– Вилка, почему ты молчишь? – спросил слащавый тенор.

   Я попыталась выкинуть из головы кучу ненужных мыслей, основной из которых была: «Ну зачем я согласилась принять участие в этой идиотской затее», и как можно приветливее ответила:

   – Думаю!

   – Ох, прости, дуся, – сказал Борис и улыбнулся, – а над чем?

   – Может ли медведь иметь зеленый окрас, – вздохнула я. – До сих пор я считала, что они бурые, черные, ну еще встречаются панды.

   – На севере водятся белые мишки, – возразил собеседник.

   Я не стала спорить.

   – Верно, но медведь, у которого шерсть смахивает на сочный газон, – нонсенс.

   – Это же сказка, – уверенно заявил мой оппонент, – выдуманная реальность. Ты, как писатель, должна понимать: мир фантазии существенно отличается от того, что у нас за окном. И учти, человек обычно готов принимать условия игры, понимает, что у нас театр, поэтому зеленый косолапый вполне уместен.

   Я хотела сказать, что выражение «выдуманная реальность» звучит странно. Либо это реальность, либо выдуманные обстоятельства, но промолчала.

   – Боря, – закричали из коридора. – Приехал Муркин!

   – О боги! – подпрыгнул Борис. – Вилочка, извини, Петр Аркадьевич капризен, как баба, пардон, дама. Если я не встречу его у порога на коленях и биясь лбом о шикарный паркет Филиппа Леонидовича, звезда вполне может надуть губу и устроить скандал. Ты же не рассердишься, если…

   – Ступай, облизывай его, – усмехнулась я, – но не перестарайся, иначе на Марфу сил не останется.

   Борис заморгал слишком черными и, похоже, накрашенными ресницами.

   – Заинька, Марфа пушистая кошечка, ее мелкие придирки просто ерунда по сравнению с тем, что может отчебучить Петруша.

   – Сколько раз говорила, – зачастил въедливый дискант, – не надену белое платье. Оно меня полнит! Кто решил нарядить фею в плащ с черепом, а? Я что, вампир? Дракула? Гамлет? Джек Потрошитель? Нет! Я добрая волшебница! У меня мигрень начинается! Не смогу отработать спектакль!

   – О боги! – закатил глаза Борис. – Добро пожаловать в райские кущи! Марфа сегодня встала не с той ноги. Ну, пожалуйста, давайте не все сразу закатывать истерику! Что за горе быть главным режиссером! Да, костюмы мы получили только сейчас, незадолго до премьеры. И что? Надели и работаем!

   Борис икнул, я ощутила запах алкоголя.

   – Фея не может носить балахон с вышитыми костями! – закричал другой голос. – Муркин не выходит из машины.

   Мой собеседник встряхнулся, как мокрая собака, и подпрыгивающей, неуверенной походкой поспешил на зов. Я осталась рассматривать шкуру со здоровенной головой и когтистыми лапами. Все бы ничего, костюм медведя сделан на совесть, морда любимого персонажа русских народных сказок выглядит вполне натурально: зубы, глаза, нос, уши, все как настоящее, одна беда, шерсть у мишеньки изумрудно‑зеленая.

   Я отошла в сторону и села на диван, непрактично обитый розовой замшей. Я бы никогда не приобрела в свою квартиру столь маркую мебель: на подушках будет заметно любое, даже крохотное пятнышко. Но Филипп Леонидович Верещагин, хозяин особняка, не заморачивается по поводу обивки. Подозреваю, он даже не в курсе, что в домашнем театре есть такой диван. Попробую объяснить, почему я оказалась за кулисами и какое отношение к писательнице Арине Виоловой, в миру Виоле Таракановой, имеют зеленые медведи, фея, на плаще которой вышит скелет, и капризный Муркин, не желающий выходить из лимузина, если встречающая сторона не расстелит перед ним шелковую красную дорожку, расшитую стразами от Сваровски.

   Начну сначала. Умная женщина никогда не повторит глупости, которые совершали ее подруги. Умная женщина всегда придумает собственные. Ну, а теперь оцените по достоинству мою креативность. Мне удалось перещеголять всех приятельниц, я мастер спорта международного класса по попаданию в идиотские истории.

   В начале февраля мне позвонила редактор, а заодно и близкая подруга Олеся, которая с места в карьер спросила:

   – Вилка, хочешь заработать?

   – Очень, – честно призналась я. – А что надо делать?

   – То, что у тебя получается лучше всего, – ответила Олеся.

   – Лежать на диване, лопать шоколадные конфеты и смотреть телевизор? – засмеялась я. – Сомнительно, что за подобные «таланты» много заплатят.

   – Слушай меня внимательно, – велела Олеся и ввела меня в курс дела.

   В свое время она училась в институте вместе с некоей Леной, а та вышла замуж за Николая, сестра которого… Короче, нет смысла рассказывать, каким образом Филипп Леонидович Верещагин вышел на Олесю Константиновну, но он позвонил в издательство «Элефант» сам, не передоверив дело никому из многочисленных помощников, предпочел лично объяснить суть вопроса. Любимая дочь одного из самых богатых людей Москвы Ирина, или, как зовут ее дома, Риша, отличница, умница, папина‑мамина радость, ясное солнышко и свет в окошке, мечтает стать актрисой. Учитывая размер состояния Верещагина и его крепкие связи с коллегами‑конкурентами во всем мире, я абсолютно уверена: Риша легко преодолеет планку вступительных экзаменов в любом театральном вузе России или с успехом попадет в академию киноискусств Лос‑Анджелеса, Нью‑Йоркскую школу драмы и прочих заведений, где готовят лицедеев. Отчего‑то мне кажется, что Ириша может не переживать и по поводу будущей карьеры. Вполне вероятно, что девочка талантлива, она понравится зрителям, фильмы с ее участием будут «делать кассу», и Риша очутится в первом ряду актеров Голливуда. Есть пример того, каких высот способна добиться русская талантливая, трудолюбивая и не капризная девушка. Это Мила Йовович. Ни денег, ни связей у ее мамы Галины Логиновой на момент приезда в США не было, но обаяние, работоспособность и одаренность Милы сделали свое дело. Может, Ирина тоже сможет взять штурмом голливудские холмы? Но если за океаном Верещагина окажется никому не нужной, то дома, в России, ей стопроцентно суждено стать звездой первой величины даже при отсутствии необходимых природных данных. Деньги, понимаете ли, они могут все или почти все. Предвижу возмущение людей, которые возразят: «Любовь народа не купишь! Зритель не пойдет смотреть всякую чушь!»

   Не стану спорить, вероятно, это так, но сценариста, оператора, режиссера можно нанять для съемок дорогого блокбастера с малюсеньким условием: папаша полностью оплачивает создание фильма, а главную роль в нем исполняет Ирина.

   Чтобы побаловать девочку, а заодно и дать ей возможность попробовать себя на сцене, Филипп Леонидович решил устроить спектакль в домашнем театре. Да, да, к особняку Верещагина пристроен флигель со сценой и зрительным залом. Здесь выступают певцы, музыканты, любимые артисты семьи, демонстрируются кинофильмы. Поверьте, техническому оснащению, удобству гримерных и богатству интерьеров позавидует большинство столичных святилищ Мельпомены – музы‑покровительницы трагедии. Филипп Леонидович щедр, всегда окружает людей искусства почетом и уважением, от него никто, даже самая незаметная пятая подтанцовка не уезжает без подарков и конвертов с солидным гонораром. Стоит ли удивляться тому, с какой скоростью звезды бегут на зов Верещагина?

   Так вот, для бенефиса Риши Филипп Леонидович задумал поставить сказку. Естественно, главную роль должна играть его любимая младшая дочь. Для воплощения других образов пригласят лучших артистов или тех, кого захочет Ирина.

   От меня требуется написать сценарий и вносить в него по ходу дела поправки. Но, самое главное, мне заплатят за не очень, на мой взгляд, пыльную работенку такую сумму, что я, не поверив своим ушам, переспросила у Олеси:

   – Сколько?! Ты не ошиблась?

   – Именно столько! – засмеялась она. – Здорово, да?

   – Нет слов, – пробормотала я.

   – Одно неудобство, – заявила подруга, – ты будешь работать с утра до ночи. Шумакову, конечно, это не понравится: он лишится своих любимых котлет, сырников и прочей вкуснятины, которой его потчуют по вечерам.

   – Открою тебе страшную тайну, – вздохнула я, – вся, как ты выразилась, вкуснятина, покупается в готовом виде. Повариха из меня – как из слона канатоходец. Шумаков сам занят по уши и никогда не злится, если его любимая и единственная без устали вспахивает свое поле.

   – Вот и замечательно, – обрадовалась Олеся.

   После этого разговора прошло чуть больше месяца. На календаре март, и сегодня у нас премьера. Старинные напольные часы напротив меня показывают полдень, спектакль назначен на восемнадцать ноль‑ноль, но за кулисами уже вовсю кипит работа. Я расхаживаю с пачкой листочков в руках и на ходу правлю текст. Боря, модный режиссер, прославившийся эпатажными постановками, постоянно требует что‑то изменить в сценарии. Ей‑богу, не понимаю, каким образом актеры запоминают его разноречивые требования, но задача сценариста переделать диалог, а не думать о проблемах исполнителей. Честно говоря, мне немного стыдно за «выпеченный пирог», но, право слово, я не очень‑то виновата в том, что пьеса получилась, мягко говоря, идиотская. Я наивно полагала: напишу сценарий, потом Филипп Леонидович его прочтет, велит сделать поправки, и артисты начнут учить свои роли. Ан нет, все обстояло иначе.

   Верещагин весьма подробно продиктовал свои требования: нужна русская сказка, с лешими, домовыми, Бабой Ягой, девочкой Машенькой, тремя медведями, гусями‑лебедями и говорящей печью. Два действия, куча приключений и победа добра над злом. Роль хозяйки избушки на курьих ножках центральная, и ее будет исполнять Риша. Основная фишка заключается в том, что никто из гостей не увидит во время действия лица Бабы Яги, его скроет маска. Ни один зритель до последней секунды не догадается, кто так блестяще справился с ролью, еще и потому, что говорить «бабка» будет «мультяшным» голосом. Лишь в тот момент, когда труппа выйдет с поклоном на авансцену, Риша сбросит маску, удивив всех до шока. Чтобы сбить с толку зрителей, Иришу во время спектакля «посадят» в маленькую ложу над сценой справа. Артисты периодически будут обращаться к дочери хозяина, а той предписано кивать и махать им веером. Как Риша может раздвоиться, находясь одновременно на подмостках и в зале? Ну, это очень просто. В ложе будет сидеть девушка, похожая на Ирину, ее загримируют, причешут, оденут в платье, как у младшей Верещагиной, украсят драгоценностями. Из партера сложно детально рассмотреть лицо, но никто из публики не усомнится в личности симпатичной брюнетки. Понимаете, какое восторженное «ах» издадут все, узнав, как их провели?

   Филипп Леонидович остался доволен пьесой. Но дальше вожжи в свои руки взял Борис, и тут началось!

   Перво‑наперво режиссер отменил двух медведей, оставил одного, нарядил его в балетную пачку и заставил плясать африканские танцы. Затем он превратил печку в чайник, который изо всех сил мешает мальчику Кузе добыть молодильные огурцы. Да, да, я знаю, что имя «Кузя» не характерно для русской сказки, но Емелю или Ваню Борис с гневом отверг. Я также в курсе, что омолаживающим эффектом обладают яблоки, но Борис не может мыслить традиционно. В результате бурной творческой активности постановщика в сценарии появилась добрая фея, которая на самом деле совершает гадкие поступки, милая интеллигентная Баба Яга – вегетарианка, принц Кузя, он же – заколдованный ишак. По ходу пьесы осел превратился в наследника престола. Надеюсь, пока понятно? Не обошлось и без короля Фердинанда, которого народ сверг, и королевы, очаровательной блондинки по имени «Дочь племени Йо». При чем тут индейцы или к какой там этнической группе принадлежит «племя Йо», я понятия не имею, но честно в сотый раз переписала пьесу. До кучи у нас есть Колобок, Карлсон и Пятачок. Можно, не буду пересказывать всю сюжетную канву, а перейду к артистам?

   Бабу Ягу, как сообщалось ранее, играет Ириша. Кузьму исполняет Петр Аркадьевич Муркин, великий сериальщик, занятый, как правило, одновременно в пяти проектах. Чуть одутловатое лицо актера постоянно мелькает на экране. Вот вчера я щелкала пультом и увидела его сначала в фильме про бандитов, потом в телесаге, повествующей о ловеласах восемнадцатого века, следом в фантастическом кино про пришельцев. Когда я в очередной раз нажала на кнопку, на экране возникла стая обезьян, суетившаяся вокруг вожака, и я восхитилась мастерству гримеров. Надо же, как они здорово изменили внешность Муркина, его не отличить от настоящего гиббона! Но тут за кадром принялся вещать голос, и я сообразила: примат настоящий! Вот к чему приводит излишняя востребованность: начинаешь видеть Муркина даже там, где его нет. Петр староват для роли ишака, превращенного в прекрасного юношу, он несносен, требует к себе исключительного внимания, почтительности и всегда готов устроить истерику. Но Муркин входит в десятку самых популярных актеров, поэтому Верещагин настаивал на его кандидатуре.

   Королеву играет Марфа, она требует указывать на афишах скромно «М. Ермолова». Если кто забыл, напомню: история русского театра знает великую Марию Николаевну Ермолову, скончавшуюся в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. В Третьяковке висит ее портрет кисти Валентина Серова.

   Медведя изображает Паша Лавров, успевший сняться в двух кинофильмах, которые получили призы на заштатных международных фестивалях. Ни «Оскара», ни «Пальмовой ветви», ни «Золотого глобуса» у Павла пока нет. Я была немало удивлена, когда, получив от Лаврова визитку, прочитала текст, набранный мелкими буквами: «обладатель Гран‑при Международных кинофорумов в городах Лапин и Кучин». Я не имела понятия, где находятся указанные населенные пункты, полезла в Интернет и обнаружила их в Сибири. Международный статус мероприятиям придавали кинематографисты из села Морица, расположенного в Белоруссии, – они представили ленту «Сельская любовь», и из Таджикистана – с фильмом «Чужая любовь». Лавров позиционирует себя как серьезного исполнителя, чурается телесериалов, не общается с прессой. Почему он согласился танцевать в домашнем театре Верещагина, облачившись в костюм Топтыгина? Ответ прост, как веник: деньги, господа. Без презренного металла, увы, в нашей жизни никуда. У Лаврова, похоже, сложности с финансами, в таких обстоятельствах наступишь на горло собственной гордости и сбацаешь Топтыгин‑рок‑н‑ролл.

   Колобка и Пятачка играет Катюша Франк, очаровательная девушка, успевшая к своим двадцати с небольшим годам стать известной и любимой телезрителями благодаря сериалу «Мама, папа, няня». Колобка по сценарию медведь съедает почти сразу. Пятачок появляется лишь в середине второго действия. Катенька приехала в Москву издалека, она из многодетной семьи, в которой вечно не хватает денег, а за пару ролей, соответственно, двойная оплата. Кто у нас еще остался? В смысле, из главных героев, всякие поющие мухоморы и скачущие из левой кулисы в правую лягушки, мыши и лебеди не в счет. Ах да, Карлсон! Толстяка с пропеллером на спине изображает Алеша Вересаев, телезвезда, ведущий программы «Сплетник», красавец и умница. Большинство российских девушек сойдет с ума от счастья, если Леша просто бросит в их сторону мимолетный взгляд, о его визите к себе домой они даже не мечтают, но ведь и не каждой повезло родиться Ришей Верещагиной. Сегодня Ира и кумир телезрителей вместе выйдут на театральную сцену. И для девочки, и для телемачо это первый опыт работы на подмостках. Мне кажется, что Алексей нравится богатой наследнице: иногда она бросает на него быстрый взгляд и трогательно краснеет.

   Я подошла к большой доске с плакатом, на нем помреж указал фамилии всех занятых артистов и расписал точное время их выхода на сцену. Вверху большими красными буквами пламенели слова «Замок храпящей красавицы». Ну и кто у нас шутник? На самом деле пьеса именуется «Замок спящей красавицы», название начертал на первой странице рукописи сам Филипп Леонидович. Я, чтобы хоть как‑то оправдать дикое смешение разноплановых и разносказочных персонажей, предложила «Фантасмагория в лесу». Но хозяину оно категорически не понравилось, и он царской рукой вывел свой вариант. А сейчас местный юморист не поленился заменить прилагательное. Хотя, учитывая абсурдность сценария, – «Замок храпящей красавицы» именно то, что надо. Я еще раз посмотрела на яркие, притягивающие внимание буквы и ушла, стараясь не рассмеяться во весь голос.

   По непонятной причине за полчаса до начала представления меня охватил мандраж. Невидимая рука сжала желудок, ноги похолодели и стали подрагивать, голова закружилась, в глазах запрыгали серые мушки. Приступ паники напал на меня внезапно в коридоре, мне стало понятно: сейчас я упаду. Я хотела опереться о стену, но рядом оказалась дверь, которая от моего прикосновения распахнулась. Я влетела в гримерку и очутилась в уборной Лаврова. Павел сидел перед большим зеркалом и мазал лицо тональным кремом. Услышав шум, он повернулся, глянул на меня и спросил:

   – Что‑то надо?

   – Прости, – залепетала я, – мне плохо…

   Продолжение фразы застряло в горле, я потеряла дар речи. А вы бы как отреагировали, увидев у дивана на небольшой консоли человеческую голову с полузакрытыми глазами, высунутым языком и окровавленной шеей?

   – Ой, мама! – взвизгнула я.

   Павел проследил за моим взглядом, быстро вскочил, набросил на ужасный муляж плед с дивана и крайне раздраженно, даже зло сказал:

   – Не фиг по чужим гримеркам шариться, тебя сюда не звали.

   – Извини, – прошептала я, – это случайно вышло, у тебя было незаперто.

   Лавров взял себя в руки.

   – Ерунда, я сам виноват, надо крючок накидывать. Голова бутафорская, я снимаюсь в одном проекте в Голливуде – это большой секрет, я приглашен всемирно известным режиссером, боюсь облажаться. Вот и вожу с собой башку в сумке, вживаюсь в образ: я Гамлет из трагедии Шекспира. Вот так!

   – Ага, – промямлила я, – пойду выпью воды. Что‑то душно стало.

   Павел кивнул, я выбралась в коридор и перевела дух. Нет, Лавров точно псих! Хотя все актеры с левой резьбой, но, согласитесь, разгуливать с отвратительным муляжом, чтобы проникнуться духом Гамлета, как‑то чересчур.

   Филипп Леонидович не по‑светски пунктуален, он не терпит опозданий. Спектакль начался ровно в восемнадцать ноль‑ноль. Зрители, сверкая бриллиантами, роскошными часами, шурша длинными платьями и источая ароматы элитной парфюмерии, уселись на свои места, поставили на столики бокалы с шампанским и оживленно зааплодировали. Самый шикарный наряд был у жены хозяина, Аллы Константиновны. Узкий корсет, расшитый драгоценными камнями, подчеркивал узкую талию, приподнимал грудь и переходил в огромную юбку, натянутую на кринолин, такую широкую, что супруга олигарха была вынуждена протискиваться в двери зала бочком. Не совсем удобный, на мой взгляд, прикид, но смотрится эффектно.

   Когда публика начала рукоплескать, я, обозревавшая зрительный зал через щель в занавесе, слегка струхнула. Вдруг пьеса провалится? Или Риша не справится с ролью? Девочка здорово нервничает.

   – Их там много? – спросили у меня за спиной.

   Я обернулась. Вот и она собственной персоной, вся бледная, а рука, которой Ира схватила меня за плечо, просто ледяная.

   – Тебе холодно? – спросила я, ощутив сильный запах горького шоколада.

   Риша кивнула.

   – Постарайся успокоиться, – засуетилась я, – сейчас дадут первый звонок.

   Она молча прильнула глазом к щели.

   – Ой, сколько народу! Полный зал!

   – Наверное, твой отец не впервые созывает всех друзей, – улыбнулась я.

   Риша поежилась.

   – Точно, папа большой любитель тусовок и вечеринок, у нас собирается музыкальный салон раз в неделю по пятницам. Еще мы отмечаем дни рождения, праздники, вроде Нового года, Пасхи, отец регулярно приглашает гастролеров. Но я никогда не выступала на сцене.

   – Даже в школьных спектаклях? – удивилась я.

   Ирина стиснула кулачки и прижала их к груди. Я почувствовала резкий запах пота, его не смог скрыть даже аромат дорогих духов. Стало понятно, что девочка очень напугана. Ириша не принадлежит к числу грязнуль, я общаюсь с ней не первый день. У нее всегда красиво уложенные волосы, маникюр, а уж о том, чтобы пахнуть, как бомжиха, и речи не может быть. Но сегодня Ирише не помог дезодорант. Некоторые люди в минуту страха слишком сильно потеют. Вероятно, наша дебютантка из их числа.

   Ира сделала шаг назад.

   – В моем классе учатся три человека, а во всей гимназии и пятидесяти не наберется, театрального кружка в школе нет, есть изостудия, балетный кружок и класс игры на фортепьяно. Рисовать я совсем не умею, у нас хороший педагог, он очень старался, чтобы ученики добились успехов, но я даже кубик не осилила. Ну совсем не Репин. На пианино умею немного играть, но мне не победить на конкурсе имени Чайковского. Хотела актрисой стать – ничего сложного в этом нет, на репетициях Борис меня хвалил, да я и сама чувствовала, что хорошо получается. Было так весело! Муркин и Марфа меня поддерживали, одобряли, советы давали. Вчера Петр Аркадьевич даже похвалил меня: «Весьма недурственно, добавь куража, и глаз заблестит».

   Я улыбнулась. Муркин славится мерзким характером, Марфа под стать ему, но они понимают: не следует кусать руку, которая протягивает тебе кусок хлеба, щедро намазанный маслом и черной икоркой. Хотя, может, актеры и не очень кривили душой. Мне Риша нравится, она трудолюбива, старательно выполняет указания Бориса, не скандалит, не ноет, по двадцать раз повторяет свои реплики, добиваясь нужной интонации.

   – И Леша с Катюшей такие милые, – бубнила Ириша, ежась от холода. – Летом они ко мне в Италию приедут, у нас там большой дом. В общем, пока мы репетировали, я удовольствие получала, а сейчас боюсь, дрожу. Зачем согласилась? Провалюсь с треском, закидают меня гнилыми помидорами и тухлыми яйцами!

   Я обняла Ришу.

   – Мандраж перед премьерой – обычное дело, его испытывают все актеры, включая мэтров. Овощей и яиц публика теперь в театр не носит. В зале сидят друзья вашей семьи, они настроены благожелательно, врагов среди них нет. Встряхнись, соберись и не сомневайся в успехе.

   Риша протяжно вздохнула.

   – Насчет друзей вы не совсем правы. В партере люди, не очень хорошо относящиеся к папе с мамой. В бизнесе не дружат.

   – Зачем тогда устраивать домашние спектакли? – перебила я девушку. – Разве не на радость добрым знакомым?

   Риша отошла от занавеса.

   – Это политика. Расчет. Возможность продемонстрировать конкурентам свою финансовую стабильность. Если в твой дом приходят сливки общества, значит, хозяин на коне. Знаете, как списки приглашенных составляются? Кого звать, а кого нет? Папа неделю думал. Конечно, никто меня не освищет, это я так, ради красного словца, сказала. Наоборот, устроят овацию, завалят цветами, будут восхищаться.

   Ириша прикусила верхнюю губу, над которой белел крохотный шрам.

   – Но что на самом деле они подумают? Как обзовут меня, когда поедут домой? Дурой? Выскочкой?

   Я развернула девочку лицом к коридору, взяла ее за руки и повела вперед, приговаривая:

   – Они тебя и без спектакля обсудят. Не думай о всякой ерунде. Хочешь стать актрисой? Хватайся за любую возможность поработать на сцене и помни: тебе не повезло.

   Ириша остановилась.

   – В чем?

   – Ты родилась в семье очень богатого человека, – пояснила я, – уже один этот факт взбесит многих из тех, с кем ты встретишься после окончания элитной школы.

   – Знаю, – спокойно ответила Риша, – моей лучшей подругой была Ксана Мордан. Когда ее переводили в обычную городскую гимназию, она мне сказала: «Ничего, скоро и твой отец разорится, пересядешь из джипа на метро, вот уж я посмеюсь». Папа Ксаны потерял свое состояние, у них с тетей Наташей вообще ничего не осталось. Дом продан, мать Ксаны свои бриллианты на аукцион выставила вместе с шубами. Не знаю, где они сейчас живут. Алик Сергеевич говорит, что ему надоели пробки на въезде в Москву, поэтому он решил перебраться из Подмосковья в город, тетя Наташа заявила о желании снова работать учительницей, дескать, Ксана выросла, ей, матери, скучно. А дочь они в простую школу отдали, якобы чтобы та научилась жизни. Хорошие объяснения, но всем же понятно, что к чему. Ксана мне больше не звонит, а в своем блоге гадости кропает.

   – Будь готова к тому, что завистники, увидев твой успех, воскликнут: «Ну конечно! Папаша девчонке за деньги хорошую прессу купил», – сказала я. – И эти же люди в случае твоего провала заявят: «Ха! Ирка так бесталанна, что у отца не хватило миллионов обеспечить ее дорогу к славе». Ты всегда будешь под прицелом. Иди вперед, не обращай внимания на завистников, сплетников и подлецов, помни, человек искусства переживает и взлеты, и падения, не поддавайся на удочку тех, кто хочет тебя потопить. Плыви как ледокол.

   – У Ванессы это получилось, – после некоторого колебания произнесла Риша, – а у меня может выйти облом. Папа не обрадуется, если спектакль провалится, он может быть очень злым, когда не по его получается.

   – Кто такая Ванесса? – исключительно для поддержания беседы спросила я, пока мы шли по коридору.

   Риша остановилась.

   – Вы что, радио не слушаете? Телевизор не смотрите? Газет не читаете? Ванесса – это солистка группы «Токс».

   – А‑а‑а, – протянула я, – яркая, талантливая молодая женщина, да, она сумела взобраться на вершину славы. Но вы с ней не конкурентки и, думаю, не подруги. Зачем ты ориентируешься на рок‑звезду?

   Риша открыла дверь своей уборной.

   – Это моя сестра.

   От удивления я спросила:

   – Родная? Или от первого брака Филиппа Леонидовича?

   Ириша чуть подняла брови.

   – Папа с мамой со школьных лет вместе, они никогда не разводились. Ваня родилась, когда им по семнадцать лет стукнуло.

   – Понятно, – сказала я.

   Риша вцепилась пальцами в косяк.

   – Мисси, моя другая сестра, блестяще закончила Лондонский колледж права и бизнеса, стажировалась в Принстоне. Она сейчас правая папина рука, всегда с ним, он ее очень ценит, платит ей заслуженно большую зарплату. О Мисси даже самые злобные люди плохого сказать не могут, она ангел с калькулятором. От меня тоже ждут успеха. Но природа решила на мне отдохнуть, не получится из меня ничего блестящего, в семье, как водится, не без урода. Вот только жаль, что роль дебилки досталась мне. Вилка, я сейчас трясусь, и от нервов сказала то, что говорить не следовало. То, что Ванесса по паспорту Верещагина, большой секрет. Она с родителями давным‑давно поругалась. Я была совсем крошкой, не помню старшую сестру, не знаю, что у нее с отцом и матерью случилось. Мисси небось в курсе, но из нее лишнего слова не выдавить. Я бы тоже не растрепала, но мандраж язык развязал. Вообще‑то родители думают, что я не знаю про Ванессу! Пожалуйста, не выдавай меня.

   – Считай, что я заперла секрет в сейфе, – улыбнулась я.

   Ириша кивнула и исчезла в гримерке. В воздухе остался аромат ее парфюма: интенсивный запах горького шоколада, а я направилась назад, в кулисы. Трудно быть обычной девочкой, если одна твоя сестра – кумир публики, а другая смело толкает вперед семейный бизнес. Надеюсь, у Ирины все сегодня получится на отлично, и ее самооценка вырастет.

   Спектакль начался с конфуза, чуть было не обернувшегося трагедией. По задумке Бориса действие открывалось музыкальной заставкой. Во время исполнения незатейливой мелодии с потолка спускался Карлсон. Алеша Вересаев, изображающий «самое доброе в мире привидение с мотором», плыл по воздуху, медленно размахивая руками. Чтобы полет выглядел максимально реальным, был закуплен специальный прозрачный трос, а механизм, который перемещал Вересаева, работал совершенно бесшумно. На репетициях все получалось замечательно, и сейчас в первые секунды тоже шло хорошо. Леша показался из‑за широкого ламбрекена и, старательно распевая во все горло: «А‑а‑а‑а», начал полет.

   Зрители дружно зааплодировали. Вересаев решил сымпровизировать, растопырил руки и стал раскачиваться, похоже, хотел изобразить борьбу Карлсона с ветром, но у него не получилось. Алеша с воплем «блин» обвалился вниз. Я в ужасе зажмурилась. Сколько костей переломает главный мачо телевидения, рухнув на сцену, покрытую дубовым паркетом?

   – Аа‑ах! – в едином порыве выдохнул зал, и наступила тишина.

   Поскольку никто не заорал: «Врача! Скорей! Реанимацию», – я приоткрыла один глаз и сделала совершенно не свойственный мне жест – перекрестилась.

   Посреди сцены стоит кровать: первая картина проходит в спальне короля Фердинанда и его супруги. Шанс попасть на ложе практически равнялся нулю, но Вересаев угодил прямиком на матрас, прикрытый пуховым одеялом и заваленный разноцветными подушками.

   Я схватилась за вспыхнувшие огнем щеки. Что такое удача? Цепь случайностей. На первой репетиции Борис хотел, чтобы Петр и Марфа сидели на полу, на тонком пледе, и дрались тощими подушками. Муркин и Ермолова подчинились, но потом Петр «выдал звезду».

   – Не буду ползать по жесткой сцене, колени болят и локти. Или ты ставишь кровать, или я отказываюсь от роли!

   Вот почему на сцену втащили деревянное ложе. Увидев, что его каприз выполнен, Муркин утешился, но теперь настал черед Марфы, которая почувствовала себя обиженной. Как же, ради Пети изменили композицию первого явления! А она, Ермолова, что, бродячая собачка, которую из милости пустили погреться на коврике у двери? У нее свои требования! И Марфа ринулась на Бориса, размахивая саблей.

   – Положите ортопедический матрас! Набросайте качественные, дорогие подушки, а не недоразумение из бутафорского цеха! Хочу пуховое одеяло!

   Борис отлично знает: звезде следует уступать в мелочах, потому что это позволит потом настоять на своем в глобальном вопросе. Режиссер не стал спорить, удовлетворил Марфины запросы. Я про себя осудила избалованных артистов, но получается, что своими капризами Марфа с Петром спасли жизнь Алеше.

   Пока Вересаев бултыхался в одеяле, в зале раздался смех, перешедший в хохот, когда Алексей встал, повернулся боком к публике, раскинул руки и, громко жужжа, уплыл в кулису.

   Карлсон выглядел комично. На нем была короткая синяя курточка с пропеллером между лопаток, под ней виднелся накачанный загорелый пресс с «кубиками», еще ниже обнаружились трогательные, нежно‑голубые трусы, именуемые «боксерами», из них торчали волосатые ноги в носках и начищенных ботинках. Брюки остались на постели, вероятно, сползли, когда Вересаев барахтался в одеяле. Ведущий популярного шоу, которое идет в прямом эфире, обязан уметь с честью выходить из любых форс‑мажорных обстоятельств, но все же я была восхищена Вересаевым. Красавчик сильно вырос в моих глазах. Не всякий мужик, свалившись с большой высоты и чудом избежав гибели, найдет в себе силы живенько вскочить и рассмешить публику. Народ, расположившийся в красных бархатных креслах, решил, что падение Вересаева было запланировано, и сейчас хлопал в ладоши.

   Я перевела дух и ринулась в другую кулису. На сцене тем временем король и королева устроили ссору. Под их вопли я добежала до стула, на котором сидел Алеша. Рядом, держась за сердце, стоял Борис, из которого потоком лилась нецензурная брань. Режиссер подробно живописал, что, как долго и в какой форме он будет делать с человеком, по вине которого расстегнулось крепление. Запах алкоголя, исходивший от «Станиславского», стал еще гуще.

   – Ты в порядке? – пропыхтела я.

   Алексей сказал:

   – Перепугался, чуть не умер.

   – Я тоже едва не скончалась, – призналась я, – поставь свечку в церкви.

   – Я неверующий, – выдохнул Вересаев, – хотя, наверное, теперь надо пойти покреститься. Фу!

   – Играть сможешь? – поинтересовался слегка остывший Борис.

   Алексей кивнул.

   – Без проблем, но мне нужны другие брюки. Черт, с чего бы им рваться?

   – Почему ты упал? – спросила я.

   Алеша дернул плечом.

   – Понятия не имею. Просто ощутил, что лечу вниз.

   – Кто закреплял трос? – не успокаивалась я.

   – Михаил Степанович, – ответил Вересаев, – как всегда. Он это сто раз на репетициях проделывал, и ничего не случалось. Ладно, дайте мне другие портки, скоро мой выход.

   Я вернулась в кулису и стала наблюдать за актерами. Пьеса шла без сучка и задоринки. Через десять минут после начала медведь, одетый в балетную пачку, слопал Колобка и принялся исполнять дикие пляски. «Труп» хлебобулочного изделия отполз за сцену и, резво вскочив на ноги, понесся в сторону гримерок. Катя Франк спешила превратиться в Пятачка. Топтыгин отскакал положенное и замер. Сейчас должна появиться Баба Яга, но она не торопилась. Лавров постоял секунду, потом хлопнул в ладоши и пошел вприсядку. Минуты три он выделывал незапланированные коленца, и мне стало жаль артиста. Балетные па только кажутся легкими. Ну‑ка, попробуйте, нет, не сплясать, а сделать простой «пистолетик», присядьте на левой ноге, вытянув правую вперед параллельно полу. И как, получилось? А бедный Лавров отчебучивает некий гибрид гопака, краковяка и акробатического этюда, одетый в костюм медведя. Да там одна морда весит килограмма три. И где, черт возьми, Риша?

   Внезапно я почуяла аромат парфюма с нотами ландыша и фиалки. Баба Яга стремительно пронеслась мимо меня на сцену. Я быстро зажала нос и рот рукой. Хорошо, что в этот момент загремела музыка, и звук «апчхи» не долетел до зрительного зала. Некоторые духи вызывают у меня совершенно безудержное чихание, длящееся несколько минут. К сожалению, Ришин парфюм принадлежал к этой категории. Она решила освежиться перед спектаклем, поэтому и подзадержалась.

   Я кинулась в коридор, начихалась там до изнеможения, вернулась в кулису и успокоилась. Представление шло нормально, подтверждая верную примету: что отвратительно начинается, потом продолжается с блеском и завершается триумфом. Лишь в самом конце произошла крохотная накладка, Баба Яга снова опоздала к моменту выхода всех участников для последнего поклона. Ириша опять пролетела мимо меня, оставляя за собой запах шоколада. А когда она сняла маску, эффект превзошел все ожидания: публика вполне искренне восхищалась и швыряла на сцену букеты. Правда, некоторые гости, кстати, тоже с цветами, поджали губы и зашептались. Наличие завистников порадовало меня. Раз кое‑кто не смог спрятать истинные чувства под светской улыбкой, значит, Риша отлично справилась с ролью.

   После представления всех пригласили на банкет. Я не удержалась и стала пробовать блюда, которые стояли на длинных столах. Было невероятно вкусно. Около подноса с маленькими пирожками я налетела на Лаврова и Катю Франк.

   – Оторваться невозможно, – с набитым ртом произнесла актриса. – Ничего вкуснее я никогда не ела.

   – Там заливное, пища богов, обязательно попробуйте, – посоветовал мне Паша и задергал носом. – Где‑то, похоже, торт стоит.

   – Стыдно признаваться, но я обожаю сладкое, – сказал за моей спиной Вересаев.

   Я обернулась.

   – Почему стыдно?

   – Вроде это не мужская страсть, – засмеялся Алексей. – Мачо положено пить коньяк, закусывать его лимоном и кромсать ростбиф. Пойду поищу пирожные. Вам принести?

   – Спасибо, Лешик, – ласково ответила Катя, – но моей фигуре и так уже нанесен урон. Пять пирожков и гора салатов.

   – А я лучше рыбкой закушу, – потер руки Лавров. – Осетрина выглядит очень аппетитно.

   Вересаев обнял меня за плечи.

   – Вилочка, ты не откажешься?

   – Нет, – храбро ответила я, – и, пожалуйста, никаких диетических тарталеток с фруктами. Мне корзиночки со взбитыми сливками или эклеры с жирным кремом.

   Он рассмеялся и ушел.

   – Забавно, что Лешик считает себя мужчиной, – прокурлыкала Катя.

   – Ну, в принципе, он на него похож, – усмехнулся Паша. – Брюки и все такое. Откуда несет шоколадом?

   – Это мои духи, – сказала Франк.

   – Какая гадость, – оценил парфюм Лавров.

   – Много ты понимаешь, – обиделась Катя. – Самый модный и сексуальный запах сезона. Флакон бешено дорогой. Жаль только, почти у всех есть. От Риши, например, так же пахнет.

   – Я не поклонник этого аромата, – скривился Паша. – Вот Алешенька от него впадет в восторг, но он не мужчина, а голубое недоразумение. Я пошел за рыбой.

   – Идиот, – резюмировала Катя, когда Павел ввинтился в толпу. – Может, Вересаев и голубой, но он вежливый, воспитанный. Погнал за пирожными и всем принести предложил. Пашка натурал, а о том, чтобы женщинам тоже рыбки предложить, не подумал!

   – Алексей мало похож на гея, – удивилась я.

   – Свечку не держала, не знаю, – фыркнула Франк. – Думаю, Пашка от зависти злобствует, он просто Лешику завидует. Тот симпатичный, душка, комплиментами сыплет, не хам, не грубиян. Никогда простого человека не обидит, автографы раздает, улыбается всем. Его народ обожает. Думаешь, почему Филипп Леонидович Вересаева в спектакль позвал? Говорят, Лешик от олигарха в последнее время не выходит, ведет у него тусовки, работает личным шутом. А еще шушукаются о его отношениях с Иришей, их видели вместе в ресторанах и кино. Лаврову чужая удача, как нож в спину.

   – Вересаев – хорошая партия, – необдуманно сказала я.

   Катя снисходительно улыбнулась.

   – Для многих, но не для Ирины. Филипп не отдаст дочь за нищего телеведущего, найдет ей ровню по капиталу и положению.

   – Если она прогуливается с Алексеем, значит, ее родители не против, – возразила я.

   Катя сморщила курносый носик.

   – Думаю, Филипп Вересаеву заплатил, велел Ирину в тусовку ввести, познакомить со всеми. Сам‑то он на вечеринки молодежи не ходок, а дочке развлекаться хочется, полюбоваться потом на свои фото в глянце. Олигарх не дурак, знал, кому дочурку вверить. Если Ирина с Алексеем пару месяцев потаскается, о ней все заговорят. Вероятно, Рише Лешик по сердцу, но она ему точно нет, это работа – пиарить дочурку богатого дяди. Кое‑кто зарабатывает на этом неплохие деньги. Вау, глянь, Борьку волокут. Совсем напился. А насчет Риши, думаю, Лешка ей нравится. Я видела, как она что‑то Вересаеву на ухо шептала, а потом его в щечку поцеловала и убежала. Леша лицо вытер и буркнул: «Жвачка». Совсем на страсть не похоже! О! Там Филипп Леонидович собственной персоной появился, пойду лизну золотую глыбу, авось немного презренного металла на язык налипнет.

   Катя выпрямила спину и поспешила туда, где маячила фигура хозяина.

   – Умелась гидра? – спросил Паша, подходя ко мне. – Рыба блеск! Куда Катька подалась?

   – Отправилась поговорить с Верещагиным, – ответила я.

   – Сейчас будет роль выпрашивать, – скривился Лавров. – До чего некоторые люди неразборчивы! Деньги им все заменили. Катюха готова за бабло голой по Тверской пробежать. А Ленка Минская! Та еще хлеще! Неужели не противно? Ведь может хорошей актрисой стать, а согласилась балдой сидеть.

   До сих пор мое общение с артистами ограничивалось исключительно работой. Все они казались мне талантливыми, приятными людьми, профессионалами, уважающими друг друга. Но сейчас Паша и Катя открылись с другой стороны, которая мне совсем не понравилась.

   – Катюха ищет кого побогаче, – продолжал сплетничать Лавров, – понимает, что товар надо продать подороже. Спелый персик быстро гниет, вот она и бьет копытом. М‑да, Верещагин плохая идея, всем известно, что Филипп Леонидович примерный семьянин. Не на что Франк рассчитывать, нет, ты посмотри, как она изгибается! И снова ошибка! Бюст у Катьки не ахти! Ничего, что я разболтался?

   – Конечно нет, приятно пообщаться с талантливым человеком, – выдавила я из себя приличествующую моменту фразу.

   – Да, я гениален, – без тени кокетства, совершенно серьезно заявил Лавров. – Мало найдется в России тех, кто сможет со мной конкурировать. Но я разборчив в отличие от Муркина: тому по барабану, где сниматься, лишь бы бабло отстегивали. А на мой взгляд, лучше ездить на «Жигулях» и уважать себя, чем катить на «Майбахе» и знать: ты дерьмо, штампующее однотипные персонажи, – вечный мент с пистолетом. Такому доверь Гамлета, и снова выйдет мент с пистолетом.

   Ехидные речи Лаврова прервал звонок мобильного, Павел вытащил трубку.

   – Да, да. Ну, конечно, не забыл! Время есть. Ах, уже идти? Она в гримерке, кушать не просит, все о’кей, я отлично сыграю! Не надо меня поучать!

   Актер положил сотовый в карман.

   – Вынужден откланяться, просят подойти в холл, сфотографироваться для журналов. Завершая нашу беседу, еще раз скажу: мой выбор «Жигули», а не «Майбах». Я не торгую своим талантом.

   – О машинах балакаете? – громогласно спросил Петр, выныривая из толпы.

   – Привет, Петруччио, – совершенно, на мой взгляд, искренне обрадовался Лавров. – Как Рита? Выздоровела?

   – Не совсем, – поморщился Муркин. – Все болеет.

   – Возраст дает о себе знать, – вздохнул Павел, – душа остается молодой, а тело сдает. Я полетел к журналистам.

   Муркин проводил Лаврова недобрым взглядом и посмотрел на меня.

   – Умеет Паша себе цену набить. «Полетел к журналистам». Цирк.

   – Вроде Лаврова по телефону позвали к корреспондентам, – сказала я.

   Муркин поморщился.

   – Вилка, какая наивность! Кто мог Пашке позвонить? Пресс‑агента у него нет, машины, кстати, тоже, он пешком разгуливает. Денег у Лаврова пшик, да и откуда бы им взяться? Папарацци сами никому не навязываются, да их тут и нет. Филипп Леонидович пускает лишь нескольких журналюг из гламура, вон они, ходят с камерами, все на глазах. Меня уже сто раз сняли, Пашка на фиг никому не нужен. Он тебе пыль в глаза пустил, понтярщик. И сволочь! Любит ущипнуть с невинным видом. Слышала, да? Понравилось?

   – Извини, – смутилась я, – вероятно, я сейчас скажу что‑то не то, но Павел вполне любезно вел себя.

   – А вопросик о Рите? – прогудел Петр. – Каково?

   – Он лишь поинтересовался ее здоровьем, – тихо произнесла я.

   Муркин нахмурился и неожиданно выдал:

   – Ты с ним спишь?

   Я уронила бутерброд с ветчиной, который почти успела запихнуть в рот.

   – Даже не дружу, просто болтала с ним о пустяках.

   – Зачем тогда защищаешь дурака! – взвизгнул Петр. – Нечего прикидываться розовой белкой, тупой синей мартышкой!

   Я растерянно заморгала, актер вскинул голову и прошествовал к стойке, где крутилось несколько барменов.

   – Петяша тебя обгадил? – обрадованно поинтересовалась невесть откуда появившаяся Катя. – Это он умеет.

   – Похоже, я обидела Петра, но абсолютно не понимаю чем, – призналась я и пересказала ей нашу беседу.

   Катерина залилась смехом.

   – Вау, прикольно. Муркину сороковник, а его жене Маргарите шестьдесят пять.

   – А‑а‑а, – протянула я. – Большая разница. Теперь ясно, на что намекал Лавров.

   – Ему бы помалкивать, – зашептала Франк. – Сбитый летчик никому не нужен. Ни один режиссер, я имею в виду из нормальных, активно работающих, его в проект не возьмет.

   – Почему? – удивилась я.

   Франк всплеснула руками.

   – Паша наркоман. Ты не поняла?

   – Нет, – призналась я.

   – Сначала он на коксе сидел, сейчас, говорят, колется, – сообщила Катя. – Ну подумай, по какой причине Павлик согласился медведя играть? За бабло. Оно ему больше, чем другим, нужно.

   – Лавров утверждает обратное, – пробормотала я. – Он‑де выше презренного металла.

   – Конечно, – усмехнулась Катя, – можно подумать, Паша весь такой творческий! Не соглашается на сериалы, меня и Муркина с Ермоловой за дерьмо считает. Почему тогда в шкуру влез и тумбу‑юмбу бацал? А? Из каких таких великих творческих идей? Надо же, создал образ Топтыгина на домашней вечеринке! Вилка, мы все к Верещагину за рублями пришли и не выпендриваемся. Тебе деньги нужны?

   – Да, – кивнула я, – поэтому я наваяла сценарий.

   – Стесняться нечего, – фыркнула Катя, – у Филиппа золотые горы, у нас талант. Круговорот денег в природе. У Пети жена болеет, я хочу машину, мне ее никто не купит, не имею богатых любовников. Вересаев любит путешествовать, Марфа брюлики скупает. У каждого своя радость, и на нее нужны монетки! Пашка же из себя бессребреника корчит. Но, поверь, если ему миллиончик, другой, третий предложить, Лавров кого хочешь убьет. Не верю я людям, которые на каждом углу о своем безразличии к всемирному эквиваленту трезвонят.

   Во мне внезапно проснулось детское желание спорить.

   – Встречаются и такие.

   Катерина смерила меня взглядом.

   – Ага. Только они живут в монастырях, склепах, пещерах или сидят в лесу, в скитах, а не шляются по вечеринкам. Лавров у нас очень творческий, последняя его роль – старик, который умирает от голода. Жутчайшая кинуха! Ее снял Олег Бурков, он из психушек не вылазит, светлых красок не видит. Пашка в двух эпизодах занят, сначала его со спины показывают, он стоит у окна. Затем анфас, но с закрытыми глазами, дедушка спит. Крутая, мощная роль. Фильмец получил премию на фестивале в городе Кирдыкс. Слышала о таком населенном пункте?

   – Нет, – ответила я, – прости, я не фанат кино, далека от этого мира, впрочем, я и литературных наград не вспомню.

   Катя засмеялась.

   – Не смущайся, сейчас кинофестивалей как тараканов развелось. На мой‑то взгляд, лучше вообще ничего не получать, чем заявлять: «Я лауреат конкурса в городе Кирдыкс». Круто звучит! В Канны его не позвали, никому он там не нужен, зато в Кирдыксе пригодился. Первый парень на помойке. Слышала пословицу: у кого чего болит, тот о том и…

   Я как раз успела засунуть в рот очередной пирожок, поэтому просто кивнула.

   Франк поправила волосы.

   – Паша постоянно твердит, до какой степени ему не нужны деньги, из чего я делаю вывод: Лавров мечтает огрести все золото мира. Вот мы с Ленкой Минской честно признаемся, не стесняемся: «Хотим машину, квартиру, брюлики и прочее».

   Я спросила:

   – Кто такая Минская? Павел о ней вскользь упоминал.

   Катя искренне удивилась.

   – Ленка? Моя подружка, мы на одном курсе учились. Ей, правда, пока не везет, но все впереди. Она весь вечер в ложе сидела, ну, там, над сценой, изображала Ришу. Ты чего, ее не видела? Минская же на последних репетициях с нами была.

   – Она на сцену не спускалась, – улыбнулась я, – находилась наверху, Борис ей снизу кричал, какие позы принимать. Я с ней не знакома. Здорово она, однако, на Ришу похожа, даже без грима.

   – Ага, – согласилась Катя. – Но, увы, Ленка не Ирина, все пытается пробиться, и мимо.

   – И где она сейчас? – спросила я. – Ее, похоже, на банкете нет.

   Катя завертела головой в разные стороны.

   – Не вижу Лену, ну да и понятно: ее небось не пригласили, слишком на царскую дочь смахивает. Ты испачкала платье, на груди пятно.

   Я скосила глаза и расстроилась.

   – Черт! Уронила, наверно, каплю варенья из пирожка!

   – Пойди в туалет и замой, – деловито посоветовала Катя. – Высохнет быстро, следа не останется. Ступай в наш театральный сортир, в общей дамской комнате прорва бабья. О! Стой! Не уходи.

   Я удивилась:

   – Почему?

   – Смотри, – по‑детски радостно воскликнула Катя. – Вау! Привезли мясо с фейерверком. Ростбиф‑шоу! Обожаю! Супер! Ты его когда‑нибудь видела?

   – Нет, – ответила я.

   Франк схватила меня за руку и потащила в центр зала, где установили огромную жаровню с тушей барана. Два обнаженных по пояс парня вращали вертел под музыку. Еще пара мужчин в белых, обтягивающих их накачанные тела комбинезонах принялась жонглировать ножами. Гости зааплодировали, я, разинув рот, наблюдала за представлением. Люди с клинками ловко нарезали мясо, ухитряясь отхватывать идеально ровные, тонкие куски, швыряли их на тарелки, которые протягивала прехорошенькая девушка в шароварах и прозрачном топике, одновременно подбрасывали в воздух ножи, затевали между собой драку, садились на шпагат, делали стойку‑мостик. Помощница успевала ловить очередную порцию мяса и подавать ее гостям. Действо длилось долго, оторваться было невозможно, оно завораживало. Под самый конец из головы почти съеденного барашка забил фейерверк, я встряхнулась, вспомнила про испачканное платье, решила замыть пятно и бочком‑бочком двинулась к деревянной панели, на которой висела табличка: «Только для сотрудников». Дверь была из цельного массива дуба, поэтому сразу открыть ее у меня не получилось. Пару минут я пыталась справиться со створкой, в конце концов та неожиданно отворилась сама.

   – Тяжеловата для вас будет, – вежливо сказал охранник, открывший дверь изнутри.

   – Надо фитнесом заниматься, мышцы накачивать, – улыбнулась я, очутившись в небольшом холле, и добавила: – Спасибо, Роман.

   – Не за что, – профессионально вежливо отозвался парень, – пружина очень тугая, ее не всякий мужчина оттянет. Павел Лавров минут за двадцать до вас заходил, так он не справился. Извините, Виола Ленинидовна, вы платье испачкали.

   – Знаю, – кивнула я, – хочу замыть.

   Муркин был прав: Павел мне наврал, он спешил не к прессе, а в уборную. Может, и Катя не ошиблась, говоря, что артист наркоман?

   Роман прищурился.

   – Пятно красное, может от воды не отойти. Попросите у Фаины гель. Я в прошлую смену на белую рубашку кофе пролил, думал, жена изругается, а Фая дала мне маленькую бутылочку – одной капли хватило, ничегошеньки от пятна не осталось.

   – Большое спасибо за совет, – обрадовалась я и поспешила по коридору, в вотчину Фаины.

   Вообще‑то должность ее называется красиво: директор театрально‑концертного комплекса «Верещагин эстейт». Но по сути Фая местная экономка, кастелянша, завхоз, медсестра, буфетчица и все остальное. Если у кого из занятых в спектакле актеров что‑то случается, он идет в узкую длинную комнату и просит директора:

   – Дай мне нитки, иголки, сахар, чай, одеколон, новые колготки, бутерброд с селедкой, живую черепашку, веник из крокодильих хвостов, яйца птицы Ру… – и так далее.

   Выслушав просьбу, Фаина исчезает среди бесконечных рядов стеллажей, через небольшой промежуток времени возвращается и приносит именно то, что надо. Мне кажется, что она родня старика Хоттабыча, иначе откуда все берет?

   Из холла, где, как правило, стоит охранник Роман Виноградов, есть два выхода. Один в общий зал, другой в личные покои Верещагиных, нас туда не приглашали. Думаю, если кому‑то из артистов придет в голову нанести олигарху незапланированный визит, нежданного гостя вежливо остановят. А вот по длинному, извилистому коридору участники спектакля могут ходить беспрепятственно. Из зала никого к актерам не впустят. Они в полной безопасности, ни фанаты, ни пресса дальше порога не сунутся. За кулисы могут беспрепятственно проникнуть лишь члены семьи Верещагиных. Алла Константиновна и Мисси иногда забегали к нам, один раз появился хмурый молодой человек по имени Леня, единственный сын Филиппа Леонидовича. Ну и, конечно, я постоянно вижу Владимира Михайловича Корсакова, начальника местной охраны. Сейчас, похоже, никого нет, из‑за дверей гримуборных не доносится никаких звуков. Хотя нет, пройдя вперед, я услышала сердитый голос Лаврова:

   – И сколько мне ждать? Я задохнулся под пледом! Он вообще придет? Ну, вы даете! Сами накосячили, поэтому деньги я не верну! Свою часть выполнил, если не получилось – без претензий, я делал все, как договорились. Значит, отбой? Ладно, пойду поем.

   Мне не хотелось сталкиваться с Лавровым, поэтому я бегом преодолела расстояние до склада, влетела в него без стука и крикнула:

   – Ау, Фаечка, ты тут?

   – Уже отдала всю кровь! – прозвучало в ответ. – Больше нету! Зачем тебе столько? Хватит!

   Раздалось шуршание, из глубины помещения показалась худенькая фигурка и замерла у письменного стола.

   – Вилка? Извини, я обозналась. У меня только отит прошел, до сих пор как сквозь вату слышу. Что ты хочешь?

   – Дай, пожалуйста, пятновыводитель, – попросила я, – видишь, платье испачкала.

   Фая юркнула налево, но, прежде чем кинуться исполнять мою просьбу, положила на стул кусок ткани в красно‑синюю клетку. Я подошла и поняла: это брюки Карлсона с пристегнутым к ним поясом, за который цеплялся крюк троса.

   Любопытство, как известно, губит кошек, а бедной Варваре на базаре нос оторвали, но я не могу справиться с некоторыми особенностями своего характера, поэтому взяла штаны и начала их внимательно рассматривать.

   Дверь в комнату приоткрылась, в щель заглянула девочка лет шести, может, семи. У меня нет детей, поэтому возраст малышей я определяю с трудом. Может, девчушка уже ходит в школу? Не знаю, но она была одета, как кукла: розовое платье в оборочках и воланах, белые колготки, лаковые туфельки с завязками‑лентами, которые туго стягивали ее лодыжки. Копна белокурых вьющихся волос и очки в темной оправе, сидящие на крохотном носике, практически закрывали личико. Девочка прижимала к груди плюшевого мишку, ногти ее крохотных пальчиков покрывал яркий розовый лак. Похоже, крошка, как и я, не очень аккуратно ела пирожки, она тоже перепачкалась вареньем. Темно‑красные пятна попали и на игрушки, и на праздничный наряд, и на маленькие руки. Вот личико оказалось чистым. Скорей всего, девчушка просто уронила на себя сладкую выпечку.

   Увидев меня, она замерла на пороге. Я слегка удивилась, до сих пор за кулисами театра мне не встречались дети. Малышка, наверное, дочь кого‑то из гостей, она дорого одета, причесана в недешевом салоне и не похожа на ребенка, которого работающая мать прихватила с собой на службу, потому что кроху не с кем оставить дома. У нее явно есть няньки‑гувернантки‑воспитатели.

   – Милая, ты потерялась? – как можно ласковее спросила я. – Как тебя зовут?

   Девочка ничего не ответила, затопала ногами, ее личико исказила злоба, ангелочек зашипел, развернулся и убежал. Едва закрылась дверь, как появилась Фаина. Она протянула мне баллончик.

   – Держи, это смерть всем пятнам!

   – Огромное спасибо, – обрадовалась я. – Сейчас сюда заглядывала малышка белокурая, кажется, она потерялась. Одного не пойму, как ребенок сюда попал, минуя охрану, которая зорко стережет вход? Это, случайно, не твоя родственница?

   – Девочка?! – воскликнула Фаина. – В розовом платье? О боже! Нет! Только не она.

   Фая, похоже, знакома с малышкой, и та не вызывает у нее положительных эмоций.

   – Девочка, – повторяла Фаина. – Ужас! Страх! Жуть! Опять пришла! Мало ей Розы!

   Странная реакция всегда приветливой женщины изумила меня. До сих пор Фая была спокойной, веселой, готовой поболтать на любую тему. У таких все ладится и на работе, и дома. Но сейчас Фаина была явно перепугана.

   – Ты боишься детей? – спросила я.

   – Н‑нет, – выдавила из себя она, – но это не ребенок! Чудовище!

   Услышав последнее заявление, я забеспокоилась. Понятно, Фаина заболела, у нее грипп или другая инфекция с высокой температурой и бредом. Сейчас схожу к Роману, попрошу его кликнуть врача.

   Я сделала шаг к двери.

   – Ты куда? – нервно спросила Фаина.

   – Хочу позвать доктора, – откровенно призналась я.

   Директор вцепилась в мое плечо.

   – Нет. Даже не высовывайся. Ты умрешь! Хочешь, дам фильм посмотреть? Там про привидение снято. Жуть!

   Я погладила спятившую тетку по руке и стала уговаривать:

   – Фаечка, маленькая симпатичная девочка не может навредить людям. Похоже, ты подцепила вирус, весной по Москве всегда бродит грипп.

   – Ты дура, – оборвала меня Фаина. – Роза‑то умерла! Лучше спрятаться!

   С этими словами Фая резко развернулась и умчалась в ряды стеллажей. Я машинально посмотрела на брюки Вересова, которые до сих пор комкала в руках, и вздрогнула.

   Чтобы трос надежно держал Алексея, на парня надели специальный пояс темно‑синего цвета. Широкий крепкий ремень был продет в пазы и практически сливался с брюками. Даже из первого ряда его нельзя было разглядеть. Чтобы актер не упал с высоты на сцену, крюк троса защелкивается за петлю, вшитую в него. Отлично помню, как, собираясь первый раз в полет, Алексей тщательно изучил «сбрую» и начал дергать петельку.

   – Не волнуйся, – заверил артиста Михаил Степанович, рабочий сцены, бутафор и мастер на все руки. – Он сделан по спецзаказу, даже два бешеных быка его не разорвут.

   – М‑м‑м, – протянул Вересов, – выглядит надежно, но я хочу сначала совершить бреющий полет, а уж потом парить орлом над Эверестом.

   Михаил Степанович не стал спорить, наоборот, полностью одобрил ведущего программы «Сплетник».

   – Правильно, безопасность превыше всего, давай застегну.

   Рабочий облачил Лешу в костюм, приподнял парня на метровую высоту и, пока трос ехал из правой кулисы в левую, безостановочно говорил:

   – Веревка сделана по нанотехнологии, она двадцатипрядильного плетения, из прочного полимера, крюк титановый с фиксатором застежки. Пояс выполнен из кожи носорога, крепче не бывает, прошит вручную нитками, покрытыми силиконом, петля вделана насмерть.

   Уж не знаю, что сильнее подействовало на Алексея, монотонный бубнеж Михаила Степановича или неспешное воздушное путешествие над сценой, но Вересаев разрешил поднять себя повыше, а на следующий день уже без опаски парил под потолком, крича нам:

   – Вау! Круто! Смотрите все! Я ужас на крыльях ночи!

   После каждого использования Михаил Степанович тщательно осматривал сбрую и, удовлетворенно крякнув, говорил:

   – Немецкое качество! Ни одна нитка не надорвалась! Фирма гарантирует, она более ста лет всякие штуки‑дрюки для циркачей делает. А кто заказал поясок? Михаил Степанович. Откуда он про ремень узнал? Да по случаю. Выступала у нас труппа из Дю Солей, я и поинтересовался по‑простому у воздушных акробатов, наши они, русские. «Не боитесь, ребята, под люстрой фортеля выделывать?» А они: «У нас лонжа страховочная». Я засмеялся, тонюсенькая веревочка, напоминает бечевку. Несерьезная защита. Вот парни и рассказали мне про ту немецкую фирму, что за столетие ни одного артиста не подвела. Лучшая германская технология! Трос никогда не порвется.

   Поскольку Михаил Степанович воспроизводил сей текст по десять раз на дню, я отлично его запомнила и мысленно повторяла, разглядывая сейчас пустое место, где следовало быть той самой петле. Конечно, я не криминалист, всего лишь автор детективных романов, но знаю, что нитки, порвавшиеся сами собой, имеют разлохмаченные края. А вот если воспользоваться ножницами, то срез получится ровным. И сейчас я вижу два растрепанных конца одной нитки, остальные будто разрезаны, идеально ровные. Но ведь так не бывает! И это подтверждение того, что страховку испортила чья‑то злая рука. Ладно, даже у самой добропорядочной, много лет существующей на рынке фирмы может быть неудача, и одна из нитей, которые, на мой взгляд, более смахивают на прочно сплетенную тонкую веревочку, лопнет. Но здесь их раз, два, четыре, восемь… двадцать штук. Нет, ремень специально испортили. Кто‑то хотел убить Алексея Вересаева и представить дело как несчастный случай. Покушение не удалось, но Леша в опасности, я непременно должна предупредить его. Прямо сейчас надо пойти к телеведущему!

   Я вышла в коридор, добежала до Романа и спросила:

   – Не видели Алексея Вересаева? – Секьюрити был почему‑то красным и потным, а голос у него стал неожиданно хриплым.

   – Он домой уехал. Видно, хорошо заработал, дал мне пригласительные на свои завтрашние съемки, сказал: «Рома, мы с вами за время репетиций вроде как подружились. Приходите в студию, буду рад, задам вам в эфире вопрос, станете звездой». Спасибо ему, внимание всегда приятно, но у меня теща в больнице, не до выступлений.

   Я вспомнила, как Алексей прихлебывал из большого бокала вино, и не удержалась от замечания:

   – Зря вы разрешили ведущему программы «Сплетник» пойти в гараж, он много выпил.

   Роман вытер лоб рукой и надулся.

   – Он выглядел нормально, не шатался, говорил спокойно. Ну да, попахивало от него слегка, так я ему не мать родная и не дорожный полицейский. Вересаев давно из детского сада вышел, сам за себя отвечает. Мне за его охрану не платят.

   – Конечно, – поспешила я успокоить невесть почему разнервничавшегося парня. – Вы абсолютно правы, а где Борис?

   – Вот кто набухался, – со злорадством доложил Виноградов. – Совсем до свинского вида, спит на диване, завтра очухается. А зачем вам режиссер? Представление окончено, можно и по домам. Эх, разреши мне начальство смыться, ни на секунду бы не задержался! Но нет, надо стоять тут до утра!

   – Я хотела спросить у Бори телефон Вересаева, – пробормотала я.

   – Что, понравился? – хмыкнул Виноградов.

   Я сдвинула брови. Ну почему некоторые люди воспринимают вежливое общение как сигнал «можно хамить»? Разве я давала повод Роману для фамильярности или намекнула, что желаю вступить с ним в неформальные отношения?

   – У Михаила Степановича номер Алексея есть, – вдруг сказал охранник, – у него спросите. Извините, я чего‑то сегодня устал до чертиков. Не хотел вас обидеть.

   Я коротко кивнула и пошла в самый узкий, темный коридор, в конце которого находится мастерская бутафора. Надеюсь, он еще на рабочем месте. И точно, он стоял у верстака.

   – Зачем тебе Алексей? – поинтересовался дядя Миша.

   – Поговорить надо, – обтекаемо ответила я.

   – Он велел телефон никому не сообщать, – уперся мастер на все руки.

   В театре Филиппа Леонидовича работает довольно много людей. Про Фаину я уже рассказывала, еще есть гримерша Карина, художник Макс Гаврилов, пара уборщиц, звукооператор, монтажники декораций и прочий люд. Зритель, предвкушая нескучный вечер, забывает или не предполагает, что актеры – лишь верхушка айсберга. В создании спектакля участвует большое число «невидимок», от работы которых зависит успех всего действа.

   В театральной среде ходит огромное количество историй про разные казусы. Ну, например, о том, как во время исполнения пьесы «Изгнание из рая» бутафор то ли с пьяных глаз, то ли из желания отомстить актеру, исполняющему роль змея, в кульминационный момент подал ему не яблоко, а банан. Артист привычно схватил реквизит и понял, какой фрукт держит, лишь через пару секунд, уже произнося текст: «Так вкуси же от этого самого прекрасного плода на свете». Зычное ржание, донесшееся из полутемного зала, сорвало продолжение спектакля. Вот почему умные актеры никогда не ссорятся ни с гримером, ни с костюмером, ни с бутафором: «невидимки» могут отомстить, и кое‑кто из них делает это с особой радостью и изобретательностью. Но Михаил Степанович никогда не совершит подлость, он милейший дед, готовый всегда прийти вам на помощь, очень позитивный и не по возрасту улыбчивый. Пенсионер не злится на весь свет, как многие старики. А еще он никогда не сплетничает и не выдает чужих тайн.

   Я села на табуретку возле верстака.

   – Дядя Миша, за завтрашний день я непременно найду номер Вересаева. Я не его фанатка, не намерена стоять с букетом у подъезда телезвезды, не журналистка, которая мечтает об эксклюзивных фото Алексея, и не собираюсь вешаться ему на шею с воплем: «Любимый, я вся твоя». Хочу предупредить его о грозящей ему опасности. Кто‑то решил убить Вересаева. Первая попытка не удалась, значит, скоро последует вторая. Дай бог, чтобы ничего ужасного не случилось, пока я буду обзванивать знакомых, разыскивая мобильный Леши. Но вдруг наемный убийца поджидает его сейчас в подъезде дома?

   Михаил Степанович полез в карман пиджака.

   – Осторожно, вы чем‑то испачкали рукав, – остановила я его, – очень похоже на кровь.

   Рабочий замер, потом поднес руку к глазам.

   – Ба! Это и есть кровь.

   – Вы поранились! – испугалась я.

   – Бутафорская, – улыбнулся Михаил Степанович. – Я брал у Фаины бутыль и капнул. Теперь придется чистить. Ладно, Фая справится!

   Михаил Степанович снова полез в карман, выудил допотопный сотовый аппарат, потыкал пальцем в кнопки и отдал мобильный мне.

   – Говори.

   Я приложила трубку к уху и услышала:

   – Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

   Несколько следующих попыток тоже не увенчались успехом, и я забеспокоилась:

   – Надо предупредить Филиппа Леонидовича, пусть он пошлет кого‑нибудь на квартиру к Вересаеву. Вдруг я опоздала, и на Лешу напали, он сейчас лежит в подъезде без сознания или умирает один дома.

   Дядя Миша потер рукой затылок.

   – Может, он торопился на свидание. Любовь у Лешика, выключил парень телефон, не до звонков ему. С чего ты подумала про опасность?

   Я рассказала Михаилу Степановичу про вырванную из пояса петлю.

   – Надо пойти взглянуть, – спокойно произнес он, когда мой рассказ иссяк.

   Мы неторопливо дошли до владений Фаины и обнаружили, что дверь заперта.

   – Отправилась на боковую, – констатировал Михаил Степанович, – до завтра подождать придется.

   – Можно взять ключ и войти на склад, – предложила я.

   Дядя Миша потер ладонью ухо.

   – Нехорошо без разрешения в чужой вотчине рыться! Неприлично это!

   – Если ремень испортили нарочно, то нужно срочно приставить к Леше охрану, – воскликнула я, – но если вы, осмотрев пояс, придете к выводу, что петля оторвалась случайно, тогда можно спать спокойно. Как мы будем с вами себя чувствовать, узнав завтра о нападении на Вересаева этой ночью?

   Михаил Степанович одернул пиджак и двинулся в другой коридор. Я поспешила за ним, отлично зная, куда он направился. В тупиковой части узкой галереи находится железный ящик, где висят запасные ключи от всех помещений. Двери его закрыты на электронные замки, но дядя Миша знает код доступа.

   Михаил Степанович свернул налево, ковровая дорожка закончилась, дальше пол был покрыт белой блестящей плиткой. Мне показалось, что она мокрая, и я притормозила, боясь поскользнуться, а дядя Миша размашистыми шагами двигался вперед. За ним тянулись небольшие темно‑синие пятнышки. Я улыбнулась. Ну надо же, бутафор, как и мой Юра, польстился на обувь якобы солидной фирмы. Смотрятся ботинки прекрасно, но при ходьбе от подошв отваливается верхний слой, они не из натуральной кожи, а из прессованных кусочков‑обрезков.

   – Отвернись, – приказал он, когда мы очутились на месте.

   Я покорно встала спиной к шкафчику, услышала тихое попискивание и посмотрела вниз, взгляд наткнулся на круглый предмет. Я подняла розовую искусственную жемчужину и сказала:

   – Девочка! Она тут пробегала!

   – Припевочка‑красавица, – протянул дядя Миша, звеня ключами, – ты о ком болтаешь?

   – Фаина боится детей, – выпалила я.

   – Не пори чушь, – остановил меня он, – Фая никогда ребенка не обидит.

   – Я о страхе, – уточнила я, – она даже разговаривать не смогла! Аж затряслась вся!

   Михаил Степанович закрыл шкаф.

   – Фая никогда не пугается. С чего бы ей паниковать?

   Я тут же рассказала про малышку в розовом платье. Вообще говоря, я ожидала, что дядя Миша засмеется и скажет что‑то вроде: «Ох уж эти бабы! Вечно чудят». Но он отреагировал странно.

   – О Господи! А ну, пошли.

   – Куда? – удивилась я. – Там тупик.

   Михаил Степанович молча схватил меня за руку, подтянул к стене, оклеенной дорогими обоями, имитирующими шелк, ткнул пальцем в золотой орнамент, и панель разъехалась.

   – Лифт! – ахнула я.

   Дядя Миша впихнул меня в кабину, нажал на кнопку, лифт медленно пополз вниз. Оцените мое удивление: сначала я узнала про подъемник, а теперь поняла, что в театре есть подвальное помещение.

   Вскоре мы очутились в коридоре. Пол покрывала обычная плитка, а стены были выкрашены в цвет морской волны. И в комнате, куда меня привел Михаил Степанович, доминировал тот же оттенок.

   – Садись, – приказал рабочий, показывая на большое кресло. – Чаю хочешь?

   – Нет, наелась на банкете, – ответила я, удобно устраиваясь.

   Дядя Миша выудил из кармана допотопный мобильник и сказал в него:

   – Зайди немедленно.

   – Я понятия не имела, что тут есть жилые помещения, – воскликнула я, когда Михаил Степанович бросил трубку на диван.

   – Это моя квартира, – объяснил рабочий. – Две комнаты, спальня и гостиная, плюс санузел, кухня с чайником, кофе‑машиной, холодильником и СВЧ‑печкой. Можно готовить, да зачем? Я у хозяина кормлюсь. Не жизнь, а малина, на всем готовом.

   Дверь в квартиру распахнулась без стука, в комнату вошел Владимир Михайлович Корсаков, начальник охраны Филиппа Леонидовича. Я неоднократно виделась с этим безукоризненно одетым и подчеркнуто вежливым человеком, он всегда находится за спиной у хозяина, и, судя по тому, как Верещагин общается с Корсаковым, это не просто служащий на окладе, а некто более близкий. Когда Филипп Леонидович присутствовал на генеральном прогоне спектакля, он спросил у Владимира:

   – Ну и как тебе?

   – Нормально, – ответил Корсаков, – но, думаю, лучше, если Колобок все же будет говорить какие‑то слова, иначе зритель не поймет, по какой причине он спешит к Бабе Яге.

   Верещагин повернулся ко мне.

   – Виола Ленинидовна, сколько вам потребуется времени для вставки в пьесу?

   – Полчаса, – пообещала я, – если я правильно поняла, нет необходимости в пространном монологе.

   – Отлично! – обрадовался Корсаков. – Вас охарактеризовали как крепкого профессионала, но забыли сказать, что у прозаика Арины Виоловой покладистый характер. Нам с вами повезло, правда, Филипп Леонидович?

   – Абсолютно согласен, – улыбнулся шеф, – до сих пор все писатели, с которыми мы имели дело, яростно отстаивали свои варианты пьесы. А с вами очень легко. Не согласитесь ли еще писать для моего театра? Нам нравятся талантливые люди, способные идти на компромисс. Верно, Володя?

   Понимаете теперь, почему я решила, что Корсакова и Верещагина связывают дружеские узы? С простым секьюрити хозяин так обходиться не станет.

   – Привет, папа, – сказал главный охранник. – Надеюсь, не случилось ничего неприятного?

   Я изо всех сил постаралась не выдать своего изумления. Начальник охраны – сын дяди Миши? Сегодня у меня день открытий.

   Михаил Степанович сел на диван.

   – Она видела девочку. В розовом платье. За кулисами.

   Владимир щелкнул языком.

   – Живую?

   Я не поняла вопроса.

   – В смысле?

   – Ребенок был настоящим? – уточнил Корсаков, чем еще сильнее озадачил меня.

   – Мертвые дети не разгуливают по дому, – ответила я.

   – Кое‑кто может с тобой поспорить, – встрял Михаил Степанович.

   – Может, показалось? – прищурился Владимир.

   Последний вопрос адресовался мне, я рассердилась.

   – Я не подвержена галлюцинациям. И, кстати, вот искусственная жемчужина, лежала в коридоре. Точь‑в‑точь такие украшали платье ребенка.

   Владимир взял розовый шарик.

   – За кулисами можно найти всякую ерунду, с костюмов падают перья, блестки.

   – Девочка была, – категорично сказала я, – белокурая, в очках с нелепо большой, не подходящей для крохотного детского личика оправой.

   Корсаков посмотрел на отца, тот потер ладонью ухо.

   – Виола Ленинидовна, – сладким голосом пропел начальник охраны, – вы встретили… э… Машу, дочь одного из наших сотрудников, он живет тут, за стеной. Как вы уже поняли, в доме господина Верещагина есть цоколь с квартирами для некоторых работников. Основная их масса проживает в городе и понятия не имеет, что в особняке не три этажа, а четыре. Не то чтобы мы скрывали данный факт, просто нет необходимости трубить на весь свет об особо преданных Филиппу Леонидовичу людях.

   – Таких, как ваш отец, – кивнула я.

   – Верно, – согласился Владимир, – Таня девочка…

   – Маша, – перебила я, – вы спутали имя, секунду назад назвали малышку Марией. А где живет Фаина? Из некоторых разговоров я поняла, что директор театра служит у Верещагина с момента его основания?

   – В соседней квартире, – ответил дядя Миша, – небось сейчас почти в обмороке от ужаса лежит.

   – Папа! – предостерегающе произнес Корсаков.

   – Вспомни ее характеристику, – отмахнулся рабочий, – лучше ввести Виолу в курс дела, иначе она начнет активные действия, будет всех расспрашивать.

   Я уставилась на Михаила Степановича.

   – Мою характеристику?

   – Нечему удивляться, – без всякой сладости в голосе произнес начальник охраны, – разве можно впустить в дом человека и не навести о нем самые подробные справки?

   – Если Фаина проживает в цоколе, то она великолепно знакома с Машей‑Таней, – продолжала я, – по какой причине тогда ей пугаться? Ну забрела шаловливая девчушка куда не следует, и что? Фаине следовало позвать родителей малышки, но она испытала ужас. А вы сейчас нервничаете и пытаетесь меня обмануть. По правде говоря, у вас это плохо получается.

   – Заноза, – покачал головой дядя Миша, – сказал тебе, с ней лучше откровенно, меньше неприятностей получим.

   – Ладно, – вздохнул Владимир, – я все расскажу.

   – С удовольствием послушаю, – улыбнулась я, – надеюсь, ваша история не из области фантастики, и, предупреждаю, я сразу замечаю нестыковки.

   – Никакой лжи, одна правда, – заверил охранник.

   Дом, в котором живет Верещагин, расположен в историческом центре Москвы. Как это ни странно, в столице России еще сохранились тихие кривые переулки, без магазинов, кафе и толп народа. Михаил Степанович купил усадьбу дворянина Кирилла Волынского. Это не одно здание, а целый комплекс, который растянулся на небольшой улочке. Центральный особняк имеет флигель, отдельно стоящие каретную, конюшню и помещение для многочисленной прислуги. Кроме того, ансамбль включает просторный двор‑сад, беседку и баню.

   После большевистского переворота тысяча девятьсот семнадцатого года Волынский ухитрился сбежать в Париж, а его московская недвижимость стала медленно ветшать. Она не представляет собой большой исторической ценности, возводилась неизвестным архитектором. Кирилл не писал книг или картин, не сочинял музыку, не был ученым. Просто богатый барин, и все. Поэтому советское государство не стало сохранять его бывшую городскую усадьбу. Сначала в ней открыли школу, потом какую‑то контору, после войны переоборудовали помещение под детский дом, а лет пятнадцать назад случился пожар, и на месте усадьбы Волынского образовалось пепелище, которое и купил Верещагин и отстроил все заново.

   Сейчас проезд по переулку закрыт, с двух сторон установлены шлагбаумы с охраной. В основном доме живет семья Филиппа Леонидовича, на месте флигеля домашний театр, каретная трансформировалась в гараж, в бане часто парятся гости, а во дворе работают фонтаны, украшенные фигурами, некогда привезенными по приказу Волынских из Италии и чудом пережившими все пертурбации. У обители Верещагина есть легенда. Якобы в последней трети восемнадцатого века, когда очередной Волынский возвел особняк, одна из его любовниц родила девочку, названную Феклой. Появление на свет внебрачного чада в те времена не считалось зазорным. Бастардов, как правило, отнимали у матерей и отдавали на воспитание в простые семьи, назначали им денежное содержание и забывали о никому не нужных отпрысках. Но Волынский неожиданно полюбил Феклу, приблизил ее к себе, поселил в доме и стал обучать наравне с детьми от законного брака, что очень не понравилось его жене. Та терпела странную прихоть мужа, спорить в таких случаях дамы тогда остерегались, но зато умели кардинально решать назревшие проблемы.

   Когда Фекле исполнилось семь лет, она заболела и умерла. В те годы детская смертность была велика, антибиотиков еще не изобрели, и на тот свет ребенка могла унести любая инфекция. Ничего особенного не произошло, но дворня начала перешептываться.

   Спустя полгода умерла Волынская, она оцарапала палец о ржавый гвоздь, случилось заражение крови, или, как тогда говорили, «антонов огонь». В день похорон хозяйки кухарка Анюта впала в истерику и рассказала, что встретила в коридоре барского дома привидение Феклуши. Девочка была ну прямо как живая: одета в розовое платье, в котором ее хоронили, и с игрушкой, тряпичным мишкой. Анюта перепугалась и хотела убежать, но призрак кинулся к стряпухе и сказал:

   – Отравили меня, подлили в суп яду. Добрый боженька барыню наказал. Гореть ей вечно в аду. А я теперь стану появляться тогда, когда кому‑нибудь суждено умереть.

   Через год Феклуша материализовалась в комнате Натальи, старшей дочери Волынских, и та скончалась от лихорадки. Затем умерли Петр и Павел, сыновья Волынского, и его младшая сестра Софья. В течение столетия неожиданные смерти в семье случались периодически. И всегда перед тем, как в гостиной ставили гроб, по особняку разгуливала Фекла.

   В 20‑х годах двадцатого века, когда здание уже функционировало как школа, в своем кабинете скоропостижно скончался ее директор. За пару дней до беды видели в коридоре маленькую девочку в розовом платье. Революция не напугала Феклушу, привидение осталось в родных стенах. Оно является обитателям дома, и всегда очень скоро следует чья‑то кончина.

   Владимир перевел дух и посмотрел на меня.

   – Красивая, но не оригинальная сказка, – оценила я по достоинству услышанное. – Привидения, разгуливающие по замкам, – ходульный сюжет, не счесть книг и кинофильмов на сию тему. Вспомним Оскара Уайльда и его новеллу «Кентервильское привидение», Александра Пушкина и пьесу «Каменный гость», «Гамлета» Шекспира, «Одиссею» Гомера, телесериалы «Секретные материалы», «Полтергейст», «Пси Фактор».

   – Читать не люблю, – отрезал Корсаков, – кино смотреть у меня времени нет. Историю про Феклу по глупости рассказала риелтор, которая оформляла покупку недвижимости. Филипп Леонидович посмеялся, а вот Алла Константиновна, его супруга, забеспокоилась и сказала:

   – Не хочу жить в доме с плохой историей.

   Верещагин начал уговаривать супругу:

   – Усадьба Волынского сгорела, мы приобретаем землю, где построим новое здание.

   Алла Константиновна не вняла логике, и Верещагины поругались. В конце концов Филипп Леонидович стукнул кулаком по столу и произнес сакраментальную фразу:

   – Кто в доме хозяин!

   Жена притихла, но через неделю она привела к супругу мужичонку весьма потасканного вида и сказала:

   – Познакомься, уфолог Семен Маркин. Сеня, расскажите Филиппу о результате исследований.

   Поеденный молью мужичок открыл сильно потертый, облезлый чемоданчик, явил пред очи Верещагина некий прибор со стрелками, делениями, кнопками и занудил про карму местности, отрицательную ментальность, потусторонние сущности и прочий бред.

   – Короче! – потребовал Верещагин. – Сообщите суть дела.

   – На обследованной мною территории явно просматриваются температурные аномалии, что свидетельствует о положительной реакции на существование паранормальной активности и присутствие сгустков думающей материи, существующей в виде создания, способного принимать форму ребенка, – заявил уфолог.

   – Вот видишь! – торжествующе воскликнула Алла Константиновна. – Не стоило нам покупать эту землю.

   Филипп Леонидович умеет принимать жесткие решения. Он схватил «ученого» за шкирку и вытолкал его вон. Чемоданчик с аппаратурой отправился в окно, а жене было сказано:

   – Не нравится? Уезжай в Швейцарию и живи там среди тучных местных коров в золотых ошейниках.

   Алла знала крутой нрав Филиппа, поэтому попросила прощения и более бесед про Феклу не заводила. Верещагин возвел дом, семья жила счастливо до прошлого года, когда не скончалась Роза, одна из дочерей Верещагиных. За день до несчастья Алла Константиновна видела в маленькой гостиной девочку, одетую в розовое платье, очаровательную блондиночку с завитыми кудрями и в очках.

   – Вероятно, Алле Константиновне почудилось привидение, – пробормотала я, – хозяйка была уверена, что оно существует, рано или поздно покажется, и призрак не замедлил явиться.

   – Роза умерла, – напомнил Михаил Степанович.

   – Что с ней случилось? – тут же спросила я.

   – У нее было больное сердце, – вступил в беседу Владимир, – и проблема с сосудами. Я не врач, детально объяснить не сумею. Но медэксперт после вскрытия дал заключение о ненасильственной смерти. Инфаркт.

   – В юном возрасте? – усомнилась я.

   Корсаков насупился.

   – Я и сам отреагировал, как вы. Но потом узнал: это случается порой и с молодыми. Прозектор написал в заключении, что, судя по состоянию внутренних органов, Розе можно было дать семьдесят лет.

   – Не повезло ей, – вздохнул Михаил Степанович.

   – Гибель юной девушки от инфаркта мало назвать невезением, – буркнула я.

   – Не о Розе говорю, – уточнил рабочий, – а о хозяйке.

   – Папа! – предостерегающе произнес Владимир.

   – Ну, Виола все равно от кого‑нибудь услышит, ты сам говорил, Филипп Леонидович хочет ей и дальше пьесы заказывать, – не успокоился старший Корсаков. – У Верещагиных с детьми беда, двое очень больные родились. Леня с почками мучился, ему пересадку сделали.

   – Сын Филиппа Леонидовича долго болел, – дополнил Владимир, – в конце концов потребовался донорский орган. Почку для Лени искали по всему свету. Снова скажу, я не врач, не объясню, почему все доноры ему не подходили. Леонид регулярно ложился на диализ. Тяжелая процедура, я парня сопровождал в клинику, страх смотреть на него было. Алла Константиновна перед операцией почти во всех московских церквях молебны заказала, хотя она не очень религиозна. Да, видно, порой ни на кого, кроме бога, уповать не приходится.

   – Я думал, что Леня умрет, – признался Михаил Степанович. – Он жутко выглядел, тощий и опухший.

   – Руки‑ноги, как палочки, лицо одутловатое, глаза заплывшие, – передернулся Владимир, – еле‑еле передвигался. На Филиппе Леонидовиче лица не было, он понимал, что сыну считаные недели остались, а почки все нет!

   – Вот как! – зацокал языком Михаил Степанович. – Хозяин был готов за здоровый орган состояние отдать, а он никак не находился.

   – И вдруг удача! – перебил отца Владимир. – В час ночи из клиники позвонили, приезжайте, мол, скорей, есть донор, молодой, здоровый, погиб случайно.

   – В драке, – добавил Михаил Степанович. – Ну, словно близнец Лени, по всем параметрам совпал.

   – Доктор даже спросил: «Не ваш ли родственник? Впервые такое поразительное сходство встречаю», – улыбнулся Владимир. – Сейчас Леня в порядке. Ему придется пожизненно принимать лекарства, но это после диализа детская забава.

   Я вспомнила обещание, данное Рише, хранить тайну про то, что рок‑звезда Ванесса ее родственница, и воскликнула:

   – Я думала, у Верещагина две дочери, Мисси работает с отцом, младшая – Риша.

   Владимир Михайлович кивнул.

   – О Розе в доме не говорят, слишком больно. Леонид наверстывает упущенное, он ранее из‑за болезни не мог получить высшее образование. Почки парню пересадили не так давно, сейчас он студент.

   – У Верещагиных много детей. Алла Константиновна просто героиня, – восхитилась я.

   – Дети – это счастье, – воскликнул дядя Миша.

   Владимир оперся ладонями о колени.

   – Виола, я понятия не имею, откуда в театре взялась девочка, что, конечно, отрицательно характеризует меня как профессионала. Ума не приложу, как она попала в хорошо охраняемые служебные помещения. Может, вам почудилось?

   – Малышка стояла передо мной, – твердо сказала я. – Не пью, не курю травку, не нюхаю волшебные порошки, не глотаю стимуляторы, не балуюсь грибами! Это не глюк! Что косвенно подтверждают очки на носу у крошки. Зачем они призраку? Пожалуйста, не говорите, что «энергетические сущности» расхаживают по земле в своих обычных одеяниях, как правило, в том, в чем их хоронили. Я сильно сомневаюсь, что в восемнадцатом веке для детей производили монокли, пенсне и иже с ними.

   Владимир встал.

   – Абсолютно с вами согласен. Привидений не бывает. Девочка вполне живая, вероятно, дочь кого‑то из гостей, мы это проверим. Но вы, пожалуйста, не болтайте, иначе в доме начнется паника. Прислуга у нас суеверная, легенду все знают, Алла Константиновна занервничает. И я не исключаю варианта, что некто, знающий легенду, решил напугать семью, ребенка нарочно заставляют ходить по дому.

   – Возьмите пленки с камеры видеонаблюдения, которая висит над центральным входом, – посоветовала я, – приглашенные шли через главные двери. Сразу увидите, чья дочка носилась за кулисами. Если пообещаете ангелочку подарок, она расскажет, как миновала охрану. Будем надеяться, что вы имеете дело с простым казусом, а не с чьим‑то злым умыслом.

   – Спасибо, – вежливо поблагодарил меня начальник охраны, – еще раз прошу: учитывая психическое состояние Аллы Константиновны и глупость обслуги, не рассказывайте никому о дурацком происшествии. Я осведомлен о том, что вы не раз принимали участие в расследованиях, под псевдонимом Арина Виолова вы потом рассказываете о них, и я в курсе: вы умеете хранить тайны. Вы не болтливый, надежный человек, отнюдь не сплетница. Очень надеюсь, что эта история не уйдет дальше этой комнаты.

   – Не люблю распускать язык, но про крошку известно еще Фаине, – напомнила я.

   – С ней проблем нет и не будет, – быстро заверил Владимир и вынул из кармана пиджака зазвеневший телефон. – Да, да. Где? Ничего не трогайте! Бегу!

   – Что случилось? – испугался Михаил Степанович.

   Владимир выскочил за дверь, мы с рабочим бросились за ним.

   – Оставайтесь дома, – сердито приказал Корсаков, входя в лифт.

   Дядя Миша послушно замер в коридоре, а я шмыгнула в подъемник и смело нажала на кнопку с цифрой «один».

   – Я не живу в цоколе, мое место наверху. Вполне вероятно, что пригожусь вам.

   – Нет, – отрезал Владимир, – отстаньте.

   – У вас трясется подбородок, – отметила я. – Все так серьезно? Понадобится вызвать милицию? Могу позвонить следователю Юрию Шумакову. Вы изучали мою биографию и знаете, кем он мне приходится. Ради меня Юра приедет. Лучше иметь дело с ним, чем с посторонним человеком.

   Корсаков вышел из лифта, я юркнула за ним. Начальник охраны быстро прошел в коридор, а я повернула налево, увидела бледного до синевы Романа и тут же бросилась к нему.

   – Тебе плохо?

   – Тошнит, – прошептал охранник. – Вида крови не переношу, ужасное зрелище и пахнет противно! У вас не найдется платка?

   Я сунула секьюрити бумажную салфетку, тот начал судорожно протирать лицо.

   – Где кровь? Отвечай немедленно, – потребовала я.

   Роман прислонился к стене.

   – Воды! Господи! Неужели правда? Это была она?

   – Ступай в туалет, попей из‑под крана, – посоветовала я.

   Роман, держась одной рукой за лоб, а другой за горло, побрел в сторону сортира. На стене позади конторки, возле которой положено стоять охраннику, затрезвонил телефон без диска. Я схватила трубку, но не успела произнести ни звука.

   – Немедленно сюда, – приказал Владимир.

   Я постаралась понизить голос до максимума и хриплым басом спросила:

   – Куда?

   – О…ел? В девятую, – гаркнул Корсаков, – живей!

   Я помчалась по широкой галерее и через пару мгновений влетела в большую комнату, застланную белым паласом. Взгляд зацепился за две маленькие ступни, обутые в дорогие туфли на шпильке, затем я увидела красное платье с золотым поясом и небольшим декольте, бриллиантовое колье на шее, обнаженные руки… Тело лежало на ковре, вытянувшись в струнку, лицо прикрывала белая салфетка, сдернутая с подноса, который стоял на длинной консоли. Девушка явно собиралась поужинать и не успела. Наверное, она хотела начать со сладкого, потому что круглая тарелка со вторым блюдом была прикрыта блестящей крышкой из нержавейки, салат мирно зеленел в фарфоровой мисочке, а вот маленькое блюдечко валялось на ковре, чуть поодаль лежал надкушенный эклер, покрытый шоколадной глазурью. Мне стало понятно, что лицо Ириши сильно изуродовано, салфетка пропиталась с правой стороны кровью.

   – Риша! – выдохнула я и села на корточки. – О господи!

   В нос ударил запах духов. Ландыш и фиалка. Я зажала нос рукой: не хватало только сейчас чихнуть.

   Владимир выругался.

   – Какого хрена! Где Роман?

   – Охраннику плохо, – тихо ответила я, – он в туалете. Господин Корсаков, лучше ничего не трогать, иначе потом эксперт с ума сойдет!

   – Никаких ментов здесь не будет, – гаркнул начальник местных стражников. – Проваливай отсюда! Живо! Чтоб глаза мои твою писательскую морду больше в нашем доме не видели. Хотя стой!

   Корсаков вскочил, приблизился ко мне, живо пошарил руками по платью и буркнул себе под нос:

   – Вроде ничего не сфоткала. Давай мобилу!

   Я протянула ему сотовый, Владимир кинул трубку на ковер, раздавил ботинком и заявил:

   – Теперь вали! И даже не думай разинуть пасть! Иначе с тобой будет как с ним!

   Владимир указал на руины моего сотового. Я повернулась и пошла на выход. Вас удивляет, что я удалилась без предъявления претензий и без скандала? Заводить свару у трупа девушки показалось мне кощунством. А еще мне стало понятно: бравый, внешне уверенный в себе Владимир Михайлович хоть и занимает высокую должность, но впервые в жизни увидел жертву преступления. Корсаков не из бывших следователей или оперативников. Профессиональные навыки никогда не умирают. Ни один, даже столетний, давно не выезжающий на место преступления пенсионер, некогда сотрудник убойного отдела, не станет трогать руками без перчаток тело и затаптывать комнату, в которой совершено убийство. Владимир почти не владел собой, он не адекватен, и мой телефон пал жертвой его стресса. Корсаков понятия не имеет, что в потайном кармане моей сумки лежит еще один аппарат. Я часто теряю мобильные и всегда ношу пару штук. Если лишусь одного, включу второй.

   За спиной послышался шум. Я оглянулась, начальника охраны рвало на ковер. Стало понятно: уйти вот так, бросив в гримерке останки несчастной Риши и обезумевшего Корсакова, нельзя.

   Я выглянула в коридор и крикнула:

   – Рома! Ты уже напился? Иди сюда срочно!

   Секьюрити, по‑прежнему бледный до синевы, явился на зов.

   – Встань у двери, – приказала я, – никого сюда не впускай без моего разрешения.

   – Иес, – кивнул парень.

   – Скажи номер телефона Филиппа Леонидовича, – потребовала я.

   – Я его не знаю, – испуганно ответил Роман.

   – Тогда позови Михаила Степановича, – велела я.

   Отец Владимира появился через пять минут. Я к тому времени уже успела побеседовать с Шумаковым и вкратце описать ситуацию.

   Старший Корсаков был шокирован известием о кончине Ириши, но должным образом отреагировать не успел, потому что из коридора быстрым шагом вырулил Филипп Леонидович и спокойно спросил:

   – Ну? В доме полно гостей, я не могу надолго отлучаться.

   Михаил Степанович сказал:

   – Главное, не нервничайте.

   Хозяин потерял улыбку и посмотрел на меня.

   – Что‑то произошло?

   Я кивнула. Филипп Леонидович сделал шаг к двери, мне пришлось схватить его за рукав пиджака.

   – Вам лучше не входить в гримерку.

   – Я сам решу, как мне поступить, – отрезал Филипп и попытался стряхнуть мою руку.

   Но я вцепилась в рукав изо всех сил.

   – Уважаю ваши права и никогда бы не осмелилась руководить умным человеком, но вам туда нельзя. По разным причинам.

   Верещагин потянулся к двери, я выдернула из кармана носовой платок.

   – Хотя бы оберните руку и не ходите по комнате.

   Филипп Леонидович неожиданно послушался, замотал ладонь бумажной салфеткой, распахнул дверь и замер на пороге. Владимир стоял, привалившись к стене, в гримерке отвратительно пахло.

   – Дядя Миша, открой окно, проветрить надо, – вроде спокойным голосом вымолвил Филипп.

   – Нет, – решительно возразила я, – нельзя. Необходимо увести отсюда Корсакова, запереть уборную, выставить около нее охрану и ждать приезда спецбригады.

   – Никаких ментов, – отрезал Филипп Леонидович, – сами разберемся.

   – При всем уважении к вам, это не получится, – сказала я, – ваша служба безопасности не имеет права заниматься убийством. Я взяла на себя смелость, вызвала майора Юрия Шумакова, вы можете рассчитывать на его деликатность и умение держать язык за зубами.

   Верещагин быстро сориентировался.

   – Хорошо. Дядя Миша, оставайся здесь. Стой снаружи, никого не впускай. Володя!

   Корсаков вздрогнул.

   – Ступай, прими душ, почисти зубы, переоденься и иди в маленький кабинет, – распорядился шеф. – Роман, ты дежуришь у общих дверей. Всех заворачиваешь!

   – Простите, можно вопрос? – робко заикнулся парень.

   – Ну, – нахмурился Верещагин.

   – В гримерках находятся вещи, – тихо произнес охранник, – артисты веселятся в зале. Что делать, если они захотят шмотье забрать и домой податься?

   – Ни один человек не должен попасть в служебное помещение, – чуть повысил голос Верещагин.

   – Понял, – кивнул Роман.

   – И Муркин, и Марфа, и Катя Франк, и Павел Лавров будут спорить с охраной, если она попытается их притормозить, – сказала я, – еще есть Елена Минская, девушка, которая сидела в ложе. Будет лучше, если Рома вежливо им скажет: «Прошу простить, но Филипп Леонидович настоятельно просил никому пока не уезжать и не заглядывать в гримуборные. Для вас готовят совершенно особенный сюрприз, хозяин задумал по полной программе отблагодарить актеров, вызвал сюда из дома старшего бухгалтера». Последнее у большинства людей ассоциируется с наличными деньгами.

   – Мыслишь в верном направлении, – похвалил меня Филипп Леонидович. – Роман, запомнил? Да, Минской нет, я ее сразу домой отправил, чтобы тут не отсвечивала!

   – Иес! – гаркнул охранник. – Донесу до их сознания: актерам хотят премию вручить, типа тысячи отсчитывают и по конвертам раскладывают.

   Михаил Степанович похлопал парня по спине.

   – Молодец. Двигай на пост.

   Филипп Леонидович посмотрел на меня.

   – Кто из исполнителей может устроить скандал?

   – Все, – без колебания ответила я.

   – Расставь их по степени вредности, – потребовал Филипп.

   – Муркин, Марфа, Катя, Лавров, – ответила я. – Минскую я не знаю, видела ее лишь издали, но вы сказали, что ее уже нет. Борис мертвецки пьян, он спит, думаю, не очнется до утра.

   – За кулисы посторонние не допускаются, – протянул хозяин, – кроме того, у входа выставлена охрана. Следовательно, круг лиц, которые могли сюда проникнуть, резко сужается. Актеры и работники театра.

   – Есть лифт, – напомнила я, – тот, что возит жильцов дома вниз.

   Михаил Степанович откашлялся.

   – Нас всего двое, там моя квартира и апартаменты Фаины. Подъемником может воспользоваться только человек, имеющий ключ‑карту, вот она!

   Я посмотрела на пластиковый прямоугольник, который рабочий достал из нагрудного кармана пиджака, и спросила:

   – Но ведь девочка как‑то проникла на строго охраняемую территорию? Значит, и взрослый мог пробраться.

   – Какая еще девочка? – раздраженно поинтересовался хозяин.

   Я перечислила приметы ребенка.

   – Маленькая, в розовом платье, с плюшевым мишкой в руках и массивных очках на носу.

   – В очках? – со странным выражением лица переспросил Верещагин.

   – Ерунда, – слишком бойко заявил Михаил Степанович. – Вероятно, Виола увидела Суок.

   На этот раз изумилась я.

   – Суок? Кукла наследника? Игрушка, сделанная по образу и подобию живой девочки? Главная героиня романа Юрия Олеши «Три толстяка»?

   Дядя Миша кивнул.

   – Да. Я только что сообразил, в чем дело. Мы ставили спектакль по этой книге года два назад и никак не могли подобрать кандидатку на роль Суок. Похоже, амплуа травести, взрослых актрис, которые изображают ребенка, умерло. Сейчас слово «травести» употребляют в значении транссексуал. Ни одна актриса не годилась, все фальшивили и переигрывали. Тогда Борис, а он у нас постоянно ставит спектакли, придумал интересный ход, на заводе заказали полую ляльку. Внутрь поместилась худенькая мелкая актрисулька, получилась замечательная Суок.

   На лице Филиппа Леонидовича промелькнуло выражение облегчения.

   – Точно! Реквизит где‑то на складе.

   – Суок вытащили, влезли в нее и теперь расхаживают по дому! – закончил Михаил Степанович.

   – Это могло быть, – согласился Верещагин. – И кто сей идиот? Шутничок фигов! Поймаю, голову оторву!

   Я возразила:

   – Ну нет! На куклу ребенок совсем не походил. Филипп Леонидович, правильно ли я поняла, что сюда имеет доступ лишь ограниченный круг людей?

   Верещагин моргнул раз, другой, третий, но в конце концов соизволил ответить:

   – Так.

   Я начала загибать пальцы на руке.

   – Михаил Степанович, Фаина, Владимир, Роман – это сотрудники, которые остались после представления. Еще сюда в любое время могли заглянуть артисты и режиссер. Участники пьесы веселятся на банкете, их вещи пока лежат в гримерках. Рома, подойди‑ка!

   Охранник с топотом принесся на мой зов. Поскольку Филипп Леонидович молчал, я рискнула задать охраннику вопрос:

   – Кто входил за кулисы после того, как начался фуршет?

   Секьюрити смутился.

   – Все, кому не лень, постоянно туда‑сюда шмыгали.

   – Сосредоточься, – приказала я, – меня интересует отрезок времени от девяти до десяти.

   – Почему? – неожиданно спросил Верещагин.

   Я решила оставить вопрос хозяина дома без внимания, не хотелось лишний раз напоминать ему о смерти дочери. Спектакль завершился в двадцать часов пятьдесят пять минут. Актеры гурьбой отправились разгримировываться, Риша в их числе, следовательно, ее лишили жизни в промежуток с девяти до десяти вечера. Отлично помню, что в тот момент, когда начальнику охраны позвонили с сообщением о несчастье, настенные часы в гостиной его отца показывали десять минут одиннадцатого.

   Роман выпучил глаза.

   – Э… э… сначала они все бегали по коридорам, затем умелись на банкет. Вересаев вернулся, забыл сигареты. Муркин приходил за телефоном, он его где‑то оставил, очень злился, прямо шипел, как сковородка с котлетами, на меня налетел с криком: «Куда подевался мой сотовый?» А я откуда знаю? Так ему и сказал:

   – Стою у двери, что у кого в комнатах лежит, не вижу.

   И тут он давай материться. Не ожидал я от Петра Аркадьевича, очень удивился. Короче, оборал он меня и ушел. Потом вернулся и говорит:

   – Парень, извини, вот мобила, я оставил ее внизу на подоконнике. Хрен с ней, с трубкой, но в ней номера телефонов таких людей, например, личный мобильный нашего президента, он мой фанат. Понимаешь, что произойдет, если сотовый в чужие руки попадет?

   Несмотря на серьезность ситуации, мне стало смешно. Ай да Муркин! Звезда телесериалов решила произвести неизгладимое впечатление на простого, не очень образованного охранника. Личный номер первого лица государства! Ну прямо вижу, как Петр открывает контакты, а там написано «Президент»! Лично я, натолкнувшись на подобную запись в чужом сотовом, подумала бы, что речь идет о сыре, об отеле или о постельном белье фирмы с одноименным названием.

   – Ермолова раз десять проскакала, – продолжал Роман, – то ей шарф понадобился, то она туфли поменяла, то подкрашивалась. Катерина Франк переодевалась, сначала спустилась вниз в мини‑платье, золотистом, а затем вернулась и в зеленом к выходу порулила. Я ей сказал: «Желтое лучше, блестит красиво». А она ответила: «Я как дура в коротком, остальные в вечерних нарядах. Всегда на мероприятие несколько вариантов прихватываю, чтобы кретинкой не выглядеть, а то потом читаешь журналы‑газеты и расстраиваешься. Папарацци, гадюки, если ты эффектно одета, никогда не сфотографируют. А вот заметят в неудачном прикиде и мигом камеры наточат, потом читай про себя: «Франк похожа на бочку в пайетках».

   Мне снова стало смешно. Катерина, похоже, близкая родственница Петра Аркадьевича. Муркин ходит, прижимая к сердцу мобильный с личным номером нашего «намбер уан», а на Франк открыли охоту журналисты. В действительности за спиной у Катерины пара ролей в молодежных сериалах. Интерес прессы к ней не особенно велик, да и нет в гостях у Верещагина папарацци, здесь всего несколько прикормленных представителей «глянца», от которых нечего ждать засады.

   Роман откашлялся и продолжил:

   – Лавров безостановочно в туалет носился, похоже, у него с желудком беда.

   – Значит, все артисты заглядывали в служебное помещение после начала банкета, – резюмировала я.

   Охранник кивнул:

   – По многу раз. Только Михаил Степанович и Фаина не появлялись. Может, они к себе спускались на лифте, но я за ними не гляжу, потому что они свои, ну почти как хозяева. Им можно в личные покои Верещагина заходить.

   – А члены семьи? – не успокаивалась я.

   Роман смущенно кашлянул.

   – Они тоже были. Алла Константиновна, Леонид Филиппович, Филипп Леонидович, еще Владимир Михайлович. Я на них внимания не обращаю, не запоминаю, кто куда когда топал.

   – Значит, ничего особенного? – уточнила я.

   Рома одернул пиджак.

   – Ну… Алла Константиновна очень широкое платье надела, еле в дверь прошла, а Леонид Филиппович мрачный был, шел нетвердо, наверное, выпил. Но парень всегда молчалив, а хозяйка любит оригинальную одежду.

   Из коридора вышел умытый и причесанный Владимир.

   – Звонят от ворот, приехал некто Юрий Шумаков, спрашивает Тараканову.

   – Пропустить, – распорядился хозяин, – привести его сюда. Виола, я понимаю ход ваших мыслей. Ирину убил кто‑то из своих.

   – Похоже на то, – осторожно сказала я. – Повторяю, в служебные помещения театра не входили посторонние, лишь актеры и служащие. Михаил Степанович и Фаина живут в вашем доме, они никуда не денутся, а вот артисты! Они могут уехать. И меня волнует девочка. Кто она? Как прошла незамеченной? Ребенок случайно заблудился или вас хотят напугать? В списке гостей есть люди с детьми?

   – Нет, – мрачно сказал хозяин. – Вечер для взрослых. Тех, кто младше шестнадцати, мы не звали.

   – Эй, Виола, поосторожнее, – запоздало возмутился начальник охраны, – мой отец тут ни при чем.

   Я посмотрела на Верещагина.

   – Под подозрение попадает каждый, кто находился за кулисами с момента окончания спектакля. Без исключения, неважно, чей он родственник. Вероятно, эксперт сможет сузить временные рамки, иногда удается точно установить время смерти жертвы.

   Но это редко, как правило, такая точность невозможна. Необходимо под благовидным предлогом задержать людей, не сообщая им о случившемся. Пусть убийца думает, что тело еще не нашли. У вас, наверное, стоят тут видеокамеры?

   – Конечно, – медленно произнес Филипп. – Володя, добудь записи, все, в особенности из гримерок.

   Меня охватило возмущение.

   – Вы подсматриваете за артистами?

   – Исключительно в целях безопасности, – влез в беседу дядя Миша.

   Я сделала шаг к Верещагину.

   – Я говорю не об этической стороне вопроса! Камера в уборной Риши запечатлела убийство!

   – Нет, – промямлил Корсаков.

   – То есть как «нет»? – процедил хозяин.

   – «Алмаз» опять подвел, – почти шепотом сообщил Владимир.

   Брови Филиппа поползли вверх.

   – Босс, я же предупреждал, – зачастил Корсаков, – «Алмаз» ненадежная система.

   Верещагин молчал, и оттого, что он не произносил ни слова, у меня по спине забегали мурашки. Владимир Михайлович тоже испугался и заговорил еще быстрее:

   – Многие люди желают за ваш счет заработать. Вениамин Юркин, ну тот, что посоветовал установить новую систему наблюдения, впарил самый дорогостоящий вариант. Шеф, вам понравилось, что любая машина, минующая ворота, приводит в действие датчик, и охрана знает, когда какой автомобиль въехал или выехал со двора. Не спорю, прикольная штука. Но камеры дерьмовые, и установка лажовая. То у нас кухня вне зоны видимости, то гараж. Я же вам докладывал!

   – Докладывал, – эхом повторил Филипп.

   – Босс! – перепугался Корсаков. – Вспомните! Я сразу, как только увидел Юркина, предупредил: «Не нравится мне «Алмаз», не доведен до ума».

   – Остановись, – приказал Верещагин. – Записей нет? Так? Камеры сегодня не работали?

   – Да, – вынужден был признать главный охранник.

   – И это делает Михаила Степановича одним из основных подозреваемых, – не утерпела я.

   – Ты что себе позволяешь, писака хренова? – взвизгнул Владимир.

   Увы, начальник охраны не мог похвастаться умением держать себя в руках. Очень он мне не нравился. Почему? Ну, во‑первых, Корсаков уже один раз наорал на меня, во‑вторых, просто он мне не симпатичен, поэтому я злорадно договорила:

   – Интересное совпадение. Михаил Степанович находится за кулисами, камеры не работают, а его сын отлично осведомлен о сбое в системе наблюдения. Сомневаюсь, что младший Корсаков носился по особняку с воплем: «Люди, у нас сегодня отсутствует контроль за служебными помещениями театра». А вот с папой он мог поделиться этой информацией.

   Владимир издал короткий звук, похожий на хрюканье, и тут из коридора долетел ноющий писк, кто‑то просил открыть дверь во внутреннее помещение театра. Роман ринулся на пост. Филипп Леонидович уставился на меня, я пожала плечами.

   – Никого нельзя исключать.

   – Здравствуйте, – сказал Юра, появляясь в зоне видимости, – со мной эксперт Виктор. Что случилось?

   – Добрый день, – произнес спутник Шумакова.

   – Добрее не бывает, – мрачно буркнул Владимир.

   Верещагин сделал шаг вперед, распахнул дверь в большую комнату, где актеры устраивали читку пьесы, и сказал:

   – Давайте сядем и попытаемся обсудить ситуацию.

   Через полчаса усиленного мозгового штурма Владимир вручил мне бейджик оранжевого цвета, а Михаил Степанович сказал:

   – Провожу тебя в общий зал.

   Я попыталась отделаться от сопровождения.

   – Спасибо, я отлично помню дорогу.

   Но дядя Миша сделал вид, что не слышит. Мы вышли из комнаты и двинулись по коридору, заставленному вазонами с цветами.

   – Ты действительно считаешь, что я убил Ирину? – безо всяких экивоков спросил Михаил Степанович.

   – Нет, – спокойно ответила я, – вы не заходили в гримерку Риши до того момента, как там обнаружили тело.

   – И как ты это поняла? – удивился спутник.

   Я остановилась.

   – Посмотрите на пол. Что вы видите?

   – Паркет, – после короткой паузы сказал Михаил Степанович.

   Мне пришлось присесть на корточки и указать пальцем на небольшой темно‑синий кусочек, лежащий на лаковом полу чуть позади него.

   – Что это, по‑вашему?

   Дядя Миша опустился рядом и потрогал пальцем находку.

   – Вроде кожа. Или нет?

   – Посмотрите на подошвы своих ботинок, – попросила я.

   Рабочий встал и поднял ногу.

   – Ежкин‑матрешкин! У новых туфель подметка ни к черту. Вчера их купил в большом магазине, отдал хорошие деньги!

   Первой мне на глаза попалась Марфа с бокалом в руке.

   – Тебе уже отдали гонорар? – свистящим шепотом поинтересовалась она. – Знаешь, нам пообещали премию! Верещагин душка! Обожаю его! Ну почему все приличные мужики женаты на мымрах? Из меня могла получиться отличная спутница жизни! Имею безукоризненный вкус, яркий талант, но люди, подобные Филиппу, предпочитают жить с кошелками! Его Аллочка ходила тут в жутком платье! Абажур моей бабушки! Волосы сама в пучок стянула! Косметику ей горничная по лицу размазала! Бред, бред, бред! Обладать горой денег и выглядеть Матреной!

   – Алла мужу родила несколько детей, – сказала Катя, выныривая из толпы. – Лично я на такой подвиг не способна. Вилка, у тебя есть спиногрызы?

   – Ни одного, – призналась я.

   Франк быстро схватила с подноса проходившего мимо официанта тарталетку с паштетом, запихнула в рот и невнятно спросила:

   – А у тебя, Марфа?

   – Для актрисы беременность означает уход с подмостков, – отрезала Ермолова. – И нельзя сидеть на двух стульях: либо семья, либо карьера!

   – Некоторым удается это совместить, – не согласилась Катя, успевшая проглотить паштет, – они нанимают нянек!

   Марфа закатила глаза.

   – Няньки стоят безумных, нереальных денег! Все мною заработанное на чужую бабу улетит! И я считаю, что ничьи посторонние ласки не заменят ребенку материнские. Крайне безответственно производить на свет малыша и сбрасывать его на чужие руки.

   – Вот поэтому тебе остается впустую облизываться, глядя на олигархов, – заржал Лавров, материализуясь возле нас, – богатым мужикам нужны наследники, которым они передадут состояние. У тебя другая установка. Даже если ты отыщешь золотую гору, будешь сниматься в кино, а не встанешь на кухне у плиты. Не зря раньше актрис хоронили за оградой кладбища, они все больные, с изломанной психикой. Апчхи!

   – Будь здоров! – машинально произнесла я.

   Павел ничего не сказал, а Ермолова набросилась на меня с упреками:

   – Ну ты молодец! Пашка нас обхамил, нечего ему здоровья желать! Гепатит тебе в печень, Лавров.

   Франк захихикала, Павел почему‑то молчал, а я улыбалась во весь рот.

   – Девочки, щедрость Филиппа Леонидовича не знает границ, а мы ему понравились.

   – В особенности я, – самодовольно заявила Ермолова, – выложилась по полной. Настоящий профессионал не может халтурить, он горит на сцене, вполноги не пляшет! Премию, обещанную Филиппом, все получат исключительно благодаря мне.

   – Я рыдаю! – скривилась Катя. – Огромное спасибо, благодетельница! Кланяемся в пояс.

   – Не хами, детка, – процедила Марфа.

   Лавров, к моему огромному удивлению, никак не комментировал заявление Ермоловой, лишь издал пару нечленораздельных звуков.

   – Девочки, – защебетала я, – не ссорьтесь. У меня есть замечательная новость. Мы сейчас пойдем в одну волшебную комнату и сможем взять там все, что захотим!

   – Вау! – подскочила Франк. – Надеюсь, это не кухня! Кастрюли со сковородками мне на хрен не нужны.

   – Обожаю картины! – алчно воскликнула Марфа. – Думаю, их тут немало, вроде Пикассо или Рембрандта.

   – Нас хотят обеспечить одеждой, обувью, сумками, – уточнила я. – Роскошные бренды из разных стран мира.

   – Шубка! – подпрыгнула Катя. – Из леопарда! Хочу! Куда бежать? Чур, я первая!

   – Можешь не торопиться, – продолжила я. – У нас у всех разные размеры, никто твое манто не возьмет.

   Но Франк резко подалась вправо, пошатнулась, ойкнула и чуть не упала. Один из проходивших гостей, лысый толстяк в шикарном костюме, успел подхватить ее под локоток.

   – Осторожнее, – сказал он и масленым взглядом окинул стройную фигурку молодой актрисы, – торопыжка.

   – Спасибо, – прошелестела Катюша и покрепче вцепилась спасителю в рукав пиджака стоимостью в несколько тысяч евро, – приятно встретить настоящего мужчину, который готов помочь даже незнакомой даме. Я подвернула ногу. Очень больно.

   Толстячок приосанился, он явно собирался продолжать приятный разговор, но тут возле нашей славной компании возникла рослая блондинка в облегающем платье‑бюстье, схватила лысика за другой рукав, резко дернула, прижала добычу лицом к своему пупку и воскликнула:

   – Папочка! Вот ты где? Пошли к Емелькиным, Сергей рассказывает о поездке в Аргентину. Так интересно! Может, и нам туда слетать?

   – Конечно, зюзечка, – залебезил толстячок, – как пожелаешь.

   Блондинка метнула во Франк убийственный взгляд. Странно, что Катя не превратилась в горстку пепла, даже мне стало не по себе от взора «зюзечки».

   – Так мы идем или нет? – высокомерно поинтересовалась Марфа. – Не подумайте, что я падка на подарки, просто любопытно чисто по‑человечески.

   Катя сделала пару шагов и опять ойкнула.

   – Больно? – спросила я, глядя на ее страдальческую гримасу, – дать баралгин?

   – Не откажусь, – сказала Катерина, – эй, официант, дайте воды без газа.

   – А мне с пузырями, – немедленно потребовала Марфа, – я еще не помешалась на почве здорового образа жизни.

   – Лекарство нельзя запивать газировкой, – менторски заявила Катя, – так Елена Малышева по телику говорила.

   – Ты веришь программам про здоровье? – развеселилась Марфа.

   – Она врач, – вступилась за любимую ведущую Франк, – настоящий!

   Пока актрисы спорили, я запустила руку в карман и, к своему удивлению, нащупала там, кроме блистера с таблетками, странный, ребристый предмет.

   – Дай баралгин, – потребовала Катя, я протянула ей лекарство.

   Ермолова, повернувшись спиной ко мне и непривычно молчаливому Лаврову, громогласно высмеивала тех, кто верит телевизору. Катя, тоже забыв о присутствующих, бойко возражала Марфе. Я достала непонятную вещь из кармана и попыталась определить, что держу в руке: белые кусочки, шире рисовых зерен, но меньше фасолин торчали из розового полукруга. Мама! Это зубы!

   В ту самую минуту, когда из горла уже готов был вырваться вопль, Павел вырвал из моих рук искусственную челюсть, живо впихнул в свой рот, обнял меня за плечи и шепнул:

   – Молчи!

   Я поперхнулась.

   – Я ставлю импланты, – еле слышно объяснил артист, – мне выдрали все зубы, чего‑то там в надкостницу засыпали, теперь оно приживается. Нельзя же в ужасающем виде народу показаться? Мне сделали временный съемный протез, а он, собака, изо рта выскакивает! Если кому расскажешь, считай, ты покойница. Надела платье с растопыренными карманами, я чихнул со вкусом, челюсть выпала и прямиком к тебе угодила. Заржешь, обижусь до конца жизни.

   – Что ты, Пашенька, – стараясь не разрыдаться от смеха, произнесла я, – мне и в голову это не придет. Ситуация трагичная, хи‑хи. То есть, кха, кха, я простыла слегка, теперь кашляю. Девочки, побежали!

   Я схватила Марфу за руку и потащила ее в сторону арки, где нас терпеливо дожидался Михаил Степанович. Катерина, охая и прихрамывая, семенила следом.

   Отец Корсакова уверенно повел нас по длинному извилистому коридору, и в конце концов мы очутились около двери из красного дерева. Дядя Миша приложил к косяку пропуск, дверь распахнулась, за ней показался парень в темном костюме.

   – Привет, Игорь, – поздоровался наш провожатый, – Филипп Леонидович приказал отвести актрис и писательницу во вторую гардеробную.

   Михаил Степанович сделал несколько шагов и встал за порогом, дверной проем запищал и замолк.

   Игорь кивнул.

   – Пусть идут. Я предупрежден.

   Мы с Катей благополучно миновали порог, а вот когда Марфа сделала шаг, косяк издал противный писк.

   – Что случилось? – испугалась Ермолова.

   Охранник не проявил беспокойства.

   – Металлоискатель сработал, чуткий чрезмерно. У вас в сумочке деньги есть? Система реагирует на их защиту: в купюры большого достоинства вделана фольговая полоска.

   Марфа по привычке состроила глазки симпатичному парню.

   – Нет. Зачем мне деньги? Есть кредитки, но они в кошельке, в гримерке.

   – Попробуйте еще раз, – спокойно предложил секьюрити.

   Ермолова занесла над порогом ногу.

   – Пи‑и‑и‑и, – заорал косяк.

   – Что у вас есть железное? – нахмурился секьюрити.

   – Кроме характера, ничего, – кокетливо произнесла Марфа.

   – Вы звените, – не отреагировал на шутку охранник.

   – Не глупи, – строго сказал дядя Миша, – они гости Верещагина.

   – У меня инструкция, – не дрогнул Игорь, – тут начинаются личные покои. Вход только через барьер. Снимите туфельки. В шпильку часто стальной стержень вставляют.

   Марфа проявила понимание, скинула обувь и протянула ее парню, похоже, ей хотелось побыстрее очутиться в чудо‑комнате. Игорь пару раз помахал лодочками перед косяком и вздохнул.

   – Нет, не они. Протезы есть?

   – Что? – начала закипать актриса. – Полагаешь, у меня железные копыта и руки, как у Чарли‑ножницы?

   – Она Дровосек из сказки про Волшебника Изумрудного города, – захихикала Катя, – у нее под платьем банка подвешена со средством для смазки суставов.

   – Отцепите контейнер с маслом, я отвернусь, – деловито произнес Игорь.

   Марфа приоткрыла рот, я поняла, что охранник начисто лишен чувства юмора, Франк согнулась пополам от хохота, а дядя Миша рявкнул:

   – Идиот! С тобой пошутили!

   Игорь широко распахнул глаза, окруженные ресницами, которым легко позавидует любая девушка.

   – Масленки нету? Еще разок пройдите.

   Марфа скорчила гримасу, но покорилась. Раздался писк.

   – Не могу разрешить вам доступ, – торжественно заявил парень.

   – Может, аппаратура на крестик или серьги срабатывает, – предположила Катя.

   Ермолова сняла цепочки и подвески, и мы снова услышали знакомый звук.

   – Вы ждите, – распорядился Игорь, – не скапливайтесь у входа, не создавайте аварийную ситуацию. А гражданочка пускай заворачивает.

   – Вот я позвоню Корсакову, – пригрозил Михаил Степанович, – огребешь по полной за глупость!

   – Владимир Михайлович сами предписание составили, – спокойно ответил Игорь.

   – Ты знаешь, кто я? – разозлился дядя Миша.

   – Конечно, – заулыбался страж металлоискателя.

   – Отлично, запускай ее под мою ответственность, – обрадовался дядя Миша.

   – Нельзя, – объявил Игорь, – сначала дайте приказ от начальника смены. Я большие проблемы не решаю.

   – Хочу в гардеробную, – захныкала Марфа, – сейчас зарыдаю.

   – Это пожалуйста, – не сжалился Игорь, – но за порогом, там что угодно делайте, не моя подохранная территория.

   – Долдон! – фыркнула Катя. – Включи ум, если он у тебя есть! Марфа в обтягивающем атласном платье, где она оружие спрятала? Проглотила?

   Игорь уставился на Франк.

   – Пистолет не проглотить. Разве что по частям.

   Мне надоела роль наблюдателя‑молчуна.

   – Отличная идея, но как потом его назад извлечь? Катя права, обыщи Ермолову, убедись, что у нее под кожу не вшита баллистическая ракета, и мы спокойно потопаем дальше.

   – Под кожу! – ахнула Марфа. – Такая техника чуткая?

   – Даже блоху по подковам вычислит, – блеснул знанием литературы секьюрити.

   – У меня сделано армирование, – чуть смущенно призналась Марфа, – может, это причина сигнала?

   – Это что такое? – не понял парень.

   – Под кожу лица вшивают проволоку, – пояснила Катя, – чаще всего золотую или титановую.

   – Зачем? – поразился охранник.

   – Чтобы моложе выглядеть, – вздохнула Франк, – это альтернатива подтяжке кожи.

   – А‑а‑а, – протянул Игорь, – ясненько.

   – Мне можно идти? – обрадовалась Марфа.

   – Конечно, – заулыбался охранник, – только проволоку уберите и шагайте.

   Ермолова замерла с поднятой ногой.

   – Нет, ты правда неандертал, – восхитилась Катя, – сказано было, нити вшиты, они внутри.

   – То, что запихнули, можно выпихнуть, – убежденно заявил Игорь, – в дом с проволокой вход запрещен.

   Марфа покраснела, а Франк накинулась на секьюрити:

   – Разогрей свой мозг, если, конечно, орган размером с грецкий орех можно считать вместилищем разума! Это как кардиостимулятор или пломба в зубах!

   – С клыками проблем нет, – кивнул Игорь, – на все остальное нужна справка от врача, с печатями. В бумаге надо указать тип жизненно необходимого прибора, находящегося в организме человека, в вашем случае – мотка проволоки.

   – Моток проволоки! – с непередаваемым выражением повторила Марфа. – Я что, по‑твоему, забор вокруг тюрьмы?

   – Там дешевая дрянь, – уточнила Катя, – а у тебя золото!

   – Спасибо, утешила, – буркнула Ермолова, – пожалуйста, попытайтесь уломать твердолобого юношу. Вероятно, в вашем лексиконе найдутся более доходчивые слова, я потерпела фиаско. Общение с роботами‑сквоттерами не мой конек. Очень хочу в гардеробную, я давно не получала подарков, жизнь меня не балует.

   Марфа громко всхлипнула, по ее щеке поползла прозрачная капля. Ермолова определенно пыталась разжалобить цербера, но тот оказался устойчив к ее хныканью. Марфа опять всхлипнула, из другого глаза выкатилась вторая слеза. Поверьте, даже злобный Минотавр мог расчувствоваться, глядя на нее, а Игорь вдруг спросил:

   – А она не ржавеет? Если вы плачете, на щеках или лбу рыжие пятна не проступают?

   Катя села на корточки и залилась хохотом, Михаил Степанович крякнул, Марфа медленно набирала воздух в легкие, а я быстро спросила:

   – Когда дядя Миша миновал металлоискатель, тот пискнул, но ты ничего ему не сказал.

   – У него оранжевый пропуск, – пояснил Игорь, – бейдж круче пикалки. Даже если человек звенит, то, показав пласткарту, он имеет право на вход. Такова инструкция.

   – Марфа тоже имеет такое удостоверение, – обрадовалась я и выудила из кармана прямоугольник цвета апельсина.

   – Почему оно находится у вас? – бдительно поинтересовался охранник.

   Я потупилась.

   – Ермолова звезда, ей по статусу не положено думать о такой ерунде, как пластиковые карточки, пропуска и прочее. Для этого существуют специально обученные люди вроде меня! Марфа, разрешите показать ваш вип‑документ секьюрити?

   – Сделайте одолжение, дружочек, – царственно кивнула Ермолова.

   Я помахала перед носом парня своим бейджем.

   – Ну, теперь как?

   – Можете проследовать в нужном направлении, – разрешил Игорь.

   – Ну спасибо, – прошипела Марфа и, гордо задрав голову, пошла по коридору.

   Длинная галерея сделала резкий поворот, я потеряла Ермолову на секунду из вида и тут же услышала вопль:

   – Мама!

   Ноги сами собой рванули на крик, и я буквально налетела на актрису, которая стояла возле здоровенной железной фигуры в латах и с алебардой в руке.

   – Фу, черт, идиот железный! – в сердцах воскликнул несшийся следом Михаил Степанович. – Откуда он здесь взялся? Еще днем не было.

   – Рыцаря на премьеру спектакля Георгий Яковлев подарил, – объяснил Игорь, который покинул пост и стоял вместе с нами. – Филипп Леонидович велел его пока тут поставить, временно.

   – Не лучшее место, – скривился Михаил Степанович, – людей пугать.

   – Фу, – выдохнула Марфа, – я думала, он живой, дикое страшилище.

   Игорь хихикнул.

   – Тока урода поставили, как Леонид Филиппович на него наскочил. Тоже перепугался, прямо странным стал, лицо у него закаменело! Я шум услышал, побежал посмотреть, гляжу, алебарда у чучела выпала и латы свалились. Я их на место не сразу поставил, пока пыхтел, Леонид ушел, а когда вернулся, мимо молча прошел, видно, ему рыцарь совсем не понравился.

   – Покажите человека, которого он в восторг приведет, – выдохнула Катя, – а ведь, наверное, дорогой сувенирчик.

   – Георгий Яковлев дешевку не подарит, – хмыкнул Игорь и ушел на свой пост.

   Дом, в котором жил Филипп Леонидович, оказался огромен. Через пять минут я перестала в нем ориентироваться. Коридоры, лестницы, зал с расписным потолком и золоченой лепниной, напольные вазы, библиотека, ряд дверей из красного дерева, окна‑витрины, галерея с картинами… Мне показалось или на табличках под полотнами мелькали фамилии Репина, Айвазовского, Рокотова и других великих русских художников? А одна из статуй, скромно стоявшая в нише, до боли напоминала скульптуру Родена.

   Любая дорога имеет обыкновение заканчиваться, мы в конце концов забрели в менее шикарную часть здания. Шелковые персидские ковры на полах сменили скромные паласы, двери стали уже, исчезли многочисленные безделушки.

   – Сюда, – обрадованно воскликнул наш провожатый и распахнул последнюю дверь в коридоре.

   Свет в помещении зажегся автоматически.

   – О‑о‑о! – выдохнули Марфа и Катя.

   – Шмотки, – простонала через мгновение Ермолова.

   – Вещички, – молитвенно промолвила Франк, – сумочки!

   – Обувь! – зашлась в экстазе Марфа. – Вау! Жилетики!

   – Пальтишки! – подпрыгнула Екатерина.

   – Берите, что хотите, – царственно разрешил Михаил Степанович, – выбирайте, не стесняясь.

   Актрисы ринулись к стойкам, плотно увешанным вешалками.

   – Платья новые, – закричала Марфа, – с неоторванными ярлыками!

   – Сапоги никогда не надеванные, – вторила ей Франк, – а сколько можно взять?

   – Хоть все, – пожал плечами дядя Миша, – нам их девать некуда.

   – Не верю, – прошептала Франк, – это сон! Сейчас проснусь, а ничего нет!

   – Все надо померить! – засуетилась Марфа. – Так, мне мешает сумочка!

   Ермолова приподняла пышный волан, драпирующий ее узкие бедра. Я увидела, что он прикрывает клатч. Марфа сделала быстрое движение, сумочка оказалась у нее в руках.

   – Оригинальное решение, – вырвалось у меня.

   Актриса снисходительно улыбнулась.

   – Модельер Мартин Серджелло – мастер на хитрые штучки. Клатч – необходимая деталь вечернего туалета, но неудобная. На плечо его не повесить, приходится держать в руке. Ни поесть, ни попить, ни потанцевать от души не удастся. Оставлять сумочку на столе не советую, мигом сопрут.

   – В доме у Филиппа Леонидовича собираются лишь богатые, успешные и знаменитые, – возразила я.

   – И среди них есть ворюги, – сердито отбрила Марфа. – Клатч – это огромная проблема на тусовке, Серджелло ее удачно решил, под воланом, на боку, пришит крючочек, на сумке петелька. Перед прессой позируешь с аксессуаром, хоп, прячешь его, и лапки свободны.

   Марфа положила клатч на комод, там уже лежала маленькая сумочка Кати, девушка затерялась в чаще вешалок.

   – Вот почему звенел металлоискатель! – покачал головой Михаил Степанович. – Чего же вы сумку‑то охране не показали?

   – А, забыла, – легкомысленно отмахнулась Марфа и бросилась к стойкам с вешалками.

   Я поверила Марфе. Ермолова никогда бы не сообщила прилюдно о вшитых золотых нитях, вспомни она про клатч. О пластической операции актриса рассказала потому, что очень хотела дорваться до шмоток. Поняла, что охрана ее не пропустит, и разоткровенничалась. Стала бы она объявлять про пресловутую «проволоку», если бы сообразила, что металлоискатель реагирует на спрятанную сумочку? Да никогда! Сняла бы ее, и все! Я один раз потеряла загранпаспорт, собрала документы на новый, а потом раздался звонок из посольства Германии, клерк сказал: «Фрау Тараканова, ваша виза готова», и я вспомнила, куда отдала «потерянный» документ.

   У меня в кармане занервничал мобильный, я достала телефон и услышала голос Шумакова:

   – Ну как?

   – Гениальная идея отвести их в «филиал ЦУМа», – ответила я. – Можно расслабиться, Марфа с Катериной здесь проведут неделю и не заметят, как дни сменяются ночами! Слышишь вопли?

   – Костюмчик с плиссированной юбочкой! – взвизгнула Марфа. – К нему нужна блузка, розовая. О, вот же она!

   – Вельветовая юбка цвета палой листвы! – задыхалась от восторга Катя. – Умираю!

   – Оставь баб под наблюдением Михаила Степановича и рули в кабинет Филиппа Леонидовича, – сказал Юра.

   – Иес, босс, – отчеканила я и подошла к дяде Мише, который сел на диванчик, приткнувшийся в небольшой нише.

   Любопытство победило воспитание, я спросила:

   – Откуда здесь прорва вещей с неснятыми бирками?

   Дядя Миша потер глаза.

   – Алла Константиновна э… забыл… название смешное… типа алкоголик по шмотью.

   – Шопоголик? – предположила я.

   – Точно, – улыбнулся старший Корсаков, – дети выросли, заботиться о них теперь не надо. Хозяйство она тоже не ведет, всем экономка рулит, Джорджина.

   – Американка? – удивилась я.

   – Англичанка, – поправил меня дядя Миша, – ее из Лондона привезли. По‑русски не говорит, разве что «здравствуйте», «спасибо», «пожалуйста».

   – Как же ее горничные понимают? – удивилась я.

   – Они тайки, тоже нашему языку не обучены, – вздохнул Михаил Степанович, – повар, Жан‑Поль, француз, шоферы – немцы. Из наших только охрана да мы с Фаиной.

   – Наверное, трудно работать в доме, где большая часть персонала не владеет русским, – участливо сказала я, – поговорить не с кем.

   – Водители в особняк не входят, они при гараже живут, – пояснил дядя Миша, – горничных не видно. Как‑то они умеют себя так ловко вести! Только подумаешь, что девчонка нужна, она уже рядом стоит, улыбается. И фрр! Улетела, на глазах не маячит. Повар готовит здорово, но я его один раз в году вижу, тридцать первого декабря. У Верещагиных обычай, под праздник они челядь собирают, даже дворника зовут, и каждый подарок из рук Филиппа Леонидовича получает. Очень приятно. Презенты дорогие, каждому по желанию. Верещагин заранее узнает, кто чего хочет, в разумных рамках, конечно, и покупает.

   – Алла Константиновна не работает, ходит по бутикам и скупает вещи? – предположила я.

   Дядя Миша кивнул.

   – Ей все равно, лишь бы взять. Размер, цвет, как сидит, ее не волнует. Во второй гардеробной складывают то, что совсем хозяйке не подходит. Да она и не интересуется судьбой тряпок. Свалит пакеты у входа и идет ванну принимать. Вторая ее страсть – разная косметика. Кремы, маски, лосьоны, гели. Есть третья гардеробная, там одних духов пять стеллажей, коробки в целлофан запечатаны. Я Марфе с Катей пока ничего про тот чулан не сказал. Вот если им тут надоест, тогда отведу туда.

   – Они здесь на месяц поселятся, – пробормотала я.

   – А и пусть, – засмеялся Михаил Степанович, – авось увезут большинство тряпок.

   – Почему Алла Константиновна не раздает вещи бедным? – недоумевала я.

   Дядя Миша исподлобья взглянул на меня.

   – Зачем бомжам дорогое?

   – А дочери? – не утихала я. – Они сюда не заглядывают?

   – У тех свое добро, – хмыкнул собеседник, – они с матерью во вкусах не совпадают.

   – Есть прислуга, – напомнила я.

   Старший Корсаков цокнул языком.

   – Ты соображаешь? Разве можно поломойке и хозяйке в одинаковом ходить? Домработнице не по рангу платья из Парижа, Лондона и Нью‑Йорка, это не положено.

   – Так хозяйка не в Москве отоваривается! – только сейчас догадалась я.

   – Исключительно за границей, – поддакнул Михаил Степанович, – Алле Константиновне там веселей, и дорога развлекает.

   – Более десяти часов полета в тесном кресле никак нельзя назвать приятным приключением, – возразила я.

   Дядя Миша почесал шею.

   – Вилка, у Верещагиных свой самолет. Подруг у Аллы нет. Если актрисы барахло унесут, она и не заметит, забыла давно, что приобрела. Ступай, куда звали.

   – Как добраться до кабинета Филиппа Леонидовича? – спросила я.

   – Иди вперед, до картинной галереи, далее налево и упрешься в дверь, – объяснил он.

   Под радостные возгласы Марфы и Кати я вышла в коридор и порысила по бежевому ковру, который сменил бордовый и из шерстяного трансформировался в шелковый. Я шла вдоль стены, украшенной хрустальными бра, и в конце концов очутилась в оранжерее, заставленной кадками с пальмами. Стало понятно: я заблудилась. Ну и как тут найти живого человека, который укажет мне правильный путь?

   – Хэлло, мэм, – раздался сбоку тихий мелодичный голос.

   Я вздрогнула, повернула голову и увидела смуглую, кареглазую, черноволосую девушку в темно‑синем платье. Михаил Степанович ничуть не преувеличил способности таек возникать в нужный момент. Горничная бойко застрекотала на иностранном языке непонятные слова.

   Я общалась со всеми детьми Верещагина. Двое, Риша и Леня, никак не походили на уверенных в себе наследников огромного состояния. Бедная Ирина тряслась от страха перед выходом на сцену, безумно боясь опозориться перед родителями и сотней гостей. А Леонид, с которым мне сейчас впервые удалось поговорить с глазу на глаз, похоже, ипохондрик, зацикленный на своих ощущениях. У Верещагина еще была дочь Роза, которая умерла от инфаркта. И я сильно сомневаюсь, что Филипп Леонидович в восторге от того, что Ванесса скачет по сцене, исполняя рок. Иначе почему ее имя дома даже не упоминают? Получается, что из всех отпрысков олигарх может гордиться лишь одной Мисси, своей помощницей.

   В тиши коридора раздалось шуршание и легкое постукивание. Я вздрогнула, но потом сообразила, что стою в полуметре от приоткрытого окна, которое занавешивает рулонка с рисунком в тон обоев. Я подошла ближе, чуть раздвинула тканевые полоски и с наслаждением сделала вдох. Кое‑кто сейчас иронично улыбается. Ну откуда в Москве кислород! Даже поздним вечером над столицей колышется облако из автомобильных выхлопов и выбросов из заводских труб. Не спорю, с экологией в моем родном городе дело обстоит не самым лучшим образом, но в доме Верещагина повсюду работают кондиционеры, вот мне и захотелось подышать пусть плохим, но настоящим воздухом.

   Окошко выходило в небольшой внутренний дворик, в центре которого стоял неработающий, похожий на старинный фонтан. Я сообразила, что нахожусь в центральной части дома. Справа флигель с темными окнами, слева сияет огнями крыло театра. Кажется, банкет в разгаре. Я продолжала бездумно смотреть во дворик. Моя тетка Раиса любила повторять: «Никому не завидуй, под каждой крышей свои жирные мыши».

   Но маленькая Вилка ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось красивых платьев, новых игрушек, книжек, как у моих одноклассниц. Рейтинг в детском коллективе очень зависит от того, что лежит в твоем пенале. Во времена моего детства особо ценными вещами считались полупрозрачные, сладко пахнущие ластики, смахивающие на конфеты, шариковые ручки с картинками из мультиков, наборы фломастеров, блокноты, на обложке которых изображались кошечки, собачки, гномики. Практически недоступными и от того невероятно желанными были железные коробочки с мармеладками в виде разноцветных мишек. В нашем классе такая была у Оли Звонаревой, ее мать работала переводчицей, постоянно моталась за границу и заваливала дочь подарками. Мне так хотелось этих желейных конфет, что, когда в Россию в начале девяностых хлынул поток низкосортных импортных продуктов, я купила себе точь‑в‑точь такую коробочку и убедилась: заветные мишки – редкая гадость. Но ведь дело не во вкусе, а в факте обладания. У Звонаревой было все из вышеперечисленного, она не дорожила сокровищами, теряла их, ломала и, совершенно не расстраиваясь, говорила:

   – Мама новую притащит.

   Как же я ей завидовала! Нет слов, чтобы описать это ощущение. Я мечтала вырасти, устроиться на работу, заполучить чемодан денег и наконец‑то купить себе все‑все! Наверное, желание разбогатеть читалось на моем лице, потому что Раиса беспрестанно повторяла:

   – Счастье нельзя купить за деньги, не приобрести, как платье. Очень часто богатый человек несчастен и плачет больше, чем бедный.

   Один раз я не удержалась и ответила:

   – По‑моему, лучше рыдать во дворце, чем на помойке! Вытрешь сопли и съешь бутерброд с икрой.

   Раиса опешила, а затем принялась отчитывать меня:

   – Намучаешься ты с завистливым характером. Умей радоваться тому, что у тебя есть! Хорошо то, что имеешь, а что имеешь, хорошо!

   Может, моя тетка была права? А может, и нет: жажда заполучить побольше толкает человека вперед, заставляет его развиваться, карабкаться в гору. Я старалась отлично учиться, чтобы, став взрослой, иметь высоко оплачиваемую должность, но получить высшее образование не удалось, и…

   В неосвещенном крыле дома распахнулось окно первого этажа. Я мигом выбросила из головы никому не нужные размышлизмы и стала наблюдать за происходящим.

   Сначала наружу выбрался один человек во всем черном, за ним точь‑в‑точь такой же. Половую принадлежность людей было невозможно определить, их головы скрывали капюшоны, фигуры – просторные куртки, поэтому об их росте я ничего сказать не могу. Но первый был выше и шел быстрее, второй торопливо семенил за ним. Они тенью скользнули мимо фонтана и растворились во мраке. Окно за собой незнакомцы прикрыли.

   В моем кармане завибрировал сотовый.

   – Вилка, ты где? – спросил Шумаков.

   – Заблудилась, но уже вроде добралась до кабинета, – отрапортовала я, возвращая на место полоски рулонки.

   Дверь приоткрылась, высунулся Владимир.

   – Виола? Мы вас ждем.

   В рабочей комнате Филиппа Леонидовича, в отличие от кабинета его сына, горело столько ламп, что я на секунду зажмурилась, потом открыла глаза и увидела, что здесь находится трое мужчин: хозяин, Юра и начальник охраны Верещагина.

   – Убийца в доме, – заявил Владимир.

   – Вы уверены? – спросила я.

   – Абсолютно, – без тени сомнения возвестил он, – никто не покидал здания, за ворота не выезжал и не выходил. Есть лишь один выход, там стоит будка охраны, ребята фиксируют номерные знаки машин и количество пассажиров.

   – Некоторые люди ходят пешком, – напомнила я.

   – Таких здесь тоже нет, – отрапортовал Владимир Михайлович, – на премьеру разослали сто восемьдесят приглашений.

   – Каждому? – уточнил Юра.

   Корсаков кивнул.

   – Заготовили именные пропуска, они дают право на въезд или проход во двор. Кроме того, заранее составили список номеров автомобилей. Так вот, двадцать четыре приглашенных отказались прибыть по уважительным причинам, пятеро не ответили, остальные подтвердили, что прибудут. На спектакль явилось сто сорок восемь человек, трое не почтили праздник своим присутствием. Все пока на банкете. В час ночи выступит Ванесса, певица очень популярна, она редко концертирует в России, в последний год в основном ездит по Европе, прилетела на одну ночь в Москву. Публика не уйдет, пока рокерша не исполнит свою программу. Концерт Ванессы – исключительное мероприятие.

   Я слушала Владимира. Вот вам свидетельство того, как сильно Филипп Леонидович любил Ришу. Олигарх хотел, чтобы она получила опыт выступления на сцене, и организовал для дочери спектакль, нанял популярных актеров, эпатажного режиссера, чья фамилия привлекает зрителей, но все равно засомневался: а придут ли все приглашенные на самодеятельность? Одно дело, когда в твоем театре показывают бродвейский мюзикл с американскими актерами, и совсем другое – домашний спектакль. При всем уважении к олигарху зрители могли вежливо отказаться, а Филипп Леонидович не хотел, чтобы Ириша увидела полупустые ряды. Поэтому добрый папенька и организовал концерт Ванессы, зная: чтобы послушать певицу, редкую представительницу российского шоу‑бизнеса, сумевшую закрепиться в международных чартах, публика стоически вытерпит представление, в котором продемонстрирует свой талант Ира. Если вспомнить рассказ Риши о том, что Ванесса ее родная сестра, имя которой не произносят в отчем доме, то, полагаю, Филиппу Леонидовичу нелегко далось решение зазвать ее к себе. Кто виноват в разрыве отношений? Непутевая дочь или родители?

   – Тело Ирины найдено в гримерке, туда имели доступ считаные люди. Все они сейчас в доме, – договорил Владимир, – женщин отвели во вторую гардеробную, мужчин пока развлекают в бане. У нас есть время до утра, чтобы разобраться в случившемся.

   – К чему такая спешка? – насторожилась я. – Неужели никто из гостей не заинтересуется, где Риша? Почему девочки нет на банкете?

   – Народ пьет, жрет, ждет концерта, потом раздадут подарки, нет, все забыли о спектакле. Одни полагают, что Ирина в буфете, другие считают – она в общем зале или пошла переодеться, – криво усмехнулся Верещагин. – Убийца пока спокоен. О кончине дочери сообщат завтра. Есть шанс вычислить мерзавца, а пока он расслаблен и может совершить ошибку, выдать себя.

   – Вы уверены, что это мужчина? – осведомилась я.

   Юра поднял руку.

   – Вилка, спокойно. Выслушай пока неизвестную тебе информацию. Ирину убили ударом в глаз.

   Я передернулась.

   – Били снизу вверх, – продолжил Шумаков, – узким длинным предметом, вероятно, ножом, стилетом, заточкой, более подробно без вскрытия криминалист сказать не может. В гримерной Ирины орудие убийства не найдено, следовательно, его унесли с собой. Твоя задача порыться в сумочках у Марфы и Кати. Вдруг Франк или Ермолова спрятали орудие убийства? Мы не исключаем женщин. Чтобы лишить жизни человека подобным образом, особая физическая сила не требуется, справится даже ребенок, если попадет в нужное место.

   Я подняла руку.

   – У меня ряд вопросов.

   – Валяй, – разрешил Юра.

   – Где мотив? – начала я. – Риша одиннадцатиклассница, вряд ли она могла нажить большое количество врагов. Поймем, что толкнуло человека на преступление, найдем убийцу.

   – Пока ничего оригинального я не услышал, – буркнул Владимир, – от вас требуется простая техническая работа – пошарить по сумкам. Выдвигать версии и поучать нас не надо.

   – Непременно выполню вашу просьбу, – спокойно ответила я, – но пожалуйста, дайте мне договорить.

   Филипп Леонидович взял фужер с коньяком.

   – Ну?

   Я выдержала тяжелый взгляд богача.

   – Вы уверены, что никто не покидал дом?

   – Абсолютно, – отрубил Владимир, – не стоит жевать мочалку! Все здесь.

   Я без приглашения села на диван.

   – Чудесно. И где Вересаев? Алексей удрал с тусовки до того, как обнаружили труп. Попрощался со всеми и ушел. У меня два предположения. Ваша охрана на воротах ротозеи, они не заметили, как главный мачо одного из каналов пересек границу подведомственной им территории. Или Алексей обманул всех, и он до сих пор в здании. Вопрос: где? Впрочем, тут много неясного. Зачем Вересаеву таиться в доме? Какую цель он преследует? Решил спереть статуэтку с каминной полки? Или речь идет о более важных целях? Например, убийстве. А?

   Корсаков схватился за телефон и зашипел в трубку:

   – Виктор? Проверь по списку. Алексей Вересаев. Какие у него колеса? «Порше»? Он выезжал? Нет? Точно? Может, пешком ушел? Уверен? Сам смотрел? Чертов телеболтун тут!

   Последнее восклицание относилось к нам.

   – Здорово. Осталось выяснить, почему он всем соврал и где находится. Что расположено в противоположном от театра крыле? – переменила я тему беседы. – Там не горит свет.

   – Коллекция картин и книг, – незамедлительно ответил Верещагин.

   – Нет, галерея у вас в центральной части, – возразила я.

   Филипп Леонидович слабо улыбнулся.

   – Там ерунда. А в закрытой части настоящие ценности.

   Ага, значит, Репин, Айвазовский, Рокотов и иже с ними у олигархов ценятся как лабуда.

   – Еще в том крыле находится концертный зал, – договорил Верещагин.

   – Секундочку. Театр справа, – напомнила я.

   Владимир кинулся на помощь боссу:

   – Верно, но он для всех гостей, а еще есть маленький салон, там музицирует лишь очень узкий круг, не более десяти человек. Две недели назад из Нью‑Йорка прилетала…

   – Замолчи, – велел шеф.

   Корсаков послушно проглотил недосказанную фразу.

   – В левой части нет жилых помещений? – гнула я свое.

   – Нет, – заверил Верещагин. – И вход закрыт на кодовый замок, туда без моего разрешения никто не пройдет.

   – И, очевидно, отличная сигнализация? – ехидно спросила я. – Лучшая в мире? Наиболее навороченная?

   – Именно так, – подтвердил Корсаков, – Филипп Леонидович сделал все возможное для безопасности своего личного пространства. Но даже суперустройство может подвести. «Алмаз» вот отказал, а кодовый замок отлично работает.

   – Выкиньте ваши камеры, датчики и компьютеры, – заявила я, – а заодно тот замечательный замок, он не работает. Минут десять назад из дальнего окна первого этажа тщательно запертого и охраняемого помещения вылезли два человека в черном и скрылись. Никто даже не чихнул, в смысле секьюрити. Может, вам завести собак? Псы не читают на посту журналов, не пялятся в телевизор, не решают кроссвордов, не едят бутерброды. Они живо унюхают посторонних. Могу посоветовать чихуахуа. Не смотрите, что мелкие, задора у них хватит на стаю аллигаторов.

   Лоб Владимира покрылся каплями пота.

   – Как вы узнали про посторонних?

   – Отличный вопрос, – похвалил Юра, – но я бы занялся другой проблемой. Сходил и посмотрел, что сперли!

   – Я задержалась у окна в коридоре, залюбовалась фонтаном, – ответила я. – Гляжу, из окна лезут темные люди, во всех смыслах слова «темный».

   Верещагин повернулся к Корсакову.

   – Окно? Разве оно тут есть?

   Владимир Михайлович кивнул. Хозяин встал, открыл бар и милостиво спросил:

   – Виола, что хотите выпить? Ликер подойдет? А вы, Юрий? Коньяк? Виски? Водка? Граппа? Кальвадос?

   – Спасибо, ничего не надо, – хором ответили мы с Шумаковым.

   Филипп Леонидович стал еще любезнее.

   – Тогда кофе?

   – Лучше пойду пошарю в клатчах у артисток, – вздохнула я. – Подскажите, как пройти во вторую гардеробную? Боюсь, опять заплутаю.

   Рука Верещагина потянулась к телефону без диска, который стоял на письменном столе.

   – Ой, не зовите горничную, – быстро попросила я, – не владею английским, чувствую себя рядом с тайкой полной идиоткой.

   Филипп Леонидович открыл шкаф, взял с полки папку, порылся в ней и подал мне листок.

   – Держи. План дома. Разберешься?

   – Конечно, – заверила я и ушла, не забыв повесить на шею желтый пропуск.

   Электричество Верещагин не экономил, во всех коридорах ярко сияли где бра, где люстры. Я быстро дошла до охранника Игоря и спросила:

   – Это единственный проход из театрального крыла в жилое?

   – Так точно! – по‑военному отозвался охранник, но я не успокоилась:

   – Как еще можно попасть в апартаменты хозяев?

   – Через парадную дверь, – заявил Игорь, – но сегодня она заперта. Если предстоит большой съезд гостей, ее блокируют в шестнадцать ноль‑ноль. В это время приезжают из салона цветов, привозят букеты, потом служащие ресторана подваливают, ну и так далее.

   – Ясно, значит, люди ходят исключительно через ваш пост? – еще раз уточнила я.

   – Да, – подтвердил секьюрити, – и свои, и чужие. Театральный подъезд находится чуть в стороне от хозяйского, проблем для семьи нет. Раз Филипп Леонидович велел, все слушаются.

   – Даже Алла Константиновна? – улыбнулась я.

   – Конечно, зачем ей с мужем спорить? – продемонстрировал домостроевские настроения Игорь.

   – Отлично, можешь вспомнить, кто пробегал здесь после девяти вечера? – потребовала я.

   Охранник кивнул.

   – Иван, камердинер Филиппа Леонидовича, провез тележку с бельем. Знаете, такие здоровенные ящики, ими в гостиницах пользуются?

   – Видела, – кивнула я. – А зачем она лакею?

   – Как это? – заморгал Игорь. – Постель поменять, халаты, полотенца.

   – Не проще ли принести комплект в руках? Телега здоровенная, – удивилась я.

   Игорь снисходительно засмеялся.

   – У Филиппа Леонидовича кровать – аэродром, одеял и подушек не считано, полотенец в ванной с десяток, коврики всякие, халаты, пижамы. Иван все подошвы истопчет туда‑сюда ходить, а в тележку положил – и готово. Такими у нас все горничные пользуются. До Ивана Тайра прошла, служанка Аллы Константиновны, тоже с такой тележкой, хорошая девушка, но очень маленькая, тощенькая, я ей хотел колымажку через порожек перевезти, а она: «Ноу, ноу». И давай тачку пихать. Гордая очень, видно, что ей не по силам, но не признается. Сколько раз я Тайре предлагал помощь, никогда не соглашается. Тайра с Иваном потом еще много раз ходили. Она еду приносила на подносе, Ваня тележку вернул и какую‑то сумку приволок. Я не спрашивал, чего они носятся, не мое это дело, да и не скажут они. Камердинер немой, а Тайра исключительно на иностранном говорит. Затем вы появились.

   – А хозяева? – наседала я.

   Игорь почесал ухо.

   – Филипп Леонидович сто раз прошел, Алла Константиновна туда‑сюда гоняла. Владимир Михайлович ходил. Леонид Филиппович, Ирина, Анна Филипповна…

   – Мисси? – уточнила я. – Она по паспорту Аня?

   Охранник смутился.

   – Я же не могу хозяйскую дочерь по прозвищу называть. И не запоминаю, куда и сколько раз члены семьи ходили. Другое дело за прислугой глядеть, посторонних не пустить. Иногда кто‑то по дури лезет, вон, в понедельник слесарь один попер, батареи ему, видите ли, послушать надо, воздушную пробку удалить. Дождись Джо и топай с ней.

   – Джо – это англичанка‑управляющая, – вздохнула я, – а Ванесса? Ее здесь случайно не было? Знаешь ее в лицо?

   – Рок‑н‑ролл? – обрадовался Игорь. – Говорят, звезда в час ночи в театре концерт даст. Послушать хочется, здорово она работает, я по телику видел. У Филиппа Леонидовича здесь такие люди бывают! Концерты крутые. Верещагин разрешает посмотреть, нам можно на балконе устроиться, если, конечно, не на смене. Когда выступала Патриция Бас, повар, Жан‑Поль, чуть не рехнулся! Все прыгал и кричал: «О! О! О!»

   Мне захотелось ясности.

   – Но в личные покои Ванессу сегодня не звали? Где же она остановилась? Не знаешь случайно названия отеля?

   – Над театром гостиница есть, – выдал мне тайну охранник, – звезды за деньги к Верещагину приезжают, на весь мир о том, что на московскую вечеринку подписались, не болтают, им неохота в большом отеле светиться. А у нас есть все, что пожелаете, шикарные условия и задаром.

   – Спасибо, – поблагодарила я парня. – А где тележки с бельем хранятся?

   Игорь показал за дверь.

   – Ступайте в общее помещение, по левому коридору до рабочего лифта, там увидите комнату с табличкой «Бельевая», она никогда не запирается. А зачем вам?

   Я скромно опустила глаза.

   – Захотелось домой похожую купить. Но ни в одном магазине я таких не встречала. Ты не против, если я посмотрю внимательно на конструкцию?

   – За порогом не моя охранная территория. И вреда никакого нет, глазами вещь не испортишь, – улыбнулся парень.

   Постельное белье у Верещагиных не стерегли. Комплекты открыто лежали на полках, стеллажей в незапертой комнате было много, и царил армейский порядок. На стене висел список, я мимоходом взглянула на листок. «Филипп Леонидович – отсек «Е» с 15 по 40; Алла Константиновна – «К» с 10 по 70, розовое никогда не стелить». Тележки, числом три штуки, мирно стояли в специально отведенных нишах, но углублений было четыре. Одна где‑то, наверное, до сих пор каталась.

   Я постояла в задумчивости у пустой ниши, вернулась к Игорю, миновала пост охраны и обернулась.

   – Совсем память потеряла! Давно хочу спросить и забываю! Ты сегодня Алексея Вересаева видел?

   – Не знаю такого, – заморгал секьюрити.

   – Ведущий телепрограммы «Сплетник», неужели ни разу не смотрел шоу? – засмеялась я.

   – Веселый, кудрявый? – обрадовался Игорь. – Он сегодня в спектакле над сценой летал и упал, хорошо, на кровать угодил.

   – Кто тебе рассказал? – заинтересовалась я.

   – Михаил Степанович с Владимиром Михайловичем говорили, а я услышал, – не смутился секьюрити, – дядя Миша требовал, чтобы весь реквизит проверили для безопасности. Нет, Вересаев сюда не входил, его ни разу в личные апартаменты не звали, а вот в театре он часто бывает, вечеринки ведет в банкетном зале.

   – Еще раз спасибо, – повторила я, отошла в глубь коридора и стала изучать план.

   Если мое предположение верно, то нужно проверить три комнаты. Начнем со спальни Джо, она расположена в хозяйской части особняка, что подчеркивает особый статус экономки. Комната находится в боковой галерее, далеко от личных покоев Филиппа Леонидовича и Аллы Константиновны. Все‑таки женщина, которой платят за работу, не ровня богатым и знаменитым, ее не стоит селить в непосредственной близости от царских опочивален.

   Я преодолела немалый путь по галерее и постучала в нужную дверь, из комнаты ответили:

   – Филилин камин.

   Я не очень поняла, при чем тут камин и что означает слово «филилин», но решила, что меня приглашают войти.

   Комната Джо оказалась совсем небольшой, в ней едва уместились кровать, кресло и тумбочка. На стене висел телевизор, хозяйка полулежала на покрывале, держа на коленях ноутбук. На экономке был шикарный комплект белья: кружевной лифчик и трусики. Не так давно я решила устроить шопинг и целый день провела в большом торговом центре. В процессе беготни по бутикам меня занесло в магазин известной фирмы, специализирующейся на женском белье. Спору нет, вещи здесь были неземной красоты, хотелось купить все кружевные бюстгальтеры, халатики, ночные рубашечки, комбинации. Но цены! Я знала, что в этом магазине не увижу дешевого товара, но не предполагала, насколько он дорог даже для успешной литераторши. А Джо сейчас предстала передо мной в белье, которым я полюбовалась, но, задавленная жабой, не купила.

   Экономка быстро схватила пеньюар, лежавший у спинки кровати, и накинула его на плечи. Я не выдержала и завистливо вздохнула, такой халатик мне тоже понравился, но я не позволила себе расход. Интересно, сколько получает Джо?

   – Вау, вау, вау? – сказала экономка, вставая.

   То есть, конечно, не «вау, вау, вау», а что‑то на своем родном наречии.

   Я схватилась за голову и простонала:

   – Вассер! Вотер, плиз, ай… э… мигрень… у… у… кранк… ну… фу… больно… хэд отваливается. Или как там будет голова не по‑нашему. Ай гэст Филиппа Леонидовича, литератор, букс.

   Джо заморгала и протянула мне Библию, которая лежала у лампы.

   – Ноу, – отказалась я, – сенкс, ай донт нет читать книжку, я их пишу, ай крими‑писака. Типа Конан Дойль!

   – Шерлок Холмс? – обрадовалась Джо.

   – Иес! – подтвердила я. – Плюс доктор Ватсон, миссис Хадсон, брат Шерлока и его собака в одном флаконе. Плиз вотер! Ай не могу найти кухню! Э‑э – китчен роум.

   Джо заулыбалась, прощебетала несколько непонятных фраз, потом отодвинула панель стенного шкафа, взяла с полки стакан, распахнула дверь в кукольный по размеру санузел, налила воды из крана и подала мне.

   Пришлось выпить противную жижу и изобразить радость.

   – Сэнкью вэри матч.

   Однако я неплохо болтаю на басурманском наречии!

   Джо сказала в ответ пару слов, я помахала ей рукой и ушла. Экономку можно вычеркнуть из списка подозреваемых, Вересаева в ее владениях нет. Следующая в списке Мисси.

   В школе у нас работал кружок ориентирования на местности, руководил им директор, больной на всю голову Николай Егорович, поэтому все дети от первоклашек до выпускников ходили с компасами по лесу. Злопамятный Николаша еще вел математику, а его жена вдалбливала в ребячьи головы русский язык и литературу. Откажешься участвовать в походе, заработаешь «бананы» сразу по трем предметам. Как правило, педагоги хотят объединить детский коллектив, именно для этой цели придумываются всякие скаутские, пионерские и спортивные организации. Но в нашей школе была другая, связующая всех ребят нить: мы хором врали Николаю Егоровичу о своей страстной любви к спортивному ориентированию. Лично я ненавидела шлепать по лесу с картой, но куда было деться? Итак, несмотря на неприязнь, я научилась хорошо читать планы, поэтому никаких трудностей сейчас не испытывала.

   Мисси принадлежали три здоровенные комнаты: спальня, кабинет и гостиная. Еще у любимой дочки Филиппа Леонидовича была просторная ванная, гардеробная и небольшой закуток, в котором зачем‑то стояло одно кресло. Самой девушки на месте не оказалось, скорее всего, она веселилась с гостями, может, ожидала встречи с Ванессой. Следов Вересаева здесь тоже не обнаружилось. Я без стеснения побродила по ее владениям, покинула их, отошла подальше и призадумалась. Оставалась Алла Константиновна. То, что у хозяина и хозяйки давно нет интимных отношений, мне стало понятно в тот момент, когда я изучила данный Филиппом Леонидовичем план особняка. Супруги не спали в одной постели, у них были разные опочивальни.

   Экая ерунда, воскликните вы! Тысячи пар предпочитают проводить ночи каждый в своей спальне и при этом остаются страстными любовниками. Наверное, Филипп храпит, потеет, издает во сне всякие звуки, толкается, забрасывает на жену ноги, вот она и удрала, желая мирно спать под пуховой перинкой. Согласна, немалое число семей предпочитает сепаратный сон, но тогда их комнаты находятся рядом, их разделяет максимум ванная. А Верещагины разъехались в противоположные концы здоровенного здания. Чтобы выполнить супружеский долг, Филиппу надо пройти не один коридор, миновать библиотеку, каминную, холл, другие помещения. Этак устанешь, пока доберешься до тела обожаемой жены. Похоже, родив пятерых детей, Верещагины утратили взаимное влечение, они вместе со школьных лет, а костер не может полыхать вечно: рано ли поздно пламя гаснет.

   Я вздохнула и услышала тихое поскрипывание, из‑за поворота показалась хорошенькая тайка в форменном синем платье и белом фартуке. Перед собой она толкала тележку с бельем.

   Так, вот она, четвертая «колымажка», чье место в бельевой сейчас свободно. Ну‑ка, посмотрим.

   – Гуд ивнинг! – сказала я.

   Тайка присела и чирикнула, как птичка:

   – Хелоу, мэм.

   – Ай лук? – спросила я, загораживая проход.

   Горничная снова сделала реверанс.

   – Вот, мэм?

   – Ай… хочу… ну… лук, – повторила я, – сиа в тележку.

   – О! Ноу, ноу, – запротестовала прислуга, которая, к моему искреннему удивлению, сообразила, что хочет проделать гостья.

   – Ноу, ноу, мэм.

   Я обнаружила в голове целые залежи английских слов.

   – Ай вонт!

   Тайка чуть ли не легла хрупким телом на тележку.

   – Ноу, мэм.

   – Иес, – решительно заявила я, – отойдите в сторону, плиз. Лефт!

   – Ноу, ноу, – причитала горничная, затем она выдала длинную речь, из которой я сумела понять лишь «бед». Очевидно, бедняжка пыталась сообщить, что внутри короба лежит грязное постельное белье.

   – Жаль, милая, что ты не понимаешь по‑русски, – зачастила я, – иначе б задала вопрос: «Неужели в богатом доме с идеально отлаженным бытом жене олигарха меняют бельишко по ночам, а?»

   Тайка закрыла лицо ладонями, я подняла крышку, увидела идеально чистую, издающую аромат лаванды белейшую простыню, сдернула ее и сказала:

   – Хэлло, Алекс! То есть, прости, добрый вечер, Лешик, как поживаешь?

   – Что ты здесь делаешь? – обморочным шепотом спросил телемачо.

   – Аналогичный вопрос я могу адресовать тебе, – тоже очень тихо ответила я, – хотя могу предположить, что ты катался к…

   – Тсс, – умоляюще сказал Алексей, – это не то, о чем ты подумала!

   – Я думаю о простых вещах, – прервала его я. – Вижу телезвезду, которая скрючилась в тележке для белья, и спрашиваю себя: что может заставить известного на всю страну человека забиться в этот ящик. Вот моя простая дума!

   – Ну это совсем не то, – заезженной пластинкой повторил Вересаев, – ничего общего, правда, с твоими мыслями не имеет. Кстати! Ты вроде никогда не принимала участия в моем шоу? Огромное упущение! Давай поговорим на эту тему!

   – В коридоре? – нежно пропела я. – Очень удобно, а главное, никто не удивится, если наткнется здесь на парочку, обсуждающую свои дела. Ты всегда можешь сказать: я так устал, господа, вот и решил покататься в тележке.

   – Тайра, – зашептал Алексей, – Тайра.

   – Иес, – пискнула тайка.

   Парочка обменялась парой стремительных, совершенно непонятных фраз, затем тайка поманила меня рукой, аккуратно прикрыла тележку и покатила ее назад. Я двинулась за «каретой».

   В конце концов прислуга доставила груз в небольшую оранжерею, помогла Алексею выбраться наружу и, как мне показалось, растворилась в воздухе. Ведущий шоу сделал пару приседаний, помахал руками, сел в плетеное кресло, быстро пришел в себя, вспомнил, что лучшая защита – нападение, и поехал на меня как танк.

   – Повторяю, это не то, о чем ты подумала! И вообще, что ты делаешь в семейных апартаментах Верещагина? Сюда пускают исключительно по распоряжению хозяев!

   – А особо почетных гостей горничные катают на тележках, – рассмеялась я. – Леша, у тебя есть альтернатива: либо ты честно отвечаешь на мои вопросы, либо я зову сюда Владимира Михайловича Корсакова.

   Лицо мачо стало по‑детски обиженным.

   – Кто тебе наврал, что я проехал в дом, используя бельевую телегу?

   – Наврал? – поразилась я. – То есть в действительности ты никогда не прятался под простыней?

   – Как ты узнала? – нервничал Вересаев. – Я очень осторожничал, она тоже.

   – Алла Константиновна? – уточнила я. – Тайра доставляет хозяйке на ночь десерт? Или, наоборот, закуску? Кому селедку под шубой, а ей – мачо в пододеяльнике. Теперь понятно, почему твоя телепрограмма устояла во время всех перемен, которые случались на канале. За последний год его владелец поменял всех, и даже эмблему канала, теперь он не допускает на экран ни хамства, ни ужасов, запретил употреблять грубые слова, даже «идиот» у вас под запретом, и никаких новостей, потому что они в нашей стране напоминают фильм‑катастрофу. Но ты остался и по‑прежнему разоблачаешь с экрана как знаменитостей, так и простых людей. В пятницу я щелкала пультом, налетела на твое шоу, а там! Одна тетенька бьет микрофоном по голове другую, они мужа не поделили. Дамы дерутся, вокруг них бегаешь ты – объект общей страсти, зрители визжат. Ты вроде успокаиваешь участников шоу, но на деле только подливаешь масла в огонь. Ты теперь выпадаешь из формата канала. Но «Сплетник» остался в эфире. Почему? Ответ: Алла Константиновна – твой щедрый спонсор. Интересно, Филипп Леонидович об этом знает?

   – Все совсем не так! – с отчаяньем произнес кумир телезрительниц. – Я ее люблю!

   Алексей начал сыпать словами. С каждой произнесенной им фразой я впадала все в большее изумление. Да уж, Раиса, воспитывавшая меня, была права: под каждой крышей – свои мыши.

   Алеша вырос в неполной семье, отца он никогда не видел, с его родственниками не общался. Карина, мать мальчика, целыми днями пропадала на работе, впрочем, ночи она тоже частенько проводила на службе, ей, простой медсестре, приходилось набирать побольше дежурств, чтобы свести концы с концами. Подруг у Карины не было, в качестве антидепрессанта ей служила бутылка. Не подумайте, что она назюзюкивалась каждый день. Нет, она просто выпивала рюмашку‑другую в свободное время. Мама мечтала о хорошем муже, который вытащит ее из ямы и полюбит Алешу как родного сына. Иногда в доме появлялись претенденты на роль главы семьи, кое‑кто из мужиков даже нравился Алеше, они покупали ему игрушки, конфеты, но потом все заканчивалось одинаково: Карина выгоняла кавалера, обнимала сына, плакала и говорила:

   – Нам никто не нужен, в особенности гад, который намекает, что мой мальчик много ест!

   Карина не пользовалась косметикой, не посещала парикмахера, не носила модной одежды и в свои тридцать казалась старой, замученной клячей. Жили Вересаевы в спальном бедном районе, соседи были им под стать, лишних денег никто не имел. По грязной лестнице подъезда ходили крысы, когда после получки мужчины падали пьяными на ступеньки, их жены или матери звонили в соседскую дверь и робко просили:

   – Помогите моего домой запихнуть.

   Мечтой каждого были ковер, новый телевизор, хорошее пальто и столько денег, чтобы хватало от аванса до получки.

   Как вы уже поняли, маленький Алеша часто оставался дома один и непременно включал телевизор. Ящик демонстрировал другую, ну совершенно нереальную жизнь. Там жили красивые люди, ездили шикарные машины, а дети имели отдельные комнаты, набитые игрушками. Не знаю, какой канал Карина разрешала смотреть сыну, почему он не видел ни новостей, ни общественно‑политических программ, ни документальных фильмов про язвы России, которые хлынули на экран в начале перестройки. Вероятно, медсестра настроила для сынишки лишь трансляцию первых мексиканских сериалов, потому что Алешенька видел на экране исключительно цветы, взбитые сливки, роскошные интерьеры и хеппи‑энд. Но вот что самое главное!

   Порой в ящике возникала женщина неопределенного возраста, но точно не молоденькая. Стройная блондинка с ярким макияжем, красивыми серьгами и в элегантной одежде. Дикторшу звали Лариса, и Алеша полюбил ее всем сердцем. Лариса была символом мира, куда мечтал попасть Вересаев, там жили счастливые семьи, всем хватало денег, мамы не плакали от бессилия, папы не валялись пьяными на лестницах, женщины были прекрасны, а мужчины благородны.

   Алеша рос самостоятельным мальчиком, он спокойно передвигался по всей необъятной Москве и один раз приехал к зданию телецентра. Вересаев решил устроиться туда на работу, кем угодно, лишь бы стать участником праздника жизни.

   Несколько часов мальчик топтался на улице около дверей, внутрь его, как понимаете, не пустила охрана. Чего ждал Алеша? Он сам не знал, но тихий голос говорил ему:

   – Не уходи.

   Около восьми вечера из телецентра вышла Лариса. Сначала Алешенька не узнал женщину, она оказалась более худой и не такой безупречно красивой, как на экране. Но затем кинулся к дикторше и стал признаваться ей в любви и рассказывать о своих мечтах, связанных с телевидением.

   К чести Ларисы, она не оттолкнула наивного, плохо одетого, не очень аккуратного мальчика. Лара взяла его за руку, отвела в кафе и сказала то, что обычно говорят взрослые детям. Хочешь попасть на экран? Учись на одни пятерки, слушайся маму, не груби учителям, поступай в университет на журфак и потом приходи. Талантливому, образованному, воспитанному юноше зажгут зеленый свет.

   Подавляющее большинство подростков слышит подобные заявления несколько раз в неделю и пропускают их мимо ушей, но только не Алеша. Он истово стал исполнять программу, предложенную Ларисой, из троечника стал отличником, всегда выходил из дома в идеально отглаженных брюках и не обращал внимания на девочек, которые усиленно строили глазки симпатичному пареньку. Одногодки не интересовали Вересаева, он был влюблен в Ларису. Если он сидел дома один, а на экране возникало лицо его любимой, Алеша всегда целовал ее, и плевать, что он натыкался губами на стекло, ему‑то казалось, что Лариса отвечает взаимностью.

   Чтобы побыстрее устроиться на телевидение, Вересаев экстерном окончил на пятерки школу, два последних класса прошел за один год, в пятнадцать лет поступил на журфак МГУ и в октябре снова приехал к телецентру. Правда, теперь ему пришлось кататься в Останкино целую неделю, но в конце концов он таки отловил Ларису и спросил:

   – Вы меня помните?

   – Конечно, – неуверенно ответила та, – как дела?

   Алеша отчитался о проделанной работе, показал студенческий билет и спросил:

   – Теперь меня могут взять на службу? Я готов мыть полы в любой студии.

   То ли Лара вправду вспомнила Алешу, то ли красивый, целеустремленный паренек ей понравился, но она взяла Вересаева за руку и отвела к одному из теленачальников. Первокурсника приняли на работу, вменив ему в обязанность подавать кофе. Вот так началась карьера юноши. Через пару месяцев у них с Ларисой начался страстный роман, который продлился почти год. Затем она вышла замуж за итальянца, уехала в Милан, превратилась в домашнюю хозяйку. Алеша же стремительно шел вверх по карьерной лестнице, нынче он лицо канала, любимец публики, светский персонаж, герой желтой прессы. Карина давно не работает, сын полностью обеспечивает мать. Бывшая медсестра счастлива, но для полноты чувств ей не хватает внуков, поэтому она иногда восклицает:

   – Я не вечна, тебе надо жениться.

   – Еще рано хомут на шею вешать, – отбивается сын.

   Алеша не может и не хочет открывать матери правду: ему абсолютно не интересны молоденькие девушки, Вересаева привлекают дамы исключительно за сорок.

   – Многие считают тебя геем, – сказала я.

   Вересаев навалился на ручку кресла.

   – Фиг с ними! Пусть болтают. Плохого пиара не бывает. Меня к мужикам не тянет, хотя предложения поступают. Кое‑кто из высокопоставленных лиц приглашал меня вместе отдохнуть. Я отказывался, и на этом все заканчивалось.

   – Сейчас у тебя роман с Аллой Константиновной? – спросила я.

   Вересаев кивнул.

   – Мы любим друг друга, это не пустая интрижка, а настоящее чувство. Алла та женщина, рядом с которой я хочу провести всю жизнь.

   – Маленькая загвоздочка: свою жизнь она проводит возле Филиппа Леонидовича, – усмехнулась я, – не боишься, что олигарх узнает про шалости супруги и велит утопить тебя в бочке элитного коньяка? Любая наглость имеет пределы. Зачем устраивать свидания в доме Верещагина? Проще снять номер в гостинице.

   Алексей хлопнул ладонью по коленям.

   – Отличный совет, жаль, я сам не додумался! Там сдают номера? Вау! Все так просто? Приходишь, а тебе дают ключ от комнаты? Ну и ну, подскажи адресок. Надоело нам с Аллой в подъездах да на скамейках в парке устраиваться! Как ты себе представляешь мой приход в нумера? Предположим, в полдень я поднимусь на этаж, а в пять минут первого администратор позвонит в «Желтуху», пресса такого рода хорошо платит за информацию. Даже если мне удастся найти укромное гнездышко, то Алла никогда не ходит одна по городу. Она всегда с шофером и охраной, а те преданы Филиппу. Дальше объяснять?

   – Не надо, – вздохнула я.

   – Здесь безопаснее всего, – бубнил Вересаев. – Филипп никогда не заглядывает к жене. У них лишь видимость брака. Тайра получает от меня хорошие деньги.

   – От тебя? – удивилась я. – Алла Константиновна‑то побогаче будет.

   Вересаев кивнул.

   – Точно. Но я не жиголо, не живу за счет баб. И Аллочка никак не способствует моей карьере, ни одного рубля не передала каналу. «Сплетник» очень популярен, я в топ‑листе. Могу спокойно перебираться с кнопки на кнопку. Как ты догадалась, что в тележке я?

   – Просто. Ты громогласно заявил об отъезде, но охрана не видела, как твоя машина покидает особняк, – объяснила я. – Можно было подумать, что ты отправился на тайную встречу с Верещагиным, не хочешь рассказывать никому о вашем разговоре, но я знаю, чем занят сейчас Филипп Леонидович, и сообразила: ты задумал другое. Охранник Игорь рассказал, что Тайра с трудом толкала тележку, он хотел помочь тайке, но та отказалась, и я спросила себя: почему? Что плохого, если услужливый секьюрити перетащит «колымажку» через порог? Тайре не надо стесняться молодго человека, они с ним ровня, оба работают на Верещагиных. Ладно бы горничная за‑смущалась Леонида, Владимира Михайловича или меня. Но охранник? По какой причине Тайра отвергла его помощь?

   Потом я заглянула в бельевую, увидела три повозки в стойлах, а одной не было. Игорь разболтал, что вечером бельем занимались двое, камердинер Иван и Тайра. Ваня довольно скоро прикатил бельевозку назад, поменял боссу постель и ушел. А вот про тайку секьюрити ничего не сказал. Возник вопрос: где прислуга бросила «тачанку»? Сколько часов ей требуется, чтобы заправить одеяло в пододеяльник? Пазл сложился. Правда, про Аллу Константиновну я подумала в последнюю очередь, были другие кандидатуры. Когда ты ушел из банкетного зала, оставшиеся стали про тебя сплетничать. Лавров без обиняков заявил: «Он гей!»

   – Дурак, – хмыкнул Вересаев.

   – Катя Франк встала на твою защиту, – продолжала я, – она сказала, что ты подбиваешь клинья к Рише. Якобы ты непременный участник всех тусовок, которые устраивает олигарх, раза два, а то и три в неделю приезжаешь в шикарный особняк, ведешь здесь вечеринки. Филипп Леонидович обожает праздники, материальное положение позволяет ему регулярно устраивать мероприятия, на которые рвется вся Москва. Ты всегда на сцене с микрофоном. А еще тебя видели с Ришей в кафе, вы вместе засветились на ряде кинопремьер. И меня снедает любопытство. Ты спишь и с мамой, и с дочкой? Решил жениться на Ирине, чтобы беспрепятственно общаться с тещей? У меня создалось впечатление, что Риша влюбилась в тебя, она так мило краснела, когда смотрела на тебя.

   – Филипп Леонидович не может находиться в одиночестве, – сердито воскликнул Алексей. – Ему необходим шум, гам, люди, музыка. Раньше он таким не был, это Мисси навязала отцу новую модель поведения. И понеслось. Филипп каждое утро начинает с просмотра прессы, читает, что о его вечеринке сообщили газеты, мечтает получить от гламурного журнала статуэтку «Мужчина года».

   – Врешь, – выпалила я. – Верещагин умный человек.

   – В бизнесе, – ухмыльнулся Алексей, – а в остальном идиот, который хочет блистать. Мисси здорово поработала над папашей. Алла мужа не узнает, за последние пять лет он будто очумел. Вечный праздник! Плейдед на выпасе! Алла его увещевала, но муженек как с цепи сорвался. В результате они разъехались в разные концы дома. Их брак де‑факто развалился, но де‑юре они ничего предпринимать не желают, внешние приличия соблюдают. Только в последнее время Филипп совсем умом тронулся, у Аллочки создалось впечатление, что он готовит развод. Знаешь, как олигархи поступают?

   Я улыбнулась.

   – Извини, я не общаюсь с людьми из списка журнала «Форбс». Понятия не имею, какие у них привычки.

   Алексей заявил:

   – Все просто. Бывают разные варианты. Надоевшая супруга отправляется в Швейцарию, Америку, Германию и живет там в хорошем доме, получая от супруга содержание. Ну, конечно, теперь она не шикует, как раньше, но на безбедную жизнь хватает. Развод не оформляют, это удобно и ей, и ему. Муж не имеет желания снова идти под венец, он просто заводит любовниц. Жена довольна своим существованием. Это, так сказать, интеллигентное решение вопроса. Если же в планах мужчины новая семья, после развода от бывшей супруги откупаются, ей дают некую сумму единовременно, оставляют драгоценности, машину, дарят дом, квартиру. Дети получают алименты. Тоже цивилизованный способ. Если оба бывших партнера проявляют понимание, то они могут сохранить хорошие отношения. Но, конечно, супруга теряет и в деньгах, и в статусе, из хозяйки превращается в просительницу. И, повторяю, материальное положение у нее совсем не то, что ранее. Не хочу говорить о тех парах, которые начинают войну. Алла и Филипп не станут раздувать конфликт, но он определенно задумал развод. Жена понимает: у ее спутника жизни кто‑то появился, и это серьезно, а раз так, то и у нее может быть своя любовь. Злить Филиппа не стоит, разбегаться надо цивилизованно, получив хорошие деньги. Поэтому мы с Аллой ведем себя осмотрительно. Как правило, Алла идет в театральное крыло, изображает час‑другой радушную хозяйку и уступает корону со скипетром Мисси. Дочь следит за ходом вечеринки, Алла удаляется на свою половину и ждет меня. Я отрабатываю положенное время и звоню Тайре. Народу в зале до фига, все уже хорошо выпили, никто не ищет ведущего, моя работа завершена, я не подписываюсь на весь вечер, веду мероприятие только на сцене. Мы с Аллой попьем чаю, поболтаем, и я опять возвращаюсь на тусу. Если кто‑то задаст вопрос: «Ба, ты не уехал?», я говорю: «Задержался, заболтался с приятелями».

   – Замечательная схема, – одобрила я. – А какое место в ней было отведено Рише?

   – Она прикрытие, – без особой охоты признался мачо, – я нравился ей, пусть пресса намекает лучше на наш роман, чем на отношения с Аллой. Филипп Леонидович с женой расписался после окончания школы, ни о каких миллиардах Верещагин тогда и не мечтал. В гору он попер не сразу, а не так давно адвокаты посоветовали ему заключить брачный контракт.

   – Вроде он оформляется при регистрации брака, – неуверенно заметила я.

   – Я тоже так думал, – кивнул Алексей, – но нет, бумагу, как выяснилось, можно оформить в любой момент. Это работа Мисси. Она мать ненавидит, и Алла не понимает почему. А может, Филипп газет начитался, в моей программе тоже эта тема поднималась. Например, делали сюжет про Семена и Елену Ласкиных. Им пятидесяти нет, а дети уже взрослые, старшему тридцатник, он у них еще в школьные годы родился. Сеня сейчас миллиардер. Вернее, он им был, пока Лена не изменила мужу со своим стилистом и не сбежала, отсудив у супруга половину состояния. Вот оно как бывает. Филипп призадумался, и на свет появился брачный контракт. Если Алла украсит мужа рогами, она уйдет голая.

   – И она согласилась его подписать? – поразилась я.

   – Да, а куда ей было деваться? – нехотя ответил Вересаев. – Поэтому я вроде как ухлестываю за Ришей.

   – Что делает тебя одним из основных подозреваемых, – жестко сказала я.

   Алексей заерзал в кресле.

   – Ты о чем?

   – О смерти Ирины, – сказала я.

   – Эй, эй, эй, – забормотал Вересаев, – не неси белиберду! Риша вполне здорова. Мы сегодня играли вместе спектакль.

   – Отлично помню, – буркнула я, – а затем ее нашли в гримуборной, ей воткнули в глаз нечто острое вроде ножа.

   – В глаз? – с ужасом повторил Алексей.

   – Ага, – кивнула я, – именно так.

   – Она… не… живая? – пролепетал Вересаев.

   Щеки телемачо опали, нос красавчика заострился, губы превратились в нитки.

   – Ты не знал? – с сомнением спросила я.

   Вересаев дернул шеей.

   – Алла ничего тебе не сказала? – недоумевала я. – Я думала, она покинула тусовку из‑за известия о кончине девочки.

   – Алла не в курсе… – прошептал Алеша. – Мне плохо! Голова кружится… воды… или…

   Я схватила со столика какой‑то журнал и начала обмахивать парня. Пару минут Вересаев сидел с закрытыми глазами, потом сделал несколько глубоких вдохов‑выдохов и спросил:

   – Она правда мертва?

   – Мертвее не бывает, – подтвердила я, – а теперь сообрази, на кого падет подозрение? Завтра с утра в дом явится милиция, устроит допрос всем, кто присутствовал на вечеринке, и Франк непременно вспомнит, как вы с Иришей беседовали в укромном уголке, девочка тебя поцеловала в щеку, а когда она убежала, ты старательно вытер лицо и прошипел: «Жвачка!»

   – Это не то, что все думают, – взвизгнул Вересов и прикрыл рот рукой.

   – У сотрудников милиции мозги устроены просто, – вкрадчиво сказала я. – Моментально сложится версия: Алексей закрутил роман со школьницей, та ему надоела, Вересаев решил разорвать отношения, Ирина уперлась, пообещала нажаловаться папе. Пришлось ее убить.

   – Нет, нет, нет, – зачастил Алексей. – Я не способен ударить человека ножом, ну нет же! У меня твердое алиби! Мы не покидали комнату Аллы. И разве я смог бы сидеть у нее, убив Иринку? Это невозможно, я не монстр.

   – Отлично! Остался пустячок. Любовница, конечно же, подтвердит факт твоего пребывания в своей кровати? – осведомилась я. – Она честный человек? Забудет о брачном контракте, спасет тебя!

   Телемачо посерел.

   – Ты вроде в этом не уверен, – отметила я. – А мне почему‑то кажется, что Алла живо открестится от своего Ромео. Не стоит рассчитывать и на Тайру. Но в этой ситуации есть и положительная сторона. Ты правильно мыслишь, плохого пиара не бывает, пресса обкричится об убийстве Риши, неделю фамилия «Вересаев» будет мелькать по всем изданиям. Правда, потом о тебе забудут. Снова героем публикаций ты станешь лет через пятнадцать, когда отсидишь срок.

   Вересаев опустил голову и простонал:

   – Что делать?

   Я погладила его по завитым, крашенным в каштановый цвет волосам.

   – С Ришей расправился кто‑то из имевших доступ за кулисы. Ты в курсе отношений в семье Вересаевых?

   Алексей поднял голову.

   – Да, да! Я все знаю! Все выложу!

   И любовник Аллы Константиновны принялся вываливать чужие секреты.

   Первого ребенка, девочку Ванессу, Алла родила, когда ей едва исполнилось семнадцать. Константин, отец юной матери, дружил с родителями Верещагина, и дело решили уладить миром. Аллу забрали из школы, отправили к дальним родственникам в Киев, через год ее вернули назад и тихо сыграли скромную свадьбу. Алла Константиновна так и не окончила десятилетку, ей было некогда сидеть за учебниками, она ждала следующего малыша. Мисси появилась аккурат через девять месяцев после похода в загс. Потом родилась Роза.

   – Кто‑нибудь объяснит моей дочери, что существуют презервативы и другие методы контрацепции? – злился Константин. – Трое – это уже перебор!

   Но Аллочка не собиралась останавливаться, она оказалась на редкость плодовита. Спустя некоторое время Костю осчастливили известием: он опять станет дедом.

   – Хорошо, что покойная жена не видит, как Алка превращается в свиноматку, – в сердцах заявил Константин зятю, когда они забирали из роддома Леню. – Ты, Филипп, идиот!

   – Она не хочет ни предохраняться, ни делать аборты, – сказал напуганный все возрастающим количеством детей Верещагин.

   – Любишь трахаться, люби и воронят кормить, – вышел из себя дедушка. – На меня больше не рассчитывайте, сами выползайте. Денег не дам.

   Отец Аллы слово сдержал, внуками он не интересовался, да и не ощущал себя дедом. Разругавшись с дочкой и зятем, Костя скоро женился и забыл об Алле. Родители Филиппа к тому времени скончались, помочь двум молодым людям с четырьмя детьми оказалось некому.

   Алла сидела дома, устроиться на работу не могла. У нее не было даже среднего образования. Ей следовало выучиться какому‑нибудь хлебному ремеслу, вроде парикмахера, маникюрши, косметолога, но Леня и Роза постоянно болели, мать моталась с сыном и дочерью по врачам. Ванесса с малолетства вела домашнее хозяйство и ухаживала за Мисси. С первого класса старшая девочка умела готовить суп, гладить, убирать, стирать, варить детскую кашу. Разве удивительно, что в ее дневнике пестрели одни тройки? Знания Ванессы не тянули даже на хилое «удовлетворительно», но добрые учителя были в курсе проблем многодетной семьи и сквозь пальцы смотрели на «успехи» девочки.

   Алла, замотанная хворающими малышами, злилась на Ванессу, Филипп хватался за любую работу, жалел, что в сутках не тридцать шесть часов, полагал, что мать хорошо присматривает за всеми детьми, не интересовался их победами и не вникал в ребячьи проблемы. Семья жила бедно, трудно, дети завидовали друг другу, мечтали об игрушках, книжках, хорошей одежде. Мисси могла сказать матери:

   – Зачем ты столько нас нарожала? Когда один ребеночек в доме, ему все достается!

   Алла хваталась за ремень и лупила наглую дочь, но Мисси не делалась более вежливой. Леня постоянно хныкал и большую часть времени проводил в постели. Роза твердила:

   – Брат симулянт, он не хочет ходить в школу, настоящая больная я, мне нужно твое внимание, только мне, больше никому.

   Вот Ванесса молча вела домашнее хозяйство, носила весь год одно платье и терпела материнские упреки с колотушками. Алла не умела разговаривать с детьми, у нее быстро заканчивались аргументы, как правило, диалог матери с Мисси выглядел так:

   – Мисси, садись делать уроки.

   – Через пять минут.

   – Сейчас!

   – Какая разница? Учебники не убегут, я в ванной!

   Бах! Дверь санузла распахивается, Алла влетает в заполненное паром помещение, отвешивает дочери пару оплеух и орет:

   – Марш к тетрадям!

   С Ванессой Алла церемонилась еще меньше. Едва старшая девочка возвращалась с занятий, как мама спрашивала:

   – Что получила?

   – Тройку, – традиционно отвечала та, – по…

   Сообщить название предмета Ванесса, как правило, не успевала, матушка хватала первое, что попадалось под руку, и дубасила девочку по спине, приговаривая:

   – Ты позор семьи.

   Лене и Розе доставалось меньше колотушек, младшие дети считались больными, но, если у Аллы случалась какая‑то неприятность, в зоне риска оказывались все, невзирая на здоровье, возраст и поведение.

   Повторяю, сестры и брат не дружили, у них были конкурентные отношения. В семье действовал принцип: кто раньше встал, тому и тапки. У Аллы никогда не хватало ума разделить яблоко на четыре равные части. Она оставляла его на столе, кто‑то успевал зацапать фрукт и живо съедал, а потом хвастался:

   – Ага! Мне досталась вкусняшка, а тебе фига!

   Ребят Верещагиных объединяло одно: они дружно не любили мать. Вот к отцу отношение у них сложилось разное. Ванесса не проявляла ни малейших чувств, но безукоризненно стирала и гладила его рубашки. Леня побаивался Филиппа Леонидовича, Роза пыталась вызвать у отца жалость, а Мисси обожала его.

   И никто, ни муж, ни дети, не понимали, что крикливость, гневливость, истеричность Аллы – это симптом тяжелой депрессии, в которой не первый год пребывает женщина. Ранние роды и последующие частые беременности подорвали здоровье Аллочки, ей требовалась помощь. Ребята считали мать скандалисткой и дурой, а Филипп так редко забегал домой, что ничего не замечал. Впрочем, общаясь с мужем, Алла держала нервы в кулаке.

   Представляете, как отреагировали Верещагины, когда по прошествии времени Алла объявила о новой беременности?

   – Офигеть! – не обрадовался Филипп, которому жена первому сообщила весть. – Зачем нам пятый? Четверых за глаза хватит. Только‑только из нищеты вылезли, в доме появился достаток, дети подросли, я хочу пожить в свое удовольствие.

   – Да, Ванесса, Леня, Роза и Мисси уже большие, – заныла Алла, – я им не нужна. Хочу малышку!

   – Черт с тобой, рожай, – отмахнулся Филипп и улетел в офис.

   Младшее поколение восприняло известие об увеличении семьи в штыки, промолчала лишь Ванесса. Роза, Мисси и даже вечно больной Леня накинулись на Аллу. Никто не хотел братика или сестричку. Мать привычно раздала тумаки, а через положенное время на свет благополучно явилась Риша.

   Как назло, девочка родилась крикливой, не давала никому спать по ночам, да и днем от нее не было покоя. Филипп по‑прежнему не помогал жене, он развивал свой бизнес. Леня слег в кровать и бубнил:

   – Я умираю.

   Роза сделала себе татуировку на попе, ей занесли инфекцию, и девочка свалилась с высокой температурой. Мисси нахамила учительнице русского языка, а та, не будь дурой, поставила оторве двойку в полугодии. Но больше всех отличилась Ванесса. Старшая дочь не сдала экзамены за девятый класс. Вместо аттестата она принесла справку, в которой сообщалось: «Верещагина В. Ф. обучалась в школе девять лет, прослушала основной курс предметов».

   Алла онемела, когда узрела бумажонку.

   – Если в августе я пройду переэкзаменовку, то меня возьмут в десятый, – прошептала Ванесса, – но учителя мне советуют выбрать рабочую специальность!

   Мать, которая сама не завершила обучение в школе, неожиданно спокойно поинтересовалась:

   – И куда ты направишься? Котломойщицей в столовую при железнодорожном депо города Мухосранска?

   – У меня по пению пять, – тихо сказала Ванесса.

   – Отлично, – заорала мать, тряся проснувшуюся Ришу. – Будешь драить котел проволочной губкой и распевать во все горло русские народные песни! Отличное занятие! Дура!

   – Мама, я хочу стать певицей, – робко попросила Ванесса, – меня зовут солисткой в группу «Сидро».

   – Ты не знаешь ни одной ноты, – опешила Алла.

   – Ерунда, – повеселела Ванесса, – ребята исполняют рок и…

   Договорить она не успела.

   – Секс, наркотики, рок‑н‑ролл! – завизжала Алла. – В проститутки решила податься! Сука! Скотина! Сколько сил в нее вложили! Денег! Я тебе свою молодость отдала! Собой пожертвовала! Мразь! Дерьмо!..!..!..!

   Даже для Аллы выражения оказались излишне грубыми. Из своей комнаты выскочили Мисси и Роза, Леня сполз с кровати. Дети впервые попытались успокоить мать и укачать Ришу. Кое‑как в доме воцарилась тишина, вечер прошел относительно спокойно. Ночью Филипп, не знавший о разыгравшейся в семье драме, проснулся от громкого вопля Ирины и приказал жене:

   – Успокой ребенка.

   – Не могу, – всхлипнула Алла, – трясу ее, а она заливается.

   Филипп сунул голову под подушку, но детский плач проникал сквозь нее.

   – Заткни ее! – заорал любящий папаша.

   – Не получается! – завопила в ответ Алла.

   У Верещагина лопнуло терпение:

   – Я пашу целыми днями! Зарабатываю вам на жертву! Прошу лишь одного, дайте мне спокойно отдохнуть! Нарожала! Я тебя не просил! Ненавижу детей! А Ирину больше всех!

   – Что же нам делать? – шепотом спросила Алла. – Ирина уже с нами!

   – Утопи ее! – в сердцах рявкнул муж и закутался в одеяло.

   Очнулся Филипп от тишины, Ирина молчала, Аллы рядом не было. Верещагин удивился, потом встревожился, встал, обнаружил, что младенца в кроватке нет, а супруга исчезла. Вышел в коридор, заметил свет в ванной комнате и подумал, что Риша обкакалась. Верещагину стало стыдно за свою истерику. В семье завелись деньги, надо нанять няню, разгрузить Аллу. Филипп любит дочерей и сына, у него просто сдали нервы, сейчас непростой период в бизнесе – первичное накопление капитала.

   Верещагин вошел в ванную и остолбенел.

   В ванне в воде лицом вниз лежала маленькая Риша. Верещагин схватил дочь, потряс ее. Младенец заорал. Крепко прижимая к себе кричащего ребенка, Филипп добрел до прихожей и там, на полу, обнаружил Аллу. Она лежала, уткнувшись головой в ботинки. На ней была ночная сорочка, поверх наброшена куртка, на ногах уличные туфли, но не было колготок, а на лбу наливался свежий синяк.

   Ни Леня, ни Мисси, ни Роза, ни Ванесса не обратили внимания на крики Риши и шум: дети привыкли, что дома вечно скандалят, поэтому они спали.

   Филипп сунул вопящей Рише незапланированную бутылочку с кашей, привел в чувство жену и услышал от нее леденящий душу рассказ.

   Оказывается, после того как Верещагин замотался, как шелкопряд в кокон, в одеяло, Алла решила унести Ришу из комнаты, чтобы дать мужу покой.

   Ирина визжала не переставая. Мать ходила по кухне, замерзла и, положив младенца на маленький диванчик, вернулась в спальню за теплым халатом. Сколько она отсутствовала? Минуту? Две? Максимум три. Но когда Алла вновь вошла на кухню, там стояла Ванесса, полностью одетая для выхода на улицу и держала в руках Ришу.

   – Правильно папа сказал, ее утопить надо, – произнесла старшая дочь.

   Алла перепугалась не на шутку и велела:

   – Дай сюда сестру!

   Ванесса прижала орущую Иришу к себе и повторила:

   – Папа сказал, ее надо утопить.

   – Немедленно верни ребенка, – дрожащим голосом приказала мать.

   Но Ванесса оскалилась, как голодный койот.

   – Хватит, мама! Больше я тебе не подчиняюсь!

   Алла сделала шаг к ней, старшая дочь стукнула ее кулаком в лоб. Дальнейшее Алла помнила смутно. От сильного удара она на мгновение лишилась сознания, а когда пришла в себя, услышала стук входной двери и побежала в прихожую. На полу у порога сиротливо лежала одна пинетка. Верещагина поняла: Ванесса унесла сестру на верную смерть, хотела броситься за свихнувшейся дочерью, начала одеваться и потеряла сознание.

   Алексей прервал рассказ и потер лицо ладонями.

   – Вот почему Филипп Леонидович вычеркнул старшую дочь из своей жизни навсегда. О Ванессе в семье не говорят, ее как будто не существует.

   – Странно, что он разрешил ей сегодня дать концерт в своем театре, – промямлила я.

   Вересаев опустил руки.

   – Алла в ту ночь едва не лишилась рассудка. Она попала в больницу, провела там почти три месяца, с ней занимались психотерапевт, невропатолог, другие специалисты. Филипп ощущал свою вину. Фразу «Утопи Ирину» произнес он сам, Ванесса лишь выполнила указание отца. Ирину спасло чудо, кто‑то на небесах очень хотел, чтобы она выжила. Слава богу, что в ванне воды было на дне, однако младенец все равно мог захлебнуться. Добрый ангел‑хранитель сделал так, что девочка личиком пришлась на большую пластиковую утку, игрушка не дала воде попасть в дыхательные пути. Крошка лишилась сознания, похоже, ее с силой швырнули в ванну. Над губой у малышки появилась ранка, которая мистическим образом не заживала несколько лет, тот же ангел на небесах желал, чтобы Алла не забывала о жутком поступке Ванессы, и наградил Ришу шрамом. А еще у малышки была сломана щиколотка. Старшая сестра с нечеловеческой силой, которая появляется у безумного человека, стиснула ножку ребенка. Ире пришлось сделать операцию, и на ноге тоже остался след, похожий на родимое пятно, темный, круглый, прямо около травмированной косточки. Отметина над губой не волновала Ришу, а вот из‑за ноги она расстраивалась. Почему именно пятно на щиколотке доводило ее до слез? Ответа нет, но Филипп Леонидович решил проблему нестандартно: когда Ирине исполнилось тринадцать, отец отвел дочь к лучшему тату‑мастеру, и уродливый след превратился в изящный цветок.

   Из клиники Алла вернулась другим человеком. Едва войдя в дом, она сказала детям:

   – Простите меня, я понимаю, что была ужасной матерью, но еще не поздно все исправить. Больше никогда не распущу рук и не повышу на вас голоса. Я прошла курс управления гневом. Давайте начнем все сначала.

   Немалую и, вероятно, самую главную роль в налаживании отношений сыграло стремительное обогащение Филиппа Леонидовича. К нему пришли огромные деньги, дома появились нянька, домработница, шофер, отпала необходимость Алле вставать в шесть утра, чтобы приготовить семье завтрак. Новый дом, возможность тратить на свои прихоти любые суммы, частные школы, где педагоги облизывали каждого ребенка и никогда не жаловались на учеников родителям, – все это помогло примирить Аллу Константиновну с детьми.

   Они получили все, что хотели, перестали ненавидеть маму, которая наплодила нищету. Филипп Леонидович помнил свои слова «утопи ее» и, чувствуя вину, потакал любым прихотям жены.

   К сожалению, Леонид и Роза на самом деле оказались больны. Возможность отправить сына и дочь в хорошую клинику, к знающим докторам пришла вместе с материальным благополучием. Ранее районные терапевты, наскоро посмотрев мальчика и девочку, небрежно говорили:

   – Мамаша, им необходим витамин «Р», знаете, такой кожаный, с пряжкой, висит в шкафу. Выдерите лентяев, они здоровы, просто не желают учиться и придуриваются. Анализы в норме, пусть отправляются в школу.

   Но когда Леня очутился в кабинете психотерапевта, куда его привела мать с жалобами на апатию и беспредельную лень, врач перенаправил мальчика на обследование, и выяснилось: в районной поликлинике проглядели серьезное заболевание почек. Частые простуды, ангины, прием бесконтрольно назначаемых антибиотиков… Мальчик едва остался жив. Он не ленился, ему действительно было очень плохо. А у Розы оказались проблемы с сердцем. Зато Мисси была на редкость здорова. Никогда не нуждалась в услугах врача и Риша.

   Ирине повезло больше всех, ей с самого юного возраста достался несметно богатый папа и спокойная мама. Алла ни разу не повысила голос на младшенькую, никогда не тронула ее даже пальцем.

   Не один год семья жила счастливо. О Ванессе ничего не было известно. Алла и Филипп старательно избегали упоминать о дочери в разговорах. Роза, Леня и Мисси тоже не произносили имени старшей сестры всуе. В свое время, когда они поинтересовались, куда подевалась Ванесса, родители ответили почти честно:

   – Она ушла из дома, связалась с плохой компанией и не собирается возвращаться. Мы просили Ванессу пойти учиться, но она отказалась. У каждого свой путь.

   Поскольку раньше детей не связывала дружба, об исчезновении Ванессы никто не жалел. Алла упросила Филиппа не сообщать в милицию о попытке убийства Риши.

   – Какая‑никакая, она нам дочь, – плакала Алла, – в конечном итоге в случившемся есть большая доля нашей вины. Ты крикнул: «Утопи девочку», а я, вместо того чтобы спокойно поговорить с Ванессой о рок‑группе, впала в истерику.

   – Ладно, – согласился Филипп, – но она мне отныне не дочь!

   – Мне тоже, – кивнула Алла, – пусть живет, как хочет, но сажать Ванессу в тюрьму я не стану.

   Шло время. Роза занялась рисованием, поступила в художественное училище. Леонид искал себя, никак не мог определиться, куда пойти учиться после школы, но родители снисходительно смотрели на метания сына, который был очень и очень болен. Мисси блестяще закончила институт и стала работать вместе с отцом, Риша исправно посещала школу.

   В один далеко не прекрасный день Алла привычно включила телевизор и ахнула. На экране прыгала с микрофоном в руке Ванесса. Старшая дочь не сгинула в неизвестности, не спилась, не увлеклась наркотиками, не погибла в притоне от СПИДа. Нет, Ванессу нынче называли звездой, она собирала залы‑стадионы и прорвалась на телевидение.

   Не прошло и полугода, как голос Ванессы уже звучал из каждого утюга. Ее лицо украсило большинство журналов, причем не только российских. К красивой, острой на язык, талантливой певице табуном шли журналисты. Девушка охотно рассказывала о творческих планах, демонстрировала свою квартиру, машину, не смущаясь говорила о любовниках, но на вопрос: «Кто ваши родители?» она неизменно отвечала:

   – Я на улице росла, меня курица снесла.

   Человек, исполняющий рок‑н‑ролл, мало похож на солиста церковного хора. Ванесса имела соответствующий имидж, пресса взахлеб писала о ее подвигах. Певица обладала вспыльчивым нравом, частенько затевала скандалы в общественных местах, эпатажно одевалась, требовала подавать ей в гримерку алкоголь, меняла мужчин с калейдоскопической скоростью и становилась все известнее.

   Закадычных друзей у Аллы и Филиппа не было. За те годы, что глава семейства зарабатывал капитал, они полностью сменили круг общения. Никому и в голову не приходило, что отвязная, но очень талантливая Ванесса – дочь олигарха.

   Однажды за завтраком, в редкую минуту, когда муж и жена сидели вместе за столом, Алла сказала:

   – Фил, вчера мне звонила Ванесса.

   – Это кто такая? – абсолютно спокойным голосом поинтересовался супруг.

   Алла растерялась, потом сказала:

   – Милый, она хочет вернуться домой.

   Олигарх отложил газету, встал и, направляясь к двери, произнес:

   – Не понимаю, о ком речь!

   Алла замолчала. Больше она с Филиппом о Ванессе не заговаривала.

   Алексей сложил пальцы рук в замок, хрустнул суставами и подвел итог:

   – Вот такая семейная история.

   – На месте Аллы Константиновны я не стала бы никому ее озвучивать, даже любовнику, – сказала я, – и очень странно, что Ванессу пригласили петь на этом вечере!

   Алексей облокотился на ручку кресла.

   – После внезапной смерти Розы Алла стала ходить в церковь. Священники сказали ей, что нужно простить всех, на кого она копила зло. Поэтому Алла решила наладить отношения с Ванессой. На мой взгляд, это пустая затея: склеенная посуда в доме не к добру. Но если Алла что‑то себе в голову вбила, потом клещами не вытянуть. Она сумела уломать Филиппа, тот согласился на концерт Ванессы в домашнем театре. Правда Алла прямо сказала: «На спектакль народ может не пойти, позови рок‑звезду ради младшей дочки». Представить не можешь, какой ажиотаж поднялся в тусовке! В последнее время певица работает исключительно за границей, она из редкого числа российских музыкантов, которые взлетели в чартах западных радиостанций и добились успеха за пределами родины. Верещагин пошел на поводу у Аллы. Думаю, кончина Розы на него тоже повлияла. Есть надежда, что семья примет блудную дочь.

   Я заметила некоторую нелогичность в повествовании Вересаева.

   – Роза с детства болела, почему ты сказал про неожиданную кончину?

   – Врачи успокаивали Аллу, – пояснил Алексей, – говорили: «Если Роза будет регулярно принимать лекарства, избегать стрессов, то спокойно доживет до старости».

   – Что случилось с Розой? – не отставала я.

   – Ее нашли в собственной комнате, – нехотя ответил мой собеседник, – она лежала на полу, скончалась от инфаркта. Роза слушалась докторов, и вот результат. Алла была просто раздавлена произошедшим, страшно представить, как она отреагирует на смерть Риши. Я, в отличие от тебя, хорошо понимаю, почему Филипп Леонидович пока не известил супругу. Думаю, он ждет утра, хочет приготовить палату в клинике, вызвать машину реанимации и в присутствии лучших специалистов сообщить жене о беде.

   – Фантасмагория, – пробормотала я, – любимая дочь погибла, а отец не остановил гулянку, не попросил гостей разойтись, не рыдает, молчит, не говорит жене.

   – Я объяснил тебе, – сердито перебил меня Алексей. – Филипп боится за здоровье супруги, хоть у них и нет больше любви, но Верещагин заботлив, он не хочет навредить матери своих детей. У нас с Аллой нежные отношения, о которых мы не собираемся сообщать всему миру. Верещагин не должен знать о связи жены, иначе Алла лишится денег. За Ришей я ухаживал для прикрытия, девочке плохого не делал, возил ее по ресторанам, и все, пальцем Иру не трогал. И не имел ни малейшей причины лишать ее жизни. Мы с Аллой в ее спальне сначала… ну… сама понимаешь, затем просто болтали, и я отправился назад, на тусовку, хотел послушать Ванессу. Черт, Марк Горлов прав, у него верная информация.

   Я совсем запуталась.

   – Ты о чем?

   Алексей совершенно искренне удивился:

   – Ты не встречалась с Марком? Горлов знает о людях все, понятия не имею, где он берет сведения, но они всегда точные. Маркуша недавно шепнул мне: «Писательница Арина Виолова на самом деле служит в ФСБ, она спецагент, занимается деликатными делами, когда не с руки затевать официальные расследования».

   – Вот дурак! – разозлилась я. – Неправда. У меня дар влипать в скверные истории, а потом описывать их.

   – Конечно, киса, – кивнул Алексей. – Я ни на йоту не поверил Марку. Но ты передай своему генералу или другому начальнику, который велел тебе спешно и тайно искать убийцу Риши: Вересаев чист, аки мысли младенца, он просто спит с Аллой и не хочет огласки. Если же на меня наедут, я сумею уговорить Верещагину подтвердить мое алиби, мы с ней не расставались, а до нашего свидания я был на глазах у всех. Единственное, о чем прошу, будь деликатна, Алла и так настрадалась.

   Из коридора послышался легкий топот. Алексей тут же замолчал, со скоростью молодого кота метнулся за кресло и присел за его широкой спинкой. Я ринулась к двери, распахнула ее и увидела, как по длинной галерее удаляется от меня маленькая девочка в розовом платье с воланчиками и оборками, пышная юбка вздымается и опадает, под ней мелькают ножки в белых ажурных колготках и лаковых туфельках.

   Я не верю в призраков, домовых, леших, инь, янь, карму, оборотней и оживших кукол, поэтому бросилась за ней вдогонку. Привидение живо завернуло за угол. Я прибавила скорости и очутилась в небольшой галерее, которая заканчивалась лестницей. Девочка исчезла. Было решительно непонятно, куда она подевалась, побежала вверх или вниз. Пару секунд я смотрела в пустоту, затем вернулась назад.

   – Кто там? – прошептал из‑за кресла Вересаев.

   – Местный призрак, – мрачно пошутила я.

   – Девочка в розовом платье? – спросил Алексей, выползая из укрытия.

   – Ты знаешь эту легенду? – поинтересовалась я.

   Ведущий шоу встал и отряхнул брюки.

   – Мужчине, чтобы изменить жене, нужен подходящий случай, а женщине необходим повод. Наши отношения с Аллой начались из‑за того, что Филипп Леонидович перестал слушать супругу, а я внимательный интервьюер. Да, Верещагина со мной делится всем. Знаешь, Алла полагает, что Роза увидела призрак в своей комнате и скончалась от страха. Я же не верю в оживших мертвецов.

   – Как и я, – тихо сказала я, – но девочку встречала уже два раза, она существует, бродит по дому. Интересно, откуда взялся ребенок?

   Михаила Степановича в большой гардеробной не оказалось, Марфа и Катя стояли около длинной стойки и отчаянно спорили.

   – Куда тебе эти брючки! – ажитированно воскликнула Франк. – Ты в них не влезешь! Тридцать шестой – мой размер.

   – Ну да, они чуть великоваты на вид, – ответила Ермолова, – но иногда то, что больше, хорошо сидит.

   – Три ха‑ха, – закричала юная актриса, – ты в них не влезешь.

   – Я ношу тридцать четвертый размер по объему, – не моргнув глазом, заявила Марфа.

   – Вау! Наверное, ты имеешь в виду голову? – саркастично уточнила соперница. – Думаю, ты слегка просчиталась.

   – Деточка, – процедила Марфа, – тебе об этих брючатах и мечтать не стоит. Эмалированный таз в чехол для телефона не поместится. Твой целлюлит лучше прикрыть юбкой‑колоколом.

   – У молодых не бывает противной «апельсиновой корки», – взвизгнула Катя.

   – Бывают исключения, – запыхтела Марфа, натягивая на ноги бриджи, на мой взгляд, тесноватые даже для третьеклассницы. – Возьми платье бэби‑тюльпан. Замечательный фасон с завышенной талией, пышным низом, у‑образным вырезом и рукавами «летучая мышь». Ну когда еще найдешь вещь, разом маскирующую все недостатки твоей проблемной фигуры? Воспользуйся случаем. Широкая юбка завуалирует тяжелые бедра и ляжки, верхняя часть скроет отвисшую грудь и визуально удлинит короткую шею. Темно‑синий цвет стройнит, нацепишь плотные черные колготки и будешь выглядеть не на семьдесят, а на шестьдесят девять килограммов.

   – Марфа, ты оговорилась, – очаровательно улыбнулась Катя, – назвала свой вес. Я никогда не набирала больше сорока пяти.

   – Ты ведешь речь о щеках? – не осталась в долгу Ермолова.

   – Марфа, в эти штаны не поместится даже собачка породы московский тойтерьер, – не выдержала я, – лучше отложи их. Смотри, сколько тут вещей, займись чем‑то другим.

   – Да, скидывай панталошки, – поспешила согласиться со мной Франк.

   – Фигу, – азартно выкрикнула Марфа и легла на пол.

   – Тебе плохо? – занервничала я. – Дать воды?

   – Если Марфа глоточек сделает, на ней новый корсет лопнет, – ехидно сказала Катя, – вот уж глупость хватать все самое крохотное. Не беспокойся, Вилка, Ермолова решила во что бы то ни стало штанцы застегнуть, лежа легче, чем стоя. Еще лучше, если мужчина поможет, всего‑то надо сесть на грудь, кулаком живот вмять и «молнию» потянуть. У! Получилось!

   – Невероятно! – ахнула я. – Марфа, как тебе удалось влезть в лилипутские брючки?!

   – Они большие, – парировала Франк, – сороковые или даже пятидесятые! В них слон поместится.

   – А по виду чуть больше одежонки для пупса, – сказала я.

   Франк надула губы.

   – Чего у Марфы не отнять, так это умения шопиться. Конечно, у нее значительно больше свободного времени, чем у меня. Ермолову не часто зовут в новые проекты, а я не успеваю от предложений отбиваться. Ну где мне минутку на пробежку по бутикам найти? А Марфуша в курсе всех веяний! Сейчас она отхватила писк весны‑лета, суперстрейчджеггинсы.

   – Что? – не поняла я.

   – Смесь джинсов и леггинсов, – снисходительно пояснила Катя, – модельеры придумали новую ткань под названием «вторая кожа», благодаря ей достигается полнейшее облегание, подтягивание проблемных мест, зрительное уменьшение объемов. В Россию джеггинсы пока не поступали.

   Я усмехнулась про себя. Несмотря на занятость, Катюша явно успевает читать глянцевые журналы, иначе откуда она знает про «вторую кожу»?

   – Фирма, выпускающая такие штаны, уверяет, что они шикарно на всех смотрятся, – нервничала Франк, – но это враки! Марфе они не помогут! Никогда! У нее слишком широкая задница!

   Меня удивило молчание Ермоловой, я перевела взгляд на актрису, увидела, что та по‑прежнему лежит на полу, и спросила:

   – Тебе плохо?

   – Ей отлично, – заржала Франк, – просто джеггинсы слишком узкие, красавица встать не может! Марфа, лучше сними их, иначе тебе придется ползать по полу! Произведешь неизгладимое впечатление на окружающих, вероятно, получишь роль в фильме «Хозяйка горы гадюк», сыграешь главную из змей.

   Я наклонилась над Ермоловой и протянула ей руку.

   – Давай помогу.

   – Расстегни брюки, – прошептала Марфа, – они меня сковали.

   Я попыталась выполнить ее просьбу и потерпела неудачу. Чтобы просунуть железную пуговицу в прорезь пояса, требовалось приложить большую силу.

   – Скорей, – еле слышно произнесла Ермолова, – они меня задушат!

   – Штаны не могут задушить, – возразила я, – на талии сидят, не на шее.

   – Быстрей, – прошелестела Марфа, – умоляю.

   – Можешь помочь? – спросила я у Кати. – У меня не получается.

   Франк не упустила возможности позлорадствовать.

   – Вот до чего доводит жадность! Вперлась в брюки на пять размеров меньше, лишь бы мне они не достались. Секундочку. Черт! Петля очень узкая. Эй, как ты туда пуговичку продела?

   – Не знаю, – прохрипела Марфа, – я сейчас умру, вздохнуть не получается.

   – Втяни живот, – деловито приказала Франк, – я ладошку под пояс подсуну. Ау!

   – Что? – спросила я.

   – Да мне руку прижало, – засопела Катя, – сейчас вытащу.

   – Мне плохо! – лепетала Марфа. – Совсем! В глазах темнеет.

   – Замолчи, – прошипела Франк, – все из‑за твоей глупости. Черт! Не вынимается! Вилка! Сделай что‑нибудь! Разрежь джеггинсы.

   – Они испортятся, – ожила Марфа, – в гардеробной одни такие. Выдерни руку! Зачем ты ее мне в штаны запустила! Идиотизм, а не помощь!

   – Вот какой разговор получается! – взвизгнула Катя и села верхом на коллегу. – Чтобы я еще раз захотела тебе помочь! Да никогда! Умирай в джеггинсах! Пусть тебя в них похоронят! Я даже не чихну. Блин! Как ладонь освободить? Вилка, не маячь упырем, тащи ножницы! Кромсай штаны!

   – Нет, нет, – залепетала Марфа, – столкни Катьку, навалилась на меня слоном, я сознание теряю.

   – Чем занимаетесь, красавицы? – спросил Михаил Степанович, входя в гардеробную.

   – Куда вы подевались? – воскликнула я. – Почему оставили женщин одних?

   – В туалет отбежал, – смутился старший Корсаков. – Они дерутся? Вроде дружно в вещах ковырялись, размеры у них совсем не совпадают, не ругались.

   Я быстро рассказала дяде Мише про «вторую кожу».

   – Комедия, – вздохнул он. – Зачем утягиваться? Неудобно, и для здоровья плохо. Я всегда, наоборот, пошире брюки беру.

   – Нашелся умник, – простонала Марфа, – лучше умереть, чем на твой манер одеваться.

   – Прямо крейсер «Варяг», – хмыкнул Михаил Степанович, – умираю, но не сдаюсь! Ох уж эти бабы! Вечно у них в голове не то, что положено, а у актрис в особенности. Хорошо, что Владимиру кривляки не нравятся, сына привлекла умная женщина, а не клоун.

   – Задыхаюсь! – подала голос Марфа.

   – Руку мурашки щекочут, – пожаловалась Катя, – она онемела!

   – Сбросьте эту дуру на пол, – потребовала Ермолова.

   – Помогите ладошку вытащить, – захныкала Франк, – я страдаю из‑за своей доброты.

   – Не дергайтесь, – деловито сказал Михаил Степанович, – сейчас.

   – Где у вас ножницы? – спросила я.

   – Не режьте джеггинсы, – простонала Марфа, – они мне нравятся.

   – Глупости, я хочу встать, там еще много неосмотренных вещей, время идет, надо успеть все перемерить, – беспокоилась Катя, – кромсайте «вторую кожу».

   Марфа застучала пятками по полу.

   – Нет! Мои джеггинсы!

   – Они твои, – неожиданно согласилась Франк, – но моя лапка главнее.

   – Девочки, не горячитесь, – загудел Михаил Степанович, – Катя, не надо хорошую вещь уродовать. Сейчас я сниму с Марфы брюки. Главное, слушайте меня. Поняли?

   Актрисы замолчали.

   – Вот и хорошо, – кивнул дядя Миша. – Марфа, можешь ноги вместе сложить? Я сяду тебе на колени, ухвачусь за пояс и сдерну эти джописы.

   – Джеггинсы, – поправила Франк.

   – Да какая разница? – незлобливо прокряхтел Михаил Степанович, устраиваясь на ногах Ермоловой. – Главное, их стянуть, так? Ну, девушки, теперь будем действовать так. Я скомандую «три» и дергаю джописы…

   – Джеггинсы, – с упорством, достойным лучшего применения, повторила Катя.

   – Почему вы тут распоряжаетесь? – возмутилась Марфа.

   Дядя Миша крякнул.

   – Потому что ты лежишь на полу и из‑за слишком узких жописов пошевелиться не можешь.

   Я покосилась на Франк, та не подвела.

   – Джеггинсов!

   – Я двигаться не могу, – нехотя признала Марфа, – но руководить людьми у меня легко получится! Я командую! Я главная!

   – Говорю «три», – повысил голос дядя Миша, – Марфа втягивает живот, Катя вытаскивает руку из порток. Главное – слаженность. Ну, раз, два!!!

   Михаил Степанович сделал быстрый рывок, но ничего не изменилось.

   – Она не захотела брюхом шевелить, – завопила Катя.

   – Пальцам не за что зацепиться, жопулисы налипли на тело, как клей, – пожаловался Михаил Степанович.

   – Джеггинсы! – прошипела Франк.

   – Вот еще, стану я под чужую дудку плясать, – заявила Марфа, – всегда по‑моему быть должно! Раз, два, три!!!

   Но и на этот раз попытка освободиться от штанов не принесла успеха.

   – Сейчас задохнусь, – пообещала Марфа.

   Я посмотрела на ее красное лицо и решительно велела:

   – Ну хватит! Джопусы необходимо разорвать!

   – Джеггинсы, – просвистела Франк, – меня прямо бесит, когда люди слова коверкают. Ложить! Покласть! Ихний! Зво́нит! Нельзя изъясняться по‑обезьяньи! Джеггинсы, а не все остальное. Джег‑гин‑сы!

   – Обезьяны, слава богу, помалкивают, – сказал дядя Миша, – и каждого свое злит. Я места себе не нахожу, если новую дорогую вещь зря уничтожают. Я их стащу. Надо мне наоборот сесть! С ног на живот перебраться.

   – Тут я, – напомнила Катя.

   – Ничего, у нее нижний этаж широкий, все поместимся! – азартно воскликнул дядя Миша.

   Франк залилась ехидным смехом, Марфа начала хватать ртом воздух.

   Михаил Степанович слегка подвинул Франк, та свесилась набок и заверещала:

   – Ой, ой, запястье выворачивается.

   – Потерпи, – попросил дядя Миша, – пару секунд всего и надо. Вот так!

   Старший Корсаков устроился около Кати и засопел.

   – Мама, – пропищала Марфа, – они меня раздавят! Помогите!

   – Спокойно, Маша, я Дубровский! – гаркнул Михаил Степанович.

   – Ее зовут Марфа, – продемонстрировала незнание классики Франк. – А вы знакомы с Дубровским?

   – Читал когда‑то, – закряхтел Михаил Степанович, – хреновы пописы!

   – Джеггинсы, – не сдалась Катя, – о Дубровском постоянно «Желтуха» пишет! Умеет он пиариться!

   Михаил Степанович замер.

   – Так парень давно умер!

   – Олег Евгеньевич! – ужаснулась Катя. – Когда? Что с ним случилось?

   – Вроде медведь его сожрал, – с некоторой долей сомнения произнес Михаил Степанович, – или сам утонул. Запамятовал. Давно читал. И имени его не помню! Но вроде он не Евгеньевич был! Хотя спорить не стану! Что забыл, то забыл.

   – Позавчера Олег Дубровский в ресторане «Тургенев» гулял, кучу людей назвал, – застрекотала Франк. – Его там обсчитали, такая карусель!

   – По моим сведениям, Дубровский умер в тысяча восемьсот не помню каком году, – завел Михаил Степанович, – и Тургенев тут ни с какого боку! Пушкин! Вот автор!

   – Прекрати спорить! – разозлилась Катя. – Дубровский был в «Тургеневе». Я там чай пила, а он мимо идет, весь такой роскошный!

   – Пушкин, – уперся Михаил Степанович. – Ты в школе‑то училась? Про Александра Сергеевича слышала?

   – А‑а‑а! – заорала Марфа. – Царапает! Вы сунули мне в брюки наждак! Осторожно! Больно!

   – Ну извини, – смутился Михаил Степанович, – руки у меня такие, шершавые.

   – Надо кремом мазать, – посоветовала Марфа.

   – Обязательно, – хмыкнул дядя Миша, – вот только жопинцы расстегну и полечу в салон, маникюр, ногокюр, маску на морду лица.

   Франк закатила глаза.

   – Уход за ступнями называется педикюр! Надо же было такое слово изобрести «ногокюр».

   – Мой вариант звучит приличнее, – возразил дядя Миша, – педикюр как‑то не очень. Задумаешься, кто его делает, если он «педи».

   Я опять решила внести трезвое предложение:

   – Давайте воспользуемся ножницами.

   – Нет! – отмел дядя Миша мою идею, – сейчас‑ка. Ух!

   – А‑а‑а, – заорала Марфа.

   – О‑о‑о, – завизжала Катя.

   Послышался треск, Франк скатилась на пол, Михаил Степанович упал на спину и придавил Ермолову.

   – Спасите, умираю, – донеслось из‑под дяди Миши.

   – Вот ёканый бабай, – выругался старший Корсаков, медленно поднимаясь, – разорвал случайно! Сила у меня в руках немереная. Ё‑моё!

   – Капец котенку! – возвестила Франк. – Не носить тебе, Марфа, джопинсы.

   – Джеггинсы, – меланхолично поправил дядя Миша.

   Катя издала звук, похожий на хрюканье, и уставилась на Михаила Степановича.

   – Я что, произнесла глупое слово? Заразилась от вас?

   Дядя Миша вытер пот со лба.

   – Пежо всем. Филипп Леонидович так говорит, когда ерунда получается. Пежо всем! Не машина! Не про автомобиль речь, мне она нравится, симпатичная, французская, неприхотливая, хотя для наших дорог нежная, нам надо на танках ездить по колдобинам. Пежо всем в смысле…

   – Спасибо, мы поняли, – остановила я разболтавшегося бутафора, – пежо всем джописам!

   Франк встряхнулась.

   – Марфа, ты не расстроилась?

   Ермолова, придерживая руками останки брюк, со стоном села и попросила:

   – Вилка, дай таблетку. Голова раскалывается!

   – Извини, не ношу с собой лекарств, – ответила я.

   – Открой мою сумочку, – трагическим шепотом попросила Марфа, – дай блистер!

   – Пока ты очухиваешься, я в свитерах пороюсь, – алчно заявила Франк, – они там далеко‑далеко затырены. Ну, я пошла!

   Катюша исчезла среди стоек, я направилась к комоду, на который Марфа бросила свой хитрый клатч, который можно спрятать в платье, порылась в нем, уколола палец, вернулась к дивану и подмигнула Михаилу Степановичу, тот оказался на редкость понятливым и, сказав:

   – Пойду, помажу руки кремом, а то красивым женщинам кожу царапаю, – поспешил в коридор.

   Ермолова проводила его злым взглядом и села на диван.

   – Вот дебил! Разорвал эти, ну как их… Господи! Они с Катькой галдели и мне мозг взорвали. Где таблетки?

   Я открыла сумочку.

   – Марфа, скажи, зачем тебе ножницы?

   Ермолова дернулась.

   – Какие такие ножницы?

   – Те, что лежат в твоем клатче, – ответила я. – Согласись, странный аксессуар для вечерней сумочки. Я обычно прихватываю с собой губную помаду, мобильный, ну еще зеркальце с расческой.

   – У меня ногти часто обламываются, – быстро сказала Марфа.

   – Ладно, – кивнула я, – будь по‑твоему, но тогда требуются маленькие кусачки. А я вижу ножницы с длинными острыми лезвиями, такими пользуются, когда надо резать бумагу. Опасная вещь. Сколько стоил твой клатч? Это же настоящий крокодил?

   – Я похожа на лахудру, которая носит подделку? – вспыхнула Марфа. – Извините за напоминание, не люблю сверкать погонами, но ты сидишь рядом с самой популярной актрисой Европы. Уж, наверное, я себе заработала на сумчонку. Да, это рептилия. Клатч сделан фирмой «Мано», знаешь такую?

   – Видела рекламу от производителя самых дорогих изделий из кожи, – кивнула я, решив не ловить актрису на лжи. Наверное, у Марфы проблема с памятью, недавно она говорила, что оригинальную сумочку придумал модельер, она досталась ей в комплекте с платьем.

   Марфа улыбнулась.

   – Ты справедливо заметила про ценность аксессуара. Вещица, которую ты сейчас держишь в руках, из последней коллекции, она существует всего в двух экземплярах. Второй приобрела то ли Мадонна, то ли Кристина Агилера, то ли Джулия Робертс. Наружная часть из аллигатора, внутренняя – натуральный шелк с ручной вышивкой.

   – Кстати, о подкладке! – воскликнула я. – Ножницы ее изодрали. Неужели тебе не жаль сумочку?

   – Новую куплю, – процедила Марфа, – ерунда.

   – Ой, а на лезвиях буковки, – восхитилась я, – вензель «ТФВ». Интересно, что он означает?

   – Понятия не имею, – буркнула Ермолова, – вон кофта лежит, на замке «молнии» выбито «УКК», и что? Название фирмы, какая‑нибудь «Ти Фан Волтер»! Мне без разницы! Я купила ножницы в ларьке у метро.

   – Странно носить в клатче стоимостью с хороший автомобиль товар от уличного торговца, – поддела я актрису.

   Марфа вскинула подбородок.

   – Я не гонюсь за брендами, мне важна вещь, а не ярлык.

   – Очень здравое рассуждение, – похвалила я, – и отчаянная попытка объяснить аббревиатуру «Ти Фан Волтер». Маленькая незадача: если ножницы произвели за границей, то первые буквы слов никак не напишут кириллицей, поставят «TFW».

   – Они из Болгарии или украинские, – нашлась Марфа.

   – Браво, – сказала я, – но если присмотреться, то на лезвии меленько указано «Zinger». Они родом из Германии.

   – Отстань, – схамила Марфа, – чего примоталась? Пойду вещи отбирать, иначе Катька лучшие пуловеры захапает! Франк, пирожок в рот не клади, откусит угощенье вместе с рукой, часами и браслетом.

   – Сиди, – приказала я.

   – Совсем обнаглела! – возмутилась Ермолова. – Кто ты такая, чтобы со мной в таком тоне разговаривать? Не зарывайся!

   – В распоряжении криминалистов сейчас есть большое количество средств, которые помогают изобличить преступника, – продолжила я. – Обывателям о них не известно. Допустим, эти ножницы. Они выглядят чистыми, но полностью смыть кровь невозможно. Человеку кажется, что он отлично обработал орудие убийства, но обрати внимание на крохотный гвоздик, который скрепляет лезвия. Эксперт его отвинтит и там точно обнаружит нужные следы. Или еще проще: специалист побрызгает на железо из пульверизатора, направит специальную лампу – и вуаля, в ее свете засияют замытые следы крови. Правда, я не уверена, что этот трюк сработает с предметом из стали, он хорошо получается с тканями, коврами, кожей.

   – Ты ума лишилась? – уже без прежней агрессии поинтересовалась Марфа и демонстративно зевнула. – Какая кровь? Чья?

   – «ТФВ» – это аббревиатура, которая расшифровывается как «Театр Филиппа Верещагина». В моей уборной не было столика с гримом, – сказала я, – да он мне и не нужен. Зато был роскошный санузел. Держатель для туалетной бумаги, ершик, вешалки для полотенец – все украшали буквы «Т. Ф. В.». Марфа, ты никак не могла купить эти ножницы у метро.

   – Вспомнила! – Актриса весьма убедительно начала играть новую роль. – У меня заусенец появился на мизинце, я его срезала, ну и сунула на всякий случай ножницы в клатч. Ты сувениры из отеля берешь? Тапки, пепельницы, халат?

   – Пока не прихватывала, – ответила я.

   – А я собираю вещички, – сообщила Марфа, – ради приятных воспоминаний.

   – Сядешь холодным зимним вечером у камина, поглядишь на узкие длинные лезвия и с радостью подумаешь: «Здорово я тогда ими Ришу в глаз ударила», – с самой милой улыбкой произнесла я.

   Марфа отпрянула к спинке дивана.

   – В глаз? Кого? Кто? Я? Чем? Какую Ришу?

   Я погрозила Ермоловой пальцем.

   – Сколько раз Борис на репетициях тебе говорил: «Марфа, лучше недоиграть, чем переиграть». Риша – младшая дочь Филиппа Леонидовича, она исполняла главную роль в сегодняшнем спектакле. Неужели ты действительно забыла?

   – Конечно, помню, но при чем здесь ее глаз? – заморгала Марфа.

   – Сделай одолжение, – попросила я, – не ори больше!

   – И не думала! – рассердилась Ермолова. – Что происходит?

   – Ришу убили, – сказала я, – ударили…

   – А‑а‑а‑а, – завизжала Марфа, – а‑а‑а!

   Из глубины необъятной гардеробной полетел ответный крик Кати:

   – Что случилось?

   Я зажала Марфе ладонью рот и громко сказала:

   – Ерунда, мышь пробежала.

   – Я не боюсь их, – весело ответила Франк, – милые зверушки.

   – Все? Больше не будешь вопить? – поинтересовалась я у Марфы.

   Та яростно затрясла головой, я убрала руку от ее лица.

   – Тсс… Слушай меня внимательно. Смерть Риши пока держат в секрете. Я открыла тебе тайну, потому что восхищена твоим талантом и хочу помочь. Ясно?

   – Да, – одними губами произнесла Марфа.

   Вроде сейчас лицедейка не ломала комедию, она выглядела по‑настоящему испуганной.

   – Оцени ситуацию, – сказала я, – Риша лишилась жизни, коронер предположил, что смертельный удар нанесли ножницами, вот такими, как в твоем клатче.

   – Ты же не думаешь, что я напала на девочку? – ахнула Марфа.

   – Зачем тебе ножницы? Лучше скажи правду, – наседала я, уже отлично поняв, что это за правда.

   – Заусенец, – пискнула Марфа.

   Я встала и направилась к двери.

   – Ну извини.

   Марфа вскочила.

   – Ты куда?

   – Пойду покажу клатч Филиппу Леонидовичу, я думала, моя любимая актриса будет искренней и мы вычеркнем ее из списка подозреваемых, но не получилось у нас откровенного разговора, – вздохнула я.

   Марфа вцепилась в мое плечо.

   – Вилочка, это не то, о чем ты подумала!

   Ну надо же, до чего одинаково люди реагируют сегодня на мои слова. Помнится, Вересаев тоже твердил эту фразу.

   – Я не трогала Ришу, – затряслась Марфа, – я порой бываю с людьми не очень вежлива, требовательна, не люблю лентяев и непрофессионалов. Знаю, знаю, многие считают меня стервой. Но в нашем театральном болоте водятся откормленные крокодилы, клювом щелкать нельзя, вмиг голову откусят. Да, я отбила у Марго Велиховой главную роль в сериале «Парк». И вытеснила из проекта «Камень» Ритку Богову. Признаюсь, ради хорошей роли я готова на все! Но Риша! Она мне не конкурентка! Глупенькая, маленькая, совсем не талантливая школьница, которой захотелось позвездить в домашнем спектакле! Ирине повезло родиться в семье олигарха, Филипп Леонидович исполнил прихоть дурочки. Я согласилась поучаствовать в забаве из‑за денег, их всегда мало. Какой смысл мне убивать Ирину?

   Заломи Марфа сейчас руки, бурно зарыдай, выдай монолог о том, как страшно жить и сколь ужасно, что погибают юные девушки, я бы могла не поверить в ее искренность. Но Ермолова говорила, как самовлюбленная, махровая эгоистка. Ее совершенно не взволновала смерть Риши, актриса выдвинула железный аргумент в пользу своей невиновности, спросила: «Какой смысл мне убивать Ирину?»

   – Представь, что со мной сделает Верещагин, если решит, что это я напала на его дочь! – запоздало ужаснулась Марфа. – Он меня под землей отыщет. Я что, дура? И что мне с девчонкой делить, а? Мы с ней ни на каком поле не пересекаемся!

   – Объясни, зачем тебе ножницы, – настаивала я.

   Марфа опустила глаза.

   – Ну… так…

   Я решила помочь Ермоловой:

   – Ты испортила страховочный пояс Вересаева?

   Собеседница моргнула и слишком бурно возмутилась:

   – Боже! Как тебе подобное в голову пришло! Я? Пояс? Испортила?

   – Дорогая, либо Алексей, либо Риша, – отрезала я, – в первом случае твой поступок останется безнаказанным. Во втором… ну, сама понимаешь. Ничего хорошего тебя не ждет. Три секунды тебе на размышление, и если я не услышу правду, то направлюсь к Верещагину. Подумай хорошенько. Филиппа Леонидовича совершенно не волнует Вересаев, эпизод с оторванной петлей, за которую цепляется крюк страховки, сочли случайностью. В конце концов Алеша остался жив и невредим. Но, если я доложу олигарху о ножницах, тебя будут допрашивать официально, составят протокол. Оценила перспективу? Рассказываешь мне, как обстояло дело, и все будет шито‑крыто. Думаю, ты хотела убить не Ришу, а Вересаева, так?

   – Я не собиралась лишать его жизни, – всхлипнула Марфа, – от злости действовала.

   Я обняла Ермолову.

   – Давай пошуршим спокойно.

   – Катька не услышит? – забеспокоилась Марфа.

   – Нет, мы тихонечко поболтаем, – пообещала я, – посидим рядком, погутарим ладком.

   Марфа начала страстно шептать мне в ухо.

   Госпоже Ермоловой не так уж мало лет. Огромное спасибо людям, придумавшим уколы ботокса, золотые нити и прочие ухищрения вроде гиалуроновой кислоты и лазеров. Внешне Марфа выглядит на тридцать, но увы и ах! Ей давно уже гораздо больше.

   Тело стареет, а душа остается юной, не у всех, конечно, кое‑кто рождается на свет стариком, но Марфа ощущает себя молодой. Она до сих пор не потеряла способности влюбляться, терять голову, как в семнадцать.

   Вокруг Ермоловой всегда крутилось несметное количество кавалеров, ей дарили подарки, красиво ухаживали, неоднократно звали замуж. Но Марфа не спешила под венец, ей хотелось найти мужчину, который отвечал бы всем ее требованиям. А планку Ермолова подняла очень высоко. В супруги она желала получить красивого, богатого, умного, молодого, понимающего, не ревнивого, не собственника. Сироту, не имеющего ни родителей, ни бывших жен‑детей, некурящего, непьющего и чтобы непременно до слез любил Марфу, прощал ей любые капризы, был внимателен, предан, аккуратен в быту, любил путешествовать… Лучше я остановлюсь, и так понятно, что искать такой алмаз можно всю жизнь. Брак – это компромисс, но Марфа не желала изменяться в угоду чужим интересам. Да, она крутила романы, но ей попадались либо богатые, либо молодые, либо умные, и все, как один, проведя с актрисой пару месяцев, считали, что имеют право делать ей замечания. Ермолова уходила от этих наглецов с гордо поднятой головой, и очень скоро все повторялось заново.

   Надо отметить, что Марфа умела сохранять с бывшими возлюбленными хорошие отношения и после разрыва могла обратиться к ним с просьбами. Анатолий Цуканов, владелец крупного банка, купил ей квартиру, бедный, но красивый Миша Реутов не отказывался сопровождать прежнюю даму сердца на тусовки, если у Марфы случался пролет с кавалером, Олег Фирсов не был хорош собой, не владел состоянием, зато шикарно готовил. Марфа всегда могла рассчитывать на «кролика по‑андалузски» и «тефтели в соусе из сидра».

   Но не так давно все вдруг изменилось, причем не в лучшую сторону. Цуканов кисло отреагировал на желание Ермоловой поехать за его счет в Италию.

   – У меня с деньгами напряг, – сказал он, – я недавно женился, мы ребеночка ждем, ну и, сама знаешь, экономика не стабильна.

   Затем Реутов не смог сходить с Марфой на вручение престижной театральной премии, а Фирсов не кинулся к духовке, услышав от актрисы фразу:

   – Олежек, я собираю гостей, надеюсь на твой фирменный торт.

   Марфа решила никогда более не связываться с противными мужиками. Найдутся очередные Цуканов, Реутов и Фирсов! Такого добра навалом! Подумаешь!

   Марфа пару раз появилась на вечеринках одна. Еще год назад приход актрисы без сопровождающего вызвал бы ажиотаж у присутствующих на тусовке мужчин, но сейчас ничего не произошло. Нет, Ермолова не осталась без внимания, ей целовали ручки, отпускали комплименты, но… никто не вызывался проводить ее до дома, не предлагал вместе поужинать. Сначала Марфа не насторожилась, потом удивилась, забеспокоилась, занервничала. Несколько месяцев Ермолова провела в одиночестве, а потом к ней начал подкатывать некто Иосиф Петрович Абрамчик. Когда этот человек стал оказывать Марфе повышенное внимание, она возмутилась. Иосиф был не богат, не молод, не знаменит, всего‑то владелец авторемонтного бизнеса, лысый, толстый дядечка, успевший отметить шестидесятипятилетний юбилей. Более того, Абрамчик был женат, имел кучу детей, поэтому, когда он окончательно обнаглел и хамски предложил Марфе:

   – Поехали на субботу в санаторий «Лесная даль», я оплачу наше пребывание, повеселимся, сходим в баню, – актриса ответила крайне резко:

   – С ума сошел? В особенности мне нравится фраза: «Я оплачу пребывание». Ты полагал, что убогое место и общение со стариком предел моих мечтаний? И я сама раскошелюсь?

   Иосиф Петрович выслушал едкое замечание и без всякой обиды парировал:

   – Эх, Марфа, время летит, а ты и не замечаешь. Электричка уходит, скоро ты опоздаешь, не успеешь впрыгнуть в хвостовой вагон. Богатым нужна молодая, смазливых мальчишек привлекает спонсорша, ты за бортом, выпала из обоймы по причине возраста и бедности. Соглашайся, пока зову, завтра жалеть станешь, ты лежалый товар, годков через пять даже для дедушек не сгодишься.

   Лучше вам не знать, какие слова выпалила в лицо Абрамчику Марфа. Но остыв, она подошла к зеркалу и решила быть честной сама с собой. Да, Иосиф прав: женщина, перешагнувшая определенный рубеж, вычеркивается мужиками из сферы их сексуального интереса.

   Марфа впала в панику, утонула в депрессии, хваталась за любую работу. Впервые в голову Ермоловой залетела мысль о нищей, одинокой старости, и впервые она подумала о браке. Но никто не торопился к порогу актрисы. Ермолова поняла, что готова связать свою судьбу даже с обычным человеком, не королем, не президентом, пусть жених не прискачет на породистом скакуне, не прикатит на новенькой иномарке, фиг с ним, может прийти пешком! Но на горизонте никто не появлялся.

   Шесть месяцев назад Марфу позвали в шоу «Сплетник». Перед программой Алексей Вересаев встретился с главной героиней в кафе. Ермолова не удивилась, ясное дело, ведущему надо обсудить некие нюансы передачи. Но после завершения действа Алеша пригласил Марфу в ресторан, через день прислал ей цветы, начал звонить, и у них разгорелся страстный роман.

   Марфа влюбилась в телезвезду. Она наконец‑то встретила человека, который почти полностью соответствовал ее непростым требованиям.

   Вересаев нежно относился к Ермоловой, делал ей подарки, осыпал комплиментами, но просил не афишировать их связь.

   – Тут такое дело, – смущенно объяснял Алеша, – в моем контракте указано: ведущий не имеет права часто появляться на публике с одной и той же спутницей. И жениться мне нельзя, сразу упадет рейтинг шоу. Еще я верю в примету, которая гласит: «Не кричи о счастье, оно уйдет». Давай вспомним, что бывает с людьми из шоу‑биза, которые на каждом углу рассказывают о своей неземной любви? Все их отношения разваливаются после публикаций в прессе фотографий и откровенных признаний.

   Пару лет назад, услышав подобные слова от любовника, Ермолова послала бы парня подальше, топнула ногой и сказала: «Не желаешь, чтобы народ знал о нашей связи? Поищи себе другую!»

   Но сейчас положение изменилось, Марфа на самом деле влюбилась, поэтому покорилась и даже стала находить некоторую прелесть в соблюдении секретности. Приехав на тусовку, Ермолова потягивала шампанское, привычно кокетничала с мужчинами, иногда бросала взгляд в сторону Алексея, окруженного щебечущими девицами, и усмехалась. Ну‑ну, девочки, старайтесь! Поправляйте декольте, одергивайте мини‑юбки, облизывайте губки, стреляйте глазками. Вересаев чмокнет вас в щечку, обнимет, помашет рукой и уедет домой, куда примчусь и я. Вам даже присниться не может, что мы вытворяем в постели, наивные дурочки!

   Влюбленность Марфы была так велика, что она потеряла нюх, не заметила мелких шероховатостей, которые стали появляться в отношениях, не заволновалась, когда интимные встречи из ежедневных превратились в еженедельные. Впрочем, Алеша сильно расстраивался из‑за того, что стал реже видеть Марфу, извиняясь, сообщил о новом проекте, сутками пропадал в телестудии. Потом Марфе предложили роль в спектакле у Верещагина. Ермоловой нужны деньги, она решила не отказываться, пришла поговорить с Борисом и узнала, что в постановке занят… Вересаев.

   – Надеюсь, вы не будете протестовать, – сказал режиссер, – я хорошо понимаю, что Алексей не профи, а всего лишь болтающая телеголова, это его первый опыт работы в театральном спектакле. Но я очень постараюсь, чтобы парень не раздражал вас своим непрофессионализмом. Честно скажу, я был против участия Леши, но Вересаев любимчик Филиппа Леонидовича, он у него все вечеринки в последнее время ведет.

   Марфа изумилась: Алексей ни разу не обмолвился ей о своих контактах с олигархом, любовник сообщал лишь о бдениях в телестудии, связанных с новым проектом.

   – Еще сплетничают, что красавчик ухлестывает за Иришей, младшей дочерью Филиппа, – говорил ничего не подозревавший Борис. – Их часто видят вместе, они ходят по ресторанам, клубам. Вересаев умный проныра, знает, к кому клинья подбивать – к наследнице миллиардов. Правда, у Верещагина еще есть дочь Мисси и сын Леня, но богатства отца хватит на всех. Кто платит, тот и заказывает музыку. Филипп Леонидович устраивает праздник для Ирины, Алексей почти получил статус ее жениха. Учитывая обстоятельства, мне деваться было некуда.

   Марфа нашла силы улыбнуться.

   – Ничего. Думаю, мы справимся.

   Вернувшись домой, Ермолова позвонила Вересаеву и сказала:

   – Солнышко, давай завтра встретимся. Выпала свободная минутка. Могу в пять часов вечера приехать к тебе.

   – Ты не представляешь, как я хочу увидеться, – воскликнул Вересаев, – просто мечтаю. Но ничего не получится. С десяти утра до полуночи я в студии, я раб на галере телевидения, каторжник.

   – Не расстраивайся, ангел мой, – защебетала Марфа, – не в последний раз. Ладно, раз у тебя не получается, приму глупое предложение, сбегаю к одному режиссеру, он как раз предлагал в пять пересечься. Если проект мне покажется стоящим, расскажу тебе. Нет – не стану грузить твой бедный уставший мозг.

   – Люблю тебя больше всех! – заверил Алексей.

   – И я тебя, солнышко, – нежно пропела Марфа, – ты лучший.

   На следующий день в четверть шестого Ермолова, наведя марафет по полной программе, влетела в комнату, где уже собрались все участники будущей постановки, и защебетала:

   – Господа, прошу прощения! Опять перекрыли шоссе. Интересно в Москве борются с пробками! Постоянно тормозят движение из‑за кортежей! Почему бы руководству страны не пересесть на вертолеты? О? Алексей? Вы‑то здесь что делаете?

   Вересаев взглянул на Бориса, режиссер потер руки.

   – Давайте познакомимся и сразу подружимся. Мы будем ставить спектакль, хочется слаженной работы в команде.

   После репетиции Марфа и Алексей пошли в ресторан, и телеведущий начал оправдываться:

   – Хотел сделать тебе сюрприз, специально молчал, это я предложил твою кандидатуру, похлопотал перед Филиппом Леонидовичем, попросил пригласить свою знакомую.

   – Бродит сплетня, что ты неравнодушен к Рише, – сказала любовница.

   Алексей расхохотался.

   – Она маленькая девочка, еще не закончила школу. Ты же знаешь, я не любитель зеленых яблок, меня привлекают дамы в расцвете лет.

   – Народ болтает о скорой свадьбе ведущего шоу и младшей Верещагиной, – не успокаивалась Марфа.

   – Пусть трепятся, – отмахнулся Алешенька, – надо же людям языки о забор почесать. Марфенька, Филипп Леонидович – не восточный бай, он не собирается сбывать с рук девочку‑малолетку. У Верещагина другие планы в отношении дочери, она отправится на учебу в Лондон или Америку, затем, как Мисси, включится в семейный бизнес. И я неподходящая партия для Риши, по меркам ее отца я нищий. Филипп Леонидович хочет для Ирины ровню, подберет ей либо олигарха, либо сына магната. За фигом ему телеведущий?

   Алексей слишком долго и упорно объяснял любовнице, по какой причине он не подходит для Ирины. Марфе следовало удивиться многословности мачо и заподозрить неладное. Но она поверила любовнику, успокоилась и не нервничала вплоть до дня премьеры.

   Сегодня незадолго до начала спектакля Марфа решила пожелать Алеше удачи. Профессиональная актриса отлично понимала, какой мандраж должен испытывать телеведущий. Спектакль имеет статус домашнего, но посмотреть его соберется много знати вкупе с допущенными представителями прессы.

   Ермолова тайком прокралась в уборную Вересаева, услышала шум в ванной, поняла, что любовник принимает душ, и села в кресло. Рука нащупала возле подлокотника сотовый Алексея. Марфа никогда не шпионила за кавалером, ей и в голову не приходило покопаться в его телефоне. Актриса собралась положить трубку на стол, но та коротко блямкнула, и на экранчике появилась надпись «MMS». Марфу охватило любопытство, она сделала то, чего не совершала ранее, открыла сообщение, адресованное Алеше.

   Фотография загрузилась сразу, Ермолова не поверила своим глазам. Перед ней было изображение обнаженной… Аллы Константиновны, жены Филиппа Леонидовича, матери Риши. На добропорядочной супруге олигарха из одежды имелись лишь черные кожаные сапоги‑ботфорты. Подпись под снимком гласила: «Желаю удачи. Ты лучший. Уничтожь сообщение, как только откроешь его. Жду с нетерпением нашей сегодняшней встречи. Твоя Алуся».

   «Я выгляжу лучше этой суки, – подумала Марфа, – у меня нет отвисшей груди и буйного целлюлита».

   Ермолова на цыпочках покинула гримерку. Алексей не узнал, что Марфа заходила к нему. Актриса шла по коридору, машинально переставляя ноги. Значит, подлец завел интрижку с Аллой, Риша служит парочке прикрытием. Изворотливый ведущий приглашает девушку в кино, рестораны, старательно дурит наивной Ирине голову, а сам спит с ее матерью. Когда жена олигарха по каким‑то причинам не может прийти на свидание, Алеша вспоминает о Марфе.

   Ермолова вошла в свою гримерку, села у зеркала и стала бездумно перебирать лежащие там предметы: коробочки с румянами, губную помаду, пудреницы… Вот чем, значит, объясняется цикличность их встреч. Алла Константиновна часто улетает за рубеж, она обожает носиться по магазинам, никто еще ни разу не видел супругу Верещагина в одном платье и обуви дважды. Денег у бабы немерено, она не знает, куда их тратить! Алексею с ней кататься нельзя, обязательно пойдут сплетни, но Вересаев молодой, здоровый мужчина, ему необходим регулярный секс, и он действительно возбуждается лишь от дам, так сказать, за тридцать.

   Марфа продолжала тупо сидеть, глядя на свое изображение. Никогда в жизни она не служила запасным аэродромом, не была любовницей на вторых ролях, к которой приходят в тот момент, когда прима занята. Ермолова всегда играла исключительно в первом составе. Сейчас сложилась унизительная ситуация. А еще она, наверное, впервые в жизни по‑настоящему влюбилась и пребывала в состоянии крайней растерянности. Бросить Алексея, послать его на три веселых буквы, уйти от неверного любовника с гордо поднятой головой, кинув ему на прощание: «Ты мне надоел, уезжаю с другим в Париж», – не было сил.

   Но продолжать отношения, в которых играешь роль собачонки, прибегающей по свисту хозяина, крайне обидно. Именно в этот момент дверь уборной Ермоловой без стука распахнулась, и в комнату вплыла Алла Константиновна. Жена олигарха выглядела безупречно. Прическу и макияж ей делал профессиональный стилист. Платье мадам Верещагиной принадлежало к эксклюзивной, подиумной линии от кутюр, его сшил кто‑то из великих модельеров. В мире мало женщин, которые могут себе позволить подобный наряд, а уж драгоценности и вовсе не поддаются описанию. Марфа отлично разбирается в ювелирных изделиях, может похвастаться коллекцией бриллиантов, но, конечно, такой диадемы, колье и серег у актрисы никогда не будет. По самым скромным подсчетам, в каждой мочке жены Филиппа Леонидовича сейчас болталось по загородному дому.

   Я постаралась не улыбнуться, отлично помню, как некоторое время назад Марфа говорила совсем иное, подсмеивалась над тем, как выглядела Алла.

   – Как настроение? – воскликнула хозяйка дома. – Я пришла пожелать вам удачи перед премьерой.

   Марфа засверкала улыбкой. Ох, как ей хотелось по достоинству ответить Алке: «Глупая идея – припереть за полчаса до третьего звонка и говорить об успехе! Это самый верный способ провалить спектакль. Не знаешь театральных примет, не лезь не в свое дело, дура!»

   Но, естественно, Ермолова вслух произнесла:

   – Спасибо. Дружеская поддержка – сейчас самое необходимое.

   – Волнуетесь? – сочувственно произнесла Алла Константиновна. – Удивительно, до чего талантливые люди не уверены в себе! Мы часто устраиваем концерты, и я всегда заглядываю в гримерки к исполнителям, говорю им слова поддержки. Ну все‑все дергаются. Расслабьтесь, нет никакой причины для мандража. Вот, держите.

   – Что это? – искренне удивилась Марфа, взяв красную коробочку.

   – Подарок, – торжественно заявила Алла Константиновна, – я всегда приношу их основному действующему составу, чтобы люди знали, как я ценю их творческие искания. Ах, не благодарите! Мне приятно вас порадовать. Все, все, молчите, пойду дальше, надо других осчастливить.

   Помахав Марфе рукой, на пальцах которой сияли рубины и изумруды размером с куриные яйца, Алла Константиновна, шурша необычайно широкой юбкой платья, продав которое можно накормить население трех бедных африканских стран, выплыла из гримерки.

   Ермолова открыла коробочку. На красной подушечке лежала крохотная подвесочка, маленькая, искусственно выращенная жемчужинка с приделанной к ней позолоченной петелькой. У Марфы есть домработница, немолодая Галя, которая любит драгоценности. Два раза в год, тридцатого декабря и накануне дня рождения Гали, актриса не ленится заехать в самую дешевую московскую ювелирную лавку и покупает там наименее дорогой браслет или цепочку. Удовольствие обходится Ермоловой в несколько тысяч рублей, больше трех‑четырех она в магазине не оставляет. Марфа может себе позволить потратить большую сумму, но зачем? Галина приходит в восторг от ерундовой цацки и долго благодарит барыню. Ну не покупать же прислуге то, что носишь сама? Не стоит баловать домработницу.

   Подарив Марфе грошовую ювелирку, Алла Константиновна указала Ермоловой на ее место, без слов произнесла: «Ты актриса, звезда, но для меня ты всего лишь женщина, нанятая выполнять каприз семьи Верещагиных, некто вроде помеси горничной, шута и балаганной танцорки».

   Это было уже слишком. Марфа схватила со столика ножницы, спрятала их в клатч и пошла за сцену, туда, где лежал страховочный пояс для Карлсона.

   – Я хотела проучить гаденыша, – шептала Марфа, – решила выставить его полным идиотом! Люди не знают, какой Вересаев трус! Он даже тараканов боится! Смешно! Увидит прусака и впадает в истерику. Я полагала, что, когда петля оторвется, мерзавец прилюдно обосрется. В прямом смысле слова наложит в штаны. Спектакль прервут, люди в зале загогочут, Филипп Леонидович всегда зовет журналистов, правда, с желтой прессой Верещагин дел не имеет, приглашает корреспондентов из серьезных изданий. Надо же быть столь наивным! Да большая часть «умных» репортеров служит на два фронта, утром пишет в какой‑нибудь «Экономический обозреватель», а вечером строчит под другой фамилией в «Желтуху». Про обделанные с испугу штаны Вересаева узнает вся страна! Всякий раз, когда он будет возникать на экране, зритель станет подсмеиваться: засранец с микрофоном! У людей карьеры от меньшего рушились! Владельцу канала не нужен ведущий шоу с таким имиджем. Ну и представление Верещагина накроется медным тазом. Пустячок, а приятно. Да змеенышу повезло немерено, что он спланировал на кровать, даже пискнуть не успел!!!

   Лицо актрисы исказила злая гримаса.

   Я укоризненно покачала головой:

   – Навряд ли Филипп Леонидович заплатил бы гонорар труппе, если бы представление не состоялось. Ты не подумала о деньгах, когда бросилась портить страховочный ремень?

   Ермолова нервно повела плечами.

   – Такая обида меня охватила!

   – Ты очень рисковала, – продолжила я.

   – Чем? – рассердилась Марфа. – Если ты сейчас снова вспомнишь о вознаграждении за работу, то повторяю, из моей головы начисто вылетели мысли о деньгах. Я представляла рыдающего от ужаса, обделавшегося дерьмом на глазах у массы народа Вересаева и радовалась до дрожи.

   – Тебя могли поймать в тот момент, когда ты подрезала нитки, – вздохнула я, – Михаил Степанович постоянно находится за кулисами.

   – Но ведь никто ничего не заметил! – воскликнула Марфа. – Мне повезло! Бутафора за кулисами не оказалось! Я быстренько ножничками поработала и удрала. А после спектакля испугалась! Вдруг Михаил Степанович сообразит, что неспроста нитки порвались! Тревожно на душе стало! Я решила, пока народ жрет и пьет, за кулисы сбегать и штаны Карлсона в своем чемодане спрятать. Не велика потеря для Верещагина, о рваных портках хозяину не доложат. Побежала потихоньку искать брюки, а их нет на столе за кулисами! Куда подевались? Все лежит, а штаны исчезли!

   Я кивнула. Михаил Степанович успел отнести испорченный реквизит к Фаине на склад, я увидела штаны Карлсона там. А вот Марфа не подумала о Фае.

   – Все перерыла! – частила Ермолова. – Нету! Хотела уйти незаметно, слышу из коридора шаги, странные такие, топ‑топ, шмур‑шмур. Ну, словно пьяный ползет! Я аккуратно в коридор глянула. Ба! Муркин! Петруччио меня не заметил, я его спину видела. Муркин умеет связи заводить. А я стеснительная, мне и в голову не придет с олигархами корешиться.

   – Петр был один? – насела я на Марфу.

   Ермолова кокетливо прищурилась, похоже, у нее все жесты, гримасы и ужимки старательно отработаны перед зеркалом, но почему она решила, что ей идет изображать близорукость?

   – Никого рядом не было, – сказала актриса, – я еще подумала, что Муркин идет как‑то неуверенно, небось хорошо выпил, вот и захмелел, куда же он рулит? Топает к Верещагину в дом, «альбертиками» сияет, пижон!

   – «Альбертиками»? Что это за звери? – удивилась я.

   Марфа снова прищурилась и чуть отодвинулась от меня.

   После того как Марфа исчезла за стеллажами, я бесцеремонно взяла крохотную сумочку Франк и порылась в ней. Ничего интересного внутри не обнаружилось, губная помада, зеркальце, тоненький блокнотик и сотовый телефон. Никаких ножей или других, как пишут в протоколах, колюще‑режущих предметов.

   Я вышла из гардеробной, позвонила Юре и спросила:

   – Чем ты занят?

   – Разговаривал с Верещагиным, – шепотом ответил он, – сейчас его Владимир в сторону отозвал. Что‑то мне их лица не нравятся.

   – Где Муркин? – перебила я Шумакова.

   – В соседней комнате с коньяком отдыхает, а что? – проявил любопытство любимый.

   – Мне надо, чтобы ты посмотрел на подошвы его ботинок прямо сейчас, – велела я.

   Юра хмыкнул.

   – Не время шутить.

   – Не спорь, делай, что прошу, это очень важно, потом объясню, – перебила я Шумакова, – жду на трубке.

   – Угу, – забормотал он, – иду, бреду, вхожу, э‑хе‑хе.

   – Не кряхти, – улыбнулась я.

   Послышался шорох, тихий стук, вдали зазвучали голоса, я терпеливо ждала. Наконец снова раздался знакомый баритон:

   – Хорошее ты мне задание поручила. Башмаки у него черные. В фирмах я не особенно разбираюсь, но, похоже, они обычные. Подошвы гладкие, темные, особых примет не наблюдается. Если скажешь, что тебя заинтересовало, то…

   – Вензель из двух букв «А», выложенный из перламутра, – перебила я, – он должен быть в углублении за каблуком, до носовой части, которая касается земли.

   Юра кашлянул.

   – Гламурненько. Мужики такие носят? Никогда не встречал подобную красотень и в магазинах ни разу не видел. Нет, у Муркина штиблеты как штиблеты.

   – Ты не посещаешь бутики, где выставлена обувь стоимостью с космический корабль. Теперь приглядись к его часам, – снова попросила я. – Что у сериальных дел мастера на запястье? Надеюсь, в будильниках ты ориентируешься лучше, чем в ботинках.

   – Фальшивый «Ролекс» я всегда от настоящего отличу, – обиженно прогудел Шумаков, – давно заметил, что Петр щеголяет в пиратской копии.

   – У Муркина подделка? – уточнила я.

   – Китайское производство. В Интернете можно купить такие за две тысячи рублей. Петр Аркадьевич дешевый понтярщик, – тихо подтвердил Шумаков, – погоди‑ка.

   Я опять услышала скрип, стук, затем Юра продолжил:

   – Думаю, дела Муркина идут не так хорошо, как ему хочется. Зачем ему соглашаться на участие в домашнем спектакле? Если кошелек туго набит, не подпишешься на самодеятельность для потехи публики.

   – Все актеры стараются ради зрителей, – заспорила я, – и от денег еще никто не отказывался. Посмотри на меня. Вполне успешная писательница, получаю гонорары от издательства, но стремглав помчалась к Филиппу Леонидовичу.

   Юра чуть повысил голос:

   – Очень уж актеры хвастаются, безостановочно хвосты распускают. Пока мы тут сидим, Муркин рассказал мне про тысячесерийную ленту, где он главный герой. А Лавров давай про предложение из Голливуда трещать, его якобы позвал на съемку Федерико Феллини.

   – Режиссер давно умер, – вздохнула я, – Павлуша врет. Странно, что он не в курсе: Феллини не работал в Америке, он жил в Италии.

   – Лжет, как мелкий карманник, – согласился Юра, – и Муркин туда же. Они тут целый час выясняли, кто из них круче. Ей‑богу, смешно. Что ты узнала? Хотя извини, потом поговорим, Филипп Леонидович меня зовет. Нехороший у него голос!

   Шумаков отсоединился, я повертела в руках план дома и уверенно пошла во владения Леонида.

   На сей раз единственный сын Верещагина сидел в кресле с книгой в руках. Увидев меня, отложил томик. Я привычно взглянула на название и очень удивилась. «Психология маньяка» – не лучшее чтение на сон грядущий, на мой взгляд, уместнее полистать детектив Милады Смоляковой, сказки для взрослых с легким криминальным привкусом, а не изучать труд, посвященный серийным убийцам.

   – Хотите стать следователем? – спросила я. – Или подумываете об адвокатской карьере?

   – Учусь на экономическом, – вяло ответил Леня, – просто интересуюсь психологией, это мое хобби.

   Я решила не давать парню возможности расслабиться.

   – Вы ходите по дому в тапках?

   Леонид положил ногу на ногу.

   – Интересное начало беседы. Уж точно не в унтах!

   – Но, выходя к гостям, вы переобуваетесь? – продолжала я. – Можете показать, в чем вы были сегодня вечером? Наверное, костюм, рубашка, галстук, но меня в первую очередь интересует обувь. Если сейчас мне откажете, я пойду к вашему отцу с этой же просьбой.

   Лицо Леонида слегка вытянулось, но он не стал спорить, молча встал, поманил меня пальцем, пересек кабинет, толкнул дверь между книжными шкафами и вошел в соседнее помещение. Я, не теряя времени, поспешила за ним и очутилась в такой же огромной комнате.

   Справа громоздилась двуспальная кровать под балдахином. Перед ней расстилался большой ковер, на нем стояла тумбочка с бронзовой лампой под розовым абажуром. На стене висела лазерная панель, ее окаймляли полки, на которых стояли солдатики, игрушечные машинки, паровозики, вагончики. Похоже, Алексей никак не мог вырасти из детских штанишек. И набор литературы в большом стеллаже, вблизи которого я находилась, оказался весьма странным. Комиксы, книги про животных, тома Жюля Верна и Майн Рида соседствовали с изданиями по психологии и медицине. Причем последние книги были не научно‑популярной литературой, а учебниками для студентов, аспирантов и ординаторов. Впечатлял и подбор дисков в высокой подставке. Классика российских и зарубежных мультфильмов, ленты про разбойников, ковбоев и пиратские издания «Казни», «Пытки». Мало найдется людей, способных наслаждаться зрелищем человеческих мучений.

   Слева располагалась огромная, утопленная в полу ванна, на ее бортике теснилось такое количество гелей, шампуней, кремов, лосьонов, что с лихвой могло хватить для салона красоты. И вообще, я впервые видела санузел, который был ничем не отгорожен от спальни, правда ни раковины, ни унитаза тут не имелось. Очевидно, туалет находился за одной из дверей, которые темнели между полками с игрушками.

   Леонид взялся за ручку одной створки, открыл ее, я поняла, что там скрывается гардеробная.

   – Сейчас принесу ботинки, а ты пока угощайся! – неожиданно радушно предложил младший Верещагин и показал на стол, который громоздился между кроватью и ванной, потом зашел в хранилище одежды. До моего слуха донеслось шуршание.

   Я увидела на круглой столешнице вазу с виноградом и поняла, что проголодалась. Вот только совершенно не люблю «дамские пальчики», меня больше привлекло содержимое большого подноса, который чьи‑то заботливые руки поместили на бортик мини‑бассейна. Там лежали невероятной красоты абрикосы, персики и непонятные круглые фрукты.

   Я покосилась на дверь гардеробной. Перед тем как отправиться на поиск ботинок, Леонид радушно сказал: «Угощайся». Он ведь не уточнил: «Ешь исключительно виноград».

   Я подошла к ванне и вдохнула аромат фруктов. В богатстве есть свои преимущества. Думаю, очень приятно лежать в пене и лакомиться плодами, запах от персиков и абрикосов исходит умопомрачительный, именно так они пахли в детстве. Один раз Раисе удалось отправить меня в пионерлагерь в Феодосию. Море не произвело на меня особого впечатления, просто много‑много воды, к тому же грязной. У берега плавали щепки, водоросли, умершие медузы, на пляже валялись окурки, словом, мне там не понравилось. Но еда! Огромные красные помидоры, свежий инжир, слива. Никогда я не пробовала такой вкуснотищи. Ну согласитесь, сейчас в магазинах даже зимой можно купить клубнику, малину, дыни, экзотику вроде личи или маракуйи, но особого вкуса у фруктов нет. Если стоите возле прилавка с оранжерейными, выросшими на гидропонике фруктами, запах не вскружит вам голову. Персики и абрикосы в спальне Леонида, наверное, доставили самолетом из Узбекистана прямо сегодня. Интересно, в этой стране уже появился новый урожай или там умеют замечательно сохранять прошлогодний?

   Не в силах более сопротивляться соблазну, я взяла персик, впилась в него зубами и запоздало пожалела, что не запаслась салфеткой: сейчас по щекам и подбородку потечет сладкий сок. Но, вопреки ожиданиям, мякоть оказалась похожей на крем, а кожица была более плотной, чем обычно. Я с интересом осмотрела плод. Это десерт! Умелый кондитер непостижимым образом смог чулком снять с фрукта кожу, пропитал ее каким‑то сиропом, мякоть взбил со сливками и наполнил пустую шкурку. Вкусно до обморока, ни в одном ресторане в меню нет подобного лакомства. Во всяком случае, нам с Юрой еще не довелось его попробовать.

   Я в секунду проглотила персик, затем слопала абрикос и поняла, что десерт жирноват, еще один фрукт брать не стоит. Жаль, что Шумакова нет рядом, он большой охотник до оригинальных кондитерских штучек. Принято считать, что мужчины предпочитают мясо, и мой любимый никогда не откажется от хорошего куска вырезки, но он обожает и желе‑муссы‑самбук.

   Я поколебалась секунду, потом взяла персик и абрикос и положила в свою вечернюю атласную торбочку. Не очень‑то прилично вести себя подобным образом, но так хочется угостить Юру. На подносе полно фруктов, ну какая разница, кто насладится едой – я или Юра? Испытывая смущение, я отошла к столу с виноградом, села в кресло и прислушалась к звукам из гардеробной.

   – Извини, – крикнул Леонид, – помню, что надевал к костюму вечернюю обувь, но из головы выскочило, какую пару. С двумя дырочками для шнурков? Четырьмя? С языком? Или с боковой «молнией»?

   Я встала и пошла к Лене. Он стоял возле специальных стеллажей с колодками.

   – Вроде брал туфли с этой полки, – сказал он.

   Я взяла один ботинок, перевернула его и с удовлетворением произнесла:

   – Вы любите туфли от Альберти?

   Леонид кивнул.

   – У меня из‑за больных почек раньше сильно распухали ноги. Не знал, какую обувь носить. Если я в тонусе, то годятся штиблеты сорок второго размера. Чуть понервничаю или диету нарушу – в сорок четвертый не влезаю. Случайно набрел на Альберти. Гениальные башмаки он делает, мягкие, растягиваются, если ступня увеличивается, и сжимаются, когда она принимает прежние размеры. За пошив штиблет Альберти надо Нобелевскую премию вручить. Думаю, ему благодарны все инвалиды мира и каждый спешит в его фирменный магазин.

   Я почесала бровь. Мало найдется людей с физическими увечьями, которые могут выложить пару тысяч евро за туфли из особым образом обработанной кожи ягненка. Да и среди здоровых индивидуумов большинство вздрогнет при виде их цены. Не каждому повезло родиться сыном Филиппа Леонидовича.

   – Теперь я ношу исключительно Альберти, – вещал Леня, – даже вьетнамки от него есть и кеды. Жаль, что он женские модели не производит, тебе бы понравились. Еще он выпускает аксессуары: ремни, перчатки – все удивительного качества! Но вот моему отцу они совершенно не по вкусу, говорит, его знак на подошве раздражает. А мне он как раз кажется клевым.

   Поскольку Леня обращался ко мне на «ты», я решила тоже особо не церемониться.

   – Значит, в доме ты один носишь туфли от Альберти? – уточнила я. – На дам фирма не работает, Филиппу Леонидовичу претит этот вензель. А как насчет Корсаковых, Владимира и Михаила Степановича?

   – У них совсем нет вкуса, – скривился Леня, – оба предпочитают отвратительные дерьмоходы. Дяде Мише простительно, он пожилой человек от сохи, а Володе стыдно. Я отцу говорил: «Сделай замечание охраннику, он постоянно при тебе, еще люди подумают, что ты не платишь прислуге». Правда, в последнее время Владимир стал за собой следить, я прямо поразился! Костюмами обзавелся вполне приличными, рубашек накупил фирменных, но с обувью по‑прежнему вопрос не решен.

   – Леонид, зачем ты после спектакля заходил в гримерку к сестре? – решительно спросила я.

   Глаза парня забегали из стороны в сторону.

   – Я? Ну… Нет.

   – Есть свидетель, который опознал тебя по вензелю на подошве, – заявила я и неожиданно икнула.

   Леонид взял со стола бутылку минеральной воды, наполнил хрустальный стакан и любезно предложил:

   – Попей, и спазм пройдет.

   – Это не спазм, я съела десерт и теперь как‑то странно в желудке. Наверное, слишком много жирных сливок. Не следовало жадничать.

   – Есть надо только в хорошо известных, проверенных местах, – назидательно заявил сын олигарха, – на банкетах не стоит даже приближаться к еде. Рестораторы неизменно хотят получить побольше прибыли, поэтому нет ни малейшей гарантии, что блюда свежие.

   Я опустошила стакан, но странный вкус во рту не пропал, а, наоборот, усилился.

   – Надеюсь, ваш повар использует лучшие продукты.

   – Жан‑Поль? Ну конечно! А почему ты вдруг о нем заговорила? – удивился Леня.

   Я показала на блюдо, стоявшее на бортике ванны.

   – Очень вкусный персиковый и абрикосовый кремы, но, видно, мой организм…

   Леня попятился.

   – Виола! Ты ела… э… ну, вот это?

   – Соблазнилась, – честно призналась я, – аромат упоительный.

   Леонид прикрыл глаза ладонью. Плечи его затряслись.

   Мне стало не по себе.

   – Ты плачешь? Я совершила бестактность? Уничтожила приготовленные специально для тебя лакомства? Бога ради, извини!

   Верещагин быстро вытер глаза и простонал:

   – Ну да, крем сделали исключительно для меня.

   – Еще раз прости, – расстроилась я, – неудобно вышло.

   Леонид подошел к комоду и открыл верхний ящик.

   – Ба, да здесь целая аптека! – воскликнула я.

   Сын Филиппа вытащил большой тюбик, выдавил из него на позолоченную ложку горку серой прозрачной массы и приказал:

   – Быстро глотай!

   Странная субстанция выглядела весьма не аппетитно, я поспешила отказаться:

   – Благодарю за заботу, но не хочется принимать неизвестный препарат без консультации с врачом.

   Леонид приблизил ложку к моему лицу.

   – Не кривляйся. За время болезни я стал почти доктором. Плохого не посоветую. Этот особый гель, привезенный из Швейцарии, предназначен для людей, которые подверглись отравлению, мгновенно абсорбирует токсины и выводит их.

   – Считаешь, десерт был приправлен ядом? – попыталась пошутить я, чувствуя, как в желудке разворачивается танковая атака.

   Леня схватил меня за плечо.

   – Фрукты не настоящие.

   Я икнула во все горло.

   – Муляжи? Но они были такими вкусными, аромат волшебный! Ты шутишь? Имитация обычно выполняется из воска или резины. В прошлом году меня пригласили поучаствовать в записи новогодней программы на телевидении. На столиках в студии стояли вазы с фруктами и бокалы с шампанским. Я, конечно же, поняла, что там вместо алкоголя обычный лимонад. А вот от еды не ожидала засады, поэтому взяла одну клубничку, сунула в рот и жевала довольно долго, прежде чем сообразила: ягодка‑то гуттаперчивая! А твои персики с абрикосами легко жевались, внутри был крем…

   – Точно, – сдавленным голосом подтвердил хозяин апартаментов, – именно крем, ты употребила правильное слово. Но не съедобный, а для тела.

   Мой желудок судорожно сжался, рот приоткрылся, Леня моментально всунул в него ложку, я машинально проглотила скользкий комок, ощутила, как желеобразная масса несется по пищеводу вниз, и стала икать на все лады.

   – Ну‑ну, не волнуйся, – успокоил незадачливую гурманку Леонид, – ничего страшного не случилось. Ты съела эксклюзивную косметику для тела производства фирмы «Данель».

   Я справилась с судорожным приступом и прошептала:

   – Иногда я покупаю их гель для душа и шампуни, но ни разу не видела кремы. Я сожрала средство для ухода за кожей?

   – Да, – подтвердил Леня.

   Стало понятно, что Верещагин не шутит, а он продолжил:

   – Мама подарила его мне, специально заказала, ни у кого такого нет. В принципе вреда от него не будет, в составе натуральные ингредиенты, фруктовый сок, масло жожоба, все качественное.

   Мой желудок опять скрутило.

   – Где туалет? – с усилием пробормотала я.

   Леонид услужливо распахнул дверь.

   – Сюда.

   Я влетела в квадратную комнату и кинулась к унитазу.

   Минут через пять‑семь я обрела способность оценивать окружающую действительность и подползла к большому рукомойнику, над которым в резной раме висело овальное зеркало.

   – Эй, ты как? – спросил из‑за двери Леня.

   – Ничего, – прохрипела я, – больше не икаю.

   – Справа в шкафчике лежат чистые полотенца, – сказал хозяин, – слева зубные щетки, паста. Ройся, не стесняйся, приводи себя в порядок.

   Я решила воспользоваться любезным предложением Лени. В процессе тщательного умывания я лишилась макияжа, открыла шкаф с чистыми полотенцами и вскрикнула.

   На стопке нежно‑голубых махровых простынок лежал нож. Широкое зазубренное лезвие покрывали зловещие бурые пятна, рукоятка тоже была измазана.

   – Могу чем‑то помочь? – занервничал Леонид. – Выходи. Дам тебе пару таблеток для профилактики. Не волнуйся, гель нормализует перистальтику.

   Я распахнула дверь, в которую стучал сын олигарха.

   – Тебе лучше? – живо поинтересовался он. – Хочешь полежать на диване?

   Я показала пальцем на гору полотенец.

   – Леонид! Объясни, как сюда попал этот предмет?

   Младший Верещагин пару секунд стоял молча, затем его колени подломились, он осел на пол.

   – Это не сон, – простонал Леня, – правда! Я убийца! Жестокий, кровавый маньяк Сергей Антипенко! Он во мне! Это опять случилось!

   Я опустилась на пол рядом с ним.

   – Кого ты убил?

   Леня уронил голову на колени.

   – Ришу!

   – Свою сестру Ирину? – уточнила я. – Что она тебе плохого сделала?

   Леонид вытянул ноги и оперся ладонями о паркет.

   – Я маньяк Сергей Антипенко. Слышала о таком?

   – Нет, – осторожно сказала я. – Может, расскажешь?

   – О чем? – бесцветным голосом спросил Леня. – Ириши больше нет. Надо, наверное, пойти к папе. Я боюсь. Может, ты к нему сходишь? Отец, полагаю, внизу с гостями. Еще не самый поздний час, у нас народ до утра гудит.

   – Ладно, сбегаю, – пообещала я.

   Леня быстро чмокнул меня в щеку.

   – Спасибо. Я очень‑очень боюсь отца. Он на меня так смотрит, что я цепенею, плечи судорогой сводит. Знаю, он считает меня дураком, никчемным парнем. Я был болен, не мог учиться в институте, сейчас наверстываю упущенное, но мне очень трудно усваивать материал, там много математики.

   Леонид встал и направился к дивану, дойдя, он опустился на колени, затем лег на пол и сунул голову под низенькие ножки.

   – Что ты собрался делать? – удивилась я.

   – Хочу спрятаться, – без смущения признался он, – главное, отцу под горячую руку не попасть. Он из тех, кто убивает гонца, если последний принес плохое известие. Потом отходит, тогда можно обсуждать проблему. Хотя в моем случае говорить не о чем. Я убил Ришу, потому что я Сергей Антипенко. Меня расстреляют.

   – В России мораторий на смертную казнь, – возразила я, – высшая мера наказания заменена пожизненным заключением.

   – Жаль! – простонал Леонид. – Меня надо убить! Я собой не владею! Боролся, как мог, но Антипенко победил! Как ты думаешь, если отец хорошо заплатит начальнику тюрьмы или окажет ему спонсорскую помощь, тот согласится поставить меня к стенке? Сам не смогу лишить себя жизни, я трус!

   Последнюю фразу Леонид проговорил, уже забившись под диван. Я быстро послала эсэмэску Юре, села на пол, постучала ладонью и деловито сказала:

   – Леня, ты хочешь, чтобы гнев отца, когда он узнает об убийстве Риши, пал на чужую голову, то есть на мою?

   – Да, да, – зачастил негодник, – папа меня сразу убьет! А я надеюсь, что он договорится о моей казни, понимаешь?

   В словах младшего Верещагина не было никакой логики. Если он вознамерился лишиться жизни, то ему, наоборот, надо поспешить к Филиппу Леонидовичу, и вопрос разрешится в секунду: отпадет необходимость переговоров с палачами!

   Но не стоит спорить с безумцем, а то, что у Лени не совсем хорошо с мозгами, вы уже, наверное, поняли. С сумасшедшим можно достичь договоренности, если подыграть ему. Звать в спальню к сыну отца пока нельзя. Я плохо знаю биз‑несмена, но, вероятно, Леня прав, старшим Верещагиным овладеет ярость, он налетит на наследника с кулаками. Леонид окончательно лишится разума, а мне надо задать ему много вопросов.

   Я откашлялась и спросила:

   – Что мне сказать твоему отцу?

   – Леня убил Ришу, – глухо прозвучало из‑под дивана.

   – Филиппа Леонидовича не устроит такое сообщение, – заключила я, – он захочет выяснить, почему? Каков мотив? Где ты взял нож? Не получив от меня ответов, он непременно придет сюда, а тебе хочется избежать разговора, ведь так?

   – Что же мне делать? – простонал Леонид.

   – Давай побеседуем откровенно, – мягко предложила я, – я разберусь в деталях, предоставлю твоему отцу полный отчет о трагедии, успокою его, и тебя не станут ругать. Ты ведь боишься именно этого? Лучше расстрел, чем гнев папы?

   – Да, – прошептал Леня, – я заранее знаю, что услышу! Глупый, никчемный, тупой, не приспособленный двоечник, бестолочь полнейшая, паразит! Я хочу умереть! Сергей Антипенко рвется на свободу! Если меня расстреляют, маньяк тоже умрет. Риша – вторая жертва, будут и другие. Ты умеешь пользоваться компьютером?

   – С большим трудом, – ответила я.

   – Жаль! У меня много материалов по Антипенко, – пробурчал Леня.

   – Покажи, – потребовала я, – вылезай, не бойся. Я же не твой отец, орать не стану.

   Раздалось сопение, Леонид выполз из‑под софы, сел возле меня на пол и заговорил с таким отчаяньем, что я мгновенно разозлилась на Аллу Константиновну. Почему мать вовремя не отправила сына к психотерапевту? Не проконсультировалась у психиатра? Неужели она не видела, что ее мальчик, пусть уже и не беспомощный младенец, а вполне взрослый человек, сражается с демонами? А Леня не замолкал, его голос стал звонким, почти пронзительным.

   Все детство мальчика таскали по врачам. У него постоянно были простуды, ангины, грипп и прочие напасти. Из детского сада Ленечку выгнали, потому что он ходил в группу один день, затем два месяца болел, появлялся в коллективе детей и начинал судорожно рыдать, повторяя:

   – Домой, домой, домой.

   В конце концов заведующая заявила Алле:

   – Ребенок не садовский, не мучайте ни его, ни нас. Он отказывается есть, писается во время послеобеденного сна в постель, постоянно плачет, не играет с одногруппниками.

   В школу Леня пошел в восемь лет и сразу стал изгоем в классе. Учился мальчик из рук вон плохо, у него был замкнутый характер, он не обладал спортивными талантами, Леню били даже девочки из младших классов. В общем, натуральная мямля. Верещагин постоянно кашлял, чихал, температурил, он перепробовал, наверное, все представленные в продаже антибиотики, мучился то от запора, то от поноса, во время занятий постоянно бегал в туалет по‑маленькому. Вероятно, одноклассники могли простить мальчишке нелюдимость, не смеяться над его потугами играть в волейбол и не обращать внимания на сплошные двойки в его дневнике. Коллектив в классе подобрался хороший, учителя в школе были не злобные, не орали на детей, пытались наладить с ними контакт. Вот только в характере Ленечки была одна черта, на первый взгляд похвальная, но из‑за нее никто не хотел поддерживать с ним отношений. Леня всегда всем говорил правду в глаза.

   Воспитание ребенка странная штука. Родители постоянно твердят ему:

   – Никогда не лги, будь честным.

   А когда малыш говорит бабушке:

   – Ты плохая, пожалела в магазине купить мне машинку, а себе взяла коробку конфет, – мать его мгновенно ставит в угол.

   – Какое право ты имеешь хамить бабуле? – гневается маменька.

   – Я сказал правду, – пытается оправдаться ребенок, – бабуся же отказалась заплатить за игрушку, объяснила: денег на ерунду нет! А сама положила в тележку шоколадный набор, дома унесла его к себе в комнату, никого не угостила!

   Годам к семи‑восьми дети начинают понимать: когда мама велит говорить правду, она сама врет, ей совсем не хочется, чтобы ребенок во время вечеринки заявил:

   – Тети, дяди не ешьте оливье, в него добавили плохую колбасу. Мамочка ее резала и говорила: «Лучше гостям, чем в помойку».

   И фраза:

   – Бабушка, ты плохо выглядишь, все думают, что ты скоро умрешь, – никак не обрадует старушку.

   Правда бывает разная, некоторую лучше не произносить вслух. К началу подросткового возраста дети осваиваются, десятилетки лгут, как и взрослые, по тридцать раз на дню. Поведение, предписывающее вместо честных слов: «Жена тебе изменяет, и все об этом знают», говорить: «Передай от меня привет своей милейшей Танечке, сердце радуется, когда видишь столь любящую пару, как ваша», именуется хорошим воспитанием. Тех, кто не освоил науку «лживой правды», считают хамом.

   Леня же никогда не лукавил. Во время контрольных он мог поднять руку и воскликнуть:

   – Мария Ивановна, а Петрова Сидорову шпаргалку передала.

   Верещагин никогда не был ябедником, не бежал тайком к преподавателям, не наушничал, выступал открыто, но кому от этого легче? Впрочем, Леня мог встать посреди занятий и громогласно объявить:

   – Мария Ивановна, вы поставили Иванову двойку, а потом его мама принесла в учительскую новые сапоги, и в четверти у Вани оказалась тройка. Я попрошу своего папу вам телик купить, мне нужна четверка по алгебре.

   Понимаете, почему Леонида ребята не принимали в компании, не ходили с ним в кино, не доверяли ему своих тайн. Отношения с сестрами у него тоже складывались не очень хорошие, мальчик не эпатировал окружающих, не старался привлечь к себе внимание, он просто был честным, и девочки Верещагины немало натерпелись от брата. Фразы: «Ты жутко оделась, нельзя натягивать на толстую попу красную юбку» были, пожалуй, самыми безобидными. Мисси мать один раз после заявления мальчика выдрала до крови. Дочь пришла домой поздно и с уверенностью сказала:

   – Ерунда какая‑то в метро приключилась! Свет погас, поезд в тоннеле час стоял.

   – Неправда! – заголосил Леонид. – Мама, она в соседнем доме в подъезде с компанией сидела! Я видел в окно! Мисси, врать нехорошо!

   А еще Леня с возрастом не переставал болеть. В районной поликлинике его откровенно называли симулянтом, сестры мечтали подловить противного братца, когда тот разогревает градусник, нагоняет температуру. Девочки не верили в хвори Лени, считали его подлецом.

   После того как доходы Филиппа резво пошли в гору, жизнь Лени изменилась к лучшему. Мальчика перевели в частный лицей, и в хорошо оборудованном медицинском центре у него обнаружили проблему с почками. Девочки перестали лупить своего братца, после побега Ванессы из дома Алла Константиновна стала любящей матерью. Леня по‑прежнему резал правду‑матку, но теперь он получил официальный статус больного, поэтому члены семьи снисходительно улыбались и говорили:

   – Ты наш борец за справедливость.

   К сожалению, физическое состояние Лени все ухудшалось, врачи заговорили о трансплантации почки. Филипп Леонидович хотел сделать сыну операцию в Германии, но внезапно столкнулся с проблемой, которую никак не могли решить его деньги. Лене требовалась особенная почка, парень имел совершенно нестандартные параметры.

   Алла Константиновна вначале не оценила размер беды.

   – Уникальный ты мой, – со смешком сказала она сыну, – отлили тебя и форму разбили!

   Немцы отказались принимать больного, главврач клиники прямо сказал:

   – Я за всю мою практику подобного человека не встречал. Дай вам бог удачи.

   Филипп Леонидович бросил все силы на поиски донора, Леня слег окончательно, а операция все откладывалась. И вдруг в тот момент, когда парень почти смирился с неизбежностью смерти, Верещагиным улыбнулась удача: в автокатастрофе погиб совершенно здоровый мужчина, идеально совпадающий с Леонидом по всем показателям. Никаких осложнений во время операции не случилось, Леня скоро оказался дома, правда, отныне он начинает свой день с таблеток, которые препятствуют отторжению чужеродного органа.

   Леня долго восстанавливался, набирал нужный вес, постепенно наращивал физическую активность. Отец вначале ободрял сына, отправлял его на лучшие курорты мира, на воды, во Францию, Швейцарию, Италию. Но потом стал говорить:

   – Хватит нюниться, соберись, ты уже выздоровел. Надо думать о будущем, необходимо получить образование.

   С одной стороны, Леонид понимал, что отец прав: без диплома в нынешние времена никуда. С другой – парню не хотелось вскакивать ни свет ни заря на занятия, сдавать зачеты‑экзамены, корпеть над учебниками. У него уже выработался привычный график. Леня просыпался к полудню, неспешно завтракал, ехал в фитнес‑клуб, плавал в бассейне, обедал, отдыхал, бродил по магазинам, покупал вещи, до часа ночи смотрел любимые фильмы, слушал музыку. В‑третьих, Леонид знал: он единственный сын, кому, как не ему, со временем придется возглавить совет директоров фирмы отца. Леонида не пугало отсутствие необходимых знаний: босс ведь только раздает указания, выполняют их обученные люди. И последнее, наверное, самое важное: Ленечка хотел заниматься модой, в свое время он, лежа на диализе, от скуки читал гламурные журналы и понял: фэшн‑бизнес, вот что его привлекает.

   Внутренний голос подсказывал Леониду, что отцу не понравится профессия, к которой он тяготеет. Но младший Верещагин собрался с духом и сказал ему:

   – Можно мне уехать в Лондон? В Сент‑Мартинс колледж?

   Филипп Леонидович обрадовался:

   – Прекрасный выбор. Образование, полученное в Великобритании, считается одним из лучших. Какой факультет ты выбрал? Экономический? Юридический?

   – Хочу стать байером, – осторожно сказал Леонид.

   – Никогда о такой профессии не слышал, – удивился бизнесмен. – Это кто‑то вроде аудитора?

   – Нет, байер – закупщик коллекций одежды, – пустился в объяснения Леня, – он определяет, что будет носить народ, сидит на модных показах, знает все тенденции нового сезона.

   Брови Филиппа Леонидовича медленно сдвигались к переносице, Леня струхнул и от этого заговорил быстрее:

   – Папа, байерство очень важное и интересное дело. В фэшн‑бизнесе хорошие заработки, там вращаются миллионы!

   Филипп с размаха стукнул ладонью по столу:

   – В моей семье пидоров не будет! Тряпки удел баб! Пойдешь учиться на экономиста. Мне плевать, что тебе нравится. Сидишь на моей шее, значит, не имеешь права на личные интересы! Гея мне в семье не хватало! Идиота в розовых штанах с серьгой в носу! Не желаешь слушать отца, дверь открыта, топай на улицу и живи, как хочешь.

   Что было делать? Леня безропотно отправился туда, куда велел родитель, и начал грызть сухарь науки, к которой не испытывал ни малейшего интереса. Спустя некоторое время он привык ходить на лекции, радости никакой не испытывал, но и абсолютно несчастным себя не чувствовал, жизнь казалась сносной, преподаватели не придирались к студенту Верещагину, все знали, из какой он семьи, никто не хотел ссориться со всесильным богачом. Правда, однокурсники не спешили заводить дружбу с Леней, который, несмотря на успешное лечение, остался букой и правдорубом, но парень давно привык к одиночеству и даже стал находить в нем прелесть. В свободное время он бродил по магазинам, иногда в его голове зарождалась мысль: может, бросить на фиг занятия экономикой? Уйти от родителей, устроиться в какой‑нибудь бутик, начать карьеру байера с низшей ступени, прибиться к какому‑нибудь фэшн‑боссу, подавать ему кофе. Задора хватало ненадолго, Леня покупал себе очередной костюм и возвращался в золотую клетку.

   Год назад Леонид получил письмо. Он был немало удивлен: в основном на его е‑майл приходили приглашения из бутиков посмотреть новые коллекции, а здесь послание от какой‑то женщины…

   Леонид прервал рассказ, встал, подошел к письменному столу, открыл ящик, достал оттуда листок и протянул мне.

   – Читай. Я всегда распечатываю текст, мне неудобно с экрана просматривать.

   Я начала читать.

   «Здравствуй, Леня! Не знаю, зачем пишу, но пишу. Меня зовут Галина. Я единственная родная сестра Сергея Антипенко, донора, от которого тебе перешили почку. Сначала я сомневалась, следует ли рассказывать правду, но, думаю, ты имеешь право ее знать.

   Мой брат Сергей Антипенко был серийным убийцей, нападать на женщин он начал с четырнадцати лет, арестовали его в двадцать шесть. Во время следствия Сергей признался в совершении сорока преступлений, показал места захоронения тел. Адвокат пытался представить его психически больным человеком. На следствии Сергей рассказывал, что несколько раз в год испытывал непреодолимое желание убивать. Жертвой всегда становились девушки, совсем молодые, пятнадцати‑семнадцати лет. Брат никогда не вступал с ними в сексуальный контакт. Он просто лишал бедняжек жизни и таким образом получал разрядку. Даже у следователя зародились сомнения в его нормальности, но экспертиза признала Сергея вменяемым. Его присудили к пожизненному заключению, но не успели отправить к месту отбывания наказания. Ночью сокамерники напали на брата и жестоко избили его. Преступный мир не прощает тех, кто обижает малолетних.

   Сергей остался жив, впал в кому, очутился в больнице, где находился в вегетативном состоянии. Отправить брата на зону было невозможно, но и держать в палате его долго не собирались.

   Я единственная родственница Сергея. Наша мать умерла от передоза героина, отца мы никогда не видели. Я не могу ни понять, ни оправдать того, что сделал Сергей, и слово «брат» произношу с трудом. У меня есть семья, маленькая дочь, и, глядя на своего ребенка, я часто думаю о тех матерях, которые лишались любимых детей из‑за действий Антипенко. Мне хочется представить, будто его никогда не было, Сергей – дурной сон, кошмар, он фантазия моего ума, а не отвратительная реальность.

   К сожалению, меня постоянно беспокоили разные инстанции, содержание коматозника обходится в большую сумму, и сестра, как единственная родственница, должна была принять решение об отключении аппаратов. Не знаю, почему я тянула время. Сергей не мог очнуться. Самым страшным было бы, если бы он пришел в сознание. Но кто меня останавливал, я поняла позднее, это был твой ангел‑хранитель.

   Однажды главврач клиники попросил меня срочно приехать, в его кабинете я увидела Филиппа Леонидовича. Он рассказал о твоей болезни и попросил:

   – Сергей не сделал ничего хорошего за всю жизнь. Он сеял лишь горе, боль и смерть. Антипенко ждут в аду черти. Предоставь брату возможность хоть как‑то искупить грехи. Пусть он спасет хоть одного человека. Антипенко идеальный донор для Леонида. Я готов заплатить за почку любые деньги.

   Я подумала, что Филипп Леонидович прав. Сергею дан шанс, пусть он об этом не узнает, но на Страшном суде, восстав из гроба, он сможет сказать: «Господи, я подарил жизнь незнакомцу».

   Господин Верещагин щедро заплатил за почку. Я обрела душевное спокойствие и финансовое благополучие. Зачем же я пишу тебе?

   Сергей никогда ничем не болел. У него не было даже насморка, он получил бычье здоровье, мог без проблем прожить полтораста лет. А вот психика его оказалась изломана, как сухая ветка. Он был полным социопатом, не имевшим понятия о жалости, милосердии и благородстве. С младых ногтей он убивал животных, их мучения доставляли Сергею радость. Садист, психопат, убийца – вот его краткий психологический профиль. Ни воспитанием, ни репрессивными мерами, ни сеансами психотерапевта его нельзя было исправить. Он генетический урод, мутант без совести, мусор человечества.

   Давая согласие на пересадку его почки, я не подозревала, какой опасности подвергаю тебя. Правда открылась лишь после прочтения книги американца, доктора Майкла Джордана. Его труд называется «Память тела». Донесу до тебя ее содержание. На основании многолетних наблюдений Джордан сделал вывод, что вместе с пересаженным органом к новому владельцу от донора переходит его душа. Значит, ты унаследовал сущность убийцы. Если бы я ранее изучила труд Джордана, ни за что не дала б согласия на пересадку его почки.

   Леня, я с тобой не знакома, встречаться с тем, в ком теперь живет душа Сергея, не хочу и боюсь. Но поскольку я в некотором роде являюсь виновницей того, что случится с тобой в дальнейшем, считаю своим долгом тебя предупредить. Леонид, ты начнешь слышать голос, он закричит: «Убей, убей, убей». В эту минуту вспомни, что Антипенко малая твоя часть, и сопротивляйся изо всех сил, борись. Сергей не отстанет, он живет в тебе, захочет взять верх, захватить главенство. Борись с ним. Иначе ты станешь убийцей, пустишь свою жизнь под откос, очутишься в колонии специального содержания. Одна радость: сидя в тебе, там окажется и Сергей. Леня, держись подальше от юных девушек. Помни, Сергей млел от пятнадцати‑семнадцатилетних. Вроде у тебя есть младшая сестра Ирина? Сведи общение с ней к нулю. Антипенко не спит. Я желаю тебе мужества. Только очень стойкая, несгибаемая, гранитная личность способна противостоять натиску Антипенко. Он родился монстром, оборотнем, и Сергей отныне часть тебя. Удачи! Успеха! Душевного спокойствия! Тебе будет страшно, но ничего не бойся! Помни, мир принадлежит бесстрашным героям, а не избалованным мажорам. Мой последний совет: никому не рассказывай об Антипенко. Не поймут. Испугаются. Не захотят общаться с криминальной личностью. Объявят тебя изгоем! Выгонят из семьи! Вытурят из Москвы! Храни секрет! Если хочешь получше разобраться в проблеме, почитай подшивку журнала «Необъяснимое» за прошлый год и книги, список которых я привожу ниже. Более писать не стану. Ни своего адреса, ни телефона не дам. Не пытайся отыскать мой след. Бесполезно, после смерти Антипенко я сменила имя, фамилию, переехала в другой город. Галины Антипенко более нет, есть другая женщина, в семье которой не было убийц.

   Здоровья тебе и успешного сопротивления злу!»

   Я отложила листы.

   – Ужасно, правда? – еле слышно спросил Леня.

   – Глупо, – ответила я, – миллионы людей на Земле живут благодаря донорам. Ничьи души вместе с почкой или сердцем никому не переходят. А переливание крови? Знаешь, сколько ее нужно для любой операции? Тебе просто хотели испортить настроение, выбить из равновесия!

   Леня бросился к книжным полкам.

   – А вот и нет! Я занялся этой проблемой, увлекся психологией. Даже пожалел, что отец не настоял на моем психологическом образовании, оно мне может помочь разобраться в себе. Доступно объясняю?

   Мне пришлось кивнуть. Сейчас не время спорить с Леонидом и объяснять ему, что на психфак набирают людей, которые мечтают помогать другим, разгребать чужие, а не свои комплексы, фобии и беды.

   Леня потряс толстым томом.

   – Тут много интересного! Мартину К. вживили донорскую роговицу. Добропорядочный, тихий семьянин превратился в буйного, неуправляемого мужика, такого же, как его донор. Монашка Елена после переливания крови пустилась во все тяжкие, пристрастилась к алкоголю, начала курить травку. Учительница Антонина вообще захотела сменить пол, она уверяла, что после шунтирования чувствует себя восемнадцатилетним солдатом.

   У меня лопнуло терпение.

   – Стоп. Шунты – это части вены, которые кардиологи берут из нижних конечностей самого больного. В книжке неувязочка!

   Леонид показал на компьютер.

   – Интернет! Там…

   – Полно ерунды! – возмутилась я.

   – Сайт «Чужие», – не останавливался Верещагин, – люди рассказывают, как их подчинили души умерших доноров. Ну почитай! Все правда!

   – В Сети плавает масса дураков, среди них есть те, кто видел инопланетян, Годзиллу, общался с Тутанхамоном и вчера сражался в армии Александра Невского против псов‑рыцарей, – улыбнулась я.

   – Не смешно! – топнул ногой Леонид. – Я теперь часто поздним вечером слышу голос! Начинаю засыпать, а он бубнит: «Убей, убей, убей».

   – Поэтому ты попросил установить в спальне кофе‑машину, наливаешься эспрессо, пытаешься бодрствовать, чтобы не слышать эти слова? – догадалась я.

   Леонид сгорбился.

   – Верно. Антипенко днем не проявляется, оживает к ночи. Иногда он говорит около полуночи, порой раньше, никогда после часа.

   – Любопытный график, – протянула я. – А зачем ты под диван залезаешь?

   – Страшно, – по‑детски произнес Леня, – жутко. Он мне приказывает убивать.

   – Можешь вспомнить его слова точно? – попросила я.

   Леонид сел в кресло и по‑женски втянул на него ноги.

   – Разное произносит. Иногда просто ноет «убить, убить» или конкретно велит: «Ступай, зарежь Белку». Вот тогда я под софу и лезу, нос в пол уткну, уши зажму и повторяю: «Нет, нет, нет, уходи вон». Но Белку я убил! Ничего не помогло!

   – В Москве грызуна трудно поймать, – попыталась я вернуть Леонида к действительности.

   Младший Верещагин свесил голову на грудь.

   – Сейчас расскажу. Некоторое время назад голос по‑другому зазвучал, не так, как раньше.

   – С этого момента поподробнее, – оживилась я. – Что изменилось?

   Леонид сложил руки на груди.

   – В тот день я вернулся домой около восьми, принял ванну, вылез и слышу: «Выпей воды, выпей воды, выпей воды. Выпей, и я уйду навсегда. Дай водички на прощанье».

   Леня обрадовался. В массе материала, который он находит в Сети, есть сообщения от людей, которых покинула подселенная душа. Донор уставал бороться с хозяйской личностью и исчезал. Перед тем, как оставить чужое тело, он, как правило, просил об услуге. Одни требовали вкусной еды, другие желали прогуляться по памятным местам. Если исполнить их просьбу, чужеродная энергетика исчезнет навсегда.

   Леня бросился к бутылке с минералкой, которая всегда стояла у него в спальне. Дом Верещагиных громадный, это не малогабаритная однушка, в которой дотягиваешься рукой до холодильника, не вставая с постели. За каждым пустяком на кухню не набегаешься. Зои, горничная Леонида, отлично изучила повадки хозяина, она всегда следит за наличием напитков в спальне, регулярно пополняет запасы шоколада в тумбочке у кровати, приносит фрукты.

   Верещагин залпом осушил бутылку.

   – Хорошо, – просвистел голос, – теперь отдохни.

   То ли от нервного напряжения, то ли от слишком быстро проглоченной жидкости у парня закружилась голова, перед глазами замелькали разноцветные мухи, зашумело в ушах. Леонида охватила апатия, не хотелось шевелиться, он словно заснул наяву. Внезапно дверь в комнату отворилась, появилась фигура в черном, лицо скрывал капюшон. Незнакомец схватил Леню за руку, парень без сопротивления встал, вышел в коридор… дальнейшее Леня помнил плохо. Способность воспринимать действительность вернулась к нему в маленькой гостиной. Комнатой практически не пользуются, и Леня не понимал, как он в ней очутился. Парень сел на диване, на котором до этого лежал, зажег торшер и едва не упал в обморок.

   На полу распласталась кошка Аллы Константиновны, дряхлая, почти лысая от старости Белка. Она была вся в крови, рядом валялся нож с широким лезвием. Несмотря на странное состояние, а Леня ощущал себя словно с похмелья, он запомнил позу, в которой лежала кошка. Белка валялась на боку, странно вытянув абсолютно прямые лапы. Она казалась замороженной. Кровь блестела в электрическом свете, напоминала лак для ногтей и даже показалась ошалевшему парню нарисованной масляными красками. Уже через пару секунд Леня в ужасе хотел убежать, но тут он увидел свои руки. И ладони, и пальцы покрывала темно‑бордовая, липкая, специфически пахнущая чем‑то кислым жидкость. Леонид сообразил, что это он убил Белку. Самое жуткое состояло в том, что он абсолютно не помнил, как это случилось.

   Несмотря на сильнейший стресс, Леня не заорал, он догадался тихо позвать Зои, приказал тайке убрать следы преступления, а сам кинулся в ванную и начал с остервенением мыться, терся мочалкой, поливался почти кипятком, но все равно ему казалось, что его ладони и пальцы в крови.

   – Наверное, ты был весь покрыт царапинами? – предположила я.

   – Нет, – возразил Леня, – никаких ран. Не успел я лечь в кровать, как снова услышал голос, он смеялся и бубнил:

   – Теперь я главный, Сергей Антипенко. Ты мой раб! Навсегда! Я тоже начинал с четвероногих. Ты убил кошку.

   Ночь Леонид провел без сна. Он очень любил животных, переживал гибель Белки, боялся встретиться с матерью и услышать от нее вопрос: «Ленечка, ты не видел Белочку? Куда она задевалась?»

   Но накануне того дня Алла Константиновна улетела в Париж за очередной партией нарядов. А когда она вернулась, Тайра, ее горничная, со слезами на глазах сказала хозяйке:

   – Мэм! Белка пропала! Я обыскала весь дом! Нигде ее нету!

   Алла неожиданно восприняла эту весть без особых эмоций.

   – Тайра, кошке исполнилось восемнадцать лет, она была больна, еле ходила. Думаю, несчастное животное убежало умирать. Не переживай, никто тебя не накажет.

   Прислуга начала кланяться, а Леня, который присутствовал при беседе, испытал невероятное облегчение. И зря, потому что сегодня с ним случилась новая ужасная история.

   В назначенный час Леонид пошел смотреть домашний спектакль, но представление показалось ему диким. Отвратительный сценарий: варево из набора штампов русских народных и европейских сказок. При чем тут Колобок и король Фердинанд? С какого бока появились Баба Яга, медведь и Кузя? Почему под потолком летает Карлсон? А выход из‑за кулис Пятачка в компании с Дочерью племени Йо окончательно добил его.

   – Кажется, пьесу писала ты? – вдруг поинтересовался мой собеседник.

   Я кивнула. Неудобно вышло. Сейчас великовозрастный студент начнет осыпать меня вымученными комплиментами, и получится совсем плохо. Надо быстро объяснить Леониду, что пьеса рождалась при непосредственном участии режиссера, который жаждал фантасмагории, китча, лубка, смешал в одну кучу разноплановый эпос, состряпал чудовищное варево по принципу: чем несъедобнее, тем лучше!

   Едва мы вошли в кабинет, как Филипп Леонидович сердито спросил:

   – Зачем ты его привела?

   – Папа, я убийца, – произнес Леня с каменным, словно замороженным, лицом, – меня… расстреляйте!

   – Что он несет? – поморщился отец.

   – Ваш сын нуждается в помощи, – перебила я бизнесмена, – ему срочно необходима консультация психиатра. Следовало раньше обратить внимание на душевное состояние парня, вероятно, обошлись бы психотерапией, но теперь Леню придется поместить в клинику.

   – Сейчас мне не до симулянта, – небрежно обронил Верещагин‑старший, – есть дела и поважней.

   Я возмутилась:

   – Зачем заводить детей, если они вам не нужны? Вы недолюбливали мальчика с раннего детства, считали его никчемным лентяем, верили равнодушным врачам из районной поликлиники, постоянно ругали сына, и в результате ему пришлось пережить трансплантацию почки. Вам не стыдно? Родители ответственны за своих отпрысков!

   Юра встал с дивана.

   – Вилка! У нас тут…

   Верещагин махнул рукой.

   – Погоди. Что случилось, то случилось! Хочу ответить госпоже писательнице. Детьми обязана заниматься мать. Я обеспечивал семью, времени на сю‑сю му‑сю у меня не было. Но всегда, придя домой, я интересовался у жены, как дела? Она отвечала: «Все нормально». Какие ко мне претензии? Леонид вырос странным, он, на мой взгляд, уже достаточно взрослый. Я в его возрасте давно завел семью, нес за нее ответственность, а сын избалован, не желает работать, еле‑еле учится, не имеет друзей.

   – В ванной комнате Леонида в шкафу лежит окровавленный нож, – перебила я его, – ваш сын считает, что убил Ришу, перерезав ей горло!

   Владимир вскочил со стула, Юра сделал шаг к младшему Верещагину, Филипп Леонидович заметно растерялся. Я быстро усадила несопротивляющегося, податливого Леню на диван и спросила:

   – Разве Ирине нанесли именно такую рану?

   Первым взял себя в руки бизнесмен.

   – Нет. Зачем он говорит неправду?

   Я посмотрела Филиппу прямо в глаза.

   – Вашего сына намеренно доводят до сумасшествия. Хотите знать правду? Она не придется вам по душе.

   Начальник охраны открыл было рот, но Филипп Леонидович поднял руку.

   – Спокойно. Пусть она говорит.

   Я села на диван у окна.

   – Отчего‑то родители считают детей своей копией, но ведь это не так. Леонид мало похож на вас. Вы рано стали мужчиной, а Леня до сих пор наполовину ребенок. Стоит посмотреть на его комнаты, и многое станет понятно. Машинки, игрушки, мультфильмы. Лене комфортно пребывать в детстве, ребенок ведь ни за что не отвечает, он прячется за спинами взрослых. Если я не ошибаюсь, в психологии есть такое понятие, как синдром Питера Пэна, мальчика, не желавшего взрослеть. Но в отличие от веселого, бесшабашного, активного Питера Леня замкнут, он долго страдал энурезом, не дружил с одноклассниками, варился в собственном соку. Добавьте сюда постоянные болезни, множество лекарств и, в конце концов, трансплантацию почки. Сложим вместе все составляющие и получим взрослого парня с менталитетом третьеклассника, который боится отца, и еще с кучей комплексов. Леонид вас послушался, он пошел учиться не на байера, а покорно отправился в институт экономического профиля. Леня опасается разгневать отца, основная жизненная эмоция парня – страх. И при этом он всегда говорит людям правду в глаза, абсолютно не волнуясь, что кого‑то обидит. Впрочем, иногда он может промолчать, но выдавить из себя пустой комплимент – никогда.

   – Отличный психологический портрет, – подал голос Филипп Леонидович, – Ленька действительно хамоват, сколько раз ему говорили: «Будь вежлив с людьми», а он кивает и снова за свое. Мне даже пришлось извиняться перед посторонними людьми за его беспардонность. Сын вроде послушный и в то же время неслух.

   – Он по менталитету семилетний мальчик, – сказала я, – реальный паспортный возраст человека не всегда совпадает с душевным. Тот, кто задумал извести Леонида, отлично знает, с кем имеет дело, вот почему он прислал ему письмо от лица сестры маньяка. Юра, ты нашел информацию на преступника?

   Шумаков достал из кармана помесь сотового с компьютером.

   – Сергей Яковлевич Антипенко – серийный убийца‑садист. Получал удовлетворение, мучая своих жертв, девочек старшего школьного возраста. Поскольку следов прямого сексуального контакта не обнаружилось, считалось, что преступник импотент. Убивал в течение двенадцати лет.

   Владимир поморщился.

   – Долго же его ловили.

   Шумаков приблизил айфон к глазам.

   – Большинство девочек было из неблагополучных семей, об их пропаже никто не заявлял. Сергея Антипенко осудили пожизненно. Умер он в больнице после драки в тюрьме. Есть сестра. Связаться с ней проблематично, женщина сменила имя, фамилию, жилплощадь. Сейчас ночь, но утром я попытаюсь найти ее. Пока все.

   Я повернулась к Филиппу:

   – При первом взгляде на нож в шкафу вашего сына мне стало ясно, что это не орудие убийства Риши. Лезвие слишком широкое, с зазубринами. А мы знаем, что девушку лишили жизни при помощи узкого, очень острого стилета, ударив ее в глаз. Около кровати Лени я нашла небольшую дырочку в стене, думаю, кто‑то из соседней библиотеки, граничащей со спальней парня, пугал его. История была задумана с размахом. Сначала Леонид получает письмо от сестры Антипенко – Галины. Филипп Леонидович, задам вам для проформы вопрос, на который, полагаю, знаю ответ. Кто был донором вашего сына?

   Олигарх отвернулся к окну и предпочел промолчать.

   – Неужели вы не хотите найти мерзавца, издевающегося над Леней? – воскликнула я. – Вы настолько равнодушны к судьбе продолжателя рода Верещагиных?

   Бизнесмен ответил:

   – Почка принадлежала Антипенко, я хотел спасти Леньку, широко раскинул сеть, искал донора, в конце концов мне сообщили о Сергее. Галина получила большой куш за разрешение отключить аппараты жизнеобеспечения брата.

   – Кто знал о сделке? – быстро спросила я.

   – Мы с сестрой Антипенко, – ответил олигарх.

   – Может, еще врачи? – не успокаивалась я. – Трансплантологи, которые забирали орган?

   Филипп Леонидович ответил:

   – Нет. Их привезли в больницу, показали Сергея в коме, ознакомили с историей болезни, продемонстрировали согласие Галины, оформленное по всем правилам с печатями, подписями. Личные данные Антипенко остались тайной. Я заплатил немалую сумму за секретность, мне очень не хотелось, чтобы таблоиды пронюхали и запестрели заголовками вроде: «Почка серийного убийцы досталась сыну богатого человека». Им было бы наплевать на то, что Леонид один из первых в очереди на орган и почка Антипенко может подойти исключительно ему.

   – А доктор, который сообщил вам о преступнике? – не утихала я. – Те, кто забирал почку, не знали фамилии, те, кто ее пересаживали, не интересовались именем донора, их волновал его возраст, диагноз и другие параметры. Но врач, сообщивший вам об Антипенко, полностью в материале.

   Верещагин вышел из‑за стола.

   – Его нет в России, он отправлен на работу в Австралию.

   Я тоже встала и подошла к бизнесмену.

   – Человек, издевавшийся над Леней, находится в вашем доме. Вспомним про дыру в стене. Ею может пользоваться только тот, кто имеет доступ на вашу половину. Мерзавец знает о предписании врача Лене постоянно пить воду и воспользовался этим обстоятельством. В бутылку добавляли психотропное средство, оно ввергало парня в полубессознательное состояние. Действительность смешивалась у него в голове со сновидениями. Лене казалось, что некто, облаченный как монах, брал его за руку и вел куда‑то. Думаю, вашего сына действительно уводили из его комнаты. Человек в черном не галлюцинация, а реальность. В первый раз он препроводил парня в маленькую гостиную. Там лежал труп кошки, скончавшейся от старости. Останки Белки были вымазаны искусственной кровью, ее используют в кино и театре. Инсценировка выглядела весьма убедительно. Сразу отвечу на не заданный вами вопрос: почему я решила, что кровь фальшивая? Леня сказал, что жидкость была яркой, блестящей, словно лаковой, и в комнате сильно пахло чем‑то кислым. По моим книгам снимали телесериалы, меня приглашали понаблюдать за процессом съемок, и вот тогда я увидела бутафорскую кровь. Теперь я знаю, что она бывает разной и по качеству, и по цене, но у всех модификаций есть одно общее: в отличие от настоящей крови, которая на воздухе быстро покрывается пленкой, тускнеет, «запекается», ее фальшивый аналог постоянно вытекает из раны. И понятно почему: на экране нужна эффектная картинка, а не правда жизни. Эрзац‑кровь намного ярче настоящей. И она имеет противный кислый запах. Леня сказал, что кошка лежала, странно вытянув лапы, выглядела, как замороженная. Я предполагаю, что Белка скончалась давно, успела окоченеть и застыла. Но если кошка лишилась жизни давно, то каким образом ее кровь осталась яркой? Ваш сын не задавался никакими вопросами, он принял психотропное средство, был напуган видом животного, убежден, что его собственный разум захватывает Сергей Антипенко. Организатор спектакля добился требуемого эффекта, Леонид до сих пор уверен, что лишил жизни любимицу матери.

   – Вероятно, так и было! – слишком громко сказал Володя.

   Я взглянула на Леонида. Тот спал, откинув голову на диванную подушку.

   – Успокоился, – сказал Юра, – он жил в напряжении, скрывал свою тайну, а теперь расслабился. Страх ушел, не надо трястись.

   – Он сам признался в убийстве Белки! – настаивал начальник охраны.

   – Любая кошка, даже очень старая и больная, будет яростно защищать свою жизнь, исцарапает нападающего, а на руках Леонида не осталось никаких следов, – возразила я.

   – И откуда тебе сие известно? – гневно спросил Владимир.

   – Он сказал, – ответила я.

   – Ха! – выпалил Корсаков. – Не стоит верить чужим словам. Все врут.

   – Но только не Ленька, – неожиданно вмешался Филипп Леонидович, – парень честен до идиотизма, до глупости.

   – Надо позвать горничную Зои, выяснить, где она похоронила труп Белки, эксгумировать его, и станет ясно, что произошло с кошкой! – воскликнула я, отлично зная, что подчас вскрытие, проводимое спустя продолжительное время после смерти, не дает требуемого результата.

   Дверь в кабинет широко распахнулась, в комнату вошла жена олигарха. Она успела снять шикарное платье с кринолином, сейчас на ней было элегантное темно‑сиреневое, достаточно скромное одеяние.

   – Можете больше не шушукаться, – скорбно произнесла она. – Ванесса погибла из‑за меня, я пришла рассказать правду.

   – Аллочка, успокойся, – ласково сказал муж, – думаю, тебе лучше завтра вечером улететь в наше швейцарское поместье. Я не смогу купировать скандал. Утром о происшествии с певицей станет известно всем, на свет вылезут детали ее биографии, пресса начнет атаковать нашу семью.

   Алла Константиновна вскинула подбородок.

   – Да, конечно. Я уеду. Но сначала должна рассказать тебе правду.

   Я потерла ладонями щеки и тихо спросила у Юры:

   – Что случилось со звездой рок‑н‑ролла?

   Филипп Леонидович обнял супругу и усадил ее на причудливо изогнутую козетку, совершенно не подходившую для кабинета, – ей скорее следовало стоять в будуаре кокетки, а не здесь.

   – Мы позвали тебя сюда, чтобы сообщить о смерти Ванессы, – еле слышно сказал мне Шумаков, – но ты привела Леонида, и разговор потек в другом направлении. Филипп, похоже, совсем не расстроен, либо у него вместо нервов канаты, либо он болен психически. Есть такое отклонение, когда человек не способен испытывать сильные эмоции, нечувствителен ни к горю, ни к радости.

   – Наркотики? – предположила я. – Передозировка? Что произошло с Ванессой?

   – Пока неизвестно. Тело нашли в гостинице над театром, – шепотом вводил меня в курс дела Юра, – вскрытие, как понимаешь, сделать не успели. Гостям объявили, что она закапризничала и отменила концерт.

   – Небось никто не удивился, – пробормотала я, – газеты постоянно пишут о выходках звезды, Ванесса славится дурным характером. Если ей что‑то не понравится или настроение испортится, она сразу устраивает скандал.

   – Народ разъезжается по домам, – не обращая внимания на мое замечание, говорил Юра, – артистов мы пока под благовидным предлогом задерживаем, музыкантов Ванессы тоже. В ее номере героин не найден. Лабухи говорят, что солистка не кололась.

   – Пресса безостановочно мусолит дурные пристрастия Ванессы, – громко заявила Алла, – но это неправда. Я сейчас вам все расскажу! Мою дочь убили ненарочно. И… прости, Филипп, я тебя обманывала!

   – Давайте вызовем Антона Макаровича, пусть даст Алле Константиновне успокаивающее, – засуетился Владимир.

   – Нет! – отказалась та. – Я должна спасти Нику!

   – Кого? – хором спросили Владимир с Филиппом Леонидовичем.

   – Нашу несчастную внучку, – всхлипнула Алла Константиновна, – она… Господи, замолчите все немедленно. Иначе я не смогу объяснить… Ванессы нет, надо вывезти из страны Нику. Я улечу с ней в Швейцарию! Девочке ни в коем случае нельзя попасть на глаза репортерам. Фил, ответь!

   – Мне можно говорить или надо помалкивать? – огрызнулся супруг. – Какая, к едреной матери, внучка‑штучка? Впервые о ней слышу.

   Его жена прижала кулаки к груди.

   – Я предала Ванессу! Выгнала девочку из дома! Оставила ее без помощи! Лишила своей любви!

   Филипп Леонидович треснул кулаком по письменному столу. Хрустальная карандашница, стоявшая на нем, жалобно тренькнув, распалась на осколки.

   – Хватит истерить! Ты отлично знаешь, что сделала Ванесса! Следовало сдать девку в милицию! Она пыталась убить свою крохотную сестру! Такое не прощают! Я, наверное, ума лишился, когда разрешил ей петь в нашем театре! А все ты! Ходила, ныла, повторяла: «Фил, прошло много лет! Ванесса очень изменилась, она глубоко раскаивается в содеянном! Дочь не замышляла убийства Риши, просто у нее произошел психологический срыв. Сейчас она звезда, ее имя на первых страницах прессы, Ванессе не нужны ни твои деньги, ни связи, у нее есть лишь одно желание – вернуть расположение отца!» Сколько ты меня обрабатывала, а? Со дня смерти Розы гундосила! А потом начала говорить, что на спектакль никто не придет. Риша получит моральный удар, надо завлечь публику. Ванесса лакомое зрелище, она готова все бросить и примчаться, чтобы помочь младшей сестренке собрать для нее полный зал. И я, старый, блин, болван, повелся! Ты загипнотизировала меня! Что у нас в доме происходит?

   Алла Константиновна выпрямила спину.

   – Да. Именно со дня смерти Розы я стала испытывать моральные мучения. Потерять дочь очень тяжело. Извини, Фил, но ты, как все мужчины, не часто общался с детьми, они выросли без твоего участия.

   – Здорово! – заорал бизнесмен. – Подходящий момент для выяснения отношений! Мы с тобой наедине, никого рядом нет! Швыряй мне дерьмо в лицо, ни одна живая душа не узнает! Я что, пил? Гулял? Веселился? Бил тебя? Обижал? Да я работал как проклятый ради вас. За чей счет ты сегодня ни в чем отказа не знаешь?

   Алла Константиновна вскочила.

   – Я констатирую факт. Да, ты трудолюбив. Но детям нужен отец, а не виртуальный папочка, вечно отсутствующая в доме единица. Почему Леня идиотом вырос? А?

   Леонид открыл глаза.

   – Я убил Ришу! Я! Я! Расстреляйте меня.

   – Заткните его! – рявкнул Филипп. – Не до психов сейчас!

   Я быстро подсела к Лене, схватила его за руку и шепнула:

   – Сиди тихо, я с тобой. Все будет хорошо.

   Холодные и почему‑то липкие пальцы парня ответили слабым, едва ощутимым пожатием.

   – Поэтому Леня и дурак, – торжествующе воскликнула Алла, – что ты его затравил, не вел с ним задушевных бесед, ни разу не похвалил сына. Что он слышал от тебя хорошего? И Ванесса! И Роза! Ты не любишь своих детей! Вот они и ушли в мир иной! Леня тоже вроде как не с нами. Одна Мисси ходит у тебя в любимицах! А у меня кто? Я хочу все рассказать! Мне нужна ваша помощь. И если сейчас ты не дашь мне объясниться, я пойду в газеты! На телевидение! Стану главной героиней шоу «Сплетник», у меня больше нет сил терпеть! Сяду перед камерой и все расскажу! Плевать на твой имидж!

   Филипп Леонидович приблизился к супруге и неожиданно участливо сказал:

   – Конечно, я тебя внимательно слушаю, говори. Обязательно решим все твои проблемы.

   Алла Константиновна откашлялась и начала рассказывать.

   После смерти Розы мать испытывала жестокие муки совести. Алла корила себя за невнимательность к дочери, не спала ночей, вспоминала, как улетала за рубеж на шопинг, не гуляла с девушкой, не болтала с ней о милых пустяках, не брала Розу с собой за границу. Однако прошлого не вернуть, дочь не оживить, Алле Константиновне оставалось лишь безостановочно упрекать себя.

   Но Верещагина не стал заниматься самобичеванием, она решила изменить стиль общения с остальными детьми, сблизиться с ними, подружиться. Сначала Алла попыталась установить тесный контакт с Мисси, предложила ей:

   – Солнышко, давай слетаем в Париж! Круассаны, магазины, сыр, вино. Погуляем, сделаем покупки.

   Но Мисси не проявила энтузиазма.

   – Нет, мама, – отказалась она, – мы готовим несколько контрактов. У меня дел по горло. Может, ближе к лету? Хотя я не уверена, что в Париже хорошо в жару. Лучше тебе направиться в Италию, к морю.

   – Я предлагаю тебе совместную поездку, – уточнила Алла Константиновна. – Когда мы с тобой ездили вместе отдыхать? Не припомню.

   – Никогда, – отрубила Мисси, – в детстве ты меня в лагеря на все летние каникулы сплавляла. Потом, когда деньги появились, я стала ездить в Лондон, язык изучать. Мы ни разу не загорали вдвоем на пляже, не довелось.

   Алла Константиновна чуть не расплакалась.

   – Знаю. Я была очень плохой матерью. Но еще не поздно это исправить. Полетели вместе в Париж! Пожалуйста!

   – Ерунда, мама, никаких претензий у меня к тебе нет, – деловито заявила Мисси, – как вышло, так и хорошо.

   – Я тебя люблю, доченька, – заплакала Алла, – иди сюда, поцелуемся.

   Мисси покорно вытерпела объятия Аллы Константиновны и убежала. Мать сделала неутешительный вывод: Мисси для нее потеряна. Дочь приветлива, воспитанна, уважительна, но никогда искренне не полюбит маму. Ну и кто остался у Аллы? Леонид? Даже при всем огромном желании сблизиться с ним Алла Константиновна понимала: Леня – странный человек. Он не принадлежит к категории людей, с которыми приятно проводить время. Сын вечно ходит букой, молчит, а уж если открывает рот, то с языка слетают либо жалобы на здоровье, либо шокирующая правда, которая больше смахивает на хамство.

   И тогда Алла вспомнила о Ванессе. Конечно, то, что совершила старшая дочь, ужасно, но прошло много времени. Надо отыскать ее, худой мир лучше доброй ссоры. Не стоит рассказывать, как Алла Константиновна добывала телефон Ванессы, но она в конце концов дозвонилась до дочери. Та, услышав, кто ее беспокоит, бросила трубку.

   Алла Константиновна проявила упорство. Поняв, что Ванесса не хочет общаться с ней, Алла приобрела билет на ее концерт и, подкупив охрану, прошла за кулисы.

   Увидев старшую дочь, Алла зарыдала, Ванесса смягчилась. Женщины сели на диван и разговорились.

   В процессе беседы Алла Константиновна выяснила, что стала бабушкой. Ванесса родила девочку, назвала ее Никой, ребенок постоянно ездит с певицей.

   – Покажи мне внучку, – потребовала Алла.

   – Не стоит, – возразила рокерша, – она тебе не понравится, Ника не очень симпатичная.

   – Плевать на внешность! – объявила Алла Константиновна. – Ну, пожалуйста!

   – Нет, мама, – уперлась Ванесса, – поверь, ваша встреча ни к чему.

   – Ты сказала, у нее нет отца, – принялась увещевать дочь Алла Константиновна, – малышка мотается по гастролям, видит жизнь взрослых во всех ее проявлениях, ложится спать под утро, встает после обеда. Я же смогу обеспечить девочке должный уход, режим, правильное воспитание. Отдай ее мне! Внучку Господь мне вместо Розы послал.

   Ванесса встала и показала рукой на дверь.

   – Уходи. Ника не комнатная собачка, не развлечение для женщины, у которой проблемы.

   Алла бросилась к дочери.

   – Прости, прости! Я хочу помочь тебе. Девочке будет лучше в уютном доме, ты сможешь ее забирать после поездок. Пока она еще маленькая и везде раскатывает с музыкантами, но как ты организуешь ей посещение школы? Ника не сможет вечно сопровождать тебя. Одумайся, дорогая! Я тебя давно простила, никогда не напомню, по какой причине мы разорвали отношения.

   – Есть еще отец, – вздохнула Ванесса.

   – Не волнуйся, я его уговорю! – обрадовалась Алла. – Маленькие девочки волшебным образом действуют на дедушек.

   – Сомневаюсь, что папаша восхитится, услышав о рождении внучки, – глухо произнесла Ванесса, – он небось считает себя мужчиной в расцвете лет, а не стариком. И Ника ему не понравится. Чисто внешне. Она отнюдь не красавица.

   – Надеюсь, ты никогда не произносишь этих слов при ребенке? – вздохнула Алла. – Не наговаривай на девочку.

   Ванесса взяла телефон.

   – Лида, приведи Нику.

   Потом дочь посмотрела на мать.

   – Ты сама этого хотела, я тебя предупреждала: не надо.

   Из коридора послышалась возня, дверь гримерки распахнулась, прозвучал женский голос:

   – Ника, не упирайся.

   – О‑у‑н‑а, – раздался в ответ вой.

   – Мама тебя зовет! – продолжала женщина. – Хорошие девочки всегда идут к мамочке.

   – У‑у‑у!

   – Пожалуйста, Никуша!

   – О‑о‑о!

   – Твоя няня не наладила контакта с ребенком, – сделала вывод Алла Константиновна, – выгони дуру! Я приглашу настоящую гувернантку‑англичанку.

   Ванесса вышла из комнаты и через пару секунд вернулась с девочкой на руках. Новоиспеченной бабушке понадобилось усилие, чтобы не воскликнуть: «Какая страшненькая!»

   Малышка оказалась крепко сбитой, с массивными щиколотками и запястьями, ничего от изящной Ванессы ей не досталось. Дочь Аллы Константиновны в детсадовском возрасте выглядела хрупким эльфом, а у внучки было тело крестьянки, она смахивала на рабочую лошадь, вернее, жеребенка. Черты лица у Ники тоже были грубыми, понятно, что Мисс мира этому ребенку не стать. Тяжелый подбородок, квадратные щеки, узкий низкий лоб, нос с широкими ноздрями. Довершали картину очки. Хороши у Ники оказались только волосы, белокурые, кудрявые, пышные, они спускались чуть ниже лопаток, не стянутые резинкой и не скрепленные заколками.

   – Ах, какая симпатичная! – выдавила из себя Алла. – Прелесть! У девочки близорукость?

   – Косоглазие, – уточнила Ванесса. – Вот, любуйся!

   Певица сняла с ребенка очки. Алла Константиновна не удержалась и ойкнула. Правый глаз внучки смотрел на нос, левый уплыл в противоположную сторону.

   – Ты показывала девочку врачу? – пролепетала Алла.

   – Нет, нашла на помойке очки и нацепила ей на нос, – схамила Ванесса. – Что за вопрос?

   – Прости, – пробормотала Алла, – красивое у Ники платье, розовое, воздушное.

   – Она только такие носить соглашается, – улыбнулась Ванесса, – другие не стоит предлагать, сдирает напрочь! И с туфлями беда, Ника любит исключительно босиком бегать! Ну прямо Маугли! Вечно норовит туфли скинуть. Один раз Лида недоглядела, вывела Нику во двор в декабре, оставила на улице, а сама на секунду в подъезд зашла за санками. Выносит няня салазки, а девочка уже в одних колготках на снегу стоит. Теперь ей по заказу обувь шьют. Вот, смотри, туфельки с большими бантами на мысочках. Если девочка не капризничает, не сбрасывает лодочки, то бантики остаются бантиками, но если она дурить начинает, мы их распускаем, получаются ленты, ну, как у пуантов, ими можно лодыжки замотать. Ника дико бесится, если ей ноги стянуть, ну не нравятся ей крест‑накрест закрепленные завязки, она в ярость впадает, только это единственный способ заставить ее слушаться. Пригрозишь: «Ника, сейчас ленты завяжу, – сразу соглашается прилично себя вести».

   Правда, иногда угроза не действует, и тогда ей лодочки к ногам привязывают. Что потом начинается!

   – Зачем девочке ножки стягивать, если это ее бесит? – удивилась Алла.

   – Доктор сказал, что так надо, – вздохнула Ванесса. – Ника должна знать: мама слов на ветер не бросает, пообещала и выполнила. Во‑вторых, девочке следует уяснить: босиком дети не ходят, будет обувь сбрасывать, ее привяжут лентами, ну и, в‑третьих, Нике необходимо научиться контролировать свою ярость.

   – Может, врач не прав? – тихо спросила Алла и протянула к внучке руки. – Здравствуй, солнышко, я твоя бабушка.

   – У‑у‑у, – издала вой девочка.

   – Она умеет разговаривать? – спросила Верещагина.

   – Не очень бойко, – медленно произнесла Ванесса, – и тут требуется специальный подход. Ника, скажи, как тебя зовут! Нормально произнеси!

   – Ика, – бормотнула девочка.

   – Ах умница! – закудахтала Алла Константиновна. – Сколько тебе лет?

   Крошка насупилась и стиснула губы.

   Ванесса встряхнула дочь.

   – Ну, отвечай!

   – У‑у‑у! – заныла Ника.

   – Говори, иначе не получишь конфету, – пригрозила Ванесса, – и ленты завяжу! Туго!

   – Ять, – вымолвила девочка.

   – Нет, шесть, – поправила рокерша. – Как тебе Лида объясняла? Что говорить надо?

   Ника надулась, почесала нос, подняла ручонку и буркнула:

   – Есть!

   – Молодец, молодец, – зачастила Алла Константиновна. – Хочешь ко мне на колени?

   – Не стоит, мама, – отсоветовала Ванесса, – на первый раз достаточно. Нике лучше уйти с Лидой.

   – Ты не разрешишь мне обнять внучку? – всхлипнула Алла.

   – У Ники много проблем, в частности, она плохо реагирует на посторонних, – сказала из коридора няня, – ее лучше не трогать, взбесится!

   – Я ей родная! – возмутилась Алла. – Солнышко, садись к бабуле на коленки! Поиграем! По ровной дорожке, по ровной дорожке, и в ямку бух! Ну, иди!

   – Мама! Успокойся, – грубо приказала Ванесса, но Ника протянула к Алле руки.

   – Вот видишь! – засмеялась та. – Мы уже подружились. Солнышко мое, поцелуй бабулю.

   Широкая ладошка мазнула Аллу по лицу, крепкие пальчики сжали ее нос и крутанули его с такой силой, что из глаз «бабули» покатились слезы. Ника захохотала, Ванесса с трудом оторвала дочь от Аллы, отдала девочку няньке, захлопнула дверь, протянула матери бумажную салфетку и заявила:

   – Я предупреждала. У Ники есть особенности.

   – Кто отец девочки? – просипела Алла Константиновна, у которой от боли почти пропал голос.

   – Не знаю, – пожала плечами Ванесса.

   Матери показалось, что она ослышалась.

   – Ты не поняла вопроса. От кого родилась Ника?

   Ванесса прикрыла глаза.

   – Я жила в квартире с толпой народа. Мы снимали двушку, одну на всех, писали музыку, пробивались, баловались наркотой, пили, курили все, что под руку попадалось. Извини, меня нельзя назвать примерной девочкой. Большую часть времени я была в неадеквате, парней в компании крутилось много. Отец один из них! Единственное, что могу сообщить точно: он мужчина.

   Алла переварила и это известие и храбро заявила:

   – Ладно, в конце концов какая разница, алименты нам не требуются. Главное, в Никуше течет наша кровь. Я готова заботиться о внучке! Сию секунду поеду в магазин, закажу детскую мебель, найму самых лучших воспитателей. Не хочу никого критиковать, но твоя Лидия плохой педагог! Нике шесть лет, а она почти совсем не говорит!

   Ванесса сложила руки на коленях и выпрямилась.

   – Мама! Ты не поняла? Не рассмотрела как следует Нику?

   Попытайтесь понять Аллу Константиновну, она родила пятерых детей, имела мужа, но чувствовала себя абсолютно одинокой. В молодые годы Аллочке было некогда задумываться о смысле жизни, она пыталась свести концы с концами, потом, когда финансовое положение наладилось, а отпрыски перестали нуждаться в ее постоянном внимании, она вздохнула полной грудью. Алла Константиновна стала награждать себя за нищие годы, летала по всему миру разорять магазины, с удовольствием принимала участие в вечеринках, являлась на тусовки в роскошных нарядах, затмевала всех дам украшениями и была абсолютно счастлива. Но прошло время, и Аллочке надоели глупые, всегда одинаковые разговоры гостей. Впервые в ее голове возник вопрос: а ради чего я живу? Ответа не было. Верещагина впала в депрессию, от которой пыталась избавиться хорошо известным, проверенным способом – шопингом. Но приобретение двухсотого платья уже не доставляло ей радости. Да, Алла Константиновна по‑прежнему моталась по свету, но делала это скорее по привычке. В конце концов Верещагина честно сказала себе, что она никому не нужна! Ванесса давно потеряна, Роза умерла, Мисси занята делами отца, Леня живет в своем мире, Филипп поглощен бизнесом, театром, саморекламой. Работы у Аллы нет, подругами она не обзавелась.

   Многие женщины находят свое призвание в домашнем хозяйстве, но и этот путь был заказан супруге олигарха. На кухне распоряжался француз Жан‑Поль, прислугой руководила англичанка Джо, за охрану отвечал Владимир. Со стороны жизнь Аллы Константиновны казалась райской, но попробуйте провести в абсолютном ничегонеделании годы, и вы точно взбеситесь.

   И вдруг в судьбе Верещагиной появилась Ника. Алла Константиновна была не глупа, и, не забудьте, она подняла на ноги пятерых детей, поэтому сразу осознала, что внучка не совсем здорова, вернее, совсем даже не здорова. Но Алле была очень нужна эта девочка, она решила, что забота о ребенке придаст ее жизни смысл.

   Ванесса посмотрела на мать.

   – Давай откровенно. Ника родилась с большими психическими отклонениями. Я произвела ее на свет по глупости, в тот момент жизни, когда мешала наркоту с алкоголем. Всю беременность я не расставалась с кокаином. Не смотри на меня так! Ты не имеешь права на осуждение. Я звезда! Добилась всего только собственными силами, никому ничем не обязана, тебе в первую очередь! Нику не берут в обычный садик, она агрессивна, легко впадает в ярость, в такие моменты в ней просыпается большая, совсем недетская, физическая сила, Лидия с трудом удерживает воспитанницу. Кроме этого, у девочки много других проблем, она плохо разговаривает, еле‑еле освоила горшок. Мне предлагали поместить дочь в психоневрологическую лечебницу, но я отказалась по собственной глупости.

   – По глупости? – переспросила Алла.

   Ванесса поморщилась.

   – Когда Нике исполнилось три месяца, я хотела покончить с собой. Дошла до края. Денег нет, жить негде, ребенок постоянно орет, помощи ждать неоткуда. Полный трендец. Правда, о том, что у Ники вместо мозга омлет, я узнала позднее. Ну, короче! Взяла девочку, открыла окно, хотела влезть на подоконник, и тут в дверь постучали, я и отложила прыжок, открыла. Врывается Антон, наш гитарист, и кричит:

   – Ванька, нас позвали в радиопрограмму к самому известному музыкальному критику Отару Мушишвили! Это шанс!

   Я тогда подумала: «Есть бог на свете, он Нику спас. Не приди Антошка именно сейчас, лежать бы нам с дочкой на асфальте».

   После визита к Отару судьба Ванессы изменилась самым волшебным образом: начался путь наверх. С той поры певица была уверена, что Ника ее талисман, дочь принесла ей удачу. Когда Ванесса хотела убить и себя, и ребенка, ей пришел на помощь сам бог. Девочка всегда должна находиться возле матери, иначе та снова скатится на дно. Вот почему рокерша ответила категоричное «нет» врачу, который предложил:

   – Нике лучше находиться под постоянным надзором, девочке нужен специальный уход, особая программа обучения.

   – Ни за что, – отрезала мать.

   – Вы справляетесь с дочкой, пока она маленькая. Но лет в восемь‑десять Ника может превратиться в неуправляемое существо, – предостерег психиатр. – Подобные дети сильны физически, они способны нанести взрослому человеку травму, а порой даже убить родителей. Ника станет агрессивной, и вы в конце концов будете вынуждены отправить девочку в клинику. Лучше ее поместить туда сейчас, будет меньше неприятностей.

   Но Ванесса уперлась, и Ника осталась с матерью. Вот только с каждым годом певица убеждается, что врач был прав, с дочерью совсем не просто.

   – Я найму лучшего доктора! – горячо заверила Алла Константиновна. – Куплю самые современные лекарства!

   Разговор продолжался долго. В конце концов, Ванесса разрешила матери взять на короткое время внучку. Сначала Ника присутствовала в доме Верещагиных не более часа, затем ее пребывание стало продолжительнее, в конце концов Ника стала оставаться на ночь.

   – Ты с ума сошла? – зло спросил Филипп Леонидович. – Привести в наш дом сумасшедшую?

   Алла Константиновна промокнула глаза рукавом.

   – Я так хотела быть полезной! Мечтала наладить отношения с Ванессой!

   – Вот почему ты капала мне на мозг, требуя разрешить концерт наркоманки! – заорал Верещагин. – Я и помыслить не мог, что ты такая запредельная дура!

   – Я придумала отличный ход, – лепетала Алла Константиновна. – Ванесса споет последний хит, мы с Никочкой поднимемся на сцену. Девочка подарит маме цветы, Ванесса возьмет Нику на руки и скажет: «Господа, хочу наконец‑то открыть все тайны. У меня есть ребенок. Вот эта очаровательная малышка. И я сегодня назову имена своих дорогих родителей: это Филипп Леонидович и Алла Константиновна Верещагины». Все бы ахнули от изумления, а ты бы растаял и бросился обнимать дочь. В семью вернулась Ванесса, она привела внучку, разве это не прекрасно? Понимаешь? Наша дочь звезда, ее обожает весь мир, таким ребенком можно гордиться. Я хотела все уладить!

   Филипп Леонидович грязно выругался и отвернулся.

   – Привидения нет! – воскликнула я. – Но девочка‑то была! Малышка в розовом платье – это Ника!

   Алла Константиновна всхлипнула.

   – Ну, иногда она удирала! Очень хитрая! Ускальзывала, бегала по дому.

   Я удивилась.

   – Как вам удалось скрыть от всех пребывание внучки в здании?

   Супруга олигарха расправила на коленях юбку.

   – Дом большой, мои апартаменты состоят из четырех комнат, одну я оборудовала под детскую. Горничная Тайра сама там убирает, никто из прислуги ко мне не суется. Филипп не заглядывает, дочери и сын тоже. О Нике никто, кроме Тайры, не знал.

   – Но иногда, как вы только что признались, она удирала, – пробормотала я, – и ходила повсюду, а народ, знавший легенду о привидении, впадал в ужас. Фаина, директор хозчасти театра, чуть не умерла от страха, когда я сказала о появлении ребенка. Немалую роль сыграла и одежда девочки! Платье, похожее на торт, туфельки с пышными бантами. Именно так, по мнению большинства, и должен выглядеть призрак. Носи Ника джинсы‑футболку‑кроссовки, такого эффекта бы не было.

   – И что произошло сегодня? – ледяным тоном спросил Филипп Леонидович.

   Алла шмыгнула носом.

   – Я отвлеклась, готовилась к вечеру, Тайра на время оставила Нику одну с игрушками.

   Я опустила глаза в пол. Ага, «отвлеклась»! Теперь это так называется. Заботливая бабуля временно забыла о внучке, потому что верная горничная поспешила доставить хозяйке сладкий десерт: «Мачо под простыней», привезла Алексея Вересаева на тачке.

   – Ника ушла, – каялась Алла, – она заплутала в доме, бродила где‑то по коридорам, добралась до гримерок в театральной зоне. Но я сначала о Ванессе расскажу. Тайра!

   Дверь открылась, и в комнату проскользнула горничная. За правую руку она вела крепко сбитую девочку. Розовое платье, закапанное вареньем, воланчики, кружавчики, копна мелко вьющихся волос, челка до бровей, очки, лица почти не видно. Ножки в белых колготках, лаковые туфли, украшенные бантами. В левой руке Ника сжимала плюшевого мишку темно‑коричневого цвета, на нем были темно‑синие штанишки и красная рубашечка с большими белыми пуговицами, каждую застежку украшала надпись синего цвета «Teddy».

   – Никушечка, – заискивающе произнесла Алла Константиновна, – поздоровайся, пожалуйста.

   – Ивет! – послушно произнес ребенок.

   – Здравствуй, – автоматически ответила я и тут же замолчала.

   Остальные тоже молча смотрели на дочь Ванессы.

   – Вот, видите, она вполне милая, – зачастила Алла Константиновна. – Если с Никой по‑хорошему, то и она ответит вам добром. Филипп, мы обязаны ее оставить!

   Верещагин вздрогнул.

   – Никогда.

   – Ванесса умерла, – заломила руки его жена, – ребенка отправят в детдом.

   – Отлично, – отрезал супруг.

   – Моя бедная внучка! – застонала Алла Константиновна. – Ей‑богу, она не ведала, что творила! Филипп, я обязана спасти ее! Улечу с ней в Швейцарию! Прямо сейчас! Вели заправить самолет.

   – А что натворила малышка? – ожил Владимир.

   – Ерунду, – быстро ответила Алла, – она пошалила! Разбила… э… ну… пару ваз… пустяки…

   – Вы вошли в кабинет со словами: «Ванесса погибла из‑за меня», – напомнил Юра.

   Алла Константиновна вскинула подбородок и приняла царственную позу.

   – Филипп! Кто он такой, чтобы задавать мне вопросы? Я перенервничала, вот и несла чушь! Ванесса погибла! Ника теперь останется навсегда со мной, я хотела объяснить тебе. Тайра! А ну прекрати!

   Алла Константиновна заговорила на английском, но Тайра словно не поняла хозяйку, она упала на колени, протянула руки к Филиппу Леонидовичу и затараторила как сорока.

   Я дернула Леонида за рукав.

   – Понимаешь ее? Переведи скорей.

   Сын олигарха забубнил:

   – Простите, господин! Я служу в вашем доме давно, уважаю вас, подчиняюсь госпоже Алле, но сейчас она подвергает свою жизнь опасности. Я обязана рассказать вам правду. Алла Константиновна всем сердцем полюбила девочку, а Ника тяжело больна. Хозяйка думает, что она сможет вылечить внучку, но Ника сумасшедшая, ее надо запереть, иначе ребенок еще кого‑нибудь убьет! Если вы разрешите, я сделаю так, что девочка все сама покажет! Вы поймете, как случилось несчастье.

   Не дожидаясь ответа хозяина, Тайра скользнула к столику, на котором стояли чашки с невыпитым чаем и блюдо с печеньем. Горничная достала из кармана фартука небольшую табакерку, наполнила ее песком из сахарницы, поместила коробочку возле чашек и продолжила рассказ. Леонид переводил мне слова Тайры.

   – Сэр, Ванесса давно не употребляет кокаин. Это правда, она бросила наркотик. Но, к сожалению, она нанесла урон своему здоровью, у нее часто бывали обмороки. Я приезжала за Никой и несколько раз видела, как певица брала из этой коробочки при помощи крохотной лопаточки несколько крупинок белого порошка, бросала в чашку с водой и выпивала. Я спросила, что принимает Ванесса, она ответила:

   – Это сильнодействующее лекарство, оно не продается в России. Если слегка превысить дозу, можно умереть. Но это средство идеально при моих сосудистых проблемах, оно сразу меня реабилитирует. Не имеет ни вкуса, ни запаха. Порошок всегда со мной, под рукой на случай приступа.

   Я молча слушала Тайру. Роза скончалась. Вероятно, Ванесса тоже имела некие проблемы с сердцем. Они не проявлялись в детстве и юности, но, когда певица бросила наркотики, ослабленный их приемом организм дал сбой. «Где тонко, там и рвется», – гласит русская народная пословица. Рокерша завязала с кокаином, но с тех пор ей приходилось всегда иметь под рукой лекарство от сосудистых спазмов.

   – Сегодня случилась ужасная вещь. Смотрите, что сделала Ника, – говорила тем временем Тайра, она погладила девочку по голове и неожиданно на русском произнесла: – Ники! Мама! Чай! Пить!

   – Вы знаете наш язык? – поразилась я.

   – Чуть, немного, – с сильным акцентом призналась Тайра, – говорим с Ники!

   – Я же предупреждал! – встрял в разговор Владимир. – Тайки научились русскому языку!

   – Заткнись, – велел Филипп Леонидович.

   – Ники! Мама! – повторила Тайра. – Хочет чай! Хорошая девочка!

   Девочка растянула губы в подобии улыбки, приблизилась к столу, открыла табакерку, высыпала в остывший чай все содержимое, размешала ложечкой, взяла чашку и посмотрела на Тайру.

   – Мама! Мама! – повторила горничная.

   Ники завертела головой в разные стороны, потом швырнула чашку на пол и заверещала:

   – Ить… ай… ама… ить… ай! Ама ить ай!

   Мне стало душно, девочка явно пыталась произнести: «Мама пить чай».

   Алла Константиновна бросилась к внучке и обняла ее. Тайра продолжала фонтанировать английскими фразами, Леонид быстро переводил.

   Нику упорно пытались обучить элементарным вещам. Алла Константиновна наняла психолога, оплатила его услуги, и девочка каждый день занималась с ним. Особыми успехами ребенок похвастаться не мог, Ника разговаривает так, что ее с трудом можно понять, она проглатывает первую часть слова, вместо «мама» произносит «ама». «Ить» – это глагол «пить», «ай» – обозначает чай. Даже Ванесса не всегда с первого раза понимала, что сообщает ей дочь. Но вот странность, Тайра находит общий язык с Никой, а та по непонятной причине полюбила горничную и всегда готова беседовать с ней, если, конечно, общение знающей не так уж много русских слов тайки и сумасшедшего ребенка можно назвать беседой. Кроме развития речи, мелкой моторики рук, психолог изо всех сил пытается обучить подопечную бытовым навыкам, самостоятельно одеваться, умываться, пользоваться столовыми приборами. Ника капризна и своенравна, надевать ничего, кроме розового платья, не желает. Но некоторые вещи ей делать понравилось. Например, подавать чай. Если девочка очутится около стола с чашками, она не успокоится, пока не положит в каждую из них основательную порцию сахарного песка. И Ванесса, и Алла Константиновна умилялись, когда малышка протягивала им чашку и требовала:

   – Ить!

   В этот момент и матери, и бабушке казалось, что девочка вполне разумна, обучаема, еще пару лет регулярных занятий – и Ника выправится, догонит сверстников, все будет отлично. А еще Ника обожала ножи. Она с большой охотой брала острый столовый прибор и втыкала его в подушку, диван, кресло, короче во все, куда могло войти лезвие. Ясное дело, это ей категорически запрещали.

   Ну а теперь вспомним, что Ванесса всегда ставила коробочку с лекарством на стол, около чашки и бутылки с водой, а белый порошок здорово смахивает на сахар. Певица приехала в дом к родителям, устроилась в гостинице над театром и велела привести к ней дочь. Через некоторое время Тайра по приказу Аллы Константиновны отправилась за Никой. Когда горничная вошла в гостиную, Ванесса лежала на диване и, как показалось Тайре, спала. Ника носилась по комнате, держа в руках пустую табакерку. На столике стояли чашка с остатками заварки, чайничек, сахарница, печенье, конфеты.

   – Ама ить! – радостно заявила Ника. – Ика ить аме ай.

   Тайра, знавшая, что в коробочке содержится лекарство, испугалась и отняла ее у малышки. Табакерка оказалась пуста.

   – Ика ама ай ить! – радостно повторила девочка.

   Тайра поняла, что ребенок говорит: «Ника маме чай пить». Что произошло, можно догадаться. Вероятно, Ванесса налила себе чаю и отвлеклась. Малышка решила продемонстрировать умение хозяйничать, она высыпала порошок в воду и принесла маме чашечку. Ванесса и предположить не могла, что Ника бросила туда ее лекарство. Она выпила чай, поблагодарила дочку и потеряла сознание.

   Тайра приблизилась к дивану и поняла, что певица мертва. Горничную охватил ужас. Сегодня Ника вела себя особенно капризно, она пару раз убегала от Аллы Константиновны, но сама возвращалась в детскую. Потом приехала Ванесса и попросила привести к ней Нику. Рокерша хотела поиграть с дочкой перед концертом. Бабушка не любила, когда нарушается режим, но спорить с Ванессой было бесполезно, и сегодня Нику не собирались укладывать в одиннадцать. Вспомним, что девочке предстояло после завершения эстрадного шоу преподнести матери цветы. Тайра доставила Нику в гостиницу и ушла, а когда вернулась за ней, трагедия уже произошла.

   Узнав о происшествии, Алла Константиновна начала расспрашивать Нику.

   Очень довольная собой девочка показала, как она насыпала маме в чай из коробочки лекарство и подала ей кружку.

   Почему Ванесса не заметила, что девочка возилась с коробочкой? На этот вопрос ответа нет. Вероятно, певица вышла в туалет или отвлеклась на телефонный звонок. Этого никогда не узнать.

   – Ника отравила мать! – воскликнул Юра, который тоже слушал перевод Леонида. – Ванессу никто не хотел убивать! Это трагическая случайность!

   Алла Константиновна стиснула внучку в объятиях.

   – Она не виновата! Она хотела угостить маму! Она хорошая девочка! Филипп, я один раз промолчала, когда мою дочь… Ванессу… вычеркнули из семьи. Но я не соглашусь предать Нику. Мы улетим в Швейцарию!

   – Дорогая, – неожиданно ласково произнес Филипп Леонидович, – конечно, ты отправишься на берег Женевского озера, но Нике необходим присмотр врачей. Предоставь это дело мне. Девочка получит помощь, смерть Ванессы нам не скрыть, неприятно, что она скончалась в нашем доме, но, в конце концов, хозяева не несут ответственности за поведение гастролеров.

   – Ты не сообщишь прессе, что Ваня наша дочь? – заплакала Алла.

   – Зачем мне такой пиар? – поморщился олигарх. – Ника будет лечиться, ты поживешь в Швейцарии, я все улажу. Хорошо, что мы знаем, кто убил Ванессу.

   Алла продолжала прижимать к себе внучку, она стояла тихо, вдруг Ника взвизгнула, замолотила по бабушке кулаками, заорала:

   – Ольно, ольно!

   – Дай ей скорей конфету, – велела хозяйка горничной, – и она сразу успокоится. Я давно поняла, что шоколад снимает припадки ярости у Ники, он у нее всегда в сумочке.

   Тайра взяла у Ники мишку и быстрым движением дернула игрушку. Я невольно ойкнула. Плюшевый Топтыгин оказался детским ридикюлем. Тонкие пальцы тайки нырнули внутрь зверушки и через секунду вытащили… длинный, покрытый засохшими бурыми пятнами нож с перламутровой ручкой.

   – О! – воскликнула Тайра и уронила нож.

   – Не трогайте! – велел Юра. – Вероятно, это орудие убийства Риши.

   Алла Константиновна отпустила Нику, закрыла лицо руками и с всхлипом села на диван.

   Филипп Леонидович схватил тайку за плечи, встряхнул ее и зачастил на английском. Я уставилась на Леонида.

   – Сейчас, – прошептал тот, – переведу! Но… что же выходит… значит, не я убил Ришу… это Ника… она… о! Боги!

   – Лучше скажи, о чем говорят Верещагин и Тайра, – потребовал Шумаков.

   Но Леонид потерял дар речи, он затрясся в ознобе. Мы с Юрой чувствовали себя полнейшими идиотами, потом Владимир сжалился и ввел нас в курс дела.

   В момент, когда Ника начала бить Аллу Константиновну, Тайра хотела взять из сумочки ребенка конфеты, которые там всегда лежат. Но, как мы все видели, на свет явился кинжал. Он из кабинета Аллы Константиновны, это украшение письменного стола. Ника любит ножи. Тайра уже рассказывала, как девочке нравится втыкать их во все поверхности. Филиппу Леонидовичу удалось получить от ребенка и горничной кое‑какие сведения. Нарисовалась ужасная картина.

   Сегодня вечером Ника бегала по кабинету, которым Алла Константиновна никогда не пользуется: ну зачем ей рабочая комната? Девочка заинтересовалась письменным столом, увидела нож. Несмотря на проблемы с психикой, дочь Ванессы хитра. Наверное, ей очень хотелось побаловаться ножом, она схватила его и спрятала в своей сумочке, потому что знала: его отнимут. Через некоторое время Ника пошла разгуливать по дому и очутилась в театре.

   – Точно, я видела девочку, Фаина ее тоже заметила! – сказала я.

   Владимир передернулся.

   – Тайра говорит, что Ника не выносит ничьих прикосновений. Если посторонний человек пытается погладить ее по руке или обнять, девчонка превращается в фурию, хватает любой предмет и бьет им бедолагу, норовя непременно попасть в глаз. Тайра думает, что Ника забрела в гримерку Риши, а та подошла к девочке, наклонилась и погладила малышку. Ника взбесилась… дальнейшее ясно.

   – Пятна на платье девочки не от варенья! – воскликнула я. – Это кровь. Однако странно…

   – По предварительному заключению эксперта, Ирину ударили снизу, – перебил меня Юра, – нападавший был меньше ростом, чем жертва.

   Филипп Леонидович повернулся к Шумакову.

   – Можно точно узнать, этим ли ножом нанесли смертельное ранение?

   Шумаков кивнул.

   – Конечно. Форма раны, ее длина, ширина сравниваются с лезвием. Есть следы жидкости, похожей на кровь, значит, сделают анализ ДНК, если оно совпадет с Ирининым, то больше вопросов не будет.

   Я покосилась на Юру, но промолчала.

   – Значит, Ника убийца? – воскликнул Верещагин.

   Меня удивило выражение лица олигарха. Ну‑ка давайте вспомним, что за сегодняшний, вернее, уже вчерашний вечер он почти одновременно потерял двух дочерей. Ладно, с Ванессой отец давно разорвал отношения, вычеркнул ее из своей жизни, но Риша! Младшая и, наверное, очень любимая дочь! Почему же ее отец сейчас кажется довольным?

   – Я не убивал! – заголосил Леня. – Не я убил!

   – Замолчи! – рявкнул Филипп Леонидович. – Лучше…

   Закончить фразу ему не удалось, в кабинет вошла Мисси, одетая в элегантное черное вечернее платье.

   – Папа, – воскликнула она, – я надеюсь, ты понимаешь…

   В ту же секунду Мисси увидела всех присутствующих и не смогла скрыть своего изумления.

   – Мама? Что ты тут делаешь? Леня? Вот уж странность!

   Ее реакция мгновенно объяснила мне ситуацию в семье Верещагина. Брак между Аллой и Филиппом существует исключительно на бумаге, жена никогда не заходит в кабинет мужа. Иначе почему Мисси столь удивилась, застав мать в рабочей комнате отца? Нормальные супруги обсуждают проблемы, беседуют о разных вещах, Алла Константиновна, по идее, должна частенько заглядывать на половину Филиппа Леонидовича, но, похоже, этого не происходит. Не суется к папе и сын.

   Ника внезапно вывернулась из рук Тайры и подошла к Мисси. Та погладила ее по голове.

   – Немедленно отойди от нее! – закричал Филипп Леонидович. – Она опасна!

   – Почему? – удивилась дочь. – Это ребенок!

   – Ника – сумасшедшая дочь Ванессы, – нервно сказал Филипп Леонидович, – она убийца!

   – Убийца? – переспросила Мисси, с изумлением глядя на отца. – Кто придумал эту глупость?

   – Сядь! – велел олигарх.

   Мисси покорно села в свободное кресло и стала слушать отца. Через некоторое время молодая женщина, пораженная до глубины души, воскликнула:

   – Ах вон оно что!

   Потом Мисси поморщилась, поправила упавшую на лоб челку, на ее пальце сверкнуло кольцо с крупным заостренным бриллиантом.

   Я подскочила, как ужаленная, и пошла к двери.

   – Эй, стой, ты куда? – бесцеремонно окликнул меня начальник охраны. – Никому не разрешали покидать кабинет.

   Я обернулась.

   – Прошу прощения, я сейчас вернусь, у меня астма, боюсь, начнется приступ. От стресса бывает спазм, и я знаю всю историю в подробностях, пока объясняете ее Мисси, я успею сбегать в гримерку за дозатором.

   – Пусть идет, – распорядился Верещагин, – не хватало нам тут до кучи припадка!

   Я отсутствовала недолго. Надеюсь, вы понимаете, что никакой астмы у меня нет и никогда не было, просто мне требовался подходящий повод быстро поговорить с охранником Игорем, который бдительно стережет вход в личные покои Верещагиных. Порой, получив ответ на правильно заданный вопрос, ты понимаешь, что же произошло на самом деле. Шелуха чужой лжи опадает, обнажается скелет правды, который тщательно прятали от чужих глаз. Главное, понять, что нужно спросить. И мне это удалось. Слова Игоря: «Ну точно! Я пошел посмотреть, что там зазвенело», – мигом расставили все по местам.

   Я вернулась в кабинет Верещагина с чувством победительницы, бесцеремонно ткнула Филиппа Леонидовича пальцем и, забыв обо всех приличиях, нагло произнесла:

   – Хотите знать, кто сводил с ума Леонида?

   – Не стоит заниматься глупостями, – осадил меня Владимир. – Есть вещи поважнее.

   Филипп Леонидович молча смотрел на меня, Алла Константиновна скрючилась на диване, Тайры и Ники не было, очевидно, горничной приказали увести ребенка. Мисси замерла в кресле, вероятно, отец только что завершил свой рассказ. Любимая дочь и правая рука олигарха пыталась переварить услышанное. Один Юра выглядел относительно спокойным.

   – Странное заявление для начальника охраны, – фыркнула я. – Одного из членов семьи пытаются сделать клиентом психушки, а Владимир Михайлович и ухом не ведет. Более того, относит ситуацию с Леонидом к разряду глупостей. Филипп Леонидович, вы, похоже, ошиблись при выборе главного секьюрити. Или настолько не любите своего сына, что дворня считывает ваше отношение к наследнику и позволяет себе плевать на угрозу его жизни?

   – Ах ты тля! – взвился Корсаков. – Нашлась писательница хренова!

   – Сейчас говорю я, а остальные молчат, – тихо произнес Верещагин. – И ты в первую очередь!

   Олигарх ткнул пальцем в мою сторону. Во мне мгновенно проснулась маленькая Вилка, приученная никому не давать себя в обиду.

   – Я на вас не работаю, не подчиняюсь вашим приказам и не собираюсь молчать. Ваше влияние не распространяется на моих читателей и издательство «Элефант». Вы можете лишить членов своей семьи денег, поэтому они пляшут под вашу дудку. Охотно верю, что вы справитесь с любой неприятностью, которая купируется звонкой монетой. Но я вас не боюсь. Можете не платить мне за пьесу, подарю ее вам, я не из тех, кто прикусывает язык из страха потерять гонорар. Я непременно скажу, что хотела: вы плохой отец, не любите своих детей, никого, кроме Мисси. Ни Ванесса, ни Леня, ни Риша вас не волнуют.

   – Сучка, – прошипел Владимир.

   Филипп Леонидович вдруг улыбнулся.

   – Вилка, давай оценивать ситуацию трезво. Я тебе не нравлюсь?

   – Абсолютно точно, – кивнула я.

   – Но ты же меня не знаешь в достаточной степени, чтобы делать выводы, – заявил Верещагин.

   – Вероятно, вы отличный бизнесмен, но семья у вас на последнем месте, – не сдалась я. – Только не надо говорить: «Я делал все для домочадцев». Вы получаете удовольствие от работы, вылезли из нищеты исключительно собственными силами, это вызывает уважение.

   – Один плюс в мою копилку, – хмыкнул Филипп.

   – Но ни женой, ни детьми вы не занимаетесь, – сказала я, – живете рядом, но не вместе. У каждого члена клана Верещагиных свои делишки. От Аллы Константиновны вы откупились, даете ей денег, лишь бы супруга к вам не приставала! Да, вы позаботились о почке для Леонида, спасли сыну жизнь, но сейчас он вас раздражает до крайности.

   – Ладно, – кивнул Филипп Леонидович, – говори по делу. Кто сводит с ума Леньку? Если у тебя есть информация, выкладывай. Нет – молчи.

   – Слушайте, я уже говорила, что поняла довольно быстро: Леонида изводит кто‑то из близких, он мог провертеть дырку в стене у его кровати, а потом зайти в библиотеку и нашептывать: «Убей, убей, это я, Сергей Антипенко, ты становишься мной», ну и прочую лабуду, в которую Леня из‑за своего психического состояния верил. Мерзавец ничем не рисковал, даже если его внезапно застанут в библиотеке, он спокойно скажет: «Зашел книжку поискать».

   И никаких проблем. А еще негодяй знал о совете врача, который велел Лене постоянно пить воду, и он мог запросто зайти к вашему сыну. И опять‑таки он не вызвал бы подозрения, застань его Леня у себя. Этот человек мог придумать повод, зачем он заглянул к парню.

   Прислугу я отвергла сразу. Горничные могут забежать в библиотеку, но апартаменты Лени убирает Зои, другие девушки туда не суются. И еще, тайки не говорят на русском или знают мало слов, а голос говорил безо всякого акцента. По той же причине отпала и англичанка. Экономка заходит во все хозяйские покои, это ее работа – следить, как домработницы чистят, моют, убирают. Появление Джо в библиотеке или хозяйских покоях нормально, но она, как и горничные, иностранка и практически не умеет изъясняться на русском. Иван, камердинер Филиппа Леонидовича, немой, о нем не стоило и вспоминать. Таким образом круг подозреваемых сузился до Аллы Константиновны, старшего Верещагина, Риши, Мисси, Владимира и Михаила Степановича. Давайте рассмотрим эти кандидатуры.

   Первый раз Леонида пытались убедить, что он убил кошку. Белка скончалась от старости, и злоумышленник решил, что ему выпала удача. Труп киски он отнес в гостиную, которой практически не пользуются, бросил на ковер и облил искусственной кровью. Лене подсыпал в воду наркотик, который почти мгновенно одурманил его. Леонид словно погружался в сон, ему казалось, что…

   – Черный человек берет меня за руку, – жалобно подхватил Леня, – ледяными пальцами, куда‑то ведет, а потом я засыпал.

   – Таинственный незнакомец существовал в действительности, – продолжила я, – он выждал положенное время, вошел в комнату, взял пребывавшего в полуобморочном состоянии Леню, отвел его в гостиную и оставил там. Наркотик, которым опоили Леонида, оказывает сильное, но не очень длительное действие. Юра, скажи, как называется препарат, который использовала Елена Ковалева?

   – Хватит, – резко сказал Владимир, – будет! Это я.

   Филипп Леонидович вскинул брови.

   – Что ты имеешь в виду?

   – Я гнобил Леонида, – буркнул Корсаков.

   – С ума сошел? – почти спокойно спросил хозяин. – Белены объелся? Или мухоморов? С чего ты решил Леньку до психушки довести?

   Начальник охраны сделал шаг в сторону.

   – Вы не представляете, как он меня оскорблял! Постоянно твердил: «Ты чмо!»

   – Леня, это правда? – спросил отец.

   – Да, – ответил сын, – он урод, книг не читает, хороших фильмов не смотрит, одевается, как дед Михась из села Большие Козлы! Разве такой может жениться на Мисси?

   – Что? – в один голос воскликнули супруги Верещагины.

   Давно переставшие обращать внимание друг на друга муж и жена проявили трогательное единодушие.

   – Ты посмел рассчитывать стать моим зятем? – зашипел Филипп Леонидович. – С ума сошел! Мисси не для тебя!

   Я решила вмешаться:

   – Однако вы невнимательны.

   – Ничто не может ускользнуть от моего внимания, – гневно заявил хозяин дома.

   – Вероятно, в бизнесе, но не дома, – возразила я. – А вот Леня заметил, что за последний год Владимир сильно изменился.

   – Точно! – кивнул тот. – Раньше Корсаков был настоящим грязным барсуком. Одну рубашку по два дня таскал, костюмы носил деревенские. Надевал белые носки! Папа, оцени! Бе‑лы‑е! А к ним черные лаковые туфли! Повязывал галстук и не надевал пиджак! Клетчатый жилет сочетал с мокасинами! Одеколоном поливался, как гастарбайтер на свидание, вонял им на километр! А манеры! Ну скажите, неужели мужчина имеет право положить ногу на ногу и демонстрировать всем задранную брючину и полоску голой кожи? Ну это что, а? Хорошо хоть, Владимир не портил прилюдно воздух! Господин охранник ни разу в жизни не делал маникюр. Меня прямо переворачивало, когда видел его крестьянскую ладонь и короткие толстые пальцы с необработанными ногтями! Брр! Фу!

   – Но потом Корсаков стал меняться, – остановила я метросексуала, мечтавшего попасть в фэшн‑бизнес.

   – Да! – с жаром подтвердил Леня. – Рубашки у него появились приличные, костюмы в общем‑то тоже ничего. Конечно, я такие и под дулом пистолета не надену, но для охранника сойдет. Парфюм он поменял. Я, когда аромат унюхал, понял: это работа Мисси!

   – И каким же образом ты догадался, что именно твоя сестра автор сей метаморфозы? – с любопытством спросила я. – Владимир мог завести девушку вне работы.

   Леня радостно засмеялся.

   – Я шмотки с первого взгляда узнаю. Корсаков влез в пуловеры от Джаински. Это не очень раскрученный модельер, итальянец, его вещи в Россию не поступают, но те, кто часто ездит в Италию, знают: Джаински стоит недорого, качество шмоток хорошее, а его коллекции очень похожи на те, что выпускает Армани. Если человек не профессионал, он их спутает. Сейчас объясню!

   Я молча слушала заливавшегося соловьем Леонида. Наверное, Филиппу Леонидовичу следовало все же разрешить сыну поступить в Сент‑Мартинс колледж, вон как парень отлично разбирается в «ширине геометрической полоски» и «полотне особой вязки». Что мешало отцу купить «мальчику» бутик? Пусть бы тот торговал тряпками и жил счастливо! Зачем заставлять человека заниматься тем, к чему у него душа не лежит? Сколько на свете несчастных бухгалтеров, из которых могли получиться счастливые парикмахеры, и какое количество никому не нужных пианистов, грезящих о работе с компьютером?

   Леня все пел и пел. Вероятно, впервые в жизни и отец, и мать, и остальные присутствующие в комнате люди внимательно слушали его, поэтому парень никак не хотел останавливаться. Он находился в центре внимания, и это ему нравилось. Леонид даже забыл о своем постоянном страхе перед отцом. Сейчас Леня играл на своем поле. Филипп Леонидович не занимается модой, а сын знает все о кутюрье и последних коллекциях, поэтому он старался изо всех сил, проводя параллель между изделиями Армани – Джаински и объясняя их различия.

   Внезапно старший Верещагин стал краснеть. Я увидела признак надвигающейся опасности и быстро сказала:

   – Леня, ты лучше говори по делу, не отвлекайся на детали. Значит, Владимир стал носить хорошие, но не поставляемые в Россию пуловеры, это мы поняли. И при чем тут парфюм?

   Леонид потер руки.

   – Ага! Отличный вопрос! Одеколон «Грит» продается исключительно в Америке, более нигде. Ну и в каком магазине охранник откопал его?

   – В подарок привезли, – подсказала я.

   – Точно! – обрадовался Леня. – Мисси летает и в Милан, и в Нью‑Йорк, и в Лондон, мотается по всему свету! Ну стопудово она Корсакова приодела, нарядила в свою любимую бежево‑коричневую гамму. Хотя я бы ему лучше оттенки синего предложил.

   – Ладно, – пресекла я новую попытку Леонида прочесть лекцию о том, какой гардероб лучше подойдет Владимиру. – И как ты поступил, догадавшись, что у сестры и Корсакова роман?

   Молодой человек втянул голову в плечи.

   – Отцу это не понравилось бы! Мисси и прислуга! Понятно, что Корсаков ее не любит, его деньги привлекают. У самого ничего за душой нет, оклад он проживает, ну да, Михаил Степанович отцу когда‑то что‑то хорошее сделал, и поэтому папа его ценит, взял на работу Владимира, но впускать в семью чмо? Брать его в зятья? Нонсенс! Мисси достойна лучшего! Сестра заносчива, груба, меня за человека не считает, знает, сколько мне после смерти отца добра достанется, и бесится от жадности. Я все ее отрицательные качества вижу и принимаю, но, простите, стать женой Владимира – это уж слишком!

   Корсаков сжал кулаки и встал с дивана.

   – Досчитай до десяти и пойми, лучше не делать того, о чем потом пожалеешь, – быстро сказала я. – Что ты нового услышал? Думаю, Леонид все тебе давно и не раз в лицо говорил!

   Начальник охраны шумно выдохнул и сел.

   – Нельзя забывать о социальных различиях, – тоном преподавателя занудил Леонид, – я попытался растолковать Мисси простые вещи. Муж с происхождением из низов, постоянно будет комплексовать. Даже если забыть на секунду о папе, который ну никогда не разрешит какому‑то чмошнику приблизиться к Мисси, даже если представить, что отец помрачится умом и допустит в семью свинопаса, то все равно сестре никогда не стать счастливой в этом браке. Ей придется краснеть за неотесанного чурбана, а тот изведет жену комплексом бедняка.

   Я повернулась к Филиппу Леонидовичу:

   – Нам всем известно пристрастие Леонида говорить исключительно правду. Он рубит в лицо человеку то, что о нем думает. Поэтому Мисси регулярно узнавала от брата массу интересных вещей о своем избраннике. И кому это понравится? А еще, наверное, ваша дочь испугалась, что братишка ляпнет о ее любви вам. Мисси совсем не глупа, она понимает: вы, в принципе, думаете, как Леня. Вы хорошо воспитаны, не позволите себе слов вроде «чмо», «свинопас» и прочих, но никогда не согласитесь на брак дочери с охранником, пусть даже и главным. Мисси требовалось время, чтобы постепенно подготавливать отца, внушать ему: Владимир не обычный секьюрити, он человек одного с ним круга, просто не обладает большим состоянием, но, если ему представится возможность, непременно разбогатеет.

   Мисси начала действовать. Думаю, она постоянно обращала внимание отца на положительные качества младшего Корсакова, ведь так?

   Филипп Леонидович почесал бровь.

   – В общем, да. Я не акцентировался на этом, но сейчас понимаю, ты права. Володька здорово изменился, а дочь постоянно говорила мне, какой он хороший сотрудник, умный, растет над собой, поступил заочно учиться, экстерном несколько сессий на «отлично» сдал, хочет сменить род деятельности, видит себя юристом.

   – Что‑то такое я и предполагала, – улыбнулась я. – Мисси молодец, она осторожно прокладывала любимому дорожку к сердцу своего отца. Одно дело, если дочь влюбилась в бодигарда, и совсем другое, коли она заинтересовалась юристом, образованным человеком с дипломом, который много читает, разбирается в музыке, способен поддержать в обществе беседу на любую тему, да еще верен хозяину. Такому жениху можно простить и бедность. Полагаю, Мисси наметила такой план: Владимир как можно быстрее, экстерном, сдает экзамены, получает диплом, и она начинает намекать папе: Корсаков вполне может работать в их фирме в новом качестве. Ну, предположим, руководителя какого‑нибудь подразделения. Я ошибаюсь? Мисси?

   Дочь Филиппа Леонидовича смерила меня уничтожающим взглядом, но сочла ниже своего достоинства ответить. Я решила продолжить:

   – Невозможно выдать дочь замуж за секьюрити, а вот завотделом в фирме звучит намного лучше. Владимир и Мисси методично приближались к своей цели. Ваша дочь изменила внешность любимого и занялась его образованием. Все шло прекрасно. Алла Константиновна интересовалась исключительно своими делами и не замечала никого и ничего вокруг. Филипп Леонидович руководил бизнесом, ему в голову не могла прийти мысль о, так сказать, неуставных отношениях дочурки и охранника. Риша занималась своими школьными проблемами, готовилась к поступлению в вуз. Дети Верещагиных между собой не ладят, Мисси не стала бы обсуждать с младшей сестрой свои любовные похождения. А вот Михаил Степанович был в курсе всего. Чуть позже объясню, почему я пришла к такому выводу.

   Мисси и Владимир взрослые люди, они могли легко пойти в загс и поставить Верещагина перед фактом женитьбы. Но ни молодая женщина, ни секьюрити не хотели ссоры с Филиппом Леонидовичем. Единственный человек, способный помешать их планам, – правдоруб Леня. Брат понял, что у сестры роман, и не стесняется высказывать свое мнение о «Ромео», и отец может его услышать.

   – Это не мнение, – взвился Владимир Михайлович, – а понос!

   – Замолчи, – коротко сказала Мисси, – не реагируй!

   Куда там! Начальника охраны понесло. Минут пять он говорил без остановки, и мне стало понятно, что Леонид здорово зацепил Корсакова, основательно задел его за живое. Когда пламенная речь главного бодигарда иссякла, я посмотрела на Филиппа Леонидовича.

   – Понимаете, как Леня достал эту парочку? Вот они и решили от него избавиться.

   Владимир стукнул себя кулаком в грудь:

   – Я! Я! Я и больше никто придумал этот сценарий.

   – Ты доводил Леньку до психушки? – деловито уточнил Филипп Леонидович.

   – Я думал, парень устроит пару раз истерику, и вы его отправите в Швейцарию в клинику, – смело признался возлюбленный Мисси. – Ленька покинет Москву, будет для нас не опасен.

   – Офигеть, – по‑детски отреагировал олигарх.

   – Извините, я не верю, – сказала я, – думаю, план разработала Мисси.

   – Нет! Действовал я один, – уперся Владимир.

   – Очень благородное поведение, – кивнула я. – Филипп Леонидович, обратите внимание: многие мужчины сейчас попытались бы спрятаться за спину Мисси, заныли: «Она все замутила, я ей подчинился, не ругайте меня». Но Владимир берет вину на себя. Может, он правда любит Мисси?

   – Разберусь, – буркнул олигарх, – договаривай.

   – Боюсь вас расстроить, но авторство пьесы «Снеси Лёне мозг» принадлежит его сестре, – заявила я. – Скажите, Филипп Леонидович, кто из ваших людей знал, что донором для Леонида стал серийный маньяк Сергей Антипенко?

   – Ни одна душа не владела этой информацией, – решительно ответил Верещагин, – только доктор, который нашел почку.

   – Отлично, так я и полагала. А Мисси? Ее вы поставили в известность? – спросила я.

   Верещагин сложил руки на груди и молчал, но я не успокаивалась.

   – Вы говорили ранее, что соблюли все формальности. Юриста, который готовил бумаги, в частности, документ об отключении Сергея от системы жизнеобеспечения, как звали? Можете не отвечать. Вы доверились Мисси, больше никого не могли привлечь.

   Филипп Леонидович отвернулся в сторону окна, я решила не останавливаться.

   – Ваша дочь знала о почке и как зовут сестру Антипенко, понимала, что брат психически нестабильный человек, он читает эзотерическую литературу и одновременно увлекается детскими мультиками. И у Мисси на руке кольцо с большим камнем. Это оно поцарапало руку Лени. Думаю, она и есть тот самый черный человек, который первый раз отвел Леню в гостиную и оставил его у трупа почившей в бозе от старости Белки, а сегодня направил одурманенного братца в гримерку. Мисси, не возражайте, перстень можно отправить на экспертизу, чтобы подтвердить мои подозрения. Предвижу ваши вопросы. Зачем им нужно присутствие Леонида в гримерке? Сейчас поясню.

   Помните, я рассказывала про муляж головы, который увидела, случайно заглянув в уборную Лаврова? Паша тогда глупо соврал, что учит роль Гамлета, глядя на бутафорскую башку. Во время банкета кто‑то позвонил актеру на мобильный, Павел сказал: «Да‑да, не забыл! Время есть! Ах, уже надо идти? Она в гримерке стоит, кушать не просит, все о’кей, я отлично сыграю! Не надо меня поучать!»

   Потом он спешно ушел, соврав присутствующим: «Ох уж эти журналисты! Требуют меня на съемку!»

   Но на самом деле Лавров поспешил в свою гримерку, ему, очевидно, велел там быть Владимир. Паше предписывалось лечь на диван, закрыть голову пледом, а рядом поместить башку, простите, я откровенно фантазирую, мне неизвестна композиция, придуманная «Джульеттой и Ромео». Но я отлично понимаю, чего они хотели добиться. Одурманенный Леня задремлет на короткое время в комнате Лаврова. Действие наркотика недолгое, через пятнадцать‑двадцать минут Леонид очнется, и что предстанет перед его глазами? Леденящее душу зрелище! Отрезанная голова! А на диване труп Павла, верхняя часть тела которого спрятана под шерстяным одеялом.

   Ну а теперь вспомним: Фаина, когда я вошла к ней на склад, крикнула, что у нее больше нет искусственной крови, а Михаил Степанович измазал пиджак бурой жидкостью. У Фаины отит, она плохо слышит, поэтому не поняла, кто к ней вошел. Рискну сделать вывод: бутафор, которому Филипп Леонидович очень за что‑то благодарен, помогал Мисси и своему сыну, он полностью в курсе дела, сбегал к Фае, взял у нее канистру с искусственной кровью и обмазал ею бутафорскую голову. Сделал ее совсем жуткой, запачкался и не заметил этого. Муляж получился на редкость впечатляющим. Леня увидит его, и что будет дальше?

   – Сомнительно, что муляж похож на Лаврова, – подал голос Юра.

   – Сходства вообще никакого, – согласилась я. – Но разве Леня мог трезво оценить пейзаж? Он закричал бы, ну что‑то вроде: «Я убил! Помогите! Голова! Я Антипенко, маньяк, расстреляйте меня», – выбежал бы в коридор, промчался мимо охранника в банкетный зал и поднял бы шум, сообщил всем о трупе в гримерке, все ринутся в уборную, а там… совершенно живой Лавров преспокойно спит на диване. Павел – невостребованный актер, ходит сплетня, что он сидит на наркотиках, но Лавров профессионал, поэтому без проблем мог исполнить написанную для него роль. Мисси заплатила Павлу, и тот согласился участвовать в сцене, которую ему, вероятно, представили как семейный розыгрыш. Знаете, почему опасно нанимать посторонних людей? Тот, кто готов за деньги изображать мертвое тело, за более щедрое вознаграждение расскажет о вашей затее. Филипп Леонидович, поговорите с лицедеем.

   – Угу, – бормотнул Верещагин. – Мисси, что скажешь?

   Та сдвинула брови и храбро заявила:

   – Папа, не надо говорить с Лавровым. Она сказала правду! Леня нас достал!

   – Мы не хотели ничего плохого, – подхватил Владимир. – Леониду в самом деле надо полечиться. Думали, что вы отправите его в Швейцарию, а мы с Мисси вздохнем свободно.

   – Он нам прохода не давал! – воскликнула Мисси. – Каждый день гадости про Вовку сыпал. Сколько можно терпеть?

   – Почему ты ко мне не пришла? – сурово поинтересовался отец.

   – Ага! – подскочила дочь. – И что бы из этого вышло? Да назавтра Вовка на улице оказался бы вкупе с Михаилом Степановичем. Нам требовался всего год, чтобы Володя мог занять нормальную должность в фирме. Ты сам говорил: «Жаль, у Корсакова образования нет, мне нужны верные люди в администрации! Весной, закончив вуз, Вова мог бы сказать: «Филипп Леонидович, я экстерном сдал экзамены за все курсы юридического, хочу испытать себя в отделе коммерческих договоров, дайте мне шанс». Ты бы ему отказал?

   – Нет, – признал Верещагин.

   – Вот видишь! – обрадовалась Мисси. – У нас все было предусмотрено. Дело портил только Леня.

   Шумаков почесал макушку.

   – Извините, я не понял. Леонид таки очутился за кулисами?

   – Да, – поспешила ответить я, – но, видимо, Мисси не совсем правильно оценивала Леню, как и в случае с Белкой. Задуманное не осуществилось. Все пошло совсем не так, как хотелось влюбленной парочке. Мисси, если я ошибусь, поправьте меня.

   Я не ожидала от нее никакой реакции, но она неожиданно ответила:

   – Ладно.

   Я начала:

   – Маркетоин оказывает на человека удивительное действие. Изначально он был создан немецкими учеными как узкопрофильное средство для психиатрических лечебниц. Большая часть психбольных может проявить агрессивность или упрямство, и почти никто из них не желает сотрудничать с врачами. Обычный человек, заболев, понимает, что с ним происходит нечто неладное, и идет к доктору. Пусть не сразу, боясь услышать какой‑нибудь неприятный диагноз, но в конце концов переступает порог врачебного кабинета и просит помощи.

   Человек с нарушенной психикой, как правило, считает себя нормальнее других, напрочь отвергает предложение пообщаться с врачами и думает, что все вокруг сумасшедшие, мерзкие гады. Неадекватные люди часто хорошо развиты физически, если медсестре надо сопроводить такого типа на процедуру, она легко может потерпеть фиаско. Да, психиатрические клиники нанимают, как правило, в качестве санитаров сильных мужчин, но среди персонала хватает и женщин. Вспомним теперь о докторах и специалистах, которые работают на разной диагностической аппаратуре вроде томографов. Их‑то подбирают не по весу и мощи, а по образованию. Разбушевавшийся псих может нанести вред и себе, и окружающим. А истерика заразна: стоит одному больному заорать и броситься на доктора, как начнет бушевать все отделение.

   В распоряжении медиков есть сильные препараты, большинство сотрудников, работающих с агрессивными больными, умеют делать уколы на бегу, швыряют шприцы в пациентов не хуже, чем дротики игроки в дартс, и всегда попадают в мишень. Придуманы пистолеты, стреляющие ампулами. Однако всегда есть небольшое «но». Все эти средства погружают человека в сон или очень сильно затормаживают его, больного надо после укола отправить спать в палату, забыть о процедурах и исследованиях.

   Немецкие ученые придумали лекарство, которое, с одной стороны, делает пациента послушным, с другой – не лишает его способности передвигаться.

   Маленькие таблетки маркетоина не имеют ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Они мгновенно растворяются в любой жидкости: кефире, молоке, супе, чае, и поэтому безо всяких проблем принимаются больными, которые часто не знают, что им дали препарат. Через короткое время буйный человек делается абсолютно управляемым, он не способен ни сопротивляться, ни кричать, но и не засыпает. Если взять его за руку, больной покорно пойдет куда надо, ляжет на каталку, даст себя осмотреть. Постороннему он покажется вполне обычным человеком, ну разве что удивит его молчаливость и заторможенность, но на самом деле больной похож на зомби. Если он лишится сопровождения, то пойдет куда глаза глядят, до тех пор, пока не впадет в фазу короткого сна. Он может угодить под машину, упасть с крыши, если случайно туда забредет, утонуть в реке. Если же он благополучно дойдет до какой‑нибудь комнаты, то заснет, минут через пятнадцать‑полчаса проснется, и действие препарата закончится. У человека возникнет так называемый похмельный синдром, но он очень скоро пройдет. Несчастный не сможет вспомнить, что с ним случилось час‑полтора назад, пока сознание подавлялось лекарством.

   К сожалению, с этим хорошим средством произошло то, что и со многими подобными ему. Сначала оно было очень дорогим и выпускалось исключительно в Германии. Затем появились более дешевые аналоги, дженейрики начали делать в разных странах, а врачи стали советовать препарат родственникам психически нестабильных людей, тоже страдающих от их неуправляемости. Довольно скоро о новинке фармакологии принялись писать журналисты, в прессе разразилась баталия на тему: «Маркетоин: зло или добро», и в конце концов его начали использовать преступники. Масса фармакологических разработок, попав в руки нечестных людей, становится злом. Да, чуть не забыла: действие маркетоина ослабевает с каждым приемом, а через некоторое время он вообще перестает работать. Если больной принимает еще и другие лекарства, то надо четко рассчитывать дозу, многие препараты ослабляют действие немецкого изобретения.

   А теперь подумаем, что произошло с Леней. В первый раз Мисси удалось вполне благополучно доставить его к трупу кошки. Но Леонид справился с эмоциями и шум не поднял. Во второй раз получилось хуже. Мисси, на что вы наткнулись? На фигуру рыцаря?

   Она скривилась.

   – Мы шли по коридору и поравнялись с идиотским муляжом, который я увидела впервые. Понятия не имею, откуда он там взялся.

   – Был подарен на премьеру приятелем вашего отца и установлен незадолго до начала спектакля, – пояснила я.

   – Леонид пошатнулся и наткнулся на доспехи, но благополучно проследовал вперед. А я шла вплотную за братом, и мне на голову упала алебарда, – объяснила девушка.

   – Думаю, вам было неприятно, – искренне воскликнула я.

   Мисси поморщилась и потрогала макушку.

   – Очень! В глазах потемнело. Я еле‑еле удержалась на ногах, схватилась за рыцаря, а он начал падать.

   Дочь Верещагина замолчала.

   – Несмотря на боль, вы поняли: удержать доспехи вам не удастся, алебарда упала на пол с легким стуком, но рыцарь рухнет с оглушительным грохотом. На вашу беду, это случилось вблизи поста охраны. Было понятно, секьюрити услышит шум и пойдет посмотреть, что произошло. Вас не должны видеть в компании Леонида, и вы бросились в ближайшую комнату.

   – Верно, – призналась Мисси, – я подумала, что ничего сегодня не получится, но это не страшно. Папа часто устраивает вечеринки, мы непременно осуществим задуманное позднее.

   Я повернулась к Филиппу Леонидовичу.

   – Охранник поспешил на грохот. Ранее я спрашивала у вас: «Что увидел секьюрити?» И Владимир, который очень хотел выгородить Мисси, тут же принялся наводить тень на плетень, он испугался, что его сотрудник узнал вашу дочь и рассказал об этом мне, вот и взвалил вину на себя. На самом деле Игорь увидел упавшего рыцаря и медленно идущего по галерее Леню. Секьюрити предположил, что парень налетел на рыцаря, и поднял, как он сказал, «железного идиота». Леня же пошел дальше, он был под действием маркетоина, поэтому действовал бездумно. Коридор привел его к холлу, из которого было два пути: в общие или служебные театральные помещения. Леонид на мгновение замер, прижался к стене, плечом задел звонок домофона. Охранник Роман на экране увидел сына хозяина, открыл дверь и произнес: «Проходите, Леонид Филиппович».

   Затуманенный мозг парня воспринял слова как приказ, он молча вошел в помещение для актеров. Вход туда строго‑настрого запрещен посторонним, но членов семьи пускают везде. Например, Алла Константиновна перед спектаклем обошла всех исполнителей и подарила им презенты. Туда‑сюда снуют Филипп Леонидович и Владимир. Это естественно, Роман не запоминает, сколько раз члены семьи и главный секьюрити проходят мимо него. Леонида охранник тоже не отслеживает, когда мы его первый раз спросили: «Кто входил в коридор с гримерками?», секьюрити спокойно ответил: «Ну, все свои, чужие не совались».

   Конкретно Леонидом никто не интересовался. Но сейчас я поговорила с Романом, велела ему вспомнить, заглядывал ли Леня к актерам, и секьюрити ответил: «Да. Он, правда, был немного подшофе, навалился на звонок плечом, шатался. Я ему даже напомнил: «Леонид Филиппович, если хотите Ирину поздравить, то вам до конца коридора, ее дверь последняя!»

   Понимаете? Самое интересное, что у Лени сохранились обрывки воспоминаний, мне он сообщил, как шел, останавливался, слышал указание.

   Филипп Леонидович почесал нос, Владимир обхватил голову руками и простонал:

   – Роман идиот! Кто его просил болтать на посту? Объяснять Леониду, куда идти?

   Юра взглянул на главу семьи Верещагиных.

   – Цепь случайностей плюс лекарство. Леонид воспринял слова Романа как приказ, маркетоин создан для того, чтобы больной повиновался беспрекословно.

   – Такое возможно? – усомнился Филипп Леонидович. – Он без провожатого добрался до нужной комнаты?

   Я покосилась на Мисси.

   – Да, папа, – сказала она, – если четко вложить в голову принявшего маркетоин программу, он ее выполнит. Наш план был таков: я довожу Леню до последнего поворота коридора и приказываю: «Иди вниз по лестнице». Он спокойно минует охрану, преодолевает ступеньки и останавливается. Я одна без него прохожу пост.

   – Почему не идти с братом? – удивился Юра.

   Мисси мрачно улыбнулась.

   – Потому что мы никогда не ходим вместе. Зачем вызывать удивление у секьюрити? Ленька спустится вниз и замрет, а тут я. Подведу его к гримеркам, скомандую: «Иди в первую дверь слева», – нажму домофон и уйду.

   Леньку впустят, он толкнет створку слева, а там Павел.

   Но охранник сказал Леониду: «Гримерка Ирины последняя» – и сбил мою программу.

   Виола правильно говорила, что человек под маркетоином подобен зомби, он четко выполняет последний приказ. Не ошибется, пойдет именно туда, куда велено. Таблетки для того и придумали, не спрашивайте, почему больной находит правильную дорогу, я не знаю, но он не ошибается.

   Я кивнула.

   – Точно! Леня пошел к Ирине. Павел его ждал‑ждал, а затем позвонил Владимиру. Я, проходя мимо гримуборной Лаврова, услышала, как он возмущается: ему надоело лежать, спрятав голову под плед, и он не собирался возвращать деньги, полученные за исполнение роли обезглавленного трупа.

   – Насколько я понял, везде, кроме личных покоев семьи, ведется видеонаблюдение, – вмешался Юра. – Мисси отнюдь не глупа, она же знала, что попадет под видеокамеру.

   Я с удивлением посмотрела на Шумакова. Вероятно, нервная бессонная ночь повлияла на память моего любимого, надеюсь, он не обидится, когда услышит ответ на свой вопрос.

   – Владимир начальник охраны, он отключил систему, вернее, вывел ее из стороя. Филипп Леонидович недавно поменял в доме камеры наблюдения, Корсаков предупреждал хозяина, что новая система не очень надежна. Мы говорили ранее о «недремлющем оке», и Владимир заявил:

   – «Алмаз» пока не отлажен, его постоянно глючит.

   А когда они с Мисси составляли план, Корсаков понял, что систему легко вывести из строя, а потом сослаться на плохое качество. Мисси знала, что камеры не работают, и не волновалась. Они с Владимиром рассчитали свои действия поминутно, но все спутал железный рыцарь. Иногда незначительная деталь губит тщательно спланированную акцию. Леня очутился в комнате Риши, увидел труп сестры, кровь, отключился на короткий срок, затем пришел в себя.

   Я замолчала, а Юра сказал:

   – Да уж! Все могло завершиться даже лучше, чем рассчитывали влюбленные. Они ожидали, что Леня потеряет тормоза при виде бутафорской головы, заорет, убежит и, в конце концов, будет отправлен отцом в клинику в Швейцарии, где его станут лечить от галлюцинаций. Но Леня‑то очутился у трупа сестры. Он должен был полностью потерять контроль над собой.

   – Однако Леонид оказался сильнее, чем полагала Мисси, – перебила я Юру, – он был в шоке, но смог уйти, вернулся в свою спальню и попытался решить, что ему делать. Филипп Леонидович, в сыне есть ваша генетика, он слабый, инфантильный, избалованный меланхолик и мизантроп, но в минуту настоящей опасности в нем просыпается отец. Леонид концентрируется и не теряет голову. В случае с кошкой парень догадался позвать горничную Зои, а наткнувшись на убитую Ришу, сумел уйти, не привлекая к себе внимания. Думаю, испачканный искусственной кровью кинжал ему в белье сунула Мисси. Вот уж глупый поступок! Но сестра, разозленная тем, что ее план лопнул, решила все же испугать противного братца. Глупый поступок, но понятный. Пока Леня бродил по дому, Мисси подбросила в его шкаф тесак. Гнев плохой советчик, но молодая женщина идет на поводу у своих эмоций. И снова облом! Нож нахожу я, а не Леня. Сегодня точно не ваш день, Мисси.

   – Вчера, – странным голосом поправил меня хозяин, – ночь на исходе, скоро утро.

   – Мы не хотели, чтобы Ленька кого‑то убивал! – вдруг закричала Мисси. – Никогда не планировали нанести вред Рише!

   Я кивнула:

   – Верю. Леня говорил, что голос ему велел: «Убей, убей, убей его». А потом приказал идти в гримерку Лаврова. Задумай вы смерть Ирины, фраза бы звучала иначе: «Убей ее». Зачем направлять брата к Павлу, если задумала убить сестру?

   Мисси заплакала, Владимир бросился ее обнимать.

   Алла Константиновна дернула плечами и завизжала:

   – Брата! Родного! Мучила! Изводила! Умирающего не пожалела! Да ему жить всего ничего осталось!

   – Мама! – заорала Мисси. – Заткнись, хуже будет!

   – Я умираю? – побледнел Леня.

   Филипп Леонидович замешкался с ответом. Мне стало понятно: он не знает, что сказать.

   – Папа? – зашептал Леонид. – Пожалуйста! Это правда?

   – Конечно, нет! – выпалила я. – Знаю человека, который с пересаженной почкой живет уже восемьдесят лет!

   – Врешь, – всхлипнул Леонид, – я читал, успешно первую трансплантацию почки в России провели только 15 апреля 1965 года.

   – Нет, нет, – замахала я руками, – не верь Интернету, там сплошная ложь.

   Леня с надеждой уставился на меня, а я начала самозабвенно врать:

   – Еще древние египтяне владели искусством трансплантации, они ловко меняли почки тем, кто заболел. Ей‑богу, честное слово, тебе ничего не грозит, поверь! Ты проживешь сто лет.

   – Заткните эту дуру! – завизжала Алла Константиновна. – Нельзя внушать человеку несбыточные надежды. Филипп! Мисси стерва! Наконец‑то ты увидел ее истинное лицо! Родного брата! Брата родного!

   Алла захлебнулась словами, секунду помолчала и продолжила другим тоном:

   – Как назвать женщину, которая доводит до сумасшествия обреченного человека? Как? Понимаю, ты, Филипп, захочешь выдворить Мисси из России, но я не позволю поступить с ней, как с Ванессой! Я не одобряю поведения дочери, но не предам ее! Филипп! Не смей выгонять Мисси! Нет! Нет!

   Верещагин оперся руками о стол.

   – Всем молчать! Будет так, как я решу! Я хозяин! Не сметь мною руководить! Ты против моего разрыва с Мисси? Значит, я точно порву отношения с пакостницей и ее хахалем!

   Мисси неожиданно захохотала:

   – Здо́рово, папа! Тебя опять как барана на веревке потащили. Алке постоянно этот финт удается. Ладно, я уйду, но сначала все расскажу! Ошиблась ты, мамаша, думая, что дети по‑прежнему наивные глупышки. Нет, дураки не мы. Это ты, отец, натуральный идиот.

   Я уже успела сообразить, что Филипп Леонидович принадлежит к категории самцов, которые не терпят возражений. Единственный способ заставить такого человека выполнить вашу просьбу, это в приказном порядке заявить: «Никогда так не поступай!»

   Как правило, нужная вам реакция последует незамедлительно. Моя подруга Сонечка Серова именно таким образом управляется со своим супругом Андреем, владельцем нескольких популярных ресторанов.

   – Ни при каких обстоятельствах не смей покупать мне шубу на зиму! – заявляет Соня, когда осень медленно переходит в зиму. – Ненавижу одежду из шкур убитых животных! Не надену баргузинского соболя! Таково мое решение!

   Андрюха становится похож на перезревшую свеклу и орет:

   – Здесь решения принимаю исключительно я! Никакой самодеятельности! Как я хочу, так и будет! Едем за дохой! Сей секунд! Немедля! Именно за баргузинским соболем!

   Соня покорно трусит к машине, по дороге в магазин она еще пару раз для закрепления эффекта восклицает:

   – Никаких шуб! Я хочу пальто!

   Реакция Андрея предсказуема.

   – Молчать! Берем соболей!

   У прилавка Соня меняет текст:

   – О, нет! Только не из целых шкурок, длиной до пят! Нет и нет!

   – Да! – ревет Андрюша. – А ну подать сюда шубу как у боярыни, чтобы по полу волочилась!

   Домой супруги уезжают в полнейшем согласии. Сонечка нежится в роскошном манто и воркует:

   – Видишь, Андрюшенька, я всегда тебе подчиняюсь. Как ты скажешь, так и будет.

   – Никому не позволяю со мной спорить, – расслабленно отвечает ресторатор, тоже весьма довольный собой.

   Как же, он не дал бабе взять верх, не позволил ей купить драп‑дерюгу, ничего, пусть помучается в соболях! Будет знать, кто в стае главный!

   Что случилось бы, попроси Сонечка шубку? Таскать бы ей всю зиму пуховик. На всякую хитрую замочную скважину найдется ключик с секретом. Умная жена знает, как руководить мужем. И, похоже, Алла Константиновна управляется с Филиппом Леонидовичем с тем же мастерством. Сейчас разразится скандал! Может, лучше сесть за диван? Как бы олигарх не стал швырять стулья! Свой гнев он направит не против жены, снаряды полетят в любимую дочурку Мисси, которая, страшно даже повторить, сначала обозвала папеньку бараном, а потом идиотом.

   Похоже, вспышки ярости испугались все, в кабинете повисло молчание, но Филипп вдруг спокойно произнес:

   – Мисси! Чем ты мотивируешь свое заявление?

   – Да, да, поговори с ней, – подначивала супруга Алла. – Пусть объяснит. Надо дать ей шанс!

   Но муж и ухом не повел, а Мисси оскалилась, как дворовая собака, и произнесла:

   – Мать, ты потеряла нюх! Отец действительно меня выслушает! Он не закричит, как ты ожидаешь: «Все будет по‑моему! Мисси, молча вали вон!» Извини, папа, ты отличный бизнесмен, но дома мать всегда вертела тобой, как хотела. У нее это ловко получалось! Она прикидывалась жертвой, а ты ее жалел. Придешь домой за полночь, она стонет: «Ох, устала! Стирала, убирала, гладила, но не жалуюсь, стараюсь изо всех сил, копейки экономлю».

   Тебе сразу становилось неудобно, вроде как ты не способен семью обеспечить, и ты начинал еще больше пахать. Но, знаешь, мать все врала!

   Алла Константиновна вскочила.

   – Хватит! Нет сил внимать этому бреду. Мисси, ты переутомилась! Филипп, вероятно, девочка заработала нервный стресс, я, кстати, тоже на грани умопомешательства! Вечер и ночь выдались очень тяжелые. Я узнала о том, что моя любимая внученька убийца, пусть и не нарочно, но лишила жизни Ванессу, услышала, как Мисси и ее, с позволения сказать, кавалер третировали Леню. Милый, пожалуйста, слезно тебя прошу, отправь нас с Никочкой в Швейцарию.

   – Хорошо, вечером улетите, – процедил Филипп Леонидович, – а сейчас сиди здесь и слушай. Мисси, продолжай.

   Дочь криво усмехнулась.

   – Вот, папа, тебе очередное доказательство. Мать, когда хочет что‑то получить, нажимает на две твои главные кнопки. Либо она говорит: «Я решила сделать так!» И ты мигом поступаешь наоборот. Либо хнычет, прикидывается покорной и опять же получает желаемое. Сейчас ей выгоднее сюсюкать, и ты сразу дал согласие на ее отлет в Женеву. Браво, мать.

   – Я так предсказуем? – нехорошо усмехнулся олигарх.

   – Я тоже иногда этим пользуюсь, – призналась Мисси. – Если ты не желаешь идти мне навстречу, упираешься, я говорю: «Папа, я решила, нам туда не надо». Фрр! Тушите свечи! Ты кричишь: «Желторотая еще советы давать! Собирайся! Едем на совещание!» Но я тебе никогда не врала, как мать!

   Мисси на минуту сосредоточилась и начала свой рассказ.

   В детстве она недолюбливала сестер, ей казалось, что Ванесса и Роза отнимают у нее любовь папы и материальные блага. Окажись Мисси единственным ребенком, ей достались бы все новые платья, игрушки, сладости. Леня вызывал у нее меньше негативных эмоций, его брюки и свитера не подходили Мисси, солдатики ее не привлекали, к тому же было понятно, что брат совсем не папин любимчик.

   Но даже переполненная негативом Мисси видела, что все хозяйство в доме ведет Ванесса. Старшая сестра практически превратилась в прислугу, стирала, убирала, готовила, бегала по магазинам и поэтому плохо училась. У Ванессы элементарно не хватало времени на занятия. Алла откровенно эксплуатировала старшую дочь, но мужу говорила, как она, жена, устала горбатиться на ниве домашнего хозяйства, старается из последних сил, а от детей и супруга нет никакой отдачи. Ванесса двоечница, Роза и Леня симулянты, а Мисси угрюмая зубрила, да, она получает одни пятерки, но неласкова с мамой, а Филиппа никогда нет дома.

   Каждый вечер в семье разгорались скандалы. Совсем плохо стало, когда появилась Риша. Мисси отлично помнит, как орала новорожденная, а невыспавшаяся Алла превратилась в фурию, наказывающую остальных детей безо всякого повода.

   – Одного не пойму! – не выдержал Юра. – Зачем было рожать кучу детей? Обошлись бы одним!

   Мисси засмеялась.

   – Мама твердила о неприятии абортов, но на самом деле ей мозг промыла подруга Катерина, они в одном классе учились. Я как‑то раз их откровенную беседу подслушала, и многое стало понятно. Мама впервые забеременела еще в школе и хотела от ребенка избавиться, но Катя ее остановила, сказала:

   – Потом дети не получатся. Филипп тебя бросит, а если ты родишь, куда ему деваться? Женится он на тебе, тогда, считай, жизнь удалась. Ну подумай, ты плохо учишься, в институт не поступишь, что после школы будешь делать? Идти куда‑нибудь торговать или в сферу обслуживания? Хочешь быть официанткой?

   Нет, бегать с подносом Алла не желала, мама у нее умерла, молодой вдовец‑отец активно искал новую спутницу жизни. От кого ждать совета? Только от Кати. Вот она и задала Алле программу:

   – Выходи замуж, роди двух детей, живи счастливо. Мужчина обязан содержать семью, а к тебе никто претензий не предъявит: ты воспитываешь ребят и живешь в свое удовольствие, никакой службы, начальников, противных коллег.

   Алле такая перспектива показалась заманчивой. Вспомните, девочка еще не окончила школу, поэтому о семейной жизни имела детское понятие: супруг приносит много‑много денег, они с ним ужинают при свечах, идут полюбоваться на спящих детей, затем едут в кино, возвращаются домой и занимаются сексом. О том, что малыши требуют к себе внимания, а юный супруг не сможет обеспечить достаток, Аллочка не подумала.

   Мисси родилась сразу за Ванессой. Алла посчитала, что камни семейного счастья заложены в фундамент, но вместо идиллии получилась какая‑то ерунда: пеленки, готовка, стирка, глажка. Никакой романтики и вечеров со свечами.

   – Вот чего не пойму, – вздохнул Шумаков, – ну, ладно, Ванесса родилась из‑за вашей глупости, Мисси тоже, но зачем остальных‑то рожать? Неужели, обзаведясь двумя детьми, вы, Алла, не сообразили, что детей трудно ставить на ноги?

   Мисси засмеялась.

   – Вы подобрались к самому страшному секрету семьи Верещагиных. Папа женился очень рано, к двадцати одному году имел двух детей, и вскоре ему надоела такая жизнь, он завел любовницу. Алла, вопреки поговорке, узнала о связи супруга не последней, а первой, и испугалась. Она могла остаться одна с двумя крикунами на руках, рассчитывать на помощь родного отца ей не приходилось. И она спешно забеременела.

   – Да уж, – крякнул Владимир. – Что, три безотцовщины лучше, чем две?

   Мисси вдруг встала на защиту матери:

   – Ей тогда еще не исполнилось двадцати пяти, и она успела убедиться, что фокус с ребенком работает. Филипп ведь женился на ней, старался, как мог, обеспечивать семью. Роза была спасательным кругом. И отец не ушел, бросил любовницу, попытался стать прилежным семьянином.

   Я повернулась к Филиппу Леонидовичу.

   – Учитывая рождение Лени, вы довольно скоро снова попытались завести интрижку, а еще один зигзаг случился позднее. Так родилась Риша.

   Олигарх ничего не ответил, Алла Константиновна стукнула кулаком по колену.

   – Я обожаю детей! Мне от рождения было предначертано стать женой и матерью!

   Мисси сжала кулаки.

   – Не ври! Мы твоя страховка, возможность ничего не делать, сидеть у отца на шее. Все ваши ссоры вечно шли под твою песню: «Я тебе детей нарожала, теперь плати». И если ты нас так любила, зачем выгнала Ванессу? Убила Ришу?

   – Что она несет! – попыталась изобразить негодование Алла, но в глазах у нее промелькнул ужас, который она не сумела скрыть.

   Муж, очевидно, тоже заметил мимолетную реакцию супруги, он тихо сказал:

   – Говорит одна Мисси.

   Алла Константиновна тут же захлопнула рот, а дочь сказала:

   – Папа! Я узнала правду, когда со мной некоторое время назад связалась Ванесса. Хотя я подозревала истину давно, потому что в тот день, когда Ваня ушла из дома, я стала невидимой свидетельницей ее скандала с матерью. Но лучше опишу все по порядку, с того момента, когда Ванесса навсегда покинула семью.

   В ту ночь Мисси неожиданно проснулась и пошла в туалет. Путь туда лежал через прихожую, и девочка притормозила, потому что в холле, неожиданно для позднего часа, горел свет и слышался злобный голос матери.

   – Дрянь! Я запрещаю тебе!

   – Мама, я ухожу, – ответила Ванесса, – больше здесь не останусь. Ты заставляешь меня служить домработницей, я не имею ни минуты свободного времени, вечно убираю, готовлю, стираю. Больше нет сил, я очень устала, хочу петь в группе, у меня творческие планы.

   – Неблагодарная сучка, – зашипела Алла, – ты обязана семье помогать, у нас много детей.

   – Мама, я не просила тебя рожать Ришу. Это было твое решение, тебе и отвечать за него, – возмутилась Ванесса.

   – Если ступишь за порог, назад не вернешься! – пафосно заявила Алла.

   – Ну и ладно, – не испугалась всегда покорная Ванесса. – Хуже мне уж точно не будет!

   – Дрянь, сволочь, меняешь семью на мужика! – завопила Алла и отвесила дочери оплеуху.

   Ладонь матери пришлась на щеку и нос Ванессы. Мисси, из‑за угла подсматривавшая за происходящим, невольно поежилась, ей тоже порой доставались затрещины, после которых голова у девочки болела весь день. Как правило, одной плюхой маменька не ограничивалась, она раздавала пощечины порциями и привыкла, что дети покорно терпят их. Но Ванесса в ту ночь отреагировала необычно.

   Когда Алла занесла руку во второй раз, старшая дочь перехватила карающую длань, вывернула и ударила мать кулаком в лоб, а когда Алла упала на пол, воскликнула:

   – Нравится? Могу еще добавить! Чтоб ты сдохла! Ненавижу!

   Пнув мать ногой, Ванесса схватила с вешалки куртку и убежала из дома. Алла Константиновна медленно встала. Перепуганная насмерть Мисси спряталась в стенной шкаф и затаилась, девочка не рискнула бежать в спальню. Она понимала: если мать ее увидит, то затравит дочь, которая стала свидетельницей ее унижения.

   Что дальше происходило, Мисси не видела, зато отлично все слышала.

   В комнате заорала Риша, мать пошла к ней со словами:

   – Заткнись, сучонка, чтоб ты сдохла.

   Малышка не унималась, до слуха Мисси долетел плеск воды, и внезапно наступила тишина. Похоже, Алле удалось успокоить Ришу. Мисси перевела дух. Сейчас мать ляжет спать, а она тихо вернется в свою постель. В туалет ей от страха расхотелось. Но не тут‑то было. Алла вновь вернулась в коридор. Она открыла шкаф, который соседствовал с тем, где пряталась Мисси, чем‑то зашуршала и забубнила:

   – Хорошо, хорошо, ты сядешь за убийство ребенка! Сука! Скотина! Я тебя на всю жизнь в тюрьму упрячу! Мало тебе не покажется! Сейчас сообщу в милицию о нападении на Ирку!

   Мисси показалось, что мама сошла с ума, такой у нее был жуткий голос.

   Алла захлопнула гардероб, поспешила в прихожую, и… воцарилась тишина. Мисси посидела еще немного в шкафу, потом осторожно выглянула, поняла, что коридор пуст, и бросилась в свою кровать. Ни в ванную, ни в прихожую она не заглядывала.

   На следующий день было воскресенье, отец неожиданно оказался дома, он собрал Мисси, Леню, Розу на кухне и сказал им:

   – Вам надо знать правду. Сегодня ночью Ванесса избила маму и хотела утопить Ришу, бросила ее в ванну с водой. По чистой случайности малышка осталась жива. Я нашел Аллу на полу в прихожей. От удара в лицо она потеряла сознание и получила сотрясение мозга. Сейчас маму увезут в клинику, где она проведет некоторое время. Я нанимаю домработницу, она будет управляться с хозяйством, и няню для Ириши. Ваша задача хорошо учиться и прилежно себя вести. Скоро мы будем очень богаты, я вознагражу вас за успехи. Зачем я рассказал вам об ужасном поступке Ванессы? Вы должны знать: старшей сестры у вас более нет. Я не пойду в милицию, не сообщу о попытке убийства Ирины и факте нападения на маму. Мне бы следовало отправить Ванессу под суд, а затем на зону, но что‑то меня останавливает. Объявляю свое решение: Ванесса для вас умерла, ее имя в нашей семье отныне находится под запретом, никаких бесед о мерзавке. Кто вспомнит о ней, отправится следом на улицу. И последнее, что произошло в семье, в семье и останется. Никаких откровений в школе. Иначе выгоню всех! Алла слишком избаловала вас, вечно вам потакала, шоколадом кормила.

   Мисси посмотрела на отца.

   – Ты даже не предполагал, насколько ошибался! Убить Ришу задумала мать. Это она швырнула ее в воду, надеясь, что в смерти ребенка обвинят Ванессу и посадят ее в тюрьму. Ваня ничего не знала, через неделю она позвонила домой, по счастью, трубку сняла я и рассказала, что у нас происходит. Старшая сестра поняла: ей нельзя возвращаться. Никто ей не поверит, отец не простит. Но на самом деле все устроила мать! Она не хотела лишаться бесплатной помощницы, запретила Ване петь в рок‑группе, дала ей пощечину. А та взбунтовалась и стукнула маменьку. Алка сначала ничего не почувствовала, а потом потеряла сознание.

   Филипп Леонидович побарабанил пальцами по столу.

   – Она врет, – пискнула Алла Константиновна.

   – Возможно, – сказал муж, – но пусть продолжает.

   Я уставилась на бизнесмена. Вот и найден ответ на вопрос, по какой причине Алла Константиновна поведала Алексею Вересаеву свою семейную тайну. Если твоя старшая дочь предприняла попытку убить самого маленького ребенка, то, наверное, ты никогда никому не расскажешь о происшествии. Но Леша озвучил мне историю про неудавшееся покушение на жизнь Риши, Алла с ним разоткровенничалась. Почему? Ответ один: она все сочинила. Ванесса ни в чем не виновата.

   – Мы с Ванессой надолго прекратили общение, – продолжала Мисси. – Я училась за границей, старшая сестра совсем пропала. Но недавно она объявилась, мы встретились в городе. Ваня добилась успеха, она стала известной певицей, популярной в разных странах. Ей не нужны деньги отца, его покровительство и связи. Ванесса не могла похвастаться праведной биографией, она наломала в юности дров: принимала наркотики, пила, спала с таким количеством мужчин, что не могла вспомнить всех любовников, не знала, от кого родила Нику. Но сейчас Ваня ушла в творчество, ее буйная, почти неуправляемая энергия устремилась на создание песен и их исполнение. К сожалению, за отвязное поведение матери расплачивается дочь. У Ники психические проблемы, но Ванесса наняла специалистов, они обучали девочку. Ваня давно перестала переживать по поводу разрыва с родителями, она не испытывала желания объяснять отцу правду. Но внезапно мать нашла ее и напросилась на разговор.

   Алла предложила Ванессе помириться, она плакала и повторяла:

   – Доченька, прости. Я теперь другой человек, долго лечилась у психотерапевта и изменилась кардинальным образом. Давай забудем прошлое. Я расскажу папе правду. Я хочу воспитывать внучку. Я очень одинока! Мисси, Роза, Леня – никто меня не любит.

   – Если я правильно понял, Алла Константиновна обратилась к Ванессе до смерти Розы, а не после, как она утверждала раньше? – спросил Юра. – Не кончина дочки стала причиной внезапно вспыхнувшей любви к Нике?

   – Да, – отрезала Мисси, – мать, как обычно, соврала. Я могу доказать, что Ника тайком приезжала в наш дом, когда Розка была жива. У девочки проблемы со здоровьем, она не усваивает коровье молоко. В нашем же доме никогда не было соевых заменителей, они никому не нужны. И вдруг мама требует покупать молоко на основе бобов. Мать, если ты лжешь, не оставляй следов. На кухне тщательно записывают все расходы, прикалывают в тетрадь чеки. Англичанка идеальная экономка, у нее ни одной хозяйской копеечки между пальцами не утечет. Взять гроссбух и проверить, когда впервые в особняк привезли сою, легче легкого.

   – Ну, я могла и перепутать, – начала глупо оправдываться Алла Константиновна, – наверное, ты права, я решила воссоединить семью до смерти Розы.

   Мисси усмехнулась.

   – Ваня не очень‑то обрадовалась активности мамаши, поэтому и обратилась ко мне, спросила: «Слушай, что случилось? Алка мне проходу не дает, каждый день по десять раз звонит! Зачем ей Ника? Настойчиво просит отпускать к ней девочку, обещает открыть отцу правду, обелить меня».

   И мы, наивные чукотские девушки, решили: маму замучила совесть. Ванессе захотелось помириться с папой, она согласилась отпускать Нику к бабушке.

   Алла все повторяла:

   – Не надо торопить события, отец невероятно зол. Я пытаюсь с ним поговорить. Пусть Ника обвыкнется в особняке, она девочка с проблемами, может напугать дедушку, не понравится ему.

   Потом версия изменилась, Алла стала говорить дочери:

   – Филипп все знает. Я выложила ему правду, но он не поверил, решил, что я беру вину на себя, чтобы тебя выгородить. Попробую уговорить отца устроить в нашем театре твой концерт. Он увидит, как ты талантлива, и растает, в особенности, если ты передашь сбор от билетов на благотворительность.

   Олигарх крякнул.

   – Со мной Алла никогда не беседовала о налаживании отношений с Ванессой. Да, она просила организовать ее выступление у нас в театре. Но причина была такой: Ванесса редко появляется в России. Сейчас она активно занимается благотворительностью, ее агент ищет спонсора концерта, весь сбор от которого пойдет в фонд спасения тигров. А кто у нас активно помогает этим, как их, исчезающим животным?

   Филипп Леонидович многозначительно указал пальцем на потолок.

   – Ясно? Я оценил задумку Аллы. Супруга никогда не вмешивается в мой бизнес, это единственный случай, когда она внезапно пришла с предложением, и я его принял и решил: фиг с ней, с Ванькой, не собираюсь ее обнимать‑целовать, но она сейчас популярна, созову друзей‑приятелей, каждый внесет в фонд денежки, благотворительность всегда производит хорошее впечатление на народ. Тигры правильный выбор, они сейчас в моде. Есть еще один момент. Я очень хотел, чтобы Ириша играла перед полным залом, а не перед рядами пустых кресел. Я часто устраиваю мероприятия, люди на них ломятся, потому что всякий раз у меня либо мировая знаменитость, либо спектакль с лучшими российскими актерами. Но досидит ли публика до конца представления? Не убежит ли после первого действия? У меня не было в этом стопроцентной уверенности, и я решил: концерту Ванессы быть! Даже если зрители начнут умирать от скуки во время пьесы, они не сдвинутся с места, все захотят увидеть десерт – рок в театре Верещагина. Это не восстановление добрых родственных отношений, а голый расчет. Я не общался с Ванессой, не собирался с ней видеться, пить кофе‑коньяк, да и она не стала бы бросаться мне на шею. Всю предварительную работу вели мои служащие, я не предполагал присутствовать на концерте. Я даже не слышал, что у Ванессы родилась дочь!

   – И идею о провале спектакля без ее выступления тебе внушила жена, – вздохнула Мисси.

   – Зачем Алла Константиновна нагородила столько вранья? – пробормотал Шумаков. – Должна же существовать какая‑то причина!

   Мисси вздрогнула.

   – Я только сейчас поняла! Роза была очень нервная, пугливая, верила в колдунов, экстрасенсов, таскалась по гадалкам.

   – Ее трудно осудить, – защитил покойницу Корсаков, – она все время болела, не работала, лечилась, вот и лезла в башку всякая дурь.

   – Розка верила в привидений, – перебила его Мисси. – Очень боялась встретиться с призраком. Один раз иду по коридору, летом на улице жара, поэтому я надела розовый сарафан из тонкого хлопка, с широкой юбкой, поворачиваю к столовой, а в противоположном конце галереи показывается Роза и с криком падает на ковер.

   Мисси бросилась к сестре, поднялся шум, примчалась даже Алла Константиновна. Розу привели в чувство, она открыла глаза, схватила мать за руку и сказала:

   – Я видела призрак в розовом. Девочка пришла меня убить.

   – Дура! – в сердцах воскликнула Мисси. – Это была я! Опоздала из‑за тебя на важную встречу!

   После этого происшествия Алла Константиновна постоянно твердила Розе о том, что привидений не бывает, не бывает, не бывает.

   Мисси примолкла, встала, подошла к матери и сказала:

   – Не знаю, какие демоны живут в твоей душе. Не понимаю, зачем ты все затеяла. Но это сделала ты!

   – Что? – взвизгнула Алла.

   Мисси отошла от нее и приблизилась к столу.

   – Сначала мама решила избавиться от Розы. Она знала, что у нее больное сердце, была в курсе ее фобии, связанной с привидениями, и запустила к ней в комнату Нику. Вот зачем ей понадобилась девочка. Кончина Розы выглядела естественной, но инфаркт спровоцировал ужас от встречи с пришелицей из загробного мира.

   – Боже! Какой кошмар! – заголосила Алла. – Филипп, Мисси обвиняет меня в невероятных вещах. Но сама‑то пыталась довести Леню до психушки! Не верь ей!

   – Я призналась! – воскликнула Мисси. – Да, поступила подло, хотела напугать Леньку, избавиться от него. А ты всю жизнь врешь! Всегда ненавидела Ришу! Думаешь, я не помню, как ты ее в детстве лицом о стол прикладывала и шипела: «Папашина любимица! Родилась мне на горе! Зря я не сделала аборт!»

   Ты обожала нас затюкивать. И совсем не изменилась после побега Ванессы! Тебя ни один психотерапевт не исправит! Просто папа внезапно разбогател, ты поняла, что тебе лучше наладить отношения с детьми, мы взрослели, могли пойти к отцу, рассказать ему о твоих методах. А единственное, чего ты реально боишься, – это потерять мужа. Вернее, ты опасаешься лишиться своей доли наследства. Поэтому у тебя нет ни одной подруги, всех ты подозреваешь в желании увести твоего супруга. Этот пунктик у тебя с юных лет. Да не отца ты любишь, а свой образ жизни. А сейчас и вовсе напугана!

   – Чем? – живо поинтересовалась я.

   Мисси поморщилась.

   – Не знаю, какая муха укусила отца, может, он наконец понял, что мать за человек, но он составил бумагу. Там четко указано, если родители разведутся… ох!

   Мисси замолчала.

   – Продолжай, – потребовал Филипп.

   – В документе много пунктов, – зашептала Мисси, – основные звучат так. В случае официального разрыва супружеских отношений для детей, на которых уже не надо платить алиментов, и для жены выделяется общий фонд, каждому положена своя доля. Нас тогда было пятеро: я, Роза, Леня, Риша и мать. Всем должно было достаться по двадцать процентов от выделенной суммы. Если мать умрет, каждому из детей добавляется еще по пять процентов. То же самое получается, если на тот свет отправятся отпрыски. Роза скончалась, Риша тоже. Значит, весь капитал делится на троих! Вот она, причина – вульгарное бабло. Папа, видишь, во что вылились твои шашни с Джо! Мать почувствовала опасность, стопроцентно она про все узнала. Но еще одного ребенка ей уже не родить, им тебя не удержать, надо было искать другой выход. И она его нашла.

   – Джо! – подскочила я. – Ну точно! У Филиппа Леонидовича роман с экономкой! Мне потребовалось заглянуть в ее комнату, я постучала в дверь и услышала: «Филилини, камин!»

   Английским я не владею, не поняла, при чем тут печь, и загадочное «филилини» тоже не могла перевести, но…

   – Камин как печь тут близко не стоял, – фыркнула Мисси, – «камин» – это глагол, означает «входи»! И Джо не может выговорить «Филипп Леонидович», сначала она звала отца «сэр Филипп», а потом он ей велел не «сэркать», и англичанка теперь его зовет «Филилини», это на ее манер имя и отчество хозяина.

   – Ага, спасибо, – поблагодарила я Мисси, – но все же я договорю. Джо лежала на кровати в роскошном дорогом белье, а на комоде у нее стояла бутылка шампанского. Я еще подумала: «Ну и ну, шикарно отдыхает! И не стесняется посторонних, не накинула халат, выставила напоказ эротический комплект». Джо словно услышала мои мысли, вскочила и набросила пеньюар. Но теперь я уверена: экономка думала, что к ней стучит хозяин. Мисси, вы знаете о связи отца с прислугой?

   – Давно, – отмахнулась та, – брак с Аллой – это фикция, но папа не разводился, потому что боялся травмировать змею, давно пригретую на груди. Но в последнее время он стал задумываться о разводе.

   – И решил составить документ о фонде, – пробормотала я, – чем напугал жену, и она придумала хитрый план. Нет Розы, нет Риши, значит, у нее, матери, толще кошелек. Сумасшедшую Нику не обвинят в преступлении, девочка отправится в психушку, где о ней забудут. Не за горами и смерть Леонида. У парня чужая почка, кто удивится, если сын умрет. От Мисси Алла Константиновна тоже избавится, главное начать, потом во вкус войдешь.

   – Родить столько детей, чтобы потом их убить? – пробормотал Юра. – Прямо безумие какое‑то. И зачем убирать Ванессу? Ее‑то в списке наследников нет.

   Мисси опустилась в кресло и пояснила:

   – Нас произвели на свет для страховки. О любви говорить не приходится. Мы раздражали мать, были для нее не источником радости, а тяжкой обузой. Бывает, что женщина обзавелась детьми из прагматических соображений, и чем дольше живет с ними, тем сильнее ненавидит. Ванесса родила дочь, та могла тоже претендовать на деньги, подать в суд. Ей никогда не выиграть процесс, но вдруг? А? И мать решила себя обезопасить. И потом Ванесса могла рассказать о внезапно вспыхнувшей любви бабушки к внучке. Мать нагородила много лжи и боялась, что Ваня ее разоблачит.

   – Склонна вам верить, – сказала я, – смерть Риши не вызвала у Аллы Константиновны бурных эмоций.

   – Неправда! – захныкала Верещагина. – Просто я никогда не плачу при посторонних. У меня хорошее воспитание.

   – Говоря о детях, вы не упоминали Ришу, – вздохнула я. – Ни разу не назвали ее имя. Мисси, Роза, Леня, вы говорили о них, но не об Ирише.

   – Ирина, – повторила Мисси, – это особый случай. Она появилась на свет, когда папа стал богатеть и встретил Ольгу Добровинскую. Любовь у них была в разгаре, и тут, бац, законная жена о беременности объявляет. Девять месяцев папа между ней и Ольгой метался. В конце концов Добровинская устала, уехала в Америку, отец вернулся в семью. Ришу он обожал, я поэтому на «отлично» училась, хотела хоть немного его любви завоевать. А мать, приехав из роддома, отказалась кормить Ришу, сказав, что у нее нет молока.

   Я понимаю: носить под сердцем нежеланного ребенка, который должен спасти твой брак, непросто. И ладно бы мама обожала отца! Так нет, она любит исключительно бабло. В кого Леонид психом уродился? В маменьку! Она давно ненормальная, у нее ампутация души. Но мозг работает, ее нельзя назвать дурой или неадекватной.

   – Ника серьезно больна, – заметил Юра, – легко впадает в агрессию. Девочка любит угощать всех чаем. Бабушка использовала эту ее слабость, Ника подсыпала своей маме лекарство по ее наущению. Но это лишь наши догадки, со стороны все выглядит несчастным случаем.

   – Маленькую девочку, наверное, видели многие, – предположила я, – но ни охрана, ни прислуга не захотели рассказывать об этом, побоялись, что их сочтут ненормальными. Даже в век Интернета люди опасаются встречи с потусторонним миром, Алла Константиновна использовала это. Но я могу доказать, что Ника спускалась к гримуборным. Мы с Владимиром Михайловичем осматривали служебное помещение. И около шкафа с дубликатами ключей нашли розовую жемчужинку. Полагаю, эксперту будет нетрудно выяснить, что она оторвалась от платья Ники.

   – И как девочка прошла незамеченной в служебное помещение театра? – нахмурился Владимир.

   Я сказала:

   – Хороший вопрос. Надеюсь, вы не разрешили охранникам покидать здание?

   – Нет, уехали только гости, – доложил Корсаков.

   – Прикажите Роману, стоявшему при входе в театральный отсек, прийти сюда, – попросила я.

   Корсаков взял телефон, все молча наблюдали за ним и так же без слов ожидали потом прихода охранника. Роман здорово испугался, войдя в кабинет Филиппа Леонидовича.

   – Добрый вечер, – осторожно сказал он, – то есть ночь, извините, уже утро.

   Я поспешила успокоить парня:

   – Рома, к тебе нет ни малейших претензий, просто ответь на парочку моих вопросов. Мы знаем, что Алла Константиновна заходила в служебные помещения театра, ты ее беспрепятственно пропускал.

   – Так точно! – подтвердил секьюрити. – Члены семьи могут передвигаться повсюду, для остальных введены ограничения.

   – Хорошо, ты молодец, – похвалила я его, – Филипп Леонидович хочет выписать тебе премию за безупречную службу.

   – Здорово! – обрадовался охранник. – Не откажусь от денег, они всегда нужны.

   – Помнишь, в каком платье была на вечеринке хозяйка? – спросила я.

   Роман сказал:

   – В длинном, с вырезом, наверху узком, а внизу широком, навроде абажура.

   – И память у тебя отличная, – опять похвалила я, – надо же, подробно описал наряд. Не ошибся?

   – Не‑а, – по‑детски выпалил Роман, – Алла Константиновна с заминкой в дверь прошла, юбка застряла. Я еще подумал, за фигом такой неудобный прикид покупать? Как троллейбусу, место вокруг для маневра надо, и шла она медленно, когда я дверь распахнул, хозяйка приговаривала себе под нос: «Тише, тише, идем, как мыши».

   – А теперь следующий вопрос. Роман, ответь честно. Ты видел привидение? Маленькую девочку в розовом платье?

   Охранник прикусил губу, заморгал, а я, как змей‑искуситель, продолжала:

   – Рома, денежное вознаграждение от Филиппа Леонидовича ты получишь только в случае твоей полной откровенности!

   – Мама у меня болеет, – вдруг произнес парень, – если меня выгонят, платить врачам будет нечем.

   – Вопрос о твоем увольнении не стоит, – пришел мне на помощь Владимир, – давай выкладывай.

   – Все мы люди, можем испугаться. И я отлично помню, что ты, когда я вышла от Фаи, был красным, потным и сильно нервничал, – добавила я.

   Рома заложил руки за спину и пошире расставил ноги.

   – Струсил я. Честно. Про призрак, который по дому бродит и людей убивает, все знают. Фаина рассказывала, что девочка безжалостная, с ней договориться нельзя, она тебя не услышит! Кучу народа уже жизни лишила в прошлые годы! Фая точно знает!

   – М‑да, – крякнул Филипп Леонидович.

   Роман вдохновился.

   – Кино такое есть! Американское! Ну прямо про наш дом! Фаина диск купила на Горбушке, она любит! Потом мне дала поглядеть! Вау! Ну прям наш особняк, только отделка другая, и мебель не похожа! А так, Филиппа Леонидовича дом, коридоры и двери, холлы, гостиная огромная.

   – М‑да, – снова изрек хозяин.

   Роман воскликнул:

   – Кинуха брр! Видел два дня назад! А сегодня, то есть вчера, привидение из коридора вышло!

   Забыв о том, что он находится в кабинете самого хозяина, Рома стал размахивать руками и фонтанировать словами. Если отбросить массу красочных оборотов, то суть такова.

   Не очень умный Роман, наслушавшись рассказов Фаины про привидения и посмотрев кино про призрака‑убийцу, до смерти перепугался, когда увидел, как из‑за поворота прямо к нему выбегает малышка в розовом платье. Рома сразу понял: это она, девочка‑убийца! Нет слов, чтобы описать ужас парня, и, главное, ему некуда было деться! Справа и слева стены, впереди призрак в розовом, а вот сзади оказалась дверь. Не осуждайте Романа, во всяком случае, я не стану упрекать его.

   Он распахнул створку и вскочил в небольшой холл, девочка вбежала за ним, охранник крикнул:

   – Пошла вон!

   Призрак неожиданно послушался и помчался вверх по лестнице, которая вела в апартаменты хозяев. Роман кое‑как пришел в себя и вернулся на пост. Он никому не рассказал о происшествии, промолчал, когда Владимир Михайлович расспрашивал, кого из посторонних он видел. А вы бы на месте охранника рассказали? Признались бы, глядя в лицо начальника: «Я увидел привидение и убежал, бросил пост, потому что ополоумел от страха при виде малышки в розовом платье»?

   Я бы ни за какие коврижки не призналась.

   Роман замолчал, Владимир потер затылок и сказал:

   – Ступай назад.

   – Есть! – отчеканил парень и, сделав поворот через плечо, исчез за дверью.

   – Можно еще допросить Игоря, – предложила я, – но, полагаю, мы услышим аналогичный рассказ. Второй охранник перепугался не меньше первого, небось тоже побежал прочь, заметив «призрак». Фаина без устали талдычила про ребенка‑убийцу, она всем предлагала посмотреть диск с фильмом и даже мне его хотела дать.

   – Где ты набрал этих трусов? – спросил Филипп Леонидович, глядя на Владимира.

   Корсаков развел руками, а я сказала:

   – Охранники готовы справиться с бандитами и грабителями. Но из них не готовили охотников за привидениями. Абсолютное большинство людей, даже храбрых, опасается паранормальных явлений.

   – Идиоты! – в сердцах выругался хозяин. – Значит, если преступник переоденется в какой‑нибудь костюм для Хэллоуина, то вся охрана разбежится! Отлично! Я плачу деньги дуракам!

   – Алла Константиновна провела Нику к гримеркам, спрятав девочку под своей юбкой‑кринолином, – вернул всех к прежней теме Юра. – Верещагина не хотела, чтобы ее видели рядом с ребенком. План был таков: Ника бьет ножом Ришу, кровь пачкает малышку, та выбегает в коридор, кричит, охрана ловит девочку, и ни у кого не остается сомнений, что младшая дочь хозяина погибла от руки его сумасшедшей внучки. В этот момент появится Алла Константиновна, она зарыдает, начнет винить себя. Но где гарантия, что ребенок сможет лишить жизни Ирину? Почему психически больная девочка после убийства не бросила, а аккуратно уложила нож в сумочку‑игрушку и убежала?

   Я подняла руку.

   – Дай я отвечу. Как поступит любой человек, увидев в своей комнате постороннего ребенка? Алла Константиновна оставила Нику около двери гримерки Иры, а сама ушла. У девочки большие проблемы, но ее при желании можно обучить разным вещам, например, класть сахар в чай. Если провести с Никой соответствующую работу, она непременно сделает то, что от нее требуют. Еще у ребенка бывают вспышки ярости, совершенно неконтролируемые и вроде спонтанные. Но бабушка отлично знала: есть нечто, провоцирующее приступы гнева, во время которых в маленькой девочке просыпается большая сила. Как все дети, Ника пытается быть хорошей, изо всех сил старается поступать правильно, выполняет требования мамы, бабушки, няни. Что такое хорошее воспитание? Это программа, заложенная в ребенка. «Пришел с улицы, вымой руки. Ешь аккуратно». Мать миллион раз повторяет одно и то же, в результате, став взрослым, человек не задумываясь моет руки и пользуется за обедом ножом‑вилкой. Мы автоматически совершаем привычные действия, то, чему научили родители, друзья, педагоги, становится частью нас. Почему так трудно притираются друг к другу новобрачные? Жене с детства давали столовые приборы, а муж ел первое‑второе‑третье одной ложкой, его родители не заморачивались политесом. Результат: она возмущена его невоспитанностью, он поражен тупым занудством супруги, выкладывающей у тарелок десяток приборов. Не следует обвинять друг друга, надо понять, у вас разные программы, и выработать компромисс: за завтраком использовать только ложки, зато ужин сервировать по полной программе. По какой причине умные матери повторяют детям: «Вступай в брак с ровней, ищи пару в своем кругу».

   Все очень просто: в этом случае больше шансов, что в совместной жизни будет меньше проблем.

   – Лекция о семейном счастье удалась, – перебил меня Филипп, – ближе к делу.

   Но меня не так легко сбить с намеченного пути.

   – Хочу, чтобы вы поняли один момент. Что вызывает у Ники мощный приступ гнева? Туго завязанная обувь. Когда Ника открыла дверь на склад, где беседовали мы с Фаиной, я обратила внимание, что она красная, тяжело дышит и нервно переступает с ноги на ногу. На ее ногах были очаровательные туфельки с атласными лентами, обвивавшими лодыжки. Но когда Нику привели в кабинет, на ней были лодочки, на их мысках красовались пышные банты.

   Я предполагаю, что Алла Константиновна проделала большую работу. Сначала она научила внучку ходить под кринолином, понадобилось немало времени, прежде чем Ника освоила игру под названием «прятки».

   Сегодня Алла предложила девочке повеселиться, Ника юркнула к ней под юбку, и бабушка ее провела в служебное помещение театра. На ногах у девочки были туфельки с пышным бантом спереди. Добрая бабуля подвела малышку к Ириной двери, распустила бантики, крепко‑накрепко стянула лодыжки ребенка лентами, дала ей узкий длинный нож и, сказав: «Там тетя, она с тебя туфельки снимет», – быстро ушла.

   Ника, уже взвинченная, входит в комнату и видит Ришу. Мы знаем, что малышка выглядит семилетней, но ума у нее маловато, и она говорит невнятно, проглатывает первые части слов. Скорей всего, Ника твердила: «Ять, ять, ять».

   То есть «снять», но Риша ее не поняла. Ребенок злится, краснеет, а что делает взрослый человек в подобном случае? Он подходит и, чтобы успокоить крошку, наклоняется над ней. Чаще всего у женщины, даже у юной, возникает желание погладить девочку по голове. Но мы‑то знаем, что Ника ненавидит прикосновения незнакомцев, они тоже вызывают у нее гнев.

   Я не присутствовала на месте преступления, но готова голову дать на отсечение, что события развивались так. Ника требует развязать туфли:

   – Ять, ять, ять!

   Чем дольше она повторяет одно и то же слово, тем больше выходит из себя. Риша приближается к Нике, склоняется над ней и… гладит малышку по голове, вероятно, она спросила:

   – Что ты хочешь?

   Риша не заметила кинжал, который Ника держит в опущенной руке, скорее всего, он был скрыт пышной юбкой платья. Злость из‑за туго завязанных лент соединилась с яростью от чужого прикосновения, лицо Риши находится близко от Ники. И девочка бьет обидчицу ножом, услужливо данным ей доброй бабушкой. В момент гнева в Нике просыпается совсем не детская сила, она втыкает клинок в глаз. Ирина падает, Ника не выпускает кинжал, тот, выскользнув из раны, остается зажатым в ее руке.

   Вспышка ярости гаснет, как пламя на ветру. В Нике включается программа, заложенная мамой, няней и психологом: надо быть хорошей девочкой. Она аккуратно укладывает нож в сумочку – хорошие девочки не разбрасывают игрушки. Риша лежит на ковре и не шевелится, Ника не может правильно оценить реальность, в ее понимании тетя заснула. А как поступают хорошие девочки, когда взрослые спят? Хорошие девочки им не мешают! И Ника уходит.

   Вот только туфельки остаются крепко завязанными, и это снова начинает злить девочку. Далее события развиваются совсем не по плану Аллы Константиновны. Ника не кричит, она выходит в коридор, добегает до склада, распахивает дверь, видит меня. Девочка не любит незнакомых людей, поэтому она уносится к посту Романа, тот бежит в холл и кричит:

   – Пошла вон!

   Ника кидается вверх по лестнице, минует ошарашенного Игоря, мечется по коридорам дома и как‑то добирается до половины бабушки. Облом! Риша убита, но Ника не поймана на месте преступления. Алла Константиновна не сдается, она ищет решение и находит его. Приходит к Филиппу Леонидовичу и рассказывает о Ванессе и Нике, «раскаивается», просит отправить ее и девочку в Швейцарию, спасти внученьку. Вот только опять неудача.

   Я замолчала.

   – Какая? – спросил Юра. – Риша убита, Ванесса умерла. В преступлениях повинна Ника, ее отправят на лечение. Алла Константиновна устранила, включая Розу, уже троих детей, Леня, по ее мнению, сам долго не протянет. Остается лишь Мисси. В случае развода с Филиппом Леонидовичем Алла заграбастает почти весь фонд. Но ведь еще не вечер, муж пока не уходит из семьи, можно успеть разобраться и с дочерью.

   Я подошла к Верещагину.

   – Можно спросить вашу жену: «Алла, почему вы не переодели Нику? Зачем оставили ее в окровавленном платье? Хотели, чтобы все увидели пятна? Зачем ущипнули девочку, когда та тихо стояла возле вас? Хотели, чтобы она заорала и появился повод полезть в ее сумочку за конфетами и найти нож? Алла, вы лгунья! Если бы вы хотели реально увезти Нику в Швейцарию, вы бы ее переодели, спрятали кинжал и не пришли к мужу с «раскаяньем».

   Но у меня появилось несколько вопросов и к вам, господин Верещагин. Почему вы равнодушно реагируете на смерть дочери? Вы не плакали, не кричали, не впали в отчаянье.

   – Я не подвержен истерикам, – парировал бизнесмен.

   – Конечно, нет, – согласилась я, – но, узнав о смерти ребенка, родители, как правило, теряют голову. А у вас иная реакция. Вы совсем не нервничаете. Ну не странно ли?

   – Глупости, – буркнул Филипп.

   – Ладно, – согласилась я, – теперь следующее. Алла Константиновна попросила самолет в Швейцарию, если не ошибаюсь, вы имеете свой воздушный транспорт. Но на просьбу супруги последовал ответ: «Хорошо, вечером отправишься». Зачем ждать целый день? Я плохо разбираюсь в авиации, понятия не имею, сколько времени надо, чтобы заправить лайнер, но, учитывая любовь Аллы Константиновны шнырять по мировым столицам, полагаю, что ваш самолет постоянно находится в боевой готовности. Так повторяю, зачем же ждать вечера? Вы не захотели вызвать милицию, пытались собственными силами вычислить убийцу. И вас совершенно не волнуют два вора, которые под покровом ночи вылезли из окна той части дома, где находятся наиболее ценные произведения искусства. Вход туда стережет замок, код которого известен лишь вам, тем не менее кто‑то смог проникнуть в галерею, но вы, Филипп Леонидович, реагируете весьма странно на мой рассказ об увиденных в окно грабителях. Вы восклицаете: «У нас в коридоре есть окно?»

   И последняя странность. Ну какого черта камердинер Иван решил поздним вечером, почти ночью, менять барину белье? Повез тележку в его спальню? А? Хотите знать ответ?

   – Валяй! – приказал Юра.

   Я отошла от письменного стола и опустилась на диван около Шумакова.

   – Перед спектаклем Риша очень разнервничалась, она стояла рядом со мной в кулисе, разглядывала зал через щель в занавесе и постепенно впадала в панику. Я поняла, в каком состоянии находится девушка, по одному чисто физиологическому признаку, от Ирины внезапно сильно запахло потом. Когда исполнительница главной роли подошла ко мне, от нее исходил аромат супермодных духов «Горький шоколад». Но затем Ирина посмотрела в зал, и ее дезодорант перестал действовать. «Шоколадные» духи – хит сезона, ими сейчас пользуются многие, в том числе и Катя Франк, за кулисами интенсивно пахло этим парфюмом.

   Спектакль начался вовремя, но Риша чуть опоздала к выходу. Когда она пробежала мимо меня, я подумала, что разрекламированные духи не так уж и хороши, потому что на Ирине они выдохлись и почему‑то стали издавать цветочный запах. А может, Риша успела помыться и поменяла парфюм. Но вот от Кати по‑прежнему несло какао‑бобами. Шоколадом потом неожиданно повеяло и от Иры, когда та, выйдя на последний поклон, сняла маску. Когда я присела около трупа девушки, лицо ее было прикрыто, но платье, туфли, украшения, волосы не оставляли сомнений, что жертва Риша, и пахло в комнате снова смесью жасмина и фиалок.

   И только сейчас я поняла, что произошло. Ирина настолько испугалась зрителей, что кинулась в ложу к Лене Минской, никому не известной актрисочке, которая должна была сидеть на виду у всего зала, изображая Ришу. Минская одета, как Ира, соответственно причесана, на ней похожие побрякушки. Я не знаю, как Ира упросила Лену заменить ее. Предложила ей денег? Пообещала роль в сериале? Но Минская согласилась. Елена сидела на последних репетициях в ложе, отшлифовывала позы, она запомнила текст и мизансцены, только чуть подзадержалась с выходом, потому что спешно переодевалась. Никто, включая партнеров по сцене, не заметил подмены. Фигуры у Минской и Риши очень похожи, лицо было прикрыто маской, а голос искажен, ему придан «мультяшный» тембр. Перед выходом на авансцену, когда следовало снять маску, Риша заменяет Минскую, та остается в гримерке. Вот почему снова меняется аромат парфюма. Все поняли, что у дочери олигарха «шоколадные», а у Минской цветочные духи?

   Ирина получает свою долю восхищения и… что было потом, я не знаю. Но девочка куда‑то уходит, а Лена Минская ужинает в гримерке, куда и приходит Ника.

   Кто вылез из окна галереи? Думаю, Ирина и тот, кто сопровождал ее в аэропорт. Скорей всего, Ришу повез немой камердинер Иван. Почему они вылезали через окно? Не могли идти через центральную дверь дома в гараж, там охрана, они пробирались к автомобилю тайком. Наверное, Риша спряталась в багажнике, машину личного слуги хозяина выпустили беспрекословно, и, естественно, ее не досматривали. Отчего Алла Константиновна не может лететь в Швейцарию утром? Самолета нет, на нем Риша отправлена за границу. По какой причине Филипп Леонидович не рыдает от горя? А какой смысл? Риша жива. Скажите, Филипп Леонидович, вы, наверное, подумали, что «Ирину» убили, дабы воздействовать на вас? Человек, который спутал двух девушек, хотел чего‑то от вас? Вот вы и поспешили удалить дочь. Но сейчас вы поняли, враг в вашей семье, да? И успокоились!

   Филипп Леонидович покосился на меня и спросил:

   – Успокоился? Услышав все это?

   – Да, – кивнула я, – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Как правило, узнав правду, люди испытывают облегчение. Вы боялись, что, когда истина вылезет наружу, преступник предпримет новую попытку убить Иру, думали, что ваша смерть ему не нужна, враг хочет видеть ваши мучения. Но если дело чисто семейное, то его легко уладить. Ведь так? Вы же сразу поняли, что в гримерной убита не Риша?

   – У девочки на ноге есть татуировка, которая маскирует шрам, – без приглашения вступил в беседу Владимир. – Минской ее рисовать не стали. Елене предстояло сидеть в ложе, а потом быстро уйти. Никто и не предположить не мог, что актриса согласится подменить Ирину. Я в первый момент очень занервничал, а Филипп Леонидович сразу понял: на полу не Ира, и велел мне найти его дочь. Хозяин мигом сообразил, что Риша испугалась провала, и сказал мне:

   – Я уверен, дочка пообещала Елене заплатить. У Иры есть кредитка, но обналичить деньги сейчас она не сможет. Наверное, Ирина велела Лене ждать ее в гримерке, а сама поспешила в контору, там всегда есть наличка.

   – В контору? – переспросил Юра.

   – Служебное помещение, – пояснил главный охранник. – Неподалеку от бельевой, там рабочий кабинет Джо, в ящике стола у нее всегда есть пара тысяч евро. Ирина могла незамеченной пройти в хозчасть. И точно, там я ее и нашел, Филипп Леонидович правильно догадался. Следовало спешно отправить девочку из города, шеф опасался, что убийца узнает о своей ошибке и предпримет новую попытку устранить Ришу. У босса есть один проект, его пытаются… Ладно, это не важно. Я вызвал Ивана, мы посадили Ирину в тележку, камердинер миновал без проблем охрану, отвез девочку в галерею, Филипп Леонидович сказал ему код. Иван вернул повозку на место.

   Несмотря на серьезность разговора, я усмехнулась, а Владимир вдруг сказал:

   – Ну да, я использовал чужой опыт.

   Я уставилась на главного секьюрити. Ну и дела! Он знает про связь Вересаева и Аллы Константиновны?

   Корсаков потер лоб.

   – Не стоит отвлекаться, и вам это неинтересно. Давайте закончим историю с Ириной. Из внутреннего двора в гараж можно пройти беспрепятственно, там охраны нет. Иван тайно вывез Ирину, и она улетела. Конец истории.

   – Конец истории, – повторил Верещагин. – Уже рассвело, третьи петухи пропели.

   – Скорее, вороны прокаркали, – буркнула Мисси.

   – Как ты думаешь, что сделает дальше Филипп Леонидович? – спросила я у Шумакова, когда мы подошли к моей машине.

   Юра зевнул, открыл дверь и сел сзади.

   – Что сделает? Замнет дело. Ника окажется в комфортных условиях в спецлечебнице, Верещагин ее устроит. Журналистам сообщат, что Ванесса скончалась от сердечного приступа, расскажут о ее подорванном наркотиками здоровье. Роза умерла давно, ее смерть считается не криминальной. Аллу Константиновну…

   С заднего сиденья послышалось шуршание.

   – Аллу Константиновну, – повторил Шумаков, – спешно отправят подальше. В Майами, например. Муж приобретет ей дом, определит содержание…

   Юра снова чем‑то зашелестел и сказал:

   – …ты же не рассчитываешь, что олигарх отдаст супругу под суд? Вытащит наружу все семейные скелеты? Да никогда. Он не допустит скандала. Родственникам Минской, если они у нее есть, отвалят денег. Надеюсь, у Верещагина хватит ума показать Леонида хорошему врачу‑психиатру, а потом купить парню магазин, пусть торгует шмотками.

   – А Мисси и Владимир? – спросила я.

   – Дочь – правая рука отца, она в курсе всех его дел, Владимир, похоже, любит ее, – сказал Юра, – думаю, Филипп Леонидович их простит. М‑да… В семейном болоте подчас живут монстры, но некоторые из них поддаются дрессировке. Ришу отец оставит за кордоном, отдаст в какой‑нибудь киноколледж. Пройдет годик‑другой, все забудется. Это чисто семейная история, картина «Пейзаж после битвы с пятью детьми», произведение про семейное счастье и уют, и, между прочим, покруче того, которое вчера продемонстрировали на сцене домашнего театра!

   – Прости за банальность, но реальная жизнь бывает страшнее выдумки, «Замок храпящей красавицы» задумывался как веселая сказка, никто не предполагал, какое она получит продолжение после того, как занавес опустится на сцену, – сказала я, вспомнив, как кто‑то непосредственно перед премьерой переделал на доске объявлений название спектакля.

   Шумаков не обратил внимания на мои слова, Юра зачавкал, я посмотрела в зеркальце и спросила:

   – Что ты ешь?

   – Голова заболела, – сказал Юра, – полез к тебе в сумочку за цитрамоном и нашел там суперперсик и офигенно ароматный абрикос. С виду фрукт, но внутри крем.

   Я быстро припарковалась у тротуара. Совсем забыла, что взяла у Леонида вкуснятину, дабы угостить мужа. А потом, узнав, что десерт на самом деле – крем для тела, забыла выбросить персик с абрикосом из сумки. И, пожалуйста, Шумаков нашел их и слопал!

   – Тебя не тошнит? – осторожно поинтересовалась я.

   – Не‑а, – пробормотал Юра.

   – Желудок не болит? – не успокаивалась я, вспоминая свои ощущения после употребления лакомства.

   – Чувствую себя просто распрекрасно, – сонно заверил меня Шумаков и вдруг захрапел.

   Я растерялась. Может, растолкать Юру и поведать правду? С другой стороны, Шумаков спит, и мужчинам не нравится, если они оказываются в глупом положении. Лучше не открывать им истину. Чем меньше ваш спутник жизни знает всякой ерунды, тем крепче он спит.