Пятого июня вечером Кирюшка простонал:

   – Если завтра продолжится потоп, я просто сойду с ума!

   – Тебе это не грозит, – хмыкнула Лизавета.

   От тоски Кирюша перестал ловить мышей и подставился:

   – Почему?

   – Потому, – мигом заявила обрадованная его ошибкой Лизавета. – Нельзя лишиться того, чего никогда не было. Я имею в виду твой ум!

   Обозленный Кирюша швырнул в девочку горбушкой батона и не попал. Лиза не осталась в долгу и шлепнула его посудным полотенцем. Через секунду они уже вовсю дрались на террасе, в разные стороны разлетались газеты, продукты, вещи. Истосковавшиеся без долгих прогулок собаки, истошно лая, носились вокруг «воинов». Я поспешила ретироваться с поля битвы на второй этаж и затаилась у себя в спальне, укрывшись одеялом. Кирюша и Лиза просто извелись от постоянного пребывания в доме. Они-то надеялись гонять на велосипедах, лазить по деревьям, купаться в пруду и строить шалаши, а пришлось лежать на диване, тупо пялясь в телевизор, который, как назло, не показывал ничего хорошего.

   Если разобраться, на даче, даже благоустроенной, в дождливую погоду тоска. Наверное, поэтому Лиза и Кирюшка без конца ругаются, спорят, а когда аргументы заканчиваются, переходят к прямым боевым действиям. Призвать их к порядку невозможно, разобраться, кто виноват, тоже.

   Стоит только в сердцах воскликнуть: «Лиза, отстань от Кирилла!» – как девочка, плавно въехавшая в подростковый возраст, кричит: «Ага, он первый начал, вечно ты его защищаешь!»

   Следующие полчаса Макар Сергеевич, старательно пытаясь не употреблять крепкие выражения, растолковывал господину Ларионову, что случилось. Глеб Лукич слушал молча, изредка вздергивая брови. Потом, оглядев меня с головы до ног, вежливо осведомился: – Вы разрешите? – Взял папку с бумагами и принялся их изучать.

   Мы с генералом терпеливо ждали.

   – Что ж, – сказал наконец Глеб Лукич, – дело совершенно ясное, более того…

   – Имейте в виду, – налился свекольной краснотой генерал, – я не дам в обиду эту девочку, мы с ее отцом… Э, да что там… Она подаст в суд на вас, так и знайте! Наш поселок особенный, тут…

   Ларионов улыбнулся и повернулся ко мне:

   – А что, обязательно судиться?

   Улыбка волшебным образом преобразила лицо мужика, стало понятно, что он обаятелен и, скорей всего, как и Редькин, опытный ловелас.

   – Нет, – пробормотала я, – можно решить дело миром, только как?

   – Да просто, – спокойно пожал плечами Ларионов. – Я построю вам новую дачу, раз старая рухнула по моей вине. Такую же, как была… Сколько у вас комнат?

   – Пять: три внизу, две наверху и веранда.

   – Без проблем, – сообщил Глеб Лукич и, вытащив из кармана крохотный мобильник, сказал: – Олег, немедленно бери Константина и дуйте в Алябьево.

   Потом, положив аппарат на стол, Ларионов продолжил, взглянув на часы:

   – К полудню прибудет архитектор, и начнем.

   Ошарашенная подобной оперативностью, я молчала, но Макар Сергеевич, приготовившийся к длительному скандалу, был крайне недоволен и решил хоть немного посвариться:

   – Оно хорошо, конечно, что вы так реагируете, только где Лампа станет жить? Между прочим, у нее дети!

   Глеб Лукич спокойно поинтересовался:

   – Что, и впрямь негде?

   Любимым развлечением Тины было пугать окружающих. Впрочем, к сердитой Анжелике, мрачному Ефиму, его постоянно молчащей жене, к Максиму и Насте она не привязывалась. Основным объектом для шуток была избрана Рада, с удивительным постоянством попадавшаяся на крючок. Правда, в понедельник Тина налетела на меня в коридоре и, всхлипывая, показала почти отрезанный палец на правой руке, жуткий, окровавленный, тошнотворный… Но я только рассмеялась.

   – Э, нет, дорогая, знаю, знаю, видела такие приколы в подземном переходе у метро.

   – Тебя не обманешь, – весело подскочила Тина. – Слушай, как сейчас Рада завизжит.

   Вымолвив эту фразу, девочка полетела в гостиную, откуда незамедлительно раздался сначала вопль ужаса, а потом хохот. Рада вновь наступила на те же грабли.

   Во вторник Тина подсунула мачехе резиновую куриную ножку, а в среду заменила в ее спальне ночной крем на некоторое снадобье, от которого Рада мигом пошла синими пятнами. Впрочем, отметины легко смылись простой, чуть теплой водой. Но отчего-то последняя шутка обозлила Раду.

   – Ну погоди, – пригрозила она, – я отомщу жестоко!

   В четверг мы с Тиной после обеда пошли в бассейн и завизжали. На воде лицом вниз покачивалось безупречно красивое тело Рады. Блондинистые волосы разметались по глади воды. Правда, через секунду я поняла, что шевелюра слишком длинная. Кудри Рады достигали плеч, а у «утопленницы» мотались ниже талии. Впрочем, Тина тоже поняла, что к чему, и, с громким смехом нырнув в бассейн, отбуксировала к бортику резиновую куклу, пугающую своей натуральностью.

   – Ну, Радка, – щебетала Тина, – ну, дела! До сих пор она только пугалась!

   Рада, окрыленная успехом, решила действовать дальше. В четверг же вечером из гостиной донесся дикий крик Карины. Естественно, все кинулись на звук и обнаружили жену Ефима в полубезумном состоянии, тычущую пальцем куда-то вверх. Я подняла глаза и ахнула. На карнизе висела Рада. Толстая веревка обхватила ее шею, ноги вытянулись, лицо исказилось, наружу торчал синий язык.

   – Нет, – взревел Ефим. – Когда же прекратится идиотство, а? Сколько можно дурить?

   Рада подняла голову.

   – Хотела Тину напугать, прости, Кара.

   Бедная жена Ефима, бледная, словно обезжиренный кефир, только пролепетала:

   – Здорово получилось! Я чуть не умерла от ужаса!

   – А вот и нет! – заорала Тина. – Видно, что у тебя под мышками петли. Вот с языком здорово, чем ты его? Фломастером?

   – Никогда тебе не догадаться, – хихикала, выпутываясь из веревок, Рада, – черники поела. Ловко, да?

   – Сумасшедший дом, – злился Ефим, – надоело! От тебя, Рада, я не ожидал.

   Мачеха дошла до двери, потом повернулась к пасынку, который был на добрый десяток лет ее старше, показала ему синий язык и заявила:

   – Как ты только живешь с таким занудой, Кара? Совсем шуток не понимает!

   – Мрак, – подхватила Тина, и они убежали, веселые, словно канарейки.

   – Интересно, – рявкнул Ефим, – какая муха укусила отца, когда он решил жениться на этой особе?

   – Фима… – предостерегающе сказала Кара.

   – Заткнись! – бросил муж и ушел.

   Карина, покраснев, попыталась оправдать супруга:

   – У Фимы тяжелые времена, он очень нервничает, я на него совершенно не обижаюсь, газета, знаете ли…

   – Ой, не могу! – заржал Максим. – Только нам не надо вешать лапшу на уши. Бизнес, газета… Да Фимкин листок никому на фиг не нужен. Какой у него тираж? Сто экземпляров? Спасибо, дядя Глеб его постоянно финансирует, кабы не он, прогорел бы враз наш Ефимка.

   – Мой муж выпускает некоммерческое издание, – дрожащим голосом отбивалась Кара. – Сейчас народу нужны рассказы про секс и насилие, а Фима принципиально пишет о возвышенном.

   – Нечего парить нам мозги о его коммерческих успехах, – ерничал Макс, – сидит на шее у отца.

   – Пошли лучше чаю попьем, – потянула жениха за рукав Настя.

   Обнявшись, парочка исчезла.

   – Между прочим, – обиженно заявила Карина, – Максим сам работает у Глеба в офисе, тесть платит ему такие деньги! Он живет за счет дяди, как червяк в яблоке, а других упрекает.

   Я не нашлась что ответить на злобное замечание.

   В пятницу около обеда, измучившись от жары, я пошла в бассейн и вновь обнаружила там резиновую куклу. Рада начала повторяться.

   Я быстренько окунулась, но не стала вынимать куклу на бортик, в конце концов, она предназначалась для Тины.

   Обедать мне не хотелось, и я проигнорировала приглашение к столу. Около пяти мимо моей раскладушки, наступив тапкой в тарелку с черешней, промчалась Лизавета, за ней гналась, размахивая мухобойкой, Тина. Я лениво стала следить за детьми, игравшими то ли в догонялки, то ли в салки. Сейчас, когда со всех сторон несутся рассказы о малолетних проститутках и наркоманах, Кирюша, Лиза и Тина радовали своей неиспорченностью. Конечно, они шумные, требовательные, крикливые, покоя не жди, если в радиусе километра вертится эта троица, но забавы их совершенно невинные и понятные. Ей-богу, вопящие дети, гоняющиеся друг за другом с мухобойками в руках, нравятся мне куда больше, чем тихие подростки, сосредоточенно нюхающие клей!

   Несмотря на вторую половину дня, солнце пригревало, и я тихо дремала в саду, отдавшись лени. Наверное, трудно будет после такого лета вновь превращаться в домашний «комбайн». К хорошему привыкаешь быстро, а я настолько обленилась, что даже перестала убирать за собой постель. Да и зачем? Все равно в мое отсутствие в комнату тенью проскальзывает горничная, меняет белье и перестилает огромное, заваленное подушками ложе.

   К ужину подали куропаток в сметане. На мой взгляд, эти крохотные птички с темным мясом совсем не вкусны, но все присутствующие лихо расправились со своими порциями. Только прибор Рады остался нетронутым.

   – А где наша маменька? – ехидно поинтересовался Ефим.

   – Не знаю, – ответила Кара, – я ее сегодня весь день не видела.

   – Небось отправилась в салон красоты, – предположил Макс, – она это любит: маски, массажи, то да се.

   – Да уж, – не успокаивался Ефим, явно не симпатизировавший Раде, – чем же удержать мужчину ей, бедненькой! Только гладкой мордочкой. Кстати, надо намекнуть отцу: наша «маменька», пользуясь тем, что его никогда нет дома, частенько уходит незнамо куда. Должен заметить, что на прошлой неделе она, громко сообщив, будто едет в салон красить волосы, испарилась до ужина. А когда Радочка вернулась, я специально пристально посмотрел на ее прическу: поверьте, она совсем не изменилась! С чем уехала, с тем и приехала. Мне наплевать, где мачеха шляется, но отца жаль…

   – Не советую тебе доводить свои умозаключения до дяди Глеба, – хрюкнул Макс, ковыряя вилкой остатки куропатки, – он человек горячий, можешь и по мордасам схлопотать!

   – А вот и вкусный пирог. – Карина попыталась погасить ссору в зародыше.

   – О, с яблоками, мой любимый! – подхватила я.

   Мне тоже не слишком нравится, когда сидящие за одним столом люди начинают палить друг в друга из артиллерийских орудий.

   – Замечательно, он с корицей, – присоединилась к нам Настя.

   Мы с Карой посмотрели с благодарностью на невесту Макса и начали упоенно обсуждать выпечку, стараясь, чтобы мужчины не смогли вставить в наш диалог даже восклицания.

   – Бисквит удался.

   – Дрожжевой пирог вкуснее.

   – Согласна, с такой «решеткой» сверху.

   – Яблоки в меру кислые.

   – Да, чересчур сладкая начинка отвратительна.

   – А Рада дома, – неожиданно заявил Кирюшка.

   – С чего ты это взял? – поинтересовалась я.

   – Так все машины, кроме «мерса» дяди Глеба, в гараже, – пояснил мальчик. – Мы в прятки перед ужином играли, и я в тачку Рады залез. Не поехала же она на автобусе?

   – Действительно, – растерянно сказала Кара, – Рада никогда не пользуется общественным транспортом.

   – Где же она прячется? – удивился Макс. – Почему не показывается?

   – Может, на меня обиделась? – предположила Тина. – Я ей за завтраком на стул собачьи какашки из гипса сунула.

   – Ты не могла бы воздержаться от объяснений? – взвился Ефим. – Меня сейчас стошнит.

   На мой вкус, разговор об обратной перистальтике так же неуместен за столом, как и беседа об экскрементах животных, но я, естественно, не стала делать Ефиму замечаний, просто сказала Тине:

   – Не переживай, вы с Радой вечно подтруниваете друг над другом, ей это нравится.

   – Не желает общаться с нами – и не надо, – подвел черту Макс, – плакать не станем. Эй, Марина!

   Экономка мигом материализовалась в столовой.

   – Где хозяйка?

   Женщина развела руками:

   – Не знаю.

   – Она в доме?

   – Извините, не видела ее весь день.

   Присутствующие молча уставились друг на друга. Неожиданно мне стало страшно, просто жутко…

   – В бассейне, – пролепетала я, – с самого утра плавает резиновая кукла, может…

   Все понеслись по коридору в «домик здоровья». От испуга Кара зажгла не верхний яркий свет, а боковые бра. Мы уставились на воду, где, раскинув в разные стороны руки, покачивалось нечто с белокурыми волосами. Я заметила, что локоны манекена не свисают ниже пояса, а колышутся у плеч, и почувствовала, как по спине потекли струйки пота.

   – Вы думаете, это она? – сипло поинтересовался Ефим.

   – Надо посмотреть, – прошептал Макс.

   Парню было явно не по себе. Его физиономия слилась по цвету с голубоватым кафелем, которым были облицованы стены.

   – Это она, – сказала я. – У куклы были длинные пряди.

   – Ее нужно вытащить, – пробормотала Настя.

   – Ты способна на такое? – накинулся на невесту жених.

   – Нет, – растерянно ответила девушка, – мне очень страшно. Ой, у нее на пальце кольцо Рады, ну то, с брильянтом, который ей так нравится!

   – Мама миа, – отступил на шаг назад Ефим, – что делать-то?

   – Надо папе позвонить, – дрожащим голосом пробормотала Тина. – На!

   И она сунула мне мобильный. Не понимая, отчего сия миссия возложена на меня, я приложила крохотную трубочку к уху, услышала довольно раздраженное «да» и пролепетала:

   – Глеб Лукич, это Лампа.

   – Что стряслось? – мигом отреагировал он.

   – Тут небольшая неприятность.

   – Короче.

   – Э-э-э…

   – Быстрее, я занят!

   – Понимаете, случилось нечто…

   – Лампа, сколько тебе надо денег? Если речь идет о сумме, не превышающей двадцать тысяч долларов, то ступай в мой кабинет…

   Я обозлилась. Манера Глеба Лукича все регулировать при помощи волшебных зеленых купюр меня покоробила, наверное, потому я мигом заорала:

   – Рада утонула, насмерть!

   – Немедленно еду, – заявил Глеб Лукич и отсоединился.

   Сбившись вместе, мы, не в силах более стоять у бассейна, выскочили во двор и сгруппировались на въездной аллее.

   – Может, вызвать «Скорую помощь»? – робко предложила Лиза. – Говорят, сейчас могут оживить.

   – Она умерла давно, – ответила я. – Еще днем я видела бедняжку и приняла ее за куклу.

   – Надо милицию позвать, – заикнулась Настя.

   – До приезда папы не следует ничего предпринимать, – по-взрослому трезво сказала Тина.

   Все промолчали, никто не рискнул спорить.

   Очевидно, Глеб Лукич нанял вертолет, потому что, несмотря на многочисленные пробки, он прикатил в Алябьево через пятнадцать минут после моего звонка.

   – Где? – коротко бросил Ларионов, выскакивая из автомобиля.

   За «Мерседесом» во двор влетел микроавтобус и замер у входа в дом.

   – В бассейне, – тихо сказал Ефим.

   – Давайте, – махнул рукой хозяин.

   Из «рафика» вышли несколько мужчин в безукоризненных костюмах. Они мигом исчезли в доме.

   – Как это произошло? – приступил к допросу Глеб Лукич.

   – Мы не знаем, – прошептала Кара, – вот, может, Лампа…

   Глеб Лукич уставился на меня. Еле ворочая жестким, сухим языком, я начала блеять:

   – Я пошла купаться…

   Но тут послышались шаги. Мужчины, приехавшие вместе с Ларионовым, возникли на шикарном крыльце. Мне показалось, что на мраморные ступени села стая кладбищенских ворон. Один держал под мышкой труп Рады. С волос на мраморные плиты текла вода. Я отшатнулась в сторону. Впрочем, остальные тоже шарахнулись кто куда.

   – Это что? – просипел Ефим. – О господи!

   В ту же секунду мужик бросил тело несчастной женщины оземь. То, что было Радой, покатилось по ступенькам и упало к ногам Глеба Лукича.

   – Кукла! – завизжала Тина.

   – … – бросил Ларионов. – Вы здесь все с ума никак посходили?

   Не успели присутствующие чуть-чуть прийти в себя, как донесся веселый голосок:

   – Что случилось? Глебчик, ты дома?!

   От ворот шла веселая Рада с корзинкой в руках. Несколько секунд все молча смотрели на нее, потом разом заорали:

   – Ты где была?

   – У Ершовых, – попятилась Рада, – у Никиты и Лены, они рано утром позвонили и пригласили меня посмотреть свой новый дом. Никита купил тут, в Алябьеве, по моей наводке особняк, вот…

   – Значит, – нехорошо улыбаясь, сказал Глеб Лукич, – ты бросила в бассейн идиотскую игрушку и умчалась…

   – Нет, – покачала головой Рада, – я даже не ходила к бассейну.

   – А кто же решил пошутить? – Хозяин буравил всех глазами. – И почему у идиотского манекена на пальце твое кольцо?

   В ответ – молчание. Потом Тина пролепетала: – Это я надела, но не сегодня, а снять забыла! Я вообще только сейчас про него вспомнила.

   – Значит, так, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, заявил Ларионов, – вы, парни, уезжайте.

   Мужчины молча влезли в автобусик и были таковы.

   – А вы, друзья, шагом марш в мой кабинет, – с улыбкой на устах приказал Глеб Лукич и пнул куклу ногой.

   Я поежилась. Если бы гадюка умела улыбаться, на ее морде небось гуляла бы именно такая ухмылка.

   Гнев, упавший на наши головы, был страшен. Досталось всем: постоянно изображающим трупы Тине и Раде, орущим по каждому поводу Кирюшке и Лизавете, ехидно улыбающемуся Максу, дрожащей Карине, беспрестанно хватающемуся за сердце Ефиму и испуганно молчащей Насте. Чаша гнева миновала лишь меня, более того, разъяренный Глеб Лукич гремел:

   – Одна Лампа ведет себя прилично! Валяется в саду да почитывает детективчики, обжираясь конфетами. Берите с нее пример.

   – Меня тошнит от криминального чтива, – попытался изобразить эстета Ефим.

   Секунду отец смотрел на проявившего непокорность сына, потом заявил:

   – Велено сидеть в саду и читать Маринину всем!

   От его спокойного, глуховатого голоса мне стало так страшно, что я чуть не лишилась чувств.

   Утром, около десяти, ко мне поскреблась Тина.

   – Сделай доброе дело, – заговорщицки прошептала она, – сходи к папе в кабинет и узнай, какое у него настроение. Обычно он больше двух часов не злится, но вчера прямо совсем раскипятился. Кстати, смотри, что у меня есть!

   И она вытащила из кармана вставную челюсть, омерзительно натуральную, с выбитыми передними зубами.

   – Вот, – принялась пояснять Тина, – натягиваешь, и всем кажется, что тебя избили… Ну и как?

   – Лучше сними скорей, – испугалась я. – Глеб Лукич еще, не дай бог, увидит.

   Тина засмеялась, но как-то нервно и натянуто:

   – Нет, папулька у нас не злопамятный. Наорет на всех, кулаками помашет, а потом подарки делает. Он уже раз десять нам с Радкой запрещал веселиться. Голову даю на отсечение – сегодня приедет к ужину и привезет всем что-нибудь замечательное. В прошлый раз, месяц тому назад, он тоже летал на реактивном помеле, а потом Радке досталась шубка, а мне – браслетик с изумрудиками. Ну иди, сунь голову в кабинет и спроси: «Глеб Лукич, можно?» Если рявкнет «занят», быстро убегай, значит, еще не отошел. А ежели улыбнется – «залетай, Лампа», то все в порядке.

   – И что я ему потом скажу? Зачем пришла?

   Тина призадумалась:

   – Денег попроси, скажи, хочешь по магазинам пошляться, он не удивится! Ну давай, иди!

   – Сама почему не хочешь? – сопротивлялась я.

   – Вдруг он еще злой, – бесхитростно пояснила Тина. – Пусть уж лучше на тебя наорет!

   И она вытолкала меня из спальни. Ругая себя за мягкий, податливый характер, я дошла до кабинета хозяина, осторожно поскреблась в дверь, не услышала ответа, приоткрыла ее и спросила:

   – Можно?

   Глеб Лукич сидел спиной к двери.

   – Можно? – повторила я, думая, что он не услышал меня.

   Но он не шевелился. Удивленная сверх меры, я дошла до кресла, взглянула на поджарую, спортивную фигуру и завопила от ужаса.

   У хозяина не было лица. Все пространство от волос до шеи покрывала толстая буро-коричневая корка запекшейся крови. Всегда аккуратно причесанная шевелюра торчала дыбом, там, где ранее проходил ровный пробор, виднелось отверстие, черное, круглое, жуткое.

   На мой крик мигом прибежал Ефим.

   – В чем дело?

   Не в силах ответить, я показала пальцем на труп хозяина. Ефим посмотрел на кресло, глаза его расширились, полезли из орбит, щеки и лоб сначала покраснели, потом побагровели, потом стали белые-белые, еще через секунду, тихо всхлипнув, мужик упал на ковер. Я перепугалась еще больше: первый раз личность противоположного пола обрушилась на моих глазах в обморок.

   Не успела я заорать во второй раз, как в кабинет влетела куча народа. Впереди шел незнакомый человек, облаченный в роскошный летний костюм из светлого льна; чуть мятые брюки свидетельствовали без слов: ткань, из которой они сделаны, натуральная и очень дорогая. Незнакомец мигом оценил обстановку и тут же выставил всех домочадцев за дверь.

   – Ступайте в столовую, – сказал он нам голосом человека, привыкшего раздавать указания.

   Все покорно сбились в кучу возле огромного овального стола. Кара рыдала, Рада безостановочно курила, Настя просто тряслась так, словно ее выставили голой на мороз. Максим налил себе за пять минут четыре стакана коньяка… Даже Анжелика выбралась из укрытия и стояла вместе со всеми. До сих пор Лика старательно игнорировала любые семейные сборища. За стол она садилась, только если участие в трапезе принимал Глеб Лукич, в остальных случаях Марина таскала на подносе еду ей в комнату. Девушка не ходила гулять, не ездила в Москву, проводя все время в своей «келье» за письменным столом.

   – Она всегда такая? – поинтересовалась я один раз у Кары.

   Жена Ефима хихикнула:

   – Хочет быть умней всех, ученая наша. Мы для нее слишком примитивны, вот и чурается компании.

   Но сейчас Лика изменила своим правилам и тоже растерянно маячила в столовой. Никто не произнес ни слова.

   Потом я наклонилась к уху Тины и шепнула:

   – Кто этот мужик, в костюме?

   Так же тихо Тина ответила:

   – Роман Миловидов, папин помощник и лучший друг, правая рука, они вместе в банде начинали.

   Я отволокла Тину к окну и, пользуясь тем, что остальные пребывают в прострации, спросила:

   – Где? В банке?

   – В банде, – спокойно уточнила Тина, – у Тарзана. Папа там был казначеем, но потом часть тарзанцев погибла, а остальные прекратили криминальную деятельность и стали заниматься легальным бизнесом.

   – Каким? – ошарашенно спросила я, пораженная, как спокойно Тина говорит о вещах, которые детям знать совсем не положено.

   – Папа вместе с Романом владеют сетью закусочных «Быстро и вкусно», – пояснила Тина. – Встречала небось такие бело-синие домики.

   Я кивнула: еще бы, наш вызов «Макдоналдсу», альтернатива «Русскому бистро». Сама частенько покупала обед в «Быстро и вкусно». В отличие от заведений оборотистого американца там на самом деле съедобная еда, более привычная для российского желудка, и супы подают не те, которые развели из пакетиков, а настоящие бульоны и борщи. К тому же обслуживающий персонал не грубит так, как одетые в красные рубашечки служащие «Русского бистро», и цены в «Быстро и вкусно» намного ниже. Мне очень нравятся эти кафешки, не прикидывающиеся элитными ресторанами, и вот теперь выяснилось, что ими руководил Глеб Лукич.

   – Откуда тебе известно об этом Тарзане? – не утерпела я. – Неужели отец рассказал?

   Честно говоря, меня немного удивило спокойствие Тины. Или это от шока?

   Тина хмыкнула:

   – Когда папа с Романом решили сдуру баллотироваться в Государственную думу, их конкуренты живо разыскали всю правду о Тарзане, и в газетах прошла серия статей с такими подробностями!.. Естественно, никуда их не выбрали, а я просто прочитала весь отстой. Ежели интересно, могу дать посмотреть, у меня подшивка есть.

   Она помолчала и добавила:

   – Я пришла к папе и, положив на стол вырезки, спросила: «Это правда?»

   – А он?

   – Хмыкнул и сказал: «Лавры Павлика Морозова не дают спать по ночам?»

   – А ты?

   – Я ответила: «Просто интересно, ты же мой отец». Он тогда пояснил: «Многое правда, но не все. Имей в виду, если покопаться в родословных богатых семей во всем мире, то в каждой, поверь мне, в каждой, найдется предок, разбойничавший на большой дороге, а Америку и Австралию вообще основали каторжники, наверное, поэтому эти страны так процветают. Но крови на мне нет, я возился с деньгами».

   – Добрый день, – донесся от порога приятный баритон, – прошу всех сесть и постараться успокоиться. Я понимаю, что вы взволнованы, поэтому, думаю, будет лучше, если попытаетесь слегка расслабиться.

   Я обернулась. В комнату вошли несколько мужчин, разительно отличавшиеся от Ефима, Макса, покойного Глеба Лукича и хозяйничавшего сейчас в кабинете Ларионова Романа Миловидова.

   Несмотря на то что на дворе было утро, от вошедших не пахло одеколоном. Трое из них были одеты в дешевые джинсы, китайские кроссовки и рубашки, купленные не в дорогих бутиках, а на толкучках. Четвертый, тот самый, который призывал сейчас всех расслабиться, щеголял в светлом летнем костюме. Но провисающие плечи пиджака, морщины на лацканах и плохо обработанные петли без слов сообщали: прикид явно не из фирменного магазина. В дом прибыла милиция.

   Прошла неделя. Рада с Тиной больше не играли в покойников. Тело Глеба Лукича отдали семье на шестой день после смерти. Я не стала спрашивать, отчего правоохранительные органы так долго держали труп у себя.

   Хоронили Ларионова в воскресенье. Похороны были очень пышными. Один гроб из цельного красного дерева, снабженный кондиционером и вышитыми вручную подушкой и покрывалом, тянул на бешеную сумму. Честно говоря, я не очень понимала, зачем надо тратить столько денег на то, что без остатка сгорит в огне, но Рада, словно заведенная, повторяла:

   – У Глебушки должно быть все самое лучшее.

   Спорить со вдовой не решился никто, даже Ефим, постоянно выказывающий при виде Рады неприязнь, сейчас ласково обнимал ее за плечи и приговаривал:

   – Конечно, конечно, ты абсолютно права.

   После поминок, на которые пришло несметное количество народа, я, чувствуя себя абсолютно разбитой, кулем рухнула в кровать. Кирюшка и Лиза, ни на шаг не отходившие от заплаканной, одетой во все черное Тины, ночевали у нее в комнате. Не успела я погасить лампу, как в дверь постучались.

   – Войдите! – крикнула я и схватила халат. Наверное, Лизе или Кирюшке что-то понадобилось. Но в спальню вошел Роман, одетый, несмотря на более чем поздний час, в элегантный черный костюм.

   – Что случилось? – удивилась я.

   Мужчина мрачно улыбнулся:

   – Все плохое уже произошло, я пришел поговорить.

   Не дожидаясь приглашения, он сел на диван и заявил:

   – Завтра в десять утра явится нотариус.

   – И что?

   – Вскроют завещание, поэтому не планируй никаких дел на этот час.

   – Я-то с какого бока должна присутствовать при этой процедуре?

   Роман пожал плечами:

   – Наверное, беспокоитесь, что будет с вашей дачей?

   Я пожала плечами:

   – Что будет, то и будет, я понимаю, что смерть Глеба Лукича внесла коррективы в планы.

   – Вам жаль дома? – спросил Роман.

   – Мне жаль Ларионова, – парировала я.

   Пару секунд Миловидов смотрел на меня своими темными, непроницаемыми глазами, по их выражению было совершенно непонятно, о чем он думает. Взгляд не выражал ничего: ни интереса, ни сочувствия или приязни. Так смотрит на покупателей плюшевый мишка, поблескивая пуговичками, пришитыми по бокам носа.

   Неожиданно Роман спросил:

   – Если бы некто, провидение, скажем, предложило вам обмен: оживлю Глеба, а ты откажись от дома. Ваше решение?

   Забыв, что на мне только крохотный халатик, вернее, шелковая распашонка, я вскочила с кровати и забегала по комнате в полном возмущении.

   – К сожалению, у меня на руках дети и животные, иначе…

   – Что? – ползал по мне взглядом Роман. – Что иначе?

   – Мигом бы ушла отсюда.

   – И вам не нужна новая дача?

   – Наш дом дышал на ладан, может, и простоял бы еще лет пять, но неминуемо бы и сам развалился. Мы его не ремонтировали.

   – Отчего же? Так нуждаетесь?

   – Да нет, деньги можно найти, не хотели возню затевать… Я рассказала Глебу Лукичу правду о состоянии дачи, но он только отмахнулся. Спасибо, конечно, Ларионову, однако, думается, стройку надо прекратить.

   – Почему?

   – Во-первых, у его семьи теперь нет кормильца и явно возникнут проблемы с деньгами, а во-вторых, ни Рада, ни Ефим, ни Макс ни в чем передо мной не провинились.

   Роман вытащил сигареты.

   – Вы разрешите?

   – Бога ради.

   – Имейте в виду, – хмыкнул Миловидов, – средств у сироток хватит, чтобы построить вам фазенду, грех не воспользоваться.

   Слово «сиротки» резануло слух, и я мигом крикнула:

   – Пусть лучше потратят эти деньги на образование Тины, мы способны сами, если захотим, возвести дом.

   Роман поднялся, открыл окно и, выгоняя рукой в сад дым, неожиданно улыбнулся и мигом превратился в приветливого, обаятельного парня.

   – Извините, Лампа, за неприятный разговор, но мне требовалось кое-что уяснить для себя.

   – Уяснили?

   – Да. Уезжать никуда не надо, дом строится, будет готов к середине сентября.

   – Спасибо, обойдусь.

   – Обиделась? Ей-богу, зря.

   – Вы же говорили о том, что у Ларионовых после смерти Глеба Лукича начнутся проблемы.

   – Я? – изумился Роман. – Да никогда я не произносил ничего подобного, это вы заявили. Успокойтесь, денег им хватит на все, причем не только Ефиму, Максу, Тине и Анжелике, но и тем, кто слетится сюда, как грифы на падаль.

   – Кто это?

   – Завтра увидите, – пожал плечами Роман, – может, правда, пока не всех, но многих. А насчет дома… Знаете, Глеб был странным человеком. Мог возненавидеть собеседника в одну минуту, просто так, без всякого повода и видимой причины. Один раз он рассчитал свою секретаршу, отличную, между прочим, тетку, великолепную работницу, интеллигентную, умную, не болтливую. Я очень удивился и спросил: «Чем же тебе Фаина не угодила?» Угадайте, что он мне ответил?

   Я покачала головой.

   – «Не нравится она мне, не лежит к ней душа». Вот так! Но, с другой стороны, Глеб точно так же мог и полюбить человека с первого взгляда. Вы ему очень понравились, он пару раз сказал: «Лампа отличная баба. Мне такой всегда не хватало. Либо дуры попадаются, либо стервы. Раз уж мне не суждено быть ей мужем, попробую стать хорошим другом».

   Я растерянно смотрела на Романа. Сама поняла, что вызываю у Глеба Лукича теплые чувства. Каждый вечер, приехав домой, Ларионов приглашал меня в гостиную и угощал вкусным ликером. Несколько часов мы провели, болтая о всяких разностях, и мне стало понятно, что, несмотря на внушительную разницу в возрасте, у нас много общего. Мы читали одни книги, понимали друг друга с полуслова.

   – Ладно, – захлопнул окно Роман, – до завтра. Главное, ничему не удивляйтесь и ничего не бойтесь. Имейте в виду, такое шоу не всякий день разыгрывается.

   Когда я вошла в кабинет Глеба Лукича, там уже сидело большое количество народа: Ефим и Кара, Тина, Макс, Анжелика, Рада, Настя отсутствовала. Оно и понятно, девушка хоть и считалась невестой Макса, формально не являлась членом семьи. Впрочем, меня-то позвали…

   На диване, картинно скрестив ноги, сидела холеная шатенка в простом черном костюме. В ушах у нее поблескивали огромные камни, пальцы были унизаны перстнями и кольцами, на запястьях болтались золотые браслеты. В кресле у окна восседала другая дама, милая, уютная старушка, похожая на только что выпеченную булочку. Вся такая розовенькая, пышненькая, гладенькая, симпатичнейшая бабуська, тоже в черном, но без всяких украшений. За письменным столом устроился мужик лет тридцати пяти, очевидно, нотариус, а у камина стоял с непроницаемым лицом Роман.

   Увидев меня, Миловидов сказал:

   – Хорошо, все тут, начинайте, Олег Павлович!

   Нотариус раскрыл красивую кожаную папку и хорошо поставленным, дикторским голосом принялся озвучивать последнюю волю покойного.

   Сначала шли мелочи.

   – Роза Константиновна Ефремова может выбрать себе на память картину, одну из тех, что висят в гостиной.

   Старушка всплеснула руками:

   – Господи, он обо мне вспомнил! Милый, добрый, ласковый Глебушка!

   Дама в черном презрительно хмыкнула.

   – Помолчи, мама! – довольно резко сказал Ефим.

   Я удивилась. Значит, эта старушка – мать Ефима? Следовательно, она бывшая жена Глеба Лукича? Такая старая? Хотя и Ларионов не был юношей…

   Тем временем Олег Павлович прочитал:

   – Строительство дома Евлампии Андреевны Романовой должно быть завершено не позже сентября. Деньги на мебель предусмотрены в сумме ста тысяч долларов.

   Я чуть не лишилась чувств. Он что, с ума сошел? Но остальные никак не отреагировали на заявление нотариуса. Потом пошли распоряжения по поводу образования Тины… Но основной сюрприз поджидал присутствующих в конце. Все деньги, все движимое и недвижимое имущество, всю свою долю в приносящем огромный доход бизнесе Глеб Лукич завещал Раде.

   – За то, – торжественно возвестил нотариус, – что она скрасила мои последние годы.

   Последняя фраза покоробила слух. Вот уж не ожидала от Глеба Лукича слащавой сентиментальности! Хотя я ведь совсем не знала его, может, он просто производил впечатление циничного и делового, а в душе был нежным, как маргаритка.

   Когда нотариус захлопнул папку, наступило молчание. Потом дама в черном довольно нервно воскликнула:

   – Не понимаю, к чему было заставлять меня участвовать в этом фарсе?

   – Для вас, Ольга Сергеевна, есть конверт.

   И Олег Павлович протянул даме довольно большой пакет, перевязанный самой простой бечевкой, на концах которой болталась красная сургучная печать.

   Женщина быстро схватила конверт, сунула его, не раскрывая, в свою сумку, встала и заявила:

   – Думаю, дальнейшее мое присутствие тут совершенно неуместно.

   – Ну что ты, Оля, – тихо ответила Рада, – мы все рады тебя видеть!

   Дама гортанно рассмеялась:

   – Не надо лицемерить, дорогая, никакого удовольствия никому мой сегодняшний визит не доставил. Ефим с Кариной, да и Макс тоже, просто перекосились, когда меня увидали, решили, что отхвачу денежный кусок. Надеюсь, теперь они успокоятся. Впрочем, им самим ничего не досталось, все в твоих руках, душенька, отомсти «деткам» за унижения. Знаешь, я бы не утерпела и показала теперь этим кошкам, что отныне хозяйка в доме мышка. Поверь, они это заслужили.

   Рада растерянно обвела глазами присутствующих. Ольга Сергеевна тем временем подошла к двери, потом обернулась и спросила у сидящей возле меня Тины:

   – Теперь, когда отца нет, хочешь, поедем на неделю к морю? Больше времени уделить тебе не сумею, но семь, нет, шесть дней выкрою.

   – Спасибо, – ответила Тина, – я подумаю.

   – Ну-ну, – хмыкнула Ольга, – соображай быстрей, предложение действительно только на июнь.

   И она ушла, оставив после себя удушающий запах дорогого парфюма.

   Олег Павлович принялся громко растолковывать Раде порядок вступления в права наследования. Я тихонько спросила у Тины:

   – Эта Ольга Сергеевна, кто она такая?

   Девочка помедлила мгновение:

   – Моя мать.

   От полной растерянности и изумления я задала глупейший вопрос:

   – Она бывшая жена Глеба Лукича?

   – Нет, они никогда не расписывались. Да Ольге и не хотелось жить при муже, – словно о постороннем человеке, начала рассказывать Тина. – Ольга вся в своем телевидении. Уж не знаю, как ее угораздило ребенка родить, но до пяти лет со мной возились няни, а потом папа женился на Раде, и они забрали меня.

   – Погоди, погоди, – я быстро произвела в уме вычитание. – Сколько же лет Глеб Лукич жил с Радой?

   – Почти десять, – ответила Тина.

   Чувствуя, что вообще ничего не понимаю, я ошарашенно поинтересовалась:

   – Сколько же ей лет?

   – Кому, Раде? Двадцать шесть в августе исполнится.

   – Но…

   Тина скорчила гримаску.

   – Папа иногда говорил: «Если хочешь иметь хорошую жену, возьми девчонку-сироту и воспитай ее сам». Рада откуда-то из Подмосковья, ни отца, ни матери, ни каких-либо других родственников у нее нет… Отец был доволен, хотя знаешь что он один раз сказал Роману?

   – Нет, конечно.

   – Что больно она дура, учиться ничему не желает и совершенно несамостоятельна! А потом добавил: «Хотя, с другой стороны, зачем мне умная, самостоятельная особа? Я такими накушался под завязку».

   – Ольга Сергеевна работает на телевидении?

   – Ты ее не узнала?

   Я замялась.

   – Не припоминаю.

   – Неужели шоу «Жадность» никогда не видела?

   И тут до меня дошло, отчего лицо шатенки показалось знакомым.

   – Так это она? Но ведь ведущая – блондинка в очках!

   – Образ для сцены, – пояснила Тина, – парик, а стекла в оправе простые, без диоптрий, ясно?

   Воспользовавшись тем, что весь народ цугом потянулся в столовую вкушать кофе, я поднялась к себе в спальню и села у окна, глядя на буйно цветущий жасмин.

   Шоу «Жадность» странная передача, привлекающая огромное количество зрителей своей отвратительностью. Так, увидав на улице урода, мы не можем отвести от него глаз. Завораживает не только красота. Пару раз я сама смотрела сие действо, удивляясь тому, какие демоны спрятаны на дне человеческой души. В шоу двое ведущих. Очаровательный юноша, слегка «голубоватой» направленности, этакое инженю-пипи, все в кудряшках, кружевах, серьгах и цепочках. Он ужасно переживает, если участники неправильно отвечают на вопрос, а суть шоу крайне проста: вам задают вопросы, и нужно быстро дать правильный ответ. Кто ошибся – вылетает, правда, не сразу, а по итогам раунда. Этакий компот из «О, счастливчик», «Что? Где? Когда?» и «Брейн-ринга».

   Отличается от сходных программ «Жадность» другим. Как я уже говорила, ведущих двое. Паренек, который усиленно пытается всем помочь, подсказывает, предлагает еще одну попытку, просит не волноваться, и холеная блондинка в очках, редкой стервозности.

   Женщина в этом тандеме главная, парнишка подчиняется ей беспрекословно.

   Ведет она себя ужасно, не дает подумать, выгоняет из команды не тех, кто и впрямь слаб как игрок, а тех, кто ей попросту не нравится. Может заявить:

   – Вся команда в полном составе уходит, а ко мне прошу вон того толстого парня из седьмого ряда, девушку в зеленом из пятого. Кстати, дорогая, вам никто до сих пор не говорил, что вы в этом цвете сильно смахиваете на слегка подгнившую спаржу?

   Поэтому зрители в студии всегда в ожидании – в любой миг они могут стать участниками шоу, звездами…

   Весь фокус состоит в том, что с ведущей спорить нельзя, а правил, кроме нее, не знает никто. Вернее, она сама их придумывает прямо на ходу. Единственный способ остаться под лучами софитов и продолжать борьбу за главный приз – понравиться омерзительной бабе, и люди пускаются во все тяжкие, дабы услышать вылетающее из ярко накрашенного ротика небрежное замечание:

   – Так уж и быть, вы оставайтесь.

   Больше всего ведущей нравится, когда участники начинают старательно кидать подлянки друг другу. Неспортивное поведение на этой передаче откровенно поощряется. Как-то раз один мужик, дошедший до финала, не сумев ответить на самый последний вопрос, в ажиотаже выхватил у дамы из рук листок, в который она постоянно заглядывала, и торжествующе выкрикнул:

   – Знаю! Остров Таити принадлежит Франции.

   Зал замер, впрочем, зрители у теликов тоже чуть не лишились чувств. Парнишка обхватил голову руками и взмолился:

   – Оля, не убивай его, он пошел на это от полного отчаянья!

   Дама выдержала эффектную паузу, потом расхохоталась и вручила красному, потному мужику ключ от ящика, где лежит главный приз. Впрочем, когда на следующем представлении другой участник попытался сделать то же самое, ведущая мигом пресекла его поползновения.

   Шоу идет в прямом эфире, в прайм-тайм, когда усталые граждане, явившись домой, хлопнулись в кресло и открыли бутылочку пивка. Есть еще одна, пожалуй, самая главная фишка. Никому никогда не сообщается, какой приз ждет победителя. Ему дают ключ от ящика, на дне которого может обнаружиться что угодно. В январе этого года шоу собрало у экранов огромное количество зрителей по одной простой причине. Два раза женщины, успешно преодолевшие все препоны, добыли со дна сундука купчие на трехкомнатные квартиры, а мужчина, выигравший в тяжелом бою победу, чуть не скончался, увидав кредитную карту, на которой лежал миллион. Впрочем, частенько приз никому не достается. Поэтому зрители в середине января следили за игрой, затаив дыхание. Довольно легко победила молодая девушка, ведущая даже не слишком придиралась к ней, делая вид, будто не слышит откровенных подсказок паренька. Представьте теперь всю меру негодования девицы, когда она извлекла… кочан капусты, кое-где подгнивший и омерзительный. Не сумев справиться с собой, девчонка швырнула зеленый шар в ведущую. Та ловко отскочила и ехидно спросила:

   – Я так понимаю, что вы отказываетесь от выигрыша?

   – Забирайте эту гадость себе, – чуть не плакала девчонка.

   – Забирать? – ерничала Ольга. – А вы не передумаете? Смотрите, какая отличная капуста, щец сварите. Берите, в хозяйстве все пригодится.

   – Господи, зачем ей эта гадость! – выкрикнул, тряся кудряшками, паренек. – Не берите, бросьте, это издевательство.

   Ольга повернулась к участнице:

   – Считаю до трех. Раз… Имейте в виду, если откажетесь, то все, приз не верну. Два… Ну? Что?

   – Оставьте себе на щи! – взвизгнула победительница.

   – Три! – припечатала Ольга.

   Потом она взяла кочан, положила его на стол и принялась методично сдирать полусгнившие листья, приговаривая:

   – Зачем отказалась? Ладно, я согласна, сверху кочан немного попортился, но внутри-то вполне нормальный… А это что?

   Ловким движением она выудила из середины сложенный листок, развернула его, подняла над головой и звонко объявила:

   – А это приз от нашего спонсора «Камо-Банка» – чек на сто тысяч долларов!

   Зал вскочил в едином порыве. Девица сначала вытаращила глаза, потом свалилась на пол так, словно кто-то отпилил ей ноги. Рядом, издав всхлип, шлепнулся, звеня цепочками и браслетами, второй ведущий. Думаю, что кое-кому из телезрителей также стало плохо. Сами понимаете, что первого февраля у экранов, затаив дыхание, собралась уже вся страна. Народ не разочаровался. Победитель выудил отвратительно воняющее ведро навоза.

   Зажав пальцами носик, Оля прогундосила:

   – Берете?

   – Да! – завопил юноша, вспомнив кочан.

   – Только одно условие, вы не можете унести это ведро просто так, вдруг там что-то лежит на дне, охрана не пропустит.

   – Чего делать-то? – Поройтесь в нем, что найдете – ваше.

   Парень не дрогнул.

   – Дайте палку.

   – Нет, дружок, руками.

   Юноша был очень жаден. Он закатал рукава чуть ли не до плеч, сморщился и принялся возиться в навозной жиже. Зал опять вскочил, зрители схватились за сердце, но… ничего. В ведре оказался лишь навоз.

   – Уносите, – велела Ольга, – на даче пригодится. Кстати, вот вам бесплатный талон на посещение Сандуновских бань.

   Следующая передача была прямо сахарной. Вопросы звучали такие, что даже не слишком образованный Кирюшка радостно ответил на все. Ведущая держалась очень мило, весьма симпатизируя женщине лет шестидесяти, которую уже с самой первой минуты шоу явно предназначила в победительницы.

   – Ну, этой сейчас достанется сиденье от унитаза, – грустно вздохнула Лизавета, наблюдая, как тетка с ключом в руках идет к ящику. – Вопросы прямо никакие были, эта стервятница к ней не придиралась, что-то тут не так.

   Но шоу очередной раз подтвердило свою репутацию непредсказуемого. Из сундука появился бархатный футляр. Женщина раскрыла его и взвизгнула.

   – Награда предоставлена нашим спонсором, объединением «Якутские алмазы», – возвестила Ольга, – брильянтовое колье, перстень и браслет.

   Зрители в изнеможении загудели. Ерундовые вопросики, полная доброжелательность – и такая красота в качестве приза.

   И вот теперь оказывается, что ведущая шоу – мать Тины.

   Через секунду мои мысли понеслись в другом направлении. Ну какого черта Глеб Лукич оставил мне такие большие деньги на мебель? Ей-богу, неудобно, особенно в свете того, что почти все остальные, кроме Рады, оказались ни с чем. Как отреагируют на подобный дар Катюша и Сережа с Юлечкой? В голове крутились разные мысли, они прогнали от меня всякие остатки сна.

   Повертевшись с боку на бок в горячей, просто раскаленной постели, я вылезла и распахнула настежь все окна. Да уж, совершенно зря москвичи дружно ругали дождливое, холодное начало июня. Погода решила реабилитироваться и расщедрилась на всеми столь давно ожидаемое тепло. Но вот беда, она явно перестаралась. Третий день подряд градусник, привинченный к одному из окон террасы, стабильно показывает тридцать. И это за городом, в тени! Представив, что творится в Москве, я вдохнула ночной воздух, ожидая ощутить прохладу. Но нет, на улице стояла духота, создавалось ощущение, что сидишь в СВЧ-печке. Поняв, что бессонница победила, я в тоске поворошила детективы, стоявшие на стеллаже. Прочитаны все. Ладно, схожу в библиотеку, насколько помню, криминальный жанр представлен в ней романами Агаты Кристи, Рекса Стаута и Дика Фрэнсиса. Но, во-первых, можно перечитать и классиков, а во-вторых, вдруг я ошибаюсь, и на полках найдется нечто восхитительное? Вот только не хочется одеваться, натягивать брюки, футболку.

   Я посмотрела на часы – ровно три – и решила идти прямо как есть, в крохотном халатике, больше похожем на распашонку. В доме все давным-давно спят, и я никого не смогу смутить своими голыми ногами. Уже на первом этаже я запоздало подумала, что следовало пододеть под халатик длинную ночную сорочку или пижамные брюки, и ощутила неловкость. В чужом доме и, пардон, с голым задом. Но возвращаться назад было лень, за всеми дверьми, которые я миновала, стояла тишина, дом был погружен в сон.

   Из библиотеки в коридор падал тоненький луч света, но меня это не смутило. Домочадцы регулярно не выключают электричество. Сумма счета их не волнует, поэтому в здании частенько полыхают все люстры. Ночью прислуга гасит «иллюминацию», проделала она это и сегодня, забыв про маленький торшер в библиотеке.

   Я вошла в тесно заставленную стеллажами комнату, миновала два кресла, диваны, стол и приблизилась к полкам, расположенным у окна. Взгляд пробежался по корешкам. Так, что тут есть? Ага, вот собрание сочинений Кристи…

   – Ты уже тут? – внезапно послышался быстрый шепот. Звук шел от двери. Мигом вспомнив, что у меня под халатиком ничего нет, а длина его едва ли превышает метр, я испугалась и шмыгнула за занавеску. Глупее поведения и не придумать! Надо было сесть на диван и, прикрывшись пледом, спросить: «Кто там? Простите, я в неглиже!»

   Но я отреагировала словно ребенок или мелкий воришка, забившись мигом за драпировку.

   – Эй, ты здесь? – повторил Макс чуть громче. – Кара!

   – Не кричи, – сказала жена Ефима, входя в комнату.

   На ней, как и на мне, был полупрозрачный коротенький халатик, абсолютно не скрывавший точеную фигурку. Я с трудом подавила вздох зависти. Кара не моложе меня, скорей всего, мы одногодки, но в раздетом виде она выглядит намного лучше и совершенно никого не стесняется. Плюхнулась на диван, закинула ногу на ногу, просто Шарон Стоун в картине «Основной инстинкт».

   – Чего вопишь? – довольно грубо осведомилась всегда подчеркнуто корректная Кара. – Не дай бог народ разбудишь! Фима меня убьет!

   – Я бы тоже свою бабу за такое пришиб, – хмыкнул Макс.

   Кара швырнула в него диванную подушку, Макс легко увернулся и схватил прелестницу за голую ногу.

   – Иди сюда.

   – Отстань!

   – Почему?

   – Не хочется.

   Максим тихо засмеялся:

   – Врешь, зачем тогда явилась сюда в таком виде? Отчего халат не надела?

   – Это и есть халат!

   – Нет, душенька, совершенно не похоже, ну, не ломайся, что тебе, жалко?

   – Отвали, мне с тобой поговорить надо.

   – Успеем и поболтать, – хмыкнул Макс и опрокинул Кару на диван.

   Сначала она молотила его кулачками по квадратной спине, потом издала протяжный вздох и перестала сопротивляться.

   Я зажмурилась. Первый раз в жизни оказалась в подобной ситуации. Не могу смотреть никакие фильмы эротического содержания, сразу делается неудобно, а тут такая сцена!

   То ли любовники и впрямь боялись, что их застукают, то ли Макс очень торопился, но уже через пять минут я услышала:

   – И о чем ты хотела поговорить?

   Я открыла глаза и вновь глянула в щелку между драпировками.

   Довольный Макс натягивал пижамные брюки, а растрепанная Кара запахивала халат.

   – Ты животное! – фыркнула дама. – Просто похотливый павиан!

   Макс рассмеялся:

   – Лучший комплимент для мужчины – это сравнение с самцом обезьяны, постоянно готовым к спариванию. Спасибо, дорогая, я тронут столь высокой оценкой моих скромных достоинств. Кстати, если тебе так не нравятся возбужденные павианы, какого черта ты бегаешь от Ефима ко мне? Насколько я знаю, Фиме даже «Виагра» не помогает. Вот и общалась бы с мужем духовно, наслаждалась бы разговорами, что же каждый вечер мне под столом на ногу наступаешь, а?

   – Оставь Ефима в покое, – дрожащим голосом сказала Кара, – ты недостоин его ногтя!

   Макс тихонько захихикал:

   – Душенька, ты сегодня в ударе.

   – Хватит, – сердито заявила женщина, – мне нужен твой совет. Что делать?

   – Извечные русские вопросы, – вновь заулыбался Макс. – Кто виноват и что делать? Горы литературы, написанной на данную тематику…

   – Послушай, – окончательно обозлилась Карина, – ты можешь хотя бы в экстремальной ситуации сохранить серьезность?

   – А что случилось?

   – Как что? Мы все остались без денег.

   – Вот ты о чем… – протянул Макс, – а я думал…

   – Что?

   – Ну мало ли, вдруг ты решила бросить Ефима и уйти ко мне?

   – Идиот!!!

   – Кричи громче, сейчас рогоносец проснется, спустится сюда, и будет очень весело, во всяком случае, тебе.

   – Так что делать? – мигом сбавила тон Кара.

   – А что мы можем сделать? – пожал плечами Макс. – Последняя воля объявлена, так решил дядя Глеб.

   – Но он оставил нас нищими!

   – Мне на жизнь достаточно зарплаты!

   – А если Рада выгонит тебя со сладкого местечка на улицу?

   – И что ты предлагаешь? – посуровел Макс.

   – Вот слушай, что я думаю, – хмыкнула Кара.

   – Судя по выражению твоего лица, жуткую мерзость, – не утерпел Макс.

   – Не понимаю, – в состоянии крайнего озлобления воскликнула Карина, – тебе деньги не нужны? Уж не знаю, какие средства имел Глеб Лукич, но, думается, хватит всем на безбедную жизнь до конца лет, еще детям с внуками останется…

   – Говори по делу!

   – Ладно. Дней десять назад я решила сменить парикмахера. Прежний перестал нравиться. Хотя работал в престижном салоне и брал бешеные тысячи за услуги…

   Я, вжавшись в подоконник, старалась не пропустить ни слова.

   Кара позвонила своим подружкам, дамам обеспеченным, провела маркетинг и живо выяснила, что самым престижным, а главное, модным, считается «Модес хаар» на Якиманке. Расположен салон прямо напротив «Президент-отеля» и обслуживает людей идеально. Обрадовавшись, она записалась к мастеру и решила выполнить всю программу: стрижка, краска, укладка, маникюр, педикюр, солярий и питательная маска на мордочку. И вот когда пришло время лежать на кушетке с толстым слоем зеленой глины на лице и телом, полностью укутанным в махровую простыню, произошло нечто интересное. В дверь кабинета легонько постучали.

   – Бога ради, простите, – воскликнула косметолог, расставляя небольшую ширмочку, – очевидно, принесли свежее белье, вы разрешите открыть? Это секундное дело, вас никто не увидит.

   Кара кивнула. Разговаривать было нельзя, маска могла нарушиться. Еще раз извинившись, косметолог приотворила дверь, но вместо кастелянши со стопкой простыней и полотенец в руках в кабинет влетела… Рада. Каре было отлично видно жену Глеба Лукича в щель между складными частями ширмы.

   – У тебя кто-то есть? – поинтересовалась Рада.

   Карина удивилась. В их среде не принято «тыкать» горничным и любому другому обслуживающему персоналу.

   – Да, – тихо ответила косметолог, – дама там, на кушетке, не волнуйся, тебя не видно.

   Кара изумилась. То, что Рада обращалась с девушкой по-свойски, еще можно было хоть как-то объяснить, некоторые клиентки завязывают с мастерицами почти дружеские отношения, но то, что работница салона запанибрата с госпожой Ларионовой, не лезло ни в какие ворота.

   – Мне надо в Разуваево, срочно, – почти шепотом сообщила Рада.

   – Что-то случилось?

   – Не знаю, сообщение на пейджер пришло, звонила, звонила тебе, никто трубку не взял, а мобильный отключен.

   – Батарейка села, – пояснила девушка.

   – Послушай, Ирма, сегодня можно?

   – Только через полчаса.

   – Ладно, это несущественно.

   – Тогда езжай, до трех успеешь?

   – Должна.

   – В пятнадцать придет дама, сама понимаешь.

   Рада повернулась и исчезла. Ирма сложила ширмочку.

   – Бога ради, простите…

   Кара закрыла глаза и сделала вид, что спит. Ирма осторожно вышла. В ту же секунду Карина метнулась к окну и увидела возле входа шикарный автомобиль Рады.

   Заплатив за визит, Кара, будто невзначай, спросила у администратора:

   – У вас приводит себя в порядок моя родственница, Рада Ларионова, вот, договорились с ней встретиться, но я забыла, в каком кабинете она стрижется.

   Безукоризненно вышколенная регистраторша посмотрела на экран компьютера.

   – Госпожа Ларионова наша постоянная клиентка, но сегодня она не записывалась, просто приехала и пошла к Ирме Шульгиной, пятая комната, вы там только что были, странно, что не столкнулись в коридоре…

   – Я заходила в туалет, – буркнула Кара и двинулась назад.

   Дверь кабинета украшала табличка «Пациент погружен в лечебный сон, просьба не беспокоить до 14.55». Карина подергала дверь, та не поддалась, женщина решила так просто не сдаваться и приложила ухо к холодной обивке. Но изнутри не доносилось ни звука. Карина вернулась к администратору и спросила:

   – Простите, где Ирма?

   – Она будет в половине третьего, а что?

   – Сумочку у нее в кабинете забыла.

   – Ах, какая незадача! – заквохтала девица. – Пойдемте в гостиную. Посидите, попьете кофе или лучше чай?

   – Нельзя открыть кабинет?

   – Совершенно невозможно, – развела руками администратор, – ключ только у Ирмы.

   Сказав последнюю фразу, противная девчонка бросила быстрый взгляд на небольшой шкафчик, висящий в углу, и Кара мигом поняла, что она врет. Естественно, ключ у дежурной, только та ни за что его не даст.

   Кара села в гостиной и призадумалась. Через открытую дверь ей было хорошо видно стойку и администраторшу, лениво перелистывающую дамский журнал. Внезапно перед конторкой появилась девичья фигура.

   – Слышь, Нинка, когда у нас следующий клиент?

   Регистраторша зевнула:

   – Сегодня полный штиль, Сонюшка, лишь в три к Ирме дама заявится.

   – Хочешь, укладочку сделаю? Времени полно.

   – Кто же откажется, – вздохнула Нина, – только не ровен час Клара спустится, увидит, что меня на месте нет, и уволит.

   – А ее нет! – торжественно сообщила Соня. – Час тому назад отправилась на презентацию, раньше пяти не вернется. Давай, не бойся, грех ситуацией не воспользоваться: клиентов нет, начальства тоже.

   Нина поколебалась секунду и решилась:

   – Вот здорово, ну, удружила! Меня Мишка сегодня в клуб позвал, а на голове словно черти горох молотили.

   Весело захихикав, девицы исчезли за дверью с номером семь. В мозгу Кары мигом созрело решение. Стараясь не цокать каблуками, она дошла до маленького шкафчика, увидела там, среди прочих, ключик с биркой пять и мигом прошла в кабинет. Как она и предполагала, на кушетке никто не спал.

   Карина вернула ключик на место, пробежала по коридору и в самом конце обнаружила не слишком приметную маленькую дверцу, за ней лестницу и выход на улицу. Очутившись на заднем дворе, Карина обогнула здание и наткнулась на автомобиль Рады.

   – Понимаешь теперь, в чем дело? – спросила она у Макса, прервав свой плавный рассказ.

   – Не очень.

   – Боже, все мужики идиоты! Все просто, как лопата. Наша Радочка громко сообщает дома, будто уезжает в салон, а сама, договорившись с этой Ирмой, убегает к любовнику!

   – Ну и что такого?

   – Как это, а деньги? Состояние Глеба Лукича…

   – Что-то я никак не врублюсь в ход твоих рассуждений, нельзя ли попроще?

   – Господи, – забыв о необходимости соблюдать осторожность, выкрикнула Карина, – разве может получить деньги баба, беспардонно обманывающая мужа? Надо завтра поехать в «Модес хаар», отыскать эту Ирму, заплатить ей как следует…

   – Зачем?

   – Пусть расскажет всем, что Рада изменяла Глебу Лукичу!

   – Дорогая, – с жалостью проговорил Макс, – этим сведениям не было бы цены месяц тому назад. Насколько я знаю дядю Глеба, учитывая его, хм, скажем так, специфическое прошлое, думаю, что мою милейшую тетушку сшибла бы машина или ее убило бы током от выключателя. Но сегодня этой, безусловно интересной, информации грош цена.

   – Почему?

   – Да потому, что завещание составлено по всем правилам, оно подлинное и, думается, подписано не так давно.

   – Может, ему два года!

   – Нет, он позаботился о Евлампии, с которой познакомился в этом месяце.

   – Мерзкая голодранка, – прошипела Кара, – откуда она взялась на нашу голову?

   – Не это должно тебя волновать. В законе нет статьи, которая запрещает получать наследство неверной жене. Прелюбодеяние у нас не преследуется, чай, не на Арабском Востоке живем. Вот в каких-нибудь Эмиратах Раду бы точно лишили денег и побили камнями.

   – И что, жена всегда получает имущество?

   – В основном да, – кивнул Макс, – если только она не убила своего супруга. Убийца не наследует состояние жертвы, даже если последняя составила в его пользу завещание.

   Кара присвистнула:

   – А ведь Глеба Лукича кто-то застрелил! Что, если это сделала Рада?

   – Зачем ей?

   – Деньги получить хотела!

   – Она и так их имела, дядя жене ни в чем не отказывал.

   – Мечтала жить открыто с любовником.

   Макс поморщился:

   – Слушай, это глупо. Согласен, Рада дура, но хоть какие-то мозги у нее имеются?

   – Значит, – прошептала Кара, – надо убедить всех, и в первую очередь милицию, что в Глеба Лукича выстрелила женушка.

   – Тут есть кто? – послышался за дверью мягкий баритон.

   Молча и слаженно, словно олимпийские чемпионы по синхронному плаванию, Макс и Кара поднырнули под свисающую до пола скатерть, прикрывавшую овальный стол. Они успели спрятаться очень вовремя, потому что в библиотеку вошел, зевая, Ефим. Плюхнувшись в кресло, он вытащил из кармана шелковой пижамной куртки мобильник, потыкал в кнопки и спросил:

   – Это ты? Ну извини, сам знаю, что ночь глубокая, только в моем доме остаться наедине с телефоном вещь невозможная. Кара вечно подслушивает. Я сейчас даже в библиотеку спустился, чтобы сия гарпия из своей комнаты не услышала, как звоню. Милая, мы в пролете. Папа оставил абсолютно все Раде. Честно говоря, я ожидал чего-то подобного. Теперь придется плясать под ее дудку.

   Ефим замолчал. Очевидно, собеседница сказала какую-то глупость, потому что он ответил:

   – Не дури, сейчас это невозможно. Сначала я должен решить вопрос с деньгами. Надеюсь, Рада захочет дать мне средств на газету. К тому же Рада обожает Карину, они подруги не разлей вода. Рада придет в полное возмущение, если заговорю о разводе, и перекроет кран от денежной трубы. Нет уж, тебе придется подождать, иначе рискуешь получить нищего.

   Снова тишина. Затем Ефим осторожно засмеялся:

   – Ну, рай в шалаше хорош только в том случае, если знаешь: лето кончится, а ты уедешь из хлипкого сооружения во дворец со всем необходимым. Извини, я очень люблю тебя, но коротать денечки в крохотной стометровой квартирке и ездить на метро просто не смогу. Наберись терпения, я обязательно уговорю «матушку» поделиться. Она в принципе не злая, просто дура. Ну, ну, до завтра, как всегда, в том же месте, в тот же час.

   Еще раз сладко зевнув, Ефим удалился, не забыв погасить свет. В полной тишине раздался шорох, потом голос Макса:

   – Ну и ну, вот уж не ожидал от Фимы такой прыти! Говоришь, ему «Виагра» не помогает? Может, ты ненароком перепутала и купила слабительные таблетки?

   – Я ничего не говорила про «Виагру», – прошипела Кара. – Давай пошли отсюда. Теперь ясно одно: мне деньги очень нужны, но Ефиму их давать нельзя. Что делать?

   – О боже, – вздохнул Макс, – ты ходишь по кругу, с этого вопроса мы начали!

   – И что?

   – Я, например, сейчас отправлюсь наконец спать, а утром буду подлизываться к Раде. Фима прав, она не такая противная, небось поделится.

   – Мерзкая, гадкая, отвратительная…

   – Душенька, я вовсе не предлагаю тебе следовать моему примеру, поступай как знаешь.

   – Можешь быть уверен, – рявкнула Кара, – придумаю, что предпринять!

   И она, очевидно, ушла, потому что послышался довольно сильный стук двери.

   – О боже, – вздохнул Макс, – где были мои мозги, когда я связался с этой сучкой? Даже птичка не срет в своем гнезде, вокруг столько сахарных пончиков, что меня потянуло на потасканную швабру? Дурак ты, Максик, ой какой дурак! А теперь ступай к себе и постарайся заснуть.

   Тихо мурлыча песенку, он ушел. Я подождала для надежности пару минут и последовала его примеру, забыв прихватить отобранную книжку.

   Юркнув под одеяло и укладывая озябшие ступни на Мулю, в полной растерянности я подумала: «Однако тут все хороши. Кара изменяет мужу с Максом. Ефим тоже имеет любовницу, к тому же, не переваривая Раду, собирается пресмыкаться перед ставшей богатой женщиной, чтобы не жить в «крохотной стометровой квартирке». Нет, каков гусь! Да люди ютятся впятером в однокомнатных «хрущобах» – и ничего. Впрочем, и Макс молодец. С Карой спит, сам не понимая почему, очевидно, решил не упускать то, что плывет в руки, и тоже собрался угождать Раде в надежде на сладкий кусок, а Настю он совершенно не любит, просто собрался на ней жениться из корыстных побуждений».

   Прошел день, на следующее утро, где-то около девяти, меня разбудил шум во дворе. Я осторожно отодвинула занавеску и увидела небольшой автобусик с надписью «Милиция». Решив, что к Ларионовым прибыли сотрудники МВД, чтобы снять показания у свидетелей, я вновь натянула на себя одеяло. Нужна буду, позовут. Но спустя некоторое время послышались крики, звон, грохот. Я мигом натянула одежду и понеслась в гостиную.

   – Вы с ума сошли! – топала ногами Рада.

   Трое ментов с хмурыми лицами наблюдали за ней.

   – Что случилось? – спросила я.

   – Лампа, – кинулась ко мне госпожа Ларионова, – представь себе: эти явились меня арестовать!

   – За что?

   – Обвиняют в убийстве Глеба Лукича!!!

   Секунду я смотрела на неулыбчивых парней, потом осторожно осведомилась:

   – Ребята, если с вами договорилась Тина, лучше признайтесь сразу. Ей-богу, это дурацкий розыгрыш, в доме все и так взбудоражены.

   – Вот ордер, – сухо сказал один из ментов, – мы будем делать обыск.

   Я попятилась. Рада завизжала, дверь распахнулась, и появились домочадцы в той или иной степени раздетости.

   Не стану вам описывать унизительную процедуру вытряхивания шкафов и ящиков. Действо длилось почти шесть часов. Менты вели себя корректно, Раду подпустили к телефону и разрешили вызвать адвоката. Олег Павлович незамедлительно прикатил на зов. Я слегка удивилась, думала, мужик просто нотариус, а он оказался поверенным в делах семьи.

   В мою комнату менты заглянули бегло, просто окинули взглядом помещение и ушли. Понятые – Марина и одна из горничных – испуганно молчали. Только один разок экономка заикнулась:

   – Чай подан в столовой.

   Но все – и домашние, и «гости» – проигнорировали приглашение. Около четырех часов дня мне дико захотелось есть. В связи с невероятными событиями, творящимися в доме, нам не предложили ни завтрака, ни обеда. Решив попросить на кухне чашечку кофе и немудреный бутербродик, я спустилась на первый этаж и увидела в холле всех домашних, включая Кирюшу и Лизу. Рада, серая, словно некачественная туалетная бумага, стояла между двумя милиционерами – молодыми парнями в форме, чьи простоватые рязанские лица хранили приличествующее моменту крайне мрачное выражение.

   – Я не виновата, – бесцветным голосом сказала Рада, – поверьте!

   – Рада Александровна, – быстро предупредил адвокат, – советую хранить молчание. Все сказанное может быть использовано против вас. Спокойно садитесь в машину, я поеду рядом, не волнуйтесь.

   – Я не виновата, – повторила, как под наркозом, женщина.

   Ее растерянный, по-детски беспомощный взгляд заметался по нашим лицам.

   Фима быстро отступил в глубь коридора и, не произнеся ни слова, исчез, испарился, словно капля воды, упавшая жарким днем на раскаленный асфальт.

   – Макс, – испуганно продолжила Рада, – Максик, как же так?

   Тот абсолютно молча шагнул из холла. Рада, сменив цвет лица с серого на зеленый, прошептала:

   – Вы все, все, все…

   Не дожидаясь того, чтобы Рада повернула к ним лицо, Карина и Настя бросились к двери. В холле остались только мы: я, Тина, Лиза и Кирюшка. Рада нервно кусала губы.

   – Пройдемте, гражданочка, – тактично, но твердо заявил один из ментов.

   И тут Кирюшка рванулся вперед:

   – Рада, я знаю, что ты не виновата!

   – Да, – подхватила Лиза, пытаясь обнять ее, – это жуткое недоразумение.

   Тина подошла и обняла мачеху. Крупные слезы потекли по красивому лицу Рады.

   – Перестань, – быстро сказала я, – знаешь, следственные органы очень часто делают ошибки, вон по делу Чикатило, кажется, двоих расстреляли, невиновных.

   Внезапно Рада натужно рассмеялась:

   – Ты, Лампа, как никто, умеешь утешить. Мало будет мне толку, если расстреляют, а потом выяснится, что милиция напутала!

   – Радочка, – закричала я, – только не волнуйся! У меня есть приятель, майор, Володя Костин, работает на Петровке, он поможет, он замечательный!

   – Да, – в один голос подхватили дети, – Володя умный!

   – Нам чего, тут до утра возиться? – вздохнул один из ментов. – Проследуйте, гражданочка, по-хорошему.

   Рада пошла к двери.

   – Я обязательно тебя выручу, – не успокаивалась я.

   Внезапно Рада остановилась и повернулась. В ее глазах читались печаль девяностолетней старухи и полная безнадежность.

   – Спасибо, Лампуша, ей-богу, я не забуду никогда твоей доброты. Только не старайся, все зря. Это сделал кто-то из своих, он же подсунул пистолет, скорей всего, мне не выкрутиться, прощай, свидимся лет через двадцать.

   Вымолвив последнюю фразу, она шагнула за порог, за ней, шумно топая, удалились менты.

   – Про какой пистолет она говорила? – в полной растерянности осведомилась я у Олега Павловича.

   Адвокат размеренно ответил:

   – В прачечной, в подвале, на самом дне бачка для грязного белья, нашли джинсы Рады, обшлага испачканы кровью, а в ее комнате, в искусно сделанном под подоконником тайнике, обнаружили пистолет.

   – Ни фига себе, – прошептал Кирюша.

   – Да уж, – покачал головой Олег Павлович, – именно, ни фига себе, полный аут. Если экспертиза подтвердит, что кровь принадлежит Глебу Лукичу, а из револьвера вылетела убившая его пуля, отвертеться будет очень и очень трудно. Надеюсь, хоть отпечатков пальцев не найдут. Хотя…

   И, махнув рукой, адвокат удалился.

   – Она совсем дура, да? – спросила Лиза. – Измазать джинсы в крови и положить их стирать?

   – Наверное, не думала, что милиция станет проводить обыск, – прошептала я.

   – Все равно, – злилась Лиза, – ужасно глупо! Я бы сожгла брюки, тут же! Ну почему она этого не сделала?

   Я молчала. Действительно, почему?

   – Может, все не так было? – оживился Кирюша.

   – А как? – фыркнула Лиза.

   – Брилась… женщины же тоже иногда бреются, ну, в общем, понимаете, порезалась, закапала джинсы.

   – Знаешь, мне никогда не придет в голову бриться одетой, – вздохнула я.

   – Брюки рядом лежали, кровь на них случайно попала.

   Я вспомнила огромную, почти двадцатиметровую ванную, где совершала омовения Рада, и подавила тяжелый вздох. Нет, это не трехметровое пространство, где моешься, задевая локтем полотенца, халаты и тазик с замоченным для стирки бельишком.

   – Дурак, – отчеканила Лиза, – кровь-то не ее, а Глеба Лукича!

   – Ну он брился, а она стояла рядом, – не сдавался Кирюшка.

   – И что? – хмыкнула Лизавета. – Глеб Лукич наклонился и вытерся ее джинсами? Ну и чушь! Самому не смешно?

   Отчаянно споря, они убежали. Я пошла в сад, легла на раскладушку, уставилась на цветастый балдахин и призадумалась. Честно говоря, мне просто жалко стало Раду, уж больно по-хамски отвернулись от нее разом все родственнички, но в свете информации о пистолете и одежде моя уверенность в ее невиновности была поколеблена.

   Впрочем, предположим на секундочку, будто Рада ни при чем, что тогда?

   Липкая духота разливалась в воздухе, чуть поодаль от балдахина, в косо падающих лучах жаркого солнца, жужжали мухи, под раскладушкой бодро стрекотал сверчок. Думать совершенно не хотелось, но я заставила себя включить мыслительный процесс.

   Ладно, поступим как математики. Вот они договорились между собой, что кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая. Приняли данную аксиому, и все. Вот и я приму за аксиому, что Рада не виновна, и что получится?

   Я закрыла глаза. Интересная, однако, картина выйдет.

   Дом Ларионовых окружен со всех сторон гигантским, абсолютно гладким бетонным забором. Сверху торчат видеокамеры, безостановочно транслирующие изображение на экраны в домике охранника. Мало того, что через забор сумеет перебраться лишь мастер спорта международного класса по альпинизму, так и его моментально схватят. Секьюрити не станет церемониться, у него имеется право на ношение оружия, он, скорей всего, просто пристрелит бандита, справедливо полагая, что всесильный, богатый хозяин отмажет его потом от неприятностей.

   Кроме того, по саду постоянно носятся собаки. Ладно, мопсих можно не бояться, они больше похожи на плюшевые игрушки, но Рейчел и Рамик! Стаффордширская терьериха выглядит угрожающе, Рамик тоже здоровенный. Кстати, у Ларионовых лабрадор, Чарли. На нем не написано, что псина миролюбива до идиотизма и любого человека встречает как друга. Впрочем, псы поднимали лай при виде чужого. Нет, пролезть на участок тайком невозможно. Единственный путь – идти мимо сторожа, а уж он никого постороннего не пропустит. Интересно, кто дежурил в тот день, вернее, ночь, когда застрелили Глеба Лукича? Коля или Сережа? Первый хоть изредка выходит из домика и делает на дорожке пару физических упражнений, зато второй неотрывно, кажется, даже не мигая, следит за экранами, боясь пропустить нарушение пространства.

   Гостей, кроме меня, Кирюшки и Лизы, нет. А мы точно не убивали Глеба Лукича. Значит, действовал кто-то из своих. Ефим, Кара, Макс, Анжелика, Тина… Еще Настя, хотя она пока не родственница, но ведь была в доме.

   Я открыла глаза. Итак, классические вопросы. Кто? Зачем? Какую выгоду получил? Деньги? Наследство? Но оно обломилось Раде! Я села на раскладушке. Да уж, все складывается для нее хуже некуда.

   От жары в горле просто пересохло, пришлось встать и идти в дом. В холле, у зеркала, красила губы яркой помадой Марина. У ее ног стоял огромный чемодан на колесиках. Я слегка удивилась. До сих пор экономка разгуливала по дому в черном шелковом костюме, переднике и наколке. На ее лице не было никакой косметики, а волосы она укладывала в тугой пучок. Сейчас Марина стояла передо мной в бирюзовом платье без рукавов, светло-каштановые волосы красивой волной спускались на плечи, бордовая помада, черная тушь и румяна подчеркивали яркость глаз. Сразу стало ясно, Марине отнюдь не пятьдесят, скорей всего, она моя ровесница. Может, чуть старше.

   – Вам идут сочные тона, – не утерпела я.

   – Спасибо, – улыбнулась Марина, – я знаю.

   – Отчего тогда не употребляли косметику?

   – Я же экономка, – пояснила женщина. – Хозяева требовали носить форму и не употреблять косметику. Знаете, богатые люди не любят, когда прислуга выделяется.

   – Почему «требовали»? – удивилась я. – Сейчас что, условия изменились?

   – Я уволилась с сегодняшнего числа.

   – Что так? Не поладили с кем-то из домашних? Или Ефим вами недоволен? Ей-богу, не стоит переживать, он постоянно в плохом настроении.

   – Нет, – усмехнулась Марина, – Ефим Глебович, наоборот, очень просил остаться, обещал зарплату прибавить.

   – Тогда в чем дело?

   – Я Ефима Глебовича понимаю, – продолжала надменно ухмыляться Марина, – хорошую экономку найти трудно. Но мне дорога репутация. Знаете, когда работаешь у людей, доброе имя – это главное. Никто не захочет взять на службу женщину, если узнают, что ее допрашивали на Петровке в качестве свидетельницы по делу об убийстве хозяина. Нет уж, придется поискать другое место. Ну да я себе работу мигом найду. Прощайте, рада была познакомиться. Кстати, это я говорю совершенно искренне. Вы всегда застилали за собой постель, не разбрасывали повсюду белье и испачканные прокладки, а еще улыбались мне при встрече. Мне было приятно вас обслуживать. Ну, пока.

   Она схватила баул за ручку и покатила его во двор. Я смотрела ей вслед. Вот оно как! Репутация! Бедная Рада, по-моему, тут все совершенно уверены в ее виновности. Вздохнув, я пошла к телефону.

   Володя Костин схватил трубку сразу:

   – Да.

   – Приветик.

   – Ну, чего хочешь?

   – Ой, как грубо! Может, просто так звоню?

   – Ты? Мне на работу? Исключено.

   – Вовчик, – залебезила я, – надо поговорить.

   – После девяти я намереваюсь быть дома.

   – Обедать не пойдешь?

   – Ну?

   – Давай я подъеду.

   – От тебя не отвертишься. В семь вечера, в пирожковой. Имей в виду, могу тебе уделить полчаса.

   Я понеслась одеваться и заводить «копейку».

   Володя Костин наш близкий друг, такой приятель, который превратился в родственника. Впрочем, иные брат с сестрой без конца ругаются, мы же с Вовкой живем душа в душу. Единственное, что меня раздражает в нем, – это манера, придя домой – а мы живем в соседних квартирах, – мигом разбросать свои вещи по всем комнатам, а носки торжественно устроить на спинке стула, где они и висят, пока Рейчел или Рамик не утянут их и не начнут жевать, словно самую вкусную конфету.

   – Судя по твоему возбужденному виду и торчащим дыбом волосам, ты в очередной раз вляпалась в историю, – вздохнул Володя и вонзил зубы в ароматный пирожок. – М-м, волшебный вкус. Надо же, в пироге вполне приличная порция мяса. Кстати, отчего у тебя ярко-голубые губы? Теперь так модно? Честно говоря, выглядит жутковато.

   – Голубые? – изумилась я. – Вовсе нет, у меня помада оттенка «мокрый песок».

   – Очевидно, марсианский, – хмыкнул Вовка, – хотя нет, говорят, на этой планете все красное. Что у нас голубое? А, Венера! Значит, твой песок оттуда!

   – Хватит идиотничать, – прошипела я. – У меня дело.

   – Эка невидаль, – хмыкнул приятель. – Я весь в делах, а губы у тебя все равно мерзейшего цвета, впрочем, веки еще хуже, как тебя угораздило намазюкать их чем-то желтым… Нет, оранжевым. Словом, чем-то ужасным. Да посмотри сама! Все женщины вокруг нормальные, а ты просто «Маски-шоу»!

   И он опять противно захихикал. Я вытащила пудреницу и уставилась в зеркало. Через пару секунд, когда исчезло первое изумление, до меня дошло, что, собираясь на встречу к Вовке и боясь опоздать, я навела красоту впопыхах, даже без зеркала. Сначала быстро провела по векам палочкой теней, а затем по губам помадой. Но и тени, и помада сделаны в виде карандашей, вот я их и перепутала, и теперь у меня на глазах красуется «мокрый песок», а на губах «лазурная синева».

   Я схватила салфетку и попыталась стереть макияж. Вовка захохотал и мигом пришел в великолепное настроение. Я сочла момент подходящим и быстро рассказала про то, что стряслось за последние дни.

   Костин поскучнел.

   – Ну а от меня чего ты хочешь?

   – Я не верю в виновность Рады, не можешь ли ты…

   – Не могу, – прервал меня друг, – знаешь же, как меня бесит, когда ты лезешь не в свое дело.

   С ветеринаром нам повезло. Милая, отлично знающая свое ремесло Леночка очень любит животных. Они платят ей тем же и охотно идут к ней в руки. У Лены имеется машина, весьма потрепанная «Ока», на которой она лихо рулит, никогда не отказывая своим пациентам. Впрочем, у нее двое детей, не слишком большой оклад, и ей очень нужны деньги.

   Рыженькая собачка спокойно дала себя осмотреть.

   – Явно домашняя, – пробормотала Лена, – блох нет, когти подстрижены, уши чистые, да и кормили, похоже, очень хорошо, совсем не истощенная. Ба, да на ней ошейник, смотри.

   Я наклонилась и увидела на шее собачки тоненькую полосочку светло-коричневой кожи, почти слившейся по цвету с густой рыжей шерстью.

   – Надо снять, – посоветовала Лена, – иногда с изнаночной стороны хозяева пишут адрес или телефон.

   Мы стащили полосочку и обнаружили на ней надпись, сделанную синей шариковой ручкой: «Эми».

   – Эми, – позвала я.

   Собачка затрясла хвостом, выражая полнейшую радость.

   – Вот и познакомились, – улыбнулась Лена и стала осматривать ее лапу.

   Спустя некоторое время ветеринар пробормотала:

   – Странное дело. Кости целы, никаких ран нет, я думала, может, в подушечке застряла заноза, но, похоже, нога совершенно целая и здоровая. Интересно, отчего Эми ее поджимает?

   – Она громко заплакала, когда увидела меня, – сказала я, – и заковыляла на трех ногах.

   – Ну, ну, – пробормотала Лена и спросила: – Эй, Эми, хочешь кушать?

   Волшебный глагол мигом был понят найденышем. Собачонка резво соскочила с дивана и забегала по комнате на четырех конечностях, не испытывая ровным счетом никаких неудобств.

   – Знаешь, что я тебе скажу, – протянула Лена, – тут чистая психология. Эми – настоящая симулянтка, помнишь, как Муля залезала на диван и изображала умирающего лебедя?

   Я засмеялась: конечно, помню. Наша толстенькая, прожорливенькая Мулечка обожает перекусить, но вот беда, ей велено сидеть на диете. У мопсов случается ожирение сердца и, как следствие этого, преждевременная смерть. А мы не хотим, чтобы Мульяна покинула нас. Поэтому и стараемся строго придерживаться предписанного ветеринаром рациона. Мясо, овощи, фрукты, нежирная рыба и никаких конфет вкупе с кашей и макаронами. Но Мульдозер, так прозвал мопсиху Кирюшка, как все тучники, обожает именно то, что строго запрещено. Она, конечно, слопает и мясо с овощами, но без упоения и восторга, а вот от мороженого или ватрушки с творогом может прийти в настоящий экстаз.

   Зимой мы обнаружили у нее на грудке жировик и решили от греха вырезать липому. Естественно, операцию провели под общим наркозом, потом Муля восседала на диване, в горе подушек, слабо взвизгивая, если неудачно поворачивалась. Ей было больно и некомфортно в бинтах. Швы велели снять на седьмой день, и мы всю неделю таскали ей на софу строго запрещенные, но обожаемые яства: мороженое, пряники, макароны с сыром, рисовую кашу и – венец разврата – восхитительное сдобное печенье курабье. Потом, освободив Мульку от швов и бинтов, мы взвесили ее, схватились за голову и мигом посадили обжору на отварную капусту.

   Так вот, увидав, что в миске лежат противные зеленые листья, Мулечка мигом залезла на диван и застонала. Мы прибежали на звук. Хитрая мопсиха полулежала на подушках, весь ее вид говорил: «Мне плохо, я страдаю, несите быстро вкусную еду и выкиньте, бога ради, отвратную капусту, знаете же, что я не перевариваю овощи из семейства крестоцветных». Она долго еще прикидывалась недужной, укладываясь при каждом удобном случае в пледы.

   – Думается, Эми когда-то поранила лапку, – пояснила Лена, – и запомнила, как вокруг нее скакали, вот и решила разжалобить тебя.

   Я посмотрела на весело прыгающую Эми. Похоже, Лена права.

   – Эй, Лиза, Кирюша, Тина!

   – Что? – завопили дети, гурьбой влетая в комнату.

   – Сделайте на компьютере объявление о пропаже собаки и расклейте по поселку.

   Ребята очень обрадовались новому занятию.

   – Ща сгоняю к Редькиным и узнаю, сколько домов в Алябьеве, – оживился Кирюша, – и повесим объяву на каждые ворота.

   – Ага, – подхватила Лиза, – еще сделаем фото собаки и пропустим через сканер.

   – Точно, – подскочила Тина. – Побежали.

   И они улетели, уронив по дороге пару стульев и очередную напольную вазу. Слава богу, что они все в этом доме сделаны из небьющегося материала: латуни, бронзы и дерева.

   – Да, – покачала головой Лена, – я спокойна за судьбу Эми, она знала, под чьими воротами усесться.

   Костин позвонил на следующий день после трех.

   – Можешь приехать в пирожковую?

   – Конечно, – обрадовалась я, – моментом прилечу.

   – Смотри только, чтобы мне потом не пришлось ехать на Садовое кольцо, к начальству, в ГИБДД и выручать тебя, ясно? – буркнул Володя.

   Я обиженно промолчала. Конечно, я вожу машину не слишком профессионально, но вполне нормально, зря Вовка придирается. Из лап ГИБДД он вытаскивал меня всего пару раз и то за мелкие нарушения – отчего-то я не нравлюсь сотрудникам дорожно-постовой службы, и они, вместо того чтобы просто, как со всех, взять с меня деньги, отбирают у несчастной Лампы права и вынуждают отправляться сначала в сберкассу, а потом в отделение.

   На этот раз Вовка опоздал, влетел в пирожковую запыхавшись и с ходу заявил:

   – Слушай, дело не слишком приятное.

   Я притухла.

   – На дне бачка…

   – Про джинсы и револьвер знаю.

   – Ага. Имей в виду, кровь Глеба Лукича. А на рукоятке пистолетика отпечатки пальцев Рады. Год тому назад Раду почти до обморока напугал грабитель. Подстерег ее возле входа в бутик и рванул с плеча сумочку. Ее муж страшно обозлился и решил сделать женушке подарок. Заказал в Ижевске на оружейном заводе эту пукалку и преподнес Раде. Она ее все время с собой таскала. Разрешение имеется, оформлено по всем правилам. Рада, конечно, принялась бить себя в грудь, клясться, что не понимает, каким образом орудие убийства попало под подоконник в ее спальню, но у следователя веры ей нет, там полно ее отпечатков.

   – Так это неудивительно, – воскликнула я, – она же пользовалась пистолетиком, сам сказал, что вечно таскала его с собой!

   Вовка тяжело вздохнул:

   – Лампудель, вдумайся, там только ее отпечатки, других нет.

   – Убийца был в перчатках!

   – Во-первых, он бы тогда смазал те следы, которые имелись на рукоятке, а во-вторых, теперь возможно идентифицировать пальцы, одетые в кожу. Да, мы не можем определить, кто хватал, предположим, стакан. Просто скажем: «Его брала рука, затянутая в перчатку» – ясно?

   Я кивнула.

   – Так вот, таких следов на пистолете нет, там только везде «пальчики» Рады. Есть еще одно…

   – Что? – безнадежно спросила я. – Ее сфотографировали в момент выстрела?

   – Нет. Но есть интересные показания свидетельницы, горничной Аси Ломакиной. В свой последний день жизни Глеб Лукич крепко повздорил с Радой, не стану тебе живописать подробности, но он объявил ей, что собирается разводиться, якобы встретил другую женщину и желает избавиться от прежней жены. Предлагал Раде отступные, а та распсиховалась и заорала: «Я тебя убью, если не мне, то и никому не достанешься». Конечно, не все, выкрикивающие подобные заявления, на самом деле становятся убийцами, но, согласись, это жирный минус для Рады. Похоже, дамочка решила получить не отступные, а все. И действовала мгновенно, без промедления, боясь, что муженек перепишет завещание. Вечером узнала о предстоящем крахе семейной жизни, ночью пристрелила ветреного супруга. Все логично, четко и ясно.

   Я молча ела пирожок, не ощущая вкуса. Да уж, положение хуже некуда, только мне все равно не верится, что Рада убила Глеба Лукича. Она такая ребячливая, инфантильная, безвольная, ведомая…

   – Знаешь, очень странно, что дама со средствами сама решила стрелять в мужа, могла нанять киллера.

   Костин повертел пепельницу, потом вытащил сигареты.

   – Хочешь?

   – Нет, они очень крепкие.

   – В отношении киллера… Ну, как я уже говорил, она очень торопилась, а исполнителя еще надо найти.

   Я фыркнула:

   – Знаешь, вчера вечером я читала «Из рук в руки», обожаю эту газету, там такое найти можно, ухохочешься. Так вот, обнаружила среди прочих миленькое объявленьице. «Помогу уйти из жизни, возможно, без согласия объекта» – и подпись: «Саша Солоник». Мало кто не знает сейчас, что покойный Александр Солоник считался в России киллером номер один. Так что долго искать исполнителя Раде бы не пришлось!

   – Но он затребовал бы кругленькую сумму!

   – Она вполне обеспечена.

   – Вот тут ты ошибаешься! У гражданки Ларионовой денег нет.

   – Как это? Да Рада обвешана драгоценностями, ездит в шикарном автомобиле, живет в великолепном доме и тратит на свои прихоти бешеные суммы.

   – Оно, с одной стороны, правильно, но с другой… В бутиках, где Рада одевается, у нее открытый счет, в парикмахерской тоже. В конце месяца Глебу Лукичу просто присылали счета. Драгоценности у нее фальшивые.

   – Как?!!

   – Ну, может, я неточно выразился. Это искусно сделанные копии ее настоящих украшений. Подлинники хранятся в сейфе у мужа. Кстати, так многие делают, боясь стать легкой добычей для грабителей. В роскошных сумочках Рады нет наличных денег, только пластиковая карточка с заблокированной наличкой.

   – Это еще что такое?

   – Ну, Рада могла покупать в хороших магазинах, тех, что принимают кредитки, что угодно – от мебели до обуви, но снять со счета «живые» деньги в банке или через автомат не имела права. Глеб Лукич не препятствовал никаким тратам, но не желал, чтобы жена держала в руках ассигнации.

   – Но почему?

   Володя развел руками:

   – До встречи с Радой Ларионов имел другую жену, Жанну Ветрову. Характер дамы соответствовал ее фамилии. Жанна изменяла Глебу Лукичу и, что его особенно возмутило, содержала любовника на деньги мужа. Ларионов щедрый человек, отсыпал бабенке полные карманы баксов, а та и рада стараться: покупала своему кабальеро все: носки, трусы, рубашки, парфюмерию, машину, квартиру… Вот на жилплощади она и попалась. Небось, обжегшись на молоке, Глеб Лукич начал дуть на воду.

   – Когда он развелся с этой Жанной?

   – Она погибла вскоре после того, как обнаружился факт измены, – током ударило. Ларионов уехал в Питер по каким-то делам, а Ветрова решила попользоваться СВЧ-печкой, ну ее и долбануло. Случается такое изредка с электроприборами, коротит их. Вот так!

   Я переваривала информацию. Да уж, однако Ларионов оказался скор на расправу, бац – и нету неверной женушки… Током ударило! Интересно, какая сумма ударила по карману следователя, прикрывшего дело?

   – Небось Раде надоело чувствовать себя нищей с золотым запасом, вот и решила пришпокнуть муженька, – подвел итог майор. – Так что передай своему клиенту, что дамочка явно виновата, осталось лишь уточнить детали.

   – Она призналась?

   – Нет. Кстати, могу тебе сказать, что признание вины не самое главное. Ладно, извини. Все, бегу!

   Выпалив последнюю фразу, Володя исчез. Я осталась одна сидеть у окна. Торопливые прохожие неслись по улице с озабоченными лицами. У всех свои проблемы. Интересно, чем обеспокоен вон тот мужчина, только что вылезший из блестящей иномарки? Отчего у него такая перекошенная физиономия?

   А вон та дама в изумительном, явно очень дорогом костюме из натурального шелка? Почему она такая хмурая? Вон идет по тротуару девочка, так та вообще плачет. Хотя тут все ясно. Ребенок скорей всего недавно упал и повредил руку, вот мать присела около нее на корточки и дует на пальчик. Палец! Внезапно в голове молнией пронеслось воспоминание.

   Несколько дней тому назад Глеб Лукич, хлопнув дверцей «Мерседеса», прищемил себе палец, причем довольно сильно. Держа на весу руку, с которой каплями стекала кровь, Ларионов, войдя в холл, крикнул:

   – Эй, Лампа, будь другом, приволоки йод и бинт.

   Я мигом притащила требуемое и спросила:

   – Может, лучше к врачу?

   – Ерунда, залей йодом и забинтуй.

   Я быстро обработала рану.

   – Молодец, – похвалил Глеб Лукич.

   – С Кирюшкой и Лизаветой приобрела квалификацию медсестры, они постоянно бьют коленки…

   – Экая ты бесстрашная!

   – Кто на самом деле бесстрашная, так это моя лучшая подруга Катя, операции делает на щитовидной железе. А я так, только коленки могу зеленкой помазать, ну забинтовать еще, горчичники поставить…

   – Все равно молодец, – улыбнулся Глеб Лукич. – Радка не способна даже градусник подать, орет дурниной при виде клизмы. Говорит, не может человеку боль причинить.

   – Совершенно не могу, – мигом отреагировала появившаяся невесть откуда Рада, – меня прямо трясет, когда другому плохо. Поэтому никогда бы не сумела стать врачом. Втыкать в чужое тело иголку или, того хуже, скальпель даже из самых благих побуждений, увольте, это не для меня!

   Я взяла последний пирожок и отхлебнула успевший остыть кофе. Не может воткнуть в человека иголку и выстрелила мужу в голову? Что-то тут не так! За две недели пребывания у Ларионовых я довольно хорошо узнала Раду. Чуть глуповата, простодушна, совершенно не способна к серьезному мыслительному процессу. Апофеоз ее рассуждений – заявление на тему о модной одежде и парфюмерии. Похоже, у Рады нет никакого образования. Что, учитывая полученную от Тины информацию о возрасте, в котором Рада вышла замуж за Глеба Лукича, совсем неудивительно. Интересно, где он ее нашел? Может, Тина в курсе?

   Глеба Лукича «дремучесть» жены совершенно не тяготила, более того, ему явно нравилось, что супруга не обременена интеллектом. А Рада совершенно не собиралась учиться хоть чему-то. В ее комнатах не было книг. Даже журнал «Космополитен» казался девушке заумным, она предпочитала газету «Молоток» – жуткий листок, предназначенный для тинейджеров.

   Но, с другой стороны, Рада была доброй, совершенно незлобивой и никогда не обижалась. Она радостно воспринимала розыгрыши Тины и ни разу на моей памяти не устроила скандала. Всегда веселая, приветливая, улыбающаяся, она располагала к себе, обладая легким, совершенно не «грузящим» характером. К тому же она не жадная, тут же предложила купить одежду мне и детям… И Рада любит собак…

   Я вновь поглядела в окно. Нет, такая женщина не может спокойно выстрелить в лицо мужу, а потом мирно уйти, спрятать пистолет и с легкой душой заснуть.

   Я встала и пошла к двери. Что ж, есть только один способ помочь Раде – самой отыскать того, кто придумал дьявольский план.

   Вечером, когда все улеглись спать, я прихватила свое служебное удостоверение и пошла к горничной Асе. Слуги жили не в большом доме. Для них было построено нечто вроде общежития в глубине сада. Вполне комфортабельный домик с ванной, туалетом, кухонькой и небольшими комнатами.

   Я осторожно постучала.

   – Войдите, – послышалось изнутри.

   Передо мной открылась скромно обставленная спальня. Ася лежала на кровати, читая книгу. Увидав меня, она быстро положила томик на тумбочку, встала и вежливо сказала:

   – Извините, Евлампия Андреевна, не знала, что это вы, думала, кто-то из ребят стучится.

   Я машинально кинула взгляд на обложку отложенной книжки: Татьяна Полякова. «Чудо в пушистых перьях». Надо же, мы с Асей увлекаемся одним автором.

   – Что-то случилось? – продолжила горничная.

   – Можно сесть?

   – Да, конечно, – улыбнулась девушка. – Желаете чаю? Только извините, нам не разрешают держать в комнатах продукты, придется пойти на кухню.

   – К черту чай! – отмахнулась я и достала служебное удостоверение. – Смотрите, Асенька.

   Горничная взяла бордовую книжечку и растерянно прочитала:

   – Начальник оперативно-следственного отдела… Вы что, из милиции?

   – Не совсем. Частный детектив.

   Ася подскочила:

   – Да ну? Правда?

   – Абсолютная. Хочу задать вам пару вопросов, вы не против?

   – Нет, – вежливо ответила Ася, – спрашивайте.

   – Давно вы работаете у Ларионовых? Живете здесь постоянно?

   Девушка кивнула.

   – Вам не скучно? Молодая, красивая, небось хочется иметь свою семью, детей, а коротаете вечера в этой комнате.

   Ася пожала плечами:

   – Я могу в свободное время ходить куда угодно.

   – А сюда кавалера привести?

   – Это запрещено.

   – Очень похоже на тюрьму: велят носить форму, запрещают есть в комнате, приглашать приятелей… Отчего вы не увольняетесь?

   Ася печально улыбнулась:

   – У меня дома пять человек на двадцати восьми метрах, мое место на раскладушке в кухне. Сами понимаете… Глеб Лукич очень хорошо платил, Ефим Глебович начал с того, что всем слегка повысил оклад. Семья приличная. Вам в голову не придет, какие люди встречаются. Я до Ларионовых служила у одного депутата, фамилию называть не стану, не хочу себе неприятностей, знаете, что он выделывал? Каждый вечер пьяный, как свинья, швырял в меня и повара стрелы от дартса. Очень больно, между прочим. Вроде маленькие штучки, а синяки потом ого-го какие оставались. Правда, наутро, протрезвев, хозяин нас звал в кабинет и давал денег, за обиду, так сказать. Повар ничего, даже был доволен такой прибавкой к жалованью, а я не смогла работать, месяц всего выдержала. А тут все вежливые, приветливые, я на собственную квартиру коплю.

   Она замолчала, потом шмыгнула носом и совершенно по-детски добавила:

   – Глеба Лукича очень жалко, хороший человек был!

   – А Раду?

   – Ее тоже, натерпится теперь в тюрьме, она непривычная к неудобствам, любит кофе в кровати пить. Ой, тяжело ей придется! У меня у подруги брат сидел, знаю, какие порядки на зоне.

   – Между прочим, – сурово заявила я, – вы своими разговорами немало способствовали тому, что Рада очутилась за решеткой. Только что говорили, какие у вас отличные хозяева, и пожалуйста, дали нелицеприятные для Рады показания.

   Ася покраснела:

   – Я сказала правду. Меня спросили, ругались ли они, ну я и ответила только про то, что сама видела и слышала, ничего не придумала. Сначала о разводе речь шла…

   – Погодите, – остановила я ее, – что-то мне не верится в ваши слова. Неужели Глеб Лукич завел при служанке столь интимный разговор? Хозяева имели привычку обсуждать в присутствии прислуги свои дела?

   Ася стала похожа на спелую свеклу.

   – Нет.

   – Тогда как получилось, что вы оказались в курсе?

   Горничная закашлялась:

   – Случайно, я в шкафу сидела.

   – Где?

   – Ну, в общем, не знаю, как и объяснить…

   – Просто, – обозлилась я, – словами. Да не врите, имейте в виду, меня нанял родственник Рады, близкий к криминальным кругам человек. Он уверен, что она не виновата, хочет установить истину. Кстати, думал вас привезти к себе и поговорить по душам, но я отговорила. Попросила: «Не трогай ее, Тарзан, молодая очень, жаль девочку. Похоже, умница, сама расскажет, как дело было».

   – Какой Тарзан? – заикнулась Ася, сильно побледнев.

   Я фальшиво вздохнула:

   – Кликуха такая, за полную бесконтрольность действий получил. Когда злится, становится совершенно неуправляемым, словно дикая обезьяна, отсюда и прозвище.

   – Я все расскажу…

   – Вот и умница, начинай!

   Ася принялась быстро выплескивать информацию.

   В тот день она, как обычно, явилась убирать кабинет Глеба Лукича. Часы показывали около восьми вечера. Девушка смахивала метелкой пыль, разглядывая корешки. Ася любит книги, ей доставляет удовольствие листать разнокалиберные томики. Вот она и присела перед одним из шкафов. В этот миг в комнату вошли Глеб Лукич и Рада, решившие прямо с порога свариться на повышенных тонах. Асю, которая устроилась на корточках возле стеллажа, они не заметили, а девушка, услыхав, о чем толкуют хозяева, постеснялась заявить им о своем присутствии.

   Боясь, что ее, притаившуюся между шкафом и диваном, заметят, горничная тихонечко открыла нижнюю часть стеллажа и вползла внутрь. Теперь она ничего не видела, зато звук долетал до ушей беспрепятственно.

   Глеб Лукич требовал развода.

   – Естественно, – обещал он, – я тебя обеспечу до конца дней, куплю квартиру, машину, стану платить алименты, нужды не узнаешь никогда.

   – Нет, – бормотала Рада, – я не согласна, хочу остаться твоей женой.

   – Я ведь объяснил, извини, полюбил другую.

   – Как ее зовут?

   – Тебе не все равно?

   – Нет!

   – Никчемное любопытство.

   – Нет!!!

   – Не ори.

   – Хочу и ору, я у себя дома.

   – Ты у меня дома.

   – Это и мой дом!

   – Был, теперь нет! Называй сумму! Сколько хочешь за развод?

   – Миллион.

   – В рублях?

   – Как бы не так, в долларах.

   – С ума сошла?

   – Нет, хочешь иметь свободу – покупай. Что примолк? Боишься, если отдашь мне все денежки, новая женушка морду отвернет? Ей небось твой капитал нужен!

   – Заткнись. Значит, так: я покупаю квартиру, машину…

   – Дачу!

   – Ладно, и домик за городом.

   – Еще алименты!

   – Хорошо.

   – Триста тысяч долларов в месяц!

   – Дура!

   – На меньшее я не согласна.

   – Охренела совсем?

   – Не выражайся.

   – Заткнись.

   – Сам заткнись!

   Послышался сочный шлепок, потом рыдающий голос Рады:

   – Вот ты как, да? Имей в виду, убью тебя, застрелю ночью из пистолета, если не мне, то и никому не достанешься.

   – Пошла вон!

   – Сволочь!

   – Сука!!!

   Раздался сильный хлопок. Убегая после обмена «любезностями», Рада со всей силы шандарахнула дверью о косяк.

   – Дрянь подзаборная! – с чувством произнес Глеб Лукич.

   Затем Ася услышала легкий скрип, позвякивание и бульканье. Скорей всего хозяин решил привести в порядок разбушевавшиеся нервы посредством хорошей порции коньяка. Минут через пять он тоже ушел. Еле живая от страха, горничная выбралась наружу и кинулась прочь, не кончив уборку.

   – Это все? – поинтересовалась я. – Ага, – кивнула Ася.

   – Да уж, малоприятный разговор.

   – Кошмар, – покачала головой горничная. – Честно говоря, я понимаю, что для Рады Александровны все плохо складывается, мне ее очень, очень жалко.

   – Зачем тогда «утопили» хозяйку? Могли и не рассказывать ничего!

   – А я и не собиралась, – слабо отбивалась Ася, – но один из ментов, тот, в светлом костюме, так ловко расспрашивал, прямо вытянул все, я сама не заметила, как разболтала!

   Я вышла в сад, вдохнула влажную ночную свежесть и присела на скамеечку под одуряюще пахнущим кустом жасмина. Похоже, драгоценная Асенька врет, вопрос только в том, все ли она придумала или только часть? Многое в ее рассказе вызывало недоумение. Сначала то время, когда девица явилась убирать кабинет, – восемь вечера. Насколько я знаю, в доме у Ларионовых прислуга убирает комнаты тогда, когда в них отсутствуют люди. Поэтому, к примеру, спальню Анжелики моют вечером. Девчонка постоянно сидит у письменного стола и что-то пишет, спускается она только к ужину, игнорируя завтрак и обед. Да и то к последней трапезе Анжелика выходила лишь потому, что во главе стола садился приехавший с работы Глеб Лукич. Стоило Лике удалиться из спальни, как туда с кипой чистого постельного белья спешила Ася. И меня бы совсем не удивило, если бы горничная заявила, что она оказалась в восемь часов на территории Анжелики. Но кабинет? Он же стоит пустым большую часть суток! Ну какая необходимость драить его тогда, когда с работы вернулся глава семьи?

   И еще. Мне кажется, что даже наедине с мужем, даже в минуту озлобления Рада не стала бы беседовать с Глебом Лукичом в подобном тоне. Она всегда поглядывала на него снизу вверх, робко улыбаясь, и никогда не перебивала, если супруг принимался что-то рассказывать. Думается, услыхав про развод, Рада начала бы плакать, умолять, просить… Но ругаться? Жестко требовать денег, а потом грозить убить? Нет, это не в ее стиле.

   Я встала и пошла в кабинет. Есть еще одно замечание, но для того, чтобы проверить его справедливость, следует осмотреть место происшествия.

   В рабочей комнате Глеба Лукича стояло три стеллажа. Два представляли собой довольно узкие пеналы, заполненные полками. Третий имел внизу нечто вроде тумбы с распашными дверцами. Именно о нем и говорила Ася.

   Я присела возле красивых, явно сделанных из целого массива створок. Ладно, предположим, в этой части рассказ Аси правдив. Фигуру, находящуюся на корточках, от двери не видно, ее загораживают диван и письменный стол. Глеб Лукич и впрямь мог не заметить затаившуюся горничную.

   Я распахнула тумбочку и присвистнула. А дальше начинается ложь. Все пространство, небольшое, довольно узкое, под завязку забито альбомами. Моне, Гоген, Тициан, Врубель, Репин. Огромные толстые подарочные издания занимали шкаф полностью. Как, скажите на милость, Ася, полноватая девушка, сумела уместиться тут, да еще закрыть дверцы? Подобный вариант мог быть возможен только в одном случае, если бы горничная оказалась размером со школьную тетрадь. Но Ася весьма крупная особа. Сомнительно, что она ухитрилась бы поместиться даже в пустом отсеке, а уж в набитом альбомами… Да, это явное доказательство ее вранья. Все остальное лишь размышлизмы. Могла Рада наорать, не могла… А шкафчик – хороший аргумент.

   Я аккуратно закрыла кабинет и пошла к себе. Не скрою, очень хотелось побежать назад в домик, притащить в кабинет наглую врунью и, ткнув ее носом в стеллаж, грозно поинтересоваться:

   – По какой причине набрехала? Рада сделала тебе что-нибудь плохое? Или кто-то заплатил за лжесвидетельство? Ну-ка, называй имя!

   Но большие часы в кабинете только что торжественно пробили два часа ночи. Дом погружен в дрему, мне неудобно будить людей, совершенно не хочется, чтобы народ узнал о моем расследовании, да и самой пора спать. Выбить из Аси правду можно и утром, никуда она не денется.

   Зевнув, я пошла к себе, легла под уютное одеяло и преспокойно удалилась в мир грез.

   Около восьми утра по этажам понесся нечеловеческий крик. Не стряхнув остатки сна, с гудящей головой и смутно соображающими мозгами, я скатилась с кровати, споткнулась о домашние тапки, упала, пребольно стукнувшись лбом о пол, уронила будильник, тут же вскочила и понеслась в спальню Ефима, откуда летел вопль. Лучше бы я осталась в коридоре и подождала, пока появится кто-нибудь из домашних. Но нет! Руки толкнули дверь, ноги внесли меня в спальню сына Глеба Лукича.

   Посреди ковра валялся поднос с разбитыми чашкой, молочником и тарелкой. Хорошо поджаренные тосты разлетелись в разные концы спальни. Абсолютно целые масленка и вазочка с джемом стояли возле стула, и сильно пахло кофе, который вытек из перевернутой джезвы. У стены, навалившись на комод, находилась горничная, не Ася, другая, Зина. Это из ее горла рвался вой, похожий на вопль раненого животного.

   – Что случилось?

   Не переставая визжать, Зина ткнула пальцем в сторону огромной кровати, расположенной возле окна. Я проследила за ее рукой и ухватилась за косяк. Понадобилось мобилизовать всю силу воли, чтобы не грохнуться в обморок.

   Роскошное постельное белье в кружевах и рюшах – пододеяльник, наволочка, простыня, честно говоря, больше подходившие для девушки, чем для зрелого мужчины, – все было залито кровью. А на подушке виднелось желто-синее лицо Ефима.

   Дверь рванули, из коридора появился Макс.

   – Что стряслось? – напряженным голосом спросил он. – Надеюсь, вы увидели мышь?

   – Не пускай сюда Кару, – прошептала я и потеряла сознание.

   Дальнейшее помнится смутно. Вроде приехала «Скорая помощь», и врач колол мне что-то в руку, потом вновь появилась милиция, затем отчего-то примчалась наша ветеринарша Лена, хмурая, без привычной улыбки на лице. Стали скликать собак и кошек. Вновь материализовался доктор и сделал мне невероятно больной укол, от которого меня тут же повело и затошнило. Без конца хлопали двери, урчали моторы машин и раздавались возбужденные голоса. Вдруг неожиданно со двора послышались выстрелы и крики.

   – Убегает, ловите…

   – Катастрофа, – орала Лиза, – все погибнут!

   – Жуть! – вторил ей Кирюшка.

   – Надо предупредить народ! – подвывала Тина.

   Кое-как, чувствуя, что под ногами пол ходит ходуном, я выползла в холл и увидела там незнакомого милиционера с табельным оружием в руке, детей, Макса, Анжелику, Настю, ветеринаршу Лену и всех собак с кошками, кроме Эми.

   – Ты как? – участливо спросил Макс. – Можешь стоять?

   – Вроде. Объясните, что случилось.

   – Ужас, – заломила руки Лиза, – я на всю жизнь запомню этот день!

   – Я тоже, – хором подхватили Кирюша и Тина.

   – В чем дело? Ефим…

   – Ты лучше сядь, – посоветовал Макс и подтолкнул меня к небольшому диванчику.

   Я не удержалась на ногах и плюхнулась в узкое пространство между кожаными подлокотниками. Макс принялся излагать события. Через минуту я обрадовалась, что он усадил меня, потому что ноги противно задрожали и стали мягкими, словно из пластилина.

   – Ефим мертв. Скончался он ночью, ему перегрызли горло.

   – Перегрызли? – дрожащим голосом поинтересовалась я. – Кто? Тут нет диких животных типа волков или тигров, да и дом закрывают на ночь.

   – Это сделала Эми.

   – Что? Вы с ума сошли!

   Лена кивнула головой:

   – Понимаю, что это звучит дико, но поверь, дело обстоит именно так, как сказал Максим. Эми больна бешенством. Ее нашли под кроватью Ефима в совершенно невменяемом состоянии: собака рычала, пыталась кидаться на всех, морда в крови…

   – Господи, – прошептала я, – какой ужас! Но у Эми крохотный рост, мелкие зубы.

   – Вполне достаточные для того, чтобы разорвать горло, – вздохнула Лена. – Даже твои мопсихи способны прокусить ногу до кости.

   – Они такого никогда не сделают!

   – Согласна, но ведь теоретически могут.

   – Теоретически и я могу разорвать зубами кого угодно!

   – Скорей всего, – хмуро пояснила Настя, – Ефим впустил Эми в спальню и заснул. А у той начался приступ, и она напала на спящего.

   Я дрожала на диванчике. Боже, зачем я подобрала монстра у ворот? Словно подслушав эти мысли, Лена сказала:

   – Ты тут ни при чем. Между прочим, я осматривала собачонку и сочла ее здоровой.

   – Она могла мгновенно взбеситься? Так бывает?

   – Всякое случается.

   – Наши животные!

   – Уже сделали уколы собакам, кошкам и людям.

   – Никто не заболеет?

   – Будем надеяться, – мрачно заявила Лена, – очень хочется думать, что пронесет. Во всяком случае, тщательно следите за животными, если кто-то вдруг станет отказываться от воды или начнутся судороги…

   – Куда дели Эми? – неожиданно отмерла Анжелика.

   Я вздрогнула. Надо же, ледяная статуя заговорила, удивительное дело.

   – Хотели пристрелить, – начал оправдываться милиционер, – во дворе выволок ее в ящике, побоялся руками крышку снять, еще хватит за пальцы, ну и палкой перевернул коробку. А она шмыг…

   – Коробка шмыг? – удивился Кирюшка.

   – Нет, собака. Как драпанет в кусты, я стрелял, правда.

   – Попал? – спросил Макс.

   Мент развел руками:

   – Не вышло, удрала, прыткая больно.

   – Чего ж так плохо целился? – укорила его Настя.

   – Надо весь поселок предупредить, – посоветовала Лена. – Здесь почти в каждом дворе по собаке, а то и по две.

   – Сейчас объедем всех на великах, – пообещала Лизавета.

   – Кстати, – вспомнила я, – вы развешивали объявление, никто не звонил?

   – Нет, – ответила Тина.

   – Странно, – протянула Лена, – собачка такая ухоженная, явно любимая.

   – Вы, когда станете объезжать людей, поспрашивайте, вдруг обнаружится хозяин, – велел Макс.

   Ребята убежали.

   – Кто же теперь признается, если собака такое натворила, – тихо произнесла Настя.

   – И какая теперь разница, чья она, – вздохнула Лена.

   Внезапно раздался шорох шин, мимо ворот проехал джип. Он остановился у леса, из него вышел стройный парень в светло-серых брюках.

   – Ладно, – вздохнул Макс, – идите все домой, а я похожу по окрестностям, может, увижу собаку, опасно все-таки оставлять ее на свободе.

   – Хочешь, пойду с тобой? – предложила я.

   – Ни в коем случае, – отрезал Макс, – вон ко мне приятель подъехал, мы вместе с ним лучше.

   Чуть-чуть придя в себя, я понеслась искать Асю. Пробежала по коридорам, но ниоткуда не доносился шум пылесоса. На кухне Евгений в гордом одиночестве лепил котлеты.

   – Желаете кофе? – вежливо осведомился он, отодвигая миску с фаршем.

   – Нет, нет, спасибо, подскажите, где Ася?

   Повар пожал плечами:

   – Я из кухни редко выхожу, а сама она сегодня тут не появлялась. Кстати, странно. Не завтракала, не пила чай. Спросите у Зинаиды, она в бельевой.

   В небольшой комнатенке возле груды неглаженого белья стояла у доски раскрасневшаяся Зина.

   – Извините, помешала…

   – Что вы, – отставила в сторону утюг девушка. – Вам погладить чего? Или я полотенца забыла повесить? Уж извините, с утра голова не варит. – Немудрено с такими событиями весь ум потерять. Я ищу Асю.

   – Не видела ее сегодня.

   – Да? Куда же она подевалась?

   Зина скорчила гримаску:

   – Мы не слишком дружим, так, только по работе сталкиваемся, хотя все четко разделено. Я убираю первый этаж и служебные помещения, Ася второй и третий. Мне велено гладить, ей стирать и чистить столовое серебро. И так во всем, вы ее по комнатам гляньте, небось пыль сметает, летит, зараза, из всех щелей.

   Но я пошла в домик, предназначенный для прислуги, и заглянула в спальню Аси. В шкафу не нашлось вещей, там зияли пустотой полки, а на длинной палке покачивались вешалки без одежды. С небольшой этажерочки исчезли флаконы с немудреной парфюмерией и баночки с кремом для лица, только на тумбочке сиротливо лежал яркий томик Поляковой.

   Я кинулась к охраннику. Сегодня дежурил Сережа.

   – Здрассти, Евлампия Андреевна, – вскочил он на ноги.

   – Вы не видели сегодня Асю?

   – Ломакину? Горничную?

   – Да.

   – В шесть утра ушла, с чемоданом.

   – Куда?

   – Сам удивился. Гляжу, топает и баул тянет. Спросил у нее: «Чего в такую рань?»

   – А она?

   – Сказала, что уволилась, вроде ей Ефим Глебович велел в таком разе в шесть утра убираться, потому как в семь новая прислуга придет. Я саквояжик приказал открыть, шмотки поворошил. За этими девками пригляд нужен. Так-то приличными кажутся, пока работают, а стоит уволить, мигом сопрут что-нибудь. Но у Аси была лишь ее одежда и ерунда всякая. Естественно, я отпер калитку – и гуд бай, беби.

   – Скажите, Сережа, вы не знаете ее телефон или адрес?

   – Нет, а что случилось?

   – Да так, нехорошо подозревать человека, но у меня из спальни исчезло довольно дорогое кольцо.

   – Ну дела, – протянул охранник. – Нет, я про Аську ничего не знаю, мы мало знакомы были. Иногда она мне сюда обед приносила, тогда парой слов перебрасывались, и все. Знаете что! Ее через агентство нанимали, вместе с Зиной и поваром, они разом пришли. А в фирме точно все координаты есть.

   Я побежала назад в бельевую и выяснила, что Ася нанималась через контору «Домовой», расположенную на Цветном бульваре.

   Быстро одевшись, я заметила молчащий будильник. Надо же, уронила его сегодня на пол и сломала. Кое-кому примитивный агрегат на ножках, произведенный заводом «Слава», покажется некрасивым, но меня привлек в нем не дизайн. Кстати, похоже, что предприятие не меняло внешний вид выпускаемой продукции на протяжении десятков лет. Когда-то именно такой будильник, темно-голубой, с римскими цифрами, ажурными стрелками и двумя никелированными звонками сверху, поднимал меня в школу. И сейчас я купила похожий из-за резкого звона. Его электронные собратья издают деликатное попискиванье, под которое я совершенно спокойно храплю дальше. Допотопный же будильник орет как оглашенный. В Москве от его звона просыпается даже спящий в другой квартире, за капитальной стеной Костин. И вот теперь чудо часовой промышленности сломалось от удара.

   Я запихнула железного монстра в сумочку. Не стоит расстраиваться, такую беду легко исправить.

   В холле стоял Макс.

   – Ты куда? – поинтересовался он.

   Я не растерялась, вытащила часы и сообщила:

   – В мастерскую, починить хочу.

   – Выбрось ты их, – посоветовал Макс. – Жуткая вещь, сломалась, и хорошо!

   – Не могу, – вздохнула я, – семейная реликвия, раритет, по ним еще прадедушка время определял. Вот и еду ремонтировать.

   В фирме «Домовой» меня встретила приветливая дама в элегантном светлом брючном костюме.

   – Чем могу помочь?

   Я бойко изложила придуманную по дороге историю. Меня зовут Рада Ларионова, живу в ближнем Подмосковье, в собственном доме, прислуга нанята через агентство.

   – У вас какие-то трения с персоналом? – напряглась дама.

   Я улыбнулась:

   – Да нет, работают нормально. Горничная Зинаида старательная, повар Евгений отличный кулинар, Ася Ломакина тоже аккуратная, только вот незадача получилась. С нами живет дочь мужа от первого брака. Честно говоря, отвратительно избалованная девица, ни в чем никогда не знающая отказа. Ася каждый вечер, около десяти, приносила девчонке какао. Но вчера мы отпустили горничную в недельный отпуск. И тут!

   Я закатила глаза и заломила руки.

   – Вы себе даже представить не можете, что устроил гадкий подросток. Топала ногами, визжала, никому не дала спать, требовала, чтобы Ася принесла ей «Несквик». На мой взгляд, ее следовало примерно наказать, но у мужа постоянное чувство вины перед девчонкой из-за того, что он развелся с ее матерью. Так что велено срочно вернуть Асю, но у нас нет ее координат, нанимали-то через вас!

   Дама с готовностью защелкала мышкой.

   – Сочувствую вам. У меня тоже у мужа сыночек от предыдущей жены. Караул просто! Двоечник, хулиган, балбес, а отец вместо того, чтобы ремня наглецу дать, все время денежки в карман ему засовывает и причитает: «Ах, не осуждай его, он страдает из-за нашего с его матерью развода». Спрашивается, зачем тогда ушел от жены? Жил бы с прежней супругой и воспитывал отпрыска. Ага, вот она, Ломакина Ася. Хотите, чтобы мы с ней связались?

   – Нет-нет, – быстро ответила я, – девушка в заслуженном отпуске, лучше мне самой, какой у нее адрес?

   – Седьмая улица Марьиной Рощи, дом девятнадцать «а», квартира девять.

   – А телефон?

   – Пишите, пожалуйста.

   Я схватила со стола листочек и спросила:

   – Можно от вас позвонить? Забыла, как всегда, зарядить мобильный.

   – Да-да, конечно.

   – Алле, – прозвучал старческий, дребезжащий голосок.

   – Скажите, Ася дома?

   – Ето хто? Не слыхать ничаво!

   – Асю позовите, пожалуйста.

   – Хто?

   – АСЮ!!!

   – Не слышу, – сказала бабка и отсоединилась.

   Я предприняла еще пару попыток, но каждый раз трубку хватала глухая старуха, натужно бубнящая:

   – Чаво? Хромче! Чаво? Каво?

   Поняв, что добиться от нее толку невозможно, я села в «копейку» и отправилась на поиски неведомой Седьмой улицы Марьиной Рощи.

   Минут через двадцать я обнаружила крохотный переулочек. Это и была Седьмая улица Марьиной Рощи. Нужный дом стоял чуть поодаль от своих блочных собратьев, впрочем, он ничем от них не отличался: грязно-серая пятиэтажка самой первой серии, сейчас такие разбирают, поскольку стало ясно, что жить в них невозможно. Прямо возле подъезда источал миазмы огромный мусорный контейнер, но двор был забит иномарками, правда, старыми, подержанными. Бедные российские мужчины, десятилетиями мечтавшие прежде о собственном «Запорожце» или «жигуленке», наконец-то получили возможность беспрепятственно иметь четыре колеса, пусть хоть и не новые. Сначала приобретается вожделенная тачка, а уж потом начинают думать о нормальном жилье. Многие мужчины обожают свои автомобили больше, чем жен, предпочитая проводить время в гараже, а не ходить с супругой в кино. Вот и сейчас возле красивой новой иномарки курили парни бандитского вида, здоровенные «шкафы» с бритыми черепами.

   Но в семье Ломакиных о личном транспорте скорей всего даже не думали. Бедность била тут из всех щелей, она не была аккуратной, так сказать, интеллигентной. Я, естественно, бывала в квартирах с потертой мебелью, хозяева которых одевались более чем скромно. Но окна там блестели чистотой, накрахмаленные занавески торчали колом, старательно натертый паркет сверкал. У Ломакиных же, стоило хозяйке распахнуть дверь, возникла иная картина.

   Маленькая темная прихожая. На стене просто на вбитых гвоздях висит верхняя одежда. Куртки, пальто, пара турецких дубленок, сильно потертая шуба из цигейки, купленная скорее всего в шестидесятые годы. На дворе конец июня, люди давным-давно почистили зимнюю одежду, пересыпали ее средством от моли и убрали подальше. Но Ломакины решили не тревожиться о такой ерунде.

   Весь пол был усеян обувью. Довольно симпатичные белые босоножки лежали вперемешку с демисезонными туфлями и высокими сапогами на меху.

   Старуха, распахнувшая дверь, выглядела под стать прихожей. Неопрятная, с сальными волосами, спускавшимися почти до плеч, она была одета в нечто, отдаленно напоминающее халат, хотя я бы постеснялась использовать сию вещицу в качестве половой тряпки.

   – Чаво? – прохрипела она.

   В нос мне ударила смесь тошнотворных запахов. «Аромат» грязных волос, давно не стиранного женского белья и кошачьей мочи. Стараясь не дышать, я ответила:

   – Можно Асю?

   – Ково?

   – Асю!

   – Чаво? Какова такова Васю? Нету тута таких!

   Я в изнеможении прислонилась к косяку и заорала:

   – Асю!!!

   – Чаво визжишь-то? – неожиданно спокойно сказала бабка. – Чай, не глухая, Аська в спальне, ступай по коридору.

   Я перешагнула через груды ботинок, краем глаза увидела, что в большой комнате стоят диван, две раскладушки с неубранным бельем, и шагнула туда, куда указывала старуха, в крошечное пространство, похожее на спальню Дюймовочки.

   Ася стояла спиной к двери, второму человеку в этой комнате уже не хватало места, хотя тут явно проживало двое, так как у стены виднелось нечто, похожее на двухэтажную кровать. На нижнем «этаже» виднелся чемодан, куда Ася швыряла вещи. Услышав мое покашливание, она обернулась, выпрямилась, стукнулась головой о верхнюю койку и вскрикнула:

   – Вы!

   – Я.

   – Но как вы узнали мой адрес?

   – Это мой секрет.

   – Что вам надо? – залепетала Ася, пытаясь отступить к окну.

   На дороге ей попался колченогий стул, и девушка со всего размаха шлепнулась на потертое сиденье.

   Я подошла к чемодану, увидела в нем аккуратно сложенные футболки и ласково поинтересовалась:

   – Отдыхать собралась?

   – Не ваше дело!

   – Хорошо, займемся моим делом. Скажи, дружочек, Рада Ларионова тебя чем-то обидела? Отчего ты хочешь засадить женщину на долгие годы за решетку?

   – Не ваше дело!

   Я поморщилась:

   – Знаешь, ты однообразна. Если собираешься ссориться, будь изобретательнее. Меня привлекают люди, которые все делают со вкусом и умением.

   – Иди на… – заявила Ася, – убирайся!

   – Очень грубо и совсем некрасиво. Я знавала в свое время людей, которые матерились виртуозно, ей-богу, их было интересно слушать, а ты… Плоско и примитивно, да подобные фразы в любой канаве услышишь!

   – Убирайся на… – не дрогнула Ася.

   – Ладно, – миролюбиво ответила я, – естественно, я уйду, раз не желаешь разговаривать, только выгляни в окно.

   Ася машинально уставилась в стекло.

   – Видишь, у детской площадки джип, а около него двое парней курят?

   – Ну? – насторожилась грубиянка.

   – Я сейчас уйду, а они поднимутся сюда. Поверь, разговор пойдет другой. Я же тебе говорила, что меня нанял некий Тарзан, который хочет оправдать Раду. Он сразу решил применить силу, но мне, честно сказать, стало тебя жаль, если и не убьют, то изуродуют. Мальчики горячие, нервные, привыкли действовать ломом и кувалдой, вот я и попросила: «Дай, Тарзан, я попробую с девочкой поговорить, она умная, сообразит, что не нужно молчать».

   Ася помертвела.

   – Так как, мне уходить? – мило улыбнулась я.

   – Нет, – прошептала девушка, «стекая» на стуле. – Что хотите?

   – Зачем ты наврала следователю?

   – Я всегда говорю только правду.

   Я обозлилась:

   – Дорогая, не надо считать, будто вокруг одни идиоты! Какую такую правду ты имеешь в виду? Твой вдохновенный рассказ о супружеской ссоре Глеба Лукича и Рады? Хоть помнишь, как выглядит шкафчик, в котором ты якобы сидела? Он что, резиновый? Твоим семидесяти килограммам там в жизни не уместиться!

   – Я вешу всего шестьдесят пять!

   – Неважно, между альбомами и двадцать не поместятся.

   Внезапно Ася закрыла руками лицо, плечи ее затряслись.

   – Рыдать после станешь, – заявила я, – рассказывай.

   Ася подняла заплаканное личико:

   – Господи, да поглядите, как мы живем. В этой комнате двое, в большой отец, мать и бабка. Бабулька совсем плохая, иногда, правда, вполне нормальной кажется, но чаще безумная, под себя может сходить, орет постоянно, глухая, вот и визжит. Отец пьет по-черному, каждый вечер никакой приходит, на бровях, а мама старается дома вообще не бывать. Брат недавно женился на Ленке, она тоже сюда въехала, а через пять месяцев у них ребенок появится. Хорошо вам надо мной издеваться, вы небось всю жизнь в своей квартире провели, да еще дачу имеете…

   – Я не понимаю, какая связь между жилплощадью и лжесвидетельством?

   – Я хочу иметь свою собственную квартиру, не могу с этими вместе жить, – прошептала Ася. – А он денег дал, вернее, не денег, но и их тоже…

   – А если более подробно? Кто? Зачем?

   – Ефим Глебович, – ответила Ася, – пришел в наш домик, посмотрел и говорит:

   – Миленько у тебя тут, занавески красивые, мне нравятся, только свое собственное жилье лучше.

   – Это правильно, – осторожно согласилась Ася.

   Она была крайне удивлена. Хозяева никогда не заглядывали в «сторожку». Ефим присел у стола и завел разговор, суть которого сводилась к одной простой мысли: если Ася согласится рассказать следователю то, что предлагает Ефим, она получит однокомнатную квартиру в новом районе Фаломеево. Правда, расположен он очень далеко, до ближайшего метро сорок минут на маршрутке, магазины еще не открыты, и рядом железная дорога, по которой с грохотом проносятся днем и ночью поезда. Квартира без отделки, голые бетонные стены. Но это будут свои стены, а остальное можно нажить, упорно работая.

   Поэтому Асенька ответила классической фразой:

   – Сначала деньги, потом стулья.

   Ефим кивнул:

   – Конечно.

   На следующий день он привез красивую бумажку с печатями. Ася, не веря своему счастью, схватила документ и чуть не завизжала от восторга. Квартира в неведомом Фаломееве была ее. Конечно, она сказала следователю все, что велел Ефим.

   – Очень глупая выдумка про шкаф, – вздохнула я. – Что делать станешь, если милиционерам придет в голову мысль об обмане? Кстати, знаешь, лжесвидетельство преследуется по закону!

   Ася вздрогнула и промолчала. Я похлопала ее по плечу.

   – Ладно, авось обойдется. Кстати, куда ты собралась?

   – В Фаломеево.

   – Так квартира же без отделки!

   – Ничего, вода есть, канализация тоже, и электричество подведено, поставлю раскладушку, все лучше, чем здесь.

   Я помолчала и сказала:

   – Ну хорошо, а адрес какой?

   – Улица Ковригина, дом семь, квартира сто. Потом вновь на работу устроюсь, через «Домовой», с проживанием, деньги-то нужны.

   Я ничего не сказала, повернулась и, стараясь не дышать, пошла через вонючую прихожую к двери.

   Сев в машину, я закурила и медленно повернула ключ зажигания. «Жигуленок» заворчал, пару раз чихнул и поехал. Значит, Ефим. Решил избавиться от дорогой мачехи и состряпал убийственные (простите за идиотский каламбур) показания. Внезапно в голову пришла мысль, от которой я чуть не заорала. Ну и дурака я сваляла! Поболтала с Асей, узнала массу интересного, но… Это же просто разговоры, вот если бы рассказ был произнесен в присутствии адвоката или нотариуса, тогда он превратился бы в показания, которые могут помочь Раде.

   Я нажала педаль газа и помчалась в Алябьево. В доме должен быть телефон Олега Павловича.

   Не успев войти в дом, я налетела на Макса.

   – Послушай, ты знаешь координаты Олега Павловича?

   – Вересова?

   – Адвоката, который сейчас защищает Раду.

   – Это он, Вересов Олег Павлович.

   – Подскажи его телефон или адрес.

   – Посмотри в книжке, там на столике, а зачем тебе?

   – Поговорить с ним хочу.

   – Он сейчас в столовой, обедает вместе со всеми.

   Последовав примеру Лизы и Кирюшки, я опрокинула напольную вазу и ринулась по коридору вперед.

   К сожалению, за большим столом сидело очень много народа. Кара, закутанная с головы до пят в черное, прошелестела:

   – Садись, Лампа, поешь спокойно.

   Для женщины, которая только что трагически потеряла супруга, она выглядела на удивление хорошо. Но еще больше изумила меня Роза Константиновна. Та сидела во главе стола, весело блестя глазами. Из ее пухлого красногубого ротика потоком лились фразы:

   – В тот день погода стояла отвратительная, мы сидели дома. А, Лампудель, здравствуйте, садитесь, угощайтесь! Зина, подай немедленно второе. Вот послушайте, что было дальше.

   Я вытаращила глаза. В моем понимании мать, которая лишилась сына, должна впасть в полубезумное состояние, забыв про сон и еду. Но Роза Константиновна с завидным аппетитом уничтожала и впрямь удивительно вкусную мясную солянку. Черпая ложкой гущу, в которой виднелись кусочки языка, сосисок и оливок, она как ни в чем не бывало предавалась воспоминаниям. Голос ее гремел под сводами столовой, и ей было очень комфортно ощущать себя хозяйкой. Рядом с говорливой старушонкой с мрачным лицом жевал Олег Павлович, далее сидели Лиза, Кирюша, Тина и Анжелика. Макс и Настя отсутствовали. Завершала картину хрупкая дама, облаченная в нечто, более всего похожее на мешок для картошки темно-коричневого цвета.

   – Знакомься, – бесцветным голосом представила ее Кара, – моя мама, Галина Михайловна.

   – Приехала поддержать дочь в трудную минуту, – вздохнула та. – Разве можно бросить человека в такой момент?

   – Да, совершенно ужасно, – мигом подхватила Роза Константиновна, – жизнь так печальна. Сегодня ты жив, а завтра нет. Вот, помнится, в 1959 году…

   – Молодые не должны уходить раньше стариков, это несправедливо и жестоко, – слащаво протянула Галина Михайловна. – В 1967-м мы с мужем отдыхали в Карловых Варах, забыть не могу…

   Роза Константиновна, удивленная сверх меры, что кто-то посмел прервать ее речи, на секунду заткнулась, но потом опомнилась и ринулась в бой:

   – В 1959-м мы как раз ездили в Коктебель, в тот год вся интеллигенция была там…

   – Удивительные источники Чехословакии, – повысила голос Галина Михайловна. – Просто поставили меня на ноги, там дают…

   – Только директора мясных магазинов, естественно, катались в Карловы Вары, – легко перекричала соперницу Роза Константиновна, – воспитанные люди…

   – …кружечку с длинным носиком, чтобы удобней пить минеральную воду, а к источнику…

   – …ездили только в Коктебель, место, где…

   – …принято ходить в белом утром, а вечером…

   – …живут музы. Я даже написала там стихи о…

   – …все облачались в синее, удивительно красиво…

   С каждой фразой старухи, желая перебить друг друга, кричали все громче и громче. Я заметила, что Тина, опустив голову, изо всех сил пытается сдержать рвущийся наружу смех. Впрочем, и Лиза, и Кирюшка тоже старательно корчили серьезные мины, но в их круглых глазах мелькали черти.

   Неожиданно Галина Михайловна взвизгнула так, что спокойно дремавшая в кресле Ада сначала с громким лаем подскочила, а потом обвалилась на пол.

   – Хрусталь Чехословакии считается лучшим в мире.

   Роза Константиновна решила взять реванш и завопила:

   – Мы украшали свое жилище книгами и картинами, дурацкие стеклянные рюмки никогда не выставлялись напоказ.

   Но Галина Михайловна оказалась стойким, закаленным в битвах бойцом.

   – Чтобы хрусталь «пел», в него добавляют серебро.

   – А… – хотела было влезть мать Ефима, но мать Кары не дала ей возможности высказаться.

   – Чем больше процент серебра…

   – Но…

   – Тем дороже изделие.

   – А…

   – У нас с мужем…

   – А-а-а-а, – закричала Роза Константиновна. – А-а-а-а, помогите!

   Кара устало положила вилку и без всякого интереса спросила:

   – Ну что еще?

   – Сердце, умираю, инфаркт, а-а-а-а, помогите, врача!

   Дети кинулись на помощь. Лиза схватила телефон, Тина и Кирюшка подхватили под мышки кренившуюся на бок Розу Константиновну и поволокли к дивану. Даже Анжелика проявила заботливость и наполнила стакан водой. Олег Павлович обмахивал старуху салфеткой, Кара осторожно закидывала ноги свекрови на софу. Галине Михайловне пришлось замолчать.

   Наконец Розу Константиновну, громким, бодрым голосом оповещавшую всех о том, что до ее смерти осталась пара секунд, благополучно уместили на подушках.

   – Дорогие мои, – белугой ревела бабушка, полузакрыв веки, – уходя на тот свет, хочу сказать, что всю свою жизнь провела достойно, заботясь о других, радея о благополучии сына. Кара, иди сюда, тебе достанется мой несессер, тот, весь из серебра, который я привезла в 1960-м из Латвии. Вот где делали настоящие вещи, он до сих пор как новый…

   На мой взгляд, Роза Константиновна выглядела живее всех живых. Завершив очередную фразу, она бросала торжествующие взгляды на притихшую Галину Михайловну. У матери Кары на лице читалась явная досада: такая замечательная фишка с инфарктом – и не ей первой пришла в голову!

   На пороге гостиной замаячили двое в белых халатах.

   – Ах, ах, ах! – закудахтала при виде врачей Роза Константиновна. – Ой, умираю!

   В следующую секунду она закрыла глаза и крайне фальшиво изобразила обморок.

   – Попрошу оставить нас наедине с больной, – вежливо сказал один из врачей.

   Все, кроме Кары, переместились в гостиную. Воспользовавшись тем, что дети, Галина Михайловна и Анжелика уставились в телевизор, я подошла к Олегу Павловичу.

   – Как дела у Рады?

   – Плохо, – нервно бросил тот, – хуже не бывает.

   – Что-то еще случилось? – испугалась я.

   – Да.

   – Господи!

   Олег Павлович почиркал зажигалкой.

   – Дурацкая ситуация, ну кто же мог подумать, что именно нам попадется честный идиот!

   – Вы о чем?

   Олег Павлович вышвырнул в сад недокуренную сигарету.

   – Естественно, вы слышали о том, что наши доблестные органы, как охраняющие порядок, так и судебно-исполнительные, сплошь состоят из взяточников?

   – Наверное, нельзя так огульно говорить обо всех, – осторожно ответила я, вспомнив Володю Костина.

   – Дорогая, – снисходительно бросил адвокат, – уж поверьте мне, человеку, который варится в этом котле всю жизнь. Брали, берут и будут брать все поголовно. Следователи, судьи, прокуроры, начальники и воспитатели на зонах.

   Я решила не злить Олега Павловича и промолчала, хотя его позиция меня возмутила. Володя, например, ни разу не замарал свои руки, впрочем, его коллеги по отделу тоже. Адвокат гневно продолжал:

   – Ну случается же такое жуткое невезение! Мы хотели, чтобы Раде изменили меру пресечения на подписку о невыезде.

   Я внимательно слушала.

   Вчера помощник Олега Павловича побывал у следователя, который занимается делом. Сначала помощник потолковал о том о сем, а потом абсолютно недвусмысленно заявил:

   – Рада Александровна очень мучается в камере.

   – Ясное дело, – кивнул головой мент, – следственный изолятор не загородный дом.

   – Сами понимаете, – гнул свое радетель за милосердие, – женщина не представляет опасности для общества, к тому же она больна, вот справки, посмотрите сами, вегетососудистая дистония, повышенное давление, головные боли.

   – И что?

   – Мы будем очень благодарны вам за участие. – Помощник решил отбросить все церемонии.

   Следователь спокойно написал на бумажке «10 000 $» и протянул ему.

   – Какой разговор? – обрадовался тот. – Все справки мигом соберу. Когда привезти?

   – Все справки доставьте завтра, – отчеканил парень. – К девяти утра, успеете?

   – Не вопрос.

   Обрадованный Олег Павлович вручил своему помощнику деньги. Тот явился сегодня к указанному сроку, раскрыл портфель, вынул перетянутую резинкой толстую пачку, и тут в кабинет влетели четверо и мигом скрутили ничего не понимающего мужика.

   Подлый следователь, мерзко улыбаясь, осведомился:

   – Вы, надеюсь, в курсе, что тот, кто дает взятку, тоже попадает под действие Уголовного кодекса?

   Помощник, слегка ошалевший от неожиданного поворота событий, сумел взять себя в руки. Он тут же заявил, будто действовал один на свой страх и риск, не поставив в известность о своем плане Олега Павловича и Раду.

   – Спасибо, хоть догадался, как надо держаться, – злился адвокат. – Ну представьте, именно нам попался принципиальный сотрудник, последний из могикан, мамонт уголовки… И теперь все очень плохо. Евдокимов, мой помощник, в изоляторе, а у следователя сложилась абсолютно твердая уверенность в виновности Рады. Он мне, ухмыляясь, заявил:

   – Обязательно докажу ее вину и запихну вашу красотку на шконки по полной программе. Вот так!

   Вымолвив последнюю фразу, адвокат вновь закурил. Я быстро рассказала ему про Асю. Олег Павлович оживился:

   – Великолепно, вы, однако, большой молодец. Завтра ровно в девять сумеете поехать вместе со мной к этой лгунье?

   – Конечно, – обрадовалась я, – знаете, я совершенно не верю в то, что Рада убийца.

   На следующий день, около половины десятого, мы с Олегом Павловичем звонили в дверь квартиры на Седьмой улице Марьиной Рощи. На этот раз нам открыла девчонка лет восьми, с соплями, свисающими почти до груди. Оставалось только изумляться, где в такую немыслимую жару ребенок подхватил насморк.

   – Аська уехала, – сообщила она, – еще вчера, с чемоданом. Мы с мамкой к им в гости, а Аська вон! Мамка обозлилась…

   Олег Павлович захлопнул дверь.

   – Опять дурака сваляла, – огорчилось я. – Ася же сказала, что хочет отправиться на свою новую квартиру. В Фаломеево.

   – Ну, не следует так убиваться, – улыбнулся адвокат. – Поедем быстрей туда, это где?

   – Не знаю.

   Олег Павлович раскрыл атлас:

   – Фаломеево, Фаломеево… Нет такого.

   – Район совсем недавно построен, небось не успели внести в атлас.

   Олег Павлович завел свой шикарный «Мерседес», доехал до ближайшего поста ГИБДД и попросил:

   – Ребята, подскажите, как в Фаломеево добраться?

   Круглощекий, румяный, несмотря на пребывание в загазованном воздухе, постовой повторил:

   – Фаломеево?

   – Да.

   – Это где же такое?

   – Вот как раз и хочу у вас узнать.

   – Эй, Петрович! – крикнул паренек.

   Из стеклянного домика вышел другой инспектор, лет пятидесяти.

   – Случилось что, Андрюха?

   – Шофер интересуется, как в Фаломеево проехать.

   Пару секунд сержант собирал лоб в складки, потом удивился:

   – Фаломеево? Где же такое?

   Олег Павлович демонстративно вытащил из кошелька двадцать долларов.

   – Сделайте милость, попробуйте разузнать, ну очень надо.

   Пожилой сержант довольно резво понес свое полное тело любителя пива к рабочему месту. Мне было видно, как он снял трубку и принялся разговаривать по телефону.

   – Фаломеево… – оправдывался Андрюха. – Ща все мигом строится, и не упомнить!

   – Да, – вежливо согласился с ним Олег Павлович, – прогресс идет вперед семимильным шагом.

   Петрович высунулся из домика:

   – Эй, «Мерседес», такого нет!

   – Как? – удивился адвокат. – Район новый, может, ваши его пока и не знают?

   – В любом районе дорога имеется, – философски заметил сержант, – а там и мы стоим. Нету никакого Фаломеева в Москве, ни нового, ни старого, перепутали вы название. Куракино есть, Митино, Бутово, целых два, Северное и Южное, Марьино, а про Фаломеево никто и слыхом не слыхивал.

   – Долдоны! – буркнул адвокат, отдавая совершенно зря двадцать баксов. – Ладно, поехали.

   – Куда?

   – Эти ничего не знают, в мэрию, там нам точно дадут справку.

   Оставив меня слушать в машине радио, Олег Павлович вошел в здание. Не прошло и десяти минут, как он вернулся и разочарованно бросил:

   – Фаломеева нет. Ася вам солгала.

   Я растерянно моргала глазами:

   – Где же она?

   – Думаю, на своей новой квартире, которую получила за лжесвидетельство, – вздохнул адвокат. – Только неизвестно, где она расположена.

   Домой, в Алябьево, я явилась в подавленном состоянии. Ну надо же, мне думалось, что я здорово напугала Асю, а оказалось, она только прикидывалась дрожащей от страха, а на самом деле ловко обвела меня вокруг пальца.

   Я легла на раскладушку, потом вскочила. А вдруг Ася обманула меня не только в этом! Вдруг на лжесвидетельство ее толкнул кто-то другой! Что делать?

   – Эй, Лизка, – завопила, высунувшись из окна гостиной Тина, – по телику сейчас начнут «Любовника императрицы» показывать, будешь смотреть?

   – Уже бегу, – донеслось из сада.

   Я было подумала, что фильм с таким названием не лучшее развлечение для детей, и уже хотела дать ребятам какое-нибудь задание, чтобы отвлечь их от просмотра, но тут в голове вихрем закружились мысли.

   Любовник! Вроде у Рады был любимый человек, факт существования которого она тщательно от всех скрывала. И подробности знает косметолог из салона «Модес хаар» Ирма Шульгина. Мне надо немедленно поехать к ней. Правда, не знаю, зачем собирать информацию о Радиной измене, но у меня нет никаких зацепок, вообще ничего.

   «Модес хаар» занимал целое здание из светлого камня, расположенное в самом центре Москвы. Я поднялась на второй этаж и, усиленно пытаясь изобразить клиентку, спросила у администратора:

   – Мне подруга посоветовала обратиться к Ирме. К ней предварительная запись или можно прямо сейчас пройти?

   Служащая, сидевшая за длинным столом, быстро окинула потенциальную клиентку оценивающим взглядом. Я улыбнулась ей в ответ. Неведомый человек, купивший мне вещи, явно приобрел их не на Черкизовском рынке. Решив, что внешний вид дамы говорит о платежеспособности, девушка приветливо улыбнулась и протянула мне красиво переплетенную папку:

   – Посмотрите, какие услуги мы оказываем.

   Я равнодушно полистала страницы, администратор тем временем набрала номер и спросила:

   – Ирма, скажи, госпожа Радкова так и не появилась?

   Затем она повернулась ко мне:

   – Ирма только по предварительной записи работает, но сегодня не пришла одна из клиенток. Если желаете, можете пройти. Между нами говоря, вам очень повезло, к ней трудно попасть.

   В большой комнате за письменным столом сидела красивая, стройная шатенка. Увидав меня, она улыбнулась:

   – Садитесь, что будем делать? Вы ведь в первый раз?

   Я решила сразу брать быка за рога:

   – Ваше имя мне подсказала Рада Ларионова.

   – Госпожа Ларионова регулярно ходит на процедуры, – спокойно подтвердила косметолог, – и очень правильно делает – за лицом следует ухаживать с раннего возраста.

   – У меня проблема не с морщинами.

   Ирма деликатно спросила:

   – Да? Если с волосами, то я не помогу, но вы сделали правильный выбор, в «Модес хаар» обязательно устранят проблему. Правильное лечение восстанавливает структуру волос…

   – Видите ли, – перебила я ее, – у меня богатый, но очень, очень старый муж, и наши отношения в основном дружеские, без секса, понимаете?

   – Наверное, да, – осторожно кивнула Шульгина.

   – Я женщина молодая, здоровая, вот и пришлось завести себе любовника, только муженек, естественно, не в курсе.

   – Понимаю, – осторожно ответила Ирма.

   Очевидно, она привыкла к взбалмошным клиенткам и уже ничему не удивлялась.

   – Если супруг узнает о том, что у меня есть Николай, то, думаю, мигом потребует развода. Мужики, они, знаете ли, жуткие собственники, так что помогите мне.

   – Как?

   – Так, как помогали Раде, – я прикинулась полной идиоткой. – Она мне говорила: «Если бы не Ирма, то ничего бы у нас не получилось».

   – Простите, не понимаю…

   – Совсем?

   – Совершенно.

   – Ладно, – фальшиво вздохнула я, – придется говорить прямо, без обиняков. У Рады имелся любовник, вы организовывали им встречи, естественно, за деньги.

   – Я?!!

   – Ну да. Рада мне все рассказала. Она приезжала сюда якобы на процедуры, машину оставляла у главного входа, а потом уходила через запасную дверь, а вы вешали на дверь своего кабинета записку: «Не входить». Ловко придумано. Только отчего вы не хотите мне помочь? Чем мои деньги хуже тех, которыми расплачивалась госпожа Ларионова?

   Секунду Ирма смотрела куда-то в сторону, потом очень вежливо сказала:

   – Знаете, я просто не понимаю, как реагировать. Если вы решили пошутить, то давайте посмеемся вместе, а если говорили всерьез… Ей-богу, на ум идет только одно предположение: у Рады Александровны что-то случилось с головой, кстати, может, она вас разыграла? Ну, пошутила над подругой? Она большая любительница всяких приколов.

   – Хотите сказать, что все это ложь?

   – Именно так.

   – Совсем все?

   – Естественно. Госпожа Ларионова ходит сюда два раза в неделю: массаж, пилинг, маски… Вот уж не понимаю, что с ней случилось, если вам такое рассказала!

   Лицо Ирмы сохраняло дежурную улыбку, в глазах стоял холод, никакого признака волнения она не демонстрировала. Руки ее спокойно лежали на столе, на щеках играл легкий румянец. Поняв, что она ни за что не расскажет правды, я вытащила из сумочки служебное удостоверение и положила перед Ирмой.

   Та, повертев в руках книжицу, удивленно спросила:

   – Вы из милиции?

   – Нет, частный детектив. С Радой и впрямь случилась беда. Она в тюрьме.

   – Где? – взвилась над стулом косметолог.

   – В следственном изоляторе, по обвинению в убийстве мужа.

   – Но это невозможно!

   – Почему? Десятки женщин избавляются от мужей при помощи разных подручных средств. В этом конкретном случае госпожа Ларионова решила поскорей получить наследство, воспользовавшись пистолетом.

   – Ужасно, – прошептала Ирма. – Тот, кто верит в это, совершенно не знает Раду. Она обожала Глеба Лукича до беспамятства.

   – И имела любовника?

   – Господи, какие глупости!

   – Ирма, – строго сказала я, – надеюсь, вы понимаете, что я пришла сюда не за тем, чтобы избавиться от морщин. Честно говоря, мне на них наплевать. Есть свидетельница, которая может подтвердить: жена Глеба Лукича использовала салон как прикрытие.

   – Это совсем другое!

   – Да? И что же?

   Шульгина молчала.

   – Ирма, имейте в виду, положение Рады более чем серьезно. Версия следствия базируется на весьма простом умозаключении: у Рады был кавалер, ей надоело встречаться с любимым человеком тайком, и она решила соединиться с ним открыто, но при этом не хотела остаться нищей, вот и пристрелила Глеба Лукича. В распоряжении следователя имеется свидетельница. Она лежала тут, на кушетке, с маской и видела, как вы договаривались с Ларионовой. Ее еще очень удивило, что между вами близкие отношения, разговор шел на «ты», и еще, дама запомнила место, куда собиралась ехать Рада, кажется, Рассказово…

   – Разуваево, – тихо поправила меня Ирма.

   – Точно! Разуваево!

   – Это не любовник.

   – А кто?

   Шульгина вытащила сигареты.

   – Ирма, лучше рассказать правду. Кстати, как вы относитесь к Раде?

   – Она моя лучшая, нет, единственная подруга, мы знакомы с детства, лет с двух…

   – Имейте в виду, ваши показания могут спасти ее.

   Косметолог, так и не закурив, спрятала «Вог», повертела в руках зажигалку, взяла телефон, набрала номер и спросила:

   – Можно Раду? Ее нет? А когда будет?

   Отсоединившись, она ответила:

   – Отвечают, уехала отдыхать.

   – Вы предполагали, что услышите: «Ее посадили»?

   Ирма пожала плечами.

   – Ладно, вижу, вы мне не верите, наберите другой номер, вот этот.

   – Зачем?

   – Там ответит следователь Ковров. А вы скажите: «Я родственница Рады Ларионовой, не дадут ли мне свидание?»

   Шульгина мигом схватилась за трубку.

   – Ну? – поторопила ее я. – Что он сказал?

   – «Пока идет следствие, всякие свидания запрещены», – ответила Ирма и схватилась за сердце. – О боже! Рада в тюрьме! То-то у нее мобильный все время отключен. Я подумала, что она его опять потеряла или заблокировала. Так, что делать? А? Что делать?

   – Рассказать мне правду немедленно, потому что я единственный человек, который уверен: Раду подставили, она невиновна.

   – Значит, так, – приняла решение Ирма. – Знаете кафе «Шоколадница» напротив метро «Октябрьская»?

   – Кто же из москвичей там не бывал?

   – Сейчас идите туда, я выйду следом, здесь не поговорить нормально.

   Сев за столик, Ирма сказала:

   – Все чушь. Никаких любовников Рада отродясь не имела. В ее жизни существовал только один мужчина – Глеб Лукич. Ради него она порвала с семьей, поругалась с матерью и отцом, ушла из дома. И ей не было никакой необходимости убивать мужа, чтобы получить деньги. Радка богата.

   – Но Глеб Лукич не давал ей «живых» денег!

   – Знаю, – отмахнулась Ирма, – только они ей особо никогда не были нужны. Но если бы она приехала к матери и сказала, что разводится с мужем, Тамара Николаевна мигом бы ее простила и осыпала золотом с головы до ног. Тамара мечтает, чтобы Рада убежала от Глеба и вернулась к ней.

   – Ничего не понимаю! У Рады есть родственники? Но мне говорили, будто она вышла замуж совсем девочкой, несчастной сиротой…

   Ирма мрачно улыбнулась:

   – Красивая легенда, придуманная, дабы скрыть истину. Я единственная, кто знает правду. Хотя Глеб Лукич умер, теперь, наверное, можно и рассказать, как обстоит дело. Если это поможет Радке…

   – Ваши показания могут ее спасти.

   Ирма, безостановочно накручивая в руках салфетку, стала вводить меня в курс дела.

   Они дружат с детства, вернее, Ирма не помнит дня, когда была незнакома с Радой. Еще их коляски стояли рядом в Разуваеве, в парке, а когда девочки подросли и пошли в школу, то сели за одну парту. Они великолепно дополняли друг друга: веселая, обожающая розыгрыши Рада и спокойная, рассудительная Ирма. Раде хорошо давались русский язык, история, литература, Ирма запросто справлялась с задачами и великолепно шила. Но было между ними одно отличие.

   Радочка родилась в семье известного, обласканного властями и народом эстрадного певца Александра Карелина. Загородный дом, обставленный с интеллигентной простотой, машина, гараж и полное материальное благополучие. В детстве Рада имела все. Она появилась у родителей поздно, ее брату к тому времени исполнилось восемнадцать, поэтому девочку баловали безумно. Отец бы ей луну с неба достал, попроси его об этом любимая дочурка. К слову сказать, Рада росла милым ребенком, не доставлявшим окружающим никаких хлопот.

   Ирма находилась в другом положении. Ее мама работала у родителей Рады домработницей. Тамара Николаевна Карелина очень ценила работящую, аккуратную и немногословную немку Ренату и не препятствовала дружбе между своей дочерью и Ирмой. Более того, она была довольна, что ее девочка не носится неизвестно где и с кем, а спокойно сидит дома в компании Ирмы. Естественно, что финансовое состояние Ренаты, в одиночку воспитывающей ребенка, в корне отличалось от материального положения Карелиных, поэтому лет с тринадцати Ирма была озабочена, как подработать. В голодном 1990 году она, едва справив шестнадцатилетие, пристроилась на лето в одну из немногих тогда частных парикмахерских уборщицей. Платили мало, но от клиентов иногда перепадали чаевые. Кое-кто из посетителей порой небрежно бросал:

   – Детка, помой машину, пока меня в порядок приведут.

   Ирма мигом кидалась за ведром и тряпкой. Ей очень хотелось иметь видеомагнитофон, и каждая заработанная копейка складывалась в копилку. Июнь и июль она махала шваброй без проблем, а в августе, неожиданно подцепив сильную простуду, позвонила на работу и просипела:

   – Температура высокая, не смогу сегодня прийти.

   – Твое дело, – равнодушно бросил хозяин, – не явишься ко второй смене, в три часа, – уволю. Мне тут инвалиды убогие не нужны, здоровые в очередь стоят.

   Испуганная Ирма попросила подругу:

   – Отработай за меня пару дней.

   Раде предложение показалось прикольным. Она обожала розыгрыши, всяческие шутки с переодеванием, поэтому подошла к вопросу творчески, тщательно продумав внешний вид и макияж.

   Часов в пять в салон прикатил на новой машине Глеб Лукич. Он не так давно стал вдовцом, похоронив неверную жену. Факт измены той, кому он безоговорочно доверял, настолько выбил Ларионова из колеи, что он совершенно не смотрел на женщин. Раде он протянул ключи.

   – Хочешь заработать?

   Та, войдя в роль, кивнула.

   – Вымой внутри и снаружи, протри панель, – бросил Глеб Лукич и ушел стричься.

   Рада старательно исполнила приказ, радуясь, что принесет Ирме в копилку малую толику. Гордая подруга ни за что не хотела раньше брать у нее деньги, спокойно отвечая:

   – Твои родители зарабатывают для тебя. Я способна сама о себе позаботиться.

   Но, может, от тех рублей, что Рада добыла своим трудом, Ирма не откажется?

   Девочка протирала ветровое стекло, когда Глеб Лукич, благоухая одеколоном, вновь возник на тротуаре. Оглядев сверкающую машину, он одобрительно хмыкнул и вытащил из портмоне купюру.

   – Держи, заслужила!

   Рада выпрямилась, положила на капот тряпку и подняла на Глеба Лукича глаза.

   Отчего люди влюбляются друг в друга? Почему иногда простой взгляд может изменить вашу жизнь? Мне приятней думать, что дело не в гормонах и запахах, а просто шаловливый Амур, случайно пролетая мимо, натянул свой лук и выстрелил. Крылатая стрела насквозь пробила два сердца.

   Заходящее солнце запуталось в пышных, растрепанных волосах Рады, и Глебу Лукичу показалось, что у нее на голове полыхает пожар. Большие глаза смотрели по-детски беззащитно, тоненькая фигурка, одетая в балахонистый синий халат, выглядела трогательно хрупкой, а ручонка, протянутая за купюрой, – маленькая, худенькая рука бедной девочки со слегка обломанными ногтями, – вызвала у Глеба Лукича острый приступ жалости. Всю жизнь он старательно скрывал от окружающих свой сентиментальный характер, считая, что мужчина должен быть суров и строг, но вид голодной бездомной собаки всегда вызывал у него острое желание накормить и приласкать животное. А сейчас захотелось приголубить этого ребенка, вынужденного за гроши таскать тяжелые ведра и возюкать тряпкой по чужим машинам.

   Так начался их роман. Рада сначала восприняла ухаживания Глеба Лукича как шутку. Ей казалось, что в жизни случился еще один розыгрыш, и она сразу наврала кавалеру, сообщив о себе абсолютную неправду. Сирота, воспитана в детском доме, живет в бараке, вынуждена подрабатывать в парикмахерской.

   Глеб Лукич ухаживал красиво, и через месяц Рада поняла, что влюблена, а еще спустя два была твердо уверена: без Ларионова ей не жить!

   Потом Глеб Лукич сказал:

   – Радушка, давай поженимся.

   Девочка мигом согласилась и призадумалась, что делать. Проведя ночь без сна, она пришла к маме и, не называя имени любовника, рассказала правду.

   Тамара Николаевна пришла в ужас. Ее Рада стала добычей похотливого старика. Девочка, перед которой открывается изумительная судьба, хочет, не достигнув совершеннолетия, связать себя брачными узами? Мать мигом вызвала отца, и они вдвоем налетели на дочь с воплем:

   – Немедленно назови его имя!

   Рада, сообразившая, что этого делать ни в коем случае нельзя, отказалась наотрез.

   – Найду его, – кипятился любимый папочка, как все отцы, с трудом переваривший известие о том, что обожаемая дочь теперь взрослая женщина. – Ты понимаешь, что этот негодяй преступник! Совращение несовершеннолетних, вот как называется то, что он с тобой проделал.

   – Мы его засадим за решетку, – вторила ему мама.

   – На двадцать лет в лагерь!

   – У нас полно знакомых!

   – Да на мои концерты все МВД ходит!

   – Негодяй!

   – Сволочь, мерзавец!

   – Развратник!

   – Старый, похотливый пакостник!

   Испуганная Рада держалась словно партизан на допросе в гестапо. Сцепила зубы и молчала, понимая, что обозленные родители не пугают, они и впрямь пойдут по инстанциям. В конце концов Рада прошептала:

   – Извините, я пошутила!

   Надо сказать, что девочка с самого детства обожала розыгрыши, и порой довольно глупые. Иногда родители смеялись, иногда злились, но всегда прощали шутницу.

   – Да? – растерянно переспросил папа. – Ну это уж слишком!

   – Ступай к себе в комнату и не смей выходить, – грозно велела мама.

   Около часа ночи к Раде в спальню пришел старший брат. Леониду к тому времени исполнилось тридцать четыре года. Это был взрослый, сформировавшийся мужчина, очень любящий Раду.

   Леня присел на кровать, где лежала сестра, взял ее за руку и спросил:

   – Мне расскажешь правду? Это очередной, прямо скажем, не слишком удачный розыгрыш или…

   Рада глянула на брата. Еще вчера она бы кинулась ему на шею и покаялась во всем. Но сегодня… Если родители узнают имя Глеба Лукича, они доставят любимому кучу неприятностей.

   – Ладно, – погладил ее по плечу брат, – утро вечера мудренее, авось обойдется. Папа склонен верить, что ты по-идиотски всех разыграла, а вот мама! Имей в виду, она твердо решила отвезти тебя завтра к гинекологу, спешу предупредить о предстоящем осмотре.

   Не дождавшись ответа, Леонид поцеловал Раду и ушел. Девочка вскочила с кровати и заметалась по комнате. Как поступить? Завтра доктор сообщит родителям, что их дочь отнюдь не невинная девушка. Отец с матерью придут в ярость, насядут на Раду и в конце концов выдавят из нее нужные сведения. Естественно, все закончится очень плохо. Глеб Лукич, как растлитель малолетних, получит кучу неприятностей, а Раду запрут дома, приставив к ней охранника. Побегав по спальне, Рада приняла единственно верное, на ее взгляд, решение. Она взяла маленькую сумочку, положила туда недавно полученный паспорт и написала родителям письмо. Потом, тихо притворив дверь, уехала к Глебу Лукичу.

   Утром Тамара Николаевна нашла на столе листок. «Дорогие мама и папа, – было написано в нем, – я очень люблю своего будущего мужа, и поэтому совершенно наплевать, что, по вашему мнению, он годится мне в дедушки. Я люблю его таким, какой он есть, и поэтому ушла к нему. Очень прошу не искать меня. Конечно, папа, ты можешь пустить в ход свои связи, признать наш брак недействительным, так как он будет заключен без вашего официального согласия, и доставить много неприятностей моему супругу. Но не советую тебе это делать. Если с ним что-нибудь случится, я найду способ покончить с собой, даже в комнате, где стены будут обиты войлоком, – я просто перестану дышать и умру. А теперь прощайте, очень жаль, что вы не захотели меня понять».

   Тамара Николаевна устроила истерику, супруг рванулся к телефону, приговаривая:

   – Сейчас эту негодяйку объявят в розыск.

   Но Леонид вовремя перехватил отца:

   – Папа, ни в коем случае. Рада покончит с собой. Если она ради этого старика решилась на такой поступок, значит, испытывает сильное чувство.

   Глеб Лукич и Рада поженились без всякой помпы. Жених пошептался с заведующей загсом, и их расписали, закрыв глаза на отсутствие официального согласия родителей. Примерно через месяц после свадьбы новобрачная позвонила домой. Трубку сняла Тамара Николаевна.

   – Доченька, – зарыдала она, – любимая, ты где?

   – Мамочка, – закричала Рада, – мамусечка моя, все хорошо, я замужем и совершенно счастлива! Хочешь, мы вместе с мужем приедем к вам?

   – Никогда, ни за что не приму похотливого старикашку, сломавшего тебе судьбу, моя чистая девочка в наложницах у старика! О боже! Алло, алло, доченька, милая, ладно, приезжайте, попробуем принять его…

   Но Рада уже не слышала последних слов матери. Она повесила трубку. Тамара Николаевна осталась рыдать у аппарата. С тех пор она боялась надолго уйти из дома: вдруг дочка опять невзначай позвонит?

   Но Рада больше не пыталась воссоединиться с семьей. Она разорвала отношения со всеми, включая Леонида. Ирма тоже оказалась за бортом. Она, естественно, знала, в чем дело, Рената каждый день утешала хозяйку, рыдавшую по дочери, но в школе девочка никому ничего не рассказала. Тамара Николаевна просто забрала документы Рады, сообщив, что семья переезжает на другое местожительство, и девочка меняет школу. Ирма молчала. А Рада осталась без диплома о среднем образовании, но аттестат был ей совершенно ни к чему. Она не собиралась учиться дальше и делать карьеру.

   Года полтора назад Ирма, только что с успехом закончившая медицинский институт, устроилась на работу в «Модес хаар». Место оказалось замечательным. Отличная зарплата, щедрые на чаевые клиентки. Как-то раз ее вызвала к себе хозяйка салона.

   – Скажите, душенька, вам здесь нравится?

   – Очень! – с жаром воскликнула Ирма.

   – И мы вас полюбили, – улыбнулась хозяйка, – только хочу предупредить, клиенты у нас иногда встречаются чудаковатые, со странностями. На завтра к вам записалась госпожа Ларионова. Имейте в виду, она большая шутница! Обожает розыгрыши, подчас глупые. Вашу предшественницу, Аллочку, чуть до обморока не довела. Та наложила ей маску и вышла, возвращается, а госпожа Ларионова умылась, и на щеке у нее зияла жуткая кровавая рана. «Вот, – говорит, – смотрите, что со мной ваша процедура наделала». Аллочка, бедняжка, чуть сознание не потеряла, хорошо хоть, клиентка сразу засмеялась и содрала «рану» со щеки. Оказывается, такие наклейки теперь продаются. Так что будьте готовы ко всему!

   Ирма поблагодарила заботливую хозяйку, решив встретить «юмористку» во всеоружии. Ровно в назначенный час дверь кабинета распахнулась, и появилась клиентка, одетая в роскошный брючный костюм ярко-лазурного цвета.

   Ирма схватилась руками за стол: перед ней стояла ничуть не изменившаяся Рада. Когда первый шок от неожиданной встречи миновал, девушки кинулись друг другу в объятия. Рада быстро сообщила, что она замужем и очень счастлива, Ирма похвасталась новеньким дипломом об окончании медицинского вуза. Расстались они вновь подругами, но Рада не пригласила Ирму в гости, а последняя, естественно, не стала напрашиваться. Встречались они только в салоне, болтали о ерунде, старательно обходя «острые» моменты. Но один раз Ирма не выдержала.

   – Позвони Тамаре Николаевне, они с твоим отцом очень переживают.

   – Нет, – отрезала Рада, – давай не будем на эту тему.

   Но спустя пару недель она попросила:

   – Послушай, пусть твоя мать скажет, когда моя соберется в гости, очень хочется дома, в Разуваеве, побывать. Только, боюсь, муж узнает…

   И тут Ирме в голову пришел план с «лечебным сном».

   Рената не подвела, она скинула Раде на купленный для таких сообщений пейджер известие: «Девятого, в час дня, Тамара уедет в парикмахерскую».

   Разуваево находилось недалеко от Москвы. Рада приехала домой, обняла старую домработницу, походила по саду.

   Она потом еще несколько раз приезжала в отсутствие родственников на «малую родину», девушку все-таки тянуло домой. Ну а потом произошло неизбежное. Несколько недель назад Рената сбросила на пейджер: «Срочно приезжай». Понимая, что случилось нечто экстраординарное, Рада прилетела в «Модес хаар» без предварительной договоренности. По счастью, Ирма оказалась свободной, и Рада успела обнять умиравшего отца. Тамара Николаевна вцепилась в дочь:

   – Никуда не отпущу!

   – Извини, мамочка, – ответила Рада, – хочешь, мы с мужем вместе…

   Но Тамара Николаевна не дала дочери договорить.

   – Не смей при мне даже упоминать имя этого мерзкого человека! Из-за него рухнула наша семья! Отец так переживал, у него случилось два инфаркта подряд, и вот теперь он не сумел пережить третий. Твой муж убийца, из-за него погиб Сашенька, о боже, что я говорю, детка!

   Но Рада уже летела к машине, за ней с криком «погоди!» неслись Леонид и старая Рената. Но молодая женщина уехала, приняв решение более никогда в жизни не появляться в Разуваеве. Затем Рената попросила Ирму сообщить Раде новость. Умерший отец завещал ей половину своего состояния, а мать тоже съездила к нотариусу и позаботилась о том, чтобы ее доля после смерти перешла к блудной дочери.

   – Ты ей скажи, – настаивала Рената, – пусть матери-то простит, она не со зла ведь, от горя наболтала, мало ли что случается, нехорошо это, так с семьей расплевываться. Мать – она одна, другой не будет, не купишь. Опять же, любит Тамара Николаевна Раду. Деньги ей все оставила…

   Но Рада, спокойно выслушав Ирму, ответила:

   – Мама никогда не сумеет примириться с моим замужеством. Я понимаю, что меня одну она с удовольствием примет назад, но если приходится делать выбор между матерью и мужем, то я сделаю его в пользу того, с кем прожила последние годы, – ничего, кроме ласки, внимания и нежности, я от него не видела.

   – Тамара Николаевна очень любит тебя, деньги…

   Рада поморщилась:

   – Я тебя умоляю! Они мне не нужны, свои девать некуда. И потом, подумай, ну кому могут достаться средства Карелиных? Только Леониду и мне, других наследников нет. Так что завещание сути дела не меняет.

   – Ты так сказала «средства Карелиных», как будто сама не имеешь никакого отношения к этой фамилии, – не утерпела Ирма.

   Рада без улыбки посмотрела на подругу, потом очень серьезно ответила:

   – Я уже много лет Ларионова.

   Тут Ирма съехидничала:

   – Ларионова? Интересно, однако, может, еще и имя супруга произнесешь? А то ты все личными местоимениями до сих пор обходилась: он, ему, его… Вроде как боялась его представить…

   Рада вздохнула:

   – Да уж! Впрочем, теперь Глеба Лукича никто не сумеет посадить за растление малолетних. Но я и впрямь ни с кем не хочу его знакомить: ни с Леонидом, ни с тобой, а уж с мамой и подавно. Я ему до сих пор представлялась сиротой, пусть так и остается.

   Слово за слово, они поругались впервые в жизни, и Рада ушла, бросив на прощание:

   – Ты мне завидуешь и завидовала всю жизнь.

   – Было бы чему, – не осталась в долгу Ирма.

   – Я никогда не знала нужды, ты в детстве донашивала за мной платья, и сейчас я намного богаче тебя, – парировала Рада. – Не ты у меня, а я у тебя обслуживаюсь. Если пожалуюсь хозяйке салона, тебя выгонят.

   – Скорей ты уйдешь в другой салон, у меня с десяток клиентов, хозяйка не дура, – фыркнула Ирма.

   – Я замужем и счастлива, а ты одна, вот и злишься!

   – Ха! – выкрикнула задетая за живое Ирма. – Какие мои годы, еще все успею! Зато я имею в кармане диплом, в руках хорошую профессию и ни от кого не завишу, а ты должна подчиняться богатенькому папику, как была дурой, так и осталась. Хочешь знать, тебя тут за идиотское поведение терпеть не могут. Время идет, все взрослеют, а ты на уровне шестнадцати лет осталась, прямо смешно! Розыгрыши, шутки, идиотство!

   Рада отступила к двери, и тут обозленная Ирма выпустила последнюю стрелу:

   – Кстати, почему у вас с твоим дедушкой нет детей? Фигуру портить не желаешь? Хотя, думается, дело в другом. Не забудь, у меня высшее медицинское образование, и я хорошо знаю, с какими половыми проблемами сталкиваются мужчины в старческом возрасте.

   Рада, не говоря ни слова, вылетела в коридор…

   Ирма помолчала и добавила:

   – Я теперь очень жалею обо всем, что наговорила, не хотела больно задеть Радку, просто сама не понимаю, отчего так дико на нее обозлилась, ну и ляпнула…

   Я вышла из «Модес хаар» и поехала в мастерскую за будильником. Получив часы, сунула их в сумочку и пошла вдоль ларьков, отыскивая свои любимые ментоловые сигареты. Купив пачку, села в садике на скамеечке и принялась искать в сумке зажигалку. Но она как в воду канула. Пришлось вытряхнуть все содержимое на колени, но даже эта крайняя мера не помогла. Дешевенький «Бик» испарился без следа. Впрочем, беде легко помочь.

   Я встала и пошла вдоль ларьков, забитых всякой ерундой: жвачки, печенье, сигареты, пиво, соки, собачий корм, киндер-сюрпризы… Вы не поверите, но ни в одном не нашлось зажигалок. В полном отчаянье я спросила у девушки, торгующей хозяйственными товарами:

   – Спички есть?

   – Только каминные, – последовал ответ.

   – Какие? – не поняла я.

   Продавщица со вздохом вытащила из-под столика гигантскую коробку, сантиметров тридцать длиной, открыла ее и показала нечто, более всего похожее на дубинку.

   – Вот.

   – Ничего себе, – удивилась я. – Это куда же такие здоровенные?

   – Камины зажигать, – пояснила девчонка, – поэтому и огромные, берете?

   – Мне бы нормальные…

   – Нету.

   Курить хотелось ужасно. Конечно, можно было подойти к кому-нибудь из несущихся по улицам мужчин и попросить: «Огонька не найдется?» Никто бы не усмотрел в этой просьбе ничего особенного… Но в меня с детства вбиты мамой правила хорошего тона. «На улицах едят только собаки», «С незнакомыми мужчинами разговаривать нельзя», «Красить губы яркой помадой вульгарно»… Правда, насчет курения на бульваре мамочка ничего не говорила, так как ей и в голову не могло прийти, что дочурка схватится когда-нибудь за сигареты…

   Я села на скамейку, чиркнула «дубинкой» об устрашающий коробок и чуть не заорала от ужаса. Спичка заполыхала словно факел. Наконец, преодолев многочисленные трудности, я устроилась на лавочке и, мирно наслаждаясь вкусной сигареткой, принялась рассуждать.

   Значит, так. Предположим, Глеб Лукич объявил Раде о своем желании затеять бракоразводный процесс. По мысли следователя, госпожа Ларионова, испугавшись за свое ускользающее материальное благополучие, быстренько застрелила мужа, пока тот не успел переписать завещание.

   Я поковыряла носком туфли траву. Интересно, а кому предполагал Глеб Лукич оставить деньги раньше? Отчего переделал завещание на днях? Неужели только из-за того, чтобы внести в документ мое имя? Надо бы спросить у Олега Павловича, он небось в курсе дела, только скорей всего не захочет ничего рассказывать… Однако странно получается. Рада великолепно знала, что Тамара Николаевна примет ее с распростертыми объятиями. В случае развода бедная сиротка остается брошенной, несчастной, одинокой… Но это песня не о госпоже Ларионовой. У нее-то имеется отчий дом, мать, брат и хорошо набитый кошелек. Может, она настолько жадная, что решила не упускать ничего? Захотела присоединить к родительскому капиталу еще и деньги мужа?

   – Простите, – раздался над ухом приятный баритон.

   Я вынырнула из раздумий и увидела рядом смущенно улыбающегося мужчину лет сорока пяти.

   – Что вам надо? – спросила я и загасила сигарету.

   – Теперь уже ничего, – вздохнул незнакомец, – хотел прикурить. Тут во всех ларьках не нашлось ни одной зажигалки.

   – У меня есть спички.

   – Правда? – обрадовался дядька. – Буду чрезвычайно благодарен.

   – Право, не стоит, – ответила я и вытащила устрашающий коробок.

   Прохожий разинул рот, но удержался от недоуменного восклицания и зажег «факел».

   – Большое спасибо, – пробормотал он, возвращая спички. – Не подскажете, который час?

   Я порылась в сумке, вытащила здоровенный, оглушительно тикающий будильник, который успела починить, и сообщила:

   – Скоро три.

   У мужика на лице поселилась гримаса крайнего удивления.

   Я встала.

   – Если больше просьб и вопросов нет, то прощайте.

   – Да, конечно, безусловно, – отмер дядька и тоже пошел к проспекту. На тротуаре он остановился и стал смотреть на меня. Я перешагнула через железный заборчик, разгораживающий пешеходную зону и шоссе, подошла к «копейке»… Мужик неотрывно буравил мою спину взглядом.

   – Послушайте, – не вытерпела я, – вы меня преследуете?

   – Нет, – пробормотал «наблюдатель».

   – Тогда какого черта вы сначала брели за мной по пятам, а теперь уставились, словно увидели нечто необыкновенное? – Да, простите, конечно, неудобно вышло, но я не смог сдержать любопытства…

   – Чем же я привлекла ваше внимание?

   Мужчина улыбнулся:

   – Ну, учитывая, какими спичками вы пользуетесь и то, что вместо наручных часов у вас будильник…

   – И что?

   – Хотел глянуть, на какой машине ездите…

   – Ожидали увидеть супергрузовик, который подвозит ракету к месту запуска? – хмыкнула я и влезла в «копейку».

   Похоже, парню нечего делать, коли он так себя ведет.

   – Девушка! – крикнул прохожий.

   – Что еще?

   – Вы куда?

   – В каком смысле?

   – Ну, едете…

   – Сначала на Кутузовский, а потом на Минское шоссе.

   – Довезите меня до Измайлова.

   – Не могу.

   – Почему?

   – Это в другом конце.

   – Очень надо.

   Я молча завела мотор и умчалась. Каких только чудаков не встретишь на улицах!

   Естественно, в том месте, где на Минское шоссе вливается поток автомобилей с Кольцевой дороги, возникла гигантская пробка. Поняв, что застряла в ней надолго, я включила приемник.

   – Русское радио, все будет хорошо, – донеслось из динамика.

   Да уж, хотелось бы надеяться. Была во времена моего детства бодрая песенка, которая часто звучала в эфире: «Это очень хорошо, что пока нам плохо…» Кто же убил Глеба Лукича? Зачем? Каким образом киллер попал в дом? Может, в здание проникли посторонние?

   Передвигаясь черепашьим шагом в потоке отвратительно воняющих машин, я задыхалась от выхлопных газов. Есть только один ответ на все вопросы. Тут орудовал кто-то из своих, домашних. Зачем? Очень просто, эта личность решила поправить свое финансовое положение и получить наследство. Но ведь все завещано Раде, скажете вы. Правильно, однако убийца не знал, что Глеб Лукич переписал завещание. Он был в курсе его прежнего волеизъявления, по которому, скорей всего, получал большой кусок. Представляю, как негодяй удивился, услыхав текст, который озвучивал Олег Павлович, то-то была для него «приятная» неожиданность. Хотя что это я все про мужчину думаю, в доме полно женщин…

   Итак, кто из вас, мои дорогие, срежиссировал весь спектакль? Ефим, Кара, Макс, Анжелика… Впрочем, есть еще Ольга. Настю и Тину можно смело отбросить. Первая вряд ли была упомянута в завещании, а вторая – абсолютный ребенок, чистый и наивный. С таким же успехом можно подозревать в преступлении наших мопсих. Но тут мне на ум пришла взбесившаяся Эми, и я подавила тяжелый вздох. Ладно, отбросим детей с Настей и сосредоточимся на взрослых. Зачем же делать виноватой Раду?

   О, это совсем просто. По закону убийца не имеет права наследовать имущество жертвы, и тогда в действие вступает предыдущее завещание. Если Рада пристрелила Глеба Лукича, ей ничего не достанется, все получит тот или те лица, которые были упомянуты в раннем волеизъявлении покойного.

   Не снижая скорости, я влетела во двор, боднула бампером бордюр и поспешила в гостиную. Ну, держитесь, милые домочадцы, мало вам не покажется.

   В глубоких креслах у телевизора восседали Роза Константиновна и Галина Михайловна. Кара, совершенно бледная, лежала на диване и упорно делала вид, что поглощена книгой. Честно говоря, мне было ее жаль. Симбиоз мама плюс свекровь может выдержать далеко не каждая. Одна задушит в объятиях любви, другая раздавит утюгом ненависти, но результат-то один – живой не выбраться.

   – Что мы смотрим? – возмущалась Роза Константиновна.

   – «Итоги», – ответила Галина Михайловна.

   – Дорогая, они идут вечером, в воскресенье.

   – Сегодня оно и есть.

   – Нет, сегодня вторник.

   – С утра был выходной!

   – Вторник!

   – Воскресенье!

   – Сегодня понедельник, – подала голос с дивана Кара.

   Я мысленно зааплодировала ей. Молодец, встать на чью-либо сторону в данном споре чревато для здоровья.

   Бабушки на секунду примолкли, но потом возобновили пикировку.

   – Так что мы смотрим? – не успокаивалась Роза Константиновна. – А, этот, ну, как его… забыла… Познер!

   – Нет, – возразила Галина Михайловна, – сейчас реклама.

   – Сама вижу, но до нее был Познер.

   – Нет, Масляков.

   – Кто?

   – Ведущий КВН.

   – Какой КВН? Мы смотрели «Круглый стол» об экологии.

   – КВН!

   – «Круглый стол»!!!

   Кара вздохнула, но вмешиваться не стала. Пощелкав еще раз искусственными зубами, девица, рекламировавшая жвачку, исчезла, на экране появился Дибров. Хитро улыбаясь, он завел:

   – Итак, у вас есть помощь зала.

   – Ну я же говорила, Познер! – удовлетворенно заявила Роза Константиновна.

   – С ума сойти, наденьте очки, это Масляков!

   – Зачем мне они, я прекрасно вижу Познера.

   – Если натянете очки, то так же изумительно обнаружите там Маслякова!

   – Это Дибров, – информировала их Кара. – Ведущий идиотской программы, где задают кретинские вопросы типа «Репин – это писатель, художник, кетчуп или сорт лука?».

   Старушки вновь примолкли. Потом Галина Михайловна, сказав: «Хочется чаю», исчезла за дверью.

   – Воду хлебают одни старики, – ехидно известила всех Роза Константиновна. – Я предпочитаю кофе. Пойду выпью чашечку.

   Мы с Карой остались одни.

   – Кажется, Роза Константиновна еще не осознает до конца тот факт, что Ефим погиб, – пробормотала я.

   Кара отложила книгу.

   – Ты так считаешь?

   – Конечно, она такая же, как всегда.

   Кара скорчила гримасу:

   – Роза Константиновна всю жизнь прожила для себя.

   – Кем она работала?

   Кара усмехнулась:

   – Никем и никогда. Давным-давно, еще до замужества, окончила педагогическое училище, но так и не перешагнула порога школы в качестве преподавателя. Затем на ней женился Глеб Лукич. Он в советские времена тоже хорошо зарабатывал, конечно, не столько, сколько сейчас, но денежки водились, причем немалые.

   – А кем он был?

   – Сначала заведовал секцией, потом директорствовал в одном из крупных гастрономов.

   Я прищелкнула языком. Хозяин продуктового магазина! По коммунистическим временам это было круто. В годы тотального дефицита и полного отсутствия на прилавках масла, сыра, мяса, колбасы, чая и кофе тот, кто мог предоставить «заказик», считался лучшим другом. Кушать, знаете ли, хочется всем: актерам, писателям, художникам, милиционерам и учителям.

   – Они прожили вместе довольно долго, – продолжала Кара. – Разошлись, когда Ефиму исполнилось двадцать. Сама понимаешь, Розе Константиновне не пришлось в жизни работать. Кстати, Глеб Лукич ушел от нее почти голый, все оставил, как он говорил, сыну: квартиру, машину, дачу… По-моему, это было в 80-м году, ну да, точно, потому что потом он получил квартиру в Олимпийской деревне, женился, но та жена очень быстро скончалась… Ну а уж затем появилась Рада.

   – Погоди, погоди, а как же Тина?

   Кара сморщилась:

   – Очень шумная девочка, от нее никакого покоя, целый день орет… Еще эти кретинские розыгрыши. Представляешь, что она однажды отчебучила? К Глебу Лукичу пришли гости, ну, поели, выпили и перешли в другие комнаты. Входим в гостиную, а в центре ковра лежит кучка дерьма. Ну народ захихикал. Глеб Лукич говорит:

   – Извините, собачка еще маленькая, горничная уберет.

   Тут Тина выскакивает:

   – Сейчас, сейчас!

   И начинает руками класть экскременты на салфетку, а потом облизывает пальцы и сообщает:

   – Ничего, очень даже вкусно.

   Я засмеялась:

   – Небось положила на ковер баклажановую икру.

   – Кабачковую, – вздохнула Кара, – меня чуть наизнанку не вывернуло. Потом долго не могла ее есть, хоть и люблю «заморскую». Но самое отвратительное, что Рада была в курсе дела и хохотала как ненормальная. Тина родилась в результате романа Глеба Лукича и Ольги. Уж как последнюю угораздило родить ребенка, совершенно непонятно. Она целиком и полностью принадлежит телевидению, замуж никогда не собиралась, да и зачем ей супруг? Зарабатывает столько, что потратить не успевает, а характер какой! Не дай бог с ней поругаться, любого за пояс заткнет и не поморщится. Впрочем, Тину следует пожалеть. У ребенка неплохие задатки, но с кого ей брать пример? До пяти лет девочкой занимались наемные няньки, а потом Глеб Лукич обзавелся Радой и забрал Тину. В общем, считай, получил двух дочек! Рада-то, насколько понимаю, даже школу не закончила, по характеру она совершенное дитя, образования нет… Вот они с Тиной и ведут себя, как две подружки. Иногда смешно смотреть, иногда противно. Спрашивается, что же получится из девочки, если у нее перед глазами придурковатая мачеха?

   – А Ольга не приезжает?

   – Практически нет, – фыркнула Кара. – Бросила ребенка и довольна.

   – Что станет с Тиной теперь, после смерти Глеба Лукича?

   Кара пожала плечами:

   – Извини, мне это все равно, сейчас, как видишь, все в подвешенном состоянии находятся.

   – Почему?

   Кара села и вытащила сигареты.

   – Господи, это же так понятно! Завещание составлено в пользу Рады, если она вступит в права, то мы будем зависеть от ее расположения. Мне, например, ничего не светит, я часто с ней цапалась, теперь «мамочка» точно отомстит. А вот если выяснится, что все-таки она убийца, тогда иное дело. Возьмут прежнее завещание, составленное пять лет тому назад.

   – А в нем что, знаешь?

   – Да, Глеб Лукич ничего не скрывал, составил бумагу и прочел всем. Раде доставалось больше всех, Ефиму и Тине чуть меньше, мне какие-то безделушки и драгоценности, всякая мура Розе Константиновне.

   – А Ольге?

   – Хватит того, что получила бы Тина, она же дочь, кстати, несовершеннолетняя.

   – Макса дядя забыл?

   – Нет, ему перепадала малая толика, а главное, Глеб Лукич оставил племяннику свою городскую квартиру, но с условием, прямо скажем, не слишком красивым.

   – Каким?

   Кара поморщилась:

   – Неохота рассказывать, ерунда, но Макс мигом выполнил все, что от него требовалось, он нуждается в деньгах.

   – Он сын брата Глеба Лукича?

   – Нет, сестры. Дядя всегда его опекал, взял на работу в свою фирму, платил хороший оклад, но Максик у нас бабник, ему вечно не хватает.

   – Ну теперь у него есть невеста, перебесился!

   Кара рассмеялась:

   – Сто сорок восьмая любимая девушка. Если уж он от Светланы отказался…

   – От кого?

   Кара выбросила окурок.

   – Ну ладно, правда, не хотелось мне рассказывать, но была у нас такая история. Максик свел знакомство с девицей, честно сказать, весьма привлекательной. Собой хороша, да еще умна – обычно Максу достается либо дура, либо красотка, а тут два в одном.

   Светлана всем чрезвычайно понравилась, она стала часто бывать дома на правах невесты, почти жены. Отношения длились год, а потом Глеб Лукич вдруг обозлился на девушку. Чем была вызвана такая перемена, не знает никто. Он просто сказал Максу:

   – Выбирай: или я, или Светлана.

   Максим распсиховался, схватил чемодан и уехал. А надо сказать, что своего пристанища у него нет, имеется комната в квартире у родителей. Мать Макса страшно занудлива и без конца поучает почти сорокалетнего сына: «Мой руки перед едой», «Не спи с открытой форточкой», «Не ешь на ночь». Сестра Глеба Лукича учительница, всю жизнь проработала в школе, и профессия наложила на нее несмываемый отпечаток. На мир она смотрит просто: люди вокруг либо отличники, либо двоечники, третьего не дано. Поэтому догадываетесь, как Максу хорошо дома. Он давно мечтает о собственной жилплощади, но Глеб Лукич денег племяннику не предлагал, правда, всегда радушно оставлял у себя. Сначала в старом доме, а потом в Алябьеве. Макс обитал у дяди, изредка наведываясь к родичам. Но в тот раз он уехал, поругавшись со всеми. Глеб Лукич выждал какое-то время, а потом нанес удар из-за угла. Написал завещание, вызвал Максима и обнародовал при всех свою волю.

   – Макса прямо перекосило, – сплетничала Карина, – когда он узнал, в чем дело.

   Да и было от чего скривиться. Дядя, как всегда, оказался щедр. Он оставлял племяннику небольшую сумму, а в придачу отдавал отличную трехкомнатную квартиру, с мебелью, посудой, занавесками и коврами. Было одно «но». Все это Макс мог получить, если мгновенно порвет со Светой.

   – Даю тебе на обдумывание неделю, – каменным тоном заявил Глеб Лукич, – решай. Если через семь дней не вернешься один, перепишу документ. Извини, упоминания о тебе там не будет, кстати, вряд ли позову и жить в своем доме.

   Кара усмехнулась:

   – Глеб Лукич был очень умный, да дурак столько и не заработает. Он хорошо знал Максима. Тот вернулся на следующий день, естественно, без Светы, кстати…

   Она замолчала.

   – Что? – с любопытством воскликнула я.

   Кара аккуратно поправила прическу.

   – Знаешь, мне кажется, он ее сильно любил. Спустя полгода после этой истории ко мне приехала подруга в гости, тоже Светлана по имени. Я увидела, как она входит в гостиную, и воскликнула: «А вот и Света!» Макс мигом обернулся, у него было такое лицо! Испуганное, растерянное, жалкое, но одновременно и радостное! Такая надежда плескалась в глазах, и видела бы ты, какое там поселилось разочарование, когда он понял, что это другая Света… Вот так! Любить любил, а на денежки променял. Наш Максик очень жадный.

   Несколько минут мы молчали, потом я спросила:

   – А Анжелика? Ей что доставалось?

   – Мы тогда ее не знали.

   – Как это? – изумилась я. – Она же внучка Глеба Лукича, или я путаю?

   Кара засмеялась:

   – Верно, только девица появилась в доме всего год назад, до этого никто и не подозревал о ее существовании.

   – Но как же? – забормотала я. – Если есть внучка, значит, был еще один сын, кроме Ефима.

   – Дочь, – поправила Карина. – Тут такая история. Глеб Лукич и Роза Константиновна поженились очень молодыми, двадцатилетними. Года за три до свадьбы его, тогда первокурсника торгового института, отправили на практику в Ригу. Там он и нашел Кристину, девчонку из местных, не латышку, русскую. Сама понимаешь, дело молодое, в общем, все лето они провели вместе, а потом Глеб Лукич вернулся в Москву и думать забыл о той истории: мало ли приключений случается у семнадцатилетних парней. Да к тому же мимолетная любовь не звонила, на его письма не отвечала, никак себя не проявляла.

   Представь теперь степень изумления Глеба, когда в прошлом году, в середине июня, на пороге появилась незнакомая девочка и заявила: «Я ваша внучка». Глеб Лукич сначала, наверное, впервые в жизни, онемел от удивления, а потом, расспросив нежданную гостью, узнал невероятную правду. Оказывается, тем веселым летом его юная любовница забеременела и потом родила дочь. Попыток отыскать отца ребенка она не делала, себя одну считая ответственной за то, что случилось. Новорожденную назвали Эстер, и она тихо росла в Риге, не задавая вопросов об отсутствующем папе. Очевидно, всяческие рассуждения о «венчике безбрачия», о котором часто толкуют современные колдуны и ведьмы, все-таки имеют под собой какую-то основу, потому что у Эстер личная жизнь так и не сложилась. Она, как и ее мать Кристина, родила вне брака ребенка, девочку, названную Анжеликой. Правда, произошло это достаточно поздно, в 1982 году. После рождения дочери Эстер долго болела, а потом умерла от какой-то неизвестной заразы. Анжелику воспитала бабушка Кристина, и она никогда не упоминала ни о каких семейных секретах. Анжелика, любознательная, живая девочка, пару раз пыталась разобраться, где ее отец, но бабушка всякий раз старательно уходила от ответа, а про дедушку девочка никогда не спрашивала. Дед – это плюсквамперфект, давным-давно прошедшее время.

   Между тем жизнь стремительно менялась, Латвия стала суверенной, потом латышей опьянил дух демократии, и они, решив отомстить коммунистам за годы оккупации, принялись методично выживать из республики тех, у кого в графе «Национальность» стояло: «Русский». Никакие доводы рассудка и замечания типа: «Ну мы же тут родились» – не действовали. Анжелика была русской, школу она закончила только с одной четверкой, по латышскому языку, но серебряной медали ей не досталось. Директор что-то объяснял про количество четверок в десятом классе – в Латвии была введена одиннадцатилетка, – о новых правилах… Но Анжелике было ясно: противный Ян Карлович просто не хочет, чтобы ученица с фамилией Петрова стала медалисткой. Можно было пойти в министерство образования, поднять скандал, но бабушка Кристина рассудила иначе.

   – Вот что, внученька, – сказала она, держа в руках аттестат Анжелики о среднем образовании, – смотри, что покажу.

   Дама взяла из шкафа газету «Вечерняя Москва» годичной давности и протянула девочке:

   – Читай тут.

   – В столице открылось пятидесятое по счету кафе «Быстро и вкусно», – озвучила текст Анжелика и удивилась: – Ну и что? Как к тебе эта газета попала?

   Кристина улыбнулась:

   – Помнишь, наша соседка Рита ездила в Москву и привезла мне в качестве сувенира гжельскую вазу?

   – Конечно.

   – Она ее в столичную «Вечерку» завернула, чтобы не разбить.

   – И что в этом интересного?

   – Видишь фото?

   – Ну и что? – продолжала недоумевать девочка.

   – Прочти подпись.

   – Торжественное открытие кафе. Красную ленточку перерезает владелец сети ресторанов «Быстро и вкусно» Г.Л. Ларионов, – пробормотала Анжелика.

   – Это твой дедушка, – спокойно пояснила бабка, – Глеб Лукич Ларионов.

   Анжелика разинула рот:

   – Ни фига себе!

   Кристина мягко улыбнулась и вытащила конверт.

   – Дело давнее, мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас, в голове ветер гулял, а Глеб приехал из Москвы, столичный мальчик… Вот, смотри, здесь фото, мы снимались на память. Я его сразу узнала, он практически не изменился, те же волосы, только седые, фигуру сохранил, не слишком и постарел. А здесь его письма ко мне и несколько записок. Он интеллигентный, воспитанный юноша, пару раз поздравил меня с днем рождения, а потом забыл о Кристине.

   – Что же ты, бабуся, не сказала ему, что ждешь ребенка? – промямлила Анжелика.

   Кристина мягко улыбнулась:

   – Знаешь, детка, из браков, заключенных «по залету», ничего хорошего не получается. Глеб, как честный человек, обязательно бы женился на мне и велел бы переезжать в Москву, абсолютно чужой город, я любила Ригу, мне хотелось провести в ней жизнь. Правда, сейчас в связи со всеми происшедшими событиями мое отношение к Латвии сильно изменилось, жить здесь русским стало практически невозможно, вот поэтому я рассказала тебе эту историю. Собирайся, детка, в дорогу.

   – Зачем?

   – Поедешь в Москву, адрес Глеба у меня есть.

   – Откуда?

   – Муж тети Юты, моей подруги, работает в полиции, он раздобыл его координаты. Правда, телефона нет, позвонить я ему не смогу, но дам тебе с собой кучу документов: фотографии, его письма, копию моего паспорта, свидетельство о рождении твоей мамы… Он поверит.

   – А зачем мне к нему?

   – В Латвии, радость моя, у тебя легкого пути не будет, – пояснила Кристина, – всегда сначала продвинут вперед латышку. Вот, медаль ты уже не получила, и с таким отношением будешь постоянно сталкиваться, мы теперь на родине существа второго сорта. А Глеб, скорей всего, человек очень богатый, он поможет тебе пристроиться в Москве, езжай, внученька.

   – Страшно очень!

   Анжелика, робкая девочка, провела ночь без сна, но потом, поддавшись на уговоры бабушки, собрала чемодан и отправилась в далекий, неведомый, казавшийся страшным город. Сначала она подала документы в институт, получила двойку и выбыла из игры. Понимая, что самой ей ничего не добиться, Анжелика явилась к деду.

   Глеб Лукич поверил гостье. Да и как ему было усомниться: фотографии, письма, документы. Естественно, Анжелика сообщила телефон бабушки. Ларионов мигом позвонил Кристине, переговорил с ней и торжественно объявил Анжелику своей внучкой.

   – Он был страшно рад, – криво улыбнулась Кара, – прямо сиял весь. Ввел ее в гостиную и заявил: «Прошу любить и жаловать. Это Анжелика, я никогда не помогал своей дочери, вот теперь господь послал мне шанс, чтобы реабилитироваться. Садись, детка, ты у себя дома». Вот так она тут оказалась.

   Кара замолчала.

   – Анжелика очень тихая, – решила я подтолкнуть рассказчицу.

   Женщина поджала губы:

   – В тихом омуте черти водятся. Она со мной за весь год десяти слов не сказала. Кивнет при встрече и прошмыгнет, словно тень, в свою комнату. Утром и днем она в институте, вечером готовится к лекциям. Сейчас лето, каникулы, а она все зубрит без отдыха.

   – Очень положительная девушка, старательная.

   – Не знаю, – протянула Кара, – какая-то она странная, к ней даже Тина не привязывается.

   – Помогите, – донеслось из столовой, – помогите, умираю…

   Мы с Карой, не говоря ни слова, ринулись сломя голову на зов.

   Открывшаяся перед глазами картина пугала. За большим красиво накрытым столом, возле блюда с плюшками, сидела оравшая дурниной Роза Константиновна.

   – Умираю, умираю, умираю!

   Я увидела, что старуха, по крайней мере внешне, совершенно цела, и поинтересовалась:

   – Где у вас болит?

   Продолжая реветь, словно несущаяся со сломанными тормозами электричка, Роза Константиновна ткнула пальцем в сидящую ко мне спиной Галину Михайловну.

   – О-о-о…

   Быстро обогнув стол, мы с Карой взглянули на другую бабуську и чуть не лишились разума.

   Галина Михайловна сидела абсолютно прямо, будто проглотила кол от изгороди. Глаза ее были выпучены, а на губах пузырилась кровавая пена.

   – Мама, – кинулась к ней Кара, – что с тобой?

   Но я успела ухватить Карину за плечи.

   – Не подходи к ней.

   – Почему?

   – Видишь пену?

   – Да, конечно, ужасно, пусти, ей плохо.

   – Это бешенство.

   Роза Константиновна, судорожно взвизгнув, сползла со стула на ковер. Она явно пыталась, изобразив обморок, перетянуть одеяло на себя, но мы не поддались на провокацию, Галине Михайловне было плохо по-настоящему, без дураков.

   – Бешенство? – отступила Кара.

   – Да, пена изо рта бьет, и воду она не пьет. Не дай бог, попадет на тебя слюна, ты тоже заболеешь!

   Кара попятилась к двери и крикнула оттуда:

   – Мама, возьми стакан с минералкой, глотни, легче станет.

   Галину Михайловну перекорежило, и она даже не попыталась протянуть руки к «Боржоми».

   – Вот видишь, – прошептала я, – ее от воды отворачивает.

   Несчастная старуха тем временем схватила салфетку, вытерла губы и, высунув наружу язык, стала тяжело дышать, словно смертельно больная собака.

   Мы с Карой вжались в стену, а Роза Константиновна, кажется, и впрямь потеряла сознание от испуга, потому что язык Галины Михайловны выглядел как оживший кошмар из фильмов ужасов: темно-фиолетовый, в каких-то ярко-красных точках. Он напоминал язык чау-чау, но, поверьте, был намного более жутким, чем у этой собаки.

   – Боже, – прохрипела Кара, – как поступить? Что делать?

   – Не знаю, – пролепетала я. – Собак в таком случае пристреливают, чтобы не допустить распространения инфекции.

   – У нас нет ни винтовки, ни револьвера, – прошептала Карина.

   Я уставилась на нее. Однако странная реакция на больную маму! Тут до Кары дошло, какую глупость сказанула, и она взвизгнула:

   – С ума сошла, да? Предлагаешь пристрелить мою маму?

   – Ни в коем случае, просто я сказала про собак…

   – Зачем?

   – Ну…

   Тут в столовую влетел Макс и мигом вызвал «Скорую». До приезда врачей мы тряслись в холле, сбившись тесной кучкой. Горничная Зина, которой было велено убрать посуду, наотрез отказалась:

   – Можете уволить меня, ни за что не войду туда, боюсь!

   – Ладно, – отмахнулся Макс, – пусть останется бардак, наплевать.

   Я была с ним абсолютно согласна и тихо радовалась, что куда-то подевались дети. Ни Тины, ни Кирюшки, ни Лизаветы не было видно, испарились и собаки.

   – Вы не знаете, где ребята? – спросила я у присутствующих.

   Неожиданно ответ прозвучал от Анжелики:

   – Купаться поехали на озеро и собак взяли.

   – На велосипедах?

   Лика кивнула. Я испытала смешанные чувства. С одной стороны, до водохранилища почти два километра по шоссе. А я не разрешаю своим раскатывать среди потока машин. С другой стороны, хорошо, что их нет. Конечно, плохо, что они прихватили животных. Мулю и Аду небось посадили в корзиночки, укрепленные на руле, но Рамик, Рейчел и Чарли несутся своим ходом, уворачиваясь от летящих машин. Но все-таки здорово, что четвероногие тоже отсутствуют. Будем надеяться, что кошки не полезут в комнату через окно.

   – Что стряслось? – спросил врач, усталым взглядом окидывая нас.

   – Галина Михайловна взбесилась, – пояснил Макс, – мать Карины.

   Доктор вздохнул:

   – Хорошо, ведите меня к больной. Да что вы так волнуетесь! В пожилом возрасте многие женщины подвержены перепадам настроения, сейчас в нашем распоряжении большой диапазон препаратов, от элементарной валерьянки до…

   – Она в прямом смысле заболела бешенством, – влезла я, – не в переносном, у нее водобоязнь.

   – Да? – недоверчиво повернулся ко мне врач. – С чего вы решили?

   Перебивая друг друга, мы рассказали об Эми.

   Эскулап покачал головой:

   – Жуткая история, никогда не слыхивал такую… Какие симптомы наблюдаются у больной?

   – Пена изо рта, – сообщила Кара.

   – Кровавая, – добавила я.

   – Язычище синий! – взвизгнула Роза Константиновна.

   – От воды отказалась, – дополнила картину Кара. – Я говорю ей: «Мама, глотни «Боржоми», а она как отпихнет стакан! Теперь сидит и тяжело дышит!

   Доктор обвел нас взглядом.

   – И давно с ней такое?

   – Ну, минут сорок уже! – ответили мы хором.

   – На бешенство это не похоже, ведите к больной!

   Ситуация в столовой изменилась. Галина Михайловна нашла в себе силы лечь на диван. Рот ее был закрыт, а лицо приобрело почти нормальное выражение, если не считать зелено-синего цвета кожи. Врач бодрым шагом подошел к ней и фальшиво-участливым, «докторским» голосом осведомился:

   – Нуте-с, что у вас болит?

   – Ничего, – тихо ответила Галина Михайловна.

   – Так, хорошо, а до этого?

   – Тоже ничего.

   – Да? – вздернул брови терапевт. – А вот ваши домашние уверяют…

   – У меня ничего не болело. Сели пить чай, я взяла конфетку из вазы, съела, и тут отчего-то изо рта полезла пена, красная, а язык защипало. И вкус у конфеты был непривычный…

   Мы уставились на Галину Михайловну.

   – Очень кислая, словно незрелый лимон ешь, – пояснила дама. – Я жутко перепугалась!

   – Что же ты от воды отказалась? – пробормотала Кара.

   – Я?

   – Ну да.

   – Почему отказалась? Выпила вон целую бутылку.

   – Ладно, – вмешался доктор, – покажите обертку от конфеты.

   – На столе лежит, где-то между посудой.

   Я пошла искать фантик, доктор тем временем начал мерить Галине Михайловне давление. Все оставшиеся сгруппировались вокруг дивана. Яркая бумажка валялась около чашки с недопитым чаем. Я взяла ее и повертела перед глазами. На зеленом фоне красной краской было вытиснено изображение перекошенной рожи с высунутым, темно-фиолетовым языком. Художник вовсю постарался, изображая, какие «приятные» чувства испытает человек, рискнувший угоститься шоколадкой. Волосы на нарисованной голове торчали дыбом, глаза вывалились из орбит, с языка капала кроваво-красная пена. Над «картиной» золотом горели буквы «Oops». Я не владею иностранными языками, меня в детстве плотно усадили за арфу, и ни на что другое времени уже не осталось, но, даже не обладая никакими познаниями в лингвистике, мне стало понятно, что «Oops» – это что-то вроде «ух ты» или «вот это прикол».

   Быстро сунув улику в карман, я аккуратно развернула один из трюфелей, лежащих в вазе, и принесла фантик доктору.

   – Вот.

   Врач помял в руках бумажку.

   – По-моему, ничего особенного.

   – Дайте сюда, – велел Макс. – И впрямь, нормальная обертка.

   – Могу предположить только одно, – пробормотал доктор, – это аллергия. Ничего другого просто не лезет в голову. Эпилепсию отметаем сразу, да и выглядит припадок совсем не так… Давление как у космонавта, сердце работает великолепно.

   – Да?! – взвизгнула Роза Константиновна, почуявшая момент, когда наконец можно выйти в полном блеске на сцену. – Ах, я так пережила это событие, так испугалась, так измучилась, вот у меня-то точно начался гипертонический криз! Воды, врача, папазол, срочно!

   – Спокойно, спокойно, – сказал доктор, – я никуда не уезжаю, сейчас померяем давление.

   Роза Константиновна рухнула на другой диван, рывком выхватив из-под головы Галины Михайловны подушку, и вытянула ноги. На софе, куда свалилась первая жена Глеба Лукича, лежало штук шесть думок, но вредной бабе потребовалась именно та, которую оккупировала мать Кары.

   – Сто десять на семьдесят, – удовлетворенно возвестил врач, – изумительные цифры для вашего возраста, никакой гипертонии, дибазол с папаверином тут не нужен.

   – Ах! – вновь взвизгнула Роза Константиновна. – Значит, опять приступ мерцательной аритмии, о-о-о, как кружится голова:

   Замороченный доктор приставил к ее груди стетоскоп.

   – Ритм нормальный, тоны хорошие…

   – А-а-а, умираю, голова разламывается…

   Пару секунд терапевт колебался, затем принял решение:

   – Сейчас сделаем укольчик…

   Забытая на другом диване Галина Михайловна возмутилась и подала гудок:

   – Язык словно наждак, кажется, я сейчас впаду в кому, наверное, диабет начинается.

   – О-о-о, голова лопается…

   – Во рту сухо, в глазах темнеет.

   – Ноги отказывают…

   – Руки холодеют…

   Несчастный врач совсем растерялся. Карина, мигом сообразившая, что происходит, командным голосом велела:

   – Мама, прекрати свои глупости. Тебе не следовало есть шоколад. Зачем вообще взяла трюфель, ты же их не любишь.

   – Захотелось, – голосом капризной девочки протянула мать. – Никогда не употребляла эти конфеты, а тут очень, ну прямо очень…

   – Сейчас примешь супрастин и заснешь.

   – Никогда не следует есть то, от чего организм отказывается, – невпопад влез Макс. – Я вот пиво терпеть не могу, пошел в баню с приятелями, ну они меня и сломали: глотни пивка да глотни пивка. Выпил бутылочку, так потом плохо было! Пена, правда, изо рта не лезла.

   – Я умираю!.. – стонущим голосом вклинилась в разговор Роза Константиновна. – Чуя близкую смерть, хочу раздать последние указания. Кара, подойди сюда.

   Невестка с обреченным видом встала перед диваном. Царственным жестом свекровь вытащила из мочек тяжелые серьги с огромными переливающимися камнями и протянула их Каре:

   – Возьми самое дорогое, что имею, эти подвески. Глеб Лукич купил их мне в Ленинграде. Ах, там тогда, в 50-е годы, были такие комиссионные магазины, просто…

   – Я сейчас скончаюсь, – донеслось с другого дивана.

   Кара дернулась было на зов, но свекровь морщинистыми, цепкими пальцами сильно схватила ее за запястье.

   – Глеб Лукич вошел в антикварную лавку…

   – Душно, откройте все окна…

   – О-о-о, умираю, носи их, дорогая, и вспоминай меня. Видишь, я не то что некоторые, на краю могилы думаю не о себе, а о других, оставляю любимым людям все!

   – Намекаете на то, что я, умирая, ничего не завещала дочери? – закричала, садясь, Галина Михайловна.

   – Что вы, дорогая, – парировала, приподнимаясь, Роза Константиновна, – просто ухожу в мир иной и хочу, чтобы близкие были обеспечены. Продав эти роскошные бриллианты, сии изумительные, раритетные серьги, Карочка сумеет пару лет вести привычный образ жизни.

   – Все, что у меня есть, это квартира, и она принадлежит дочери!

   – Однокомнатная трущоба на первом этаже в удаленном районе, – тихо, но так, что все услышали, прошипела Роза Константиновна. – Она стоит копейки, а Карочка привыкла ни в чем себе не отказывать.

   Галина Михайловна побагровела:

   – Вы хотите сказать, что моя дочь разбалованная лентяйка?

   – Упаси бог, просто констатирую факт. Карина жила за спиной Ефима в полном спокойствии, а теперь, когда мой несчастный сын столь трагически ушел из жизни, – всхлипнула Роза Константиновна, – теперь-то ей куда деваться? Работать идти? Но ведь Карочка ничего не умеет делать!

   Галина Михайловна разинула рот.

   – Нет-нет, – замахала руками Роза Константиновна, – я ни в чем не упрекаю бедную детку! Она же не виновата, что родители не сумели дать ей достойное образование. Курсы машинописи! На этом далеко не уедешь! К тому же Карочка последние годы не приближалась к пишущей машинке, целиком посвятив себя мужу. Я-то выучила Ефима на факультете журналистики МГУ, престижнейшее место. Но у меня был состоятельный супруг, работящий, приносящий по советским временам тысячи! А у вас…

   – Что у меня?

   – Ну, милая! Всем же известно, что отец Кары запойный алкоголик. Удивительно еще, что муженек не пропил вашу квартиру. Простите, я не слишком хорошо разбираюсь в спальных районах, как называется тот, где расположена ваша жилплощадь?

   – Бескудниково, – поймалась на крючок Галина Михайловна.

   – Как? Паскудниково? Боже, какое ужасное название. Хотя, помнится, тут, недалеко от этого загородного дома, было когда-то некое Суково, а теперь оно называется Солнцево, очень романтично. Жителям вашего района следует обратиться в мэрию, и Паскудниково переименуют в какое-нибудь Ромашкино!

   – Бескудниково, – рявкнула Галина Михайловна, демонстрируя завидный объем легких, – старый, обжитой, экологически чистый район!

   – Надо же, – покачала головой Роза Константиновна, – я ослышалась! Впрочем, когда всю жизнь живешь в двух шагах от Кремля, естественно, плохо знаешь окраины. Но суть одна: Бескудниково, Паскудниково – средств, вырученных за вашу жилплощадь, Каре хватит на месяц, а мои серьги…

   Галина Михайловна резво вскочила, подбежала к двери и заявила:

   – Кара, здесь издеваются над твоей матерью, немедленно покидаем этот дом.

   – Извини, мама, – устало ответила Кара, – но, по-моему, тебе следует пойти в спальню и отдохнуть. Очень душно, очевидно, сейчас начнется гроза.

   – Ах! – затарахтела, хватаясь руками за голову, Роза Константиновна. – Ах, какой ужас, что вы меня превратно поняли, я старалась для Кариночки, ах, мне плохо, воды…

   Закатив глаза, Роза Константиновна обрушилась на диван. Потный доктор, растерянно моргая, склонился над ней. Галина Михайловна осталась у порога в одиночестве, кусая губы. Раунд был ею проигран с разгромным счетом.

   Вечером, когда все наконец разбрелись по комнатам, я толкнулась к Тине. Девочка лежала в кровати, читая газету «Скандалы» и одновременно поглядывая в телевизор, где шла какая-то совершенно не детская передача. По экрану метались голые тела, и слышалась ненормативная лексика. На тумбочке возле постели высилась груда оберток и пластиковых стаканчиков из-под мороженого.

   Я вытащила фантик.

   – Вкусная была конфетка!

   – Ой, – подскочила Тина, – она тебе попалась! Извини, Лампуша, я думала, Анжелика схватит, она постоянно конфеты жрет, вазами. Утром положат сладкое, через час нету, Ликочка скушала. И ведь не толстеет совсем.

   – Угощение попало Галине Михайловне, но я успела спрятать бумажку, чтобы Кара и Макс тебя не убили.

   – Спасибо, – обрадовалась Тина. – Вот дела, она же всегда от конфет отказывалась. Небось здорово выглядело?

   – Здоровее некуда, «Скорую» вызывали.

   Тина захихикала:

   – Галина Михайловна очень противная. На днях заглянула ко мне в комнату и прошипела: «Знаешь, почему господь тебя наказал? Потому что вон сколько игрушек валяется. Жуткие деньги потрачены зря». Я так и не поняла, что она хотела сказать.

   – Забудь.

   – А вчера я собралась намазать бутерброд икрой, а она отняла банку и заявила: «Не смей, это для взрослых, ты еще копейки не заработала».

   – Наплюй.

   – Все равно мне жалко, что не Анжелике попала «Отвратительная конфета».

   – Какая?

   – Ну прикол так называется – «Отвратительная конфета». По виду и запаху простой трюфель, а стоит ее сунуть в рот, жутко кисло делается, пена валит… Эх, Анжелике не досталась, я ее терпеть не могу.

   – Почему?

   – Противная очень.

   – Чем же Лика тебе досадила? – удивилась я. – Сидит весь день, уткнувшись носом в учебник, никому не мешает.

   – Она врунья.

   – Да? Что же наврала?

   Тина пожала плечами:

   – Все время говорит, что у нее в Москве никого нет, а сама каждый вечер идет в комнату для гостей, ну, последнюю по коридору, и звонит какому-то Роберту. Специально аппаратом в холле или гостиной не пользуется, небось боится, что кто-нибудь подслушает, а в этой комнате со всех сторон никого. – Как же ты услыхала?

   Тина усмехнулась:

   – Очень просто. Комнаты для гостей друг за другом идут. Сначала те, в которых вы живете, потом пустые. Лика в последнюю шмыгает, а я в соседнюю, между ними ванная и тоненькая дверь! Прикладываю ухо к щелке, и очень даже хорошо все слышно. Она с этим Робертом так сюсюкает. Кисонька, заинька, мой песик… Ну смех, да и только.

   – Зачем же ты пошла подслушивать, это же некрасиво.

   Тина фыркнула:

   – Подумаешь! Мы в сыщиков играем, каждый за своим объектом следит. Я за Ликой, Кирюха за Максом, а Лизке Кара досталась. Кто больше секретов про своего узнает, тот и победил!

   – Ну и какие такие страшные тайны вы разведали?

   – Никому не расскажешь? – прищурилась Тина.

   – Я не болтлива.

   – Ты классная, – согласилась Тина, – прямо суперская, Лизке с Киркой повезло. Ладно, слушай. Кара и Макс любовники.

   – Да ну! – фальшиво удивилась я.

   Тина удовлетворенно засмеялась:

   – Вот видишь, тайн полно. Они по ночам встречаются. Лизка их на пленку сняла!

   – Каким образом?

   Тина радостно затарахтела:

   – У меня целое шпионское снаряжение есть. Бинокль специальный, чтобы в темноте видеть, фотоаппарат хитрый, кругом черно, а снимок без всякой вспышки отлично выходит, и «жучок», чтобы разговоры подслушивать, только он сломался, хрип несется.

   – Откуда у тебя такое богатство?

   – Роман подарил два года тому назад, на день рождения. Помнишь его? Миловидов, папин компаньон. Наборчик был уложен в чемоданчик, он называется «Сыскное бюро».

   Я только покачала головой: чего только теперь не придумают для детей. В мое детство у мальчиков были лобзики и аппараты для выжигания по дереву, а у девочек пяльцы и раскраски.

   – Еще Макс у папы из письменного стола деньги стащил, – сообщила Тина. – Он, оказывается, знал, куда папочка ключик прячет. Выдвинул ящик, присвистнул и все в карман засунул. Кирка не знает, сколько там было, но думает, что много. Говорил, толстая пачка такая, доллары.

   – Где же Лиза подстерегла Макса и Кару?

   – А в кабинете! Лизка на дереве устроилась, вон на том, в листву спряталась и через стекло сняла, так Роббин всегда делал.

   – Кто?!

   – Роббин Брэк, сыщик-подросток. Хочешь, дам про него книжки почитать? У меня сорок штук есть! Жутко интересно. «Роббин сражается с Алькалоне, «Роббин спасает банк», «Роббин – герой».

   – Спасибо, не надо. Что еще вы узнали, кроме того, что Макс вор, а Кара прелюбодейка?

   – Как ты ее назвала?

   – Прелюбодейка если муж или жена изменяют друг другу, подобное действие на языке воспитанных людей называется прелюбодеянием.

   – Ага, – кивнула Тина, – она вчера со своей подругой по телефону шепталась. Плакала! Говорила: «Ну за что мне это? За что? Ефим, конечно, как мужик был пустым местом, но он обеспечивал мне весьма комфортную жизнь… А теперь? Осталась одна с двумя жабами. Господи, нет бы тебе старух к себе забрать, нажились уже!»

   Я уставилась на Тину. Однако милая Кара, похоже, очень любит маму со свекровью.

   – Что еще вы узнали?

   – Лизка с Киркой мне больше ничего не рассказали, – огорченно сообщила Тина, – а я дневник наблюдений веду, выиграть хочу, впрочем, они тоже.

   – И где он?

   – Вот он, – потрясла Тина толстой тетрадкой.

   – Можно посмотреть?

   – Хитрая какая! Увидишь, сколько у меня материала, и расскажешь Лизке с Киркой, чтобы они больше собрали!

   – Ну что ты, никогда этого не сделаю, кстати, знаешь, где я работаю?

   – На арфе играешь, небось трудно?

   – Совсем нет, только музыкальная карьера осталась в прошлом. Теперь я начальник оперативно-следственного отдела в частном детективном агентстве «Шерлок».

   – Врешь!

   – Чтоб мне сдохнуть. – Я решила перейти на понятный подростку язык.

   – Не верю!

   Пришлось бежать к себе в комнату за удостоверением.

   – Ни фига себе, – взвизгнула Тина, – ну круто! Почему же мне Лиза и Кирка ничего не рассказали?!

   – Понимаешь, они не воспринимают меня всерьез, думают, что я ерундой занимаюсь. Нет пророка в своем отечестве. Слышала когда-нибудь это выражение?

   – Нет.

   – Неважно. Я сейчас занимаюсь очень важным делом.

   – Каким?

   – Извини, не имею права рассказывать. Но ты можешь мне помочь. Лизу и Кирюшу не могу просить о помощи, они люди несерьезные, а ты другое дело.

   – Я ответственная, – жарко зашептала Тина, – умная, хитрая, ловкая. Говори, что делать!

   – Для начала покажи дневник наблюдений.

   – На. – Тина сунула мне в руки тетрадь.

   Сначала я заперла спальню. Лиза и Кирюша имеют обыкновение врываться ко мне без стука, совершенно не хотелось, чтобы они увидели «оперативный материал».

   Уж не знаю, как выглядят отчеты, которые сдает наружное наблюдение своему начальству, но дневник Тины поражал подробностями.

   «Понедельник. 9.00. Лика завтракала в своей комнате, две чашки кофе, тосты и конфеты. 9.30. Сидела у окна. 9.40. Легла на диван с книгой…»

   Похоже, Тина не спала, не ела, а только подглядывала за Анжеликой. Впрочем, ничего особо криминального она не заметила. Лика вела размеренный образ жизни, в основном читала, принимала ванну, писала и смотрела телик. Причем предпочитала одиночество в своей комнате, вниз спускалась только к ужину, да и то не всегда. Еще она каждый вечер звонила таинственному Роберту. Скорей всего, это был любимый человек Лики. Ничего странного не было в том, что у молодой девушки имелся кавалер. Удивляло лишь одно: отчего-то Анжелика общалась с ним очень поздно, в час, два ночи, из комнаты, которая казалась ей совершенно безопасной. Лика даже и предположить не могла, что дети, носящиеся с воплями по дому, затеяли игру в Шерлока Холмса, поэтому спокойно болтала с Робертом.

   Сначала в их разговорах не было ничего интересного: «Я люблю тебя», «Жду с нетерпением встречи», «Надоело жить в разлуке». Даже странно, зачем так прятаться ради любовного воркования. Лика могла спокойно говорить из своей спальни. Но нет! Она старалась сохранить все в тайне.

   Я перевернула страницу. Так, вот это уже интересней! День смерти Ларионова. Анжелика не изменяет своим привычкам. Где-то в полвторого она вызывает Роберта. Сначала разговор течет по привычному руслу: люблю, обожаю, целую. Потом Лика говорит:

   – Глеб Лукич убит. Слава богу, надоело жить в страхе, каждый день тряслась, боялась лишний раз на глаза ему попасться, вдруг поймет, в чем дело. Но ситуация разрешилась, к моей радости, мир его праху, теперь осталось совсем недолго, наследство будут делить через полгода, да? Нам надо успеть, претендентов много.

   Еще более интересная информация звучит ночью, после того, как все, перепуганные смертью Ефима, кулями свалились в кровати и заснули тяжелым сном.

   – Алло, – шепчет Анжелика.

   На этот раз она не затевает никаких любовных бесед, а ляпает:

   – Два–ноль в нашу пользу. Ефима нет. Ура! Их ряды редеют. Осталось немного, Кара, Тина и Роза Константиновна. Да, еще этот придурок Макс, но он не прямой родственник, в случае смерти остальных ему ничего не светит. Племянник – это не внучка! Мои права главнее!

   В следующие дни она опять сюсюкает с парнем, а вот вчера сообщает ему:

   – Роза Константиновна жалуется без конца на давление, пусть ее разобьет инсульт, а? Что-то у тебя пока плохо получается, увеличь дозу. Мозговой удар! В ее случае это так естественно!

   Я отложила дневник в сторону. Вот оно что! Тихая, скромная, интеллигентная Анжелика придумала гениальный план. Впрочем, может, его автор этот Роберт, неважно, в конце концов, кто написал сценарий. Анжелика, конечно, знает, что ее не упомянули в завещании. Интересно, а почему Глеб Лукич, обретя внучку, не переписал его? Решил присмотреться к новой родственнице, а потом облагодетельствовать? Только не успел. Девчонка решила сама о себе позаботиться. Нет, как хорошо все придумано! Следователь никогда не заподозрит в корыстных расчетах девушку, ведь ей ничего не достается в случае смерти деда. Но после того, как по разным причинам уйдут из жизни упомянутые в последнем завещании люди, кто получит лакомый кусок? Совершенно правильно, ближайшая родственница, а ею является Анжелика. Значит, она и незнакомый Роберт – убийцы, а над Тиной, Розой Константиновной и Карой нависла опасность. Что делать?

   Я забегала по комнате. Отнести дневник в милицию? Это не документ. Да Анжелика мигом отопрется от обвинений. Скажет, что Тина все придумала. Девочка большая любительница розыгрышей, ей нет веры. Что делать? Как уберечь двух женщин и ребенка?

   Огромным усилием воли я взяла себя в руки. Значит, судя по разговору, Роберт и Лика решили первой извести Розу Константиновну. Преступная парочка действует методично и последовательно, они не станут сразу убирать всех. Нет, ничья смерть не должна вызвать подозрений. С Глебом Лукичом они лопухнулись, пристрелили несчастного. Хотя… Нет, нет, все сделано очень грамотно. Ведь теперь в убийстве обвиняется Рада. Ну и ну, выходит, это Анжелика хладнокровно выстрелила в деда. Потом настала очередь Ефима. Я вновь заметалась по комнате. Девчонка очень умна и дьявольски изворотлива. Нашла где-то собаку, больную бешенством, и, не колеблясь, посадила у ворот. Она великолепно знала, что ни я, ни Лиза, ни Тина, ни Кирюшка не оставим бедное животное умирать от голода. Интересно, каким образом она заставила Эми загрызть именно Ефима? Впрочем, небось он попался ей случайно. Анжелика рассчитывала, что собачка накинется на человека, и ей было все равно на кого: Ефима, Макса, Розу Константиновну. Я вздрогнула: ведь Эми могла напасть на Лизу с Кирюшкой! Нет, какая дрянь эта девчонка! Теперь на очереди несчастная старуха! Она, конечно, говорлива без меры, эгоистична, нахальна, но ведь это же не повод для убийства!

   Так, все ясно, пора действовать. Я выскользнула в коридор. Дом мирно спал, даже собаки не подняли голов, когда хозяйка ушла. Три часа ночи, время между «волком и лисицей», то самое, когда, по странному совпадению, большинство людей приходит в этот мир. Впрочем, как рассказывала моя подруга Катя, многие покидают его тоже в этот час.

   Я прокралась на цыпочках по лестнице и добралась до первого этажа. Там возле вешалки висит красивый резной деревянный шкафчик, а в нем на крючках находятся запасные ключи от всех комнат.

   Зажав в руке несколько ключей, я вновь поднялась наверх и тихонечко потянула дверь спальни старухи. Надеюсь, она ее не заперла. Створка легко, без скрипа, подалась. С кровати доносилось легкое похрапывание, ключ торчал в замке. Я вытащила его, потом вставила с внешней стороны и быстро заперла дверь. Так, теперь Роза Константиновна не сумеет выйти, но, с другой стороны, к ней никто и не войдет. Насколько знаю, старуха продирает глаза к часу дня, а Анжелике завтрак подают в восемь. У меня куча времени, чтобы успеть выполнить задуманное. Скорей всего, Роза Константиновна даже не узнает, что ее заперли. А Анжелика не сумеет к ней пробраться, ключи у меня в сумке. Сейчас сравню и найду запасной от комнаты бабуськи, а остальные верну на место.

   Ровно в восемь утра я поскреблась в комнату к Лике.

   – Кто там? – донеслось из-за двери.

   – Дорогая, впусти меня.

   Дверь распахнулась, на пороге возникла противная девица с недоуменным выражением на лице.

   – Евлампия Андреевна? Что стряслось?

   – Извини, милая, я решила купить себе мобильный, очень ведь удобная вещь, правда?

   – Да, – вежливо кивнула Анжелика, – хорошая штука, не зря же люди ею во всем мире пользуются.

   – Вот, я пришла спросить совета, какой лучше купить, у меня-то никогда не было трубки.

   – Наверное, стоит поинтересоваться у продавцов, – ответила Анжелика. – Я-то что могу?

   – Можно войти?

   – Да, конечно, – посторонилась девушка, – проходите.

   Я вдвинулась в комнату, где царил изумительный порядок. Стопки книг высились на письменном столе, кровать была застелена покрывалом, на стульях и креслах не валялись ни вещи, ни косметика. Так выглядит комната, если вы через пару минут ожидаете прихода гостей. На мой взгляд, жить в подобном порядке противоестественно: кем надо быть, чтобы каждый раз ставить и класть вещи на место? Наверно, жуткой занудой.

   – Ликочка, – я продолжала цвести, как майская роза, – покажи мне свой телефончик.

   Анжелика взяла с тумбочки крохотный аппаратик.

   – Это «Сименс».

   – Ну и как, хороший?

   – На мой взгляд, замечательный, маленький такой, но в нем очень много функций.

   – Каких, например?

   Анжелика вежливо принялась перечислять:

   – Часы, калькулятор, телефонная книжка, голосовая почта, выход в Интернет, определитель номера.

   – Это что?

   – Ну, допустим, вам звонит кто-то, нажимаете здесь, вот так, и видите его номер. Очень удобно. Если не хотите разговаривать с этим человеком, можете не отзываться.

   – Действительно, здорово.

   – А еще можно такой прибамбас использовать, – воодушевилась Лика. – Вот, смотрите, нажимаете, допустим, цифру «один», и аппарат сам начинает набирать номер, который сохранен в этой ячейке памяти.

   – Дай посмотреть, – попросила я.

   – Пожалуйста, – Лика протянула мне аппаратик.

   Тут в дверь постучали, и на пороге появилась Зина с подносом. Поставив еду на стол, горничная спросила:

   – Простите, Анжелика, вы вроде вчера сказали, что хотите сами себе сварить какао?

   – Да, – весьма недовольно буркнула девица, – терпеть не могу отвратительные растворимые напитки, жуткая гадость, ни вкуса, ни запаха. Какао должно быть из пачки «Золотой ярлык», но вчера Евгений попробовал сделать такой, и у него не получилось. Поэтому сегодня я пойду и сама себе вскипячу напиток. Я хочу пить настоящее какао, а не эрзац.

   Зина спокойно ответила:

   – Для вас все приготовлено, молоко, сахар и порошок на столе.

   – Ладно, – вздохнула Лика, – иду.

   – Ты разрешишь мне посидеть тут и поизучать аппарат? – спросила я.

   – Конечно, – ответила Лика, – я скоро вернусь, какао варится две минуты, это же не свекла.

   Вымолвив последнюю фразу, девчонка выпорхнула в коридор, за ней вышла с улыбкой на лице вымуштрованная Зина. Я мигом схватила со стола бумагу и ручку. Очень хорошо знаю «Сименс», точь-в-точь такой у Кати, ну-ка посмотрим, что у Лики имеется в телефонной книжке? Если она, судя по дневнику наблюдений, звонит этому Роберту каждый вечер, скорей всего его телефон в памяти.

   Мне не пришлось долго мучиться. Номер оказался единственным без имени или фамилии, просто цифры. Я быстренько записала его и сунула листочек в карман. Будем надеяться, что это и есть «позывные» Роберта, потому что в противном случае я даже не представляю, как его искать.

   Спустя полчаса я, выслушав продолжение рассказа про «Сименс», осторожно прошла в гостиную и набрала номер Роберта. В доме стояла сонная тишина, часы показывали девять утра, но никто не собирался просыпаться. Дети вознаграждали себя за те дни, когда требуется ходить в школу, а старухи просто отчаянные лежебоки, спускаются лишь к обеду, дружно игнорируя завтрак. Галина Михайловна утверждает, что у нее больная печень, для которой полезно поголодать по утрам, а Роза Константиновна, наливая себе суп, каждый раз сообщает:

   – Боже, мое сердце! Промаялась всю ночь и только в восемь утра смогла уснуть…

   Но я-то знаю, что они обе дрыхли без задних ног, удобно устроившись на качественных ортопедических матрасах. И та и другая отчаянно храпят, поэтому звуки, доносящиеся из их комнат, без сомнений подтверждают: у бабусек крепкий, здоровый сон.

   Вот и сейчас, когда я шла мимо двери спальни Розы Константиновны, оттуда доносились громовые раскаты.

   Похоже, что и Роберт любитель поспать, потому как трубку никто не собирался снимать. Я уже хотела отсоединиться, но тут раздался щелчок, и зазвучал голос:

   – Здравствуйте, вы позвонили в квартиру к Роберту Астеру, если хотите сообщить какую-то информацию, сделайте это, пожалуйста, после звукового сигнала. Если желаете попасть на прием, запишите адрес центра: бульвар Соколова, дом четыре, кабинет двенадцать, с девяти до семи. Удачи вам.

   Раздался короткий гудок. Я быстро повесила трубку и кинулась к «копейке», чтобы отыскать в атласе неведомый бульвар.

   Стоя в пробке при въезде с МКАД на Минское шоссе, я принялась от тоски разглядывать соседние автомобили, сплошь красивые иномарки с закрытыми стеклами. В дорогих машинах имеются кондиционеры, и их шоферам и пассажирам комфортно, не то что мне. Все окна в «Жигулях» опущены, в салон врывается раскаленный воздух, наполненный смогом. Я проехала черепашьим шагом очередные два метра и уставилась на датчик температуры двигателя. Стрелка перебралась на красное поле. Не успела я сообразить, что следует предпринять, как из-под капота повалил то ли пар, то ли дым, и «копейка» заглохла. Я выскочила на раскаленную дорогу. Погода просто сошла с ума. Часы показывают полдесятого, а градусник зашкаливает за тридцать. Над виднеющимся вдалеке мегаполисом поднималось серо-синее марево, было жутко жарко, душно и парило. Тоненький сарафанчик мигом прилип к телу. Ощущение такое, словно сидишь в бане.

   Измученные долгим стоянием в пробке, водители пытались объехать мою «копейку», поминутно гудя. Как назло, я совершенно случайно оказалась в крайнем левом ряду, загородив скоростной путь. Поток шарахнулся направо, но те, кто ехал там, отнюдь не собирались впускать на свою территорию посторонних. Со всех сторон слышался мат и крики: «Эй, баба, откатывай свою тачку», «Тетка… какого черта встала!», «Не умеешь водить… сиди дома». Из моих глаз закапали слезы.

   Да, у меня старая-престарая «копейка», а у них джипы, «Мерседесы» и «Вольво». Но кто же виноват, что денег на престижный автомобиль у меня нет. Разве можно вот так орать? Да еще на женщину? За рулем протискивающихся мимо автомобилей сидели сплошь мужики. И что мне теперь делать? Стоять до скончания века? Тут рядом притормозила «Ока». На шоферском месте сидела женщина моих лет, вся красная от жары. Я обрадовалась. Машина дешевая, управляет ею дама, небось подскажет, как поступить. Тетка высунулась в окно.

   – Чего встала?

   – Вскипела. Не знаете…

   – Из-за таких уродов, как ты, на дороге пробки! – выплюнула баба и газанула.

   Отчего-то именно это высказывание показалось мне самым обидным. Я облокотилась на крыло и зарыдала в голос.

   – Эй, девушка, – донеслось слева.

   Я подняла голову. На встречной полосе притормозил черный, блестящий, роскошный автомобиль. Из него высунулся дядька лет пятидесяти, не менее шикарный, чем тачка.

   – Что дорогу поливаешь?

   Я обозлилась. Этому-то чем я помешала?

   – Не видите? Перегрелся мотор.

   – Открой капот.

   – Не умею.

   Мужик заржал.

   – Совсем?

   – Абсолютно, знаю только, что он в принципе открывается, но как?! Могу лишь ехать.

   – Шумахер, блин! – фыркнул мужчина и внезапно выполнил невероятный финт.

   Нарушив все существующие правила, он мгновенно пересек двойную непрерывную белую линию и, оказавшись на моей полосе движения, резко пошел направо. Отчего-то отчаянно ругавшиеся и вопившие до этого водители присмирели и пропустили его без писка. Мужчина запарковался на обочине и пошел ко мне, стройный, в белых мятых льняных брюках и рубашке без рукавов.

   – Ну-ка подвинься, – велел он, мигом открыл капот и сообщил: – Больной скорее мертв, чем жив. Давай, берись справа за стойки, я слева, откатим твое чудо автомобильной промышленности.

   – Нас не пропустят.

   – Пусть попробуют, – угрожающе произнес добрый самаритянин и замахал руками: – Эй, стой, стой, надо тачку отволочь!

   Вы не поверите, но поток покорно замер. Все молча ждали, пока мы оттянем «Жигули».

   – Умеешь ездить на тросе? – спросил дядька.

   – Не знаю, не пробовала.

   Мужик захохотал:

   – Ну ты даешь, прямо анекдот: «Вы умеете играть на арфе?» – «Не знаю, не пробовала».

   – Вот на арфе я сыграю что угодно, хоть «Танец с саблями», правда, звучать он будет странновато, но смогу. У меня за плечами консерватория, и как раз по классу арфы, – с достоинством ответила я.

   – Ага, – хмыкнул спаситель, – ну, на тросе тоже не слишком трудно рулить, главное, не впендюрься мне в зад.

   – Вы потянете мою машину руками?

   – Почему? – оторопел дядька. – С чего тебе такая глупость в голову пришла?

   – Так сами сказали: «Не впендюрься мне в зад».

   Мужик вновь засмеялся:

   – А ты язва. Ладно, садись за руль, тут недалеко есть сервис.

   Минут через десять мы и впрямь оказались у железных ворот с вывеской «Ремонт автомобилей. Круглосуточно». Из калитки вышел мужик, вытиравший грязные руки каким-то подобием полотенца. Увидав моего спутника, он отбросил тряпку.

   – Константин Михайлович!

   – Сумеешь починить доходягу?

   – Ради вас что угодно.

   – Забирай! А ты садись в мою машину, довезу до Кутузовского.

   Еще через пять минут я попросила:

   – Можно тут выйду? Сяду на метро…

   – Валяй.

   Я вытащила кошелек.

   – Сколько я вам должна?

   Константин Михайлович хмыкнул:

   – Тебя как звать?

   – Лампа.

   – Как?!

   – Евлампия, сокращенно Лампа.

   – Ага, а я Костя. Так ты, значит, денег мне дать решила? Думаешь, богаче меня?

   Я оглядела его безупречно одетую фигуру, увидела золотые часы, перстень со сверкающим камнем и ответила:

   – Пожалуй, нет.

   – Тогда до свидания. Да, возьми мою визитку, может, пригодится. Кстати, и мне свой телефончик оставь, на всякий случай.

   Я продиктовала номер в Алябьеве, а потом спросила:

   – Вы помогли мне, нарушили свои планы, почему?

   – Какая тебе разница? – хмыкнул Константин. – Ступай. Понравилась ты мне, к тебе чего, мужики не пристают?

   – Нет, – ошарашенно ответила я, вылезая из шикарной тачки, – никому до сих пор это в голову не приходило.

   – А мне пришло! – крикнул Константин и, мигом вклинившись в ленту несущихся по проспекту машин, исчез за поворотом.

   Я медленно побрела к метро «Киевская». А что? Еще очень даже ничего выгляжу, сохранила фигуру, волосы… Правда, первая молодость осталась позади, ну и что? Кто сказал, что понравиться мужчине может только восемнадцатилетняя девочка? Этому Константину за пятьдесят, естественно, что он обращает внимание на дам моего возраста – я ему должна казаться молодой. И потом, у меня и впрямь аккуратный нос, большие глаза с густыми черными ресницами, я очень хороша собой, а сегодня просто изумительно выгляжу, больше тридцати никак не дать!

   На пути попалась витрина какого-то бутика. Я остановилась и, решив полюбоваться собой, уставилась в зеркало. Оттуда на меня глянула тетка с красной, просто помидорной мордой. Не слишком густые светлые волосы стояли на голове дыбом, щеки покрывали серо-черные пятна, на подбородке и шее размазано что-то красное, сарафан мятый, словно его долго топтали и жевали собаки, в довершение всего чуть пониже талии виднелась дырка, небольшая, но приметная. На секунду мне показалось, что в витрине отражается кто-то совершенно незнакомый, но уже через секунду до меня дошло: это чудовище – я.

   В полном смятении я влетела в «Макдоналдс» и добежала до туалета. Так, понятно, черные и красные пятна – это тушь с помадой, которые от жары «стекли» с морды лица, превратив меня в нечто, больше всего напоминающее авангардное полотно. Кое-как приведя себя в порядок, пригладив волосы и умыв лицо, я продолжила путь в глубоком недоумении. Похоже, Константина привлекла не моя неземная красота. Что же тогда? Неужели издали видно, что я обладаю редким умом и потрясающей сообразительностью?

   На нужном мне доме висела табличка: «Психологическая консультация». Я толкнула дверь, очутилась в темноватом прохладном помещении и пошла по широкому коридору к видневшейся вдали регистратуре.

   У окошка сидела молодая девочка с чудесными густыми ярко-рыжими волосами.

   – Где принимает Роберт Астер? – спросила я.

   – В семнадцатом кабинете, – ответила администратор. – Вы впервые?

   – Да.

   – Тогда следует завести карточку.

   Я ответила на нехитрые вопросы анкеты, заплатила триста рублей в кассу и пошла искать нужный кабинет. Он находился в самом конце коридора. Сверху светилось табло: «Тише, идет сеанс гипноза». Я осторожно постучала.

   – Входите, – донесся глухой голос.

   Я шагнула за порог, и тут только в голове промелькнула простенькая мысль. Что же я скажу этому Роберту? Зачем явилась?

   Комната выглядела уютно. Довольно большая, квадратная, она была обставлена не как кабинет доктора, а как гостиная. Широкий диван, глубокое кресло с подушечкой, журнальный столик, стеллаж с книгами и аккуратный письменный стол. На нем стояла табличка: «Прием ведет кандидат психологических наук, гипнотерапевт Роберт Астер». Сидевший за столом растрепанный рыжеволосый парень поднял голову. Я невольно улыбнулась. Юноша, а Роберту по виду было лет двадцать семь, выглядел уморительно. Похожие на пружины пряди стояли дыбом. Больше всего Роберт напоминал молодого Пьера Ришара, французского комика, блистательно исполнявшего роли идиотов и неудачников. И потом, в эту консультацию, что, принимают на работу только рыжих? Девушка из регистратуры выглядела сестрой Астера.

   – Как я рад! – подскочил Роберт. – Давно вас жду.

   – Меня?

   – Именно вас!

   – Но мы незнакомы, – пробормотала я.

   – Ничего, ничего, это легко исправить, садитесь вот сюда, в кресло, в чем проблема? Хотя погодите, я сам угадаю, что привело вас в консультацию.

   – Ладно, – вздохнула я.

   Маловероятно, что парень умеет читать мысли, скорей всего хочет произвести впечатление на клиентку.

   – Минуточку, минуточку, – пробормотал юноша. Затем он поставил на стол нечто, напоминающее допотопный радиоприемник, включил его и, уставившись на мигающие лампочки, произнес:

   – Так, так, вижу, проблема в вас. Муж не желает жить в семье, вы его осуждаете, а зря.

   – Почему? – Я решила поддержать разговор.

   – Если ситуацию невозможно изменить, следует измениться самой.

   – И как вы предполагаете, такое возможно в моем возрасте?

   – Конечно, – с жаром воскликнул Роберт, – сеансы гипноза вам помогут! Давайте проведем пробный.

   – Прямо сейчас? – испугалась я. Честно говоря, я не слишком доверяю колдунам, знахарям, экстрасенсам и гипнотизерам.

   – Конечно, – не успокаивался Роберт.

   – Но у меня мало времени.

   – А мы коротенько, только попробуем.

   – Но…

   – Садитесь в кресло.

   – Но…

   – Давайте!

   Пришлось плюхнуться в глубокое кресло.

   – Отлично, – заметил Роберт. – А теперь вам делается тепло, тепло, еще теплее. Чувствуете жар в руках?

   Я кивнула. Учитывая то, что на улице зашкаливает за тридцать, а в кабинете закрыты окна и нет кондиционера, жарко мне было давно.

   – Великолепно, – окончательно воодушевился гипнотерапевт. – Веки тяжелеют, ноги каменеют, приходит сон, сон, сон. Вы спите… Вы спите?

   Я старательно засопела. Ну нельзя же разочаровывать человека, который так усиленно старается. Просто жаль беднягу. Спать мне совсем не хотелось. Но Роберт шумно вздохнул и сказал:

   – А теперь отдохните в лесу, под пение птиц, легкий ветерок приятно щекочет лицо, вам комфортно и хорошо.

   Сквозь полуприкрытые веки я поглядела на Роберта. Парень встал, повернул что-то, и комната наполнилась птичьим щебетом и шорохом. Очевидно, в комнате был магнитофон. Слушая, как заливается соловей, я старалась сидеть смирно. Честно говоря, мне это удавалось с трудом. Сначала немилосердно зачесался нос, потом шея и спина… Желая избавиться от отвратительного ощущения, я слегка поерзала в кресле.

   – Вы спите, – мигом отреагировал психотерапевт.

   Пришлось замереть в неудобной позе, проклиная всех разом: Фрейда, Юнга, Адлера… От скуки я стала вспоминать других отцов психологии и психоанализа, но дальше Фромма дело не пошло. В кабинете стояла жуткая духота, и мозг отказывался работать. Наконец Роберт сжалился над жертвой и велел:

   – Теперь просыпайтесь. На счет «три» открывайте глаза. Ну, раз, два…

   Я старательно изобразила «выныривание» из закоулков подсознания.

   – Ну и как? – осведомился парень. – Стало легче?

   – Да.

   – Легкость во всем теле, отличное настроение, радость, голова ясная-ясная, правда? – с энтузиазмом выкрикивал Роберт.

   Я кивала, словно китайский болванчик. Как назло, у меня с утра ноет левая половина головы, ноги тяжелые, словно чугунные, и никаких следов отличного настроения. Удушающая жара вызывала сонливость, мозг просто вскипел и отказывался работать. Я тупо сидела в кресле, пока Роберт, полный искрящегося энтузиазма, записывал что-то в историю болезни, наконец, собравшись с силами, я вывалилась в коридор. Там было чуть прохладней, но ненамного. Добредя до стойки администратора, я уселась на стоящий рядом с ней стул. Рыжеволосая девчонка болтала с кем-то по телефону. В моей голове наконец-то рассвело и появились простые мысли. Господи, да эта духота лишила меня всякой способности соображать! За каким чертом я полезла в кабинет? Что узнала? Коря себя за глупость, я продолжала машинально слушать то, что говорила в трубку рыжая девица:

   – С удовольствием бы сбегала в кафешку, мороженое поесть, только получка завтра, в кармане всего десятка. Ладно, Светка, покедова.

   Девчонка нажала на рычаг и со вздохом спросила у меня:

   – Желаете к другому специалисту? У нас большой штат: психологи, невропатологи, психиатр.

   – Я просто села отдохнуть, не мешаю?

   – Отдыхайте спокойно, – ответила администратор. – Жуткая жара, правда?

   – Тут нигде нет симпатичненькой забегаловки, чтобы поесть мороженого?

   – Через дорогу, в угловом доме, там вкусно и недорого, – оживилась девчонка.

   – Не составите мне компанию?

   – Предлагаете мне пойти в кафе? – удивилась девица.

   – Да, пойдемте. Народу у вас нет, к тому же ужасно жарко!

   Девушка поправила стопку толстых тетрадей и вздохнула:

   – Извините, у меня денег нет.

   – Так я же приглашаю, за мой счет. Слопаем несколько шариков, поболтаем, одной-то скучно.

   – Ага, – кивнула рыжая, – побежали. Люди по такой жарище дома сидят, сегодня вы одна притопали.

   За столиком мы познакомились. Девчонку звали Верой, и она оказалась восхитительно болтливой.

   – Чего вас к Роберту привело? – поинтересовалась она, вонзая ложечку в желтый шарик.

   – Подруга посоветовала к нему обратиться.

   – Плюньте ей в лицо, – хихикнула Вера, – гаже специалиста нет! К нему практически никто не ходит, ну разве что один раз заглянут.

   – Что так?

   – Дерьмо с претензиями, – хмыкнула девушка.

   – Это как?

   – Просто ни хрена не умеет, а выпендривается по полной программе.

   – Между прочим, у него на столе стоит табличка, в которой указано, что Роберт кандидат наук.

   Девчонка рассмеялась:

   – Сейчас умру! Кандидат наук!!!

   – Неправда?

   – Нет, как раз правда. Только грош цена этому кандидатству.

   – Почему?

   – Знаете, кто у него теща?

   – Конечно, нет.

   – Разуваева Софья Модестовна, – заявила Вера и торжествующе спросила: – Теперь понятно?

   – Извините, нет.

   – Действительно, – пробормотала собеседница, – откуда вам знать? Софья Модестовна была академиком, директором института, очень уважаемым человеком. Она Роберта буквально за уши тянула, прямо из грязи вытащила, хоть небось и понимала, что он за кадр – ни ума, ни таланта, один гонор. Он тут на полном серьезе другим сотрудникам говорит: «Я гений, а вы так, мусор». Видели у него на столе аппарат? Ну на бабушкино радио похожий?

   – Да, он его включил.

   Вера чуть не подавилась от смеха.

   – «Усилитель психоэмоциональной энергии», УПЭ сокращенно.

   – Что? – изумилась я.

   Верочка продолжала веселиться:

   – Умора прямо, цирк в огнях. Наш Робертик говорит, что обладает редкостным даром воздействия на людей, считает себя Фрейдом, Карлом Роджерсом и Вирджинией Сатир в одном флаконе. Это он лично сконструировал тот аппаратик. Утверждает, что, когда его включает, сила «биотоков мозга» возрастает в десять раз. Наши хохочут, а парень всерьез… Тут такая пенка с этим агрегатом один разок приключилась! Хочешь поржать? Тогда расскажу.

   – Сделай милость, – обрадовалась я и заказала еще мороженое.

   – Ну так слушай, сейчас ухохочешься!

   Аппарат Роберт сконструировал два года назад, еще учась в аспирантуре. Принес в консультацию и показал коллегам. Вообще-то сотрудники, не желая портить отношения с всесильной Софьей Модестовной, не слишком цеплялись к Астеру. Считали его городским сумасшедшим, но особо не обижали, справедливо полагая, что теща мигом разберется с теми, кто подтрунивает над зятем, но, когда Роберт установил аппарат, воткнул штепсель в розетку и завел про усиление эмоциональной энергии, все просто попадали на пол от хохота. И тут, словно по заказу, в комнате появилась мышь.

   – Вот, – завопил обозленный Роберт, – сейчас все увидите: умри, грызун!

   Хвостатая задергалась в конвульсиях и мигом скончалась. Сначала народ прибалдел, но потом Гоша Краснов сообразил, в чем дело. В консультации травили мышей, очевидно, одна из жертв и выбрала очень подходящий момент, чтобы торжественно скончаться на людях. Ничего мистического в ее кончине не было, но после того случая Роберт уверовал в себя, как во всесильного «энергетика».

   – Уржаться, – хихикала Вера, – умереть не встать.

   – Как же академик не видит, что представляет собой ее зять? – удивилась я. – Или она не слишком умна?

   Вера потыкала ложечкой в быстро тающее мороженое.

   – Видела, конечно. Софья Модестовна была отнюдь не дура. Только она ради своей доченьки ненаглядной старалась, хотя о мертвых плохо не говорят.

   – Вы о Софье Модестовне?

   – Нет, о Стаське.

   – Это кто?

   – Дочка Разуваевой, Настя. Ее все Стасей звали, мы с ней в одном институте учились, я, кстати, сейчас на пятый курс перешла, диплома пока нет, поэтому и сижу в регистратуре, но, как только получу корочки, сразу сяду в кабинет, и уж, поверьте, сумею лучше помочь людям, чем Роберт, хоть у меня и нет в кармане кандидатской диссертации.

   – Почему вы говорите о жене Астера в прошедшем времени? – поинтересовалась я.

   Вера помолчала.

   – Она умерла.

   Я сделала стойку, словно охотничья собака, почуявшая утку.

   – Умерла? Такая молодая? Ее убили?

   – Ага, – кивнула Вера. – Можно сказать, Роберт ее жизни лишил.

   Я разинула рот. Ничего себе информация!

   – Хотите, расскажу про них? – воодушевленно предложила девушка. – Такая история, прямо роман.

   Я подозвала официантку, попросила еще мороженого, кофе, сигарет и обратилась в слух.

   Анастасия Разуваева, или Стася, как предпочитали звать ее знакомые, была единственной, горячо любимой дочерью Софьи Модестовны. У академика никогда не было мужа, более того, молва не приписывала ей никаких любовников, а молоденькие аспирантки искренне считали, что их научная руководительница старая дева в полном смысле этого слова, то есть девственница. Представьте теперь, как все удивились, когда Софья Модестовна в сорок три года родила ребенка.

   Материнство резко изменило женщину. Жесткая, даже жестокая Софья Модестовна, известная своими безапелляционными высказываниями, крайней критичностью и суровостью, удивительно помягчела. Если раньше, до появления Стаси, студенты тряслись от ужаса перед дверью кабинета, в котором дама принимала экзамен, если прежде аспирант, видевший, как в момент защиты им кандидатской диссертации вверх тянется рука без колец и маникюра, понимал, что сейчас Разуваева его «утопит», то после рождения дочери Софья Модестовна стала приветливой и терпимой.

   С самого детства Стасенька не знала ни в чем отказа. Разуваева была честным, очень принципиальным человеком. Взяток ни от студентов, ни от родителей никогда не брала. Зимой и летом Софья Модестовна ходила «в одном цвете», неизменном костюме. Зимой носила пиджак, а летом юбку с блузочкой. На затылке у нее красовался пучок, а косметикой она не пользовалась. Зато когда в ее родной институт, где Разуваева преподавала всю жизнь, поступила Стася, всем сразу стало понятно, на кого в семье тратятся все средства.

   Во-первых, во время вступительных экзаменов беспощадная к другим людям Разуваева принялась бегать по членам приемной комиссии, умоляя «не валить» дочь. Впрочем, она волновалась совершенно зря. Стася была достаточно подготовлена и сама бы легко «взяла планку». А во-вторых, у Анастасии имелось все. Наряды девчонка меняла каждый день: юбки, брюки, блузки, сарафаны, платья. Ее однокурсницы один раз попробовали сосчитать, сколько у Стаськи обуви, и бросили это занятие. Девица почти ежедневно появлялась в новых туфлях. Еще у нее водилась дорогущая косметика, мобильный телефон, куча золотых побрякушек и собственные «Жигули». Софья Модестовна ездила на метро. Стаська рулила на машине. Но самое главное, у нее имелась мама, кидавшаяся исполнять все дочкины прихоти.

   На первом курсе Стася влюбилась в Роберта. Просто пропала, потеряла голову. Скорей всего, здесь сыграл роль простой факт: Астер не обращал на нее никакого внимания. Мальчик, приехавший из провинции, поставил себе цель зацепиться в Москве, хотел поступить в аспирантуру. Когда Стаська перешла на второй курс, Роберт закончил пятый. Чего только не делала девчонка, чтобы юноша бросил на нее благосклонный взгляд, но тот совершенно не замечал отчаянных попыток Стаси. Чем больше он проявлял равнодушия, тем сильней влюблялась она. Стася-то привыкла, что, топнув ножкой и сказав коротко: «Дай», мигом получит от мамы требуемое. Но с Робертом вышел облом. Это был единственный случай, когда Софья Модестовна оказалась бессильной. Впрочем, неверно. Мать вновь сумела принести драгоценной доченьке в зубах то, что та пожелала, потому что Роберт недобрал баллов и не попал в аспирантуру.

   Никто не знает, как договорились Астер и Стася, но в сентябре на пальчике девушки сияло широкое обручальное кольцо, а Роберт оказался-таки аспирантом. Софья Модестовна похлопотала за зятя. Более того, кандидатскую работу парень защитил досрочно, сваял диссертацию всего за год и успешно прошел через ученый совет и ВАК. Злые языки поговаривали, будто замечательный текст написала Софья Модестовна, но ведь на чужой роток не накинешь платок… Разуваева же пристроила зятька в консультацию. Скорей всего, как только бы позволили приличия, Астер написал бы и докторскую, но его тщеславным планам не удалось сбыться, потому что Софья Модестовна умерла, когда Стася закончила третий курс. Через полгода подружки поняли, что материальное положение Стаси резко изменилось. Сначала она перестала без конца менять наряды, потом стала обедать не в ресторане, а в студенческой столовой, следом исчез мобильный телефон и начало резко уменьшаться количество ее цепочек, браслетов и колец. А главное, педагоги перестали говорить о девушке как о твердой кандидатке в аспирантуру. Неизменной в жизни Стаси осталась только любовь к Роберту, какая-то болезненная, патологическая.

   – Он гений, – объясняла девушка подружкам, – обладает невероятной психической энергией, способен творить чудеса. Кашпировский ребенок по сравнению с Робертом, да и в консультации ему постоянно самые тяжелые случаи подсовывают!

   Студентки только качали головами и хихикали: надо же, как у Стаськи снесло башню, втюрилась в парня по самую маковку и не видит, что он идиот!

   Еще от прежней роскоши у Стаси остались «Жигули», и супруги иногда ездили на них в лес. В прошлом году, в июне, Роберт и Анастасия отправились на загородную прогулку. На восьмом километре Минского шоссе Роберт, сидевший за рулем, не справился с управлением и влетел в бетонное ограждение, установленное вдоль трассы. Стараясь спасти себя, он резко вывернул руль. Трудно винить Астера в том, что произошло дальше. Кое-какие действия человек производит автоматически, не зря же место на переднем сиденье возле водителя называют «креслом смертника». Надеясь выжить, шофер невольно подставляет пассажира. Так вышло и у Роберта, Стася погибла мгновенно.

   Дело произошло поздним вечером, почти ночью. Целый час обезумевший парень пытался остановить хоть какую-нибудь машину, но никто не желал тормозить. Наконец на место происшествия наткнулась дорожно-постовая служба, но Стасе помочь уже было нельзя.

   Распрощавшись с болтливой Верой, выложившей в благодарность за кофе и мороженое все сплетни о Роберте Астере, я села на скамейку. Интересное, однако, дело получается. Похоже, я нашла убийцу, это Анжелика, а руководит ею Астер. Парень остался без денег, теща, подстилавшая под него солому, скончалась, жена погибла… Сам он небось зарабатывает копейки. Вера, доскребывая мороженое, сообщила, что в консультации Роберта держат исключительно из жалости. Клиенты к нему не идут, а разговоры, которые парень ведет о своей гениальности, надоели его коллегам до зубовного скрежета, поэтому скоро терпение у всех лопнет, и Астера выгонят.

   Значит, Роберт решил получить денежки Глеба Лукича. Думается, это его план. Девушке слабо придумать такое, она всего лишь простой исполнитель. Дело за малым, собрать хоть какие-нибудь улики, иначе мне никто не поверит. Внезапно я подскочила и стукнулась головой о стоящее возле скамейки дерево.

   А что, если Роберт и Анжелика задумали эту историю давно? Интересно, где они познакомились? Хотя какая разница, может, столкнулись на улице или в кафе… Вот оно как! От неожиданной мысли я вспотела, словно мышь при виде кошки, хотя, ей-богу, не знаю, обладают ли грызуны потовыми железами! Вот оно что! Из рассказа Веры выходило, что Роберт особо не любил Стасю, просто воспользовался ею. Наверное, очень хотел защитить кандидатскую диссертацию и получить московскую прописку. Скорей всего, после смерти Софьи Модестовны он начал тяготиться супругой.

   Теща ушла в мир иной, никаких благ брак больше не сулил, наоборот, теперь на его руках оказалась избалованная женщина, которую пришлось бы содержать. И тут на пути попалась Анжелика, внучка богатого дедушки, и Роберт сразу сообразил, как проще всего решить свои проблемы. Лика-то влюбилась в Астера. Правда, чем он ее привлек, непонятно, Роберт не слишком интересен внешне. Я порылась в сумочке и вытащила сигареты. Хотя небось он с умным видом рассуждал об усилении психической энергии, психоанализе, не забыл упомянуть о том, что защитил кандидатскую. Много ли надо девочке, только что вырвавшейся из-под бабушкиного крыла?

   Значит, Роберт решил избавиться от опостылевшей женушки и проделал задуманное, не пожалев машины.

   Я понеслась по коридорам, разыскивая нужную аудиторию. Возле высоких белых дверей клубилась толпа.

   – Это все на пересдачу? – спросила я у худенькой девочки, одетой, несмотря на жару, в джинсовый комбинезон и такую же рубашку.

   Девочке явно было не по себе. Ее лицо пламенело, над верхней губой блестели капельки пота, а на рубашке тут и там виднелись мокрые пятна.

   – Да, – кивнула она.

   – Как много, что так? Предмет трудный?

   – Лазарев – зверь, – прошептала студентка. – Почти весь курс завалил, поставил две четверки, несколько троек, а остальных погнал, вот теперь вновь пытаемся, но он опять людей выносит, вон у окна Машка плачет.

   Я посмотрела в указанную сторону – там, сидя на подоконнике, вытирала лицо хорошенькая девушка с довольно большим животом.

   – Вон как, – вздохнула «джинсовая» студенточка, – беременную не пожалел, говорю же, зверь! Просто доберман-пинчер.

   – Ну, тут ты не права, – усмехнулась я. – Доберман-пинчер такая маленькая собачка, чуть больше кошки. Вот просто доберман, без пинчера, тот и правда здоровенный. Ваш Лазарев скорей питбуль.

   – Вовсе нет, – сказала девчонка.

   Тут дверь аудитории распахнулась, и высунулся маленький, плюгавенький мужичонка ростом ниже меня. По бокам его лысой остролицей головы торчали крупные желтоватые уши, маленькие карие глазенки зло поблескивали из-под насупленных бровей, тонкая шейка, размера тридцать седьмого, не больше, выглядывала из слишком широкого воротника не очень свежей рубашки. Очевидно, дядька не сумел подобрать себе одежонку по размеру. Впрочем, оно и понятно, скорей всего он обречен до скончания века носить подростковые модели.

   – Если увижу еще у кого шпаргалку, – взвизгнул «карманный» вариант представителя сильного пола, – выгоню всех, останетесь на осень!!!

   Выплюнув эту фразу, он исчез в аудитории.

   – И впрямь доберман-пинчер, – хмыкнула я, – до питбуля ему как мне до Клаудии Шиффер.

   Собеседница сильно побледнела.

   – Сейчас упаду в обморок!

   Я испугалась, прислонила ее к стене и сказала:

   – Стой спокойно, дыши глубоко. Зачем так по-дурацки оделась? Вон все в сарафанчиках, джинсовые вещи не для такой погоды.

   – У меня там пришиты внутренние карманы со шпаргалками, – прошептала девчонка.

   – А-а-а, понятно. Только вдруг поймает?

   – Может, но по-другому не сдать. Лазарев просто жуть!

   – Послушай, – пробормотала я, – у нас в консерватории тоже был подобный тип, Венцемиров Альберт Григорьевич, к нему по десять раз бегали. Одна Ксюха Литвинова без напряга «отлично» получала, мы не понимали, в чем тут дело. Через несколько лет, уже после окончания учебы, Ксюша раскололась. Знаешь, какую штуку она придумала?

   Венцемиров каждую осень, к началу нового учебного года, выпускал тоненькую брошюрку, методичку. Ну такие, для студентов, видела небось перечень тем курса со списком рекомендованной литературой. Сама понимаешь, научным трудом подобный опус назвать нельзя, но мужик страшно гордился своим «творчеством». Так вот, хитрая Ксюха перед экзаменом шла в киоск и покупала две методички. Сев к Венцемирову, она до того, как взять билет, потупив глазки, робко блеяла:

   – Альберт Григорьевич, не откажите в любезности…

   – Да! – рявкал всегда злобно настроенный профессор.

   – У меня ближайшая подруга обучается в Ленинградской консерватории, у них ваша книга нарасхват, только ею и пользуются, самое грамотное учебное пособие. Подпишите ей один экземпляр, а? Она потом хвастаться станет, что имеет учебник с автографом самого Венцемирова.

   Прибалдевший от неожиданности дядька принимался подписывать методичку. Но не успевал он поставить точку, как Ксюша протягивала вторую брошюрку и шептала:

   – А эту мне, пожалуйста…

   Меньше пятерки она у Венцемирова никогда не получала! Самое смешное, что эту штуку она проделала много раз, на двух зачетах и трех экзаменах, всегда с неизменным успехом.

   – Наш злыдень тоже методички кропает, – протянула студентка и принялась рыться в сумке. – Вот она, только грязная.

   – Ничего, даже лучше, скажешь, зачитали.

   – Где бы вторую взять? – стала озираться девочка.

   Тут дверь распахнулась, выпуская очередную жертву, шмыгающую носом, и раздался крик:

   – Филимонова!

   – Ой, – вскрикнула «джинсовая», – меня, ну-ка, Нелька, дай!

   Вырвав из пальцев подруги-неудачницы замызганную тетрадку, она рванулась в аудиторию. Я хихикнула и почувствовала, что сейчас просто скончаюсь, если не выпью воды.

   – Тут есть буфет? – спросила я у паренька, листавшего учебник.

   – По коридору до конца, последняя дверь, – последовал ответ.

   Я дошла до буфета и увидела на прилавке бутылочки с отвратительной водой спрайт. Пусть простят меня любители газировки, ей-богу, не хочу никого обидеть, но могу, как хозяйка, поделиться маленьким житейским советом. У вас на чайнике возникла отвратительная накипь? Не стоит носиться по магазинам и скупать дорогие средства. Дойдите до ближайшего ларька и возьмите бутыль со спрайтом, затем вылейте напиток в чайник, дайте постоять с полчасика, потом прокипятите это в течение минут десяти. Все. Чайник станет сверкать и переливаться. Не советую только применять сей метод для агрегатов, которые сделаны из блестящего металла. Спрайт быстренько «скушает» железо, и оно потемнеет, а вот для эмали, пластика и стекла этот способ подходит изумительно. Впрочем, одна моя подруга уверяет, что спрайт великолепно отчищает сантехнику, ничуть не хуже широко разрекламированного «Комет-геля». Но сама я не пробовала и советовать не стану. Да, кстати, ни в коем случае не применяйте кока-колу или фанту. Нет, они также хороши для хозяйственных нужд, но в отличие от спрайта оставляют совершенно несмываемые коричневые и оранжевые пятна.

   – Вот вы где, – раздалось за моей спиной.

   Я обернулась. На пороге маячила совершенно потная и абсолютно счастливая «джинсовая» девица.

   – Глядите, – завопила она, – «пять» поставил! Единственной на курсе! Эх, жаль, поздно эту феньку узнала! Ну спасибо. Как думаете, на остальных тоже подействует?

   – Мне кажется, что подобная тактика уместна в отношении любого препода, кашу маслом не испортишь, – улыбнулась я.

   – А зачем ты сюда пришла? – перешла со мной на «ты» студентка.

   – Пить захотела, а тут лишь горячий спрайт. Я его холодный-то терпеть не могу…

   – Пошли, – позвала девица, – в подвале коммерческое кафе работает, сюда никто и не заглядывает.

   Мы побежали по лестнице вниз. Бывший подвал и впрямь был превращен в некое подобие ресторана.

   – Садись в углу и молчи, – приказала девчонка, – нам по студенческим билетам с пятидесятипроцентной скидкой отпускают, кстати, меня Ларисой зовут.

   На все мои попытки всучить ей за кофе и пирожные деньги Лариса ответила категорическим отказом.

   – Ты чего! Спасла меня. Знаешь, до сих пор только одному человеку удавалось получить у Лазарева пятерку…

   – Кто же сей счастливец? Местный Ломоносов? – хмыкнула я. – Так хорошо знает предмет, что даже Лазарев не сумел завалить парня?

   – Это девчонка была, Стаська Разуваева.

   Я осторожно поставила чашку на блюдце.

   – Кто?

   – Стася Разуваева, ее мать в нашем институте работала, вот Лазарев и не хотел с ней связываться.

   – Ты ее хорошо знала?

   – Софью Модестовну?

   – Нет, ее дочь.

   – Стаську? Ну в общем… Я с такими не дружу, – по-детски заявила Лариса. – Стася вся из себя была, вечно нос задирала. Хотя мне ее жаль, она погибла в автокатастрофе год тому назад, как раз мы сессию сдавали.

   – Значит, у Стаси не было друзей на факультете?

   – Почему? Нина Спиридонова. Они постоянно вместе ходили. Нинка у Стаськи иногда даже ночевать оставалась.

   – Бедная девочка, – фальшиво вздохнула я, – небось из провинции, хотела, наверное, в Москве зацепиться, в аспирантуру попасть, надеялась, что мать ближайшей подружки поможет, вот и пресмыкалась.

   – Что ты, – рассмеялась Лариса. – Нинка нас всех старше, года на четыре, я сразу после школы поступила, а она работала в фирме, такой, которая людей отдыхать отправляет. Вышла замуж за жутко богатого и крутого, у нее денег столько, сколько тебе и не хочется, потому что даже и представить не можешь, что такие суммы бывают. Нет, они просто дружили, нравились, наверное, друг другу.

   – Скажи, Нина здесь?

   – Не-а, ей Лазарев сразу «четыре» поставил, он жуткий гад, хорошо знает, с кем связываться нельзя. Вломит Нинуське «банан», а потом крутой муженек явится и втопчет его в землю по маковку.

   – У тебя есть ее телефон и адрес?

   – Нет, мы же не дружим.

   – А где его достать можно? Мне очень нужна Нина.

   – Погоди минутку, – сказала Лариса и унеслась.

   Я осталась в одиночестве и от скуки принялась складывать из салфеток кораблики. Когда запыхавшаяся Лариса влетела в ресторанчик, сжимая в руке листок, на столе красовалась целая флотилия.

   В гости к Нине Спиридоновой я не поехала. Стрелки подобрались к восьми вечера. Пока доберусь до Крылатского, пока найду нужный дом… Богатый, крутой муж Спиридоновой как раз вернется к этому времени со службы и заляжет на диван, прихватив запотевшую бутылочку с пивом, а тут – бац! – я с расспросами. Нет уж, лучше поеду завтра с утра, когда парень отправится на работу, а сейчас вернусь в Алябьево.

   За городом было ничуть не прохладней, чем в Москве. Задыхаясь от слишком большой влажности, я добрела до ворот, вошла во двор и испугалась. У лестницы стояли сразу две машины «Скорой помощи». Неужели от дикой жары в доме кому-то стало совсем плохо?

   Возбужденные голоса неслись из гостиной. Я оглядела холл, всегда чисто убранный, с блестящим, до блеска отмытым мраморным полом и цветами, стоящими в напольных вазах, сегодня он выглядел более чем странно. В центре его лежит искореженная дверь, снятая с петель. Около нее валяются инструменты: какие-то железки, топор, ломик, пила. В полном недоумении я толкнулась в гостиную и обнаружила там всех, столпившихся вокруг дивана, на котором стонала Роза Константиновна. Сразу четыре человека – один в белом, а остальные в голубых халатах, хлопотали около нее.

   – Что тут происходит? – спросила я, холодея от ужаса, у Кирюшки, который держал в руках эмалированную миску. На дне ее виднелись пустые ампулы и несколько пустых шприцев. Сердце бешено заколотилось. Неужели Анжелика добралась до старухи?!!

   Кирюша поманил меня пальцем. Я вышла вслед за ним в холл.

   – Цирк, – хихикнул Кирка, – умора прям!

   – Что произошло?

   Кирюшка откровенно засмеялся:

   – Ну, прикол! Прикинь, что случилось!

   Возбужденно размахивая руками, он принялся вываливать мне на голову ушаты информации. Я слушала, приходя все в больший ужас. Нет, ей-богу, я не хотела устроить такое! И как только могла забыть, что заперла Розу Константиновну в спальне, а все ключи для пущей безопасности старухи взяла с собой!

   Примерно около часа дня из комнаты матери Ефима стали раздаваться требовательные звонки. Зина поспешила на зов.

   – Немедленно откройте, – прогремела бабулька, – что за кретинские шуточки!

   – Вы, наверное, заперлись изнутри, – осторожно предположила горничная, подергав за руку, – поверните, пожалуйста, ключик.

   – Человеку со смертельно больным сердцем, – заорала Роза Константиновна так, что на первом этаже в буфете тоненько звякнули рюмки, – женщине с таким состоянием здоровья, как у меня, никогда не придет в голову лечь спать в запертом помещении! И потом, тут нет никакого ключа!

   – Пожалуйста, посмотрите, вдруг он упал на пол, – робко предложила Зина.

   – Нет, какое безобразие, – ворчала старуха, – отвратительно! Естественно, ничего не валяется! Немедленно откройте меня!

   – Сейчас, сейчас, – засуетилась горничная, – внизу, в шкафчике, имеется запасной…

   – Вы мне не объясняйте, что делать, а действуйте!

   Зиночка галопом кинулась к тому месту, где хранятся дубликаты ключей, и нашла все, кроме того, который отпирает замок спальни матери Ефима.

   В полном недоумении девушка топталась в холле, а Роза Константиновна бушевала в комнате, вопя, словно земснаряд:

   – Откройте, эй, слышите, сию минуту, живо! Естественно, все, кто был в доме, сбежались наверх. Кара попыталась взять ситуацию под контроль.

   – Роза Константиновна, успокойтесь, сейчас что-нибудь придумаем.

   – Быстрей, я пить хочу! У меня нет воды!

   – Зайдите в ванную.

   – Я не пью воду из-под крана!

   – Ах, ах, Розочка такая нежная, – заквохтала Галина Михайловна, – не то что я: если жажда мучает, и из батареи с радостью напьюсь, ах, она погибнет!

   – Очень хочется пить, – взвыла Роза Константиновна, – принесите бутылку!

   – Мы же не подсунем ее под дверь, – справедливо заметила Лиза.

   – Можно набрать в клизму, ну такую, грушей, и напрыскать через замочную скважину, – продолжил Кирюшка.

   Тина отвесила ему подзатыльник и заявила:

   – Дурак, есть способ получше. Бери бутылку и лезь по садовой лестнице, подашь ей через окно.

   – Может, она по ней сама вниз спустится? – предложила Анжелика.

   Кирюшка ловко, словно матрос, добрался до нужного окна и, отдав Розе Константиновне двухлитровую бутыль, без всякого ехидства спросил:

   – Ну что, полезете вниз?

   – Кто? Я? – заверещала Роза Константиновна. – Да как у тебя язык повернулся предложить пожилой даме такое. Немедленно принеси мне кофе!

   Кирюшка слез и сказал всем:

   – Спускаться трусит, хочет кофе.

   Через пять минут мальчик уже был вновь наверху и протягивал бабке туго набитый пакет. В нем лежал электрочайник, пачка сахара и банка «Амбассадор». Чайник Роза Константиновна оставила у себя, а «Амбассадор» с сахаром выбросила в сад.

   – Я не пью растворимый, подайте натуральный.

   Бедный Кирюшка, проявляя чудеса ловкости, допер до окна подносик с полной чашкой. Но опять не угодил. Во-первых, напиток успел остыть, а во-вторых, в него не добавили сливок. Целый час несчастный ребенок сновал туда-сюда, терпеливо таская тосты с сыром, газеты, программу телевидения, теплую шаль, невесть зачем понадобившуюся бабуське в сорокаградусную жару, пачку бумаги и ручку – Роза Константиновна возжелала написать завещание, – валокордин, аспирин, но-шпу, бинт, вату, анальгин, журнал «Домовой», Библию, индийские благовония…

   Остальные носились по дому, разыскивая ключ. Горничные не убирали, повар не готовил, садовник не стриг газон. Все слуги, Кара, Макс, Настя, Тина, Лиза и даже Анжелика рыскали по помещениям. Одна Галина Михайловна не принимала никакого участия в забаве под названием «Отыщи ключик».

   Дама легла в кровать и простонала:

   – Ужасно, начинается сердечный приступ, я так переживаю из-за Розочки! Одна, в запертой комнате! Это страшное испытание.

   Наконец было принято решение ломать дверь. Повар, садовник и охранник, оставивший ради такого случая свой пост, приступили к делу. Но Глеб Лукич был обстоятельным человеком. Все двери в доме он сделал из массива дуба. Более того, для прочности они имели стальные «уголки» и специальную систему, которая должна была сопротивляться в случае, если дверь пожелают выломать. Мужчины возились несколько часов. На помощь позвали парочку местных специалистов. Наконец преграда рухнула. Внутри комнаты обнаружилась совершенно целая и невредимая Роза Константиновна, очень довольная, что все весь день занимаются только ее персоной.

   Со всей возможной осторожностью даму спустили в гостиную, и там она незамедлительно увидела Галину Михайловну, полулежащую на диване.

   – Ах, – прошептала мать Кары, – теперь, когда с вами все в порядке, я спокойно умру!

   Как вы думаете, могла ли Роза Константиновна уступить сопернице поле битвы без боя? Конечно, нет. Она мигом схватилась за сердце и рухнула на другую лежанку, чуть не раздавив некстати зазевавшуюся Мулечку. Естественно, вызвали врача. Измученные домашние и слуги успели забыть, что получасом раньше они уже звонили в центр «Медицина для вас» и вызвали специалистов для Галины Михайловна, которая усиленно изображала приступ астмы, нервный припадок и судороги. Как только прибыла первая бригада, мать Ефима «потеряла сознание». Вторая комедиантка не растерялась и забилась в корчах. По счастью, подоспел еще один «боекомплект» врачей, и теперь люди в халатах мечутся по гостиной.

   – Муниципальная «Скорая», ну просто из «03», ни за что бы тут столько не просидела, а эти платные, им за час деньги капают, вот и «лечат». Гляди, чего накололи, – вздохнул Кирюша.

   Я поворошила стекляшки. Но-шпа, анальгин, димедрол, ничего особенного. Такой набор можно ввести любому, худо не станет.

   – Кирилл, – заорала Кара, – ты где? Забери собак, мешают.

   Мальчишка побежал в гостиную, я пошла за ним и попала к моменту кульминации.

   Роза Константиновна полулежала в подушках.

   – Постойте, – театральным шепотом декламировала она, – хочу, уходя в мир иной, подарить Каре самое ценное, что имею.

   С видимым трудом подняв руку, бабушка вытащила из ушей серьги.

   – Вот, милая, бери!

   – Минуточку, – встрепенулась Галина Михайловна, – Розочка, дорогая, вы же уже дарили моей дочери эти подвески.

   – Да, – изможденно кивнула старуха.

   – Как же они у вас вновь оказались? – довольно бестактно полюбопытствовала Лизавета.

   Роза Константиновна злобно глянула на девочку.

   – Я ведь не умерла, вот и забрала назад.

   Лиза разинула рот. Она явно собиралась заявить что-то типа: «Подарки отбирать нехорошо», но я быстро пнула ее и велела:

   – Ну-ка, Лизок, попроси Зину подать всем чай, наверное, и врачи не откажутся передохнуть.

   – Да, да, – обрадованно засуетилась Кара, очень довольная, что можно хоть на пару минут прекратить прыгать вокруг матери и свекрови, – очень хорошая идея тебе в голову пришла, прямо замечательная! Именно чаю с тортом. Зина!!!

   Горничная возникла на пороге.

   – Чай! – коротко приказала хозяйка.

   – Простите, Карина Тимуровна…

   – Только не вздумай сказать, что в доме кончилась заварка!

   – Что вы! Смотрите, что я нашла.

   В левой руке Зинаиды было зажато два ключа.

   – Это от комнаты Розы Константиновны, – сказала прислуга.

   – Где ты их взяла?! – воскликнули присутствующие хором.

   – Сейчас, – пообещала горничная и исчезла.

   Не прошло и минуты, как она вновь влетела в комнату, сжимая мою сумочку.

   – Во, лежала на стуле у входа, хотела повесить, да взяла случайно за донышко, все и вывалилось, гляжу, ключи!

   – Это чей ридикюль? – ледяным тоном осведомилась Роза Константиновна.

   Ее блеклые глазки принялись бегать по лицам присутствующих. Кара и Настя словно стали ниже ростом, Анжелика испуганно забилась в угол дивана, Лизавета и Тина на всякий случай схватились за руки.

   – Моя, – ответила я, чувствуя себя как Жанна д'Арк, всходящая на костер.

   Впрочем, воинственной француженке в тот момент было совсем мало лет. Я намного старше, но не будем упоминать про возраст.

   – А теперь, сударыня, – прошипела Роза Константиновна, пытаясь взглядом прожечь во мне дыру, – скажите, зачем вы решили запереть спальню, почему унесли ключи, что молчите?

   Призвав на помощь все актерские способности и припомнив успешно сданный в свое время экзамен про систему Станиславского, я с самым невинным видом пожала плечами.

   – Мне бы такое и в голову не пришло!

   – Но ключики-то у вас в сумочке оказались, – ехидно напомнила Галина Михайловна, – не у меня, не у Карочки, а у вас.

   – Ну и что? Шла сейчас домой, вижу, в траве что-то блестит, обнаружила ключи, но не успела даже ничего спросить, очень испугалась, когда с таким количеством врачей столкнулась!

   Лицо старухи разгладилось.

   – Они лежали в траве? – спросила Кара.

   Я кивнула.

   – Тогда понятно, – вздохнула вдова.

   – Что тебе понятно? – окрысилась свекровь на невестку.

   – Вчера вечером увозили вещи в чистку, – пояснила Карина, – я вызвала машину. Очевидно, ключи лежали по карманам, вот и выпали.

   На мой взгляд, версия не выдерживала никакой критики. Во-первых, химчистка всегда укладывает шмотки в мешки, а во-вторых, очень странно, что оба ключа оказались рядом. Но никому из присутствующих не захотелось опровергать слова Кары. Облегченно вздохнув, тусовка села пить чай.

   Благодарная Лариса не сумела раздобыть телефон Нины Спиридоновой, на обрывке листочка в клеточку был лишь адрес, написанный неустоявшимся детским почерком. Улица Крылатские Холмы, дом сорок два.

   Вспомнив, что машина еще в сервисе, я тяжело вздохнула и поплелась на электричку.

   Возле нужной квартиры я очутилась в одиннадцать утра. Будем надеяться, что Ниночка лежебока. На звонок никто не открывал, но я упорно продолжала нажимать на кнопку. Наконец в «глазке» промелькнула легкая тень, кто-то разглядывал меня, но отпирать не спешил. Я заулыбалась и приветственно замахала рукой.

   – Вы к кому? – донеслось из динамика, прикрепленного к стене.

   Я вытащила рабочее удостоверение, раскрыла его и установила перед «глазком». Залязгали запоры, и высунулась хорошенькая женщина в полупрозрачном, очень эротичном халатике.

   – У меня не звонил домофон, – сердито сказала она. – Как вы вошли?

   – Вместе с одним из жильцов, – пояснила я.

   – И лифтерша пустила?

   – Ее нет на месте.

   – Безобразие, – вскипела Нина, – надо таких увольнять, за что мы только деньги платим! Вы из милиции? Зачем?

   – Нет, я частный детектив.

   – Кто? – Нина распахнула синие, словно озера Карелии, глаза. – Кто?

   – Если впустите, сейчас объясню.

   – Мне некогда! – отрезала неприветливая хозяйка и попыталась захлопнуть дверь.

   Я мигом сунула между створкой и косяком ступню.

   – Дело не терпит отлагательств.

   Нина разозлилась:

   – Говорю же, не могу…

   Но тут закрякал домофон.

   – О боже, – закатила глаза женщина. – Кого еще черт приволок! Кто там?

   – Я, – рявкнули в ответ, – открывай, живо, портфель забыл!

   Нина посинела и рысью полетела в комнату, я решила воспользоваться удобным моментом и пошла за ней. Открывшаяся картина впечатляла. В гостиной на столе высилась бутылка шампанского, два бокала, стояла пепельница, около нее лежали очень дорогие, но жутко крепкие сигареты «Кэптан Блэк». Их курят только мужчины. Около кресла сиротливо маячили две тапочки примерно сорок пятого размера. Еще на столе было полно еды, вкусной, деликатесной: икра, нарезка сырокопченой колбасы, язык в желе, крохотные слоеные пирожки…

   Я подавила смешок, все ясно. Воспользовавшись тем, что супруг отбыл на работу, милая Ниночка решила устроить небольшой праздник и зазвала к себе кавалера. Но, словно в дурном анекдоте, муженек забыл дома кейс, и сейчас Нине мало не покажется, потому что супруг мигом сообразит, что к чему.

   – Что делать! – простонала Нина, схватила шампанское, но в это мгновение из коридора донеслось:

   – Чем ты тут занимаешься, а?

   В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, слегка полноватый, с намечающейся лысинкой.

   – Чем ты тут занимаешься, а? – повторил он, окидывая взглядом «натюрморт».

   Нина попятилась, прижимая к себе шампанское. Резким движением мужик вырвал из ее слабых рук бутылку.

   – «Мюст». Однако неплохо…

   Понимая, что он сейчас начнет убивать жену и лишит меня нужных, как воздух, показаний, я решила вмешаться. Взгляд упал на пианино, в голове оформился план.

   – Наверное, нам следует сказать правду… Как вы считаете, Ниночка?

   Бедная жертва, не понимающая, что я вознамерилась делать, сжала кулачки так сильно, что побелели костяшки.

   – Вы кто такая? – побагровел мужик, поворачиваясь ко мне.

   Я мило улыбнулась:

   – Разрешите представиться, Евлампия Андреевна Романова, в прошлом арфистка, сейчас преподаватель музыки и этикета.

   – Чего? – не врубился дядька.

   Я опять расплылась в умильной гримасе.

   – Этикета, то бишь хороших манер. Ну, как положено, например, есть курицу, руками или вилкой?

   Господин оторопел:

   – Вилкой.

   – Нет, руками, – безапелляционно заявила я.

   Только не подумайте, что я и в самом деле обладаю твердыми знаниями по этикету, и в случае с курицей, откровенно говоря, не знаю, как поступить, но следовало спасать Нину.

   – При чем тут цыплята? – заорал дядька, покрываясь потом.

   Я вздохнула:

   – Ниночка, придется все-таки рассказывать правду, ну, не удался сюрприз, бывает, хотя жаль.

   Тут до Спиридоновой дошло, что ей хотят помочь, и она проблеяла:

   – Ладно, только уж вы сами.

   Я подошла к пианино, откинула крышку, привычно положила руки, потом ударила по клавишам. Первый концерт для фортепьяно с оркестром П.И. Чайковского. Когда играется его начало, перед моими глазами всегда встает картина: ранняя весна, огромная река еще покрыта льдом, но вот раздается грохот, белая масса трескается, ломается, темная вода несется широким потоком, сметая все преграды. Торжество жизни над смертью, удивительная, волшебная музыка…

   Поиграв минут пять, я аккуратно закрыла крышку. Надо же, столько времени не подходила к инструменту, а руки вспомнили, что следует делать.

   – Ничего не понимаю, – сообщил одураченный муж.

   Я заметила, что он больше не кричит, и сказала:

   – Нина хотела сделать сюрприз, у вас ведь скоро день рождения?

   – Через десять месяцев.

   – Ага, совсем скоро, времени мало.

   – Для чего?

   – Ниночка наняла меня специально для того, чтобы научиться исполнять на фортепьяно кое-какие вещи.

   – Зачем?

   – Она хотела вас удивить. Ну представьте, вы же знаете, что она не умеет играть?

   – Нина окончила в детстве музыкальную школу, сама рассказывала. Я ей потому и пианино купил.

   Я почувствовала, как по спине побежал озноб, но решила не сдаваться:

   – Боже! Школа! Сольфеджио, хор и крохотные пьесы! Разве там дадут настоящие навыки! Да я Нине два урока руки ставила!

   – Зачем!!!

   – Она хочет поразить гостей на вечеринке в честь дня рождения мужа. Представьте, входите вы, в смокинге, Ниночка сидит у пианино в таком ярко-красном платье со шлейфом и играет… Ну… не знаю что! В общем, все подряд, что выучим! Ваши приятели замертво попадают от зависти, потом начнут перешептываться: ну и супруга Спиридонову досталась! Умница, красавица… Нина хотела вам сделать такой подарок на день рождения, поэтому мы занимались тайно, а вы сегодня явились и сломали наши планы.

   – Но при чем тут накрытый стол и шампанское? – не сдавался мужчина.

   – Я даю уроки музыки и этикета, отсюда и еда.

   – Зачем?

   – Боже, какой непонятливый! Ну-ка отрежьте кусок хлеба!

   Мужчина покорно взял батон. Я легонько шлепнула его по руке.

   – Ошибка.

   – Какая?

   – Хлеб вообще не режут на столе, при гостях. Прислуга вносит ломтики на подносе.

   – А если нет домработницы? – изумился хозяин.

   – Тогда сами пластаете на кухне и подаете, поняли? Вот, чтобы избежать подобных ошибок, мы и учимся. А как прикажете работать, если нет реквизита?

   – Но тапочки?

   – Это вы!

   – Что?

   – Ну мы поставили пантофли у кресла и представляем вас. Нина сегодня изучает, как следует подавать супругу бокал вина!

   Пару секунд мужик глядел на нас, потом сказал мягким голосом:

   – Ладно, Нинок, извини, что так вышло, занимайся на здоровье, я уехал на работу.

   Не успела за ним закрыться дверь, как Нина бросилась мне на шею.

   – Вы спасли меня! Думала, он меня убьет!

   Я хмыкнула:

   – Знаете, вы очень рискуете. Насколько я понимаю, проблем с деньгами у вас нет, снимите квартиру, устройте там оргию, но дома?! Даже птичка не гадит в гнездышке. Кстати, где ваш кавалер?

   – В шкафу, – всхлипнула Нина, – вот в этом.

   Я рассмеялась:

   – Просто анекдот! Входит муж, а любовник прячется в шкаф! Выпустите скорей, небось задохнулся, бедняга!

   Женщина подлетела к дверце и рванула ручку. Внутри обнаружились вешалки с платьями, костюмы и пальто. Очевидно, супруг Спиридоновой был вовсе не так богат и крут, раз в доме не имелось гардеробной, а шифоньер с одежонкой помещался в гостиной.

   – Владик, ты где?

   – Тут, – раздался тихий лепет.

   – Выходи.

   – А он ушел?

   – Вылезай давай!

   Послышалось легкое шуршание, и из недр гардероба выпало нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся тоненьким, субтильным существом с бледными щеками, огромными голубыми глазами и белокурыми кудрями. Этакий Керубино. Я удивилась. Супруг Нины, хоть и был значительно старше девушки, выглядел мужчиной, любовник походил на куклу Барби, надевшую наряд Кена.

   – Чуть не умер, – проблеял парнишка, – там так душно и духами несет.

   – Большое спасибо, – не утерпела я.

   – За что?

   – Мог ведь и чихнуть, как бы мы выкручивались? Но вообще, настоящий кавалер, если к даме сердца неожиданно возвращается муж, прыгает в окно.

   – Нина живет на седьмом этаже! – возмутился красавчик.

   Я вспомнила бородатый анекдот и не утерпела.

   – Так-то ты беспокоишься о любимой? Побоялся, что муж выглянет в окно, а ты там, на мостовой, лежишь? Да уж коли выпрыгнул, то затем отползай!

   Парнишка разинул рот. Я повернулась к Нине:

   – Ну а теперь вы станете со мной разговаривать?

   – Да, конечно, – засуетилась Спиридонова, – все, что хотите, ты, Владик, ступай, я позвоню потом.

   Благодарная Нина, желавшая сделать приятное своей спасительнице, рассказала о подруге все, что знала.

   – Я очень любила Стаську, – печально говорила она, – это была моя лучшая, вернее, единственная подруга.

   – Говорят, родительница баловала ее безмерно…

   – Каждая мать идет на поводу у своего ребенка, – вздохнула Нина. – Софья Модестовна не исключение, ей доставляло радость исполнять любые Стаськины просьбы. Но, честно говоря, Стася для себя практически ничего не хотела, она была скромной, даже застенчивой.

   – А другие сокурсники рассказывали мне, что девушка каждый день появлялась в институте в новом наряде, туфель у нее имелась целая коллекция.

   – Это все Софья Модестовна, – отмахнулась Нина. – Стаська только скажет: «Ой, какой костюмчик», мать – бац! – покупает. Подруга потом стала себя за язык хватать, но матушка все равно деньги на нее тратила. Стася просила ее так не поступать, но без толку. Естественно, другие студентки не знали об этом, она дружила только со мной. Правда, сначала Стася пыталась сблизиться с сокурсниками, но те просто использовали ее, сразу начинали просить: «Пошепчись с мамой, пусть мне зачет автоматом поставят».

   Стася оказывалась в очень неудобном положении. С одной стороны, Софья Модестовна ей бы никогда не отказала, с другой – Разуваева была крайне принципиальной, и дочери не хотелось загонять маму в угол. Она отказывала подружкам, те, естественно, начали обижаться, пошли разговоры о Стаськиной вредности, заносчивости… Ну она и отдалилась от основной массы. Ее начали обзывать противной и перестали приглашать в компании. Стася усиленно делала вид, что ей глубоко наплевать на всех, но я-то знала, как она переживала и плакала. Ну а потом, на свою беду, встретила Роберта.

   – Она его любила?

   – Безумно, я первый раз видела, чтобы вполне нормальная и умная женщина потеряла до такой степени ум. Она просто сохла по Астеру. Я только удивлялась. Парень внешне собой ничего не представлял, не москвич, приехал в свое время из Латвии поступать, и совсем даже не умен. Знаете, его очень не любили наши.

   – Почему?

   – Зубрила и стукач, причем стучал совершенно открыто.

   – Это как?

   Нина усмехнулась:

   – Просто. Допустим, идет зачет или экзамен. Народ шпаргалки вытащил, и тут Роберт преспокойненько встает и заявляет: «А Иванов, Петров, Сидоров списывают». У народа просто шок приключился в первый раз, его даже побить хотели!

   – Зачем же он себя так вел?

   Нина печально улыбнулась:

   – Перед преподами выделиться хотел, очень уж ему домой неохота было возвращаться, в аспирантуре оказаться мечтал, вот и выделывался. Да только зря, все видели, что он идиот!

   – И Стася?

   – Нет, – печально ответила Нина, – у той словно на глазах шоры были. Какие только глупости Роберт ни болтал, она приходила в восторг и заявляла: «Ты самый умный». У Астера-то крышу сорвало капитально. Был у нас случай, одна из девчонок еще до его романа со Стаськой прилюдно залепила ему пощечину. Роберт-то наш пару раз пытался на москвичках жениться, но обламывалось ему. Астер выбирал невест по принципу: «Скажи, где твой папа работает», вот и обратил взор на Лену Королькову. На курсе считали, что ее родители удачливые бизнесмены, а Роберт выяснил в процессе ухаживания: все не так. Есть только мама, воспитательница в детском саду, ну и слинял от Ленки, та возмутилась, надавала изменнику по щекам, обычное дело, ничего удивительного. Только на следующий день Ленка упала и сломала правую руку, жутко неудачно, в трех местах со смещением. А Роберт преспокойненько заявил: «Будет знать, как драться, это я ее наказал!»

   Нина, услыхавшая эту фразу, удивилась:

   – Как же ты умудрился? Ты весь день сидел в аудитории, а Королькова решила прогулять вторую лекцию, побежала к метро и там шлепнулась. Когда ты успел ее толкнуть?

   Роберт фыркнул:

   – Тебе не понять.

   – Расскажи, – пристала к нему любопытная Нина, – жутко интересно!

   – Направил на нее луч своей психической энергии и велел упасть, – на полном серьезе заявил Астер. – Я гениальный экстрасенс с огромным потенциалом, и тому, кто меня обидит, не поздоровится!

   Нина разинула рот. Да Роберт еще глупее, чем она предполагала!

   Но Стася верила в «психическую энергию» и исключительность избранника.

   – Роберт обратил на нее внимание тогда, когда понял, что аспирантура окончательно проплывает мимо носа, – пояснила Нина. – Он смекнул, как влюблена в него дочь Разуваевой, и решил использовать мою глупую подружку на все сто.

   Стася не подвела. Астер получил все: аспирантуру, диссертацию, прописку, хорошее место работы…

   – Софья Модестовна бы расшиблась в лепешку, но сделала из Роберта и доктора наук, – рассказывала Нина, – но не успела, умерла. Понятное дело, что Стаська сразу стала ему не нужна, он ей об этом прямо заявил: мол, извини, дорогая, прошла любовь, сирень опала.

   Но Стасю было трудно вышибить из седла.

   – Ничего, милый, – ответила она, – моей любви хватит на двоих.

   У молодой пары начались проблемы с деньгами. Роберт не собирался, как другие мужчины, бегать по приработкам, нет, он хотел заниматься наукой, конструировал какие-то дикие, идиотские приборы. Стася же, пока не имевшая диплома, могла рассчитывать лишь на копейки. Она стала закладывать свои вещи, украшения… Роберт молчал, его вполне устраивало, что супруга бегает в ломбард, главное, чтобы его не трогали. Единственное, к чему он не разрешил прикоснуться, была машина. Астер предпочитал ездить в «Жигулях», от метро его крючило и колбасило.

   – В конце концов он убил мою подружку, – сказала Нина, и по ее щеке поползла одна светлая прозрачная слезинка, похожая на крохотный кусочек льда.

   – Ты думаешь, он нарочно подстроил аварию?

   Нина вытерла глаза рукавом.

   – Да какая разница! Нарочно он вломился в бетон или нет… хотя думаю, что аварию он не подстраивал. Я видела машину, жуть, ее словно сквозь мясорубку пропустили! Если бы Стаська ехала одна, то, может, тогда бы он и подрезал ей какой-нибудь шланг для тормозной жидкости. Но он-то ведь сам сидел в «Жигулях». Нет, собой этот мерзавец ни за что рисковать не стал бы. Просто, когда увидел, что на него бетон несется, мигом вывернул руль, себя хотел спасти, о Стасе и не подумал… Вот и нету моей подружки! И теперь это омерзительное, рыжее, тупое чучело живет, а от Стаси осталась горстка пепла. Да на похоронах гроб закрытый стоял, так она изуродовалась! Знаете, какая Стаська была хорошенькая! Погодите, сейчас покажу.

   Нина легко встала, вытащила альбом, перелистала страницы и ткнула пальцем в одно фото.

   – Вот у нас на даче снимали.

   Я глянула на снимок и с трудом удержалась от крика. С глянцевой фотографии мне весело улыбалась абсолютно счастливая, радостная, на самом деле замечательно симпатичная… Анжелика.

   В Алябьево я заявилась со вставшими дыбом мыслями. Можно, конечно, представить себе, что Стася и Лика двойники, безумно похожие друг на друга девушки. Но Нина, показывая фото, спросила:

   – Красивая, да?

   Я обалденно кивнула.

   – Шашлыки жарили, – пояснила Спиридонова. – Только я Стаську сняла, как она себе на руку раскаленный шампур уронила, мигом ожог вздулся. Мы с мужем испугались, а Стася засмеялась: «Ерунда, – говорит, – за двое суток заживет». Стася очень чувствительная была, боялась людям неудобства доставить! И в тот раз странно вышло, она обожглась, и она же нас утешала. Только не зажила рука…

   – Почему?

   – Она на следующий день погибла, – хмуро ответила Нина.

   За ужином я, совершенно не обращая внимания на зудеж старух, во все глаза пялилась на Лику. Потом попросила:

   – Анжелика, будь другом, передай хлеб.

   – Ты же его не ешь? – удивилась Лиза.

   – Захотелось почему-то.

   – Пожалуйста, – вежливо ответила девушка и протянула плетеную тарелочку.

   Я скользнула взглядом по ее обнаженной до плеча руке. Выше запястья, но ниже локтя красовался длинный шрам, такой остается от сильных ожогов.

   – Эй, Лампа, – пнула меня Лизавета, – ты что, заснула?

   – А? – ответила я. – Нет, конечно, извини, ты совершенно права.

   – В чем?

   – Ну в том, о чем говоришь!

   Лиза прошипела:

   – Я сказала, что приезжал Володя, а ты уставилась на Лику, глаза выпучила, губами шевелишь, страх смотреть…

   – Какой Володя?

   – Ты перегрелась на солнце, – возмутилась девочка. – Костин, кто же еще!

   – Зачем?

   – Папку тебе привез, я в спальне положила.

   Наплевав на хорошее воспитание, я вскочила и ринулась к двери, провожаемая недоуменными взглядами старух.

   На диване в моей комнате и впрямь лежал тоненький сверток. Я вытащила бумаги и поняла, что вижу ксерокопию того дела об аварии.

   Сразу скажу, ничего интересного там не нашлось. Астер был трезв как стекло, машина исправна. Но в тот день шел дождь. Правда, Роберт, как установили потом сотрудники милиции, четко соблюдал правила дорожного движения. Катастрофа произошла на восьмом километре Минского шоссе, а на втором стоит знак, предписывающий водителям сбросить скорость до 60 километров в час. Астер подчинился и поехал так, как требовалось. Казалось, все в порядке, но… когда он подкатывал к восьмому километру, у стареньких «Жигулей» лопнуло правое переднее колесо. Роберт попытался справиться с машиной, но не сумел, и произошло то, что произошло.

   Я захлопнула папку. Получается, что парня не в чем обвинить, трезвый, соблюдающий правила. Просто роковая случайность, карма, судьба… На диване остался белеть листок. Я машинально взяла его. Так, опись вещей, найденных на месте катастрофы. «Термос с напитком, похожим на чай, цепочка, выполненная из желтого металла, похожего на золото». Ох уж эти милиционеры! Нет бы просто написать, чай и золотая цепочка… «Сумочка дамская, белого цвета, на длинном ремне, внутри зеркало, паспорт на имя Разуваевой Анастасии Семеновны, расческа деревянная, кошелек. В кошельке две банкноты по сто рублей и мелочи на двадцать. Еще косметичка…»

   Бдительные сотрудники тоже переписали ее содержимое. Пудра цвета загара, помада ярко-красная, зеленые тени, румяна оттенка «кирпич», черный карандаш для бровей, черная тушь и крохотный тюбик крема для удаления волос на лице. Однако странно, Анжелика блондинка с голубыми глазами, а макияж в сумочке явно принадлежит брюнетке.

   Я редко крашусь, но если мне приходит в голову приукраситься, то беру совершенно иные цвета. Во-первых, карандаш. Если волосы светлые, то черные брови выглядят очень вульгарно. Естественно, блондинки покупают себе коричневые или серые карандаши. Потом тени. Никак не зеленые. Голубые глаза от них делаются невразумительного оттенка. Чтобы небесные очи засверкали ярче, все пользуются совсем иными цветами: синим, серым… Опять же помада. Кроваво-красный цвет губ и «кирпичный» румянец да еще пудра колера «загар» подходят дамам цыганского плана. Нежные девушки с белоснежной кожей пользуются розовыми, перламутровыми тонами.

   И вообще, я давно живу в доме у Глеба Лукича, но ни разу не видела Анжелику с лицом как у вокзальной проститутки. Девушка, насколько понимаю, предпочитает естественный макияж в светлых тонах. Хотя, может, она решила сменить имидж? Ходила себе раньше вся размалеванная, с пурпурными губами, потом надоело. И вообще, не это самое странное. Каким образом Стася Разуваева превратилась в Лику? Кого похоронили в закрытом гробу? Куда подевалась настоящая внучка Глеба Лукича и была ли она вообще? Может, вся история отлично спланированное мошенничество? Хотя нет, у Лики же имелись письма, фотографии.

   В полном недоумении я вновь уставилась в список. Глаза натолкнулись на строчку «тюбик крема для удаления волос с лица». Еще одна загадка. Конечно, существуют девушки, у которых над верхней губой растут усики. Кстати, кое-кто их не удаляет, потому что считает сексуальными. Но это опять женщины восточного плана. У блондинок повышенная волосатость очень большая редкость. Так что получается, косметичка принадлежит брюнетке. Но лежала-то она в сумочке у Лики?

   Пару секунд я молча смотрела на список. Внезапно в голове что-то щелкнуло, и я поняла все.

   Около двенадцати ночи, когда в спальнях погасли огни, я юркнула в комнату для гостей, ту самую, откуда, по наблюдениям Тины, звонит Анжелика, и забралась под стол, накрытый скатертью. Ждать пришлось довольно долго, я чуть не заснула в духоте. Около часа раздался тихий скрип, легкие шаги, попискивание и шепоток:

   – Миленький, это я. Ну как? Она живехонька, здоровехонька, ну ничего не берет. Добавь дозу.

   Я вся обратилась в слух и сидела, боясь пошевелиться.

   – Милый, – ныла Лика, – я очень соскучилась, ну давай завтра встретимся, а? Хоть на полчасика, любимый, обожаю тебя!

   Я слушала дурацкую болтовню, пораженная тем, какой нежной может быть неприветливая, суровая девица.

   – Мое солнышко, – пела она, – ладно, ладно, не сердись! Не бойся, все спят, все спокойно, скоро вновь будем вместе, с денежками. Я тебя целую сто раз в нос, щечку, и угадай, куда еще?

   Она тихо засмеялась:

   – Ну пока, мой сердитый заинька.

   Вновь послышались легкие шаги. Анжелика явно направлялась к двери.

   – Эй, погоди! – сказала я.

   – Мама, – заорала девушка, – кто здесь?

   Я выбралась из-под стола.

   – Добрый вечер, вернее, ночь.

   Лика попятилась и уронила мобильный.

   – Лампа? Что ты здесь делаешь?

   – Пришла послушать твой разговор с Робертом.

   Обычно бледные щеки Анжелики полыхнули огнем, у нее покраснела даже шея и обнаженные руки.

   – Каким Робертом?

   – Астером.

   Девушка судорожно вздохнула, раскрыла было рот, но я брезгливо поморщилась:

   – Послушай, не надо, глупо отрицать, я все знаю, пошли в спальню, там и побеседуем.

   Мгновение Лика стояла в ступоре, потом кивнула. Не говоря ни слова, мы добрались до ее комнаты. Я села в кресло и спросила:

   – Думаю, план разработал Роберт.

   – К-какой Роберт?

   – Милая, право, смешно, ты ведь Стася Разуваева?

   У Анжелики в глазах заметался ужас.

   – Вы знаете? Откуда? То есть нет, конечно, я Лика.

   – Душечка, врать нехорошо, а убивать людей совсем плохо, и уж совершенно гадко подставлять невинную Раду.

   – Роберт не виноват, – мигом заявила дурочка, – это я… сама, одна…

   – Неправда, думаю, тебе слабо.

   – Но как вы узнали? – изумилась девушка.

   Я вытащила бумажку:

   – Читай.

   – Что это?

   – Опись вещей, найденных в машине Астера после катастрофы, ничего странного не замечаешь?

   – Нет, – прошептала Лика.

   – Вот и менты не увидели, но я сразу заметила. Глянь-ка, в косметичке вся косметика для черноволосой и черноглазой женщины, а ты блондинка. Странно показалось, вот я и подумала, что в автомобиле была еще одна девушка, она-то и погибла, только не пойму, где Анжелика познакомилась с Робертом.

   Стася попятилась и, наткнувшись на кровать, резко села. Скорей всего у нее просто отказали ноги.

   – Господи, но как… Что же теперь будет?

   – Ты выстрелила в Глеба Лукича?

   – Вы с ума сошли, это сделала Рада.

   – Неправда.

   – Правда.

   – Значит, ты подсунула ей пистолет в тайник.

   – Нет, она сама.

   – Не ври!

   – Ей-богу!

   – С чего бы Раде убивать любимого мужа?

   Стася неожиданно заплакала и мигом стала похожа на маленькую девочку, потерявшую в толпе маму.

   – Это усилитель.

   – Что?!

   – Усилитель психической энергии, он заставил Раду. Она была в гипнозе, вот и не помнит.

   – Бред!

   – Но это правда, мы, то есть я, в общем…

   Поняв, что она безнадежно запуталась, Стася замолчала. Я подождала пару секунд, потом взяла ее за руку. Ладонь у девушки оказалась сухой, горячей, словно у тяжелобольной, мечущейся в жару.

   – Вот что, – сказала я, – ну-ка отвечай, желаешь, чтобы завтра с утра сюда явилась милиция?

   – Нет, – подскочила Стася, – конечно, нет!

   – Тогда давай быстро рассказывай все по порядку.

   Стася встала, пару раз прошлась по комнате и поинтересовалась:

   – А если я буду откровенна, смогу завтра уехать?

   – Думаю, да, – быстро пообещала я, – но только в случае полной откровенности, поняла?

   Стасенька кивнула:

   – Слушайте.

   Родители Астера дружили с бабушкой Анжелики, они жили на одной лестничной площадке и считались хорошими соседями. Одалживали друг у друга соль, сахар и мелкие суммы до получки. Анжелика забегала к Роберту, если не могла выполнить домашние задания, и парень помогал малышке. Потом Астер уехал в Москву учиться, женился на Стасе и перестал наезжать домой. Мать скончалась, когда он был на третьем курсе, а отец недолго горевал, женился на ее сестре, тетке Роберта. Парень ничего не сказал, но в отчий дом больше не показывался, хотя звонил довольно часто. Естественно, родственники знали его телефон и московский адрес, но в гости Роберт своих не звал. Однажды тетка-мачеха сказала ему в трубку с обидой:

   – Что ж не пригласил нас ни разу на новую родню посмотреть, да и жену твою хочется не на карточке увидеть.

   – Своей квартиры у нас нет, – мигом парировал парень, – а теща нелюдимая, посторонних терпеть не может.

   Тетка молча проглотила откровенный отказ и перестала напрашиваться.

   Однажды в квартире у Роберта раздался звонок.

   – Извини, пожалуйста, – услышал он голос старой знакомой, соседки по рижской квартире, Кристины, – право, неудобно беспокоить, но попросить больше некого. Анжелика едет завтра в Москву, не мог бы ты ее на вокзале встретить?

   – Без проблем, – ответил Роберт и удивился: – А зачем ей сюда?

   – В институт поступать.

   – Она же маленькая, – растерянно сказал Астер.

   Кристина засмеялась:

   – Время-то летит! Сделай милость, помоги, боюсь, растеряется девчонка в большом городе. Да ты не волнуйся, ей на время вступительных экзаменов общежитие предоставят. А там, глядишь, и деда отыщет.

   – Какого деда? – перестал что-либо понимать парень.

   – Она все расскажет, – усмехнулась Кристина. – Пиши номер поезда и вагона.

   Роберт обязательный и исполнительный юноша и к Кристине с Анжеликой никаких претензий не имел. Поэтому он привез Лику к себе и предложил:

   – Живи тут, места много.

   Анжелика сразу рассказала Стасе и Астеру про Глеба Лукича, показала документы, снимки… И на следующий день они все вместе – втроем – решили ехать в Алябьево. Сели в машину и двинулись в путь, но на восьмом километре Минского шоссе произошла авария. Лика, сидевшая на переднем сиденье, погибла мгновенно, на Роберте и Стасе не оказалось ни одной царапины. Сначала супруги впали в истерику, но потом Роберт вдруг спросил:

   – У тебя паспорт с собой? – Да, – всхлипнула Стася.

   – Давай сюда.

   – Зачем?

   – Давай живо, некогда объяснять, сейчас милиция приедет!

   Лика протянула мужу документ. Тот схватил бордовую книжечку и приказал:

   – Так, теперь ступай в Москву.

   – Как?

   – Пешком, тут рядом, рукой подать. Дойдешь до «Макдоналдса», садись в укромный уголок и жди меня. Никуда, слышишь, никуда не уходи, пока не увидимся.

   – Может, лучше домой? – робко заикнулась Стася.

   – Я сказал, в «Макдоналдс», – заорал муж, – живо!

   Пришлось бедной Стасе топать пешком до Москвы. Там она села на автобус, добралась до американской харчевни и забилась за столик возле входа на кухню. Ждать пришлось очень долго. Наконец появился Роберт. Он залпом выпил огромную порцию кока-колы, поставил на пол небольшой саквояж, с которым приехала в Москву Лика, и устало сказал:

   – Слушай.

   Измученная долгим пешим путем, а потом тупым сидением в забегаловке, Стася уставилась на мужа.

   – Сейчас восемь вечера, – начал супруг.

   – Неужели?! – подскочила та. – Мы же выехали из дома в десять утра!

   – Заткнись, – весьма грубо приказал ей всегда корректный Астер.

   Чем больше он говорил, тем больше пугалась Стася. Роберту пришел в голову дикий, невероятный план.

   – Мы нищие, – внушал он жене, – ну что у нас есть? Квартира-развалюха, в которой со времен царя Ирода не было ремонта? А ты, дорогуша, привыкла хорошо одеваться и вкусно кушать. Кстати, я неприхотлив, но мне нужны средства на создание нового, более мощного аппарата-усилителя. Или вдруг дети появятся, как жить станем? Считать медные копейки? Ладно, нам сегодня судьба подарила шанс. Вот держи.

   И он протянул жене паспорт. Стася открыла документ и уставилась на фото Лики.

   – Это кто? – оторопело спросила она.

   – Ты, – преспокойно ответил Астер и изложил свои соображения: Стася отправляется к Глебу Лукичу и прикидывается его неожиданно обнаружившейся внучкой.

   – Зачем? – испугалась девушка.

   – Дура! – вскипел парень. – Этот мужик богат, небось денег не считает! Его закусочные на каждом углу стоят. Поживешь у него в доме, постараешься понравиться, а через годик сообщишь, что влюбилась в меня, мы и поженимся. Уж небось дедок не бросит внучку, купит ей квартиру, машину и денег даст.

   – Вдруг он меня выгонит?

   – Не выгонит, – твердо заверил ее муж.

   – Но вдруг меня разоблачит?

   – Как?

   – Мы совсем не похожи, я беленькая, а Анжелика брюнетка.

   – Плевать, – заявил Роберт, – он же ее никогда в жизни не видел и фотографий не имел, он вообще не знал, что она есть!

   – А если бабушка соберется навестить внучку?

   – Не соберется, – отрезал парень. – Сегодня утром звонила моя тетка, сообщила, что у Кристины сердечный приступ, только старуха просила не рассказывать внучке, боится, что та провалит вступительные экзамены. Хватит ломаться, обратного пути нет.

   – Почему? – растерялась Стася.

   – Потому что ты умерла.

   – Как?! – подскочила девушка.

   – Просто, – пожал плечами Роберт, – сидела на переднем сиденье и разбилась. Милиционеры составили протокол и забрали твой паспорт. Саквояж Анжелики и ее документы я припрятал, никто ведь не знал, что она к нам приезжала!

   – Но моя учеба в институте! Как же я явлюсь на занятия под чужой фамилией?

   – Ты вообще туда больше не пойдешь, – припечатал супружник. – Ты – труп, а покойники не ходят на лекции. Поступишь снова, в другой институт, по документам Анжелики, и все дела.

   – Я ее старше, – лепетала Стася.

   – Ерунда, совершенно не видно.

   – Но фотография в паспорте!

   – Это я беру на себя, – спокойно сообщил Роберт. – А теперь поехали.

   – Куда? – похолодела от страха Стася. – К этому Глебу Лукичу? О нет, боюсь.

   – Поднимайся, едем в мотель, тот, что стоит на Минском шоссе, переночуешь там.

   – Почему не дома?

   – Ты совсем кретинка?! – взвизгнул супруг.

   И тут Стася безнадежно поняла: Роберт придумал и осуществил дьявольский план. Он теперь вдовец, Анастасию Разуваеву в ближайшее время похоронят, а ей придется начинать жизнь сначала, в чужой личине.

   Ночь в мотеле она неожиданно провела прекрасно. А утром все показалось не столь трагичным. Стася даже повеселела. Ее умный, прозорливый Роберт, как всегда, оказался прав. Судьба и впрямь подкинула им удивительный шанс, грех не воспользоваться. Единственное неудобство заключалось в том, что ей и Астеру придется жить врозь, скрывая факт знакомства. Но ведь это не навсегда, не пройдет и пары месяцев, как Стася «познакомится» с Робертом, и они поженятся. А что, даже прикольно! Мало кому удается дважды расписаться с одним и тем же человеком!

   К вечеру Роберт привез паспорт Анжелики, в который была вклеена фотография Стаси. Девушка взяла документы и, чувствуя себя авантюристкой, поехала в Алябьево.

   Неожиданно ей все великолепно сошло с рук. Глеб Лукич, увидев документы, фотографии и письма, мигом поверил девушке и оставил ее жить у себя. Он позвонил Кристине и довольно долго проговорил с бывшей любовницей. Та с трудом отходила от сердечного приступа, но голос у нее остался прежним, юным. На Ларионова нахлынули воспоминания. При всей удачливости в бизнесе Глеб Лукич был сентиментален, он просто старательно не показывал никому, что способен заплакать при виде брошенной собаки. Да еще Стася показалась ему удивительно похожей на Кристину в молодости: светловолосая, голубоглазая… Анжелика, очевидно, пошла в отца, она была ярко выраженной брюнеткой со смуглой кожей. Но Глеб Лукич ведь никогда не видел настоящую внучку. А Стасе попросту повезло. Глеб Лукич говорил по телефону с Кристиной. Та запросто могла попросить: «Позови-ка Лику» – и мигом обнаружить, что внучка говорит не своим голосом.

   Но Ларионов беседует с бывшей любовью поздно вечером, после полуночи, и Кристина, полагая, что Анжелика спит, не подзывает девушку. Господь словно решил помогать Стасе.

   В общем, план Астера удался как нельзя лучше. Стася поступила на первый курс престижного института и начала учиться. С мужем они теперь встречались тайком, в кафе, на окраинах. Оба боялись, что могут налететь на общих знакомых.

   – Не дрейфь! – уговаривал жену Роберт. – Только мы поженимся вновь, как я продам свою квартиру и куплю другую, в таком районе, где нас никто не знает. А может, дедуля и меня у себя поселит… Вот будет здорово, вообще никаких забот.

   Стасю покоробило это заявление. Во-первых, квартира-то не Роберта, а ее, а во-вторых, стало понятно, что муж не собирается сам зарабатывать, а мечтает сесть на чью-нибудь крепкую шею. Впрочем, Глеб Лукич с большим удовольствием засовывает в карман «внучки» доллары, приговаривая:

   – Трать, детка, не стесняйся, для кого же мне их копить!

   Естественно, львиная доля полученных денег отправлялась к Астеру.

   Где-то зимой Стася решила рассказать Глебу Лукичу о том, что влюблена. Момент она выбрала очень подходящий, в конце года «дедушка» открыл еще два кафе. Бизнес вертелся, деньги лились рекой, и Глеб Лукич был в великолепном настроении.

   Стася постучалась в библиотеку и, не дождавшись ответа, всунула в комнату голову. «Дед» говорил по телефону. Ласково улыбнувшись, он показал девушке на кресло. Стася села и стала ждать, пока он попрощается с собеседником. Разговор явно шел к концу.

   – Хорошо, – кивал головой Глеб Лукич, – значит, отец, мать, младшая сестра, два брата, тетка и дядя-инвалид. Многовато, однако, родственников. Всех ведь поить, кормить придется. Ладно, это не к тебе претензия. Ну, пока, работай.

   Отсоединившись, Ларионов вздохнул:

   – Извини, детка, понимаешь, у Макса появилась очередная невеста, надо же разузнать о девчонке правду. Вот пустил по следу своих парней.

   – Зачем? – испугалась Лика.

   – Ну как же! Мало ли кто в мою семью влезть хочет, с Ларионовым породниться многие за честь посчитают, только я не со всеми за руку здороваться стану. Видишь, выяснил, что девчонка из очень бедной семьи, с кучей больных родственников, вот и гадаю теперь: то ли и правда влюбилась в моего племянника, то ли решила поправить свое материальное состояние.

   – И ты так всех проверяешь?

   Глеб Лукич кивнул:

   – Не хочется, чтобы к Ларионовым примкнули недостойные лица. Будь уверена, если ты решишь выйти замуж, узнаю о твоем женихе все. Уж не взыщи, если откопают нечто недостойное, на порог его не пущу. Ты что-то хотела?

   Лика быстро сказала:

   – В пассаже шубку продают из щипаной норки, такая красивая!

   Она сообразила, что про Роберта «дедушке» говорить ни в коем случае нельзя. Глеб Лукич «сунет под микроскоп» парня, узнает тут же о погибшей жене, еще, не дай бог, покажут ее фотографии. Нет уж, лучше попросить манто. Глеб Лукич, приученный, что домашние постоянно бегают к нему с просьбами, ничуть не удивился.

   – Конечно, моя радость, – ответил он, – только не покупай короткую, лучше в пол.

   Так у Стаси появилась еще одна шуба и головная боль: как же им с Робертом поступить? Но муж совершенно не переживал по этому поводу. Когда Стася, позвонив ему ночью из комнаты для гостей, рыдая, рассказала про привычку Ларионова пускать по следу ищеек, Роберт спокойно ответил:

   – Ну и что?

   – Как – что? – изумилась Стася. – Нам будет трудно пожениться!

   – А кто торопит? – буркнул Астер. – Тебе плохо живется? Учишься в престижном институте, все подают, покупают, ни в чем отказа нет. «Дедуська-то» не жадный, вон сколько денег дает. По-моему, все очень хорошо, не стоит форсировать события, давай еще полгода потерпим, а там посмотрим!

   Стася ничего не сказала мужу, ласково попрощалась с ним и ушла к себе. Но в комнате с ней приключилась натуральная истерика. Девушка сначала зарыдала, потом успокоилась и закурила. Хорошо Роберту рассуждать о ее удачной жизни в семье у Ларионова! Стася ни разу не пожаловалась мужу, как она боится разоблачения. Девушка старалась как можно реже попадаться на глаза остальным домашним, она знала, что Рада, Кара, Тина и Макс считают ее заносчивой и малоприятной, но поделать ничего не могла. Еще хорошо, что Кристина так и не оправилась от сердечного приступа. Поболела около месяца и умерла. Бабушка Лики обожала внучку, потому попросила, чтобы о ее смерти сообщили в Москву только после того, как похороны завершатся. Незачем девочке срываться и лететь в Ригу. Так что пока Стасе откровенно везло, но она все равно дергалась. Однажды в метро на плечо девушки опустилась легкая рука, и раздался вопль:

   – Эй, это ты? Ну дела!

   Помертвевшая от ужаса Стася обернулась и увидела совершенно незнакомую девушку. Испуг был так силен, что Стасенька лишилась дара речи и только хлопала глазами, глядя на девицу. Та попятилась.

   – Прости, я обозналась. Думала, подругу вижу, она давно за границей живет, очень удивилась.

   – Ничего, – прошептала Стася, чувствуя, что сердце сейчас выскочит из груди, – ерунда, бывает!

   Роберт-то не испытывал этих чувств, он просто получал от жены деньги и жил припеваючи, совершенно свободным человеком. Стася полагала, что они опять поженятся. Глеб Лукич купит им хороший дом, устроит на высокооплачиваемую работу, и она уедет из Алябьева, вздохнет наконец свободно, перестанет вздрагивать каждую секунду. И потом, она обожает Астера, ей надоела любовь по телефону, хотелось оказаться с мужем вдвоем, и не в кафе, а на своей жилплощади, за крепко закрытой дверью. Было еще одно обстоятельство.

   Анжелике, усиленно изображавшей из себя сухаря-зубрилку, очень понравились Глеб Лукич, Рада и Тина. С каждым днем ей все тяжелей и тяжелей становилось обманывать «дедушку», хотелось подурачиться вместе с Радой и Тиной. Неизвестно, чем бы завершилась все более запутывавшаяся ситуация, но тут Глеба Лукича не стало.

   – Погоди-ка, – прервала я плавный рассказ Стаси, – что значит «не стало»! Это ты его убила!

   – Я? – попятилась Стася. – Да ты что? С ума сошла? Зачем было мне лишать его жизни?

   – Наследство хотела получить, – вяло ответила я, неожиданно понимая: моя собеседница бессовестная врунья, решившая воспользоваться чужим именем, но и только.

   Стася замахала руками:

   – Как тебе такое в голову пришло? Ну подумай сама, в завещании меня нет, я осталась нищей. Рада не захочет платить внучке Глеба Лукича, мы не дружим, более того, я ей совершенно не нравлюсь, значит, точно выставит меня за дверь. Я тут по недоразумению осталась. Кара просто растерялась после смерти Ефима, вот и не выкинула пока мой чемодан за порог.

   – Кара интеллигентная женщина, – возразила я, – она не станет выбрасывать сироту. А ты хочешь сказать, что и к кончине Ефима не имеешь никакого отношения?

   Стася трясущимися пальцами стала рыться в пачке сигарет.

   – Его же собака загрызла!

   Я вздохнула. Девчонка, похоже, ни при чем.

   – Послушай, красота ненаглядная, а что это вы собирались сделать с Розой Константиновной? Какую дозу решили увеличить? Хотели отравить старуху? Только не надо отпираться. Я ведь слышала ваш разговор.

   Стася посерела, ее глаза мигом забегали.

   – Ну это, в общем…

   – Что?

   – Понимаешь, когда убили Глеба Лукича и взяли под следствие Раду, Роберт сходил к адвокату. Тот объяснил, что в этом случае вступает в силу предыдущее завещание, и я, как внучка, могу подать в суд и потребовать малую толику.

   – Так, понятно, дальше что?

   – Затем умер Ефим, и нам пришло в голову…

   Стасенька замолчала и принялась деловито давить в пепельнице окурок.

   – Ну, говори, – поторопила я.

   – Если все наследники умрут, то деньги достанутся мне, – наконец решилась Стася. – Собственно говоря, ну кто остался? Кара, Макс, Тина и Роза Константиновна… В конце концов, кое-кто может и в живых остаться, моя доля все равно окажется большой. Мы подумали и решили, что Роза Константиновна очень старая, нажилась уже, да и противная она. А от Кары какой толк? Что ей делать на земле? Детей у нее нет, толку от тетки чуть…

   Я смотрела в приятное, даже красивое лицо Стаси. Надо же, пару минут назад мне было ее жаль, но сейчас добрые чувства мигом испарились. Ладно, пусть девушка никого не убивала, но она собиралась это сделать!!!

   – Есть один крохотный, меняющий все нюансик, – тихо сказала я несостоявшейся леди Макбет. – Вдруг Раду выпустят? Обломятся тебе тогда денежки, жадная ты наша.

   – Нет, – мотнула головой Стася. – Радка убила Глеба Лукича, кто же еще? Больше некому. Это не я жадная, а она, решила все денежки заграбастать!

   – Чем же ты травишь несчастную старуху? – пошла я в атаку. – Стрихнином? Подсыпаешь в кофе?

   – Это не я, – заблеяла Стася, – не я.

   – А кто же?

   – Роберт.

   – Ну послушай, не нужно считать всех вокруг идиотами! Сюда даже муха не пролетит незамеченной, охранник целый день пялится в монитор. Или твой Астер умеет перевоплощаться в мошку?

   Стася вспыхнула огнем:

   – Кстати, насчет посторонних ты не права. Ночью, в тот день, когда убили Глеба Лукича, сюда приезжала Ольга, мать Тины.

   – Врешь!

   – Чтоб мне сдохнуть! – Откуда знаешь?

   – Так я видела ее.

   – Когда?

   – Я пошла около часа на кухню…

   – Зачем?

   – Бессонница замучила, думала теплого молока выпить, оно на меня как снотворное действует. Дошла до лестницы, а внизу вдруг свет зажегся, но не большая люстра, маленькое бра.

   Стася осторожно глянула в холл и увидела, что Глеб Лукич впускает в дом Ольгу. Девушка быстренько убежала к себе, не желая попадаться на глаза «деду». Если он предпочел встретиться с бывшей любовницей в столь неподходящий час, значит, хочет, чтобы их свидание осталось тайной.

   – Утром ее и след простыл, – пояснила Стася.

   – Почему милиции не рассказала об этом?

   – Меня не спрашивали.

   Оно правильно, дознаватели беседовали на эту тему с охранниками. Вот почему тот, кто впустил Ольгу, промолчал! Это интересно.

   – Что же ты сама не заявила о визите Ольги?

   Стася помолчала, потом тихо ответила:

   – Роберт не велел.

   Все ясно, думал небось потом шантажировать тетку, собирался содрать с телевизионной дивы доллары за молчание!

   – Так что ты подмешиваешь в еду старухе?

   – Это Роберт.

   – Ой, перестань!

   – Нет, правда, хочешь, поклянусь? – быстро затараторила Стася. – Роберт включает свой «усилитель психической энергии» и внушает Розе Константиновне, что ее сердце останавливается. Ему для этого совсем не нужно никуда ездить. Психическая энергия свободно перемещается в пространстве, минуя все препятствия, даже стальные стены ее не остановят. Главное, чтобы человек в этот момент не сидел, скрестив руки или ноги.

   – Почему? – только и сумела поинтересоваться я.

   – Тогда он закрывает свое поле, – без тени улыбки заявила Стася. – Меня Роберт давно научил: когда находишься в общественном месте, в метро, например, всегда скрести ноги и руки, ни один вампир не присосется, я теперь всегда так делаю. Муж прав, раньше дико в подземке уставала, а теперь еду спокойно, хоть бы хны. Небось у меня прежде энергию скачивали. Знаешь, сколько энергососов в транспорте трется? Но Роза Константиновна оказалась очень астрально защищенной, у Роберта пока ничего не вышло. Правда, старухе стало пару раз плохо, но и только. Роберт говорит, что у усилителя маленькая мощность, надо строить сильный, вот с ним он станет всемогущим.

   Она продолжала рассказывать какие-то глупости об эфирных и ментальных полях человека, о «коридорах смерти» и демонах зазеркалья… Мне понадобилось минут десять, чтобы понять: Стася не придуривается, она и впрямь верит в эту чепуху и считает, что Розу Константиновну можно отправить на тот свет посредством «усилителя психической энергии».

   – Ну вот что, – хлопнула я ладонью по столу, – хватит!

   Стася испуганно примолкла.

   – Теперь слушай меня внимательно, – велела я.

   Измученная долгим разговором со Стасей, я рухнула в кровать и мигом провалилась в черный сон. Впервые за долгое время я распахнула глаза тогда, когда стрелки будильника показали полвторого. Умывшись, я сползла в столовую ровнехонько к обеду и обнаружила за столом детей и Кару.

   – Ты не заболела? – спросила Кара.

   – Нет.

   – Мы уж начали волноваться, спишь и спишь, – вздохнула Карина.

   – Да вчера никак не могла успокоиться, душно очень было.

   – Сегодня не лучше, вон, градусник в тени тридцать пять показывает, – протянула Кара. – Не Подмосковье, а Африка какая-то, Танзания или Египет, уж не знаю, где жарче.

   Знание географии не является моим коньком, потому я ничего не ответила хозяйке, а задала свой вопрос:

   – Где Анжелика?

   Кара подскочила на стуле.

   – Ты не поверишь!

   – Что случилось?

   – Утром, едва пробило девять, она пришла ко мне в комнату, – всплеснула руками Кара. – Заявилась и говорит: «Извини, уезжаю». Я прямо оторопела: «Куда? Зачем? Что стряслось? Тебя обидел кто? Ей-богу, не обращай внимания, если бабки что-то сказали. Сама видишь, они и меня терпеть не могут». – Нет, – спокойно ответила Лика, – мне было очень хорошо у вас, но я встретила мужчину, полюбила его и переезжаю к нему. Естественно, я буду звонить и приходить в гости. Сейчас, когда Глеба Лукича больше нет в живых, мне не слишком хочется сидеть на твоей шее».

   Карина попыталась остановить девушку, но та оказалась непреклонной, она даже отказалась от машины и ушла пешком, неся в руках два огромных, довольно тяжелых чемодана.

   – Какая муха ее укусила? – удивлялась Кара.

   Я хмыкнула. Значит, Анжелика сдержала свое слово. Вчера мы договорились с ней, что она под благовидным предлогом покинет дом Ларионовых, уйдет тихо, взяв с собой носильные вещи, драгоценности и безделушки, словом, все, что «заработала».

   – Но куда мне деваться? – попробовала было сопротивляться девчонка. – Не могу же я идти к Роберту домой? Все уверены, что я погибла!

   Но у меня больше не было жалости к этой обманщице и убийце. Да-да, именно убийце! Ведь Стася абсолютно искренне считала, что «усилитель психической энергии» уничтожит несчастную Розу Константиновну. Она совершенно спокойно говорила о том, что старуха зажилась и ей пора ложиться в гроб. Поэтому я только пожала плечами:

   – Это не мое дело. Если утром не уберешься восвояси, я расскажу всем правду о Лике.

   Решив перевести разговор на другую тему, я спросила у Кары:

   – А где старшее поколение?

   Она опять всплеснула руками:

   – Ты будешь потрясена! Обе сидят в своих спальнях, тихие, как большие дети. Прикинь, они ничего не требуют, меня не зовут, не капризничают, не кривляются, прямо чудеса. А главное, наотрез отказываются выходить.

   В этот момент Кирюшка хихикнул. Лиза мигом сказала:

   – Ешь спокойно, чего дергаешься?

   Вопреки обыкновению мальчик не заорал нечто типа: «Отвяжись, сам знаю, как поступить!»

   Нет, он опустил глаза в тарелку и стал очень аккуратно нагребать на вилку кусочки кабачка, используя при этом действии не пальцы, а нож. Чрезмерная аккуратность и использование столовых приборов удивили меня еще больше. Как правило, Кирюше ничего не стоит облизать тарелку, на которой осталась малая толика вкусной подливки, ножом он пользуется крайне редко, только тогда, когда хочет произвести соответствующее впечатление. Отметив все это про себя, я подождала, пока дети доедят мороженое, и спросила:

   – Кирюша, не мог бы ты зайти в мою спальню?

   – Конечно, – мигом отозвался мальчик, и это мне уже совсем не понравилось.

   Обычно он начинает ныть: «Зачем? Прямо сейчас? Можно через час?» Сегодня же он повиновался беспрекословно, и это наводило на нехорошие подозрения.

   В мою спальню Кирюша втиснулся бочком.

   – Скажи, – поинтересовалась я, – не знаешь ли ты, что приключилось с бабушками?

   Мальчик пробормотал:

   – А что?

   – К обеду не спустились.

   – Ну и хорошо, – фыркнул Кирюшка, – хоть спокойно поели, без скандалов, они всем надоели…

   – Понятно, – кивнула я. – И что же вы сделали?

   – Это я, – решительно заявил Кирюша, – сам придумал, сам выполнил, девчонки ни при чем! Хочешь знать, они меня даже ругали! Но я, честно говоря, не думал, что они так перепугаются!

   – Давай, рассказывай суть! – Я решительно прервала «увертюру»: – Сделай милость, говори по делу!

   – Ага, – заныл Кирюша, – тебе хорошо, бегаешь весь день неизвестно где, только вечером появляешься. А мы тут постоянно! Между прочим, Макс с Карой тоже уезжают. Он на работу, и она не знаю куда, но, словно на службу, ровно в 13.00 садится в машину и в 18.00 возвращается.

   Я удивилась. Честно говоря, я полагала, что Карина сиднем сидит в Алябьеве. Да и куда ей мотаться с такой регулярностью? Она нигде не служит. Решив разобраться с интересным вопросом позже, я спросила:

   – Ну и что, взрослые отправляются по делам, что же тут странного?

   – Оно ничего, – вздохнул Кирюша, – только две эти бабки-психопатки, дуры сумасшедшие…

   – Кирилл! Разве можно так говорить о взрослых!

   Мальчишка хмыкнул:

   – По твоей логике, Лампудель, выходит, что я запросто могу обзывать Лизку и Тинку дурами.

   – Конечно, нет. Не следует употреблять подобные выражения ни в чей адрес. Моя мама бы строго наказала меня, услышав нечто подобное.

   – Твоя мама, – вздохнул Кирка, – скончалась бы, увидев одну серию про Бивиса и Батхеда, впрочем, вполне невинные Симпсоны довели бы ее до инфаркта. А уж если бы она побегала в нашей школе с десятиклассниками на перемене! Ты имей в виду, что вы жили очень давно, считай, в каменном веке, ни компьютера, ни телевизора. Ясное дело, дети были иные.

   Я чуть не задохнулась от возмущения.

   – Хамство отвратительно всегда – это раз. Потом, я пока еще жива – это два. Кстати, телевизор в моем детстве был, впрочем, электричество, радио, канализация и горячее водоснабжение тоже. Смею напомнить, что Гагарин полетел в космос в 1961 году, это – три!

   – Да ладно, не обижайся, – улыбнулся Кирюша, – согласись, мы другие.

   – Хорошо, но хамство…

   – Лампуша, – хитро прищурился мальчик, – вот сейчас, когда мы тут вдвоем, одни, и нас никто не слышит, скажи честно, ведь они старые, противные, гадкие жабы? Только не ври, ты думаешь, как и я!

   Вот так всегда. Стоит начать изображать из себя Макаренко, дети мигом припирают меня к стенке.

   – Жабы, – согласилась я, – причем очень вредные, но о своем истинном отношении к людям не принято говорить вслух. И потом, они тебя старше!

   – Ладно, – развеселился Кирка, – пусть будет по-твоему, они престарелые жабы. А насчет возраста… Это же глупо! Свинья всегда остается свиньей, в молодости поросенок, в пожилом возрасте хряк. Почему я должен уважать человека только потому, что он прожил на свете в пять раз больше меня? Ладно бы чего достигли, ну там, профессорами стали, так ведь нет! Я, между прочим, умней их. Смотри, английский знаю, компьютером владею, могу машину водить, а они? Только зудят: «Кирюша, не ешь три булочки подряд». Спрашивается, почему? «Не надо». Ну объяснили!

   Кирюшка сел на мою кровать и принялся изливать душу. Я слушала его со смешанным чувством. Дело в том, что Кирку и Лизавету никто никогда не воспитывал в том понимании, которое вкладывает старшее поколение в этот глагол. Мое детство, например, прошло в обнимку с частицей «не». Не надевай, не ходи, не гуляй, не бери, не ешь, не используй косметики, не носи мини-юбку, не ложись спать поздно, не спорь со взрослыми, не обращай внимания на мальчиков, не смейся без причины, не кричи… Список можно продолжать до бесконечности. Моя мама была полна рвения сделать из дочери положительного члена общества, и она очень хотела ребенку добра.

   Мы с Катей тоже хотим, чтобы дети выросли благополучными, поэтому Лизавета и Кирюшка заняты во время учебного года под завязку. Английский, плаванье, карате. Но на то, чтобы бесконечно делать им замечания, у нас нет ни времени, ни сил. Мы никогда не ругаемся с ними из-за одежды, не прячем сигареты и бутылки, а косметика совершенно спокойно лежит в ванной. Никто из нас не впадает в ужас, если видит в руках у подростков эротический журнал или карты. Если делать замечания, они начнут таиться, а так мы знаем, что у них на уме. Кстати, запретный плод сладок. Год тому назад я поймала Кирюшку во дворе с сигаретой. Он, правда, пытался ее спрятать, но не успел.

   – Что куришь? – мирно осведомилась я.

   Кирюшка вытащил пачку самой дешевой отравы.

   – Ну это ты зря, – хмыкнула я. – От этой дряни кашель душит, отчего «Парламент» не взял? Он в Катиной спальне на стеллаже лежит!

   Пару раз после этого случая Кирюшка демонстративно вытаскивал сигареты дома, но никто ему ничего не сказал, и парнишка прекратил курить. Ну скажите, пожалуйста, какой интерес затягиваться вонючим воздухом, если ни я, ни Катя, ни старший брат с женой не реагируют? Вот начни мы ругаться, тогда бы он из подросткового упрямства стал бы прятаться в подъезде с чинариками.

   Поэтому, сами понимаете, никакой закалки против «воспитательных методов» Кирюша не имеет. Я-то в детстве четко знала: большинство из того, что зудят взрослые, следует пропускать мимо ушей, а вот Кирка не умеет так поступать, поэтому две старухи достали его капитально.

   Роза Константиновна без конца сыпала замечаниями, призывая мальчика надеть нормальные штаны вместо отвратительно широких с карманами, снять черную майку, потому что этот цвет подходит только для похорон, не носить кроссовки, так как в них потеют ноги…

   – Деточка, возьми сандалики, – вздыхала свекровь Кары каждый раз, завидя Кирюшку. – Обязательно надень белые носочки, а на них летнюю обувь. И бога ради, скинь эту жуткую тряпку с головы! Как только можно, словно инкассаторский мешок на макушку напялил. Хочешь, куплю тебе белую панамку?

   Представляете, сколько усилий требовалось Кирюшке, чтобы не взвиться и не заорать:

   – Никакой это не инкассаторский мешок, а жутко модная бейсболка, да она стоит страшно дорого!

   Галина Михайловна тоже без конца придиралась, но действовала по-иному. Мать Карины заботило в основном здоровье.

   – Не пей кока-колу, голубчик, – стонала она. – Проклятые американцы ее специально сюда к нам завезли, чтобы русский народ отравить! Не ешь импортные продукты, и вообще, сейчас лето, налегай на кабачки, очень полезная пища, и не тяжело для желудка, будешь хорошо спать, не ощущая дискомфорта в печени и вздутия!

   Но Кирюшкин растущий организм требует мяса. Желудок у мальчика никогда не болит, а где у него расположена печень, он понятия не имеет, поэтому, когда вчера за обедом Галина Михайловна запретила подавать котлеты, заявив Зине: «Слишком жарко, не следует утомлять организм жареным», – Кирюшка окончательно рассердился и решил отомстить.

   Он не поленился по самому пеклу сгонять на станцию, в аптеку, и купить там зеленку. Затем взял у большой любительницы розыгрышей Тины наклейку на руку и спокойно спустился к чаю. Галина Михайловна, лишившая его вкусного обеда, методично истребляла торт со взбитыми сливками. Наши старухи обожают призывать всех сдерживать аппетит и желания. Но когда дело доходит до их любимых блюд, почему-то не торопятся продемонстрировать аскетизм.

   Кирюшка сел между бабками, выслушал очередную дозу нотаций и сказал:

   – Что-то не хочется торта, дайте одного горячего чая, меня всего трясет!

   – Ты заболел, – забеспокоилась Галина Михайловна. – Говорила же, не ешь мороженое, да еще импортное, туда специально на их заводах приманку кладут, чтобы люди все время…

   – И шорты вечером носить нельзя, – прервала ее Роза Константиновна.

   – Во, глядите, что случилось, – сообщил Кирюшка, задрав рукав рубашки.

   Галина Михайловна вздрогнула и уронила на ковер кусок торта.

   – Матерь Божья, – вскрикнула Роза Константиновна, – немедленно надо вызвать врача!

   Рука Кирюшки, «украшенная» наклейкой с натуральной до противности раной, да еще залитая зеленкой, выглядела ужасающе.

   – Не надо врача, – прошептал мальчик, старательно сдерживая смех, – у меня это давно.

   – Утром еще не было, – прошептала Галина Михайловна.

   Кирюша кивнул:

   – Точно, она всегда внезапно вылазит, больно – жуть.

   – Что с тобой? – дрожащим голосом осведомилась мать Кары.

   – Кожееда, – вздохнул противный мальчик. – У меня мама врач, в Африке работала, там и подцепила. Штука эта жутко, невероятно заразная. Воздушно-капельным путем передается, прямо как чума. Вот когда язва появляется – самый опасный момент, бациллы кругом так и разлетаются. Лечить это не умеют, мучаюсь теперь каждый месяц, кожееда регулярно вскрывается.

   И он оглушительно чихнул пару раз, потом сильно закашлял.

   Старух словно ветром сдуло со стульев. Чуть не столкнувшись лбами на пороге, они вылетели за дверь. Кирюшка спокойно съел три куска торта и, наслаждаясь одиночеством, включил телик. По экрану скакал Гомер Симпсон, и никто не ворчал за спиной у мальчика: «Выключи немедленно этого урода, лучше посмотрим «Новости».

   Честно говоря, подросток не ожидал, что его проделка будет иметь такой успех. Гадкие старухи окопались в своих комнатах и не собирались выходить. Более того, они ничего не ели и ничего не просили.

   – Боятся небось, – хихикал Кирюшка, – что я на посуду и на вещи начихал. Ну да ничего, им полезно, похудеют чуток.

   Я вздохнула:

   – Сейчас попробую исправить ситуацию, а ты дай честное слово, что больше не станешь их пугать.

   – Только не говори про наклейку, – перепугался Кирюшка, – со свету сживут!

   – Ладно, – кивнула я и пошла сообщать старухам, что сей момент привезла результат анализов из лаборатории. Кожееды нет, у мальчика вульгарная, совершенно незаразная аллергия. Доктор велит ему есть побольше мяса, чипсов, орехов, мороженого и сосисок, при этом потребление кабачков и капусты должно быть резко ограничено.

   Около полуночи я поскреблась в домик к охранникам. Коля распахнул дверь.

   – Евлампия Андреевна, что-то стряслось?

   – Нет, просто не спится.

   – Хорошо вам, – покачал головой Николай, – мне, наоборот, дико спать охота, да нельзя.

   – Так обычно в жизни и бывает, – засмеялась я. – Думаю, кабы меня заставили ночью стеречь ворота, тоже бы клевала носом. Скажи, пожалуйста, у вас график? Как вы с Сережкой работаете?

   – Через сутки, – пояснил парень.

   – Тяжело, наверное, никакой личной жизни!

   – Зато зарплата большая!

   – Верно, – вздохнула я, – только денег всегда мало, сколько ни дай. Небось трудно так сидеть и в экран пялиться.

   – Скучно очень, – признался Коля, – прямо тоска. С другой стороны, куда деваться? Образования у меня нет никакого, одно остается – либо рынок, либо охрана. Я ведь из бывших спортсменов, борьбой занимался, даже чемпионом был, карате владею, стреляю хорошо. В профильную школу ходил. Знаете, как там учат детей? Восемь часов в день тренировки и два уроки: русский с математикой. Там главное, какой результат покажешь в зале, тройку всегда по общеобразовательным предметам поставят.

   – И что, мимо тебя никто посторонний не пройдет?

   – Ни боже мой, – заверил Коля, – даже мышь.

   – Ну это сквозь центральные ворота, а если через забор?

   – Такого тоже не случится, – пояснил охранник, – весь периметр подключен к сигнализации. Если человек обопрется об изгородь или попытается перелезть, у меня мигом сирена завоет, я в камеру сразу и увижу. Вот так.

   Он щелкнул каким-то рычажком, перед моими глазами вспыхнул еще один экран, на котором виделся забор.

   – Ясненько, – протянула я. – И Сережа такой же бдительный?

   – Естественно, – кивнул Коля.

   – И вы никуда не уходите?

   – Только в туалет.

   – Вот! А вдруг в это время…

   Коля хмыкнул:

   – Не-а, смотрите.

   Парень встал, толкнул соседнюю дверь, за ней виднелись идеально чистые унитаз и рукомойник.

   – Вы зайдите и гляньте на стену.

   Я повиновалась и ахнула. Сквозь висевшее в комнате зеркало было видно экраны.

   – Хитрое стекло, – сказал очень довольный охранник. – С внешней стороны можно собой любоваться, а с внутренней оно прозрачное. Сторожку-то специалисты делали, все предусмотрели, можете спать спокойно и ничего не бояться.

   – А в тот день, когда убили Глеба Лукича, чье дежурство было?

   – Мое, – тяжело вздохнул Коля. – Милиционеры вот тоже приходили и так же про посторонних расспрашивали. Я им и туалет показывал, и камеры.

   – Скажи, дружочек, – ласково проговорила я, – каким же образом сюда ухитрилась ночью проникнуть Ольга, мать Тины?

   Коля поперхнулся и закашлялся. Я подождала, пока он придет в себя, и осведомилась:

   – Ты ведь ее знаешь? Наверное, видел тут не раз. Ольга такая красивая женщина, на телевидении работает.

   – Ага, – кивнул охранник, быстро взяв себя в руки. – Только ошибочка вышла, не было никого.

   – Милый, лгать бесполезно, я видела ее собственными глазами, и вот теперь интересно, отчего ты соврал милиции?

   Глаза Николая заметались по моему лицу.

   – Глупо молчать, – пожала я плечами. – Если расскажу об этом Карине, тебя мигом уволят. Кстати, вот смотри, мое удостоверение.

   Коля глянул на бордовую книжечку.

   – Понимаешь, – как ни в чем не бывало неслась я дальше, – я работаю частным детективом, поэтому приучена держать язык за зубами. От тебя требуется только одно, скажи: ты впускал сюда Ольгу? Ей-богу, все останется между нами, если не ответишь, поверь, это всего лишь формальность, мигом пойду на Петровку, и тогда тебе плохо придется.

   Коля сглотнул слюну:

   – Моей вины тут нет.

   – Да?

   – Да Глеб Лукич позвонил и велел: «Сейчас Ольга приедет, впусти». Я и выполнил приказ.

   – Во сколько же она прирулила?

   – Около полвторого, все спали давно. Кстати, она не первый раз в это время является. Дела у них какие-то с Глебом Лукичом были.

   – Что же так поздно?

   Коля пожал плечами:

   – Мое дело ворота отпирать, а не любопытничать.

   – Когда же дамочка уехала?

   Охранник нахмурился:

   – Около четырех, еще темень стояла. Вылетела из двери, в машину хлоп! Чуть ворота не снесла, злая очень, видать, поругались.

   Я молча смотрела на мужчину. Интересно, однако! Ольга уезжает на рассвете, когда все спят, а утром я нахожу Глеба Лукича убитым. Это наводит на нехорошие подозрения. Я, думая о личности убийцы, вывела Ольгу за рамки своего расследования: во-первых, ее нет в завещании, где упомянуты родственники, во-вторых, я полагала, что она в момент убийства отсутствовала. А оказывается, дамочка была последней, кто видел Ларионова в живых. И с завещанием сглупила. Имени самой Ольги там не указано, зато имеется Тина, которая получит неплохой кусок. А ведь видно, что девочка любит непутевую, бросившую ее мать…

   – Отчего же ты не рассказал милиции правду? – тихо спросила я.

   Коля не отвечал.

   – Сколько тебе предложила Ольга за молчание?

   Парень переменился в лице:

   – Откуда вы знаете?

   Оттого, что читала много криминальных романов, и потом, у тебя на лице все написано! Только говорить это я вслух не стану.

   – Ты еще не понял, что мне известно все?

   Коля побагровел:

   – Ну, в общем…

   – Сколько?

   – Она не совсем деньги дала, то есть деньги, я хочу сказать, не сама расплатилась…

   Он совсем запутался и захлопнул рот.

   – Говори, говори, – улыбнулась я, – вытряхивай правду, если не желаешь быть уволенным и сидеть у следователя, а потом на скамье подсудимых за дачу ложных показаний.

   Коля начал быстро рассказывать суть дела.

   Глеб Лукич велел впустить Ольгу. Охранник, естественно, выполнил приказ. Ровно в четыре утра женщина вылетела вон, словно за ней гнались черти. Утром, еще до приезда милиции, она позвонила Коле в сторожку и без долгих церемоний спросила:

   – Хочешь получить пятьдесят тысяч долларов?

   Коля прямо оторопел от такого вопроса. Он знал Ольгу, но никаких внеслужебных отношений между ним и теледивой не было.

   – Кто же откажется, – осторожно ответил парень.

   – Ты когда сменишься? – деловито осведомилась женщина.

   – У нас рабочие сутки с полудня до полудня.

   – Ага, значит, в шесть вечера явишься в «Останкино», найдешь семнадцатый подъезд, на вахте тебя встретят, не забудь паспорт.

   – Зачем мне на телевидение? – недоумевал ничего не понимающий Николай.

   Ольга тяжело вздохнула:

   – Получишь пятьдесят тысяч баксов.

   Охранник обалдел вконец. Он даже подумал на секунду, что женщина тронулась умом.

   – Есть маленькое условие, – спокойно продолжила Ольга.

   – Какое? – напрягся парень.

   – Ты не должен никому рассказывать, что я была этой ночью у Глеба Лукича. Обещаешь? За молчание получишь пятьдесят кусков, по-моему, совсем даже неплохо.

   Коля не усмотрел в этой просьбе ничего особенного. Он давно знает, если работаешь у людей, умей держать язык за зубами. Состоятельный человек ни за что не потерпит около себя шофера, сладострастно рассказывающего, куда и как надолго ездил хозяин, или горничную, самозабвенно обсуждающую с подругами качество белья того, кто платит ей деньги. Ольга и раньше приезжала к Ларионову по ночам. Честно говоря, Колю не слишком волновало, почему Глеб Лукич встречается с ней тогда, когда весь дом спит. Может, они укладываются в постель! Какое его дело! Хозяин один раз буркнул:

   – Ты это, того, Радке не сболтни про Ольгу, еще начнет скандалить.

   Коля спокойно кивнул, и все. И вот теперь ему вдруг за молчание предлагают пятьдесят тысяч! Долларов! Сначала охранник решил, что это глупый розыгрыш. Но потом к воротам подкатила милиция, чуть позже один из инспекторов заглянул в сторожку, и парень живо сообразил, что к чему. Ольга боялась, что ее начнут таскать к следователю.

   Ровно в 18.00 он явился в «Останкино». Молоденькая, хорошенькая девчонка в джинсах и красном топике повела его бесконечными коридорами куда-то в глубь здания, потом втолкнула в гримерку. Плохо понимавшего, что происходит вокруг, парня напудрили, причесали и ввели в студию. Тут только до Николая дошло, что он один из участников шоу, которое ведет в прямом эфире Ольга.

   Как уже упоминалось ранее, шоу отличает полный беспредел, все в нем зависит от хозяйки. Коле вручили главный приз, который, как вы догадываетесь, как раз и составил пятьдесят тысяч баксов. На руки, правда, дали меньше, пришлось заплатить налоги, но все равно в кармане оказалась очень и очень приличная сумма.

   – Вот ведь какая хитрюга, – качал головой охранник, – вроде заплатила мне за молчание, а вроде и нет! Все ведь, кто побеждает, получают награду, придраться невозможно. Опять же, не свои бабки отдала, казенные. Да уж, таких баб поискать! Где только другие мужики их находят! Мне бы такую!

   Я вытащила сигареты. Слабо тебе, Николаша, с подобной дамой справиться, проглотит, и все, даже обувь не выплюнет.

   – Ты понимаешь, что фактически прикрыл убийцу?

   Коля покачал головой:

   – Она не убивала.

   – Да? Отчего такая уверенность?

   – Она такая маленькая, хрупкая, совсем на убийцу не похожа! – горячо возразил Коля.

   Хороший аргумент, надо, пожалуй, предложить Костину взять его на вооружение. Не похожа на убийцу! Маленькая и хрупкая! Да ведь много сил, чтобы выстрелить из крохотного пистолета, не надо! Она же не душила Глеба Лукича, не поднимала его и не выбрасывала из окна. И потом, подумайте, как бы сильно облегчилась работа милиции, если бы мошенник казался мошенником, вор вором, а киллер киллером. Так что у меня насчет Ольги было иное мнение.

   – Ладно, – похлопала я парня по плечу, – работай спокойно дальше. Имей в виду, у меня нет возможности заплатить тебе, но лучше, если придержишь язык за зубами и не станешь слишком распространяться о нашем разговоре.

   – Я не болтлив, – буркнул Коля. – Да и кому рассказывать-то?

   Я молча ушла из сторожки. Не болтлив? А мне все растрепал, испугался и разболтал. Нет, на такого человека нельзя положиться.

   Утром, после завтрака, я громко вздохнула и ткнула пальцем в экран, где шло шоу «Моя семья».

   – Интересно, как люди туда попадают?

   – Очень просто, – ответила Тина, – мне мама рассказывала. В конце передачи, ну, когда титры идут, всегда указывают телефон… Нужно позвонить, оставить координаты, и вас позовут.

   – Так легко?

   – Ага, многие ходят из передачи в передачу, делаются профессиональными зрителями в студиях, только таких на телевидении не любят, – пояснила Тина. – Нехорошо, когда в зале одни и те же.

   – Понятно. А как стать участником шоу?

   – Да так же, надо позвонить, потом пройти собеседование и подождать приглашения.

   – А ждать долго?

   – Ну в зависимости от рейтинга передачи: если такая популярная, как у мамы, то полгода пройти может, пока в зрители позовут.

   – Эх, жаль! – протянула я.

   – Почему? – удивилась Тина.

   – У меня скоро отпуск закончится, придется на работу выходить, а очень хотелось побывать в студии, жутко интересно!

   – Лампуша, – подскочила Тина, – что же ты раньше не сказала, погоди, сейчас маме позвоню!

   И, уронив, как всегда, напольную вазу, девочка бросилась к телефону.

   – Мы тоже хотим в телик, – заныли Кирюша и Лизавета.

   Я прикусила нижнюю губу. Да уж, я совершенно не подумала, что дети, естественно, тоже пожелают попасть на голубой экран. Но мне они только помешают!

   Тина влетела назад в столовую.

   – Сегодня хочешь?

   – Да! – закричали все хором.

   – А вас не возьмут, – пояснила Тина.

   – Почему? – растерялись Кирюша и Лизавета.

   – Мама не любит, когда в зале люди моложе двадцати лет, – сообщила девочка.

   – Это дискриминация, – взвыл Кирюшка.

   – Геноцид, – вторила ему Лиза.

   – Да вы не переживайте, – отмахнулась Тина, – попрошу маму, она вас… ну… в Детектив-шоу пойдете?

   – Еще бы! – взвыла парочка.

   – Момент, – сказала Тина и, вновь уронив многострадальную вазу, скрылась.

   Без четверти шесть я шла вдоль длинного серого здания, отыскивая семнадцатый подъезд. Вообще говоря, я ожидала увидеть нечто особенное. Какой-нибудь супервход, с шикарными дубовыми дверями и бронзовыми ручками, мраморные стены в холле, ковры, классную мебель… Однажды мне довелось побывать в центральном офисе Сбербанка, и впечатление осталось на всю жизнь. В тот раз, пройдя сквозь металлодетектор, я едва решилась ступить на ярко блестевшие плиты, устилавшие пол…

   Но семнадцатый подъезд поражал убожеством. Ей-богу, даже вестибюль школы, где учатся Кирюшка с Лизаветой, выглядит более привлекательно. Вот уж не ожидала, что у здания Центрального телевидения такой обшарпанный вид. Внутри оно выглядело простецки – районная поликлиника, собес, детский сад, что угодно, но не то место, где толпятся звезды экрана, шоу-бизнеса, политики и писатели. Да и публика была одета более чем просто: джинсы, футболочки, сарафанчики. Я думала увидеть людей, облаченных в эксклюзивные наряды и обувь ручной работы, а по коридорам шла толпа, основная часть которой ничем не отличалась от меня. Хотя, может, это из-за жаркой погоды? Небось зимой тут мелькают шубы из соболя и дубленки, у которых пуговицы сделаны из драгоценных камней…

   Студия оказалась маленькой. Еще одно разочарование, подтверждающее постулат, что на телевидении кругом обман. Я несколько раз смотрела шоу Ольги дома, валяясь на диване, и мне казалось, что в нем принимает участие прорва народа. Оператор иногда показывал зал, и создавалось полное ощущение, что в нем сидит человек пятьсот, а то и больше. Сейчас же я увидела совсем небольшое помещение с круглой сценой и тремя рядами скамеек, стоящих амфитеатром. Зрителей присутствовало человек сорок. Я пристроилась в первом ряду и принялась разглядывать интерьер. Внезапно откуда-то вынырнула девица лет двадцати пяти и заорала:

   – Всем внимание. Кто забыл, напоминаю, работаем в прямом эфире, не в записи. Выплюньте жвачки. Убедительная просьба не сморкаться, не кашлять, не чихать, не корчить рожи, не ковырять в носу. Камеры стоят здесь и там, одна ездит сверху. Если оператор дает вас крупным планом, не нужно размахивать руками и посылать воздушные поцелуи. Ведите себя спокойно, помните, это прямой эфир. Прерываться станем лишь на рекламу. Ясно?

   Зал загудел.

   – Ну и хорошо, – подвела итог девушка. – Переходим к следующему этапу. Сейчас вам раздадут ручки и бумагу. Шоу наше игровое, вопрос – ответ. Ваша задача сейчас придумать и записать новый вопрос для передачи. Тот, кто сумеет придумать нечто интересное, оригинальное, имеет все шансы стать уже не зрителем, а участником действия. Понятно? Записки складывайте в этот ящик, не забудьте указать свои данные.

   Народ схватился за канцелярские принадлежности. Я тоже взяла ручку, листок и написала свой вариант: «Отчего молодая женщина, интересная и красивая, звезда телевидения, в страхе убегает ночью из загородного дома? Почему она платит охраннику за молчание пятьдесят тысяч долларов?»

   Подписывать бумажку я не стала. Просто опустила сложенный листочек в ящик, остальные сделали то же самое. Потом какой-то парень утащил короб, ярко вспыхнули прожектора, загремела музыка, и на сцену вылетела Ольга. Выглядела она безупречно. Даже подумать было нельзя, что у нее дочь-подросток. Ведущая казалась двадцатилетней. Ну ладно, пусть девушкой, отметившей четверть века, но не больше. Осиная талия, модная прическа, никаких морщин и задорный взгляд.

   Действо покатилось по накатанным рельсам, я тихо сидела, думая о своем, происходящее на сцене меня совершенно не волновало. Впрочем, когда зал начинал смеяться, я машинально улыбалась, если зрители принимались хлопать в ладоши, я делала то же самое. Наконец идиотизм закончился.

   – Всем сидеть! – заорала администратор. – Сейчас я объявлю результаты конкурса вопроса! Налайкина Людмила. Есть такая?

   – Да, – заверещала, поднимаясь, толстенькая женщина.

   – Ступайте в администраторскую, к Толкунову Сергею.

   Взвизгнув от радости, тетка понеслась в коридор.

   – Еще есть неподписанная записка, с вопросом о молодой женщине и деньгах. Честно говоря, мы не поняли, о чем речь, кто писал?

   Я подняла руку. Девица скользнула по мне изучающим взглядом:

   – Идите ко мне.

   Я влезла на сцену.

   – Вон туда, между креслами, – махнула рукой девушка, – прямо вдоль стены, увидите дверь.

   Я пошла в указанном направлении. После ярко залитой светом студии служебные помещения показались мне темными, мрачными. Пару раз споткнувшись о какие-то провода, я дошла до незаметной двери и постучалась.

   – Входи, – послышалось изнутри.

   Ольга сидела за столиком, заставленным батареей баночек, флакончиков и бутылочек. Увидав меня, она отложила ватный диск. Ее лицо выглядело странно. Правая половина, лишенная грима, принадлежала женщине, чья первая молодость была позади, левая на первый взгляд казалась безупречной. Но уже через секунду становилось понятно, что ее покрывает толстый слой «штукатурки».

   – Это ты написала дурацкую бумажку? – резко спросила Ольга.

   Я спокойно села на стоящий у стены стул, закинула ногу на ногу и раскрыла сумочку. С хамками следует поступать по-хамски. Ольга привыкла безобразничать на шоу, тут ее все боятся. Но в случае со мной она ошиблась, здесь все наоборот – это она должна меня опасаться.

   Медленно достав пачку сигарет, я закурила, выпустила дым даме прямо в лицо и нагло спросила:

   – Ну и что? Почему дурацкую? Очень правильная записка!

   Надо отдать должное Ольге, она не дрогнула. Сначала, отвернувшись к зеркалу, спокойно вытерла лицо до конца, потом вновь повернулась ко мне.

   – Сколько хочешь за молчание? Могу предложить два варианта на выбор. Завтра в шоу разыгрывается автомобиль, правда, барахляный, «шестерка», зато через неделю на кону однокомнатная квартира. Что тебя больше привлекает?

   Я посмотрела на ее постаревшую без грима физиономию. Довольно много морщин разбегалось от глаз к вискам. «Гусиные лапки», как правило, придают лицу доброе выражение, но Ольга выглядела злой. Так называемые «собачьи складки», спускающиеся от крыльев носа к уголкам рта, делали ее похожей на мопса. Но, честно говоря, это сравнение мне не слишком по душе. Мопсы очаровательны и милы, а женщина, сидевшая сейчас передо мной, выглядела как Снежная Королева. Красивая и злая, самая настоящая стерва.

   – Ты сделала ошибку, – усмехнулась я.

   – Что ты имеешь в виду? – хладнокровно поинтересовалась теледива.

   – Не следовало предлагать деньги, теперь я уверена: это ты убила Глеба Лукича.

   – …совсем? – спросила Ольга. – Головой не стукнулась? Я убила Ларионова? Глупее и не придумаешь! Кстати, где я тебя видела? Лицо страшно знакомое. Ты принимала когда-нибудь участие в шоу?

   – Я похожа на кретинку? На дуру, которая станет плясать под твою дудку из-за денег?

   Ведущая фыркнула:

   – Ой, какие мы гордые! Имей в виду, покупаются все, вопрос лишь в сумме. Один за тысячу долларов голым по Тверской побежит, а другой и за миллион не согласится, но, уж поверь моему опыту, за полтора или два изменит свою позицию. Так сколько ты стоишь?

   – Я не зарабатываю шантажом!

   – Да ну? Кто бы мог подумать? Чем промышляешь? Составлением гороскопов?

   Я вытащила удостоверение. Ольга быстро прочитала мои данные. Ее лицо слегка изменилось, на губах вновь заиграла улыбка.

   – Вы из милиции?

   Отметив, что мадам решила стать на всякий случай вежливой, я ухмыльнулась:

   – Можешь не стараться изображать из себя мармелад в шоколаде, к правоохранительным органам я не имею никакого отношения, я – частный детектив.

   На лице дамы появилось выражение совершенно искреннего изумления.

   – Кто?

   – Частный детектив, только не говори, что впервые слышишь про такую профессию.

   – Естественно, я знаю о платных сыщиках, – брезгливо поморщилась собеседница, – просто не думала, что подобным делом может заниматься тетка твоей комплекции и внешнего вида.

   – Ты сама отнюдь не Джулия Робертс, – не осталась я в долгу, – и ничего, скачешь по сцене.

   – Да у этой Робертс рот как у акулы, – подскочила Ольга, – жуткая уродина, продукт рекламы. Да если на осла такие деньги потратить, он станет популярен, как Ален Делон!

   Я кивнула:

   – Точно подмечено.

   Не ожидавшая, что наши взгляды по данному вопросу совпадут, Ольга замолчала, а я быстро спросила:

   – Чем же тебя достал несчастный Глеб Лукич? Вроде не обижал, деньги небось давал и дочку воспитывал, за что ты его так? Выстрелила в лицо…

   – Не мели чушь, – рявкнула Ольга, – я его не трогала!

   – Извини, не верю.

   – Почему? – пожала плечами теледива и принялась снимать накладные ногти кроваво-красного цвета.

   Вот оно, телевидение, даже ногти у них фальшивые, сплошной кастрюльный блеск и лживая позолота.

   – Если ты его не убивала, кстати, похоже, ты была последней, кто видел несчастного мужика живым, зачем просила охранника молчать, да еще заплатила ему огромную сумму?

   Ольга скривила губы:

   – Послушай, ты, Каменская, или как там тебя, не пошла бы на…

   – Только вместе с тобой, – улыбнулась я, – извини, не знаю туда дорогу, а ты, похоже, постоянно там бываешь, поэтому, будь добра, укажи путь.

   Ольга порозовела:

   – Сейчас велю охране тебя вывести.

   – Не стоит поднимать шум, сама уйду. – Мирно сказав эту фразу, я двинулась к двери.

   – Эй, – крикнула Ольга, – зачем приходила-то?

   В ее голосе послышалось беспокойство.

   – На тебя посмотреть.

   – Ну и как, понравилась?

   – Не слишком, не люблю женщин, которые убивают отцов своих детей.

   – Тьфу, пропасть, – взвилась Ольга, – иди сюда!

   – Извини, тороплюсь.

   – Куда же?

   – В милицию хочу позвонить, а сама встану у двери, чтобы ты не удрала.

   – Идиотка! – завопила ведущая. – Кретинка!..

   – Вот на Петровке тебе покричать не дадут, – сочувственно вздохнула я, – живо в зубы насуют, никакие телевизионные заслуги не спасут. Да и в камере покоя не жди! Впрочем, на Петровке изолятор еще ничего, только там долго не держат, переведут в какую-нибудь Капотню, вот тогда взвоешь! Сорок человек в десятиместной камере, крысы размером с кошку…

   – Перестань, – поморщилась Ольга, – я Глеба Лукича никогда не трогала.

   – Даже когда ложилась с ним в постель?

   Неожиданно Ольга рассмеялась:

   – Вспомнила, где тебя видела! В кабинете у Глеба, когда завещание читали.

   – Правильно. Меня нанял клиент, чтобы я помогла оправдать Раду.

   – Кто?

   – Коммерческая тайна.

   Ольга вновь рассмеялась:

   – Слушай, похоже, мы могли бы стать подругами. Две сильные женщины, самостоятельные, целеустремленные, выгодно отличающиеся от основной массы, состоящей из бесхребетных мямликов.

   – Чем же тебе не угодил Ларионов?

   – Да не убивала я его!

   – Дорогая, ты сделала роковую ошибку.

   – И какую же?

   – В общем, конечно, сущая ерунда, но она будет стоить тебе свободы.

   – Что ты имеешь в виду?

   – Да так! Ты ведь позвонила охраннику в сторожку утром?

   – Ну…

   – Николай хорошо помнит, что это было в восемь.

   – И что? Правильно, я уже в девять должна быть на месте. Думаешь, шоу – это только кривляние на сцене? Вылезла, поорала, и все? Нет, дорогая, требуется огромная подготовительная работа.

   – Это мне неинтересно, важно другое. Значит, признаешь, что звонила в восемь?

   – Кретинский охранник! – в сердцах воскликнула Ольга. – Да, именно в восемь.

   – Вот это-то и странно, – торжествующе закончила я.

   – Почему?

   – Потому что труп обнаружила я, и было тогда десять утра! До этого времени никто не подозревал, что хозяин мертв, шум поднялся спустя два часа после твоего звонка. А теперь объясни на милость, каким образом ты оказалась в курсе дела?

   Секунду Ольга сидела молча, потом расхохоталась.

   – Ой, не могу! И на этом умозаключении строится версия о моей причастности к убийству? Цирк просто. Мне Тина сказала. Позвонила в семь утра и плачет, заливается: «Мамочка, Рада папу убила!»

   – Что? – потрясенно спросила я, невольно вновь опускаясь на стул. – Что?

   – Уши заложило? – ухмыльнулась Ольга. – Вынь бананы!

   – Тебе позвонила Тина?!

   – А что тут странного?

   Я уставилась в окно. Ничего, если не считать того, что девочка около десяти с улыбкой на лице отправила меня к отцу в кабинет проверить, сердится тот по-прежнему на домашних или нет. Может, Ольга врет?

   – С чего бы Тине тебе звонить?

   – Она испугалась, а я ее мать.

   – Хорошо хоть изредка вспоминаешь об этом факте!

   Внезапно Ольга стукнула кулаком по столику с косметикой. Многочисленные баночки жалобно зазвенели, открытый пузырек со средством для снятия лака опрокинулся на пол, в воздухе повис резкий запах ацетона.

   – Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? – зло поинтересовалась Ольга.

   – А что, – бросилась я в атаку, – разве не правда? Девочка живет в Алябьеве, ты там не показываешься, хороша родительница. Ребенок тобой лишь на экране любуется. Ни за что не поверю в ее желание поделиться с тобой информацией, нет у нее привычки бежать к маме под крыло. Твой ребенок, хоть внешне и вполне благополучный, на самом деле сирота! Совсем ты завралась!

   Ольга неожиданно спокойно подняла с пола пузырек, аккуратно завернула пробку и тихо сказала:

   – Что ты обо мне знаешь?

   – Ну, – напряглась я, – если честно, то немного.

   – А делаешь скоропалительные выводы. Мы с Тиной очень близки, встречаемся раза два в неделю.

   – Что-то я тебя в Алябьеве не видела.

   – А я туда не приезжала, вернее, не делала этого днем. Летом мы с Тиной и впрямь в разлуке. Она безвылазно на даче, а зимой, осенью и весной я часто беру ее из колледжа, мы ходим ужинать или обедать.

   – Что же к себе девочку не забираешь?

   – Глеб не отдавал, – вздохнула Ольга, – он считал, что я не сумею обеспечить ребенку нужный уровень жизни. Таково было условие договора.

   – Какого?

   Оля печально улыбнулась:

   – Ладно, послушай про мою жизнь, может, сообразишь, что я в убийстве Глеба не замешана.

   На самом деле ничего нового в истории Ольги не было. Честолюбивая девочка из более чем бедной семьи решила стать звездой телеэкрана. Стандартное начало большинства голливудских мелодрам. Но, с другой стороны, многие из тех, кто сейчас получает миллионные гонорары за картины, начинали разносчиками пиццы, горничными, мойщиками окон. Да что там Запад! Всенародно любимая певица Татьяна Буланова работала костюмершей, а обожаемый тринадцатилетними девочками «Бой-бэндз» целиком состоит из ребят, когда-то заправлявших и мывших машины на бензоколонке. Просто судьба предоставила этим людям шанс, и они не растерялись, ухватили фортуну за хвост и взлетели к высотам шоу-бизнеса. Кстати, у большинства из этих счастливчиков никогда не было нужного профильного образования. Это уже потом, став именитыми, они поступали в институты. А в молодости учиться некогда, нужно бить лапками, добиваясь успеха.

   Олечка очень хотела стать телеведущей. В ее семье, где папа и мама пили горькую, денег не было ни на что. Но девочке удалось окончить десятилетку. Получив аттестат, она подала документы сразу в два вуза. На факультет журналистики МГУ, там имелось отделение, готовящее телеработников, и во ВГИК. «Если не получится стать дипломированным корреспондентом, – рассуждала наивная девочка, – можно попытаться податься в актрисы, тоже неплохо, и там и там ждут слава и деньги».

   Естественно, она не поступила. Во ВГИК не прошла на второй тур, а в МГУ срезалась на сочинении. Увидев свою фамилию в списках двоечников, Оленька не сумела сдержать слез. Рядом водила пальцем по строчкам еще одна неудачница, крепко сбитая девчонка с копной кудряшек.

   – Чего ревешь? – поинтересовалась она.

   «Гэканье» выдавало в девице уроженку Украины.

   – Срезалась, – всхлипнула Ольга.

   – Да сюда только по блату берут, – объяснила товарка по несчастью. – Деточек богатых папочек или своих, нам без шансов.

   – Ты так считаешь?

   – Ежу понятно, – хмыкнула собеседница, – отсеивают тех, кто заплатить не может.

   Ольга разинула рот. Что результаты экзаменов могут подтасовываться, ей и в голову не пришло.

   – Ну ты наивняк, – веселилась украинка, – пора бы уже расстаться с иллюзиями в твоем возрасте.

   Ольга тяжело вздохнула, она не знала, что теперь вся ее жизнь превратится в сплошную потерю иллюзий.

   – Ладненько, – хмыкнула бойкая девчонка, – я побегу.

   – Куда?

   Украинка заявила:

   – Домой мне неохота. Спасибо, добрые люди подсказали, как поступить. На журфаке есть кафедры, а на них требуются лаборантки. Уборщицы, в общем, пойди, подай, принеси, вымой. Зарплата копеечная, да не в ней дело. Работают на этих местах девчонки, те, кто не поступил на факультет. Знаешь почему?

   – Нет! – всхлипнула Ольга.

   – Эх ты, простота дубовая! – ухмыльнулась ушлая провинциалка. – За копейки работают, всем угождают, зато на будущий год получают студенческий билет без проблем, если не на дневное, то на вечернее отделение точно.

   – Почему? – удивилась Ольга.

   – Ты и впрямь Чукотка, – заржала девица, – дурее чукчи! Своими становятся за время работы, всех преподов знают, докумекала? Пошли скорей, сейчас самый лучший момент наниматься.

   Оля послушно двинулась за украинкой и вытащила выигрышный билет. Провинциалку никуда не взяли, лаборантка должна иметь московскую прописку, а Ольге повезло, она попала на одну из кафедр. Через полгода заведующий, которому по душе пришлась исполнительная девочка, пошушукался кое с кем, и Олечку взяли на Центральное телевидение. Помощник администратора, так называлась ее новая должность.

   Девочка, не чуя под собой ног от счастья, приступила к работе. Сбылась мечта, она на телевидении.

   Только уже через две недели стало понятно: путь на голубой экран долог и тернист, как правило, он пролегает через диван начальства. Еще следовало стать жесткой, почти жестокой, научиться расталкивать локтями конкуренток, не обращая внимания ни на кого, переть к поставленной цели бульдозером. И требовалось работать с утра до вечера, без выходных и праздников, не ныть, не стонать, а пахать, словно ломовая лошадь, от рассвета до заката, терпеливо карауля свой шанс.

   Оля верила, что и на ее улице наступит праздник. Вот Арина Слепкова, еще пару месяцев тому назад подавала кофе в студии, а теперь звезда. А почему? Да просто оказалась в нужном месте в урочный час. Дикторша, которая должна была читать в прямом эфире сводку погоды, разгуливая перед картой с указкой в руке, за пять минут до выхода к камере упала в обморок. Выпускающий режиссер в панике схватился за голову. Но тут его взгляд упал на хорошенькую Арину.

   – Немедленно напудрите этой морду и суньте в кадр! – завопил мужик.

   Сколько таких случаев описано в книгах, сколько фильмов снято на эту тему! Но Арина-то стала звездой!

   Шло время. Фортуна не спешила улыбаться Ольге. Вот в кармане новенький диплом журфака, да и на работе ценят. Оля уже не помощник, а администратор, но голубой экран по-прежнему мечта. Ей исполнилось двадцать три года, когда судьба наконец повернулась к девушке лицом. В студию в качестве гостя был приглашен Глеб Ларионов. Оля быстро смекнула: мужик явно богат. Поэтому, когда после эфира Глеб предложил ей съездить в ресторан, отметить свой успех, Оля не стала отказываться.

   Разгорелся роман, кавалер не скрывал того, что женат. Но Ольге было наплевать. Замуж за Ларионова она не собиралась, надеялась, что любовник продвинет ее. Так и вышло. Сначала Глеб Лукич помог ей стать одной из тех, кто рассказывал о погоде, а потом, через год, родилась идея нового шоу, Оля прошла кастинг на ведущую. Жизнь улыбалась ей, но не зря говорят: коли попер фарт, бойся подлянки.

   Когда новая программа только начала набирать обороты, Ольга поняла, что беременна. Нимало не волнуясь по поводу своего состояния, она побежала к гинекологу. Рожать Ольга не собиралась. Да как могло быть иначе? Карьера только-только начиналась. Бросить все ради слюнявого существа, пачкающего пеленки? Увольте, это не для нее.

   Представьте себе ее изумление, когда врач заявил:

   – У вас почти двадцать недель!

   – Что? – заорала Оля. – Вы с ума сошли?

   Гинеколог пожал плечами:

   – Совершенно точно, могу сделать ультразвук.

   – Но меня не тошнило!

   – Поздравляю, вы прекрасно переносите беременность.

   – У меня только месяц задержки!

   – Так случается иногда, менструации могут не прекращаться.

   – Живота нет!

   – У вас поперечное помещение плода, в этом случае делают кесарево, а живот и впрямь почти отсутствует. Увеличивается вес.

   Ольга примолкла. Последние два месяца она сидела на жесточайшей диете, пытаясь сбавить взявшиеся непонятно откуда лишние килограммы, но безуспешно. О том, что она беременна, Ольга даже не подумала.

   Естественно, о произошедшем был немедленно информирован Глеб Лукич.

   – Рожай, – велел он, – обеспечу тебя полностью.

   До самого последнего дня Оля мужественно работала, тщательно скрывая свое положение от коллег. Потом она легла в больницу, на четвертый день после кесарева, бледная, с плохо зажившим швом, явилась на телевидение. Дочка была отдана няньке. Ольга не собиралась рисковать карьерой. Шоу, сначала не слишком популярное и два года выходившее раз в месяц, неожиданно взлетело на первые места рейтингов, карьера начала складываться удачно, домой Оля попадала ночью и не всегда заглядывала в детскую – было некогда. Девочка присмотрена, и ладно. Одна беда, няни менялись, словно стекляшки в калейдоскопе. Одна оказалась воровкой, другая грязнулей, третья занудой, четвертая баптисткой… Чуть легче стало, когда в три года Тина пошла в детский сад, отличный, частный и… круглосуточный.

   После смерти своей второй жены Глеб Лукич спросил у любовницы:

   – Насколько понимаю, тебя семейная жизнь не привлекает?

   – Нет, – испугалась Оля, – я замужем за шоу!

   Ларионов крякнул, а потом женился на Раде. Ольга была счастлива. Интимные отношения с Глебом Лукичом сошли на нет, зато возникли отличные партнерские. Потом Ларионов забрал к себе Тину. Оля не протестовала, девочка была ей не нужна. Перелом случился, когда Тина перешла во второй класс. В то лето Ольга впервые поехала с дочерью отдыхать и внезапно попала под очарование ребенка. Девочка, практически не знавшая матери, обожала ее, была фанаткой шоу, собирала все газетные и журнальные статьи о маме…

   Вернувшись в Москву, Оля позвонила Ларионову:

   – Я забираю Тину.

   – Кто же тебе ее отдаст?

   – Она моя дочь!

   – Вспомнила? Теперь снова забудь!

   – Я забираю Тину!!!

   – И говорить такое не смей! – заорал Глеб Лукич. – Ребенок не игрушка: хочу – беру, хочу – кидаю! Опять с нянькой посадишь? Ну уж нет. Имей в виду, я перестану спонсировать шоу!

   Ольга растерялась, потом сказала:

   – Извини, это была глупая идея.

   – Ну и молодец, – сбавил тон Ларионов.

   С тех пор дочь и мать стали встречаться на нейтральной территории. Теледива приезжала в колледж и забирала девочку поужинать. Глеб Лукич знал об этих «побегах», но помалкивал. Однако субботу и воскресенье дочь проводила только дома, Ольга на квартире Ларионова не показывалась. Потом бизнесмен предложил бывшей любовнице сделку. Оля ограничивает свои свидания с Тиной двумя разами в месяц, а Ларионов продолжает давать деньги на шоу. Если же телезвезда по-прежнему станет чуть ли не каждый день встречаться с дочерью, финансовые вливания прекратятся. Что было делать Ольге? Она с самого детства мечтала быть звездой экрана, но, достигнув цели, не успокоилась, теперь хотелось находиться в центре внимания всегда. Ольга хорошо знала: стоит выпасть из тусовки хотя бы на небольшое время, назад не вернуться.

   Поэтому она согласилась на условия Глеба Лукича, но предварительно встретилась с Тиной и рассказала ей, что к чему. Девочка печально вздохнула:

   – Я понимаю, мамочка, тебе никак нельзя бросить работу. Два раза в месяц так два раза в месяц, но ведь по телефону-то мы разговаривать можем…

   Ольга замолчала, потом порылась на столике, нашла сигареты и, выпустив струю серо-голубого дыма, спросила:

   – Теперь понимаешь, что не в моих интересах было убивать Ларионова?

   – Извини, нет! – отрезала я.

   Оля взяла с подоконника лист бумаги:

   – Читай.

   – «В связи с резким падением рейтинга передачи, отсутствием рекламодателей и учитывая, что ток-шоу выходило в эфир более десяти лет…» Что это?

   Телезвезда мрачно хмыкнула:

   – Эпитафия. Моя программа закрывается. Стоило только Ларионову умереть, начальство мигом смекнуло, что больше у Олюшки нет богатого спонсора, и решило прикрыть передачу. Мы сделаем еще пять выпусков, за них уже были заплачены деньги, а потом все, финита ля комедиа!

   – Мне тебя искренне жаль.

   – Не стоит, – ухмыльнулась Ольга, – мое начальство и не предполагает, какую гадость я ему уготовила. В ближайшее время ухожу на другой канал, начинаю феерический проект, я нашла нового спонсора.

   В комнате воцарилась тишина. Нашла себе нового спонсора! Значит, завела другого любовника.

   – Послушай, а почему ты ездила к Ларионову по ночам?

   Ольга засмеялась:

   – Дела обсуждали.

   – Но отчего под покровом темноты?

   – Глеб не хотел, чтобы меня видела Тина, он считал, что каждое мое появление очень расстраивает девочку. Да еще Рада злилась, она меня сильно недолюбливает, честно говоря, терпеть не может, потому что я долгие годы была любовницей Глеба. Мужик не хотел скандалов.

   – Пошли бы в клуб!

   Ольга поморщилась:

   – Мое лицо слишком на виду, мигом репортеры набегут. И потом, пойми, то, что Глеб мой спонсор, знал лишь очень узкий круг людей, а если точно, то всего два человека. Остальные догадывались, шушукались, перемигивались, но не были уверены наверняка. Мы не хотели давать лишний повод злым языкам, а регулярные появления вдвоем, вечером, в тусовочных местах открыли бы шлюз для глупой болтовни.

   – Вот уж не предполагала, что ты боишься сплетен.

   – Мне насрать, что про меня щебечут, – ухмыльнулась Оля. – Знаю, знаю. «Дорогу на экран… проложила, таланта нет, красоты тоже, хамка, вульгарная особа, шагает по головам, от нее все убегают». Но вот не хотелось, чтобы Глеба Лукича марали.

   – Почему? Наоборот бы, всем растрепать, какой у тебя покровитель?

   Ольга побарабанила пальцами по баночке с кремом.

   – Ладно, теперь, когда Ларионов покойник, можно и расколоться. Шоу придумал Глеб. Его идея была, с начала и до конца. Обычно ведущие стараются быть душками, заигрывают с залом, ну, как Якубович, к примеру, или Меньшова. Сладкая улыбочка, ласковый взгляд, в общем, лучший друг, который всегда придет на помощь, все четко соблюдают эти правила. А Глеб пошел от противного. Я – гадина, что хочу, то и ворочу, поэтому, наверное, проект таким успешным вышел. Только скажи, зачем он шоу создавал?

   – Ну, – растерялась я, – тебе помочь хотел.

   Ольга звонко рассмеялась:

   – Нет. Понимаешь, Глеб ворочал огромными деньгами, конкурентов у него было полно, сейчас кафе всех мастей словно грибы после дождя растут. Знаешь, сколько рогаток надо пройти, чтобы выбить разрешение на открытие новой точки? Представляешь, какие взятки люди платят? Только конкуренты не дремлют: едва поймут, что ты расширяться решил, побегут, куда надо, стучать: «Ларионов взятки раздает». А по нашему законодательству виноваты оба: и берущий, и дающий! Глеб, когда только раскручиваться начинал, по неопытности попался. Сунул, кажется, санитарному врачу конвертик, а тут – хоп! – мальчики в штатском. Кучу нервов испортил, пока выскочил из их цепких лапок. Вот и придумал шоу.

   – Каким образом связаны взятки чиновникам и представление? – удивилась я.

   – Самым прямым, – пояснила Оля. – Человек, которому Глеб собирался дать «барашка в бумажке», становился одним из участников шоу. Призы всегда предоставляет спонсор. Уж поверь мне, нужные люди выигрывали нехилые вещи: квартиры, машины, крупные суммы. Ловкая выдумка, комар носа не подточит. Поэтому я никогда не интересуюсь у человека, где он работает. Это Якубович сюсюкает: «Ах, Иван Иванович, кем служите? Ах, ассенизатором! Ах, вы мне свой рабочий наряд подарить хотите? Ах, передайте приветы коллегам!» Я же сразу предупреждаю игроков: «Мне нужны только ваши имена, больше ничего, неважно, где и кем вы работаете».

   Такая линия поведения была специально выбрана для того, чтобы ни у кого не возникало ненужных вопросов, типа: почему вчера был чиновник из мэрии, позавчера из налоговой инспекции, а сегодня санитарный врач? Нет, Глеб потрясающе все придумал. Ну попал человек в шоу, и что? Этим теперь никого не удивить, мы в конце передачи телефон даем, звоните, получите приглашение. Ну выиграл большой приз. Так повезло! Система работала безотказно. Мздоимцы были просто счастливы – и бабок срубили, и на экране посветились, и за жопу никто не схватит. Да такого просто не бывает. Трех зайцев одним выстрелом убивали!

   Она замолчала, я тоже сидела, не произнося ни слова. Честно говоря, лишилась дара речи. Я предполагала, конечно, что на телевидении кругом один обман, но чтобы такое!

   – Теперь понимаешь, что смерть Глеба мне была невыгодна! В завещании он мне ничего не оставил. Кстати, знаешь, что было в том конверте, который мне отдал адвокат? – спросила Ольга.

   – Нет! – буркнула я.

   – Оплаченный счет за колледж Тины на этот год и кредитка, где лежат деньги на ее образование. Снять их я не могу, только перевести в учебное заведение. Это все, больше ничего. Нет, вру, еще записка: «Если ты это читаешь, значит, я умер. С тобой расплатился сполна, плыви дальше сама». Вот так! И какую выгоду я получила от смерти Ларионова? Одни убытки.

   – Зачем же ты давала деньги охраннику, если не виновата, чего боялась?

   Оля спокойно ответила:

   – Переговоры со мной о переходе на другой канал велись давно. Но я всегда отвечала отказом, потому что понимала – после моего ухода шоу умрет, а Глеб этого допустить не может и станет вставлять мне палки в колеса. Когда утром, рыдая, позвонила Тина, я сразу смекнула: все! Денег не будет, не станет и передачи, надо соглашаться на другие предложения. Теперь прикинь, что в тот самый момент, когда я веду переговоры, начинается скандал. Да желтой прессе только дай повод, через секунду разорется: «Ведущая ток-шоу подозревается в убийстве», «Красотка пришила бывшего любовника». Со мной мигом откажутся иметь дело. На телевидении, несмотря на полную разнузданность нравов, процветает пуританское ханжество. Нет, я не могла допустить скандала, вот и заплатила. Кстати, не свои ведь отдавала, не жалко.

   В Алябьево я приехала с гудящей головой и тут же принялась разыскивать Тину. Но, несмотря на поздний час – будильник показывал почти одиннадцать, – дети отсутствовали, не было возле входа и их велосипедов.

   – Вы не знаете, куда подевались ребята? – поинтересовалась я у Розы Константиновны.

   Та поджала губы:

   – Понятия не имею, но, честно говоря, очень рада тому, что их нет, от шума голова раскалывается.

   – Кирюша сказал, что они у какого-то Лукова, на дне рождении внука, – пояснила Кара.

   – Может, Редькина?

   – Может, – пожала плечами Карина.

   Я набрала номер и услышала сквозь гром рока и визг детей слабый голос Макара Сергеевича:

   – У аппарата начальник городка «Алябьево». А, это ты, не волнуйся, ребята у нас, гуляем и веселимся. Спи спокойно, сам до ворот их провожу.

   – Лампа, – ожила Роза Константиновна, увидев, что я положила трубку, – не будете возражать, если я займу ванную?

   В доме у Глеба Лукича полно санузлов. У хозяев, естественно, свои, между комнатами для гостей тоже находятся ванные. То есть на двух постояльцев приходится одна. Из каждой спальни имеется дверь, войдя в душевую, вы просто задвигаете щеколду с двух сторон, и все, мойтесь на здоровье. Единственное неудобство, что на полочке стоит, кроме вашей, еще и чужая косметика, висят полотенца и халат соседки.

   Я делила ванную комнату с Розой Константиновной. Никаких неприятных эмоций старуха у меня не вызывала, была аккуратна и не имела привычки по полдня лежать в пене. Единственная беда – Роза Константиновна постоянно забывала закрывать шпингалет на двери, которая вела из моей спальни в ванную, и один раз я наткнулась на нее, принимающую водные процедуры. Впрочем, старуху это совершенно не смутило. Крайне капризная во всем, в этом случае она проявила удивительную терпимость. Увидев меня на пороге, Роза Константиновна отложила губку и ласково спросила:

   – Тебе хочется пи-пи? Не стесняйся, бога ради, впрочем, я могу зажмуриться.

   Я засмеялась, но с тех пор приобрела привычку не распахивать дверь сразу, а сначала осторожно приоткрывать щелочку, чтобы проверить, свободно ли пространство.

   Войдя в спальню, я села на диван и попробовала почитать, но строчки скакали перед глазами, а голова отказывалась соображать.

   – Лампа, – донесся слабый голос из ванной.

   Я приоткрыла дверь.

   – Роза Константиновна, вы меня звали?

   – Да, подойдите сюда.

   Я приблизилась к закрытой душевой кабинке.

   – Что случилось?

   Раздвижная стеночка отъехала в сторону, показалось красное лицо старухи.

   – Понимаете, дорогая, я попала в сложное положение… Видите ли, обычно, то есть всегда, я ложусь в ванну, мне там комфортней, чем в душе, но сегодня вот черт дернул влезть в кабинку.

   Я непонимающе хлопала глазами.

   – Так вот, – закончила Роза Константиновна, – войти-то я вошла, правда, с небольшим трудом, а выйти не могу.

   – Почему? – изумилась я.

   – Душенька, подайте полотенце, холодно. Не знаю почему, сюда протиснулась, а обратно не могу.

   – Попробуем еще разок.

   Роза Константиновна попыталась просочиться в щель, но тщетно. Было непонятно, как она вообще пролезла внутрь.

   – И что делать, ума не приложу! – чуть не зарыдала старуха.

   – Эй, Лампудель, – донеслось из спальни, – ты где?

   – Боже, – взвизгнула свекровь Кары, – эти противные дети, то есть я хотела сказать ребятки, из гостей вернулись, умоляю, не пускайте их сюда!

   Но Кирюшка, Лизавета и Тина уже влетели в ванную. – Чего случилось? – заорали они хором.

   – Вот, Роза Константиновна выбраться не может!

   Секунду троица молчала, потом принялась давать ценные указания:

   – Пусть намылится, а мы ее выдернем.

   – Но мне придется для этого снять полотенце!

   – Ну и что? – удивился Кирюша. – Ладно, я зажмурюсь, а девчонок стесняться не надо, они тоже женщины.

   Роза Константиновна послушно потянулась к бутылочке с гелем. Но даже намазанная с ног до головы пеной, она не «выдернулась» из кабинки.

   – Интересно, – протянул Кирюшка, – как же вы сюда попали?

   – Тут две стенки отодвигались, – всхлипнула старуха, – а теперь только одна!

   Дети начали изо всех сил дергать заевшую часть кабинки, но Глеб Лукич любил покупать дорогие вещи. Каркас душевой кабинки был выполнен из нержавеющей стали, в ней запросто можно было пересидеть ядерную атаку. Стенка даже не дрогнула.

   – Надо принести ей сюда подушку и одеяло, – предложила Тина.

   – Зачем? – изумилась я.

   – Ночь тут поспит, – пояснила девочка, – похудеет к утру и пролезет.

   – Как Винни-Пух в гостях у кролика! – хихикнула Лизавета.

   – Прекратите идиотничать, – велела я, – лучше думайте быстрей, как помочь несчастной!

   Внезапно старуха заплакала:

   – Какой позор! Не дай бог Галина Михайловна узнает, станет потом подсмеиваться, я не переживу такого.

   – Придумал!!! – заорал Кирюшка. – Знаю!!! Погодите, я сейчас. Эй, Лизка, Тинка, давайте со мной!

   Они унеслись. Роза Константиновна продолжала плакать, я бестолково топталась около кабинки, тупо бубня:

   – Ну, ну, не нужно расстраиваться, сейчас все будет хорошо, просто замечательно…

   – Господи, – причитала пожилая дама, – я никогда до сих пор не попадала в подобное положение, поверь, никогда!

   Раздался грохот, Кирюшка и Тина втащили в ванную складную лестницу из библиотеки.

   – Вот, – отдуваясь, заявил мальчик.

   – Что это? – удивилась я.

   – Лестница.

   – Зачем?

   – Видишь под потолком большое окно? Она туда точно пройдет.

   – Кто, лестница?

   – Нет, конечно, Роза Константиновна.

   Я прищурилась. Фрамуга действительно огромная, старуха запросто пролезет…

   – Но зачем ей туда?

   – Выйдет наружу!

   – Но мы находимся на третьем этаже!

   – Спокойно, – воскликнул Кирюша, – я все предусмотрел, с той стороны Лизка садовую лестницу поставит!

   – Ни за что! – отрезала старуха. – Ни за какие пряники. Экую глупость придумали! Вы уже один раз пытались вынудить меня на такой шаг!

   – Тогда вам придется спать в кабинке, – вздохнула Тина. – В прошлый раз, когда дверь оказалась заперта, вы сидели в комнате!

   – А завтра вызовут мастера, тот начнет с шумом все чинить, – подхватил Кирюшка, – Галина Михайловна точно услышит. Прикиньте, как она тут по ванной кругами бегать начнет и причитать: «Ах, ах, бедная Розочка, ах, ах, как жаль!»

   Представленная картина добила старуху, но она все еще сопротивлялась.

   – А вдруг увидит, как я по лестнице лезу?

   – Нет, – успокоила Тина, – ее окна с другой стороны. Сюда выходят спальни Лампы, Кирюхи, Лизаветы и ваша.

   – Ага, – пробормотала Роза Константиновна, – значит, вы гарантируете, что никто не заметит?

   – Зуб даю! – выкрикнул Кирюша.

   – А вы никому не расскажете?

   – Будем молчать, как партизаны, – ответили мы хором.

   – Хорошо, – тяжело вздохнула Роза Константиновна, – вижу, делать нечего, но только я не залезу вверх и не спущусь вниз.

   – Ерунда, – махнул рукой Кирюшка, – тут Лампа поможет, а я заберусь снаружи и подстрахую на дороге вниз. Совершенно нечего бояться, да тут грудной младенец сползет за пять минут.

   Роза Константиновна секунду помолчала, потом задорно махнула рукой:

   – Ладно, уговорили, несите платье!

   – Кто же в юбке по лестницам лазит? – искренне удивился Кирюшка. – Неудобно же!

   – Так без одежды-то еще хуже! – рявкнула Роза Константиновна.

   – Давайте брюки притащу, – предложила я. – Где они у вас висят?

   – Я не ношу мужскую одежду, – с достоинством ответила бабуська.

   – Наденьте просто лифчик и трусики, – предложила Тина, – вас никто не увидит, на улице темно.

   – А Кирюша? – ломалась старуха.

   – Чего я, голых женщин не встречал? – фыркнул мальчик. – В юбке и пробовать не стоит, запутаетесь и сверзнетесь вниз.

   – Хорошо, – наконец согласилась старуха. – А теперь попрошу всех выйти, мне надо одеться.

   Через пять минут она предстала перед нами в изумительном виде. Даже не предполагала, что кто-то еще в наше время носит шелковые розовые панталоны почти до колен и атласные лифы, спускающиеся до талии.

   – Отлично! – буркнул Кирюшка и, прикусив нижнюю губу, убежал.

   Тина и Лиза, тоже едва сдерживая смех, прислонили к стене лесенку. Роза Константиновна начала путь наверх, приговаривая:

   – Ощущаю себя просто Марией Стюарт, которая бежит из плена.

   Я хотела было напомнить ей, что несчастной шотландке в конце концов таки отрубили голову, но не стала. Добравшись до окна, старуха кое-как перебралась на садовую лестницу, где стоял Кирюшка. И тут бабуська закапризничала:

   – Боюсь!

   – Ерунда, самый тяжелый отрезок позади, – сказала я, – теперь просто спуститесь.

   – Боюсь!

   – Я пойду первым, а вы за мной, – попытался приободрить Розу Константиновну мальчик. – Начнете падать, поймаю.

   – Все равно страшно.

   – Полезу вместе с вами, – сказала я, – спустимся втроем.

   – Ладно, – шепнула старуха. – Боже, во что вы меня втравили!

   Мы начали постепенно двигаться. Внезапно Роза Константиновна ухватила меня крепкими пальцами за щиколотку.

   – Вам плохо? – испугалась я.

   – Нет, послушай, что расскажу…

   – Лучше потом, на земле.

   – Нет, сейчас. В 1959 году, когда мы с Глебом Лукичом…

   – Спускайтесь.

   – Я не могу говорить и идти.

   – Тогда идите!!!

   – Нет, ты лучше слушай. Мы с ним посетили замок Таурас. Ах, какое место!

   – Роза Константиновна, – прошипела я, – вы стоите на лестнице с внешней стороны дома, на уровне второго этажа, в нижнем белье. Это не совсем подходящая ситуация, чтобы предаваться воспоминаниям! Спускайтесь!!!

   Старуха повиновалась, но всю дорогу до земли она ворчала:

   – Какое неуважение! Так грубо заставить замолчать пожилого человека!

   Наконец мы очутились на клумбе. Роза Константиновна задрала голову вверх.

   – Боже! Это я оттуда слезала?!

   Она пошатнулась. Мы с Кирюшей подхватили ее под руки.

   – Ерунда, все позади.

   – Ага, – дрожащим голосом произнесла старуха, – слава богу!

   Мы гуськом пошли к входной двери, и тут из близлежащих кустов вынырнула… Галина Михайловна. Несчастная Роза Константиновна попятилась. Дети разинули рты.

   – Что вы тут делаете? – крайне невежливо от растерянности спросила я.

   – Душно очень, – ответила мать Кары, – я пошла пройтись. О мой бог, Розочка! Вы? В таком виде? Что стряслось?

   Повисла тишина. Потом Кирюша выдал:

   – Мы резались в карты на раздевание. Роза Константиновна проиграла.

   – Что?! – обомлела Галина Михайловна. – Карты? На раздевание?

   И тут Роза Константиновна совершила геройский поступок.

   – Что же необычного усмотрели вы в данном факте? – царственно вздернув голову, поинтересовалась она. – Или я не могу повеселиться?

   Галина Михайловна смешалась:

   – Нет, но… Такая забава… Я бы никогда не приняла в ней участие!

   Роза Константиновна глянула на соперницу и злорадно заметила:

   – Конечно, в вашем возрасте не стоит, но я-то моложе!

   Выпустив стрелу, она с гордо поднятой головой продефилировала ко входу. У меня создалось впечатление, что на старухе не лифчик с трусами, а шикарное платье, за которым волочится шлейф.

   К Тине в спальню я вошла в полвторого ночи.

   – Ты спишь?

   – Ну, в общем, да, – послышался с кровати сонный голос. – Что случилось?

   – Сядь.

   Тина покорно вылезла из-под одеяла и со вкусом зевнула.

   – Ну?

   – Откуда ты узнала, что отец мертв?

   Девочка поморгала глазами:

   – Ну… Ты же закричала…

   – Нет, врешь!

   – Я всегда говорю правду!

   – А сейчас лжешь!

   – Ты что, Лампуша?

   – Нет, это ты что, Тиночка! Послала меня в кабинет, чтобы посмотреть, перестал Глеб Лукич сердиться или нет, а сама великолепно знала – он мертв.

   – Ты чего…

   – Ничего.

   – Да я…

   – Не ври!

   – Ну…

   – Тина, твоя мать мне рассказала, что ровно в восемь утра ты позвонила ей и со слезами в голосе сообщила о кончине Глеба Лукича! Это правда?

   Девочка кивнула.

   – Зачем тогда меня отправила в кабинет?

   – Мы хотели…

   – Кто мы?

   – Я и Рада, – прошептала Тина.

   – Рада?!

   – Да, – пролепетала Тина и зарыдала.

   Я подождала, пока поток слез иссякнет.

   – При чем здесь Рада?

   – Мы хотели пошутить, кто же знал, что так получится… Не понимаю, не знаю… Ой, оставь меня, уйди, уйди, уйди!!!

   – Прекрати визжать и немедленно объясни, что вы с Радой придумали, живо! – заорала я, потом схватила девчонку за плечи и затрясла так, что у нее заклацали зубы.

   – Отпусти, – пробормотала Тина и снова заплакала.

   Мне стало ее жаль.

   – Ладно, успокойся.

   Неожиданно Тина обняла меня, уткнулась в грудь и пролепетала:

   – Я так боюсь, так устала, мы не хотели.

   Голос ее звучал глухо, словно она говорила сквозь подушку.

   – Вот и расскажи мне все, – тихо попросила я. – Ты же знаешь, я никогда тебя не выдам.

   Тина всхлипнула последний раз и начала рассказ. В то утро они с Радой решили прикольнуться. Зная, что Глеб Лукич ровно в половине восьмого заходит в кабинет, чтобы собрать рабочие бумаги и взять деньги, они залезли под письменный стол. В руках у Рады был пистолет, хорошенькая безделушечка с перламутровой ручкой, выглядит точь-в-точь как настоящий, но стреляет шариками с краской. Тина купила его в том магазине, где приобретает все свои приколы.

   Ненормальные шутницы, другого эпитета и не подобрать, решили, что, как только Глеб Лукич начнет открывать сейф, они, в черных костюмах и масках, вылетят из-под стола, заорут: «Деньги на стол, это ограбление» – и выстрелят в него из пистолета ярко-красной краской. На мой взгляд, глупее выдумки и не придумать, но разве Тина и Рада до сих пор поступали умно? Все эти резиновые куклы, изображение самоубийств, «пукательные» подушки, сахарницы, из которых вылетает на пружине чертик… Пистолет с краской и сцена «ограбления» были вполне в их духе. Они даже не поленились завести будильники на начало восьмого.

   В урочный час Глеб Лукич спокойно вошел в кабинет и открыл сейф. С громким криком «бандиты» выскочили наружу. На секунду Ларионов испугался, потом, естественно, понял, в чем дело, но не рассердился, – он вообще редко злился на Раду, прощал ей все выходки, тем более что накануне разогнал домашних, рассердившись, в общем-то, ни за что. Как выяснилось потом, резиновая кукла в бассейн упала сама, скатилась с бортика, а я перебаламутила всех, сообщив, что в воде тело Рады… В общем, Глеб Лукич, находясь в прекрасном настроении, решил подыграть «бандитам». Он сел в кресло и, подняв руки вверх, сказал:

   – Не убивайте, умоляю, заплачу сколько хотите!

   – Ага! – взвизгнула Рада и выстрелила в мужа капсулой с краской.

   Она попала ему прямо в голову. Глеб Лукич странно дернулся, вместо лица у него вмиг образовалось кровавое месиво. Рада замерла, Тина чуть не потеряла сознание от ужаса. Обе они сразу поняли, что произошло страшное несчастье. «Бомбочка» с краской, прикольная штучка, оставляет на одежде или теле довольно большое пятно, размером с пачку сигарет, а жидкости выливается совсем немного. Даже если попасть в голову, беды не будет. Капсула мягкая, максимум, что может получиться при стрельбе в упор, так это синяк. Но Глеб Лукич был мертв, это они поняли сразу. Кровь текла и текла потоком, заливая все вокруг, ее было неправдоподобно много…

   Рада бросилась к мужу, но помочь тому уже было нельзя. Что пережили они обе, не описать словами. Они почти в прострации добрались до комнаты Тины, Рада продолжала сжимать в руках пистолет. Как это ни странно, но первой в себя пришла Тина. Она поняла, что у Рады не игрушка, а самое настоящее оружие, в стволе которого боевые пули.

   – Где ты его взяла? – накинулась она на Раду.

   Та прошептала:

   – Вот тут, у себя на столике. Вчера вечером, ложась спать, приготовила, чтобы с утра не искать, а утром схватила. Я его вчера зарядила, рассказывала же тебе, когда репетировали!

   Тина потрясла головой:

   – Но это настоящий пистолет, прямо как тот, который тебе папа купил. Кстати, где он?

   Рада подняла подоконник, открылся тайник.

   – Ой, его нет…

   Тина, больше всего на свете обожавшая игру в сыщика и вора, пробормотала:

   – Ага, а куда же он делся?

   – Не знаю, – потрясенно пробормотала Рада.

   – Зато я знаю, – прошептала Тина. – Ты только что из него убила папу!

   Рада рухнула на кровать и затряслась в рыданиях, Тина тоже залилась слезами. Где-то минут через десять к ним пришел настоящий страх. Девчонки перестали рыдать и стали думать, что теперь делать. Глеб Лукич мертв, и это они убили его. Но ведь не хотели! И совершенно не понимали, каким образом невинная игрушка превратилась в боевое оружие. Через какое-то время в голову Тине пришла догадка.

   Некто, неизвестная личность, каким-то образом узнал, что она вместе с Радой собирается заняться «разбоем», и подменил ночью пистолет.

   – Мы даже сообразили, где этот человек стоял, когда мы договаривались, – бормотала Тина.

   – И где же? – спросила я.

   – В библиотеке у папы.

   – Почему вы так решили?

   – Мы с Радой сидели у нее в гостиной, – пояснила Тина, – мерили маски, костюмы. Эта комната прилегает к папиной библиотеке, вернее, к туалету, между гостиной Рады и библиотекой.

   – Там есть туалет? – изумилась я. – Никогда не знала.

   Тина кивнула:

   – Совсем крохотный, прямо повернуться негде. Архитектор ошибся, когда проект составлял, получился такой непонятного назначения закуток, а папа сказал: «Ничего, поставим еще один унитаз». Там кто-то был и нас подслушал! И еще одно я знаю точно! Этот человек из наших, из домашних! Во-первых, посторонних поздно вечером не было. Мы специально дождались, пока все спать лягут, и я на цыпочках прокралась к Раде. Мы плотно-плотно задвинули шторы и зажгли только маленькую лампочку. Не хотели, чтобы кто-нибудь свет увидел! Решили соблюсти тайну. Значит, в здании находились только свои. И потом, про туалет знают лишь те, кто постоянно живет в доме…

   Поняв, что стали жертвами хитроумно разработанного плана, несчастные дети, а Рада недалеко ушла от Тины по уму и возрасту, решили полностью скрыть следы преступления и начали заметать их. Сначала они быстренько спрятали пистолет назад в тайник.

   – Почему вы не вытерли оружие?

   – Забыли! – всхлипнула Тина. – Потом, Рада говорила, что о тайнике под подоконником знает лишь Глеб Лукич, больше никто.

   – Не побоялись, что милиция найдет?

   – Мы не думали про обыск!

   Я вздохнула: похоже, они вообще ни о чем не думали. Положив оружие в надежное место, девицы стащили с себя одежду, запихнули в бачок с грязным бельем. Им и в голову не пришло, что на обшлагах джинсов Рады остались мелкие брызги крови Ларионова. А затем сделали вид, что крепко спали всю ночь.

   – Зачем ты послала меня к отцу? – разозлилась я.

   – Надо же было, чтобы его нашли, – угрюмо ответила Тина. – Время шло, в кабинет никто не заходил, да и не пошел бы, зная, что папа терпеть не может, когда в кабинет лезут. Он вообще туда спокойно пускал только меня и Раду. Даже если приходили деловые люди, в библиотеке своей разговаривал. Он знаешь как это объяснял? «Кабинет – это интимно, туда, как и в спальню, незачем посторонним заглядывать, гостиная или столовая располагают к еде и выпивке, а вот библиотека – самое то!» Но должны же были в доме узнать, что он мертв! Я вся измучилась, все представляла, как он там сидит…

   – И демонстрировала мне утром «клыки вампира»?

   – Не хотела, чтобы ты плохое заподозрила! – плакала Тина.

   – Отчего же вы не признались милиции?

   Тина тихонечко заскулила:

   – Побоялись. Кто же нам поверит? Получалось, что Рада убила папу, а когда прочитали завещание, стало совсем плохо, ну хуже некуда. Прикинь, отец ей все оставил.

   – И ты не раскололась даже тогда, когда Раду арестовали?

   Тина покачала головой:

   – Она шепнула, когда ее уводили: «Молчи, Тинок, хватит того, что меня на полную катушку засадят. Незачем тебе жизнь портить, живи спокойно! Я тебя люблю».

   – А ты что сделала?

   Тина сидела повесив голову. Я обозлилась вконец:

   – Ну, хороша! Да ведь твои показания полностью изменят судьбу Рады! Как ты могла молчать?

   – Нам бы не поверили, – тупо повторяла девочка.

   – В милиции попадаются и умные люди!

   – Нам бы не поверили…

   – Заладила, словно испорченная пластинка! Ты подставила Раду, ты…

   – Неправда, – взвилась Тина, – я ее не подставляла, да если хочешь знать, я решила помочь Радке.

   – Интересно, каким образом?

   – Я ищу настоящего убийцу! – заорала Тина. – Найду и мигом побегу в милицию, слежу за всеми!

   – Тише, – замахала я руками, – с ума сошла, да?

   Тина снова заплакала:

   – Раде никто, кроме меня, не поможет.

   – Между прочим, я тоже ищу убийцу, – сообщила я, – и кое-что узнала.

   – Что? – оживилась Тина.

   – А ты до чего-нибудь докопалась? – вопросом на вопрос ответила я.

   Тина кивнула.

   – Рассказывай, будем действовать вместе.

   – Ну, во-первых, я точно знаю, что ни Лизка, ни Кирюшка, ни ты пистолет не меняли.

   – Тонкое наблюдение, – фыркнула я.

   – Роза Константиновна и Галина Михайловна тоже ни при чем.

   – Ага, их же тогда еще тут не было.

   – Ну да, папа терпеть не мог старух, они при его жизни в доме не показывались. Значит, остается Ефим.

   – Он умер.

   – Но он мог подменить пистолет, – резонно возразила Тина. – Итак, Ефим, Макс, Кара и Настя. Все, больше некому. Впрочем, Настю я в расчет не приняла.

   – Почему?

   Девочка махнула рукой:

   – Да у Макса «любимые» все время меняются.

   – Но он называл Настю невестой…

   Тина улыбнулась:

   – У него все невесты максимум на две недели, нет, эта ни при чем. Видишь, она исчезла, уехала тихо, ни с кем не попрощалась, Максик с ней уже расплевался.

   – А Анжелика?

   – Так она уехала!

   – Но ведь могла подменить пистолет, – провокационно заметила я.

   – Не, ей слабо. И потом, Лике после смерти папы только хуже стало, денег никаких не достанется, кто теперь за ее учебу платить станет?

   Я побарабанила пальцами. Что ж, я сама рассуждала примерно так же.

   – Ну и каковы результаты твоих наблюдений?

   Тина вздохнула:

   – Честно говоря, ничего особенного. Кара изменяла Ефиму с Максом. Еще она каждый день исчезает. Я сначала заподозрила нехорошее, но потом узнала, в чем дело. Угадай, где она проводит время?

   – Понятия не имею.

   – Катается в салон «Натали». Баня, массаж, а потом просто сидит в холле и пялится в телик. Ее старухи достали, вот и убегает. Больше ничего интересного.

   – А Макс?

   Тина пожала плечами:

   – Алябьево – работа – Алябьево, никаких зигзагов. Хочешь знать мое мнение?

   – Ну?

   – Он тоже ни при чем.

   – Почему?

   – Понимаешь, отец взял его в дело, но не совладельцем, а служащим, на окладе. Роман Миловидов, папин компаньон, помнишь его?..

   Я кивнула.

   – Так вот, пару раз еще до того, как папа погиб, я слышала, как он сердился: «Ваш Макс пустое место, от него больше вреда, чем пользы». А отец отвечал: «Он мой родственник, ему нужно помочь, ничего, научится». Думаю, Роман сейчас Макса выкинет, ну не сразу, постепенно выживет. Он от смерти папы только проиграл.

   Я посмотрела на Тину. Вот парадокс. Частенько она поступает, как пятилетний ребенок, но иногда рассуждает, как сорокалетняя женщина.

   – После смерти папы, – продолжала Тина, – Максу пришлось бы и из Алябьева уехать. Ефим его терпеть не мог, обзывал сосунком и спиногрызом, правда, Максик в долгу не оставался, всегда в ответ заявлял: «А ты у нас просто газетный магнат! Извини, забыл, какой тираж у листка, который издаешь, двадцать экземпляров? Или тридцать?» Нет, Ефим, если бы не погиб, вышвырнул бы Макса вон. Они друг друга ненавидели. Ефим не мог простить двоюродному брату, что его содержит папа. Знаешь, какие тут у нас скандалы за обедом разыгрывались? Папа один раз их обоих выгнал! Чемоданы на дорожку вышвырнул и орал так, что в холле стекло лопнуло. Правда, потом их простил. Папочка всегда так, сначала чуть не убьет, а затем подарок купит. Ефим с Максом с тех пор слегка присмирели, при посторонних не лаялись, но наедине чуть не дрались! За день до папиной смерти я пошла в библиотеку, но не наверх, а вниз, в общую, ну где детективы и фантастика стоят, понимаешь?

   Я кивнула.

   – Вхожу, а там Макс трясет Ефима за шиворот и шипит: «Знаю, знаю, ты Джулю отравил».

   – Кто такая Джуля? – удивилась я.

   Тина вздохнула:

   – Небось ты поняла, что Макс очень собак любит?

   – Конечно, он вечно с мопсами возится.

   – Вот-вот, а зимой принес щеночка, спаниеля, Джульку. Все ухаживал за ней, прямо обожал. Только Джуля умерла, а ветеринар сказал, что собачка съела крысиную отраву. В подвале садовник разложил, к нам грызуны внезапно пришли. Макс жутко переживал и всегда считал, что это Ефим подстроил. Мой брат не любил животных.

   – Но у вас же есть Чарли.

   – Это папин лабрадор. Естественно, Ефим изображал, будто обожает его. Только на самом деле терпеть не мог.

   – Это ты слишком!

   – Вовсе нет! Он каждый раз, когда Чарли гладил, потом незаметно старался руки вытереть!

   Я покачала головой. Да уж, человек, любящий животное, ни за что не станет так делать. Владельцы животных запросто обнимаются со своими питомцами и совершенно не испытывают брезгливости, когда оказываются с ними в одной кровати. Правда, я вот уже несколько дней выпихиваю наглых мопсов на диван, но только потому, что собачки имеют привычку «налипать» на меня своими жирненькими телами. На улице-то больше тридцати градусов жары! Попробуйте при такой температуре делить ложе с двумя живыми, «шерстяными», совершенно раскаленными «грелками». У собак нормальная температура тела приближается к тридцати восьми. Нет, летом вытерпеть около себя мопсов нет никаких сил, но зимой они спят у меня под одеялом.

   – Теперь понятно, что после смерти папы у Макса сразу заканчивается сладкая жизнь? – спросила Тина. – Ефим бы его выжил…

   – Но не успел, потому что умер, – закончила я.

   Тина кивнула:

   – Макс ведь не знал, что в доме окажется бешеная Эми.

   Я посмотрела в окно.

   – Будь добра, Тина, вспомни, что ты сказала маме, когда позвонила ей утром. И зачем это сделала, вы ведь хотели сохранить с Радой тайну.

   Девочка судорожно вздохнула:

   – Мне было так страшно, так плохо! Вот я и позвонила, но никаких подробностей ей не рассказывала. Просто заплакала и ляпнула: «Мамочка, папу убили, насмерть».

   – И это все?

   Тина закивала головой:

   – Больше ничего. Мы с Радой не хотели, чтобы кто-нибудь, кроме нас, знал правду.

   И она снова разразилась горькими слезами.

   Следующее утро началось с сюрприза. За завтраком неожиданно все оказались в сборе: дети, старухи, Кара и Макс. Сначала народ мирно разливал по чашкам кофе, какао и чай, но потом Галина Михайловна решила продемонстрировать педагогическую бдительность и заявила:

   – Кирилл, немедленно положи назад копченую колбасу.

   – Почему? – безнадежно спросил мальчик.

   Галина Михайловна мигом оседлала любимого конька:

   – Отвратительная еда. Это убитое животное.

   – А вы, – нагло спросила Лизавета, – едите прямо то, что бегает?

   Я под столом быстро наступила девочке на ногу.

   – Я вообще не употребляю ничего подобного, – покраснела мать Кары, – и никому не советую. Никогда! Существуют хлеб, картошка, каши…

   И тут вмешалась Роза Константиновна:

   – Милая Галочка…

   Я с сочувствием посмотрела на подростка. Сегодня Кирюшка оделся в джинсовый комбинезон с бесчисленным количеством карманов. На улице чуть похолодало, и мальчик решил пофорсить перед девицами. Сейчас ему достанется от хищных гарпий по полной программе. Одна станет читать лекцию о вкусной и здоровой пище, другая примется давать указания по поводу одежды.

   Но Роза Константиновна повела себя неожиданно.

   – Милая Галочка, мы живем в стране демократии, слава богу, страшное коммунистическое прошлое, когда все должны были одинаково питаться и одеваться, ушло в прошлое. Вам, моя дорогая, учитывая возраст, и в самом деле, пожалуй, не стоит вкушать мясное, жирное и сдобное. Впрочем, носить мини-юбки и кожаные штаны тоже не советую. Но Кирюша находится на том счастливом отрезке жизни, когда никаких запретов нет. Нравится ему бегать в жарких штанах из корабельной парусины, да бога ради. Желает лакомиться колбаской? Кушай на здоровье, мой ангел, и никого не слушай! Еще успеешь нахлебаться геркулеса на воде, это лакомство от тебя не убежит!

   Сказав эти слова, Роза Константиновна пододвинула мальчику блюдо с мясной нарезкой.

   – Кушай, кушай!

   Галина Михайловна, не ожидавшая от своей заклятой подруги подобного предательства, подавилась кофе и принялась судорожно кашлять. Роза Константиновна, понизив голос, сказала так тихо, что ее услышали лишь я и Кирюшка:

   – Вообще говоря, твой комбинезон выглядит отвратительно, в таких ходят строительные рабочие. Но, согласитесь, пожилая дама, лазающая по лестницам в нижнем белье, потеряла всякое моральное право осуждать других, ведь так?

   И она весело захихикала. Я разинула рот: а старуха, оказывается, с чувством юмора, и не такая уж она зануда. Человек, который может посмеяться над собой, достоин уважения.

   Не успела я выйти в коридор, как на меня налетела Зина.

   – Евлампия Андреевна, это не ваша штучка?

   Я повертела в руках нечто, похожее на небольшой пульт от телевизора, но всего лишь с двумя кнопками: зеленой и красной.

   – Что это?

   – Не знаю, – пожала плечами Зина, – стала коридор пылесосить, там, на третьем этаже, статуя в углу стоит. Здоровенная такая, я ее раз в месяц отодвигаю, вот под ней и валялся. Думала, пульт управления.

   – От чего?

   – А у Кирилла в комнате радиоуправляемые машины есть, помните, ему Глеб Лукич подарил? Пожарная и «Скорая помощь». Вот небось от них.

   – Точно, – улыбнулась я. – Давай сюда, отдам растеряхе!

   Дзынь, дзынь! – ожил телефон в холле.

   Зина схватила трубку.

   – Алле, кого? Сейчас позову. Это вас, Евлампия Андреевна.

   Из трубки донесся совершенно незнакомый мужской голос.

   – Лампа?

   – Да, слушаю.

   – Не узнала?

   – Простите, нет.

   Мужчина рассмеялся:

   – Да уж, было бы странно надеяться на другое. Константин Михайлович беспокоит.

   Я замялась.

   – Простите, кто?

   Дядька вновь захохотал.

   – Ну все, уела и растерла, а я-то, дурак, надеялся. Что же ты машину из сервиса не забираешь? Готова давно твоя тачка, мастер обзвонился прямо, но тебя никогда дома нет.

   – Константин Михайлович! – обрадовалась я, вспомнив мужчину, который помог на дороге, когда «Жигули», неожиданно «вскипев», сломались. – Ой, здравствуйте!

   – Привет, привет, так когда приедешь?

   – Сейчас, то есть через какое-то время, пока оденусь, доберусь.

   – Значит, не встретимся, – вздохнул добрый самаритянин. – У меня самолет в Петербург. Ладно, вернусь через неделю и тогда стребую должок.

   – Какой? – испугалась я.

   – Думала, бесплатно помогать стану? Нет, моя радость, придется тебе со мной в ресторан топать, обедать. Ты какую кухню предпочитаешь – японскую, китайскую, итальянскую…

   – Вкусную.

   – Оригинальное высказывание. Ладно, значит, сам выберу, ну пока, тороплюсь. А машину забери.

   Я побежала в спальню, схватила сумочку и понеслась в сторону Минского шоссе. Придется ловить бомбиста, до автосервиса на городском транспорте не добраться.

   Мастер отвел меня во двор и ткнул пальцем в новые, сверкающие краской «Жигули».

   – Вот.

   – Это что? – обалдело спросила я.

   – Ваша машина.

   – Где?

   – Да прямо перед носом.

   – Не может быть!

   – На номера гляньте.

   808 МА, и правда моя! Но что с ней случилось? Каким образом старая развалюха превратилась в новенькую красавицу? И сиденья, кажется, другие. Словно подслушав мои мысли, механик пояснил:

   – Константин Михайлович попросил: «Ты, Петя, постарайся, как для себя». Ну я и сделал из трупа невесту. Все перебрал, считайте, она у вас новая. Сиденья поменял, вместо простых антистресс поставил, а уж про ходовую да двигатель и говорить не стоит. Все равно не поймете, но поверьте, как новая. Да что там, лучше заводской, с конвейера знаете какую сейчас дрянь гонят, половина деталей некондиция, а у вас чисто болид получился.

   – Кто?

   Механик с жалостью посмотрел на меня, недоумевая, очевидно, как это я не знаю такой простой вещи, и пояснил:

   – Болидами называются машины, которые на гонках используют. Суперкласс, ручная сборка, спецпроект. Да я для Константина Михайловича, как для родного! Да что там! Отцу с матерью не сделаю, а ему в лепешку расшибусь!

   Я мысленно пересчитывала, сколько у меня денег. В кошельке тысяча рублей. Ясное дело, их не хватит, придется возвращаться домой. Сколько же он запросит? Понятно, что не пятьдесят копеек. Я совершенно не собиралась делать капитальный ремонт тачки, ездила, и ладно! Ох, втравил меня мужик в историю. И ведь возмущаться вроде нельзя, хотел как лучше, не зря моя мама всегда приговаривала:

   – Лучшее враг хорошего.

   Чтобы оттянуть неприятный разговор о деньгах, я поинтересовалась:

   – Что же вам сделал Константин Михайлович? Отчего такую благодарность к нему испытываете?

   – А то не знаете, – прищурился парень.

   – Нет, конечно.

   – От тюрьмы спас, срок мне грозил, по глупости влип, совсем уж с белым светом попрощался, а Константин Михайлович отбил, он классный адвокат.

   Поняв, что больше тянуть невозможно, я решилась.

   – Давайте счет.

   – Все оплачено.

   – Кем?

   – Константином Михайловичем.

   Я обозлилась. Это что еще такое! Мужик явно принял меня за нищую! Кто его просил отдавать деньги! Я не Ольга, мне спонсоры не нужны.

   В этот миг во двор влетел большой черный джип. Из открытых окон неслась разухабистая музыка. Шофер выскочил и заорал:

   – Эй, Петька, где мои прибамбасики?

   – Сейчас, Павел Альбертович, – засуетился мастер, – ступайте в контору.

   Мужчина сплюнул и пошел в глубь сервиса.

   – Вы пока в машине посидите, попривыкните, – предложил Петя, – сиденьице опробуйте! Сейчас вернусь.

   Быстрым шагом мастер ринулся за клиентом. Я осталась стоять одна между джипом и сверкающей «копейкой». Музыка стихла, очевидно, хозяин выключил магнитолу. Я глянула на иномарку, красивая, но очень большая, мне с такой не справиться, если и покупать импортную машину, то небольшую, компактную. Больше всего мне нравится «жук», который производит концерн «Фольксваген», но он стоит бешеных денег. Однако какой у этого джипа красивый салон. А что там такое круглое? Не в силах сдержать любопытства, я заглянула в открытое окно вездехода и увидела на заднем сиденье маленькую, умильную, рыжую собачку с острой мордочкой. Она удивительно походила на несчастную Эми.

   Я вздохнула. Бедная Эми давным-давно умерла, хоть и убежала от тех, кто пытался ее поймать. Бешенство страшная болезнь, ни одно животное не сумеет выздороветь, заразившись ею.

   – Эх, Эми, – громко сказала я, – знала бы ты, что натворила!

   Собачка подняла умную мордочку и замахала пушистым хвостом, выражая полнейшее дружелюбие.

   – Тебя тоже зовут Эми? – удивилась я.

   «Лисичка» изо всех сил выказывала радость, словно говоря: «Да, да, именно так».

   Я принялась разглядывать животное. Нет, это невероятно! Эми мертва. Однако следовало признать потрясающий факт. Мне повстречалась еще одна дворняжка, как две капли воды похожая на найденыша, плакавшего у ворот.

   – Ладно, дорогая, – ласково сказала я, – хочешь конфетку?

   Животное принялось поскуливать. Оно явно поняло волшебное слово «конфета».

   – Сейчас, погоди, – пообещала я и полезла в карман брюк, кажется, там лежит карамелька.

   Пальцы наткнулись на что-то маленькое, плоское, продолговатое. Это был пульт для управления Кирюшкиной «Скорой помощью» или пожарным автомобилем. Я вытащила устройство наружу. Вот почему мне что-то мешало сбоку, а конфетки-то и нет.

   Внезапно собачка увидела пульт и взвизгнула. В мгновение ока она вжалась в угол сиденья и затряслась. Желая утешить неизвестно почему испугавшееся животное, я сказала:

   – Не волнуйся, милая, это всего лишь игрушка. Если нажать на зеленую кнопочку, модель, наверное, поедет, а красная, скорей всего, ее остановит.

   Палец сам собой нажал на пупочку цвета молодого салата. И тут произошло невероятное. Собачка перестала трястись. Верхняя губа ее поднялась, обнажая довольно крупные, острые зубы.

   – Р-р-р!

   – Ты что?

   – Р-р-р!

   Я отступила к «Жигулям». Вдруг животное кинулось к открытому окну. На морде ее была написала ненависть, изо рта пошла пена, уши прижались к голове, шерсть на затылке встала дыбом. Поняв, что еще секунда, и собака бросится на меня, я вскочила в «Жигули» и быстро захлопнула дверцу. Рыжее существо вылетело из джипа и принялось прыгать вокруг моей машины, царапая когтистыми лапами свежую краску. Сучка явно хотела разорвать меня на части, а я не понимала, чем вызвала такой приступ бешенства.

   Из сервиса вышел хозяин джипа. Из-за закрытых стекол я не могла слышать, что он говорит, но по движению губ поняла, что парень матерится. Подойдя чуть ближе, он вытащил из кармана пульт, страшно похожий на тот, который потерял Кирюшка, и сделал быстрое движение. Царапанье прекратилось.

   Собака села на асфальт, тяжело дыша. Ее бока ходили ходуном, но хвост начал вяло вилять. Приступ бешенства кончился. Я вышла из машины.

   – Что с вашей собачкой?

   – Не твое дело!

   – Но она явно больна! Может, эпилепсия.

   – Пошла на…

   Я решила не обращать внимания на грубость.

   – Могу посоветовать хорошего врача. Берет недорого и выезжает на дом.

   – Я сам ветеринар.

   – Вы?! И не лечите свое животное?

   Внезапно парень сильной рукой ухватил меня за воротничок блузки и подтянул к своему лицу. Его круглые противные глаза цвета стоячего болота приблизились к моим. Мой нос ощутил запах дорогого одеколона и элитных сигарет. Лицо мужчины отчего-то показалось мне смутно знакомым.

   – Слышишь, ты, отвянь! Моя собака, что хочу, то и делаю, лучше уезжай отсюда, пока цела!

   – Это не ваш сервис, – возразила я, пытаясь вывернуться из крепкой, словно железной, ладони, – нечего меня гнать! Вы издеваетесь над животным, как не стыдно! Между прочим, ваша собака поцарапала мою машину, а я ничего не сделала, просто заглянула в джип.

   – Этот пес, – прошипел парень, – терпеть не может, когда дуры-бабы, облитые дешевыми духами, лезут к моему «Лендкрузеру», усекла, кретинка убогая?

   Вот тут я возмутилась безмерно. Парфюм у меня великолепный, никогда не пользуюсь псевдофранцузскими духами. А сегодня я пахну «Трезор» от «Ланком», это подарок Кати.

   – Сейчас позову мастера, он осмотрит дверь, и ты заплатишь за покраску, – пригрозила я. – Сам кретин убогий, дурак с гайморитом! Коли никогда настоящих духов не нюхал, нечего замечания делать!

   Парень сжал губы в нитку, глаза его потемнели, а щеки, наоборот, побелели.

   – Ща будет тебе капусты на краску, – пообещал он и со всей силы толкнул меня.

   Я, словно пушинка, перелетела через двор и ударилась спиной о стену здания сервиса, ноги подкосились, я рухнула на землю, непонятно откуда свалилось нечто и бабахнуло меня по голове. Уже теряя сознание, я увидела, как джип несется к воротам. В мозгу отпечатались цифры «777», и наступила темнота.

   Из кромешной темноты возник голос:

   – Евлампия Андреевна, откройте глаза, слышите?

   Я покорно подняла слипающиеся веки и увидела пластмассовый абажур с электролампочкой. К горлу мигом подступила тошнота, тут же заболели лоб, затылок, макушка…

   – Где я?

   – В сервисе, – ответил Петя, – ща врач приедет.

   – Что со мной?

   – Когда вас этот гад толкнул, сверху огнетушитель упал, ровнехонько по башке попал. Тошнит небось?

   – Ужасно.

   – Сотрясение, – пояснил Петя. – Ну я Константину Михайловичу скажу, он этого гада поймает. Вот сволочь! Не зря он мне еще в первый раз не понравился. А про машину забудьте, покрасим, ща доктор явится, укольчик сделает.

   Он говорил и говорил, мне делалось все хуже и хуже. В мозгу словно работала раскаленная кофемолка, в ушах звенело, меня мутило, и отчего-то тряслись ноги и руки.

   – Во, – протянул мне Петя пульт. – Держите, у вас из кармана вывалился, когда упали, что это такое, а?

   Внезапно в моей бедной, больной голове закрутился вихрь. Эми, пульт, кидающаяся собачка, хозяин, щелкающий неким устройством, убитый Ефим, статуя в коридоре…

   – Петя, – засипела я, не делая попытки сесть, – скорей, телефон!

   – Нате! – Механик испуганно сунул мне в руку трубку.

   Я с трудом набрала номер. Господи, награди того, кто придумал мобильники, теперь Володя всегда в зоне досягаемости!

   – Да, Костин слушает!

   – Вовочка, – захрипела я, – немедленно вели задержать джип «Лендкрузер», номер 777, буквы не заметила. За рулем убийца Ефима Ларионова, скорей, скорей, мне очень плохо…

   – Эй, Лампудель! – послышался встревоженный голос приятеля, но я, отдав Пете трубку, опять погрузилась в темноту.

   Моя голова оказалась крепкой. Огнетушитель не проломил череп, хотя запросто мог это сделать. На лоб пришлось наложить четыре шва. Целых три дня ко мне никого не пускали. В пятницу в палату, где я лежала в гордом одиночестве, втиснулся Вовка с букетом и огромной сумкой.

   – Ты как?

   – Хорошо, уже не тошнит. Надеюсь, ты принес новые детективчики?

   – Врач запретил.

   – Тут со скуки сдохнуть можно!!!

   – Я прихватил три Марининых и четыре Поляковых, – раздался незнакомый голос.

   В палату вошел еще один мужчина, примерно Володиного возраста. В руке он держал пакет, набитый книгами.

   – Вот, читайте!

   – Спасибо.

   Мужчины сели на стулья, помолчали, потом Вовка сказал:

   – Знакомься, Ваня Ковров, он следователь.

   – Очень приятно, – осторожно сказала я. – Я уже слышала эту фамилию.

   Интересно, зачем его Костин сюда приволок? Решил устроить мне допрос? Впрочем, я всегда могу схватиться за голову и застонать. Хотя, надо признать, чувствую себя просто прекрасно, ничего не болит. Небось у меня мозги деревянные, если даже огнетушитель их не повредил. Потошнило денечек, и все.

   – Ваня ведет дело Рады Ларионовой, – сказал Володя.

   Я мигом села и схватила мужика за руку.

   – Она не виновата, я знаю теперь все!

   – Рассказывай! – приказали в голос парни.

   Для начала я выдала им историю про Анжелику, Роберта Астера и Стасю. Володя и Ваня постарались никак не выказывать удивления, но было видно, что парни поражены.

   – Ага, – торжествующе заявила я, – небось и не знали ни о чем таком!

   Костин промолчал, он очень не любит, когда мне удается его опередить, а Ваня вздохнул:

   – Честно говоря, нет. А что вы еще знаете?

   Вдохновленная удачей, я рассказала о «шутке» Рады и Тины.

   – Они не виноваты, просто человек, задумавший весь этот страшный план, подменил пистолет.

   – Да, – кивнул Ваня, – в общем, верно, мы тоже так думали!

   – А вы знали про то, что Рада стреляла в Глеба Лукича?

   – Да.

   – Откуда?

   – Она сама рассказала на третьем допросе, под давлением улик. Ежу было ясно, что пистолет держала она и что нажимала на курок тоже. Правда, Рада, «расколовшись», ни словом не обмолвилась про Тину, из ее слов выходило, будто шутку она придумала сама, в одиночку, и без всякой помощи осуществила свой план. Кстати, ты знаешь, кто он, этот человек, подменивший невинную «пукалку» на боевое оружие? – спросил Ваня.

   – Догадываюсь.

   – И кто?

   – Ольга.

   – Почему ты пришла к такому выводу? – полюбопытствовал Костин.

   – Когда мадам рассказывала мне о звонке Тины, она обронила такую фразу: «Дочь закричала в трубку: «Мамочка, Рада застрелила папу, насмерть». Но это неправда. Тина просто сообщила, что отец убит. Откуда звезда телеэкрана узнала, что бывшего любовника застрелили? Ведь его могли отравить, взорвать, повесить… И потом, как она выяснила, что именно Рада держала оружие? Тина не сообщила матери никаких подробностей.

   – Вот-вот… – ухмыльнулся Костин. – На таких мелких нестыковках и ловятся преступники. А почему она решила убить Ларионова, знаешь?

   – Да, – кивнула я, – вульгарный мотив – деньги! Причем Ольга очень умна, она ловко обставила дело.

   – Ты слегка ошиблась, – усмехнулся Ваня, – дело обстоит совсем не так. Ну что, расскажем ей все? Кто начнет?

   – Давай ты, – буркнул Костин. – Меня сыщицкая деятельность Лампы до трясучки доводит!

   – Экий ты нервный, – засмеялся Ваня. – Все нормально, она вон какая молодец, имя убийцы знает!

   Пошутив еще пару минут, следователь посерьезнел.

   – Ну, лады, слушай. Значит, возвращаемся в тот день, вернее ночь, когда был убит Глеб Лукич. Время начало второго. В библиотеку тихо входят Глеб Лукич и Ольга. Верхний свет они не зажигают, ограничиваются торшером, и начинают обсуждать свои дела. Общение заняло у них около двух часов. Потом Ларионов передает бывшей любовнице довольно большую сумму, спонсорскую помощь на пять передач, и дама уходит.

   – Э, нет, – влезла я. – Во время переговоров Ольге, очевидно, захотелось в туалет, она прошла в крошечную комнатку, услышала, как Рада и Тина обсуждают свой «разбой», и мигом придумала план. Дождалась, пока все заснут, и поменяла пистолет.

   Ваня тяжело вздохнул:

   – И где же она пряталась? Рада с Тиной успокоились около половины пятого, базарили без остановки, глупые полуночницы.

   – Ну, – растерялась я, – не знаю… В кладовке сидела или в пустой комнате для гостей!

   – Нет, – хмыкнул Ваня, – извини, но ты ошибаешься.

   Ольга ушла в начале четвертого, охранник хорошо запомнил, она была злой. Это понятно. Ларионов обычно проплачивал десять шоу, а в тот раз дал денег лишь на пять. Секьюрити запомнил, как теледива, отпирая машину, материлась: «Козел жадный… долбаный, кланяйся ему в ножки каждый раз! Еще неизвестно, кто кому больше нужен».

   Нет, она уехала, когда часы еще не показывали полчетвертого, Рада и Тина как раз мерили маски!

   – Ты хочешь сказать, что пистолет меняла не она?

   – Точно.

   – Ольга ни при чем?

   – Именно!

   – Но зачем она платила охраннику пятьдесят тысяч?

   – Она же тебе объяснила: не хотела, чтобы газеты трепали ее фамилию в тот момент, когда речь идет о создании новой передачи.

   – Не пожалела такие деньги!

   – Так ведь не свои, тысячи победителю выплачивает спонсор.

   – Но Тина ничего не говорила матери о Раде!

   Ваня покачал головой:

   – Девочка была в шоке, она пережила тяжелый стресс. Только что на ее глазах погиб отец. Тина чувствует себя виноватой, она сама не помнит толком, что кричала. Ей требовалось срочно поделиться с кем-то, вот и позвонила матери. Но Ольга-то кукушка, у нее первая мысль была о карьере, отсюда и звонок охраннику, и попытка заткнуть его. Теледива тоже поступает не самым умным образом. Ей следовало честно признать: да, была у Ларионова, говорила о делах и уехала. Но Оля боится потерять «лицо», ей не хочется, чтобы ее имя трепала пресса. Поэтому она зовет Николая на передачу, где тот «выигрывает» пятьдесят тысяч долларов. Она, конечно, хладнокровная эгоистка, честолюбивая карьеристка, жаждущая славы и денег пуще всего на свете, отвратительная мать, но… не убийца.

   – Кто же тогда? – заорала я. – Кто?!! Володя усмехнулся:

   – Интересно, да?

   – Тот, – ответил Ваня, – кто вошел в библиотеку Глеба Лукича после того, как Ларионов и Ольга ушли.

   – Зачем кому-то входить туда? – фыркнула я.

   – За книжкой, – спокойно пояснил Ваня.

   – Да там только всякая литература по кулинарии! – завопила я. – Глеб Лукич собрал чертову прорву томов про еду – хобби у него такое было! И еще имелись совершенно нечитаемые, старопечатные издания, типа первого издания «Из Петербурга в Москву» Радищева. Такое и в руки не взять, дико скучно, да и непонятно, шрифт с «ятями» и «фитой». Правда, стоят эти томики очень дорого.

   – В библиотеку вошел вор, – пояснил Ваня. – Человек, постоянно нуждавшийся в деньгах, он потихоньку крал у Глеба Лукича раритеты и сдавал в скупку.

   – Макс!!! – вскрикнула я.

   – Почему ты так решила?

   – Кирюша увидел, как после смерти дяди племянничек выгреб из его письменного стола пачку долларов и спрятал в свой карман.

   – Безусловно, некрасивый поступок, но Макс ни при чем.

   – Тогда кто, ну говори скорей.

   – Кара.

   Я чуть не свалилась с кровати.

   – Карина?!!

   – Именно.

   – Но зачем ей… почему…

   – Она нуждается в средствах, – со вздохом сказал Ваня. – Кара, по ее словам, очень любила Ефима, но у того были половые проблемы. Он не приближался к жене по полгода, а Карина темпераментна и молода. Пришлось заводить любовников.

   – Она спала с Максом!

   – И с ним тоже. Кара одновременно встречалась сразу с двумя. Макс был, так сказать, домашним вариантом, но еще имелся и другой мужчина, почти мальчик. Карину тянет на молоденьких. Паренек из разряда альфонсиков, вот наша верная супруга и делала ему всякие подношения, а где взять деньги? Глеб Лукич не жаден. Покупает невестке подарки, кормит, поит, одевает, но наличных денег не дает. К тому же после женитьбы на Раде отец охладел к Ефиму, вкладывал, правда, кое-какие средства в газету, которую он издавал, но и только. Это было поддерживание жизни умирающего листка, а не его реанимация. Кара начинает тихо ненавидеть Раду, которая, впрочем, скоро понимает, что подсовывать «пукательные» подушки под жену сына мужа не надо. Вот так Карина и живет, глубоко презирая и ненавидя Раду, вечно нуждаясь в деньгах для любовника. Потом она начинает потихоньку таскать из библиотеки свекра раритеты. Совесть ее совершенно не мучает. Во-первых, Глеб Лукич отнюдь не является страстным библиофилом, он просто вкладывает деньги. Во-вторых, упереть книжку, по ее мнению, это не воровство, в-третьих, Кара не зарывается, берет издания из второго ряда и не самые ценные. До поры до времени все отлично сходит ей с рук.

   В эту ночь Кара, как всегда, проскальзывает в библиотеку свекра. В руках у нее маленький фонарик, дающий точечный свет. Днем она боится даже заходить на второй этаж, где живут Глеб Лукич и Рада, ворует после того, как убедится, что дом спит.

   Не успевает «домушница» приоткрыть шкаф, как дверь в библиотеку начинает противно скрипеть, открываться. В ужасе Кара гасит фонарь и одним прыжком оказывается в крохотном туалетике. Ей не позавидуешь, положение хуже некуда, что, если в библиотеку пришел Глеб Лукич? Но уже через минуту Кара понимает – это был сквозняк. И тут до ее ушей долетает веселая болтовня Рады и Тины.

   План рождается сразу. Вот он, удобный момент, избавиться от свекра и «свекрови»! Дождавшись, пока Рада заснет, Карина проскальзывает в ее спальню. Она знает, что молодая девушка хранит свой пистолетик в нише под подоконником.

   Карина берет боевой пистолет и кладет его на место «прикольного». Ее расчет прост. Рада, не привыкшая рано вставать, в начале восьмого будет сонной и не заметит подмены. Кстати, пистолетики похожи, вернее, на женский взгляд, кажутся одинаковыми: маленькие, легкие, черные, с ручками под перламутр. Так и случилось. Вскочив по звонку будильника, Рада, зевая, влезла в джинсы, футболку, повесила на шею маску. Тут к ней поскреблась Тина: «Давай скорей, папа уже позавтракал».

   Рада второпях схватила «пукалку», и девушки побежали к Глебу Лукичу, сдавленно хихикая.

   Представьте теперь, какой шок испытала Карина, когда узнала, что вожделенные деньги стали от нее еще дальше. Никто не знал, что Глеб Лукич буквально за день до своей трагической кончины составил новое завещание.

   – Зачем он это сделал? – пробормотала я.

   Ваня улыбнулся:

   – Знаешь, мужчины в своем большинстве трусы, хоть и не любят признаваться в этом. Я, например, когда ставил пломбу на передний зуб, в обморок упал. Понимаю, что смешно, но тем не менее. А уж если мне скажут, что предстоит операция, то почувствую себя просто на краю могилы.

   – Все боятся хирургов, – поежился Костин.

   – У Ларионова на уровне талии имелось довольно большое родимое пятно, – продолжил Ваня. – Оно ему никогда не мешало, но за неделю до смерти он надел слишком тесные брюки и травмировал родинку. Она закровила, начала чесаться. Глеб Лукич мигом кинулся к врачу. Доктор его успокоил, мол, ничего особенного, все доброкачественное, но лучше удалить. Холодный, расчетливый бизнесмен, одно время путавшийся с бандитами, человек, который в советские времена, я подчеркиваю, в советские времена, сумел заработать миллион, перепугался, как ребенок.

   Для начала он решил ничего не рассказывать домашним. Рада бы принялась суетиться, кудахтать, навязалась бы с мужем в больницу. А Глеб Лукич совсем не хотел, чтобы жена видела его слабым, беспомощным и испуганным. Поэтому собрался поехать в клинику один. Доктора предлагали расправиться с противной родинкой в два счета, под местным обезболиванием. Но Ларионов боялся и потребовал общий наркоз. Врачи только пожали плечами, по нынешним временам, кто платит, тот и заказывает музыку. Но все же хирург предупредил: «Общий наркоз сильный удар по организму, мало ли что…»

   Глеб Лукич окончательно перепугался, но еще больше он боялся боли. Помучившись денек, Ларионов решил рискнуть и поехал составлять новое завещание, так, на всякий случай. Прежнее он подписывал давно, с тех пор многое изменилось. Ефим, Кара и Макс его раздражали. И вообще, они могут и должны сами работать, вот Рада и Тина, те другое дело. Им оставалось все, остальным мелочи и ерунда, даже внучке Анжелике.

   Когда прочитали завещание, Кара чуть не лишилась чувств. С Глебом Лукичом еще можно было договориться, но с Радой! Женщин не связывало даже подобие дружбы. Карина недолюбливала «свекровь», та, в свою очередь, платила ей тем же. А теперь получалось, что все финансовое благополучие зависит от девицы, выходило, что Кара зря затеяла «шутку» с пистолетом, сама же и проиграла больше всех. Но она решает не сдаваться и звонит из телефона-автомата следователю. Кара сообщает, что убийца Рада, а пистолет спрятан у госпожи Ларионовой под подоконником. Кстати, о тайнике знают все домашние. В доме, даже очень большом, трудно сохранить в тайне от членов семьи свои привычки, пристрастия и секреты. А Тина и Рада думали, что о потайном отделении никому не известно.

   Но не только одна Карина чувствует себя ужасно после оглашения бумаги. Есть еще один человек, который просто холодеет, поняв, что отныне его жизнь круто изменится. Это Макс. Если Ефим, как родной сын Глеба Лукича, еще может хоть как-то оспаривать завещание, подавать в суд, в общем, бороться за свои деньги, то Максу, всего лишь племяннику, ничего особо не светит, он это великолепно понимает! Причем Макс надеется, что Рада его не обидит. Жена Глеба Лукича, конечно, глуповата, но отнюдь не зла, а Макс никогда с ней особо не ссорился, даже пару раз принимал участие в розыгрышах. Макс опасается Ефима. Парень великолепно понимает, что двоюродный брат его ненавидит и постарается выжить из Алябьева. Возвращаться домой к занудной маменьке нет никаких сил… Макс растерян, подавлен и не слишком хорошо понимает, что делать. И тут арестовывают Раду. Вечером того же дня Макс сталкивается с Ефимом в коридоре. Сын Глеба Лукича шипит:

   – Ну, дармоед и спиногрыз, не пора ли тебе паковать вещи!

   – Здесь Рада распоряжается, – пытается отбиться Макс.

   Ефим ухмыляется:

   – Нет, ошибочка вышла. Рада убийца, значит, в силу входит предыдущее завещание, а по нему я хозяин.

   – Ты не вступил в права наследства, – блеет Макс.

   – Насрать, – рявкает Ефим, – чтобы завтра духу твоего тут не было!

   Максу приходится умолять двоюродного брата разрешить ему пожить еще недельку в Алябьеве.

   – Черт с тобой! – роняет сквозь зубы Ефим. – Но имей в виду, по завещанию тебе вроде отходит отцовская квартира? Так знай, я подам в суд: с чего это такие подарки лентяю, тунеядцу и не прямому родственнику?

   Ох, зря он, кипя от злости, выкладывает Максу свой план действий, очень, очень зря! Племянник Глеба Лукича решает, что у него нет другого выхода, кроме как убить Ефима.

   …Ваня замолчал, вытащил сигареты, потом, вспомнив, что находится в больничной палате, с сожалением сунул пачку в карман и продолжил:

   – Сколько работаю, про такое и не слышал.

   – Я тоже, – подхватил Володя, – хотя, сам знаешь, есть киллеры, специалисты по… несчастным случаям. Ну, взорвался газ в плите, ударило током от электробытового прибора… Никто не заподозрит ничего плохого, сплошь и рядом такое, но чтобы собака…

   – Как он заставил Эми кинуться на Ефима? – тихо спросила я.

   – А ты не сообразила? – удивился Володя. – Зачем же диктовала номер джипа, на котором разъезжал киллер?

   – Я поняла, что пульт, найденный в коридоре, каким-то образом «включает» Эми, но не могу сообразить, как он действует!

   Ваня опять вытащил сигареты.

   – Да встань у окна и дыми туда! – предложила я.

   Следователь обрадованно чиркнул зажигалкой и пустился в объяснения:

   – Макс большой любитель собак. Одно время он хотел пойти учиться на ветеринара, но мама была против, потребовала, чтобы юноша получил «приличную» профессию. Так Максим, вместо того чтобы превратиться во вдохновенного Айболита, стал весьма посредственным экономистом. Но любви к братьям меньшим не потерял.

   Он ходит на выставки, ему приятно толкаться среди собачников, заводить знакомства с самыми разнообразными людьми. Макс не угрюмый Ефим, он веселый, приветливый парень и поэтому мигом обрастает знакомыми. Вот один из них и рассказывает ему об Эми.

   Разговор завязался полгода назад, после очередной собачьей выставки. Приятель, заводчик овчарок, только что отхватил кучу призов и поэтому пребывал в великолепном расположении духа. Они с Максом заехали в кафе, выпили, поели… И бармен включил телик. Шли новости, как всегда, сообщалось о каком-то заказном убийстве. Георгий, приятель Макса, уже основательно к тому моменту поднабравшийся, хмыкнул:

   – Ну не глупо ли?

   – Что? – спросил Макс.

   – Да вот так, стрелять в человека на улице, сразу понятно, что убить хотели. Хитрее надо быть. Отравить по-тихому или по-другому как!

   – Вскрытие сделают и все мигом поймут, – возразил Макс.

   – Э, нет, – еле ворочая языком, сообщил Георгий, – так можно обстряпать, что и комар носа не подточит!

   – Это как? – спросил менее пьяный Макс.

   Георгий навалился на столик и принялся выбалтывать чужие секреты.

   Есть у него друг детства, ученый, всю жизнь собак изучает, одним словом, просто Павлов, режет несчастных животных ради науки.

   – Сам знаешь, – хихикал Георгий, – как ученые сейчас живут! Две копейки получают, а Пашка на иномарках разъезжает, ремонт забабахал, дачу купил.

   – На какие шиши? – заинтересовался Макс, всегда охотно поддерживавший разговор о чужих заработках.

   Георгий скривился:

   – Пашка всем говорит, будто баба его бизнесом ловко управляет, магазин у нее, продукты всякие, только я знаю, что денежки из другого места капают, ох не маленькие доллары текут… Вот слушай! Не зря Пашка собак всю жизнь режет, не зря ученым стал, такое не всякий сделает.

   Макс удивленно вскинул брови, когда Георгий замолчал. Да уж! Похоже, приятель спьяну набрехал невесть что про собачек, у которых в мозг вживлены какие-то штуки вроде чипов.

   – Прикинь, – шептал Георгий, обдавая Макса сильным запахом алкоголя. – Пашка на пульт нажимает, и собака мигом звереет, кидается на человека и норовит порвать! Представь теперь, что будет, коли ее к спящему в комнату впустить. Горло разорвет, и никто ничего не поймет, ну, взбесилась, бывает! Такая собачка дорого стоит, очень дорого, но кое-кто готов платить.

   Макс покачал головой и заказал приятелю крепкий кофе.

   – Пей давай, вон как тебя развезло.

   Он не слишком-то поверил Георгию, хотя, собираясь стать ветеринаром, усиленно изучал биологию и зоологию. Макс знал, что эксперименты с мозгом животных ведутся давно, ученые умеют «отключить» сон или зрение и лишить собаку чувства голода. Вполне вероятно, что кто-то нащупал и «центр агрессии», такое возможно. Но он быстро забыл о пьяной болтовне.

   Однако именно этот разговор припоминается ему, когда он решает убить Ефима. Макс приглашает Георгия в кафе и без обиняков заявляет:

   – Познакомь меня со своим другом, ну тем, который делает собачек-монстров.

   По тому, как пугается Георгий, Макс понимает, такие звери и впрямь существуют. Довольно долгое время он уламывает Георгия, в конце концов тот, ругая себя за пьянку, сводит Макса с Павлом. Ученый излагает свои условия. Если собака после «акции» погибает – одна цена, если возвращается Павлу – другая. Деньги он требует огромные, но Макс готов их занять и заплатить. Он сразу начинает уточнять детали:

   – А как я ее поймаю, чтобы назад отвезти?

   Павел хмыкает:

   – Не мои проблемы, погибнет собака, заплатите двойную цену.

   – А в дом как внесу? Не хочется, чтобы со мной ее появление связывали!

   Павел пожимает плечами:

   – Мои собаки дрессированные, очень послушные. В доме есть кто-нибудь жалостливый, сюсюкающий над животными?

   – Имеется одна дура, – радуется Макс, – собачница-психопатка!

   – Это он кого имел в виду? – удивилась я.

   – Тебя, моя радость, – хмыкнул Володя.

   Я обиженно замолчала, ну почему собачница-психопатка? Просто я люблю животных!

   – Я вовсе не разделяю мнения Макса, – быстро сказал Ваня, – просто повторил его слова, да у меня у самого две болонки живут!

   Я удивилась. Болонки! Вот уж никогда бы не подумала, что молодой мужчина заведет себе животное этой породы. Как правило, представителям сильного пола нравятся ротвейлеры, стаффорды, бульдоги…

   – Макс забирает Эми, – продолжил Ваня, – и начинает действовать, план разработан им до мелочей. Эми он проносит в дом в наглухо закрытой сумке. Умная, дрессированная собака не издает ни звука. Потом Макс выходит в своей комнате на балкон и принимается смотреть в бинокль на дорогу. Дом Ларионовых стоит в поселке последним на линии. Гости к хозяевам приезжают достаточно редко, а без предварительного приглашения практически никогда. У всех членов семьи Ларионова, кроме Тины, роскошные иномарки… Поэтому, когда вдалеке появляются старые, весьма потасканные «Жигули», Макс уверен, это катит Лампа, та самая женщина, которую он считает собачницей-психопаткой.

   Ваня замолчал, потом, мягко улыбнувшись, сказал мне:

   – Извини, но Володя говорил, что ты не слишком ловко управляешься с автомобилем.

   – Подумаешь, – взвилась я, – нельзя же все в жизни делать лучше всех! Между прочим, я изумительно готовлю, филигранно глажу, правда, терпеть не могу это занятие, но если нужно, то любую мятую тряпку превращу в шикарную вещь, я необычайно умна, чертовски обаятельна.

   – Правильно, правильно, – быстро закивал Ваня, – не хотел тебя обидеть, просто сообщаю, что ты ездишь медленно, осторожно, кстати, очень и очень похвальное качество. Макс знает о твоей манере вождения и успевает сбежать вниз и незаметно высадить у ворот Эми. Дрессированной собаке дается соответственная команда, и она начинает изображать из себя инвалида. Ты, естественно, мигом забираешь «несчастное, больное» животное и начинаешь хлопать крыльями: зовешь ветеринара, моешь Эми, кормишь, отправляешь детей развешивать в поселке объявления.

   – Ночью, когда весь дом спит, Макс осторожно приоткрывает дверь в комнату Ефима и впускает туда Эми, сажает животное на грудь крепко спящего двоюродного брата и щелкает пультом. Максим не рискует. Кровать Карины стоит в другом помещении, у супругов раздельные спальни.

   Эми звереет и кидается на спокойно спящего Ефима. Макс быстро выскакивает в коридор и бежит к себе. Действует он почти в кромешной темноте, поэтому не замечает, что роняет из кармана пульт, который попадает под статую, стоящую в коридоре. В доме полно всяких ваз, фигур и скульптурных композиций, натыканных в самых неожиданных местах.

   Утром по дому несется крик. Макс вскакивает и бросается вниз, он хочет «выключить» Эми, собака в таком состоянии опасна, но пульт словно испарился.

   Макс звонит Павлу и сообщает:

   – Что делать! Я потерял возможность управлять Эми!

   Павел ругается, но быстро привозит запасной «включатель».

   – Вот, – закричала я, – вспомнила, где видела парня на джипе! Он подъехал к воротам дома, когда мы пытались поймать убегающую Эми. Макс еще сказал: «Вот что, ступайте все домой, собака опасна, попробую сам ее схватить, вон приятель подъехал, он и поможет». Я еще подумала, что он смелый и благородный человек.

   – Ты ошиблась, – тяжело вздохнул Ваня, – у Максима в кармане есть теперь другой пульт, и ему надо, чтобы взбудораженные домочадцы ушли прочь. Кстати, он весьма ловко отправляет всех домой, а сам начинает щелкать пультом, сначала во дворе, а потом за воротами. Спустя минут пять от оврага доносится тихое поскуливание. Макс идет на звук и находит там совершенно обессилевшую Эми. Дальнейшее просто: он забирает животное и отдает Павлу. Собственно говоря, это все. Кстати, в тот день, когда ты в сервисе случайно налетела на Павла, он ехал на встречу с новым клиентом и поэтому невероятно обозлился, когда увидел, что какая-то баба ухитрилась непонятным образом привести собаку в состояние «боевой готовности». Эми после припадков злобности сильно слабеет, выдыхается, и Павел знает, что, если «включить» ее во второй раз сразу, без суточного отдыха, собака может и не озвереть до нужной кондиции. А клиент ждал, деньги были заплачены. Отсюда его немотивированные на первый взгляд грубость и хамство. Павлу, человеку более чем обеспеченному, следовало, мило улыбнувшись, попытаться спокойно выпутаться из создавшейся ситуации. Сказать что-нибудь типа: «Надо же, моя собачка от жары совсем с ума сошла, вот вам деньги на покраску». Но Павел нервничает и изо всех сил толкает любопытную бабенку.

   – Да уж, Лампудель, – влез Володя, – голова у тебя, похоже, деревянная. Впрочем, нет, железная. Деревяшка бы точно раскололась, упади на нее огнетушитель, а твоя черепушка устояла. Извини, я совершенно зря упрекал тебя всегда, говоря, что в твоей головенке пустота, нет, теперь проверено экспериментальным путем, она из цельного куска железа, просто стальная чурка!

   – Перестань! – неожиданно пришел мне на помощь Ваня. – Всякое случается.

   – Между прочим, – веселился Костин, – огнетушитель помялся!

   Но Ваня решил не обращать внимания на разошедшегося майора и спросил:

   – Ну, теперь все понятно?

   Я осторожно кивнула:

   – В целом да. Между прочим, Ефим заплатил горничной Асе Ломакиной за лжесвидетельство! Очень уж хотел «утопить» Раду.

   – Знаю, – кивнул Ваня, – мы нашли девушку.

   – Где? – подскочила я. – Как? Она мне наврала про какое-то Фаломеево.

   – Ася хитрая девушка, – усмехнулся следователь, – но все купленные квартиры регистрируются. Мы нашли ее. Проживает Ася в Марьине.

   – Врунья!!!

   Ваня рассмеялся:

   – Да уж, ловко она тебя вокруг пальца обвела.

   – Что будет с Радой?

   – Она уже дома. Рвалась приехать сюда, мы рассказали, какую бешеную активность ты развила, чтобы вызволить Раду из беды, но врач ее не пустил, нам-то со скрипом разрешение дал, говорит, ты совсем слабая. Кстати, как голова, не болит?

   – Не-а, – радостно заявила я, – и не тошнит!

   – Говорю же, у нее стальная башка, – фыркнул Вовка, – и носорожье упрямство. Не дай бог с такой связаться, идет напролом, наперекор здравому смыслу!

   Это уж слишком!

   – Между прочим, если бы я не была такой, ты бы сейчас сидел в Бутырской тюрьме, кто тебя оттуда вытащил?

   Вовка мигом заткнулся. Я выхватила у Вани пачку сигарет.

   – Дай мне покурить!

   – А можно?

   – Плевать, где зажигалка? Рада, наверное, теперь помирится с матерью… Странно, однако…

   – Что? – заинтересовался Ваня.

   – Стася-Анжелика рассказывала, что у Глеба Лукича была привычка тщательно проверять всех невест Макса, он не хотел, чтобы в его семью попали недостойные. Почему же он не стал ничего узнавать о Раде?

   Ваня улыбнулся:

   – Да он все знал, о родителях и брате. В сейфе, в том самом, который мог открыть только хозяин, лежало несколько отчетов людей, раскопавших подноготную Рады. Просто его устраивало такое положение вещей. Не хочет жена общаться с родственниками, прикидывается сиротой, очень хорошо, ему меньше забот. Глеб Лукич вовсе не горел желанием получить такую тещу, как Тамара Николаевна. Да и любимую жену уличать во вранье не хотел, поэтому и не сказал ничего Раде.

   В наступившей тишине стало слышно, как в соседней палате во всю мощь орет телевизор.

   – Ой, – внезапно спохватился Ваня, – вот дурак! Ведь привез тебе шикарные конфеты и забыл в машине. Вовка, будь другом, сходи!

   – Почему я? – возмутился майор. – Кто оставил, тому и бежать на парковку.

   – У тебя машина плохо открывается, – заныл Ваня, – буду ковыряться два часа, ну не вредничай!

   – Ладно, – смилостивился Костин, – еще и правда ручку сломаешь, начнешь дергать в разные стороны!

   Он ушел. Ваня помолчал секунду и спросил:

   – Ты ведь не обиделась, когда я сказал про «собачницу-психопатку»?

   Я пожала плечами:

   – Дуться на людей не в моем характере. Кстати, я не обратила внимания и на заявление о «стальной голове».

   – Это Вовкино высказывание, – мгновенно отреагировал Ваня. – Между прочим, я считаю тебя умной, красивой, очень привлекательной женщиной. Кстати, тебя скоро выпишут!

   – Естественно, зря держать не станут.

   – Не откажешься сходить со мной попить кофе?

   Я кивнула. Вот зачем он услал Костина в машину, хотел назначить мне свидание. Однако я пользуюсь бешеным успехом у мужчин. Сначала к моим ногам падает Константин Михайлович, теперь Ваня… Просто превращаюсь в Мессалину, нет, не то, в Клеопатру, нет, в Елену Прекрасную.

   – Никаких конфет в машине я не нашел, – сообщил Костин, появляясь в палате. – Ты уверен, что они были?

   Ваня подмигнул мне:

   – Да ну? Значит, оставил в кабинете на столе. Что ж, придется еще раз приехать к Лампе, иначе протухнут шоколадки.

   Прошла неделя. Я выписалась из больницы, в пятницу к нам заявился Костин.

   – Как ты здорово во всем разобрался, – воскликнула Лиза, – а то ничего и никому не было понятно!

   – Вовсе нет, – возмутилась я, – между прочим, я почти добежала до цели, через пару дней догадалась бы сама!

   – Знаешь, Лампудель, – с тяжелым вздохом сказал Костин, – мой тебе совет: иди на курсы кройки и шитья. – Почему? – не поняла я.

   – Очень хорошее хобби для женщины, станешь шить себе и подружкам юбки, блузки. Мило, безопасно, а главное, думается, достигнешь успеха, – с абсолютно серьезным лицом заявил Володя.

   – Почему? – продолжала недоумевать я. – Честно говоря, если требуется пришить пуговицу, начинаю путаться в нитках.

   – Ну, должен же у тебя иметься хоть какой-нибудь талант, – хмыкнул майор. – Перестань корчить из себя детектива и попробуй заняться, например, моделированием нарядов!

   – Может, он и прав, – неожиданно заявила Лиза. – Представляешь, как здорово? Станем гордиться тобой, ходить на показы, любоваться коллекцией.

   Простодушная девочка не поняла, что майор издевается надо мной, и от этого я обозлилась на Костина еще больше.

   – Огромное спасибо за заботу! Как-нибудь сама соображу, чем мне заниматься. Кстати, ненавижу кроить, шить и вязать, скорей всего мои модели представляли бы собой просто фиговый лист.

   – Фиговый листочек от кутюр, – захихикал Володя. – О, классно! Только вообразите себе эту модель, украшенную лентами, бантами, кистями, бахромой, а посередине пуговицы, которые Лампа присобачила криво и косо. Нет, Лампудель, ты точно должна попробовать себя в роли модельера. Фиговый листочек от кутюр! Вполне в твоем духе!

   От злости у меня пропал дар речи. Фиговый листочек от кутюр! Ну, Костин, погоди, еще найду способ отомстить.

   Рада получила все деньги Глеба Лукича. Она взяла Тину, Чарли и уехала из Алябьева. Куда, не знаю. Вдова Ларионова, хоть и обнимала меня на прощание, приговаривая: «Господи, ты теперь мой лучший друг!» – нового адреса не оставила.

   Конечно, можно ее найти, но, честно говоря, мне не хочется этого делать. Да и Раде лучше не иметь перед глазами постоянное напоминание о том, что она, пусть не нарочно, убила мужа. Я даже не в курсе, помирилась ли Рада с матерью.

   Наш новый дом был готов в конце сентября. Роман Миловидов передал мне все бумаги, подтверждающие собственность, и ключи. Комнаты обставлял наемный дизайнер, поэтому мы слегка прибалдели, увидев повсюду кожу, бронзу и позолоту. Но, наверное, привыкнем. Хотя наш прежний дом, заставленный разномастной мебелью, скрипучими кроватями и шкафами, у которых не закрывались дверцы, нравился нам больше.

   Карина пока ждет суда в следственном изоляторе, и Галине Михайловне теперь придется не на словах доказывать свою любовь к ней. Одно дело, лежа в роскошной гостиной на мягком диване, сюсюкать: «Доченька, дай я тебя поцелую. Ах, Зина, милейшая, подайте кофе…» Другое – стоять с сумкой, набитой харчами, в длинной очереди к окошку, где принимают передачи для подследственных. А ведь потом еще будет зона, косые взгляды соседей, перешептывание за спиной… Нелегко придется Галине Михайловне, как морально, так и материально, содержание заключенного дорогое удовольствие. Я не знаю, сумеет ли она, избалованная, капризная, эгоистичная, достойно выдержать посланное испытание.

   Ждут суда и Макс с Павлом. Куда подевалась Роза Константиновна, мне неизвестно.

   Где-то в Москве затерялась и влюбленная в Астера Стася. Думаю, Роберт не захотел вновь жениться на ней, бедной, лишенной богатого «дедушки», и подыскивает себе даму, способную проспонсировать создание нового, более мощного «усилителя психической энергии». Володя Костин сначала хотел возбудить против парочки дело о мошенничестве, но я уговорила его этого не делать. Глеб Лукич мертв, Стася уехала, никаких денег она у родственников Ларионова не вымогала, убежала, унося с собой подарки «дедушки», пусть живет как знает. Ей придется теперь существовать под чужим именем. В моей душе жили смешанные чувства: жалость, гадливость, негодование…

   – Может, ты и права, – вздохнул Володя, – их жизнь накажет, в конце концов, в убийствах они не замешаны, некогда с ними возиться, других дел полно.

   Кстати, о спонсорах. Ольга появилась на экране в качестве ведущей другого шоу. Вот у кого все в порядке, так это у нее. Передача мигом взлетела на первое место в рейтинге, и рекламодатели бросились, сталкиваясь лбами, со своими предложениями.

   Дом Ларионова в Алябьеве стоит запертым, его, очевидно, продадут. Ничего не известно мне и о судьбе Эми. Честно говоря, не хочу расспрашивать о собаке. Сами знаете, как я люблю животных, но очень боюсь, что мне предложат взять ее к себе. С одной стороны, Эми очаровательна, умна и совершенно не виновата, что люди проделывали с ней такие вещи. С другой – лучше держаться от нее подальше.

   Наша жизнь течет по-прежнему. Вернулись из командировок Катя, Сережа и Юлечка, мы въехали в отремонтированную квартиру. Лето закончилось, настала осень, дети пошли в школу, зарядили дожди, иногда по утрам чувствуется дыхание зимы.

   С Ваней в кафе мы выбрались только в начале октября, раньше никак не получилось – то он занят, то у меня проблемы со свободным временем… Но наконец-то оказались в очень милом, но излишне шумном местечке под названием «Мокко».

   Сев за столик, Ваня спросил:

   – Мясо или рыбу?

   Минут десять мы обсуждали меню, потом принялись болтать, затем кавалер сказал:

   – Пойду помою руки, – и убежал.

   Я осталась в гордом одиночестве и стала разглядывать присутствующих. В «Мокко» было полно народа, столики стояли тесно, под потолком клубился дым от сигарет, гремела музыка. Потом диджей, очевидно, начал менять пластинки, и во внезапно наступившей тишине я услыхала злобный шепот:

   – Мразь, убить тебя мало, дрянь, ненавижу, чтоб ты сдох, вот тебе!

   Раздался легкий щелчок, такой звук издает пистолет с глушителем, затем скрежет. Я мигом обернулась. Мужчина за соседним столиком лежал лицом в тарелке, из-под его головы медленно, словно нехотя, вытекала бордово-красная лужа, а к выходу торопилась довольно крупная блондинка с ярко-синей сумкой в руках. Перекрывая вновь заигравшую музыку, я заорала:

   – Эй, стой! Держите ее, это убийца! Скорей, скорей!

   Поднялся переполох. Секьюрити, стоявшие у двери, схватили блондинку. Та принялась визжать и лягаться. Музыка стихла, народ кинулся посмотреть, что стряслось.

   – Вызовите милицию, – надрывалась я, – и «Скорую помощь», срочно, быстрей!

   Официанты метались по залу, боясь, что часть посетителей воспользуется переполохом и ускользнет не расплатившись, блондинка верещала, словно кошка, чей хвост попал между косяком и створкой:

   – Уроды, козлы долбаные, отпустите, кретины!

   Тут появился Ванька, сразу оценил ситуацию, вытащил удостоверение и гаркнул:

   – А ну тихо, милиция приехала!

   Воцарилась тишина. Даже блондинка перестала исходить визгом, а начала молча молотить секьюрити каблуком по лодыжкам.

   – Чего случилось? – сурово спросил Ваня. – Почему ты орешь, как потерпевшая?

   Я ткнула пальцем в столик.

   – Она его убила, сама слышала…

   – Дура, кретинка, идиотка! – ожила блондинка.

   – Молчать! – рявкнул Ваня.

   И вдруг произошло неожиданное. «Труп» поднял голову, громко икнул и вновь упал носом на столешницу.

   – Да он жив, – донеслось из толпы.

   – Ясное дело, – заорала блондинка, – что ему сделается, кретину! Позвал в кафе, уже нажратый был, потом добавил и совсем окосел, сволочь, я ему пощечину залепила, он в тарелку и свалился!

   – А кровь? – пролепетала я.

   Секьюрити, поняв, что ничего не случилось, отпустили блондинку.

   – Он небось бутылку с красным вином сшиб, – пояснил один из охранников, – а вы всех перебаламутили: «Убили, убили!»

   Блондинка испустила из груди такой звук, который издает на взлете реактивный самолет, схватила с одного из столиков пивную кружу и запулила в меня. Толстенная емкость попала мне в лоб, заехав ручкой в глаз. Через полчаса все успокоились. Пьяного унесли, блондинка отправилась в туалет наводить красоту. Ванька вздохнул:

   – Слышь, Лампудель, ты сегодня ночью не заснешь!

   – С чего бы?

   – А под глазом такой фонарь растет, светло будет. Кстати, голова не болит? Все-таки кружка тяжелая.

   – Не поверишь, совсем ничего не чувствую.

   Ванька захихикал:

   – Кажется, Вовка прав, у тебя и впрямь черепушка из бронебойной стали, ничего ее не берет – ни огнетушитель, ни пивная кружка. У тебя папа не железный дровосек был?

   Не обращая внимания на его шуточки, я спокойно ела на удивление вкусную рыбу. Ну ошиблась, с кем не бывает. А Ваня может глумиться сколько угодно, я сейчас как раз занимаюсь очень запутанным делом, никто его не сумеет размотать, кроме меня. Так что пусть Ваня хихикает, там посмотрим. Недаром ведь говорят, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.

   Backfisch – подросток (нем.).

   История знакомства Кати и Лампы описана в романе «Маникюр для покойника», о появлении Лизы рассказывается в детективе «Гадюка в сиропе». Книги выпущены издательством «ЭКСМО-Пресс» в серии «Иронический детектив».

   История, о которой сейчас говорит Лампа, рассказана в книге «Канкан на поминках», издательство «ЭКСМО-Пресс».

   Аид – в дневнегреческой мифологии царство мертвых.