... BAT BLOG :: /b/books/dontsova/Татьяна_Сергеева._Детектив_на_диете/Донцова_06_Дед_Снегур_и_Морозочка.fb2
Дед Снегур и Морозочка

Annotation

   Татьяна Сергеева хоть и не фотомодель, а «сдобная пышечка», муж Гри у нее красавец, каких поискать! Они коллеги по сыскному делу, поэтому Гри легко отпустил супругу на весьма сомнительное задание: притвориться одинокой дамочкой, которой давно замуж невтерпеж, и отправиться к свахе в провинциальный городок Алаево. На самом деле Тане надо забрать оттуда Лену Кротову: все думали, что жена знаменитого актера Тима Моркова погибла несколько лет назад в горах, а на самом деле она попала в плен – сначала в бордель, а потом в наркоцех. Спаслась Лена чудом, и Сергеева благополучно доставила ее домой… в чемодане. Но вот беда – Морков за это время успел жениться по новой! Кроме проблем кинозвезды-многоженца, Танюше пришлось решать и свои собственные: из Алаева начали подтягиваться женишки…

Дарья Донцова Дед Снегур и Морозочка

Глава 1

   – Мужчина-однолюб может сделать невыносимой жизнь только единственной женщины.
   Услышав эту фразу, я захихикала и тут же постаралась принять серьезный вид. Моя собеседница, чудовищно толстая тетка, одетая в ярко-зеленый халат, расшитый золотыми драконами, укоризненно покачала головой.
   – Соня, скажи своей подруге, если она хочет выйти замуж, ей нужно отнестись к делу со всей серьезностью.
   – Танечка, – моментально подхватила менее полная, но все равно огромная брюнетка, – слушай Таисию, она удачно пристроила даже Светку Попову.
   – Было дело, – с достоинством кивнула сваха, – признаюсь вам, девочки, по секрету, Света – провальный вариант, не стоило даже за нее браться, ведь, если я не смогу помочь женщине найти счастье, это очень плохо отразится на моем бизнесе. Люди такие вредные! То, что я соединила пятьдесят пар, считается естественным, а о единственной неудаче будут говорить годами. Я, как сапер, не имею права ошибаться, но Попова страшнее дефолта. Рост у нее метр шестьдесят пять, вес сорок три килограмма, кому такая жужелица нужна?
   – Действительно, – подхватила Соня и одернула блузку, туго обтягивающую ее пышный бюст, – мужики не собаки, на кости не бросаются.
   – Верно, – согласилась Таисия, – правда, кое-кто согласен примириться с невыразительной внешностью и в прямом смысле этого слова закрыть на нее глаза. Но тогда надо продемонстрировать хозяйственные навыки, в первую очередь умение готовить. А Попова яйца для омлета разбить не сможет. Кстати, как у Танюши с готовкой?
   – Тасенька, она знает тысячи рецептов, – затараторила Соня, – собирает кулинарные книги, обожает стоять у плиты. Еще Танечка очень любит гладить, убирать и мечтает родить много детей, штук пять, не меньше.
   – Замечательно, – обрадовалась Таисия, – думаю, с такими талантами и эффектной внешностью Татьяна долго в невестах не задержится.
   – В Москве ей не везет, – горестно пояснила Соня.
   – Там мужики сумасшедшие, – отмахнулась сваха, – у них извращенный вкус, подавай столичным лыжные палки на шпильках. Вместо волос у них крашенные перекисью мочалки, на пальцах пластмассовые ногти, на лице тонна краски. Ни готовить, ни стирать фря не умеет, детей рожать не собирается. Знаешь, что меня удивляет? Заявится этакая «фея» домой и как начнет орать на мужа: «Почему у телевизора сидишь? В доме грязь, холодильник пустой, нестираного белья гора, уже потолок подпирает. Я работаю, мне некогда, приношу деньги в семью, а ты должен хозяйством заниматься!» Ну не дура ли? Никогда мужик с бабой на одной доске не окажутся. Пожелай Господь на свете равенство установить, он бы людей по половому признаку делить не стал. Но ведь придумал же баб с мужиками! Я так понимаю: хочешь создать хорошую семью? Уходи с работы. А то сначала заставят парня посуду мыть, картошку чистить и пододеяльники гладить, а потом орут: «Ты не мужчина, а баба!» Нелогично получается.
   – Точно, – кивнула Соня.
   – Я абсолютно согласна, – подхватила я, – никогда не принадлежала к армии феминисток. Как только получу предложение руки и сердца, моментально брошу работу и буду возводить семейную крепость.
   Толстые щеки Таисии расползлись в разные стороны, глаза превратились в щелки.
   – Отлично, – засмеялась она, – договорились. Перед тем, как я начну посылать к тебе лучших претендентов, хочу дать пару житейских советов.
   – Слушай, Танюшка, – сказала Соня, – Таисия очень умная.
   Я преданно заглянула в глаза свахе и чуть приоткрыла рот. Надеюсь, выгляжу достаточно глупо, чтобы казаться идеальной невестой.
   – Все мужчины одинаковые, но зарплаты у них разные, – выдала первую истину Таисия, – на мой взгляд, лучше жить во дворце, а не в шалаше, поэтому определяющим для нас является толщина кошелька. Мужчины никогда не лгут, просто не говорят правды. У жениха нет недостатков, но некоторые его достоинства могут раздражать. Через месяц после свадьбы муж скажет: «Солнышко, какое красивое платье ты приобрела, я тебя люблю». Спустя год заявит: «Сколько можно тряпок покупать? Ну прости, кисонька, я тебя люблю». Пройдет пять лет, и ты услышишь: «Черт побери, ты отдала за эту дерьмовую шмотку столько бабок? Я работаю на унитаз и гардероб. Ну ладно, ладно, успокойся. Если б я тебя не любил, давно б ушел». Главное, правильно оценивать перспективы союза и сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. В браке счастлива лишь та женщина, которая никогда не воспринимает слова мужа всерьез. Вот скажи на милость, станешь ты сердиться на курицу, которая тебя клюнет?
   – Конечно, я этому не обрадуюсь, но какой смысл выяснять отношения с несушкой? – пожала я плечами. – Главное, получать свежие яйца к завтраку. А еще я подумаю, что, очевидно, плохо ухаживаю за курочкой, раз она меня невзлюбила.
   Таисия подняла указательный палец.
   – Во! Верно! Курица несет яйца, а мужик деньги. И детей без него не получится, а дочка или сын – наше все. Не замечай мелочей, и тогда получишь главное.
   – Интересно, если курица не птица, то откуда тогда название «птицефабрика»? – пробормотала я.
   Соня встала.
   – Тасенька, спасибо, Таня сегодня укатывает в Москву, она с надеждой будет ждать женихов. Вот, держи, здесь предоплата.
   Пухлая рука с унизанными кольцами пальцами взяла конверт и небрежно бросила его в ящик стола. Мы с Соней вышли во двор, открыли калитку и медленно пошли по тротуарам, лавируя между лужами.
   – Слякотный декабрь, – вздохнула Соня, – климат портится.
   – Таисия на самом деле будет мне женихов присылать? – спросила я.
   – Конечно, – кивнула Софья, – у Таси безупречная репутация. Денег она берет лом, но всегда составляет пару, накладок не бывает. У нее и мать, и бабка, и все женщины в роду свахи. Раз уж мы в такое дело влипли, придется тебе пару раз с мужиками встретиться.
   – Вообще-то я совершенно счастлива в семейной жизни, – напомнила я, – лучше было придумать другую «легенду».
   Соня сказала:
   – Городок у нас маленький, любой посторонний на виду. Едва появился незнакомый человек, сразу разговоры начинаются: кто, откуда, зачем. Думаешь, здесь по государственным законам живут? В Алаеве[1] Егор Кириллович Бероев царь и бог, его семья тут всю власть держит. Сам Егор – мэр, сын у него начальник местной милиции, невестка заведует больницей. Дочь Бероев за депутата выдал, она теперь в вашей Москве живет, а зять тестя поддерживает. Хочешь в Алаеве жить счастливо, дружи с господами, иначе с лица земли сотрут.
   – Ты не преувеличиваешь? – с сомнением спросила я. – Ваш Бероев не президент России, и не такие люди постов лишались за самоуправство и беззаконие.
   Софья грустно улыбнулась.
   – Президент далеко, таких городов, как Алаево, в России тьма, разве за всеми углядишь? В первую очередь надо навести порядок там, где местная власть оборзела, людям зарплату не выдают, бюджетные деньги на себя тратят. А у нас придраться не к чему. Рубли народ как по часам получает, школу новую построили, а то, что все в рабах у Бероевых ходят, так многих это даже устраивает, самим проблемами заниматься нет нужды. Случится беда, обидит кто, бегут к Егору Кирилловичу и челом о пол бьют. «Государь-император» по плечу похлопает и ласково так скажет: «Иди домой, я все улажу». И ведь улаживает! Захотела у Ильи Розова дочь в московский институт поступить, Бероев позвонил кому надо, и попала Светка не куда-нибудь, а в МГУ, на бюджетное отделение, прошла по квоте для инвалидов, хотя, поверь, она здоровее космонавта. Но если царь-батюшка уже тебя об одолжении попросит, отказывать нельзя. Он может двадцать лет не вспомнить о благодеянии, а потом – бац! – пора расплачиваться.
   – Прямо мафия, – недоверчиво сказала я.
   Соня показала рукой в сторону.
   – Хуже! Смотри, горы прямо к Алаеву подступили, там, в зеленке, царит закон джунглей. Кто в схронах прячется, неведомо. Всех местных троп даже старики не знают, пропадет человек, и его не найдут. Поэтому тебе, ради моей безопасности, придется с женихами встречаться, а потом дело на тормозах спустим. Ваш Чеслав обещал так сделать, что Тася ничего не заподозрит.
   Из-за угла вынырнул блестящий джип и замер около нас, стекло водительской двери медленно опустилось, показалось лицо немолодого мужчины с носом-картошкой и глазами цвета молодой травы.
   – Здравствуй, Сонюшка, – сказал он, – ты как? Получила новую газовую колонку?
   – Спасибо, Егор Кириллович, – зачастила Софья, – снова с горячей водой живу. Буду за вас каждый день молиться, обо мне родители так не заботились, как вы.
   Я едва сдержала удивление. Это и есть местный бог? Великий и ужасный волшебник Гудвин? Беспощадный мафиози? Человек, держащий в кулаке всех жителей Алаева и окрестностей? Беспощадный рабовладелец и, как говорят, безжалостный убийца?
   Больше всего Егор Кириллович походил на клерка средней руки, сидящего под каблуком у жены и капризной дочери. Его круглое лицо украшали яркие зеленые глаза с наивным взглядом, на губах играла застенчивая улыбка. Седые волосы местного хозяина, похоже, стригли овечьими ножницами, а его клетчатая, слегка помятая рубашка явно была куплена на рынке. Вот машина у Бероева роскошная, но за рулем сидит он сам. Где шофер? Где охрана, обвешанная до зубов оружием? Сопровождение машин ДПС?
   – Не наговаривай на отца с матерью, – покачал головой Егор Кириллович, – я их хорошо знал, достойные люди. А что за красавица рядом с тобой?
   Соня обернулась ко мне.
   – Познакомьтесь, Егор Кириллович, моя лучшая подруга Таня Михайлова, из Москвы приехала.
   – Добрый день, солнышко, – еще шире улыбнулся Бероев, – отдохнуть решила? У нас тихо, воздух упоительный, вот только в декабре погода не радует, слякотно. Лучше летом приехать, фрукты, ягоды, рыбалка знатная.
   Я чуть ли не в пояс поклонилась местному царю.
   – Здравствуйте, я ненадолго, вчера с поезда, а сегодня назад отправляюсь.
   – Чего так? – с хорошо разыгранным изумлением спросил Егор Кириллович.
   Я постаралась изобразить смущение.
   – Ну… вообще… э…
   – Да ладно, Танюша, – махнула рукой Соня, – Егору Кирилловичу можно правду сказать, он смеяться не будет и не осудит. Замуж моя подружка хочет, никак жениха найти не может, в Москве одни обмылки или те, кому прописка нужна. У Танечки своя квартира, достойная зарплата, а семьи нет. Разве женщине без мужчины можно? Вот я ей и предложила к Таисии обратиться.
   – Правильно, – кивнул Егор Кириллович, – отлично придумала. Танечка, не переживай, Таисия свое дело знает, к весне свадьбу сыграешь. Такая красивая девушка долго в девках не засидится.
   – Спасибо, – прошептала я, – мечтаю получить штамп в паспорте.
   Бероев помахал нам рукой и вдруг заботливо спросил:
   – Как до вокзала доберетесь? Может, Романа прислать?
   Соня всплеснула руками.
   – Не заслужила я вашей заботы. Дед Георгий нас на своей таратайке отвезет.
   – Ладушки, – хлопнул рукой по рулю мэр, – поеду к Малышевым, у них невестка задурила, надо с ней по-отечески побеседовать. Доброго тебе, Танечка, пути и жениха хорошего.
   Джип стартовал с места, мы с Соней дошли до конца улицы, повернули налево и очутились около одноэтажного дома из серого кирпича. Софья посмотрела на часы.
   – Отлично, успеешь до отъезда помыться, пообедать и отдохнуть.
   Ровно в восемь вечера крепкий темноволосый и усатый мужчина, которого, на мой взгляд, никак нельзя было назвать дедом, поволок к разбитым «Жигулям» огромный чемодан.
   – Ну девка, – отдуваясь, бубнил он, – приехала на сутки, а багажа взяла на год. Чего там такое тяжелое? Кровать или стол с собой прихватила?
   Соня засмеялась.
   – Гостинцы мои там. Варенье, фрукты сушеные, овощи консервированные, тушенка из барашка. Где Танюшка в своей столице джем из тутовника найдет или настоящие баклажаны с ореховым маслом?
   Мужчина вытер лоб рукой.
   – Был я в ихней Москве. Кавардак полный. Не жизнь, а карнавал идиотов. Бегут, орут, толкаются, на ноги наступят – не извинятся, а тебя же еще и отчихвостят. Еда поганая, свежего не найти. Чтобы куда доехать, надо под землю лезть, в духоте трястись. Живет народ в многоэтажных домах, дворы машинами забиты, посидеть негде, с соседями не дружат, особняком держатся, если кто в подъезде помер или ребенок на свет появился, никто вместе плакать или радоваться не станет. Вернулся я в Алаево и думаю: счастливый ты, Георгий, человек, довелось в нашем городе родиться, а не в вертепе.
   Продолжая на все корки ругать столичные порядки, Георгий довез нас до вокзала, куда без опоздания прибыл поезд.
   Я не церковный человек, но, когда состав медленно поплыл вперед, оставляя позади платформу и Софью, машущую рукой, мне вдруг захотелось перекреститься.
   Спустя минут десять раздался стук в дверь.
   – Входите, – крикнула я.
   В купе втиснулась проводница.
   – Ваш билет, пожалуйста.
   Я протянула проездные документы и тысячу рублей.
   – Хотела вместе с подругой поехать, но она не смогла хозяйство бросить. Сделайте одолжение, не сажайте никого на пустую полку.
   Девушка спрятала купюру.
   – У нас вагон СВ, а не плацкарта, – гордо сказала она, – если пассажир два билета приобрел, а поехал один, никто его не побеспокоит. Хотите, помогу вам чемодан на полку поднять? Он такой здоровенный, ни наверх, ни под постель не влезет.
   – Спасибо, пусть в проходе останется, – поспешила я отмести любезное предложение, – подружка домашних консервов мне в подарок надавала.
   – Он пройти мешает, – не успокаивалась проводница.
   – Мне ходить некуда, – засмеялась я, – почитаю и спать, а утром уже Москва.
   – Передумаете, зовите, – заботливо предложила она и ушла.
   Я тщательно закрыла дверь на защелку, потом отстегнула ремни, подняла крышку здоровенного чемодана и спросила:
   – Не задохнулась?

Глава 2

   В чемодане лежала, свернувшись клубочком, худенькая, буквально прозрачная женщина. В ее взгляде было столько страха, что у меня от жалости заныло сердце.
   – Извини, если сильно трясли, – сказала я, – но иначе никак не получилось. Эй, ты жива?
   – Да, – раздалось из чемодана, – мы уже в поезде?
   – Приближаемся к Москве со скоростью восемьдесят километров в час, а может, даже сто, – бойко отрапортовала я, – вылезай.
   – Лучше здесь останусь, – прошептала женщина, – мне страшно.
   – Все неприятности позади, – оптимистично пообещала я, – можешь спокойно устраиваться на свободной полке.
   – Боюсь, – затряслась моя спутница, – вдруг кто войдет? Нет, нет.
   – Дверь заперта, – попыталась я ее успокоить, – на все задвижки.
   – Нет, нет, – твердила она.
   – Хочешь, опущу на окне штору? – спросила я.
   – Да, пожалуй, – согласилась Лена.
   Я потянула вниз дерматиновое жалюзи.
   – Теперь лучше?
   – Вроде да, – прошептали из темноты.
   – Леночка, – ласково сказала я, включая в купе свет, – забудь об Алаеве и Бероеве, тебя впереди ждет только хорошее.
   Елена вздохнула и заплакала.
   – Не знаю, думаю, ничего хорошего не будет, мне следовало остаться в лаборатории.
   – И там умереть? – разозлилась я.
   – Я уже давно мертвая, – пролепетала Лена, – похоронена, никому мое воскрешение счастья не принесет.
   – Ну раз уж ты вылезла из могилы, так хоть поешь, – предложила я.
   Лена села.
   – Мы далеко от Алаева отъехали?
   Я глянула на часы.
   – Сорок минут катим.
   – Ой, – обморочным голосом отозвалась Лена, – лучше я пока здесь полежу.
   Едва договорив, она снова упала на дно чемодана-гиганта и захлопнула крышку. Я легла на полку и закрыла глаза. Любому нормальному человеку поведение Елены покажется более чем странным, но мне понятно, почему она отказывается вылезать и намерена провести всю дорогу до столицы в укрытии. Вы тоже посочувствуете несчастной, когда узнаете, что с ней произошло.
   В середине ноября Чеслав собрал нашу группу у себя в кабинете и неожиданно спросил:
   – Кто смотрел сериал «Непобедимый»?[2]
   В комнате повисла тишина, потом мой муж Гри признался:
   – Ну, я видел пару серий.
   – Вау, ты фанат Моркова, – не упустила случая подколоть коллегу Марта, – брутальный мужчина, бицепсы-трицепсы, горячий взгляд, грудь колесом. А как он стреляет! С пяти шагов в гору попадает!
   Гри кашлянул.
   – Мне Морков не интересен, в «Непобедимом» снималась Нина Арабелян, я хотел посмотреть на ее работу.
   – Понятненько, – протянула Марта и исподлобья посмотрела на Чеслава, – ясненько.
   Меня моментально ущипнула ревность.
   – Кто такая Арабелян? Ты никогда о ней не упоминал! Почему я ничего не знаю?
   – Хороший вопрос, – одобрила Марта, – как правило, его задают мадамы с шестым номером бюста, выуживая с заднего сиденья машины мужа лифчик, рассчитанный на грудь первого размера.
   – Нина моя сокурсница, – как всегда спокойно сообщил Гри, – а я стараюсь не пропускать работы своих знакомых.
   – Ах, знакомых! – с непередаваемой интонацией повторила Марта. – Понятненько. Ну и как тебе тупой сериал?
   – А тебе? – ринулся в бой Гри.
   – Я не смотрю кино для дебилов, – отправила мяч назад Марта.
   – Тогда откуда ты знаешь, что в фильме снимался Морков? – припер ее к стенке Гри.
   – Прекратите, – приказал Чеслав, вешая на доску фотографию очень красивого парня, одетого в камуфляжные брюки и майку-алкоголичку. – Кто может сказать пару слов о кумире домохозяек?
   Естественно, руку подняла Марта.
   – Говори, – велел начальник.
   Карц положила ногу на ногу и затрещала сорокой:
   – Прежде чем сообщить слухи, что бродят по тусовке, хочу напомнить Гри: люди никогда не были на Марсе, но тем не менее всем известно, что земля там красного цвета. Необязательно смотреть кино, чтобы знать, кто в нем играл.
   – Навряд ли почву Марса можно назвать «землей», – я не упустила шанса ущипнуть нашу светскую львицу.
   – Ближе к делу, – сухо пресек перебранку Чеслав.
   – Иес, босс, – отрапортовала дочь олигарха. – Внимание, сообщаю сухую информацию. Тимофей Морковкин москвич, сын директора крупного завода и актрисы. Его мамуля не добилась особых успехов, но имела репутацию крепкой профессионалки, ясное дело, единственный сыночек пошел в театральный институт, а потом, думаю, не без помощи родительницы, очутился в театре «Маяк». Худруком коллектива является Иван Гумилев, в свое время народ болтал, что Вера Морковкина, маменька Тимофея, имела с Иваном более чем дружеские отношения. Но поскольку эта история случилась до моего появления на свет, в доисторические времена, то правды я не знаю. Тимофей – кудрявый блондин высокого роста, глаза голубые, голос обволакивающий. Гумилев сделал из него романтического героя, идеального Ромео. Но публике Морковкин не понравился, слишком он был правильный, липко-нежный, идеальный. Тань, можно сожрать зараз кило халвы?
   – Нет, – ответила я.
   Марта кивнула.
   – Вот! Морковкин не исполнял главных ролей, был рядовым армии неизвестных артистов. Талантливых лицедеев много, но не всем везет, не многие очутились в нужное время в правильном месте и попались на глаза режиссеру, который задумал снять телесагу. Вот и сиди под лестницей, утешайся, что раз в пять месяцев выползаешь на сцену в «Гамлете», изображаешь одного из стражников, которые в конце спектакля торжественно уносят за кулисы тело главного героя. Ни денег, ни славы у тебя нет, зато ты имеешь право восклицать: «Я абы где не играю, занят в пьесе Шекспира». Да только любой неудачник забудет про вечную классику и побежит в телесериал, если, конечно, его позовут. Морковкину, похоже, светило до старости носить за более удачливыми коллегами канделябры, но внезапно его приметила госпожа Удача. Незадолго до взлета своей карьеры Тимофей познакомился с Еленой Кротовой, бойкой провинциальной девушкой, которая, закончив в Москве институт, тянула лямку в небольшом рекламном агентстве. И загорелась любовь. Родители Тимофея категорически не хотели признать невесткой красотку из Задрипанска. Лена не имела своего угла, жила на съемной квартире и безуспешно пыталась пробиться. Ни связей, ни денег у нее не было. Мать же наметила сыну в жены некую Эстер Ротшильд.
   – Ох и ни фига себе! – подпрыгнул Димон. – Губа не дура! И как она отпрыска с этой девушкой познакомить собиралась? Ротшильды вроде американцы!
   Марта снисходительно посмотрела на нашего компьютерного гения.
   – Котик, Ротшильды весьма распространенная еврейская фамилия. Эстер москвичка, семья у нее обеспеченная, но до тех Ротшильдов, о которых ты подумал, им далеко. Эстер врач-диетолог, хорошо воспитана, в приданое ей положены: квартира, дача, много денег, ну и так далее. Если сравнить нищую Лену, которая, задрав хвост, мечется, исполняя сомнительные поручения своего жуликоватого начальства, и Эстер, уважаемого доктора, то кого ты предпочтешь в качестве родственницы?
   Димон почесал затылок.
   – Ну… вообще… если… любовь…
   Марта небрежно махнула рукой.
   – Можешь не стараться. Любовь приходит и уходит, а кушать всегда хочется. Девяносто девять мамочек из ста были бы на стороне Эстер и сломали бы своего сына, заставив его пойти в загс с «правильной» невестой. Но Тимофей неожиданно оказался крепким орешком. Он насмерть разругался с мамой Верой, ушел из родительского дома и женился на Лене Кротовой. Как вы думаете, свекровь приняла невестку с распростертыми объятиями?
   Я ухмыльнулась.
   – Наверное, стала готовить ей на завтрак блинчики.
   Марта засмеялась.
   – Как бы не так. Отец и мать перестали общаться с Тимофеем, а через короткое время с неудачливым актеришкой начали происходить чудеса. Лена решила во что бы то ни стало сделать из супруга звезду и преуспела в этом. Один из центральных каналов телевидения начал показ криминальной стосерийной ленты о буднях агентов ФСБ. Наш ответ Джеймсу Бонду. Главную роль исполнял некий Тим Морков, брутальный, бритый наголо мачо, лихо стреляющий из всех видов оружия, виртуозно управляющий машиной, мотоциклом, вертолетом, самолетом, яхтой, космическим кораблем и укладывающий в койку всех женщин, что попадаются ему на пути. Ни малейшего налета романтизма и намека на порядочность у Тима не было, но бабы любят подонков. Персонаж Моркова мигом стал «намбер уан» среди героев сериалов, предложения о съемках полились на актера водопадом. С той поры Тим всегда был на вершине успеха.
   Ушлые журналисты быстро узнали, что Тим Морков – это Тимофей Морковкин, который «отрубил» от своего имени и фамилии окончания. Оставалось лишь удивляться метаморфозам, случившимся с тихим, неконфликтным парнем. Когда Морковкин работал в театре Гумилева, он извинялся даже перед местной кошкой, если случайно наступал ей на хвост, а Морков превратился в скандального ньюсмейкера. Желтые газеты обожают его, да и есть за что. То Тим дерется с заправщиком на бензоколонке, то стреляет в баре по бутылкам из травматического пистолета, то устраивает гонку с гаишниками на Кольцевой дороге. Если Морков участвует в радио– или телеэфире, вся страна замирает в ожидании очередной выходки безбашенного парня. Один раз ведущий упрекнул звезду: «В фильмах вы выглядите атлетом, а в жизни мало похожи на тренированного человека. Пользуетесь услугами дублера?» Тим засмеялся: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
   Не успел хозяин студии ахнуть, как гость быстро скинул с себя одежду, остался в трусах с принтами гоночных машин и стал демонстрировать рельефные мускулы. Эфир был прямым, прервать его, а потом вырезать «стриптиз» не представлялось возможным. Зрители визжали от восторга.
   Почему Тима, несмотря на репутацию человека непредсказуемого, постоянно звали на все каналы? Ответ прост: скандал делает рейтинг. Кто из вас помнит хоть одно предвыборное выступление политиков? Перед тем как страна пойдет к избирательным урнам, кандидаты в депутаты регулярно появляются на голубом экране и что-то всем обещают, но никто потом не назовет ни фамилий тех людей, ни основные моменты их речей. Зато драка двух руководителей партий, с выплескиванием друг на друга и на ведущего сока из стаканов, незабываема.
   Морков собирал многомиллионную аудиторию, причем делал это достаточно умно. Он не матерился, не появлялся пьяным, никогда не задевал ничьи национальные или религиозные чувства, а просто бурно реагировал на несправедливость и демонстрировал детскую непосредственность, чем явно нравился людям. Вся страна поддержала актера, когда тот, нарушив правила, поехал на красный свет по Кутузовскому проспекту, наплевав на грозно свистящих гаишников. Перед тем, как совершить акт гражданского неповиновения, Тим влез на крышу своего навороченного джипа и заорал:
   «Эй, люди, что мы стоим баранами? Разве ГАИ имеет право перекрывать надолго магистраль, чтобы слуги народа могли быстро добраться до своей дачи? Какие такие государственные дела у мужиков в пятницу, в восемь вечера, на шоссе, которое ведет в область? Вперед!»
   И поток полетел по дороге, службе ДПС оставалось лишь грызть от злости полосатые жезлы.
   – Бунтарь, однако, – неодобрительно покачал головой Чеслав.
   – Зарабатывал дешевую репутацию, – высказался Гри.
   – А я с Тимом согласен, – признался Димон, – какого хрена пропускать чиновников? В городе и так одна сплошная пробка, так еще шоссе блокируют!
   Марта подняла руку:
   – Спокойно, дайте договорить. Тим активно занимается благотворительностью. Он сам не рассказывает об этом, но те, кто получил от артиста помощь, его публично благодарят, и правда вылезает наружу. Герой телесаг часто ездит к больным детям и активно сотрудничает с фондом, собирающим деньги для инвалидов. Согласитесь, это тоже вызывает любовь людей. Сейчас в профессиональном плане у Моркова полный ажур. А вот в личной жизни у Тима некоторое время назад случилась беда. Он тогда играл в сериале про чеченскую войну. Съемочная группа побоялась ехать в Грозный, для натуры нашли маленький городок Алаево, не имеющий ни малейшего отношения ни к Чечне, ни к Кавказу. Киношники мастера мистификации, в советские годы виды Парижа, Лондона и прочей заграницы снимали в Прибалтике. Жители Алаева пришли в восторг от перспективы увидеть, как делается кино, гостей из Москвы приняли сказочно. Кое-кто из артистов привез с собой членов семей, пока звезды работали на площадке, их мамы-мужья-жены весело проводили время. В один из дней хозяева организовали для москвичей экскурсию в горы. В числе тех, кто отправился на прогулку, была прилетевшая накануне жена Тима Елена.
   Марта сделала эффектную паузу и завершила рассказ:
   – На глазах у туристов Лена Кротова сорвалась с тропинки в ущелье. Ее не могли достать три дня, пришлось вызывать специально обученных спасателей, чтобы поднять труп. Морков завершил работу, он не вернулся в Москву и не прервал съемок, но потом впал в депрессию, несколько недель пил, а вскоре после несчастья неприлично быстро снова женился. Вторую его супругу зовут Эстер Ротшильд.
   – Как всегда, исчерпывающая информация, – похвалил Марту Чеслав, – теперь я расскажу, зачем нам биография кумира. В среду ко мне обратилась вторая жена Тимофея. Морков построил в Подмосковье дом, семья находится в стадии переезда, складывает вещи. Вернее, упаковкой занимается Эстер. Может, вам покажется это странным, но у них нет домработницы, Эстер наняла фирму, которая помогает при переезде, но документами и содержимым письменного стола актера Ротшильд занималась сама.
   – Чую, чую, человеческим духом пахнет, – заухал Димон, – нашла тетя в ящике записки от любовниц!
   – Верно, Эстер наткнулась на тщательно спрятанные письма, – согласился Чеслав, – вот вам копии, можете сами прочитать.
   Я взяла протянутые им листы и уткнулась в текст.
   «Уважаемый Тимофей! Меня зовут Софья, я являюсь вашей преданной поклонницей, но просить о встрече с вами меня заставляет не естественное желание фанатки пообщаться с кумиром, а крайне важная информация, которой я владею. Пожалуйста, свяжитесь со мной по указанному ниже телефону. Надеюсь, вы получите это письмо. Поверьте, ситуация очень серьезна, вы можете сильно пострадать. С уважением, Софья Меркулова, город Алаево».
   «Дорогой Тимофей! Поскольку я не уверена, что вы прочитали мое первое обращение, отправляю второе. Я невольно стала человеком, от которого зависят ваша судьба, спокойствие и карьера. Поверьте, я не обманщица или попрошайка и не принадлежу к сумасшедшим, которые вешаются на шею знаменитостям. Мне от вас ничего не надо, я испытываю к вам глубочайшее уважение и просто хочу помочь. Пожалуйста, позвоните мне, иначе может произойти беда.
   С уважением, Софья Меркулова, город Алаево».
   «Уважаемый господин Морков! Я понимаю, что вокруг вас крутятся люди, которые хотят использовать знакомство с вами в корыстных целях. Вы не отвечаете на мои послания, а я боюсь изложить на бумаге правду. Если информация, предназначенная исключительно для вас, достигнет чужих ушей, случится огромная неприятность. Софья Меркулова, город Алаево».
   «Тимофей, вы не желаете иметь со мной дела, поэтому мне пришлось пойти на крайнюю меру. В этом конверте вы найдете фотографию женщины, которая утверждает, что она Елена Кротова, ваша первая супруга. Смерть Лены имитация, на самом деле она жива и очутилась в рабстве. Сначала ее сделали проституткой, затем работницей подпольной лаборатории по производству наркотиков. Впереди Елену ждала смерть, те, кто расфасовывает дурь, долго не живут. Кротова знает, что ее считают умершей и не ищут. Ей рассказали о вашем втором браке. Елена не собирается рушить судьбу мужа и, учитывая все случившееся, не будет заявлять на вас свои права. Она желает вам счастья и никогда не заявила бы о себе, но произошло чудо: Елене удалось бежать. Сейчас я прячу ее в укромном месте, но она не может бесконечно находиться в подвале. Она больна, истощена и морально подавлена. Ей необходима квалифицированная помощь врачей и психотерапевта. В Алаеве хороших специалистов нет, и, даже если бы в нашей больнице работали гении, я бы все равно не смогла показать им Кротову. Город насквозь коррумпирован и криминализирован, Елена по состоянию здоровья более не способна ни обслуживать клиентов, ни паковать зелье. Если наш местный царек узнает, что рабыня на свободе, он велит ее пристрелить, чтобы напугать других и отбить у них охоту бороться за свободу. А заодно уничтожат и меня, посмевшую пойти против местного бога. Елена не знает о моих попытках связаться с вами. Я же прошу понять: женщина, которую вы некогда, кажется, любили, перенесла страшные испытания и нуждается в помощи. Это не шутка и не розыгрыш. Вам, наверное, трудно принять такую правду, но от этого она не превратится в ложь. Елена жива. Очень прошу, свяжитесь со мной. Я буду писать вам регулярно, в надежде на чудо. Если письма перестанут приходить, знайте: нас с Кротовой нет в живых. Не знаю, сколько времени мне еще удастся прятать бедняжку. Наша судьба в ваших руках. Софья».

Глава 3

   – Для прикола слишком жестко, – сказал Гри.
   – Звезды приманивают психов, – скорчила гримасу Марта, – еще и не такое написать могут. Одного нашего ну очень хорошего артиста поклонница объявила отцом своего малыша. Девушка искренне рыдала, демонстрировала фото с кумиром, ей все поверили. Но когда актер сделал анализ ДНК, выяснилось: он не имеет никакого отношения к ребенку.
   Чеслав повернулся ко мне.
   – Почему ты молчишь?
   – Что вам сказала Эстер? – задала я вопрос.
   Начальник смахнул со стола невидимые пылинки.
   – Она попросила связаться с этой Софьей и выяснить: правду ли та сообщает в письме.
   – Оригинально! – фыркнула Марта. – Душка Тимофей решил держаться от мутной истории подальше?
   Чеслав встал, подошел к подоконнику и оперся на него спиной.
   – Эстер не сказала мужу, что нашла письма.
   Настал мой черед удивляться.
   – Почему?
   Начальник сдвинул брови.
   – Ротшильд очень любит Тима, не хочет его нервировать. Вдруг Софья самая обычная мошенница? Кстати, похоже, Тим ее таковой и считает, раз не предпринял ни одной попытки связаться с ней и прояснить ситуацию. А вот Эстер занервничала.
   – Ясно почему, – бесцеремонно перебила Чеслава Марта, – если Лена жива, брак Ротшильд со звездой недействителен, представляю ажиотаж прессы. Если все это правда, Эстер мало не покажется.
   Чеслав скрестил руки на груди.
   – У Ротшильд другая мотивация. Повторяю, она очень любит мужа, это чувство возникло давно. Когда Вера Кирилловна Морковкина задумала поженить Тимофея и Эстер, она начала активно сводить молодых людей, часто устраивала вечеринки, на которые непременно звала Эсту. Девушка сразу попала под обаяние Тима, одно время ей казалось, что он отвечает взаимностью. Но потом появилась Лена Кротова, и мечты Ротшильд разбились. После того как Тимофей женился, Эстер поклялась не выходить замуж и занялась исключительно работой. Но когда Кротова погибла, Эста пришла выразить соболезнование старинному приятелю и обнаружила, что тот, чудовищно пьяный, спит на полу в грязной гостиной.
   Близких приятелей Морков не имел, Вера Кирилловна разорвала с сыном отношения, в квартире у него царил жуткий бардак. Тимофей пил больше недели, пустые бутылки валялись повсюду.
   Эстер практически не занимается домашним хозяйством, но в тот день она взяла веник, тряпку и попыталась привести загаженные апартаменты в относительно приличный вид. Когда она перемыла гору посуды, зазвонил телефон, заработал автоответчик, и раздался тихий женский голос:
   «Господин Морков, мы понимаем глубину вашего горя, но тело Елены Кротовой необходимо забрать из морга, наше учреждение переполнено. Я звоню вам уже не первый раз, но так и не смогла добиться ответа. Если останки Елены Кротовой не увезут до десятого июля, мы будем вынуждены поступить так, как предписывает закон в отношении невостребованных трупов».
   Эстер развила бурную деятельность, вызвала похмельщика, привела Тима в более или менее человеческий вид, занялась похоронами Елены, поминками, затем долго выводила Моркова из депрессии.
   – Благородно, – фыркнула Марта. – Ухитрилась добиться своего, Тимофей женился на верной подруге. Сколько ни пишут, что женщина должна обладать красивой фигурой, быть самодостаточной, много зарабатывать, любить себя и тогда она обретет счастье в семейной жизни, в действительности мужикам нужна помесь жилетки с кухонным комбайном. Интересно, Эстер такая на самом деле или она просчитала свое поведение?
   Чеслав хлопнул в ладоши.
   – Составление психологического портрета Ротшильд не входит в нашу задачу. Занимаемся делом и не спорим по пустякам.
   Две недели нам понадобилось, чтобы связаться с Софьей, найти возможность тайно пообщаться с ней и узнать историю, достойную пера Агаты Кристи.
   Соня Меркулова – коренная жительница Алаева, является главой местного департамента образования, а заодно руководит городской школой. По своему положению она принадлежит к элите провинциального городка и пользуется уважением его жителей. Покойный муж дамы приходился сводным братом помощнику мэра Бероева. На наш взгляд, такое родство вовсе и не родство, но Алаево и область живут по клановым законам, поэтому Меркулову считают членом семьи местного царька.
   Несколько раз в год Софья объезжает так называемые малокомплектные школы района, в некоторых селах есть всего по два-три ученика, с которыми занимаются родители. Как правило, если нет возможности открыть в деревне учебное заведение, ребятам приходится бегать в соседнее село или ездить в другой городок. Но Алаево окружают горы, многие населенные пункты зимой, поздней осенью и ранней весной оказываются отрезанными от внешнего мира, с гор сходят снег, селевые потоки, дорога становится непроходимой. Детей можно отдать в интернат, но большая часть взрослых не хочет отрывать от себя сыновей и дочерей ради образования, поэтому ребята осваивают школьную программу дома, а в конце четверти представители местного департамента объезжают деревеньки и устраивают экзамены, проверяя качество усвоенных знаний.
   Софье приходилось закрывать глаза на ряд нарушений. По правилам в село обязана прибыть комиссия из трех человек, но на деле приезжает один педагог, у Меркуловой в распоряжении мало сотрудников, желающих колесить по горным дорогам. Молодежь нынче хочет заниматься бизнесом, перспектива стоять у доски за маленькую зарплату никого не прельщает, поэтому местные учителя люди пожилые. Ну не таскать же по серпантину семидесятилетнюю «англичанку» или химика-инвалида. Они потом в Алаеве подпишут ведомости – и вот вам правильная комиссия.
   В начале июня Софья отправилась по малокомплектным школам, чтобы принять экзамены у двоечников. Неуспевающих детей было немного, поэтому Меркулова не торопилась, если задерживалась, то ночевала в селе, не рисковала ехать ночью по опасному шоссе. Командировка затянулась, но ведь все когда-нибудь заканчивается. Десятого числа, в пять часов вечера, глава департамента образования взяла обратный курс на Алаево. До городка предстояло ехать два часа, солнце сияло на небе, радио пообещало отличную погоду. У главного педагога района недорогая, но новая иномарка, техническое состояние автомобиля прекрасное. Софья спокойно рулила по шоссе. Она даже не взяла с собой никакой еды, рассчитывала поужинать дома, а затем сесть у телика. Меркулова фанатка Тима Моркова, она покупает диски с его фильмами и по вечерам их смотрит.
   Люди, живущие в горах, хорошо знают, что погода в этих местах может в секунду перемениться, но в тот день небо было таким голубым, солнышко таким ясным, а настроение таким прекрасным, что Софья потеряла бдительность.
   За легкомыслие она была скоро наказана: через двадцать минут после отъезда из деревни над шоссе разразилась гроза, дождь хлестал словно из брандспойта, потом посыпался град. Меркуловой пришлось притормозить и переждать ненастье.
   К дому Соня подъехала около десяти вечера, она устала и мечтала лишь об одном: упасть в кровать. Меркулова вышла из автомобиля, открыла багажник, чтобы взять сумку с вещами, и заорала:
   – Мама!
   В багажнике, свернувшись клубочком, лежала худенькая, грязная женщина с израненными в кровь ногами.
   – Пожалуйста, пожалуйста, – умоляюще зашептала она, – не кричите. Меня схватят и убьют. Я сбежала из подпольной лаборатории.
   Меркулова замерла с разинутым ртом. Софья всю жизнь, за исключением пяти лет обучения в МГУ, провела в Алаеве, она чудесно знает местные порядки и каким образом некоторые из ее соседей обзавелись роскошными особняками. Где-то в горах функционируют предприятия, на которых рабы расфасовывают наркотики, полученные из других стран. Чистый героин разбавляют, кокаин смешивают с сахарной пудрой, но это, так сказать, элитный вариант. Некоторые умельцы готовят коктейли из лекарственных препаратов, вымачивают кусочки бумаги в растворе, высушивают и продают за копейки молодежи на дискотеках. Засунет подросток такую «марку» под язык и скачет всю ночь, не ощущая усталости. Что будет с ним после нескольких месяцев регулярного употребления стимуляторов, наркодилеру неинтересно.
   На производителей дури работают рабы, как правило, женщины, которых либо похитили бандиты, либо продали родственники. В Алаевской области живут не очень богато, классовое расслоение здесь более явное, чем в Москве, рядом с трехэтажными коттеджами стоят покосившиеся сараюшки. Местные женщины не особенно разбираются в вопросах планирования беременности и рожают столько детей, сколько Господь пошлет. И если в бедной семье появление на свет мальчика является радостным событием, то девочка никому не нужна. Корми, одевай, обувай ее, а она в шестнадцать лет выйдет замуж и уедет в дом к супругу. За невестой нужно дать солидное приданое, которое малоимущему придется копить со дня появления новорожденной на свет. Да и свадьбы в Алаеве играют за счет невест. Понимаете теперь, отчего весть о рождении дочки молодого отца не радует? От нее один расход, а вот сын приносит прибыль. Если девушка до двадцати лет не вышла замуж, она считается подгнившим товаром на рынке невест, у местных женихов огромный выбор, им залежалый продукт ни к чему. Старая дева превращается в прислугу для родных. Но сколько прислуги нужно в семье? За глаза хватит двух пар рабочих рук. Дочерей надо кормить, одевать, они до смерти будут обузой для родителей, а потом для тех, кто удачно устроил свою личную жизнь. А если невостребованных девушек в семье пятеро? Шестеро? Семеро?
   Вот почему никто из алаевцев не удивляется, когда из какого-то дома пропадает женщина. Лишних вопросов тут не задают. Иногда родители говорят соседям:
   – Отправили дочку к родным, ей в другом городе жениха нашли.
   Но чаще всего рты крепко заперты, о несчастной, проданной в рабство, не вспоминают. Она никогда не вернется домой, умрет где-нибудь в горах.
   Меркулова провела беглянку в дом, и та рассказала фантастическую историю, представившись женой артиста Тима Моркова. Якобы она была похищена, отправлена в подпольный публичный дом, а затем отдана в лабораторию…
   В конце концов Чеслав решил организовать доставку Лены в Москву. Поскольку открыто пойти на вокзал и купить билет в столицу Кротова не могла, мы составили следующий план.
   Я, под видом подруги Меркуловой, мечтающей выйти замуж, прибыла в Алаево. Елена залезла в огромный чемодан, который сейчас приближается к столице. Вам такая предосторожность кажется смешной? Но вы не живете в Алаеве, не знаете местных обычаев. По идее, обнаружив в багажнике беглянку, Софье следовало немедленно обратиться к сыну Егора Бероева, по совместительству местному главе милиции, и сообщить о находке. Но Соня пожалела бедную Лену и тем самым подставила себя под удар. То, что семье Бероевых принадлежит большая часть наркобизнеса, знают даже алаевские мыши. Впрочем, местным жителям хорошо известно и другое: живой из лаборатории наркодилеров никому уйти не удается, как только рабыня перестает нормально работать, ее куда-то увозят, а остальным объявляют: «Прилежно трудитесь, и очутитесь дома. Вот Катя уже в родном селе, отработала свое и свободна». Никто этому, разумеется, не верит.
   Кротова могла описать своих мучителей и рассказать о подпольном бизнесе. Угадайте с трех раз, что сделает с Софьей Егор Кириллович, если выяснит, кто помог Елене сбежать в столицу?!
   Вот почему и была разработана операция под прикрытием. Мне вручили документы на имя Татьяны Михайловой, никогда не бывавшей замужем учительницы русского языка и литературы. Если служба безопасности Егора Кирилловича заподозрит что-то нехорошее и начнет копаться в биографии «Танечки», она узнает, что Михайлова и Меркулова учились вместе в МГУ. Таня работала в школе, которую закрыли несколько лет назад, теперь служит мелким клерком в фирме. Мне придется некоторое время пожить в другой квартире, «двушка Михайловой» расположена в огромном доме на Ломоносовском проспекте, в нем несколько тысяч жильцов. Дом был возведен для педагогов, в нем до сих пор живет немалое количество преподавателей университета, но в последнее время жильцы постоянно меняются, соседи друг друга не знают, никто о Михайловой ничего не расскажет.
   Если нам удастся избежать огласки в прессе и беглянка окажется на самом деле Еленой Кротовой, если Тимофей Морковкин сможет тихо разобраться в непростой ситуации, а мы соблюдем еще парочку «если», то Софье ничего не грозит. Я поизображаю из себя Танечку Михайлову, а затем безработная училка выйдет замуж и покинет столицу с супругом. Группа Чеслава не первый раз устраивает подобные спектакли, методика отработана филигранно.
   И вот сейчас, глядя на огромный чемодан, вздрагивающий на полу купе, я могу перевести дух и сказать: «Первый этап прошел благополучно, скоро мы очутимся в Москве».

Глава 4

   Чемодан из вагона вытаскивали два носильщика.
   – Чего у тебя там? – спросил один из них.
   – Банки, – коротко ответила я.
   – Огурцы, помидоры, компот? – заржал второй.
   Я кивнула и попросила:
   – Осторожней, пожалуйста, не уроните. Стекло может разбиться.
   – Во народ! – покачал головой первый спец по переноске чемоданов. – За фигом их переть? В любом магазине консервов полно, жри не хочу!
   – Если пассажиры перестанут возить тяжести, вы лишитесь зарплаты, – отрезала я. – Хватит высказываться. Или работайте, или я других позову, вон, на перроне с десяток ваших на пустые тележки облокотились.
   – От баба! – заныл второй. – Небось тебе консервного ножа не надо, языком банки открываешь!
   Продолжая зудеть, мужики добрели до такси. Угадайте, что сказал водитель, когда я, пообещав ему щедрые чаевые, попросила:
   – Донесите мой багаж до квартиры.
   Шофер дернул за ручку и заявил:
   – Чего там? Бетонный блок?
   – Банки с огурцами, – привычно ответила я, – очень люблю домашние консервы.
   Таксист втащил поклажу в прихожую и ушел. Я помогла Лене переодеться в джинсы и клетчатую рубашку, натянула ей на голову парик, приклеила небольшие усы, бородку, водрузила на нос очки и, получив на телефон эсэмэску «жду», распахнула входную дверь.
   – Хай! – помахала изящной ручкой Марта. – Как я тебе в качестве любимой девушки?
   Елена окинула взглядом нашу красавицу, наряженную в длинную меховую безрукавку, лаковые сапожки, джинсы, и попятилась.
   – Это кто?
   – Марта Карц, – представила я дочь олигарха, – можешь ей доверять. Иди спокойно, вот, натяни куртку.
   – Не хочу, – закапризничала Кротова.
   – Здесь оставаться опасно, – предупредила я. – Вдруг люди из Алаева захотят навестить Михайлову?
   – В Москве, слава богу, Бероев никакого влияния не имеет, – упорствовала Лена, – можно вызвать милицию, нас не тронут!
   Марта скорчила гримасу:
   – Точно! Ты будешь в шоколаде, тебя спрячут. А про Софью подумала? Ей несладко придется, если Гоша догадается, кто тебе помог. Или ты считаешь, что вызволить тебя из беды главное дело жизни Меркуловой? Она выполнила свое предназначение и теперь может занять твое место на подпольном предприятии? Ты вроде там не один день провела, в курсе местных обычаев.
   Лена бросилась ко мне:
   – Пожалуйста, помоги.
   Я с укоризной посмотрела на Марту. Разве можно разговаривать в подобном тоне с женщиной, которая перенесла сильный стресс! Неужели нельзя найти нормальные слова? Теперь мне придется исправлять ее оплошность. Я уже хотела обнять Лену, но та вдруг повернулась к светской львице и прошептала:
   – Простите, вы мне не нравитесь, но вы правы. Поехали, куда надо.
   Марта по-свойски похлопала Кротову по плечу, взяла ее под руку и заявила:
   – Ну, милый мой, поехали. Кавалер у меня ростом маловат, на фигуру жидковат, но в наше время никакими мужиками не бросаются.
   Захлопнув за ними дверь, я испытала большое облегчение и поспешила в ванную. Чеслав сегодня дал мне отгул, а уже завтра надо к девяти утра явиться в офис, зато сейчас я свободна, как птица. Жаль, что Гри занимается другим делом и мы не можем сходить вместе в кино или в кафе. Но, с другой стороны, у Тани Михайловой полнейший штиль на личном фронте, и мне не следует выпадать из образа.
   Напевая бодрый мотивчик, я постояла под душем, высушила волосы феном и решила заглянуть в парикмахерскую.
   Мастер, к услугам которого я изредка прибегаю, работает в салоне, расположившемся в многоэтажном торговом центре, поэтому, подправив стрижку, я побрела по магазинам, рассматривая вещи, косметику, хозяйственные мелочи и книги.
   Обедать устроилась в небольшом кафе, затем соблазнилась латте в другом, зарулила в кино, посмотрела милую романтическую комедию, безо всяких угрызений совести схрумкала ведерко поп-корна, купила на ужин большое манго, бутылку кефира и около девяти вечера вернулась на Ломоносовский проспект в почти эйфорическом состоянии. Припомнить не могу, когда в последний раз так здорово проводила время! Сейчас отдохну у телика, потом мирно засну.
   Но кайфануть мне не удалось. Едва я нарезала манго, как в дверь позвонили, а потом громко застучали. Мне стало не по себе, но затаиться в квартире и не реагировать на внешние раздражители я не имею права, поэтому я глянула на экран домофона, поразилась увиденному и спросила:
   – Кто там?
   – Открывай, Тань, свои, – пронзительным голосом ответила женщина, одетая в розовую куртку, отороченную мехом невинно убиенного кролика, – из Алаева мы, от Таисии.
   По спине побежал озноб. Значит, я где-то прокололась, плохо сыграла свою роль и Егор Бероев отправил ищеек по следу московской гостьи. Судьба Сони теперь зависит от актерских способностей госпожи Сергеевой.
   – Секундочку, – заорала я в трубку, – халат накину, сижу раздетая, жарко в квартире.
   Пока я молола чушь, быстро нажала на мобильном заветную кнопку. Сейчас у Димона на компьютере появятся три цифры «777», наш хакер мигом поймет, что ко мне заявились незваные гости, и сообщит об этом Чеславу.
   Старательно разлохматив сделанную утром укладку, я распахнула дверь и, зевая во весь рот, осведомилась:
   – Вы, ваще, кто?
   Тетка в куртке, которую ей, очевидно, подарила состарившаяся Барби, обнажила в улыбке ужасные коронки.
   – Мы в гости!
   Я осмотрела компанию. Кроме дамы, облаченной в кислотный наряд, на лестничной клетке присутствовали девушка и парень. Первой вовремя не удалили аденоиды, поэтому она дышала ртом, а второй, весь потный и взъерошенный, сжимал в руках темно-бордовый блокнот, из которого торчала ручка.
   – Пустишь? Нам Таисия велела поспешить, – заявила тетушка.
   Если в ваш дом нагрянули без приглашения гости, вы обязательно испытаете гамму положительных эмоций. Только нахлынут эти чувства не тогда, когда вы их увидите, а в момент прощания с оккупантами.
   – Заходите, – скомандовала отряду сопровождения «розовая куртка», приняв мое молчание за согласие.
   Сотовый, лежавший в моем кармане, завибрировал, я вынула его и поднесла к носу. Сообщение от Чеслава. «Ситуация под контролем. Задержи их у себя и попытайся разговорить».
   Я запихнула трубку на прежнее место. Разрешите дать вам дружеский совет: активируйте в своем мобильном услугу автоматического удаления эсэмэсок после их прочтения. Многие даже не предполагают, что их телефон способен на подобное действие, а зря. Надо читать инструкции не в тот момент, когда вы сломали прибор, а до того, как начали им пользоваться, – выясните много полезного. Вот наша соседка Аллочка прошерстила переписку мужа и ушла от него, обнаружив большое количество сообщений весьма сексуального характера от некой Марго. Знай неверный супруг о функции автоматического удаления текстов, жил бы счастливо с Аллой дальше.
   – Похоже, ты не рада, – загрустила шпионка Бероева.
   Я опомнилась и включилась в игру.
   – Что вы! Места много, одной жить тоскливо!
   – Таисия так и сказала, – снова заулыбалась бабенка, – «Танюша родственникам никогда не откажет». Ну, давай знакомиться, я Зоя Терешина, а это Клара, моя дочь.
   Девушка кивнула.
   – Здрассти, – выдавила я, – а вы мне с какой стороны родня?
   – Если все хорошо сложится, то я твоя свекровь, – пояснила Зоя, – а Клара золовка.
   Оторопев от неожиданного заявления, я ткнула пальцем в мужика и поинтересовалась:
   – А это жених?
   Клара заржала, ее маменька с обидой поджала губы, но объяснила:
   – Нет, Леня – прораб. Карл подойдет позднее.
   Я кивнула. Ну да, если дочь зовут Клара, то сынишка непременно должен быть Карл. Интересно, он ругается с сестрой из-за кораллов и кларнета?[3]
   – Чайку бы попить с дороги, – ожила Клара.
   Я вспомнила про обязанности хозяйки и повела честную компанию на кухню.
   – Ничего жилплощадь, – одобрила Зоя, оглядываясь вокруг. – Леня, скажи свое слово.
   Прораб встал у двери на балкон.
   – Ну че! Пока все хорошо. Дом кирпичный, построен давно, район элитный, квадратный метр здесь дорогой. Ремонт делали недавно, в кухне пятнадцать метров, потолок натяжной. Оно, конечно, с настоящей лепниной красивше, зато, если соседи зальют, геморроя не будет, спустили воду через отверстие для люстры и живи спокойно, ни потеков, ни новой побелки. Мебель здесь российская, плита электрическая тоже, зато холодильник немецкий.
   – А где стиралка? – перебила его Зоя.
   – В ванной, – ошалело ответила я, – вы хотите устроить постирушку?
   – Можно санузел осмотреть? – поинтересовался Леня.
   – Пожалуйста, – совершенно растерялась я, – голубое полотенце для гостей.
   – Пользоваться ничем не буду, только все осмотрю, – успокоил меня Леонид и ушел.
   Я встряхнулась и повернулась к Зое:
   – Вам горячий бутерброд сделать?
   Терешина не успела ответить, Леня вернулся в кухню.
   – Сортир раздельный, сантехника чешская, новая, кафель отечественный, стиральная машина эконом-класса, в стакане одна зубная щетка, ничего мужского нет.
   – Продолжай, – приказала Зоя. – Мне просто хлебушек с колбаской.
   Поскольку последняя фраза была адресована мне, я машинально вытащила из холодильника батончик «Докторской» и принялась кромсать его тупым ножом.
   Прораб исчез.
   – Почему вареную берешь? – неожиданно поинтересовалась Зоя. – Экономишь? Мало получаешь?
   Я чуть не отрезала себе кусок пальца.
   – Ну, сейчас с деньгами у меня не особо хорошо, но на еду хватает. Не хочу проблем со здоровьем, поэтому стараюсь не употреблять жирное, копченое, сладкое.
   – Понятно, – вздохнула Зоя. – Шуба у тебя есть?
   Я уронила кусок хлеба.
   – Не… нет!
   – Почему? – немедленно задала следующий вопрос Терешина.
   – Она мне не нужна, – ответила я правду, – в Москве теперь довольно теплая зима, в метро душно, в куртке удобнее.
   – И в гости в пуховике ходишь? – с неодобрением продолжала Зоя. – Это же неприлично!
   В кухне опять появилась башка Лени.
   – Двушка, – весело объявил он, – большая комната двадцать метров, маленькая тринадцать, паркет дубовый, стены крашеные. Мебель российская, стеклопакеты, подоконники пластиковые, занавески богатые, люстры хрустальные. В прихожей встроенный шкаф, в спальне еще один. Гардеробная отсутствует, ну да их раньше и не делали. Зато две лоджии, одна в кухне, другая в зале. От метро два шага, район старый, инфраструктура развита, двор приличный.
   – А если ее продать, можно две фатерки получить? – алчно спросила Зоя.
   Леонид чихнул, вытер рот и нос лапой и протянул:
   – Можно поиграть на местоположении, поискать в Подмосковье.
   – Ну спасибо тебе, – выдохнула Зоя, – езжай домой, нам это подходит.
   Тут я обрела способность говорить и резко повернулась к мамаше и дочурке, усевшимся на небольшой диванчик.
   – Что вам подходит?
   – Квартира, – ничтоже сумняшеся объявила Зоя, – жаль, что у тебя нет шубы, но это дело наживное. Скажу откровенно, детям своим я хочу добра. Ну какие у Карла и Клары в Алаеве перспективы? Кларочка окончила десять классов, умеет шить, вязать, готовить, собой хороша, чистый персик. Она у меня неиспорченная девочка, спиртное никогда не пробовала, сигареты в руки не брала, с мальчиками не крутила. Клара пишет стихи, хочешь вслух почитает?
   – Нет-нет, – поспешила отказаться я, – потом как-нибудь.
   – И что ждет Клару в Алаеве? – продолжила Зоя. – Попадется ей дундук вроде моего Кольки, и вся жизнь под откос пойдет.
   – Папа был хороший, – робко вякнула девушка.
   – Ох, блин, поросята горячие с хреном, – шлепнула себя по бедрам мамаша, – ты его помнишь? Дожрался мужик до надгробия, когда дочери пять лет стукнуло!
   – Он мне конфеты покупал, – прошептала Клара.
   – Лучше б Колька не бухал, тогда бы он тебе дом построил, – оборвала Зоя дочь и опять повернулась ко мне. – Кларочка в Алаеве бесприданница, а в Москве всем нужна! В столице чистая, правильно воспитанная девушка редкость, ее здесь богатые люди из рук вырывать будут! А Карл? Он в нашей провинции свой талант не раскроет, тоже стихи пишет, над ними все плачут. От восторга! Но в Алаеве книжек не выпускают. Карл еще на гитаре играет, он может на сцене выступать! В Москве ему устраиваться надо. Поняла?
   – В общих чертах, – осторожно ответила я, – но почему вы приехали ко мне?
   Зоя затрясла головой.
   – Вот, блин, поросята с медом! Ты к Таисии обращалась?
   Мне пришлось признаться:
   – Да.
   – Жениха хотела?
   – Да, – промямлила я.
   – Чего ж назад пятишься? – нахмурилась Зоя. – Я привезла тебе лучшего мужчину, а тебе не нравится? Вот уж черная неблагодарность! Ну да я привыкла к хамью, в Алаеве полно быдла! Ладно, забыли, кто в своей семье не ссорится. Я тут мозгами пораскинула и придумала. Гляди, эту фатеру мы продаем, покупаем две, одну тебе с Карлом, другую Кларе, я буду с дочкой жить.
   – Лучше с Карлом, – пискнула девушка, – за ним присматривать надо.
   – А жена зачем? – вскипела Зоя.
   Я села на стул.
   – Если я правильно поняла, вы намереваетесь разделить мою квартиру? Привели прораба Леню, чтобы тот ее оценил?
   – Своим глазам я не доверяю, – не стала этого отрицать Терешина, – могу ошибиться, в московских делах не разбираюсь, подумаю: «О! Офигенная жилплощадь», а окажется дрянь! Надо проявить предусмотрительность.
   – Здравая идея, – кивнула я, – вы все отлично придумали, не учли только малозначительный нюанс. Вдруг я не захочу идти замуж за Карла?
   Клара вновь разинула рот, продемонстрировав удивительно красивые, ровные зубы, а Зоя вытаращила глаза.
   – Что? Как это, не захочешь?
   – Просто! – пожала я плечами. – Не понравится мне жених, и тушите свечи, уносите канделябры.
   – Карл не понравится? – возмутилась Зоя.
   – Запросто, – ответила я.
   – Мой Карл? – не успокаивалась мамаша.
   – Верно.
   – Тебе?
   – Точно!
   – Ты больная? – с сочувствием спросила Зоя. – Мой мальчик, он…
   В дверь позвонили.
   – Кларка, открой, – приказала мать, – это Карлуша пришел!
   Девушка резво вскочила, а я стукнула ладонью по столу:
   – Сядь! Здесь командир я.
   Клара покосилась на мать, Зоя опять на секунду поджала губы, но потом растянула их в неискренней улыбке.
   – Извини, я хотела молодую девку погонять.
   Решив пропустить мимо ушей прозрачный намек на мой возраст, я встала и пошла в прихожую.
   – Мама, хочешь чаю? – спросила Клара.
   – Покрепче завари, – приказала Зоя.
   Похоже, милые гости уже чувствуют себя хозяевами на моей кухне. Забыв посмотреть на экран домофона, я толкнула дверь и гаркнула:
   – Ну? Прибыл?
   Невысокий, полный блондин лет сорока пяти, в мятом костюме, уронил на пол спортивную сумку.
   – Здрассти. Я от Таисии… ну… в общем и целом, говоря прямо…
   – Шикарно, – язвительно перебила я мямлю, – в общем и целом говоря прямо, Зоя уже объявила о ваших планах.
   – Зоя? – насторожился Карл. – Я от Таисии из Алаева, приехал на тебе жениться.
   Ситуация перестала меня бесить и начала забавлять.
   – Прямо так, с порога пойдем в загс?
   – Конечно, нет, – испугался Карл, – мне хочется праздника, гостей, воздушных шариков.
   – Вам не кажется, что перед тем, как скрепить наши отношения, нужно минимально узнать друг друга? – налетела я на побитого молью Ромео. – Вдруг я придусь вам не по вкусу?
   Карл молитвенно сложил руки.
   – Не говорите этих ужасных слов! Я вас уже люблю! Москва прекрасный город, я согласен на переезд!
   – С кем это ты терки устроила? – спросила Зоя, выплывая в коридор.
   – С Карлом, – вздохнула я.
   – И где он? – уперла руки в боки потенциальная свекровь.
   – Перед вами стоит, неужели не видите Аполлона в расцвете сил? – не удержалась я от ехидства.
   Зоя прищурилась и гневно закричала:
   – Этот утконос не мой мальчик!

Глава 5

   Я на всякий случай отступила к двери туалета.
   – Не ваш? А чей?
   – Откуда мне знать, кого ты в отсутствие жениха привечаешь? – возмутилась Терешина.
   – Зоя? – робко осведомился посланец Таисии.
   – Вы знакомы? – обрадовалась я.
   – Конечно, – подтвердил блондин, – Алаево небольшой город.
   – Не ври-ка, – поехала на него танком Терешина, – впервые твою физиомордию вижу.
   – Мама, – робко произнесла Клара, – это Андрей Сергеевич, наш учитель физкультуры.
   Зоя прищурилась, перевела дух и недовольно приказала дочери:
   – Замолчи. Поглупей чего придумай. Тот седой.
   – Я покрасился, – быстро уточнил педагог, – хотел невесте понравиться.
   Зоя всплеснула руками.
   – Ну Таисия, ну шельма! Придумала гнилой товар с рук сбыть! Поздно ты приехал, мы уже по рукам ударили! Эта квартира будет для Карла и Клары, тебе ни фига не светит.
   – Постойте, – с достоинством возразил Андрей Сергеевич, – я заплатил свахе за контакт, она мне предоставила эксклюзивное право на москвичку. Вот квитанция.
   – Подотрись ею! – азартно выкрикнула Зоя.
   – Покажите свой квиток, – уперся физрук.
   – Чего? – сморщилась Терешина.
   – Москвичка редкий товар, – загудел Андрей, – за нее Таисии хорошо отсчитать надо. Я честно расплатился, а где твой чек?
   Клара начала грызть указательный палец, а преподаватель проникновенно произнес:
   – Танечка, гоните этих хамок в шею, они сюда без оплаты явились. Жулье!
   – Таиска врунья, – опомнилась Зоя, – двум мужикам один адрес дала.
   Андрей Сергеевич вынул мобильный, сопя набрал номер и подчеркнуто вежливо сказал:
   – Таисия? Я попал в глупое положение…
   Пока мастер спортивного обучения описывал свахе происходящее, Зоя шмыгнула в большую комнату. Я пошла за ней. Спустя несколько минут туда же явился физрук с обличительной речью.
   – Она самозванка. Таисия все объяснила. Танечка, эта баба у свахи полы моет, работает через пень-колоду, но Тася, святая душа, ее не выгоняет, потому что у Зои двое детей, очень неудачных. Говорят, первый блин комом, а у Зои одни комки! Что дочь, что сын.
   Я покосилась на Терешину. Та почему-то стояла молча. Клара снова раскрыла рот и прижалась к матери.
   – Девку ей в Алаеве замуж не выдать, – тараторил физрук, – приданого нет, а сын совсем чудной, за него даже овца не пойдет. А тут Сонечка Меркулова подругу из Москвы к свахе привела. Зоя ваш разговор из чулана слышала, дождалась, пока Тася по делам уйдет, переписала из книги адрес и помчалась в столицу. Но не удался ее коварный план на дармовщинку идиота женить и нищету с рук сбыть! Таисия успела мне твои координаты сообщить, я на самолет поспешил, но рейс задержали, Зойка на поезде авиалайнер обогнала. Слава богу, все разъяснилось. Гони Терешиных в шею, они здесь незаконно находятся, без квитанции об оплате. А я за адрес деньги отдал, немалые, поэтому ты моя.
   – Врет! – подпрыгнула Зоя. – Ни слова правды!
   Андрей Сергеевич набычился.
   – У тебя приданое для Клары собрано? Постельное белье, посуда, швейная машинка, ковры?
   Терешина подбоченилась.
   – Не твое дело. Я адрес не крала, мне его Таисия подарила, за хорошую работу. Канай отсюда, Таня наша!
   Физрук сложил комбинацию из трех пальцев и сунул под нос конкурентке.
   – У меня квитанция на Татьяну!
   – Кто раньше встал, тому и тапки! – азартно выкрикнула Зоя.
   Сравнение с домашней обувью меня обидело. Я встала между мужиком и бабой.
   – Замолчите и слушайте меня внимательно. Понятия не имею, какие у вас в Алаеве порядки, но в Москве живут по-иному. У нас нельзя оплатить невесту. Я сама буду решать, с кем иметь дело, кто мне понравится, тот и получит шанс.
   Клара разинула рот еще шире. Похоже, мои слова произвели на девушку неизгладимое впечатление.
   – Я тот, кто тебе нужен! – тут же сориентировался физрук. – Прибыл не с пустыми руками, подарок привез, дорогой.
   – Спасибо, обойдусь без подношений, – вырвалось у меня, но Андрей Сергеевич со скоростью молодого гамадрила выудил из сумки сверток и вручил мне.
   Хорошее воспитание потому и называется хорошим, что некоторые вещи вы делаете автоматически. Если мама каждый день по сто раз дудела дочери: «Когда кашляешь, прикрывай рот», – то спустя некоторое время ваша ладонь сама собой будет проделывать сие простое действие и не остановится даже в том случае, если ваш муж прикажет: «Не смей подносить руку к лицу, что за дурацкая привычка».
   Знаете, что происходит с телевизором, который с разницей в мгновение включают и выключают? Аппарат быстро ломается. Хотите жить долго и счастливо? Тогда не пытайтесь никому угодить, просто подумайте: «Мне будет приятно стоять рядом с человеком, который кашляет с разинутым ртом?» Если ответ «да», забудьте про мамины наставления, коли «нет», не обращайте внимания на мужа.
   Я очень люблю давать советы, но сейчас, получив от жениха номер два сверток, поступила так, как предписывала мне мама: развернула бумагу и обнаружила внутри настенную тарелку с надписью: «Привет из Ялты. 1984 год. Конференция гидромотобионавтов».
   – Кто такие гидромотобионавты? – только и сумела спросить я.
   – Люди, – бойко пояснил Андрей Сергеевич. – Я антиквариат тебе привез. А теперь спроси у Зои, что она в подарок приготовила?
   – Сына! – пафосно произнесла Терешина. – И…
   Звонок в дверь прервал ее выступление, я вышла в прихожую, распахнула дверь и уставилась на нового гостя.
   – Карл! – завопила мамаша. – Знакомься, это твоя жена Татьяна. Правда, хорошая квартира? Две комнаты, большая кухня, стиралка с холодильником почти новые!
   Пока Терешина перечисляла достоинства впечатлившей ее жилплощади, я пыталась обрести дар речи. «Жених» поразил меня до глубины души.
   На вид Карлу было лет пятнадцать. Рост его подходил к двум метрам, а вот с весом был явный недобор, навряд ли женишок тянул даже на шестьдесят кило. Человеку нестандартного размера трудно подобрать хорошую одежду, по большей части слишком рослые люди вынуждены обращаться к портным, но Карл не заморачивался такими мелочами. Сейчас на нем, несмотря на промозглый декабрь, красовались белые бриджи и клетчатая курточка с меховым воротником. На ногах у красавчика были здоровенные ботинки на толстой подошве, а голову прикрывала бандана с вышитыми буквами «АВС». Мне не слишком нравится обувь, предназначенная для походов по крутым горным дорогам, сама я ни за какие пряники не надену ничего подобного, но на ком-то ужасные бутсы смотрятся органично. Вот только я ни разу прежде не видела сочетания вездеходов с летними штанишками и мехом. Карл вполне мог стать основателем нового направления в моде. Но еще больше меня поразил цветок, который кандидат в супруги с явным трудом удерживал в хилых руках.
   Деревянная кадка размером с табуретку была заполнена ярко-рыжей землей, из которой торчал темно-коричневый ствол, украшенный зеленой метелкой с синими шариками.
   – Карлуша, – спросила Зоя, – почему так долго?
   – В домах запутался, – пояснил жених, – они тут все одинаковые.
   – Подари Тане цветок, – распорядилась мать.
   Парень протянул горшок Андрею Сергеевичу и проникновенно сказал:
   – Поздравляю с днем рождения, желаю счастья и здоровья.
   Физрук опешил, Зоя дернула сынишку за рукав.
   – Эй, очнись, Татьяна справа!
   Карлуша сконфузился.
   – Простите, перепутал. Держите!
   Я приняла горшок и не поняла, как следует реагировать на происходящее. Разозлиться ли мне на то, что милейший Карл перепутал невесту, молодую женщину, с крашеным блондином далеко не первой свежести, или сию же секунду потребовать у него паспорт? Таня Михайлова, чью роль я успешно исполняю, должна чтить Уголовный кодекс, она не захочет очутиться за решеткой по статье «Совращение малолетних».
   – Отличный подарок, – заухала Зоя, – Карлуша сам его растил, называется «Семейное счастье».
   – Сколько ему лет? – ожила я.
   Терешина закатила глаза.
   – Дай бог памяти. Вроде два года.
   Я снова впала в нирвану, но довольно быстро пришла в себя.
   – Два года? Однако он очень длинный. Наверное, родился сразу полутораметрового роста?
   Зоя засмеялась.
   – А ты с юмором! Это хорошо для семейной жизни. Вот такусенькое семечко в горшок запихнули, вымахал быстро, из-за правильного ухода распустился.
   – Так вы про цветок! А я спрашивала про возраст Карла! – с облегчением уточнила я.
   – Восемнадцать в июне отметил, – вскинула подбородок Зоя.
   – Извините, но юноша слишком молод, – попыталась я вразумить Терешину.
   – И чего? – не смутилась та.
   – Ему следует найти себе жену по возрасту, – не успокаивалась я. – А еще лучше пойти учиться, получить хорошую профессию, устроиться на работу и лишь потом думать о создании семьи.
   Зоя с шумом выдохнула.
   – Фу, устала! Карл неиспорченный, воспитаешь его по своему вкусу. Он послушный!
   – И вы согласитесь на невестку, которая значительно старше вашего сына? – удивилась я.
   – Со старухой в загс идти неприятно, – честно заявила Зоя, – но ведь не обязательно лицо открывать! Занавесим тебя фатой, и неясно будет, сколько тебе годков стукнуло. На свадьбу алаевцев не позовем, зато про квартиру московскую с хорошим ремонтом рассказать не постесняемся. Можно взять фотку Карла, а к ней приклеить снимок этой… ну… знаменитости… в телике торчит!
   – «Наша Раша», – подсказала Клара и моментально получила от матери подзатыльник.
   – Молчи, – приказала Зоя, – такая, с волосами, еще с Хрюшей и Степашей в телике работает.
   – Каркуша? – предположил сыночек, похоже, до сих пор фанат детской программы.
   – Оксана Федорова! – осенило меня.
   – Во! – обрадовалась Зоя. – Точняк. Подклеить ее на фотку и в Алаево отослать. Наши бабы половики от зависти сгрызут: хоромы с мебелью и сама на лицо картинка, жаль, худая слишком. Ну как, здорово я придумала?
   По счастью, именно в этот момент зазвонил домашний телефон, и я получила возможность ей не отвечать. Я изловчилась и схватила трубку раньше Зои, решившей послушать, кто беспокоит будущую невестку в поздний час.
   – Как дела? – спросил Гри.
   – Добрый вечер, Машенька, – ответила я. – Спасибо, голова прошла, завтра непременно выйду на работу.
   – Ты не одна? – насторожился муж.
   – Представляешь, нет!
   – Кто в квартире? – помрачнел Гри. – Попробуй объяснить.
   – Сейчас, Машуля, только на лестницу выйду, – пообещала я, – родственники из Алаева приехали, не хочу им мешать.
   Зоя скорчила гримасу, Клара разинула рот, Карл, не обращая внимания на присутствующих, прошел в большую комнату, Андрей Сергеевич укоризненно покачал головой.
   – Мы же свои люди! Какие могут быть тайны!
   – Не фига в нашу семью свиным рылом лезть, – взвыла Зоя.
   Я выскользнула на лестничную клетку, поднялась на один пролет, села на подоконник и в деталях рассказала Гри о десанте из Алаева.
   – Значит, Егор Кириллович все же заподозрил неладное, раз спешно отправил в Москву своего шпиона, – сделал вывод из услышанного муж.
   – Похоже, Бероеву нечем людей занять, раз он командировал в столицу четырех человек, – фыркнула я.
   – Маловероятно, что все незваные гости клевреты Бероева, – не согласился Гри, – разведчик один, остальные, сами того не зная, служат прикрытием.
   – И кто Джеймс Бонд? – спросила я.
   – Нет ответа, – «обрадовал» меня Гри, – твоя задача – хорошо сыграть роль Тани Михайловой, иначе я не дам и медного пятака за жизнь Сони. Подумай, разве девушка не первой свежести, мечтающая обрести личное счастье, постоянно терпящая неудачи на любовном фронте и от отчаянья приехавшая к свахе в Алаево, выгонит из дома кандидатов в женихи?
   – Они уроды! – с жаром провозгласила я. – Жуткие, отвратительные морды. Один, похоже, еще школу не закончил, а другой Аполлон пятой свежести.
   – Милая, ты рассуждаешь, как Таня Сергеева, – ласково завел муж, – а надо перевоплотиться в Михайлову. Ну, сконцентрируйся. Ты живешь одна, даже кошки нет. Придешь домой: темнота-тишина, поговорить не с кем, ты никому не нужна. На работе одни бабы, подруг нет, где познакомиться с мужчиной? Пойти в кафе и сесть у окна? Не твой вариант, вокруг полно юных, смазливых мордашек, ты на их фоне блекнешь. Да и твой менталитет не позволяет ловить парней в забегаловке или на улице.
   – Погоди, – обиделась я, – ранее ты сказал: «Михайлова девушка не первой свежести», а сейчас и вовсе заявляешь, что на нее без слез не взглянешь. Но Михайлова – это я! Спасибо за комплимент.
   – Иногда ты бываешь на редкость вредна, – засмеялся Гри.
   – Да уж, престарелым девушкам свойственны заскоки, – ехидно подтвердила я.
   – Сейчас ты Михайлова, – посерьезнел муж, – судьба Сони зависит от удачно сыгранной тобой роли. Повторяю вопрос: такая женщина выгонит претендентов на руку и сердце? Влезь в шкуру Михайловой, думай, как она!
   – Нет, – после небольшого колебания ответила я, – Таня обрадуется и оставит при себе обоих женихов. Ей должно польстить внимание со стороны мужского пола. Михайлова побоится выставить вон Андрея Сергеевича, вдруг тот нажалуется Таисии, а сваха обозлится и вычеркнет строптивую бабу из своей картотеки. Но физрук уже в возрасте, может заболеть и умереть. Станешь вдовой и снова кукуй в одиночестве. А Карл молодой, с ним можно справить золотую свадьбу. Оставить надо обоих и выбирать со смаком.

Глава 6

   Утром я обнаружила в ванной Клару, которая сосредоточенно изучала свою мордочку в зеркале.
   – Что не так? – поинтересовалась я.
   – Все нормально, – тихо ответила девица и шмыгнула носом. – Я боюсь!
   – Кого? – задала я следующий вопрос, пытаясь оттеснить ее от раковины.
   – Эдика, – еле слышно прошептала Клара.
   – Мама нашла тебе суженого? – поразилась я. – Однако она времени зря не теряла. Когда только успела! Мы, женщины, спали в одной комнате, и я не слышала, чтобы Зоя звонила по телефону.
   Клара покосилась на дверь.
   – Можно ее запереть?
   – Задвижки нет, – ответила я, – зачем она девушке, которая живет одна?
   – Вдруг мама войдет!
   – А ты говори живей, – велела я.
   Клара прижалась к стиральной машине.
   – Эдуард московский свах.
   Я схватила зубную щетку.
   – Кто?
   – Свах, – повторила Клара, – мужской род от свахи. Он всех замуж за олигархов пристраивает, надо лишь с ним законтачить, и через три месяца поедешь в свадебное путешествие на своей яхте. Денег с женщин свах не берет, ему богатые женихи платят.
   – Слишком лучезарная история, чтобы быть правдивой, – предостерегающе сказала я.
   – О чем секретничаете? – заорала Зоя, вламываясь без стука в ванную.
   Клара, боящаяся мать как огня, вцепилась в раковину, а я соврала не дрогнувшим голосом:
   – Рассказываю, что лучше в Москве посмотреть.
   – Мы с тобой пойдем по музеям, – объявил Андрей Сергеевич, тоже не постеснявшись без приглашения втиснуться в небольшое помещение, – а эти пусть здесь сидят, а еще лучше им в Алаево убраться. Я заплатил…
   – Про квитанцию я уже слышала! – воскликнула я. – Эта тема больше не обсуждается. Мне надо на работу, совместная культурная программа откладывается. Развлекайтесь без хозяйки. Ясно?
   Компания дружно закивала.
   В офис я ворвалась с небольшой задержкой; хоть и была уверена, что «хвоста» нет, но все равно поехала на службу кружным путем и слегка опоздала к началу встречи Эстер и Лены.
   Вторая жена артиста не сняла в помещении ярко-красное пальто с ослепительно-белым меховым воротником и выглядела значительно лучше первой. Марта причесала и переодела Кротову, но затравленное выражение с лица законной супруги ей стереть не удалось.
   – Понимаю, история странная, но лучше разобраться тихо, – сказал Чеслав, – знакомьтесь: Лена и Эстер.
   Кротова сказала:
   – Мы виделись пару раз. Тимофей рассказывал о своей подруге, Эстер присутствовала на нашей свадьбе, она очень поддержала Тима, когда тот разорвал отношения с матерью. Но с течением времени наше общение сошло на нет. У Эстер постоянные разъезды, у Тима съемки.
   Ротшильд кивнула.
   – Верно. Я очень благодарна тебе за то, что ты не стала скандалить при моем появлении. Спасибо за благородство души и понимание. Думаю, ты догадывалась о чувствах подруги юности твоего супруга!
   Тень улыбки проскользнула по лицу Кротовой.
   – Конечно! Они легко считывались. Прости, Тим выбрал меня, я тебя жалела, понимала, что ты хочешь видеть любимого, даже если он принадлежит другой.
   – Высокие отношения, – хихикнула Марта, – ни ревности, ни злости. Эстер, вам не хотелось убить Лену? Или хотя бы поколотить ее? Схватить за волосы и постучать лбом той, что у вас жениха увела, о косяк?
   Эстер отшатнулась.
   – Что вы такое говорите! Конечно, нет! Я была рада счастью Тима.
   – Значит, страдали молча? – не смутилась Марта. – В другой раз, когда лишитесь мужика, воспользуйтесь моим дружеским советом про лоб и косяк. Поверьте, вам станет легче. Хотя сейчас бить о стену следует вас, это вы не упустили момента, подобрали чужого мужа.
   – Не нападайте на Эсту, – воскликнула Лена, – меня считали умершей, похоронили. Тиму, по-вашему, следовало монахом жить? Спасибо Эстер, она позаботилась о супруге. Не дай бог Тимофей попался бы на крючок к непорядочной женщине!
   – Мы о тебе не забывали, – вытирая глаза платочком, сообщила Эстер, – на кладбище дивный памятник поставили: белый мраморный ангел с поникшими крыльями. На похороны народа пришло немерено! Если хочешь, я покажу тебе видеозапись! Тим постарался изо всех сил: гроб супер-люкс, платье от Версаче, цветов грузовик. Поминки устроили в ресторане, все рыдали.
   – Спасибо, – сказала Лена, – я знала, что вы по-человечески меня упокоите.
   – Ущипните меня семеро! – провозгласила Марта. – Прямо хочется кусок селедки съесть, так сладко.
   Чеслав взглядом остановил Карц.
   – Давайте сначала проведем опознание. Эстер, вы подтверждаете личность Елены Кротовой?
   – Да, – кивнула Ротшильд, – она сильно похудела, у нее другая прическа, но это, несомненно, Леночка.
   Мой начальник повернулся к Кротовой.
   – Приоткройте завесу тайны, каким образом вы остались живы?
   – Может, не стоит сейчас подвергать Лену стрессу? – встала на защиту первой жены вторая.
   – К сожалению, ей необходимо ответить на вопросы о… – Договорить Чеславу не дал стук.
   Дверь в переговорную распахнулась и ударилась о стену. Я увидела высокого, ладно скроенного мужчину в джинсах и короткой замшевой куртке.
   – Что здесь происходит? – сердито спросил он. – Эста, где итальянский импресарио? Вокруг одни московские рыла!
   Ротшильд вскочила.
   – Тим! Как ты узнал, куда я поехала?
   – Неважно! – рыкнул актер. – Интересно другое! Кто эти люди? Ты соврала мне о переговорах по поводу гастролей в Риме!
   Марта тоже встала, изогнула спину, выставила вперед изящную ногу в лаковом ботфорте и нежно промурлыкала:
   – Господин Морков! Ваш визит большая честь для нас! Хотите кофе? Пойдемте со мной.
   Обычно у мужчины при виде Карц включаются все первичные половые признаки, но Тим отмахнулся от дочери олигарха, как от осенней мухи.
   – Не лезь, когда не просят! Эстер! Отвечай!
   – Здравствуй, Тим, – тихо сказала Лена, – не узнаешь?
   – Нет, – в запале бросил Морков, потом вдруг вздрогнул: – Вы кто? Эй? Кто?
   Димон живо подставил актеру стул.
   – Садитесь.
   Тим плюхнулся на сиденье.
   – Простите, я иногда теряю голову, в особенности если начинаю ревновать. Органически не переношу вранья, мне почудилось, будто… Эстер, кто эта женщина? В сером платье? Ее лицо! Она безумно похожа на Елену, мою трагически погибшую жену.
   Гри крякнул, Эстер беспомощно посмотрела на меня, а я покосилась на Чеслава.
   – Пойду приготовлю всем кофеек, – проявила совершенно не свойственную ей заботливость Карц и стремглав унеслась.
   Марта безошибочно чует носом и всеми остальными частями тела приближающуюся грозу, а находиться в эпицентре торнадо дочь олигарха не любит.
   – Я все объясню, – попытался остановить цунами Чеслав, – сделайте пару глубоких вдохов, сейчас вы услышите несколько новостей. Итак, ваша жена не умерла!
   Тим взял Эстер за руку.
   – Что он несет? Вот моя супруга!
   – Речь идет о Елене Кротовой, – объяснил Чеслав, – той, что сидит напротив вас.
   Морков стал кусать указательный палец.
   – Милый, не волнуйся, – попыталась успокоить его Эстер, – ничего непоправимого не бывает.
   Мачо откинулся на спинку стула.
   – Это Лена?
   – Да, – кивнула Кротова, – я.
   – Ты? – переспросил Тим. – Ты?! Ты!!!
   – Скорее принесите воды, – закричала Эстер, – ему плохо!
   Актер медленно сполз под стол. Димон ринулся к ящику, где хранится аптечка, и деловито спросил:
   – У Морковкина есть аллергия?
   – Нет, – ломая пальцы, в один голос объявили первая и вторая жены.
   Я подошла к Лене и обняла ее за плечи. Не очень приятно видеть, как супруг вместо того, чтобы обрадоваться твоему воскрешению из мертвых, валится без чувств. Вот уж не ожидала от брутального супергероя боевиков такой слабости.
   – Ого, – проворковала Марта, внося в переговорную поднос с чашками и вазочками, – ему поплохело? Ну, пока он очухивается, мы спокойно глотнем кофейку. Эстер, тебе со сливками? Лена, хочешь зефирку?
   Беззаботная болтовня Карц оказала живительное воздействие на присутствующих. Жены Моркова взяли чашки. Чеслав и Димон уложили Тима на диван.
   Через полчаса актер пришел в себя, переварил невероятную новость, вернулся к столу, сел около Кротовой, обнял ее за плечи и попросил:
   – Можешь рассказать, что с тобой случилось?
   Лена прижала к груди стиснутые кулачки.
   – Попробую, но некоторые вещи слишком ужасны, ими не следует грузить людей!
   Эстер вскочила, обогнула стол, тоже пристроилась возле «ожившей» и, гладя ее по голове, прошептала:
   – Мы не просто люди, мы твоя семья.
   Лена затряслась.
   – Это правда, у меня никого, кроме вас, нет!
   Тим поцеловал первую жену и заворковал:
   – Тише, тише, солнышко, все будет хорошо.
   Чеслав кашлянул.
   – Необходимо решить кое-какие технические вопросы. Первый: как легализовать Елену? Если человек признан мертвым, то…
   – Я не могу ожить официально, – перебила Чеслава Кротова, – представляете, как взбесится пресса?
   – Ничего, мы вместе через это пройдем! – воскликнула Эстер.
   Лена вывернулась из объятий Тима.
   – Послушайте, я попытаюсь кое-что рассказать, а вы решите, как поступить. Совершенно не помню, почему упала…
   – Может, не надо? – попыталась остановить ее исповедь Эстер. – Тебе лучше пройти осмотр у врача, отдохнуть, а уж потом, если захочешь…
   – Нет, – мягко, но вполне категорично возразила Кротова, – нарыв следует вскрыть сразу. От моего рассказа многое зависит. Извините, я понимаю, что обрекаю вас на тяжелое испытание, но не хочу, чтобы оставались неясности. Я не помню, как упала в пропасть.
   Голос Кротовой, тихий, но какой-то въедливый, заполнил кабинет Чеслава. Я часто присутствую на совещаниях, при разговорах с разными людьми, наслушалась много историй, от которых волосы встают дыбом, и за несколько лет службы в бригаде научилась отстраняться от услышанного. Многие профессионалы, например, хирурги не хотят перед операцией вступать в тесный контакт с больными. Врач ведет себя так не из черствости, он побаивается, что в процессе общения у него возникнет слишком личное отношение к человеку, которому предстоит лечь под скальпель, и он, хирург, потеряет хладнокровие. По этой же причине медики стараются не лечить близких друзей или родственников. Люди в белых халатах выглядят циниками, в больницах рассказывают массу анекдотов, которые обычному человеку совсем не покажутся смешными. Ну, допустим, такой.
   Несется по городу «Скорая», больной спрашивает: «Куда мы едем?» – «В морг», – раздается ответ. «Но я еще не умер!» – восклицает несчастный. «А мы пока и не доехали», – сообщает фельдшер.
   При помощи подобных историй медики стараются сохранить собственное психическое здоровье, они не могут рыдать над каждым больным. Нечто похожее происходит и с сотрудниками милиции, для них труп – просто тело, не человек, а объект изучения. Квартира, в которой случилось убийство, – место преступления, рыдающие родственники – свидетели и первые подозреваемые. Даже придя в семью с сообщением о кончине кормильца, профессиональный сыскарь никогда не заявит с порога: «Простите, у меня плохая новость, Иван Ивановича убили». Нет, он сначала задаст вопросы: «Скажите, когда вы в последний раз видели Ивана Ивановича? В каком настроении он уходил на работу? Звонили ли вы мужу?» И лишь потом сообщит ужасную правду, тщательно наблюдая за вашей реакцией. Работая в отделе особо тяжких преступлений, нужно обрасти толстой шкурой, иначе через пару месяцев после старта ты окажешься в психиатрической клинике. Но, обрастая броней, главное – не превратиться в сволочь, которую не волнует ни горе людей, ни справедливость. Очень трудно, с одной стороны, быть холодным профессионалом, а с другой – сострадательным человеком.
   Я первое время плакала по ночам, потом нашла для себя выход: представляю, что участвую в съемках кинофильма, а все происходит вроде как понарошку. Но сегодня, слушая Лену, я потеряла «защитное устройство». В жизни случаются по-настоящему страшные вещи, они происходят где-то рядом с нами, и тем, кто постоянно жалуется на ерундовые проблемы, следует помнить об этом и не ныть по пустякам.
   О том, как она очутилась на дне ущелья, Лена не могла сказать ни слова. Помнила только, что около нее в момент падения стояла Леся, жена оператора Севы Горина. Леся воскликнула:
   – Лен, смотри, там розы!
   Кротова подошла поближе к краю и ничего не увидела.
   – Где?
   – Левее погляди, – посоветовала Горина, – красота неописуемая! Вот уж не предполагала, что в таком месте растут цветы. Интересно, туда можно спуститься, чтобы сфотографироваться?
   Лене захотелось рассмотреть цветы, она шагнула вперед и… дальше провал в памяти.
   Очнулась Лена в небольшой комнате, похожей на шкатулку, обитую изнутри атласом, все в ней было бордово-золотым. Не успела Кротова сесть на кровати, как в спальню вошел молодой парень и сказал:
   – Тебя зовут Анжелика.
   – Нет, нет, – попыталась объяснить женщина, – я Лена, жена артиста Тима Моркова.
   Юноша брезгливо, словно нехотя, отвесил москвичке несколько оплеух, потом повторил:
   – Тебя зовут Анжелика, усекла? Вытри морду и молчи. Будешь хорошо себя вести, отработаешь долг и уедешь домой. Начнешь безобразничать – накажу. Сейчас придет Жаклин, она все тебе объяснит. О кей?
   Перепуганная Лена кивнула, парень похлопал ее по спине.
   – Умница, правильное решение.
   Едва он испарился, как появилась сильно накрашенная девушка в расшитых золотом шароварах и полупрозрачном топике.
   – Где я? – прошептала Лена.
   Жаклин села на кровать и вывалила невероятную правду. Кротова находится в публичном доме, свое настоящее имя и фамилию ей лучше забыть и никому правды о себе не сообщать.
   – Отработаешь долг, вернешься домой, заживешь прежней жизнью, а если тебя шантажировать начнут, – внушала Жаклин, – никому ни словечка, кто ты и откуда!
   – Публичный дом? – ужаснулась Лена. – И что мне здесь делать?
   Жаклин криво улыбнулась.
   – Собак стричь!
   Кротова опешила.
   – Но я не умею!
   Жаклин засмеялась.
   – Дура, что ли? Не знаешь, чем в борделе занимаются?
   Лена отползла в угол кровати.
   – Не хочу.
   – Твое желание не учитывается, – с долей жалости сказала Жаклин, – надеешься отсюда уйти?
   Лена кивнула, а Жаклин расправила рукой одеяло.
   – Тогда есть две возможности. Отрабатываешь долг и выходишь на свободу либо отказываешься и в этом случае тоже покидаешь этот дом, но уже в пластиковом мешке. А на твое место привезут сестру или кто у вас в семье еще есть, кредит не скостят.
   – О каком долге ты все время говоришь? – занервничала Лена.
   Жаклин поморщилась.
   – Не притворяйся, каждая из нас бабло отрабатывает.
   – Я ничего не знаю, – заплакала Кротова.
   Жаклин не стала жалеть новенькую.
   – Значит, тебя втемную использовали. Смотри, какой расклад. Твой отец, брат, муж взяли деньги у Папы, обещали вернуть с процентами, а когда срок вышел, не смогли расплатиться. Папа ждал, счетчик тикал, доллары накапливались. В конце концов Папа рассердился. Если должнику нечего продать, Папа предлагает ему отдать одну из своих женщин, та отработает долг в борделе. Здесь все за кредит оказались, многим не один год под мужиков ложиться придется.
   Лена вцепилась пальцами в подушку.
   – Тим не брал ни у кого взаймы.
   Жаклин забралась на кровать с ногами.
   – Успокойся, я тоже влипла. Отец свой бизнес организовал, поставил на трассе шашлычную, рассчитывал, что дело хорошо пойдет и он быстро поднимется. Ан нет, клиентов мало, конкуренция большая. Когда Папа пригрозил дом и участок забрать, мой отец испугался: у нас семья большая, восемь детей, куда идти? Бомжевать на тракт? Вот и отдал меня. Ты и знать не знаешь, сколько твой родитель у Папы занял, а отрабатывать тебе придется.
   Лена в ужасе слушала Жаклин и, когда та замолчала, еле слышно возразила:
   – Мои мать с отцом давно умерли, братьев и сестер нет. Тим – это муж, он известный актер, я веду его финансовые дела, поверь, Морков никому ни копейки не должен. Случилась ошибка, меня с кем-то перепутали.
   Жаклин встала.
   – Все так говорят. Я тебе объяснила расклад, выбирай.

Глава 7

   Несколько дней Лену не беспокоили. Часов в комнате не было, окон тоже, Кротова не знала, сколько времени прошло после того, как она очутилась в красно-бордовой спальне. Еду ей приносила Жаклин, но никаких разговоров не затевала, просто ставила поднос и уходила.
   Во время очередного ее появления Лена не выдержала и закричала:
   – Мой муж искать меня будет! Он поставит на ноги всю милицию страны! Вам мало не покажется!
   Жаклин вынула из кармана газетную вырезку.
   – Жаль тебя огорчать, но Елену Кротову сегодня похоронили в Москве. Почитай, там написано про несчастье в ущелье, есть фото твоего мужа, идущего за гробом.
   Кротова трясущимися руками развернула листок, прошлась по тексту глазами раз, другой, третий и наконец выдавила из себя:
   – Не понимаю.
   – Яснее некуда, о тебе никто не станет беспокоиться, ты мертва, – спокойно ответила Жаклин, – если хочешь на самом деле очутиться на том свете, можешь орать. Решишь еще пожить – обслуживай клиентов. Здесь тебя, как в семье, не обманут, за каждого посетителя спишут определенную сумму.
   Лена замолчала, Морков закрыл лицо руками.
   – Господи! Леночка, поверь, я никому, никогда, ничего не был должен!
   – Я знаю, – прошептала она.
   – Я видел твой труп, – продолжал Тим, – лицо… оно… было… я…
   Эстер вцепилась мужу в плечо.
   – Тима провели в комнату и показали нечто ужасное! Он с трудом осмотрел останки. Понимаете, Лена падала с большой высоты, в таком месте, куда не рисковали спускаться даже местные жители. Пришлось ждать МЧС, труп достали лишь через три дня. Жара, мухи… Вам трудно представить, какое зрелище открылось перед ним.
   – Но он все-таки опознал жену? – уточнил Гри.
   Морков поднял голову.
   – Да. Платье Лены, на правой руке обручальное кольцо, которое сделал к свадьбе мой приятель-ювелир. Украшение недорогое, денег у нас тогда совсем не было, но оно изготовлено в единственном экземпляре. Еще мне показали сумку, Лена взяла с собой на экскурсию документы и деньги, она не хотела оставлять паспорт и кошелек в гостинице.
   – Следовательно, вы установили личность по одежде, вещам и удостоверению? – подвел итог Чеслав.
   Я глянула на него. О личной жизни Чеслава, равным образом о его образовании и службе до того, как он возглавил нашу бригаду, мне ничего не известно. Но сейчас, услышав слова «установили личность», я почти уверилась: шеф ранее работал в милиции, а может, находился на оперативной или следственной работе в ФСБ.
   Тим положил руки на стол и уронил на них голову. Эстер накинулась на Чеслава:
   – Что вы себе позволяете? Неужели не видите, как ему плохо?
   Но нашего босса не запугать криками, он спокойно ответил:
   – Платье легко натянуть на другого человека, обручальное кольцо тоже не прибито к пальцу, сумка элементарно переносится.
   Эстер вскочила.
   – Вы обвиняете моего мужа в том, что он, находясь в тяжелейшем моральном состоянии, не смог досконально изучить изуродованные останки? Между прочим, я тоже опознала Лену!
   – Вы ходили с Морковым в морг? – уточнил Гри.
   Ротшильд села и обняла Тима.
   – Конечно. Ему было очень плохо. Тимофей даже позвонил матери, они давно не общались, свекровь не принимала невестку, не изменила своего отношения к Лене даже после того, как та помогла ее сыну раскрутиться. Но смерть Кротовой потрясла Веру, она хотела сразу приехать к Тиму, но не смогла, так как за неделю до трагедии сломала ногу. Вера тут же сообщила мне о несчастье, я помчалась к Тиму и была с ним рядом в тяжелую минуту. Тимофей почти потерял разум, он сначала рыдал, потом стал пить. Поймите, Лена упала на глазах у экскурсантов, люди видели тело на дне ущелья в бинокль, сомнений в личности пострадавшей не возникло, опознание было формальностью. Тим еле пережил те дни!
   И тут ожил молчавший все время Коробков.
   – Отбросив в сторону романтические рассуждения о любви и переживаниях, я хочу вычленить скелет истории. Господин Морков убеждает всех, что в пропасть свалилась Елена Кротова. Тело предают земле, а безутешный муж спустя короткое время женится на Эстер Ротшильд, давно ожидавшей шанса стать его супругой. Но вот незадача! Первая-то жена воскресла, Софья Меркулова пишет письма, просит о помощи! И как должен поступить безутешный вдовец? На мой взгляд, ему нужно рвануть в Алаево, но наш фигурант прячет послания и никому о них не сообщает. Его поведение вызывает удивление. Вот я и стихами заговорил! Разрешите представиться, Дима, псевдоним Саша Лермонтов, сейчас пишу поэму «Евгений Мцыри».
   Димон, как обычно, не удержался и стал зубоскалить, но присутствующие не обратили внимания на выверты компьютерного гения.
   – Вы обвиняете Тима? – ахнула Эстер. – Это ни в какие ворота не лезет! Он до сих пор тоскует по Лене!
   – Я не прятал письма, – не поднимая головы, сказал Морков. – Мне приходит огромное количество сообщений, и на е-мэйл, и в обычных конвертах. Послания бывают трех разновидностей: «дайте мне денег, желательно побольше; очень вас люблю, пришлите фото с автографом. И письма от сумасшедших, мне рассказывают о рождении ребенка, чьим отцом я якобы являюсь, сообщают о наших родственных связях. Если им верить, у Тима Моркова более двухсот племянников от несуществующих братьев и сестер, которых родители разместили по всем детдомам России. Как мне следовало отнестись к посланиям из Алаева? С момента гибели Лены прошло немало времени, и я сам хоронил жену.
   – Неужели вы лично отвечаете фанатам и попрошайкам? – не успокаивался Коробок.
   Эстер подняла руку.
   – Это моя работа, я просто ставлю на фото или постере факсимиле подписи Тима и отправляю его фанату.
   – Но почта из Алаева не попала в ваши руки? – вкрадчиво поинтересовался Димон.
   Ротшильд растерялась.
   – Верно, иногда Тим сам забирает конверты на студии.
   – Послания от Софьи пришли на домашний адрес, – промурлыкал хакер, – навряд ли он широко известен зрителям.
   Морков выпрямился.
   – Да, я сам вытащил почту из ящика в подъезде, Эстер уезжала, я порадовался, что она не увидела этой глупости. Не хотел доставлять жене лишних переживаний, только и всего.
   – Я ничего не писала! – заплакала Лена. – Мне бы это и в голову не пришло. Пока обслуживала клиентов, каждый день молилась: «Тимка, услышь, что я жива, найди меня, верни домой». А потом сообразила: помощь не придет. Довольно скоро я заболела, и меня перевели в лабораторию раскладывать порошок, фасовать таблетки. Мне казалось, что в борделе невыносимо, но выяснилось: бывает еще хуже. У Сурена у меня была своя комната, ванная, я спала на чистом белье, ела нормальную пищу. Нас даже гулять выводили, в небольшой двор с высоченным забором, но, если поднять голову, можно было увидеть небо. У наркодилера все оказалось намного хуже. Нас загнали в горы, в пещеру, кормили раз в день баландой, спали мы на тряпках, на полу, мыться негде, вместо туалета ведро. И бригадир бьет, может даже изнасиловать. Правда, меня он не трогал, брезговал, я же из борделя, боялся заразу подцепить.
   Эстер поднесла к глазам платок, а Димон продолжил беседу:
   – Как же вы умудрились сбежать?
   Лена закрыла глаза.
   – Я очень устала. Можно отдохнуть?
   Тим резко встал.
   – Я забираю Лену.
   – Куда? – поинтересовался Гри.
   – Домой! – прогудел Морков. – Моей жене необходимо пройти обследование у врача, ей понадобится психотерапевт.
   – Понимаете ли вы последствия столь поспешно принятого решения? Едва вы доставите Кротову в свою квартиру, как папарацци пронюхают о появлении первой супруги. Кстати, ваш брак с Эстер Ротшильд посчитают незаконным, а вас, вероятно, заподозрят в покушении на убийство Елены.
   Тим поправил красиво уложенные волосы.
   – Невероятное предположение.
   – Нелепое, – кинулась на защиту мужа Эстер.
   – Не дает мне покоя одна мысль, – неожиданно произнес Димон. – Если бы Тимофей ответственно подошел к процедуре опознания, преодолел ужас и осмотрел тело, он непременно бы понял: одежда Лены натянута на другую женщину. Есть мелкие приметы, о коих любящий муж просто не может не знать: родинки в тех местах, которые скрыты от посторонних глаз, маленькие шрамы. Морков мог потребовать экспертизу стоматолога, анализ ДНК. Но нет! Он сразу ответил: «Это моя жена», затеял похороны и обрек живую Елену на годы мучений.
   – На что ты намекаешь? – вскипел Морков, сжав кулаки.
   Я насторожилась. Похоже, у звезды взрывной характер, сейчас он пустит в ход руки. Судя по сериалам, Тим профессионал в драке, а наш хакер хорош лишь в виртуальных битвах, в реальности он не сможет побороть и комара.
   – Я не намекаю, – отчеканил Димон, – а говорю конкретно. Уж не знаю, по какой причине, но ты поспешил закопать гроб.
   – Леночку кремировали, – прошептала Эстер.
   – Здорово, – захлопал в ладоши Коробков. – Чеслав, Гри, скажите, о чем в первую очередь думает следователь, когда слышит о поспешной кремации?
   – Огонь скрывает все следы, – сказала Марта.
   Эстер налетела на Карц и стала молотить ее кулачками:
   – Тим не убийца!
   Дочь олигарха легко остановила Ротшильд:
   – Успокойся, Димон не обвиняет Моркова в запланированном преступлении. Он хочет сказать, что артист просто обрадовался трагедии, поэтому особенно и не старался установить личность погибшей, заранее был уверен: Кротова мертва. Знаешь, любой брак идет трещинами, а в том случае, когда жена делает из мужа звезду, ей всегда следует быть начеку. Настанет момент, когда знаменитость залезет на вершину славы, вытопчет там для себя удобное местечко и не захочет иметь рядом ту, кто помнит его неудачником. Коробков пытается донести до Тимофея простую истину: начни он тогда активно искать Лену, ей бы не пришлось долго мучиться в публичном доме и пройти через концлагерь лаборатории. Подсознательно Тим хотел, чтобы Кротова исчезла, а тут она упала в ущелье. Дьявол услышал невысказанную просьбу Моркова и поспешил ее выполнить. Но Кротова-то жива! Строчит письма из Алаева!
   – Я не писала, – заплакала Лена, – нет! Тим, поверь, это придумала Софья! Мне хотелось просто спрятаться, разве я могла разрушить твое счастье? Появиться на пороге нашего дома, после того как обслужила сотни клиентов? Я больна и хочу спокойно умереть.
   Эстер бросилась к ней.
   – Ленуся, мы тебя вылечим! Отправим в лучшую клинику. Все уладим! Придумаем!
   Женщины обнялись и зарыдали, Морков вытащил из кармана пузырек и начал вытряхивать из него пилюли. Их позвякивание заставило Кротову вздрогнуть, она высвободилась из рук Эстер и внезапно совершенно другим голосом спросила:
   – Что это?
   – «Викарил», – ответил Морков, отправляя в рот сразу несколько таблеток.
   – Новейшее успокоительное, – всхлипнула Ротшильд, – недавно появилось в России, Тим сейчас занят в очень тяжелых съемках, они его изматывают, поэтому он принимает лекарство.
   Лицо Елены странно изменилось, оно стало по-детски растерянным: так выглядит дошкольник, потерявший в толпе маму.
   – «Викарил» три раза в день, – с трудом произнесла она, – «Залкан» на ночь, «Асентракс» днем.
   – Тебе плохо? – испугалась Эстер и взяла ее за руку.
   – Нормально, – выдохнула Лена, – «Викарил» очень вреден, от него тошнота начинается.
   Ротшильд погладила Елену по голове, потом похлопала ее по плечу. Кротова моргнула, и ее лицо стало прежним.
   – Плевать, – буркнул Морков, – с моей работой без колес никуда.
   Я подняла руку.
   – Можно?
   – Говори, – кивнул Чеслав.
   – Нам предстоит решить трудную задачу: как легализовать Лену, не поднимая шума. Тимофею нельзя везти первую жену домой. Кротова изменилась, но все же легко узнаваема, соседи начнут перешептываться, новость быстро долетит до прессы.
   Эстер села около Моркова.
   – У Тима есть старая дача, там вполне комфортные условия: свет, газ, горячая вода, ванная, туалет, несколько спален. Дом принадлежит матери моего мужа, но после смерти Николая Ефимовича она туда не ездит. Я там не была, просто знаю это место. В декабре поселок пустой. Мы отправимся туда на пару дней, пока не найдем врачей для Леночки. Что до внешнего сходства, то я придумала объяснение. Якобы у первой жены Тима была родная сестра, сейчас она сильно заболела и попросила его о помощи.
   – Неплохая идея, – одобрила я, – раздобыть документы на имя какой-нибудь Наташи Кротовой не составит большого труда. Но есть небольшое осложнение. Лена, в публичном доме много девушек?
   – Не знаю, – прошептала воскресшая.
   – Пять, десять? – настаивала я.
   – Больше, но сколько – не помню, – пролепетала Лена.
   – И в подпольной лаборатории немало людей? – не успокаивалась я.
   – Да, там и мужчины работают, – слегка оживилась Кротова.
   – Вы не хотите их спасти? – поддержал меня Гри.
   – Как? – испугалась Лена. – Поехать назад? Ни за что! Нет. Не хочу ни о ком думать!
   Димон крякнул, а Карц элегически произнесла:
   – Чем больше узнаю людей, тем больше люблю кошек.
   Эстер поднялась.
   – Хватит. Мы не разрешим мучить Лену допросами. Ей необходимы тишина, покой, хорошее питание, крепкий сон. Я очень благодарна вам за помощь, но остальные проблемы мы решим с Тимом сами. Перед уходом хочу напомнить, что вы обязаны тщательно хранить служебную тайну.
   Я кивнула.
   – Законное требование. Но есть один нюансик, о котором мы все начисто забыли в процессе увлекательной беседы. Кто погиб в ущелье? Кого ошибочно опознал в морге Тимофей? На чьей могиле сейчас льет слезы ангел из белого итальянского мрамора? Вероятно, у той женщины остались родители, муж, дети, они должны знать, что случилось с их дочерью, женой и матерью.

Глава 8

   Тим снова схватился за «Викарил», а Эстер ахнула:
   – О боже! Я о ней не подумала!
   Чеслав крякнул.
   – Все устали. Езжайте на дачу, завтра поговорим.
   Морков встал, пошатнулся и схватился за стол.
   – Никогда не употреблял «Викарил», – протянул Димон, – но, похоже, он сильно подавляет двигательную функцию.
   Тим попытался сделать шаг, потерпел неудачу и плюхнулся на стул.
   – Кто из вас за рулем? – осведомился Гри.
   – Муж, – испуганно ответила Эстер, – вообще-то у нас есть шофер, но сегодня мы не захотели пользоваться услугами чужого человека, понимаете? Придется мне сесть за руль.
   Марта покосилась на окно, за которым мела декабрьская метель.
   – Еще не вечер, а уже стемнело. Вы хорошо управляете автомобилем?
   Ротшильд смутилась.
   – Не знаю.
   – То есть как? – удивился Гри.
   Эстер замялась.
   – Я получила права год назад, но пока ни разу не водила машину.
   – Есть такой анекдот, – захихикала Марта. – У человека спрашивают: «Вы умеете играть на скрипке?» – «Не знаю, не пробовал», – отвечает тот.
   – Не смешно, – обиделась Эстер, – я старательно училась, овладела теорией!
   – На московских дорогах, в особенности зимой, во время снегопада, теоретические навыки не помогут, – не сдалась Карц, – необходима практика. Я рулю с четырнадцати лет, подростком гоняла по столице без прав, зато теперь ощущаю себя профессионалом, но и я порой испытываю трудности.
   – Мы с Таней отвезем Тима и дам в поселок, – предложил Гри, – потом вернемся в Москву. Завтра за автомобилем Моркова к нашему офису пришлют водителя, а хозяин приедет в столицу на такси.
   – Отлично, – одобрил Чеслав.
   По дороге на дачу Морков порывался принять новую порцию «Викарила», но Эстер решительно отняла у него упаковку. Тим не стал спорить, положил голову жене на плечо и захрапел. Лена тоже заснула, Эстер, сидевшая между ними на заднем сиденье, молча смотрела в боковое окно. Я обернулась:
   – Вы как?
   – Пребываю в растерянности, – честно ответила она.
   – Любая на вашем месте призадумается, – отозвался Гри.
   – Тим не вернется к Лене, – решила я приободрить Эстер, – в вашей жизни ничего не изменится.
   Ротшильд расстегнула пальто.
   – Меня волнует не собственная судьба. Тим очень эмоционален, но без обнаженных нервов хорошим актером не станешь. Боюсь, вы не поймете всей остроты проблемы.
   – Попробуйте объяснить, – предложила я, – иногда поговоришь с незнакомым человеком, и делается легче.
   Эстер сняла пушистый шарф и осторожно переместила голову сладко посапывающего мужа на спинку сиденья.
   – Тим обрел славу и деньги не сразу, поэтому очень боится потерять популярность. Актер – это вам не владелец фабрики. Бизнесмен наладит дело, наймет управляющего и может улетать в Майами, конвейер исправно крутится без хозяина, на счет в банке капают миллионы. А Тим ни копейки не получит, если не выйдет на съемочную площадку. Да, сейчас он в десятке самых высокооплачиваемых звезд России, но его гложет страх: вдруг ему перестанут присылать сценарии? Еще Тим отлично понимает: образ брутального мачо можно эксплуатировать лишь до тридцати пяти, ладно, сорока лет. Дедушка с автоматом кинематографу не нужен, а изменить имидж, став пенсионером, не получится. Чем зарабатывать во второй половине жизни? Разъезжать за грошовый гонорар по провинции для участия в местных фестивалях? Вести корпоративы? Но, если тебя не снимают в кино, интерес публики быстро угаснет, сбитого летчика никуда не позовут. Тимоша безумно боится необеспеченной старости. Сегодня он хватается за все предложения, у него триста пятьдесят пять съемочных дней в году, он участвует в телешоу, постоянно раздает интервью, работает на износ, и все ради того, чтобы скопить капитал. Поэтому мы не заводим детей: ребенок – это огромные расходы и большая ответственность.
   – М-да, – отозвался Гри, – вам не позавидуешь.
   – Почему? – удивилась Эстер. – Я совсем не чадолюбива. Кто сказал, что человек обязан размножаться? Нам хорошо и вдвоем. Но у Тима началась депрессия, бессонница, повысилась раздражительность, утомляемость, пару раз он упал в обморок в студии. А «Викарил» ему очень помогает. Не секрет, что большая часть шоу-бизнеса и артистического мира сидит на кокаине, антидепрессантах или вульгарно пьет водку. Лекарство – не самый плохой выбор.
   – Тиму необходимо изменить стиль жизни, – подала я голос, – нельзя постоянно пришпоривать и бить кнутом усталую лошадь.
   – Муж пока не готов притормозить, – призналась Эстер, – и я пребываю в большой тревоге. Боюсь, он будет мучиться из-за того, что не стал искать Лену. Но в чем его вина? Кротову признали мертвой. Ох, мы опять возвращаемся к тому, о чем беседовали в вашем офисе. Бедная Леночка, она столько пережила и имеет право на счастье. Очень жаль Тима, он себя сгрызет за то, что ошибся при опознании тела. Надеюсь, что я стану ему опорой. Здесь налево.
   Гри послушно крутанул руль, джип поскакал по накатанной колее.
   – До конца поселка, затем направо, под горку, – подсказывала Эстер, – муж Веры Кирилловны выбил самый большой и обособленно расположенный участок. Можно тормозить. Солнышко, проснись, мы добрались до дачи.
   Гри не стал заезжать в заваленный снегом двор, пристроил внедорожник у нераскрытых ворот, толкнул калитку и замер. Я подошла к мужу:
   – Что-то не так?
   Гри глазами показал на цепочку следов, тянущуюся по снегу.
   – В доме люди.
   – Не может быть! – воскликнул Тим.
   – Вероятно, это бомжи, – предположила я, – к сожалению, пустые дачи часто подвергаются набегам маргиналов.
   Гри вынул пистолет, я вытащила из сумки электрошокер.
   – Ой, – испугался проснувшийся Тим, – у вас оружие?
   Я покосилась на Моркова: похоже, мачо-суперагент в реальной жизни не особенно храбрый человек.
   – Боюсь, – затряслась Елена.
   Эстер обняла ее.
   – Я с тобой.
   – Сколько входов в доме? – поинтересовался Гри.
   – Один, – прошептал Тим, – на окнах решетки, они не открываются. Ох, там свет мелькает.
   – Вернитесь в машину, – приказал мой муж, – заблокируйте двери, не высовывайтесь. Таня, я иду первым.
   Без особых проблем мы проникли в незапертый дом, Гри поднял указательный палец, я нырнула на веранду и крикнула:
   – Чисто.
   Муж пнул ногой следующую дверь и объявил:
   – Чисто.
   Мы продвинулись по коридору, достигли арки, повернули и застыли в изумлении.
   В центре просторного каминного зала стояла большая искусственная елка, наполовину украшенная игрушками. Вокруг нее ходила пожилая дама, сохранившая по-девичьи стройную фигуру. Меньше всего незнакомка походила на бездомную. Она была в джинсах и дорогом кашемировом свитере, расшитом мелкими розочками, скрученными из атласной ленты. Ее волосы недавно побывали в руках парикмахера, успешно превратившего седину в золото. Дама аккуратно положила на диван стеклянный красный шар, взяла в руки снеговика из ваты, вздрогнула, обернулась, уронила игрушку и ахнула:
   – Кто вы?
   – Мама, – закричал Тим, врываясь в гостиную, – мама! Что ты здесь делаешь?
   – Вам велено было сидеть в машине, – сердито заметил Гри, – нельзя так рисковать.
   – Но это же Вера Кирилловна, – пояснила Эстер, преданной собакой следовавшая за мужем.
   На меня внезапно навалилась усталость. Я без приглашения села в одно из двух кресел, покрытых серо-зелеными клетчатыми пледами с вышитыми по углам золотыми львиными мордами, и машинально стала перебирать бахрому. И тут я увидела среди витых шнурочков полосочку ткани с надписью «Wool 100 %. Made in Belgia». Покрывала были чисто шерстяными, я бы не отказалась от таких, жаль только, что их в комплекте всего две штуки, хватило лишь на кресла, на диван было наброшено нечто бордовое, из гобеленовой ткани.
   – Мама, мама, – попугаем твердил актер, – что ты здесь делаешь?
   Вера Кирилловна отступила к дивану.
   – Хотела устроить вам сюрприз. Подумала, что мы, как раньше, встретим тут Новый год! Со старинными игрушками, подарками, как прежде! Решила устроить вечер воспоминаний.
   – Дед Снегур и Морозочка, – засмеялась Эстер, – мне о них Тим рассказывал! А как вы сюда добрались?
   – На такси, – ответила Морковкина, бросив на невестку неожиданно злой косой взгляд, – я заказала машину, доехала без хлопот, растопила котел, сняла с чердака елку. О, вы с друзьями? Сейчас приготовлю чай.
   – Могу помочь, – мигом вызвалась я. – А кто такие Дед Снегур и Морозочка?
   Вера Кирилловна провела меня в кухню и, округлив яркие, необычайно зеленые глаза, поинтересовалась:
   – Как вас зовут?
   – Таня, – представилась я.
   – Вас не затруднит протереть чашки? – попросила Морковкина, протягивая мне полотенце. – Когда Тим был маленьким, мы всегда уезжали сюда на школьные каникулы и организовывали для всех детей поселка елку. Я актриса, а муж не имел никакого отношения к искусству, он был директором крупного завода, управлял им до самой смерти. Супруг обладал уникальным даром руководителя. Ах, если я начну рассказывать о Николаше, меня не остановить. Так вот, про Новый год. Праздника без Деда Мороза и Снегурочки не получится, эти роли исполняли наши лучшие друзья, а заодно и соседи по дачному поселку Антон и Лилечка Крутиковы. Лиля ростом под метр восемьдесят, очень крупная, Антоша ей до плеча не доставал, крайне субтильный. Когда Крутиковы первый раз появились перед детьми в костюмах, все не удержались от смеха. Здоровенная Снегурочка и карманный Дед Мороз. Дети начали хохотать, взрослые тоже развеселились. Лилечка и Антоша люди с чувством юмора, они совершенно не комплексовали по поводу своего роста. Лиля отцепила у мужа бороду, привязала ее на свой подбородок и объявила: «Спокойствие. К вам пришли Дед Снегур и Морозочка. Мы живем на Северном полюсе и припасли много подарков». С тех пор и повелось: у всех Мороз и Снегурочка, а у нас Снегур и Морозочка. Танечка, можете взять поднос с посудой?
   Мы вернулись в гостиную, Вера Кирилловна осторожно поместила на стол чайник, повернулась к Тиму и вскрикнула:
   – Кто там?
   – Где? – прикинулся дурачком сын.
   – В кресле, у камина, – дрожащим голосом пролепетала мать.
   Несмотря на талант лицедея, в обыденной жизни Тим, похоже, притворяться не умел.
   – Там? Ах да, совсем забыли! – фальшиво воскликнул он. – Мамуля, познакомься, Наташа Кротова, сестра моей первой жены. Помнишь Лену?
   – Ее невозможно забыть, – со злостью выпалила Вера Кирилловна, – поссорила нас! Из-за нее твой отец первый инфаркт заработал. С какой стати сюда приперлась сестрица этой мерзавки?
   Лена опустила голову, Эстер взяла свекровь под локоть.
   – Верочка, Наташа тяжело заболела.
   – А мы при чем? – покраснела пожилая дама.
   – У бедняжки нет ни одного родного человека, кроме Тима, – журчала Ротшильд, – мы обязаны ей помочь.
   – С какой стати? – возмутилась Вера Кирилловна. – Назовите хоть одну причину!
   – В родном городе Наташе не сделают нужную операцию, – неуверенно поддержал Эстер Тим, – вот и пришлось ей спешить в Москву.
   – Откуда вы? – резко спросила Вера.
   – Издалека… – прошептала Лена, – простите!
   Вера Кирилловна резво подбежала к гостье.
   – Слушайте, ваша сестра была злым гением Тима, она увела его у невесты, запретила общаться с родителями, заставила бросить театр и сниматься в ужасных сериалах. Елене требовались деньги, чем больше, тем лучше. Она не шла ни на какие контакты с нами, не подзывала Тима к телефону, если слышала мой голос. Николай Ефимович страшно переживал, у него случился инфаркт, а я слегла с гипертонией. Но Лена даже тогда не отпустила мужа в отчий дом. И как теперь я должна к вам относиться? Надеетесь получить деньги и внимание? Но где вы были раньше? Почему не приструнили сестру, а?
   – Мама, – попытался остановить разгневанную Веру Тим, – успокойся. Мы не думали, что ты очутишься на даче.
   – Не хотели рассказывать вам о Наташе, – вступила в разговор Эстер, – предполагали, что она поживет здесь недолго.
   – Вот оно что! – дернулась свекровь. – Это моя дача! Николай Ефимович построил этот дом для друзей! Наталья, покиньте нас.
   – На улице метель, – возмутился Тим, – холод, непогода. Не веди себя, как злобная мачеха из сказки.
   – Сейчас я уйду, – прошептала Лена, – зря Соня писала письма. Я чувствовала, это добром не закончится.
   – Никуда ты не двинешься, сиди, – приказал Морков. – Мама, ради меня, пусть Наташа останется.
   Вера Кирилловна нахмурилась, покусала губы и неохотно промямлила:
   – Ладно. Исключительно из-за сына соглашаюсь. Эстер, я на тебя сердита. Почему ты не позвонила, не предупредила? Знаешь ведь Тима, он без меры жалостлив, бескорыстен, готов всем помогать, дает деньги каждому, кто попросит!
   Я исподтишка глянула на Эстер. Из нашей беседы в машине у меня сложилось впечатление, что Морков жадноват: они с супругой не хотят заводить ребенка, потому что придется тратить на него деньги. Впрочем, матерям свойственно идеализировать детей.
   – Хорошо, – внезапно улыбнулась Вера, – пусть Наташа выпьет с нами чаю.
   – Фу, – выдохнул Тим, – мама, я тебя обожаю.
   Морковкина кивнула и зажгла торшер.
   Лена подняла голову, на ее лицо упал яркий свет лампы.
   – Спасибо.
   Вера Кирилловна взвизгнула.
   – Кто это?
   – Наташа Кротова, – быстро подсказала Эстер.
   – Они с Еленой близнецы? – закричала свекровь. – Невероятное сходство. Так не бывает! Не врите мне!
   В комнате повисла тишина.
   Кротова выпрямилась.
   – Я действительно Лена, ваша первая невестка. Я не погибла в ущелье. Понимаю, что это сообщение вас не обрадует, но из песни слов не выкинешь. Добрый вечер, рада была услышать из ваших уст откровенное мнение о себе.
   Вера Кирилловна беспомощно оглянулась, съежилась, потом жалобно сказала:
   – Эста, принеси воды, таблетку запить.
   Ротшильд опрометью бросилась в коридор. Через пару секунд она принесла бутылку, открутила пробку, налила минералку в хрустальный стакан и подала его свекрови. Все происходило в полнейшей тишине, было слышно лишь мелодичное звяканье, его издавал удивительной красоты браслет на запястье Эстер: белые, желтые и красные «яблоки» из эмали, прикрепленные к золотой пластине. Очень оригинальная, дорогая, скорее всего антикварная вещь.

Глава 9

   – Давай доброшу тебя прямо до подъезда? – заботливо предложил Гри, притормаживая у метро.
   – Учитывая сложность ситуации и любопытство моих незваных гостей, лучше, если твоя машина не засветится во дворе Татьяны Михайловой, – вздохнула я. – Хотя мне совсем не хочется тащиться по улице, но все же придется покинуть комфортабельный автомобиль. Не дай бог шпион Егора Кирилловича заподозрит неладное, тогда жизнь Софьи повиснет на волоске.
   – Ну и метет, – вздохнул Гри, – в конце концов, ты можешь сказать, что тебя подвез сослуживец, пожалел недотепу Михайлову из-за ненастья.
   – Не стоит рисковать, – повторила я, выкарабкиваясь из джипа, – мне Чеслав велел завтра приходить к обеду. Высплюсь, как человек, успею с утра сбегать в парикмахерскую и заявлюсь в офис потрясающей красавицей.
   Гри засмеялся.
   – Звучит интригующе, пожалуйста, только не крась волосы в зеленый цвет.
   – Конечно, не стану, – улыбнулась я. – Хочу превратиться в Мальвину, девочку с голубыми кудрями, встану под елку и буду изображать куклу.
   – Тогда мне придется трансформироваться в Буратино, – подхватил муж.
   – Долго гримироваться не придется, у тебя от рождения длинный нос, – хихикнула я и поспешила в сторону временного пристанища.
   Вообще я несколько слукавила: не собираюсь спать до полудня, да и незваные гости не дадут спокойно нежиться под одеялом. Я встану в обычное время и до похода в парикмахерскую успею купить Гри подарок на Новый год. Муж давно хотел съездить на Бали, там есть отель, стоящий в воде, пол в гостинице стеклянный, сквозь него виден подводный мир. В начале февраля Чеслав даст нам двухнедельный отпуск. Представляю, как запрыгает от радости супруг, когда обнаружит под елкой конверт из турагентства и узнает, что мы с ним отправляемся в теплые края. Я все лето и осень потихонечку откладывала деньги, предвкушая сюрприз, и завтра меня ждут в «Кругосветтрэвел».
   Не успела я войти в квартиру, как из маленькой комнаты высунулся Андрей Сергеевич и зашипел:
   – Ты всегда шляешься по ночам?
   Я опешила и собиралась достойно ответить наглецу, но вспомнила о желании Тани Михайловой во что бы то ни стало выйти замуж за кого угодно и кокетливо проблеяла:
   – Да, у нас на фирме ненормированный рабочий день.
   – Запомни, мне это не нравится, – сердито заявил жених, – нельзя задерживаться на службе, нужно возвращаться ровно в семнадцать часов.
   – Почему именно в это время? – проявила я неуместное любопытство, снимая верхнюю одежду.
   – Кроме преподавания физкультуры, я еще тренирую футбольную команду «Тигры Алаева», – гордо заявил Андрей Сергеевич, – домой прихожу в семь. Ты должна успеть приготовить ужин, я люблю сразу сесть к накрытому столу.
   Я стянула сапоги и чуть не застонала от счастья, надев мягкие тапочки. Есть ощущения, которые никогда не испытает мужчина. Только женщина способна понять, какой это восторг – стянуть поздним вечером обувь на высоком каблуке и поменять ее на меховые чуни. Я закрыла глаза, чтобы ощутить блаженство в полной мере, но была безжалостно возвращена к действительности Андреем Сергеевичем.
   – Не слышу ответа!
   Пришлось выныривать из моря наслаждения.
   – Ты предполагаешь, что я переселюсь в Алаево?
   Жених нахмурился.
   – Нет, я перееду сюда.
   – Но в Москве, если сюда вслед за тренером не последуют «Тигры Алаева», тебе не надо будет торчать на тренировках, – ехидно заметила я, в очередной раз выпадая из роли Михайловой, – значит, ты будешь приходить домой рано. Наверное, мне лучше совсем уволиться, чтобы успеть с обедом.
   – Нет, нет, – занервничал Андрей Сергеевич, – в столице жизнь дорогая, на одну зарплату не просуществуешь. И потом, я найду команду для тренировок, в городе много клубов: «ЦСКА», «Спартак», «Динамо». Буду приезжать в родное гнездо в семь.
   Желание поддерживать разговор у меня угасло. Похоже, Андрей Сергеевич не является шпионом Егора Бероева. Навряд ли босс провинциальной мафии возьмет в свою команду столь выдающегося идиота. Я сомневаюсь, что физрук играет роль дурака, слишком уж он талантливо это проделывает.
   – Эй, ты куда? – зашипел гость. – Женщина, стой, когда с тобой мужчина разговаривает.
   Но я быстро шмыгнула в ванную, пожалела, что на двери отсутствует задвижка, включила свет и взвизгнула. На стиральной машине стояла голова.
   Пару секунд я хватала ртом воздух, затем спазм прошел, кислород снова попал в легкие.
   – Извините, – прошептала голова, – я сейчас уйду.
   Ужас прошел. Сбоку между автоматической прачкой и стеной есть ниша, туда и забилась Клара. Ее всю с порога не видно, зато башка торчит поверх машины, и складывается впечатление, что она помещена на стиралку.
   – Что ты здесь делаешь? – выдавила я, пытаясь справиться с дрожью в ногах.
   – Горюю, – коротко ответила Клара.
   – И какова причина? – спросила я.
   Клара тихо заплакала.
   – Были с мамой у сваха.
   Я открыла воду и взяла мыло.
   – Того самого, который выдает девушек за олигархов?
   – Ага, – всхлипнула Клара.
   – Отлично! – фыркнула я. – Ты выбрала парня по каталогу из списка «Форбс»?
   Клара вытерла нос тыльной стороной ладони.
   – Не-а.
   – Неужели никто не пришелся тебе по душе? – кривлялась я. – Вероятно, ты излишне разборчива и хочешь получить в женихи красавца вкупе с миллиардным состоянием.
   Девушка замотала головой.
   – Свах сказал: у меня нет ни одного шанса удачно пристроиться. Фигура ничего, но грудь маловата, необходимо вшить импланты, лицо прошлогоднее.
   От удивления я перестала умываться.
   – Что значит «лицо прошлогоднее»?
   Клара нахмурилась.
   – Двенадцать месяцев назад все бросались на русский тип: нос – картошкой, глаза голубые, щеки чуть впалые, губы пухлые. Сейчас мужчин на Восток потянуло, а я похожа на японку, как топор на дыню, надо чуть сузить веки и округлить овал лица.
   – А еще через год жительницы Страны восходящего солнца выйдут из моды, олигархи будут млеть от африканок, и тебе потребуется мазать ваксой все тело? – попыталась я образумить дурочку. – Если парень подбирает невесту, как машину, следуя моде на кузов, то такой брак долго не просуществует.
   – Долго и не надо, – всхлипнула Клара, – свах сказал, что больше двух лет никто не задерживается, главное, успеть родить ребенка, отец на него обязан платить алименты, а на них можно богато жить.
   – Отличный план, – буркнула я, – жаль, что ты вышла из моды. Впрочем, наверное, у этого сваха есть знакомый пластический хирург.
   – Очень дорого операции стоят, – понуро ответила Клара, – мама меня поколотила, вот я и сижу тут, жду, когда она заснет, боюсь вылезать, снова по морде получу.
   В моей душе зашевелилась жалость.
   – Ты же не виновата, что родилась с обычным лицом. Зое нужно ругать себя, это она произвела на свет девочку типа Аленушки.
   Клара сдернула с крючка полотенце и принялась комкать его в руках.
   – Свах меня разругал. Немодная, плохо одета, макияж допотопный, волосы уложены, как у семидесятилетней, ногти короткие, хожу криво, разговариваю глупо, стою крючком. Ни красоты, ни ума, ни обаяния, ни богатства. На какую блесну жениха ловить? Ни единой заманилки нет! Провальный вариант. Мама мне сказала: «Делать нечего, пойдешь замуж за Павла, надо поторопиться, пока он предлагает». Ой, не хочу-у-у!
   – Не реви, – зашипела я, – на крик могут твоя мать с братом прийти, и слезами горю не поможешь. Чем тебе Павел плох? Если мечтаешь жить в Москве, то как следует подумай. В Алаеве лучше, чем в столице, воздух чистый, нет напряженного ритма, построите с мужем дом, родите детей.
   Клара умоляюще вытянула руки.
   – Мне двадцать с небольшим.
   – Отличный возраст, – кивнула я.
   – Для Алаева я перестарок, – грустно сказала Клара, – приданого у меня нет, красоты тоже.
   – Ты очень симпатичная, – покривила я душой.
   Девушка горестно вздохнула.
   – В Алаеве любят, чтобы женщина была с формами, вот такая, как ты, а у меня сорок шестой размер, вместо груди фига. А в вашей Москве, наоборот, требуются глисты в обмороке, чем тоньше, тем шикарней. Мои объемы слишком большие, а еще в столице нужно иметь сиськи не меньше третьего размера. Я снова в пролете, для Алаева худая, для Москвы толстая, везде уже старая, и в лифчике пусто. Почему я такая страшная уродилась?
   По щекам Клары покатились слезы, она принялась размазывать их и поскуливать.
   – Но Павел-то вроде готов вести тебя в загс, – напомнила я.
   Клара съежилась.
   – Павлу скоро шестьдесят, у него три жены умерло, поговаривают, он их работой замучил, сам инвалидность имеет, ему в армии мизинец на левой ноге оторвало, с тех пор он в саду сидит, газеты читает, а баб заставляет деньги добывать. Он жадный, даже электрочайник не купил, живет на краю города, огород у него до горы, гектар целый, на грядках убиваться с ума сойдешь!
   – И мать готова любимую доченьку монстру отдать? – недоверчиво спросила я.
   Клара опустила голову.
   – У нас иметь в семье незамужнюю девку позор, и с чего ты взяла, что я любимая? Карл – вот кого мамка обожает, он ее надежда, потому что мужик, а с меня толку никакого.
   – Создается впечатление, что Россия вступила в двадцать первый век, а ваш город остался в семнадцатом! – возмутилась я.
   Клара вновь схватила полотенце.
   – Чего ни говори, жизнь не изменить. Судьба мне за Павла идти, он лысый, а из носа у него волосы торчат!
   Девушка уткнулась лицом в колени и заплакала. Мне стало жаль ее до такой степени, что заныл желудок. Сама жила под гнетом комплексов, с самого детства ощущала себя толстой, неуклюжей бегемотихой. Уроки физкультуры, для которых требовалось надеть гимнастический купальник, превращались для меня в серьезное испытание. Все одноклассницы щеголяли в симпатичной спортивной одежде, а мне она не подходила по размеру, и мать сшила для меня нечто ужасное из темно-синего ситца. Каждый раз, когда я появлялась в зале, наш учитель физры Виктор Львович мерзко улыбался и говорил:
   – Сергеева, ты опять одета не по форме. Где откопала помесь наволочки с кальсонами?
   И класс радостно гоготал. После такого выступления у меня пропадали все крошечные спортивные умения, толстые ноги делались неподъемными, руки неловкими, голова гирей тянула вперед. Однажды я сказала маме:
   – Пожалуйста, поговори с физруком, пусть он больше надо мной не смеется!
   Мать, сосредоточенно накручивавшая волосы на бигуди, сердито ответила:
   – Разбирайся сама, не приставай ко мне.
   Этого вскользь преподанного урока мне хватило, чтобы понять: я никому не нужна. И лишь выйдя замуж за Гри и начав работать в группе у Чеслава, я стала постепенно избавляться от комплекса неполноценности. Не хочу сказать, что окончательно лишилась мечты превратиться в тростинку и победила страх потерять мужа, но, по крайней мере, перестала ненавидеть себя и даже надеваю джинсы.
   – Прекрати плакать, – велела я Кларе, – успокойся. Я попробую тебе помочь.
   – Как? – безнадежно спросила девушка. – Отрежешь мне попу и пришьешь ее вместо бюста? Или ты водишь знакомство с олигархом, которому срочно нужна жена? Я умею стирать, гладить, готовить, убирать, делать домашние консервы, шью, вяжу, вышиваю крестиком. Думаешь, у меня есть шанс?
   После заявления про вышивание крестиком мне стало Клару жалко до слез. Я внезапно ощутила себя сильным человеком, способным помочь слабому.
   – Слушай меня внимательно. Сейчас иди спать, и никому ни слова о нашем разговоре, поняла?
   – Ага, – кивнула Клара, – а что будет завтра?
   Отличный вопрос!
   – Все будет хорошо, – опрометчиво пообещала я.
   Девушка встала, схватила меня за плечо и с загоревшейся надеждой в глазах прошептала:
   – Это правда?
   – Конечно, – легкомысленно заверила я.
   – Мне не придется выходить замуж за Павла?
   – Никогда, – ляпнула я.
   – Ты найдешь мне жениха в Москве? – спросила Клара.
   – Да, – кивнула я, – непременно.
   Гостья кинулась мне на шею, стиснула в объятиях, уткнулась носом в мое плечо и с чувством произнесла:
   – Обожаю тебя.
   Я погладила девушку по спине. Ну, Танечка, ты попала! Потеряла на время от сострадания разум, пообещала Кларе счастье с три короба, а как теперь это организовать?

Глава 10

   Когда успокоенная Клара отправилась спать, я пошла на кухню, с радостью отметила, что там никого нет, открыла шкафчик, хотела снять с верхней полки пакет с печеньем и вдруг услышала громкий окрик:
   – Тань!
   От неожиданности я дернулась, в спине и плече послышался хруст.
   – Почему ты до сих пор не выгнала наглых Терешиных? – возмутился Андрей Сергеевич. – Отчего я, честно заплативший деньги Таисии, должен спать в одной комнате с Карлом, не отдавшим свахе ни копейки?
   Я попыталась опустить руку и поняла, что не могу этого сделать, отчего-то при малейшем движении от боли сводит спину между лопатками.
   – Сейчас этот хам улегся на диване, – бубнил жених. – Когда я велел мальчишке перебраться на пол, он ответил: «Вчера я дрых на жестком, сегодня ваша очередь». Как это тебе?
   – Вполне справедливо, – промямлила я.
   – Немедленно повернись, – потребовал Андрей Сергеевич, – и повтори злые, неуважительные слова своему мужчине в лицо!
   Я попыталась опустить руку, но потерпела неудачу, в пояснице появилось странное ощущение, словно там застряли ржавые шестеренки.
   – Ага, тебе стыдно! – с торжеством возвестил жених.
   – Ни капельки! – ответила я. – Ни на секундочку! У меня просто защемило спину.
   – Правда? – неожиданно озаботился кандидат в мужья. – Где болит?
   – Между лопатками, – сквозь зубы прошептала я, – и еще в пояснице. Ой-ой!
   Андрей Сергеевич обошел меня слева и заглянул в глаза.
   – Теперь что?
   – В ухо стрельнуло, – призналась я. – Ай! Пошевелиться не могу.
   – М-да, – крякнул учитель физкультуры, – давно болеешь?
   – Минуту назад началось, – простонала я.
   – Не ври! – погрозил мне пальцем жених. – Ну Таисия, ну пройда! Взяла и подсунула мне хворую москвичку, третий сорт отвесила! Думала, Андрей Сергеевич не разберется! Понравится ему квартира, а супругу он проверять не станет. Зря она на это понадеялась! Завтра будешь нормы сдавать!
   Несмотря на возрастающую ломоту в спине, мне стало смешно.
   – Специальные нормы ГТО для жены? Перечисли предстоящие испытания! Наверное, среди них чистка картошки на время, бег с тазом постельного белья и упражнения с шестом для стриптиза в спальне?
   Андрей Сергеевич вздрогнул.
   – Откуда ты знаешь про палку, вокруг которой пляшет отребье общества?
   – Послушай, зачем тебе жена с радикулитом, да еще в придачу и развратная особа, знающая про стриптиз? – вопросом на вопрос ответила я.
   Андрей Сергеевич молча развернулся, пошел к двери, но на пороге остановился и заявил:
   – Ты обязана компенсировать мои расходы.
   – Да ну? – поразилась я. – О чем идет речь?
   – Триста долларов за просмотр невесты, плюс билеты Алаево – Москва и назад, питание в столице, проживание, контрамарки в театр, такси, – загибал пальцы физрук, – получается около тысячи баксов.
   От возмущения моя рука неожиданно легко опустилась, а боль между лопатками почти прошла.
   – Секундочку! Я не просила тебя сюда приезжать! Представь смету Таисии.
   – У этой крокодилицы и воды в дождь не выпросить, – сморщился физрук, – вот дрянь! Подсунула протухшую бабу! И что-то мне подсказывает, ты не девственница! Иначе откуда про стриптиз знаешь?
   Услышав последнее заявление, я обрадовалась: лишнее доказательство того, что посыпанный нафталином учитель физкультуры никак не может быть шпионом Егора Кирилловича. Если алаевский царь догадался, кто помог бежать из рабства Лене, и прислал в Москву разведчика, чтобы ее отыскать, а заодно и нарыть улики против Софьи, то этот человек должен иметь хоть сто граммов ума! Андрей Сергеевич же просто идиот, решивший выбраться из захолустья. Ну-ка, проверю свои выводы.
   Я села на табуретку, с наслаждением пошевелила переставшими ныть лопатками и воскликнула:
   – Жил ты у меня бесплатно, ел тоже, в театр не ходил, на такси не катался. Итого, я готова дать тебе пять тысяч рублей.
   – Офигела? – возмутился претендент на руку и сердце. – Да, я не сбегал на балет, но ведь хотел! Ладно, уступлю! Четвертак! Отсчитывай двадцать пять косарей.
   – Семь, – накинула я.
   – Двадцать, – уступил физрук.
   – Восемь – последняя цена, – отрезала я.
   – Девять, – продолжил торг женишок.
   – По рукам! – обрадовалась я. – Но с условием: ты получаешь деньги и проваливаешь, прямо сейчас!
   – Один, в ночь? – возмутился Андрей Сергеевич. – В декабре? Выгнать на мороз сироту?
   – Ты о ком говоришь? – поинтересовалась я, отправляясь в прихожую за сумкой.
   Я всегда имею в кошельке приличную сумму на служебные расходы. Чеслав одобрит мои траты ради избавления от одного подозреваемого в шпионаже.
   – Про себя, конечно, – заныл Андрей Сергеевич, – у меня ни отца, ни матери нет, значит, я сирота.
   Я сунула дядьке деньги.
   – Считай и выметайся.
   К моему удивлению, физрук, тщательно проверив на глаз каждый казначейский билет, живо собрался и отбыл. Я мысленно нарисовала на двери, которую за ним заперла, звездочку. Ура, один кандидат сбит. Ну, дорогие Зоя и Карл, кто из вас верный клеврет Егора Кирилловича? Клару я из числа подозреваемых уже исключила.
   Вспомнив о девушке, я поколебалась, но потом все же набрала номер Карц.
   – Что! – рявкнула в трубку Марта.
   Я смутилась.
   – Прости, не посмотрела на часы. Честное слово, не хотела тебя разбудить!
   – Разбудить? – засмеялась Карц. – Я еду с одной тусовки на другую!
   – Так уже полночь, – брякнула я и прикусила было язык, но дочь олигарха услышала мое заявление и развеселилась.
   – Ой-ой-ой! Я пропустила «Спокойной ночи, малыши!». Не увижу Хрюшу со Степашей! Ладно, что стряслось на работе?
   – Это личное, – пробубнила я, – можешь мне помочь?
   Нас с Мартой связывают не самые простые отношения. Если уж говорить честно, придется признаться: Карц мне не особенно нравится. Я считаю ее бесцеремонной, шумной, вечно лезущей на рожон и невоспитанной особой. В раннем детстве Марта лишилась матери, ее отец, очень богатый человек, умотал жить за границу, оставив дочь на попечение нянек, гувернанток и охранников. Родительское невнимание олигарх решил искупить финансовой вседозволенностью. Я ни разу не была у Карц в гостях, но говорят, она обитает в шикарном пентхаусе, в самом престижном районе Москвы, из ее окон виден храм Христа Спасителя и башни Кремля. Одевается Карц на шаг впереди моды, если она появляется перед вами в жутком кургузом пиджачке, расшитом золотыми позументами, то будьте уверены, через месяц столичная тусовка нацепит подобные, а Марта прикид скинет. Машины она меняет с бешеной скоростью. В начале ноября она рулила на темно-синем «Бентли», а сейчас катается на мощном внедорожнике. Еще активнее происходит ротация кавалеров. Марта имеет дело только с очень богатыми мужчинами, в загс она не собирается, а слово «деторождение» вызывает у светской львицы брезгливую гримасу. Самое интересное, что, прокрутив с очередным банкиром-нефтяником-телемагнатом роман и благополучно бросив любовника, Карц сохраняет с ним замечательные отношения и как ни в чем не бывало обращается к нему с просьбами. Марта – украшение любого светского мероприятия, она знает всех и вся и обладает завидным здоровьем, позволяющим ей после ночи, проведенной в клубах, спокойно явиться на работу.
   Если после всего узнанного у вас сложилось впечатление, что я завидую Карц, то, увы, это правда. Мне хотелось бы иметь ее внешность и материальное положение. Но, если мне предложат поменяться с Карц местами, я откажусь. Почему? Ответ прост. У меня лучший муж на свете. Да, я толстая, неуклюжая, хожу с одной сумкой пять лет, но мне принадлежит самый замечательный мужчина на свете, и я уверена: Гри любит меня, а не миллионы моего папеньки, которых к тому же нет.
   – Выкладывай, – приказала Марта, – не бывает неразрешимых проблем, есть только не очень приятные способы с ними справиться. Что у тебя стряслось? Хочешь попасть на липосакцию к доктору Роже?
   – Не собираюсь откачивать жир, – прервала я ехидно хихикающую Марту, – мне нужен жених со средствами. Желательно не полный урод и моложе восьмидесяти лет. Хорошо бы у него не было детей, бывших жен и хлопотливой мамы.
   – Невеста, полагаю, из семьи шейхов, – окончательно развеселилась Марта, – за ней дают нефтяной пласт и пару дворцов.
   – Нет, – грустно ответила я, – это девушка из Алаева, добрая, милая, готовит, гладит, любит детей и животных, убирает квартиру, вышивает крестиком, и она невинна в прямом смысле этого слова.
   – Вау! Сколько персику лет? Пятнадцать?
   – Двадцать с хвостом! – осторожно ответила я.
   – Никому до почтенного возраста не понадобившийся перестарок, – подвела итог Марта, – хотя! Слушай! Есть вариант! Гениально! Записывай! Завтра в полночь, клуб «Флип».
   – Как мы туда попадем? – занервничала я.
   – Позвонишь от входа, я встречу, – пообещала Карц, – чао, бамбино!
   – Эй, погоди, как нужно одеться? – задергалась я.
   – Сексуально, модно, оригинально, круто, – заявила Марта и отсоединилась.
   Я потрусила в большую комнату, села на пол около спящей Клары и шепнула ей в ухо:
   – Проснись!
   Девушка распахнула глаза, одновременно у нее открылся и рот, но я быстро приложила палец к губам.
   – Тсс, иди на кухню.
   Узнав о предполагаемом мероприятии, Клара замерла, а потом сказала:
   – Хочешь, покажу свое парадное платье?
   – Неси, – ответила я.
   Счастливая Клара умчалась в спальню, а меня стала мучить зевота. В момент, когда мои челюсти разъехались, Клара внеслась на кухню и потрясла нарядом.
   – Во!
   Нижняя челюсть упала на грудь. В руках Клара держала балахон из ярко-розовой ткани, густо украшенной золотыми «огурцами». Наряд напоминал гламурный мешок для картошки, у шеи он собирался на резинке, потом расширялся и у пола раздувался пузырем.
   – Красиво, да? – с придыханием спросила Клара. – Оно совсем новое, я надевала его на выпускной вечер и больше не трогала!
   – Шикарно, – придя в себя, согласилась я, – завтра в восемь вечера я прибегу домой, и мы вместе заглянем в одно интересное местечко. Твоя задача избавиться от Зои. Сумеешь сделать так, чтобы она за нами не увязалась?
   – Постараюсь, – пообещала Клара.
   Около десяти утра, когда я почти доехала до турбюро, позвонил Чеслав и коротко приказал:
   – Быстро в офис.
   По голосу начальника стало понятно: случился форс-мажор.
   – Стой! – заорала я водителю маршрутки.
   Тот от неожиданности утопил педаль тормоза в пол, «Газель» замерла как вкопанная. Пассажиры в салоне возмутились, но я, сидевшая возле шофера, не обратила на их «комплименты» внимания, быстро вылезла наружу и опрометью бросилась к метро.
   Несмотря на то, что я бежала по эскалаторам, а потом со спринтерской скоростью преодолела расстояние до дверей родной конторы, мне все равно досталась роль замыкающей. В кабинете Чеслава уже сидела вся группа, включая свежую, словно бутон молодой розы, Марту. Оставалось только удивляться, почему Карц, в полночь ехавшая на тусовку в очередной клуб, выглядит отдохнувшей и бодрой, а я, проспавшая всю ночь на диване, похожа на помятую ворону.
   – Ну наконец-то весь состав в сборе, – сказал Чеслав.
   Мне стало обидно: я никогда не опаздываю, начальник сам вчера отпустил меня до обеда, а с утра спешно вызвал на службу.
   – Где вы с Гри оставили Моркова и женщин? – спросил Чеслав.
   – Как договаривались, на даче, – ответил муж.
   – Рано утром позвонила Эстер, можете ее послушать, – заявил Чеслав и нажал пальцем кнопку автоответчика.
   «Алло, алло, – зазвенел голос Ротшильд, – Чеслав, возьмите трубку. Господи, у нас беда! Не знаю, как поступить! Что делать? Приезжайте скорей. Скорей! Скорей!!!»
   Крик оборвался. Гри встал.
   – Тань, погнали.
   – Нет, – остановил его начальник, – вам с Карц предстоит другое дело. С Сергеевой отправится Коробков.
   Я попыталась затоптать трехглавого змея ревности, злости и зависти. Неужели Чеслав нарочно постоянно назначает Гри в пару с Мартой? Он испытывает мое терпение?
   – Не волнуйся, детка, – хихикнула Карц, – Гри красавчик, но я теми, у кого на счету меньше миллиарда, не интересуюсь!
   Чеслав постучал карандашом по столу.
   – Время не ждет!
   Мы с Димоном спустились во двор и сели во внедорожник Коробка.
   – Тебе неприятно со мной работать? – неожиданно спросил хакер.
   Я вынырнула из мрачных мыслей.
   – Ну и ерунда приходит тебе в голову. Просто мы с Гри практически не видим друг друга. Часто ездим в командировки, а сейчас еще и ночуем на разных квартирах. Разве это нормальная семейная жизнь?
   Димон ловко встроился в левый ряд.
   – Что такое нормальная семейная жизнь, никто не знает. Посмотри на ситуацию с другой точки зрения: вам не грозит бытовуха. Недавно я прочитал исследование английских психологов, в нем утверждается, что самый крепкий брак бывает у пар, которые общаются не более двадцати минут в день. Именно они чаще других справляют серебряную свадьбу.
   Я попыталась засмеяться.
   – Ну, похоже, мы с Гри отметим чугунную, или как там называется двухсотлетний юбилей со дня бракосочетания. Порой мы неделями не встречаемся из-за работы.
   Димон свернул в переулок.
   – Извини.
   – Ты ни в чем не виноват, – грустно сказала я, – похоже, Чеслав считает, что наша совместная работа с Гри не будет удачной.
   Коробок притормозил на светофоре.
   – Я давно просился на оперативный выезд, но Чеслав мне отказывал, говорил: «Ты нужен в лаборатории». Я оборудовал передвижной супермега крутой техцентр, продемонстрировал его начальнику. И он дрогнул. «Ладно, – говорит, – помогай Тане. Попробуй, каково это, бегать по полю. Сергеева лучший мой профи, у нее есть чему поучиться».
   – Он так сказал? – ахнула я. – «Лучший мой профи»?
   – Цитата приведена с добуквенной точностью, – отрапортовал Димон.
   Чеслав не из тех боссов, которые постоянно нахваливают подчиненных, самое приятное, что можно от него услышать, это лаконичное «хорошо». Я замолчала и сидела так до ворот дачи Морковкиных.
   – Слава богу, ты приехала, – заломила руки Эстер, увидев нас на пороге, – и хорошо, что не одна.
   Коробков вежливо поклонился. Выкрашенные в ярко-зеленый цвет волосы на секунду упали на лоб дедушки российского Интернета. Хакер откинул прядь, при этом на пальцах блеснули перстни с черепами, и сказал:
   – Наверное, вы забыли мое имя. Дима.
   – Очень приятно, – пролепетала Ротшильд, – пойдемте в гостиную, сегодня холодно.
   – Что случилось? – пресекла я ее неуклюжие попытки вести светскую беседу.
   – В семь утра Вера Кирилловна уехала в Москву, – начала Эстер, – вызвала такси и умчалась.
   – Так рано? – удивилась я.
   – Мать Тима пожилой человек, – дипломатично сказала Ротшильд, – она любит лечь пораньше и встать на заре. И еще… ну… короче… Вера не… ну…
   – Вы не ладите? – помогла я обрисовать ситуацию.
   – Да, – призналась Эстер, – особой любви ко мне свекровь не питает.
   – Раньше вы утверждали, что мать Тима невзлюбила Лену из-за того, что та расстроила вашу свадьбу, – попыталась я уличить Эстер в отсутствии логики.
   – Верно, – кивнула она, – пока я не обрела статус законной жены – ходила у нее в любимицах. Но едва мы с Тимом расписались, как Вера Кирилловна начала ко мне придираться. Я не отвечаю на ее боевые действия и, похоже, этим вывожу свекровь из себя. Мне жаль Тима, хуже нет ситуации для мужчины, чем метаться между матерью и женой, поэтому я просто не принимаю ее щипки близко к сердцу.
   – Благородно, – влез в беседу Димон.
   Я быстро наступила ему на ногу, Эстер покосилась на зеленую голову хакера и сказала:
   – Но вчера мы поругались насмерть.
   – С этого момента поподробнее, – велела я.

Глава 11

   Не успела за мной с Гри захлопнуться дверь, как Лена начала плакать и причитать:
   – Лучше бы мне остаться в Алаеве. Я доставила вам столько хлопот!
   – Точно! – подхватила Вера Кирилловна. – Но еще не поздно туда вернуться.
   – Мама, – возмутился Тим, – имей хоть каплю сострадания! Прекрати гнобить моих женщин! Или я снова перестану с тобой общаться.
   Эстер стало крайне неприятно. Сколько раз свекровь обижала ее, но супруг ни разу не встал на ее защиту, наоборот, постоянно говорил: «Маме много лет, она тяжело пережила недавнюю смерть отца, будь с ней поласковей».
   Однако стоило мамуле наскочить на Лену, как Тимофей выпустил когти и оскалил зубы.
   Вере Кирилловне нельзя отказать в наблюдательности, старуха уловила тень на лице Эстер и радостно заявила:
   – Понятно, кого до сих пор обожает мой сын! Значит, Эстер придется уйти из нашей семьи, или, мальчик, ты собрался разыгрывать из себя бухарского эмира-многоженца?
   Тим выругался и сказал Лене:
   – Сейчас приготовим тебе комнату, и ты ляжешь.
   – А о тебе он не позаботился, об отдыхе для второй жены не подумал, – змеей прошипела свекровь.
   – Эстер здесь хозяйка, – возразил актер, – а Елена в гостях.
   – Обе они никаких прав на моей даче не имеют, – возразила Вера Кирилловна.
   Ссора бушевала до двух ночи, затем обиженные друг на друга домочадцы расползлись по разным углам. Свекровь заняла спальню с большой кроватью. Уходя, она выпустила последнюю стрелу, повернувшись к сыну и с нежной улыбкой прокурлыкав:
   – Я могла бы предложить тебе, деточка, устроиться на семейном ложе, но, боюсь, возникнет путаница, кому из жен лечь с тобой рядом. По закону-то место под одеялом принадлежит Елене, но что скажет Эстер? Поэтому лучше вам разместиться отдельно.
   Эстер уставилась на супруга. Она считала, что Тим обязан разрулить двусмысленную ситуацию, громко объявив: «Брак с Еленой в прошлом, сейчас я связан узами с Эстер, она моя единственная, любимая жена. Мама, отправляйся в гостевую на первом этаже, в спальне с просторной кроватью ляжем спать мы».
   Но актер потер лицо руками и внезапно поддержал Веру Кирилловну:
   – Эстер, устраивайся в гостевой, Лена пойдет в мансарду, мама в большую комнату, а я в свою детскую, на втором этаже.
   С трудом подавив рыдания, Эстер заняла отведенный ей диван.
   – Неприлично осуждать чужого мужа, но Тим поступил некрасиво, – посочувствовала я ей.
   Эстер поежилась.
   – Он был в растерянности, дезориентирован, плохо понимал, как поступить, наверное, не спал всю ночь, а я неожиданно быстро задремала.
   Проснулась Эстер от громкого гудка автомобиля. Не успел сигнал стихнуть, как раздался хлопок входной двери. Эстер подошла к окну и увидела Веру Кирилловну, которая размашисто шагала по протоптанной тропинке к припаркованному за забором такси. Стоило свекрови уехать, как к Эстер вернулось нормальное расположение духа, и она поторопилась в детскую комнату, где ночевал супруг.
   Ротшильд решила залезть к мужу под одеяло, обнять его, сказать о своей любви, а потом успокоить супруга: «Непременно разберемся в странной ситуации, вместе мы сила».
   Но Тима в постели не оказалось.
   – Где он был? – быстро спросила я.
   Эстер протянула листок, неровно вырванный из тетради в клеточку, там было несколько фраз: «Надо подумать. Мне очень плохо. Не ищи меня. Когда вернусь, не знаю. Не хочу жить. Я на грани. Тим».
   Я сказала Ротшильд:
   – Ничего ужасного. Вы сами говорили, какая эмоциональная у мужа натура. Морков захотел привести нервы в порядок, скоро он вернется.
   Эстер шумно задышала.
   – Через пять дней на Первом канале телевидения стартует сериал «Не вооружен и опасен». Муж исполняет там главную роль – бывшего ветерана чеченской войны, который сражается с бандитами голыми руками и лишает их жизни.
   – Круто, – крякнул Димон, – либо «Терминатор разбушевался», либо «Крепкий русский орешек».
   Я снова пнула Коробкова и льстиво сказала:
   – Ваш муж, как всегда, притянет к экрану тясячи зрителей.
   Эстер начала с хрустом ломать пальцы.
   – Завтра Тима ждут на шоу «Пусть говорят», потом у него брифинг с журналистами. Что мне делать?
   – Позвоните супругу, – предложила я.
   – Он отключил мобильный, – простонала Ротшильд, – вероятно, у него опять нервный срыв! О боже, мне одной не справиться. Ларион уехал в США! Он бы знал, куда Тим подался. Надо срочно отыскать мужа! В «Пусть говорят» главным редактором служит замечательная женщина, Наташа, она поймет, если я скажу: «Муж заболел». Но пресса! Корреспондентам обещали встречу со съемочной группой и фуршет. Исполнитель главной мужской роли не имеет права проигнорировать это мероприятие. Что делать?
   Ротшильд вскочила и забегала по комнате.
   – Пожалуйста, не хрустите пальцами, – взмолился Димон, – я не выношу этот звук.
   Эстер замерла.
   – Простите. Еще мама в детстве меня за дурную привычку ругала, но, когда я нервничаю, руки живут отдельной жизнью.
   Я попыталась утешить Эстер:
   – Мероприятие завтра, у нас целый день в запасе. Кто такой Ларион?
   – Не уверена, что имею право посвящать вас в эту историю, – нахохлилась Эстер.
   Я посмотрела на Димона. Коробок поднялся.
   – На какой машине ездит Тим?
   – Черный «Мерседес» с тонированными стеклами, – охотно ответила Ротшильд, – новый, муж купил его в начале лета.
   – Номер знаете? – задал следующий вопрос Димон.
   – Ноль-ноль-семь, – выдохнула Эстер.
   – Круто, – щелкнул языком хакер, – небось больших денег стоил! Не одну тысячу баксов за такое сочетание отвалить надо.
   – Гаишники обожают Тима, – потупилась Эстер, – ему этот номер подарили.
   – Ну почему я не звезда экрана?! – провозгласил Коробок, покидая комнату. – Пойду посмотрю, что можно сделать.
   – Так кто такой Ларион? – вновь задала я вопрос, едва хакер скрылся в коридоре.
   – Психотерапевт, – после небольшого колебания ответила Эстер. – Тим к нему много лет ходит, еще со школьной поры. У них в семье очень давно случилась трагедия, погибла младшая дочь Морковкиных, Агата. Подробностей ни Вера Кирилловна, ни Тимофей не рассказывают, но происшествие произвело огромное впечатление на моего мужа, и мать отвела мальчика к Лариону. К сожалению, не так давно этот врач уехал в Америку, его жена гражданка США. Нового специалиста Тим искать не стал, психотерапевт – это ведь очень близкий человек. Супруг привык к Лариону, о другом докторе и слышать не желает. Вообще-то ничего стыдного в такого рода посещениях нет, но наши люди безграмотны, все путают психолога с психиатром, начнут болтать: Морков шизофреник.
   – Сейчас уже нет, – возразила я, – народ насмотрелся зарубежных сериалов, а там по любому поводу бегут к психоаналитику.
   – Не хочется, чтобы журналисты узнали про Лариона, – не слушая меня, продолжала Ротшильд, – вытащат на свет историю с Агатой.
   – Красивое имя, – поддержала я беседу, – но не сочетается с отчеством. Отца Тимофея ведь звали Николаем? На мой взгляд, Агата Николаевна как-то не звучит!
   – Да уж, – согласилась Эстер, – но отчество бедной девочке не понадобилось. Я очень надеялась, что Тим больше не сорвется, и вот, пожалуйста. Хотя винить мужа я не могу, тут любой запьет.
   – Морков алкоголик! – осенило меня.
   – Нет! – возмутилась Эстер. – У него тонкая душевная конституция, обостренная эмоциональностью…
   – …поэтому артист не выдерживает нервной нагрузки и впадает в запой, – бесцеремонно перебила я Эстер. – Если хотите завтра представить Тима публике и гиенам пера, советую быть со мной откровенной. Считайте, что беседуете с врачом, дальше меня информация не протечет. Хирург не может вскрыть нарыв, если не знает, где он находится. Вы уже рискнули обратиться к Чеславу, рассказали о Елене, сделайте еще один шаг. Мы найдем Тима, приведем его в порядок, и вы перестанете дергаться.
   Эстер скрючилась в кресле.
   – Никогда не видела мужа пьяным. В обыденной жизни он не прикасается к алкоголю, наливает во время тусовок в водочную стопку простую минералку без газа, опрокидывает ее, морщится и закусывает. Тимофей очень талантливый актер, этюд «мужчина, закладывающий за галстук» для него не является сложным. Даже на нашей свадьбе специально проинструктированный официант тайком подливал новобрачному вместо шампанского обычный лимонад. Но раз в году, как правило, в самом конце декабря, Тим делается неадекватным, начинает нервничать, перестает спать, а затем впадает в депрессию. Фаза заторможенности у супруга легко сменяется стадией агрессивности. Я общаюсь с Тимом давно, но ничего не знала об этой его особенности и, когда он первый раз поднял на меня руку, чуть не умерла.
   – Муж бил вас? – бесцеремонно уточнила я.
   – Боже, конечно, нет! – возмутилась Эстер.
   – Вы говорили про поднятую руку, – напомнила я.
   – Но я не сказала, что она опустилась! – встряхнулась Ротшильд, – Тим изменился внешне, вроде он, а на самом деле другой человек. Честно говоря, я тогда очень испугалась, а супруг ушел из дома и вернулся лишь тридцать первого декабря, в одиннадцать вечера.
   Эстер запнулась, глянула в окно, потом, очевидно, приняв решение, что ее откровенность поможет найти мужа лучше, чем молчание, начала рассказывать совсем не веселую историю.
   Эстер не могла понять, чем она обидела или обозлила мужа. Поводом для ухода Моркова из квартиры послужила чистая ерунда. Эстер была на кухне и ждала, пока закипит чайник. За окном, несмотря на непоздний час, сгустились декабрьские сумерки. Внезапно потемнело и в помещении. Ротшильд обернулась, увидела мужа и удивленно спросила:
   – Зачем ты потушил свет?
   Через мгновение под потолком вновь вспыхнула яркая люстра. Эстер попятилась: Тим выглядел странно. Лицо всегда улыбчивого мужа будто окаменело, на нем застыла ужасная гримаса.
   – Милый, ты заболел? – пролепетала она.
   Актер шагнул вперед, вытянул руки, согнул пальцы, пару секунд постоял в странной позе, затем встряхнулся и не своим голосом произнес:
   – Не смей делать мне замечания!
   – Просто я удивилась, когда в кухне наступила темнота, – стала оправдываться Эстер.
   – Ты меня унизила, наплевав на мое решение выключить свет, – зло сказал Тим и снова вытянул руки, – пытаешься указать мне мое место? Хочешь быть главной?
   – Ты учишь новую роль! – догадалась Ротшильд. – Фу, напугал!
   Морков вздрогнул. На секунду перед Эстер появился прежний Тим, но это длилось недолго.
   – Пшла вон! – прогремел Морков. – Дрянь! Посмела со мной спорить!
   Эстер, не помня как, очутилась в туалете и заперлась на задвижку. Высунуться она осмелилась лишь спустя час. В квартире было пусто, Тим исчез. Отношения со свекровью у Эстер уже тогда стали портиться, но она все же осмелилась позвонить Вере Кирилловне и спросить:
   – Скажите, Тим у вас?
   – Нет, а что? – внезапно заволновалась дама.
   Невестка, запинаясь, рассказала о происшествии.
   – Жди, никуда не уходи, – бросила Вера и отсоединилась.
   Эстер пришлось сидеть у трубки. Но телефон молчал, зато примерно часа через два ожил домофон.
   – Меня зовут Ларион, – представился мужчина, – я приехал по просьбе Веры Кирилловны.
   Эстер впустила незнакомца и узнала от него печальную историю. Много лет назад, в декабре погибла сестра Тима Агата. Девочка была старше брата на год, их связывала дружба, настолько тесная, что посторонние люди считали детей близнецами. Тим и Агата были неразлучны, у них даже выработался особый, не понятный другим язык. Дети были счастливы до рокового декабря, в середине которого Агата исчезла.
   В тот день ей предстояло после уроков отправиться к репетитору по английскому языку: девочка хотела стать переводчицей и активно готовилась к поступлению в институт. Тим же остался в школе исправлять двойку по биологии. Домой он пришел поздно, учительница гоняла недоросля по всему курсу, поэтому Тимофей освободился не скоро и побежал в театр. Дети Морковкиных рано определились с выбором профессии. Агата упорно штудировала английский и немецкий, а Тим мечтал о сцене, поэтому в свободное от уроков время посещал кружок юного актера, работающий при одном из столичных коллективов. Школьников в храме искусства активно использовали в качестве рабочих сцены и помощников бутафоров, а Тимофею дали крохотную роль, он произносил пару фраз в начале и конце спектакля.
   Узнав, что Агата не вернулась от репетитора, Тим, несмотря на поздний час, стал обзванивать ее подруг и одноклассников. Все дети оказались дома, никто Морковкину не видел. Мобильных телефонов в то время у подростков не было, родственникам оставалось лишь гадать, куда подевалась Агата. Рано утром Николай Ефимович помчался в милицию и, использовав свое положение директора крупного предприятия, заставил людей в форме немедленно начать поиск девочки. Здесь, наверное, следует упомянуть о нежелании сотрудников районных отделений принимать заявление о пропаже человека. Сыщики отлично понимают, шансы найти исчезнувшего очень малы, поэтому встревоженные родственники чаще всего слышат от них:
   – Не волнуйтесь, ваш ребенок объявится, наверное, загулял с приятелями, выпил и сейчас спит. Давайте подождем три дня.
   Мой вам совет: если вы уверены, что сын, дочь, брат или сестра не способны на особые глупости, бегите в городское управление, ищите группу, которая занимается поисками пропавших, стучитесь в двери ФСБ, помните, что существует печальная статистика: большинство исчезнувших погибает в первые сутки после того, как покинули дом, с каждым следующим днем шансы найти ребенка живым уменьшаются в геометрической прогрессии. Если же дорогой вам человек спустя неделю сам с повинной головой вползет в квартиру и промямлит: «Простите, уехал с друзьями в Питер, ничего не помню», – мысленно перекреститесь и не ругайте себя за излишнюю активность, вспомните крылатое выражение: «Лучше перебдеть, чем недобдеть», и радуйтесь своему счастью: он жив.
   Но Морковкиным не повезло. Несмотря на отчаянные усилия милиции, Агату не нашли. Через год в ноябре на останки девочки наткнулись рабочие, производившие снос дома. Они обнаружили в заброшенной пятиэтажке тело Агаты. Медицинский эксперт установил, что ее задушили, состояние трупа не позволило определить, была ли девочка изнасилована. Тело лежало на спине, руки были скрещены на груди. Семья потеряла надежду найти дочь живой, а следствие так и не ответило на множество вопросов. Зачем Агата отправилась в отдаленный район Москвы? С кем? У нее была любовная связь? Но Тимофей и одноклассницы в один голос твердили: «Агата думала лишь о поступлении в университет, не было никаких свиданий с мальчиками».
   Дело стало висяком и умерло в архиве. Морковкины едва оправились от трагедии. Николай Ефимович и Вера Кирилловна с головой ушли в работу и совсем забыли о сыне. Тимофей оказался предоставлен самому себе. Мама и папа постоянно говорили об Агате, типичный разговор за семейным ужином звучал так:
   – Агаточка сейчас бы рассказывала о прослушанной лекции, – заводил Николай.
   – В воскресенье мы бы непременно поехали в магазин за новым платьем, – подхватывала Вера, – ешьте котлеты, я сделала куриные, их обожала Агата.
   Через месяц после похорон, двадцать седьмого декабря, Вера Кирилловна пришла домой, увидела, как Тимофей несет в гостиную большие картонные коробки, и закричала:
   – Что ты делаешь?
   – Собираюсь наряжать елку, – ответил сын.
   – Не смей, – завопила мать, – в нашем доме теперь никакого Нового года не будет. Агата умерла, а он решил веселиться!
   Тим ничего не ответил, быстро убрал на антресоли шары с гирляндами и убежал в свою комнату. Около полуночи Вера Кирилловна вдруг сообразила, что Тимофей ни разу не вышел из спальни, и пошла посмотреть, чем он занимается. Тим лежал одетым на кровати, на полу валялись пустые упаковки из-под лекарств.

Глава 12

   Николаю Ефимовичу пришлось потратить немало усилий, чтобы замять факт попытки суицида. Школьным учителям сообщили о приступе панкреатита, который якобы разыгрался у мальчика. Тим попал в больницу, но, сами понимаете, там лечили не поджелудочную железу. Врач посоветовал родителям обратиться к психотерапевту, – так в семью Морковкиных вошел Ларион.
   Ближе к весне Ларион провел воспитательную беседу с родителями, попытался объяснить им, что скорбь по ушедшему ребенку не должна ранить живого сына.
   – Тим ощущает себя виноватым, – говорил Ларион, – в доме все напоминает о сестре, которую он не смог спасти.
   – Никто не обвиняет мальчика, – замахал руками Николай Ефремович, – вы считаете нас идиотами? Мы отлично понимаем, что Тим ни при чем.
   – Речь идет о том, как видит ситуацию подросток, – поправил его Ларион. – Тимофею кажется: родители его не любят, потому что он не отвел от Агаты беду.
   Вера Кирилловна с мужем сделали правильные выводы, из квартиры исчезли фото и личные вещи Агаты. Горе матери не стало меньше, но Вера никогда более открыто не выказывала скорбь, сняла черное платье и через год устроила веселый Новый год. Постепенно жизнь у Морковкиных наладилась. Об Агате не забывали, ездили на ее могилу, но девочка перестала быть привидением. Тимофей вроде бы обрел спокойствие, но перед каждым новогодним праздником его охватывало возбуждение, которое перерастало в бурный скандал. И отец, и мать с пониманием относились к срывам сына, на помощь моментально делегировался Ларион. Став немного старше, Тим научился справляться с проблемой почти самостоятельно. Как правило, в конце декабря парень звонил психотерапевту и сообщал: «Будь на связи, я залягу в берлогу, попытаюсь провести в одиночестве тяжелое время. Если мне станет совсем плохо, позвоню»…
   Эстер закашлялась и схватилась за бутылку с минералкой.
   – Странно, что врач столь откровенно беседовал с вами, – протянула я, – неужели Ларион никогда не слышал, что признания больного в кабинете психотерапевта сродни исповеди, они являются для всех тайной.
   Собеседница вздрогнула.
   – Он с этого начал. Сразу сказал: «Всех нюансов я не раскрою, но вы жена, поэтому должны хоть чуть-чуть знать об истории семьи. Проявите понимание, и в вашем браке исчезнут многие проблемы».
   – И вы стали по совету Лариона более внимательной к Тиму? – уточнила я.
   – Конечно, – согласилась Эстер, – когда Тим вернулся, а произошло это тридцать первого числа, поздно вечером, я не стала ни о чем его спрашивать. Сделала вид, что это естественно, ну уходил, ну вот он снова дома, живем дальше. На следующий год случилось то же самое. Мы никогда не обсуждаем с Тимом тему смерти Агаты. Вера Кирилловна тоже помалкивает, и Николай Ефимович рта не раскрывал.
   Я сказала:
   – Видите, не так уж все и страшно. Тимофей вернется, не надо беспокоиться.
   Эстер замотала головой:
   – Тимофей обычно убегает из дома в конце декабря, а сейчас начало месяца.
   – В этом году у него приступ начался раньше, – легкомысленно перебила ее я, – вероятно, его спровоцировало возвращение Лены.
   – Нет, – зашептала Эстер, – я кожей ощущаю беду!
   – Попробуем забыть об интуиции, обратимся к фактам, – решила я успокоить Ротшильд. – Тим в декабре ударяется в бега, но спустя какое-то время возвращается к родному очагу. Значит, можно не дергаться.
   – Как вы не понимаете! – рассердилась Эстер. – Сейчас не то число, и потом, я же упоминала про брифинг с журналистами. Объясню второй раз. Сериал «Не вооружен и опасен» запланирован как мегапроект, он рассчитан на тысячу серий.
   Я вытаращила глаза.
   – На сколько?
   – Вы не ослышались, – подтвердила Ротшильд, – именно на тысячу. Продюсер фильма очень богатый человек, он захотел сделать из жены кинозвезду, дамочка снимается в сериале. Олигарх капризен, привык к беспрекословному подчинению, артистов считает за крепостных. Если Тим не явится на презентацию, денежный мешок его из проекта выкинет.
   – Да? Я полагала, что звезда делает кассу, она имеет право капризничать, растопыривать пальцы, швырять в представителей прессы стульями, устраивать погромы в ресторанах, бить участковых, и ей все сойдет с рук, – сказала я.
   Эстер с иронией рассмеялась.
   – У кого деньги, тот и хозяин. Как зажглась звезда, так и погасла. Тимофею сериал жизненно необходим, он на днях мне сказал: «У продюсера есть такая забава, он всех симпатичных женщин щиплет за задницу. Сделай милость, если он на премьере с тобой это проделает, не возмущайся, просто отойди от дурака, я не могу с деньгопроводом скандалить».
   – Я бы обиделась! – вырвалось у меня.
   Ротшильд снова налила себе воды.
   – Но вы и не жена актера, который боится выпасть из обоймы. Тысяча серий гарантирует занятость на годы и все возрастающую славу. От подобных ролей не отказываются. Вспомните «Санта-Барбару», «Скорую помощь», «Друзей». Кто знал Клуни и Энистон до этих проектов? И кто они теперь?
   – Где Тимофей отсиживается в момент припадка депрессии? – перевела я разговор на иную тему.
   – Понятия не имею! – выдохнула Эстер.
   – Ну не в гостиницу же он едет! – сказала я.
   Ротшильд кашлянула.
   – Стоит Тиму переступить порог любого отеля, как в газете «Желтуха» появится подробный отчет о его номере и блюдах, заказанных на ужин.
   – Если привычка исчезать в конце декабря возникла у него давно, то, вероятно, Лена в курсе, где его убежище, – предложила я.
   Эстер покраснела.
   – Думаете, с первой женой моего мужа связывали более доверительные отношения?
   – Нам необходимо отыскать актера, вернуть ему рабочее настроение и представить его прессе, – пресекла я попытку Эстер обидеться, – сейчас не до выяснений, кто кого больше любил. Где Кротова?
   – Она не выходила из комнаты, – промямлила Эстер.
   – Скоро обедать пора, – изумилась я, – где ее спальня?
   Ротшильд с неохотой встала.
   – Пойдемте.
   На деликатный стук Эстер и ее тихий вопрос: «Леночка, ты проснулась?» – не последовало ни малейшей реакции.
   Я забарабанила кулаком в дверь.
   – Лена, можно войти?
   И снова тишина.
   – Ой, – испугалась жена артиста, – ей плохо! Нужно срочно вызвать врача. Ой, не надо!
   Но я уже изо всех сил навалилась на дверь из прессованных опилок, и она упала под моим натиском. Я увидела Лену, которая сидела в кресле у окна.
   – Солнышко, почему ты не идешь пить кофе? – бросилась к ней Эстер.
   – Да, – невпопад ответила Кротова.
   – Очень хорошо, – обрадовалась Ротшильд и захрустела пальцами, – хочешь с молоком?
   – Да.
   – Принести сюда? – суетилась Эстер.
   – Да, – не изменила тона первая супруга.
   – Сейчас, я за секунду обернусь, – пообещала Эстер и убежала.
   Я приблизилась к подоконнику.
   – Привет.
   – Да.
   – Ты плохо себя чувствуешь?
   – Да.
   – Голова болит?
   – Да.
   – Может, ты простудилась?
   – Да.
   Я прервала беседу и осторожно потрогала Лену за голое плечо: кожа Кротовой оказалась холодной и чуть липкой.
   – Ты замерзла.
   – Да.
   – Лена!
   – Да.
   – Как тебя зовут?
   – Да.
   – Где ты сейчас находишься?
   – Да.
   Я опустилась на диван. Что случилось? Похоже, она не ложилась в кровать, подушка не смята, одеяло с откинутым краем выглядит нетронутым. Глаза Елены смотрели в одну точку, веки не шевелились, на лице застыла маска, ноги были плотно сдвинуты, спина прямая, напряженная.
   – Леночка, здравствуй, – предприняла я новую попытку завязать контакт.
   – Да, – покорно отозвалась Кротова.
   – А вот и кофеек, к сожалению, растворимый, – сказала Эстер, внося в спальню поднос, – сливок тоже нет. Увы.
   – Да, – обронила Лена.
   – Держи чашку, – велела Эстер.
   – Да.
   Ротшильд вернула чашку на поднос.
   – Что с ней?
   – Не знаю, – растерялась я.
   – Вы где? – закричал Коробков.
   – Посиди с Еленой, – попросила я и побежала к Димону.
   Хакер сиял, словно начищенный сапог.
   – Димочка умный, Димочка паинька, он сумел подключиться к камерам ГАИ, – зачастил он, – Димочка нашел «Мерседес» с крутым номером ноль-ноль-семь. Рассказать Танечке, что выяснил Димочка?
   – Желательно побыстрее, – приказала я.
   – Димуле насыплют сладких конфет? – спросил хакер. – Он обожает «Белочку».
   – Будет тебе и «Белочка», и «Лисичка», и серый волк с поросятами, давай, выкладывай, – рассердилась я.
   Коробок ткнул пальцем в экран то ли маленького компьютера, то ли слишком большого телефона.
   – Плиз, любуйся. Наш ноль-ноль-семь выкатился на МКАД, где его поймала камера. Правил водитель не нарушал, скоростной режим соблюдал, ехал в потоке. Следующий раз внедорожник засветился на съезде к тоннелю, который ведет к Живописному мосту. Дальше нам снова повезло, его захватил объектив при пересечении Песчаной улицы, машина вильнула и припарковалась у обочины, где сейчас и стоит.
   – Хочешь сказать, Тим находится в джипе?
   – Вероятно, миледи, – вытянулся Димон, – ваша удивительная догадливость вкупе с прозорливостью поражают.
   – Долго он там торчит? – перебила я хакера.
   – Как приехал, так и не двигается, – отрапортовал Коробок.
   – Таня, Таня, – закричала Эстер, – иди сюда.
   Мы с Коробком поспешили на зов и обнаружили Ротшильд в состоянии, близком к истерике.
   – С Леной беда, сначала она монотонно бубнила «да», теперь замерла и молчит, – всхлипывала жена актера, – я потрясла ее, а она словно ледяная.
   Димон наклонился к женщине в кресле.
   – Лена, добрый день! Ау, очнись! Скажи словечко! Чего это с ней?
   – Вопрос остается без ответа, – сказала я, – нужен врач.
   – Нет, – испугалась Эстер, – доктор начнет нас расспрашивать, что мы ему ответим?
   – Правду, – не сдалась я, – Елена пережила стресс, вчера выглядела нормальной, а вот сегодня окаменела.
   – Вы не можете рассказать всю правду посторонним, – возмутилась Ротшильд, – и какого врача приглашать? Кто лечит оцепенение?
   – Невропатолог? – предположил Димон. – Вдруг у Лены паралич!
   – Она сидит, – напомнила я.
   – Паралитики в инвалидных креслах тоже не лежат, – возразил Коробок.
   Я вынула телефон.
   – Сейчас посоветуюсь с Чеславом… черт, похоже, связи нет.
   – Иди в гостиную, там всегда ловит, – посоветовала Эстер.
   Получив указания от начальства, я вернулась в спальню и сказала Димону:
   – Ты остаешься здесь до приезда врача, Чеслав пришлет специалиста, который, вероятно, сможет помочь. Если доктор повезет Елену в больницу, отправишься с ней. Эстер, тебе лучше запереть дачу и вернуться в городскую квартиру. Когда Лену посадят в «Скорую помощь», вызовешь такси.
   – Ты будешь со мной? – голосом маленькой девочки, которую оставляют одну в спальне, спросила жена Тима.
   – Извини, нет, – сказала я, – поеду осматривать джип Моркова.
   – Вы нашли Тимофея! – не скрыла радости Эстер. – Где он?
   – Язык мой враг мой, – констатировал Димон, – обнаружен автомобиль. Есть ли в салоне его хозяин, нам неведомо.
   – Муж никогда не передвигается пешком, – поспешила заверить нас Ротшильд, – ему мешает отлично узнаваемая внешность. Если вы знаете, где внедорожник, то Тим стопроцентно в нем.
   Димон сделал быстрое движение рукой, я отступила к выходу и, дойдя до холла, услышала мягкий баритон Коробка:
   – Эстер, хотите, я вам погадаю? Есть специальная компьютерная программа, которая рассказывает о будущем. Уверен, у вас все будет хорошо.
   До станции мне пришлось топать на своих двоих, ни одна машина на шоссе не пожелала остановиться. Гри прав, пора преодолеть страх и садиться за руль самой, сейчас даже пенсионерки обзавелись правами!
   Замерзнув до состояния сосульки, я добралась до платформы, купила билет, увидела, что ближайшая электричка отправляется через двадцать минут, и завернула в супермаркет, на одном из окон которого висел плакат: «Кафе работает бесперебойно, вторая чашка русской арабики бесплатно».
   К сожалению, я крайне любопытна, поэтому, подойдя к стойке, моментально поинтересовалась:
   – Русская арабика – это такой сорт?
   – Он в Ленинградской области растет, – лихо соврал бармен, – наше, отечественное, не импортное зерно!
   – Я думала, что для выращивания кофе необходима жара, – сказала я.
   – Оранжерея с подогревом, – не смутился парень, – налить?
   – Лучше капучино из заграничного кофе, – поостереглась я экспериментировать.
   – Не вопрос, – кивнул бармен, – сорок пять ре. В кассу супермаркета платите, а уж с чеком прошу сюда.
   Я почапала к девушке, восседавшей неподалеку от выхода. Слава богу, покупателей кот наплакал, передо мною была лишь супружеская пара.
   – Солнышко, – нежно сказал муж, – пересчитай покупки.
   – Двенадцать штук, милый, – сообщила спустя короткое время жена.
   Надо же, им, похоже, к семидесяти, небось всю жизнь провели рука об руку, а ласковые слова не забыли. Приятно видеть пенсионеров, которые пронесли любовь через все ухабы супружества, это рождает надежду у тех, кто не так давно поставил штамп в паспорте.
   – Кисонька, проверь тщательнее, – попросил старик, – в чеке тринадцать позиций.
   – Толик, я очень внимательна в магазине, – улыбнулась старушка, – ровно дюжина.
   – Люсенька, согласись, математика не твой конек, – пошутил Анатолий, – дай-ка я сам. Один… два… печенье… масло… двенадцать!
   – Я же говорила, – с торжеством заявила Люсенька.
   – Что вас смутило? – вступила в беседу кассирша.
   Толик развернул чек.
   – Тут пробито тринадцать покупок, а их дюжина.
   Девушка выдернула из руки пенсионера чек.
   – Нет! Двенадцать.
   – Милая, как вас величать? – церемонно осведомился Анатолий.
   – Света, – с заминкой ответила сотрудница супермаркета.
   – Любезная Светлана, удостоверьтесь сами, – предложил старик.
   – Уже. Двенадцать, – вздохнула кассирша.
   Старик выхватил чек.
   – Тэкс… печенье… масло… чай… вот! Мишкина надежда! Такого мы не брали. Что это за продукт? Теперь странные названия дают. «Мишкина надежда»! На что Топтыгину надеяться?
   – Милый, это, вероятно, конфеты, – пропела Люсенька, – «Мишкина надежда» очень подходит для твоего любимого суфле.
   – Мишкина Надежда – это сейчас я, – фыркнула девица за кассой.
   Пенсионеры во все глаза уставились на работницу супермаркета. Та закатила глаза.
   – Сто раз говорила управляющему, не ставьте именные аппараты, одна головная боль от них. А Сергей уперся, сказал, что ему так легче. Считайте, что Мишкина Надежда – это я, – повторила кассирша.
   – Извините, – осторожно произнес старичок, – мы вас не покупали, нам лишний человек в семье не нужен.
   – Гляньте в чек, – приказала Светлана, – там против каждой позиции стоит вес и цена. Ну вот, тольятини – триста граммов сто пятьдесят рубликов. Видите?
   – Да, – слаженно отозвались пенсионеры.
   – Теперь Мишкина Надежда – рядом сплошные нули, стоимости нет, – объяснила Светлана, – понятно?
   – Нет, – хором заявили бабуся с дедусей.
   Потом Люсенька испуганно осведомилась:
   – Вас отдают бесплатно? Задаром ничего хорошего нельзя получить.
   – Серега! – завопила Света. – Серега!
   Из пространства между стеллажами вынырнул парень и с укоризной произнес:
   – Светлана, мы не в лесу, крик в нашем замечательном магазине неуместен. Любая проблема решается спокойно, с улыбкой. Что случилось?
   – Я предупреждала тебя про именную кассу, – сердито сказала Света, – вот теперь сам и разбирайся. Проблема у нас с Мишкиной Надеждой. Ее покупать не хотят!
   Сергей рассмеялся.
   – Приобрести Надю невозможно, это человек. Все очень просто. Наш супермаркет идет в ногу с прогрессом, кассиры имеют процент с продаж, а как понять, кто сколько покупок оформил? Поэтому аппараты имеют личную маркировку. Взяли вы сейчас продукты, на чеке указано Мишкина Надежда, следовательно, в конце месяца она и получит свой бонус. Просто, четко, удобно!

Глава 13

   – Мишкина Надежда – это не конфеты? – робко уточнила Люсенька.
   – Она кассир? – подхватил Анатолий.
   – Точно! – заявил Сергей. – Видишь, Света, если с людьми нормально побеседовать, проблем не возникнет.
   – Не понял! – воскликнул Толя. – Девушку-то зовут Светлана! Милая, назовите свою фамилию?
   – Хрюшкина, – не замедлила с ответом Света и пригрозила: – Только попробуйте засмеяться!
   – Очень красиво – Хрюшкина Светлана, – деликатно заметила Люсенька, – но ведь вы не Мишкина Надежда. Сергей, вы пытаетесь нас обмануть. Может, мы с мужем выглядим дураками? Это ошибочное впечатление. Мы читаем газеты, смотрим телевизор и в курсе, как сотрудники продмагов жульничают, приписывают к чекам дорогие позиции.
   Светлана повернулась к Сергею.
   – Ну что? Сработало? Побеседовал нормально?
   – Спокойно, господа! – заулыбался тот.
   Анатолий помрачнел.
   – Господ советская власть в семнадцатом году отменила, мы работающие люди, до сих пор служим на благо обществу, в меру своих сил.
   – Да, – с гордостью подхватила Люсенька, – не смейте нас обзывать!
   Управляющий на секунду растерялся, но тут же взял себя в руки.
   – Простите! Объясняю конкретно. Мишкина Надежда заболела, ей утром стало плохо, она ушла домой, на кассу села Хрюшкина Светлана, мы не можем поменять печать, ключ от блока управления у хозяйки, а та приедет к вечеру. Форс-мажор! Работает Хрюшкина, а получается, что Мишкина. Понятно, да?
   – Нет, – протянул Анатолий.
   – Как-то вы покупателей облапошить хотите, – задумчиво подхватила Люсенька, – хитрые ходы роете.
   Сергей схватил чек.
   – Видите позиции? Вес и цена! Допустим, тольятини, триста граммов, сто пятьдесят рублей.
   – Где? – заморгал Толя.
   – Да вот же, – ткнул пальцем в чек управляющий.
   – Мы не берем такие дорогие продукты! – отрезал дед.
   – Кто такие тол… том… тор, – начала заикаться старушка.
   – Макароны! – возвестила Света и взяла с резиновой ленты пачку. – Вот!
   – Ну да, «ракушки», – кивнула Люсенька, – Толя их уважает. Кстати! Могу поделиться замечательным рецептом! Берете большую луковку…
   – Это итальянские тольятини, а не российские изделия, – с легким презрением сказал Сергей, – отсюда и цена.
   – Надо же, – покачал головой Анатолий, – а вы ничего не путаете? Точнехонько как «ракушки»!
   – Разберемся детально, – предложил управляющий, – прочтем надпись на пачке: Италия. Это вам не Россия.
   – Угу, – пробормотал Анатолий, – как они обзываются?
   – Тольятини! – повторила кассирша.
   – А здесь указано – тортарини, – ткнул пальцем в целлофан старичок.
   Сергей и Света уставились на упаковку.
   – Верно, – выдавил парень, – тортарини.
   – У нас идут как тольятини, – начала оправдываться Светлана.
   – Ошибка в маркировке, – почесал в затылке управляющий.
   – Нехорошо получается, – кашлянул Анатолий, – сколько там тортарини стоят?
   Света повозила «мышкой» по коврику.
   – Девяносто рублей.
   – Ого! – воскликнула Люсенька. – Лишних шестьдесят целковых.
   – Ну-ну, – протянул дед.
   – Извините, – стал кланяться Сергей, – досадная оплошность.
   – Вот еще вопрос, – оживилась старушка, – здесь далее написано «тортарини второго сорта». Вы уверены, что сейчас назвали цену не за элитный товар?
   Теперь в «мышку» вцепился Сергей.
   – Нет у нас никакой сортности, – промямлил он.
   – А дотошные итальянцы объяснили, – пробубнил дед, – «тортарини, категория два, имеет восемь зубчиков по краям. Экстра-вариант отличается двенадцатью насечками». Сейчас посчитаем и поймем. Люсенька, подай очки!
   Бабушка услужливо протянула мужу очки, тот нацепил их на нос и зашептал:
   – Раз, два, три…
   – Вы че, итальянский знаете? – оторопело поинтересовалась Светлана.
   – Конечно, солнышко, – подтвердила Люсенька, – владеем свободно немецким, французским, английским и испанским, вот арабским лишь со словарем, и совсем плохо японским, я освоила тольку бытовую лексику.
   – Офигеть! – прошептала кассирша.
   – Восемь! – объявил Толя. – Значит, они дешевле, сбавляйте цену, иначе получается обман покупателя.
   – Точно восемь? – прищурился Сергей. – А ну дайте!
   Пачка перекочевала в руки управляющего.
   – Ошибка! – спустя мгновение радостно завопил тот. – Десять!
   – Но ведь не двенадцать! – поднял вверх палец Анатолий.
   – Но и не восемь, – отбил мяч назад Сергей.
   – Мальчики, не спорьте, – попросила Люся, – лучше посмотрите по накладной: десять зубчиков какой товар?
   Светлана уставилась на монитор.
   – «Потряхтели», у них ровно столько насечек, – заявила она, – стоимость восемьдесят семь рублей.
   – Цена все ниже и ниже, – потер руки Толя, – согласен, пусть, по-вашему, они «потряхтели».
   – Написано «тортарини», – на свою беду, решил поспорить Сергей.
   – Пробиваются как тольятини, на пачке указано «тортарини», а по зубчикам «потряхтели», – занервничал Анатолий. – Может, на название и наплевать, но цена!
   – Мне не хочется есть продукт с названием «попердели», – закапризничала Люсенька, – лучше «тортарини»!
   – Потряхтели дешевле, – возразил жене старичок.
   – Зато звучит неприлично, – не сдалась Люся, – давай позволим себе расход!
   – Мы не можем продать тортарини по цене потряхтели, потому что по кассе они проходят как тольятини! – воскликнула Светлана.
   – По кассе вы Мишкина Надежда, – язвительно напомнил Толя.
   Света примолкла.
   – Ой, я увидела! – обрадовалась Люсенька. – Вон там, на верхушке каждого изделия, выдавлено слово, это явно название. Сейчас, сейчас… Лангвини! Слава богу, не потряхтели.
   – Светка, – скомандовал управляющий, – поройся в базе с описанием продукта от производителя.
   Кассирша уставилась в компьютер.
   – Лангвини, мелкие изделия из муки твердых сортов пшеницы, имеют приятный кремовый оттенок, десять зубцов и шестнадцать бороздок на внешней стороне.
   – Раз, два, три, – завела Люсенька, – четырнадцать!
   – Тогда это мордели! Во! – объявила Света. – Ну наконец-то разобрались.
   – Странно получается, – не сдался Анатолий, – берете стоимость тольятини за пачку тортарини, которые вроде потряхтели с надписью лангвини, а на самом деле по всем параметрам мордели! И сколько стоят последние?
   – Четыреста рублей! – гаркнула Светлана.
   – Они из золота? – отшатнулась Люся.
   – Берем потряхтели, – объявил Толя, – самая хорошая цена!
   – Не хочу, – уперлась Люся.
   – Нельзя продать потряхтели, если по документам они тольятини, – отрезала кассирша.
   – Так исправьте, – разумно предложил старичок.
   – Невозможно, это компьютерная программа, – уперлась кассирша.
   – Оригинально, – всплеснула руками Люсенька, – а если там ошибка? Покупатель купил яблоки, а они по маркировке груши?
   – Пробью то, что по кассе идет! – важно заявила Света.
   – Получается, нам потряхтели за цену мордели брать? – занервничал Толя. – Или они как тольятини пойдут?
   – Да! – кивнули оба сотрудника супермаркета.
   – Ничего не понимаю, – хором отозвались старики.
   У меня закружилась голова. Стоявший позади парень с бутылкой пива воскликнул:
   – Долго это еще продлится? Расплачивайтесь.
   Анатолий глянул на юношу:
   – Отдашь за пиво пятьсот рублей?
   – Еще чего! Конечно, нет, – фыркнул парнишка.
   – А мы не хотим брать «ракушки» за бешеные рубли, – подвела черту Люся. – Короче. Сейчас уходим.
   – Но вернемся! – пригрозил Толя. – Сначала съездим в районную управу, затем в приемную Лужкова.
   – Обратимся к президенту, – добавила Люся, – зададим ему вопрос: доколе тортарини под маской тольятини с надписью лангвини, а по сути потряхтели, будут продавать пенсионерам по цене мордели? Когда прекратится произвол олигархов?
   Света сползла под кассовый аппарат, я повисла на никелированном поручне ограждения, парень с пивом чихнул и с чувством произнес:
   – Еханый бабай!
   Один Сергей сохранил способность разумно мыслить.
   – Отлично! Сегодня у нас акция! Мы дарим покупателям одну из покупок. Забирайте эти тольятини-тортарини-потряхтели-охренели без денег!
   – Даром? – прищурился дедок.
   – Безвозмездно, – кивнул управляющий.
   – За цену мордели? – уточнила Люсенька.
   – Да, – опрометчиво согласился Сергей.
   – Прощаете нам четыреста рубликов? – не успокаивалась старушка.
   – Ваш бонус, – подтвердил управляющий, – именно четыре сотни.
   Люсенька захлопала в ладоши:
   – Ой, спасибо. Я придумала отличную штуку! Покупаю у вас мордели, потом сдаю их назад, получаю четыреста целковых на руки и приобретаю на них российские «ракушки» за тридцатку, вафельный торт, зефир, овсяное печенье…
   – Бабушка, вы супербизнеследи, – вылезая из-под кассы, восхитилась Света.
   Глаза Сергея разъехались в стороны.
   – У нас новая акция, – в изнеможении объявил он, – берете все без денег и уходите. Эксклюзивное предложение исключительно для сотого покупателя, а вы как раз такие по счету.
   – Согласны, – закивали старики.
   – Как «ракушки» ни обзови, они все равно «ракушки», – философски заметил Анатолий, запихивая продукты в пакеты, – от названия ничего не зависит, главное – суть!
   – Что вы хотели? – устало спросила у меня Светлана, когда пенсионеры, веселые, как волнистые попугайчики, покинули супермаркет.
   – Не знаю, – в растерянности ответила я, – совсем из головы вон.
   – Сочувствую, – неожиданно прониклась ко мне кассирша, – сама после этих покупателей в сомнение впала, кто я: Мишкина Надежда или Хрюшкина Света? Не дай бог опять их увидеть!
   О так и не выпитом кофе я вспомнила лишь в тот момент, когда приблизилась к «Мерседесу» Тимофея. У иномарки оказались затонированы не только боковые окна, но и лобовое стекло. Правда, оно имело слабую дымчатую окраску, и я увидела за рулем очертания мужской фигуры.
   Я помахала рукой, но Морков даже не пошевелился. Мне стало не по себе, я дернула за ручку передней дверки, та очень легко поддалась. Любой оперативник, увидев незапертую дверь в квартиру, моментально сообразит: внутри его поджидает неприятный сюрприз. То же правило срабатывает и в отношении машины, поэтому, когда блестящая черная дверь без сопротивления открылась, мое сердце екнуло.
   Тим сидел, откинувшись на спинку сиденья, его голова склонилась к плечу, рот слегка приоткрылся, глаза остекленели. Я вынула из сумки резиновые перчатки, фотоаппарат, сделала множество снимков, а потом соединилась с Чеславом.
   – Осторожненько осмотрись там, – приказал он, – Леониду я сам сообщу.
   Часа через полтора около «Мерседеса» притормозили две неновые иномарки и темный автобус. Из легковушки вылез хорошо знакомый мне Леня Ярошенко.
   – Что у нас? – без особого энтузиазма спросил он.
   – Не слишком радостное для тебя известие, – ответила я, – в машине тело артиста Тима Моркова. На первый взгляд следов насильственной смерти нет. Конечно, я не медэксперт, но труп выглядит целым, ни пулевых ранений, ни следов насилия. Есть предсмертная записка: «Мамочка, прости, больше не могу, очень устал. Эста, забудь меня поскорей и будь счастлива. Не могу жить, зная, что обрек близкого человека на невыносимые страдания. Тим».
   – Самоубийство, – скривился Леонид.
   – Не спеши с выводами, поговори с Чеславом, – посоветовала я.
   – Я уже в курсе, – буркнул Леня, – ничего не залапала?
   Я помахала перед его носом перчатками.
   – Обижаешь, начальник.
   – Сколько мы с тобой вместе работаем? – вдруг спросил Леонид.
   – Лично со мной? Пару лет, а уж какой стаж у вас с Чеславом, понятия не имею, – пожала я плечами.
   Ярошенко не принадлежит к членам нашей бригады. Но всякий раз, когда Чеславу требуется помощь от официальной структуры, на место преступления прикатывает со своими парнями Леня, он по званию полковник и имеет в подчинении много людей. Не спрашивайте меня, как Ярошенко связан с Чеславом. Наш начальник не любит откровенничать с подчиненными. Я, в принципе, догадываюсь: над Чеславом стоит некий руководитель, но кто он, никому не ведомо. Вот что я знаю абсолютно точно, так это то, что бригада не стеснена в средствах. Мы порой тратим большие деньги, и Чеслав ни разу не ограничил сотрудников в расходах.
   – Помню, как в первую нашу встречу ты завалилась в обморок при виде легко раненного парня, – вздохнул Леня, – а сейчас ползаешь вокруг трупа с очень заинтересованным видом. Следующий этап – будешь жевать хот-дог на месте преступления и меланхолично пить там же кофе.
   – Та Таня Сергеева и сегодняшняя – две разные Тани, – ответила я, – но полагаю, что обедать возле жертвы не смогу. Вот черт!
   Леня обернулся.
   – Блин! Уже прикатили! Прослушивают, гады, все волны!
   У тротуара парковалась машина с ярко-красной надписью: «Желтуха. Горячие новости – свежий взгляд».
   – Убегаю, – заявила я, – мне лучше не общаться с папарацци.
   – Валяй, – кивнул Леня и закричал: – Эй, Миша, натяните ленту, поставьте оцепление, не пускайте шакалов за ограждение.
   Я поторопилась к метро, по дороге названивая Чеславу.
   – Пока свободна, – разрешил он, – будь на связи.
   В начале девятого мы с Кларой вошли в небольшую лавку. Из-за прилавка выбежала отчаянно рыжая женщина и стала сыпать словами:
   – Таняша! Супер! Все готово! Как ты просила! Познакомь нас!
   Я села в кресло, с наслаждением вытянула ноги и указала на Клару.
   – Юля, вот твой объект! Клара – это Юлия, она подберет необходимую для похода в клуб одежду. Доверься ей, Юлечка мастер в таких вопросах.
   Моя гостья растерянно кивнула, Юля схватила Клару за руку и утянула в служебное помещение. Я закрыла глаза и попыталась вздремнуть. Увы, у меня ранее не было подруг. Ни в школе, ни в институте, ни на работе я не обзавелась близкими людьми. Вероятно, мне мешал комплекс неполноценности и статус профессиональной неудачницы. Но после встречи с Гри ситуация резко изменилась,[4] возле меня появились хорошие люди. Например, Юлечка. В свое время девушку обвинили в убийстве. Чеслав нашел настоящего преступника, тот попал за решетку, а стилист и владелица магазина женской одежды теперь изредка нам помогает. Юля может легко превратить пень в розовый куст; кстати, одежду и аксессуары она разрешает брать напрокат, что я сейчас и собираюсь сделать.
   Колокольчик над входом деликатно блямкнул, я чуть приоткрыла один глаз. Сон в мгновение покинул меня: на пороге бутика озирался Карл.
   – Ты как сюда попал? – возмутилась я.
   – За вами шел, – с детской непосредственностью ответил молодой человек, – мама приказала с Клары глаз не спускать.
   Я постаралась не застонать. Чтобы избавиться от слишком активной и сующей повсюду свой нос Зои, Клара выставила на кухне бутылку с кофейным ликером.
   «Маманька это пойло обожает, – объяснила она мне свой план, – никогда на одной порции не остановится, будет пить, пока не захрапит. Сон у нее крепкий, до утра не очнется».
   Когда я примчалась за Кларой домой, девушка, заговорщицки прижав палец к губам, продемонстрировала мирно посапывающую под пледом мать. Про Карла, смотревшего телевизор в маленькой комнате, мы даже не подумали. А парень, оказывается, не растерялся и увязался за сестрой.

Глава 14

   – Че сюда приехали? – проявил неуместное любопытство Карл.
   – Померить платье, – вывернулась я.
   Парень удовлетворился моим ответом и начал бродить между стойками с одеждой, я опять закрыла глаза. Похоже, шпион Егора Кирилловича определен. Мне нельзя избавляться от Карла, но и взять его с собой в клуб невозможно. Простая девушка, приехавшая к свахе в Алаево, не должна шляться по ночным заведениям, ей положено сидеть дома, читать стихи и грезить о принце на белом коне.
   – А какое платье? – ожил «женишок».
   Я улыбнулась.
   – Мы с тобой сосватаны, Клара будет подружкой невесты, ей понадобится красивый наряд.
   Дверь в бутик снова распахнулась, повеяло запахом дорогих духов.
   – Где Юля? – капризно спросила новая посетительница.
   Мне пришлось ответить:
   – Она занята.
   – Я пришла! – топнула сапогом на шпильке клиентка. – Я!
   На капризнице было незастегнутое манто из леопарда, в ушах сверкали камни размером с хорошую свеклу, на одной руке покачивалась сумка из новорожденного крокодила, другая сжимала пафосный телефон из золота. Лет через тридцать так будет выглядеть Марта Карц.
   – Юля! – заорала дама. – Сюда! Живо!
   Хозяйка вышла в зал.
   – Мариночка! Вы уже пришли!
   – Только не смей говорить, что юбка не подшита, – возмутилась клиентка.
   Юля поставила на прилавок большой пакет.
   – Вот, прошу.
   – Пусть отнесут в машину, – распорядилась Марина.
   Юлия покорно взялась за веревочные ручки.
   – Не ты, а он! – приказала Марина. – Вон тот, длинный.
   Палец со сверкающим кольцом указывал на Карла, и Юля осторожно ответила:
   – Простите, Мариночка, я готова выполнить любую вашу просьбу, но тот человек не мой служащий.
   – И что? – капризно изогнула брови клиентка. – Пусть оттащит пакет.
   – Его зовут Карл, – вмешалась я в их беседу, – милый, сделай одолжение, окажи даме услугу.
   Юноша молча кивнул.
   – Пакет! – приказала Марина, и они вместе с парнем вышли на улицу.
   – Невменяемая тетка, – развела руками Юлечка, – «хочу», и точка.
   – Ерунда, – отмахнулась я, – занимайся Кларой.
   Хозяйка исчезла, я посмотрела в большое окно. Марина, небрежно волоча меховой подол по тротуару, приблизилась к новенькому «БМВ», села за руль, приоткрыла дверь для пассажира и что-то сказала спутнику. Карл наклонился и был втащен в салон. Не прошло и секунды, как взревел мотор, и автомобиль, не включив поворотник, прямо от бордюра попытался нагло втиснуться в крайний левый ряд. Другие машины принялись тормозить и яростно гудеть, но на Марину негодование водителей не произвело впечатления, «БМВ» вклинился в ряд и скоро скрылся вдали. Я едва поверила в свое счастье. Избалованная дама похитила Карла! Вот уж повезло! Шпион временно нейтрализован!
   – Ну, смотри! – объявила Юля. – Клара, выходи! Тань, зацени результат!
   Я закашлялась, Юлечка превзошла себя. На Кларе было черное платье с корсетом. Если зашнуровать бегемота, он обретет вполне различимую талию. Дочь Зои напоминала песочные часы: посередине узко, сверху и снизу широко.
   – У нее хороший бюст, – отмерла я, – размер этак четвертый.
   Юля засмеялась.
   – Ты меня знаешь! Я умею все. Грудь искусственная, она приклеена поверх собственной, не очень пышной, да еще приподнята корсетом.
   – Не отвалится? – насторожилась я. – Вдруг Клару плясать позовут!
   – Пусть скачет хоть месяц напролет, фирма гарантирует, – пообещала Юлия, – на голове парик, его тоже просто так не отодрать, макияж увеличил губы, глаза и скрыл некоторые дефекты кожи. Утягивающее белье убрало пару сантиметров в бедрах, корсет оформил талию.
   – Дышать трудно, – пожаловалась Клара.
   – Тут ничем не помогу, – пожала плечами Юля, – думай, ради чего страдаешь, и тебе станет лучше. На ноги я подобрала ботфорты, целлюлит надежно спрятан, ногти приклеила, уши тоже.
   – А их зачем? – удивилась я.
   – Лопухами торчат, – пояснила Юля, – ниче, я капнула клеем и к черепушке прижала. Красотища! Эй, не трогай шею!
   – Чешется, – проныла Клара.
   – Понятное дело, я извела на нее гору тонального крема, выравнивала цвет, – вздохнула Юля, – не лезь пальцами в глаза.
   – Чешутся, – повторила охотница на олигархов.
   – Больше нигде не чешется? – возмутилась стилист. – Вот пальто.
   – Оно широкое, без пояса, снизу надует, холодно очень, платье без рукавов, веки щиплет, – застонала Клара, – поесть не смогу, сапоги ноги сдавили!
   – Где ты ее нашла? – подбоченилась Юля.
   – Лучше не спрашивай, – ответила я, – ладно, мы поехали. Огромное тебе спасибо.
   – Нема за що, – закивала Юля. – Чек можешь оплатить, когда захочешь.
   Под неумолчное нытье и стоны Клары мы добрались до дверей «Флипа» и напоролись на фейс-контроль.
   – Валите отсюда, – лениво сказал шкафоподобный тип в черном костюме, – тут частная вечеринка, мы клоунов не звали.
   Клара заморгала, а я набрала номер Марты. Через секунду из клуба высунулась Карц:
   – Девочки, сюда!
   Я указала на секьюрити:
   – Они нас не пускают!
   – Кто конкретно? – прищурилась Марта.
   – Вот он! – наябедничала Клара. – Еще обозвал нас клоунами!
   Марта оглянулась.
   – Марат!
   Из-за плеча Карц выдвинулся парень в затрапезных джинсах и копеечной рубашке.
   – Что, дорогая? – нараспев произнес он.
   – Моих гостей остановили, разберись, – велела Марта.
   – Головой в асфальт давно не падали? – деловито потер руки Марат.
   – Они не представились, – жалобно запросили пощады охранники.
   – Порядок, пусть живут, – смилостивилась Марта.
   В моей сумочке заработал мобильный, я глянула на дисплей: пришла эсэмэска от Чеслава.
   – Тань, шевелись, – поторопила Карц.
   Я показала ей сообщение.
   – Ничего не получится.
   – Уезжай, – кивнула Марта, – зачем ты нам? Программа-максимум понятна, минимум тоже определена.
   – Ты займешься Кларой? – удивилась я.
   – Я всегда выполняю обещанное, – кивнула Марта, – ну, поцелуй от меня Чеслава! Эй, двигай, Венера Аполлоновна, тебя ждут суперприключения.
   Клара вздрогнула.
   – А поесть там дадут? У меня желудок ноет.
   Марта закатила глаза и потянула за собой дочь Терешкиной.

   В офисе было тепло, я сняла куртку, повесила ее в гардероб, налила из кулера в стакан горячей воды, погрела руки о пластиковую емкость и пошла к Чеславу. В кабинете кроме шефа обнаружился и Коробок, как обычно, уткнувшийся носом в ноутбук.
   – Садись, – приказал начальник, – появилось много разноплановой информации. С какой начать?
   – С хорошей, – вякнул Димон.
   – Вся плохая, – обнадежил Чеслав. – Тимофей Морковкин принял большую дозу снотворного «Дормидол». Если пересчитывать на таблетки, получится примерно пятьдесят штук. Леонид склонен считать произошедшее самоубийством из-за оставленной Тимом записки.
   – Странно, – остановила я Чеслава, – взгляни на снимки. Пятьдесят таблеток – это много. Не знаешь, в каких упаковках продается «Дормидол»?
   – Ща выясню, – пообещал Димон, – тэк-с… блистеры, в них по десять штук, и пузырьки, содержащие двадцать пилюль. Отпускается снотворное исключительно по рецепту врача. Список «А».
   – Теперь представь, что ты провизор, к тебе подходит звезда экрана, – вздохнула я. – Тиму Моркову любую отраву отпустят без бумажки с печатью за одну его улыбку.
   – В нашу задачу не входит узнать, где он раздобыл лекарство, – сказал Чеслав, – есть подтвержденный токсикологическим исследованием факт – он наглотался снотворного, и совершил это добровольно. Никаких следов насилия нет.
   – Интересно, – снова не вытерпела я, – когда же он съел таблетки?
   – Извини, не понял, – нахмурился Чеслав.
   – «Дормидол» мощное средство, – продолжила я. – Тимофей не смог бы вести машину, выпей он перед отъездом гигантскую дозу.
   – Ага, – подхватил Коробок, – в аннотации читаем: «Рекомендуемая норма. На вес менее пятидесяти килограммов – четверть таблетки, после восьмидесяти – одна штука. До восемнадцати лет принимать с осторожностью, до четырнадцати не употреблять, имеет быстрый эффект».
   – Ну вот, – кивнула я, – как далеко бы он уехал, слопав гору «Дормидола» на даче рано утром?
   – Значит, он принял лекарство в дороге, – пожал плечами Чеслав.
   – Почему он полез в «Мерседес»? – озаботился Димон. – Мог проститься с жизнью в своей кровати.
   – Не хотел травмировать мать, Елену и Эстер, – объяснил Чеслав, – вид трупа сильное потрясение для близких.
   – У Моркова есть квартира, – не принял этот аргумент Димон, – жена и мать на даче, он мог рвануть в Москву, почему убил себя на улице?
   – Могу лишь повторить, – отозвался Чеслав, – он думал о реакции близких.
   – Ладно, – остановила я словесную дуэль, – давайте отталкиваться от фактов. Местом смерти Тим избрал автомобиль. Но тут явные неувязки. Неужели он не понимал, что в этом случае скрыть факт суицида от общественности не удастся? Откуда знал, что тело найдет сотрудница бригады? Припаркованный у тротуара «Мерседес» легко мог привлечь внимание гаишников или любопытного прохожего. Посторонний человек откроет незапертый автомобиль, а там звезда и предсмертная записка. Таблоиды щедро оплачивают сенсации. Если Тим хотел защитить мать и жену, то он выбрал неправильный путь. Едва весть о самоубийстве распространится в Интернете, как жизнь Веры Кирилловны и Эстер превратится в ад. За ними начнут охотиться папарацци. Смерть дома оставляет возможность объявить: у актера был инфаркт, ничего эпатирующего в его кончине нет.
   – Может, он, наоборот, хотел создать побольше шума? – предположил Димон. – Выходит новый сериал, нужен пиар.
   – Странная рекламная кампания для фильма, в котором сам не сможешь участвовать, – возразил Чеслав.
   – Где упаковки? – спросила я.
   Мужчины посмотрели на меня с немым вопросом.
   – Ты о чем? – удивился Коробок.
   – О «Дормидоле», – уточнила я, – пятьдесят пилюль. Слопал их Тимофей в машине. Где пустые блистеры в количестве пяти штук или два порожних пузырька?
   – Выбросил в урну, – тут же выдал свою версию хакер, – не захотел мусорить в машине.
   Я ткнула пальцем в доску, к которой прикрепили фотографии.
   – В иномарке царит бардак. На заднем сиденье пустые пакеты, стаканы из-под кофе, куча журналов. Артиста трудно назвать аккуратистом.
   – К чему ты клонишь? – ожил Чеслав.
   – Тим не заморачивался порядком, – объяснила я, – такой человек швырнет блистеры на коврик и не заметит. Тем более перед смертью. Только упаковок нет. Актер что, привез пилюли россыпью, в кармане? Пусть эксперт изучит его одежду и ответит: найдены ли на ней следы «Дормидола». Если нет, значит, в салоне был, помимо Тима, еще кто-то, он и угостил любимца телезрителей.
   – Кто? – заморгал Димон.
   – Хороший вопрос, жаль, нет ответа, – вздохнула я.
   – Есть записка, – напомнил Чеслав, – у графолога нет сомнения, что послание написано рукой Тимофея. Причина суицида: нервный срыв после появления Елены. Вера Кирилловна в разговоре со мной сказала, что ночью сын плакал, мать попыталась поговорить с ним, и он ей признался: «Во всех бедах Лены виноват я. Смирился со смертью жены, похоронил ее, а несчастная тем временем обслуживала клиентов в борделе, терпела побои, унижения. Нет мне прощения».
   – Где Тим взял «Дормидол»? – настаивала я.
   – Эстер сообщила, что снотворное было в их домашней аптечке, – пояснил Чеслав.
   – Снова мимо! – подпрыгнула я. – Он же ночевал на даче, которую, кстати, не посещал много лет! Хотя, вероятно, рано утром Тим заехал в квартиру.
   – Нет, – возразил Коробков, – я проследил путь «мерина». Не могу назвать точно его маршрут, иномарка попала не во все камеры, кое-где следящей аппаратуры просто нет, но «мерс» катался по северу столицы, а квартира Моркова находится на Западе.
   – Купил в аптеке, – упорно стоял на своем Чеслав.
   – Прямо у прилавка вытащил таблетки, ссыпал их в карман, бросил банки-склянки-фольгу и утопал? – усомнилась я. – Димон, можешь посчитать: где он принял пятьдесят доз, чтобы без проблем добраться до места смерти?
   Коробок уставился в ноутбук.
   – Дважды два четыре! Математика никогда не подводит. Хрустальный шар Димы не мутнеет, ум лучшего специалиста наточен. Тим это сделал на улице Киселева.
   – Точно? – засомневался Чеслав.
   – Могу объяснить, – обрадовался хакер, – учитывая время действия пилюль, их количество, примерную массу тела Тимофея…
   – Ладно, – поморщился начальник, – значит, Киселева?
   – И нам сказочно везет! Бинго! – засучил ногами Димон. – Улица оснащена камерами. Ткнем сюда, полезем туда, постучим куда нельзя… Любуйтесь! «Мерседес», номерной знак «007», чешет без остановок.
   Я перегнулась через плечо хакера.
   – Где?
   – Вот, – ткнул пальцем в экран Димон.
   – А сейчас тормозит, – обрадовался Чеслав, тоже вставший за спиной компьютерного гения.
   – У метро припарковался, – объяснил Коробок, – кстати, там аптека есть.
   – Ничего не вижу, – прищурилась я.
   – Автобус закрыл обзор, – с досадой воскликнул Чеслав.
   – Убери его! – приказала я.
   – Кого? – спросил Димон.
   – Рейсовый «Икарус», из-за него непонятно, чем занимается Тимофей! – велела я.
   Коробков кашлянул.
   – Так далеко прогресс не зашел. Съемка шла в режиме реального времени, муниципальная колымага пять минут выпускала и впускала пассажиров. Она отвалила, «Мерседес» через двадцать секунд укатил.
   – За пять минут он мог дойти до аптеки и вернуться за руль, – ожил Чеслав, – вот она, рукой подать.
   – Или посадить кого-то в салон, – пробормотала я, – ну-ка, выдели номер автобуса.
   – Иес, босс, дрожа от страха и почтения, ваш верный пес, стоя на коленях, спешит увеличить картинки. Довольна?
   – Выясни, кто сидел за рулем, найди его адрес, телефон и дай мне, – велела я.
   – Императрица строга, но со смердами иначе нельзя, – ерничал Димон, – дозвольте отлучиться?
   Чеслав вернулся за стол.
   – Последнюю новость я приберег на десерт. Елена Кротова погибла в ущелье близ Алаева, тело кремировали, пепел захоронен.
   – Это не новость, – фыркнула я, – а давным-давно известный факт. Есть ли у нас хоть маленькая надежда выяснить, чьи останки покоятся в урне? Думаю, несчастная была похожа на Елену фигурой и цветом волос. Нам надо порыться в базе пропавших людей, отбросить мужчин, детей, старушек, брюнеток и толстушек. Хорошо, что мы примерно представляем время гибели девушки, ошибочно принятой за первую жену Тима и…
   Чеслав постучал карандашом по столу.
   – Внимание. Елена погибла, сорвалась с тропинки в ущелье.
   Я возразила:
   – Нет, она выжила, на дне пропасти нашли тело другой женщины.
   Начальник протянул мне лист бумаги.
   – Это анализ ДНК. Его сделали после того, как Николай Ефимович, отец Тимофея, пришел в морг взглянуть на Елену. Старший Морковкин обладал огромными связями и захотел сам убедиться, что на столе прозектора лежит именно его невестка. Сейчас можно лишь предполагать, по какой причине свекор усомнился в результатах опознания. Но теперь мы имеем документ, подтверждающий смерть Кротовой. ДНК не лжет. Елена погибла, она никак не могла стать рабыней Егора Кирилловича Бероева. Я не верю в зомби и жизнь после смерти. Ладно, пусть душа счастливо существует в нематериальном мире, но у нас-то есть вполне живое тело Елены Кротовой-два.

Глава 15

   Несколько минут я переваривала информацию, затем попыталась навести порядок в мыслях.
   – Но ожившую покойницу узнал Тим.
   – Верно, – согласился Чеслав.
   – И Эстер с Верой Кирилловной, – промямлила я.
   – Не стану спорить, – кивнул начальник.
   – Однако анализ ДНК не лжет, – впала я в уныние.
   – Да, Елена Кротова покойница. Николай Ефимович дал эксперту щетку для волос, в которой нашли достаточно генетического материала для исследования, – уточнил Чеслав.
   – Ничего не понимаю, – потрясла я головой, – родители Тимофея не общались с невесткой, они с ней не встречались. Откуда у свекра столь интимная туалетная принадлежность?
   – Вот и разберись с этим, – распорядился Чеслав и взял трубку зазвонившего телефона.
   Я выскользнула из кабинета и отправилась на поиски Димона.
   В пробке стоять всегда тоскливо, а в конце декабря, когда в столицу массово слетаются жители других городов, кто на заработки, кто за новогодними подарками, движение почти парализуется. Плохо очищенное от снега и льда шоссе не добавляет водителям радости, но, несмотря на очевидные трудности, в собственном джипе все же лучше, чем в метро. В подземке тоже давка и пахнет отвратительно. Когда Димон высадил меня не у подъезда, а на проспекте, я дала себе твердое обещание: весной непременно сяду за руль.
   Зоя, убаюканная кофейным ликером, продолжала спать на диване, Клара не отвечала на звонки, а о Карле я беспокоиться не стала, вымыла руки, соорудила себе пару бутербродов, налила чаю, села за стол, вытащила из сумки папку с материалами по делу Елены Кротовой и решила изучить полученную Димоном информацию. Коробков гениален, он не только быстро нарыл необходимое, но и распечатал документы на принтере, учел нелюбовь коллег к чтению с экрана ноутбука.
   Едва я откусила кусочек от сэндвича и увидела фразу «Елена Владимировна Кротова, место рождения город Нальск», как в кухню ввалилась Зоя и спросила:
   – Где Клара?
   – Ну… там… за порогом, – туманно ответила я.
   – Где? – настойчиво повторила Терешина.
   – Она… э… э… вышла за хлебом, – нашла я достойную причину отсутствия девушки.
   – Уже полвторого ночи, – заголосила Зоя, – какой хлеб?
   Домофон закудахтал, я поспешила в прихожую и распахнула дверь.
   – П-привет, – заикаясь сказала Клара, – м-мама с-с-спит?
   – Ты кто? – ахнула Зоя.
   – Д-доченька твоя, – выдавила Клара, – во! С-супер!
   – Где ты была? – налетела на девушку мать. – Что это на тебе! Сиськи наружу! Волосы выкрасила! Платье до пупа!
   – На Кларе парик, – решила я плеснуть воды на разгорающийся пожар.
   – Чем ты занималась? – завопила Зоя.
   – Н-не знаю, как называется эта развлекуха, но она теперь станет моим х-хобби, – икнула Клара и опустилась на пол, – в-все, б-баиньки! Спят усталые игрушки, книжки спят, одеяла и подружки ждут ребят.
   – Подушки, – машинально поправила я, прикидывая, как бы снять с Клары ботфорты.
   Зоя замерла с раскрытым ртом, а я схватила Клару за ногу.
   – За хлебом ходила? – выпалила мать. – В булочной вместо батона развратные вещи взяла? Кто тебе на макушку фальшивые волосы пришпандорил?
   Я оставила попытку разуть девушку, навесила на лицо улыбку, посмотрела на разъяренную Терешину и тут снова услышала пиканье домофона. Надеюсь, это вернулся Карл, и еще больше надеюсь на то, что он с головы до ног перемазан губной помадой. Тогда Зоя переключит свое внимание с дочери на сына.
   Не посмотрев на экран, я распахнула дверь и увидела молодого мужчину, одетого в джинсы и кашемировый пуловер.
   – Извините, я знаю, время позднее, – басом загудел он, без приглашения входя в прихожую, – я ваш сосед, Борис.
   – Рада знакомству. Таня, – продемонстрировала я отличное воспитание, – мы не спим. Чем могу помочь?
   Борис оттянул пальцем ворот свитера.
   – Я пришел домой, а дверь заперта. Ключа у меня нет, мама вчера в гости из Владивостока приехала, я оставил ей всю связку, знал, что поздно домой заявлюсь, пошел к другу на день рождения в клуб. Сейчас вернулся, стучу, звоню, она не отпирает. Нет ли у вас инструментов? Хочу дверь сломать.
   – Фиг его знает, что здесь есть, – опрометчиво ответила я и тут же спохватилась: – Я глупо пошутила. Сейчас поищу, вроде мне на новоселье дарили набор.
   – Не смей впускать чужого мужика! – заголосила Зоя, пытаясь загородить собой мирно спящую на полу у вешалки Клару. – В Москве живем, здесь кругом Чикатилы!
   – Не нервничайте, – взмолился Борис, – я не маньяк, не убийца, вдруг у мамы инфаркт? Почему она не реагирует на шум?
   – Здесь приличные люди живут, – не успокаивалась Терешина, – не гулящие, не пьющие, не какие-нибудь там всякие.
   Я, стараясь не обращать внимания на причитания Зои, рылась в шкафу. Отлично помню: при въезде сюда я видела на одной из полок темно-синий чемоданчик с железками. Ну и где он?
   – Это кто? – вдруг спросил Борис.
   – Моя дочь Клара, – неожиданно нормальным голосом ответила Зоя.
   – Так я ее знаю! – обрадовался сосед. – Она поет хорошо и пляшет здорово! Мы сегодня вместе в клубе «Флип» гудели.
   – Мил человек, ты ошибся, – по-прежнему мирно сказала Терешина, – Клара никуда одна не ходит, по вечерам сидит у телевизора, вышивает панно – виды Алаева.
   – Нет, – упорно гнул свою линию Борис, – я отлично запомнил девчонку, отвязнее никого не встречал! Пила «Кровавую Мэри», как воду, потом пошла в «корзинку» к девкам гоу-гоу плясать. Такая прикольная! Даже Марта Карц прифигела. Нашлась девулька, которая ее переплюнула. Я очень жалел, что телефончик у красавицы не попросил. И надо же! Она моя соседка! Это судьба!
   Я уронила наконец-то найденный набор, долото, стамеска и куча неизвестных мне приспособлений разлетелись по прихожей.
   – Вы знаете Марту Карц?
   Борис присел на корточки и стал собирать инструменты.
   – Конечно, но она нудная. Мне больше по вкусу веселые, как эта!
   Я уставилась на сопящую Клару. Что такого она натворила в клубе, если понравилась парню, которому бесшабашная Марта кажется скучной?
   – Отвратительно! – зашумели на лестнице. – Вы на часы смотрели?
   Зоя попятилась.
   – А это кто?
   – Конь в пальто! – еще громче завизжали снаружи. – Ночь за полночь, а они мебель двигают!
   – А-а-а-а, – заголосил ребенок.
   Я вышла из квартиры и наткнулась на пожилую женщину, которая трясла в руках младенца месяцев семи, в кислотно-розовых ползунках.
   – Если не прекратите тарарам, я участковому позвоню, – пригрозила бабка, – устроили на нашей голове падекатр в аду! Дите разбудили!
   – У-у-у-у, – подтвердил малыш.
   – Какая очаровательная девочка, – попыталась я умаслить старуху.
   – Это мальчик! – окончательно озлобилась бабка.
   – Штанишки-то розовые, – глупо возразила я.
   – Сама нацепила зеленый халат, значит, ты жаба? – ринулась в бой бабуля.
   – Нет, меня зовут Таня, – представилась я.
   – Катерина Глебовна, – автоматически ответила старуха и вспомнила, что пришла скандалить. – Безобразие!
   Борис, не обращая внимания на вопли, приставил к косяку долото и заколотил по нему молотком.
   – Понимаете, там его мама, – объяснила я, – она не открывает и не реагирует на звонок.
   – Пожилая? – вдруг заинтересовалась бабка.
   – Наверное, к семидесяти, – предположила я.
   – О-о-о-о, – заорал младенец.
   Бабушка встряхнула внука.
   – Замолчи, Олежек, сейчас дядя замок сломает, и мы мертвую тетю увидим. Это интересно и познавательно.
   Я икнула, сделала шаг назад и наступила на ногу Зое. Справедливости ради надо отметить, что Терешина, тоже шокированная заявлением Катерины Глебовны, не произнесла ни звука.
   – Чем вы тут занимаетесь? – прогремело сверху.
   Я привалилась к перилам. Похоже, сюда стягивается все население подъезда.
   Через полчаса на нашей лестничной клетке скопилось человек десять, включая двух мальчишек младшего школьного возраста, которые постоянно общались по мобильникам с приятелями и радостно верещали в трубки:
   – А у нас в доме дверь ломают, соседка умерла!
   Мужчины без устали давали технические советы Борису, женщины оказались более практичны, они позвонили в МЧС и выяснили, сколько стоит вскрыть дверь. Когда мужская часть тусовки услышала сумму, которую озвучила диспетчер, послышались гневные выкрики:
   – Офигели! Сами вскроем! Долби, Борька!
   – Не получается, ребята, – вздохнул Борис, – тут железо, особое сверло нужно.
   – Ща я ее вспорю, – объявил лысый дяденька в майке, заляпанной жирными пятнами, – разойдись, люди, по квартирам.
   – Ишь, хитрый, – возмутилась Катерина Глебовна, держа под мышкой безмятежно спящего внучка, – хочешь один на труп полюбоваться?
   – Тьфу, дура, – сплюнул мужичок, – хоть на пролет выше поднимитесь!
   – Что вы хотите сделать? – поинтересовалась я.
   Лысый сосед, не ответив, сбегал к себе, принес какую-то желтую замазку, покопошился возле квартиры Бориса и оптимистично пообещал:
   – Ща распахнется, ложись!
   Я инстинктивно пригнулась, в нос ударил кисловатый запах, затем раздалось оглушительное ба-бах! Мои колени подогнулись, я ткнулась головой в ступеньки, горло начал раздирать кашель, глаза защипало, на спину упало что-то тяжелое, но мягкое, а потом раздался многоголосый крик:
   – А-а-а!!!
   Около минуты мне понадобилось, чтобы прийти в себя и сообразить: я лежу на лестничной клетке, все вокруг заволокло дымом, сверху, на моей спине, устроилась Катерина Глебовна с ребенком, остальные соседи повалились кто где. Бабка, несмотря на возраст, оказалась самой хитрой. Ну, согласитесь, намного комфортнее улечься на даму, чей вес зашкаливает за восемьдесят кило, чем плюхнуться на жесткую плитку.
   – … – вдруг дискантом выдал младенец, – вот б…!
   От изумления я прикусила язык.
   – Че ты сделал, Павлуха? – спросил ребенок.
   – Взорвал! – радостно сообщил лысый сосед.
   – Во дурак! Где динамит взял?
   – С работы принес, – ответил «подрывник», – завидуй, Федька, у вас в конторе такого не упереть!
   Я перевела дух: слава богу, матом ругался не крохотный Олег, а некий Федя. Со спины свалился тяжелый груз, я смогла вздохнуть полной грудью.
   – Я, я, я первая, – закричала Катерина Глебовна, – давно жду! Раньше вас пришла, на мертвеца в порядке очереди будете смотреть! Эй, семьдесят восьмая квартира, не напирай!
   Я медленно приняла вертикальное положение, увидела железную дверь, косо висящую на одной петле, бабушку с ребенком, резво протискивающуюся в квартиру и одновременно отпихивающую остальных соседей, Зою, трясущую головой, Клару, покачивающуюся на каблуках. Я бросилась за бабкой и очутилась в гостиной у Бориса.
   – Где тело? – разочарованно спросила старуха. – Здесь никого нет.
   Я обрела дар речи:
   – Катерина Глебовна, вы держите Олега кверху ногами.
   – Ничего ему не сделается, – отмахнулась старуха, но все же придала внуку правильное положение.
   Борис схватил со стола лист бумаги и сел на стул.
   – Что случилось? – спросила я.
   Лысый сосед наклонился над плечом Бори и прочитал:
   «Солнышко, я уехала ночевать к тете Маше. Ключ за батареей на лестнице. Мама».
   – Никто не помер? – разочарованно протянула Катерина Глебовна. – Зря дверь ломали!
   – Почему твоя мать оставила записку в квартире, а не прикрепила на дверь снаружи? – поразилась я. – Ясно же, что человек ее не прочтет, пока не попадет внутрь, а сделать это он не сможет, потому что понятия не имеет, где ключ.
   Борис ничего не сказал, а лысый сосед заржал и заявил:
   – Это называется женской логикой! Пошли, люди, по домам, цирк закончился. Борь, ты как?
   – Спасибо, ребята, – отмер сосед.
   – Зови, ежели чего, – хором ответили мужики и стали по одному протискиваться к лифту.
   Я оказалась почти в самом конце очереди, за мной шли Клара и Зоя.
   – Вурдалак! – заорали с лестницы. – Вампир! Караул!
   Я прибавила скорости, выскочила на площадку и увидела тощую долговязую фигуру Карла. На плечах парня болталась леопардовая шуба, в одной руке он сжимал крокодиловую сумочку, другой цеплялся за перила, щеку, подбородок и шею парня украшали темно-красные пятна.
   – Крови напился! – визжала Катерина Глебовна, прикрываясь безмятежно спящим младенцем. – Сгинь, чудище!
   Я схватила за руку обомлевшую Зою, втолкнула ее в свою квартиру, следом впихнула Карла, не совсем протрезвевшую, хихикающую Клару и сказала соседке:
   – Хватит идиотничать, идите спать!
   Катерина Глебовна, настроившаяся на волну нового приключения, разинула было рот, но я уже скрылась за створкой, тщательно заперла все замки и грозно спросила у жениха:
   – Где ты был?
   – Ходил по делам, – сдавленно ответил юноша.
   Дорогие мои, сколько раз, позвонив любимому по мобильному и спросив его: «Ты где?» – мы с вами слышали в ответ лаконичное: «Еду по шоссе»?
   Меня подобное заявление злит до посинения, я выясняю название улицы, по которой катит супруг. Только не подумайте, что я пытаюсь следить за Гри, просто мне надо рассчитать время для варки картошки. Даже такой плохой хозяйке, как я, понятно: если приготовить ее заранее, она остынет и будет невкусной. Еще мужья любят отделываться загадочной фразой: «Ходил по делам», – при этом дальнейших уточнений не бывает.
   Просто по делам. А уж куда, с кем и где проводил время, жене знать не следует. У него бизнес! Бабе этого не понять!
   – Карл, – зашептала Зоя, – мальчик! Что с тобой?
   Парень, не отвечая, двинулся из прихожей в глубь квартиры, Терешина поспешила за сыном, Клара предпочла шмыгнуть на кухню, а я, прихватив папку с бумагами, отправилась в туалет. Похоже, только там можно спокойно изучить биографию Елены.

Глава 16

   Клиника, в которую поместили Кротову, расположилась в уютном парке, а мое короткое сообщение: «Я от Чеслава» вызвало приветливую улыбку у главврача Сергея Миронова.
   – Пока ничего конкретного сообщить не могу, – сказал он, услышав вопрос о самочувствии Елены, – у нас нет ее истории болезни, бродим в потемках. Кротова не контактна.
   – Отвечает на все вопросы «да»? – вздохнула я.
   – Молчит, сидит, словно оглушенная, – уточнил врач.
   – Возможно, это проявление стресса? – предположила я.
   Миронов пожал плечами.
   – Не люблю ставить поспешные диагнозы.
   – Знаете, – протянула я, – во время нашего общения с Леной, до того, как она впала в прострацию, произошла одна странность. Тогда я не обратила на нее внимания, но сейчас вспомнила. В нашем разговоре речь зашла о «Викариле», слышали о таком препарате?
   – Новое сильнодействующее лекарство, – кивнул Сергей.
   – Вот именно, – подхватила я, – новое. Появилось на рынке всего год назад. Откуда Кротова могла о нем знать? Она долгое время провела в изоляции, обслуживала клиентов в публичном доме, а потом очутилась в подпольной лаборатории на фасовке наркотиков. Сомневаюсь, что хозяева бизнеса заботливо приобретают для рабов новейшие медикаменты. Так откуда она знает про «Викарил»? А еще Лена внезапно назвала «Залкан» и «Асентракс». Я не обнаружила упоминания об этих средствах в справочнике.
   – «Залкан»? – переспросил Сергей. – Это последнее поколение нейролептиков. Об «Асентраксе» ничего не скажу, я не могу знать о всех достижениях фармакологии, их очень много. К слову сказать, наш гинеколог сомневается, что Елена занималась проституцией.
   – Почему? – насторожилась я.
   – Специалист считает, что Кротова давно не вела половую жизнь. Нет травм, характерных для проституток. И насчет работы на наркобарона сомнительно. Если человек находится в постоянном контакте с одурманивающими веществами, даже не употребляя их, он все равно губит свой организм. Раскладывая таблетки и фасуя порошок, он вдыхает микрочастицы отравы, крошечные дозы веществ попадают в организм через кожу пальцев. Ну представьте картину: девушка насыпает кокаин в облатку, у нее зачесался нос, она до него дотронулась, так наркотическая пыль проникла в бронхи.
   – Можно надеть маску, резиновые перчатки, комбинезон, – попыталась спорить я.
   – Ранее вы верно заметили, что преступники не заинтересованы тратить деньги на охрану здоровья рабов, – продолжал Миронов, – проведенные нами анализы должны были непременно показать следы наркотиков в крови, но даже намека на них нет. Теперь последнее. Сколько лет Елене Кротовой? Чеслав сказал, около тридцати.
   – Абсолютно верно, – подтвердила я, – она приехала в Москву из Нальска, закончила институт.
   – Снова несоответствие, – остановил меня Сергей, – с большой долей вероятности пациентка москвичка и ей примерно двадцать два года.
   – Как вы установили возраст? – только и смогла спросить я.
   – Распилил и пересчитал годовые кольца, – не моргнув глазом заявил Сергей. – Простите, это шутка. Сделал сканирование костей. Наш скелет формируется длительное время, по его развитию можно определить возраст. Поскольку Чеслав попросил узнать о Елене как можно больше, я провел несколько исследований и сейчас могу заявить: девушке нет двадцати пяти, она не проститутка и не имела дел с наркотиками. Вероятно, Кротова занималась спортом, но не профессионально, могу предположить, что она увлекалась танцами. Девушка внешне производит впечатление хрупкой, но оно обманчиво, у нее хорошо развиты мышцы, что, среди прочего, свидетельствует о неплохом питании. Анализы тоже подтверждают, что Елена не испытывала недостатка ни в белках, ни в жирах, ни в углеводах.
   – Понятно, – ошарашенно сказала я, – томограф, анализы крови… но как вы догадались, что Кротова москвичка?
   – У нее коронки на передних зубах, – объяснил Сергей, – наш стоматолог был восхищен, когда их увидел, сказал, что такое качество работы встречается редко, а материал, использованный при протезировании, очень дорогой, его в столице имеют считаные коммерческие клиники. К сожалению, провинциальные дантисты до сих пор работают по старинке, кое-где еще в ходу цементные пломбы. Протезировали зубы девочки не вчера. И, по мнению моего специалиста, сделать это мог лишь Альберт Захарович Толкунов из клиники «АЗЛ». Его почерк.
   – Ну спасибо, – выдохнула я, – можно поговорить с Леной?
   – Смысла нет, не тратьте зря время, Кротова не реагирует ни на людей, ни на внешние раздражители. Если наметится прогресс, я моментально позвоню Чеславу, – пообещал Миронов.
   Я не стала спорить с доктором, лишь попросила его предоставить мне фотографию челюсти пациентки, узнала адрес клиники «АЗЛ», упросила администратора устроить мне срочную консультацию у главврача и поехала на Новокрасинскую улицу.
   Альберт Захарович отнюдь не обрадовался моему появлению, но недовольство стоматолог успешно спрятал под профессиональной приветливостью.
   – Садитесь, – велел он, указывая на кресло, более напоминающее удобную кровать.
   Я покосилась на бормашину, столики с инструментами и поспешила уточнить:
   – Я приехала показать вам фото.
   Дантист посмотрел на снимки.
   – Ну и?
   – Это ваша работа? – задала я следующий вопрос.
   – Почему вы интересуетесь? – не пошел на откровенность медик.
   – Хочу такие же зубы, – соврала я, – один в один.
   Альберт Захарович повеселел.
   – Не получится.
   – Почему? – удивилась я.
   – Челюсти человека индивидуальны, я не буду уродовать ваши, чтобы они походили на чужие. Сделать красивую улыбку можно, но она никогда не повторит ту, что вы мне показали на фото.
   – Так это вы делали? – перебила я стоматолога.
   – Предположим, – кивнул Альберт Захарович.
   – Помните имя пациентки?
   Толкунов снял со лба обруч с прикрепленными к нему увеличительными стеклами.
   – Это была школьница, которая неудачно упала. Ее мать очень переживала по этому поводу и привела девочку к нам. Мы тогда как раз только-только начали делать такое восстановление зубов, я привез методику и материалы из Америки. С непривычки провозились долго, но эффект того стоил. Если в рот с зеркалом не залезть, ни за что не догадаешься о коронках.
   – Фамилию девочки назовите, – попросила я.
   Альберт Захарович внимательно посмотрел на меня.
   – Похоже, вам не нужна голливудская улыбка. О врачебной тайне вы слышали?
   – Вы уже и так все рассказали, – упрекнула я доктора.
   – Я имею полное право даже показать снимок чужих протезов, – возразил дантист, – но вот паспортные данные пациентов не разглашаются, и полностью их лица вы нигде здесь не увидите.
   – Нам необходимо уточнить личность женщины, – заныла я.
   Альберт Захарович встал.
   – Оформите требование по закону, приносите ордер.
   – Слушайте, ваша бывшая школьница попала в психиатрическую клинику, – зачастила я, – она назвалась Еленой Кротовой, но мы знаем – это имя вымышленное. Сейчас девушка молчит, вы единственный, кто может сообщить нам ее правильные данные. Вероятно, бедняжку ищут родители, они в панике.
   – Несите ордер, – повторил дантист, – препирательства бессмысленны, извините, я уделил вам слишком много времени, в приемной меня ожидает пациент с острой болью. Он купил через Интернет «самопломбирователь зубов», и вот вам потрясающий результат.
   Я вернулась к рецепшен и решила зайти в туалет. Следом за мной в санузел вошла медсестра и без всякого вступления коротко сказала:
   – Давай фото.
   – Вы мне поможете? – обрадовалась я, протягивая снимки.
   – Жди, – велела она и удалилась.
   Я оперлась о рукомойник и стала изучать в зеркале свои зубы. Смотрятся прилично, но я-то знаю про небольшие дырки! Давно пора обратиться к стоматологу, я даже пару раз записывалась на прием, но, когда наступал назначенный день, у меня всегда появлялись неотложные дела, и свидание с бормашиной откладывалось. И вот сейчас в верхней челюсти ожила боль.
   Чем дольше я любовалась на свои клыки, тем сильнее ныл один из них.
   – Держи, – буркнула медсестра, вновь появляясь в поле зрения, – уходи быстрей, а то мне не поздоровится, если Альберт догадается.
   – Огромное спасибо, – сказала я, пряча в сумку листок, – не знаю, как вас благодарить.
   Медсестра вдруг горько вздохнула.
   – У меня три года назад сын пропал. В отличие от Альберта я понимаю, каково родителям, если ребенок домой не приходит. Сматывайся живее.
   Я не стала задерживаться в клинике, вышла на улицу, затряслась от ставшего необычным для столицы мороза, увидела большой торговый центр и кинулась внутрь.
   Пока официантка ходила за заказанным капучино, я изучала бумажку. «Галина Валентиновна Юдаева, 1986 г.р., адрес проживания – Новокрасинская, д. 15, кв. 8».
   – Ваш кофе! – сказала официантка.
   – Простите, это дом пятнадцать? – спросила я.
   – Правильно, – согласилась подавальщица.
   – Здесь ведь нет квартир?
   – Только магазины и рестораны, – подтвердила девушка.
   – Вы не в курсе, когда торговый центр построили? – не успокаивалась я.
   – Пять лет назад, я сюда одной из первых нанялась, – не усмотрела в моем любопытстве ничего странного официантка, – старый дом снесли и возвели наш «Юпитер».
   – Ясно, – вздохнула я.
   Клиника Альберта Захаровича располагалась в здании с номером семнадцать, Галина Юдаева жила в двух шагах от нее, вот родители и решили далеко не водить девочку. Придется мне дернуть Димона.
   – Сладкий персик, – речитативом завел Коробок, – халва души моей, рахат лукум мозга, зачем ты обращаешься к недостойному?
   – Галина Валентиновна Юдаева, год рождения восемьдесят шестой, ноябрь, десятое. Выясни о ней все, – велела я.
   – Тра-та-та, тра-та-та, мы везем с собой кота, чижика, собаку, кошку-забияку… Валентин Семенович Юдаев, Ольга Петровна Чиркова – это родители, – отчеканил Димон, – последнее место проживания: Новокрасинская, дом…
   – Я сижу на месте этого здания, – остановила я Коробкова, – его разрушили несколько лет назад.
   – Не простудись, – забеспокоился хакер, – на улице холодно, не надо сидеть на камнях!
   – По-твоему, я дура? Я в кафе, на месте жилого дома возвели универмаг. Раздобудь новый адрес отца с матерью. Эй, почему ты завис? Не можешь выполнить простое задание?
   – Митино, – огласил Коробков.
   – Отлично. Номер дома, квартиры, название улицы.
   – Их нет, – ответил Димон.
   Я не усмотрела в его словах подвоха.
   – Почему?
   – Потому что там кладбище, – фыркнул хакер, – Валентин и Ольга погибли в автокатастрофе.
   – А их дочь Галина? – напряглась я.
   Из трубки послышались странные звуки.
   Я терпеливо ждала, пока хакер перестанет рыскать по Интернету.
   – Над девочкой оформила опекунство Ксения Семеновна Юдаева, похоже, сестра отца, – сообщил в конце концов Коробков, – но она тоже скончалась.
   – Где сейчас Галина? – спросила я.
   – Прописана по адресу Хищин переулок, – начал диктовать координаты Димон, – там еще зарегистрированы Вера Киселева, Алиса с той же фамилией и Дмитрий, похоже, он им муж и отец.
   Я приуныла: знаю, где находится упомянутый переулок, добираться мне туда больше часа, а мороз, между прочим, крепчает с каждой минутой. Но альтернативы нет.
   На место я приехала, замерзнув до окоченения. Когда стянула с руки варежку, пальцы с трудом нажали на кнопку домофона.
   – Кто там? – пропищал детский голосок.
   – Эскимо на палочке, – брякнула я, – не бойся, Алиса.
   Замок щелкнул, дверь открылась, на меня пахнуло запахом тушеного мяса и лука.
   – Мама, – закричал со второго этажа детский голосок, – к нам идет мороженое! И оно меня по имени назвало.
   – Сомневаюсь, – ответил сердитый женский голос, – опять ты незнакомому человеку дверь открыла. А если там бандит с бензопилой?
   Я быстро преодолела пролет и сказала:
   – Ни режущих, ни колющих, ни каких-либо других инструментов у меня с собой нет. И я в некотором роде похожа на пломбир: вся заледенела внутри. Здравствуйте, меня зовут Таня, я ищу Галину Юдаеву или Веру Киселеву.
   – Вера перед вами, – прозвучало в ответ, затем хозяйка вышла на лестницу и весьма нелюбезно спросила: – Чего надо?
   – Скажите, Галя здесь живет? – спросила я.
   – Нет, – буркнула Киселева.
   – Не дадите ее адрес, – не отступала я, – тот, где она реально находится, а не прописана?
   – Понятия не имею, – огрызнулась Вера, – Галина мне чужой человек.
   – Но по документам ей принадлежит одна из комнат в вашей квартире, – не успокоилась я.
   – Галя уехала, – сменила тактику Киселева.
   – Давно?
   – Не помню.
   – Куда?
   – Не знаю.
   – Вы не общаетесь с Юдаевой?
   – Нет! Давно от нее не имею вестей, – изобразила озабоченность Вера.
   – Ну тогда можете радоваться! – весело воскликнула я. – Мы нашли Галю, она на днях вернется домой.
   Вера навалилась спиной на входную дверь.
   – Кто? – с ужасом спросила она. – Как?
   Я поняла, что нащупала болевую точку, и решительно нажала на нее каблуком.
   – Галина Валентиновна Юдаева сейчас помещена в психиатрическую клинику, курс лечения проходит успешно, вы на днях обретете потерянную двоюродную сестру.
   – О! Нет, – простонала Киселева, – только не это!
   – Я думала, вы обрадуетесь, – прикинулась я идиоткой.
   – Мама, мама, – изнутри заколотила по двери девочка, – мама!
   – Вы, наверное, сотрудник социальной службы, которую отправили проверить, как живет инвалид? – с надеждой спросила Киселева.
   – Можно и так представить дело, – загадочно ответила я.
   – Возьмите сто баксов и скажите, что не нашли нас, – взмолилась Вера.
   – Предлагаете мне глупо соврать?
   – Двести евро, – изменила сумму Вера.
   – Смешно, – пожала я плечами, – из-за небольшой мзды я потеряю отличную работу.
   – Мама! – завизжала девочка и со всей силы пнула дверь.
   Та чуть приоткрылась, и ребенок протиснулся на лестницу.
   Вера толкнула девочку назад в прихожую и заорала:
   – Чтоб тебя разорвало, дуру! Восемь лет стукнуло, а ума нет!
   Из квартиры полетели жалобные рыдания.
   – Все возвращается, – тихо сказала я, – сейчас вы не хотите общаться с дочерью, обзываете ее, пинаете, но пройдет лет тридцать, и вам понадобится ее помощь. Вот тогда все вернется. Девочка продемонстрирует равнодушие и нежелание сидеть с матерью. Не думаю, что она злопамятна, просто ей негде научиться любви, терпению и пониманию. Примера-то перед глазами в детстве не было.
   Киселева закрыла глаза руками.
   – Я люблю дочь.
   – Это заметно, – ехидно сказала я.
   Вера наклонила голову.
   – Юдаевы сумасшедшие, а я Киселева! Слава богу, от мамы ничего не получила! Теперь боюсь, что Алиска в бабку уродилась. Знаете, что та учудила?
   – Взяла на воспитание Галину, дочь своего погибшего брата, – предположила я. – Этот поступок свидетельствует о психических отклонениях вашей матери? По-вашему, в подобном случае племянницу следовало поместить в детдом!
   Вера вздрогнула.
   – Не делайте из меня монстра, вы не знаете всех обстоятельств. Когда дядя Валя и тетя Оля попали в аварию и умерли, мама привела сюда Галку. Папа ей сказал: у девочки хорошая квартира на Новокрасинской улице, не прописывай сироту к нам, она площадь потеряет.
   Но мама наплевала на совет отца, она его в грош не ставила. Оформила Галку сюда, да еще лицевой счет разделила. Вот и получилась из нашей трешки коммуналка. Красиво? Меня она в расчет не приняла. Конечно! Галочка Юдаева, а я Киселева, папино отродье. Да только Галя сумасшедшая, у нее болезнь с красивым названием, вспомнить не могу, вроде фуко!
   – Я слышала про маятник Фуко, – продемонстрировала я обрывки полученных в школе знаний.
   – Значит, фуршет, – вздохнула Вера.

Глава 17

   – Обойдемся без названия недуга, – я упростила Киселевой задачу.
   – Мать на меня орала, папу шпыняла, упрекала, что мы с Галей не общаемся, а потом умерла, – с кислым лицом сообщила Вера, – вот мы хлебнули дерьма! С шизанутой жить страшно, а с такой, как Галька, в особенности.
   – Она буянила? – предположила я.
   Вера открыла дверь в квартиру.
   – Входите, на лестнице дует. Извините, что сразу не позвала, испугалась, сейчас поймете почему.
   Вера старше Гали на десять лет, поэтому в детстве они не дружили. Правда, во многих семьях родители стараются сблизить сестер независимо от их возраста. Но Ольга и Валентин никогда не приводили дочь к ближайшим родственникам. Если же Ксения собиралась к брату, то ехала одна, а ее муж Егор предпочитал оставаться дома. Верочка двоюродной сестрой не интересовалась, с дядей Валей и тетей Олей пересекалась очень редко. Однажды, правда, девочка спросила у мамы:
   – Почему мы никогда не отмечаем вместе Новый год и другие праздники?
   Ксения ответила:
   – Валентин занимает ответственный пост, он намного богаче твоего папы, Ольга считает нас нищими неудачниками. Понятно?
   Верочка кивнула и с той поры стала считать дядю с тетей не самыми приятными людьми.
   В двадцать лет Вера собралась замуж, Павел, ее жених, понравился родителям, невеста пришлась по сердцу будущим свекру со свекровью. Подали заявление в загс, активно готовились к свадьбе, но за неделю до торжества будущий супруг внезапно объявил:
   – Я с тобой жить не хочу.
   Вера обомлела, а Ксения с Егором, кипя от возмущения, отправились к родителям жениха, выяснять отношения. Вернулись они домой поздно и на все вопросы дочери мямлила в ответ:
   – Забудь Павла, он тебя недостоин.
   Не добившись ясности, девушка пригрозила:
   – Не хотите рассказывать, сама смотаюсь к ним домой!
   Егор посмотрел на жену:
   – Нам придется ей рассказать.
   – Никогда, – испугалась Ксения.
   – Иди погуляй, – предложил ей отец, – я сам с Верой побеседую.
   Мама всегда активно спорила с мужем, отстаивала свою позицию, даже в таком пустяке, как выбор сосисок к ужину, любое предложение Егора отметалось ею только потому, что оно звучало из его уст. Но в тот день Ксения беспрекословно повиновалась и убежала из дома, а Вера испугалась. Она сообразила: услышит сейчас совсем не радостную историю.
   Егор начал издалека, рассказал, как они с женой учились в институте, зарабатывали на квартиру, отказывая себе во всем, чтобы у дочки было счастливое детство и беззаботная юность. Они были разумны, понимали, что двоих детей им не поднять. Когда Вере исполнилось девять лет, Ксения забеременела. Она собралась сделать аборт, но тут к ней прибежала Оля и сказала:
   – У нас с Валентином дети не получаются, мы решили взять отказного младенца, но ведь свой по крови малыш лучше. Отдай нам новорожденного.
   Ксения сначала категорически отказалась, но брат, невестка и даже Егор говорили, что лучше не губить завязавшуюся жизнь, сделать родную сестру счастливой, и Ксюша без особой охоты согласилась выносить ребенка.
   Галочка родилась здоровой. До года она развивалась нормально, потом начались странности. К моменту, когда обычные ребятишки идут в детский сад, стало понятно, что Галя физически крепкая и активная девочка, а вот с психикой у нее творятся странные вещи. Испуганная Оля стала бегать по врачам, специалисты быстро ставили диагнозы, но они так же моментально отметались: от чего лечить малышку и лечится ли ее состояние вообще, не знал никто. Валентин считал, что девочка вполне нормальна, просто она кривляка и не желает слушаться. Что должен сделать родитель, если его ребенок при всех падает на четвереньки, лает и старательно изображает собаку, а потом совершенно спокойно встает и говорит:
   – Хочу мороженое.
   – Ты ее просто избаловала, – говорил он жене, – витамин «Р», вот что поможет девочке. Ремень отличное средство.
   Но Оля чувствовала – дело не в воспитании. Ей пришлось бросить работу. На материальном положении семьи это никак не отразилось, Валентин много зарабатывал и никогда не упрекал супругу, решившую посвятить себя дочери.
   Когда Гале исполнилось пять лет, произошел случай, который убедил всю семью: девочка в самом деле серьезно больна. В тот день Оля отправилась в магазин, дочку она, естественно, взяла с собой. Около метро к ним подошла опухшая тетка и, тряся головой, стала выпрашивать деньги.
   Юдаева строго сказала:
   – Пить надо меньше, уходи.
   – Милая, я не прикасаюсь к бутылке, – заплакала нищенка и продемонстрировала руки, покрытые страшными язвами.
   Оля отшатнулась, схватила Галю и опрометью кинулась в магазин. Когда Юдаевы вернулись домой, мать начала раскладывать покупки, а Галочка занялась чем-то в своей комнате. Через полчаса Ольга услышала голос:
   – Милая, не пожалей копеечку.
   Хозяйка подскочила как ужаленная. На секунду ей в голову влетела бредовая мысль: попрошайка проследила за ними и непостижимым образом проникла в квартиру. Оля обернулась и увидела… Галю.
   Голова девочки тряслась на тонкой шейке, по щекам текли слезы.
   – На хлебушек дай, – не своим голосом прохрипела малышка, – Христа ради.
   И Оля впервые разозлилась на дочь. Схватив кухонное полотенце, мать шлепнула им Галочку пониже спины и сердито заявила:
   – Вот папа придет, расскажу ему про твои дурачества. Немедленно прекрати, совсем не смешно!
   Галочка зарыдала.
   – Я больная, посмотри на мои руки.
   – И что с ними? – спросила мать.
   Дочка задрала рукава. Оля вцепилась в кухонный стол. Утром кожа малышки была чистой, нежно-розовой, а сейчас предплечья покрывали раны, из которых сочилась сукровица.
   В полной панике Юдаева кинулась звонить мужу, Валентин, бросив дела, примчался домой, увидел руки дочери и ошалело констатировал:
   – Так кривляться невозможно.
   Через короткое время от ужасных язв не осталось и следа, Галя больше не вспоминала нищенку, но у Юдаевых начались страшные времена. Девочка непостижимым образом превращалась в любого человека, которого видела. У нее менялись голос, походка, осанка. Перевоплощения совершались по нескольку раз на дню. Оля перестала включать телевизор, радио, прервала все контакты с приятелями, фактически заперла Галю в квартире. Гулять с девочкой мать выходила по ночам, когда на улицах не было прохожих. Валентин привозил домой разных специалистов, но врачи лишь разводили руками. Со стороны физического здоровья никаких отклонений не было: идеальное сердце, легкие, почки. Анализы подтверждали визуальный осмотр. Доктора хмурились, говорили об излишней эмоциональности, нестабильной нервной системе, кое-кто упоминал стигматы – кровавые отметины на руках, ногах и теле, возникающие у истово верующих людей, как правило, в Страстную неделю на месте ран, которые получил перед смертью Христос. Стигматы выглядят страшно, но они волшебным образом заживают после крестного хода. Психика человека изучена плохо, ее возможности до конца не исследованы.
   – Так что нам делать? – безнадежно спрашивала Оля.
   Врачи отводили глаза в сторону, выписывали успокаивающие сборы, таблетки, уколы. Мать старательно лечила девочку, Галя ходила одурманенная, спала двадцать часов в сутки, становилась еще более неконтактной, уходила в себя.
   Поняв, что аллопатия бессильна, Оля обратилась к гомеопатии, потом кинулась в нетрадиционную медицину. Над Галей читали заговоры, катали по телу яйцо, изгоняли беса. В доме появились экстрасенсы, колдуны, шаманы, маги, жрецы, вуду. Валентин платил огромные суммы мошенникам, обещавшим сделать дочь нормальной девочкой, но в конце концов, когда Галочке исполнилось двенадцать, стало понятно: вылечить ее невозможно, надо хоть как-то приспосабливаться к обстоятельствам.
   К чести Оли и Валентина нужно отметить, что они никогда не думали сдать дочь в психоневрологический интернат и зажить спокойно. Оля научила Галю читать, правда, потом выяснилось, что книг ей лучше не давать, девочка начинала копировать героев сказок. Галя умела писать, рисовать, к ней ходил репетитор по танцам. Родители решили, что хорошая физическая нагрузка пойдет ей только на пользу, и девочка каждый день по два часа стояла у станка. Ну а потом Оля и Валентин попали в аварию. В день своей смерти они оставили дочь с педагогом по хореографии, а сами решили съездить в магазин.
   Вера умолкла, сделала глубокий вдох, потом спросила:
   – Представляете, каково нам пришлось, когда мать привела Галю?
   Я не нашлась, что сказать в ответ.
   – Маму грызла совесть: это ведь она произвела на свет чудище. Сделала бы аборт, и никаких ни у кого проблем не возникло бы, – поежилась Вера. – Ладно, ее уломали родственники, но зачем же взваливать ношу на наши с папой плечи? Однако она думала иначе, вспомнила, что она мать сумасшедшей, решила заботиться о Галине и… вскоре умерла! Ей следовало сдать девчонку государству.
   – Все-таки родная кровь, – промямлила я.
   – А я чужая кровь? – пошла в атаку Киселева. – Вам не понять, как мы жили. Спасибо телевизору, я за всю съемочную группу программы «Здоровье» теперь ежедневно молюсь, прошу им счастья.
   – И чем помогла вам популярная передача? – не поняла я.
   Вера подперла щеку кулаком.
   – Там выступал врач, психиатр Козлов. Я картошку к обеду чистила. Скребу шкурку и вдруг слышу: «Если вы заболели редким недугом, то нет шансов получить лекарства бесплатно. Допустим, синдром Фаултона (о, вспомнила фамилию), на земном шаре зарегистрировано всего лишь несколько человек с этой проблемой. Вам с большой долей вероятности не сумеют поставить правильный диагноз. Болезнь Фаултона подобна хамелеону, она может выдавать самые разные симптомы. Но, даже если паче чаяния вы попадете к редкому специалисту, не надейтесь заполучить инвалидность или лекарство за госсчет. Синдрома Фаултона в списке льготников нет, о нем просто не подумали. Как я уже сказал, во всем мире есть несколько официально зарегистрированных пациентов, это слишком редкая напасть, заболевание вроде как есть, но знают о нем считаные специалисты, оно даже не указано в медицинских справочниках. Врачи не устают спорить: есть он или нет? Даже не сходятся во мнении по поводу названия. Фолтон, Фэлтон или Фаултон? Как верно произносить фамилию автора, который первым выявил его симптомы? Я признаю последний вариант».
   «Я сама врач, – смущенно призналась ведущая, – но никогда не слышала о Фаултоне».
   Козлов кивнул: «Неудивительно, говорят, что даже узкие специалисты в растерянности. Болезнь встречается крайне редко. Я подозреваю, что в реальности страдающих ею людей больше, чем мы знаем, просто кое-кому неправильно поставили диагноз. Это нарушение психики, при котором человек, почти полностью потеряв собственную личность, заменяет ее чужой. Думаю, любой гениальный актер болен Фаултоном в легкой форме. Иногда пациент бывает относительно стабилен, копирует родственников, мать, отца и никогда не меняет установку. Известен случай, когда подросток полностью перевоплотился в своего деда, получил его недуги, а когда старик скончался, мальчик тоже умер через день после него». «Ужасно, – поежилась ведущая, – неужели нельзя помочь таким людям?» А врач улыбнулся: «Вы же знаете, чем менее распространена болезнь, тем меньше денег выделяется на ее исследования. На государственном уровне синдром Фаултона никого не интересует, это не грипп, не СПИД и не банальное ОРЗ. Часто научные изыскания спонсируют фармакологические корпорации, но ими движет коммерческий интерес, желание выбросить на рынок первыми мощное средство от, предположим, мигрени. Представляете, какое количество людей ринется за таблетками, которые избавляют от изматывающей головной боли? А какой бизнесменам профит от вложения денег в исследование синдрома Фаултона? Ради десятка несчастных никто стараться не станет. Увы, это реалия не только российской, но и западной медицины. Да еще это заболевание официально не признано». «Вдруг нас сейчас смотрит зритель, у которого дома такая проблема, – сказала ведущая, – куда ему обратиться?»
   «Родственники могут позвонить в нашу лабораторию, излечивать мы пока не умеем, но имеем определенные успехи, – ответил Козлов, – сейчас занимаемся двумя мужчинами, есть прогресс».
   Вера схватилась за ручку, записала номер, продиктованный доктором, сразу набрала его и, – о чудо! – услышала в ответ:
   «Если завтра в девять утра я приеду взглянуть на Галину, не нарушу ваши планы?»
   Козлов не обманул, точно в назначенный час вошел в квартиру, пообщался с Галей и предложил Вере:
   «Я могу забрать вашу сестру к себе, она будет жить в приличных условиях, ею займутся хорошие специалисты. Согласны?»
   «Конечно, – выпалила Киселева и испугалась: – Дорого ваши услуги стоят? Мы не богаты».
   «Лишнего не возьму», – успокоил врач и назвал сумму.
   «Ой, – вздрогнула Вера, – муж не согласится».
   «Посоветуйтесь с супругом, – предложил Козлов, – если примете положительное решение, звоните. Но имейте в виду, у меня всего четыре места, два уже заняты. Недуг Галины прогрессирует, через некоторое время вы не сможете оставить ее одну дома, придется уйти со службы, посвятить себя уходу за больной. Муниципальный интернат Юдаеву никогда не возьмет, коммерческие сиделки нынче требуют большое вознаграждение, и они нарасхват, имеют возможность выбора подопечной, к вам не пойдут даже за тройной оклад».
   Сердце Веры упало, она была уверена, что Дима откажется платить за Галю, но муж неожиданно обрадовался:
   «Я готов жить впроголодь, лишь бы от нее избавиться. Оформляй Галину побыстрее, вдруг все места займут».
   Вера замолчала.
   – Вы отвезли родственницу Козлову, – уточнила я.
   – Верно, – сказала Киселева, – ей там хорошо, не вздумайте меня осуждать! Вы такого не переживали! Козлов сказал, что синдром Фаултона, вероятно, генетическая беда, и меня затрясло! Когда Алиса кривляться начинает, по хребту мурашки ползут: вдруг она в тетку уродилась? И материально нам нелегко, иногда думаю: вот бы эти деньги на себя истратить! Но как представлю, что Галина снова тут у нас рожи корчит, так начинаю Бога благодарить, надоумил меня включить тогда телевизор.
   – Дайте адрес лаборатории, – потребовала я, – и телефон врача.
   Хозяйка взяла с подоконника растрепанный блокнот.
   – Метро «Тушинская», потом на маршрутке. Давайте нарисую. Там частная клиника, у входа арка с вывеской «Созвездие». Я туда пятнадцатого февраля и десятого августа езжу, деньги надо за полгода вносить.
   – Значит, в последний раз вы видели Галину летом? – сообразила я.
   – Нет, – не согласилась Киселева.
   – Только что вы сказали об августовском платеже, или я неправильно вас поняла? – удивилась я.
   Вера насупилась.
   – Деньги я не задерживаю. У них там прямо у центральных ворот административный корпус расположен, бухгалтерия на первом этаже, народу нет, получу квиток и свободна. К Галине не иду, какая радость на нее глядеть. Если умрет – нам сообщат, там серьезный центр, дорогой, много врачей, от всего лечат. Раз к ним люди обращаются, значит, они никого не дурят.

Глава 18

   В офисе я первым делом наткнулась на Чеслава, который с задумчивым видом жал на кнопки кофемашины.
   – Не получается? – хихикнула я.
   Начальник смущенно кивнул.
   – Леня приехал, замерз, я решил его горячим кофе угостить, а агрегат не фурычит. Чего он хочет?
   – Любви и ласки, – ответила я, с силой опуская на корпус закапризничавшей машины деревянную доску, на которой мы готовим себе бутерброды.
   В ответ раздалось бульканье, фырканье, потом в картонный стаканчик стала приступообразно поступать коричневая жидкость.
   – Любовь и ласка, говоришь? – вздохнул Чеслав, разглядывая деревяшку. – Ну-ну.
   – Иногда помогает грубая сила, надо понять настроение кофемашины и сообразить, чего она на данном этапе желает, – поделилась я личным опытом. – Кстати, тостер включается лишь после того, как шандарахнешь по нему кулаком.
   – Купите новый, – распорядился начальник.
   – Старый еще пашет, – не согласилась я.
   Чеслав осторожно понес полные стаканы к своему кабинету.
   – И кофемашину поменяйте, – дудел он на ходу, – что за ерунда с доской?
   – Мне нравится процесс воспитания электроприборов, – крикнула я вслед ему, – ощущаю себя владычицей тостеров и прочих кухонных прибамбасов.
   – Лень, открой дверь, а то разолью, – попросил Чеслав, пропустивший мимо ушей мою шутку. Створка незамедлительно распахнулась, Чеслав, не сообразивший, что стоит слишком близко к двери, получил по рукам. Стаканчики шлепнулись на пол, добытый с боем кофе быстро впитался в дорожку. Я живо юркнула в комнату к Димону. Начальство очень не любит, когда к нам, гремя ведрами, приходят уборщицы. Сейчас он попытается всучить тряпку мне. Лучше очутиться подальше от места крушения эспрессо и сделать вид, что по горло завалена работой.
   – Чао! – помахал из-за компьютера Димон. – Наши дела плохи, совсем плохи, ужасно плохи или отвратительны? Эй, у тебя щека опухла.
   – Где? – испугалась я.
   – На щеке, – дал замечательный ответ хакер, – правой.
   – Зуб болит, – призналась я. – Представляешь, ездила в клинику «АЗЛ», и, пока беседовала со стоматологом, верхнюю челюсть начало дергать.
   – Шалости психики, – не удивился Димон, – хотя со мной наоборот происходит. Запишусь на свидание к бормашине, приду к кабинету и… как рукой сняло, ничего не болит, кариес прошел, нервы заросли.
   – М-м-м, – простонала я.
   – Иди к дантисту, – посоветовал хакер.
   – Никогда, – отрезала я, – боюсь их до потери пульса. Вроде в Интернете можно купить специальный набор, чтобы самому поставить пломбу, один врач мне сказал, он еще отметил, что получается удивительный результат.
   – В сети легко найти одежду из кожи черта или ядерную боеголовку, – хмыкнул наш гений.
   – Сделай одолжение, найди, – заныла я.
   Димон покрутил пальцем у виска.
   – Ты того, да?
   Я попыталась выдавить из глаза слезу.
   – Тебе трудно?
   Коробков начал нажимать на клавиши.
   – Прикольно, – объявил он, – суперобъява.
   Я села поближе к монитору и сосредоточилась на сообщениях граждан.
   «Продаю оригинальное масло для тела в виде свечки».
   – Так бывает? – удивлялся Димон. – Либо жидкое, либо твердое, одновременно маслом и свечкой быть невозможно.
   – Давай позвоним? – предложила я.
   – Делать больше нечего? – не согласился Коробок.
   – Интересно же, – не успокаивалась я, – всего-то минута. Алло, вы маслом торгуете? Ой, здорово, а как оно в свечу превратилось? Ага… угу… о… о! Спасибо! Нет, не надо!
   – Ну что? – полюбопытствовал Димон, я откашлялась.
   – Масло в виде брикетов, из него торчит фитиль, его поджигают, субстанция плавится, к упаковке дается ложка, мужчина черпает жидкость и наносит на твое тело.
   – Мужик тоже в комплекте? – язвительно осведомился хакер.
   – Да, – пояснила я, – тот самый, что объявление поместил. Приезжает и мажет тех, кто приобрел свечу.
   – Врешь! – не поверил Димон.
   Тут у меня заработал телефон, я приложила аппарат к уху и растерялась.
   – Где вы взяли мой номер? Он не определяется! Нет, я же сказала, свеча нам не нужна и вы вместе с ней тоже. Извините, я не планирую подобную покупку, больше не звоните!
   Коробков присвистнул.
   – Продвинутый перец, имеет аппаратуру расшифровки антиопределителя. Лучше не интересоваться странными объявлениями.
   – Прекрати занудствовать, – рассердилась я и схватилась за щеку. – Лучше найди «Самопломбирователь зубов».
   – Он называется «Домашний дантист», – сказал хакер, – состоит из пломбировочного материала, ершиков, кондиционера…
   – Заказывай! – потребовала я.
   – …рассчитан на избавление от кариеса восьми штук…
   – Мне хватит! Сейчас же звони! Или дай, сама заказ сделаю!
   Я вновь схватилась за трубку.
   – Осторожно. Вероятно, прибор привезет парень, который захочет лично провести экзекуцию, предварительно раздев заказчицу, – предостерег Димон.
   Но мне уже ответил женский голос, и мы договорились о доставке и оплате товара. Я едва завершила беседу, как из коридора раздался голос Чеслава:
   – Таня, Дима, идите сюда.
   Мы потрусили в кабинет начальника, и фразу: «Спасибо, около полуночи меня вполне устроит», – я произнесла уже в комнате Чеслава.
   – Что ты собралась делать в столь поздний час? – моментально спросил хозяин кабинета.
   Я замялась, а Димон меня мигом сдал:
   – Зубы чинить, ей на дом привезут бормашину.
   – Все подкалываете друг друга, – успокоился Чеслав, – садитесь и послушайте Леню.
   Мы устроились у большого стола, Ярошенко открыл папку.
   – Елена Кротова не Елена Кротова, а…
   – Галина Юдаева! – подпрыгнула я. – Можно расскажу?
   Чеслав укоризненно цокнул языком.
   – Пусть говорит, – по-рыцарски согласился Леня, – ну охота человеку первым высказаться.
   Когда я завершила свое выступление, Леня похлопал рукой по папке.
   – Теперь моя очередь. Я решил проверить, что случилось с Агатой, правду ли говорила Эстер о смерти сестры Тима, и вот что выяснил. В свое время в Москве орудовал серийный маньяк, которого прозвали Дед Мороз.
   – Он дарил подарки? – хмыкнул Димон.
   – Не смешно, – остановил хакера Ярошенко. – В самом конце декабря, тридцать первого числа, утром или днем в столице находили труп молодой женщины. Несчастная обычно была задушена, затем раздета и оставлена голой. Места, где находили убитых, разнились, они никогда не повторялись. Определить личность погибших не удавалось, все были не судимыми, их никто не искал, отпечатков пальцев в базе не было, зубные карты ничего не давали. Преступник действовал очень осторожно, вероятно, он знал жертв и то, что они не имеют особых примет, ни шрамов, ни татуировок. Следствие тихо въехало в тупик. Один труп в год, как презент под елку. Когда число убитых подкатило к пяти, дела объединили, и стало понятно: орудует необычный маньяк. Удивляла периодичность преступлений, одно за двенадцать месяцев. Потом тип женщин. Да, все были молодые, не больше двадцати лет, но фигура, цвет волос, глаз, рост совершенно разные. Убийца не вступал с несчастными в половые отношения, его интересовал не секс, а убийство. И преступник практически не оставлял следов. Судя по положению тел, а их укладывали в классической позе покойника, на спине, со скрещенными на груди руками, психолог предположил, что преступник испытывает раскаяние после содеянного. А еще останки были завернуты в одеяла, самые затрапезные, такие используют в больницах, армии, детских садах. Начали разрабатывать одеяла, но потом бросили бессмысленные поиски.
   – Здорово, – высказался хакер, – задушил, а потом зарыдал.
   – Никаких следов жидкости эксперты не находили, – Ярошенко воспринял всерьез слова Димона, – ни слез, ни слюны, ни крови, ни спермы. Наверное, тела разоблачали, чтобы унести улики: волосы, частицы эпителия, пылинки. Ногти на руках и ногах им аккуратно обрезали, волосы расчесывали, макияж снимали, а само тело протирали водкой. Одно время существовала версия, что маньяк кто-то из наших сотрудников. Не смогли даже определить, как он привозил трупы и зачем выкладывал их на самом виду. Да, все девушки перед смертью ужинали, но где – осталось загадкой. На след маньяка вышли случайно. Когда обнаружили очередной труп и, пытаясь найти хоть какие-нибудь сведения о погибшей, прогнали отпечатки жертвы через базу, выяснилось, что это Родионова Нелли, в четырнадцать лет попала в колонию для несовершеннолетних за мелкую кражу и провела там год.
   Моментально связались с матерью Нелли, та жила в небольшом городке за Уралом. Женщина опознала тело дочери. Родионова сказала, что девочка закончила на родине десятилетку и подалась в столицу, хотела поступить в институт. Она стеснялась совершенной в подростковом возрасте глупости и понимала, что замаранная анкета может лишить ее шансов получить высшее образование. Поэтому решилась на подлог, взяла паспорт и аттестат у своей лучшей подруги и уехала покорять Москву с чужими документами.
   Как сложилась судьба дочери, мать не знала, Нелли написала ей всего один раз, сообщила, что недобрала баллов на экзамене, но домой никогда не вернется, останется в столице, непременно попытает счастья на будущий год. Больше никаких сведений от Нелли не поступало. С огромным трудом непутевая мать вспомнила название вуза, который штурмовала дочь: театральное училище имени Раевского.[5] Нелли оказалась не оригинальной, как и множество девочек ее возраста, она мечтала о сцене.
   И тут оперативники сделали смелое предположение: вдруг еще кто-то из жертв новогоднего маньяка пытался стать актрисой? Были подняты и пересмотрены тысячи дел. Результат ошеломил. Все неопознанные трупы получили имена. Это были неудачливые абитуриентки, провинциалки, сироты, не обладающие ни деньгами, ни связями. Идеальный объект для убийства. Все девушки пытались кто по второму, кто по третьему, а кто и по четвертому разу поступить в училище. Им было от шестнадцати до двадцати лет. Их никто не искал, они просто исчезали из жизни. Оставалось лишь гадать, зачем преступник выкладывал тела на обозрение, спрячь он их в укромном месте, никаких дел никогда бы не открыли.
   Приход милиции в институт скрыть трудно. Оперативники постарались не привлекать внимания, тихо сидели в архиве, но по коридорам уже побежала весть о маньяке, которого ищут органы.
   Через неделю к одному из молодых сыскарей Вене Калашину подошла смущенная девушка, Алена Постникова, и сказала:
   – Обещайте сохранить мои слова в тайне. Тогда расскажу интересные детали.
   Веня заверил студентку, что будет держать язык за зубами, и она вывалила шокирующую информацию. Постникова сдавала документы в училище вместе с Анжеликой Карелиной. Девочки познакомились в очереди в приемную комиссию и дальше старались держаться вместе. Алене повезло, она попала на первый курс, Анжелика срезалась на очередном туре творческого конкурса. Естественно, Карелина расстроилась, но сдаваться не хотела, она решила осесть в столице и попытать счастья на будущий год. На этом дороги девушек разошлись, дружба закончилась.
   В начале декабря Алена случайно столкнулась с Анжеликой в магазине. Карелина была прилично одета, она приобретала элегантный мужской пиджак в светло-коричневую клетку с пуговицами с изображением головы орла. Постниковой сначала показалось, что незнакомка просто очень похожа на Анжелику, но та спросила у продавщицы:
   – Точно сюртук уникальный? Второго такого в Москве нет?
   И Алена моментально узнала голос.
   – Анжи! – закричала она. – Как дела?
   Бывшая абитуриентка не скрыла недовольства, она с неохотой отозвалась:
   – Привет.
   – Шикарно выглядишь, – радовалась Алена, – замуж вышла?
   Карелина нервно приказала продавщице:
   – Заворачивайте пиджак. – Затем оттащила Постникову в сторону и сказала: – Запомни, мы с тобой не встречались!
   – Почему? – заморгала Алена. – А-а! Ты породнилась с богатой семьей и стыдишься прежних знакомых? Покедова! Навязываться не буду! Я думала, мы кофе попьем, но тебе, наверное, в лом в простое заведение зарулить, ходишь по элитным ресторанам.
   – Не пори чушь, – зашипела Анжелика, – топай в забегаловку, я угощаю, подойду через пять минут.
   Девочки забились в самый дальний угол, Анжелика села так, чтобы видеть дверь, и зашептала:
   – У меня есть богатый покровитель, он снял квартиру, я живу там на всем готовом, весь день провожу в свое удовольствие.
   – А ночью наступает час расплаты, – съехидничала Алена.
   – Он не пристает, – захихикала Анжелика, – вообще не лезет, лапы не распускает. Обещает на будущий год устроить меня на первый курс.
   – Обманет, – замотала головой Алена, – у нас творческий конкурс, тут блат не поможет, нужен талант.
   Анжелика торжествующе вскинула подбородок.
   – Нет! Ты не знаешь, кто он! Я буду студенткой, ради этого готова малышку изображать.
   – Чего? – изумилась Постникова.
   Анжелика прикусила язык, но было поздно, Алена начала тормошить приятельницу и вытрясла из нее правду. Покровитель, имя которого Карелина так и не назвала, был женат. Любовнице он обеспечивал все условия, взамен же требовал сидеть в снятой квартире и не покидать ее без его разрешения. Звать в гости подружек, писать родителям, вообще с кем-нибудь общаться запрещалось категорически. Анжелике предписывалось откликаться на имя Агата и звать благодетеля папой. Отношения совсем не подразумевали секса. «Папа» навещал «дочку», покупал ей кукол, одежду, поругивал за употребление косметики, хвалил, если Анжелика делала простенький ужин. Потом проверял домашнее задание, которое дал девушке в прошлый приход, внимательно выправлял ошибки, занимался с подопечной чтением вслух стихов или прозаических отрывков, короче говоря, готовил ее к вступительным экзаменам. Около восьми вечера «папа» наполнял ванну, напускал туда пены, тщательно мыл Анжелику, вытирал, одевал в пижамку с изображениями мишек, укладывал ее в кровать и… уезжал домой.
   – Ваще, – только и смогла вымолвить Алена, – извращенец!
   – Ничего плохого он не делает, – возразила Анжелика, – мне даже приятно, я-то росла без отца.
   – Как же ты в магазине очутилась? – не успокаивалась Постникова.
   – По четвергам «папа» никогда не приходит, – приоткрыла завесу тайны Анжелика, – денег у меня полная тумбочка, он их «на завтраки» мне дает. Ну я и решила ему пиджак на Новый год под елку положить.
   – Он разозлится, что ты условия договора нарушила, и накажет, – хмыкнула Алена, – надает ремнем по заднице.
   Анжелика встала.
   – Мне пора, осенью встретимся в институте.
   Но в сентябре Карелиной не оказалось среди первокурсников…
   – Интересная история, – сказал Веня, – да ничего особенного в ней нет.
   Алена прищурилась.
   – Отлично помню, как Анжелика требовала от продавщицы эксклюзивный пиджак, спрашивала: «Он один такой?» А теперь точь-в-точь такой же носит наш ректор Антон Георгиевич Крутиков, его студенты зовут «крошка Цахес»,[6] росточек у профессора едва ли метр шестьдесят. Зато жена его – Лилия, гренадер.

Глава 19

   – Крутиковы! – закричала я. – Антон и Лилия! О них вскользь упомянула на даче Эстер, за что была награждена откровенно злым взглядом свекрови. Дед Снегур и Морозочка!
   – Кто? – хором спросили мужчины.
   Я рассказала о паре, которая во время новогоднего праздника исполняла роли сказочных персонажей.
   – Все в кассу, – кивнул Леня. – Следак начал копать и выяснил: погибшие девушки жили в «дочках» у Антона Георгиевича. Ни одна впоследствии не поступила в институт, он их всех убил в канун Нового года. Вот такой Дед Снегур. А дочь Морковкиных, Агата, была его первой жертвой. Антон, Лилия, Егор и Вера дружили с юности. Никто из них не заметил, что Антон превратился в маньяка. Странный факт, но близкие, как правило, последними узнают правду.
   – Его расстреляли? – спросила я.
   – Нет, – ответил Ярошенко, – признали сумасшедшим. Лилия, жена Деда Снегура, сделала все, чтобы супруг избежал смерти. Он сотрудничал со следствием, не отрицал, что имел юных содержанок, вот только активно сопротивлялся обвинениям в их смерти, твердя: «Я и пальцем не прикасался к девочкам, я не чудовище, абитуриентки жили в отличных условиях, я любил их, как своих дочерей. И я их не убивал!»
   «Куда же девались девушки?» – спросил следователь.
   «Они убегали, – заплакал Антон Георгиевич, – бросали меня накануне самого веселого праздника, убегали, взяв вещи и не оставив записки. Очень жестоко поступали с тем, кто их обожал».
   «Сами-то вы в это верите?» – не выдержал следователь.
   «Гореть мне в аду, если сказал слово лжи, – поклялся Антон, – поверьте. Я очень люблю детей, но у нас с Лилей наследников нет. Моя жена самостоятельная дама с железным характером, она не разрешает себя опекать, по каждому поводу всегда имеет собственное мнение. На работе я начальник, а дома тряпка. Лилия командует мною, от этого мне очень дискомфортно. Вот я и придумал для себя игру, находил среди абитуриенток скромную девочку-сироту из провинции и делал ей предложение: она живет в хорошей квартире за мой счет, становится на год моей дочерью, а затем я зачисляю ее на первый курс, и более мы никогда не общаемся. Разве плохо провести двенадцать месяцев в полнейшем благополучии и получить стопроцентную гарантию поступления в элитный вуз? Никаких сексуальных желаний у меня не было, я всего лишь реализовывал инстинкт отца».
   «Можете назвать фамилии тех, кого вы устроили в училище?» – поинтересовался следователь.
   Антон Георгиевич смутился.
   «Нет. Я никого не устроил. Мне попадались непорядочные девушки. Очевидно, я ничего не понимаю в людях. На первый взгляд все девочки выглядели разумными, охотно соглашались на мое предложение, с августа по декабрь вели себя безупречно, а накануне Нового года убегали, платили злом за мою доброту».
   «Вот противные», – хмыкнул человек, проводивший допрос.
   Антон Георгиевич свесил голову на грудь.
   «Мне было очень больно. Следующие полгода я приходил в себя, в конце лета договаривался с другой милой девочкой, но вновь наступал на те же грабли».
   Выслушав нелепые оправдания Крутикова, следователь расстелил перед ним карту и начал рисовать на ней кружки.
   «Следите внимательно. Агату нашли здесь, вторую жертву там, третью чуть западнее».
   Крутиков зажмурился.
   «Зачем вы мне это рассказываете? Не хочу слушать!»
   «Если соединить все места обнаружения тел, – продолжал дознаватель, – то получится окружность, в центре которой находится театральное училище имени Раевского. Учебное заведение расположено в старом здании, мы поломали голову и сообразили, почему около тел девушек не было следов машин, санок, тележек. Не могли же трупы сами прийти туда, где их находили? Эксперты точно определили: всех девушек убили не на улице».
   «Прекратите», – стонал Антон Георгиевич.
   «Вам придется выслушать, – жестко заявил следователь. – Все останки нашли возле канализационных люков. Из подвала института можно попасть в систему подземных коммуникаций. Вы не просто ректор, вы основатель учебного заведения, тот, кто, получив здание, ремонтировал, превращал его из жилого в комплекс для обучения актеров. В подвал не заглядывают посторонние, гражданин Крутиков лишал свои жертвы жизни именно там, потом протаскивал их под землей, выталкивал через люк наружу и оставлял на мостовой, заботливо прикрыв… внимание, вот у нас и появилась улика, – прикрыв серо-голубым одеялом. Экспертиза легко установила, что все одеяла изготовлены на одной фабрике, их реализуют через многие магазины по всей стране, в основном их покупают для больниц, студенческих общежитий, муниципальных интернатов. Среди заказчиков есть и ваш вуз. Интересно, да? Как вы объясните странное совпадение: все трупы найдены возле люков, ведущих в подземные галереи, через которые можно попасть в подвал вашего училища, а жертвы заботливо прикрыты пледами, купленными вашим институтским завхозом, и все погибшие были вашими «дочками»?»
   «Не знаю, – прошептал Антон Георгиевич, – при моем кабинете есть комната отдыха, там стоит диван, покрытый пледом. Пару раз плед пропадал, может, уборщица брала?»
   Ярошенко замолчал и допил остывший кофе.
   – И его сочли невменяемым? – с недоверием переспросила я.
   Леонид кивнул:
   – Да. Лилия дралась тигрицей за жизнь мужа и преуспела. Антона Георгиевича поместили в больницу, где лечили долгие годы.
   – Он так и не признался в убийствах? – уточнил Коробков.
   – Наоборот, внезапно подписал признание, – вздохнул Леня, – подтвердил, что убил «дочек», но постоянно говорил: «Агату я не убивал».
   – Теперь понятно, почему Веру Кирилловну перекосило, когда Эстер не к месту вспомнила о Деде Снегуре и Морозочке, – сказала я, – ужасно потерять ребенка и знать, что в его смерти виновен лучший друг семьи. Ничего удивительного нет в неадекватном поведении Тимофея. Брат был очень привязан к сестре.
   Ярошенко вынул из портфеля новую папку.
   – Помните, я говорил, что Елена Кротова погибла на дне ущелья, а Николай Ефимович принес для идентификации тела расческу невестки?
   – Да, – кивнула я.
   – Экспертиза подтвердила, что Кротова разбилась, и на этом все закончилось. Но в связи с тем, что появилась Галина Юдаева, выдающая себя за Елену, я снова начал рыться в архивах, гонять фамилию «Кротова» и обнаружил странную вещь. Вот журнал «Бум». Издание тихо умерло, не выдержав конкуренции, но в Интернете есть его выпуски в электронном виде. По запросу «Кротова» выпала небольшая статейка, могу ее прочитать. «Веселый праздник для детей-сирот устроило пиар-агентство «Момент». Елена Кротова, ответственная за мероприятие, сказала: «Грустно знать, что в Новый год кто-то может остаться без подарка. Поэтому мы сегодня собрали ребят, у которых нет родителей, чтобы вместе потанцевать вокруг елки. Я очень надеюсь, что в России с каждым годом будет уменьшаться количество детей, воспитывающихся в интернатах, и наконец наступит день, когда детские дома закроются за ненадобностью. Я сама воспитывалась в приюте и знаю, как одиноко бывает в праздники. Хотя лично мне, как и другим воспитанникам интерната номер один города Нальска, очень повезло, о нас заботились замечательные педагоги».
   – Ну и что? – пожал плечами Димон. – Обычная заметка.
   – На фото взгляни, – попросил Ярошенко и передал Коробкову снимок.
   – Офигеть! – подскочил хакер. – Это кто?
   – Там подписано, – потер руки Леня, – Елена Кротова, сотрудник пиар-агентства «Момент», с подарками от спонсора.
   Я выхватила у компьютерщика фото.
   – Дай сюда!
   И уставилась на снимок. Черные, мелко вьющиеся волосы шапкой дыбятся на голове Елены, большие глаза, крупные губы, характерный нос, а главное, очень смуглый цвет кожи не оставляют ни малейших сомнений: предки Кротовой выходцы из Африки.
   – Негритянка! – ахнула я.
   – Таня, – укорил меня Чеслав, – афророссиянка!
   – Мулатка, – уточнил Леня, – отец Лены родом из Эфиопии.
   – Каким ветром эфиопа занесло в Нальск? – поразился Димон.
   Ярошенко аккуратно положил фото назад в папку.
   – В советские годы около Нальска существовало летное училище, там осваивали азы мастерства граждане, как тогда выражались, «из малоразвитых, дружественных СССР стран». Среди иностранцев в основном были арабы, но затесался и эфиоп. Чернокожий парень завел любовницу в Нальске, а затем улетел на Родину, оставив ее беременной.
   – Просто, как чихнуть, – подвел итог Димон, – на свет появилась девочка, которой, вероятно, не очень сладко пришлось на малой родине, мать сдала новорожденную в приют, не захотела воспитывать темнокожего ребенка.
   – Вот почему Вера Кирилловна и Николай Ефимович не захотели общаться с женой сына! – осенило меня. – Они расисты!
   – Ну согласись, невестка-мулатка не частая для России ситуация, – ожил Чеслав.
   – Какая разница, какой цвет кожи у человека и какое у него вероисповедание, – вспыхнула я, – на мой взгляд, людей нужно делить не по происхождению, а по душевным качествам. Интеллигентный, благородный, честный или подлый, грубый хам.
   – Оставим в стороне расовые проблемы и вернемся к странному делу, попавшему в наши руки, – остановил меня Чеслав, – Морковкины не расисты, их первая невестка была не темнокожей, и первый вопрос, который приходит на ум: если Кротова мулатка, то каким образом она превратилась в белую женщину?
   – Вспомним Майкла Джексона… – завел Коробков.
   – Ты серьезно? – нахмурился Ярошенко.
   – Ну нет, – признался Димон.
   – Надо поговорить с Верой Кирилловной, – протянула я. – К ней накопилась масса вопросов. Я слышала, как милейшая дама рассказывала о том, что Елена Кротова хитрая, расчетливая девушка, поссорившая Тимофея с родителями, заставила мужа сниматься в дешевых телесериалах, ну и так далее. Свекровь фонтанировала претензиями к невестке, но забыла упомянуть, что она мулатка. Значит, Кротова – не Кротова уже дважды!
   – И потом Вера Кирилловна опознала в Юдаевой первую невестку, – подлил масла в огонь Димон, – Ротшильд, в свою очередь, тоже подтвердила личность Елены. Стоп! Мне в голову пришла чудная идея! – закричал хакер, вскочил и выбежал из кабинета.
   – Дура! – прошептала я.
   – Ты о ком? – спросил Ярошенко.
   – О себе, – сказала я, – когда Эстер заверила нас, что в комнате на самом деле Елена, она проявила себя с лучшей стороны, выказала заботу о несчастной, продемонстрировала удивительное внимание. Но на даче Эстер бросила фразу, что-то вроде «У Тима долгое время были сложные отношения с родителями, Вера Кирилловна не общалась с Еленой, я тоже ее никогда не видела, но после нашей свадьбы Тимофей снова начал звонить маме». Если Эстер была не знакома с Еленой, то как она ее опознала при встрече? И в разговоре в офисе Елена заявила, что Эстер была на первой свадьбе своего мужа. Мне следовало сразу обратить внимание на нестыковку, но я не словила мышей.
   – Что-то у меня заболела голова, – признался Чеслав, – не люблю выглядеть идиотом. А сейчас думаю, что стал пешкой в чужой игре.
   – Если Эстер, Вера Кирилловна и Тимофей, который, кстати, тоже опознал Юдаеву как свою первую жену, задумали аферу и решили использовать нас в качестве болванов, то они не знают, с кем связались, – попыталась я утешить начальника.
   – Елена Кротова давно пропала! – заорал Дима, материализуясь на пороге. – Однажды она не пришла на работу, попросту исчезла! Через какое-то время девица стала женой Тима, успела побелеть и изменить внешность.
   – Так, – протянул Чеслав.
   – Люди, ау! – побарабанил пальцами по папке Леня. – Есть еще интересная информация, которую мне никак не удается огласить!
   Мы с Димоном повернулись к Ярошенко, тот сложил ладони домиком.
   – Можно говорить? Примите благодарность за возможность высказаться. Ректор Антон Георгиевич Крутиков содержался в психлечебнице. Заведение закрытое, со строгим режимом, но не тюрьма. Персонал понимает, что имеет дело с больными людьми, которые совершили преступление в силу отклонений в психике.
   – Мило, – пробурчал Димон.
   – Если пациент не буйный и, на взгляд врачей, не представляет особой опасности, к нему могут пустить родственников.
   – Очень милосердно, – не успокаивался Коробков, – правильно, гадам необходимо устраивать свидание с родными, только не со своими, а с отцами и матерями тех, кого они лишили жизни. Дать потерявшим детей людям по бейсбольной бите и оставить их ненадолго с преступником наедине.
   – Замолчи, – гаркнул Чеслав, – понимаю, что в тебе говорит личное горе, но сделай одолжение, успокойся. Если ты не способен справиться со своими эмоциями, отстраню тебя от дела.
   Я покосилась на Коробкова. Несмотря на дружеские отношения, которые существуют у членов бригады, мы не беседуем на личные темы и мало знаем подробностей из биографии друг друга. Что я могу сказать о Марте? Она дочь олигарха. А о Коробкове? Димон живет один, несмотря на далеко не юный возраст, он не имеет семьи. Чеслав вообще закрытая книга, порой мне кажется, что он появился на свет взрослым мужчиной и занимается исключительно работой. И вот сейчас начальник дал понять: в прошлом нашего компьютерного гения случилась беда. Может, именно поэтому Димон примкнул к группе?
   – Я в порядке, – буркнул Коробков, – простуда, похоже, начинается, поэтому неадекват попер!
   – Бывает, – согласился Чеслав, – попей чаю с малиновым вареньем.
   – Спасибо за то, что внимательно меня слушаете, – подал голос Леня, – итак, вернемся к нашим баранам. Антона Георгиевича посещала жена, но раз в год, в самом конце декабря, тридцатого, а то и прямо тридцать первого числа, в клинику приезжали самодеятельные актеры, которые разыгрывали для персонала и для адекватных больных пьески. Угадайте, кто руководил коллективом, а?
   – Выкладывай, – велел Чеслав.
   – Вера Кирилловна Морковкина, – с торжеством объявил Леня. – Она уже давно ведет кружок театрального мастерства, берет с учеников деньги и таким образом зарабатывает себе на жизнь. Со сценой Вера Кирилловна распрощалась много лет назад и посвятила себя детям: Агате и Тимофею. Дочь погибла, сын разорвал с родителями отношения, вот их мать и нашла себе дело. При жизни Николая Ефимовича Вера Кирилловна не нуждалась, а после смерти супруга заработок режиссера превратился в хорошее подспорье. Коллектив Морковкиной повсюду известен, он дает выездные спектакли, за которые актеры и руководитель получают неплохие деньги. Но в психлечебницу труппа ездила бесплатно.
   – Сейчас Вера Кирилловна к социопатам не катается? – сделал стойку Димон.
   – Ну, в клинике не только упомянутые тобой социопаты, – поправил Коробка Ярошенко, – там полная палитра диагнозов. Нет, сейчас самодеятельный коллектив туда не приезжает. И вот странная штука, пока Антон Георгиевич лечился, спектакли устраивались ежегодно, стоило ему уйти – никакой благотворительности.
   – Что значит «уйти»? – не поняла я. – Разве лечебницу можно покинуть по собственному желанию?
   – Нет, Крутикова признали годным для жизни в обществе, – сообщил Ярошенко, – выписали, он обязан принимать лекарства и ежемесячно посещать психиатра.
   Димон крякнул, но удержался от замечаний, Леня отодвинул папку.
   – Зачем матери приезжать к убийце своей дочери, человеку, совершившему не одно тяжкое преступление? Что мотивировало Веру Кирилловну? Чем объяснить ее странное поведение?
   – В этой истории пока ничего объяснить нельзя, – выдохнула я, – сплошные загадки без отгадок.

Глава 20

   – Если покопать, ответ всегда найдется, – проявил оптимизм Димон.
   Я встряхнулась.
   – Я хочу поговорить с Верой Кирилловной и Эстер.
   – Отличная идея, – кивнул Чеслав, – можешь ехать.
   Я покосилась на часы.
   – Уже поздно, думаю, Морковкина, как и многие пожилые люди, любит лечь спать пораньше, но я с ней свяжусь.
   Димон встал и пошел к двери.
   – Надо еще кое-что проверить.
   Следом за Коробковым поднялся Ярошенко.
   – Засиделся у вас, пора и честь знать.
   В ту же секунду у Чеслава зазвонили сразу два мобильных телефона, и начальник начал разговор, не имеющий никакого отношения к обсуждаемому делу.
   Мы с Леней выбрались в холл, попрощались и разошлись в разные стороны. Я села за свой стол и попыталась дозвониться до Веры Кирилловны. Мобильный ее сообщал об отключении от сети, а к домашнему аппарату дама не торопилась. Если учесть, что за окном сгустилась темнота и на улице бушует декабрьская метель, прибавить к погодным условиям поздний час, то станет понятно, что Вера Кирилловна небось приняла предписанные врачом таблетки и легла спать. Эстер Ротшильд тоже не откликнулась на вызов. Я зевнула и ойкнула, зуб заболел немилосердно.
   – Эй, домой тебя подвезти? – спросил, заглядывая в комнату, Димон.
   – Это по-настоящему христианский поступок, – обрадовалась я, – он сильно улучшит твою карму и благотворно повлияет на энергию «чи», циркулирующую по организму.
   – «Ци», – поправил Коробок, – ты спутала название.
   – Неважно, – отмахнулась я, – главное для меня – устроиться с комфортом и в тепле. Вот только слопаю таблеточку анальгина, и в путь!
   – Болит зуб? – с сочувствием спросил Димон. – А щека больше не раздулась.
   – Дергает, – созналась я.
   – Лучше обратиться к дантисту, – завел старую песню Коробок.
   – В одиннадцать вечера? Клиники давно закрыты, – нашла я аргумент против свидания с зубным врачом.
   – Есть круглосуточная служба, – упорствовал хакер.
   – Завтра я отправлюсь к Наталье Алексеевне в поликлинику, – соврала я, выходя из кабинета. – Надеюсь, мы быстро доедем.
   – Ну и дорога, – вздохнул Коробков, притормаживая через час у тротуара, – натяни капюшон и не беги, сплошной гололед.
   Я со стоном вылезла из джипа и, осторожно ступая, побрела по улице. Роль Тани Михайловой не сложная, в ней только два минуса, зато они очень жирные. Я временно не могу жить вместе с любимым мужем и вынуждена покидать теплую машину далеко от подъезда. Михайлову не должен подвозить мужчина. Если Егор Кириллович Бероев заподозрит, что Соня помогла его рабыне, кем бы та ни была, ей не поздоровится.
   Резкий порыв ветра бросил мне в лицо пригоршню мокрого снега, я инстинктивно зажмурилась, сделала шаг, споткнулась и шлепнулась прямо у ступенек, ведущих в дом. Толстая длинная куртка смягчила удар, пятая точка не пострадала, но зуб почему-то заболел еще сильнее. Я оперлась рукой о тротуар, поднялась, отряхнулась и увидела небольшую машинку с надписью «Интернет-магазин «К», которая лихо притормозила в метре от меня.
   – Помочь? – спросил парень, вылезший из «малютки».
   – Спасибо, я уже справилась, – поблагодарила я, – вы случайно не набор для самопломбирования зубов привезли?
   Юноша вытянул вперед руку.
   – Экстрасенсы среди нас. Вы читаете мысли на расстоянии?
   Я испытала соблазн прикинуться телепатом, но потом честно ответила:
   – Я заказывала на полночь доставку из вашей лавки.
   – Михайлова Татьяна? – обрадовался парень.
   – Она самая, – кивнула я.
   Курьер нырнул в багажник, вытащил коробку гигантского размера и пропыхтел:
   – Держите.
   – Это точно для людей? – усомнилась я. – По размеру набор больше подходит для бегемотов.
   – Раз оплачено, распишитесь в квитанции и забирайте, – заявил доставщик, протянул мне бумажку, получил мой автограф, без промедления сел за руль и умчался прочь.
   С большим трудом я доперла покупку в квартиру, хотела тихо затащить «самопломбирователь» в ванную и уронила его. Раздался грохот. Из комнаты не замедлила выскочить Зоя.
   – Что? Где? Когда? – суматошно закудахтала она. – Чего ты купила? На распродаже взяла? Дай поглядеть! Шуба? Дубленка? Открывай скорей.
   – Там ерунда, – попыталась я избавиться от любопытной бабы, – подарок от коллег к Новому году. Не знаю содержимого.
   – Раскрывай! – скомандовала Зоя. – Ща увидим!
   Вы способны противостоять товарному поезду, который мчится по рельсам, забыв про тормоза?
   – Неси ножницы, – азартно командовала Зоя, – на работе ничего хорошего не вручат, но все равно интересно.
   Около четверти часа понадобилось нам, чтобы развернуть каждую деталь. В наборе было несколько бутылок, банок и железок, упакованных в полиэтилен с наклейкой «стерильно». Но основное место занимала эмалированная пятилитровая кастрюля. Именно из-за нее набор имел внушительные размеры и почти неподъемный вес.
   Зоя зачитала вслух приложенное руководство:
   – «Внимательно следуйте инструкции, и тогда ваши зубы обретут белый цвет, свежесть и вкус зимней мяты. Купив наш набор, вы сделали правильный выбор, и мы рады преподнести вам подарок – замечательную емкость для приготовления всех блюд в кратчайшее время. Обратите внимание, что чудо-кастрюля обошлась вам по оптовой цене, вы сэкономили много денег и помогли своему здоровью. Пломбируйте зубы, а потом используйте их для пережевывания пищи, сваренной в кастрюле нового поколения. Желаем вам счастья, успехов в личной жизни и бизнесе. Администрация мусоросжигательного завода города Бурбурульска Южно-Северной области».
   – Люблю подарки, – восхитилась Зоя, – приятно получать их задаром.
   Я обозрела кастрюлищу родом с бурбурульского предприятия. До сей поры я наивно полагала, что мусоросжигательный завод называется так, потому что он сжигает мусор, но оказывается, там производят уродливые чаны с крышками. Готова поспорить на любую сумму, изделия бурбурульчан невозможно продать, нынче люди стали капризными, хотят красивый дизайн, отменное качество, вот хозяева фабрики и вспомнили про старый трюк советских лет, так называемую нагрузку. Что это такое? Сейчас попытаюсь объяснить. Хотите импортные сапоги? Тогда берите вместе с ними никому не нужные галоши сорок девятого размера. Желаете приобрести коробочку шоколадных конфет? Она попадет в ваши руки исключительно в компании с банкой консервов «Рагу из хвостов и ушных раковин океанической рыбы». И не надо демонстрировать у прилавка излишнюю образованность, заявляя продавщице:
   – Извините, я со школьной скамьи знаю: на голове у рыбы ничего нет. О каких ушах здесь сказано?
   Если ты такой умный, то вали домой без конфет ассорти. Нагрузка позволяла сбывать с рук залежалый, никому не нужный товар, благодаря ей на плаву держались целые предприятия. Кстати, этот метод можно использовать и сейчас, чтобы помочь заводу «ВАЗ». Собрались купить «Мерседес»? Получите его только в комплекте с «Жигулями». Отличный метод, государству не понадобится вливать огромные суммы в убыточный автопром, а из никому не нужных легковушек можно сделать на даче инкубатор для цыплят или оригинальную беседку.
   – Чего только не придумают, – восхищалась Зоя, – отличная экономия! К врачу идти не надо, в очереди сидеть не придется, денег не платить, подарок коновалу не переть. Тань! У меня в зубе дырка есть! Давай заделаем?
   – Набор придуман для самопломбирования, – попыталась я отвертеться от роли дантиста.
   – Так с помощником лучше, – азартно сказала Зоя, – сначала ты мне, потом я тебе!
   – Где Карл с Кларой? – мигом сменила я тему.
   – Пошли в консерваторию, – беззаботно пояснила Терешина. – Будут после часа ночи, концерт длинный.
   Я поперхнулась. Однако детки слишком быстро освоились в Москве. Всего несколько дней назад они боялись шаг ступить без маминого одобрения, а сегодня навешали Зое лапши на уши и умчались.
   – Карл ответственный, ему можно сестру доверить, – говорила Терешина. – Ну, начинай.
   – Ладно, – сдалась я, – садись у стола, направлю тебе в рот лампу. Где болит?
   Зоя ткнула пальцем в зуб, расположенный в центре верхней челюсти.
   – А-а-а-а.
   – Замолчи, я поняла! Не мешай, буду работать строго по инструкции. Итак. «Тщательно вымойте руки и шею». Интересно, чью шею имеют в виду? Твою или мою?
   Зоя не замедлила с ответом.
   – Набор для самопломбирования, кто врачом выступает, тот и стерилизуется.
   – Самопломбирование! – повторила я. – Значит, фигурант один. Шею надо мыть тебе, а руки мне.
   – Не, – затрясла головой Зоя, – всегда доктор моется. Ты разве не болела? Никто пациента не чистит, врач себя обихаживает.
   – Вообще-то, терапевты сначала щупают и выслушивают человека, а уж потом моют руки, – вздохнула я. – У меня всегда возникает ощущение, что специалист боится запачкаться о больного, вот и соблюдают меры предосторожности. И бригады «Скорой помощи», сколько их ни вызывала, никогда не идут в ванную.
   Мы немного поспорили, потом решили, что от соблюдения мер гигиены хуже не будет, и вымылись обе.
   – «Наденьте слюнявчик», – перешла я к следующему пункту. – Вот здорово! У нас его нет.
   – Возьми полотенце, – предложила Зоя.
   – Ну ладно, – согласилась я и набросила на нее махровую ткань. – «Убедитесь, что инструменты лежат в нужном порядке: крючок, лопаточка, ершик, штыбзик и мурзик».
   – Чего? – переспросила Зоя.
   – Крючок, лопаточка, ершик, штыбзик и мурзик, – повторила я, – первые три приспособления я определила легко, но с двумя последними у меня проблема: где штыбзик и какой из них мурзик?
   – На вид абсолютно одинаковые палочки из пластмассы, – протянула Зоя, – фиг с ним, давай дальше.
   Я перевернула страницу.
   – «Раскройте рот».
   – А-а-а-а, – продемонстрировала готовность номер один гостья, – а-а-а.
   – «Вставьте в отверстие расширитель, имеющий вид кольца, проверьте, удобно ли вам», – озвучила я следующее указание, схватила никелированную деталь и сунула в разверстую пасть Терешиной. – Ну как? Не давит?
   – У-у-у, – трясла головой Зоя, – эу… уи… и… и… и…
   Я сочла издаваемые ею звуки за одобрение и обрадовалась.
   – Идем по плану. «Изолируйте самопломбируемый зуб от остальных посредством ватных тампонов. Если комплект не предусматривает их, купите в аптеке».
   – Е… е… е, – попыталась что-то сообщить Терешина, но я живо засунула ей в рот белые комки, слава богу, бежать к провизору не пришлось, мне достался полный набор.
   – «Воткните крючок в дупло и почистите стенки», – объявила я.
   – У-у-у, – замотала головой Зоя.
   – Молчи, – приказала я и осторожно повозила железкой по верху зуба. – Больно?
   – Не-е-е, – обрадовала меня пациентка.
   Я приободрилась. Процесс пошел как по маслу. Минут через десять, страшно гордая собой, я добралась до последней части инструкции. «Выньте фиксатор. Не ешьте два часа».
   – Ну, это легко, – легкомысленно решила я и попыталась выполнить задание.
   Неожиданно на гладкой дороге самопломбирования возникли помехи: никелированная железка не двигалась.
   – Открой рот пошире, – приказала я.
   – Не… м… о… х… у, – пояснила Зоя.
   – Постарайся! Ну? – не отставала я.
   Пациентка начала размахивать руками, сучить ногами, и в конце концов я смогла разобрать в ее мычании фразу «Язык не пускает».
   – Как это? – удивилась я. – Ладно, сейчас справимся.
   Я взяла инструмент, то ли штыбзик, то ли мурзик, и осторожно запихнула его в рот Терешиной.
   – А-а-а! – завопила подопытная.
   Только сейчас, пытаясь одной рукой отодвинуть слишком длинный язык Зои, а другой удерживая ее подбородок, я оценила интеллигентность и незлобивость замечательного врача Колесниковой, у которой все же изредка оказываюсь в кресле. Теперь я понимаю, сколько терпения нужно иметь, дабы не треснуть пациента по башке круглым зеркальцем на ручке, не навалиться ему коленом на живот, не рявкнуть на жалобно подвывающую в унисон с бормашиной клиентку, а быстро и тщательно делать свою работу, изредка ласково спрашивая: «Солнышко, вам не больно? Могу добавить анестезии».
   Правда, у Натальи Алексеевны есть медсестра, ампулы с заморозкой и огромный опыт работы. А я впервые орудую в чужом рту и до сей поры не подозревала, как там темно и узко, зубы натыканы слишком часто, а еще мешает язык!
   Я нажала на мурзик, скользкий инструмент выпал из моих уставших пальцев. Зоя машинально сделала глотательное движение.
   – Стой! – заорала я.
   Но поздно, мурзик, а может, штыбзик исчез из вида.
   – Не шевелись, – стараясь не упасть в обморок от страха, приказала я, – все будет хорошо! Минуточку, мне надо позвонить.
   Коробков отозвался немедленно.
   – Слушай, – зашептала я, – Зоя схарчила штыбзик, кольцо не вынимается, что делать?
   – Тань, ты ела на ужин грибы? – неожиданно спросил Димон.
   – Нет, даже чаю не попила, сразу стали зубы пломбировать, – удивилась я, – при чем здесь грибы?
   – Я думал, тебя глючит, – зафыркал Коробков, – изъясняешься непонятно.
   – Зоя съела мурзик, – зашипела я.
   – Кошку? Зачем? Ну и дела, – возмутился Димон, – ненавижу тех, кто обижает животных!
   – Мурзик не кличка, а наименование инструмента! Хотя, возможно, это штыбзик! – чуть не заплакала я.
   – Штыбзик или мурзик? – попытался разобраться хакер. – Кто кого схомячил? Кто из них хороший, а кто гад?
   – Они одинаковые, – всхлипнула я, – гладкие палочки, пластиковые или эбонитовые, а может, железо такое черное, называются по-разному, но похожи как близнецы.
   – Сообразил, – обрадовался Димон, когда я в пятый раз повторила всю историю, – а чего ты мне звонишь?
   – Помоги!
   – Как?
   – Ты все умеешь, – польстила я хакеру.
   – С компьютером – да, – уточнил Коробков, – но в реальности не разбираюсь.
   – Если дать Зое в руки «мышку», положить ей на колени клавиатуру, она ничем от компа отличаться не будет, – заныла я. – Ну, разве что не знает математику.
   – Немедленно обратись к врачу, – не пошел навстречу мне Димон.
   Я страшно обиделась.
   – Ладно! Вот проглотишь ты в фитнесе гантель, попросишь помощи, я тоже скажу: топай к доктору!
   Димон что-то забубнил, но я не расслышала его слов, из комнаты долетел короткий вопль и звон. Держа телефон около уха, я кинулась из кухни в спальню, нашла Зою с закрытым ртом, а на полу кольцо-фиксатор.
   – Эй, эй, – забился в ухе голос хакера, – чего там?
   – Извини за беспокойство, – рявкнула я, – сами справились!

Глава 21

   Терешина ощупала свои щеки, шею, грудь.
   – Болит? – занервничала я. – Где?
   – М-м-м.
   – Режет в желудке?
   – М-м-м.
   – Штыбзик-мурзик гладкий, – сказала я, – вот, второй экземпляр! Выйдет естественным путем! Слушай, он железный! Видишь, вот тут, царапина, а под ней металл.
   – М-м-м, – с нарастающим страхом в глазах мычала моя пациентка, – м-м-м.
   Я погладила Зою по голове.
   – Отлично получилось, были некоторые проблемы с фиксатором, но для первого раза я великолепно справилась. Кстати, тебе нельзя есть, но разговаривать можно и…
   Из прихожей донесся громкий звонок.
   – Вот и Карл с Кларой, – захлопала я в ладоши, пытаясь обрадовать Зою, на лице которой было странное выражение то ли растерянности, то ли испуга, – они сейчас тебе про концерт расскажут! Наверное, деткам понравилось в консерватории, там неплохой буфет! А еще можно портреты в зале рассматривать.
   Продолжая ехидничать, я за пару секунд добралась до прихожей и распахнула дверь. Но вместо парочки врунов на пороге оказался мужичонка размером с кошку, он держал в руках небольшую коробочку, перевязанную розовой атласной лентой.
   – Мне бы Татьяну Михайлову, – пропел незнакомец.
   Я моментально насторожилась. Чеслав профессионал с огромным опытом. То, что у него было мало времени на создание легенды Татьяны Михайловой, никак не повлияло на удачное появление на свет мечтающей выйти замуж дамы. Не спрашивайте, где мой начальник взял паспорт, я этого не знаю, как и не знаю, кто приготовил симпатичную двушку, в которой я временно живу, но абсолютно уверена: Чеслав организовал все с педантичной аккуратностью. Если Егор Кириллович Бероев начнет копаться в биографии москвички, обратившейся к алаевской свахе, он не найдет ничего настораживающего. С другой стороны, Тани Михайловой до недавнего времени не существовало, к ней никак не могут прийти гости, но если подумать, то станет понятно: эти имя и фамилия не такие уж и редкие. Так кто ночью ко мне заявился? Новый шпион Бероева или простой человек, спутавший адрес?
   – Здрассти, – осторожно сказала я, – зачем вам Татьяна?
   – Интернет-доставка, – улыбнулся мужичок-с-ноготок, – я привез заказ.
   – Фу, – расслабилась я, – спасибо, я уже получила самопломбирователь зубов.
   Дядька подбоченился.
   – Давайте познакомимся, Роберт.
   – Очень приятно, – сказала я, – мне доставили товар в полночь.
   – Для своих я просто Боб, – не обращая внимания на мою речь, задудел курьер.
   – Отлично, – улыбнулась я, – рада вас видеть.
   – Так я зайду? – обрадовался и Роберт. – Вот, держите!
   Коробочка с розовой лентой перекочевала в мои руки.
   – Что это? – не поняла я.
   – А вы посмотрите, – загадочно закатил глаза доставщик, – вам непременно понравится. Уникальная вещь! Необходимая в любом доме. Тапочки можно надеть?
   Я отвлеклась от созерцания коробки и увидела, что Роберт успел снять куртку и стащить ботинки. Наглость курьера меня удивила, а тот бесхитростно спросил:
   – Чайку дадите? Замерз я очень. Или сразу начнем?
   – Что? – растерялась я.
   – Танюша, поднимите крышечку, – предложил Роберт и без приглашения пошел в комнату.
   Ошалев от такой бесцеремонности, я повиновалась указанию и нашла внутри стеклянный стаканчик, наполненный белой массой, из которой торчал фитиль. В полнейшем недоумении я поторопилась за курьером, нашла его сидящим с самым блаженным видом в кресле и грозно спросила:
   – Роберт, зачем вы пришли?
   – Пожалуйста, зовите меня просто Боб, – заулыбался гость, – так легче установить необходимый для процедуры контакт. Кстати, кто из вас первая? Танечка или очаровательная принцесса, потерявшая от смущения голос?
   Меня удивило слово «процедура», и я не сразу сообразила, что «очаровательной принцессой» Роберт именует Зою, которая, вопреки своей патологической болтливости, сейчас отчего-то не раскрывала рта. Роберт тем временем встал, взял у меня коробку, поставил ее на стол и завел:
   – Разрешите презентовать масло в виде свечки. Сейчас я зажгу ее, субстанция расплавится. При помощи шпателя нанесу масло на ваше обнаженное тело и сделаю качественный массаж, полностью расслабляющий зажим в организме.
   – Стой! – заорала я. – Это ты давал объявление в Интернете?
   – Я использую простор Всемирной сети в качестве рекламной площади, – с важностью кивнул Роберт.
   Я затопала ногами.
   – Мошенник! Вы отслеживаете телефонные звонки, потом устанавливаете адрес звонивших и заявляетесь к ним с предложением размять им мышцы. Сексуальный маньяк!
   – Боже, конечно, нет, – ужаснулся Боб, – у меня просто бизнес. Если девушка соглашается, я провожу презентацию, если нет, продаю товар без проверки. Не желаете покупать масло, ухожу спокойно.
   Я надвинулась грозовой тучей на мужичонку:
   – Вот и убирайтесь!
   – Может, опробуете? – Боб предпринял отчаянную попытку задержаться.
   – Хватит с нас самопломбирователя и проглоченного штыбзика, – выпалила я, – проваливайте! Не желаем иметь дело с маньяком.
   – Я всего лишь одинокий человек, не сумевший найти счастья и пытающийся обрести его путем продажи масла, – заныл Роберт.
   – Прощайте, – железным голосом перебила его я и указала на дверь, – двигайте без задержки.
   – Она не пускает, – вдруг с радостью заявил Боб.
   Я скосила глаза на Зою, увидела, что та крепко держит коробейника за плечо, и возмутилась:
   – Немедленно разожми пальцы.
   Зоя замотала головой.
   – Твоя младшая сестра не хочет, чтоб я уходил, – обрадовался Боб.
   – С ума сошел? – подпрыгнула я. – Зоя мне в матери годится!
   – Возраст любви не помеха, – заявил Роберт, – она красавица, не беда, что немая, главное, у нас сразу возникло понимание, от души к душе побежал электрический ток.
   – Знал бы ты, какая она болтливая, – пошла я вразнос, – почему сейчас молчит, не понимаю!
   Терешина внезапно чихнула и заявила:
   – Расклеилась!
   – Ты о чем? – не поняла я.
   – Челюсть мне свело, – пояснила Зоя, – а сейчас расцепило. Хочу намазать свечку.
   – Где можно руки помыть? – пришел в восхищение Боб.
   – Ванная там, – пальцем указала Зоя.
   Роберт тихо, словно мотылек, упорхнул в коридор.
   – С ума сошла? – налетела я на Терешину. – Он из Интернета! Мы о нем ничего не знаем!
   – Такой милый, интеллигентный, – покраснела Зоя, – свободный, неженатый. Я имею право на счастье, много лет живу одна, то есть с детьми, конечно, ну да ты понимаешь.
   – Приличный человек не станет шляться ночью по чужим квартирам! – не успокаивалась я. – Мы не в Алаеве, в Москве, тут нужно проявлять бдительность. Может, Роберт грабитель, вор, насильник.
   – Вообще-то я медицинский работник, – прозвучало из коридора, – имею диплом.
   – Вот видишь! – с торжеством заявила Терешина. – Боб не бродяга.
   Я исподлобья глянула на успевшего вернуться в комнату Роберта.
   – Какая у вас специализация?
   – Я пробовал себя в разных областях, – забубнил коробейник. – Стоматология, гинекология, диетология, косметология, физиотерапия.
   – Ой, здорово, – забила в ладоши Зоя, – где будем массажик проводить? Можно прямо тут, на диване.
   – Прекрати идиотничать, – рявкнула я, – он мошенник! Специалистов стоматолого-гинекологов не бывает, это все равно что экскаваторщик-парикмахер!
   – Я делаю модные стрижки и запросто управлюсь с ковшом землеройной машины, – с достоинством кивнул Роберт. – У меня огромное количество талантов.
   Я кинулась в прихожую, сдернула с крючка куртку нахала, схватила его ботинки, открыла дверь, выкинула вещи на лестницу и приказала:
   – Две секунды на выход, иначе тебе плохо будет.
   Роберт и Зоя зашушукались.
   – Раз! – грозно объявила я.
   – Убегаю, – неожиданно легко согласился Боб.
   Тщательно заперев за ним дверь, я пошла в ванную, приняла душ и упала в кровать.
   Утром я проснулась от звенящей тишины и удивилась, что не слышу, как Терешина учит жизни Карла с Кларой. Накинула халат, выползла из спальни и поняла: в квартире никого нет. Зоя и ее чада исчезли невесть куда, оставив в кухне гору немытых тарелок и чашек. Честно признаюсь, мне было совершенно безразлично, куда подевались пришельцы из Алаева. Если они не вернутся, я не испытаю ничего, кроме облегчения, но на столь радужный поворот событий нечего рассчитывать. В гостиной остался чемодан Терешиной, на столе лежали ее часы, на спинке стула висел жакет. Вечером троица вновь появится в квартире, надо воспользоваться моментом и расслабиться.
   Выпив кофе, я села за телефон, но так и не смогла соединиться с Верой Кирилловной. Скажите, что придет вам в голову, если пожилая дама, накануне потерявшая сына, не отвечает на звонки почти сутки? Я живо оделась и поехала на квартиру Морковкиной.
   Вера Кирилловна жила в старинном доме, уютно расположенном в тихом переулке неподалеку от Садового кольца. В самом центре столицы можно обнаружить заповедные местечки, куда не долетает шум и не забредают праздные прохожие. Здание, в котором обитала Морковкина, было трехэтажным, но высота потолков в нем зашкаливала за шесть метров, я запыхалась, пока лезла наверх по нескончаемой лестнице. Мраморные ступени, кованые перила, стены, украшенные репродукциями в багетных рамках. В холле у лифта стояла наряженная елка, а около нее за столом вместо Снегурочки сидела консьержка в шерстяном платье и белом фартуке, – все говорило, что в подъезде живут далеко не бедные люди. Мне было предложено воспользоваться лифтом, но я отказалась.
   – Спасибо, я использую любую возможность для физической тренировки.
   – Очень правильно, – одобрила дама, – движение – жизнь.
   Я кивнула и пошагала вверх. Неудобно признаваться, но сотрудница бригады по расследованию особо тяжких преступлений попросту побоялась войти в кабину, напоминающую клетку для попугаев. Стены лифта были изготовлены из материала, походившего на сетку-рабицу, и кабина скользила внутри шахты, напоминающей корзинку.
   Я побаиваюсь высоты и опасаюсь пользоваться механизмом, сделанным в эпоху царя Ивана Грозного. Еще выпадет какой-нибудь штырек и у древней кабины отвалится дно. Лучше пройтись пешком.
   На долгом пути к квартире мне попалась пара рабочих в белых комбинезонах.
   – Извините, – вежливо сказал один, – как бы доской вас не ушибить.
   – Вы случайно не Татьяна? – спросил другой.
   – Да, – удивилась я.
   – Хорошо, что мы вас поймали, – обрадовался первый, – нас в девятую квартиру наняли, чердак переделывают под мансарду. Мы ту дверь, что из подкрышного пространства в соседний подъезд ведет, запросто заложим, но клиент хочет оставить запасной выход. Вы на нас со штрафом не налетайте. Договаривайтесь с хозяйкой, мы тут ни при чем, может, она решила любовников тайком к себе водить. Войдет парень во второй подъезд, поднимется на чердак, толкнет дверь и переберется в первое парадное, в девятую квартиру.
   – Меня и впрямь зовут Татьяна, – улыбнулась я, – но я не живу в этом доме.
   – Простите, – извинился рабочий.
   – Ничего, – кивнула я и вжалась в стену, давая мужикам возможность протащить длинную деревяшку, утыканную ржавыми гвоздями.
   Вера Кирилловна не отреагировала на звонок, я растерянно потопталась у двери, потом спустилась к лифтерше и спросила:
   – Не знаете, Морковкина дома?
   Женщина оторвалась от журнала.
   – Я решила, что вы врач, идете к Вере Кирилловне, потому вас и впустила. Разве она вас не вызывала?
   – Верно, – кивнула я, – но дверь не открывают, вот я и подумала, может, хозяйка ушла? Ей стало лучше? Забыла про свое обращение в поликлинику, убежала по делам.
   Консьержка помотала головой.
   – Нет, она уже второй день не выходит, а звонок, наверное, Альбина отключила, ее домработница. У Веры Кирилловны случаются приступы мигрени, очень жестокие. Бедняжечка так страдает! По три-четыре дня в кровати лежит! У Верочки Кирилловны эта болезнь давно, Николай Ефимович жену каждый год в Карловы Вары возил, вроде ей тамошняя вода помогала. Вы постучите погромче, Альбина откроет.
   Я поблагодарила приветливую консьержку, преодолела бесконечную лестницу и принялась колотить в дверь. Через пару минут она приотворилась, в щель высунулась худая тетка и зашипела:
   – Слепая, да? Записку прочитать лень? Черным по белому написано: «Не беспокоить».
   – Никаких листков снаружи нет, – попыталась я оправдаться.
   Альбина выскочила на площадку.
   – Вот черти! Сорвали! Вы кто?
   – Я пришла поговорить с Верой Кирилловной. Скажите ей, что приехала Таня от Чеслава, – попросила я.
   – Хозяйка в постели, – отрезала Альбина, – спит, приняла лекарства. У нее сильная головная боль, от любого звука тошнота начинается, я телефон и дверной звонок отключила, чтобы ее не беспокоить. Плохо ей совсем.
   Я испытала двоякое чувство: хорошо, что Морковкина дома, ничего с ней не случилось, и плохо, что она не способна вести диалог.
   – Как только хозяйка из спальни спустится, – продолжала Альбина, – скажу ей про ваш визит.
   – Может, сейчас заглянете в комнату, – попросила я, – вдруг ей уже легче?
   Альбина скривилась.
   – Нет уж! Не хочу люлей огрести. Вера Кирилловна от боли злая делается, если сунуться без спроса, может по матери послать или книгой швырнуть. Она толстые издания любит, в хороших переплетах. Попадет мне по башке, мозги встряхнутся. Да она и дверь запирает изнутри. Покойный Николай Ефимович чердак под ее спальню оборудовал, с большим трудом разрешение у московского начальства выколотил. Это сейчас народ под крыши спокойно лезет, а раньше на такое одобрение с самого верха требовалось. Николай Ефимович его получил. Как только Веру Кирилловну мигрень сцапает, она у себя забаррикадируется и по нескольку дней не выходит, есть-пить не просит.
   – Ясно, – вздохнула я, – не забудьте ей про меня сказать.
   – Нет, конечно, – пообещала Альбина, – да вы и сами звоните.
   – Телефон у вас не работает, – напомнила я.
   – Очнется Вера Кирилловна, я его оживлю, – пообещала домработница.
   Договорившись с прислугой, я отправилась на квартиру, где жили Эстер с Тимофеем, и снова потерпела неудачу. Ротшильд не открывала дверь, я воткнула палец в звонок и тупо держала его, слыша, как внутри раздается мерное блям-блям-блям.
   – Прекратите немедленно, – послышалось сбоку.
   Я повернулась: из соседней квартиры высунулась девушка лет восемнадцати.
   – Неужели непонятно, что нет там никого? – сердито сказала она. – Эстер уехала.
   – Куда? – поразилась я. – К родителям?
   – Мы не настолько знакомы, чтобы обмениваться подобными сведениями, – фыркнула соседка, – просто здороваемся при встречах. Эстер ревнива, всех подозревает в желании у нее мужа отнять, он типа актер. Гамлет недоделанный, в телике маячит, рожи корчит.

Глава 22

   – Если вы не поддерживаете отношений, откуда узнали, что Эстер уехала? – попыталась я поймать девчонку на лжи.
   – Мастера по квартирам ходят, – пожала она плечами, – нам домофон меняют, Эстер им не открыла, хотя нас предупреждали, чтобы сидели дома, иначе останемся не подключенными. Сначала они к ней рвались, потом ко мне зарулили и сказали: «Передайте соседке, раз она уехала, нам претензий не предъявлять».
   Девушка осеклась, потом спросила:
   – А вам чего от нее надо?
   – Я хотела у Тима Моркова автограф попросить, – жалобно заныла я.
   Соседка повертела пальцем у виска.
   – Дура, да? Газет не читаешь? Он умер!
   Я постаралась натурально изобразить удивление:
   – Не может быть!
   – Внезапно в ящик сыграл, – ввела меня в курс дела девушка, – хорошо, что ты Эстер не застала.
   – Да уж, – протянула я, – могло некрасиво получиться.
   – Лучше уходи, – посоветовала соседка, – Эстер на всю голову больная, она бы тебя никогда к Тиму не подпустила! У меня одна преподша от Моркова фанатеет. Когда он сюда переехал, я подумала: попрошу у мужика для нее автограф, получу за подпись зачет автоматом. Дождалась, когда Морков прикатил, подстерегла его во дворе, он меня оглядел и говорит: «Некрасиво на бумажке фамилию чиркать, тебя как зовут, соседка?» Ну, я представилась «Анюта», а он продолжил: «Анюта, загляни ко мне через часок, дам фото и постер». Здорово, да?
   – Тебе повезло, – согласилась я с Анютой.
   – Как бы не так, – скривилась она, – когда я в их дверь звякнула, открыла Эстер, я ей про снимок, автограф и плакат сказала. Не поверишь, она меня толкнула и зашипела: «Не трогай Моркова! Хочешь остаться в живых – не приближайся к нему!» Психованная совсем. Зря они сюда переехали, раньше здесь приятные люди жили.
   – Морковы тут недавно живут? – проявила я любопытство.
   – Несколько лет, два или три года, не помню, – ответила Анюта, – в Интернете пошарь, там все и вычитаешь.
   Девушка захлопнула дверь, я села на подоконник и позвонила Коробкову.
   – Офис Аладдина, заявки принимаются без предоплаты, – промурлыкал Димон, – блондинкам скидка.
   – Немедленно проверь, куда исчезла Эстер Ротшильд, – приказала я, – а заодно раздобудь все сведения о ее родственниках: папе, маме и остальных. Вероятно, она подалась к кому-то из них.
   – Есть, босс, – гаркнул Коробок, – вашему ничтожному слуге понадобится время на исполнение приказа.
   – Лучше сразу начинай работать, – остановила я его, – извини, у меня вторая линия в телефоне. Алло.
   – Слышишь меня? – спросил Чеслав.
   – Да, очень хорошо, – подтвердила я.
   – Сегодня ночью в больнице Алаева скончалась от сердечного приступа Софья Меркулова, – сказал начальник.
   Я чуть не рухнула с подоконника.
   – Как?
   – Будь крайне осторожна, – предупредил Чеслав, – мы и раньше знали, что Егор Кириллович Бероев не ангел, но сейчас стало ясно: он намного более опасен, чем мы предполагали.
   – Софья умерла, – повторила я, – может, у нее просто инфаркт? Естественная смерть?
   – Пока никаких уточнений дать не могу, – ответил Чеслав, – тебе перезвонит Леня. Вероятно, местный царек заподозрил неладное. Либо ты прокололась, и его московский шпион вычислил Софью, либо она сама проявила неосторожность.
   – Погоди-ка, – занервничала я, – лабораторный анализ показал, что Галина Юдаева, которая называла себя Еленой Кротовой, наврала нам с три короба. Она никогда не занималась проституцией и не имела дела с наркотиками, была физически не истощена, на ее теле отсутствуют следы, свидетельствующие о тяжелой работе, похоже, она не была рабыней. Значит, Бероеву нечего опасаться!
   – И тем не менее Софья мертва, – мрачно повторил Чеслав. – Работай!
   Я замерла с замолчавшей трубкой в руке. Соединим в логическую цепочку известные данные. Елена Кротова приезжает в Алаево на съемки к мужу и в первый же день погибает, упав в пропасть. Несчастье происходит на глазах у многих людей, ущелье глубокое, изуродованное тело достают через несколько дней, труп уже начал разлагаться, но Тим опознает его. Морковкин Николай Ефимович, к слову сказать, не общавшийся ни с невесткой, ни с сыном, который женился на Елене вопреки желанию родителей, неожиданно проявляет крайнюю озабоченность и просит сделать анализ ДНК погибшей, для экспертизы он предоставляет ее щетку для волос. Эксперты подтверждают, что покойница пользовалась именно этой вещью. Спустя короткое время Тим женится на Эстер, на этот раз он исполняет желание матери, невесту выбрала для сына Вера Кирилловна.
   Проходит время, и из Алаева начинают приходить письма. Софья ухитряется узнать новый домашний адрес Тимофея. Я привожу в Москву Елену, ее опознают и Эстер, и Вера Кирилловна, и сам актер. Кротова поведала душераздирающую историю про публичный дом и нарколабораторию. Но потом открываются невероятные факты: Елена Кротова оказывается психически больной Галиной Юдаевой, и вообще, настоящая Лена мулатка. Тимофей, движимый угрызениями совести, принимает огромное количество снотворного и умирает. Юдаева впадает в странное состояние, которое я, человек далекий от медицины, могла бы назвать психологической комой: она двигается, принимает пищу, но эмоционально недоступна. А сейчас, в придачу ко всему, Эстер Ротшильд куда-то уехала. Вся история напоминает салат, который состряпал повар-идиот, он смешал свеклу, бананы, селедку, шоколадный соус, куриную печень, арбуз, сливы и кефир. По отдельности все продукты вкусные, но, соединившись, образуют редкое по мерзости блюдо. Я понимаю только одно: я ничего не понимаю.
   Из тяжелых размышлений меня вырвал звонок телефона.
   – Эстер Ротшильд ездила в Алаево, – отрапортовал Димон, – поезд-экспресс идет быстро, всего-то шесть часов.
   – Не может быть, – подскочила я.
   – Вот списки пассажиров, – уточнил Коробков, – мадам ехала в купе СВ, приобрела оба места, безо всяких приключений сошла в городе Хмарске, оттуда можно на автобусе добраться до Алаева.
   – Значит, она отправилась в Хмарск, – пришла я в себя, – почему ты заговорил про Алаево?
   – Экспресс не останавливается в маленьком городишке, там тормозят только нескоростные составы, хочешь быстро доехать, кати до Хмарска, – объяснил Димон.
   – А что, из Хмарска в другие места направиться нельзя? – спросила я.
   Коробок чихнул.
   – Солнце, папа никогда не косячит. Эстер воспользовалась службой консьержей, знаешь о такой? Не путать с консьержками, которые сидят в подъездах.
   – Прекрати разговаривать со мной, словно с идиоткой, – рассердилась я. – Консьержи современные волшебные палочки, вноси годовую плату за их услуги и получишь обслуживание по высшему классу. Консьержи могут исполнить любое твое желание, весь вопрос упирается исключительно в сумму, которую готов отстегнуть заказчик.
   – Браво, – похвалил Димон, – даже Карц не смогла бы объяснить лучше. Тимофей и его жена вип-клиенты агентства «Вихрь», сотрудники их прекрасно знают. Эстер велела купить ей билет до Хмарска, а потом забронировать место в автобусе на Алаево. Сегодня рано утром она вернулась в Москву.
   – Ничего не понимаю, – прошептала я, – вероятно, у Ротшильд есть там родственники.
   – Нет, – отмел мое предположение Димон, – мать Эстер, Сара Яковлевна, живет в Москве, у нее, кроме дочери, еще четыре сына.
   – Жена, вернее, вдова Моркова сейчас находится в отчем доме, – сообразила я, – давай скорее адрес!
   Уж не знаю, имела ли Сара Яковлевна хоть малейшее отношение к банкирской семье Ротшильдов, но, даже если пожилую москвичку и связывали родственные узы с иностранным богачом, он не торопился помогать российским «кузенам». Дверь квартиры Сары Яковлевны украшала записка «Осторожно, падает». Я поискала звонок, не обнаружила его и с предельной аккуратностью нажала на ручку. Створка беспрепятственно распахнулась, я увидела длинный коридор, ощутила запах чего-то противного и прошла в прихожую, выкрикнув:
   – Сара Яковлевна, вы где?
   – Не ори, – донеслось слева, – вали на кухню.
   Я обрадовалась и поспешила на зов. В пеналообразном помещении возле плиты с шумовкой в руках стояла полная тетка.
   – Чего визжишь? – укоризненно спросила она. – Леха с ночной пришел, спит.
   – Простите, – извинилась я, – вы Сара Яковлевна?
   – Не дай бог, – взмахнула шумовкой аборигенка, – меня Оксаной кличут. Сары нет, на работу она пошла. Хочешь комнату снять? Последняя свободна, Гвоздевы вчерась выехали. Но, сразу предупрежу, не лезь сюда.
   – Почему? – поинтересовалась я.
   – Ты москвичка? – полюбопытствовала Оксана. – Тогда чего жилплощадь ищешь?
   – Приехала из Тамбова на заработки, – на ходу придумала я легенду.
   – Беги отсюда, – посоветовала Оксана.
   У меня в висках застучали молоточки. Вера Кирилловна говорила, что Эстер хорошо воспитанная девочка из приличной семьи, вероятно, я попала не по адресу.
   – Таких, как ты, Сара обожает, – частила тем временем Оксана, – предложит въехать за копейки, да еще разрешит в ванне мыться, чаем угостит, позволит вещи в стиралке прокрутить, утюг предоставит, телик в комнату поставит.
   – Здорово, – сказала я.
   – До поры до времени, – скорчила гримасу Оксана, – потом наступит час расплаты! Принесешь ей оговоренную сумму, а Сарка бумажку вытащит, тут-то тебе и поплохеет. Ванная, чай, стирка, утюг и телик – все нереальных бабок стоит. Еще она электричество хитро считает, про газ и радиоточку не забывает, прорва деньжищ получается.
   – Радиоточка? – изумилась я. – Вроде за нее в месяц пару рублей отдать надо.
   – У Сары пять комнат, с каждой два целковых, вот и червонец! – заржала Оксана. – Жаднее бабы не встречала. Мы тут все у нее в рабах, расплатиться не можем, сколько долги ни покрываем, они растут.
   – Почему вы не уедете? – удивилась я.
   Оксана пригорюнилась.
   – Паспорт она забрала, вроде как на регистрацию, а назад не отдает. Куда без документа податься? И мы все тут рядышком, на рынке работаем, Сарка там столовую держит, с начальством базара дружбу водит. Будем возмущаться, нам не поздоровится, сыновья у нее бандиты.
   – Мамаша Кураж и ее дети, – пробормотала я, – спасибо за предупреждение, но, наверное, мне дали адрес не той женщины. Я ищу Сару Яковлевну Ротшильд, мать Эстер.
   Оксана запустила шумовку в кастрюлю и начала сосредоточенно собирать серую пену.
   – Правильно ты пришла. Есть у Сарки дочь, Эстер ее зовут.
   – Странные, однако, у Веры Кирилловны понятия о приличной семье, – вырвалось у меня. – Эстер случайно сегодня сюда не приезжала?
   – Так она тут, – кивнула Оксана, – в комнате.
   – Здесь? – не поверила я своим ушам.
   – Где ж еще? – в свою очередь удивилась жиличка. – Иди по коридору, она за туалетом, в чулане лежит.
   Перестав понимать что-либо, я отправилась в указанном направлении, поскреблась в облупленную дверь и, не дождавшись разрешения, вошла в полутемную каморку, освещенную экономной лампочкой в пятнадцать ватт.
   – Если Сара вас переночевать пустила, – прокашляли с кровати, – то спать придется на полу. И подушку с одеялом она не дает.
   Я присмотрелась и увидела на узкой софе без малейшего намека на постельное белье женщину непонятного возраста, прикрытую драным ватным одеялом.
   – Вы Эстер? – спросила я.
   – Ага, – подтвердила та, – чего вы хотите?
   – Эстер Романовна Ротшильд? – не успокаивалась я.
   – Так торжественно только в крематории объявляют, – усмехнулась дочь Сары. – Совершенно верно, я Эстер Романовна Ротшильд.
   – Извините, – опомнилась я, – ошибка вышла. В Москве есть еще одна дама с вашими данными, я шла к ней, а очутилась у вас.
   – Дама из Амстердама, – хмыкнула Эстер, – надеюсь, ей больше повезло в жизни, чем мне, подайте костыли, я попробую встать.
   Женщина откинула одеяло. Я вздрогнула: у несчастной отсутствовала одна нога.
   – Не дрожи, – буркнула Эстер, хватая костыли, – я не заразная, под машину пять лет назад спьяну попала, теперь дальше сортира не хожу. Тьфу! Лучше б меня насмерть раздавило. Слышь, сбегай за бутылкой!
   – Ага, – кивнула я и спешно покинула комнату.
   После духоты в квартире Ротшильд воздух на улице показался мне вкусным, словно сдобная булочка. Я пошла к метро, на ходу отчитывая по телефону Димона.
   – Куда ты меня отправил?
   – К Саре Яковлевне Ротшильд, – ответил Коробок.
   – Ты перепутал адреса, – злилась я.
   – В квартире нет такой? – поинтересовался хакер.
   – Есть, но это явно не та Сара Яковлевна! – возмутилась я. – Вера Кирилловна ни за что бы не стала родниться с такой семьей.
   Димон откашлялся.
   – В Москве есть другие Ротшильды, но Сара Яковлевна с дочерью Эстер Романовной среди них одна.
   – Жаль, ты не видел нору, из которой я только что опрометью выскочила! Жена Тимофея никак не могла там провести детство, и ее мать абсолютно не похожа на человека, с которым Вера Кирилловна стала бы иметь дело, – вскипела я. – Запроси еще раз.
   – Тань, – окликнул меня Димон, – зачем тебе старшая Ротшильд?
   – Хочу найти Эстер, – ответила я, – неужели непонятно?
   – Она в морге, – вздохнул Коробок.
   – Фу, – выдохнула я, – в судебном? Ее позвали на опознание мужа? Вот уж глупость, зачем мучить вдову видом трупа! Личность актера известна, иногда детали гибели выглядят шокирующе.
   – Она на столе, – перебил Димон.
   У меня лопнуло терпение.
   – Говори нормально! Прекрати жевать галстук! Кто, на каком столе, зачем?
   – Эстер Ротшильд ждет вскрытия у прозектора, – пробурчал Коробок.
   – Первый раз слышу, чтобы вдову пропустили в отделение аутопсии! – изумилась я. – Однако некоторые женщины поражают своим поведением: изъявить желание присутствовать при вскрытии супруга!..
   Димон чем-то зашуршал, затем четко произнес:
   – Эстер Ротшильд сегодня умерла, она сама ждет вскрытия.
   Во мне ожила бывшая учительница русского языка и литературы. Конечно, мой преподавательский опыт очень скромный, я быстро поняла, что рассказывать оболтусам про лишнего человека Печорина или заставлять их заучивать первую главу из «Евгения Онегина» я не способна, поэтому быстро унесла ноги из школы и никогда не пожалела о своем решении. Но иногда меня раздражают люди, изъясняющиеся фразами типа той, о которой упоминал Чехов: «Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа».
   – Раз женщина скончалась, она никак не может ждать вскрытия, – менторски завела я, – вероятно, в морге находится тело Ротшильд. Постой!!! Эстер!!! Она умерла?

Глава 23

   – Точно, – подтвердил Димон.
   – Когда? – завопила я. – Что случилось?
   – Ее нашли в зале ожидания на вокзале, – зачастил хакер, – Эстер вернулась из Хмарска, села отдохнуть и скончалась.
   – Причина смерти? – не успокаивалась я.
   – Ее назовут после вскрытия, предварительный диагноз – инфаркт, – пояснил Коробок.
   – Эстер еще молодая, – возразила я.
   Димон крякнул.
   – Данный аргумент не работает.
   – Кто знает о смерти вдовы Тимофея? – спросила я.
   – Леня Ярошенко, Чеслав, милиционеры из вокзальной службы, – перечислил Димон, – а что?
   – Вере Кирилловне сообщили?
   – Пока нет, – вздохнул хакер, – у нее телефон не отвечает.
   Я рассказала про мигрень и заботливую Альбину, которая тщательно оберегает покой хозяйки.
   – Вот бедная тетка, – искренне пожалел старуху хакер, – сначала сына потеряла, теперь невестку. Но ей все равно предстоит услышать правду.
   – Сейчас я поеду к Вере Кирилловне и попытаюсь убедить домработницу разбудить хозяйку, – вздохнула я.

   – Здрассти вам, – всплеснула руками Альбина, увидев меня на пороге, – я непонятно объяснила? Плохо Вере Кирилловне.
   – Впустите меня, пожалуйста, – тихо попросила я, – неприятно приносить дурные вести, но, к сожалению, сегодня я исполняю эту роль.
   Альбина испуганно перекрестилась.
   – Все самое ужасное она уже услышала, узнала про смерть сына. Что еще стряслось?
   – Пожалуйста, – взмолилась я, – дело очень серьезное, сегодня внезапно скончалась невестка Морковкиной Эстер.
   На Альбину новость особого впечатления не произвела.
   – Жаль, конечно, – равнодушно сказала она, – но я ее совсем не знала.
   – Сын с женой не навещали мать? – спросила я и без приглашения сняла куртку.
   – Видно, от вас не отделаться, – уныло констатировала Альбина, – уличную обувь скидывайте, тапочек не дам, не заведено лишних. Вере Кирилловне некогда гостей принимать, она работает, иногда утром уйдет и только вечером еле живая заявится. После смерти Николая Ефимовича ей на жизнь зарабатывать надо.
   – Мяу, мррр, – послышалось из коридора, и в прихожую вплыл черный кот в белом кожаном ошейнике, щедро украшенном стразами.
   – Какой огромный! – восхитилась я.
   – Пятнадцать кило, – гордо сказала Альбина, – зовут Иван Николаевич, не вздумайте «Ванькой» назвать, ни в жизни не подойдет. Его Николай Ефимович жене котенком подарил на годовщину свадьбы, Ивану Николаевичу пятнадцать лет, он тут хозяин, а мы у него в прислугах ходим. Вера Кирилловна за котом лучше, чем другие за детьми, следит, питание ему покупает самое дорогое, витамины, раз в месяц ветеринар приезжает. Когда я сюда нанималась, хозяйка сразу спросила: «Животных любишь?» – а уж потом заявила: «Аля, если не домоешь пол, я не замечу, вижу плохо, на невкусные котлеты тоже не рассержусь, но вот коли узнаю, что ты Ивана Николаевича обидела или забыла ему лекарства дать, враз выгоню».
   Кот хозяйке всего дороже. Но и он ее обожает, замечательный мальчик, аккуратный, ласковый, настоящий князь. Вы гляньте, какая у него шуба! А хвост! Вот только лет ему много. Вера Кирилловна иногда плачет, боится, что Иван Николаевич умрет, припасла ампулу с сильным снотворным, сказала: «Если ему плохо станет, он страдать не должен, последнее, что я могу для него сделать, это подарить тихую безболезненную смерть». Но я надеюсь, что Иван Николаевич еще поживет с нами.
   Альбина с нескрываемой любовью посмотрела на котяру, тот приблизился к домработнице и принялся тереться о ее ноги. Я решила сказать женщине приятные слова:
   – Похоже, Иван Николаевич благодарит вас за заботу, наверное, за пятнадцать лет вы стали ему кем-то вроде сестры.
   Альбина наклонилась и погладила кота по круглой голове.
   – Я у Веры Кирилловны не так давно служу, нанялась после смерти ее мужа.
   – Правда? – удивилась я. – Мне показалось, что вы управляетесь у актрисы с хозяйством не одно десятилетие, о покойном Николае Ефимовиче как о хорошо знакомом человеке говорили.
   Домработница улыбнулась.
   – Вера Кирилловна часто про мужа рассказывает, похоже, она очень о нем тоскует.
   Мирный разговор прервал крик:
   – Аля, принеси чай и таблетки.
   – Очнулась! – обрадовалась Альбина. – Сейчас горячего хлебнет, лекарство примет и попробует вниз спуститься.
   – Давайте помогу вам завтрак подать? – оживилась я.
   – Хозяйке это не понравится, – загудела домработница, направляясь в глубь квартиры, – Вера Кирилловна никогда перед посторонними без макияжа не появляется, она же актриса.
   Но я нагло шла за прислугой и очутилась в большой гостиной, объединенной с кухней. Место, где следует готовить еду, было спрятано в просторной нише, очевидно, изначально кухонька имела размер не более четырех метров. Многие приезжие, очутившись в московских квартирах, построенных еще до революции, громко выражают свое удивление: «Ну надо же, как неудобно жили в царские времена все эти обеспеченные люди. Огромные апартаменты, множество комнат, а кухня – крохотулька, обеденного стола не уместить, как же баре ели, неужели по очереди? И хозяйке некомфортно у плиты, жарко, душно, ну почему вместо нормального окна тут узкая форточка?»
   Милые мои, в начале двадцатого века богатые хозяева вкушали пищу в столовой, тарелки им туда подавала горничная, а суп варила кухарка, о том, чтобы создать ей комфортные условия труда, никто не заботился. Барыня никогда не заглядывала на кухню, она составляла меню в своем будуаре.
   Вот у советских людей, которые считали огромной удачей получить на трех членов семьи две комнаты, уголок с плитой и холодильником служил симбиозом гостиной-столовой, а порой и спальней. Мы старались впихнуть в малогабаритную кубатуру плиту, холодильник, стиральную машину, да еще оставить местечко, где можно раскатать матрас для гостя. Разбить стену и объединить кухню с комнатой при социалистическом режиме решались единицы москвичей, только после перестройки народ стал массово перекраивать квартиры. Но, похоже, Морковкины совершили глобальную перепланировку давно, здесь имелась совершенно немыслимая для советского быта вещь: лестница, уходящая под потолок. Ступеньки и перила были выполнены из цельного дубового массива, толстые латунные прутья придерживали красную ковровую дорожку с незатейливым орнаментом по краям. Лестницу установили очень давно, нынче такого дерева днем с огнем не сыскать. Представляю, как столбенели люди, пришедшие сюда впервые, году этак в семидесятом. Двухэтажная квартира! Это было намного престижнее дачи и личного автомобиля.
   В тот момент, когда я, задрав голову, изучала интерьер, послышался скрип, показались ступни в розовых туфлях с бантиками, затем край атласного халата, следом стройная фигура молодой женщины с безупречной осанкой, увенчанная головой пожилой дамы с редкими седыми волосами.
   – Аля, – простонала хозяйка, осторожно спускаясь в кухню, – черный чай, две дольки лимона, таблетку… Ой!
   Вера Кирилловна шарахнулась к стене.
   – Простите, не хотела вас пугать, – затараторила я, – не узнали? Таня от Чеслава.
   – Я ее не пускала, – поспешила оправдаться Альбина, – да она наглая! Отпихнула меня и вошла!
   – Рада вас видеть, – дрожащим голосом сказала хозяйка, – минуточку.
   Пожилая дама с завидной скоростью юркнула на второй этаж.
   – Говорила тебе, – пригорюнилась Альбина, – злиться она будет.
   – По-моему, Вера Кирилловна не выразила недовольства, – не согласилась я.
   Альбина громко вздохнула и загремела посудой, я примолкла и не произнесла ни звука до того момента, пока сверху не прозвучало:
   – Добрый день или вечер.
   Я задрала голову. Хозяйка снова спускалась по лестнице. За короткий срок Вера Кирилловна ухитрилась измениться до неузнаваемости: на ней теперь ладно сидели узкие черные брючки, ярко-красный пуловер, а на голове магическим образом отросли красиво уложенные белокурые локоны. Если парик очень шел даме, то со свитером она просчиталась, «пожарный» цвет подчеркивал желтизну кожи, темные круги под глазами, привлекал внимание к морщинам, Вера Кирилловна не успела наложить макияж.
   – Когда валяешься больше суток с мигренью, – завела беседу вдова, – перестаешь понимать, который час и день. Хорошо хоть я месяц помню. Декабрь.
   – Не наговаривайте на себя, – подала голос Альбина, – память у вас лучше моей!
   – Думаешь, если подлижешься ко мне, я не стану тебя ругать? – прищурилась хозяйка. – Выставила меня лахудрой перед гостьей. Простите, Танечка, я очень вам рада, но, к сожалению, я уже давно не в том возрасте, который позволяет показываться людям, вскочив с кровати. Увы, чем старше становишься, тем больше ухищрений следует применять, чтобы достойно выглядеть.
   – И вам это с блеском удается, – сделала я Вере Кирилловне комплимент и, кстати, почти не покривила душой.
   Фигуре пожилой дамы позавидуют многие девушки, волосы сейчас выпадают и у тридцатилетних, а лицо можно легко загримировать. При специальном освещении пожилая актриса запросто может сыграть роль одной из чеховских сестер.
   Вера Кирилловна погрозила мне пальцем.
   – Ай-ай, нехорошо обманывать. Что за причина привела вас в мой дом?
   Я опустила глаза.
   – Увы, я принесла очень плохие вести.
   Вера Кирилловна села в кресло и внезапно воскликнула:
   – Иван Николаевич? Где мой кот?
   – Мяу, мррр, – донеслось из коридора.
   Старуха прижала руки к груди.
   – Фу, я очень боюсь его потерять. Танечка, после пережитого мною за последние часы ужаса никакое известие не покажется мне ужасным. Говорите.
   Я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:
   – Эстер умерла.
   Вера Кирилловна вцепилась в ручки кресла и повторила:
   – Эстер умерла.
   – Да, – подтвердила я, – сердечный приступ.
   – Это точно? – поинтересовалась свекровь. – Ошибки нет?
   – Нет, – с сожалением ответила я.
   – Слава богу! – закричала Вера Кирилловна. – Господи, спасибо! Услышал мои молитвы.
   Альбина уронила на пол корзиночку с печеньем, и хозяйка опомнилась.
   – То есть, я хотела сказать, какая трагедия! Бедная девочка!
   – Охо-хо, – закряхтела домработница, подбирая галеты.
   – Немедленно уходи к себе, – приказала Вера Кирилловна.
   Прислуга послушно ретировалась, актриса выпрямилась, сложила руки на коленях и с детской прямотой спросила:
   – Вас обескуражила моя реакция?
   – У свекрови с невесткой не всегда складываются хорошие отношения, – дипломатично ответила я.
   В глазах Веры Кирилловны промелькнула злость.
   – Эстер демон, я рада, что ее больше нет. Извините, не могу сейчас скрывать истинные чувства. Конечно, ради памяти сына я устрою негодяйке помпезные похороны и даже постараюсь всплакнуть у могилы. Но это исключительно для прессы. Я ведь могу быть с вами откровенна?
   – Было бы хорошо услышать правду, – кивнула я, – а то у нас возникли вопросы, на которые никак не найти ответа. Ну допустим, такой. Почему вы безоговорочно узнали на даче Елену Кротову? Раньше говорили, что никогда не видели девушку, значит, не могли ее опознать. Кстати, Кротова от рождения мулатка.
   – Не может быть! – дернулась Вера Кирилловна. – Неужели? Ой!
   – Сколь веревочке ни виться, а кончик появится, – вспомнила я пословицу.
   – Эстер точно умерла? – спросила Вера Кирилловна.
   – Абсолютно, – подтвердила я.
   – Тогда я расскажу вам правду, – торжественно объявила актриса, – слушайте внимательно. История покажется вам фантастической, но в жизни случаются такие события, до которых и Шекспиру не додуматься. У вас есть дети?
   – Нет, – призналась я, – мы с мужем целыми днями пропадаем на службе, бабушек-дедушек не имеем, младенца оставить не с кем.
   – Как правило, бремя воспитания ребенка ложится на плечи матери, – объявила Вера Кирилловна.
   – Я слишком увлечена делом, – честно ответила я, – очень люблю мужа и боюсь, что с появлением малыша это чувство станет меньше. Хотя знающие люди уверяют, что любовь не оскудевает, просто она разная: к супругу, родителям, чадам.
   – Враки, – решительно ответила Вера Кирилловна, – любовь одна, это большой пирог, от которого вы отрезаете куски: краешек маме, ломтик папе, серединка сыну, корочка мужу. Не верьте тем бабам, которые утверждают: «Обожаю всех детей одинаково». Они лгут. Ребята хоть и воспитываются вместе и имеют одинаковые блага, получаются разными, и относиться к ним вы будете без уравниловки. У мамы всегда есть любимчик, просто женщины считают, что выделять одного из членов семьи нехорошо, и маскируют свои чувства. Часто любимцу достается больше колотушек, чем конфет, мать таким образом пытается завуалировать свои подлинные чувства, но парадоксальным образом ребенок ощущает, что она его обожает. Детей трудно обмануть, никакие улыбки, подарки и конфеты не помогут, если в вашем сердце зияет пустота.
   – Значит, вы относились к Агате и Тимофею не одинаково? – бестактно спросила я.
   Вера Кирилловна начала теребить рукав пуловера.
   – Не судите да не судимы будете. Дети всегда чувствовали мою любовь.

Глава 24

   Прежде чем Вера Кирилловна и Николай Ефимович добились благополучия, им пришлось долгое время испытывать материальные тяготы. Коля не сразу стал директором завода, сначала он был простым малозарабатывающим инженером. А Верочка, окончив институт, попала в академический театр, где главные роли исполняли семидесятилетние нимфы. Стокилограммовая Джульетта и усатая от старости Дездемона не собирались уступать роли молодежи, у прим были чиновные, влиятельные мужья, которые поддерживали жен. А чем мог помочь Николай Вере? Ну разве что починить в театре вентиляцию. Пять лет Верочка появлялась на сцене в роли горничной и произносила сакраментальную фразу: «Кушать подано».
   Потом одна из примадонн умерла, ее место заняла более молодая, отметившая всего-то шестидесятый юбилей Карина Львовна, супруга директора театра, а Верочке достались ее прежние роли. Сначала Морковкину ввели в спектакль, где она произносила целый монолог, потом доверили исполнять роль проститутки Эммы из пьесы «Полуночный автобус». Фишку упомянутой постановки составляла сцена стриптиза, в конце второго акта Эмма на секунду раздевалась. Карина Львовна смотрелась в данной ипостаси не очень привлекательно. Гримеры трудились на славу, они подклеивали увядший бюст мадам, надевали на нее специальные, невидимые из зала колготки, призванные скрыть целлюлит и подтянуть бедра, но все равно восхищения у зрителя вид голой пенсионерки не вызывал. А вот когда в свете прожекторов появилась молодая Верочка, зал взорвался аплодисментами.
   Карина Львовна перестала здороваться со старлеткой, у Морковкиной завелись фанаты, о ней написали в газете «Советская культура», и наконец-то режиссер назначил красавицу на главную роль, где полспектакля требовалось ходить в изодранных лохмотьях, демонстрируя свою красоту. В советские времена обнаженка на сцене не приветствовалась, но хитрый главреж знал, что зритель валом побежит в зал, едва по Москве разнесется слух о том, в каком виде выступает хорошенькая актриса, а членам художественного совета, шокированным голыми ногами и изредка мелькавшей в прорехах лохмотьев грудью Веры, он заявил: «Пьеса рассказывает о тяжелой жизни американских бездомных. Вы хотите, чтобы я одел актрису в соболиную шубу? Но как это будет смотреться? Нищая из Нью-Йорка в шикарной одежде? Наряд актрисы должен демонстрировать волчий оскал капиталистического общества, он символизирует бездуховность чуждого нам мира наживы».
   И спектакль разрешили к показу.
   Верочка активно занялась карьерой. В звезды первой величины ей пробиться не удалось. Когда пожилая актриса ушла в мир иной, главреж женился на молоденькой, только-только закончившей институт Аллочке, и все главные роли достались ей.
   Одно время Вера даже подумывала о переходе в другой коллектив, но опомнилась: у каждого творческого руководителя есть своя супруга, любовница, дочь, сестра, лучше остаться на старом месте, где уже завоевала хоть какой-то авторитет. Вера прочно обосновалась в качестве «хорошей исполнительницы», да так и осталась на этой ступеньке. Увы, с лицедейками часто случается подобное, вроде и талантлива, и работоспособна, и симпатична, а играет только в эпизодах. Не досталось Вере везения, удача пролетала мимо.
   Зато у Николая Ефимовича дела пошли в гору. Он занял руководящее кресло, вступил в номенклатурные ряды и стал настойчиво вести речь о ребенке. Муж хотел иметь полноценную семью. Вера пыталась забеременеть, но все попытки оказывались неудачными. Актриса лечилась, но, как она ни старалась, каждый раз на втором месяце случался выкидыш.
   В театральном коллективе трудно скрыть тайну. Однажды местная уборщица, набожная Олечка, шепнула Вере Кирилловне:
   – Господь вам знак дает, надо паломничество совершить. Возьмите, я тут составила список, в какие церкви поехать надо, у каких икон постоять.
   Утопающий хватается за соломинку. Верочка, разочарованная в медицине, последовала совету уборщицы. Через год она родила Агату, а вскоре за ней и Тимофея. Став матерью, актриса решительно порвала со сценой, ушла из театра и занялась детьми.
   После трагической гибели дочери Вера начала истово следить за Тимофеем. Мальчику предписывалось сообщать обо всех своих планах, звонить матери по десять раз на дню. Тимофею порой было лень искать телефон-автомат, и он несколько часов не давал о себе знать. Когда сын возвращался домой, Вера Кирилловна лежала на диване с гипертоническим кризом. Взрослый человек может понять Морковкину: смерть ребенка самое страшное испытание, которое может выпасть на долю родителей, но Тим считал мать истеричкой и на все ее упреки отвечал: «Прекрати, ничего со мной не случится, я же не идиот, и ребята надо мной издеваются, ни к кому предки так не пристают, как ты ко мне».
   Чем старше становился юноша, тем больше портились его отношения с Верой Кирилловной. В конце концов наступил день, когда Тимофей отправился с однокурсниками на чью-то дачу, много выпил, пропустил последнюю электричку, остался ночевать в чужом доме, утром опохмелился с ребятами и ушел в загул на трое суток. Если вы пороетесь в памяти, непременно вспомните похожий казус, произошедший в молодости и с вами.
   Едва Тимофей переступил порог отчего дома, как на него налетел Николай Ефимович, который до этого толерантно относился к попыткам сына отвоевать право на самостоятельность.
   – Где ты шлялся? – орал отец. – У матери инфаркт!
   Слабые оправдания Тима: «На даче нет телефона, позвонить неоткуда» лишь больше обозлили отца, и Николай Ефимович ляпнул сгоряча:
   – Убирайся вон, ты нам больше не сын.
   Тимофей хлопнул дверью и исчез. Ну и кто из вас никогда не скандалил со старшими? Кто ни разу не убегал от родителей, сжимая кулаки и думая: «Вот умру, то-то они зарыдают». Как правило, спустя несколько часов бунтари возвращаются в родные пенаты, где их с распростертыми объятиями встречают измученные угрызениями совести предки, и все завершается поцелуями и признаниями в любви. Но Тимофей оказался из другой породы. Домой он больше носа не казал. Спустя сутки после скандала успокоившийся Николай Ефимович помчался в институт, которым заведовал его ближайший друг Антон Крутиков, отыскал сына и услышал от него: «Вы мне надоели, если не оставите меня в покое, уеду из Москвы, никогда не найдете, где спрятался».
   Как ни старались отец с матерью, сын отказался мириться. Правда, не желая общаться с родителями, Тимофей благосклонно принял от них в дар кооперативную квартиру и не возвращал денег, которые Вера Кирилловна тайком засовывала гордому отпрыску в почтовый ящик.
   Несколько лет Морковкины надеялись на восстановление отношений с сыном, потом поняли: ничего не получится, и зажили своей жизнью. Николай Ефимович руководил предприятием, Вера Кирилловна не без протекции мужа организовала самодеятельный театр, где сама ставила спектакли и играла главные роли. Сына мать увидела лишь на похоронах Николая Ефимовича. Вера, конечно, знала, что ее мальчик стал кумиром миллионов телезрителей, что он представляется как Тим Морков, но о его личной жизни ей ничего не было известно. Желтую прессу Вера Кирилловна не читала, до нее, правда, окольными путями дополз слушок о несчастье. Незадолго до кончины Николая Ефимовича у Тимофея трагически погибла жена на съемках очередного фильма.
   Тимофей подошел к матери и неожиданно обнял ее. Вера Кирилловна, сидящая возле гроба Николая Ефимовича, испытала полярные чувства. С одной стороны, ее душило горе, с другой – охватила радость, сын вернулся, он ее простил.
   Дальше началась фантасмагория. Невесть откуда вынырнула молодая женщина и, обливаясь слезами, кинулась в ноги Вере Кирилловне. Внезапно возникшие журналисты защелкали камерами. Вдова прижалась ко вновь обретенному сыну и зарыдала в голос.
   – Мама, – шепнул тот, – просто плачь без ажиотажа, слишком бурно реагировать не следует.
   Все походило на спектакль, главная роль в котором досталась отнюдь не вдове. В центре внимания окружающих и прессы оказались Тимофей вместе с той самой женщиной, ее звали Эстер, она была новой невесткой Веры Кирилловны.
   Сын сел во главе поминального стола, говорил о своей скорби по отцу, Эстер плакала, а Вера, очумевшая от непонятности происходящего, тупо молчала. В конце концов вдову увезли домой и уложили в кровать.
   Утром ее приветствовали сын и невестка. Вожжи разговора в цепкие ручонки сразу взяла Ротшильд. Она объяснила Вере Кирилловне, что Тим больше не может обходить стороной вопросы корреспондентов о своей личной жизни.
   – Из-за деликатности мужа, – вещала Эстер, – возникло огромное количество слухов, которые портят его имидж и служат помехой карьере. Мы решили, что смерть Николая Ефимовича самый удачный повод для демонстрации любви Тима к матери.
   – Кто так решил? – встрепенулась актриса.
   – Я, – без обиняков заявила невестка, – и не ошиблась! Смотрите, какая пресса!
   С радостным видом Эстер бросила на диван кипу газет.
   – Везде снимки на первых полосах, – журчала она, – всем хорошо, включая Николая Ефимовича.
   Вера Кирилловна посмотрела на сына. Тот сидел, уставившись в пол.
   – Не пойму, в чем радость для покойного, – пробормотала вдова.
   Невестка вскочила.
   – Директор завода не медийное лицо, максимум, на что он мог рассчитывать, – небольшое упоминание о его кончине в газете «Промышленность». А сейчас! Вся центральная пресса с некрологами, подтянулись и региональные издания. Ваше фото тоже есть повсюду, это бесплатный пиар самодеятельного театра… И, подождите, сейчас покажу!
   Эстер вихрем унеслась в прихожую.
   – Сыночек, – ошалело спросила Вера Кирилловна, – она сумасшедшая?
   – Мама, не порицай мою жену, – встрепенулся Тимофей, – Эстер гениальный пиарщик.
   Вдова испугалась, что едва восстановившиеся отношения с сыном вновь завянут, и быстро ответила:
   – Конечно, нет, солнышко, она очень милая, красивая, замечательная.
   На лице Тимофея появилась довольная улыбка, и Вера Кирилловна поняла, что поговорка про ночную кукушку верна на сто процентов.[7] Если она хочет общаться с сыном, нужно наладить контакт с Эстер.
   По прошествии месяца Вера Кирилловна всерьез стала считать Эстер ведьмой. Тим смотрел жене в рот, выполнял все ее подчас абсурдные приказы, начисто лишился собственного мнения. За короткий срок Ротшильд ухитрилась скрутить в бараний рог и старшую Морковкину.
   – Вы должны говорить прессе, что я юношеская любовь Тима, – ушлая девица диктовала свекрови слова роли, – вы меня обожаете, у нас замечательная семья.
   В квартире Веры Кирилловны почти поселились журналисты, и пожилой даме пришлось признать: Эстер отлично знает свое дело. У Тима пополз вверх рейтинг, а в небольшой театр Морковкиной стал ломиться зритель.
   Ну а затем разразился финансовый кризис, разом похоронивший множество кинопроектов. Тимофей впал в обычную для него депрессию, Вера Кирилловна, женщина с легким характером, решила, что ничего страшного не происходит, надо лишь пересидеть смутное время, но Эстер решила действовать. Она придумала новую масштабную рекламную кампанию мужа, беспрецедентную по размаху обмана.
   – Моркова могут пригласить в уникальный тысячесерийный проект. Нам необходимо возбудить интерес к Тиму, сделать его ньюсмейкером на долгое время, – внушала она Вере Кирилловне, – вы согласны?
   – Конечно, деточка, – привычно кивала свекровь, не понимавшая таинственного слова «ньюсмейкер».
   – Вот и отлично, – потерла руки Эстер, – мне понадобится ваша помощь. Значит, так. У меня созрел план. К Тимофею должна вернуться погибшая жена.
   Вере Кирилловне показалось, что она ослышалась.
   – Кто, солнышко? – осторожно переспросила она.
   Эстер вынула из сумки стопочку листков.
   – Ничего особенного вам делать не придется, просто выучите свою роль. Вы отличный профессионал, ни малейших трудностей не будет. Канва такова: некоторое время назад Елена Кротова, супруга Тима, упала в ущелье и скончалась. Но, как выяснилось, она выжила, попала в рабство, вынесла массу испытаний и теперь приехала воссоединиться с мужем.
   – Какой ужас! – ахнула Вера Кирилловна. – Это правда?
   – Господи, конечно, нет, – засмеялась Эстер.
   – Деточка, – еще сильнее поразилась свекровь, – ты это все придумала?
   – Частично, – спокойно согласилась Ротшильд, – у Тимофея была супруга, ее действительно звали Елена Кротова, и она погибла, когда приехала на съемки.
   – Как же Елена восстанет из могилы? – опешила пожилая актриса.
   – Элементарно, – заявила Эстер, – наймем актрису, поднимем шум. Представляете ажиотаж прессы? У Тима Моркова теперь две жены! Кто настоящая? Этой темы на год хватит, если после объявления главной новости дровишки в топку подкидывать.
   – Сумасшествие, – прошептала Вера Кирилловна.
   – Наоборот, гениальная идея! – воскликнула Ротшильд.
   – И что мне придется делать? – спросила актриса.
   – Сущую ерунду, – обрадованно заявила Эстер, – вы «узнаете» Лену Кротову, подтвердите, что она ваша пропавшая невестка, продемонстрируете гамму чувств.
   – А вдруг нас обвинят во лжи? – испугалась Морковкина.
   – Кто? – засмеялась Эстер. – Свекровь, муж, вторая супруга в один голос восклицают: «Это Лена». Неужели люди усомнятся? Мы подберем похожую внешне девушку и всегда можем сказать: «Конечно, она сильно изменилась после ужасных испытаний».
   – Кротова имела родных, приятелей, они могут удивиться, – залепетала Вера Кирилловна.
   Эстер потерла руки.
   – Нет. Елена была сиротой, росла в детдоме, обладала на редкость вздорным характером, с ней никто не дружил. Слушайтесь меня, и мы заработаем миллионы, сейчас все тонут, а мы окажемся на плаву.

   Вера Кирилловна замолчала, прижала ладони к лицу и начала раскачиваться из стороны в сторону. Я едва справилась с накатившим негодованием.
   – Значит, мы все, включая сотрудников бригады Чеслава, стали невольными участниками представления, срежиссированного Эстер?
   Актриса кивнула, я без спроса схватила со стола бутылку минералки, залпом опустошила ее и задала следующий вопрос:
   – Выходит, моя поездка в Алаево была частью пьесы?
   – Простите, – пролепетала Вера Кирилловна, – Эстер рассчитывала, что участие профессионалов с безупречной репутацией придаст спектаклю достоверности.
   Я медленно осознавала произошедшее.
   – Фальшивая Елена Кротова, она откуда?
   – Не знаю, где Эстер ее раздобыла, – зачастила Вера Кирилловна, – но в курсе, что девушку привезли из далекой провинции. Ротшильд неприятная, властная, но очень умная женщина, она понимает, что нельзя нанимать для такого дела никого из москвичек. Знаете, эта лже-Елена очень талантлива, она убедительно сыграла свою роль, ни одной фальшивой ноты.
   – Ясно, – кивнула я, – значит, Эстер вовсе не девушка из хорошей семьи?
   Хозяйка вздохнула.
   – Я ничего о ней не знаю.
   Я не удержалась от злого замечания:
   – Вы только исполняли предписанную вам роль? Плясали под чужую дудку?
   Вера Кирилловна моргнула, из ее глаз горохом посыпались слезы, мне стало стыдно.
   – Успокойтесь, пожалуйста. Пусть Альбина принесет вам чаю.
   – Нет, нет, нет, – зашептала пожилая дама, – поймите, я не могла еще раз потерять Тимофея, а он во всем повиновался жене. Эстер разжигала в нем нездоровую тягу к славе, и, конечно, ее волновали деньги. Ротшильд – не родная фамилия гадюки, она один раз проговорилась, что взяла себе псевдоним, присвоила чужое имя. Я очень удивилась, спросила: «Солнышко, почему Ротшильд? В России есть случаи антисемитизма, лучше, на мой взгляд, объявить себя Волконской, Оболенской, Голицыной. Наше общество нынче с пиететом относится к представителям аристократии». А она засмеялась: «Вера Кирилловна, я не хочу притягивать к себе судьбу обнищавших эмигрантов. Какой прок в роскошной фамилии, если в кармане пшик. Ротшильды ворочают миллиардами, лучше иметь ментальную связь с ними». Мне так и не удалось узнать ее настоящее имя.
   – Угу, – кивнула я, – вы понимаете, что содействовали масштабному обману?
   – Деточка, я только хотела угодить сыну, – всхлипнула Вера Кирилловна.
   – Подозреваю, что Чеславу это не понравится, – вздохнула я.
   – Солнышко, помогите, – зарыдала Вера Кирилловна, – мы все, я и Тимоша, пали жертвой козней Эстер. Вот уж кому всего было мало! Ротшильд была патологически жадна, ей хотелось иметь самую лучшую квартиру, машину, славу. Она постоянно стегала Тимофея, повторяла: «Журнал «Семь дней» дал на обложке Настю Заворотнюк, почему не тебя? Да потому, что ты решил на месяц осесть дома, не посещал тусовок, не улыбался репортерам. Разленишься и выпадешь из обоймы навсегда».
   Бедный, бедный Тимоша, он надорвался и покончил с собой. Вот, это пришло вчера вечером, просто бросили в мой почтовый ящик.
   Вера Кирилловна встала, подошла к подоконнику, дрожащей рукой пошарила в стопке газет и протянула мне листок бумаги.

Глава 25

   «Мама! Я больше не могу. Не думал, что будет так тяжело! Я устал! Измучен! Я не способен более находиться под прессингом. На меня давят! Мне не дают вздохнуть! Придумывают постоянные задания! Считают, что я должен без конца работать. Я не выдержу! Я хочу быть самим собой! Я постоянно играю чужую роль! Не могу больше притворяться! «Викарил» не действует! Я не сплю! Боюсь себя! Мама! Я должен умереть. Мама! Прости меня! Я себя потерял! Кто я? Я не хочу быть марионеткой! Спаси меня, увези отсюда! Мама, я не хочу жить! Прощай, Тимоша».
   – Видите, что она сотворила с моим мальчиком? – выдохнула Вера Кирилловна. – Тимофей, как любой актер, излишне эмоционален. Сначала он подчинялся Эстер, но потом морально и физически сломался.
   Я покосилась на предсмертную записку.
   – Можете дать мне ее на время?
   – Ладно, – с неохотой согласилась старуха, – но зачем?
   – Хочу, чтобы это послание увидел Чеслав, – объяснила я.
   – Оно подлинное, – поспешила сказать Вера Кирилловна, – я великолепно знаю почерк Тимоши.
   – Теперь люди редко пишут от руки, – заявила я. – Даже не имеют дома ручек и карандашей, пользуются ноутбуками.
   – Тим не владел компьютером, – угрюмо пояснила дама.
   – Неужели? Он в сети имел сайт, регулярно общался с фанатами, – напомнила я.
   – Извините, слово «сайт» мне непонятно, – вздернула подбородок Вера Кирилловна, – но я знаю, что в Интернете от лица Тимофея работала Эстер.
   – Она просто черный демон артиста Моркова, – вздохнула я.
   Вера Кирилловна схватила со спинки дивана шерстяную шаль и закуталась в нее.
   – Эстер любила Тимофея, она желала ему лучшего, но сильно перегибала палку. Как человек она мне никогда не нравилась, я боюсь людей с менталитетом асфальтоукладочного катка, стараюсь держаться подальше от тех, кто хочет добиться успеха любой ценой. В моем понимании цель не всегда оправдывает средства. Но люди искусства невероятно амбициозны, они желают взлететь на вершину славы. Не верьте артисту, если тот утверждает: меня не волнуют ни известность, ни деньги. Те, кто не помышляет об успехе и солидных гонорарах, не идут в творческие вузы. Актеру необходимо реализоваться, сделать это он способен лишь на сцене, а заработная плата лучшее мерило успешности. Ты стоишь столько, сколько тебе платят. В конечном итоге Тимофей и Эстер желали одного и того же, просто у нее были незаурядные организаторские способности, воспаленная фантазия и гипертрофированная жажда денег. Ей хотелось всего и желательно побольше. Эстер сумела продвинуть мужа во множество проектов, но кризис грянул не вовремя, киношники стали сворачивать съемки. Вот почему она придумала историю с Кротовой. А у Тима не выдержали нервы, он покончил с собой.
   – Вы уверены? – спросила я. – Вдруг вашего сына убили?
   Вера Кирилловна отмахнулась.
   – Чушь. Тима любили, он не имел кровных врагов, не крутил романов с женщинами, не брал денег в долг, никого не обманывал. Но психику Тимоши еще в детстве подкосила история с Агатой. После смерти любимой сестры мальчик очень изменился, мы даже лечили его у психотерапевта. Ларион неоднократно повторял: «Берегите Тима от излишней эмоциональной нагрузки, ему лучше пойти учиться на художника, актерская профессия сопряжена со стрессом».
   Но никакой уверенности, что Тимошу примут в Строгановку, у нас с Николаем Ефимовичем не было. Сын неплохо рисовал, наверное, следовало попытаться развить у него талант, только учтите: Тима справил восемнадцатилетие в июне, если он в сентябре не стал бы студентом, то попадал в армию. А в театральный институт его брали без проблем. Мы с мужем побоялись рисковать. Тимофей погрузился в актерство, а это очень трудный хлеб.
   – Не знаете, зачем Эстер ездила в Алаево? – спросила я.
   – Куда? – напряглась Морковкина. – Понятия не имею, она мне ничего не говорила. Вы уж извините, после мигрени я всегда чувствую себя нездоровой, мне необходимо лечь, я сутки ничего не ела. Альбина!
   – Слушаю! – всунулась в гостиную прислуга.
   – Свари каши, геркулесовой, – велела хозяйка.
   – Ладно, – пообещала домработница и исчезла.
   – Вы меня простите? – прошептала Вера Кирилловна. – Я могу оправдаться лишь тем, что спектакль с Кротовой придумала Эстер, а у меня не хватило сил отказаться от участия в нем.
   – Ваш муж принес в экспертную лабораторию щетку с прядью волос Елены Кротовой, – наконец-то озвучила я вертевшийся на языке вопрос, – почему он пошел на такой шаг? Зачем ему понадобилась идентификация личности погибшей невестки? Из вашего рассказа явствует, что Елена со свекром никогда не встречалась.
   На лице Морковкиной возникло выражение бескрайнего удивления.
   – Коля ходил в милицию?
   – Да, – подтвердила я.
   – Невероятно, – решительно возразила Вера Кирилловна, – это ошибка. Ну кто мог наболтать вам подобную глупость?
   – В архиве сохранился результат анализа, – пояснила я, – там же нашлись и сведения о том, кто предоставил генетический материал для идентификации.
   – Не понимаю, – растерялась актриса.
   Я попробовала доходчиво растолковать ситуацию:
   – Елена упала в пропасть, Тим опознал жену. Но, похоже, у Николая Ефимовича возникли некие сомнения. Эксперт взял у трупа анализ на ДНК, сравнил его с результатами исследования волос со щетки, которую предоставил ваш муж, и сделал вывод: они совпадают, значит, женщина, которая пользовалась щеткой, и покойная – одно и то же лицо.
   – Разве такие бумаги хранят? – вскинулась Вера Кирилловна.
   – Конечно, – кивнула я. – Понимаете, в МВД работают «Плюшкины»: складывают все бумажки в папочку, ее кладут в ящик, его отправляют на полку и берегут на всякий случай.
   Вера Кирилловна встала.
   – Муж ничего об этом не рассказывал, он оберегал меня от стрессов. Увы, его теперь не спросишь. Мне надо лечь, голова тяжелая, и подташнивает.
   Я попрощалась с Верой Кирилловной и рванула в офис, но не нашла Чеслава в кабинете, на месте обнаружился лишь Димон, который рассматривал на мониторе некую карту.
   – Это надо срочно отдать эксперту, – налетела я на него, протягивая письмо Тимофея, – где босс?
   – Уехал, – протянул хакер, забирая листок.
   – Куда? – не успокаивалась я.
   – В тридевятое царство, в тридесятое государство, – принялся дурачиться Коробков, – желает привезти подарок любимой доченьке. Аленький цветочек купит или Буратино притащит. На мой вкус, предпочтительнее цветок, от мальчиков, даже деревянных, сплошные неприятности.
   Я села возле Димона.
   – А если всерьез?
   – Тогда понятия не имею, – хмыкнул Коробок, – шеф умотал, я старший пионер в отряде. Интересненько! Она там не была! Стопудово!
   – Кто и где? – машинально спросила я.
   Димон ткнул пальцем в экран.
   – Анализ почвы, обнаруженной на подошвах сапог Эстер, спел любопытную песню. Я обожаю зимнюю обувь, она в основном имеет ребристую подошву, в нее забивается масса интересного. Так вот, земелька с ног красавицы наполнена хрен знает чем, сплошная таблица Менделеева, и какой вывод можно сделать?
   – Не знаю, – огрызнулась я.
   – Лапочка, все просто: такая грязюка характерна для мегаполиса с огромным количеством машин, – вещал Димон, – не советую тебе жить вблизи МКАД, Третьего транспортного кольца и крупных проспектов, через пару лет превратишься в мутанта. А вот в Алаеве иная картинка, там пока экологию не порушили, грязь на ботиночках милая, патриархальная.
   – И что? – вздохнула я.
   – Если Эстер приехала из Хмарска, то анализ с подошв никак не может быть московским, – пропел хакер.
   – Глупости, – фыркнула я, – она просто сапоги не вымыла, вот и весь ответ.
   – Не пойдет, кукушечка, – возразил Димон, – если я приму твою версию об изгвазданных ботфортах, значит, дело было так. Эстер вышла из дома и поехала на вокзал. Топ, топ, топ, на лапках остались комочки грязи с московского тротуара, ошметки с перрона. Теперь подумаем о поезде. Пол в нем покрыт синтетическим паласом! Топ, топ, топ, новый слой торта: волокна, частички, может, крошки от обеда. Топ, топ, топ, мы прибыли в Хмарск, сели в автобус, приплюхали в Алаево, к нам на лапки наварилась местная земелька. В Москве льют на улицы реагент, в Алаеве денег на химию нет, там по старинке тротуарчики песочком посыпают. Потом Ротшильд вернулась в Москву и умерла. Но почему в анализе нет ничего, говорящего о поезде, Хмарске и Алаеве? Исключительно московское блюдо: наша столичная грязь, плюс немного «красоты» из зала ожидания на вокзале. Твой вывод?
   – Она сменила обувь, – нашла я достойный ответ.
   – Мило! – покачал головой Димон. – Вот только у Эстер при себе была лишь небольшая сумка с дамской ерундой, никаких туфель-валенков. Еще одна попытка?
   – Она вымыла сапоги в туалете, – выпалила я, – прямо в поезде, перед выходом.
   – Тогда откуда слой московской грязюки? – не отступил Коробок. – Ваш ход, королева.
   – Хочешь убедить меня, что Эстер не ездила в Алаево? – прищурилась я.
   – Робин Гуд попал в цель, – восхитился Димон. – Правда, сначала он угодил в глаз несчастному, на макушке которого установили яблоко, но это, право, чепухня!
   – Ты ошибаешься, – решительно отвергла я версию Коробкова, – Ротшильд ездила в Алаево, и я точно знаю зачем: она убила Софью.
   – Интересная версия, – потер руки Коробок, – не особенно, правда, монтируется с образом милой девочки из хорошей семьи, да Эстер и не производила впечатления преступницы, но я открыт к обсуждению любых предположений. Говорите, доча, не стесняйтесь, папа поймет.
   – Жена Тима вовсе не Эстер, никакая она не Ротшильд. – И я принялась пересказывать свою беседу с Верой Кирилловной.
   Димон сопел, крякал, пил воду и в конце концов спросил:
   – Полагаешь, она помчалась в Алаево, чтобы замести следы своей акции?
   – Да, – подтвердила я.
   – Зачем? – последовал следующий вопрос.
   Я растерялась.
   – Наверное, испугалась, что представители СМИ направятся в небольшой городок, начнут активно копать и афера откроется. Эстер, по заверению свекрови, гениальная пиарщица, она решила найти повод, чтобы имя мужа украсило первые страницы газет, и добилась своего.
   – Глупость, – буркнул хакер, – журналисты совсем не идиоты.
   – Просто ты далек от мира так называемых творческих людей, – заявила я. – Поговори с Мартой, она тебе расскажет кучу историй, когда СМИ оказывались в дураках. Впрочем, я сама могу привести пример. Один наш эстрадный певец, некогда популярный, а ныне подзабытый, «проболтался», что они с женой ждут ребенка. Момент для раскрытия тайны оказался на редкость удачен, информация протекла в начале января, в дни, когда тусовочная, клубная и светская жизнь столицы замирает и бедные писаки рады любой новости. А тут такая конфета, супругам сорок с лишним, и они наконец-то обзаведутся потомством. И началось! Правда, будущие родители никаких комментариев не давали, они загадочно закатывали глаза и таинственно заявляли: «Не хотим говорить о личной жизни».
   Зато беременность обсуждали посторонние люди во время теле– и радиошоу, приглашали акушеров, которые просчитывали риск столь поздних родов, приглашали других звезд, имеющих маленьких детей. В результате певец снова стал желанным гостем на всех мероприятиях, у него возросло количество концертов, взлетел гонорар. Спустя девять месяцев кое-кто робко спросил: «Почему же N никак не родит?»
   И здесь сладкая парочка взорвала гранату, объявив: они никогда не собирались заводить детей, беременность придумали подлые папарацци, нет для них ничего святого. Журналисты сначала обиделись, а когда сообразили, сколь ловко их надули, разозлились и стали мстить певцу, еще двенадцать месяцев его имя склонялось во всех изданиях, сопровождаемое неприятными эпитетами. Но эстрадный соловей прекрасно понимал: худая слава тоже слава, он снова на коне, о нем судачит вся страна, а зритель хочет посмотреть на того, о ком постоянно говорят. Так что ради пиара кое-кто готов на все.
   – М-да, – крякнул Димон, – пусть Эстер придумала крутую феньку с ожившей женой, но она не ездила в Алаево.
   – Есть заказ в фирме консьержей, – напомнила я.
   – Ботинки не лгут, – не успокаивался Димон.
   – Ладно, – кивнула я, – необходимо опросить проводницу вагона и водителя автобуса, на котором красотка ехала в Алаево. Если они подтвердят, что видели ее, тогда ты успокоишься? Ротшильд убийца, она убрала Соню, чтобы та не рассказала об обмане.
   – Грязь с подметок свидетельствует, что Эстер не покидала Москву, – бубнил Димон.
   – Твоему упрямству позавидуют все ослы Востока, – вскипела я.
   – Улики не лгут, – серьезно ответил хакер. – Их можно не найти, потерять, неверно трактовать, но они самые честные свидетели.
   Я набрала полные легкие воздуха, чтобы разразиться длинной тирадой, но тут у Коробкова затрезвонил мобильный. Наш компьютерный гений схватил трубку и стал издавать нечленораздельные звуки. Я с нетерпением ждала, когда он перестанет мычать на разные лады, и, едва Димон отсоединился, спросила:
   – Кто это был?
   – Леня Ярошенко, – не торопясь загудел Димон. – Медики закончили вскрытие тела Эстер.
   – Ну! – запрыгала я. – И какова причина смерти?
   – У нее было больное сердце, – нараспев произнес Коробков, – она страдала нарушением ритма.
   – Дальше, – в нетерпении приказала я.
   – Ей вшили кардиостимулятор, который заставляет сердце работать правильно, но он сломался, – пояснил Дима.
   – Вот! Я была права! – перебила я Коробкова. – Эстер слетала в Алаево и убила Софью. Но она не профессиональный киллер и явно нервничала, вероятно, выпила какие-то лекарства или… ну не знаю почему, но прибор отказал. Женщине стало плохо, она села в зале ожидания на скамью и умерла.
   – Не-а, – замотал головой Димон, – понимаешь, кардиостимулятор хорошая вещь, но он не стопроцентно надежен. Людям с таким аппаратом не советуют, например, жить около линий высоковольтных передач, электроток может нарушить ритм.
   – Жить в зоне ЛЭП никому не полезно, – ответила я, – просто тебе не нравится, что я опять права, осталось лишь оспорить факт ее кончины.
   – Она покойница, – не стал отрицать очевидное Димон, – но ее, похоже, убили. Кстати, когда я понимаю, что ты верно разгадала загадку, всегда это признаю. Так вот, ты права, Эстер не Эстер, ее имя Елизавета Лапкина.
   – Как ты это узнал? – поразилась я.
   – Леня сказал, – пожал плечами Димон, – ты же слышала, я разговаривал с Ярошенко.

Глава 26

   Глядя в бесхитростные глаза Димона, трудно было заподозрить его в желании поиздеваться надо мной.
   – А Леня откуда выудил эту информацию? – налетела я на Коробка.
   – Из кардиостимулятора, – объявил Димон, выдвинул ящик стола, вытащил пакет пряников и протянул мне: – Хочешь? Совсем свежие.
   Я проигнорировала угощенье и спросила:
   – Леня взял электронный приборчик, а тот ему сообщил: «Рад представиться, я помогал Елизавете Лапкиной»?
   – Типа того, – кивнул Коробков, – каждый стимулятор имеет серийный номер, это строго учетный имплант, по цифрам легко установить, кому его вшили.
   Меня перестало колотить от злости.
   – Ага, теперь ясно.
   – Кардиостимулятор весьма нервно реагирует на электрические разряды, – бубнил Димон, – а на теле Эстер есть следы от электрошокера.
   Я попыталась скрыть изумление, но не удалось.
   – Что?
   – Шокер, – повторил Коробок. – Электродубинки имеют разный вид и мощность. Те, что находятся в распоряжении военных или милиции, мощные, ими можно убить здорового человека, а лишить сознания вообще элементарно. А вот средства самозащиты для обычных граждан подчас слабенькие, они здорового мужика с ног не свалят, ткнешь в бандита шокером, ему станет всего лишь больно. Но у таких больных, как Эстер, даже очень слабый электроудар может вызвать смерть, потому что он собьет с ритма кардиостимулятор.
   – И кому понадобилось ее убивать? – воскликнула я.
   – Судя по твоему недавнему рассказу, девица могла насолить кому угодно, – протянул Димон.
   – Немедленно отыщи сведения на Лапкину, – потребовала я.
   – Любуйся, – с набитым ртом заявил Коробок, – можешь прочитать с экрана или тебе распечатать?
   – Лучше распечатай, – сказала я и спустя минуту схватила лист, медленно выползший из принтера. Текст, который я прочла, оказался более чем стандартным.
   «Елизавета Петровна Лапкина, москвичка, проживает на Старопименовской улице в общежитии. Близких родственников не имеет, не замужем, бездетная. Работала медсестрой в клинике «Созвездие». Уволена по собственному желанию по состоянию здоровья».
   – Не очень исчерпывающая справка, – констатировала я, – и где я слышала название больницы? «Созвездие»! Стоп! Там находилась Галина Юдаева, женщина с редким синдромом Фаултона, та самая особа, которая сыграла роль Елены Кротовой.
   – Не верю я в случайные совпадения, – объявил Димон, – слева веревочка торчит, справа тоже, их всего-то нужно связать.
   – Раздобудь мне адрес «Созвездия», – потребовала я.
   – Ну уж и не знаю, смогу ли, – заныл Димон, – это ж надо войти в Яндекс, правильно сформулировать запрос. А как пишется: «Сазвездие»? Или «Сосвездие»? Ой, получилось! Мама, скорей меня похвали!
   Из принтера торжественно вылез новый листок, я схватила его и ринулась к двери.
   – Эй, Тань, погоди-ка, – на этот раз без всякой дурашливости попросил Димон, – есть еще кое-что. На этот раз про Тимофея Морковкина.
   Я притормозила.
   – Ну? Говори.
   – Ему была сделана пластическая операция, эксперт обнаружил характерные следы на лице. Кстати, перед смертью актер ел грушу. Немного странно полакомиться сладким фруктом и покончить с собой.
   Я отмахнулась:
   – Это ничего не значащие факты, вероятно, Тим обожал груши и решил перед смертью слопать. Кроме того, актеры частенько ложатся на омолаживающие процедуры.
   – Моркову изменили форму подбородка, слегка поправили нос и подкорректировали рот, – заявил Димон.
   И вновь я не усмотрела ничего интересного в озвученных фактах.
   – Если каждый день наносить на лицо грим, а потом стоять по десять часов под софитами в маске из вазелина, клея и красителей, то на пороге тридцатилетия будешь выглядеть старичком, и понадобится пластический хирург.
   – Ладно, – неконфликтно кивнул хакер, – но есть еще один, лично для меня необъяснимый факт. Моркову не так давно сделали операцию по удалению аппендицита.
   – Вот уж странность, – всплеснула я руками, – Тимофей единственный человек на свете, который перенес это сложное, многочасовое, уникальное вмешательство?!
   – Не смейся, – вздохнул Димон, – статистика смертности от аппендицита сопоставима с цифрами гибели больных от сердечно-сосудистых операций.
   – Морков-то выжил, – подчеркнула я, – в чем фишка?
   – Уже давно от аппендикса избавляются при помощи лапароскопии, шва потом не остается. А у Тимофея рубец. Почему он не воспользовался передовыми методами? – спросил Коробок.
   – Понятия не имею, – пожала я плечами, – может, его положили на стол очень давно, когда хирурги работали по старинке.
   – Но самое интересное, – потер руки хакер, – что аппендикс-то оставили.
   Коробок, с его желанием найти секрет там, где его нет, стал вызывать у меня легкое раздражение.
   – Дим, определись: Моркову разрезали живот или нет?
   Хакер откинулся на спинку кресла.
   – Используя твою терминологию, разрезали.
   – Замечательно, я поехала в «Созвездие».
   – Но аппендикс оставили, – стоял на своем компьютерщик.
   Я вернулась, села около Коробкова и сказала:
   – Поросеночек, выпей чаю с лимоном и успокойся. Противная, слякотная декабрьская погода заволокла твой острый ум туманом. Уже поздно, Димочка устал, шагай бай-бай, утром побалакаем. Или Тима резали, или нет, третьего не дано.
   Дима даже не улыбнулся.
   – Моркову выполнили так называемое шрамирование, его можно сделать в тату-салоне. Рубец, свидетельствующий об операции, есть, но это всего лишь разрезанная кожа.
   – Зачем? – поразилась я.
   Димон сосредоточенно накручивал на палец прядь волос. Сегодня он не начесал на макушке безумный хаер, просто стянул волосы махрушкой. Резиночка была розовой, украшенной пластмассовой собачкой с ярко-зелеными стеклянными глазами.
   – Не знаю, – наконец признался хакер.
   – Смею предположить, что у парня на животе была родинка, – зафонтанировала я идеями. – У Моркова в фильмографии есть сериал «Борцы», он там исполняет главную роль и почти все экранное время красуется перед народом в одних трусах. Еще в фильме полно откровенных сцен, Тима показывали совершенно голым, вот он и решил убрать некрасивое пятно. Возьми его ранние киноработы, поищи постельный кадр, и все станет ясно. А я понеслась в «Созвездие».
   Димон постучал пальцем по наручным часам:
   – Лучше туда направиться завтра с утра, сейчас уже почти полночь.
   На меня словно вылили ушат холодной воды.
   – Ты прав! Я забыла про время. За окном темнотища, декабрь в Москве черный, проснешься – ночь, сядешь обедать – сумерки. Придется ловить такси, не успею на пересадку в метро.
   – Я довезу тебя, – пообещал Димон, выключая свои многочисленные ноутбуки.
   – Спасибо, лучше воспользуюсь такси, – отвергла я любезное предложение, – в конце концов, я могут изредка позволить себе наемный экипаж.
   – Софья мертва, – сказал Коробок, – хуже ей уже не станет. А учитывая рассказ Веры Кирилловны, я делаю вывод, что Егор Бероев в нашем случае ни при чем. Может, он и правит в Алаеве железной рукой и содержит публичный дом вкупе с лабораторией по производству наркотиков, но вся история про Елену Кротову брехня. Я теперь могу смело доставить тебя прямо к двери квартиры, более за судьбу Софьи беспокоиться не стоит.
   Я вскочила, потом села, затем снова встала и схватилась за челюсть.
   – Болит? – встрепенулся Димон.
   Я проигнорировала его вопрос и задала свой:
   – Если нас обманули, то по какой причине приехали в столицу учитель физкультуры и Зоя Терешина с домочадцами?
   Коробок, методично запихивавший в сумку всяческие компьютерные примочки, не прерывая своего занятия, сказал:
   – Иногда на самые заковыристые вопросы есть простые ответы. Вероятно, твои гости с самого начала говорили чистую правду. Сваха решила подзаработать, продала адрес незамужней москвички Андрею Сергеевичу, который мечтает выбраться из провинции. Зоя тоже спит и видит смыться из крохотного городка, она подслушала беседу Таисии с клиентом, записала твои координаты и ринулась с детками в Москву. Бероев не в курсе событий. Вот так.
   Меня охватило ликование.
   – Я могу выгнать незваных гостей!
   – В принципе, да, – подтвердил Димон, – на мой взгляд, нет ни малейшей необходимости играть роль Татьяны Михайловой. Но без распоряжения Чеслава не стоит торопиться.

   Добравшись до временного места обитания в джипе хакера, я совершенно не замерзла и в квартиру ворвалась в прекрасном настроении. Если на голову свалились люди из другого города, пообещали жить у вас почти год, а потом вдруг вы узнаете, что оккупанты завтра отправятся восвояси, какие чувства забушуют в вашей душе? Неужели сожаление и тоска от предстоящей разлуки? Я испытывала всеобъемлющую радость и была готова расцеловать всех Терешиных, включая Карла.
   Но выразить искреннюю любовь к пришельцам из Алаева мне не удалось, все они крепко спали. Я осторожно прокралась в маленькую комнату и, забыв умыться, упала в кровать. Последняя мысль, промелькнувшая в голове, была странной. Почему она поехала на автобусе? Но разбираться, чем озаботился мозг, не было сил. Кто катался на общественном транспорте и по какой причине я об этом вспомнила, так и осталось невыясненным. Голова утонула в подушке, и я благополучно отбыла в страну Морфея.

   – Наши макароны – ваши макароны! – закричал родной голос. – Счастливая семья ест наши макароны «Ваши макароны».
   Я вскочила с постели и опрометью побежала в кухню, откуда раздавался баритон Гри. Муж приехал, сейчас мы вместе отправимся домой, и конец истории про Таню Михайлову.
   Но кухня оказалась пустой. Я опустилась на табуретку и молча уставилась в экран телевизора. Там, одетый в костюм повара, красовался Гри. Муж держал пачку спагетти и вещал:
   – Наши макароны – ваши макароны!
   Центральное телевидение демонстрировало очередной рекламный ролик, в котором снялся мой супруг. За удивительную красоту Гри обожают режиссеры, работающие в области впаривания людям разнообразных товаров. За последний год Гри картинно лежал на диване вашей мечты, со смаком жевал нечто со вкусом «спелой зимней вишни», звонил по мобильному телефону, а теперь вот – макароны.
   Здравствуй, милый, рада тебя видеть! Жаль, поговорить не получится, наша семейная жизнь напоминает известную советскую песню «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону». Зоя, Карл и Клара умчались из квартиры, забыв выключить телик. Впрочем, они еще и не помыли за собой посуду, расшвыряли повсюду вещи и слопали все продукты. В холодильнике смертью храбрых умирает одинокий пучок петрушки, более там ничего съедобного нет.
   Я живо оделась и поторопилась к метро. Сегодня постараюсь прийти в берлогу Тани Михайловой пораньше, попрощаюсь с оккупантами из Алаева, наведу порядок и отправлюсь к себе домой.
   В справочной службе «Созвездия» работала симпатичная девушка, обладательница идеальной улыбки.
   – Медсестра Елизавета Лапкина? – переспросила она. – Секундочку.
   Тоненькие пальчики подвигали «мышку».
   – Простите, она у нас уже не работает, – объявила администратор, – есть Ольга Лапина.
   – Нет, мне нужна Елизавета Лапкина, – повторила я, – можно уточнить, в каком отделении она служила?
   – Нет, – вежливо, но категорично ответила девушка, – мы не сообщаем сведений об уволенных.
   – Наши макароны – ваши макароны! – закричал включенный в углу телевизор.
   Я вздрогнула и посмотрела на экран, а девушка в окошке вдруг сказала:
   – Красавчик, да? Вот бы с таким познакомиться, хотя, думаю, он голубой! Слишком смазливый!
   – Вообще-то, актера зовут Гри, и он мой муж! – воскликнула я и тут же пожалела об опрометчивом заявлении.
   – Врешь! – заржала девчонка. – У такого мачо жена небось мисс Мира.
   Мне стало обидно, я вытащила из сумочки фото.
   – Вот, смотри.
   – Жесть! – подскочила девица. – «Моему солнышку Танечке от любящего мужа Гри». Слушай, там же ты вместе с красавчиком на фото. Тебя Таней зовут?
   – Верно, – подтвердила я.
   – Ира, – представилась администратор, – а где вы познакомились?
   – На улице, – честно ответила я.[8]
   – Ой, не ври, – засмеялась Ира, – а у твоего мужика холостого приятеля нет? Но чтобы тоже красавец! Вау! Я поняла! Вот почему ты про Лапкину спрашивала!
   – Почему? – переспросила я.
   Ира исчезла из зоны видимости, в шаге от окошка открылась небольшая дверь, оттуда высунулась тонкая рука и поманила меня. Я вошла в крохотную каморку, Ирина заперла дверь, села на стул спиной к стеклу с надписью «Справочная», указала мне на обшарпанную табуретку и, когда я очень осторожно разместилась на ней, свистящим шепотом осведомилась:
   – Че? Суицид?

Глава 27

   Я наклонилась вперед:
   – Прости?
   – Да ладно тебе, – зашипела Ира, – неужели думаешь, что про санаторное отделение никто не знает? Но только ты опоздала, Лизка давно уволилась, уже несколько лет как. Девки говорят, ее какая-то супер-пупер богатая тетя для мужа наняла. Лапкина здесь лучшая была! Перестань дурочку изображать! Смешно. Санаторное отделение давно открыто, там главным раньше был Ларион Аркадьевич, но он в Америку уехал, и правильно поступил. Здесь хоть и хорошо зарабатывал, да в США ему небось большие деньги платят.
   – Психотерапевт Ларион? – насторожилась я.
   – Ага, – понизила голос Ира, – «Созвездие» его жена создала, она в перестройку водкой торговала, попала под разбор, ушла из стремного бизнеса, занялась медициной, потом как-то американское гражданство получила, и они с мужем ту-ту! Ушлая тетечка, выгоду на три метра под землей чуяла. В санаторное отделение сдают всяких звезд и чиновников, у которых предохранители сгорели. Одних слава доконала, других деньги и власть. Их здесь инкогнито держат, в компьютерной базе этих пациентов нет, привозят их в тонированной машине и сразу в коттедж. В санаторке после отъезда Лариона стал главным Сергей Петрович Козлов. «Созвездие» до сих пор жене Лариона принадлежит.
   Я опять не удержалась от комментария.
   – Козлов – исследователь симптома Фаултона?!
   Ирина фыркнула.
   – Иностранцы у нас не работают, про Фаултона я не слышала. А из опеки Лиза Лапкина была лучшая, тебе правильно ее посоветовали, но она уволилась.
   Настал мой черед выражать недоумение.
   – Откуда Лиза?
   Ира с превосходством посмотрела на меня:
   – Если больной покушался на самоубийство или впал в депресняк, его одного ни на минуту оставить нельзя. У врача несколько клиентов, поэтому нужно иметь опекающую медсестру, она находится с подопечным в постоянном контакте.
   – Вроде няни? – уточнила я.
   Ира кивнула.
   – Верно. Лизке не было равных, но ее кто-то переманил, соблазнил большими бабками. Впрочем, еще раньше тут Ксения Малова служила, та вообще больного без врача могла на ноги поставить, но и ее переманили к частному пациенту.
   – Как мне связаться с Сергеем Петровичем? – спросила я.
   – Он умер, – сообщила Ира, – не так давно, в санаторном теперь Алексей Юрьевич Гладков заправляет.
   – А к нему как попасть?
   Ирина скорчила гримаску.
   – Надо записаться на прием, ждать встречи придется около недели, но, если пообещаешь взять меня на тусовку, где красавчики вроде твоего мужа крутятся, устрою тебе свидание прямо сейчас.
   – Давай запишу номер твоего мобильного, – распорядилась я, – накануне Нового года полно всяких мероприятий, раздобуду тебе приглашение.
   – Не обманешь? – с изрядной долей недоверия спросила Ира. – Ведь наобещаешь и ни фига не сделаешь!
   Я вынула телефон и соединилась с Карц.
   – Что? – в своей привычной бесцеремонной манере отозвалась Марта.
   – Приветик, Муся, – чирикнула я.
   – Хай, лапуля, – отозвалась Карц.
   Не надо думать, что светская львица искренне обрадовалась, услышав мой голос. У нас с Карц есть пароль: если я произношу «приветик, Муся», значит, нахожусь в компании с посторонним человеком, речь пойдет о работе, Марте следует мне помочь. Ответ «хай, лапуля» свидетельствует о готовности коллеги к беседе.
   – Как дела, котик? – просюсюкала я, включая громкую связь.
   – Блин, – полетел по комнатушке чуть хрипловатый голос Марты, – я сломала каблук у «Лабутенов».
   – Вау, жаль! – вздохнула я. – Ничего, купишь новые.
   – Времени нет, – простонала Карц, – завтра в семь тусня в клубе «Река», я веду программу, в одиннадцать перееду в «Рио», на сейшн к группе «Полис», после полуночи попрусь к Карену Аветисову. И когда туфельки купить? Ох, придется мне, несчастной, в «Бланиках» переть, хоть их и пиарили в сериале «Секс в большом городе», но «Лабутены», поверь, удобнее. Или нацепить ботфорты «Шанель»? Как полагаешь?
   – Фу, отстой, – скривилась я, – натяни ботильоны от Марка Джейкобса.
   – Гадость, – не замедлила среагировать Марта.
   Я покосилась на Иру, которая с приоткрытым ртом внимала «светской» беседе, решила, что нужное впечатление произведено, и сменила тему.
   – Кисонька, возьми одну девочку в клуб.
   – Очень надо? – недовольно отозвалась Марта.
   – Потом объясню, золотце.
   – Она рядом стоит?
   – Как только ты догадалась? – умилилась я и протянула Ире мобильный.
   В этом не было необходимости, громкая связь работала исправно.
   Ира осторожно взяла трубку.
   – Мою подругу зовут Марта Карц, – шепнула я.
   – Карц? Та самая? – обомлела Ирина. – Из журналов?
   – Это я, – заржала Марта, великолепно слышавшая нашу беседу. – Что? Не подхожу тебе по имиджу?
   – Ой, – только и сумела вымолвить Ира. – Здрассти.
   – Договорились? – воскликнула я, когда раскрасневшаяся девушка вернула трубку.
   – Мне никто из девчонок не поверит, если скажу, что общалась с самой Карц! – затараторила администратор.
   – Теперь твоя очередь, – напомнила я.
   Ира развернула ко мне ноутбук.
   – Смотри в вэб-камеру. Так, сейчас. Вот, держи.
   В моих руках оказался пропуск с моментально сделанной фотографией и ярко-красной надписью «Гость».
   – Строго у вас, – удивилась я, – обычно в клиниках, особенно с охраной, не заморачиваются.
   – Санаторное отделение у нас типа сейфа, заперто со всех сторон, – вздохнула Ира, – спросишь там на рецепшен старшую сестру Юлию. Пока по территории пройдешь, я ей позвоню.
   Если Марта Карц могла впустить Иру в манящую весельем клубную жизнь столицы, то одетая в зеленый халат Юля чувствовала себя хозяйкой в строго закрытом отделении. Без всякого смущения она провела меня в роскошно обставленный кабинет и объявила:
   – Алексей Юрьевич, это Таня, жена одного нашего знаменитого артиста.
   – Садитесь, дорогуша, – пророкотал добродушный толстяк, отрываясь от компьютера. – Юляша, вели нам чайку подать, на улице зябко, как-никак декабрь! Хотя я помню годы, когда в Москве зимой термометр стабильно держался на отметке минус двадцать пять, а сотрудники ГАИ стояли на дорогах в белых валенках и светлых тулупах из овчины. М-да. Что вас, душенька, сюда привело?
   – Муж плохо себя чувствует, – потупилась я, – сначала маялся бессонницей, потом, наоборот, стал постоянно дремать, перепутал день с ночью. До девятнадцати часов зевает, еле двигается, на все предложения, даже самые заманчивые, отвечает стандартно «ничего не хочу». А после восьми оживает, энергия бьет ключом, бегает как электрический веник, в кровать его не загнать! На работе у него пошли сложности, Гри стал хамить коллегам, а сейчас еще и за бутылку хватается. Боюсь, я не очень хорошо объясняю.
   – Наоборот, солнышко, вполне понятно, – приободрил меня Гладков, – естественно, за глаза диагноз я не поставлю, но, судя по услышанному, большой трагедии нет. С подобными состояниями мы легко справляемся. Вам повезло, недавно освободился пятый коттедж, сейчас там идет уборка. В среду можете привезти мужа. Это наш прайс.
   Я посмотрела на листочек с ценами и постаралась не измениться в лице. Интересно, при помощи каких средств в «Созвездии» выводят из депрессии пациентов? Покрывают их золотом? Украшают спальни изумрудами и рубинами? Выписывают для развлечений звезд мирового шоу-бизнеса уровня Мадонны? За что нужно отдать сумму, в которой я никак не могу сосчитать нули?
   – Оплата по желанию, – цвел улыбкой Алексей Юрьевич, – можно безналом, наличкой, рубли, евро, доллары. Хотите – вносите сумму единовременно, если вам удобнее разбить платежи по декадам, месяцам, неделям, нет проблем. Мы всегда идем навстречу клиентам.
   Я изобразила придирчивую особу.
   – Хочется сначала посмотреть на помещение.
   – Конечно, солнышко, Юлечка вас проводит, – потер пухлые руки Гладков, – сейчас только узнаю, закончили ли обработку дома.
   – Есть еще одна проблема, – сказала я, когда Алексей Юрьевич закончил переговоры с Юлей по селектору. – У моей сестры подрастает дочь, девочка с большими проблемами. Вы слышали о синдроме Фаултона?
   – Вашей племяннице установили такой диагноз? – поразился Алексей Юрьевич. – Вам повезло попасть к грамотному специалисту. Эта болезнь мало известна, и, если уж честно, наука пока перед ней бессильна.
   Я издала протяжный стон.
   – Знаю! Но через пятые-десятые руки до нас дошла информация о Сергее Козлове, который успешно лечит таких людей.
   Алексей Юрьевич погасил улыбку.
   – Козлов умер.
   – Боже! Какое несчастье, – всхлипнула я, – нам о нем взахлеб рассказывала Вера Киселева, сестра Галины Юдаевой, находившейся на попечении этого замечательного специалиста. Верочка предупредила, что лечение стоит денег, но Галя стала нормальным человеком.
   В глазах Гладкова появилась откровенная жалость.
   – Душенька, о мертвых принято говорить либо хорошо, либо ничего. Но вам лучше знать нелицеприятную правду. Козлов был энтузиаст, он основал лабораторию, пытался справиться с синдромом Фаултона, создал стройную теорию о влиянии гипноза на больных. Работал день и ночь, не завел семьи, спал в этом кабинете. За увлеченность делом его любили и врачи, и медсестры, подчас прощали моему предшественнику невоспитанность, грубость. Лиза Лапкина за ним словно за малышом приглядывала, но Сергей никого не вылечил. У него в исследовательских палатах проживало четверо больных, ни один из них не адаптировался и не стал нормальным членом общества.
   – Вот мошенник, – цокнула я языком.
   – Вовсе нет, – встал на защиту коллеги Алексей Юрьевич, – Сергей просто заблуждался. В истории медицины много страниц, и не все они заполнены описанием побед. В древние времена лекари находили камни особой формы и обкладывали ими больного, они считали, что таким образом изгоняют из тела хворь. В Средние века от чумы пытались избавиться при помощи земли, заболевшего закапывали в яму и думали, что ему помогают. А сколько ошибок в фармакологии? Опиум считался безобидным болеутоляющим, его в девятнадцатом веке прописывали даже грудным детям при желудочных коликах. Но всегда находились врачи, которые, не сдаваясь, шли к своей цели. Доктор Эдуард Джениер, первым прививший оспу, наш хирург Пирогов, сделавший первую операцию под наркозом на поле боя, Илизаров с аппаратом для костей, Святослав Федоров с искусственным хрусталиком, – все прошли через огромные трудности, прежде чем сумели доказать свою правоту. Науке нужны и ложные теории, без них, пусть вам это не кажется странным, нет прогресса. Когда-нибудь синдром Фаултона победят, и это будет победа и Козлова. Но пока рассчитывать не на что, у Сергея не было ни одного положительного результата.
   – А куда делись больные после кончины врача? – вернула я собеседника с высот науки на землю.
   Алексей Юрьевич удивился:
   – Ну… кто куда, а почему вы этим интересуетесь?
   – Похоже, их родственники очень заботливы, платили деньги, надеялись вылечить несчастных, – сказала я.
   – Вероятно, – согласился Гладков.
   – Может, они нашли второго Козлова? Пожалуйста, проверьте, куда уехали бедняги?
   Алексей Юрьевич не стал спорить и взял «мышку».
   – Фамилий и имен я не назову, это нарушение врачебной тайны. А в остальном… так! Одна из женщин умерла накануне выписки. Остальных, двух мужчин и девушку, забрали члены семей, других сведений нет.
   Не успела я переварить эту информацию, как в кабинет вошла Юлия.
   – Можно посмотреть коттедж, – объявила она.
   – Прекрасно, – обрадовался Алексей Юрьевич, – ступайте, подумайте и завтра возвращайтесь с ответом. Вынужден поторопить вас с принятием решения, вип-палаты у нас долго не простаивают.
   Мы с Юлей вышли во двор – и схватились за руки. Сильный порыв ледяного ветра чуть не сбил нас с ног.
   – Ну и погода! – закричала медсестра и закашлялась.
   Я молча семенила за Юлией. Идти пришлось довольно далеко, в конце концов мы очутились в небольшом домике и сняли в прихожей верхнюю одежду.
   – Давайте расскажу вам об отделении, – предложила Юля, натягивая на сапоги бахилы, и, не дожидаясь реакции спутницы, начала лекцию.
   Через пять минут я узнала, что территория вип-отделения тщательно охраняется, больные между собой не общаются, они гуляют в двориках, прилегающих к домикам. Посещать клиента могут лишь близкие родственники, им выдают пропуска с фотографиями. Никого из посторонних сюда не пропустят. Высокий забор, будка охраны, камеры и тщательно запертые двери, – просто тюрьма, а не санаторное отделение. Психически нестабильного человека постоянно стерегут, при нем неотлучно находится медсестра, она живет с пациентом, не покидает его ни на минуту, служит для него мамой, другом, выслушивает жалобы, развлекает его. После того, как подопечный покидает клинику, медсестре запрещается с ним встречаться.
   – А если больной здесь находится год? – удивилась я.
   Юля развела руками, на ее правом запястье сверкнули бриллиантами дорогие, похоже, антикварные часы, наверное, доставшиеся медсестре от мамы или бабушки.
   – Значит, она с ним проведет двенадцать месяцев, это часть терапии.
   Я поправила растрепавшиеся под капюшоном волосы.
   – И жены, чьи мужья здесь оказываются, не ревнуют их к молодым леди в белых халатах?
   Юля усмехнулась.
   – Нет. Вам придет в голову испытывать любовь к клизме? Да и наши сотрудницы не особенно хороши собой.
   – Иногда психологическая связь крепче сексуальной, – вздохнула я.
   – Здесь спальня, – перевела беседу в другое русло Юля, – там гостиная, за ней кухня-столовая, комната медсестры. Извините, еще не весь мусор вынесли и не привели интерьер в надлежащий вид. На полу обычно лежат ковры, но их отправили в чистку, занавески в стирке. Естественно, постельное белье будет новым, если пожелаете, можете завезти свое.
   – А кто занимал коттедж раньше? – Я старательно исполняла роль жены, озабоченной комфортом для больного супруга.
   – Извините, эти сведения не разглашаются, – мягко ответила Юлия.
   – Но этот человек не умер? – прикинулась я встревоженной.
   – Конечно, нет, – успокоила меня Юлия, – уехал недавно здоровый.
   По моим ногам пробежал сквозняк.
   – Кать, – забасил грубый голос, – где плинтус отлетел?
   – У несчастного в спальне, – прозвучало в ответ, – и тама еще на подоконнике царапины. Ногтями он его, что ли, скреб?
   – Если тебя тут запрут, не то заскребешь, – заявил мужчина.
   – А ну прекратите! – гаркнула, опомнившись, Юля. – Я человеку коттедж показываю.
   В прихожей громко ойкнули, по полу снова потянуло холодным воздухом, и голоса стихли.
   – Извините, – испуганно забормотала Юлия, – это уборщица и плотник.
   – Про какой подоконник они говорили? – бесцеремонно спросила я. – Если вы больных мучаете, то я никогда к вам мужа не привезу, – топнула я ногой. – Отлично слышала про отметины на подоконнике! Некий бедняга пытался отсюда выбраться!
   Честно говоря, я была очень благодарна простодушной парочке, которая, не обратив внимания на куртки, висящие в прихожей, завела откровенный разговор. Мне нужен повод, чтобы уйти отсюда, гордо заявив: «Не нравится мне у вас!»
   Юлечка сжала губы.
   – Ну ладно. Расскажу кое-что. Этот коттедж занимал один человек. Первый раз его сюда доставили тайно, давно, никто, кроме лечащего врача и медсестры Елизаветы Лапкиной, пациента не видел. Его не водили ни в бассейн, ни в библиотеку, вообще никуда. Потом ему стало лучше, его забрали, а недавно вернули, но ненадолго, на днях он съехал. Я его никогда не видела, имя зашифровано, карточки его нет даже в нашей базе.
   – Железная маска, – вздохнула я.
   – Скорей кто-то из хорошо узнаваемых людей, – буркнула Юля, – может, политик. Вот его и прятали столь тщательно. У нас если родные попросят, мы все сделаем, расшибемся ради клиента в лепешку.
   – Наверное, Елизавета Лапкина самая лучшая медсестра, раз ее к супервипу приставили. Она сейчас свободна? – изобразила я живейшую радость. – Пусть займется моим мужем.
   – Лиза давно уволилась, – вздохнула Юлия, – мы ее уговаривали остаться, но она словно взбесилась, никаких разумных аргументов не слышала, бросила отличное место с шикарной зарплатой. У нас сестры – элита, им и деньги хорошие платят, и клиенты подарки делают не дешевые. Лизе, например, одна женщина подарила очень дорогой антикварный браслет. Золотая пластина, а на ней «яблоки», покрытые эмалью. Бешеных денег стоит. Пойдемте, нам здесь больше делать нечего.
   Я сделала шаг и приметила на полу около стены розовый комочек. Подняла непонятный предмет, это оказался крохотный цветок из ткани. В голове зашевелились воспоминания, но тут Юля выхватила у меня шелковый лоскутик.
   – Бросьте, здесь еще не домыли. Если решите снять коттедж, могу вам посоветовать Варю Харламову. Она пока свободна, отличный специалист, очень ответственная девушка.

Глава 28

   Очутившись за воротами «Созвездия», я начала ловить такси. До метро можно было без проблем доехать на автобусе, но декабрь разбушевался по полной программе, дул сильный ветер, по тротуару змеилась поземка, с неба падала колкая «крупа», прыгать на остановке в ожидании муниципального транспорта мне абсолютно не хотелось. Не успела я призывно поднять руку, как из крайнего левого ряда наперерез потоку ко мне бросились ржавые «Жигули». Такие машины москвичи давно зовут «Джихад-такси». Я влезла в сильно пахнущий табаком салон, прочитала табличку «Не курить» и откинулась на сиденье. «Владимирский централ, этапом из Твери», – заливалось радио, из чуть приоткрытого окна водителя дул пронизывающий ветер, а сам шофер, одной рукой придерживая руль, второй нажимал на кнопки мобильного. ГАИ запретило водителям болтать во время езды, нарушителю грозит солидный штраф. Многие автолюбители подчинились, они теперь не ведут разговоры по сотовому в момент движения, а посылают эсэмэски, ведь в отношении последних никаких карательных мер не предусмотрено. Наверное, мне следовало сурово сказать безответственному бомбисту: «Погодные условия сложные, прекратите отвлекаться».
   Но я почему-то постеснялась, надвинула капюшон на лицо и закрыла глаза. Может, лучше было подождать автобус? Садясь в машину к незнакомому человеку, вы сильно рискуете, и я говорю не об опасности столкновения с сексуально озабоченным человеком, хотя подобный шанс тоже существует, а о техническом состоянии машин и профессиональных навыках таксиста. Не всякий, сидящий за рулем, умеет управлять тачкой, и не каждый вовремя проходит техобслуживание. Но, с другой стороны, в общественном транспорте душно, там много народа, и водители, кстати, тоже постоянно отвлекаются.
   Автобус! Почему она поехала на автобусе?
   Не успела я осознать непонятно откуда возникшую мысль, как у меня в сумочке затрещал сотовый. На том конце провода оказался Леня Ярошенко.
   – Найден труп молодой женщины, – забыв поздороваться, отчеканил он, – эксперт полагает, что незнакомку убили примерно месяц назад. Тело протерто водкой, без одежды, лежало на спине, руки сложены на груди, волосы расчесаны, жертва прикрыта пледом в серо-зеленую клетку, на углах которого вышито изображение львов. Знакомая картина?
   – Маньяк Антон Георгиевич Крутиков, – тут же сообразила я, – его, как не опасного для общества, давно выпустили из лечебницы.
   – Точно, – вздохнул Леня.
   – Он же старый, – изумилась я.
   – Анатолий Хомченко, который в свое время убил более двадцати женщин, в момент совершения первого преступления справил семидесятипятилетие, – мрачно заметил Леня.
   – Может, это подражатель? – предположила я. – Пресса широко освещала дело «доброго папочки».
   – Кое-какие подробности журналистам не сообщали, – сказал Ярошенко, – в частности, про манеру убийцы расчесывать волосы своих жертв. Но в этот раз у нас другое одеяло, не дешевое, а весьма дорогое, шерстяное, бельгийского производства, правда, далеко не новое, цвет у него серо-зеленый и…
   У меня в голове моментально возникла картина. Вот мы с Гри заходим на дачу Веры Кирилловны Морковкиной, устраиваемся в гостиной, где на креслах лежат одинаковые покрывала…
   – … львиные морды по углам вышиты золотыми нитями! – воскликнула я.
   – Откуда ты узнала про изображения? – удивился Леня. – Я тебе о них рассказать не успел.
   – Зато Вера Кирилловна говорила, как один их приятель, очень давно, еще в советские времена, съездил в загранкомандировку и привез себе и лучшим друзьям шикарный подарок: набор шерстяных одеял. Пусть эксперт внимательно изучит плед, в одну из косичек должна быть вплетена ленточка со словами «Стопроцентная шерсть. Сделано в Бельгии»! – на одном дыхании выпалила я. – Дай мне адрес Крутикова.
   – Нет, это опасно, – отрезал Леня, – и у нас пока одни догадки.
   – У меня тоже появились вопросы. Я не во вкусе Антона Георгиевича, не стану представляться сотрудницей органов, осторожненько побеседую с бывшим ректором. Если не дашь координаты, отыщу их сама, – пригрозила я.
   – Ладно, – после небольшого колебания согласился Ярошенко, – но, если ты поймешь, что Крутиков в квартире один, сразу уходи.
   – Адрес, – перебила я заботливого Леонида.
   – Улица Лаврюхина, – начал собеседник, и в ту же секунду я увидела табличку на углу дома, около которого такси застряло в пробке.
   – Погоди, – велела я Лене, быстро расплатилась с испуганным водителем, вышла и сказала в трубку: – Говори дальше.
   – Дом шестьдесят четыре, корпус три, квартира один, – объявил Ярошенко.
   – Такого не бывает, – восхитилась я.
   – Чего? – не понял Леня.
   – Не поверишь, я нахожусь прямо у этого здания. Не иначе как перст судьбы.
   – Эй, Татьяна, – занервничал Ярошенко, – у судьбы, по моему опыту, бывают не только пальцы, но и другие части тела, которыми она частенько поворачивается к людям.
   Мне, вопреки холодному декабрьскому дню, стало жарко, мобильный перекочевал из руки в сумку, ноги понесли к подъезду.
   Дверь в квартиру открыла пожилая, абсолютно седая и очень высокая женщина.
   – Вы к кому? – устало спросила она. – Если ищете Ковалевых, то они с нами поменялись квартирой, могу дать их новый адрес.
   Я не успела придумать ни малейшего повода для визита к Крутикову, поэтому в первую секунду я растерялась, но потом кивнула:
   – Да, пожалуйста. Простите, можно у вас попросить стакан воды? Хочу принять таблетку, очень челюсть болит.
   Старушка бросила внимательный взгляд на щеку незваной гостьи и констатировала:
   – Вижу небольшую припухлость, вам нужно посетить врача.
   – Верно, но я до паники их боюсь, – честно призналась я.
   Пенсионерка отступила от двери.
   – Входите. Что вы принимаете?
   – Анальгин, – сказала я, вытаскивая из сумки блистер, – вот.
   – Не лучший выбор, – скривилась хозяйка. – Пойдемте на кухню, дам вам кетанов, об анальгине в последнее время идут нехорошие разговоры, кстати, я категорически не советую глотать одновременно его и аспирин, многие так поступают и наносят своему здоровью большой урон.
   Я живо повесила курточку на крючок, сняла сапоги и вошла в кухню. Квартира у Крутиковых оказалась крошечная, вернее, это была студия. Стена между единственной комнатой и местом для приготовления пищи была снесена, получилось единое пространство. Я увидела груду каких-то вещей, сваленных в кресле, стоявшем спинкой к окну, стенной шкаф, небольшой стол, несколько стульев и комплект очень старой мягкой мебели, прикрытый серо-зелеными пледами.
   – Какие красивые одеяла! – вырвалось у меня.
   – Вам нравятся? – удивилась хозяйка. – Им сто лет в обед, правда, качество изумительное, сейчас такие не делают. Муж накидушки из заграницы привез, в очень далеком году, но до сих пор они нас радуют. Правда, милый?
   Груда вещей в кресле пошевелилась, оттуда донесся то ли стон, то ли всхлип.
   – Все в порядке, ангел мой, – продолжала старушка, – эта симпатичная девушка пришла к Ковалевым, у нее сильно разболелся зуб. Ну разве я могу не помочь человеку, у которого беда? Согласись, бывших врачей не бывает. Сейчас девочка примет кетанов, запишет новые координаты Ковалевых и уйдет.
   – Вы работали дантистом? – догадалась я.
   – Да, много лет, – подтвердила старуха.
   – А кто в кресле? – забыв про все правила приличия, спросила я.
   – Мой муж, – безо всякого удивления ответила Лилия Крутикова, – он перенес инсульт, практически потерял речь и способность самостоятельно передвигаться. Вот, держите!
   Я машинально взяла протянутую таблетку, чашку с водой, проглотила пилюлю и ткнула пальцем в кресло:
   – Антон Георгиевич купил накидушки в Бельгии. Из скольких частей состоял комплект?
   Лилия взяла у меня пустую посуду.
   – Он привез два чемоданчика из прозрачной клеенки, в каждом лежало по три шерстяных покрывала. Меня очень удивила наклейка на крышке упаковки, там было написано по-английски: «Платишь за одно, получаешь три». Я все никак не могла понять, что за странность такая: ведь два пледика нам подарили!
   Но тут чашка упала на пол, а Лилия резко повернулась ко мне.
   – Откуда вы знаете, что муж ездил именно в Бельгию? И я вам не представлялась по имени, не сообщала и того, что мужа зовут Антон Георгиевич! Вы кто?
   – Таня Сергеева, – бормотнула я.
   – Журналист? – нахмурилась Лилия. – Убирайтесь! Из-за вас я меняю третью квартиру. Представляете, каково это с больным мужем? Оставьте нас в покое. Вон! Ничему меня жизнь не учит! Опять пожалела незнакомого человека и нарвалась!
   Я вынула из сумочки настоящее рабочее удостоверение и протянула его взбешенной хозяйке квартиры.
   – Простите за обман. Я не имею ни малейшего отношения к прессе.
   – «Бригада по расследованию особо тяжких преступлений при центре исследований криминальных групп населения», – прочитала вслух Лилия.
   – Немного коряво называется, но суть моей работы от этого не меняется, – попыталась я наладить контакт с пожилой дамой.
   Но та обозлилась еще больше.
   – Здрасьте вам! Какое же нарушение закона сейчас мог совершить несчастный Антон Георгиевич? Он самостоятельно до туалета дойти не способен! Так и будете нас преследовать? Мой муж свое отмучился, мне его таким из психушки выдали, отдала нормального, а спустя годы получила больного. Чем его там травили? А?
   Лилия подняла с пола не разбившуюся чашку и устало, уже безо всякой агрессии закончила:
   – Уходите, пожалуйста.
   – Простите, я не знаю вашего отчества, – тихо сказала я.
   – Петровна, – почти мирно ответила она.
   – Лилия Петровна, Антон Георгиевич привез два комплекта пледов?
   – Что вы прицепились к этим пледам? – пожала плечами хозяйка. – Да!
   – Точно помните, что их было не больше?
   Лилия Петровна села в кресло.
   – Денег у него при себе было немного, все, что он купил тогда, эти покрывала. Один набор для нас, другой вручил приятелям.
   – Дорогой сувенир по советским временам, – подхватила я.
   Лилия кивнула.
   – Верно, но Антоша… не стоит рассказывать, давно это было, быльем поросло.
   – Каждая упаковка содержала по три предмета, – упорно гнула я свою линию, – у вас в квартире они в наличии. А вот на даче у Веры Кирилловны только два пледа. Вопрос: куда она подевала третий? Это совсем не праздное любопытство, если учесть, что на днях в столице обнаружили труп, прикрытый именно таким пледом. Вы разрешите эксперту взять кусочек ткани для сравнения? Специалист не испортит покрывало, отстрижет кончик у одной из косичек, этого вполне хватит, чтобы выяснить: ваши накидки и обнаруженная на месте преступления из одной партии или нет? И если нет, то под подозрение попадает кто-то из семьи или друзей Веры Кирилловны. Понимаете? Уж извините за напоминание, но получается, что некто повторил преступление, давно совершенное вашим мужем.
   Лилия Петровна заметалась по комнате, пару раз подбежала к безучастно сидевшему Антону Георгиевичу, потом открыла стенной шкаф. Я ойкнула: то, что принимала за дверки гардероба, оказалось входом в крошечную спальню. Со словами: «Милый, знаю, ты хочешь посмотреть сериал», жена вкатила кресло с больным в тесное помещение, включила DVD-проигрыватель, сделала погромче звук, захлопнула дверь и сказала:
   – Невропатолог и психиатр уверяют, что Антон не воспринимает действительность, якобы он превратился в младенца с двумя функциями: пищеварительной и выделительной. Но мне порой кажется, что муж отлично все сечет, просто не способен реагировать нужным образом. Неужели у меня появилась надежда?
   – На что? – задала я вопрос.
   – На торжество правды, – патетически объявила Лилия, – сейчас, наверное, можно ее огласить. Антон категорически мне это запрещал, но ведь Тимофей умер! Больше оберегать его не надо. Знаете, я в свое время не вняла просьбам Антоши, попыталась рассказать следователю Привалову, который вел его дело, правду, но он меня слушать не стал, стукнул кулаком по столу и заорал: «Знаю вас, родственничков! Наплетете три грузовика вранья, чтобы убийцу отмазать. Твой муж маньяк! По-хорошему, его расстрелять надо, а не в психушке держать. Дурную траву с поля вон, и тебя вместе с ним, за пособничество».
   Ну и как такому ироду истину растолковать? Не успела я в тот день домой прийти, как Вера примчалась, кинулась мне в ноги: «Лиля, не губи! Агата погибла, я не могу еще и Тимоши лишиться. Антона все равно должности лишат, ему светит большой срок. Если ты поднимешь бучу, его отправят не в психушку, а на зону. Версия о его невменяемости строится на убийствах, а обычный развратник не умалишенный. Умоляю, молчи. Прикусишь язык, получишь Антона через пару лет. Начнешь крыльями хлопать, он проведет годы в колонии, и неизвестно, останется ли жив. О Тимоше я уж и не говорю. Пожалей не мальчика, а своего мужа, развратников преступный мир ненавидит».
   На меня внезапно напал судорожный кашель, а Лилия Петровна частила без остановки:
   – Я не сразу согласилась, помчалась к следователю, выпросила свидание, в ногах у мужа ползала, выла: «Тоша, скажи правду». А он уперся: «Нет, Лиля, я кругом виноват, трусость проявил, кто кашу заварил, тому ее и жрать. Надо хоть Тимофея спасти!»
   Лилия Петровна шмыгнула носом, по-детски потерла кулаками глаза и продолжила:
   – Я его спросила: «А обо мне ты подумал?» Муж ответил: «Конечно, ты молодая, интересная, оформишь развод с маньяком, вернешь себе девичью фамилию, обменяешь жилплощадь и найдешь свое счастье. Если еще раз побежишь к следователю, я тебя прокляну». Понимаете, Танечка?
   На всякий случай я кивнула.
   – Не понимаете, – с тоской констатировала Лилия. – Антон мне в тот день ясно дал понять: ничего с момента нашего отъезда из Алаева не изменилось. Он по-прежнему любит Веру!

Глава 29

   – Вы правы, – растерянно сказала я, – я ничего не понимаю. При чем тут Алаево?
   – Мы все оттуда, – пояснила Лилия, – много лет назад окончили сельскую школу. В выпуске было четверо золотых медалистов: я, Антон и Бероевы. Вера с братом Егором.
   Я не сдержала эмоций.
   – Егор Кириллович Бероев брат Веры Кирилловны! Ну почему я не сообразила раньше! У них одно отчество!
   Неожиданно Лилия решила меня утешить.
   – Кирилл не уникальное имя, он Бероев, а Вера – Морковкина, как можно было догадаться?
   – Я могла задать себе вопрос, почему для первого акта спектакля выбрали Алаево, – мрачно ответила я, – небольшой город, таких полно. Еще я могла сообразить: фамилию Морковкина Вера получила по мужу, и проверить ее родителей. И третье упущение: я столкнулась с господином Бероевым в Алаеве и обратила внимание на его необычные глаза зеленого цвета. Потом, помнится, я удивилась, попыталась вспомнить, у кого недавно видела такую же радужку, но не потрудилась. А Вера Кирилловна явно гордится своими глазами, она их умело оттеняет при помощи косметики. Я была крайне невнимательна.
   – Егор не поехал в столицу, – пояснила Лилия, – он имел все шансы поступить в вуз, но у них в тот год умер отец. Гоша остался за единственного мужчину в семье, он нам тогда сказал: «Вера очень талантлива, ей нельзя в Алаеве оставаться, а я просто прилежный ученик. Через год поступлю в институт, езжайте без меня».
   Вере очень везло в жизни, ей на пути всегда попадались обожающие ее мужчины. Она укатила в столицу, брат остался в провинции. Егор подал документы в хмарский институт, получил там диплом и постепенно занял трон местного царя, стал богатым человеком с огромными связями.
   Вера и Антон попали в театральный вуз. Они мечтали стать актерами, а Лилия, не имевшая творческих задатков, выбрала профессию стоматолога. Нельзя сказать, что она с детства мечтала укротить бормашину. Но Лилечка с младых ногтей отличалась рассудительностью и к выбору профессии подошла с трезвой головой. Жизнь переменчива, всякое может случиться, но зубы у людей болели, болят и будут болеть всегда, дантист без работы не останется.
   Две девочки и мальчик из Алаева продолжали дружить и в Москве. Они жили в общежитии, подчас нуждались и поддерживали друг друга. В компании сложился классический треугольник: Лилия обожала Антона, но он любил Веру, последняя же не принимала Крутикова в расчет. Верочка хотела выйти замуж за москвича с квартирой, пропиской и хорошей перспективой. «Не имею ни малейшего желания распределиться после диплома в Задрипанский детский театр, расположенный на Северном полюсе, и до пенсии изображать трех поросят, Серого волка и волшебные табуретки», – откровенно говорила она Лиле.
   И ее мечта сбылась. На пятом курсе Вера вышла замуж за Николая Морковкина. Лилия была в загсе свидетельницей. Чуть поодаль, во главе группы студентов театрального вуза, стоял Антон. Лилия знала, что Вера до последнего колебалась: кому отдать предпочтение: Коле или молодому актеру Петру Казанскому. Со вторым явно было веселее, но Верочка никогда не поддавалась чувствам. Петр обожал выпить, погулять, он был творческой личностью, способной понять жену-актрису, но жил с родителями и практически не имел денег. А Николай казался затянутым в костюм сухарем, но имел личную жилплощадь и прытко взбирался по карьерной лестнице. У артистов сегодня в кармане густо, завтра пусто, а у инженера стабильная зарплата и ровная дорога в будущее.
   Лилия видела, с какой радостью Вера прильнула к жениху, и понимала: лучшая подруга замечательная актриса, ведь она не испытывает к молодому мужу никаких чувств, а как естественно их изображает!
   После загса гуляли в ресторане, во время пира Антон вдруг встал и громко возвестил:
   – Люди! Слушайте!
   Все повернулись к Крутикову, а тот вдруг протянул Лиле бокал и сказал:
   – Дорогая, выходи за меня замуж!
   От растерянности Лилечка слишком быстро ответила:
   – Согласна!
   Присутствующие захлопали в ладоши, Вера, завизжав, бросилась тискать подругу. Через три месяца в том же составе веселились уже на свадьбе у Крутиковых. Лиле с трудом верилось в свое счастье. Антон выбрал ее! Хоть Вера теперь для него и недоступна, но в институте, где парня оставили в аспирантуре, полно прехорошеньких девочек. Однако Тоша надел обручальное колечко на пальчик подруге детства, трепетно любившей его с третьего класса.
   Брак Крутиковых оказался удачным. Антон махнул рукой на мечты о сцене, защитил диссертацию по истории театра, остался преподавать в вузе. Молодого кандидата наук любило начальство, Тоша получил квартиру, задумался о докторской. С Морковкиными Крутиковы по-прежнему поддерживали теснейшие отношения, все праздники непременно встречали вместе, одной компанией ездили на море.
   Лилия не ожидала, что Вера окажется хорошей женой. Крутикова полагала, что семья Морковкиных просуществует не более трех лет, а там ее разбитная подружка обзаведется постоянной столичной пропиской и сделает занудному Николаше ручкой, переметнется к какому-нибудь режиссеру, способному обеспечить супругу ролями. Но Лиля ошиблась, Вера без скандалов жила со своим Колей, а еще она с течением времени превратилась в сумасшедшую мать. Правда, порой Лиле казалось, что подруга больше любит Тимофея, чем Агату, но упрекнуть Веру Кирилловну в невнимании к дочери было невозможно. Агату хорошо одевали, баловали, учили.
   Антон относился к детям Веры, как к племянникам, постоянно покупал им подарки, водил в театр, ездил с Тимофеем на рыбалку. Лилечке оставалось лишь вздыхать, глядя, с каким удовольствием ее муж и чужой сын проводят время вместе. Крутиковы жили в одном дворе с Морковкиными, Тим часто прибегал к Антону, а тот ни разу не отшил мальчика, всегда находил минутку, чтобы вникнуть в его проблемы.
   «Если он так замечательно относится к чужому ребенку, то какой бы из него получился прекрасный отец, – думала порой Лилия, – жаль, что мне не удалось забеременеть».
   Когда в семье Морковкиных стряслось горе, Крутиковы, как могли, поддерживали приятелей. Узнав о смерти дочери, Николай попал в больницу, Вера практически повисла на Антоне, она не отпускала друга от себя даже на ночь. Очень тяжело пережил несчастье и Тимофей, он заперся в своей комнате и отказался из нее выходить. Антон нашел для паренька психотерапевта, который вернул его к нормальной жизни.
   Мало-помалу жизнь налаживалась. Антон Георгиевич, успевший стать ректором, за уши втащил Тима в вуз. Вера и Николай вроде оправились от несчастья и даже стали улыбаться. Тимофей получил диплом и был пристроен Антоном в столичный театр.
   Лиля очень надеялась, что теперь-то Тоша прекратит опекать сына Веры Кирилловны. Ее стала раздражать отеческая забота, которую профессор не уставал демонстрировать. Антон Георгиевич постоянно созванивался с Тимофеем, давал ему советы, хвалил, журил, направлял. Несмотря на то что после несчастья с Агатой Морковкины сменили жилье, Тима через день материализовывался в квартире ректора, вежливо говорил: «Здрассти, тетя Лиля» – и шел к профессору в кабинет играть в шахматы.
   Тима все меньше и меньше нравился Лилии, он был слишком похож на свою мать, причем не только внешне. А еще ее бесил Антон Георгиевич, тот не уставал повторять: «Мальчик удивительно одарен, его ждет яркое будущее, мы все будем им гордиться».
   А потом бедная жена ректора получила оглушительную оплеуху от судьбы. У Лилии вырезали желчный пузырь, врач посоветовал ей после операции восстанавливать здоровье в санатории. Антон Георгиевич не мог сопровождать жену, в его вузе шли вступительные экзамены, и ректор, естественно, дневал и ночевал на работе. Он отвез Лилию в Подмосковье, сказав:
   «Прости, солнышко, следующие десять дней у меня самые напряженные, навещать тебя не смогу, не нервничай, восстанавливай силы».
   В санатории было плохо, кормили гадко, номер убирали только после скандала, а когда Лилия Петровна попросила поменять полотенца, дежурная по этажу даже покраснела от возмущения:
   «Вы че? Небось дома одной тряпкой месяц утираетесь, а нас вокруг себя бегать заставляете?»
   В довершение ко всему в субботу случилась авария, отключили воду.
   Лилия Петровна, устав от такого «отдыха», схватила сумку, села в электричку и покатила домой.
   Создатели мобильных телефонов даже не предполагали, что сотовые спасут огромное количество браков. В наши времена умная жена, решив сорваться с места отдыха и вернуться домой, всегда предварительно звякнет супругу и не испытает никаких отрицательных эмоций, перешагнув порог своей квартиры. Конечно, не стоит подозревать супруга в измене, но лучше не устраивать ему сюрприз: пустые бутылки, грязная посуда и ваш любимый цветок, засыхающий от отсутствия полива, тоже не очень приятное зрелище. Предоставите спутнику жизни возможность сделать уборку – сбережете в первую очередь свои нервы.
   Но в тот год, когда Лилечка заторопилась в Москву, мобильными простые граждане еще массово не пользовались, искать работающий телефон-автомат на привокзальной площади она не стала, просто приехала домой, открыла ключом дверь и замерла. В прихожей на вешалке висела сумка Верочки, под ней валялись элегантные замшевые лодочки подруги, а из гостиной слышался ее хорошо поставленный голос. Дружба Веры, Лили и Антона шла с детских лет, ничего особенного в приходе Морковкиной не было, Крутиковой следовало спокойно войти в гостиную и шутливо спросить: «Не ждали?»
   Но она вдруг занервничала и решила послушать, о чем беседуют лучшая подруга и горячо любимый муж.
   Антон и Вера, считавшие, что они находятся в квартире одни, не стеснялись в выражениях. Лилия сообразила, что они ужинают, причем с алкоголем, еще она поняла, что повод для трапезы – день рождения трагически погибшей Агаты. Не успела Лиля удивиться, отчего Вера отмечает эту дату не с Николаем, а с Антоном, как разговор принял совсем уж странный оборот. Бедная Крутикова узнала сразу две невероятные новости. Первая – Агата была дочерью Антона, вторая – Тимофей тоже его сын. Двух своих детей Верочка родила от чужого мужа. Дальше – больше, допив бутылку коньяка, Антон стал признаваться Вере в любви, говорил, что его чувства остались с юных лет неизменными, что он готов ради нее на все, женился на Лиле исключительно для того, чтобы сохранить дружбу с Верой и Николаем.
   – Ты же понимаешь, – пьяно бубнил профессор, – к холостому мужчине, который приходит в дом на правах друга, Коля бы относился настороженно, он мог устраивать сцены ревности, а к лучшей подруге жены и ее супругу он относится с искренним расположением. Мне сейчас очень плохо! Понимаешь, я потерял дочь.
   – Я тоже, – сердито напомнила Вера, – но после смерти Агаты прошло два года. Сегодня я пришла, чтобы сказать: я благодарна тебе за Агату и Тимофея, ты знаешь, что у Николая не может быть детей, и я, узнав о бесплодии мужа, не хотела говорить ему, кто виноват в отсутствии наследников. И я рада, что в конце концов у меня получилась полноценная семья. Но когда с Агатой случилась беда, я поняла: Господь наказывает меня, и приняла решение – теперь я живу исключительно для мужа и сына, о себе забываю. Наша молодость миновала, мы давние верные друзья, у нас есть сын, которого мы оба очень любим. Но так уж вышло: я замужем за Николаем, ты женат на Лилии, коней на переправе не меняют. Я не хочу никаких перемен, слез лучшей подруги, проклятий Коли, я привыкла к нему, у нас хороший брак. И как отреагирует Тимофей, узнав правду? Мальчик крайне эмоционален, он может попытаться покончить с собой. Антоша, мы в последние годы превратились просто в лучших друзей, давай ими и останемся. Если сейчас затеем переворот в жизни, несчастными станут наши близкие.
   Дальше Лилия слушать не могла, она осторожно покинула квартиру и уехала в санаторий. Любовный треугольник, сложившийся у ребят в ранней юности, остался неизменным, Лиля любила Антона, Антон любил Веру.
   Почти неделя понадобилась Крутиковой, чтобы прийти в себя и понять: пусть все остается, как есть. Очевидно, ее никогда не выступавший на сцене муж и не особенно удачливая актриса Вера на самом деле талантливые лицедеи. Роман длился долго, у них родилось двое детей, но ни разу никто из прелюбодеев не прокололся. Правда, сначала Лилия испытала огромное желание разорвать подругу на куски, но потом ей стало жаль… Антона. Видно, он обожал Веру, раз так себя вел. Благородство мужа восхитило Лилю, не каждый мужчина способен на столь трепетные чувства. А еще Антон ни разу не обидел жену, не дал ей понять, что она занимает в его сердце отнюдь не первое место, демонстрировал трогательную заботу и никогда не попрекал Лилю, не сумевшую родить ему ребенка. Что произойдет, если Лилия, обвинив мужа в измене, уйдет от него?
   Рухнет не только брак Морковкиных, но и семейное счастье самой Лилии. Николай отречется от Тимофея, но в конце концов все уляжется. Антон соединится с Верой, Тима без родителей не останется, Николай живо найдет себе пару, в пролете будет только Лилия. Женщина средних лет – не невеста. Сейчас она супруга ректора вуза, уважаемая, обеспеченная дама, а кем станет, покинув нечестного мужа? И потом, был ли Антон так уж нечестен? Лиля ведь знала, что муж обожает Веру, просто ей не хотелось признавать сей факт.
   Лилия промучилась несколько дней, а потом сказала себе:
   «Мне приснился дурной сон, ни в какую Москву я не ездила».
   Жизнь потекла по-прежнему. Праздники Крутиковы, как всегда, проводили с Морковкиными, Вера частенько прибегала к Лиле, женщины вместе ходили за покупками. Вот только Тимофея Лилия теперь выносила с трудом, а юноша, словно почувствовав ее неприязнь, практически перестал бывать в доме у ректора. Вероятно, он теперь встречался с отцом в другом месте.

Глава 30

   Когда Антона арестовали, Лилия Петровна чуть не лишилась рассудка. Естественно, она подумала, что произошла ошибка, следователь во всем разберется и ректора с извинениями отпустят домой. Но шло время, а никто не собирался освобождать Антона Георгиевича. Дело Крутикова вел Борис Михайлович Привалов, добиться от него сочувствия Лилия не смогла. Она твердила в кабинете у следователя: «Прошу вас, проявите внимательность, я великолепно знаю Антона Георгиевича, он не мог вести двойную жизнь. Какие девочки! Какая съемная квартира! Что за бред!»
   Привалов крякал, но не спорил, тщательно записывал ее показания и отпускал Лилию. Каменное выражение лица он потерял всего один раз, когда почти по-человечески сказал: «Вас никто не подозревает, речь идет исключительно о Крутикове. Вас ни разу не видели на той наемной жилплощади, а вот Антона Георгиевича соседи опознали».
   Жена ректора чуть не задохнулась от возмущения:
   – Полагаете, я пытаюсь защитить себя? Я думаю исключительно о муже!
   – Не надо, – внезапно криво усмехнулся Привалов, – он признал свою вину.
   – Не верю! – отрезала Лилия.
   – Приходите в среду, дам вам свидание, – неожиданно предложил Борис Михайлович.
   В понедельник, около девяти вечера, в дверь Лилии Петровне позвонил мужчина и хриплым голосом сказал:
   – Мамаша, не боись, открой, я из СИЗО соскочил, малява тебе.
   Она трясущимися руками отперла замок и увидела чуть пьяноватого парня, который, обнажив в улыбке поломанные зубы, продемонстрировал скрученную, запаянную в полиэтилен трубочку размером с сигарету и прохрипел:
   – Хрусты обещаны, лучше зелеными.
   Лилия расплатилась с курьером и стала читать письмо мужа. Пришлось воспользоваться лупой, чтобы разобрать крохотные буковки, которые тщательно вывел Крутиков. Антон Георгиевич старался, чтобы на листочке уместилось как можно больше информации.
   В первых строках супруг признался, что Агата и Тимофей его дети. Потом сообщил, что действительно снимал квартиру и селил там абитуриенток-неудачниц. Еще он просил жену верить ему и знать: никаких сексуальных действий по отношению к девушкам не было. Антон просто играл роль отца при девочке. Конечно, это странная забава, но кому от нее плохо? Он не убийца, но должен взять на себя вину. «Все равно моя карьера рухнула, так хоть спасу дорогого человека. Не мешай мне, лучше оформи развод и живи дальше счастливо. И последнее – я и пальцем не тронул Агату. Понимаю, что тебе может быть больно читать следующую фразу, но девочка была для меня самым любимым существом на свете, ее смерть я на себя не возьму» – так заканчивалось послание.
   Лилия несколько раз перечитала его, позвонила Вере и велела той приехать. Когда Морковкина примчалась на зов, Лиля показала ей письмо и без всяких экивоков спросила:
   – Убийца девушек Тимофей? Антон спасает сына?
   Вера Кирилловна откровенно растерялась, залепетала невнятно:
   – У человека в заключении ум помутился, Антоша не понимал, что пишет.
   Но подруга детских лет сурово заявила:
   – Не бреши, рассказывай правду, иначе завтра же эта цидулька окажется у следователя. Я понимаю теперь, что происходит, но хочу услышать от тебя правду.
   С Верой Кирилловной случилась истерика. Заливаясь слезами и трясясь от хохота, она вываливала на голову подруги совершенно невероятную информацию. В первый момент обескураженная Лилия подумала, что Вера исполняет перед ней отрывок дурно придуманной пьесы, но потом ей стало страшно. Вера, наверное, впервые в жизни была искренней и перепуганной до беспамятства.
   С раннего детства Тимофей ревновал Агату к родителям. Обычно такое чувство испытывает старший ребенок по отношению к младшему, а вот у Морковкиных получилось наоборот. В детстве Тима часто налетал на сестру с кулаками, став старше, начал изощренно пакостить ей, «случайно» рвал любимое платье, ломал кукол, подсыпал в чай пурген. Вера Кирилловна расстраивалась, ей хотелось, чтобы дети росли друзьями. Никакие увещевания типа «она же девочка» на Тимофея не действовали, Агата вызывала у брата недобрые чувства. Она отлично училась, хорошо себя вела, была примером и дома, и в школе, ее постоянно хвалили и любили больше, чем Тимофея. Брату при такой сестре всегда отведена вторая роль. Агата же относилась к нему снисходительно и успокаивала маму: «Он младше меня на целый год, маленьким надо уступать».
   Когда с дочерью случилось несчастье, Вера Кирилловна всю свою любовь перенесла на мальчика, а тот запоздало стал мучиться совестью. Тим частенько подходил к матери и говорил: «Зачем я ругался с Агатой?»
   Психическое состояние сына становилось все хуже, Вера Кирилловна отправила мальчика к психотерапевту Лариону. Специалист помог, Тимофей справился с депрессией, поступил в вуз, хорошо учился, подавал надежды, у него больше не случалось побегов из дома в канун Нового года.
   Несколько лет Морковкина была счастлива. Нет, она не забыла Агату, но память о девочке жила в дальнем углу, куда мать предпочитала не заглядывать. Вера Кирилловна обладала завидным психическим здоровьем и хорошим эгоизмом, который помогал ей справляться с трудностями. Два раза в году, в день рождения дочери и в годовщину ее погребения, мать отчаянно рыдала на могиле Агаты и была искренна в тот момент, но ведь жизнь продолжается, в семье еще оставался Тимофей.
   А потом арестовали Антона. Вера Кирилловна была поражена не меньше Лилии Петровны: свои тайные забавы ректор скрывал очень тщательно не только от законной жены, но и от старинной подруги, некогда бывшей его любовницей. Не успела Вера Кирилловна опомниться, как ей позвонил Ларион и попросил приехать в клинику.
   Когда встревоженная Морковкина прилетела на зов, Ларион сказал:
   – Психотерапевт сродни священнику, я не имею никакого права разглашать наши беседы с Тимофеем, но дело зашло слишком далеко. Мне следовало еще в тот год, когда погибла Агата, ввести вас в курс событий, но я посчитал, что мы справились. Однако я ошибался, юноша оказался умнее меня.
   Вера Кирилловна вцепилась пальцами в кресло. И пока Ларион говорил, постоянно задавала себе вопрос: грехи родителей падают на головы детей, но ведь есть женщины, которые изменяют мужьям, беременеют от любовников, рожают младенцев и живут счастливо? Почему же с ней случилась такая беда?
   Оказывается, каким-то образом Тимофей узнал, что Агата дочь Антона Георгиевича. Возмущению юноши не было предела: вот почему мама постоянно хвалит девчонку! Она наставила мужу рога, сбегала налево, потом опомнилась и продолжила как ни в чем не бывало жить с законным мужем, произвела на свет его, Тимофея, и корчит из себя хорошую мать! Какое право имеет Вера Кирилловна ставить в пример сыну девчонку от любовника? А наивный папа содержит Агату, исполняет все ее капризы и без устали говорит сыну:
   «Тима, тебе не хватает упорства и усидчивости! Посмотри на сестренку и поучись у нее!»
   Ревность и злоба были столь велики, что Тим задумал избавиться от сестры, к которой теперь испытывал ненависть. Тимофей подошел к делу творчески. Ни о каком аффекте в его случае речи не шло. Сначала мальчик купил в магазине пару учебников для вузов, в которых готовили кадры для уголовного розыска, тщательно проштудировал литературу и сделал несколько выводов. Нет тела – нет дела, труп необходимо хорошо спрятать. На месте преступления могут остаться улики, поэтому платье с Агаты после свершения казни надо снять и сжечь, тело протереть водкой, а волосы тщательно расчесать. Ботинки и свою одежду, ту самую, в которой он будет убивать сестру, тоже требуется уничтожить.
   На большой перемене Тим подошел к Агате и тихо сказал:
   – В театре, куда я хожу на занятия, ищут девочку, которая во время школьных каникул будет исполнять на елке роль Снегурочки. Плевое дело, ты справишься.
   – Сейчас уже декабрь, – удивилась Агата, – чего они так поздно спохватились?
   – Исполнительница этой роли сломала ногу, – пояснил Тима, – я порекомендовал тебя. Если подойдешь, получишь за десять дней неплохие деньги.
   – Здорово, – обрадовалась Агата.
   – Но только показаться режиссеру надо сегодня, – уточнил Тимофей, – давай встретимся в восемь у метро «Речной вокзал».
   – Почему там? – удивилась Агата.
   – Шефский спектакль на выезде, – спокойно объяснил брат, – даем представление в клубе для ветеранов. Я тебя проведу к постановщику. Надо поторопиться, вдруг ему кого-то раньше покажут и место займут.
   – Ладно, – согласилась сестра.
   – Только никому не рассказывай, куда отправляешься, – предостерег Тимофей, – шансы у тебя пятьдесят на пятьдесят. Если не возьмут, получится глупо, нахвастаешься, а ни фига не получится.
   Агата сочла аргумент брата справедливым и сохранила тайну. В семь вечера в театре Тимофея начался спектакль. Давали длинную пьесу, из трех актов. В первые десять минут действия мальчик появлялся на сцене в роли слуги, выносил вазу с цветами. В следующий раз ему предстояло выйти к зрителям в самом конце, за пару секунд до окончания спектакля, Тиму предписывалось унести ту самую вазу.
   Из центра до «Речного вокзала» двадцать пять минут на метро. Выходов из подземки два, на огромной площади царит неразбериха, там находятся конечные остановки многих рейсовых автобусов, нескончаемая толпа никогда не редеет. Никто из прохожих не обратил внимания на парочку школьников с портфелями.
   Тим привел Агату в дом, из которого уже отселили часть жильцов, оглушил ее, затащил в подвал, задушил и спокойно вернулся в театр. У него оставалось много времени. Мальчик вновь переоделся в костюм слуги, а свою одежду незаметно отнес в огромную костюмерную и спрятал на вешалках. Там же он нашел подходящие ему по размеру куртку, брюки, рубашку и ботинки. Те, кто имеет дело с театром, великолепно знают, что в гигантских цехах с костюмами скапливается огромное количество нарядов на любой вкус и возраст.
   Когда Тим заявился домой, мама уже в истерике металась по квартире. Она звонила одноклассницам Агаты и не обратила внимания на одежду сына, а Николай Ефимович просто не знал, что он носит, у директора завода не хватало времени на такие мелочи, как покупка вещей для детей, тот только давал жене деньги. Как вы сами понимаете, следующий месяц Вере Кирилловне было не до Тимофея, и он преспокойно носил старую куртку и не очень новые ботинки. Театральный костюм вернулся на место, свою одежду с места преступления Тима унес, порезал на мелкие кусочки, а затем сжег, даже выбросил ножницы, которыми разрезал форму. А что делать с одеждой Агаты и ее портфелем? Оцените фантазию брата: он принес вещи в театр, сначала повесил их в костюмерной, а затем без спешки уничтожил.
   Оставалось лишь изобразить скорбь по сестре, а потом наслаждаться ролью единственного ребенка в семье. Тимофей проявил недетскую расчетливость, но он все же был подростком и не сумел справиться с эмоциями. Спустя некоторое время после убийства Тиму стала сниться Агата. Сестра протягивала к брату руки и спрашивала: «За что?»
   Потом ее лицо начинало синеть, глаза краснели, рот открывался, Тимофей явственно чувствовал, как под его пальцами перекатывается нечто, похожее по ощущению на шланг, затем он слышал тихий хруст, словно кто-то сломал вафлю. Шланг разваливался, раздавался странный звук «хе», еле слышный, но Тимофей моментально просыпался и трясся в кровати до утра. Потом он вообще перестал спать: сцена убийства проигрывалась всякий раз, когда мальчик начинал дремать.
   Вера Кирилловна сообразила, что Тиму плохо, и нашла сыну психотерапевта. Прямо скажем, поступок для тех лет необычный, россияне предпочитали все болячки лечить таблетками и уколами, а любые отклонения в поведении подростка объяснялись ленью и глупостью, против которых следовало применять розги, а не душеспасительные беседы.
   Опытному специалисту Лариону потребовалось не так уж много усилий, чтобы вытянуть из пациента правду. Напомню, что врач обязан хранить в тайне все откровения больного человека, и психотерапевт не собирался отступать от этого правила. Работа с Тимофеем заняла долгое время, в конце концов психотерапевту удалось добиться от юноши полнейшего раскаяния, осознания собственной вины и обещания никогда более в жизни не решать проблемы путем насилия.
   – Едва ощутишь любой дискомфорт, немедленно звони мне, – напутствовал Ларион парня, прощаясь с ним, – приму в любой час. Понял?
   Тимофей поклялся моментально ставить в известность психолога о всех своих проблемах и занялся учебой. Он к тому времени уже стал студентом театрального вуза.
   Считается, что дети наследуют от родителей не лучшие, а худшие черты. Но Тимофей получил актерские способности Веры и Антона, он был расчетливым и хитрым, как мать, обладал уникальным терпением и умением скрывать свои чувства, как биологический отец. А еще на мальчика повлияло воспитание Николая Ефимовича, которого он считал родным папой. Директор завода часто повторял:
   – Мужик не имеет права быть размазней. Врагов следует уничтожать, а не прощать. Но и размахивать впустую кулаками нельзя, такое поведение вызывает у недругов улыбку. Всегда выполняй свои обещания, не бери денег в долг, если не можешь отдать, и коли пригрозил: «Я тебя уничтожу», то придется исполнять сказанное, в противном случае ты потеряешь авторитет и станешь похожим на глупую бабу, которая говорит мужу: «Ухожу навсегда», а сама не двигается с места. Заявил – делай.
   Наверное, столь жесткая жизненная позиция помогла Николаю Ефимовичу удержать свой завод на плаву во время всяческих пертурбаций и была хороша для человека, который занимался бизнесом, но личные отношения нельзя строить по законам волчьей стаи. Однако Тимофей уважал того, кого считал родным отцом, и сделал свои выводы из преподанной науки.
   Антон Георгиевич подло обманывал Морковкина, значит, Тиму необходимо отомстить за отца, наказать ректора за предательство друга. Но как это сделать, не поставив под удар маму? Проще всего вызвать папу на разговор, рассказать ему о шашнях Веры Кирилловны и Антона, сообщить о том, кто реально является отцом Агаты. Но юноша не хотел рушить свою семью, он любил родителей, не желал им неприятностей. Вся ненависть парня обратилась на Крутикова. Тим еле сдерживал ярость, когда в коридорах института натыкался взглядом на знакомую фигуру ректора или слышал его мягкий ласковый голос. Уничтожить надо было Антона Георгиевича. Он предатель и мерзавец, а Вера Кирилловна просто глупая, слабая женщина, поддавшаяся на уловки наглого соблазнителя, для которого нет ничего святого. Спать с женой друга, сделать ей ребенка, ходить в дом, где растет дочь, сюсюкать с Агатой, прикидываться ласковым дядей по отношению к Тимофею, лгать всем вокруг, – что может быть хуже? Крутикова следовало не просто смести с лица земли, а стереть в порошок.

Глава 31

   Тимофей начал тщательно составлять план мести. Ему, принятому в доме ректора на правах родного сына, не составило особого труда понять, что в ежедневном расписании Антона Георгиевича есть некая странность. Четыре раза в неделю, по рабочим дням, исключая четверг, профессор уходил из института в районе шести, а домой заявлялся после программы «Время».
   Лилию Петровну отсутствие мужа совершенно не смущало, выходные Антон проводил с нею, по четвергам они с женой посещали консерваторию, а потом ужинали в ресторане. Супруге вполне хватало такого общения, и она искренне полагала, что в понедельник, вторник, среду и пятницу после службы муж торопится в библиотеку, где собирает материал для новой книги. Можно посмеяться над наивностью Лилии, но ее любовь и доверие к мужу были безграничны, а вот Тим быстро скумекал: небось ректор встречается с любовницей.
   Конспиратор из Антона Георгиевича был никакой, потому Тимофей вскоре выяснил адрес, куда регулярно наведывался профессор, и узнал, для кого тот снимает квартиру. Злоба Тима превратилась во многоглавое чудовище, к обиде за Николая Ефимовича парадоксальным образом приплюсовалось и негодование за Веру Кирилловну. Мама любила похотливого любовника, а он бросил постаревшую женщину и кинулся на смазливую молодую девчонку! Желание стереть ректора в порошок стало почти невыносимым, но Тим, помня уроки Николая Ефимовича, не торопился. У парня уже был опыт удачного убийства, и он понимал: если как следует подготовиться, все опять сойдет ему с рук.
   Тридцатого декабря около полуночи Тимофей, одетый в костюм Деда Мороза, позвонил в дверь квартиры, в которой Антон Георгиевич тогда поселил Валю Белкину. Наивная семнадцатилетняя Валюша распахнула дверь и захлопала в ладоши:
   – Ой! С Новым годом!
   – Есть у меня для хорошей девочки сюрприз, – загудел «дедушка», вытаскивая из мешка наряд Снегурочки, – надевай, внучка, поедем туда, где нас ждет Антон Георгиевич!
   В юности у женщин, как правило, отсутствует чувство самосохранения. Вчерашнюю школьницу легко подбить на любую авантюру, а в Новый год даже пожилые люди ждут чудес. Если у Вали и могли возникнуть сомнения, то, услышав имя ректора, она со счастливым визгом переоделась и пошла с Тимофеем.
   Пара Дед Мороз и Снегурочка не вызвала тридцатого декабря ни малейшего удивления у редких прохожих. Лицо Тимофея было скрыто накладными бровями, усами и бородой, а хорошенькую мордочку Белкиной занавешивала белокурая челка и толстые косы парика.
   Тимофей без проблем провел жертву в подвал института, задушил ее, протащил тело по подземному тоннелю, раздел, протер водкой, вытащил наружу через люк и оставил на дороге, накрыв пледом, прихваченным из кабинета профессора.
   Тимофей надеялся, что милиция сразу поймет, кто совершил убийство. Труп находится в шаге от входа в коллектор, через который можно легко попасть в здание театрального училища имени Раевского, на мертвой девушке плед из кабинета ректора, ну что еще надо? Сыщику требуется лишь сконцентрироваться, и можно заковать преступника в наручники. Но милиционеры оказались не так умны, никто из них не заглянул в вуз.
   Сначала Тим испытал горькое разочарование, но потом он увидел понурого Антона Георгиевича и воспрял духом. Ректору было явно тяжело морально и физически. Тимофей не перестал посещать дом Крутиковых и прямо питался скорбными эмоциями ректора. Сделать мерзкому мужичонке плохо оказалось намного приятнее, чем засадить его за решетку, а слова Лилии Петровны: «Антон в последнее время очень сдал, бросил писать книгу, у него творческий кризис», – доставляли студенту безграничную радость.
   От слов Лилии Петровны у Тимофея быстрее билось сердце, душу переполняло чувство удовлетворения, голова кружилась, парня словно ласковая волна уносила в море.
   Агата больше не снилась брату. Теперь ему по ночам виделась Валя Белкина: вот она тихо оседает на пол и остается лежать, раскинув руки. Пальцы Тимофея медленно сжимают шею жертвы, под ними ощущается нечто вроде ребристой трубки, которая вдруг лопается со странным шипящим звуком.
   Если прежде подобное видение повергало Тима в ужас, то теперь он получал от него острое удовольствие и стал вызывать в памяти будоражащую картину днем. Эмоции захлестывали его, Тимофей, еще недавно ничем не приметный середнячок, стал успешно играть этюды и учебные спектакли, педагоги в один голос заговорили о развивающемся таланте и «актерском нерве». Тим лишь скромно опускал глаза, «нерв» у него безотказно появлялся всякий раз после того, как в мозгу возникала картина смерти Белкиной.
   Тимофей ощущал себя счастливым до конца июля, а потом Антон Георгиевич вдруг повеселел и начал снова «писать книгу». Поняв, что ректор обзавелся очередной юной метрессой,[9] Тимофей испытал такое негодование, что провалил выпускной спектакль. Крутиков-то оказался на редкость жизнелюбивым, он опять соблазнил юную девицу! И Тимофей решил лишить ректора этой радости. Он получил диплом, Антон Георгиевич пристроил его в театр, но Тимоша не испытывал к ректору ни малейшей благодарности, он уже планировал новое убийство.
   Ясное дело, Тиму не приходило в голову, что он превращается в серийного убийцу, но, как все преступники, юноша предпочел идти проверенным путем. Со следующей юной любовницей Антона Георгиевича он расправился так же, как с Валей Белкиной, только на этот раз, кроме пледа, Тим заботливо положил возле тела золотые часы ректора, на которых имелась гравировка «Любимому профессору от выпускников театрального училища имени Раевского». Обнаружить преступника, имея на руках столь заметную улику, пустяковое дело. Тим очень надеялся, что тупоголовые милиционеры наконец сообразят, кто душит неудачливых абитуриенток, свяжут вместе два преступления, ведь нынешнее добуквенно повторяло прошлогоднее. Единственное отличие состояло в месте, где Тим бросил тело. На этот раз люк находился ближе к институту. И что бы вы думали? За Антоном Георгиевичем снова не пришли! Тимофей обозлился на глупость сыщиков, но потом прочитал в одной из газет материал о преступлении, в котором ни словом не упоминалось о часах, и сообразил: на золотую вещицу наткнулся бомж и утащил «ходики». Глупо подбрасывать в качестве улики столь дорогой предмет. В третий раз Тим поведет себя умнее, а то, что третий раз непременно случится, актер не сомневался…
   Лилия Петровна замолчала и начала хрустеть пальцами. Я вздрогнула: неприятный звук навеял воспоминания, показавшиеся неожиданно важными, но мне было недосуг рыться в памяти. У меня вырвалось замечание:
   – Тимофей, похоже, страдал психическим заболеванием.
   Лилия Петровна прекратила издеваться над своими руками.
   – Простите, я нервничаю, и срабатывает привычка, понимаю, что людей от этого звука передергивает, но действую бездумно, это что-то вроде тика. Да, Тимофей сумасшедший, я знала, что рано или поздно он примется снова убивать.
   – Если основной целью парня являлась месть Крутикову, то после того, как ректор очутился за решеткой, Тимофей должен был успокоиться, – удивилась я, – мечта сбылась, враг повержен, выставлен на позор, чего еще желать?
   Лилия Петровна возразила:
   – Вы рассуждаете как обычный человек. А Тимофей актер с явными психическими отклонениями. Ему понравилось убивать. После того, как Морковкин лишал жизни очередную девушку, он испытывал невероятный прилив энергии, начинал блистать в спектаклях. Думаю, он питался некоей субстанцией, которая покидает тело в момент кончины, пил ее, словно вампир.
   – М-да, – пробормотала я, – смелое предположение.
   Жена ректора схватила со стола маленький календарик и стала вертеть его в руках.
   – Когда Антон очутился в СИЗО, Тимофей понял, что жажда убивать никуда не делась, более того, стала нестерпимой. Как-то вечером он сел в вагон метро и увидел напротив девушку, читавшую книгу. Пассажирка рассмеялась над текстом, запрокинула голову и невольно обнажила шею. Тимофея подняло со скамьи, он сделал шаг, тут же опомнился, сел на место, подсунул под себя руки, закрыл глаза и с трудом добрался до станции. На эскалаторе наткнулся на другую женщину. Ее полная белая шея показалась ему такой манящей, что пальцы Тима сами собой зашевелились, он ощутил, как под ними разрывается ребристая трубка, мысленно услышал хруст и… пошел за бабой. Слава богу, ту около выхода встретил муж, они, обнявшись, убежали, а Тимофей в изнеможении привалился к какому-то ларьку. Несмотря на перенесенный стресс, он сообразил: одно дело тщательно подготовить преступление, и совсем другое – напасть на первую попавшуюся идиотку. А таких дур вокруг было много, еще чуть-чуть, и он не сможет справиться с собой. И тогда артист позвонил Лариону со словами: «Помоги, умираю».
   Лилия Петровна обхватила голову руками, а я ошарашенно уточнила:
   – Антон Георгиевич решил спасти сына от правосудия? Признался в убийствах девушек, но не захотел взвалить на себя смерть Агаты?
   Лилия моргнула.
   – Ларион считал, что Антон испытывал огромный комплекс вины. С одной стороны, он понимал, что не может признать детей своими, с другой – мучился, что их воспитывает другой мужчина. Николай был хорошим отцом, но он вечно был занят, времени у него хватало лишь на вечерний поцелуй. Антон же брал Агату с Тимой на прогулки, сражался с ними в шахматы, читал им книги. Смерть дочери оглушила его, игру в дочки-папочки он затеял после кончины Агаты, представлял себе, что его девочка жива, был счастлив, что наконец-то может откровенно признаться ей в отцовстве.
   Я закашлялась и пробормотала:
   – Похоже, у Крутикова тоже были проблемы с психикой. Отец передал сыну не совсем здоровый набор генов. Но каким образом удалось убедить ректора назваться убийцей?
   Лилия Петровна поморщилась.
   – Долго уговаривать его не пришлось. Две из убитых девочек еще не достигли совершеннолетия. Антону Георгиевичу грозил немалый срок за совращение малолетних, его карьера была погублена. Вера наладила с бывшим любовником переписку, а потом ей устроили незаконное свидание с Крутиковым. Знаете, Верочка умеет убеждать, она отличная актриса, и Антон решил спасти сына.
   – Ладно, – не успокаивалась я, – у Крутикова слегка съехала крыша, но вы-то! Почему вы не побежали к следователю?
   Лилия Петровна резко выпрямилась.
   – Впереди мужа ждал суд, позади был почти год позора. Представляете, каково это – сидеть в клетке, смотреть на зал, где собрались коллеги и журналисты, а потом выслушивать обвинительный приговор? Антону Георгиевичу грозил огромный срок. Знаете, как на зоне живут растлители малолетних? Представляете себе ректора театрального института, человека, наизусть цитирующего классические пьесы, в бараке с уголовниками? Антон никогда не дрался, даже в юности, его бы уничтожили через пару месяцев. А вот в случае признания им убийств возникали серьезные сомнения в психическом здоровье Крутикова, да и Вера обещала посодействовать с диагнозом. У Морковкиных огромные связи, и они одни волновались за Антона, остальные друзья от него отвернулись. Но психиатрическую лечебницу Вера пообещала нам лишь в случае признания мужа в убийстве.
   – Можете не продолжать, – сказала я.
   Но Лилия не остановилась.
   – Хочу, чтобы вы правильно поняли ситуацию. Антон Георгиевич выводил из-под удара Тимофея, собственная судьба его не волновала. Это я хотела получить назад живого мужа, на коленях перед Верой стояла, умоляла: «Спаси Тошу». Я ведь не предполагала, что с ним врачи сделают.
   – Вот почему Вера Кирилловна приезжала со спектаклями в лечебницу, – пробормотала я, – она хотела иметь возможность поговорить с Антоном, наверное, рассказывала ему об успехах Тимофея. Впрочем, вероятно, ректор, пока окончательно не потерял разум, смотрел телевизор и видел там сериалы с Морковым.
   – Что и по какой причине предпринимала Вера Кирилловна, мне неведомо, – зло перебила меня Лилия Петровна, – после того, как Антон Георгиевич очутился в палате с решетками на окнах, мы с подругой детства более не общались. Никогда. Каким образом ей удалось сделать из Тимофея популярного актера для быдла, я не знаю. Многосерийными лентами, сляпанными в спешке на потребу убогих духом, я не увлекаюсь. Господин Морков, так он теперь именуется, мне не интересен. Могу лишь добавить пару штрихов к его образу. Ни разу он не пришел навестить Антона! Ни разу не позвонил, ни разу не спросил о его здоровье, ни разу не предложил мне денег.
   – Стойте, Тим считал отцом Николая Ефимовича, – возразила я. – Или вы открыли ему тайну?
   – Я – нет! – сердито заявила Лилия Петровна. – Не скрою, очень хотела бросить уроду в лицо: «Ты мстил родному отцу». Но Вера, змея, выдвинула условие: я молчу, иначе Антон живым из лечебницы не выйдет. Думаю, она защищала не только сына, но и свое семейное благополучие. Николай мигом развелся бы с женой, узнай он правду. Вот кого мне жаль, так это Колю. Сначала бедняга с трудом перенес смерть Агаты, а затем узнал, что Тимофей убийца. И как только Вере Кирилловне удалось скрыть от законного супруга, почему сыночек совершал преступления! Полагаю, Коля так и умер, пребывая в неведении относительно рогов на голове и не зная, кто отец Агаты и Тимофея. Но, если в Москве обнаружен труп молодой женщины, раздетой догола, с расчесанными волосами, да еще прикрытый пледом, который Антон подарил Морковкиным, значит, монстр снова вырвался на свободу. Теперь вы знаете, кто убил тех несчастных девочек, и, увидев состояние Антона Георгиевича, понимаете, что мой муж не имеет ни малейшего отношения к недавнему случаю. Тим вырвался из-под опеки и совершил новое преступление. Слава богу, у него хватило духа покончить с собой. Я не желаю выносить эту историю на всеобщее обсуждение. Антон Георгиевич не может адекватно оценивать реальность, люди забыли о бывшем ректоре, и слава богу. Тимофей мертв, просто замечательно, что у него нет детей. Вам я рассказала правду лишь по одной причине: не хочу, чтобы к нам ходили люди в форме и репортеры всех мастей. Передайте своему начальству нашу беседу и попросите более не беспокоить Крутикова. Мне уже пришлось переезжать с квартиры из-за повышенного интереса журнашлюх. Заявлялись ко мне наглые девицы с фотоаппаратами, а когда я их выгоняла, они шли по подъезду, потом соседи нам двери дерьмом мазали. Сейчас мы живем тихо, оставьте нас в покое. Со смертью Тимофея все закончилось.

Глава 32

   Выйдя от Лилии Петровны, я, не ощущая пронизывающего ветра, добралась до метро, села в вагон, закрыла глаза и понеслась сквозь тьму тоннеля, пытаясь по возможности спокойно разобраться в обстоятельствах.
   В первую очередь отругала себя за невнимательность. В свое время Чеслав принял меня в состав своей бригады за редкостное умение подмечать мелочи, так почему сейчас оно мне отказало? Вспомним рассказ Софьи о том, как та нашла в багажнике Лену. Ну почему я не задала естественный вопрос:
   «А как девушка ухитрилась туда попасть?»
   У Сони иномарка, не очень дорогая, но новая, в таких машинах багажник может открыть только сам водитель, он должен нажать в салоне или на брелоке на специальную кнопку. Производители позаботились, чтобы посторонние люди не могли сунуть нос и руки к чужим сумкам. Кротова не могла юркнуть в автомобиль незамеченной. И это лишь первый косяк, который я проигнорировала.
   Идем дальше. Эстер несколько раз сообщает о не очень хороших отношениях со свекровью, подчеркивает, что никогда не бывала на даче Морковкиных. Но неужели она ни разу не приезжала на фазенду? Ладно, это возможно, однако и здесь есть нестыковки. Мы поехали на участок вечером, Гри, сидевший за рулем, не знал дороги, Морков, наевшись «Викарила», крепко спал. Путь нам уверенно указывала Эстер. Допустим, она бывала в этом поселке, но как определила, где дом Морковкиных? Отвезти Лену на дачу предлагает Эстер, и она же делает все, чтобы кто-то из бригады Чеслава проводил их до места, и громогласно заявляет о своем намерении впервые сесть за руль, чтобы доставить супруга и Кротову в поселок. Ясное дело, все запротестовали, и мы с Гри повезли троицу. Эстер явно хотела, чтобы все встретились с Верой Кирилловной.
   Займемся спектаклем, развернувшимся на даче. Когда мы вваливаемся в гостиную, там украшает елку Морковкина, решившая именно в этот Новый год скрепить семью совместным праздником. Дама не ждет гостей, но вот интересный факт. Увидев незваную толпу, актриса искренне поражена, она роняет на пол снеговика из ваты и произносит подходящие в данных обстоятельствах слова. Но! Внимание! В момент нашего появления хозяйка держит в руках большой стеклянный шар, явно купленный лет тридцать тому назад. Актриса отлично изображает изумление и… осторожно кладет игрушку в коробку, быстро хватает другую, которую от удивления не удерживает в руках. Вера Кирилловна пожалела дорогое сердцу старое елочное украшение, а ватной фигурке ничего не будет. Мелочь, но я обратила на нее внимание, отсроченное на пару секунд бескрайнее удивление Морковкиной показалось мне нарочитым, но я не зациклилась на своих впечатлениях.
   Еще интереснее развиваются события дальше. Продемонстрировав нам гамму чувств, Вера Кирилловна велит Эстер принести ей воды запить таблетку. Как должна поступить невестка, впервые очутившаяся на даче? Минимум спросить: «Где кухня?» – или: «В каком месте искать бутылку?»
   Но Ротшильд послушно шмыгает в глубь дома и быстро притаскивает минералку.
   Мне следовало сделать охотничью стойку и понять: Эстер не раз бывала на даче, она великолепно ориентируется в коттедже, а Вера Кирилловна гостей поджидала. У невестки со свекровью вовсе не плохие отношения, у них есть план, людей Чеслава элементарно сюда заманили. С какой целью? Вероятно, перед нами хотели разыграть семейный скандал, что в конце концов и сделали. Женщины совместными усилиями довели Тимофея до истерики, мы с Гри испытали огромное смущение и уехали.
   И что происходит следующим утром? Эстер звонит Чеславу, мы с Коробком мчимся на дачу и узнаем: военные действия вчера бушевали долго, Вера Кирилловна ни свет ни заря отправилась на такси в свою квартиру, Тимофей укатил в неизвестном направлении, Кротова превратилась в полубезумное существо, способное произносить лишь короткое «да». Эстер мечется по дому в состоянии крайнего возбуждения. И снова небольшая закавыка. Привычка хрустеть пальцами принадлежит к разряду дурных. Возникает она обычно в раннем детстве, так же как манера грызть ногти и теребить волосы. Права была Лилия Петровна, когда сказала мне: «Это что-то вроде тика, возникает в момент нервного напряжения и практически неконтролируемо».
   Так вот, сообщая об исчезновении Тима и упрашивая нас с Димоном не откладывая начать поиски мужа, находящегося на пике негативных эмоций, Ротшильд не хрустит пальцами. Однако стоило мне зайти в спальню к Кротовой и попытаться завести разговор с Леной, как Эста затрещала пальцами. Выходит, она совсем не нервничала, сообщая о супруге, но тряслась от волнения, видя, что я стараюсь разговорить Лену. Почему? На фоне этого глобального вопроса как-то меркнет очередной ляп, совершенный Эстер. Я жалуюсь на плохую мобильную связь, а жена актера заботливо советует: «Иди в гостиную, там всегда ловит».
   «Всегда»! Интересное словечко, если вспомнить, что невестка впервые на даче.
   Кто-то написал эту пьесу и виртуозно ее поставил, Вера Кирилловна с Тимофеем, профессиональные лицедеи, вдохновенно справились с ролями. Эстер любительница, у нее получилось хуже, но и ей можно поставить крепкую четверку.
   Если суммировать все вышесказанное, то оно отлично подтверждает слова Веры Кирилловны о том, что Эстер придумала «воскресить» Кротову ради масштабной пиар-акции. Оборотистая невестка заставила свекровь плясать под свою дудку. К сожалению, психическое состояние Тимофея не позволило ему продолжать игру, и Морков покончил с собой, оставив записки.
   Опытный графолог ни на секунду не усомнился, что Тим сам написал письма. Но вот вам новая странность. Оказывается, актер оставил не только записки на месте смерти и на даче, он еще и отправил письмо маме. Не слишком ли много доказательств суицида? Нам с Гри демонстрируют бурный скандал, после такой разборки мысль о самоубийстве может прийти в голову даже самому записному оптимисту. И пожалуйста, мы имеем покойника в «Мерседесе». А кто привез Вере Кирилловне послание? Помнится, дама сказала: «Я достала листок из ящика».
   Как он туда попал? Сам приехал на такси и влез в железный короб на первом этаже?
   Я вытащила из кармана мобильный, соединилась с Димоном и спросила:
   – Я передавала на экспертизу записку. Каков результат? В частности, меня интересует, чьи отпечатки пальцев удалось снять с бумаги.
   – Милая барышня, Дед Мороз готов исполнить любые твои желания, – загудел Коробок.
   – Не надо вспоминать сей персонаж, – вздохнула я, – учитывая обстоятельства, это меня сейчас пугает.
   – Текст написан лично Тимофеем. Есть «пальчики» Веры Кирилловны, актера и твои, – отрапортовал хакер, – сколько ни объясняй некоторым людям про резиновые перчатки и сердитого криминалиста, которому неохота изучать Танюшины оттиски, ни тверди про…
   – Значит, никто из посторонних письмо в руках не держал? – остановила я разошедшегося Димона.
   – Нет, и это логично, – тут же начал строить цепочку хакер. – Тимофей написал текст, всунул его в конверт и переправил матери. Вера Кирилловна вынула листок, потом он попал к тебе.
   – Угу, – пробормотала я, – вот только конверта нет. Получается, Морков заранее сам подвез предсмертное послание матери. Это очень странно.
   – Ну, необычно, – согласился хакер.
   – Ладно, спасибо, – вздохнула я.
   – Стой, – окликнул Димон, – в отношении водителя автобуса, на котором Эстер ехала из Хмарска в Алаево. Шофер сказал, что была женщина в приметном пальто, лица он не разглядел, она подняла воротник и спустила на лоб шапку, видно, замерзла, а вот красивую яркую верхнюю одежду он запомнил. В Хмарске, Алаеве и окружающих городках бабы даже летом предпочитают темные цвета, а уж зимой и вовсе похожи на нахохлившихся ворон. Проводница экспресса тоже вспомнила оригинальный прикид пассажирки: огненно-алый драп и белая лиса на воротнике. В отношении самой пассажирки она ничего сказать не может, та сразу крепко заснула, ни есть, ни пить не стала, из поезда выходила с поднятым воротником и в шапке, – так ведь холодно. Все подтверждает – Ротшильд ездила в Алаево, убила Соню, вернулась и в здании вокзала скончалась от удара шокера. Но исследование подошв ее ботинок говорит иное: Эстер не покидала Москву. Грязь не лжет! И последнее. Помнишь, мы обсуждали, куда подевались упаковки от «Дормидола»? Если актер слопал пятьдесят таблеток, где пустые блистеры или флаконы? Так вот, их и не было!
   – Почему? – не замедлила спросить я.
   – И на старуху бывает проруха, – признался Димон. – Я не учел, что «Дормидол» могут применять и в ветеринарии. Для людей препарат в виде инъекций не выпускают, а для животных он есть, применяется для усыпления. Гуманное средство, никаких страданий, четвероногий просто засыпает. Одной ампулы хватит, чтобы свалить лошадь. Можно принять орально, ни вкуса, ни запаха средство не имеет. Тим мог вылить «Дормидол» в бутылку воды и выпить его на дороге.
   – В этом деле масса вопросов, – зашептала я, не желая, чтобы наш разговор услышал сидевший около меня мужчина, – но мне главными кажутся два. Почему Тимофей демонстративно отравился на улице и по какой причине Эстер села в автобус? Навряд ли ей хотелось привлечь к себе внимание, если она собиралась убить Соню. Жене актера следовало нанять такси, не обращаться к консьержам и не натягивать на себя слишком приметное пальто. Но Эстер поступила наоборот.
   Я замерла, удивленная внезапно возникшим предположением.
   – Некоторые бабы привязываются к определенным шмоткам, – забурчал Димон, – была у меня знакомая, так она постоянно таскала одно и то же платье в мелкую розочку. Шкаф от одежды ломился, всего полно, так нет, натягивала дурацкую тряпку, блеклую, серую, цветочки мелкие, неприметные. Издали вещь казалась застиранной, никакой красоты!
   – Розовый цветочек из атласа! – закричала я, вскакивая с места. – Он лежал на полу в коттедже клиники «Созвездие», которую основала жена Лариона. В санаторное отделение в условиях строжайшей секретности помещают разных вип-персон для поправки психического здоровья. Пятый домик, который меня повели осматривать, занимало некое лицо, о нем не было ничего известно даже старшей медсестре Юлии. Она лишь сказала, что этот человек второй раз оказался на попечении отделения и съехал за пару дней до моего визита. А у Веры Кирилловны свитер, украшенный множеством подобных розочек! Розочки! Розочки!
   Мне не хватало воздуха. Я сделала судорожный вдох и поразилась внезапно наступившей в вагоне тишине. Поезд затормозил у перрона и открыл двери, но пассажиры не двигались, все, разинув рты, глядели в мою сторону. Я вылетела на платформу в тот самый миг, когда створки начали с шипением сходиться. Состав улетел в дыру тоннеля, я осталась на платформе. Думаю, люди надолго запомнили ничем не примечательную дамочку, которая вдохновенно орала про розовые цветочки. Сейчас едут и думают: да, в столице полно психов. Но я почти нашла разгадку, моя память ожила, она услужливо сообщила про кошелек из атласа и золотой антикварный браслет с «яблоками». Я увидела как наяву женскую руку, на которой он висел.
   – Тань, ау! – ожил Димон. – Выйди из тьмы.
   – Некогда, – воскликнула я, «сбросила» хакера и набрала номер Ирочки, девушки из справочной клиники «Созвездие».
   – Алло, – завопила Ира, перекрикивая музыку, – кто это?
   – Тусишь с Мартой? – обрадовалась я. – Карц не подвела и привела тебя в клуб?
   – Лучше! – закричала Ира. – Я в ресторане на дне рождения телеведущего Брокова! Тут полно звезд! Спасибо, спасибо, спасибо тебе! Я уже получила три приглашения на другие вечеринки! О! Я счастлива. Зачем звонишь?
   – Забейся в относительно тихое местечко, – попросила я, – у меня дело на одну минуту.

   Если вы знаете, что находитесь за шаг до разгадки, но, чтобы получить ответ на вопрос, придется лететь на край света, вы сядете в самолет? Лично я ни на секунду не задумавшись кинусь в лайнер. Увы, госпожа Сергеева любопытнее ста кошек. Слава богу, мне сейчас не пришлось отправляться в Америку, ехать нужно лишь до Зеленограда.
   Я вышла из метро. Отстояв длинную очередь, втиснулась в маршрутное такси и прижалась к стене.
   – Отложи свою хрень, – хрипло сказал сидевший около меня мужчина.
   Сначала я удивилась, но потом сообразила, что он обращается к пареньку лет тринадцати, который расположился напротив. В руках у него была какая-то электронная игрушка.
   – Кому сказано! – повысил голос отец. – Брось эту лабуду!
   – Мне ее бабушка подарила, – попытался возразить подросток.
   – Вот, блин, теща, – с чувством произнес мужик, – нашла че припереть! Дрянь купила!
   – Это просто бродилка, – пояснил мальчик, – квест.
   – Чего? – не понял папа.
   В глазах сына мелькнул смешок.
   – Квест. По-русски – вопросник.
   – Типа анкета? – неожиданно проявил интерес родитель.
   – Ну, вроде, – кивнул сынишка, – есть загадки, надо найти отгадки.
   – И че будет? – зевнул папаша.
   – Если отвечу правильно, дойду до конца.
   – А потом?
   – Переберусь на следующий уровень, – терпеливо разъяснял ребенок, – там задания круче, чем на первом.
   – Какая у тебя цель? – менторски вопросил родитель, обдавая меня запахом пива.
   – Добраться до седьмого уровня, – сообщил паренек, быстро нажимая на кнопки.
   – А потом? – не успокаивался отец.
   – Конец игре, надо покупать новую, – честно ответил сын.
   – Вот, блин, дебилизм! Только теще могло в голову прийти это дерьмо купить, – обозлился добрый зять. – Тратит деньги впустую, а потом ноет: пенсия маленькая.
   – Па, в классе все играют, – заныл парнишка.
   – А если, Сашка, все из окон прыгать будут, ты с ними? – прищурился отец и смачно рыгнул.
   – Вот пристал к мальчику, – не выдержала женщина, сидевшая рядом с подростком, – он прав, все они сейчас таким увлекаются. И нечего смысл в игрушке искать, она для отдыха!
   – Отдыхать положено на пенсии, – заявил отец, – ему учиться следует, книжки читать.
   – Сам-то много литературы освоил? – грудью встала на защиту Саши женщина.
   – Всю классику, – гордо заявил мужик.
   – Назови хоть одного писателя, – вцепилась в него пассажирка. – Все вы горазды из себя гениев корчить, остается лишь удивляться, почему денег не зарабатываете. Сам на маршрутке рассекаешь, не в личном «Мерседесе» с шофером едешь, а мальчонку из-за своего комплекса неполноценности гнобишь. Че, писателя назвать не можешь?
   – Пушкин, – объявил мужчина.
   – Здорово, – засмеялась тетка, – ну и чего он накропал? Стихи или романы?
   – Мне нравится его книга про Наташу Ростову и поручика Ржевского, – с достоинством ответил отец, – весело написано!
   Тетка расхохоталась, мальчик издал странный, квакающий звук и еще быстрее задвигал пальцами. Я прикусила зубами край капюшона. Танечка, молчи, не вздумай сказать, что в романе Л.Н.Толстого «Война и мир» нет поручика Ржевского. Он с Наташей Ростовой встречается лишь в неприличных анекдотах.
   – Улица Героев Панфиловцев, – объявил шофер, притормаживая у тротуара.
   Я встала и начала пробиваться к выходу.
   – Чего ржешь? – сказал за спиной мужик. – Вроде я ничего смешного не говорил. Я в детстве дрянью с кнопками не увлекался, вот и стал образованным человеком.

Глава 33

   Похоже, медсестра Юлия уже легла спать, потому что она не сразу подошла к двери, и голос ее, спросивший «кто там», звучал хрипло.
   – Ой, Юля, открой, это соседка, – затараторила я, – мужу плохо стало, померяй давление!
   Если вы служите врачом или медсестрой, то будьте готовы, что люди, живущие в близрасположенных квартирах, будут бегать к вам за советом и днем, и ночью. Загрохотал замок, дверь приоткрылась, показалась Юля, закутанная в уютный велюровый халат.
   – Вы кто? – удивилась она. – Из какого подъезда?
   Конечно, хорошо обладать стройной, хрупкой фигурой, но иногда восемьдесят кило веса приходятся как нельзя кстати. Попробуйте вытолкните за порог даму моей комплекции. Юля-то размером с кошку, в схватке с борцом сумо у нее не останется ни одного шанса на победу.
   Я вошла в прихожую и быстро сказала:
   – Ты дружила с Елизаветой Лапкиной, той самой девушкой, которую переманила к себе частная клиентка. Служащей подарили дорогой браслет: белые, желтые, красные «яблоки», покрытые эмалью и прикрепленные к золотой пластине. Очень оригинальная вещь, я видела такой один раз, предполагаю, украшение антикварное и стоит немалых денег. Впрочем, ты сама считаешь так же, раз упомянула о нем в нашем первом разговоре. Очевидно, его вид тебя потряс.
   – Я вас узнаю, – скривилась Юлия, – добрый вечер. Уверены, что хотите поместить в «Созвездие» мужа? Может, самой полечиться?
   Я нагло сняла куртку, повесила ее на крючок и улыбнулась:
   – Разве можно хамить клиентам?
   – Я у себя дома, – огрызнулась Юля, – имею полное право любого послать! Сообщить адрес, по которому тебе следует отправиться? Или сама догадаешься?
   – Эстер умерла, – сказала я.
   Юлия отпрянула к ботиночнице.
   – Как?!
   – Наверное, ты знала про кардиостимулятор? – спросила я. – Он отказал, Эстер скончалась в зале ожидания на вокзале.
   – Не может быть, – ахнула Юля и тут же спохватилась: – Не знаю я никакую Ротшильд.
   Я наклонилась, расстегнула молнию на сапогах, стащила их, потом повернулась к Юлии.
   – Я не называла фамилии, но, вижу, тебе известно, что написано у Эстер в паспорте.
   Несмотря на совершенный промах, хозяйка решила обороняться до последнего патрона.
   – Никогда даже не слышала о такой девушке, – уверенно заявила она.
   – Ну вот опять, – устало ответила я. – Сначала называешь фамилию, а сейчас еще демонстрируешь знание возраста Эсты, произнесла – «девушка», почему не бабушка? Впрочем, если хочешь, могу называть твою подругу Лиза Лапкина. Ты не поняла? Ее убили! И если киллер догадается, что вас с жертвой связывали близкие отношения, угадай, кто следующим очутится в морге? Ты, Юля! Я, как, наверное, тебе уже стало понятно, не собираюсь привозить в «Созвездие» супруга. Вот мой документ.
   – Мама, – по-детски прошептала медсестра, разглядывая «корочки», – я ее упрашивала с ними не связываться. Ксюха Малова тоже сначала от счастья скакала, а потом умерла. Когда Вера Кирилловна Лизке ту же роль предложила, я испугалась, а Елизавета сразу согласилась. И что мне теперь делать?
   – Рассказывай правду, – скомандовала я, – а затем вместе подумаем.
   – Ничего плохого я не совершила, – зачастила Юля, – только девчонок выслушивала, советы им давать пыталась, но они на меня плевать хотели.
   Продолжая сетовать на глупость подруг, Юлия провела меня в небольшую, до блеска вылизанную кухоньку. Я села на угловой диванчик, хозяйка опустилась на табуретку, ни на секунду не прерывая монолога.
   С Ксенией Маловой Юля вместе сидела на лекциях в медучилище. Среди основной массы учащихся Ксюша заметно выделялась, она была умной, хитрой и совершенно не хотела возиться с больными. Обучаться профессии сестры милосердия Малову заставили обстоятельства, она воспитывалась в детдоме и после получения аттестата о среднем образовании имела лишь две возможности: стать штукатуром или пахать в больнице. Другие варианты сиротам не предлагались. Ксюша рассудила здраво: лучше работать в теплой клинике, пусть даже и с клизмой в руках, чем на ветру около ванны с раствором цемента.
   Училась Малова отлично, но, кроме усидчивости и работоспособности, был у нее особый талант: она очаровывала всех, на кого хотела произвести хорошее впечатление. Иногда Ксения отвечала у доски на четверочку, но педагог всегда выводил в журнале отличную оценку. Ксюшу любили сокурсники, а когда девочек отправили на практику в клинику, Маловой стали петь дифирамбы и больные, и коллеги. Юлия тоже пала жертвой обаяния Ксении, она даже предложила ей поселиться в своей квартире и, к слову сказать, ни разу не пожалела о приглашении. Малова исправно покупала продукты, убирала комнату, не шумела, не сидела по часу в ванне и всячески подчеркивала, что она всего лишь временная гостья, безмерно благодарная хозяйке за любезно предоставленный кров. Долгое время Юлечка не могла понять: ее подруга на самом деле идеальна или она Лиса Патрикеевна? Однажды в майские праздники Юля позволила себе выпить пару бокалов вина и, слегка опьянев, прямо спросила у Маловой:
   – Ксю, где ты научилась вертеть людьми?
   Малова серьезно ответила:
   – Жизнь в детдоме озлобляет, но я очень рано поняла, если кидаться на нянек и воспитателей оскалив зубы, то ничего хорошего не получишь. Надо всем говорить приятное, и это сработало. Другие дети кашу по тарелкам размажут и давай орать: «Жрать овсянку не буду, она кислая! Фу!» А я потихонечку геркулес в мусорку скину и к поварихе с улыбочкой: «Тетя Катя, дайте еще, так вкусно!» В результате всех наказывают, а мне кашки дают из другой кастрюльки, из той, где не для воспитанников, а для себя сварили. Черпачок нальют, да еще сверху сахарным песочком посыпят. Ласковый теленок у двух коровушек молоко сосет. Когда я чуть постарше стала, начала книги читать по психологии, учебники всякие, брошюры научно-популярные. Многому научилась. Мечтаю стать дипломированным психологом!
   – Ну ты замахнулась, – покачала головой Юля.
   – Вот увидишь, все у меня получится! – решительно ответила Ксения.
   После окончания училища девушек распределили в одну из городских больниц, там они чуть не сошли с ума от огромной нагрузки. Среднего медицинского персонала не хватало, медсестры подчас по неделе не покидали отделение, ночевали в комнатке отдыха на топчанах. Для Юлии все дни слились в один: в шесть утра всем надо запихнуть градусники, проверка палат, раздача лекарств, анализы, завтрак, процедуры, обед, процедуры, ужин, градусники, потом проверка палат и бесконечные капризы больных людей. Нянечкам платили мало, поэтому бегать по коридорам со шваброй желающих не было, ставки поломоек часто оказывались свободными, Юле приходилось таскать судно, менять белье, кормить лежачих. Жизнь стала напоминать кошмар. Было, впрочем, и светлое пятно. Юляша и Ксения познакомились с Лизой Лапкиной и позвали ее к себе жить. Теперь девушек в квартире было трое, они основали нечто вроде коммуны, складывали в одну коробку зарплату, чаевые, полученные от больных, и позволяли себе приятные покупки. На еду медсестры не тратились, на работе они наедались до отвала, всегда имели фрукты и конфеты, которые подносили те, кто лежал в отделении.
   Через некоторое время неведомыми путями Ксюша сумела устроиться в коммерческую клинику «Созвездие», а спустя пару месяцев ей удалось перетащить туда и Юлечку.
   Первое время Малова ходила как пришибленная. Поражали тишина и комфорт санаторного отделения. Больные сидели по коттеджам, их кормили, как в ресторане, развлекали, водили в бассейн. У Маловой на попечении оказался молодой артист Тимофей Морковкин, и Ксюша сообразила: вот он, данный судьбой шанс. Ксения пустила в ход все свое обаяние и сумела очаровать не только артиста, но и его родителей. Представляете, как забилось сердце предприимчивой девушки, когда однажды Тимофей сказал ей:
   – Сегодня родители приедут, вдвоем.
   – Да ну? – удивилась медсестра. – Обычно они поодиночке приходят.
   – Мама с папой хотят с тобой поговорить, – загадочно ответил Тимофей.
   Вера Кирилловна и Николай Ефимович действительно затеяли разговор с Ксюшей. Они сделали медсестре очень привлекательное, но немного странное предложение. Для начала Морковкина честно призналась:
   – Тимофей совершил по глупости ряд плохих поступков. Мы не станем уточнять каких, но нам с отцом пришлось поместить мальчика сюда. Сейчас Ларион считает, что Тим оправился и снова готов жить в социуме, но его нельзя оставить без присмотра. Предлагаем тебе уйти со службы в «Созвездии» и переехать к Тиму.
   – Сиделкой? – уточнила Ксюша. – За оклад?
   Вера Кирилловна и Николай Тимофеевич переглянулись.
   – Детка, – ласково произнес Морковкин, – ты уже поняла, что наш мальчик не простой человек, за ним необходим глаз да глаз. Но ни я, ни Вера не хотим, чтобы посторонние узнали про наши проблемы. Если побежит слух, что с Тимофеем повсюду ходит медсестра, это плохо.
   – А вот жена имеет право сопровождать мужа, – подхватила Вера Кирилловна.
   – Я распишусь с Тимофеем? – заморгала Малова.
   Морковкина ласково обняла девушку:
   – Не надо, чтобы кто-нибудь вдруг понял, что Тим соединил судьбу с медичкой из психклиники. Ничто не должно указывать на его связь с лечебным учреждением. Будешь жить под другим именем, под ним пойдешь в загс. Свадьбу устроите тихую, никого не позовете, если начнутся расспросы, спокойно отвечай: «Я из провинции, окончила в Москве институт, своей квартиры не имею, а Тим актер с большими перспективами. Его родители планировали заполучить в невестки другую, они не желают общаться ни со мной, ни с сыном, мы решили не дразнить предков, расписались без помпы».
   – Мы заплатим тебе хорошие деньги, – вклинился в беседу Николай Ефимович, – в разы больше, чем те, которые ты сейчас имеешь в «Созвездии». Проработаешь с Тимом пять лет, купим тебе отдельную квартиру, и ты свободна. Главное, не оставляй парня одного никогда, спи вполглаза, води его на коротком поводке.
   – Если мы договорились, то это подарок за первый день работы с нами, – объявила Вера Кирилловна, вынимая из сумки серьги дивной красоты.
   Ксюша, мечтавшая вырваться из грязи в князи, согласилась бы на фиктивный брак под чужим именем и безо всякого оклада и подарков, но у нее хватило ума изобразить колебания и заставить себя упрашивать…
   Юлия вскочила и забегала по кухне.
   – Понимаешь? – спросила она.
   Я кивнула. Конечно, после того, как Антон Георгиевич взял на себя убийства девочек, родители запихнули Тимофея в «Созвездие», которым руководил психотерапевт Ларион. Вера Кирилловна и Николай Ефимович попытались вылечить дитятко, но, думаю, жена сообщила супругу усеченный вариант истории, небось спела: «На Тимофея сильнейшее впечатление произвели преступления Антона, мальчик впал в депрессию».
   Об убийствах, которые совершил сын, она мужу не заикнулась.
   В личной жизни Николай Ефимович был на редкость наивен, супруга легко им вертела. Вера Кирилловна обожала сына, ради него она была готова на любой поступок, всегда оправдывала его и даже простила смерть Агаты. Думаете, такое невозможно? Ошибаетесь, слепая родительская любовь страшная вещь. Вероятно, Морковкина отчетливо поняла: если назовет имя убийцы Агаты, то потеряет еще и обожаемого сына. Лишившись дочери, мать хотела сохранить Тимофея. Думаю, она убедила себя, что мальчик не виноват, он мстил любовнику Веры Кирилловны. Но держать Тимофея в санаторном отделении бесконечно нельзя, оставить его без присмотра тоже невозможно, вот Вере Кирилловне и пришла в голову удачная мысль о женитьбе. Думаю, план придумала именно она, а паспорт на имя Елены Кротовой помог раздобыть алаевский бог Егор Кириллович, у него длинные руки и обширные связи даже в Москве. Вот только тот, кто состряпал удостоверение личности, не учел, что настоящая Елена Кротова – мулатка. Что случилось с ней, мы никогда не узнаем. Может, она стала наркоманкой и погибла в одном из притонов? Очень часто тело несчастного «торчка» закапывают в укромном месте, а его документы передают в другие руки. От Кротовой осталось лишь одно случайное фото в Интернете…
   Юля вновь села за стол.
   – Ксюха всем нос утерла. Сначала сидела тихо, ходила везде с Тимом, держала его под руку, в разговоры не вмешивалась, ласково улыбалась. А потом!
   Коготок увяз – всей птичке пропасть. Не прошло и двух недель после похода в загс, как фиктивный брак превратился в настоящий, и молодая жена стала прибирать мужа к рукам. Через шесть месяцев Елена (будем теперь так именовать Ксюшу) стала необходима Тиму больше воздуха, без нее актер не мог даже найти носки в комоде. Но не бытовая сторона оказалась главной. Кротова пустила в ход все свое обаяние, ум и хитрость, чтобы возвести мужа на вершину славы. В процессе превращения Морковкина в Моркова актер разругался с родителями. Вера Кирилловна боялась, что чрезмерная эмоциональная нагрузка, журналисты, которые будут под лупой изучать биографию артиста, могут спровоцировать новый нервный срыв у сына. Но Елена закусила удила, она, не обращая внимания на препятствия, широко шагала к мечте детства: славе, пусть не своей, а супруга, но все равно приятно.
   Матери с отцом оставалось лишь наблюдать за взлетом Тима Моркова и признавать: в скромной медсестре скрывалась гениальная пиарщица.
   Неизвестно, на какую высоту сумела бы поднять Тимофея жена, но случилась трагедия, Елена упала в ущелье.
   – Сама? – перебила я Юлию. – Ей никто не помог?
   Медсестра поежилась.
   – Тимофей после похорон приехал ко мне.
   – Вы дружили? – удивилась я.
   Юля кивнула.
   – Нас с Ксюшей связывали близкие отношения, мы были как сестры. Я к ребятам, правда, не заглядывала, а вот они сюда приходили.
   Тим так рыдал, лег у меня в спальне на кровать и повторял: «Я погиб, ты не знаешь моей беды, одна Ли (он ее так называл) меня успокаивала! Кому я нужен, неудачник! Ленуся могла меня в любой проект пристроить! Вчера журналисты пришли, спрашивают: «Как вы себя чувствуете?» А я оглядываюсь, ищу глазами жену, она всегда за плечом стояла, подсказывала ответ. Без нее я ноль».
   Юля знала, что Тимофей сильно зависит от Ксюши-Лены, но не представляла, какой толщины канат привязывает его к жене. Медсестра попыталась успокоить вдовца, но тот неожиданно понес чушь про убитую сестру, каких-то девушек, потом стал монотонно повторять странную фразу:
   – Дед Снегур и Морозочка совсем не Дед Мороз и Снегурочка! Дед Мороз наказал Деда Снегура, убил Снегурочек!
   Вот тут до Юлии дошло: у Тимофея, похоже, реактивный психоз, и медсестра позвонила старшим Морковкиным.
   Вера Кирилловна примчалась вместе с Ларионом, Тимофея увезли в «Созвездие» и поселили в коттедже в условиях строжайшей секретности. Морков был слишком известен. Чтобы желтая пресса не пронюхала о местонахождении артиста, Вера Кирилловна была готова на любые траты. Но больше журналистов мать боялась того, что Тим, переживший стресс, выдаст себя. Фраза про Деда Снегура и Морозочку переполошила актрису. Юля поняла, есть что-то, чего она не знает, некая тайна в прошлом Тима, вероятно, страшная, раз Вера Кирилловна на таком взводе.
   Теперь за Тимофеем ухаживала Лиза Лапкина, которую в санаторное отделение на место Ксюши привела Юлия. Моркова удалось вернуть в нормальное состояние.
   А у Николая Ефимовича внезапно возникли подозрения. В первые дни после трагической гибели «Кротовой» он неожиданно пришел к Юле и сказал:
   – Знаю, ты умеешь держать язык за зубами. Достань мне хоть что-нибудь из вещей Елены, чтобы можно было провести анализ ДНК.
   – Вы сомневаетесь в ее смерти? – изумилась Юля. – Но моя несчастная подружка упала с обрыва на глазах у большого количества людей, все они, словно сговорившись, повторяли одну фразу: «Лена наступила на камень, пошатнулась и не удержалась на тропинке».
   Николай Ефремович почесал в затылке:
   – Хитрая она, запросто могла смерть инсценировать.
   Юлия попыталась воззвать к логике директора завода:
   – Да зачем это ей?
   – Не знаю, – признался Морковкин, – но желаю стопроцентно убедиться: девица мертва, а не задумала новый пиар-ход.
   Решив не спорить с ним, Юлия отдала ему щетку, в которой остались волосы Елены. Анализ ДНК подтвердил, что разбилась «Кротова», и Николай Ефимович успокоился. Ксению Малову похоронили под именем Елены Кротовой, а через неприлично короткий срок Тимофей женился на Эстер Ротшильд.
   – Которая на самом деле была Елизаветой Лапкиной, – уточнила я.

Глава 34

   Юля развела руками:
   – Просто дежавю. Вера Кирилловна повторила ситуацию, только вместо серег она подарила Лизке роскошный браслет. Я отговаривала Лапкину, твердила: «Нехорошая примета замещать умершую, ты на себя чужую жизнь примеряешь, для Ксю это плохо закончилось». Но Лапкина легкомысленно отвечала: «Морков мне нравится, он красавец, мачо, по нему бабы сохнут. Знаменитый, богатый, разве от такого подарка отказываются?»
   Чтобы пресса никак не связала Моркова с «Созвездием», Лизе вручили паспорт на имя Эстер Ротшильд и придумали вышибающую слезу историю про давнюю подругу, которая преданно любила звезду и вот дождалась своего часа. Основные фанаты Моркова женщины, а слабый пол обожает подобные сказки. Газеты опубликовали эту историю, никто в ней не усомнился.
   Я вспомнила, как в самом начале расследования Марта и Чеслав рассказывали нам биографию Тима. Если уж Карц и шеф поверили желтой прессе, то чего требовать от остальных?
   Эстер оказалась иной, чем Лена. Она заботилась о Тимофее, везде появлялась вместе с мужем, таскала ему на съемки термос с домашней едой, изумительно гладила рубашки, чистила ботинки, но в рабочие дела не лезла. С журналистами Ротшильд не общалась, по продюсерам и режиссерам не бегала.
   – Погоди-ка, – остановила я собеседницу, – выходит, Эстер не могла придумать и организовать масштабную пиар-акцию? Она не занималась продвижением мужа, как Елена?
   Юля засмеялась.
   – Конечно, нет. Она боялась лишний раз взглянуть на Тима. Дурочка влюбилась в него по уши и решила, что лучший способ удержать мачо около себя – никогда с ним не спорить и ползать на коленях с домашними тапками в зубах.
   – Не совсем верная позиция, – отметила я.
   – Да уж, – протянула Юля, – я объясняла ей: Тиму требуется твердая рука. Почему он смотрел Лене в рот? Потому что та его кнутом стегала, на каждое предложение супруга заявляла: «Молчи, ты идиот. До встречи со мной изображал седьмую яблоню у входа в кулисы, а я из тебя сделала идола толпы». Тимофей и не рыпался.
   Но Эстер лишь мотала головой: «Нет, Тимоше необходимы ласка и нежность, чем больше облизываешь мужа, тем сильнее он полюбит жену».
   Она его разбаловала, как комнатную собачку. Даже Вера Кирилловна возмущалась: «Эста, прекрати Тиму в пояс кланяться».
   Но Ротшильд не хотела, а может, в силу излишне мягкого характера не могла проявить разумную жесткость.
   Около месяца назад Тимофея в условиях строжайшей секретности, ночью, доставили в «Созвездие» и поселили в пятом коттедже. Сына сопровождала белая, как ванильный зефир, Вера Кирилловна. Ларион уже перебрался в Америку, и, вероятно, поэтому к актеру применили новую терапию. Моркова погрузили в глубокий сон. Почти десять дней Тим находился в искусственной коме, потом его стали осторожно возвращать к реальности. Процесс реабилитации шел тяжело, Морков впадал в агрессию, один раз, когда опекающая медсестра на минуту отошла в туалет, он кинулся к подоконнику, начал его ломать и орать невразумительные фразы про Деда Мороза и Снегурочку. Артиста явно раздражал снег и пугал приближающийся Новый год. Но фармакология в наши дни почти всемогуща, в конце концов Тимофей превратился в нормального человека. Несколько дней назад Вера Кирилловна забрала сына…
   Юля запнулась и уставилась в окно.
   – Говорила я ей, – тихо произнесла она, – Тимофей лишь выглядит обычно, оставьте его еще в «Созвездии». Но Морковкина не послушала меня – и вот результат. Самоубийство! Есть такие люди, роковые, общение с ними приводит к смерти окружающих, – похоже, Вера Кирилловна из их числа. Сначала с горы упала бедная Ленка-Ксюша, потом Тим покончил с собой, затем погибла Лиза-Эстер. Мне неохота даже по телефону разговаривать с Верой Кирилловной, надеюсь, она больше никогда со мной не свяжется. А почему вы думаете, что Эстер убили? Она была тихая, никому зла не делала, у нее вшитый кардиостимулятор стоял, из-за него Эста (она отвыкла от имени Лиза) и жила в медленном ритме, оберегала себя от стрессов, не ходила в кинотеатр, если там шел фильм, после которого будешь переживать. Ее радовали исключительно романтические комедии, сказки, все веселое, легкое, вроде книг Милады Смоляковой. Единственной страстью бедняжки был Тимофей, она один раз призналась: «Если Тим меня бросит – я умру, если он скончается первым, я за ним в могилу прыгну». Наверное, больное сердце не выдержало смерти мужа.
   – Когда Тимофея выписали? – спросила я.
   – В субботу вечером, – ответила Юлия, – специально выбрали выходной, чтобы только одна дежурная медсестра была и никаких посторонних. Я лично довела Тима и Веру Кирилловну до машины.
   – И куда они поехали? – не успокаивалась я.
   – Не знаю, – пожала плечами медсестра, – шофер положил сумку с вещами Моркова в багажник и сел за руль.
   – Водитель не узнал Тимофея? – наседала я.
   – Бейсболка, темные очки, парик, – перечислила Юлия, – Тимофею изменили внешность. Да и водила у них был пожилой, лет шестьдесят, такому все по барабану. Он поклажу минут пять в тачку запихивал, то так, то эдак ее поворачивал, что-то бубнил себе под нос. Вера Кирилловна даже возмутилась, высунулась в окошко и сказала: «Любезный, поторопитесь, мы опаздываем». А он ей в ответ глупость: «Внучка не домик!» Еще какое-то время провозился и отчалил.
   – Внучка не домик, – повторила я.
   – Ага, правда, бредятина? – скривилась Юля.
   Она встала, подошла к окну, отдернула белую занавеску в мелкий горошек и взяла лежащую на подоконнике пачку сигарет. Я невольно проследила взглядом за медсестрой и увидела несколько упаковок лекарств. На одной было написано «Викарил», на другой «Залкан», на третьей «Асентракс».
   Юля, чуть приоткрыв стеклопакет, выпускала дым на улицу. Если в упор смотреть человеку в спину, тот непременно ощутит чужой взгляд. Хозяйка вздрогнула и обернулась.
   – Что? – нервно спросила она. – Не сверли во мне дырку!
   – Знаешь, – медленно сказала я, – в истории криминалистики много рассказов о хитро придуманных преступлениях, многоходовых комбинациях с тщательно написанными сценариями. И тем не менее их организаторов ловили, потому что они прокалывались на ерунде. Мелочи, вот что губит нарушителя закона. Порой это просто идиотские оплошности. Не так давно в Москве был взят человек, который ограбил ювелирный магазин, он идеально спланировал кражу, но в тот момент, когда негодяй опустошал витрину, его мобильный телефон вдруг закричал: «Ау! Сергей Колосов, возьми трубку! Ау! Сергей Колосов, вас вызывают к президенту». Парень поставил на свой сотовый так называемый прикольный звонок. Ясное дело, бандита быстро нашли, продавщицы запомнили имя и фамилию. Иногда уголовники совершают совсем уж откровенные глупости. Известен случай, когда, ограбив банк, один из налетчиков назавтра вернулся в это же деньгохранилище и, протянув кассиру украденные купюры, попросил положить их ему на счет.
   – Дураков полно, – фыркнула Юля и захлопнула окно.
   – Но, повторяю, чаще всего человек просто забывает о мелочах, – продолжала я. – Впрочем, сыщик тоже упускает их из вида. Возьмем нашу ситуацию. Умная Вера Кирилловна не могла предположить, что от ее свитера оторвется крохотная розочка из атласа и останется на полу в пятом коттедже, и она уж точно не подозревала, что уборщица не заметит лоскуток, тот попадется мне на глаза, а я, обладательница цепкой памяти, соображу: Морковкина посещала санаторное отделение.
   – Хочешь услышать мой восторг и восхищение твоим умом и сообразительностью? – ухмыльнулась Юлия. – Ждешь аплодисментов?
   Я сделала вид, будто не поняла иронии.
   – Нет, потому что сама допустила ряд оплошностей. Ну, например, такую. «Елена Кротова», рассказывая нам о своем падении в пропасть, заявила: «Помню, как посмотрела на розы, дальше ничего, темнота». То есть она свалилась в ущелье, потеряла сознание и очнулась только в публичном доме, где ее заставили обслуживать клиентов. И никто из людей, внимавших рассказу бедняжки, включая и меня, не воскликнул: «Эй, девушка, даже если отбросить в сторону вопросы, каким образом таинственные преступники обменяли тело Кротовой на чужой труп и зачем они произвели рокировку, все равно многое вызывает изумление». Каким образом, пролетев значительное расстояние и упав на камни, Леночка не получила ни малейших повреждений? Она смогла обслуживать клиентов, а не стонала с переломанными руками и ногами. Мне следовало обратить внимание на эту нестыковку! Но нет, я не отреагировала на нелепицу. И кто я после этого?
   – Так тебя сейчас ругать? – с плохо замаскированным ехидством осведомилась Юля.
   – Но я все же не совсем безнадежна. Тебе придется рассказать, как ты умудрилась заставить Галину Юдаеву исполнить роль Елены Кротовой? – сказала я. – Только не делай изумленные глаза и не пытайся восклицать: «А это кто?» Во время беседы в кабинете у моего начальника Елена услышала, как Тимофей встряхнул пузырек с «Викарилом». Раздался характерный звук, Кротова отреагировала на него странно: замерла, а затем монотонно произнесла: «Викарил» три раза в день, «Залкан» на ночь, «Асентракс» днем». Еще посетовала на вредность «Викарила», пожаловалась на возникающую от него тошноту. Я спустя некоторое время удивилась: Кротова длительное время находилась в рабстве, откуда ей знать про «Викарил», который недавно появился в продаже? Да и «Залкан» с «Асентраксом», как я потом выяснила, используются лишь в психиатрических клиниках, в обычных аптеках их не найти. Потом, когда я узнала, что Кротова на самом деле Юдаева и она содержалась в отделении у профессора Козлова, который пытался бороться с болезнью Фаултона, я посчитала, что нашла ответ на вопрос. Но тут же возник новый. Ученый умер, его подопечных забрали родственники, но Вера Киселева, родная сестра Галины, не моргнув глазом сообщила мне про «Созвездие», где якобы до сих пор лечится Юдаева.
   Верочка была уверена, что меня не пустят в клинику, там очень строго проверяют посетителей, и я не узнаю, что с Галиной, поэтому преспокойно рассказала про Козлова. А может, Киселева растерялась и испугалась при виде незваной гостьи и поэтому разболтала тайну… Юлечка, ты следишь за ходом моих мыслей?
   Медсестра молча кивнула. Я потерла руки.
   – Отлично. Алексей Юрьевич, заведующий санаторным отделением, рассказал немного о Козлове, посетовал на его рассеянность и полнейшую бытовую неумелость, обронил фразу: «Юля за ним как за ребенком смотрела».
   Учитывая твою заботу о Козлове, прибавив упаковки лекарств, которые лежат сейчас на подоконнике, приплюсовав сюда вашу нежную дружбу как с Ксюшей-Леной, так и с Лизой-Эстер, вспомнив о твоих хороших отношениях с Верой Кирилловной Морковкиной и глядя на твои дорогущие часы, усеянные брильянтами, могу предположить: Галина Юдаева после смерти Козлова жила именно в этой квартире, и она превратилась в Елену Кротову. Юля, ты понимаешь, что стала соучастницей преступлений?
   Медсестра шумно выдохнула.
   – Ничего плохого я не делала. Ну… вроде как помогла…
   – У тебя есть альтернатива, – сказала я, – сейчас рассказать все начистоту мне или отвечать на вопросы в кабинете следователя Леонида Ярошенко. Впрочем, не стану тебя обманывать, ты вляпалась в нехорошую историю, тебе все равно придется общаться с Ярошенко, но я сумею убедить его проявить к тебе снисхождение, объясню ему: «Юля лишь хотела оказать услугу хорошим людям», представлю факты с выгодной стороны. Но согласись, мне нужны эти факты. Кстати, часы очень красивые, не современного производства, я бы тоже такие хотела.
   Юля опять схватилась за сигареты.
   – Когда Тимофей снова оказался в санаторном отделении, Вера Кирилловна подошла ко мне и заявила: «Юляша, давно хотела сделать тебе подарок». И протянула эти часики.
   Медсестра не вчера родилась на свет, она отлично усвоила истину про бесплатный сыр и мышеловку, поэтому, восхитившись красотой вещицы и сообразив, что презент стоит кучу денег, Юля спросила: «Что надо делать?»
   «Найти бывшую подопечную Козлова Галину Юдаеву и поработать с ней по хорошо известной тебе методике подселения личности», – выпалила Морковкина.
   – Это что еще такое? – удивилась я.
   Юля опустила голову.
   – У нас с Козловым был роман. Сергей меня старше, но возраст никакого значения в настоящих отношениях не имеет. Сережа был энтузиаст своего дела, я ему помогала, в свободное от работы время нянчилась с его подопечными и многому научилась. Больные синдромом Фаултона – не двуликие, а многоликие Янусы,[10] они начинают психологически превращаться в любого человека, своей личности у них нет. Вот Козлов и подумал: а что, если, использовав гипноз, лекарства и кое-какие разработанные им методики, подселить в тело нездорового человека чью-то личность и убедить остаться там навсегда. Образно говоря, внушить Петрову, что он шофер Сидоров, и никаких проблем. Петров станет жить, как Сидоров, вертеть баранку, никакой чехарды со сменой ролей, полнейшая социальная адаптация.
   – Так просто? – восхитилась я.
   – Гениальные открытия, как правило, элементарны, – снисходительно улыбнулась Юля, – на словах это звучит просто, на деле получалось сложно. Из всех пациентов хорошо реагировала лишь Галина, у остальных двух мужчин и одной женщины ничего не получалось. К сожалению, Сережа умер. После его кончины продолжать исследования не стали, лаборатория существовала лишь благодаря энтузиазму Козлова. Незадолго до его кончины погибла пациентка, больных осталось трое, их отправили по домам. Я нашла адрес Юдаевой и поехала к ней.
   – Думаю, Киселева пришла в восторг, узнав, что вы хотите забрать Галину, – предположила я.
   Юлия поморщилась.
   – Да уж! Она даже не спросила, куда и зачем поедет Галя, все уточняла: «Мне не придется платить денег? Вы ее точно не вернете?»
   – Интересно, какая судьба ждала Юдаеву после того, как «Кротова» станет ненужной? – резко спросила я.
   Юля замотала головой.
   – Ничего плохого. Я поработала с Галей, подселила к ней личность Кротовой, Юдаева отлично отозвалась на это, она стала Еленой, не играла роль, а ощущала себя первой женой Моркова. Меня попросили погрузить Юдаеву в сон, за ней приехала машина, двое мужчин унесли ее. Больше мне ничего не известно.
   – И вы не заволновались? Не стали спрашивать о судьбе пациентки? – возмутилась я. – И как смогли справиться с задачей технически? Вы не врач, не дипломированный психолог.
   Юля потупилась.
   – Вера Кирилловна пообещала мне позаботиться о Гале. Я знала, что Морковкина не обманет, Юдаевой лучше с ней, чем дома, где ее заперли в комнате и швыряли туда два раза в день миску с едой. Я только предупредила, что методика не дает стопроцентной гарантии, Галя может выйти из образа.
   – Что и случилось на пару мгновений, когда Тимофей загремел таблетками «Викарила», – сообразила я. – Юдаева на секунду вышла из роли и назвала свои лекарства. Теперь понятно, почему «Эстер» ломала пальцы в момент моей беседы с Еленой, которая произносила лишь «да»: она опасалась непредсказуемой реакции больной женщины. Неужели она не позвонила вам, не спросила, что делать? Не пожаловалась на то, что Кротова «исчезла»?
   – Вера Кирилловна звонила, – нехотя призналась Юля, – я ей ответила: «Все. Больше Галина не сможет быть Еленой. Она ушла в себя и не вернется. Так произошло и с той, другой пациенткой. Сначала полное перевоплощение, затем долгий сон, эмоциональная недоступность, неадекватность и скорая смерть. Что-то Сергей не учел. А если вернуться к вашему вопросу об отсутствии у меня диплома врача, то скажу: да, я не училась ни на психотерапевта, ни на психиатра. Но общение с Козловым дало мне больше, чем сидение на лекциях и семинарах. Сергей преподал мне практические навыки, я могу загипнотизировать человека и легко справилась с Юдаевой, потому что уже проделывала с ней разные манипуляции под руководством Козлова. Меня удивило другое: откуда Вера Кирилловна узнала про Юдаеву? Хотя Морковкина часто посещала сына, наверное, услышала разговоры про отделение Сергея, профессор охотно рассказывал про свои исследования, он был по-детски откровенен.
   Я заморгала.
   – Юля! Значит, ты была в курсе всего замысла? Внушила больной женщине историю про падение в ущелье, обслуживание клиентов в публичном доме, службу в нарколаборатории? Ну-ка отвечай. Кто был автором сценария? Вера Кирилловна или Эстер?
   – Морковкина, – прошептала медсестра, – Эсте слабо, она лишь изображала то, что ей приказывала мать Тимофея.

Глава 35

   Велев Юле никого не впускать в квартиру и самой не выходить ни при каких обстоятельствах, я вышла на улицу и стала ловить машину. Метро уже закрыто, придется ехать на квартиру Тани Михайловой на такси.
   Около четверти часа мне пришлось прыгать на холоде – водители всех подъезжающих машин выглядели на одно лицо: черноволосые, черноглазые, они приоткрывали дверь и, поблескивая золотыми зубами, радушно предлагали:
   – Дэвушка, а дэвушка, садысь, много денег не возьму, красавицам скидка.
   Но я боялась оказаться наедине в ночной час с такими ребятами и в конце концов дождалась ржавую «Волгу», которой управлял сильно «хекающий» полный блондин с носом-картошкой.
   Дребезжа всеми частями умирающего от старости организма, некогда самый престижный автомобиль СССР, обладать которым мечтало почти сто процентов населения, покатил по дороге. Из сиденья торчала пружина, довольно чувствительно впившаяся в мою филейную часть, по салону плыл сильный запах бензина, печка в колымаге работала еле-еле, дворники двигались словно рыбы, хлебнувшие снотворного, а вдобавок к этому из какой-то щели на меня сыпался мелкий снег, но я не замечала неудобств. В моей голове возник вопрос, ответ на который я не могла найти. Если Тима Моркова выписали в субботу вечером, то как он мог в четверг сидеть у нас в офисе? Или Юлия перепутала день?
   Я упорно искала ответ на эту загадку и все яснее понимала: никто актера из «Созвездия» в середине недели не выпускал, Юля не лгала и не ошибалась, Тим Морков покинул клинику в первый выходной. И я, кажется, догадываюсь, куда он отправился. Помните загадочную фразу шофера «внучка не домик»? Юлечка не могла понять, о чем толковал водитель, а я сообразила. «Домик» – так москвичи ласково зовут аэропорт Домодедово, а «внучка» – Внуково. Вера Кирилловна поторопила копушу, а тот ответил пассажирке: «Внучка не домик», – то есть Внуково не Домодедово, оно расположено близко, нечего волноваться, времени много, успеем к самолету.

   Около шести утра меня потрясли за плечо. С трудом разлепив глаза, я увидела Роберта, того самого, что торгует маслом в виде свечи через Интернет.
   – Можно взять кастрюлю? – спросил он.
   – Какую? – ничего не понимая, задала я вопрос.
   Роберт начал размахивать руками.
   – Эмалированную, она шла в комплекте с самопломбирователем зубов. Зоенька хотела ее без спроса увезти, но я решил у тебя осведомиться.
   Я села на диване.
   – Зоя уезжает?
   Роберт потупился.
   – Она уже у меня. Мы полюбили друг друга, встретились два одиночества. Зоенька замечательная женщина, хозяйственная, умная, сексуальная, мне давно пора жениться, между прочим, у меня своя квартира и машина. Так как, отдаешь кастрюлю? Имей в виду, на следующий день после твоего вмешательства в рот Зоечки у нее так все заболело! Пришлось нам ехать в платную клинику! Слышала бы ты, как ругался дантист, кричал: «Этой Тане надо руки оторвать! Ну и дура! Купила в Интернете такую гадость!» Мы отдали за прием деньги, и я их с тебя не требую, но кастрюлю подари Зое в качестве компенсации за свою тупость.
   Меня охватило возмущение.
   – Может, я и сглупила, но Зоя сама захотела первой опробовать самопломбирователь!
   – А если Зоинька попросила бы ей ногу отрезать, ты взялась бы за пилу? – напал на меня Роберт. – Это ты виновата! Так отдашь горшок?
   Я махнула рукой.
   – Забирай.
   – Еще цветок, – сказал Роберт.
   – Что? – изумилась я.
   – Карл тебе преподнес дорогое растение, – застрекотал продавец масла, – он купил его в магазине. Но раз он нашел другую невесту, то цветок теперь наш с Зоей, деньги на фикус сыну мать давала.
   – Помнится, Терешина говорила, что растение именуется «семейное счастье» и ее сынишка – доморощенный Тимирязев, его из крохотного семечка вырастил, – сказала я. – Впрочем, мне без разницы. Забирай дерево и называй его как хочешь. Значит, Карл тоже удачно пристроился?
   Роберт кивнул.
   – Его одна очень влиятельная особа определила в свое модельное агентство. Теперь Карлушу ждет оглушительный успех на подиуме, он на днях уезжает со своей спонсоршей в Нью-Йорк.
   – Рада за парня, – вполне искренне сказала я, – осталось уточнить, где Клара? Надеюсь, Зоя не собирается подарить девушку мне?
   – Я тут! – раздался радостный голосок.
   – Мы рядом, – подхватил приятный баритон.
   Роберт выскользнул в прихожую, я нацепила халат, вышла на кухню и увидела Клару с Борисом. Девушка была без парика и накладных прелестей.
   – Где твои локоны? – неделикатно спросила я. – Кавалер не поразился, что ты слегка ненастоящая?
   Борис расхохотался.
   – Когда Кларка сняла шиньон, я удивился, но не очень. Потом она и грудь отклеила! Ну, крутая фенька, я ржал, как подорванный, но круче всего с одежкой получилось!
   – Ботфорты мы еле-еле стянули, – тоже заливаясь смехом, сообщила дочь Зои, – прикол! Чуть ноги мне не оторвали. И шнуровку на корсете пришлось разрезать.
   – Угарно! – веселился Боря. – Прикинь, у нее и ногти ненастоящие! Так смешно отваливались: чик, чик, чик.
   – Ха-ха-ха, – закатывалась Клара.
   – Ой, не могу, – согнулся пополам Боря, – чик, чик, чик.
   – Уши! – простонала девушка.
   – Ага, – подхватил парень, – мы их до сих пор от черепа не отковыряли!
   – Насмерть приклеены! – взвизгнула Клара. – Сексуально выглядят!
   – Сегодня еще раз оторвать попробуем, – пообещал Боря и подмигнул Кларе, та вытянула губы трубочкой и протянула:
   – Конечно! Я еще могу сделать временные татушки, их прикольно спиртом оттирать.
   – Вау! – оживился Боря. – Картинки на тему Камасутры! Одну уберем, за другую возьмемся. Супер!
   – Значит, вы теперь вместе? – подвела я итог высокоинтеллектуальной беседе.
   – Да, – хором ответила парочка, – соседями будем.
   – И что вы тогда на моей кухне делаете? – рассердилась я.
   – У нас сахар закончился, – пояснила Клара, – пришли отсыпать!
   – И хлебушка взять, – добавил Борис, – с колбаской.
   – Еще чаю, – дополнила Клара, – извини, все свое подъели, в магазин времени пойти не нашлось. Одолжи жрачки!
   – Некогда нам в супермаркет бежать, – веселился Боря, – заняты очень. То нарядим Кларку, то разденем. Угарно!
   – Хватайте что хотите и валите отсюда, – распорядилась я.
   Парочка не постеснялась, выгребла из холодильника и шкафчика все припасы, включая невесть откуда взявшиеся полоски водорослей для приготовления суши, и, хихикая, ушла в квартиру Бориса.
   Только я заперла за ними дверь, как ожил мобильный.
   – Ты где? – коротко спросил Чеслав.
   – Уже еду в офис! – встрепенулась я.

   Не успела я повесить куртку, как из своего кабинета высунулся Димон и зашипел:
   – Иди сюда! Покажу что-то!
   – Меня Чеслав ждет, – возразила я.
   – На секундочку, – заныл Коробок, – зарули поглядеть, я увидел странную штуку.
   Я села за компьютер.
   – Ну? Что такого увлекательного? И на какой монитор любоваться? Их тут пять штук!
   Димон ткнул пальцем в изображение.
   – Во. Кто там?
   – Тимофей Морковкин, – пожала я плечами, – с обнаженным до неприличия телом, прикрыт только, образно говоря, фиговым листком.
   – Это кадр из фильма «Река свободы», а вот еще один, но уже из сериала «Автомат любви». Видишь разницу?
   Я уставилась в экран.
   – Нет.
   – А еще Чеслав тебя нам в пример, как самую внимательную, ставит, – укорил меня Димон.
   – Поминать имя босса всуе строго запрещено, – объявил начальник, входя в комнату.
   Я отодвинулась от компьютера.
   – Теперь могу все объяснить.
   – Рассказывай, – кивнул Чеслав.
   Я детально изложила нашу вчерашнюю беседу с Юлией, а потом спросила:
   – Зачем женщине, решившей убить Софью, старательно привлекать к себе внимание? Надевать приметное красное пальто? Ехать на автобусе из Хмарска в Алаево? Почему не взять такси? Есть лишь один ответ: она специально держалась на виду. Теперь вспомним, как Коробков упорно твердил про анализ грязи с подошв ботинок Эстер, восклицал: «Девица не покидала Москву», сложим вместе все странности и поймем: Эстер не ездила в Алаево, туда, прикинувшись невесткой, спешно смоталась Вера Кирилловна. Фигура у пожилой дамы стройная, красное пальто она купила заранее, если постараемся, найдем магазин, куда обращалась Морковкина. Меховая шапка и парик скрыли лицо. В поезде дама заперлась в купе, в автобусе горела тусклая лампа, лица пассажирки водитель не разглядел, а вот ее пальто, слишком яркое для тех мест, запомнил. И в службу консьержей женщина обратилась не случайно, это было еще одним свидетельством того, что Ротшильд ездила в Алаево. Вера Кирилловна подставляла Эстер, чтобы свалить на нее убийство Сони.
   Чеслав потер переносицу.
   – Егор Кириллович Бероев может в своей вотчине решить любую проблему, его руки легко дотягиваются до Москвы. Почему бы не убрать Софью по-тихому? Зачем городить огород?
   Я вскочила.
   – Соню убили, потому что она могла подтвердить: Вера Кирилловна, а не Эстер замутила историю с Еленой Кротовой. Ротшильд была тихой, не агрессивной, не активной (как первая жена актера), домашней, безоглядно влюбленной в Моркова женщиной, готовой на все, чтобы жить с Тимом. А еще она оказалась слабой, ведомой, на такую надави чуть-чуть, и она все расскажет. Вера Кирилловна убила двух зайцев одним махом, извините за идиотский каламбур. И, естественно, Морковкина не лишала жизни Соню. С несчастной разобрался человек Егора Кирилловича, сестра местного царя лишь съездила туда-сюда.
   – Минуточку, – засуетился Димон, – но Эстер-то нашли в зале для пассажиров!
   Я села в кресло.
   – Ничего странного, Вера Кирилловна велела невестке ждать ее на вокзале. Свекровь имела при себе сумку с неприметной курткой. Она переоделась в туалете: засунула красное пальто в багаж, натянула серое одеяние, подошла к Эстер, ткнула в нее шокером, а потом ушла.
   – Но домработница Веры Кирилловны утверждала, что хозяйка не покидала квартиры, – уперся Коробок, – мучилась мигренью.
   – Точно, – согласилась я, – у вдовы порой случаются приступы, прислуга не увидела ничего особенного в том, что хозяйка в очередной раз свалилась в койку. Но ведь она не сидела у ног Морковкиной? Спальня вдовы находится на чердаке, который Николай Ефимович еще в советские времена присоединил к квартире. Сейчас перепланировку апартаментов разрешают всем. Когда я поднималась на последний этаж к Вере Кирилловне, мне навстречу шли рабочие. Они приняли меня за представительницу БТИ и сказали: «Мы заложим дверь из подкрышного пространства, но хозяйка хочет оставить запасной выход, с ней договаривайтесь, на нас со штрафом не налетайте». С чердака первого подъезда легко попасть на чердак второго, может, она задумала так любовников приводить! Поднимется парень во втором подъезде на последний этаж и через чердак попадет к ней.
   Вот я и подумала: что, если в спальне вдовы есть незаделанный проход? Дверь загородили шкафом, и все! Вера Кирилловна отодвинула гардероб, вышла в соседний подъезд, съездила в Алаево, вернулась, а домработница все время ходила на цыпочках, думая, что хозяйка, как обычно, страдает от мигрени. Когда Вера Кирилловна услышала мой голос, она живо намалевала под глазами синяки и вышла в гостиную. Наложить грим для профессиональной актрисы пара пустяков. И еще. У вдовы есть обожаемый кот, он в преклонном возрасте. Домработница, рассказывая о любви хозяйки к британцу, обмолвилась, что та за большие деньги приобрела ампулу со снотворным. Вера Кирилловна не хочет, чтобы ее питомец страдал на смертном одре. Может, она обзавелась «Дормидолом»? А?
   Чеслав медленно прошелся по комнате.
   – Значит, все затеяла Вера Кирилловна?
   – Да, – подтвердила я, – но Эстер Ротшильд помогала свекрови.
   – Так, – кивнул Чеслав, – учитывая, что Тимофей тоже «узнал» первую жену, и он выучил свою роль.
   – Верно, – согласилась я.
   – Нас вовлекли, чтобы мы, когда начнется шум в газетах, подтвердили: все правда, Елену Кротову доставили из Алаева, Тимофей сильно понервничал, его заела совесть, он не смог себе простить того, что бросил жену, поверив в ее смерть, и покончил с собой? – продолжал Чеслав.
   – Вроде так, – уже не очень уверенно подтвердила я.
   – Значит, Тимофей участвовал в инсценировке собственной смерти? – поднял брови Чеслав. – Нелогично! Вера Кирилловна обожала сына, она простила ему смерть Агаты, устроила два брака с медсестрами, делала все, чтобы Тимофей не оставался без присмотра. Эстер без ума от мужа, она готова ради него на что угодно. И эти женщины заваривают кашу, чтобы обустроить суицид актера? А Тим? Он сам пишет предсмертные записки! Эксперт уверен: они написаны почерком артиста. Получается бред.
   – Несколько недель назад Моркова ночью спешно привезли в клинику «Созвездие», – забубнила я, – его поместили в коттедж, погрузили в искусственный сон, потом постепенно вернули к действительности, а в субботу вечером Вера Кирилловна забрала дитятко. В связи с тем, что таксист бросил фразу про внучку и домик, я почти уверена: вдова и сын направились во Внуково. Получается, что Тим приезжал в наш офис, находясь в «Созвездии».
   – А еще выходит, что любящая мама отравила сына «Дормидолом», – хлопнул ладонью по столу Чеслав. – Есть соображения по этому поводу?
   – Ага, – засуетилась я, – но они глупые.
   – Раз нет умных, выкладывай какие есть, – приказал босс.
   – В столице был найден труп молодой девушки, – зачастила я, – картина преступления точь-в-точь напоминает убийства, которые якобы совершал Дед Снегур, Антон Георгиевич Крутиков. Но мы теперь знаем, что бедных неудачливых абитуриенток, «дочек» ректора, лишал жизни Тимофей. Вторая жена Моркова Эстер не настолько властна, как Елена, она не могла морально подавить мужа, актер почувствовал, что внимание и контроль ослабли. Тим маньяк, его нельзя вылечить, чудо, что Вере Кирилловне удалось сдерживать сына столько лет. Но в этом году в декабре при виде снега артист сорвался и убил новую жертву.
   Когда муж, совершив преступление, явился домой, Эстер сразу сообразила, что случилось, и позвонила свекрови. Вера Кирилловна схватила свое чадо и привезла в «Созвездие». Конечно, Ларион живет в Америке, но клиника принадлежит его жене, а соединиться с Нью-Йорком нет проблем. Предполагаю, что последующий сценарий психотерапевт и вдова писали вместе. Я абсолютно уверена, что кандидатуру Галины Юдаевой подсказал Ларион, он же рассказал про умение Юлии «подселять» больным личность. Тимофея вновь выводили из-под удара!
   – Чтобы отравить? – спросил Чеслав.
   – Ну да, – неуверенно сказала я. – Вера Кирилловна не хотела, чтобы имя сына покрылось позором, она предпочла версию самоубийства. Вернулась из небытия первая жена, муж в стрессе, ну и так далее.
   – Это и есть твоя версия? – фыркнул Чеслав. – Не стану спорить, она и впрямь очень глупая! Такая мать, как Вера Кирилловна, простившая сыну смерть дочери, и такая жена, как Эстер, никогда не навредят Тимофею. Они убьют кого угодно, лишь бы он жил счастливо.
   Чеслав замолчал, я опустила взгляд в пол. Спорить не о чем, начальник прав.
   – Гляньте сюда, – попросил Димон, – видите фотки Тима?
   – И что? – безнадежно спросила я.
   – На первой есть шрам от аппендицита, – объявил Коробок, – а на второй нет. Зато на третьей он снова присутствует.
   – Что за чушь? – поразился Чеслав.
   Я чуть не врезалась лбом в экран.
   – Где?
   – Вот же, – ткнул пальцем в монитор хакер.
   – Слушай, – прошептала я, – у них разные пупки! На первом снимке широкий и круглый. А на втором и третьем узкий, продольный. Стоп! Помнишь, ты удивлялся, что Моркову сделали шрамирование, ну вроде как след от удаления аппендицита, а сам аппендикс остался на месте?
   – Да, – хором, словно послушные детсадовцы, ответили Димон и Чеслав.
   – А еще патологоанатом нашел следы пластических операций! – закричала я. – У Тимофея Моркова, как у многих звезд, есть дублер. Он, как правило, очень похож на звезду. Парень был занят вместо Тима в постельных сценах, но у него не было шрама от удаления аппендицита! Продюсеры и режиссеры накосячили, и в одном сериале героя сняли без шва, но потом ошибку исправили. Тим Морков звезда, он делает кассу, зрительницы видят на афише фамилию обожаемого актера и табунами несутся за билетами. Морков много зарабатывал, но еще большие деньги он приносил продюсеру. Кинопроизводство подобно сталеплавильному предприятию, нельзя остановить процесс во избежание громадных убытков. А Морков в декабре впадал в депрессию, Елене, а потом и Эстер приходилось прятать мужа, тот был неадекватен. Дублеру сделали легкую пластику лица, и он заменял Тима, когда тот был не способен выйти на площадку или общаться с фанатами.
   Вера Кирилловна и Эстер убили не Моркова, а его двойника. Тима отправили во Внуково, с этого аэродрома вылетают частные рейсы. Думаю, кто-то из должников Егора Кирилловича вывез его племянника-маньяка за рубеж с чужим паспортом. Все сходится. Вот почему Морков «умер» в джипе. Его мать хотела, чтобы пресса подняла бучу, описала историю возвращения первой жены. Вот почему Эстер не хрустела пальцами, когда ее муж пропал, она отлично знала, где настоящий Тим! Надо срочно ехать к Вере Кирилловне, она может удрать из страны, планирует воссоединиться с любимым сыночком-маньяком. Любящая мамочка убила Эстер, брать ее с собой в другую страну никто не собирался.

Эпилог

   Я не люблю людей, которым свойственно твердить: «Как всегда, я оказалась права».
   Но сейчас вынуждена сказать именно эту хвастливую фразу: я оказалась права. Когда мы примчались к пожилой даме, та спешно паковала чемоданы. Поскольку допрашивал актрису Чеслав (поверьте, у него заговорит даже чугунная статуя партизана), Вера Кирилловна рассказала правду. Я лишь молча кивала в такт ее ответам на вопросы моего начальника.
   – Да, – устало подтвердила старуха, – я любила Тима намного больше Агаты. Вслух всегда говорила обратное, стеснялась того, что не могу относиться к детям одинаково. Да, Тимофей хотел отомстить Антону Георгиевичу и случайно убил тех бедных девушек.
   – Случайно? – не выдержал Коробков. – Столько раз и все нечаянно?
   – Конечно, – кивнула Вера Кирилловна, – мой сын не способен на злой поступок.
   – Именно поэтому, зная о добром сердце отпрыска, вы организовали ему два фиктивных брака с медсестрами, чтобы те во все глаза присматривали за мальчиком? – не выдержала я.
   Лицо Веры Кирилловны исказилось, как у человека, который внезапно увидел в супе муху.
   – Это очень неприятные особы, – заскрипела она, – обе, естественно, влюбились в Тимошу, впрочем, тут я их не виню. Елена сразу стала продвигать Тима и навредила его здоровью, упав в пропасть. Кротовой хорошо, она умерла, а каково моему мальчику? Он привык к этой мерзавке. Тимофей не любит жить один, пришлось срочно искать замену Ленке.
   Димон чихнул, я замерла, забыв дышать, даже Чеслав растерялся, услыхав последнее заявление мамочки. Пожилая актриса, не замечая произведенного впечатления, вещала дальше:
   – Эстер оказалась еще хуже, бесхарактерная дура. Конечно, Тимоша не выдержал жизни с идиоткой и, под влиянием стресса, нечаянно убил совершенно незнакомую девушку. Понимаете, в декабре у мальчика бывает депрессия, он столкнулся на улице с какой-то дурой, та наверняка что-то ему сказала. Тимошу нельзя винить в случившемся, вся ответственность за неприятный казус лежит на Ротшильд.
   – Неприятный казус – это смерть молодой женщины, которая, на свою беду, попалась на глаза маньяку? – уточнил Димон.
   Актриса поджала губы и ничего не ответила, зато я обрела дар речи:
   – И вы поняли, что надо спешно увозить сына из России, не ровен час, его поймают! Придумали историю с воскресшей Еленой Кротовой! Заставили дублера Тима сыграть роль звезды в обыденной жизни!
   Вера Кирилловна вдруг улыбнулась.
   – Тим молод, ему еще работать и работать, впереди десятки проектов. А что дублер? Он зависим от актера, нет Тимофея – и двойник не нужен. Я честно сказала двойнику: «У сына снова приступ депрессии, а надо именно сейчас устроить масштабную пиар-кампанию». Конечно, дублер согласился, он и раньше замещал Тимофея, фанаты и не менее глупые журналисты не способны заметить подмену.
   – Вы подложили прощальное письмо в карман дублеру, – сказал Чеслав, – великолепно зная, что никто ни на секунду не усомнится в подлинности почерка Моркова. Тем более что он сам под вашу диктовку написал записки. Кстати, вы допустили много просчетов. Один из них – заявление о том, что вы достали из ящика предсмертную записку сына. На ней нет отпечатков пальцев посторонних людей, как же листок доставили по адресу? И вы сильно рисковали, дублер мог случайно обнаружить бумагу и заподозрить неладное! У меня остался последний вопрос: как вы умудрились угостить двойника «Дормидолом»?
   Вера Кирилловна вздернула подбородок.
   – Груша.
   – Груша? – хором спросили мы с Димоном.
   Актриса довольно улыбнулась.
   – Идиот обожал груши, мог есть их десятками. Я купила сочный фрукт, вколола в него шприцем лекарство и велела Эстер дать его дураку, когда тот сядет в машину. Я прекрасно знала, что он сожрет грушу довольно быстро.
   – Вы вновь рисковали, – холодно заметил Чеслав, – дублер мог отказаться от угощения.
   – Но он его слопал! – с торжеством заявила актриса. – Я никогда не просчитываюсь и всегда получаю то, что хочу. Если бы Тим слушался меня! Но нет! Я просила его: не откровенничай с Эстер, но сыну захотелось выговориться. А Ротшильд дура! Возьми и ляпни в самый неподходящий момент про Деда Снегура и Морозочку! Господи, как мне хотелось дать ей по морде! Мне плохо!
   Вера Кирилловна со стоном упала на диван. Уж не знаю, на самом ли деле у старухи прихватило сердце, или она умело изобразила инфаркт, но Чеславу пришлось вызывать «Скорую помощь».
   Сейчас Морковкина лежит в частной клинике, и врачи уверяют, что ее даже нельзя вывести в коридор. Впрочем, в упомянутом коридоре топчутся адвокаты, которых нанял Егор Кириллович. Никаких улик против Бероева нет, предъявить ему обвинение, опираясь лишь на логические выводы, никто не разрешит.
   – Отлично понимаю, кто первый помощник мамочки, – злился Ярошенко, – но где доказательства?
   Вера Кирилловна открестилась от всего сказанного в нашем присутствии. Адвокаты потребовали медицинской экспертизы, а доктора мигом заявили:
   – Мозг Морковкиной из-за дающего перебои сердца не снабжался кровью в необходимом количестве, из-за этого Вера Кирилловна была неадекватна, ее признания нельзя считать заявлением нормального человека.
   Лилия Петровна Крутикова наотрез отказалась беседовать с Ярошенко, Антон Георгиевич потерял речь, от него Леня ничего не добился.
   Галина Юдаева умерла, ее сестра, Вера Киселева, не особенно горевала по больной родственнице.
   Медсестра Юлия в спешном порядке уехала на Кипр и устроилась там на работу в частную клинику, которая по странному стечению обстоятельств принадлежит, как и «Созвездие», жене Лариона. Сам психотерапевт припеваючи живет в Америке, в Россию приезжать не собирается. Где Тим, неизвестно. Вера Кирилловна молчит, Егор Кириллович делает вид, что вообще ни при чем, а остальные участники масштабного спектакля либо мертвы, либо сбежали за границу. Но я знаю, что Леня Ярошенко обладает характером сибирского кота. Он сядет у норки и станет тихо ждать момента, когда наглая мышь высунет из укрытия кончик хвоста. Если надо, кот проведет в засаде не один день. Леня не собирается спускать на тормозах дело Веры Кирилловны. Рано или поздно мамуля захочет связаться с сыночком-маньяком, и Ярошенко поймает парочку. Но пока Морков на свободе, думаю, его увезли в одну из жарких стран, где не бывает снега, который ввергает убийцу в депрессию, а потом в бешенство.

   Тридцать первого декабря мы с Гри улетали во Францию. Муж решил сделать мне подарок: Новый год в Париже. Путь до столицы мировой моды недолгий, в полдень по московскому времени мы уже очутимся в аэропорту Шарля де Голля. Багажа у нас не было.
   – Ехать во Францию со своими шмотками глупо, – сказал Гри, когда я попыталась сложить чемодан. – У нас с тобой две цели. Первая – посмотреть кое-какие музеи, и вторая – устроить шмотинг.
   А теперь скажите, ну у кого еще, кроме меня, есть такой супруг?
   Мы с Гри достаточно быстро прошли таможню и притормозили у металлоискателей. В проеме спиной к нам стояла женщина, одетая в шорты и футболку. Похоже, тетка собиралась пить сегодня шампанское в Дубаи.
   – Че, догола раздеться? – рыдающим голосом спросила она. – Они звенят!
   – Украшения, часы, металлические предметы в карманах? – равнодушно спросила пограничница.
   – Сняла и вынула, – ответила женщина.
   Мне ее голос вдруг показался знакомым.
   – Искусственные суставы, протезы? – по-прежнему спокойно перечисляла девушка в форме.
   – Я похожа на инвалида? – возмутилась туристка.
   – Осколки снарядов, пули в теле есть? – продолжала служащая.
   – Сколько мне лет, по-вашему? – взвизгнула баба. – Еще спросите про наконечники копий и ядро из катапульты, которой черт знает в какие века крепостные стены валили!
   – Зоинька, не нервничай, просто ворота сломались, – сказал сзади тоже узнаваемый голос.
   Я обернулась и увидела Роберта.
   – Таня! – обрадовался тот. – Мы в Эмираты. А ты куда?
   – Слава богу, не туда, – выпалила я и услышала смешок Гри.
   – Привет! – обернулась Зоя, по-прежнему стоя в проеме ворот. – У них рамка сломалась!
   – Аппарат в исправности, – бесстрастно возразила пограничница, – в вашем теле есть металл.
   – По-твоему, я Железный Дровосек? – обозлилась Зоя. – Стою здесь в шортах и майке, почти голая! Если ты считаешь, что я прячу сталь в желудке, могу тебя разочаровать, я не жру гайки!
   – Штыбзик! – подпрыгнула я. – Он… ну… того… покинул тебя?
   – Нет, – растерялась Зоя, – не заметила.
   – Девушка, – сообщила я пограничнице, – все в порядке, не волнуйтесь. У Терешиной в желудке нет гранаты или разобранного на части автомата, она случайно проглотила штыбзик!
   Девушка в форме потеряла невозмутимость и с растерянностью переспросила:
   – Штыбзик?
   – Может, это мурзик! – некстати затеяла спор Зоя.
   – Мурзик? – эхом повторила пограничница.
   – Сейчас объясню, – засуетился Роберт. – Таня чинила Зоечке зуб. Она это делала впервые, в смысле Танюша, поэтому не очень умело обращалась с инструментами, ну и запихнула в Зоеньку штыбзик или мурзик. Ам, и нету! Она его проглотила. Я понятно растолковал? Мы пойдем на посадку?
   Гри закашлялся, пограничница посмотрела на меня.
   – Вы стоматолог?
   – Нет, – честно ответила я.
   – Значит, он врет? – напряглась девица.
   – Роберт не солгал, – вздохнула я, – мы пользовались самопломбирователем.
   – О-о-о, – протянул Гри, – забавно.
   – Зоя съела штыбзик, – повторила я, – он не опасен для окружающих.
   – Он мурзик! – уперлась Терешина.
   Девушка одернула китель и приказала мне:
   – Проследуйте через рамку!
   Я подчинилась, за мной безо всяких затруднений прошел Гри.
   – Ты в самолете расскажешь мне про свой опыт дантиста? – веселился муж.
   Пограничница не стала нас задерживать.
   – Эй, а мы? – возмутился Роберт.
   – За вами сейчас придут, – пообещала девушка, – проверят на специальной аппаратуре, и, если штыбзик…
   – Мурзик, – с упорством ослицы брякнула Зоя, – он мурзик!
   – …не является предметом, запрещенным к вывозу, и не представляет опасности для окружающих, вы сядете в самолет, – пообещала девушка.
   Я решила утешить красную от злости Терешину:
   – Не переживай, штыбзик ерунда.
   – Мурзик! – гаркнула Зоя. – Ну, Танька, чтоб тебе свиным гриппом за вредность заболеть! Кто просил сейчас об инструменте болтать!
   От растерянности я чихнула, а пограничница неожиданно по-человечески укорила Терешину:
   – Некрасиво подруге гадости говорить. Неужели вы забыли пословицу: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь»?
   Зоя засопела, Роберт надулся, в этот момент к ним подошел стройный парень в форме и повел их к двери с табличкой «Личный досмотр».
   Мы с Гри пошли в дьюти-фри, я обернулась и помахала рукой пограничнице, та улыбнулась в ответ. Надо же, девушка, оказывается, милая, быть суровой ее вынуждает служебная инструкция. Служащая аэропорта совершенно права, никогда не следует никому желать зла, оно к вам бумерангом вернется. Впрочем, если кто-то роет вам яму, не возмущайтесь и не расстраивайтесь, спокойно подождите, пока недруг завершит свою черную работу, налейте в яму воды, запустите туда карпов и наслаждайтесь удачной рыбалкой.

notes

Примечания

1

   Название местности придумано автором, любые совпадения случайны.

2

   Название сериала придумано автором, любое совпадение случайно.

3

   Таня вспоминает скороговорку: «Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет».

4

   История Тани Сергеевой в деталях рассказана на страницах книги Дарьи Донцовой «Старуха Кристи – отдыхает!», издательство «Эксмо».

5

   Название придумано автором, любые совпадения случайны.

6

   Герой сказки немецкого писателя Эрнста Теодора Амадея Гофмана.

7

   Ночная кукушка дневную перекукует.

8

   История взаимоотношений Тани и Гри рассказана в книге Дарьи Донцовой «Старуха Кристи – отдыхает!», издательство «Эксмо».

9

   Метресса – любовница.

10

   Янус – божество в римской мифологии, изображался с двумя лицами.
...
 bat.01.gg ::  2024-05-04 [May:05:1714826435] ::  up 19 days, 22 hours, 45 minutes, 10 seconds ::  CPU load 0% ::  RAM free 207.176MB/15921.7MB (1.30122)%