Annotation

   В контору по ремонту я позвонила во вторник, в десять утра. В полдень в Мопсино уже примчался старенький микроавтобус с двумя мужиками. Но я не насторожилась, не спросила себя: а почему бригада столь спешно явилась по вызову? Как правило, услышав просьбу об устранении поломки, ремонтники начинают мямлить, говорить загадочные фразы вроде: «Сейчас в наличии нет масляного тумблера, а железобетонной прокладкой его не заменить, девушка, можем выполнить ваш заказ в конце мая, ну и подумаешь, что сейчас декабрь и в доме холодно, купите обогреватель, оденьтесь потеплее, пейте чай и перезимуете спокойно». А тут слесари возникли сразу, да еще притащили гору инструментов. Диагноз нашим трубам они тоже поставили в два счета: в них образовалась воздушно-газово-масляная пробка^[1].

   – Неприятность устранима? – осторожно спросила я.

   – Система отопления неправильно собрана, – прогудел один работяга.

   – Руки таким Самоделкиным надо оторвать, – возмущался второй, – цапель закольцевал с бумпелем.

   – Кортель навертел на шпандрух, а сверху залил обезьяньей смолой, – возмутился первый. – Где взяли такого ловкача? Зачем доверили ему столь ответственное дело, как обогрев контура?

   Как правило, услышав непонятные слова, я теряюсь, и этот раз не стал исключением. Я сообразила, что цапель, бумпель, кортель и шпандрух – это, вероятно, некие гайки, винтики и гвоздики. Но заявление про обезьянью смолу окончательно меня деморализовало. Что имеют в виду ремонтники? Липкую жидкость, производимую самими мартышками, или субстанцию, которой их приклеивают ко дну клетки?

   – Короче, хозяйка, – рубанул рукой воздух второй сантехник. – Я – Олег Ефимович, он – Валера. Беремся. Потребуется неделя для полной переделки.

   – Можно и за четыре дня справиться, – задумчиво протянул Валерий, – но из-за фифтеля с левой резьбой дело застопорится.

   – К завтрему успеете съехать? – деловито осведомился Олег Ефимович.

   – Куда и зачем? – не поняла я.

   Валерий снисходительно улыбнулся:

   – Ох, бабы! Думаете, это все равно что картошку почистить? Работа деликатная, тонкая, творческая.

   – Шумная и грязная, – перебил товарища Олег Ефимович. – Разберем систему, наступит холод, вы все заболеете.

   – Мешаться под ногами будете, – запыхтел Валерий, – че, неужели ни родственников, ни знакомых нет, которые вас на недельку приютили бы?

   Я задумалась. Приятелей у меня, конечно, много. А теперь представьте, что вам звонит подруга и щебечет:

   – Пожалуйста, пригрей ненадолго меня, стаффордшириху Рейчел, двортерьера Рамика и мопсов Мулю, Феню, Аду, Капу. Мы постараемся через неделю вернуться в родные пенаты.

   Я отлично понимала, что услышу в ответ жалобное лепетание про внезапно приехавших родственников или сбивчивый рассказ про грипп, который именно сейчас свалил с ног подружку. И поэтому решила никого не обременять, а снять на неделю номер в гостинице. Я была настолько наивна, что велела Валерию и Олегу Ефимовичу начинать глобальные ремонтные работы в понедельник, выдала им деньги на материал, пятидесятипроцентную предоплату и отправилась обзванивать отели.

   Через пару часов мне стало ясно: в гостинице меня примут с удовольствием, а вот собак придется бросить на подъезде к временному жилищу. Ну в самом крайнем случае меня потерпят с одним мопсом, при условии, что он будет пронесен контрабандой в номер в наглухо закрытой сумке, не станет ходить по коврам, не ступит на кафель в ванной, не ляжет на кровать, не вспрыгнет в кресло и не залает. Короче говоря, вместо домашних животных в отелях предпочитают чучела: с ними точно никаких проблем не возникает – поставил на комод и живи спокойно.

   Отказавшись от идеи перекантоваться даже в затрапезном мотеле, я решила снять квартиру и вновь столкнулась с проблемами. Мне сразу говорили «Нет», едва услышав фразу: «Всего на недельку», а в отношении собак были еще категоричнее служащих гостиниц: хозяев устраивали даже не чучела, а только картинки или фото с изображением щеночков.

   Почти впав в отчаянье, я позвонила по объявлению «Роскошные спальни за почасовую оплату» и, не надеясь на удачу, робко спросила:

   – А с компанией можно?

   – Конечно, – ответил мужской голос. – Сколько вас?

   – Семеро, – осторожно сообщила я.

   – Могу предложить королевские апартаменты, – оживился администратор, – очень просторные и комфортные.

   – А если я займу их на неделю? – продолжала я окучивать грядку.

   – Любой каприз за вашу почасовую оплату, – заявил парень. – Бронируете номер?

   – Видите ли, – почти шепотом призналась я, – из семерых гостей шестеро – собаки.

   – Прекрасно, – не испугался портье, – у нас и с обезьянами приходят, и с плюшевыми игрушками, и вообще, кто с чем и с кем хочет.

   – Вот счастье-то! – воскликнула я.

   – Рады служить и исполнять любые нетрадиционные желания клиентов, – заверил служащий.

   И только тут до меня дошло, для каких целей снимают номера с той самой почасовой оплатой, о которой говорил администратор. Решив, что мне наплевать на имидж зоофилки, я хотела уже спросить адрес райского местечка, но тут парень проявил любопытство:

   – А порода у ваших товарищей какая?

   – Мопсы, – сообщила я, – маленькие такие. Еще дворняжка и стафф.

   Если честно, то я немного приврала: наша мопсиха Феня весит шестнадцать кило, за что и получила дома кличку «Феня – дочь оленя» и «Феня полтюленя», а Капа разъелась до состояния поросенка крупного размера.

   – Стафф – это стаффордширский терьер? – насторожился портье.

   – Да, – неохотно подтвердила я. – Рейчел – интеллигентная девочка, ласковая, тихая, просто бабочка.

   – Исключено! – отрезал администратор. – Пес-убийца сожрет всех наших клиентов. Нет, и точка! Даже за почасовую оплату.

   В ухо полетели частые гудки, я поглядела на лучезарно улыбающуюся Рейчел и сказала:

   – С тобой даже в бордель не пускают! Вот уж унижение!

   Рейчуха тихо гавкнула и отвернулась, а я, чуть не зарыдав от злости, позвонила Олегу Ефимовичу и мрачно заявила:

   – Ремонт временно отменяется.

   – Ни фига подобного! – заорал мастер. – Мы уже детали купили, морально подготовились, родных предупредили, скандал от своих змеюк выдержали: они не любят, когда мужья на заказе ночуют.

   – Мне некуда уехать, – призналась я.

   – Ох, бабы, – простонал слесарь, – никакой от вас пользы, кроме неприятностей. Погоди слезы лить, сейчас все улажу.

   Через четверть часа Олег Ефимович перезвонил и бодро сообщил:

   – Нашел хату, лучше не бывает. Деревня Брехалово, от тебя недалеко, дом двухэтажный. Наверху – хозяин с семьей. Звать его Колян, фамилия Рублев, человек он тихий, непьющий, не курящий, живет с женой и тещей. Он тебе внизу комнаты предоставит. Идет?

   – Рублев пригреет стаю собак? – не веря своему счастью, поинтересовалась я.

   – Колян животных любит, – заверил Олег Ефимович. – Если на работе припозднишься, он собачат во двор гулять выгонит. Жена у него добрая, а бабке по барабану, кто внизу устроился. Пакуй чемоданы.

   Горячо поблагодарив заботливого сантехника, я на следующий день приехала в Брехалово и поняла, что всякая сказка отличается от реальности, как шоколадка от воблы.

   Олег Ефимович забыл упомянуть, что на первом этаже шесть комнат. Две из них отдали мне. Но остальные тоже не пустовали: в трех жила Нина Силаева с детьми и престарелой бабкой по имени Прасковья Никитична, а в угловом кабинете обитал американец Томас, студент и волонтер общества «Гринпис». Короче, временное жилье напоминало «Воронью слободку», с одним принципиальным отличием: ни Рублевы, ни Силаевы, ни Томас не проявляли ни малейшей агрессии. Нина исправно варила многолитровые кастрюли борща и потчевала им всех обитателей, Томас покупал чипсы, орешки, конфеты, гамбургеры, булочки и радушно выставлял их на общий стол. В туалет и ванную можно было заруливать когда угодно, а наших собак приняли с восторгом.

   Через пять дней я заметила, что спина у Рейчел напоминает по ширине взлетную полосу аэродрома, а мопсы и Рамик демонстративно воротят носы от дорогого сухого корма. Небольшое расследование открыло истину: Нина наливает собакам суп с мясом, Томас щедрой рукой засыпает в разверстые пасти сухари с маком, а у бабы Нилы, матери хозяина, в процессе выпекания блинчиков или жарки котлет нет-нет да и упадут на пол вкусные кусочки. На мое категорическое требование прекратить баловать псов Томас ответил:

   – Взгляд их очей роняет стрелу в мой сердце.

   Американец учил русский язык в колледже города Бостона, поэтому иногда он выражается витиевато, но понять его можно.

   – Выдерни из сердца стрелу и не смотри в собачьи очи, – распорядилась я.

   – Могу сделать олимпийскую попытку, но нет возможности пообещать точное выполнение указа, – выдал Томас.

   Нина была солидарна с американцем.

   – Я ж не каменная, – оправдывалась она, – собаченьки сядут у ног и сверлят меня глазами, моргают, всхлипывают, плачут, слезы слизывают и прям говорят: «Ниночка, хоть капелюшечку плесни». Вот рука сама и тянется к половнику. И какой вред от борщика? Там мясо, овощи, зелень, сметанка, чуток гречки для густоты, сплошная польза.

   – Не знала, что мопсы научились разговаривать, – вздохнула я. – Имей в виду, собакам вредна человеческая пища.

   – Этта придумали уроды, которые корм производят, – высказалась баба Нила. – Чегой-то для людей таких консервов не наизобретали, а? Коли нормальная жрачка дерьмо, за фигом мы ее хаваем? Подавай народу комбикорм в банках!

   – Вы уж не ругайтесь при Лампе! – Нина дернула старуху за халат.

   – Я че, сматерилась? – всплеснула руками бабка. – Извините, это от усталости, само вылетело.

   – «Дерьмо» – литературное слово, – поспешила я успокоить Нину. – Не терроризируй бабушку, пусть говорит, как хочет.

   На том и порешили. Жизнь моя потекла тихо. Хозяева, Колян, Валя и скорая на язык баба Нила оказались не сварливы. Валентина – очаровательная, тихая женщина. На вопрос: «Можно взять из сарая дрель и повесить в одной из комнат картину?» – она чуть испуганно ответила:

   – Лампуня, делай что хочешь, лишь бы тебе удобно было.

   Баба Нила хлопотала по хозяйству, Томас либо работал, либо гулял с приятелями. Прасковья Никитична, вежливо поздоровавшись утром, к обеду напрочь забывала, кто я такая, и, увидев меня вечером во дворе, мирно осведомлялась:

   – Ты почтальон?

   Я терпеливо отвечала:

   – Нет, живу на первом этаже.

   – Господь с тобой, деточка, – радовалась бабулька, – плохо служить на почте, сумка с газетами тяжелая, а денег платят мало. Вот бухгалтер много зарабатывает. Учись!

   Проблему представлял лишь сам Колян Рублев. Дело в том, что он страстно жаждал разбогатеть и выбирал для осуществления этой мечты весьма необычные способы.

   В свое время, отправляя меня в санаторий, никто из домашних не мог представить, что там я познакомлюсь с Максимом^[2]. Сначала Макс не произвел на меня приятного впечатления. Его манера постоянно разыгрывать людей раздражала, но потом я привыкла к идиотским шуточкам и поняла, что он совсем не глуп. Уже вернувшись в Москву, я узнала, что Максим владеет крупным предприятием, ищет сотрудницу, способную заниматься детективными расследованиями, и… не пошла к нему работать, несмотря на огромный оклад. Почему? Наши отношения из дружеских плавно перетекали в нечто большее, а крутить роман с боссом противоречит моим принципам. Макс, правда, часто повторяет:

   – Ничего, тебе скоро надоест обивать пороги в поисках службы, вот тогда и вспомнишь, что в фирме «Вульф и нерожденные сыновья» мисс Романову ждут с хлебом-солью.

   Но я не сдавалась, хотя менеджеры по персоналу, увидев мой диплом, полученный в консерватории, удивленно вскидывали брови и непрофессионально вопрошали:

   – Вы арфистка? И хотите работать детективом? Извините, место уже занято.

   Узнав, что мне в очередной раз указали на дверь и велели плотно закрыть ее с другой стороны, Макс бурно радовался. В конце концов я решительно заявила:

   – Даже если обойду все конторы и везде услышу категоричное «нет», не рассчитывай, что я соглашусь на нашу совместную деятельность.

   – Но почему? – подпрыгнул Макс. – Если тебя не устраивает оклад, я повышу его вдвое, нет, втрое, впрочем, лучше впятеро!

   – Ты сейчас сам ответил на свой вопрос, – разозлилась я. – Как будут относиться ко мне коллеги, узнав, сколько получает подружка хозяина? Ну уж нет! Не удастся найти работу по вкусу – пойду в магазин музыкальных инструментов арфами торговать!

   Макс ничего не ответил, но вчера вечером сообщил мне:

   – Записывай телефон, парня зовут Алик. Звякни ему завтра в полдень. Думаю, он тебя возьмет, вот только звони ровно в двенадцать ноль-ноль, Алик жутко пунктуален, обожает говорить: «Если на циферблате существует минутная стрелка, значит, нужно о ней помнить. Пять часов – это пять часов, а четверть шестого – это уже четверть шестого».

   Я отнесла тряпку с ведром в ванную, тщательно ополоснула руки, вернулась на свою территорию, глянула на ходики на стене, с радостью отметила, что до полудня еще есть время, и начала искать свой мобильный. Обычного телефона в Брехалове нет, но при наличии сотового он и не нужен.

   Аппарат обнаружился сразу – он лежал в кресле. Я взяла его, попыталась набрать номер Макса и поняла: трубка молчит, как мертвая. В растерянности я опустилась в кресло и тут же вскочила: сиденье было насквозь пропитано самогонкой. Ясно, отчего мой телефон скончался, – он утонул в домашней водке.

   В дверь тихонько поскреблись.

   – Войдите! – крикнула я.

   В комнату боком прошмыгнула Валечка:

   – Лампуся, прости, у тебя все нормально? Помочь убрать? Извини, Коля не хотел, похоже, ему всучили дефектный спиртозавод.

   – Забудь, – отмахнулась я, – все в порядке, собаки тусят на кухне, там сухо, пол в комнатах я уже вытерла, вот только кресло похоже на водочный компресс.

   – Сейчас вытащу его в сарай, – пообещала Валентина.

   – Не морочь себе голову, – остановила я хозяйку. – Спиртное быстро испарится. Одна беда: телефон не работает, а мне необходимо в полдень сделать звонок.

   – Ой-ой, как неладно получается! – всполошилась Валечка. – Погоди, у меня есть старая мобила с симкой. Не помню, какой тариф, я ею пару месяцев не пользовалась, но вроде там положительный баланс.

   – Неси, – распорядилась я, – мне всего разок звякнуть, потом деньги отдам.

   – Даже не думай! – замахала руками Валечка. – Твой сотовый погиб по Колиной вине. Наоборот, это мы обязаны купить тебе новую трубку.

   – Давай считать произошедшее стихийным бедствием, – предложила я. – Допустим, на Брехалово налетел торнадо, а сейчас неси побыстрей мобилу и не забудь зарядку.

   Через двадцать минут я соединилась с Максом, потом с Аликом, договорилась с последним о встрече и положила «раскладушку» на стол. Все-таки я удивительно везучий человек. Не успела я расстроиться из-за преждевременной кончины сотового, как Валечка вручила мне другой аппарат, в котором по счастливой случайности была симка. И как хорошо, что у меня сохранилась – не поверите! – бумажная телефонная книжка. Для многих людей лишиться мобильного означает потерять все контакты. Но я преспокойно перепишу в новую трубку необходимую информацию. Сколько ни твердите об удобстве электронных носителей, банальная записная книжка намного лучше: она лежит в шкафу или в сумке, кушать не просит, от обстоятельств не зависит. Как вы будете пользоваться сотовым, если батарейка разрядится, а под рукой не окажется зарядки? Как войдете в Интернет, если отрубится электричество? А вот вытащить с полки потрепанную книжечку просто, ее содержимое можно разглядеть при робком огоньке свечи или при свете луны.

   Внезапно «раскладушка» затрезвонила, я машинально открыла ее и сказала:

   – Алло.

   – Привет, – прозвучало из трубки, – спишь спокойно? Засадила Филиппа Медведева пожизненно и счастлива? Говорили тебе: он не виноват, ты отправила за решетку не того человека.

   Я справилась с удивлением и сказала:

   – Простите, вы ошиблись номером.

   – Да ну? – ехидно вопросил голос. – Разве ты не Валентина Николаевна Рублева?

   – Номер принадлежит ей, – начала я, – но…

   – Не выдрючивайся, – оборвал меня незнакомец, – я в курсе этих ментовских штучек. Хочешь проследить звонок? Ну-ну! Ничего не выйдет. Короче, улица Фастова, дом двенадцать. Труп на тротуаре. Проверь. Там же в булочной работает Зинаида, подойдешь к ней, получишь мобильник. Я тебе позвоню. Снайпер на свободе, он взялся за старое, а виновата во всем ты, на твоей совести нынешняя и остальные жертвы. Медведев ни при чем.

   – Подождите, сейчас Валю позову! – заорала я. Дошло, что называется, до жирафа: человек звонит Рублевой, он же не знает, что Валентина больше не пользуется этим номером.

   Из трубки полетели гудки, я сунула телефон в карман и поспешила на второй этаж.

   Валюша собирала в пластиковый мешок останки «ракеты».

   – Оставь мобильник себе, – распорядилась она, увидев меня, – пользуйся им на здоровье.

   – Ерунда получилась, – промямлила я, – позвонил кто-то и понес чушь.

   По мере того как я выкладывала содержание разговора, лицо Валечки вытягивалось.

   – Филипп Медведев? – переспросила она.

   – Да, – кивнула я.

   – Снайпер вышел на охоту? – прошептала Рублева, хватаясь за стену.

   – Он так сказал, – осторожно подтвердила я.

   – Звонил мужчина? – встрепенулась Валя.

   Я растерялась:

   – Не знаю. Похоже, звук исказили, пол говорившего трудно определить.

   – Но ты произнесла: «Он сказал», – напомнила Рублева.

   – Просто так выразилась, – уточнила я. – Может, на том конце провода находилась женщина или вообще ребенок. Не волнуйся, наверное, кто-то глупо пошутил. Сколько времени ты не включала телефон?

   – С начала зимы, – чуть слышно ответила Валечка. – Я купила другой номер и аппарат сменила. Мне ведь иногда с прежней работы звонили. Я не хотела общаться с бывшими коллегами, вычеркнула прошлое из своей жизни, а оно назад стучится.

   Валентина села на диван и замерла, уставившись на пакет с мусором.

   – Брось! – я попыталась привести ее в чувство. – У каждого человека найдутся недоброжелатели, которые хотят испортить настроение, а еще существуют кретины, обожающие тупые шуточки. Иногда они звонят по первому попавшемуся номеру и заявляют: «Твоя квартира горит!» Многие нервные люди верят хулиганам и бросаются домой. Давай помогу тебе собрать руины спиртогонного агрегата.

   – Сядь, – попросила Валечка, – мне надо с кем-нибудь посоветоваться. Подруг не имею, раньше на такой службе была, где откровенность с кем бы то ни было не приветствовалась. Коля замечательный муж, но он меня не поймет, бабушка тоже ничего разумного не скажет. Хотя, извини, не стану тебя грузить.

   – У меня много свободного времени, – улыбнулась я, – и я профессионально раздаю хорошие советы. Кроме того, не первый год служу частным детективом и умею держать язык за зубами.

   – Ты из ментов? – отпрянула Валя.

   – Нет, – поспешила я ее успокоить, – я любитель на ниве сыска. Как-нибудь расскажу тебе свою биографию. Сейчас я не у дел, ищу работу. Вываливай про твои неприятности, может, они совсем не такие глобальные, какими тебе кажутся.

   Валентина прикрыла глаза ладонью:

   – Слушай.

   – Раньше слопаешь одну калорийку^[3] и весь день сыт, – вздохнул Гладков, отправляя в рот четвертую завитушку с изюмом. – А эти как из воздуха, вроде большие, но начнешь жевать – и глотать нечего.

   – Зато кофе горячий, и дождь не капает, – постаралась я найти что-то хорошее в ситуации.

   Паша отодвинул пустую тарелку:

   – Сделаем предварительные прикидки. Филипп Медведев был осужден и сейчас кукует на зоне. Кто может мстить прокурору, работавшему на процессе?

   – Родственник преступника, – тут же ответила я.

   – Плохо представляю себе мать-старушку со снайперской винтовкой, – подал голос Макс, – и по статистике, все городские стрелки – мужчины, ни одной бабы среди них нет.

   Но я не спешила признавать, что не права.

   – Все равно нужно проверить семью Медведева.

   – Возможно, это подражатель, – выдвинул другую версию Гладков.

   – Пресса не печатала материалов про снайпера, – напомнила я. – Откуда подражатель мог узнать о преступлениях?

   Максим снял куртку и повесил ее на спинку стула.

   – Масса вариантов. Например, он близкий друг стрелка.

   – Значит, возвращаемся к моей идее про семью и приятелей, – обрадовалась я, – или кто-то из причастных к следствию все же проговорился. Надо проверить всех сотрудников, так или иначе соприкасавшихся с этим делом.

   Павел подобрал с тарелочки крошки.

   – Еще есть работники прокуратуры, суда, следственного изолятора, адвокат, конвойные, сокамерники. Только начни перечислять тех, кто знал о Медведеве, и враз пара сотен людей наберется: он был в пересыльной тюрьме, ехал в «столыпине»^[4], какое-то время провел в карантине, потом очутился в камере. Сколько народу, несмотря на особые условия содержания, встретил Медведев и с кем откровенничал?

   – Есть еще одно предположение, – протянула я. – Вдруг он не врал!

   – Кто? – удивился Паша.

   – Медведев, – уточнила я. – Он ведь не сознался в преступлениях, утверждал, что случайно нашел винтовку и попросту ее украл. А патроны отправился покупать, чтобы пострелять.

   Гладков вынул сигареты, покосился на Тамару Федоровну и сунул пачку назад в карман.

   – Ага, ловко выходит. Оружие спер, изба, где его нашел, очень вовремя сгорела. Слышали это, и не раз. Могу процитировать тебе вчерашнее заявление одного находчивого мальчика, которое он сделал дознавателю: «Я сидел дома, читал поэму Пушкина, и тут, без моего согласия, открыв входную дверь, ко мне ворвалась девушка, поскользнулась, упала, разбила принесенную с собой бутылку пива, угодила животом на случайно получившуюся «розочку», начала истекать кровью, поднялась, пошатнулась, вновь шлепнулась на стекло и так несколько раз подряд. Жертва мне не знакома, я ее и пальцем не тронул, так увлекся «Евгением Онегиным», что не слышал шума и ничего не видел».

   Максим засмеялся, но я даже не улыбнулась.

   – По делу одного серийного педофила расстреляли невиновного человека. Все улики были против него, никто не сомневался, что убийца детей пойман, но арестованный упорно твердил: «Я никого не трогал». Вот только ему никто не поверил, и беднягу лишили жизни^[5]. Ошибка следствия привела к трагедии и позволила настоящему преступнику продолжать мучить малышей. Вероятно, Филиппа подставили.

   – Как? – резко перебил меня Павел.

   – Элементарно. Он действительно случайно вошел в избу и взял или, если хотите, украл винтовку. А преступник видел, как Медведев ее уносил, поскольку тоже находился в заброшенной деревне.

   – И позволил кому попало взять оружие? – перебил меня Макс. – Не пристрелил? Вокруг никого нет, снять нахала для снайпера не представило бы труда, пиф-паф, уноси готовенького, рядом лес, река, глушь: спрятал тело и свободен. Почему киллер молча наблюдал, как винтовку забирает посторонний?

   – Наверное, он понял, что есть шанс использовать Филиппа, – предположила я.

   – Ну-ну, – пробасил Гладков.

   – Дослушайте до конца! – возмутилась я. – Давайте зададим Медведеву простой вопрос: по какой причине он отправился на рыбалку именно в тот район Подмосковья? Может, кто-то ему подсказал: «Фил, езжай в Берово, там огромные щуки ловятся! По десять кило каждая. Устанешь, заходи в избу с зеленой крышей, она раньше моей теще принадлежала, открой сундук, там заварка осталась». Медведев послушался и увидел… винтовку.

   – Плохо узлы завязываются, – забубнил Макс. – Если отправиться в Берово ему посоветовал сослуживец – посторонний-то не мог подсунуть в сундук улики, – то Филипп должен был сообразить: оружие брать нельзя, друг сразу поймет, кто вор.

   – Не удержался, – я отчаянно защищала свою версию, – у Филиппа страсть к оружию. Такие люди никогда не оставят винтовку лежать просто так, непременно потрогают ее, захотят изучить. Вероятно, киллер надеялся заполучить отпечатки Медведева на стволе, а тот унес снайперское снаряжение и облегчил задачу преступника. Сейчас киллер успокоился и взялся за прежнее.

   – Зачем нападать на Валентину? – уперся Павел. – Это лишено всякой логики. Если мотив – месть за слишком суровый приговор или за осуждение невиновного, тогда понятна агрессия против прокурора. Но если ты права, то Филиппа подставили намеренно. В этом случае киллеру надо сидеть тихо и не изображать, что он мстит за невинно пострадавшего.

   – Некоторые преступники хотят славы и негодуют, если их лавры достаются другому. Помните дело Сергея Ярового? Следствие сразу пошло по ложному пути, заподозрило в убийстве восьми женщин таксиста, которого и арестовали. За «горячую» тему ухватились журналисты, расписали предполагаемого преступника яркими красками: «Убийца десятилетия», «Современный Джек-потрошитель», «Маньяк, который держит в страхе столицу». И что произошло дальше?

   Паша молча складывал из бумажной салфетки кораблик.

   – Забыл? – ехидно осведомилась я. – Напомню: спустя неделю после задержания таксиста, кстати, тоже твердившего о своей невиновности, в Москве произошло новое убийство, и следователю позвонил настоящий маньяк, который был донельзя возмущен ошибкой правоохранительных органов и кричал в трубку: «Немедленно выкиньте самозванца из камеры. Убийца десятилетия, современный Джек-потрошитель – это я. Никому не отдам своей славы, организуйте для меня пресс-конференцию».

   Завершить пламенную речь мне не дал звонок, доносившийся из лакового ридикюльчика.

   – Ты купила новую сумку? – спросил Макс, который, в отличие от большинства мужчин, всегда замечает любые изменения в облике своей подруги.

   – Нет, – прошептала я, вынимая мобильный и отмечая, что Валя не послушалась меня, не выключила старую трубку, а зачем-то прихватила ее с собой. – Это Валина, валялась рядом с ней, а я ее взяла, чтобы отвезти домой… Алло, слушаю!

   – Медведев не виноват, – проскрипело из сотового, – его нужно освободить, иначе я буду убивать до тех пор, пока до ментов не дойдет, что Фил ни при чем. Снайпер я, и меня вам не поймать.

   Я пнула под столом Павла и продолжила беседу:

   – Что-то не верится.

   – Почему? – возмутился скрипучий голос.

   – Ты промахнулся, – подначила я киллера, глядя, как Гладков судорожно нажимает на кнопки своего телефона, – настоящий снайпер убивал жертв одним метким выстрелом, а ты, имитатор, отстрелил Валентине ухо. Нанес ей тяжелую травму, но, слава богу, не лишил ее жизни. Плохо стреляешь.

   – Думаешь продержать меня на трубке, чтобы менты засекли? – хохотнул убийца. – Пока они меня обнаружат, я уйду спокойно. Что же до моей меткости, то предлагаю тебе цель на выбор. Видишь подставку с шоколадом?

   – Где? – не поняла я.

   – У кассы, – пояснил собеседник, – слева.

   У меня непроизвольно задергалась щека.

   – Да.

   – Говори, какую сбить: «Аленку», «Вдохновение» или «Экстру»?

   – Синюю плитку с балериной, – не замедлила я с ответом.

   – Отлично, – одобрил стрелок, – не вешай трубку, это секунда.

   Я не успела моргнуть, как раздался странный звук, и возле кассового аппарата в воздух взмыли темные крошки.

   – Жди звонка, – донеслось из трубки, и звонивший отсоединился.

   – Мама! – заорала Тамара Федоровна, не поняв, что случилось. – Как вы шоколад взорвали?

   Я вскочила на ноги.

   – Не шевелись, – побелевшими губами сказал Павел.

   – Мы в безопасности, – легкомысленно отмахнулась я, – если б он хотел – убил бы нас давно.

   – Вот это класс! – воскликнул Максим.

   Глебов схватил телефон:

   – Женя, эксперта сюда, всем надеть бронежилеты, стрелок рядом, блокируйте подъезды близлежащих домов, перекройте улицу со всех сторон.

   – Он давно ушел, – пробормотала я. – Интересно, как ему удалось раздробить плитку шоколада, не повредив окна?

   – Форточка открыта, – пояснил Макс. – Пуля пролетела через нее и угодила в выбранное тобой «Вдохновение». Да уж, это мастер, теперь я верю, что он Валентину не хотел лишить жизни, отстрелил ей ухо из желания привлечь к себе внимание.

   Я вцепилась в телефон Рублевой:

   – Снайпер обещал перезвонить.

   – Лучше нам уйти в надежное укрытие, – откровенно испугался Паша.

   Мы встали и по стеночке начали пробираться к двери. До сих пор я никогда не была на прицеле и не понимала, насколько страшно ощущать себя на мушке, зная, что моя жизнь зависит от человека, который сейчас наблюдает за своей жертвой при помощи современной оптики и решает мою судьбу.

   – Эй! – остановила нас Тамара Федоровна. – А заплатить?

   – Мы рассчитались, – мрачно сказал Павел и распахнул дверь, за которой стоял омоновец с большим железным щитом.

   – За шоколадку не отдали! – возмутилась булочница. – Она денег стоит.

   Макс открыл кошелек, бросил на столик купюру и неожиданно сказал:

   – Поймаем мерзавца, заставлю его мне деньги вернуть.

   – Говорил нам в шестом классе физик по кличке Гризли: «Недоумки, зазубрите правила, они вам, дебилам, в жизни понадобятся, если, конечно, вы доживете до окончания школы». А я его не слушал. Только теперь сообразил: Гризли-то нас по-отечески наставлял, вкладывал в головы бурсаков^[6] знания. Жаль, что у тебя, Лампудель, подобного учителя не было. Тогда бы ты знала, что Архимед изрек: «На всякое тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, направленная вверх и равная вытесненной им жидкости». Поясняю для непонятливых. Если, надев спасательный жилет, ты запрыгнешь в ванну, налитую до краев ключевой водицею, то мы, собрав с пола выплеснувшуюся воду, узнаем, сколько ты весишь. Но, пока будем производить подсчеты, Лампа мирно утонет. Сообщаю теперь правило Вульфа, то есть мое личное наблюдение: организм, закутанный в брезент, нашпигованный броней, утонет за столько секунд, сколько в нем килограммов. Или утопает, извини, не уверен, что правильно изменил глагол. Важен эффект, а не грамматика. Мораль: не совершай заплыв в обмундировании ОМОНа, кирдык наступит быстро.

   – Кто есть таков кирдык? – заинтересовался Томас. – Национальный житель страны другой из состава России?

   – Кирдык обитает в государстве Кирдыкстан, – не моргнув глазом ответил Макс.

   – Загадочен язык русаков, – пригорюнился Томас, беззастенчиво наблюдая, как я вылезаю из мокрой футболки. – Вчерашним днем, надеясь поланчевать, ноги принесли меня к трамваю, где продать голодающим шаурму. Задумал купить пять штук, хотев угостить Нина, баба Нила и детей, рожденных от них всех. Встав в угол, не поняв, как спросить: дайте пять шаурма? Пять шаурмов? Пять шаурменей? Пять шаурм?

   – Не думай о падежах, – посоветовал Макс, – тебя поймут, просто пропой: «Раз, два, три, четыре, пять, хочу шаурму опять».

   – О! Спасибо! – обрадовался Томас.

   Я закуталась в Нинин халат и запоздало обиделась:

   – Не садилась я в ванну, случайно упала!

   – Где-то здесь ты прячешь бутылку с водкой? – ухмыльнулся Макс. – Хлебнула из горлышка и не удержалась на ногах?

   – Испугалась того, кто сидел под раковиной, – после колебания ответила я, – и потеряла равновесие.

   – Да ну? – вскинул брови приятель. – Там отдыхал зеленый человечек? Чертик? Или торчала черная-черная-черная рука?

   – Там мохнатый клубок ворочался, – вздохнула я. – Довольно большой, размером с кошку. Уши, хвост, глаза, усы.

   Макс нежно обнял меня:

   – Пойдем, заинька, тебе надо баиньки. Если кто-то выглядит, как кошка, имеет хвост и уши, как у кошки, мяукает, как кошка, то это стопроцентно кошка.

   Я попыталась поспорить:

   – Не совсем верное утверждение.

   – Хорошо, хорошо, – закивал Макс, – согласен, все, как у кошки, а по сути, слон.

   Продолжая нести чушь, он довел меня до кровати, взбил подушки, перетряс одеяло. Пока я раздевалась и укладывалась, он сгонял на кухню, принес мне шоколадку, чашку чая и сунул в руки книгу.

   – Новая Полякова! – обрадовалась я. – Макс, ты такой внимательный! Купил мне детектив! Спасибо!

   Вульф пошел к двери во вторую комнату:

   – Знаешь, я подумал: если у Лампы будет книга, она не станет ко мне приставать ни с вопросами, ни с сексом. Увлечется сюжетом, а я спокойно отдохну. В конечном итоге криминальный роман я приобрел для себя.

   Умиление враз покинуло меня, еще бы секунда, и я запустила бы в Макса томиком, но он весьма вовремя шмыгнул во вторую комнату. Я начала читать. Вокруг установилась полнейшая тишина: Томас не шумел, со стороны комнат Нины Силаевой тоже не доносилось звуков, меня постепенно захватил сюжет, спать расхотелось. Вдруг из дальнего угла, где возвышался апофеоз советской электронной промышленности – телевизор «Рубин» на паучьих ножках, послышалось тихое шуршание, потом легкий стук коготков.

   Муля, вальяжно раскинувшаяся в кресле, подняла голову и недовольно заворчала. Остальные собаки не обращали внимания на звук. Мопсы крайне дружелюбны: любых живых существ, включая грызунов, они считают друзьями. Мыши могут спокойно кататься верхом на Аде, Капе и Фене. Для Рейчел полевки – не стоящая внимания добыча, ради такой мелочи она даже глазом не моргнет, а Рамик, несмотря на тяжелое дворовое детство, крайне брезглив. Я же, в отличие от большинства женщин, не теряю головы, услышав тихое попискивание. Одна Мульяна у нас начинает нервничать, когда в дом являются непрошеные гости. Муля совсем не злая, просто ей мешают посторонние звуки.

   – Эй, мышки, немедленно уходите! – скомандовала я, не отрывая глаз от страницы. – Вчера вам повезло, схомячили шоколадку, беззаботно оставленную мною на тумбочке, но сегодня ничего вкусного и в помине нет! Брысь!

   В ответ раздалось бодрое чиханье. Я лениво переместила взор и увидела кошку серо-черно-коричневого цвета, со здоровенной мордой. Изо рта ее торчали два длинных клыка, у нее были круглые уши, чуть раскосые черные глаза, вытянутый, на конце обрубленный нос и крохотные передние лапки. Чудо-юдо сидело столбиком, лапки оно сложило на груди.

   – Мама, – прошептала я, – ты кто?

   Неизвестный зверек приподнял верхнюю губу и свистнул. Мопсы вскочили, Рейчел завыла, Рамик залаял во всю мощь.

   – Что случилось? – спросил Макс, входя в мою комнату.

   Я ткнула пальцем в сторону стола:

   – Сидит.

   – Кто? – деловито осведомился приятель.

   – Там, – прошептала я, – гибрид кошки и хомяка!

   Максим отобрал у меня книгу:

   – Не верь писателям, они вруны, таких существ в природе не бывает! Вот уж не ожидал от Поляковой ничего подобного. Обычно у нее добротные детективы, а не ерунда.

   Дверь в коридор распахнулась, вошла Нина Силаева.

   – Кто кричал? – спросила она.

   – Лампа увидела некое чудо-юдо, – без тени улыбки заявил Макс.

   Силаева попятилась:

   – Кого?

   Я схватила халат:

   – На столе сидел то ли скунс, то ли хомяк, не знаю, как его назвать. В общем, жуть.

   – Если ты слопала на ночь комки, которые испекла баба Нила, то неудивительно, что тебе ужасы мерещятся, – заметила Нина. – Желудок расперло, оттого и кошмары.

   В спальню медленно вплыла Прасковья Никитична.

   – Видела сейчас зайца без ушей в пальто с меховым воротником, – сообщила она, – мимо прошел!

   – Здорово! – кивнул Макс. – Прямо Алиса в Стране чудес. Кролик тебя случайно чай пить не позвал? Не сказал, что опаздывает?

   – Нет, – не смутилась Прасковья Никитична, – он молчал.

   – Мама, иди-ка ты спать! – распорядилась Нина.

   – Не хочу, – уперлась Прасковья Никитична, – нечего из меня дуру делать! Заяц был!

   – Бабушка тоже «блинами» объелась? – предположил Макс.

   – Нет, она грибов покушала, – помотала головой Нинуша. – Я опят на зиму в масле закатала, они хорошо с картошечкой идут.

   – Ах, грибочки… – протянул Максим. – Понятненько!

   – Эй, чего не спите? – присоединился к нашей компании Николай. – Ночь на дворе.

   – Лампа увидела помесь белки со свиньей, – ввел его в курс дела Макс. – А Прасковья Никитична повстречала зайца в пальто. В остальном все нормально.

   – Заяц был под пальто голый, – рассердилась бабка.

   – Совсем? – разинул рот хозяин дома.

   – Неприлично, правда? – хохотнул Максим. – В присутствии незнакомых людей шляется без штанов! Фу!

   – Вижу, вы хотите из меня идиотку сделать, – нахмурилась Прасковья. – Думаете, если я иногда забываю, как меня зовут, то всегда кретинка? Зайцы не носят кальсоны.

   – Звучит, как песня, – закряхтел Томас, незаметно присоединившийся к дружной компании, – зайцы не носят кальсоны. Недавно слышать по радио! Бодрая мелодия для военного вальса!

   – Смотрите, – торжественно заявила Прасковья Никитична, – вон он! Его свинка приголубила.

   Все одновременно повернулись в ту сторону, куда указывал артритный палец старухи. Возле окна лежала Муля. Около нее уютно устроилось лохматое чудовище. Оно явно сообразило: мопсиха обладает гипертрофированным материнским инстинктом и не сделает ему ничего плохого. Наши собаки приучены к четвероногим визитерам: большинство знакомых, отбывая в отпуск или командировку, привозят своих питомцев в Мопсино. Рейчел толерантна как к собакам, так и к кошкам, Рамику без разницы, кто еще поселился в доме, Ада окажет гостю почет и уважение, если только незнакомец не обнаглеет и не полезет к ней в миску, Феня начнет вздыхать, словно говоря: «Ну вот, опять приживалы», а затем тщательно спрячет от варягов пластмассовые косточки и плюшевые игрушки. Капа тут же предложит поиграть с ней в догонялки, а вот Муля особое дело. Она будет трепетно ухаживать за постояльцем, тщательно вылижет его, обогреет, приласкает.

   – Заяц! – обрадовалась Прасковья Никитична.

   – Степан, стервец! – зашумел Николай. – Вот ты куда удрал!

   – Ты его знаешь? – поинтересовалась Нина.

   – А то нет! – хмыкнул Рублев. – Сам на рынке купил.

   – Оригинальный организм, – одобрил Максим. – Как его зовут?

   – Степан, – ответил Колян и стал причмокивать, подзывая зверушку.

   Но Степе очень нравилось греться о толстый бочок Мули, он даже не пошевелился.

   – Хочется узнать, каких Степаша кровей, – спросил Макс, – он тигр, кот или суслик?

   – Быдра, – сообщил Колян, – мой лучший бизнес.

   – Быдра? – переспросила я. – Такого зверя не существует.

   – Вон же, сидит, – возразил Рублев. В логике ему не откажешь.

   – Я выдру знаю, – вступила в разговор Нина.

   – Мать ему и есть выдра, – кивнул хозяин, – а отец бобер. Плюсуем, получаем быдру. Уникальная помесь: мех, крепкие зубы, а питается деревяшками. Со всех сторон выгода! Разведу их и буду продавать, пойдут влет, лучше шаурмов.

   – Шаурмов! – повторил Томас. – О! Надобно утрамбовать к памяти верное произношение множественного числа!

   – Расхватают за час, – потирал руки Колян, – всем понадобятся. Если хотите для радости, ну, типа, скотина в доме, то очень экономно. Желаете шубу – шикарный мех.

   – Отвратительно! – возмутилась я.

   – Это ты жалостливая, в куртке носишься, а другим бабам шубку подавай! – возразил Колян.

   – Еще быдру можно использовать для столярных работ, – с самым серьезным видом подхватил Макс, – вместо циркулярной пилы, например, или рубанка.

   – Об этом я не подумал, – признался Колян.

   – И кто тебе посоветовал заняться разведением быдр? – неожиданно грамотно спросил Томас.

   Рублев упер одну руку в бок, вторую вытянул вперед, словно главнокомандующий, напутствующий войска перед решающей битвой, и выдал вдохновенную речь. Если отбросить в сторону цветистые выражения и заверения: «Заработаю пару миллиардов и уйду на покой», то выяснилось следующее.

   Потерпев фиаско с домашним спиртозаводом, Колян решил поискать новый род деятельности и обнаружил в Интернете парня, который сообщал о быдрах. Рублеву идея разведения мутантов показалась великолепной, он смотался в городок Королев и приобрел два экземпляра: Петра и Степана.

   На этой фазе рассказа Нина засмеялась, а я спросила:

   – Ты надумал создать семейную пару быдр и получить многочисленное потомство?

   – Ну да, – подтвердил хозяин. – Продавец объяснил, они производят по десять-пятнадцать быдрят за раз. Через год я куплю дом на Таити!

   – Ничего не получится, – отрезал Макс.

   – Зря не верите, – надулся Колян. – Вот позову вас к себе в имение на лето, тогда и увидим, кто прав.

   – Петр и Степан потомства не дадут, – сказала я.

   – Почему? – удивился Николай.

   – Ну ты даешь! – восхитился Макс.

   Томас похлопал Рублева по плечу:

   – Геи не способны делать детей, у них болезнь сексуального организма.

   – Петя и Степа здоровы, – бросился на защиту подопечных Колян, – продавец мне ветпаспорта дал.

   – Скатайся завтра к быдрозаводчику и купи Таню, – посоветовала я. – Если в стае появится дама, дело пойдет.

   – На третьего зверя денег нет, – загундел Колян, – и там всего двое было, остальных разобрали. Ничего, они управятся. Степан, пошли наверх.

   Не обращая на нас внимания, Рублев подошел к уснувшему зверьку, взял его на руки и ушел. Случившееся с женой, кажется, занимало его меньше, чем грядущее быдропроизводство.

   – Странно не знать о жизни сексуально безграмотного организма, – выдал Томас. – Рожает женская особь, мужские не рожают.

   – Охохоюшки, – выдохнула Нина. – Мужик нынче странный пошел!

   – Где я? – вдруг спросила Прасковья Никитична. – Отдайте паспорт, почему свидание отменили?

   – Мама, все в порядке, – сказала Нина и повела вновь впавшую в безумие старушку в коридор.

   – Надеюсь, до утра в нашем сумасшедшем доме будет тихо, – буркнул Макс. – Впрочем, до рассвета уже недолго. Лампуся, сделай одолжение, не ори больше, подумаешь, увидела быдру, не стоило нервничать.

   Начнем, так сказать, ab ovo^[7].

   Лампа Романова получает от Вали ее старый телефон и отвечает на звонок. С той стороны трубки находится странная личность, которая вызывает Рублеву на встречу, отстреливает ей ухо, демонстрирует уникальную меткость, привлекает внимание правоохранительных структур, буквально засовывает в болото вилы и взбаламучивает тухлую воду, заставляя выскочить наружу лягушек, пиявок и прочих обитателей застойного местечка, пугает их новыми убийствами. А потом дает задний ход, требует от меня сохранения тайны, шифруется, рассказывает о серьезной опасности, которая нависла над Филиппом. Истеричное, нелогичное поведение. Но стреляет Альфа отлично. Однако он явно психически нестабильная личность, с такой лучше не спорить. Снайпер может убить невинного прохожего, а я потом всю оставшуюся жизнь не смогу простить себе смерть человека. Мне надо поставить Макса и Павла в известность о происходящем. Но ни Вульф, ни Гладков не берут трубку. Ничего необычного в их недоступности нет. Макс может пропасть на несколько дней по делам, а Паша, скорее всего, лечится алкоголем. К сожалению, для Гладкова единственный способ расслабиться – это хорошая порция водки.

   «И о погоде, – монотонно бубнило радио, – сейчас в столице ноль градусов, ветер северный, возможен снегопад».

   Я включила «дворники». Снег уже сыпался с небес, скоро Москва окончательно замрет в пробке. Взгляд упал на дом с яркой надписью из зеленых лампочек: «Футур». Я посмотрела на часы, они показывали начало восьмого. Голод когтями вцепился в желудок. Включив поворотник, я подрулила к парковке, аккуратно пристроила свою «букашку» около снегоочистительной машины, вышла наружу и не сдержала смеха. Спецтехника стояла, выставив вперед щетки, около них гарцевали две крупные бродячие собаки, они использовали щетки вместо чесалок. Двортерьеры терлись о пластиковые иглы спинами, на их мордах застыло выражение счастья. Зима разбушевалась по полной программе, но блохи отлично переносят мороз в мохнатой шкуре. Собачата повизгивали от удовольствия, жмурились, подскакивали и так кайфовали, что у меня под бронежилетом зазудели лопатки. Кстати, учитывая наш договор со снайпером, я могу спокойно снять жилет. Но не делать же это на парковке на глазах у прохожих!

   Я еще раз полюбовалась на резвящихся собак, получивших в свое распоряжение изумительную чесалку, и поторопилась в магазин: есть хотелось до обморока.

   Мой выбор пал на венгерскую ватрушку и пакетик сока, на десерт я решила прихватить орешки. Я походила между стеллажами. Пакет по цене девятьсот семьдесят два рубля, произведенный в Германии, не вызвал желания его купить. Впрочем, упаковку того же веса стоимостью в пятьдесят целковых я тоже отвергла. Не надо считать меня привередой, которой плох и дорогой, и дешевый товар. Без малого тысячу рэ за горстку орешков отдавать аморально, но приобретать кулек с надписью «Фисташки из Мурманска» тоже глупо. А еще меня смутил срок годности на таре с орехами, таинственным образом родившимися в холодном крае. Я внимательно изучила обертку и увидела на ней интригующую надпись: «Годен навсегда». Поэтому к кассе подошла только с плюшкой и яблочным напитком.

   – Пятьдесят два рубля, – меланхолично заявила кассирша.

   – Карточки берете? – спросила я, вытаскивая кошелек.

   – Да, – кивнула девушка, – стол намагничен, положите кредитку на тарелочку.

   – Придвиньте ее, пожалуйста, – попросила я, – до блюдечка мне не дотянуться.

   – Оно прибито, – возвестила сотрудница супермаркета, – чтобы не тырили.

   Я показала ей карточку:

   – Возьмите.

   – Не имею права, нас инструктировали, чтобы покупатель сам клал сюда свою карту! – объявила кассирша.

   Я не стала спорить. На свете много странных людей, пишущих дикие инструкции. Почему кассир не может принять кредитку у покупательницы? Рано или поздно ей все равно придется вложить карточку в терминал. Зачем непременно пользоваться тарелкой? Но взывать к здравому смыслу – только время зря терять.

   Я оперлась ладонью о железный стол, потом навалилась на него грудью, положила кредитку в пластиковую емкость, хотела выпрямиться – и не смогла.

   Мне показалось, что в спину упирается человек, желающий побыстрее оплатить свои покупки. Встречаются малоприятные люди, которые, стоя сзади в очереди, буквально падают на вас, дышат в затылок, толкают между лопаток, наступают на пятки. Но сейчас у кассы, кроме меня, была еще милая бабушка в старорежимной бархатной шляпке с вуалью и в твидовом пальто, за ней возвышался дяденька с пятилитровой бутылью пива. Никто не выказывал нетерпения.

   – Распишитесь, – вяло попросила кассирша.

   Я хотела разогнуться, но неведомая сила крепко прижала меня к стойке.

   – Не задерживайте очередь, – сухо распорядилась девица за кассой и с раздражением добавила: – Купят на две копейки, а внимания требуют на миллион.

   Я предприняла новую попытку выпрямиться и потерпела неудачу: я словно прилипла к столу.

   – Темный лес. Лучше сразиться в «скрэбл»^[8] или в «Монополию». Но, думаю, ничего ужасного в «дураке» нет, хотя название говорит само за себя. Впрочем, наверное, можно играть на деньги?

   – Верно, – подтвердила Нина, – Филипп таким образом зарабатывал Илюше на лечение. Ему удалось за довольно короткий срок получить почти всю необходимую сумму, ну а потом моего несчастного мужа запихнули за решетку.

   – Причина ареста – игра в карты? – недоверчиво переспросила Галя.

   – Ты попала в яблочко! – кивнула Нина.

   Галя, забыв о манерах, стала ковырять мизинцем в ухе.

   – Поосторожней, – предостерегла младшая сестра, – у Фила есть знакомый, тот двумя пальцами орудовал, вроде как ты сейчас, чихнул – и разом оба мизинца сломал. Фил его в больницу привез, там врачи ухохотались. Поможешь мне? Возьмешь мальчиков?

   Галя не обратила внимания на историю про идиота, получившего бытовую травму.

   – Медведев посещал нелегальное заведение? Он попал в облаву?

   – Нет, они с партнером играли на улице, – промямлила Нина.

   – Где? – еще сильнее удивилась Исайкина. – Их арестовали за неподобающее поведение в общественном месте? Но при чем здесь убийства?

   Ниночка заерзала в кресле, вздохнула, наморщила лоб. Галина кожей ощутила: сестра чего-то недоговаривает либо вообще врет, и двинулась в атаку:

   – Тебе нужна моя помощь?

   – Очень! – страстно воскликнула Нина.

   – Тогда вываливай всю правду до конца! – рявкнула Галя. – От этого зависит мое решение.

   Нина сцепила пальцы рук в замок:

   – Придется долго объяснять!

   Галя не сдалась:

   – Следующий клиент записан на восемь вечера, времени полно. Либо абсолютная честность, либо прощай!

   Нина откинулась на спинку кресла. Гале почему-то стало жарко, она сняла халат. Но уже через пять минут ее трясло в ознобе, ей пришлось не только вновь накинуть форменную одежду, но и закутаться в махровую простыню, предназначенную для клиентов.

   Филипп увлекался стрельбой с детства, занимался в спортивной секции, участвовал во всяких соревнованиях и даже получал медали. Во время службы в армии Медведев довел стрельбу из винтовки до филигранности, мог с большого расстояния попасть в подброшенную рублевую монету. Ниночка знала о страсти любимого к оружию и, чтобы привлечь к себе его внимание, тоже пошла в тир. Девушка рассчитала правильно: Филипп заметил симпатичную школьницу, старательно палившую по мишеням, и стал ее учить. Ниночка оказалась талантливой, она от рождения обладала крепкой рукой и точным глазомером. Но самое главное, девочка уловила психологию стрельбы. Объяс-няя будущей жене, как следует вести себя на огневом рубеже, Медведев говорил: «Многие хорошие стрелки так и остались просто хорошими, великими они не станут. Почему? Да потому, что видели мишень, прикладывали к плечу винтовку, целились и не всегда попадали. Надо иначе. Сначала расслабься, потом представь, что оружие – это твоя рука. Ты же не ошибаешься, беря со стола тарелку? Забудь обо всем на свете: ветер, дождь, снег, цунами, ничего не существует, только ты и винтовка, она твое тело и не ощущает ничего, кроме патрона. Вложи мысленно в кусочек свинца все свое желание выиграть, превратись сама в эту пулю и лети. Точно знай, ради чего или ради кого стреляешь. Мотивация – вот главное. Что получишь в результате? Смерть врага? Медаль? Восстановишь справедливость? Отомстишь? Откусишь денег? Работает все, главное, чтобы желание было мощным, а неудача ужасной. Тебе станет плохо, если не попадешь в цель, ты умрешь, погибнет любимый человек, ребенок. Если палить просто так, по воронам, толка не будет. Вот почему я не люблю охоту: утку легко купить в магазине, нет драйва. Научишься концентрировать желание и направлять сгусток энергии вперед, превратишься с оружием в единое целое, не будешь пользоваться им от скуки или безделья – вот тогда станешь Снайпером. С большой буквы».

   Филипп никогда не рассказывал жене, чем он занимался в армии, почему после срочной службы остался на некоторое время военным на контрактной основе, по какой причине демобилизовался. А Нина не проявляла любопытства, тем более что муж особо не откровенничал, неуместные вопросы его злили. Но когда Фил предложил ей фиктивный развод, Нина потеряла голову и впервые за их совместную жизнь заставила супруга раскрыться.

   В поисках способа заработать деньги на лечение Илюши Медведев позвонил Валерию, старому знакомому по службе в армии, и заявил:

   – Очень нужны бабки.

   Товарищ обещал ему помочь и не обманул. Спустя пару дней Валерий соединился с Филиппом и сказал: «Приезжай на встречу». Стрелку забили в Центральном парке, возле фонтана, в котором в день ВДВ традиционно купаются пьяные десантники. «Есть мегабогатый человек, – сразу взял быка за рога Валера, – денег у него лом. Зовут его Саша». – «Просто Саша, – ухмыльнулся Филипп, – а фамилия ему Иванов?» – «Петров, – улыбнулся Валера, – Саша Петров. Имеет он все – почет, уважение, должность начальника, любых баб, но… ему скучно! Мне его не понять, но думаю, коли любую вещь или человека можешь купить, то тоска сожрет. Как в сказке! Знаешь анекдот про золотую рыбку? Попалась она в сети к олигарху и говорит: «Три желания! Три желания! И отпусти меня». Новый русский почесал в затылке и ответил: «Черт с тобой, отпущу, люблю животных. Загадывай свои желания, выполню!»

   Вот Саша Петров такой».

   «Ну и чего ему надо?» – не понял Медведев. «Адреналину, – хмыкнул Валера. – Предлагает поиграть в карты. Платит за каждый твой удачный ход». – «Да я ни во что, кроме в «дурака», не умею, – опешил Филипп, – и то не помню, когда в последний раз карты в руки брал. Думал, ты мне работенку со стрельбой припас». – «Саше «дурак» подходит, – абсолютно серьезно ответил Валерий. – Но в колоде будут не картонки с мастями, а люди». Уж на что Филиппа было трудно огорошить, но на этой фразе он впал в ступор: «Это как?»

   «Просто, – пожал плечами Валера, – игрок находит «карту». Выбирать надо тщательно, не ставить первого попавшегося, искать такого, который соответствует игре. Бабы – дамы, брюнетки пиковая масть, шатенки трефы, рыжие черви, блондинки бубны». «По цвету волос?» – оторопело уточнил Медведев. «Верно сечешь, – похвалил Валерий. – Мужики – валеты и короли. Еще важен возраст: если парню тридцать лет, он, понятно, валет. Во, я стихами заговорил. А в пятьдесят – уже король. Усек?» – «Вроде», – кивнул Филипп. «Но если дедку за шестой десяток перевалило и он дворник, то какой из него король, – продолжал приятель, – даже на «восьмерку» не потянет». – «Король – пожилой мужик при хорошей должности и деньгах?» – подвел итог Филипп. «На ходу сечешь, – похвалил Медведева Валера. – Один бросает карту, другой ее кроет и делает свой ход, ну и так далее. Если сидите за столом, то игра заканчивается, когда исчерпается колода. А у вас будет по-другому, например, Петров выкладывает «шестерку». Ты отвечаешь «семеркой» и бросаешь «восьмерку» или «девятку». Саша отвечает «девяткой» или «десяткой». Ну и так далее, пока не дойдете до тузов. Хорошо получится, повторите партию, будете играть до тех пор, пока Петрову не надоест. Имей в виду, он опытный снайпер и платить тебе станет только за точный выстрел. Промахнешься, попрощайся с бабками. Если Саша скосячит, твой гонорар возрастает в десять раз. О’кей?» – «По рукам», – согласился Филипп. Валера протянул приятелю пакет. «Это аванс», – сказал он.

   Медведев молча взял деньги. Дома он открыл упаковку и понял: приятель не подвел, нашел отличный приработок, теперь можно не волноваться за судьбу Илюши.

   Нина сделала судорожный вдох. Галина решила, что сестра как-то неправильно растолковала ситуацию.

   – Фил согласился за деньги играть в карты?

   Нинуша кивнула.

   – Но они не бумажки, а живые люди, которых надо убивать? – в ужасе спросила Галина.

   Нина поморщилась:

   – Фила подставили. Речь шла лишь о ранении. Допустим, Саша ранит «шестерку» в ногу, легко, чистая ерунда. Человек сходит к врачу и скоро здоров. Но Петров первым ходом совершил убийство, и мужу пришлось адекватно ответить, иначе бы он не получил денег.

   Галя настолько растерялась, что у нее онемели мышцы лица, потом спазм переполз на шею, грудь, стало трудно дышать и шевелиться. Нина не заметила состояния сестры, она продолжала искренне возмущаться:

   – Фил рассчитывал лишь нанести «карте» легкое ранение. Супруга вынудили стрелять на поражение. Пойми, Филипп чудо-снайпер, он не способен промахнуться. Петров сразу задрал планку, а нам нужны деньги. Муж работал ради ребенка.

   – Что? – еле выдавила из онемевшей гортани Галя. – Ты называешь убийство работой?

   Нина пожала плечами:

   – Странные у тебя понятия. Если снайпер убирает врага, это что? Служба. Короче, Фил не виновен, он всего-то хотел вылечить сына.

   – Аха, – выдохнула Исайкина, у которой закончились слова.

   – Белов, чтоб ему в аду гореть, – зло продолжила Нина, – сделал из Филиппа маньяка. Дескать, мой муж ради потехи из винтовки палил, вот такая сволочь. Но ведь это неправда! Фил не виновен!

   – Аха, – повторила Галя, пытаясь встать: она поняла, что младшая сестра безумна, раз смогла убедить себя в непричастности мужа к преступлениям. И она завралась: то говорит, что устроивший дело Валерий предложил убивать несчастных, то сообщает, что их следовало только ранить.

   – Я хочу освободить Фила, – продолжила Нина, – мне очень трудно без него. Муж благородный человек, он ни словом не обмолвился на следствии про Сашу Петрова, не заикнулся о Валерии. Мне он велел забыть о том, что я знаю, иначе могут и меня арестовать, а детей отправят в приют. Ну я и молчала, отвечала, как договорились: «Какой с меня спрос? Мы давно в разводе, ничего ни о каких выстрелах не знаю». Но сейчас я поняла, что взвалила на себя слишком тяжкую ношу. Необходимо вызволить Фила.

   – Аха, – стандартно отреагировала Галя и вновь попыталась встать.

   Но опять не вышло, ноги гнулись, словно пластилиновые, а колени стали ватными.

   – Надо убедить ментов, что они взяли не того, – азартно выкладывала свой план Нина, – я долго готовилась, тщательно изучила ситуацию и сейчас готова действовать. Если снайпер снова оживет, то даже дурак сообразит, что на зоне парится ни в чем не повинный человек. Необходимо привлечь к этому внимание следствия. Белов, правда, помер, но есть ведь и другие! Например, прокурор! Валентина Рублева! Она ушла со службы, но связи-то у нее остались.

   Гале удалось справиться со стрессом.

   – Иди в милицию, – приказала она, – расскажи про Сашу Петрова и Валерия!

   – Зачем? – удивилась Нина.

   – Филиппа не освободят, – выдохнула Исайкина, – но те подонки не имеют права разгуливать на свободе. Они могут придумать новую «забаву».

   – Муж не виновен! – взвилась Нина. – Я его вытащу любой ценой. Возьми детей! На месяц!

   – Нет, – отрубила Галя.

   – Отказываешь? – надулась Нина.

   – Да, – категорично заявила Исайкина, – и советую тебе рассказать правду, поехать на Петровку или где там у них следователи сидят!

   – О Саше Петрове ничего не известно, кроме того, что он богат и начальник, а Валера исчез, – неожиданно спокойно пояснила Нина. – Хочешь на фотку Илюши посмотреть? Он теперь отлично выглядит.

   Галя закрыла глаза и затрясла головой:

   – Нет!

   – Валера поступил честно, – забубнила Нина, – мог зажать бабки, но не сделал этого. Я его не сдам, да и Фил запретил. А вот если снайпер снова появится! Тогда мужа освободят.

   – Ты сумасшедшая, – не выдержала Исайкина.

   – Я люблю Фила, – с фанатичным блеском в глазах отчеканила Нина, – жить без него не могу, отдам за мужа все!

   – Где снайпера возьмешь? – Галя попыталась вернуть безумную сестрицу к реальности.

   – Ерунда! – весело ответила Нина.

   Если вы столкнулись с сумасшедшим, то разговор может стать продуктивным лишь в том случае, если будете беседовать на его языке. Галя сделала над собой огромное усилие и сказала:

   – Понимаю твой замысел, но, если ты договоришься с киллером, тебе ему придется платить!

   – Чего искать? – фыркнула Нина. – Я сама отлично стреляю! И, как догадываешься, у себя ни копейки не возьму.

   Галя ощутила тошноту и опрометью выбежала из кабинета.

   – Тебе плохо? – испугалась администратор на рецепшен.

   – Голова, – прошептала Исайкина, – и мутит.

   Коллеги засуетились, уложили педикюршу на диван, вызвали «Скорую», в суматохе никто не заметил, как ушла Нина.

   Медики определили гипертонический криз, сделали Исайкиной укол. Галю отвели домой. Несколько дней она сидела взаперти, тщательно занавесив окна. Она не отвечала на телефонные звонки и не подходила к двери. Но в конце концов Галине пришлось отправиться на службу. Время шло, Нина больше не появлялась, Галя слегка успокоилась, но четыре дня назад, когда после окончания смены она пошла в магазин, какая-то непонятная сила выбила из ее рук сумочку. Сначала Исайкина подумала, что стала жертвой уличного грабителя, но вокруг никого не было. Ридикюль упал неподалеку, в его лаковом боку зияла дыра.

   Галя подняла сумку, и тут у нее в кармане ожил мобильный, из трубки раздался голос Нины:

   «Сука. Ты всегда была эгоисткой. Бережешь свою задницу? Следовало ее тебе отстрелить. Но я, в отличие от тебя, помню о нашем родстве. Живи дальше! И учти: если побежишь в ментовку и обронишь обо мне хоть словечко, следующая пуля очутится в твоем черепе, а не в сумке».

   Галина замолчала. Я тоже не могла произнести ни слова – услышанное произвело на меня сильное впечатление. Потом моя собеседница произнесла шепотом:

   – Я читала в газете про убитую женщину, Маргариту Подольскую, и про Медведева тоже. Неужели Нинка решилась ради мужа на убийство? Я так испугалась! Наврала девчонкам на рецепшен, что у меня ремонт, соседи сверху затопили. На улицу не высовываюсь, ночую в кабинете, но ведь так не может вечно продолжаться! В милицию идти боюсь, тогда Нинка меня точно пристрелит. Она бешеная. Посоветоваться не с кем, все прочь шарахнутся, подобными историями даже с ближайшими подругами не делятся. Но ты другое дело, общаешься с Нинкой, живешь с ней в одном доме. Беги оттуда без оглядки, иначе Силаева тебя запугает и убить захочет.

   – Вам надо идти в милицию, – вздохнула я. – Запишите телефон, следователя зовут Павел Гладков, он поможет.

   – Ни-ко-гда, – по слогам произнесла мастер. – Ни-ко-гда!

   – Если Силаеву поймают, дадите показания? – наседала я на Исайкину.

   – Только после того, как ее в наручниках в клетке увижу, – затряслась Галина, – лучше здесь сидеть буду. Знаешь, я рассказала тебе правду, потому что очень боюсь. Мне нужна помощь, я могу на нее рассчитывать?

   – Где может быть Нина? – задала я основной вопрос.

   Педикюрша вздрогнула и перекрестилась:

   – Понятия не имею, но надеюсь, что очень далеко отсюда.

   – Оно существует как альтернативное, – продолжал Сеня, – это эксперимент. В плане борьбы с коррупцией в органах и оборотнями в погонах. Левушка всем начальник, над собой никого не имеет, отвечает лишь перед законом. Берет некоторые дела и их расследует^[9].

   – Бред, – пожала я плечами.

   Арсений фыркнул:

   – После развала СССР и падения коммунистического режима как только не выворачивали систему. Главное управление исполнения наказаний вывели из МВД и отдали Министерству юстиции. Та еще катавасия затеялась. Отделы по борьбе с организованной преступностью то создавали, то распускали. Без поллитры во всех пертурбациях не разобраться. Профессиональных ребят убрали, взяли на службу недоучек, расплодили взяточников. Лучше в этом не копаться. Постоянно хотят «улучшить и углýбить», а получается каждый блин комом. Наша управление – очередная блажь, думаю, оно долго не просуществует. Знаешь, откуда ноги у него растут?

   – Она москвичка, – уверенно заявил Женя, – учится в МГИМО^[10]. Ей родичи квартиру купили, машину пообещали. Шуба у Маринки красивая, часы с брюликами. Внешне она не мисс мира, но и не страшная, правда, толстая. Ниче, на диету сядет.

   Я еще раз оглядела комнату. Телевизор новый, но не престижной марки, так сказать, народная модель. Стол, стулья, диван явно приобретены в магазине, который позиционируется как продавец дешевой, качественной мебели. Только вот мне до сих пор не попадались хорошие вещи за копейки (нынче и за большие тысячи вам предложат барахло). Мебель, что украшала квартиру Ковригина, слепили из прессованных опилок. Плед, накинутый на диван, Марина явно купила в супермаркете, в отделе сопутствующих товаров, он стоит чуть меньше двухсот рублей, потому что сделан из постоянно электризующейся синтетики. Я тоже польстилась на подобный и была наказана за жадность – после первой стирки он пошел пятнами и порвался. И я сильно сомневаюсь, что родители, чья дочь посещает занятия в МГИМО, облагодетельствовали любимое чадо затрапезной «однушкой» в старой, дышащей на ладан блочной девятиэтажке, построенной в восьмидесятых годах прошлого века. Неужели богатый человек поселит девочку там, где нет консьержки и видеонаблюдения? Он разрешит ей ездить в загаженном лифте? Не позовет дизайнера для оформления интерьера?

   – На каком курсе Марина? – задала я новый вопрос.

   – Э… э… – замычал Женя, – э… э…

   – Назови факультет, – велела я.

   – Русской литературы, – обрадовался Евгений.

   Мне стало смешно.

   – Точно помнишь?

   – Да, – уверенно ответил Слуцкий. – Она курсовую по Пушкину пишет.

   – Может, ты неправильно расслышал, – усомнилась я, – и Марина обучается не в МГИМО, а в МГУ? – Я отлично знаю, что в Институте международных отношений факультета русской литературы нет и никогда не было.

   – Я похож на идиота? – обиделся студент. – На фиг мне девка из университета. Они ж там нищие! Вот в МГИМО супергерлы, у каждой папаша олигарх, мать бизнесвумен. Мы с ней в клубе скорефанились.

   Я исподлобья взглянула на Женю. В девятнадцатом веке французский писатель Оноре де Бальзак написал серию книг, среди героев которых был молодой, амбициозный, но нищий юноша, который приехал покорять Париж. Добиться успеха и богатства он решил, заводя романы с обеспеченными дамами. Одна ввела кавалера в высший свет, другая его одевала, обувала, кормила, на третьей, дочери весьма знатных родителей, альфонс женился. Сменились десятилетия, но молодых мужчин, желающих устроиться в этой жизни за счет слабой половины человечества, не стало меньше.

   – И в каком клубе произошло ваше первое свидание?

   – «Два кило», – чуть смущенно признался Женя. – Я ваще-то в такие не хожу. Отстой для гас-тарбайтеров и шлюх. Но у меня там приятель бармен, вот я и заглянул. Она у стойки сидела, сильно от остальных отличалась, платье дорогое, духи. Сказала, что на улице упала, каблук сломала, пришлось в ближайшее заведение зайти, в туалете грязь смывать.

   – Давно вы знакомы? – улыбнулась я.

   – Неделю, – спокойно ответил Женя.

   Я встала:

   – Спасибо за гостеприимство. Когда Марина вернется?

   – Лекции у нее заканчиваются в пять, потом она в фитнес-клуб на Рублевке едет, к десяти дома будет, – выдал планы подруги Слуцкий.

   Уже в дверях я не выдержала и спросила:

   – Ты давно в Москве?

   Глаза Жени забегали из стороны в сторону.

   – Я коренной. С Тверской.

   – Почему в общежитии поселился? – хмыкнула я. – Бесплатное жилье дают исключительно иногородним. Ты на каком курсе?

   – На первом, – сник парень, – я сирота, родители умерли, дом наш блочный, три этажа, его расселяют, там воду и свет отключили, предлагают жильцам квартиры, но все очень далеко, за МКАД. Я привык около Кремля жить, вот и не соглашаюсь, жду достойный вариант. Меня ректор пожалел, временно дал общагу.

   Следовало уйти, но я не сдержалась:

   – И Марина тебе поверила?

   – Я никогда не вру, – торжественно заявил студент.

   – Все лгут, – пессимистично высказалась я, – вопрос лишь в том, зачем и по какому поводу. Женщины часто скрывают свой возраст, а я, например, постоянно говорю подругам при встрече: «Шикарно выглядишь, похудела, помолодела». Аптекарски чистая брехня, но злого умысла или корысти в ней нет ни грамма. Хочу сделать знакомой приятное, и все. Но ты другое дело. Деточка, на Тверской отродясь не было трехэтажных блочных домов.

   Слуцкий дернул плечом:

   – Ну… типа… не совсем на ней живу… Сбоку!

   – С одной стороны там Никитская улица и многочисленные переулки, застроенные в прежние века, когда о блочных кубиках не имели понятия, с другой – Петровка, Неглинная и, опять же, небольшие переулки, вроде Столешникова. Никакой массовой застройки. Еще учти, что в столице редко можно встретить трехэтажные панельные здания, это характерно для провинции. Да, сейчас в Москве стараются улучшить людям жилищные условия и действительно предлагают квартиры за Кольцевой. Но тех, кто не соглашается на быстрый переезд, не лишают ни света, ни газа, ни воды. Это запрещено законом. Охотно верю, что в каком-нибудь далеком городе местная власть способна на самоуправство, но в столице полно газет и телеканалов, которые охотно раздуют инцидент. Так откуда ты?

   – С Москвы, – уперся Женя.

   Я махнула рукой и захлопнула дверь. Вернусь сюда в десять вечера и потолкую по душам с дочерью олигарха, получившей от родителей затрапезную нору в непрестижном районе. Отлично понимаю, как обстояло дело. Марина и Женя отчаянно врали друг другу. Оба они из провинции, мечтают осесть в Москве, найти себе пару с пропиской. Девушка представилась столичной жительницей, Женя тоже не подкачал. Первая спела песню про МГИМО и родителей, второй нафантазировал дом на Тверской. Ну да мне их ложь неинтересна, хочу лишь выяснить, какое отношение имеет к девушке Тимофей Пантелеймонович. Может, он сдал ей жилплощадь? Если Марина платит Тиму-плотнику за аренду, то у «студентки» должен быть его телефон. Отыщу бывшего уголовника – сумею напасть на след Нины. А сейчас позвоню Герману и попрошу рассказать, что он смог выжать из записи моих бесед с Силаевой.

   Давным-давно одноклассницы, Лена и Наташа, предложили мне пойти посмотреть на котят, которых родила дворовая кошка. Мама никогда не отпускала маленькую Фросеньку^[11] от себя дальше чем на два метра. В одиннадцать лет меня это огорчало: ребята смеялись надо мной, обзывали «малявкой» и никогда не звали поиграть вместе. Я не пыталась вырваться из-под родительской опеки, понимала, что мама будет переживать, но Лена и Наташа предложили мне свою дружбу, и я дрогнула. Мы сбежали с двух последних уроков, спустились в школьный подвал, и я спросила: «Где киса?» – «Вон она, – Лена ткнула пальцем в темноту, – боишься идти одна? Ты трусиха?» – «Конечно, нет», – храбро ответила я, сделала пару шагов и услышала звук задвигающейся щеколды. «Посиди тут! – крикнула Наташа. – Проверим, какая ты смелая, начнешь орать – не надейся с нами дружить».

   Я чуть не скончалась от ужаса, села на корточки, уткнулась носом в колени и провела в этой позе невесть сколько времени, пока в подвал не ворвались моя мама, директор, завуч и несколько милиционеров. Скандал вышел громкий, я сразу назвала имена Лены и Наташи, девочек поставили на учет в детской комнате милиции. За предательство класс объявил мне бойкот, кое-кто из учителей тоже меня осудил, а вожатая сурово заклеймила на общем собрании, заявив: «Настоящий пионер никогда не выдаст своих, даже если его фашисты на костре поджаривают».

   В результате меня перевели в другую школу, я сделала вид, что забыла о глупом приключении. Но на самом деле запомнила это навсегда. С тех пор я не люблю оставаться одна в помещении без окон и дверей. Но признаваться в легкой форме клаустрофобии частный детектив не имеет права.

   Я начала медленно спускаться в подвал, бормоча себе под нос:

   – Давай, Лампа, здесь вообще никого нет, только очаровательные крыски.

   Едва нога коснулась пола, как в кармане оглушительно заорал мобильный. Оцените крепость моих нервов: я не уронила ни огнетушитель, ни фонарь, аккуратно поставила их на ступеньку и вытащила трубку.

   – Ты где? – сурово спросил Макс.

   – Неужели ты только что получил мое смс? – расстроилась я.

   – Я нахожусь в полуразрушенном доме на Бастыркина, но тебя не вижу, – уточнил приятель.

   Я вернулась назад, высунулась из двери и закричала:

   – Макс!

   Раздался звук шагов, и в поле зрения появился Вульф.

   – Здесь никого нет, – констатировал он.

   – Надо изучить подвал! – Теперь, в присутствии приятеля, я обрела стопроцентную смелость.

   – Ладно, – согласился Макс, – пошли.

   Мы побрели по просторному помещению с низким потолком, под которым змеились трубы. Я услышала странный звук, повернула голову, увидела под потолком зарешеченное оконце почти вровень с землей, подошла к нему и закричала:

   – Макс!

   На полу лежало что-то, прикрытое грязным куском картона. Из-под него высовывалась нога, обутая в хорошо знакомый мне сапог.

   – Укромное место, тело здесь могли найти только случайно, – процедил Максим, обнимая меня за плечи.

   – Это Нина Силаева, – проглотив комок в горле, сказала я, – ее обувь.

   – Надо подняться наверх и позвонить, – засуетился Вульф.

   На его голос наложился тот же странный звук, который я только что слышала. Я подняла глаза и поняла: в окошко врезан самый примитивный «кондиционер» – маленький вентилятор, чьи лопасти вращает ветер с улицы.

   – Здесь, наверное, связь отсутствует, – сказал Макс.

   – Доставай трубку, – велела я. – Нина беседовала со мной отсюда.

   Гладкова с бригадой мы ждали довольно долго. Пока специалисты занимались трупом и осмотром места преступления, Павел со всей тщательностью допросил нас с Максом и отпустил со словами:

   – Никуда из города не уезжайте, вы скоро мне понадобитесь.

   – Хочешь кофе? – предложил мне Макс.

   Меня моментально замутило, но я согласилась.

   – Придется ехать кавалькадой, – попытался рассмешить меня Макс, – вот вам век глобальной автомобилизации. Куда двинем?

   Я устало ответила:

   – Мне без разницы.

   – Тогда в «Синюю утку», – потер руки Макс, – там шикарно готовят макароны в яблоках.

   Я подумала, что ослышалась, молча села в свою машину и поехала за Максимом, который направился в самый центр Москвы. Кафе оказалось маленьким и не имело вывески. Если о нем не знать, пройдешь мимо, но об уютном трактирчике, похоже, слышали многие – нам с трудом нашли столик в неудобном углу, почти у входа в туалет. Вы не поверите, но в меню были «Яблоки по-флотски».

   – Это шутка? – спросила я у официантки.

   – Все так думают, – обрадовалась она. – Попробуйте, вкуснотища. Макароны варятся, соединяются с отварным нарубленным мясом и жареным луком.

   – Пока все более чем обычно, – сказала я.

   – Потом берете антоновку, вырезаете мякоть так, чтобы получилась «корзинка», – продолжала официантка, – набиваете ее макарошками, прикрываете срезанной верхушкой – и в печь, на средний жар, пока не пропечется.

   – Несите, – решила я.

   – А тебе, Макс, как обычно? – подмигнула Вульфу брюнетка.

   – Угадала, Люсенька, – кивнул тот.

   Когда официантка ушла, я, по непонятной причине обидевшись, выпалила:

   – Ты здесь постоянный клиент?

   – Забредаю изредка, – сказал Макс, – тут вкусно готовят. Я проверил Льва Георгиевича Райкина и Арсения Леонидовича Филатова – кто-то же из них велел поставить тебе «жучок». Райкин авантюрист, в научной среде о нем высказываются презрительно. Лев Георгиевич преподавал философию, звезд с неба не хватал, книг не писал, вершиной его карьеры коллеги считали пост заместителя ректора по административно-хозяйственной работе. Короче говоря, на заре туманной молодости Райкин состоял в завхозах, заботился о туалетной бумаге в институтских сортирах, следил за сохранностью мебели в аудиториях, руководил уборщицами.

   – Звучит не гламурно, – фыркнула я, – и не похоже на начало блестящей научной карьеры.

   Макс взял вилку и принялся ковырять гору зеленого салата.

   – Без хозяйственника нигде не обойтись, – продолжил он, – как правило, замом по тряпкам в вузах становится не особенно амбициозный сотрудник, которому за верную службу начальство помогает защитить диссертацию. Но наш Лев Георгиевич неожиданно попер в гору. Он быстро состряпал не только кандидатскую, но и докторскую, столь же стремительно преодолел все барьеры и получил заветное звание профессора. В институте тогда шел масштабный ремонт, и сотрудники не скрывали своих негативных эмоций: всем было понятно, что ректор растратил большую часть отпущенных на обновление здания средств, а Лев Георгиевич прикрывал начальника. Вот почему в аудитории не купили новые доски и не стали перекладывать паркет, отциклевали, покрыли лаком старые дощечки, и те «помолодели».

   Не прошло и полугода после ремонта, как Райкин захватил в институте власть. Теперь ректор безвылазно сидел в своем кабинете и на все вопросы отвечал одинаково: «Спросите у Льва Георгиевича».

   Очевидно, у завхоза имелся на руководителя немалый компромат. С течением времени из суетливого, услужливого мужичонки Райкин превратился в уверенного, богатого человека. В годы перестройки, когда ученые пили на кухнях пустой чай, Лев занялся бизнесом. Что он покупал и кому продавал, не знал никто, документов тех лет не сохранилось, а сам Райкин откровенничать не собирался. В конце девяностых Лев Георгиевич сел в кресло ректора, к тому времени он обзавелся неисчислимым количеством нужных связей. У высокопоставленных людей есть дети, порой весьма неудачные, все родители мечтают пристроить отпрысков в вуз. Райкин охотно помогал страждущим, а долг, как известно, платежом красен. В плюс Льву Георгиевичу пошла и женитьба – он отправился в загс с дочерью успешного политика. Зять и тесть объединили свои возможности и стали действовать рука об руку.

   Нынче о Льве Георгиевиче отзываются плохо. Он груб, нетерпелив, быстро впадает в гнев и не способен адекватно оценить проступок подчиненного. Может уволить за случайно разлитую воду, но закрывает глаза на регулярные опоздания на работу и профессиональную непригодность.

   «Что вы мне тут рожи паясничаете», «сделайте не так, как идиоту хочется, а как ум человека с головой подсказывает», «не пришивайте к башке утюг, она гладить не умеет» – вот далеко не самые яркие «перлы» Райкина.

   Когда Лев Георгиевич встал во главе нового управления, кое-кто от изумления потерял дар речи. Ну какое отношение Райкин имеет к поиску преступников? Досужие языки замололи с утроенной силой, люди болтали всякое. Одни были уверены, что Левушку пропихнул в теплое местечко тесть. Тот хоть и старел, но борозды не портил и всегда содействовал зятю, который, кстати, был не намного моложе «папани». Другие, оглядываясь, шептали: «Кругом коррупция, Райкина взгромоздили на гору, чтобы он кого надо прикрывал».

   Сам Лев Георгиевич, комментируя свой новый пост, заявил:

   – Необходимо оздоровить некоторые части больного организма. Понадобился человек со стороны, не обремененный никакими связями в данной структуре. А то у нас здорово получается: переедет пьяный гаишник вне рабочего времени на «зебре» женщину, тут же кто-нибудь следователю звонит и говорит: «Ну не рушь парню судьбу. Кстати, помнишь, как мы твою дочь от статьи отмазали, когда она обкуренная за рулем сидела?» Мне никто ничего подобного не заявит, я ни от кого из представителей правоохранительных структур чашки чая не взял.

   И это было правдой. Единственное, чем Лев Георгиевич вызывал восхищение сотрудников, так это меткой стрельбой. Шеф всегда попадал в центр мишени, не скрывал своей любви к оружию и рассказывал о домашней коллекции ружей.

   Меня словно укололи иголкой, по рукам и ногам забегали мурашки. Невусы^[12], как правило, передаются по наследству.

   – Вы знаете Нину Силаеву? – насела я на «гнома».

   – Жизнь длинная, – занудил Ковригин, – может, встречались с ней, всех-то не упомнить!

   – Она убита, – коротко сказала я.

   Тимофей Пантелеймонович перестал расправлять пальцами волосы.

   – Вспомнил. Было такое, она просила тебе мобильный передать. Молодая совсем, с чего бы ей с белым светом прощаться?

   – Ее убили, – повторила я.

   – Скажите, пожалуйста, – со смешком сказал Тим-плотник, – всяко бывает. Мне-то что до нее? Пенсия маленькая, вот я и подрабатываю почтовым ящиком, необременительно, и копеечка идет. Нам, старикам, рассчитывать не на кого, государство пожилых обкрадывает.

   – Человек, большую часть жизни проведший в тюрьме, не может рассчитывать на сытую старость, – парировала я.

   – Это был не я, – отмахнулся Ковригин.

   – Думаете, документы пропали? – улыбнулась я. – Вор в законе по кличке Плотник…

   – Давно умер, – равнодушно перебил меня собеседник. – Того человека нет. Говори прямо, чего хочешь?

   – Что вам рассказала дочь? – выпалила я.

   Тимофей положил ногу на ногу:

   – Ни жены, ни детей не имею. Не нажил. Ступай домой, спать пора, Маша!

   Беззастенчиво называя меня чужим именем, Ковригин определенно надеялся на скандал, но не на такую напал.

   – У Силаевой было темное родимое пятно за ухом, Нина его стеснялась и тщательно закрывала волосами. Похоже, вам тоже родинка не нравится, поэтому вы отпустили шевелюру. Я все думала, по какой причине вы решили помочь Нине. Она заплатила вам? Или вы Медведеву были должны? Но сейчас вы откинули прядь волос, и все стало понятно. Вы и Нина ближайшие родственники.

   – У Иры, хозяйки квартиры, на руке бородавка, и у меня такая же, значит, Севрук тоже моя родная дочь? – издевательски поинтересовался Тим.

   – По возрасту не подходит, – засмеялась я, – а если говорить всерьез, то зря вы отпираетесь. Невусы передаются по наследству.

   – Ошибка вышла, – не дрогнул Ковригин.

   – Вам безразличен факт убийства дочери? – упорно давила я на больное место.

   – Не семейный я, – спокойно повторил «гном». – Закон знаю, никакого права ты, Маша, не имеешь здесь находиться. Уходи.

   – Нина мертва, вы можете помочь поймать ее убийцу, – настаивала я, – ответьте на пару вопросов.

   Тимофей Пантелеймонович рассмеялся:

   – Эх, Маша, время течет, а опера не меняются. Еще раз говорю: я помог Силаевой, передал телефон. Приработок у меня такой, один человек оставляет мне вещь, другой ее забирает. Нина молодая, здоровая, не ври про ее смерть.

   Я вынула телефон и позвонила Максу:

   – Пришли фото трупа Силаевой.

   Вульф обладает отличной интуицией, поэтому он лишь коротко бросил:

   – Ок.

   Не прошло и минуты, как я получила картинку и сунула трубку под нос Ковригину:

   – Смотрите. Извините за жестокость, но вы же на слово мне не верите.

   Дед изучил снимок.

   – Хорошая работа, – одобрил он, – удачная кукла. Или это, как там у вас теперь называется, «фотошоп»?

   Я начала терять терпение:

   – Нина действительно мертва.

   – Расскажите, цветы золотые… – дурашливо пропел «гном».

   – Ну как мне вас убедить? – подскочила я.

   – Тело покажи, – ухмыльнулся Тим.

   Я снова схватилась за телефон и, сделав несколько звонков, осведомилась:

   – Поедете сейчас? Время позднее, морг закрыт, но для нас сделают исключение.

   У Ковригина вытянулось лицо:

   – Маша, ты серьезно?

   – Более чем, – кивнула я. – Только наденьте пуловер, там дикий холод.

   Тимофей Пантелеймонович встал, без слов вышел в прихожую и, похоже, снял трубку допотопного аппарата. Сквозь незакрытую дверь легко проникали звуки. Я услышала шуршание, затем голос:

   – Андрей? Мне предлагают поехать в судебный морг, опознать тело Нины Силаевой. Утверждают, что она моя дочь. Проверь.

   Старик вернулся в свою комнату, сел в кресло и пояснил:

   – Приятелю звонил. Сейчас доложит.

   Время тянулось долго, потом раздался звонок. Тим-плотник вновь вышел.

   – Слушаю. Да, да, да. Нет, сам посмотрю. Спасибо, я в порядке, – донеслось из коридора.

   – Мы едем? – спросила я, выходя в прихожую.

   Ковригин молча кивнул и потянулся к куртке.

   Когда дежурный санитар лениво откинул часть простыни, прикрывавшей лицо жертвы, Ковригин даже не вздрогнул.

   – Не с близкого расстояния стреляли, – равнодушно заметил он и резко сдернул с тела всю ткань.

   – Эй, эй, – разъярился медбрат, – так делать не положено!

   – Уже вскрывали, – сказал Тимофей Пантелеймонович, – зашили аккуратно, молодцы, не тяп-ляп, пожалели девушку.

   Санитар быстро прикрыл труп и хотел вдвинуть его в холодильник.

   – Погоди, – велел «гном» и приподнял голову Нины.

   – Ну народ! – возмутился служитель. – Убери руку от трупа! Там следы, улики.

   – Успокойся, – приказал Ковригин. – Раз зашили, значит, все, тело помыли. Рана не сквозная, пулю нашли?

   – Пока не знаю, – растерялась я.

   Тимофей Пантелеймонович перевел тяжелый взгляд на парня в мятом халате.

   – Я чего? Ничего, – внезапно испугался тот, – мне не докладывают, я студент, к степухе подрабатываю.

   – Кто делал встрытие? – каменным тоном спросил Ковригин.

   – Вероника Михайловна Седых, – выдал служебную информацию парень.

   Тимофей Пантелеймонович уставился на носилки, вынул кошелек, протянул притихшему юноше пару купюр и сказал:

   – Простыню ей поменяй, найди новую, без пятен. И под голову чего помягче сунь.

   – Они у нас без подушек лежат, – заикнулся санитар.

   – Знаю, – остановил его «гном». – А Нине нормально надо. Справишься?

   Медбрат кивнул, подошел к большому мешку, вытащил оттуда пакет, разорвал его и сказал:

   – Одноразовая простынь есть, голубая, не пользованная никем.

   – Молодец! – похвалил студента «гном». – Пошли, Евлампия, там в конце переулка круглосуточный бар открыт. Выпить мне надо.

   Несмотря на поздний час, в заведении шумел народ – в основном прилично подвыпившие мужчины и дамы, чья профессия угадывалась при первом же взгляде на их сильно намазанные лица и «сексуальный» наряд.

   – Она мне не дочь, – неожиданно сказал Ковригин, опрокидывая в рот порцию водки.

   – А кто? – спросила я.

   – Внучка, – пояснил Тим, – угадала ты с родинкой. Фирменный знак Ковригиных. У Ларки, ее матери, такая же была.

   – Следовательно, ваша дочь Лариса? – удивилась я. – А как же понятия? Вор в законе не должен иметь семьи. Вы вроде из старой гвардии, не нынешний отморозок.

   Тимофей Пантелеймонович положил руки на стол:

   – А не было семьи. Мы с Ларкиной матерью не расписывались, жили наскоком. Выпустят меня с зоны, погуляю с корешами и к Надьке еду. Отосплюсь там, отъемся, натрахаюсь до звона в ушах и, прости-прощай, уезжаю. Молодой был, дурной, не понимал, как Надька ко мне относится. Другие мужики в бараке только кулаки от злости сжимали: пока они на шконках грелись, бабы вразнос шли, если официальные жены, то развод оформляли, сожительницы других заводили. А Надя меня ждала, однолюбка была. Ларку родила, никогда не жаловалась, лишь улыбалась.

   – Похоже, Нина получила от вас родинку, а от бабушки талант любить, – отметила я.

   – Я им помогал, – продолжал Ковригин, – денег давал, Надька комнату в коммуналке на хорошую квартиру поменяла, с доплатой, конечно. Я ей всю сумму отсчитал. И ведь гордился, что не женюсь, считал себя свободным. Глуп был, а Надя умная оказалась. Она от Лары правду не скрыла, не наврала ей про капитана дальнего плавания, честно сказала: «Твой отец сидит на зоне. Но он хороший человек, тебя любит».

   – Оригинально, – пробормотала я.

   Тимофей опустошил очередную рюмку:

   – Не понимаешь – не осуждай. Я теперь другой стал. Когда завязал с ходками, Надя уже умерла, Лара предлагала мне с ней жить. Но я отказался: соседи начнут судачить, то да се. Купил себе «однушку».

   – На Кушнира? – уточнила я. – И чем же вы сейчас занимаетесь?

   – У меня авторитет, – моргнул Тим, – я судья.

   – Простите, кто? – не поняла я.

   Тимофей Пантелеймонович вновь налил себе водки:

   – Споры разрешаю, дела разруливаю, советы даю. Нынешние парни горячие, быстрые, чуть что – волыну^[13] выхватывают, привыкли жмуриков плодить. Вот я и пытаюсь их уму-разуму научить, говорю: «Что делать станете, если каждый по сливе^[14] получит? О матерях своих подумали?»

   – Лариса с вами общалась? – вернула я Тима к нужной теме.

   – Конечно! Готовила, убирала, девчонок приводила, – ответил Тим-плотник, – Галина мне не нравилась. Вся в своего отца пошла, слишком правильная и вредная. А Нинка – солнечный зайчик, я ее колокольчиком звал. Придет и звенит: «Деда, деда, деда».

   – Девочки знали, кто вы? – наседала я на Ковригина.

   Тимофей Пантелеймонович крякнул:

   – Я думал, что нет. Когда Лара умерла, Нина ходить ко мне перестала, а Галя-то еще раньше отвалилась. Вышла замуж и забыла деда. Я сначала обиделся, а потом решил: значит, не очень-то они мне нужны, пусть живут, как хотят. Если понадоблюсь, найдут, а нет – значит, у них все хорошо.

   – Позиция буддиста, – кивнула я.

   Ковригин залил в себя новую порцию алкоголя:

   – Не надо бороться с тем, что нельзя победить, и не стоит плакать по сгоревшему дому, он уже в головешках. Слезами горю не поможешь. Что должно случиться, то произойдет. Вот у меня сейчас на Кушнира внучка приятеля живет, он сам из Перми, попросил Марине площадь найти, съемную. А я с Ириной сошелся, на почве старинных книг подружились, переехал к ней, живем помаленьку. Не жалко девочку в пустую «однушку» вселить, отдал ей ключи, велел порядок соблюдать, обо мне не трепать, где живу не болтать, кто искать станет, позвонить. К чему это я? Ах да, судьба. Отец Марины опоздал на самолет, а он в океан рухнул. Повезло?

   – Очень, – согласилась я.

   – Дальше слушай, – продолжил Тим, – через месяц он в поезд сел, а состав с рельсов сошел, все живы остались, кроме него. Фатум его настиг.

   – Зачем вас Нина нашла? – в лоб спросила я, с тревогой посматривая на пустеющую бутылку.

   – Небось про Медведева знаешь, – кивнул Тим. – Хоть я и сам сидел сколько раз, не помню, но таким отморозком не был. Сына он вылечить хотел! Поэтому в киллеры нанялся! А у Нины в голове лишь одна идея крутилась: освободить мужика. Оба безумные! О детях подумали?

   – Филипп был исключительно заботливым отцом, – напомнила я. – Вся история произошла из-за мальчика-дауна.

   – Почему внучка ко мне раньше не прибежала, – заорал Тим, – когда они все это затеяли? А если бы и ее посадили? Мальчишек куда деть? В приют? Я мог денег дать! Накоплено! Но нет, сами кашу заварили! Черт бы ее побрал! Знал ведь, что это плохо закончится! И где теперь Нина? На железном столе. А что с парнишками?

   – Мальчики в круглосуточном садике, даун Илюша в клинике, – ответила я. – Очевидно, Игоря и Леню отправят в детский дом. А Илюшу продержат в больнице, пока не закончится оплата. Кстати, есть еще Прасковья Никитична, мать Филиппа, она безумная.

   – Насрать на бабку, – заявил «гном», – пожила и хватит, пусть о ней сынок заботится. Мальчишек себе заберу!

   Я открыла рот и хотела сказать, что малышей никогда не отдадут пожилому, одинокому, да еще многократно судимому мужчине, но передумала. Пусть неприятную правду деду сообщат органы опеки. Мне надо найти убийцу Нины, второго снайпера, участника карточной игры.

   – Взбрела ей в голову идея, – вдруг жалобно начал Тим, – все мне рассказала, да только не тогда, когда придумала, а после того, как осуществила. Пришла Нинке на ум чушь, съехала она из своей квартиры, сняла комнатушку у… прокурора, которая Медведева обвиняла. Я ее чуть не стукнул, когда узнал. «Зачем к Рублевой полезла?»

   А она в ответ: «Деда, хочу ей жизнь искалечить! Валька не знает, кто я, на суд бывшую жену не вызывали. Я прикинусь доброй и… отравлю ее, яду в суп насыплю». Во, блин, дура!

   Ковригин снова вцепился в бутылку и начал с ожесточением говорить. Я слушала Тима-плотника, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не прервать. Водка развязала язык сурового деда, а еще, похоже, он очень любил Нину и сейчас вне себя от горя. Но если Тимофей Пантелеймонович продолжит глотать спиртное, скоро он будет не способен ни передвигаться, ни издавать членораздельные звуки.

   Я осторожно поправила в кармане включенный диктофон и оперлась руками о стол.

   …Узнав задумку Нины про отраву, дед испугался и попытался образумить внучку:

   – Не дури! Тебя сразу поймают.

   – Плевать, – вздернула подбородок Нина.

   – Посадят не на один год, – не успокаивался вор в законе.

   – И что? – подбоченилась Нина.

   – Детей в интернат определят.

   – Зато я отомщу! – топнула ногой Нина. – Лучше помоги мне.

   – Чем же? – спросил Тим.

   – Достань хороший яд, – потребовала внучка, – чтобы Валентина наверняка померла, да еще пару недель помучилась.

   – Не стану, – отказал вор.

   Нина вспыхнула, ее щеки покрылись красными пятнами.

   – Вот как ты меня любишь!

   Тимофей не успел отреагировать, внучка кинулась к двери.

   – Мужа ты этим не вернешь! – только и успел крикнуть ей в спину дед.

   Некоторое время от Нины не было ни слуху ни духу. Но потом она снова приехала в «офис» дедушки.

   – Офис – это подвал под баром «У бабушки Гусыни»? – уточнила я.

   Ковригин поднял мутный взгляд:

   – Да. Не могу же я вести дела в квартире, здесь Ирина, она о моем прошлом ничего не знает. Думает, я реставрацией книг зарабатываю, по людям хожу, грибок в библиотеках вывожу. С Ниной мы в подвальчике встречались, там надежно, я специально такое место подобрал, где лишних ушей нет. Эй, неси сюда еще шнапсу!

   – Может, хватит? – робко спросила я.

   Тимофей Пантелеймонович ткнул в меня пальцем:

   – Еще не родилась Маша, которая указывать Плотнику смеет! Усекла?

   – Усекла, – покорно повторила я.

   – Во, молодец, – пошатнулся на стуле собеседник. – Нинка упертая была. Притопала и говорит: «На суде Фил вины не признал, в последнем слове заявил: «Я жертва оговора, вот убьют еще людей, поймете, что не того засадили». Но ты-то знаешь правду, – жестко сказал ей я, – сама говорила, как дом в Берове поджигала, помогала мужу. Дурак он у тебя, однако зачем винтовку в гараже держал? Нина вздрогнула: «Этого я не знаю! Плохо у меня с головой! Привыкла, что муж думает, а я исполняю. И только сейчас сообразила: Фил ведь мне, выступая на суде, подсказку дал. Надо кого-нибудь подстрелить, шум поднять, в газеты позвонить, вот его и освободят, решат: ошибка вышла, не того взяли! Снайпер на свободе». Дура! – снова не выдержал я. – Одна другой глупее идеи в голову лезут! Слава богу, решила прокурора не травить. Дотумкала: на кого менты сразу подумают? На соседей!

   Нина встала: «Я ее пристрелю!»

   – Час от часу не легче, – всплеснул руками Тим, – зачем жизнь губить? Достаточно просто ранить! В коленную чашечку впечатать. Статья другая, а эффект лучше, в инвалидном кресле тошно.

   Я закашлялась: дед-уголовник всегда готов дать внучке добрый совет.

   – Филиппа не смог бы отмазать сам Перри Мейсон^[15], – скривился Макс.

   – Верю, – протянула я, – но другой прокурор мог бы, изучая дело, поинтересоваться, отчего уважаемый Василий Сергеевич всего один раз поговорил с Галиной Исайкиной, не задал «доброй тетеньке» нужных вопросов. И это лишь первое, что сейчас пришло мне в голову. Думаю, в бумагах можно обнаружить и другие натяжки. Кто-то очень желал побыстрей избавиться от Медведева, хоть и заткнул снайперу рот деньгами, но побаивался: вдруг Филипп ляпнет про Рублева? Потянут за ниточку, распустят свитер целиком. Валентина все знала! Вот почему она шептала после ранения «черви»!

   Гладков кивнул:

   – Да, она знала. Когда Колян стал посредником между Филиппом и вторым стрелком, он получил от него деньги. Рублев пообещал никому не говорить о том, где их взял. Николай сдержал слово: ни баба Нила, ни Валентина сначала даже не подозревали, во что он ввязался. Но сколько раз за время нашего разговора я вынужден повторять одну и ту же фразу: «Колян идиот». Другой человек сидел бы тихо, спрятав заначку до лучших времен, но наш мальчик Дурак с большой буквы. Правда, вначале он, по его словам, засунул пакет с ассигнациями в камеру хранения на вокзале.

   – Во кретин! – хмыкнул Макс. – Почему не в ячейку банка?

   – Потому что он Колян, – ответил Паша. – Буквально за день до ареста Филиппа Рублеву попалась на глаза статья о страусах, и кретин бросился покупать инкубатор, он решил разводить гигантских птиц. Баба Нила давно не спрашивала сына о бизнесе, а Валентина занервничала, спросила: «Откуда у тебя деньги?»

   Колян стал выкручиваться и соврал: «Я взял кредит».

   Лучше бы он придумал себе мифического друга или инвестора, потому что жена испугалась: «Какой банк дал тебе в долг? Под какой процент? Мы не сможем вернуть деньги».

   Не забывайте, что Валентина, несмотря на мягкость характера, желание жить тихо и полнейшую бесконфликтность, все-таки, хоть и исполняя волю авторитарной мамы-судьи, стала прокурором. Жена профессионально загнала мужа в угол, тот во всем признался, да еще сообщил под конец, что Фила задержали.

   Паша на секунду остановился, выпил воды и продолжал:

   – Николай сказал мне, что Валя пришла в ужас, она попыталась вразумить супруга, у них вышла драка, слава богу, они успели остановиться до прихода бабы Нилы. Старуха застала лишь разгром в ванной и подумала, что Колян решил поучить жену уму-разуму.

   Валентина, используя свое служебное положение, разузнала про Медведева и поняла, что действовать нужно быстро, иначе Николай очутится на скамье подсудимых и ей самой не поздоровится. Задачу Рублевой упростило желание второго стрелка побыстрее засадить Филиппа. Следователь Белов получил взятку, Валя живо добилась осуждения Медведева и ушла с работы. Ей показалось, что Колян в безопасности, а она сама теперь может смешивать коктейли в баре, а не выступать в суде.

   Силаева, отчаявшись найти второго снайпера, решает освободить мужа. Дальше вы знаете. Лампа берет трубку сотового Рублевой. Нина понимает, кто у аппарата, вспоминает об увиденном накануне фото соседки с президентом и радуется: теперь все будет хорошо. У Евлампии огромные связи. Силаева подготовилась к делу, приобрела на Горбушке «изменитель» голоса и вела разговор, как мужчина, произнося: «Я сказал».

   Мне стало душно.

   – Надо, конечно, любить мужа, но избави бог от страсти, которую испытывала к Филиппу Нина.

   – Это патология, – согласился Павел. – Обычно у баб на первом месте дети.

   – Силаева заботилась и о малышах, и о Прасковье Никитичне, – напомнил Макс, – давайте будем справедливы.

   – Нина хотела угодить супругу! – возмутилась я. – Филипп обожает сыновей, поэтому Силаева и тряслась над мальчиками. За Илюшу она заплатила, а вот Игоря с Леней сдала в круглосуточные ясли. И не побоялась повесить ключ от шкатулки на шею одного из мальчиков, решив, что там он будет в безопасности.

   – Ну хоть признай, что за свекровью она присматривала из хорошего отношения к старухе, – потребовал Максим.

   – Ладно, здесь ты прав, – согласилась я. – А кто второй снайпер? И кто убил Нину? Откуда киллер узнал, где она прячется?