Дарья ДОНЦОВА ИНЬ, ЯНЬ И ВСЯКАЯ ДРЯНЬ

– И не встречалась с подругами?

– Я их не видел, – повторил Федор.

– Может быть, Оксана болтала с ними по телефону?

– Не слышал, при мне она не разговаривала.

– Ага, понятно. Вернее, совсем непонятно.

– А что, собственно, не так?

– Да вообще-то странно получается, Федор Николаевич. Ваша супруга всегда аккуратнейшим образом являлась домой в восемь…

– Могла без пятнадцати прийти, иногда чуть позднее восьми, – уточнил муж.

– Хорошо, но сути дела ваше последнее замечание не меняет. А потом вдруг Оксана не является ночевать, и вы не переживаете?

– Зачем дергаться? Может, осталась у подруги.

– Вы же сами сказали, что подруг у нее нет.

– Я так не говорил. Сказал: я их не видел.

– Хотите убедить меня, что подруги у Оксаны все-таки были, просто вы с ними не встречались?

– Ну, наверное.

– Ладно, – следователь не терял самообладания. – Но неужели вас не поразило требование обмена жены на некий секрет?

– Удивило, конечно.

– О какой тайне шла речь?

– Понятия не имею! Оксану, наверное, по ошибке похитили.

– Откуда вы знаете, что супругу похитили? – милиционер решил поймать Федора на несоответствиях.

– Не сама же она себя к стулу примотала и побила, – раздалось в ответ.

– Вижу, вы очень любили свою жену, – не выдержал дознаватель.

– Я к ней хорошо относился, на Восьмое марта цветы дарил. И вообще, такого мужа еще поискать: не пью, не курю, зарплату в дом несу. Не то что некоторые.

– Кого вы имели в виду, сказав «некоторые»?

– Мужики любят погулять, а я идеальный, – не постеснялся похвалить себя Федор.

И тут у следователя кончилось терпение.

– Я со своей женой через день ругаюсь, – заорал он, – но, если Ленка домой после полуночи не явится, всех на ноги подниму!

– Так у вас власть, – забормотал Федор, – вы при погонах ходите, а я оператор малой механизации. Кому такие нужны?

– Кто? – слегка остыл следователь.

– Я работаю на машине в фирме, – пояснил Бондаренко. – Ну… если по-простому… коридоры мою.

– Коридоры? – удивился мент.

– Я ж вам в самом начале разговора сказал, – с укоризной заметил Федор. – Так и представился: Федор Бондаренко, оператор на фирме «Вир» ^[1]. Оперирую машиной, такой маленькой, со щетками. На ней удобно коридоры мыть.

– Коридоры? – вновь переспросил следователь.

– Ага, – подтвердил Федор. – В комнаты меня не пускают, там другие чистят. У нас по бумажкам проход, их Леонид Михайлович раздает: синие, желтые, красные… Моя зеленая, значит, я езжу только по коридору, еще в столовую могу заходить, для техперсонала. Служба хорошая. Платят, правда, мало, но у меня много свободного времени, в четыре уже домой отпускают. Я на досуге картинки собираю из кусочков. Вот сейчас купил мозаику из пяти тысяч частей. Такую не всякий сложит! Их надо потом склеить и…

– Послушай, объясни честно, почему ты сразу к нам не пошел? А? Отчего не явился, получив первый диск? – оставил официальный тон следователь.

– Так ведь они предупредили: если я обращусь в милицию, то Оксанка – покойница, – протянул Федор. – И разве б вы ее искать стали? Я ж не президент! Да и я думал, вернут ее. Зачем им моя жена? Готовит она плохо, никак не научится правильные щи варить, как мама.

Тут только до следователя с большим опозданием дошло: у Федора явно проблемы с головой, и он отпустил Бондаренко домой.

– Что скажешь? – спросил Чеслав, после того как я прослушала запись допроса и посмотрела «кино».

– Федор Бондаренко псих? – ляпнула я.

Чеслав поднял бровь.

– Полина Юрьевна, его мать, объяснила: сын родился вполне нормальным, но в подростковом возрасте подрался с мальчишками и получил удар по голове. Оказался в больнице, ему сделали операцию, удачную, паренек выжил, но, похоже, хирург ему в мозгах все же что-то повредил. У Феди стало плохо с памятью, он бросил школу, попытался выучиться на повара, затем на маляра, но ни одну профессию освоить не сумел. В конце концов Бондаренко взяли на работу уборщиком. В армии он не служил, его признали негодным.

Я кивнула, подумав: хорошо хоть откровенных идиотов в армию не забирают.

– Полина Юрьевна была счастлива, когда Оксана согласилась выйти за Федю замуж, – продолжал Чеслав. – Мать Бондаренко не очень пожилая женщина, но по виду совершенная старуха, у нее большие проблемы со зрением, тяжелая гипертония, было аж три инфаркта. Ясное дело, ее мучил вопрос: если она умрет, что станется с сыном? И тут появилась Оксана. Может, кому-то такая невестка и могла показаться не очень удачной кандидатурой: сорок лет, скромная зарплата, заурядная внешность, и навряд ли сможет родить ребенка, но для Полины Юрьевны Оксана была принцессой. Потому что она единственная, кто согласился строить семью с ее Феденькой. И все недостатки избранницы сына в данном случае превращались в достоинства. Наследников Бондаренко не надо, отсутствие у Оксаны красоты и амбиций – тоже большой плюс. Такая баба не уйдет к другому, не захочет делать карьеру. Короче, свекровь не знала, куда невестку усадить и чем угостить. Да еще квартира, в которой жили супруги, принадлежала жене, Федор все еще прописан у мамы. Понимаешь?

– Его интерес ясен, – кивнула я. – Но что могло привлечь Оксану? Да, она не супермодель, но тысячи женщин самой простецкой внешности преспокойно выходят замуж за нормальных мужчин!

Чеслав усмехнулся.

– Даме сорок. Никаких кавалеров на горизонте не было. А Федору нет тридцати, и беда у него только с головой, физически он здоров и крепок. К тому же парень не пьет, не курит, тихий, ведет домашнее хозяйство, в свободное время складывает пазлы. Как думаешь, сколько баб с удовольствием променяют своих алкоголиков с дипломами о высшем образовании на ласкового идиота?

– Короче, Федор вне подозрений? Не он подстроил похищение?

– Ему нет никакого смысла, – сказал Чеслав. – А вот тот, кто задумал преступление, отлично знал, как поведет себя Федор, и рассчитывал, что милиция, естественно, его заподозрит. Надо же, муж ждал несколько дней и не обращался в органы, потому что ему запретил похититель! Мало кто так поступит. Вопросы есть?

– Полно, – ответила я… – Зачем кому-то похищать обычную бухгалтершу? Как правило, есть два варианта ответа на этот вопрос: деньги и информация, их обычно хотят получить в обмен на чью-то жизнь. С финансами тут явный облом – Бондаренко бедны как церковные мыши, никакого навара не снять. Оксана не актриса, не политик, не звезда шоу-биза, газеты не заинтересуются ее судьбой, и я сильно сомневаюсь, что бухгалтерша с хлебозавода была в курсе тайн государственной важности. Так кому понадобилось ее убивать?

– Вот ты это и выяснишь, – сухо сказал Чеслав.

– Но… как… – растерялась я.

Начальник пожал плечами.

– Действуй. Вот телефон Эдуарда Кузнецова, который занимался делом Бондаренко, можешь рассчитывать на помощь следователя.

Я растерянно заморгала. Те, кто не первый раз встречается со мной, знают, что я не юрист и никогда не служила ни в милиции, ни в ФСБ, ни вообще в какой-либо силовой структуре. У меня нет медицинского образования, я не способна, бросив беглый взгляд на бездыханное тело, торжественно заявить: «Время смерти десять часов утра, кончина наступила вследствие огнестрельного ранения, произведенного из пистолета». Я не сумею отличить колотую рану от резаной и, честно говоря, до жути боюсь покойников. Я могу заорать при виде мыши (впрочем, пауков не выношу еще больше, чем грызунов, и ни за какие коврижки не пойду одна поздним вечером в подвал даже собственного дома). Физическая подготовка у меня страдает на обе ноги, извините за идиотский каламбур, – я никогда не занималась спортом, быстро бегать и высоко прыгать мне мешает лишний вес. Конечно, я постоянно пытаюсь похудеть, но пока все попытки были безуспешными. Да, еще я не владею компьютером, не умею водить машину и до сих пор не выучила таблицу умножения. В общем, как видите, госпожа Сергеева – настоящий Джеймс Бонд.

Что заставило Чеслава взять подобный экземпляр в свою группу, которая занимается выполнением спецзаданий? Маловероятно, что его привлекло мое доскональное знание литературы. Предполагаю, что за меня ходатайствовал муж, гениальный актер по имени Гри. Впрочем, по паспорту моего супруга зовут Аристарх, и он невероятно красив, умен, талантлив, молод. Ох, лучше остановиться, о Гри я могу говорить часами. Поверьте, иметь такого мужа – невероятное счастье и… огромное неудобство. Каждое утро, подходя к зеркалу, я спрашиваю себя:

– Эй, девушка, почему Гри на тебе женился? И по какой причине он до сих пор не удрал от своей суперкрасавицы? ^[2]

И поверьте, ответа на сии вопросы у меня нет. Зато есть огромный страх, временами переходящий в ужас. В особенности жутко мне делается по вечерам, когда я, встав на весы, вижу, как стрелка решительно переваливает через цифру «80». Нет, Гри непременно бросит толстуху, это лишь вопрос времени. Зачем красавцу чудовище?

Глава 2

Чеслав помахал рукой перед моим носом.

– Татьяна! Ау! Выйди из тьмы, включи свою наблюдательность и скажи, что ты увидела на дисках?

Я потрясла головой, отогнала прочь ужасные мысли об уходе мужа и сказала:

– Ничего.

– Совсем? – разочарованно спросил Чеслав.

– Пластиковый стул самый обычный. Белый, дешевый, такие везде продаются. На ножке есть черное пятно, вроде ее прижгли чем-то горячим, но это нам ничего не дает. В качестве фона для видеозаписи выбрана чистая белая стена, ни одного предмета мебели, кроме стула, к которому привязана несчастная, в кадре нет. Убийца одет в черное, лица не видно. Может, если Дима поработает со звуком и изображением, мы что-нибудь узнаем, – бойко отрапортовала я.

– Коробков не смог выжать из записи ничего особенного, – ответил Чеслав, – кроме одного: голос на записи принадлежит Спонжу Бобу.

– Кому? – подскочила я.

– Это персонаж известного мультика, по-русски его зовут Губка Боб, – пояснил начальник. – Слова «меняем ее на тайну», «она покойница», «завтра», «в полдень», «у церкви» – звуковая «нарезка» из того же рисованного фильма.

Я непонимающе заморгала. Чеслав потер ладонью лоб и поинтересовался:

– О программе фотошоп слышала?

– Конечно.

– И что ты о ней знаешь?

– Можно взять мою голову, приставить ее к телу красотки – победительницы конкурса «Мисс Вселенная», а затем поместить изображение рядом с изображением американского президента, и получится, что он вручает мне огромный букет роз.

– Точь-в-точь такие же возможности существуют и для звука. Человек берет чужие фразы, вырывает их из контекста, соединяет вместе – и опля, мы имеем обращение от похитителя, – сказал Чеслав.

– Значит, у преступника есть дети. Либо он сам смотрит сериал про ту мочалку. Остальные про него и не слышали! – протянула я.

– Тонкое наблюдение, – без тени улыбки отметил Чеслав, – но я ожидал от тебя большего.

– Ваганьковское кладбище тоже из импортной мультяшки? – запоздало удивилась я. – Насколько помню, в записи на диске были слова про этот погост.

– Да, – кивнул Чеслав, – в мультике в одной серии дело происходит на кладбище и в тексте звучит название «Ваганьковское». Уж не знаю, почему так решили поступить при дубляже.

– Наверное, ради прикола. Значит, нарезка из мультика… Надо же было ухитриться сделать такую! – воскликнула я.

Чеслав чихнул.

– Коробков уверяет, будто ему на подобный трюк понадобится четверть часа.

Я протяжно вздохнула. Наш Коробок – гений. По годам он уже дедушка, но, глядя на Димона, забываешь про его возраст. Он покрыт татуировками, носит собачий ошейник, утыканный шипами, изредка, в минуту хорошего настроения, красит ногти черным лаком. А еще он периодически меняет цвет волос и сооружает креативные прически (например, в понедельник Дима предстал передо мной с ярко-зелеными волосами, заплетенными в косу). В качестве личного средства передвижения Димон предпочитает мотоцикл, и ездить с ним я вам не советую, а если все же рискнете, непременно наденьте памперсы. У меня появилась седая прядь после того, как Коробков по приказу Чеслава однажды привез меня на место происшествия. Даже труп, увиденный после этой поездки, не поверг меня в ужас, хотя обычно при виде покойника я превращаюсь в соляной столб. Но в тот день, сойдя с байка Коробкова, я поняла: ничего в жизни не может быть хуже, чем мчаться на мотоцикле со скоростью истребителя, лавируя, как взбесившийся заяц, между машинами, пешеходами и вопящими от негодования гаишниками. А еще Димон крайне невоздержан на язык и иногда матерится. Вот только все эти его недостатки и странности искупает одно достоинство – Коробков компьютерный гений. И гениальный хакер. Если вы попросите его влезть в личный ноутбук президента, то есть в тот, где глава государства держит семейные фото, будьте уверены – через пятнадцать минут Димон окажется там, где надо. Я, с огромным трудом отправляющая обычный е-мэйл, смотрю на дедулю как на бога. Впрочем, называть Диму стариком нельзя – он намного моложе нас всех, думаю, ему лет тринадцать (не по паспорту, конечно, а по состоянию души).

В общем, если Коробок ничего особенного в записи, присланной Федору Бондаренко, не заметил, то что могу увидеть я? Впрочем, один вопрос у меня все же возник.

– Ну? – прищурился Чеслав. – Говори.

– Наверное, мне надо научиться держать лицо бесстрастным, – улыбнулась я.

– Не тяни кота за бантик! – велело начальство.

– На первой записи, там, где Оксана еще не избита, она одета в бордовую водолазку.

– И на втором диске, где Бондаренко уже с синяками на лице, она в той же одежде.

– Замечательно. И что тут странного?

– А в момент казни на ней белая блузка. С какой стати похищенную переодели? Посмотри на экран.

Чеслав уперся взглядом в телевизор.

– М-да… Молодец! Хотя на самые сложные вопросы обычно имеются простые ответы. Например: водолазка испачкалась.

– Тебе встречались бандиты, которые перед тем, как лишить жертву жизни, заботливо переодевали ее, соблюдали, так сказать, дресс-код во время казни?

Начальник хлопнул ладонью по столу.

– Может быть, ты зацепилась за интересную деталь. Других все равно нет. Работай.

– Йес, босс! – бойко ответила я, глядя, как Чеслав идет к двери.

Он всегда безукоризненно одет. Даже если провел ночь на ногах, все равно его костюм, рубашка, галстук и ботинки будут в идеальном состоянии. И бесполезно спрашивать у Чеслава, кто приказал ему заниматься похищением Бондаренко. Я знаю одно: наш спецотдел подчиняется лично САМОМУ ГЛАВНОМУ. Естественно, его, то есть главного шефа, я никогда не видела, для меня боссом является Чеслав. Знаю лишь фамилию и имя нашего верховного главнокомандующего – Иван Иванович Петров. Правда, прикольно? Но мое дело работать по заданию, которое дал Чеслав, если я начну тормозить, то легко могу вылететь из отдела, а этого мне очень не хочется.

Еще раз посмотрев запись, я позвонила Эдуарду Кузнецову, следователю, и попросила:

– У вас есть описание одежды Бондаренко? В чем она ушла из дома?

– В рабочем костюме, – ответил Эдуард. – С одеждой у нее было негусто, скудный гардероб, прямо скажем. В день исчезновения Оксана надела белую блузку с рукавами три четверти и серую юбку. Еще она прихватила с собой шерстяную кофту.

– Бордовую? – уточнила я.

– Нет, серый кардиган на трех пуговицах, подарок свекрови на Новый год, – сообщил Кузнецов.

– А водолазки цвета свеклы у нее не было?

– Нет. По радио в день ее исчезновения обещали к вечеру дождь, вот Бондаренко и прихватила кофту, – добавил следователь.

– Спасибо, – сказала я, затем соединилась с Коробковым.

– Вы позвонили в службу «секс по телефону», – прозвучало из трубки, – в данный момент все операторы заняты, просьба подождать.

– Дима! Прекрати!

– Слушаю вас, говорите.

– Это я!

– Крайне польщен. Не каждый день простого человека беспокоит их королевское величество.

Злиться на Коробкова невозможно, требовать от него серьезности – зряшное занятие, лучше всего не обращать внимания на его выверты.

– Посмотри диск.

– Вау! Мне не хватит жизни, чтобы изучить все DVD-записи мира.

– С убийством Бондаренко.

– Зачем?

– Я работаю по этому делу.

– Ух ты! Сама? Одна? Чеслав доверил?

Я сжала зубы. Коробок невыносим!

– Изучи картинку.

– Уже открыл. Что надо? – неожиданно посерьезнел хакер.

– Блузка, та, что на женщине в момент смерти. Мне нужны подробности об одежде.

– Йес, мой генерал! – гаркнул Коробков. – Будут ли еще поручения для верного пса?

– Пока нет, – процедила я и бросила трубку.

Ну и как тут похудеть? После общения с Димоном сразу хочется плотно пообедать, чтобы слегка успокоить расходившиеся нервы.

Ладно, пока Дима пытается узнать хоть какие-то подробности об одежде, я съезжу на хлебозавод и потолкую с коллегами Оксаны Бондаренко. Наверное, в бухгалтерии сидят одни тетки, до сих пор их допрашивали мужчины, а представители сильного пола не всегда умеют беседовать с женщинами, они их пугают.

Интуиция меня не подвела: в небольшой комнатке, плотно заставленной обычными письменными столами, сидели три особы неопределенного возраста. Две, очевидно, давно семейные дамы – они махнули рукой на собственную привлекательность и явно не заглядывают в салоны красоты. Третья же пытается стать красавицей, и я пожалела бедняжку. Интересно, сама-то она понимает, что, превратив волосы в белую паклю и намазав на лицо тон цвета «спелый персик», она отнюдь не стала похожа на тот самый персик, а выглядит как слегка подгнивший сухофрукт? К тому же ее посетила не очень удачная идея вкачать в губы гель, сделать татуаж бровей, наложить пару кило румян и нарастить гелевые когти устрашающей длины. По идее, все принятые меры должны были сделать ее красивой, но получилось нечто ужасное. Две затрапезные тетки выглядели намного симпатичнее своей «тюнингованной» коллеги.

– Разрешите? – улыбнулась я, протискиваясь в узкое пространство между столами.

– Если вы по поводу работы, то в объявлении четко указано: приходить в четверг, – недовольно протянула «красавица».

– Нет, я подруга Оксаны Бондаренко, – бойко соврала я.

Тетки моментально оторвались от компьютеров.

– Валечка, поставь чайник, – попросила пергидрольная блондинка.

– Минуточку, Нина Алексеевна, – прозвучало в ответ, и мне стало понятно, кто тут главный.

– Оксана никогда не рассказывала о подругах, – удивилась Нина Алексеевна.

– Она была очень ответственная, – объяснила я, – не хотела путать работу с личным.

Валентина вынула из коробки пакетики с заваркой.

– За все время работы она десяти слов о семье не сказала, – с легкой обидой отметила она, – мы ничего про нее не знаем. Молчала как рыба, рта лишний раз не открывала!

– Точно, – кивнула Нина Алексеевна. – Пришла на место Кати, та в декрет отправилась.

– Не побоялась после сорока родить, – заявила до сих пор молчавшая шатенка.

– Ну, Верочка, – остановила подчиненную заведующая, – ты же знаешь ее обстоятельства: мужа нет, матери тоже…

– Тем более глупо безотцовщину плодить, – не смутилась Вера. – А теперь она каждый день звонит и стонет. Без помощи плохо, я двоих ребят поднимала и отлично понимаю, каково это. Хоть и есть мужик, да толку от него…

– Мне иногда кажется, что лучше уж стать матерью-одиночкой, чем возвращаться в пустую квартиру, – тихо сказала Нина Алексеевна и одернула кофту, слишком туго обтягивавшую ее располневшую фигуру.

– Некоторые с алкоголиком мучаются, – вмешалась в беседу Валентина, – и мечтают жить без мужа.

– Давайте вернемся к Оксане, – предложила я. – Ее свекровь попросила меня забрать вещи.

– Какие? – сдвинула брови Нина Алексеевна.

– Мелочь из письменного стола, чашку, фотографии…

– Что-о? – протянула Валя.

– Наверное, Оксана пила с вами чай?

– А вот и нет! – фыркнула Вера. – Это не для царицы.

– Мы ее отлично встретили, – вздохнула Валентина, – сразу предложили влиться в коллектив, угощали: «Оксаночка, хотите тортик? Очень свежий, из нашего цеха…»

– А она даже не улыбнулась, – перебила коллегу Вера, – сухо так бросила: «Спасибо, я не люблю сладкое», – и в бумаги уткнулась.

– Явно на мое место метила, – неожиданно заявила Нина Алексеевна.

– Ну что вы! – хором воскликнули подчиненные. – Разве можно такого главбуха заменить!

– У нее данных для руководителя мало было, – кивнула начальница, – хотя работала отлично. Не опаздывала, не курила, не обедала…

– Автомат, – заявила Валентина. – Представляете, о том, что у нее муж есть, мы узнали лишь после аварии!

– Какой аварии? – удивилась я и тут же прикусила язык.

– Ее же машина сшибла, – распахнула глаза Вера. – Или вы не знаете? Оксана пострадала от пьяного водителя.

– Конечно, я в курсе, – попыталась я выкрутиться, – просто такая ситуация называется наездом, авария – это когда вы сидите в машине, а не идете по улице. Так можно забрать вещи?

– А их нет, – ехидно ответила Валя. – Она даже чашку сюда не принесла!

– Ее рабочее место у окна? – поинтересовалась я, рассматривая абсолютно пустую поверхность стола.

– Да, – кивнула Вера. – Знаете, хоть о мертвых плохо не говорят, но она странная была. Ни фотографий, ни сувениров не имела.

– В туалет один раз за смену ходила, – хихикнула Валя. – Встанет, комп выключит, бумаги в ящик уберет, запрет его и спросит: «Нина Алексеевна, разрешите отлучиться на пару минут?» Говорю же, настоящий робот. Правда, что у нее муж молодой?

– Не старый, – я решила подкормить сплетниц информацией.

– Наши говорят, ему восемнадцати нет, – с горящими глазами заявила Нина.

– Врут, – покачала я головой.

– Сколько же парню? – не отставала Нина Алексеевна.

– Тридцати не исполнилось, – ушла я от точного ответа.

– Ох и ни фига себе! – подскочила Вера. – Сама страшная, а мужика молодого отхватила!

– Можно порыться в ее столе? – повторила я просьбу.

– Сколько угодно, – милостиво кивнула главбух.

Я открыла верхний ящик. Калькулятор, штук десять прозрачных пластмассовых шариковых ручек, коробка со скрепками, точилка. Во втором ящике лежали пачка обычной писчей бумаги, клей, карандаши и стопка прозрачных папок. В третьем было пусто. Никаких милых мелочей, которые обычно скапливаются у женщин на рабочем месте, – ни открыток с поздравлениями, ни игрушек, ни косметики, ни начатой шоколадки. Почти отчаявшись найти что-то интересное, я выдвинула последний ящик, поставила его на пол и заглянула внутрь – иногда что-нибудь заваливается из ящиков вниз. Но нет, пусто. Я неловко подняла ящик и чуть не уронила его, пришлось живо опустить его на паркет, на этот раз набок. На оборотной стороне дна я увидела белую бумажку, приклеенную скотчем. Мгновенно отодрала находку и сунула в карман. Бухгалтерши ничего не заметили.

– А мне ее жаль, – вздохнула Нина Алексеевна.

– Может, это и некрасиво, – нахмурилась Валя, – но мне больше жаль Лерочку, она красивой вещи лишилась. Когда еще такую получит!

– Сама виновата, – пожала плечами Вера.

– Вовсе нет, это же произошло случайно, – возмутилась Валентина.

– Могла не давать водолазку.

– Ты ведь знаешь Лерочку…

– Ага! И кто ей теперь обновку вернет? – вопросила громко Вера.

– Простите, вы о чем? – навострила я уши.

Нина Алексеевна встала из-за стола, налила в кружки чаю, открыла шкафчик, вынула оттуда небольшой торт, усеянный кремовыми розами, и спросила:

– Не побрезгуете? Наш фирменный, только что из цеха принесли.

– С огромным удовольствием, – покривила я душой, – обожаю сладкое.

Впрочем, последнее замечание не было ложью, я на самом деле большая любительница выпечки, вот только с сегодняшнего дня села на жесткую диету. С другой стороны, проигнорировать совместное чаепитие было бы большой тактической ошибкой. Во время трапезы тетки могут выболтать что-нибудь весьма интересное. И моя совесть, пока желудок наслаждается тортом, будет молчать. Ведь я нарушу режим питания не по слабости характера, а из желания выполнить задание Чеслава. Кстати, мне впервые поручили вести дело, до сих пор я ходила в помощниках у Гри и Марты. Никак нельзя ударить в грязь лицом!

Глава 3

Торт оказался выше всяких похвал – нежнейший бисквит был хорошо пропитан сиропом с коньяком, а крем напоминал облако, совсем не тяжелый и не жирный. Чтобы закрепить дружбу с бухгалтершами, я слопала три куска и заодно узнала кучу сплетен и услышала рассказ о том, как Оксана провела свой последний рабочий день.

…Ближе к вечеру, около четырех часов, Нина Алексеевна велела Оксане:

– Возьмите ведомость и отнесите зарплату Лере Костюковой.

Сотрудники хлебозавода получают деньги в кассе, но Костюкова находится на особом положении. Во-первых, Лера – племянница главного инженера, но не это дает ей исключительный статус. Костюкова – победитель всевозможных соревнований, которые проводятся среди кондитеров, у нее огромное количество дипломов, медалей и премий. Торты, сделанные Лерой, всегда занимают призовые места на кондитерских конкурсах, она лауреат международных состязаний кондитеров и приносит родному хлебозаводу большое количество денег. На предприятии открыт спеццех (им руководит Лера), куда любой человек может прийти и заказать десерт для праздника. Если хотите, выбирайте из каталога, а желаете нечто особенное – кондитеры придумают эксклюзив. Сотрудники спеццеха обучены лично Лерой и являются замечательными мастерами. Костюкова сама тоже сооружает трехъярусные бисквитные конструкции, но ее услуги стоят очень дорого, и если уж Лера берется за создание торта, то не отойдет от него, пока шедевр не упакуют в коробку.

Так вот, в тот роковой для Бондаренко день Лера сооружала торт для свадьбы одного богатого господина, в кассу за получкой она отойти не могла, и Нина Алексеевна отправила к ней Оксану.

Бухгалтерша ушла и пропала – вернулась лишь минут через сорок. И как ни в чем не бывало села за свой стол.

Коллеги, удивленные тем, как много времени Оксана потратила на поход в соседнее помещение, примолкли. Потом начальница вдруг изумилась:

– Ты переоделась?

– Да, – как всегда, сухо ответила коллега.

– Холодно стало? – не успокаивалась Нина Алексеевна.

– Нет, – коротко сказала подчиненная.

– Красивая водолазка, – вступила в беседу Валя, – тебе идет бордовый цвет.

Отвечать главбуху Оксане предписывалось служебной инструкцией, простая сотрудница не может проигнорировать замечание начальницы, а вот с равной себе по статусу Валентиной Бондаренко говорить не собиралась – она сделала вид, что не слышит слов коллеги про водолазку.

– Шерстяная, похоже, – не успокаивалась Валя.

– Не, шелковая, – поправила Вера. – Наверное, прохладная. Так, Оксана?

Бондаренко молча водила мышкой по коврику. Бухгалтершам стало обидно. Валентина уже собралась отпустить ядовитое замечание про некоторых слишком «болтливых» дам, но тут дверь в кабинет распахнулась, и появилась Лера.

– Оксана, – тихо сказала она, – ты ее не возвращай.

– Завтра принесу, – не отрывая взгляда от монитора, заявила Бондаренко, – мне чужого не надо.

– Блузку же теперь не отстирать, – чуть не заплакала Костюкова.

– Ну и ладно, – спокойно отреагировала Оксана.

– Я применяю только натуральные красители, в данном случае это была свекла.

– Замечательно.

– В креме много масла, – продолжала начальница цеха.

Вера, Валя и Нина, абсолютно не понимавшие, о чем идет речь, во все уши слушали Костюкову.

– Отнесу ее в химчистку, – не успокаивалась Лера.

– Хорошо, – согласилась Оксана.

– Вдруг все-таки отойдет!

– Можно попробовать, – меланхолично откликнулась Оксана.

– Ты сердишься? – не выдержала Костюкова.

Бондаренко наконец-то отвела глаза от компьютера.

– На кого?

– На меня, – всхлипнула Лера.

– За что?

– Ну… за блузку.

– Все в порядке, – сказала Оксана и снова застучала пальцами по клавиатуре.

– Я пойду? – растерялась кондитер.

Оксана пожала плечами.

– Леронька, – опомнилась Нина Алексеевна, – хочешь чайку? Сейчас свежий заварим!

Но Костюкова, судорожно всхлипнув, выбежала из кабинета, главбух кинулась за ней.

Вернулась Нина Алексеевна через полчаса и строго приказала:

– Оксана, возьми ведомости и отнеси Павлу Николаевичу на подпись.

Бондаренко немедленно повиновалась. Едва она исчезла в коридоре, как Вера и Валя в один голос спросили:

– Что там случилось?

Нина Алексеевна пожала плечами и брякнула:

– По-моему, она сука!

– Лера? – растерянно предположила Валентина.

– Оксана, – рявкнула главбух и рассказала наконец о происшествии.

В тот момент, когда Бондаренко приблизилась к кондитерше, чтобы отдать зарплату, Лера украшала торт кремом. Нина Алексеевна не очень поняла, что именно произошло, но уяснила главное: каким-то образом жирная субстанция темно-красного цвета очутилась на белой блузке Бондаренко. Теперь Оксана дуется, но делает вид, что ничего неприятного не случилось, а бедная Костюкова пытается хоть как-то исправить свою оплошность.

Долго обсуждать случай сплетницам не удалось – Оксана вернулась с завизированными документами, и пришлось бабам прикусить языки…

Я еще немного поболтала со словоохотливыми тетками, а потом направилась в спеццех, расположенный рядом с бухгалтерией.

Никогда раньше я не бывала в месте, где пекут торты, и очень удивилась, увидев обычные шкафчики с пластиковыми дверками, плиту, духовку, холодильник. Ну прямо как у меня на кухне. Вот только стола здесь было два. Один стоял возле окна, и на нем возвышалось сооружение невиданной красоты: огромная полураскрытая раковина, а из нее выходит полуобнаженная девушка, стыдливо прикрывающая грудь и бедра пышными длинными волосами.

– Какая роскошь! – вырвалось у меня. – Леди Годива!

– Та ехала на лошади, – ответила женщина, сидевшая за вторым столом, у холодильника, – а это рождение Венеры. Заказал Николай Михайлов на именины жены.

– Хотите сказать, что это торт? – ахнула я.

– Ну да, бисквит, карамель, марципановая масса, – пояснила женщина.

– Но волосы-то настоящие!

Мастер засмеялась.

– Вряд ли найдется человек, которому понравится натуральный парик на торте.

– Из чего же вы изготовили волосы?

Кондитер загадочно округлила глаза.

– Маленький секрет. – А через секунду продолжила: – Ладно, скажу – грива из сахара, его особым образом обрабатывают. Вы хотите сделать заказ?

– Меня зовут Таня Сергеева, – представилась я.

– Лера Костюкова, – улыбнулась собеседница.

– Я подруга Оксаны Бондаренко, и…

– Извините, я очень старалась, но блузка не отстиралась! – воскликнула Лера. – Она здесь, в шкафу, сейчас отдам. Хотя с пятном ее все равно нельзя носить. Ой… простите… она Бондаренко больше не понадобится. Я ей новую блузку купила и собиралась вам вручить ее, а не испорченную.

– Что у вас с Оксаной случилось? – я решила задать вопрос в лоб.

Лера тяжело вздохнула.

– Ерунда вроде, но ваша подруга очень разнервничалась. Садитесь. Хотите чаю? С булочками?

В моем желудке уже лежало три куска торта, но разве можно отказаться от предложенного от души чаепития? За кружечкой ароматного напитка между людьми возникают доверительные отношения и…

Дверь в комнату распахнулась, на пороге появилась толстенькая брюнеточка, которая, не обращая никакого внимания на мое присутствие, заорала:

– Лерка! Мне Стасик машину купил!

– Вау! – подпрыгнула Костюкова. – Круто! Какую?

– «Мазератти»! – азартно завопила девушка.

Я разинула рот. Интересно, чем владеет кавалер работницы хлебозавода? Нефтяными скважинами? Газовыми месторождениями? Или он хозяин алмазных копей?

– Какую? – растерянно переспросила Лера. – Тома, ты ничего не путаешь? «Мазератти»?

– Ой! – всплеснула руками толстушка. – Никак не запомню название… Нет, не «Мазератти»!

– Я почему-то так и подумала, – засмеялась Лера.

– «Ламборджини»! – уточнила марку брюнетка.

Моя челюсть вновь уехала, теперь вправо.

– Да ну? – прищурилась Костюкова. – Попытайся еще раз!

– «Ламборджини», – стояла на своем Тамара, – подержанную, правда. Ей всего два года, состояние шикарное. Какая-то сорокалетняя бабка на ней в магазин каталась.

– Навряд ли «Ламборджини», – с сомнением протянула Костюкова, – это очень дорогая марка.

– «Феррари»? – предположила Тамара.

Лера покачала головой:

– Не-а.

– Не спорь! – обозлилась брюнетка. – Отлично помню, что она или «Мазератти», или «Ламборджини», или «Феррари»! Название итальянское, точно.

Я заморгала, на всякий случай придерживая подбородок рукой, Лера хихикнула, а Тамара схватила мобильный, потыкала в кнопки и спросила:

– Стасик, ты мне че купил, «Мазератти»? Ой, ну зачем орешь… Поняла, поняла!

Сунув трубку в карман, Тамара бросила на Леру торжествующий взгляд.

– Дурой меня считаешь? Ан нет! «Ланчетти» он мне взял!

– Значит, «Шевроле», – кивнула Костюкова. – Теперь понятно. Хорошая тачка, бюджетная. Если первым ее владельцем была женщина, то вообще супер.

– Сейчас в магазин сгоняю, – понизила голос Тамара, – а после смены выходи во двор, будем колесики шампанским мыть.

Повернувшись на каблуках, она вылетела в коридор.

– Девчонки! – донесся из-за двери ее пронзительный голосок. – Мне Стаська «Мазератти» купил! Красную! Супер!

Я не выдержала и расмеялась. Лера достала из шкафчика пакетики с заваркой и, опуская их в кружку, улыбнулась:

– А между прочим, Тома не блондинка!

– Может, она красит волосы в черный цвет? – поддержала я шутливую беседу. – Интересно, сколько стоит «Феррари», пусть даже не новый, а двухгодовалый?

– Не знаю, – без всякой зависти в голосе ответила Лера, – но думаю, нам с вами на него за всю жизнь не заработать. Вы кем работаете?

– Преподаю русский язык и литературу, – ответила я почти правду. В моем дипломе указана именно эта профессия, и я в самом деле стояла некоторое время с мелом у доски. Правда, быстро поняла: лучше чистить клетки диким тиграм, чем иметь дело с детьми. А особенно – с их родителями.

Лера водрузила на стол кружки, мы приступили к чаепитию, и очень скоро я узнала детали неприятного инцидента…

Когда Бондаренко вошла в цех эксклюзивных тортов, Лера украшала очередное свое изделие кремом – выдавливала его из одноразового бумажного кондитерского мешка, создавая роскошный пион. Оторваться от процесса было невозможно, поэтому Костюкова сказала:

– Пожалуйста, подождите.

– Я вам принесла зарплату, – сообщила Оксана.

– Одну минуточку, – процедила Лера, которая не любит, когда ей мешают работать.

– Надо расписаться в ведомости, – бесстрастно продолжала Оксана.

Лера стала сердиться. Ну неужели бухгалтерше не понятно, что пион – это вам не простецкая роза? Крем надо уложить многослойно и очень аккуратно, чуть капнешь не туда – и цветок развалится… Да еще Лера добавляет в массу лично ею разработанные абсолютно натуральные добавки, от которых украшение начинает почти в секунду застывать, поэтому медлить нельзя.

– Ведомость на столе, – нахально напомнила Бондаренко.

Костюкова посильнее сжала мешок, но промолчала.

– Ничего, я подожду. Постою, пока вы не соизволите оторваться от розочки, – заявила Оксана.

Сейчас, вспоминая произошедшее, Лера понимает, что та не хотела ее обидеть. Ну откуда бухгалтеру знать о тонкостях кондитерского искусства? Но в тот момент слово «розочка» показалось Лере пощечиной.

– Розы лепят первокурсники кулинарного техникума, а у меня махровый пион с капельками росы! – рявкнула Костюкова.

– Не вижу разницы, – равнодушно бросила Оксана. – Вроде на бисквитах все цветы одинаковые. У них вкус разный?

Это было уже слишком! От возмущения у Леры перехватило дыхание, пальцы посильнее сжали мешок, и тут он неожиданно порвался, струя жирного темно-красного крема выплеснулась на белую блузку бухгалтерши.

– Черт! – воскликнула та.

– Вы мне помешали! – взвилась Лера.

– Я принесла деньги, – парировала Бондаренко.

– Положили бы на стол и ушли!

– А расписаться?

– Потом я зашла бы в бухгалтерию.

– Так нельзя! – возмутилась Оксана. – Я не цукаты вам дала, а купюры! И посмотрите, что вы сделали с моей блузкой!

Лера нахмурилась. Бухгалтерша тем временем схватила бумажное полотенце и явно собралась стереть им крем.

– Нет! – крикнула Костюкова. – Лучше острым ножом снять!

Но Бондаренко уже мазнула по пятну бумагой.

– Катастрофа… – прошептала она, разглядывая испачканную блузку. – Как теперь в метро ехать? Все на меня уставятся. А у меня после работы встреча важная! Здесь есть мыло? Попробую в туалете блузку застирать.

– Не отойдет, – мрачно сказала Костюкова. – Я использую фермерское масло, натуральные яйца, а не порошок. И сливки из-под коровы, специально каждое утро из Подмосковья привозят. Водой с мылом крем не отстирать.

И тут всегда молчаливая Бондаренко удивила Леру до изумления…

Вспоминая тот день и разговор, кондитерша примолкла. Потом, отхлебнув чаю, пояснила:

– Я на хлебозаводе всю жизнь, начинала с учениц, противень с булками в печь засовывала. А Бондаренко недавно пришла, и мы с ней вообще не общались. Знала только, что ее Оксаной зовут и что она нелюдимая. В курилку новенькая не ходила, особняком держалась, только очень холодно здоровалась. Бондаренко, конечно, хорошо выглядела, но сразу было понятно, что ей сильно за тридцать, а наши болтали, что у нее муж молодой, да еще в армию служить ушел, поэтому тетка и ходит никакая. Наверное, врали. Короче, она обычно все молчком, а тут ее как прорвало…

Оксана, услышав о составе крема, сначала тихо сказала:

– Ну спасибо…

Потом заорала:

– Черт бы тебя побрал, дуру! Столько работы зря! Целый год прахом пошел. Да мне сегодня ехать и…

С огромным трудом Бондаренко сумела остановиться.

– У тебя свидание! – осенило Леру.

– Да, – выдавила Оксана.

– С мужиком?

– Какая разница, теперь уже все равно, – процедила бухгалтер. – Никуда не пойду, пятно даже кардиганом не прикрыть. Знала бы ты, что…

Оксана захлопнула рот.

Лера метнулась к шкафу, вытащила пакет и сунула его в руки Бондаренко.

– Вот, надевай! Цвет красивый, ярко-бордовый, тебе пойдет.

– Я чужие вещи не ношу, – отказалась бухгалтерша.

– Шмотка новая. Видишь ценник? Размер у нас один!

– Похоже, она дорогая, а у меня нет средств, чтобы купить водолазку, – протянула Оксана.

– Это подарок от дяди, – весело ответила Лера. – Я ему на день рождения торт забабахала, целую ночь старалась. Он мне денег за работу предлагал, но с родственника плату брать нехорошо, вот дядька и купил обновку. Сегодня утром принес. Фирма! Посмотри на лейбл…

– Тем более не возьму, – отчеканила Оксана. – Зачем мне вещь от известного модельера? Она не сочетается с юбкой «от бабы Нюры».

– Послушай, – стала упрашивать ее Лера, – неудобно, что из-за меня сорвется твое свидание. Давай договоримся так: ты берешь водолазку до завтра, а я попытаюсь твою блузку дома привести в порядок. Если она окажется безнадежно испорченной, ты оставишь себе дядькин подарок.

– Моя вещь с толкучки, а твой шелковый свитерок из дорогого магазина, – отметила Оксана. – Нечестно получается.

– А моральный ущерб? – напомнила кондитер.

– Ну ладно, – неожиданно согласилась Оксана. – Мне правда очень надо на эту встречу. Схожу в водолазке и завтра ее непременно верну.

Глава 4

Костюкова отличная хозяйка, поэтому она знает: пятна лучше обрабатывать, пока свежие. Не успела Оксана переодеться и уйти, как Лера кинулась застирывать следы крема. Через десять минут ей стало понятно: блузка сшита из очень дешевого материала, такой никогда не приобретет первозданный вид.

Кондитерша побежала в бухгалтерию и сказала Оксане:

– Водолазка твоя навсегда.

– Завтра я тебе ее верну. Как приду на работу, сразу принесу, – холодно ответила Бондаренко, чем довела Костюкову почти до истерики…

– Похоже, ей нравилось, что я чувствую себя виноватой, – говорила сейчас Лера. – Уперлась как ишак, а потом ясно продемонстрировала: более о пятне она говорить не желает. Ну разве это красиво?

– Не очень, – кивнула я.

– А вы бы как на ее месте поступили?

Я на минуту задумалась.

– Учитывая тот факт, что в некотором роде сама виновата – помешала человеку работать, и понимая случайность казуса, надела бы водолазку, вернула ее потом хозяйке, себе купила бы новую блузку и предложила вам разделить пополам расходы на нее.

– Вот! – закивала Костюкова. – Есть же нормальный выход из положения. А она лишь одно твердила: завтра верну. Мне было жутко неудобно!

…Не желая чувствовать себя виноватой, Костюкова после работы помчалась по магазинам и купила новую кофточку, очень похожую на ту, что носила Оксана. Но Бондаренко на следующий день на рабочем месте не оказалось – Лере сказали, что она заболела, – и Костюкова повесила блузку в шкаф.

– Так она там и осталась, – закончила свой рассказ мастер по тортам. – Забирайте!

Я пожала плечами:

– Зачем она мне?

– И мне не нужна, – отрезала Лера, встала из-за стола, открыла угловой шкаф, вытащила блузку нежно-кремового цвета и протянула мне.

Я машинально пощупала ткань.

– Симпатичная шмотка.

– Вот и носите.

– Издеваетесь? Она мне на три размера мала!

– Ой, извините! – воскликнула Лера, бросив взгляд на мою фигуру. – Ну тогда отдайте кому-нибудь! Ей-богу, неприятно каждый раз на нее натыкаться. Бедная Оксана! Получается, что я в ее смерти виновата.

– Это с какого боку? – поразилась я.

Костюкова села на стул и опустила голову.

– Я люблю читать газету «Гадалка», – внезапно призналась она, – там всякие интересные случаи описаны, как люди неминуемой смерти избежали. Купили билет на самолет, поехали в аэропорт, а такси сломалось, вот они и опоздали на рейс, лайнер взлетел и… упал. Получается, ангел-хранитель подопечных спас. Понимаете?

– Пока нет.

Лера обхватила себя за плечи.

– У меня мешок с кремом первый раз в жизни порвался. Неспроста, наверное, крем на Оксану попал – знак ей был: не ходи на свиданку. А я ей водолазку всучила – она и поехала. И попала под машину. Задавило, бедняжку, насмерть. Следовало ей домой идти, а не на ту встречу!

Я посмотрела на Костюкову. Встречаются на свете люди, которые считают себя ответственными за беды, случившиеся с их знакомыми. Если бы Оксана не пошла на встречу с похитителем (а я уверена, что именно на свидание с ним она так хотела попасть), Лера бы грызла себя за несостоявшееся рандеву. И еще интересно, по какой причине милиция решила не рассказывать правду о похищении? На хлебозаводе озвучили более простую версию смерти Оксаны – банальное ДТП.

– Вот и выходит, я виновата, – твердила Лера. – Я!

Мне стало жаль кондитершу, и у меня непроизвольно вырвалось:

– Нет, Оксана все-таки решила поехать домой. Наверное, ей показалось, что цвет водолазки ей не идет, и она не пошла на свидание. А под колеса угодила в двух шагах от родной хрущевки. Получается, ты предоставила ей шанс спастись от гибели, а она им не воспользовалась.

– Да? – с робкой надеждой спросила Лера.

Я кивнула:

– Да, да. Оксане следовало пойти на свидание. Кстати, Бондаренко не говорила, кто ее кавалер?

– А где назначена встреча?

Лера покачала головой.

– Может, обронила фразу вроде: надо ехать на автобусе пятого маршрута? – Я не теряла надежды нарыть хоть какую-нибудь информацию.

– Нет. Ох, я виновата, – всхлипнула Костюкова.

– Теперь в чем проблема? – вышла я из себя.

– Не лопни мешок, крем бы не попал на блузку и Оксана пошла бы на встречу, – Лера видоизменила версию своей причастности к несчастью.

– Да хватит уже выдумывать, – поморщилась я.

– Забирайте кофту, – прошептала Костюкова.

– Лучше ее выбросить, – посоветовала я.

Выйдя с территории хлебозавода, я вытащила отодранную от ящика стола бумажку и прочитала текст: «Лучшие времена. Круглосуточно. Спросить Владимир». Оксана сделала ошибку, следовало написать «Владимира». Я достала телефон и соединилась с Коробковым.

– Лаборатория графа Сен-Жермена на проводе, – бойко отрапортовал Димон.

– Это я.

– О великий и могучий Шерлок Холмс! Кланяюсь и повинуюсь!

– Для начала – Шерлок Холмс был мужчиной, – вздохнула я. – И его никто не называл великим и могучим. Ты перепутал сыщика с волшебником из Изумрудного города. Советую лучше изучать литературу!

– Скажи, – оживился Дмитрий, – все мужчины носят брюки?

– Да, – я не почувствовала подвоха. – А что?

– А ты щеголяешь в джинсах?

– Верно.

– Составляем логическую цепочку, – затараторил компьютерщик: – Представители сильного пола ходят в штанах, Татьяна тоже рассекает в портках, следовательно, она… мужик. Круто выходит! Никогда не спорь со мной. А то получится инь, янь и всякая дрянь!

– Дурак, – по-детски обиделась я.

– Мама, – заканючил Димон, – поставь Таньку в угол, она маленьких обижает.

– Прекрати немедленно!

– Йес, мэм! Больше не повторится, мадам босс!

– Ты можешь открыть сайт «Лучшие времена»?

– Какой?

– «Лучшие времена».

– Давай по буквам.

– «Эл», то есть Леонид, потом «у» – Ульяна, – принялась я диктовать, – чай, шатер, Иван, Елена, Владимир.

– Джастин моменто! – пропел Коробков. – Хрень получается. Нема сайта «Леонид, Ульяна, чай, шатер, Иван, Елена…»

– Ты писал слова полностью?

– Ну!

– Совсем плохой? Нужно взять заглавные буквы!

Дима кашлянул.

– Простите, я не успевал в школе, да и давно это было. Забыл, какие буквы у нас считаются заглавными! Пожалуйста, растолкуйте инвалиду ума.

– Ты издеваешься?! Немедленно войди в сайт «Лучшие времена»!

– Еще раз повтори, да почетче.

– «Лучшие времена»!

– А нет такого.

– Не может быть! Я держу в руках визитку, на ней четко указано – «Лучшие времена.ru».

– Ах там еще и «ру»…

– Нет, ты точно насмехаешься!

– Почему? Могло стоять «ком» или «бу», к примеру, – спокойно ответил Коробков, и я ему вдруг поверила.

– Дима!

– Не открывается, – с искренним разочарованием сказал хакер. – Может, ты забыла какую ерундишку? Типа тире, запятой, скобочки.

– «Лучшие времена. ru».

– Лучшие времена точка ру.

– Значит, там есть точка…

– Дима!

– Что, моя радость? Извини, снова облом.

– Ну неужели ты не способен справиться с элементарным заданием? – взвыла я.

– Я давно сижу на сайте, – прошептал Коробков.

– Идиот!

– Право, обидно слышать несправедливые слова от любимой женщины! Но я вытерплю. Что ты хочешь?

– Всю информацию из Интернета.

– Вау! Всю-всю? Не один день качать придется!

– С сайта «Лучшие времена».

– Читаю. «Вам надоел бешеный ритм жизни? Раздражают родственники, соседи, люди в метро и на улицах? Вас охватила депрессия, а лекарства не помогают? Не пейте таблетки, они превратят вас в наркоманов. Огромный мегаполис давит простых людей, как великан тараканов. Вам не удастся спрятаться от тоски в городе. Приезжайте в „Лучшие времена“!»

– Это отель? – удивилась я.

– Поселок единомышленников, – пояснил Димон. – Дать адрес?

– Записываю, – отозвалась я.

– Улица Калашникова, она за Теплым Станом. Ранее являлась центральной магистралью деревни Караваевка.

– Ага, поняла, спасибо.

– Эй, погоди, не хочешь узнать про блузку?

– Димочка, ты выяснил что-то об одежде несчастной Оксаны? – возликовала я.

– Сначала увеличил изображение воротничка и пуговиц, – начал отчет Коробков, – выделил отличительные признаки, сравнил их с образцами…

– Короче!

– Тебе неинтересен путь к истине?

– Мне важен результат!

– Грубо, но по-человечески понятно. В момент смерти Оксана была одета в блузку французской фирмы «Рюи Блаз». Вещь не очень дорогая, вполне доступная по цене, но редкая. Эти блузки не распространены в Москве, может, потому, что они очень простые, без стразов, вышивок, золотых нитей и прочих прибамбасов. Ну, разве чуток искусственного жемчуга имеется. Открыт фирменный магазин, там представлен весь ассортимент.

– Где находится лавка?

– Улица Калашникова.

– Минуточку… На одной магистрали с «Лучшими временами»?

Дима вздохнул:

– «Лучшие времена» – это, похоже, коттеджный поселок, который находится в зоне Москвы. Думается, когда его возводили, жители полагали, что окажутся в тихом месте, но прогресс разбушевался, город подобрался к Караваевке вплотную. Раньше там, кстати, была территория интерната для умственно отсталых детей. Непонятно, есть ли сейчас в «Лучших временах» постоянные жители. Из сайта ясно одно: существует некий клуб по интересам. Сдают домики в аренду тем, кто «устал от безумного ритма мегаполиса». Если хочешь, могу глянуть… Улица Калашникова довольно длинная, один ее конец, тот, где расположен магазин «Рюи Блаз», упирается в Теплый Стан, потом идет нечто типа промзоны, недостроенная поликлиника, заброшенный стадион, а дальше въезд в «Лучше времена».

– Интересно… – протянула я… – Мне нужно описание блузки Оксаны.

– Белая, с воротничком, на нем небольшие искусственные жемчужины, не противные, не вычурные. У моей бабушки такая была.

Я постаралась не захихикать: если учесть возраст Коробкова, то его бабуля небось щеголяла в кофточке на балу вместе с поэтом Жуковским.

– Ща пришлю фотку, – заявил Коробков.

– Куда? – растерялась я. – Стою на улице.

– На твою мобилу.

– Как ты это проделаешь?

– Тебе же важен конечный результат, а не описание процесса, – не упустил возможности ущипнуть меня хакер. – Джастин темпорум! Лови.

В ухе противно запищало, я глянула на дисплей.

– Ничего нет.

– О боги! Нажми на «сообщения», – скомандовал Дима. – Вечно у тебя случается инь, янь и всякая дрянь.

Я стала выполнять его указания и, когда экран моргнул, на всякий случай зажмурилась. Очень не хотелось увидеть фото окровавленной Бондаренко.

– Ну, готово? – поторопил меня Дима.

Я наконец разжала веки.

– Ой! Рубашечка! Чистая!

– А ты хотела страшилку? – захихикал Коробков. – Могу вдогонку послать.

– Не надо.

– Хорошо! Танечка, скажи «спасибо» дяде, он очень постарался.

– Это же твоя работа, – фыркнула я.

– Понял, – беззлобно ответил Дима, – учту справедливое замечание.

Я еще раз посмотрела на фото блузки. Бондаренко ушла с работы в водолазке Леры Костюковой, домой Оксана не вернулась, следовательно, она отправилась на то самое, очень важное для нее свидание. То ли во время встречи, то ли по дороге на нее ее похитили и доставили в некое тайное место. Сначала несчастную избивали, а потом застрелили, с циничной жестокостью запечатлев казнь на видео. Почему бухгалтершу переодели? О какой тайне идет речь? Что за тайну мог знать Федор?

Я медленно пошла к метро, набирая по дороге телефон следователя.

– Кузнецов, – вякнули из трубки.

– Это Таня от Чеслава. Дайте мне все координаты Федора – его телефоны, домашний, мобильный и рабочий, а также адрес.

– Записывайте… – тут же сказал милиционер. – Кстати, на службе у него нет номера. Зато могу дать контакт с мамочкой, Полиной Юрьевной.

– Отлично, – обрадовалась я, входя в вестибюль станции метро.

Огромное спасибо человеку, придумавшему мобильную связь, и отдельный респект тем, кто сумел наладить ее в подземке. Пока поезд мчит меня к району Теплый Стан, я сделаю кучу дел.

Путь под землей занял больше часа. За это время я успела выяснить, что Федора и его матери нету дома, мобильный телефон Бондаренко постоянно повторял: «Абонент недоступен…» – и я предположила, что парень сейчас катается по коридорам фирмы на своей «поломойной» машине. Часы показывают четырнадцать ноль-ноль, рабочий день в самом разгаре, наверное, начальство не разрешает уборщикам пользоваться сотовыми. А Полина Юрьевна могла пойти в магазин или в поликлинику. Чеслав упоминал, что мать Федора еще не старая женщина, но у нее серьезные проблемы со здоровьем.

Зато в «Лучших временах» трубку взяли сразу:

– У аппарата телефонистка Мария.

Я, слегка растерявшись, промолвила:

– Здрассти…

– Доброго дня и вам, – пропела девушка.

– Это «Лучшие времена»?

– Вы абсолютно правы, сударыня. С кем соединить прикажете?

– Э… э… Можно побеседовать с Владимиром?

– Соблаговолите назвать номер служащего.

– Я его не знаю.

– Ничего, давайте обратимся к господину Куприянову, нашему управляющему.

– Замечательная идея, – вырвалось у меня.

– Огромное спасибо, что вы столь высоко оценили мои скромные старания, – отозвалась Мария, – сейчас произойдет соединение…

Из трубки полетели щелчок, кряхтенье, чавканье, затем бархатный баритон проворковал:

– Управляющий Куприянов. Чем могу служить?

Я хотела спросить о человеке по имени Владимир, но неожиданно задала совсем иной вопрос:

– У вас сдаются номера?

– «Лучшие времена» являются закрытым клубом.

– Но в Интернете есть сайт.

– Да, – без энтузиазма протянул баритон, – верно.

– Значит, вы заинтересованы в клиентах?

– Мы рады единомышленникам, – обтекаемо ответил Куприянов.

– Я определенно принадлежу к их числу! – бойко ответила я. И, вспомнив рекламный текст, добавила: – Мегаполис меня растоптал, хочу приблизиться к природе.

– Великолепное решение. Но для вступления в клуб необходима рекомендация.

– От кого?

– От любого из наших членов.

– Дайте мне их список, – потребовала я.

– Боже! Это невозможно! – ужаснулся управляющий.

– Но как я смогу получить рекомендацию?

– Он является тайной.

– Вам ее должны предоставить члены клуба, – тупо повторил Куприянов.

– Скажите их фамилии.

– Невозможно!

Так, разговор пошел по кругу.

– Как люди вступают в «Лучшие времена»?

– А где можно познакомиться с вашими обитателями?

– Ну… в «Лучших временах».

– Простите, нет.

– А чтобы побеседовать с нужными людьми, необходимо войти в поселок?

– Однако туда просто так, с улицы, не пустят?

– Извините, нет!

Я нажала на красную кнопку. Оцените идиотизм ситуации. Рекомендация откроет вам двери закрытого клуба, но, дабы заполучить ее, необходимо войти в заведение, в которое вас впустят лишь при наличии рекомендации. Мне опять придется звонить мастеру по взлому компьютеров.

Глава 5

– Генерал-лейтенант Коробков у аппарата! – заорал Дима.

– Идиот! – вздрогнула я от неожиданности.

– Рад знакомству с вами! Приятно, когда абонент сразу представляется, – гаркнул хакер. – А я всего лишь скромный человек, маленький, незаметный Димочка.

– Немедленно влезь в компьютер клуба «Лучшие времена» и узнай список их членов! – приказала я.

– Ума не приложу, коим образом такой большой дядечка, как Димочка, втиснется в небольшую машинку с экранчиком.

– Боже, как ты меня достал своими кретинскими шутками! – не вытерпела я.

Не успела я произнести фразу, как в ухе раздалось гудение.

– Что такое? – подпрыгнула я.

– Списочек пришел, – пояснил Дима. – Извини, не в подарочной упаковке отправил, пожадился на золотую ленточку.

– Спасибо, – буркнула я и стала изучать фамилии.

Протопопов Олег Петрович, Кузьмин Антон Валерьевич, Шапкина Карина Валентиновна… Всего восемнадцать человек, около некоторых фамилий стоял таинственный значок, напоминающий свастику.

Перечитав список десять раз, я набрала номер Марты Карц и стала слушать заунывно-длинные гудки. После пятнадцатого зазвучал капризно-недовольный дискант:

– Кто у нас дебил? Ясное дело, если человек не берет трубку, значит, не может! Или не хочет! Какого хрена надо?

– Марта, это я.

– Ой, здоровски! И как мне догадаться, что за «я» пристает? – продолжала сердиться светская львица.

Для меня остается большой загадкой, за каким чертом Марта работает у Чеслава. Уж точно не из-за желания получать зарплату, хотя она у членов группы весьма достойная. Но госпожа-то Карц имеет в своем распоряжении миллионы папочки и счета любовников-олигархов. Красотку и завсегдатая светских вечеринок Марту буквально раздирают на части устроители всяческих тусовок, да оно и понятно почему. Если в информации для СМИ указано, что в числе приглашенных есть Карц, орда папарацци займет все углы, закоулки и стояче-сидячие места в зале, где предполагается торжество.

Как вы думаете, зачем организуются всякие там презентации, благотворительные аукционы или шумные дни рождения? Из желания заработать денег для бедных людей или получить подарки-поздравления? Вовсе нет – народ хочет, чтобы о событии сообщила пресса, а журналистов в основном привлекает скандал, и здесь Марте нет равных. Карц ничего не стоит подраться с кем-нибудь из гостей, выплеснуть на репортера коктейль или на разговорном русском языке сообщить какому-нибудь политику всю правду о его внешности и уме. Кавалеров Марта меняет с пулеметной скоростью. И папарацци затаив дыхание ждут: она уйдет с тусовки с тем, с кем пришла, или отобьет мужа у какой-нибудь гостьи? Марта – постоянный ньюсмейкер: если она не матерится и не дерется, то приходит на вечеринку в платье самого невероятного вида. Не далее как неделю назад все СМИ России дали снимок госпожи Карц, которая приехала на день рождения модной писательницы Смоляковой в «маленьком черном платьице». Прикид выглядел скромно, если не сказать – сиротски. Юбка, простая узкая, слегка прикрывала колени, верх не имел декольте, воротничок мог бы украсить школьную форму, никаких разрезов по бокам, да еще Марта стыдливо прикрыла плечи серенькой шалью. Ну просто мышь на автобусной экскурсии! Журналисты разочарованно зашептались: мало того, что Марта пришла одна, скромно села в углу, не пила коктейли, так она еще и оделась, как учительница математики, которая проводит родительское собрание.

– Наверное, она заболела, – перешептывались писаки. – Или отец ей крылья пооборвал, надоело ему про похождения принцессы читать.

И тут Карц встала, капризно сказав:

– Боже, ну и духотища! Неужели организаторы не знают, что человечество придумало кондиционеры? – и скинула свою серую шаль.

Присутствующие посмотрели на спину Марты и ахнули – задняя часть платья оказалась прозрачной, а нижнего белья светская львица принципиально не носит. В результате все СМИ России дали фото попы Карц, забыв упомянуть, по какому поводу собралась тусовка.

И ведь если к Марте приглядеться, то станет понятно: она совсем даже не красавица, фигура смахивает на грабли, нет ни шикарного бюста, ни роскошных волос, а лицом дива похожа на мишку-панду. У Карц круглая мордочка с курносым носиком, а ее не особо выразительные глаза всегда окружены синяками – Марта ведет неправильный образ жизни: курит, пьет, ложится спать под утро, встает после обеда. Поэтому и кожа ее совсем не похожа на китайский фарфор. Без косметики Марта просто страшная. Но даже если ей взбредет в голову заявиться на бал в халате, стянув на затылке волосы в хвост, девица затмит тех, кто просидел месяц в салоне красоты, тщательно готовясь к выходу в свет.

Так в чем секрет успеха Марты? В деньгах ее отца? Безусловно, старик Карц богат, но он не является первым лицом в списке журнала «Форбс». В уме? Карц успешно прикидывается идиоткой, многие считают ее родной сестрой куклы Барби. В любовниках? Их список настолько широк и разнообразен, что скорей мешает, чем помогает ее светскому успеху. В статусе радиоведущей? О боже, конечно нет. Марта сидит у микрофона раз в неделю, зачитывает вопросы викторины, которую составляет редактор. Одним словом, я не понимаю, что позволило Карц стать тем, кем она является, и уж совсем неясно, почему она сотрудник Чеслава. Кстати, о ее работе в группе не известно никому, кроме коллег. Тупая болтливая блондинка ухитрилась сохранить тайну от всех, ни один журналист не разнюхал правду о том, кто такая на самом деле отвязная девица.

Я испытываю к Марте смешанное чувство. С одной стороны, она моя коллега и ни разу пока меня не подвела. С другой… Гри уж слишком восхищается Карц, называет ее гением перевоплощения и одной из самых ярких актрис современности. Только не подумайте, что я ревную, мне просто не нравится, когда мой муж хвалит другую женщину…

– Ну и что? – продолжала сейчас злиться Марта. – Имя-то свое назови!

– Таня.

– Ларина? – фыркнула Карц. – Хочешь посоветоваться, как лучше на правильном русском языке написать письмо Онегину? Не по адресу обратилась! Я бы его конкретно послала в задницу.

– Татьяна Ларина составила признание в любви на французском, – уточнила я, – русским она, как многие дворянки того времени, владела плохо.

– Сергеева, ты, что ли? – наконец сообразила собеседница. – Чего надо?

– Извини, если помешала.

– Да уж… Ни минуты покоя! Делаю педикюр, а телефон словно взбесился. Что ты хочешь?

– Сейчас прочту тебе список.

– Ну!

Я старательно перечислила фамилии.

– Не поняла проблему, – процедила Карц.

– Знаешь хоть кого-нибудь из названных? – спросила я.

– Ну… в общем, да.

– Супер!

– Так что надо? Говори живей, времени нет, сказала же – ногти в порядок привожу!

Я озвучила просьбу о рекомендации.

– Всего-то? – с легким недоумением осведомилась Карц. – Жди.

Из трубки полилась бравурная мелодия, затем вновь прорезался капризный голосок:

– Федосов Женя.

– Это кто?

Марта отсоединилась. Я постояла несколько секунд с трубкой в руке, потом сунула ее в сумку, дошла до будки с мороженым, купила эскимо и быстро съела. Не успел последний кусок холодного лакомства упасть в желудок, как меня охватило горькое раскаяние: мороженое слишком калорийная штука для женщины, которая хочет похудеть. С другой стороны, эскимо ведь не жареная картошка, не отбивная, не «оливье» с майонезом… И вообще, человек, впавший в депрессию, начинает сильно поправляться. Уныние и самоедство ведут к ожирению, а недовольство собой провоцирует болезни, поэтому никогда не жалейте о своих поступках, даже самых неправильных, даже совершенных ошибках!

Какой толк сейчас укорять себя? Я же не могу выплюнуть мороженое – уже проглотила. Значит, отбросим в сторону плохое настроение и скажем вслух:

– Небольшое отклонение от предписанного рациона пойдет только на пользу. Моему организму сегодня необходимо именно эскимо. Все шикарно. А вот с завтрашнего дня – никаких сладостей.

Решив, что незнакомый Федосов уже успел переговорить с начальством коттеджного поселка, я смело набрала номер и услышала вежливое:

– Телефонистка на проводе.

– Соедините с управляющим Куприяновым.

– Ваше пожелание, сударыня, будет моментально выполнено, – заверила девушка. И не обманула.

– Куприянов, – прожурчал через пару секунд баритон.

– Моя фамилия Сергеева, я хочу стать членом вашего клуба, имею рекомендации от Жени Федосова, – отрапортовала я. – Женя должен был позвонить.

– О! Да! Конечно! Евгений Нилович уже побеспокоился! – зачастил Куприянов. – Ждем-с! С нетерпением-с! Проходите на полянку! Прямо в избу администрации!

– Буду через пять минут, – заверила я.

– Стучите сильнее, Антон глуховат, – предупредил Куприянов.

Последние слова управляющего прозвучали загадочно, но я уже успела подойти к воротам поселка и впала в еще большее изумление.

Простые дощатые створки ворот были лет десять назад выкрашены темно-зеленой краской, и сейчас она свисала облупившимися лохмотьями. Слева виднелась калитка, вместо ручки на ней было железное кольцо. Ни домофона, ни даже простого звонка тут не имелось и в помине. Не было и вывески с названием поселка.

Я подергала калитку. Заперто. Может, я не туда забрела? Это мало похоже на центральный вход в пафосный клуб, куда без рекомендации нечего и соваться. Вероятно, я стою сейчас у служебного входа. Но справа и слева тянулся глухой деревянный забор, улица Калашникова здесь благополучно заканчивалась. Не бегать же мне по периметру изгороди!

Я снова вынула мобильный.

– Телефонистка у аппарата.

– Соедините меня с управляющим.

– Куприянов к вашим услугам!

Главная роль в спектакле «День сурка» стала меня раздражать.

– Опять Сергеева от Жени Федосова.

– Я весь внимание.

– Стою у ободранных зеленых ворот.

– Да, да, правильно, входите.

– Как? Калитка заперта.

– Сделайте одолжение, постучите энергичней, наш ключник Антон слегка глуховат, – безукоризненно вежливо сообщил управляющий.

Я сунула сотовый в карман, стала изо всей силы барабанить в хлипкие доски и кричать:

– Антон! Эй! Открой! Анто-о-он!

Через десять минут такого времяпрепровождения я снова воспользовалась сотовым.

– Телефонистка у аппарата.

– Управляющего! – заорала я. – Живо! Подайте сюда Куприянова в жареном виде!

– Простите, – испуганно пролепетала девушка, – но я могу лишь соединить вас с ним…

Злость мгновенно отступила… Действительно, нельзя требовать от служащей невозможного.

– Куприянов!

– Сергеева от Федосова.

– Наверное, вы запутались на перекрестке? Сворачивайте налево у большого камня. Не бойтесь, ни медведей, ни волков в лесу нет, одни лисы, зайцы и белки.

– Мне не открыли ворота! Я на улице!

– Ох уж этот Антон… Пожалуйста, покричите.

– Орала, как раненый тигр! Но ваш секьюрити даже не шелохнулся!

– Извините, пожалуйста. Попытайтесь еще раз.

– Издеваетесь?

– Господи, конечно нет! – явно перепугался Куприянов.

– Тогда позвоните ему и велите меня впустить.

– Куда позвонить? – задал идиотский вопрос управляющий.

– На охрану.

– У нас только Антон.

– Вот его и побеспокойте.

– Но это невозможно.

– У ключника нет телефона.

Сделав пару быстрых вдохов-выдохов и почти успокоившись, я предложила:

– Соединитесь с проходной.

– Никак нельзя, – заблеял Куприянов.

– Что, и там нет телефона?

– Конечно!

Я решила не сдаваться:

– Ладно. Тогда сами выйдите к воротам и откройте.

– Но… вообще-то…

– Что? Вам трудно сделать пару шагов?

– Я нахожусь в центральном офисе, – прошептал Куприянов, – на Тверской.

Я растерянно заморгала. И тут калитка приотворилась, в щель высунулась голова в картузе.

– Кто тута нервничает? – прошамкала она.

– Антон!

– Ась?

– Мне надо войти! Я Татьяна Сергеева.

– Извольте, – кашлянула голова. – Не гневайтесь, ждем-с вас.

– Чуть руки не сломала, пока достучалась!

Картуз повернулся.

– Простите, барыня, тута веревочка топорщится… Видите?

– Где? – повела я глазами.

– А с чертовой руки, – ответила голова и, увидев мое изумление, пояснила: – Та длань, что справа, ангельская, а слева бесовская.

Я растерялась. Похоже, Антон душевно болен, разговаривает весьма странно. А когда мне удалось-таки проникнуть на территорию, я увидела, что охранник одет в холщовую, украшенную вышивкой косоворотку, синие штаны, гармошкой ниспадающие на… лапти. Картуз и окладистая седая борода дополняли образ замшелого деда.

– Коли за шнурок потянуть, – не торопясь вещал Антон, – щеколда подымется. Наши завсегда так поступают. Ишо хорошо, что я неподалеку крапивку на щи рвал, вот и услыхал, аки барыня о калитку колотится.

– Где здесь рецепшен? – перебила я сумасшедшего деда.

Антон выкатил выцветшие глаза:

– В толк не возьму, о чем толкуете? Не извольте гневаться! Ре…цып…цып… Никак о хохлатке речь завели? Так это к Маркеловой. Антонина Сергеевна лучших кур разводит, супы у нас жирненькие, наваристые. Намедни она Олегу свет Яковлевичу пеструшку подарила, такой духовитый бульон получился! Янтарный!

– Мне нужен административный корпус, – попыталась я растолковать безумному деду цель своего визита, – имею рекомендации от Жени Федосова, хочу у вас жить!

– Дык вон оно что! – обрадовался псих. – Лесочком топайте, по тропочке.

– И далеко?

– Версты тута немерены. Шесть али восемь.

– Сколько?

– Может, и семь, – изменил показания Антон.

– А в километрах какое расстояние?

– Не понимаю такой мерки. Хотите, в саженях назову? – услужливо поинтересовался Антон.

Глава 6

Услышав последний вопрос дедка, я окончательно убедилась в том, что имею дело с юродивым, и ласково ответила:

– Спасибо, милый Антон, лучше попробуйте назвать время, за которое я доберусь до администрации.

Старичок стянул картуз, поскреб в затылке и прогудел:

– Вот уж не скажу, потому как скорости вашей не знаю. Может, вы быстроногой серной или пятнистым ягуаром полетите? А я за два часа доползаю, подагра ноги ест.

– Такси до корпуса взять нельзя? – в безумной надежде поинтересовалась я.

– Кого? – попятился Антон. – Бакси? Это кто? А-а-а, вы про Рикси толкуете. Но он, иродово отродье, под седлом не ходит. Погодьте, покажу другую забаву.

Со скоростью молодой ящерицы Антон нырнул в кусты. Я осталась стоять у ворот, пытаясь справиться с изумлением. Куда я попала-то? Провалилась во многократно описанную писателями-фантастами временную яму? Никаких признаков жилья в обозримом пространстве нет, дорог тоже не видно, есть лишь узкая тропиночка, уходящая в глубь зеленого леса.

– Соблаговолите взглянуть, – прокряхтели из кустов, затем ветви раздвинулись, и показался Антон, который вел за собой… ослика.

– Рикси кусается, – пустился в объяснения дедок. – Его даже барин Китаев остерегается, а уж вас он и вовсе скинет да копытами и затопчет.

Я попятилась в удивлении:

– Кто? Барин Китаев?

– Рикси, – уточнил Антон. – Потому я привел вам Потапия. Ён смирный, правда, подчас характер проявить может. Взлезайте и рысите.

– Вы предлагаете мне сесть на осла? – попятилась я.

– Боитесь, не свезет? Не, Потапий крепкий, мешки с мельницы легко прет, а они шестипудовые, – деловито сказал дед.

– Лучше пешком, – я решительно отвергла ишака как транспортное средство.

– Дык взопреете шагать, не близок путь. И дорога неведомая, а Потапий хорошо тропки знает. Не смотрите, что он из животных, умней некоторых людей, – зачастил Антон. Но вдруг осекся и добавил: – Я имею в виду слуг, а не господ. Потапий не умеет, как барин Николаев, считать. Да взлезайте, не пужайтеся.

Очевидно, безумие заразно, иначе чем объяснить тот факт, что я все-таки приблизилась – с опаской, конечно, – к ослику?

– Цапайте его за шею и закидывайте ногу, – посоветовал Антон. – Оно, конечно, бесовская одежда, не ладно бабе под мужика рядиться, но зато мне вас не срамно подсадить, коли вы, барыня, в портах. Ну… уф!

Тот, кто ни разу не садился на осла, и не догадывается, какое это непростое занятие. Хорошо хоть дедушка, несмотря на почтенный возраст, обладал железными мускулами – в конце концов я очутилась в седле.

– Красивая вы баба, мясистая, – с чувством произнес Антон. – Уж извиняйте за простоту. Я хоть и старый, но глазьями любоваться могу. С вашей статью только царицей быть! Ну, с богом!

– А как им управлять? – спохватилась я. – Осел как заводится?

– Пяточками по бочкам стукните и прикажите: «Потапий, вперед!» Коли остановиться надумаете, скомандуйте: «Стой, Потапий!» Но лучше не трогайте его, сам живенько добежит, путь ему знакомый, – пояснил Антон. – Да! Он токмо на Потапия отзывается. Хороший зверь, не подлый, как Рикси. Вот тот, хоть и конь, да сущий дьявол. Прости господи, помянул сатану вслух… Но и Потапий капризы имеет, желает собственное имя слышать – коли Пафнутием, Патрикеем, Прокопием али еще как окликнете, не шелохнется, может даже фортеля закрутить. Ну, Потапий, ступай, не подведи!

Ослик фыркнул, мотнул головой и потрусил по дорожке. Я, забыв попрощаться с приветливым безумцем, вцепилась в торчащую передо мной кожаную полупетлю.

Сначала поездка на ишаке показалась мне забавной, потом я ощутила некоторые неудобства. Узкое жесткое седло больно врезалось между ног, и меня все время трясло. Ослик не «Мерседес», поэтому плавной езды не получилось. Еще мешали собственные болтающиеся ноги. Я попыталась прижать их к бокам животного, но ишак повернул голову и укоризненно глянул на меня карим глазом.

– Прости, милый, – живо извинилась я.

Наверное, теперь ослу стало удобно, зато пассажирка начала испытывать дискомфорт.

Но вскоре я абсолютно случайно обнаружила стремена, всунула в них ступни и почувствовала себя счастливой. Правда, радость длилась недолго, потому что нос уловил крайне неприятный запах, который исходил от животного. Очевидно, ишак не привык каждый день пользоваться душем, никогда не употреблял дезодорант и не имел понятия о зубной щетке.

Стараясь не дышать полной грудью, я покачивалась в седле, озирая окрестности. Наконец мы оказались на перекрестке. Ослик остановился и понурил голову.

– Давай, милый! – приободрила я его. – Надеюсь, ты не забыл дорогу?

Ишак задвигал ушами.

– Сделай одолжение, – простонала я, – не шевели ими, очень воняет. Ну, Пафнутий, вперед!

Ослик чихнул, но с места не сдвинулся. Я слегка пнула его пятками:

– Пафнутий! Не спи!

Ишак повернул голову и дыхнул мне в лицо, отчего я чуть не вывалилась из седла.

– Фу! Прекрати, Пафнутий! Эй, шевели лапами! То есть переступай копытами! Пафнутий, шагай же! Или тебя зовут по-другому? Извини, дорогой, не хотела тебя оскорбить. Вспомнила, ты Пантелеймон!

Но и это весьма красивое имя не произвело на длинноухого должного впечатления.

– Пантелеймон, – осторожно повторила я, – цып, цып, иди вперед.

Осел задрал голову, отвел назад серые уши, открыл пасть и заорал:

– И-и-и-и-а…

На секунду я оглохла и вроде как даже ослепла – никогда не предполагала, что вонь и отвратительный рев способны лишить человека зрения. А осел так и замер – с разинутым ртом.

– Солнышко, – прошептала я, – если ты не Пантелеймон, значит, Панкрат. Ведь так?

– А-а-а-а-а… – затянул ишак.

Из соседних кустов во все стороны разлетелись крохотные птички, с ближайших елок посыпались молодые шишки.

– Спокойно, Прохор! – скомандовала я. – Соблюдай тишину.

Осел стал трясти задом, я вцепилась в кожаную петлю.

– Платон! С ума сошел?

Задние копыта транспортного средства начали отбивать дробь.

– Павел! – взвыла я. – Паша, не дури!

В ту же секунду седло скособочилось, ишак выгнул спину, и я рухнула на землю. На меня лавиной обрушилась масса новых впечатлений. Во-первых, свалиться даже с небольшой высоты больно, во-вторых, несмотря на жаркое засушливое лето, земля оказалась сырой, в-третьих, крапива, куда я угодила, очень неприятно жжется, в-четвертых, ослы умеют смеяться.

Да, да, можете мне не верить, но отвратительное животное, сбросив меня, растянуло губы и стало откровенно хихикать.

– Тебе весело, Парамон? – осведомилась я, вставая. – Ну ничего, сейчас залезу в седло и посмотрим, кто кого! Не так уж много существует мужских имен на букву «п», переберу все и вспомню твое. Петр… Нет, слишком просто, ишака звали заковыристо. Полад! Пахом! Поликарп! Полкан!

Я перевела дух. С Полканом я погорячилась, это явно собачья кличка. Что там еще есть из старинных? Путислав, Путята, Патрикей, Парфен… У меня когда-то была пятерка по русской литературе, и я подстегнула свою память «Ну-ка, Танечка, вспоминай героев произведений нашей классики!» Перфилий, Паисий, Павлин… Да, да, существовало имя Павлин – насколько помню, в пьесах А. Островского частенько фигурировали всякие купцы с отчеством «Павлинович».

Но почему я так уверена, что имя моего транспортного средства начиналось на «п»? Ведь начисто забыла, как его называл Антон. Вполне вероятно, что первая буква «т». Трофим, Терентий, Тихон, Тихомир, Трифон, Тимофей, Тарас…

Осел развернулся и с быстротой молнии помчался по одной из тропинок. Я бросилась за ним, выкрикивая:

– Назар, Модест, Кондрат, Захар, Кузьма, Митрофан! Черт тебя побери, Харитон! Тпру, кис-кис, цып-цып, джага-джага, оле-оле!

Но ишак все летел вперед. В конце концов мы галопом выскочили на небольшую площадь, посреди которой стояла ладная избушка. Я остановилась, вытерла рукавом вспотевший лоб, подождала, пока сердце перестанет колотиться о ребра и уйдет резкая боль в правом боку, а потом сказала ослу:

– Надеюсь, Перикл, тебя забудут покормить ужином!

Осел опустил голову, заморгал и мгновенно стал похож на милейшее, нежнейшее существо, этакого зайчика-переростка с трогательными ушами и умильной мордой.

– Обманывай кого-нибудь другого, мерзавец! – не успокаивалась я. – Теперь я знаю твою сущность!

Из домика вышла девушка в серо-синем свитере и мешковатой юбке.

– Доброго денечка! – закивала она. – Как добралися? Не запыхалися? Я Устинья. А вы Таня Сергеева? От барина Федосова? На погляд?

Итак, у девчонки есть мобильный. Иначе как она узнала про мое появление? Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: управляющий соединился с Устиньей. Небось и у Антона лежит в кармане сотовый, мерзкий Куприянов просто не захотел поговорить с дедом. Что тут вообще происходит?

– Хочете обустроиться? – склонила набок голову Устинья. – Осталася одна изба. Вы к нам как, на время али на жизнь?

– Дайте воды, – попросила я, ощущая себя героиней идиотской сказки.

Устинья сходила в дом и вынесла обычную алюминиевую кружку, чуть мятую.

– На здоровье, – поклонилась она мне, протягивая посудину.

Я отхлебнула ледяной жидкости, и у меня тут же заныли зубы. Вкус у воды был странный.

– Хороша? – заулыбалась девушка. – Не из трубы, из колодца! Исконно русская!

Я вернула ей кружку. Вода не может быть немецкой, французской, еврейской или арабской, она просто вода. Жидкость не имеет национальности!

– Дык пойдемте? – спросила Устинья. – Вона туточки, рядом!

В полном ошалении я пошла за девушкой и очутилась около домика из бревен. Устинья присела на корточки, пошарила рукой под крыльцом, достала большой ключ, отперла дверь и засмеялась.

– Загадка вам: не лает, не кусает, а внутрь не пускает. Это кто?

– Кошка, – ляпнула я, не подумав.

– Замок, – с легким разочарованием протянула Устинья. – А вот другая: без окон, без дверей полна горница людей. Это кто?

– Давайте внутрь зайдем, – остановила я девушку.

– Вступайте, – сказала Устинья, – токмо пригнитесь, а то о притолоку шарахнетесь, больно низко у Марфы.

Я, согнувшись, вошла в комнату и попросила:

– Свет не зажжете? Темно здесь.

– Ща, – пообещала Устинья, пошуршала бумагой и… тонкий огонек свечи задрожал на большом грубо отесанном столе.

– Ну усё тута для счастья! – завосхищалась Устинья. – Лежаки крепкие, а то и на печи можно спать, лавки целые, чугунов полно, ухватья отличные. Ежели пожелаете, любая скотина ваша: буренка, куры-петухи, гуси. Огниво хорошее, свечи сами делаем, вода в колодце, дрова в лесу…

– Это гостиничный номер? – уточнила я.

– Изба для житья, – затрясла головой Устинья. – Их у нас всего две оставалися, «Марфа» и «Владимир». Вернее, одна «Марфа», «Владимира» вчера арендовали, через неделю заедут. Сердце радуется! Бегут люди из идолового капища, из города постылого, охота им к природе прильнуть. А мы здеся традициев не нарушаем, обитаем по родительским привычкам. Вас ведь с историей познакомили?

Я села на твердую лавку, покачала головой:

Устинья уселась рядом, подперла подбородок кулаком.

– Совсем-совсем не слышали?

– Ну… в общих чертах, – осторожно ответила я.

– Не побрезговаете в нашу хатку вернуться? – предложила Устинья. – За квасом беседа лучше потекёт.

– С удовольствием, – кивнула я. И мы пошли назад, туда, где спокойно щипал сочную траву осел с редким, так и не всплывшим в моей памяти именем.

Устинья выставила на стол большой кувшин и похвасталась:

– Ржаной квасок, с хреном! Секрет бабушка мне передала. Пейте всласть.

– Лучше кофе, – попросила я.

Девушка заморгала.

– Чего?

– Кофейку нальете? Растворимого.

– А ето что такое? – разинула рот Устинья. – Суп али второе заморское?

Я вцепилась руками в лавку, потом перевела дух. Так, девушка тоже не в себе.

– Шуткуете… – засмеялась Устинья. – Может, каши хотите? Или брюкву пареную? Ой, вкусная! Мед! Севодни день постный, можно паренкой лакомиться. Ишо киселек есть, овсяный.

– Скажите, вас на самом деле зовут Устиньей? – спросила я не в тему .

– А как же иначе? – поразилась девушка.

– Ладно, – кивнула я. – Спасибо за прием и угощенье, честно говоря, я ищу Владимира.

– А в ём живут! – Устинья сложила руки на коленях.

– Простите?

– За что? Ничего плохого вы не сделали.

– Мне нужно поговорить с членом клуба по имени Владимир, – повторила я.

Устя заморгала.

– Чле… чле… как? И кто такой клуб? Давайте лучше киселька набуровлю. Он для желудку пользительный.

– Хватит ломать комедию! – вышла я из себя.

– Про што речь ведете?

– Устя, у вас тут, наверное, есть ноутбук, подключенный к Интернету?

– Че? Бук не растет в нашем лесу. Елки да дубы с осинами.

– Или вы используете мобильный?

Устинья сжалась в комок:

– Барыня, милая, не ругайтеся! У меня ума особого нету. Маменька велела вас встретить да «Марфу» показать. Не справилася я, не сумела. Ой-ой-ой, розог дадут, на конюшне выпорють…

– Прекрати! – послышалось со двора, и в дом вошла крепкая женщина в темном платье. – Ишь, заболтала чушь! Ступай, умойся, дурь из головы вышибет.

– Сейчас, маменька, уже понеслась, – подхватилась Устя и птицей улетела из комнаты.

– Меня зовут Домна, – представилась незнакомка. – А вы Татьяна? Хотели вступить в клуб? Приехали осмотреться? И каково впечатление?

– Пока странное, – честно призналась я. – Понимаете, я практически ничего не знаю о «Лучших временах».

– Зачем тогда сюда стремитесь? – резонно спросила Домна.

– Женя посоветовал, – я решила свалить ответственность на неведомого Федосова, – сказал: устала ты, Танечка, есть замечательное место, шикарный поселок.

– Ну-ну… – усмехнулась Домна. – Пейте квас, расскажу вам о «Лучших временах».

– Мне бы кофейку, – заикнулась я.

Домна нахмурилась.

– В своей избе его не держу, а за других не отвечу. Чужая жизнь потемки, я к людям в погреба не лажу. Может, кто и бананами даже балуется. Хотя, с другой стороны, зачем тогда в нашем селе жить? Их в любом вертепе можно приобрести. Ох, вижу, барин Федосов и правда вам сути не растолковал…

Глава 7

Домна оказалась умелой рассказчицей. Через полчаса беседы у меня появилась почти твердая уверенность в том, что я знаю, кем работала она до того, как переселилась в «Лучшие времена», – скорей всего, учительницей, уж очень подробным и последовательным было ее повествование.

…Обретя блага цивилизации, получив автомобили, компьютеры, телевидение и антибиотики, люди почувствовали себя счастливыми. Но за все надо платить. Ритм жизни убыстрился, время помчалось со стремительной скоростью, люди практически перестали общаться между собой, превратились в невротиков, озабоченных бесконечным добыванием денег. И кое-кому захотелось вернуться к патриархальному быту русской деревни, пожить так, как прадеды жили.

В девяностых годах прошлого столетия один предприимчивый бизнесмен купил несколько гектаров леса и основал «Лучшие времена».

Поселение делится на две части. В северной обитают постоянные жильцы, в южной – те, кто хочет провести здесь отпуск или несколько месяцев. Дома не принадлежат обитателям, они их снимают, а не покупают, владелец поселка оставляет за собой право расторгнуть контракт с любым, кто станет мешать остальным.

Правила в «Лучших временах» достаточно простые. Тут нет никаких благ цивилизации: водопровода, электричества, газа, канализации, телефона, Интернета и прочего. Жильцы заготавливают дрова, варят каши, используя русские печи, держат коров, кур, за водой ходят к колодцу, моются в бане. Долгими зимними вечерами люди собираются у Домны – ее дом нечто вроде клуба, а заодно и административное помещение.

– Живем весело, – бодро вещала Домна, заученно улыбаясь, – песни поем, книги вслух читаем. Если не захотите ни с кем общаться, то вас тревожить не станут. Вот, например, в Фотине бирюк кукует.

– Где, простите? – не поняла я.

Домна поправила платок на голове.

– У нас каждый дом имя имеет, как раньше на Руси водилось. Не по номеру, а по хозяину адрес был. Ну, допустим, такой: село Красное, изба Михаила Хромого. Наверное, отсюда и фамилии образовались. Спрашивали люди: «Как к Михаилу пройти?» А на деревне Мишек трое: высокий, хромоногий и красивый. Вот и отвечали им: «Миша хромой слева, у колодца». Но в «Лучших временах», в особенности в той части, что помесячно сдается, такую традицию соблюсти трудно, меняются же хозяева, поэтому избы сами носят имена. Одна пустая сейчас стоит, «Марфа». Поживите в ней, не пожалеете.

– Я работаю.

– Ну и что? – пожала плечами Домна. – У нас есть такие, кто в Москву шастает. За воротами есть стоянка для машин, там можно свою оставить. Да только все меньше таких людей к нам обращается, неохота народу в ад бегать.

– Как же с продуктами? – поразилась я.

Домна прищурилась.

– Никто никому ничего не запрещает, в сумки, что хозяева от ворот прут, не заглядывает, но все равно большинство от магазинной еды отказывается. Я уж давно ни чаю, ни кофе, ни какао не пью, только воду колодезную, квас, кисель. Понимаете, тело нам от родителей досталось, они его тоже от предков получили, а кофе – чужая забава, африканская. Наши прадеды киселек кушали, и нам его есть надобно.

– Интересно, – протянула я.

– Хотите мой совет? – склонила голову набок Домна.

– С огромным удовольствием приму! – воскликнула я.

– Если вы не готовы взять дом для постоянного проживания, снимите «Марфу» на месячишко. День в городе, ночь у нас. Через недельку вам станет ясно, чего душа просит.

– Вы правы, – согласилась я. – Вот только в «Марфу» мне не хочется.

– Ну… не знаю. Не пришелся мне домик по душе. Можно во Владимир заглянуть?

– Он занят, его вчера арендовали, скоро займут.

– А кто прибудет?

Домна кашлянула в кулак.

– То неведомо. Именами я не интересуюсь. Люди здесь по-другому называются. Вы тоже можете по-любому именоваться.

– А где расположен «Владимир»? – спросила я.

– Через версту от «Марфы», в березовой роще.

– Можно хоть издали посмотреть на избу?

– Запретить не могу, – вздохнула Домна, – заборов у нас, как и у древних русичей, нет, да только каждому человеку уединения хочется, надо уважать чужие желания. Сами, ясный день, можете куда угодно заглядывать и с любым человеком толковать. А уж ответят вам или нет, мне неведомо. К «Владимиру» вас не поведу, но ежели сами пойдете…

– Ясно, – вздохнула я. – Значит, ни света, ни газа, ни Интернета, ни телефона?

– А сумки у входа не досматриваете?

– Так кто мешает мобильный протащить? Или ноутбук?

Домна заморгала.

– Никто. Но куда вы технику подключите? Ни одной розетки в «Лучших временах» не найдете. И зачем в старинном селении жить, если охота по переносному устройству болтать? Так берете «Марфу»?

– Мне надо подумать.

– Хорошее дело, – одобрила Домна, – голова ведь первее сердца. Но только ежели кто иной снять до вас успеет, давайте без обид! Я предупредила вас: одна изба осталась. Лето на дворе, вот люди и бегут к земле. Зимой у нас случаются пустые избушки, а в теплый месяц нет, «Марфа» быстро уйдет. Ее только вчера освободили, хорошая женщина в ней жила, отпуск проводила. Только она съехала – интерес к избе разгорелся. Сегодня еще двое должны прийти «Марфу» глядеть.

– Сколько стоит месяц проживания? – задала я конкретный вопрос.

Ответ Домны заставил меня крякнуть.

– Дороговато для жилья без удобств, – заметила я.

Хозяйка опять поправила платок.

– Не себе деньги беру, служу за избу, гляжу за порядком, а заодно мы с Устей тут век коротаем. Мне главное – дочь от соблазнов города уберечь, хоть он и рядом, да далеко.

– Можно зарезервировать избу?

– Конечно, – согласилась Домна.

– Я поеду за деньгами.

– Устраивайтесь спокойно, оглядитесь. Ежели чего надо, приходите, все дам, – пообещала Домна. – Первое время, конечно, здесь непривычно, но потом легко будет.

– Но я пока не заплатила.

– Отдадите позже, я верю людям на слово.

– Нет уж, лучше схожу в банк.

– Хозяин – барин.

– До которого часа пускают в поселок?

– Тут не тюрьма, время для посещений не ограничивают, продукты не взвешивают, сигареты не режут и день свиданий не назначают, – скрестила руки на груди Домна.

– Наверное, Антон запирает ворота, – предположила я, испытав отчего-то удивление, смешанное с неловкостью.

– Щеколда всегда накинута, но ее легко открыть – за веревочку снаружи дерните, и калитка отворится.

– То есть здесь нет охраны?

– Антон покой блюдет.

– Не похож старичок на секьюрити, пожилой совсем.

– Вот и хорошо, молодые невнимательные.

– Но Антону не справиться с бандитами!

Домна подошла к небольшому окошку и выглянула на улицу.

– Лихим людям тут делать нечего, – убежденно ответила она. – Горшки чугунные да ухваты никому не надобны, корову со двора свести трудно, курицу и ту не упереть, квохтать на всю деревню начнет. А если кому она и понадобится, пусть берет. Нет, спокойно здесь, насильников не случается. В ином поселке танк у забора поставят, а порядка нет. У нас же один Антон с колотушкой – и тишина благостная. Не бойтесь, мы домов не запираем, прямо как в лучшие времена. Потому и село наше такое название имеет, доброе. Значит, за деньгами подадитесь?

– Да, – кивнула я.

– Как вернетесь, сюда загляните, отведу вас в «Марфу», – пообещала Домна. – Вы какой дорогой от ворот шли? Длинной али короткой?

– Антон мне осла одолжил. На редкость противное животное! – призналась я.

Домна усмехнулась.

– Потапий у нас с характером. Правда, Рикси еще хуже, я к нему даже подходить не рискую. Антон животных шибко любит и он большой шутник, вот и подсадил вас на Потапия – решил ослика прогулять, тот завсегда кругом бежит. Ну-ка, идите сюда…

Я приблизилась к окошку.

– Видите высокую березу? Ствол толстый, а потом он разделяется на три дерева.

– Да, – закивала я.

– Направляйтесь в ту сторону, там вход.

– Береза совсем рядом! Или она такая большая, что это обман зрения?

– За пять минут медленным шагом дойдете.

– А Антон про шесть-семь верст пути говорил, – наябедничала я.

Домна села на табуретку.

– Дошуткуется когда-нибудь… Хотите, велю Усте «Марфу» помыть? Там чисто, но все равно освежить не помешает.

– Неудобно вашу дочь эксплуатировать.

– Мой ребенок, хочу – в печи испеку, хочу – с молоком съем, – серьезно ответила Домна. – Пусть работой занимается, тогда дурь из головы уйдет.

Домна оказалась права, я дошла до калитки меньше чем за три минуты. Хотела уже поднять щеколду, но тут заметила тоненький проводок, спускавшийся к замку. Чья-то хозяйственная рука очень тщательно покрасила проводку, она почти полностью сливалась с деревяшкой. Я изумилась: понятно! Значит, есть и камера, и электронный замок, но, чтобы жители «Лучших времен» ощущали себя в восемнадцатом веке, признаки технического прогресса завуалировали. Наверное, днем-то вход свободный, а на ночь поселок тщательно запирают. И насчет «свободного входа» я погорячилась – меня же впустили отнюдь не сразу. Наверняка тут есть помещения, где возле мониторов сидят крепкие парни в форме.

Я вышла на улицу и оглохла. После тишины поселка даже неоживленная, почти пустая улица Калашникова показалась мне излишне шумной.

Я вынула телефон и набрала номер начальника.

– Чеслав, – коротко прозвучало в трубке.

Быстро отчитавшись о проделанной работе, я получила одобрение на съем избы и услышала странную фразу:

– Ну, мы полетели.

– Кто и куда? – проявила я не совсем уместное любопытство.

– Отправляемся с Коробковым, Мартой и Гри в командировку, уже ремни пристегнули, в самолете сидим.

– А я?

– Что «ты»?

– Почему меня не взяли?

– Ты работаешь по делу Бондаренко, – бесстрастно пояснил Чеслав.

Перед моими глазами невольно развернулась картинка. Салон лайнера, три кресла, в них расположились члены нашей группы. Марта, расфуфыренная по полной программе, капризно требует у бортпроводницы:

– Принесите капучино. Мне плевать, что самолет еще не взлетел, и насрать на отсутствие на борту агрегата для эспрессо. Готовь капучино! Хоть у себя на грудях свари! Действуй живей, а не то велю своему папе аэропорт купить и отправлю тебя оформлять рейсы Москва – Чуркистан. Шевелись, коза недоеная!

Тирада произносится госпожой Карц небрежно, сквозь зубы, и притом Марта лениво изучает только что сделанный маникюр. Сколько раз я наблюдала подобное и всегда поражалась гипнотическим способностям баловницы. Ей сейчас непременно принесут капучино, стюардесса раздобудет напиток. Но если другая пассажирка в момент взлета потребует горячий кофеек, ей покажут известную фигуру из трех пальцев.

А Коробков в этот момент наверняка уткнулся в ноутбук. Волосы Димочки небось стянуты резинкой в хвост, уши заткнуты наушниками от плеера, правая рука хакера управляет мышкой, левая посылает кому-то эсэмэски. Навряд ли Димон сменил свою сильно помятую клетчатую рубашонку и замызганные джинсы на приличную одежду, и он явно полакомился гамбургером с чесночной подливкой. Удивительно, но Марта тоже обожает фастфуд, и они с Коробковым часто лопают из пакетов отвратительную пищу. Если уж быть точной, то рты у светской львицы и у компьютерщика никогда не бывают пустыми. Либо парочка жует «нагетсы», картофель фри, бургеры, либо чипсы, орешки, сухофрукты, конфетки-карамельки, зефирки – шоколадки – семечки – леденцы… Ну почему, потребляя немереное количество калорий, и Карц, и Коробков остаются похожими на вязальные спицы, а я, нюхающая только листик салата, напоминаю слона после посещения кулинарного фестиваля? Кто-то еще продолжает считать наш мир справедливым?

Чеслав, естественно, облачен в строгий темно-синий костюм: пиджак и идеально выглаженные брюки. Один раз бригаду забросило в лес, мы пролежали в овраге несколько часов, отплевываясь от глины. Представляете, какими красавцами мы вылезли из укрытия, да? А теперь оцените размер моего удивления, когда, сев наконец-то в машину, я оглядела Чеслава и увидела: он одет в чистенький, без единой морщинки костюм, к которому таинственным образом не прилипло ни одной соринки. С тех пор я пребываю в твердой уверенности, что у Чеслава в брюки встроены утюги, а в пиджак – замаскированные щетки-липучки.

В самолете Чеслав всегда спит, а вот мой муж Гри предпочитает смотреть кино. Голову на отсечение даю, что сейчас вся женская часть лайнера уставилась на моего законного супруга. Через несколько минут после взлета, когда погаснет табло «пристегните ремни», мимо кресла Гри начнут шнырять особы противоположного пола и строить глазки самому красивому мужчине на свете. Если я присутствую при подобной сцене, мой комплекс неполноценности начинает расцветать ярким цветом.

Как-то раз Марта Карц заявила одной из клеивщихся к Гри девиц:

– Эй, кукла, слушай, допустим, ты утащишь нашего Святого Иосифа под одеяло. И что с того?

– И что? – изумленно повторила нахалка, нагло напирая на Гри.

– Он с тобой потрахается, – спокойно пояснила Марта, – раз, другой, третий. Но учти, с женой Гри не разведется, ему нужна клуша с восторгом в глазах. Ты начнешь скандалить, он ответит, в конце концов вы подеретесь и разбежитесь, изрядно попортив друг другу нервы. Круто получится: десять минут в койке и десять месяцев геморроя. Хочешь совет?

– Ага, – растерянно кивнула девица.

– Канай отсюда, не стоит один оргазм горы мигрени. – Марта зевнула. – Кстати, тетя справа – жена Гри. Она может на тебя сесть и раздавить. На моих глазах уже пять идиоток под нею погибло.

Девчонка побагровела и исчезла, Марта еще раз зевнула и отвернулась к окну. А я застыла в недоумении: как мне поступить? Поблагодарить Карц за то, что она турнула наглую особу, или обидеться на нее за то, что изобразила меня этакой слонихой?..

Я тряхнула головой, прогнав воспоминания.

– Вполне можешь сама справиться с задачей, – мирно договорил ничего не подозревающий о моих мыслях Чеслав, – пора личный опыт набирать. Короче, ориентируешься по обстоятельствам.

– Но как же? Я привыкла в группе, – залепетала я.

– Отвыкай, – почти ласково сказал Чеслав. – Наши все умеют работать в автономном режиме, и телефонов никто не отменял. Да, чуть не забыл…. Гри сидит у окна, рядом с ним Дима, Марта устроилась в проходе. Никто на твоего мужа не пялится, никому он не нужен. Удачи.

Трубка запищала. Упади сейчас небо на землю, я и то удивилась бы меньше. Значит, Чеслав знает о моих душевных терзаниях! Кто ему сказал? Гри? Но я никогда не признавалась мужу, что ревную его. Марта? Навряд ли. Госпожу Карц интересует лишь собственная персона, на чувства окружающих она не обращает ни малейшего внимания. Значит, Чеслав сам догадался. Ой, как нехорошо! Члены группы не лезут в личную жизнь друг друга. Правда, жизнь Марты трудно назвать «личной», каждый ее чих обсуждает пресса, но вот о Чеславе и Диме мне не известно ничего.

Вас удивляет, что Гри не сообщил мне о командировке? Уверена, он не знал о планах начальства. Очень хорошо представляю, как обстояло дело. Чеслав обзвонил ребят и сказал: «Ровно в полдень. Аэропорт Домодедово. Берете только необходимое».

Сколько раз я срывалась, услыхав подобные слова, из дома и потом оказывалась в лайнере, забыв зубную щетку. Теперь-то меня не проведешь, я всегда ношу в сумочке «малый тревожный запас», в который входят таблетки от головной боли, паспорт, складная зубная щетка и кое-какие мелочи. Нынче меня не застать врасплох! Но я никогда не работала одна, умею только…

Противное пиканье прервало ход моих мыслей, я схватила телефон. Эсэмэска! Наверное, от Гри – муж решил пожелать мне успеха. Он такой внимательный, милый, нежный…

Я уставилась на текст. «Бросили кошку в воду, велели плыть. Не бойся, я с тобой. Начнешь тонуть, звони по номеру». Далее шли цифры. Сообщение оказалось от Коробкова, который, как теперь выяснилось, имеет еще один мобильный. Впрочем, я не удивлюсь, если номеров у Димы окажется три, четыре, пять, шесть…

Я встряхнулась и пошла по улице Калашникова туда, где она вливалась в широкий проспект. Пусть я и не гений общения, как Марта, пусть не умею общаться на «ты» со всеми компьютерами, как Дима, пусть не талантлива, как Гри, не умна, как Чеслав, но я тоже кой-чего могу – умею подмечать мелкие детали. Увидела ведь, что Оксану Бондаренко переодели. Сколько народа смотрело запись, но никому, кроме меня, не пришел в голову вопрос: а с какой стати похититель решил поменять бордовую водолазку бухгалтерши на белую кофту? Ответа у меня пока нет, но я носом чую: найду его и узнаю, что случилось с Бондаренко. Вернее, я в курсе – ее убили перед камерой. Осталось лишь выяснить: кто, за что, и где захоронено тело? Вот докопаюсь до истины, и Гри перестанет с восхищением смотреть на Марту Карц, он сможет гордиться собственной женой.

Глава 8

В магазине «Рюи Блаз» не оказалось ни одного покупателя. Я вошла в небольшой торговый зал и приветливо улыбнулась девушке на кассе.

– У нас вещи только из Франции, – вместо «здравствуйте» заявила она.

– Замечательно, – воскликнула я.

– Самый большой размер сорок второй, – не успокоилась девица, – вам лучше в другой магазин обратиться.

Я стала молча перебирать вешалки. В советские времена грубость и бестактность работников прилавка были объяснимы. В эпоху тотального дефицита человек «при колбасе» или «при ботинках» чувствовал себя королем, вершителем судеб. Если хотел, мог одарить колечком «Краковской» или сапогами на меху, а коли покупатель ему не нравился, то бедняге приходилось уходить с пустыми руками. Но сейчас-то, когда всего завались, неужели можно так разговаривать с заглянувшей в магазин дамой? Может, я хочу приобрести подарок для тощей подружки?

– Модели маломерные, – декламировала продавщица, – зауженные, в талию, а вам нужен свободный покрой.

Ага, носи, мол, жирная туша, балахон на танк, не шастай по лавкам, где вывешены прикиды с задворок Парижа!

Думаете, хамят только в дешевых магазинах или в таких, как эта лавочка на окраине города? Вовсе нет.

Недавно Марта, давясь от хохота, рассказала, как ее очередной любовник Сержик (то ли владелец копей царя Соломона, то ли хозяин Тихого океана) решил приобрести «Бентли». Дешевенькую машинку, примерно за триста тысяч евро, на базар за картошкой ездить. В принципе, понятно, не ехать же ему на рынок за рулем «Роллс-Ройса» или «Майбаха»!

Сержик приехал в автосалон на пресловутом Рублево-Успенском шоссе, вошел в торговый зал, обнаружил на подиумах несколько «Бентли» и увидел за столом девушку, с увлечением читавшую очередную новинку от Смоляковой.

– Покажите мне «Бентли», – попросил Сержик и грохнул перед продавщицей кейс, набитый пачками евро. – Хочу самый упакованный, нафаршированный по полной программе, с пепельницами из клыков австралийского моржа.

Продавщица моргнула, лениво оторвала взор от романа, глянула на чемодан, на Сержика, одетого в дизайнерский костюм и потряхивающего часами стоимостью в бюджет малой африканской страны, затем громким голосом поинтересовалась:

– Оно вам надо, на «Бентли» смотреть?

Сержик растерялся. Согласитесь, вывести из равновесия парня, который на пути к богатству утопил всех конкурентов, довольно непросто, но продавщица проделала этот трюк легко. Задав вопрос, девушка вновь впилась взором в роман Смоляковой.

Сержик икнул, подхватил кейс, пошел в соседний салон, купил там «Мазератти» и умчался домой, впервые за много лет испытав комплекс дворовой собачки.

Мне бы тоже следовало покинуть «Рюи Блаз» с гордо поднятой головой. Но передо мной-то стояла задача не шмотки приобрести, а нарыть информацию.

– Красивые кофточки, – завела я беседу.

– Маломерки.

– Цвет изумительный.

– Больше сорок второго не найду, – упорно стояла на своем девушка.

– Ой, они все разные!

– Ну да, – смилостивилась продавщица, – двух одинаковых нет.

– А цена вполне приемлемая!

– Нераскрученная марка, хозяин на рекламу пожадничал, вот и очутился в пролете. Еще и маломерки.

– В России много стройных женщин!

Девица оттопырила нижнюю губу.

– Среди молодых. Ваш возраст весь в пятидесятом ходит.

Мне стало обидно.

– Ну и что?

– Модели старперские, а размерчик тинейджеровский. Кто такие возьмет? Да еще магазин на отшибе, к нам за неделю полтора покупателя заходит, – неожиданно улыбнулась девушка.

– Вас Наташей зовут? – спросила я, косясь на бейджик, украшавший грудь продавщицы.

– Точно.

– Помогите мне, пожалуйста.

– Уж не дуйтесь, – вдруг совсем по-человечески заговорила Наташа, – правда, размерчики крохотные. Ступайте лучше на Котельную, туда поступают вещи из мегамоллов, найдете кучу суперских вещей.

– Нет, меня интересует блузка именно от «Рюи Блаз», белая, может, с легким кремовым оттенком, на воротнике немного искусственного жемчуга. Сейчас покажу… – Я вытащила мобильный и открыла фото, присланное Коробковым. – Вот такая.

– Забавно… – протянула Наташа. – Была подобная, сорокового размера, и он ее взял, хотя сначала тридцать восьмой требовал.

– Кто? – обрадовалась я.

Наташка потянулась.

– Да мужик какой-то. Вернее, парень…

Тот молодой человек влетел в магазин и, не отдышавшись, с порога заорал:

– Давай кофту, белую!

Наташа, весьма удивленная поведением покупателя, ответила:

– Чисто белых нет.

– Не тренди! – вскипел он и странно дернул верхней губой. – А это чего?

– Вы показываете на модель цвета «слоновая кость», – объяснила продавщица.

– Пробивай! – приказал посетитель.

– Наверное, не себе берете? – предположила Наташа.

– Поглупей вопроса не нашлось? – обозлился покупатель.

– Позвоните той, что послала вас за блузкой, и посоветуйтесь, – порекомендовала девушка. – Белый и кремовый цвет – большая разница!

Наташа не вредная зануда, она просто хотела помочь человеку сделать правильную покупку, поэтому уточнила размер и цвет.

И тут парень в один прыжок преодолел расстояние между порогом и прилавком, больно схватил девушку за плечо и прошипел:

– Меня нельзя послать! Усекла?

Наташа испугалась. Покупатели в торговую точку практически не заглядывают, а жлоб-хозяин, решив сэкономить, не установил «тревожную кнопку». «Кому ты тут нужна? – заявил владелец лавки, когда Наташа напомнила ему об охране. – И вообще я скоро ликвидирую магазин, так что не стану зря деньги тратить…»

И правда, на улице Калашникова царит почти патриархальная обстановка, даже то, что «бутик» находится рядом с гудящим проспектом, никак не влияет на его посещаемость.

– Пешеходов практически нет, – пояснила мне продавщица, – ближайшие жилые дома находятся за четыре квартала. Внизу лесной массив, там какая-то гостиница, а вокруг развалины.

– Странное место выбрал ваш хозяин для магазина, – удивилась я.

Наташа оперлась спиной о прилавок.

– Нет, вы не правы. «Рюи Блаз» открылся пятнадцать лет назад, тогда здесь повсюду НИИ были, а в них бабы сидели. Со шмотками в те годы было плохо, у метро «пекинскими блузками» торговали. Вот Павлуха – это наш босс, Павел Семенович Крикунов, – и подсуетился. Снял в одном НИИ склад, помещение под магазин арендовал и открыл торговлю женской одеждой. Она у него в первые годы конвейером улетала, Павлуха еще штук двадцать лавок в разных местах открыл. Но вовремя понял: ситуация будет меняться, нужно более серьезным товаром заняться. Теперь Крикунов БАДы впаривает. Слышали про них?

– Ну… в принципе…

– Биологически активные добавки, – расшифровала аббревиатуру Наташа. – Не лекарства, а ерунда из травы. Хотя, когда у моей мамы давление вверх полезло, Павел дал мне сироп из черноплодной рябины, велел пить утром и вечером. Не поверите, помогло лучше таблеток!

– Очень даже верю, – возразила я. – Пилюли из химии люди недавно изобрели, а ранее столетиями травами лечились. Значит, Крикунов занялся товарами для здоровья?

– Он еще и фитнес открыл, – с детской завистью заметила Наташа, – на Рысакова.

– Хорошо, когда бизнес развивается!

– Ага, одни деньги гребут, а другие пустую тарелочку облизывают, – пригорюнилась девушка. – У меня зарплата – слезы. А еще – смех да и только! – процент от продаж положен. Вот я и думаю, Павлуха поиздевался или действительно считает, что найдутся дураки, которые сюда зайдут?

– Ну вот я же заглянула.

Наташа наморщила нос:

– Первая за три дня!

Мне стало любопытно.

– Почему же ты не уходишь отсюда?

– Павлуха мне пообещал место в фитнесе, на рецепшен, – пояснила Наташа. – Там весело, много мужчин молодых…

– Понятно, – улыбнулась я. – Надеюсь, тебе повезет встретить свою любовь.

– Спасибо, – тихо ответила продавщица. – В общем, я последние дни здесь стою. «Рюи Блаз» закрывается.

– Странно, что точка не умерла раньше.

– Павлуха контракт с французами подписал, денег огреб немерено и не имел права торговлю прикрыть, себе в убыток лавку держал. Но сейчас все, заканчиваются его обязательства.

– А вещи куда?

Наташа дернула плечом.

– Мне без разницы. Да и мало их осталось, лишь те, что в зале.

Я оглядела кронштейны.

– Хорошие новые блузки. Пусть и старомодного фасона, но кому-то они могут подойти. Неужели их просто выбросят?

Наташа окинула меня взглядом.

– У тебя бабушка есть?

– Давно умерла.

– А мать?

– Тоже.

– Жаль, а то я хотела предложить оставить твой номер телефона. Если Павлуха прикажет на помойку кофты выкинуть, я бы тебе позвонила, ты могла бы взять своим.

– Спасибо, но мне это мало, а…

– Может, подругам подойдут? – Наташа решила во что бы то ни стало осчастливить меня – чем-то я ей приглянулась, что ли?

Я попыталась скрыть смешок. Друзьями я не обзавелась, из близких знакомых есть лишь Марта Карц. Интересно, как отреагируют папарацци, если светская львица явится на вечеринку в блузке от «Рюи Блаз»? Хотя, если хозяин Крикунов предложит ей за это миллион долларов, та, наверное, согласится.

– Короче, говори номер, – наседала на меня Наташа.

Обижать совсем не злую, как выяснилось, девушку мне не хотелось. Я быстро перевела беседу на другую крайне интересную для меня тему:

– Значит, парень взял блузку?

– Угу. Оставалась одна штука, сорокового размера. Он, правда, потребовал тридцать восьмой и обозлился, услыхав, что таких и вообще других нет. Заорал: «Живо перешей ее!»

– Забавно!

– Ага. Но тогда мне совсем не смешно было. Я решила, что он из дурки сбежал. «Тревожной кнопки» нет, посетителей точно не дождаться, мобила в подсобке… Стою, трясусь и про себя говорю: «Ну попала ты, Натка». А делать-то что-то надо! Думаю, ведь если зареветь, то лучше все равно не станет, чокнутому мои слезы – тьфу…

Я кивнула. Это точно. Как известно, Москва слезам не верит. Конечно, из любого капкана возможно улизнуть, правда, иногда, чтобы избавиться от его железных «зубов», приходится отгрызать лапу. Только мне кажется: лучше быть хромой, но живой, чем в могиле с полным набором конечностей.

Очевидно, Ната тоже принадлежит к племени лягушек, взбивающих масло. Она решила снять агрессию психа и защебетала:

– Имеются и тридцать восьмого размера кофточки.

– Где? – вполне разумно отреагировал помешанный.

– Могу предложить красную.

– Засунь ее себе в задницу!

– Или черную, – Наташа не теряла надежды уладить дело миром.

– Жесть!

– Коричневую, с гипюровой вставкой.

– Мне нужна белая. Поняла?

– Она одна, сороковой размер, но…

– Заткнись! – заорал парень. – Вот мелет языком! Ненавижу баб!

Наташа постаралась стать меньше ростом. А покупатель вынул из кармана мобильный и протянул:

– Аллё, гараж! Тут есть тридцать восьмого размера красная, черная, коричневая… Не подойдет? Ага, далеко. А еще кость слона, но сороковой! Да? Беру. – И велел Наташе: – Заворачивай кофту! Светлую!

Продавщица ошпаренной мышью метнулась к кронштейну, потом ринулась в подсобку.

– Стоять! – заорал покупатель. – Давай хабар! Скока лавэ?

Наташа назвала цену, псих дернул верхней губой, швырнул на прилавок крупную ассигнацию и по-барски процедил:

– Сдачу себе оставь, на конфеты. Любишь сладкое?

– Да, да, да, – закивала Ната, – очень. Спасибо. Давайте заверну вам покупочку. Коробка бесплатно, бантик, золотая бумага…

Парень сузил глаза:

– Все вы суки! За деньги ползать готовы. Не надо мне твоего дерьма шуршащего!

– Так понесете? – удивилась Наташа. – Блузка запачкается, цвет нежный. Навряд ли вашей девушке понравится, что ей…

Покупатель швырнул блузку на прилавок.

– Мои девушки молчат, – зловеще проговорил он, – если, конечно, жить хотят. Ясно?

Наташа схватила пакет, стала укладывать в него блузку, мысленно ругая себя за излишнюю услужливость.

– Не боись! – развеселился покупатель. – Хочешь, поцелую?

Наташа, ожидавшая чего угодно, кроме подобного предложения, села под прилавок и закрыла голову руками.

– Зря, – донеслось уже издалека, – многим нравится, еще и добавки просят!

Хлопнула дверь, но Наташа еще минут пятнадцать просидела под прилавком…

– Испугалась я ужасно, – призналась она мне сейчас. – Впервые такого встретила! Знаете, что самое страшное?

– И что же?

– Он симпатичный! Хоть и жуткий, – вздохнула Наташа. – Похож на белого кролика.

– Маленький альбинос с красными глазами? – не утерпела я. – Однако… Вам нравятся мужчины с экстремальной внешностью?

– Нет, – засмеялась Наташа. – Понимаете, глаза у него… страстные. У моей бабушки в деревне кролик жил – вроде мелкий, неприметный, так он кур бил, петуха корёжил, а один раз на козла напал. И справился, напугал его, тот сбежал. Честное слово, я не вру! И парень на него похож. Я в какой-то момент чуть на шею ему не бросилась. А уж когда поняла, что из-за бусинок он вернуться может, прям голову потеряла. И боюсь, и увидеть хочу! Когда дверь сегодня открылась, на меня словно кипятком плеснуло: он идет… Фу! Что это со мной, а?

– Резкое обострение глупости, – ответила я. – Или синдром жертвы. При чем тут бусы?

Ната открыла ящик стола и вытащила пару светлых бусин размером с горошины перца.

– У блузки, которую он для своей подружки купил, по воротнику жемчужины пущены. Искусственные, разумеется. Пришиты они не ахти как, легко отваливаются, вот я и…

– Понадеялась, что тот псих изъян обнаружит и вернется?

– Ага.

– Ну ты и дура! – не выдержала я.

– От него аж искрило… – жалобно протянула Наташа. – Сексуальный до жути! Прям вот скрутит и разорвет…

– Как Тузик грелку, – ухмыльнулась я. – Очень сексуально – стать клизмой в лапах Полкана. Гламурно и модно!

– Вы его не видели!

– Вот об этом я действительно жалею! – вырвалось у меня.

– Хорош необыкновенно. Похож на… ну красавчик такой… Сейчас покажу…

Наташа вытащила из-под прилавка глянцевый журнал и хлопнула им по столу.

– Вот!

Небольшое фото запечатлело темноволосого мужчину с простым рязанским лицом, прямо-таки курносого. Шикарный костюм, надетый прямо на голое хорошо накачанное тело, не придал манекенщику аристократичности, пиджак и брюки смотрелись на нем, как смокинг на асфальтоукладчике. «Вам кажется, что он простоват? Дело в аромате», – гласила подпись.

– Духи рекламирует, – пояснила Наташа. – Вылитый он! Только у того парня шрам вот здесь, от губы к уху тянется, но непротивный, светлой ниткой. И ртом он немного дергает – брык-брык…

– Нервный тик.

– Что? – Наташа оторвала взгляд от фото.

– Тебе понравился сексуально-агрессивный маньяк с явно демонстративным поведением, криминальным опытом и еще с нервным тиком. Советую держаться от этого типа подальше.

– Он не придет, – с грустью вздохнула Наташа. – Голову на отсечение даю, это он.

– Кто? – я запуталась в рассказе продавщицы.

– Парень с рекламы.

– Забудь, просто похож.

– Нет, точно он. Как вы думаете, если позвонить в журнал, там дадут телефон мужика?

– Ни за что, – помотала я головой. – Спасибо тебе за рассказ, кстати, а как журнал называется?

– «Алиса», – машинально ответила Наташа. И тут же насупилась: – Ага, он и вам понравился! Хотите его найти?

– У меня муж неземной красоты, двухметровый блондин с голубыми глазами, очень талантливый актер, – гордо заявила я. – Зачем мне мальчишка с рекламы дешевого парфюма?

– Мечтать не вредно, – засмеялась Наташа. – Ой, а вы прикольная! Двухметровый блондин с голубыми глазами… Надо же такое соврать!

Глава 9

Очень довольная собой, я дошла до проспекта, увидела миленькое кафе и села на открытой веранде.

– Ланч стоит триста рублей, – предупредила официантка.

– Хорошо, – кивнула я.

– Три сотни, вы поняли?

– Надеюсь, не евро? – ехидно уточнила я.

– Цена в рублях, – не оценила шутку работница общепита.

– Несите.

– Если откажетесь от первого, стоимость не изменится.

– Прекрасно. Я хочу суп.

– Лапша куриная, – делаясь все более мрачной, заявила девица.

Но я твердо решила пообедать и поэтому воскликнула:

– Сделайте одолжение.

– Триста рублей, – попугаем курлыкнула сотрудница кафе. – Чаевые – как совесть велит!

– Если в ближайшие десять минут я не получу пищу, моя совесть умрет от голода, – пообещала я. – В вашей забегаловке принято оплачивать еду заранее? Если нет, то дуйте на кухню.

– И что только с людьми жара делает… – заворчала официантка, медленно удаляясь в сторону двери, ведущей в служебные помещения. – Бросаются как гадюки, шипят, плюются… А еще некоторые сожрут ланч и убегают с веранды. За фигом столы на воздухе поставили? Вчера салфетки сперли, прямо с вазочкой, стул уволокли… Хоть и пометили их, да вор не остановился. Ну народ! Ну гады! А мне плати…

Дверь хлопнула, ворчунья исчезла в глубине кафе.

Я откинулась на спинку стула и задумалась. Коробков никогда не ошибается. Если он сказал, что блузка, бывшая на Бондаренко в последних кадрах жуткого «кино», приобретена в «Рюи Блаз», значит, так оно и есть. Торговая точка тихо загибается, хозяин не прикрыл магазин лишь потому, что связан контрактом с зарубежными партнерами. Поставок давно нет, предметы одежды остались по одному экземпляру. Приблатненный парень хотел купить белую блузку тридцать восьмого размера, но таковой не нашлось, и тогда он остановил свой выбор на светлой, сорокового, хотя продавщица и предлагала ему вещи нужного размера, вот только они были красного, черного и коричневого цвета.

Значит, покупателю был важен именно цвет! Он пожертвовал размером, дабы приобрести изделие колера «слоновая кость». Но все женщины знают – ни в коем случае нельзя брать блузку, если она велика. Однако «красавчик» схватил блузку из-за ее цвета. И ведь он проконсультировался с кем-то по телефону! На мой взгляд, ситуация очень странная.

Я взяла со стола салфетку и начала складывать из нее лодочку.

Редкий парень пойдет в магазин за одеждой для подружки. К тому же рыцари, если уж они решились на поход за тряпками, приобретают в основном белье. Они, наивные, желая сделать сюрприз, залезают тайком в гардероб, выуживают лифчик, тщательно изучают ярлычок и потом уверенно говорят продавщице:

– Дайте вон тот комплект, черный, размер восемьдесят «В».

Каково же бывает разочарование мужчины, когда дама отказывается носить презент: он неудобен, трет во всех местах и делает грудь плоской. Мысль, что бюстгальтер надо мерить, не приходит мужикам в голову.

Более ушлые из них поступают иначе, они дарят халаты, шали, платки. Сообразительный мужчина никогда не купит своей подруге косметику, духи или крем для лица, поскольку слишком велик риск не угадать с цветом и запахом. Но повторюсь, в «бабских» лавках представители сильной половины человечества ощущают себя неуютно. Если жена заруливает в магазин белья, муж предпочтет остаться на улице курить. И уж совсем редкая птица – парень, пожелавший приодеть любимую в «Рюи Блаз». Неважно, что изделия сделаны во Франции, блузки ужасны, они давным-давно вышли из моды.

– …вилки тащат, пепельницы, стул уперли, а мне плати! Гады! И ведь мы пометили их – ножки прижгли, а все равно уносят! Уже третий за месяц. Суки!

Я поежилась. Внезапно вспомнился кадр: Оксана, привязанная к белому пластиковому стулу, одна из ножек которого имеет круглую отметину, оплавленные края свидетельствуют о том, что к ней прикладывали горячий предмет. А что, если это не случайность, а клеймо? Наверное, пластиковые стулья часто воруют, и их метят подобным образом.

– Дряни! – раздался вопль над моей головой. – Мерзавцы!

Я вздрогнула. Официантка сердито поставила передо мной тарелку, из которой угрожающе торчал… рыбий хребет.

– Это что? – поразилась я.

– Суп-лапша куриная.

– А косточки-то не птичьи!

– Курица – не птица, – отбила подачу девица.

– Но и не рыба, – не растерялась я.

– Ну народ пошел! Все капризничают. В чем проблема? Скелет есть не надо!

– Я не избалована, просто хочу знать, из кого сварено первое? Если из несушки, то почему у нее голова и спина, как у окуня?

Официантка прищурилась:

– Где? Не вижу!

Я подцепила вилкой хребет, вытащила его наружу и продемонстрировала нахалке:

– Вот!

– Подумаешь, на кухне перепутали. Это завтрашний ланч, – не покраснев, сказала девица, – уха называется.

– Обед на завтра готовится сегодня?

– А сегодняшний вчера?

– Унесите суп и лучше дайте мне чаю, – сурово приказала я.

– К ланчу не положено.

– Не хочу обедать!

– А поздно, вы уже заказали!

Я заморгала и хотела было проявить миролюбие, мол, «ладно, ладно, но я хочу еще и чайку за отдельные деньги», но мне вдруг стало обидно.

– Вы обманщица. Обещали куриный суп, а принесли рыбный!

– Я сказала «лапша». Вон же, макароны плавают.

– И где курочка? – я попыталась настоять на своем.

– Тьфу прямо! – фыркнула официантка и ушла.

– Чай заварите, – крикнула я ей в спину и попыталась выстроить мысли в логическую цепочку.

На Оксане в момент смерти была блуза от «Рюи Блаз», светлая, сорокового размера. Точь-в-точь такую купил парень в фирменном магазине. Кофты продают только на улице Калашникова. Бондаренко в роковой день ушла из дома в белой блузке. Кондитерский мешок у Леры, мастерицы по тортам, порвался случайно. Оксана предполагала пойти на встречу и, расстроившись, едва не отменила ее, когда жирный крем шмякнулся на кофту. Приблатненный парень схватил блузку не того размера, он ориентировался на цвет.

Теперь, если сложить эти факты воедино, получаем такой расклад. Бондаренко попросили явиться на встречу в белом, но она приехала в бордовом, и именно в водолазке Леры ее и запечатлели на первом диске. Потом похититель спохватился и послал своего помощника за светлой блузкой. Следовательно, одежда в «Рюи Блаз» была куплена для Оксаны. Ее лишили жизни где-то неподалеку.

Почему я пришла к такому выводу? Сейчас объясню.

В центральной части столицы трудно купить батон хлеба, там мало гастрономов, а те, что есть, очень дорогие, пафосные. Но и на окраине, если вы желаете приобрести яйца, вам придется топать до супермаркета, ларьки начинают исчезать с улиц, а в ассортименте тех, что остались, есть лишь лимонад, сигареты и чипсы. У нас нет крохотных частных продуктовых магазинчиков, зато «точек», где торгуют одеждой, навалом. Встаньте на любой улице и оглядитесь. Да вот хоть сейчас…

Я высунулась из-под зонтика над столом. Ну-ка, что тут у нас имеется? «Обувь из Италии», «Одежда для всех», «Женское счастье», «Чулки, колготки», «Мода Парижа»… На дворе лето, так что, думается, в каждой лавке найдется светлая одежда. Был ли смысл рулить в «Рюи Блаз»? Никакого. Умирающий от отсутствия клиентов магазин просто первым попался парню на глаза, когда он мчался к проспекту…

Я откинулась на спинку стула. С чего я решила, что парень шел к шумной магистрали, а не от нее?

Вскочив с места, я бросила на столик деньги и, так и не дождавшись чая, побежала к большому серому дому, густо украшенному вывесками.

Через полчаса стало понятно: в каждом магазинчике полно светлых вещей, никакой необходимости идти на улицу Калашникова не было. Значит, тот рязанский красавец двигался к проспекту, а не от него. Но жилых домов на Калашникова нет.

Внезапно меня охватил азарт, и я, не чуя под собой ног, полетела назад к «Рюи Блаз».

Так, дальше «бутика» сексуальный маньяк не пошел, значит… Что это значит?

Справа высится ржавый остов какого-то здания, слева двухэтажная развалюха с выбитыми стеклами, чуть далее ряд покосившихся сараев, вероятно это гаражи, а затем зеленеет лес, где раскинулись «Лучшие времена». Если же вспомнить бумажку, найденную мной на дне ящика… телефон и имя… Ой, а ведь Оксана не ошиблась, написав «спросить Владимир»! Ей не человек требовался – нужна была изба.

Я развернулась и снова побежала на проспект. Пока не могу ответить на вопросы: кто и за что убил Оксану, но, кажется, догадалась, где это случилось!

Деньги на то, чтобы снять «Марфу», я получила через полтора часа – пришлось опустошить ближайшие банкоматы, которые, как назло, выдавали на руки очень маленькие суммы. У всех членов бригады есть специальные кредитки, если внезапно потребуются рубли, их можно обналичить в необходимом количестве. Я не знаю, кто пополняет мой счет и сколько презренного металла лежит в банке. Чеслав лишь предупреждал: «Если предстоит большой расход, сообщи мне».

Я кивнула и буквально на следующий день звякнула ему с сообщением:

– Требуется повести в ресторан домработницу одного…

– Действуй, – оборвал меня на полуслове Чеслав.

– Та любит выпить.

– Придется заказывать алкоголь.

– Никак не пойму, в чем проблема, – как всегда, ровно откликнулся Чеслав.

– Тысячи три, не меньше.

– В долларах?

– Нет, конечно, в рублях!

Чеслав вздохнул.

– Вы просили сообщать о расходах, – стала оправдываться я.

– О крупных, – уточнил он. – Соберешься приобретать машину, звякни.

Вечером я показала боссу квиток.

– Это что? – искренне изумился Чеслав.

– Квитанция из банкомата, подтверждающая изъятие суммы. А вот счет из ресторана. Видите? Домработница пила как верблюд, и…

– Зачем мне эти бумажки? – усмехнулся Чеслав.

– Но… как же… – растерялась я. – Ведь это большие деньги… вдруг вы подумаете, что я истратила их на себя…

Чеслав выдернул у меня чеки, смял их, швырнул в мусорную корзинку и сказал:

– Правило первое. Я верю члену бригады всегда и во всем. Если требовалось потратить энную сумму на дело, ты ее израсходовала. Финансовых проверок не будет. Если я перестану тебе доверять, то…

– Что? – пролепетала я.

Чеслав стал перелистывать свои бумаги.

– Что? – повторила я.

– Если перестану доверять, то мы не будем работать вместе, – спокойно, словно учитель, растолковывающий первоклашке правило написания жи-ши, закончил Чеслав.

– Извините, – прошептала я.

– Правило второе. Никогда не извиняйся.

Я окончательно растерялась.

– А как же? Если я совершила глупость…

Чеслав оторвал взгляд от документов.

– Выпрашивать прощение унизительно. Лучше сказать: «Поняла, это более не повторится».

– Поняла, это более не повторится, – эхом отозвалась я.

– Уже лучше, – кивнул Чеслав и снова занялся документами.

С тех пор я беспокою Чеслава по денежному вопросу только в том случае, когда сумма звучит впечатляюще. И ни разу не услышала от начальства «нет». Похоже, у нашей бригады очень богатый спонсор. Или их несколько. Но я стараюсь экономить на расходах: если вам безоговорочно доверяют, ответственность возрастает во много раз.

Так, сейчас куплю вон в той аптеке гель для душа – и в «Лучшие времена».

Увидев деньги, Домна откровенно обрадовалась.

– Вам тут понравится, – заулыбалась она, – пошли, устрою все в «Марфе»…

Около получаса мне понадобилось, чтобы изучить скудное хозяйство. Изба состояла из одной комнаты, перегороженной печью. За очагом стояла кровать с матрасом и подушкой, с простыней из колючего полотна, на спинке висела мятая тряпка, названная Домной полотенцем.

В передней части избы громоздились стол, несколько грубо сколоченных табуреток и лавка. На стене висела косо прибитая полка с мисками и чашками.

– Свечи под печкой, – пояснила Домна, – дрова в углу, там же ухват.

– А он зачем? – поинтересовалась я.

– Как же горшок из печи вытащить? – засмеялась Домна. – Руки туда ведь не сунешь.

– Понятно, – кивнула я. – А где туалет с ванной?

– Во дворе. Пошли, – захлопотала Домна.

Я двинулась за ней и обозрела будку и крохотную баньку.

– Устя воды натаскала, – улыбнулась провожатая, – ведро в доме стоит, и в летний душ она наплескала. Мы подумали, вам захочется на ночь помыться.

– Спасибо, – от души поблагодарила я. – Сколько я должна вашей дочери?

Домна нахмурилась.

– Упаси вас бог мою девку деньгами соблазнять! Мы за работу крышу над головой имеем! Усте в радость к колодцу сбегать, ей развлечение с коромыслом прогуляться. Кажный день она водоноской работать не сможет, у нас хозяйство: корова, птица, огород. Но по первости чего ж не помочь? Человек ведь только приехал… Ну, устраивайтесь, с богом!

Скрипя половицами, Домна ушла. Я подождала пару минут и выскользнула во двор. Стояла удивительная, невероятная тишина! Если не знать, что находишься в Москве, пусть и на окраине, то покажется, будто перенеслась в глухую деревню. На деревьях самозабвенно чирикали птички, откуда-то издалека пахнуло дымком, в двух шагах поблескивало небольшое озеро. Подул прохладный ветерок, я вздрогнула и пошла влево, туда, где белели стволы берез.

Изба «Владимир» выглядела больше «Марфы». Я остановилась примерно в двадцати метрах от крыльца и стала осматриваться. Похоже, внутри никого нет: окна закрыты, дверь тоже, на ступеньках лежат сухие листочки. Надо подойти к лестнице, пошарить под ней, взять ключ…

– Воздухом дышите? – гаркнули над ухом.

От неожиданности я подскочила, заорала: «Мама!» – и тут же увидела дочь Домны.

– Испужала вас? – засмущалась Устя. – Простите, я не хотела.

– Ничего, – я еле-еле перевела дух.

– Я тихо хожу, – улыбнулась девушка, – не топочу. Отдыхаете, да?

– Решила с деревней познакомиться, – ответила я.

– Ой, вы не туда забрели, – затрясла головой девушка, – вам надо поправее держаться. Тама красиво – аж дух захватывает! Озеро голубое и елочки. Пойдемте, покажу!

– Спасибо, лучше я здесь поброжу, – попыталась я отказаться, но Устя вцепилась в меня репейником.

– Тута глядеть впустую, – решительно заявила она и, схватившись крепкой ладонью за мое плечо, повела меня по тропинке.

Глава 10

Через полтора часа, ошалев от беспрерывной болтовни Усти, я наконец-то вернулась в свою избу и почти без сил рухнула на лавку. Если кто из вас считает, что разговором невозможно довести человека до нервного истощения, пусть погуляет с Устиньей. С одной стороны, мне было жаль девушку, лишенную нормального общения со сверстниками, с другой – стало понятно: дочь Домны явно отстает в умственном развитии. У меня даже возникли сомнения, умеет ли Устя читать. И, похоже, она никогда не встречалась со зверем по имени «телевизор».

– Давно ты тут живешь? – поинтересовалась я, когда девушка на секунду захлопнула рот.

– А всю жизню, – бойко ответила собеседница.

– Сколько же тебе лет?

Устинья склонила голову набок:

– Много.

– Сколько? – повторила я вопрос.

Девушка нахмурилась:

– Мама знает! Я скоро замуж выйду.

– Поздравляю. А кто жених?

Устинья поджала губы.

– Парень.

– И как его зовут? – я зачем-то поддержала бессмысленную беседу.

– Мы ищо не познакомилися, – ответила глупышка. – Его намедни на смотрины приведут. Ой, туточки грибы растут!

Я тяжело вздохнула. Наверное, неправильно называть Устю девушкой, похоже, ей уже за тридцать. Домна придумала не самый плохой сценарий жизни для умственно неполноценной дочери. Что ждало Устю в большом городе, набитом людьми, равнодушными к чужим проблемам? При самых удачных обстоятельствах соседи посмеивались бы на ее счет, в худшем случае принялись бы устно травить. А в «Лучших временах» она на месте и, кажется, счастлива. Вот только подружек у нее нет, а поговорить хочется, поэтому она так и вцепилась в меня. Спас меня вопль Домны, раскатившийся над поселком:

– Устинья! Зараза! Принеси воды!

– Ой, маменька гневается! – всплеснула руками моя спутница и метнулась в кусты.

Я встала с лавки и посмотрела в окно. Больше не совершу ошибки – пойду к «Владимиру» после того, как стемнеет, а сейчас хорошо бы поесть, помыться и немного отдохнуть. Я предусмотрительна, поэтому прихватила с собой немного еды, пачку заварки, лимон… Где тут чайник?

Глаза обшарили печь, полку с глиняной посудой, ведро, до краев наполненное водой. Вот черт, электричества-то нет. Где взять кипяток? Наверное, надо позвонить Домне…

Нет, последнее не удастся – телефон отсутствует. Я снова плюхнулась на жесткую лавку. Придется топать по лесу до домика Домны, признаться ей в своей полнейшей несостоятельности. Уже неприятно. И Домна сама не пойдет в «Марфу», велит Усте помочь мне, ясное дело, доченька примчится сюда, затараторит, заболтает…

Я встала, тяжело вздохнула. Что ж, попробую без «поводыря» справиться с печью. Откуда-то из глубин памяти выплыл мультик, виденный в раннем детстве. Аленушка попадает в дом к Бабе-яге. Вот старуха подходит к печи, отодвигает железную заслонку, берет ухват, протягивает его и вытаскивает дымящийся горшок.

Я приблизилась к бело-серому монстру и ухватилась за ручку, торчащую посередине полукруглой серой пластины, прикрывавшей очаг.

Однако, ведьмы обладали немалой физической силой – легко печка не открылась, мне пришлось попыхтеть минут десять, прежде чем я увидела черную дыру, куда, по всей видимости, следовало поместить горшок.

Приободрившись, я схватила горшок, зачерпнула воды и попробовала поставить его в закопченное нутро. Рук не хватило, пришлось упереться коленями, залезть повыше, почти вползти в печь, и лишь тогда мне удалось установить горшок. Чихнув пару раз, я отряхнула руки и призадумалась. А как разжечь огонь? Газа нет, следовательно, нужно положить поленья. Куда? А туда, где уже тоскует горшок! Сказано – сделано.

Набив печь дровами, я чиркнула спичкой.

Спустя четверть часа мне стало понятно: мерзкие деревяшки не собираются разгораться. По непонятной причине спички тут же гасли, а поленья никак не реагировали на огонь.

Сообразив, что чаю сегодня мне не попить, я вытащила из пакета упаковку с лапшой и только сейчас оценила собственную глупость. «Быстрорастворимые» макароны, которые я посчитала лучшей едой в полевых условиях, нужно заливать кипятком. А где его взять? Неужели наши несчастные предки мучились так всякий раз, когда хотели утолить голод и жажду? Стоп, самовар!

С радостным воплем я бросилась к пузатому монстру, водрузила его на стол и попыталась разобраться в устройстве древнего «чайника».

Когда-то моей маме коллеги по работе преподнесли на юбилей похожий сосуд, ярко расписанный «под Хохлому». Вот только от него тянулся шнур, а внутри имелась спираль, по сути, это был обычный кипятильник, выполненный в виде самовара.

Я налила в самовар воды из ведра, прикрыла крышкой и вновь встала перед той же задачей. А как он закипит? Откуда возьмется огонь? Вероятно, надо положить дрова вот в эту чашечку наверху и зажечь их.

Полено оказалось слишком большим. Ни одного ножа в избе не нашлось, и я вышла во двор. Увидела сарай, а там обнаружился топор, воткнутый в круглый пень.

Отлично, я наблюдала в кино, как люди рубят дрова, ничего сложного в этом процессе нет, сейчас наколю щепок. Нахваливая себя за ум и сообразительность, я поставила полено на чурбак и схватилась за топорище. Однако, колун тяжелый! Но ведь мне предстоит расщепить лишь небольшую деревяшку…

Я подняла топор над головой, руки повело в сторону, тело невольно двинулось за ними, потом руки внезапно, сами по себе, опустились. Хрясь… Лезвие угодило в подставку. Попытки вытащить его продолжались долго, наконец, с большим трудом, железяка освободилась, и я повторила попытку. На сей раз топор вонзился в полено… да так в нем и остался.

Минут десять я пыхтела, высвобождая топор, и в конце концов победила. На лбу выступил пот, стало жарко, в сарае явно не хватало кислорода, но я решилась на новую попытку получить топливо.

Самое главное, учесть все свои ошибки. Я расставила ноги, закусила губу, взметнула вверх топор и хотела со всей силы обрушить его на полено, но… не смогла опустить руки – кто-то словно крепко вцепился в колун и не собирался его отпускать. Кое-как вывернув голову, я посмотрела вверх и разжала ладони. Оказалось, что лезвие топора застряло в доске низкого потолка. И что теперь делать?

Главное – никогда не сдаваться. В любом крестьянском хозяйстве непременно найдется лестница, и я очень скоро обнаружила ее, но… это была не стремянка. Прислонив хлипкую конструкцию к стене, я, сопя от напряжения, залезла до середины и попыталась дотянуться до гладко отполированной рукоятки топора.

Я уже говорила: физкультура – это не мое хобби. От моих движений лестница угрожающе заскрипела и стала заваливаться набок. Я завизжала, упала на пол и быстро поползла в сторону. Лестница ухнула вниз, сбив по дороге топор, причем последний шмякнулся в паре сантиметров от моей головы.

Я закрыла глаза, потом распахнула и сделала массу радостных открытий. Руки-ноги целы, ребра, похоже, тоже. Топор не попал мне по черепушке, он весьма удачно бухнулся рядом. Правда, полено, по-прежнему невредимое, так и лежало на чурбане. Но зато – вот она, главная удача! – топорище разлетелось на мелкие кусочки. А какая разница, чем топить самовар?

Я резво вскочила, подобрала щепочки, вернулась в избу, напихала с таким трудом добытые лучины в «голову» самовара, зажгла их и уставилась на огонь. «Танюша, ты победила! – поздравила я себя. – Ничего, что вымазалась и стала похожа на черта из преисподней, зато сумела раздуть самовар! Смогла! Справилась! Кстати, интересно, почему в русском языке образовалось сочетание „раздуть самовар“? Его же разжигают!»

Внезапно веселый огонек в чашке опал и через пару секунд погас. Я пощупала стенки самовара и приуныла: они даже не потеплели. Щепок больше нет, топор остался без рукоятки, чаю не попить. Ну и фиг с ним!

Я вышла во двор, прихватив с собой колючую льняную тряпку. Лучше помоюсь в душе. Пока буду заниматься банными процедурами, совсем стемнеет, и можно идти к «Владимиру». Да, мне сегодня не придется поужинать, но в любой ситуации надо искать светлые стороны. Давно хочу похудеть, значит, макарошки на ночь есть не стоит. Лягу спать на голодный желудок, гордясь собой: сумела выдержать диету.

Еле-еле втиснувшись в крохотную будочку летнего душа, я открутила кран и зажмурилась. Сейчас станет очень холодно, но я готова к испытанию, категорически не могу ходить грязной и потной. А еще – вот молодец, Танюша! – я купила гель для ванны (взяла его в аптеке, на проспекте рядом с улицей Калашникова). Никогда до сих пор не пользовалась этим мылом, но мне понравился запах миндаля, который издавало содержимое пластиковой бутылочки.

На голову капнуло, я живо налила на макушку скользкую жидкость и затаила дыхание.

Из «лейки» тонюсенькими струйками полился дождик, и жизнь показалась мне прекрасной. В конце концов, у всех москвичей есть опыт омовения ледяной водой – каждое лето нам непременно на несколько недель отключают горячее водоснабжение, приходится греть воду в кастрюлях. Не знаю, как вам, а мне очень часто лень таскать туда-сюда эмалированные емкости, я предпочитаю временно стать моржом, поэтому никаких незнакомых ощущений в эту минуту не испытала. Ну да, не жарко, но ведь можно потерпеть, хотя, если честно, мне уж очень зябко.

Руки взбили на волосах обильную пену. Однако, я купила замечательное средство, стоит копейки, издает потрясающий аромат, мылится шикарно…

Минуточку, а где вода? Я подняла руку и пощупала «лейку». Из железного кругляша с дырками нехотя выпали две капли. Я потрясла душ.

– Эй! Лейся!

Но «фонтан» иссяк. Я осторожно приоткрыла дверку, с удовлетворением отметила, что на улице почти стемнело, вышла из душа и посмотрела вверх.

Жаль, однако, что я не проделала сие действие до начала банной процедуры, потому как тогда бы мне стало ясно: бачок на крыше крохотный, в него вмещается литров пять жидкости. А как же смыть мыло? Ладно, вернусь в избу, там почти полное ведро…

Спотыкаясь и ежась от холода, я притащила в кабинку запас из избы и попыталась смыть гель.

На беду, субстанция оказалась очень мылкой, вместо того чтобы исчезнуть, пена стала лишь гуще, я превратилась в настоящего снеговика. А ведро опустело! Положение показалось мне безвыходным, и тут я вспомнила про круглое озерцо, находящееся невдалеке.

Прикрывшись полотенцем и согнувшись в три погибели, я порысила к водоему. Вот и лишний повод порадоваться: окажись я в квартире, где внезапно отключили воду, куда бежать, чтобы смыть пену? А здесь есть прекрасное озеро, купание по вечерам – восхитительная вещь. Одним словом, все неприятности только к лучшему.

Дорога заняла меньше минуты, я очутилась на берегу озерца. Предусмотрительно потрогала ступней воду и пришла в восторг: теплая, как парное молоко.

Закрыв глаза, я медленно вошла в прозрачную воду, потом, зажав нос рукой, нырнула с головой, посидела пару секунд, вынырнула и ощутила полнейшее счастье.

– Господи, как хорошо… – вырвалось у меня.

– Фу, – ответили сбоку.

От неожиданности я снова нырнула. Потом высунула голову, прищурилась и дрожащим голосом спросила:

– Кто тут?

– Я, – выдохнула темная куча, маячившая у берега, – я.

Голос был низкий, хриплый, он явно принадлежал мужчине, который уже находился в пруду в тот момент, когда я обрушилась туда же. Почему я не заметила купальщика? Во-первых, из-за пены, стекавшей с волос, мне пришлось зажмурить глаза, во-вторых, незнакомец, наверное, сидел под водой. Если учесть, что на мне не было никакой одежды, мой конфуз понятен.

– Здрассти, – прошептала я.

– Уфф, – ответил купальщик.

– Я новый жилец. Таня Сергеева.

– Фрр, – с шумом заявил незнакомец и нырнул. Потом темное пятно опять появилось над водой, и я услышала: – Фрр, я, я, я.

– Вы любите купаться в озере? – я решила завести светский разговор.

– Пфу, пфу! – начал отплевываться здоровяк.

Мужик был явный хам – он не счел необходимым назвать свое имя и всячески демонстрировал свое нежелание общаться. Но, с другой стороны, Домна откровенно предупредила меня о стремлении многих жителей к уединению.

– Простите, я не видела вас! – защебетала я.

– Ухр, фр, хр… я, я.

– Это общее озеро?

– М-м-м.

– Ваше личное? – испугалась я. – Ой, как неудобно вышло!

– М-м-м… – уже совсем сердито протянул мужик.

– Понимаете, в душе вода закончилась, – пыталась я оправдаться, – а мыло пенилось.

– Ухр.

– Я сейчас уйду!

– Фр.

– Понимаю, я помешала вам.

– М-м-м…

– Отвернитесь, пожалуйста, – взмолилась я, – э… э… э… я не надела купальник.

– М-м-м.

– Я голая!

– М-м-м.

– Не могу же вылезать из воды на ваших глазах!

– И-и-и-и, – вдруг противно завыл дядька.

Я снова ухнула под воду, вынырнула… В ту же секунду из-за тучи вылезла огромная низкая луна и осветила окрестности. Туша повернула голову, я увидела длинные уши, километровый нос и заорала:

– Пантелеймон! То есть Пафнутий! Или Поликарп! Осел! Ты купаешься в озере?!

– А-а-а-а… – загудел на всю округу ишак, – а-а-а-а…

Я вздрогнула.

– А ну замолчи! Ладно, Павлин, мне пора, можешь не отворачиваться, тебя я не стесняюсь. Правда, мысль о том, что я принимала водные процедуры рядом с ишаком, меня не вдохновляет и…

– Иродово отродье! – закашлял кто-то с берега. – Хорошо, что твой вой услышал… Сколько разов говорено: не смей в озеро лазить! Еще нассышь туда…

Я, собравшись в очередной раз нырнуть, замерла, услышав последнюю фразу, которую явно произнес сторож Антон. До сих пор мне как-то не приходило в голову, что Полкан может пописать в воду. А ведь в озеро никто отродясь не сыпал хлорки! Жизнь на лоне природы по законам предков нравилась мне все меньше и меньше.

– Вылазь, чучело! – бухтел Антон. – Больше не отпущу гулять, и не просись.

– И-и-и-и… – заныл Парамон.

– Потапий! – рявкнул Антон. – Подь сюды!

Ой, точно, ишака кличут Потапием.

– А-а-а… – уже чуть тише отозвался осел.

Я стояла, боясь пошевелиться. Надеюсь, старичок подслеповат и не заметил, что в озерце плавают две особы. Все-таки мерзкий Парфен превосходит меня размерами, и дед наверняка уставился сейчас именно на него.

– Потапий, вылазь!

– Фр-фр, – ответил осел и нырнул.

– Ах ты, сатанинское племя! – заругался хозяин. – Ну, получай!

В воздухе раздался свист, в ту же секунду мое горло сдавила петля. Я схватилась руками за шею и попыталась закричать, но из легких вырвалось лишь маловразумительное мычание.

– Вылазь, хренова бочка, пока Домна не заметила, – шипел дедок.

Мне пришлось выйти из озера, иначе велик был риск оказаться просто-напросто задушенной.

Едва я ступила на берег, как Антон, бросив веревку, которой меня заарканил, заорал:

– Святые угодники! Чудо свершилось! Преобразился! Люди-и-и! Сюда-а-а! Домна-а-а!

Забыв о гигиене, я снова нырнула и наткнулась на осла, который затаился на дне. Пнув мерзкое животное пяткой, я вылетела на поверхность, поняла, что Антон убежал, с ловкостью испуганной кошки выскочила на бережок, сделала два шага, увидела впереди мерцающий свет и шмыгнула в кусты.

Глава 11

– И где твоя русалка? – сердито спросила Домна, держа в руке факел.

– Туточки высовывалась, – покашлял Антон, – я видел ее, как вас. Красоты неописуемой! Голая!

Несмотря на то что я попой прислонилась к каким-то колючкам, мне стало очень приятно. Дед не лукавил, он на самом деле посчитал женщину из озера «красотой неописуемой».

– Уся в чешуе, – продолжал Антон, – кожа зелень, волосья седые, а во лбу звезда горит! Ажно на весь лес светила! Я завсегда говорил: Потапий не простой осел! Ах, мамонька! Кто ж тама в воде шевелится?

– Ишак, – сердито ответила Домна, – он опять из русалки в животное превратился. Ох, Антон, сколько раз говорила, брось наркоту!

– Чес-слово, не нюхал, не жевал, – закрестился дедок.

– Вновь за старое принялся, – бубнила Домна. – Эй, Потапий, иди сюда… Цоб, цоб, морковки дам!

Громко фыркая, осел выскочил на берег.

– Цепляй урода на веревку и утаскивай, – чихнула Домна. – Да объясни же ему наконец, что в озере купаться нельзя.

– Никак не могу договориться с иродом… – завздыхал сторож.

– Тогда сдай его на колбасу, – предложила Домна. – Надоел!

– Что ты такое говоришь? – ахнул Антон – Он же мой друг.

– Если кто из жителей Потапия в воде застанет, ты уйдешь вместе с другом прочь. Хозяин сюда столько денег вложил… И прекрати траву курить!

– Я? Даже не приближался к сену.

– А что у тебя возле бани растет?

– Дык… э… салат. Цикорий, вот.

Домна тихонечко рассмеялась.

– Повыдергай тот салат с цикорием, пока люди не приметили. Иначе тебе вскорости не только русалки, но и зеленые человечки привидятся.

– Ой, а еще знаешь че я видал?

– Ну? – засмеялась Домна. – Марсиан?

– Нет. Твоя Устя раздвоилась! Их две ходило по двору. Чес-слово! Близнецы!

Домна засмеялась еще громче.

– Хватит! Точно курил свою коноплю. Две Усти… И русалка, в которую Потапий перевоплотился… Ничего такого, конечно же, не было. Просто глюки наркомана.

– Нет, была!

– Ага, ступай себе.

– Во! Следы! – завопил Антон. – Гля, бабьи голые ноги!

– Дай-ка посмотреть… – приказала Домна. – Ну и что? Кто-то босиком ходил по глине. Эко удивление, здесь полпоселка летом обувь снимает. И тебе советую, для здоровья полезно.

– Русалка ходила, – стоял на своем сторож.

– Охохонюшки… – протянула Домна. – И так ты, Антон, малосообразительный, а трава и вовсе последний твой ум в дым пустила. У русалки разве есть ноги?

– Ну… э…

– Хвост у нее, – напомнила Домна, – пяток с пальцами она не имеет. Идите с Потапием домой.

– Ладно, – согласился Антон.

Раздались хруст, треск, чмоканье, затем все звуки затихли. Я осторожно высунулась из кустов, убедилась, что сторож с Домной ушли, и ринулась в избу. Сейчас оденусь и тихонечко проберусь к «Владимиру».

Ключ от дома, как и ожидалось, нашелся под крыльцом. Я была на девяносто девять процентов уверена в том, что в избе никого не окажется, но на всякий случай заготовила фразу: «Ой! А что вы делаете в моей избушке? Я пошла прогуляться вечерком, а ко мне гости заявились!» Потом начну оправдываться. «Извините, ошиблась домом, они здесь одинаковые, ключ под ступеньками…»

Но когда дверь без всякого скрипа открылась, мне стало понятно: съемщика нет. Я включила предусмотрительно купленный в той же аптеке фонарик-карандаш и начала осматривать помещение. Печь, стол, табуретки, полка с посудой… Похоже, домики и обставлены одинаково. Никаких следов пребывания людей во «Владимире» нет. Почти два часа я буквально ползала по избе, пытаясь отыскать хоть какую-то мелочь, но ничего не нашла. Пришлось несолоно хлебавши возвращаться в «Марфу».

Там я сразу рухнула на топчан. Матрас был набит сеном, сухие травинки кололись сквозь ткань простыни, подушка походила на блинчик, начиненный гвоздями, одеяло отсутствовало, но я крепко заснула, едва щека коснулась дерюжной наволочки.

– Пи-пи-пи… – раздалось возле изголовья.

Звук разбудил меня. Я привычно подняла правую руку, чтобы выключить будильник, и вместо гладкой тумбочки нащупала шероховатые доски. Глаза раскрылись. Перед лицом возникли круглые бревна и пакля, свисавшая из щелей, а прямо около моего носа сидела толстая черная… мышь.

– Пи-пи-пи, – спокойно сказала она.

Я вскочила с кровати и завизжала. Грызун, еще раз обиженно пискнув, юркнул под мою подушку.

– Мама! – заорала я во всю мощь легких и выскочила во двор.

Около избы маячила темная фигура в платке.

– Кто вы? – испугалась я, хватаясь за сердце.

– Устя, – донесся, как сквозь вату, тихий голос.

– Там мышь… – задушенно прошептала я. – Прогони ее сейчас же!

Устя заколебалась, но я схватила ее за руку, подтащила к двери.

– Она ушла, – сказала дочь Домны, войдя в дом, – нигде не видно.

Я бочком-бочком, глядя под ноги, скользнула в избу. И тут вспомнила о своих вечерних мытарствах.

– Устя, помоги, я чаю не попила, огонь не разгорелся!

Устя посмотрела в печь и сообщила:

– Дрова сырые. Приходите к нам, напоим.

– Нет, спасибо, – отказалась я, боясь опять стать жертвой болтливой девушки. Хотя сейчас она была немногословна. Выслушав мои слова, она молча кивнула и быстро ушла. Наверное, Устя заболела, потому что, покидая избу, она кашлянула и ойкнула, схватившись за грудь.

Может, Устинья и выглядит умственно отсталой, вполне вероятно, что она не умеет ни читать, ни писать, но если на Земле случится атомная война и полностью исчезнут компьютеры вкупе с другими техническими наворотами, то кому понадобятся мои знания в области русской литературы? Я умру от голода, повторяя про себя главы из «Евгения Онегина», а Устя вскопает огород и выживет. Так кто из нас даун? Вот, скажем, профессор, занимающийся решением вопроса, быть или не быть, или простой рукастый рабочий, способный собрать автомобиль из отходов, найденных на помойке… Кто из них более ценен для человечества?

Я потрясла головой. Ночевка на комкастом, колючем матрасе пробуждает желание пофилософствовать, но мне лучше заняться практическими задачами. Итак, что удалось выяснить? Во «Владимире» никаких следов преступления нет. Оксану застрелили – я видела, как по светлой блузке несчастной растеклось темное пятно. Хоть одна капля крови должна была упасть на пол! Бедная женщина в момент казни сидела на пластиковом стуле, а в избе были лишь грубые табуретки. И фоном для картинки расстрела служила белая стена. Дома же в «Лучших временах» собраны из темных бревен, проложенных паклей. Исходя из этого, можно сделать вывод: Оксана убита не в поселке.

А где? Хороший вопрос. Впрочем, есть и другие, не менее интересные. Например, кем и за что она убита, а также о какой тайне идет речь?

Кофе я выпила в небольшой забегаловке у метро, там же нашлась и электророзетка, куда я воткнула зарядное устройство, присоединив к нему сотовый телефон. После ночи в «Лучших временах» любое достижение прогресса радовало необычайно.

Сначала я позвонила на квартиру Бондаренко, но вдовец Федор опять не подошел к телефону. Наверное, он отправился на работу. Может, его мать наконец окажется на месте? Вчера она так и не отозвалась на звонок.

– Слушаю, – прошелестело из трубки.

– Доброе утро. Позовите, пожалуйста, Полину Юрьевну.

– Слушаю, – прозвучало вновь.

– Это вы, Полина Юрьевна?

И тот же односложный отклик:

– Слушаю.

– Мне очень надо с вами побеседовать!

– Я сейчас не беру учеников, – спокойно ответила мать Федора.

– Сделайте одолжение! Я не отниму у вас много времени!

– Группы уже сформированы, мы работаем целый год. Если желаете начать занятия, то это следует делать с первого октября.

– Мне очень, очень надо, – бубнила я.

Конечно, можно было представиться сотрудницей милиции, которая хочет задать свекрови погибшей несколько вопросов, но мне нужно добиться от тетки откровенности, а при слове «следователь» Полина Юрьевна мигом насторожится. Наш народ привычно не любит сотрудников правоохранительных органов и старается избегать общения с ними, даже в качестве потерпевшего или свидетеля. Вообще-то я хотела назваться журналисткой, которая жаждет написать материал об убийстве, но мать Федора невольно подсказала мне другой путь: я любвеобильная родительница, которая ищет репетитора для недоросля. Жаль, что сразу забыла уточнить у следователя Кузнецова, кем работает Полина Юрьевна. Теперь ясно, что она преподаватель. Но по какому предмету?

– В конце лета я беру отпуск, а в октябре набираю новеньких, тогда и звоните, – предложила собеседница.

– Мне сейчас надо!

– Ребенок когда идет учиться?

– Как все, первого сентября, – выкрутилась я.

– В нынешнем году?

– Милая, вы опоздали. Посмотрите на календарь, уже ведь август.

– Умоляю! Заплачу тройную цену!

– В десять! Двадцать! Сяду под вашей дверью и буду плакать!

– В пять раз больше!

– Даже не настаивайте.

– Видите ли, уважаемая Татьяна, я совершенно не способна брать деньги за просто так, только за результат. Ваш… Кстати, кто у вас? Мальчик?

Одного мгновения мне хватило, чтобы понять, как должен, по идее, звучать правильный ответ.

– Девочка. Маша.

Наверняка я угадала, ведь учителя больше любят тихонь с бантиками, чем малолетних безобразников с машинками и пистолетами.

– Девочка? – с явным разочарованием переспросила Полина. – Ах девочка…

– Мальчик, – быстро поправилась я. – Ванечка!

– Но только что вы вели речь о Марии, – напомнила учительница.

– У меня двое детей, репетитор нужен Ване.

– Я не репетитор.

– Да, да, простите, профессор.

– И никогда не имела профессорского звания. Я всего лишь простой врач.

На секунду я растерялась, но потом снова нашла выход из положения:

– Вы помогли стольким людям, что народ уже присвоил вам звание профессора. Умоляю! Ваня так нуждается в вашей помощи, Полина Юрьевна, не откажите!

– Ладно, – сдалась собеседница. – Но у меня в четырнадцать ноль-ноль собирается группа.

– Уже лечу! – закричала я. – Буду через сорок минут.

И как только люди раньше жили без мобильного телефона? По дороге к Бондаренко я успела соединиться с Эдуардом Кузнецовым и получить информацию о свекрови погибшей.

Полина Юрьевна логопед, занимается подготовкой детей к школе. Работает официально, состоит в штате платной поликлиники, исправно отчисляет налоги и ни в чем дурном не замечена, никаких трений с законом, самая обычная москвичка, не богатая, но и не нищая, вдова, одна воспитавшая не особо удачного сына. Впрочем, о Федоре тоже ничего плохого нарыть не удалось. В подростковом возрасте он получил черепно-мозговую травму и с грехом пополам окончил школу, не служил в армии, работал грузчиком, а потом устроился «оператором малой механизации» в фирму «Вир». Очевидно, для молодого человека с дефектом развития это замечательная карьера.

Ребенок с отклонениями может появиться на свет в любой семье. Когда-то у моих родителей были соседи Караваевы, они работали в каком-то НИИ, имели ученые степени и ездили на служебной «Волге», значит, были начальством. У Караваевых росла дочь Галя, больная девчонка с круглыми, удивленными глазами. Галочку за добрый нрав, вечную улыбчивость и хорошее воспитание обожал весь двор. Девочка всегда бросалась на помощь тем, кто нес тяжелые сумки. Десятилетку Галя окончила с трудом, отец пристроил ее лифтером в наш подъезд, и очень скоро Галочка стала для всех добрым ангелом. Ей оставляли ключи, ее просили присмотреть за малышом, прогулять собачку, «посторожить» слесаря, который пришел устранить протечку. Гале давали список продуктов, деньги, и она бегала в гастроном за хлебом и молоком. Караваевы гордились дочерью и никогда, по крайней мере внешне, не выказывали никаких комплексов по поводу того, что в их семье появился «особенный» ребенок.

Поэтому меня биография Федора не поразила. Но чем парень привлек Оксану? По какой причине она вышла за него замуж?

– Вы Татьяна? – спросила Полина Юрьевна, открыв дверь. – Входите, повесьте сумку на крючок, снимите туфли, наденьте тапки и следуйте за мной.

Я выполнила все указания и была проведена в просторную комнату со множеством кресел и стульев.

– Усаживайтесь на софу, – велела Полина Юрьевна, а сама опустилась на стул с высокой резной спинкой.

Мебель явно была старинной. Я успела заметить, что сиденье и спинка стула обиты темно-коричневой кожей, которая крепилась к дереву при помощи гвоздей с круглыми медными шляпками. А верх спинки украшали мелкие деревянные бомбошки.

– Красивая мебель, – заметила я, чтобы начать разговор.

Но Полина Юрьевна решила не отвлекаться на посторонние темы:

– В чем проблема? Слушаю вас.

– Ваня плохо говорит, – соврала я.

– Страдает лексика или фонетика?

– И то, и другое!

– Возраст?

– Двенадцать лет, – сообщила я.

Брови Полины Юрьевны взметнулись вверх:

– Поздновато вы надумали обратиться к специалисту.

– Так уж вышло.

– Я не беру детей старше восьми.

– Ванечке по уму шесть!

– Все равно. Лучше обратитесь к Олегу Сергеевичу Карцеву, сейчас дам его координаты.

– Нет, нам нужны только вы! Пожалуйста! – Я молитвенно сложила руки и, старательно округлив глаза, посмотрела на логопеда. – Ваш опыт бесценен. Когда я искала врача, мне одна дама посоветовала: тебе поможет только Полина Юрьевна!

Глава 12

Логопед улыбнулась.

– Ванечка у меня один! То есть еще и Маша есть, но с ней нет проблем, – заныла я. – А с сыном я мучаюсь ужасно. Дерется, не слушается…

– Кто вам дал мой телефон? – спросила Полина Юрьевна.

– Лена Иванова.

– Иванова, Иванова… – забормотала врач. – Фамилия весьма распространенная.

Резкий звонок прервал нашу беседу.

– Кто бы это мог прийти? – удивилась Полина Юрьевна. – Посидите здесь.

Хозяйка выплыла в коридор, и через пару секунд до моего уха долетел разговор.

– Опять! Я уже говорила, у меня сухо, – сказала хозяйка.

– А у нас с потолка капает, – откликнулся визгливый голос.

– Не может быть!

– По-вашему, я вру?

– Я этого не говорила, просто сообщаю: в моей квартире все в порядке.

– Я брешу?

– Успокойтесь, Зина!

– Я, типа, сука?

– Зинаида, давайте прекратим разговор в таком тоне.

– Покажи комнату.

– Ваше поведение неприлично.

– Я хамка?

– Уходите.

– Сама убирайся. Пшла вон! Сдвигайся.

Из прихожей послышался шум, топот, легкий вскрик, и в комнату влетело существо, похожее на Кутафью башню Кремля в халате. В первую секунду я испытала радость – вот здорово, на свете есть люди толще меня!

– Понятненько… – взвизгнула толстуха. – Полька новых людей обдуряет! Девушка, уходи отсюда! Никакая она не врач! Все врет, только деньги гребет с людей!

– Ну хватит! – зазвенел голос хозяйки. – Сейчас позвоню в милицию, вас арестуют за нарушение порядка.

«Башня» подлетела к батарее и принялась ощупывать гармошку.

– Так тебе менты и постараются! – заржала она. – Бытовой случай, а их и на покойника-то не дозовешься. Помню, помню, как здесь труп лежал… Голова к окну, ноги у кресла, как раз где девушка сидит!

Я вздрогнула:

– Труп? Здесь кого-то убили?

– Точно, – злорадно сказала Зинаида. – Кровищи нахлестало, у меня аж с потолка лило. Мужчину зарезали!

– Бред! – подпрыгнула Полина Юрьевна. – Квартиру я получила по обмену, здесь раньше жила тихая старушка, ей после смерти мужа жилплощадь в три комнаты была велика, а у меня сын подрастал, мы в однушке ютились.

– Вот-вот! – торжествующе заявила Зинаида. – Он не умер, его убили. Да! Теперь тому, кто сюда является, сплошное несчастье. Девушка, уходите, здесь смертью пахнет!

Полина Юрьевна дрожащей рукой поправила волосы и воскликнула:

– Если вы не уйдете, я вызову психиатра!

– Сухо, – вдруг вполне мирно заявила Зинаида.

– Вы опять устроили скандал на пустом месте! – всплеснула руками логопед. – Но сегодня вы превзошли саму себя. Если по счету «три» не уберетесь из моей квартиры, я сделаю все необходимое, чтобы вас отправили на лечение.

– Да пошла ты! – огрызнулась Зина, но тем не менее двинулась в сторону двери.

На пороге хулиганка притормозила и заулыбалась:

– Знаю, как ты мне потолок мочишь!

– О боже! – закатила глаза Полина. – Опять!

– Берешь чайник и потихоньку льешь на то место, где труба в пол уходит. У тебя сухо, а у меня капает!

Полина Юрьевна села в кресло и закрыла лицо руками.

– Думаю, вы ошибаетесь, – тихо сказала я.

– Я всегда права, – гордо вскинула голову Зина.

– Но не сейчас. Какой смысл Полине Юрьевне проделывать дурацкий трюк с чайником?

– Потому что она сволочь, – ответила соседка. – Я еще вернусь!

Завершив выступление, «башня» протопала в коридор и хлопнула дверью. В квартире воцарилось молчание.

– Сочувствую вам от всей души, – пробормотала я. – С соседями порой бывает нелегко, но ваш вариант эксклюзивный.

– Зинаиду трудно винить, – вздохнула Полина Юрьевна, – некоторое время назад они с мужем купили машину. Обычную, российскую, не иномарку. Копили пару лет и приобрели. Но недолго радовались – через месяц Василий разбился. В принципе, он сам виноват: впервые сел за руль далеко не в юном возрасте, реакции уже не те, а он стал лихачить…

– Печально, – согласилась я.

– На беду, за день до катастрофы я шла мимо их «Жигулей» и сказала: «Замечательная „десятка“, пусть она вас подольше радует». И теперь Зинаида уверена: я убила Василия, сглазила ее счастье.

– Наверное, вашей соседке и правда следует обратиться к психиатру.

Логопед кивнула:

– Конечно. Но она себя сумасшедшей не считает и через день мне скандалы устраивает.

– Вызовите милицию.

– Мне жаль Зинаиду, хотя сегодня она перешла все границы. Обычно-то на лестничной площадке буянит.

– В вашей квартире правда кого-то убили?

Полина Юрьевна вздрогнула:

– Конечно нет! Я обменялась с милой вдовой. Раньше мы жили у метро «Динамо».

– Хороший, зеленый район, – кивнула я.

– Однокомнатная квартира на двоих была мала, а Серафима в хоромах осталась. Ладно, займемся вашей проблемой. Напомните еще раз, кто вам меня порекомендовал?

– Лена Иванова, – повторила я.

– Никак не могу ее припомнить.

– Фамилия не редкая, имя распространенное.

– Среди моих учеников в этом году нет Ивановых.

Я старательно удерживала на лице улыбку. Полина Юрьевна оказалась очень подозрительной. Она, правда, впустила меня в квартиру, но что-то не торопится заполучить очередного подопечного.

Из передней вновь прозвучал звонок, Полина Юрьевна встала, глянула на большие настенные часы и сказала:

– Вам пора, дети приходят на занятия. До свидания.

Я пошла за хозяйкой в коридор и стала медленно обуваться. Полина Юрьевна распахнула дверь.

– Здласти, Полина Юльевна, – сказала маленькая девочка в ярко-голубом платье.

– Аня, а где мама? – строго спросила логопед.

– Ушла. Я сама по лестнице подымалась ввелх.

– Поднималась, – машинально поправила врач, – и слово «вверх» лишнее, нельзя подниматься вниз.

– Бегу мыть луки! – звонко оповестил ребенок. – Лаз, два, тли!

– Пожалуйста, иди медленно, – приказала Полина. – Всего хорошего.

Последние слова были адресованы мне.

– Может, вы подумаете? – без всякой надежды получить положительный ответ спросила я.

– Увы, поищите другого специалиста.

– А как долго вы занимаетесь с детьми? – я цеплялась за последнюю надежду продлить разговор. – Сколько времени продолжается занятие?

– Два часа.

– Академических?

– Астрономических.

– Здорово! Давайте я приду завтра, и мы поговорим?

Снова прозвенел звонок, на сей раз на пороге стояли два мальчика и женщина.

– Не опоздали? – с тревогой спросила она. – Пробка страшная, ползла черепахой.

– Как всегда вовремя, – кивнула логопед. – Саша, Сережа, что надо сделать?

Мальчики переступили порог и уставились в пол, явно не собираясь отвечать на вопрос.

– Они запыхались, – мать попыталась оправдать невоспитанность сыновей, – лифт не работает.

– Его постоянно отключают, – церемонно кивнула Полина Юрьевна, – но думаю, мальчики просто стесняются присутствия незнакомого человека. До свидания, Татьяна.

Мне пришлось выйти из квартиры.

– Заработал! – радостно воскликнула женщина, увидев, что подъехал лифт и двери его открываются. – Поедете вниз?

Я заглянула в крохотную кабину и живо ответила:

– Лучше пройдусь.

– Физкультура вещь хорошая, – кивнула мамаша, – но я не люблю фитнес. Да и зачем он мне?

Створки сдвинулись, я молча побрела по ступенькам. Ну почему любое замечание, так или иначе связанное с весом, я принимаю на свой счет? Отчего сейчас обиделась, услыхав фразу про фитнес? Маловероятно, что замороченная мамаша хотела оскорбить незнакомку, поддеть ее. Большинству людей наплевать на посторонних, они говорят что на ум взбредет, не заботясь о том, как воспримут их слова окружающие. Мне нужно нарастить панцирь броненосца.

– Эй, мамаша… – прошептали из приоткрытой двери квартиры, мимо которой я проходила.

– Меня зовете?

– Тут больше никого нет, – усмехнулась женщина и вышла на площадку. – Узнала?

– Да, конечно, – кивнула я, – вы Зинаида, соседка Полины Юрьевны.

– Хочу дать вам совет.

– Спасибо.

– Не приводи к суке ребенка.

– Спасибо.

– Она ведьма.

– Спасибо, – твердила я, пытаясь прошмыгнуть к ступенькам, ведущим вниз.

Но не тут-то было! Зина буквально вцепилась в мою футболку.

– Выкачивает из детей энергию.

– Спасибо.

– Не спасибкай, – возмутилась баба, – а на ус наматывай!

Я отлично знаю, как надо общаться с неадекватными людьми, поэтому закивала:

– Да, да, я послушаю вас. Уйду и более не вернусь.

– Вот и хорошо, – округлила глаза Зина. – Я у нее уже пятого клиента отваживаю. Скажи, можно доверять училке, у которой сын ненормальный?

– Нет, – замотала я головой. Зина явно ожидала услышать именно такой ответ, не надо ее злить.

– Федор идиот, – не успокаивалась соседка. – Дебил и кретин.

– Вы с ним хорошо знакомы? – насторожилась я.

Зинаида поманила меня рукой.

– Хочешь чаю? Одна теперь живу, позволяю себе баловство, конфеты всякие. И ведь Полина меня психопаткой выставляет! Небось и тебе про умалишенную с нижнего этажа натрепала.

– Ну… нет… что вы…

– Тогда иди сюда. Раз ты поняла, что меня бояться нечего, покажу тебе интересное. Сюда, по коридорчику… Во, любуйся.

Зинаида распахнула дверь в большую комнату и ткнула пальцем в потолок.

– Смотри!

Я задрала голову и поразилась:

– Протечка.

– Точно, – усмехнулась Зина, – и капает. Когда реже, когда чаще.

– Почему вы не приведете сюда Полину Юрьевну?

– Она не хочет спускаться, – пожала плечами соседка, – говорит, у нее сухо.

– Обратитесь в домоуправление.

– Мастер уже был, сказал неполадка – наверху.

– Но у Полины Юрьевны нету луж! Наверное, труба в межэтажном пространстве прохудилась.

– Может, и так, – кивнула Зинаида, – но ремонтировать-то надо от нее, потолок долбить не станут. И кто из нас дура?

Я растерянно молчала.

– Погорячилась я сегодня, – понурила голову Зина. – Да, не сдержалась, вышла из себя.

– Боюсь, я бы тоже вскипела. А вы не пробовали в суд подать?

Зинаида засмеялась.

– Кто же заявление примет? Я теперь всем ее клиентам правду рассказываю: Полина психопатка, хотя с таким сыном… Тебе покрепче или пожиже налить? Пошли на кухню. Здорово я про убийство придумала? Люди, как про труп узнают, вон бегут.

Устроившись за круглым столом, я огляделась и сказала:

– Хорошая жилплощадь, кухня, похоже, метров пятнадцать.

Зинаида кивнула:

– Шестнадцать и три десятых. Для Москвы очень много.

– Даже в новостройках меньше делают. У нас с мужем около десяти метров.

– Этот дом для военных строили, – пояснила Зина. – Муж мой сначала служил под началом супруга Серафимы, ну, в квартире которой Полина сейчас живет. Ой, как она плакала!

– Полина?

– Серафима. За день до переезда пришла, села здесь на кухне и зарыдала: «Зиночка, Васенька, куда ж я поднимаюсь? Одна, в чужое место! За что?»

…Зинаида с мужем стали ее утешать, а потом Василий сказал:

– Тетя Сима, отмените сделку.

– Нельзя, деточка, – всхлипнула дама, – документы уже оформили.

– Можно все в обратную сторону повернуть, – сказал Вася.

– Поздно, – плакала Серафима. – Выгнали из родного гнезда! Мы же тут с Михаилом Николаевичем всю жизнь провели. А теперь из-за ублюдка…

Старушка захлопнула рот.

– Из-за кого? – изумилась Зина.

– Прощайте, дети, – промокнув глаза платком, сказала Серафима, – зря я рассиропилась, может плохо получиться. Сживут меня со свету, ох! Не обращайте внимания на старуху. Я сама решила перебраться, из-за денег.

Глава 13

– Только не похоже, что Полина ей много заплатила, – завершила рассказ Зинаида. – Думаю, она Серафиму обдула, воспользовалась тем, что у старушки никого нет, наобещала чемоданы с богатством – и фигу ей. А мужа моего она убила! Только я ее не боюсь! Сука!

Я заморгала.

– Сумасшедшей меня считаешь, – хмыкнула Зина. – А вот послушай мои рассуждения. Василий, можно сказать, родился с рулем, его отец в десять лет за баранку посадил. С чего бы ему в такую аварию угодить? Да он в любом состоянии легко с машинами управлялся! Пьяный-то никогда не ездил, но, думаю, сядь Вася даже нетрезвым на шоферское место, поехал бы влегкую.

– А Полина Юрьевна сказала, что погибший сосед еле-еле мог водить машину, поздно начал учиться, – поразилась я.

Зинаида только щелкнула языком. Потом подошла к буфету, вытащила большой альбом и протянула мне, бросив:

– Перелистай.

Я машинально стала переворачивать листы с наклеенными фотографиями.

– Это мы в Крыму, – поясняла по ходу дела Зина, – год, похоже, восьмидесятый. Вася «копейку» купил, еще ту, что итальянцы делали. Салон кожаный, цвет оранжевый. Она нам долго служила, катались по всей стране, даже на Байкале были. А это первая иномарка. Представь, «Мерседес»! Ох, и старый же он оказался… Парень, который тачку продавал, мужа обдурил – спидометр скрутил. Василий впервые тогда…

– Похоже, у вашего супруга постоянно были машины, – протянула я.

– Он автомобильный фанат был! – горестно вздохнула Зинаида. – Я по четыре года в одних сапогах ходила, зато у машины резина новая, чехлы модные, оплетка на руле кожаная. Если жена разболеется, Вася языком поцокает и на работу. Но не дай бог мотор у его ласточки забарахлит… Тут уж, как говорится, мама, не горюй! Испереживается весь, ночь в гараже проведет. Меня то Зинкой, то Зинаидой звал, а машину – только ласточкой.

– Наверное, вы его ревновали к увлечению?

– Бесполезно, – отмахнулась Зина, – понятное дело, мужик, ему повозка дороже жены. Но я не спорила, чуть ли не радовалась иногда: зато из гостей не на метро тащусь, в теплом салоне еду. Это сейчас даже у бомжа какого-нибудь тачка есть, а во времена нашей молодости личный автомобиль – ого-го! Мне все подруги завидовали. Ну да, они в цигейковых шубах, зато я в машине! Опять же муж всегда трезвый.

– Но по какой причине Василий погиб? – спросила я.

Зинаида скрестила руки на груди:

– Сказали – не справился с управлением на мокрой дороге. Мол, шины «лысые», вот и понесло его на отбойник. Да только…

Соседка Полины примолкла.

– Ничего. Зря я пустилась в воспоминания. Уж извини меня… Понимаешь, сегодня годовщина смерти Васи, вот меня и ломает. Утром на кладбище съездила, помянула его. Возвращаюсь – опять капает с потолка. Два месяца сухо было, и я уж обрадовалась, все, думаю, небось соседушка успокоилась. А тут снова-здорово. Ну меня и понесло наверх. Очень, конечно, некрасиво вышло. И в квартиру ее врываться нельзя было. Но мне все-все вспомнилось, и… Ладно, хватит. Ты просто имей в виду: Полина совсем даже не хороший специалист. Ее Федор…

Зина опустила голову.

– Вы когда-нибудь видели Оксану? – спросила я у замолчавшей Зины.

– Кого?

– Невестку Полины Юрьевны.

– Кого? – растерянно повторила соседка.

– Жену Федора, – пояснила я.

Зинаида заморгала, потом засмеялась:

– Ты что-то путаешь! Кто же с идиотом в загс пойдет? Федьке по уму лет десять. Правда, в отличие от матери он не злобный. Всегда первый здоровается, пару раз мне сумку до квартиры донес. Но… Проводником ведь он работает, значит, для людей не опасный.

Настал мой черед удивляться:

– Проводником?

– Ну да, – закивала Зинаида, – на железной дороге, в поезде Москва – Владивосток.

– Кто вам рассказал про службу Федора? – еще больше изумилась я.

Зинаида сложила руки на животе.

– Весной я шла домой через двор, вижу – Вера из семидесятой с собачкой гуляет. Ну и остановилась с ней поболтать. А тут Полина прет, злая донельзя. Увидела Веркиного пуделя и взвилась: «Развели собак, повсюду кучи, через двор не пройти! Вон, полюбуйтесь, снег таять начал, вся „красота“ выплывает. Лучше б детей родила!» В самое больное место Веру ткнула, та одна живет, замужем никогда не была.

Я во все уши слушала Зинаиду.

…Вдова Василия возмутилась и хотела достойно ответить Полине, но Вера ее опередила:

– Какой толк в детях? Кубик всегда со мной. А где ваш Федор? Его давно никто не видел. Уж не заболел ли? Он вроде парень не совсем здоровый…

Полина сделала шаг назад, а Зинаиду охватило злорадство. Молодец Верка! Конечно, некрасиво напоминать бабе, что у нее сын – идиот, но ведь Полина первая начала военные действия. Коли летишь на человека с шашкой наголо, будь готов к тому, что он выстрелит в ответ из пушки!

– Федя работает в поезде Москва – Владивосток, – вдруг заявила Полина, – оттого и дома редко появляется. Мой сын хорошо зарабатывает, он отличный специалист!

На секунду Зине стало жаль противную соседку. Все-таки это горе – иметь не совсем полноценного ребенка и гордиться тем, что ему разрешили мести вагон и разносить чай. Но тут Полина разинула рот и опять стала нападать на Веру с ее Кубиком, и Зинаида моментально растеряла сочувствие к соседке. Короче, у них вышел скандал.

– В следственных документах другая информация, – не подумав, ляпнула я, – Федор убирает коридоры в одной фирме механическим веником.

Зинаида уставилась на меня, потом покраснела.

– В следственных документах? Так ты не мать, которая решила исправить речь ребенку? Ты из милиции, да? Ха, она наконец-то попалась! Ну пожалуйста, расскажи мне все! Хоть какая-то радость будет!

Понимая, что совершила глупость, я ответила:

– Полина Юрьевна ни в чем не замешана, у нее убили невестку, Оксану.

Не успели прозвучать эти слова, как до меня дошло: что-то уж слишком я разболталась!

Зинаида охнула и метнулась к холодильнику со словами:

– Хочешь бутербродов? Сыр, колбаса… Нет, лучше баночку красной икры открою! Или картошечки подогреть, с котлеткой? Ты ж, наверное, проголодалась. Что там стряслось у Полины? Никому ни слова не скажу!

– Извините, я не могу разглашать информацию, – пробормотала я, – ляпнула сдуру про Оксану.

Зина замерла с масленкой в руке, потом сказала:

– Вася мой погоны носил, но не войсковые, он в милиции работал, мне тоже болтать не положено, но он давно на кладбище. Ты мне правду – и я тебе в ответ не совру. В общем, слушай: Василий служил в хранилище улик.

– Где?

Зинаида села к столу.

– Проверяешь меня? Не вру ли про мужнину работу? По-простому объясню. Совершено преступление, найдены какие-то вещи, ну, допустим, перчатка. А у следователя не одно дело в производстве. И что получается? В одной папке расческа, в другой письмо, в третьей посуда какая-нибудь. Улик бывает очень много, и их складируют в хранилище. Надо кому посмотреть вещественные доказательства, идут, грубо говоря, на склад, показывают бумагу, а Вася ищет на стеллажах коробку и приносит. Ну это я примитивно, конечно, рассказываю. Да только ты и сама понимаешь, на какой ответственной работе Василий находился. Ну, удостоверилась, что я из своих? Проверила меня? Вася никому не рассказывал, где служит. А дом у нас особенный, его строили для КГБ, только его сотрудники площадь получали. Вот ты правильно отметила, кухни здесь большие, и комнаты просторные, и коридоры широкие. Улучшенной планировки здание. И все, конечно, знали, что соседи из своих. На шестом этаже – Николай Петрович, он в адъютантах у главного ходил, рядом с ним Олег Ефремович Селезнев, тоже из начальников. Кстати, тот еще жук, у него сейчас какой-то бизнес, он в деньгах купается, на отличной машине ездит. Но я отвлеклась. Служебные дела тут на лестницах не обсуждались. Летом во дворе бабы, как везде, сидят, кто с детьми, кто с внуками – домработниц-нянек раньше не нанимали, сами справлялись. В общем, начнут язычки чесать: кто чего купил, где сервиз раздобыл, у кого платье сшила, рецептами менялись, друг против друга козни строили, но о мужниной работе – молчок. Распрекрасно понимали: вымолвишь словцо – потом беды не оберешься. А мои подруги думали, что Василий военный, служит при Генштабе на посылках, отсюда у нас хоромы. Понимаешь?

Я кивнула, Зинаида начала разливать чай по чашкам.

– В наш дом просто так не попадали, здание на балансе у КГБ. Ну и коим образом здесь Полина очутилась, а? С сыном-дураком к тому же.

Я взяла протянутую чашку, продолжая внимательно слушать вдову.

Сначала Зинаида решила, что Полина работает в одном из управлений КГБ. Но тогда она должна быть каким-то начальством, секретарше ни за что бы не выделили большую квартиру. Однако через некоторое время Зина узнала, что соседка сверху – простой логопед из поликлиники. Федор был слишком мал для службы в органах, и он выглядел явно ненормальным: из дома практически не выходил, школу не посещал, а если все же выбирался из квартиры, то только вместе с матерью. Так почему Полина очутилась в престижном непростом доме?

Зинаида отхлебнула чаю и продолжила рассказ…

По официальной версии, Полина Юрьевна обменялась квартирой с Серафимой Лебедевой. Вроде та, недавно потерявшая мужа, решила уехать из слишком просторных для нее одной апартаментов, к тому же будивших в ней воспоминания о счастливой семейной жизни. Но Зинаида-то понимала: это вариант для внешнего пользования. Чужого на ведомственной жилплощади не пропишут, значит, Полина чем-то заслужила эти хоромы. Сейчас она скромный логопед, но кем была раньше?

Будучи женой ответственного сотрудника правоохранительных органов, настолько ответственного, что его семью поселили не в одном из домов МВД, а предоставили квартиру в жилфонде другого, более крупного ведомства, Зинаида отлично усвоила истину: меньше знаешь – лучше спишь. Поэтому она никогда и ни с кем не делилась своими мыслями. Но с прежней соседкой, Серафимой, и она, и Василий поддерживали добрые отношения, бывали у нее в новом доме. Чем дальше, тем яснее Зина понимала: пожилая женщина съехала из квартиры не по своей воле, ее заставили сменить адрес. Дама часто вздыхала о большой кухне, тосковала по просторной спальне с балконом, со слезами на глазах говорила:

– Какие герани у меня росли! Помнишь, Зиночка? А здесь темнота, цветы не приживаются.

Потом Серафима спохватывалась и давала задний ход:

– Зато Полина мне отличную доплату отстегнула, теперь у меня хоть деньги есть. Да и тяжело одной три комнаты содержать.

Зиночка согласно кивала головой, но притом очень хорошо видела: в доме Серафимы нет никакого достатка. И зачем одинокой женщине, без детей и внуков, понадобилась вдруг большая сумма денег? Не лучше ли было остаться в насиженном гнезде и скромно жить на имеющиеся средства?

За год до кончины мужа Зина сломала руку, и начались ее мучения: кость срослась неправильно, пришлось делать операцию. Ей стало не до посещения Серафимы, но, начав выздоравливать, Зинаида почувствовала укол совести: совсем забыла про давнюю знакомую. А та, как на грех, отчего-то не подходила к телефону. Самой ехать к бывшей соседке было тяжело, и она попросила мужа навестить Серафиму. Василий выполнил просьбу жены и вернулся домой с неприятной вестью:

– Серафима в лечебнице.

– Господи! – всплеснула руками Зина. – Что с ней такое?

– Сломала шейку бедра, увезли в больницу.

– О боже… Вася, найди ее!

– Да уже спрашивал, – вздохнул тот, – никто из соседей ничего не знает, квартира заперта, куда ее отправили, неизвестно.

Зинаида очень огорчилась, поплакала, затем ей в голову пришла идея, и она спросила супруга:

– Васенька, ты ведь, наверное, можешь попросить бывших коллег по работе найти несчастную старушку.

– Я на пенсии, – напомнил Василий.

– И что? Связи-то у тебя остались.

– Отстань, – буркнул муж.

– У Серафимы никого нет, – настаивала Зина, – а ты же знаешь, как за такими больными ухаживают. Не по-божески ее бросить. Ну-ка, вспомни, что ты Михаилу Николаевичу обещал!

– Что? – недовольно отозвался Вася.

И тут Зинаида разозлилась.

– Считаешь меня табуреткой? Сварила щи, подала, пошла вон? Я, между прочим, всю жизнь домоводство в школе преподаю, уважаемый человек! Не алкоголичка какая-нибудь, не шалава, с одним мужем всю жизнь!

– Ты чего завелась? – заморгал Василий. – Если решила скандалить, то без меня. Я лучше в гараж схожу, масло в двигателе поменять надо.

– Тебе тачка дороже человека! – ринулась в атаку Зинаида. – Думаешь, я не знаю, что Михаил Николаевич прежде твоим начальником был? А когда тебя ранили, он тебя в хранилище и пристроил, на легкий труд.

– Зина! – ахнул муж. – Сейчас же замолчи!

Но ее уже понесло. Она уперла руки в боки и заголосила:

– Так и будем до смерти бояться? Времена иные настали! Ты мне ничего не рассказывал, да у меня глаза с ушами имеются. Михаил Николаевич тебя на работу взял, в люди вывел, относился как к сыну, в трудную минуту не бросил и с квартирой нам помог! Он же приходил сюда, просил: «Вася, мне скоро на тот свет уходить, не бросай Симу, она неприспособленная». А ты? Пообещал и не выполнил. Не стыдно? Думаешь, почему к я Серафиме через весь город моталась?

– Я считал, что вы дружите, – промямлил Вася, – хоть она и постарше, но ведь не так уж возраст важен. Бабьи штучки, вместе халаты шьете, вяжете…

– Дурак! – горько сказала Зинаида. – Вот очутишься на том свете, встретишь Михаила Николаевича, он и спросит: «Васенька, что ж ты Симу бросил в больнице? Кефирчику ей не принес? Мучили там мою жену, знали, что никого у бедняжки нет, потому и распоясались…»

– Ладно, ладно! – замахал руками Василий. – Не трещи, я сам хотел этим заняться. Чего ты раскипятилась?

Через пару дней муж отчитался о проделанной работе.

– Серафима в Караваевке, в доме престарелых. Тоска там, конечно, но не самое плохое место.

– Дом престарелых? – ахнула Зинаида. – Но почему?

– Она в инвалидной коляске ездит, – пояснил муж, – одна жить не способна. Не волнуйся, пока ты не выздоровела, я буду Серафиму навещать.

Василий сдержал слово – раз в неделю, по выходным, непременно ездил в Караваевку. И именно туда он направлялся в тот роковой день, когда произошла авария. Погиб на шоссе, неподалеку от дома престарелых…

Зинаида снова включила чайник и спросила:

– Теперь понятно?

– Немолодая женщина сломала шейку бедра, очутилась под медицинским присмотром… – Я пожала плечами. – Как случившееся связано с вашей соседкой Полиной?

– За неделю до гибели, – тихо сказала Зина, – Вася во дворе машиной занимался. У нас «ракушка» была, муж автомобиль выкатил и чего-то там делал. Помню, вроде краской пахло. Стоял ясный, теплый солнечный день…

Зинаида столь живо описывала произошедшее, что перед моими глазами сразу возникла яркая картина.

Теплый солнечный день. Во дворе, возле открытого гаража, стоит машина, рядом суетится Василий, чуть поодаль, на скамеечке, сидит Зинаида с вязаньем в руках. Основная часть жильцов разъехалась по дачам, родители вывезли детей из душной столицы и сами отправились на природу. У Зины с Василием дачи не было, ну да она им и не нужна была. Вася мирно ковырялся в любимом автомобиле, Зина шевелила спицами.

– Совесть иметь надо! – вдруг зло прозвучал высокий голос.

Зинаида обернулась и увидела Полину, которая, прижимая к лицу носовой платок, спешила к гаражу.

– Совесть иметь надо! – визгливо повторила дама. – Хватит бензином вонять, выключите мотор!

– Машина сломалась, – мирно пояснил Вася.

– Не смейте во дворе газовать! Шумно очень!

– Сейчас полдень, – без всякого аффекта напомнил Василий, – не раннее утро, не ночь, можно и пошуметь, закон позволяет.

– Приказываю сейчас же отойти от гаража! – повысила тон Полина. – Я хочу отдыхать, а не нюхать выхлопы и слушать тарахтение!

– А меня от крика тошнит, – ухмыльнулся Вася. – Двор огромный, я в одном углу, вы можете в другом устроиться.

– Нет, – покраснела Полина, – это моя лавка.

– Личная? – прищурился Вася. – Давно ее купили?

– Я всегда здесь по субботам в полдень сижу. Убирайтесь отсюда!

– Кто первый пришел, того и место, – вмешалась в перепалку Зина.

– Лучше заткнись! – вспыхнула Полина. – Васька, отгони машину прочь, я хочу отдохнуть. Молчать и выполнять!

Глава 14

Василий, человек спокойный, миролюбивый, обычно старался не вступать с людьми в конфликт. Попроси Полина по-человечески, скажи: «Васенька, будь добр, я привыкла по субботам на этой скамеечке часок посидеть, не можешь чуть позднее заняться ремонтом?» – он бы моментально ответил: «Конечно, нет проблем».

Но соседка откровенно хамила, и Василий ответил соответственно:

– Сама вали вон! Двор тобой не купленный, я не к тебе в квартиру с инструментом заявился.

– Да ты знаешь, с кем разговариваешь? – зашипела Полина. – Кому хамишь?

Василий пожал плечами и нырнул под капот. Полина, вне себя от злости, пнула «Жигули» ногой.

– Охренела? – заорал Вася. – Еще раз коснешься бампера, новый купишь!

Полина моментально опять ударила по автомобилю, Василий схватил монтировку.

– Ну, ну, задень меня… – вопила Полина, – будешь иметь дело с самим…

Не договорив, она замолчала.

– С кем? – заржал Василий. – Кем ты пугать меня вздумала?

– На тебя щелчка хватит, – фыркнула Полина. – Прикажут – и вон, как Лебедева, съедешь. Я намного главнее! Я…

И снова соседка прикусила язык. Василий стал краснеть, Зинаида кинулась к мужу и повисла у него на руке:

– Милый, пошли домой.

– Вот-вот, канайте отсюда оба, – не замедлила отозваться Полина.

– Она тебя специально заводит, – чуть не плакала Зина.

Василий обнял супругу.

– Не волнуйся, я ее не трону. Но на всякого таракана тапок найдется! Кстати, Полина, привет вам от Миши Крюкова…

Зинаида никогда не видела, чтобы люди так менялись в одно мгновение. Легкий загар, покрывавший лицо и шею скандалистки, куда-то испарился – кожа стала серо-синяя, губы превратились в голубые нитки, щеки словно прилипли к скулам, глаза запали.

– К-какого Крюкова? – хриплым голосом спросила грубиянка.

– Михаила, – ядовито улыбнулся Василий. – Забыли? Напоминаю: Крюков Михаил Анатольевич, проживал по улице Кусинской, дом четыре. Дальше говорить? Или уйдешь сама?

Полина развернулась и убежала.

– Чего она испугалась? – поразилась Зина.

– А, ерунда… – отмахнулся супруг. – Думает, ей до сих пор все можно. Да не учла кой-чего. Не все умерли!

Василий весело засвистел и вновь полез под капот. Зину скрутило любопытство. Она позвала:

– Вася!

– Чего?

– Кто такой Крюков? Почему Полина так испугалась?

Василий захлопнул капот и стал вытирать руки ветошью.

– Знаешь, Зина, – сказал он, – были такие короли, которых народ прогнал. Ну, типа, революция пришла. Монарх с одним чемоданом в другую страну рванул и живет там преспокойненько… нищим.

– И что? – не поняла Зина.

– Денег нет, власти тоже, а гонор остался. Все ему кажется: за окном подданные на коленях стоят, и золота полная казна. – Василий вздохнул. – Вот и Полина так. Я раньше поражался: ну откуда у нее такое отношение к людям? Отчего она всех за грязь считает? Теперь знаю. Да ошиблась она, как тот царь, которого во время революции вышибли. Нет у нее теперь ничего, все лопнуло, хотя…

Муж примолк, а Зинаида запрыгала на месте, как девочка:

– Вася! Расскажи!

Супруг нахмурился.

– Нет. Забудь. Ерунда. Люди часто ошибки совершают. Кажется им: если время прошло, то уже каюк, похоронено и закопано.

– Все! – рубанул Вася. – Но Серафима жива, и вовсе не дурь она несет. Да! Короче, Зинаида, мы больше на эту тему никогда не беседуем, а ты стараешься от Полины подальше держаться. Скажет она тебе гадость – мимо пройди. Таков мой тебе категорический приказ. А сейчас сбегай домой, принеси мне компоту попить!

Зинаида послушно поспешила в квартиру, налила стакан и аккуратно понесла его к гаражу. «Ракушка» находилась за углом дома, Зина решила повернуть и услышала голос Полины:

– Пугать меня решил?

– Нет, – спокойно ответил Вася, – просто дал понять: тебе лучше вести себя тихо.

– Кто наболтал тебе про Крюкова?

– Птички спели.

– Да тебе завтра голову оторвут!

– Кто?

Повисло молчание.

– Кто? – повторил Василий. – Кто? Ага, дошло наконец. Лаборатория закрыта, Сергей Семенович умер. Альберт из Москвы уехал, концов не найти. Наверное, документы сменил. Лучше нос не задирай, щелкнут.

– Да как ты смеешь! Я тебя… я…

– Чего? – засмеялся Василий. – То-то и оно! Ты, Полина Юрьевна, логопед, учишь детей букву «р» правильно произносить.

– Заткнись!

– С какой стати? Прекрати скандалить, а то я рот раскрою. И что тогда? А?

– Шантажируешь? – дрожащим голосом осведомилась Полина.

– Нет, прошу вести себя пристойно. Кто во вторник ударил Сережу Ромашева?

– Он на велике по цветам ехал!

– Нельзя чужих детей бить. А кто веревку с бельем обрезал?

– Нечего во дворе исподнее вешать!

– И собаку Логиновой ты отравила, – вздохнул Василий.

– Она сама яду нажралась! ДЭЗ крыс в подвале уничтожал.

– Болонка умерла после того, как на тебя налаяла. Знаешь, Полина, ты уж веди себя потише. Старайся сдерживаться, пока ты сама в безумную не превратилась… А то начальники тебе уже не помогут.

– Он нормальный, – вдруг тихо сказала Полина. – Вася, не губи нас, он выздоровел.

– Так я не хотел, ты первая начала, – мирно напомнил Василий. – Налетела, наорала, машину бить стала…

– Он нормальный!

– Думаю, нет.

– Он ничего не помнит.

– Не верю.

– Я специалист, мне виднее.

– Нет, Федор убийца, рано или поздно он снова убьет.

– Никогда! Он теперь тихий.

– Затаился.

– Эксперимент удался!

– Жизнь еще не закончилась. Федор хитрый, способен на любую подлость. Вспомни про Крюкова! И заруби на носу: веди себя прилично, иначе я рот раскрою.

– Охо-хо… Ладно, значит, ничего ты не поняла.

– Это ты не понял! – заорала Полина. – Не я ошибаюсь, Васька, а ты не туда поехал! Смотри, как бы тебе на таратайке своей не разбиться! Понесет на столб, руль не успеешь вывернуть…

– Пугаешь?

– Лучше молчи.

– И ты заткнись, – не остался в долгу Вася.

– Если ваша семейка посмеет…

– Жена тут ни при чем, я не рассказываю ей о делах.

– И правильно. А то ведь из окна выпасть можно…

– Сука.

Испуганная Зинаида метнулась домой. Значит, Полина и Василий связаны каким-то делом. И муж произнес странные слова: назвал сына соседки Федора убийцей.

Через полчаса Василий вернулся домой и наорал на жену:

– Где компот?

– Сейчас налью, – засуетилась та.

– Почему к гаражу не принесла?

– Телефон позвонил, прости.

– И с кем ты говорила?

– С Леной, – соврала Полина, – у нее кошка заболела.

Внезапно щеку Зинаиды обожгла оплеуха.

– Конечно, подруги для тебя важнее мужа… – прошипел Василий и ушел в ванную.

Зина осталась стоять в полном ужасе – ни разу за все годы брака Вася не поднимал на нее руку.

Спустя минут сорок Василий вернулся на кухню и сказал:

– Зина, прости, я не знаю, что на меня нашло.

– Ладно, – прошептала жена, – сама виновата, забыла про компот.

– Поехали! – приказал муж.

– Куда?

– Мы еще успеем на рынок.

– Нам продукты не нужны.

– Хочу на вещевой смотаться.

– Да зачем?

– Надо, собирайся, – велел Вася.

Он привез жену на толкучку и купил ей… шубку.

– Вася, – залепетала Зина, когда супруг накинул ей на плечи норковое манто, – с ума сошел?

– Стыдно в драповом пальто ходить, – улыбнулся Василий. – Все, берем манто, оно летом дешевле, чем осенью. Да и виноват я перед тобой, руки распустил. Извини, Зин, больше это не повторится.

– Ерунда, Васенька, – залепетала та. – Может, без шубы обойдемся?

Но муж настоял на своем, и Зина вернулась домой с обновкой. Неделю потом Зине казалось, что у нее медовый месяц. Впрочем, даже спустя день после свадьбы Василий не был столь внимателен к жене. За всю совместную жизнь он подарил Зине три-четыре букета – Вася был на редкость неромантичен, предпочитал подносить «полезные» подарки (допустим, утюг или сковородку). А от срезанных тюльпанов с нарциссами какой толк? И вдруг за семь дней Вася приволок пять букетов. Было от чего впасть Зине в изумление.

В тот роковой день Василий сказал жене:

– Съезжу к Серафиме.

Зинаида, у которой почти перестала болеть рука, воскликнула:

– И я с тобой!

– Нет, – отказал муж.

– Почему? – удивилась она. – Я давно не видела Симу, хочу с ней поболтать.

– Я потом рассчитываю на рынок заехать, – объяснил муж, – надо моторчик для «дворников» купить, ты устанешь по рядам ходить. А в машине жарко сидеть, там стоянка без навеса, тени не найти.

– Я отлично себя чувствую! – настаивала на своем Зина. – Можно знаешь как поступить? Оставишь меня с Серафимой, мы поговорим, погуляем, а ты тем временем на толкучку скатаешься. Идет?

Василий посмотрел на супругу задумчиво.

– Зин, я не хотел тебя раньше расстраивать… Понимаешь, Серафима совсем плохая стала. Была вроде бойкая, веселая, но как-то внезапно обезумела. Я хочу с врачом договориться, чтобы ее в отдельную палату перевели. Не надо тебе туда ездить, только расстроишься. Уж поверь, зрелище не из приятных. И не узнает она тебя, сидит на лекарствах, одурманенная.

– Ладно, – прошептала Зина, – раз так, не поеду.

– Вот и хорошо, – кивнул муж. Потом посмотрел на часы и добавил: – Ну его, этот рынок, успею еще за моторчиком смотаться. Давай так поступим: я живенько в Караваевку и назад, а ты купи нам два билета в кино, вечером на сеанс сгоняем. На места для поцелуев!

– Дурак, – покраснела Зина. – Сколько нам лет, забыл?

– И чего? Теперь целоваться нельзя? – разошелся Вася. – Чем мы хуже молодежи? Я на пенсию по выслуге лет вышел, не по возрасту, еще ого-го какой, пыль летит из-под копыт!

– Не пыль, – покачала головой Зина, – песок сыплется.

– Это не песок, а не использованный в юности порох, – засмеялся Вася и уехал.

Когда муж не вернулся к пяти часам, Зина разозлилась. Она очень хорошо знала Василия и понимала, что тот придумал: решил, что ему хватит времени не только на поездку в Караваевку, но и на посещение рынка. Но, очутившись в рядах, забитых автозапчастями, разинул рот и забыл о жене. В шесть Зина разорвала так и не использованные билеты в кино и демонстративно сложила их обрывки у зеркала в прихожей. В семь она начала нервно ходить по квартире, репетируя гневные высказывания; в восемь заволновалась; в девять испугалась; в десять схватилась за валокордин. А в одиннадцать позвонили из милиции…

Первые три месяца после кончины супруга Зинаида провела словно под наркозом, потом к ней медленно стала возвращаться способность мыслить. Зина пораскинула мозгами и решила все-таки съездить к Серафиме, но, как назло, заболела гриппом. К бывшей соседке она попала лишь после Нового года и узнала, что та осенью скончалась.

– Тихо ушла, – рассказала ей медсестра, – заснула и не очнулась, всем бы так.

На обратной дороге Зинаида попросила шофера такси остановиться на том перекрестке, где погиб Вася…

Внезапно Зина замолчала, в кухне повисла тишина.

– И что дальше? – рискнула спросить я через пару минут.

Зинаида скрючилась на стуле, лицо ее исказила гримаса.

– Страшно мне стало, – наконец заговорила она. – Там такое место – вовсе не опасное, просто в шоссе вливается маленькая проселочная дорога. Ну как Вася мог не справиться с управлением? Другое дело, если…

Она снова примолкла.

– Что? – занервничала я. – Что?

Зинаида встала.

– Ладно, сейчас все расскажу, а то я давно мучаюсь… Когда Полина дело с протечкой затеяла, я поняла… неспроста это. Видно, с Васей ей помогли, а на меня тратиться уже не стали, вот она и решила собственными силами обойтись. Дом-то наш уж не тот! Федькины съехали, Розанкины… кончилось их время… власть…

Зина упала на стул и заплакала. Да так горько и безнадежно, что у меня защемило сердце. Я кинулась к ней и стала гладить ее по голове, приговаривая:

– Ну тише, тише… пожалуйста, успокойтесь.

Вдова схватила меня за руку:

– Значит, у Полины невестку убили?

– Да, – кивнула я.

– Она сама ее и прикокнула! Как Васю! – зашептала Зина. – Я очень долго думала и наконец-то сообразила: Серафиму переселили из нашего дома, чтобы дать квартиру Полине и Федору. Значит, Полина Юрьевна имела отношение к КГБ, сюда простых людей не пускали. В доме лишь свои жили, и они, приученные хранить служебные тайны, в чужую жизнь не лезли. Ясно?

– Пока да, – сказала я.

Зинаида выпрямилась.

– Мне Вася ничего про службу не рассказывал, да только не все мужья такие правильные. Супруг Серафимы, Михаил Николаевич, был одно время начальником Василия, и, думаю, он жене много интересного сообщал. Да и самой Серафиме должны были после того, как сделали предложение о переезде, хоть что-то сказать, объяснить, по какой причине ее из насиженного гнезда выпихивают. Наверняка вдова догадывалась, что за человек Полина. И когда Вася к ней ездить стал, что-то она моему мужу сболтнула. Со мной-то молчала, а вот Васе нашептала, он ведь свой, любимый подчиненный Михаила Николаевича. И небось такого наплела, что Василий старые связи тряханул. Ну не знаю зачем, может, Серафима о чем-то его попросила. Тут полный мрак, без просвета. И нарыл Вася материал, а потом Полине намек сделал, не сдержался – уж очень взбесился, когда та машину пнула.

Зина обхватила себя за плечи и затряслась.

– А Полина, не будь дура, автокатастрофу подстроила. Я, когда на дороге стояла, будто прозрела, почуяла, как все случилось: Вася тихо ехал по шоссе, а с проселка грузовик со всей дури выскочил, муж руль крутанул и в отбойник влетел. Его самосвал туда подпихнул! Я уверена, это соседкиных рук дело. Видно, тайна ее уж очень страшная, раз на такое пошла. А теперь Полина меня из дома выжить решила. Убивать-то меня ей, наверное, отказались помочь, вот она и старается, чтобы я сама убралась. Нету там никакой протечки, она из чайника под трубу воду точно льет, чтобы мне на башку капало, надеется: я подергаюсь, поистерю, да и уеду прочь, перестану ей глаза мозолить. Может, ее совесть мучает? Хотя навряд ли. Дом наш теперь былое значение потерял, за последнее время сюда уже две посторонние семьи въехало. А жилец из седьмой квартиры суд затеял и выиграл. Я подробностей не знаю, но он сумел жилплощадь в собственность оформить, вроде теперь закон есть: живешь на одном месте много лет – комнаты твои, их у ведомства отсудить можно. А невестку свою точно Полина убила! Как и Васю жизни лишила. Я это чувствую.

– Простите, – спросила я, – а как ваша фамилия?

Глава 15

Выйдя от Зинаиды, я схватилась за телефон и с огромной радостью услышала бас Коробкова:

– Агентство гадких услуг. Говорите, кому плохо сделать?

– Ты можешь мне помочь?

– Йес, май лав!

– Нужны сведения о Бондаренко Полине Юрьевне, ее сыне Федоре и невестке Оксане.

– Какие? – деловито уточнил Дима.

– Все. Где родились, учились, прежние адреса, места работы… Короче – все, что нароешь.

– О, мой босс! Я счастлив служить вам!

– Это еще не все.

– Слишком, однако, много хочешь, начальника, за одну тюлень!

– Крюков Михаил Анатольевич.

– И с ним что?

– Это и требуется узнать.

– Не понял.

– Меня интересует человек по имени Михаил Анатольевич Крюков.

– Да их в стране – целая армия!

– Слушай, Коробков…

– Чего?

– Крюков как-то связан с Бондаренко.

– Ух ты? Веревкой? Интересно, как они по улице ходят?

Манера Димы постоянно изрыгать идиотские шуточки может довести до трясучки даже мать Терезу. Но если сказать ему об этом – Коробков моментально станет кривляться еще сильней.

– Не знаю, – я постаралась выдержать нужный тон разговора, – может, их скрепили степлером.

– Ферштеен, май персик! Ищо чаво надоть от щуки? Она готова Иванушке-дурачку печку подогнать!

– Ведьма Василий Сергеевич.

– Что? – совершенно искренне изумился Дима.

– Фамилия такая – Ведьма! – засмеялась я. – Василий Сергеевич Ведьма! Работал в системе МВД, в хранилище улик, если оно так официально называется. Василий погиб примерно год назад в автокатастрофе. Нужны подробности.

– Угу.

– У Ведьмы был начальник.

– Шикарно звучит: начальник Ведьмы.

– Прикольно, – согласилась я. – Шефа нечистой силы звали Лебедев Михаил Николаевич, у него была жена Серафима Меркуловна, которая умерла в доме престарелых, в местечке Караваевка. Мне необходим точный адрес заведения.

– Все?

Я вздохнула.

– Еще хотелось бы выяснить, кто такие Сергей Семенович и Альберт, но, думаю, это дело безнадежное.

– Почему? – спросил Коробков.

– Их имена были упомянуты в разговоре вскользь, фамилий я не знаю.

– Один раз я нашел Машу, – вдруг сказал Коробков.

– То есть?

– Просто Машу, – повторил Димон, – без отчества, фамилии и года рождения.

– И как тебе такое удалось? – поразилась я.

Коробков хрюкнул.

– С помощью ума, редкостной сообразительности и компьютерных технологий.

– Все равно это невозможно.

– Сомневаешься в способностях парнишки?

– Я уверена, что ты суперспециалист, но сколько в России Маш?

Коробков издал смешок.

– У меня имелись некоторые данные. Имя – Маша. Волосы черные, кудрявые, слегка хромает на левую ногу.

– И тем не менее это невероятно.

– Не-а, просто. Сначала я изъял всех Марий, отбросил тех, кому исполнилось за шестьдесят.

– Волосы черные, длинные, вьющиеся. Не парик, свои.

– Редко кто из старушек сохраняет такую прическу.

– Ну…

– Если тебе на седьмой десяток перевалило, волосы седеют.

– Их легко покрасить.

– Верно, да только вы, бабы, любите посветлей быть. И пенсионерки предпочитают короткие стрижки.

– Не всегда.

– Могу и не рассказывать, как решил задачу, – надулся Дима.

– Извини, продолжай.

– Тебе же неинтересно.

– Сгораю от любопытства! – заверила я.

– Значит, совсем древних я отбросил, отмел блондинок, осталась половина. Вычленил тех, кто имеет дефект ноги, круг сузился. Вспомнил про волосы и вычеркнул тех, у кого они прямые. Понимаешь? Так и добрался до шикарной мадамы.

– Ты молодец.

– А як же! Интересующий тебя дом престарелых находится в районе Теплого Стана.

– Ты, болтая со мной, работал?

– Интересно, мог бы Юлий Цезарь, прославившийся своим умением одновременно заниматься несколькими делами, вести автомобиль и посылать эсэмэски?

– Спасибо, Дима!

– Я токмо начал, барыня. Ежели лошадь с голоду не сдохнет, вспашу вам огород к ужину!

Из трубки понеслись короткие гудки, я зашагала к метро. Сейчас съезжу домой, приведу себя в порядок, приму душ, переоденусь, а там, глядишь, и Коробков перезвонит. Кстати, у меня закончились все средства для стирки, ну да сейчас нет никаких проблем с порошками. Может, еще заодно пополнить запасы остальной бытовой химии?

Мозг переключился на домашние дела. Увы, меня нельзя назвать образцовой хозяйкой. Нет, я готовлю, стираю, глажу, убираю, но делаю это без всякого удовольствия, просто отбываю, так сказать, повинность. А вот моя бывшая свекровь Этти делала то же самое умело и вдохновенно… Стоп! Больше никаких воспоминаний ^[3]. Кстати, могу дать хороший совет тем, кто жалуется, что их замучили тяжкие думы (мол, хочется отвлечься, а забыть о проблемах не получается).

Вам никогда не приходило в голову, что мыслями можно управлять так же, как руками или ногами? А ведь это легко! Маленький пример. Если хотите взять со стола конфетку, вы хватаете ее пальцами, а не садитесь на нее сверху. Почему? Вроде идиотский вопрос, хотя на самом деле он не так глуп, как это кажется на первый взгляд. Сначала у вас возникает идея слопать шоколадку, мозг отдает команду, рука тянется к вазе… цап! Но в любой момент вы можете прервать процесс. Допустим, вы вспомнили о диете – и ладошка повисла над коробкой, а потом и вовсе отдернулась. Вы хозяин своих конечностей. А мыслей? Вполне можно сказать себе: хватит, больше не тону в неприятных размышлениях, не жалею себя, не задаю глупый вопрос, почему неприятность случилась именно со мной.

Я вошла в вагон, привалилась спиной к двери и закрыла глаза. Этти! Моя единственная любимая подруга, человек, которому я доверяла, как себе, пример для подражания, объект восхищения! Ну зачем она… «Стоп! Никакого развития темы далее. Танечка…»

На выходе из подземки меня ожидал неприятный сюрприз – на дверях небольшого магазинчика, где я всегда покупаю бытовую химию, висело косо написанное объявление: «Неработаем по тИхническим прЕТчинам». На секунду во мне проснулась бывшая учительница. «Не» с глаголом пишется раздельно, для прилагательного «технический» легко подобрать проверочное слово «техника». А вот почему слово «причина» написано с двумя грубыми ошибками? Ладно, не стоит придираться, лучше подумаю, где сделать покупки. Увы, неподалеку находится только мегамаркет «Рай».

Я слышала, что многие люди любят бродить по гигантским торговым площадям, их успокаивает толпа, радует обилие товаров. Но со мной происходит в точности наоборот. Я ненавижу шнырять по длинным рядам, предпочитаю крохотные залы, где нет никакой необходимости совершать лишние телодвижения, но сейчас, похоже, придется-таки носиться по необъятным просторам.

Я вошла в огромный зал и растерялась. Где здесь бытовая химия? Взгляд упал на огромный транспарант. «Удар по голове» – кричали ярко-красные буквы. Я невольно пригнулась, потом выпрямилась и опять уставилась на плакат. Интересная, однако, идея приветствовать входящих заявлением «Удар по голове»! Что имеет в виду администрация?

– Удар по голове! – заорало радио. – Сегодня у нас удар по голове! Свиные головы в мясном отделе стали еще дешевле. Не упустите свой шанс, только здесь, сейчас и только у нас удар по голове!

Я перевела дух. Так, ответ на один вопрос получен, теперь нужно узнать, где находятся полки со стиральным порошком. Мимо – очень удачно! – шел парень в синем халате.

– Помогите, пожалуйста, – попросила я.

– Слушаю, – любезно откликнулся молодой человек.

– Я хочу купить стиральный порошок.

– Замечательная идея, – похвалил меня сотрудник магазина.

– Скажите, где им торгуют.

Юноша одернул халат, я увидела бейджик с именем и добавила:

– Пожалуйста, Леонид.

– Направо кафе… – задумался тот. – Значит, вам налево.

– Вы не знаете географию мегамаркета?

– Тут с десяток километров, а я вообще-то менеджер по йогуртам, – признался парень. – О, сообразил! Пошли в мой отдел, а оттуда в порошки близко. Я вас провожу.

– Огромное спасибо, – обрадовалась я, – вы так любезны.

– После обеда я на рабочее место возвращаюсь, – разоткровенничался служащий, – тележечку прихватите.

– Зачем? Мне всего одну пачку стирального порошка надо.

– Вдруг еще чего приглядите, – заботливо предположил спутник и схватил коляску на колесах. – К тому же, если устанете, можно на ручке повиснуть.

Мы бодро пошли в глубь мегамаркета. Со всех сторон наплывали аппетитные запахи, в воздухе веяло то корицей, то пончиками, то жареными курами, и мне захотелось есть.

– Пришли, – отрапортовал Леонид.

– Ой, спасибо, – обрадовалась я и тут же изумилась, – но мы в молочном отделе.

– Все правильно, – откашлялся парень, – я представитель фирмы «Объедаловка». Разрешите представить вам наш ассортимент!

– Я пришла за средством для стирки.

– Химия рядышком, за угол свернуть, – вздохнул Леонид, – но я не могу вас дальше вести, не дай бог начальство увидит. Так послушаете про «Объедаловку»? Много времени я не займу!

Мне стало неудобно. Милый парень был моим проводником, любезно довел меня почти до цели, в конце концов я просто обязана проявить к нему внимание.

– С удовольствием, – кивнула я.

Леонид потер руки.

– Фирма «Объедаловка» существует на российском рынке сто двадцать лет.

– Вы ошибаетесь, – возразила я, – я хорошо помню советские времена, никакой «Объедаловки» тогда не существовало.

Но Леонида оказалось не так легко сбить с толку, парень быстро заговорил:

– В тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году купец Объедалов сделал первый йогурт с мюсли. Сначала он торговал им в родном селе, затем перебрался в столицу, Москву.

– Столицей в те времена был Петербург, – поправила я.

– Это политически, – не моргнув глазом, отреагировал Леонид, – а по торговым вопросам Москва.

Глава 16

Через десять минут непрерывного вещания Леонид закончил пламенную речь вопросом:

– Возьмете наш йогурт на пробу?

– Нет, – ошалев от количества странной информации, ответила я.

На языке вертелся вопрос: если с 1917 по 2007 год «Объедаловка» временно прекратила работу, то почему фирма засчитывает эти девяносто лет в, так сказать, «трудовой стаж»?

– Вы совершаете ошибку, – загрустил Леонид, – у нас сегодня акция: берете коробочку – получаете на кассе подарок.

Меня обуяла жадность, и я поинтересовалась:

– Какой?

– Секрет, – заулыбался Леонид. – Но поверьте, презент дорогой, очень необычный, редкий.

И тут ожило радио.

– Всем участникам лотереи от торгового дома «Рокфор из Хасапетовки» собраться у информационного центра. Напоминаю: тем, кто решил просто поприсутствовать, – бесплатная коробка сыра, а обладатели купонов могут получить: телевизор, видеомагнитофон, диски с записями певицы Цветаны! Море призов, океан подарков. «Рокфор из Хасапетовки» – лучшая плесень мира!»

– Берите коробочку, – подначил меня Леня, – а я вам штампик на ней поставлю, касса после оплаты такое выдаст!

– Какое?

– Суперское.

– Но что?

– Не имею права разглашать тайну!

– Неужто стиральная машина? Хотя за приобретение стаканчика кисломолочного продукта это как-то слишком. Правда, Хасатотовка… или как ее там… обещает и телики, и видики…

– Берите, – решительно заявил Леонид, наклонился, схватил с пола здоровенный ящик и опустил в тележку. – Ох! Тяжело.

– Это что? – обомлела я.

– Коробочка йогурта.

– Одна?

– Конечно. Неужели сами не видите? Единственный экземпляр.

– Ничего себе объем! Разве человек способен за один раз столько съесть?

– А зачем спешить? Там сто порций, хватит на год, – заявил Леонид.

– Вы вели речь о коробочке, – растерянно напомнила я.

– Вот она! Не банка же!

– Но сто порций!

– Точненько. Коробочка, а в ней порционные стаканчики! Гарантирую вам, что их можно хранить… э… вот здесь срок указан. Можете прочитать, у меня с мелким шрифтом напряг.

Я прищурилась и озвучила текст:

– «Йогурты „Объедаловка“, стопроцентно натуральный продукт».

– О! – поднял указательный палец Леонид.

– «Без консервантов и добавок».

– О!

– «Не требуют помещения в холодильник».

– О!

– «Срок годности до две тысячи девяносто девятого года».

– Супер! – засучил ногой продавец.

Я притихла, вряд ли успею убедиться в съедобности сего продукта через девяносто один год. Боюсь, мне на исходе первого столетия нового тысячелетия молочные продукты не понадобятся. Разве что привидение госпожи Сергеевой пожелает полакомиться вкуснятиной.

– Спасибо, мне не нужно столько йогурта, – решительно произнесла я. – Живем вдвоем с мужем, много работаем, едим в основном вне дома.

– Пусть стоит, не стухнет, – не сдавался парень.

– Дорого, – выдвинула я железобетонный аргумент.

– Нет, нет! – радостно запрыгал Леонид, вытаскивая калькулятор. – Ща подсчитаем… Сто баночек умножим на цену одной, вычтем оптовую скидку, уберем бонус любимого покупателя «Объедаловки», приплюсуем сюда мой личный вам респект. Айн, цвай, драй… Во! Шикарный результат! Видите?

– Нет, – ответила я.

– Получается, что каждая баночка из коробки обойдется вам на тридцать рублей дешевле, чем йогурт, приобретенный в розницу. Ну-ка… сто умножим на… вау! Три тысячи экономии! Машину можно купить!

– Цена в рублях? – испугалась я.

– Конечно!

– Тогда о какой машине идет речь? – насупилась я.

– Ну переборщил слегка. Значит, велосипед, – снизил планку Леонид.

– Самокат для хомяка, – вздохнула я. – Постойте! Тридцать рублей экономии на одном стаканчике?

– Да! – гордо подтвердил Леня.

– Но вот стоит цена – пятнадцать рублей за порцию.

– Где?

– Здесь!

– Не вижу! – прищурился Леня.

Воспользовавшись тем, что менеджер наклонился к коробке, я со скоростью суматошной белки прыгнула влево и запетляла между бесконечными рядами с чипсами. Надеюсь, Леонид не очень разочаруется, когда сообразит: почти полностью зомбированная рыбка сорвалась-таки с крючка. Нет, теперь я попытаюсь сама разобраться в аду, который в этой жизни называется мегамаркетом «Рай».

Я задрала голову. Все проблемы, как правило, быстро решаются, если вы перестаете рассчитывать на помощь посторонних и включаете собственный мозг. С потолка свисает огромный щит, я сейчас, как сказочный богатырь, нахожусь на перепутье.

Итак, если пойду направо, то там обнаружатся: кафе, туалетная бумага, лекарства… Однако, странное соседство. С другой стороны, если подумать, то логика в этом есть. Сначала вы пошли и поели, потом купили пипифакс, заглянули в клозет, спустя некоторое время сообразили, что отравились местной кухней, а тут вам и аптека.

Я усмехнулась и взяла левее, миновала стеллажи со сладостями и увидела ряды, забитые стиральными средствами. Рука потянулась к привычной упаковке.

– Слышь, Ваня, – сказала стоявшая невдалеке дама средних лет, – тут ополаскиватель со вкусом манго. Давай его возьмем?

– Сдурела? – цыкнул на супругу мужик. – Он дороже на сорок рублей.

– Зато со вкусом манго, – с детским вожделением напомнила жена.

– Ты его пить собралась? – нахмурился дядька.

– Белье полоскать.

– Так за фигом про вкус трендишь?

– Чтобы пахло хорошо. Вон еще гель шоколадный стоит, – тетка ткнула пальцем в литровую канистру.

– Как в молодости дурой взял, так к старости ты не изменилась, – констатировал супруг. – Чем запах и вкус схожи? Бери обычный, и уходим.

– Вань, хочу шоколадный.

– От блин! Он не копеечный!

– Неужели я себе не заработала?

Мужик похлопал жену по спине.

– Нет! У нас я деньги добываю.

– Жадный ты, Ваня, – простонала супруга.

– Ага, – закивал муж, – зато дом – полная чаша. Хорош гундеть! Сказано: хватай вон то в белом пластике, и валим в колбасы.

Тетка, сгорбившись, потопала в указанном направлении.

– Эй, Кать, – окликнул ее муж.

– Что? – обернулась она.

– Я тебе шоколадку на кассе возьму, – пообещал «рыцарь», – вечером съешь.

– Я толстею от сладкого, – грустно вздохнула тетка, – а если нюхать, то вреда не будет. Постираю бельишко, а от него аромат как от конфет! И фигура в порядке, и приятно.

– У тебя талия давно «до свидания» сказала, – схамила вторая половина. – Кстати, шоколадку тоже нюхать можно. Экономнее, чем гель брать. Тяни тележку на кассу, я за пивом смотаюсь.

Пара скрылась за стеллажами, а я начала изучать товар. «Мыло для наволочек»… Интересно, чем оно отличается от продукции той же фирмы, но с иным названием – «Мыло для пододеяльников»? А вот «Облегчитель глажки носков». Я попятилась. Мало того, что странное словечко «облегчитель» режет глаз, так я еще получила пинок как хозяйка. Оказывается, на свете встречаются женщины, которые гладят мужьям носки!

Постояв пару минут и победив в себе комплекс нерадивой жены, я глянула на полку. «Спрей для расправления складок заправленной кровати» мирно соседствовал с «Освежителем содержимого перьевых подушек», рядом маячила емкость с наклейкой «Ароматизатор пуха одеял».

Мне стало не по себе. Нет, Гри точно меня бросит. Я не особенно красива, далеко не стройна, готовлю без фантазии, и мне ни разу не пришло в голову заняться «расправлением складок заправленной кровати». Наверное, нужно внимательно изучить ассортимент отдела, тогда я смогу скорректировать свое поведение. Итак, вперед! Если я хочу, чтобы Гри не сбежал от меня, необходимо сесть на диету и полюбить фитнес. Но это лишь видимая часть айсберга, существует огромный подводный кусок льдины, на самом деле главное в жене не образование или красота, а умение вести дом. Редкий мужик уйдет из уютной квартиры, в которой аппетитно пахнет пирогами. Потерять тридцать кило и отшлифовать себе живот за один день я не смогу, научиться готовить деликатес «фазан по-королевски» тоже быстро не получится. Но вот наилучшим образом убрать родную берлогу я могу легко, главное – засучить рукава.

Выбросив из головы все мысли о работе, я стала самым внимательным образом изучать бесконечный ассортимент отдела. И очень скоро поняла, что тихо схожу с ума.

«Жидкость для мытья окон». Отличная вещь! Насколько помню, моя мама намазывала на стекла разведенный мел, а потом стирала его мятой газетой. Слава богу, каменный век остался позади, теперь к услугам хозяйки есть специальные растворы в количестве раз, два, три… сорока трех разновидностей. И какой лучше взять? Я выхватила одну бутылочку. «Российское окно», стопроцентно натуральное средство, состав: трава ацетониха. Пальцы открутили пробку, в нос ударил едкий запах ацетона. Я живо вернула упаковку на место. Для «стопроцентного натурального средства» слишком сильно воняет, и я сомневаюсь, что в природе существует «трава ацетониха». Лучше погляжу на розовую канистру, на ней хоть честно написано «Химические заводы Германии». В первый момент я уже хотела поместить товар, произведенный старательными немцами, в тележку, но тут увидела ценник и весьма удивилась. Два рубля три копейки? Да быть такого не может, слишком дешево. Может, я не заметила ноль, и цена двадцать целковых с тремя копейками? В ту же минуту я заморгала. Нет! Неужто две тысячи тридцать рублей? С ума сойти! Объем бутылочки чуть больше столовой ложки. Огромное спасибо, поищу что-нибудь более подходящее по цене. Вот хотя бы «Машенька. Жидкость для устранения грязи со стекол детьми».

Я приоткрыла рот – надпись-то двусмысленная. То ли производители хотели, чтобы малыши помогали родителям, то ли надо взять детсадовца, облить его «Машенькой», а затем повозить ребенком по окну. Хотя второе вряд ли имелось в виду. Ба, есть еще и «Ванечка». Ну-ка, ну-ка, почитаем… «Удаляет известковый налет с унитазов, имеет нежно-голубой цвет и вкус сливочной помадки».

Я судорожно вцепилась в тележку. Ладно, цвет куда ни шло, может, люди выбирают чистящие средства по колеру. Но «вкус сливочной помадки»! Хотя сейчас же модно делать «два в одном», допустим, шампунь с кондиционером. И «Ванечка», видимо, многофункционален: помыли им сортир, потом налили тот же раствор в чай, сплошная экономия!

Нервно вздрагивая, я ходила между полок и в конце концов сделала неприятное открытие: обычных товаров нет, все с «ароматом колосящегося ванилина» или со вкусом «садового лесного ананаса».

Среди сотен упаковок нашлась лишь одна – кроваво-красного цвета, с огромными черными буквами, которые предупреждали: «Нет!» вкусной химии в доме с детьми. Наш ополаскиватель для белья не привлечет крошку запахом конфет. Абсолютно безопасен. Настоящий «отпугиватель малышей». Заинтересовавшись, я приоткрыла пробку и чуть не скончалась от вони. Наверное, половина бродячих кошек Москвы использовала «отпугиватель» в качестве туалета.

– Гламурненько… – донеслось из-за угла, и в пространство между витринами вкатилась тележка, доверху набитая покупками. На ручке висела женщина лет тридцати, прижимавшая к уху мобильный телефон. Очень громко, не обращая на меня никакого внимания, она продолжала разговор: – Говорю тебе, мужики это обожают! Теперь покупаю только шоколадный гель. Серега ложится в кровать и млеет: нюхает, нюхает, нюхает. Возьму и тебе…

Она протянула руку, цапнула бутылку и порулила влево. Я машинально доехала до конца ряда, зачем-то свернула в бакалейные товары и тупо походила между выставленными консервными банками, бутылочками с соусами. Затем сделала пару шагов назад.

Нельзя всю жизнь пользоваться одним и тем же порошком, заученно хватать то, что приносила домой моя бабушка. Еще неизвестно, как бы поступила она, окажись в мегамаркете. Может, Анна Семеновна купила бы шоколадное мыло, а? Кстати, где оно, гламурное средство? Ага, вот же. Я поставила бутыль темно-коричневого цвета в тележку и направилась к кассе. И еще одно невеселое открытие, сделанное мною в мегамаркете: ну зачем устанавливать двадцать аппаратов для оплаты покупок, если работает из них всего четыре?

Я повисла на ручке тележки и от тоски стала изучать покупки других посетителей. Однако странные вещи приобретают люди… К чему, например, вон той тетке, явно вступившей в позднепенсионный возраст, двадцать пакетов чипсов со вкусом бекона? Впрочем, может, она ждет в гости внуков?

Вовсе не все старухи обожают подрастающее поколение, кое-кто из них терпеть не может орущих детей. Но как-то не принято говорить вслух:

– Оставьте меня в покое, я хочу спокойно почитать газетку, не испытываю никакой радости, приглядывая за капризниками.

Наверное, тетушка с чипсами из этой породы. Сейчас она сунет деткам куски засушенной картошки и мирно задремлет у телика…

Я потрясла головой, остановив бег мыслей. Сказала про себя: «Спокойно, Танечка, ты просто устала бесцельно стоять в очереди. Пенсионерка вполне милая, чипсы завтра отнесут в детский сад, на день рождения крошкам разрешается побаловаться вредной едой».

– Мне за коробку йогуртов «Объедаловка» обещали подарок, – прогудел чей-то бас.

Я встала на цыпочки, увидела у ленты-транспортера мужчину лет пятидесяти и почувствовала прилив любопытства.

– Продавец сказал, что мне дадут эксклюзив, – продолжал на той же ноте покупатель. – Очень хорошо придумали! Много йогуртов по дешевке, а еще и подарок. Ну и где он?

Кассирша со стуком выложила на прилавок странного вида палку, один конец которой походил на паука.

– Эта чего? – изумился мужик.

– Подарок, – сквозь зубы ответила девушка. – Берите и уходите. Народу армия стоит.

– Эт-та чего? – повторил дядька.

– Сказано уже, презент.

– В смысле, это что? – недоумевал покупатель. – Для каких целей предназначен?

– Электрочесатель спины, – соизволила ответить девица. – Забрасываете назад, включаете кнопку, и он вам лопатки скребет. Крайне нужная в хозяйстве вещь! И даром!

– Ага, – кивнул мужик, забрал свои покупки вместе с чесателем и ушел.

Я повисла на ручке тележки. Интересно, найдется в Москве хоть один человек, который захочет купить электрочесатель? Понятно, почему его дарят оптовым покупателям.

– Выкладывайте покупки, – нервно приказала кассирша.

Я поставила гель на ленту.

– Девушка, девушка! – заорали от окна. К кассе, запыхавшись, шел мужчина, купивший коробку йогуртов. – Он не работает!

Кассир закатила глаза:

– Кто?

– Чесатель! Нажимаю на кнопочку, видите? Не вертится. Нажимаю на кнопочку, видите? Не вертится, – как заевшая пластинка, бубнил мужик.

– Дядя, замолкни! – простонала кассирша.

– Так он не вертится, – не успокаивался покупатель. – А должен!

– Он электрический, – сказал кто-то из толпы.

– И чего? – заморгал счастливый обладатель чесателя.

– Нужен источник питания, типа адаптер, – пояснил парень в бейсболке, – идите теперь, папаша, за ним.

– Куда? – растерялся дядька.

– В отдел сопутствующих товаров, – ожила кассирша.

– И скока аккумулятор стоит? – насторожился любитель йогурта.

– Девять тысяч рублей, – бойко сообщила девушка.

– Скока? – оторопел мужчина. – Мне обещали подарок! Коза!

– Вы тут не ругайтесь! – обиделась работница магазина.

– У тебя на груди значок, – попер танком мужик, – на нем написано «Коза».

– Здесь написано «Кара»! – возмутилась кассирша. – Имя такое.

– Ну прости, – смутился обладатель чесателя, – не разглядел. Я Сергей Николаевич.

– И че, мы тут стоять будем, пока они друг другу свои биографии расскажут? – взвизгнула в очереди старушка в темном платье.

– Давай адаптер, – приказал Сергей Николаевич.

– У меня его нет, – ответила Кара.

– Сходи на склад!

– Не положено. Чесатель идет без источника питания, его покупать надо, – пояснила кассирша.

– За девять тысяч?

– Ага.

– Обманщики, воры, сволочи, негодяи! – заорал Сергей Николаевич.

– Не буяньте, сейчас охрану позову, – пригрозила Кара.

Мужик схватил со стойки вафли и швырнул на пол, Кара вскочила со стула…

Я навалилась на тележку. Вот беда, попала в эпицентр скандала… И ведь теперь не уйти, гель-то нужен.

– Бабуска, – прошепелявил кто-то, – соколадку купи.

– Тебе нельзя, – ответил взрослый голос.

– А Миска ест! – обиженно захныкал ребенок.

Я обернулась. Прямо за мной стоит троица. Женщина лет шестидесяти, дошкольница в розовом платье и подросток, по виду девятиклассник.

– Он ее взял, – ябедничала девочка, показывая на паренька, который судорожно запихивал в рот неразвернутую(!) конфету.

– Миша, – укоризненно покачала головой бабушка, – разве так можно!

– Миска дурак, – пропищала малышка.

– Замолчи! – приказала женщина. – А ты, Миша, спрячь руки за спину.

Парень схватил вторую конфету, я вздрогнула. Подросток явно психически неадекватен – ни один даже пятилетний ребенок не станет себя так вести.

Пенсионерка растерялась.

– Миша, прекрати! Лена, пошли!

– А продукты, бабуска?

– Миша плохо себя чувствует.

– Я хочу творосок…

– Завтра сходим.

– Сегодня, – захныкала девочка. – Миска дурак. Посему ему всегда лучсе?

– Пошли, Лена! Миша, не трогай! Лена, Миша, Лена, сюда, Миша, не хватай печенье…

Мне стало жаль незнакомку.

– Уведите детей, я оплачу ваши покупки и вывезу тележку на улицу.

– Господи, спасибо, – чуть не зарыдала дама. – Вам не трудно?

– У меня один гель, – ответила я, – не волнуйтесь.

Глава 17

– Я вам так благодарна! – всплеснула руками женщина, увидев пакеты с едой.

– Пустяки, не стоит даже говорить на эту тему.

– Миша у нас особенный.

– Милый мальчик, – покривила я душой.

– Он очень старательный, – не преминула похвалить внука бабушка, – учился на одни пятерки. Потом грипп, осложнение и… Ой, что мы пережили! Но сейчас наметился прогресс, добрые люди подсказали Центр коррекции развития, вот только лечение там денег немереных стоит.

– Хочу творосок! – запрыгала Лена.

– Простите, – опомнилась пожилая дама, – у кого что болит, тот о том и говорит… Еще раз преогромнейшее спасибо. Может, когда встретимся, и я вам помогу.

– Вполне вероятно, – улыбнулась я и пошла домой.

В корзинке для грязного белья лежала куча рубашек Гри, я запихнула их в стиральную машину, установила программу «Без слива воды» и пошла за гелем. Если запустить полный цикл работы стиральной машины, центрифуга отожмет сорочки почти досуха и они превратятся в жеваные тряпки, поэтому я давно поняла: необходимо, чтобы машинка останавливалась с водой, потом я нажму на кнопку «слив», вытащу одежду, аккуратно расправлю – и никаких проблем с глажкой. Домашнее хозяйство в основном и состоит из мелких хитростей.

Стиральное средство и по виду, и по запаху убедительно имитировало шоколадный сироп. Мне стоило большого труда его не попробовать. Никогда не думала, что отдушки могут быть такими натуральными.

Посмотрев через круглое окошечко, как завертелся барабан стиральной машины, я соорудила себе несколько простых диетических бутербродов. Взяла батон, отрезала пару ломтей, намазала их сметаной (майонез я не употребляю, он слишком калориен), а чтобы придать сметане пикантный вкус, набрызгала на нее кетчупа. Сверху положила кусок ветчины, кружочки помидоров, ломоть сыра, шматок докторской колбаски, посыпала все зеленью, снова полила сметаной, подержала минуту в СВЧ-печке и съела, запив перекус бутылочкой лимонада. Конечно, надо было обойтись минеральной водой без газа, но она противная до невероятности!

Двух сэндвичей оказалось мало, и я соорудила еще один, на сей раз с консервированной сайрой. Потом подобрала мякишем масло из банки, открыла вторую бутылку лимонада и услышала телефонный звонок.

– Пиццу заказывали? – спросил женский голос.

– Нет, это ошибка, – ответила я.

– Как же так? – запищала тетка. – Размер кинг-сайз! Девяносто сантиметров на восемьдесят, трехэтажная, фирменная: шпроты, взбитые сливки и чеснок с изюмом.

Меня тут же затошнило.

– Уже везем, – верещала бабенка, – с вас тридцать тысяч рублей.

– За что? – растерялась я.

– Доплата за стриптиз – лепешку подает мальчик из клуба «Женское счастье». Ха-ха-ха!

– Коробков! – заорала я. – Ну просто с ума сойти… Как ты умудрился говорить женским голосом?

– Секрет, моя лебедушка. Ищо могу зверем реветь, лягушкой кукарекать и рыбой петь.

– Все! Ты мне надоел!

– Лады, покедова.

Из трубки полетели гудки. Я потыкала в кнопки.

– Реанимация! – гаркнул Димон.

– Зачем звонил?

– Вам Коробкова? Он лечится от депрессии. Раздобыл для Танечки ответы на все ее вопросы, разгреб лапами небоскреб из углей, сорвал крапиву, выщипал рыболовные крючки, порылся голыми пальцами в стекловате, а она…

– Дима, прости! Я устала.

– Ниче, – незлобливо ответил Коробков, – сам спать хочу. Так мне отчитываться?

– Давай! – воскликнула я.

– Начнем с милого Василия Сергеевича Ведьмы. Ты внимательно слушаешь? Имей в виду, профессор читает лекцию один раз, повторять материал не станет, не в школе сидите, в академии пехотно-космических наук обучаетесь, – закряхтел Коробков теперь голосом столетнего дедушки. – Ты, внученька, включи чертову машинку, бесовское изобретение, капиталистическую отрыжку, дебильное дитя продажной девки империализма…

– Что? – не поняла я.

Дима захихикал.

– Молодая ты… А я отличненько помню, как газета «Правда» писала: «Нет такой науки – генетика, а кибернетика – продажная девка империализма». Или, наоборот, генетика у нас дамой с панели считалась? Черт, надо побольше морковки есть, чтобы память взбодрить. Не поняла? Оживляй комп, я тебе документы на почту скину. Ежели появятся вопросы, звони дяде Стюарту, он поможет.

– Кто такой дядя Стюарт? – поразилась я, приводя ноутбук в рабочее состояние.

– Я, – тут же отозвался Коробков. – сэр Кентербебрийский, Стюарт восьмой Генрихович. Открылась почта?

– Да. Но от тебя пришло пустое сообщение! В нем нет текста!

– Охохонечки! В давнюю давнину работал я в одной фирме… – заныл Дима. – Ерундой занимался, людям помогал. В общем, инь, янь и всякая дрянь. Короче, звонит мне заведующий прачечной. Как сейчас помню, звали его изысканно: Петр Иванович…

– Дима, у нас компьютер не работает, ничего не показывает! – вопит он в трубку.

– Петр Иванович, перезагрузите машину, – отвечаю ему я.

Мужик спрашивает:

– Какую?

Я тактично поясняю:

– Большую, что перед вами стоит. Если внимательно по сторонам посмотрите, увидите ее непременно!

Через час он мне снова трезвонит с той же проблемой.

– Ничегошеньки не получается! Ваще не пашет, зря мы деньги на компьютер потратили, с ним одни проблемы!

А я и спрашиваю:

– Машину перезагрузили?

Слышу, он орет:

– Мишка, Петька, готово? Бросили последний мешок? – А потом мне сообщает: – Перекидали, а толку нет.

Тут стало мне любопытно, и я спросил:

– Петр Иванович, родной, какую тару вы там швыряете и куда?

А мне в ответ заява, полная негодования:

– Дима! Ты сам приказал большую машину, которая передо мной стоит, перезагрузить. Грузчики только-только все белье поперекидали, а комп все равно не показывает.

Тут я растерялся и с дури поинтересовался:

– А что перед вами стоит?

– «Газель», – отвечает, – с грязным бельем из больницы прибыла…

– Вот и скажи мне, чего с таким юзером делать? Я-то, наивняк, полагал, что он комп перезагрузит, а Петр Иванович с дури грузчиков пахать заставил. Вот и получилось: инь, янь и всякая дрянь. Эй, Таняха!

– Слушаю, – мрачно отозвалась я.

– Кликни внизу, в письме, там флажок есть. Ну?

– Получилось! – обрадовалась я.

– Молодца! Читай и восторгайся! – подбодрил меня Коробков.

Я уставилась в экран. Итак, что мы имеем?

Ведьма Василий Сергеевич. Служил в армии, учился в школе КГБ, стал работать в этой же организации, шел вверх по карьерной лестнице, был ранен, переведен в структуру МВД, спокойно дожил до пенсии по выслуге лет. Детей не имел, жена – Зинаида Сергеевна, до замужества Яковлева. В послужном списке одни благодарности и поощрения.

Лебедев Михаил Николаевич, ответственный сотрудник КГБ, ни в чем предосудительном не замечен. Женат на Серафиме Меркуловне Плотниковой. Умер от онкологического заболевания. Никакой неожиданной смерти, кончина Лебедева последовала после продолжительной болезни. Но, очевидно, Михаила Николаевича любило начальство, Лебедев до последнего дня числился на службе, он скончался, так сказать, на посту. Сомнительно, чтобы больной в последние месяцы мог выполнять свои обязанности, но его не комиссовали.

Ведьма и Лебедев жили в одном доме, более того, они почти одновременно получили квартиры. Серафима, жена Михаила Николаевича, после кончины супруга перебралась на новое место жительства, затем ее определили в дом престарелых, где дама и скончалась от инсульта.

Так, теперь Полина Юрьевна Бондаренко. Прибыла в Москву из города Владивостока.

Я удивленно заморгала. Однако странно! Во Владивостоке Полина Юрьевна работала… поварихой на плавучем консервном заводе. А вот тут еще и справочка, добытая тщательным Коробковым, согласно которой Бондаренко имела семь классов образования и диплом кулинарного училища. Уходила в море на полгода, по возвращении жила в общежитии, своей квартиры не имела, семью не завела, детей не родила.

Я оторвала взгляд от экрана и посмотрела на крохотный кусочек сайры, оставшийся на тарелке. Покупая в магазине консервы, мы, как правило, не задумываемся о том, кто выловил рыбу и кто потом поместил ее в банку. Но мне один раз довелось посмотреть документальный фильм о сотрудницах плавучего рыбзавода, и я пришла в ужас. Бедные женщины – как правило, малообразованные жительницы маленьких городков и деревень – нанимаются на базу, чтобы заработать денег на пристойное жилье. Условия их труда ужасны, смену приходится стоять в резиновых сапогах и фартуках, восемь часов подряд потрошить тушки, потом сон и снова в цех. Никаких развлечений на судне нет, работницам в качестве релакса остается только выпивка. Правда, алкоголь на плавбазе строго запрещен, но бутылки тем не менее оказываются у всех. В результате бабы спиваются, и мало кто из них заводит семью. А еще на судах частенько происходят несчастные случаи.

Так вот, Полина Юрьевна Бондаренко, судя по документам, пропала без вести во время рейса. Вероятнее всего, ее, хлебнувшую водочки, смыло за борт, но точно судьба поварихи неизвестна. В понедельник вечером она ушла в каюту, которую делила с четырьмя другими рыбачками, легла спокойно спать. А во вторник утром койка Бондаренко оказалась пустой.

Я откинулась на спинку кресла. Это только кажется, что с судна некуда деться. Небось Полина дождалась, пока товарки захрапели, и покралась на свидание к кому-то из мужчин, но поскользнулась, упала… А кавалер, не желавший неприятностей, не стал шуметь, когда любовница не явилась в условленное место. Или Бондаренко затошнило, и она пошла подышать свежим воздухом, поскользнулась, упала…

Короче говоря, Полина исчезла с судна, дрейфовавшего в океане. Плакать по ней было некому – ни родителей у нее, ни детей, ни мужа. В общем, ни одному человеку не нужная тетка.

Но вот что странно! Полина Юрьевна, оказывается, выплыла и выжила. Более того: выходит, что, очутившись в ледяной воде, она таинственным образом приобрела образование. Во всяком случае, в столицу Бондаренко приехала с дипломом мединститута и без всяких проблем устроилась в детскую поликлинику логопедом. Ба, да ей и квартиру дали, причем в отличном месте!

Я схватила карандаш и стала самозабвенно его грызть. Ситуация с жилплощадью в Москве всегда была напряженной. Чтобы получить от государства угол, требовалось приложить неимоверное количество усилий. Немало коренных москвичей до сих пор ютятся в коммуналках, а прибывшая с Дальнего Востока Бондаренко очень быстро стала обладательницей роскошных хором, да еще в доме, где жили исключительно сотрудники правоохранительных органов. Почему скромной женщине, без роду без племени, оказали такой почет и уважение?

Но это еще не самый главный вопрос, полно других. Откуда у Бондаренко диплом? Она его купила?

Ладно, представим на секунду, что все в присланных мне документах правда. Значит, малограмотная повариха шлепнулась в ледяную воду, без всякого гидрокостюма легко доплыла до порта, вылезла на берег, пошла на рынок, приобрела документ и поспешила в столицу. Причем проделала все это очень быстро: в октябре свалилась за борт, а в самом начале декабря уже сидела в поликлинике. Ну никак поварихе за столь короткий срок не научиться работать с детьми! А она, похоже, замечательный специалист, великолепный врач, отзывы со службы превосходные. Значит, Полина Юрьевна Бондаренко действительно имеет образование, причем именно медицинское.

Едем дальше. У нее диплом дальневосточного вуза с хорошей репутацией. Но – вот казус! – за месяц до пропажи поварихи здание учебного заведения сгорело. Пожар начался на территории общежития. Кто-то из студентов не выключил электроплитку, пламя перешло на другой корпус, уничтожило библиотеку, архив… Короче, погибло все, институт так и не оправился после трагедии, его закрыли, студентов разбросали по другим вузам, кое-кого перевели из Владивостока в другие города. То есть, если потребуется проверить, действительно ли Полина Юрьевна Бондаренко училась в институте, то сделать это никак невозможно. Огонь уничтожил экзаменационные ведомости за все годы, личные дела, списки студентов, отчеты о сданных курсовых. А на руках у Полины есть диплом со всеми печатями и подписями, придется верить данному документу.

Я вскочила и забегала по комнате. В начале девяностых годов прошлого века, в то время, когда малограмотные люди делали состояния на торговле различными товарами, престиж высшего образования упал ниже плинтуса. Не было смысла горбатиться пять лет на студенческой скамье, чтобы потом получать зарплату, которой хватило бы на две бутылки кефира. Ясное дело, лучше смотаться пару раз в Китай за куртками-пуховиками, продать их на рынке, купить квартиру, машину и жить красиво.

Но времена меняются, и довольно скоро стало понятно: хорошее образование необходимо, без него теперь не устроиться на приличное место. Люди спохватились, а возникший спрос тут же породил и предложение: появились фирмы, обещавшие всем желающим дипломы. Вот только мало-мальски серьезная проверка тут же выявляла липу. Повертев в руках самый настоящий диплом на имя, скажем, Иванова, начальник отдела кадров делал запрос в соответствующий институт и скоро получал ответ: нет, Иванов никогда не обучался в вузе, экзаменов не сдавал, курсовые не писал…

Но голь на выдумки хитра! Фирмы стали искать учебные заведения, у которых вследствие разных причин погибли архивы. Медвуз во Владивостоке как раз из этой категории. Абсолютно не удивлюсь, если узнаю, что в России сейчас полно людей с его дипломами. Но… Покупая документ, человек понимает: ему придется работать, поэтому самыми востребованными были документы на профессии, так сказать, общего профиля, в которых значилось, что предъявитель сего является учителем, журналистом, пиарщиком, психологом… Ведь странно, согласитесь, иметь на руках «корочки» института иностранных языков, а владеть лишь русским. Поэтому диплом медвуза не самая распространенная вещь, но Полина Юрьевна по какой-то причине не побоялась «купить» именно его. По какой причине? Выходит, она имела медицинское образование, вот и не волновалась. Значит, Полина Юрьевна Бондаренко, с которой я беседовала, никак не может быть поварихой с плавучего консервного завода.

И еще. Откуда взялся Федор? Утонувшая в сентябре рыбачка не имела семьи, но в Москве она «вынырнула» с мальчиком-подростком.

Глава 18

Я села в кресло и придвинулась вплотную к ноутбуку. Интересно, как это Коробков еще не потерял зрение окончательно, целыми днями пялясь в экран? У Димы-то на столе штук пять работающих компьютеров! А у меня от одного уже полились слезы, и мелкие буквы стали расплываться. Ладно, попытаюсь не обращать внимания на маленькие неудобства, сосредоточусь на главном…

Федор Николаевич Бондаренко. Отец неизвестен. Полина Юрьевна не захотела сообщить, кто папа мальчика, очевидно, не надеялась на материальную помощь от любовника. Вследствие травмы, полученной во время драки, подросток Федор потерял здоровье, обучался на дому. Теперь он управляет поломойной машиной в фирме «Вир». Работает там давно, в армии Федор по понятной причине не служил. В «Вире» к парню претензий не имеют, он инвалид, поэтому приносит конторе налоговые льготы. Похоже, «Вир» активно использует людей с ограниченными способностями, в организации трудятся и другие инвалиды.

Я встала, пошла на кухню, налила себе чаю и вновь прилипла к экрану. Такое ощущение, что Федор родился уже подростком. Никаких подробностей о его детстве и отрочестве! В какой детский садик ходил мальчик? Где учился? Ладно, его стукнули по башке и превратили в дебила, но до того он же должен был посещать занятия!

Некоторое время назад Федор женился на Оксане Самойловой, она взяла фамилию супруга. Жить пара стала в квартире Оксаны. Вот уж странно! Зачем Оксане такой муж? Хотя… Судя по документам, ей исполнилось сорок, но выглядела она лет на тридцать с небольшим. Непонятно, почему женщина раньше не завела семью? У нее не было ни мужа, ни детей.

Сорок лет – бабий век. Это мужчина до столетнего юбилея желанный жених, а слабый пол выбывает из конкурентной борьбы за представителей сильного пола где-то в тридцать пять. А затем с каждым годом шансы женщины завести семью стремительно падают. Нет, очень многие находят супруга и в пятьдесят, и в шестьдесят. Вот только муж уже будет, так сказать, второй свежести. В придачу к любимому дамы получают его бывшую жену, парочку отпрысков от первого брака и свекровь, которая не упустит повода, чтобы повздыхать: «Да уж, развелся мой Ванечка с Машей, а какая она хорошая была жена… Хозяйка, красавица!» То, что она ненавидела предыдущую невестку, мамуля живо забудет, теперь бывшая супруга Вани – образец для подражания, а новая жена – неумеха, не годящаяся сынку в подметки.

Оксане же повезло, встретила холостого, молодого парня. Ну и ладно, что он не особо сообразителен. Вполне вероятно, что в постели Федя сексуальный гигант, что и примиряло супругу с отсутствием у мужа ума. Союз немолодой дамы с юным кавалером очень часто базируется на сексе, и в том нет ничего плохого. К сожалению, у мужчин и женщин пик сексуальной активности приходится на разные годы. Самый высокий потенциал у парней до тридцати лет и у «девушек» после сорока. Как это ни странно, но наиболее гармоничный в сексуальном плане союз – это тот, когда ему годков двадцать пять, а ей сорок два – сорок три.

Я вздохнула. Будем считать, что я вычислила причину, по которой Оксана пошла в загс с Федей.

До брака Самойлова работала в небольшом частном банке на должности начальника отдела. Однако странно, зачем ей с таким опытом устраиваться на хлебозавод, на место простого бухгалтера? Ну-ка, ну-ка… Что тут еще? Справка из ГАИ, ДТП. Пьяный водитель сбил на пешеходном переходе Оксану Самойлову. Пострадавшая отправлена в НИИ имени Склифосовского.

Я потерла отчаянно слезящиеся глаза. Коробков молодец, за рекордно короткий срок накопал гору информации, вот только кое-где концы с концами не сходятся. Самойлова получила черепно-мозговую травму, лежала в больнице четыре месяца и… ухитрилась в это же время обменять свою просторную квартиру на маленькую хрущевку. Право, странно! Хотя, вероятно, она выдала кому-то доверенность. И… минуточку!

Я от удивления оперлась руками на стол. Самойлова была переведена из Склифосовского в коммерческое отделение дома престарелых в Караваевке и, судя по документам, до сих пор там находится! Оксана не выписывалась, но ухитрилась выйти замуж за Федора и устроиться на работу бухгалтером. Это что вообще такое?

Я потащилась на кухню и начала сооружать новые бутерброды. Сейчас можно забыть про стройную фигуру и диету, мозгу для продуктивной работы необходимы жиры, белки и углеводы. Схватив поднос, уставленный тарелками, я ринулась к компьютеру, вонзила зубы в сэндвич с ветчиной и моментально успокоилась.

Итак, подведем итог. В девяностых годах в Москве появилась вынырнувшая из пучины океана повариха Полина Юрьевна Бондаренко. По дороге из Владивостока в Москву тетенька обзавелась дипломом врача и заимела сына-подростка Феденьку. Мальчик материализовался из небытия, никаких документов о его рождении нет. Не совсем нормальный подросток вырос, устроился поломойщиком и счастливо женился на Оксане Родриговне Самойловой, которая после похода в загс сменила фамилию и стала Оксаной Родриговной Бондаренко. А потом, исходя из «кино», присланного супругу Федору, ее похитили и застрелили. Но вот странность: женщина по имени Оксана Родриговна Бондаренко жива и до сих пор находится в коммерческом отделении дома престарелых в Караваевке, того самого, где очутилась Серафима, в чью квартиру въехала Полина Юрьевна. Можно, конечно, посчитать это простым совпадением, Оксана Самойлова не очень редкое сочетание имени и фамилии, но вот отчество «Родриговна» встречается в России не на каждом шагу. А еще у той, что находилась в приюте, и у жены Федора совпадали все данные паспорта. Невеста Бондаренко предъявила в загсе документ, указала в анкете дату своего рождения, место прописки, и сведения были точь-в-точь теми же, что у несчастной тетки, влачащей дни в доме престарелых. Коробков ухитрился каким-то образом подметить сходство. Или он просто искал Оксану Родриговну, а ему выпала информация на двоих, одновременно находящихся в разных местах, женщин? Вот уж чудо.

Если исключить эту странность, то, в принципе, жизнь Бондаренко текла мирно. До того момента, как Оксану похитили и убили под прицелом видеокамеры, отправив диск Федору. А тот отреагировал весьма неординарно: не поднимал шума, не бросился в милицию, слушался приказов преступника. Хотя ведь Федор умственно отсталый человек, вероятно, похитители в курсе его проблемы и считали, что парень будет пластилином в их руках. Но о какой тайне шла речь? Что хотели преступники? И почему они переодели жертву в белую блузку?

Ну вот, я вернулась к тому, с чего начала! Экран ноутбука моргнул – пришло новое письмо от Коробкова. Но я не успела его открыть, потому что ожил телефон.

– Слышь, Красная Шапочка, Кот в сапогах на связи, – промяукал Дима.

– Ты перепутал сказки, у милой девочки случилась встреча с Серым Волком, – усмехнулась я.

– Мне противная капризница вовсе не кажется милой, – отбрил Димон. – Бедный волк! Не познакомься он с активной малолеткой, остался бы жив. Деточка оказалась сверхпродвинутой: кликнула охотников с ножами. Серого убили, живот ему разрезали… И это называется детской сказочкой? Я прочитал произведение Шарля Перро в зрелости и заработал шок. Наверное, малыши – садисты от природы, если им подобные выдумки по душе. Нет, только вспомни! Кругом в книжках для ребят одни жуткие события! Белоснежку травит мачеха, Русалочка еле-еле ходит на полученных от ведьмы ногах, Золушкины сестрички отрезают себе пятки, чтобы влезть в туфлю. А Колобок… Его же съели! Ну прямо в каждом рассказике кому-нибудь да наступает кирдык. Сами с детства ребяток к криминальным историям приучают, а потом кричат: «Караул! Школьники не хотят читать книжки про цветочки-листочки, любовь-морковь!» Правильно, им подавай про мачеху и дочку, которых в свиней превратили, в телегу запрягли и по снегу погнали. Это уже из «Морозко», если ты забыла. Или из «Двенадцати месяцев»? Я мог перепутать.

– Димочка, – остановила я хакера, – ближе к теме.

– Теснее некуда! – гаркнул Коробков. – Высылаю вам ответ на запрос по поводу вопроса вашего запроса в отношении вопроса поиска личности, данные которой содержатся в запросе.

– Коробков!

– А че? Стандартная формулировка. Четверка за пятерку.

– Ты о чем?

Хакер довольно захихикал.

– Эх, Таняха, не нюхала ты пороху, в армии не служила. Вот у меня полковник был… Златоуст! Какие пассажи загибал! Например: «Надо же думать, что понимать».

– Прикольно.

– Это что! – оживился Дима. – Вот другой перл: «Моя жизнь прошла в атмосфере полка». Я Быкова Алексея Нестеровича никогда не забуду, готов его без конца цитировать. Еще слушай: «Впервые за долгие годы отмечено сокращение сброса поголовья солдат».

– Здорово!

– Говорю же, златоуст. «Четверка за пятерку» – и такое в его лексиконе было.

– А что сие значит?

– Следует понимать, что выражение про «сброс поголовья солдат» тебя не поразило? – захихикал Коробков.

– Там хоть чуть-чуть проглядывает смысл.

Дима издал протяжный стон.

– «Четверка за пятерку» произносилось в тот момент, когда Алексей Нестерович недоумевал, эти слова – показатель его растерянности. Ну, допустим, хочет полковник солдат по тройкам построить, а парней-то двадцать. Ё-мое, как их на три-то поделить? Правда, Нестерович недолго мучился, всегда выход находил. Почешет в затылке и кричит: «Четверка за пятерку! Эй, делись по двое, еще красивше будет, чем по трое». Одним словом, он не токмо речи умел сладкие вести, но и обладал умом государственным. Настоящий полковник, слуга царю – отец солдатам. Инь, янь и всякая дрянь – эта моя любимая присказка, как раз в стиле Нестеровича! А ведь хорошо сказано, ёмко, понятно!

– Давай поговорим о деле.

– Крюков Михаил Анатольевич.

– Это кто?

– Ну красиво! Сама ж велела найти мужчину.

– Точно, – вспомнила я, – Крюкова упомянул Василий Сергеевич Ведьма, когда Полина Юрьевна пнула его машину.

– Может, тебе покажется странным, но Крюковых в нашем городе не столь и много, а уж Михаилов Анатольевичей и вовсе четверо. Двоих я сразу исключил.

– Одному три месяца от роду, вряд ли он твой фигурант. А второму за девяносто, тоже отпадает по причине возраста.

– Ну, может, ты и прав, – протянула я, – хотя стариков сбрасывать со счетов не следует.

– Еще один Крюков прописан в столице, но вот уже десять лет в России не показывается. Он музыкант, живет в Америке, лабает в трактирах, имеет грин-карту, в дурном не замечен.

– М-да, – крякнула я.

– Остался Михаил Анатольевич – священник. Очень положительный тип! Жена, восемь детей, сам происходит из семьи церковнослужителей, отец его работал регентом, маменька пела в хоре. Родители покойные, сынок богобоязненный, тихий, пользуется авторитетом у прихожан, основал бесплатную столовую, карьеру делать не собирается, имеет приход в небольшой деревеньке, которая почти слилась со столицей. Подходит?

– Не знаю, – честно призналась я.

Дима начал кашлять, чихать, фыркать, сопеть, шуршать…

– Говори, – приказала я.

– О босс! Вы так добры! Понимаю, что являюсь только придатком к умной машине и сам не должен думать, но я нарушил правило, раскинул серое вещество по сусекам. Сделал запрос по всем Крюковым, не только живым, но и умершим. Порылся в тех, кто сидел за решеткой… Короче, читай «мыло».

– Спасибо, – поблагодарила я Коробкова и собралась отсоединиться.

Но Дима вдруг без всякого ёрничанья сказал:

– Страшное дело, Тань! Хорошо, что у меня детей нет.

Слегка удивленная серьезностью Коробкова, я открыла его очередное послание и впилась глазами в текст.

Михаил Анатольевич Крюков был приговорен к расстрелу, но в связи с мораторием на смертную казнь исполнение приговора было отложено. Суровость наказания не вызовет у вас удивления, если узнаете, что Михаил был организатором и руководителем банды, которая убивала людей.

Действовали преступники изобретательно. Около полуночи на одном из подмосковных шоссе появлялась худенькая девочка в окровавленном белом платье. Длинные белокурые волосы ее были спутаны, по личику размазана грязь. Маленькая фигурка буквально кидалась под какую-нибудь приличную машину, шофер тормозил и спрашивал:

– Что случилось?

– Меня изнасиловали! – захлебывался слезами подросток. – Я села в такси, а водитель и пассажир надо мной надругались. Пожалуйста, отвезите меня к маме! Она тут неподалеку живет, три километра всего. Мне не дойти!

Редкий человек откажет в просьбе, если она исходит из уст хрупкой девочки, которая только что вырвалась из лап отморозков. Правда, некоторые автовладельцы предлагали остаться на месте происшествия, вызвать милицию… Но тогда пострадавшая начинала биться в истерике и причитать:

– Позора не оберусь, вся деревня станет в меня пальцем тыкать… Лучше никому не рассказывать, все равно преступников не поймают, а меня затаскают по отделениям, измучают и ничего не получится… К маме отвезите!

Добрые люди усаживали девочку на переднее сиденье, ехали в сторону от основного шоссе по проселку и в какой-то момент натыкались на поваленное дерево. Не думая ни о чем плохом, водители выходили из машины.

– Дяденька (или тетенька, смотря кто оказывался за рулем), я вам помогу! – кричала девочка и тоже выскакивала из автомобиля.

В ту же секунду из леса появлялись мрачные парни с оружием, ставили автовладельца на колени, и девочка натренированным движением перерезала несчастному горло.

Поражала бессмысленная жестокость малолетней преступницы. Хозяева иномарок не проявляли агрессии, они с готовностью отдавали ключи, документы и деньги. Можно было просто привязать человека к дереву или, оставив его на дороге, уехать. Основная часть охотников за машинами поступает именно так, никто не хочет вешать на себя «мокруху», но маленькой девочке нравилось убивать.

Одной из жертв повезло – то ли рука убийцы дрогнула, то ли банду напугал раздавшийся на дороге шум, но преступники живо сели в иномарку и умчались. А спустя пару минут на шоссейке появился местный врач, ездивший на вызов. Он остановил кровотечение и доставил пострадавшего в клинику.

К слову сказать, в милиции не сразу поверили выжившему.

– Девочка? – поразились в убойном отделе. – Перерезает горло? Да с таким не всякий мужик справится. Нет, физически-то не составит труда полоснуть по шее лезвием, но морально… Вы ничего не путаете?

– Нет, – стоял на своем потерпевший, – маленькая, худенькая, беленькая, рот в розовой помаде, ресницы накрашены, платье в цветочек…

Бандитов обнаружили благодаря тому, что у одного из них не выдержали нервы. В процессе следствия выяснилась масса шокирующих деталей. Преступники были абсолютно лишены каких-либо тормозов – они признались в семидесяти четырех убийствах. Но у следователей сложилось впечатление: до конца негодяи все же не разоткровенничались. Отморозкам было все равно, кто сидел за рулем: пожилой человек, женщина, молодая девушка или их сверстник. Один раз им попался хорошо одетый мужчина лет тридцати, бизнесмен на новеньком «Мерседесе», на заднем сиденье которого стояла люлька с младенцем.

Водитель моментально согласился отвезти несчастную девочку к матери, предложил ей кофе из термоса и всю дорогу до поваленного дерева вздыхал:

– Есть же такие отморозки! На ребенка накинулись! У меня жена молодая, сто раз ей говорил: будь осторожна, не садись в такси, если там уже есть пассажир.

Доброго водителя девочка зарезала без тени сомнения, она же убила и новорожденного. Последний факт настолько поразил одного из бандитов, что он сам явился в милицию и сказал:

– Лучше посадите, не могу больше. Я его боюсь! Ну за фигом крошку прибил? Лялька же говорить не умеет! Он и меня скоро того…

– Кто? – спросил следователь.

– Мишка Крюков, – последовал ответ. – Он в девку переодевается и лохов останавливает. Сам это придумал, а мы на подхвате. Мишка лично всех режет, ему это в удовольствие.

Глава 19

Крюкова задержали. Чем дольше с ним работали специалисты, тем большее изумление вызывал у них главарь банды. Для начала: мальчик происходил из приличной семьи. Воспитывался, правда, без отца, но мать была врачом, доктором наук, крупным специалистом. Михаил ни в чем не нуждался, имел свою комнату, много хорошей одежды. Он не голодал, не мерз на вокзале под дождем, его не унижали, не били. В школе Миша был на хорошем счету, не отличник, но вполне успевающий ученик, он не опаздывал на занятия, не грубил учителям, не пил, не курил, пользовался успехом у девочек и, что совсем повергло милиционеров в ступор, исправно посещал музыкальную школу.

Со всех сторон положительный Крюков в придачу ко всему имел еще и ангельскую внешность – Миша был невысокого роста, щуплый, с наивно-голубыми глазами и пухлым ртом.

– Ошиблись вы, ребята, – сказал руководитель убойного отдела, когда ему доложили о Крюкове. – Тут что-то не так. Либо парня перепутали, либо бандюган чужими документами воспользовался.

Но скоро правда вылезла наружу. Мать Крюкова, Алла Сергеевна, целые дни проводила в лаборатории, ей было некогда следить за сыном. Да Миша вроде и не требовал особого внимания, казался примерным мальчиком: делал уроки, мыл посуду, вовремя ложился спать. Но оперативники раскопали правду: Крюков вел двойную жизнь.

Алла Сергеевна звонила сыну около девяти вечера и спрашивала:

– Мишенька, как дела?

– Спать ложусь, мамочка, – зевая, отвечал он.

– Молодец, – хвалила родительница. – Спокойной ночи.

Ясное дело, больше она ему не звонила. С какой стати будить подростка? Алла Сергеевна возвращалась домой за полночь и сразу ложилась спать. Ей и в голову не могло прийти, что ее «деточка», поговорив с мамочкой по телефону, вылезал в окно и отправлялся вести активную ночную жизнь. Квартира Крюковых находилась на первом этаже, никаких проблем с уходом-приходом Михаил не испытывал.

Алла Сергеевна была доктором наук, неглупым человеком. Так почему же она не насторожилась, когда у сына стали появляться дорогие вещи? Да ей и в голову не могло прийти, что Мишенька способен на плохие поступки. Мальчик воспитан, вежлив, никогда не ругается матом, не проявляет свойственной многим подросткам агрессии. Миша охотно помогал ей по хозяйству, бегал в магазин, чистил картошку, мыл полы. Он казался маме еще маленьким, на свое тринадцатилетие мальчик попросил у нее в подарок… настольный хоккей. А когда получил его, с упоением играл железными фигурками.

Правда, иногда Алла Сергеевна проявляла бдительность и интересовалась:

– Миша, откуда у тебя часы?

– Петька Кондрашов дал поносить, – спокойно отвечал сын, – а я ему свой ножик. Но мы через неделю назад поменяемся.

Через семь дней «будильник» исчезал, зато появлялась, допустим, кожаная куртка. Но Алла Сергеевна не нервничала – детям ведь свойственно меняться вещами. Затем у Миши в комнате обнаружились очень дорогие телевизор и видеомагнитофон.

– Миша, – насторожилась мама, – где ты взял технику?

– Костя Смирнов из параллельного класса дал, – тут же отрапортовал мальчик.

– А его родители в курсе? – заволновалась Алла Сергеевна.

– Конечно, мамочка, – заулыбался Миша. – У них ремонт, стены ломают, квартиры объединяют, не меньше года провозятся. А куда вещи девать? Вот по знакомым и раскидали. Извини, я не спросил у тебя разрешения, согласился видеодвойку «пригреть», но ведь она у меня в комнате стоит. Костик будет приходить, фильмы смотреть.

– Ладно, ладно, – закивала Алла Сергеевна. – Только смотри не сломай, а то нам платить придется.

– Что ты, мамуля, – испугался Миша, – я аккуратно!

И Алла Сергеевна вновь не заподозрила ничего плохого, она доверяла сыну. К Мише теперь частенько прибегали мальчишки. По выходным дням мать слышала, как в комнате сына шумит компания, пришедшая на «киносеанс». Это сейчас видики есть почти в каждой семье, а тогда они были редкостью, показателем обеспеченности.

Алла Сергеевна, правда, решила втайне от сына изучить коробки с кассетами. Ей очень не хотелось, чтобы ребенок смотрел фильмы, так сказать, «до шестнадцати лет». Но ничего настораживающего она не обнаружила – дети увлекались детективами и документальными лентами.

Потом следователь спросит у нее:

– Неужели вы, умная, образованная женщина, не испытали дискомфорта, обнаружив у Михаила десять кассет с названием «Расплата за преступление»?

– Нет, – пожала плечами Алла Сергеевна, – это же детективный сериал, что-то про сыщиков и воров.

– А вы не поинтересовались содержанием лент? – нахмурился милиционер.

– Нет, – растерянно ответила дама. – А что?

– Фильм не художественный, – вздохнул собеседник.

– Документальный? – спросила Алла Сергеевна. – Что плохого в научных съемках?

– На кассетах записи казней, – пояснил следователь. – Зрелище крайней жестокости! Даже мои сотрудники с огромным трудом выдерживали просмотр. Поинтересуйся вы, чем так увлечен ваш сын, какими сценами он любуется, глядишь, и избежали бы беды.

Алла Сергеевна схватилась за голову. Но после драки кулаками не машут, общение матери со спецом из МВД происходило уже после ареста Михаила.

Экспертиза признала Крюкова вменяемым. Алла Сергеевна присутствовала на всех заседаниях суда, около нее постоянно дежурили два милиционера. Родственники погибших падали в обморок, когда Миша абсолютно спокойно рассказывал детали убийств их детей, жен и мужей. Придя в себя, обезумевшие люди бросались к Алле Сергеевне, выкрикивали угрозы, обещали убить Михаила и его мать.

– Мальчик болен, – твердила Алла Сергеевна, – эксперты ошиблись. Разве нормальный человек станет так себя вести? Он берет на себя всю вину, один хочет нести наказание.

И в самом деле, Крюков выгораживал подельников, взрослых парней, которым на момент ареста исполнилось более двадцати лет.

– Слабаки они, гражданин судья, – заявил Миша на процессе, – как дураки стояли. Ну разве что людей из машин вытаскивали. Все самому приходилось делать. Я и только я всех убил! Парни боялись, их роль второстепенная.

Едва преступник сделал это заявление, как вдова того самого парня из «Мерседеса», мать убитой новорожденной, Елена Фрол, вскочила и закричала:

– Понимаете, что происходит? Отморозку тринадцать лет! Он тут из себя суперубийцу корчит, подельников выгораживает! Крюков считается по закону ребенком, ему много не дадут, а остальных бандюганов на основе показаний мерзавца вообще отпустят! Бандитам «вышка» светит, да только школьничек их отмажет! А самому ему ерунду присудят!

– Молчи! – рявкнул на молодую женщину Миша. – Я руководитель банды!

– Сопляк! – кинулась к решетке Фрол. – Корчишь из себя суперкиллера! Ничтожество! Крыса! Да ты даже не крыса – крысеныш!

– Хочешь, расскажу, куда я тела твоего мужа и сосунка дел? – прищурился Михаил.

Елена замерла.

Тут надо сделать некоторое уточнение. Крюков сказал милиции, где зарыты трупы, однако всех убитых не нашли.

– Много их было, – нагло заявил юный убийца, – вылетело из головы, куда подевали остальных.

Константин Фрол и крохотная Катенька оказались в числе тех, о ком Михаил не «вспомнил».

Следователи великолепно понимали, почему у преступников наступила амнезия. Тела могут являться предметом торга. Родственникам хочется достойно проводить покойных в последний путь, обустроить могилу, поставить памятник, иметь возможность прийти на кладбище, поплакать. Конечно, близкого человека не вернешь, но наличие могилы приносит крохотное успокоение. А теперь представьте, каково было Елене Фрол, знавшей, что останки мужа и дочери брошены где-то в подмосковном лесу.

– Хочешь узнать, где они? – иезуитски спросил подросток.

– Да, – еле выдавила из себя несчастная женщина.

– Граждане судьи, а ведь у меня память ожить может, – с плохо скрытой издевкой возвестил Михаил. – Давайте договоримся.

– Крюков, немедленно прекратите, – занервничала председатель суда.

– И чего? – ухмыльнулся Михаил. – Вы мне, я вам! Совсем немного хочу за воспоминания.

– Пожалуйста, выслушайте его требование, – зарыдала Елена.

Родственники погибших, которые до сих пор оставались в неведении о местонахождении тел своих близких, вскочили с мест.

– Немедленно очистите зал, – приказала судья.

Но не тут-то было! Разгневанные люди бросились… нет, не к преступнику, а к кафедре, на которой восседали судьи. Пришлось вызвать охрану. Михаил лишь посмеивался, глядя, как солдаты выталкивают несчастных в коридор.

Спустя неделю с Крюковым договорились. Оказывается, Михаил хотел, чтобы о нем написали в газетах и сняли фильм.

– Я главный, – стучал он себя кулаком в грудь, – мне подчинялся отряд. Покажете мне газеты со статьями, за каждое сообщение выдам по телу!

И что оставалось делать милиционерам? Правда уже стала просачиваться наружу, Елена Фрол сбегала в газету «Желтуха» и рассказала главному редактору:

– Суду лишь бы приговор зачитать. Их не волнуют чувства людей, им не понять, каково не спать по ночам, зная, что муж и дочка не похоронены по-человечески. Креста на них нет! Крюков готов рассказать правду, да никто не хочет принять его условия!

«Желтуха» не преминула воспользоваться информацией и подняла на своих полосах кампанию под бойким лозунгом «Антинародный суд». Чтобы хоть как-то замять дело, было принято решение пойти на поводу у Крюкова.

Настал час славы Михаила. Он дал пресс-конференцию, на которую сбежались все СМИ бывшего Советского Союза. Крюков был многословен, охотно отвечал на все вопросы, казался обаятельным мальчиком.

– Почему вы решились на первое преступление? – поинтересовалась одна корреспондентка.

– А вы откуда? – спросил в свою очередь Михаил.

– Газета «Сплетник», – представилась девушка.

– Хорошее издание, – одобрил Миша. – Вам без утайки сообщу: меня в школе не любили, называли маменькиным сыночком, тощей крысой. Хотел им доказать: я совсем не такой, каким кажусь! А потом мне понравилось. Вы когда-нибудь человека убивали?

– Нет, – прошептала журналистка в ужасе.

– Тогда вам меня не понять, – лучезарно улыбнулся Миша.

– После того как о вас сообщат газеты и расскажут в теленовостях, вы укажете, где спрятаны все тела? – в полной тишине поинтересовался другой корреспондент.

– Я человек слова, у нас договор, – кивнул Крюков. – Не вышло скрыть про меня правду. Надеялись по-тихому осудить, сделали заседания закрытыми, да просчитались! Весь мир должен услышать, кто самый бесстрашный преступник!

Крюков не обманул, он сообщил, где лежали трупы. Все, кроме двух. Константин Фрол и Катенька остались не найдены.

– Забыл, – закатывал глаза Михаил. – Чес-слово! Начисто память отшибло!

Крюкова уговаривали не один день, но он упорно твердил свое:

– Не помню. Совсем.

В конце концов Елена Фрол приехала домой к Алле Сергеевне. Перепуганная мать не впустила ее в квартиру, разговор происходил через закрытую дверь.

– Умоляю, уговорите его! – плакала Елена.

– Мой сын болен психически, – шептала Алла Сергеевна.

– Он убийца! – закричала Фрол.

– Нет, нет, он несчастный сумасшедший, – лепетала мать преступника. – Уходите, не шумите, мне и так во двор не выйти, соседи кулаки сжимают, могут суд Линча устроить.

– Чтоб тебе гореть в аду! – заорала Елена. – Родила чудовище, сука!

Потеряв всяческое самообладание, бедная женщина принялась колотить в створку ногами, кто-то из жильцов вызвал милицию, которая задержала Фрол.

– Не меня надо арестовывать, – рыдала Елена, – а эту… Они с сыном заодно! Не верю, что мать не знала! Вещи чужие видела. Небось его одежду отстирывала! Она тоже убийца! Почему ее не посадили?

После того визита Алла Сергеевна попросила свидания с сыном и попробовала уговорить Мишу.

– Пожалуйста, скажи, где лежат отец и дочь Фрол.

– Никогда, – отрезал подросток.

– Она меня при всех крысой обозвала. Даже крысенышем, – процедил Михаил. – Нужно было думать, с кем разговаривает. Я король преступного мира, меня в камере коронуют. Самый грозный убийца последних лет – я!

– Тебя повесят, – зарыдала мать. – Ты попадешь прямо в ад. Столько греха на душе, покайся, сынок, облегчи душу! Верни той бедной женщине хотя бы кости…

И тут Миша засмеялся.

– Мама, ты всегда отличалась трусостью и наивностью. Ну нельзя же верить всему, что говорят! Того света не существует. И в России никого не вешают, в нашей стране расстреливают.

– Какая, по сути, разница, – прошептала Алла Сергеевна.

– Я несовершеннолетний, – продолжал веселиться Михаил, – дадут мне небольшой срок в колонии. Выйду – и заживем. С моей-то славой! Мама, мы будем богаты, кое-что припрятано в укромном месте. Парни-то дураки, здоровенные, а дебилы, я же настоящий мужчина!

Алла Сергеевна бросилась вон из комнаты свиданий.

– Сумасшедший… – шептала она, – ненормальный… Они судят невменяемого, больного ребенка, которому требуется лечение…

Приговор зачитывали долго. Когда судья добрался до завершающей части, по залу прокатился вздох: члены банды получили небольшие сроки. План Крюкова удался полностью, он взял на себя ответственность за все убийства, «отмазал» подельников.

Когда судья произнес фамилию «Крюков», люди замерли.

– Приговорить к высшей мере наказания – расстрелу, – вдруг прозвучало над притихшей толпой.

– Эй, – заорал Михаил, подскакивая на скамье подсудимых, – я маленький! Это же нечестно! Не по закону!

Судья спокойно закрыл папку, конвой начал выводить осужденных. Крюков вцепился пальцами в решетку, крича:

– Не уйду! Меня нельзя расстрелять!

Алла Сергеевна кинулась к адвокату, тот в растерянности развел руками.

– Не волнуйтесь! Сейчас я все выясню, езжайте домой.

– Мама! – заорал Миша. – Спаси меня! Мамочка! Я же еще ребенок! Что они придумали?

Алла Сергеевна упала в обморок. Очнулась она в больнице, куда ее доставила «Скорая помощь». Вечером пришел адвокат, сел у постели женщины и в полной растерянности сказал:

– Только не волнуйтесь!

– Ошибка, да? – с надеждой спросила Крюкова.

– В стране мораторий на смертную казнь, – сказал защитник, – никто Михаила к стенке не поставит.

– Петр Федорович, что с ним будет? – простонала Алла Сергеевна.

– Ну… – замямлил адвокат, – заменят на пожизненное.

– Это невероятно! – зарыдала мать. – Миша ребенок, и он болен, ему требуется лечение. Детей не приговаривают к высшей мере! Не бывает такого!

Петр Федорович сложил руки на груди.

– Санкция применена в виде исключения. Михаил очень вызывающе вел себя на суде. В ответ на статьи в прессе поднялась буря народного негодования. Не хочу грузить вас подробностями, но, думаю, Верховный суд оставит приговор без изменения.

– И что будет? – еле выдавила из себя Крюкова.

– Спецколония, – ответил Петр Федорович. – Их в России очень мало, по пальцам пересчитать. Там особые условия содержания, свиданий нет.

– Живьем в могилу… – зарыдала Алла Сергеевна. – Что мне теперь делать?

– Наверное, сменить жилплощадь, – посоветовал Петр Федорович.

Глава 20

Михаил Крюков получил свой час славы, о нем рассказали газеты, телевидение и радио. Адвокат Петр Федорович тоже подсуетился и выпустил книгу с интригующим названием «Бандитская правда». На мой взгляд, юрист нарушил профессиональную этику, выплеснув на страницах издания то, как он работал над защитой крупных криминальных авторитетов, но толстый том появился на прилавках магазинов и имел успех. Был среди прочих и рассказ о деле Михаила Крюкова.

Коробков нашел на просторах интернет-библиотек опус и переслал мне страницы, посвященные Михаилу, – из них я и узнала подробности процесса, а также то, о чем беседовали в больнице Петр Федорович и Алла Сергеевна. Завершающие строки текста, посвященного Крюкову, приведу полностью:

«Даже я, не раз видавший оголтелых преступников, был поражен наглостью и самоуверенностью Михаила. Дальнейшая судьба Крюкова мне неизвестна. Алла Сергеевна вняла моему совету и сменила место проживания, насколько я знаю, она покинула Москву. Последние слова, которые она сказала мне, звучали так:

– Я буду бороться за сына до конца. Справедливость должна восторжествовать. Нельзя погребать живым в могиле больного ребенка.

Очень надеюсь, что в данном случае справедливость и впрямь восторжествовала и Михаил Крюков продолжает отбывать пожизненное наказание».

Я потерла глаза руками. И какое отношение малолетний, но очень жестокий преступник имеет к Полине Юрьевне Бондаренко? Отчего дама так испугалась, услышав от Василия фамилию Крюков?

Вскочив с места, я побегала по комнате, потом пошла в ванную и умылась. Под веки словно насыпало песку, но я все же вернулась к компьютеру и стала изучать данные. И через час след был найден.

В банде Крюкова было пять членов. Четверо – взрослые люди. Непонятно, почему они подчинялись Михаилу, коим образом тринадцатилетний подросток сумел подмять под себя парней, которым перевалило за двадцать, но меня сейчас заинтересовал другой вопрос. Пятым подельником был… тоже тринадцатилетний Федор Лавров. Мальчик не имел родителей, воспитывался бабкой-алкоголичкой и жил в одном дворе с Крюковым. Более того, он был как бы его адъютант, верный паж, слуга, шут и камердинер. Похоже, Алла Сергеевна хорошо относилась к Феде, потому что она пыталась защитить не только своего сына, но и Лаврова.

– Бедный мальчик болен психически, – говорила она о Федоре, – с ним не так давно приключилось несчастье, после гриппа он получил осложнение, долго болел и стал не совсем адекватен. Федор впал в кому и вышел из нее здоровым физически, вот только по уму ему шесть лет. Нельзя же принимать в расчет показания подростка, который не отдает себе отчета в своих словах?

Следователь учел замечание Аллы Сергеевны, хотя понимал: мать Крюкова старается не столько ради Федора, сколько ради Михаила.

Это Федя, напуганный убийством младенца, прибежал в милицию и покаялся. Благодаря Лаврову удалось взять бандитов. Федор плакал, божился, что пытался отговорить Крюкова от убийств, но не сумел. Подросток выглядел крайне испуганным. Он искренне раскаивался и сказал:

– Миша хороший, он таким злым недавно стал. Хотел показать свою крутость! Мишаня заболел! А я никого не трогал. Стоял в стороне, просил: «Ребята, не убивайте».

Лаврову светил самый маленький срок, и уж он бы точно попал в колонию для несовершеннолетних. Но Федора не оказалось на суде – экспертиза признала его психически больным, наверняка отправили на лечение. Дальнейшая его судьба покрыта мраком. Лавров сменил шесть больниц, и его след растворился.

Я вскочила из-за компьютера. Понятно! Федор выжил, и он умственно отсталый человек. Есть, правда, некие расхождения в деталях. Коробков вроде говорил, что Федя стал инвалидом, получив удар в драке, а Полина рассказывала про грипп. Ладно, на один вопрос найден ответ: Полина Юрьевна явно не хотела, чтобы прошлое сыночка вылезло наружу, а Василий Ведьма каким-то образом узнал правду и решил намекнуть скандальной соседке, что ее тайна не является таким уж секретом, вот по какой причине Бондаренко не смогла спрятать ужас, услышав фамилию «Крюков». Но это ответ всего лишь на один вопрос! А загадок у меня целый мешок!

Откуда у Федора взялась мама? Он же воспитывался бабкой-алкоголичкой. Каким образом Бондаренко, сотрудница плавбазы из Владивостока, трансформировалась в логопеда? Почему она получила квартиру в «непростом» доме? Кто принял решение о переселении Серафимы? Вдова явно что-то знала, но боялась рассказывать. За что убили Оксану Бондаренко, в девичестве Самойлову? И погибла ли она? По сведениям, добытым Коробковым, несчастная находится в коммерческом отделении дома престарелых в Караваевке, того самого, где провела последнюю часть своей жизни Серафима и по дороге в который погиб Василий Ведьма. И почему, черт побери, перед смертью убитую Оксану переодели в светлую блузку?

Я бросилась к шкафу, схватила кардиган, сунула ноги в туфли и побежала на улицу. Приют для стариков находится в Теплом Стане, там же, где и поселок «Лучшие времена». Может, конечно, это простое совпадение, но я не очень верю в такие случайности.

В моем понимании дом престарелых – мрачное здание из красного кирпича, на первом этаже которого непременно должно пахнуть щами и хлоркой. В далеком детстве я один раз побывала в интернате, где жили несчастные люди, от которых отказались родственники. У моей бабушки, Анны Семеновны, была подруга, тетя Аглая. Вот она-то и очутилась в интернате. Один раз бабушка, решив навестить знакомую, взяла меня с собой. Очень хорошо помню, как я тогда чуть не задохнулась, очутившись в просторном холле, а потом спряталась за бабулю, увидев комнату, заставленную железными кроватями и выкрашенными белой краской тумбочками.

Анна Семеновна поняла мой ужас и отправила меня погулять. Я целый час тупо ходила по пыльному двору, шарахаясь от стариков, обряженных в серо-синие пижамы. Наконец бабуля вышла из дверей, взяла меня за руку, и мы пошли к метро. У входа в подземку бабушка, яростная противница эскимо и прочего пломбира, неожиданно купила мне мороженое и – вот уж совсем невероятная вещь! – предложила:

– Давай сядем на лавочку. Ты полакомишься сладким, а я выкурю папироску.

Уж и не знаю, что меня больше поразило: неожиданная радость в виде вафельного стаканчика или бабушка с сигаретой.

– Бабуля, ты куришь? – ахнула я.

– Давно бросила, – пояснила она. – А тут вдруг потянуло… Уж лучше подохнуть, чем так жить!

– Как, бабулечка? – полюбопытствовала я.

Анна Семеновна прижала меня к себе.

– Лучше умереть, – повторила она, – чем от государства зависеть. Хоть и нелегко мне с твоими родителями, за человека они меня не считают, но все ж таки не как Аглая мучаюсь.

– Ей плохо? – спросила я.

– А чего хорошего в палате на восьмерых да с туалетом в коридоре? – вздохнула она. – Запомни, Танечка: никогда собственной площади не теряй! Что бы тебе дети, внуки ни обещали, какие бы золотые горы ни сулили, не отдавай своей квартиры. Там ты сама себе хозяйка. Дом престарелых – самое страшное место на свете!

Детские воспоминания живучи. Когда маршрутное такси резко затормозило у железных ворот, я неожиданно почуяла запах щей и хлорки, тут же перед внутренним взором появилось изображение комнаты, заставленной кроватями, выплыло из мрака худенькое, изможденное лицо тети Аглаи…

– Эй, вылезаешь? Если нет, то я обратно еду, – вернул меня к действительности голос шофера. – Плати тогда за дорогу, туда-сюда за одни деньги я не езжу.

Я выкарабкалась из микроавтобуса и попыталась открыть калитку. Она оказалась заперта, рядом на сером бетонном столбе висела коробочка домофона. Я нажала на кнопку.

– Фр-хр-бр, – незамедлительно понеслось из устройства.

– Хочу попасть в интернат, – сказала я.

– Мх-фр-бр.

– Сделайте одолжение, откройте, я пришла навестить родственницу, – соврала я.

– На часы поглядите! – заорали слева. – Какие посещения в семь вечера?

Я повернула голову на звук. Чуть поодаль от центрального входа высилась бытовка, из нее выглядывал дед, одетый в черную форму.

– С трех до пяти ходить надо! – бушевал он.

– Я работаю.

– И чего?

– Смогла лишь вечером приехать.

– Закрыто!

– Может, откроете?

– Ишь, хитрая! – завопил дедок. – Родителей государству спихнула, ихнюю квартиру себе заграбастала, а теперь приперлась у матери пенсию забирать! Знаю я тебя!

– Мы знакомы? – поразилась я. – Вроде никогда не встречалась с вами.

– Не прикидывайся, Анька, – шумел подслеповатый секьюрити. – Тебя главный пускать не велел! Додумалась – у больной матери часы сперла… Пьянь рваная! Иди отсюдова!

– Вы обознались, я Таня Сергеева.

– Точно, Аня Сергеева. Канай вон!

– Не Аня, а Таня! – заорала я.

– Еще и издевается…

– Татьяна Сергеева! Таня! Та-ня! Не Аня! Пожалуйста, откройте калитку! – продолжала я упрашивать.

– Часы матери вернуть хочешь? – подбоченился охранник. – Клавка! Подь сюда!

Из сараюшки высунулась голова с «химическими» кудрями.

– Что тут, Петрович? – сурово спросила она.

– Анька заявилась! – сообщил ей дед. – Сергеева, Галины Михайловны Андреевой дочь, прошмандовка и воровка!

– Ну-кось, отойди, – сказала ему напарница и вышла во двор. – Вовсе это и не Анька. Вы кто?

– Татьяна Сергеева, – представилась я. – Дедушка неправильно расслышал мое имя.

– Не дедушка, а начальник охраны, – весомо заявила тетка. – Что вы хотите?

– Навестить родственницу.

– Поздно спохватились! Контингент уже спать пошел.

– В семь вечера? – поразилась я.

– И хорошо, – заявила баба, – меньше хлопот от них. В основном корпусе уже свет выключили.

– Моя… э… двоюродная сестра находится в коммерческом отделении, – на всякий случай сказала я. – Оксана Бондаренко. Может, знаете ее?

– В платные домики идете? – оживилась охранница. – Чего ж раньше не сказали! Вход тысяча рублей, круглосуточно.

– Сколько?

– Тыща!

– Ну и тариф… – вздохнула я.

– Тогда приходите в установленное время, – фыркнул дед.

Я достала кошелек и просунула сквозь прутья бумажку. Ассигнация исчезла в мгновение ока, даже осталось непонятным, кто из двух бравых секьюрити схватил ее.

– Рулите по дорожке, – любезно сказала тетка, открывая калитку. – Левей держитесь, тама домики и будут.

Я углубилась в парк, который по мере моего продвижения вперед делался похожим на лес. В конце концов вымощенная камнем дорожка привела меня на полянку, где стояли небольшие избушки, похожие на бунгало. Дверь одного коттеджа украшала табличка «Администрация коммерческого отделения». Я нажала на звонок, замок щелкнул, дверь распахнули, даже не поинтересовавшись, кто просится внутрь. Я очутилась в просторном холле, увидела симпатичную девушку в розовом халатике и поздоровалась с ней.

– Добрый вечер, – улыбнулась в ответ медсестра. – Меня зовут Женя. Чем могу помочь?

Спрашивать сразу про Оксану Бондаренко мне показалось неразумным, поэтому я, навесив на лицо озабоченное выражение, сказала:

– У меня есть пожилая тетя, очень больная.

– Понимаю, – кивнула Женя.

– Я работаю и не могу за ней постоянно следить.

– Конечно, – грустно сказала девушка, – нельзя же собственную жизнь совсем угробить. Старики свое отвеселились, некрасиво у молодых их годы отнимать.

Вдохновленная приветливостью Жени, я пустилась во все тяжкие:

– Тетя, увы, почти безумна.

– Бедняжечка, вам так тяжело!

– Ужасно, – закивала я. – Добрые люди посоветовали мне ваш интернат. Но… понимаете… дом престарелых… Конечно, тетка не мать, но она меня вырастила… Не хочется ее на железную кровать, в восьмиместную палату.

Женя всплеснула руками:

– Прямо жуть сказали! У нас эксклюзивные условия – отдельные коттеджи, возможны любые варианты. И как раз место на днях освободится. Ну максимум через неделю.

– Можно посмотреть на домики изнутри?

– Заведующей нет, – вздохнула Женя, – а я не имею права вас туда водить.

Я снова открыла кошелек и вытащила купюру.

– Но ради хорошего человека сделаю исключение, – заулыбалась медсестра.

Она сняла с гвоздика связку ключей, мы вышли на лужайку и направились к ближайшей избушке. Женя открыла дверь.

– Любуйтесь, – сказала она, – лучше, чем у некоторых дома. Знаете, как обычно старики живут? Ремонт при царе Горохе делали, сантехника течет, мебель рушится, холодильник не работает, кругом грязь, пыль, телевизор древний, даже и не цветной. А у нас? Красотища! Этот коттедж Ивана Сергеевича. Дедушка заплакал, когда сюда приехал, все повторял: «Деточки, ну и красота! Счастье какое! Лес, птички и еда четыре раза…»

Мы на продуктах не экономим, пожилые покушать любят. Иван Сергеевич сейчас спит, ему лекарство дали, в девять проснется и поужинает. Домики одинаковые, а вот услуги разные. Можно нанять медсестру на день, на ночь, на сутки…

Женя говорила безостановочно. В конце концов мы снова вышли на полянку.

– Сколько у вас домиков? – спросила я.

– Двадцать, – последовал ответ. – А вы тетю хотите сюда поместить навсегда или на время?

– Простите? – переспросила я.

Женя окинула меня взглядом.

– Вы не похожи на богатую, – констатировала она, – а домик денег стоит.

– Ради тети я готова на все.

Женя кивнула.

– Понимаю. Да только быстрее белки не прыгнешь. Многие хотят старикам хороший уход обеспечить, но с рубликами напряг. Вот наш заведующий и пошел людям навстречу: можно престарелого или больного на месяц к нам поместить. И ему хорошо на воздухе, и родственникам отдых.

– Отличная идея, – одобрила я. – А кто у вас здесь живет? Приличные люди?

Женя начала загибать пальцы.

– В первом Родионов, у него инсульт, во втором Элла Михайловна с Альцгеймером, в третьем Костя Реутов, спинальник. У него жена бизнесвумен, не бросила супруга, часто приезжает, раз в месяц точно.

– Ничего себе часто! – невольно вырвалось у меня.

Женя вздохнула:

– К другим-то годами не являются! А некоторых навещают, Самойлову, например. Хотя какой толк, она ж ваще овощ. Но к ней парень иногда заглядывает, симпатичный такой, только вечно невесть кого из себя корчит.

– Оксана Родриговна Самойлова жива и лежит у вас? – воскликнула я и прикусила язык. Сейчас медсестра удивится и спросит: «А вы откуда знаете имя больной?»

Но Евгения не обратила внимания на мою оплошность.

– Ага, – по-детски закивала она. – Бедняжка! Попала в автокатастрофу, еле-еле выжила. Но, на мой взгляд, лучше сразу на тот свет, чем вот так… игрушкой в чужих руках остаться. Сама ни сесть, ни повернуться не может, молчит, не разговаривает. Вдруг понимает чего, да как узнать?

– Ей не позавидуешь, – подхватила я интересный для меня разговор.

– Это точно!

– Хорошо, что родственники есть.

– Подруга, – поправила Женя, – она за ней ухаживала.

– Какая верная приятельница!

Медсестра кивнула.

– Алена, так знакомую Самойловой зовут, ее квартиру продала. Отдала шикарные хоромы в центре, получила однушку на окраине, а разницу сюда принесла, чтобы за Оксаной ухаживали. Раньше Алена каждый день приезжала, возила Оксану на коляске по парку, он у нас огромный. Все надеялась: подружка оживет. Да только зря. А теперь уже с год не показывается. Надоело ей, наверное. Или замуж вышла.

– А Самойлова может поехать в город? – спросила я.

– Нет! – категорично ответила Женя.

– За больными целый день следят?

– За Оксаной нет нужды безотрывно приглядывать.

– Вот видите! Значит, она может съездить в центр и вернуться. Не хочу, чтобы моя тетя бежала отсюда! – заявила я.

– Самойлова сама не передвигается, – пожала плечами девушка.

Глава 21

– Можно нанять сиделку, которая старушку за руку держать будет, – предложила Женя. – Но зачем деньги зря тратить? Для начала надо правильно оценить состояние больного, насколько ему помощь нужна.

– Ага, – кивнула я.

– Вот, например, Роберта Львовна из семнадцатого, – чирикала Женя. – Ее сюда невестка привезла. У старухи особых проблем нет, на своих ногах ходит, только припадки злобы у нее случаются. Принесешь ей чаю, ласково скажешь: «Добрый вечер», и не знаешь, чего ждать. Если она в хорошем настроении, нормально ответит, а если у нее желчь разлилась, тогда просто тушите свет! Элементарно может зафигачить в тебя табуреткой. Но Роберта не дура, себе она плохо не сделает, только окружающих ненавидит. И зачем бабке постоянная медсестра? К ней приходят, чтобы одеть, обуть, покормить, спать уложить. А вот Елена Петровна из седьмого, та тихая, но легко может стекло разбить и съесть его, около нее безотлучно девочки находятся. Ваша тетя в какой стадии?

– Ближе к Роберте Львовне, – протянула я.

– Значит, можете на персонале сэкономить, – кивнула Женя.

– А что будет с Самойловой, когда закончатся деньги, заплаченные за ее содержание? – повернула я разговор к интересующей меня теме.

Женя растерянно заморгала.

– Ей полтора года вперед оплатили, по полной программе.

– Но ведь Алена, подруга Оксаны, перестала приходить.

– Да, – подтвердила Женя, – раньше часто приезжала, а потом – как отрезало. Только тот парень иногда заглядывает, но ненадолго. Вроде он ее женихом был. А Алена исчезла, хотя раньше каждый день являлась, после работы прикатывала, а в выходные днями просиживала. Ей постоянный пропуск оформили, все тут ее знали – и врачи, и пациенты. У нас есть вполне приятные старички. Одна бабуся жила, милая такая, на коляске ездила, у нее перелом шейки бедра был. Так они все с Аленой гуляли. Та сначала Самойлову выкатит, потом Лебедеву и давай болтать. А потом Лебедева умерла, и Алена исчезла.

– Вам это не показалось странным? – спросила я, пытаясь сообразить, отчего фамилия Лебедева показалась мне знакомой. Впрочем, она довольно распространенная, не стоит отвлекаться.

Женя вытащила из кармана халата сигареты.

– Давайте на лавочку сядем! Ой, хорошо-то как… Чувствуете, какой чистый воздух? Прямо будто не Москва, а райское место. Не зря Антон Данилыч нахимичил с территорией. Вот уж жук! Это наш бывший заведующий. Понимаете…

Я мерно кивала головой в такт болтовни Жени. Девушку оставили одну, на город опускается вечер. Ну, может, в каких домиках и есть сестры, но они приглядывают за подопечными, на улицу не высовываются, поболтать Жене не с кем, а тут посетительница! Пусть посплетничает, а я буду направлять беседу к Самойловой, авось выясню нечто интересное.

– Раньше тут все государственное было. – Женя повела рукой по сторонам. – Там, за забором, лес, в нем работал детский корпус. Здесь знаете что при коммунистах было? Дом престарелых! Недавно мы девяностолетие отпраздновали. В одном корпусе, вон он, между деревьями виднеется, бабушки с дедушками жили. Они там и сейчас содержатся, на гособеспечении. Не очень-то хорошо за ними присматривают, и ремонта давным-давно не было. А подальше, в лесочке, инвалиды детства обитали, всякие там дауны. Их пытались уму-разуму научить, даже школа функционировала. Я сама ее не застала, Роза Михайловна рассказывала, сестра из большого корпуса. Она тут чуть ли не сто лет служит, память у нее, как у эпилептика. Спросите: «Баба Роза, чем больных в семидесятом году двенадцатого ноября кормили?» – она напряжется и вспомнит. Потом детский корпус в негодность пришел, а наш тогдашний главный допер, что земля штука дорогая, и продал лесную часть под строительство поселка. Чего-то он там намутил с документами, получилось, что гектары его личные, а не интернатовские. Наверное, большой капитал отхватил, потому что живенько уволился и куда-то из Москвы уехал. Правильно, с деньжищами везде хорошо. Новый главный попытался у поселка лес назад оттяпать, да ни фига не вышло. Вот так мы и потеряли территорию. Но нынешний начальник тоже умный, он спонсоров нашел, построил коммерческое отделение и…

Я решила, что Женя уже достаточно углубилась в историю дома престарелых, и попыталась вернуть ее к Самойловой.

– Все-таки странно, что подруга Алена сначала так заботилась об Оксане, а потом исчезла.

– Да нет, – отмахнулась Женя, – случись наоборот, таскайся она сюда безостановочно, я бы удивилась. Люди устают, у них свои дела и заботы… Даже самые внимательные рано или поздно «сдуваются». Вон к Элле Петровне дочка по первости четыре раза в неделю шастала, потом три, затем два, теперь хорошо, если по праздникам заглянет. И осуждать ее нельзя, ведь поместила мать в хорошие условия.

– Так что будет, когда закончатся деньги на Самойлову? – нажимала я на одну педаль.

– Ну, оплачено по ноябрь.

– Но ведь осень наступит! – резонно заметила я.

– Только не для Самойловой, – вздохнула Женя. – Помните, я вам сказала, что у нас скоро домик освободится? Максимум через неделю?

– Да, – кивнула я.

Женя ткнула пальцем в самую дальнюю избушку.

– Вон тот, уютный такой. В нем сейчас как раз Самойлова и лежит.

– Ее через семь дней выселят? Куда?

Медсестра с жалостью посмотрела на меня и пояснила:

– На кладбище.

– Оксана умирает?

– Собственно, она уже давно мертвая, – протянула Женя. – У таких больных часто бывает воспаление легких, оно их и убивает. Знаете, как медики пневмонию зовут? Ласковая смерть. Ей-богу, лучше от нее скончаться, чем на аппаратах лежать! Самойлова еще долго прожила, если ее теперешнее существование можно назвать жизнью. И вот все.

– Ужасно, – вздрогнула я.

– Все там будем, – с жестокостью медика заметила Женя. – А домик хороший. Хотите, покажу?

Мне стало не по себе.

– Там три комнаты, я вас в спальню не поведу, – успокоила Женя, – гостиную продемонстрирую, кабинет, ну еще кухню. Надо же вам знать, в какие условия тетю положите. Кстати, мой вам совет: завтра с утречка приезжайте и зарезервируйте коттеджик, а то кто-нибудь его перехватит. Пошли?

Делать нечего, пришлось соглашаться.

Женя отперла дверь. Несмотря на то что в спальне лежала неподвижная больная, в помещении не пахло ничем противным.

– Не бойтесь, – сказала медсестра, – Самойлова нас не услышит.

– У нее нет постоянной сиделки? – удивилась я.

– Ночью за ней не нужен пригляд, – пояснила Женя, – больная лекарства получает и спит, а днем с ней Катя сидит. Хорошая девушка, могу ее для вашей тети порекомендовать. Вот гостиная.

Медсестра щелкнула выключателем.

– Здесь как дома, – поразилась я. – Подушечки, пледы, книги…

– Если человек надолго селится, то он свое привозит, – кивнула Женя. – Алена вещи из проданной квартиры сюда притащила, все надеялась, вдруг Оксана оживет. Вон сколько фотографий расставила!

Я машинально посмотрела в сторону длинного комода, на котором теснились ажурные рамочки, и вздрогнула.

– Вы знаете, кто на снимках?

Женя помотала головой.

– Нет, откуда… А что?

Я подошла к комоду и уставилась на фото молодого человека. Может, кто и назовет его симпатичным, но мне парень показался похожим на Микулу Селяниновича – простоватого, не особо умного крестьянина из русских народных сказок. Большие голубые глаза, курносый нос, белокурые волосы, крупный рот и шрам от рта к уху.

Стоп! Мне моментально вспомнился магазин «Рюи Блаз», продавщица Наташа, которая тычет пальцем в страницу гламурного журнала и говорит:

– Ну такой он сексуальный, прямо меня затрясло всю! Похож на этого парня как две капли воды. Только у него на щеке шрам был, а у модели лицо чистое.

– Как его зовут? – вырвалось у меня.

– Кого? – спросила Женя.

– Вот этого мужчину, – указала я на снимок.

– Понравился? – захихикала медсестра.

– Да, – быстро соврала я.

– На Иванушку-дурачка смахивает, – фыркнула Женя. – Вы переверните фотку, там иногда имя пишут.

Я послушно посмотрела на оборотную сторону. Ничего. Кстати, что за журнал показала мне продавщица? «Мадемуазель»? «Леди»? «Мисс»? Какое-то совершенно идиотское название…

– Тут еще кабинет, – Женя потянула меня в другую комнату, – и кухня.

Мне пришлось идти за медсестрой и изображать восторг.

– Хороший домик? – спросила Женя, когда мы вышли на лужайку.

– Замечательный, – кивнула я. – Ой!

– Что такое?

– Телефон забыла! Держала его в руке, положила на комод и ушла!

– Ну вы даете… – укорила Женя и снова отперла дверь. – Сами найдете? Или помочь?

– За пару секунд справлюсь, – заверила я и ринулась в помещение.

Я схватила рамочку с фото и запихнула ее в сумочку. Очень некрасиво брать без спроса чужие вещи, но этот парень покупал в магазине «Рюи Блаз» светлую блузку, и он произвел неизгладимое впечатление на продавщицу, которая, как многие глупые девушки, испытывает восторг при виде явно криминальной личности.

– Порядок? – спросила Женя, когда я вышла.

– Хорошо вовремя спохватилась, – я продемонстрировала аппарат, – там записная книжка. Думаете, через неделю можно будет тетю сюда перевозить?

– Да, – подтвердила Женя.

– Но вдруг Самойлова поправится?..

– Это невозможно, – уверенно заявила медсестра. Потом подняла руку, ткнула пальцем вбок и сказала: – Скорей уж ведьмина береза в яблоню превратится, чем такая больная встанет. Да она…

Но я уже перестала ее слушать. Мой взгляд невольно устремился в том направлении, куда указывал палец Жени. Я увидела огромную березу, верхняя часть ствола которой разделялась на три дерева.

– Что это? – воскликнула я.

– Где? – прервала болтовню Женя.

– Дерево…

– Ведьмина береза, – пожала плечами медсестра. – Почему ее так назвали, не знаю. Она не на нашей территории растет. Вернее, раньше лес тоже к дому престарелых относился. Ну я же вам рассказывала! Прежний главврач, Антон Данилыч, продал землю под строительство поселка, срубил бабок и удрал, а новый начальник открыл коммерческое отделение и…

– Как называется поселок? Ну тот, который на бывшей вашей территории вырос?.. – подскочила я.

Женя наморщила лоб:

– Вроде «Прекрасные дни»… или нет, «Чудесные мгновения», кажется.

– «Лучшие времена»?

– Ой, точно! Откуда вы знаете? – обрадовалась девушка. – Верно. Мне про Антона Данилыча баба Роза рассказывала. Она еще так злилась, все повторяла: «Вона как получается. У одних лучшие времена настают, а другим фига».

Я опять перестала слушать тараторку. Ну почему я не догадалась, что дом престарелых и клубное поселение находятся в одном лесном массиве? А как я могла это сообразить? В «Лучшие времена» вход с улицы Калашникова, в дом престарелых – совсем с другой стороны. Если бы не очень приметная «ведьмина береза», я бы никогда не связала вместе интернат и «русскую деревню», в которой пытаются забыть про блага цивилизации опупевшие от прогресса горожане.

– И все гребут деньги. Конечно, им же не надо по ночам работать… – врезался в ухо голос Жени.

– Там есть забор? – перебила я ее.

– Где? – осеклась медсестра.

– Можно с территории интерната попасть в поселок?

Женя вытаращила глаза.

– А зачем?

Хороший вопрос, но меня интересует совсем другое.

– Территория огорожена?

– Наша?

– Да, – я начала злиться, – ваша.

– Наверное, – растерянно ответила медсестра, – я так далеко не хожу. Грязно и можно одежду ветками порвать.

– Пойду изучу местность! – воскликнула я.

– Не пролезете, – попыталась остановить меня Женя, – там дорожек нет.

– Попробую, – отмахнулась я, устремляясь вперед.

– Да зачем? – крикнула мне вслед она.

– Хочу убедиться, что территория надежно защищена, – нашла я ответ. – Вдруг я заплачу огромные деньги, а тетя убежит. Она у меня страстная грибница, захочет сыроежек насобирать и заблудится.

Женя оказалась права – в лесу давно не ступала нога человека. Сначала я шла по относительно широкой тропинке, затем она превратилась в едва видимую ниточку и в конце концов оборвалась.

Я стала озираться. Со всех сторон меня окружали кусты и деревья, стояла пронзительная, совершенно не московская тишина, и было темно. Хорошо что у меня, женщины предусмотрительной, в сумочке лежал маленький, но мощный фонарик. Я включила осветительный прибор, продралась сквозь кусты, и тут луч света наткнулся на строение, похожее на сарай.

Очень осторожно я приблизилась к укромному домику и увидела железную табличку с полустертой надписью «Для игрушек № 1». Моментально вспомнился опыт учительской работы. Преподавателям платят не очень большие деньги, и, чтобы приносить домой чуть больше десяти копеек, я взяла еще и ставку воспитательницы на продленке. Получилось весьма удобно: около двух я заканчивала рассказывать старшим школьникам про Пушкина и шла к первоклассникам, которых родители оставляли в школе до семи вечера. В мои обязанности входило: покормить ребятишек обедом, вывести погулять, сделать с ними уроки. Так вот о прогулке. Малыши хотели летом играть в мяч, а зимой ездить на санках. Чтобы бедные мамы и папы не таскали на себе туда-сюда барахло, администрация учебного заведения построила парочку сараев, где и хранились вещи. Похоже, в интернате была та же система. Словоохотливая Женя рассказала мне о детях-инвалидах, которые ранее жили в той части леса, которую продал под строительство предприимчивый Антон Данилыч.

Я приблизилась к сараю и потянула на себя дверь. Она легко распахнулась, и я шагнула в не слишком просторное, примерно десять квадратных метров, помещение.

С потолка, покрытого облупившейся побелкой, свисала на витом проводе голая электролампочка. Я пошарила пальцами по стене, нащупала выключатель, щелкнула клавишей и на секунду зажмурилась.

Очень неэкономно. В сарае была вкручена слишком яркая, похоже стопятидесятиваттная, лампочка. Я приоткрыла один глаз, второй, поморгала и попыталась оценить интерьер. Окна нет, да оно в сарае, предназначенном для хранения детских игрушек, и не нужно. Две стены занимают пустые полки, на них, наверное, ранее лежала всякая ерунда: машинки, ведра, совочки. Третья стенка голая. Вероятно, около нее ставили санки или лыжи, а может, самокаты… Но вот странность!

В сарае никто давным-давно не делал ремонта, а свободная стена белая-белая… Но только в центре, по краям она серая, пыльная, масляная краска потрескалась, облупилась. Кто-то совсем недавно покрыл часть стены свежей краской. «Маляр» особо не старался – не очистил поверхность, не заштукатурил ее, а просто набрызгал эмаль. Я подошла вплотную к белому пятну. Вероятно, «ремонтник» воспользовался баллончиком, валик или кисть непременно оставили бы следы. И лампочку ввернули новую – она чистая, без пыли. И потом, хорошо зная, как борются в государственных учреждениях за экономию, я подозреваю, что раньше здесь горел «прожектор», предназначенный скорее для освещения холодильника, а не «груша» в более чем сто свечей. И стул! Да-да, посередине комнаты стоял стул. Не очень новый, но и не разваливающийся от старости. Белый, пластиковый, такие легко можно приобрести в любом магазине. Или…

В памяти моментально ожила картина. Вот я, поболтав с продавщицей Наташей в магазине «Рюи Блаз», выхожу на проспект и заруливаю в уличное кафе. Официантка принимает заказ и безостановочно бранится. Что она там говорила? Сначала потребовала деньги за обед вперед, а потом стала зудеть что-то вроде: «Вот народ! То сахарницу сопрут, то салфетницу… А намедни стул уперли. Хоть мы их и пометили, ножку прижгли, а все равно уволокли!»

Я тогда сразу вспомнила, что Оксана Бондаренко во время казни была привязана к пластиковому стулу, у которого на одной из ножек имелась похожая отметина. Еще подумала: странное совпадение, хотя «клеймо» на мебели (так сказать, антиворовской прием) используется многими. И вот сейчас, в сарае, на фоне куска покрашенной стены, под яркой лампой стоит белый пластиковый стул с отметиной на ножке!

Я присела на корточки, прищурилась… и увидела…

Глава 22

Да, это явно были капли крови. Ярко-красные. Они впитались в половицы, и их было немного, не больше трех. Но мне хватило бы даже одного пятнышка, чтобы понять: я нахожусь в том самом месте, где застрелили Оксану.

Вернее, Оксана пока жива, она лежит в одном из домиков. Увы, с ней не поговорить, ей не задать простого вопроса: «Кто и зачем мог назваться вашим именем? С какой стати некой женщине понадобилось выходить замуж за Федора под чужой личиной?»

Я прижала руки к груди. Надо отдать должное преступникам. Место для казни они выбрали идеальное, сюда, наверное, десять лет никто не заходил и столько же не заглянет. Я наткнулась на сарай случайно.

Значит, бандиты притащили сюда Оксану Бондаренко (буду называть бухгалтершу пока этим именем) или даже принесли, потому что вряд ли она покорно пошла с незнакомыми людьми в чащу. Негодяи заранее подготовили «сцену», покрыли стену краской, ввернули яркую лампочку, сделали все, чтобы «картинка» на экране получилась сочной. Но зачем переодели несчастную? Вопрос продолжал меня волновать.

Ладно, пока отброшу его и займусь другими проблемами. Как Бондаренко попала в домик? Бандиты ведь должны были провести ее мимо охраны! Неужели похищенная молчала?

Хотя, если к твоей спине приставят дуло револьвера, то живо потеряешь дар речи. Секьюрити у ворот (дедушка и тетка-пенсионерка) мало похожи на тех, кто способен отбить жертву у преступников. Вероятно, Бондаренко ввели на территорию во время, разрешенное для посещений, тогда бравые охранники не высовываются из своей будки. Или было иначе?

Забыв выключить свет, я вышла из домика и зажгла фонарь. Вот примятая трава… Я сделала несколько шагов и увидела дощатый забор. Луч света скользнул по изгороди, полоснул по земле… Внезапно в траве что-то блеснуло.

Я нагнулась и взвизгнула. Искусственный жемчуг. Бусина серо-бежевого цвета! Похоже, она упала с блузки, которую курносый мачо приобрел в «Рюи Блаз». Выходит, Оксану вели не через проходную, а протащили тут? Или тот парень с покупкой здесь пролезал?

Руки судорожно ощупывали занозистые деревяшки. Внезапно две из них, скрепленные вместе, легко отошли в сторону, и открылась довольно широкая дыра.

Я просунула в нее голову, затем правое плечо и стала медленно протискиваться на территорию «Лучших времен». Ни к селу ни к городу нахлынули воспоминания…

Вот мы с бабушкой идем в школу и останавливаемся около преграды из железных прутьев.

– Супостаты, – сердится Анна Семеновна, – придумали гаражи строить, теперь людям с детьми кругаля три километра давать. Лезь, Танюша, между прутьями, видишь, кто-то уже постарался, раздвинул их.

Я, тогда еще маленькая, относительно легко оказываюсь по ту сторону преграды и с тревогой наблюдаю, как бабушка, объемная дама, ввинчивается между железками.

– Бабуля, застрянешь! – вырывается у меня.

– Нет, внученька, – пыхтит старушка, – запомни: если голова в какую дырку прошла, то и остальное тело за ней просочится.

Продолжая сопеть, бабуля крякает – и оказывается рядом со мной.

– Ну вот! – торжествующе восклицает она. – Что я тебе говорила? Главное, башку протолкнуть.

С тех пор во мне живет твердая уверенность: если голова пройдет сквозь щель, я легко преодолею преграду.

Но на сей раз это правило сработало не совсем. В какой-то момент мне стало понятно: к голове у меня прилагаются грудь, живот и то, что ниже талии. Так вот половина всего этого очутилась на территории поселка, а вторая часть осталась на стороне дома престарелых. Сообразив, что дальше мне протиснуться не удастся, я решила дать задний ход, и взвизгнула. Из досок забора торчали занозы, которые, легко пропоров тонкую ткань футболки, впились в кожу.

– Мама! – пропищала я. Но, сами понимаете, толку от моего жалобного вопля было ноль.

Я снова попробовала продвинуться вперед, занозы «молчали», но и тело не пошевелилось. Назад! Щепочки незамедлительно «укусили» бока.

– Эй, кто-нибудь! – стонала я. – Помогите! Ау! Ку-ку!

Но в лесу стояла оглушительная тишина. Трудно было бы найти в столице более укромное место, чем это. Обитатели «Лучших времен» поселились в «деревне русского быта», чтобы не общаться с людьми, и даже если кто-то из них услышит мои мольбы, ни за какие сокровища мира не откликнется. А клиенты коммерческого отделения сидят в закрытых домиках, дом престарелых погружен в глубокий сон, медсестра Женя наверняка уткнулась в телевизор. Мне тут придется торчать до утра. И не факт, кстати, что с рассветом кто-нибудь обнаружит застрявшую в заборе даму. Не зря преступники выбрали сарай местом убийства, они отлично знали: шанс встретить здесь случайного прохожего равен минус единице. И что делать?

– Люди! – запищала я.

Тишина.

– Сюда, скорей!

Ни ответа ни привета.

– Умираю!

Никакой реакции.

Я перевела дух. Я неправильно себя веду – нужно не просить помощи, а пугать окружающих.

Попытавшись набрать полную грудь воздуха (что в моем положении оказалось довольно затруднительным) и вновь ощутив занозы, я заорала:

– Караул! Пожар! Дым валит! Сюда! Быстрее! Несите воду!

И снова никто не поспешил на помощь. Я закрыла глаза. Главное, не терять присутствия духа, из любой неприятности возможно выбраться, если не поддаваться панике.

Увы, люди, попав в беду, как правило, задают себе идиотские вопросы: «Почему это приключилось со мной? За что? Отчего мне так не везет?»

Неверная позиция! Сопли можно распускать потом, а в момент форс-мажора следует направить усилия на решение другой проблемы: как выбраться из западни? «Думай же, Танюша», – приказала я себе.

И снова зажмурилась. Точно надо худеть. Будем откровенны: в незавидное положение я сейчас попала из-за своей тучности. С понедельника сяду на жесткую диету, ограничу жиры, белки, углеводы, начну принимать триста калорий в сутки, и все. Нет, не все. Еще я побегу в спортзал. Что ж, правильное решение, но в данный момент оно мне не поможет. Хотя, помнится, Винни Пух, застрявший в норе у кролика, сидел в проеме, пока не похудел. Ой, мне это не нравится! Ищем другой путь…

Разломать доски? Я попыталась раскачать деревяшки и опять взвизгнула от боли.

Вызвать МЧС? Ну, этот вариант оставим на самый крайний случай, мне нельзя привлекать к себе внимание.

Может, Женя, удивленная отсутствием посетительницы, отправится ее искать? Хм, маловероятно. Медсестра решит, что я ушла домой, и останется у телика.

Стиснув зубы, я еще раз дернулась и застонала. Ой, как больно! Занозистые деревяшки оцарапали бока, на ткани футболки выступили капельки крови. У меня очень нежная кожа, ее легко поранить.

Я чуть не зарыдала, сообразив, что любимая летняя шмотка погибла. Кровь плохо отстирывается, на воздухе она из красной делается коричневой, въедается в ткань…

Внезапно в голове зашевелилась мысль: кровь… красная… пятна…

И тут заорал телефон. Правой рукой я вытащила его и, радуясь тому, что аппарат лежал не в левом кармане, иначе как бы мне его выудить, сказала в трубку:

– Да!

– Приветик, – прочирикал голос Марты. – Как дела?

На секунду я растерялась. Мы с Карц коллеги, работаем в одной бригаде и, по идее, должны испытывать друг к другу приязненные чувства. Но обвешанная бриллиантами дочка олигарха, успешная светская львица, наглая пожирательница мужиков, сделавшая карьеру на перманентных скандалах, способная послать по матушке папу римского, мне откровенно не нравится. Только не подумайте, что я завидую Карц. Да, Марта моложе меня, у нее стройная фигура, кошелек, набитый золотыми кредитками, и отец, готовый исполнить любой дочкин каприз. У меня, конечно же, ничего подобного нет. Зато я счастливая жена самого красивого и талантливого человека на свете! А Гри нравится Марте, она усиленно строит ему глазки, но откровенно на шею не вешается, понимает: Чеслав не допустит никаких скандалов в бригаде.

Для меня остается загадкой: зачем Марте работать, да еще в группе у Чеслава? Да, нам платят хорошие деньги, и служба очень увлекательная. Но Карц наследница многомиллионного состояния, ей жалованье не требуется…

– Эй, ты меня слышишь? – капризно повторила Марта.

– Угу, – прокряхтела я.

– Что-то случилось? – вдруг нормальным голосом поинтересовалась Карц. – У тебя неприятности?

Я замерла между досками. Может, дочурка нефтяной вышки и является избалованной кошечкой, которая не знает, что в городе Москве существует такой вид транспорта, как метро, но в интуиции ей не откажешь. Несколько раз, когда бригада собиралась на общее заседание, чтобы обсудить дело, над которым все работали, я была свидетельницей того, как Марта вдруг говорила:

– Нет, носом чую: этот человек здесь ни при чем.

– Ты уверена? – хмурился Чеслав.

Карц пожимала плечами.

– Мне так кажется, хотя все улики говорят об обратном. Думается, мы бежим не за тем зайцем.

И Чеслав всегда слушался девицу, а Коробков и Гри не возражали. Я, не так давно принятая в коллектив и имеющая статус новичка-стажера, один раз хотела воскликнуть: «Марта явно ошибается!» – но со злорадством удержалась от справедливого замечания.

Чеслав не интересовался в тот момент моим мнением. С другой стороны… Ой, стыдно в этом признаваться, но придется! Дело в том, что за час до совещания Карц сказала Гри:

– Пошли, я хочу прогуляться по магазину!

И мой муж безропотно пошагал за светской львицей. А меня в торговый центр не позвали. Естественно, я не стала устраивать супругу скандал. Самый верный способ потерять мужа – это дать ему понять, что он прикован к жене цепью, а еще закатывать сцены, когда он решит пойти с приятелями в баню или поехать на рыбалку. И потом, Гри очень хорошо воспитан, он никак не мог отказать Карц. Но Марта! Она-то должна понимать, сколь неприлично хватать под локоть чужого мужа и, навалившись всем телом на его руку, семенить в магазин за нижним бельем.

Знаете, что проделала красотка, вернувшись с покупками? Сначала она вытащила из фирменного пакетика лифчик умопомрачительной красоты и стала вертеть его в наманикюренных лапках, озабоченно повторяя:

– Ну как тебе, Тань? Носишь такие?

Я, в отличие от плоской Карц, обладаю красивой, пышной грудью пятого размера. Бюст у меня вырос классе в восьмом, и я очень стеснялась своих объемных форм. В особенности они мешали мне на физкультуре – бегать и прыгать с таким богатством затруднительно. Потом, правда, я поняла, что роскошная грудь – моя визитная карточка. Жаль только, что к ней прилагаются нижний этаж размером с «Медного всадника» и не слишком стройные ноги. И навряд ли женщины с нулевым размером бюста понимают, какая огромная проблема приобрести красивое белье той, чьи перси слегка выходят за средние рамки. Все эти крохотные чашечки, украшенные кружевами, атласом и лентами, тоненькие лямочки, кукольные застежечки… Бюстгальтер пятого размера, удобный и красивый одновременно, столь же редок в московских магазинах, как аллигатор в Сандуновских банях. Думаю, крокодил бы с большим удовольствием поплавал там в шикарном бассейне, выложенном мозаичной плиткой, но кто ж ему разрешит… Вот и лифчиков тоже нет.

Меня всегда удивляло: целая индустрия работает на то, чтобы щуплые тетки смотрелись сексуально. Фирмы буквально соревнуются в производстве «обманок»: поролоновые вставки, гелевые подушечки, воздушные вкладки, железные «косточки», фиксирующие и «поднимающие» первый размер на пару сантиметров, силиконовые «пеленочки»… Всего и не перечислить! Я уж не говорю о чудесах пластической хирургии. Одним словом, многое сделано для того, чтобы превратить два прыщика в аппетитные персики. Но, люди, почему вы забываете про тех, кому от природы досталась естественная красота?

Один раз, отчаявшись приобрести белье, в котором не стыдно предстать перед любимым мужем, я, наплевав на экономию, смело зашла в один из самых пафосных и дорогих магазинов Москвы, где крохотные стринги стоят около ста пятидесяти долларов. И как вы думаете, что я увидела на вешалках?

Правильно, кукольные лифчики, начиненные кусками губки.

Продавщица, услышав мой вопрос про бюстик пятого размера, развела руками:

– Бывают крайне редко. Практически никогда.

Я страшно обозлилась и спросила у нее:

– Сами-то где комплекты покупаете? Похоже, у вас приличный размер.

Девица захихикала:

– У меня имплантаты, для них бюстгальтер не нужен.

Пришлось уйти несолоно хлебавши. Значит, все усилия брошены на худышек? А нам, женщинам с натуральной красотой, предстоит носить розовый лиф из атласа, с тремя белыми пуговицами и лямками, похожими на шлейки собачьей упряжки?

Марта Карц явно знала о моей проблеме с бельем, поэтому и дразнила роскошным приобретением. Но я сдержалась и спокойно ответила:

– Красивая штучка.

– Гри одобрил, – сказала Марта. – Главное, прихватить с собой в бельевую лавку мужика и посмотреть на его реакцию. Ты согласна?

Мои пальцы помимо воли сжались в кулаки.

– Не ревнуй, – прочирикала Карц, – мне Гри не нужен. Он нищий, поэтому никак не может принадлежать к интересующей модную девочку категории. Владей красавчиком безраздельно.

Не знаю, чем бы завершилась наша беседа, но тут появился Чеслав. Началось совещание, и Марта произнесла на нем короткую фразу:

– Носом чую, наш основной подозреваемый не виноват.

Босс согласился с Карц, но я, умевшая подмечать мелкие детали, понимала: Марта фатально ошибается. В деле имелся ряд небольших зацепок, прямо указывающих на убийцу. Следовало возразить Карц, но я промолчала. Почему? Мне очень хотелось, чтобы нахалка села в лужу!

Представьте мое изумление, когда выяснилось: Марта не ошиблась. Вопреки всякой логике, зацепкам и уликам Карц оказалась права – человек, которого бригада посчитала убийцей, был чист как новорожденный младенец.

Дня через два после шокирующего открытия Марта подошла ко мне, обняла за плечи и, окутав облаком дорогих духов, промурлыкала:

– Танечка, заинька, в другой раз не сдерживайся, выкладывай свои соображения сразу. Ладно? Мы работаем вместе и должны, несмотря на всякие глупости, быть коллегами. Понимаешь?

Я ошарашенно кивнула, а избалованная наследница добавила:

– Не жди, что я упаду с верхушки пальмы и сломаю себе шею. Бесполезно. Марта Карц не из тех, кто шлепается и съезжает на дно.

С тех пор я очень осторожна с Карц, потому что знаю: ее интуиции и умению слышать в чужой речи то, что вы не хотели сказать вслух, позавидует самый крутой экстрасенс…

Глава 23

– Что случилось? – повторила сейчас Марта.

Задай этот вопрос Гри или Коробков, я бы мгновенно рассказала про ситуацию с забором, но сообщать Карц о своем глупейшем положении было невозможно.

– С кем? – стараясь казаться беспечной, ответила я вопросом на вопрос.

– С тобой, – продолжила Карц. – Неприятности?

– Все шоколадно, – заверила я, стараясь не шевелиться, чтобы не разорвать футболку.

– Уверена? – не успокаивалась Марта.

– Ты позвонила, чтобы поинтересоваться моим самочувствием?

– Нет, хотела попросить тебя: просвети по поводу стихов Гоголя.

– Кого? – изумилась я.

– Жил такой писатель, Николай Петрович Гоголь, – заявила Карц. – Он написал поэму «Железное сердце», и мне необходимо знать имя главного героя.

– Ты всерьез?

– Таня, мне не до шуток! – зашептала Марта. – Стою в сортире ресторана. Живо расскажи про это «Железное сердце». Ты же у нас филолог!

– Во-первых, отчество Гоголя не Петрович, а Васильевич, во-вторых, он не писал стихов. Самые известные произведения прозаика «Мертвые души», «Тарас Бульба», «Ревизор».

– Вот гад… – зашипела Карц. – Значит, Гоголь не строчил поэм? А кто их писал?

– Огромное количество людей. Пушкин, Лермонтов, Толстой…

– Эй, погоди, – остановила меня светская львица, – про Толстого я знаю. Он прозу кропал! «Война и мир» и эта… «Васса Каренина».

– Извини, ее звали Анной.

– Кого?

– Каренину, – с трудом сдерживая смех, уточнила я. – Васса по фамилии Железнова была у Максима Горького. А Толстых в русской культуре полно, Лев Николаевич, автор «Войны и мира» и «Анны Карениной», один из них. Литературную ниву еще вспахивали Алексей, Константин и…

– Не умничай! – обозлилась Марта. – Назови парочку поэм!

– «Евгений Онегин» Пушкина, «Мцыри» Лермонтова.

– Не из тех, что плесенью покрылись, посовременней.

– Уже сказала – «Хорошо».

– Кому? – зашипела Карц. – Лично мне плохо от твоей манеры беседовать.

– Поэма «Хорошо», автор Владимир Маяковский.

– А-а! Ну это тоже старье!

– «Оза», – буркнула я.

– Коза? – не поняла Карц.

– «Оза», – повторила я. – Произведение Андрея Вознесенского, замечательная любовная лирика, посвященная его жене Зое Богуславской.

– Ты еще египетские пирамиды вспомни… Назови сегодняшних!

– Не знаю, – сдалась я.

– Вот блин!

– А зачем тебе?

– Надо! – буркнула Марта. – Ладно…

– Стой!

– Скажи своему кавалеру, который поиздевался над девушкой, упомянув стихи Гоголя, что советуешь ему почитать пьесы Диккенса и батальные романы Чехова.

В ухе вдруг запикало.

– Что ты делаешь? – удивилась я.

– Вбиваю в мобилу инфу, – пояснила Марта. – Значит, пьесы Диккенса и фатальные романы Чехова?

– Не фатальные, батальные.

– Ну ё-моё, офигеешь тут… – заявила Карц и отсоединилась, забыв сказать «спасибо». Впрочем, про «до свидания» она тоже не вспомнила.

Я попыталась засунуть мобильный в карман, чихнула и вдруг почувствовала, как меня сзади гладит чья-то рука. Прикосновения были нежными и быстрыми, они, с одной стороны, напугали меня, с другой – обрадовали.

– Здрассти, – вежливо сказала я. – Простите, конечно, но не могли бы вы мне помочь? Застряла тут случайно. Я сняла домик в поселке «Лучшие времена», пошла погулять, облокотилась о забор, деревяшки разъехались…

– Фр-хр, – сказал подкравшийся.

– Пафнутий! – осенило меня. – Мерзкий осел! Ты опять бродишь по деревне? Отцепился от привязи?

– Фр…

– Гадкий Прокопий!

– Хр…

– Сейчас же убирайся прочь!

– Хр-фр.

– Не вздумай вытирать свою слюнявую морду о мой кардиган! – возмутилась я. – Хватит с меня порванной футболки. Думаешь, легко найти красивые вещи? Да и стоят они не две копейки.

– Р-р-р.

Я решила лягнуть ишака ногой, но номер не прошел.

– Прокоп, ступай вон!

– Ф-р-р.

Я набрала полную грудь воздуха и тут поняла: странное дело. Одна моя половина находится на территории «Лучших времен», вторая осталась в саду дома престарелых. Гадкое четвероногое, чье имя я не способна запомнить, гуляет по деревне. Значит, Парфен никак не может находиться со стороны интерната!

– Р-р-р, – грозно заявил ишак, – р-р-р…

С огромным трудом я повернула голову, скосила глаза и увидела… чудовище размером с теленка. Из черного тела, похожего на бочку, торчали четыре мощные лапы, шея, обхватом в метр, переходила в будкообразную голову. Из раскрытой пасти свисал нежно-розовый язык, с которого капала слюна.

– Р-р-р, – повторил монстр, – р-р-р.

Верхняя губа собаки Баскервилей поползла к носу, обнажились желтые, треугольные, невероятно похожие на акульи зубы.

– Р-р-р.

– Мама… – без звука сказала я. – Песик, не трогай меня! Тетя невкусная, жирная, получишь цирроз печени. Собакам нельзя много сала!

– Гав! – заявил волкодав и схватил меня за рукав кардигана.

Дальнейшее помнится с трудом. В теле откуда ни возьмись появилась гибкость, изогнувшись кошкой, я легко просочилась сквозь забор и быстрее легконогой лани понеслась вперед по широкой тропинке. Ветки больно хлестали по лицу, под ногами что-то хрустело и чавкало, я спотыкалась о камни, но устояла, не упала и в конце концов вылетела на полянку, к избе Домны. На скамейке, сложив руки на коленях, сидела худая девушка с головой, замотанной платком.

– Устя! – в изнеможении прошептала я. – Помоги, меня хотят сожрать!

Устинья вскочила, кашлянула, схватилась за грудь и, не сказав ни слова, кинулась в избу. В ярком лунном свете только вспыхнули огнем пуговицы кофты, в которую была одета девушка. Я судорожно оглянулась. Никого. Собака-людоед решила не преследовать добычу – то ли она побоялась лезть на чужую территорию, то ли решила внять моему совету и не употреблять жирную пищу.

Я рухнула на скамейку и попыталась перевести дыхание. Почему медсестра Женя ни словом не обмолвилась о том, что территория дома престарелых охраняется служебными собаками? И парочка немолодых секьюрити у ворот промолчала о наличии псов. Может, им велено держать язык за зубами, потому что администрация хочет сэкономить на корме для животных? В определенный час зверей отпускают, и те сами добывают себе пропитание? Одним посетителем меньше, одним больше…

Сердце перестало колотиться о ребра. Я потрясла головой. Ну и чушь иногда лезет в голову! Скорей всего, в редко посещаемой части парка поселился бродячий кобель. И, как я уже не раз говорила, во всем плохом есть много хорошего. Испугавшись, я смогла-таки пролезть на территорию «Лучших времен». Правда, лишилась кардигана, пришлось вывернуться из трикотажной кофты, которую чудовище ухватило за рукав. Жаль новую вещь, но она ничто по сравнению с моей жизнью.

– Кто тута? – прошептал кто-то, высунувшись из домика Домны.

– Сергеева из «Марфы», – тихо ответила я.

– Фу, напужали… – выдохнула Устя, выходя из избы. – Сидела, отдыхала, туточки прется кто-то лошадью, деревья топчет! Думала, Змей Горыныч летит, мне мама про него сказывала.

– Извини, Устя, я слежу за здоровьем, бегаю по вечерам, пытаюсь вес согнать, – бойко соврала я.

– Вы и так красивая, – заявила девушка.

Я невольно заулыбалась. Дочь Домны явно умственно недоразвита, но даже из уст такого человека приятно услышать комплимент.

– С кем ты беседуешь? – донеслось из домика.

– С соседкой, мамонька, – отозвалась Устя, поправляя низко завязанный платок.

– Сколько раз говорено, – загудела Домна, – не лезь к людям с глупой болтовней. Делом займись.

– Так усе переделано, – посмела возразить Устя.

– Здравствуйте, Танечка, – нежно проворковала Домна, появляясь на крыльце. – Как вам отдыхается? Обвыклись?

– Не совсем, – призналась я. – Воду так и не вскипятила. Печь у меня не работает.

– Не может быть! – всплеснула руками Домна. – Идите сюда, налью вам горяченького, а потом схожу погляжу, чего там у вас приключилось! Полагаю, печка исправна. Но если докука какая произошла, не волнуйтесь, Антон исправит, он у нас на все руки мастер. Устя, не стой коровой, зови гостью вечерять!

– Поздно уже, – спохватилась я, – вы рано спать ложитесь.

– Ничего, – сказала Домна, – кашей вас угощу. Любите гречку?

– Я готова слопать садовую скамейку, – призналась я, входя в комнату и усаживаясь на жесткую табуретку.

На столе стояли три глиняные кружки, лежало столько же деревянных ложек и громоздилась тарелка с пышными булочками, явно домашнего производства. Домна подняла домотканую занавеску, прикрывавшую полку с посудой, вытащила чистую чашку, поставила ее передо мной, посмеиваясь, подошла к печке, отодвинула железную заслонку, сунула ухват в черную дыру и ловко вытащила глиняный горшок. По избе поплыл запах каши.

Я сглотнула слюну и не сдержала любопытства:

– А где огонь?

Хозяйка опять улыбнулась:

– На месте.

– Но его не видно!

– Конечно, – кивнула Домна, – я ж за едой полезла. Дрова внизу горят, кастрюли наверх ставят.

– Куда? – разинула я рот.

Домна наклонилась и открыла еще одну заслонку, находившуюся почти у самого пола.

– Вот сюда надо поленья кидать, потом зажигать. А горшок выше устраивать.

– А я дрова в другое место положила, думала, нижняя часть – духовка.

Домна кивнула.

– Сначала всегда глупостей наделаешь, потом привыкаешь и всему учишься. Завтра покажу, как печью пользоваться. Ешьте кашу.

Я зачерпнула ложкой горку гречки, отправила в рот и воскликнула:

– Очень вкусно!

– В русской печи еда лучше всего получается, – отметила хозяйка. – А какие пироги… Устя!

– Че? – отозвалась дремавшая на лавке девушка.

– Завтра с утра тесто заведем, угостим Танечку кулебякой.

– Ладно, – прошептала дочь.

– Устинья!

– Ты как матери отвечаешь? – насупилась Домна.

– Ой, простите, – запричитала девушка, одергивая темно-синий свитер, свисавший поверх бесформенной юбки, – я спросонья ляпнула.

– Даже во сне мать почитать надо.

– Прости, мамонька.

– Еще раз услышу такое…

– Ой, ой, виновата я! Не наказывайте, – сжалась в комок Устя, – простите, Христа ради.

– Ступай, проводи Танечку, – приказала мать, увидав, что я доела ужин.

Устя поправила свитер и поклонилась в пояс:

– Готова идтить!

– Спасибо, – я попыталась избавиться от спутницы, – сама великолепно найду дорогу.

– Устя доведет, ей полезно ноги размять, – сурово отмела мои возражения Домна. – Хороших вам снов!

– Спасибо, спокойной ночи, – кивнула я и вышла из избы.

Девушка поплелась за мной.

– Суровая у тебя мама, – сказала я, когда мы миновали пруд.

– С ребенком сиропиться нельзя, – отозвалась Устя, – только вожжи отпустишь, он обнаглеет.

– Ты уже взрослая.

– Коли незамужняя, должна мамоньку слушать, – смиренно ответила Устя, – вот свадьбу сыграем, тогда надо мной муж будет начальник.

– Устя, сколько тебе лет? – поинтересовалась я.

– Не помню, – через минуту ответила провожатая. – А какая разница?

– Действительно, – согласилась я, – глупые формальности. Вы здесь давно живете?

– Ага, – кивнула Устя.

– Ага, – Устя спокойно согласилась и с этим предположением.

– Помнишь вашу прежнюю квартиру?

Устинья спустила платок пониже и вздохнула:

– В городе много домов и люди противные.

– Тебя обижали?

Устинья шмыгнула носом.

– Девки тряпками били, а парни один раз хотели в кустах раздеть, да мамочка пришла. Потом мы сюда переехали, здесь хорошо. Мне конфет дают.

– Спасибо, мы пришли, спокойной ночи!

– И вам на кровати не маяться, – заулыбалась Устя. – К завтрему мамонька пирогов испечеть, а я принесу.

– Спасибо, милая.

– Прощевайте, – сказала Устя и, подергав в очередной раз свой темно-синий свитер, исчезла в кустах.

Я вошла в избу, на ощупь добралась до кровати, сорвала с себя футболку, брюки и рухнула на жесткий комкастый матрас. Интересно, сколько все же лет Устинье? Не по уму, а по паспорту? Лицо девушки разглядеть трудно, лоб постоянно прикрыт платком. Однако я заметила две предательские морщинки, тянущиеся вниз от уголков рта. Вероятнее всего, Усте и правда за тридцать. А Домне, похоже, подкатывает к шестидесяти. Бедная Устя… таким, как она, не суждено создать семью. Хотя девушка уже второй раз упоминает про жениха. Может, ей повезло, Домна отыскала человека, который оценит по достоинству ее дочку?

Глава 24

Утром я внимательно изучила свою одежду. С джинсами ничего плохого не случилось, футболка, как ни странно, тоже выглядела относительно прилично. Хорошо, что она была не светлой, вот тогда бы пятнышки крови выделялись на ткани. Но белый цвет полнит, поэтому я старательно избегаю его, мой гардероб состоит в основном из вещей темных. Вчера я нацепила коричневую майку, а капли крови спустя некоторое время теряют красный цвет. И сейчас я могла преспокойно натянуть ту же футболку. Конечно, она немного помята, но это ничего.

Я стала выворачивать одежду. Хорошо, что вчера на мне не блузка с пуговицами была, не то я бы непременно растеряла их. Внезапно в голове зашевелились мысли: пуговицы… темная футболка… кровь…

– Татьян! – донеслось со двора.

Я высунулась в окно.

– Пирожки на крыльце, – крикнула Устя, убегая, – мамонька принесть велели.

Тронутая до глубины души заботой Домны, я взяла тарелку, слопала удивительно вкусную выпечку, вышла из избы и направилась к выходу из деревни. Погода обещала быть прекрасной, на не по-московски голубом небе не было ни облачка. Хоть и жаль кардиган, сдернутый бродячей собакой, но он мне не понадобится.

Улыбаясь солнышку, я добралась до магазина «Рюи Блаз», ткнулась в запертую дверь и увидела объявление: «Торговая точка ликвидирована».

Маленькая неудача не испортила отличного настроения. Решив не сдаваться, я вышла на проспект, дошла до метро, нашла киоск с прессой и попросила продавщицу:

– Можно посмотреть вон тот журнал, с актрисой на обложке?

– Гляди, – милостиво разрешила торговка.

Я быстро пролистала чуть липнувшие к пальцам страницы. Точно, память редко меня подводит – вот реклама с курносым парнем. Сейчас куплю издание, сяду в кафе, закажу себе чашечку капучино, выну из сумки украденное фото…

– Сумка! – закричала я. – Моя сумка!

– Украли? – забеспокоилась киоскерша. – Вроде никто не подходил, ты одна стоишь!

– Вот черт… – чуть тише сказала я. – Сумочку потеряла!

– Ну, не повезло тебе, – всплеснула руками газетчица. – И где ж ты ее посеяла? Дорогая вещь? Денег там много было?

Я машинально кивала. Ридикюльчик, по моим меркам, недешевый. Хотя Марта даже щипцами не прикоснется к подобному. И у госпожи Карц тьма аксессуаров, я еще ни разу не видела ее с одной и той же сумкой. Переодеваясь, наша светская львица меняет и дополнение к наряду: туфли, клатчи, украшения. Я же в основном хожу с одной объемистой сумкой из черной кожи. Мне нравятся такие – туда входят все необходимые вещи: кошелек, документы, косметика, зонтик, фонарик, книжка, бутылочка воды и прочее. Вот только мобильный я чаще всего засовываю в карман, и Гри постоянно ругает меня за эту привычку.

– Странно, что ты до сих пор не потеряла аппарат, – сказал мне на днях супруг, – он так стремно высовывается из брюк. Либо сам вывалится, либо «добрый» человек приделает ему ноги. На мой взгляд, лучше носить сотовый в сумке.

И вот вам анекдот: я потеряла ридикюль, а не мобильник, который по-прежнему лежит в кармане. Представляю, что скажет Чеслав, когда подчиненная проблеет:

– Простите, убегая от собаки, я уронила сумку, а в ней лежали паспорт и кошелек с кредиткой.

Да уж, хорошо я себя проявила на первом же самостоятельном деле. Прямо-таки в лужу села. После такой оплошности ходить мне еще десять лет в ученицах, начальник опять заставит меня перекладывать бумажки, рассматривать снимки с места происшествия и заваривать отвратительный, отдающий почему-то рыбой чай, который Чеслав пьет литрами.

На глаза навернулись слезы. Ну надо же так осрамиться!

– Не расстраивайся, – загудела киоскерша, – у меня тоже кошелек пропадал. Любая потеря к удаче. Знаешь, как я считаю? Судьба двух бед сразу не подсовывает. Махни рукой на деньги. Жаль их, конечно, не даром достались, но если бы рублики остались при тебе, может, другое несчастье случилось бы. Считай, что откупилась ерундой от серьезного горя. После грозы всегда сияет солнце! К вечеру тебе в чем-то повезет. Забирай журнал, ну тот, что листаешь. Даром. Дарю.

– Спасибо, – я попыталась улыбнуться. – Не надо, он не ваш, его продавать надо.

– Пустяки, – замотала головой продавщица, – мне не жаль. Кстати, ты попытайся вспомнить, где сумочку оставила. Если она не очень приметная и не дорогая, может, так и лежит там, где ты ее бросила.

Я чихнула и неожиданно выплыла из-под волны отчаяния, накрывшей было меня с головой. Киоскерша права. Не стоит преждевременно рыдать, надо сообразить, куда могла подеваться сумка.

Ну-ка, сосредоточимся… В дом престарелых я пришла с ней, потому что платила охранникам за вход. И медсестре доставала купюру. Затем, побывав в домике Оксаны, спрятала в сумку фотографию парня, пошла в глубь участка, застряла в заборе, удрала от собаки… Стоп! Когда бежала к избе Домны, я раздвигала кусты двумя руками.

– Вспомнила? – обрадовалась продавщица, следившая за выражением моего лица.

– Похоже, да, – кивнула я.

– Теперь живо возвращайся на то место, – велела киоскерша. – А журнал бери непременно, в подземке почитаешь.

Я взяла издание, поблагодарила приветливую женщину и в ту же секунду услышала писк мобильного. Номер, высветившийся на экране, был мне незнаком, но это ничего не значило.

– Алло, – бойко произнесла я, поднося к уху мобильный.

– Доброе утро, – сказал звонкий голос.

– Здравствуйте.

– Простите, вы Татьяна Сергеева?

– Слушаю вас.

– Еще раз здрассти, – запищал голосок. – Мы с вами не знакомы. Понятно объясняю?

– Пока да, – усмехнулась я.

– Я сначала в ваш паспорт поглядела, а когда увидела визитку…

– Вы нашли мою сумку? – заорала я.

– Да. Решила позвонить, но подождала до девяти утра, вдруг вы спите допоздна и…

– Как вас зовут?

– Роза, – бойко отрапортовала девушка, которой, судя по голосу, едва ли исполнилось шестнадцать лет.

– Огромное спасибо! Где мне вас найти?

– Уж извините, не могу уйти с работы, – зачастила она, – начальник заругается.

Значит, моя собеседница не ребенок, а очень молодая женщина, вероятно, студентка.

– Это я должна к вам мчаться, – сказала я, – говорите скорей адрес.

– В больнице служу, вернее, в доме престарелых.

– Знаю! – закричала я. – Коммерческое отделение?

– Нет, – возразила собеседница, – муниципальное. Первый этаж, комната двадцать девять. Если потеряетесь, спросите Розу, меня все знают. Когда придете?

– Через пятнадцать минут максимум.

– Здорово! – бурно обрадовалась Роза. – Все как раз на летучку уйдут.

Я запихнула мобильный в карман и бросилась бежать вдоль забора. Насколько помню, вход в дом престарелых с параллельной улицы, расположенной с другой стороны лесного массива.

Через пятнадцать минут, запыхавшись и вспотев, я очутилась на первом этаже здания, явно построенного в конце сороковых годов прошлого века. И ремонт, очевидно, тут в последний раз делали еще при коммунистах.

Огромные, выкрашенные некогда белой эмалью двери подпирали потолок с кое-где обвалившейся лепниной. Стены до половины покрывала светло-зеленая краска, потом шла темная полоса и начиналась побелка, на полу лежала выщербленная коричнево-желтая плитка, а в воздухе одуряюще пахло хлоркой.

Ни рецепшен, ни справочной тут не было. Посетители просто входили в медицинское учреждение. Хотя кому нужны престарелые люди, о которых забыли даже родственники? Впрочем, вероятно, этажом выше, там, где расположены жилые помещения, есть медсестры и нянечки. Внизу, судя по табличкам на дверях, находится поликлиника.

Стараясь глубоко не дышать, я пошла по длинному гулкому коридору, разглядывая надписи. «Лаборатория», «Терапевт», «Кардиолог», «Библиотека», «Кинозал», «Кабинет психологической разгрузки». Все заперто, ни врачей, ни больных, ни вообще хоть кого-нибудь.

В конце концов я добралась до последней двери и увидела косо прибитые на ней две железные цифры «2» и «9». Постучала по косяку.

– Входите, – пропищал изнутри знакомый голосок.

Я вцепилась в железную скобу, приделанную вместо ручки, рванула тяжелую дверь и очутилась в просторной комнате, стены которой были завешаны огромным количеством фотографий.

У распахнутого в лес окна, спиной к проему сидела маленькая фигурка в белом халате. Яркое солнце било в комнату, лица девушки было не разглядеть.

– Вы Татьяна Сергеева! – радостно захлопала она в ладоши. – Узнала вас сразу!

– Мы встречались? – заулыбалась я в ответ.

– В сумочке есть паспорт, – пояснила Роза, – я фото видела!

– Плохо дело, если я стала похожа на снимок в документе… – засмеялась я. – Ой!

– Что? – прищурилась Роза.

Я, успев подойти впритык к столу, постаралась скрыть изумление. Маленькая хрупкая девушка с нежным голоском двенадцатилетней школьницы оказалась сухонькой старушкой лет семидесяти пяти. Наверное, Роза знала о производимом ею впечатлении, потому что она морщинистой рукой поправила аккуратно уложенные волосы и игриво поинтересовалась:

– Решили, что я студентка?

– Вы так звонко разговариваете!

Роза кивнула.

– Уж не как бабка. По телефону часто просят: «Девочка, позови кого постарше». Смешно.

– Наоборот, здорово.

Роза встала, подняла с пола сумку и совсем по-свойски спросила:

– Твоя?

– Спасибо! – обрадовалась я.

– Проверь содержимое, удостоверься в его целости.

– Ну что вы…

– Открывай! – приказала Роза. – Хоть она и была закрыта, да Джей мог чего-то обронить.

– Джей? – не поняла я.

Роза засмеялась и пояснила:

– Это собака.

– Здоровенная, черная, из пасти слюни текут? – вздрогнула я.

Старушка сложила руки на груди:

– Ага, так я и думала! Он тебя напугал, стервец!

– Ну… – протянула я, совершенно не желая рассказывать милой старушке о своем вечернем приключении.

– Хочешь чаю? – предложила Роза.

Я кивнула:

– Утром не удалось попить, хотела журнал купить, а потом в кафе заглянуть, тут и поняла: сумки нет.

Роза открыла шкаф, вытащила чайник и, наливая в него из большой пластиковой бутыли воду, стала сыпать словами:

– Когда Джей сумку притащил, я сразу поняла: увидел его человек и испугался. Конечно, страшилище страхолюдское! На нем же возраст не написан, а щенку полгода только.

– Сколько? – поразилась я.

Роза, не обращая внимания на изумление посетительницы, продолжала говорить, и через пятнадцать минут я узнала подробности не только про собаку Баскервилей, но и оказалась в курсе биографии бабушки.

У Розы есть любимая внученька Ларочка, той на день рождения муж Володя подарил собаку Джея. Он хотел удивить жену, знал, что та мечтает о крошечном йорке. Особо не мучаясь, он отправился на Птичий рынок. Походив между клеток с животными, Володя приуныл. Йоркширский терьер тянул на тысячу евро, столько денег у парня не было, но тут сама судьба пошла ему навстречу – у забора обнаружился ящик, в котором весело копошились очаровательные пушистые щенята.

– Это кто такие? – полюбопытствовал Володя, который разбирается в животных, как я в квантовой физике.

– Карликовые алабаи, – спокойно ответил продавец. – Бери, отдаю недорого, две тысячи рублей за малыша. Вообще-то они по две штуки евриков идут, но я всех не распродал, а завтра вечером домой в Киев улетаю. На выставку мы приезжали.

– Большой вырастет? – озабоченно осведомился Володя. – Жена хочет йорка.

– Злые они, терьеры, и противные, – оживился торгаш, – с ума с ними сойдешь. С виду куклы, а по сути дряни, могут целый день лаять. И еще кусаются, заразы. А мои карликовые алабаи молчуны и умницы. Не сомневайся, больше кошки не вырастет.

– Беру, – обрадовался наивный Вова и открыл кошелек.

Продавец живо вытащил щенка и даже вручил покупателю сделанный на принтере паспорт, из которого явствовало, что Володя приобрел суперэлитного щенка, потомка чемпионов мира, кобелька по кличке Джеральд Наполеон Македонский фон Броменкранц.

Лариса пришла в восторг и объявила:

– Будем звать котика Джей.

За два дня жизни в семье «котик» вымахал до размера крупного кролика, вскоре перерос пылесос, сравнялся с табуреткой и в конце концов стал похож на пони.

Вымахавший как на дрожжах Джей был по уму младенцем. Щенок был дурашлив, на прогулках убегал от Ларисы. Хозяйка обратилась за разъяснениями к дрессировщику. Услыхав про карликового алабая, собаковод чуть не скончался от смеха.

– Алабаи крупные собаки, их заводят для охраны участков и домов, – сказал он. – Живут псы на улице, в помещении им некомфортно. Карликовых же алабаев в природе не существует. Это такой же нонсенс, как говорящие черепашки канду.

– Кто? – растерянно спросила Лара.

– Одной моей знакомой на Птичке впарили обычную красноухую черепашку за нереальные деньги, – еще больше развеселился кинолог. – Сказали, Тортилла через год разговаривать начнет. Дескать, крайне редкая порода под названием канду. На Птичьем рынке такие краснобаи есть!

– И что мне теперь делать? – испугалась Лариса. – Алабай… Вот жуть!

– Ваш Джей неизвестной породы, – сказал дрессировщик. – Вероятно, когда его папа-дворняга прижал у забора маму неизвестных кровей, чей-то алабай и наблюдал из-за угла за процессом. Сомневаюсь, что пес будет злым охранником. Хотя можно попробовать его правильно воспитать.

Еще через два месяца стало ясно: Джей полный идиот. Наука совершенно не лезла в его здоровенную башку. Единственное, что собака научилась делать, это приносить брошенные предметы. Любимое развлечение «карликового алабая» – гоняться за палками, мячами, пластиковыми бутылками. А еще питомец доводил Ларису до обморока, постоянно притаскивая из прихожей сумку. Отчего-то Джей питает страсть именно к ридикюлям. Стоит только Ларисе улечься на диван перед телевизором, как щенок бросает на нее торбу, обнаруженную в прихожей.

Позавчера Лариса уехала на три дня в командировку, а Володя заболел гриппом, поэтому внучка и попросила бабушку пригреть Джея на время. Он, мол, никого не обидит, посидит в комнате, только вечером его нужно погулять выпустить.

Старушка, всю жизнь проработавшая в доме престарелых, живет на территории интерната. Роза – сестра-хозяйка, почти пятьдесят лет она занимается бельем, электролампочками, бытовой химией, клеенками, подушками, одеялами. В свое время один из главврачей выделил ей квартирку на первом этаже корпуса. В советские времена служба в доме престарелых считалась крайне непрестижной, оклады здесь были копеечными, и начальство удерживало сотрудников при помощи служебного жилья.

Роза и сейчас тут обитает. За долгую жизнь она сроднилась с интернатом, знает в нем все закоулки, изучила территорию как свои пять пальцев и до сих пор продолжает служить кастеляншей.

– Кто из молодых на три тысячи рублей оклада пойдет? – спрашивала она. – Сейчас нет таких. А я довольна. Квартира бесплатная, целых две просторные комнаты. Питаюсь я на кухне, мне повара и суп нальют, и второе положат, и завтрак с ужином обеспечат. В город ездить незачем, дача не нужна – в парке живу. И людям удобно. Медсестры знают: понадобится им вдруг ночью чего, поскребут в мою дверь, я сивкой-буркой откликнусь. Пенсия идет на книжку, зарплату на мелочи трачу, на пряники с конфетами. Скажи, разве не счастливая жизнь?

– Очень, – согласилась я.

– Вчера Джей, зараза, пока я в ванне мылась, утек через окно. – Роза засмеялась. – Решил побегать. Вернулась я в комнату – нету поганца. Вот уж я переволновалась! Если пропадет, как потом перед Ларисой отвечать. И не дай бог он кого напугает. У нас главврач строгий! Ему не понравится, что я собаку на территорию привела. Гляжу – назад в окно впрыгивает! И сумка в зубах!

Глава 25

Отругав хулигана, Роза открыла сумку, нашла паспорт и визитную карточку, на которой был указан номер мобильного телефона. Фамилия на ней совпадала с данными в документе.

– Понятно, – улыбнулась я. – Встретила вчера Джея, перепугалась до одури, уронила торбочку и не заметила. Неслась сквозь кусты как оглашенная!

– А он ее подхватил, стервец, и мне принес, – завершила Роза. – Небось навещала кого?

– Нет, хочу тетю в коммерческое отделение пристроить, – для поддержания беседы ответила я.

– Знаешь, какие они деньги гребут! – возмутилась Роза. – Это Антон Данилыч придумал. Главным он у нас одно время был. Жлоб! Такое место порушил! На нашу лабораторию люди молились, со всей страны сюда ехали. И ведь помогало! А он… Продал территорию, лабораторию переместил сюда, на первый этаж, выделил всего две комнаты. Это вместо корпуса! Сволочь, одним словом.

Из уст Розы полился рассказ. Я, старательно улыбаясь, пыталась дождаться момента, когда можно будет вежливо откланяться и уйти. Но старушка говорила безостановочно. Мне оставалось лишь кивать, не особо вслушиваясь в поток информации.

– Омерзительный тип! – возмущалась кастелянша. – Ему свой карман был дороже бедных детей. Антон Данилыч… территория… сад… поселок… лаборатория…

Я набрала полную грудь воздуха. Конечно, мне с детства внушали, что перебивать старших некрасиво, и Роза – милая бабуля, но давайте расставим правильные акценты. Сестра-хозяйка нарушила правила, привела в дом престарелых собаку. Джей напугал меня почти до обморока. С одной стороны, хорошо, что пес притащил сумку Розе, но виноват-то в произошедшем кто? Я тихо осматривала окрестности, никому не мешала, честно заплатила за вход. Именно Роза – корень моих неприятностей, и я вовсе не должна вежливо слушать ее бесконечные воспоминания. Следовательно…

– А уж как Аллочку Крюкову жаль! – внезапно сказала бабушка. – Такой талант! Умница! Да только господь ее маньяком наградил. Непосильная ноша на женщину навалилась. За что это ей?

Я вздрогнула.

– Вы о ком говорите?

– Об Аллочке Крюковой. Она здесь из аспиранток Сергея Семеновича до доктора наук выросла, – зазвенела Роза. – Чужим деткам помогала, а свой у нее убийцей получился.

– Минутку! – подскочила я. – Алла Крюкова, доктор наук, мать Михаила Анатольевича Крюкова, тринадцатилетнего бандита, работала здесь?

– Ну да, – закивала Роза, – я же говорила про лабораторию. Ой! Они с Альбертом чудеса творили. Ну, конечно, шли по стопам Сергея Семеновича, а тот гений был! ГЕНИЙ! Именно большими буквами. При нем финансирование было огромное. Да и Алла с Альбертом после смерти Сергея Семеновича старались. А потом Антон структуру развалил. Сволочь! Рвач!

– Роза, – взмолилась я, – пожалуйста, расскажите поподробнее про Крюкову.

– Тебе зачем? – вдруг опомнилась кастелянша.

– Я пишу книгу про самые яркие уголовные процессы, меня заинтересовала история Михаила, добываю материал о его семье. Но сведений мало, надеюсь, вы мне сейчас поможете.

– Вот уж глупо преступника прославлять… – скорчила гримаску Роза. – Лучше об Аллочке напишите, ну и о Сергее Семеновиче, конечно.

– Пожалуйста, говорите, – попросила я.

– Сначала, что ли? – засмеялась старушка. – Антон, наш главный…

– Нет, про Крюкову, – остановила я сестру-хозяйку. – А кто такие Сергей Семенович с Альбертом?

– Профессор Сергей Семенович Катасонов, – сказала Роза, – натуральный гений, Альберт его ученик. Он попроще был. Говорили, что у них с Крюковой роман, и монстр у нее от Альберта родился. Может, дело в радиации? Я слышала, что он с ней пытался работать, подправляя методику Сергея Семеновича, да только зря.

– Розочка, дорогая, давайте по порядку! – Я молитвенно сложила руки. – Умоляю, без пробелов в рассказе.

– Только дай честное слово, – потребовала старушка, – что про великого ученого напишешь, а не про убийцу. О нем и так все газеты сообщали. Давно, правда, дело было, но прославили негодяя. А о Сергее Семеновиче никто ничего не написал!

– Честное слово! – азартно воскликнула я.

Роза села на стул и оперлась локтями о письменный стол.

– Чай-то пей, – заботливо напомнила она, – рассказ долгий будет. Почти всю мою жизнь припомнить надо!

Когда Роза молоденькой медсестрой пришла работать в дом престарелых, Сергей Семенович Катасонов уже имел научное звание, и окружающие считали его почти святым.

В СССР всегда было странное отношение к, так сказать, нестандартным людям. Нет, на словах о них заботились, в вагонах метро над диванчиками имелись надписи «Места для пассажиров с детьми и инвалидов». Но если мамочек с малышами в подземке клубились толпы, то взрослого человека в коляске было не встретить. Да и как несчастный спинальник мог попасть в подземный, выложенный мрамором дворец, где для инвалида был заботливо зарезервирован диванчик? Из квартиры с узким дверным проемом ему самостоятельно не выехать, в подъезде нет пандуса, московские тротуары ограничены бордюром, у них нет плавных спусков. А в метро? На эскалатор в инвалидной коляске не попасть, по крутой лестнице вниз на платформу не сползти. Увы, московская подземка, в отличие, допустим, от парижской, не оборудована лифтами, предназначенными для больных. Поэтому лично мне табличка про места для инвалидов казалась насмешкой, сродни издевательству. На улицах столицы практически не было детей на костылях, больных церебральным параличом, не любили в советской стране и даунов. О лишней хромосоме, из-за наличия которой у обычных родителей рождается не совсем нормальный младенец, никто не знал. Это сейчас врачи в курсе проблемы и говорят мамочке, чей возраст подкатывает к тридцати пяти: «Сделайте анализ околоплодной жидкости. Чем старше роженица, тем выше риск появления младенца с болезнью Дауна».

Но, повторюсь, в годы молодости Розы ни о чем таком не знали, а среди младшего медицинского персонала родильных домов бытовало мнение: даунизм – инфекция, он легко может передаться от больного ребенка к здоровому. Настоящая пещерная глупость. Но в нее верили даже некоторые не очень умные врачи.

Ребенок с болезнью Дауна некрасив внешне: раскосые глаза, низкий лоб, грубые черты лица. А поскольку человечество судит о себе подобных по внешности, даунят принято считать злыми, неадекватными, противными. На самом деле такой малыш очень нежен, раним, ласков, он обожает родителей, братьев, сестер и, если в семье к нему относятся как к равному, абсолютно адекватен в быту. Многие дауны очень талантливы, они замечательно рисуют, великолепно ухаживают за животными, сострадательны к окружающим, но… никогда не становятся взрослыми. Нет, они растут, вот только в теле двадцатилетнего человека обитает душа пятилетнего малыша.

Конечно, не все столь лучезарно, многим родителям приходится бороться с упрямством даунят, их ленью, нежеланием учиться. Но скажите, разве так называемые нормальные дети идеальны? Вам никогда не хотелось стукнуть вполне здорового во всех отношениях детсадовца, который орет: «Нет!» – на все указания мамы? А выпороть подростка, который вместо похода к репетитору отправился в кино и прогулял деньги, данные матерью на знания, в компании таких же лоботрясов?

Дауны редко бывают агрессивны. Как правило, на вспышки гнева их провоцируют малокультурные люди, указывающие на этих детей пальцами и радостно заявляющие: «Мань, гля, идиот пошел!»

И еще. Если умственно неполноценного ребенка обучать в обычной школе, среди дружелюбных детей, дауненок вполне способен освоить программу. Но, как правило, таких ребят отправляют во вспомогательные учебные заведения, и не все учителя готовы возиться с необычными школьниками.

Медицинский персонал роддомов пугал родителей, врач вызывал в кабинет молодую мать и с категоричной прямотой заявлял:

– Знаете, кого вы произвели на свет? Вам теперь жизни не будет. На работу не пойдете, будете дурака сторожить. Он у вас до десяти лет не сядет, туалетом пользоваться не научится, разговаривать не захочет!

Часть одиноких матерей, услыхав подобный «диагноз», моментально подписывала отказ от ребенка. Государство даже шло навстречу женщинам – им давали справки о… смерти младенцев. И бывшие беременные, стараясь забыть о больном малыше, выходили на работу и жили дальше, многие были даже счастливы.

Среди семейных пар тоже очень часто случались отказники. А если родители забирали новорожденного, то примерно через год отец обычно убегал из семьи. Дауны, как правило, растут около самоотверженной мамы и героической бабушки, на плечи которых и падают все тяготы воспитания.

Куда попадали брошенные младенцы? В дом ребенка, интернат, а потом… в обитель для престарелых. И очень часто даунята, оказавшись на гособеспечении, не доживают до восемнадцатилетнего возраста. Чем они провинились перед обществом? Отчего их отвергают в России даже сейчас, когда известно про лишнюю хромосому? Наверное, мы жестоки и ленивы, иного объяснения у меня нет. Вот только подростку, обижающему старика или бьющему ребенка-инвалида, хорошо бы помнить о том, что молодость не вечна и что генетическое заболевание может появиться и в его семье.

Но это отвлеченные размышления. Нас сейчас интересует другая проблема.

На одном участке с домом престарелых находился и интернат для умственно отсталых детей. Там и работал главврачом Сергей Семенович.

Катасонов считал, что даунизм лечится. Ученый занимался коррекцией поведения больных детей и был известен среди тех родителей, кто воспитывал умственно неполноценных сына или дочь. Отнюдь не все бросали таких младенцев в роддомах, многие люди любили своих непростых отпрысков и изо всех сил пытались приспособить их к жизни в обществе.

Большинство пап и мам даунят испытывает страх. Ладно, сейчас они заботятся об инвалидах, поят, кормят, одевают, содержат их. Но что случится с ребятами после смерти родителей? Их ждет дом престарелых. А Сергей Семенович брался адаптировать детей. Он обучал даунят ремеслу и даже пристроил кое-кого на работу – самую простую, вроде лифтера или дворника. Инвалиду платили зарплату, человек начинал ощущать свою значимость, делался полезным членом общества.

Сергей Семенович мало знал о генетике. Катасонов считал, что даунизм вызывается сбоем химических процессов в мозгу, и усиленно искал лекарство от умственной неполноценности.

Ученый был человеком активным, он, не стесняясь, стучался во все двери, говорил чиновникам:

– Если мы создадим лабораторию, то найдем вакцину и вернем обществу огромное количество молодых, сильных рук.

Катасонова слушали, с ним соглашались, но воз стоял на месте. А потом ученому повезло. У одного из тогдашних руководителей государства на свет появился внук с болезнью Дауна. Когда мальчику исполнилось четыре года, его в очень запущенном состоянии доставили к Сергею Семеновичу.

Через год мальчика было не узнать. Катасонов проделал огромную работу, ребенок стал почти похож на сверстников, он даже читал вслух стихи и танцевал на новогоднем празднике. Прослезившийся от радости дед сказал врачу:

– Проси что хочешь – квартиру, машину, дачу…

– Отдайте распоряжение о создании лаборатории, – взмолился профессор.

Так в самом конце шестидесятых годов и появилась научная структура, где занялись поисками лекарства от даунизма.

Шли годы, Сергей Семенович старел, но оставался на посту главврача интерната. Сотни родителей молились за здоровье врача, создавшего методики, буквально поднимавшие даунят на ноги. Катасонов писал книги, проводил семинары, не жалел сил на помощь как обитателям интерната, так и домашним детям. Профессор был очень работоспособен и талантлив, своей семьи он не завел, днем и ночью находился в лаборатории. Вот только с лекарством дело не продвинулось. Катасонов придумал некий коктейль и бесконечно проводил испытания на белых мышах (сами понимаете, никто бы ему не разрешил экспериментировать на детях).

Умер Сергей Семенович глубоким стариком. Но, даже сидя в инвалидной коляске, которую катала преданная научному руководителю аспирантка Аллочка, Катасонов не потерял остроты ума. В последний путь профессора провожали рыдающие толпы, лаборатория перешла к любимому ученику Сергея Семеновича – Альберту Зеленцову.

В последней трети двадцатого века генетика сделала рывок вперед. Но СССР находился в состоянии «холодной войны» с капиталистическим миром, Москва наращивала военную мощь, огромные деньги шли на развитие космонавтики, новых видов вооружений, проблема детей-даунов не имела ни малейших шансов на финансирование. Ну кому в такой обстановке нужны умственно отсталые личности?

Сергей Семенович пользовался огромным авторитетом не только внутри страны, но и за рубежом. К тому же у вышестоящих чиновников тоже иногда рождаются больные дети. Это сейчас какой-нибудь министр может спокойно отправить ребенка на лечение в Израиль или Америку, в советские времена это не приветствовалось. Катасонов знал много чужих тайн, легко открывал двери в любые кабинеты и без напряга выбивал для интерната и лаборатории все необходимое. У Альберта же такого влияния не было, и интернат начал потихонечку хиреть. Но работа по поиску лекарства продолжалась. В один прекрасный день Альберт привез на территорию несколько человек. Хоть незнакомцы и были одеты в гражданские костюмы, Роза сразу поняла: гости – военные.

Мужики обошли интернат, осмотрели парк, побывали в лаборатории. Разговаривали они мало, в основном обходились рублеными фразами:

– Хорошо. Интересно. Перспективно.

Когда группа уехала, Роза, не сумев справиться с любопытством, спросила у Аллочки:

– Кто же к нам приезжал?

– Из Минобороны, – шепотом ответила бывшая аспирантка Сергея Семеновича, – думают шефство над интернатом взять.

– Ой, хорошо бы, – обрадовалась кастелянша. – А то все белье поистерлось, приходится простыни посередине разрезать и края сшивать.

– Тут научные наработки Катасонова гибнут, а ты о чепухе беспокоишься, – рассердилась на нее Алла и ушла.

Роза посмотрела вслед кандидату наук. Конечно, ей, простой сестре-хозяйке, во всяких там открытиях не разобраться, но детей-то на голые матрасы не положишь. Если Альберту удастся договориться с Министерством обороны, в интернат потекут деньги, ребятам снова купят хорошую одежду, сделают ремонт в корпусе. Розе было плевать на развитие науки, а вот несчастных инвалидов она жалела от всей души.

Глава 26

Альберт оказался достойным учеником Катасонова – очевидно, он сумел убедить военных взять шефство над интернатом. На счет заведения вновь закапали рубли. Воспитанников приодели, оборудовали для них спортзал, Аллочка начала собирать материал для докторской. Но приветливая раньше женщина сильно изменилась, и отнюдь не в лучшую сторону. Бывшая любимая аспирантка Сергея Семеновича стала крикливой, постоянно делала замечания молодым ученым, которые работали при лаборатории, шпыняла Розу и даже налетала на Альберта.

Один раз кастелянша не выдержала и на очередной гневный выпад Аллы ответила:

– Я не тебе подчиняюсь! Не смей орать!

Крюкова замерла с открытым ртом, потом развернулась и убежала. Через час кастеляншу вызвал к себе главврач и с укоризной сказал:

– Похоже, у вас с Аллой случился конфликт.

– Крюкова постоянно повышает голос, – пожала плечами Роза, – и я сказала чистую правду: я не подчиняюсь ей. С таким же успехом Алла может пойти в дом престарелых и визжать на тамошнюю повариху.

– Аллочка болеет за дело, – возразил Альберт.

– Мне уволиться? – полезла в бутылку Роза.

– Что ты! – испугался главврач. – Куда ж мы без тебя! Просто прошу, будь к Крюковой снисходительна.

– Пусть свою злобу на цепи держит, – заявила кастелянша.

– У Аллы проблемы со щитовидкой, – вздохнул главврач, – поэтому ее несет. Считай это моей личной просьбой: не обижайся, пропусти ор мимо ушей.

– Ну ладно, – нехотя ответила Роза, – попробую.

Потом Крюкова неожиданно родила мальчика. Имя отца малыша она не назвала, но Розе стало понятно – это Альберт. Главврач имел жену, двух дочек-школьниц, слыл замечательным семьянином, любящим отцом и верным мужем. Но Роза пребывала в уверенности: младенца Алле сделал начальник. После родов Крюкова на некоторое время помягчела, а потом снова стала нападать на окружающих. Вот тогда сестра-хозяйка и поняла: «Может, Альберт и прав? Скорей всего, у Аллы болезнь. Ну не может здоровый человек так себя вести!»

Настроение у Крюковой менялось быстрее, чем у больного младенца. Только что она улыбается Розе и говорит:

– Там в сестринской есть торт, попей чаю.

А через секунду топает ногами и орет:

– Почему на подоконнике грязь? Катастрофа! Пыль везде! Фу!

Провизжавшись, Крюкова хваталась за горло, серела, потом, еле-еле отдышавшись, шептала:

– Ладно, проехали. И с чего вдруг я взбесилась?

Розе было жаль Аллочку. Она одна воспитывает мальчика, готовится защищать докторскую, а Альберт делает вид, что он с коллегой лишь в рабочих отношениях. Да еще здоровье подводит Крюкову.

Роза отныне относительно спокойно сносила истерики Аллы и редко ввязывалась в скандал, а вот остальные сотрудники злились, кое-кто давал даме отпор, другие бегали жаловаться к Альберту. В конце концов главврач провел с Крюковой беседу, и Алла на месяц исчезла из лаборатории. Вернулась она притихшая и прекратила ссориться с коллегами.

Крюкова была скрытным человеком, даже с Розой, рядом с которой работала не один год, о своих личных делах никогда не откровенничала. Но кастелянша имела глаза и уши, поэтому очень скоро приметила: Алла, только что ставшая доктором наук, регулярно пьет лекарства. Очевидно, Крюкова сходила к эндокринологу или невропатологу, а может, по приказу Альберта обратилась к двум врачам сразу и теперь успешно забивала припадки немотивированного гнева успокаивающими таблетками.

Обстановка в лаборатории нормализовалась, работать стало комфортно, и некоторое время Роза ходила на службу, как на праздник. А потом наступили годы перестройки, не лучшее время для России и для науки в частности. Разнообразные исследовательские учреждения стали стремительно хиреть, страну колотило в революционных переменах. И опять умственно отсталые дети стали никому не нужны. Начисто истрепавшееся постельное белье перестало волновать сестру-хозяйку, у нее теперь появилась другая проблема: чем накормить воспитанников? А главврач даже прекратил покупать мышей для лаборатории, и у него с Аллочкой произошел на этой почве потрясающий скандал.

Роза стала свидетельницей баталии случайно. Кастелянша вскопала на лесной полянке несколько грядок, посеяла укроп, петрушку, салат, редиску, то есть всякую зелень, чтобы хоть как-то украсить детский стол. Однажды рано утром, около восьми часов, Роза пошла на свой огород и внезапно услышала голоса. Сестра-хозяйка осторожно раздвинула кусты и увидела Альберта и Аллочку, которые стояли около сарая с уличными игрушками. Сестра-хозяйка сразу поняла, что помещение, где воспитатели держат инвентарь для прогулок, используется начальством для интимных целей, и хотела осторожно уйти, но под ее ногой предательски хрустнула сухая ветка.

– Кто там? – испуганно вздрогнула Алла.

– Никого, – ответил Альберт.

– В лесу посторонние! – не успокаивалась Крюкова.

– Прекрати, – вздохнул Альберт.

– Я слышала шорох.

– Наверное, это еж или бродячая собака. Не надо столь нервно реагировать.

– У меня слишком сложная жизнь, чтобы сохранять олимпийское спокойствие, – огрызнулась Аллочка.

– Не заводись, – попросил Альберт.

– Ты обещал, – повысила голос доктор наук, – давал честное слово!

– Милая, у меня дети, и я должен…

– А Мише ты ничего не должен? – заорала Алла. – Мальчик даже не знает имени своего отца!

– Послушай, это было твое решение, – сурово перебил ее Альберт. – Я честно тебя предупредил: семью никогда не брошу. Нашел же в свое время врача, давал тебе денег на аборт. Кто уперся и твердил: ребенок будет только мой? А теперь посыпались упреки!

– Хорошо, – неожиданно согласилась Алла, – ты прав. Миша только мой. И на данном этапе меня более волнует судьба исследования. Где мыши?

– Они стали очень дорогими.

– Придется отказаться от лабораторных животных.

– С ума сошел? Это невозможно! Именно сейчас, когда остались последние шаги до открытия, грызуны необходимы.

– Знаю, но у меня нет денег.

– Мы не можем бросить научную работу, ради лекарства трудились не покладая рук многие годы! – завопила, забыв об осторожности, Алла. – Вспомни клятву, которую мы дали умирающему Сергею Семеновичу! Неужели забыл?

– Я все отлично помню, – вздохнул Альберт. – Но сейчас вопрос стоит так: либо макароны, либо грызуны. Я предпочитаю приобрести еду для детей.

– Им можно сократить порции, – предложила Алла.

– Не пори чушь, – рассердился главврач, – малыши и так получают минимум.

– А шефы? Они в курсе?

– У них дела еще хуже, чем у нас, начальство тасуется безостановочно. Вчера ездил к новому главному. Тот абсолютный солдафон. Никакие документы смотреть не стал, заявил: «Есть конкретные результаты? Можете произвести лекарство?» Я ему в ответ: «В науке так не бывает, на разработку препарата уходят десятилетия, требуются годы клинических испытаний!» Знаешь, как индюк отреагировал?

– Ну? – мрачно спросила Алла.

– Побарабанил пальцами по столу и отчеканил: «Нет уколов – нет денег. Вы там в потолок плюете, не первый год большие средства получаете. Приходите, когда появятся конкретные результаты. А сейчас, простите, средств на глупости нет».

– Долдон! – подскочила Алла.

– Я ему попытался растолковать суть дела, – устало сказал Альберт, – но его это не впечатлило. И я, похоже, совершил тактическую ошибку. В качестве одного из аргументов сказал: «Михаил Николаевич Лебедев считал наши исследования приоритетным направлением». А этот кретин как рявкнет: «Я не Михаил Николаевич, Лебедев на пенсии. Он развалил ведомство, а сам в кусты!» Короче, выгнал меня. Так что нет мышей и не будет.

Воцарилась тишина. Потом Алла предложила:

– Давай проколем курс Селезневой, а?

– С ума сошла! – отшатнулся Альберт. – Кто нам разрешит эксперименты на детях?

– Я уверена в успехе.

– Нет, нет!

– Не бойся.

– Никогда! – твердил главврач.

– Все будет прекрасно, мы сто раз проверили лекарство.

– Представляешь, что случится, если Селезневой станет хуже? – замахал руками Альберт. – Ну-ка вспомни, кто у нее отец… Нас убьют и закопают в лесу!

– Алик, – нежно пропела Аллочка, – ты трус. Вот Сергей Семенович был другим.

– Не уверен, что Катасонов решился бы на подобные испытания.

– Лекарство готово. И Селезневу я выбрала не случайно. Знаешь, почему хочу начать с нее?

– Нет, – устало ответил главврач.

– Ты правильно сказал: ее папенька человек с положением. И мы Олегу Ефремовичу даже намеком не обмолвимся. Просто начнем ставить уколы его дочери. Если будет видимый эффект, Олег Ефремович нам вагон мышей пригонит и детям продуктов достанет.

– Но… если… вдруг… не та реакция… и… Понимаешь?

– А мы тут при чем? – заморгала Алла. – Больная девочка была!

– Получается, мы ее принесем в жертву.

– Да, – кивнула Алла, – ради других детей. Я уверена в успехе! Селезнева станет почти нормальной. Алик, сама жизнь диктует изменения. Давай, пошли…

Главврач и Аллочка двинулись по тропинке в сторону корпуса. Роза нарезала укропа и побрела на кухню.

Через три месяца интернат получил большое количество банок с тушенкой, сухое молоко, мешки с мукой, яичный порошок. И Роза сообразила: Аллочка уломала-таки Альберта на не совсем законный эксперимент. Дело завершилось удачей, дети теперь не голодают.

С того самого дня в интернате более не было проблем с едой. Альберт начал выдавать продуктовую помощь и сотрудникам, Аллочка ходила с самым счастливым видом, в лаборатории в клетках вновь суетились мыши…

Роза замолчала и уставилась в окно.

– И что дальше? – поторопила я ее.

Кастелянша пару раз глубоко вздохнула.

– Я потом разобралась, чем они занимались. Сергей Семенович, святой человек, оставил после себя записи, Аллочке и Альберту удалось придумать какой-то препарат. Они его кололи детям, и дауны делались почти нормальными, начинали хорошо учиться, становились спокойнее. Ох, думаю, большие деньги главврач с Аллой с родителей получали! Да оно и ясно, человек последнее ради здоровья ребенка отдаст.

– Звучит фантастично, – с недоверием сказала я.

Роза скрестила руки на груди.

– Подробностей не знаю. Я в лабораторию не ходила, да и не понять мне в науке ничего. Но что-то они там нахимичили. А уж когда с Федором беда приключилась…

– С каким Федором? – быстро спросила я.

– Миша, сын Крюковой, очень хулиганистый мальчик был. Я его хорошо знала и жалела. Без отца парень рос, вплотную им никто не занимался. Алла больше о чужих детях радела, сидела в лаборатории с утра до ночи, своего сына она по телефону воспитывала. Сколько раз я слышала, она позвонит и говорит: «Уроки сделал? Молодец. Поешь и спать ложись. Ну, не ной. Мама не на танцах, на работе сидит». В общем, стал Миша сиротой при живой матери. А вот летом, в каникулы, он здесь болтался. Дачу Алла не снимала, да и кто бы с мальчишкой в деревне сидел? Бабушек у нее не было, а у нас лес, парк, тут и покормят Мишу, и спать в корпусе уложат. Ох и проказничал он! Чистый басурман!

…Один раз, лет одиннадцать ему было, он матери скандал устроил, начал ногами топать.

– Мне тут играть не с кем! Вокруг одни идиоты, они даже разговаривают плохо, с тоски подохнуть можно. Лучше я в городской квартире останусь.

Алла стала упрашивать сына пожить на свежем воздухе и в конце концов предложила ему:

– Давай позовем кого-нибудь из твоих приятелей.

Вот так в интернате оказался еще и Федя, буквально смотревший в рот Мише и выполнявший все приказания друга. Парочка вовсю разбойничала.

Роза терпела, терпела, потом сказала Алле:

– Вели мальчишкам, чтобы прекратили!

– А что они такого делают? – изумилась та.

– Завернулись в простыни и ночью пугали детей из интерната; побили девочек из младшей группы; раскокали стекло в чулане. А еще не спят до часу ночи, выскальзывают из корпуса, ходят в лес, жгут костры, – перечисляла прегрешения мальчишек Роза.

– Вот пакостники! – возмутилась Алла. – Ну я им устрою!

– Лучше бы отправить Мишу в лагерь, – прямо намекнула кастелянша. – Он первый наших воспитанников обижать начал, а Федя у твоего охламона на побегушках.

– Хороших мест для детского отдыха не осталось, – возразила Алла. – Абы куда посылать его не хочу, там за школьниками не смотрят, а у нас спокойно.

Роза хотела было сказать, что интернат не предназначен для обеспечения летнего времяпрепровождения детей сотрудников, но сдержалась.

– Я их приструню, – пообещала Алла.

Но она не успела сдержать обещание – на следующий день Федор заболел, подростка увезли в больницу в бессознательном состоянии. Алла ходила сама не своя, Мишу отправила домой. Роза понимала, что в случившемся виноват сын Крюковой, но не знала деталей. Альберт тоже казался крайне озабоченным, а уж когда в лабораторию заявилась пара мужчин в штатском, и вовсе стало ясно: Миша натворил нечто из рук вон.

Крюкова вновь стала истеричной, кидалась без повода на сотрудников. Правда, кастеляншу не задевала. А Роза с изрядной долей злорадства следила за развитием событий.

«Ну ничего, – думала она, – скоро тебе, дорогуша, по рукам надают».

Но неожиданно Аллочка повеселела, а Альберт так и вовсе стал ходить с выражением счастья на лице.

Миша более в интернате не появлялся, и сестра-хозяйка с досадой поняла: Крюковой удалось замять неприятность. Скорей всего, ей помог любовник, у Альберта теперь было много связей. В интернате царила тишь да гладь, божья благодать. Ну а потом стряслась настоящая беда: арестовали Михаила.

Роза узнала о случившемся из газет. Незадолго до того, как информация выплеснулась на страницы прессы, Алла заболела и не пришла на работу. Сестра-хозяйка спросила у главврача:

– Что с Крюковой?

– Пневмония, – нервно ответил Альберт, – двустороннее крупозное воспаление.

– Ой, бедняжка! – искренне пожалела Аллу Роза. И из чистой вежливости прибавила: – А как там Миша? Один живет? Может, пока забрать его сюда, в интернат?

Альберт неожиданно побагровел.

– Он в порядке, – выдавил из себя главврач, – взрослый парень, нечего о нем беспокоиться.

Роза пожала плечами:

– Мое дело – предложить.

Спустя десять дней после беседы кастелянша, направляясь домой, купила в метро «Желтуху», села в вагон, развернула газету и чуть не упала от изумления. На полосе красовалась фотография Миши, и шла «шапка»: «Бедная девочка оказалась жестоким убийцей. Вся правда о подмосковном маньяке».

Не веря своим глазам, Роза принялась читать статью. Даже добравшись до последней точки, она осталась в глубочайшей уверенности: журналисты врут. Или тут какая-то ошибка. Сестра-хозяйка знала Мишу с раннего детства и все равно не могла поверить сообщению. Да, Крюков всегда был хулиганистым, обижал больных детей, бил стекла, жег костры, подчинил себе безропотного Федю, но сын Аллочки хорошо учился, посещал музыкальную школу… Он никак не мог быть человеком, хладнокровно перерезавшим горло невинным людям!

На следующий день о Крюкове не написал только ленивый. Интернат гудел, сотрудники шептались по углам, при виде синего от переживаний Альберта медсестры, врачи и воспитатели разбегались в разные стороны, никто ни с какими, даже с рабочими вопросами к главврачу не лез. Розе стало понятно: то, что Миша сын Зеленцова, давно не секрет для сотрудников. А сам Альберт потерял бдительность и без конца кричал в своем кабинете по телефону.

– Да, мы должны помочь разобраться в этом деле! Менты не способны поймать настоящего преступника, поэтому хотят свалить вину на мальчика. Миша психически неадекватен, он болен, давно наблюдается в моей лаборатории, я могу представить нужные бумаги. Подросток оговорил себя!

Аллочка на службе не показывалась. Лабораторию спешно закрыли, дверь зачем-то опечатали.

Глава 27

Приговор по делу Крюкова ошеломил Розу. Хоть кастелянша и недолюбливала Мишу, но разве можно ставить к стенке тринадцатилетнего мальчика? И Роза, несмотря на все россказни журналистов, по-прежнему не верила в виновность Крюкова.

Когда Михаила приговорили к расстрелу, Альберт написал заявление об уходе и исчез. Куда он подевался, понятия никто не имел, Зеленцов не говорил о намерении бросить работу. В понедельник кастелянша пришла на рабочее место, к ней подбежала старшая сестра, Нина, и зашептала:

– Там новый главврач пришел. Антоном Данилычем зовут.

Роза так и села. В голове теснились вопросы. Как новый? Почему? Где Альберт? Что с ним?

В полдень Антон Данилыч собрал планерку и сам себя представил коллективу.

– Куда подевался Зеленцов? – не выдержала Роза.

– Он подал заявление об уходе, – мирно пояснил Антон Данилыч. – Одновременно уволилась и Алла Крюкова, лаборатория, в которой она работала, закрывается. Мы более не будем заниматься наукой, наша задача – практический уход за больными детьми, а не погоня за эфемерными открытиями.

Сотрудники зашумели.

– Лабораторию создал великий Сергей Семенович Катасонов! – крикнул кто-то из зала.

– Даже гении порой ошибаются, – жестко парировал Антон Данилыч. – Теперь мы знаем причины даунизма, понимаем, что уколами несчастных не вылечить, и давайте прекратим споры. Решение о ликвидации лаборатории принимал не я. Хотите обсудить историю Крюковой, опозорившей ваш коллектив? Вот уж замечательная реклама для заведения, которое призвано корректировать поведение детей, – одна из руководительниц воспитала сына-убийцу!

В зале повисла тягостная тишина.

– Теперь перейдем к организационным вопросам, – бойко продолжил новый начальник.

После собрания Роза позвонила Алле. Когда в трубке раздалось тихое: «Алло», – кастелянша растерялась. Она не подумала заранее, что скажет Крюковой, но потом воскликнула:

– Аллочка, как поживаешь?

Более глупого вопроса и не придумать. Ну как могут обстоять дела у женщины, сына которой на днях приговорили к расстрелу?

Но из трубки донеслось:

– Вам Крюкову?

– Да, – испугалась Роза.

– Она в больнице, у нее инфаркт.

– Господи… В какой клинике лежит Алла?

– Не знаю.

– А вы кто?

– Какая вам разница?

– Простите, я коллега Крюковой, – попыталась объяснить кастелянша, – и хотела…

– Она в реанимации, состояние очень тяжелое, более ничего сказать не могу, до свидания.

– Погодите! – воскликнула Роза, но собеседница уже повесила трубку.

Сестра-хозяйка набрала номер повторно, но к телефону никто не подошел. У Альберта тоже не снимали трубку. Роза продолжала звонить Крюковой несколько дней, но безрезультатно. В конце концов кастелянша перестала разыскивать и Аллу, и Альберта. Лишь под Новый год, тридцать первого декабря, она вновь попыталась поговорить с Крюковой. Набрала номер и услышала веселое сопрано:

– Слушаю.

– Можно Аллу? – обрадовалась Роза.

– Кого? – переспросила девочка.

– Крюкову.

– Мам! – заорали в трубке. – Тут какую-то тетку ищут, Крюкову…

– Вам Аллу? – поинтересовался другой, более взрослый голос.

– Да, – предчувствуя беду, подтвердила Роза.

– Она умерла, – сухо пояснила дама. – Более не звоните сюда, жилплощадь перешла к другим людям.

– Когда умерла? – ахнула Роза.

– Подробностей не знаю, – отрезала новая хозяйка, – да они мне и неинтересны. Мы просто купили квартиру. В агентстве сообщили: прежняя владелица Алла Крюкова скончалась, наследников у нее нет, жилье свободно и продается дешево.

Роза стала названивать Альберту, но там никто трубку не снимал. Более кастелянша ничего ни о Крюковой, ни о прежнем главвраче не слышала.

Антон Данилыч оказался человеком оборотистым. Он очень быстро сориентировался, продал половину территории местного парка под строительство какого-то поселка, хапнул денег и испарился в неведомом направлении. На смену предприимчивому дельцу пришел не менее прыткий Степан Михайлович. Он потеснил беспомощных пенсионеров, подселил к ним, в другое крыло, детей-инвалидов, создал коммерческое отделение и теперь преспокойно стрижет купоны, превратив дом престарелых в источник личного обогащения.

Роза по-прежнему существует в своих двух комнатах, ее, как старейшую сотрудницу, и живую историю лечебного заведения, никто не трогает…

– У меня полно снимков, – обвела Роза рукой стены. – Видишь? Вся наша летопись! Только для книги не проси, не дам.

– Нет ли у вас тут фото Крюковой? – поинтересовалась я.

Роза нахмурилась:

– Было, да сплыло.

– Как это? – удивилась я. – Украли?

Роза стала совсем мрачной.

– В коммерческом отделении лежит Оксана Самойлова, совсем плохая. За ней подруга ухаживала. Нормальная вроде женщина, Аленой звать. Год назад она ко мне приходит и говорит: «Вы здесь настоящие подвижники, за людьми ухаживаете, хочу о вас статью написать в журнал. Пусть все узнают, какие медики бывают! Расскажите мне про интернат».

– И вы с ней поделились информацией?

– Конечно, – закивала Роза, – как и тебе, все рассказала. И она тоже про фото спросила. Дескать, не осталось ли снимка, где весь состав интерната вместе. Я и ответила: раньше фотоаппараты редкостью были, стоили дорого, не всякий ими пользоваться умел. Мы на юбилей лаборатории специально человека позвали, в конференц-зале выстроились, он нас и щелкнул. Я даже накануне в парикмахерскую сходила, ради такого случая прическу навертела. Если честно, плохо получилась, выглядела дурой с завивкой! Фото потом на стену повесила, вон туда, у самого окна.

– Но там сейчас портрет какого-то старика, – заметила я.

Роза пригорюнилась.

– Это Сергей Семенович! Я его снимок от двери переместила. Алена у меня то фото попросила, пообещала непременно вернуть, да обманула. И как я ей только поверила? Единственный снимок, где мы все вместе, пропал! Я потом стала у других спрашивать, не осталось ли у кого фото с юбилея. Думала, может, кто еще его купил у мастера. Но так и не нашла.

– И вы рассказали Алене про Крюкову?

– Ну да!

– И про ее сына Мишу?

– Это ж не секрет, – не смутилась Роза. – Когда беда случилась, все газеты про них трубили. Только попросила Алену: станете статью писать, не вспоминайте тот случай. Лучше про лабораторию расскажите. Может, ее восстановят в память о Сергее Семеновиче? Он великий человек был! И Альберт с Аллой очень многим помогли, они в тяжелые годы детей от смерти спасли, исследований не бросали. Хоть у Аллы характер и дурной, гневлива она была без повода, но человек хороший, за больных малышей горой стояла. Нынешний главврач своим предшественникам в подметки не годится, ему лишь бы денег нахапать. Коммерческое отделение развивает, качает из него рубли, как нефть из скважины. Знаешь, о чем я Алену попросила? Надо Альберта найти и вернуть! Вот тогда и лаборатория заработает, и о Сергее Семеновиче вспомнят, и о детях позаботятся. А то теперь с ними тут особо не возятся, осталось всего десять человек, сидят запертыми в комнатах, как Маугли. Не учат их, не развивают. Рухнула структура!

У меня от обилия неожиданно полученной информации разболелась голова.

– Насколько я понимаю, Алена фото не вернула?

– Нет, – угрюмо ответила Роза.

– А статью написала?

– Не знаю. Мне она ее не показывала. И вообще больше сюда не ходит, – фыркнула кастелянша.

– И многим вы историю интерната рассказывали?

– Особенно люди ею не интересуются, – скривилась Роза. – Журналисты любят про звезд писать, кто, где, с кем да сколько выпил. Сергей Семенович никого не волнует, дети-дауны тоже. Только Алена расспрашивала и ты сейчас. В общем, так! Я тебе историю изложила, а ты уж интернат не позорь. Про Мишу Крюкова сообщать не надо, а вот про то, какой Аллочка врач самоотверженный, вспомни. Хоть она и покойница давно, да приятно ей на том свете будет. И надо нам снова лабораторию открыть. В память о Сергее Семеновиче. Он был такой… такой… лучше всех!

Щеки старушки начали медленно краснеть, и только тут я поняла: очевидно, Роза была когда-то влюблена в начальника.

По дороге к метро я позвонила Коробкову и дала ему новое задание.

– Верный раб уже побежал с топором в лес, – бодро заявил Дима. – Не волнуйтесь, барыня, будет вам к ужину медведь.

Я спустилась в подземку, неожиданно оказалась в полупустом вагоне и, сев на продавленный диванчик, попыталась вздремнуть, но в голове продолжали вертеться разные мысли. Роза, скорей всего, обожала Сергея Семеновича. Сестра-хозяйка – порядочная, работящая женщина, которую искренне огорчает то, что случилось с интернатом. Увы, очень часто какое-нибудь учреждение или дело функционирует на энтузиазме одного увлеченного, талантливого человека. Если он уходит, то, несмотря даже на множество учеников и последователей, структура тихо загибается. Процесс угасания может занимать годы, но он не остановится.

Увы, детище Сергея Семеновича Катасонова погибло. Интересно, что за лекарство разрабатывали ученые? Неужели Альберт и Алла на самом деле в голодные годы кололи даунам не разрешенный к применению препарат?

Вагон вдруг тряхнуло, и мои мысли потекли в другом направлении. Как звали подругу бедной Оксаны? Алена? Но ни отчества женщины, ни ее фамилии я не знаю. Из всего услышанного напрашивается странный вывод: Алена взяла паспорт Оксаны и решила выйти замуж за Федора. Зачем? Вот уж всем вопросам вопрос! Надеюсь, Федор даст на него хоть какой-то ответ. Я упорно звоню Бондаренко домой через каждые два часа, но там никто не снимает трубку. А раз гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе!

– Станция «Краснопресненская», – пробубнил динамик.

Я вскочила и ринулась к выходу.

Фирма «Вир» пряталась в глубине жилых домов неподалеку от зоопарка. Дверь в контору была заперта, я нажала пальцем на кнопку домофона.

– Вы к кому? – глухо прозвучало из небольшой коробочки, привинченной к створке.

– Скажите, Федор на работе?

– Бондаренко.

– Меня зовут Татьяна Сергеева, Федор Бондаренко ваш работник.

– Естественно, мне надо просто войти.

Я вздохнула. Может, по ту сторону двери установлен автомат, который тупо повторяет запись одной и той же фразы?

– Пожалуйста, откройте дверь.

– Но как же попасть в фирму?

– Вас должны включить в список, – неожиданно изменил текст робот.

– Замечательно! – обрадовалась я. – И каким образом можно оказаться в числе избранных?

– Вас должны включить в список.

– Кто занимается выдачей пропусков?

– Отдел охраны.

– И где он находится?

– В отделе охраны.

– Отлично! Дайте телефон подразделения.

– Вас нет в списке!

Я испытала огромнее желание треснуть по двери кулаком, но сдержалась и решила наладить контакт с роботом. Приветливо произнесла:

– Здравствуйте, меня зовут Таня Сергеева.

– Хотелось бы пообщаться с начальником охраны.

– Но послушайте! – взвилась я. – Как мое имя может оказаться в списке тех, кому разрешено войти в помещение фирмы, если я не могу поговорить с тем, кто выдает пропуска? Вы меня поняли?

– Ладно, сообщите телефон вашего отдела безопасности.

– Ноль ноль три.

– Дальше.

– Ноль ноль три.

– Это, наверное, внутренний номер, – догадалась я.

– Ноль ноль три.

Я пошарила глазами по стене дома.

– Простите, не вижу телефонного аппарата.

– Ноль ноль три, – без всяких эмоций повторила коробочка.

Я заморгала и вынула мобильный. Конечно, я делаю глупость, но вдруг сейчас из аппарата раздадутся слова: «Начальник охраны „Вир“ слушает»? Нет, не раздались.

– «Скорая помощь», ждите ответа, – сообщил сотовый.

Удивляясь собственному идиотизму, я сунула телефон в сумку и снова ткнула пальцем в кнопку домофона.

– Сергеева. Татьяна Сергеева.

– Послушайте!

Обессилев, я привалилась к стене. С таким же успехом можно пытаться поговорить с куском ваты!

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулась. На крыльце стояла женщина лет тридцати, одетая в синее платье, белые носочки и голубые босоножки.

– Домофон, – сказала незнакомка, – отойдите.

Я послушно посторонилась, она нажала на кнопку.

– Зеленый заяц, – спокойно сообщила дама.

Раздалось мерное гудение, за ним последовал щелчок, посетительница дернула за ручку и исчезла за дверью. Я разинула рот. Зеленый заяц! Навряд ли это фамилия. Хотя со мной в классе когда-то училась девочка Вера с фамилией Сашапушкин. Да, да, у нее была именно такая фамилия. Но мне сейчас показалось, что Зеленый заяц – это нечто вроде пароля. Ну-ка, попробуем…

Я смело нажала на пупочку.

– Зеленый заяц, – выпалила я.

– Вы уже вошли в корпус.

– Эй! Здесь второй Зеленый заяц! – завопила я.

– Вы уже вошли в корпус.

Я спустилась с крыльца и схватила телефон.

– Алло, – прошептала Марта.

– Это Таня.

– Кто?

– Сергеева!

– А-а-а, привет, – зевнула Карц. – Чего в несусветную рань трезвонишь?

– Обед скоро! – изумилась я.

– Обед? – поразилась Марта. – Только три часа дня!

Я решила не продолжать беседу о времени. Мы с Карц, похоже, существуем в разных часовых поясах. Просто спросила:

– Среди твоих знакомых нет сотрудников фирмы «Вир»?

– Ну… сразу не скажу. А что?

– Очень надо попасть в их офис.

– Тоже мне проблема… – хрюкнула Марта. – Открывай дверь, и вперед.

– Там заперто, а охранник то ли идиот, то ли автомат. Впрочем, с механизмами по выпечке пончиков, по-моему, еще можно договориться, а вот с долдоном, который здесь стережет вход, без шансов.

Карц протяжно застонала:

– Из-за такой ерунды ты беспокоишь человека ни свет ни заря! Сейчас научу, слушай…

– Думаешь, сработает? – с сомнением спросила я через пару минут.

– До сих пор осечек не было. – Марта усмехнулась. – Главное – конверт. Большой, коричневый! Плюс бейсболка и форменная куртка!

– И где их взять?

– Тебе дали идею, – обозлилась светская львица, – а вместо благодарности я слышу нытье. Может, мне еще приехать и самой все сделать?

– Нет, спасибо, – буркнула я и пошла назад к станции метро.

На небольшой площади было несколько ларьков. Сначала я приблизилась к киоску «Союзпечать» и спросила у толстой продавщицы:

– У вас есть журналы, упакованные в плотную бумагу?

– Порнуха? – равнодушно переспросила бабка. – Ею у цветов торгуют.

– Спасибо, – обрадовалась я. Сделала пару шагов влево, увидела лоток и приобрела нечто, упрятанное в желто-коричневый пакет. Потом, пробежавшись по площади, обнаружила синюю палатку, в которой купила у пьяной девушки красную бейсболку с надписью «Redbar». И спросила продавщицу:

– Не дашь ли мне на полчасика свою жилетку?

– Которую? – заплетающимся языком поинтересовалась та.

– Форменную, – пояснила я, – ту, что у тебя на плечах.

Девица вытаращила глаза, медленно подняла руки, сложила из пальцев известную комбинацию и без всякой злобы ответила:

– Фигушки. Без спецодежды нельзя работать!

Я вынула кошелек, вытащила из него пару бумажек и, пошуршав ими перед носом красавицы, нежно проворковала:

– Обед наступил. Разве справедливо, что ты стоишь тут, на жаре, нюхаешь выхлопные газы? Вон там симпатичное кафе, сходи туда, посиди в тенечке. А я пока в твоей жилетке на свидание схожу. Мой парень от такой одежды тащится.

Затуманенный взор продавщицы начал проясняться, цепкие пальцы схватили купюры.

– Суперски! – прохрипела девушка. – Вон туда форму припрешь, под зонтик. Не потеряй!

– Ни за что! Буду очень аккуратна, – пообещала я, забирая ярко-синюю безразмерную душегрейку.

Глава 28

Очутившись на знакомом крыльце, я храбро ткнула пальцем в кнопку домофона.

– Доставка корреспонденции.

Коробочка замолчала, потом из нее послышалась почти человеческая речь:

– Кому?

– Комната номер пять.

– От кого?

– Фирма «Редбар», – равнодушно ответила я, – курьер.

– Вас нет в списке, – охранник неуверенно попытался вернуться к привычной манере беседы.

– Замечательно, – обрадовалась я, – раньше домой попаду. Мне ваще-то по фигу, отдам пакет или нет, я оклад получаю, не на сдельщине. Покедова! Тока скажи тем, из пятой комнаты, что им бандероль приносили. Чао-какао…

– Эй, стой! – занервничал домофон.

– Чего? – недовольно спросила я. – Мне неохота тут прыгать!

– Куда посылку уволакиваешь?

– Назад, в доставочную контору. Вы ж меня не впускаете…

– Стоять!

– Ты на меня не ори, – сурово сказала я, – твоя территория внутри. А снаружи общая. Ишь, разлаялся! На жену тявкай. Пока! Да, не забудь пятую комнату предупредить. Ах да… Мне нужна твоя фамилия.

– Зачем? – нервно поинтересовалась коробочка.

– Ваша пятая комната в нашу фирму позвонит и лай устроит: почему они заказ не получили, – объяснила я, – заведующий по журналу глянет, курьера вычислит и начнет мне клизму с песком ставить. Вот тут я ему и скажу: «Не фиг мою кепку мять. Приносила бандероль, как положено. А ихний гоблин у двери меня не пустил. Вот ему, уроду, пятак и полируйте». Так как твоя фамилия?

Домофон молчал.

– Не хочешь говорить? – засмеялась я. – Ну и не надо. Сегодняшнее число я знаю, время дня тоже. Живо можно вычислить, кто у шлагбаума мышей не словил. До свидос, дядя! Ты в душ не ходи, не мойся в ближайшие дни.

– Почему? – удивился замороченный идиот.

– Возьмет твой начальник ремень, начнет тя по заднице стегать, – засмеялась я, – не так больно будет – грязь кожу защищает. Адью, парниша!

– Входи, – буркнул домофон.

Страшно довольная собой, я схватилась за ручку. Нет, не зря Чеслав считает Марту человеком, способным проникнуть в любое место. Интересно, как часто наша унизанная брюликами светская львица изображает из себя курьера? Нужно признать, что Карц подсказала мне хороший ход. Секьюрити велено не пускать тех, кто рвется в фирму без пропуска. А вот курьер, явно обрадованный отказом, спешащий побыстрее завершить работу и побежать домой, вызывает сбой в программе. А еще срабатывает инстинкт самосохранения. Вдруг люди из пятой комнаты с нетерпением ждут письмо и поднимут шум, вовремя его не получив?

Я вошла в холл, увидела ворота металлоискателя, турникет и парня лет двадцати в дешевом черном костюме, белой сорочке и при галстуке.

– По коридору налево, – сердито сказал он, – туда-сюда, живо. На, повесь бейдж!

Я прицепила к жилетке при помощи «крокодильчика» ярко-красный прямоугольник с надписью «Гость» и бодро пошагала в указанном направлении.

Длинный коридор был пуст. Я быстро стащила жилетку, бейсболку, запихнула, хоть и с трудом, все это в сумку, оглянувшись по сторонам, положила на подоконник пакет с журналом и пошла вперед, изучая таблички на блестящих от лака дверях. Мне нужно нечто типа «АХО» ^[4] или «Замдиректора по хозчасти». Но никаких надписей не было, на всех дверях висели номера. В конце концов коридор сделал резкий поворот. Я очутилась в стеклянной галерее, переходе в другое здание, пересекла ее, поднялась вверх, опустилась вниз, пару раз свернула и, пораженная полнейшим отсутствием людей, уткнулась в темно-коричневую створку, на которой наконец-то обнаружила небольшую вывеску: «Седьмой отдел реабилитации инвалидов». Прежде чем я оценила ситуацию, пальцы постучали в дверь.

– Входите, – донеслось из кабинета.

Я вошла в небольшую, совсем не по-офисному обставленную комнату.

Серо-зеленый диван, два глубоких кресла, журнальный столик, телевизор, пара стеллажей с книгами (отнюдь не научными, а беллетристикой) и девушка-блондинка в синем платье, смахивающем на халат.

– Татьяна? – улыбнулась она.

– Да, – изумленно подтвердила я.

– Ой, как хорошо, что вы раньше приехали! – обрадовалась хозяйка кабинета. – Просто супер! А то я испугалась, что придется задержаться. Почему вы не позвонили от охраны? Встретила бы вас!

– Спасибо, – поддержала я разговор, – я сама прошла.

– У нас тут извилисто, – засмеялась девица, – я до сих пор путаюсь, в особенности если с центрального входа иду. Ладно, начнем. Вы садитесь, Татьяна, не стесняйтесь.

Я плюхнулась в кресло, утонула в мягком сиденье и порадовалась, что не надела юбку. Конечно, хорошо быть стройной блондинкой, например, такой, как Марта Карц. Но и в моей внешности есть положительные моменты. Большинство людей, увидев женщину весом более семидесяти килограммов, моментально начинают считать ее доброй, простой теткой. Отчего-то все пребывают в твердой уверенности, что толстушка никогда не будет вредной, не способна на плохой поступок. «Толстая баба добром богата», «Корми жену досыта, в тощей черти играют» – это всего лишь две поговорки из кладезя народной мудрости. Вот и блондинка, явно принявшая меня за какую-то другую Таню, не ждет подвоха. Ну чем ее может насторожить полная, добродушная госпожа Сергеева, весьма неловко пытающаяся устроить поудобнее свое объемистое тело?

– Давайте познакомимся, – захлопала ресницами блондинка, – я Неля. Вообще-то Нелли Ильинична Солнцева, педагог-психолог, но вы можете отбросить отчество. Хорошо?

Я кивнула, Неля потерла узкие ладошки.

– Вот и познакомились. Я здесь недавно, всего месяц, заменила Алевтину Ивановну, с которой вы, очевидно, уже встречались. Олег Ефремович ведь предупредил вас, да?

Я на всякий случай опять затрясла головой.

– Отлично, – еще больше обрадовалась Неля. – Ваша дочь…

– Моя дочь? – от неожиданности переспросила я.

Пухлые детские щечки педагога-психолога слегка порозовели.

– Минуточку… – пробормотала она, открыла стоящий на журнальном столике ноутбук, побегала пальцами по клавишам, щелкнула мышкой и с облегчением сказала: – Нет, я ничего не перепутала. Рязанцева Татьяна Михайловна, дочь Светлана, направлена на реабилитацию. Так?

– Конечно, – быстро согласилась я, решив подружиться с Нелей, а потом попросить ее отыскать Федора.

– Вот и слава богу! – воскликнула Неля. – Ой, извините, ничего хорошего в случае «Альфа» нет. И мое восклицание относилось не к вам, не поймите меня превратно. Попробую сделать все, чтобы Светлане было комфортно. Просто я недавно здесь работаю и могу кой-чего напутать. Поэтому и обрадовалась, что все нормально. Вы – Рязанцева Татьяна, проживающая по адресу: Водовозная, семнадцать, так?

– Ага, – согласилась я.

– Замечательно, что приехали раньше! – не сдержала восторга Неля. – Сегодня пятница, я хочу уйти вовремя. Ну да ладно, когда придет Света?

– Ну… э… – заблеяла я.

– Она готова к новому курсу?

– Э… да.

– И как она себя чувствует?

– Э… великолепно.

– Отлично! Я вам непременно помогу. Наш коллектив…

– А много здесь людей служит? – Я решила поближе подобраться к интересующей меня теме.

Неля махнула рукой.

– Полно! Врачи, воспитатели, психологи… Мы гарантируем почти полную реабилитацию инвалидов.

– Я как раз о них спрашиваю, о людях с ограниченными возможностями. Их тут сколько?

– Точное число не назову, – округлила глаза Неля. – Понимаете, у каждого психолога своя группа. Мне пока доверили троих.

– Хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из тех, кто давно здесь работает.

– Зачем? – изумилась Неля.

– Чтобы узнать ситуацию изнутри, – объяснила я.

Блондинка заморгала, и тут зазвонил телефон.

– Секундочку… – девушка чуть покраснела, встала, подошла к допотопному аппарату, привинченному к стене. – Слушаю, Солнцева. Ой, здравствуйте, Олег Ефремович! Ага, ага, ага… да… Ой! Да! Ага! Поняла!

Она положила трубку на рычаг и вся пошла багровыми пятнами.

– Вы кто? – шепотом спросила Неля.

– Татьяна, – нежно улыбнулась я.

– Не Рязанцева? – с ужасом уточнила блондинка.

– Сергеева, – ответила я.

– Мама! – прошептала девушка, прижимая ладошки к пылающим щекам. – Уходите, пожалуйства, меня уволят!

– Неля, мне надо поговорить с Федором Бондаренко.

– Это кто?

– Уборщик, парень-инвалид, он у вас коридоры моет.

– Не знаю такого, – еле слышно ответила Неля. – Уходите!

– С места не сдвинусь, пока не увижу Бондаренко. У вас есть компьютер, поищите парня, узнайте, где его рабочая территория.

– В ноутбуке только моя группа, – чуть не заплакала Неля, – и… вообще… вы первая! Ой, Олег Ефремович рассвирепеет! Ну Танечка! Не губите меня!

– Неля, – сурово сказала я, – надо мной тоже имеется начальник, поверьте, он не менее страшный, чем ваш. Давайте договоримся: вы мне немножечко рассказываете про «Вир», а я молчу об оплошности, допущенной педагогом-психологом, которая начала беседовать не с тем, с кем надо.

– Здесь сидеть нельзя, – затряслась Неля, – Олег Ефремович только что позвонил и сказал: «Нелли, Рязанцева не придет, можешь уходить домой, ты ею заниматься не будешь». Вдруг он по коридору прогуляется, сюда заглянет, увидит вас и спросит, кто вы?

Я пожала плечами.

– Ответите: подруга зашла, мы вместе на дачу собрались.

Неля всплеснула руками.

– С ума сошла? Побежали живо! Да не через центральный вход! Только бы нас никто не увидел… Давай, пошевеливайся!

Она подхватила сумочку, вытолкнула меня в коридор и поволокла по нему со скоростью испуганного таракана, приговаривая:

– Быстро, быстро…

В конце концов мы очутились около железной двери, Неля приложила свой бейджик к белому прямоугольнику, послышался тихий голос:

– Фамилия?

– Солнцева, – отрапортовала Неля.

– Вы есть в списке, – констатировал невидимый охранник.

Послышался щелчок, дверь приоткрылась.

– Слава богу, – выдохнула Неля, когда мы очутились на улице. – Может, потом как-нибудь побеседуем? Я и правда хотела с ребятами на дачу поехать.

– Ну уж нет! – твердо сказала я и схватила блондинку за плечо. – Шагай к зоопарку, на его территории определенно есть кафе.

Через двадцать минут я узнала короткую биографию блондинки. Ее отец доктор наук, профессор и академик, заседает во многих ученых советах, является членом организации, которая выдает дипломы о присуждении научных степеней. У Нели никакой тяги к образованию не было, но папочка приказал дочери учиться на психолога. Девушка отмаялась пять лет в институте, получила диплом и была пристроена в «Вир».

В первый же день ее вызвал к себе начальник, Олег Ефремович, и сурово сказал:

– Я обязан твоему отцу, поэтому взял на работу неопытного человека. Но имей в виду: я не собираюсь держать здесь лентяйку и дуру. Мы тут не в бирюльки играем и получаем не игрушечные оклады. Давай договоримся: либо ты трудишься не покладая рук, либо пошла вон. Никакой папин авторитет тебе не поможет, здесь не пляж для блондинок!

– Я могу перекраситься, – пискнула Неля.

– Не надо, – неожиданно улыбнулся Олег Ефремович, – достаточно будет проявить усердие, аккуратность и внимательность. И усвой: я здесь царь и бог!

Неля вернулась домой и сказала отцу:

– Не хочу работать в «Вире».

Академик, человек авторитарный, даже грубый, заорал:

– Дура! Я потратил массу времени, чтобы найти тебе отличное место! Не смей выдрючиваться! Или в школу запихну, – будешь иметь два рубля зарплаты и коллег-климактеричек!

Неля великолепно знала, что спорить с отцом бесполезно, она всегда его слушалась, но тут впервые в жизни решила высказать свое мнение.

– Папочка, – забормотала Неля, – мне хочется…

Договорить ей не удалось, профессор стукнул кулаком по столу.

– Вот выдам, как старшую, замуж, тогда и мели языком, а пока будешь работать, куда тебя пристроили. Да не вздумай так себя повести, чтобы выгнали! Мне Олег правду скажет. Если я пойму, что ты саботажница, отправлю голой на улицу. Не жди потом от меня помощи. Усекла?

– Да, папочка, – прошептала Неля.

– Ну и ладно, – слегка успокоился отец. – Старайся, я тебе на день рождения машину подарю.

Глава 29

– Как мне найти Федора Бондаренко? – прервала я Нелю.

– Понятия не имею, – заморгала красавица.

– Он инвалид, умственно отсталый человек, уборщик. Неужели ты никогда его не встречала?

Неля замотала головой:

– В «Вире» полно таких. Это называется реабилитация.

– Не понимаю.

Солнцева сдвинула аккуратно выщипанные брови.

– Фирма занимается коррекцией поведения умственно отсталых людей. Их пытаются социализировать, включить в активную жизнь. Многие родители понимают: дауна можно пристроить на службу. Но кто же возьмет инвалида по уму? А «Вир» таких сначала учит, а потом устраивает их на работу. Ясное дело, не бесплатно. Хочешь расскажу, как это происходит?

– Сделай милость, – кивнула я.

Неля затараторила.

– Родители приводят к нам своих детей и оплачивают патронаж. Хотя это смешно сказано – детей , на самом деле им за восемнадцать. Короче, пациентов селят в клинике, делают им всякие анализы. Про медицинскую часть не спрашивай, я о ней ничего не знаю. А потом больных передают в учебку. В основном, конечно, к пылесосу да тряпкам ставят, затем в гостиницы на работу отправляют. Понимаешь, сейчас закон появился: если у тебя инвалид служит, ты имеешь налоговую льготу. Собственно говоря, это все. Я, как педагог-психолог, должна следить за процессом обучения пациентов, хвалить их, поощрять, снимать агрессию, быть в постоянном контакте с родителями, короче – держать руку на пульсе, а если у кого-то начнутся сложности, моментально сообщать лечащему врачу. Но если честно… я же только начинаю работать, опыта нет… и кое-что меня удивляет…

– Например? – тут же задала я вопрос.

– У меня в группе трое, – задумчиво сказала Неля, – два парня и эта, Рязанцева, которая сегодня не пришла. Но была и четвертая, Даша Капустина. И она вдруг такие успехи сделала! За неделю изменилась: взгляд осмысленный стал, сказала мне:

«С тряпкой скучно, я лучше на парикмахера выучусь. Кажется, я уже стричь умею. Хотите покажу?» Не успела я ахнуть, как Даша подбежала к моему столу, ножницы схватила, куклу со шкафа сдернула (у меня в кабинете полно игрушек) и давай ей стрижку делать. Здорово вышло! Я позвонила ее матери, сказала: «Поздравляю от всей души, ваша дочь просто преобразилась! И у нее явный талант стилиста». Да только…

Неля замолчала.

– Что? – в нетерпении воскликнула я.

Блондинка повела плечами.

– Понимаешь, мать Капустиной не обрадовалась, а даже испугалась. Потом меня Олег Ефремович вызвал и давай мордой по асфальту возить: почему, спрашивает, врачу о ситуации с ножницами не сообщила?

Я внимательно слушала Нелю. И правда, странно! Дарья проявила интерес к профессии, но ни ее мать, ни медики не пришли в восторг, обнаружив у девушки проблески интеллекта. А Нелю пропесочили по полной программе.

Психолог рассказывала дальше…

– Резкий взлет способностей еще хуже, чем тупость, – злился Олег Ефремович. – Это ситуация «Альфа», форс-мажор. Меры надо принимать сразу. Велено же было обо всех ухудшениях докладывать врачу!

– Я подумала, если человек умнеет, то налицо улучшение, – оправдывалась Неля.

– Взялась на мою голову докука… – сердился начальник. – Ни одной детали нельзя упускать. Внимание, внимание и еще раз внимание! Все отклонения от установленной нормы – беда! Ладно, иди. И более не совершай ошибок.

Расстроенная Неля вышла из кабинета и столкнулась с другим педагогом, Николаем, давно работающим в фирме.

– Чего глаза на мокром месте? – спросил он.

– Какая-то «Альфа» с моей подопечной приключилась, – шмыгнула носом Неля.

– Плохо дело, – посерьезнел Николай.

– Что такое «Альфа»? – поинтересовалась Солнцева.

– Олег Ефремович тебя в курс дела не вводил? – задал вопрос коллега.

– Нет, – призналась Неля.

– А я права не имею, – заявил Николай. – Начальство сочтет нужным – просветит. И про «Х», и про «Альфу». У тебя сколько подопечных?

– Сейчас два, – простонала Неля, – скоро третья появится.

Коля оглянулся и понизил голос:

– Загляни к ним в анкеты, там квадратики есть. Коли перечеркнут тот, что с буквой «Х», спи спокойно, работай и ни о чем не думай. А если «Альфа» отмечена… Хотя я зря тебя предупреждаю, новенькой такого не дают…

Неля понуро опустила голову, рассказав о том случае. Помолчала минутку, вздыхая.

– Знаешь, я хорошо училась, на одни пятерки, – снова заговорила юная специалистка. – Конечно, профессию за меня выбрал папа, но я не умею работать тяп-ляп, поэтому получила красный диплом. А Олег Ефремович меня дурой считает. Слышала, что он мне сейчас по телефону сказал?

– Конечно, нет.

– «Рязанцева не придет, с „Альфой“ тебе не справиться, больше не будешь Светлану патронировать». А я еще и не начала с ней работать! Говорю же, он меня за идиотку держит. Дали мне двух парней, послушных, как цирковые обезьянки. Один в прачечной работает, другой лифты моет. Звоню их родителям, те в восторге заходятся. «Ах, ах, наши мальчики золотые. Передайте Олегу Ефремовичу, мы счастливы». Вся работа десять минут занимает. Остальное время мне надо в кабинете сидеть и в окно пялиться. Я надеялась, хоть с Рязанцевой будет интересно, стану беседы проводить, обучающие игры. Почему мне не везет?

Мне стало жаль Нелю.

– Думаю, твой отец попросил Олега Ефремовича об услуге, дескать, пригрей девочку, она институт окончила. Тот не смог отказать всесильному академику, элементарно побоялся царского гнева, вот и взял тебя. Скрипя зубами оформил на службу. Хорошим работником он тебя не считает, ведь опыта у тебя в самом деле нет, вот он к тебе и присматривается.

– И что мне делать? – заныла Неля.

– Четко выполнять свои обязанности, не болтаться по коридорам, сидеть в кабинете от и до. Не сплетничать, не манкировать обязанностями, тщательно следить за подопечными. Рано или поздно Олег Ефремович оттает и примет тебя.

– Хорошо бы… – грустно отметила Неля. – Видно, с Рязанцевой вышла какая-то лажа, раз он саму Полину Юрьевну вызвал.

Знакомое сочетание имени и отчества заставило меня вздрогнуть.

– Кого?

– Профессора, – не замечая моего напряжения, пояснила Неля, – я ее ни разу не видела, но от того же Николая про нее слышала. Полина Юрьевна очень опытный психолог, ей самые запущенные случаи поручают, она здесь вроде консультанта.

– И как ты узнала, что Рязанцеву отдают этой даме? – поразилась я.

– Олег Ефремович со мной по телефону говорил таким железным голосом, а потом вдруг замолчал и очень ласково, прямо сахарно пропел: «Полина Юрьевна! Добрый вечер, дорогая! Садитесь поудобней. У нас с Рязанцевой форс-мажор!» И трубку жахнул. Ни до свидания мне, ни вообще ничего хорошего!

– Ясно… – протянула я. Хотя на самом деле ничегошеньки мне не понятно.

– Ты о моем косяке никому не расскажешь? – округлила свои голубые глаза Неля. – Я же не нарочно тебя с Татьяной Рязанцевой перепутала. Не наябедничаешь?

– Нет, – пообещала я. – Но взамен попрошу об услуге.

– Какой? – испугалась Неля.

– Небольшой, – успокоила я ее. – Дай номер своего мобильного, вдруг мне понадобится опять в «Вир» пройти, ты для меня пропуск закажешь. И еще: найди мне Федора Бондаренко! Узнай, на каком этаже он полы моет, ходит ли на работу и как мне с ним поговорить.

– Ладно, – с облегчением согласилась Неля, – это я могу.

Следующие два часа я занималась мелкими делами. Пошла к метро, отыскала пьяненькую продавщицу, отдала той форменный жилет, а заодно подарила ей и ярко-красную бейсболку. Потом позвонила Коробкову, попросила разузнать кое-какую информацию, забежала в супермаркет, купила пакет молока, принеслась домой и влезла в ванну.

Может, и есть на свете люди, уставшие от научно-технического прогресса, бизнесмены и их помощники, замороченные факсами, мобильными телефонами и постоянно работающими ноутбуками. Если ты утром вылетаешь в Лондон, а к вечеру перебираешься в Париж, весь божий день общаешься с тремя беспрерывно вопящими сотовыми и отбиваешься от дождя е-мэйлов, тогда, наверное, может возникнуть желание отправиться в «Лучшие времена», лечь на комкастый матрас и почувствовать счастье там, где отсутствуют электричество и телефон. Но я люблю принять ванну, полежать в пене, потом с наслаждением попить чаю с конфетами, посмотреть любимый сериал. Мне совсем не нравится обливаться ледяной водой в летнем душе и бегать в сарай за дровами для печки.

Я закрыла глаза, представила, что нахожусь на берегу теплого моря, рядом с Гри…

Многим женщинам моя семейная жизнь покажется странной. Мы с мужем мало времени проводим вместе, очень редко ходим в театр, кино или в гости. Да у нас и нет близких друзей, я не завела их в силу своей застенчивости, а Гри, имеющий океан знакомых, не сближается ни с кем из-за условий работы. Даже мне, своей жене, Гри поначалу не рассказывал, чем он занимается, я считала супруга актером, который мотается по разным городам, снимаясь в рекламных роликах. Гри довольно долго присматривался ко мне, прежде чем открыл правду.

Хотела бы я жить так, как положено обычной женщине? Утром отправляться на работу, в пять приходить домой, готовить ужин, встречать мужа, по выходным бегать за покупками, ждать одиннадцать месяцев отпуска, собирать деньги на дачу, машину и понимать, что у меня все стабильно устроено, служба хоть и нудная, но приличная, и к пенсии я подойду с чувством выполненного долга?

У меня уже была такая жизнь, из которой Танечку безжалостно выкорчевала злая женщина. В тот момент мне казалось, что лучше умереть, но нынче я сказала бы ей, некогда моей лучшей подруге, огромное «спасибо». Любая, даже самая неприятная ситуация в конце концов идет нам во благо. Став приманкой в мышеловке, я познакомилась с Гри и теперь счастлива. Я не хочу жить как все, и пусть вижусь с мужем два-три дня в месяц, пусть меня постоянно трясет от осознания собственной малозначимости, пусть я боюсь потерять то, что имею, но я никогда уже не смогу стать прежней. За время работы в бригаде Чеслава я сильно изменилась. Наверное, дело в адреналине, который стал поступать в организм огромными дозами…

Резкий звонок телефона вырвал меня из раздумий, я схватила трубку.

– Прикройся полотенцем, – заявил Коробков, – от твоей красоты слепит глаза.

Я взвизгнула, села в ванне, схватила махровую простыню, накинула на плечи и услышала радостный смех Димы.

– В ванной установлена камера? – заорала я. – Ну и ну… Коробок, это уже слишком, я пожалуюсь Чеславу! Ты с ума сошел!

– Успокойтесь, мамо, – еще громче заржал компьютерщик, – я вас не вижу.

– Откуда тогда узнал, что я лежу в пене?

– Просто предположил, – продолжал веселиться Коробков. – И попал в яблочко! Хо-хо! Полотенце намочила?

– Дурак, – по-детски обиделась я.

– Не злись, котик, – проворковал Дима, – твой медвежоночек расстарался. Ты хотела узнать про «Вир»?

– Да! – подтвердила я, вылезая из ванны.

– Осторожно, не поскользнись на плитке, – предостерег Коробков. – Я один раз так шмякнулся, что потом месяц хвост болел.

Снова взвизгнув, я спряталась за пластиковую занавеску.

– Значит, камера все же есть… – вырвалось у меня.

– О боже! Нет, конечно. Кому ты нужна? В Интернете полно домашней порнушки, голой Таней Сергеевой никого не удивишь. Инь, янь и всякая дрянь по полной программе.

– Но ты увидел, как я вылезаю из воды!

– Снова простое предположение. Мы заговорили о работе, и ты бы не осталась плавать в мыле. Наверняка решила пойти к компу, на который старательный Димочка скинул инфу.

– Ты мне надоел!

– Отключаюсь.

– Нет! Стой!

– Вас не понять, барыня. То «пошел вон», то «люблю до гроба», – прокряхтел Коробков. – Определитесь, с кем вы: с нами или с врагами!

– Что ты про «Вир» нарыл?

Коробков издал протяжный стон.

– У них защита мощная, я пока не везде влез, потребуется некоторое время. Похоже, им есть что скрывать. Если маленькая булочная покупает для своей безопасности систему противоракетной обороны «Щит», то это не маленькая булочная, а большая тайна, которая ловко прикинулась маленькой булочной, потому что маленькая булочная она и есть маленькая, никому не нужная булочная. Я понятно объяснил проблему?

– Угу, – согласилась я.

– И если переть на маленькую булочную танком, – не успокаивался Дима, – получится ядерная война, а если в маленькую булочную вползет крохотный таракан, то его никто не приметит. Таракашечки любят крошечки, кусочки маслица, пылинки муки, чего полно в маленьких булочных. Короче, ждите ответа!

– Это вся информация? Стоило вытаскивать меня из ванны, чтобы сообщить, что ты ничего не сделал, – фыркнула я.

– Горько слышать несправедливые слова!

– Говори, что узнал.

– «Вир» является коммерческим лечебным учреждением, там социализируют инвалидов. И знаешь, что интересно?

– Инвалиды-то бывают разные.

– Ты о чем?

– Мамо! Возьмите свой мозг из стакана с рассолом, суньте в череп и потрясите им! Если у индивидуума нет руки или ноги, он кто?

– Человек с ограниченными возможностями.

– Ага! Бывает, что человек уже родился с дефектами или он в процессе жизни теряет работоспособность. Слепой, немой, параличный – все они инвалиды.

– В «Вире» занимаются только даунами или теми, кто стал ущербным вследствие травмы.

– Это объяснимо.

– Да? – поразился Дима. – И почему они не помогают, допустим, глухим?

Я почувствовала свое превосходство над Коробковым.

– После разговора с Нелей Солнцевой мне стало ясно: своих подопечных «Вир» устраивает на службу в гостиницы, в подавляющем большинстве случаев уборщиками. Поэтому у человека должны быть руки, ноги, глаза, уши…

– Мило, – констатировал Дима. – Теперь о Светлане Рязанцевой. Похоже, она очаровательная девушка. И Дарья Капустина, захотевшая стать парикмахершей, тоже милашка. Я бы с такими в один автобус ночью не сел.

– Что такое?! – воскликнула я.

Коробков закашлялся, мне пришлось ждать, пока он успокоится.

– Печеньем подавился, – пояснил наконец Дима. – Значитца, слушай. Рязанцева Светлана – осуждена за убийство ребенка. Дарья Капустина – получила срок за нанесение особо тяжких телесных повреждений. Она работала парикмахером и клиента ножницами пырнула, а милиции заявила: «Ничего плохого я не делала, дяденька сам на мой рабочий инструмент упал, восемь раз подряд».

– Ох и ничего себе! – вырвалось у меня.

– Ну! – с явным торжеством подхватил Дима. – Я хороший мальчик? Мама, купи мне машинку!

– Получишь два самосвала, если нароешь подробности, – пообещала я.

– Мамо, читайте «мыло», там уся правда, – заявил Коробков.

Глава 30

Рязанцева Светлана Игоревна окончила одиннадцать классов и поступила в педагогический институт на отделение дошкольного воспитания. Получив диплом, Света пошла работать в районный детский сад. Непонятно, по каким критериям девушка выбирала себе профессию, потому что малышей юная воспитательница терпеть не могла, с подопечными ее группы вечно случались неприятности: то кто-нибудь упадет на прогулке, то травмируется во время занятий. А потом произошла беда с Майей Макаровой. Пятилетняя девочка дома после ужина пожаловалась на головную боль и впала в бессознательное состояние. Майю отвезли в больницу, где она через неделю скончалась, не приходя в сознание. Родители Макаровой, простые работяги без особых связей, неожиданно проявили редкостное упорство, не поверив медицинскому заключению, полученному в клинике.

– Девочка была совершенно здорова! – кричала мать. – О каком инсульте идет речь? Ей всего-то пять исполнилось!

В конце концов Макаровы добились своего, делом занялись судмедэксперты. И они сделали вывод: ребенок погиб из-за тряски.

Иногда взрослый человек, обозлившись на малыша, хватает его за плечи и начинает с яростью трясти. Большинство родителей и учителей хотя бы один раз совершали в своей жизни подобный поступок и не считают его плохим. Ребенка ведь не бьют, просто пытаются показать ему, кто хозяин. К сожалению, даже специалисты, работающие с крошками, плохо знают последствия такого поведения.

Если вы трясете крошечное существо, его голова дергается туда-сюда. Мозг отнюдь не закреплен жестко в черепной коробке, полушария плавают в жидкости, которая призвана служить амортизатором при ударе. Но если вы энергично трясете ребенка, жидкость колышется, голова уходит вправо – «вода» отливает, но не успевает вернуться на место, когда мозг под действием тряски быстро перемещается влево. Полушария стукаются о черепную коробку, кроха получает травму. У многих детей потом наблюдается сонливость и расстройство желудка. Родители никак не связывают симптомы, появляющиеся, как правило, через пару часов после скандала, с энергичным потряхиванием чада. Ребенок хочет спать? Он просто устал. Жалуется на тошноту и понос? Наверное, съел в садике несвежие продукты. А на самом деле малыш получил сотрясение мозга. Вот только большинство взрослых уверены: сотрясение мозга можно получить только от падения или удара, поэтому ребенку дают попить марганцовки и укладывают в кровать. Увы, о том, что тряска – самый верный способ убить кроху, люди не знают. Кое у кого «желудочное заболевание» заканчивается благополучно, но у Макаровой произошло кровоизлияние в мозг, а опытный эксперт сразу определил его природу.

Родители Майи добились открытия уголовного дела и осуждения Светланы Рязанцевой, которая убила их дочь. Свету сурово наказали и отправили на зону. Через год в бараке произошла драка, Рязанцева получила тяжелую черепно-мозговую травму, очутилась в больнице, а потом ее амнистировали. Основанием для освобождения явилось медицинское заключение, подписанное уважаемым медиком: вследствие травмы Светланин интеллект упал до уровня трехлетнего ребенка, содержать такого человека за решеткой нет необходимости. Господь оказался более жестоким, чем судьи, по закону Свету посадили на семь лет, а бог сделал ее больной навсегда.

Дарья Капустина воспитывалась в плохо обеспеченной семье, матерью-одиночкой. Даша особо не заморачивалась с учебой, лет с тринадцати она стала выпивать, любила «погулять», и в конце концов мать отправила дочурку осваивать профессию стилиста. Капустина получила диплом и встала у кресла с ножницами и расческой. В парикмахерской Дарью не жаловали – за резкий нрав, грубость и взрывной характер. И вот как-то раз один из клиентов сделал ей замечание, а Капустина, недолго думая, пырнула мужчину ножницами – раз, другой, третий, четвертый… Когда перепуганные коллеги сумели вырвать из ее рук острый предмет, клиент уже находился на волосок от смерти. К счастью, мужчина остался жив, но Капустину все равно арестовали, осудили и отправили на зону. Спустя несколько месяцев в бараке произошла драка, Дашу ударили по голове… А дальше можно смело цитировать историю Рязанцевой: черепно-мозговая травма, клиника, амнистия и обращение матери в «Вир».

Завершив разговор с Коробковым, я посмотрела на часы. Десять вечера – поздновато для визита к незнакомке. С другой стороны, в это время женщина определенно находится дома.

Татьяна Рязанцева оказалась не по-современному беспечной – дверь квартиры распахнула сразу, прищурилась, потом запоздало удивилась:

– Вы кто?

– От Олега Ефремовича, – строго ответила я, – хочу узнать, как у вас дела.

Рязанцева попятилась.

– Свете плохо, да? – прошептала она.

– Это и надо выяснить, – заявила я.

– Но дочь у вас… – еле слышно проговорила женщина. – Зачем вы ко мне-то приехали?

На секунду я растерялась, потом быстро сказала:

– Давайте войдем в квартиру!

Вот тут Рязанцева наконец решила проявить бдительность.

– Кто вы? – повторила она.

– Я сказала, меня прислал Олег Ефремович. И лучше нам беседовать за закрытой дверью, – улыбнулась я, – некоторые соседи обожают подслушивать и подсматривать в глазок.

– Мне нечего скрывать, – промямлила Татьяна.

– И поэтому вы после того, как Светлана отправилась на зону, поменяли квартиру? Ничего не выгадали ни в жилплощади, ни в качестве дома? Просто из одного района перебрались в другой?

– Идите сюда, – тихо сказала хозяйка, – на кухню. Осторожно, там шкаф сломан.

Я, чуть не споткнувшись о валявшуюся на полу доску, схватилась за стену и спросила:

– У вас ремонт?

– Откуда на него деньги взять… – мрачно ответила Рязанцева. – Нет, это ваше лекарство подействовало. Как полагаете, «Вир» оплатит мебель? Я делала все по вашей указке. Ой, господи…

Из глаз хозяйки хлынули слезы, Рязанцева опрометью бросилась в комнату, упала на диван, уткнулась головой в подушку и зарыдала так горько, что у меня заломило в висках.

Я села около нее, стала гладить ее по спине и, повторяя: «Ну успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь…» – машинально оглядела гостиную. Бедность тут лезла из всех щелей. Мне встречались люди, которым абсолютно наплевать на то, из какой посуды есть и в каком интерьере жить. Уволившись из школы, я нанялась на службу к одному известному ученому, без преувеличения великому математику Семену Крейгу. Директор института, в котором служил гений, сказал мне при оформлении на работу:

– Вы будете секретарем Семена Яковлевича, станете вести переписку с его иностранными коллегами, подбирать литературу для работы, ездить в библиотеку.

Помню свое изумление, когда я впервые переступила порог огромной квартиры Крейга. Двести квадратных метров были набиты стеллажами с книгами и нотами, в углу гостиной покрывался пылью здоровенный рояль. А сам академик походил на бомжа – он носил страшные разношенные войлочные тапки, вытянутую футболку и жилетку, покрытую пятнами. Очень скоро я превратилась в няньку, которая следила за тем, чтобы Семен Яковлевич не покинул дом без ботинок. Пока была жива жена Крейга, она ухаживала за математиком, но после ее смерти быт окончательно победил ученого. И поверьте, Семену Яковлевичу было абсолютно по барабану, какая фирма сшила брюки, главное, чтобы они прикрывали ноги. Телевизор Крейг не смотрел, а новости слушал по реликтовому приемнику. Никаких материальных трудностей старик не испытывал, кефиром он питался потому, что обожал этот кисломолочный продукт, ни икра, ни крабы, ни авокадо не пришлись ему по вкусу. Вот орехи старик любил. Один раз, придя на работу, я увидела, как академик пытается расколоть орех статуэткой темно-желтого цвета.

– Семен Яковлевич, – с укоризной сказала я, отнимая у него скульптуру дамы с крыльями, – лучше возьмите «щелкунчик».

– Душенька, он куда-то задевался, – пробормотал математик. – Я схватил первое, что под руку попалось, да неудобная вещица оказалась – вроде тяжелая, но скорлупу не раскалывает, а сама мнется.

Я оглядела фигурку и ахнула.

– Семен Яковлевич! Это же статуэтка из чистого золота!

– А бог с ней, – вздохнул Крейг, – ненужная в хозяйстве безделица.

– Откуда у вас полкило драгоценного металла? – не успокаивалась я.

Академик впал в задумчивость.

– Честное слово, не помню, – наконец протянул он. – Кажется, это какая-то премия. Вроде английская королева в шестьдесят первом мне ее всучила. Или американский президент в семидесятом? Неинтересно. Засуньте уродину, душенька, куда-нибудь в угол и дайте мне чем орехи поколоть…

Крейгу на самом деле было все равно, во что одеваться, и уж меньше всего на свете его волновало, какое впечатление он производит на окружающих. А Рязанцева, очевидно, стеснялась нищеты, пыталась замаскировать ее.

Старый засаленный диван был покрыт дешевым китайским пледом с изображением тигра, на креслах лежали самовязаные накидки, и точь-в-точь такая же, выполненная крючком из катушечных ниток скатерть свисала со стола, в центре которого стояла пластиковая ваза с искусственными цветами. На стенах были развешаны картины с изображением детей и котят (подобные шедевры в большом количестве за копейки продают у метро). На подоконнике громоздились горшки, тщательно обернутые в фольгу, из них торчали буйно цветущие герани. Телевизор был очень старым, одним из первых советских цветных, и его никак нельзя было облагородить: ни прикрыть пледом, ни завернуть в блестящую бумагу.

– Тише, тише… – бубнила я, пытаясь успокоить Рязанцеву, – все будет хорошо…

– У тебя есть дети? – глухо, уткнувшись носом в подушку, спросила Татьяна.

– Нет, – честно ответила я.

– Тогда ты не поймешь, – простонала хозяйка и села. – Я на своем горбу Свету тащила, последнее отдавала, себе ничего, все ей. И что вышло?

Рязанцева вдруг стала рассказывать о своей жизни. Я понимала, что несчастная находится в истерическом состоянии, ей очень плохо, настолько, что она готова выложить все беды незнакомой женщине. А может, у Татьяны просто нет знакомых, готовых выслушать ее и посочувствовать, пусть даже только на словах. Мне оставалось тихо сидеть и кивать, слушая рассказ…

Таня родила Свету неизвестно от кого. Пошла с подружками на танцы, хлебнула водки, которой девушек угостили парни с дискотеки, и дальнейшее осознавала смутно. Утром Рязанцева очнулась в своей квартире, не помнила даже, как попала домой. На кухне у некурящей Тани обнаружились блюдце с «бычками» и пара пустых бутылок, в ванной на полу валялись полотенца, а из коробочки, открыто стоявшей на тумбочке, пропали деньги и немудреные золотые украшения.

Рязанцевой было стыдно, она никому и словом не обмолвилась о том, что ее обокрал неизвестный кавалер. А через девять месяцев родилась Светлана.

Почему Таня не сделала аборт? Побоялась боли, не нашла денег на наркоз, понадеялась, что случится волшебство и все устаканится само собой, появится добрая фея, разрулит ситуацию. Не надо с ухмылкой пожимать плечами, девушке тогда едва исполнилось двадцать лет. И она не оставила младенца в родильном доме, хотя старенькая врачиха долго уговаривала ее.

– Одумайся! У тебя нет родных, ты получаешь копейки… О каком воспитании ребенка может идти речь? Лучше подпиши отказ. Девочка окажется в обеспеченной бездетной семье, получит все, да и тебе заплатят, есть у меня кандидаты на роль родителей.

– У меня им дочку не купить! – гордо ответила Таня.

– Ох, намаешься с девкой, – сменила тактику докторша. – Помяни мое слово, непростая она! Я сразу детей вижу, опыт у меня громадный!

– Уж какая есть, – не сдалась Рязанцева.

Светочка прошла весь путь ребенка одинокой мамы: ясли, куда ее отдала Татьяна в три месяца, детский садик-пятидневку, продленку в школе. Уделом девочки стали ключ на шнурке, висевший на шее, холодная картошка на сковородке, двойки и тройки в дневнике. И мать, вечно замороченная работой, пытающаяся отложить немного денег на летний отдых. На июнь и июль мама отправляла Свету в деревню к дальней родственнице, а десять дней в августе Татьяна посвящала дочери, и, как правило, они без конца ругались. Татьяна пыталась за короткий срок воспитать девочку, а Свете, привыкшей к свободе, очень не нравилось ее рвение.

Глава 31

– А что я могла поделать? – горько говорила сейчас Рязанцева. – Сама понимала: упускаю девку, но выхода не было! Работу не бросишь – на какие шиши тогда жить? Няньку не наймешь – где деньги взять? Понадеялась на школу, а там учителя злые, задолбали девочку замечаниями. Ну да, она нервная, собой не всегда владела, могла наорать. Один раз в одноклассницу стулом швырнула, нос ей сломала. Такой вопль поднялся! Никто не стал разбираться. Конечно, та, что с разбитым носом, из хорошей семьи да отличница, а Рязанцева беспризорщина и нищая… Да только «хорошая» девочка мою дразнила, шпыняла, вот Светка и вскипела. Сто раз я ей внушала: «Не затевай драку, заплачь и пожалуйся директору, вот тогда тебя пожалеют. А ты обидчиков по морде хлещешь и получаешься сама плохая».

…В четырнадцать лет Света сильно изменилась. Она взялась за ум и сказала классной руководительнице:

– Поступлю в институт непременно.

– Куда тебе… – скривилась местная «Макаренко». – Лучше получи профессию, скажем, маникюрши. Там зарплата плюс чаевые, хорошая работа. Диплом нужен другим детям, тебе-то он зачем…

Иногда педагоги тратят годы на то, чтобы воспитать достойного члена общества. Но порой хватает брошенной вскользь презрительной фразы, чтобы «перепахать» ребенка.

Света пришла домой и, стискивая кулаки, заявила матери:

– Я им покажу! Назло жабам, пойду в педагогический. Получу диплом и вернусь в школу, стану директрисой, всех к ногтю прижму.

Самое интересное, что двоечнице Рязанцевой удалось осуществить задуманное – она попала на студенческую скамью. Однако поступила на малопрестижный факультет дошкольного воспитания.

Татьяна была счастлива. Света, правда, по-прежнему легко впадала в гнев, но она получила диплом, пошла на работу в детсад. Будущее казалось безоблачным.

Когда за Светой пришли из милиции, мать чуть не скончалась. Татьяна знала, что в группе у дочери умерла пятилетняя девочка, но она и предположить не могла, что в смерти ребенка виновата ее дочь.

– Мамочка, – рыдала Светлана, когда ее уводили из дома, – я же не хотела! Просто потрясла ее! Пусть адвокат объяснит судье!

Но разве Татьяна могла позволить себе дорогого защитника? Рязанцеву пыталась отбить бойкая, говорливая тетка, но ее речь не произвела ни малейшего впечатления ни на зал, ни на людей в мантиях.

Приговор упал, как нож гильотины: семь лет колонии. Очутившись за решеткой, Светлана преобразилась. Похоже, у нее не было ни малейшей надежды выйти на свободу, поэтому девушка стала активно хулиганить. Если в колонии случалось ЧП, то в нем всегда оказывалась замешана Рязанцева. Света дралась с бабами в отряде, саботировала работу, демонстративно отказывалась повязывать голову платком, хамила охране, курила в бараке. В конце концов «хозяин» зоны пригрозил ей увеличением срока, но его заявление абсолютно не испугало юную зэчку.

– И чего? – прищурилась она. – Лучше здесь останусь. Я тут в авторитете, меня все боятся. А за воротами че? Убийцей обзовут, хотя я никого жизни не лишала.

– Ребенок-то умер, – напомнил начальник.

– Несчастный случай, – отбила подачу Рязанцева. – Вон Тихонова, та настоящая убийца – мужа со свекровью ночью прирезала, спящих на тот свет отправила. И ни секунды не жалеет о содеянном.

– М-да… – полковник потер рукой затылок.

– И ей всего пятерик вкатали, – продолжала Света, – а мне семь лет. Где справедливость?

– Ступай работать, – процедил начальник, – и помни, о чем я тебя предупредил.

Светлана заорала:

– И вы тоже мои слова не забывайте. Говорю же: я на волю не хочу, могу и побунтовать. Мне со всех сторон лучше, чем вам, – терять-то нечего!

Начальник обозлился и лишил Свету свидания с матерью. Татьяне полковник сказал:

– Молись, чтобы твою дуру ночью товарки не придушили. Она у тебя неисправимая! Уж поверь, я многих повидал, а такую впервые встречаю, всех достала: и контингент, и меня.

Татьяна в слезах приехала домой. Через неделю ей позвонил мужчина и, представившись Олегом Ефремовичем, сказал:

– Давайте побеседуем о Свете.

– Ее придушили? – заорала мать.

– Что вы! – испугался незнакомец. – Откуда такие мысли? Приезжайте к нам в офис, мы находимся неподалеку от зоопарка.

Татьяна приняла приглашение и была очарована приемом. Олег Ефремович оказался приятным мужчиной.

– Я врач, – сказал он, – доктор наук, профессор, посвятил всю свою жизнь исправлению преступных личностей. У вас ведь проблемы со Светой?

Со старшей Рязанцевой давно никто не разговаривал так уважительно, и Таня, заплакав, сказала:

– Чертова девка!

– Она не виновата, – вздохнул доктор.

– Еще скажите, что моей дочери медаль положена, – простонала Таня.

– Нет, награждать девушку пока причин нет, – спокойно отреагировал Олег Ефремович, – но надо учесть: Света не имела преступных намерений, хороший адвокат сумел бы вызвать сочувствие к воспитательнице, совершившей оплошность. Очутившись в заключении, Света получила новый стресс и отреагировала на него единственно знакомым ей образом: агрессией. Давайте вместе бороться за вашу дочь.

– Как? – разинула рот Татьяна.

– Для начала вытащим ее с зоны.

– Как? – повторила несчастная мать.

Олег Ефремович сложил руки на животе.

– Подумаем. А затем положим к нам в клинику.

– Зачем? – недоумевала Рязанцева.

– Слишком нервного человека нельзя держать на общей зоне. На свободу Свету пока не отпустят, но под нашим наблюдением ей будет комфортно – отдельная палата, хорошее питание. Вы можете приходить к ней вечером в любой день. До зоопарка близко, не в другой город ездить. Согласны?

– Сколько? – выдавила из себя Таня.

– Чего? – не понял врач.

– Денег.

– Кому?

– Вам, за помощь.

Олег Ефремович вскочил и забегал по кабинету.

– Придет же в голову такая глупость! Ни копейки платить не надо.

– Но как же так? – растерялась Таня. – Почему вы хотите мне помочь?

Врач сел в кресло.

– Мы существуем на деньги спонсора, имя которого я не могу вам открыть. Это очень достойный и сказочно богатый человек. В юности он по ложному обвинению очутился в тюрьме, провел там пять лет и, став олигархом, поклялся: будет помогать тем, кто попал в беду. Ежедневно волонтеры нашего… э… Ивана Ивановича изучают дела, а если они находят того, кто нуждается в добром покровителе… Короче, судьба юной Светы взволновала милосердного благодетеля.

– Ой! – вырвалось у Тани. Она явно сделала неправильные выводы.

– Он женат, – замахал руками Олег Ефремович, – имеет детей, обожает супругу. Вы не о том подумали!

– Ага, – выдохнула Рязанцева.

– Идите домой, мы скоро переведем Свету сюда, – пообещал Олег Ефремович. – Небольшое условие: вы никому ни слова не говорите о том, что дочь находится в «Вире». Даже ближайшим родственникам, подругам!

– Я живу одна, – прошептала Таня. – Сменила после суда квартиру, а то в старом доме мне прохода не давали, вслед плевали. В новом я ни с кем не общаюсь, связи с прежними знакомыми не поддерживаю.

– Вот и замечательно, – одобрил Олег Ефремович. – Значит, держите рот на замке, а ключик проглотите.

Всю дорогу до дома Татьяна плакала от счастья. Неужели нашелся человек, который просто так, без денег, захотел помочь Рязанцевым? Наверное, это сон.

Но сновидение стало превращаться в реальность. Через десять дней Олег Ефремович позвонил Тане и сообщил:

– Света у нас.

– Можно ее увидеть? – закричала мать.

– Ну… ладно, – протянул доктор. – Завтра, в восемь вечера.

Рязанцева купила фрукты, конфеты и ринулась в «Вир».

– Еду пока не привозите, – сказал Олег Ефремович, увидев пакеты, – она не может есть.

– Что случилось? – перепугалась Рязанцева.

– В колонии произошла драка, – мрачно объяснил доктор, – Света получила сильный удар по голове и сейчас лежит в реанимации.

– Она поправится? – прошептала мать.

– Светлана в коме, – ответил врач. – Хорошо, что мы успели ее забрать.

– За что мне еще и это горе… – зарыдала Татьяна.

– Не надо отчаиваться, – проникновенно сказал Олег Ефремович, – будем бороться.

Через месяц стало ясно: Светлана выживет, но вот прежней она никогда не станет. Из хулиганистой, самостоятельной, крайне агрессивной женщины она превратилась в пятилетнюю девочку с растерянным взглядом. И что самое ужасное, такой она нравилась Татьяне намного больше. Теперь Светлана не грубила матери, не огрызалась, не выражала по каждому поводу своего мнения. Она стала очень послушной, этаким милым ребенком, с огромным удовольствием смотрела мультики и во всем слушалась Татьяну. Но бытовые навыки девушка вспомнила легко, умела пользоваться туалетом, сама ела, одевалась. Олег Ефремович пообещал Рязанцевой:

– Светлана сможет через некоторое время выйти на работу, мы устроим ее в хорошую гостиницу горничной. Ваша дочь будет получать оклад и чаевые от клиентов, надеюсь, никаких проблем с ней в дальнейшем не будет.

Через полгода Свету отпустили домой. При выписке Олег Ефремович предупредил Татьяну:

– Не забывайте каждый день по утрам давать дочери таблетку.

– Конечно, – кивнула Рязанцева.

– Если прервать курс, девушка может снова впасть в кому, – припугнул ее врач.

– Я понимаю, – занервничала Татьяна.

– Вы будете под постоянным нашим наблюдением, – продолжал доктор. – Очень опытный педагог-психолог Алевтина Ивановна будет вам звонить каждый день, ей надо сообщать о всех отклонениях в поведении дочери, даже самых мелких.

– Да-да, – кивала Татьяна, – непременно.

– Даже очень незначительных отклонениях! – подчеркнул Олег Ефремович. – Допустим, она никогда не ела соленые огурцы, а тут вдруг накинулась на них.

– Что вы! – замахала руками Рязанцева. – Разве я разрешу ей с мужчиной закрутить!

Олег Ефремович недоуменно заморгал, потом догадался о мыслях матери и засмеялся.

– Про огурцы я просто так сказал. Отмечайте любые колебания ее настроения, поведения. Это очень и очень важно!

Естественно, Татьяна пообещала выполнить все его требования. Но ничего особенного со Светой не происходило, она аккуратно ездила на работу в отель. Сначала Таня сопровождала ее, потом дочь сама освоила путь. Рязанцева купила ей мобильный телефон и постоянно поддерживала с дочерью связь. На службе Светой были довольны, хвалили за старательность, а клиенты часто поощряли прислугу рублем. У Светы даже завелся кавалер – гостиничный сантехник, мужчина лет сорока пяти. Едва он стал проявлять знаки внимания, как Света, хихикая, доложила маме:

– В меня Игорь влюбился.

Татьяна встревожилась и помчалась в отель. Отыскала там «Ромео» и категорично заявила ему:

– Не лезь к моей дочери.

– Я с серьезными намерениями, – заверил Игорь, – жениться хочу.

– С ума сошел? – возмутилась Рязанцева. – Не видишь, с кем дело имеешь? Дочь инвалид, после аварии в коме лежала, теперь ей по уму пять лет.

– А зачем мне академик? – ответил Игорь. – Красивая, молодая, работящая, я за ней пригляжу.

Рязанцева тут же позвонила Олегу Ефремовичу.

– Это ничего, – ответил доктор, – смотрите только, чтобы он не обманул Свету. И ни слова о нас! Если у Игоря серьезные намерения, тогда мы с ним сами побеседуем.

Светлана расцвела. А Татьяна ощущала себя счастливой – наконец-то дочь приносила ей радость и демонстрировала горячую любовь к матери. К тому же Света начала стремительно умнеть. Таня только поражалась скорости, с которой к ее девочке возвращается разум. В понедельник Света ушла, как всегда, на работу в семь утра, а в пять, когда мать перезвонила ей, неожиданно ответила:

– Я в магазине.

– Где? – поразилась Татьяна.

– Мне выдали зарплату, и я хочу купить себе платье, – заявила Света. – А то хожу в ужасной кофте и отвратительной юбке.

Во вторник Светлана записалась в парикмахерскую, в среду принесла пару глянцевых журналов и впервые за долгое время взялась за чтение, в четверг она неожиданно встала к плите и приготовила шарлотку…

Татьяна боялась даже Богу молиться. Неужели ее доченька разовьется до нормального состояния, спокойно выйдет замуж, перестанет постоянно пить таблетки…

В субботу Светлана наорала на мать.

Татьяна привычно сказала дочери:

– Помой руки и садись ужинать.

Но Светлана покраснела и выдала:

– За идиотку меня считаешь?

– Нет, – испугалась мать.

– Чего тогда про руки говоришь?

– Просто так, – стала оправдываться Рязанцева.

– Нечего тут бормотать! – завизжала Света и… убежала из дома.

Вернулась она поздно. От нее пахло вином и сигаретами, а на вопрос матери, где она была и почему не отвечала на звонки, последовал грубый ответ:

– Я тебе не собака, чтобы команды слушать!

В понедельник Татьяна позвонила Олегу Ефремовичу.

– Вы молчали целую неделю! – закричал доктор. – Я же приказывал реагировать на малейшие ухудшения!

– Свете было лучше, – пролепетала мать, – она становилась прежней.

– Вот именно! – воскликнул врач. – Похоже, вы забыли, кем она являлась прежде! Убийцей, хулиганкой, асоциальной личностью. Почему не позвонили в субботу, когда дочь окончательно вышла из-под контроля?

– Так выходные же, – захныкала Рязанцева, – у вас, наверное, жена, дети…

– Черт бы вас побрал… – вскипел Олег Ефремович.

Но дослушать до конца его тираду Татьяне не удалось – Светлана, которая впервые решила не пойти на работу, стукнула мать по голове. Последнее, что помнила Татьяна, был вопль дочери в отнятую у нее трубку:

– Не стану больше вам игрушкой служить!

Очнулась Таня на диване, около нее сидела молодая женщина в белом халате.

– Что случилось? – прошептала Рязанцева.

– Все хорошо, – сказал неожиданно материализовавшийся в комнате Олег Ефремович, – у вас был гипертонический криз, попьете лекарство и поправитесь.

– Где Света? – испугалась Татьяна.

– Она у нас в клинике, под присмотром, – заверил врач.

– Ой, а кто здесь все вверх дном перевернул? – сжалась в комок хозяйка.

Олег Ефремович кашлянул.

– Ирина, не в службу, а в дружбу, поставьте чайник. Наверное, Татьяне надо горячего выпить.

Женщина в белом халате молча кивнула и ушла. Олег Ефремович сел на ее место, взял Татьяну за руку и сказал:

– Ваша дочь больна. В относительно стабильном состоянии ее держат таблетки. Но бывает, что организм приспосабливается к лекарствам, и их действие ослабевает. Вот почему я настойчиво велел вам отмечать любые нюансы поведения Светы. Узнай я о первых признаках, как вы выразились, «улучшения», мы бы не допустили того, что стряслось. Света впала в агрессию и, пока мы неслись к вам, крушила мебель. Хорошо еще, что она не убежала из квартиры.

– Боже мой… – простонала Татьяна. – Что о нас подумают соседи?

Олег Ефремович вскинул брови.

– Если вас так волнует мнение посторонних людей, то могу успокоить. Наша служба прибыла на обычной машине, без красного креста, сотрудники увели Свету, ей сделали укол, она выглядела обычно. Если кто из жильцов выразит вам свое недовольство по поводу шума, то советую спокойно ответить: извините, я делаю новый стенной шкаф, больше громких работ не предвидится.

Глава 32

Внезапно рассказчица замолчала, на ее лице появился откровенный страх.

– Кто вы? – задала она вопрос, на который ранее так и не получила от меня конкретного ответа.

– Я работаю вместе с Олегом Ефремовичем, – вновь соврала я.

– И не знаете, что Света у вас?

Я постаралась выкрутиться из непростой ситуации. В тот момент, когда представилась сотрудницей «Вира», я и предположить не могла, что у Татьяны начнется истерика и она выплеснет на меня все семейные тайны. Я хотела осторожно порасспрашивать Рязанцеву, а получила самосвал информации без всяких усилий. Но любое временное помрачение рассудка заканчивается, и сейчас к Татьяне, перенесшей стресс, возвращается умение здраво мыслить. Мне не надо, чтобы она бросилась звонить Олегу Ефремовичу с вопросом: кого вы ко мне прислали? Нельзя тревожить человека из «Вира».

– Понимаете, Танечка, – зашелестела я, – я педагог-психолог, меня зовут Неля. Работаю у Олега Ефремовича совсем недавно и очень боюсь, что не приживусь. Знаете, как трудно сейчас найти хорошее место?

Татьяна кивнула. Я приободрилась и продолжила:

– Света ведь раньше была под наблюдением какого-то специалиста?

– Да, – подтвердила Рязанцева, – нас вела Алевтина Ивановна. Но у нее инфаркт случился, и Олег Ефремович сказал: «Светочкой займется наша молодая сотрудница Неля Солнцева, она очень старательная».

– Вот-вот! – воскликнула я. – Вы же должны были сегодня ко мне на прием прийти. Так?