Я постояла около холодильника, на дверце которого магнитом было прикреплено это объявление, сняла листок, покинула кухню, вошла в просторную комнату с офисными столами и сказала даме, сидевшей у самого входа:

   – Уважаемая Лора, очень прошу вас более не украшать бытовую технику никакими дацзыбао.

   – Танечка, я, как секретарь бригады, обязана следить за состоянием здоровья всех ее членов, – моментально отозвалась тетушка. – А лишний вес приводит к болезням – артрит, холецистит, тромбофлебит, гипертония…

   Я решительно прервала Лору:

   – Большое спасибо, я очень ценю ваше рвение, но лучше вам сосредоточиться на служебных вопросах, а не на том, кто из нас сколько пищи употребляет.

   Секретарша обиженно поджала губы, но промолчала.

   Я втянула живот, выпрямила спину и молча скрылась в своем кабинете. Намек на излишние килограммы явно адресован мне, начальнице подразделения Татьяне Сергеевой. Остальные сотрудники, включая саму Лору, все, как один, имеют подтянутую фигуру. Впрочем, меня тоже нельзя назвать кучей жира, я регулярно занимаюсь спортом. Просто у нас нервная работа, без четкого графика, и порой я весь день провожу в офисе, поневоле соблюдая диету, а подчас бегаю, высунув язык, по разным адресам и, падая в обморок от голода, глотаю первое, что попадется под руку. А что попадается занятому человеку под руку? Булочки, пирожные, гамбургеры, хот-доги и лапша быстрого приготовления. Чтобы съесть полезный салат из овощей, заправленный оливковым маслом, нужно зайти в кафе и потратить драгоценное время, которого у меня элементарно нет.

   На столе захрипела серая коробочка, я нажала в нее пальцем.

   – Татьяна, к вам пришла Ванда Комиссарова, – отрапортовала Лора.

   – Проводите ее, пожалуйста, в переговорную, – ответила я, – буду там через пару минут.

   – Разрешите приготовить кофе? – спросила секретарша.

   Я подавила вздох.

   – Пожалуйста.

   – Можно подать к нему сахар? – не успокаивалась Лора.

   Я собрала в кулак все свое терпение.

   – Да.

   – Позволите поставить на стол печенье? – усердствовала она.

   Мое напускное спокойствие стало тихонечко таять.

   – Вы прекрасно знаете, как организовать прием посетительницы. Пожалуйста, Лора, перестаньте задавать праздные вопросы.

   Секретарь тут же ринулась в бой.

   – Конечно, знаю. И мне казалось, что я отлично справляюсь со своими обязанностями, которые включают в себя и заботу о членах бригады. Но сегодня вы указали мне на ошибку, сняли предупреждение с холодильника, и я растерялась, боюсь совершить новую оплошность, поэтому жду от вас подробнейших указаний. Значит, кофе, сахар и печенье?

   – Именно так, – стараясь говорить бесстрастно, согласилась я и открыла ящик своего письменного стола.

   Дима страстный кошатник, но ему пришлось спешно эвакуировать из квартиры своих любимиц. Киски с пакетами своего корма, туалетами, мягкими матрасиками, ошейниками и прочим богатым приданым временно перебрались ко мне. Однако близнецам лучше не стало.

   Был вызван другой врач. Он подтвердил вердикт своего коллеги: да, у мальчиков аллергия. Но ее причиной являются не четверолапые обитательницы апартаментов.

   – На глазок диагноз не поставить, – вещал педиатр, – надо провести лабораторные исследования, чтобы установить аллерген.

   Около недели в квартире Коробкова все стояли на ушах, а потом пришли результаты анализов. Выяснилось, что близняшки столь негативно реагируют на кожные частицы… Лапули. Да, да, причиной золотухи детей Олеси являлась жена Димона! Очень редкий, но подробно описанный в научной литературе случай аллергии на человека.

   Коробков приехал ко мне забирать реабилитированных мурок и сказал, что сейчас спешно ищет квартиру, куда перевезет Эмму Гавриловну с парнишками. А я предложила ему обменять кисок на детей.

   – Зачем тратить деньги? – убеждала я друга. – В Москве приличную жилплощадь сдают за круглые суммы. А у меня три комнаты, просторная кухня, два санузла, лоджии, плюс стиральная машина с функцией ухода за детскими вещами и разная другая бытовая техника. Меня почти не бывает дома, сплю я, как кирпич, никакого неудобства от присутствия малышей не почувствую. Они мирно лежат в кроватке, не бегают, не разговаривают, с кошками и то забот больше, чем с новорожденными. Да и не мне же предстоит печься о них, для этого есть Эмма Гавриловна. Друзей надо выручать. Ты, Димон, неоднократно помогал мне, теперь настал мой черед оказать тебе услугу.

   Крокодиловна с малышами живо перебралась по новому адресу, и теперь мы живем вместе, весьма довольные друг другом.

   Эмма Гавриловна милая женщина, она постоянно хлопочет по хозяйству, я теперь завтракаю вкусной геркулесовой кашей на молоке и пью какао. А вечером, когда возвращаюсь домой, на столике у плиты стоят заботливо завернутые в одеяло кастрюльки с тушеными овощами и рыбой или картофельным пюре и куриными котлетками. Уплетая простую, но очень вкусную еду, я ощущаю себя третьим близнецом. Правда, немного мучаюсь совестью, ведь у Крокодиловны хватает своих забот, а она еще и меня успевает баловать.

   Пару дней назад, собираясь на службу, я открыла шкаф, обнаружила идеально отглаженные блузки и сказала Эмме Гавриловне:

   – Извините, я, наверное, случайно бросила свои высушенные кофточки в корзинку с неглажеными вещами мальчиков. Я вовсе не собиралась подсовывать вам собственные мятые наряды.

   – Нет, Танюша, – улыбнулась Крокодиловна, – вы очень аккуратно складываете свою чистую одежду на полку в кладовке. Но у работающей женщины нет свободного времени на то, чтобы махать утюгом, а мне глажка доставляет удовольствие.

   Я окончательно смутилась.

   – Огромное спасибо, но, право, мне как-то неловко.

   – Я вас понимаю, – кивнула Эмма Гавриловна. – Но тогда я не буду есть шоколадные конфеты, которые вы покупаете специально для меня. Сами-то, я вижу, сладкое стараетесь не употреблять.

   – Вашей фигуре может позавидовать любая девушка, – вздохнула я, – похоже, у вас сорок второй российский размер, а я едва влезаю в пятидесятый. Шоколадки позволяю себе лишь в момент стресса, я успокаиваюсь от сладкого. Вам нравятся марципаны в шоколадной глазури, вот мне и хочется вас порадовать. Я люблю делать людям приятное.

   – А я люблю гладить, и мне приятно вас порадовать, – парировала Крокодиловна. – Детки спокойные, особых хлопот не доставляют, у меня много свободного времени остается. Ну, так как, продолжаем радовать друг друга?

   Я улыбнулась.

   – Пожалуй, сегодня я прихвачу к вечернему чаю еще и трюфели с орешками.

   Эмма Гавриловна кивнула. И неожиданно добавила:

   – Забыла сказать! Я лучше всех умею заделывать дырочки. Знаете, я заметила на вашем трикотажном платье пару спущенных петель, так я исправлю незадачу, ладно?

   Вчера вечером к нам с Крокодиловной, как всегда, нагруженный пакетами, заглянул Димон. Я забрала у него упаковки памперсов, банки с сухой молочной смесью, бутылки детской минералки без газа, усадила приятеля на кухне, налила ему чаю и не удержала вздоха.

   – Что случилось? – мигом отреагировал он.

   – Завтра придет первый клиент, а я не очень уверена в сотрудниках, – призналась я. – Никогда ведь не руководила расследованием да и слегка побаиваюсь подчиненных. Денис и Роберт помалкивают, зато Лора трещит без умолку и изо всех сил пытается стать главной в коллективе. Похоже, я не нравлюсь ни мужчинам, ни бывшей училке. И зачем только ее прикрепили к моей бригаде? Между прочим, эксперта у меня до сих пор нет, зато секретарша в наличии. Лучше бы наоборот было…

   Димон отвел глаза в сторону и слишком весело воскликнул:

   – Какая хорошая погода установилась! Апрель, а тепло, как в июне!

   – Эй, ты что-то знаешь про Лору? – подскочила я. – Немедленно рассказывай.

   – Ну, понимаешь… – замямлил Коробков, – короче… в общих словах…

   – Говори! – приказала я.

   Он потер шею.

   – Селезнева – любимая женщина нашего директора Ивана Никифоровича.

   – Так она ж пенсионерка! – ляпнула я.

   – И что? – усмехнулся Димон. – Ему тоже не двадцать, он уже трижды дедушка.

   – Хочешь сказать, что высокое начальство изменяет жене? – уточнила я. – Лора моложе любовника, но все равно, это странный выбор. Обычно мужики в возрасте предпочитают юных блондинок.

   Коробков оглянулся на дверь и понизил голос.

   – Супруга Ивана умерла десять лет назад, остались дети – сын и дочь. Парень значительно младше сестры, чем занимается, я понятия не имею. Вся инфа про начальство засекречена. Про то, что он вдовец и живет с Лорой, я узнал… Впрочем, какая тебе разница, откуда приплыли сведения. Просто имей в виду: твоя секретарша совсем не простая тетка. Иван Никифорович не может на ней жениться, потому что дочь очень негативно настроена против Лоры, считает ее виновницей смерти матери. С супругой директора какая-то темная история случилась. Вроде она поехала на дачу, а там орудовал грабитель. Он зарезал не вовремя явившуюся хозяйку и исчез, растаял, как сахар в горячем чае.

   – Хочешь сказать, что наш босс не нашел убийцу? – опешила я. – Это невозможно!

   – Никаких подробностей о смерти его жены не знаю, – поморщился Коробок. – Лора никогда не работала в системе. Почему сейчас шеф решил пристроить ее в твое подразделение? Думаю…

   Димон вдруг умолк и отвернулся к окну. А я рассердилась:

   – Из тебя сегодня сведения прямо клещами приходится вытаскивать!

   Коробков сложил руки на груди.

   – Тань, ты совсем не интриганка, работаешь и не особо интересуешься внутренними делами управления. Тебе не приходило в голову спросить: по какой причине именно тебя сделали руководителем новой бригады?

   – Очевидно, за мой ум и прочие способности, – гордо ответила я. – А еще Антон сказал, что руководство решило впервые дать шанс встать у руля женщине. Поэтому я чувствую большую ответственность.

   – Антон Котов человек Ивана Никифоровича, – покачал головой Димон, – он служит ему верой и правдой. Но и над Иваном есть шеф, Петр Степанович. Слышала о нем?

   – Да. Правда, никогда не встречалась с самым наиглавнейшим нашим начальником, – призналась я.

   – Кстати, он не наиглавнейший, – поправил Димон. – Структура управления проста. Ты отлично знаешь, что до недавнего времени в его состав входило восемь подразделений. Их руководители подчиняются директору, Ивану Никифоровичу, который в свою очередь тоже имеет босса – Петра Степановича. А уж тот непосредственно общается с человеком, придумавшим и основавшим эту структуру. Как зовут последнего, кто он такой, знает один Петр Степанович. Я подозреваю, что хозяин нашей системы очень богат, потому как управление он финансирует, а мы не особенно стеснены в денежных расходах. Все начальники бригад являются ставленниками либо Ивана, либо Петра, они участвуют в совещаниях, где принимаются решения по стратегическим вопросам. Тебя туда тоже позовут. Ну, а теперь представь, что Ваня с Петей расходятся во взглядах на проблему. Как тогда пройдет голосование на совете? Ничья. Четыре «за», четыре «против». Это я тебе примитивно объясняю. Замечу еще, что между Иваном и Петром Степановичем бывают словесные дуэли, бурное выяснение отношений, один не хочет уступать другому. И тому, кто содержит структуру, неизвестному нам, но реальному ее хозяину, надоел базар. Он решил найти честного, не вошедшего ни в какие коалиции и союзы бригадира, который будет заседать в Совете, думая о пользе дела, а не о личных интересах. Вообще, я предполагаю, что очень скоро в управлении среди руководства начнутся перестановки, кое-кто может лишиться своего кресла. Но пока самодержец изучает обстановку, думает, как лучше реорганизовать работу. Понимаешь?

   Я поежилась.

   – Намекаешь, что я и есть тот самый «честный и не вошедший»?

   – Ага, – кивнул Димон. – Поэтому Ваня с Петей живенько заслали в твою бригаду шпионов. Иван Никифорович оформил на ставку секретаря Лору, которой он доверяет больше, чем себе. А вот кого внедрил Петя, я понятия не имею. Только вряд ли это Денис или Роберт.

   – Почему? – тут же поинтересовалась я.

   – Ну как тебе объяснить… – задумался Коробок. – Например, Жданов недавно перешел из полиции, служил на земле в обычном отделении, его отобрал человек, подыскивающий новые кадры для управления. Дениса тщательно изучали, в его деле прослеживаются результаты стандартной проверки. Он пока не оброс знакомыми в системе, то есть наивный неофит.

   – Лиза тоже новичок, – сказала я, – ее родственники были связаны с КГБ. Кочергина – женский вариант Жданова. И мне трудно представить, что она стучит кому-то на меня – Лизавета не похожа на шпионку.

   Димон хмыкнул.

   – Отличное замечание для опытного сотрудника. Позволь напомнить: профессионального засланного казачка трудно вычислить.

   – Пожалуйста, не читай мне лекцию, – отмахнулась я.

   – А ты не пори чушь, – немедленно отбил подачу Димон. – В данный момент Иван Никифорович и Петр Степанович изучают ставленницу того, кто владеет структурой. Спорить с императором оба не смеют и боятся за свои места – а ну как их турнут?

   – Из системы не уходят, – напомнила я. – Даже тот, кто по возрасту или состоянию здоровья отошел от дел, может быть в любую минуту призван на работу.

   Коробков прищурился.

   – Оно, конечно, так. Но что лучше, сидеть в отдельном кабинете, заниматься интересными делами, или выдавать в архиве пыльные папки? В управлении полно нудной работы. Поставят тебя топтуном у двери или наружным наблюдателем, будешь носиться хвостом за объектом и докладывать о том, кто, куда и с кем пошел, и получать выговоры от оперсотрудников за нерасторопность. Или вот еще «ответственное» занятие: отсматривать записи видеокамер. Очень увлекательно. Сейчас Иван Никифорович приказывает кому-то сидеть у компьютера и пялиться в монитор. А вдруг ему самому велят ловлей мышей заниматься? Не забывай про мужской менталитет. Для мужика упасть с верхней ступени служебной лестницы на нижнюю намного болезненнее, чем для женщины. Вот Ваня с Петей и хотят понять, почему именно Татьяна Сергеева выбилась в бригадиры, какие у нее планы, метит она на высокую руководящую должность или нет. Если им придет в голову, что Танюша представляет для них опасность, собираясь их потеснить, тогда они начнут войну с конкуренткой. Но перед тем, как открыть боевые действия, Ваня и Петя, люди осторожные, профессионалы сыска, решили тщательно изучить обстановку. Иван Никифорович сглупил. Он считает, что про него и Лору никому не известно, поэтому она стала твоим секретарем, и мы теперь в курсе – тетка его человек. А вот Петр Степанович оказался хитрее. Лично я пока не могу сообразить, кто его стукачок. Короче, будь очень осторожна. И еще. Думаю, завтра тебе подсунут какое-нибудь особенно заковыристое дело. Оба босса категорически возражали против твоего назначения, каждый хотел пропихнуть в бригадиры нового подразделения своего человека. Так что они постараются, чтобы ты облажалась, завалила расследование. Тогда Ваня с Петей дуэтом скажут: «Ну что с бабы взять? Она исполнительный сотрудник, но, увы, не лидер». В общем, послушай совет друга. Веди себя, как обычно, не показывай вида, что знаешь, кто такая Лора, не пытайся с ней подружиться. Держи на расстоянии Дениса, Лизу и Роберта. Танюшка, ты сейчас, как та болонка, что случайно затесалась в драку питбуля и ротвейлера, сражающихся за сочный кусок мяса.

   – Пока здоровенные псы грызут друг друга, маленькая собачонка может незаметно подползти и утащить вырезку, – улыбнулась я. – Надеюсь, ты понимаешь, что я не собираюсь вольготно устраиваться ни в кабинете Ивана, ни в офисе Петра. Меня интересует практическая работа, а не общее руководство. Пост бригадира пик моей карьеры. И знаешь, я совсем не уверена, что он мне очень уж нужен. Я теперь постоянно нервничаю, боюсь не оправдать доверия, попасть впросак, повести себя непрофессионально.

   – Здравствуйте, – сказала я, – извините за задержку. Я Татьяна Сергеева. А вы Ванда Комиссарова?

   – Да, – чуть испуганно подтвердила женщина, – верно.

   Я решила сразу брать быка за рога.

   – Что привело вас к нам?

   Блондинка стиснула ладони в кулаки, прижала их к груди, сделала вдох, приоткрыла рот, но не успела произнести ни слова. В переговорную вплыла Лора с подносом в руке.

   – Кофеек! – громко объявила она. – Сахар и печенье.

   Я удивленно сказала:

   – Большое спасибо. Только нас пятеро, а чашек всего две.

   Лора заморгала.

   – Простым сотрудникам тоже можно пить кофе? Я думала, по статусу он положен только вам и гостье.

   Лиза опустила глаза. Денис, наоборот, уставился на меня. Один Роберт, сидевший перед открытым ноутбуком, никак не отреагировал на заявление секретарши.

   Я постаралась обратить неловкую ситуацию в шутку.

   – В трудовом договоре у каждого из нас есть строчка: «Имеете право на одну бесплатную порцию кофе в год». Думаю, сегодня тот самый день, когда все могут воспользоваться этой привилегией.

   Лора нахмурилась и ушла. Я поставила свою чашку перед Елизаветой и посмотрела на Ванду.

   – Слушаем вас внимательно.

   – Не знаю, с чего начать, – смутилась она.

   – От печки, – неожиданно подал голос Денис.

   – У нас дома ее нет, – заморгала Комиссарова.

   – Тогда от стиральной машины, – улыбнулась Лиза. – Без разницы, главное, чтобы мы поняли, в чем корень проблемы.

   – В Ксении Кауф, – робко произнесла Ванда. – Ксюша много лет назад наняла меня няней к своей дочке, со временем мы стали лучшими подругами, можно даже сказать, сестрами, и никогда не расставались. И вот, Ксения Львовна недавно умерла от тяжелой болезни. Ой, простите!

   Ванда вытащила из сумочки бумажный носовой платок и приложила его к глазам. Потом заговорила быстро и путано. Я не хотела прерывать ее, слушала молча и в конце концов разобралась в сути дела.

   Ксюшу знают миллионы людей, вот только они не в курсе, что знают именно ее. Сейчас расшифрую загадочную фразу, произнесенную Вандой в самом начале рассказа. Ксения Львовна известный композитор, написала невероятное количество песен, которые исполняют лучшие эстрадные певцы. Простой слушатель, как правило, не задумывается над тем, кто сочинил стихи и мелодию. А Ксения была стеснительным человеком. Талант в себе она открыла поздно, долгое время преподавала музыку в обычной школе, не помышляла ни о больших деньгах, ни о вселенской славе. И даже когда ее песни зазвучали повсюду, чуралась прессы, не участвовала в телепрограммах.

   Красивую фамилию Кауф она получила от первого мужа Генриха, этнического немца, и от него же родила дочку Беатрису. Девочке еще не исполнилось и года, когда ее отец отбыл на историческую родину, в Германию, и с тех пор никогда не вспоминал ни о ребенке, ни о той, с кем оформлял брак. Ванда не знала, по какой причине разбежалась пара, Ксения старательно избегала разговоров на эту тему. А когда ее дочь, вступив в подростковый возраст, категорично потребовала объяснения, почему отец ушел из семьи, в ответ сказала:

   – Мы были очень разными людьми и не смогли притереться. Генрих не пил, не распускал рук, не ходил налево, я старалась быть хорошей хозяйкой, не изменяла супругу. Но отношения не складывались. На беду, у нас не было своей квартиры, оба жили в коммуналках и никак не могли поменять две комнаты на однушку. Материальные и жилищные проблемы разрушили не одну семью, наша не стала счастливым исключением. Где сейчас находится господин Кауф, я понятия не имею. Он уехал в Германию много лет назад. Думаю, ему живется трудно, поэтому он и не платит алиментов. Генрих порядочный человек, он просто беден и не способен помочь нам деньгами.

   Сама Ксюша тоже жила совсем небогато, из дорогих вещей у нее было лишь старинное пианино, доставшееся от бабушки. Продать его Ксения не согласилась бы никогда: оно являлось семейной реликвией.

   Когда Беатрисе стукнуло двенадцать, Ксения Львовна нашла себе подработку. Учительница дала в бесплатной газете объявление: «Провожу детские музыкальные праздники» – и неожиданно стала получать много заказов.

   В основном Кауф приглашали на дни рождения. Ксения Львовна играла с малышами, пела им песенки собственного сочинения, получала скромное вознаграждение и была счастлива. А потом фея удачи вспомнила про нее и прикоснулась к ее плечу волшебной палочкой. Ксению позвали на именины восьмилетней Машеньки, где присутствовали почти все ее одноклассники. Детям очень понравился праздник, но особенно он пришелся по вкусу подружке именинницы Лене, чей отец был весьма обеспеченным человеком. И вскоре Кауф пригласили на девятилетие самой Леночки, еще там была певичка Алина. Последняя пожаловалась случайной напарнице, что у нее нет хороших песен.

   – Композиторы совсем охренели, – сетовала она, – дерут немереные тысячи. Я вот написала стихи, но какая же песня без музыки.

   – Дай мне текст, – предложила Кауф.

   Вот так и началось. Господь решил вознаградить Ксению за все прежние ее тяготы. Она написала музыку и отдала Алине клавир бесплатно – ей и в голову не пришло, что за это можно брать деньги. А дальше события завертелись со скоростью света. Певичка исполнила новую песню на каком-то корпоративном празднике, где в числе гостей был муж одной из сотрудниц фирмы. Он оказался генеральным продюсером крупной радиостанции, ему понравились и Алина, и спетая ею песня. Через неделю голос никому не известной исполнительницы зазвучал из всех радиоприемников. Алина живо стала любимицей слушателей. Позже она получила несколько премий, прочно поселилась в телеэфире и теперь является звездой. А на Ксению дождем посыпались заказы.

   Счастливая Кауф, получавшая огромное удовольствие от сочинения музыки и впавшая в эйфорическое состояние от того, что ее творчество нравится людям, была готова раздавать ноты направо и налево, совершенно не думая о гонорарах. Наивностью ее быстро воспользовался певец Баринов, жадный и неумный человек. Получив от начинающей композиторши пакетом восемь песень, ставших впоследствии хитами, он стал хвастаться, как ловко обошелся с ней.

   – Посидели в дешевой кафешке, – потирал руки Баринов, – я угостил Ксению салатом, сказал, что моя мама рыдает, когда слышит песню Алины, и вуаля – дамочка подарила мне толстую папку с нотами.

   Спустя короткое время к Кауф приехала Алина и сказала:

   – Знаешь, дорогая, ты давай твори, а финансовой стороной вопроса будет заниматься Володя Резников. Он человек честный, к тому же юрист, а по совместительству мой старший брат.

   Через год Ксения начала строительство загородного дома и вышла замуж за Владимира.

   Каким-то образом она ухитрялась ваять стопроцентные хиты. Любые стихи, положенные на ее музыку, в одночасье запевала вся страна. Исполнители и продюсеры прекрасно знали: если ты имеешь в репертуаре хоть одно произведение Кауф, никогда не останешься без концертов.

   На протяжении почти десяти лет бывшая учительница была счастлива, жила с любимым мужем, который обожал супругу и ее дочь Беатрису. Деньги не изменили Ксению Львовну: она осталась скромной, стеснительной, чуралась веселых компаний, не бегала по тусовкам, вела размеренный, если не сказать замкнутый, образ жизни. Кауф наперебой атаковали журналисты всех мастей, желавшие взять интервью, но поговорить с ней не удалось никому – Владимир тщательно оберегал жену от папарацци, та ни разу не засветилась ни в телепрограммах, ни в гламурной прессе.

   Алина, ставшая не только золовкой, но и лучшей ее подругой, тоже держала язык за зубами. На все вопросы о родственнице певица неизменно отвечала: «Ксения поглощена творчеством. Она простой человек, которому Господь подарил великий талант, но ее частная жизнь это ее частная жизнь».

   Газетчики не потеряли к Кауф интереса, но писать им было совершенно нечего.

   А около месяца назад Ксении не стало.

   – Вроде она была не пожилой? Почему она умерла? – удивилась я.

   Ванда судорожно вздохнула.

   – У Ксюши начал развиваться рассеянный склероз, а медицина пока не способна кардинально бороться с этим недугом. Мы надеялись, что болезнь удастся загнать в стадию ремиссии, и врачам одно время удавалось поддерживать мою бедную…

   Голос клиентки сорвался. Но Ванда справилась с собой и продолжила.

   – Зимой Ксюша прочитала в газете статью, где отнюдь не врач, а безграмотный борзописец, подробно рассказал, какие ужасы ждут человека, страдающего рассеянным склерозом. Ксения, к сожалению, никому не сообщила, какие мысли вызвала у нее публикация, а я не обратила внимания на то, что она стала уж очень тихой. Впрочем, Ксюша никогда не была шумной, и я решила, что у нее очередной творческий кризис. У Кауф наступали порой периоды, когда новые мелодии не рождались. Как правило, это происходило в мае или феврале. Но сейчас я понимаю, та злополучная статейка, обещавшая больным людям всяческие ужасы, сильно напугала Ксению, и она стала думать о самоубийстве. Она была очень гордой, не хотела никого обременять, боялась стать обузой, старалась сама себя обслуживать. Поймите, Кауф творческий человек и все воспринимала обостренно. А тут еще неделю назад один телеканал показал репортаж из больницы, где лежат несчастные люди с рассеянным склерозом. Ну и…

   Ванда махнула рукой, помолчала, потом устало добавила:

   – Журналисты пишут всякую чушь, нагнетают обстановку, чтобы повысить тираж своих изданий. Им не приходит в голову, что люди, которые страдают от недуга, могут поверить врунам. Отчего бы не сообщить, что с рассеянным склерозом можно прожить много лет вполне деятельным человеком? Сейчас созданы лекарства, задерживающие развитие болезни. Но Ксюша, напуганная прессой, решилась на самоубийство.

   – У вас возникли какие-то сомнения насчет смерти Ксении Львовны? – неожиданно спросил Денис.

   Ванда резко выпрямилась.

   – Медэксперт заявил, что ни малейших следов насилия не обнаружено, Ксения по собственной воле ушла из жизни. Но подождите, я не все рассказала. Когда жене поставили страшный диагноз, Владимир сразу нанял опытную медсестру, хотел, чтобы Ксения всегда была под присмотром, ей ведь требовалось делать уколы, массаж, разные манипуляции. Однако, когда сиделка поселилась в доме, Ксения взбунтовалась: «Я буду ощущать себя заключенной, за которой постоянно ходит надзиратель». И Володя отказался от услуг медсестры, сам научился обращаться со шприцем, капельницей, овладел приемами мануального терапевта. Только Резникову приходилось уезжать из дома по делам, я тоже отлучалась, и Ксюша иногда оставалась одна. Она была очень мужественной, никогда не жаловалась, не плакала, не демонстрировала слабости.

   – И все же женщина, обладавшая столь сильным характером, решилась на суицид… – покачала головой я. – Судя по вашим словам, Ксения была не из тех, кто легко сдается.

   Ванда подняла указательный палец.

   – Вот! Совершенно с вами согласна. Я работала у Кауф всю жизнь и ни разу не видела ее в отчаянии или сетующей на судьбу. Нет, если случалась неприятность, она всегда говорила: «Главное, мы живы, остальное чепуха. Справимся».

   – Простите, – перебил Ванду Жданов, – если я правильно понял, Ксения, пока не стала писать музыку, испытывала материальные трудности.

   – На зарплату учительницы трудно поднимать одной ребенка, – кивнула Комиссарова. – Кауф в те года еле-еле хватало денег от аванса до получки.

   – И тем не менее она наняла вас, – продолжал Денис. – Вероятно, у нее был некий дополнительный доход, о котором она никому не сообщала?

   Ванда поморщилась.

   – Нет.

   – Странно, – не успокаивался Денис. – Откуда тогда средства на домработницу?

   Комиссарова отвела взгляд в сторону.

   – Я в тот год приехала в Москву из провинции. Думала, в столице под ногами золото валяется, да только наивность моя живо испарилась. Жить негде, надо снимать комнату, работу найти трудно… В конце концов я пристроилась уборщицей в пяти местах, в том числе в школе, где вела занятия Кауф. Мы симпатизировали друг другу, так и познакомились. Один раз я пожаловалась Ксении, что придется опять искать жилье, а она в ответ посетовала на болезненность Беатрисы. Мол, отдала дочку в ясли, и теперь у нее постоянно то насморк, то кашель, то температура. А через пару дней Ксюша предложила: «Давай жить вместе. Квартира у меня большая, у тебя будет своя комната. За коммунальные услуги я ни копейки не возьму, еда бесплатная. А ты взамен станешь присматривать за Триси». Так она дочурку называла. Вот с той поры мы и жили вместе.

   Я кашлянула.

   – Мы слегка отвлеклись от темы. Что привело вас к нам?

   – Ксюшу убили, – коротко сказала Ванда. – Надо наказать того, кто поднял на нее руку.

   – Экспертиза признала факт самоубийства, – подал голос Роберт, смотревший в экран компьютера. – В акте указано, что снотворное, которое приняла Кауф, было выпито ею добровольно, нет ни малейших следов насилия, которые непременно остаются, если человека вынуждают проглотить лекарство. Что навело вас на мысль об убийстве?

   Комиссарова открыла свою сумку, вынула конверт и протянула мне.

   – Ксюша приняла решение уйти из жизни, потому что поняла: впереди ее ожидает полнейшая беспомощность. Понимаете, она могла смириться с любыми обстоятельствами, кроме одного: стать зависимой от других. Но на самом деле произошло убийство. Читайте.

   Я взяла листок.

   – Анализ крови на токсины? Обычно, если суицид не вызывает сомнений, его не делают. Исследование дорогостоящее, а у полиции бюджет ограниченный, приходится экономить.

   Ванда кивнула.

   – Ну да. Я, так сказать, приватно попросила об этой услуге, оплатила ее из собственного кармана. Результат пришел лишь сейчас, спустя почти месяц после похорон.

   – Это еще быстро, – пробормотала Лиза.

   – Горничная Варвара Борисова уволилась год назад, вернее, ее выставили вон за плохое поведение, – стала пояснять Ванда. – Другую поломойку нанимать не стали, Ксения не хотела видеть лишних людей. Продюсеры, покупавшие песни, общались исключительно с Резниковым. Подруг у Кауф, кроме меня, не было. Садовник приходит каждый вторник, но никогда не переступает порог особняка, с хозяйкой не встречался. Она редко выходила из дома.

   – Елизавета сейчас запишет телефоны врача и Варвары Борисовой, – распорядилась я. – И, конечно, нам придется встретиться с Владимиром и Беатрисой.

   Кочергина встала.

   – Пойдемте, Ванда. Я сразу внесу нужные сведения в компьютер.

   Я опустила голову. В отличие от Дениса, Лиза сообразительна, мигом поняла, что Комиссарову следует на время увести.

   Едва Ванда покинула комнату, как я обернулась к Жданову и негромко сказала:

   – Не стоит раздавать опрометчивые обещания и обнадеживать человека. Если нам не удастся разобраться с делом Кауф, будет очень неудобно.

   – Просто я посочувствовал тетке, она, похоже, здорово нервничала, – вспыхнул парень.

   – А мне, наоборот, клиентка показалась очень спокойной, – вмешался в разговор Роберт. – Я еще подумал: говорит не эмоционально, что-то тут не так.

   – Ты не прав! – перебил его Денис. – Хотя голос у Ванды не дрожал и слезы из глаз не капали, она находилась на грани нервного срыва.

   – И по каким признакам ты это определил? – заинтересовалась я.

   Жданов начал загибать пальцы.

   – Комиссарова прекрасно владеет собой, контролирует тембр голоса, держит эмоции в кулаке. Но кое-что ей не подвластно. Например, вена на шее у внешне спокойной рассказчицы билась очень часто. Похоже, пульс перевалил за сто двадцать ударов в минуту. Пару раз Ванда облизала губы, потом потерла глаза, потрогала нос и регулярно покашливала.

   – И что? – не понял Роберт. – У живого человека постоянно что-нибудь чешется.

   – Не стану с тобой спорить, – усмехнулся Денис, – но в данном конкретном случае, думаю, речь идет о пересыхании слизистых оболочек. Вот почему у Ванды першило в горле и возник дискомфорт с губами и глазами. А когда у человека это случается? В момент сильного нервного напряжения.

   – Мало кто может на самом деле остаться равнодушно-холодным, рассказывая о смерти лучшей подруги, – заметила я.

   – У Ванды не просто естественные в подобном случае переживания, – возразил Жданов. – Она очень напугана. Вспомним ее руки.

   – Чем они тебе не понравились? – изумилась я. – Комиссарова прекрасно выглядит, у нее отличная стройная фигура. Если тебя смутили короткие рукава платья, так напомню: на дворе теплый апрель. Ванда может себе позволить такой фасон, несмотря на не юный возраст. Похоже, наша клиентка занимается спортом.

   – Ага, – кивнул Денис, – совсем не жирная сарделька, как некоторые. Ой, простите, Татьяна, это я так, по глупости ляпнул, вовсе не вас имел в виду… Руки у нее и правда тренированные, ничего не висит, но они то и дело покрывались мурашками.

   – Может, она замерзла? – разумно предположил Роберт.

   – Температура в помещении не менялась, – уперся Жданов. – Нет, точно говорю, у нее вегетативная нервная система ни к черту. Полагаю, она давно живет в стрессовой ситуации.

   – Так понятно, почему, – вздохнул Роберт.

   Я подошла к компьютерщику.

   – Что ты имеешь в виду?

   Троянов сдул с клавиатуры невидимые глазу соринки.

   – Пока вы слушали Комиссарову, я порылся по базам и нашел данные на милейшую Ванду Мстиславовну. Помните, она говорила, что много лет назад приехала в столицу из провинции? Мол, на приличную работу не берут, за жилье много требуют…

   – И что? – скривился Денис.

   – Наврала? – предположила я.

   – Ну, не совсем. – Роберт ухмыльнулся. – Так вот, дамочка москвичка, закончила педагогический техникум, одно время работала воспитательницей в детском саду. Интересный факт. Комиссарова увлекается альпинизмом, кандидат в мастера спорта, участвовала во многих восхождениях. Сейчас, правда, уже не бегает по горам, но состоит в клубе любителей скалолазания, Ванда там вице-председатель. Вот почему у женщины далеко не юного возраста прекрасная фигура, прямая осанка и красивые руки. Мораль: занимайтесь спортом, и тогда время над вами будет не властно. Но Комиссарова не солгала, она действительно недолго жила в Мордовии.

   – Что она там забыла? – удивилась я.

   – Работала по контракту, – выдвинул свою версию Денис. – Так многие поступают – нанимаются, например, на плавучие рыбзаводы, зарабатывают себе на квартиру, машину.

   – Я не очень сильна в географии, но подозреваю, что по Мордовии корабли, на которых женщины готовят консервы, не курсируют, – улыбнулась я.

   – Вы меня не дослушали, – укорил нас Роберт. – У Комиссаровой не было отдельной жилплощади и, похоже, надоело ей жить в коммуналке, а посему наша спортсменка убила ножом свою соседку Марфу Вирову и ее кошку.

   – Господи, киску-то зачем? – растерялся Денис.

   – Небось мяукала громко, – вздохнул Троянов. – Ванду Мстиславовну осудили, отправили на зону в Мордовию, где дамочка отсидела странно маленький срок, была условно-досрочно освобождена и вернулась в Москву.

   – Интересно, Ксения знала, что приглашает в свой дом бывшую заключенную, да еще убийцу? – пробормотала я.

   – Думаю, на сей вопрос ответа мы не услышим, – вздохнул компьютерщик.

   – Ход ваших мыслей понятен. Но зачем Комиссаровой травить Ксению, которая помогла ей? И они ведь дружили долгие годы, – занервничал Денис.

   Роберт вздернул брови, но ничего не сказал. А я медленно произнесла:

   – Не всякий человек способен на убийство, но если некто один раз переступил черту, то, вполне вероятно, может совершить преступление дважды, трижды, четырежды. Однако у нас нет мотива. Пока мы не знаем, зачем кому-то понадобилось лишать Кауф жизни.

   – Завещания покойная не оставила, – тут же ответил Роберт, не отрывая взгляда от монитора, – следовательно, все ее имущество отойдет ближайшим родственникам: мужу и дочери. Кстати, по документам загородный дом принадлежит Владимиру Резникову. Интересно, почему особняк оформлен именно на него? В семье-то зарабатывала жена. Странно, что композитор не захотела стать владелицей хотя бы половины здания. Так доверяла супругу? Абсолютно не боялась, что муж уйдет от нее, прихватив уютный домик? Но в случае с Кауф главное состояние – авторские права на песни.

   – Все чудесатее и чудесатее, как говорил в детстве мой брат, – хихикнул Денис. – И что теперь делать?

   – Сделай одолжение, – попросила я, – сходи к Лизе и посмотри, не завершила ли она беседу с Комиссаровой.

   – Ага, сейчас сбегаю. – Парень встал и двинулся к выходу. Но на полпути обернулся. – Вообще-то глупо получается. Если Ксению Львовну отравила Ванда, зачем она сюда-то пришла? Кауф похоронили месяц назад, все шито-крыто. И совсем тупо делать анализ крови на яд, если сама его покойной и подсунула.

   – В жизни всякое случается, нельзя делать скороспелые выводы, – заметила я. – Ну, иди же к Кочергиной.

   Денис исчез за дверью.

   – Вроде он в полиции служил… – протянул Троянов.

   – Так указано в анкете, – подтвердила я, – попал в нашу бригаду за высокий профессионализм.

   – Почему тогда идиотские вопросы задает? – не успокаивался Роберт. – Можно подумать, Жданов впервые участвует в расследовании.

   – Вероятно, он стесняется, – предположила я.

   – Стеснительный полицейский? – Троянов засмеялся. – Это новый, неизвестный науке зверь. Извините, Татьяна, опыт не пропьешь. Я тоже могу смутиться, но если мне в этот момент велят поискать в Интернете некие сведения, никогда не стану спрашивать, что такое поисковая система или как попасть в «Гугл».

   – Мы только начинаем работать вместе, надо сделать скидку на данное обстоятельство, – примирительно сказала я. – Кстати, у нас до сих пор нет криминалиста. Иван Никифорович никак не пришлет эксперта. Надо непременно заставить Ванду назвать имя человека, делавшего токсикологию Кауф.

   Троянов поднял руку.

   – Не стоит гнать коней. Сегодня Комиссарова отказалась дать сведения о том, кто ей помог, и не надо на нее давить. Мы с ней еще не раз встретимся и аккуратно вытянем информацию. Попросим сюда подъехать завтра-послезавтра, заведем спокойную беседу. Ванда расслабится и непременно проговорится. А сейчас она и правда, похоже, слишком нервничает, нельзя на нее наседать – добьемся противоположного эффекта – клиентка замкнется.

   – Хорошо, – согласилась я.

   Троянов хотел продолжить, но у меня в кармане зазвонил мобильный. Я достала трубку и услышала голос Крокодиловны.

   – Танюша, вы когда сегодня собираетесь вернуться?

   – Что-то случилось? – вопросом на вопрос ответила я.

   Эмма Гавриловна на секунду замялась.

   – Детки совершенно здоровы.

   Мне фраза не понравилась.

   – А вы?

   Няня молчала, и я перепугалась.

   – Говорите скорей!

   – Зуб беспокоит, – призналась Крокодиловна, – заныл десятого числа.

   – А сегодня пятнадцатое! – ахнула я. – Почему вы не обратились к врачу?

   – Так клык ведь давно под коронкой, я подумала, ерунда какая-то, скоро пройдет, – принялась оправдываться Крокодиловна. – Вчера боль утихла, и я обрадовалась, да рано. Сейчас щеку разнесло, температура поднялась…

   – Уже еду, – перебила я и поспешила на выход.

   Но сразу уйти не удалось.

   – Татьяна! – закричала Лора, выбегая в коридор. – Я хотела получить от вас точные указания насчет…

   – Давайте поговорим позднее, – мирно произнесла я.

   – Нет, сейчас! – возразила вредная секретарша. – Нельзя оставить столь важный вопрос, как подача кофе сотрудникам, без немедленного обсуждения!

   Продолжая трещать, Лора сделала пару шагов вперед и вдруг, нелепо взмахнув руками, упала сначала на колени, затем завалилась на бок, вскрикнула и расплакалась.

   Я кинулась к ней.

   – Вам больно?

   – Ужасно, – сквозь слезы прошептала Лора, – я умираю.

   Я погладила секретаршу по голове.

   – Бедняжечка… Попробуйте пошевелить ногами. Получается?

   – Вроде да, – всхлипнула она.

   Я обрадовалась.

   – Похоже, перелома нет. Ну-ка, приподнимитесь…

   – Таня, что вы делаете? – слабо засопротивлялась Лора.

   Но я, обхватив секретаршу за талию, уже тащила ее в комнату отдыха. Там усадила на диван и велела:

   – Снимайте чулки. Надо приложить лед.

   Лора опять заплакала.

   – Господи, такое ощущение, словно меня током ударило.

   Я сама начала стаскивать с нее колготки и приговаривать:

   – У кошки болит, у собаки болит, а у Лоры не болит.

   Секретарша вдруг улыбнулась.

   – Вы со мной, как с маленькой…

   – Зато вы перестали плакать, – улыбнулась и я, прикладывая к коленке вредной дамы специальный охлаждающий пакет из нашей аптечки. – Думаю, кости целы, но рентген лучше все-таки сделать. Я вас отвезу в нашу поликлинику.

   – Спасибо, Татьяна, – тихо произнесла Лора, – не надо. Боль отступает, это просто сильный ушиб. Но мне почему-то очень обидно. Нога подвернулась, и я свалилась кулем. Старая становлюсь, никчемная развалина.

   Я села рядом с Лорой и обняла ее.

   – Вот уж глупость! О какой старости вы говорите? Вы красивая женщина, я от зависти стол грызу, когда смотрю на вашу стройную фигуру. У меня такой нет и не будет. И мы без вашей помощи погибнем. Вы очень ценный сотрудник. Вы хозяйка офиса, его душа.

   Лора промокнула глаза тыльной стороной ладони.

   – Извините мою несдержанность. Я совсем не плаксива, просто пала духом в минуту боли. Ну, вот, продемонстрировала слабость и истеричность…

   Я засмеялась.

   – Хорошо, что вы не видели меня в кресле у стоматолога. Вот где разыгрывается истерика! Что-то я не услышала от вас никаких криков. А споткнуться на ровном месте может каждый, я сама часто шлепаюсь в самый неподходящий момент.

   – Спасибо, Таня, – повторила Лора. – Идите по своим делам, со мной все в порядке.

   Когда я вошла в квартиру, Эмма Гавриловна запричитала:

   – Ой, как неудобно получилось… Танюша, вы ушли со службы!

   – Я сейчас свободна, – лихо соврала я, – спокойно поезжайте к стоматологу.

   – Я быстренько сгоняю, – пообещала Крокодиловна, – обернусь мигом.

   – Не спешите, – улыбнулась я, – справлюсь с мальчиками.

   – Я все вам на бумажке написала, – засуетилась няня. – Покормить их надо через полчаса. Смесь разведете по схеме, бутылочки в стерилизаторе. Веселенький любит тонкую сосочку, а Умненький предпочитает ортопедическую. Памперсы в шкафу. Веселенький в японских штанишках, а Умненький в американских. Можно им чаек дать, он в графине.

   – Как интересно вы малышей называете, – засмеялась я, – Веселенький и Умненький.

   – Так имен-то пока у них нет, – пригорюнилась Крокодиловна. – Мать до сих пор в больнице. Ну, ничего, выздоровеет и решит, как сыночков окрестить. Но ведь надо же как-то к детишкам обращаться? Вот я и придумала.

   Эмма Гавриловна ойкнула и схватилась за щеку.

   – Ну все, идите скорей, – спохватилась я.

   Крокодиловна убежала.

   Я пошла в ванную, но не успела помыть руки, как раздался звонок в дверь. Пришлось нестись в холл. Думая, что это вернулась няня, я схватила трубку домофона и пропела:

   – И что забыли? Кошелек? Очки? Или всю сумку целиком?

   – Танечка, кошечка, возьми мою собачку, – захныкали в ответ.

   Я наконец-то глянула на экран и увидела свою соседку Анастасию.

   – Мама не приехала, – застрекотала Настя, когда распахнулась дверь, – пожалуйста, возьми Лючию, иначе я… Ах!

   Она сделала шаг, откинула голову назад и замерла в заученно эффектной позе.

   Настюша балерина. Особых высот в карьере она не достигла, дотанцовывает последний год до пенсии в никому не известном коллективе «Лучшие звезды Москвы». У нее прекрасная осанка, великолепная фигура, и на первый взгляд ей больше двадцати пяти лет не дать, но на самом деле возраст моей соседки подкатывает к сорока. Ее мать, безмерно заботливая и говорливая Ирина Олеговна, столкнувшись со мной на лестнице, моментально начинает причитать:

   – Моя-то стрекоза все пляшет! Хоть бы какого муравья себе нашла… Да где ж ей с приличным человеком познакомиться, если постоянно носится по гастролям? Собачку вот завела, Лючию, а ей давно пора детей родить. Танюшенька, образумь Настюшу. Хватит ей искусством болеть, надо о личной жизни подумать. Ей бы с тебя пример взять.

   Я обычно улыбаюсь и смиренно отвечаю:

   – Я никак не могу служить примером, сама вышла замуж за работу.

   – Ты хоть из Москвы не выезжаешь, – вздыхает Ирина Олеговна. – А мне опять бедную Лючию к себе отвозить. Может, забрать собачку насовсем? Прямо жаль животное, день у своей хозяйки проводит, неделю у меня.

   И вот сейчас на пороге стоит Настя со своей обычной просьбой:

   – Пожалуйста, приюти ненадолго Лючию, мамуля уже в пути. Или у тебя занятия?

   Соседи, как, впрочем, и Эмма Гавриловна, считают меня преподавательницей русского языка и литературы, которой надоело стоять у классной доски с указкой в руке, и она стала репетитором, бегает по частным урокам. Отчасти это правда, я имею диплом педагогического вуза и когда-то работала в школе. Откуда у простой училки дорогой новый внедорожник, прекрасная квартира и модная одежда? Ну, понятное дело, это подарки богатого любовника, чье имя я тщательно скрываю, поскольку папик женат.

   – Так как? – закатила глаза Настенька, разворачивая ступни во вторую позицию.

   – Давай сюда, – кивнула я.

   Анастасия поцеловала собачку в мордочку и протянула ее мне.

   – Не скучай, кисонька, мамочка скоро вернется и привезет тебе подарочек. Чао, чао!

   Я взяла отчаянно пахнущий французскими духами комок шерсти, захлопнула дверь, посадила Лючию на пол и усмехнулась:

   – У тебя прекрасный характер. Я бы на твоем месте укусила любого, кто обозвал меня кошкой.

   Лючия лишь тихонько тявкнула, и в ту же секунду я услышала сердитый крик одного из младенцев.

   Я подошла к деревянному сооружению с решетчатыми стенками, глянула на двух совершенно одинаковых деток и впала в задумчивость. Кто из них Веселенький, а кто Умненький? Хотя, какая разница, крошки все равно пока ничего не понимают. Пусть тот, что проснулся первым, будет…

   Младенец заорал с такой силой, что я, позабыв про имена, схватила его и кинулась на кухню, приговаривая на ходу:

   – Сейчас, сейчас… только не вопи так, брата разбудишь…

   И точно! Из детской долетел рев второго ребенка. Секунду я колебалась. Потом поспешила назад, вернула первого орущего мальчика на место и, провожаемая сердитым воплем двоих, помчалась на кухню. Надо приготовить бутылочки с едой.

   Предусмотрительная Крокодиловна поставила банку «Бэбиням» на самом видном месте. Я схватила ее и начала изучать текст на этикетке.

   «Для приготовления молочной смеси возьмите необходимое количество порошка…» Вот здорово! А какое оно, необходимое? Ладно, почитаю дальше. «Объем «Бэбиням» рассчитывается по весу ребенка. См. таблицу». Я повертела жестянку. Ага, вот и цифры. «От 4 до 5 кг – 2 дозы. 5–7 кг – 4 дозы. 8 кг – 5 доз». Я оторвалась от текста и задумалась: навряд ли братья тянут больше чем на восемь килограммчиков. Так, что там дальше? «Будьте внимательны, превышение дозы опасно для здоровья малыша. Ни в коем случае не увеличивайте количество порошка, но и не уменьшайте его».

   Я растерялась. Сколько же весят детки? Мне нельзя ошибиться!

   Младенцы завопили в унисон.

   – Сейчас, сейчас… – засюсюкала я. – Подождите, дайте соображу… не кричите, умоляю…

   Куда там! Умненький с Веселеньким удвоили старания.

   Оказывается, голодный детский плач очень нервирует. Я заметалась по квартире. Что же делать?

   «Таня, успокойся! – приказала я себе. – Вспомни, в ванной есть замечательный прибор, на который ты взгромождаешься каждое утро в надежде на то, что увидишь чуть меньшую, чем вчера, цифру».

   Я живо схватила одного возмущенного до крайности мальца, в два прыжка преодолела расстояние до санузла, положила безобразника на весы и уставилась в окошечко. Ничего. Вероятно, электроника не реагирует на всякую мелочь. Ну и как поступить? Нельзя ведь разводить «Бэбиням» на глазок!

   На секунду я ощутила себя мореплавателем, который остался один-одинешенек в утлой лодочке посреди бескрайнего океана. Но тут в голову пришла гениальная идея: надо взять Умненького и Веселенького по очереди на руки, взвеситься сначала с ребенком, потом без него, произвести простое вычитание, и делу конец!

   Нахваливая себя на разные лады, я осуществила первую операцию. Результат – семьдесят девять кило. Отлично, запомним цифру. Теперь оттащим малыша в детскую и узнаем, сколько тянет Танечка без него… Как девяносто два?! Каким образом я ухитрилась так растолстеть?

   Сначала меня охватила паника, потом включился ум. Без ребенка я не могу весить больше, чем с ним. И тут окошечко мигнуло, в нем появилось слово «батарейка». Я впала в отчаяние. Надо же, именно сейчас весам приспичило потребовать новый элемент питания!

   Так, главное – не сдаваться. Вроде запасливая Эмма Гавриловна держит в шкафу непочатые пакеты с крупами. Сейчас положу несколько штук в авоську, возьму ее в одну руку, а ребенка в другую, и попробую сама поработать весами, сообразить, какая ноша тяжелее.

   Ой, нет, это потрясающая глупость. И что делать? Ну почему столь предусмотрительная Крокодиловна не указала в памятке нужное количество порошка? На нее это совсем не похоже.

   Я ветром понеслась в кухню. Где листок с инструкцией няни? Ага, читаю: «Полторы мерные ложки смеси растворить в 120 мл воды комнатной температуры. Танюша! Выньте бутылку с жидкостью из холодильника заранее, ей надо постоять минут пятнадцать. Если детки проснулись раньше, слегка подогрейте водичку. Правильная температура очень важна. В горячей погибнут все витамины, в холодной порошок растворится комками».

   Я с шумом выдохнула. Вот зачем я принялась изучать этикетку на банке? Надо было сразу хватать рекомендации Крокодиловны.

   Малыши завопили так, что я испугалась, как бы не рухнул потолок. Следовало действовать быстро, несчастные детки ужас как проголодались.

   Я открыла банку. А где мерная ложечка? Ее тут нет! Боже, сколько трудностей подстерегает женщину, решившую накормить ребенка… Неудивительно, что демографическая ситуация в России отнюдь не радужная. Но я уже набралась опыта. Ну-ка, глянем в руководство от няни: «Танечка, если вы потеряли мерку, то воспользуйтесь десертной ложкой, она точь-в-точь соответствует ее объему».

   Заглянув в ящик, где хранятся столовые приборы, я впала в ступор. Десертная ложка – это то, при помощи чего едят десерт. Значит, не чайная и не столовая. А какая? Лично я лопаю торт или желе тем, что подвернется под руку, а в кафе вам чаще всего дают небольшую вилочку, которой, кстати, очень неудобно орудовать. Так как выглядит десертная ложка? Вот уж глупый вопрос – у меня в доме отсутствуют пресловутые ложки для сладкого!

   В полном отчаянии я потрясла банку. Кремовый порошок съехал в сторону, показался кусок пластмассы. Я чуть не заорала от радости. Мерная ложечка! Она не пропала, просто провалилась в сыпучее содержимое. Трясущимися от счастья пальцами я выудила крохотный ковшик и замерла. Вода! Я забыла достать ее из холодильника!

   Умненький и Веселенький плакали навзрыд. У меня опустились руки, потом неожиданно пришла злость. Сергеева, неужели ты не способна дать крошкам обед? Я встрепенулась, достала с полки холодильника пластиковую емкость, отлила из нее немного жидкости в ковшик, водрузила его на плиту – и поняла, что передо мной возникла новая проблема. Комнатная температура – это температура в комнате. А какова она? Никогда ранее я не озадачивалась на сию тему. Тридцать шесть и шесть? Конечно, нет. Но сколько? Эмма Гавриловна строго предупредила о необходимости соблюдать точность.

   Из моей груди вырвался всхлип, и одновременно с ним пришло решение. В квартире тепло? Значит, и вода должна быть просто теплой.

   Дальше дело пошло быстро. Я потрясла бутылочку и живо растворила порошок, поняв в этот момент, какой душевный подъем испытывал Суворов, преодолев Альпы. Затем прилетела в детскую, взяла одного малыша, села в кресло и приблизила к крохотному личику соску.

   Несчастный мальчуган вцепился в нее и начал с шумом глотать. Я перевела дух. Слава богу, Рубикон перейден. Жаль только, что у меня не четыре руки, второй брат сильно нервничает. Ну ничего, сейчас и его накормлю до отвала. Я внимательно посмотрела на сосредоточенно поглощающего еду Умненького. Почему я решила, что это именно он? Уж больно серьезный у ребятенка вид.

   Довольно скоро младенец закрыл глазки, соска выпала у него изо рта. Я положила его к вопящему братцу и, приговаривая: «Ну не злись, сейчас все будет хорошо», – метнулась на кухню.

   Сидевшая на стуле Лючия робко затявкала. Собачка, похоже, тоже не прочь подкрепиться. Но я отмахнулась от нее:

   – Пардон, дорогая, не до тебя сейчас. Вот близнецы пообедают, тогда и поговорим!

   Собачка положила мордочку на стол и вздохнула. Я невольно улыбнулась. Если мне когда-либо взбредет в голову идея обзавестись четвероногим любимцем, это будет кто-то вроде Лючии – милый, ласковый, неконфликтный песик с розовым бантиком на длинной челке.

   Чтобы приготовить смесь для Веселенького, мне потребовалось меньше минуты. Невероятно довольная собой, я прискакала в детскую, вытащила из кроватки красного от гнева ребятенка и начала его уговаривать:

   – Зачем так сердиться? Тетя уже тут. Ну, давай, ням-ням, вкусно. Сделай милость, уменьши звук, иначе твой только что заснувший братец очнется, и тогда всем мало не покажется.

   Но Веселенький не собирался меня слушаться, его вопль перешел в диапазон ультразвука. Сейчас он совершенно не походил на Веселенького, это был скорее Злобненький. А еще крошка не желал сосать смесь. Я подносила к его губам бутылочку, но малыш выплевывал соску и без устали работал пожарной сиреной.

   Через пару минут у меня возникло ощущение, что я ору сама и давно устала от вопля. Потом появилось чувство тревоги. Что с Веселеньким? Почему он отказывается от еды? Неужто заболел? Я уже была готова звонить педиатру, но тут вдруг младенец притих и начал лениво поглощать смесь. Я мысленно перекрестилась и затаила дыхание, чтобы не мешать ему. Кое-как, с большими перерывами, братик Умненького слопал треть бутылочки, потом икнул и закрыл глаза. Я очень осторожно уложила его в кроватку и на цыпочках направилась в сторону кухни.

   Всегда считала, что ухаживать за пеленочными младенцами нетрудно. Вот дети школьного возраста доставляют огромное количество хлопот – они бегают, задают нескончаемые вопросы, не слушают ни родителей, ни педагогов, их надо заставлять учить уроки, следить, чтобы они не попали в плохую компанию, быть постоянно начеку и держать про запас ведро успокаивающих капель. А какие хлопоты с милыми ребятками в ползунках? Покормил их, попоил, умыл, спать уложил и сиди, смотри телевизор.

   Только мне пока что-то не удалось насладиться любимой телепрограммой про путешествия, процесс кормления крошек занял уйму времени. Я села на стул и взяла составленную Крокодиловной памятку. Надо проверить, какие там еще указания. Глаза побежали по тексту, написанному ровным аккуратным почерком: «Танечка, после кормления непременно подержите ребят сусликом, чтобы из желудка вышел воздух».

   Загадочность фразы поставила меня в тупик. Подержать ребят сусликом? Это как? Если мне не изменяет память, суслик – это небольшое животное размером с белку. Вероятно, Эмма Гавриловна сделала ошибку, хотела написать: «Подержите ребят так, как их держит суслик». Я потрясла головой. Разве грызун может взять младенца в руки? Извините, в лапы? Нет, это следует понимать так: «подержите ребят, как держит своих детей суслик». Из груди вырвался тяжелый вздох. Ну почему Крокодиловна решила привести в пример именно этого зверька? Полагала, что я потомственный сусловод и сразу пойму, о чем речь? Что во мне есть такого, говорящего о прекрасном знании грызунов? А главное – как суслик держит своих детей?

   Я схватила ноутбук и залезла в поисковую систему. Господи, сколько их на свете, этих сусликов! Есть крапчатый, скалистый, американский, калифорнийский, кольцехвостый, черноголовый, голохвостый, реликтовый, мексиканский, малоазиатский. И еще тьма разновидностей! Но ни одной фотографии, на которой суслики были бы с отпрысками!

   А что, человеку обязательно проделывать с младенцами сусловые действия? То есть действия суслячьих мам? Ой, что-то у меня мысли путаются, нет такого слова – «суслячие». Надо говорить… э… э… Сусликовицы? Или сусловые самки? Черт побери! В какую позу поставить новорожденного? Стоп, их же нельзя ставить!

   У меня закружилась голова. Успокойся, Танечка, самое важное, что наконец-то в квартире воцарились тишина и покой, сейчас я соображу, как надо поступить…

   Из детской полетел отчаянный вопль. Я поспешила на зов, почувствовала неприятный запах и удивилась. Чем воняет? Вроде, когда десять минут назад я покидала комнату, в ней витал нежный аромат детской косметики. Но долго раздумывать на эту тему нет времени. Вот интересно, один мальчишечка спит и похож на ангела. Второй, красный и сердитый, выводит на одной ноте:

   – А-а-а-а-а!

   Надо же, какие они разные. У одного нервы из нержавейки, его не разбудить и пушечной канонадой, второй – вредный рёва. Ну и кто он? Умненький? Веселенький? Не помню, кого с какой стороны положила.

   Я наклонилась над кроваткой. Запах усилился, и стало понятно его происхождение. М-да… Не очень приятная ситуация, но делать нечего. Только перед тем, как начать гигиеническую процедуру, я, наученная горьким опытом, внимательно изучу руководство, составленное предусмотрительной Крокодиловной. Ну, что у нас там?

   «Танечка, если потребуется сменить деткам памперсы, помните: Умненький лежит в японских, а Веселенький в американских. Трусики хранятся в самом нижнем отделении шкафа. После того, как вымоете ребяток, непременно помажьте их маслом, оно на полочке у холодильника».

   Я потерла руки и заглянула в шкаф. Прекрасно! С бумажными штанишками сложностей не возникнет, на одной упаковке сплошные иероглифы, на второй надпись «Made in USA». Осталось лишь выяснить, кто из ребят кто. Я взяла красного от гнева малыша, притащила в ванную и растерялась. Как его мыть? Положить целиком в ванночку? Но у крошки проблема исключительно с нижней частью тела, а верхняя чистая. Вероятно, для омовения подойдет миска!

   Я отнесла мальчика назад в кроватку, выбрала на кухне эмалированную плошку, поставила ее в ванной в раковину, притащила крошку, стала снимать с него одежки, поняла, что емкость неудобная, вернула крикуна к мирно почивающему братцу, приволокла лоток в виде большой сливы, сгоняла за ребятенком, попыталась устроить его в лотке, догадалась, наконец, что бузотера лучше всего обмыть прямо под краном, сняла ползунки, вспомнила про полотенце, опять сносилась по маршруту детская – ванная. Потом повторила забег, так как вовремя не подумала о памперсе, затем минуты три искала специальное мыло с губкой… И все это под безостановочный крик малыша. В конце концов с проблемой удалось справиться, осталась сущая ерунда – помазать его маслом.

   Я положила притихшего ребенка в кроватку, бодро потрусила на кухню и замерла у полки, повешенной справа от холодильника. И какой продукт имела в виду Крокодиловна? Здесь выстроились по росту бутылочки. «Оливковое, первого отжима», «Испанская смесь с ароматом трюфеля», «Салатное с лимоном», «Подсолнечное перцовое», «Льняное от бабушки», «Рапсовое от дедушки», «Австралийское из кенгуру». Я вздрогнула. Ну и ну! Бедные сумчатые, незавидная у них, однако, судьба. Так чем лучше обмазать свежепомытую детскую филейную часть?

   На какой-то момент в душу закралось сомнение – вдруг я совершаю глупость? У малышей полный набор средств, небось и маслом их мажут специальным. Но ведь Крокодиловна написала про полку у холодильника. Раз Эмма Гавриловна решила, что для Умненького и Веселенького лучше подойдет продуктовый вариант, не мне с ней спорить. Так какую бутылочку предпочесть? Таня, включи мозг!

   Я уставилась на разнокалиберные бутылки. Ладно, призову на помощь логику. Масло с лимоном и перцем отметается сразу. Выжимка из несчастного кенгуру тем более – вдруг она вызовет аллергию? Остаются льняное и рапсовое. Поколебавшись секунду, я схватила то, что сделано старушкой, вернулась в детскую, щедро намазала попку весело размахивающего руками-ногами младенца, ловко застегнула на нем памперс и попыталась всунуть извивающееся тельце в ползунки.

   Вам когда-нибудь приходилось надевать узкий до невозможности чехол от зонтика на егозу-обезьянку, с двадцатью четырьмя дергающимися во все стороны лапками? Нет? Тогда вам меня не понять!

   Наконец младенец был упакован, я к тому времени вспотела, как боевой слон, растоптавший армию агрессивных воинов. Мальчишечка закрыл глазки и мирно засопел. Я выдохнула, попятилась к двери – и тут же услышала гневный вопль. Проснулся второй брат.

   – Ну, и чем ты недоволен? – спросила я, торопясь назад в детскую. – Хорошо поел, штанишки сухие. Назови хоть одну причину для капризов!

   Но малыш продолжал рыдать. Я начала ходить по комнате и укачивать Злобненького. Спустя минут десять он успокоился и вроде заснул, но стоило мне положить крикуна в кроватку, как оттуда раздалось сердитое:

   – И-и-и!

   Это очнулся другой близнец. Следующие полтора часа были заполнены одинаковыми действиями. Я убаюкивала одного кроху, переводила дух и тут же слышала вопль второго. Злобненький, правда, не пачкал памперс, зато его братишка старался за двоих. В конце концов, когда я впала в ступор и забыла, как меня зовут, вдруг наступила восхитительная тишина.

   Боясь поверить в собственное счастье, я прокралась на кухню, ожидая услышать очередную арию из оперы «Близнецы, или Безумный день». Но нет, детишки спали.

   Я плюхнулась на диван. Ноги-руки дрожали. Голова не держалась на шее прямо, заваливалась то вперед, то назад, и в ней не было ни единой мысли. Потом в мозгу появился вопрос: каким образом Крокодиловна ухитряется сохранять здоровой психику? И она успевает еще справиться с кучей разных домашних дел. Да, скачущий конь и горящая изба ерунда по сравнению с близнецами.

   По кухне пролетел тихий стон. Я подпрыгнула, как испуганный заяц. Уже проснулись? Пожалуйста, не надо! У меня только-только перестали дергаться ноги, а руки еще ходят ходуном.

   Звук повторился. Но он был слишком тихим для деток, – те орут почище сирен президентского кортежа – и явно исходил от обеденного стола. Я повернула голову и ахнула – прямо на заботливо отглаженной Эммой Гавриловной скатерти сидела Лючия. Я совершенно забыла про йорка, за которым должна приехать мать соседки Насти.

   Собачка иногда остается у меня, она милая, никаких хлопот не доставляет, ну разве что выклянчит кусок сыра. Но сейчас терьериха выглядела весьма странно. Крохотное тельце раздулось в боках и напоминало бочонок, маленькие лапки скрючились, голова моталась из стороны в сторону.

   – Эй, что с тобой? – всполошилась я.

   Лючия издала хрюкающий звук, упала на живот, растопырив четыре ноги и стала похожа на волосатую черепашку без панциря. Я вскочила и приблизилась к собачке. Теперь мне стало понятно, что мордочка Лючи перепачкана чем-то белым, а спустя мгновение я поняла, в чем дело.

   На столе стояла открытая банка со смесью «Бэбиням», и еще недавно она была почти полной, сейчас же совсем пустая. Опорожнен и ковшик, куда я вылила воду, чтобы подогреть ее. Лючия проголодалась, попросила у меня перекусить, я, занятая детьми, отмахнулась от нее, и она решила свою проблему самостоятельно: слопала сухую смесь, а затем запила ее. Порошок, соединившись с водой, разбухает, получается субстанция, напоминающая кашу. Я насыпала в бутылочку для младенцев по полторы крошечных ложечки, наливала туда чуть-чуть водички и видела, как раствор густеет, поднимается, увеличивается в объеме. А Лючия угостилась целой банкой и выхлебала около двух стаканов жидкости. Как только в нее все это влезло?

   Я бросилась к телефону и соединилась со справочной. Поиски ветеринарной «Скорой помощи» заняли минут пять, наконец, из трубки раздалось:

   – Лечебница «Четыре лапы».

   – Девушка! – закричала я. – У меня близнецы, мальчики, они едят…

   – Поздравляю, – донеслось в ответ, – но мы не лечим детей, обратитесь к педиатру.

   В ухо полетели частые гудки.

   Разозлившись на наглую администраторшу, не дослушавшую меня, я опять набрала тот же номер.

   – Лечебница «Четыре лапы».

   – Девушка, у меня близнецы, мальчики, они едят…

   – Советую позвонить в районную поликлинику, – отрезала дурочка и снова швырнула трубку.

   Ну, погоди! Я опять вцепилась в телефон и похолодела. Из детской полетел двухголосый плач, к которому присоединился жалобный стон Лючии. Я замерла, и тут – вот оно, счастье! – из прихожей донесся голос:

   – Буянят безобразники?

   Из моей груди вырвался вопль:

   – Эмма Гавриловна! Вы вернулись! Как я вас люблю!

   – Что случилось, Танечка? – бодро осведомилась няня, появляясь на кухне.

   Я начала путано рассказывать.

   – Не стоит беспокоиться о пустяках, – улыбнулась Крокодиловна, когда речь зашла о йорке, схватила Лючию и понесла в коридор.

   Я побежала следом.

   – Что вы собираетесь делать с собачкой?

   – Вылить из обжоры детскую смесь, – пояснила Эмма Гавриловна, наклоняя песика над унитазом и сжимая его бока. – Дел на минуту. Вот и все. Думаю, сегодня не стоит кормить Лючию, пусть пьет одну воду. Слышите? В дверь звонят, наверное, пришли за гурманкой. Идите отдыхать, Танечка, я открою.

   Сил ответить ей не было, я побрела в свою спальню и рухнула на кровать. И только спустя час вышла на кухню. Увидев Крокодиловну, мирно вяжущую крохотную шапочку, я пробормотала:

   – Почему у вас детки помалкивают, а у меня вели себя отвратительно?

   – На то было несколько причин, – деликатно ответила няня. – Умненький с Веселеньким поняли, что ими занимается новый человек, поэтому возмутились. И еще…

   Крокодиловна опустила глаза на вязание и принялась считать вслух петли.

   – Что еще? – спросила я.

   Няня положила спицы на колени.

   – Танюша, вы два раза покормили Веселенького, поэтому кишечник у него заработал с необычайной частотой и слегка заболел. Умненькому ничего не досталось, он хотел кушать. Первый бунтовал от обжорства, второй от голода.

   Мои щеки начали раскаляться.

   – Я дура… – только и удалось выдавить из себя.

   – Что вы, конечно, нет! – замахала руками Крокодиловна. – Малыши ведь действительно очень похожи. Знаете, большинство молодых мамочек понятия не имеет, как справиться с одним новорожденным, а вам досталось сразу два ребятенка.

   – Это мало утешает, – пробормотала я.

   – Танечка, а какое маслице вы использовали для косметических целей? – задала вопрос Эмма Гавриловна.

   Я ответила:

   – Как вы велели, взяла бутылочку с полки, что висит сбоку от холодильника. Выбрала бутылку от бабушки.

   Лицо Крокодиловны не изменило добродушного выражения.

   – То-то Веселенький пахнет, как щедро заправленный овощной салат.

   Я упала на стул.

   – Я взяла не то масло?

   – Ничего страшного не случилось, – принялась утешать меня няня. – В советские годы мы обо всяких изысках не слыхивали, мамочки пользовались для смягчения кожи деток подсолнечным маслом. Только сначала стерилизовали его. Сейчас же полно детской косметики. Вон там, слева от морозильника, на полке стоит азуленовое масло, специально для новорожденных.

   – Слева, – вздохнула я, – не справа. Черт.

   – Ей-богу, льняное маслице очень хорошее, – сказала Крокодиловна, – сама подумывала его использовать. Вы молодец!

   – И последнее, – промямлила я. – Простите, но я не выполнила ваше указание про суслика. Не поняла, как он держит своего ребенка, и не смогла придать малышам нужную позу. Очень хотела сделать правильно, перерыла весь «Гугл», но нигде не нашлось снимка грызуна с детенышем в лапах.

   Крокодиловна рассмеялась.

   – Ох, простите, Танечка, это я сглупила, не так выразилась. Видели, как стоит суслик – этаким столбиком, на задних лапках, а передние перед грудкой держит?

   Я кивнула.

   Эмма Гавриловна улыбнулась.

   – Малышей после кормления надо недолго подержать в таком же положении, чтобы они избавились от проглоченного во время еды воздуха. Мне надо было написать не «суслик», а «столбик», и вы бы тогда разобрались.

   На следующее утро я, не заезжая в офис, отправилась к Варваре Борисовой, бывшей горничной Кауф.

   Люди, у которых по дому ходит прислуга, очень быстро перестают ее замечать и ведут при ней весьма откровенные разговоры. Кроме того, в своей квартире человеку хочется расслабиться, перестать что-то из себя изображать, стать таким, каков он есть на самом деле. Поверьте, горничные, шоферы, няни знают о своих нанимателях очень много всякого-разного. Большинство работников не хочет потерять службу, поэтому крепко держит язык за зубами. Но вот если помощницу по хозяйству рассчитали, тогда другой расклад. Борисова ушла от Кауф год назад, причем со скандалом: судя по словам Ванды, «ее уволили за плохое поведение». Надо постараться правильно построить разговор, тогда Варвара сообщит мне массу интересного.

   В подъезде пятиэтажки было грязно, на подоконниках маячили банки из-под растворимого кофе, набитые окурками. Пол затоптан, перила лестницы изрезаны ножом.

   Дверь во владение Борисовой выглядела проще некуда, деревянная с облупившейся краской. На филенке ярко-красным фломастером кто-то написал не совсем приличные выражения. Коврик у двери напоминал грязную тряпку, на нем громоздился полиэтиленовый пакет из дешевого сетевого магазина продуктов, набитый отбросами. На звонок мне открыла худенькая женщина с синяком под глазом и быстро произнесла:

   – Миши нет дома, ушел на работу. Всю ночь спал в своей комнате. Честное слово.

   Я так и не успела раскрыть рта. Из прихожей послышался резкий, визгливый голос:

   – А не ври-ка! Кто там? Полиция?

   – Нет, нет, – испугалась тетка, – соседка заглянула, не волнуйся, Леночка, пожалуйста…

   Договорить она не успела, ее оттолкнула к вешалке щекастая девица с выкрашенными в почти белый цвет волосами.

   – Вы из какой квартиры? – забыв поздороваться, заголосила она. – Не верьте мамане, вечно своего сыночка покрывает. У вас машину со двора угнали? По адресу пришли. Это моего любимого братца работа. Мишка со вчерашнего обеда дома не показывался, в своей постели не дрых, где сейчас находится, неизвестно. Но не на службе точно, потому что постоянной работы у него нет. Напишите заявление в полицию, пусть его наконец посадят.

   – Леночка, как ты можешь! – простонала хозяйка квартиры. – Мишенька твой единственный брат, другого нет.

   Дочурка скрестила руки на груди.

   – Вот и ладно, что других не имеется, легко бы и без Мишки прожила. На фиг нам воры и негодяи?

   – Лена, – всхлипнула мать, – нельзя быть такой злой.

   – Зато ты слишком добрая, – огрызнулась дочь. – Представляете, вчера я домой вернулась, а у нее фингал. И откуда, спрашивается?

   – Голова закружилась, я шла, шла и тюкнулась лицом об угол стола, – соврала родительница.

   – Мама, думай, о чем говоришь, – вдруг вежливо произнесла Елена. – Разве ты карлик, чтобы глазом на край стола наткнуться?

   Потом она снова обратилась ко мне:

   – Так напишете заявление?

   Я достала из сумочки удостоверение.

   – Вау! Полиция сама пришла! – обрадовалась девушка. – Ну все, капец Мишке.

   – Не трогайте мальчика! – закричала мать. – Он болен! На него все клевещут!

   Мне наконец-то удалось вставить слово в диалог матери и дочери:

   – Здравствуйте, я Татьяна Сергеева, пришла поговорить с Варварой Семеновной Борисовой о Ксении Кауф.

   – Ничего не знаю, – быстро сказала хозяйка квартиры.

   – Может, разрешите войти? – улыбнулась я.

   – Нет, – живо вмешалась Лена. – У нас не убрано, хотите потрепаться, устраивайтесь на лестнице. Нечего нам полы пачкать.

   Борисова-старшая безропотно вышла за дверь и показала на подоконник:

   – Можем там сесть. Весна уже, совсем тепло, не простудимся.

   – Строгая у вас дочка, – произнесла я, прислоняясь к стене.

   – Леночка техникум после школы окончила, теперь директор автобазы, хорошо зарабатывает, – начала хвастаться Варвара. – У нее под началом в основном мужчины, приходится быть жесткой. В душе она тихая и ласковая, но жизнь заставляет зубы показывать. Зачем вы пришли? Уже год, как я у Ксении Львовны не работаю.

   – А почему уволились? – мгновенно поинтересовалась я и услышала тихий скрип.

   Дверь в квартиру Борисовой чуть-чуть приоткрылась. Может быть, ее сдвинул сквозняк, но я почему-то сразу подумала про Елену, которая решила послушать, о чем толкуют ее матушка и незваная гостья.

   – Нашла службу с большим окладом, – как-то неуверенно ответила Борисова, – в супермаркете, кассиром. День чеки бью, два отдыхаю, очень удобно. А к Кауф приходилось шесть раз в неделю ездить, да еще за город. Правда, недалеко, десять минут на маршрутке от конечной станции метро, но все равно уставала.

   – Варя, – укоризненно покачала я головой, – в семье, где вы служили, другая версия вашего увольнения. Например, у Ванды. Вы с ней дружили?

   Борисова отшатнулась и ударилась затылком о стекло.

   – Комиссарова всех ненавидит, она очень злая. Из-за Ванды ни одна прислуга у Кауф не задерживалась. Я довольно долго проработала только потому, что все ее подначки игнорировала. И я уверена, это Ванда что-то придумала, из-за чего Ваню арестовали.

   Я сделала вид, что понимаю, о ком идет речь.

   – Ну, Иван сам виноват.

   Варвара округлила глаза.

   – Это вам Ванда наплела? Брехня! Она все затеяла, чтобы своего сыночка с Беатрисой свести.

   – У Комиссаровой есть ребенок? – не сумела я скрыть удивления.

   – Ага! Не знали! – возликовала Варвара. – Сейчас вам всю правду выложу, поймете, какая она лгунья. Ни одному слову ее верить нельзя!

   Варваре на половину Ксении заходить запрещалось, там убирала Комиссарова. Она же командовала всем хозяйством, сама ездила закупать продукты, оплачивала счета и общалась с рабочими, которые чинили что-нибудь в саду или в доме.

   В десять утра Кауф спускалась на кухню, где ее ждали кастрюлька с геркулесовой кашей и чашка зеленого чая. Ксения перекладывала овсянку в пиалу, нарезала туда кусок сыра, ставила еду на поднос и уносила к себе на второй этаж.

   Когда Борисовой объяснили, что ей нужно приготовить для первой трапезы хозяйки, она чуть не расхохоталась. Богатая тетка, живущая в особняке стоимостью в много миллионов, лопает дешевый геркулес? Неужели не могут купить для нее нечто вкусненькое: осетринку, ветчину, импортные йогурты? Вроде у семьи нет нужды экономить.

   Но Ксения Львовна за все годы работы Вари в доме ни разу не изменила своего рациона: овсянка и сыр по утрам, в полдень чай с сухофруктами, на обед часа в три крохотный кусочек лосося с овощами, в шесть вечера чай с двумя ломтиками подсушенного зернового хлеба и на ночь несколько слив. Иногда, крайне редко, в обед рыба заменялась гречкой с ароматным деревенским растительным маслом. Ни шоколадных конфет, ни печенья, ни колбасных изделий, ни деликатесов Кауф не употребляла. И еще. В тот момент, когда она спускалась на кухню (что происходило исключительно по утрам, обед, полдник и ужин хозяйке относила Ванда), там не должно было быть людей. Варе предписывалось исчезнуть. Поэтому горничная ни разу не разговаривала с Кауф – она просто не имела такой возможности.

   Ксения Львовна практически не высовывалась из дома, очень редко ее можно было увидеть гуляющей по саду. Владимир, наоборот, почти каждый день катался в Москву. А Беатриса ездила на занятия в институт. В отличие от матери дочка была человеком компанейским, она даже ссорилась с отчимом, который не разрешал ей приглашать домой друзей.

   Варвара мысленно была на стороне Беатрисы – жизнь в особняке смахивала на монастырскую, разве что не молились с утра до ночи.

   Ничто не должно было волновать Ксению. Ей старались не рассказывать о новостях, особенно о печальных. Когда от старости, благополучно прожив много лет, скончался кот Мартин, которого Кауф завела, еще будучи нищей учительницей, Резников тайком похоронил общего любимца в саду и в тот же день принес из приюта для брошенных животных трехгодовалого «дворянина», похожего на Мартина как две капли воды. Новый жилец быстро освоился в особняке, оказался ласковым и сразу завоевал сердца Ванды, Владимира, Беатрисы и Алины. А что Ксения? Она не заметила подмены! Варвара все изумлялась: неужели Кауф настолько глупа, что не понимает – коты не могут жить вечно? Или Ксения Львовна забыла, сколько лет назад взяла в дом Мартина?

   Но потом произошло событие, утаить которое от хозяйки оказалось невозможно – Беатриса влюбилась в паренька по имени Иван. Хотя нет, правильнее будет сказать, что девушка не собиралась скрывать свое чувство. И представила избранника матери. Как ей это удалось?

   Однажды утром, когда Ксения накладывала себе овсянку, за ее спиной раздался радостный голос Триси:

   – Мамочка, это мой жених Ваня. Мы очень любим друг друга и скоро поженимся.

   Кауф вздрогнула, обернулась и произнесла:

   – Очень рада. Мне так приятно вас видеть. Сейчас Ванда сварит кофе.

   Вари в тот момент на кухне, естественно, не было, горничная, как ей приказали, находилась вне поля зрения хозяйки. Но уши-то Борисова не затыкала, поэтому слова Беатрисы, а также ответ матери услышала. И весьма удивилась. До сих пор Ванда твердила, что Ксения Львовна терпеть не может никаких гостей, якобы появление в доме посторонних нанесет ей эмоциональную травму, у хозяйки может случиться нервный срыв. Но сейчас-то Кауф вполне дружелюбно отреагировала на визит Вани. Она не кричала, не закатывала истерику, а вполне гостеприимно предложила юноше кофе.

   Конечно, странно, отметила для себя горничная, что мать столь спокойно отнеслась к заявлению Беатрисы о предстоящем замужестве, но Кауф вообще женщина с левой резьбой. И, похоже, она равнодушна к дочери. Ксения даже не догадалась спросить у Триси, каким образом молодой человек очутился в доме в столь ранний час. Не самое ведь подходящее время для первой встречи с будущей тещей.

   Зато прислуга мигом поняла, как девушка обстряпала дело, когда пришла застилать ее постель и увидела, что на кровати явно спали двое. Очевидно, Триси поздним вечером открыла окно, и Ваня влез в ее комнату. Беатриса отлично понимала, что у нее есть всего одна возможность легализовать Ивана: познакомить его с матерью. Ясно же, что отчим, заикнись она о замужестве, категорически запретит ей даже думать на эту тему, как всегда, скажет:

   – Ксюша нас содержит. Мы с тобой трутни, живущие за счет трудолюбивой пчелки. Хочешь, чтобы семья стала нищей? Если нет, не нервируй маму. Да и какая свадьба в твоем возрасте? Лучше учись усердно.

   Но теперь ни Резников, ни Ванда, ни Алина, ни врач Виктор Маркович не могли ничего поделать. Ксения увидела Ивана и не расстроилась.

   Варвара с интересом наблюдала, как события разворачивались далее.

   Триси ходила с видом победительницы, а Ванда, брат и сестра Резниковы были здорово обозлены, но старательно маскировали свои чувства под светскими улыбками. Иван воспользовался случаем и почти поселился у Кауф. Парень часто оставался ночевать в гостевой комнате, у него в доме завелись личный халат, тапочки, зубная щетка. Потом в шкафу появились рубашки, обувь. Молодой человек медленно, но верно укоренялся в особняке, и в конце концов это сподвигло ближайшее окружение композитора на активные действия. Борисова сначала и не поняла, что стала участницей виртуозно разыгранного спектакля, а между тем, сама того не желая, исполнила в нем чуть ли не центральную роль.

   Как-то раз Ванда велела горничной:

   – Ступай в кладовку и принеси серебряное блюдо. Оно на полке, слева.

   Варя поспешила исполнить приказ, а в спину ей полетел сердитый голос Комиссаровой:

   – Ничего попросить нельзя, еле-еле шевелится, ног от пола не отрывает.

   Домработница не понимала, по какой причине Ванде так спешно понадобилось блюдо, которое доставали исключительно на Пасху, но сильно занервничала. Борисова влетела в чулан, кинулась к полкам, но обо что-то споткнулась и упала, задев стоявшую рядом табуретку. Свалившись с последней, приземлилась у ее носа… фарфоровая фигурка балерины. Послышался, характерный звук – у статуэтки отломилась голова.

   Позже, многократно прокручивая в мыслях произошедшее, Варвара начала удивляться. Почему Ванда неожиданно потребовала серебряное блюдо? После того, как со статуэткой случилась неприятность, Комиссарова про него и не вспомнила. С чего вдруг в чулане появилась табуретка из кухни? Ее там отродясь не было. Кто и зачем притащил сюда хрупкую барышню в пачке и водрузил на табуретку? И главное – обо что она, Варя, споткнулась? Вечером того же дня, принимая дома душ, Борисова увидела на ноге чуть повыше щиколотки тонкий порез. Такой бывает, если с размаха налетишь на тонкую, туго натянутую проволоку или леску. Но откуда бы им взяться в кладовке?

   Все эти вопросы возникли потом, а в первый момент, глядя на осколки статуэтки, Варя окаменела от ужаса и тут же услышала возмущенный голос Ванды:

   – Что ты, косорукая растяпа, наделала? Раскокала самую дорогую вещь из собрания Ксюши! Фарфор восемнадцатого века! Куплен на аукционе! Теперь до конца дней не расплатишься, корова безмозглая!

   Горничная начала рыдать.

   – Да уж, только реветь тебе и остается, – бросила Комиссарова и ушла, собрав осколки злополучной статуэтки.

   – Они ушли, а я закурила и думаю: «Лохушка ты, Борисова. Ванда все с фигуркой балерины подстроила!» Так меня жгло, что на следующий день, пока Ксения утром в свою кашу сыр резала да зеленый чай заваривала, я схватила лупу и пошла в кабинет хозяйки. Понимаете, да?

   Рассказчица уставилась на меня немигающим взглядом.

   – Конечно, – кивнула я. – Вы решили внимательно изучить балерину, склеенную Александром. Не побоялись, что Ксения застанет вас в неположенном месте? Ранее говорили, что домработнице запрещалось заглядывать в покои Кауф.

   – Верно, запрещалось, – подтвердила Варвара. – И когда я там очутилась, поняла, почему. А поймать меня в своей комнате Ксения Львовна не могла – она же копошилась на кухне.

   – Вы рисковали, – покачала я головой. – Вдруг бы ей неожиданно захотелось что-то взять из кабинета? Пошла бы Кауф наверх, а там посторонний человек…

   – Ой, только не она! – рассмеялась Борисова. – Вы просто не знаете, какой пунктуальной была хозяйка. Электричка отдыхает! Да что там электричка, она частенько из расписания выбивается… Ксения Львовна же настоящий робот. Подъем ровно в семь. Через десять минут она на кухне, всегда в розовом халате. В кладовке таких хранилось десять штук. Все одинаковые. Уж не знаю, где их ее родня раздобыла, я подобных сто лет не видела: байковые, с двумя карманами и простыми белыми пуговицами. Давным-давно, в конце восьмидесятых – начале девяностых ими на рынках торговали. И тапочки Кауф носила из той же эпохи – искусственный темно-зеленый бархат, помпон плюшевый, задника нет. Спустится хозяйка к плите и возится там ровно полчаса, ни больше ни меньше. Кашу всегда перекладывала в пиалу с азиатским рисунком. Ложечка из мельхиора, чайная чашка фаянсовая, красная в белый горох, ценой три копейки. И этой посуды у Ванды большой запас имелся. В доме полно шикарных сервизов из тонкого фарфора и столовых серебряных приборов, а сама Кауф барахлом пользовалась.

   – У творческих людей свои причуды, – вздохнула я.

   – Народ вообще с тараканами в голове, – захихикала собеседница. – У Ксении же в мозгу жили мыши. Я ее считаные разы видела, но даже одной встречи хватило бы, чтобы понять: мадам с большим сдвигом. А комната ее… Умереть не встать!

   Борисова поерзала на подоконнике и продолжила повествование.

   …Зная, что Кауф поднимется к себе с завтраком ровно через тридцать минут, горничная не нервничала и не волновалась, что ее застукает кто-нибудь другой – в столь ранний час весь дом спит. Владимир, Триси и Ванда встают позже, около девяти. Из подслушанного вчера разговора ей стало ясно, что Комиссарова ее использовала, как дурочку, чтобы получить повод привести в дом Александра. Варвара отлично помнила головомойку, устроенную ей Вандой за разбитую статуэтку, и какими карами бывшая няня грозила ей, и очень хотела… Чего именно? Она не могла четко сформулировать конечную цель посещения кабинета Кауф, а вот с промежуточной все было ясно: она хотела изучить балерину.

   Варя толкнула незапертую дверь, ведущую на половину хозяйки, и опешила. Возникло ощущение, что Борисова попала на много лет назад, перенеслась на машине времени в конец семидесятых – начало восьмидесятых двадцатого века.

   Кабинет был объединен со спальней, и все помещение оказалось заставлено громоздкой мебелью, некогда являвшейся для советских людей признаком достатка. В югославской «стенке» за стеклянными дверцами сверкали хрустальные рюмки, слева – собрания сочинений классиков, а посередине стоял здоровенный телевизор, смахивающий на сундук. Почти впритык к нему громоздилось полосатое кресло на колесиках, а рядом притулился крохотный журнальный столик. К простому окну (не стеклопакету!) был придвинут письменный стол, заваленный бумагами. Посреди комнаты на серо-зеленом паласе стоял рояль с поднятой крышкой, около него находился самый обычный стул с сильно потертым кожаным сиденьем. У стены сиротливо жался диван, прикрытый красно-черным клетчатым пледом. К его левому подлокотнику прижималась тумбочка, на которой стояли совсем уж раритетные предметы – ночник с абажуром в виде тюльпана и белый телефон с наборным диском и трубкой на витом шнуре. Окно прикрывали шторы из желто-белой ткани, и кружевной тюль. А под потолком висела трехрожковая люстра (лет сорок назад ее сестры красовались у большинства москвичей, но эти светильники давным-давно отправились на помойку).

   Если не обращать внимания на рояль, то можно было подумать, что Варя находится в однокомнатной квартирке скромной интеллигентной старушки, которая отчаянно старается выжить на крохотную пенсию. Денег, выдаваемых добрым государством, ей хватает лишь на скудную еду, поэтому она не может себе позволить ни ремонт, ни качественную одежду, таскает обноски и доживает среди старых вещей. Контраст между этим помещением и шикарным интерьером первого этажа, а также комнатами остальных членов семьи был настолько разителен, что Борисовой понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя и вспомнить, зачем она сюда поднялась.

   Домработница стряхнула оцепенение, подошла к той части «стенки», где хранилась посуда, и снова пришла в недоумение. Слова о том, что Ксения Львовна собирает коллекцию фарфоровых фигурок, приобретая их на аукционах, горничная слышала от Ванды несколько раз. Комиссарова же обронила вскользь, что собранию нет цены, и оно хранится в специально оборудованном шкафу. Однако никаких витрин Варвара сейчас не видела, как и раритетных изделий из бисквита. На одной из полок «стенки» стояло лишь несколько статуэток, ровесниц трехрожковой люстры, выпущенных отечественными фарфоровыми заводами. Даже Борисовой стало понятно, что козочка, клоун в красно-белых штанах, таджичка с чайником, олененок и собачка не имеют ни малейшего отношения к искусству, они представляют интерес исключительно для хозяйки.

   Горничная взяла в руки стоявшую среди прочих фигурок балерину и мигом сообразила: лупа ей не понадобится. Танцовщица была иной, чем та, разбитая в чулане. Может, Александр и великий мастер-реставратор, но он никогда не прикасался к статуэтке из экспозиции, выставленной в комнате Кауф.

   Растерянная Варя спустилась на первый этаж…

   Я устала стоять и присела рядом с собеседницей на подоконник.

   – Послушайте, зачем столько хитростей? Можно было просто пригласить Александра в гости под любым предлогом.

   Бывшая прислуга поморщилась.

   – Так в доме никогда никого из посторонних не бывало. Ивана Беатриса обманом привела. Ванда решила использовать ее опыт и подстроила появление мастера. Причем хотела, чтобы Александр появлялся в особняке как можно чаще, поэтому и замутила эту историю. Сначала художник вроде как починил фигурку, потом ему предложили отреставрировать комод… В общем, красавчик в самом деле завис в доме надолго. Комиссарова надеялась, что ее сынок отобьет Беатрису у Ивана, но на обольщение девушки требовалось время. Ну неужели вы не понимаете? Ванда хитрая крыса! Она очень давно нанялась к Ксении Львовне няней и сумела втереться в доверие, подружилась с ней. Постепенно подчинила ее себе, стала заправлять всем в доме, а затем решила, что хорошо будет еще и женить сына на Беатрисе. Захотела все деньги композитора захапать!

   – Вы работали у Кауф несколько лет? – уточнила я.

   Варвара молча показала два пальца, означавшие, как я поняла, два года.

   – И Александр до случая с фарфоровой безделушкой в гости к Ванде, которую в услышанном вами разговоре он называл мамой, не приходил? – не успокаивалась я.

   – Никогда, – отрезала Борисова. – Я даже не слышала о нем, думала, что Ванда старая дева. Она очень злая, постоянно замечания мне делала, прямо не женщина, а радио болтливое. Говорю же, Комиссарова стремилась к полной власти над членами семьи, и ей это удалось.

   Я сделала вид, что не верю:

   – Неужели бывшая нянька командовала хозяйкой?

   Усмехнувшись, Варвара сложила руки на коленях и заговорила:

   – Вы небось побеседовали с Вандой, и она вам показалась милой, заботливой, да еще лучшей подружкой Ксении? Не верьте. Вранье это. Комиссарова злая сучонка, думает лишь о деньгах. За малейшую провинность она меня штрафовала. На чайной чашке скол появился? Я виновата, из зарплаты минус триста рублей. Остались на доске хлебные крошки? Стольник долой. Банки с крупами случайно поменяла местами? Еще вычет.

   – Почему же вы продолжали там работать? – поразилась я. – Почему не уволились?

   Глаза собеседницы забегали.

   – Ну… образования у меня нет, возраст не юный, попробуй-ка на приличную службу устроиться… Все работодатели мечтают о двадцатилетней расфуфыренной красотке без детей, с университетским дипломом, с тридцатилетним стажем, имеющей личный автомобиль, квартиру и, желательно, готовой пахать тридцать суток в месяц без сна и выходных за тысячу рублей. Ванда не исключение. Она мне постоянно твердила: «Что сгорбилась? Спина болит? Ну да, понятно, в твоем возрасте остеохондроз обостряется. Опять сидишь? Ноги ломит? Ясненько, старческий артрит в разгаре». Думаете, это приятно слышать?

   – И как долго Александр пытался соблазнить Беатрису? – перевела я разговор в иное русло.

   Варвара надула губы.

   – Месяца три, а может, четыре, я не считала. А потом он исчез. Просто перестал приходить, и все. И в доме о нем не заговаривали. Беатрису красавчик не интересовал, она от Вани без ума была. Господи, что потом получилось! Триси чуть Ксению не убила. Я такого скандала за всю свою жизнь не видела, хотя с малолетства в прислугах.

   Варвара вытащила из кармана халата махрушку, стянула волосы в хвост и принялась с энтузиазмом излагать подробности поразившей ее семейной сцены.

   – Погодите! – остановила я Борисову. – Вы несколько раз повторяли, что в доме не бывало гостей. А как же врач?

   – Он не посторонний, – возразила она. – Говорю же – близкий человек. Я Виктора Марковича, когда только на работу пришла, приняла за отца Резникова, так они похожи. Уж потом разобралась, что они просто лучшие друзья, хоть и большая у них разница в возрасте. Доктор очень умный, добрый человек. Мне кучу советов давал, причем бесплатно, давление мерил. И ни разу грубого слова не сказал. Он там свой в доску. Приходил часто, мог остаться ночевать. Но вы лучше про Ивана послушайте.

   Варвара затараторила с удвоенной силой…

   Прислугу удивляло, почему Ваня не пришелся Резниковым и Комиссаровой по душе. Нормальный паренек, воспитанный, вежливый. К тому же за километр видно, что он обожает Беатрису. И Триси не могла надышаться на жениха. Они учились в одном институте, ходили за ручку и казались попугайчиками-неразлучниками. Борисова даже слегка завидовала им, у нее-то в жизни не случилось такого чувства, когда буквально растворяешься в другом человеке, знаешь его мысли. А эти двое… Если Беатриса начинала фразу, Ваня ее заканчивал, и наоборот. Молодые люди были просто копиями друг друга – имели одинаковые привычки, пристрастия в еде, читали одни и те же книги, увлекались танцами. Глядя на счастливую парочку, Варвара стала верить африканской легенде о том, что бог сначала создал человека из глины, а потом случайно разбил его на две половинки, и с той поры разделенные части постоянно ищут друг друга. Далеко не каждому удается найти свою половину, а вот Ване и Триси повезло встретиться.

   Так почему семья Беатрисы мечтала избавиться от юноши? Ответ один: Ваня беден. Его родители рано умерли, мальчика взяли на воспитание дальние родственники, малообеспеченные люди, которые не могли похвастаться накопленным капиталом и подарили сироте только любовь. В Москве Ваня снимал комнату в коммунальной квартире, подрабатывал официантом. Естественно, у него не было ни машины, ни счета в банке. А такой зять, считали родственники Триси, им не нужен.

   Тогда Ванда придумала трюк с разбитой статуэткой, и в доме появился художник и мастер на все руки Александр. Но разлучить влюбленных не удалось, и в голову Комиссаровой пришла новая идея.

   Спустя месяц после того, как красавец Саша перестал наезжать в особняк, Иван пропал. Утром он и Беатриса вместе ушли на занятия, а вечером Триси вернулась одна. Она была в тревоге и сразу бросилась к Варваре с вопросом:

   – Ваня не звонил?

   – Нет, – ответила та, – он не знает номер моего мобильного.

   – Не тупи! – воскликнула Беатриса. – Я имею в виду наш городской телефон.

   Варя удивилась.

   – Но Ваня им не пользуется, вы общаетесь при помощи сотовых.

   – Без тебя знаю, – огрызнулась всегда до сих пор вежливая с горничной Триси. Но тут же спохватилась, извинилась и, тяжело вздохнув, объяснила причину своей нервозности: – Ваня пропал.

   – Куда? – не поняла домработница.

   Триси расплакалась.

   – Мы вместе сидим на лекциях, а вот семинарские занятия у нас в разных группах. В полдень у меня начался коллоквиум по росписи стекла, а Ваня пошел на английский. Все, больше я его не видела. Он исчез. Пропал.

   – То есть? – все еще не понимала Варвара. – Как человек может пропасть, если он приехал в институт?

   Беатриса ничего больше не сказала и убежала.

   Иван не появился ни вечером, ни на следующее утро. Владимир навел справки в больницах и моргах, выяснил, что молодой человек по фамилии Карнаухов туда не поступал, и стал успокаивать Беатрису.

   – Вероятно, парню срочно понадобилось уехать домой. Скоро он вернется.

   – Сам-то веришь в свои слова? – заорала возбужденная Триси. – Его убили! Весь Интернет забит рассказами о том, как люди испарились с лица Земли, и никто не может отыскать их след.

   – Солнышко, мы сделаем все, чтобы найти твоего любимого, – заверил Резников. – Я подниму на ноги полицию, ФСБ, не волнуйся.

   – Так начинай скорее! – потребовала Триси. – Что сидишь сложа руки?

   Владимир ушел в свой кабинет. А Беатриса ринулась в институт, чтобы расспросить однокурсников и преподавателей.

   Вернулась она около шести вечера и, едва войдя в прихожую, наорала на Варвару по какому-то незначительному поводу. Но горничная не обиделась, понимая, какую тревогу испытывает Триси.

   Резников, который весь день провел в кабинете, тоже выглядел мрачным. Алина, вызванная братом, буквально дергалась. И тут Владимир торжественно произнес:

   – Триси, нам надо побеседовать…

   Услышав это, Борисова перекрестилась, решив, что с Иваном произошло нечто ужасное.

   Брат и сестра увели Беатрису в кабинет Владимира. Минут через десять оттуда полетел бешеный вопль:

   – Нет! Врете! Неправда!

   Затем раздался грохот. Плачущая Триси, сбив на ходу какой-то предмет мебели, ринулась со второго этажа на первый. А у подножия лестницы уже стояла Ванда, которая, пытаясь заключить ее в свои объятия, забормотала:

   – Знаю, знаю, это очень больно, но лучше горькая правда, чем неизвестность.

   Беатриса со всего размаха ударила Комиссарову по лицу ладонью. Правая щека Ванды стала распухать на глазах.

   – Я вас ненавижу. Всех, – неожиданно тихо и спокойно произнесла девушка. – И я вас убью. Всех. И буду жить счастливо. Мама, мама, иди сюда! Хватит прятаться! Хоть один раз вылези из своей скорлупы, обрати на меня внимание! Не слышишь? Ну сейчас я тебя из нирваны вышибу…

   Беатриса что есть сил оттолкнула Ванду. Та упала, ударилась головой о пол, но быстро вскочила и снова попыталась схватить разбушевавшуюся девушку. Вот только проворная Триси уже мчалась наверх, перепрыгивая через ступеньки.

   Перепуганная Варвара спряталась на кухне. До ее слуха долетали шум, грохот, треск, громкая брань, плач, крики… Потом все стихло.

   Горничная, абсолютно уверенная в том, что Владимир и Алина сообщили несчастной девушке о смерти жениха, достала из холодильника капли валерьянки и начала трясти флакон над рюмкой.

   – Дай сюда, – раздалось за спиной.

   Борисова от неожиданности уронила пузырек.

   – Раззява… – укорила ее Алина и подняла неразбившийся флакон. – Принеси воды, запью успокаивающее. Хотя, думаю, оно мне сейчас не поможет, надо что-то посильнее, вроде тех таблеток, что доктор Ксю прописывает.

   Борисова только моргала. Алина живо влила в себя коричневую жидкость, поморщилась и произнесла:

   – Придется ввести тебя в курс дела, все равно узнаешь обо всем. Ивана сегодня арестовали в ломбарде, где он пытался оценить золотую чашку Наполеона, украденную в нашем доме.

   Варвара лишилась дара речи.

   Первый этаж особняка Кауф смахивает на музей: Владимир обожает антиквариат. В пятидесятиметровой столовой и превышающей ее по размеру гостиной много специальных витрин, где хранятся раритеты – сервиз, которым пользовался Николай Второй, революционный фарфор Кузьмы Петрова-Водкина, серебряные канделябры английской королевы Виктории и еще бог весть что. Борисова совершенно не разбирается в искусстве и не знает, где хозяин добыл всю эту красоту, но перед тем, как впервые впустить горничную в гостиную, Ванда прочитала ей длинную лекцию о ценности коллекции и назвала имена авторов некоторых экспонатов. Из потока информации новой прислуге запомнилось упоминание последнего царя России, правительницы Великобритании, а также автора революционного фарфора (надо же, есть на свете и такой!) – исключительно из-за смешной фамилии «Петров-Водкин» и почти забытого ныне имени Кузьма.

   Естественно, раритетами не пользовались. Но они очень осложняли жизнь Варвары, потому что ей вменялось в обязанность ежедневно протирать стекла герметично закрытых шкафов от пыли. Только горничная завершит орудовать тряпкой, смоченной особой жидкостью, как появляется Ванда, показывает на витрину, с которой Борисова начала уборку, и шипит: «Безобразие! Смотри, сколько серого налета!»

   – Так вот, – продолжала Алина, – пару дней назад Владимир обнаружил, что из коллекции таинственным образом исчезла золотая чашка, которой пользовался Наполеон, а остальные предметы в осиротевшем шкафу передвинуты так, чтобы скрыть опустевшее место.

   Резников сразу понял, что уникальную вещь украли, и отправился в полицию, где написал заявление с требованием найти вора. Более того, муж Ксении сообщил полицейским, кто, по его мнению, совершил преступление.

   Дело в том, что недавно в особняке случилась неполадка с батареей, которая расположена в зале, где хранилась пресловутая чашка. Для починки вызвали мастеров из респектабельной фирмы с прекрасной репутацией. И, конечно же, их не оставили наедине с раритетами, около ремонтников постоянно находилась Ванда. Вот только ее на время отвлекли – позвали к городскому телефону. А слесарю, имеющему при себе полный чемодан разнообразных инструментов, ничего не стоит за пару секунд вскрыть шкаф и вытащить из него самую приметную и яркую вещь.

   Владимир ни на минуту не сомневался, что кражу совершили именно рабочие, кроме них никого из посторонних в особняке не было.

   Полиция, оповестив скупки и аукционные дома, взялась за фирму, которая прислала водопроводчиков. Вмиг выяснилось, что у подозреваемых идеальный послужной список, прекрасные семьи и никаких пагубных привычек. Они даже не курят. Материальное положение слесарей было стабильным, у них не было кредитов, которые требовалось срочно погасить. Не имели они и любовниц, на которых могли тайком тратить деньги. Фирма встала за сотрудников горой, руководство собралось нанять им адвоката, и полицейские призадумались. Ну не похожи эти со всех сторон добропорядочные граждане на воров…

   Неизвестно, что было бы дальше с работягами, но следователю, который занимался этим делом, позвонили из одной частной скупки. Владелица заведения сообщила, что у нее сейчас находится молодой человек, он просит оценить чашку из драгоценного металла, а описание оной рассылалось полицейскими как краденой.

   В ломбард тут же отправился патруль и схватил… Ивана. Парень проявил удивительное хладнокровие. Он не испугался, не стал говорить: «Я нашел вещичку на улице и решил проверить, вдруг она дорогая». Нет, студент Карнаухов очень спокойно объяснил:

   – Золотое изделие принадлежит известному композитору Ксении Кауф и ее мужу Владимиру Резникову. Я жених их дочери Беатрисы. Меня попросили узнать, сколько стоит чашка, посоветовали зайти именно в этот ломбард, потому что давно имеют с ним дело.

   – Кто именно из членов семьи Кауф отправил вас в скупку? – уточнил следователь. И услышал в ответ:

   – Ванда Комиссарова. Она велела сохранить это в тайне, в особенности от Беатрисы. Дело в том, что у Ксении Львовны совсем недавно диагностировали болезнь, которая не лечится в России и считается смертельной, а за границей у человека с таким недугом есть шанс. Но Владимир Резников считает, что не следует отравлять последние месяцы жизни жены болезненными операциями, которые могут и не помочь. Ванда же полагает иначе. Она выяснила, сколько требуется денег на отправку Кауф в США, и решила без ведома хозяев коллекции продать один экспонат. Триси не надо знать о тяжелом состоянии матери, потому что она страдает астмой и болезнь может обостриться от нервного потрясения.

   Я не выдержала и перебила рассказчицу:

   – Бред какой-то… А насчет астмы правда?

   Варвара кивнула.

   – Да. Как понимаете, никто из хозяев не собирался докладывать домработнице подробности произошедшего, но все очень громко и бурно обсуждали случившееся, и я оказалась полностью в курсе дела. Я тоже решила сначала, что история, рассказанная Ваней, какая-то глупая. Но слушайте дальше…

   Ванда помчалась в полицию и заявила:

   – Он врет. Ксения совершенно здорова, спросите ее лечащего врача. Никаких недугов, кроме небольшого гастрита, у нее нет. Владимир обожает жену, и, угрожай ее жизни хоть крохотная опасность, он бы не раздумывая все раритеты пустил с молотка. Парень беззастенчиво лжет. Проверьте, вдруг он имеет долги? Взял кредит и не может его выплатить?

   Следователь счел эту идею здравой и сделал запрос. Предположение Комиссаровой оказалось верным на все сто процентов. Выяснилось, что за последнее время Иван делал покупки в кредит в разных магазинах. Сейчас ведь легко получить ссуду в торговых точках, нужен лишь паспорт. Карнаухов должен был банкам не очень большие суммы, но сложенные вместе они составили внушительную цифру.

   Когда следователь показал парню сведения из разных банков, тот повел себя еще тупее. Заявил:

   – Никакого отношения к этим деньгам я не имею.

   – Паспорт ваш? А подпись? – наседал следователь.

   Ивану пришлось согласиться.

   – Документ мой, но не знаю, как он попал к кредиторам. А подпись у меня такая простая, что ее кто угодно подделает.

   – Ну да, паспорт сам без хозяина бродил по лавкам и брал кредиты, – съязвил полицейский. – Хорошо хоть вы не заявили: «Ай, ай, его украли».

   – Я дурак, что ли, говорить такое? – возмутился Ваня. – Вот же он, перед вами лежит. Я всегда ношу документ с собой в сумке, нигде его не оставляю.

   – Ивана не отпустили, оставили под замком. Что с парнем дальше было, понятия не имею, меня как раз уволили. Я сначала думала, что жених Триси реально идиот. Мог заполучить жену с богатым приданым, стать членом уважаемой семьи, и надо же, польстился на тупую чашку.

   – Вещь очень дорогая, – подначила я Борисову, – ее можно выгодно продать.

   – И чего? – скривилась Варя. – Деньги легко тратятся, сколько ни получи, все улетят. Дураку ясно, что Ивану выгоднее было жениться на Триси. Кем надо быть, чтобы упереть кусок золота, да еще понести его в скупку? Совсем, что ли, парень без головы? Так я думала сначала. А потом, поразмыслив над всем, я засомневалась. Ваня очень любил Беатрису, тогда почему поставил под угрозу свое счастье?

   Бывшая горничная помолчала, как бы вновь взвешивая все «за» и «против» жениха хозяйской дочери. Затем поделилась своими мыслями…

   Триси давно вела речь о свадьбе. Владимир был не против бракосочетания, он лишь сказал:

   – Давайте проведем церемонию осенью, как положено по русским обычаям. И я хочу, чтобы состоялось пышное мероприятие, а на подготовку такого понадобится время.

   Беатриса надулась, затопала ногами, заявила:

   – Нет, мы пойдем с Ваней в загс на этой неделе!

   Но отчим нашел для любимой падчерицы нужные аргументы:

   – А платье? Ты собираешься отправиться под венец оборванкой? Нужно тщательно продумать наряд, заказать его у лучшего модельера, подобрать соответствующий костюм жениху. Дорогая, церемония должна запомниться вам на всю жизнь. Разве можно обойтись без концерта, без застолья? Надо учесть большое количество мелочей, например, красивые приглашения гостям. Кстати, вы с Ваней продумали список тех, кого позовете отпраздновать это событие?

   – Н-нет, – промямлила Триси. – Я думала… э… ну… вы же с мамой всегда были против многолюдных сборищ.

   – Верно, солнышко, – улыбнулся Резников. – Но мы не каждый день выдаем замуж дочь. Ксюша, между прочим, тоже хочет заказать себе наряд. И Ванда с Алиной ждут не дождутся, когда им сообщат дату торжества. Смешно, но они обе надеются стать подружками невесты. Ну и…

   Владимир замолчал.

   Варвара в момент разговора находилась на кухне, прекрасно слышала беседу и очень позавидовала в ту минуту Беатрисе. Ведь когда она сама выходила замуж, ей не шили красивое белое платье, не нанимали лимузин. Варя пошла в загс пешком в сарафане, взятом напрокат у подружки. И свадебного пира ей не устраивали. В крохотной квартирке собрались только соседи, быстро напились и, как обычно, подрались. В общем, дурная у Варвары получилась свадьба, ничего красивого или торжественного в ней не было. Наверное, поэтому и семейная жизнь не удалась. У Триси, похоже, все сложится иначе. Хорошо быть богатой и жить с родственниками, готовыми выполнить любой каприз любимого чада…

   Внезапное молчание Владимира удивило Беатрису, и она потребовала:

   – Говори, что хотел сказать.

   – Ну… мы с мамой придумали вам подарок, – завел Резников, – и чуть-чуть разошлись во мнениях. Ксюша считает, что вы должны узнать о презенте в момент торжества, а мне кажется, лучше тебя предупредить заранее. Потому что… Короче, ты же не скажешь маме, что я разболтал о сюрпризе?

   – Интересный вопрос, – хихикнула Триси. – Давай вспомним, когда маман со мной в последний раз беседовала. Лет пятнадцать назад? Боюсь, скоро, столкнувшись с ней на первом этаже, не узнаю ее, спрошу: «Ау, вы кто? Как здесь очутились?»

   – У каждого свои привычки, – быстро произнес отчим. – Ксю гений, ей все позволено. Посмотри в окно, что там видишь?

   – Двухэтажный коттедж, немного меньше нашего, – удивленно ответила девушка. – Он давно пустует, вроде хозяева уехали за границу. Только вид нам портит!

   – Правильно, солнышко, – засмеялся Владимир, – особняк беспризорный и вот уж год, как выставлен на продажу. И мы с Ксенией решили купить его для вас с Ваней. Подумали, что молодой семье лучше начинать жить самостоятельно, без чужих глаз и советов. Скоро совершим сделку, и ты можешь приступать к ремонту.

   Триси завизжала от радости, а Варвара уронила на пол тарелку и с трудом сдержала слезы. Ну вот! Теперь девчонке еще и шикарное жилье достанется, она же ютится на квадратных сантиметрах со взрослыми детьми, спит в кухне на раскладном диванчике.

   Борисова вновь примолкла, посмотрела на меня и горько сказала:

   – Наверное, я завистливая дрянь.

   – Мне тоже подчас хочется получить то, чем обладают другие люди, – дипломатично сказала я. – У каждого человека рано или поздно возникает такое желание. Главное, как ты себя поведешь – будешь работать за пятерых, чтобы достичь материального благополучия, или сядешь в углу и начнешь злиться на весь белый свет.

   – Красивые фразы, – скривилась Варвара. – Я могу пахать за полк лошадей, но никогда на просторную квартиру денег не заработаю. И такие бедные женщины, как я, всегда от богатых зависят. Короче, выставили хозяева меня вон в секунду, через день после того, как Ваньку посадили. Сначала я плакала, расстраивалась. Страшно стало: ну как прожить без большого оклада? Потом пристроилась на другое место, но все равно бессонницей мучилась. Думала о Кауф, думала, думала… И дошло до меня!

   Борисова снова взгромоздилась на подоконник.

   – Дошло, что все это они подстроили. Очень уж хотели от Ивана избавиться. До сих пор не понимаю, чем паренек им так не нравился, но Владимир, Алина и Ванда решили его выжить. Сначала придумали фокус с появлением Александра, специально его в дом привели, чтобы красавчик Триси у Вани отбил. А когда не получилось, Ванда историю с чашкой замутила. Ну не мог Иван их антиквариат спереть! Я его немного знаю, он не из таких. Это все штучки Комиссаровой. Она организатор. Совести у бабы нет.

   Дверь в квартиру Борисовой распахнулась, на лестничную клетку с воплем выскочила дочь Варвары.

   – Мать! Ты очень некрасиво поступаешь!

   – Почему? – опешила та.

   – Подставляешь Ванду, – пояснила Елена. – Ты ей за Мишку мстишь.

   – Заткнись, я рассказываю чистую правду! – взвизгнула Борисова.

   – Ага! И всю с три короба! – завопила в ответ Лена.

   Мне оставалось лишь слушать их перепалку.

   – Знаю, мать, почему ты на Ванду пургу гонишь.

   – Уматывай отсюда, не мешай взрослым беседовать.

   – Они тебя из-за Мишки выперли.

   – Заткнись!

   – Сама захлопнись!

   Елена повернулась ко мне.

   – Мой брат наркоман. Если денег на дозу нет, тащит вещи из дома, отнимает у мамы заработанное, бьет ее. Гляньте на синяк! Мишкина работа. Бланш мамочке поставил, потому что в доме ни копейки не нашлось. В прошлом году гаденыш ей руку сломал, ребра, а перед Новым годом головой так об угол стола приложил, что она, бедная, три дня блевала и ходить не могла. Только мамаша все равно его защищает: «Мишенька хороший, просто он больной, надо пожалеть мальчика…» А я у нее плохая, потому что брату отпор даю. Попытался Мишка на меня руку поднять, и что? Враз сковородкой по кумполу заработал. Больше близко ко мне не подходит, боится. Из матери же грушу для битья сделал. В общем, так, Ванда ни при чем, из горничных маманю выставили за то, что она украла чайные ложки.

   – Звучит, как анекдот, – пробормотала я.

   – Все она брешет, – заплакала Борисова. – Воспитала доченьку на свою голову. Растила, кормила, поила, а она меня опозорить решила.

   Елена опустила голову и накинулась на мать с возросшим энтузиазмом.

   – Ага, кормила-поила… Я обноски за Мишкой донашивала! Сыну сладкое яблочко доставалось, мне огрызок, ему котлетка, мне пустые макароны, он принц, я – замарашка. И до сих пор Мишку обожаешь. Если ты со мной, как с тараканом, обращаешься, так чего ждешь от меня уважения? Получи фашист гранату!

   Лена схватила меня за руку. Ладонь у нее оказалась сухой и горячей, словно ее трепала злая лихорадка.

   – Сейчас правду выложу, расскажу, как дело было. В тот день утром, в шесть часов, к нам в дверь позвонили. Я так рано вообще ничего не соображаю, вот и открыла, не спросив, кто там. А на пороге мужчина стоит. Одет богато, вид уверенный, понятно, что привык людьми командовать. Слова не сказал, отодвинул меня, вошел в прихожую и как гаркнет: «Варвара!» Мама из комнаты высунулась и залепетала: «Владимир Борисович, вы? Ой, здрассти! Что случилось? Как вы узнали, где я живу?» А незваный гость ее перебил: «Отдавай ложки, дура! Ты их никогда продать не сможешь. Три минуты даю тебе на принятие решения. Станешь юлить, врать, вмиг в полиции очутишься».

   Елена, захлебнувшись от эмоций, замолчала. Но быстро перевела дух и продолжила.

   – Как ваша нога? – спросила я. – Сильно болит?

   – Нога? – удивилась Лора. – Ах, колено… Уже забыла о нем. Добрый день, Танюша. Как насчет вкусного обеда? Вы любите домашние куриные котлетки с картофельным пюре и свежим салатом из зелени?

   Я постаралась не показать своего изумления и ответила:

   – Это мое самое любимое блюдо, жаль, редко его ем. Готовить мне некогда и не для кого, а в ресторане еда хоть и вкусная, но кажется невкусной. Наверное, я сейчас непонятно выразилась.

   – Наоборот, деточка, – ответила Лора. – Дома хозяйка готовит с любовью, поэтому даже простая яичница получается замечательной. А повар в трактире не испытывает любви к посетителям. Сварганит глазунью по всем правилам и даже с фантазией, получится вкусно, но что-то в блюде окажется не так. На мой взгляд, самая лучшая и полезная еда – от мамы или бабушки.

   – Хорошо иметь маму или бабушку, которые любят стоять у плиты, – вздохнула я, вспоминая своих ближайших родственниц.

   В нашем доме кулинарией никто особенно не увлекался. Мать я никогда не видела чистящей картошку или жарящей бифштексы. Она терпеть не могла любую домашнюю работу, бытом всегда занималась бабушка. В детстве я искренне считала, что все люди на завтрак непременно едят манную кашу и пьют кофе со сгущенкой. Манка у бабки получалась с комками и излишне густая, а кофе имел вкус жженой пробки. Придя в середине дня с занятий, я получала гречку или отварную картошку, политую постным маслом и засыпанную зеленым луком, «стрелки» которого росли здесь же, на кухне, тянулись из набитых землей картонных пакетов из-под молока, теснившихся на подоконнике. Вечером на столе появлялась та же утренняя каша, но уже в холодном виде, застывшая и порезанная кубиками. Бабка называла сие блюдо «желе». Помня эти слова, я теперь никогда не ем ничего с желатином. По выходным родители с утра до вечера сидели дома, и на обед варилась курица. Ее торжественно делили, и меня заставляли слопать весь полученный кусок, включая противную пупырчатую кожу.

   Один раз в шестом классе меня позвала на день рождения одноклассница Катя Розова, и я была поражена изобилием вкусностей на праздничном столе. У нас в доме даже на Новый год не появлялась ни копченая колбаса, ни икра, а пирожки с капустой и холодец никто не готовил. Помнится, вернувшись из гостей, я спросила у родителей:

   – Почему мы не покупаем ветчину и сыр? Манная каша очень невкусная, на завтрак лучше есть бутерброды.

   Отец, как всегда, промолчал, потому что смотрел по телевизору футбол, а маменька моментально надавала мне пощечин и поставила в угол. Бабушка отреагировала иначе. Она встала около меня и забубнила:

   – Розовой позавидовала? Так ее родня сплошь жулье, в торговле работают, воруют что ни попадя. А твои папа с мамой за копейки горбатятся, на машину денег собрать пытаются, чтобы тебя, неблагодарную, летом в комфорте на дачу отправлять, не в электричке трясти, а на личных колесах доставлять.

   Дачного участка у нас не было, но у меня хватило ума промолчать. Главное, скудности нашего питания нашлось объяснение – родители очень хотят купить автомобиль и отчаянно экономят на всем.

   То, что даже самая простая и дешевая еда может быть вкусной, до меня дошло позднее, классе в девятом. Я, забыв дома ключи, попросилась к соседке по лестничной клетке, чтобы позвонить матери на работу. А Юля не только провела меня к телефону, но и угостила гречкой. Так я чуть ложку не проглотила, потому что надоевшая каша была сдобрена жареным репчатым луком и грибами. Во времена моего детства овощи стоили копейки, а опята соседка заготавливала осенью собственноручно. Позже пришло понимание: моя бабушка просто не умеет и не любит готовить. Похоже, она также не любила и членов своей семьи. Ведь если женщина хорошо относится к родным, ей непременно, даже при отсутствии толстого кошелька, захочется приготовить для них что-нибудь повкусней…

   – Я очень люблю готовить, – продолжала, пока я вспоминала, Лора. – Но не для кого! Ни мужа, ни детей у меня нет. Вот и решила вас подкормить. Буфета у нас тут нет, одна кофемашинка да чайник с микроволновкой. Полюбовалась я, как мои подопечные питаются, и в ужас пришла. Пицца, бутерброды, лапша в стакане, шаурма… Тьфу! Гадость, а не еда. Значит, так! Теперь у нас есть своя столовая. Посмотришь?

   – Да, – изумленно ответила я.

   Секретарша схватила меня за руку.

   – Пошли, Танечка. Ничего, что я на «ты» к начальству обратилась? Сделай скидку на мой возраст и жизненный опыт. Сюда, по коридору до конца… Открываю дверь, опля!

   Лора втолкнула меня в двадцатиметровую комнату и гордо спросила:

   – Ну как?

   Я растерянно заморгала. Еще утром в этом помещении был мой личный кабинет, но сейчас тут ничто об этом не напоминало. С окон исчезли серые жалюзи, на них появились бежевые занавески с пионами. Посередине комнаты стоит овальный стол, накрытый идеально отглаженной скатертью, его окружают удобные стулья. У одной стены тянется бесконечный буфет, у другой стоят электроплита, два здоровенных холодильника и мойка. Маленькая дверца, ранее скрывавшая мой личный, правда, совсем крохотный санузел, распахнута, и видно, что ни душа, ни унитаза там нет, вместо них установлены стеллажи, на которых теснятся пакеты, банки, бутылки.

   – Обалдеть… – только и смогла протянуть я.

   – Нравится? – с детским восторгом осведомилась секретарь.

   У меня не нашлось слов. Ладно, офисную мебель легко вынести. Но каким образом Лора ухитрилась за столь короткий срок сшить гардины, раздобыть все необходимое для превращения кабинета в уютную столовую, а главное – подключить необходимое оборудование? Ба! Да у нее тут даже фартук с прихватками есть, вон висят на крючках!

   – Деточка, у тебя на лице написан вопрос: как глупая, вздорная старуха сумела так быстро организовать кухоньку? – хихикнула Лора. – Отвечаю. У меня много друзей в системе. Один из них, Макар Петрович, заведует одиннадцатым отделом. Слышала о нем?

   – Можешь найти парня по имени Александр Кошмаров? Отчества и года рождения его горничная не знает. Фамилию она запомнила лишь потому, что ей она показалась смешной и совершенно не подходящей для красавчика.

   – Попробую, – кивнул Троянов.

   – Еще нужно выяснить все про Ивана Карнаухова, который украл золотую чашку, – добавила я.

   – Лучше б его звали Елистрат или Пантелеймон-Оглы, – улыбнулся компьютерщик. – Ладно, попытаюсь найти парня по базе МВД. Если дело было возбуждено, то концы всплывут.

   – Знаете, что странно? – подал голос Денис.

   Я повернулась к Жданову.

   – Говори.

   Оперативник оперся локтями о стол.

   – Иван украл антикварную вещь. Так?

   – Если верить Варваре, то парня подставили, – вмешалась Лиза. – Ванда дала ему чашку, попросила отнести в ломбард и оценить, а потом обвинила в краже. Значит, у Ивана был мотив для мести. Его в этой семье оболгали, вот он и решил отравить мать Беатрисы.

   – При чем тут Кауф? – возразил Роберт. – Она, как я понял, целыми днями сидела в своем кабинете, даже с домашними не общалась. Тогда уж логичнее было бы подлить яд Комиссаровой.

   – Ксения Львовна была странным человеком, даже с дочкой общаться не хотела, – хмыкнула Лиза. – Как правило, нормальные люди так себя не ведут.

   – Обычные граждане не пишут музыку, – возразила я, – у творческих людей свои заскоки.

   – Похоже на аутизм, – не успокаивалась Елизавета.

   – Я вот тоже люблю сидеть один, – подал голос Роберт. – И что?

   – Компьютерщики все пыльным мешком ударены, – хихикнула Кочергина. – Ухаживал за мной один… Поехали мы с ним отдыхать, так он всю неделю провел, уткнувшись носом в ноутбук.

   Денис добавил децибелов в голос.

   – Дайте договорить! Иван утащил золотую чашку. Очень глупый поступок, на мой взгляд. Любой бы догадался: Владимир живо хватится раритета и поднимет бучу. Хорошо, пусть жених Беатрисы идиот и пострадал из-за собственной вороватости и бескрайней тупости. Резников написал заявление в полицию, и глупого Ваню задержали. А теперь внимание! Когда Варвара решает воспользоваться ситуацией и тырит ложечки Карла Первого, хозяин сам приезжает к ней домой, грозит пальцем, увольняет ее, и – делу конец. Отчего в случае с чашкой владелец коллекции кинулся в полицию, а про домработницу никому не сообщил?

   – Потому что он хотел избавиться от жениха Триси, – пояснила Лиза. – Его требовалось убрать из дома, желательно подальше. Зона в данном случае наилучшее место, Беатриса гарантированно больше не встретится с Иваном.

   – Почему? – удивился Жданов. – На зоне разрешены свидания. Кстати, мы ведь не знаем дальнейшую судьбу Вани. Вдруг его отпустили?

   Роберт оторвался от ноутбука, глянул на меня и произнес:

   – К заключенным пускают только родственников: мать, отца, жену. Если брак не зарегистрирован, можно написать заявление, указать, что союз гражданский, и женщине разрешат встречу с осужденным, но она непременно должна быть упомянута в деле как неофициальная супруга. Если имя не указали в бумагах на стадии следствия, ей откажут во встречах, и далее потребуется пройти долгие бюрократические процедуры, чтобы добиться «звания» сожительницы.

   Дверь комнаты приоткрылась, заглянула Лора.

   – Танечка, можно тебя на минуту?

   Я вышла в коридор.

   – Что случилось?

   Секретарша приложила палец к губам.

   – Тсс… скажи, ты где взяла листья для салата?

   – В кладовке, – удивилась я, – в пакете, в горшочках. А что?

   Лора смеялась.

   – Ой, Танюшенька! Вышла путаница. Я сегодня с утра перед работой зарулила на рынок и купила там рассаду герани. Обожаю эти цветы, они красивые и полезные. Если в доме живет герань, там нет ни мух, ни моли. У меня четыре комнаты, подоконников много, на трех горшки стоят, а на остальных нет.

   Я опешила.

   – Хотите сказать, я порубила в салат вашу герань?

   – Ну, ты же не нарочно, – взволнованно произнесла Лора. – И совсем не виновата. Производители нынче продают зеленушку не пучками, а посаженной в стаканчики, тут даже Сократ бы перепутал.

   – Ой, простите, – пробормотала я, – завтра непременно куплю вам новую рассаду.

   – Не надо, – отмахнулась Лора. – Я бы тебе и не сказала, но заволновалась. Геранька легко насекомых травит, вдруг она и для человека опасна? Всем надо обратиться к врачу.

   Я потупилась. Муха весит, наверное, миллиграмм, моль и того меньше. Интересно, какое количество стеблей и листьев герани надо слопать, чтобы ощутить дискомфорт?

   – Некоторые яды действуют медленно, – взволнованно вещала Лора, – сегодня утром выпьет человек капельку, на следующий день покойник. И у него ничего не болело, просто лег и умер. Я это знаю, потому… Ну неважно, почему, главное, знаю. Нужно уточнить про ядовитость герани для людей.

   – Непременно это сделаю, – пробормотала я.

   – Фу, – с облегчением выдохнула секретарша, – как хорошо, когда можно избавиться от ответственности. Теперь твоя голова болеть будет, а моя успокоилась.

   Весело напевая бодрый мотивчик, Лора направилась в сторону кухни. А я вернулась в рабочую комнату и услышала голос Роберта:

   – Нашел парня. Карнаухов Иван жил в городе Морша. Родители его скончались, когда он был совсем крошкой. Причина их смерти не указана, а вглубь я не копал, но если учесть, что Наталья и Сергей умерли в один день, то можно предположить ДТП или несчастный случай вроде пожара. Ваню взяла на воспитание дама по имени Элеонора, бабушка по линии матери. Внук ей особых хлопот не доставлял, учился на одни пятерки, с ранних лет обнаружил талант к рисованию, участвовал в разных выставках со своими картинами на стекле, увлекся созданием витражей. Карнаухов закончил школу с золотой медалью, уехал в Москву и без проблем поступил в институт, где открыт единственный в России факультет, на котором обучают составлять мозаики, картины из кусочков стекла. В тот же вуз поступила и Беатриса. Парень с девушкой оказались в одной группе, вспыхнула любовь. Все обыденно и просто. За время обучения Иван не получил ни одной четверки, только «отлично». Преподаватели считали юношу самым способным студентом, ему прочили большое будущее. Арест Карнаухова явился для всех громом с ясного неба. Несколько педагогов написали коллективное заявление в полицию. Сейчас процитирую… Где же оно? Ага, слушайте. Начало опущу, там пустое бла-бла, основное в середине. «Выражаем искреннее удивление по поводу задержания И. Карнаухова. Мы знаем его как исключительно талантливого, работоспособного и честного человека. И. Карнаухов не раз был допущен в закрытые музейные фонды, где хранятся намного более значимые ценности, чем чашка с сомнительной репутацией. Требуем тщательно разобраться в деле». Ну и так далее.

   Роберт умолк. Я и Лиза одновременно задали вопросы:

   – Где сейчас Карнаухов?

   – Почему украденный из коллекции экспонат назвали «чашкой с сомнительной репутацией»?

   Троянов прищурился.

   – Отвечаю, соблюдая субординацию. Ивана осудили на три года, отправили в колонию, где парень вскоре умер от аппендицита – скончался, пока его везли с зоны в больницу к хирургу. Тело забрала бабушка. Через несколько месяцев после кончины Вани она уехала из крошечной двушки, и вообще покинула Моршу. Знаете, где дама сейчас живет?

   – В Москве? – предположил Денис.

   Роберт слегка отодвинулся от стола, на котором громоздилось два ноутбука.

   – Не угадал. На Кипре. Элеонора приобрела симпатичный коттедж с небольшим садом и живет на берегу теплого моря.

   – Откуда у нее такие деньги? – поразилась Лиза. – Сомневаюсь, что, продав квартиру в Морше, можно стать хозяйкой особняка на средиземноморском острове.

   – Квартира в российской глубинке по-прежнему принадлежит Элеоноре, – уточнил Троянов. – Вероятно, бабуля ее сдает, но этого я по своим каналам узнать не могу. А вот про особнячок, который старушка купила, кое-что известно. На момент приобретения он стоил около пятисот тысяч долларов.

   – Однако… – присвистнул Денис. – Кругленькая сумма.

   Я посмотрела на Роберта.

   – Мне все больше хочется задать кое-какие вопросы Резникову и еще раз побеседовать с Комиссаровой. Но, полагаю, не стоит спешить. А что насчет чашки? Правда, почему у нее сомнительная репутация?

   Компьютерщик склонил голову к плечу.

   – Это не ко мне. Письмо в полицию подписали четыре преподавателя вуза, думаю, они в курсе дела.

   – Распечатай их петицию, – попросила я и повернулась к Денису. – Ты поедешь в Моршу. И чем быстрее там очутишься, тем лучше.

   – Зачем? Карнауховой ведь в городе нет, – заспорил парень, – лучше на Кипр слетать.

   Лиза тихо рассмеялась, мне тоже стало смешно.

   – Командировка на море всегда приятна, но начни с Морши. Элеонора жила там… э…

   – С рождения, – подсказал Роберт. – А потом, став пенсионеркой, сделала финт ушами и свалила в теплые края. Не рядовой поступок для пожилого человека. Как правило, пенсионеры предпочитают не трогаться с насиженного места, переезд большой стресс даже для молодого человека.

   – Морша не Москва, – улыбнулась я, – в провинции люди более приветливы и дружелюбны, чем в столице. Денис, побеседуй с соседками Элеоноры, они тебе все-все о ней доложат.

   – Карнаухова квартиру не меняла, куда ее из родильного дома принесли, там и жила, – пополнял сведения Троянов. – Тридцать лет проработала в библиотеке, пришла дежурной в читальный зал, стала потом заведующей.

   – Понял, – вздохнул Денис, – не дурак. Когда лететь?

   Роберт забегал пальцами по клавиатуре.

   – Самолеты в Моршу не летают, покатишь поездом.

   Денис страдальчески поморщился.

   – Хорошо не на собаках поскачу. И сколько тащиться? Сутки? Трое?

   – Всего четыре с половиной часа, – успокоил его Роберт. – Сядешь в восемь вечера на скорый поезд и в двенадцать сорок семь на месте. Только не проспи остановку, состав притормозит на две минуты.

   – Я не маленький! – вспыхнул Денис. – Еще посоветуй упаковку памперсов прихватить!

   Елизавета встала.

   – А что, бумажные штанишки полезная вещь, когда за объектом сутки-другие наблюдаешь, а отойти нельзя. Мне ехать в институт, где учился Иван? Потолкаюсь там среди студентов, сойду за свою и порасспрашиваю. Потом к преподам наведаюсь.

   Когда недовольный Денис и веселая, как майская птичка, Лиза ушли, я попросила Роберта:

   – Можешь посмотреть в Интернете про герань?

   Троянов заморгал.

   – Герань? Цветок?

   Я кивнула.

   – Меня интересует, насколько он ядовит.

   Роберт секунду сидел молча, потом рассмеялся.

   – Салат! Он был из герани, да? То-то запах показался мне до противности знакомым. У Мартышки все окна были ею уставлены, в шкафах лежали сухие ветки, а листья она в крупу запихивала. Ты когда-нибудь ела перловку с ароматом герани? Хорошо, меня в двенадцать лет от Мартышки забрали. Сколько времени прошло, а я подсознательно этот запах вспоминаю. Попробовал твой салат – и чуть не стошнило. Извини, не хотел тебя обидеть.

   – Если человек говорит «извини, не хочу обидеть», сразу понятно: сейчас услышишь очередную гадость, – ухмыльнулась я.

   – Нет, правда, не обижайся, – попросил Троянов. – Я слышал, что в некоторых азиатских странах любят готовить блюда не только из овощей, но и из некоторых цветов. Для европейцев это не слишком привычная еда. Кстати, я пробовал чипсы из фиалки.

   – Понравились? – заинтересовалась я.

   Роберт пожал плечами.

   – Картофельные намного вкуснее. Еще раз прости. Ты фантазировала, соорудила необыкновенное блюдо, а я его раскритиковал. Салат хороший, просто у меня к герани сложное отношение. И вот что интересно! Я выбросил из памяти название растения. Сейчас оно, на мою радость, потеряло былую популярность, но если я где-то учую его, начинаю мучиться: как же называется гадость, чем это воняет?

   – Классический пример вытеснения негативной информации из мозга, – сказала я. – Сам знаешь, очень часто жертвы насилия не могут описать, что с ними случилось. Они ничего не помнят, говорят: «Шла по улице, было темно. Не знаю, как оказалась в больнице». Похоже, та Мартышка не очень заботилась о маленьком Роберте. И я не собиралась подавать на стол экзотический салат. Просто тупо перепутала пакеты, порезала рассаду, которую наша фуа-гра из топора приобрела для украшения своей квартиры. Пожалуйста, не рассказывай о моей оплошности остальным.

   Троянов рассмеялся.

   – Даешь мне повод для шантажа? Кстати, ты не против, что я общаюсь с тобой по-свойски? Без отчества и выканья?

   – Должность начальника я заняла совсем недавно, никак не привыкну к своему новому положению, – призналась я. – А по отчеству меня до сих пор величали только дети в школе, где я какое-то время преподавала. Это малоприятные воспоминания. Конечно, обойдемся без официальности. Так что там с геранью?

   – Все останутся живы, уж я-то знаю, что говорю, – усмехнулся компьютерщик. – Поезжай спокойно к Комиссаровой, а я тут по темным уголкам пороюсь. Некоторые крупные рыбы боятся дневного света, забиваются под корягу и лежат тихо до тех пор, пока кто-нибудь любопытный не сунет в омут длинный шест и не начнет баламутить воду.

   – Алле. Это кто?

   – Извините, очевидно, я ошиблась, – ответила я и отсоединилась. Повторила попытку, но опять нарвалась на того же человека. Только на сей раз он поинтересовался:

   – Вам кого надо?

   Меня охватила тревога.

   – Ванду Комиссарову.

   – Кем вы приходитесь названной гражданке? – продолжал любопытствовать незнакомец.

   – Что случилось? – задала я свой вопрос. – Вы из полиции?

   – Лейтенант Киреев, – наконец-то представился собеседник. – Назовите свое имя, фамилию. Кстати, почему у меня ваш телефон не определяется?

   – Татьяна Сергеева, – представилась я, – ваша коллега из особого подразделения «Поиск».

   Из трубки послышалось покашливание. Затем Киреев сказал явно в сторону:

   – Виктор Леонидович, тут какое-то особое подразделение «Поиск»…

   Трубка перешла к другому человеку, он сразу представился:

   – Никитин. Можете приехать на улицу Максима Рябова? Кабинет двенадцать.

   Я посмотрела на часы.

   – Постараюсь успеть за сорок пять минут.

   В кабинете сидел толстый, отдышливый полицейский, здорово смахивающий на собаку породы бультерьер. Сначала он дотошно изучил мое удостоверение, потом недовольно протянул:

   – Слышал о подобных командах. Говорят, у вас там у всех личные джипы и неограниченный бюджет. В таких условиях работать легко, а вы попробуйте как мы, когда на картридж для принтера средств не выделяют.

   Я пропустила стон Никитина мимо ушей.

   – Что с Комиссаровой?

   Виктор Леонидович откашлялся.

   – Сегодня утром поступило заявление от гражданина Резникова Владимира Борисовича по факту ночного отсутствия проживающей с ним на одной жилплощади Ванды Мстиславовны Комиссаровой.

   – Вы сразу оформили заявление? – удивилась я.

   Глаза Никитина забегали из стороны в сторону.

   – Владимир Борисович хорошо нам знаком. Это достойный человек, муж известной композиторши, у них дом в поселке «Лебедь». Резников иногда бесплатные билеты на эстрадные концерты приносит моим ребятам. Недавно я ходил с женой на шоу Киркорова, совершенно задаром удовольствие получил.

   – Понятно, – вздохнула я. – Так что с Комиссаровой?

   – Имел место факт суицида, – заявил наконец Виктор Леонидович. – Вышеназванная гражданка совершила прыжок в Волчью яму.

   – Куда? – не поняла я.

   Полицейский взял со стола пачку сигарет.

   – Это местное название. Здесь неподалеку речка протекает, она не очень широкая, но глубокая. В одном месте петлей изгибается, получается вроде озерцо с крутыми берегами, и каждое лето там кто-нибудь из приезжих тонет. Коренное население прозвало заводь Волчьей ямой и туда не суется, а дачники лезут. Сто раз им говорено: не купайтесь! Но разве послушают… Я нашего главу администрации попросил на подходе поставить щит с надписью «Опасно для жизни, не лезь в воду». И чего? Народ у нас слепой, глухой и думает: все умрут, я жив останусь. По два-три утопленника за сезон случается.

   – Уверены, что Ванда сама прыгнула в воду? – мрачно спросила я.

   Виктор Леонидович щелкнул зажигалкой, затянулся и спохватился:

   – Хотите сигаретку?

   – Спасибо, нет, – отвергла я любезное предложение, – не курю. Эксперты место происшествия осматривали?

   – Зачем? – меланхолично спросил Никитин и начал энергично разгонять рукой ползущий ко мне дым.

   Отличный вопрос. И как на него ответить?

   Виктор Леонидович встал и пошел к окну.

   – Думаете, дурак полицейский? Неохота ему работать, желает поскорей от докуки избавиться? Идите сюда.

   Я покорно приблизилась. Никитин показал рукой на скопление особняков.

   – Это поселок «Лебедь». А что вон там, слева, торчит?

   – Вроде водонапорная башня, – неуверенно ответила я. – Хотя нет, слишком маленькая.

   Виктор Леонидович расплылся в довольной улыбке.

   – Входите, Татьяна Сергеева.

   Дверь плавно отъехала в сторону, и я очутилась в круглом холле, стены которого представляли собой аквариум с морскими рыбами. Я огляделась в поисках зеркала, не обнаружила оного, одернула юбку и подошла к одному аквариуму. Нечто большое, странное, похожее на плоскую тарелку, медленно проплывало между кораллами.

   – Его зовут Карл, – произнес все тот же голос.

   Я быстро обернулась. В только что пустом помещении теперь стояло инвалидное кресло, снабженное небольшим столиком, в кресле сидел симпатичный мужчина лет сорока пяти. Несмотря на теплый апрель, на хозяине необычного дома был красный пуловер из кашемира.

   – Надеюсь, не напугал вас, Татьяна? – спросил он. – Не собирался подкрадываться, просто моя машина ездит бесшумно.

   – Меня трудно заставить нервничать, – улыбнулась я. – А кто такой Карл?

   – Черепаха, трионикс, – пояснил владелец «рыцарского замка». – Иногда еще данный вид именуют трионикс злой. Карл мой друг, но вряд ли это понимает, и погладить я его не решусь, потому что могу получить пребольной укус. Карл живет здесь восемь лет, и он совсем не глуп. Смотрите…

   Трофимов плавно поехал к дверям, ведущим в жилые помещения, взял со стоявшего невдалеке стола банку, пинцет и двинулся к тому месту аквариума, откуда торчало нечто вроде небольшой полочки. Карл застыл, потом быстро переплыл туда, где остановился Никита, завис перпендикулярно дну и энергично заработал четырьмя лапами-ластами. Трофимов выудил пинцетом несколько сушеных рыбок размером с мой мизинец, положил их на выступающую часть «полки» и сделал быстрое движение рукой. На короткое мгновение подставка скрылась внутри аквариума, потом высунулась назад. Рыбы начали медленно опускаться на дно. Карл схватил сначала одну, потом вторую и слопал угощенье, прежде чем я успела воскликнуть:

   – Ой, какой проворный!

   – Хитрюга сразу понял, что я его угостить решил, – засмеялся Никита. – Конечно, это не любимая им сырая печень и не креветки, но все же лакомство. Ну что, Татьяна Сергеева, вас интересует, что я видел на берегу Волчьей ямы? Правильно угадал?

   – Я могла бы удивиться вашей прозорливости и спросить, откуда вы знаете мои имя и фамилию, но предположу, что вас просветил местный Шерлок Холмс, – произнесла я, не ответив на вопрос.

   – Никитин? Нет, он меня терпеть не может, считает бандитом, пострадавшим во время налета на банк, – усмехнулся Никита. – Готов спорить, он вам, Татьяна Сергеева, успел рассказать о плохом сыне хороших родителей.

   – Про налет на банк ни слова не проронил, – заверила я его.

   Лицо Трофимова расплылось в улыбке.

   – Милый Виктор Леонидович… В его сознании крепко укоренилась мысль: если у человека есть деньги, то он их украл, и надо вора поймать, капитал отнять, отдать государству. Никитин до идиотизма честен, и если клад миллионный найдет, себе ни копейки не возьмет, все в казну оттащит. Пройдемте в кабинет.

   Я хотела двинуться за мгновенно развернувшимся креслом, но тут из глубины дома вышла полная женщина примерно моих лет, одетая как пятилетняя девочка в голубое платье с завышенной талией, белые гольфы и лаковые черные туфельки. Сходство с детсадовкой ей еще придавали яркие розовые заколки, которые держали красивые волнистые светло-каштановые волосы.

   – Кит, – радостно закричала она, – Маффин покакал! Целую кучу! Я ему поставила клизму, как дядя Паша учил, и получилось.

   – Молодец, Рита, – похвалил сестру Трофимов. – Учись прилежно, и Павел разрешит тебе делать животным уколы.

   – Я тренируюсь, – сказала Маргарита, – на подушках. А кто к нам пришел?

   – Татьяна Сергеева, – представил меня хозяин, – а это Ритуля. Ну, вы о ней от Никитина небось уже слышали. Моя сестра очень любит животных и помогает ветеринару в клинике.

   – Ой, там так интересно! – захлопала в ладоши Маргарита. – Приходят больные собачки-кошечки-хомячки, а уходят здоровые. Дядя Паша их к жизни возвращает. Я тоже буду, как он. Да?

   Поскольку вопрос был задан мне, я кивнула.

   – Конечно. У вас непременно получится. Лечить животных благородное занятие.

   – Сегодня я сама сделала Маффину клизму, – опять похвасталась Рита.

   Мне до слез стало ее жалко. Ну разве она виновата, что появилась на свет с дефектным набором хромосом? Сразу видно, какая сестра Трофимова милая и добрая. Надо ее похвалить.

   Я отступила на шаг и постаралась изобразить на лице самое искреннее изумление.

   – Клизму? Сама? Неужели? Я на такое не способна. Это очень трудно.

   Рита бросилась ко мне и заключила в объятия.

   – Не расстраивайся. Я тоже не понимала, как это делать, а постаралась и научилась. Не переживай. Я люблю тебя! Желаю тебе всего-всего самого хорошего. Ты умная и красивая!

   У меня к горлу подкатил комок.

   – Спасибо, Рита. Я тоже тебя люблю.

   Женщина разомкнула руки.

   – Ты совсем одна на свете. Хочешь, живи у нас? Никите нужна жена. Он очень хороший, но у него ножки больные. Ты мне нравишься. Останешься?

   – Сегодня не могу, – ответила я, – работы много.

   Маргарита снова обняла меня и замерла.

   – У тебя злая жизнь. Кровь везде. Люди плачут. И говорят неправду. Ты уходи оттуда, ладно? Ты – как веник.

   Я погладила ее по спине, а она продолжала:

   – Веником грязь сметают, и он пачкается. Его моют раз, два, три, четыре… Потом бумс! Сломался. Выкинули. Плохо венику.

   – Ритуля, попроси тетю Нину приготовить нам чай, – попросил Никита.

   Маргарита захлопала в ладоши.

   – С печеньем?

   – Конечно, – кивнул брат, – с твоим любимым, с шоколадной глазурью.

   – Здорово, здорово! – подпрыгнула сестра. Потом помахала мне и скрылась в глубине дома.

   – У Маргариты синдром Дауна, – пояснил Никита. – Она из тех, кого называют солнечными людьми. Вечный ребенок, ласковый и нежный.

   – Ваша сестра очень милая, – тихо сказала я. – И видно, что ее любят домашние.

   Хозяин молча порулил по широкому коридору, я поспешила за ним и в конце концов очутилась перед лифтом. Кабина вознесла нас наверх, двери раздвинулись, и я не смогла сдержать эмоций.

   – Вот это да! Роберт бы полжизни отдал, чтобы иметь подобный кабинет. Сколько тут компьютеров? Двадцать? Тридцать? Вы не устаете сидеть перед экранами?

   Трофимов проехал в центр кабинета.

   – Не совсем правильно называть всю аппаратуру, установленную тут, компьютерами. Но я вам, Татьяна Сергеева, не стану сейчас объяснять детали. Думаю, человеку с филологическим образованием, некогда преподававшему в школе литературу, технические подробности абсолютно не интересны. А насчет господина Троянова вы стопроцентно правы, полагаю, он бы оценил увиденное здесь по достоинству. Уверен, о кое-каких новшествах он пока не знает. Ваш Роберт очень интересный человек. Знаете его историю? Мальчик, воспитанный сумасшедшей…

   Я подняла руку.

   – Никита Семенович, полагаю, вы прекрасный специалист, поэтому сумели разыскать всю информацию о Роберте. Не стану сейчас интересоваться, коим образом вы нарыли сведения, мне понятно, что господин Трофимов является опытным, высокопрофессиональным и прекрасно технически вооруженным хакером. Я предупрежу своего сотрудника о необходимости усилить меры безопасности, чтобы закрыть для посторонних людей все щели, через которые они могут пролезть к тщательно закрытым сведениям. Спасибо, что вы предупредили меня о том, что эти щели существуют. Полагаю, вы понимаете, я читала подробное досье на своих сотрудников и знаю о них все. Если вы желали сообщить мне информацию о детстве Роберта, то я в курсе его истории. Если хотели показать, что способны проникать в хорошо запертые помещения, пробираться туда, где нет ни окон, ни дверей, и знаете, что поймать и наказать хакера-профи крайне сложно, то я оценила ваши старания и понимаю, с кем сейчас имею дело.

   Трофимов сделал вид, будто эти мои слова он вовсе не слышал. Мужчина обвел рукой огромный полукруглый стол, заставленный мониторами, и продолжил разговор.

   – Не люблю выезжать из дома, Москва плохо приспособлена для колясочников. Слава богу, теперь есть Интернет. Я работаю в Сети, что позволяет мне содержать дом и баловать Риту. А кроме службы у меня есть хобби – я слежу за всем, что происходит в округе.

   – Подсматриваете за соседями? – уточнила я.

   – Ну да, – весело согласился Трофимов. – Поверьте, это так интересно, что в кино ходить не надо. Жизнь поселка «Лебедь» и близ него расположенных домов увлекательнейшая вещь. Шекспир отдыхает, такие тут иногда разыгрываются страсти.

   – Виктор Леонидович знает про всевидящее око, – улыбнулась я.

   – Один раз Никитин, наступив на горло своей неприязни ко мне, приходил к «бандиту Трофимову» просить помощи, – сообщил хозяин кабинета. – Я ему оказал содействие – передал записи, на которых видно, как вор залезает в дом банкира Когтева. А вот когда сюда заявился адвокат Людмилы Васькиной и стал предлагать мне деньги за сведения о любовнице, которую муж Милы в отсутствие законной жены приводил в уютное семейное гнездышко, я выгнал законника взашей. Я не шантажист, не сплетник, просто смотрю на чужую жизнь, но никогда не заглядываю внутрь домов. Сады, улица, берега реки – под моим контролем, и у меня создается иллюзия прогулок по окрестностям. Думаю, вам, Татьяна Сергеева, уже рассказали про Волчью яму?

   – В общих чертах, – кивнула я. – Виктор Леонидович сообщил об утопленниках, которых оттуда каждое лето достают.

   Никита провел рукой по столу.

   На мониторе появилось четкое изображение. Комиссарова сидела на пеньке, почти в центре полянки. Голова ее была повязана белым платком, волосы и часть лба тщательно прикрыты, из-за чего лицо казалось каким-то другим, не таким, как я его помнила, а брови выглядели почти белесыми. Некоторое время Ванда сидела без движения, потом достала из стоящей на земле сумки большой темно-бордовый пакет, вынула из него пачку листков, вытащила из кармана юбки ручку и снова застыла.

   Мне стало не по себе. Ванда переменила позу, положила сумку на колени, сверху поместила листочки, очень медленно поставила подпись, затем встала, пошла влево и исчезла.

   – Это все? – прошептала я. – Начальник полиции так описал события, что я решила, будто Ванда писала письмо на ваших глазах. А сейчас я вижу, что послание было заготовлено заранее, ей оставалось лишь сделать росчерк.

   – Да, – ответил Никита, – именно так. Теперь смотрите внимательно. Через минуту Комиссарова появится вон там, у березы.

   Я впилась глазами в экран. И действительно, спустя некоторое, показавшееся мне томительно-долгим, время в указанном Трофимовым квадрате возникла фигура в комбинации цвета хаки. Она вдруг странно дернулась, потерла бедро, потом опустила на траву аккуратно сложенную верхнюю одежду, сверху положила письмо, на него поставила сумку, перекрестилась, сделала шаг вперед, второй, покачнулась, еще раз осенила себя крестным знамением и шагнула вниз. Очевидно, в тот момент, когда Комиссарова упала в Волчью яму, налетел сильный порыв ветра – кусты, росшие с краю лужайки, резко закачались. А потом ветки снова замерли.

   Я зажмурилась.

   – Вы слишком чувствительны для такой работы, Татьяна Сергеева, – отметил Никита. – Неужели не привыкли к человеческой смерти?

   – Когда привыкну, пора будет думать о смене профессии, – пробормотала я. – Пожалуй, наймусь торговать пончиками.

   Трофимов щелкнул «мышкой», и изображение на мониторе застыло.

   – Из вашей структуры никогда не уходят. Или я не прав?

   Я сделала вид, что не слышала вопроса, и задала свой:

   – Что показалось вам странным в записи?

   Никита пробежал пальцами по клавиатуре и заговорил почему-то совсем о другом.

   – Современные дети смешные создания. Ко мне приходит в гости Сережа Макаров. Мальчик живет в соседнем особняке, увлекается компьютерами, очень эрудирован и может стать толковым специалистом. Вчера подросток вдруг спросил меня: «Полное имя от Клавы как звучит?». Я ответил: «Клавдия. А почему ты интересуешься?» Сережа бесхитростно объяснил: «К нам нанялась новая домработница и велела называть ее тетей Клавой. Но я же не маленький, мне надо обращаться к прислуге по-другому. Да и какая она мне тетя? Я попросил ее: «Клавиатура, дайте мне, пожалуйста, чаю». Так она сразу от нас ушла. А сначала пожаловалась маме, что я над ней издевался. На что обиделась, не сказала, и я всю голову себе сломал. А сейчас вот сообразил: я-то привык клавиатуру «клавой» называть, а может, женское имя Клава – это вовсе не сокращение от Клавиатуры?» Улыбнитесь, Татьяна Сергеева, забавная же история. Я хотел вам слегка настроение поднять.

   Я старательно растянула губы. Наконец Трофимов заговорил ближе к теме:

   – У меня действительно возникло несколько вопросов. Почему Ванда разделась? Самоубийцы редко освобождаются от одежды, в особенности женщины. Слабый пол даже после смерти хочет быть при параде. Зачем Комиссаровой понадобился свидетель суицида? И по какой причине она спрыгнула с левого края обрыва, забилась туда, где начинается слепая зона для камер? Там, кстати, колючие кусты! Логичнее сделать последний шаг в центре обрыва. Если Комиссарова хотела, чтобы ее самоубийство было запротоколировано, так какого черта встала в самом неудобном для этого месте? Еще бы один шажочек в сторону, и Ванда вообще пропала бы из виду. У вас, Татьяна Сергеева, есть какие-либо мысли по данному поводу?

   – Пока нет. Но непременно подумаю над этими вопросами, – пообещала я.

   Никита ловко развернул кресло и очутился лицом к двери.

   – Люди часто делают поспешные выводы, слушают, но не слышат собеседника, видят картину, но не всматриваются в нее. Знаете, почему наш бравый полицейский считает меня бандитом? Я учился в МГУ на мехмате, не хотел сидеть у отца с матерью на шее, поэтому подрабатывал, где мог. На четвертом курсе пристроился к ребятам, которые делали нелегально пиратские копии иностранных фильмов. Совершенно незаконное, но очень прибыльное дело. Мне неожиданно стали платить хорошие деньги, и я купил отцу с мамой мобильные телефоны. По тем годам дорогое, не каждому доступное удовольствие, сейчас-то я понимаю, что чудо-техника родителям была не нужна, но тогда сам себе радовался: вот какой у них сын крутой, обеспечил предков сотовой связью.

   Я молча слушала собеседника, а тот продолжал рассказывать.

   – Сижу я как-то раз в подвале, где копия какого-то американского боевика писалась, и сам это кино гляжу. Настроение распрекрасное, у меня день рождения, наниматели выдали премию, вечером я планировал в клуб пойти. А на экране кого-то допрашивают, рядом переводчик старается, текст перетолковывает, да так эмоционально кричит: «Мочи его! Бей по роже!» Вдруг звонок. Это папа с мамой впервые мобильной связью воспользовались, меня поздравить решили. Я в коридор вышел, дверь прикрыл, но все равно переводчика не заглушить. Ну и что получилось? Родители мне: «Сыночек, желаем тебе счастья». Я им: «Спасибо». А фоном к моим словам идет вопль переводчика: «Жги ему грудь утюгом! Глаз выколи! Ребра ломай, пока не признается, где бабло спрятал!»

   Никита улыбнулся, хитро спросил:

   – Представляете реакцию отца на эти фразы?

   Конечно, он перепугался и осторожно так поинтересовался: «Никита, ты где находишься? Все ли в порядке?» Я хотел объяснить, и тут в наш подвал менты ворвались, с порога завопили: «Всем лечь на пол! Ноги на ширину плеч, руки скрестить на затылке…» Не до болтовни мне стало, кинулся к окну, еле ноги унес. А в тот день, когда папа мне позвонил, мама пригласила какую-то тетку окна мыть. Чтобы жена тоже голос мой услышала, отец включил громкую связь, ну и вместе с родителями тетка в курсе всего оказалась. Едва баба из нашего дома вышла, она направо-налево болтать стала: «У Трофимовых сын бандит, людей пытает. Его сегодня арестовывать пришли. Так уроду и надо, пусть посидит за решеткой…» Никогда не делайте поспешных выводов, Татьяна Сергеева. Даже, если ситуация кажется вам ясной. Сейчас пойдете к Владимиру Резникову?

   – Собиралась посетить его, – кивнула я.

   – Путь недалек, за пару минут управитесь. А на вас приятно посмотреть, Татьяна Сергеева, – снова улыбнулся Трофимов. – Прислушайтесь к моему совету: не мучайте себя диетами. Знаете, в каком случае женщина должна ограничить себя в еде?

   Мне стало любопытно.

   – И когда же?

   – Если от ее каблуков на паркете остаются глубокие вмятины, – очень серьезно ответил Никита.

   Дверь особняка Кауф открыла стройная женщина в ярко-красных кожаных брюках и белой кофте с глубоким вырезом, обнажавшим полную грудь, явно знакомую со скальпелем хирурга.

   – Вы из полиции? – тут же осведомилась она. – Мы вообще-то в глубоком шоке.

   – Здравствуйте, меня зовут Татьяна Сергеева, – представилась я. – Руковожу бригадой, в которую с заявлением об убийстве Ксении Кауф обратилась Ванда Комиссарова. А вы, очевидно, Алина, сестра Владимира, мужа Ксении.

   – Бред невыносимый! – закричала певица. – Ванда сошла с ума! У нее шиза обострилась! Ну да, весна на улице…

   – Комиссарова имела психиатрическое заболевание? – встрепенулась я.

   – Нет, нет, что вы. Просто Алина сильно нервничает, ей лучше лечь, – прозвучал за спиной попзвезды густой бас.

   – Отстань! – выкрикнула певица и убежала.

   Передо мной стоял седовласый мужчина в больших очках.

   – Добрый день, проходите, пожалуйста, – подчеркнуто вежливо предложил он. – Пообедаете со мной? Или вам служебная инструкция запрещает?

   – Спасибо за предложение, – ответила я, – если угостите меня чаем, буду благодарна.

   – Нет проблем, – кивнул незнакомец, – сейчас заварят. Но давайте познакомимся, Виктор Маркович Дворкин, семейный врач покойной Ксении и остальных членов семьи. Владимир в данный момент спит, мне пришлось сделать ему успокаивающий укол. А лучше было бы поместить его на недельку в клинику. На долю Володи за последнее время выпало много тяжелых испытаний. Сначала смерть любимой жены, теперь вот суицид Ванды… Не надо сейчас мучить хозяина дома допросом, он может сорваться. Алина тоже не в лучшей форме. Не откажетесь посекретничать со мной? Я не только терапевт, но и близкий друг Володи, отвечу на все интересующие следствие вопросы. И можете не представляться, я слышал вашу беседу с Алиной. Проходите сюда, усаживайтесь. Вы какой чай предпочитаете? Черный?

   – Зеленый, если можно, – попросила я.

   – Правильно, – одобрил Виктор Маркович, – он бодрит намного лучше кофе и защищает сосуды. Аня, Аня! Нет, ну куда подевалась девица? Удивительное у нее качество – исчезает, будто растворяется в воздухе. Аня, ты где?

   – На кухне я! – звонко ответила домработница. – Раздумываю, чего на ужин сварганить. Что хотите, Виктор Маркович?

   – Завари чай из серой банки, на которой нарисована сакура, – распорядился доктор. – Только не заливай его крутым кипятком. Аня, слышишь?

   – Ага, – ответила прислуга, – все по-вашему сделаю.

   – Верится с трудом, – вздохнул врач. – Извините, Татьяна, без Ванды быт в доме разваливается. Поверить не могу, что она решилась на преступление, а затем покончила с собой… В который раз убеждаюсь: чужая душа потемки.

   – Комиссарова призналась, что длительное время травила Ксению, пугала ее предстоящими мучениями, параличом, слепотой. Вас ни разу не смутил поставленный диагноз? – начала я беседу.

   Виктор Маркович опустил голову на грудь.

   – Я не узкий специалист, обычный терапевт, так называемый семейный врач. Много лет наблюдаю за здоровьем Владимира и Алины. Потом, когда Резников женился на Ксении Кауф, к ним присоединились сама композитор, ее дочь Беатриса и Ванда. Я знаком с понятием «врачебная тайна», понимаю, что не должен ничего рассказывать без официального запроса, но очень хочу, чтобы для Володи и Триси кошмар побыстрее закончился, поэтому махну рукой на формальности. Диагноз рассеянный склероз Ксении поставил я на основании хорошо проявившихся симптомов заболевания: ухудшение остроты зрения, нарушение координации движений, головокружение, хроническая слабость, усталость. Картина была, как в учебнике.

   – Неужели столь серьезный недуг никак не исследуется? – поразилась я. – Простите, я не имею ни малейшего отношения к медицине, но разве нельзя было отправить Кауф на магнитно-резонансную томографию или что-то еще сделать? Может, простой рентген головы мог бы подсказать вам, что у Ксении присутствуют признаки, но нет самой болезни. И потом, иногда одни и те же симптомы сообщают о разном. Например, утром женщину тошнит. О чем это может говорить? Она беременна. Отравилась за ужином. Страдает похмельем. Почему сразу рассеянный склероз? Кауф осматривал невропатолог?

   – Нет, – коротко ответил врач.

   – Ну, здорово… – еще больше удивилась я. – Значит, Ксению тщательно не обследовали? Вот уж странность, если не сказать – халатность.

   Виктор Маркович сцепил пальцы рук в замок и хрустнул суставами.

   – Это не моя тайна.

   Я напомнила.

   – Вы же хотите побыстрее избавить Владимира, Беатрису и Алину от кошмара.

   Дворкин пару секунд сидел без движения, потом принял решение.

   – Ладно. Когда Володя познакомил меня с Ксенией, я был восхищен ее внешностью: молодая, красивая, активная, веселая и стопроцентно здоровая. Помнится, увидев впервые невесту Резникова, я подумал: «Вот уж кому врач не скоро понадобится». Главным, на мой взгляд, показателем жизнеспособности человека является состояние его волос и зубов. У Ксении была копна шикарных кудрей, а когда она улыбалась, становились видны белые и крепкие, как у молодой белочки, зубки. Румянец во всю щеку, глаза блестят, брови соболиные… Я откровенно сказал Володе: «Женись не раздумывая. Такая женщина родит здоровых детей и сохранит активность до преклонных лет». А спустя какое-то время на Кауф напал подонок, который изнасиловал ее, избил, пытался задушить. Бедняжка, к счастью, потеряла сознание, и это в конечном итоге спасло ей жизнь. Мерзавец, решив, что убил жертву, сбежал. Ксения, придя в себя, из последних сил приползла домой к Володе. А я в тот день как раз заглянул к нему на огонек. Представляете, сидим мы, беседуем. Раздается звонок в дверь, и Резников со словами: «Ксюша вернулась» идет в прихожую, гремит там замком. Потом тишина и его крик: «Она умирает!»

   Виктор Маркович тяжело вздохнул. Затем продолжил.

   – Полгода я Ксюшу лечил. Анализы сам у нее взял, приятеля в больницу тайком отвозил – боялся венерических заболеваний, СПИДа. Слава богу, пронесло. Телесно Ксения оправилась, а морально нет. У нее возникла агорафобия, она не могла выйти за порог квартиры, бросила преподавание, заперлась в комнате. Ванда и Володя очень старались помочь ей, но не смогли справиться с бедой.

   – Надо было обратиться к психотерапевту, – пробормотала я, отлично понимая, что сейчас скажет Дворкин.

   – Ксения не хотела никого видеть, – возразил Виктор Маркович. – Мы попытались привести нужного специалиста в дом, обманули Ксюшу, соврали ей, что Володя на день рождения вынужден пригласить своего начальника. Резников очень просил жену быть любезной с боссом, поддерживать диалог, отвечать на вопросы, какими бы глупыми или бестактными они ей ни казались. Дескать, шеф бесцеремонен, обожает вести тупые беседы, но ради карьеры Резникова нужно перебороть свой характер.

   – И Кауф согласилась? – удивилась я.

   – Ксюша любила мужа и понимала, что их семейная жизнь не совсем нормальна, – зачастил Виктор Маркович. – Из-за душевного состояния супруги Резников лишился многих радостей, например, не мог привести в дом приятелей, поехать с семьей на море, да просто погулять с ней в парке. Не знаю, как у них обстояло дело с сексом, Володя не откровенничал, а я не спрашивал, но полагаю, в одной постели они оказывались нечасто, если вообще там оказывалась. В общем, ради продвижения Владимира по карьерной лестнице Ксения сделала над собой титаническое усилие. Она надела элегантное платье, наложила макияж, вошла в комнату, где находились Резников и изображавший его босса психотерапевт, попыталась улыбнуться и… упала в обморок. Вегетососудистый спазм на фоне большого эмоционального напряжения. Более никаких попыток выковырнуть ее из раковины мы не делали. Потом Ксюша внезапно преуспела как композитор, и в доме появился достаток. Знаете, отнимая у человека нечто, судьба, как правило, что-то дает взамен. Ксения лишилась возможности общаться с людьми, зато разбогатела и обеспечила свою семью.

   Я усмотрела в рассказе Виктора Марковича небольшую нестыковку.

   – Ванда говорила, что первую свою песню Ксюша подарила случайно встреченной Алине, а уж та, спустя энное время, узнав, что алчные поп-деятели берут у Кауф ее произведения кто бесплатно, а кто за сущие копейки, познакомила приятельницу со своим братом-адвокатом. А из ваших слов получается, что деньги и слава пришли к Ксении Львовне, когда она уже состояла в браке с Резниковым.

   Лицо Виктора Марковича нахмурилось и тут же просветлело. Он кивнул.

   – Все правильно, Алина и свела Ксюшу с Володей. Кауф только начинала сочинять музыку и, не понимая ценности своих мелодий, могла подарить песню богатому исполнителю, который вполне бы мог заплатить ей гонорар. У Алины не было ни малейших матримониальных планов, она хотела, в свою очередь, помочь человеку, который помог ей. До свадьбы Ксения была не богатой и не знаменитой, большие деньги и слава пришли к ней позднее.

   – После изнасилования? – уточнила я. – Сработал этакий защитный механизм? Чтобы не сойти окончательно с ума, сидя в четырех стенах, Ксения начала усиленно писать музыку?

   – Браво! Вы прекрасно разобрались в сути проблемы! – слишком жарко похвалил меня Дворкин.

   – Ладно, – кивнула я, – пойдем дальше. Ах, да, на всякий случай уточню. Как я понимаю, о надругательстве над Кауф в полицию не сообщили?

   Виктор Маркович всплеснул руками.

   – Не ожидал такого вопроса. Кто-кто, а уж вы-то обязаны знать, каким унижениям подвергается несчастная, рискнувшая заявить о произошедшей с ней беде. Сочувствия она точно не добьется, ни от органов, ни от врачей. В нашем обществе существует установка: насилуют лишь тех, кто сам этого хочет, провоцирует преступника своим поведением. В приемном покое жертве нагрубят, затем последуют унизительный осмотр, беседы с грубыми полицейскими. И ведь никого не найдут!

   – Понятно, – остановила я доктора. – Подведем промежуточный итог. Диагноз рассеянный склероз вы поставили Ксении Львовне без подробных исследований, так как ее фобия, развивавшаяся на фоне сильнейшего стресса, не позволяла обратиться к специалистам.

   – Именно так, – подтвердил семейный врач.

   – Переходим к недавним событиям. Ванда решила получить побыстрее свою часть завещанных ей Кауф денег и начала травить подругу, внушая всем в доме и, главное, самой Ксении мысль о неизбежности ее скорой смерти от тяжелого недуга, – продолжала я. – Нервы музыкантши не выдержали напряжения, и она наложила на себя руки. Постепенно Комиссарову замучила совесть, и Ванда, ранее подтолкнувшая Кауф к самоубийству, покаявшись в этом грехе в предсмертном послании, сама прыгнула в Волчью яму. Хм, похоже, в этом доме проживали две не совсем нормальные женщины… Психические проблемы Ксении были на поверхности, но Комиссарова-то казалась вполне обычным человеком, на ней держался дом. Такое развитие внутренних переживаний как-то не вяжется с ее характером.

   – И все же такое случается, – возразил Виктор Маркович. – Социопаты хитры, способны ловко притворяться. Опять же это не моя тайна, но…

   Врач примолк. Я молча ждала продолжения рассказа, уже зная, что Дворкин, сказав «не моя тайна», затем выбалтывает чужой секрет.

   Терапевт с шумом выдохнул.

   – Поройтесь в биографии Комиссаровой. Ванда сидела, она лишила жизни свою соседку по коммуналке.

   – Что вы говорите! – на голубом глазу изумилась я.

   – Копните глубже, найдете документы, – сказал Дворкин, – дело-то давно было. Я увлекаюсь психологией, читаю много специальной литературы и вот что вам скажу. Понимаете, Танюша, отнюдь не всякий индивидуум способен на убийство. Проводились опыты, доказавшие, что основная масса людей не в состоянии отнять жизнь у себе подобного. Но если личность смогла шагнуть со светлой стороны мира на темную, получила опыт убийства, она непременно когда-нибудь снова им воспользуется.

   – Вы не верите в перевоспитание? – уточнила я. – Да, есть рецидивисты, но есть и те, кто, оступившись, более никогда не замышляет ничего преступного.

   Виктор Маркович положил ногу на ногу и важно произнес:

   – До поры до времени, Танюша, пока дьявол не искушает. Кое-кому везет, но Ванде сатана постоянно в уши слова о собственном большом доме шептал. Грустная история. Слышали выражение: единожды солгавший, кто поверит тебе?

   Я молча кивнула.

   – В случае с Комиссаровой его можно слегка переиначить, – печально произнес Дворкин. – Ну, скажем так: единожды убившая, что тебе помешает убить снова?

   Я встала.

   – С Резниковым и Беатрисой мне поговорить сегодня не удастся?

   – Танюша, вы ведь не грубый полицейский, а умная, тонко чувствующая женщина, – льстиво произнес Дворкин, тоже поднимаясь из кресла. – Володя в предынфарктном состоянии, он спит после капельницы. Беатриса приняла успокоительное. Муж и дочь Ксении не отказываются от беседы, просто пока не готовы к ее проведению – слишком велик шок. Я сам еле-еле держусь и запрещаю себе вспоминать то, что сделала Ванда.

   – Откуда вам известно, что Комиссарова убила соседку? – спохватилась я.

   Виктор Маркович сделал шаг в сторону двери.

   – Врачи сродни священникам, нам подчас приходится выслушивать исповеди. Извините, более добавить ничего не могу. Пусть имя того, кто со мной пооткровенничал, останется в тайне. Да и какая разница, у кого язык развязался? Главное другое: Ванда человек с уголовным прошлым. Хотите подвезу вас до метро?

   – Спасибо, я за рулем, – отказалась я. – Мне бы хотелось задать несколько вопросов домработнице.

   – Ане? – вскинулся Дворкин. – Зряшная затея. Девица не может похвастаться ни умом, ни сообразительностью.

   – Но у нее есть глаза, – уперлась я. – Пусть расскажет, как Ванда вела себя в последнее время.

   Дворкин одернул пуловер.

   – Анна служит в доме без году неделя. Ее наняли после похорон Ксении.

   – А кто работал до нее? – не успокаивалась я.

   Виктор Маркович пошевелил губами.

   – Другая баба. Она уволилась… э… уж не вспомню, когда. Без Ванды мы – как без рук. Вот она бы вам точно дату назвала.

   – Как звали предшественницу Анны? – гнула я свое.

   Дворкин растерялся.

   – Забыл. Простое имя и фамилия тоже. Валентина? Нет, Вера. Или Вероника? В… В… В…

   – Варвара? – подсказала я.

   – Верно, – обрадовался врач. – Но она лишилась места еще до болезни Ксении.

   Я опешила.

   – Минуточку! Горничную Борисову выгнали до того, как у Кауф начались проблемы со здоровьем, а новую прислугу наняли после погребения Ксении?

   – Именно так, – согласился Виктор Маркович.

   – Кто же убирал дом, готовил еду, стирал, гладил в период отсутствия прислуги? – совершенно искренне удивилась я. И услышала:

   – Ванда. Она говорила, что ей надоели тупые бабы, которых надо без конца жучить.

   – Наверное, у Комиссаровой не оставалось ни одной свободной секунды, – пробормотала я. – Особняк-то большой.

   – Сейчас я понимаю, что Ванда специально удалила из дома горничную, – мрачно сказал Дворкин. – Не хотела иметь рядом чужие глаза и уши, потому что задумала медленно отравить Ксению ядом и довести до самоубийства. Подобное лучше совершать без свидетелей. Уверены, что не хотите доехать со мной до подземки?

   Последний вопрос прозвучал как завуалированное предложение убираться прочь. Я поняла прозрачный намек и, повторив, что владею собственными колесами, двинулась в коридор.

   Комната, где проходила беседа с доктором, имела две двери. Я подумала, что обе они ведут в коридор, смело толкнула одну из них, совсем не ту, в которую вошла, и очутилась в квадратном помещении без окон, плотно забитом книгами. У меня невольно вырвался восхищенный возглас:

   – Какая библиотека!

   Виктор Маркович сказал:

   – Володя собирает ее много лет, тут можно найти любую литературу.

   Я подошла к небольшому столу, где лежали бумага, ручка и толстый том.

   – «Дневник Эни. Путешествие в темный лес», – прочла вслух его название. Затем спросила: – Тут у вас и детские издания есть?

   – Нет, Танюша, – поправил меня Дворкин, – «Дневник Эни» – это записи, которые по просьбе своего лечащего врача, американского психиатра Джона Фалька, делала его пациентка. Как ясно из названия, имя больной было Эни. Девушка убила отца. Причем совершила преступление хладнокровно, долго готовилась. После, уже будучи осужденной, предприняла несколько попыток самоубийства, потому что ее охватило раскаяние. Власти штата, в тюрьме которого отбывала наказание Эни, пригласили к ней доктора. Джон Фальк весьма успешно справлялся с похожими случаями, но с Эни он потерпел неудачу. Юная убийца перехитрила опытного дипломированного специалиста. Она смиренно вела записи, фиксировала исключительно бытовые вещи. Например: «Встала, умылась, уронила зубную щетку, обозвала себя неуклюжей коровой, пошла завтракать, потом на занятия к доктору. От врача сегодня пахло одеколоном на основе лимона. Ненавязчивый аромат. А вчера он использовал парфюм с ароматом ванили, и это мешало мне сосредоточиться во время терапии. Лучше б медикам отказаться от вонючих одеколонов, больным делается хуже, если к ним приближается человек, смахивающий на живой букет». Попав на прилавки, «Дневник Эни» стал бестселлером, и многие врачи, почитав очень короткие деловые замечания девушки, скорректировали свое поведение.

   Я воспользовалась паузой, которую сделал Виктор Маркович.

   – Странно, что столь примитивный текст обрел большое количество поклонников.

   – Ну, зачастую так бывает: чем произведение проще, тем у него больший успех, – мягко сказал Дворкин. – Но, Танюша, вы сейчас поступили, как истинная женщина. Не дослушали до конца и сделали выводы. С Эни все оказалось совсем не так просто. Она, как я уже сообщил, обманула Фалька и сумела-таки свести счеты с жизнью. После смерти девушки на ее теле обнаружили письмо, а в комнате, в тщательно сделанном тайнике, еще один дневник. И это были совсем другие записи. У Эни явно имелся литературный дар, и она обладала бойким пером. Девушка сумела так описать свои душевные страдания и терзания, муки совести, что тысячи американцев, а затем и читателей в других странах мира плакали от сочувствия и жалели ее, несмотря на то, что автор исповеди являлась жестокой убийцей. Эни была социопаткой, Ванда тоже, таких людей характеризуют уверенная безжалостность, неумение сочувствовать чужим страданиям, завидное хладнокровие, эмоциональная непотопляемость, злопамятность, они добиваются своей цели во что бы то ни стало. Но главное, социопат очарователен в общении. Он вас влюбит в себя за пять минут, произведет впечатление милейшего человека – и действительно будет мил, пока не решит, что вас следует убить. Отправить в могилу того, с кем любезно распивал чай, для такого индивидуума легче легкого. Потому что социопату важна лишь его собственная жизнь, другие его не интересуют.

   – Понятно, – кивнула я.

   На экране высветились слово «дом» и цифра 12. Мне стало жарко.

   Повторяю: Эмма Гавриловна понятия не имеет, кем на самом деле работает временно приютившая близнецов и няню женщина. Крокодиловна, как и все соседи, считает меня репетитором. Когда детки сестры Димона перебрались ко мне, я сразу попросила няню:

   – Давайте договоримся, вы не станете звонить мне в течение рабочего дня. Только в случае крайней необходимости. Большинство родителей крайне нервно реагирует, если репетитор прерывает занятие и начинает болтать по сотовому. Я могу потерять кое-кого из учеников, лишиться заработка.

   Няня заверила, что ей в голову не придет заниматься пустыми разговорами, и до сих пор держала слово. Пару раз, правда, Крокодиловна набирала мой номер, но это были двухсекундные беседы, связанные с особыми обстоятельствами. И если я сразу не брала трубку, Эмма Гавриловна не принималась снова и снова набирать номер, а смирно ждала, пока я сама ей перезвоню, когда освобожусь. А тут двенадцать вызовов в течение пятнадцати минут! Что случилось? Пожар?

   Я быстро соединилась с няней и, не поздоровавшись, воскликнула:

   – Все живы?

   Если служишь в особой бригаде, очень скоро начинаешь понимать: то, что большинство людей воспринимает как катастрофу, чаще всего бытовая неприятность, с которой вполне можно справиться. Главное, чтобы никто не умер, остальное чепуха.

   – Простите меня, – всхлипнула Эмма Гавриловна, – не следовало впадать в панику, но я здорово растерялась. Детки на руках, в придачу сумка с памперсами, бутылочками и прочим… Ну вот зачем врач отправил нас к хирургу? Не задержись мы у него, может, ничего бы не случилось. Мы колясочки лишились!

   Я выдохнула. Совсем забыла, что сегодня у мальчиков плановый осмотр. Детская поликлиника находится недалеко от дома, а няня не любит садиться с малышами в такси. И уж тем более она не пользуется общественным транспортом, считая, что крошки не должны контактировать с большим количеством посторонних. Поэтому Эмма Гавриловна укладывает близнецов в коляску и отправляется в поход к педиатру. Причем переулками и дворами. По проспекту путь короче, но там полно машин, воздух наполнен выхлопными газами, не на пользу ребятам окажется прогулка. Крокодиловна крайне ответственна и невероятно предусмотрительна.

   – Из-за посещения хирурга мы в поликлинике полтора часа вместо тридцати минут провели, – рассказывала печально няня, – и когда, наконец, освободились, вышли на крыльцо, увидели, что нашей коляски нет. Вот беда, Танюша! Вот горе! Уж извините меня, растерялась я, с перепугу принялась вам трезвонить. А потом отругала себя: ну с какой стати решила занятого человека отвлекать? В общем, мы дома, в полном порядке, детки устали, но они молодцы, поняли, что форс-мажор случился, и ни разу не пикнули, молчали всю обратную дорогу. Хотя им, конечно, не очень удобно было, я их в охапке несла.

   – Эмма Гавриловна! Почему вы не сели в такси или, на худой конец, в маршрутку? – возмутилась я. – Тащили мальчиков и сумку…

   – Кошелку на шею повесила, считайте, ее не было, – перебив меня, радостно сообщила Крокодиловна.

   Я не удержалась от смешка. Помните детский анекдот о том, как Чебурашка и крокодил Гена собрались в отпуск?

   Герои мультика сложили свои вещи в здоровенный чемодан и потопали на вокзал. На полпути неизвестной породы зверушка сказала крокодилу:

   – Гена, ты, наверное, притомился, багаж-то тяжелый!

   – Руки устали, – пропыхтел аллигатор. – А ты сам как?

   – Ноги болят, – честно ответил Чебурашка. – Гена, Гена, я придумал, как нам поступить! Ты возьмешь меня на закорки, я подхвачу чемодан. Вот и получится, что у меня отдохнут ноги, а у тебя руки. И тебе, и мне легко будет.

   Заявление Эммы Гавриловны про сумку сродни приведенной выше истории.

   – Танюша, в общих машинах скопище микробов! – Тем временем воскликнула няня. – Надо же, какие люди бывают на свете… Украсть у младенцев коляску! Вот катастрофа! Вот беда!

   – На мой взгляд, ерунда, – остановила я Крокодиловну. – Прямо сейчас зарулю в магазин, и вечером у малышей будет новый экипаж.

   – Ой, не надо! – испугалась няня. – Колясочка дорогая!

   – И что теперь? – засмеялась я. – Носить Умненького с Веселеньким на руках?

   – Может, у вора проснется совесть, и он вернет коляску? – простонала няня.

   – На это рассчитывать не стоит, – вздохнула я. – С таким же успехом можно поджидать, когда прилетит волшебница и подарит нам с вами по золотой короне.

   Из трубки долетел очередной горестный вздох. Затем Крокодиловна сказала:

   – Димочка как назло улетел в командировку.

   – Коробков нам не нужен, – решительно заявила я, – сами справимся.

   – А деньги? – запричитала няня. – Где их взять?

   – Пожалуйста, не волнуйтесь, сегодня мне перевели зарплату, – заявила я.

   – Танюша, вы понятия не имеете, сколько сейчас стоят детские товары! – не утихала няня. – Просто грабеж среди бела дня.

   – Всегда полезно получить новую информацию. Ну все, спорить дальше нет смысла, как раз торможу около большого торгового центра.

   – Не ходите туда! – заголосила Крокодиловна.

   – Уже иду, – возразила я. – Отлично знаю, какой вариант нам нужен. Не огромная повозка для близнецов, а, если так можно выразиться, экипаж кинг-сайз, похожий на тот, что украли. Коляска предназначена для одного ребеночка, но шире обычных в полтора раза. Все, стою в секции под названием «Детство зайчонка».

   Крокодиловна попыталась еще что-то сказать, однако я бесцеремонно прервала беседу и обратилась к продавцу, молодому парню с тщательно уложенной прической.

   – Можете помочь?

   Юноша окинул меня оценивающим взглядом, опустил уголки рта и безо всякой радости ответил:

   – Попытаюсь. Желаете коляску? Сколько у вас месяцев?

   Я заморгала.

   – Что?

   – На каком сроке беременности вы находитесь? – уточнил он. – Я не из праздного любопытства интересуюсь. Вскорости у нас поставка будет из США. Вероятно, захотите приобрести новинку, хит сезона. Сейчас же, увы, могу предложить лишь уцененные экземпляры из осенне-зимней коллекции.

   – Не знала, что на повозку для младенцев существует мода, – удивилась я и покосилась на бейджик, висевший на кармане форменной рубашки консультанта. Имя у парня красивое, редко встречающееся: Викентий Эдуардович.

   – А как же иначе? – воскликнул продавец. – Дети с пеленок должны впитывать красоту. На данном этапе у нас небольшой выбор, всего шесть моделей, но вот в конце мая – начале июня я смогу порадовать вас потрясающим, роскошным ассортиментом.

   Я осторожно посмотрела в большое зеркало, висевшее на стене торгового зала. Приходится признать, моя фигура далека от идеала. Потерять килограммов восемь-десять точно очень надо. Но я регулярно занимаюсь спортом, не имею живота и не особенно похожа на даму в интересном положении.

   – У вас есть еще время, – чирикал Викентий, – не отказывайте себе в удовольствии получить лучшее для своего ребенка. Ваш малыш достоин эксклюзивных вещей. Представляете, как отреагируют другие мамочки, когда увидят вас с коляской, которая только что горяченькой приехала с дефиле в Лос-Анджелесе? У них прошлогоднее старье, а у вас супермодная модель! Да они свои лабутены от зависти сгрызут и стразами Сваровски подавятся!

   Викентий потер руки и радостно засмеялся.

   – Могу записать ваш телефон и сообщить о прибытии товара. Услуга бесплатная.

   – Большое спасибо, Викентий, – сказала я, – но…

   Лицо юноши слегка вытянулось.

   – Если вас не затруднит, предпочитаю слышать от покупателя свое полное имя, Викентий Эдуардович. Я не обычный продавец, а консультант высшей категории, стажировался в Нью-Йорке и Лондоне.

   – Так вот, Викентий Эдуардович, – послушно выговорила я имя с отчеством, – во-первых, я не беременна, а во-вторых, мне без разницы, в каком году сделали коляску.

   Лицо торговца приняло мученическое выражение.

   – Понятно. Желаете приобрести сейловый товар?

   – Если он не сломан, то вполне удовлетворюсь коляской по скидке, – подтвердила я. – Одно условие: она должна быть широкой, размера кинг-сайз.

   – У нас все такие, – обиженно прогудел Викентий, – фирма «Голд Лебел интернешенел рояль» не производит маломерок.

   – Прекрасно, – обрадовалась я, – давайте выбирать. У нас близнецы.

   В глазах Викентия вспыхнул огонь.

   – Почему вы сразу не сообщили, что нуждаетесь в даббл-варианте? Есть сейчас в наличии пара моделей. Первая состоит из нескольких этажей…

   – Спасибо, – погасила я пыл консультанта, – но я хочу купить обычный экипаж. Нам с ним удобнее.

   Викентий скривился, но вспомнил о своих профессиональных обязанностях.

   – Ваши очаровательные детки девочки?

   – Мальчики, – поправила я. – А что, коляски различаются, так сказать, по половому признаку?

   Юноша всплеснул руками.

   – Ну конечно! Цвет, рисунок ткани, материал, из которого сделана ручка, – все имеет огромное значение.

   – Скажите, пожалуйста… – пробормотала я.

   – Для ваших юных джентльменов идеально подойдет модель «Принц Оранжевых островов», – нараспев завел Викентий. – Вот она, прямо перед вами, в двух цветовых решениях: шотландская клетка серо-красно-синей гаммы и темно-голубой велюр с изображением лучших машин мира. Глубокий и широкий короб позволяет положить в него объемный конверт из натуральной шиншиллы. Правда, он не входит в стоимость комплекта, продается отдельно. Матрас выполнен из особого полиуретана, натурального материала, растущего в лесах Гвинеи.

   Я опустила глаза. Интересно, как называется дерево, на котором произрастают матрасы из полиуретана? Химические пальмы? Или баобаб из страны таблицы Менделеева?

   – Изнутри «Принц» обит натуральным шелком, – заливался соловьем Викентий Эдуардович, – ручка выточена из бивня мамонта, найденного в вечной мерзлоте Эскимосии. Колеса имеют уникальные покрышки, созданные для этой модели лучшими специалистами, которые работают для гонщиков «Формулы» номер один, два и три. Ходовая часть экипажа безукоризненна. Кроме того, коляска имеет множество оригинальных и удивительных функций. Например, автоукачиватель…

   Продавец схватил лежащего на прилавке пупса и потряс им.

   – Представим, что это младенец. Опускаем дитя внутрь и – вуаля. Будьте внимательны, я мамочка, кукла мой любимый мальчик… Уан, ту, фри!

   Викентий положил малыша на матрас, отошел в сторону и скрестил руки на груди. Коляска вздрогнула и начала медленно покачиваться, зазвучала тихая успокаивающая мелодия. Я узнала произведение сразу – «Маленькая ночная серенада» Моцарта.

   – Срабатывает мгновенно, – потер руки Викентий, – если данная функция не требуется, ее легко отключить. Еще имеется сигнализация на случай, если вы отвернулись, а к ребенку внезапно подошел незнакомец. Дотроньтесь до любого бортика.

   Я послушно выполнила просьбу, раздался громкий противный звук, заставивший меня вздрогнуть и сказать:

   – Бедные малыши испугаются и сразу проснутся.

   Юный Викентий Эдуардович очень осторожно поправил покрытую лаком прядь волос, выбившуюся из безукоризненной прически.

   – Вы правы, но приходится выбирать между безопасностью и спокойным отдыхом. Создатели «Принца» решили, что детка быстро утешится и снова задремлет, зато будет гарантия от захвата чужими. Кстати, если вы оставите экипаж временно без присмотра, то его не упрут, сирена срабатывает и когда дитя отсутствует.

   – Полезная функция, – вздохнула я. – Пришла к вам как раз потому, что у няни, пока она с младенцами находилась в поликлинике, стащили коляску.

   – Это она вам так сказала? – ухмыльнулся Викентий. – Не верьте. Наверняка продала чужую вещь, а хозяйке на уши спагетти повесила.

   Я обиделась за Крокодиловну.

   – Наша Эмма Гавриловна не такая.

   – Все няни одинаковые, – уперся торговец. И, приняв позу философа, заявил: – Говорят о любви к ближнему, а сами только о кошельке думают. Все в конце концов упирается в деньги. Ну, абсолютно все.

   Я решила не спорить с парнем и с одобрением посмотрела на коляску. Похоже, нашла хорошую вещь. Вероятно, она из-за автоукачивателя и ревуна будет чуть дороже, но это не страшно.

   Викентий мигом понял, что я созрела, и начал быстро перечислять остальные чудеса, которыми производители оснастили «Принца Оранжевых островов»: специальные держатели для сосок и бутылочек, кармашек, куда мать может положить мобильный, термоплед, контейнер для использованных памперсов, встроенная радионяня, камера видеонаблюдения, вмонтированная в районе подушки.

   У меня закружилась голова, и я остановила консультанта.

   – Хорошо. Беру. Сколько экипаж стоит?

   – Миллион двести пятьдесят тысяч, – объявил Викентий.

   Ну не может же колясочка, в которой малыш будет кататься максимум год, а потом переберется в сидячую повозку, стоить как новая иномарка бизнес-класса!

   – Миллион двести пятьдесят тысяч, – четко повторил Викентий Эдуардович.

   – Чего? – оторопело пробормотала я.

   – Рублей, конечно, – заморгал продавец. – Мы живем в России, поэтому расплачиваемся местной валютой.

   Я пролепетала.

   – Вроде вы сказали, что сейчас в магазине представлен товар по скидке.

   – Абсолютно верно, – подтвердил юноша. – «Принц» упал в цене на тридцать процентов, но не потому что коляска плохая, просто этот вариант слегка устарел. Объясню на примере матраса. В новой коллекции он будет сделан из умной пены, то есть ему придается функция запоминания тела малыша.

   Я попятилась к двери и едва не сбила с ног пожилую женщину в темно-синем платье, которая старательно протирала пол.

   – Вы не туда направились, касса за колонной, – заголосил парень.

   Но я уже достигла порога, выскочила из бутика, плюхнулась на скамейку около нежно журчащего фонтана и поежилась. Неужели существуют люди, способные отдать за детскую коляску нереальные деньги? Нет, я, конечно, знаю, что в России много богачей, и для кого-то миллион, как мне сто рублей, но у каждой вещи есть своя цена. За батон нужно отдать примерно двадцать рублей, он столько стоит. Если в магазине за нарезной запросят пять тысяч, то я его никогда не куплю, потому что понимаю: хлебушек все-таки тянет именно на два червонца, остальная сумма взята с потолка и осядет в кармане алчного хозяина булочной. Новенький джип за миллион двести пятьдесят тысяч не вызовет изумления. Да, сумма не маленькая, но это реальная цена машины. А повозка для младенца не имеет права на такую цену.

   – Обалдела, да? – спросил рядом чуть надтреснутый женский голос.

   Я подняла глаза и увидела уборщицу из «Детства зайчонка».

   – Нашла куда прийти, – неодобрительно продолжила она. – Чего хотела-то?

   – У няни сегодня, когда она по поликлинике ходила… – завела я.

   – Какие-то сволочи стырили колеса? – не дала договорить уборщица. – Ну, не плачь, не с тобой одной такая незадача приключилась. Ступай на минус первый этаж, там есть секция «Мишутка». Продавцы подберут тебе, что надо, и за нормальные рублики.

   – Спасибо, – выдохнула я, – а то я прямо испугалась, когда про миллион с четвертью услышала.

   – Спроси в «Мишутке» Надю, – велела уборщица, – скажи, тебя тетя Зина прислала. Обслужит по полной программе. И больше в «Детство зайчонка» не суйся. Это магазин не для нормальных людей, а для идиотов, которые не знают, куда деньги девать.

   Симпатичная кареглазая девушка, услышав про тетю Зину, сразу засмеялась.

   – Понятненько… Вас в «Зайчонке» ценой придавило, да?

   – Лучше сказать, убило, – улыбнулась я.

   Надя показала рукой на ряд колясок.

   – Наши лучше и стоят пятнадцать тысяч. Не хочу сказать, что это даром, но сейчас ничего дешевого для малышей не найти. Товар мы закупаем в Китае, не стану врать, как «зайчата» делают, что он из Америки едет. Кстати, их дорогущие каталки на самом деле родом из Индии, их там производят для фирмы, открытой в США. А наши хозяева нашли фабрику в китайской провинции, неподалеку от города Линь, и не задирают продажную цену, совсем немного к закупочной набрасывают. Советую взять вон ту, бордовую…

   Девушка выкатила из ряда колясок одну, вполне подходящую для близнецов по размеру, погладила ее по поднятому капюшону и спросила:

   – Викентий вам про автоукачиватель, сигнализацию и прочую оснастку спел?

   – Исполнил арию, – снова улыбнулась я.

   – Тогда повторять ее не буду, – обрадовалась Надя. – В этой коляске все то же самое имеется. Едва ее включите, как начнет звучать музыка, и короб тихонько зашевелится. Сигнализация настроена, автоматический выбрасыватель соски тоже. Сейчас в него заряжена заводская пустышка, но вы свою вставите. Вот вам инструкция. Положите в сумку, не потеряйте. Пусть ее ваш муж сначала как следует изучит, или сами внимательно прочитайте. И всегда теперь приходите к нам, подберем любой товар по вашему карману. Ой, совсем забыла! Коляска не обменивается и сдать ее в магазин, если не подошла, нельзя.

   Во двор своего дома я въехала в самом распрекрасном настроении. Выгрузила покупку из машины и покатила ее к подъезду, около которого стояла главная сплетница нашего околотка Раиса Будкина со своей собачкой породы джек-рассел терьер по имени Бони.

   – Танечка, дай скорей посмотреть на твоих чудесных детишек! – заверещала Раиса, когда я очутилась метрах в десяти от нее.

   – Близнецы временно живут со мной в одной квартире, – пояснила я, – их мама попала в больницу.

   – Ну да, ну да, – закивала Рая, подпрыгивая на месте от раздирающего ее любопытства, – ты добрая, вот и помогаешь подружке… Не каждая согласится чужих малышей пригреть. Скажи, а как тебе удалось столь быстро после родов прийти в хорошую физическую форму? Моей внучке год, а невестка все ноет – там у нее болит, здесь колет, тут щиплет. У тебя же мальчикам чуть больше месяца, и ты уже вовсю работаешь. Молодец! Жаль, конечно, что деточек не родная мать воспитывает, а нянька, чужой человек. Но тебе никто в нашем доме слова осуждения не скажет. Понимает народ: мужа у Тани нет, приходится ей белкой крутиться.

   – Раиса Ильинична, я ведь сказала, что мальчиков произвела на свет другая женщина, – повторила я, понимая, что Будкину невозможно разубедить.

   – Да, да, – махнула рукой сплетница, – тут стесняться нечего. Личная жизнь не складывается, а детей хочется. Как их назвали? Нянька уж очень сердитая, ни на один вопрос не отвечает, пробегает мимо с таким лицом, словно я гестаповец и ее пытать собираюсь.

   Я раскашлялась. Если сообщу, что родная мать близнецов лежит в клинике и мы пока обращаемся к новорожденным, называя их Умненьким да Веселеньким, Раиса никогда не поверит.

   – Простудилась? Надо тепло одеваться, весна обманчива, – проявила заботу Рая. И самый длинный язык дома снова заработал: – Так как зовут деток? Или боишься, что я сглажу их, поэтому говорить не желаешь?

   На лице Будкиной появилось выражение обиды.

   – Ну что вы, Раиса Ильинична, никакой тайны тут нет, – воскликнула я. – Они у нас… э… Ум и Вес, названы так в честь великих ученых Ума Иванова и Веса Петрова, придумавших ракету для полета в космос.

   Будкина приоткрыла рот, потом кивнула.

   – Не слышала о таких людях. Авось мальчики тоже профессорами станут. Очень хочу на них посмотреть.

   – Малыши дома, – пояснила я, – везу пустую коляску. Только что ее купила, а нашу украли сегодня в поликлинике.

   – Носит же земля таких сволочей! – возмутилась Рая, заглядывая в коляску. – Мерзавцы! Гады! Чтоб им подавиться вырученными за краденое деньгами! Бони, слышишь? Бони, ты где? Бони, ответь!

   Собачка, мирно бродившая вокруг коляски, тихо гавкнула.

   – Бони, место! – приказала Раиса.

   Бони присел, потом подпрыгнул и очутился на матрасе внутри моей покупки.

   – О господи… Прости! – испугалась Раиса. – Бони при слове «место» всегда на свой диван залезает. И с чего я ему сейчас эту команду дала? Не волнуйся, Боничка чистый, от всего привитый, глистов не имеет. Большинство людей грязнее моей собачки. Если хочешь, постираю матрасик…

   Всю эту длинную речь Будкина ухитрилась произнести за считаные секунды, я в это время смотрела на нагло запрыгнувшего в детский экипаж песика. Под аккомпанемент хозяйского не совсем искреннего возмущения Бони упал на спину и задрал все четыре лапы. Очевидно, джек-рассел терьера дома нещадно балуют, и он чувствует себя везде королем.

   – Вот негодник… Ну как на него сердиться? – умилилась Раиса и тут же завопила: – Ой, мама! Мамочка!!!

   Я тоже опешила. Из бортиков коляски с тихим щелчком вылетело четыре ремня, они обхватили Бони крест-накрест и крепко прижали к ложу. Собачка от неожиданности громко икнула. В ту же секунду коляска начала интенсивно дергаться из стороны в сторону.

   – Что это? – испугалась Раиса.

   Я перевела дух.

   – Автоукачиватель включился. Он сам срабатывает, когда внутрь помещают ребеночка. Но, как мы видим, хитрый механизм не делает различия между младенцем и песиком, он реагирует на вес.

   – Скажите, пожалуйста, как далеко зашел прогресс! – восхитилась Будкина. – А моя невестка, балда, всю семью заставляет Катюшу трясти. Прямо уже руки отваливаются.

   Бони тихо заскулил.

   – Ему неудобно, – встревожилась хозяйка. – Ремни, наверное, сильно давят.

   Я покосилась на черные полоски с защелками. Ни противный Викентий, ни милая Надя ничего не сказали о жесткой фиксации ребенка в коляске, но, вероятно, в ней есть смысл. Не следует новорожденному перекатываться от левого бортика к правому.

   Бони закатил глаза.

   – Надо достать моего мальчика, – засуетилась Будкина, – его всегда в машине тошнит!

   Я показала на небольшую коробочку, прикрепленную к наружной части коляски.

   – Нет проблем, здесь есть пульт, видите? Нужно лишь нажать на кнопку.

   – Не тяните, Танечка, – велела Раиса, – действуйте живее.

   – Танюша, что же вы медлите? Бони нехорошо, – повысила голос Будкина.

   – Только купила вещь, не успела изучить руководство к ней, – честно ответила я, – не знаю пока, как остановить укачиватель.

   – Незачем заучивать наизусть глупые правила! – заголосила Раиса. – Я никогда не заглядываю в ерунду, которую к бытовой технике прилагают. Метод тыка, вот лучшее решение…

   Я не успела среагировать на это заявление, как Раиса, одним прыжком очутившись у бортика, без колебаний нажала одну из кнопок. Коляска замерла, из ее недр послышалось тихое, еле различимое жужжание.

   – Ну? Что я говорила? – торжествующе спросила сплетница. – Инструкции – это глупость. Зря фирмы тонны бумаги изводят, из-за них леса гибнут. Умная женщина сразу скумекает, куда давить надо. Это же детская коляска, а не самолет-истребитель.

   Звук, долетавший из коляски, усилился. Потом раздался щелчок, люлька вздыбилась, встала перпендикулярно колесам и заходила из стороны в сторону, напоминая гигантский маятник. Бони, совершенно не ожидавший продолжения изрядно надоевшего банкета, разинул пасть и издал крайне неприличный звук. С языка собачки посыпались какие-то розово-сине-зеленые катышки.

   – Это ты своровал из вазочки все конфеты! – пришла в негодование хозяйка. – Залез на стол и по-тихому стырил! А я-то на зятя подумала, отругала Кирюшу в хвост и гриву, решила, что он полакомился, несмотря на мой запрет. Я не жадная, но конфетки купила для гостей, они для людей предназначены были, а не для зятя. Танечка, ты ведь никому не расскажешь, что это Бони их скоммуниздил? Неудобно мне перед мужем дочери будет. Из чего только теперь леденцы производят? Пролежали в собачьем желудке пару часов и выпали совсем нетронутыми. Может, назад в «лодочку» их насыпать?

   – Не сомневайтесь, Раиса Ильинична, я умею держать рот на замке, – успокоила я добрую тещу Кирилла, наблюдая, как Бони мотает из стороны в сторону.

   – Вот уйду сейчас домой, а тебя, грабителя, пусть потрясет как следует, – пригрозила Рая собаке.

   Джек-рассел завыл, хозяйка мигом позабыла о его провинности и залопотала:

   – Сейчас, мальчик, сейчас… мама тебя спасет…

   Она снова нажала на какую-то клавишу. Люлька заскрипела, вернулась в исходное положение и затихла.

   – Ура! – закричала Будкина. – Ну, вот…

   Окончания фразы я не узнала. Коляска угрожающе заскрипела, люлька перевернулась вверх дном и заходила ходуном. Теперь Бони оказался вне зоны видимости, перед моими глазами мелькало дно люльки, обтянутое темно-синим материалом.

   Я начала судорожно рыться в сумке, разыскивая инструкцию. Может, китайцы что-то напутали? Неправильно соединили провода? Сомнительно, что кому-то придет в голову трясти малыша в столь оригинальной позиции – лицом к земле.

   – Вауууу! – понеслось из коляски.

   – Дорогой, мамочка спешит на помощь! – заорала Будкина и снова потянулась к пульту.

   Я схватила ее за руку.

   – Ваш метод тыка не срабатывает. Давайте изучим руководство.

   – Но Бони страдает! – заголосила Раиса.

   – Эй, бабы, чем занимаетесь? – прервал нас хриплый баритон.

   – Олег Сергеич, – обрадовалась Рая, – вы-то нам нужнее всех. Полюбуйтесь, какие нынче товары производят. Вы у нас человек технический, гаражом заведуете, мигом Бони освободите. Мне Танюша не разрешает пультом воспользоваться, велит толстенное руководство читать.

   Будкина, захлебываясь словами, объясняла подошедшему соседу суть происходящего, а я не оставляла попыток найти руководство. Коляска ритмично дергалась, Бони завывал.

   – Ну ее на фиг, ихнюю китайскую глупость, – резюмировал Олег Сергеевич, уяснив проблему. – Что их детям хорошо, нашим дерьмо. Ща я ее застопорю. Что это за пупочка? А зачем здесь провод? Ага! Дернем за хрень, ткнем в ерунду, пнем от души по прибамбасу, и все будет о’кей. Раз, два, три!

   Люлька лихо перевернулась, я увидела Бони с выпученными глазами и разинутой пастью.

   – Олег! Вы гений! – возликовала Будкина.

   Сосед зарделся.

   – Скажете тоже… По-мужски скумекал.

   Люлька стала пощелкивать, и я на всякий случай отошла в сторону. Ох, рано Раиса обрадовалась, коляска явно готовит нечто интересненькое.

   – Выньте Бони, – потребовала Раиса, – отстегните ремни.

   Олег Сергеевич почесал в затылке.

   – Я думаю, что их фиксирует вон та хрень с ерундой. Прибамбас к пульту подведен…

   – Нашлась инструкция! – обрадовалась я. – Сейчас прочитаю.

   Мужчина крякнул.

   – Зряшное дело, китайское производство.

   Раиса не упустила возможности подольститься к нему.

   – Какой вы умный, догадались сразу, где коляска сконструирована.

   – По-мужски смекнул, – смутился дядька, – фурнитура кругом барахло, крепится на соплях, материалы не чугунные.

   – Коляски из чугуна не делают, – ввязалась я в праздный спор.

   Раиса подбоченилась.

   – Это ты в советские годы не рожала. У нас не повозки были – танки! Вдвоем с места еле-еле сдвигали. Зато служили вечно, от мамы к детям, от бабок к внукам переходили.

   – Точно, – подтвердил сосед. – У моей мамаши нас семеро было, так она одного откатает, затем в коляске на рынок банки с огурцами для продажи везет. Пока беременной ходит, каталка вместо помощницы ей – белье на речку отполоскать, сахар из магазина приволочь… Все в ней, в родимой. Потом следующий ребеночек в ней же ездит. И чего? До сих пор цела, на ходу, стоит на даче в сарае. Обтрепалась, правда, немного. Вот это качество было. Чугун! А сейчас? Тьфу! Пластик!

   Бони начал лаять.

   – Эй, парень, не расстраивайся, отпустит тебя ремешок, – утешил его Олег Сергеевич и утопил серую клавишу.

   Из бортика выскочила железная «рука» с соской, сунула пустышку в раскрытую пасть джек-рассела и живо убралась прочь. Бони, окончательно обалдевший, замер.

   – Выплюнь немедленно! – испугалась Будкина. – Она нестерилизованная, из Китая пешком шла, вся микробами покрыта.

   – Прикольно, – засмеялся Олег Сергеевич. – Ошибся я. Надо было вот эту нажать…

   – Нет! – сердито остановила его я. – Хватит. Буду действовать по инструкции. Держу ее в руках, слава богу, русский перевод есть.

   – Давно ты китайские товары приобретала? – прищурился сосед.

   – Не помню, – призналась я. – А что?

   – Ничего, – с ухмылкой ответил работник гаража. – Ладно, читай руководство, а мы, дураки, послушаем, поучимся.

   Я откашлялась.

   – «Приобретать товар счастливый. Ваш повозен для бэби иметь лучший везде успех и удобство красной морды. Дать ему ногой в белый зад, поскачет веселье без тормоза и включить ваш повозен на долгий год ребенка с мамой без интереса чужой глаз под крик его счастья и удобства. Желаем хорошего таскания по парку. Пульт управления внимателен страшно. Семь давилок лево, девять прямо. Музыка веселье приносит от красной. Клепать ремни без страха синей…» Что это такое?

   – Китайская инструкция, – заржал Олег Сергеевич. – Вечно вы, бабы, нас, мужиков, умных людей, не слушаете. Сказано было, толку от пекинских уток нет, невозможно их слова понять. Вроде буквы русские, а смысл не проглядывается.

   – Нет, я сообразила, – неожиданно встала на мою сторону Раиса. – Там сказано про ремни и синюю кнопку. Значит, если втопить ее, то застежки расцепятся.

   На сей раз я не стала протестовать. Руководство по эксплуатации понять невозможно, однако несчастного Бони нужно освободить. Собачка, правда, молчит, но это потому, что она в шоке, а пасть ей заткнула гигантская пустышка.

   Палец Раисы быстро коснулся нужной кнопки. Повозка издала звук, смахивающий на чиханье, затем заорала так, что у меня заложило уши:

   – Комбат – батяня, батяня – комбат, ты сердце не прятал за спины ребят! Летят самолеты и танки горят…

   – Офигеть! – подпрыгнул гигант технической мысли. – А кто поет-то, не пойму. Но не группа «Любэ», моя любимая, баба пищит. Ну и голос, прям гвоздем мозг протыкает!

   – Комбат йо командует он… – выводила коляска.

   Я успела прийти в себя и сообразила: кнопка, активированная Будкиной, не связана с ремнями, а включает музыкальное сопровождение сна малыша. Хм, какой-то странный выбор репертуара. Конечно, хит исполняет не Николай Расторгуев, а тонкоголосая азиатка, но все равно эту песню никак нельзя считать колыбельной. «Маленькая ночная серенада» Моцарта намного больше подходит для не желающего засыпать малыша.

   Повозка опять чихнула и сменила репертуар, завела «номер второй».

   – Эх, полным-полна моя коробушка, есть в ней ситец и парчаааа…

   Бони очнулся, выплюнул соску и завыл:

   – У-у-у!

   – Пожалей душа-зазнобушкааа…

   – У-у-у!

   – Выйди, выйди в рожь высокую…

   – У-у-у-у-у.

   – Миллион, миллион алых роз… – внезапно завела коляска. – Комбат – батяня, батяня – комбат… молодецкого плеча, эх! Вы слушаете нас на волне… хр… фр… др… Крак!

   – Заткнулась, – обрадовался сосед. – Ща следующую кнопочку испытаем. Тюк!

   Из бортика опять выскочила рука с соской.

   – Сколько у нее там пустышек в запасе? – задумался Олег Сергеевич.

   Мне стало от всей души жаль несчастного Бони. Джек-рассел, похоже, смирился со злой судьбой. Он закрыл глаза и не делал попытки избавиться от вновь впихнутой ему в пасть пустышки.

   – Красненькую попробуйте, – подсказала Раиса.

   – Послушай женщину и сделай наоборот, – заявил труженик гаража, вжимая черную пупочку.

   Ремни незамедлительно отскочили и спрятались в боках повозки.

   – Ура! Свобода! – завопила Рая. И сразу испугалась: – Почему Бони не шевелится? Ой, боюсь! Вдруг он от стресса умер? Олег Сергеевич, посмотрите…

   – Вы, бабы, паникерши, – хмыкнул сосед, наклоняясь над люлькой. – Дрыхнет он, угрелся в тепле. Эй, стервец, очнись! Пора тебе вылезать!

   – Дайте, я его выну, – засуетилась Раиса. – Солнышко, иди к маме.

   Она хотела нагнуться, но в это время сосед оперся о борт повозки и случайно задел ладонью коробку с кнопками и клавишами.

   Коляска вздрогнула, дернулась, подскочила, затем прогремел выстрел. Джек-рассела подкинуло на полтора метра в высоту и отбросило в сторону. Песик, растопырив в стороны четыре лапы, начал падать вниз.

   – Дорогой, мама спешит на помощь! – закричала Раиса, прикидывая траекторию полета любимца и стремясь оказаться в точке приземления раньше него.

   Хоп! Ошалевшая от приключений собачка упала в объятия Раисы Ильиничны, взвизгнула и начала с бешеной скоростью облизывать лицо хозяйки.

   – Что это было? – ахнула я.

   – Катапульта, – с видом знатока резюмировал Олег Сергеевич. – Хлопок имел место быть характерный. Я, когда в армии служил, познакомился с ее устройством. Сердитая штука.

   У меня пропал дар речи. Катапульта? В чью голову могла взбрести идея установить ее там, где спит ребенок?

   Коляска неожиданно сама собой заорала:

   – Ты, ты, ты, ночью и днем! У-у-у! А-А-А! Идет по болотам пехота, пехота, пехота, погибает в болотах рота, рота, рота…

   Раиса Ильинична стояла, прижав к груди Бони.

   – Да замолчи ты! – приказал Олег Сергеевич и в сердцах стукнул кулаком по пульту управления коляски.

   До моего слуха донесся громкий скрежет, потом внизу коляски, там, где была прикреплена сетка для покупок, вспыхнули сине-желто-красные огоньки, и повозка бойко покатила вперед, распевая:

   – У моря, у синего моря… трутся спиной медведи о земную ось…

   – Во блин, она, оказывается, с электрическим приводом! – восхитился сосед.

   – О нем мне ничего в магазине не сказали, – растерянно произнесла я.

   – Что вы стоите? – закричала Будкина. – Ловите скорей, хорошая вещь удирает, уже за углом скрылась!

   – Не моя покупка, чего бегать? – пожал плечами Олег Сергеевич.

   – Танюша, ваша собственность уносится, – занервничала Будкина, – бегите за ней.

   – По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед, – еле слышно доносилось с проспекта.

   Я медленно повернулась, дошла до джипа и влезла внутрь. Нет, такого чудовища нам не нужно. Теперь я отлично понимаю, по какой причине продавщица меня предупредила, что товар обратно не принимается и не обменивается.

   Жаль потраченных зря денег, но я не понесусь за беглянкой, способной выкинуть ребенка и трясти его, предварительно притачав ремнями. Мне следовало потребовать от чрезмерно вежливой Нади показать все «таланты» коляски, а я наивно поверила ушлой девице, сказавшей, что она торгует китайской, но во всех отношениях замечательной репликой немыслимо дорогого «Принца Оранжевых островов», и что в инструкции я легко разберусь сама. Очень неприятно, однако надо признать: начальницу особой бригады, созданной для поимки опасных преступников, ловко надули в магазине детских товаров. С другой стороны, я специалист по поимке убийц, а не мошенниц. Ими занимается у нас другое подразделение.

   Мрачные раздумья прервал телефонный звонок.

   – Танюша, надеюсь, вы еще не успели купить новую коляску? – осведомилась Крокодиловна.

   Рассказывать правду о четырехколесном монстре с катапультой, который удрал от меня, распевая попурри из популярных советских и российских песен, показалось мне неуместным. Лучше в этом случае соврать.

   – Нет, Эмма Гавриловна, еще не успела.

   – Чудесно! – обрадовалась няня. – Я договорилась с подругой, она бесплатно отдаст нам свою, уже ненужную ей повозочку. Надо только будет ее забрать. Вас не затруднит съездить за экипажем?

   – Диктуйте адрес, – обрадовалась я, – зарулю после работы.

   – Танечка, хочешь кусочек кексика?

   – Нет, – ответила я, – большое спасибо.

   – Очень вкусный, – принялась соблазнять меня секретарша, – морковный.

   Я проглотила слюну и, сделав над собой гигантское усилие, вновь отвергла угощение.

   – Мне лучше воздержаться.

   – Почему? – расстроилась Лора. – Свеженький, только-только испекла. Продукты взяла наилучшие, маргарин не использовала. Ну хоть крошечку попробуй! Ты никогда мои маффины не ела, уж поверь, они получаются выше всяких похвал. Фирменный рецепт от покойной бабушки, царствие ей небесное, земля пухом. Или ты на меня обиделась?

   Я заулыбалась.

   – Конечно, нет. И кекса хочу до судорог в желудке, но мне надо похудеть, калорийная еда для меня под запретом.

   Лора всплеснула руками.

   – Не понимаю, о чем ты говоришь?

   – Калории – это такие невидимые глазу пакостники, которые живут в жареной картошке, наваристом борще, сметане, пирожных. Слопаете ближе к ночи блинчики с творогом, запьете их чаем с вареньем, угоститесь на десерт порцией тирамису, а ночью мерзкие калории возьмут и ушьют вашу одежду на размер. Захотите утром влезь в любимые джинсы, опля, а они выше коленок не натягиваются. Кто виноват? Калории. Они мастера по зауживанию шмоток.

   Лора рассмеялась.

   – Хорошее объяснение. Намного более понятное, чем те, что врачи дают, рассказывая о диетах. Танечка, кексик ведь из морковки, это овощ, а не торт с жирным кремом. Так как?

   – Давайте, – сдалась я.

   Может, в невероятно вкусной выпечке и была морковка, но я, слопав три больших ломтя, не почувствовала ее вкуса. А вот орехи и изюм ощутила в полной мере.

   – Ну как? – засуетилась наша фуа-гра из топора, увидев, что я жадно посматриваю на остальные ломтики. – Еще чуть-чуть, а?

   – Нет слов, как вкусно, – простонала я, – но пора остановиться, иначе работать не смогу.

   – Уже вечереет, – отмахнулась Лора, – человеку нужен отдых, иначе он заболеет.

   Я встрепенулась.

   – У нас дело, нельзя расслабляться. А вот вам пора домой.

   – И как я уйду, оставив вас тут? – заморгала Лора. – Ну уж нет. Мы одна команда. Да и спешить мне не к кому.

   – Пожалуйста, не готовьте больше столько еды, – попросила я, направляясь к двери.

   – Вам не нравится моя стряпня? – расстроилась пожилая дама.

   – Вы заткнете за пояс любого дипломированного повара, – искренне сказала я, – но после такой трапезы из головы испаряются мысли о работе, хочется лечь на диван и поспать.

   – Полезное занятие, – сказала Лора, – сон лучший врач.

   – Пойду, попытаюсь включиться в работу, – пробормотала я, выскальзывая в коридор.

   Лора на самом деле талантливая стряпуха. Денис, Роберт и Лиза в полном восторге от приготовленного ею сегодня обеда. И, судя по тому, что на момент моего появления на кухне, от ароматного кексика осталось меньше половины, сотрудники успели от души полакомиться им. Думаю, ребята из других бригад, узнав, как нам повезло с секретаршей, сгрызут себе локти. Но у меня сейчас в душе плещется тревога.

   Лора была первым членом моей команды, остальные появились спустя несколько дней. И с самого начала работы дама демонстрировала вздорность вкупе с вредностью. Она постоянно перебивала меня, спорила со мной по каждому поводу, даже совсем ерундовому, безостановочно делала замечания и вела себя так, словно это она является шефом, а я ее глупой, неопытной подчиненной. Иметь в отделе противную бабку не хотелось. Но я решила подождать около месяца – не зря же новому сотруднику всегда предлагают испытательный срок. И уж потом, если дама не изменит поведения, пойти к Ивану Никифоровичу, рассказать ему о проблеме и попросить его избавить меня от счастья по имени Лора Павловна Селезнева. Слава богу, я не успела совершить глупость. Димон объяснил, что неприятная дама любовница Ивана, засланная в нашу бригаду для разведки. Я поняла: нужно сцепить зубы и наблюдать за тем, как будут развиваться события. И вдруг, хоп! Буквально в одночасье Лора кардинально изменилась. Словно прекрасная бабочка, пришла на смену уродливой гусенице, она превратилась из противной и придирчивой вредины в мать родную.

   Во время визита Ванды Лора притащила в комнату совещаний две чашки с кофе и на мой вопрос, где же напиток для остальных сотрудников, нагло ответила:

   «Разве им тоже положен кофе? Думала, его подают лишь шефу и клиенту».

   Я сдержала взрыв негодования только потому, что в кабинете в тот момент находилась Ванда Комиссарова.

   А через пару часов Лора кинулась переделывать мой кабинет в столовую, обратилась к Макару Петровичу и оборудовала кухню, потом встала к плите и наготовила разных вкусностей. Одним словом, буквально переродилась. Сейчас она любезна, заботлива, участлива, называет меня Танюшей, а остальных сотрудников ребятками, цветет улыбкой – ну прямо хлопотливая мать большой семьи. А еще Лора отказалась уходить домой после окончания рабочего дня, потому что все члены бригады находятся на службе.

   Не знаю, как вы, а я не верю в столь поспешные и радикальные метаморфозы. Думаю, Иван Никифорович приструнил любовницу, сурово сказав ей:

   «Хватит демонстрировать характер, так ты ничего не добьешься, только разожжешь вражду. Мне нужна полная информация о бригаде Сергеевой, изволь понравиться Татьяне и всем остальным».

   Периодически Альберт Яковлевич исчезал на неделю-другую, но тайны из того, куда пропадает, не делал. Все знали, что он ездит по российским провинциальным музеям и бескорыстно помогает им – осматривает фонды, решает, что надо отреставрировать в первую очередь, а потом отправляет в какой-нибудь богом забытый Орск студентов с разных факультетов, которые бесплатно возрождают то или иное произведение искусства.

   К сожалению, музеи в России совсем не богаты, денег из бюджета им достается кот наплакал. Даже столичные хранилища не имеют достойного финансирования, что уж говорить о провинциальных собраниях раритетов. А там подчас есть такие экспонаты, что дух захватывает. Только, увы, довольно часто они находятся в плачевном состоянии. Вот Ванюшин и старался помочь музейщикам. Понятное дело, студентов его вуза не хватало на всю Россию. Но кому-то везло – в городок сначала прилетал Алик, а потом появлялась группа молодых людей со всеми необходимыми расходными материалами. Тут надо подчеркнуть: студенты получали билеты и небольшое количество денег на питание от вуза, их поездки оформлялись как практика, для музея же помощь всегда оставалась бесплатной.

   До середины 90-х основная масса людей считала Ванюшина не очень приветливым, излишне придирчивым, не слишком воспитанным, но кристально честным, талантливым человеком и прекрасным педагогом. Дружить с ректором не хотели, но даже те, кто называл Алика хамом и сволочью, признавали: ради того, чтобы помочь небольшим музеям сохранить экспонаты, Ванюшин готов на все, он фанатик, одержимый человек. И никто даже предположить не мог, что имя ректора будет связано с мощным скандалом, потрясшим институт до основания.

   В молодости многие мужчины способны на бесшабашные поступки, а уж если двадцатилетний парень страстно влюблен, то он готов ради своей Джульетты на любое безрассудство.

   Второкурсник Алеша Арбузов безответно вздыхал по своей одногруппнице Светлане Кузнецовой. Девушке нравилось, что Алексей, сверкая пятками, несется исполнять любой ее каприз, поэтому она придумывала для него все новые и новые испытания, а потом, хихикая, рассказывала подружкам, как тот лез на второй этаж общежития по водосточной трубе, сжимая в зубах букет.

   И Кузнецова, и Арбузов учились на факультете стекла. И как-то раз, когда Альберт Яковлевич отбыл в очередной провинциальный музей, Света сказала Алексею:

   – Я готова встретить Новый год на даче твоих предков в тесной компании – только ты и я. Согласен?

   Алексей, потерявший от радости дар речи, кивнул.

   – Наш праздник состоится, если ты выполнишь мою просьбу, – кокетливо продолжила Светлана.

   У Арбузова прорезался голос.

   – Все, что ты хочешь!

   Кузнецова прищурилась.

   – Ты должен сходить к Алику домой и сфотографировать его комнаты. Мне хочется посмотреть, как Ванюшин живет, что у него за посуда, какие книги.

   – И как же это сделать? – опешил Алеша.

   Света пожала плечами.

   – Не знаю. Но таково мое условие. Хочешь, чтобы я приехала в новогоднюю ночь на дачу, где мы останемся вдвоем?

   Арбузов снова закивал. Девушка усмехнулась.

   – Тогда действуй. Но не вздумай меня обмануть, я сразу пойму, если ты подсунешь фотки какой-то другой жилплощади.

   – Свет, а вдруг Алик узнает, что я без спроса вломился к нему? Меня ж отчислят! – заныл Алексей.

   – Ладно, – пожала плечами ветреная красавица, – я обращусь к Максу Водонаеву, он ради меня и не на такое согласится. Но тогда ночь с тридцать первого декабря на первое января будет его.

   Арбузов скрипнул зубами.

   – Ладно, попробую. Алик как раз смылся из Москвы. В среду наведаюсь к нему в дом.

   Кузнецова опешила. Она не предполагала, что Леша воспримет ее предложение всерьез, просто хотела в очередной раз поиздеваться над ним и получить возможность говорить ему потом с упреком:

   «Не верю твоим словам про любовь. Почему ты не отправился к Алику? Уходи, не желаю иметь дело с трусом».

   Но Арбузов согласился, и Светлане стало не по себе. Никто не знает подробностей личной жизни Алика. Вдруг у него дома живут какие-то родственники? Алексея поймают, вызовут полицию… Может, остановить дурачка, сказать, что она пошутила, проверяла крепость его любви, – и отменить мероприятие?

   Но уже через пять минут разумные мысли из головы красотки выдул ветер легкомыслия. Светлана побежала рассказать о своей затее лучшей подружке Ирине Павловой. Та пришла в восторг и немедленно поделилась информацией с Олей Куликовой, последняя растрепала новость своему парню Юре Игнатьеву, он сообщил о предстоящей «экскурсии» одногруппникам… В общем, не прошло и суток, как весь институт замер в ожидании ответа на вопрос: проникнет ли Арбузов к Ванюшину. Студенты заключали пари, ставки росли. В неведении о предстоящей акции оставались только педагоги. Арбузов же считал, что о его договоренности с Кузнецовой не знает никто, и готовился к «экспедиции».

   В пятницу днем Алексей принес Свете папку со свежеотпечатанными снимками и воскликнул:

   – На! У Алика не квартира, а Оружейная палата, повсюду антиквариат и картины.

   – Ты это сделал! – взвизгнула Света.

   – А ты сомневалась? – гордо парировал Арбузов. – Зря!

   – Как ты попал внутрь? – полюбопытствовала Светлана, рассматривая снимки.

   Парень приосанился.

   – Договорился со своим бывшим одноклассником, на все руки мастером, и тот мне отмычку дал, показал, как ею пользоваться. Я живо научился – и хоп-ля-тра-ля-ля! Оказывается, любой замок открывается на раз-два, если есть хороший инструмент. Я теперь ас в этом деле. Потеряешь ключи, звони, мигом с замком справлюсь.

   – Слушай, – пробормотала Света, разглядывая снимки, – тут такие вещи! Страшно представить, сколько они, если подлинные, стоить могут. Глянь на эту картину. Узнаешь?

   – Ничего не доказано!

   Или:

   – И что нам теперь делать?

   Потом снова воцарялась тишина.

   Где-то около восьми вечера профессора удалились. Последней, вытирая багровое лицо носовым платком, из кабинета вышла Ангелина Дворкина. Алексей сообразил: сейчас Сергей Николаевич возьмется за него, и вцепился в подлокотники кресла.

   Спустя полчаса заместитель ректора уже в пальто, шляпе и с портфелем появился в приемной. Увидев Арбузова, он не смог скрыть изумления:

   – Ты что тут делаешь?

   – Вы велели сидеть и ждать, – пролепетал перепуганный второкурсник.

   Лицо Благоева исказила судорога. Профессор схватил студента за плечи, встряхнул и прошипел:

   – Стервец, – хочешь вылететь из вуза? Так я тебе это устрою.

   – Ой, не надо! – взмолился Алексей. – Меня мать убьет. Простите, я больше никогда не буду.

   – Мерзавец! – с чувством произнес заместитель ректора. – Из-за тебя волна поднялась! Иди домой и молчи. Усек? Никаких фото не было. Ты никуда не вламывался. Снимки эти фотомонтаж, подделка, сварганенная тобой, чтобы произвести впечатление на глупую барышню, к Ванюшину они отношения не имеют. Ты использовал негативы… кадры, снятые во время… ну… не знаю, когда. А лучше молчи, идиот! Рта не раскрывай. И я подумаю, как сделать так, чтобы ты, олух стоеросовый, занятия продолжил. Вырос верстой коломенской, а ума нет. Пшел вон!

   Алексей убежал домой и засел взаперти. Но разговаривал по телефону с приятелями и знал, как развиваются события.

   Сергей Николаевич беседовал с Лешей в четверг. Алик вышел на работу в понедельник, а в среду в вуз нагрянули парни в черных костюмах и увезли Ванюшина.

   Институт загудел. Потом вдруг притих, потому что в четверг ректор появился снова. Он созвал всех преподавателей вместе со студентами в актовом зале и выступил перед ними с речью.

   – Вы все в курсе нелепого обвинения, которое свалилось на мою голову. Заявляю: я никогда не промышлял кражами и никаких коллекций дома не имею. Меня оклеветал Алексей Арбузов. Сделал он это для того, чтобы понравиться своей однокурснице Светлане Кузнецовой. Специалисты разберутся с парнем.

   – Значит, на снимках не ваша квартира? – спросил из зала чей-то робкий голос.

   – Конечно, нет, – ответил Алик. – Я живу в стандартной московской трешке, стены которой оклеены ничем не примечательными обоями. Мебель у меня самая простая, производства московских фабрик, давно не новая, кухня без изысков, как у всех, занавески на окнах тряпичные. Из ценностей имею лишь библиотеку, которую начали собирать еще мои родители. А на фотографиях Арбузова интерьер с антикварной мебелью и парчовыми драпировками. Алексей обманул свою девушку и вас всех. Полагаю, он хотел поразить воображение Кузнецовой, запечатлел чьи-то роскошные апартаменты и выдал их за мои. Юноша не проявлял особого усердия к учебе, рвения к знаниям, но вот с хитростью у него полный порядок. Сей фрукт не делал панорамного снимка жилья, щелкал лишь отдельные предметы: кровать, столик со скульптурной композицией, картины, фигурки, посуду, поэтому трудно понять, где все это находится. Но, повторюсь, кое-где в кадр попали драпировки, ковры и так далее. Сотрудники правоохранительных органов, которым поступило анонимное заявление о том, что ректор института музейный вор, вызвали меня на допрос. Я дал им свои ключи и сказал: «Езжайте в мою квартиру, осмотрите каждый миллиметр, и если обнаружите там хоть запах Караваджо, можете расстрелять ученого Ванюшина на Лобном месте. Кстати, прихватите с собой нескольких преподавателей института, желательно тех, кто громче всех кричит, что Ванюшин преступник».

   Альберт Яковлевич обвел присутствующих тяжелым взглядом. Затем продолжил:

   – И что? Проверяющие вошли в квартиру и сразу поняли: ничего похожего на снимки там нет. Раритетами и не пахнет. Сейчас я, как вы можете убедиться, не в тюрьме, а перед вами. А Алексею Арбузову придется ответить за клевету. И Светлане Кузнецовой, подбившей парня на глупость, тоже.

   Когда Ванюшин замолчал, из зала посыпались вопросы:

   – А кому принадлежит квартира с коллекцией краденых вещей?

   – Где она находится?

   – Как Алексей туда попал?

   – Значит, вы ни в чем не виноваты?

   Альберт Яковлевич поднял руку, останавливая реплики с мест.

   – Тише! Я уже сказал, я ни при чем, иначе бы не стоял тут перед вами, а сидел бы напротив следователя. Все остальные вопросы можете задавать Арбузову. И не сомневайтесь, он их услышит.

   Алексея задержали и допросили. Студент, признавшись во взломе апартаментов Ванюшина, твердил, что фотографировал интерьер именно там.

   В конце концов следователь сделал перерыв и решил продолжить разговор со студентом завтра. Парня отправили в камеру. А утром охрана обнаружила труп Арбузова – у задержанного остановилось сердце. Ничего криминального, просто организм юноши не справился со стрессом…

   Елизавета умолкла, откашлялась и заговорила вновь:

   …Свету Кузнецову исключили из вуза, где она теперь, никто не знает. Альберт Яковлевич через несколько лет после неприятного происшествия захворал и вскоре умер. История обросла придуманными подробностями, превратилась в местную легенду, и уже трудно понять, что в ней правда, а что институтский, так сказать, фольклор. Но еще живы люди, которые непосредственно участвовали в том самом скандале, например, два доктора наук, Ирина Павлова и Михаил Нестеров.

   Павлова в юные годы была лучшей подружкой Кузнецовой, а теперь преподает в родном вузе. От Ирины Лиза Кочергина и узнала мельчайшие подробности этой истории. Испуганный Алексей, которому Благоев велел сидеть взаперти в квартире, постоянно звонил Кузнецовой, рассказывал о своих переживаниях, повторял: «Света, я не обманщик, был там, все видел. Сделал так, как ты велела». Более того, молодой человек сообщал все новые и новые подробности своего пребывания в квартире Алика. Парень почти впал в истерику. Ирина Павлова находилась неотлучно при Свете, слышала все беседы и до сих пор уверена: Арбузова подставили. И никакие заявления Ванюшина о том, что мебель в его квартире отличается от комодов и диванов на снимках, для нее не аргумент. Бывший ректор, по мнению Ирины, вор, избежавший правосудия, а студент-фотограф глупый парнишка, расплатившийся за юношескую шалость жизнью.

   Михаил Нестеров во время скандала был аспирантом на кафедре реставрации тканей. Он, наоборот, полагает, что Алик святой человек, чья репутация пострадала от действий влюбленного дурака. Михаилу по сию пору очень хочется узнать, чью же квартиру запечатлел второкурсник, потому что ученый мечтает найти коллекцию похищенных раритетов, изображенных на снимках. Увы, дело это безнадежное. Арбузов мертв, все нити оборваны.

   Но вот интересный факт – мать Алексея работала в театре гардеробщицей и убирала квартиры некоторых известных артистов. И у Нестерова родилась оригинальная версия: что, если Арбузов нащелкал свои кадры в личных покоях кого-то из лицедеев. И Михаил попытался выяснить у матери Алексея, к кому она ходила мыть полы, но она не захотела иметь с ним дела, на вопросы не ответила. Нестерову так и не удалось что-либо выяснить.

   Фотографии, сделанные Алексеем, пропали. Куда они подевались, не знает никто. Сохранилась лишь одна. Она находится у Ирины Павловой. Показывая Светлане доказательства своего «подвига», Алексей забыл ее у Кузнецовой. После того как Свету выгнали из института, та отдала карточку подруге и попросила:

   – Пусть пока будет у тебя. Я уверена, Алик грабитель, его спас высокий покровитель, а Лешку специально убили, чтобы лишнего не наболтал. Могут и на меня напасть, не зря же снимки испарились. Вероятно, что-то на них было, указывающее на Альберта. Нельзя, чтобы и этот пропал. Смотри, никому про него не рассказывай. Я съезжу домой, через пару недель вернусь и подумаю, как лучше себя вести. Пока точно знаю одно: постараюсь поступить в другой институт и непременно получу высшее образование. Хоть я ничего плохого не сделала, от меня все отвернулись, кроме тебя. Ты моя лучшая подруга.

   Светлана отправилась на родину – и в Москву более не возвращалась. Куда подевалась Кузнецова, Ирина понятия не имеет. Мобильных телефонов тогда еще не было, а бумажку с почтовым адресом Светы Павлова потеряла. Но снимок, запечатлевший золотую чашку, остался у Павловой дома, и никто об этом понятия не имел. Лучшая подруга Светы тщательно с помощью лупы изучила фото – ей было крайне интересно, что же за чашка изображена на нем, но свое любопытство студентка тогда так и не удовлетворила.

   – Нам повезло, – улыбнулась Анна, – мы состоим на дотации у иностранцев. Они богаты, гордятся своим предком, поэтому я могу себе позволить почти роскошь – нанять больше научных сотрудников. Хотя найти подходящего человека крайне трудно.

   – Да уж… – подхватила Ира. – Ко мне недавно приезжала Зинаида из Поломны, ты ее знаешь, и жаловалась на кражу.

   – Слышала эту историю, – поморщилась Аня. – Зина взяла на работу девушку, которая безупречно работала около двух лет, а потом вышла замуж за англичанина и уехала из России. Через какое-то время на аукционе всплыли иконы из собрания музея в Поломне. «Милая» девица сперла незарегистрированные экспонаты, и ни одна душа их не хватилась. Знаешь, а нас ведь тоже обокрали.

   – Да ну? – поразилась Ирина. – Когда?

   – Давно, – вздохнула Анна, – еще в начале 90-х. У нас, слава богу, площадей хватает, выставлено почти все, ничего в темном углу от глаз посетителей не спрятано. Но сама понимаешь, кое-что приходится реставрировать. В собрании была золотая чашка, принадлежавшая Наполеону. Подлинность вещи была подтверждена, она из так называемого походного набора императора. Еще одна такая же хранится во Франции, и тамошние музейщики мечтают заполучить нашу. Ну не стану тебя долго грузить… Короче, экспонат пропал, и это не сразу обнаружилось. Сигнализация не сработала, крышку витрины не ломали, открыли ключом, то есть орудовал кто-то из своих. Вор взял только чашку, остальные предметы аккуратно передвинул, дабы не бросалось в глаза, что единица хранения отсутствует. Правда выяснилась, когда по залам пошла группа посетителей, экскурсовод рассказала про личную вещицу Бонапарта и захотела показать чашку. Ба! Нет ее!

   – Как она выглядела? – насторожилась Ирина.

   – Ты прекрасно ее знаешь, это Мария Владимировна, она до сих пор на посту, – улыбнулась Аня.

   – Я про чашку, – перебила Ирина директрису.

   Та старательно описала пропажу. И тогда Павлова задала вопрос:

   – Ты когда-нибудь встречалась с Альбертом Яковлевичем Ванюшиным? Он к вам приезжал?

   – Ну ты даешь… – удивилась Анна. – Я же в вашем институте соискателем была, потом кандидатскую защищала. Алик моим научным руководителем был. Мы с ним тесно общались. Ванюшин наш музей любил, и когда я в Москву на консультации прикатывала, всегда про наше собрание расспрашивал. Я ему буклеты дарила, они у нас шикарные. А после своей защиты пригласила его в гости. И он приехал, много всего интересного моим сотрудникам рассказал, провел бесплатный курс лекций. Мне так перед ним неудобно было…

   – Почему? – поинтересовалась Ирина.

   Аня сдвинула брови.

   – Ванюшин крупный ученый, мировая величина. Я не ожидала, что он примет мое приглашение. Что ему какое-то, пусть и хорошее, собрание в российской провинции? Альберта Яковлевича с распростертыми объятиями ждали в Эрмитаже, в Лувре, галерее Уффици. Слова: «Если захотите отдохнуть, вспомните о нас и приезжайте в любой день», я произнесла, понимая, что никогда не увижу своего научного руководителя в нашем тихом, богом забытом городке.

   – А он заявился, – фыркнула Ира.

   – Представляешь мою реакцию? Сижу в кабинете, вдруг стук в дверь и входит… Альберт Яковлевич. Я прямо онемела! А он говорит: «Вот, воспользовался любезным приглашением. Устал от суеты, взял отпуск, намерен отдохнуть от столичного гама».

   Я постаралась ему праздник устроить. Поселила в резиденции, где мэр почетных гостей принимает, номер и питание бесплатно. Мы профессора по окрестностям повозили, ну и, конечно, музей в деталях ему продемонстрировали. Он везде прошел и все повторял: «Хорошо, когда деньги есть!» Отправился Ванюшин в Москву страшно довольный, благодарил нас.

   – Так почему тебе неудобно было? – не поняла Ирина.

   – Человек приехал расслабиться, а вместо этого читал лекции моим людям, кучу своего времени потратил! – всплеснула руками Аня.

   – Понятно… – протянула Павлова. – А не знаешь случайно, чашку сперли до появления Алика или после?

   – Прекрасно помню! – сердито воскликнула директриса. – У моего мужа пятнадцатого октября день рождения, и я с утра на работу не пошла, готовила стол для гостей. А в четыре часа дня позвонили, кричат: «Чашка Наполеона исчезла!» Я на службу помчалась и все по дороге думала: «Надо же было беде именно пятнадцатого произойти, весь праздник насмарку. Хорошо хоть Альберт Яковлевич ночью уехал, не при нем позор случился».

   Вернувшись домой, Ирина отправила Анне копию арбузовской фотографии, и вскоре директриса музея подтвердила: на снимке запечатлена та самая чашка Наполеона, их исчезнувший экспонат. Но сделать со своим открытием Павлова ничего не могла.

   Миновало еще несколько лет. Когда полиция арестовала Ивана Карнаухова и в институте стали говорить, что парень сдал в ломбард украденную им у родителей невесты антикварную чашку, ранее принадлежавшую императору Франции, Ирина сделала стойку. И кинулась к следователю, который вел дело, показала ему фото, рассказала ту стародавнюю историю со снимками Арбузова. Потом добавила:

   – Надо выяснить, откуда у родителей Беатрисы сей ценный предмет. Он украден из музея, должен быть возвращен назад и является ниточкой для того, чтобы узнать правду про Альберта Яковлевича Ванюшина.

   Полицейский вежливо остановил разгоряченную Павлову.

   – Ирина Анатольевна, нас сейчас волнует факт кражи, которую совершил Иван Карнаухов. На моем столе заявление с просьбой наказать грабителя. От музея никаких бумаг не поступало, и на господина Ванюшина дело не возбуждали. Что вы хотите?

   – Альберт подонок! – закричала Ирина. – И убийца! Из-за него погиб Алексей Арбузов и пропала Светлана!

   Следователь поморщился.

   – Если человек спер у другого вещь, которую тот раньше еще у кого-то утащил, это не снимает с последнего вора вины. Я занимаюсь Карнауховым. Ванюшин вне зоны моих интересов.

   Павлова поняла: никто не станет копаться в том, что произошло много лет назад, и решила высказаться по делу Карнаухова.

   – Иван не может быть грабителем, он честный, необычайно талантливый мальчик. Его подставили.

   – Спасибо, непременно разберемся, – заученно отреагировал полицейский.

   Ученая дама решила не сдаваться. Она хорошо знала Ваню, Карнаухов писал на ее кафедре курсовую и часто общался с ней. Ирина не верила в виновность способного студента, поэтому составила письмо в прокуратуру и попросила коллег его подписать.

   Ваню в институте любили, считали перспективным юношей, ценили его талант и трудолюбие. Но когда речь зашла о том, чтобы поставить автограф под посланием, сочиненным Павловой, все стали юлить и мямлить: «Надо подумать», «Я с Карнауховым почти не общался».

   В конце концов документ подмахнули, включая Ирину, четверо. И подписанты детально содержания не изучали, поверили Павловой на слово, а та не удержалась и вставила в текст фразу про чашку с сомнительной репутацией…

   Лиза прервала свой рассказ и обвела нас с Робертом торжествующим взглядом.

   – Собственно говоря, это все. Интересно, как украденная из музея чашка очутилась у Кауф?

   – Владимир ее купил, – предположила я. – На аукционе. Или заказал через Интернет. Сейчас в сети можно раздобыть что угодно. Мне не удалось пройти по всему особняку, я побывала лишь в небольшой гостиной, где доктор Виктор Маркович угощал меня чаем, но обратила внимание, что и в холле, и в коридоре, и в комнате, где мы сидели, много картин, статуэток. И, помнится, горничная Варвара, уволенная за воровство, рассказывала, что в загородном доме есть помещения со специальными витринами, где хранятся всякие ценные экспонаты. Резников страстный собиратель, и он может себе позволить дорогие приобретения.

   – Откуда у Владимира Борисовича деньги? – подал голос Роберт.

   Я повернулась к компьютерщику.

   – Ты разве не понял? Ксения Львовна Кауф была успешным, хорошо зарабатывающим композитором, ей за мелодии платили немереные деньги.

   – Кто это сказал? – задал следующий вопрос Троянов.

   – Ванда говорила, – напомнила я. – И Виктор Маркович. С другими членами семьи мне не удалось пока побеседовать. Владимир плохо себя чувствует, Беатриса тоже не совсем здорова, Алина в истерике.

   – Триси давно больна, – включилась в беседу Елизавета. – Девушка взяла после осуждения Ивана академический отпуск и до сих пор не приступала к занятиям.

   – Об этом Ванда не упомянула, – пробормотала я. – Только сказала, что дочь Ксении очень переживала из-за жениха, а смерть матери совсем подкосила ее.

   Роберт тронул «мышку».

   – Во время нашего разговора с Комиссаровой, я решил прогуглить Кауф и обнаружил статью в Википедии, написанную в самых хвалебных тонах: великая, гениальная, несравненная, создала множество песен, их исполняют лучшие певцы. Там же приведена и краткая биография Ксении Львовны, которую мы знаем. Девичья фамилия – Горбатова, она преподавала в музыкальной школе, потом начала сама сочинять и прославилась. Более никаких материалов о ней нет, кроме парочки статей в не самых популярных изданиях, и все они почти слово в слово повторяют Википедию. Тань, ты знаешь, что такое интернет-энциклопедия?

   Я усмехнулась.

   – В вопросе уже содержится ответ. Это интернет-энциклопедия.

   – Молодец, – похвалил меня Роберт. – А как туда попадают статьи?

   – Не очень-то разбираюсь во Всемирной паутине, – призналась я. – Это твое море, и ты в нем уверенно плаваешь. Чисто теоретически предполагаю, что у Википедии, наверное, есть научно-редакторский совет, и он заказывает авторам статьи о людях, которые считаются значимыми. А как вообще составляют энциклопедии? Ну те, что на бумаге изданы. Историки, журналисты, архивисты пишут материалы, редакторы их правят, проверяют факты… Полагаю, так.

   Роман поднял руку.

   – Нет. В Википедию может настрочить материал любой. Довольно часто индивидуум, желающий прославиться, сам кропает про себя, любимого, статью и вывешивает ее. Ничто не мешает ему приукрасить действительность. Ну, допустим, у него диплом института из города Кирдык фиг знает какой области. А парень пишет: окончил МГУ.

   – Так просто? – поразилась я. – Но ведь ложь легко разоблачить. В главном университете страны есть архив и…

   – Таня, а кто проверять-то станет? – снисходительно спросил Роберт. – Никому пожелавший прославиться мужик не нужен, на его страничку ни одна душа не зайдет. А если кто и заглянет, да припишет: «Ой, наврал с три короба», комментарий легко удалить.

   – Погоди, – пробормотала я, – получается, я тоже могу поместить в Википедии любое вранье про себя?

   – В принципе, да, – кивнул Роберт. – С маленьким условием: что ты никому не нужна. Если, допустим, известная личность, ну какой-нибудь российский певец из топовой десятки поп-звезд сообщит, что получил вчера «Оскара» за роль в голливудском фильме, его моментально уличат во лжи. А Петя Пупкин из Ново-Дрондунова может объявить, что баллотируется в президенты США. Его бред просто никто не прочитает. Но и звезды ухитряются привирать, придумывают себе дворянское происхождение, родителей необыкновенных, искажают биографию и стоят на своем, даже если их на вранье поймали. Вот недавно одного писателя в угол загнали. Он роман про Чечню состряпал, в предисловии указано: автор воевал под Урус-Мартаном, в его произведении жестокая правда. А журналисты взяли и откопали истину: не брал прозаик в руки оружия никогда, дома в те времена сидел. И что? Писака другую песню завел, мол, ездил к солдатам, проводил в зоне боев творческие вечера, попал под обстрел и храбро сражался. В общем, анекдот, да и только. Википедия и социальные сети – это ярмарка тщеславия. Народ сообщает о себе несуществующие факты, снимается на фоне чужих дорогих иномарок во взятых напрокат шмотках, самозабвенно врет о поездках на дорогие курорты. Увы, Интернет обнажил не лучшие стороны человеческой натуры.

   – Очень интересно… – протянула я задумчиво. – Но давайте вернемся к Кауф.

   – Так о ней и речь, – продолжал Роберт. – Подозреваю, что статью в энциклопедию настрочили Владимир или Алина. Ксения Львовна совсем не знаменита. И сомневаюсь, что богата. Слышала про авторские права? Объясняю коротко и доходчиво: чтобы твою мелодию не украли, ее надо зарегистрировать. На имя Кауф оформлено всего три песни.

   – Ага, – обрадовалась я, – значит, она их все же писала.

   Троянов почесал кончик носа.

   – Вот тебе для сравнения. У Игоря Николаева их почти сто пятьдесят, а среди исполнителей указан весь цвет шоу-бизнеса. Кауф же родила всего три мелодии, и они присутствуют исключительно в репертуаре группы «Реал один».

   – Не слышала про такой коллектив, – тут же влезла в беседу Лиза. – А у меня в машине постоянно радио включено.

   – «Реал» расшифровывается, как Резникова Алина, – пояснил Роберт, – название составлено по первым слогам фамилии и имени певицы. Поет она про любовь-морковь, брошенных невест и прочую лабудень, занимает свое законное тысяча сто пятое место в рейтинге, стоит недорого, выступает на свадьбах, корпоративах и, в отличие от других представителей шоу-бизнеса, по провинции не чешет, ограничивается Москвой и областью. Ну, может разве что отправиться в Тверь или Калугу, но очень редко.

   – Похоже, «Реалу один» не нужны деньги, – протянула Лиза.

   – Напрашивается такой вывод, – согласился Роберт. – И, мне думается, средства у Алины есть. Она пару раз снимала клипы, и их иногда крутят на телевидении на дециметровых каналах. Кстати, в отличие от своей аутичной невестки, сестра Владимира охотно раздает интервью о своем творчестве. Увы, Алиной интересуются только журналисты из листков типа «Особенности разведения бурундуков в условиях Антарктиды». Но в каждой статье певичка непременно говорит о гениальной Ксении Кауф, которая создавала мелодии ну просто для всех-всех-всех.

   – Зачем она это делает? – не поняла Лиза. – Так любила Ксению, что до сих пор пиарит ее изо всех сил?

   Троянов оттолкнулся ладонями от стола и на стуле отъехал в сторону.

   – На мой взгляд, Кауф вообще ничего не сочиняла. Владимиру и Алине надо как-то объяснить, откуда у них деньги на роскошную жизнь, на дорогой особняк и шикарные машины, вот они и придумали сагу о композиторстве Кауф. Полагаю, те три песенки – кстати, они очень похожи, – придумала сама Алина.

   – Глупо как-то… – промямлила Лиза. – К Кауф же могла прицепиться с вопросами налоговая.

   Роберт махнул рукой.

   – Думаю, это вполне решаемая проблема, Владимир с ней справляется. Никаких претензий к ним пока у государства нет, муж Ксении не этого опасался. В первую очередь Резникову не хочется, чтобы светские сплетники усомнились в его богатстве и значимости, ведь тогда его перестали бы звать на тусовки.

   – Кауф не покидала дом, – напомнила я. – И, судя по тому, что о Ксении Львовне говорили Ванда, Варвара Борисова и Виктор Маркович, ей было наплевать на мнение посторонних. Жена Резникова не любила людей, не желала с ними общаться. Она и с родной-то дочерью после нападения на нее почти не разговаривала.

   – Может, и так, – сказал компьютерщик. – Но я бы словам Комиссаровой и Дворкина не очень доверял. Что-то в особняке творилось непонятное.

   – Ладно, пусть члены семьи врут, – легко согласилась я. – Но уволенной горничной нет смысла лгать, а она тоже говорила о нелюдимости хозяйки. Слушай, почему ты нам сразу не рассказал правду о Кауф?

   – Потому что узнал ее только сегодня, – ответил Троянов. – Выяснил гору интересного, но на поиски понадобилось время.

   – Выкладывай все, – потребовала я.

   – Ванда нам наплела кружева про всех членов семьи.

   – О себе она тоже не полную правду доложила, – фыркнула я, – забыла о пребывании на зоне.

   – С кого начать разоблачение? – потер руки Троянов. – Если вам без разницы, пусть это будет Резников. Он действительно юрист, получил высшее образование и считается адвокатом. Маленькая деталь: нигде невозможно найти упоминаний об участии Владимира в каких-то процессах.

   – Может, он консультирует по бытовым вопросам? – предположила я. – Сидит на приеме граждан, рассказывает, как правильно составить заявление, объясняет суть договора на кредит. Занимается рутинной мелочовкой.

   – Не-а, – по-детски отреагировал Троянов. – Владимир Борисович нигде не состоит в штате, он фрилансер, то бишь трутень. Представляется известным адвокатом, но таковым не является. Зато он непременный участник тусовок, завсегдатай вечеринок. Как до смерти жены бегал везде, куда звали, так и сейчас бегает.

   – Ты ничего не напутал? – засомневалась я. – По словам Ванды, муж Ксении постоянно находился дома около супруги, отъезжал только на встречи с продюсерами и артистами. И Комиссарова не называла Резникова известным адвокатом, просто вскользь обронила, что раньше он принимал клиентов, но женившись, занимался исключительно делами супруги.

   Роберт закатил глаза.

   – Ванда сказала! Тань, она тебя одурманила? Комиссарова врунья. Ну-ка глянь…

   Троянов подвигал «мышку», и на экране одного ноутбука появились фотографии.

   – Читай подписи, – велел компьютерщик. – Это нарезка из разных гламурных журналов.

   Я прищурилась.

   «Адвокат Владимир Резников и певица Алина на дне рождения певца Мити». «Юрист Владимир Резников и его прелестная спутница на открытии бутика «Оло»». «Адвокат Резников – победитель заезда антикварных автомобилей». «Певица Алина со своим братом, знаменитым адвокатом Резниковым, на состязаниях по гольфу…»

   – Ну, хватит? – хмыкнул Роберт. – Какое издание ни возьми, везде увидим сладкую парочку. За месяц Вовочка и Алиночка ухитряются посетить более двадцати пяти мероприятий, иногда в один вечер успевают заехать в два-три места.

   – Веселые бездельники, – подвела итог Лиза. – Таких немало. Вон, видите, чуть ниже, под другим снимком написано «Нинель Колкина, светская львица, и ее подруга Евгения Жаркова, светская львица, на обеде в честь десятилетия ресторана «Пар». Светская львица – это нигде не работающая дама, прожигающая капитал супруга или отца.

   – С женщинами понятно, – вздохнула я, – их содержат мужчины.

   – Полно парней, которые живут за счет богатых баб, – возразила Лиза. – Об альфонсах еще Ги де Мопассан писал.

   Я отвернулась от ноутбука.

   – Варвара, рассказывая о привычках хозяйки, упомянула, что та весь день проводила в своей затрапезно обставленной комнате. Кабинет был звукоизолирован, что понятно, но иногда со второго этажа доносились громкие звуки. У горничной создалось впечатление, что Ксения Львовна просто колотит по клавишам кулаками. Борисова искренне недоумевала, каким образом из этой какофонии может возникнуть песня. Лиза, я слышала о жиголо. Но за чей счет мог жить Владимир? Даже, если Кауф и написала три мелодии (в чем я уже тоже сомневаюсь), которые достались Алине, то на гонорар за эти песни нельзя построить особняк. Так откуда у семьи средства?

   Роберт развел руками.

   – Могу предположить, что Резников не покупает ценности, а распродает их. Вспомните золотую чашку, которую якобы украл Иван.

   – Коллекция Альберта Ванюшина попала в руки Владимира! – воскликнула я. – И как это случилось?

   – Дайте мне сказать! – занервничала Лиза. – Еще я встретилась…

   – Погоди, – отмахнулась я от Кочергиной. – Роб, копни глубже. Кто родители Резниковых?

   – Угу, – кивнул Троянов и застучал клавишами. – Нашел. Отец, Борис Владимирович, ученый. Мать, Елена Михайловна, преподаватель. Соответственно они Резниковы.

   Мне имя с отчеством отца Владимира в сочетании с фамилией показались знакомыми, но поразмыслить на эту тему не удалось, потому что Троянов продолжал:

   – Обычная семья, ничего криминального или эпатажного. Старшие Резниковы, представители интеллигенции, дали детям необходимое образование. Они уже умерли, никаких скандалов с ними вроде не связано.

   – А Ксения? – не успокаивалась я. – У нее родители кто? В какой музыкальной школе она работала?

   – Сейчас найду, – пообещал Роберт и вновь забегал пальцами по клавиатуре.

   – Отлично, – обрадовалась Лиза, – наконец-то я получила возможность высказаться. Жаль, что не раньше, иначе б вы не удивлялись, откуда у Резниковых деньги. Семью, похоже, содержала Ванда.

   Я с трудом сдержала смех.

   – Гениальное предположение. Позволь тебе напомнить, что Комиссарова состояла в услужении у Кауф. С течением времени они подружились, но Ванде все равно платили за услуги, она была экономкой.

   – А вот и нет! – торжествующе заявила Лиза. – Комиссарова имела свой бизнес. И очень даже успешно вела дела.

   Тут даже Роберт оторвался от Интернета.

   – Правда? А подробнее можно?

   Лиза вскинула голову.

   – После визита в институт, где учился Иван, я поехала к Александру Кошмарову, – начала издалека Кочергина. – Парень был дома и, несмотря на обеденный час, спал. Посему выразил крайнее недовольство моим визитом. Интерьер в квартире красавчика, скажу я вам, варварски роскошный – золото с позолотой.

   Елизавета принялась самозабвенно описывать помещение, мы с Трояновым слушали не перебивая.

   В квартире было, по-видимому, несколько комнат, Лиза видела только гостиную и санузел, куда попросила разрешения зайти, чтобы помыть руки. Черный потолок, розовые стены, никаких люстр, повсюду торшеры или светильники, вделанные в пол из красного дерева. Белый кожаный диван, три кресла ему под стать, на мягкой мебели много подушек, пледов из натуральной норки и шиншиллы. Занавески бархатные, в углу кальян, современная аудиоаппаратура, телевизора нет, повсюду ковры из шелка. Это что касается гостиной.

   В ванной утопленная в пол джакузи, невероятное количество полотенец всех размеров, расставлены ароматические свечи и есть открытый бар с разнообразными спиртными напитками. На крючке болтался женский халат, на воротнике которого имелась бирка, а в стакане около мыльницы зубная щетка в нетронутой упаковке. Чего там не было? Самых обычных бытовых вещей: напольных весов, стиральной машины, бачка для грязного белья, тазиков, шкафчика, где хранятся моющие средства.

   – Дом свиданий, – выпалил Роберт, – Александр проститутка.

   – Угадал, – не стала спорить Елизавета. – Парень красив, как бог, залюбоваться можно, но трусоват. Услышав, что я собираюсь поговорить с ним о Ванде, попытался врать. Дескать, никогда о Комиссаровой не слышал, не видел ее, я не я и лошадь не моя. Потом догадался поинтересоваться: «Почему вы ко мне приехали и задаете глупые вопросы?» Я спокойно ответила: «Ванда Комиссарова покончила с собой, проводится дознание». Ой, что тут с ним случилось!

   – В обморок упал? – поморщился Троянов. – Проститутки народ нервный, очень эмоциональный.

   – Нет, – усмехнувшись, покачала головой Елизавета, – сознания он не терял. Но зарыдал, кинулся за антидепрессантом, начал пилюли глотать, гомеопатический спрей в рот прыскать. Причитал: «Как теперь я жить буду? Мама умерла!»

   – Мама? – повторила я. – Ванда в самом деле его мать?

   Лиза оперлась локтями о стол.

   – И снова – нет. Комиссарова велела Саше так себя звать – мамочка.

   – Вполне в духе бандерши, – отметил Троянов.

   Кочергина встала и начала ходить туда-сюда по комнате. Меня раздражало это ее мельтешение, но я проглотила замечание, готовое сорваться с языка, и сосредоточилась на рассказе Лизы.

   Саша Кошмаров приехал в Москву из крохотного городка Бинск, чтобы поступить в институт. Парень полагал, что обладает талантом художника и члены приемной комиссии, увидев его гениальные работы, захлопают в ладоши и мигом зачислят юное дарование сразу на последний курс. Что Кошмарову делать на начальных курсах? Он все знает, посещал в родном Бинске школу изобразительных искусств, занимался у местного живописца, который регулярно участвовал в областных выставках. Александр ни на секунду не сомневался в своем успехе. Действительность обидно щелкнула его по носу.

   Среди абитуриентов оказалось много амбициозных провинциальных ребят, и все привезли папки с рисунками. Большинство вчерашних выпускников прибыло в институт в сопровождении родителей. Те бегали по коридорам вуза с озабоченными лицами, шуршали какими-то пакетами. И это не считая москвичей. Их предки не суетились, но было понятно: у них все схвачено. Александр был один, ему никто не помогал.

   Конечно, Кошмаров срезался на первом же экзамене. Но в Бинск решил не возвращаться. После шумной Москвы вновь очутиться в сонном городке показалось ему невыносимым. И не хотелось слушать издевательские комментарии бывших одноклассников, которым он перед отъездом в столицу пренебрежительно заявил:

   – Вы тут на пролетариев выучитесь, будете на заводе тачки для навоза мастерить, а я весь мир со своими выставками объезжу.

   Александр позвонил матери, соврал ей, что стал студентом, и крепко призадумался, как ему жить. Ни денег, ни жилья, ни работы нет. Мать, работавшая в Бинске почтальоном, не могла помочь любимому сыну материально, ну разве что пришлет ему изредка с поездом домашние консервы.

   Саша растерялся, но вскоре вдруг нашел работу – его, симпатичного и фактурного, взяли натурщиком. Кошмаров стоял или сидел по несколько часов в одной позе, наблюдал за студентами и злился: вот тупые бараны, он бы намного лучше изобразил свое обнаженное тело. Но, в отличие от ребят, стоящих за мольбертами, у него нет богатой родни, способной дать взятку и пропихнуть чадо в вуз. Вот ему и приходится, чтобы не сдохнуть с голоду, мерзнуть голым перед козлами с палитрой.

   Жил Александр в Химках – снимал койку у полуслепой бабки, спал со старухой в одной комнате, пользовался ее обшарпанной ванной. Жизнь в Москве оказалась суровой, голодной и совсем не гламурной. Денег не хватало даже на еду, о модной одежде и развлечениях и говорить нечего.

   Тридцать первого декабря, когда все вокруг готовились весело встречать Новый год, на Кошмарова навалилась черная тоска. За месяцы, проведенные в столице, он успел обзавестись парочкой приятелей из первокурсников, соврав им, что он художник, продает свои картины на Запад, а натурщиком нанялся, чтобы выручить приятеля, который работает в институте преподавателем. Наивные студиозусы поверили Саше и стали приглашать его с собой в компании.

   И вот сейчас Кошмаров мог бы пойти с новыми друзьями в клуб, но у него не было денег на вход и выпивку. Признаваться в некредитоспособности было никак нельзя, поэтому Александр наплел, что должен ехать в Париж, и остался один.

   Около пяти вечера на душе стало так гадко, что парень отправился бродить по улицам. Зашел в какой-то супермаркет, встал у витрины с кулинарией, ощутил приступ голода, вспомнил, что в кармане у него копейки, которых хватит только на батон, и чуть не разрыдался. А через минуту увидел рядом хорошо одетую даму, она выбирала деликатесы. Тетка была явно не из нищих – одета в дорогую шубу. В тележку она поставила кожаную сумку, из которой зазывно выглядывал ярко-красный лайковый кошелек.

   Саша обернулся по сторонам, прижался к проволочной каталке и схватил портмоне. Поверьте, он никогда не был вором, на такой поступок его толкнуло отчаяние.

   Некоторые люди совершают преступление и остаются безнаказанными, а другие только задумают нарушить закон и мигом попадаются. Александр принадлежал к числу последних. Едва кошелек оказался в его руке, дама в манто обернулась и уставилась на Кошмарова.

   Женщина спокойно сказала:

   – Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Теперь я должна вам десять процентов от возвращенной мне суммы.

   Парень ожидал какой угодно реакции, но что дама предложит ему вознаграждение, даже не пришло ему в голову. Саше стало стыдно, горько и одновременно так жаль себя, что он заплакал.

   Незнакомка схватила незадачливого воришку за руку, быстро вывела из супермаркета, сказав на ходу:

   – Дурачок. Пошли со мной.

   – Вы не сообщите в полицию? – прошептал Саша.

   – О чем? – спросила дама. – Разве ты совершил нечто плохое? Садись в машину.

   – Куда мы поедем? – испугался Александр.

   – Для начала просто посидим и поговорим, – улыбнулась дама. – И давай познакомимся. Меня зовут Ванда.

   Через час, выслушав правдивый рассказ Александра о его жизни, новая знакомая завела мотор иномарки, привезла Кошмарова в шикарно обставленную квартиру и, проведя его по комнатам, спросила:

   – Нравится?

   – Дворец, – выдохнул юноша.

   Ванда улыбнулась.

   – Ну и живи тут.

   Александр сначала онемел от счастья, но потом опомнился и промямлил:

   – Хоромы чумовые, у меня нет денег на их съем.

   – Разве я назвала цену аренды? – удивилась Комиссарова. – Заселяйся бесплатно.

   – Вы… того… шутите, да? – обомлел Саша.

   – Нет, – серьезно ответила Ванда.

   – Задарма только сыр в мышеловке бывает, – пробормотал натурщик.

   Женщина рассмеялась.

   – Умный мальчик. Ты совершенно прав, за все приходится платить. А чтобы иметь деньги на свои прихоти, нужно работать, и я могу устроить тебя на очень приятную службу.

   Кошмаров ощутил головокружение. Комиссарова продолжала говорить, и Саша вскоре сообразил, что ему предлагают.

   У Ванды было много обеспеченных подруг, жен богатых людей или бизнесвумен, ворочающих большими капиталами. У этих женщин есть все: дома, машины, счета в банках, личные самолеты, нет только крепкого мужчины, способного доставить удовольствие в постели. Мужья заняты добыванием денег, кое-кто из них заводит молоденьких любовниц или давно стал импотентом, а у леди, имеющих собственные фирмы, не хватает времени на создание семьи или поиск кавалера. Саша будет утешать таких теток и получать от Ванды вполне достойную заработную плату. Жить ему предстоит в этой прекрасной квартире. Одну из комнат, кстати, он может переоборудовать под мастерскую и писать там в свободное время картины. И это очень хорошо, что Александр умеет рисовать, у него появится возможность представляться везде молодым живописцем, творческим человеком.

   – Мои подруги очаровательны, – мурлыкающим голосом вещала Комиссарова, – и жадными их никак нельзя назвать. Они непременно будут делать тебе подарки, и их никто не отнимет. Единственное условие: ты никогда, никому, ничего не рассказываешь о том, что происходит в твоей квартире. Это основной запрет. Ну и, естественно, не пьешь, не колешься, не связываешься с дурными компаниями, не водишь сюда девиц, не устраиваешь здесь гулянок. Понял, сынок?

   Кошмаров кивнул, Ванда погладила его по голове.

   – Слушай маму. До тебя тут жил очень милый мальчик, мои подружки обожали его. Знаешь, почему он отсюда уехал? Благодарные девочки нашли ему невесту, дочь американского банкира, и сейчас он живет в США, женился, обожает супругу, богат и счастлив. Такова была его мечта, и она исполнилась. А еще раньше апартаменты занимал другой сынок. Тот теперь так высоко взлетел, что и сказать страшно – он стал видным политическим деятелем. Это была его мечта. Понимаешь, дорогой? Мои милые подружки – как добрые феи, и если ты им понравишься, то навсегда распростишься с бедностью, сделаешь карьеру, будешь богат, знаменит, короче, получишь все, чего захочешь. И главное. Когда ты, встав на крыло, улетишь из этой квартиры в свои собственные апартаменты, твои подруги останутся твоими верными помощницами на всю жизнь. Я не тороплю тебя с ответом, понимаю, что ты не ожидал такого предложения. Оставайся здесь, выспись, прими ванну, поешь, а второго января, как следует подумав, сообщишь о своем решении. Ну, мне пора.

   Ванда встала и сделала пару шагов. Потом обернулась и сказала:

   – Скоро Новый год. Может, наша случайная встреча лучший подарок тебе от Деда Мороза?

   Кошмаров согласился работать на Комиссарову. Та провела парня по врачам, выяснила, что он здоров, записала его в фитнес-зал, свозила в салон на маникюр-педикюр, одела, обула, и в конце января Саша познакомился с первой «подружкой». Постоянных женщин у него было четверо, тех, что менялись, он не считал. А вот к четверке относился нежно, можно сказать, любил своих «девочек».

   С Вандой у юноши установились прекрасные отношения, она буквально заменила ему мать – заботилась о здоровье, требовала, чтобы он занимался творчеством. Одна из «девочек» организовала для Саши участие в престижной выставке, другая устроила ему интервью для глянцевого журнала, где Кошмарова назвали перспективным молодым живописцем. Жизнь стала походить на счастливую сказку.

   Однажды Ванда позвонила Александру и попросила об одолжении.

   – Беатриса, дочь Ксении Кауф, связалась с совершенно неподходящим парнем. Иван глуп, груб, провинциален, беден, невоспитан, короче, он не пара девочке из хорошей московской семьи. Но Триси впервые в жизни влюбилась и не желает слушать разумные доводы, поскольку ослеплена чувством. Помоги, пожалуйста.

   – Как? – удивился Кошмаров.

   – Отбей девочку, – попросила Ванда. – Приедешь к нам в гости и действуй.

   – Ты же говорила, что Кауф не терпит посторонних, – напомнил Саша.

   – Я все устрою, – пообещала Комиссарова, – только постарайся. Ты и не представляешь, насколько это важно, спасешь нас от катастрофы.

   – Ладно, если получится, сделаю, – пообещал Саша.

   – Сынок, – мягко сказала «мамочка», – знаешь, почему тогда, в магазине, я обратила на тебя внимание?

   – Потому что я твой кошелек спер, – хмыкнул Кошмаров.

   – Нет, дорогой, – серьезно возразила Комиссарова, – ты очень красив, просто греческий бог. Ни одна девушка не устоит, если ты за ней приударишь…

   Елизавета замолчала и потянулась к бутылке с водой.

   – Понятно, – кивнула я, – дальнейшее нам известно. Кошмарову не удалось соблазнить Триси.

   – Ага, – кивнула Лиза. – Кстати, горничная Варвара не соврала – имел место разговор, когда «мамочка» подталкивала Алекса к браку с Беатрисой, в ярких красках описывая, какая чудесная жизнь наступит у парня. Дескать, лучший выбор для него – сводить Триси в загс. Но тот отказался, он совершенно не собирался заводить семью. А еще парень сказал, что Ваня и Беатриса обожают друг друга, и ему стало понятно: в этом случае все его чары и уловки бессильны. Триси не нужен ни красавец, ни гений, ни миллиардер, она хочет быть только рядом с Ваней. Ванда тоже сообразила, что ее план провалился. Кошмаров вернулся в свою квартиру и по-прежнему ублажал «подружек». Смерть Комиссаровой его потрясла. Между прочим, он считает, что ее убили.

   – С этого места поподробнее, – потребовала я. – Роб, а ты поройся, пожалуйста, в финансовых делах Ванды.

   – Уже, – тут же отозвался Троянов. – На Комиссарову открыт счет в небольшом коммерческом банке, но там хранится не очень крупная сумма. Вклад пополняется первого числа каждого месяца, и к тридцатому пустеет. Судя по расходам, это средства на хозяйство – покупку продуктов, бытовой химии, на оплату коммунальных услуг.

   – И откуда появляется сумма? – спросила я.

   – Очень интересный вопрос, – похвалил меня Роберт. – Отвечаю: переводится со счета Кауф. А Ксения Львовна получает мани как индивидуальный предприниматель от некоей фирмы, зарегистрированной в свободной экономической зоне. Короче, пока след денег я до конца не изучил. Хотя, вероятно, и не смогу размотать клубок. Одно можно сказать точно: у Кауф есть счета в десятке банков и всеми по доверенности распоряжается Владимир.

   – Значит, у Ванды своего капитала нет, – подвела я итог.

   – Почему? – удивился Троянов. – Она легко могла хранить сколько угодно денег в ячейке или в трехлитровой банке на кухне. Можно открыть вклад на чужое имя. Или… Дай-ка проверю одну только что пришедшую на ум идею…

   Роберт начал щелкать «мышкой», Лиза с обидой спросила:

   – Мне наконец можно объяснить, почему Кошмаров считает смерть Комиссаровой убийством?

   – Конечно, – спохватилась я, – говори.

   – Вечером, накануне того дня, когда Ванда прыгнула с обрыва, Саша позвонил ей с сообщением, что через две недели он улетит отдыхать на океан с одной из «девочек». Комиссарова была весела, по-свойски рассказала «сыночку», что наконец-то завершились ее мытарства с зубами: «Надоело ходить, как на работу, к стоматологу, замучил он меня примерками. Но теперь все, я уже – как белка, с красивыми, белоснежными клыками. Дорогое, конечно, удовольствие, зато на всю жизнь. Следующие пятьдесят лет о дантисте я и не вспомню». Разве человек, замысливший суицид, скажет про пятьдесят лет, в течение которых не нужно будет заглядывать к зубному врачу?

   – Иногда люди спонтанно принимают решение свести счеты с жизнью, – заметила я.

   – Такое бывает. Только не в случае с Комиссаровой. Спонтанность никак не вяжется с ее обстоятельным предсмертным письмом, – вздохнула Лиза. – Кстати, тебе оно не показалось странным? Я имею в виду стиль – какой-то, с одной стороны, слишком уж литературный, с другой, примитивный. Фразы то цветистые, то короткоделовые. Словно два человека текст составляли.

   – Нашел! – воскликнул Роберт. – Ну, я золотая голова!

   – Вся металлическая, снаружи и внутри? – съехидничала Елизавета.

   Троянов не обратил внимания на ее слова.

   – Пока говорили о деньгах, я вдруг подумал: что, если Ванда купила квартиру? Приобретение жилплощади – отличный способ вложения капитала. И точно! У Комиссаровой есть недвижимость. Дом площадью триста квадратных метров в одном из гигантских коттеджных поселков под Москвой и две квартиры в столице. Одна в районе Сухаревской площади, в элитной новостройке, приобретена недавно. Другая куплена давно. Вау! А вот это еще интереснее…

   – Что? – воскликнули мы с Лизой хором.

   Роберт округлил глаза.

   – Ванда прописана в доме Ксении. До постройки особняка учительница Кауф жила в квартире на Буденновском проезде, Комиссарова при ней. А еще раньше, до того, как попасть на зону, будущая няня Триси обитала в Назарином переулке в коммуналке вместе с Марфой Вировой и ее матерью Олимпиадой Сергеевной.

   – Ну и что? – фыркнула Кочергина. – Чему ты удивляешься? Приобретению дома и квартир? Мне лично ясно, что Ванда содержательница частных домов свиданий, и я готова спорить, что таких сладких, готовых на любые услуги мальчиков у нее было несколько. «Мамочка» знакомила «подружек» с «сынками» и качала деньги из дамочек. Комиссарова не первая и не последняя подвизается на ниве продажной любви. Что же касается жилья, то она поступила правильно. Деньги должны работать, а не преть в кубышке.

   – Эх ты, торопыга, опять не дослушала, – укорил ее Роберт. – Появилась интересная деталь. Марфа Вирова, как мы знаем, была убита Вандой. А вот мать несчастной, Олимпиада Сергеевна, жива до сих пор. Назарин переулок более не существует, на его месте возведена частная больница. Угадайте, где теперь обитает мамаша Марфы?

   Троянов обвел нас с Лизой торжествующим взглядом и сам ответил на вопрос:

   – В трешке, которую много лет назад приобрела в Теплом Стане Комиссарова.

   – Ванда поселила на своей жилплощади мать зарезанной ею женщины? – подскочила Лиза. – Верится с трудом.

   Роберт кивнул в сторону ноутбука.

   – Можешь убедиться сама.

   – Нет, тебе я верю, – забубнила Елизавета, – но, согласись, это очень странно.

   – Вероятно, Комиссарову мучает совесть, – высказала я свое мнение, – вот она и взяла под крыло старуху, которую лишила единственной дочери. Но меня поражает поведение Олимпиады. Как та-то могла согласиться? У меня нет детей, но, думаю, на месте Олимпиады Сергеевны я бы прокляла Ванду. И даже к протянутому ею мне в голодный год куску хлеба не прикоснулась бы.

   – Возможно, у старушки не было выбора, – вздохнула Лиза. – Пожилой человек, без родственников, с целым букетом болезней, обречена существовать на копеечную пенсию… Ей пришлось принять помощь Комиссаровой.

   – В жизни случается всякое, – нехотя согласилась я. – А когда Ванда облагодетельствовала Олимпиаду?

   – В год, когда дом в Назарином переулке стали расселять, – отрапортовал Троянов. – Основной массе жильцов предложили жилье за МКАДом, в новом только что возведенном районе. Думаю, не все обрадовались, узнав, что им из центра придется в глушь перебираться. Вирова имела две комнаты общей площадью двадцать пять квадратных метров, а на выселках ей больше однушки не светило. Ванда же одарила бабульку трешкой. Жадность часто побеждает гордость, ненависть и прочие эмоции.

   – Желание жить в комфорте вполне понятно, но в данном случае совершенно необъяснимо, – уперлась я. – Мать никогда не сможет простить убийцу своего ребенка.

   – Есть родительницы, которые терпеть не могут своих отпрысков, – подал голос Троянов. – Не исключено, что Олимпиада Сергеевна конфликтовала с Марфой и не слишком горевала, потеряв дочь.

   – Так. Завтра прямо с утра поеду к старухе, – приняла я решение. – А вы копайте глубже, поднимайте все, что можно нарыть, на Владимира и Алину Резниковых, Ванду Комиссарову и Ксению Кауф. Проследите их биографии со дня рождения – где, с кем жили, чем занимались. Роб, не мне тебя учить. И ты, Лиза, прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Как там Денис?

   – Носится по Морше, – хмыкнул Троянов. – Грозился вернуться сегодня в полночь, но перезвонил и сообщил: «Задержусь ненадолго. Надо еще кое с кем побеседовать».

   – Отчет не сбрасывал? – нахмурилась я.

   – Не-а, – вместо компьютерщика ответила Кочергина. – Не люблю сплетничать, но вам Жданов не кажется странным? Если б я не знала из документов, что он опытный сотрудник полиции, посчитала бы его новичком.

   Дверь в комнату приоткрылась, появилась Лора.

   – Как насчет кролика в сливочном соусе?

   Лиза с Робертом вскочили и молча ринулись в коридор. Я посмотрела на тихо гудящие компьютеры и тоже пошла в столовую. На ходу как-то лениво подумала: в офисе из посторонних бывают только клиенты, а их никогда не оставят одних в рабочих помещениях, и все же нужно соблюдать правила безопасности, бумаги со столов прятать в сейф, а ноутбуки выключать.

   – Ты сердишься? – робко спросила Лора, семенившая сзади. – Не любишь кролика?

   Я посмотрела на секретаршу. Какую игру она затеяла, в одночасье превратившись из Бабы-яги в заботливую мамочку?

   – Вы все засиделись, – тараторила любовница Ивана Никифоровича, – а на голодный желудок голова отказывается работать.

   Я заставила себя улыбнуться.

   – Спасибо. Сейчас слопаем все со свистом и тарелки оближем. Извините, Лора, что-то я устала, поэтому не сразу обрадовалась ужину.

   Секретарша неожиданно обняла меня.

   – Танечка! Ты умница, настоящий профессионал, не переживай по мелочам. Если вдруг тебе захочется пожаловаться или попросить совета, я всегда готова помочь.

   – Спасибо, – повторила я и осторожно высвободилась из объятий дамы.

   Интересно, как управляются с малышами женщины, у которых нет возможности нанять няню? Наверное, им помогают бабушки новорожденных или мужья. А если вы одинокая мать? Сколько секунд в сутки длится ваш сон?

   Ох, хорошо, что я не обзавелась потомством, меня не ожидает в будущем разочарование. Я не услышу от сына-подростка злых слов, вроде: «Мать, ты дура, ничего не понимаешь в жизни». И не стану переживать из-за того, что выросший сын не желает заглянуть ко мне даже раз в году на день рождения. А еще бывают детки, которые идут по кривой дорожке. Например, наркоманы, как Михаил у Варвары Борисовой, или убийцы, мошенники, воры.

   Сон улетел прочь. В голове завертелись другие мысли.

   Почему Ванда обратилась за помощью в бригаду? Есть четкий ответ – хотела, чтобы мы нашли убийцу ее подруги Ксении. По заключению экспертов, Кауф сама без принуждения приняла смертельную дозу лекарства, но Комиссарова зачем-то сделала анализ крови. А потом пришла к нам с известием о доведении Ксении до суицида.

   Между тем, как вскоре выяснилось, именно Ванда и травила свою хозяйку. Она жаждала получить наследство.

   Я села и подпихнула себе под спину подушки. Ну-ка разложу все мне известное по полочкам…

   Ванда упорно хранила в тайне имя эксперта, проводившего анализ. Мне это не понравилось. Надо было вытащить из Комиссаровой сведения о человеке, проводившем исследование, вот только давить на нее в первый же визит я сочла неправильным. Я подумала, что мы еще непременно встретимся и мне удастся выяснить имя специалиста. Кто ж знал, что сама Ванда окажется убийцей Кауф, покончит с собой, мучимая совестью, и унесет всю информацию на тот свет.

   Почему она прыгнула в Волчью яму? Ответ содержится в письме, подписанном ею на глазах у наблюдавшего за округой Никиты Трофимова. Комиссарова хотела получить побольше денег из наследства Кауф. И поскорее. Поэтому решила избавиться от композиторши и подставить Владимира Резникова, свалить на него вину, сделать так, чтобы мы пришли к выводу, будто он задумал избавиться от жены, дамы с непростым характером. С Ксенией, дескать, трудно существовать рядом, она нелюдима, неконтактна, не занимается домашним хозяйством, не родила супругу ребенка. Тот терпел Ксению только ради ее таланта, его привлекали миллионы, которые зарабатывала Кауф. И вот терпелка лопнула, Резников начал давать жене яд, вызвавший у нее симптомы рассеянного склероза, чем подтолкнул бедняжку к суициду. Но преступник никогда не унаследует имущество убитого им человека, поэтому долю Владимира разделят между Алиной, Беатрисой, Вандой и Виктором Марковичем Дворкиным.

   Вроде все пока понятно. Хотя есть маленький вопрос. Все принадлежащее Ксении имущество (большой участок, мебель, машины и прочее), делится на равные части. Владимиру не предназначалось больше, чем другим. Так почему Комиссарова решила свалить вину именно на Резникова, а не на его сестру или доктора? Ах да, в завещании еще указаны права на песни Кауф. Но теперь-то я знаю, что их всего три, причем они никому, кроме Алины, не нужны.

   Я поежилась и взяла бутылку минералки с тумбочки. Хм, по-моему, я немного забежала вперед. Попробуем еще раз.

   Итак, Ванда пришла к нам, рассказала, что узнала об отравлении Кауф, попросила нас найти убийцу своей обожаемой Ксюши, доведенной до суицида, и вернулась домой. Но вместо того, чтобы через пару дней вновь приехать в офис и предоставить нам какие-нибудь «внезапно найденные» улики против Резникова и натравить членов бригады на Владимира, Комиссарова на следующее утро отправилась к Волчьей яме и тоже распрощалась с жизнью.

   Согласитесь, логики тут мало. Конечно, существуют гиперэмоциональные люди, совершающие необдуманные поступки под влиянием минуты. Они способны кинуться с обрыва, но письмо с рассказом о своих душевных страданиях не оставят. Нет, не так. Это, конечно, возможно, но пока истероид станет писать послание, он передумает отправляться на тот свет. Скорее всего такой тип побежит со своим творением к родственникам с воплем: «Вот, почитайте и узнаете, как мне плохо. Я даже решил утопиться из-за беспросветной черноты жизни». А Ванда не только исписала несколько листов, но и поставила подпись, сидя над омутом. Вся округа знает, что живущий неподалеку Никита Трофимов приглядывает за местом, откуда сигают в омут глупые дачники. Зачем Ванде понадобился свидетель ее самоубийства? Почему она сняла платье, прежде чем нырнуть в воду? И еще платок! По какой причине Комиссарова его повязала?

   Я взбила подушки, снова легла и попыталась уснуть. Но мысли по-прежнему не давали задремать.

   Почему Олимпиада Вирова согласилась жить в квартире, купленной убийцей ее дочери? Отчего Владимир, Алина и Ванда возненавидели Ивана и в конце концов засунули парня на зону? Ведь нет сомнений, что вся история с кражей чашки инициирована родственниками Беатрисы, то есть Ваню элементарно подставили. Хм, талантливый, но бедный провинциальный мальчик показался Ванде и компании неподходящей парой для дочери Кауф, а красавчика Сашу Кошмарова, зарабатывающего проституцией, милое семейство сочло прекрасным женихом. Вам это не кажется бредом? Кстати, Александр тоже, как Иван, прибыл в столицу из маленького городка и был гол, как сокол. Ванда старательно объясняла «сыночку», что в случае женитьбы на Беатрисе у него исчезнут материальные проблемы, Саша и Триси безбедно заживут на деньги Кауф.

   Я перевернулась на спину и уставилась в потолок.

   Деньги Кауф… Вот вам следующий сюрприз. Как оказалось, Ксения не зарабатывала никаких миллионов. Она написала (а может, и не она!) всего три песни, которые исполняет исключительно группа Алины. Где семья черпает средства? Владимир вообще не работает, Алина иногда выступает на корпоративах, но вовсе не надрывается по гастролям. Брат и сестра Резниковы таскаются по тусовкам, ведут жизнь богатых бездельников.

   Я повернулась на бок, и в моей голове внезапно возник вопрос на иную тему. Каким образом чашка из коллекции Альберта Яковлевича Ванюшина оказалась в их особняке?

   Меня вдруг стало подташнивать. Я хотела встать, пойти на кухню и сварить себе какао… Но в ту же минуту меня окликнули.

   – Танюшенька, вы не заболели? Извините, если я зря вас побеспокоила, но вы всегда встаете ровно в семь, а сейчас уже…

   Я подпрыгнула.

   – Что? Который час?

   – Одиннадцать, – огорошила меня Эмма Гавриловна.

   Меня как ветром сдуло с постели.

   – Черт побери! Проспала!

   – Я сварила вам геркулесовую кашу, – пискнула няня, когда я, чуть не сбив ее с ног, кинулась в ванную. – Непременно позавтракайте перед уходом, вредно весь день гонять на голодный желудок.

   Быстро приняв душ, я прибежала на кухню и начала большими глотками пить кофе.

   – Танечка, вы не возражаете, если сегодня вечером к нам придет подарок от Димы? – спросила Крокодиловна.

   Я поперхнулась.

   – Конечно нет, всегда рада Коробку. А что, он уже вернулся в Москву?

   – Нет-нет, – ответила няня, – Коробков пока в командировке. Курьер привезет презент малышам. У них день рождения.

   Я чуть не выронила чашку.

   – Разве деткам уже год?

   Эмма Гавриловна рассмеялась.

   – Танюша, младенцам отмечают не годы, а месяцы. Умненькому с Веселеньким сегодня два стукнуло.

   – Не знала о такой традиции, – пробормотала я.

   – Значит, вы не против прихода посыльного? – обрадовалась Эмма.

   – Чем он может мне помешать? – крикнула я, уносясь в прихожую. – Скорей всего я вернусь за полночь.

   – Ой, жалко, – расстроилась няня, – а я собралась тортик испечь, думала, мы вместе чайку вечером глотнем.

   – Ради вашего бисквита постараюсь примчаться пораньше, – опрометчиво пообещала я, распахнув входную дверь.

   – Какой больше любите, шоколадный или безе? – поинтересовалась Крокодиловна.

   – Полагаюсь на ваш вкус, – ответила я, бросаясь к лифту.

   – Вы к кому? – бдительно спросила она.

   – Иду к Олимпиаде Сергеевне, в сорок вторую, – ответила я.

   Лифтерша окинула меня оценивающим взглядом.

   – Из собеса? Можете не ходить, Олимпиада никого к себе не пускает. Очень подозрительная женщина, дверь посторонним не открывает. Ступайте в ДЕЗ, найдите Марьяну, пусть она с вами поднимется. Вирова бдительна сверх меры. Нам недавно Интернет тянули, так на четырнадцать дней работы застопорились. Олимпиада через домофон отвечала: «Уходите подобру-поздорову, иначе полицию вызову. Знаю вас, мошенников, хотите у пожилого человека квартиру отнять. Давайте сюда Марьяну! Только в ее присутствии открою». А работница коммунальной службы как назло в отпуск ушла. Да вот, насмотрится народ телевизора и умом плывет. Конечно, хорошо, когда пожилой человек настороже, но у Олимпиады прямо шиза.

   Консьержка по-птичьи склонила голову набок и зачирикала еще быстрее.

   – Намедни она свою дочь не узнала. Та постриглась, покрасилась и прям помолодела! А Вирова…

   Я сделала строгое лицо.

   – Простите, как вас зовут?

   – Тамара Николаевна Зуева, – представилась она.

   Я нахмурилась.

   – Вы правы, я представитель социальной службы. Пришла по поводу заявления Вировой на материальную помощь. Такая оказывается только одиноким гражданам. Олимпиада Сергеевна указала, что не имеет родственников, а вы говорите, что у нее есть дочь.

   Консьержка понизила голос.

   – Вы ей не верьте. Ну, народ! Лишь бы чего у государства бесплатно урвать! Точно вам говорю, не нуждается Олимпиада ни в каком пособии. Она не на пенсию убогую живет и подрабатывать ей, как мне, на старости лет не приходится. Квартира трешка, мадам в ней одна жирует, зимой ходит в шубе, летом в платьях красивых, парикмахерскую посещает. Знаете, всегда у нее лак на ногтях красный, а по-моему, развратно старухе с таким цветом щеголять, пора о душе думать, а не о кокетстве. И дочь у нее есть. Зовут Вандой, раз в неделю к матери наведывается, полные сумки продуктов тащит. Причем пакеты из «Территории еды», мне в этом супермаркете даже на батон хлеба денег не хватит.

   На лице Тамары Николаевны появилось выражение детской обиды.

   – Значит, Вирова не узнала Ванду? – уточнила я. – Странно.

   Консьержка кивнула.

   – Я сама сначала обозналась, спросила: «Куда вы направляетесь?» Дочка у бабки очень неприветливая. Никогда не поздоровается по-человечески, шмыгает мимо молчком, даже не кивнет. Но в тот раз на мой вопрос процедила: «К Олимпиаде Сергеевне, вы же меня знаете». Я внимательно посмотрела и от удивления брякнула: «Да вы здорово изменились! Помолодели, похорошели, новый цвет волос и короткая стрижка вам очень к лицу». Ванда исподлобья глянула на меня и осадила: «А раньше что, я выглядела ужасно?» Я прямо растерялась. Хотела возразить, но дочь Вировой уже в подъемник вошла и укатила. А минут через десять, гляжу, выходит она из лифта с теми же пакетами. Я догадалась, что произошло, и говорю: «Мама вас в новом имидже не узнала? Идите за Марьяной». Ванда потопала из подъезда. Вернулась с коммунальщицей, и Олимпиада дочь впустила. Когда она ушла, не знаю, меня сменила Наталья Евгеньевна, которая по ночам тут дежурит. У нее сын женился, невестка свекрови веселую жизнь устроила, вот она и предпочитает в чужом подъезде на раскладушке спать, чем…

   – Ванда всегда приходила к матери поздно? – остановила я поток пустой болтовни.

   – Нет, обычно к полудню прибывала, – ответила Тамара Николаевна. – Потом мать на прогулку водила. Возвращались они всегда с покупками. Везет некоторым на детей заботливых. Не то, что мой сын. Вечно у меня тысчонку-другую до зарплаты стреляет и должок не возвращает.

   – А в последний раз дочка появилась вечером? И была с новой стрижкой? – перебила я лифтершу.

   – В двадцать три пятнадцать в подъезд вошла, – отрапортовала Зуева. – Время я точно запомнила, потому что постоянно на часы посматривала, надеялась, что сменщица пораньше явится. Когда дверь открылась, обрадовалась, думала, она, ан нет, пришла Ванда. Сколько она тогда на себе пакетов приперла! Штук десять. И все битком, с дорогими харчами. Прямо удивительно, неужели Олимпиада столько ест в преклонном возрасте и у нее ни печень не болит, ни желудок? Я вон глазированный сырок проглочу, сразу правый бок скрючивает. Кстати, Ванда не только постриглась, но еще волосы осветлила и брови. Кто бы мог подумать, что это так лицо изменит! Марьяшу она из дома вытащила, та ведь в соседнем подъезде живет.

   Тамара Николаевна снова обиженно надулась и засопела.

   – Все-таки попробую подняться, – произнесла я. – Авось увидит Вирова мое удостоверение и впустит.

   – Не надейтесь, – хмыкнула Зуева. – Лучше сразу идите к Марьяне. ДЕЗ тоже в нашем доме находится, в первом подъезде. Но подождать придется, у председательницы обед через полчаса закончится. Хотите совет? Не теряйте времени, отправляйтесь назад. Не положена Олимпиаде материальная помощь, отдайте ее по-настоящему бедным людям, а не тем, кто в шубах за деликатесами ходит.

   Я вышла во двор, хотела сесть в джип, но увидела на другой стороне дороги магазин детских товаров и обрадовалась. Близнецы сегодня отмечают два месяца, надо им купить подарок. Думаете, глупо приобретать игрушки для пеленочных, пока еще ничего не соображающих младенцев? Не знаю. Но Димон, находясь в командировке, позаботился прислать курьера с презентами, значит, и я могу что-то подарить. Тридцати минут мне с лихвой хватит на приобретение погремушек.

   Я быстро пересекла узкую дорогу и вошла в маленькую лавку, где за прилавком читала книгу Смоляковой приятная женщина лет шестидесяти.

   – Здравствуйте, милочка! – нараспев произнесла она, увидев потенциальную покупательницу. – Что хотите?

   – Игрушку для маленьких мальчиков, – ответила я, разглядывая яркий товар.

   Уму непостижимо, как хозяин торговой точки ухитрился втиснуть в столь небольшое помещение прорву товаров. Глаза разбегались при виде многочисленных машинок, кукол, настольных игр и прочих детских радостей.

   – Сколько лет вашему сыночку? – поинтересовалась продавщица.

   – Мальчики не мои, близнецам два месяца, – смущенно сообщила я, ожидая услышать что-то вроде: «Ну зачем крошкам игрушки?»

   Но продавщица отреагировала иначе.

   – Ага. Понятно. У нас широкий спектр погремушек, вертушек, цеплялок, натягивателей…

   – Что такое цеплялка? – остановила я ее.

   Продавщица взяла в руки симпатичного плюшевого зайку.

   – Видите, на спинке крючок? Вешаете предмет на бортик кроватки, ребенок на него любуется.

   – Отлично, – воодушевилась я, – подойдет. Дайте двух ушастых, только разного цвета.

   Продавщица заговорщицки приложила палец к губам и понизила голос.

   – Как я понимаю, сами вы пока не обзавелись малышами? Ну какие ваши годы, еще успеете троих родить. Послушайте, у меня две дочери и четверо внуков. Не берите цеплялки.

   – Почему? – не поняла я.

   – Милочка, вас как зовут? – улыбнулась женщина.

   – Таня, – представилась я.

   – О, мы тезки, – обрадовалась она, – я Татьяна Михайловна. Вот понюхайте!

   Не успела я отшатнуться, как прямо перед моим носом очутился все тот же зайчик.

   – Ну как? Чем пахнет? – спросила продавщица.

   – Краской? – предположила я.

   – Химией! – торжественно объявила Татьяна Михайловна. – Сплошной вред для ребенка, он может отравиться. Теперь посмотрим на натягиватель.

   Продавщица схватила с полки довольно длинную резинку, на которой были нанизаны разноцветные пластмассовые шарики вперемешку с фигурками зверушек, и потрясла ею. Раздался не очень мелодичный звук, похожий на тот, что издают при потряхивании обычные погремушки.

   – Вешается поперек кроватки или коляски. Вредная вещь.

   – Тоже химия? – предположила я.

   Продавщица скорчила презрительную гримасу.

   – Уж точно не из натуральных материалов. Но самое неприятное в натягивателе – бусины. Их помещают внутрь пластиковых фигурок, они издают тарахтение, когда ребеночек трогает игрушку пальчиками. А представляете, какие у младенчиков цепкие ручки? Все разберут, разломают, развертят! Мелкие бусины вывалятся, мальчики их в рот засунут, подавятся и… страшно сказать, что последует дальше. Спаси Господь от беды!

   – Может, взять пирамидку? – робко спросила я.

   – Гадкая вещь! – дернула шеей Татьяна Михайловна. – Дитя не сразу сообразит, как ее сложить, занервничает, получит психологическую травму, станет неудачником по жизни, не сможет добиться успеха на работе, потерпит крах в семейной жизни, превратится в пессимиста. А все из-за дурацкой пирамидки, которая ему преподала негативный урок. Таня, я по образованию педагог-психолог. Так что знаю, о чем говорю. Все пирамидки надо собрать и сжечь. Вместе с наборами «Юный доктор».

   – Что плохого в пластмассовых врачебных инструментах? – не поняла я. – Там тоже бусины? Или опять химия?

   Моя тезка закатила глаза.

   – Увы и ах! Мы живем в страшное время, когда все вокруг, от пеленок до хлеба, производят из нефти. Но наборчик, позволяющий детям развлекаться крошечным стетоскопом и шприцем, опасен другим. Он побуждает к сексуальному разврату.

   Я отступила в сторону, а продавщица оперлась о прилавок.

   – Вы пока неопытная молодая женщина, поэтому выслушайте ту, что воспитала достойных членов общества. В нашей семье маньяков нет. А почему? Да потому, что никогда градусники из пластика дочки в руки не брали.

   Я пробормотала:

   – Очень интересно.

   Татьяна Михайловна задрала подбородок.

   – Развратная медсестра постоянный образ фильмов категории исключительно для взрослых. Что она там творит с врачами и пациентами!

   Мне захотелось спросить: «А вы откуда знаете? Часто смотрите порноленты?» Но сдержалась. Татьяна же Михайловна продолжала возмущаться.

   – Детки получают врачебный инвентарь и начинают разыгрывать увиденные сюжеты. В результате вырастают секс-маньяками. Это я вам как психолог говорю.

   В голосе продавщицы звучала такая непоколебимая уверенность, что я растерялась. Может, действительно некоторые игрушки могут дурно повлиять на сознание крошки?

   – Вероятно, лучше преподнести братьям машинки, – робко предположила я.

   Татьяна Михайловна растопырила пальцы правой руки, затем стала их методично загибать.

   – Мелкие детали. Вредный пластик.

   – Вон та, синяя, вроде железная, – заспорила я.

   Продавщица насупилась.

   – У нее острые края, можно порезаться. В ранку попадет частичка химической краски, начнется нагноение, родители не обратят на него внимание, не окажут своевременно помощи, последует гангрена, ампутация… Спаси Господь от беды!

   – Деревянная собачка! – обрадовалась я, узнав знакомую с детства игрушку. – У меня когда-то такая же была. Очень ее любила.

   Татьяна Михайловна выпятила нижнюю губу.

   – Вы богаты? Имеете личную яхту? Катаетесь на ней между курортами? Не работаете? Ведете праздную жизнь женщины с тугим кошельком? Муж решает все проблемы, а вас балует, засыпает цветами-подарками?

   Я улыбнулась.

   – По всем вопросам – нет. Я репетитор, преподаю русский язык и литературу. Замуж пока не вышла.

   Продавщица уперла руки в боки.

   – Знаете, почему вы испытываете бесконечные жизненные трудности? Это вам аукается та собачка. Игрушка на подсознательном уровне внушила маленькой девочке, что ей самой надо походить на пса. А что у нас делают животные? Служат человеку, забыв о собственном отдыхе, благополучии и здоровье. Вот вы теперь собачкой и пашете, тащите санки к Северному полюсу. А другие женщины, те, кому умные родители в коляски клали картинки с кошками, все в бриллиантах и вечерних платьях, черной икрой шампанское закусывают. Все наши беды растут из младенчества.

   – Забавляться с собачкой ребенку нельзя, а с кошкой можно? – еле сдерживая смех, уточнила я.

   Татьяна Михайловна прищурилась.

   – Вы когда-нибудь встречали кота, сидящего на цепи возле будки и лающего на чужих за миску объедков?

   – Нет, – ответила я, – не довелось.

   Продавщица погрозила мне пальцем.

   – Правильно! В каждом дворе на холоде по полкану мается, а киски шикуют в доме на теплой печке, возле миски со сливками. Делайте выводы.

   – Прекрасно, – сказала я, – беру двух мурок. Вон они, на второй полке слева, одна серая, другая черная.

   Татьяна Михайловна попятилась к стеллажам.

   – У них мех химический и легко выдирается. Мелкие части опять же в наличии – глаза и нос пуговички, усы из тонкой лески, можно уколоться. Набивка сплошной поролон, а это канцероген. Избави нас Господь от беды! И у вас ведь мальчики. Хотите воспитать лиц странной ориентации? Альфонсов? Никудышных парней, живущих за счет женщин? Тогда покупайте им кошек. Это я вам как психолог говорю.

   В этот момент в моей сумке затрезвонил мобильный.

   – Ты где? – спросила Лиза. – Денис вернулся.

   – Буду к обеду, – пообещала я и, запихивая сотовый в карман, пошла к выходу.

   – Татьяна, вы куда? – крикнула мне в спину продавщица.

   Я обернулась.

   – Спасибо за консультацию. Я убедилась, что современные игрушки опасны для психического и физического здоровья малышей. Лучше приобрету им красивые шапочки.

   – Они тоже произведены из бензина, – занервничала Татьяна Михайловна.

   – Спасибо за предупреждение, – отступая к двери, пробормотала я.

   – Стойте! Могу еще много всего рассказать, – засуетилась продавщица.

   На мое счастье, мобильный снова запищал, и я выскочила на улицу. На сей раз услышала приятный баритон.

   – Добрый день, Татьяна Сергеева. Не помешал вам?

   – Нет, Никита Трофимов, – ответила я в том же духе, – я нахожусь в магазине.

   – У вас выходной? Извините, – быстро произнес Никита.

   – Просто перерыв, – объяснила я. – И он уже заканчивается. Слушаю вас.

   – Можете приехать? Покажу нечто занимательное, касающееся самоубийства Ванды, – сказал Никита.

   Я колебалась пару секунд.

   – По телефону объяснить нельзя?

   – Нет, вы так не поймете, – заявил Трофимов. – Нам нужно пройти на место происшествия.

   – Хорошо, – согласилась я, – в районе обеда буду у вас.

   – Какое время у вас обеденное? – серьезно осведомился Никита.

   – Около трех примерно, – уточнила я.

   – Я жду вас с нетерпением, – раздалось из трубки, затем полетели частые гудки.

   – Таня, – закричала Татьяна Михайловна, – куда же вы? Хотите узнать всю правду о детских шапочках?

   Я вздрогнула и помчалась к своему джипу, провожаемая воплем продавщицы:

   – Никогда не приобретайте младенцам одежду! Она смертельно опасна для их здоровья.

   Выслушав меня, она задала несколько вопросов, посмотрела на предъявленное удостоверение и сказала:

   – Первый раз встречаю сотрудника благотворительного фонда, который приходит на дом к нуждающемуся человеку.

   Я спрятала фальшивые «корочки».

   – Мы рассматриваем любое заявление о помощи. Но перед тем, как принять решение о выделении денег, тщательно проверяем обстоятельства лично. Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать о бедственном положении.

   – И правильно, – одобрила Марьяна. – Слишком много мошенников сейчас развелось. Ну, пошли. Сразу предупрежу – настраивайтесь на долгое ожидание. Олимпиада очень подозрительная, недавно даже свою дочь не узнала и не впустила. Пришлось той меня из кровати вытаскивать. Уж не знаю, почему Вирова мне доверяет.

   Не успела Марьяна позвонить, как за дверью раздался хрипловатый женский голос:

   – Кто там?

   – Добрый день, Олимпиада Сергеевна, – закричала моя сопровождающая, – Марьяна беспокоит.

   – Которая? – осведомилась хозяйка.

   – Колпакова, – представилась тетушка.

   – Не знаю такую, уходите, – отрезала Олимпиада.

   – Господь с вами! – всплеснула руками женщина. – Это же я, Марьяша из ДЕЗа, вы на экран домофона гляньте!

   – Ну, вижу, – проскрипела Вирова. – А скажи-ка, какой у меня ковер в гостиной?

   – Бордовый, с цветочным рисунком, – отрапортовала представительница домоуправления – лежит посередине, а стол у вас там круглый, на нем ваза с искусственными ярко-красными розами. Очень красивый букет, смотрится как настоящий. Я, когда к вам впервые зашла, его понюхала, а вы засмеялись.

   – Так, так… – пробурчала Олимпиада. – А с тобой кто?

   Пришел мой черед завоевывать расположение старушки.

   – Меня зовут Татьяна. Я из благотворительного фонда. Вам положена бесплатная материальная помощь, я принесла вам деньги.

   – Пошли обе вон! – каркнуло из динамика.

   Марьяна закатила глаза.

   – Олимпиада Сергеевна, родненькая, я у Татьяны тщательно документы проверила и…

   – Вон! – повторила милая дама. Потом раздался щелчок.

   Коммунальщица посмотрела на меня.

   – Извините. Старушка сегодня не в духе, придется вам в другой раз прийти. Случаются у Вировой дни, когда она никого даже в моем присутствии в прихожую не впускает. На всю голову тюкнутая. В прошлом году у нас батареи меняли, так из-за Вировой работы на неделю застопорились. Семь дней всем миром умоляли ее разрешить мастерам войти.

   – Может, попробовать снова позвонить? – вздохнула я.

   Марьяна махнула рукой.

   – Бесполезно. Поверьте, упрямству и вредности Вировой позавидуют все ишаки мира. Приходите через неделю. А лучше найдите другую кандидатку для оказания помощи. Олимпиада не из бедных.

   Я распрощалась с Марьяной, села за руль и поспешила к Трофимову.

   – Еще раз здравствуйте, Татьяна Сергеева, – улыбнулся Никита, открывая дверь своего особняка. – Давайте прогуляемся по свежему воздуху. Сюда, пожалуйста…

   Я не успела издать ни звука. Трофимов же нажал на одну из кнопок, торчащих из ручки кресла, инвалидная коляска, тихо загудев, съехала по пандусу и покатилась по засыпанной гравием дорожке.

   – Куда мы направляемся? – догадалась наконец спросить я, когда мы оказались за воротами поселка и стали подниматься на холм.

   – На полянку, где совершила самоубийство Ванда, – пояснил мой спутник. – Тут недалеко, осталось лишь на горку влезть. Вы не устали?

   – Нет. А вы? – осведомилась я.

   – Татьяна Сергеева, вы собственные ноги топчете, а я скачу на лихом коне, – засмеялся Никита.

   Минут пять-семь мы двигались в молчании, потом Трофимов сказал:

   – Добрались. Смотрите, какой отсюда вид!

   – Красиво, – согласилась я, оглядывая окрестности. – Можно восхищаться чудесным пейзажем, если не знать, сколько людей рассталось с жизнью, прыгнув отсюда в реку. Зачем мы сюда пришли?

   Никита вынул из приделанного к коляске кармана ноутбук и раскрыл его.

   – Вот, запись последних минут Ванды. Вон из тех кустов она вышла в странном виде – в белье и светлом полотняном платке, который верующие женщины повязывают, идя в церковь. По какой причине Комиссарова разделась, я не понимаю. Мне кажется, самоубийцы не снимают одежду. Но я могу и ошибаться, психолог из меня никакой. А вот насчет головного убора появилась версия: может, Ванда думала, что перед кончиной ей надо покрыть голову из религиозных мотивов?

   Я сделала пару шагов в сторону кустов.

   – Сомневаюсь, что Ванда верующая, и православные, и католики не станут лишать себя жизни, это для них смертный грех.

   Никита показал рукой на кустарник.

   – Ванда, подписав письмо, зашла в эти заросли. Что ей там понадобилось?

   Я нашла ответ.

   – Комиссарова хотела разоблачиться. Знала, что за ней наблюдает через камеры молодой мужчина, и постеснялась скидывать у него на глазах одежду.

   Трофимов усмехнулся.

   – А потом спокойно вышла в белье? На Ванде была комбинация цвета хаки. Значит, стаскивать платье неудобно, а стоять в одной нижней рубашке – ничего?

   – Женщины не всегда действуют последовательно, – мягко возразила я. – И трудно ожидать взвешенного поведения от того, кто собрался расстаться с жизнью.

   – Ладно, – неожиданно кивнул Никита, – приму вашу версию. Теперь – внимание! Вместо того чтобы сигануть с середины обрыва, дамочка прыгает сбоку, у зарослей. Не самое удобное место.

   – Сомневаюсь, что Ванда в последний момент думала о комфорте, – вздохнула я. – Зачем мы здесь?

   Трофимов достал из недр инвалидной коляски небольшой полиэтиленовый пакет, пинцет и голубые резиновые перчатки.

   – Вы обычно такими приспособлениями пользуетесь, когда собираете улики?

   Я кивнула, и он продолжил:

   – Прошу вас пройти внутрь зарослей. Будьте осторожны, это пираканта. Слышали о ней?

   – Никогда, – призналась я.

   – Многолетний вечнозеленый кустарник с очень острыми шипами. Весной он покрыт кремовыми душистыми цветами, осенью красными, оранжевыми или желтыми ягодами, – пояснил Никита. – Тот, что растет здесь, особый сорт. В деревне живет чудак-человек Олег Борзов, по прозвищу Мичурин. Он постоянно экспериментирует с растениями и что-то сделал с пиракантой. У нее вместо и без того острых и длинных шипов отросли зубья, как у акулы. Они располагаются у корней кустарника, выше идут обычные колючки. Жена нашего Мичурина в свое время здорово поранила ногу о стебель монстра, которого вырастил муж, и приказала супругу уничтожить посадки. Но у Борзова рука не поднялась загубить свое детище, и он пересадил его сюда. За несколько лет пираканта сильно разрослась, так что будьте осторожны. Вам придется пройти до единственного дерева, растущего среди кустов, – березы. Если я не ошибаюсь, то, внимательно осмотрев ее ствол, вы, Татьяна Сергеева, обнаружите на нем небольшую потертость и зелено-желтые синтетические волокна. Снимите их аккуратно, поместите в пакет и возвращайтесь. Я бы и сам выполнил столь нехитрую процедуру, но коляске там не проехать. Надеюсь, вы не поранитесь. Хотя, думаю, раздвинув крайние ветви зарослей, обнаружите узкую тропинку.

   Я взяла все необходимое, натянула перчатки и пошла к кустам.

   – Татьяна Сергеева, а вы молодец! – крикнул мне вдогонку Никита. – Не стали хлопать крыльями и задавать праздные вопросы, типа зачем, почему, отчего.

   Я осторожно развела руками толстые ветви и сообщила:

   – Вы правы, здесь есть дорожка. Кто-то секатором срубил часть побегов, сделал свободный проход к березе.

   – Ага, так я и знал… – Трофимов потер руки. – Все совершают ошибки, не стоило прокладывать удобный путь к дереву. Шагайте, Татьяна Сергеева.

   Когда я минут через десять снова очутилась на полянке, Никита обрадовался.

   – Не ошибся? Там были волокна?

   Я потрясла пакетиком.

   – Я сняла несколько штук с коры. Они опоясывали ствол березы кольцом. Как вы догадались, что и где надо искать? Волокна, полагаю, от веревки?

   – Вы в армии служили? – вдруг задал нелепый вопрос Трофимов.

   – Да, – совершенно серьезно ответила я, – получила звание маршала за охрану склада со сгущенкой.

   Никита почесал переносицу.

   – Ага, я глупость сморозил. Сейчас объясню, почему, собственно, спросил. У военных есть на вооружении разные тросы. Последняя новинка – веревка из особого материала, толщиной менее вашего мизинца, но с ее помощью можно вытянуть из болота танк. Производится чудо-шнурок в США, и его оценили не только военные, но и рыбаки, охотники, туристы. Очень удобная штука. Наматывается на небольшую бобину, занимает мало места в рюкзаке. В России веревка тоже продается на рынках и в магазинах. Как понимаете, американский вариант стоит больших денег, а цена веревки китайского и турецкого производства копеечная. Естественно, копии уступают оригиналу по качеству, они менее прочны, но люди все равно их берут. Наш человек твердо уверен: сволочи-торговцы хотят его обмануть, поэтому ищет товар подешевле. То, что некачественный трос может, не выдержав нагрузки, лопнуть и послужить причиной травмы или даже смерти, не приходит излишне экономным людям в голову. Но даже отправившись в хороший магазин и купив за немалую сумму вроде бы «родной» штатовский вариант, вы не получаете гарантии, что купили качественное изделие, а не полную лажу, изготовленную незнамо из чего в каком-нибудь подвале на окраине Москвы. Я понятно объясняю, Татьяна Сергеева?

   – Предположим, экспертиза подтвердит, что волокна от веревки, – кивнула я. – И что?

   Трофимов показал пальцем на экран ноутбука.

   – Посмотрите, что происходит с пиракантой, когда Ванда, перекрестившись, шагает вниз.

   – Кусты на мгновение, буквально на секунду, зашевелились, – ответила я.

   – Почему?

   – Наверное, ветер дунул, – пожала я плечами. – Движение веток было кратковременным. Похоже, налетел порыв и стих.

   Трофимов остановил запись.

   – Вначале я подумал так же, как вы. Но потом обратил внимание на березу. Почему мощные побеги пираканты задергались, а тонкие веточки дерева даже не шелохнулись? Странно, да?

   – Необычно, – признала я. – Эти ветки должны были первыми среагировать на дуновение.

   – Вот-вот! – подхватил Никита. – Стал я обдумывать этот казус и все понял. Гляньте на подол комбинации Ванды. Вот она стоит на краю обрыва…

   Я прищурилась.

   – Ничего не вижу. Только полоску кружев цвета хаки, которой заканчивается комбинация.

   – И я не сразу заметил любопытную деталь, пришлось сильно увеличить картинку, – кивнул Трофимов. – Вот так… еще побольше… А теперь?

   – Оборка приподнимается, – пробормотала я, – потом резко падает. Очень быстрое, почти неуловимое движение, его невозможно увидеть при обычной трансляции.

   – Прекрасно, Татьяна Сергеева, – похвалил меня Никита. – Я могу включить покадровую разборку записи. И станет понятно, почему комбинация на долю секунды задралась. Да, забыл спросить! Что, защитный цвет женского белья теперь в моде? Я плохо разбираюсь в таких вещах. Вы сама какой предпочитаете?

   – Я тоже не могу считать себя фешн-девушкой, – улыбнулась я. – Как правило, цвет рубашечки зависит от цвета верхнего наряда. Под черный не надевают белое белье и наоборот. Сама я комбинации не люблю, ношу их исключительно с полупрозрачными нарядами. Длинные нижние рубашки, щедро украшенные кружевами и вышивкой обожали наши мамы и бабушки. Современные молодые женщины подобные не носят, предпочитают топы чуть ниже талии. Ванду в принципе можно считать представителем старшего поколения, вот она и не изменила своим привычкам. Что же касается цвета… Вероятно, ей нравился хаки.

   – Теперь смотрим раскадровку. Не пропустите самого главного, Татьяна! – велел Никита. – Вон там, на фоне кустов, что приподнимается? Сейчас я увеличу и приближу. Видите нечто длинное? Оно натягивается… хоп, чуть задирается комбинашка…

   – Вроде змея, – прошептала я. – Понять трудно, сливается с кустарником. Хотя нет, змея не могла висеть в воздухе и забраться под рубашку Ванды.

   – Ну, Татьяна Сергеева! – укоризненно сказал Никита. – Не ожидал от вас! Это же…

   – Веревка! – заорала я.

   – Дошло наконец. Вы, Татьяна Сергеева, случайно не состоите в родстве с жирафами?

   – Нет, среди моих предков были тугодумы коалы, – в тон ему ответила я. – Веревка! Ванда вовсе не собиралась заканчивать жизнь самоубийством!

   Трофимов пару раз хлопнул в ладоши.

   – Браво. Я подумал о том же: госпожа Комиссарова затеяла инсценировку. Пришла заранее на полянку, секатором проложила тропинку к березе, обвязала ее ствол чудо-веревкой и ушла.

   – Стоп! – скомандовала я. – Вы же должны были ее видеть.

   Трофимов кашлянул.

   – Камеры установлены, чтобы предотвратить смерть идиотов, желающих нырнуть с обрыва в реку. С поздней осени до конца марта они законсервированы, в этот период на полянку никто не ходит. Я активирую аппаратуру первого апреля, потому что знаю: тепло может наступить внезапно. Едва солнышко выглянет, люди потянутся на природу. Но в светлое время суток. По вечерам, даже летом, тут сыро, поэтому в двадцать три ноль-ноль наблюдение автоматически выключается. Я не делаю тайны из расписания, все знают, что поздним вечером и ночью поляна находится без присмотра, а в девять утра я снова на посту. Сажусь работать и одним глазом кошусь на экраны, которые лужайку демонстрируют.

   – Ясно, – выдохнула я. – Значит, Ванда провела подготовительные работы в темное время суток. А потом пришла сюда утром, села на пенек и подписала признание, заручившись вашим свидетельством. Затем нырнула в кусты, разделась до белья, привязала к себе веревку…

   – Вот почему Комиссарова встала не по центру, а впритык к зарослям пираканты, – перебил Никита. – Она не могла отойти дальше, ведь тогда стал бы виден трос. Веревка цвета хаки сливается с зеленой листвой кустарника, немного пожухлой после зимы. И понятен выбор цвета комбинации – он не должен контрастировать со шнуром. Еще уточнение. Просто вокруг талии тонкую прочную лонжу нельзя намотать, спрыгнешь – она врежется в тело и поранит. На Ванде был специальный пояс, к которому крепился трос. Ну, вроде тех, что используют для страховки циркачи. Я стал зрителем спектакля. Ванда прыгнула, остальное дело воображения. Ведь подразумевается, что человек, упав здесь в реку, тонет, погибает. Камера не видит падения тела, последнее, что фиксирует аппаратура, это край обрыва. Высота тут приличная, внизу омут, который мигом засасывает оказавшегося в воде человека, спастись невозможно… На это и был расчет. А на самом деле Комиссарова повисла в воздухе, и ее аккуратно опустили вниз на берег, ширина его в том месте сантиметров пятьдесят-шестьдесят.

   – У нее был сообщник! – ахнула я. – Он находился у березы, вокруг которой была обмотана веревка, и потихоньку стравливал ее. Вспомним цирк, именно так там и поступают. Если акробат падает с трапеции, стоящий на арене напарник начинает быстро работать с лонжей, пропущенной через ролик, и не дает артисту шлепнуться на пол. У Комиссаровой не было такого устройства, его роль сыграла береза. Ясно, почему сладкая парочка выбрала для мизансцены колючий кустарник – на его фоне не видно шнура, и единственное мощное дерево на полянке – та самая береза, других тут просто нет. Подельник аккуратно опустил Комиссарову на узкую полоску суши, Ванда расстегнула пояс, дернула веревку, сообщник отпустил тросик, и тот незаметно соскользнул вниз. Есть письмо, есть свидетель, видевший самоубийство, тело из Волчьей ямы никогда не достать. Полицейское расследование будет формальным. Финита ля комедиа. А «труп» ушел своими ногами. Вы в курсе, что Ванда много лет занималась альпинизмом и до сих пор посещает секцию скалолазания? Ей проделать вышеописанный трюк – как мне ноутбук включить.

   Он кивнул.

   Мы оба помолчали. Открытие оказалось не из приятных, его надо было «переварить». И вдруг я встрепенулась.

   – Кстати, неужели «труп ушел» в комбинации? – усмехнулась я.

   – М-да… – крякнул Трофимов. – Значит, где-то они спрятали одежду. Татьяна Сергеева, вам придется спуститься к Волчьей яме и изучить обстановку.

   – Не уверена, что мне этого страстно хочется, но альтернативы нет, – вздохнула я. И вдруг сообразила: – Платок! Вот почему она его повязала! Наконец-то нашлись ответы хоть на какие-то вопросы.

   – Расскажете? – спросил Никита. – Или отделаетесь стандартной фразой о необходимости сохранять тайну в интересах следствия?

   – Эту фразу следовало бы произнести, – согласилась я, – но ради вас я нарушу инструкцию, кратко передам суть дела. Накануне самоубийства Ванда приехала в гости к пожилой женщине, за которой давно ухаживала. Комиссарова сменила прическу, цвет волос и притащила своей подопечной гору продуктов, то есть, похоже, хотела обеспечить старушку харчами на длительное время. На что угодно готова спорить, Ванда предупредила ее о своем будущем отсутствии, соврала, будто едет в командировку или решила отдохнуть, попросила не волноваться, оставила ей денег. Платок при «самоубийстве» должен был скрыть новую стрижку. Сейчас Комиссарова где-то прячется. Москва огромный город, можно снять квартиру в густонаселенном доме возле крупного рынка, и тебя никто не найдет.

   – Зачем устраивать эту комедию? – справедливо спросил Трофимов.

   Вот тут я отвела глаза и промолчала.

   Думаю, госпожа Комиссарова кого-то покрывает, я не верю, что она отравила Ксению. Но домоправительница каким-то образом узнала про токсин (боюсь, мы никогда не выясним, каким путем к Ванде приплыла данная информация) и прибежала к нам, направив бригаду по следу преступника. А потом вдруг сама догадалась, кто загнал в гроб ее подругу, и испугалась. Потому что убийцей, судя по всему, оказался близкий и любимый ею человек. Но расследование уже стартовало, и просто так остановить его не представлялось возможным. И тем не менее сделать это было необходимо, иначе рано или поздно нанятые сыщики докопаются до истины. Ну а как притормозить следствие? Очень просто – признаться в том, что она сама лишила жизни Кауф и имитировать самоубийство.

   А теперь вопрос: кто так дорог Ванде? Ксения? Она умерла. Владимир? Маловероятно. Алина? Весьма и весьма сомнительно. Думаю, этот человек – Беатриса, которую няня качала в колыбели. Вспомним, что Комиссарова грудью встала на защиту Триси от Вани. Непонятно, чем ей не угодил парень, но ради разрыва их отношений она была явно готова на все.

   Я отступила на шаг от инвалидной коляски. Значит, Ксению травила дочь? Не всегда отношения между родителями и детьми базируются на любви, подчас в семейном огороде колосится ненависть. Иван умер на зоне. А Беатриса прекрасно знала: ее жених не мог совершить кражу, его подставили. Девушка решила отомстить и придумала, как извести мать. Почему гнев Триси обратился против Ксюши? Кауф была плохой матерью, она не интересовалась девочкой, не разговаривала с ней, не решала ее проблем, всегда оставалась равнодушна и холодна.

   Я невольно поежилась. Триси еще студентка, она творческий человек, в силу юного возраста крайне эмоциональна, и мне сложно представить ее в роли убийцы. Конечно, я не встречалась с Беатрисой и, вполне возможно, после личной беседы изменю мнение о ней, но пока, учитывая известную информацию, считаю, что она не способна на расчетливую жестокость.

   Мне встречались дети, которые убивали своих родителей, но большинство из них в припадке гнева толкали маму-папу с лестницы или швыряли ей-ему в голову какой-нибудь тяжелый предмет, попавшийся под руку. Недорослей на преступление толкает аффект. В случае же с Кауф мы имеем дело с медленным отравлением. Каково это, каждый день подливать матери яд, наблюдать, как она мучается, теряет зрение, координацию движений? Кем надо быть, чтобы так поступить? Неужели очень обиженная на мать Беатриса могла пойти на подобное?

   – О чем задумались, Татьяна Сергеева? – вклинился в мои размышления баритон Никиты.

   – О том, как спуститься к воде и не сломать себе шею, – соврала я.

   – Надо дойти до шоссе, затем свернуть налево.

   Трофимов, продолжая говорить, нажал на кнопку, и кресло медленно покатилось вперед.

   – Шагайте за мной, Татьяна Сергеева. Ванда ловко выполнила акробатический этюд с веревкой, а ведь отрепетировать трюк не могла. Представляете, как трудно сохранять хладнокровие, шагая вниз с обрыва? Не говоря уж о том, что нужны физическая сила, хорошая координация движений, отсутствие страха высоты. Не всякий молодой человек отважится на подобное, Комиссарова же дама, что называется, в возрасте. Вот вы, Татьяна, отважились бы шагнуть в пропасть?

   – Сложный вопрос. Смотря ради чего. Или, вернее, ради кого. К тому же, повторяю, Ванда спортсменка, имеет разряды по альпинизму и скалолазанию, совершила не одно восхождение в горы. И до сих пор она два раза в неделю ездила на специальный полигон, тренировалась. Я, кстати, сразу обратила внимание, что у нее фигура, как у молодой – крепкая, подтянутая, руки сильные, мускулистые. Выбирая способ «самоубийства», Комиссарова учла свои навыки.

   – Женщина-паук с железным характером… – пробормотал Трофимов и резво покатил вперед.

   Минут через пятнадцать он остановился у большой груды камней возле подножия холма и пояснил:

   – Дальше мне не проехать. Лезьте через валуны, поверните направо и по узкой тропке спускайтесь к реке. Только осторожно – там легко упасть и больно пораниться, вокруг острые камни. Ого! Обратите внимание – следы от шин. Здесь стояла малолитражка. Если снять отпечаток, будет улика. Зовите эксперта.

   – Неподалеку шоссе, – напомнила я, – кто-то мог просто припарковаться здесь. Отчего вы решили, что автомобиль ожидал Ванду?

   Никита побарабанил пальцами по колену.

   – Сюда никто не ездит. Местные в курсе, что ответвление от дороги приведет к груде камней. Да, деревенские жители и обитатели коттеджного поселка знают, что, преодолев препятствие, очутишься на крохотной полоске земли, обрамляющей Волчью яму. Но за фигом, простите, туда переть? Что за удовольствие лезть через валуны, рискуя сломать руки-ноги? Омут – гиблое место, его обходят стороной и взрослые, и дети, и даже подростки. А люди, которые просто едут мимо и сворачивают в надежде обнаружить тихий уголок для стоянки, увидев нагромождение камней, быстро ретируются. Авто ожидало «самоубийцу». Спиной чую.

   Я не смогла скрыть улыбку.

   – Что смешного я сказал? – не понял Трофимов.

   – Сначала проглоти кусок, а потом уж затевай беседу, – не упустила возможности сделать ему замечание Лиза, выходя из столовой.

   – Правильно! – закричала из кухни Лора. – А то подавишься.

   Жданов сделал глотательное движение и поперхнулся.

   – Мы тут услышали от него кучу интересного, – приплясывая на одном месте, сообщила Кочергина.

   – Я сам буду рассказывать, – обиделся Жданов, справившись с кашлем. И зачастил: – Морша маленький городок, там все друг друга знают. Об Элеоноре, бабушке Ивана, ходит туча сплетен.

   – Давайте сядем, – остановила я оперативника, – рабочие вопросы лучше обсуждать не на ходу.

   Едва мы устроились вокруг стола, Денис начал говорить более спокойно и обстоятельно.

   – Морша невелика, в городе одна гостиница, которой владеет Нина Федоровна Зилова, жена главврача местной больницы. Представляете, сколько всего увлекательного наболтала мне дама?

   Узнав, что по Морше разгуливает парень из Москвы, настойчиво расспрашивающий об Элеоноре Карнауховой, Нина Федоровна подстерегла Дэна, который остановился, естественно, в ее отеле, в холле и пригласила к себе на чай. И, разливая напиток по чашкам, стала аккуратно прощупывать, зачем Жданов решил посетить сей богом забытый уголок.

   Поскольку Элеонора Карнаухова отбыла на Кипр, Денис решил, что особенно шифроваться не стоит, и показал любопытной мадам подлинное рабочее удостоверение.

   Нина Федоровна, никогда ничего не слышавшая об особой бригаде, пришла в детский восторг.

   – Полиция! Из столицы! Ну наконец-то! Давно пора!

   И не успел Дэн моргнуть, как на его голову вылился водопад сведений.

   У Элеоноры Карнауховой была непутевая дочь Наталья. Девушка пила, курила, гуляла со всеми подряд и вышла замуж за Сергея, шофера, который гонял фуры. Зять Карнауховой попался отвратительный. К бутылке он, правда, не прикладывался, зато часто распускал руки, поколачивал и супругу, и тещу.

   Если честно, то Наталье доставалось за дело. Ну какому мужчине понравится баба, которая шляется по танцулькам, наливается дешевой бормотухой и может зарулить в темный уголок с каким-нибудь парнем. А вот Элеонора была женщиной положительной и скромной, к тому же уважаемой учительницей, любимой детьми и их родителями. Старшую Карнаухову, тщательно запудривавшую синяки, жалели, а про младшую жители Морши в один голос твердили:

   – Так ей и надо.

   В конце концов Элеоноре надоело мучиться, и она подалась в Москву. Причем уехала незаметно, ни с кем не попрощалась, с работы не уволилась. Когда она не явилась в понедельник на занятия, коллеги встревожились, ведь преподавательница была до идиотизма ответственной. Директриса местной школы разволновалась, поспешила к ней домой, но нашла там пьяную Наталью и злого Сергея. Последний заорал:

   – Тещу мою пришли искать? Так отвалила она. Куда, не знаю. Вещи свои забрала, чемодана большого нет. И все деньги с собой прихватила, оставила нас без копейки. Чтоб ей сдохнуть!

   Какое-то время от Норы не было ни слуху ни духу. А потом исчезли и Сергей с Наташей. Квартира стояла запертой, и соседи ломали голову, куда подевались хозяева. Одни уверяли, что Элеонора хорошо устроилась в большом городе и теперь забрала к себе дочь с зятем. Другие утверждали, будто старшая Карнаухова удачно вышла замуж. Третьи не соглашались и твердили: «Померла она давно, убил Сергей ее, всем наврал, что она из Морши сбежала. Надо их дачный участок перекопать, там он свою тещу похоронил».

   Не выдержав пересудов и неизвестности, директор школы насела на местное полицейское начальство, и оно сделало необходимые запросы. Любопытные жители Морши наконец-то узнали правду. Карнаухова жива-здорова, временно зарегистрирована в Москве.

   Народ прикусил языки, о сбежавшей учительнице стали потихоньку забывать. Но вдруг пожар досужей болтовни вспыхнул с новой силой – потому что Нора вернулась. Да не одна, а с крохотным мальчиком, которому не было еще и года от роду.

   Не успела Карнаухова распаковать вещи, как к ней потянулись сгорающие от любопытства местные бабы. Нора не стала запираться, честно ответила на все вопросы.

   В Москву она удрала после очередной драки, затеянной Сергеем. Уехала в никуда, не имея в столице друзей, а в кошельке большого количества денег. Но, видно, Господь не оставляет добрых людей в беде, и в вагоне Элеонора познакомилась с женщиной, которая служила домработницей в обеспеченной семье. Та гостеприимно предложила попутчице временно остановиться у нее и даже пристроила на работу горничной к приличным людям. Карнаухова была счастлива, но потом стала скучать по Наташе. Ведь хоть и непутевая, а все же единственная дочь.

   Профессор, у которого Элеонора состояла в услужении, оказался сострадательным человеком. Он велел прислуге вызвать родственников в Москву и сразу отправил Наташу в лечебницу, где ее сумели излечить от алкоголизма. Сергея же одинокий ученый взял к себе водителем.

   Вскоре дочь забеременела, и зятя словно подменили – Сережа чуть ли не на руках носил супругу и тещу. А профессор платил Карнауховой большие деньги. В положенное время на свет появился любимый внучок Ванечка. То есть жизнь пошла такая, что только радуйся.

   Все хорошее закончилось так же внезапно, как и началось. Профессор затеял строить дачу и стал регулярно ездить на свой участок, проверять, как трудятся рабочие. За рулем всегда сидел Сергей. В тот роковой день шофер попросил у хозяина разрешения подвезти Наташу, которой нужно было посетить врача. Профессор не стал возражать, и троица уехала. Элеонора осталась с мальчиком.

   Домой ни ученый, ни молодая пара не вернулись, они попали по дороге в аварию и погибли на месте. Нора усыновила внука и вернулась на родину.

   Иван рос тихим, легко поддавался воспитанию, что в корне отличало его от беспутной мамочки. Учился он на одни пятерки, прекрасно рисовал, не связывался ни с какими компаниями, а лет в двенадцать стал самостоятельно ездить на электричке в районный город, где занимался в центре развития творческих способностей детей. Ваня не пил, не курил, не ругался матом, не заглядывал на местную дискотеку, не бегал за девчонками, не дружил ни с одногодками, ни с ребятами постарше. С бабушкой он не конфликтовал, помогал ей по хозяйству и все свободное время проводил в художественной школе. Взрослые постоянно ставили Ивана своим отпрыскам в пример, что, как понимаете, не способствовало укреплению его авторитета в детском коллективе. Но Ване было все равно, что о нем думают одноклассники.

   Несмотря на отсутствие в семье мужчины-добытчика, бабушка и внук жили припеваючи. Элеонора больше не сажала овощи, не закатывала по осени неисчислимое количество банок, а раз в месяц ездила в райцентр и привозила оттуда две туго набитые сумки на колесах. В Морше Карнаухова почему-то ничего не покупала. Ваня был прилично одет, сама Нора ходила в добротном пальто. И местные кумушки живо сообразили: денежки у соседки водятся.

   По городку снова зазмеились слухи. Всех волновал вопрос, на какие средства безбедно существуют Карнауховы. Богатство ведь не скроешь! Откуда у Ивана новая зимняя куртка, джинсы и свитер? И обучение в художественной школе вовсе не бесплатное. В квартире у Норы красиво, сделан ремонт, висят хрустальные люстры, окна зашторены шелковыми занавесками, на полу ковры. Каждое лето Ваня и Элеонора исчезали недели на три и возвращались загорелыми дочерна.

   – Ездили к моей подружке, – всякий раз поясняла Карнаухова, когда местные бабы принимались нахваливать ее внешность, – на Украину – в море купались. Условия не ахти, жили в сарайчике, зато на солнышке погрелись и фруктов наелись.

   Когда она уходила, кумушки многозначительно переглядывались. Все знают, крымский загар не яркий, золотистый, а Нора с Ваней прямо негры. Нет, Карнаухова врет, она возила мальчика куда-то за границу, в Турцию или Египет.

   Так откуда у пенсионерки средства? Ответа на этот вопрос никто из сплетников не знал. А предположения строились разные, от самого примитивного – Карнаухова получила от дальнего родственника наследство, до фантастического – Нора, несмотря на солидный возраст, родила Ивана от очень богатого человека и теперь живет за счет отца мальчика, то есть она не бабушка, а мать ребенка.

   Иван окончил школу с золотой медалью, отправился в Москву и поступил в столичный институт. Никто из окружающих не поразился такому развитию событий, всем было понятно, что талантливый юноша не останется в Морше, захочет сделать карьеру в столице. Ошеломила местную тусовку новость, рассказанная спустя полтора года всему городку женой местного полицейского начальника: Иван осужден за воровство и отправлен на зону.

   Не успели моршанцы переварить это известие, как к ним прилетела новое, Ваня умер, Элеонора уехала в столицу забирать тело.

   Бабушка привезла не гроб, а урну с прахом, которую захоронила на местном погосте. Вопреки ожиданиям, она не выла в голос, была молчалива, но не казалась убитой горем.

   Через неделю после погребальной церемонии Карнаухова заперла квартиру и испарилась, ни с кем не попрощавшись. О том, что она приобрела дом на Кипре, стало известно все от той же супруги полицейского, которая, не находя себе места от любопытства, заставила мужа использовать служебное положение и все-таки выяснить, куда подевалась Нора.

   Денис умолк. Выдержав небольшую паузу, он торжествующе заговорил снова:

   – И пока тебя тут не было, я узнал…

   – Это я узнал, – перебил Жданова Роберт. – Да, Татьяна, мне удалось нарыть, что Наталья Карнаухова и ее муж Сергей Водопьянов никогда не регистрировались в Москве. Но погибли в столице в… одном ночном клубе. Никакого ДТП. Есть полицейский отчет, и в нем указано, что Наталья Карнаухова в состоянии алкогольного опьянения начала приставать к некоему Георгию Морозову. Эти ее действия очень не понравились его супруге, Алевтине. Женщины принялись таскать друг друга за волосы, подоспевший Сергей тоже стал размахивать кулаками, вмешались приятели Георгия…

   – Ясно, – вздохнула я, – в результате два трупа.

   – Четыре, – уточнил Троянов. – Погибли Наталья с Сергеем и Морозовы. Но вот самый интригующий момент. В первый раз, ища сведения о Ване, я не копал вглубь, а сейчас порылся и понимаю: свидетельство о рождении у него скорей всего фальшивое. У Натальи Карнауховой никогда не рождался сын Иван.

   – Откуда же у Норы взялся малыш? – удивилась я. – Сомневаюсь, что она сама произвела на свет ребенка, возраст у дамы был уже солидный.

   Роберт с нежностью посмотрел на скопище своих ноутбуков и продолжил.

   – Элеонора Карнаухова зарегистрировалась в Москве в Назарином переулке, в квартире, принадлежавшей профессору Сергею Николаевичу Благоеву.

   – Хоть крупица правды выяснилась, – обрадовалась я, – Нора действительно нанялась на работу к ученому. Кстати, почему мне его фамилия кажется знакомой?

   И тут подала голос Лиза.

   – Потому что я ее несколько раз называла, когда рассказывала о ректоре и декане Альберте Яковлевиче Ванюшине, который был заподозрен в краже раритетов из фондов провинциальных музеев. Вспомни историю с золотой чашкой, принесенной Иваном в скупку.

   – Точно! – воскликнула я. – Благоев был заместителем Алика. Элеонора служила у Сергея Николаевича? Хочется воскликнуть: «Как тесен мир! Вот занятная случайность!» Но что-то мне подсказывает: в нашем деле никаких случайностей нет.

   – Я тоже напрягся, когда увидел адрес, – повысил голос Роберт. – Назарин переулок? Так, так… Минуты хватило, чтобы сообразить, отчего он мне знаком, – в том доме, в коммунальной квартире, жили Олимпиада и Марфа Вировы.

   – Постой-ка, – заморгала я, – ведь делила с ними жилплощадь Ванда.

   – Верно, – подтвердил компьютерщик. – Благоев со своей прислугой Элеонорой, мать с дочерью Вировы и Ванда Комиссарова некогда проживали по соседству. Но это еще не все.

   – В шляпе есть другие кролики? Вытаскивай их! – велела я.

   Троянов откашлялся.

   – Дом в Назарином переулке ведомственный, его возвели для преподавателей трех вузов, в том числе и для тех, кто работал в институте, который возглавлял Альберт Ванюшин. У ректора там была трехкомнатная квартира на пятом этаже, а его заместитель Благоев жил в соседней. Первый устроился по-царски один на просторной жилплощади, второму недурно жилось в четырехкомнатных апартаментах. Правда, в отличие от ректора у зама была семья – супруга и дочь Ксения. Девочка вообще-то ребенок его жены от первого брака, но профессор воспитывал малышку с малолетства и относился к ней как к родной. Понятно?

   Я кивнула, обронив:

   – Продолжай.

   Роберт с недоумением воззрился на меня.

   – Ты сообразила?

   – Пока ничего особенного не вижу, – пожала я плечами. – Имею в виду семью Благоева. Не нужно считать всех мужчин бессердечными существами, не способными на истинную любовь одноклеточными организмами. Сергей Николаевич оказался хорошим человеком, полюбившим чужого ребенка.

   Троянов как-то странно посмотрел на меня.

   – Ну, если тебе ничего не показалось странным, то я продолжу… Дом в Назарином переулке, как я уже говорил, предназначался для преподавательского состава разных институтов, но пять квартир в нем отдали обычным очередникам. Из них две трешки превратились в коммуналки. Давайте обратим внимание на третий подъезд. На каждом этаже, кроме первого, где располагалась булочная, было всего две квартиры: «трешка» и «четверка». Поднявшись по лестнице, мы оказываемся на втором этаже. Одни апартаменты заперты, их хозяйка уехала преподавать русский язык в школу при советском посольстве в какой-то далекой стране. В других расположился врач-терапевт Виктор Маркович Дворкин с женой Ангелиной, доцентом вуза, где правит Ванюшин. На третьем этаже обе квартиры отданы профессору Аде Марковне Баух с ее многочисленным семейством. У дамы три дочери, сын, куча внуков. Дети Баух сплошь кандидаты наук, сама она как раз защитила докторскую, поэтому шумному клану удалось получить аж две квартиры. Но никто из них в городе постоянно не проживал, члены семьи Баух весь год проводили на благоустроенной даче в ближнем Подмосковье. На четвертом этаже в коммунальной трешке прописаны Олимпиада Вирова с дочкой Марфой и Ванда Комиссарова. Рядом с ними в четырех комнатах уютно устроились Резниковы. Глава семьи, Борис Владимирович, второй заместитель ректора Ванюшина. Благоев отвечает за научную работу в вузе, а Резников за учебную. Жена последнего, Елена Михайловна, известный гинеколог, преподает в медицинском вузе, а заодно является главврачом одного из московских роддомов. У них двое детей, Володя и Алина.

   – С ума сойти! – выдохнула я. – Они все знакомы сто лет!

   – Ну да, – согласился Роберт. – Итак, слушайте дальше. Годы идут, дети подрастают, взрослые умирают. Первой в лучший мир отправилась мать Ксении, супруга Сергея Николаевича. А сама девушка, достигнув совершеннолетия, вышла замуж за этнического немца Генриха Кауфа…

   Я подскочила на стуле.

   – Что? Ксения Кауф падчерица Благоева?

   – Мы думали, ты уже давно сообразила, что куда. Роб же, рассказывая про женитьбу Благоева на женщине с дочкой от первого брака, спросил, все ли понятно, и ты кивнула.

   – Насколько мне известно, девичья фамилия композиторши Горбатова, отчество Львовна. Каким образом можно было сопоставить ее с Сергеем Николаевичем? – возмутилась я. – Имя Ксения не столь уж редкое. Если профессор удочерил девочку, почему она не стала Благоевой и Сергеевной по отчеству?

   Роберт взял со стола бутылку воды и протянул мне. Я отвернула пробку и начала пить минералку прямо из горлышка, а Троянов тем временем давал пояснения.

   – Заместитель ректора долгое время не оформлял никаких бумаг на падчерицу. Официальное опекунство над Ксенией он взял, когда скончалась ее мать, в противном случае подростка могли отправить в детдом. Подчеркну, это было именно опекунство, оно не подразумевает смену метрики.

   Я поставила почти пустую бутылку на стол.

   – Если есть еще какие-нибудь сногсшибательные новости, выкладывайте их сразу.

   – С мужем Ксения прожила чуть больше года, – забубнил Роберт. – В браке появилась дочь Беатриса. Едва девочка родилась, кстати, ее принимала соседка, Елена Михайловна, жена Резникова, молодая пара распалась. И куда делся Генрих, неизвестно. Вероятно, Ванда сообщила нам правду, Кауф уехал в Германию. В те годы этнических немцев из бывшего СССР активно зазывали на историческую родину, им выдавали хорошие подъемные, устраивали на работу. Но я пока сего господина нигде не обнаружил, ни в России, ни в Германии. Конечно, он мог перебраться во Францию, США, Австралию, еще куда-нибудь. Единственное, что сообщу точно: в базе Интерпола Генриха Кауфа нет, законов он не нарушал.

   – Ни одному слову Ванды верить нельзя, – остановила я Троянова. – Комиссарова наплела нам массу небылиц. Рассказала историю о доброй учительнице Ксении Львовне, которая помогла нищей провинциалке, взяв ее к себе в квартиру няней для маленькой дочки. Спела о любви, вспыхнувшей у Резникова и Кауф, когда гениальная композиторша подарила его сестре, певице Алине песню… Но все это горы лжи.

   – Зачем вообще Ванда явилась к нам со своей охотничьей историей? Чего она добивалась? – спросил Денис.

   – Хороший вопрос, – одобрила Елизавета. – Пока на него есть лишь один ответ: по завещанию Ксении все ее пресловутое богатство делится поровну между членами семьи и доктором Дворкиным. Чтобы получить побольше, Комиссарова сначала отравила Кауф, а потом решила свалить вину на Владимира. И пришла сюда со своими байками, чтобы навести на Резникова подозрение.

   – А на следующий день раскаялась и прыгнула в Волчью яму? – хмыкнула я. – Теперь послушайте, что разузнала я.

   И я подробно передала, как безуспешно попыталась поговорить с Олимпиадой Сергеевной, детально изложила свой разговор с консьержкой Тамарой Николаевной. А историю с веревкой оставила, так сказать, на десерт.

   Роберт по мере поступления информации хмурился, а потом стал стучать пальцами по клавиатуре одного из ноутбуков.

   – Вау! Ванда жива! – опешил Денис. – Вот почему она повязала косынку – собираясь броситься в омут, прятала новую прическу. Не хотела, чтобы мы, просматривая запись, удивились: «А какого черта самоубийца накануне рокового шага сгоняла в парикмахерскую и навела красоту?»

   – Это в твоей практике первый суицид? – спросила оперативника Лиза.

   – Нет, конечно, – слишком резво возразил Жданов. – Когда я служил в полиции, меня часто вызывали к тем, кто с последнего этажа вниз прыгнул.

   Роберт оторвался от экрана, кинул на меня быстрый взгляд и снова уткнулся в монитор.

   – Женщины редко решаются стать «парашютистом», – заявила Кочергина. – По статистике, они чаще всего пьют большие дозы снотворного. Они боятся боли, а главное – хотят даже после кончины хорошо выглядеть.

   – Жаль, не знают, как выглядит труп того, кто наелся снотворного, – раздалось вдруг с порога.

   Мы все обернулись У двери стоял мужчина лет пятидесяти в джинсах и бежевом свитере.

   – Простите за вмешательство в разговор… Я ваш эксперт, моя фамилия Борцов, – представился он.

   – Здравствуйте, Глеб Валерьянович, – вдруг сказал Троянов.

   – Привет, Роб, – расплылся в улыбке вновь прибывший.

   Я, успев разозлиться на Лору, которая впустила в офис нового работника и не предупредила меня, постаралась быть приветливой.

   – Добрый день! Очень рады вас видеть. Давайте познакомимся.

   Глеб Валерьянович поднял руки.

   – Нет, нет, не прерывайте совещания, церемонии лучше оставить на потом. Извините, что влез со своим замечанием. Пойду, с вашего позволения, осмотрюсь в лаборатории, изучу, так сказать, пейзаж. Вы не против, Татьяна?

   – Разумеется, нет, – кивнула я. – Надеюсь, вам все понравится.

   – Мне уже тут все нравится, – отрапортовал Борцов и исчез в коридоре.

   – Вы знаете, кто это? – почему-то шепотом осведомился Троянов.

   – Ты спал? – хихикнула Лиза. – Человек же представился, это наш эксперт по фамилии Борцов.

   Роберт повернулся ко мне.

   – Лиза и Денис в системе новенькие, но ты-то старый боевой конь, неужели не слышала про Глеба Валерьяновича?

   – Нет, – призналась я, растерявшись и даже не среагировала на слово «конь».

   Компьютерщик закатил глаза.

   – Он – гений! Легенда управления, лучший из лучших! Долго работал с Олегом Назаровым, а я какое-то время состоял при Олеге, тогда и познакомился с Борцовым. Ума не приложу, как его уговорили перейти сюда. Борцова с Назаровым связывает многолетняя дружба. Нам круто повезло, вы даже не понимаете, какое счастье привалило. От Глеба Валерьяновича ничего не скроется… он… он… Он Пушкин экспертизы! Ну, в общем, у меня нет слов. Ладно, давайте продолжим. О чем мы говорили?

   – О женщинах, которые решаются на суицид, – напомнила Лиза. – Так вот, они часто, перед тем как наложить на себя руки, скажем, выпить отраву, делают макияж и причесываются. Дэн неправ, меня бы новая стрижка Ванды перед смертью не поразила.

   – Вернемся к Кауф и остальным, – остановила я Елизавету. – Роберт, ты можешь рассказать, что происходило в Назарином переулке после того, как Генрих развелся с Ксенией?

   – Сначала, судя по документам, у пары Кауф родилась дочь Беатриса, – повторил Троянов. – Потом семейная жизнь супругов дала трещину, они разбежались. Спустя пару месяцев после этого Ванда убила Марфу. Комиссаровой дали минимальный срок, у нее был прекрасный адвокат. А затем зэчку за примерное поведение условно-досрочно освободили.

   – И она вернулась в свою комнату, под бок к Олимпиаде, матери убитой ею девушки? – поежилась Лиза.

   – Нет, – покачал головой Роберт, – Ванда прописалась у Кауф, которой отчим к тому времени купил просторную квартиру, и некоторое время они жили втроем, Комиссарова в самом деле была няней маленькой Триси, дочки своей благодетельницы. Затем умерла Елена Михайловна, мать Владимира и Алины. Вскоре Владимир Резников и Ксения стали мужем и женой и с той поры жили вместе. Я вот подметил одну деталь, хотя, может, она и не существенная…

   – Не тяни кота за бантик, – хихикнул Денис.

   Троянов продолжил:

   – Сергей Николаевич Благоев скончался в начале нулевых, до самой смерти он работал в институте. После ухода Альберта Яковлевича с поста ректора он возглавил учебное заведение и руководил им не один год. Теперь о падчерице ученого. Ксения, едва окончив школу, вышла замуж за Кауфа, потом с ним развелась и работала в музыкальной школе завхозом.

   – Кем? – поразилась я. – Ты ничего не перепутал? Маловероятно, что подопечная профессора Благоева, фактически приемная дочь, занимала столь непрестижную должность.

   – Озвучиваю информацию из документов, – пожал плечами компьютерщик, – Кауф была оформлена именно на эту ставку. Являлась ли она на самом деле заведующей хозяйственной частью школы, или просто числилась оной, не знаю. Но нашел сведения о том, что Ксюша в детстве обучалась как раз в этом заведении игре на гитаре.

   – У нее все-таки было музыкальное образование! – обрадовалась я.

   Роберт откинулся на спинку кресла.

   – Слушайте дальше. После кончины отчима Кауф начинает строительство загородного дома, и тогда же регистрируются авторские права на три ее песни. Но удивительные изменения происходят вскоре после смерти Благоева не только в жизни Ксении. Например, Владимир Резников, обладатель диплома юриста, стихийно превращается в тусовщика. И я наконец установил, где лежит сейчас его трудовая книжка. Доктор Дворкин тоже, кстати, спустя несколько месяцев после похорон Сергея Николаевича покупает клинику, становится не только владельцем медицинского заведения, но и его главврачом. Так вот там наш светский лев и оформлен специалистом юротдела. Но готов спорить на правую руку, Резников никогда не показывается в больнице. А Алина, имевшая при жизни профессора статус домохозяйки, организовала группу и начала давать концерты.

   – Выглядит это так, словно они ждали ухода Благоева на тот свет, – вздохнула я. – Прямо как младшие школьники, учитель которых неожиданно покинул класс. Сидели ребятки тихо-тихо, а как только педагог скрылся за дверью, принялись скакать по партам.

   – Куда подевалась Элеонора? – вспомнил Денис.

   – Карнаухова была официально зарегистрирована в Москве на площади Сергея Николаевича, – ответил Троянов. – Судя по отметке, она покинула столицу вскоре после рождения Беатрисы. Отправилась назад в Моршу.

   Я посмотрела на Лизу.

   – Странно увольнять прислугу, если в доме появилась новорожденная. С маленьким ребенком гора хлопот.

   – Небось Сергей Николаевич нанял профессиональную няню, – предположила Кочергина. – Но та была москвичкой, ее не прописывали, поэтому ничего о женщине мы не узнаем.

   – Вопрос дня, – поднял руку Жданов. – Откуда взялся Иван? Наташа, дочь Норы, не рожала детей.

   Повисло молчание, которое нарушила я.

   – Понятия не имею. Но ясно одно: именно появление на свет мальчика сподвигло Элеонору бросить работу. Она-то появилась в Морше с младенцем.

   Елизавета заморгала.

   – Опустим пока неясность с происхождением ребенка, но, по-моему, глупо, имея его на руках, покидать столицу, где хорошо развита сеть детских учреждений. Навряд ли в маленькой, богом забытой Морше есть школы с углубленным изучением иностранных языков, квалифицированные педиатры, прекрасные спортивные секции. Если Элеонора хотела мальчику добра, ей следовало остаться в Москве.

   – Где? – перебил ее Денис. – Карнаухова домработница, ютилась на жилплощади хозяина. Кто бы ей разрешил держать в квартире младенца? Да еще и Ксения родила девочку. Наверное, Элеонора не хотела уезжать, но ее Сергей Николаевич выгнал. Кстати, мне кажется, верен один из моршанских слухов – она сама и является матерью Вани.

   Я пожала плечами.

   – Ладно, допустим. Бывает в жизни всякое. Однако беременность длится девять месяцев, в последние четыре живот хорошо виден. Хозяин мог сразу сказать: «Элеонора, мне горничная в интересном положении не нужна. Вот вам зарплата, а вот порог. Адью, дорогая».

   – Ну… Благоев ведь интеллигентный человек, доктор наук, профессор, – зачастила Лиза, – у Сергея Николаевича язык не повернулся бы произнести нечто подобное. Он пожалел Элеонору.

   – А потом разжалел и вытолкал вон с крошечным ребенком? – прищурился Денис.

   – Глагола «разжалеть» не существует, – надулась Кочергина.

   – Фиг бы с ним, – отмахнулся Жданов, – важна суть. С брюхом оставил, с ребеночком выпер. Не логично.

   – Очень даже логично, – ринулась в бой Елизавета, – пока дитя в утробе, оно тихое, а как на свет вылезет, туши свечи.

   – Можно я с вами посижу? – спросили с порога.

   Я повернула голову.

   – Конечно, Глеб Валерьянович, устраивайтесь. Боюсь, вы не поймете, о чем мы говорим, очень запутанное дело.

   – Надо мне постепенно в работу включаться, – сказал Борцов. – Можно какие-нибудь материалы посмотреть?

   Роберт показал на один ноутбук.

   – Присаживайтесь рядом со мной. С экрана читаете?

   Лиза продолжила приводить свои аргументы, слегка повысив голос:

   – Мужчины не переносят детский крик. А в квартире профессора появилось сразу двое малышей. Воспитанности Благоева хватило на несколько месяцев, потом ему надоело по десять раз за ночь просыпаться от воплей новорожденных, и он избавился от одного.

   – Что ж, такое возможно, – согласилась я. – Но давайте не будем обсуждать сказочные теории. Элеонора не могла в своем возрасте забеременеть.

   – Почему? Сейчас и в шестьдесят рожают, – уперся Денис, – есть всякие методики. Правда, Глеб Валерьянович?

   – Да, – кивнул Борцов, – современная медицина предоставляет большие возможности. Хотя я не уверен, что следует производить ребенка на свет на пороге пенсии. Мало ведь выносить дитя и родить, его нужно выкормить, выучить, поставить на ноги. Отпрыску десять лет, а матери семьдесят? Дай бог ей дожить до восьмидесяти… А если смерть придет раньше, кто позаботится о ребенке? Природа не зря жестко ограничила репродуктивный возраст человека. И после сорока лет возрастает риск появления на свет младенца с отклонениями. Да, в наше время можно забеременеть и после наступления климакса, но здоровья это женщине не прибавит. Мощные гормоны, а без них не обойтись, небезопасны для организма. Насколько я понимаю, вы сейчас ведете речь о событиях более чем двадцатилетней давности?

   Я кивнула.

   – Ну, тогда еще не решались на подобные эксперименты. Даже женщин в возрасте тридцати пяти лет, собиравшихся произвести на свет ребенка, называли старородящими, – продолжал Борцов. – Да и в наши дни не всякий медцентр согласится наблюдать рискованную беременность, и, что еще важнее, совсем не каждый гинеколог обладает квалификацией для такой работы.

   – Но это возможно! – обрадовался Денис. – И из всякого правила существуют исключения. Я слышал, что у некоторых женщин климакс вообще не наступает. Кстати, когда он приходит?

   – Отсутствие менопаузы крайне редкая патология, но встречается, – ответил Глеб Валерьянович, – я лично с ней не сталкивался, но в научной литературе описаны такие случаи. И точно назвать время наступления климакса сложно. У всех по-разному, обычно где-то после пятидесяти.

   – Тогда что мы обсуждаем? – засмеялся Денис. – Элеонора была моложе, когда служила у Сергея Николаевича, ей для того, чтобы забеременеть от хозяина, не требовалось предварительно бегать по докторам. Раз, два и готово. А чего вы на меня уставились?

   – Хочется рассмотреть человека, способного сморозить инфернальную чушь, – засмеялась Лиза.

   – Барин и горничная очень расхожая ситуация, – не сдавался Денис. – Любовница надоела Благоеву, и он отправил ее назад в Моршу, но, будучи честным человеком, содержал бабу и своего сына. Гениально я придумал, правда? Вот откуда у нас взялся Ваня. Раз, два, три… елочка, гори!

   – Полагаешь, Новый год к нам мчится? – ухмыльнулся Роберт.

   – Нет, просто присказка такая. Ну я же молодец, ребята! – радовался Жданов.

   – Нет, ты болван, – вспыхнула Лиза.

   Троянов закатил глаза и начал о чем-то шептаться с Борцовым. Елизавета с Денисом стали спорить и размахивать руками. Я пошла на кухню. С радостью отметила, что там никого нет, включила чайник и прижалась лбом к стеклу окна.

   Ох, как трудно быть начальником! Если мы не разберемся в деле, все скажут: Сергеева завалила расследование. Шишки достанутся мне. И бесполезно будет объяснять разозленному Ивану Никифоровичу, что бригада еще не сформировалась, коллектив пока не спаялся…

   В кармане затрезвонил мобильный, я вытащила телефон.

   – Как дела, Татьяна Сергеева? – спросил Трофимов.

   – Прекрасно, – коротко ответила я.

   Но Никита не удовлетворился услышанным.

   – Все хорошо?

   – Да.

   – Правда?

   – Да.

   – А вот мне кажется иначе.

   – Ошибаетесь.

   – Татьяна Сергеева, вы уверены, что не нуждаетесь в помощи?

   – Нет.

   – А вот мне кажется иначе, – повторил он. – Голос у вас невеселый, не бодрый. Грустный.

   – Я прекрасно себя чувствую.

   – А вот мне кажется иначе, – прозвучала знакомая фраза.

   Я попыталась проглотить колючий комок в горле и ощутила пощипывание в носу.

   – Татьяна Сергеева, вы где? – забеспокоился Никита.

   – Здесь, – проговорила я, стараясь не разрыдаться. – Извините, нет времени на болтовню. Начальник вызывает.

   – Вы же сами босс, – хмыкнул Трофимов.

   – Есть люди повыше меня, – сдавленно пробормотала я.

   – Что-то подсказывает мне: у вас неприятности, Татьяна Сергеева. Могу ли я…

   – До свидания, – спешно попрощалась я и быстро сунула мобильный на место.

   Но через пару секунд стала жалеть о своем поведении. Надо было удержаться от истерики и спокойно поговорить с Трофимовым. Хотя я не заорала, не затопала ногами, не зарыдала, просто быстро свернула беседу. Никите не на что обижаться. Ему не стоило упорно приставать ко мне, безостановочно произносить фразу: «А вот мне кажется иначе».

   Я села на стул, положила руки на стол, уронила на них голову и замерла в этой позе, мысленно разговаривая сама с собой. Держись, Танюша. Глаза боятся, а руки делают. Ничего в этой жизни не достается даром. Если хочешь руководить бригадой и не упасть в грязь лицом, то сейчас дави в себе слабость, усталость и желание заплакать во весь голос. Повторяй, как мантру: я сильная, я железная, я смогу доказать всем, что женщина способна стать прекрасным руководителем…

   Не знаю, сколько я просидела на кухне, из ступора меня вывел крик Елизаветы:

   – Таня, Таня! Куда ты подевалась? Иди скорей сюда!

   Я встала, вздернула подбородок, свела вместе лопатки, изобразила на лице улыбку и пошла в комнату совещаний, ощущая, как истерика отступает.

   – Ты слышала, что он сказал? – ажитированно воскликнула Елизавета, едва я переступила порог.

   – По телефону разговаривала, – ответила я, – надо было кое с кем переговорить. Кто и что сказал?

   – Глеб Валерьянович, – уточнил Денис. – Вообще шок!

   Я посмотрела на Борцова. А тот показал на экран компьютера, где висели фотографии Ивана и Беатрисы, взятые, похоже, из их студенческих дел.

   – Полагаю, они близнецы.

   – Простите?

   – Это все объясняет! – подпрыгнул Денис.

   – Пусть говорит Глеб Валерьянович, – остановила я Жданова.

   – Предполагаю, эти молодые люди близнецы, – повторил эксперт.

   – Они совершенно непохожи, – отрезала я.

   – На первый взгляд, да, – кивнул Глеб, – но вспомним о том, что перед нами разнополые представители человеческого рода, что существуют однояйцовые и разнояйцовые близнецы, а главное, Роб, включи программу, пожалуйста…

   Я, приоткрыв рот, глядела на экран, а там с фотографиями стали происходить чудесные метаморфозы. Сначала на снимках у Ивана и Беатрисы пропали волосы и брови, затем на лицах возникли в разных местах яркие зеленые точки, от них потянулись какие-то линии. Одновременно вверху экрана возникло окошечко, в котором быстро-быстро замелькали цифры. Послышалось тихое щелканье, и наконец выскочила надпись: «99,9 % совпадения».

   – Ста процентов не бывает никогда даже у однояйцевых близнецов, – прокомментировал происходящее Борцов.

   – Значит, у них и ДНК идентичные, – решил проявить эрудицию Денис.

   – Только у однояйцевых, – подчеркнул эксперт, – у разнояйцевых нет.

   Я пришла в себя.

   – Как вы догадались о близком родстве молодых людей?

   Глеб Валерьянович начал крутить часы, свободно висящие на запястье.

   – Да вот как-то так… Сначала я подумал: какие хорошие, открытые лица. Потом приметил на подбородках одинаковую ямочку, а такие являются наследуемым отличием, обратил внимание на выраженную ложбинку под носом, которую тоже получают от родителей, на форму глаз и носа, на чуть более остроконечные, чем у большинства людей, уши. И на шее у обоих в одном месте, вот здесь, есть небольшое уплотнение. Полагаю, это крохотная липома, в просторечье жировик. Жизни это образование не угрожает и если оно не начинает стремительно расти, то можно его не трогать. Редкий случай, чтобы у двух посторонних людей возникали в одном и том же месте доброкачественные опухоли, а с близнецами такое случается.

   – У вас глаз – микроскоп, – пробормотала Елизавета, всматриваясь в фото. – Лично я ни фига не вижу.

   – Я и ямочек на подбородках не заметил, – подхватил Денис.

   – Это моя работа, ваша заключается в другом, – деликатно сказал Глеб Валерьянович.

   Я посмотрела на своих подчиненных.

   – Думаю, нам пора поговорить с Владимиром Резниковым и Алиной.

   – А с Беатрисой? – вопросила Лиза.

   – Навряд ли девушка в курсе, что Иван был ее родным братом, – подал голос Роберт. – Полагаю, историю с Кошмаровым, а потом с кражей чашки затеяли, чтобы не дать близнецам пожениться и родить ребенка. Он бы точно получился совсем больным.

   – Что у них там происходило в семье? – громко возмутился Денис.

   – Вот об этом и спросим, – кивнула я.

   – Так они и расскажут… – фыркнул Жданов. – Скорее вообще откажутся от беседы. Ты один раз хотела встретиться с Триси и ее отчимом, но хитрый Дворкин не подпустил тебя к своим пациентам.

   Я взяла трубку городского телефона и набрала нужный номер.

   – Есть идея. Сидите тихо… Добрый вечер, простите за поздний звонок. Это Татьяна Сергеева из особой бригады. Еще раз добрый вечер, Виктор Маркович. Мне необходимо побеседовать с Владимиром Резниковым. Ему совсем плохо? М-да, это немного осложняет решение вопроса… Сейчас объясню. Видите ли, мы нашли человека, который давал Ксении Львовне токсин. Нет, нет, он не член семьи, один из наемных работников, довольно часто приглашавшийся для исполнения мелких поручений. Необходимо, чтобы господин Резников его опознал, подтвердил, что сей гражданин бывал в особняке. Нет, вы никак не подходите, потому что не являетесь родственником. Да, конечно, понимаю, что вы лучший друг, но существуют некие формальности, которые никак не обойти… Что вы говорите? Справку? Конечно, конечно, но такой документ мы можем вручить только дочери, мужу умершей или Алине. Естественно, никто не запрещает вам приехать вместе со вдовцом. Будет прекрасно, если вы прихватите чемоданчик с лекарствами. Вдруг Владимиру станет плохо? Завтра в одиннадцать утра вас устроит? Значит, договорились.

   – Какую справку он хотел? – жадно поинтересовался Денис, когда я положила трубку.

   – Дворкин пожелал получить документ, в котором будет написано, что Ксения Львовна Кауф была доведена до самоубийства преступником и ее суицид на самом деле убийство. Печать и подпись необходимы.

   – Интересно… – протянула Елизавета. – Зачем она ему?

   Ответом послужило общее молчание, прерванное через минуту Глебом Валерьяновичем.

   – На заре моей карьеры, помнится, один мужчина попросил официальный документ, где потребовал указать, что его жена погибла случайно во время ДТП, к самоубийству ее смерть отношения не имеет. Выяснилось следующее. Теща решила составить завещание и сказала: «Докажи, что не ты довел мою дочь до суицида, и тогда я отпишу тебе имущество».

   – Во народ! – поморщился Денис.

   Я встала.

   – Все по домам. Завтра сбор в десять.

   Троянов оторвался от ноутбука.

   – Таня, можно тебя спросить? Задержишься на пару минут?

   Я снова опустилась на стул.

   – Говори.

   Троянов подождал, пока остальные покинули кабинет, и тихо поинтересовался:

   – Что с тобой? Почему нервничаешь?

   – Это так заметно? – вздохнула я. – Нахожусь в новой роли начальницы, пытаюсь ей соответствовать.

   – Никакие личные передряги не должны мешать работе, – перебил меня Роберт.

   – Я сделала какую-то оплошность? – насторожилась я.

   Троянов почесал правую бровь.

   – Таня, о тебе идет слава как о человеке, который замечает любую мелочь. Но сейчас я, рассказывая, что у Благоева имелась падчерица Ксюша, ожидал, как ты среагируешь на это имя. Ну, предположим, воскликнешь: «Ксения? Уж не наша ли это Кауф?» – или скажешь: «Она тезка Кауф, интересно». Но ты не обратила внимания на мои слова.

   – Ксения – распространенное имя, – попыталась я оправдаться.

   – А теперь вспомним, как Елизавета, сообщая нам о неприятной истории с Ванюшиным, назвала имена заместителей ректора, в частности Бориса Владимировича Резникова, – продолжал Роберт, – если учесть, что мужа Ксении зовут Владимир Борисович Резников, нам с Лизой тут же подумалось, что речь идет об отце и сыне. Этот вывод настолько лежал на поверхности, что мы даже не стали говорить о нем. Я только сказал: «Интересно», а Лиза подхватила: «Вот, вот. Мне тоже так показалось, но вся информация требует тщательной проверки. Да, Таня?» Ты сидела с отсутствующим видом, Лизе пришлось повторить вопрос, она справедливо подумала, что иногда встречаются полные тезки, Борис Владимирович Резников и Владимир Борисович Резников все-таки могут не быть родственниками. А ты вдруг встрепенулась и коротко бросила: «Правильно».

   Роберт чуть склонил голову.

   – Я тогда подумал, что ты устала. Но нет, ты не словила мышей. Это стало совершенно очевидно сегодня, когда я начал рассказывать о жильцах подъезда и сообщил, что у Бориса Резникова двое детей: Владимир и Алина. Вот тут ты выдохнула: «С ума сойти. Они все знакомы сто лет!» И я сообразил, Таня упустила важный момент, не обратила внимания на очевидный факт и, кстати, ни разу не спросила у меня ранее.

   – Роб, ты проверил Резниковых? Они отец и сын или просто тезки?

   – Что с тобой случилось?

   Я судорожно вздохнула:

   – Сделала ошибку, была невнимательна, продемонстрировала непрофессионализм.

   Троянов улыбнулся и погладил меня по голове:

   – Нет, ты прекрасный специалист. Но это дело для тебя особенное, Сергеева стала начальницей, хочет показать, что достойна назначения, очень-очень-очень старается, и от этого у нее получаются косяки. Расслабься. Никто, кроме меня, ничего не заметил. Выдохни. И работай так, как всегда, перестань лезть из кожи вон. Тогда все прекрасно получится.

   – Спасибо, – прошептала я.

   – У нас возникла проблема, – мгновенно перевел разговор на иную тему Троянов, – сколько ты знаешь опытных полицейских, которые скажут о самоубийце, что человек прыгнул с крыши?

   – Я тоже обратила внимание на фразу Жданова, – призналась я. – Все ребята с «земли», ну, во всяком случае те, с кем я имела когда-либо дело, произнесут «парашютист». Черный, профессиональный юмор, от которого обычного человека коробит. Но иначе на службе, где каждый день сталкиваешься со смертью, не выжить. Это такая защитная реакция. А слово «парашютист» в данном контексте почти превратилось в термин, так даже на совещаниях начальство говорит.

   – Не очень-то наш Дэн похож на полицейского, – совсем понизил голос Роберт. – То, чему он удивляется, как реагирует на замечания… Масса мелких деталей просто кричит: парень никогда не участвовал в расследовании.

   Я решила быть справедливой.

   – В Морше Жданов прекрасно справился с заданием.

   – Да, Денис умеет разговаривать с людьми, – признался Троянов и скривился. – Ну, прямо как журналист!

   Я схватила Роберта за плечо.

   – Если ты думаешь, что парень папарацци, обманом проникший в бригаду, то ошибаешься. Жданова проверили до последней косточки. В систему с улицы не попасть! Отдел персонала изучил родословную Дениса до десятого колена, выяснил то, о чем он и сам не знает.

   Троянов похлопал меня по руке.

   – Тань, отпусти. У тебя пальцы, как клещи, синяки останутся.

   Я смутилась и отдернула кисть.

   – Извини.

   Роберт включил самый маленький ноутбук.

   – Не спорю, Жданова тщательно изучили. Приняли на службу, выдали удостоверение и… Что дальше?

   – Оригинальный вопрос, – развеселилась я. – Парень пришел сюда.

   Троянов резко выпрямился.

   – Один явился, или его сопровождал сотрудник отдела персонала?

   – Конечно, один, – удивилась я. – У нас же не школа, куда первоклашек за руку приводят. Ты к чему клонишь?

   Роберт прищурился.

   – Все гениальное просто: Денис Жданов благополучно перепрыгнул барьеры проверок, отличный профессионал заслужил право стать членом системы, но к нам сюда пришел не он, а тот, кому настоящий оперативник дал свое удостоверение.

   – Невозможно, – отчеканила я.

   – Почему? – спросил Троянов.

   – Я видела личное дело, там есть фото Дениса… – начала я.

   – Вот это? – быстро перебил Роберт и щелкнул «мышкой».

   На экране возник портрет.

   – Правильно, – согласилась я.

   – А может, это? – поинтересовался компьютерщик.

   Ноутбук мигнул.

   – Ты мне демонстрируешь все того же Жданова, – улыбнулась я.

   – Фамилия правильная, – не стал спорить Троянов, – но на втором снимке запечатлен не Денис, а Федор Жданов.

   – Хватит с нас на сегодня близнецов, – хмыкнул Роберт. – Хотя эти ребята тоже состоят в тесном родстве, их отцы – братья. И у младших Ждановых есть различия: Федя светловолосый, а Денис шатен. Но человечество еще в древнеегипетские времена научилось красить волосы. Знаешь, кем работает Федор?

   – Журналистом? – сквозь зубы произнесла я.

   – Нет, – возразил Роберт, – он артист, снимается в сериалах. Пока не очень известен, перебивается маленькими ролями, занят в эпизодах. А вот его жена…

   – У нас еще и супруга имеется? – прошипела я.

   – Ага, зовут ее Катюшей, – сладким голосом пропел Троянов. – И вот как раз она… корреспондент газеты «Желтуха». И еще – одна небольшая, но интересная деталь. Федор закончил медицинский институт, проработал пару лет врачом, разочаровался в выбранной профессии и переменил род деятельности. Еще будучи студентом, он активно участвовал в спектаклях самодеятельного театра, вот и решил стать лицедеем. Помнишь, как Денис здорово объяснил нам, что Ванда находится в состоянии стресса? Говорил о вене на шее, сухости слизистых оболочек. Я еще тогда подумал: «Откуда простой полицейский столько знает?» И теперь на тот мой вопрос есть ответ: рядом с нами не оперативник Дэн, а Федор, человек с медицинским образованием и кое-каким профессиональным опытом.

   – И что теперь делать? – растерялась я.

   – Ехать домой и ложиться спать. Наш Денис, давай пока называть его по-прежнему, никуда не денется, – без тени волнения предложил Троянов. – Сразу видно, парень хочет узнать правду о том, что случилось в семье Кауф. Даже издали заметно, как его раздирает любопытство.

   – Чрезвычайная ситуация, – пробормотала я. – Представляю реакцию Ивана Никифоровича, когда он узнает о происшествии. Надо же, в особую бригаду проник посторонний и активно участвовал в работе!

   Троянов закрыл ноутбук.

   – Таня, а может, Катюша из «Желтухи» ни при чем? Вдруг не она подбила парней на безрассудный поступок? Что, если это идея самого Ивана Никифоровича или его шефа, Петра Степановича? Ходят слухи, оба они крайне недовольны твоим назначением, только и ждут, когда ты проколешься. Думаешь, почему тебе досталось запутанное дело Кауф? Я в системе не один год, пришел, когда существовала лишь одна оперативно-следственная группа, остальные бригады создавались на моих глазах. И всегда только что сформированный коллектив занимался вначале простыми случаями. Понятно почему – люди должны сработаться.

   – Так что делать? – старательно сохраняя спокойствие, повторила я.

   Роберт встал.

   – Я уже один раз сказал. Езжай домой, отдохни. Я подумаю. Завтра после разговора с Резниковым разработаем план. Спешить нельзя, но и тянуть не следует. О’кей?

   Я молча кивнула.

   Ровно в одиннадцать утра Дворкин и Резников вошли в нашу рабочую комнату. После краткой церемонии приветствия я озабоченно спросила у Владимира:

   – Как вы себя чувствуете? Можно пригласить нашего эксперта, он врач по образованию?

   – Доктор уже тут, – заявил Дворкин, – с полным набором медикаментов.

   – Я в порядке, – тихо ответил Владимир. – Перенес гипертонический криз, но сейчас давление стабилизируется. Показывайте того человека, я готов его опознать.

   – Да, пожалуйста, давайте не будем вести долгие беседы, – попросил Дворкин. – Как лечащий врач господина Резникова, я хочу заявить: мой пациент очень слаб.

   – Хорошо, – согласилась я. – Мы тоже не хотим медлить, а заодно и лукавить. Владимир Борисович, нам известно, что Иван и Триси близнецы.

   Резников вцепился пальцами в край стола, у Дворкина вытянулось лицо. Правда, Виктор Маркович быстро пришел в себя, даже открыл рот, желая что-то сказать, но Лиза не дала врачу заговорить.

   – И про веревку мы тоже знаем!

   – Про какую веревку? – попытался изобразить удивление Дворкин.

   – Цвета хаки, которая крепилась к пояснице на талии Ванды, – уточнила Кочергина.

   – Вы ведь все, – Резников, Ванюшин, Благоев, Дворкин – были знакомы много лет, жили в одном подъезде, – мягко подхватила я. А потом в порыве вдохновения добавила: – У кого из вас Олимпиада Вирова служила домработницей?

   Резников закрыл лицо руками, Дворкин вскочил.

   – Мы уходим. Нас сюда заманили обманом. Боже, как я был глуп! Поверил в байку про опознание какого-то рабочего!

   – И обрадовались, что можно перевалить ответственность за убийство Ксении на ни в чем не повинного человека? – возмутился Денис.

   Виктор Маркович резко дернул Владимира за плечо.

   – Пошли. Ни слова без адвоката. Вставай.

   Но Резников продолжал сидеть.

   – Давай шевелись, – приказал Виктор Маркович.

   – Отстань! – вдруг выкрикнул вдовец. – Раскомандовался тут… Я больше не могу. Устал. Сейчас все расскажу, и, может, тогда кошмар, начавшийся много лет назад, прекратится.

   Дворкин придал своему голосу громкости.

   – Владимир находится в состоянии депрессии и принимает мощные транквилизаторы, которые мешают ему мыслить здраво. Как лечащий врач…

   Резников стукнул кулаком по столу.

   – Хватит! Вы всегда с нашими родителями заодно были, и вы нам всем жизнь сломали – Ксюше, мне, Алине, Ванде. Все из-за чертовых денег и сумасшествия Благоева! Третий концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром… Представляете, да?

   Я слегка растерялась.

   – Концерт Рахманинова?

   Владимир заливисто расхохотался.

   – Супер, да? Мать Ксюши была натуральная психопатка.

   – Володя! – предостерегающе произнес Дворкин.

   – Иди к черту! – взвизгнул Резников. – Ты считаешь это нормальным – требовать от тринадцатилетнего ребенка сыграть Третий концерт Рахманинова?

   Виктор Маркович сделал вид, что не услышал вопроса.

   – Простите, я плохо разбираюсь в музыке, – подал голос Троянов. – А что, это трудно?

   Резников снова расхохотался.

   – Бог мой! Невозможно! Это произведение крайне сложно технически и, что еще важнее, эмоционально. Не всякий взрослый пианист подступится к нему. А девочке-подростку концерт совсем не по зубам. Они все были психи – Алик с его коллекцией, Сергей Николаевич Благоев с патологической благодарностью Ванюшину…

   – Заткнись немедленно! – резко оборвал Резникова Дворкин. – Иначе пожалеешь.

   – О чем? – рассмеялся Владимир. – Все самое плохое родители уже с нами сделали. Я жил в аду. Хватит! Твоя жена, Виктор Маркович, всеми нами любимая Ангелина, она была кто, милая тетенька? А кто документы подделал?

   Дворкин поднялся.

   – Господа, Владимир находится в нестабильном психическом состоянии, я решительно требую прекратить беседу.

   – Сядьте, – скомандовала я.

   – Вы не имеете права нас задерживать! – взвился Дворкин.

   Денис быстро подошел к двери, запер ее на ключ, сунул его в карман, затем подергал створку и с хорошо разыгранным недоумением сказал:

   – Вау! Не открывается! Я ее ломать не стану. А если вы, Виктор Маркович, в щепки ее разнесете, придется вас арестовать за хулиганство. Вы так боитесь услышать рассказ Резникова?

   Дворкин сел.

   – Молодой человек, я никого и ничего не боюсь. Мне элементарно жаль своего времени, которое сейчас потратится впустую. Владимир тяжело болен, нельзя всерьез принимать его слова.

   – А мне жаль зря потраченной жизни, – сжал кулаки Резников. – Повторяю, я больше не могу. В молодости дурак был, хотел денег, не желал тухнуть в конторе, горбатиться на чужого дядю и получать оклад в три копейки, вот и решил: женюсь на Ксении, никаких проблем потом не будет. Ведь никто не требовал, чтобы я постоянно с ней находился, рядом сидел, за руку держал. Зато получу возможность жить так, как мне хочется.

   Он закрыл глаза и замер.

   – Вы женились по расчету? – спросила Лиза.

   – Лучше молчи, – вклинился в беседу Дворкин.

   Владимир резко повернул голову к Виктору Марковичу.

   – Ты не понял? Они же и так все раскопали, знают про Беатрису. И про Олимпиаду Вирову упомянули не зря. Кончилась игра. Финита ля комедиа. Во всем виновата Ванда. Знаю, что ты хочешь сказать, мол, Комиссарова хотела как лучше. Но из-за ее тупости получилось, как всегда, из земли выползли закопанные скелеты и поскакали в разные стороны. Устал я. И все расскажу. Только пообещайте не допрашивать Алину, ей очень плохо. И не трогайте Триси, она сейчас в клинике неврозов. Учитывая генетику девочки… Однако лучше по порядку.

   Я налила в стакан минералки и поставила перед Резниковым.

   – Мы все – сплошное внимание.

   …Много лет назад группа студентов, большая веселая компания однокурсников, отправилась в поход на байдарках. И вот однажды быстрое течение реки перевернуло лодку, в которой плыли Сережа и Ангелина Благоевы, ребята начали тонуть. Парни и девушки, на чьих глазах погибали их товарищи, растерялись, впали в панику, и только Альберт Ванюшин да Борис Резников бросились в воду. Причем Боря прыгнул неудачно – он исчез под водой и более не появлялся, а на поверхности стало расплываться темное пятно. Вид крови окончательно парализовал стоявших на берегу второкурсников художественного вуза.

   Как Альберту удалось спасти троих утопающих, не понимал никто, включая его самого. Но факт остается фактом: Ванюшин выволок из реки Сергея, Ангелину, Бориса и лишь потом заметил, что сам сильно повредил левую ногу. Травма оказалась серьезной, и хоть жизни она не угрожала, но у Альберта навсегда осталась едва заметная хромота. Когда Ванюшин вышел из больницы, спасенные сказали ему:

   – Мы теперь родственники. Никогда не расстанемся и всегда будем помогать друг другу.

   Юношеские клятвы, как правило, искренние, но быстро забываются. Чувство благодарности тоже не очень долго живет в сердцах людей. Но в этом случае вышло иначе. Троих юношей и одну девушку спаяла крепкая дружба. Причем так получилось, что и дальше именно Алик постоянно помогал всем остальным. Потому что он оказался наиболее ярким и талантливым человеком, первым защитил кандидатскую диссертацию, а позже докторскую, стал ректором института. Ванюшин стремительно шагал по ступеням карьерной лестницы вверх и тянул друзей за собой. Сергей Благоев и Борис Резников стали заместителями Альберта.

   Сережа вообще-то не думал становиться реставратором, а мечтал о славе пианиста, но родители, известные художники, запретили ему даже думать о рояле.

   – Таланта у тебя, сынок, нет, – обидно говорила мама.

   Володя и Алина, дети Бориса Резникова, с детства жалели Ксению. Брат с сестрой бегали в школу, потом спешили на внеклассные занятия. Владимир кочевал из одной спортивной секции в другую, увлекался то плаванием, то борьбой, быстро остывал и хватался за теннисную ракетку. Алина с удовольствием посещала музыкальную школу. Но училась без фанатизма, больше всего ей нравилось петь в хоре – у девочки были хороший слух и неплохой голос. Окончив восьмой класс, она заикнулась о поступлении в эстрадно-цирковое училище, но Борис Владимирович выдрал дочь и велел навсегда забыть о глупости. Мать встала на сторону отца.

   В семье Резниковых вообще ни о какой демократии речи не было, чаще всего дети слышали от матери слова:

   – Как папа скажет, так и будет.

   Борис Владимирович был приверженцем строгого воспитания, неповиновение он гасил ремнем, сурово наказывал не только Володю, но и Алину. И в результате превратил отпрысков в запуганных, неспособных противостоять чужому мнению людей. Владимир молча подчинялся отцу, Алина боялась посмотреть Борису Владимировичу в глаза. Но дети Резниковых считали, что им повезло – матери и отца целыми днями не бывало дома, у них были игрушки, книжки и много свободного времени, когда они могли делать, что хотят.

   А вот Ксюша жила в аду.

   Девочку поднимали в шесть утра и усаживали за рояль. Зима, весна, лето, осень – в любую погоду, в выходной, в праздник, первого января, в собственный день рождения Ксения била пальцами по клавишам. Потом она шла в общеобразовательную школу, из которой перемещалась в музыкальную, вечером тяп-ляп делала уроки и опять садилась за инструмент. Спала несчастная от силы пять часов в сутки. И никогда не гуляла во дворе, не имела подруг.

   – В тринадцать лет Ксюша сыграет Третий концерт Рахманинова, – любила повторять Анна.

   – Маленькому Моцарту отец велел по двенадцать часов в день исполнять экзерсисы, – вторил ей Сергей Николаевич, – и получился гений.

   Думаете, мать и отчим ненавидели девочку, поэтому превратили ее в каторжницу на галере музыки? Наоборот! Оба обожали Ксюшу, искренне хотели ей добра и лепили из нее великую пианистку. Они даже помыслить не могли, что у девочки могут быть свои, отличные от родительских, мечты.

   Мнения старшего поколения Резниковых и Благоевых в вопросах воспитания совпадали. Они считали, что детей нужно муштровать и наказывать за мельчайшую провинность. Ангелина Дворкина, так и не родившая ребенка, целиком и полностью одобряла друзей. Один Виктор Маркович пытался защитить Владимира, Алину и Ксюшу. Правда, за младших Резниковых врач заступался редко, а вот про Ксюшу частенько говорил Сергею:

   – Если гайку слишком сильно закрутить, можно сорвать резьбу.

   Но Благоев пропускал слова мужа сестры мимо ушей. Даже смерть Анны не заставила его одуматься. Напротив, теперь у него появился новый аргумент, и Ксения ежедневно слышала от опекуна:

   – Мама так хотела увидеть тебя в Большом зале консерватории за роялем перед оркестром. Старайся изо всех сил, чтобы не разочаровать ее, ведь она смотрит на дочку с небес.

   Друзья общались чуть ли не каждый день по поводу и без оного. О том, что Алик ворует в провинциальных музеях экспонаты, в основном из запасников, но порой и из основной экспозиции, и составляет из них коллекцию, знала вся компания. Почему никто не выдал Ванюшина? Вот уж глупый вопрос. Это же был Альберт Яковлевич, который спас им жизнь и потом помогал, как в карьерных, так и в бытовых вопросах.

   Поэтому когда разыгрался скандал, устроенный глупым влюбленным студентом Алексеем Арбузовым, Дворкин с Ангелиной, Резниковы и Благоев кинулись выручать Алика, помогали им соседи по подъезду, жительницы коммуналки Олимпиада, Марфа и Ванда. Старшая Вирова служила домработницей у Дворкина, ее дочь мыла полы в квартире Резниковых. Ванда, имевшая за плечами педагогический техникум, работала в детском саду воспитательницей, жила в одной квартире с Вировыми и дружила с ними.

   Как вывести Ванюшина из-под удара, придумал Дворкин. Он сразу сказал:

   – Алик, дело нешуточное, к тебе могут прийти с обыском. Необходимо купировать неприятность на корню.

   – Как? – задал конкретный вопрос Ванюшин.

   – Позови к себе домой отъявленных недоброжелателей из института и сам предложи им пройтись по комнатам! – воскликнул Виктор Маркович.

   – Ты это всерьез? – опешил Альберт. – Прекрасный совет!

   – Дослушай до конца, – велел Дворкин, – мы изменим интерьер. Народ увидит, что у тебя в квартире все не так, как у Арбузова на снимках, и злые языки притихнут. Не волнуйся, все быстро устроим.

   Обитатели подъезда развили бешеную деятельность. За одну ночь коллекция Альберта переехала к Благоеву, а на пустые гвозди, торчащие из стен, верные друзья ректора художники Резниковы понавесили свои картины, эстампы, чеканку… Вместо антикварных диванов, кресел и столиков, появилась мягкая мебель от Благоева, «стенка» Дворкиных, ковры и занавески Резниковых. «Родными» в доме ректора остались лишь кухня и обои. Последние были серыми в тонкую желтую полоску, такие укрывали стены во многих московских квартирах, а сушка для посуды и шкафчики с рисунком из розовых цветочков тоже висели во многих домах. В порыве вдохновения Ангелина велела сменить даже холодильник и посуду.

   Когда проверяющие зашли в квартиру ректора, они сразу поняли: на фото Арбузова совершенно другой интерьер. Положительную для Алика роль сыграло то, что Алексей не делал панорамных снимков жилья, сосредоточился на деталях – кровать, диван, столик с фигурками, стена с картинами. И что получилось? Пришедшим были представлены для обозрения те же предметы мебели и то же количество произведений живописи, но… это были совсем другие кровать, диван, столик и картины.

   Никакого дела против Алика возбуждать не стали, следователь ему полностью поверила, решила, что Арбузов солгал, наснимал коллажей, желая оклеветать ректора. Но испуганный Альберт Яковлевич не стал забирать домой свою коллекцию, раритеты остались у Благоева.

   Незадолго до смерти Алик вручил Сергею Николаевичу довольно странную бумагу – копию своего завещания. Ванюшин был нестандартным человеком, и последняя его воля тоже оказалась весьма необычной.

   Собрание экспонатов, о цене которых Благоев боялся даже думать, отходило Ксении при трех условиях. Первое. Владелицей собрания девушка станет по достижении двадцати пяти лет, а до того времени за коллекцией будет присматривать Сергей Николаевич, ее опекун. Второе. Ксения и Благоев имеют право продавать экспонаты, список которых прилагался к завещанию, но остальные должны оставаться неприкосновенными. И третье, самое оригинальное. Обладать раритетами Ксюша сможет лишь в том случае, если она… никогда не совершит попытки самоубийства. Если же девушка попытается наложить на себя руки, ценности немедленно переходят к сестре Алика, живущей в США. Когда Ксения умрет, отписав богатство своим детям и родственникам, должна быть назначена тщательная проверка всех обстоятельств ее смерти. И ежели вдруг выяснится, что оная произошла не по естественным причинам, а вследствие опять же суицида, ее завещание теряет законную силу. То, что останется к тому времени от разрешенных к продаже вещей, и основную коллекцию следует передать все той же сестре Альберта Яковлевича или ее прямым наследникам. Близким Ксении не достанется ничего.

   Завещание было оформлено надлежащим образом, заверено всеми печатями, снабжено необходимыми подписями. Как выяснилось, еще одна его копия отправилась в Америку, оригинальная же хранилась у нотариуса в Москве.

   Сергей Николаевич, прочитав документ, впал в шок, в основном от его содержания, а также от того, что за долгие годы дружбы Алик ни разу не упоминал о своей сестре.

   Спустя некоторое время из-за океана пришло письмо. Поверенный госпожи Мери Джонс сообщал о получении копии завещания и о том, что в случае смерти Ксении он потребует детального расследования всех ее обстоятельств. Незнакомая Сергею Николаевичу Мери явно была настроена решительно: она хотела получить наследство.

   Волю завещателя надлежит выполнять. Да, пустить с молотка собрание целиком или в розницу не получилось бы. Но список экспонатов, разрешенных к продаже, был столь велик, а их стоимость так высока, что вырученных денег с лихвой хватало на сытую обеспеченную жизнь для двух поколений наследников. Кстати, один нюанс. Ванюшин не указал, что делать с его обожаемым собранием после того, как дети Ксении или Мери (если мадам Джонс получит ценности) станут обладателями произведений искусства. А это значит, новые наследники смогут выставить на торги абсолютно все и стать нереально богатыми людьми.

   Алик, естественно, не упомянул в завещании, что коллекция состоит из краденых вещей, и его сестра понятия не имела о том, какие трудности будут ее подстерегать в случае, если она станет владелицей собрания и начнет легально продавать полученное. А Благоев видел все проблемы и не слишком опасался их. Потому что знал барыг, через которых можно безболезненно спускать раритеты, и поддерживал связь с коллекционерами, покупающими предметы искусства, закрывая глаза на их сомнительное происхождение.

   И еще. Сергей Николаевич вообще не собирался пускать в распыл даже вещи, разрешенные к продаже. Благоев хотел передать коллекцию любимой падчерице максимально целой.

   Теперь о другом. С чего вдруг ректор внес в завещание странный пункт про самоубийство? На то имелись хорошо известные всей компании друзей причины.

   После смерти жены Сергей Николаевич растерялся и ослабил контроль за Ксенией. А девочка, вступившая в подростковый возраст, принялась бунтовать. Семилетнего ребенка можно заставить играть гаммы, с четырнадцатилетней девушкой справиться сложнее. Однажды Благоев, обозленный тем, что падчерица посмела прогулять уроки в музыкальной школе, воскликнул:

   – Пианистка обязана каждый день играть по шесть часов, иначе из нее ничего не получится!

   Ксения не опустила, как обычно, голову, не побрела покорно к инструменту, а принялась выкрикивать ругательства и даже бросилась на отчима с кулаками. Затем заперлась в ванной.

   Перепуганный Сергей Николаевич выломал дверь в санузел, но Ксюша уже успела порезать себе бритвой запястья. Никакого особого урона здоровью не было, девочка повредила только кожу, но Благоев запаниковал и вызвал Дворкина. Виктор Маркович немедленно уложил рыдающего ребенка в кровать и сказал другу:

   – Я тебя предупреждал. Никаких занятий музыкой по крайней мере неделю.

   Семь дней Ксения провела в постели. Читала книги, смотрела телевизор, ела разные вкусности, которые ей приносил испуганный отчим, и поняла: теперь жизнь потечет иначе, у нее появились вожжи, при помощи которых можно управлять Благоевым.

   И на самом деле в семье заместителя ректора начались кардинальные перемены. Во-первых, Ксения категорически отказалась посещать музыкальную школу. Когда Сергей Николаевич по привычке захотел выдрать ослушницу, та кинулась к балкону с воплем:

   – Не хочу жить!

   Благоев успел схватить падчерицу за ноги в тот момент, когда та уже перелезла через перила.

   Дальше – больше. Ксюша наплевала на учебу, стала бегать по клубам, завела себе отвязных друзей, начала курить. Хорошо хоть не пила и не пробовала наркотики.

   – Ты сам виноват, – говорил Дворкин Сергею, – лишил девочку детства, она видела один рояль. Сейчас маятник шатнуло в противоположную сторону. Будем надеяться, что она перебесится и успокоится. Не ругай ее, станет только хуже.

   Благоев, сильно напуганный происходящим, послушался. Ксюша получила полную свободу. Однако другой друг Сергея, Борис Резников, решил, что за ней все-таки надо приглядывать, и сказал своим детям:

   – Хотите немного заработать? Если возьмете Ксюшу в свою компанию и будете за ней присматривать, получите за это деньги.

   Володя и Алина согласились. Так Ксюша попала в студенческую среду. Надо отдать должное младшим Резниковым – они честно отрабатывали гонорар. Брат с сестрой не оставляли Ксюшу одну, привозили ее домой и отгоняли от девочки тех, кого считали отморозками.

   Едва закончив школу, Ксения выскочила замуж. Почему Сергей позволил юной дурочке пойти под венец? А что ему оставалось делать? В один далеко не прекрасный день, накануне школьных выпускных экзаменов, Ксения объявила:

   – Мы с Генрихом женимся. Я беременна. Аборт делать поздно.

   Сергей Николаевич схватился за сердце.

   Двадцатипятилетний Кауф был его аспирантом, а ранее студентом института, где сначала ректорствовал Альберт Яковлевич, а теперь Благоев. Молодой человек выделялся на фоне других, и еще покойный Алик считал парня одним из лучших своих учеников, предсказывал ему блестящее будущее. Кауф занимался стеклом, у него был настоящий талант. Хорошо воспитанный, по-немецки аккуратный юноша, сирота, приехавший учиться в столицу из Поволжья, золотой медалист, трудолюбивый, организованный… Короче, жених очень нравился Сергею Николаевичу. Благоев не очень-то гостеприимный человек, но один раз он даже пригласил аспиранта в свой дом на чай, познакомил его с падчерицей. Ну кто мог предположить, что Ксения и Кауф влюбятся друг в друга?

   Узнав о том, что Благоев спешно организует свадьбу, чтобы прикрыть грех падчерицы, Борис Резников накинулся на детей:

   – Я плачу вам деньги, и что? Ксения завела себе совершенно не подходящего хахаля!

   – Папа, – резонно ответил Владимир, – мы же днем учимся, приглядываем за Ксю только вечером.

   – Не думал, что она набезобразничает с утра. Ей же надо на уроках сидеть, – растерянно проговорил Борис Владимирович, чем очень развеселил Алину.

   После регистрации брака молодожены стали жить у Благоева. Вскоре на свет появились близнецы, названные Беатрисой и Фридрихом. Младенцам потребовалась няня, и Сергей Николаевич нанял Элеонору Карнаухову. Несколько месяцев в доме царил относительный мир, нарушаемый, правда, бурными скандалами, которые устраивала молодая пара.

   А потом Ксения убила Марфу Вирову. Юная жена заподозрила мужа в неверности и предположила, что ее счастливой соперницей является дочь Олимпиады. С какого перепугу она так решила?

   Генрих устроился подрабатывать переводчиком в какую-то фирму, и его часто вызывали на службу в неурочное время. Во всяком случае так он говорил Ксении. И вот однажды Кауф ушел из квартиры, направляясь, по его словам, в офис. Ксюша хотела помахать супругу рукой, высунулась в окно и стала ждать, когда тот выйдет из подъезда. Однако время шло, а он не появлялся. Ксению обуяла ревность. Она вспомнила, как Марфа кокетливо улыбается ее мужу, поспешила в квартиру Вировой и застала дочь Олимпиады и Генриха на кухне. Они (заметим, полностью одетые) мирно пили чай.

   – Вот… случайно шел мимо… увидел Марфу… предложила чайку…

   Разъяренная Ксюша схватила со стола нож и бросилась на разлучницу. Вместо того чтобы остановить взбешенную жену, Кауф пустился в бега. Минут через пять домой из магазина вернулась Ванда, увидела на полу кухни труп Марфы, рядом зарезанную тем же ножом любимую кошку Вировых, а также Ксению, тоже лежащую на полу в луже крови. Падчерица Сергея Николаевича в припадке ярости убила не только Марфу, но и ни в чем не повинное домашнее животное, а потом опять, как несколько лет назад, порезала вены. Но на сей раз нанесла себе очень глубокие раны и чудом не умерла.

   Ванда вызвала Дворкина, который, по счастью, не успел уехать на работу. И снова, как в случае с обвинениями против Алика, друзья сплотились. Теперь – чтобы спасти Ксению. Виктор Маркович увез девушку в больницу, где ее поставили на ноги, написав в медкарте диагноз «острый панкреатит». Как понимаете, пришлось вызывать милицию. Та явилась, и в убийстве Марфы призналась… Ванда. Сергей Николаевич Благоев умолял Комиссарову взять вину на себя, пообещав ей:

   – Если поможешь, ты будешь обеспечена на всю жизнь. И станешь нам ближе всех родственников. Я найму прекрасного адвоката, ты получишь минимальный срок. Подкуплю всех вокруг, сидеть будешь в комфортных условиях.

   И Ванда, можно сказать, нищая женщина без высшего образования и родни, согласилась. Ее арестовали, состоялся суд, который назначил до смешного малый срок, и Комиссарова отбыла на зону. То есть Благоев ни на йоту не обманул, выполнил все, что ей сулил.

   Ксения спустя некоторое время вернулась из клиники домой, а там ее ждала неприятная новость: Генрих, оставив нотариально заверенное заявление о разводе, уехал в неизвестном направлении. Осталась она без мужа, с близнецами на руках.

   Через месяц после исчезновения Кауфа Элеонора, няня близнецов, сказала Сергею Николаевичу:

   – Ксюша бьет Фридриха.

   – Не придумывай глупости, – разозлился Благоев, – мать не может причинить вред ребенку.

   Карнаухова смутилась.

   – Сергей Николаевич, Ксения пока не осознает себя матерью, она слишком молода. На Беатрису она внимания не обращает, а Фридриха ненавидит. Щиплет его, выкручивает мальчику ноги-руки, шлепает.

   – Я тебе не верю! – взвился Благоев.

   Нора обиделась, но не сдалась. В следующий раз няня пожаловалась Дворкину. Встревоженный Виктор Маркович отправился к другу с трудным разговором.

   – Похоже, Ксении нужна психиатрическая помощь. Такие случаи описаны в научной литературе. Женщины, которых обидел супруг, могут возненавидеть зачатого от него ребенка мужского пола. Фридриху угрожает опасность. Но и Ксении тоже. Что будет, если она, не приведи господи, задушит младенца?

   – Танечка! Ой, как здорово, что сегодня вы пришли пораньше. Димочка подъедет к десяти. Немного поздновато, но раньше ему работа не позволяет. Будете ужинать?

   Сил на долгие разговоры у меня не было, поэтому я коротко ответила:

   – Да.

   – Прекрасно! – обрадовалась Эмма Гавриловна, направляясь к двери. – Сейчас накрою. Приятно, когда человек не капризничает, не кривляется, не ноет: «Только капельку съем… И, пожалуйста, соли, сахара, масла не кладите…», а говорит коротко и ясно: «да». Люблю четкие ответы на вопросы.

   Я села у стола и бездумно уставилась в телевизор, который показывал новости на каком-то дециметровом канале. Сама люблю четкие ответы на вопросы, но не всегда удается их получить. Правда ли, что Ванда утонула? Виктор Маркович и Владимир били себя в грудь, утверждая, что произошел несчастный случай – Дворкин не удержал трос, Комиссарова погибла. Да или нет?

   Я навалилась грудью на стол. Хотелось бы мне получить этот самый четкий ответ. Сейчас группа водолазов изучает Волчью яму. Час назад мне позвонил их начальник и сказал:

   – Загадочное место, впервые подобное вижу. Глубина приличная, и там есть нечто вроде колодца, куда засасывает людей. Мои парни пролезли внутрь, обнаружили сеть разветвленных коридоров. У нас уйдет уйма времени, чтобы разобраться, куда они ведут. И я почти уверен: мы не найдем тела.

   Значит, вопрос, погибла ли Ванда, повиснет в воздухе. Смерть Ивана Карнаухова оказалась фикцией, сейчас паренек под другим именем обучается за границей. Что мешало Дворкину и Резникову второй раз проделать подобный фокус? Вероятно, Комиссарова «утонула», а из самолета, который благополучно приземлился в каком-нибудь безвизовом государстве, вышла некая Катя Иванова… А может, Виктор Маркович и не соврал: труп Ванды утянуло невесть куда подводным течением.

   Ну так что, есть у меня прямой и ясный ответ на вопрос, что случилось с Комиссаровой? Увы, нет. Зато мне понятно, что Резниковы и Дворкин лишатся коллекции. Американские адвокаты, представляющие интересы Мери Джонс, узнав о самоубийстве Ксении Кауф, потребуют собрание Ванюшина.

   Я переменила позу.

   Продавец, пытаясь всучить мне невероятно дорогую детскую коляску, с напыщенным видом произнес во время нашей беседы фразу: «Все упирается в деньги». Совсем не новая и далеко не оригинальная мысль. Но, к сожалению, очень часто стремление обладать как можно большим количеством приятно шуршащих купюр толкает людей в лучшем случае на глупость, а в худшем – на преступление. Ну посмотрите, что произошло с Резниковыми, Дворкиным, Благоевым…

   Я выпрямилась. Кауф была психиатрической больной и покончила с собой. С Вандой, вероятно, произошел несчастный случай. Карнаухов якобы погиб на зоне. Беатриса находится в клинике неврозов, и она вообще ни о чем не знала. Кого привлекать к ответственности? Дворкина? Владимира? Алину? Полагаю, Виктор Маркович уже нанял лучших адвокатов, которые кинутся на защиту его самого и его подопечных.

   Я откинулась на спинку стула. Ладно, моей задачей было распутать клубок и доложить о результатах Ивану Никифоровичу. Об остальном пускай беспокоится мое начальство. Это его забота думать, что делать со скелетами, вытащенными моей бригадой из шкафов.

   Мне же надо подумать о своих делах. Во-первых, Денис Жданов. Сомнительно, что его двоюродный брат, малоизвестный актер Федор, сам решился подменить Дэна. Конечно, женушка Феди работает в «Желтухе», и это вроде объясняет его поступок – хотел помочь супруге добыть эксклюзивный материал о тщательно засекреченной особой бригаде и сумел проникнуть в новый коллектив. Но, знаете, мне не верится в такой поворот событий. Что-то подсказывает: лже-Дениса подослал шеф Ивана Никифоровича, всеми нами уважаемый Петр Степанович.

   Ох, не зря Коробков предупреждал меня о подковерной игре, которую затеяли высокие боссы… Я в этой партии пешка.

   Так как поступить с Денисом-Федором? Сообщить Ивану Никифоровичу о шпионе или пока подождать?

   Второе недоумение – Лора. Секретарша из хамки в одночасье превратилась в милейшую бабулю. Что произошло? И, кстати, куда она подевалась? Дама неожиданно испарилась со службы, никого не предупредив. Ее мобильный выключен, домашний не отвечает. Мне пора бить тревогу, или это очередная штука, придуманная Иваном Никифоровичем, чтобы заставить меня нервничать?

   – А вот и салат с кроликом! – весело объявила Крокодиловна, входя в комнату. – Ой, смотрите-ка, что там происходит…

   Я вынырнула из своих мыслей. Только тогда поняла, что няня говорит про телевизор. В уши врезался голос корреспондента:

   – Жители улицы Барыкина были потрясены сегодня днем необычной картиной. По тротуару, распевая песни советских композиторов, быстро катилась детская коляска. Поскольку никого из взрослых рядом с ней не было, одна из проходящих мимо женщин, Антонина Савина, решила остановить повозку. Но едва она дотронулась до нее, как из боков сначала раздался рев, а потом выскочили две руки…

   Корреспондент осекся, затем продолжил:

   – То есть, конечно, у детских колясок не бывает рук… В общем, из двух сторон люльки вылезли странные конструкции, которые вцепились в Савину и не дали ей отойти. Из «капюшона» в Антонину выстрелило красной краской, и откуда-то из недр четырехколесного монстра раздалось: «Детоворовка! Держите ее!» Вопль продолжался до приезда сотрудников МЧС. Повозка отчаянно сопротивлялась ребятам из службы спасения – орала и плевалась краской, но в конце концов Савину удалось освободить. Сейчас трофей находится в отделении полиции, и мы просим ее владелицу приехать по указанному в бегущей строке адресу. Чтобы успокоить зрителей, скажу: младенца в коляске не было. Зато там нашли ворох шерсти, предположительно – собачьей. С вами были «Самые правдивые новости недели». До следующих встреч…»

   Крокодиловна засмеялась.

   – Вот вруны! Неужели они предполагают, что им хоть один человек поверит? Поющая коляска, напавшая на похитителя ребенка… Танечка, как вам сия наглая ложь?

   Я поперхнулась. Ну и ну, оказывается, проданный хитрой Надей экипаж продемонстрировал на несчастной собачке Бони далеко не все свои способности. Впрочем, хорошо, что он не облил ни меня, ни Раису Будкину, ни пришедшего нам на помощь соседа краской, не вцепился в нас железными клещами, не ударил током, не укусил… Да-да, не удивлюсь, если где-то в капюшоне спрятаны челюсти крокодила.

   – Ну и придумали бред, – веселилась Крокодиловна. – Танюша, что вы скажете о таких вот правдивых новостях?

   Я натянуто улыбнулась.

   – И не говорите, Эмма Гавриловна. Чего только телевизионщики ради повышения рейтинга не придумают!

   Слава богу, именно в этот момент затрезвонил сотовый и избавил меня от необходимости врать дальше. Я схватила трубку.

   – Татьяна? Выйдите к своей машине, – скомандовал мобильный.

   – Непременно. Но лишь после того, как вы представитесь и объясните, зачем мне спускаться во двор, – вежливо, но твердо ответила я.

   Из трубки послышалось характерное короткое покашливание.

   – Уже бегу! – воскликнула я.

   Открыв джип, я заглянула внутрь, быстро влезла на заднее сиденье и сказала сидящему там Ивану Никифоровичу:

   – Простите, я не сразу узнала ваш голос. Что случилось?

   Босс вынул из кармана мобильный и нажал на кнопку.

   Раздался противный, пищащий голос: «Если хочешь получить ее назад, сделай то, чего не сделал. Сроку – неделя».

   – Кто это? – удивилась я.

   Иван Никифорович стукнул кулаком по колену.

   – Не поняла? Лора пропала.

   – Господи, наша фуа-гра из топора! – ахнула я.

   – Кто? – не понял начальник.

   – Простите, – осеклась я. – Имела в виду… Э… Это неважно… Почему ее похитили?

   – Отличный вопрос для профессионала, черт возьми, – зашипел шеф. – Мы с Лорой недавно поссорились. Из-за тебя.

   – Из-за меня? – повторила я. – Как такое возможно?

   Босс нахмурился.

   – Требовалось проверить психологическую устойчивость новой и единственной в управлении женщины – начальницы бригады. Лора по моему приказу вела себя, скажем так, неадекватно – хамила тебе, вызывала на скандал. Ей эта роль была совсем не по душе, но я попросил, и Лора старалась. Понимаешь, она очень и очень близкий мне человек. Ведь на такое задание никого из посторонних, даже лучших агентов, отправить нельзя. Вчера Лора категорически отказалась продолжать испытывать тебя, сказала: «Татьяна настоящий профессионал и прекрасный, сострадательный человек. Я упала, ушибла ногу, а Сергеева, несмотря на все продемонстрированное мною пещерное хамство, кинулась мне на помощь, искренне пожалела грубиянку, приободрила. Я не хочу далее шпионить. И останусь в бригаде, мне у них нравится. Уже попросила Хоттабыча оборудовать в офисе столовую. И не смей ругать Абдуррахманыча за его помощь мне, он наш с тобой старый верный друг».

   Иван Никифорович сложил руки на груди.

   – Я вскипел, наговорил Лоре разного, она обиделась, схватила куртку и убежала. Мы и раньше ссорились, но она, уважая мое самолюбие, всегда первая звонила и предлагала помириться. На сей раз получилось иначе. Пришло вот это сообщение. В общем, это моя к тебе личная, огромная просьба: Таня, ты должна найти Лору.

   – Вам нужно сообщить о случившемся Петру Степановичу, – пробормотала я.

   Иван Никифорович тронул меня за плечо.

   – Нет. Это невозможно. Не спрашивай почему. Надо быстро и тайно отыскать Лору. В обстановке строжайшей секретности.

   – Мне придется привлечь членов своей бригады, – осторожно сказала я.

   – Да, – кивнул шеф, – понимаю. Напомни им, что нельзя ничего разглашать.

   – Мои люди не болтают, – ответила я. И, не удержавшись, добавила: – И не подсылают в чужие бригады шпионов-провокаторов, надеясь на то, что новая начальница оступится и ее можно будет с позором выгнать вон. Иван Никифорович, я вам не нравлюсь, вы считаете меня глупой, недостойной руководящего поста выскочкой. Может, вам лучше обратиться… например, к Федору Приходько или к Антону Котову? У них опыта поболе.

   Шеф сгорбился.

   – Нет. Так уж получилось, что полностью я могу довериться только тебе. Почему? Не спрашивай, нет времени на объяснения. Берешься за поиски?

   Я кивнула.

   – Прямо сейчас протрублю общий сбор и поеду в офис. Но мне придется задать вам кое-какие вопросы. Вас это не смутит?

   Мой босс открыл дверцу.

   – Нет. Буду в твоем кабинете через час.

   Я схватила мобильный.

   – Таня, – остановил меня Иван Никифорович. – Найди Лору. И я на всю жизнь стану твоим лучшим другом. Ты не знаешь, какой я верный, надежный человек. Буду оберегать тебя от всех неприятностей.

   Мой начальник тенью выскользнул из джипа и растаял в темноте двора.

   Я молча смотрела ему вслед. Не знаю, станем ли мы добрыми приятелями, ведь многие люди терпеть не могут тех, кто подставил им свое плечо в трудную минуту. Что же касается разных неприятностей… Я совсем не переживаю, получив очередной пинок от судьбы, потому что именно благодаря напастям осуществляю свои заветные желания. Каким образом мне это удается? Да очень просто. Главное, чтобы беды приходили к вам парами. Вот тогда вставайте между двумя неприятностями – и загадывайте желание.