не только успех дела, но и жизнь агента, поэтому изучают и учитывают все обстоятельства.

   – Жданов уже не стажер, – поправила я Иосифа Стефановича, – Денис полноправный сотрудник бригады. И меня тоже удивило, что Зарема бегала с тряпкой. Золотой мальчик Федя мог вообще не заметить уборщицу, поскольку жил в доме, набитом прислугой, привык к ней, считал мебелью.

   – Неверно, – отрезал Иосиф. – Холодовы хорошо воспитали парня, он не был снобом, не оценивал людей по количеству имеющихся у них денег. Позже Федор женился на Рите Песковой, у которой ни рубля не было, а из приданого имелись рваные чулки. А наша Зарема была редкая красавица, мимо которой не пройти, и она умела привлечь к себе внимание. Осечка случилась потому, что у Холодова-младшего уже был роман с Ритой и на других девушек он не глядел. Тогда агенту велели примкнуть к компании через Никиту Рязанцева.

   – А-а-а… – протянул Жданов. – Теперь понятно. А то у меня в голове крутился вопрос, почему всю компашку задержали, Федора же не тронули. Подумал, что вы побоялись сцапать наследника Холодова – никаких улик, кроме доноса, не было, Николай мигом нанял бы лучших адвокатов, скандал, однако, получился бы. Сейчас туман развеялся: Федя был вам нужен свободным.

   Макинтош оставил замечание Дениса без комментариев и заговорил снова.

   Рязанцев откровенно рассказал Зареме о проблеме, и та мигом скорректировала свое поведение. Если уборщица шла со всеми в кино, она не повязывала платок, надевала юбку покороче, охотно смеялась. А вот в тот день, когда Федя позвал всех к себе на день рождения, явилась в дом Аиши в темном платье до середины колен, с элегантной косынкой на роскошных волосах. Мать Холодова обратила внимание на красавицу мусульманку и поговорила с ней. Зарема напомнила ей, что они уже виделись в приюте.

   Через день Федя сказал девушке:

   – Ты моей матушке очень понравилась. У нее скоро юбилей, она пришлет тебе приглашение.

   Зарема ликовала: наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки, уж она постарается, чтобы дальше все пошло как по маслу.

   Желая стать своей в институте, завоевать расположение студентов, Зарема начала составлять и недорого продавать разные чаи. Сборы трав покупала в аптеке, а как правильно заваривать питье, ей объяснили специалисты, готовившие операцию. Ничего сверхъестественного Зарема не применяла: валериана, лимонник, эхинацея, пустырник и прочее давно используются в медицине, в правильной дозировке не наносят вреда человеку. За напитки девушка брала копейки и вскоре стала весьма популярной среди студентов и аспирантов…

   – В том числе сумела понравиться даже Тамаре Яковлевне Ледневой. Комендант общежития стала попивать ее варево, купировавшее мигрень, – отметила я.

   – Верно, – согласился Макинтош. – Наша Зарема умела, повторяю, расположить к себе людей, она прирожденный психолог с отлично развитой интуицией и специальным образованием, гений налаживания контактов. Порой чересчур близких, как в случае с Рязанцевым. Никита потерял голову и сделал Агабишевой предложение. А это была настоящая катастрофа. Вот смотрите, какой расклад получился. Если девушка примет предложение, она погубит все дело. Невестка Виктора Рязанцева автоматически перестанет быть интересной для Аиши, с которой у Заремы только стал налаживаться контакт. А если она откажет парню, его друзья разорвут с ней отношения, Федя ее более в дом не пригласит. Надо было как-то охладить Никиту. И тут случилось непредвиденное – в нашу общественную приемную приперлась Казакова и донесла на… террористическую организацию.

   Макинтош оперся локтями о широко расставленные колени.

   – Оцените ситуацию. Агабишева наш сотрудник, но операция проводилась в условиях строжайшей секретности, о ней знало несколько человек. Попади Ольга к кому другому, не ко мне, ее могли бортануть, девица бы отправилась в другое место, например в районное отделение милиции. Счастье и невероятное везение, что она притопала в приемную именно в день моего дежурства. Но слушайте дальше…

   Услышав заявление Казаковой, Макинтош растерялся. Он-то понимал, что ее заявление – ложь, поэтому жестко надавил на аспирантку. Та разрыдалась и рассказала правду. Пойти в приемную и донести на Агабишеву ее попросил… Виктор Петрович Рязанцев.

   Ректор некоторое время назад пригласил Олю в свой кабинет и сказал:

   – Боюсь, не получится оставить тебя на кафедре после окончания аспирантуры. Да и вообще не знаю, сможешь ли ты защитить диссертацию, к работе много вопросов, она сырая, неоригинальная.

   Бедная Ольга почти потеряла сознание, пролепетала:

   – Мне очень надо получить кандидатский диплом и работу в Москве. Моя мечта – жить в столице. Что нужно сделать для ее осуществления?

   Виктор Петрович понизил голос:

   – Знаешь, как в жизни бывает: ты помогаешь мне, я тебе…

   – Я готова на все! – пылко заверила аспирантка.

   Рязанцев встал, запер кабинет и изложил свое условие. Казаковой необходимо прийти по адресу, который он ей даст. Никаких документов у нее там не потребуют, можно назвать не свое, а любое другое имя. Девушка должна сказать, что она видела, как Зарема Агабишева впускает поздними вечерами в здание института подозрительных лиц, решила проследить за ней и услышала, как та обсуждает с очередным посетителем план взрыва в расположенном рядом с учебным заведением кафе, где собираются высокопоставленные чиновники.

   – Ой! – испугалась Ольга. – Страшно такое сделать!

   Глава института принялся уламывать аспирантку:

   – Ничего опасного в этом нет. Я точно знаю, что Зарема затевает нехорошее, у нее вся семья бандитская. А ты подруга Никиты. Неужели позволишь ему загубить свою жизнь? Зарема втянет Кита в террористическую деятельность, мальчика посадят. Сейчас еще можно его спасти. Если ты согласишься помочь, я тебе гарантирую беспроблемную защиту, жилье, постоянную прописку и место в институте. Если нет, то ты ничего не получишь. Подумай до понедельника и возвращайся с ответом. Только не проговорись Киту или вашим общим друзьям о нашем разговоре! Иначе вытурю тебя из столицы в два счета, и кандидатом наук ты никогда не станешь.

   Казакова в полуобморочном состоянии побрела в общежитие, понимая, что попала в западню. Становиться лжедоносчицей не хотелось, но ведь в случае отказа Виктор Петрович жестоко отомстит ей.

   Представляете, в каком настроении была Ольга? Добравшись до своей комнатки, она, еле живая, рухнула в постель и, несмотря на белый день, крепко заснула. Разбудил ее Паша. Он злым голосом поинтересовался:

   – Заболела?

   – Нет, – пробормотала Оля, – устала очень.

   – Хорошо, что ты здорова, – обрадовался Бубнов. – Поговорить надо.

   – Может, в другой раз? – вяло попросила Казакова, которой было хуже некуда.

   – Нет, именно сейчас, – отрезал Павел. – В общем, так. Между нами все кончено. Ты мне надоела – замучила своим воспитанием, затерроризировала замечаниями, требованиями жить так, как кажется правильным тебе. Я люблю другую. Хотел раньше правду сказать, да я, дурак, жалел тебя, боялся, что заработаешь нервный срыв, не сможешь диссертацию в срок написать и защитить. Ребят просил: «Помогите, сделайте вид, что у нас с Ольгой все по-прежнему, ей очень важно получить кандидатский диплом, она ради него с первого курса пахала». И Настя тебя жалела, теребила Никиту: «Поговори с отцом откровенно, пусть у Ольги на Совете проблем не возникнет. И ей надо получить место на кафедре. Мы с Пашей не виноваты, что полюбили друг друга, но Оля будет страшно переживать, необходимо для нее что-то хорошее сделать». Тебя все оберегали, а ты… Ты просто скотина! Зачем ходила к Марине Арнольдовне и наговорила гадостей? Я хотел разойтись с тобой мирно, остаться друзьями, но теперь не желаю с тобой даже разговаривать. У нас с Настей должен родиться ребенок, мы скоро поженимся, а ты хоть сдохни над своей диссертацией!

   – Никуда я не ходила! Марина Арнольдовна врет! – закричала Ольга, которая на самом деле в припадке ревности и обиды бегала к старшей Волоколамской, надеялась, что та разорвет связь дочери с Павлом. – И скотина не я, а ты. Со мной спал, пользовался моей добротой, а сейчас решил переметнуться к богатенькой москвичке? А если я Анастасии кое-чего расскажу? Ну, например, что мы с тобой в четверг вот в этой комнате на этой кровати делали. Берегли они меня… Анекдот! Я сразу догадалась, что вы с Настькой трахаетесь! Это я тебя оберегала, скандал не затевала.

   Бубнов отвесил Казаковой пощечину, пригрозил:

   – Только попробуй хоть слово Настюше сказать, жива не будешь…

   Бывший возлюбленный ушел, хлопнув дверью, а Оля разрыдалась. Это был самый черный день в ее жизни.

   Девушка проплакала до утра. Выходные она провела не выходя из комнаты. Впала в ступор: не ела, не пила, лежала на кровати, глядя в потолок. В ночь с воскресенья на понедельник оцепенение прошло, в душе Ольги появились злость и сильное желание отомстить всем: Паше, Насте, остальным ребятам, которые находились на стороне Волоколамской и Бубнова. Никто из них не отчитал Бубнова за то, что тот стал нагло изменять Оле. Она давно поняла: Павел стал чужим. И даже вычислила соперницу. Но надеялась, что та поиграет в любовь с ее гражданским мужем и бросит его. Ну зачем Насте нищий Пашка? Родители подберут дочке ровню. А чтобы Марина Арнольдовна разобралась в происходящем, она и сбегала к владелице клиники, рассказала о том, как некрасиво ведет себя Анастасия – спит с чужим мужчиной. Казакова надеялась, что мать вломит дочери. Потому что отлично помнила, какой скандал видела именно по такому поводу, еще будучи школьницей.

   На том же этаже, где жила семья Оли, в соседней квартире обитали Анна Георгиевна и ее дочка Лена. И вот как-то зимой в мороз мать выгнала Елену раздетой из дома, выкинула с балкона ее вещи, орала на весь двор:

   – Ах ты дрянь! Связалась с женатым! Опозорила меня! Пошла вон, ты мне не дочь!

   Весь двор, затаив дыхание, наблюдал за этой сценой. Люди знали, что Лена спит со своим начальником. И чем закончилась буря? Девушка испугалась, прекратила отношения с боссом, вышла замуж за парня, которого ей нашла мать. А одиннадцатилетней Оле бабушка сказала:

   – Запомни: на чужом несчастье свое счастье не построишь. Но если кто на твой каравай рот разинет, защищайся. Мужа не пили, смысла в том нет, сразу беги к матери разлучницы, она с поганкой разберется.

   Да видно, в провинциальном городке, где выросла Казакова, были одни порядки, в Москве же дело обстояло иначе. Марина Арнольдовна спокойно выслушала Ольгу, а потом выставила ее из кабинета. Волоколамская, похоже, не устроила дочери скандала, но сообщила о визите Оли своей ненаглядной Настеньке. Та нажаловалась Паше, и он порвал с ней. И как развернутся события дальше? У Бубнова с Волоколамской родится ребенок, Марина Арнольдовна устроит свадьбу, Пашка получит все, о чем мечтал, друзья останутся с ним. Кардиолог, которая дружит с Виктором Петровичем, попросит его завалить Олю на защите. Ей не надо, чтобы ее распрекрасная дочурка ревновала мужа к бывшей любовнице, и она сделает все, чтобы убрать ту с горизонта. И что получается? Всем будет хорошо, кроме нее, Оли. Ну, погодите, дорогие, я вам всем покажу!

   В понедельник девушка побежала к Виктору Петровичу и согласилась донести на Зарему. Ректор моментально, прямо при ней, позвонил председателю Ученого совета и сказал:

   – Казакова должна быстро защититься. Это моя личная просьба. Поставь ее вне очереди.

   И события завертелись со скоростью бешеной белки. Довольно скоро Ольгу поздравили с успешной защитой и велели собирать пакет документов, которые отправятся вместе с диссертацией в ВАК, где ей выдадут диплом кандидата наук. Дальше – больше. Через неделю в паспорте Оли появился штамп не временной, а постоянной прописки. Блок из двух комнат, где она жила, волшебным образом стал считаться квартирой.

   – Не стану тебе рассказывать, чего мне стоило проделать этот финт, – произнес Виктор Петрович, отдавая ей документы. – Но есть ложка дегтя: пришлось оформить постоянную прописку и Бубнову. Иначе не получалось, он ведь в том же блоке, что и ты, был временно на учет поставлен. Ну да разберетесь с Павлом потом. Место на кафедре получишь после того, как выполнишь мою просьбу. Пора тебе за дело приниматься…

   Иосиф Стефанович закашлялся.

   – Интересно, как ректор сделал комнаты общежития частной квартирой? – восхитился Жданов. – Когда Бубнов умер, его попросту забыли выписать, кто-то накосячил. А Ольга, выйдя замуж за Мамонтова, сменила место жительства. Мы сначала подумали, что Павел жив, он же числится в доме. Татьяна поехала к Ледневой, а та прикинулась, будто ничего ни о ком не знает, о кончине Павла промолчала и…

   Я наступила парню на ногу. Дэн ойкнул и примолк. Иосиф Стефанович справился с кашлем.

   – В субботу около полуночи Казакова появилась в моем кабинете. Старший Рязанцев велел донести исключительно на Зарему, имя Никиты упоминать не следовало. Однако у Ольги был свой план. Свежеиспеченный кандидат наук понимала, что Кита и всех его друзей тут же задержат, и собиралась объяснить ректору, что Рязанцев и остальные не скрывали своих дружеских отношений с Агабишевой, поэтому их и арестовали. Но я, опытный следователь, мигом поймал доносчицу на лжи.

   – Эх, молодо-зелено… – усмехнулся Макинтош. – Я уже давно не удивляюсь поступкам людей. Они часто совершают глупости, мало кто может просчитать свои действия на два шага вперед, правильно оценив их последствия. И злоба вкупе со страхом, с ненавистью не лучшие советчики. Рязанцев очень хотел избавиться от Заремы, Казакова решила отомстить всем, черт услышал их мысли и благословил эту парочку. Да и неинтересно мне, что в их головах кипело, когда подлость задумывали, важен итог. Казакова сплясала под дудку Виктора Петровича свой танец, а я решил стащить шляпу с полученными ими за выступление монетками.

   По лицу следователя скользнула довольная улыбка.

   – План, в сущности, был прост, – продолжил он. – Зареме до сих пор не удалось стать своей в доме Аиши. Мать Федора симпатизировала Агибашевой, но дальше дело не двигалось, воз застрял на месте. Значит, надо было толкнуть тележку. Вот я и решил: пусть у нас будет донос. Мы задержим развеселых парней и девиц, включая Казакову, а Зарема кинется к Федору, быстро спрячет его в своей комнате. Затем помчится к Аише со словами: «Я укрыла Федю, наших друзей взяли за драку, увезли из института в неизвестном направлении. Меня тоже хотели сцапать, но я успела убежать и заодно увести вашего сына. Очень странно, что всех схватили за простую потасовку, что-то тут не так, вероятно, опасность грозит и вам». И как мать потом станет относиться к уборщице? Агабишева могла сбежать, раствориться без следа на одном из столичных рынков, а она, рискуя собой, укрыла парня, прилетела предупредить свою благодетельницу. Такое не забывается! Если после этого Зарема не стала бы для супруги олигарха близким человеком, я готов был навсегда отказаться от просмотра футбольных матчей.

   Макинтош усмехнулся.

   – Мы собирались подержать молодежь несколько денечков, устроить им серию допросов, расспросить о Зареме, о ее террористической деятельности. Затем дать понять задержанным, что бывшая уборщица непременно продолжит бороться за права своего народа, невзирая на грозящую ей опасность, а потом отпустить студентов, велев им молчать. Зарема в институт не вернется – ее же ищут, могут арестовать. Аиша оставит уборщицу у себя. Первая часть плана по внедрению сотрудника в ближайшее окружение Холодовых будет завершена.

   – И вы не опасались, что Андрей или Вася с Ритой, придя в гости к Федору, столкнутся с Заремой? – удивился Денис. – А Рязанцев наверняка стал бы искать свою возлюбленную. В общем, ваш план провалился. Холодовы спешно уехали из страны в Англию, Аиша бросила приют. И если она помогала террористам, то перестала этим заниматься.

   Хитро улыбнувшись, Макинтош отвернулся.

   – Денис, – тихо сказала я, – следователь придумал многоходовку. Иосиф Стефанович умный человек с талантливой командой. Он и рассчитывал на такой эффект. Мать, чтобы защитить сына, точно отправит его за кордон, пошлет Федю к своим друзьям, Зарему она перебросит вместе с ним. Парень стопроцентно был в курсе ее дел и помогал ей, а Николай Федорович спонсировал любые проекты жены. Чем займутся семья и Агабишева на чужбине? Начнут активно сотрудничать с разными кругами эмиграции, организуют приют для тех, кто нуждается в материальной и моральной помощи. Вспомни, почему Холодов привлек внимание к себе? Аишу заметили в момент ее встречи с гражданином одной из арабских стран. Супруга олигарха давно была связана с иностранцами. Мать вынудили спрятать Федю за границей, родители улетели к нему. Зарему взяли с собой, ведь она самоотверженно спасла Федора от ареста. Таким образом, агент спецслужб оказался в центре международного терроризма. И задуманное удалось сполна. Я права, Иосиф Стефанович?

   Макинтош снова усмехнулся.

   – Умная девочка, Таня… Мы полагали, что Аиша сразу отправится вместе с сыном и Заремой за кордон. Но вышло иначе. Холодовы сначала перебросили в Англию Федора и Маргариту, они сыграли спешно свадьбу и отослали молодоженов, а уж потом сами покинули Москву. Вот ты, Денис, вижу, вопросы задавать любишь. Почему тогда не поинтересовался: как же Феде и Зареме, которых вроде ищут, чтобы допросить, удалось через границу спокойно перебраться? Николай Федорович на все кнопки нажал, чтобы меньше чем за пять дней обустроить свадьбу, получение виз для новобрачных и Заремы. Поверь, последнее совсем не просто. Но мы-то знали, что он благополучно все барьеры минует. Чего молчишь? Это был самый стремный момент: если беспрепятственно пропустим молодоженов и Агабишеву, которая изображала горничную счастливой пары, у старших Холодовых может зародиться подозрение: вдруг неспроста все прошло без сучка без задоринки?

   – Ну… им могли сделать другие паспорта, – предложил Жданов.

   – Вероятный вариант, – согласился Макинтош. – Но тогда потом, в Великобритании, начались бы проблемы. Скажем, их не впустят в страну, обнаружив, что ксивы левые. Нет, мы знали, троица отправится под своими именами, значит, Николай Федорович попытается найти выход на погранслужбу аэропорта. И точно, Холодов именно так и поступил. Ему удалось найти продажного пограничника, который хотел получить квартиру в Москве. В общем, улетели птички спокойно.

   Иосиф засмеялся.

   – Надеюсь, вы не отняли у этого парня квартиру? – вздохнула я. – Он хорошо сыграл свою роль. Значит, Зарема сейчас в Великобритании, так ведь, Иосиф Стефанович? Наверное, вышла замуж за обеспеченного человека, который понятия не имеет, кем на самом деле является его жена. Ну и, конечно, она давно не Агабишева, сменила фамилию. Но по-прежнему верно служит Аише и информирует боссов в Москве.

   Макинтош сложил руки на груди.

   – Татьяна, я давно отошел от дел, ныне тихий пенсионер с плохим состоянием здоровья. Служба в далеком прошлом, поэтому кто, где и что сейчас делает, меня не колышет. Но, учитывая свою прежнюю профессию, я исключительно из солидарности решил вам помочь, рассказал то, на что не имел права.

   – Откровенным вы стали не сразу, – ущипнул следователя Жданов, – сначала наплели нам разного вздора. А потом поняли: убийца убирает тех, кто был связан с той историей, неровен час – до вас доберется. Да, вы на самом деле пенсионер. Сейчас в вашем ведомстве другие люди работают, другие начальники рулят. Кто помнит Иосифа Стефановича? А ведь это он блестяще провел операцию по внедрению «Заремы». И что вы получили за свое старание? Премию размером в оклад?

   – Ну ты и сказал… – засмеялась я. – Месячная зарплата – солидная сумма, на нее в системе не разорятся, думаю, обошлись устной благодарностью. Не знаю, как у вас, Иосиф Стефанович, а у нас ругают охотно, хвалят же после дождичка в четверг, если в пятницу на Лысой горе золотые яблоки зацветут. Но Денис прав, вы в зоне риска. Подумайте, кто и почему может мстить, да еще через столько лет. У нас никаких подозреваемых, кроме Заремы, нет. Да и откуда им взяться? Крапивин и Казакова мертвы, со своими вторыми половинами они познакомились спустя несколько лет после истории с Агабишевой. Никита в психиатрической больнице, неконтактен. Василий Песков в монастыре, Рита и Федор в Англии, Настя Волоколамская в Мюнхене, никто из них в Москву давно не приезжал. У Анастасии есть мать, но у нее нет ни малейшей причины мстить бывшим друзьям дочки. Она бы еще могла злиться на Бубнова, но Павел умер в вашем следственном изоляторе. И парень был сиротой. Тамара Яковлевна, нежно любившая Никиту, выпрыгнула из окна. Ее смерть я склонна считать случайной – Леднева стала пить чай, который приобрела для Никиты. Человек, который задумал отомстить честной компании, не хотел навредить никому из посторонних, поэтому, отдавая заварку Алине, предупредил, что она подходит исключительно Андрею, а у остальных может вызвать рак. Тамаре Яковлевне спели про онкологию груди, которая у Ледневой стопроцентно начнется, если та выпьет напиток. В первом случае это сработало, а с Тамарой нет – убийца не знал, что у нее уже был такой диагноз и после радикальной операции у Ледневой отсутствует орган, болезнью которого ее пугали. Комендант общежития была тесно связана с Рязанцевыми, но не состояла в списке обреченных на смерть, иначе бы ее не информировали об опасности напитка.

   Иосиф Стефанович сидел изваянием, Денис притих, стало слышно, как тикают настенные часы. Я не выдержала первой:

   – И совсем не понимаю: за что их убивать? Нет мотива. Почему мститель активизировался сейчас, спустя столько лет? Отчего после освобождения все ребята бросили учебу, не получили дипломы и не смогли хорошо устроиться в жизни?

   – Казакова стала кандидатом наук, – напомнил Денис.

   – Верно, – согласилась я, – но она защитилась до ареста, а выйдя на свободу, начала прыгать с одного малопрестижного места работы на другое. Потом выскочила замуж за человека, которого, думается, никогда не любила, и не рассказала ему о своем высшем образовании, об имеющейся степени. Помнишь, как Мамонтов, сидя в нашем офисе, толком ничего не мог сообщить о жене? Не знал ни о ее детстве, ни о родителях, ни о том, чем она занимается на работе. А на мой завуалированный упрек в безразличии к супруге ответил: «Домой не следует таскать служебные проблемы, жена должна заниматься исключительно мужем. Что у нее было до меня, как она жила, неинтересно». Может, Ольга выскочила замуж за Мамонтова именно из-за его патологического нежелания интересоваться ни прошлыми, ни настоящими ее делами?

   Макинтош встал.

   – Пошли на кухню, в горле пересохло, я поставлю чайник. Они все вместе убили человека, вероятно, в этом причина того, что сейчас происходит.

   Я, успевшая подняться и сделать шаг, остановилась.

   – Кого убили? Когда? Где?

   – Пить хочется, – вздохнул Иосиф.

   Мы с Денисом переместились в небольшую кухоньку, уселась на узенький полукруглый диванчик и молча уставились на следователя. Он открыл шкафчик, достал жестяную банку, аккуратно насыпал прямо в кружки заварку и продолжил:

   – Допрашивать задержанных я начал сразу, задавал всем вопросы о Зареме. Меня интересовала не мифическая террористическая организация, а совсем иное: что они знают об Агабишевой, не прокололась ли та в чем-нибудь. Характер человека ярко проявляется в экстремальной ситуации, и студенты не стали исключением. Крапивин испугался так, что начал заикаться, его прямо трясло. Но несмотря на страх, он говорил: «Зарема ничем плохим не занимается, нам никаких предложений помогать бандитам не делала. Ее оговорили, Агабишева только травяным чаем торгует, больше ничего противозаконного». Рязанцев и брат с сестрой Песковы твердили то же самое. А вот Бубнов… Тот повел себя иначе.

   Макинтош налил в кружки кипяток, начал рыться в шкафу в поисках сахара, но говорить не переставал…

   Павел сохранил внешнее спокойствие – не трясся, как Андрей, не краснел, как Никита, не рыдал, как Рита. Бубнов сел на указанный стул и, услышав от Иосифа Стефановича первый вопрос, угодливо произнес:

   – Я всегда хотел защищать свою страну от мрази.

   – Агабишева, по вашему мнению, и есть та самая мразь? – уточнил следователь.

   – Иначе бы вы не интересовались ею, – хмыкнул Паша. – Я готов рассказать о Зареме все, что вам надо, подпишу любые показания. Если отпустите меня, буду следить за ее лучшим дружком Никитой. У него небось тоже рыло в пуху, да и остальные не лучше. Агабишева вечно с Ритой Песковой шепталась, к Федьке Холодову липла. Я могу поработать вашим секретным агентом. Бесплатно. Только отпустите! Лида не переживет моего позора, ради нее я на все готов.

   Иосиф не удивился заявлению парня, в его кабинете и раньше бывали подобные личности. Он выслушал Бубнова, велел отвести его в камеру и отправился к боссу, который сам курировал операцию по внедрению Заремы. Совещание проходило в обстановке строжайшей секретности, длилось оно долго, не один час. Когда Макинтош наконец-то вернулся в свой кабинет, раздался звонок телефона, и голос сотрудника, в чьем ведении находилось местное СИЗО, расположенное в том же здании, сообщил:

   – У нас ЧП. Убит Бубнов.

   Иосиф Стефанович приказал начальнику следственного изолятора немедленно подняться к нему в кабинет и доложить подробности.

   Тут придется сделать небольшое отступление и рассказать о Валентине Николаевиче Григорьеве, тогдашнем заместителе Макинтоша.

   Об операции по внедрению Заремы Григорьев не знал, но среди сотрудников были люди, желавшие подружиться с Валентином, заручиться его покровительством и активно не любившие слишком требовательного, нетерпимого к чужим ошибкам Макинтоша. Наушники Григорьева тоже понятия не имели о планах в отношении Агабишевой, но кто-то шепнул Валентину, что Иосиф Стефанович поймал крупную рыбу, накрыл террористическую студенческую организацию и сейчас пытается расколоть ее членов. Карьерист заволновался, пошел к Иосифу в кабинет, чтобы узнать подробности и возмутиться, почему его, второе лицо в отделе, не проинформировали о задержании. А там выяснил, что Макинтош пять минут назад ушел на совещание, и решил, нарушив служебную инструкцию, сам поговорить с террористами.

   На беду, первым на допрос он вызвал Бубнова, и Павел спел ему ту же песню, что Иосифу. Григорьев потер руки, продиктовал парню нужные показания. Потом стал кричать на остальных:

   – Говори правду, иначе никогда солнца не увидишь! Твой товарищ Бубнов вас всех уже сдал!

   Но перепуганный насмерть, заикающийся Крапивин, Рита Пескова, Оля Казакова, Никита Рязанцев и Василий начисто отрицали наличие террористической организации, в один голос твердили:

   – Зарема ничем таким не занималась, мы просто дружим, в кино вместе ходим.

   Григорьев, не ожидавший от сопляков подобного поведения, рассвирепел. Он очень хотел до возвращения Иосифа с совещания выбить из задержанных признательные показания, а потом побежать наверх с докладом. Пора Макинтошу, не способному правильно вести допросы, подвинуться. Валентин не знал, сколько времени у него в запасе, и начал действовать решительно. По его приказу всех задержанных, включая девушек, перевели в одну камеру и туда же впихнули Бубнова. Ясное дело, в помещении велось скрытое аудио– и видеонаблюдение. Григорьев сам сел у монитора, предполагая, что ребята сейчас налетят на предателя, разгорится скандал, в процессе которого будет высказано много интересного…

   Макинтош замолчал и снова потянулся к жестяной бане с заваркой.

   – И наивные, никогда ранее не имевшие дел ни с милицией, ни тем более с вашим ведомством ребята попались на крючок, – пробормотала я. – Они не знали, что подельников никогда не помещают вместе, что женщин запрещено отводить в мужские камеры, не подумали о прослушке, дали волю эмоциям.

   – Так и было, – кивнул Иосиф. – Сначала все скопом просто орали на Павла, потом Рязанцев его ударил, опрокинул на пол, остальные бросились на Бубнова, начали его избивать.

   Жданов поежился.

   – А Григорьев смотрел?

   – Ну да, ждал, когда кто-то произнесет нужные ему фразы, поэтому не вмешивался, – предположила я.

   Макинтош взял чайник.

   – Растащить задержанных подонок приказал, когда Бубнов перестал шевелиться. Мы потом сто раз прокручивали видеозапись, пытались понять, кто же его убил. А после вскрытия стало ясно: все. Рязанцев сильно ударил Павла по ребрам, одно сломалось и проткнуло легкое. Рита стукнула Бубнова по виску. Удар был не сильным, но она попала в самую тонкую часть височной кости и проломила ее. Крапивин… Ребята, вам нужны эти подробности?

   – Думаю, нет, – мрачно ответила я. – Обойдемся без них. И как завертелись дела дальше?

   Иосиф Стефанович обхватил ладонями кружку.

   – Мы на совещании пришли к решению, что задержанных нужно отпустить. На то имелось несколько причин, но не стоит сейчас их все перечислять. Скажу только, что нашей основной задачей являлось тихое внедрение Заремы, шум был категорически не нужен. Расклад получался такой. Если Рязанцев и КО не вернутся в институт, поползут слухи, начнутся разговоры, фамилия Агабишевой непременно в них всплывет – Заремы-то нет на работе. Об ее отношениях с Никитой знали многие. В институте был факультет журналистики, студенты работали фрилансерами в разных газетах. Если бы информация попала в желтую прессу, та подняла бы вой, у нас обожают защищать тех, кто угодил за решетку. Репортеры будут делать из Заремы великомученицу, могут поехать на ее родину, побеседовать с родителями, подключится телепрограмма «Болтаем о разном». Вдруг да и всплывет, что Агабишева-то не Агабишева? Конечно, мы подготовились отлично, «родственниками» Заремы стали наши сотрудники из местных, так называемых «спящих агентов». Прокол был маловероятен, но исключить его полностью нельзя. А на карту поставлено слишком много. Поэтому компашку отправили по домам с наказом навсегда забыть обо всем произошедшем, а любопытным говорить, что задержали их за драку во дворе вуза. Главное, мы добились своего – Зарема оказалась под крылом Аиши. Пусть Холодовы тоже думают, что дело в банальной потасовке, и слегка успокоятся. Федор с Ритой все равно уедут, мы знали, что им уже куплены билеты и визы они получили. Аиша точно прилетит к сыну, мать без него не сможет.

   Макинтош опять умолк.

   – Наверное, вы хотели вылечить свою больную жену? – ехидно осведомилась я. – Вот и постарались посодействовать освобождению ребят.

   Иосиф отхлебнул чаю, сделал вид, что не слышал моих слов, и продолжил:

   – О смерти Павла не сообщалось во всеуслышание. В институт направили бумагу, что аспирант Бубнов признан зачинщиком драки, а кроме того, нанес одному из милиционеров, разнимавших участников потасовки, увечье средней тяжести, потому и арестован. К остальным претензий нет.

   – Вы упомянули, как Бубнов, предлагая свои услуги следователю, сказал: «Лида не переживет позора» или что-то вроде того. Прозвучало имя «Лида». Выяснили, кто она такая? – спросила я.

   Макинтош кивнул.

   – Я сразу спросил: «Кем вам приходится Лидия?» Павел без тени беспокойства ответил: «Моя покойная мать. Она была верующей и по десять раз на дню твердила: «Паша, если ты совершишь плохой поступок и попадешь в тюрьму, я не переживу позора, даже если уже умру, перевернусь в могиле». В городке, где я воспитывался, одна половина жителей сидела на зоне, а вторая их стерегла. Я знаю, какие порядки в местах заключения, и очень не хочу туда попасть, готов вам помогать, чтобы остаться на свободе».

   – Вы проверили его слова? – не успокаивалась я. – Его мать точно звали Лидией?

   – Не успел, меня срочно вызвали на совещание, – без особой охоты ответил Иосиф. – Отправил Бубнова в камеру и ушел к начальству. А когда вернулся, надобность в уточнении его показаний отпала, Павла убили.

   – И вы решили использовать его смерть, чтобы заставить студентов молчать, – повысил голос Денис. – Готов спорить, что вы каждому сказали: «Убийца ты, Павел погиб от твоего удара. Помни, ты находишься на свободе, пока молчишь о том, что случилось здесь и в СИЗО. На вопросы приятелей отвечай: нас замели за драку в институте, подержали в камере и выгнали. Учти, я тут же узнаю, если ты распустишь язык, и посажу тебя пожизненно за решетку как убийцу Бубнова».

   Макинтош медленно осушил кружку.

   – Денис, у тебя явный дар писателя, фантазии океан. Заканчивай со службой, ни денег, ни славы она не приносит. Начинай писать сценарии для сериалов. Ну, все, ребята, время позднее, я спать хочу, да и рассказывать больше нечего. Меня вскоре ранили, но это совсем другое дело, к вашему отношения не имеющее.

   Мы со Ждановым вышли на улицу. Денис молча шагал к машине, молча сел в салон, но потом, когда джип выехал на полупустое шоссе, не выдержал:

   – Ты одобряешь методы Макинтоша? Как бы ты повела себя на его месте?

   Я спокойно ответила:

   – Я нахожусь не на его, а на своем месте. Очень давно, когда я только начинала работать в бригаде, один человек сказал мне: «Подчас нам приходится проявлять жестокость, принимать малоприятные решения, даже жертвовать человеческой жизнью. Вопрос лишь в том, какова цель, ради которой ты так поступаешь». Григорьев хотел сделать карьеру, Макинтош – внедрить сотрудника в окружение человека, который помогает террористам, связан с международной сетью преступников. Нравится ли мне, какими методами действовали оба? Нет. Стала бы я вести себя, как Григорьев? Никогда. А как Макинтош? Не знаю.

   – Теперь понятно, почему они все так испугались, – вздохнул Денис. – Почему разорвали дружбу, бросили учебу. И, похоже, кое-кого мучила совесть. Например, Крапивина и Рязанцева – один начал пить, второй…

   Я притормозила у подъезда.

   – Выходи.

   Денис открыл дверцу.

   – Мне кажется, мы не поймаем того, кто убил Казакову и остальных.

   – Ночью всегда в голову лезут плохие, по большей части идиотские мысли, – ответила я. – Никогда не принимай никаких решений после полуночи. Утро вечера мудренее. На рассвете появляется солнце, и тьма рассеивается. Завтра что-нибудь непременно придумаем. Я не привыкла сдаваться.

   – Ирина Борисовна Вахрушина москвичка, ей слегка за двадцать.

   – Ты спал в кабинете? – удивилась я. – По какой причине? Данные Ирины были известны еще вчера, ничего нового я не услышала. Сегодня с утра Лиза должна к ней съездить.

   – Я уже побывала у Вахрушиной, – отрапортовала Елизавета, высовываясь из-за спины Троянова. – А Роб с Глебом Валерьяновичем всю ночь искали кого-нибудь, связанного с ведьминым корнем. И нашли!

   – А с Ириной еще интереснее, – вмешался Троянов.

   Я подняла руку.

   – Стоп, стоп! Пошли в большую переговорную, там и расскажете все по порядку. Где Денис?

   – За кофе побежал в буфет, у нас машинка сломалась, – сообщила Кочергина.

   – Похоже, я давила подушку дольше всех, – вздохнула я, входя в просторную комнату. – Что там с Вахрушиной? Начинай, Лизавета.

   – Ирина Борисовна инвалид детства, даун. Она очень веселая, ласковая, познакомила меня со своим чихуахуа по имени Тоффи. Собачка очаровательна, пляшет на задних лапках, – завела Лиза. – Но Ира одна из дома не выходит и, конечно, не работает. Ей по уму лет пять, она солнечный, прекрасный ребенок с любящими родителями. Редкий случай, но из этой семьи не сбежал отец. Родители Ирины работают в школе учителями, у дочери есть няня, приятная внимательная женщина. Ирочку все любят, включая соседей по подъезду, они приветливо разговаривают с девушкой, нахваливают ее Тоффи, а кое-кто приходит к Ирине в гости, развлекает ее, пьет с ней чай, играет с Тоффи и Ирой.

   – Хорошо, что в окружении Вахрушиной есть сострадательные люди, – не выдержала я. – Но узнала ли ты про паспорт Ирины Борисовны? Не теряла ли она его?

   Лиза покачала головой.

   – Нет. Документ на месте, лежит в коробочке из-под обуви вместе с остальными бумагами в секретере стенки в гостиной. У Вахрушиных трешка. В одной комнате живут папа с мамой, во второй Ира, третья общая, там телевизор. Няня приходящая, она заодно и домработница, покупает продукты, готовит обед. Вера производит очень хорошее впечатление. Семья учителей живет небогато, золота-бриллиантов дома не водится, больших денежных сумм тоже, поэтому секретер не запирают. И там еще сложены настольные игры, которые Ира обожает. А теперь самое интересное. Одна очень милая соседка в последние года два постоянно посещает Ирочку. Раньше она этого не делала, а потом подружилась с ней. Вера радуется визитам очаровательной женщины – когда та приходит, домработница может спокойно отправиться по магазинам, в противном случае ей приходится брать с собой подопечную, а это непросто. Повторяю: Ирочка из всех игр больше всего любит лото с картинками, готова целый день провести за немудреным занятием. А где у Вахрушиных хранятся настольные игры? В секретере, возле коробки с документами. Складываем один плюс один и получаем выигрыш.

   – Имя доброй соседушки! – потребовала я.

   Кочергина сделала паузу, театрально откашлялась и в манере легендарного диктора Юрия Левитана торжественно объявила:

   – Антонина Андреевна Гончарова, коллега Ольги Казаковой-Мамонтовой по пункту приема заказов.

   На секунду я растерялась, но быстро пришла в себя.

   – Ты к Гончаровой ходила?

   – Нет, – ответила Лиза, – решила сначала тебя проинформировать.

   – Надо пригласить Антонину к нам, – решила я.

   – Испугается и скроется, – предостерег Троянов.

   Я взяла телефон.

   – Нет, наоборот, обрадуется. Алло, Антонина? Беспокоит Татьяна Сергеева из особой бригады. Помните меня? Спешу вас проинформировать, что следствие по делу Ольги Мамонтовой закончено. Увы, она совершила самоубийство, спасибо вам за помощь. Но у нас случился крохотный косяк. Ваши показания не оформлены должным образом, то есть не зафиксированы на бумаге. Мы же с вами просто дружески беседовали, без протокола. Прокурор не закрывает дела из-за отсутствия протокола нашей с вами беседы. Прошу вас, приезжайте, это займет минут десять. Прочтете текст и поставите подпись.

   Я положила трубку и сказала:

   – Согласилась приехать.

   – Все в сборе? – громко спросил Глеб Валерьянович, входя в комнату. – Роб, уже рассказал, что мы выяснили?

   – Нет, вас ждал, – ответил Троянов. – Лиза только успела про Гончарову доложить.

   Борцов сел к столу.

   – Таня, мы с Робертом за ночь перелопатили, как два спаниеля, гору мусора и вытащили утку.

   – Охотничьи собаки не шарят по помойкам, – возразил Жданов, появляясь из коридора. – Вы уже знаете историю про Макинтоша? Мы вчера с Татьяной нарыли столько интересного!

   – Глеб Валерьянович, начинайте, – распорядилась я. – Потом Денис о нашей беседе с Иосифом проинформирует.

   Борцов расстегнул пиджак.

   – Жарко у нас… Мы копались с Робом в научных статьях, докладах, просмотрели работы Траубена и Йоргена, думали, может, немцы упоминали кого-то из россиян, занимающихся исследованиями ведьминого корня. Но везде круглый ноль. И тут Троянова осенило: он решил покопаться в уголовных делах знахарей, целителей. Вдруг кто-то из них отправил на тот свет пациента с помощью искомого яда и травника осудили?

   – От безнадеги придумал, – признался айтишник.

   – И там нас ждал жирный карась, – заулыбался Борцов. – Но пусть дальше Троянов повествует.

   – Не стану утомлять вас долгим рассказом, – подхватил Роберт. – Должен сказать, что у нас после перестройки практически не привлекают к ответственности магов, колдунов и прочих шарлатанов, такие дела по пальцам можно пересчитать. Но я раскопал старую историю, которая разыгралась в конце семидесятых прошлого века, когда к представителям разного рода нетрадиционной медицины относились куда более сурово, чем сейчас. Лидия Олеговна Будина, кандидат наук, врач-терапевт, позже увлекшаяся гомеопатией, обвинялась в смерти семнадцатилетней Олеси Кравчук. Девушка была беременна, и Лидия Олеговна дала ей какое-то средство, вызывающее выкидыш. Кравчук приняла лекарство, у нее резко поднялась температура, девушка впала в кому и умерла через несколько дней. Но до того, как потерять сознание и скончаться, она успела рассказать матери о своем визите к Будиной. Родительница Олеси служила в МВД, занимала там не последний пост и сделала все возможное и невозможное, чтобы врач очутилась за решеткой на длительный срок. В состав зелья, которое гомеопат вручила бедняжке, входил ведьмин корень. На суде Будина сказала, что она давно изучает травы, составляет разные сборы, которые прекрасно работают при многих заболеваниях. Ведьмин корень издавна использовали травники, в том числе для абортов. Лидия Олеговна правильно составила сбор, соблюла пропорции, ранее у нее никогда проблем с этим лекарством не было. Но принимать ведьмин корень может лишь совершенно здоровая женщина. Будина поинтересовалась у Кравчук, не имеет ли та хронических болезней, услышала категоричное «нет» и отдала пациентке пузырек. А Олеся не сказала ей, что с детства страдала гастритами, потом язвой желудка, кроме того, у нее аллергия на молочные продукты. Небось Кравчук испугалась, что гомеопат, услышав о ее проблемах, откажется ей помочь. Можно сказать, девушка сама себя убила.

   – У Насти тоже была язва желудка, обострившаяся во время беременности, и она не могла пить молоко, – вспомнила я. – Может…

   – Теперь мы точно знаем, что Зарема не покушалась на жизнь Насти и не умела составлять лекарственные настои, – не дал договорить мне Троянов. – Сбор для студентов и Ледневой Агабишева составляла по рецепту сотрудников Макинтоша. Но Паша-то Бубнов принес Насте отвар для избавления от погибшего плода. Где он его взял? Почему соврал Насте и потом Марине Арнольдовне, что средство от Заремы?

   – Похоже, Настю не собирались убивать, – подхватил Борцов, – с ней произошла та же история, что и с Кравчук. Я тут почитал умную книжку и теперь знаю: в случае язвы желудка ведьмин корень очень опасен. Эта трава вообще, как говорит моя племянница, стремная. Небольшая передозировка, и больному можно спешно составлять завещание. Именно поэтому ведьмин корень стал так популярен у отравителей, а растение оказалось почти истреблено. Но слушайте дальше. Будиной было запрещено заниматься медицинской практикой, ее отправили на зону. Лидия Олеговна отсидела срок полностью и… исчезла. То есть я нигде не нашел упоминаний о ней. Она просто испарилась, растаяла в воздухе. Но есть ее документы из СИЗО и колонии. Там сказано, что через день после приезда на место отбывания наказания заключенная родила мальчика, и тот скончался. Будину судили беременной, следствие и заседание суда провели с неприличной скоростью – Кравчук-старшая сделала все, чтобы наказать виновную в смерти ее дочери.

   – Олеся же не сказала о язве желудка! – возмутилась Лиза. – Еще вопрос, кто виноват.

   – Давайте не уходить туда, куда не надо, – велела я. – Значит, никаких следов Лидии Олеговны после освобождения ты не нашел?

   – Нет, – коротко обронил Троянов.

   – Она могла выйти замуж, – подсказал Жданов, – сменить фамилию.

   Роберт резко повернулся к Денису.

   – Интересная мысль! Мне такая за долгие годы работы ни разу не приходила в голову. А еще она, идя в загс, решила до кучи избавиться от имени и отчества и заодно подправила год своего рождения. Знаешь, Дэн, некоторые просто покупают новый паспорт, а старый сжигают, пепел съедают и живут счастливо. Была Лидия Олеговна Будина – стала Клеопатра Попандуловна Недуйвнос. Только я в этой ситуации бессилен что-либо сделать.

   – Ладно тебе, не злись, – пробормотал Денис, – я просто поделился идеей.

   На столе зазвонил телефон, Лиза сняла трубку.

   – Да, конечно, сейчас встретим.

   – Антонина пришла? – догадался Жданов.

   Я встала.

   – Отлично. Оставайтесь тут, я поговорю с Гончаровой с глазу на глаз в своем кабинете. Денис пока расскажет вам о нашей беседе с Макинтошем. Роб, проверь, как звали покойную мать Паши Бубнова.

   – Ксения Павловна, – тут же ответил Троянов.

   – Не Лидия? – переспросила я.

   – Нет, Ксения, – повторил компьютерщик.

   Я посмотрела на Дениса.

   – Осужденную по делу Олеси Кравчук зовут Лидия Олеговна Будина. И она гомеопат, работала с ведьминым корнем. Понимаешь? Не забудь сказать всем о фразе Павла: «Лида не переживет позора». Ну, все, я пошла встречаться с добросердечной Тонечкой.

   Минут десять мы с коллегой Ольги Мамонтовой-Казаковой вели ничего не значащую беседу, потом я вытащила из стола кипу бумаг.

   – Ой, столько подписывать? – испугалась Тоня. – Это долго.

   – Вы спешите? – улыбнулась я.

   – Нет, – пожала плечами Гончарова. – Хотя да, надо в магазин зайти. И у вас так душно. Можно окно открыть?

   – Лучше включить кондиционер, – предложила я.

   – Прямо дышать нечем, – пробормотала Антонина.

   – Восхищаюсь вами! – воскликнула я. – Мне тут рассказали, что вы заботитесь о девушке с болезнью Дауна. Я имею в виду Ирину Вахрушину.

   Тоня быстро заморгала.

   – Иногда заглядываю к ней по-соседски.

   – Вы с ней в лото играете, – добавила я.

   – Да, – кивнула Гончарова, – случается.

   Я погладила стопку документов ладонью.

   – У нас остался один вопрос, без ответа на который закрыть дело о самоубийстве Мамонтовой невозможно. Думаю, вы знаете на него ответ. Каким образом Ирина Борисовна Вахрушина, никогда не выходившая без сопровождения из квартиры, приехала на работу к Алине Крапивиной и продала ей замечательный чаек от алкоголизма?

   Антонина заклацала зубами.

   – Мне холодно, выключите кондиционер.

   Я внимательно посмотрела на нее и взяла телефон.

   – Глеб Валерьянович, у вас есть градусник? Не тот, что втыкают в печень трупа, а чтобы померить температуру живому человеку?

   Борцов издал тихий смешок.

   – Сейчас принесу.

   – Ж-живому человеку… – заикаясь произнесла приемщица и вцепилась в подлокотники кресла, – п-печень т-трупа…

   Эксперт пришел меньше чем через минуту и протянул Тоне нечто, похожее на кусок пластыря.

   – Приложите ко лбу.

   – Зачем? Я боюсь, – пролепетала Тоня.

   – Это совсем не больно, – улыбнулся Глеб Валерьянович, – одноразовый термометр. Когда вам стало плохо?

   – Мне просто душно и холодно, – жалобно произнесла Гончарова. – В метро укачало. Из дома выходила, все нормально было, но вагон сильно по рельсам мотало, туда-сюда, туда-сюда.

   – Тридцать восемь и девять, – сказал эксперт, глядя на термометр. – Ни кашля, ни насморка у вас нет?

   – Не-а, – затряслась Антонина.

   Глеб Валерьянович взглянул на меня.

   – Похоже на грипп. Вирусная инфекция всегда стартует с резкого подъема температуры, катаральные явления возникают позднее.

   – Вы что-то пили? – резко спросил Денис.

   Я, не видевшая, как Жданов вошел в кабинет, повторила вопрос:

   – Тоня, вы пьете травяной отвар? От стресса, бессонницы, запора, поноса, кашля, не знаю от чего, от любой напасти.

   – У меня витаминный чай, – пролепетала Антонина. – Очень вкусный, с корицей и апельсинами.

   – Где вы его взяли? – налетел на нее Жданов.

   У меня на мобильном высветился номер Нюси, но я сбросила вызов.

   – Мне сбор подарили, – медленно произнесла Антонина.

   Сотовый снова завибрировал – Анечка оказалась настойчива. Я опять ткнула пальцем в дисплей и приказала Борцову:

   – Немедленно звоните в Мюнхен Генриху Траубену, у него есть противоядие.

   Глеб Валерьянович исчез со скоростью звука. Экран моей трубки на столе вспыхнул, я забеспокоилась. Может, с Нюсей беда? Иначе по какой причине она так себя ведет?

   – Не уходи отсюда, сейчас вернусь, – бросила я Денису и, приложив сотовый к уху, вышла в коридор.

   – Тетя Таня! Наконец ты отозвалась! – весело зачирикала Нюся.

   – Что случилось? Ты в порядке?

   – Все – супер. Получила пятерку по природоведению, теперь я вторая в рейтинге, – похвасталась Аня.

   – Отличная новость, обсудим ее вечером, сейчас я очень занята.

   – Тетя Таня! Я все знаю! Фанерка в антресоли… ну, дверца такая… разделяет квартиры. Можно под потолком пролезть через весь наш этаж и попасть в соседний подъезд.

   – Аня!

   – Я уже проползла. Теперь я антресольный изучатель.

   – Нюся!

   – Там столько интересного…

   – Анна, немедленно прекрати свои исследования, садись за уроки и более не беспокой меня на работе по пустякам, – попросила я. – Вернусь, и поговорим.

   – Ладно, не злись. Я тебя люблю. Тетя Таня, не забудь про ключик для сумки. В ней же что-то есть, любопытно посмотреть.

   – Хорошо, привезу, – пообещала я, вернулась в комнату и увидела рыдающую Антонину.

   Денис сидел рядом и гладил ее по голове. Заметив меня, он показал глазами на листок, лежащий на столе.

   – Там имя, фамилия и отчество человека, который попросил Тонечку вручить чай Алине и Тамаре Яковлевне. И сам спланировал, как это лучше сделать. – Парень как-то криво улыбнулся и закончил: – Женщины прямо кнопочные устройства, надо лишь знать, на какую пупочку нажать, чтобы получить то, чего хочешь.

   Я взяла бумагу, интересно, Жданов, говоря про кнопки, имел в виду преступника или вел речь о себе: он ведь умудрился менее чем за пять минут получить от Антонины необходимые сведения?

   Я наклонилась, подняла ножик и протянула шефу со словами:

   – Раритетная вещь, забыла, когда в последний раз видела такой аксессуар.

   Иван улыбнулся.

   – Люблю антиквариат. Сейчас покажу главный прикол.

   Шеф сложил пополам лист бумаги и ловко разрезал его.

   – Видишь, какой след получается? Лезвие специально зазубрено так, чтобы образовался орнамент из букв N. Давно за таким гонялся, искал везде и вот, сбылась мечта бегемота. Красивый нож, да?

   – Оригинально, – восхитилась я.

   – Вернемся к делу, – велел босс. – Значит, Лидия Олеговна Будина исчезла, выйдя с зоны?

   – Ей выдали проездные документы, она села в поезд, и далее ее след потерялся, – кивнула я. – Но теперь мы знаем, как сложилась судьба Будиной.

   …Лидия вернулась в столицу и обнаружила, что дом, в котором она прописана, давно снесен, жильцы получили новые квартиры. Про нее, которая мотала срок, благополучно забыли. Положение освобожденной зэчки можно назвать бедственным: ни жилья, ни работы у нее не было, зато имелись подмоченная репутация и запрет на медицинскую практику. Но Будина человек с сильным характером, она не сдалась. И быстро нашла работу по себе – нанялась помощницей к мужчине, который выращивал на продажу рассаду. Гомеопат любила растения и знала, как за ними ухаживать. К тому же владелец цветочного бизнеса предоставил ей комнатенку в сарае. Жизнь стала потихоньку налаживаться.

   Лидия была, конечно, не юной девушкой, но хороша собой, и очень скоро хозяин влюбился в нее и предложил руку и сердце. Она согласилась, но предварительно честно рассказала будущему супругу историю своей жизни. Не утаила от него ничего, в том числе и то, что у нее есть сын, которого воспитывает приемная мать…

   – Ребенок, рожденный в колонии, не умер? – уточнил Иван.

   – Нет, – кивнула я и продолжила рассказ…

   К женщинам, которые производят на свет младенцев в заключении, относятся не слишком милосердно. Врача-гинеколога, как правило, в больницах на зоне нет, там вообще в основном работают фельдшеры. Роды второго мая у Лидии принимала пятидесятилетняя Ксения Павловна Бубнова, у которой это был последний рабочий день.

   Собственно, Ксения уже и не работала – она оформила пенсию, собралась переезжать из холодного уральского городка в теплую Астрахань, обменяла квартиру, на пятое мая у нее был куплен билет на самолет. Но накануне утром ей позвонил бывший начальник:

   – Ксюша, у нас ужас что творится. Новый доктор сломал пальцы на руке. Поскользнулся, идиот, на мокром полу. А к нам поступила беременная. Живот такой, что страх смотреть, вот-вот родит. У контингента повальный грипп, сотрудники тоже подцепили заразу, я сам лежу с высокой температурой. Сделай одолжение, помоги по старой памяти.

   – Ладно, – согласилась фельдшер, – пару-тройку дней подежурю.

   О том, что ей жаль пока не рожденного заключенной младенца, она не сказала. Ксения Павловна всегда переживала, когда на зоне появлялись дети, но делала вид, будто ей все равно, не хотела, чтобы кто-нибудь на службе узнал о ее личной трагедии, случившейся много лет назад. У Бубновой был сынишка, который умер в два месяца. Женщина очень хотела еще раз забеременеть, долго лечилась, однако безрезультатно.

   Когда на свет появился здоровый крепкий мальчик Будиной, у фельдшера сжалось сердце. Новорожденный как две капли воды походил на ее несчастного малыша. Но что ждет крошку? Некоторое время он проведет на зоне с матерью, а потом его с ней разлучат, отправят в приют, где он, скорей всего, скончается, не дожив до года.

   Бубнова решила спасти мальчика. Поняла: вот ее шанс стать матерью. Она заполнила бумаги о… смерти ребенка, принесла их на подпись начальнику. Тот, весь красный от температуры, не глядя подмахнул документы, велел дальше действовать по инструкции, привычно доверяя фельдшерице. А та положила младенца в свою сумку и вынесла его на свободу. Охрана на воротах прекрасно знала и уважала Ксению Павловну, поэтому никогда не проверяла ее.

   На следующий день Бубнова, придя на работу, первым делом проведала Лидию, собираясь соврать ей о смерти ребенка. Но не смогла, призналась в том, что сделала и собирается сделать. Нашла подходящие слова.

   – Тебе сидеть о-го-го сколько, а я могу рассказать, что творится в детдомах, куда попадают дети зэчек. Но даже если Павлик – назовем мальчика так, ладно? – выживет и ты сможешь выйти невредимой, то что вас ждет? Где станете жить? Кто тебя на денежную работу возьмет? Ты сообщила, что отец его неизвестен. И что Павлик потом в анкетах, в графе «родители», писать будет? Папа не пойми кто, мама на зоне срок мотала? Сильно ему в жизни это поможет?

   Давайте вспомним, что дело происходило в семидесятых годах прошлого века, а в те времена к людям, угодившим за решетку, и к их родственникам относились совсем иначе, чем сейчас. Бубнова пообещала Лидии заботиться о мальчике и оставила его родной матери свой адрес в Астрахани.

   Мы знаем, как сложилась жизнь Лиды на свободе – она вышла замуж. Перед свадьбой жених принес ей паспорт с другим именем и сказал:

   – Забудем твое прошлое. Лидия Олеговна Будина должна исчезнуть, у моего будущего ребенка будет законопослушная мать, без черных пятен в биографии. Ты пойдешь учиться на психолога, получишь диплом, опять станешь человеком с высшим образованием. То, что у тебя было до меня, неважно. Но я не хочу никаких напоминаний о твоем прошлом. Павлу хорошо в Астрахани, думаю, Бубнова ему о тебе ничего не сообщала.

   Лида расплакалась.

   – Дня не проходит, чтобы я не думала о сыне, сердце о нем изболелось. Все мечтала – встану на ноги, найду хорошую работу, жилье и заберу мальчика.

   Жених нахмурился.

   – Кто его тебе отдаст? Ты ему по документам никто. Думай о ребенке, который у нас вот-вот родится. И я бы не смог принять в свою семью твоего первого сына, он мне чужой. К тому же Павел уже школьник, не слышал о тебе ни слова, считает родной матерью другую женщину. Хочешь нанести пацану травму, от которой тот может сломаться? Включи мозг! Вспомни о своей беременности. И о сыне подумай – каково ему будет правду о маме-зэчке узнать? Наломала ты в молодости дров, наглупила, теперь пора за ум браться.

   Лидия Олеговна смирилась. Она снова родила мальчика, ее жизнь сложилась вполне счастливо, муж оказался замечательным, заботливым, работящим.

   Через шесть лет Будина – будем именовать ее по-прежнему, чтобы не запутаться, – начала работать с алкоголиками. У нее был явный талант психотерапевта. А еще она выращивала в оранжереях мужа разные травы, делала чаи и давала их пациентам. В девяностых муж оформил фирму «Рассада 1», дела пошли в гору. У Лидии было много пациентов, она завоевала хорошую репутацию, семья жила весьма обеспеченно. Потом супруг умер, но она не пала духом, наняла управляющего, и сейчас «Рассада 1» процветает, простите за нелепый каламбур…

   – Красиво звучит – процветающая рассада. – Иван Никифорович улыбнулся.

   Я опустила глаза. Шеф издевается? Или пытается быть любезным? Ладно, продолжу рассказ…

   Через год после кончины мужа Лидия позвонила в Астрахань и попросила к телефону Ксению Павловну Бубнову.

   – Она умерла неделю назад, – ответил юношеский голос.

   – Вы, наверное, ее сын Павел, – осторожно осведомилась Лидия. – Мы с вашей мамой когда-то давно дружили.

   – А вы случайно не Лидия Олеговна? – задал вопрос парень. И услышав утвердительный ответ, огорошил собеседницу: – Мамуля незадолго до смерти правду о моем рождении рассказала. Она вас искала, но найти не смогла. Ее последними словами были: «Пашенька, родная мама непременно почувствует, что сын один, что ему плохо, и объявится». И вот вы позвонили… Вы в Москве живете?

   – Да, – прошептала Лида.

   – В конце июня я поеду в столицу, хочу поступить в институт, – пояснил Павел. – У меня золотая медаль, я точно попаду. Давайте встретимся? Если откажетесь, я пойму и приставать не буду.

   Первый раз Лидия Будина и Павел увиделись в кафе. И женщина онемела: старший сын был близнецом младшего – такой же рыжеволосый, голубоглазый, высокий, легко краснеющий.

   Они стали общаться с Павлом, который успешно сдал экзамены и поступил в институт. Но в гости его Лидия Олеговна не приглашала – не знала, что сказать второму ребенку.

   В конце концов Паша однажды сам попросил:

   – Можно мне к вам прийти? Очень хочется познакомиться с братом.

   Будина замялась, и тогда юноша предложил:

   – Назовите меня своим племянником. Я никогда никому правду не открою. Не волнуйтесь, я не имею прав ни на вашу оранжерею, ни на квартиру, сам все заработаю.

   Лидии стало стыдно.

   – Павлуша, речь не о материальном. Не знаю пока, как младшему объяснить, кто ты такой. Ему известно, что у меня ни братьев, ни сестер нет. Откуда племянник?

   – Ясно… – протянул Паша.

   – Но мы с тобой по-прежнему будем общаться, – спешно добавила мать.

   – В кафешках? – уточнил первокурсник.

   – Пока да, – испытывая дискомфорт, ответила Лида и протянула ему конверт. – Возьми, тут тебе на еду.

   – Спасибо, у меня есть деньги, – улыбнулся старший сын. – Но если понадобятся, я попрошу вас о помощи.

   Больше познакомить его с братом Паша не просил. Денег у матери он никогда не брал, встречался с ней в разных местах, домой ей не звонил, держался приветливо, претензий не предъявлял, но о своей жизни рассказывал мало, больше слушал Лидию. А та в один день решилась рассказать ему о том, почему очутилась на зоне. Но когда начала разговор, сын вдруг воскликнул:

   – Мне мама все сообщила! Тебя посадили за то, что ты помогала женщинам безболезненно и безопасно для их здоровья делать аборт. Сейчас полно клиник, а раньше их не было, направление на операцию в советское время давали только замужним и если в семье уже есть дети. Само вмешательство проводили без наркоза. Ты поступала правильно, ты вовсе не преступница.

   Лидия сообразила, что Ксения Павловна изобразила ситуацию не совсем такой, какой она была, а главное, скрыла от приемного сына правду про Олесю, и чуть не расплакалась. Покойная Бубнова оказалась благородной, она хотела, чтобы сын считал родную мать хорошим человеком…

   Прервав рассказ, я выпила воды и решила сократить повествование.

   – Вы уже, наверное, поняли, что Паша обратился к Лидии, когда Насте стало плохо. Он упросил ее дать ему настой из трав, объяснил, что Анастасия отказывается обращаться к гинекологу, боится чистки.

   – На месте Будиной, памятуя о смерти Олеси Кравчук, я бы не стал рисковать, – вздохнул Иван Никифорович.

   Я выпрямила занемевшую от неудобной, напряженной позы спину.

   – На допросе Лидия объяснила мне свое поведение так: она теперь не лечит всех подряд и не составляет сбор для аборта. Сейчас открыто множество клиник, где операцию проведут с применением наркоза. Практику гомеопата Будина не ведет, она психолог, занимается с алкоголиками и – да, выращивает в оранжерее ведьмин корень. Причем считает это растение почти панацеей, добавляет его в чай, который дает пьяницам, получает ожидаемый эффект, ее пациенты забывают о водке. Напиток отлично помогает тем, кто зависит от спиртного, отравиться им невозможно. Лидия Олеговна не стала отрицать, что вручила Паше настой для Насти, предварительно спросив, не страдает ли она какими-либо хроническими заболеваниями. Услышала «нет» и не волновалась. А Бубнов не знал, что у невесты язва, она никогда про неполадки с желудком не рассказывала.

   – Небось постеснялась сообщить парню о проблемах с пищеварением, – поморщился Иван. – Юные девушки странные существа. Я в девятом классе предложил одной девочке после новогоднего вечера погулять. Мы бродили по Москве часа три, и моя спутница угодила потом в больницу. Она, оказывается, не надела рейтузы, потопала в тонких колготках, ей было неудобно сказать мне: «Подожди, натяну шерстяные штанишки».

   Я улыбнулась и повела рассказ дальше…

   Будина взяла с Павла честное слово, что, если через три часа Насте не станет легче, он непременно обратится к врачам. Она не смогла отказать сыну, ведь это была его вторая просьба к ней, первая прозвучала несколько лет назад, когда он стал первокурсником и хотел познакомиться с братом. Лидия ощущала свою вину перед Павлом и не могла снова сказать «нет». А он тщательно хранил тайну Лидии, никому, даже Насте, не говорил, что у него есть родная мать, поэтому и соврал, что получил лекарство от Заремы.

   Когда Анастасия потеряла сознание, Бубнов ринулся к Марине Арнольдовне. А потом позвонил Лидии. Но та не ответила – у нее в тот день украли мобильный, а домашний номер и свой адрес родная мать старшему сыну не сообщила.

   Утром Бубнов кинулся в институт. Зачем? Этого мы уже никогда не узнаем. А там оказался замешан в драке, устроенной людьми Макинтоша. Пашу арестовали, и он погиб в камере, Настю отправили в Мюнхен.

   Никто не ведал, что у Павла есть мать, поэтому Лидии о его смерти не сообщили. Да, да, о кончине старшего сына она не знала много лет! Обеспокоенная тем, что Павел не выходит на связь, она съездила в общежитие и осторожно расспросила Ледневу. Кстати, Тамара Яковлевна вспомнила, что беседовала с женщиной, которая интересовалась Бубновым, но ее имени комендант не знала, та представилась дальней родственницей покойной матери Паши. И в то время Леднева сама еще не знала, где Павел, в институт ведь гораздо позднее сообщили, что его посадили за увечье, нанесенное в драке милиционеру. Поэтому Тамара Яковлевна просто пробормотала: «Он куда-то подевался». Комендант долгое время действительно считала Бубнова отправленным на зону, но, возможно, спустя энное количество лет Никита рассказал ей правду. Хотя это лишь предположение.

   Бесследное исчезновение Паши очень тяжело подействовало на Лидию. Она испытывала глубочайшее чувство вины, корила себя за то, что была плохой матерью, впала в депрессию, но кое-как выкарабкалась и стала жить дальше. Светом в окошке для нее был любимый младший сын. Парень тоже выучился на психолога, стал сам вести прием пациентов. Фирма «Рассада 1» продолжает работать и, кстати, до сих пор приносит доход. А Лидия Олеговна по-прежнему сажала в оранжерее ведьмин корень. И она научила сына правильно делать чай от пьянства, рассказала ему о растении.

   Примерно два года назад к матери Паши пришел Андрей Крапивин. Конечно же, он не знал, к кому обращается за помощью. Обнаружил координаты психотерапевта в Интернете, прочитал массу хвалебных отзывов и записался на прием.

   В кабинете доктора бывший мажор, а ныне алкоголик заявил о своем желании бросить пить, рассказал о многочисленных неудачных попытках завязать. Будина начала расспрашивать пациента, а тот вдруг разрыдался и выложил правду про убийство Павла.

   Психотерапевты приучены копаться в чужом грязном белье, их не очень-то смутишь признаниями в дурных поступках и даже преступлениях. Душеведы сродни священникам, и подавляющее большинство из них никогда не выдаст своих клиентов. Одни искренне сочувствуют больным людям, защищают их, другие боятся, что впереди них побежит дурная слава доносчиков и они останутся без работы. Лидия принадлежит к первой категории, она всегда относилась к подопечным как курица к цыплятам. Но представляете, что с ней стало, когда Крапивин закончил откровенничать?

   Лидия с трудом произнесла:

   – Простите, вряд ли я смогу вас взять, у меня полностью забит график, свободной секунды нет и не предвидится.

   Это были непрофессиональные слова, которых Будина никогда ранее не произносила. Но ее можно понять.

   Крапивин ушел, Лидия впервые отменила прием и поехала домой. Сын увидел мать, сразу понял, что стряслась беда, начал расспрашивать, и она рассказала ему правду.

   – Я очень тебя люблю и никогда не стану осуждать! – воскликнул младший сын. – Мне так жаль Павла!

   – Ты очень на него похож, – пробормотала Лидия. – Чем старше делаешься, тем больше сходство. Позавчера ты вошел на кухню, сказал: «Ма, я принес хлеб, по дороге купил», а меня как холодной водой окатило, показалось, Паша на кухне: свет на твои волосы упал, такие же рыжие-рыжие, как у него…

   На следующий день мужчина отправился в салон, покрасил шевелюру в светло-каштановый цвет, затемнил брови и ресницы, потому что не хотел, чтобы мать нервничала при взгляде на него. Еще через сутки Лидии стало плохо. Когда ее везли в больницу, она прошептала:

   – Я так хочу, чтобы Паша вернулся.

   – Все будет хорошо, – растерянно произнес сын. – Ты поправишься.

   – Он умер, а его убийцы живут рядом со своими мамами. Это несправедливо. Не будет покоя ни Пашиной душе, ни моей, пока их не накажут, – прошелестела больная и потеряла сознание…

   Я перевела дух и замолчала.

   – Младший отпрыск решил отомстить, – договорил за меня Иван Никифорович. – А как он нашел бывших приятелей брата?

   Я откашлялась.

   – Очень просто. Многие психотерапевты ведут запись своих бесед с пациентами. Будина рассказала младшему сыну историю своей жизни, а потом включила диктофон, чтобы тот услышал исповедь Крапивина. Андрей называл фамилии, имена, и выяснить, кто где живет, оказалось легко. Убийца начал с Казаковой-Мамонтовой, он приехал к ней в пункт приема под видом заказчика, желающего приобрести пластиковые сундучки для упаковки подарков своим сотрудникам.

   – Стой! – скомандовал Иван. – Это же Морковин!

   – Ну да, – кивнула я. – Почему вы удивляетесь?

   – Ты ни разу не назвала новую фамилию Лидии, не сообщила имени ее мужа, – упрекнул меня начальник.

   – Правда? – смутилась я. – Простите. Лидия Будина познакомилась с владельцем оранжереи Гурием Морковиным. Тот накануне свадьбы принес бывшей зэчке новый паспорт на имя Лидии Ивановны Харитоновой. Имя осталось прежним, а вот отчество и фамилия изменились. Выйдя официально замуж, женщина еще раз сменила фамилию. Иван Гурьевич Морковин – рожденный в этом браке ребенок. Мать научила сына составлять сборы трав, объяснила ему, что такое ведьмин корень, как его выращивать, сушить, сколько следует добавить к водке, чтобы та стала для алкоголика тошнотворной. Иван прекрасно знал, что определенная доза растения непременно убьет человека или, что еще хуже, сделает его зомби. Хотите, приглашу Глеба Валерьяновича? Борцов дотошно изучил вопрос и детально расскажет вам, как работает отрава: сначала вызывает температуру, состояние, похожее на грипп, потом кому. А дальше – кому как повезет. Один не выходит никогда из бессознательного состояния. Другой поднимается с кровати, но сходит с ума. Третий вроде полностью выздоравливает, недолгое время ведет привычный образ жизни, а потом ему начинают мерещиться привидения, чудовища, всякий бред, и человек совершает самоубийство.

   Шеф больше не перебивал меня, и я продолжила повествование…

   Мамонтова-Казакова была первой, кого Ваня решил угостить чайком. Он хорошо подготовился, проследил за своими жертвами, изучил их жизнь, знал, где и с кем они живут, в каком месте работают. Иван пришел к Ольге на службу, а та глянула на него и ахнула. Даже с волосами светло-каштанового цвета посетитель походил на Павла, как близнец. Но Ольга ведь отлично знала, что Бубнов мертв, она же была причастна к его убийству. Однако она настолько поразилась внешности клиента, что воскликнула:

   – У вас случайно нет брата?

   – Нет, – живо ответил убийца, сообразив, что совершил огромную ошибку.

   Да, только в тот момент Морковин понял: ни в коем случае не следует самому раздавать чай, поскольку, оказывается, он в самом деле, как и говорила мать, как две капли воды походит на Павла. Значит, надо найти кого-то, кто ему поможет.

   Близких друзей у Морковина не было, любимой девушки тоже – мать крайне ревниво относилась к женщинам, которые появлялись около сына. Иван решил использовать Антонину. Он сразу понял, что очень понравился Гончаровой, познакомился с ней и завел роман. А Ольга, которую мучило чувство вины, слегка тронулась умом. Ей казалось, что Паша не умер и вернулся, но почему-то забыл ее, надо ему постоянно о себе напоминать, и любимый все-все вспомнит. Казакова-Мамонтова действительно начала преследовать Ваню, зазывала его в кафе, при личных беседах называла Павлушей, говорила о том, как они хорошо жили вместе, без конца напевала песню «Битлз», которая часто звучала в общежитии. Морковин пытался отделаться от настырной дамочки, а та не отставала и однажды даже сказала:

   – Все, Павлуша, я брошу мужа, перееду жить к тебе.

   Иван испугался. Он хотел убить Мамонтову, не желал, чтобы ее видели рядом с ним посторонние люди, боялся, что психопатка при всех будет называть его именем Павла Бубнова. Морковин представил реакцию мамы, если Ольга таки явится без приглашения в их дом, и ужаснулся последствиям этой встречи. Иван наврал Антонине про визит к нему домой Оли, про то, что был вынужден пару раз сходить с ней в кафешки, приукрасил ситуацию, а потом дал Гончаровой пакет и сказал:

   – Подари его психопатке, которая пытается разбить наши отношения. Скажи, что это успокаивающий чай, и будто бы его твоему отцу привезли из Китая. Внутри и впрямь травяной сбор. Ольга успокоится и отстанет от нас. Завари ей на работе чашечку, угости, а потом отдай всю упаковку. Но сама ни в коем случае не пей.

   – Почему? – полюбопытствовала Тонечка.

   – Потому что я так велел, – отрубил Иван. – Имей в виду, я сразу узнаю, отхлебнула ты чуток или нет. Ослушаешься – никогда на тебе не женюсь.

   Антонина больше всего на свете мечтала выйти замуж, поэтому четко выполнила указания жениха. Иван и не сомневался, что она его послушается. И он знал: одной дозы зелья достаточно, чтобы яд через некоторое время заработал.

   Так и случилось. Ольга через некоторое время выбросилась из окна. Что ей привиделось перед тем, как она шагнула вниз? Следователь Макинтош? Черт с рогами? Нет ответа на этот вопрос. Но видение так напугало женщину, что она совершила самоубийство.

   Пока яд медленно травил Казакову-Мамонтову, Морковин действовал. Гончарова была полностью подчинена Иваном, поэтому, когда тот сказал:

   – Ты мне рассказывала о своей соседке Ирине, дауне от рождения. Можешь втихую брать иногда ее паспорт? – послушно кивнула.

   И так же послушно Антонина взяла паспорт, а затем под именем Иры принесла на работу к Алине Крапивиной отраву. Морковин тщательно проинструктировал свою помощницу, велел крепко заучить, что и как говорить жене алкоголика Андрея. А заодно снабдил ее пачками простых сборов типа валерьянка-пустырник, приказав отдать их коллегам Алины за гроши…

   – И она же ходила к Ледневой, – сказал Иван Никифорович. – Мой тезка – профессиональный психолог, поэтому прекрасно знает, что, кому и как следует предложить. Если я правильно понял, Антонина никаких вопросов Ивану Гурьевичу не задала.

   – Нет, – вздохнула я, – она в полной зависимости от него: что Иван скажет, то и делает. Но при этом довольно сообразительна. Когда я начала ее о Морковкине расспрашивать, мигом стала убеждать меня, что Ольга точно самоубийца. Она, мол, нимфоманка, бегала по любовникам, преследовала ее Ваню, чтобы заняться с ним сексом, устраивала скандалы, в общем, Мамонтова – тетка с поехавшей из-за отсутствия регулярной половой жизни крышей.

   – Это не так? – прищурился босс.

   – Нет, в интимном плане у них с мужем были проблемы, но не те, о каких говорила мне Тоня. Мамонтова избегала мужа, а тот особенно на постельных утехах не настаивал, но иногда злился на супругу за холодность. Ольга находилась в длительной депрессии, – пояснила я. – Отношения с мужем были неоткровенными, поделиться тем, что на душе, ей не с кем было. Чтобы хоть как-то прийти в себя после встречи с «Павлом», Ольга начала писать в блокноте имя Морковина и фразы типа «он вернулся». Текст походил на бред, но ей, наверное, делалось легче. Никто на свете не знал про эту «рукопись», Юрий нашел ее спустя год после смерти жены и обрадовался возможности оспорить самоубийство, чтобы получить большую выплату от страховой компании. Кстати, он категорически отказывался говорить с нами о своих сексуальных отношениях с женой, стал откровенничать лишь тогда, когда ему сказали: «Если хотите получить страховку, придется ответить на все наши вопросы».

   – Морковин в конце концов решил отравить Антонину? Она ему надоела? – предположил Иван. – Гончарова сейчас в больнице?

   – Ложная тревога, – улыбнулась я. – На жизнь Тони никто не покушался, у нее самый обычный грипп.

   – Очень вовремя девушка подхватила вирус, – крякнул Иван. – А почему преступник не скрылся, когда понял, что заинтересовал особую бригаду? С ним же беседовали о Мамонтовой.

   – После инсульта его мать лежачий инвалид, – пояснила я. – А бросить ее Иван не способен, она для него все. По своей сути Ваня очень нежный, ранимый, по-старомодному воспитанный человек. Он не смог бросить Тоню, хотя не любил ее, а только использовал, продолжал с ней общаться, а от женитьбы увиливал, прикрываясь болезнью матери.

   – Нежный, ранимый, по-старомодному воспитанный легко превратился в жестокого убийцу, – остановил меня босс.

   Я вздохнула и промолчала.

   Домой я вернулась очень поздно. Боясь разбудить Нюсю, на цыпочках прокралась в свою спальню, увидела на кровати кожаную сумку, а на ней записку: «Тетя Таня, открой».

   Вынув принесенную с работы отмычку, я вмиг справилась с поставленной задачей и увидела книгу под названием «Знак судьбы». Фамилия автора, некоего Г. Крутько, была мне неизвестна. Внутри, на первой странице, лежал желтый конверт. Я взглянула на его отрезанный край и поняла: письмо было вскрыто ножом, который оставил на бумаге орнамент в виде буквы N. Вытащила из пакета несколько фотографий и замерла. На первом же снимке был запечатлен мой давно пропавший муж Гри с маленьким ребенком на руках.

   Сначала меня заколотило в ознобе, потом захотелось помчаться к Анечке, растолкать ее… Огромным усилием воли я заставила себя сесть на кровать. Таня, спокойно, Нюся не открывала сумку, она понятия не имеет, что в ней. Ну-ка вспомни, что сказала тебе по телефону девочка по поводу антресоли! Ага, там в стенах есть фанерные дверцы между квартирами, все антресоли сообщаются между собой. Аня залезла на нашу, доползла до той, что находится в квартире Катуковой, обнаружила там пакет с наполнителем для кошачьего лотка, розовую шубу, ласты и двинулась дальше, за вторую створку. Похоже, Нюся очутилась в другом подъезде. Сумка, найденная ею, принадлежит неизвестным мне людям, но узнать, кто они, проще простого.

   Я снова взяла в руки конверт. Кого держит на руках Гри? Где и кем сделан снимок? Какое отношение ко всему этому имеет мой новый шеф Иван Никифорович? Конверт вскрыт таким же ножом, как тот, что лежит у него на столе. Иван похвастался им, сказал мне: это вещь уникальная, сделана на заказ. Мой муж жив? На фото нет даты… Внешне Гри совсем не изменился, но такую одежду я на нем никогда не видела. И когда мы жили вместе, он не носил красные рубашки. Так где же, когда, кем сделан снимок?

   Потерев ладонями щеки, я одернула себя: Таня, ты задаешь себе одни и те же вопросы. Перестань паниковать, обрати внимание на книгу, она с автографом.

   Я уставилась на надпись, сделанную черными чернилами: «Да и нет – ответы, которые идеально подходят ко всем вопросам. ВК».

   Спрятав сумку со всем содержимым в шкаф, я пошла в ванную. Когда-то мною было принято решение перестать искать Гри, но теперь я отменю его. Не зря же народ сложил пословицу: кто ищет, тот всегда найдет.

   Я встала у зеркала и оперлась руками о раковину. Ну да, правильно, кто ищет, тот всегда найдет, и я уверена, мечты сбываются. Но, отыскав пропавшее и увидев, что сбылась мечта бегемота, человек совершенно не понимает, что же ему делать с находкой.