Я оторвалась от планшетника и посмотрела на красного от гнева мужчину, который кричал на симпатичную стюардессу, стоявшую около его кресла.

   – Я заплатил за бизнес-класс и требую соответствующего обслуживания!

   – Что я могу для вас сделать? – вежливо осведомилась девушка в красной форме.

   – Уже сделали! – заорал пассажир. – Напоили меня дерьмовым кофе, угостили хреновой едой. Теперь позаботьтесь о моей собаке! Она нервничает, спать не может! Мотя тоже пассажир! Ее перелет из Парижа в Москву мне в копеечку влетел! Я требую правильного отношения к бизнес-клиенту, даже если это животное!

   Бортпроводница не изменилась в лице и заученно повторила:

   – Что я могу сделать для Моти?

   – Почему собаку устроили через проход от меня? – не снизил градус возмущения грубиян. – По какой причине не предоставили нам места рядом? Мотя не женщина, она не станет спать с тем, кого не любит! Посадите ее около меня! Немедленно!

   Я от всей души позавидовала умению девушки сохранять невозмутимость. Наверное, сотрудников авиакомпаний специально учат не выходить из себя. Хотя мне бы никакие психологические тренинги не помогли. Окажись сейчас я на месте очаровательной блондинки в форме, вылила бы на голову хама весь чай, который можно найти на кухне лайнера.

   Самолет слегка качнуло, бортпроводница схватилась за спинку кресла.

   – Что происходит? – взвизгнул противный мужик. – Мы падаем?

   – Все в порядке, – ободряюще улыбнулась девушка, – обычная воздушная яма.

   – Нет, нет, нет! – затвердил мой сосед. – Зачем я сел в эту колымагу?! Она сейчас развалится. Вся старая, ржавая, у нее на ходу крылья отлетят.

   – Это невозможно, – сделала очередную попытку успокоить дебошира стюардесса, – я не знаю ни одного случая, когда самолет потерял крыло.

   – А какие случаи вы знаете? – тут же отреагировал мужик. – Загоревшийся мотор? Птица, попавшая в двигатель? Невышедшее шасси? Нажатие пилотом на тормоз в момент взлета?

   – Наш самолет новый, ему всего шесть лет, – принялась увещевать скандалиста бортпроводница, – и он абсолютно надежен.

   – Шесть лет? – повторил пассажир. – Шесть лет??? Так я и предполагал, что Россия использует дерьмо, списанное приличными компаниями. Да я, как только автомобилю исполняется три года, сразу его меняю, потому что прекрасно знаю: двигатель состарился, откажет в нем какая-нибудь хрень, и бумс! Авария!

   – Самолет не машина, – улыбнулась блондинка, – они и по двадцать, и по тридцать лет летают.

   – Что? – взвыл мой сосед. – Сколько??? Я хочу отсюда уйти! Немедленно!

   Стюардесса поняла, что совершила фатальную ошибку, пытаясь успокоить истерика при помощи логики.

   – Наш лайнер совсем новый, а пилот самый опытный в авиакомпании, налетал много часов.

   – Летчик у них опытный, – скривился мужчина. – Да вы просто замалчиваете правду! А я изучил вопрос и знаю: часто перед полетом те, кому завтра садиться за штурвал, колобродят, пьют, гуляют. Не так давно разбился самолет, потому что его командир во время взлета нажал на тормозные педали. Еще один борт рухнул, так как экипаж пошел на снижение в условиях плохой видимости, следующая катастрофа разыгралась из-за того, что летчики не настояли на обработке корпуса противообледенительной жидкостью.

   – Пожалуйста, дайте стакан воды, – еле слышно попросила пассажирка, сидевшая через проход, – умоляю, мне плохо!

   Стюардесса метнулась на кухню.

   – Эй, ты куда! – закричал идиот. – Я с тобой разговариваю!

   Потом посмотрел на женщину, которая попросила пить, потряс своим ноутбуком и заявил:

   – Видали, как она унеслась? А почему? Правда глаза колет! Я скачал из Интернета правдивую, а не лживую статистику авиакатастроф! Хотите посмотреть?

   Пассажирка вжалась в кресло и затряслась. Мой сосед открыл компьютер, я невольно увидела большое фото и вздрогнула. Нет, журналистам, которые публикуют репортажи о катастрофах, надо запретить размещать такие снимки.

   – Смотрите! – заорал истерик. – Вот что скоро с нами случится!

   Женщина, сидевшая через проход, посинела, а мой сосед встал, положил свой ноутбук на собачью перевозку, стоявшую в кресле около дамы, и воскликнул:

   – Эти несчастные понадеялись на благополучное приземление, и что?

   Вот тут я не выдержала и сказала стюардессе, которая вынырнула из кухни с полным стаканом:

   – Переместите пса на мое место, я поменяюсь с ним.

   Потом я повернулась к идиоту и велела:

   – Немедленно прекратите запугивать окружающих! Вы аэрофоб, не способный справиться со страхом, и от этого омерзительно себя ведете. Но пассажиры не виноваты, что у вас истерика!

   Мужик опешил. Стюардесса ослепительно улыбнулась:

   – Спасибо вам. Собачке будет лучше рядом с хозяином. У нас сегодня полный салон, это редкость.

   – Мотя не собачка! – взвился хам. – Она – чемпион Бест-шоу, обладательница более сотни наград, летала в Париж на выставку, получила там золотую медаль. Еще Полканом элитную чихуахуа обзови!

   – Встаньте, пожалуйста, – велела я скандалисту.

   – Еще чего! Меньше воды пить надо, – огрызнулся тот. – Я не нанимался всех в туалет пропускать. Ну и обслуживание бизнес-пассажиров! Да когда я в Эмираты летал, их авиалинии ноги нам мыли и воду пили! Какого дьявола посадили меня, ВИП-клиента, не у окна? А? Откройте форточку! Душно!

   – Простите, окна в авиалайнере не открываются, – профессионально улыбаясь, возразила стюардесса.

   – Ничего в России делать не умеют! Вот когда я летал в США на самолете американских авиалиний, там сначала подали коктейли, закуску, затем впустили свежий воздух с улицы, принесли пуховые пледы. А у нас? Задыхайтесь в полете, ешьте холодную курицу, ровесницу Адама и Евы, – затопал ногами хулиган.

   Я дернула его за плечо:

   – Если вы не поднимитесь, я не смогу поменяться местом с Мотей. Кстати, стюард любых международных рейсов давно бы уже вызвал сюда охрану, и летели бы вы дальше в наручниках, с кляпом во рту. Вам повезло, что воспользовались российской авиакомпанией. У меня к перевозчику лишь одна претензия: он дает слишком много прав пассажирам и не защищает от них своих служащих. Вы возмущались, что не сидите вместе с собакой? Пожалуйста, я готова поменяться с Мотей. Но вам этого не надо, потому что вы намерены скандалить по любому поводу.

   В глазах бортпроводницы мелькнул испуг, она явно ожидала шумного продолжения скандала. Но мужик неожиданно молча встал. Я вышла в проход, стюардесса в мгновение ока переставила перевозку с чихуахуа, я же села рядом с бледной до синевы женщиной и сказала:

   – Добрый день.

   Она не ответила, я открыла айпад. Всякий раз, возвращаясь из Франции, я забываю, что в России не принято здороваться с незнакомыми людьми. В Париже, войдя в булочную или встав в очередь за билетами в кино, человек машинально бормотнет: «Бонжур», и ему все ответят. Но в Москве это не принято, у нас почему-то не любят приветствовать друг друга, редко говорят спасибо и не улыбаются посторонним.

   – Я принесла вам чай, – тихо сказала бортпроводница, – и пирожное.

   Я взглянула на поднос, где стояли чашка и тарелка с десертом, и не удержалась от восклицания:

   – Теперь в полете угощают кондитерскими изделиями от Ладюре? Надо же!

   Стюардесса зарделась:

   – Это только для вас. Я купила перед отлетом коробочку в кондитерской. Не отказывайтесь, пожалуйста, большое вам спасибо за понимание.

   – Только не вопи, – быстро предупредил Валерий.

   – Я не собиралась кричать, – ответила я. – Вы уверены, что она скончалась?

   – Да, – без колебаний подтвердил сосед.

   – Добрый вечер, – произнес стройный мужчина, вышедший из-за занавески, отделявшей бизнес-салон от кабины пилотов. – Я Алексей Макаров. Что тут случилось?

   – У вас в самолете труп, – понизив голос, сообщил Валерий.

   – Ммм, – протянул летчик. – Это точно?

   Валерий открыл багажное отделение, достал оттуда сумку, вытащил из нее визитку и протянул Макарову.

   – Валерий Никитович Груздев, заведующий отделением экстренной хирургии, доктор медицинских наук, – прочитал вслух Макаров. – Понятно.

   – Мила только что разговаривала, – вмешалась я, – ей еще можно помочь, искусственное дыхание сделать.

   Доктор опять наклонился над женщиной:

   – Бесполезно.

   – Вы просто не хотите ничего предпринимать, – возмутилась я.

   – Что нам теперь делать? – прошептала бортпроводница.

   Груздев выпрямился:

   – Не впадать в панику. Ничего не сообщать пассажирам. В бизнес-классе толпа иностранцев, они не понимают, о чем мы беседуем, и вообще все спят. Труп находится в первом ряду кресел, мимо могут пройти в туалет только ВИП-пассажиры. У вас есть мешки с почтой?

   – Да, – кивнул Макаров.

   Врач натянул на голову Милы плед.

   – Бросьте мешки на свободное место около тела. Дарья сядет там, где сидела до того, как переставили Мотю. Перевозку с чихуахуа поставим в проход. Правилами так поступать запрещено, но у нас ведь особый случай. Сомневаюсь, что Дарья согласится лететь до Москвы, сидя рядом с покойницей.

   Стюардесса посмотрела на пилота:

   – Мы можем переместить тело в…

   – Нет, – резко перебил девушку Валерий Никитович, – нельзя ее трогать!

   – Почему? – рассердилась я.

   – Она что-нибудь ела, пила незадолго до смерти? – задал вопрос врач.

   – Я принесла ей успокаивающие капли, – пролепетала бортпроводница, – и дама их принять не успела.

   – Мила проглотила какое-то лекарство, – вспомнила я. – Вы устроили в салоне истерику, она очень испугалась, а когда из экономкласса раздался крик: «Падает», она решила, что самолет рушится. Я пыталась разубедить ее, но Мила меня не слушала, выглядела безумной.

   – Сильно побледнела или покраснела, бегающий взгляд, суматошные движения, бессвязная речь? – перечислил Груздев. – Жаловалась на жар, потом на озноб?

   – А вы откуда знаете? – удивилась я. – Все верно, но Мила говорила очень тихо, даже я ее с трудом расслышала.

   – Я перечислил вам далеко не все симптомы панической атаки, – пояснил Валерий Никитович. – А что она проглотила?

   – Понятия не имею, – пожала я плечами. – Вытряхнула пилюлю из таблетницы, потом швырнула ее на пол, вон она валяется.

   Стюардесса хотела поднять круглую коробочку.

   – Нельзя, – резко сказал Груздев. – У вас есть перчатки? Надеюсь, хлеб-булочки вы раскладываете на тарелки не голыми руками?

   – Катя, принеси, – велел пилот.

   – И новый полиэтиленовый пакетик, – велел Груздев.

   Я слегка напряглась:

   – Хотите упаковать улику?

   Хирург приподнял брови:

   – Да. Откуда вы знаете, как обращаются с вещдоками?

   – Сериалы смотрю, детективы читаю, – вывернулась я. – Вы полагаете, что Милу кто-то убил? Надеюсь, меня не подозреваете?

   – Подозревать – не моя профессия, – парировал Груздев. – И как мне показалось, убить вы хотели меня.

   – За дело, – отбила я подачу, – за уникальное хамство по отношению к Кате и омерзительное поведение во время полета.

   – От трупа пахнет горьким миндалем, – вдруг сказал Валерий. – Неужели вы не ощущаете?

   – Нет, – ответила я и ахнула: – Цианистый калий! Вот почему вы не стали делать Миле искусственное дыхание, ее было невозможно реанимировать!

   – Может, синильная кислота, – пожал плечами Груздев. – Что-то мне с вами, Дарья, расхотелось после полета кофе пить. Ваша девичья фамилия случайно не Борджиа?

   Я резко повернулась и пошла в туалет. Влипла ты, Дашутка, в историю. Обижаться на доктора не стоит, я бы сама сразу заподозрила соседку отравленной ядом. Однако этот Груздев быстро пришел в себя! Совсем недавно он закатывал истерику, а сейчас совершенно адекватен. И внешне он вполне симпатичный – темные волосы, карие глаза, усы, бородка. Надо же, я всегда думала, что хирурги обязательно гладко выбриты: растительность на лице – рассадник инфекции и, наверное, очень неудобно прятать бороду под маску.

   Выйдя из санузла, я спросила у Кати:

   – У пилота, конечно, есть связь с аэродромом Шереметьево?

   – Да, – подтвердила бортпроводница.

   Я протянула ей свой телефон:

   – Пусть Макаров передаст наземным службам номер полковника Дегтярева, вот он, второй в списке. Скажите, что Даша Васильева просит его немедленно приехать в аэропорт, на борту труп Луизы Маковецкой.

   – Вы же ее называли Милой, – растерялась Катя, – и по спискам пассажиров она проходит как Людмила Бритвина.

   – Луиза Маковецкая, – повторила я, – пожалуйста, это очень важно.

   Екатерина ушла, я села на железное сиденье, привинченное к стене. Возвращаться в бизнес-салон не хочется категорически, сидеть рядом с Груздевым тем более, а лететь еще долго.

   – Дарья, – спросил Алексей, появляясь на кухне, – объясните, кто такой Дегтярев и почему я должен выполнить вашу просьбу?

   Я встала:

   – Двадцатипятилетнюю Луизу Маковецкую похитили пять лет назад. Ее отец, Сергей Петрович, имел небольшой бизнес, занимался ремонтом квартир, держал магазинчик стройматериалов на рынке. Семья жила не бедно, но и не богато – средне. Похитители потребовали выкуп триста тысяч долларов и предупредили: если Сергей отдаст деньги, дочь без проблем ему вернут. Но если он привлечет к поискам полицию или сам попытается найти преступников, Луиза погибнет. Увы, старший Маковецкий совершил распространенную ошибку: он поверил киднепперу. Отец привез валюту, упакованную в большую спортивную сумку, оставил ее в условленном месте, но не уехал, а спрятался неподалеку, увидел, что выкуп забрал какой-то человек, и решил за ним проследить. Большей глупости нельзя и придумать. Бандит понял, что ему сели на хвост, и сумел уйти. Спустя примерно час Маковецкому позвонили и заявили:

   – Ты подписал дочери смертный приговор. Можешь с ней попрощаться!

   Из телефона донесся вопль Луизы: «Папочка, папочка, спаси меня!» Затем раздался выстрел и повисла гробовая тишина.

   – Ужас! – прошептала Катя. – Я думала, такое только в кино бывает.

   – К сожалению, нет, – вздохнула я.

   – Не дай бог на месте ее родителей очутиться, – не успокаивалась Екатерина. – Как они это пережили?

   – Сергей Петрович после того страшного разговора сразу кинулся в полицию, – ответила я, – он страстно хотел найти убийцу дочери. Расследованием занимался Александр Михайлович Дегтярев, опытный профессионал, но в данном случае он потерпел неудачу. Маковецкий умолял отыскать труп Луизы, чтобы ее достойно похоронить, но останки так и не обнаружили. И не нащупали никаких следов похитителей. Мать Луизы вскоре покончила с собой. Сергей Петрович, поняв, что следствие зашло в тупик, умер от инфаркта. И вот сейчас в бизнес-салоне лежит тело Луизы.

   – Вы уверены? – резко спросил Макаров. – Как смогли ее опознать?

   Я сложила руки на груди.

   – У бедняжки на щеке была приметная родинка. Сейчас ее нет, но остался шрам, похоже, пятно не совсем удачно удалили. Кроме того, у девушки был генетический дефект: маленькие, слегка недоразвитые, приросшие к коже головы ушные раковины странной формы. Врачи не советовали делать косметическую операцию – у Луизы была сильная аллергия на ряд медикаментов. Родители сказали, что никаких комплексов у дочери по поводу внешности не возникло, в школе девочку никто не дразнил, но волосы всегда уши прикрывали. В свое время специалисты сказали Дегтяреву, что такой дефект большая редкость, встречается у нескольких людей на миллион. У трупа в салоне самолета шрам на щеке и ушная раковина странной формы, полностью приросшая к голове. Конечно, есть шанс, что пассажирка не Маковецкая, но пусть все же Дегтярев приедет со своей командой в аэропорт.

   – Понял, – кивнул Алексей и ушел.

   – Разрешите долететь до Москвы, сидя на кухне? – спросила я.

   Екатерина замялась:

   – Это против правил.

   – Трупы в самолете тоже не каждый день появляются, – справедливо заметила я, – и я не хочу провести оставшееся время рядом с доктором-идиотом.

   – Он вовсе не грубиян, – улыбнулась Катя. – Я часто таких пассажиров встречаю: летать они боятся, показать страх не хотят, вот на стюардах и отрываются. Между прочим, мужчин среди них больше, женщины честно признаются: «Поджилки трясутся, налейте спиртного побольше». А парни не хотят показаться слабаками.

   В Москве мы приземлились по расписанию. Я подошла к двери первой и услышала за спиной голос Груздева:

   – На кухне сидели? Так проголодались, что решили пристроиться поближе к еде? Или не захотели со мной общаться?

   – Второе предположение верно, – сухо ответила я.

   – Ладно вам, Дашенька, давайте зароем топор войны, – попросил Груздев. – Я уже извинился, будьте снисходительны к мальчику-трусу.

   Мне не пришлось продолжать разговор: тяжелая дверь открылась, я увидела двух пограничников и Дегтярева.

   – Стой здесь, – велел полковник, – слева.

   Я вышла из лайнера и отошла в сторону.

   Груздев быстро двинулся по рукаву вперед. В одной руке он нес портфель, во второй – перевозку с продолжавшей стонать собакой.

   – Сейчас тебя отведут в ВИП-зал, там тебя ждет Маневин. Вы с ним куда-то собрались? – спросил Александр Михайлович.

   – В свадебное агентство, – объяснила я. – Придется организовать торжество по полной программе. Зоя Игнатьевна нас достала. Чтобы ее успокоить, мы согласились устроить праздник по всем правилам.

   – Значит, одобрение на брак от Маши и остальных получено? – усмехнулся полковник. – Белое платье, фата, букет невесты?

   – Ты не хочешь заняться работой? Посмотреть на труп? Взять у меня показания? – рассердилась я.

   Александр Михайлович стер с лица веселье.

   – Поговорить успеем. Для начала надо убедиться, что это труп Луизы Маковецкой. Иди к Маневину, жених весь извелся, мается с букетом!

   – Дарья и Феликс, – ответил Маневин.

   Маргарита закатила глаза:

   – Дашенька и Феликсюнчик! Очаровательно! У вас свадьба? Помолвка? Или деток жените?

   – У нас через месяц бракосочетание, – остановил восторженную до тошноты девицу Маневин. – Вы в свое время организовывали праздник для моих приятелей, они остались очень довольны.

   На лице девушки появилось выражение тревоги:

   – Господи! Времени совсем нет!

   – Вы не успеете подготовить торжество? – уточнил Феликс.

   – Мы и за сутки управимся, – заверила Рита, – но что получится! Вы же не согласитесь веселиться в харчевне у вокзала? А все приличные рестораны заказываются за полгода.

   Я посмотрела на Феликса:

   – Вот и хорошо! Распишемся потихонечку, без помпы.

   Маневин замялся:

   – Не подумай, что я стараюсь ради Зои Игнатьевны, сам хочу белое платье и все прочее.

   – Тебе очень пойдет наряд невесты, – хихикнула я.

   – Спасибо, Маргарита, – поблагодарил Феликс, вставая.

   – Вы куда? – встрепенулась девушка. – Дашенька и Феликсюнчик, почему вы уходите? Мы лучшие на рынке, наши мероприятия самые шикарные, дадим вам десятипроцентную скидку.

   – Мы опоздали сделать заказ, – пояснил Феликс, – значит, сами снимем какой-нибудь ресторан, и дело с концом.

   Рита схватилась за щеки:

   – О нет! Вы не понимаете! Свадьба самое важное событие в жизни, ее организацию лучше доверить профессионалам. Есть масса тонкостей, о которых брачующиеся понятия не имеют. Гости, конечно, ничего вслух не скажут, выпьют, закусят, но потом протрезвеют и давай языками чесать, все ваши просчеты обмусолят. А вы потом пойдете к кому-нибудь на свадебку, увидите, как у других она роскошно устроена, расстроитесь, начнете выяснять отношения, поругаетесь, разведетесь.

   – Что вы предлагаете? – остановил Маргариту Маневин.

   – Мы все сделаем, – защебетала она, – не переживайте, времени действительно нет, но будем работать со скоростью мысли. Дашенька, Феликсюнчик, усаживайтесь назад.

   – Иначе сесть трудно, – вздохнула я, – зад именно для сидения приспособлен.

   Маневин усмехнулся, а Рита закричала:

   – Маркуша! Эвелиночка!

   Две двери, расположенные в разных углах комнаты, распахнулись одновременно, появились парень и молодая женщина. Он был коротко стрижен, наряжен в безразмерный пуловер и кожаные обтягивающие брюки. На ней красовалось серо-розовое платье, ниже плеч свисала густая копна белокурых вьющихся волос.

   – Познакомьтесь с Дашенькой и Феликсюнчиком, – пропела Рита, – у них через месяц главное торжество жизни.

   – Времени маловато, – пробасила Эвелина.

   – Не переживайте, – колокольчиком прозвенел Марк, – все супер получится.

   Я разинула рот и еще раз внимательно осмотрела пару. У Эвелины на щеках видна слегка отросшая светлая щетина, и руки у нее излишне волосаты для женщины, а у Марка нигде нет ни малейших признаков растительности. Получается, что человек в платье не Эвелина, а Марк. Соответственно, коротко стриженный тип в кожаных штанах не мужчина, а женщина.

   – Тема праздника уже определена? – поинтересовалась Эвелина.

   – Цвет ясен? – прогудел Марк.

   Мы с Феликсом переглянулись и одновременно воскликнули:

   – Тема? Цвет?

   Рита засияла ослепительно белоснежной улыбкой:

   – Дашунечка, Феликсюнчик, вы, наверное, не часто бываете на свадьбах?

   – Не очень, – призналась я.

   – В последний раз я участвовал в этой церемонии сто лет назад в качестве жениха, – честно признался Маневин. – Тогда мы просто выпили в ресторане, и все.

   – Ну это было давно, – заметила Рита. – Теперь все иначе, нынче бракосочетание – это спектакль, в котором участвуют и новобрачные, и гости. Главное, найти свою тему. Вот, например, вчера мы проводили церемонию для чудесной пары. Муж – владелец колбасного завода, жена работает флористом, поэтому торжество посвятили мясному производству, а главным цветом стал зеленый, мы оттолкнулись от профессий молодоженов. Получилось супер, всем сшили зеленые костюмы! Подружки невесты нарядились бужениной, родители – беконом, друзья жениха – бастурмой, остальные гости – сосисками-сардельками! Веселились до упаду.

   – Зеленые сосиски-сардельки? – сказал Феликс. – Вспоминаются прилавки гастрономов советских лет.

   – Вы кем работаете? – заинтересовалась Эвелина.

   – Если в общих чертах, то я антрополог, – ответил Маневин.

   – Здорово, – зааплодировала Эвелина, – больница! Отлично получится! Гостям халаты, пижамы, жениху – костюм для операционной, стетоскоп, а невеста – медсестра! Обалдеть, как весело будет!

   – Я не врач, – поправил ее Феликс.

   Эвелина округлила глаза:

   – Сами сказали, что наркоз даете.

   – Он не анестезиолог, а антрополог, – поправила я.

   – Очень интересно! – пробормотал Марк. – Вы связаны с космосом?

   – Антропология – это наука о происхождении и развитии человека. Феликс – профессор, он пишет книги и читает лекции студентам, – пояснила я.

   – Динозавры! – восхитилась Рита. – Оооо! Можно сшить костюмы ящеров.

   Я опешила. Какой кривой дорогой бродят мысли девушки? При чем тут птеродактили и иже с ними?

   – Для экономии наряды лучше взять напрокат, – предложила Эвелина.

   Марк открыл свой ноутбук и начал в нем рыться.

   – Нужен уютный ресторан, вкусная еда, музыка, и все, – уточнила я, – без карнавала.

   Рита всплеснула руками, затем заговорила без передышки:

   – Дашунечка! Я вас понимаю! Организация мероприятия – хлопотная штука, но есть мы. Вам понадобится куча мелочей и…

   – Давайте пока, учитывая профессию жениха, определим тему как «История человечества», – перебил Маргариту Марк.

   – Вау! Супер, – запрыгала Эвелина, – такое будет впервые! Здорово! Свежо! Оригинально! Неизбито! Признаться, мне надоели все эти повторения голливудских фильмов, свадьбы в стиле Love is, гангстерские, мафиозные, королевские, ретро, Алиса в Стране чудес… Брр! А у вас так занятно. Можно гостей макаками нарядить!

   Марк закашлял, Рита захихикала.

   – Что не так? – осеклась Эвелина. – Мы же все от обезьян произошли, верно? Закажем коричневые комбинезоны с хвостами! Ошизеть, что получится! Свежо! Ново! Салаты выложат в виде костей! Жених ведь в древних могилах раскопками занимается?

   Перед моим мысленным взором предстала мартышка в белом платье с пышной юбкой, на голове у нее длинная кружевная фата, в одной лапе зажат букет, в другой бокал шампанского. Нижние конечности украшают туфли молочного цвета на тонких шпильках. Обезьяна делает шаг вперед, путается в подоле и падает прямо на стол, где громоздится многоярусный торт, сложенный из горы черепов.

   Я потрясла головой, видение исчезло.

   – Предлагаю поступить так, – говорил тем временем Марк, – я живенько набросаю канву основного сценария, потом сядем вместе и утрясем детали. О’кей?

   – М-м-м, – промычал Феликс.

   – Роскошно! – обрадовалась Рита. – По поводу ресторанчика не беспокойтесь. Мы знаем чудненькое местечко! С парком! Арка туда замечательно впишется.

   – Арка? – не поняла я.

   Маргарита схватила большой альбом:

   – Теперь плавно переходим к обсуждению оформления мероприятия. Главное – цвет! Вы какой предпочитаете?

   – Не знаю, – пробормотала я, – может, красный, он вроде олицетворяет любовь.

   – Страсть! – поправила Рита. – А вы, господин профессор?

   – Ну… черный, – промямлил Феликс.

   – Красный и черный! – пришла в восторг Эвелина. – Необычненько! Свежо! Оригинально! Неизбито!

   – Ага! И букет невесты в виде погребального венка, – схохмил Марк. – Красный и черный – похоронное сочетание. На свадьбе не должно быть никаких мрачных красок. Господин профессор, вы настаиваете на черном? Конечно, мы всегда идем навстречу пожеланиям клиентов, но все же прислушайтесь к совету лучшего оформителя торжеств России. Скажите депрессии «Нет!».

   – Согласен на любой цвет, просто я люблю черные свитера, – стал оправдываться Феликс.

   – Как вам розовый? – оживился Марк.

   Мне стало обидно:

   – А вкусы невесты организаторами не учитываются?

   – Просто мы не успели у вас спросить, – замела хвостом Рита, – новобрачная всегда главная! Дашулечка, вам нравится красный? Нет-нет, пока не отвечайте, изучите альбомчики.

   Маргарита начала перелистывать страницы.

   – Рассказываю детальки. Вы приезжаете на роскошной машиночке. Автомобильчик надо будет выбрать. Выходите оттуда в шикарнейшем белом платьице со шлейфом, фата с диадемочкой на голове. Если вы сами не сможете подобрать наряд, мы организуем покупку. Папочка берет вас под руку и ведет в зону выездной регистрации. Если отца нет, дадим его напрокат.

   – То есть? – оторопел Феликс.

   – У нас есть актеры, – пояснила Рита, – отец, мама, бабуля-дедуля, на любой вкус. Подберете достойного папулю.

   – Распрекрасно обойдусь без эрзац-папаши, – засопротивлялась я.

   – О нет! – испугалась Эвелина. – Ужасно выходить в одиночестве к жениху! Вы почувствуете глубокий психологический дискомфорт. И что подумают гости? Невеста – безродная сирота? Вот у нас недавно брачевалась пара возрастных молодоженов: ей восемьдесят семь, ему девяносто. Мы им таких папочку-мамочку организовали! Пальчики оближешь! Правнуки от восторга рыдали!

   У меня закружилась голова, а Рита не умолкала:

   – Приглашения на свадьбу напечатаем, вам только дизайн останется выбрать, сейчас на пике моды телескопические открытки, вертите их туда-сюда, и жених подмигивает или невеста подвязку снимает.

   – Свежо! Оригинально! Ново! – подала голос Эвелина. – Неизбито!

   – Комплименты гостям, – частила Маргарита, – печенюшки, конфетки, их на тарелки раскладывают. Не хотите еду, можно, например, свечки, мыло, носовые платочки, нельзя, чтобы люди уходили со свадьбы с пустыми руками. Теперь о выездной регистрации! Она, правда, ненастоящая, книгу записи актов нельзя выносить, но имитация будет полная. Тетка из загса подлинная сотрудница, вы будете стоять у арки, увитой цветами, никакой очереди в зал и ни одной беременной невесты в радиусе километра.

   – Не понял? – встрепенулся Феликс. – Нас не распишут?

   – Сбегаете утречком живенько в загс, черканете, где надо, свои фамилии и уйдете, – пропела Рита. – Ваш настоящий праздник состоится вечером. Шоу-программа! Пригласим любого исполнителя. Ведущий свадьбы на выбор. И почетный гость – тоже.

   – Это кто? – ощущая тошноту, спросила я.

   Рита одернула кофту:

   – Некая знаменитость! Не скрою, она берет деньги за свой визит, но сколько радости людям! Вот недавно молодожены позвали великого российского репера Глэма. Вы его, конечно, знаете. Глэм спел пару песен, потом сел за стол, произнес тост за родителей, был мил, приветлив, отработал гонорар на все сто, даже остался на танцы, чего никто не ожидал, со всеми фотографировался, раздавал автографы, очаровал гостей. А вам кто нравится?

   – У вас замечательный жених, – тараторила Эвелина, – красивый, умный, богатый, влюбленный и деликатный. Не хочет вас материальными вопросами грузить, сам их решает.

   Я отошла от умывальника.

   – Я попалась на его удочку! Совсем забыла, что не красила сегодня ресницы! Полагаете, Феликс решил под благовидным предлогом удалить меня, чтобы обсудить бюджет свадьбы?

   – Конечно, – улыбнулась Эвелина, – вам повезло, держитесь за него покрепче. И будьте осторожны: вокруг полно хищниц, готовых увести чужого мужчину.

   – Если жениха легко отбить, то не стоит за него идти замуж, – пожала я плечами. – Это так же глупо, как расписываться с алкоголиком-наркоманом-садистом и думать, что непременно перевоспитаешь его. Сколько ни старайся, как ни следи за бабником, но его около себя не удержишь и рюмку-шприц у тех, кто страдает зависимостью, не отберешь. На свете много нормальных мужчин, к чему связывать свою жизнь с проблемным?

   – Ну… любовь зла, полюбишь и козла, – высказалась Эвелина.

   – Если девушка коза, то ей с ним будет хорошо, – улыбнулась я. – Вообще-то на плохих мальчиков обращают внимание девочки с комплексом неполноценности, они считают, что не могут понравиться успешному, достойному человеку, и подбирают шелуху от семечек.

   – Вы очень разумно рассуждаете, – с легкой укоризной произнесла Эвелина. – Как правило, невесты перед свадьбой теряют голову.

   Я вытерла руки бумажным полотенцем и пошла к Феликсу. Нет никакого смысла объяснять Эвелине, что настоящая любовь не имеет ничего общего с ревностью и желанием превратить супруга в свою собственность. Я выхожу за Феликса замуж, а не покупаю его на рынке рабов. И устраивать слишком пышный праздник ни у него, ни у меня желания нет, шумное торжество организовывается ради Зои Игнатьевны, бабушки Маневина. Она является владельцем и ректором Института проблем человеческого воспитания. Самым большим грехом она считает появление на вечернем приеме в обыденных брюках и футболке. Когда мы сообщили ей о том, что отнесли заявление в загс, Зоя воскликнула: «Свадьба Феликса – огромное событие, надо позвать достойных людей, всех желающих принять участие в торжестве приглашать ни в коем случае нельзя. Дашенька, вы же не хотите видеть на свадьбе кучу постороннего народа?» Я безмерно обрадовалась. Мне казалось, что Зоя Игнатьевна мечтает превратить свадьбу внука в пышное светское мероприятие, и вдруг – такая речь! Но тут она добавила:

   – Человек триста пригласите, и хватит.

   Ну вот! Неужели придется закатывать пир на весь мир?! Только не подумайте, будто бабушка испытывает к Феликсу и его матери, своей дочери Глории, огромную любовь, поэтому жаждет организовать невероятную церемонию. Нет, все дело в правилах приличия. Что скажут люди, если внук ректора Института проблем человеческого воспитания, поставив штамп в паспорте, отправится с молодой женой в ближайшее кафе попить чаю с пирожными? Это невозможно, потому что это эпатаж, нарушение всех норм и правил, это ужас, катастрофа, это хуже, чем тайфун! Это… это… просто нет слов!

   Мы с Феликсом хором заявили: пышного торжества не планируем. Зоя Игнатьевна намекнула жениху, что он, будучи внуком женщины, которая является образцом хорошего вкуса, прекрасного воспитания и поведения, не имеет права замять праздник. Свадьба Маневина просто обязана стать хитом светского сезона!

   Но мы держались стойко, делали вид, что не понимаем, о чем ведет речь старуха.

   – Вроде да, – кивнул он. – Не предполагал, что современная свадьба настолько суровое мероприятие. Когда я женился на Насте, все было иначе: мы приехали в загс, выпили там шампанского и отправились в ресторан. Ни арок, ни специального украшения зала, ни шатра, ни подарков для гостей, и о репетиции этого безобразия речи не было.

   – Я тоже ранее обходилась без особых ухищрений, – пробормотала я, – и белого платья в пол с фатой и диадемой ни разу не надевала.

   – Уверен, это все тебе очень пойдет, – улыбнулся Феликс, – я тебя люблю. И никакая ужасная свадьба не помешает нам быть счастливыми. Слушай, что такое фидхтинг? Постеснялся спросить у Маргариты.

   – Понятия не имею, – призналась я, – но тоже не решилась уточнить, наверное, мы произвели на сотрудников агентства сногсшибательное впечатление.

   – Фидхтинг… – протянул жених. – Наверное, это танец.

   Я хотела поцеловать Феликса, но тут двери кабины раздвинулись.

   – Ты сейчас в какие края? – спросил Маневин.

   – Надо кое-куда съездить, – отмахнулась я, – сделать мелкие покупки.

   – Хоть я и сама так подумала, но верится с трудом, – воскликнула я. – Где она пропадала пять лет?

   – Паспорт у Луизы на имя Людмилы Бритвиной, – сказал Александр Михайлович, – тридцати трех лет от роду, уроженки города Прунск Ленинградской области, она после окончания школы уехала в Москву, пыталась поступить в театральное училище, но срезалась.

   – Получается, Бритвина по документам старше Луизы, – отметила я.

   – На пару лет, не принципиальная разница, – высказал свое мнение полковник. – Но как это могло случиться? Отец говорил, что слышал выстрел и крик дочери.

   Вопрос Дегтярева меня удивил. Видно, он здорово разнервничался, раз задал его. Я пустилась в объяснения:

   – Сергей Петрович не видел тела своей дочери. Не исключена возможность, что пистолет зарядили холостыми патронами, направили на девушку, та от ужаса заорала, затем ба-бах! И телефонная связь прервалась. Кто-то хотел, чтобы Маковецкий считал свою дочь покойницей, и преуспел в этом. Правильно ли я помню, но, когда Сергею Петровичу позвонил похититель, он включил громкую связь, записал весь разговор и выстрел, а потом кинулся в полицию. Эксперты установили, что кричавшая женщина на самом деле Луиза. А вот узнать, кто звонил ее отцу, оказалось невозможно.

   – Я не Господь Бог! – взвился Дегтярев. – Выяснил, что вызов Маковецкому поступил с мобильного номера, его за день до этого купил Иван Андреевич Кузнецов на Горбушке. Продавец, когда на него нажали, признался, что паспорт у клиента не смотрел, тот сказал, что забыл его дома, но помнит свои данные. Дальше продолжать?

   – Не надо, понятно же, что покупатель все наврал, выдумал и номер паспорта, и серию, и прописку, и никакой он не Кузнецов, – остановила я полковника. – Значит, Луизу не убили. Но где она пропадала пять лет?

   – Даже если ты сто раз повторишь этот вопрос, я ничего ответить не смогу, – огрызнулся Дегтярев. – Отстань от меня! Перестань звонить с идиотскими вопросами.

   – Это ты мне сейчас звякнул, – напомнила я.

   В трубке повисла тишина, потом полковник протянул:

   – У меня к тебе просьба. Можешь слетать в Париж?

   – Я только что вернулась оттуда, – удивилась я. – Зачем мне опять во Францию?

   – Людмила Бритвина, завалив экзамены в вуз, куда-то пропала, домой не возвращалась, в Москве не регистрировалась. Ничего удивительного, небось снимала комнату и работала, получая зарплату наличкой. Но пять лет назад она прописалась в доме под снос в Башкирском переулке, – пустился в объяснения Дегтярев, – и очень скоро вышла замуж за парижанина Поля Эвиара. Он владелец сувенирной лавки, обитает в том же доме, где расположен магазин. Мне кажется, странно жить там, где работаешь.

   – Это не удивительно для Парижа, – перебила я полковника. – Мелкие лавочники и рестораторы, как правило, имеют квартиры над своими заведениями. На первом этаже – кафе на десять столиков, на втором – личные апартаменты. Жена на кухне, ее сестра в зале с подносом бегает, мать на кассе, дети полы моют, овощи режут, хлеб из булочной притаскивают. Маленький семейный бизнес, на нем вся Франция стоит.

   – Живет Эвиар на… сейчас прочитаю… на Руе Саинт Андре дез артс, – с трудом выговорил Дегтярев.

   – Ты мой позор и полная педагогическая Березина, – засмеялась я.

   – При чем тут дрезина? – удивился полковник.

   – О, мадам! Мари стала очень злобной!

   – С подростками это случается, – утешила ее я. – Не переживайте, через пару лет она изменится. И, думаю, Мари уже горько сожалеет о своих словах. Моя дочь в ее возрасте вспыхивала от любого замечания спичкой, грубила, а через десять минут кидалась мне на шею и называла самой любимой.

   – Мари то же самое проделывает, – вздохнула владелица лавки. – Она, правда, на целый день исчезает, но всегда возвращается и раскаивается.

   – Тинейджеры все одинаковы, – продолжала я, – родителям надо просто набраться терпения. Мы с дочкой теперь лучшие подруги.

   – Некоторые выросли, а с родителями собачатся, – не согласилась собеседница. – Вон, через дорогу антикварная лавка Риккардо, у них сыну тридцать, а по сию пору он с отцом так ругается, что по ночам соседи не спят.

   – Человек взрослеет не тогда, когда у него свечи на торте перестают помещаться, а когда он понимает, что родители во многом правы, – улыбнулась я. – Одни в десять лет стали разумными, а другие и в сорок вздорные подростки. Вас Лореттой зовут, а я – Даша.

   – Редкое имя, – заметила хозяйка лавки.

   – Для России – нет, – возразила я, протягивая ей открытки. – Давайте поставим держатель на ноги.

   Мы вместе вернули на место крутящуюся высокую тумбу.

   – Надо ее к полу привинтить, да руки не доходят, – пожаловалась Лоретта.

   – Ваш муж в Париже? – спросила я. – Лоретта, я не француженка, прилетела сегодня из Москвы специально ради встречи с Полем.

   Хозяйка лавки стала расставлять почтовые карточки в проволочные ячейки.

   – Правда? А одеты как парижанка, говорите без акцента.

   – Куда подевался мобильный? – засуетилась Лоретта. – Всегда его теряю. Катрин – жена Эмиля, он сам умер, клуб теперь принадлежит его вдове. Она когда-то танцевала у Эмиля, потом окрутила его. Катрин строгая, мужа в кулаке держала, тот без ее разрешения шагу ступить не мог, ничего не предпринимал, пока с супругой не посоветуется. Детей им Бог не послал, они жили для себя. Эмиль умер богатым человеком, владельцем нескольких ночных заведений. А! Вуаля! Нашлась трубка. Который сейчас час? О! Нет! Раньше трех часов дня Катрин звонить нельзя, она ночью работает. Минуточку!

   Лоретта открыла древний секретер, порылась в ящиках, вытащила оттуда мятую визитку и протянула мне:

   – Подъезжайте по этому адресу к девяти вечера. Клуб открывается в одиннадцать, хозяйка за два часа уже там. Я с ней предварительно созвонюсь, она вас любезно примет.

   Я спрятала карточку в сумочку.

   – Можете договориться, чтобы Катрин побеседовала со мной пораньше? Я собиралась сегодня поздно вечером улететь в Москву.

   – О нет, мадам, – расстроилась Лоретта, – Катрин сотовый никогда до девяти не включает.

   У меня в сумочке запищал телефон, номер, который высветился на экране, был мне незнаком, но голос звонившей я узнала сразу.

   – Дашунечка! Это Рита, ваш свадебный координатор. Напоминаю, сегодня вечером приедет папуля.

   – Кто? – оторопела я.

   – Неужели вы забыли? – удивилась Маргарита. – Петр Андреевич, он поведет вас под венец к арке, чтобы отдать навсегда мужу.

   – Черт, – вырвалось у меня, – совсем из головы вылетело!

   – Не переживайте, невесты все, как одна, перед свадьбой теряют рассудок, – успокоила меня Рита. – А еще мы с вами намеревались купить сегодня платье, я могу поехать в салон прямо сейчас.

   – Давайте перенесем покупку свадебного наряда на завтра, – попросила я.

   – Дашунечка, времени совсем нет, – запела Маргарита. – Платье может сразу не подойти, потребуется его ушить. Лучше заранее о нем побеспокоиться.

   – Я нахожусь в Париже, – неохотно призналась я.

   – Как вы туда попали?! – ахнула собеседница. – Мы же вчера встречались!

   – На самолете, – ответила я, – дорога недалекая.

   – Аааа! – засмеялась Рита. – Поняла! Вы решили купить наряд во Франции! Очень правильная мысль. Дашунечка, вы умница! За границей выбор больше и цена меньше. В Москве отвратительно дорого, и у нас безобразно аляповатые модели! Кафешантан! Стразы, перья, декольте до колен. Отличненько! Значит, салон я отменяю. Насчет репетиции свадебки позвоню. Дашулечка, не беспокойтесь ни о чем, торжество получится шикарнейшее. Ох, чуть не забыла! Сколько у вас подружек?

   – Нужно точное число? Сразу не скажу, – замешкалась я. – Если самых близких, то… э… четверо, а если всех считать…

   – Дашуня! Я имею в виду подружек невесты, – захихикала Рита. – У нас тут возникла гениальная идея! Учитывая тему свадьбы «История человечества», мы придумали такое!!! Но что – не скажу, сюрпри-и-изик! На свадьбе всегда должна быть интрига, иначе народ заскучает и жених с невестой скуксятся! В общем, срочно нужны телефончики подружечек! О’кей?

   – Хорошо, завтра я их вам скажу, – пообещала я.

   – Нет, Дашунечка, лапочка, – попросила Рита, – прямо сейчас! Иначе сюрпризи-и-ик не поспеет к мероприятию. Вы знаете, что подруженьки – это девочки незамужние и никогда не заключавшие брак?

   – Неужели? – удивилась я.

   – Точно, – подтвердила Рита. – Многие не соблюдают это старинное правило, а потом жестоко раскаиваются. Окольцованная подружка приманивает ауру расставания.

   – Почему? – не поняла я.

   – Дашуня, видели, как магнитик работает? Чпок, и прилип к холодильничку. Вот и подружка, если она в разводе, так же действует! Бумс – и вы у разоренного семейного гнездышка, – объяснила Рита.

   – То есть звать надо тех, кто никогда не ходил под венец? – опешила я.

   – Да! – отрезала Маргарита.

   Я призадумалась. Ну, и где найти старых дев? Все мои подруги не по первому разу замужем. А вот у Манюни есть девочки, не успевшие сбегать в загс: Саша, Лиза и Наташа! Они точно подойдут! Хотя…

   – А гражданский союз считается? – спросила я.

   – Нет, – обрадовала меня Рита, – убийственным эффектом обладает исключительно штамп в паспорте. Так как, дадите телефончики?

   – Сейчас пришлю их эсэмэской, – пообещала я, – но сама я с ними пока не беседовала, вдруг девушки откажутся?

   – Дашунечка, по моему богатому опыту, ни одна девчушечка не сопротивлялась, услышав, что ей предлагают одну из основных ролей на свадебке, – засмеялась Рита. – Не волнуйтесь, я их уговорю. Жду телефончики. Удачненько вам купить платьице. Да! Не забудьте фату, туфельки и подвязку. Мы уже нашли для вас самовар, ну, куда шампанское нальют! Красавец.

   – Рита, – разозлилась я, – никакой клюквы! Самовара с шампанским не будет. Точка.

   – Конечно, – скуксилась та, – как хотите. Но фидхтинг обязательна. Без нее брак развалится! И ваш жених с этим согласен! Фидхтинг будет!

   – Хорошо, – смирилась я и вернула сотовый в сумку. Значит, Феликс выяснил, что такое фидхтинг.

   – Что-то случилось? – спросила Лоретта. – У вас лицо озабоченное сделалось.

   – У меня скоро свадьба, – вздохнула я, – а платья нет.

   – Я помогу вам! – воскликнула Лоретта, схватила телефон и затараторила со скоростью обезумевшей сороки: – Фред! К тебе сейчас придет моя знакомая, Даша! Срочно нужно платье. Сегодня! О-ля-ля! Да, мой ангел, поняла, она уже бежит. Не забудь про десять процентов скидки!

   Завершив разговор, хозяйка магазина впала в еще больший ажиотаж:

   – Свадьба! Прекрасно! Чудесно! Восхитительно! Лучший день в жизни! Не переживайте, вы будете прекрасны. Знаете улицу Фур?

   – Конечно, – улыбнулась я, – до нее отсюда тихим шагом пять минут хода.

   – Там есть магазин, на вывеске у него ящерица.

   – Верно, один раз я покупала в нем для своего приятеля футболки, – кивнула я.

   – Заворачиваете за бутик и видите салон свадебных платьев. Его хозяева Фред и Густав, я знаю их с юности, мы…

   – Учились в одном классе, – не выдержала я.

   – Как вы догадались? – поразилась Лоретта. – Ну не совсем так, просто в одной школе, они старше меня. Бегите туда. Фред вас ждет. Лучшие платья Парижа у него. Весь шестой округ выходит замуж в нарядах от Фреда и Густава, это супер! Это шик! И по разумной цене. Вы же не собираетесь поехать на авеню Монтень? Или пойти на улицу Сент-Онорэ? Вам там всучат платье с ярлыком знаменитого дома, но оно окажется сшитым в Азии, развалится на второй день. И заплатите за него столько, что стошнит. А у Фреда и Густи швеи – парижанки, да они зубами каждый шов проходят, создают произведения искусства!

   – Спасибо, прямо сейчас воспользуюсь вашим советом, – остановила я Лоретту.

   – Провожу вас до двери, – обрадовалась хозяйка.

   На пороге магазинчика мадам Эвиар осторожно тронула меня за плечо.

   – Даша! Фред вам сделает десятипроцентную скидку. Я его об этом попросила.

   – Спасибо, – от души поблагодарила я Лоретту.

   – Вы же никому из соседей не расскажете про любовницу Поля? – прошептала она.

   – Я умею держать язык за зубами, – в очередной раз заверила я ее. – К тому же завтра я совершенно точно улечу в Москву.

   – Оооо! Спасибо! – расцвела в улыбке мадам Эвиар.

   Я помахала Лоретте на прощание рукой, дошла до бульвара Сен-Жермен, пересекла его, купила у метро Одеон в небольшом кафетерии при ресторане «Комптуар» блинчик из гречневой муки и, наслаждаясь им, двинулась по улице Сен-Сюльпис к собору с тем же названием, одному из старейших зданий Парижа. Менее пяти минут понадобилось, чтобы добраться от него до лавочки, в витрине которой стоял манекен в пышном белом платье.

   – Бонжур! – улыбнулся тощий черноволосый продавец в узких коротких брюках и сильно обтягивающей рубашке. Французские мужчины любят одежду на размер меньше, что отличает их от наших парней, обожающих натягивать на себя шмотки, которые явно им велики. А еще французы никогда не носят носки, надевают даже зимой ботинки на босу ногу.

   – Бонжур, месье, – отозвалась я, – позовите, пожалуйста, Фреди или Густава.

   – Густи – это я, – расплылся в улыбке торговец. – А вы от Лоретты? Я угадал?

   Я кивнула.

   – Я молодец, – засмеялся владелец бутика. – Как увидел вас на пороге, сразу понял – невеста! У вас просто на лице написано: «У меня скоро свадьба!» Фреди!

   – Слушаю, дорогой, – послышалось из глубины бутика.

   Потом раздался шорох, и предо мной предстал необычайно полный для парижанина брюнет.

   – Фреди! – закатил глаза Густав. – Посмотри на мадам и скажи, что ты думаешь?

   Тот сложил руки на груди, чуть склонил голову и загудел:

   – Тридцать шестой размер, верх «а», фигура шик! Мадам, вы прекрасны. Когда свадьба?

   – Платье нужно сегодня, – ответила я, – прямо сейчас.

   – О! – воскликнул Фред. – О!

   – О! – повторил Густав. – О!

   – Лоретта пообещала, что вы мне поможете, – продолжала я.

   – Лоретта! – скривился, уходя, Фред. – Вот уж странная женщина.

   – Мадам, садитесь, – засуетился Густав. – Кофе? Минеральной воды? Конфетку? Фреди гениален! Вы получите самое лучшее платье!

   – Почему Фред назвал Лоретту «странной женщиной»? – проявила я неуместное любопытство.

   Густав закатил глаза:

   – Салон достался нам от отца Фреди, золотой был человек, добрейшей души. А уж какой модельер! К нему клиенты приезжали со всей Франции. Мы учились вместе с Лореттой и Полем в одной школе. У них была такая любовь! Ромео и Джульетта! Родители с обеих сторон пытались им помешать, но возлюбленные решительно сказали: «Мы обвенчаемся». Алан Жан-Жак Эвиар, упокой Господь его душу, и Клер, его жена, Элен, тетка Лоретты, ее мать Анна, – все заявили: «Женитесь? Отлично. Но мы вам помогать не собираемся. Если думаете, что в восемнадцать лет созрели для брака – пожалуйста. Но сами будете отвечать за свое решение». А откуда у молодых деньги? Отец Фреда позвал к себе Лоретту и сказал: «Девочка, я хочу подарить тебе подвенечное платье. Давай сниму мерки. Сделаю все бесплатно, ты будешь самой прекрасной невестой». Знаете, что она ответила?

   – Зарыдала от восторга? – предположила я. – Бросилась целовать отца Фреда?

   – Не угадали! Скорчила мерзкую рожу и заявила: «Я не нищенка, не нуждаюсь в подачках. Под венец пойду только в Шанель, а не в какой-то тряпке!» Фреди до сих пор передергивает, когда он Лоретту видит.

   – Мы с ней не подруги, – сказала я, – только сегодня познакомились.

   – Конечно, мадам, – хмыкнул Густав, – с Лореттой никто не дружит. Она себя ведет как королева, ходит, задрав нос. Поль таким же стал. Муж и жена, если долго вместе живут, делаются похожими. Но лучше б было наоборот, Поль очень добрый, приветливый человек. Лоретте надо было измениться под влиянием супруга, да получилось иначе.

   – Есть три модели! – загромыхал Фред, возвращаясь в зал. – Вуаля! Первое золотое, длина в пол, рукава до запястья, футляр. Декольте нет, но матери невесты неприлично оголяться. Второе цвета…

   – Фреди, – зашептал Густав, – дорогой, остановись! Мадам не мать невесты!

   – О! – округлил глаза тот. – Прошу прощения! Для матери жениха отлично подойдет фиолетовое, и…

   – Фреди, дорогой, – перебил Густав, – мадам сама невеста!

   Компаньон замер, постоял молча, затем прислонился к прилавку с кассой и прошептал:

   – Мадам невеста?

   – Да, дорогой, – подтвердил Густав, – именно так!

   – Я совершил ужасную, трагическую, неповторимую ошибку! Катастрофа!

   – Ничего страшного, – улыбнулась я. – Женщины моего возраста редко выходят замуж. Они, как правило, гуляют на свадьбах своих детей.

   Фред прижал руки к груди:

   – Мадам очень добра ко мне! Боже! Я остолоп! О каком возрасте вы говорите? Вы девочка! Юная! Прелестная! Невинная!

   – Это мой пятый брак, – быстренько уточнила я.

   – Все невесты девственны, – живо отреагировал Густав. – Старые замужества аннулируются с появлением очередного жениха. Никого не волнует, что у вас раньше было, главное, что сегодня. А у нас белое платье и фата!

   – Не буду ли я выглядеть смешно в таком одеянии? – засомневалась я.

   – Что я натворил, – запричитал, стуча себя по лбу кулаком, Фред, – ляпнул глупость, и теперь юная красавица считает себя старухой! Нет мне прощения!

   – О мадам! – закатил глаза Густав. – Месяц назад мы сшили платье для баронессы Клар. Она выходит в двенадцатый раз замуж и всегда заказывает наряд у нас. Первое одеяние ей шил отец Фреди в… э… шестьдесят первом году прошлого века, потом мы перехватили эстафетную палочку. Вот баронесса Клар зрелая дама, поэтому на двенадцатую свадьбу мы деликатно посоветовали ей костюм цвета экрю и вуаль. Но она пронзила меня взглядом, словно змею шпагой, и заявила: «Густи! Придурок! Нельзя невесте надевать платье цвета скисшего шампанского. Только белое!»

   – Нет мне прощения! – зарыдал Фред.

   – Не надо так расстраиваться, – забормотала я. – Золотой «футляр» смотрится прекрасно.

   Фред выдернул из коробки на столе бумажную салфетку и приложил к глазам.

   – Я раздавлен! Растоптан! Убит! Лучше умереть! Обидел девочку-невесту. Кто я после этого? Имею ли вообще право шить свадебные платья? Правильно говорила покойная мама: «Фреди, ты бестактен, как нога-хамон с черным копытом». Лучше умереть! Пойду утоплюсь в Сене!

   Последние слова владелец магазина произнес на пороге, потом толкнул дверь и выскочил на улицу.

   – Надо его остановить, – всполошилась я.

   – О мадам! – вздохнул Густав. – Фред, как все уникально талантливые люди, излишне эмоционален. Но он брезглив и до смерти не любит пеших прогулок. До реки идти минут пятнадцать, Фреди быстро устанет и вернется. Да и вода в Сене очень грязная, ее изгадили туристические кораблики и баржи. Даже если Фред и доберется до набережной, в чем лично я сомневаюсь, он не прыгнет с моста. Патологический чистюля не решится утопиться в мутной реке. Не волнуйтесь…

   Дверь распахнулась, в бутик, шумно сопя, ввалился Фред. Не говоря ни слова, он плюхнулся в кресло и запричитал:

   – Права была покойная мама! Я ни на что не годен! Не дошел до Сены. Прости, Густи, я не смыл позор кровью. Отец сейчас в своем склепе зубами скрипит, он-то бы сразу сделал харакири!

   – Папенька Фреди был японец, – пояснил Густав, – а мама итальянка.

   Фред закрыл лицо руками и зарыдал. Приятель бросился к нему, обнял и прижал к себе.

   – О, мадам! Мы с Фреди всю жизнь вместе! Я его понимаю, как никто другой.

   – Ходили в одну школу, – кивнула я.

   – Дорогой, – засюсюкал Густав, – солнце мое! Мой король! Ты просто устал! Шил всю ночь, не выспался, вот нервы и сдали. Сделаем мадам не десяти-, а пятнадцатипроцентную скидку, это мигом ее утешит, правда?

   – Дорогой Фред, за такое снижение цены вы можете смело назвать меня старой обезьяной, – хихикнула я. – Поверьте, я не обижусь!

   Владелец бутика опустил руки:

   – Правда? Ооо! Вы так милы! Густи, может скостим двадцать процентов?!

   – Дорогой, пятнадцать – это предел, – твердо возразил Густав. – Но ты можешь подарить мадам одну из своих чудесных сумочек с секретом.

   Фреди вскочил и кинулся к шкафу:

   – Точно! Гениально! Супер! Мои аксессуары на пике моды! Вот, мадам, гляньте!

   Он взял с полки небольшой клатч на цепочке.

   – Цвет перламутр, подойдет на любой случай.

   – Спасибо, вещь прекрасная, потрясающая, великолепная, – рассыпалась я в похвалах, не желая, чтобы портной опять впал в истерику.

   – Густи, подсчитай сумму, – велел Фреди, – а я пока упакую платье.

   – Стойте, я еще не выбрала! – воскликнула я. – Вы же хотели показать мне другие наряды для невесты.

   Густав вскинул брови:

   – Фреди?

   – Я кретино первоклассо, – завопил его компаньон, – идиото супериссимо! Права была покойная мама, называя сына дубиной. О небо! О святой Иосиф! О боже! Платье!

   Толстяк исчез в служебном помещении.

   – Покойная мадам Анжу слишком сурово обращалась с сыном, – неодобрительно заметил Густав. – Каждый раз, когда мы приезжаем на кладбище, я опасаюсь, что она выползет из склепа и отвесит Фреду оплеуху за то, что он непочтительно возложил букет цветов к надгробию. Пусть Господь простит меня за некорректные, но правдивые слова: мадам Анжу была сколопендра. Вот моя мамочка иная! Она нас с Фреди обожает.

   – Принес все! – возвестил Фред. – Давайте определим стиль. Классика? Авангард?

   – Хочется нечто красивое, элегантное, торжественное, но не пафосное, – озвучила я свои желания.

   Фред схватил одну вешалку и потряс ею передо мной:

   – Оригинально. Невинно. Супер.

   Я оглядела кожаное боди белого цвета на золотой шнуровке, к которому внизу прикреплялась совершенно прозрачная юбка.

   – Ну… очень короткое! Напоминает купальник.

   – Длина в пол, – возразил Густав.

   – Низ платья просвечивает, – смутилась я.

   – Наденете колготки, – оживился Фреди, – и вот обувь.

   На ковер шлепнулись два длинных ботфорта на устрашающе тонких, головокружительно высоких шпильках.

   – М-м-м, – протянула я, – нет ли наряда в стиле королевы Марии-Антуанетты?

   – Мадам, этой королеве отрубили голову, – всполошился Густав, – ее свадебное платье никто не заказывает. Плохая примета. Неудачная карма.

   Я потупилась. Думаю, Маргарита и Эвелина нашли бы общий язык с Фреди и Густи.

   – Вот мадам Помпадур – другое дело! – провозгласил Фреди, хватая другую вешалку. – Она столько лет управляла Францией!

   – Мадам Помпадур никогда не была женой короля, – напомнила я. – Она являлась супругой Шарля Гийома Этьоля.

   – Ооо! Даша! – подпрыгнул Густав. – Отсутствие официального статуса совершенно не мешало фаворитке вертеть Людовиком Пятнадцатым, как кисточкой для румян. И мадам Помпадур с Людовиком тайно оформили брак! Сей факт публике неизвестен, но мы с Фреди в курсе, нам один историк рассказал и продемонстрировал фото венчания!

   Я засмеялась и тут же закашлялась. Не стоит говорить Густи, что мадам Помпадур никогда не шла к венцу с Людовиком Пятнадцатым. И вообще она умерла в тысяча семьсот шестьдесят четвертом, а фотография появилась на свет позднее.

   – Шикарно! Достойно! Элегантно! – завопил Фред, тряся передо мной белым платьем, щедро украшенным со всех сторон разноцветными стразами. – Вот оно, свадебное платье мадам Помпадур, то самое, со снимка тайного венчания, который нам историк показал. То есть не оно само, а реплика. Самый любимый невестами шестого округа вариант. К нему прилагаются фата на диадеме и простые лаконичные туфли. Осмелюсь предложить прическу а ля «Сама невинность» и легкий макияж, без смоки айз и бордовой помады. Нежность! Счастье! Любовь! Ооо! Как это прекрасно!

   – Ну… – протянула я, – очень уж блестит.

   – Мадам должна сиять. Померяйте, – слаженным хором пропели хозяева магазина.

   – Лучше без камней, – закапризничала я.

   Фред закрыл глаза:

   – Вы все еще на меня сердитесь! Поэтому не желаете даже прикинуть божественное одеяние. Я растоптан! Убит! Пойду утоплюсь в Сене!

   – Где кабинка? – сдалась я.

   – Следуйте за мной, – торжественно заявил Фред, – извольте сюда зайти. Ооо! Пардон! Здесь висит платье. Сейчас его уберу.

   – Нет, пусть останется, – возразила я, глядя на элегантный наряд цвета пыльной розы, – он мне не мешает.

   – Даша! Вы разрешите мне застегнуть крючки на корсете? – крикнул минут через пять Густав. – Я зажмурюсь, не стану вас разглядывать. И для вашего полнейшего спокойствия сообщу, мы с Фреди много лет счастливы вместе, я абсолютно не опасен для женщин. Очень люблю прекрасных дам, но только как модельер.

   Дверь кабинки приоткрылась.

   – Вы сами не справитесь с застежками.

   – Верно, – вздохнула я.

   – Невесту всегда одевают, – болтал Густи, затягивая на мне корсет. – О! У вас талия, как шея у нашего пуделя.

   – Такая же волосатая? – съязвила я.

   Густав расхохотался:

   – Нет. Очень тонкая. Вы прелестны, вы супериссимо, вы принцесса! Надо выйти в зал, там оглядите себя со всех сторон.

   Увидев меня, Фреди схватился за сердце:

   – От такой красоты дыхание останавливается.

   Я остановилась перед зеркалом и не сдержалась:

   – Ну и ну! Я похожа на копию яйца Фаберже.

   – Да, да, – не понял Густи, – вы так же прекрасны, как ювелирный шедевр. Ах! Мы же забыли самое главное! Нащупайте на поясе кнопочку и нажмите на нее.

   Я собиралась пойти в кабину и стащить с себя сверкающее безумие, но все же выполнила просьбу портного. Послышался тихий щелчок, юбка вздулась и натянулась на невесть откуда появившийся каркас.

   – Гениально, – захлопал в ладоши Густав, – одеяние широкое, можно застрять в дверях и в машину не сесть. У мадам Помпадур не было таких проблем, ей подавали специальную карету размера кинг-сайз. Но Фреди потрясающе решил задачу. Эффект зонтика. В юбку вшита конструкция из суперпрочного пластика. Когда надо, нажимаем на кнопочку. Раз, два, три! Вуаля! Хотим сесть в автомобиль? Четыре, пять, шесть! И можем всунуться даже в картонную коробку.

   – Грудь… – задумчиво протянул Фреди. – Мадам, я приношу вам свои глубочайшие извинения, пардон за откровенность, но кутюрье, как врач, обязан говорить правду. Мадам, корсету нужен бюст!

   – У меня его нет, – хмыкнула я. – Вот и хорошо, это платье не подходит. В примерочной кабинке висит очень симпатичное…

   – Даша, – не дал мне договорить Густав, – почти все наши клиентки вашего размера, не надо сразу сдаваться. У любой проблемы есть решение. То, с чем мы столкнулись сейчас, чепуха. Вуаля!

   Густи подал мне довольно тяжелый бархатный мешочек.

   – Силиконовые вкладки. Четвертый размер. В лифе есть кармашки, всовываете в них ваш маленький секрет, и… жених слепнет от восторга. Для этого платья четвертый номер – самый лучший. Правда, кое-кто просит пятый, но это фуу!

   – Ваш муж лишится дара речи от восторга, – зажурчал Фреди. – Такая грудь! Глаз не оторвать!

   – То-то сюрприз ему будет, когда новобрачная в спальне разденется, – захихикала я. – Феликс знает, что у меня первый номер, мы давно живем вместе. Жаль, но платье не подошло, дайте померить другое, розовое из кабинки.

   – Вы к кому? – спросил чуть надтреснутый голос.

   – Бонжур, – машинально произнесла я, – ищу мадам Амори.

   Дверь подъезда приоткрылась, я юркнула внутрь, увидела в полумраке женщину, стоящую на пороге квартиры, и удивилась:

   – Вы Катрин? Меня к вам отправила Лоретта Эвиар. Я Даша.

   – Нет, мадам, – возразила незнакомка, – Катрин скончалась три года назад, я ее дочь Клодина. Заходите, поговорим в доме, не стоит обсуждать вашу проблему на лестнице.

   Я втиснулась в крошечный коридорчик, поняла, что передо мной вовсе не пожилая дама, и продолжила:

   – Лоретта вам не позвонила? Она не знала, что Катрин нет в живых. Соболезную вашей утрате. Может, родители рассказывали вам о Людмиле Бритвиной?

   Клодин заморгала:

   – О ком?

   – О Людмиле Бритвиной, – повторила я, – эмигрантке из России, она танцевала в клубе вашего отца Эмиля.

   Хозяйка сделала шаг назад.

   – Мадам, произошла путаница, вы пришли не к тому человеку. Кто вам нужен?

   – Мадам Катрин Амори, – сказала я.

   – Это моя покойная мать, – повторила Клодин, – но она не была женой Эмиля. Моего отца звали Пьер, он не владел клубом, а служил аптекарем, умер двенадцать лет назад, фармация теперь моя.

   – Не может быть! – выпалила я.

   Клодин пожала плечами:

   – Мадам, можете спросить у любого человека на этой улице, наша семья живет здесь с восемнадцатого века. Амори всегда работали аптекарями, весь квартал у нас покупает готовые лекарства, а еще мы составляем их по рецепту докторов. Сейчас в Париже почти не осталось провизоров, способных сделать лечебную микстуру, нынче время таблеток и капель, которые производятся концернами, но, поверьте, детский сироп от кашля по рецепту Анри Амори, моего прапрадеда, действует намного лучше и не вызывает аллергии. Мои родители не ходили по клубам, мама была акушеркой, работала день и ночь, папа составлял разные снадобья, я с юного возраста помогала ему.

   – Акушерка? – растерянно повторила я.

   – Да, мадам, – улыбнулась Клодин, – одна из лучших в Париже, много детей появилось на свет с ее помощью. Мать служила в госпитале Святой Елены, но никогда не отказывалась помочь, если кто-то вдруг решал рожать дома. Встречаются глупые женщины, которые считают, что в клиниках грязь, их младенцам там сразу сделают прививки, поэтому они не обращаются в больницы. Очень безответственное поведение! Еще попадаются особы, разрешающиеся от бремени в своей ванне, в воде. Я думаю, мадам, если б Господь хотел, чтобы младенцы появлялись на свет в водоемах, он бы сделал нас рыбами. Мама не одобряла домашние роды, но всегда спешила к тем, кто, задумав без помощи врача произвести ребенка на свет, не мог сам это сделать и посылал гонца к Катрин. Мама этих дурочек и младенцев с того света вытаскивала.

   Я протянула Клодин замусоленную визитку, полученную от Лоретты:

   – Это карточка вашей мамы?

   Женщина кивнула:

   – Да. Она раздавала их многим. Но у вас очень старый экземпляр, ему больше десяти лет, мама позже сделала другие визитки, с золотым тиснением, очень элегантные.

   – Вы не запомнили среди пациентов матери Людмилу Бритвину? – цеплялась я за последнюю надежду.

   Клодин сделала отрицательный жест рукой:

   – Нет. Мама работала в больнице, беременные, как правило, шли туда. Домой прибегали только соседки и подруги. Но среди них Бритвиной не было.

   – Имя Лоретта Эвиар вам случайно не знакомо? – сама не зная почему, спросила я.

   Клодин призадумалась.

   – Тоже нет. Извините, что не помогла.

   Я попрощалась с приветливой аптекаршей, вышла на сонную улочку и внезапно ощутила прилив адреналина. Ну, Лоретта, погоди! Не знаю, зачем ты отправила меня на край Парижа, вдохновенно наврав про Эмиля и Катрин, но я сейчас вернусь к тебе и задам малоприятные вопросы. Париж не Москва, столицу Франции можно быстро пересечь из одного конца в другой, я успею попасть к Эвиарам до того, как фантазерка уляжется спать.

   Сувенирные лавочки на улице Сент-Андре дез Ар закрылись, зато маленькие ресторанчики распахнули двери. Я дошла до дома Лоретты и начала терзать звонок. Через десять минут бесплодных стараний я догадалась задрать голову, поняла, что в окнах квартирки Эвиар нет света, перешла на другую сторону улицы и села за маленький столик, который владелец кафе выставил на воздух. Ко мне на удивление быстро подошла официантка:

   – Бонжур, мадам, ужинаете одна или к вам подойдут?

   – Я никого не жду, – улыбнулась я.

   Девушка положила на бумажную скатерть меню:

   – Блюдо дня – лосось по-флорентийски.

   – Давайте, – обрадовалась я, – и бокал сидра. Простите, вы знаете Лоретту из сувенирной лавки?

   – Конечно, мадам, – улыбнулась официантка, – мы с ее сыном Роже в одной школе учились, он, в отличие от меня, решил стать адвокатом, а я не хочу забивать голову наукой, жизнь одна, неохота ее провести, зачахнув над учебниками. А почему вы спрашиваете?

   Я начала вдохновенно врать:

   – Приехала из Оверни, привезла письмо для Лоретты от ее матери, она моя соседка. Надеюсь, мадам Эвиар подскажет, у кого можно на неделю комнату недорого снять.

   Официантка спрятала руки под фартук.

   – О, мадам, вам не повезло. Лоретта сегодня уехала, я видела, как она с Роже и Мари садилась в такси, чемоданы еле в машину влезли. Удивительно, сколько вещей некоторые люди берут с собой на каникулы! Странно!

   – Вероятно, Мари решила каждый день надевать новый наряд, – пробормотала я. – Девочки-подростки очень щепетильны в отношении своей внешности.

   – Не багаж меня удивил, – пояснила официантка. – Лоретта всегда отдыхает в сентябре и берет с собой только Мари, Роже остается в лавке, ее нельзя закрыть, денег не будет. Роже позднее улетает с приятелями, у него своя компания, ему с матерью и сестрой скучно. Мари бы тоже не отказалась с друзьями повеселиться, но мать ее при себе держит, небось помнит, как сама, едва закончив школу, ребенка родила. Моя мамочка говорит, что Лоретта всегда была безголовой и отменной врушкой. Ее муж Поль очень приветливый, милый, а жена ходит, нос задрав. И разве она родом из Оверни?

   – Да! – храбро подтвердила я. – Из небольшой деревеньки.

   – Шарль! – позвала девушка.

   – Чего тебе? – спросил симпатичный худенький подросток, высовываясь из кафе. – Бонжур, мадам.

   – Бонжур, – отозвалась я.

   – Бабушка твоей Мари родом из Оверни? – спросила официантка.

   – Она не моя, – покраснел Шарль, – мы просто дружим, ходим в одну школу.

   Я невольно улыбнулась, еще пять минут – и я окончательно поверю, что весь шестой округ посещает одну гимназию.

   – Старуха живет не в Оверни, – продолжал тем временем Шарль, – а в Верхней Гаронне.

   – Ты в этом уверен? – спросила я.

   – Жози, иди сюда! – закричал из ресторана мужской голос.

   Официантка исчезла.

   – Не совсем, – смутился Шарль, – мы с Мари про старуху не разговаривали. Но я знаю, что мать на нее накричала из-за того, что она бабушку с Пасхой не поздравила. Мари пыталась объяснить, что никак дозвониться не могла, но Лоретта жутко вредная. Мари наказали, мы не смогли в кино пойти.

   Я вынула кошелек и продемонстрировала Шарлю купюру.

   – Знаю, что Мари забежала к тебе перед самым отъездом. Если скажешь, куда они направились, деньги перейдут в твои руки. Если нет, сюда через час явится полиция и примется задавать вопросы. Выбирай, что лучше: получить гонорар или просидеть в душном кабинете несколько часов.

   – Нет, мадам, Мари приходила раньше, она с мамой поругалась, – после небольшого колебания продолжил мальчик. – Лоретта очень жадная. Мари хотела взять ерундовый блокнот с кошкой, а мать не дала, надавала ей пощечин и вытолкала из магазина, так пнула, что Мари упала!

   Я молча слушала мальчика. Да уж! От тыквы не родится кролик! Девочка врушка, и это качество она, похоже, получила от маменьки.

   – Мари сразу после того, как с мостовой встала, сюда пришла, – говорил Шарль, – мне ее жаль, моя мать никогда не дерется, и отец тоже рук не распускает, а Лоретта постоянно дочку ни за что колотит. Мы пошли на бульвар Сен-Мишель, съели пиццу, потом болтали. И тут ей мамахен позвонила, велела срочно домой бежать, что-то случилось с их бабкой. Мари умчалась, потом сообщение скинула, вот.

   Шарль вынул телефон.

   – «Мамашка сбрендила. Уезжаем. Куда, не говорит. Я тебе сброшу адрес». Все.

   Я выхватила у мальчика мобильный.

   – Мадам! – возмутился тот. – Вы не имеете права!

   – Ты не заметил продолжения сообщения, – ухмыльнулась я, – оно длиннее. На словах «Я тебе сброшу, где мы» не заканчивается, есть весьма интересное продолжение: «Это, я думаю, из-за тех денег. Никому ничего не говори про перстень и платье». О каких деньгах идет речь?

   У Шарля задергалось веко:

   – Не знаю, мадам. Мари, когда нервничает, глупости пишет.

   – Что за кольцо? – наседала я.

   Подросток сделал попытку выкрутиться:

   – Я купил его Мари на день рождения. Оно ей понравилось, хоть и совсем дешевое, но Лоретта не разрешает дочери брать презенты, она жутко злая, поэтому…

   – Шарль, – перебила я мальчика, – знаешь старинную французскую пословицу: «Если лев подружится с овцой, он станет бараном»?

   – Да, мадам, – кивнул подросток, – с кем общаешься, на того становишься похожим.

   – Ты умный парень, – польстила я подростку, – а Мари, похоже, научила тебя привирать. Пойду поговорю с твоим отцом, может, он запомнил номер такси, в которое сели Эвиары. Родители одобряют твою дружбу с Мари?

   – Нет-нет, мадам, – перепугался Шарль, – не надо беседовать с ним! Мне здорово влетит, папа не любит Лоретту, и Мари ему тоже не нравится.

   – Тогда выкладывай, что знаешь, забирай евро, и расстанемся навсегда, – пообещала я.

   Через сорок минут я встала. Дашенька, сегодня тебе не везет, на пути встречаются сплошные обманщики. Сначала Лоретта отправила меня на другой конец Парижа. Но я теперь понимаю, почему она это сделала и по какой причине уверяла, будто Катрин раньше вечера не включит мобильный и не появится в клубе. Мадам Эвиар избавилась от докучливо любопытной гостьи, чтобы получить время спешно покинуть город. Она лгала очень убедительно. А теперь меня провел Шарль, он тоже не собирался откровенничать с незнакомкой. Ну ничего, я вернусь в ресторанчик и обращусь к родителям подростка. Услышав про кольцо, отец вытрясет из сына правду.

   Но на выходе из торгового дома я столкнулась с растрепанным и потным Шарлем.

   – Простите, мадам, – шумно дыша, произнес он, – мать задержала.

   – Ладно, – сказала я, – тебе повезло, что мы встретились, я намеревалась уже пошептаться с твоими родителями.

   – О нет! – перепугался Шарль. – Давайте поднимемся на второй этаж, вдруг нас кто из соседей увидит? Вы не представляете, какие старухи любопытные! По воскресеньям в церкви ко мне привязываются: «Шарль, ты в каком классе?», «Мальчик, как ты учишься?», «Детка, у тебя есть девочка?». Ненавижу их!

   – Сплетниц легко нейтрализовать, – улыбнулась я. – Не злись на старух, а получай удовольствие от общения с ними.

   – Как? – удивился Шарль. – Вы шутите, мадам.

   – Вежливо беседуй со всеми, – посоветовала я, – шаркай ножкой. Ты же знаешь, какого мальчика старухи сочтут воспитанным?

   Шарль кивнул.

   – Вот и не разочаровывай их, – продолжала я, – если сидишь на скамейке в садике у собора, видишь престарелую даму, сразу встань. Это ей очень понравится, и непременно отвечай на ее вопросы, но! Всем любопытным сообщай разную информацию. Спросит одна бабка про любимую девочку? Опускай глаза и лепечи: «Да, мне очень нравится Эмили, дочь булочника». А второй скажи: «Я сохну по Розине из кондитерской», третьей соври про желание пойти учиться на священника и полный отказ от общения с женщинами, ну и так далее. Понимаешь, что будет потом?

   Глаза паренька вспыхнули.

   – Они все переругаются, когда станут меня обсуждать. Кое-кто к маме придет, начнет выспрашивать. Мать их за дур посчитает, в особенности когда про церковнослужителя услышит. Я вообще-то намерен с компьютерами работать. Спасибо, мадам! Отличная идея.

   – Странно, что ты до сих пор сам не додумался до столь простого решения, – удивилась я. – Мне оно пришло в голову, когда я пошла во второй класс. Пожилые соседки в нашем дворе тоже обожали приставать к детям.

   – Взрослым надо говорить правду, – назидательно сказал Шарль.

   – И как? Всегда получается? – серьезно спросила я.

   – Да, мадам, – легко соврал Шарль.

   Я рассмеялась.

   – Есть люди, которых никогда нельзя обманывать: родители, близкие друзья, любимый человек. Ты рискуешь потерять их доверие, уважение и испортить отношения. Большими неприятностями чревато вранье врачу или адвокату. А в отношении остальных надо думать. Стоит ли откровенничать со сплетницей? Да или нет? Абсолютная честность вовсе не хороша. Ты скажешь смертельно больному человеку, что он завтра умрет?

   – Конечно нет, мадам, наоборот, заверю его, что он скоро поправится, – ожидаемо ответил Шарль.

   – Но это ложь, – уточнила я, – и она бывает разной, как и правда. Сейчас тоже подумай, как тебе выгоднее поступить: откровенно изложить мне все, что знаешь об отъезде Мари, получить деньги и спокойно уйти, или…

   Шарль прислонился к стеллажу с книгами.

   – Мадам, Мари знала, куда направляется. Лоретта собралась внезапно, еще утром она и не думала Париж покидать. Мы с подружкой договорились в десять в бар пойти на Сен-Сюльпис, там все наши собираются. Мари хотела тайком удрать, она от матери устала, та постоянно твердит: «У нас денег нет! Не можем ничего себе позволить, мы нищие, бизнес умирает». Очень громко вопит на всю улицу, дочери за нее стыдно. О жадности Лоретты стихи слагают, она прямо как сумасшедшая. Месье Эвиар с женой не спорит, он добрый, хороший, у жены под пятой сидит, что та велит, то и делает, иногда Мари денег сует. А мамашка скорее удавится, чем дочке один евро подарит. Эвиары вовсе не нищие, живут, как все. Сейчас кризис, никто не шикует, но никто и не жалуется постоянно. А Лоретта придет в магазин и заводится: «Почем у вас сливочное масло? С ума посходили!»

   Шарль горестно вздохнул:

   – Опять не слышишь мобильный? – упрекнула я приятеля. – Носи его при себе в кармане.

   – Ты на часы смотрела? – со стоном зевнул Александр Михайлович.

   – Всего-то двенадцать, детское время, – хмыкнула я, – только не говори, что ты уже давно лег спать.

   – Мой будильник показывает два, – прокряхтел Дегтярев.

   – Ой! Совсем забыла, что в Москве другое время, – устыдилась я. – Спи, завтра поболтаем.

   – Нет, рассказывай, коли разбудила, – заворчал толстяк. – Все равно теперь до утра промаюсь.

   Я подсунула под спину подушку, взяла с тумбочки коробочку с «Макарон», поставила ее около себя на кровать и, подумав, что после разговора слопаю вкусное печенье, сообщила о своих приключениях.

   – Значит, Лоретта сразу уехала, – подвел итог Дегтярев, – смылась не пойми куда, прихватив детей. А Мари нашла в шкафу прорву денег, Поль завел любовницу. Где Бритвина, Лоретта не знает, и вообще они с мужем ее никогда не видели.

   – Распрекрасно мадам Эвиар знакома с Луизой-Людмилой, – вспылила я. – Лоретта хитрее обезьяны, отправила меня по ложному следу, дала доисторическую визитку акушерки, у которой, вероятно, рожала сама, наплела небылиц про владельца клуба и его жену. Пока наивная Дашенька каталась на другой конец Парижа, мадам Эвиар, схватив отпрысков, смылась. У Лоретты рыльце в пуху, иначе зачем ей в спешке покидать дом? Нет, она связана как-то с Луизой-Людмилой и может рассказать, по какой причине та оформила на время фиктивный брак с ее мужем. Думаю, лавочники проворачивают какие-то криминальные дела. Откуда у простых торговцев столько денег в тайнике?

   – Может, им заплатили? – предположил полковник.

   – За ударную торговлю открытками? – фыркнула я.

   – Помнишь нищую пенсионерку с простой фамилией Кузнецова? – оживился приятель.

   – Такую забудешь! – ответила я. – Наталья Николаевна жила на пенсию, бедно одевалась, скудно ела, не позволила себе купить новый телевизор, когда ее древний сломался, просила соседей пустить ее сериал у них посмотреть, в конце концов жители подъезда сложились и купили бедствующей старухе современный телик. А после ее смерти в старых чемоданах под кроватью нашли несколько миллионов долларов. Бабуля давала деньги в кредит под большие проценты.

   Александр Михайлович повысил голос:

   – Вероятно, Поль тоже чем-то таким занимается.

   – Бесполезно гадать, – остановила я Дегтярева. – Попробуем подобраться к клубку с другой стороны: надо как следует порыться в прошлом Луизы Маковецкой, понять, каким образом она очутилась в Париже, найти ее подруг, родственников.

   – Из последних никого нет, – перебил меня полковник. – Вскоре после похищения и убийства дочери ее мать, Ангелина Валентиновна, выбросилась из окна одной московской новостройки. Затем скончался от инфаркта отец, Сергей Петрович. У Луизы не имелось ни родных, ни двоюродных братьев и сестер. Сергей и Ангелина были единственными детьми в своих семьях. Что же касается подруг, то каких-то я опрашивал, но сейчас, спустя десять лет, не помню их имен.

   – Надо поднять дело Маковецкой и еще раз его тщательно изучить, – посоветовала я. – И необходимо прошерстить биографию настоящей Людмилы Бритвиной. Ты о ней что-то узнал?

   Из трубки послышался шорох, потом Дегтярев забубнил:

   – Пять лет назад Людмила оформила брак с Полем Эвиаром и спешно улетела в Париж. В России она более не появлялась. Интересная деталь: Бритвина отправилась в столицу Франции двадцать первого июня рейсом в двенадцать тридцать пять, за неделю до похищения Луизы Маковецкой.

   – Но мы теперь знаем, что под именем Людмилы рядом со мной в самолете сидела родная дочь Сергея Петровича, – перебила я приятеля. – Возникают вопросы: кто пять лет назад приземлился в аэрорту Шарль де Голль? Настоящая Людмила или Луиза? Ох, похоже, похищение – хорошо организованный спектакль.

   – С целью выманить у Сергея Петровича Маковецкого триста тысяч долларов, – перебил меня Дегтярев. – Дочурка решила поживиться за счет родителей. Знаешь, меня тогда смутила сумма в триста тысяч баксов. Как правило, похитители не мелочатся, сразу требуют миллионы. А в случае с Маковецкой четко назвали сумму, которую глава семьи получил за полгода до похищения дочери от продажи наследства, полученного после смерти его матери: квартиры, дачи и картины. Доллары лежали в банке. Помнится, мы опросили всех, кто знал, что Сергей неожиданно разбогател, но ничего подозрительного не обнаружили. Нотариус, оформлявший последнюю волю матери Сергея Петровича, был многолетним другом семьи, учился с отцом Маковецкого в одном классе.

   – Если я еще раз услышу сегодня про одноклассников, то зарыдаю, – не выдержала я.

   – Не знаю, что ты имеешь против школьной дружбы, но она самая крепкая, – возмутился приятель. – А риелтор, который занимался продажей завещанной недвижимости, сын этого самого нотариуса.

   – Только не говори, что он сидел с Сергеем Петровичем за одной партой, – простонала я.

   – Похоже, у тебя были проблемы с общением в школьные годы, – сделал вывод Дегтярев. – И ты угадала: Алексей Николаевич Водогонов учился вместе с Сергеем Петровичем, он его старинный друг. У Водогонова успешный бизнес, он богат, в деньгах не нуждается, застроил пол-Подмосковья коттеджными поселками. Такому бизнесмену триста тысяч гринов – семечки, у него другие цифры в обороте. И Алексей лично заключал сделки о продаже наследства Сергея, ни один из его сотрудников в них не участвовал.

   – Некрасивая картина получается. Луизе на момент похищения исполнилось двадцать пять, она не маленькая девочка, которую родители не посвящают в свои дела. Девушка совершенно точно знала о наследстве, которое получил отец. Вероятно, ей требовались деньги, может, она подсела на наркотики или влюбилась в неподходящего парня, который стал использовать ее как дойную корову. Вот умница-красавица и решила проблему, изобразила из себя жертву похищения, захапала сумку с банкнотами и смылась.

   – М-да… – протянул Дегтярев. – Не новая идея, я знаю о подобных случаях, но в нашем возникает масса вопросов. Первый. Луиза с паспортом на имя Бритвиной улетела еще до того, как Сергей Петрович передал деньги преступнику.

   – И почему тебя это смутило? – удивилась я. – У нее явно имелся сообщник.

   – И он оказался весьма расторопен, – продолжал полковник, – добыл новые документы для Маковецкой, организовал фиктивный брак с Полем Эвиаром. Нужно обладать немалыми связями и средствами, чтобы провернуть такое дело.

   Я принялась фантазировать:

   – Допустим, у Луизы-Людмилы был богатый любовник: олигарх, бизнесмен, политик. Он женат, вот и надумал спрятать девушку во Франции. Деньги тут вообще ни при чем, их потребовали, чтобы похищение выглядело достоверным. Организаторы спектакля знали, сколько средств у Сергея Петровича в банке, милая доченька сама помогала обмануть отца.

   – Весь сыр-бор ради того, чтобы спрятать любовницу во Франции? – протянул Дегтярев. – А где госпожа Бритвина жила в Париже?

   – Я не смогла это выяснить, – ответила я. – Слушай! Идея в голову пришла. У Маковецкой-Бритвиной есть мобильный, там должны храниться контакты ее близких. Проверь записную книжку. Хотя ты и без меня небось до этого додумался.

   – У нее при себе не было трубки, – после короткой паузы ответил полковник, – она летела без сотового и багажа, с небольшим чемоданчиком.

   – Странно, – пробормотала я, – сейчас сотовые есть даже у бродячих собак.

   – А что еще ты разузнала? – поинтересовался приятель.

   – Ничего, – ответила я, – все тебе выложила.

   – Все? – переспросил Дегтярев. – Может, чего забыла?

   – Нет, – заверила я, – извини, если разочаровала. Завтра прилетаю в Москву.

   – Очень благодарен тебе за помощь, сам бы никогда не смог слетать в Париж и пообщаться там с народом, – воскликнул приятель.

   – Ерунда, – смутилась я, – мне не трудно. Давай проверим…

   – Спасибо за помощь, – повторил Дегтярев. – Слушай, зачем тебе спешить в Москву? Поживи в Сен-Клу, отдохни, поешь круассанов, проведи недельку с Машей.

   Я удивилась:

   – Ты же знаешь, что Манюни, как и всех остальных, нет во Франции, дома только домработница Ира, ее муж и собаки. У меня вскоре свадьба, на которую тебя пригласили первым. С какой стати мне зависать во Франции, а?

   Полковник молчал. Меня охватила обида:

   – Понятно. Ты просто использовал меня, хотел, чтобы я добыла для тебя сведения. Сам-то не мог полететь в Париж, визы у тебя нет. Но, даже получив разрешение на въезд, тебе без переводчика во Франции не обойтись. А сейчас ты услышал, что я нарыла, и до свидания, Дашутка?! Дальше расследование обойдется без меня?

   – Ну… не совсем так, – заюлил толстяк, – я всегда готов выслушать твои идеи, подчас они креативны… э… э… И я тебе сообщил подробности биографии настоящей Бритвиной… но… не имею права привлекать к расследованию посторонних лиц. Ты же знаешь это. Я очень тебе благодарен! Честное слово! Высоко ценю твою помощь.

   – Понятно, спокойной ночи, пусть тебе приснится что-нибудь приятное, – пожелала я, бросила трубку на кровать, хотела съесть один «Макарон» и замерла с поднятой рукой.

   – Вы снова с нами! – обрадовалась Екатерина. – Сегодня в бизнесе никого! Полетите будто частным рейсом. Поздравляю со свадьбой. Давайте повешу платье.

   Вскоре после взлета Катя принесла обед.

   – Надеюсь, сегодня обойдется без чрезвычайных происшествий, – сказала я, разворачивая салфетку.

   – Да уж, – вздохнула стюардесса. – Жаль ту женщину. Представляю, каково пришлось встречающим. Стояли, ждали, все вышли, а ее нет.

   – У Людмилы нет родственников, – успокоила я стюардессу. – Она была одинокой.

   – Ну и что? – удивилась Катя. – Думаете, в зоне прилета только родичи стоят? Есть подруги, коллеги, ее точно ждали.

   Я мигом расхотела есть:

   – Почему вы так решили?

   – Бедняжка первой в самолет села, – пояснила Катя, – а вы последней вошли, поэтому не слышали, как она по мобильному разговаривала. Я одному из футболистов помогала багажный отсек открыть, стояла неподалеку от ее кресла и слышала, как она сказала: «Я в самолете. Очень надеюсь успеть. Помолитесь, чтобы я добралась благополучно. Пожалуйста, молитесь все время полета! Очень прошу! Вы меня встретите? Господи, мне так плохо, тошнит, голова кружится!» Я насторожилась. Аэрофобы встречаются разные, одни от ужаса хамят, вроде того доктора себя ведут. Сами трясутся и других заводят. Иные бывают тихие, но они в обморок заваливаются.

   – Да уж, – поморщилась я, – господин Груздев вел себя как хам и паникер, лучше б ему чувств лишиться.

   Катя присела на корточки возле моего кресла:

   – Мужчины больше дам дрожат. Людмила села у окна, я на нее сначала поглядывала, потом поняла: она из тех аэрофобов, кто тихо сидит, пошевелиться боится, от таких пассажиров, если они сознание не теряют, проблем нет. Корректная, воспитанная, наверное, давно в Европе живет, наша бы тетка за мобильник убила.

   – Что вы имеете в виду? – встрепенулась я.

   Катя показала рукой влево:

   – Я стояла тут, Людмила напротив, она уже закончила беседу, но телефон держала в руке. Один из футболистов решил подурачиться, пихнул своего товарища, тот стал падать, сильно толкнув Людмилу, она уронила трубку, и здоровенный спортсмен на нее наступил. Хрясь! От айфона остались осколки. Спортсмен начал извиняться, я решила, что пассажирка ему скандал устроит – лишилась из-за него недешевого сотового! Но нет, она орать не стала, села на место, ладонями глаза закрыла. Я у нее спросила: «Могу вам чем-то помочь?» И услышала в ответ: «Это плохой знак! Мобильный разбился. Мы не долетим».

   – Бритвина по телефону на каком языке беседовала? – спросила я.

   – На русском, – ответила Катя, – мой французский не настолько хорош, чтобы все понять. Вам принести воды?

   – Если не трудно, – улыбнулась я.

   Екатерина ушла, я откинулась на спинку кресла. Значит, у Милы был телефон, но он разбился.

   – Может, лучше чайку? – осведомилась через несколько минут бортпроводница. – Я заварила покрепче.

   – Отличная идея, – одобрила я. – А вы сообщили полицейскому о беседе Людмилы перед взлетом и о беде с ее трубкой?

   Катя взяла с тележки чайник.

   – Я хотела, сказала: «Сейчас расскажу, как до полета…», а толстячок перебил: «Я буду спрашивать, а вы отвечайте, попусту болтать не надо!»

   – Дегтярев всегда отличался удивительной деликатностью, – усмехнулась я, взяв чашку.

   Самолет начал подрагивать.

   – Зона турбулентности, – отметила Катя и ушла.

   Я застегнула ремень. Если Людмилу-Луизу встречали, то вот она, тоненькая ниточка к человеку, который знает Бритвину-Маковецкую. Осталась сущая ерунда: найти его. Впрочем, отыскать таинственную личность не составит труда, во всех помещениях аэропорта установлены камеры, записи сохраняются, их можно просмотреть. Что я предполагаю там увидеть? Перед выходом в зал прилетевших пассажиров всегда стоит толпа встречающих, она редеет по мере того, как иссякает поток прибывших. Тот, кто высматривал Луизу-Людмилу, должен был остаться последним и забеспокоиться. Поставьте себя на его место. Вам позвонили из самолета, сообщили, что через минуту отправляются в Москву, и вот лайнер прилетел, все вышли, а приятеля нет. Куда он подевался? Самолет не электричка, остановок у каждого куста не делает. Правда, пассажир мог не успеть на пересадку. Один раз я потерялась в аэропорту Доха и пропустила свой стыковочный рейс. Но перелет Париж – Москва прямой! Ну и как поступит встречающий, увидев, что к нему никто не вышел? Он занервничает, засуетится, пойдет в справочную, решит, что проглядел приятеля в толпе, попросит сделать объявление по радио. На записи будет видно взволнованного человека, растерянно топчущегося у выхода из зоны прилета, а спустя минут десять он же окажется в поле видимости камеры, установленной у справочного окошка. Одна незадача: никто мне видеоматериалы не предоставит, а вот Дегтярев получит их, не успев глазом моргнуть. Но я на что угодно готова спорить, что толстяк не подумал о встречавших. Если я расскажу о своем предположении Александру Михайловичу, тот мигом ухватится за него, получит необходимую информацию, а затем с недовольным видом процедит сквозь зубы: «Дарья, оставь расследование профессионалам, ступай в сад, полежи на раскладушке, почитай свою Смолякову». Ну уж нет! Сама найду человека, который ждал Бритвину-Маковецкую. Как? Да очень просто!

   Прилетев в Москву, я сбегала на стоянку, положила кофр и сумку в машину, вернулась в здание аэропорта и поспешила в зону прилета. Отлично помню, что позавчера выходила через двери номер семь.

   Остановившись у ленты ограждения, я призадумалась. Итак, я встречаю Людмилу-Луизу, а ее нет. Все вышли, Маковецкая-Бритвина отсутствует. Мои действия? Сначала я просто топчусь на месте, затем решаю пойти в справочную. И где она?

   Я огляделась, увидела указатели «Туалет», «Выход», наткнулась глазами на ларек с газетами-журналами и поспешила к продавщице.

   – Справа все свежее, – предупредила она, – слева старое, но оно наполовину дешевле.

   Я посмотрела на бейджик на груди торговки.

   – Здравствуйте, Анна.

   – Ну… привет, – настороженно ответила та.

   Вот интересно, почему россияне, когда с ними здороваются незнакомые, сразу пугаются, подозревают подвох и принимают оборонительную позу?

   – Чего вы хотите? – занервничала продавщица.

   – Журнальчики, – ответила я, – самые новые. Давайте вон тот, про моду, затем «Караван истории», «Семь дней», очень их люблю, там всегда есть интересные статьи.

   Поняв, что к ней зарулила выгодная покупательница, продавщица резко подобрела и начала выкладывать на прилавок глянцевые издания. В конце концов прессы набралось на внушительную сумму. Я достала из бумажника крупную купюру и сказала:

   – Если ответите на один мой вопрос, то сдачи не надо.

   По лицу Анны скользнула тень тревоги, но алчность победила все остальные чувства.

   – Чего вы хотите?

   – Позавчера после посадки рейса из Парижа в пятнадцать двадцать к вам подходил кто-нибудь очень взволнованный с вопросом: где справочная?

   Продавщица изумилась до крайности:

   – Да! Как вы догадались?

   – Кто это был? Как он выглядел? – начала я сыпать вопросами.

   Анна молча спрятала купюру и выжидающе посмотрела на меня. Я опять раскрыла кошелек. В распоряжении Дегтярева хорошо обученные сотрудники, криминалистическая лаборатория, техотдел с компьютерами и удостоверение, которым Александр Михайлович размахивает, чтобы выудить из свидетеля информацию. Но полковник не может заплатить человеку за откровенность. Вернее, чтобы вручить информатору некую сумму, Александру Михайловичу нужно оформить кучу бумаг, отдать их в бухгалтерию, и скорее всего ему скажут: бюджет не позволяет выделить средства. У меня же нет ничего, кроме звонкой монеты, но путь через портмоне часто оказывается самым коротким.

   – Она, – поправила Анна. – Женщина нервничала, не мужик. Сначала у седьмого выхода стояла, ждала кого-то, затем головой завертела и ко мне с вопросом про справочную. Видите табличку на кассе? «Информацию даю только покупателям». Это не потому, что я злая или вредная. Народ у нас наглый, глупый, ну посмотри по сторонам, указатели почитай. Нет! Они ко мне, и всем одно надо: «Где туалет?» Про справочную меня вообще никто никогда не спрашивал, всем сортир нужен. А я что, служба вопросов и ответов? Мне за бла-бла не платят. Нехай идут к тем, кто за непыльный труд деньги получает. К покупателям же другое отношение, я и коляску с ребенком для них посторожить могу, и за чемоданами приглядеть. Но той тетке я сразу объяснила, куда ей топать надо, хоть она даже старую газету не взяла.

   – Почему? – улыбнулась я. – Очень приятная особа? Или потому, что она была единственной с вопросом про справочную?

   – «Скорая помощь», – объяснила Анна. – Врачам помогать надо, у меня дочь в поликлинике терапевтом работает, я знаю, сколько у медиков за маленькую зарплату геморроя.

   – И как вы поняли, что она врач? – не успокаивалась я.

   – Каждый дурак сообразит, если к нему человек в голубой форме, в ветровке с надписью «Клиника» подойдет, – хмыкнула Анна. – Стетоскоп на шее у бабы еще висел, в руке чемоданчик был, в таком лекарства держат. Видать, кому-то плохо на борту стало, и вызвали коммерческую медицину.

   – Странно, что не муниципальную службу, – пробормотала я, – и не вашего врача из аэропорта.

   Анна скривилась:

   – Да что он может? Давление померяет и начнет ноль три набирать. Сейчас многие за деньги лечатся, пилот мог попросить землю в зону прилета любого специалиста позвать. Я сказала тетке: «Справочная вам не нужна, идите в дверь «А», она между выходами «один» и «два» расположена, туда всех, кому плохо, привозят».

   – И врач поспешила туда? – обрадовалась я.

   – Наверное, – пожала плечами Анна. – Я покупательницей занялась, по сторонам не глазела.

   – На куртке у нее была надпись «Клиника», – повторила я. – Просто «Клиника», без названия?

   Анна наморщила лоб:

   – Не запомнила больше ничего. Зачем оно мне?

   – Женщина, долго трепаться будете? – произнес за моей спиной недовольный мужской голос. – Тут аэропорт, люди спешат.

   Я отошла от ларька, отправилась искать дверь «А» и довольно скоро нашла ее. За створкой скрывалось большое помещение, смахивающее на холл отеля.

   – Добрый день, – сказала девушка, сидевшая за стойкой. – Мы обслуживаем инвалидов и тех, кто нуждается в перевозке. Если встречаете больного, назовите, пожалуйста, номер рейса и фамилию человека.

   – Здравствуйте, – улыбнулась я. – Моей сестре стало плохо на борту. Она прилетела из Парижа. Хочу узнать, куда ее поместили?

   Служащая посмотрела на экран ноутбука:

   – Сегодня к нам никто не поступал.

   – Это было позавчера, – уточнила я. – Людмила Бритвина, рейс из Парижа приземлился в пятнадцать с минутами. Проверьте, пожалуйста, я очень волнуюсь.

   – Бритвина? – повторила девушка. – За ней приезжала «Скорая», врач сюда подходила. Но пассажирку к нам не доставляли. Я посоветовала доктору обратиться в представительство авиакомпании, которая осуществляла перевозку, они обязаны знать, что с клиентом. Вероятно, Бритвиной стало легче и она сама ушла. Если кому-то делается плохо на борту, нас всегда предупреждают, мы подаем к трапу «Скорую» или присылаем сопровождающего, в зависимости от тяжести состояния человека. Но позавчера ни одного вызова не зарегистрировано.

   – Я побывала у сотрудника компании, – соврала я. – Он ничего про Бритвину не слышал и не смог ответить, кто вызвал «Скорую». Сказал лишь: «Пилот нам ничего не сообщал, спросите в службе помощи инвалидам, вероятно, они в курсе».

   – Вечно все на нашу структуру валят! – возмутилась дежурная. – Сами накосячат, а мы расхлебывай.

   – И где мне теперь искать Милу? – захныкала я. – Домой она не приезжала.

   Собеседница свела брови в одну линию:

   – М-да. Задача. Знаете, что могло произойти? Бритвина спокойно вышла из самолета, подурнело ей не в полете, а на земле. Ваша родственница сама вызвала «Скорую». Доктор, которая сюда заглядывала, была из какой-то платной лечебницы, небось впервые в аэропорт приехала, растерялась, не поняла, где пациентку искать. А потом Бритвина ей на мобильный звякнула, и они встретились.

   – Название больницы подскажете? – обрадовалась я удачному повороту беседы.

   – Не знаю его… – протянула дежурная. – Обратила внимание, что не городская «Скорая». От нас никого не забирали, поэтому я документы врача не проверяла.

   – Информация о медцентре могла быть написана на ее куртке, – подсказала я.

   Собеседница удивилась:

   – Ни к чему мне было ее одежду рассматривать! Хотя саму врачиху я отлично разглядела: яркая, красивая, черноволосая. Серьги у нее прикольные – большие золотые в виде змей. Я ей посоветовала: «У вас же небось есть номер сотового больной, попробуйте позвонить. И походите по зоне, где диваны стоят, вероятно, ваша пациентка там сидит». Она поблагодарила и ушла.

   Я расстроилась:

   – Как мне теперь выяснить, откуда приезжала машина?

   – Неужели вы не в курсе, где лечится сестра? – удивилась дежурная. – У вас не семейный полис?

   – Нет, – вздохнула я. – Миле муж страховку оплачивает, я никогда не интересовалась, куда он жену определил.

   – Вы же сказали, что кто-то позвонил и сообщил о плохом состоянии здоровья сестры, – оживилась дежурная. – Побеседуйте с этим человеком, он точно в курсе.

   На короткое мгновение я растерялась, но быстро нашла правильный ответ:

   – Я с ним не знакома, он не представился. На экране определился набор цифр, но это коммутатор аэропорта, там говорят: «Наберите внутренний номер абонента или дождитесь ответа оператора». А этот самый оператор не знает, кто со мной беседовал. Тупик!

   – Я хочу вам помочь, но не знаю как, – расстроилась девушка, – остается ждать, когда сестра с вами сама соединится.

   – Если сможет, – вздохнула я. – Вдруг ее в реанимацию поместили, операцию сделали?

   – Парковка! – неожиданно обрадовалась администратор. – Идите туда.

   – Зачем? – не поняла я. – Машин у аэропорта полно, я не знаю, где «Скорая» стояла, и сомневаюсь, что кто-то запомнил номер автомобиля, который позавчера приезжал.

   – Паркинг – не дешевое удовольствие, – заметила дежурная. – В копеечку влетит, если долго куковать, поэтому для служебных машин есть особая бесплатная зона. Она небольшая, при въезде расположена охрана, секьюрити выписывает пропуск, в нем указан номер авто и причина, по которой его бесплатно впустили. Денег не берут у МЧС, «Скорой», пожарных, аварийщиков, ветеранов войны, там целый список. Если хорошенечко попросите ребят, они в своих бумагах посмотрят и вам название больницы сообщат.

   – Вы гениальны! – подпрыгнула я. – Никогда бы я сама до этого не додумалась.

   – Во сколько, говорите, ее утащили?

   – Самолет сел в пятнадцать с минутами, – уточнила я.

   – «Скорая» из клиники «Долголетие» приехала в три, покинула парковку без десяти пять. Других врачей в тот день не наблюдалось, – отчеканил дежурный.

   – Это она! – возликовала я. – Спасибо. Сейчас адрес в Интернете посмотрю.

   Медицинское учреждение нашлось легко. Располагалось оно в Зеленограде, а на его сайте была размещена информация об уходе за лежачими больными, кто, перенеся инфаркт-инсульт, не способен сам себя обслужить. Я обрадовалась: от аэропорта до Зеленограда рукой подать. Ай да Дашенька, ай да молодец! Но мое хорошее настроение испортил звонок Дегтярева:

   – Ты где?

   – В машине, – ответила я.

   – Отлично! – мгновенно разозлился Александр Михайлович. – И куда движется автомобиль?

   – Он стоит.

   – В каком месте?

   – У светофора!

   – Издеваешься? – вскипел полковник.

   – Конечно нет, – заверила я, – не понимаю, чем ты недоволен?

   – Немедленно приезжай ко мне! – распорядился толстяк.

   – Зачем? – коротко поинтересовалась я.

   – Надо написать Жоржу! Срочно!

   Ага! Вот нашему Шерлоку Холмсу и понадобилась госпожа Васильева. Недолго, однако, он без добровольной помощницы обходился.

   Я постаралась придать голосу самое нежное звучание:

   – Извини, никак не получится. Только что прилетела, очень устала, хочу попить кофе, принять душ, выспаться, а сейчас маюсь в жуткой пробке.

   – Дело срочное, – заканючил Александр Михайлович, – безотлагательное, мне срочно нужен Перье.

   Я прикинулась идиоткой:

   – В чем проблема? Ты же учил французский.

   – Когда это было! – вздохнул толстяк. – Не злись, а?!

   – И в голову не приходит сердиться на тебя, – мстительно сказала я, – ты мне ничего плохого не сделал. Разве у вас в конторе нет переводчиков?

   – Есть, – сквозь зубы процедил толстяк, – но он освободится только на следующей неделе. Не вредничай.

   – Прости, милый, – прочирикала я, – правила дорожного движения запрещают болтать за рулем по телефону. А мой хэндс-фри куда-то задевался, я вынуждена прекратить разговор, не хочу платить штраф. Забегай к нам вечерком, угощу вкуснейшим печеньем от Эрмэ.

   – Эй, эй! – закричал Дегтярев, но я быстренько отключила мобильный.

   Полковник посоветовал мне не лезть в его расследование? Вот я и выполняю его распоряжение. Придется Дегтяреву ждать местного толмача. Между прочим, посторонние люди не имеют права переводить служебные бумаги, толстяк нарушает правила, обратившись ко мне за помощью.

   Клиника «Долголетие» находилась в уютном парке, и ее холл совершенно не походил на больничный. Я подошла к рецепшен.

   – Здравствуйте! – воскликнула администратор. – Рада приветствовать вас. Я Елена. Чем могу помочь?

   – Позавчера ваша «Скорая» была на служебной парковке аэропорта. Уезжая, она зацепила мой автомобиль, – ответила я. – За рулем сидела яркая брюнетка в форме клиники, у нее еще были большие золотые серьги в виде змей. Врач получила пропуск в бесплатную зону паркинга, сказав, что приехала за больной. Она изуродовала у моей малолитражки переднюю дверь и скрылась. Страховая компания отказывается оплачивать ремонт, так как авария не оформлена. Хочется поговорить с вашей сотрудницей.

   – Здесь какая-то ошибка! – занервничала Елена. – Брюнетка с серьгами-змеями – это Ксения Романовна Берг. Но она за рулем не сидит, машинами у нас управляют высокопрофессиональные водители. И позавчера «Скорые» никуда не выезжали.

   – Позовите Берг, – потребовала я. – Послушаю, как она оправдываться будет. Ей не удастся отвертеться, на стоянке полно камер. Испохабила чужую машину – изволь отвечать.

   – Ксения Романовна – прекрасный врач, – кинулась на защиту администратор, – лучшая в клинике.

   – Можно быть отличным специалистом и не уметь парковать микроавтобус, – возразила я. – Вызовите Ксению Романовну, я попробую решить проблему без шума. Если вы ее не вызовете, я прямиком отправлюсь к вашему главврачу. Или нет, лучше к владельцу клиники. Мой брат – полковник МВД, он легко найдет адрес хозяина и номер его телефона.

   – Не надо господина Смагина беспокоить! – испугалась Елена. – Сейчас Берг придет. Сделайте одолжение, посидите на диване.

   Ждать пришлось недолго, из лифта вышла красивая брюнетка и обратилась к Елене:

   – В чем дело?

   Администратор наклонилась и начала шептать. Я не слышала слов, но прекрасно знала, о чем идет речь.

   – Это неправда, – громко сказала Ксения. – Посмотри на «Скорую» – она без единой царапины. Разве так может быть, если я чью-то дверь протаранила?!

   – Не знаю! – воскликнула Елена. – Я из жалости к Калиновой правила нарушила, а теперь скандал назревает. Сама с жалобой разбирайся.

   Берг быстро подошла ко мне:

   – Что за чушь вы несете про машину? На парковке никого не было, я стояла одна!

   – Вы встречали Людмилу Бритвину? – тихо спросила я.

   Ксения села в кресло.

   – Да. Откуда вы знаете?

   – Но вы не обнаружили ее в толпе прилетевших? – продолжала я.

   – Нет, – подтвердила Ксения Романовна, – ума не приложу, куда она подевалась, – звонила ей на мобильный, но он блокирован. Хотя сейчас это уже не важно. Да в чем дело? Кто вы такая?

   Я посмотрела в сторону Елены, которая почти превратилась в жирафа, чтобы услышать наш разговор.

   – Может, продолжим беседу в вашем кабинете?

   – Ладно, – согласилась Берг.

   Рабочая комната Ксении Романовны смахивала на гостиную в богатом доме.

   – Надеюсь получить от вас объяснение, – сухо произнесла хозяйка кабинета, устраиваясь в уютном «вольтеровском» кресле.

   – Людмила Бритвина умерла в самолете, – пояснила я, опускаясь на диван.

   – Матерь божья! – ахнула врач. – Я предупреждала ее!

   – О чем? – тут же спросила я.

   – А вы кто? – наконец-то догадалась спросить Берг.

   – Дарья Васильева, сотрудница особого отдела под руководством полковника Дегтярева, – без колебаний представилась я. – Бритвину отравили, предположительно цианистым калием.

   Глаза Ксении Романовны стали как у ошарашенной совы.

   – Невероятно!

   – О чем вы предупреждали Людмилу? – повторила я вопрос.

   Ксения Романовна замялась. Я поняла, в чем проблема.

   – Доктор Берг, Людмилу убили, следовательно, в отношении нее такое понятие, как медицинская тайна, уже не действует. Если потребуете официальную бумагу на получение информации, я ее непременно принесу, но на формальности уйдет драгоценное время. Пока я буду бегать по кабинетам за ордером, преступник улизнет из России. Очень вас прошу проявить понимание. Ваша откровенность Людмиле уже не навредит, зато поможет поймать ее убийцу.

   Врач погладила подлокотник своего кресла и наконец решилась на откровенность:

   – Людмила Бритвина никогда не являлась моей пациенткой.

   – Отлично, – обрадовалась я, – значит, вы не связаны никакими формальностями.

   – Вроде да, – тихо продолжала Берг. – И Нина умерла…

   – Кто такая Нина? Какое отношение она имеет к Бритвиной? – налетела я на Берг.

   Ксения Романовна молчала, но тут из моей сумки раздался громкий лай. Берг вздрогнула, я шустро вытащила трубку, увидела на экране «Дегтярев», сбросила вызов и извинилась:

   – Простите, не хотела напугать вас, у меня вместо звонка лай моих собак записан.

   – Что это за аппарат? – неожиданно заинтересовалась собеседница.

   – Обычный айфон, – ответила я.

   – Почему он такой толстый? – удивилась Ксения. – Мой очень тонкий, заваливается в сумке, найти невозможно. Не подскажете название модели? Я бы тоже такую купила.

   – Трубка, как у всех, просто я всунула ее в чехол-аккумулятор, – пояснила я. – Много болтаю, сотовый быстро разряжается, розетку искать не всегда удобно. А чехол дает еще одну полную заправку.

   – Да ну? – поразилась доктор. – Можно посмотреть?

   Я протянула ей свою трубку.

   – Очень удобно, – пробормотала Ксения Романовна. – Где такой аксессуар можно найти? Дорогой?

   – Я его купила в Париже, в магазине «Колетт», стоил сорок евро. Хотите, привезу вам? – предложила я.

   Ксения смутилась:

   – Это неудобно.

   – Почему? Я всегда привожу знакомым из Франции кучу всего, – засмеялась я. – Лекарства, чай, гаджеты, в Париже больше выбор и цены меньше.

   – Ой! – по-детски обрадовалась Берг. – У вас на заставке мопсы! Еще какая-то лохматая псинка и кто-то черный!

   – Черный – тоже мопс, – пояснила я. – Они бывают персиковые, шоколадные, тигровые. У нас живет Хуч, но он теперь парижанин, в Москве Роза и Киса, а лохматая собаченция – Афина.

   Ксения Романовна протянула мне свой телефон:

   – А у меня мопсиха Кети и чихуахуа Айзочка.

   – Хорошенькие, – умилилась я. – Айзочка такая трогательная! Видно, что очень нежная и деликатная.

   – Ладно, расскажу все про Бритвину, но неофициально, без записи. Чуть более года назад в «Долголетие» привезли Нину Михайловну Калинову. Наша клиника особенная, в ней содержатся люди, не способные по разным причинам себя обслужить. Понимаете, да?

   – Коммерческий дом престарелых, – кивнула я.

   – Не совсем, – не согласилась Берг, – мы берем к себе и молодых. Есть подростки с ДЦП, родные с трудом обеспечивают им правильные условия, а здесь бассейн, массаж, школьные занятия по особой программе. Хотя пожилых людей больше. Кое-кто приезжает на короткий срок. Допустим, родственники собрались покупаться в море, а куда деть бабушку в инвалидной коляске? Но основной костяк состоит из постоянных жильцов!

   Я, не перебивая, слушала Берг.

   – В «Долголетии» прекрасный уход, отличная еда, масса развлечений, спортзал, библиотека, живут больные в отдельных квартирах с ванной и кухней, при желании с ними может постоянно находиться няня. Но, как вы понимаете, все эти блага стоят немалых денег. Постояльцы пансиона все далеко не бедные люди, или они имеют спонсоров, как Нина Михайловна. У Калиновой, которая в прошлом не раз лечилась от алкоголизма, несмотря на не преклонный возраст (ей всего шестьдесят лет), развилась деменция. Калинова была не агрессивна, наоборот, мила, послушна, весела, всем улыбалась, ей очень нравилось в «Долголетии». Нине, как и многим, могли бы доставлять еду из местного ресторана прямо в квартиру, но ей нравилось питаться в столовой. Перед тем как спуститься к трапезе, она тщательно выбирала наряд, пудрилась, красила губы, брала сумочку. В отличие от многих других постояльцев, Калинова никогда не показывалась на глаза посторонним растрепой, не ходила по коридорам в халате или пижаме.

   – Не похожа она на слабоумную женщину, – заметила я.

   – На первый взгляд да, – согласилась Берг. – Но вы услышали только часть истории. Калинова забыла почти все, что знала. Она не помнила ничего о своем прошлом, не могла ответить на простые вопросы, не знала, сколько ей лет, где она живет, какое время года на дворе, разучилась читать. Зато с удовольствием смотрела мультфильмы, приходила в восторг при виде книг с картинками, плюшевых игрушек, кукол, по умственному развитию ей было лет шесть, а может, и того меньше. Никаких родственников у Нины Михайловны нет, ее проживание в «Долголетии» оплатил спонсор, пожелавший остаться неизвестным.

   – Разве так можно? – усомнилась я.

   – Почему нет? – пожала плечами Ксения Романовна. – Мы не налоговая инспекция, не проверяем, откуда у клиента взялись деньги, никогда не роемся в биографии пансионера, не требуем заполнять длинные анкеты с перечислением мест работы, занимаемых должностей и так далее. Да, психолог, общаясь с постояльцем, может задавать такие вопросы, но это исключительно ради того, чтобы понять, как нам занять подопечного, что ему лучше предложить, дабы не затосковал. Мы просим минимум сведений, но сразу предупреждаем, что не берем больных со СПИДом, венерическими или другими инфекционными болезнями, с туберкулезом и иже с ним тоже не к нам. Необходима медкарта человека и телефон контактного лица, к которому можно обратиться, если возникнут проблемы. Это все. Пару раз нас пытались обмануть, не сообщали, что кандидат в пансионеры ВИЧ-инфицирован, но мы всегда, прежде чем заключить договор, проводим медосмотр, берем анализы. Есть постояльцы, к которым родственники и друзья приезжают по несколько раз в неделю, и те, кого посещают на Новый год и день рождения, но, к сожалению, живут у нас и никому не нужные люди, их сюда привезли, оплачивают счета – и все! Нина Михайловна из их категории.

   Я, затаив дыхание, старалась не упустить ни слова из рассказа Берг.

   Калинову в «Долголетие» оформлял адвокат Сергей Фролов. Он попросил для Нины лучшие апартаменты, няню и вообще все самое хорошее. Деньги юрист внес наличными вперед за пять лет. Когда Ксения Романовна попросила контактный телефон, юрист его дал, но предупредил:

   – Не трезвоньте мне понапрасну, обращайтесь только в крайнем случае. Нина Михайловна не моя родственница, я лишь выполняю поручение, которое дал мне человек, решивший из милосердия оплатить пребывание Калиновой в клинике. Если будете надоедать, я переведу больную в другое место, ваше заведение не единственное на территории Подмосковья.

   Ксения встала и включила стоящую на подоконнике кофемашину.

   – Услышав это заявление, я подумала, что таинственный спонсор – близкий Калиновой человек, вероятно, сын, он или скрывается от правосудия, или отбывает срок. У нас четыре года жил мужчина, за него платил адвокат тоже наличкой. А потом вдруг приехал парень, весь в наколках, и сказал: «Спасибо за папаню, хорошо за ним смотрела. Забираю батю домой, я откинулся с зоны».

   – Даже закоренелый рецидивист любит свою мать, – согласилась я. – Но при чем тут Бритвина?

   Ксения Романовна продолжила рассказ.

   Через несколько месяцев после того, как Калинова поселилась в «Долголетии», Ксении позвонила женщина и поинтересовалась:

   – Как самочувствие Нины Михайловны?

   – Представьтесь, пожалуйста, – попросила Берг.

   – Это лишнее. Просто скажите, она здорова? – нервно спросила незнакомка.

   – Я не имею права рассказывать о состоянии пациентов посторонним, – возразила врач.

   В ответ понеслись частые гудки.

   На следующий день незнакомка снова позвонила, но на сей раз она сразу назвалась:

   – Меня зовут Людмила, я племянница Нины Михайловны и очень волнуюсь за ее здоровье.

   – Почему я должна вам верить? – бдительно спросила Ксения Романовна. – В карте Калиновой не указаны родственники.

   – Пожалуйста, умоляю вас, – зачастила Людмила, – я схожу с ума от тревоги. Я недавно узнала, куда поместили тетю. Можете выслать мне на почту проспект вашего пансионата? У вас есть сайт в Интернете? Хочу увидеть, какие у вас условия.

   – Подробности о нашем заведении сообщу с удовольствием, – пообещала Берг, – но о постояльцах не имею права распространяться. Обратитесь к адвокату Сергею Фролову. Если он подтвердит ваши слова, тогда другой разговор.

   – Хорошо, – ответила Людмила, – у вас есть мобильный? Дайте номер, я сброшу эсэмэс с адресом моей почты, жду от вас проспекта. Еще отправлю вам наше с тетей совместное фото, оно подтвердит, что я говорю правду о родстве. Покажите его Нине Михайловне, она обрадуется.

   – Калинова вряд ли поймет, кто запечатлен на снимке, – возразила Ксения.

   – Значит, она действительно стала слабоумной, – всхлипнула Людмила.

   Ксения Романовна разозлилась на себя за допущенную оплошность, но исправлять ее было поздно, слово, как известно, не воробей.

   В тот же день врач и племянница Калиновой обменялись письмами. Людмила, как и обещала, прислала фото. Берг открыла почту и сразу узнала Нину Михайловну, только пациентка была моложе, в глазах ее светился разум, на губах играла улыбка. Рядом сидела девушка, очень похожая на Калинову.

   Ксения Романовна колебалась некоторое время, потом поднялась в апартаменты пансионерки, отослала под благовидным предлогом сиделку, показала Нине снимок и сказала:

   – Вам привет от племянницы, узнаете ее?

   Калинова, как всегда, растерянно взглянула на экран, потом вдруг выхватила у врача планшетник и начала бормотать:

   – Лу, Лу, Лу…

   – Людмила, – подсказала Берг, понявшая, что Нина на самом деле узнала девушку и пытается вспомнить ее имя.

   – Лу, Лу, Лу, – твердила больная, затем расплакалась.

   Ксения Романовна встревожилась. Слабоумные часто могут расстроиться безо всякой причины, но Нина Михайловна до сих пор ни разу не рыдала. Пришлось давать бедняжке успокаивающие капли. Через несколько часов Ксения опять навестила больную. Едва Берг вошла в квартиру, Нина бросилась к ней и начала дергать за руку.

   – Что с ней сегодня? – удивилась патронажная медсестра.

   Ксения опять отослала сиделку и вновь показала Нине снимок.

   – Лу! – громко сказала больная. – Моя! Лу! Моя! Лу! Пошли!

   – Куда? – осторожно спросила врач.

   – К Лу! – вполне разумно ответила Калинова. – Она моя!

   – Обязательно встретимся с Лу, – пообещала Ксения Романовна, – но сейчас уже поздно, пора ужинать.

   – Кушать! – обрадовалась подопечная. – Скорей! И Лу надо с нами!

   Берг была поражена. Мало того, что Нина Михайловна узнала свою племянницу, так она еще и не забыла о ней, когда врач убрала фото. Ксения Романовна некоторое время сомневалась и на следующий день решилась позвонить адвокату. Ответил женский голос, незнакомка объяснила:

   – Я купила этот номер у телефонной компании, с бывшим владельцем не знакома.

   Ксения Романовна занервничала, но вспомнила, что пребывание Нины в «Долголетии» оплачено на несколько лет вперед, и сказала себе: «Наверное, Фролов скоро свяжется со мной, сообщит свой новый номер». Но Сергей так и не позвонил. А вот Людмила сообщила через день:

   – Я сбросила вам на почту документ.

   Ксения изучила текст: «Я, адвокат Сергей Фролов, подтверждаю, что Людмила Бритвина является племянницей Нины Калиновой и имеет право получать информацию о состоянии ее здоровья в клинике «Долголетие». Вместо подписи стояла неразборчивая закорючка, рядом виднелся неразборчивый оттиск печати.

   – Похоже на филькину грамоту, – не выдержала я, – да еще отправленную в электронном виде.

   Берг поставила передо мной чашечку эспрессо.

   – Согласна с вами, думаю, Людмила сама составила документ. Но я видела, как Нина отреагировала на фото, и у меня зародилась безумная мысль: вдруг встреча с Бритвиной оживит разум Нины Михайловны? В научной литературе описан случай, когда к женщине, страдающей деменцией, приехал ее сын, которого она считала погибшим на фронте. Мать узнала его, упала в обморок и очнулась разумным человеком. Правда, некоторые врачи уверены, что у больной не было слабоумия, у нее развилась глубокая депрессия, ее симптомы подчас смахивают на…

   Я поняла, что Берг сейчас прочитает мне лекцию по медицине, и решила сменить тему:

   – Вы хотели применить шоковую терапию?

   – Да, – призналась Ксения Романовна, – предложила племяннице посетить тетю. Но ничего не получилось.

   – Нина не узнала Людмилу? – предположила я.

   – Нет, Бритвина не смогла приехать, – пояснила врач. – Она жила не в Москве – в Нью-Йорке, это не ближний свет.

   – Нью-Йорк? – повторила я. – Интересно…

   – Мы стали регулярно переписываться, – продолжала доктор, – я посылала Людмиле снимки тети и сообщала о ее здоровье. С головой у Калиновой начали твориться странные вещи. Один раз захожу к ней, здороваюсь и слышу в ответ:

   – Меня зовут Лина. Не Нина, а Лина!

   С одной стороны, это хороший знак – Калинова разумно отреагировала на мое приветствие. С другой – она, похоже, перестала понимать, кем является. Дальше – больше. Больная принялась твердить, что у нее другая фамилия. Какая, выговорить не могла, бубнила:

   – Мака, вака, бака…

   И, что уж совсем странно, это закрепилось. Если к пансионерке персонал обращался «Нина», она начинала плакать. В конце концов я велела всем сотрудникам называть Калинову Линой, и она сразу успокоилась. Про Бритвину Нина помнила. Всякий раз, когда я передавала ей привет от племянницы, она радовалась, словно малый ребенок, получивший нежданно-негаданно шоколадку, хлопала в ладоши и говорила:

   – Лу, Лу, Лу.

   Неделю назад Нину разбил инсульт. Я сразу поняла: дело плохо – и отправила Бритвиной эсэмэс. Она просила ей никогда не звонить и не присылать сообщений, номер московский, очень дорого по нему с Нью-Йорком разговаривать, мы обменивались письмами. Но тут она позвонила, закричала:

   – Что с ней?

   Я ответила:

   – Увы, думаю, приближается конец.

   Людмила заплакала, потом спросила:

   – Сколько ей осталось?

   Пришлось сказать правду:

   – Не знаю, вероятно, несколько дней.

   Бритвина так зарыдала, что у меня остановилось сердце. Связь пропала, но через минут пятнадцать Людмила снова позвонила и залепетала:

   – Я попробую прилететь. Не знаю, что получится. Я ужасный аэрофоб. Не могу войти в самолет. Я умру в дороге!

   Людмила говорила и говорила о своем страхе, с ней случилась настоящая истерика, она рыдала, твердила о патологической боязни самолета, начала задыхаться. Я поняла – у собеседницы развивается паническая атака и попыталась ее купировать. По телефону успокоить человека трудно, но Бритвина пошла мне навстречу: мы подышали, поприседали, симпатическая и парасимпатическая нервные системы переключились, Людмила немного пришла в себя, и я посоветовала ей:

   – Вам не стоит покупать билет, вы ничем Нине Михайловне не поможете, а себе можете здорово навредить. Что, если в лайнере у вас случится приступ панической атаки? Найдите в Нью-Йорке грамотного психотерапевта или невропатолога и непременно обратитесь к ним. Аэрофобию можно победить, но наскоком этого не проделаешь, действовать по принципу: прыгну с моста в воду, авось выплыву, – нельзя.

   Бритвина перебила:

   – Вы не понимаете! Я должна быть рядом с ней и держать ее за руку. Это все из-за меня случилось! Только я во всем виновата. Одна я!

   Она сказала это таким тоном, что у меня сердце похолодело, простите за немедицинское сравнение. Но я все равно попыталась Люду отговорить:

   – Лететь нужно много часов, не глупите.

   – Всего три десять, – уточнила Людмила. – Я нахожусь в Париже. Можете меня встретить? Я давно не была в Москве, запутаюсь, приеду не туда! Умоляю! Я оплачу машину, ваши услуги, возмещу все расходы. Мне надо пересесть сразу из лайнера в машину, чтоб никто меня не видел.

   Берг замолчала.

   – И вы согласились, – договорила я за нее.

   – Верно, – призналась Ксения. – Бритвина прислала номер рейса, я собралась за ней ехать, села в свою малолитражку и поняла, что она сломалась. Ну и что мне было делать? Пошла на рецепшен, взяла ключи от одной из наших «Скорых», поехала на ней. Я хорошо вожу, иногда езжу на мини-вэне, если это требуется, имею права нужной категории. Не очень-то хорошо поступила, остановившись на парковке для спецтранспорта, но ведь я приехала не по своим делам. Пассажиры все ушли, Людмила не показывалась, она не могла пройти мимо меня. Мы договорились, что я надену нашу врачебную форму: голубой костюм, ветровку с логотипом, на шею – стетоскоп. И я стояла непосредственно у заграждения, в телефоне фотография Бритвиной, у нее был мой снимок. Но встреча не состоялась. Я решила, что Людмила осталась в Париже, не смогла заставить себя полететь.

   – Она же вам звонила из лайнера, – напомнила я.

   – Да, – согласилась Берг, – но самолет тогда еще не взлетел. По голосу Бритвиной было понятно, что она в панике. Аэрофоб может в последний миг убежать из салона. Поймите, это не каприз, не истерика, а серьезная болезнь.

   – Когда умерла Нина? – поинтересовалась я.

   – Она скончалась сегодня в шесть утра, – сообщила врач.

   – Эй, ты откуда? – удивилась я.

   Котяра не пошевелился. Я наклонилась, чтобы погладить его, и лишь тогда поняла: киса не настоящая, это так называемая останова, туго набитая подушка, которой подпирают открытую дверь комнаты, чтобы ее не захлопнул сквозняк. У нас в Ложкине есть подобные собачки. Забавные предметы интерьера производит немецкая фирма. Она ухитряется придать изделиям настолько натуральный вид, что многие люди трогают животное и удивляются, обнаружив, что это муляж. Кто-то из обитателей Ложкина купил кота и забыл его у порога. Подозреваю, что это Глория – она увлеченно обставляет подаренную ей Феликсом квартиру. Впрочем, Зоя Игнатьевна занята тем же, но она никогда не приобретет ничего, как говорит Зайка, мимишного.

   Я схватила подушку, вошла в холл и увидела Дегтярева. Мне стало смешно. Толстяк успел к двери раньше мопсов, он даже ухитрился обогнать Афину, собаки еще только бегут по коридору, я слышу их сопение и команды ворона Гектора:

   – Ать-два! Левой!

   – Ты прекрасно выглядишь, – нарочито весело начал полковник, – посвежела, похудела.

   – Да, – кивнула я. – За один день, что мы не виделись, я стала еще прекрасней, потеряла десять кило.

   – Постриглась! – восхитился Александр Михайлович. – Замечательно! Супер. Кошку подобрала? Молодец!

   – Нет, – сдерживая смех, ответила я, – длину волос я не меняла. А киска не настоящая.

   В холл влетели мопсы и Афина.

   – Анфиса! – закричала я.

   – Да уж иду, – закряхтела домработница. – Понастроили километровые коридоры, только ноги бить. Тута я. Что надо?

   – Помести кофр в гардеробную, – распорядилась я, – не открывай его, там свадебное платье, на него не должен попасть свет. А подушку отнеси в столовую.

   – Очередную чушь купили, – сделала вывод Фиса. – Кредитки у вас отобрать надо. Хлама полный дом, и еще тащите. Че за наряд такой, что света боится? Для вампиров сшитый? Как вы в нем в загс поедете?

   – Повесь мешок на крючок и не трогай его, – остановила я нытье Фисы.

   – Во! Как же повесить, если к крюку прикасаться нельзя? – возмутилась Анфиса.

   – Не прикасайся к кофру, – уточнила я.

   – Еще хлеще! Как его нести? – заворчала домработница.

   Похоже, Фиса пребывает в боевом настроении, случаются с ней иногда припадки немотивированной вредности.

   Я протянула ей коробку:

   – Это тебе от Иры. Круассаны. С шоколадом, как ты любишь.

   – Передайте ей от меня мерси, – нараспев сказала Фиса. – Небось Ирина хочет, чтобы я растолстела и на второй этаж по лестнице подняться не смогла. Сама-то она в вашем Париже выпечку жрет? То-то и оно, что нет! Кто во дворе свет зажег?

   – Я, – признался полковник. – Увидел, как Даша ворота открывает, подумал, что на улице стемнело.

   Анфиса быстро нажала на выключатель.

   – Баловство одно. Счета за электричество сумасшедшие, в доме большая люстра не нужна. Можно торшером обойтись. Собакам ничего не давайте, в особенности Мафи, она сегодня повалила птичью кормушку, слопала все семечки, рододендроны потоптала, пионы на землю обвалила, развлекалась по полной программе. Чума, а не собака!

   Я заулыбалась – впервые вижу старуху в столь радужном настроении. Сидевший спиной ко мне мужчина обернулся, потом встал и раскрыл объятия:

   – Обезьянка! Как же я рад тебя видеть!

   – Ах, какое милое прозвище! – отметила Зоя.

   Я старательно удерживала на лице гримасу счастья.

   – Да, оно ей очень нравилось, – продолжал Петр Андреевич. – Ну, поцелуй папочку.

   Я приблизилась к мужику, обняла его и шепнула на ухо:

   – Еще раз обзовете меня обезьяной, немедленно уедете отсюда.

   – И я очень рад тебя видеть, – заявил Петр. – Слушай, я совсем плохой стал! Обезьянкой-то звали не тебя, а Настю!

   – Да, папа, вы перепутали, – хмыкнула я.

   – Прекрасно, когда дети обращаются к родителям на «вы», – пришла в восторг Зоя Игнатьевна. – А кто такая Настя?

   – Моя мама, – ляпнула я.

   Лицо Зои окаменело:

   – В семье называли родную мать обезьяной?

   Я растерялась. Ну, Дашутка, теперь попытайся исправить глупость. Но что сказать-то?

   – У моей жены девичья фамилия была Обезьяна, – пришел мне на помощь Петр, – я предложил ей в браке стать Васильевой, но супруга отказалась.

   Зоя Игнатьевна расцвела улыбкой:

   – Необычная фамилия, однако ее нельзя назвать неблагозвучной.

   – Вот и Лена так считала, – закивал папенька, – поэтому осталась Обезьяной. Имя свое она не любила, считала его простецким, хотела сменить на Терезу, но мой тесть категорически запретил дочери это делать. Тереза Обезьяна. Простите, звучит по-идиотски.

   Я с уважением взглянула на «папашу»: надо же так ловко врать! У Петра Андреевича богатая фантазия, на ходу сплел довольно складную историю.

   – Вот поэтому Елена велела всем и на работе, и дома звать ее Обезьяной, – вещал Петр.

   – Погодите, но вы ранее сказали: «Обезьянкой звали Настю», – неожиданно вспомнила Зоя. – Откуда взялась Елена?

   Я уронила на пол кусок хлеба. Зоя Игнатьевна-то весьма внимательна, она похожа на Мафи. Пагль мирно лежал на ковре, не смотрел в мою сторону, но все равно ухитрился заметить спланировавший на пол ломоть батона, живо подскочил к нему и в мгновение ока слопал. Ни мопсы, ни Афина, ни Гектор даже глазом не успели моргнуть.

   – Настя? – повторил Петр Андреевич. – Ах, Настя… Это мать Елены, бабушка Даши.

   – Разве ее звали не Афанасия Константиновна? – удивилась бабушка Маневина.

   Папенька нашелся:

   – Верно, но ведь у человека две бабушки.

   – А где сейчас ваша жена? – полюбопытствовала Глория. – Даша никогда о ней не вспоминает.

   Петр сделал скорбное лицо:

   – Скончалась много лет назад, Дашенька только-только пошла в детский садик.

   – Очень жаль… – протянула Зоя Игнатьевна. – Значит, у Дарьи плохая генетика. Ей точно достались от матери проблемы со здоровьем. От чего умерла ваша жена? В каком возрасте? Не хочется, чтобы мой внук остался вдовцом, не успев жениться.

   Я поперхнулась минералкой. Обычно Зоя столь откровенно не высказывается. Ну, Петя, ваш ход.

   Папаша засверкал слишком белозубой улыбкой:

   – Я устал немного, летел издалека, поэтому немного заговариваюсь. Начну еще раз. Анастасия, моя теща, была монашкой.

   – Разве монахини рожают детей? – хмыкнул полковник.

   Я пнула Дегтярева под столом ногой, но толстяк никак не отреагировал на тычок и продолжил:

   – Им же запрещено общаться с мужчинами!

   Я как можно сильнее стукнула Александра Михайловича по голени. Раздалось недовольное ворчание, из-под стола вылезла Роза и уставилась на меня круглыми обиженными глазами, в которых застыл вопрос: «Эй, чего дерешься?» Я схватила кусок сыра и нарочно уронила его на пол. Роза перевела взгляд на «Эдам», ее очи начали вываливаться из орбит, и тут подлетела Мафи. Ам! Поняв, что у нее перехватили добычу, Роза зарыдала, я взяла другой ломтик и запихнула мопсихе прямо в пасть, шепнув:

   – Не обижайся за пинки, они должны были достаться полковнику, и не тормози, увидев, что еда спланировала на пол, сразу хватай ее, потом разберешься, нравится тебе она или нет.

   Петр Андреевич тем временем плел сагу:

   – Женщины не рождаются монашками. Анастасия сначала вышла замуж, родила Лену, а уж потом ушла в монастырь. Елена поступила так же после смерти мамы, она отреклась от мира и сейчас молится за наше здоровье. Когда я сказал «жена умерла», имел в виду, что она отреклась от мирской жизни.

   – И вы более не оформляли брак? – допытывалась Зоя.

   – Я посвятил себя воспитанию Дашеньки, – заявил Петр. – Везде девочку за руку водил, ни на шаг от себя не отпускал.

   – На что же вы жили? – удивился Дегтярев. – Наверное, нуждались?

   Я пошарила ногой под столом, нащупала ступню полковника и что есть силы наступила на нее.

   – Ой! – взвизгнула Глория и наклонилась. – Кто-то из собак мне на ногу сел! Да так больно стало!

   Петр Андреевич повернулся к полковнику:

   – Я – владелец крупного торгово-промышленного комплекса, он выпускает мебель. Дело налажено, не требует постоянного присмотра, у нас с дочкой было все и даже больше.

   – Погодите, – ожила Глория, – но Дашенька родилась в советские годы, тогда не разрешалось иметь свои фабрики-заводы.

   – Я подпольно выпускал диваны, на меня вся Аляска работала, – выпалил Петр.

   – Аляска? – не выдержал Феликс. – Она же в Америке!

   – Нет, – не дрогнул Петр Андреевич, – так называется деревня в Тихоокеанской области.

   Я быстро запихнула в рот кусок пирога с капустой. У папеньки все в порядке с фантазией, но большие проблемы с географией, надо постараться увести беседу в другую сторону.

   – У вас интересная семья, – сказала Зоя Игнатьевна.

   – О да! – оживился Петр. – Знаю нашу родословную аж до тридцатого колена. Мой прапра… дед появился на свет в одна тысяча сто двадцать третьем году.

   – Дашенька у нас из древнего рода, – восхитилась Зоя. – Дорогая, почему ты никогда нам об этом не рассказывала?

   – Ммм, – пробормотала я, – посчитала неприличным кичиться своим происхождением.

   – Какая прелестная скромность! – пришла в восторг Зоя Игнатьевна.

   Я подавилась кулебякой. С ума сойти! Ректор Института проблем человеческого воспитания поверила в чушь, которую несет Петр? Зоя четко соблюдает все светские правила: если кто-то в ее присутствии начнет самозабвенно врать, рассказывая, что каждый вечер пьет чай вместе с президентом, бабушка Феликса никогда не станет уличать человека во лжи. Она поведет себя так, как, по ее мнению, должна поступать безукоризненно воспитанная дама. Зоя навесит на лицо улыбку, прикинется, будто верит лгуну, единственное, что она не сможет изменить, – это выражение своих глаз. Но сейчас ее взор полон искреннего восхищения. И она, услышав глупость про предка, мгновенно стала мне нежно улыбаться. Прекрасно знаю, что Зоя считает меня выскочкой, парвеню, женщиной, совершившей стремительный прыжок из грязи в князи, богатой новой русской с темной биографией. Три брака, мои дети, домашние животные, то, что я не работаю, моя дружба с Дегтяревым – все это не нравится пожилой даме. А тут вдруг! Оказывается, Дашенька-то с богатой родословной, ну прямо как мопс Хуч!

   – Хотите, я нарисую наше генеалогическое дерево? – возбудился Петр. – Дайте бумагу и ручку. Князья Васильевы-Онорэ появились на Руси…

   Вот здорово! Я из княжеского рода!

   – Вы связаны с Францией? – с придыханием спросила Зоя.

   – О да! – воскликнул Петр. – Поэтому доченька прекрасно владеет басурманским языком, это ей генетически передалось. Итак, мой прапра…

   – Уже поздно, – попыталась я остановить доморощенного барона Мюнхгаузена, – наверное, все спать хотят!

   – Нет, – хором ответили Зоя Игнатьевна, Лори и Анфиса, – нам очень интересно.

   – Не знала, что вы такая дворянка, – с восхищением пропела домработница. – Теперь ясно, отчего у вас капризы: то геркулесовая каша холодая, то на чашке потеки коричневые, то вещи в гардеробной не на те вешалки устроены. Это вам аристократическая кровь спокойно жить не дает.

   Петр Андреевич, почуяв внимание публики, приосанился, откашлялся, и тут вдруг раздался голос Дегтярева:

   – А и правда, ночь на дворе, мне пора уходить, утром рано вставать, но очень хочется узнать историю семьи Васильевых. Давайте перенесем разговор на завтра!

   – Ну, если вы так просите, то, конечно, я не стану возражать, – ледяным тоном сказала Зоя Игнатьевна.

   – Ага, – подтвердил совершенно не обремененный воспитанием полковник.

   – Давайте для завершения приятной беседы мы с доченькой споем для вас нашу фамильную старинную колыбельную, – предложил Петр. – Меня научил ей прадедушка, князь Васильев-Оноре. А он узнал ее от своего деда, корни этого зонга уходят во второй век до нашей эры. Дашенька так красиво выводит мелодию!

   Глория зааплодировала:

   – Просим, просим!

   Я сделала попытку отвертеться:

   – Увы, в доме нет рояля.

   – Ничего, мой ангел, исполним а капелла, – не сдался Петр.

   – Папочка, вы потеряли салфетку, – проворковала я.

   – Где она? – не понял Петр.

   Я показала пальцем на пол:

   – Наклонитесь, вон лежит.

   – Не вижу, – пробормотал папенька.

   Ну вот, наконец-то врун произнес единственные слова правды за все время чудесного семейного ужина. Он не заметил салфетку, потому что ничего не ронял.

   Я быстро встала, присела у стула эрзац-родителя и воскликнула:

   – Ох, не могу вытащить, она попала под ножку стола. Папочка, помогите.

   Петр Андреевич вскочил и опустился на корточки рядом.

   Я прошептала:

   – Прекращайте это кретинство. Я не умею петь.

   – И не надо, – еле слышно ответил лжеотец, – я сам исполню песню, тебе только припев нужно повторить.

   – Ждем колыбельную с нетерпением, – потребовала Зоя Игнатьевна.

   Мы с Петром Андреевичем слаженно вынырнули из-под стола.

   – Совсем забыла! – заговорила я. – На пороге дома я нашла останову в виде черной кошки. Лори, наверное, ты ее купила?

   – Нет, – удивилась мать Феликса, – я сегодня не ходила по магазинам.

   – Зоя Игнатьевна, предмет интерьера ваш? – спросила я.

   Пожилая дама вздернула подбородок:

   – Конечно, нет!

   – Ой, нехорошая примета, – зачастила Анфиса, – черная кошка на пороге дома незадолго до свадьбы. Быть беде!

   – Фиса! Замолчи, – велел Дегтярев.

   – Я правду говорю, – не утихала домработница, – точно беда случится. Хуже черного кошака у дома перед бракосочетанием только баба с пустыми ведрами возле загса.

   – В Москве теперь нет колодцев! – отрезал полковник.

   Я взглянула на Феликса, я тоже так считала и похихикала, когда девицы из свадебного агентства перечислили глупые приметы. И кого мы с профессором встретили, когда вышли из дверей «Стрелы Амура»? Бабу с порожними ведрами! А теперь на крыльце обнаружилась подушка в виде черного кота. Все это весьма странно.

   – Мешок, набитый синтепоном, не живой кот, – подал голос Маневин, – не стоит обращать на него внимание, это не считается.

   – Но он кот! – не отступала Анфиса.

   – Я не приобретала этот предмет интерьера, мама тоже, – произнесла Глория. – Феликс, ты принес безделицу?

   – Я похож на умалишенного? – слишком бурно отреагировал Маневин.

   – Дорогой, разве можно так отвечать родной матери? – мгновенно сделала стойку бабушка. – Ты слишком много общаешься с людьми из неинтеллигентных слоев, и это накладывает отпечаток на твое поведение.

   Я тихо встала и начала медленно отступать к двери. Молодец, Дашенька, вовремя ты вспомнила про останову. Присутствующие увлеклись обсуждением подушки-кота и начисто забыли о том, что им обещали исполнение колыбельной. Еще пара шагов, и я очутюсь… нет, так нельзя сказать, я очучюсь… снова неправильно, я окажусь в холле. Да уж, семейные посиделки могут вынудить вас забыть родной язык.

   – А песенка! – закричал Петр, когда я занесла ногу над порогом. – Дашенька, ты куда?

   Проклиная слишком активного Петра Андреевича, я обернулась и улыбнулась:

   – Никуда.

   – Тогда начинаем, – обрадовался папаша и завел неожиданно красивым, хорошо поставленным баритоном: «Там вдали, за рекой, раздается порой…»

   Петр затих, посмотрел на меня. Я растерялась и спросила:

   – Что мне делать?

   – Не стесняйся, тут все свои, – приободрил меня фейковый родитель. – Забыла слова? Сейчас напишу!

   Петр Андреевич живо нацарапал несколько слов на листе бумаги, поданном ему для изображения генеалогического древа, потом передал его мне:

   – Моя сладкая ватрушечка, не нервничай, просто повторяй припев. Там вдали-и-и, за реко-о-ой, раздается поро-о-ой…

   Куда было деваться? Я глянула на бумагу и, ощущая себя полной идиоткой, речитативом прокукукала:

   – Ку-ку, ку-ку, ку-ку.

   – Ах, как мило, чудесно, – бурно отреагировала Зоя Игнатьевна, – прелестно!

   – Это птичка-а-а поет, малых деток зове-е-ет, – вывел на высоких нотах Петр Андреевич.

   – Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – исполнила я свою арию, желая папаше провалиться сквозь землю, – ку-ку, ку-ку, ку-ку!

   – Ку-ку!

   – Напоминаешь мне о позоре? – хмыкнула я. – Не очень-то благородно.

   – Прости, случайно вырвалось, – смутился полковник. – Хотел дать понять, что это я, а не кто другой, вот и раскуковался.

   Я села.

   – Ты полагал, что твоего лица мне мало для идентификации личности?

   Александр Михайлович вошел в спальню.

   – Я принес тебе фруктовый чай и кекс.

   Я подпихнула под спину подушку.

   – Почему ты до сих пор не ушел домой?

   Дегтярев понизил голос:

   – Попрощался со всеми, сделал вид, что направился в холл, а сам поспешил к тебе.

   – И что ты хочешь от меня? – прикинулась я дурочкой.

   Толстяк поставил на тумбочку кружку и тарелку с маффином.

   – Переведи текст, а? И расскажи, что узнала про Бритвину.

   – Ладно, – кивнула я.

   – Согласна? – не поверил своему счастью полковник.

   – Конечно, – подтвердила я. – Но в качестве благодарности ты сделаешь меня своей неофициальной помощницей. Хочу участвовать в расследовании.

   – Нет, – отрезал приятель.

   Я уползла под одеяло:

   – Спокойной ночи. Закрой дверь, когда будешь уходить.

   – Ты отвратительно себя ведешь! – вскипел Дегтярев.

   Я высунулась из-под перинки:

   – Сделай одолжение, открой окно, здесь душно.

   Александр Михайлович распахнул раму.

   – Ну вот! Опять тут стоит садовая лестница. Сто раз говорил: ее надо убирать. Ты спишь с распахнутым окном, еще залезет кто!

   – Не люблю, когда жарко, – ответила я.

   – Поменяй зимнее одеяло на легкое, – посоветовал Дегтярев, – закрывай окно или вели унести лестницу. Ладно, я согласен на твое условие.

   Я вновь приняла сидячее положение:

   – Мудрое решение.

   – Теперь рассказывай про Людмилу! – велел толстяк.

   – Она – Луиза Маковецкая, – напомнила я и передала приятелю все, что рассказала мне Ксения Романовна Берг.

   – Нина Федоровна Калинова? – переспросил полковник, когда поток сведений иссяк.

   – Да, – кивнула я. – А теперь подумай, отчего Людмила-Луиза как две капли воды похожа на свою «тетю»? И почему больная аэрофобией Бритвина-Маковецкая решилась лететь в Россию на самолете? По какой причине она так страстно мечтала проститься с родственницей? Ответ один: Нина – мать Людмилы.

   – Ангелина Валентиновна покончила с собой вскоре после того, как бандиты забрали выкуп, – протянул полковник.

   – И как складывались события пять лет назад? – прищурилась я.

   – Садись переводить, – велел Дегтярев. – Уже поздно, а надо сегодня отослать письмо.

   – Нет, я выложила тебе все, что нарыла. Теперь твоя очередь отвечать на мои вопросы, – закапризничала я.

   – Жорж ляжет спать, если ты еще прожвачишься, – возмутился Александр Михайлович, – а мне срочно нужен его ответ.

   – Наоборот, Перье как раз встанет, – парировала я, – забыл про разницу во времени? Не отказываюсь переводить твое послание. Раз пообещала – сделаю, но прежде ты введешь меня в курс дела. Сам-то что узнал?

   – Ничего! – вскипел толстяк. – Тупик! Стена!

   – Не нервничай, – утешила я его, – любую преграду можно обойти, перепрыгнуть или разрушить. Напомни обстоятельства гибели Ангелины Валентиновны.

   Дегтярев поджал губы и сел на мою кровать.

   – Забыла детали, – призналась я, – помню только в общих чертах. Сергей Петрович пошел на поводу у похитителя, не обратился в полицию, повез деньги сам. Его, как и следовало ожидать, обманули, сумку с наличкой забрали, дочь не отдали. Так всегда выходит, если в деле участвуют дилетанты.

   – Справедливости ради отмечу, что не всегда и обученные спецы добиваются успеха, – вздохнул полковник. – Сообразив, что его обвели вокруг пальца, Маковецкий прибежал к нам. Но после драки трудно махать кулаками. Мы с преступником не общались, знали о ситуации исключительно со слов отца похищенной. Ангелина постоянно плакала, ей было плохо, детально побеседовать с ней так и не удалось.

   Я откусила кекс.

   – Слабоумная подопечная Ксении Романовны неожиданно продемонстрировала при взгляде на фото зачатки разума. Она стала указывать на изображение девушки и твердить: «Лу, Лу». Наверное, так дома звали Луизу. Больная испытала при виде снимка стресс, а потом стала называть себя Лина.

   – Мать Луизы разбилась, упав с высокого этажа, – повторил Дегтярев. – К сожалению, в ее смерти косвенно виноват Василий Кожин, один из моих сотрудников. Он был новенький, проходил испытательный срок.

   – Пять лет прошло, – пробормотала я, – твоего человека я не помню. Вот фото ушей Луизы словно перед глазами стоит.

   – Василий не отличался деликатностью, – поморщился полковник. – Никто из полицейских не любит сообщать членам семьи о смерти кого-то из родственников. Я начальник, поэтому взваливаю скорбную обязанность на подчиненных, а мои парни устанавливают очередь. Сегодня Михаил беседует со вдовой, в следующий раз родню оповестит Николай. Когда Василий у нас только появился, ему велели рассказать одной женщине о смерти сына, предупредили:

   – Кожин, не вываливай ей информацию в лоб, не ляпай: «Вашего Андрея зарезали насмерть», сначала аккуратно подготовь почву, затем осторожно выдавай информацию. Понял?

   – Ага, – заверил Кожин, взял трубку и завел: – Здрассти, беспокоят из особого отдела. Ну да, полиция. Можете к нам подъехать? Да так, ерунда чистая, просто побеседовать. А почему? Сыну ужин готовите? Так ему еда не понадобится, он не вернется, убили его, не стоит у плиты топтаться.

   – Отлично, да он просто психотерапевт! – восхитилась я. – Почему ты его не выгнал?

   – Василий был на испытательном сроке, решение о его постоянной службе предстояло принимать через три месяца. Да, парень продемонстрировал эмоциональную тупость, но он ведь не психолог. И я чувствовал свою вину: не стоило разрешать Кожину общаться с матерью жертвы, ему прежде надо было поучиться у старших товарищей. И между прочим, первые тридцать дней Василий проявлял себя с лучшей стороны, был исполнительным, смекалистым, не лез на рожон, не болтал много, не пил, никогда не опаздывал. Я и решил: какие его годы, еще обтешется, отчитал парня по полной программе и забыл о совершенной им бестактности. Зря я так поступил, надо было его тогда от работы отстранить. Но мне не хотелось портить отношения с Алексеем Рощиным, моим коллегой из соседнего отдела. Это он Василия рекомендовал, когда узнал, что у нас ставка освободилась. Расхвалил парня: честный, работящий, не один год «на земле» в отделении отпахал. Ох, нехорошо получилось! События разыгрывались так. У Василия не было семьи, он частенько на службе задерживался. Ангелина, мать Луизы, слегка оклемавшись, позвонила моим ребятам вечером. Трубку снял Кожин, он тогда один в комнате был. Маковецкая хотела поговорить со мной, Вася ответил, что меня нет, и поинтересовался, зачем ей Дегтярев. Ангелина ответила:

   – Я лежала в клинике, полковник просил связаться с ним, когда я выпишусь. Мне вроде легче стало. Скажите, когда найдут Луизу?

   Василий выдал речь:

   – По данным статистики, в первые три часа после похищения погибает тридцать процентов пропавших, спустя сутки цифра увеличивается до восьмидесяти. Если же прошло три дня, пиши пропало, а у вас куча времени потеряна. И мы не ищем Луизу, ее же застрелили! Ведем поиск преступников. Если поймаем, они могут показать, где зарыли тело. Вы же захотите дочь по-человечески похоронить, а то ее небось как падаль в яму кинули…

   Договорить он не успел, Ангелина разрыдалась, бросила трубку. На следующий день в отдел примчался с криком Сергей Петрович:

   – Моя жена покончила с собой, поговорив с вашим сотрудником. Она в одиннадцать вечера сбросилась с небоскреба. Я этого так не оставлю!

   И началось! Все служебные разговоры записываются, я прослушал беседу Кожина с Маковецкой и хотел отдубасить парня. Вызвал его к себе, чуть не убил, потом остыл слегка, спросил:

   – Ты совсем дурак? Что ты бедной матери наговорил?

   Вася начал глупо оправдываться, дескать, она его недослушала, он успел лишь начать речь, дальше хотел ее поддержать, утешить… Я его выставил из кабинета, а потом уволил. Странно, что ты это забыла, скандал вышел бурный. О том, что мой сотрудник причастен к самоубийству Ангелины Маковецкой, прослышала «Желтуха», целую неделю она тявкала про ужасные методы полиции, мне от генерала на орехи досталось, да не на мелкие, кедровые, а на кокосовые.

   – Действительно, вылетела из памяти эта история, – удивилась я. – Про суицид Ангелины я помню, даже то, что она бросилась вниз с недостроенной многоэтажной башни в новом, отдаленном районе. Странно, почему она так далеко уехала от своего дома? Тебя это тогда не насторожило?

   – Я не занимался ее суицидом, – пояснил Дегтярев, – нас всех отстранили от дела после публикаций в таблоиде.

   – А кто во всем разбирался? – задала я вопрос.

   – Алексей Рощин, – вздохнул полковник.

   – Тот, кто тебе посоветовал взять Кожина в отдел? – поразилась я. – Ну и ну! Начальство не смутило, что Василия порекомендовал Алексей? Рощину, несмотря на близкое знакомство с Кожиным, поручили расследовать суицид Маковецкой?

   Александр Михайлович замялся:

   – Ну… он попросил меня никому не говорить о том, что рекомендовал идиота, очень расстраивался, повторял: «Я не хотел тебя подвести». И потом… Знаешь, почему я за Кожина ухватился? Когда одного из моих парней по здоровью комиссовали, генерал меня вызвал и сказал: «Возьми к себе парня, он из хорошей семьи, отец успешный бизнесмен, мать актриса, окончил юридический». А я живо скумекал: не нужен мне мажор, он долго не проработает или, что намного хуже, ничего делать не станет. А выгнать протеже генерала невозможно будет. Ну и заявил: «Да я уже одного на испытательный срок оформляю». Вышел из кабинета, иду к себе, думаю, и где теперь за пару дней сотрудника найти? Шеф в покое не оставит, проверит, есть ли у меня в действительности кандидатура. А тут Алексей подошел с предложением взять Кожина, долго ему меня упрашивать не пришлось. Когда Василия выперли, Рощин ко мне сразу прискакал и говорит: «Александр Михайлович, узнают, что я Кожина тебе порекомендовал, меня с дела о суициде снимут, им посторонний займется, а у тебя недоброжелатели есть, кое-кто никак тебе богатую любовницу и удачливого сына простить не может. Начнут под тебя копать, используют ситуацию с Василием. Бог весть что из всего получится, сделают тебя козлом отпущения, бросят твои кости прессе: вот вам, жрите, он под своим крылом чудо-полицейских держит. А я к тебе хорошо отношусь и знаю, твоего злого умысла не было, одна тупость Василия. И Ангелина бы все равно из окна сиганула, не Кожин причина ее суицида, а тоска по дочери. Не говори никому, что мы с Васей хорошо друг друга знали. Я тебя от скандала отмажу». Ну, и я шуметь не стал.

   – Ага, – протянула я, – понятно. Ты же можешь проверить, кто такая Нина Михайловна Калинова?

   – Да, – кивнул приятель, – естественно.

   – Ее фамилия в деле о похищении Луизы не всплывала?

   – Вроде нет, – без особой уверенности пробормотал Дегтярев. – Пять лет прошло, всех, кого мы опрашивали, я не помню. Мне в память только странные фамилии врезаются. Пес, например.

   – Ты шутишь? – улыбнулась я. – Таких фамилий не бывает!

   – Тереза Обезьяна тебя не смутила? – усмехнулся Александр Михайлович.

   – Эрзац-папенька выдумал ее, – уточнила я.

   – А у меня была воровка Раиса Пес, – хмыкнул полковник, – я совсем молодой тогда был.

   – У пакостников повсюду информаторы, – сказал полковник, – они платят за сведения о знаменитостях.

   – Маковецкий не актер, не политик, не поп-певец, не олигарх, он обычный мужик со средним доходом, – напомнила я. – Сергей занимался ремонтом квартир, держал лавку на стройрынке, он не звезда. Зачем о таком информацию добывать? Она тираж не повысит. Василий в момент беседы был в кабинете один. Ты хочешь сказать, что ваш служебный телефон прослушивают папарацци?

   – Кожина никто не прослушивал, а вот Ангелину могли слышать посторонние. Или она кому-то пожаловалась, – принялся фантазировать Дегтярев.

   Я спустила ноги с кровати.

   – Следующая непонятка. Самоубийца едет через всю Москву на стройку? Люди обычно используют для суицида расположенные рядом здания или прыгают из окна своей квартиры. Какого черта Маковецкая пустилась в дальний путь?

   – Может, она была не дома, – предположил Дегтярев, – а в гостях!

   – Все было не так. Никуда Ангелина не ездила. Сбросили Нину Михайловну.

   – Нет, это Маковецкая говорила с Васей, – уперся полковник, – пленку специально изучили, там ее голос.

   Я отхлебнула чаю.

   – Я сказала «Ангелина не ездила», а не «она не говорила». Мы имеем дело с хорошо спланированным преступлением, наши жертвы медленно трансформируются, если не в главных преступников, то в соучастников преступления. Давай поступим так, ты извлечешь из архива все материалы по Маковецким. А я найду корреспондента, который настрочил материал про Кожина, и порасспрашиваю его. Не понятно, почему «Желтуха» так заинтересовалась Василием? И откуда репортеры узнали, что эта беседа вообще имела место?

   – Папарацци обрадовались возможности обмазать грязью полицию, – побагровел Дегтярев. – Интересно у нас получается! О придурках пресса пишет, а о тех, кто бандитов честно за маленькую зарплату ловит, помалкивает.

   – Не стану спорить, – согласилась я. – Но почему именно история Ангелины взбудоражила «Желтуху»? Это как-то подозрительно.

   Дегтярев не успел ничего ответить, в дверь спальни постучали, потом раздался голос Зои Игнатьевны:

   – Дашенька, вы спите?

   Створка начала медленно открываться, пожилая дама, забыв о воспитании, решила не дожидаться моего ответа. Александр Михайлович в мгновение ока юркнул под мое одеяло и накрылся с головой. Я поразилась поведению полковника, но отреагировать адекватно не успела, потому что Зоя вплыла в комнату:

   – Душенька, вы бодрствуете?

   – Уже собиралась укладываться, – отрапортовала я, не вставая с постели.

   – У вас замечательный отец, – с не свойственной ей ажитацией приступила к разговору бабушка Феликса, – удивительно интересный человек!

   Зоя Игнатьевна, похоже, пребывала в крайне возбужденном состоянии, потому что, продолжая говорить, она плюхнулась на мою кровать. А я-то помню, как десять дней назад старуха увидела меня, сидящую на койке Глории, и поджала губы. Зоя, естественно, не сделала замечание хозяйке дома. Но когда я, оставив мать и дочь наедине, ушла, бабушка Феликса очень громко, так, что я даже в коридоре ее услышала, воскликнула: «Ах! Какой моветон устраиваться на чужом ложе!»

   – Ой, – пискнул Дегтярев.

   – Ах! – подпрыгнула Зоя.

   – Вы сели мне на коленку, – быстро соврала я.

   – Ваши ноги находятся с противоположной стороны матраса, – сладко пропела Зоя, – и они не прикрыты одеялом.

   Я не успела и глазом моргнуть, как Зоя Игнатьевна бесцеремонно откинула край перинки и уставилась на красного полковника. Стало тихо. Затем Александр Михайлович откашлялся:

   – Добрый вечер, как поживаете?

   Пожилая дама на автопилоте ответила:

   – Спасибо. Прекрасно. Сегодня чудесная погода, не правда ли?

   Я отвернулась к стене, чувствуя, что сейчас рассмеюсь.

   Зоя Игнатьевна вскочила и, потеряв по дороге тапочки, убежала.

   – Зачем ты шмыгнул под одеяло? – сдавленным голосом осведомилась я у толстяка.

   – Подумал, что Зоя напридумывает глупостей, увидев меня тут, – начал оправдываться Дегтярев, – я сказал ведь, будто ушел домой, а сам в твоей спальне сижу. Мало ли чего бабке в голову придет?!

   – Тук-тук, – произнес голос Феликса, – я знаю, ты не спишь, – и, как влюбленный Ромео, влез по лестнице в спальню Джульетты.

   Я обернулась. В окне с букетом пионов маячил профессор, он радостно улыбался, потом вдруг взмахнул руками и исчез.

   Мы с Дегтяревым кинулись к подоконнику.

   – Милый, ты жив? – крикнула я.

   – Вроде да, – ответили снизу. – Лестница шаткая, опрокинулась, я упал на кучу чего-то мягкого, вроде это матрасы.

   – Сейчас спущусь к тебе, – пообещала я.

   – Не надо, – остановил меня жених, – вы там с Дегтяревым заняты.

   – Это не то, что ты думаешь, – занервничала я.

   – Ничего я не думаю, – отозвался Феликс.

   – Глупейшая ситуация, – задергался Александр Михайлович.

   – Да, дорогой, я согласна, – пропела я. – Матушка свекрови застала полковника в кровати невесты внука, а жених застукал нас вместе в девичьей спаленке, причем я сидела на постели, а ты в ней лежал.

   – Что теперь делать? – растерялся толстяк.

   – Приличный мужчина обязан жениться на даме, которую поставил в двусмысленное положение, – сдерживая смех, сказала я. – Жду от тебя предложения руки и сердца. Насчет организации свадьбы не волнуйся, все уже готово, состоится самая торжественная церемония, которая понравится Зое Игнатьевне, даже свадебное платье есть.

   – Мне придется жениться на тебе? – ужаснулся полковник. – Лучше утопиться!

   Я расхохоталась, приятель замер.

   – Милый, – пропела я, – давай лучше займемся составлением письма Жоржу. Диктуй текст.

   На следующее утро я предпочла не появляться к завтраку в столовой и предупредила Феликса, который лежал рядом в кровати:

   – Постарайся, чтобы Зоя Игнатьевна не заметила, как ты выходишь из моей спальни.

   – Почему? Она знает, что мы давно живем вместе, – удивился Маневин.

   – Боюсь, после вчерашней истории с Дегтяревым, забившимся под мое одеяло, твоя бабушка считает меня Мессалиной, – вздохнула я. – И сделай одолжение, более никогда не используй приставную лестницу. Хорошо, что ленивая Анфиса, выложив посушить на солнце гору матрасов из гостевого домика, забыла их вечером убрать, а если б домработница оказалась старательной? Не хочется стать вдовой, не побыв женой.

   – Сам не хотел карабкаться по хлипким перекладинам, – неожиданно признался Маневин, – подозревал, что буду выглядеть глупо. Но психолог активно советовала, и я подумал, вдруг она права?

   – Психолог? – оторопела я. – Зачем ты с ним беседовал?

   Феликс смутился:

   – Маргарита, свадебный координатор, сказала, что мне положена бесплатная консультация по вопросам семьи и брака. Я сначала отказался, но Рита умеет быть весьма настойчивой. Галина, психолог, оказалась вполне симпатичной, правда, наговорила всякой чуши, но одно ее высказывание меня смутило. Галина отметила, что женщины ценят романтику, безумные поступки, и спросила: «Вы совершали некие иррациональные действия, демонстрирующие вашу любовь к Дарье? Пытались покончить жизнь самоубийством, когда она задержалась на работе? Купили ей миллион роз? Пролетели на вертолете над Москвой, держа в руках транспарант: «Даша, ты моя жизнь»? Если нет, то ваши отношения в опасности, невеста совершенно точно думает: «Он на мне женится, потому что ему нужны бесплатная домработница и регулярный секс». Вы копаете могилу для своего семейного союза, немедленно совершите безумство.

   – Потрясающе! – восхитилась я.

   Феликс потянулся за халатом.

   – Ну… понимаешь… я не считаю нужным вспоминать свой брак с Анастасией, наш союз развалился из-за категорического несходства характеров. Я не оправдал надежд жены, она предполагала, что я буду верным пажом, приносящим к ее ногам дорогие подарки. Много разного я узнал от Насти в тот день, когда я произнес слово «развод». И дольше всего супруга упрекала меня в нежелании делать ей приятные сюрпризы. Например, она утром просыпается, а я уже у кровати стою на коленях, в зубах авиабилеты, говорю: «Дорогая, прямо сейчас мы летим на Мальдивы, плевать на работу!»

   – Трудно толкать речь, держа в зубах билеты, – захихикала я. – И я не Настя. Что она сейчас делает?

   – Пытается снова выйти замуж, – после небольшой паузы ответил Маневин, – но пока, похоже, не получается. Пару месяцев назад Анастасия мне звякнула, предложила в ресторан сходить, я отказался, она скандал закатила. Некоторые люди не меняются. Понимаю, что вы с Анастасией очень разные, но подумал, вдруг психолог права? Вероятно, женщины воспринимают совершенные ради них глупости как демонстрацию настоящей любви. Я не мастак по этой части, поэтому поинтересовался, что же делают другие. Психолог показала список, я встревожился: может, я на самом деле не способен на сильное чувство? Но точно не имею желания набивать на всю спину татуировку с твоим портретом, выкладывать из шоколадных конфет сердце размером сорок на пятьдесят метров под твоим окном, не готов бежать голым по Москве с флагом «Я люблю Дашу». Из всего предложенного более-менее приемлемым мне показалось влезть в твою спальню по приставной лестнице с букетом.

   – И где же цветы? – стараясь выглядеть серьезной, спросила я.

   – Потерял их, когда шлепнулся, – признался жених. – Что-то со мной не так. Даже в ранней молодости не хотелось идиотничать.

   – С тобой все в порядке, – заверила я его, – проблемы у психолога, не ходи к ней больше.

   Дверь в спальню приоткрылась, в комнату всунулся полковник:

   – Можно?

   – Входи, – разрешила я.

   – Привет, – помахал Дегтяреву Маневин.

   Александр Михайлович забубнил:

   – Феликс, надеюсь, ты вчера, увидев меня здесь, не подумал…

   – Прекрати, я уже все ему рассказала, он собрался тебя заколоть кинжалом, но не успел его наточить.

   Дегтярев сел на кровать около Маневина:

   – Как ты думаешь…

   Но задать вопрос полковнику не удалось, дверь снова отворилась, и в мою спальню со словами:

   – Дорогая, простите за бесцеремонность, но вчера я забыла у вас свои тапочки, а без них холодно, – вошла Зоя Игнатьевна.

   Я, сидевшая у письменного стола, обернулась:

   – Тапочки у стены. Доброе утро.

   – Здрассти, – хором сказали Дегтярев и Маневин.

   Ректор Института проблем человеческого воспитания икнула и прошептала:

   – Почему вас тут двое? Рано утром, в спальне у Дарьи?

   – Они просто в гости зашли, – нашлась я, – сказать мне «до свидания» перед уходом на работу.

   Зоя попятилась и вышла спиной в коридор. Про тапочки она вновь забыла. Я покосилась на притихших мужчин. Зоя Игнатьевна считает, что представитель сильного пола заглядывает в комнату к женщине исключительно ради занятий с ней сексом? Похоже, у нее большие проблемы в отношениях!

   Дегтярев и Маневин одновременно закашлялись, я сделала суровое лицо:

   – Ну, мальчики, теперь, когда моя репутация окончательно погублена, вы просто обязаны оба отвести меня в загс. Но вот вопрос: как отреагирует Зоя Игнатьевна при виде невесты, марширующей к арке, увитой цветами, в составе группы женихов?

   – Отдел информации.

   – Хочу поговорить с Эдуардом Справедливым, – сказала я.

   – У нас такого нет, – изумились в трубке.

   – Не может быть! – отрезала я. – Он вчера мне свой телефон оставил, обещал денег дать за эксклюзивные сведения.

   – А что у вас? – тут же оживилась собеседница.

   – Позовите Справедливого, – потребовала я.

   – Ребята, кто у нас подписывается Эдуард Справедливый? – закричала корреспондентка. – Тетка с инфой ему звонит.

   Раздался шорох, потом прорезался мужской голос:

   – Алло! Эдуард уволился. Чем интересным нас порадуете?

   – В больницу, где я работаю, привезли очень известного певца, его ранил муж любовницы, – на ходу выдумала я.

   – Фамилию звезды и название клиники сообщите, – потребовал журналист.

   Я засмеялась:

   – За дурочку меня держите? Бесплатно только солнышко встает! Эдуард предупредил, что любые сведения о знаменитостях не меньше ста тысяч стоят.

   – Девушка, Эдика давно за бухалово и нюхалово из нашего холдинга выперли, вам лучше иметь дело с ответственным человеком. Я заведующий отделом Артем Быков, – представился собеседник. – Можете прямо сейчас приехать в редакцию, обсудим с вами условия нашего плодотворного сотрудничества.

   – Сразу дадите мне сто тысяч? – воскликнула я. – Или, может, больше предложите? О ранении никому не известно, певца привезли тайно. А мне удалось его сфотографировать и записать разговор врача с пострадавшим.

   – О сумме договоримся. Хотите, я сам к вам подскочу? – предложил Артем.

   – Нет, – закапризничала я, – мне нужен Эдуард. Он дал свой рабочий телефон, когда мы с ним в кафе сидели.

   – Ясненько. Вы из славного города Химки? И где тусовались? Небось в «Красной лошади»? – осведомился Артем. – Валите, девушка, лесом. Все вы врете! Мы с пьяницами не связываемся. Не смейте больше сюда звонить, ваш телефон определился и поставлен в черный список. Накажем за помеху работы прессы. Эдьке от меня передайте: «Странно, что ты еще жив, гондон рваный!»

   Я опять обратилась к ноутбуку: где у нас трактир «Красная лошадь» в Химках? Съезжу туда, вероятно, завсегдатаи подскажут, где искать этого Эдика.

   «Красная лошадь» оказалась не рестораном, а крохотным баром, такие во времена моего детства именовались рюмочными. В зале, по форме и размерам напоминавшем салон трамвая, стояло несколько столиков, вокруг них теснилось много мужчин и несколько женщин весьма специфического вида. Посетителей сложно было назвать респектабельными людьми, они походили на пьяниц с большим опытом. В воздухе стоял крепкий запах спиртного, немытого тела и висел плотный табачный дым.

   Толстый мужик с серьгой в ухе, протиравший стойку тряпкой, окинул меня оценивающим взглядом, а потом вполне приветливо спросил:

   – Что желаете?

   – Чашечку капучино, – заказала я.

   – У нас только растворимый, – предупредил бармен, – из пакетика, три в одном.

   – Сойдет, – согласилась я. – Как у вас много посетителей, наверное, вкусно готовите. Может, мне перекусить?

   Мужчина молча положил на стойку меню, я открыла картонную папку. Яичница с колбасой, сельдь с картофелем, салат «Оливье», винегрет с килькой, пельмени разные, сушеные кальмары, отварные креветки, бутерброды с сыром и колбасой. Не очень-то оригинально.

   – Пельмешки вкусные? – поинтересовалась я.

   – Из пачки, – коротко объяснил дядька, – подаем с майонезом или с кетчупом. Если хотите, могу Серегу к Искандеру за шаурмой послать.

   – Винная карта у вас могучая, – похвалила я, – водки множество сортов, коньяк, виски, текила, ром, джин, абсент. Последний, кстати, во Франции запретили, как галлюциноген.

   – Ты вообще кто? – сменил тон бармен. – Из этих, что ли?

   – Из каких? – заулыбалась я.

   – Из сумасшедших, – нахмурился он. – Еще раз увижу ваши листовки «Пьянство убивает» на своем кафе, мало не покажется, я знаю, где у вас штаб-квартира.

   – Нет-нет, – быстро успокоила я разозлившегося бармена, – вы ошибаетесь, я ищу кафе, где можно отпраздновать день рождения. Эдик Справедливый сказал, что у вас недорого и хорошо.

   Бармен опустил уголки рта:

   – Эдька? Я б его слушать не стал. Если перекусить-выпить, то у меня супер. А для приема гостей зал не сдаю.

   – Эдуард у вас завсегдатай, – прощебетала я, – хотел сюда побольше клиентов привести, оказать услугу владельцу.

   – Спаси господи от Справедливого и его друзей, – поморщился бармен. – Нажрется и орет: «Я главный редактор, владелец «Желтухи»!» Все ржут, а он бесится, в драку лезет, приходится на улицу его выкидывать.

   – Другой бы запретил ему заходить в свой ресторан, – подлила я масла в огонь.

   – Жалко дурака, мы с ним в одном доме живем, – пояснил хозяин кафе, – его мать с моей дружила. Пока мамаша жива была, Эдька нормально себя вел, а после ее смерти пить начал. Во! Любуйтесь! Справедливый в лучшем виде. Фамилия у него красивая, но лучше б подошла Дураков.

   Я оглянулась и увидела тощего парня с землистым цветом лица. Несмотря на солнышко и теплую погоду, он был в шерстяной шапке и стеганой «дутой» жилетке, надетой на застиранную клетчатую рубашку.

   – Здорово, Витек, – прохрипел Эдуард, подходя к стойке.

   – Чего надо? – откликнулся бармен.

   – Кружечку с прицепом и солененького на закусон, – сделал заказ постоянный клиент.

   Виктор опять стал полировать стойку полотенцем.

   – Нет! Ты правило знаешь. Набрал на пять тысяч в кредит, больше не дам, пока не расплатишься.

   – Я работу нашел, – сообщил бывший сотрудник «Желтухи», – зарплату получу и верну.

   – Получишь, вернешь, тогда и выпьешь, – не дрогнул Виктор.

   – Мы же соседи, – принялся уламывать бармена алкоголик, – не убегу я никуда.

   – Пять тысяч сюда – и ты снова дорогой гость, – заверил Виктор, не выпуская тряпку. – Начнешь орать, в пятак получишь.

   – …! – выругался Эдуард. – …!

   – Потише, тут женщина, – сделал ему замечание бармен. – Твоя, кстати, знакомая.

   Справедливый посмотрел на меня, я помахала ему рукой:

   – Привет вам от Артема Быкова из «Желтухи».

   – Чтоб он сдох! – выпалил Справедливый. – Слушай, я забыл, как тебя зовут, но мы ж с тобой друзья, ты ваще в курсах, что я ваще честный человек, одолжи лавэ!

   – Оплачу ваш долг и угощу обедом, если вы ответите на несколько вопросов, – пообещала я, доставая кошелек.

   – Не глупи, – поморщился бармен, – он тебе никогда ничего не вернет и набрешет, правды не услышишь.

   Эдуард схватил меня за руку:

   – Все расскажу, что хочешь! Спою, спляшу, на зубах сыграю!

   – Тьфу, – сплюнул Виктор.

   Я протянула бармену деньги:

   – Закройте долг, но выпивку и еду дайте после того, как я разрешу.

   – Хоть тут не сглупила, – похвалил меня бармен. – Эдька в секунду пьянеет, хлебанет из стопки, и выносите его на помойку.

   Мы со Справедливым сели за столик.

   – Псевдоним у вас красивый, – улыбнулась я.

   – Фамилия настоящая, единственное наследство от отца, которого я не видел ваще ни разу. Слышь, ваще в горле пересохло, говорить ваще трудно, башка ваще раскалывается, дай хоть граммулечку, – попытался разжалобить меня Эдик.

   – Нет, – отрезала я, – сначала стулья, потом деньги. Помните самоубийство Ангелины Маковецкой? Полицейский Василий Кожин сказал ей, что нет надежды найти ее похищенную дочь Луизу. Поговорив с Василием, Ангелина Валентиновна в тот же день покончила с собой. А вы написали разгромную статью об этой истории. В принципе, поступили правильно, полицейскому следует быть человечным. Но как вы узнали про беседу Кожина и Маковецкой? И еще интересно, каким образом заполучили фото двора дома, где произошло самоубийство? Ваша газета не постеснялась опубликовать страшный снимок. Я поняла, что Ангелина упала прямо в большой контейнер, набитый всяким строительным мусором, тело оказалось сильно изуродовано.

   – Много интереса за пять тысяч, – неожиданно начал кривляться Справедливый, – надо бы добавить для оживления моей памяти.

   – Сейчас заберу свои деньги у Виктора, и вы опять будете ему должны и не получите выпивки, – пригрозила я, – но, если откровенно изложите события, выдам премию.

   – Скока? – напрягся Эдуард.

   – Чем интереснее информация, тем выше оплата.

   – Десять тысяч получу?

   – Вы говорите, – поторопила я алкоголика, – и имейте в виду, я пойму, если врать начнете.

   – Васька Кожин попросил, – неожиданно сказал Справедливый. – У меня тогда мать болела, врачи деньги, как пылесосы, вытягивали. Кожин предложил: «Напишешь нужную статью, получишь жирный гонорар от редакции и от меня кусок, фотку тебе дам для украшения полосы». Я выслушал, чего делать надо, и ваще прифигел, говорю ему: «Тебя за это уволят! Баба из-за полицейского с крыши сиганула. И когда это случилось?» А он заржал: «Вчера она тапки откинула! Надоело мне служить, денег мало, выходных нет. Если заявление об уходе напишу, меня никогда не отпустят, сотрудников не хватает, а за косяк выпрут». А мне чего? Тема скандальная, народ про плохих копов читать любит, огребу лавэ за статью и от Василия. Правда, он всего десять тыщ дал, сначала тридцать обещал, две пятерки авансом отсчитал. Редактор наш гребаный ваще в восторг от материала пришел, сделал его гвоздем номера, на обложке анонс дал, фотку Васькину поместил. Я ваще, как газета вышла, малец заболел, грипп подцепил! Месяц ваще лежал!

   Эдуард закашлялся, я спокойно ждала, пока он продышится. На что угодно готова спорить, ни один вирус к проспиртованному Справедливому ближе, чем на километр, не подлетит, ему судьба умереть от цирроза печени. Эдуард получил от Василия аванс и ушел в запой.

   Собеседника затрясло в ознобе.

   – Я, когда выздоровел, звякнул сразу Василию, а у него телефон отключен. Три дня ждал, слушал из трубки «Абонент недоступен», потом домой к нему поехал. А там никого. Ваще здоровье после гриппа поправить требовалось. Ну, я на следующий день к дядьке в деревню под Рязань уехал. Благодать! Лес, речка, рыбалка! Самогонка – слеза. Ну, я и подзадержался.

   – Надолго? – усмехнулась я.

   – В октябре вернулся, – пояснил Эдуард, – когда дожди пошли.

   – И вас за прогулы не уволили? – поразилась я.

   – Не-а, – заржал Справедливый, – отругали, зарплату не дали, но оставили в отделе. Да и куда начальству деваться? Я гений информации, супермегаматериалы пишу. Из «Желтухи» сам позднее ушел, сейчас для «Нью-Йорк таймс» репортажи готовлю, шикарно платят, денег у меня лом, девать их некуда. Прикинь, что с Василием случилось? Я, как вернулся, к нему за остатком денег порулил, обещал он тридцатник, а дал десятку, двадцатка на нем повисла. А я-то из отпуска, баблосиков совсем нет, попер за долгом, телефон-то он, гаденыш, сменил. По старому номеру какой-то хрен ответил: «Не звони сюда, это мой мобильный». Квартиру опять не открыли, я в дверь поколотил, соседка вышла и рассказала, что Васек сгорел в бане.

   – В бане? – повторила я. – В какой?

   – Ваще без понятия, – пожал плечами Эдуард. – Вроде попариться пошел в сауну, а там проводку замкнуло – так баба натрепала. Недополучил я двадцатник, он бы мне сейчас пригодился.

   – Почему Кожин к вам обратился с предложением статью настрочить? – спросила я. – Вы дружили?

   – Его жена, Олеська Телегина, в «Желтухе» работала. Она про светскую жизнь писала, вся такая из себя гордая, ни с кем не дружила, подчеркивала: я богатая, успешная, а вы шваль. Я ваще удивился, когда она ко мне подошла и предложила с ее мужиком встретиться.

   – Олеся Телегина попросила вас написать про хамское поведение Василия? – уточнила я.

   – Не-а, она спросила: «Эдуард, хочешь заработать? Свяжись с моим мужем». Я и позвонил ему. Кожин приказал ни единой душе про то, кто мне материал и фотки слил, не говорить. А Олеська мимо меня по коридору, нос задрав, как прежде ходила, ну ваще, блин, императрица!

   – И вас не смутила странность ситуации? – удивилась я.

   – Не, ну а чо? – пожал плечами Справедливый. – Уволиться парень хотел, начальник его не отпускал, вот он и нахамил этой Ангелине, чтобы его выперли. Нормальный ход.

   – Где сейчас Телегина, знаете? – насела я на Справедливого. – Где она живет?

   – Не видел я бабу сто лет, на фига она мне? – удивился Эдуард. – Раньше она в квартире Кожина обреталась, в Химках, на Овражской улице, богато у него было, диваны кожаные, я к нему один раз заходил, как раз за деньгами. Олеську прямо перекосило, когда она меня на пороге увидела, но пришлось ей своим настроением подавиться, не она там хозяйкой была. Вперся я в гостиную и думаю: ну ваще у Василия денег до неба, уходит из полиции, пока за жопу не взяли, стопудово он грязными делами занимается. И квартирка ваще крутая, не нора. Где Олеська ща живет, мне ваще по барабану. На фига мне ее адрес?

   Я еще порасспрашивала Эдуарда, но ничего нового не услышала, он твердил одно и то же: статью заказал Кожин, мечтавший, чтобы его выгнали со службы. Поняв, что больше Эдуард не сообщит ничего интересного, я положила на стол деньги, сказала бармену: «Теперь господин Справедливый может отдыхать в свое удовольствие, принесите ему заказ», вышла на улицу, с наслаждением вдохнула отнюдь не чистый воздух Москвы, который после «ароматов» бара показался мне упоительно вкусным, и позвонила Дегтяреву.

   – Зачем Кожину позорное изгнание из полиции? – поразился полковник. – Да он в мой отдел незадолго до похищения Маковецкой пришел. Никто его не ругал, не шпынял, да, работы у нас много, но Василий-то мог на прежнем месте остаться.

   – Помнишь, вчера во время нашего разговора в спальне ты обронил, что Кожина рекомендовал некий Рощин, он вроде сгорел в бане?

   – У тебя хорошая память, – похвалил меня полковник. – Верно, Алексей погиб.

   – Вспомни, как он Кожина тебе предложил на работу взять? – не успокаивалась я.

   – Я уже рассказывал об этом. Подошел и спросил: «Слышал, у тебя ставка освободилась? Возьми моего знакомого, отличный парень, мечтает с «земли» подняться». Я согласился с Василием встретиться, потом оформил его на испытательный срок, иначе бы получил от начальства мажора в сотрудники.

   – А что случилось с Рощиным? – не успокаивалась я.

   – Он не на службе погиб, поехал в деревню, а там на даче в бане проводку замкнуло, – ответил полковник.

   – И ты не интересовался судьбой Кожина? – наседала я.

   – Зачем он мне нужен? – удивился Дегтярев. – Работал всего ничего, уволили со скандалом.

   – Соседка Кожина сказала Эдуарду, что Василий сгорел в сауне, – сообщила я. – Странно, да? Алексей пристраивает друга в твой отдел, Кожин подталкивает Ангелину к самоубийству, нанимает корреспондента для написания статьи о бестактном полицейском, хочет получить пинок под зад и вылететь со службы, а потом и Рощин, и Кожин умирают в банях. Или это была одна помывочная? Кто расследовал смерть Алексея?

   Дегтярев вздохнул:

   – Понятия не имею, наверное, местные полицейские, на чьей территории это случилась.

   – А почему не вы? – удивилась я.

   – Так он не на службе погиб, – повторил Дегтярев, – бытовое несчастье.

   – Удивительно, – не утихала я, – друг погиб, а ты не проявил интереса к его гибели.

   – Да не был Алексей моим другом, – вспылил Дегтярев, – просто коллега, здоровались в коридорах, на совещаниях иногда вместе сидели. Это все. У нас полно народа в здании. И, повторяю, беда с ним произошла в нерабочее время. Неделю назад у нас парень из техотдела во время отпуска жену из ревности убил. Случаются и с полицейскими такие истории, мы же люди. Служба – это одно, частная жизнь – другое.

   – Вот в американских сериалах копы всегда друг за друга горой, – заметила я.

   – Прекрати, – велел Александр Михайлович. – Может, ты и Смоляковой веришь, ее детективы за правду принимаешь? Дело о самоубийстве Ангелины сдано в архив, она сама прыгнула с верхотуры. Рощин угорел в бане. Смерть его не криминальная. Я с ним не дружил.

   – Уточни, не вместе ли с Василием они умерли, – потребовала я. – Успел выяснить хоть что-нибудь про Нину Калинову?

   – Ну… – пробормотал Дегтярев. – Слушай, мы долго беседуем, ты, наверное, устала.

   – Бодра, как никогда, – заверила я полковника. – Если дашь мне адрес Нины Михайловны, живо туда смотаюсь, поговорю с соседями.

   – Нет, – отрезал приятель.

   – Почему? – растерялась я.

   – У вас с Феликсом дел перед свадьбой много, – с фальшивой заботой сказал толстяк, – займись подготовкой к торжеству. Забудь про Маковецкую.

   Мне стало обидно:

   – Это как понимать? Вчера ты клятвенно пообещал: если я переведу твое письмо на французский и расскажу, что узнала о Бритвиной, стану временным членом твоей команды!

   – И так нарушил все инструкции, беседуя с тобой сейчас, – зашептал Дегтярев, – я не имею никакого права привлекать к работе посторонних лиц.

   – По твоей просьбе я написала письмо Жоржу Перье, – перебила я, – ты просил его о помощи в расследовании, хочешь, чтобы он свел тебя напрямую с сотрудниками парижской полиции. Разве это не нарушение бюрократических норм?

   – Я и так много чего тебе рассказал, – зашипел приятель. – На этом все. Но я выполню свои обещания. Когда мы полностью разберемся в деле, так и быть, я сообщу тебе… Ох, начальство зовет!

   Из трубки полетели частые гудки, я уставилась на телефон. Ну, Дегтярев, погоди, больше никогда не поверю твоим лживым клятвам! Рано ты, Александр Михайлович, отправил меня заниматься свадьбой. Я не успела тебе обмолвиться про Олесю Телегину. И вот еще момент: каким образом полковник сможет прочесть ответ Жоржа? Перье-то напишет по-французски. Да, дорогой, не стоило тебе плевать в колодец!

   – Олеси нет, – ответил женский голос. – Кто ее спрашивает?

   – Ювелирный дом «Уваров и сыновья», – без запинки представилась я. – У нас десятилетие со дня основания.

   – Праздник устраиваете? – обрадовалась собеседница. – Хотите Телегину на сейшн позвать?

   – Мы с ней дружим, – сказала я. – Олеся о нас пишет.

   – Ногу она сломала, – разоткровенничалась девица, – дома лежит. Могу вместо нее прийти, меня зовут Ирина Одежина.

   Я быстро пробежала взглядом фамилии сотрудников, напечатанные в самом низу полосы, и протянула:

   – Никогда не слышала о вас. Вот Олесю знаю, а еще Веронику Удонину.

   – Вероника в отпуске, сейчас в светской жизни затишье, лето, – деловито заметила Ирина, – народ разлетелся кто куда.

   – А вы штатный сотрудник? – полюбопытствовала я, глядя на список корреспондентов. – Я многих в «Желтухе» знаю, например, Бориса Орлова, он про шоу-биз пишет, Михаила Горелова, фотокорреспондента. Они на наши мероприятия постоянно ходят.

   – Практику летнюю в газете прохожу, – после паузы призналась Одежина. – Я студентка Института журналистики и менеджмента, на второй курс перешла. Если хотите, чтобы напечатали материал о празднике, то я приеду.

   – Нет, Ирина, десятилетие мы отмечали вчера, – заговорила я, – вручали памятные подарки тем, кто с нами плодотворно сотрудничает. Послали Олесе приглашение, но она не появилась, и вот теперь проблема, как Телегиной вручить браслет от фирмы «Уваров и сыновья».

   – Ну, привозите его в редакцию, – ожидаемо ответила собеседница, – оставите у нее на столе.

   – Ирина, украшение из золота, дорогое, мне велено передать его в руки Телегиной под расписку. Причем именно сегодня, завтра я улетаю в Италию в отпуск, – без запинки выпалила я. – Дайте адрес Олеси, отвезу презент прямо ей домой.

   – Ща погляжу в компьютере, – без долгих размышлений согласилась практикантка. – А чего вы ей самой не позвонили?

   – Так она сотовый отключила, – быстро придумала я, – пару раз бывала у нее в гостях, помню, что она живет в Химках, на Овражной улице, но номера дома и квартиры забыла.

   – Не, – возразила глупышка, – в компе указан Весенний переулок, дом двенадцать, корпус шесть, квартира пятьдесят восемь. Ой! Тут вверху над списком указано: «Сведения о корреспондентах являются тайной издания. Строго запрещено сообщать их посторонним лицам!» Пожалуйста, забудьте, что я вам сказала.

   – Не волнуйтесь, – успокоила я девушку, – уже ничегошеньки не помню.

   В дверь квартиры Телегиной я позвонила, держа в руках большую коробку дорогих пирожных.

   – Вам кого? – закричал из-за двери детский голос.

   – Олесю, – ответила я, но бдительная малышка не спешила впускать незнакомку.

   – Кто ее спрашивает?

   – Дарья Васильева, – представилась я.

   – Документы у вас есть? Паспорт покажите! – потребовал ребенок.

   Я вытащила его из сумочки.

   – Видишь?

   – Нет, дверь закрыта.

   – И как быть?

   – Приоткрою щель, суньте туда паспорт.

   – Ну ты даешь! Ладно, – засмеялась я.

   Через пару минут дверь открылась, на пороге стояла крошечная девочка.

   – Тебя как зовут? – улыбнулась я.

   – Маша, – ответила она, отдавая мне паспорт.

   – А у меня дочка Маша. Неужели ты читать умеешь?

   Она кивнула:

   – Да. И мама не разрешает чужих впускать, только с паспортом. Если человек его показывает, он хороший, не надо бояться.

   – Интересная мысль, – сказала я. – Позови, пожалуйста, маму.

   – Она на работе.

   – Ты одна дома?

   – Нет, с тетей Олесей.

   – Здорово! Кликни ее.

   Девочка показала пальцем на закрытую белую дверь:

   – Она плохо ходит, лежит или сидит. Вон ее комната. Сейчас спрошу, можно туда или нет.

   Я не успела никак отреагировать, Маша повернула ручку и скрылась за створкой.

   – Идите сюда! – раздалось через пару мгновений из спальни.

   Я вошла в небольшое помещение, почти все занятое кроватью, на которой полусидела растрепанная женщина.

   – Вы кто? – поинтересовалась она.

   – Дарья Васильева, – представилась я.

   – Круто, – ухмыльнулась Олеся. – И зачем вы, Дарья Васильева, ко мне заявились?

   Я протянула Маше, стоявшей на пороге, пакет:

   – Можешь заварить чай? Положи пирожные на тарелку.

   – Ага, – кивнула девочка и убежала.

   – Давно ногу сломали? – поинтересовалась я.

   – Десять дней назад, – вздохнула Телегина. – Глупо получилось, поскользнулась дома в ванной. Вылезла из душа, встала не на коврик, а на плитку, и плюхнулась. Хорошо хоть травма простая, без смещения, осколков и прочих радостей.

   – И удачно, что беда с вами случилась летом, в мертвый для светской жизни сезон, – подхватила я, – все разлетелись отдыхать, до сентября в Москве будет тихо.

   – Зато в Ницце и на побережьях Испании-Италии весело, – хмыкнула Олеся. – Я собиралась в Порте де Бразо, там в нынешнем сезоне самое веселье, но никуда не полечу из-за дурацкой лодыжки, чтоб ее оторвало.

   – Если конечность оторвет, лучше вам точно не станет, – улыбнулась я.

   Телегина рассмеялась:

   – Согласна. Кто вы? Хотя я сама угадаю. На полицейскую не похожи, не из ДЭЗа, им ко мне заходить смысла нет, все оплачено. И не врач из районной поликлиники, те без вызова не явятся. И все перечисленные никогда не приволокут пирожные. Кто у нас остается? Представительница Голливуда, которая прилетела из США предложить мне главную роль в блокбастере? Уже горячо! Но нет! Думаю, ты журналистка, пишешь для «Сплетника» или «Болтуна». Чего надо, коллега? О чем у меня разузнать хочешь?

   Я решила быть откровенной:

   – Слышали про Луизу Маковецкую?

   Олеся начала грызть ноготь указательного пальца.

   – Не-а.

   – Неужели? – усомнилась я. – Вашего мужа, Василия Кожина, уволили из-за того, что он проявил чудовищную бестактность по отношению к ее матери, Ангелине Валентиновне, из-за него та покончила с собой.

   – Вскоре после того, как Василия выгнали из полиции, он погиб в бане, – продолжала я. – Можете рассказать, как это произошло?

   Олеся сложила руки на груди:

   – Почему ты спрашиваешь? Только не ври!

   – И не собиралась лгать, – ответила я. – Вы верно заметили, я не имею ничего общего с полицией, но кроме официальных сыскарей есть и частные детективы. Я не ваша коллега из «Сплетника», а сыщик.

   – Интересненько, – протянула Олеся, – и почему же моя скромная персона привлекла внимание мисс Марпл?

   Я потрогала свое лицо.

   – Надеюсь, я не выгляжу как почтенная английская дама. Иначе меня съест жадность, я потратила кучу денег на дорогие кремы, а результата ноль.

   – Что тебе от меня нужно? – вспылила Телегина. – Какого черта ты про Кожина вспомнила?

   – Не могу ответить, все подробности являются тайной моего клиента, – спокойно произнесла я.

   – Ну и вали отсюда, – фыркнула Телегина. – Полагаешь, ты нашла дуру, которая готова забесплатно соловьем разливаться? Решила, что я приду в восторг от дерьмовых пирожных и вывалю все, че тебе надо?

   Я разыграла искреннее удивление:

   – Почему бесплатно? Получите деньги за информацию. И если я распутаю клубок, расскажу вам всю историю в подробностях, гарантирую, тираж «Желтухи» рванет вверх, а вы получите отличный гонорар за эксклюзив.

   – Скока сейчас дашь? – деловито осведомилась Олеся.

   Я назвала сумму, радуясь своей предусмотрительности. Собираясь на встречу с Телегиной, я знала, что придется раскошелиться, и получила из банкомата побольше наличных.

   – И че за цифра в графе «итого»? – нетерпеливо повторила Телегина.

   Я озвучила сумму, Олеся расхохоталась:

   – Зая! За ржавые копейки я тебе дорогу в ближайший супермаркет и то не покажу. Наверное, ты не поняла, с кем имеешь дело? Я ведущий репортер, скоро стану главным редактором, зарплата соответствующая. Понятно?

   Если начинаешь торговаться с человеком, то странно обращаться к нему на «вы».

   – Недавно я беседовала с Эдиком Справедливым, – промурлыкала я, – он, как ты, конечно, знаешь, ушел из «Желтухи».

   – Эдьку выперли за пьянство, он алкоголик, – фыркнула Телегина, – мы с ним рядом не стояли.

   – Справедливый сейчас пишет для «Нью-Йорк таймс», – продолжила я, – его собираются там начальником сделать.

   – Думаешь, я брешу, как Эдик? – разозлилась Олеся. – Можешь проваливать, за жалкую подачку ничего не узнаешь.

   – Ну, тогда эксклюзив о женщине, умершей на борту самолета, достанется другим, – вздохнула я. – И от души желаю тебе стать в «Желтухе» начальницей, тогда сможешь купить просторную квартиру, а не ютиться в комнате, где даже карликовому пуделю тесно.

   – …! – выругалась Олеся.

   – Лучше скажи, какое вознаграждение хочешь, – предложила я.

   Телегина назвала цифру.

   – Ты же не билет на полет до Марса продаешь! – возмутилась я.

   Минут пятнадцать мы торговались, но потом договорились. Олеся взяла костыли, мы пошли на кухню, и она начала рассказ.

   С Василием Олеся жила три года в гражданском браке. Поначалу полицейский нравился девушке, этакий веселый балбес, вечно готовый веселиться. Потом ей стало ясно, что любовник идиот.

   – Меня раздражало, что он расти не хочет, сидит в отделении у пятой батареи, серьезных дел ему не поручают, – откровенничала Телегина. – Были, правда, и положительные моменты: Василий не пил, не курил, не жадничал, всегда был при деньгах. Месяца за три до его смерти меня как на качелях мотать стало. В понедельник еду на работу, думаю: «Все. Сегодня вечером соберу вещи и домой подамся. Надоел Кожин». После службы возвращаюсь в Химки, в голове другие мысли: «Васька оптимист, всегда растормошит, когда я в депресняке, ни из чего проблем не делает, живем весело. Чего еще надо?» Потом он умер, и мне так плохо стало! Лучше б от него раньше ушла, переживаний меньше, бывшего не так жаль.

   – Что случилось с Василием? – спросила я.

   – Они с Алексеем Рощиным поехали к нему на дачу, – завела Олеся. – Лето стояло, погода хорошая, вот парнишки и решили шашлычок организовать.

   – Тебя не взяли?

   – Не-а.

   – Почему? – удивилась я.

   Олеся одернула кофту:

   – Мы с Кожиным поругались, ни с того ни с сего сцепились.

   – И кто начал военные действия?

   – Как ни странно, он.

   – Как ни странно? – повторила я. – Василий не отличался скандальностью?

   Олеся оперлась о стол.

   – Этим он мне и нравился. Ни к моей одежде, ни к поведению не придирался, хоть вообще без юбки на тусню иди, Кожин только поржет, а в тот день заорал: «Какого хрена сарафан без лифчика нацепила, сиськи наружу выставила? Живо натяни платье нормальное, а ну, пошла к шкафу, б…!»

   – Весьма грубо, – оценила я поведение полицейского.

   – Сначала я остолбенела, – вздохнула Олеся, – затем ответила по достоинству, а он в меня табуретку швырнул, я едва увернулась.

   – После столь бурного выяснения отношений не захочется вместе шашлыками лакомиться, – отметила я.

   – Да уж, – скривилась Олеся. – Дома я осталась, кофе себе сварила, потом подумала: все, пора сливаться. Если парень так себя вести начал, у него другая завелась, и пошла шмотки паковать.

   – Смелый вывод, – улыбнулась я. – Может, у Василия живот болел или на работе неприятности случились, вот он и сорвался. Или были еще какие-то намеки на присутствие в его жизни любовницы?

   Олеся откашлялась:

   – Здоровьем Кожина отец с матерью не обидели, ничего у него никогда не ныло, на желудок он не жаловался, селедку молоком запивал, сливами этот оригинальный ужин заедал и спокойно спать шел. Со службы Васю на тот момент уже выперли. А вот насчет бабы… В последний месяц ему кто-то со скрытого номера звонил. Прежде Кожин всегда при мне болтал, а тут глянет на экран и в туалет шлепает или на балкон выйдет.

   Я нахмурилась.

   – Тревожный признак.

   – Ага, – согласилась Олеся, – мы с Наташкой так и решили: Вася с Алексеем денег где-то надыбали, почувствовали себя крутыми, решили нас пустить побоку.

   – Алексей – это Рощин? Он дружил с Кожиным? – попыталась я досконально разобраться в ситуации.

   Олеся взяла с тарелки пирожное.

   – С детства. Отец Василия был крупный чиновник, ему в Химках дали в советское время шикарную квартиру в ведомственном доме, четыре комнаты, два санузла. Прикинь, а? Пара туалетов при коммунистах! Мать у Васи не работала, шуб у нее было штук двадцать, Кожин после ее смерти своим бабам норку раздаривал. Не повезло Ваське: предки в аварию попали, когда он выпускные экзамены сдавал, остался он один. Алексей в соседнем доме жил, они вместе с Кожиным в секцию самбо ходили. Отец Рощина какой-то крупный чин в милиции был. Он сына устроил на юридический факультет и Кожина пожалел, пристроил его в заведение, где на простых полицейских учили, а затем с работой ему помог. Алешку папахен сразу в элитное подразделение впихнул, Рощин живо карьеру делать начал, а Вася в районное отделение устроился. Он там долго сидел, пока его Алексей туда, где сам служил, не пристроил. Но Кожин там не прижился, его из-за той бабы, что с крыши сиганула, выгнали. Васька никогда не умел деньги копить. Получит зарплату, шикует, мы в ресторан идем, шмотки мне покупаем. Бац! Закончились лавэ, пьем кефир, жуем сухари. Рощин прижимистый был, но и ему тугриков не хватало. А потом вдруг у Васьки и у Лехи хорошо с деньгами стало. Кожин мне сказал: «Поедем отдыхать в Эмираты, в пятизвездочный отель, полетим бизнес-классом». Но обещание не выполнил. Начал куда-то по вечерам исчезать. Мне говорил: «Я на новом месте работаю, надо авторитет у начальства заслужить, не могу, как раньше, в любое время слинять». Я почуяла – врет. Кожин себе чемодан новых вещей приобрел, часы дорогие, компьютер навороченный. На работу он скромно одевался, вернется со службы, расфуфырится и убегает, бросив на ходу: «У нас спецоперация. Не спрашивай ни о чем. Тайна следствия». Правда, он и мне подарки покупал, кольцо красивое приволок. А вот Рощин ни себе, ни Наташке ничего не приобретал. Она один раз на звонок домашнего телефона ответила, а там голос: «Банк «Новый» беспокоит, позовите Алексея Рощина, у нас вопрос по его вкладу». Натаха наврала, что она жена, попыталась выяснить, сколько у Лехи денег, но менеджер ничего не сказал, только обмолвился, что счет открыт совсем недавно. Натка к Рощину с вопросами подкатила, а он лицо кирпичом сделал: «Какие вклады? Я еле до получки дотягиваю. Ты не поняла. Это по работе звякнули, я счет подозреваемого проверял. И не смей больше трубку в моей квартире хватать! Не у себя дома живешь». Такой скандал закатил, а раньше они нормально жили. Натка ко мне в тот день прибежала, давай реветь: «Я на восьмом месяце, а он точно другую завел, деньги положил в банк, от меня скрывает. К гадалке не ходи – на любовницу все тратит. Откуда у него тугрики? Где он их надыбал? Что делать? Замуж меня не зовет. Куда деваться, если выгонит?» Я ей предложила: «Давай их в жопу пошлем, уедем жить ко мне, все как-нибудь наладится». А она: «Тебе хорошо говорить, а мне рожать, нет уж, потерплю. И ты не руби сгоряча, вдруг у мужиков временно мозги растеклись! Лешка дочку хочет, имя ей придумал – Маша». А когда Василий мне скандал устроил и на шашлык один умотал, все ясно даже ей стало.

   – Маша, которая мне открыла дверь, дочь Алексея Рощина? – остановила я рассказчицу.

   Олеся взяла с тумбочки бумажную салфетку.

   – Биологически – да. Наташке после того, как Леха умер, пришлось из его квартиры уйти, ей было негде жить, я ее к себе пустила. Натка стюардессой работает, она летает на особых самолетах, не на рейсовых, а на лайнерах, которые люди для себя нанимают. С одной стороны, это тяжело, клиенты капризные, придирчивые, надо очень хорошо выглядеть, не обращать внимания на хамство, с другой – заказчики большие чаевые дают. Сейчас она с каким-то политиком отправилась, тот к избирательной кампании готовится, из города в город на самолете перемещается. На две недели нас покинула.

   – А как же Маша? – удивилась я. – Девочке надо обед сварить, в садик проводить. Вы же тоже работаете.

   Телегина скомкала салфетку.

   – Домработницу держим. Сейчас хорошо живем, зарабатываем, где можем. Все плохое с нами уже случилось. Помню, как в тот день, когда Василий один на шашлык уехал, я сумку складывала, так ревела от обиды, что голова заболела, пришлось таблетку глотать. Пошла на кухню за водой, и тут Натка звонит, воет похлеще меня. Я себя в руки взяла, стала выяснять, что случилось, почему она с Лешкой и Васькой в деревню не поехала, и услышала такую историю. Алексей с Натой утром поскандалили, он велел ей надеть синее платье без выреза. Ната заспорила: она приготовила красное с декольте. Рощин беременной жене оплеуху отвесил и один на пикник умелся. Понятно без слов: наши ребятки намылились с другими девочками повеселиться. Лехе беременность Наташки надоела, он ей первые месяцы все говорил: «Сделай, пока не поздно, аборт», а Натка ни в какую и всем врала: «Лешка девочку ждет, имя ей придумал». Парням свобода понадобилась, вот и устроили с утра скандалы, чтобы мы, вроде как жены, дома остались. Кожин, повторяю, кретин, но Алексей умный был, почему не сообразил, что мы с Наткой можем созвониться и сложить два плюс два?

   – Вероятно, Рощин считал жену и тебя недалекими девицами, – предположила я.

   – Фиг знает, чего у него в голове крутилось, – скривилась Телегина, – но мы с Наткой поревели, разозлились, решили им малину обломать, сели в машину и порулили в деревню. Я там раньше всего один раз была, дорогу приблизительно помнила, запуталась, но в конце концов мы на место приехали.

   Телегина поежилась:

   – Около трех ночи было, когда мы село нашли, еще радовались: «Сейчас тепленькими их с девками возьмем».

   – Глупая идея тащить беременную подругу туда, где отец ее ребенка гуляет с другой, – не выдержала я. – И вообще не следует активно вмешиваться в чужую жизнь, может, мужик домой вернется, она с ним помирится и у малышки будет папа.

   – Из Лехи родитель, как из унитаза ружье! – вспылила Олеся. – И не моя инициатива была туда ехать. Наташкина. Я ее отговаривала до вечера, а она рогами уперлась: «Хочу подлеца с любовницей застать, в глаза ему плюнуть. Если ты не поедешь, я на электричку сяду, потом пешком пойду». Совсем у нее башню свернуло. Вышли мы из тачки, а в деревне пожар, одна машина на огонь из шланга еле-еле писает. Натка в обморок свалилась. Полиция только на следующий день к полудню приехала. Но я уже знала, что они все мертвые. Васю пожарные почти целым вытащили, он немного обгорел, Леху тоже опознать можно было. А девки в головешки рассыпались.

   – Значит, вы с подругой не ошиблись, Кожин и Рощин решили устроить мальчишник, – вздохнула я.

   Олеся подперла подбородок кулаком:

   – Я Натку на диван у одной из местных баб уложила, сама побежала в избу, которая Рощину принадлежала, она ему от бабки досталась. Только внутрь вошла, стол увидела, на нем водка, пиво, закусь недоеденная, на стульях одежда развешена. Васины джинсы, футболка, трусы, на них сверху лифчик кружевной, на полу платье. Еще один сарафан на диване, стринги в стразах… Дальше продолжать?

   – Не стоит, – остановила я Олесю.

   – Наташку на следующий день в роддом положили, к вечеру Машка появилась, – вздохнула Телегина.

   – Кто опознавал тела? – спросила я.

   Олеся потерла лоб:

   – Я. Василия мне сразу показали, еще на пожаре, а Алексея уже в морге. Его не в Москву отвезли, а в местную больницу, в городке Конаково. Мрак ваще! Завели меня в подвал, повсюду трубы, грязь, вонь… Лицо Рощина при пожаре почти не обгорело, на нем гримаса жуткая, рот открыт! Жесть реальная!

   – Да уж, – поежилась я.

   – Страшно было! Натка в роддоме лежала, рвалась сама на мертвого глянуть, но я ей не разрешила, – продолжала Олеся. – У нас с Кожиным дело к разрыву шло, и я на него так за измену обозлилась, что словно на чужого мертвеца смотрела. А Натка Алексея обожала, не стоило ей любимого таким видеть. Я сама чуть в обморок не грохнулась, когда на то, что от Лехи осталось, взглянула.

   – Значит, они точно сгорели, – вздохнула я.

   – Ага, – кивнула Олеся. – Никто и не сомневался, что парни покойники, их одежда в избе осталась, часы, очки, документы: паспорта, права, рабочее удостоверение. Машина Рощина у забора стояла. Все ясно было и мне, и полицейским. Они живо дело закрыли, мы с Наткой Леху и Васю похоронили, ни одна сволочь с их работы не пришла, денег нам не дали.

   – А вы с подругой просили материальную помощь? – уточнила я.

   Олеся скривилась:

   – Конечно! Натка от новорожденной отойти не могла, а я к начальству Рощина порулила, про пожар рассказала, говорю: «Мы не богаты, покойников двое, выделите хоть какую сумму». Мужик в погонах спокойно ответил: «Василий Кожин у нас без году неделя служил, с испытательного срока его выгнали. Ничего такому горе-сотруднику не положено. Рощин умер не на службе, мне уже доложили, по пьяни он сгорел, с девками в бане куролесил. Некрасивая смерть, пятно на коллективе. Материальную помощь мы оказываем тем, кто на посту погиб. И деньги выдаются родне: матери, сестре, отцу, жене. А вы кто? Какое отношение к Алексею имеете? Кем ему приходитесь? Сожительницей? Ничем помочь не могу. Ступайте к ребятам в отдел, если они чего промеж себя соберут, то и возьмете». Но я домой уехала, подумала: «Да сдохните вы со своими копейками». Кремировали тела, урны потом в могилы к их родителям зарыли. Ну ни одна гадина со службы нам не позвонила, соболезнований не дождались ни от кого.

   – Да, – согласилась Олеся.

   – Тебя не удивило, откуда у них такие средства? Вдруг они совершили не очень хороший поступок, пошли на служебное преступление, уничтожили улики или, наоборот, что-то кому-то подбросили? Им заплатили, а потом решили их убрать, подстроили пожар, – предположила я.

   – Не знаю, – вздохнула Телегина, – они нам о своих делишках не докладывали. Ты права: когда я стала эту ситуацию обдумывать, полезло в голову всякое. Но я не собиралась в полицию идти и о своих соображениях докладывать.

   – Ты не хотела, чтобы убийцы понесли наказание? – удивилась я.

   – И че, по приговору суда Леха и Вася воскреснут? – невесело усмехнулась Олеся. – Маловероятно, да? А мне все нервы измотают, еще соучастницей того, о чем я понятия не имела, сделают, затаскают нас с Наткой на допросы. Нам и без этого несладко было: Наташка рыдает, у нее молоко пропало, я ее успокаиваю. Потом ночью коробочку с кольцом, которое мне Вася преподнес, последний его подарок, открою, сама слезу пущу. Через полгода только легче стало, хоть я и уходить от него решила, а все равно тяжело. Вот же странно – первые дни после смерти я ненавидела Ваську, а потом плохое забылось, хорошее помнилось.

   – Что за кольцо? – поинтересовалась я.

   Девушка улыбнулась:

   – Дорогая ювелирка, старинной работы. Вася надел мне его на палец и обрадовался: «Во, угадал. Сидит, словно специально под твой размер делали». Я прямо обалдела, шепчу: «Где взял?» Кожин в ответ: «Там такого больше нет». Но я на него насела, и он признался: «Купил». Потом объяснил: «Знакомый один охранником в скупке работает, я ему когда-то помог, просто так, из хорошего отношения. Он отблагодарить меня решил, сегодня звякнул: «Вася, бабка в ломбард пришла, за копейки дорогую вещь принесла, дряхлая совсем, ничего не соображает, цены путает, за тыщу ювелирку сдать хотела. Я пенсионерку тормознул, сам у нее перстень приобрел. Хочешь его у меня за ту же цену забрать?» Ну, я поехал к нему, решил тебе сюрприз сделать». Я, дурочка, ему сначала поверила, в подарке весь вечер по квартире ходила, утром в редакцию с ним собралась, а Василий в дверях встал, загундел: «Зая, не таскай перстень на работу, еще украдут, позавидуют. Его лучше никому не показывать, Наташе тоже, она к Алексею примотается, начнет Рощина пилить: «Почему Василий своей бабе дорогие цацки покупает, а ты мне даже букет не принесешь!» Лучше отдай кольцо, спрячу его.

   Я обиделась:

   – Забирай! Отлично получилось! Вчера преподнес – сегодня отобрал.

   А Вася кольцо в коробочку положил, в стол засунул и давай чирикать:

   – Оно твое. Раскинь мозгами, нужно ли с драгоценностью по улицам рассекать. И Наташке про мой презент знать не следует, рухнет от ее зависти ваша дружба.

   Тут я и смекнула! Вчера вечером Васька под газом пришел, не пьяный, просто веселый, но пахло от него. Кожин, как хлебнет, делался добрым, ласковым, чего ни попросишь – все отдаст. Перстень он на волне щедрости мне преподнес, а утром хмель выветрился, Вася притих. Колечко непростое, дорогое, что-то с ним не так, Василий его не купил, опасается теперь, что Леша узнает про ювелирку и ему вломит. Васька недавно иномарку новую из салона пригнал, часы приобрел недешевые. Алексей ему так за приобретения вломил! Только перья летели по углам.

   – А вы откуда знаете? Вряд ли Рощин друга при вас ругал, – усомнилась я.

   Олеся потянулась к чайнику.

   – Я уехала по работе на тусовку, предупредила Васю: вернусь ночью. А вечеринка не задалась, никто из заявленных звезд не появился. И что там делать? Я домой около одиннадцати вернулась, слышу, Рощин орет: «Идиот, заканчивай баблом сорить». Кожин ему в ответ: «Ни копейки не потратил, все, как ты велел, спрятал». Алексей еще громче завизжал: «Не …! Машину новую взял». Васька оправдываться начал: «Моя развалюха умерла. Народ ничего не заподозрит, сейчас все в кредит «колеса» берут». Рощин ваще с катушек съехал: «Котлы купил! О… совсем! Приказано было не шиковать!» Я как раз туфли снимала, одну уронила, каблук о пол стукнул. В квартире сразу тихо стало, потом Вася в холл вышел:

   – Вау! Чего рано вернулась? А мы с Лехой киношку смотрим, слышала, как телик орет?

   Это он так неуклюже попытался изобразить, что не приятель скандалил, а актеры на экране. Я сделала вид, будто поверила. А когда Васька стал просить про перстень помалкивать, до меня дошло: боится Кожин друга, тот ему люлей опять за мотовство навешает. Перстень необычный, старинный. Хотите, покажу?

   – Обожаю украшения, – улыбнулась я.

   Олеся, опираясь на костыли, ушла, но вскоре вернулась с небольшим бархатным сундучком, откинула крышку и продемонстрировала содержимое.

   – Красивое! – на этот раз совершенно искренне воскликнула я. – И оригинальное! Золотой щит, на нем виноградная гроздь, а держат ее крохотные олени. Это герб герцогини Шевальер, я видела его во Франции, в замке Монветон.

   – Понятия не имею, – пожала плечами Олеся. – Я до сегодняшнего дня ювелирку никому не демонстрировала. Чего тебе ее под нос сунула? Сама не знаю. Тебе надо журналисткой работать, умеешь ты из человека все вытянуть. Не у каждой получится, это талант!

   Разговор прервал звонок в дверь.

   – Тетя Олеся, – закричала Маша, – дядя Федя подписи собирает.

   – Блин, – буркнула Телегина и поковыляла в холл.

   Коробочка с кольцом осталась на столе. Я еще раз внимательно рассмотрела перстень, быстро сфотографировала его телефоном и закрыла бархатную крышку.

   Минут через пять хозяйка вернулась:

   – Надоел домовый комитет. Второй год ходят, бумаги составляют, хотят, чтобы у нас лифтера в подъезде посадили, а толку нет.

   – Олеся, – спросила я, – Василий попросил вас устроить в «Желтухе» публикацию истории о том, как он нахамил Ангелине?

   – Ну да, – кивнула Телегина.

   – Значит, вы знали, что Кожин задумал? – не успокаивалась я. – Он хотел, чтобы его выгнали с работы.

   – Понятия ни о чем не имела! – взвилась Олеся. – Все! До свидания. Разговор завершен. Справедливый врет. Я его ни о чем не просила. Прощайте!

   Выйдя от Олеси, я зашла в кафе, заказала чай и начала рыться в телефонной книжке. Давно пора навести порядок в контактах. Сколько раз говорила себе: «Дашенька, полностью записывай имя и фамилию человека». Но нет же, в списке полно странных сокращений, ну, вот, например: «Саша БДР». Непонятно, это мужчина или женщина? Что такое БДР? Название организации? Дальше еще лучше: «Макс ногаживот». Это врач, который лечит конечности и желудок? Или это мутант с растущими из пупка лапами? Я листала список. Куда я вписала ювелира Юрия Бархатова? Фамилии нет, имени тоже. Может, кольцо? Снова неверно. Перстень? Ожерелье? Бриллиант?

   Дама за соседним столиком взяла зазвонивший мобильный и воскликнула:

   – Ленка! Ты где?

   Меня осенило: Лена! Так звали первую жену Юры, ну-ка посмотрю… Точно! «Ленин муж, Юра». Отлично, главное, не забывать, с кем когда-то жили друзья, и не запутаться в именах их бывших половин. Ленка после развода с Бархатовым вышла замуж за Лешу Виноградова. Ну-ка, гляну ради интереса, как у меня записан Алексей? «Ленин муж Лешик». Ну, в принципе, понятно. Хорошо, что у парней разные имена. Вот с Катей Селезневой получилось хуже, она в третий раз расписывается с мужчиной по имени Саша, и теперь у меня в телефоне целый ряд записей: «Саша, муж Кати». И который из них действующий?

   Нет, надо навести порядок. О! Нашла! «Юра золото». Это точно он.

   – Привет, Дашута! – обрадовался Бархатов. – Опять серьгу сломала?

   – Нет, с украшениями пока порядок, – успокоила я его. – Я отправляю тебе фото кольца, посмотри и скажи, сколько оно может стоить.

   – Ладно, – согласился Юра. – Ага, уже пришло. Погоди, поставлю тебя на громкую связь. Вау!

   – Что? Говори, – потребовала я.

   – Дорогая штучка, – забубнил Юра, – я не первый раз ее вижу.

   – Знаешь этот перстень? Откуда? – обрадовалась я.

   – Одна девушка копию заказывала, – признался Бархатов.

   Он хотел сказать еще что-то, но я услышала из трубки звук звонка в дверь.

   – Извини, Дашута, клиент идет, продолжим минут через двадцать, он ненадолго, готовый заказ получит, и адью, – скороговоркой произнес ювелир и отсоединился.

   Гриньон показал аукционистам фото всех колец, браслетов, серег, колье и сказал, что решил продать свалившееся на него богатство, не поднимая никакого шума. Сейчас сокровища хранятся в укромном месте, Гриньон готов отдать их аукционному дому. Он предоставит потенциальным покупателям гарантию подлинности украшений, покажет дневник Франсины, заключение экспертов, но имя Анри Гриньона не должно прозвучать вслух.

   Естественно, представитель торгов согласился на это условие и в нужный день прислал к дому, где хранились несметные богатства, бронированный автомобиль с охраной. Анри вместе с представителем аукционного дома вошли внутрь, Гриньон отпер сейф, а тот… оказался пуст.

   Каким образом вор проник в тщательно охраняемое место? Анри Гриньон был скрягой, тратить деньги он не любил, поэтому поместил ювелирные изделия не в банк, где тщательно соблюдают меры безопасности, а на небольшой склад, которым владел один из его приятелей, живших неподалеку. Сосед потомка Франсины вел дела по старинке, как это делали его отец, дед и прадед. В его заведении в стенах имелись ящики, куда складывались вещи, они запирались на нехитрые замки. В качестве секьюрити работали двое немолодых мужчин, один дежурил днем, другой ночью. Клиентами склада были жители района, но с каждым годом их становилось все меньше, потому что молодежь теперь предпочитает держать ценности в банковских ячейках, а для всякой лабуды они арендуют место на современном складе, где можно держать все – от мебели до стопки книг, и ничего не испортится, потому что помещение оборудовано вентиляцией, там поддерживается нужная температура и есть охрана. Пакгаузом, куда Анри поместил клад, пользовались одни старики, которые не хотели изменять своим привычкам. Но, повторяю, Анри был редкостным скрягой, и он ничего не сказал о находке жене. Мадам Гриньон страдала астмой, поэтому она на время ремонта дома уехала в деревню к родственникам. Она не хотела дышать пылью, это могло вызвать обострение болезни.

   Поняв, что его обокрали, Анри прямо на складе свалился без чувств и потом вскоре умер в больнице. История про драгоценности герцогини попала в газеты, и некоторое время французы активно ее обсуждали. Аукционный дом отдал полицейским фото комплекта, который Гриньон принес для показа, и снимки других драгоценностей. Они тоже оказались в таблоидах, все восхищались изумительной работой. Основным мотивом узора украшений был герб герцога Шевальер: золотой щит, на нем лоза винограда и несколько оленей, держащих гроздь.

   Жорж Перье, в те годы еще не комиссар, а простой сотрудник полиции, участвовал в поисках преступников. Но что случилось с кладом, кто его украл, куда подевались все ювелирные изделия, так и осталось нераскрытой тайной.

   – Кто там? – бдительно спросил из домофона Юра.

   – Доставка горячих обедов, – ответила я, поднимая большой пакет с логотипом ресторана.

   – Я ничего не заказывал, – ответил Барханов.

   – Открывай, это Даша, не узнал меня? – засмеялась я.

   Послышался тихий щелчок, я вошла в подъезд, поднялась на второй этаж и постучала в дверь:

   – Ау! Небось ты проголодался?

   Дверь распахнулась.

   – Совершенно не ожидал тебя увидеть, – продолжил удивляться ювелир. – Зачем приехала?

   Пришлось прикинуться обиженной:

   – Ты не рад моему визиту? Привезла тебе котлету по-киевски, жареную картошку, пирожки с грибами, салат и булочки с творогом. Последние для меня, я рассчитываю на чай. Надеюсь, заварка есть? Сахара и молока не надо.

   – Ох, не нравится мне твоя забота, – забубнил Юра. – Всегда, когда человек мне что-то хорошее делает, это плохо заканчивается.

   – Похоже, у тебя проблемы в отношениях с людьми, – вздохнула я, скидывая туфли. – Я решила угостить друга человеческой едой. Зуб даю, ты лапшой быстрого приготовления питаешься.

   – А вот и нет, – запротестовал ювелир, – купил пюре с мясом в стакане. Лучше сразу скажи, что тебе надо?

   Я села на диван.

   – Ладно. У кого ты видел кольцо, фото которого я тебе прислала?

   Ювелир перестал рыться в пакете.

   – Язык мог – враг мой. Сто раз твердил себе: «Юрий, лучше помалкивай». Но нет! Почему это кольцо тебя так интересует?

   – Сначала ответь на мой вопрос, – не поддалась я, – узнаю правду и тихо уеду. Если не узнаю, тоже тихо уеду, но через пару часов поднимется шум, потому что в твою мастерскую с грохотом, воем, свистом и фейерверком примчится лягушонка в коробчонке по имени Александр Михайлович Дегтярев, полицейский полковник, начальник особой структуры. И вот тогда прощайся с тишиной и покоем, от Дегтярева всегда много шума, и он на удивление бестактен, у него хватка крокодила, он не отстанет, пока весь твой мозг не съест. Ну, ваш выбор, сэр?

   Бархатов плюхнулся в кресло.

   – Не помню точно когда, лет пять-шесть назад, приехала сюда блондиночка, показала фото кольца и взмолилась: «Юрий Константинович, сделайте копию. Отец подарил мне на день рождения перстень, а я перчатку стаскивала, и упс! – улетел презент невесть куда. Отец скоро вернется, заметит пропажу. Умоляю! Только вы можете меня спасти. За работу заплачу сколько хотите!» И вытаскивает из сумочки «котлету», стянутую резинкой. А у меня развод с третьей женой, да и девчонку жаль. Сделал ей фейк. Ну, ты знаешь, как я работаю. Иногда даже ювелиры ошибаются, мои подделки за подлинники принимают. – Юрий вздохнул и продолжил рассказ.

   Через два дня после того, как заказчица унесла готовую работу, она снова позвонила в дверь мастеру, открыла толстый альбом с фотографиями и сказала:

   – Успеете за три месяца это сделать?

   Юра опешил. Вещей было слишком много, все старинные. Да чтобы только достать расходные материалы, потребуется уйма времени. У Бархатова был некий запас, но его на масштабную работу не хватит. И почему девушке понадобилось столько подделок? Она что, собирается ограбить музей? Частную коллекцию? Думает подложить подделки вместо настоящих экспонатов? Нет, в таких аферах ювелир участвовать не собирался, и он отказал клиентке. Та сначала упрашивала Бархатова, плакала, твердила: «Папа меня убьет», потом устроила истерику, разбила лампу. Юра разозлился и вытолкал ее взашей.

   Ювелир перевел дух, посмотрел на пустую тарелку и с сожалением произнес:

   – Киевская котлета вкуснее пюре в стакане.

   – Рада, что угодила, – улыбнулась я. – И что было дальше?

   Бархатов прищурился:

   – А ничего! Я Элен Козловской позвонил, выговорил ей: «Что за истеричку ты ко мне прислала!» Ты Элен знаешь?

   – Да, Козловская живет с нами в одном поселке, – подтвердила я. – Когда в Ложкине в прошлом году выставили на продажу дом, я посоветовала ей его купить.

   – Ко мне без рекомендации не войти, – зачастил Бархатов. – Никогда дверь постороннему не открою. Если настаивать начнет, сразу на тревожную кнопку нажму.

   – И правильно, ты имеешь дело с драгоценными камнями, золотом, – одобрила я, – нужно быть бдительным. А что Элен?

   Бархатов встал и пошел к подоконнику, на котором стоял чайник.

   – Сначала она прикидывалась непонимающей, потом спросила: «А как клиентка выглядела?» Я описал психопатку. Элен заорала: «Маленькая гадина! Никогда б ее к тебе не отправила, она услышала наш разговор с Андре, он заколку для галстука сломал, антикварную, пожаловался мне: «Хорошего ювелира найти нужно. Но такого, который старинную вещь как надо починит, в России не отыскать». А я ему сказала: «Котик, вот номер Юры Бархатова, он любую цацку оживит, а какие копии делает! От настоящих не отличить. Только скажи, что тебя я прислала, а то Юрчик без рекомендации никого не берет». Нацарапала цифры на бумажке и на столе ее оставила! Ну точно, эта дрянь листок схватила и к тебе приперла, соврала, что я ей дорожку постелила». Ну, и все.

   – Как зовут девушку, ты не узнал? – поинтересовалась я.

   – Она представилась Таней, – буркнул Юра. – Фамилия Кузнецова. Одета была модно, сумка дорогая, в ушах неплохие брюлики. Речь нормальная, не «гэкала», не «шокала», зато «акала», явно москвичка, бросила на стол ключи от машины, брелок на них от «Мерседеса» висел, золотой, фирма такой ВИП-клиентам выдает. Я еще первый раз, как ее увидел, подумал: дочка богатого папы. Элен, между прочим, ее имя не назвала, но она профурсетку знает.

   – Здорово, – вздохнула я. – А теперь скажи, на снимке, который я прислала, запечатлена твоя работа?

   – Нет, – отрезал Бархатов, – думаю, это оригинал.

   – Ты можешь определить по фото подлинность изделия? – усомнилась я.

   Ювелир расплескал чай из кружки:

   – Могу по снимку разобрать, моя работа или чужая!

   Въехав во двор, я оставила машину под навесом и, вместо того чтобы пойти домой, отправилась к Элен Козловской.

   – Ах, дорогая, – защебетала она, открывая дверь, – мы живем на одной улице, а встречаемся раз в год, это нехорошо. Хочешь кофе?

   – Чаю лучше, – попросила я.

   – Заходи, зайка, не стой на пороге, – спохватилась Козловская. – Давай посидим по-простому, не в гостиной. Устроимся на веранде, подышим воздухом. Как я тебе благодарна за этот дом! Боже! Я могла совершить жуткую глупость, купить пентхаус, сейчас бы задыхалась в Москве. Ужас! Мрак! Садись на диванчик. Удобно? Принести пледик? Подушку? Скамеечку под ножки? Хочешь кальян? Муж моей домработницы гениально его на молоке кочегарит. Татьяна, тащи пирожные и конфеты! Ох уж эта прислуга! Вечно спит! Зато честная, не ворует. Тебе не дует? Не жарко? Не холодно? Чаек какой? Черный? Зеленый! Фруктовый?

   – Любой, – отмахнулась я.

   Элен замоталась в плед.

   – Но так нельзя!

   – Давай фруктовый, – выбрала я.

   – Манго, яблочный, лесные ягоды, ананасовый, клубничный? – не утихала Элен. – Французский или английский?

   – Выбери на свой вкус, – попросила я.

   – Таня! Сделай напиток из кролика! – закричала хозяйка.

   – Кролик вроде мясо, – удивилась я. – Или дичь? К фруктам он точно отношения не имеет. Впервые слышу, что из него можно заварить чай.

   Элен расхохоталась:

   – Обожаю твое чувство юмора. Вся Москва давно пьет настой из кроличьей травы, ее привозят с гор Алеутской низины. Уникальное растение! Занесено в Красную книгу, стоит дорого. Но как оно полезно! Посмотри, у меня разгладились морщины на ушах.

   Заявление Элен про Алеутскую низину я оставила без внимания, в конце концов, я сама не сильна в географии, понятия не имею, в какой стране находится эта местность, хотя немного странно: если низина, то откуда там горы? Но последние слова Элен удивили меня до крайности, и я спросила:

   – Морщины на ушах? Они там бывают?

   Козловская закатила глаза:

   – Мон амур, ты счастливая женщина, ни разу не побывавшая в руках пластического хирурга! А я вынуждена постоянно отдаваться Жану Вабэ. Спору нет, он милашка, и грудь мне сделал прекрасную, я сначала поскромничала, попросила второй номер, но поняла, что сглупила. Поехала, переделала на третий, затем на пятый. С последним было тяжело, спина заболела, поменяла на четвертый. Ну, и как тебе? – Элен выпятила бюст вперед.

   – Шикарно, – покривила я душой.

   – Да, – с удовольствием подхватила Козловская, – это правда. Но возникла новая проблема. Лицо обвисло. Утром встаю, смотрю в зеркало, рыдаю! Брыли, как у твоего Хуча…

   Я сделала вид, что дегустирую напиток из кролика, поданный домработницей. Мой мопс намного симпатичнее Элен, у него очаровательная живая мордочка, а не застывшая из-за ботокса маска.

   – Справа висит, слева висит, – тараторила Козловская, – под глазами мешки, щеки ввалились. Счастье, что есть Вабэ! Сначала он нитки протянул через щеки и лоб, это делают без наркоза, кремом, замораживающим лицо намазали, и в путь. Жесть! Мрак! Я чуть не умерла, так было больно. Затем под глаза жир из живота закачал. Ооо! Какой эффект! Ботокс «гусиные лапки» убрал. А вот с морщинами на ушах повозиться пришлось, они не поддавались, что ни делаю, новые образуются, прямо хоть не шевели ими!

   Я подавилась чаем:

   – Ты умеешь двигать ушами?

   – Они у всех во время разговора шевелятся, – пояснила Элен. – Мне Вабэ подробно суть процесса объяснил. Звуковые колебания колышат раковины, от этого на них возникают повреждения кожи, по ним элементарно вычисляется возраст. Уши – первые предатели, и они не натягиваются. Тупик! Мрак! Мне их омолаживали лазером, шлифовали, пробовали какое-то излучение. И что! А ничего! Тупик! Мрак! Лицо молодое, бюст шикарный, попа бразильская, и… старушечьи уши! Тупик! Но потом Вабэ посоветовал примочки из кроличьей травы. Дашенция! Это счастье! Восторг! Через три месяца я свои мочки не узнала! Розовые, толстенькие, как у младенца. Вот теперь я гармонично выгляжу. Но припарки надо делать ежедневно и пить, пить, пить настой. Ах! У тебя цвет лица на моих глазах становится лучше. Хочешь, познакомлю с Вабэ? Он давно новых клиентов не берет, но, если я попрошу, он сделает для тебя исключение.

   – Не смогу, как ты, упорно заниматься своей внешностью, – отвергла я любезное предложение, – ленивая очень, намажу на ночь личико кремом, и все.

   – Мон амур, у тебя есть любовник, этот забавный толстячок из дома с синей крышей. Говорят, он полицейский босс?

   – Мы просто друзья, – ответила я.

   – Да ладно, не смущайся, – хихикнула Элен. – Понимаю, он не красавец, не мачо, но с таким уютно, и он на сторону не побежит. Ну кому такой, кроме тебя, нужен? А я уже неделю одинока! Мрак! Бред! Надо искать пару, но сейчас парни предпочитают юных и богатых. А я воспитана по старинке. Мне нравится, когда кавалер на меня деньги тратит, а не я за него в кафешке расплачиваюсь. Я еще не в том возрасте, когда надо любовника покупать! Я молода, красива, опытна, умна, интеллигентна и заслуживаю, чтобы меня любили бескорыстно и обеспечивали мне достойные условия жизни. И я не жадная, не требую яхту в подарок. На фига она мне нужна? Арендуй на лето симпатичное судно, мы на нем вместе покатаемся. У тебя нет на примете подходящей пары для меня?

   Я обрадовалась возможности перевести разговор на нужную тему:

   – Юра Бархатов совершенно свободен.

   – Ювелир? – возмутилась Элен. – Дорогая, разве возможно общаться с обслуживающим персоналом? И у него отвратный характер! Представляешь, он посмел на меня орать!

   – Мерзавец! – с чувством воскликнула я. – А за что?

   – К нему пришла одна гадючка, соврала, что от меня, – затараторила Элен, – но я ее не посылала. Мерзавка с Юркой чего-то не поделила, психанула, они подрались, но я при чем? Дерьмовка просто мое имя использовала. А Юрий меня матом обложил!

   – Встречаются же такие нахалки! – возмутилась я. – Надеюсь, ты ей отказала от дома?!

   – Ах, такая неприятная история, – пригорюнилась Элен. – У меня был роман с Андре. Роскошные отношения сложились. Вот уж кто обеспечен, так это Андре, правда, по части секса у него не особо. Но, шепну по секрету, главный эротический орган мужика – кошелек, чем он толще, тем мальчик приятнее. У нас с Андре тихо к женитьбе катило. Если б не его дочь Яна! Мрак! Бред! Маленькая дрянь! Реально меня возненавидела. Дула Андре в уши всякую дрянь про меня и добилась своего. А сама-то! Отец из дома, а дочурка гулянку затевает, назовет приятелей, они элитное вино из погреба выжрут. Зачем дикарям «Шато Мутон-Ротшильд» тысяча девятьсот восемьдесят второго года? Им дешевого пива побольше подавай. Сколько гости Яны посуды побили, вещей из дома потырили! Андрюша молчал. А со мной из-за пустяка поругался. Мрак! Бред! Сказка про Синюю Бороду!

   Элен поставила чашку на стол.

   – Особняк у Андре три тысячи метров, там на велосипеде из одного крыла в другое ездить надо. Часть помещений, например бальный зал, обычно закрыта, открывают их по праздникам, ключи в шкафчике хранятся. Ну, мне-то все равно, я хозяйством не занималась, ключами не интересовалась. Один раз приезжаю в гости, заруливаю к Андре в спальню, а он в ванной под душем киснет. Ну, я села в кресло, гляжу, на тумбочке у кровати минералка стоит! Пить захотелось до жути! Взяла бутылку, а та возле коробочки стояла, симпатичненькая такая вещица из слоновой кости, на крышке миниатюра из перламутра, никогда ее раньше не видела, хотя в спальне у Андре не впервые оказалась. Я ее открыла, интересно стало, что за отделка внутри? Смотрю, ключик небольшой, а брелок – медальон с нефиговым брюликом. Уж поверь, я знаю толк в камнях. Верчу в руках брелок, размышляю, что он отпирает? И тут без стука вваливается Яна, как гаркнет: «Не смей его трогать!» Бред! Мрак! Я ей в ответ: «Дорогая, твои манеры меня поражают!»

   Она мне какую-то гадость сказала, мы немножечко повздорили, тут Андрюша выходит из ванной, девка к нему кидается и орет: «Папочка, она ходила в музей! Видишь, она ключ держит! Гони Ленку вон!» Она меня Ленкой называла, хотя распрекрасно знала, что я Элен по паспорту. Андре так странно на меня посмотрел, он умел человека глазами в порошок стереть. А я что? Бред! Мрак! Вообще не понимаю, о чем речь! Музей? Какой? Где? Зачем туда заглядывать? Ненавижу старые горшки и статуи. Чего в них интересного? Один раз меня Мишка Иосифов повез на развалины какого-то храма любоваться. Мрак! Собор разрушился пятьсот лет назад. Какой смысл руины обозревать? Лучше в магазин за новой сумочкой прошвырнуться. Стою, пялюсь. Андре Яну выпроводил, меня за плечи схватил, затряс, как кошку:

   – В музее была? Отвечай!

   Я ему сказала:

   – В Лувре была, еще в этом… со смешным названием, на собачью кличку похоже… Фрицци! Так у Надин Левашовой пуделя зовут!

   – Может, Уффици? – подсказала я.

   – Верно, – обрадовалась Элен, – мон амур, ну и память у тебя! Вроде она с возрастом ослабевать должна, но у тебя мозг молодой совсем. Точно, Бенефици! Андрюха не успокоился, меня вопросами завалил. Где ключ отрыла? Зачем? Чего искала? Кто меня послал? Бред! Мрак! Потом вдруг как заорет: «Убирайся из моего дома!»

   Элен закатила глаза.

   – Зараза Яна! Завела отца. Правда, он мне на следующий день позвонил, извинился, кольцо прислал в подарок, я подношение приняла, поблагодарила, но на этом все. Зачем зря время на мужика тратить, если с ним ничего не получится? Дочурка его все сделает, чтобы меня с папашкой насмерть поссорить. Рухнула наша любовь. Я сначала расстроилась, но потом с Виктуаром познакомилась. Вот он мачо! Прекрасен в постели, но беден! Мир несправедлив! Ах! Бред! Мрак! Найти идеал, чтоб со всех сторон было крем-брюле, трудно. Мне постоянно не везет, или богатый, но пшик под одеялом, или тигр в койке, но тогда я плачу в ресторане за ужин. Виктуар был шарман, очаровашка, работу искал, никак найти не мог. Я позвонила Андре и спросила: «Зайка, я слышала, ты без пресс-секретаря остался? Возьми моего друга, прекрасный профи, работал в корпорации, не помню какой, но его там ценили». А сама думаю, посмотри на моего нового любовника и удавись от зависти к его внешности. Скажу по секрету, мон амур, я не надеялась, что Андре Виктуара возьмет. Другую цель звонком преследовала: хотела бывшему любовничку продемонстрировать, как я шикарно устроилась, с роскошным мужиком, пусть он руки до локтей от ревности сгрызет. Прошло несколько месяцев, Юрий со скандалом звонит, дескать, я ему хамку истеричную подкинула, блондинку, на верхней губе у нее родинка. Вау! Это же Яна! Я Андре, когда у того какая-то ювелирка сломалась, Бархатова советовала, телефон дала. А его дочка-дрянь этим контактом воспользовалась, на меня сослалась, фейков позаказывала, денег не заплатила, Юрия поколотила, окна у него побила, его кошку придушила, жену в унитаз головой макнула…

   Я изо всех сил старалась не расхохотаться: Элен обожает все преувеличить. Интересно, что из всего, рассказанного ею про Яну и Андре, правда?

   Элен тем временем щебетала и щебетала:

   – Но я простила Яну! Так надо поступать по христианским законам! У Андре была клиника! Огромный центр с ломовыми ценами! Открыл он ее давно, первым в Москве, все в нее прямо ломанулись. Андре начал деньги грести лопатой! Просто счастливчик. А год назад случилась трагедия: Яна умерла. Она, конечно, скотиной была, но все равно жаль. Говорят, Андре распсиховался! Клинику кому-то продал и исчез. В монастырь ушел! За границу подался! В Тибет! Бред! Мрак!

   – Что случилось с его дочерью? – полюбопытствовала я.

   Элен прищурилась:

   – На наркоту подсела! Искололась!

   Я всплеснула руками:

   – Вспомнила! Мне об этой истории Катя Чижова рассказывала! Яна – дочка Андрея Ивановича Ермакова. Она в одном классе с сыном Чижовой училась.

   Элен скривилась:

   – Мон амур! Разве можно верить Катрин! Она всегда врет. Янка получила школьное образование в Англии, потом Андре ее в Москву вернул, в институт определил. Ну, и Янка загуляла! Вечно Катрин выдумывает! И Андре не Ермаков, он Сергеев. Или Петров? Николаев? Бред! Мрак! Фамилию любовника забыла! Ну что с памятью делать! Одна надежда на кроличью траву, надо ее побольше пить. И ведь остальное прекрасно в мозгу засело. Ну, например, как мы познакомились! Я пришла к Андре делать блефаропластику…

   – Он пластический хирург? – уточнила я.

   – Ну, не водопроводчик же, – хмыкнула Элен. – Андре владелец клиники, у него работали лучшие врачи, сам он со скальпелем не стоял! Иностранцы! Французы! Посмотри, какие у меня глазки! Не один год прошел, а веки не обвисли! Андре в меня сразу влюбился, а я в него! Ах! Как нам было хорошо! Яна – гадюка, чтоб ей в гробу перевернуться, счастье мое порушила. Хотя Андре в загс не собирался, он после того, как его жена погибла, поклялся никогда с другой не расписываться. Из-за заразы Яны. Ее мать умерла. Давно. Поэтому Яну в Англию отправили. Мрак! Бред! Почему чаек не пьешь? Господи, какая же фамилия у Андре? Такая простая… Федоров? Иванов? Войцеховский-Годизин? О нет, последний мне в губы гель вкачивал!

   Я встала:

   – Засиделась я у тебя, уже поздно.

   Хозяйка принялась уговаривать меня не уходить, но в конце концов проводила до двери и, когда я стала спускаться по ступенькам в сад, воскликнула:

   – Дашенция, а зачем ты приходила-то?

   – Просто поболтать, – ответила я и убежала.

   – Симпатичная штучка, – похвалила я украшение, – модная, и тебе очень голубой цвет идет.

   Домработница заулыбалась:

   – Петр Андреевич тоже так сказал, когда дарил мне брошку: «Лазурный колер ваш». Какой у вас милый папаша, и хобби у него замечательное!

   – Хобби? – недоуменно повторила я. – Какое?

   – Неужто не знаете, что ваш отец бижутерию делает? – укорила меня Фиса.

   – Ммм, – промычала я, – да… конечно… совсем забыла.

   Анфиса одернула платье.

   – А уж какой он внимательный! Спустился к обеду, принес коробочку, протянул мне и сказал: «Уважаемая Анфиса, ваше строгое элегантное платье отлично украсит яркое пятно. Прошу, примерьте, только что для вас смастерил». Вот вы говорите, что я скучно одеваюсь, а Петр Андреевич вмиг сообразил: я за простоту и элегантность! Такой он хороший, прямо не хочется, чтобы уезжал!

   Из столовой послышались громкие голоса и заливистый хохот.

   – У нас гости! – испугалась я.

   – Нет, – возразила Фиса, – только свои чай пьют.

   – В полночь? – поразилась я. – Зоя Игнатьевна всегда ложится спать не позднее одиннадцати.

   – Сегодня она изменила своей привычке, – поджала губы Фиса. – Ржет, как лошадь! Петр Андреевич рассказывает исторические байки. Он столько интересного знает! Пойду на кухню, охота дослушать, чем встреча Пушкина и Лермонтова с Ломоносовым закончилась.

   Анфиса шмыгнула в коридор, я на цыпочках стала красться к лестнице на второй этаж. Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич никогда не общались друг с другом, совместно пьют чай они только в анекдотах. А Михайло Васильевич умер до того, как великие поэты появились на свет. Ладно Анфиса, она не получила образования и поэтому верит любым глупостям. Но Зоя Игнатьевна! Она-то по какой причине «ржет, как лошадь», слушая моего эрзац-папеньку? Еще вчера, услышав из чьих-нибудь уст сагу про встречу в одной гостиной основателя МГУ и двух великих поэтов, бабушка Феликса, мило улыбнувшись, со словами: «Прошу меня простить, устала, мигрень началась», резво бы скрылась в своей комнате. И Анфиса ни за какие пряники не пристегнула бы к платью аляповатую брошь из пластмассы, подари ее я. Что происходит? Петр гипнотизер?

   Не желая, чтобы кто-нибудь влез без стука в мою спальню, я заперла дверь на ключ и позвонила Жоржу Перье.

   – О, моя радость! – воскликнул комиссар. – Почему ты не спишь? В Москве за полночь, или я ошибаюсь?

   – Разбудила тебя, – смутилась я. – Как всегда, забыла про разницу во времени. У вас же совсем раннее утро.

   – О нет! Теперь я встаю в полпятого, ложусь в восемь вечера, – отрапортовал Жорж, – на острове все так живут. Сначала я неудобство испытывал, а теперь привык и удивляюсь, как я мог прежде до четырех утра в душном кабинете сидеть?

   – В Париж не собираешься? – поинтересовалась я.

   – Из рая в ад? Никогда! Что мне там делать? – удивился Перье. – Ты в курсе, что вся рыба, которой торгуют в Европе, отравлена ртутью? И овощи химические, а одежда сплошная синтетика. А здесь продукты натуральные. У меня на огороде…

   Я не поверила своим ушам:

   – Ты завел грядки?

   – Конечно, я выращиваю амбронию, – похвастался Жорж. – Она у меня самая крупная на острове. Позавчера на выставке фермеров я медаль за нее получил.

   – Извини, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Твоя амброния фрукт или овощ? – призналась я.

   – Птица, – растолковал Жорж, – выращивается для почты, она с острова на остров письма доставляет. Ее не едят! Слопать амбронию – это все равно что сделать котлеты из Хуча!

   – Птичья почта, – восхитилась я, – прямо как в романах Жюля Верна. А электричество у вас есть?

   – Не в первобытном мире живем, у нас цивилизация, – обиделся Жорж, – и мобильная связь работает, ты сейчас со мной по телефону разговариваешь. Правда, с Интернетом проблемы, он иногда рушится. Но мне это нравится, не желаю новости знать и почту в Сети не проверяю. У нас очень хорошо, и птицы письма носят, потому что островитяне ратуют за естественность. Приезжай в гости, увидишь рай и захочешь в нем остаться.

   Я усмехнулась. Учитывая нестабильный Интернет и нежелание Жоржа проверять электронную почту, ответ на свое послание Дегтяреву придется ждать пару лет.

   – Зачем я тебе понадобился? – спросил Жорж.

   – Помнишь кражу драгоценностей герцогини Шевальер?

   – Не каждый день исчезают исторические побрякушки, – хмыкнул Перье. – Их украли в начале девяностых. Этим занимался Роже Барбье, очень опытный следователь, но он так и не выяснил, кто украл ювелирные изделия, заработал инфаркт и умер. Сначала меня к Барбье прикрепили, но потом перебросили на другие дела, на подхвате у Роже остался Николя Васкос. Ты его знаешь, он после кончины Роже со мной работал. Я пошел на повышение, обзавелся подчиненными.

   Я напрягла память:

   – Смешной, тощий рыжий парень, весь в веснушках? Носил круглые очки, отчего здорово смахивал на сову?

   – Ну, теперь он толстый и лысый, – рассмеялся Жорж, – занимает мою должность.

   – Можешь попросить его завтра встретиться со мной? – обрадовалась я. – В кафе «У Андре». Очень надо, попробуй уговорить Николя.

   – Думаю, он не будет сопротивляться, ты ему нравилась, он все спрашивал, какие у нас отношения и не буду ли я против, если он за тобой приударит, – насплетничал Жорж.

   – С ума сойти! Я же старше Николя! – пробормотала я.

   – О! Моя дорогая! Курага всегда слаще зеленого абрикоса, – проворковал Перье. – Так ты в Париже! Ну и как он там без меня поживает? По утрам все прохожие по-прежнему в собачье дерьмо наступают?

   – Прилечу завтра первым рейсом, – уточнила я. – Собачки, как всегда, везде гадят, а парижане за ними убирать не собираются, с пакетами не ходят.

   – Приятно знать, что в безумной Европе существуют стабильные вещи. Во сколько Николя надо прийти в кафе?

   – В обед, – предложила я.

   – Супер! Ровно в час дня он тебя встретит, – пообещал Жорж.

   Мы поболтали еще пару минут, потом Перье вдруг воскликнул:

   – Вроде в деле о драгоценностях Шевальер прослеживался русский след.

   – Какой? – тут же встрепенулась я.

   – Не помню, – вздохнул Жорж, – но Николя тебе точно о нем расскажет.

   Я положила телефон на тумбочку, открыла айпад и начала рыться в Интернете в поисках владельца медцентра по имени Андрей, у которого год назад умерла дочь-наркоманка по имени Яна.

   – Бонжур, мадам, – прочирикала официантка, – все занято, могу предложить сесть у стойки, там как раз осталось местечко.

   – Меня ждут, – объяснила я, – такой рыжий, в веснушках и смешных очках.

   Официантка принялась озираться.

   – Бонжур, Даша, – произнес за спиной хриплый баритон. Я резко обернулась.

   Около меня стоял полный лысый мужчина, на его шее болтался темно-синий шарф.

   – Николя? – неуверенно осведомилась я.

   – Он самый, – кивнул толстяк. – Изменился, да? Совсем не узнать?

   – Это из-за того, что вы без очков, – вывернулась я.

   – Сделал лазерную коррекцию зрения, – пояснил Николя, – а вы стали еще красивее.

   – Окончательно превратилась в курагу, – пробормотала я.

   – Давайте сядем, – засуетился Васкос, – здесь отличный салат с курицей.

   Некоторое время мы выбирали еду, потом замолчали, я первой приступила к основной теме беседы:

   – Помните дело о драгоценностях герцогини Шевальер?

   – О да! – усмехнулся Николя. – Именно тогда я горячо возненавидел прессу и не изменил этому чувству до сих пор. Журналисты раздули такое! Архитектурное управление рыдало! Его завалили просьбами о сносе старых каминов. В особенности преуспел шестой округ, там даже кое-какие гостиницы пали жертвой этого безумия и тоже решили очаги порушить. Народ надеялся в дымоходах сундуки с сокровищами обнаружить. До анекдотических ситуаций доходило! Жена моего старшего брата Клодин потребовала: «Николя, добудь нам с Винсентом разрешение на разбор камина». Я ей разумно ответил: «Дорогая, я полицейский, а не инспектор архитектурного надзора. И ваша квартира находится в доме, построенном в конце двадцатого века». Но это не сработало. Клодин возмутилась: «Ну и что? Вдруг у нас тоже что-то в трубе спрятано? Нам с Винсентом нужна жилплощадь побольше, клад бы пригодился. Неужели ты не можешь достать родственнику нужный документ?» Год Клодин со мной не разговаривала. А все газеты! Сначала они про русскую мафию писали, ну да, на заре девяностых было модно о ваших уголовниках рассказывать. И кто только желтой прессе информацию о строителях слил? Нехорошо, конечно, но я до сих пор уверен, что секретарша Роже язык распустила. Глупая была женщина, но Барбье ее любил. М-да.

   – Откуда в деле взялся русский след? – удивилась я. – И почему жители шестого округа оказались самыми активными кладоискателями?

   Владимир и Елена вели скромную жизнь буржуа, завели небольшую лавочку, летом к ним приезжали пожить Бернадет и Анна, которая не вышла замуж и не обзавелась потомством. Когда Елене исполнилось сорок три года, у нее начались перебои с месячными, потом они вообще пропали. Мадам Ив решила, что к ней пришел ранний климакс, и они с мужем сделали классическую ошибку зрелых пар, перестали предохраняться. Елена не пошла к гинекологу, ее никто не предупредил, что в менопаузу можно забеременеть. В тысяча девятьсот семьдесят шестом году на свет появилась Лоретта, Елене стукнуло сорок пять.

   – Лоретта – сестра Сергея Петровича Маковецкого! – закричала я.

   – Да, у них разница в возрасте двадцать один год, – уточнил Николя. – Елена никогда не отличалась чадолюбием, сына родила в ранней молодости по глупости, потом убежала в Париж и начисто забыла о мальчике, даже не пыталась узнать, как он живет. С другой стороны, Лене и Владимиру, как предателям-беглецам, въезд в СССР был навсегда закрыт, а родителям Елены и мальчику Сергею могло здорово влететь от властей, если бы мать Сережи попыталась наладить контакты с оставленным ребенком. Во всяком случае, она так говорила Роже, когда тот спросил: «Почему вы не общались с Сергеем?» Но, думаю, Елена просто не любила мальчика и детей вообще. Лоретта появилась на свет по ошибке. А вот Анна была другой, она переживала, что после концлагеря лишилась возможности стать матерью, и обожала племянницу.

   – Судьба любит подшутить над людьми, – вздохнула я, – одной сестре дети были без надобности, но у нее их двое, а вторая мечтала о малышах и не получила никого.

   Николя продолжал рассказ:

   – Когда Лоретте исполнилось тринадцать, ее отец умер. Елена отправила дочь в Париж к Анне. Бернадет на тот момент скончалась, мадам Леру жила одна. Избавление от девочки мать мотивировала просто: в небольшом городке не очень хорошие школы, в столице Лоретта получит лучшее образование. Анна с радостью приняла племянницу, устроила ее в учебное заведение, где та познакомилась с Полем Эвиаром. У подростков вспыхнул страстный роман, которым были недовольны все взрослые. Анна считала, что племяннице рано думать о романтических отношениях, родителям Поля категорически не нравилась Лоретта. Она ярко одевалась, едва приехав в Париж, перезнакомилась со всеми молодыми людьми шестого округа, кокетничала с ними, дерзила учителям, курила, в общем, вела себя как обычный тинейджер. А Алан Эвиар строго воспитывал Поля и его сестру Надин, дети не решались даже чихнуть без разрешения отца. Кроме того, Алан был патологически скуп, денег сыну на развлечения не давал. Чтобы иметь возможность водить любимую в кино, мальчик нанялся мыть в одном кафе полы. Отец узнал, чем после уроков занимается Поль, и потребовал, чтобы сын отдавал заработок на хозяйство, Поль отказался, случился скандал, в процессе которого владелец склада обозвал Лоретту шлюхой, а Анну с Еленой – русскими шпионками. Обе семьи разругались насмерть, ну просто Монтекки и Капулетти! Анна приказала Лоретте даже не смотреть на Поля, в противном случае пригрозила отправить племянницу к матери. Лоретта закатила феерическую истерику, вопли девочки было слышно от бульвара Сен-Жермен до набережной Сены. В пылу скандала школьница орала, что у нее умер отец, единственный понимающий ее человек, матери плевать на дочь, в семье больше нет детей, Лоретте ужасно страшно, невыносимо одиноко, ей нужна родная душа…

   Анна же, взбудораженная вспыхнувшей ссорой, не подумав, ляпнула:

   – У тебя есть брат, он живет в России!

   Произнеся эти слова, тетка мгновенно захлопнула рот. Но ошеломленная племянница бросилась к ней и вытрясла из нее правду. Узнав о существовании Сергея Маковецкого, Лоретта совсем слетела с катушек. Она убежала из дома, оставив записку: «Не хочу жить, вы мне все врали!»

   – Какой у Бритвиной этаж? – спросила я.

   Николя посмотрел в телефон:

   – Первый. Отлично, не надо пользоваться лифтом.

   – Клаустрофобия в легкой форме? – улыбнулась я.

   Николя смутился:

   – Нет, просто не люблю тесные замкнутые пространства.

   Я начала подниматься по не особо чистой лестнице.

   – Потому что он родился патологическим скупердяем! – зашипела жена. – Слава богу, я нормальная. Мне и в голову не придет коллекционировать бумажонки. Ты еще вспомни свою придурочную сестру, та вела альбом, вклеивала туда, как она говорила, «воспоминания о лучших моментах». Бог мой! Какая чушь! У нее там были билеты в кино и музеи, театральные программки, засушенные цветы! Кем надо быть, чтобы любоваться мусором? Хотя стоит ли удивляться? Обеспеченные мужчины дарят женщинам украшения, машины, квартиры, возят их на курорты. А Надин нравилась исключительно нищим, поэтому ей оставалось только проездному на автобус радоваться. Страшная она, глупая, с большими амбициями. Кому такое сокровище нужно?

   – Надин слишком романтична, – попытался оправдать сестру Поль.

   – Да что ты говоришь! – скривилась жена. – Неужели?

   – Вы никогда не поступали так, как сестра мужа? – улыбнулась я.

   – Я что, похожа на кретинку? – рассмеялась Лоретта.

   – Не складывали чеки, билеты? – продолжила я.

   – Нет!

   – Нет?

   – Нет! Я сразу выбрасываю ненужный мусор, – заорала Лоретта, – пора прекратить этот тупой разговор!

   – Мне он тоже надоел, – сказал Николя. – Но маленькая нестыковка не дает покоя. Вас и Сергея Маковецкого допрашивали спустя неделю после того, как Гриньон увидел, что его ограбили. Вы оба сообщили одинаковую информацию: мол, понятия не имели, что в сундуке, не знали о сокровищах, не видели, как Гриньон вскрывал железный ящик. Сразу после того, как Анри велел рабочим идти по домам, Сергей позвонил сестре, вы, нигде не задерживаясь, поехали в Версаль, там погуляли, потом ужинали в кафе. В качестве подтверждения своих слов Лоретта предъявила счет из трактира и входные билеты во дворец и парк, на них было указано время. Если вы не имеете привычки собирать «ненужный мусор», то каким образом все это у вас сохранилось в течение нескольких дней?

   – Похоже на заранее подготовленное алиби, если Сергей не знал о сокровищах, то и украсть их не мог, – вставила я свое словечко. – Но давайте вспомним подвенечное платье и получим весьма интересную картину.

   – Какое еще платье? – вскинулась Лоретта.

   – Ваше, – мирно пояснила я. – Вернемся в прошлое. Лоретта школьница, у нее роман с Полем, они мечтают пожениться, но родственники со всех сторон против этого. Влюбленные понимают: если они заключат брак против воли взрослых, то окажутся в безвыходном положении. Ни Елена, ни Анна, ни тем более старик Эвиар никогда не пустят молодоженов к себе жить, снять квартиру им не по карману, хорошего образования и работы у пары нет… Потом в Париж приезжает Сергей Маковецкий, а через год, едва справив восемнадцатилетие, Поль и Лоретта расписываются, более того, они отмечают свадьбу. Кого вы позвали в гости? Родители пришли на торжество?

   Лоретта молчала, ответил Поль:

   – Вы говорите о давно минувших днях. Да, первое время мои отец и мать злились, но, когда появился Роже, купили нам квартиру на Сент-Андре и…

   – Стоп, стоп! – остановила я месье Эвиара. – Хочется найти в куче вранья зерно правды. Ваша жена рассказала мне, что апартаменты и лавочка были гонораром за фиктивный брак с Бритвиной. Я думаю, тут она сказала правду. Почему Лоретта не соврала? А куда ей было деваться? Незваная гостья, сотрудница полиции из России, знала, что Поль и Людмила некоторое время считались мужем и женой. Вот мадам Эвиар и пришлось подтвердить эту информацию. Повторяю, Лоретта сказала, что дом и лавка – гонорар за лжеженитьбу Поля на Людмиле. Но вот интересный штрих: из документов явствует, что госпожа Лоретта Эвиар стала собственницей квартиры и магазина сувениров всего пять лет назад, вскоре после смерти родителей мужа. Господин Эвиар, мы изучили документы и выяснили, что все свое имущество ваши старики завещали Надин, единственного сына они лишили наследства. И почему Анри Эвиар так возненавидел невестку? Ну да, небогатая девочка, дочь эмигрантов из России, соблазнила Поля, тот не получил образования. Но брак оказался прочным, родилось двое детей, большинство свекров и свекровей в таком случае принимают невестку. Ладно, Лоретту не смогли полюбить, но почему вычеркнули из своей жизни родного сына? Надин не общается с братом по сию пору.

   – В завещании вашего отца прописано четко: дом в деревне, машина, квартира в Париже, вклад в банке – абсолютно все оставлено дочери. Полю и его жене не досталось даже гнутой вилки, – добавил Николя. – И в шестой округ вы перебрались только после смерти его отца и матери. Надин же продала имущество стариков и переехала в провинцию. Я ей сегодня позвонил и задал вопрос: «Почему вы не встречаетесь с братом?» Она ответила: «Поль причинил много зла нашей семье, я более не считаю его родственником».

   Я посмотрела Лоретте в глаза:

   – Давайте вернемся в тот счастливый день, когда вы стали законной женой. Нет на свете девушки, которая бы не мечтала выглядеть в день свадьбы принцессой. Вы не были исключением. Кстати, спасибо за совет пойти к Густаву и Фреди, они действительно прекрасно шьют и дают приличные скидки. Но когда я сказала, что узнала адрес магазинчика от вас, Густи обиженно заметил: «Лоретта не захотела шить платье у отца Фреда. Старик предложил ей: «Я подарю тебе платье, и фату, и туфли». А она такую морду скривила: «Спасибо, не надо, под венец пойду только в платье от Шанель, а не в тряпке».

   Я на секунду замолчала, потом продолжила:

   – И наряд от Коко на самом деле был. На фото в вашей лавке вы запечатлены в нем. Сразу видно, что роскошное одеяние сшито в одном из лучших модных домов Франции, на нем есть фирменный знак. Простите за резкие слова, но крайне глупо выставлять на всеобщее обозрение изображение себя, обожаемой, в запредельно дорогом платье. У людей мог зародиться вопрос: «Где бедная, почти нищая невеста разжилась деньгами?»

   Лоретта молчала. Пьер начал мерно постукивать ногой по полу.

   – На самом деле вопросов, кроме тех, что мы уже задали, еще много, – сказала я. – Кем вам приходится Людмила Бритвина? Почему вы убежали после разговора со мной из дома? Поль действительно завел любовницу? Тогда почему он сейчас тут?

   Лоретта демонстративно отвернулась к окну. Николя вздохнул, открыл было рот, но тут месье Эвиар произнес:

   – Сейчас все объясню.

   – Не смей! – взвизгнула Лоретта. – Если откроешь рот, я от тебя уйду!

   – Куда? – усмехнулся Поль. – Натворили вы дел с братом! Я так больше не могу, хочу жить спокойно, как все нормальные люди.

   Лоретта кинулась к мужу и обняла его:

   – Милый, молчи, они нам ничего не сделают, у них только одни глупые догадки. Вспомни, что говорил Сергей: «Лишь тот, кто навсегда избавился от страха, получает все».

   Поль засмеялся:

   – Молодец! И тут брата вспомнила! По-прежнему хочешь, чтобы я по его указке жил! Я очень рад, что чертово казино больше не работает! Жаль, оно раньше не сгорело!

   – Вы о чем? – быстро спросил Николя.

   – Четыреста тысяч евро в вашей квартире из игорного дома? – воскликнула я.

   Лоретта ахнула:

   – Откуда вы знаете про деньги? Это… э… ссуда на образование детей!

   – Хватит, – устало произнес Поль и похлопал себя ладонями по щекам. – Всю жизнь я поступал так, как хотела жена. В юные годы от любви к Лоретте я голову потерял, поэтому подчинялся ей, затем не желал с ней спорить, она любого перекричит. И ведь понимал – плохое дело они с Сергеем затеяли, но шел у нее на поводу.

   – Ой, ой, ой, сейчас заплачу, – скривилась Лоретта. – Ты у нас белый ягненок, попавший в лапы к волку.

   Поль отвернулся к окну:

   – Из-за жены я потерял отца, мать и Надин. Родители, думаю, не могли до смерти в глаза мадам Гриньон смотреть, я на самом деле очень хочу покончить с этой историей. Давно мечтал рассказать все, но мужества не хватало, и любовь к Лоретте мешала поступить по совести. Да только сейчас мы в еще большую неприятность влипли. Нас всех, включая Роже и Мари, могут убить. Лоретта, ты же знаешь, что случилось с Луизой, какова судьба Сергея. Неужели не боишься?

   – Милый, мы уедем из Парижа… – завела жена, но месье Эвиар поднял руки:

   – Нет! Хватит. Луизу нашли, а уж как ее Сергей спрятал! И что, нам всю оставшуюся жизнь дрожать? Бояться на улицу высунуться? Убегать при виде каждого постороннего человека? Тебе понравилось спешно паковать чемоданы и убегать вместе с детьми из дома? А? Что, если бы мадам оказалась не из русской полиции, а из его банды? Да сейчас бы в нашем доме было три трупа: твой, Роже и Мари. И никто бы не усомнился, что вы газом отравились, или не знаю какой еще несчастный случай подстроить можно, автокатастрофу например. Я больше не могу. Все расскажу. Но с условием, что Роже и Мари обеспечат безопасность. Если понадобится, вы наших детей спрячете, документы им поменяете. Мне нужна бумага, гарантирующая это, без нее вы ничего не услышите.

   – Документ будет, – кивнул Николя, – говорите.

   – Молчи, они обманут! – закричала Лоретта. – У них ничего нет! Не закапывай нас!

   – Почему я должен вам верить? – прищурился Поль.

   Вместо Николя ответила я:

   – Роже и Мари уехали домой, они не в курсе ваших тайн, они не будут сидеть в четырех стенах. Пойдут гулять или в кафе…

   Лоретта схватилась за телефон:

   – Роже! Вы где? В автобусе? Немедленно домой! Потому что я так велела! Не смейте никуда выходить из квартиры, заприте лавку! Не впускайте никого! Потом объясню! Просто сделай, как я говорю! Не спорь! Мари! Прекрати! Нет! Мари!!!

   Мадам Эвиар швырнула мобильный на диван. На секунду мне стало ее жаль.

   – Ваш сын не захотел продолжить беседу, сунул трубку сестре, а та, как всегда, не послушалась, небось сказала: «Отстань, я уже взрослая, что хочу, то и делаю!» Пока Николя подпишет у начальства все бумаги, согласует их, пройдет пара дней. Вы уверены, что за это время с ними ничего не случится? На мой взгляд, лучше поверить комиссару и выложить правду, быстрее получите помощь.

   Теперь телефон достал Васкос:

   – Йон? Это я. Вели своим парням, двух хватит, немедленно приехать по адресу, который я сейчас сброшу. Дом месье Поля Эвиара. Надо забрать его детей, Роже и Мари, и отвезти их на конспиративную квартиру. Никуда не выпускать до моего особого распоряжения. Обеспечьте им самые комфортные условия: еду, развлечения, но никаких внешних контактов. Мобильники отнимите и выключите. Хорошо. Сразу сообщите.

   Васкос посмотрел на Поля:

   – Дети будут в безопасности. Хотите дождаться звонка моего сотрудника?

   – Да, – коротко ответил Поль.

   Более часа мы сидели молча, даже Лоретта не издала ни звука, потом резкая телефонная трель заставила меня вздрогнуть.

   – Отлично, – произнес Васкос в трубку, – дай-ка девочке мобильный. Держите, месье Эвиар, послушайте Мари.

   Поль выхватил у комиссара сотовый:

   – Милая!

   – Папа! – заорала дочь с такой силой, что ее голос стал слышен в комнате. – Нас куда-то привезли в фургоне, закрыли в квартире…

   – Это для вашего же блага, – неожиданно резко заявил отец. – Только посмей удрать, тебя на улице сразу пристрелят!

   – Поль! – вскрикнула Лоретта. – С ума сошел! Разве можно так с девочкой говорить!

   Муж молча вернул комиссару трубку и начал рассказ.

   Лоретта, даже не видя брата, считала его самым близким и родным человеком. В момент их первой встречи девушке едва исполнилось шестнадцать. Сергей был старше ее на два десятилетия. Взрослому мужчине должно было быть скучно с подростком, но Сережа и Лоретта оказались на одной волне. Брат с удовольствием гулял с младшей сестрой и Полем, угощал ребят обедами и ужинами, делал девочке подарки. Поль сразу понял, что у Маковецкого водятся деньги, но он это не афиширует, одевается скромно, носит дешевые часы, прикуривает от ерундовой зажигалки. Французский язык Маковецкий когда-то учил в школе, но его словарный запас ограничивался фразами: «Меня зовут Сергей. Москва – столица СССР. Спасибо. Здравствуйте. До свидания». Поэтому Лоретта, забросив школьные занятия, повсюду ходила с братом. Три недели пролетели быстро. Провожая Сергея в аэропорте, Лоретта рыдала, повторяя:

   – Я снова останусь одна! Совсем одна. Ни одной родной души рядом. Пожалуйста, не улетай!

   – Я скоро вернусь, – пообещал старший брат, – ты знаешь о моих планах. Мы теперь всегда будем вместе.

   – О каких планах упоминал Серж? – полюбопытствовал Поль, когда они сели в автобус.

   – Он хочет выучить французский и устроиться в Париже на работу, – поделилась с ним любимая.

   И действительно, через год Сергей, весьма прилично освоивший язык трех мушкетеров, снова прибыл на бульвар Сен-Жермен, снял скромное жилье и стал ремонтировать квартиры. Зарабатывал Маковецкий хорошо, он постоянно покупал Лоретте колечки, цепочки, платья, обувь, баловал сестру безмерно. Поль чувствовал себя неловко, у него-то не было денег. Заработанными мойкой полов в кафе копейками паренек мог лишь оплатить билеты в кино и скромный ужин после фильма. И до приезда Сержа Лоретта приходила в восторг, когда в пятницу вечером Поль, хитро улыбаясь, говорил:

   – Сегодня пойдем на романтическую комедию, а затем поедим в «Якобинке».

   – Где список клиентов с указанием их мест на складе?

   Эвиар показал на амбарную книгу, лежавшую на столе:

   – Там.

   Сергей порылся в записях.

   – Отлично, это не стеллаж, а какой-то ящик!

   – Они во второй комнате, в стене, – пояснил Поль, – ключи от них отдают съемщику. У отца дубликатов нет.

   Серж вынул из кармана изогнутую железку:

   – Думаю, такой подойдет.

   – Это отмычка? – разволновался Эвиар.

   – Много будешь знать, скоро состаришься, – отшутился Маковецкий, без проблем отпер нужную ячейку, вытащил черный мешок, раскрыл его и воскликнул: – Ура!

   Поль увидел, что скрывала ткань, и попятился:

   – Драгоценности! Они настоящие?

   Серж рассмеялся:

   – Смотри, дурачок, вот она, ваша беззаботная жизнь с Лореттой. Слушайся меня – и никогда не пропадешь.

   Потом Сергей сунул мешок в спортивную сумку и быстро ушел, оставив Лоретту и Поля одних на складе.

   – Эй, не спи, – толкнула она жениха, – надо закрыть помещение.

   Эвиар, словно сомнамбула, проделал, что нужно, но когда они с Лореттой очутились на улице, юноша потребовал от нее объяснений и услышал невероятную историю.

   Когда бригада строителей обнаружила в дымоходе старинный сундук, Анри сразу приказал рабочим убираться вон. Сергей сообразил, что Гриньон хочет вскрыть находку один, Маковецкий дошел со строителями до автобусной остановки и сказал:

   – Пойду за Лореттой, раз уж образовалось свободное время, поедем в Версаль погулять. Никто с нами не хочет?

   Члены бригады, как и рассчитывал Маковецкий, дружно отказались и разъехались по домам, Сергей позвонил из автомата сестре и, велев ей: «Жди меня у входа в метро», – поспешил назад.

   Многие старинные здания Парижа имеют кроме парадного еще и черный ход. Дом Анри не являлся исключением, а у Сергея имелись отмычки.

   – Зачем они ему? – только и смог спросить Поль, услышав про воровские приспособления.

   Лоретта хмыкнула:

   – Серж занимается ремонтом, рабочие туда-сюда ходят, мусор выносят, разные штуки внутрь дома втаскивают. И всегда кто-нибудь дверь захлопнет. Не звать же всякий раз хозяина с ключом. Ничего ужасного в отмычках нет, ими все ремонтники пользуются.

   – Ясно… – протянул Эвиар. – Твой брат бесшабашный человек, не побоялся влезть в чужой дом в присутствии хозяина, вдруг бы тот его заметил?

   Лоретта усмехнулась:

   – Сергей спрятался в кладовке. Она расположена прямо у черного входа, за ней идет гостиная. Чулан раньше, похоже, был кухней, там в стене проделана небольшая дыра, кастрюли подавать. Ее прикрывают деревянные дверцы, они от старости рассохлись, образовались щели, через них все отлично видно. Серж стоял очень тихо, а Гриньону и в голову прийти не могло, что за ним подсматривают. Глупый он и жадный, как твой папаша!

   – Сергей безрассудный, – не утихал Поль. – А соседи? Был день, народу полно вокруг.

   Лоретта снисходительно улыбнулась:

   – Серж умеет мгновенно просчитывать варианты, у него удивительный ум. Гриньон живет на улице Сужер, а запасной ход в дом из тупика, понял?

   Эвиар кивнул. В Париже в старых районах полно закоулков, не имеющих названий, и тупик, о котором сейчас упомянула Лоретта, один из них, он образован глухими стенами трех домов, и выходит в него лишь одна дверь черного хода в здание, принадлежащее Анри Гриньону.

   – Дверь всегда закрыта, – тараторила Лоретта, – хозяин пожаловался Сержу, что он давно ключ потерял, замок фиг знает какого века, запасной не сделать. Анри хотел после устранения камина запасную дверь заложить.

   У Гриньона, не умевшего ничего делать руками, не было дома никаких инструментов, поэтому он решил воспользоваться теми, которые оставили рабочие. Сначала Анри бил по замку сундука молотком и сломал у того ручку. Затем почему-то решил использовать долото и ухитрился повредить и его. В конце концов он схватился за ножовку, перепилил дужки, но в тот момент, когда замок упал на пол, полотно пилки лопнуло. Криворукий мастер откинул крышку, вытащил кучу больших и маленьких холщовых мешочков, разрезал их, вытряхнул на стол содержимое и взвизгнул. Сергей тоже ошалел – на полированной поверхности лежала груда драгоценностей.

   Некоторое время Анри смотрел на сокровища, затем снял трубку телефона и нарочито спокойным голосом сказал:

   – Привет, Алан! Это я. Не узнал? Анри Гриньон. Скажи, на твоем складе «Эвиар хранит все» есть свободное местечко? Тогда я скоро приду!

   Договорившись с отцом Поля, Анри сложил находки в один черный мешок, запихнул его в спортивную сумку и ушел с ней. Сергей кинулся за ним, увидел, как мужик зарулил в скобяную лавку, вышел оттуда с пакетом, вернулся на минуту домой и все с той же сумкой пошел к бульвару. В голове Маковецкого в секунду оформился план. Сергей помчался к метро, где его терпеливо ждала Лоретта, и приказал ей:

   – Немедленно едем в Версаль.

   – Куда? Зачем? – опешила девушка.

   – Молчи! – приказал Сергей.

   По дороге в электричке Маковецкий рассказал Лоретте, что он придумал. Думаете, она испугалась? Стала отговаривать брата: «Ни в коем случае! Нельзя воровать!»? Нет! Лоретта пришла в восторг. Она была под стать Сергею, не зря в их жилах текла одна кровь. Прибыв к замку, Сергей порылся в бачке, куда уезжавшие туристы бросали использованные билеты, и нашел два входных квитка, на которых стояло время – тринадцать сорок пять.

   – Отлично! Если тебя начнут расспрашивать, скажешь: «Понятия не имею, что в том сундуке, Анри его при нас не открывал, я ушел вместе с ребятами», – обрадовалась Лоретта. – Анри вас выпер примерно в полдень, мы с тобой поехали в Версаль. Без пятнадцати два вошли в парк. Понимаешь? Анри приперся на склад в пять вечера, мы в это время гуляли в музее. Ты не видел, что в сундуке, значит, не мог украсть сокровища, не знал же, что они вообще существуют.

   – Теперь идем в кафе, – скомандовал Сергей.

   Они пошлялись по городу, нашли дешевое, забитое под завязку туристами заведение, заказали ужин и забрали с собой счет. Покупая на обратной дороге на вокзале билет, Лоретта подала купюру в пятьсот франков. Кассирша выразила недовольство, девушка ей нахамила, Сергей вмешался и купировал скандал. Женщина, отпускавшая билеты, запомнила нахалку с крупной ассигнацией и впоследствии подтвердила их алиби.

   – Вот оно что… – протянул Николя. – Мы-то думали, что Анри купил инструмент до того, как открыл сундук. А он это сделал после, чтобы возместить рабочим сломанные. И что было дальше?

   – Все могло сложиться отлично, – взвизгнула Лоретта. И поджала губы.

   – Рассказывай, – сухо приказал жене муж.

   Та сразу прикинулась дурочкой:

   – Что? Я ничего не знаю.

   Месье Эвиар мрачно усмехнулся:

   – Похоже, ты не поняла меня или, как всегда, решила проигнорировать слова супруга. Но сегодня особенный день. Если ты сейчас промолчишь, я подам на развод, добьюсь единоличной опеки над детьми, разразится мощный скандал. Долго упрашивать не стану, на принятие решения у тебя есть десять секунд. Выкладываешь правду, мы остаемся вместе и пытаемся жить дальше, поддерживая друг друга. Не открываешь рта? Нет у тебя семьи.

   Лоретта изменилась в лице:

   – Ладно, не злись. Я все сделала ради нашего с тобой счастья. Дело станцевалось. Сережа велел мне следить за Анри, а сам прикинулся больным, я в аптеку за таблетками бегала и наблюдала, как Гриньон себя ведет. Скупердяй на следующий день принес на склад фотоаппарат, потом поехал в центр города, вошел в офис аукционного дома. Даже идиот понял бы, что Анри свою добычу сфоткал и решил ее продать. Долго он в офисе торчал, под вечер вышел с каким-то мужиком, на пороге с ним попрощался и сказал:

   – Значит, в пятницу в одиннадцать утра ваш оценщик подойдет в хранилище.

   А дядька ему:

   – Тише, месье Гриньон, не надо на улице дела обсуждать.

   На следующий день я прибежала к Полю домой, отец его сидел на складе, а матери не было в Париже, она в провинцию уехала, лето стояло. У Эвиаров большой балкон, он расположен прямо над входом в склад. Мы с Полем сидели там, кофе пили, и я постоянно через перила перегибалась, вниз смотрела и видела, как Анри с двумя посторонними тетками сначала вошел на склад, а потом, часа через полтора, вышел. У него было такое лицо! И Гриньон опять языком замотал:

   – Когда вы свой бронированный автомобиль пришлете?

   Одна женщина ответила:

   – Во вторник в десять утра.

   Вторая предостерегла:

   – Не стоит на всю улицу об этом кричать.

   Стало понятно, что драгоценности признали подлинными. Сергей решил действовать оперативно. И все прошло гладко. Но Поль дурак! Вернулся домой и положил ключи от склада в другой ящик. Вот уж сглупил! Его отец оказался не только скупердяем, он еще был маниакально аккуратен. Упаси господи в прихожей ботинки не параллельно поставить! Отец Полю вечно выговаривал, сын его бесил, заведенный порядок нарушал.

   – Я не кретин, – возмутился месье Эвиар, – просто в тот день перенервничал, понял, что меня сделали соучастником ограбления, испугался. Зачем я вообще понадобился, у Сергея же отмычки были, они любой замок открывали, даже тот, что на двери черного хода месье Гриньона. Потом сообразил: вторая дверь! На ней надо код набрать, тут отмычка не поможет, а я знал набор цифр. Ключи Лоретта велела на всякий случай прихватить, думаю, она боялась, вдруг брат с замком не справится или долго с ним провозится, кто-нибудь нас увидит. Правда, время было позднее, но все равно. Мне так нехорошо от этих мыслей стало! Я вполз домой и бросил ключи не в правый ящик, а в левый. Папа утром сразу это заметил, пристал ко мне с вопросом: «Зачем брал ключи?» Но я отвертелся, ответил: «Искал свой паспорт и случайно переложил связку». Он поверил.

   – Ага, – взвизгнула Лоретта, – но ненадолго! Когда заявили о краже, отец Поля вспомнил, что нашел ключи не на месте, и примотался к сыну. Надин в Париже тогда не было, она на медсестру училась, ее отправили в провинцию на практику, мать с ней поехала. Алан Жан-Жак сразу понял, что произошло, и сына чуть не убил. А Поль – ну не балда ли? – признался в содеянном.

   – Что мне оставалось делать? – пробормотал Эвиар. – В отца будто бес вселился, он мне пощечин надавал, орал: «Если не расскажешь все, вызову полицию!» Буквально выдавил из меня правду, а потом пошел к Анне и все ей выложил!

   – Не надо было колоться! – заорала Лоретта. – Моя тетка и родители Поля поставили нам условие: они ничего не сообщают полицейским, крепко держат язык за зубами, но мы уезжаем из шестого округа и никогда сюда не возвращаемся. Они нас прокляли и вытурили. И моя мать позже так же поступила, ей Анна все доложила.

   – Мы как раз закончили школу, сняли квартирку, я устроился подсобным рабочим, – объяснил Поль, – Лоретта пошла ученицей в парикмахерскую. Сергей через некоторое время привез нам деньги и приказал: «Не шикуйте, живите тихо». Мы так и поступили. Кстати, сумма, которую мы от него получили, оказалась очень скромной.

   – Но вы купили роскошное подвенечное платье, – напомнила я.

   – Это же свадьба! – возмутилась Лоретта. – Лучший день в жизни. Да, я хотела наряд от Шанель и получила его. Но торжества не было, мы с Полем вдвоем регистрировались, потом в ресторан пошли без единого гостя.

   – Сергей продолжал прилетать в Париж? – поинтересовался Николя.

   – Да, – подтвердил Поль, – но он перестал ремонтировать квартиры.

   – И где он жил? – не успокаивался Николя. – У вас?

   – У нас даже лишний таракан на съемной квартире бы не поместился, – огрызнулась Лоретта. – Он жилье арендовал.

   – И что Серж в Париже делал? – спросил Васкос.

   Лоретта опустила глаза:

   – Новый бизнес организовал, туристические группы из Москвы привозил.

   – Интересно… – протянула я. – Сколько человек приезжало?

   Поль и Лоретта переглянулись.

   – Начав, лучше не останавливаться, – резко сказал Николя. – Где расположена его квартира? Или жилплощадь всякий раз была другой?

   – Нет. На авеню Опера, – после короткой паузы сообщил Поль.

   Я подняла брови:

   – Самый престижный район Парижа, жилье там на вес золота. Туристы что, ездили семьями? Папа, мама, дети?

   – Ну… нет, – пробормотал Поль, – это были не родственники, посторонние друг другу люди.

   – Зачем чужим селиться вместе? – недоумевала я. – Знаю, что многие приезжие снимают за границей квартиры, жить там значительно дешевле, чем в отеле. Но сомнительно, что на авеню Опера можно найти недорогие апартаменты.

   – Э… э… – пробормотал Поль, – мы не интересовались деньгами, наше дело убрать, помыть, подать еду.

   – Заткнись! – взвизгнула Лоретта. – Как мне твой болтливый язык опостылел!

   – Подать еду? Помыть? – тут же отреагировал Николя. – Вы служили у Сергея прислугой?

   – Вот куда вы регулярно отправлялись по пятницам! – осенило меня. – А Роже с Мари решили, что вы бегаете в дешевые меблирашки для вкушения супружеских радостей. Дома на Сент-Андре дез Ар тесно, а еще дети, негде расслабиться. Но вас не было долго! Свидетель сказал, что вы возвращались в субботу за полночь.

   – Какой еще свидетель? – подскочила Лоретта. – Мы что, не имеем права делать, что хотим?

   – Сколько времени туристы проводили в Париже? – перебил ее Николя. – Врать не стоит, легко проверить, когда Сергей прилетал в Париж и когда он его покидал. Или экскурсанты отбывали сами?

   – Они улетали в воскресенье, – сообщил Эвиар.

   Я впала в еще большее недоумение:

   – Оригинально! Что можно посмотреть в городе за столь короткий срок? И ничего не успеешь купить, в воскресенье магазины закрыты.

   – А ну, говорите, чем занимались туристы в квартире на авеню Опера, – потребовал Николя. – Хотя погодите…

   Он вытащил телефон и быстро написал кому-то сообщение.

   – Они играли, – раскололся Поль, – в покер, с громадными ставками. Прилетали в пятницу в районе девяти вечера, приезжали в апартаменты и садились за стол. Мы с Лореттой подавали ужин, варили кофе, стелили постель, убирали, уходили поздно в субботу. Утром в воскресенье обходились без нас. В понедельник днем я ехал на авеню Опера, снимал грязное белье, полотенца в ванных, выносил мусор, проветривал помещение, запирал его. Вторник, среду и четверг мы туда не заглядывали, в пятницу утром Лоретта привозила еду, заказанную в дорогом ресторане…

   У Николя звякнул телефон, комиссар посмотрел на экран:

   – О! Интересно. Упомянутая вами квартира была куплена господином Сергеем Мак… боже, эти непроизносимые славянские фамилии!

   – Маковецким, – на одном дыхании озвучила я, – но он давно умер. Неужели апартаменты по сию пору записаны на него?

   – Мадам Эвиар, примите мои соболезнования по поводу кончины брата, случившейся пять лет назад, – торжественно заявил полицейский. – Но, думаю, ваша скорбь слегка приуменьшилась, когда позвонили из адвокатской конторы и сообщили, что вы стали наследницей шикарных хором на одной из самых фешенебельных улиц столицы Франции!

   – Ну и ну! Иметь апартаменты на авеню Опера и ютиться в крошечной двушке! Вы же могли переехать, расширить магазин!

   – Что ты, Даша, – включился в игру Николя, – мне сообщили про площадь квартиры: восемь спален, плюс гостиная, столовая, внутренняя терраса. Представить страшно, какие счета придется оплачивать владелице! На одном электричестве разоришься. Откуда у мадам Эвиар такие деньжищи?

   – У нее бизнес. Продажа сувениров, – напомнила я.

   Николя рассмеялся:

   – Это несерьезно.

   Я цокнула языком:

   – Неужели Лоретта много лет числится в должниках? Почему ее не наказали за долги?

   – А их нет, – весело объявил Николя. – Мадам Эвиар в декабре оплачивает сразу весь будущий год. Электричество и отопление – тоже, кладет на счет большие суммы с запасом.

   – Ой, как интересно! – захлопала я в ладоши. – Декабрь напряженный в финансовом плане месяц, покупка подарков, организация стола на Рождество, отъезд на каникулы. Откуда у Лоретты такие деньги? А-а-а! Поняла! Она теперь хозяйка казино! Занимается бизнесом вместо умершего брата. Скажи, Николя, что бывает за организацию и содержание незаконного игрового дома?

   – Нехорошо это, – промурлыкал полицейский, – и наказуемо по закону. Мадам Эвиар, вам грозит приличный срок.

   – Моя жена здесь ни при чем! – вскочил Поль.

   – Заткнись, – приказала Лоретта.

   – Неправильный совет, – покачал головой Николя. – Понимаете, месье Эвиар, мы знаем адрес квартиры и то, что там идет подпольная игра в покер. Очень просто организовать засаду и взять всех участников преступного развлечения. Представляете последствия? Апартаменты оформлены на вашу жену, ей за все придется отвечать.

   – Как бы не так, – с яростью заявила Лоретта, – у нас будут лучшие адвокаты. И вы не имеете права вламываться в квартиру без ордера, а его никто не даст. Я скажу: «Это мои гости, кого хочу, того и пускаю к себе. А они чем хотят, тем в Париже и занимаются». Как вы докажете, что на авеню Опера идет игра? А? Прислуги там нет! Допрашивать некого!

   – Верно. Вместо лакеев там вы и Поль, – уколола я Лоретту.

   Та никак не отреагировала на мои слова, зато муж покраснел, а я продолжила:

   – И возникает масса вопросов. Пять лет тому назад Сергей Маковецкий умер. Вроде бы казино занимается теперь Лоретта. Но почему она убирает комнаты, подает еду? Где берет клиентов? В квартире идет подпольная игра на большие деньги, в ней должны участвовать богатые люди. Станут они иметь дело со скромной лавочницей? Конечно, нет. И как только что признался Поль, супруги Эвиар возвращались домой в субботу, а гости улетали в воскресенье. Кто их провожал, запирал апартаменты?

   – Мы найдем и задержим вашего якобы покойного брата, который прилетает в Париж по чужому паспорту, это серьезное преступление, – добавил комиссар. – А учитывая рассказ господина Эвиара о воровстве драгоценностей, о роли Сергея в этом деле…

   – Идиот! – завопила Лоретта, бросаясь на Поля. – Ты все разрушил!

   Супруг схватил фурию за руки:

   – Успокойся!

   Телефон Николя тихо звякнул. Лоретта разрыдалась:

   – Дорогой, я старалась ради наших детей. Серж ужасный человек! Страшный. Ты его совсем не знаешь. В конце восьмидесятых он был бандитом, убивал в России людей, но остался безнаказанным. Я мечтала иметь рядом родного человека, который всегда поможет, и Серж сначала показался мне именно таким. Да, я совершила глупость, помогла брату украсть сокровища герцогини Шевальер и тебя втянула, но у нас не было ни жилья, ни денег на его оплату, мы не могли пожениться… Только ради нашего счастья… А он… всю жизнь… заставлял меня… грозил убить наших детей… платил нам копейки…

   – А громадная сумма в евро в потайном отделении вашего шкафа? – напомнила я. – Она откуда?

   Лоретта всхлипнула:

   – Это выручка от игры. Нам предписывалось уносить ее. В лавку приходил мужчина, называл пароль, я отдавала ему деньги, понятия не имею, куда они потом девались.

   Николя повертел телефон в руке.

   – Повторяю ваши слова, сказанные Даше: «Не в каменном веке живем». Кое-какую информацию сегодня можно выяснить мгновенно. Лоретта, похоже, ваш брат щедро делился с вами выручкой. Вы обладаете несколькими квартирами в разных городах Франции. В том числе на побережье. Браво, отличное вложение капитала!

   – Что??? – ахнул месье Эвиар. – Жилье? Не верю!

   – О-очень даже неплохое, – хмыкнул Николя, – приобретено с умом. Трехкомнатная квартира на море, еще две такие же в горах, куда народ массово едет на лыжах кататься, небольшие апартаменты в городке на Луаре, там толпы туристов. Не сомневаюсь, что все это сдается, приносит доход.

   – Я понятия не имел об этом… – прошептал Поль.

   – Милый, квадратные метры не мои, они Сержа, – запела Лоретта, – он меня заставил…

   Месье Эвиар оттолкнул от себя жену:

   – О чем еще я не знаю? Хотя не отвечай, больше я тебе никогда не поверю.

   – Я тебя люблю, – взвыла Лоретта, – ради нас, ради детей…

   Поль закрыл глаза:

   – Вы хотели узнать про Бритвину? Хорошо. Выложу вам все. Но сами потом выясняйте, соврала мне жена про Луизу или нет.

   – Не делай этого, – прошептала Лоретта, – умоляю!

   – Серж, похоже, не слишком любил дочь, – начал месье Эвиар. – Один раз, когда та была подростком, привез ее в Париж, познакомил с нами. Я удивился: отец девочку в строгости держал, никаких подарков ей не дарил. Как-то Луиза при мне попросила: «Папа, купи мне сумочку!» Сергей отрезал:

   «Нет!»

   Больше девочка ни о каких приобретениях не заикалась. Мне ее стало жаль, я сказал Лоретте: «У твоего брата водятся деньги, почему он жадничает, грошовую ерунду ребенку не купит?»

   Поль повернулся к жене:

   – Что ты ответила? Повтори.

   – Забыла, – всхлипнула супруга.

   – А я вот все отлично помню, – усмехнулся Поль. – Мне следовало быть внимательным, вдумываться в слова жены. Лоретта сказала тогда: «Поль, в России сейчас ад, там правят бандиты, они везде: в правительстве, в любых ветвях власти. Если у кого-то из граждан заводятся деньги, этих людей сразу убивают. Серж тщательно скрывает от всех, что летает в Париж на заработки. Он живет в плохонькой квартирке, ездит на старой дешевой тарантайке, его жена и дочь скромно одеваются. Нельзя привлекать к себе внимание, на его родине оно может стоит человеку жизни!»

   – И вы ей поверили! – разозлилась я.

   – Да, – вздохнул Поль. – Сейчас я понимаю, что дурак был. Серж на самом деле боялся, что обратит на себя внимание, если его семья начнет жить на широкую ногу, он зарабатывал деньги нечестным путем, не платил налоги государству, отсюда и страх. Вот только детей надо все же баловать, иначе с ними получится, как с Луизой.

   – А что она натворила? – заинтересовался Николя.

   Месье Эвиар посмотрел на жену:

   – Твоя очередь. Рассказывай правду, я не все знаю, но сразу пойму, если ты солжешь.

   Лоретта всхлипнула:

   – Милый, ради твоего спокойствия…

   – Начинай, – приказал Поль.

   Жена опустила голову:

   – Луиза в детстве была хорошей девочкой, слушалась родителей, училась на отлично, поступила по совету отца в институт на факультет рекламного дела. На третьем курсе Лу заболела, ей никак не могли поставить диагноз, ее поместили в клинику. Там она познакомилась с некоей Яной. Студентки подружились. Мать Яны скончалась, а отец, очень состоятельный человек, баловал дочь безбожно. У нее имелось все, чего была лишена Луиза: роскошная одежда, просторные апартаменты в шикарном отчем доме, дорогая машина и несчитаные деньги на расходы. Яна ввела Луизу в свою компанию богатых мажоров, а чтобы не очень обеспеченная подружка не комплексовала, давала ей свою одежду, сумки, туфли. Младшей Маковецкой очень понравилась новая жизнь, и пару лет девушки развлекались, как могли. Их родители понятия не имели, чем занимаются студентки. Как такое было возможно? Сергей Петрович и Андрей Сергеевич, отец Яны, практически не бывали дома, они занимались своими делами, часто улетали из Москвы. О Яне заботилась домработница, она не собиралась докладывать хозяину о забавах юной хозяйки, которая щедрой рукой оплачивала молчание горничной. Луизе же следовало быть под бдительным приглядом матери.

   Отношения у жены и мужа Маковецких давно превратились в формальные, они жили в разных комнатах и практически не общались, поддерживая внешне вид счастливой семьи. Когда Луиза поступила в институт и у Ангелины отпала необходимость повсюду ходить с дочкой за руку, мать ощутила свою ненужность, заскучала и начала пить. Сперва это была пара бокалов вина вечером у телевизора, затем – коньяк к обеду, виски после ужина. «Накушавшись» по самые брови, Ангелина засыпала в своей комнате. Сергей, вернувшись домой, никогда не заглядывал к супруге. Луиза, конечно же, знала, что мать выпивает, но отцу ничего о ее «хобби» не докладывала. Луиза очень любила маму, поэтому покрывала ее и пыталась уговорить завязать со спиртным. Девушка таскала Ангелину к знахарям, целителям, колдунам, и в конце концов мать перестала пить каждый день. Теперь она отключалась примерно раз в две недели. В остальное время Ангелина примерно вела домашнее хозяйство, присматривала за Луизой и вскоре поняла, что дочурка гуляет на всю катушку вместе со своей новой знакомой.

   Мать попросила Луизу:

   – Будь поосторожней, не нравится мне Яна, очень уж она хитрая, не верь девчонке.

   – Мама, Янка моя первая и единственная подруга, – сказала Луиза, – мы не делаем ничего плохого, просто веселимся.

   Ангелина Валентиновна ничего не сообщала мужу о том, что дочь приходит домой под утро. Обе относились к Сергею прохладно, они его просто боялись и не говорили ему правду. Сергея Петровича, жесткого, хитрого вора и бандита, элементарно обманули его домашние.

   Парень ничего не знал о родителях Маковецкой, но, глядя на нее, одетую в вещи Яны, посчитал девушку дочерью обеспеченных родителей. У Сени был приятель Миша, у того разгорелся роман с Яной. Семен научил обеих девушек играть в покер, и новая забава очень им понравилась. Первое время компания развлекалась в тесном кругу. Деньги на кон не ставили, играли на раздевание и хохотали до упаду, когда кто-то оказывался голым. Потом то ли Миша, то ли Семен позвал девочек к себе в гости, туда пришли другие ребята, сели сражаться в покер на деньги. Луиза и Яна выиграли. Маковецкая пришла в восторг, наконец-то у нее появились свои деньги. Почти всю зарплату, которую она получала на работе, Луиза по приказу Сергея Петровича отдавала матери на хозяйство, ей самой оставались жалкие копейки.

   Потом Сеня отвел Луизу к другим своим приятелям, там тоже организовалась игра, и Маковецкая ушла с туго набитым кошельком. На следующий день она купила себе новое платье, туфли, маме – духи. Ангелине она соврала, что получила на работе премию, о которой не хочет рассказывать отцу.

   – И не надо, – поддержала ее Ангелина.

   Два дня Луиза гуляла на свой выигрыш, потом портмоне опустело, но тут вновь возник Сеня, предложивший сыграть в покер с очередными его знакомыми. И Маковецкой опять повезло, хорошая карта так и плыла в ее руки.

   – Отправляешься в клинику, – распорядился он, – зашьешься, закодируешься, не знаю, как лечат бухальщиков, но станешь навсегда трезвенницей, вопреки всем своим желаниям.

   А вот откровения дочери здорово взволновали отца. Дело в том, что Маковецкий хорошо знал Андрея Сергеевича еще с конца восьмидесятых, с тех времен, когда они состояли в одной банде…

   – Вон оно что! – воскликнул Николя. – Значит, правда ваш милый братец закоренелый преступник.

   – Он никого не убивал, – кинулась на защиту родственника Лоретта, – ему просто не повезло жить в России, где, чтобы прокормить семью, необходимо воровать или брать взятки.

   – Вранье! – возмутилась я. – В моей стране, конечно, встречаются мерзавцы, но они есть и во Франции, и в любых других государствах. Основная же масса народа честно трудится и соблюдает законы.

   – Сергей другое говорил, – всхлипнула Лоретта. – Чтобы не сдохнуть в самом конце восьмидесятых от голода, брату пришлось стать рядовым членом банды. Но он в разборках не участвовал.

   – Белый и пушистый, кофе браткам варил, на кухне хозяйничал, – съязвила я.

   Но Лоретта не поняла моего сарказма:

   – Да! Именно так. Сережа даже стрелять не умеет, он всего лишь служил порученцем при боссе, возил, куда тот скажет, пакеты, выполнял мелкую работу по дому. За это ему платили не очень большие деньги, но Сергей экономил, скопил приличную сумму и смог начать свой бизнес. В России нельзя завести дело без огромных взяток.

   Я повернулась к Николя:

   – Эту даму можно арестовать за клевету на мою страну?

   Полицейский погладил меня по плечу:

   – Не горячись, пусть продолжает.

   – Главарь банды помог Сержу оформить фирму, оказывающую ремонтные услуги, – зачастила Лоретта, – вот и все, что он получил от преступников: крошечные деньги и возможность красить стены заказчикам. А Андрей Сергеевич занимал в группировке высокое положение: личный врач самого пахана, его семьи и приближенного круга уголовников, очень хитрый, коварный, изворотливый человек, он сумел остаться в тени, когда крестного отца взяли полицейские. Сергею просто повезло, он случайно сломал ногу, лежал в больнице, бандиты же отправились грабить банк и были застигнуты патрулем. Парни в форме начали стрелять, короче, все погибли. В живых остались Сергей и Андрей. Николаев, похоже, знал, где главарь хранил денежный запас, потому что через несколько лет он основал медцентр, и дела его резко пошли в гору. Сергей Петрович не сомневался, что врач до сих пор связан с криминальными кругами. А еще он знал о страсти Андрея к ювелирке с историей и, когда в его руки попали драгоценности герцогини Шевальер, предложил их старому знакомому. Доктор согласился посмотреть на товар, цену за сокровища Анри Гриньона предложил маленькую, а когда Сергей отказался продавать драгоценности, задумчиво заметил:

   – Ну ты же их не от своей бабушки получил. Не жадничай, а то ведь можно всего лишиться! У меня есть приятели, с которыми ты не захочешь общаться.

   Маковецкий горько пожалел, что связался с врачом, по которому давно плакала тюрьма, струхнул, и сделка состоялась на условиях Николаева. Ну, не гад ли Андрей?!

   Лоретта обвела присутствующих сердитым взглядом. Николя молчал, я тоже, но, думаю, у нас с комиссаром в голове крутились одинаковые мысли. Нельзя состоять в банде и не участвовать в ее делах. Про кофе и помощь по хозяйству Сергей сестре соврал и про то, что Андрей Сергеевич пожадничал расплатиться за краденые драгоценности, тоже. Думаю, врач, лечивший братков, и Маковецкий поддерживали после разгрома группировки отношения, вот почему Сергей предложил Николаеву сокровища Анри Гриньона. Маковецкий не собирался по справедливости делиться выручкой с сестрой, насвистел ей, что его обманули, дал Лоретте денег на подвенечное платье от Шанель, и все. Да, вещи от мадемуазель Коко дороги, но если предположить, сколько Маковецкий получил за ювелирные изделия, то становится ясно, что он беззастенчиво надул обожающую его сестру. Однако странно, что Лоретта сейчас так откровенно выкладывает перед нами правду про Маковецкого. Почему она это делает? Из страха за жизнь детей, мужа и собственную? Но кто угрожает семье Эвиар?

   Лоретта тем временем говорила, как радио, без передышки.

   Судьба жестоко пошутила с Сергеем. Мало того, что его дочь подружилась с Яной, так еще она проиграла кольцо Николаева.

   – Дура! – заорал отец. – Андрей рано ли поздно зайдет в свой «музей» и заметит пропажу перстня.

   – Нет, папочка, – перебила его Луиза. – Мне сегодня утром звякнула Янка. Она очнулась и поняла, что вчера наделала. Яна переборщила с коктейлем «Гламур», перепила шампанского с таблетками, перенюхала кокаина, потеряв голову, открыла музей, раздала гостям драгоценности, все в них плясали. Яна забыла, чем вечер закончился, последнее, что у нее в памяти задержалось: как она мне коробочку с кольцом отдает. Утром Яна увидела пустой «музей» и стала приятелей обзванивать, просила вернуть украшения, но все отвечали: «Мы ничего с собой не брали, оставили ювелирку в гостиной».

   Яна всех гостей не знала, было много незнакомых. Ну, так бывает: зовут Аню, а та прихватывает с собой Маню. Яна добрая, она никогда никого не гонит. Я ей сказала, что кольцо отдала катранщику. Янка зарыдала, но через полчаса снова звякнула: «Успокойся. Все о’кей! Я нашла ювелира, который сделает копии. Я ему фото отвезу, он живо фейки смастерит. У папахена была любовница, хотела его на себе женить, она очень этого мастера нахваливала. Папан ничего не заметит».

   Я вздохнула. Юра на самом деле прекрасный мастер, и его заказчицам удается водить за нос наивных мужей. Но человека, который коллекционирует ювелирные изделия, не обманешь.

   – Андрея Сергеевича сейчас в Москве нет, – лепетала Луиза. – Янка говорит, что он вернется не раньше, чем через четыре месяца. Ювелир живенько работу выполнит. Николаев занят в телепроекте, называется он «Выжить в Африке». Участники в какой-то стране, то ли в Замбии, то ли не помню где, живут в первобытных условиях. А жюри, состоящее из Андрея Сергеевича и кого-то еще, кайфует в гостинице. Папочка, прости меня! Я играть больше никогда не буду!

   – Заткнись, – велел Маковецкий.

   Луиза испуганно захлопнула рот.

   – Четыре месяца, говоришь? – вдруг спросил отец.

   – Да, да, – закивала дочь.

   – И как он согласился так надолго из Москвы улететь? – протянул Маковецкий.

   – Это же слава, папа, – робко пояснила Луиза. – Знаешь, сколько народа шоу смотрит? Ему за съемки заплатят, и бесплатная реклама клиникам Николаева обеспечена. Кто ж от такого откажется? Я бы все отдала, чтобы туда попасть. Папочка, меня убьют за долги, мне страшно!

   Маковецкий схватил дочь за руку, впихнул ее в спальню, отобрал у нее мобильный, компьютер, телевизор и сказал:

   – Сиди тут тихо, читай Пушкина! Назови адрес квартиры, где играла.

   Узнав, что нужно, Сергей Петрович запер дочь и поехал к катранщику.

   По иронии судьбы, Маковецкий сам давно держал подпольное казино и считался крупной акулой этого бизнеса. Клиентами Сергея Петровича были богатые люди, они не могли и не хотели играть в Москве, не желали светиться в Монако или Лас-Вегасе. Маковецкий купил в Париже квартиру, игроки, в основном постоянные, прилетали из разных городов России и запоем резались в покер, начиная с вечера пятницы до утра воскресенья, а потом отправлялись по домам. Лоретта и Поль обслуживали присутствующих. Все участники подпольного казино вели себя тихо, никто не напивался, не употреблял наркотиков, не скандалил, не буянил. Видные политики, крупные чиновники, знаменитости, успешные бизнесмены, простому человеку было невозможно попасть в их компанию. Да и не всякий политик или губернатор знал заветный адрес. У Сергея Петровича был жесткий фейс-контроль, новичку требовалось заручиться рекомендацией одного из постоянных участников игры, потом долго ждать, пока Маковецкий проверит его кандидатуру, а в случае приема в клуб следовало заплатить большой вступительный взнос. Игра шла по-крупному, участники могли увезти домой сотни тысяч евро или столько же оставить крупье, роль которого исполнял Сергей Петрович. Приезжавших не интересовали ни красивые девочки, ни элитный алкоголь, ни магазины, ни достопримечательности Парижа, только карты. Впрочем, все эти люди не раз бывали в столице Франции, как по рабочим делам, так и со своими семьями, и им совершенно не хотелось ужинать в ресторане, расположенном на Эйфелевой башне. Собственно говоря, это было не казино, а закрытый элитный клуб. Но до того, как создать привилегированное заведение, Маковецкий владел самыми простыми катранами в Москве и отлично знал, как в них заманивают людей. Существуют юноши и девушки, симпатичные, хорошо одетые, умеющие поддержать беседу на любую тему и способные понравиться многим. Они бегают по тусовкам, знакомятся с обеспеченными людьми, заводят с ними дружбу, а потом приглашают их к своим друзьям в гости, где развлекаются игрой в карты. Это еще не подпольное казино, обычная московская квартира, в ней дуются в покер на раздевание или сражаются на спички. Если «приманка» видит, что клиент азартен, ему дают почувствовать восторг победы, уверяют: «Ты человек удачи», потом предлагают сыграть на деньги, приводят в катран, где подстраивают выигрыш, но спустя некоторое время начинается серьезная игра. Особо азартные посетители проигрывают квартиры, дома, все сбережения, становятся зависимыми от карт, теряют семьи, работу. А когда катранщики понимают, что больше с этого барана шерсти не настричь, они просто перестают пускать человека в свое заведение.

   Сергей Петрович понимал: Луиза стала жертвой «приманки», и от этого злился еще больше. Но одновременно он сообразил: его дочери, жене и ему самому грозит опасность. Яна под воздействием кокаина и шампанского потеряла ум, мало того, что она подарила Луизе кольцо, так еще и раздала гостям экспонаты из бесценной коллекции отца. И, конечно же, все вещи бесследно пропали. Ясно, что будет дальше.

   У Лоретты, к которой был обращен вопрос, забегали глаза.

   – Я уже говорила, Сергей, когда работал на бандитов, занимался хозяйственными вопросами. Поверьте, это правда. Преступники его ровней не считали, на серьезные дела не брали, держали за лакея. После разгрома группировки Серж остался на мели, никаких связей у него не было, кое-как выплыл из болота нищеты. А Николаев другое дело, он имел большой авторитет, массу друзей, огромные деньги. Сережа организовал казино, но небольшой игорный дом это так мелко! Четыреста тысяч евро для простого обывателя несметная сумма, и для Сережи она внушительна, а для Николаева ерунда, он ворочает другими суммами. Андрей Сергеевич трясся над своей коллекцией, за нее он легко мог отдать приказ убить всю семью Маковецких. Брат реально оценивал свое место в обществе и понимал, что Николаев всемогущ. А что мог Сережа?

   – Ну кое-что он смог, – хмыкнула я.

   Лоретта обняла себя за плечи.

   – Сергей строго воспитывал дочь, но он ее любил и к Ангелине, несмотря на потерю к ней сексуального интереса, относился хорошо. Брат решил спрятать жену и дочь. Среди клиентов его казино много высокопоставленных людей, как в России, так и во Франции. Серж никогда ни о чем их не просил, понимал: игроков не следует грузить личными проблемами, это не друзья, а клиенты, большинству из них не понравится, что их дергают. Но ситуация оказалась очень уж опасной, и Сергей рискнул. Никто из тех, к кому он обратился, не отказал в помощи. Для начала брат получил для всех новые российские паспорта.

   – Потом инсценировал похищение и убийство Луизы, – вздохнула я.

   – Да, – подтвердила Лоретта, – кроме французского, у Сергея работало подпольное казино в Москве. Заведение для обычных клиентов, его прикрывал от проблем один полицейский. Брат обратился к нему за помощью, заплатил хорошие деньги. Для успешного спектакля сначала понадобился разговор с угрозами от похитителя и беседа, во время которой якобы убили Луизу. Это сотрудник полиции устроил легко, дочь подыграла, она в нужный момент кричала, изображая ужас. Не с первого раза, но получилось весьма убедительно. Следующее было посложнее. Маковецкий хотел, чтобы о «смерти» дочери и «кончине» его и жены знало как можно больше народа. У Андрея Сергеевича Николаева не должно было оставаться сомнений в том, что вся семья Маковецких ушла из жизни. Прикормленный следователь придумал целый спектакль. Для начала он убедил своего коллегу взять на работу одного парня, тоже сотрудника МВД, но совсем малозначительного, никогда не занимавшего высокие посты.

   – Василия Кожина! – воскликнула я. – Маковецкому помогал Алексей Рощин! Сладкая парочка! Чувствовала я, что они устроили какую-то аферу!

   Лоретта говорила не останавливаясь, и я поняла, что провернули парни. Василий тяготился службой, хотел уходить, а еще ему очень нужны были деньги, Кожин мечтал открыть небольшой автосервис. Алексей же просто любил бабки. Операцию «Смерть Маковецких» начали готовить заранее. Рощин упросил Дегтярева принять в свой отдел «отличного парня с «земли». Александр Михайлович опытный профессионал. Занимаясь расследованием, он не допустит осечки, но иногда бывает наивным. Дегтярев поверил Рощину и оформил Кожина на испытательный срок. Хитрый Василий некоторое время вел себя безупречно, постарался, чтобы всем вокруг стало ясно: он честный, старательный парень, который не блещет деликатностью и уж точно не психолог. Ангелина позвонила в офис Дегтярева, когда там был один Кожин, и они с Василием исполнили заранее отрепетированную сцену. В конце разговора женщина пообещала совершить самоубийство, но, как вы догадываетесь, бросаться с небоскреба она не собиралась. Я не знаю, чей неопознанный труп скинули с крыши, но думаю, Алексей Рощин купил его у санитаров в морге. Тело одели в вещи Ангелины, снабдили его сумкой Маковецкой, в ней лежали ее паспорт и прощальная записка, в которой «несчастная мать» описывала свой разговор с Кожиным. И, конечно, местные полицейские, которых утром вызвали строительные рабочие, мгновенно позвонили в отдел Дегтярева. Разгорелся скандал. Сотрудники Александра Михайловича не имели права заниматься делом, в котором замешан пусть даже находящийся на испытательном сроке коллега. Расследование поручили Рощину. Он тщательно замел все следы, а гражданская жена Кожина обеспечила публикацию в «Желтухе», связала Эдуарда Справедливого с Васей. Скандал, как и хотел Сергей Петрович, получился знатный. О трагических событиях в семье Маковецких узнали все читатели «Желтухи», новость непременно должна была доползти до Андрея Николаева, отца Яны.

   – Вот интересно, – вырвалось у меня, когда Лоретта замолчала. – Рощин и Кожин сгорели из-за неисправной проводки в бане, или Сергей Петрович так «отблагодарил» полицейских?

   – Что? – не поняла Лоретта и продолжила рассказ.

   Луиза стала Людмилой Бритвиной, Ангелина Валентиновна – Ниной Михайловной Калиновой, одинокой женщиной, никогда не имевшей ни семьи, ни детей. Сергей поместил супругу под этим именем в клинику, где лечат от алкоголизма. Когда Ангелина через пару месяцев вышла из заведения, она почти сразу начала пить. Сергей снова запер жену в медцентре, вот так она и путешествовала из одного учреждения в другое. Живя под врачебным присмотром, Ангелина не употребляла алкоголь, но стоило ей очутиться на свободе, как она принималась за старое. Закончилось все плачевно, бухальщица стала терять память, врачи поставили диагноз: деменция, вызванная хроническим алкоголизмом, и Сергею пришлось сдать жену в пансионат, где умели обращаться с такими больными. Супруга доставила Маковецкому много хлопот. Но с Луизой получилось еще хуже. Сергей надеялся, что в Париже, оставшись без Яны, дочь возьмется за ум, начнет работать, заведет семью, но для этого ее следовало натурализовать во Франции. Единственным путем для получения гражданства был фиктивный брак. Сергей придумал план: Поль Эвиар станет мужем Луизы-Людмилы, потом они оформят развод. Серж предложил одному из игроков на улице Опера, влиятельному парижскому чиновнику, большие льготы в своем заведении при условии, что тот поможет ему провернуть задуманное. А сестре Серж отвалил приличную сумму, расщедрился…

   Лоретта схватила со стола бутылку минералки и начала жадно пить прямо из горлышка. Поль неотрывно смотрел на жену, мы с Николя молча ждали, пока она продолжит рассказ. Наконец, мадам Эвиар утолила жажду, и я узнала продолжение истории.

   Дело обстряпали тихо, никто из знакомых Эвиара и понятия не имел об афере. Лоретта и Поль купили на гонорар квартиру, лавку сувениров и перебрались в родной для них шестой округ, из которого они уехали по приказу родителей. Ни Анны, ни владельца склада Алана и его жены, ни Анри Гриньона с супругой уже не было в живых. Надин давно поселилась в провинции. О драгоценностях герцогини Шевальер перестали судачить даже самые отъявленные сплетницы. Никому и в голову не могло прийти, что Лоретта и Поль участвовали в ограблении. Семья Эвиар стала счастливо жить на улице Сент-Андре дез Ар. Луиза-Людмила никогда их не навещала.

   Со щеки Луизы удалили приметную родинку, ей перекрасили волосы, изменили прическу, еще отец приобрел для нее квартиру в малопрестижном районе Парижа, устроил на работу переводчицей в фирму и в качестве напутствия сказал:

   – Наломала ты дров! Из-за тебя все неприятности. Изволь теперь самостоятельно рулить своей жизнью. Я вытащил тебя из большой беды, разыграл твое похищение, смерть, самоубийство Ангелины и собственную кончину. Хватит с меня экстрима!

   – Сергей вам очень доверял, – не выдержал Николя, – в мельчайших подробностях рассказал, что организовал в Москве.

   Лоретта отвернулась к окну, а ее муж сказал:

   – Да, они с братом были как одно целое, как две руки, как сердце и печень, Лоретта ему собакой служила, в рот смотрела, все поручения выполняла.

   – Были? – переспросила я. – А потом поругались?

   – Ну что вы, – хмыкнул Поль. – Моя жена могла поскандалить с самим господом Богом, но не с Сержем. Он умер.

   – Вот только не надо врать! – усмехнулся Николя.

   – Это правда, – еле слышно подтвердила Лоретта. – Можете проверить, сделать анализ ДНК. Тело брата находится в вашем полицейском морге. Кузнецов Иван Андреевич. На него напали какие-то подонки, избили, отняли кошелек, мобильный, все выглядело как обычное ограбление. Это случилось поздно вечером, свидетелей не нашлось, район Восточного вокзала – криминальное место, там никто не желает связываться с полицией. Сержа привезли в одну из клиник, он смог мне позвонить по внутреннему телефону. До этого мы с братом нигде вместе не показывались, встречались только на авеню Опера, там никто понятия не имел о нашей родственной связи. Клиенты казино считали нас с Полем безмолвной прислугой, а Сержа радушным крупье. Я прилетела в клинику, брат успел сказать, что ему пару часов назад позвонил один из его игроков, рассказал, что не улетел в воскресенье, задержался на сутки, снял номер в гостинице, решил развлечься с проституткой, которую вызвал по телефону. Девушка его опоила какой-то гадостью, ограбила, украла паспорт, документы, кредитки. Хозяин гостиницы не выпускает его, так как не получил оплату за номер. Сергей бросился на выручку мужчине, вышел из метро, направился искать отель, дальше – темнота. Как он оказался в районе Восточного вокзала, брат понятия не имел. Он с трудом сказал: «Андрей Николаев до меня добрался. Развел, как малолетку, это его рук дело, он моего клиента приманкой сделал, выманил меня. Предупреди Луизу, и сами берегитесь».

   Лоретта закрыла лицо руками.

   – Интересно, как владелец медцентра узнал, что Маковецкий держит казино на улице Опера? – удивилась я. – Участники игорного клуба знали, что крупье – Сергей Петрович?

   – Они вообще не подозревали, что их встречает в Париже сам владелец заведения, – всхлипнула Лоретта. – У клиентов был телефон Сережи, но он зарегистрирован в Париже на господина Йона Малу. Номер предназначался исключительно для связи с игроками. Если кто из них звонил, отвечал Сергей, но он представлялся Иваном Кузнецовым. И под этим именем в казино работал крупье, никто у него документов, подтверждающих личность, не спрашивал, его считали наемным работником, но хорошо к нему относились. О том, кто такой Иван на самом деле, знали лишь три очень старых клиента, это их брат просил помочь спрятать его семью. Одного из этих мужчин два года назад посадили в тюрьму, и он там умер, другой сейчас в Америке, а третий парализован и не говорит после инсульта. Я не понимаю, как Николаев узнал, что крупье Иван – это Сергей. И как он вообще выяснил про казино.

   Лоретта тихо заплакала.

   Месье Эвиар откашлялся:

   – Понимаете, Сергей спас дочь, но более не хотел иметь с ней дела, называл Луизу своим злым демоном. Но разве можно так относиться к единственному ребенку? Да, Луиза натворила глупостей, из-за ее страсти к игре с семьей случилась беда, но давайте разберемся, кто виноват в том, что она схватилась за карты? Сергей. Он никогда не баловал дочь, та от отца ласкового слова не слышала, подарков не получала. Маковецкий ее воспитывал как рабыню. Почему Луиза глупостей наделала? Потому что ее подбила Яна. Дочь Сергея никогда не имела подруг, отец не разрешал ей приглашать в дом приятелей. Ни красивой одежды и обуви, ни милых сердцу мелочей, ничего у Лу не было, и тут Яна показала ей красивую жизнь. В сложившейся ситуации повинна не девочка, а ее отец и подружка. Один вскопал грядку, другая на ней цветы зла посеяла!

   Лоретта вытерла лицо ладонями.

   – Не знай я Поля, как собственный чулан, могла бы его заревновать. С первого дня знакомства Луиза ему понравилась, у них обнаружилась одна страсть – немое кино. На Бульмише открыт книжный магазин, в нем фанаты Чарли Чаплина и ему подобных собираются. Поль и Луиза там пропадали вечерами…

   Лоретта замерла с открытым ртом, потом заорала:

   – Ах ты мерзавец! Тебя не ограбили! Ты эти деньги ей отдал! А наша страховка! Сволочь! Проценты не повышались! Какая же я дура! Как ты мог меня обманывать?! Вот с кем Мари тебя на Сент-Оноре видела!

   – Вы о чем? – спросила я.

   Лоретта застучала кулаком по подлокотнику:

   – Когда Сергей умер, мы испугались, поняли, что Николаев может и до нас добраться, решили спрятаться. Но как? В отличие от брата, мы не имели нужных знакомств, не могли поменять документы. У нас двое детей, с ними как поступить? Мари учится в школе, Роже студент, им что, всю жизнь, как Луизе, под одеялом дрожать? И каким образом вдруг испариться с улицы Сент-Андре дез Ар? Сплетни пойдут! Я понадеялась, что Николаев все-таки не сразу нас отыщет, и придумала план. Поль уйдет из дома, снимет квартиру на другом конце города и постарается лишний раз не выходить на улицу, а я всем скажу, что супруг уехал к моей матери ремонтировать дом. А недели через две сообщу: муж упал с крыши и умер. Мы с Мари и Роже спешно уедем якобы на похороны. Я на самом деле отвезу ребят к Елене, она хоть пожилая, но еще крепкая, сама там дней пять перекантуюсь, вернусь в Париж, объявлю всем: «Поль скончался, я продаю квартиру и бизнес». А на самом деле мы снимем жилье в Италии, скажем Роже и Мари правду и растворимся в каком-нибудь Милане. Накопления у меня есть, квартиры доход приносят, но открыто деньги в шестом округе тратить я не могу из-за сплетен. А в Италии сколько угодно, там нас никто не знает. Это муж настоял, чтобы мы на Сент-Андре дез Ар поселились, ностальгия его замучила, я не хотела в шестой округ возвращаться, понимала, что там придется постоянно прикидываться. Но Поль ишак, если упрется, его не сдвинешь, и, коли чего задумал, непременно сделает втихую, мне не расскажет.

   Лоретта пнула супруга ногой, но тот никак не отреагировал.

   – Дурацкий план, – оценила я задумку Лоретты.

   – Придумай лучше! – огрызнулась она. – Нет, все отлично могло сложиться, кабы не Поль. Он ушел из дома с чемоданом, я через час нарочно пошла кофе пить к Франсуазе, она любопытна, как кошка, и язык у нее длиннее, чем Сена. К вечеру вся улица знала, что в доме у матери крыша прохудилась, зять порулил помочь теще. Все прекрасно началось. Но в среду Поль мне позвонил и сказал, что кто-то влез в квартиру, где он живет, и украл три тысячи евро, все, что у него было при себе. Мне пришлось взять деньги из заначки и тайком их ему передать. А год назад супруг сообщил: «Банк предлагает ВИП пенсионную программу, нам придется делать взносы чуть больше, зато мы получим медицинский полис с бесплатной госпитализацией в больницу Святой Анны». Я обрадовалась, это роскошная клиника для богатых людей, и подумала: к старости болячки придут, на докторах разоришься. Нет бы мне сообразить, ну с какой стати банк обычным вкладчикам эксклюзивные условия предлагает? Но я сглупила и согласилась. Сумма отчислений увеличилась, но страховками, пенсиями у нас всегда занимается Поль. Я ему так верила! Вот откуда у Луизы взялись деньги на бизнес-билет до Москвы! И нет у нас никакой новой программы по ренте, ты отдавал накопления девчонке! Врун! Никогда тебе обмана не прощу!

   – И это говорит женщина, которая втайне от мужа накупила недвижимости больше, чем мэрия Парижа, – усмехнулся Поль. – Ну да, я помогал Луизе, она очень нуждалась.

   – Бизнес-билет до Москвы! – взвилась Лоретта. – Мы на отдых всегда экономклассом на самых дешевых местах летаем! Я скоро поверю, что ты мне изменял с этой шлюхой!

   Поль почесал шею:

   – Луиза мне стала как дочь, у нас с ней было намного больше общего, чем с Роже и Мари. А бизнес-класс пришлось взять, потому что ей потребовалось спешно вылететь в Москву, дешевых мест не осталось, хорошо, хоть дорогие нашлись, последний билет купил. Луиза боялась не успеть к Ангелине, та умирала. А взносы? Да, я давал девочке деньги.

   – Девочке? – заорала Лоретта. – Да ей тридцать стукнуло, она ненамного моложе меня!!!

   Поль посмотрел на жену:

   – Мне она казалась запуганной, такой я ее впервые увидел. И первые четыре года, живя в Париже без всякой поддержки, она ко мне не обращалась, работала в большой компании, переводила документы, получала маленькую зарплату. Она не брала в руки карты после всего, что с ней случилось. Но потом у бедняжки начались психологические проблемы.

   – Какие? Уточните, – потребовал Николя.

   – Страхи всякие, – вздохнул Поль. – Она не могла ходить по улицам – боялась, что из окна горшок с цветком упадет и убьет ее. Дорогу с трудом переходила, опасалась, что машина выскочит и ее собьет. В кафе не заглядывала, там в тарелку можно яд подсыпать…

   – Да она сумасшедшая! – всплеснула руками Лоретта. – Ей следовало обратиться к врачу, пить таблетки!

   – Доктора Луизу пугали, – ответил Эвиар, – они могли ввести ей смертельный вирус. Луиза не сразу такой стала, все потихонечку развивалось, маленькими шажочками. Мне она правду сообщила, когда ее с работы турнули. Фирма штаты сократила в связи с кризисом. На что бедной девочке было жить?

   – Сумасшедшим надо сидеть в психушке, а не выпрашивать содержание у слишком добреньких родственников, – зашипела Лоретта.

   – Мадам, помолчите! – резко остановил ее Николя. – А вы, Поль, отвечайте на мои вопросы. Вы стали помогать Луизе?

   – Да, – кивнул Эвиар, – тайком от жены.

   – Подонок! – не выдержала Лоретта. – А я тебя так любила!

   – Своего братца ты обожала больше, – парировал муж.

   – Мадам не произносит более ни слова, а я слушаю только месье, – разозлился Николя. – У Луизы сформировалась мания преследования?

   Поль кивнул. Васкос сложил руки на груди:

   – И как вы поступили?

   – Отвел ее к психотерапевту, – пояснил Эвиар. – Тот сказал, что вылечить это можно, но дело долгое. Луиза к нему стала регулярно ходить.

   – Фамилию специалиста назовите, – потребовал комиссар.

   – Владимир Горчаков.

   – Русский? – удивилась я.

   – Француз, его дед и бабка в двадцатые годы прошлого века эмигрировали в Париж, Владимир родился здесь, но прекрасно владеет русским, – растолковал Эвиар. – Луизе было бы трудно лечиться у того, с кем надо беседовать на чужом языке.

   – Заботливый ты, однако, – скривилась Лоретта, – подобрал нужного специалиста.

   – Мадам, я вас сейчас запру в спальне, – пригрозил Николя. – И что, Горчаков помог?

   – Да, Луиза перестала бояться улицы, начала вести нормальный образ жизни, у нее осталась только сильная аэрофобия, но мне это не казалось проблемой. Девочка не собиралась никуда летать. Горчаков был опытным профессионалом, но потом я изменил свое мнение о нем и горько пожалел о том, что направил к нему Луизу.

   Поль посмотрел на меня:

   – Перед психотерапевтом выворачивают душу. Луиза все рассказала Горчакову про карты, про то, что случилось в Москве.

   – …! – выпалила Лоретта и схватилась за голову. – Я живу с идиотом!

   – Луиза была на грани самоубийства, – попытался защищаться Поль, – а душевед не сможет помочь, пока не доберется до корня проблемы. Лу ему рассказала про бегство из России, про то, как она тоскует по матери, как хочет поговорить с ней, но Ангелина в маразме, живет в пансионате для больных людей, Луиза общается с врачом, узнает о ее здоровье, но…

   – Стойте! – подпрыгнула я. – Дочь знала, где мать. Но откуда? Неужели Сергей Петрович ей рассказал, под каким именем спрятал супругу?

   Поль потупился:

   – Нет. Серж был очень жесток, он не любил людей, ценил только деньги. Ни жалости, ни сострадания, ни желания протянуть руку Маковецкий ни к одному живому существу не испытывал, даже к Лоретте, а уж она обожала брата больше жизни. Ангелина же, в отличие от супруга, нежно относилась к дочери, а та любила ее.

   – Алкоголичка, – процедила Лоретта. – Она, конечно, лучшая мать, куда мне до нее!

   – Любовь не поддается логике, – заспорил Поль, – кому-то Ангелина могла показаться дурной бабой, но Луиза обожала мать и очень страдала от разлуки с ней. Девочка сообщила психотерапевту, что нашла пансион, куда отец поместил Ангелину.

   – Как? – в один голос спросили мы с Николя.

   – Даже самый хитрый человек делает порой ошибки, – усмехнулся Поль. – У Луизы была няня Раиса Федорова. Когда девочка подросла, ее уволили. Сергею Петровичу, человеку заносчивому, снобу, не пришло в голову, что Ангелина и Раиса могли крепко подружиться. По мнению Маковецкого, прислуге только раздают приказы. Сергей всегда боялся, что посторонние поймут, что в семье водятся немалые деньги, поэтому запрещал Ангелине Валентиновне и Луизе заводить друзей, приводить кого-то в гости. Но он не учел, что любой женщине нужно иметь душевного близкого человека, и не подумал, что его жена может с кем-то посторонним общаться. На всякого мудреца довольно простоты. Очутившись в Париже, Луиза первое время боялась искать маму, но потом отчаянно затосковала и позвонила Раисе в надежде на то, что та знает, где ее лучшая подруга. Девушка не ошиблась: Ангелина, нарушив строгий приказ мужа, тоже созвонилась с Федоровой, и приятельницы возобновили отношения. Они соблюдали осторожность, когда Ангелина в очередной раз попадала в клинику, Раиса ее никогда не навещала, если же мать Луизы находилась в состоянии трезвости, приятельницы ходили в кафе, кино, на концерт.

   – Потратить столько сил, чтобы спрятать жену с дочерью, и забыть про няню! – удивилась я.

   – Раиса перестала служить у Маковецких лет за десять до того, как Луиза познакомилась с Яной, – вздохнул Поль. – Сергей о ней элементарно забыл. Когда Ангелина потеряла разум, Раиса узнала, что ее поместили в «Долголетие», но сама там никогда не показывалась, а вот Луизе дала телефон пансиона.

   – И Луиза начала звонить доктору Ксении Берг, узнавала, как здоровье матери, врала врачу, что живет в Нью-Йорке, – дополнила я. – А почему вы злы на психотерапевта?

   Эвиар нахмурился:

   – Три месяца назад он начал внушать Луизе, что ей нужно полететь в Москву и встретиться с мамой. Психолог уверял, что российские врачи ошибаются, у Ангелины нет старческого слабоумия, у нее тяжелая, редко встречающаяся форма депрессии, при которой человек выглядит и ведет себя так, словно он потерял разум. Болезнь развилась из-за разлуки с дочерью. Если мать увидит Луизу, она пойдет на поправку. Если нет – скоро умрет, потому что ее неверно лечат.

   Девушка верила своему врачу, и после его слов ей стало плохо, началась бессонница, возник комплекс вины, мне она твердила: «Я причина зла, из-за моей страсти к игре все беды случились». Но Луиза панически боялась самолетов, вы не представляете как, и повторяла: «Это ужасно падать вниз и знать, что сейчас разобьешься в лепешку. И будет очень-очень больно. Возьму с собой яд, если пойму, что самолет рушится, отравлюсь, не хочу страдать». Я ее отговаривал лететь в Москву, объяснял, что Ангелине уже нельзя помочь. А доктор все давил, давил, давил. Я не выдержал, позвонил ему и велел:

   – Перестаньте мучить Луизу.

   А он в ответ:

   – Нужно победить страх аэрофобии, иначе он разовьется и вернутся другие проблемы. Луиза опять не сможет выходить на улицу. Ей необходимо сесть в лайнер, а сделать это Маковецкая может только ради спасения матери. Один раз совершит перелет и выздоровеет.

   – Странные методы использует сей Гиппократ, – поразилась я. – Вы уверены, что он профессиональный психотерапевт? Специалисты такого рода никогда не заставляют пациента что-то делать, не навязывают ему собственное мнение.

   – Но сначала-то Владимир ей помог, – возразил Поль. – Принуждать Луизу к полету он стал месяца три назад. Я ему сказал: «Спасибо, мы отказываемся от ваших услуг, более оплачивать их не станем». И перестал давать Луизе деньги на врача.

   – Наконец в море бреда появился островок благоразумия, – ледяным тоном произнесла Лоретта.

   – Луиза прекратила общение со мной, – тихо продолжил Эвиар. – Мы некоторое время не виделись, я погано себя чувствовал, а потом она позвонила, назначила встречу в кафе в центре. Я пришел и испугался. Луиза выглядела больной, она сильно похудела и так плакала! Ангелина умирала, жить ей осталось совсем недолго, максимум двое-трое суток, дочь хотела проститься с матерью. Выяснилось, что девочка продолжает ходить к Горчакову, тот лечит ее бесплатно, он добрый человек, не то что я!

   Эвиар опустил голову.

   – И ты купил ей бизнес-билет в Москву, – вспыхнула Лоретта. – Вот так, живешь с человеком всю жизнь, он твоя первая и единственная любовь, а получается, что не знаешь его и у мужа полно тайн.

   – Луиза мне позвонила, когда объявили посадку, – глухо произнес Поль, – и быстро заговорила: «Мне страшно, но я все равно сяду в самолет. Одно успокаивает: у меня с собой есть цианистый калий, когда лайнер начнет падать, проглочу таблетку и не почувствую боли от удара о землю». Я перепугался, закричал: «Где ты взяла яд? Выброси его немедленно! Все будет хорошо. Самолеты каждый день туда-сюда летают. Но если тебе так жутко, лучше останься в Париже. Ангелина безумна, она тебя не узнает, не поймет, что дочь рядом». Луиза прошептала: «О нет! Владимир мне сказал, что она услышит мой голос и уйдет на тот свет мирно, без горечи и обиды, я обязана выполнить последний долг дочери. Обязана! Я иду в самолет. Молись за меня! Поль, я никогда не говорила тебе, но сейчас скажу: «Ты – мой единственный друг, ты мне как брат. Спасибо за все. Я очень тебя люблю».

   Эвиар опустил голову и обхватил ее руками:

   – Получается, что это я убил Луизу. Не следовало давать ей денег на билет. Кроме как у меня, девочке негде было взять нужную сумму. Она могла бы сейчас жить.

   Поль заплакал, Лоретта кинулась к мужу и обняла его:

   – Милый, ты здесь ни при чем! Луизу лишил жизни страх.

   – Ей показалось, что лайнер падает, – кивнула я. – В салоне, кроме Маковецкой, был еще один безумный аэрофоб, врач, он затеял скандал. Я тоже раньше побаивалась самолетов и, будучи не воцерковленным человеком, всегда молилась во время взлета и посадки.

   – Весь атеизм испаряется при попадании в зону турбулентности, – усмехнулся Николя.

   – Но когда дети перебрались жить во Францию, я стала курсировать по маршруту Москва – Париж часто и привыкла, теперь спокойно сижу и играю на айпаде. Но истеричный доктор выбил и меня из колеи. В особенности неприятно стало, когда в эконом-классе кто-то заорал: «Падает». Стюардесса начала нас успокаивать, объяснила, что у пассажира из багажной полки выпал маленький чемоданчик. Я успокоилась, а врач пошел вразнос, обнял свою собаку…

   – Собаку? – удивился Николя.

   – Он возил в Париж на выставку чихуахуа, – объяснила я, – хвастался, что она там заработала кучу медалей, лучший представитель породы и так далее. Маленькая такая, с купированным хвостом.

   – У чихуахуа не отрезают хвосты, – возразил Николя. – У моей сестры зоомагазин, я волей-неволей стал спецом по кошкам и собакам. И Евросоюз запретил делать эту операцию. Пассажир вез пса другой породы.

   – Нет, – настаивала я, – точно помню, у него был или была, не знаю, как правильно сказать, чихуахуа. Впрочем, какая разница, что за пес сопровождал врача? Важно другое – поведение владельца пса. Валерий прижал к себе любимицу и сказал: «Мы падаем, лучше самому задушить собаку, чтобы не мучилась, когда о землю шмякнемся». Помнится, мне захотелось стукнуть паникера по башке термосом, из которого бортпроводница наливала чай. А Луиза зашептала: «Пора, пора, все, мне пора», потом вытащила из сумки коробочку, вытряхнула оттуда пилюлю и закрылась с головой пледом. Дочь Сергея Петровича покончила с собой, но ее довел до суицида психотерапевт.

   Николя потер затылок и не произнес ни слова.

   Лоретта заплакала:

   – Что теперь с нами всеми будет?

   Эвиар притянул к себе жену:

   – Нам придется отвечать за то, что мы сделали. Хорошо, что живы остались, Луизе не так повезло. Мне не следовало идти на поводу у Сергея, все получилось очень плохо.

   – Брат любил нас, – зарыдала Лоретта, – он нам помогал, купил квартиру, давал заработок…

   – Нет, милая, – парировал месье Эвиар, – Сергей нас использовал, мы были ему нужны: сначала, чтобы украсть драгоценности герцогини Шевальер, а потом, чтобы прислуживать в его казино. Сергей знал, что родня его не выдаст, где бы он еще таких дураков нашел? Ни разу не попросили прибавку к жалованью, денег получали немного, не воровали у него, за бриллианты-изумруды герцогини Шевальер получили ерунду. Я даже думать не хочу, сколько на самом деле стоили украшения, их там был целый мешок! Лоретта, уймись! Я с себя не снимаю вины, мне не следовало во всем с тобой соглашаться, но в том, что наши дети теперь вынуждены будут долго жить без папы-мамы, краснея при вопросе «А где же ваши родители?», в основном твоя вина.

   В Москву я прилетела на следующий день, взяла на парковке свою машину, села за руль и медленно поехала по узкой дороге на выезд с территории аэропорта. Повернув налево, я увидела большую очередь на такси и ларек с мороженым. Внезапно мне до дрожи захотелось слопать эскимо, я припарковалась в запрещенном месте и рысью помчалась к лоточнице.

   – Даша! – крикнул знакомый женский голос.

   Я притормозила и увидела в самом конце очереди на такси стюардессу Катю. Она была не в форме, а в джинсах и футболке.

   Я подошла к девушке:

   – Рада вас видеть, сегодня летела из Парижа не с вами.

   – У меня выходной, – засмеялась Екатерина.

   – Но вы все равно в Шереметьеве? – удивилась я.

   Бортпроводница показала небольшой пакетик:

   – Подруга из Нью-Йорка прилетела, привезла для моей собаки лекарство.

   – Очень жаль, что ваш песик заболел, – посочувствовала я. – Сколько ему лет?

   – Ветеринар считает, что около года, – ответила Катя, – он у меня совсем недавно. Ой, с собачкой-то этой произошла невероятная история! Прямо роман!

   – Давайте подвезу вас к метро, – предложила я, – по дороге и расскажете.

   – Спасибо, – обрадовалась Катя, – очередища длинная, я прямо приуныла, когда сообразила, сколько времени машину ждать. Тофан-то один сидит! Это я его так назвала, Тофан, сама имя придумала.

   – Вкусно? – заботливо осведомился полковник. – Съешь кексик, специально твои любимые купил.

   – Можешь не лебезить, – засмеялась я. – Я простила тебя, хотя ты и повел себя отвратительно. Как видишь, без меня не узнать бы Шерлоку Холмсу правды, она открылась в Париже. Но, увы, ты во Франции был бы немым. В следующий раз хорошенько подумай, прежде чем ссориться со мной, скорее всего я тебе пригожусь.

   – Кекс с черникой, – замел хвостом Дегтярев, – свежий, только-только испекли. Ешь на здоровье.

   – Спасибо, – поблагодарила я, – но мне хочется узнать ответы на кое-какие оставшиеся вопросы. Надеюсь, я не услышу от тебя: «Пойди почитай свою Смолякову, не мешай умным людям работать».

   – Ну, нельзя быть такой злопамятной, – заныл Александр Михайлович. – Сейчас все расскажу. Мы задержали Андрея Сергеевича, но у него армия адвокатов, они лихо защищали клиента, если б не твои показания…

   – Благодарности с удовольствием выслушаю потом, и парочкой магазинных кексов с клубникой, которую я терпеть не могу, ты не отделаешься, – остановила я Дегтярева.

   – Что ты! Выпечка свежайшая, из пекарни, и внутри черника, – запротестовал полковник.

   Я подняла один маффин, перевернула его и показала Александру Михайловичу дно бумажной корзиночки, в которой покоился кекс.

   – Видишь буковки? Что там написано?

   – Текст на английском, – пробормотал толстяк.