– Рая, немедленно принеси чай, – послышался из глубины квартиры недовольный мужской голос, – да завари хоть раз нормально! Эй, ты, дура, поживей! Идиотка стоеросовая!

   – Через десять минут, Толенька, – угодливо крикнула в ответ женщина.

   – Сейчас! – сварливо велел муж. – Сию секунду, кретинка!

   – У меня в гостях Виола, – попыталась успокоить его хозяйка, – мы занимаемся настоящей новогодней коврижкой. Вилка хочет сделать подарок Оле, Роберту и Борису на Рождество – собственноручно приготовленный десерт.

   – Чай! – крикнул Анатолий. – Без промедления!

   Раиса умоляюще взглянула на меня:

   – Вилка, ну простите, Толенька просто как ребенок! Мне придется отлучиться на пару минут!

   Я улыбнулась.

   – Ну конечно, мужчинам трудно терпеть голод и жажду. Можно пока посмотреть коллекцию ваших фигурок?

   – Любуйтесь на здоровье, – кивнула Раиса и поспешила к чайнику.

   Я подошла к небольшому стеклянному шкафу и стала рассматривать уродливые изделия из керамики. Ни малейшей художественной ценности, на мой взгляд, коллекция не имела, Рая просто покупала то, что вызывало у нее умиление: вылепленных из глины щенят, котят, божьих коровок, птичек. Похоже, большинство «раритетов» изготовлено в Китае, но не в эпоху Мин, а пару лет назад. Красная цена всему «зоопарку» – от силы сто евро. Хотя, думаю, в Москве подобный китч стоит намного дороже, в столице России непомерные цены на все. Я не понимала, насколько у нас все дорого, пока не приехала в Бургштайн и не прошлась по местным лавкам. Ей-богу, лучше мне было не затевать это, потому что я сильно расстроилась.

   Лет двадцать назад человек из России, очутившийся в какой-нибудь изобильной стране Европы, да еще незадолго до Рождества, испытывал полнейший шок и хотел купить абсолютно все, на что падал взор: от продуктов и хозяйственных мелочей до автомобилей, шуб и нижнего белья. В Москве в то время ничего не было. В году этак девяносто втором я наблюдала, как двадцать девятого декабря народ штурмом брал гастроном, в котором выбросили жуткие сизые сосиски, и страшно завидовала тем, кому они достались. Сейчас на такой изыск в нашей столице никто даже не взглянет, нынче на прилавках изобилие снеди и вещей. Но мы, очутившись за рубежом, как в прежние времена, замираем у витрин с раскрытым ртом. Только теперь удивляет не ассортимент.

   Вчера Раечка завела меня в местный супермаркет – обычный сетевой магазин под названием «Онопри», – и я элементарно разозлилась. Ну, во-первых, выбор тут все равно намного больше, чем в элитной московской «Земле гурманов», куда я изредка заглядываю, а во-вторых, за упаковку йогуртов из шести штук, тех самых, которые покупатели в столице обходят стороной, потому что за них требуют столько денег, сколько и здоровый верблюд в мешке не унесет, здесь просили… три евро. В винном отделе теснились бутылки отличного французского вина не дороже пяти европейских рубликов, и это, по мнению жителей Бургштайна, отвратительно дорого. Сливочное масло, ветчина, фрукты, консервы, даже ватные палочки здесь оказались теми же, что в супермаркете возле метро «Варшавская», но я видела другие ценники, а в голове возник вопрос: ну по какой причине я покупаю ЭТО в десять раз дороже? Только не надо говорить о расходах на транспортировку. Коробки с замороженной пиццей благополучно прилетели в Бургштайн из Лос-Анджелеса, и здесь за них просят по четыре евро. Те же упаковки в столице России стоят по полторы тысячи рублей. Ну-ка, давайте посчитаем. Из американского города до Бургштайна девять часов лёта, а до Москвы одиннадцать. Почему стоимость так возросла? Готова спорить, что в России красная цена быстрозамороженному полуфабрикату должна составить шесть-восемь евро. Но почему за него просят аж сорок? Ответ прост: у нас бизнесмены слишком жадные.

   Окончательно доконала меня пара туфель, красивых бежевых лодочек фирмы «Моу-моу». Решив достойно выглядеть за границей, я сгоняла накануне отъезда в один из московских торговых центров и, купив себе модную обувь, отдала десять тысяч рублей. Отлично понимаю, каким эпитетом вы меня сейчас наградите, но попытаюсь оправдаться.

   Летом прошлого года из города Бургштайн, расположенного в Центральной Европе, мне пришло письмо от владельца издательства «Роб». Хозяин хотел выпустить книги Виолы Таракановой на немецком и французском языках, сулил выгодные условия и достойный гонорар. Мне его предложение крайне польстило, и не только из-за обещанных денег. «Роб» уже давно работает со Смоляковой, а Милада самая яркая звезда на небосклоне российской литературы криминального жанра. За невероятную писучесть пресса прозвала ее «тетя-пулемет», а за постоянное мелькание на телеэкране журналисты ей приклеили литературную кличку «говорящая обезьянка». Но как бы ни изгалялись «золотые перья», что бы ни шипели Миладе в спину коллеги-прозаики, как бы ни врал про нее Интернет, Смолякова с завидным постоянством выпускает новые книги, у нее заоблачные тиражи, потому что народ обожает ее детективы.

   Мне никогда не подняться до уровня Милады. Во-первых, я не обладаю ее талантом, во-вторых, я элементарно ленива, люблю подольше поспать по утрам, сходить вечером с Юрой в кафе, посмотреть новый кинофильм, пошляться по магазинам. Порой Арина Виолова (под таким псевдонимом я выпускаю свои книги) неделями не приближается к письменному столу, где немым укором белеет пачка нетронутой бумаги. А Смолякова пашет, как трактор, ее работоспособности позавидует вечный двигатель. Получив предложение от «Роба», я теперь могу, как бы случайно, пробрасывать в разговоре с разными людьми фразу:

   – На Западе мои детективы выпускает «Роб», издательство имеет права на двух российских авторов – Виолову и Смолякову.

   Получается, что мы с Миладой равны. Надо бороться с собственной завистью и тщеславием. Но я, никогда не пожелавшая ни чужого мужа, ни чужих денег, ни чужой жилплощади, став писательницей, немедленно возмечтала о вселенской славе. С одной стороны, я понимаю – Смолякова всегда будет автором номер один, с другой – не теряю надежды подняться на ее уровень.

   «Роб» прислал мне приглашение на ежегодную ярмарку, которую издательство традиционно устраивает в декабре. Неожиданно для меня мои детективы стали очень хорошо продаваться за рубежом. Я быстро попала во все списки бестселлеров и живо пробежала путь с двадцать пятого, последнего места до почетного девятого. Европейские журналисты мало чем отличаются от российских, поэтому они, рассказывая о творчестве Арины Виоловой, практически ничего не говорили о моих детективах, не обсуждали сюжеты, зато очень подробно освещали биографию. Могу процитировать статью из иностранного журнала, который в переводе носит имя «Сплетник».

   «Арина Виолова – псевдоним Виолы Таракановой, дочери уголовника и неизвестной женщины. На вопрос о матери писательница предпочитает отмалчиваться, но об отце рассказывает без утайки. Ленинид Тараканов был многократно судим за воровство, с дочерью впервые встретился, когда та выросла. Встреча с Виолой потрясла отца, он порвал с миром криминала и стал известным актером. Тараканова работала уборщицей, продавщицей, преподавала частным образом немецкий язык детям. Писать начала случайно, став женой профессионального следователя. Брак распался по причине измены мужа. Сейчас Виола не замужем. Она ничего не выдумывает, описывает только произошедшие события, в которых сама принимала участие. Умная, амбициозная, талантливая, сумела подняться из социальных низов к вершинам славы. Говорит о себе так: «Мне мешает лень и несобранность». Встречайте Золушку, которая приехала в Европу. Вот только принца в этой истории не ищите».

   Публикации в прессе привлекли ко мне интерес, продажи моих книг росли. И «Роб» теперь считает меня маленьким бриллиантом в своей короне. Приглашение на выставку, куда зовут лишь самых популярных и талантливых авторов, подтвердило мой статус. Когда я увидела официальное приглашение, то исполнилась восторга и решила пробежаться по бутикам. Очень уж хотелось выглядеть в Бургштайне модно, даже роскошно одетой, а мой гардероб не особо обширен. Я совсем не шопоголик, в повседневной жизни предпочитаю джинсы и футболку. У меня нет шубы, потому что в ней неудобно сидеть за рулем, и я не люблю ходить на шпильках, так как всегда попадаю тонким каблуком в щели между паркетинами или решетками водостоков. А еще у меня от изобретения мадам Помпадур болят ноги и ломит спину. Но в программе, которую прислал «Роб», был пункт: «Заключительный день ярмарки. Торжественный прием писателей, переводчиков и критиков». Разве можно появиться на таком мероприятии в кроссовках?

   Я купила себе праздничный наряд, включавший и пресловутые туфли «Моу-моу». Женщина в дорогой обуви и с сумочкой, на которой красуется логотип мирового бренда, ощущает себя королевой. И мужчинам не стоит смеяться: они же приобретают для своих автомобилей колеса с такой ненужной деталью, как светящиеся диски, или ставят в салон магнитолы, где на экранах мелькает изображение резвящихся дельфинов. У каждого свои погремушки.

   В здании аэропорта Бургштайна, где работало много магазинов, я в первом же увидела свои несусветно дорогие туфли «Моу-моу» по цене… пятьдесят евро. Сначала я решила, что в бутике представлены подделки, ну знаете, всякие там фальшивые «фирменные» изделия из кожзаменителя, но пригляделась внимательно и чуть не скончалась от ярости.

   Спустя пару дней пребывания в Бургштайне я приняла историческое решение: более не куплю в Москве ни одной тряпки! Теперь два раза в год буду летать в Европу и там во время сезона скидок пополнять свой гардероб. Даже при условии покупки билетов и проживания в гостинице получится во много раз дешевле. Жаль, что нельзя запастись продуктами!

   Я отошла от шкафчика с фигурками и села в кресло. Пока Раиса угощает своего избалованного муженька чайком, расскажу об издательстве и странном городе Бургштайн.

   Название «Роб» расшифровывается просто: Роберт, Ольга, Борис. Это аббревиатура из первых букв имен владельцев. Все они эмигранты, когда-то жили в Москве, поэтому никакого языкового барьера между нами нет.

   В 70-х годах прошлого века журналист Роберт Волков остался за границей во время командировки в Испанию. Официально эмигрировать из России в те времена было невозможно, но кое-кому из творческой интеллигенции удавалось сбежать, как говорили, «на Запад». Волков наивно полагал, что, очутившись в Европе, сразу получит гору денег и славу. Как многие литераторы, Роберт считал себя талантливее Льва Толстого, Федора Достоевского и всех членов Союза писателей СССР, вместе взятых. В Москве он просиживал стул в Агентстве печати Новости, так называемом АПН, смог выбить командировку в Мадрид и незамедлительно воспользовался случаем для бегства.

   Первые несколько месяцев Роберт упивался рухнувшей ему на голову известностью. К беглецу косяком шли репортеры, и никому не известный журналист из Москвы ощутил себя звездой. Он щедро раздавал интервью, клеймил Советскую власть и был представлен прессой как принципиальный диссидент, борец за права человека. Отчасти это было правдой. Роберт порой позволял себе смелые высказывания, и кое-кто в Москве считал его инакомыслящим. Парень окончил журфак МГУ, удачно попал на работу в АПН, прикрываясь служебной необходимостью, мог читать заграничную прессу, а потом говорить об отсутствии свободы в Советском Союзе. Правда, в основном он разглагольствовал у себя на кухне в компании приятелей. Волков не разворачивал на Красной площади транспарант с надписью «Спасем евреев в СССР», лишь критиковал советский порядок в узком кругу. Но все равно его считали диссидентом. Никто не знал, что Роберту очень хотелось иметь хороший магнитофон, вкусную еду, машину. Именно за материальными благами молодой мужчина и рванул на Запад. Таких эмигрантов называли «колбасными», их не особенно уважали ни в Москве, ни за кордоном, поэтому Роберт старательно скрывал от всех мечты о сытой прекрасной жизни. Оставалось лишь удивляться, почему его не выгнали с работы за длинный язык да еще выпустили в командировку. Но все в жизни бывает! Попросив политического убежища, Волков мгновенно оброс приятелями, завоевав славу непримиримого борца с коммунистическим режимом. Странно, что он как профессиональный репортер упустил из вида простой факт: любая новость – скоропортящийся продукт. Хочешь быть на гребне внимания, постоянно подогревай интерес к себе.

   Спустя короткий срок пресса перестала ломиться к дверь к Волкову, появились новые ньюсмейкеры. Организация помощи эмигрантам выдала Роберту талоны на питание, небольшую сумму денег, помогла с оформлением вида на жительство и нашла работу в пекарне.

   Волков с возмущением отверг предложение стать пекарем.

   – Я писатель! – заявил он. – Работаю над книгой.

   Сотрудники организации помощи эмигрантам умыли руки. Роберт сел за письменный стол и написал небольшую повесть о любви.

   В предвкушении гонорара журналист порулил сначала в одно крупное издательство, потом в другое, чуть меньше, третье, средней руки, четвертое, совсем небольшое. Ему везде вежливо говорили:

   – Простите, но вы пишете на русском языке.

   – Так переведите! – требовал Роберт. – Вы держите в руках будущий бестселлер, его захочет купить каждый житель Европы.

   Но издатели лишь учтиво улыбались и отказывались от чести выпустить опус Волкова. Материальная помощь скоро закончилась, работу Роберт, коряво изъяснявшийся на московском английском, найти не мог, из отдельной квартиры пришлось выметаться и переселяться в некое подобие местного барака, где на «тридцать восемь комнаток всего одна уборная», затем пришлось выискивать на помойке у супермаркетов выкинутые администрацией по истечении срока годности продукты. Тут только Волков сообразил, что в России ему было не так уж и плохо: своя двушка, оставшаяся от покойных родителей, постоянная работа, друзья, связи. И повесть о любви в СССР напечатали бы. Ну какого черта он подался в Европу?

   Вот только назад дороги не было. Роберт почти умирал с голоду, и тут судьба подбросила ему шанс, столкнув с балериной Ольгой, которая тоже сбежала из Москвы, мечтая о карьере примы в Парижской опере.

   Несмотря на то что Оле не удалось исполнить партию Одетты или Жизели, она неплохо устроилась. Девушка плясала в одном из парижских варьете, хорошо зарабатывала, имела уютную квартирку в квартале Сен-Жермен на улице Одеон и баловала себя отдыхом на море. Оля приехала на неделю в Испанию с желанием походить по музеям, совершенно случайно столкнулась около кафе с Робертом и мгновенно влюбилась в него.

   Русские женщины самоотверженны, трудолюбивы и обожают помогать несчастным. В Париж Оленька вернулась вместе с женихом. Она поселила Роберта у себя, дернула за все ниточки, нашла ему работу на радио, вещавшем на СССР, отмыла, накормила, одела и в конце концов стала его законной женой.

   Вскоре после свадьбы Оля сказала супругу:

   – Ну его, этот Париж! Здесь выбиться не получится. Сколько я еще в перьях пропляшу? Как будем жить, когда меня из кабаре турнут?

   – Я непременно прославлюсь как писатель, – пообещал Роберт.

   – Конечно, дорогой, – поспешила согласиться умная Оленька, отлично понимавшая, что нельзя обрезать мужу крылья, честно сказав: «Ты здесь со своими сказками никому не нужен».

   Нет, Оля поступила иначе. Она нежно обняла Роба и защебетала:

   – В Париже очень дорого жить, счета за электричество просто убивают. Вместо того чтобы работать над книгой, ты вещаешь на радио. Горько мне смотреть на то, как гибнет твой талант. Давай уедем в Бургштайн.

   – Куда? – не понял Роберт и услышал пространный рассказ.

   В маленьком городке Бургштайн тихо живет в собственном доме сводный брат Оли Борис. У них общая мать, но разные отцы. Несмотря на это, брат и сестра дружны, они вместе сбежали из СССР. Вот только амбициозная Оля кинулась покорять Париж, а скромный Боря осел в провинциальном Бургштайне, у него там дом и работа. Борис стрижет собак.

   – Здорово, – протянул Роберт, – почему ты мне раньше о нем не говорила?

   Олечка изумилась:

   – Милый, я тебе рассказывала! Альбом с фото демонстрировала! Вот же он, на этажерке.

   Роберт смутился. Оленька сразу влюбилась в Волкова, а тот связал свою судьбу с танцовщицей, не испытывая сильной страсти. Роберт боялся умереть от голода на какой-нибудь испанской помойке и уцепился за шанс выбраться из грязи. Наивная, восторженная молодая жена с радостью рассказывала супругу про свою семью. Роберт делал вид, что увлечен беседой, а меж тем думал о своем, равнодушно скользя взглядом по снимкам, которые обожала при любом удобном и неудобном случае демонстрировать жена.

   – Неужели ты забыл? – скуксилась Ольга. – Как же так? Я часто вспоминала Борю!

   Волков опомнился, нежно обнял жену и сказал:

   – Конечно, нет, я глупо пошутил. Но, прости, я не хочу похоронить себя в глухой провинции. Лучше уж голодать в Париже, чем доить козу в деревне.

   – Издательство? – недоверчиво протянул Роберт. – Но ведь книги надо печатать! Нам придется искать типографию.

   Оленька кивнула:

   – Боря все устроил. В Бургштайне четыре газеты, три вполне тиражные, одна дохлая, ею владеет Макс Штрих, который собрался переехать к дочери в Америку. Максу девяносто лет, он недорого продаст нам здание редакции и печатающий комплекс. Брат уже договорился со Штихом. Правда, оборудование у него допотопное, но мы раскрутимся и приобретем современное.

   – А где взять авторов? – недоумевал Роберт. – И какой профиль будет у издательства?

   Ольга теснее прижалась к мужу.

   – Советские авторы, их пока в Европе мало знают.

   Роберт раскрыл рот, но жена зачастила:

   – Ну послушай! В Европе и Америке живет огромное количество русских. Большинство из них хочет читать литературу на родном языке. Мы не совершили никаких преступлений, ну удрали из СССР, подумаешь! Можно попытаться наладить связи с Союзом писателей, предлагать литераторам контракты.

   – Наивная ты моя, – пробормотал Роб.

   – Ладно-ладно, – сказала Ольга, – вероятно, это глупость, но попробовать стоит. Думаю, мы договоримся с советской стороной. В том же Париже много людей, которые мечтают публиковаться, но пишут в стол, не имеют пока имени, их не переводят на европейские языки, не хотят вкладывать в неизвестного человека деньги. Понимаешь?

   – Как никто другой, – мрачно кивнул муж.

   – Вот! – обрадовалась Ольга. – У нас много потенциальных авторов!

   Роберту стало смешно. В отличие от малообразованной балерины и ее брата, собачьего парикмахера, он понимал: организация издательства – дело сложное, затратное, никогда им его не осилить, лучше даже не начинать. Но задувать их энтузиазм ему показалось неправильным. Волков решил повести разговор так, чтобы супруга сама сказала: «Да! Мы не справимся. Давай останемся в Париже».

   – У нас получится! – сверкала глазами Олечка. – Ты поверишь в успех, и его к тебе притянет.

   – Ну ладно, – снисходительно сказал Роберт, – типография есть, редакция тоже, авторы принесут рукописи. Их напечатают, а как книги продать?

   – Боречка арендовал магазин, – ответила Оля, – мы начнем с малого, дадим рекламу в эмигрантских газетах, разложим листовки в ресторанах, магазинах. Это только кажется, что Брайтон на краю света, на самолете наши книги туда мигом доберутся, мы покорим сначала Европу, а потом Америку.

   Роберт ощутил раздражение.

   – Твой брат весьма активен. Все уладил, договорился, снял, ну и зачем ему ты?

   – Деньги, – загадочно ответила Оля, – бизнес заводить недешево! Боре денег не хватит, я должна внести свои!

   Волков поджал губы:

   – Вот уж всем глупостям глупость. – В ту же секунду она спохватилась: – То есть я хотела сказать, нет ни малейшего смысла покупать здесь российский товар!

   Я смутилась:

   – Вы меня неправильно поняли, я хочу приобрести Оле подарок на Рождество.

   Рая выслушала мой сбивчивый рассказ, поправила идеальную прическу и сказала:

   – Виолочка, разрешите дать вам совет?

   – С удовольствием выслушаю, – кивнула я.

   Экономка указала на дверь.

   – Там, в самом конце коридора, есть комната, Олечка называет ее музеем. Хозяйка велит складывать туда сувениры из России. Можете полюбопытствовать. Оля очень щепетильна, никогда не выбросит даже поломанной деревянной ложки, если получила ее в дар. Пойдемте покажу, как она все устроила.

   Я покорно последовала за Раисой и очутилась в просторном, почти пятидесятиметровом зале со стеклянными витринами и стеллажами. Идея обрадовать Ольгу матрешкой перестала казаться мне привлекательной, примитивных кукол здесь было несметное множество. А еще тут оказалось много изделий из Гжели, преимущественно сахарниц, горели золотом деревянные хохломские поделки, лакированные ложки, на полках в ряд выстроилось штук двадцать томов «Сокровища Московского Кремля», висели варежки с цветочным узором, павловопосадские платки. В углу скалило зубы чучело медведя в кепке. Каждый экспонат снабжался табличкой с надписью: «Дар нашего гостя из России», далее шли имя, отчество и фамилия.

   – Супер, – вырвалось у меня, – не хватает лишь селедки и черного хлеба с кислой капустой.

   – Привозят, – кивнула Рая, – но продукты приходится съедать, их не сохранишь. Ну и подумайте, зачем Олечке еще одна деревянная расписная игрушка?

   – Незачем, – грустно согласилась я, – но ведь неудобно прийти на Рождество с пустыми руками.

   Раиса подняла брови.

   – Есть один вариант. Олечка обожает бургштайнскую коврижку, ее пекут исключительно к Рождеству, только раз в году.

   – Куплю ее в местном супермаркете, – обрадовалась я, – не особенно дорогое кондитерское изделие.

   – Фу! – скривилась Раиса. – Это для приезжих. Наивные туристы охотно хватают ерунду, они не знают, что выпечка из супермаркета похожа на настоящую рождественскую коврижку, как бабочка на носорога. У каждой хозяйки Бургштайна свой рецепт, он передается из поколения в поколение, ну а те, кто недавно приехал, стараются не ударить в грязь лицом, ищут в старинных книгах состав лакомства. Двадцать четвертого декабря на главной площади пройдет фестиваль, где выберут главную коврижку города. Все хозяйки соберутся, владельцы пекарен, они принесут свои изделия. Так вот! Если вы вручите Оле собственноручно изготовленное праздничное угощение, это будет фурор! Хозяйка обожает сладкое, и в Бургштайне очень ценится хэндмейд! Конечно, можно купить шкатулку, но если вы сами придумаете дизайн, распишете деревянное изделие, вот это поставят в гостиной и будут хвастаться перед гостями: «Гляньте, какое чудо Виола сварганила». А уж коврижка и вовсе потрясет Олю.

   – Странно, – пожала я плечами.

   – Если учитывать местные реалии, то нет, – возразила Раечка, – в Бургштайне можно купить все. Зашли в лавку, приобрели платок, сумку, шаль, ежедневник, велели празднично запаковать, отдали деньги и ушли. А вот если вы сами постарались, потратили свое время, оно тут намного больше ценится, чем банальные евро. Хэндмейд словно говорит: «Очень хотела вам удовольствие доставить, старалась изо всех сил». Я понятно выражаюсь?

   – Более чем, – кивнула я, – идея с коврижкой замечательная, но есть одна сложность: я отвратительно готовлю, печь вообще не умею, рецептов не знаю.

   Раиса улыбнулась:

   – Так и быть! Покажу вам свою заветную тетрадочку! Сегодня вечером после работы отведу вас к себе, и мы вместе испечем фестброд. Так в Бургштайне называют рождественское угощение, дословный перевод…

   – Праздничный хлеб, – щегольнула я эрудицией.

   – Договорились! – шлепнула ладонью по столу Рая.

   – Право, мне неудобно, – смутилась я, – он засохнет до Рождества, и получается, что подарок приготовили вы.

   – Фестброд лежит месяц и не теряет свежести, я вам помогать особенно не намерена, объясню последовательность действий, а уж дальше вы сами, – возразила Рая.

   – Надо продукты купить! – озаботилась я.

   – С этим проблем нет, – успокоила меня экономка, – заедем в супермаркет.

   – Огромное спасибо, – принялась я благодарить Раису, – вы меня выручили.

   Экономка подала мне чашку.

   – Виола, я ваша страстная поклонница. Прочитала все изданные в России книги и очень рада, что они появятся в Европе в красивом оформлении, на хорошей бумаге. Извините за прямоту, но в Москве вас печатают как макулатуру, а Олечка и Роберт с Борисом тщательнейшим образом пекутся о внешнем виде изданий. Я польщена, что могу оказать пустяковую услугу обожаемой писательнице.

   Я отхлебнула изумительно вкусный чай с ароматом ванили. Как хорошо, что в доме издателя обнаружилась преданная поклонница Арины Виоловой! Я вначале удивилась, ну почему экономка решила потратить на гостью из России свое свободное время, но теперь все поняла.

   Когда мы, нагруженные пакетами, подошли к крохотному зданию с голубыми ставнями, на которых были вырезаны сердечки, я не удержалась от возгласа:

   – Какая красота! Напоминает пряничный домик, куда случайно забрели герои сказок Гензель и Гретель!

   Раиса поставила сумки на маленький столик, расположенный прямо у двери.

   – Ну, в том пряничном домике обитала злая ведьма!

   Я прикусила язык, а Раиса рассмеялась:

   – У вас такое несчастное лицо!

   – Вроде глупость сказала, – вздохнула я, – извините, совсем забыла про колдунью.

   Рая вынула из сумки ключи.

   – Виола, придется вам кое-что рассказать. У меня есть муж, Анатолий, он немного странный, живет так, как хочет.

   – Многие мужчины ведут себя соответственно с личными желаниями, – осторожно сказала я, – женщины вынуждены вести домашнее хозяйство, воспитывать детей, а сильный пол часто манкирует своими обязанностями.

   Рая облокотилась о столик.

   – Толя математик. У него есть только одна страсть – решать уравнения.

   – Хорошо, когда супруг увлечен делом, – нашлась я.

   Экономка вздохнула.

   – Оно верно, но у Толи есть одна особенность. Он никогда не выходит на улицу. Что происходит вне дома, его не интересует. А если к нам заглядывают посторонние, Анатолий носа из своей комнаты не высунет!

   – Кем он работает? – спросила я.

   Глаза Раи забегали из стороны в сторону.

   – Толик решает некую задачу. Когда успешно завершит вычисления, получит миллион долларов.

   – Вы шутите? – улыбнулась я.

   Но Раиса была серьезна, как пограничный столб.

   – Эта сумма обещана ученому, который справится с решением. Толя невероятно талантлив, но, как у всякого великого человека, у него есть заморочки. Газеты недавно сообщали о российском математике Григории Перельмане, который, как и Толик, работал над задачей, получил верный ответ, но не захотел взять положенное вознаграждение. Перельман живет в тесной квартирке вместе с мамой, скудно питается, но его абсолютно не интересует золотой телец. Полагаю, он родной брат Толи. Тот бы тоже наплевал на миллион. Но есть я, страшная жадина, мне богатство не помешает, в чем честно и признаюсь. Зачем я вам это рассказала? Все наши знакомые в курсе привычек Толи, никто не удивляется, что он прячется от чужих взоров. Иногда у Анатолия бывает плохое настроение, связано это с напряженной работой. Муж может злиться, кричать, но, поверьте, к вам его слова ни малейшего отношения не имеют! Он ведь вас даже не знает. Поэтому не обижайтесь, если услышите нечто неприятное. Толя большой ребенок, но гениальный.

   Завершив тираду, Рая открыла дверь, мы прошли на кухню и начали священнодействовать над коврижкой. В крохотном домике стояла тишина, даже часы тикали беззвучно.

   – У вас есть кошки или собаки? – завела я пустой разговор.

   – У Толи аллергия на шерсть, – ответила Рая.

   Я украдкой оглядела место, где она готовит пищу. Очень похоже, что жизнь семьи крутится вокруг мужа. На холодильник при помощи магнита было прикреплено объявление «Лекарства для Толи. Кондор – утром; Флорбистол – днем; Романол – вечером». На столе в железной подставке хранилась бутылка, на ее этикетке я прочла надпись, сделанную красным маркером: «Бальзам для Толи». А когда я перед готовкой заглянула в идеально чистую ванную, чтобы помыть руки, то наткнулась на крючки с надписью «Толя», на трех висело по махровому полотенцу, остальные были заняты новыми халатами, теплым, из тонкой махры, и шелковым, зеленым в серую клетку. На стене на уровне глаз висело дацзыбао: «Толя! Весы»! Жирная красная стрелка указывала вниз, где на полу находился темно-синий аппарат с окошком, в котором виднелась цифра 0.

   Когда форма с тестом была засунута в духовку, Рая удовлетворенно крякнула и проронила:

   – Мы сделали большое дело, нужно себя вознаградить. Как насчет кофейку с капелькой шерри и шоколадными конфетами из Брюсселя?

   Я тут же вспомнила, что бельгийский шоколад самый дорогой в мире, и воскликнула:

   – Спасибо, лучше один кофе.

   – Не любишь сладкое? – усмехнулась экономка, с которой мы в процессе создания кондитерского шедевра успели перейти на «ты».

   – Да, – лихо соврала я.

   Раиса засмеялась:

   – Вилка, ты очень напоминаешь меня саму в молодости. Знай, повышенная деликатность сильно осложняет жизнь. Не стоит стараться быть удобной для окружающих. В гостях надо всегда охотно есть то, что предлагают, даже если хозяева открывают новую коробку конфет. Знаешь, почему? Если хозяйка добрая, ей приятно, а если жадная и угощает только из желания произвести хорошее впечатление, то так скряге и надо! Слопай всю!

   Я улыбнулась:

   – Отличная идея, но, боюсь, больше трех шоколадок во мне не уместится!

   – Не говори «гоп», пока не перескочишь, – пропела Рая, – сейчас принесу шоколад, я держу его в холодной кладовой.

   Хозяйка ушла, а через пару секунд из глубины коридора донесся скрипучий, недовольный мужской голос:

   – Чай! Принеси чаю! Немедленно!

   Вернувшаяся на кухню Раиса попыталась уговорить Анатолия немного подождать, но тот перешел на крик, и хозяйка, извинившись, стала готовить мужу трапезу. Я молча наблюдала за ее отработанными движениями. Рая постелила на серебряный поднос полотняную салфетку, поставила на нее чайник с заваркой, фарфоровую чашку с блюдцем, сахарницу, тарелку с бутербродами, плошку с медом и осторожно понесла все это к двери.

   Я осталась на кухне одна. Из коридора опять донесся дребезжащий баритон математика:

   – Сколько раз напоминать! Где моя махровая салфетка? А?

   – Прости, дорогой, забыла, – ответила Раиса, – сейчас принесу из чулана.

   – Это неуважение! – заявил Анатолий.

   – Уже бегу, – попыталась купировать скандал Рая.

   Но Анатолий не унимался:

   – Всякий раз одно и то же! Без махровой салфетки!

   – Уже бегу, милый, – заверила Раиса.

   – Синего цвета! – напомнил Анатолий. – Не красного! …!

   Площадная брань резанула мне ухо.

   – Да-да, конечно, – воскликнула Раиса и, видимо, ушла. Стало тихо, затем раздался крик:

   – …! …! Куда прешь, идиотка!

   – Прости, милый! – ответила Рая, и опять наступила тишина.

   Очевидно, Анатолий помиловал супругу, потому что перестал к ней придираться. Я мысленно пожалела Раису. Семейная жизнь – дело непростое, а уж существование с гением просто невыносимо. Математик – откровенный эгоист и грубиян. Мало того, что шпыняет жену, словно прислугу, так еще и требует салфетки определенного цвета. Интересно, как бы я поступила, заведи Юра подобные речи? Ну, наверное, первый раз напоила бы его чаем, но на второй сказала бы: «Гениальность не оправдывает эгоизм, придется тебе топать на кухню и самому наливать себе чай. Мне, кстати, тоже можешь сделать кружечку!»

   Ну по какой причине некоторые женщины отдаются в добровольное рабство мужчине? Анатолий великий математик? Но, простите, кто об этом знает, кроме супруги? Ученый еще не решил задачу, он пока с ней сражается, и неизвестно, кто победит – Анатолий или уравнение. Этак и я могу объявить себя эпохальной писательницей, сесть в уютном кабинете и гонять Шумакова на кухню за сладкими пирожками, злясь и бурча ему в спину: «Эй, пошевеливайся. Я работаю над великой книгой, которая перевернет весь мир».

   Поосторожней надо с подобными заявлениями, еще неизвестно, что или кто перевернется, когда опус попадет на прилавки. И не факт, что роман будет написан. Всякий раз, когда я слышу фразу: «Я далек от всего материального, не хожу на службу, ежедневная работа отупляет, обдумываю философское произведение, которое даст человечеству ответы на все вопросы», – мне хочется поинтересоваться: «А кто вас кормит? Одевает? Оплачивает коммунальные услуги?»

   Никто из тех, кто объявил себя гением, не ходит босым, голым или голодным. Наоборот, самопровозглашенные гении, как правило, вполне упитанные.

   В кухню вплыл терпкий запах дорогого мужского одеколона. Я невольно чихнула, подняла глаза и увидела на пороге невысокого коренастого человека, одетого самым нелепым образом. На незнакомце было черное пальто из качественного кашемира. Воротник поднят, шею обвивал темно-серый шарф. Чуть более длинные, чем надо, брюки внизу собрались складками, которые падали на тупоносые ботинки с высокой платформой. На голове торчала дурацкая шерстяная бордовая шапочка, из-под нее выбивались длинные, чуть вьющиеся, поседевшие волосы. Мужчина явно не был частым посетителем парикмахерской или пытался походить на Эйнштейна, который, судя по известным фотографиям, предпочитал такую же прическу. Только у физика волосы были откинуты назад, а у этого типа густая челка опускалась до оправы больших, слегка затемненных очков. Подбородок незнакомец прятал в кашне, я не смогла в деталях рассмотреть его лицо. Руки странного типа украшали ярко-голубые перчатки. Поверьте, редко встретишь на улице человека, одетого столь нелепым образом. Пальто было ему велико, плечи свисали, а длинный шарф походил на скрученную простыню, шапочка могла бы хорошо смотреться на подростке, который катается на сноуборде, на седых волосах она выглядела диковато. Ботинки на карикатурно толстой подошве буквально кричали о комплексе неполноценности, а голубые перчатки вызывали недоумение. Вроде человек, облаченный в черное, не должен выделяться из толпы. Но этот индивидуум ухитрился достичь эффекта, о котором мечтают некоторые женщины: его было невозможно не заметить.

   Я моргнула, опомнилась и сказала:

   – Здравствуйте.

   Дядька вздрогнул, развернулся и быстро убежал. Мне оставалось лишь удивляться: кто же он такой и как попал в дом? Отлично помню, что Раиса тщательно заперла дверь, когда мы с ней вошли в прихожую. Может, у мужчины имелся ключ? Или здесь есть черный ход?

   Я взглянула на большие бело-красные часы, висевшие в простенке между окнами, и забеспокоилась. Раиса отсутствует сорок минут. За это время можно было завершить чайную церемонию, даже если заботливая жена закапывает муженьку заварку через нос при помощи малюсенькой пипетки.

   Я встала, подошла к двери и, поколебавшись чуть-чуть, вышла в узкий коридор, украшенный книжными полками. Библиотека семьи состояла из классической русской литературы, все тома в богатых переплетах, ни одного дешевого издания. Неприлично бродить без разрешения по квартире малознакомого человека, но меня извиняло беспокойство, которое становилось все более сильным.

   По ногам, обутым в пластиковые тапки, пробежала волна холодного воздуха, я удивилась. Откуда сквозняк? По идее, в узком извилистом коридоре его быть не должно, здесь отсутствуют окна и двери. Но коридор делает небольшой поворот. Наверное, во второй, скрытой от моих глаз части находятся комнаты математика и его жены, а в них распахнуты форточки.

   Ногам стало совсем холодно.

   – Раечка, – крикнула я. – Рая! Простите, у вас все в порядке?

   Никакого ответа.

   – Раиса, тебе помочь? – надрывалась я.

   Опять полнейшая тишина.

   Я растерялась. Стоит ли идти дальше? Вдруг у Раисы с мужем есть некие интимные привычки? Возможно, они обожают предаваться любви после того, как математик поест бутербродов. Вам мое предположение кажется абсурдным? Но если мужчина эгоист, причем принадлежит к самой неприятной разновидности «себялюб-грубиян», то он не постесняется потребовать от супруги исполнения интимных обязанностей, даже если она скажет: «Дорогой, на кухне сидит гостья, а в духовке печется коврижка».

   Плевать избалованному индивидууму и на гостью, и на пирог. И то, что супругам уже по полтиннику, ни о чем не говорит. Большинство тех, кого молодежь презрительно именует «неандерталами», ведут активную сексуальную жизнь.

   До моего слуха донесся тихий скрип и легкий стук.

   – Кто там? – подпрыгнула я и пошла на звук.

   Ноги привели меня в крохотный холл-прихожую, я увидела вешалку с верхней одеждой, аккуратно расставленную уличную обувь и чуть приоткрытую входную дверь. Сердце екнуло. Я ведь упоминала о том, что экономка тщательно заперла замок, когда мы вошли в «пряничный домик».

   Я развернулась и, выкрикивая на разные лады: «Раечка!» – побежала по коридору.

   Первая по ходу комната была спальней с узкой кроватью, застеленной бежевым покрывалом. На тумбочке лежали книги из серии «Жизнь замечательных людей». Торшер с розовым абажуром, на полу ковер цвета спелого персика. Явно спальня Раисы, но ее здесь нет.

   Следующее помещение оказалось кабинетом Анатолия. Я замерла на пороге, потрясенная полнейшим беспорядком. На фоне вылизанной до блеска кухни-гостиной, ванной, напоминающей чистотой операционную, и опочивальни хозяйки кабинет ученого казался захламленной норой. Большой письменный стол завален кипами книг с закладками, бумажками, исчерканными ручкой, блокнотами, брошюрами, скрепками, карандашами, на полу валялись листки с формулами, у двух стен громоздились шкафы, набитые научной литературой. Около окна стоял на тумбе телефон. На стене – грифельная доска, тряпка и кусок мела.

   Я сделала шаг и замерла.

   Около черного кожаного дивана на полу валялся поднос, чуть поодаль – чайник, чашка с блюдцем, далее я увидела кучку просыпанного сахара с темным пятном от пролитой заварки. Слева лежало тело в тапочках и шерстяном платье.

   Это была Рая. Оцепенение прошло, я кинулась к ней.

   – Раечка, тебе плохо?

   Женщина застонала и попыталась сесть.

   – Что случилось? – бестолково суетилась я. – Надо вызвать врача!

   – Врача? – переспросила Рая. – Кого?

   – Доктора, – уточнила я. – «Скорую помощь»! У тебя голова закружилась? Может, давление подскочило?

   – Давление? – эхом откликнулась Рая. – Сто семьдесят на девяносто. Вы терапевт? А где Анна Ильинична? Почему она не приехала? Мои таблетки закончились, я хотела пойти в аптеку, но времени не было.

   – Ты не принимала лекарство от давления! – осенило меня. – Сто семьдесят на девяносто – это довольно высокая цифра!

   – Кто вы? – заморгала Раиса.

   Я опешила.

   – Виола Тараканова.

   – А куда подевалась Анна Ильинична? – прошептала Рая и закрыла глаза. – Вы можете сделать мне укол? Анна Ильинична что-то вводит в вену, и голова перестает болеть.

   Мне стало страшно.

   – Раечка, ты меня не помнишь?

   Серо-голубые глаза хозяйки округлились.

   – Простите, нет. Вероятно, вы пришли к Олечке? У нее много гостей бывает.

   Вместо того чтобы броситься к телефону и звать на помощь медиков, я повела себя по-идиотски, решив объясниться:

   – Раечка, я писательница Арина Виолова, приехала из Москвы на ярмарку. Мы с тобой печем рождественскую коврижку для Ольги Сергеевны. Ты поставила форму в духовку и пошла поить мужа чаем.

   – Мужа? – вздрогнула Раиса. – Мужа? Чьего?

   – Твоего! – уточнила я.

   – Голова кружится, – прошептала Рая. – Тошнит, скорее, где тут туалет? Пожалуйста, покажите дорогу. Никак не пойму, как я тут очутилась?

   Я решила не водить Раю по дому, сбегала на кухню, принесла эмалированную миску, поставила около нее и позвонила Оле.

   Надо отдать должное Оленьке, она не ахала, задавая массу лишних вопросов, а действовала. Меньше чем через пятнадцать минут в дом экономки приехала «Скорая помощь». Раю положили на носилки и понесли к машине. Бургштайн довольно большой город, но Ольга, приехавшая следом за медиками, обратилась к ним по именам: похоже, она хорошо знала врачей.

   – Володя, Егор, можете сказать, что с Раисой?

   Один из докторов покачал головой:

   – Извините, Ольга Сергеевна, сразу не отвечу. Давление высоковато, понаблюдаем некоторое время, проведем обследование, она могла сильно удариться, когда падала, не исключено сотрясение мозга.

   – Да вы не волнуйтесь, – перебил коллегу второй врач, а потом, помолчав, произнес фразу, которую я ни разу не слышала от медиков в России: – Она непременно поправится, все будет хорошо.

   – Твоими бы устами, Егор, да мед пить, – пробормотала Оля. – Рая меня не узнала, приняла за Анну Ильиничну. Это инсульт?

   – Речь не нарушена, – не терял оптимизма Егор, – а заговариваться можно по разным причинам. Допустим, Раиса перенесла стресс!

   Владимир исподлобья взглянул на коллегу, тот смутился и сказал:

   – Ну да, я, конечно, не имею диплома, работаю у Владимира Михайловича на подхвате, но насмотрелся всякого. Не переживайте, Ольга Сергеевна!

   Владимир шумно вздохнул, но не произнес ни слова.

   – Может, она с мужем поругалась? – предположил Егор. – Иногда близкие так допекут, что в глазах темнеет.

   Владимир, по-прежнему молча, сел около шофера, Егор пристроился сбоку от носилок, на которых лежала Раиса. Машина, включив мигалку, коротко взвыла и полетела по улице.

   – Анатолий! – воскликнула Оля. – Где он?

   – Не знаю, – растерянно ответила я, – похоже, его дома нет.

   – Не может быть, – возразила Ольга, – надо внимательно осмотреть коттедж! Анатолий где-то тут!

   – Он не вышел, когда за женой приехала «Скорая», – напомнила я.

   – Нет-нет, он здесь, просто спрятался от посторонних, – нервно произнесла Оля. – Давайте как следует обыщем дом. Чем это пахнет?

   – Коврижка! – вспомнила я и кинулась на кухню.

   Когда форма с обгорелым содержимым очутилась на столе, мы стали методично обходить пряничный домик и в конце концов поняли: Анатолия здесь нет.

   – Он ушел, – убежденно сказала я.

   – Это невозможно! – решительно отвергла мое предположение Волкова.

   – Но почему? – пожала я плечами.

   Оля указала на окно.

   – Мира там, за стеклом, для Анатолия не существует. Рая без ума от мужа, несмотря на то что они прожили в браке много лет. Толя, по словам супруги, великий, гениальный ученый всех времен и народов, Пифагор, Эйнштейн, ну кто там еще есть? Я не сильна в математике.

   – Я тоже не знаю великих имен в этой области, – пробормотала я.

   – Солнце меркнет перед величием Толи, по мнению Раи, – без тени улыбки продолжала Оля. – Надо отдать ей должное, она никогда первая не заводит беседу о супруге, но если вы ее, не дай бог, спросили о нем, то услышите вдохновенный спич про его поразительный талант, нечеловеческую работоспособность, красоту и потрясающее чувство юмора. Рая тоскует по Москве, у нее там была хорошая квартира, любимая работа, друзья. Между нами говоря, Потапова не имела желания эмигрировать. Понимаете, у каждого, кто покинул Россию, была на это веская причина. Одним казалось, что на Западе будет больше возможностей для творчества, других привлекало изобилие магазинов, третьим хотелось заработать много денег. Они наивно полагали, что улицы Парижа, Берлина, Вены, Мадрида вымощены золотом, нужно лишь нагнуться, и вот оно, богатство. То, что в другой стране придется пахать до кровавого пота, зарабатывая очки заново, в голову бывшим россиянам как-то не приходило. Поверьте, я наслушалась множество историй о мужчинах, которые привозили во Францию свои семьи и, потирая руки, говорили:

   – Ну вот сейчас продам кольцо бабушки и открою семейный ресторан. Здесь не Россия! Взяток давать не надо, все по-честному.

   Опустим тот факт, что жадные чиновники есть везде, признаем, в Европе меньше коррупции и больше порядка в сфере мелкого бизнеса. И что получается? Ресторан открыт, средства вложены, вывешено меню: борщ, пельмени, салат «Оливье», котлеты, пироги с капустой. Спустя год заведение закрывается, а его хозяин сидит у меня в гостиной и недоумевает:

   – Не понимаю, почему ко мне народ не шел? В Москве на пельмени жены и кулебяки тещи прибегало полгорода. В Париже мои бабы старались изо всех сил, себя превзошли, а французы мимо идут!

   Как объяснить горе-ресторатору, что во Франции пельмени не в ходу? Вернее, равиоли с ягнятиной едят охотно, но они, несмотря на кажущееся сходство, совсем не пельмени!

   Оля горестно вздохнула и добавила:

   – Рая была всем в Москве довольна.

   – Как же она в Бургштайне очутилась? – задала я сам собой напрашивающийся вопрос.

   – Анатолия зажимали в институте, где он числился преподавателем, – пояснила Оля, – ректор заставлял его читать студентам лекции, писать методические пособия, проводить семинары, короче говоря…

   – Работать, – подсказала я.

   – Верно, – согласилась Оля. – Толя же хотел заниматься исключительно вычислениями. Какая-то «добрая душа» нашептала ему, что за кордоном много меценатов, которые спят и видят, как бы поддержать величайшего ученого. Насколько я поняла из случайно брошенных Раисой фраз, идея улизнуть из Москвы принадлежала мужу, а претворять ее в жизнь пришлось жене. Рая нахлебалась всякого, прежде чем очутилась в Бургштайне. Она человек кристальной честности, уникальной работоспособности, ей никогда не надо ни о чем напоминать. Рая не манкирует своими обязанностями, выполняет их безукоризненно. Да, она не пользуется особой любовью у горничной и садовника, потому что требует от них столько же, сколько от себя. Месяца не проходит, чтобы домработница не поймала меня в доме и не заявила: «Ольга Сергеевна, ну я же не терминатор! Раиса Николаевна не дает присесть, велит ручки у дверей начищать, из резьбы буфета ватной палочкой пыль выскребать, а белье приказывает на весу отпаривать!»

   Я спрашиваю: «Раиса пьет чай с пряниками, а вас кнутом на пашне хлещет? Или она сама день-деньской землю роет? На работе работают, чай пьют в определенное время, а еще у вас есть обеденный перерыв и выходной. Если служба кажется излишне напряженной, стоит поискать новое место».

   Оля умолкла, затем пошла к двери.

   – Необходимо найти Анатолия, он затаился в доме.

   – Кажется, он ушел, – возразила я. – Раиса оставила меня одну, а сама понесла мужу на подносе чай. Через какое-то время в кухню зашел мужчина в пальто, шапке и нелепых голубых перчатках. Помаячил на пороге и удалился. Не сказал ни «здравствуйте», ни «до свидания» и произвел странное впечатление. Я удивилась, не поняла, кто он такой, но сейчас полагаю, что видела Анатолия.

   – Невероятно. Повторяю, он затворник. Я ни разу не встречалась с ним, он не пришел даже в ресторан, когда мы отмечали юбилей его жены.

   – Сидит безвылазно дома? – уточнила я. – Похоже, у гения проблемы с психикой.

   Оля пошла к двери.

   – Давайте еще раз обойдем все помещения. Толя человек ревнивый, когда к жене заезжают гости, он тут же начинает капризничать, требует еды, скандалит. Рая не любительница созывать народ, но пару раз, очень давно, она меня приглашала, и всегда получалось одно и то же. Не успевали мы сесть за чашечку кофе, как из коридора неслось: «Рая! Чаю! Немедленно!»

   Бедняжка пыталась успокоить супруга, а тот лишь сильнее злился, переходил на крик. Скажите, вам хочется участвовать в семейном скандале?

   – Естественно, нет, – возразила я, – даже если близкие подруги в моем присутствии ругаются со своими мужьями, я испытываю дискомфорт. Создается впечатление, что подглядываю за кем-то.

   – Вот-вот, – протянула Оля, – в результате Анатолий отвадил от дома всех, кто хотел общаться с его супругой, получив Раю в свое полное распоряжение.

   Мы еще раз тщательно осмотрели дом, и Ольга констатировала:

   – Похоже, здесь никого нет! Куда мог подеваться Потапов? С какой стати он ушел поздно ночью, в декабре? Да он и жарким летом отказывается в парк выйти! Что случилось?

   – Вероятно, Раиса отнесла в кабинет поднос, и ей стало плохо, – предположила я, – она потеряла сознание, упала, Толя испугался и убежал. Вот только странно, что он, увидев меня на кухне, не произнес ни слова.

   Оля вытащила из кармана мобильный и набрала номер.

   – Анатолий не общается ни с кем, кроме жены. У него такой принцип: никогда не иметь дело с посторонними.

   – Но Рая лишилась чувств! – возмутилась я.

   Ольга с сомнением посмотрела на сотовый:

   – Вальтер не отвечает. Наверное, уехал в охотничий дом. Вальтер, это комиссар полиции Бургштайна, прекрасный человек и профессионал. Но, к сожалению, как и у всех полицейских, у него проблемы с женой. Элиза хочет полярных вещей: чтобы муж постоянно находился при ней и зарабатывал как можно больше денег. После очередного выяснения отношений Вальтер иногда уезжает в горы, в маленький домик, и становится недоступен для связи.

   В руке Волковой зазвонил телефон.

   – Да, – ответила она, – о боже! Я совсем про них забыла! Уже едут из аэропорта? Сейчас буду! – Хозяйка издательства сунула сотовый в карман. – Слышали когда-нибудь фамилию Звонарев?

   – Владелец фабрик, заводов, лесов и пароходов? – улыбнулась я. – Ну кто же не знает про Федора Звонарева и его дочь Надю. Бизнесмен – постоянный гость на всяких телепрограммах, он стал частью шоу-бизнеса, а Надя зажигает на вечеринках.

   – Давайте поедем домой, – предложила Оля и поспешила в холл, продолжая говорить: – Все верно, Федя обожает внимание, он человек-фейерверк, Надежда безалаберное существо. Звонарев потерял жену, когда дочь была совсем маленькой. Федя только-только начал зарабатывать приличные деньги, и они ему, как водится, ударили в голову. Ну и понеслось: тусовки до утра, по четыре турбийона на руках, костюмы с бриллиантовыми пуговицами, ботинки из кожи мамонта и, конечно, самые святые мужские игрушки – машины. Федя частенько садился пьяным за руль и летел сломя голову по проспектам. Хорошо хоть, подобные заезды он в основном устраивал после полуночи на относительно свободной дороге. Автомобили он менял как перчатки. Знаете популярный анекдот про то, как новый русский приобрел «Роллс-Ройс», а через неделю пришел в салон и сказал:

   – Ребята! Пора покупать новую машину!

   – Разбили «Роллс-Ройс»? – пришел в ужас дилер. – Сломаться он ну никак не мог!

   – Не, парень, – успокоил его «малиновый пиджак». – Просто пепельницы переполнились. Ну не ездить же в тачке с окурками!

   Звонарев поступал так же. Порой сам забывал, на каком автомобиле сегодня приехал в ресторан, и со смехом говорил приятелям:

   – Привет, пацаны! Забыл в тачанке барсетку, пошел на парковку, встал возле колес, жму на брелок, жму. Дверь не открывается! Я в непонятке. Тут подгребает Сенька Манин и спрашивает: «Чё мою колымагу открыть пытаешься?»

   Я зырк на тачку и типа фигею! Ну ваще! Я ж вчера свой «Феррари» на «Бугатти» поменял, сейчас в манинскую телегу лезу, ну позабыл.

   Первые российские бизнесмены, достигнув определенной планки финансового благополучия, живо меняли старых жен на юных блондинок, но Федор остался со своей Таней, которая была под стать муженьку. Они часто веселились вместе, Татьяна пила наравне с супругом, а потом садилась рядом в машину и приказывала:

   – Втопи педаль! Жми на газ!

   Большинство нормальных жен попытается отнять у потерявшего соображение супруга ключ или, сохранив трезвость, садится за руль. Но Таня не была обычной женщиной. Наоборот, она принадлежала к категории ненормальных, поэтому любую затею пьяного обормота приветствовала радостным гиканьем. Дочь Татьяна отдала профессиональным нянькам, по неделям не захаживала в комнату девочки, которой занимались знающие, но чужие люди.

   У Звонаревых была целая армия ангелов-хранителей. Все их выходки заканчивались благополучно, но потом кто-то из покровителей на небесах замешкался, и гоночный автомобиль бизнесмена впечатался в бетонный столб.

   За рулем находилась Таня, она погибла на месте. Федор не получил ни единой царапины. Когда сотрудники ГАИ вытащили его из покореженного салона, Федор… спал. Он был до такой степени пьян, что ничего не мог вспомнить даже спустя сутки. Когда мозг бизнесмена начал работать в привычном режиме и до него донесли весть о кончине супруги, Звонарев здорово перепугался.

   С тех пор Федор не выпил ни капли. Он навсегда отказался от алкоголя, перестал гонять на машинах, остепенился и сейчас является образцом нравственности. Единственное, в чем можно его упрекнуть, это в чрезмерном честолюбии: Звонарев обожает красоваться перед телекамерами, готов бежать на любую передачу и рассуждать на все темы, не чурается участвовать в шоу с сомнительной репутацией и с радостью готов плясать на льду или бороться с быком. К слову сказать, телевизионщики обожают Федора, у него хорошо подвешен язык, нет ни малейшего смущения перед камерой, Звонарев всегда отлично одет, аккуратно подстрижен, позитивно настроен и старается понравиться всем: зрителям, операторам, режиссеру, гримерам и даже девочке, которая встречает гостей у входа в телестудию. Почему сказочно богатый человек ведет себя, словно школьник, которому дали возможность помахать друзьям с телеэкрана ручкой, совершенно непонятно. Надо просто воспринимать его непомерную жажду славы как должное.

   Спустя год после кончины Тани Федя женился на диаметрально противоположной ей по характеру Оксане. А та быстро родила девочку, назвала ее несовременным именем Зинаида, выгнала из дома обнаглевшую от безнаказанности и отсутствия присмотра прислугу, стала сама твердой рукой вести хозяйство и заниматься детьми. Оксана оказалась отличной матерью, в меру требовательной, заботливой, ласковой, поощряющей детей за хорошие поступки и сурово пресекающей любые капризы. Но, к сожалению, у девочек был папа, который отчаянно их баловал. Мало того, что Федор покупал им не положенные в их возрасте вещи вроде бриллиантовых ожерелий, так он еще не забывал говорить про Надюшу:

   – Бедняжка! У девочки нет матери! Надо ее радовать! Ребенок страдает!

   Только не подумайте, что младшая девочка ела на золоте, спала на бархате, а старшая грызла сухари в чулане. Надя и Зина имели все поровну. Но если жена наказывала Зинаиду, отец помалкивал, а вот когда карающий меч пытался опуститься на голову Нади, Федор ощетинивался и кричал:

   – Не смей трогать сироту!

   Дети – моментально обучаемые системы, поэтому Надя быстро усвоила: она может вытворять любые безобразия, папенька всегда встанет на ее защиту. Хулиганке надо лишь оттопырить губу и плаксиво протянуть:

   – Я так страдаю без мамы!

   Один раз Оксана не выдержала и резко ответила:

   – Настоящая мать тебе я! Женщина, которая тебя родила, не хотела о тебе заботиться и погибла оттого, что пьяной села за руль. Очнись! Прекрати безобразничать, возьмись за ум.

   Куда там! Добрый папа совал «страдалице» в карман толстые пачки купюр и очень «педагогично» заявлял:

   – Гуляй, пока молодая. Выйдешь замуж, не потусишь!

   И Надя, которой уже давно не двадцать, а хорошо за тридцать, до сих пор веселится на полную катушку. Она вечный ньюсмейкер для желтой прессы не только России: у Звонарева дома в Ницце, Сан-Тропе, квартира в Париже. Надя летает на личном самолете, закатывает в столице Франции шумные вечеринки, около ее подъезда на «Улице четырех ветров» вечно сидят в засаде папарацци.

   Зина не похожа на сестру, она застенчивая, тихая, никогда не наденет мини-юбку и топик, обнажающий пупок. Младшая дочь Звонарева поэтесса, любимое ее занятие – забиться в угол беседки и сидеть там с рассвета до заката, записывая стихи. На светских мероприятиях Зина появляется исключительно с родителями, у нее нет широкого круга общения. Единственная подруга, самая близкая, которой можно доверить любые тайны, и она никогда не предаст, – это Надежда.

   Конечно, странно, что столь разных девушек связывают столь близкие отношения, но, сколько ни удивляйтесь, положение вещей именно таково. При этом Зина никогда не осуждает Надю, а та не навязывает сестре свой образ жизни, не втягивает в разгул и не обзывает ботаном. Надя горой стоит за Зину, и если старшей покажется, что кто-то пытается обидеть младшую, от хама не останется даже рваной тряпки: Надя спалит его из огнемета. Да что там обидеть! Достаточно покоситься в сторону Зины или хмыкнуть при виде ее фигуры в сером балахоне. Узрев усмешку, Надя вскочит на боевого слона и понесется на вас, размахивая саблей. Убежать пока никому не удавалось, пленных старшая дочь Федора не берет, рубит головы наотмашь. В детстве, если Оксана наказывала младшенькую, ставя ее в угол, Надежда подбегала к мачехе, кусала ее и орала:

   – Это моя Зина! Я сирота! Меня нельзя обижать! Немедленно выпусти Зинушку, или у меня будет аппендицит!

   Зинаида всегда помогала Наде с уроками. У девочек два года разницы, но третьеклашка умела решать задачи по алгебре, с которыми не могла справиться сестра, посещавшая пятый класс. Зина писала за Надю сочинения, доклады, щелкала задачи по математике, физике и собственноручно делала наглядные пособия, ну, например, смастерила из папье-маше скелет человека для кабинета биологии. Он вышел настолько правдоподобным, что училка пришла в полнейший восторг, мигом забыв все выходки Нади вроде рассыпанных на ее стул кнопок, и поставила старшей Звонаревой жирную пятерку за год.

   А Надя отомстила Ангелине Семеновне, руководительнице школьного театра, которая не захотела дать Зине роль в спектакле. Противная баба сказала девочке:

   – У тебя нет таланта и внешность подгуляла. Джульетту будет играть Ника Рюминова.

   – Эта драная кошка? – возмутилась Надя, узнав о решении Ангелины. – Да у Ники жирные ноги, а задница семьдесят восьмого размера. А ты красавица.

   – У Ангелины другое мнение, – дрожащим голосом произнесла Зинаида, – да я совсем даже не расстроилась!

   – Ага, – зловеще протянула Надя, – ну-ну, посмотрим их постановку.

   Спектакль прошел успешно, правда, бочкообразная фигура возлюбленной Ромео вызвала ехидные смешки в зале, которые перешли в шушуканье, когда на сцене возникла Ангелина Семеновна в образе кормилицы, но в целом премьера удалась. Но когда Джульетта и ее няня начали смывать грим, они неожиданно столкнулись с рядом трудностей. Парики никоим образом не желали слезать с головы, накладные ресницы не отклеивались, тени, румяна, губная помада держались насмерть. Ника разрыдалась, в конце концов ей пришлось наголо обрить голову. Ангелина кое-как избавилась от синтетических кудрей, но боевой раскрас держался на их лицах недели две.

   Надя так и не рассказала Зине, чем намазала внутреннюю поверхность париков и какую едкую краску подмешала к гриму. Старшая дочь Федора изощренно наказала обидчиц младшей и осталась непойманной. Конечно, директор школы не сомневался, кто автор проделок, но вызванная на ковер Надя спокойно выслушала выговор, с явным удовольствием посмотрела на рыдающих Ангелину с Никой и произнесла замечательный спич:

   – Огульные обвинения делать опасно. Есть ли у вас улики, свидетельствующие о том, что грим испортила я? Меня кто-то видел? Покажите этого человека. Можете предъявить записи камер наблюдения?

   – Все знают, что твоя бесталанная сестрица-уродина хотела исполнить роль Джульетты, – взвизгнула забывшая о статусе педагога Ангелина.

   Надя кивнула и достала из кармана диктофон:

   – Хорошо, здесь записано, как вы нас обозвали, меня и Зиночку. Делом займется адвокат отца, думаю, вам предъявят обвинение в клевете, превышении служебных полномочий, нанесении морального вреда ребенку, ну и еще что-нибудь, я не очень хорошо разбираюсь в законах.

   Оля перевела дух и взглянула на меня.

   – Ну как?

   – Интересная девочка, – улыбнулась я, – не давала в обиду ни себя, ни сестру.

   Ольга нажала на брелок. Большие ажурные ворота медленно разъехались в стороны.

   – Она таковой и осталась, несмотря на свои тридцать с хвостиком. Не изменилась ни на йоту! Не учится, не работает, кочует из одного клуба в другой, радует желтую прессу. Зина другая. Окончила Литературный институт, много читает. Я давно знакома с Федором, его дети выросли на моих глазах. Я считаю их своими племянницами, близкими, родными людьми. Звонарев очень хотел, чтобы мы выпустили сборник стихов Зины. В России, по его мнению, нет издательства, достойного таланта дочери. Мне пришлось прочитать рукопись. Обычно начинающими авторами занимаются редакторы, но наш завотделом поэзии не рекомендовал ее вирши к печати, я решила сама их прочесть и попала в крайне неловкое положение.

   Оля повернула руль, мы въехали на дорогу, освещенную яркими фонарями, и направились к темнеющему вдали коттеджу.

   – Стихи оказались откровенно слабыми, – продолжала Волкова, – подобной, с позволения сказать, поэзией нас заваливают графоманы. Следовало набраться окаянства и честно сказать Феде: «Прости, Зина сочинила нечто неудобоваримое», – но я приняла малодушное решение выпустить сборник, о чем потом пожалела. На Зину ополчились критики, пришлось активно ее защищать. Я побаивалась, что она, не дай боже, решит продолжить рифмоплетство, но Зиночка больше не строчит поэмы, около года назад она неожиданно сама, без посредничества отца, прислала рукопись пьесы с короткой запиской: «Дорогая тетя Оля, я решила сменить направление творчества. Пожалуйста, оцени. Извини за беспокойство, но ты должна дать объективную оценку. В Москве три режиссера сразу воскликнули: «Потрясающе», – а потом добавили: «Надеемся, ваш отец будет полностью спонсировать спектакль». Мне хочется думать, что пьеса неплохая, но театральным режиссерам в России хочется сорвать куш побольше. А ты скажи честно. Если пьеса хороша, то я мечтаю, чтобы ее поставили именно в Бургштайне. Твоя Зина».

   Оля не сразу взяла в руки рукопись, но потом у нее выдался свободный вечер, и она решила полюбопытствовать, что там наваяла Зинаида. Ольга погрузилась в сюжет и, одним духом проглотив пьесу, сказала:

   – Гениально!

   – Сама удивляюсь, – кивнула Волкова, – никудышные детские стишата – и потрясающие диалоги, лихо закрученная интрига, непредсказуемый конец. Я тут же показала пьесу главному режиссеру нашего театра, тот вцепился в нее, аки лев в ягненка, и начал репетировать. Понимаете, драматургов полно, а хороших сюжетов нет. На одном классическом репертуаре театрам не выжить, зритель ждет современного действия, но писатели не хотят создавать позитивные произведения, их тянет к чернухе, безысходности. У Зины же получилась оптимистическая пьеса. Кстати, в Москве ей по-прежнему делают предложения, даже перестали просить спонсорской помощи от отца, режиссеры почуяли успех. Но Зиночка уперлась: «Хочу сотрудничать исключительно с Бургштайном, и точка!» Весь год они с Надей летают между нами и Москвой, активно участвуют в постановке, в основном, конечно, говорит Надя, Зинаида помалкивает, но видно, как ее волнует проект. На двадцать девятое декабря намечена премьера. Здание театра у нас большое, и Бургштайн – единственная административная единица в округе, имеющая сцену, поэтому сюда съезжаются отовсюду, и каждая новая постановка сразу становится важным событием.

   Оля припарковалась у парадного входа и отстегнула ремень безопасности.

   – Из моей дурной головы вылетело, что Зина и Надя сегодня прибывают в Бургштайн. Публика захочет приветствовать автора. Ну почему я не занесла в ежедневник дату очередного приезда девушек? Хорошо хоть Роберт вспомнил и поехал за ними в аэропорт, а то могла выйти очень и очень некрасивая накладка! О! Нет! Только не это!

   Я, уже успевшая открыть дверцу, вздрогнула:

   – Что случилось?

   Хозяйка указала на крохотную малолитражку цвета испуганной мыши:

   – Ну вот. Приперся!

   – Кто? – не поняла я, но ответа не получила.

   Из дверей особняка выскочила огненно-рыжая, усыпанная несмотря на декабрь веснушками женщина и, звеня бесчисленными браслетами на тонких запястьях, повисла у Волковой на шее.

   – Тетя Оля! Я тебя обожаю! Обожаю!!! Обожаю!!! О! Скоро премьера!

   Ее короткое, облегающее платье задралось почти до пояса, показались крошечные трогательно-розовые трусики.

   Оля сделала попытку высвободиться из крепких объятий красавицы.

   – Надя, выпусти меня! Ничего особенного я не совершила. Зина написала чудесную пьесу. Мое участие в ее судьбе минимально. Вы все сделали сами, много работали, жили в самолете между Москвой и Бургштайном.

   – Нет, нет, нет, это все ты, – не успокаивалась Надя, втаскивая Олю в холл, – я знаю, как большинство людей поступает. Услышат просьбу посмотреть будущую пьесу, пообещают непременно с карандашом в руках прочитать текст, и ну ее на…! А ты!

   – Надя права, – прошелестело от двери, которая вела в гостиную, – без тебя, тетя Оля, ничего бы не вышло!

   Я прищурилась. Зина совершенно не похожа на Надежду, даже странно, что у них один отец. Во внешности младшей сестры нет никаких ярких красок: темно-русые волосы, серо-голубые глаза, бледная кожа. Одежда под стать облику: на Зине балахон, напоминающий мешок для картошки. Хотя, вероятно, перед нами дорогой прикид, отвечающий современным модным тенденциям. Единственное, что роднит женщин, это моложавость. Обеим за тридцать, но больше двадцати пяти ни той, ни другой не дать.

   – То, что пришлось по вкусу мне, полдела, – улыбнулась Оля, – главное, Оскар вдохновился и начал работу над спектаклем. Режиссер обладает безупречным вкусом, но даже он не смог придраться к тексту. Вы присутствовали на многих репетициях, сами видели!

   Надя повернулась к сестре:

   – Я же говорила, ты гениальна! Шекспир с Чеховым отдыхают!

   – Ну, не до такой степени, – улыбнулась Оля.

   – До такой! – топнула ногой Надя. – Просто люди не любят никого хвалить. Вот покритиковать, поругать, это пожалуйста!

   Из коридора послышалось мерное постукивание и звук шаркающих шагов.

   – Тетя Оля, у тебя поселилась кошка с деревянной ногой? – хихикнула Надя.

   Из гостиной высунулся Роберт.

   – Нуди приехал, – прошептал он.

   – Я видела его машину, – мрачно сказала Ольга.

   – Как? Он еще не умер? – звонко спросила Надя. – А все ноет, что его секунды сочтены.

   Оля округлила глаза, схватила не особо учтивую гостью за плечо и увела в правое ответвление коридора. Зина пошла следом.

   – Кто такой Нуди? – обратилась я к Роберту, который направился в другую сторону.

   Роб закатил глаза.

   – Наше личное несчастье. Ресторанный критик, очень известный, совершенно неподкупный. У Нуди белоснежная репутация. Если он поставит трактиру в своей статье три с минусом, люди туда не пойдут. А раз похвалил заведение, то оно безупречно. Нуди ни для кого не делает исключений. Его мать, Тереза, русская, вышла замуж за итальянца и всю жизнь держит в Париже заведение «Три рыбки». Собственно говоря, от нее Нуди и почерпнул первые знания о кулинарии и ресторанном бизнесе. Мать мечтала видеть сына поваром, хотела передать ему трактир, поэтому отправила мальчика учиться кулинарии. Но из Нуди не получилось толкового мастера. Стоять у плиты ему лень, там жарко, душно, ножи острые, можно порезаться, кипящим маслом обжечься. Нуди избрал иной путь. Стал вести в одной из местных газет полосу «Гурман на прогулке». Очень скоро его переманили в крупное издание, и Нуди стал знаменитостью. Он сейчас не только пишет для журнала, но и ведет программу на радио. Нуди составляет рейтинги, он может испортить вам бизнес. Занесет в черный список – и адью посетители. Его боятся, ненавидят, но уважают за принципиальность. Нуди не пожалел даже Терезу, он на всю Европу объявил, что его мамаша пренебрегает санитарными правилами на кухне, отвратительно готовит панакотту и под видом поросятины подает вульгарную свинину.

   – Хочется, как Надя, спросить: «Он еще жив?» – хихикнула я.

   Роберт усмехнулся:

   – Вполне. Правда, Тереза заявила: «Ты мне не сын!» Но Нуди, по-моему, не очень расстроился. У него менталитет ящерицы: сидит на ветке и медленно моргает. Ни жены, ни детей нет, махровый эгоист.

   – Он ваш друг? – полюбопытствовала я, когда мы очутились в гостиной.

   Роб начал рыться в коробке с конфетами, стоящей на буфете.

   – Мы выпускаем книги Нуди, посвященные ресторанам. Народ их обожает, потому что они похожи на детектив. Нуди описывает, как он, тщательно загримировавшись, заходит в харчевню и начинает свое расследование. Поверьте, рассказ о том, какие уловки использует критик, чтобы проникнуть на кухню, достоин пера Агаты Кристи. А его язвительный слог? Посмотрите-ка!

   Роберт бросил в рот шоколадку, подошел к шкафу, вытащил из него том в яркой обложке и начал читать вслух:

   – «Ресторан «Венеция» в городе Миль поражает с первого взгляда. Как правило, хозяин называет свое заведение тем именем, которое ему подсказала жена. Помню, слышал как-то раз такой диалог: «Дорогой! Что мы напишем на вывеске?» – «Я хотел указать там имя «Роза». – «Это еще почему?» – «Ты забыла? Так зовут мою маму». – «Нет, милый, я ничего не забыла, более того, я уверена, что всех стошнит, когда они прочитают «Роза», людей схватит гастрит, энтерит, колит и нервная почесуха. На вывеске напишем «Ово». – «Но почему, моя радость?» – «Очень красиво выглядит. Если ты откажешься, я уйду. Только «Ово». Никакой Розы!»

   Однако владелец харчевни решил сделать привязку к местности. В непосредственной близости от ресторана, дверь которого по помпезности напоминает вход в Лувр, расположена канава, по которой протекает мутный ручей, по всей вероятности, появившийся на свет в результате прорыва трубы канализации. А те, кто бывал в знаменитом итальянском городе, знают, что от знаменитых каналов тянет редкостным смрадом. Поэтому я полностью согласен с владельцем «Венеции», название пришлось ко двору. Ну, согласитесь, странно называть харчевню, раскинувшуюся на берегу реки с дерьмом, «Розовый куст»!

   Но хватит стоять у входа! Откроем шикарную дверь, украшенную инкрустацией. Осторожно! Под первым впечатлением, вы, полагая, что она вырублена из цельного массива дуба, рванули ее что есть силы и… влетели в стену. Ба! Дуб-то из фанеры! Медальоны пластиковые! Пустячок, а неприятно!

   Все отрицательные эмоции отступают, когда ваш взгляд натолкнется на люстры. Муранское стекло! Венецианский хрусталь! Роскошь дворца! Шикарные ковры!

   Ну-ну, не падайте от восторга. Это тоже небольшое надувательство. Конструкция под потолком из пластика, а половик на полу – плод труда африканских женщин, состряпан в полутемном подвале подпольной фабрики, коих много на Черном континенте. Красная цена ему – доллар за километр.

   Забудем об оформлении, об отбитой раковине в мужском туалете, отсутствии мыла в женском и заглянем в меню. Поверьте, вас ожидают ошеломительные открытия…»

   Роберт посмотрел на меня поверх страниц.

   – Дальше читать?

   – Пожалуй, не стоит, – засмеялась я, – вездесущий парень умудрился заглянуть даже в дамскую комнату? Кстати, у него странное имя.

   Роб захлопнул томик и отнес его на место.

   – Сокращение от «зануда». Журналиста случайно так назвала крошечная дочка одного из рестораторов, которая, увидев, как он входит в папино заведение, заорала:

   – Внимание! Нуди приехал!

   Критик расстроился, что девочка его вычислила, и сказал ей:

   – Я Эдуард.

   – Нет, – уперлась малышка. – Вчера папа сказал маме: «Мне посоветовали быть осторожнее! Нуди шарит поблизости!»

   – Нуди? – удивился Эдуард. – С чего он меня так величает?

   – Потому что вы такой нуди! – воскликнула крошка. – Ко всем приезжаете и нудничаете, нудничаете и повсюду лазаете!

   На этой фразе из глубины заведения вышла хозяйка, схватила дочь на руки и застрекотала:

   – Мадлена не понимает, что говорит! Она еще крошка!

   – Папа, – послышался во дворе голос мальчика-подростка, – Томас звонил, предупредил, что к нам Зануда направился.

   Хозяйка стала похожа на сочный азербайджанский помидор, а Эдуард сообразил, что девочка исковеркала слово «Зануда».

   Надо отдать должное критику, он обладает чувством юмора. Девочка развеселила Эдуарда, и он начал подписывать свои статьи «Нуди». Прозвище моментально к нему прилипло, и все сразу забыли, что вообще-то его при рождении окрестили Эдуардом. Даже Тереза, которую после разгромной рецензии на ее таверну пригласили на телешоу и задали вопрос: «Вы сильно повздорили с сыном после публикации не очень приятной для вашего бизнеса статьи?» – заорала:

   – Чертов Нуди мне не сын. Если он смотрит телевизор, то пусть слышит: «Нуди, я на порог тебя не пущу!»

   – Хорошо, что у вас не ресторан, а издательство, – заметила я.

   – Верно, – согласился Роберт, – но, позволю себе заметить, если речь идет не об общепите, то Нуди вполне приятный человек.

   Следующие несколько минут мы болтали ни о чем, потом Роберт кивнул в сторону телевизора, транслирующего первый канал российского телевидения:

   – Погода!

   – Аномальная летняя жара и жестокая зимняя стужа, – завела диктор. – Сейчас в Москве столбик термометра опустился ниже отметки минус тридцать пять градусов. Завтра будет еще холоднее. Если у вас нет настоятельной необходимости покидать квартиру, лучше останьтесь дома. Помните, что от спиртных напитков вас может потянуть в сон, а человек, упавший в сугроб, запросто замерзнет. Для помощи водителям, которым стало плохо на трассе, еще летом была организована специальная линия связи. Если вы ощутили дискомфорт, головокружение, боли за грудиной, тяжесть в голове, припаркуйтесь на обочине и звоните по номеру шестьсот шестьдесят шесть шестьдесят шесть шестьдесят шесть. К вам скоро приедет…

   – Смерть с косой! – хмыкнул Роберт. – Отличный совет, это число дьявола! Набрал номер из одних шестерок, и вскорости на дороге материализуется сам Вельзевул. Ладно, пойду спать, авось ко мне сатана не заявится.

   Я тоже направилась в свою комнату. Интересно, кому пришло в голову дать комбинацию из шестерок для номера службы спасения? В России номер 666-66-66 вряд ли сочтут счастливым.

   – Как спалось? Виола, знакомьтесь, это Вальтер, наш Эркюль Пуаро. Вальтер, ты видишь перед собой известную российскую писательницу, автора детективов госпожу Тараканову.

   Полицейский чуть привстал, затем снова сел.

   – Несмотря на род своих занятий, я люблю криминальный жанр, хотя читаю романы про расследования скорей как сказку. И на Эркюля Пуаро я, увы, мало похож.

   – Может, вам следует отпустить усы? – улыбнулась я.

   Вальтер засмеялся:

   – О нет! Жена из дома выгонит. Элиза говорит, что мужик с растительностью на лице похож на таракана. А я, только не смейтесь, побаиваюсь насекомых.

   – Фу! Гадость! – воскликнула Надя, которая топталась около буфета, выбирая себе булочки.

   – В Китае тараканов готовят в сахарном сиропе, – мягким бархатным голосом произнес худощавый брюнет, восседавший слева, у блюда с ветчиной, – потом их накалывают на палочки, и получается нечто вроде нашего сахарного петушка.

   – Когда я был маленький, – мечтательно протянул Роберт, – на Седьмое ноября и Первое мая мама всегда водила меня в центр Москвы, к станции метро «Маяковская».

   – Зачем? – спросила Зина, ковыряя ложкой творог.

   – Погулять, – пояснил хозяин.

   – Дядя Роб, ты ходил дышать свежим воздухом два раза в год? – удивилась Надя.

   Третий владелец издательства, Борис, как раз в этот момент наливал в чашку кофе. Рука его дрогнула, на скатерти появилось коричневое пятно. Боря, не обратив на него внимания, сказал:

   – Надюша, ты забыла, что в начале весны и осени были праздники, которые отмечали всей страной, День Октябрьской революции и Первомай. Люди не работали, они маршировали на демонстрации, а потом бродили по Тверской.

   – А-а-а, – протянула старшая дочь Звонарева, – точно! Совсем из головы выскочило. Ну, вроде как на День города: концерты, все перекрыто, кругом жратва и пьяные.

   – Нет, дорогая, – усмехнулся Роберт, – ты могла бы это помнить, на начало перестройки ты была уже школьницей, все обстояло иначе. Насчет выступлений артистов ничего не скажу, кто-то пел и плясал. А вот подвыпивших товарищей живо отлавливала милиция. Да и с едой наблюдался напряг. Помню, у метро «Маяковская» сновали цыганки, они торговали леденцовыми петушками. Я все просил маму купить мне один, но она отказывалась: «Не подумай, что мне жаль денег. Хочешь, на твоих глазах выброшу в лужу десять копеек? Но конфету никогда не куплю».

   – Очень злая была у тебя мамаша, – с жалостью произнесла Зина.

   – Нет, – улыбнулся Роберт, – она просто боялась, что я подцеплю какую-нибудь болезнь, отравлюсь леденцом, который сварганили в антисанитарных условиях. Сколько лет прошло, но всякий раз, когда я вижу леденец на палочке, вспоминаю маму.

   – Тогда ты о ней постоянно думаешь, – протянула Надя, – сейчас сосалки продают повсюду.

   – Ну да, – вступила в беседу Ольга, – современным малышам повезло больше, чем советским детям, у нас было мало радостей.

   – А я ел в Китае на рынке многие национальные лакомства, – воскликнул брюнет, – вяленых жуков, например. Должен сказать, интересный вкус.

   – Фу-фу! – хором закричали сестры.

   – Брр, – передернулся Борис.

   – Господи, спаси, – всплеснула руками Оля, – разве можно пробовать местную еду на базаре?

   – Почему нет? – пожал плечами критик (а это был он), быстро достал из кармана небольшой пузырек, вытряхнул на ладонь красную таблетку и проглотил ее.

   – Болит? – с сочувствием спросила Оля. – Давай позову Анну Ильиничну?

   Нуди махнул рукой:

   – Ничего нового я не узнаю!

   За дверью послышался оглушительный грохот. Оля встала, вышла в коридор, и я услышала ее сердитый голос:

   – В чем дело?

   – Извините, Ольга Сергеевна, – зачастил чей-то картавый голос, – споткнулась.

   – Надо быть осторожной, – вскипела хозяйка.

   – Простите, сейчас уберу, – сказала женщина.

   – Да уж, постарайтесь, – отрезала Ольга.

   – Там ковер вспучился, – оправдывалась незнакомка, – задрался.

   – Лера, никогда не ищи виноватого, – сурово заметила хозяйка, – имей мужество признаться: «Я бежала с подносом, не смотрела под ноги, споткнулась и уронила посуду». Дорожка ни при чем, она тебя за щиколотки не хватала.

   – Это Павел виноват, – плаксиво сказала горничная, – он должен был покрытие проверить. Ему Раиса всегда велит: «Поди посмотри, как лежит ковер». А сегодня не сказала, и вон чего вышло.

   – Немедленно принимайся за уборку, – сердито произнесла Ольга и вернулась в столовую.

   – Дорогая, не расстраивайтесь, это всего лишь юбилейный тысячный поднос, уроненный Валерией, – попытался утешить жену Роберт.

   – Удивительная девушка, не руки, а медвежьи лапы, – удрученно произнесла хозяйка, – да и те косо приделаны. Но в одном она права: Раисы сегодня нет, и все пошло наперекосяк. Кофе – помои!

   – Он у вас всегда отвратительный, – подал голос Нуди, – а уж про омлет я вообще молчу!

   По лицу Ольги промелькнула тень недовольства.

   – Не буду хвалить плохую еду! – продолжал Нуди.

   Я решила погасить скандал в зародыше:

   – Как самочувствие экономки? Ох, простите, Эдуард, я перебила вас!

   – Сегодня Раисе проведут необходимое обследование, – быстро ответила Оля. – Надеюсь, ничего страшного. Вальтер постарается найти Анатолия.

   Полицейский кивнул.

   – Далеко Потапов не уйдет. У него нет кредитной карты и водительских прав, следовательно, он будет расплачиваться наличными. Я предупредил в гостиницах, мотелях, пансионатах, чтобы сообщали о человеке, который достанет кеш. Сегодня это привлекает внимание. Билет на поезд, самолет или автобус ученый не покупал. Он в Бургштайне.

   – Если только не уехал на машине, – сказала я.

   Вальтер чуть наклонил голову.

   – Я уже говорил, он не умеет водить машину и никогда не получал прав. Да и авто у Потаповых нет. У Раисы – велосипед, но сомневаюсь, что пожилой мужчина им воспользуется.

   – Можно попросить приятеля подбросить тебя в нужное место или путешествовать автостопом, – неожиданно вступила в беседу Зина.

   Роберт взял кофейник.

   – Супруг Раисы – бирюк, я его никогда не видел, но о нем наслышан. Честно говоря, ничего хорошего про него не скажу. Анатолий отлично устроился, всю жизнь сидит на шее жены.

   – Сумел втемяшить ей в голову мысль о своей исключительности, – подхватил Борис, – оправдывал свое нежелание работать собственной гениальностью! Помните, Раиса, придя к нам, говорила: «Толя погружен в книгу по математике. Он создаст великий учебник!»

   – Бедняжка, – с сочувствием воскликнула Ольга, – она все надеялась, что муженек сочинит научный труд! Но так и не дождалась от него «великого учебника» и сейчас сменила тему: вот уже десять лет тот решает некое уравнение.

   – Удивительнее всего, что абсолютно никчемным мужикам удается запудрить мозги своим женам, – сердито воскликнул Борис.

   – По-моему, вы ему завидуете, – внезапно сказал Нуди.

   Борис положил вилку на скатерть.

   – Кто? Я?

   – Да, – спокойно подтвердил Нуди.

   – С ума сошел? – взвился брат Ольги. – С чего вдруг я должен испытывать зависть? Кстати говоря, это абсолютно мне несвойственно! Кто я и кто Анатолий? Разве может владелец успешного бизнеса, обеспеченный человек…

   Нуди тут же перебил говорившего:

   – Ясно. У тебя есть деньги, власть над определенной группой людей, почет, уважение, вес в обществе.

   – Правильно, – с удовлетворением кивнул Борис.

   Нудя поднял указательный палец:

   – Но! Ты не имеешь жены, самоотверженной русской бабы, которая обожала бы тебя в любом состоянии и всем твердила о твоей гениальности. Может, Анатолий и сволочь, и лентяй, но он заполучил то, чего тебе никогда не заиметь, – преданную супругу.

   За столом воцарилось молчание, я очнулась первой и быстро сказала:

   – Сегодня хорошая погода!

   – Солнце светит, – с благодарностью подхватила Ольга.

   – Хорошо, что дождя нет, – продолжил Роберт.

   – На Рождество хочется снега, елку, игрушек, подарков, – соловьем заливалась я, – посоветуйте, в какой торговый центр лучше сходить, мне надо купить презенты домашним.

   – Могу вас подвезти, – галантно предложил Вальтер.

   – Огромное спасибо, но я не хочу вас задерживать. Знаете, женщины очень долго готовятся к выходу, один макияж тридцать минут занимает, – улыбнулась я.

   – Не совсем верно! – засмеялся полицейский. – Моя Элиза красит глаза по часу.

   – Макияж за одну секунду не сделаешь, – заступилась за слабую половину человечества Надя.

   Беседа плавно перетекла в обсуждение дамских привычек, Вальтер откланялся, а я пошла в свою комнату. Идея прошвырнуться по магазинам показалась мне заманчивой. В бухгалтерии издательства мне сразу по прибытии выплатили гонорар, надо купить Юре подарки, например, пару-тройку красивых рубашек, привезти приятные мелочи подругам. Сейчас сяду и составлю список покупок. Я не профессиональный шопоголик, поэтому, зайдя в многоэтажное здание универмага, быстро теряюсь. Хожу по бутикам, покупаю кучу ненужных тряпок. А если в руке список, в котором четко указано, что нужно прибрести, то денег потратишь меньше.

   Я села за стол, схватила ручку, занесла ее над блокнотом, услышала шорох, подняла голову и увидела Нуди, который без стука ввалился в мою комнату. Сделав пару шагов по ковру, критик спросил:

   – Можно войти?

   – Вы уже вошли, – пожала я плечами.

   – У меня деловое предложение, – с места в карьер начал он. – Хотите заработать?

   – В зависимости от того, что нужно делать, – осторожно ответила я.

   – Ресторан «Шпикачка», – сказал Нуди, – им требуется посудомойка.

   – В смысле машина? – спросила я.

   – Нет, – хмыкнул Нуди, – женщина.

   Меня охватило искреннее удивление:

   – Неужели еще остались заведения, где тарелки моют вручную?

   Нуди сел в кресло.

   – Без посудомойки-бабы никак не обойтись, она по-прежнему винтик кухонного процесса. Необходимо сгрести остатки пищи, загрузить машину, вынуть чистую посуду. Увы, это нетворческий труд, поэтому на него, как правило, соглашаются либо пенсионерки, либо идиотки. Предлагаю вам наняться в «Шпикачку».

   Я уже успела понять, что Нуди по-детски непосредственен и невоспитан, но произнесенная им фраза меня озадачила.

   – Простите? Не поняла?

   – Что сложного? – удивился Нудя и повторил: – Предлагаю вам наняться в «Шпикачку».

   – Посудомойкой? – уточнила я.

   – Шефом вас не возьмут, – язвительно ответил Нуди, – хотя, если они и правда так мерзко готовят, как я слышал, то любой имеет шанс стать главным поваром в этом заведении.

   Удивительная бесцеремонность собеседника меня позабавила:

   – К какому разряду человечества я, по-вашему, отношусь? К старикам или идиотам?

   Критик выпучил глаза:

   – Что?

   Я положила ногу на ногу.

   – Минуту назад вы произнесли: «В мойщицы посуды идут либо пенсионерки, либо идиотки». Естественно, я заинтересовалась, в состав какой группы вхожу я?

   Нуди опешил, а я продолжила:

   – Не хотел вас обидеть, простите.

   – Ерунда, – милостиво кивнула я, – бывает. И зачем мне наниматься в «Шпикачку»?

   Критик затараторил:

   – «Шпикачка» – отвратительное место. Хозяин Гриша Азабеков, омерзительный тип, обманщик! Он в свое время владел рестораном «Опиум», подавал там под видом красноперого медноса желтоярого носача! Представляете?

   Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, я воскликнула:

   – Полнейшее безобразие! Всем понятно, что красноперый меднос совсем не желтоярый носач!

   Нуди заулыбался во весь рот:

   – Я его уличил и фактически уничтожил, народ мне доверяет, знает, что я никогда не обману. Поэтому к Азабекову перестали ходить. Но Гриша не сдался. Не прошло и трех месяцев после закрытия «Опиума», как появился «Зефир». Название другое, но принцип работы тот же! Григорий выдавал за каплуна обычного бройлера! Как вам это?

   – Зевс-громовержец! – попятился Борис. – Простите, Вилка, но, похоже, вам придется покориться. Чем быстрее, тем скорее он от вас отстанет. Нуди все равно вас сломает. Он мастер в подобных вопросах. Единственный автор, который получает в «Робе» гонорар до выхода книги в свет, – Нуди. У нас четкая позиция в финансовых вопросах, оплата после того, как издание попало на прилавок, но Нуди взорвал ее. Оля, ты не в курсе, где Роберт?

   – Вроде собирался куда-то поехать, но я забыла куда, – вздохнула Оля.

   В комнату влетела горничная с желтой полоской бумаги в руке.

   – Вам принесли телеграмму!

   – На бланке? – поразилась Оля.

   – Забавно, да? – засмеялся Борис. – Прямо как в детстве. Бабушка открывает дверь, на лестничной площадке стоит почтальон. Бабуля хватается за сердце:

   – Телеграмма! Что случилось?

   – Вот народ, – недовольно морщится почтальон, – куда ни приду, все за валерьянку хватаются.

   – Моя тетка Раиса тоже нервно реагировала на телеграфные сообщения, – сказала я, – почему-то старшее поколение пребывало в уверенности, что телеграмма непременно сообщает о несчастье. У тетки, как назло, была подруга Елена, которая считала своим долгом ко всем праздникам присылать поздравления на праздничном бланке, каждый раз они вызывали у Раисы нервный приступ. Но сейчас все давно перешли на эсэмэски и электронную почту.

   – И тем не менее вот он, раритет! – торжественно воскликнул Борис. – Интересно, от кого?

   Горничная, не спросив разрешения у хозяев, разорвала красный бумажный клапан, скреплявший бумажку, и нараспев произнесла:

   – Ерунда какая-то! «Володя Корсунский рад встрече с Робертом. Целую в сахарные уста. Астрея».

   – Чего? – по-детски открыл рот Борис. – Кто такая Астрея?

   Оля скорчила гримасу.

   – Надо полагать, женщина! Может, это наш автор?

   Она посмотрела на горничную и велела:

   – Идите на кухню.

   Девушка шмыгнула носом и удалилась.

   – «Целую в сахарные уста. Астрея», – повторил Борис. – Писатели на всю голову больные. Ох, простите, Вилка, вы к ним не относитесь. То есть, опять простите, я имел в виду, что вы не псих. Астрея, Астрея… Однако наша прислуга нахалка! Распечатала без спроса депешу, да еще вслух прочитала. И какой Корсунский к нам приедет? Ты его знаешь?

   – Нет, – поспешила ответить Ольга, – впервые слышу. Но почему ты решил, что этот тип направляется к нам?

   – А где он может встретиться с Робертом? – логично предположил Боря. – Позвони мужу, возможно, он все прояснит.

   Оля вынула из кармана мобильный, нажала нужные кнопки и с разочарованием протянула:

   – Автоответчик.

   – Вероятно, он в тоннеле под горой, – без тени тревоги предположил Борис, – или на складе комбината, там сотовый не берет. Минут через пятнадцать попробуем еще раз. Я повезу Надю и Зину на пресс-конференцию, Виола, поедете с нами?

   – Я хотела сегодня купить своим подарки, – смущенно сказала я.

   – Шопинг намного более приятное занятие, чем встреча с представителями газет и журналов, – согласился Боря, – могу подбросить до нашего лучшего молла.

   – Не хочу вас утруждать, доберусь на автобусе, – ответила я.

   – Вам придется довольно долго идти пешком, – предупредила Оля, – и ждать оранжевую маршрутку, она нечасто ходит.

   – Лошадь подам через пять минут, – заявил Борис и удалился.

   Следом за братом гостиную покинула и Оля. Я быстро сбегала в спальню нарисовала лицо, схватила сумку и поспешила во двор.

   Универмаг выглядел внушительно, пять этажей перемигивались декоративными лампочками, почти на всех окнах висели объявления «Распродажа», и повсюду сновали люди, обвешанные пакетами. Рачительные европейцы никогда не сделают покупку сразу, они дождутся момента, когда цена на приглянувшуюся вещь уменьшится хотя бы вдвое, а еще лучше, если на девяносто процентов.

   Скопление народа всегда действует на меня парализующе. Но ведь глупо ожидать, что за несколько дней до Рождества в крупнейшем молле Бургштайна не будет покупателей. Я подошла к большому стенду и стала изучать план первого этажа. Где тут бутик мужской одежды?

   – Я сделаю предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – шепнул почти в самое ухо вкрадчивый голос.

   Я вздрогнула, как испуганная белка.

   – Нуди!

   Критик сложил на груди тощие руки.

   – Если поможешь мне со «Шпикачкой», я расскажу тебе невероятную историю, которая послужит потрясающим сюжетом для твоего нового бестселлера. История про кухню. Читатели сметут книгу с полок.

   – На тему ресторана? – спросила я.

   Нуди совершенно случайно наступил каблуком на самую больную мою мозоль. Примерно за неделю до отъезда в Бургштайн я зашла в издательство и услышала от своего редактора Олеси Константиновны фразу:

   – Вилка, необходимо разнообразить романы, твоя героиня постоянно ходит в редакцию и там с ней происходят всякие истории.

   – Верно, она журналистка, – напомнила я.

   – Читателю скоро надоест описание быта газетчиков, – посетовала Олеся, – сначала интересно узнавать про всякие летучки, совещания, но ведь ты повторяешься. Нужно что-то менять.

   – Придумать новую героиню? – предложила я.

   – Нет, прежняя вполне симпатична, – приободрила меня Олеся, – но лучше поместить ее в другие обстоятельства.

   – В какие? – мрачно поинтересовалась я, понимая, что редактор, как всегда, права.

   – Это тебе решать, – улыбнулась Олеся.

   – Ресторан! – подал голос Андрей, другой сотрудник издательства, который во время нашей беседы рылся в шкафу. – Например, газета прогорела, журналисты остались без работы, героиня никак не может устроиться на службу, а кушать хочется. Она идет на биржу труда, там ей предлагают стать чистильщицей картошки в дорогом заведении. Такие возможности для детектива! Кругом ножи, резаки, тесаки, вилки, сковородки!

   Андрей схватил пару книг и убежал.

   – Ресторан, – задумчиво повторила Олеся, – у вас такого пока не было.

   – Понятия не имею, что творится на кухне предприятия общественного питания. Признаться, я ни разу туда не заглядывала, – запротестовала я.

   – Никто не настаивает, но ты подумай, – сказала Олеся. – Про редакцию больше не пиши.

   И вот сейчас Нуди обещает подбросить мне сюжет как раз про ресторан. На секунду мне в голову залетело абсурдное предположение, что прилипчивый критик успел поговорить с Олесей и выяснил, каким образом меня можно мотивировать на работу у мойки. Но я в ту же секунду выкинула из головы эту мысль. Нет, невозможно, это просто случайное совпадение.

   Нуди нельзя отказать в наблюдательности, наверное, на моем лице что-то отразилось, критик закатил глаза и тоном змея-искусителя завел:

   – Год назад в «Аметисте», заведении средней руки, произошла мелкая неприятность: забился сток в раковине. Неприятно, но ситуация рядовая. Как всегда, незадача произошла в разгар большого ужина, фирма по производству кондиционеров праздновала юбилей. Нарисуй мысленно картину: официанты, поварята, шеф… Ты когда-нибудь была за кулисами какого-нибудь ресторанчика?

   – Не доводилось, – ответила я.

   – Там очень интересно, – оживился Нуди, – раздолье для автора криминальных романов. Гигантские мясорубки производят неизгладимое впечатление. Но я отвлекся. Слесарь начал ковыряться в мойке и достал…

   Критик замолк.

   – Что? Говори быстрей, – потребовала я.

   – Остальное узнаешь после того, как ты выполнишь мое задание, – отчеканил Нуди. – Можешь быть уверена, история невероятная! Потрясающая! Загадочная! Хозяин «Аметиста» потратил много времени и денег, чтобы правда не выползла наружу, но воду в кулаке не удержать, я узнал подробности и озвучу их тебе. И последнее: детали этого страшного преступления известны лишь трем людям. Ну, по рукам?

   – Сначала ответь, что от меня потребуется, а потом обсудим возможность моего участия, – дипломатично ответила я.

   Нуди похлопал потенциальную помощницу по плечу.

   – Сейчас ты поедешь в «Шпикачку», найдешь Григория и скажешь: «Здрасьте, я Виолетта Рязанова». Тебя живехонько отправят на кухню, а там…

   – Стоп! – воскликнула я. – Он не потребует документы?

   – Не-а! – воскликнул Нуди. – Гришка их уже видел. Рязанова ему свое резюме сбросила на емейл. Тебе повезло, ваши имена почти совпадают. Виолетта вполне может сократиться до Виолы. Запоминай. Ты служила в кафе «Издатели», оно находится в Париже, в двух шагах от станции метро «Одеон», район Сен-Жермен. Бывала во Франции?

   – Никогда, – грустно ответила я.

   – Еще съездишь, – оптимистично пообещал Нуди. – Короче, вот тебе брошка, прикрепи ее на груди. В ней камера, мне нужны съемки содержимого рыбного и мясного холодильников.

   – Что крамольного ты надеешься там найти? – удивилась я.

   Критик кашлянул.

   – Откроешь дверцу и просто сфотографируешь. Еще кладовка для вина. Ножи. Посуда. Короче, чем больше материала, тем лучше. Обрати внимание на внешний вид работников, их форму.

   Инструктаж длился почти полчаса, потом Нуди схватил меня за руку, втянул в небольшое кафе и сказал официантке:

   – Два капучино. И не надо рисовать при помощи какао или корицы картины на пене! Сделайте хороший кофе, за плохой я платить не стану. Еще штрудель! Быстро. Мы торопимся.

   – Дама тоже будет есть? – спросила девица в переднике.

   Нуди бесцеремонно ткнул в нее пальцем:

   – Украина? Молдавия? Откуда ты приехала?

   – Какая разница? – обиделась официантка.

   – Я только хотел убедиться, что ты хорошо понимаешь русский язык, – промурлыкал Нуди, – может, здесь служит француженка, которая выучила только три фразы, чтобы получать от клиентов хорошие чаевые. Я же четко сказал: два кофе!

   – Может, вы их в одно лицо употребите, – меланхолично прозвучало в ответ. – Штруделей тоже пару тащить?

   – Я похож на мужчину, который слопает пирог на глазах у женщины и не угостит ее? – начал закипать Нуди.

   – Я с вами близко не знакома, – ответила девчонка, – лучше уточнить количество сразу!

   Нуди поднял два пальца.

   – Понятно?

   Довольно скоро нам принесли заказ. Нуди скорчил рожу.

   – Внимание. Курс молодого бойца. Оцениваем внешний вид и сразу понимаем: дело плохо. Лучше даже не пробовать.

   – Выглядит аппетитно, – не согласилась я.

   – Чашка предназначена не для капучино, на пенке нарисована бабочка, хотя я категорически велел не заниматься украшательством. Сама пена неоднородная, сахар коричневый, – оттарабанил критик.

   – Он полезнее, – ввернула я.

   – Но некоторые любят обычный, белый, – уперся Нуди, – не надо воспитывать клиента, его положено качественно обслужить, а не навязывать ему здоровое питание. Штрудель, по виду, будет омерзительным на вкус.

   Нуди осторожно отрезал ножом кусочек, положил в рот и скривился:

   – Тесто картонное, яблоки сыроваты, корицы пересыпали.

   Затем отхлебнул кофе и резюмировал:

   – Робуста. Намного дешевле арабики. Меня не обманешь. На что спорим, если я спрошу у маленькой пройдохи, откуда прибыл кофе, она соврет: «Из Эфиопии»? Милая, где вы закупаете кофе?

   – У нас прямые поставки из Эфиопии, – не моргнув глазом, крикнула от бара официантка.

   – Отлично, – потер руки Нуди, – вы заслуживаете упоминания в рейтинге «Самое гадкое кафе столетия».

   Официантка молча ушла в подсобное помещение. Нуди методично покромсал мой кусок рулета.

   – Есть не советую, – бормотал он при этом.

   – Безобидный пирог вызвал у тебя приступ агрессии? – усмехнулась я.

   – Нет, – ответил Нуди, – но если оставить его нетронутым, ангелок в фартуке занесет в наш счет два десерта, а потом подаст оставшийся после тебя целый ломтик другому посетителю, тот, естественно, тоже его оплатит. Ну, угадай, в чьем кармане окажутся лишние деньги, а? Вот черт!

   Нуди полез за пузырьком с пилюлями.

   – Болит? – сочувственно спросила я.

   – Ощущение, словно я ежа проглотил, – скривился критик, – ничего, сейчас болеутоляющее подействует.

   Уже войдя в «Шпикачку» и сказав гардеробщице «Меня ждет хозяин Азабеков», я испугалась: вдруг Григорий окажется подозрительным? Меня с пристрастием обыщет охрана, обнаружит камеру в брошке, вызовет полицию. Но ситуация развивалась непредсказуемым образом.

   – Григория Михайловича нет в Бургштайне, – с подчеркнутой любезностью ответила крупная женщина в черном шерстяном платье.

   – Вы уверены? – удивилась я. – Мне необходимо его увидеть.

   Гардеробщица окинула меня оценивающим взглядом. Я удивилась: в ушах простой служащей сверкали крупные бриллиантовые серьги.

   – Из России давно приехали?

   Я постаралась убедительно сыграть навязанную мне роль:

   – Уж и не помню когда.

   – У вас к господину Азабекову дело? – не унималась дама.

   На мой взгляд, служащая, выдающая номерки, демонстрировала неприличное любопытство, но, если я собралась сделать карьеру шпионки, нужно производить на окружающих хорошее впечатление, поэтому я вежливо ответила:

   – Меня взяли сюда на работу!

   Пенсионерка чуть привстала со стула.

   – Да ну? Кем же?

   – Посудомойкой! – гордо ответила я. – Господин Азабеков изучил мое резюме и остался доволен.

   Гардеробщица моментально изменилась в лице:

   – Больше моему сыну делать нечего, как про третий сорт думать! Гриша! Гриша! Иди сюда!

   Темно-красная занавеска, прикрывавшая одну из стен, зашевелилась, из-за нее высунулся парень лет двадцати пяти.

   – Да, бабушка?

   – На кухне посудомойка нужна? – гневно поинтересовалась старуха.

   – Да, бабушка, – смиренно подтвердил внук.

   – Забирай! – приказала бабка. – А ты запомни, к нам через парадную дверь заходят приличные люди, которые за еду платят. Остальные пользуются служебной. Что, первый раз в ресторан устраиваешься?

   – Всю трудовую биографию провела с губкой и мылом, – поспешила я заверить гарпию.

   – Непохоже, – усомнилась старуха, – нагло приперлась, самого хозяина ей подавай! Гриша!

   – Да, бабушка, – заученно произнес паренек.

   – Уведи хамку! И огласи ей правила поведения! Непременно! Пусть выучит! Я сама проверю! Где нашли эту дуру? – гневалась милая старушка.

   – В Интернете, – рискнул сообщить внучок.

   – В интернате? – поняла его на свой лад злюка. – В приюте для убогих?

   Гриша умоляюще посмотрел на меня, я постаралась изобразить подобие улыбки.

   – Пройдемте на кухню, – тихо сказал юноша и поманил меня рукой.

   Но бабуля не намеревалась выпускать жертву из когтистых лап:

   – Нет! Постойте!

   Гриша послушно замер, а я поняла, что жизнь спецагента тяжела и опасна. Любая мелочь способна его выдать. Ну откуда я могла знать, что служащие ресторана не пользуются парадным входом? Хотя следовало догадаться. И Нуди хорош! Устроил целое представление с капучино и штруделем, прочитал лекцию про тростниковый сахар, велел обратиться к Григорию, но забыл упомянуть, что нанимает сотрудников не сам владелец, а его сын-тезка. Впрочем, и в этом случае требовалось подумать и понять: навряд ли хозяин занимается малоквалифицированным персоналом. Скорей всего он даже не знает, как зовут посудомоек.

   – Скажи-ка мне… – начала старуха, но тут в холл вошла пара в шубах, и противная карга мигом превратилась в нежное безе со сливками: – Настенька! Валенька! Счастлива вас видеть!

   Я прищурилась. Интересно, как хамка вычислила, кто есть кто? Манто у клиентов одинаковые, ростом они тоже не различаются, прически идентичные – длинные челки почти до носа.

   – Добрый день, Вероника Григорьевна, – звонко сказала одна из дам.

   Гриша настойчиво потянул меня за рукав куртки, я сделала два шага и оказалась в тесном длинном коридоре.

   – Не обижайтесь на бабушку, – робко сказал юноша, – она не злая, просто привыкла всех под контролем держать.

   – Ничего неприятного я не услышала, – угодливо ответила я, – абсолютно верное замечание насчет парадного входа, он для клиентов. Сама не пойму, почему не через черный вошла.

   – Вас Виолеттой зовут? – уточнил Гриша.

   – Верно, но лучше обращаться проще, Вилка, – представилась я.

   – Здорово, – засмеялся Гриша. – Значит, так. Работаете сменами. Начинаете в три часа дня, заканчиваете с последним клиентом. Выходной берете, когда захотите. Предупредите меня вечером и можете утром не приходить.

   – Отлично! – согласилась я.

   – Оплата сдельная, – продолжал Гриша, – раз в семидневку. Наличкой, на руки. Без ведомости.

   – Ага, – кивнула я.

   – Вам выгодно, – заметил Гриша, – налоги платить не надо.

   Я хотела сказать, что ресторану тоже неплохо: его бухгалтеру не приходится делать взносы в пенсионный, страховой или еще какой-нибудь там фонд, но промолчала.

   – Можете приступить прямо сейчас, – сказал парень, – согласны?

   – Вам не нужны документы? Санитарная книжка? Разрешение на работу в Бургштайне? – поразилась я.

   – У вас какая-то болезнь? – озабоченно осведомился Гриша.

   – Вообще-то нет, – ответила я.

   – Ну и отлично, – пожал плечами парень и толкнул дверь.

   – Варя! – крикнул Гриша.

   От массы отделилась женщина лет шестидесяти пяти.

   – Ась!

   – Новая посудомойка, – представил меня сын хозяина, – поступает в твое распоряжение.

   – Шагай, ничего не трогай, – распорядилась Варя, – звать как?

   – Вилка, – представилась я.

   Варя схватилась за бока, потом крикнула:

   – Люди, новенькую кличут Вилкой!

   – Хорошо не Ножеточкой, – звонко сказал тоненький голосок, остальные работники не проявили ко мне интереса.

   Следующие два часа я упорно занималась тарелками и поняла, что задание Нуди невыполнимо. Во всяком случае, та его часть, которая касалась съемки содержимого холодильников и различных кладовок. Рефрижераторы находились в середине зала, к ним постоянно подходили поварята, никто из таких работников к здоровенным агрегатам не приближался. Кроме меня, в «Шпикачке» был еще один человек, который мыл посуду, мужчина лет тридцати пяти, который сначала с невероятным усердием тер губкой все, что появлялось в зоне видимости, а затем отправлял предметы в огромные машины. Помогала нам девушка, которая представилась Ларисой. Она все время носилась по кухне, хватала грязные тарелки, поставленные официантами на специальный столик, и притаскивала их к мойщикам. Парочка мальчишек бегала в кладовки за продуктами, вином, специями и разными мелочами, периодически появлялись уборщицы и рабочие, точнее, слесарь и электрик. Всей этой компанией руководила Варвара, она успевала пнуть не очень расторопных поварят, сбегать куда-то и притащить стопку чистых льняных салфеток, крикнуть мне: «Не оставляй на посуде следов!», приказать Ларисе собрать вилки, разбросанные по кухне, поговорить по телефону и пококетничать с официантами. Да, я не оговорилась, именно пококетничать. Несмотря на, так сказать, элегантный возраст, Варя строила глазки парням, а те ласково называли ее Варюшей. Но моя начальница не замечала ни поваров, ни мрачных теток, которые, как автоматы, чистили овощи и резали их намного быстрее и аккуратнее, чем любой из рекламируемых комбайнов. И как мне улучить момент, чтобы засунуть нос в припасы? Зато я могу рассказать Нуди о полнейшем беспределе, который творится за кулисами «Шпикачки».

   Судя по количеству посуды и по взмокшему виду сотрудников, в зале ресторана было много народа. Официанты вбегали на кухню, хватали приготовленные блюда и удалялись, постоянно перебрасывались шуточками с поварами, но не замечали «негров». Особо выделялся зубоскал, которого все именовали Петей. В какой-то момент он появился в зоне видимости со словами:

   – Бяка пришла.

   – Супер, – заржал юноша в высоком колпаке. – Картофель фри и судак?

   – Почему меня, Степа, не удивляет твоя догадливость? – воскликнул Петя.

   Повар швырнул на тарелку кусок рыбы. Скользкое от масла филе проехало по ней и упало на пол.

   – Эй, подними, – велел Степан.

   Худенький подросток, стоявший около раздаточного столика, нагнулся, не очень чистыми пальцами схватил рыбу с пола и вернул ее назад. Степан передал тарелку другому мальцу, тот посыпал судака рубленой зеленью, вытащил из гигантского чана решетку с картофелем фри, ловко подцепил шумовкой несколько ломтиков и пристроил их к побывавшей на полу рыбке. В какой-то момент у него засвербило в носу, и он чихнул прямо над чьим-то обедом. Петя выдернул из рук поваренка тарелку с несчастном судаком и порысил в зал. Все заняло пару минут, я оторопела.

   Когда приходишь в ресторан, то, как правило, не видишь, что происходит за дверью с надписью «Служебный вход», но рассчитываешь на порядочность хозяина и персонала. Интересно, сколько раз мне подавали котлету, которая путешествовала по полу? И почему шеф не сделал замечание Степану? Я даже успела понять, что главный здесь по готовке – Леонид, крупный рыжий мужчина, который ходил от кастрюль к сковородкам и, на мой взгляд, ничего не делал, лишь ругался на окружающих да безостановочно пил кофе, который ему подавала щуплая девушка. Маленькое уточнение: для посетителей, которые хотели капучино, латте или американо, она же включала машину и просто подставляла чашки под тонкую струю, вытекавшую из носика, а для Леонида напиток делала в турке, причем зерна молола вручную при помощи допотопной мельницы.

   – Квакс явился, – воскликнул тот же Петя, врываясь на кухню.

   – О! Можно рассчитывать на один цент чаевых! – воскликнул Степан. – Что желает наш сладкий?

   – Салат по-мексикански, – ответил официант.

   Степан велел:

   – Федя, тащи салат для Квакса.

   Маленький помощник кинулся к мусорному бачку, выхватил оттуда пучок вялых листьев и принес начальнику. Степан сложил «букет» и, не помыв его, живо порвал руками на крупные куски. Я замерла с раскрытым ртом и не выдержала:

   – Что они делают?

   Мой коллега перестал возиться с посудой и тихо сказал:

   – Квакс никогда не оставляет чаевых. Действует по стандартной схеме, поест и начинает придираться к официанту, ему надо найти повод, чтобы встать и уйти с обиженным видом. Из-за мужика двоих уволили, вот ему парни и мстят.

   – А кто такая Бяка? Зачем ей дали рыбу с пола? – спросила я.

   – Просто тетка, – ответил тот, – ходит сюда, как на работу, и всегда заказывает одно и то же блюдо, судак с картошкой фри. Ну, подумаешь, рыбу с плитки подняли, хорошо что в кофе не плюнули!

   – Заканчивайте трещать! – заорала Варвара. – Работайте!

   Оставалось лишь удивляться, каким образом она заметила, что подчиненные переговариваются. Вари не было в зоне видимости. Похоже, у нее уши горной козы, глаз как у орла.

   – У-у-у-у, – завыло из угла.

   Я подпрыгнула от неожиданности и вскрикнула:

   – Что это?

   – Духовка, – безмятежно ответил мой «коллега», никак не реагируя на пронзительный звук, – чего-то там испеклось, вынимать пора.

   Я перевела дух, и тут за моей спиной кто-то оглушительно чихнул. Я вновь подпрыгнула, а мой напарник выронил тарелку, та упала между нами на кафельный пол и разбилась.

   – Черт! – с отчаянием воскликнул напарник. – Сейчас меня накажут.

   – За разбитую посуду? – удивилась я.

   – Ага, – расстроенно подтвердил он, – вычтут из зарплаты. Ну как я так неосторожно?!

   – Вроде тарелка дешевая, – попыталась я утешить проштрафившегося.

   – Точняк! Но скажут, она из Мейсена, – прошептал бедняга.

   – И кто расхреначил? – сурово спросила Варя, выруливая из-за столов. – Хотя зачем спрашивать? Макс! Вон отсюда! Не хочу слышать твоих стонов! Не вздумай исполнить песню про больную жену и голодных детей! Это твоя третья разбитая тарелка! Собери осколки и марш на выход! У нас сервиз из Мейсена, один предмет стоит дороже, чем ты.

   У Макса затряслись руки, я откашлялась:

   – Простите, Варя, это я случайно выронила, тарелка оказалась очень скользкой.

   Начальница моргнула:

   – Ты?

   Я утвердительно кивнула и, старательно изображая раскаяние, зачастила:

   – Я нечаянно. Не хотела. Не понимаю, как это вышло.

   Варвара уперла руки в бока.

   – Плевать мне на твои оправдания. У нас правило: если разбила три тарелки, вылетаешь вон без предупреждения и оплаты. Компренэ?

   – Нет-нет, – поспешила я с ответом, – больше никогда!

   – Убрать, молчать, работать! – отчеканила Варя и испарилась.

   Максим наклонился, собрал осколки и пробормотал:

   – Спасибо. Но больше так не делай, уволят.

   – Ерунда, – легкомысленно ответила я, – не планирую всю жизнь возиться в мыльной воде в «Шпикачке», это всего лишь временная остановка перед лестницей, ведущей вверх.

   – Все так говорят, – горько протянул Максим, – а потом до конца дней объедки собирают.

   – Это не мой вариант, – парировала я, – а ты почему здесь?

   – Так карта легла, – не стал откровенничать коллега.

   – У тебя больная жена? – с сочувствием спросила я. – Много детей?

   Максим кивнул, повернулся к мойке, нагнулся и вдруг сказал:

   – Я ехал сюда в надежде на лучшую жизнь, в Питере у меня карьера не сложилась. В результате очутился здесь.

   Я попыталась утешить неудачника:

   – Все наладится. Жизнь полосатая, извини за банальность, но это правда.

   – Что-то у меня в последнее время одна чернота, – устало ответил Макс.

   – Варя, дай скорей валокордин! – закричал Петр, врываясь на кухню. – Человеку плохо!

   Распорядительница метнулась к шкафчику в простенке, народ на кухне замер.

   – Сюда, сюда скорей! – завизжала из коридора мать хозяина.

   Несколько человек кинулись на зов. Я, забыв стянуть с рук резиновые перчатки, тоже выбежала в зал ресторана. Вопль Вероники Григорьевны всколыхнул гостей, они выбежали в холл, где на полу, раскинув ноги, лежал мужчина. Около него, закрывая лицо упавшего, сидела на корточках женщина в красном брючном костюме.

   – Что с ним, Анна Ильинична? – заголосила Вероника. – Напугал меня до полусмерти. Вошел, икнул и упал.

   Дама в красном выпрямилась.

   – Он умер.

   Я увидела лицо пострадавшего и воскликнула:

   – Роберт!

   Хорошо, что мое восклицание потонуло в хоре испуганных криков присутствующих.

   – Скончался! – завопила старуха. – В нашем заведении!

   – Да, – подтвердила Анна Ильинична, – надо вызвать полицию.

   – Как он посмел прийти в ресторан моего сына и отбросить копыта? – орала Вероника Григорьевна. – У нас начнутся проблемы. Какая полиция? Она не нужна!

   – Внезапная смерть требует обращения к следователю, – заявила Анна Ильинична. – Роберт был вполне здоров, он долгое время являлся моим пациентом, никаких проблем с сердцем у него не было, поэтому можно предположить все что угодно. Отравление, например.

   Толпа гостей ринулась к гардеробу, доктор вытащила мобильный, старуха поносила Роберта, который посмел умереть в ресторане Азабекова. А я не знала, как мне поступить. Немедленно сообщить Ольге о смерти супруга? Уйти из ресторана? Полицейские во всем мире одинаковы, сейчас сюда приедет человек, похожий на Шумакова, первым делом он начнет опрашивать свидетелей и сотрудников. Мне придется назвать свое настоящее имя, показать российский паспорт, и уже вечерние выпуски газет появятся с громкими заголовками: «Писательница из Москвы подрабатывает на кухне «Шпикачки», «Арина Виолова устроилась на кухню, чтобы отравить своего издателя».

   С другой стороны, сомневаюсь, что у парней в форме возникнут ко мне претензии, я не отходила от раковины, что подтвердит толпа свидетелей. Макс, Лариса, Варвара – все скажут, что я никуда не отлучалась. Но у прессы свои законы. Наверное, надо потихонечку смыться.

   – Немедленно заприте все двери! – завизжала Вероника Григорьевна. – Здесь убийца! Он среди нас! Жестокий и беспощадный! Найти мерзавца, который посмел беспредельничать в заведении Гриши! Отправить его в мой кабинет! Вызвать родителей! Обсудить на педсовете!

   Я не сводила глаз со старухи: похоже, в прежней жизни она была директором школы.

   Анна Ильинична засунула сотовый в свою сумку.

   – Скоро приедет полиция. Сейчас всем нужно вернуться на рабочие места или занять свои столики в зале. Толпа на месте преступления осложнит работу специалистов.

   Но никто не слушал разумных предложений доктора. Клиенты продолжали спешить к выходу, они нервно отталкивали Гришу, который пытался выполнить приказ бабки закрыть ресторан.

   – Убийца убегает! – орала Вероника Григорьевна.

   Анна Ильинична попыталась ее вразумить:

   – Если вы утверждаете, что Роберт вошел с улицы и сразу упал, то посетители не имеют никакого отношения к его кончине. Они сидели в зале и не пересекались с несчастным. Возможно, у него случился инфаркт или оторвался тромб. Я погорячилась, сказав о преступлении.

   – Нет, его отравил Филипп Бойко! – Старуха добавила децибел в голос. – Он мечтает Гришенькин бизнес угробить, специально моего сына в покер обыгрывает, хочет ресторан заполучить! Фигу ему с маслом! Это Филипп задумал убийство, чтоб «Шпикачку» разорить!

   Издалека послышался вой сирен, я решила действовать оперативно. Через парадный вход мне не выбраться, там стоит внук гарпии и толпятся гости. Но ведь есть черный ход!

   Бочком я отступила в служебный коридор, прошмыгнула в раздевалку для персонала, открыла шкаф, куда повесила свою куртку, схватила купленный позавчера на распродаже пуховичок и услышала вкрадчивый голос Варвары:

   – Я сразу поняла, что ты стриттер!

   Мысленно ругая себя за то, что согласилась сотрудничать с Нуди, я попыталась улыбнуться:

   – Простите, не понимаю, о чем речь?

   Варвара повела себя неожиданно, она сменила начальственный тон на дружеский:

   – Куда торопишься? Домой?

   – Нет, – соврала я, – нам велели остаться и ждать полицию.

   – Но ты хотела удрать? – не успокаивалась Варвара.

   – Никогда! – горячо заверила я.

   – Зачем тогда полезла за верхней одеждой? – продолжала надзирательница.

   – Сигареты взять, – нашла я подходящий повод.

   – Бери, – милостиво разрешила она, – ну, доставай! Почему застыла? Дай-ка, я посмотрю. – Варя быстро похлопала по куртке руками. – Нет ни пачки, ни зажигалки! Ты не куришь! У меня очень чуткий нос, я сразу распознаю человека-пепельницу. Правда странно? Один из присутствовавших при внезапной кончине вроде здорового мужчины пытается смазать пятки салом в ту секунду, когда приближается полиция?

   – А о чем я подумала? – прищурилась Варя.

   – Сами видели, я никуда не отлучалась из кухни, – воскликнула я, – и никак не могла убить Роберта!

   Варвара подошла ближе.

   – Откуда ты знаешь, как зовут умершего?

   – Его имя присутствующие склоняли на все лады, – напомнила я.

   – Ты первая воскликнула «Роберт», я отлично слышала, – ехидно сказала Варя. – Ольга нацелилась на «Шпикачку», ясно как день!

   – Не понимаю, о чем вы! – честно ответила я.

   – Брось, – отмахнулась Варя, – не время сейчас дурака валять. Полицейские полный шмон устроят, непременно выяснят, кто ты, а тебе это надо? Лучше расскажи мне первой, я тебе помогу. О’кей? Григорий, который хозяин, отвратительный павиан, его мать законченная дура, а младший Гришка тряпка, о которую они вытирают ноги. «Шпикачка» корчится в предсмертных муках. Я не присягала семейству Азабековых на верность. С удовольствием буду работать на Ольгу. Из меня получится шикарный управляющий. Знаю о «Шпикачке» всю подноготную и готова сообщить о ней новому хозяину. Если ты от Ольги, а не от Фила, как предположила Вероника, то я сделаю это с радостью.

   – Кто такой Фил? – поинтересовалась я.

   Варвара схватила меня за руку, выволокла из раздевалки, протащила по коридору, втолкнула в маленькую комнатку с узким диванчиком и кукольными креслами, села в одно из них и сказала:

   – Если ты не прекратишь придуриваться, я велю Лере и Максу сказать полиции, что новенькая выходила из кухни и ее не видели около получаса! Отмывайся потом от подозрений. Карты на стол! Ты стриттер!

   – Кто? – поразилась я. – Не можешь по-русски сказать?

   – А нет такого слова в родной мове, – усмехнулась Варя. – Стриттер – это шпион, которого засылает человек, решивший купить ресторан, гостиницу, мотель. Продавец ведь не сообщит всей правды о предприятии, от которого он решил избавиться, вот покупатель и проводит разведку боем. Сначала выяснит, что к чему, а уж затем свой интерес к торгам демонстрирует.

   Я прижала руки к груди.

   – Простите, Варя, вышло недоразумение. Я хотела…

   – …взять сигареты, хотя не куришь? – перебила меня она.

   – Нет, – призналась я, – задумала убежать как можно скорее. Испугалась полиции и журналистов.

   Варвара моргнула и рассмеялась:

   – Батюшки! Да никак ты мировая знаменитость, которая не хочет иметь отношения с папарацци?

   – Я всего лишь простая посудомойка, – потупилась я, – но мне очень не хочется оказаться замешанной в чем-то неприятном, я дорожу своей репутацией.

   – Ага, – кивнула Варя, – ситуация проясняется. Ты озабочена карьерой, а появление фото в газетах в связи с кончиной Волкова не самый лучший пиар и поэтому ты попыталась смыться?

   – Верно, – кивнула я, – сглупила от страха. Полиция будет всех допрашивать, не дай бог решит, что новая сотрудница с какого-то бока причастна к смерти Роберта. Согласись, странно звучит, женщина первый день появилась на службе, и тут бац, один из самых уважаемых людей города лишается жизни.

   – Значит, ты у нас посудомойка, – протянула Варвара.

   – Именно так, – заверила я.

   – И тебе нужны деньги? – прищурилась она.

   – До жути! – воскликнула я. – Обеспеченный человек не станет отскребать тарелки от объедков.

   Варвара схватила меня за руку, повернула ее ладонью вверх и спокойно, как учитель, объясняющий малышу домашнее задание, сказала:

   – Послушай меня внимательно. И подумай над моим предложением, оно очень выгодное. Но сначала объясню тебе твои ошибки. Похоже, ты не очень опытный стриттер. Человек, который занимается этим делом, должен учитывать все мелочи. В них основная загвоздка. Итак. Твоя рука. Если женщина работает посудомойкой, у нее никогда не будет свежего маникюра, да еще с ярким, красным лаком. У нищих нет средств на полировку ногтей. Несмотря на резиновые перчатки, никакой лак не выдержит больше одного рабочего дня. Сколько сюда баб для грязной работы ни приходило, ни у одной не было таких нежных, ухоженных ручек без признаков больных суставов. Посудомойки все поголовно мучаются артритом, а у тебя на него ни намека. Далее. Ты явно впервые очутилась на кухне ресторана, я видела, как ты подпрыгнула от неожиданности, когда заорала духовка. Мне это показалось странным: промышленные электрические шкафы всегда издают пронзительные звуки, чтобы поваренок, которому велено следить за пирогами или мясом, не проспал готовое блюдо. И у тебя на ногах короткие сапожки.

   – Вы же не думаете, что человек в декабре нацепит босоножки? – перебила ее я.

   Варя поправила цепочку на шее.

   – Опытная посудомойка знает, как жарко на кухне, понимает: ей предстоит простоять всю смену, сесть удастся лишь во время короткого обеденного перерыва, значит, надо прихватить удобные, мягкие, не сжимающие ступню туфли на «школьном» каблуке. Присмотрись к остальным бабам на кухне, они все именно в таких. Да хоть на меня полюбуйся. – Варя вытянула ноги. – Видишь? Широкая колодка, никаких ремешков, которые нарушают кровообращение, мягкая замша, она комфортнее кожи, и непременно трехсантиметровый каблучок. Когда после смены понимаешь, что ноги у тебя раздулись, как у слона, то начинаешь очень внимательно подбирать рабочие ботинки. А ты в сапогах! Сегодня ляжешь спать, скрутит тебе голени судорогой, вспомнишь мои слова. Скачем дальше. Ты хотела убежать, не взяв зарплаты. Нелогично! Черный персонал бьется за каждую копейку, а ты махнула рукой на деньги. Можно было бы тебе еще пару косяков в нос ткнуть, но, думаю, хватит одного моего последнего аргумента. Как тебя зовут?

   – Виола, – представилась я, – то есть Виолетта Рязанова. В детстве дали прозвище Вилка, оно мне нравится.

   Варвара ткнула пальцем в компьютер.

   – Там твое резюме.

   – Точно, – кивнула я, – его Гриша видел.

   – Григорий идиот, – спокойно произнесла Варя, – анкеты читаю я. Мне понравилось резюме Рязановой, я договорилась с ней, та сообщила, что приедет днями, точной даты не назвала, написала: «Приступлю к работе в промежутке между пятнадцатым и двадцать четвертым декабря».

   Я решила стоять на своем непоколебимо, как Брестская крепость.

   – Абсолютно верно.

   Варя схватила мышку, поводила ею по «коврику» и велела:

   – Смотри. Это ты, Виолетта Рязанова, эмигрантка из России.

   Я уставилась на фото. Симпатичная женщина с большими карими глазами, пухлыми губами и пышными, вьющимися волосами. Все ничего, кроме одной детали!

   – Негритянка! – выдохнула я.

   – Здорово, да? – обрадовалась Варя. – Вот думаю, может, ты успела сделать радикальное отбеливание кожи, а? И еще с десяток пластических операций до кучи. Вероятно, ты носишь парик?

   И тут она живо схватила меня за волосы и сильно дернула.

   – Собственная шевелюра! Не стаскивается, – констатировала она. – Еще одна интересная деталь. Тебе лицо Рязановой никого не напоминает?

   – Нет, – буркнула я, мысленно строя планы мести Нуди.

   Надо же было так меня подставить! Критик уверял, что легенда Виолетты безупречна, обещал, что никто в ресторане не станет проверять личность посудомойки, и забыл предупредить про цвет кожи!

   – Ну, приглядись, – с издевкой велела Варя, – неужели раньше никогда не видела эту женщину? Мне не очень-то нравятся африканки, у них слишком топорные, утрированные черты лица. Но эта настоящая красавица. Знаешь, как ее зовут? Наоми Кэмпбелл!

   Вера опять задвигала мышкой, на экране замелькали снимки людей.

   – Ни один ресторан мира не откажет такой женщине в месте посудомойки. Вообще-то супермодель даже может претендовать на пост хостес, – язвительно проговорила она. – Встречать гостей, проводить их к столикам, подавать посетителям меню должна симпатичная особа с безупречной фигурой. Наоми получала бы в «Шпикачке» большой оклад. Ну, есть у тебя возражения?

   Мне оставалось лишь пожать плечами.

   – Когда я увидела впервые эту анкету, – улыбнулась Варя, – сразу сообразила, что к нам засылают стриттера. Сглупили Олины работники, пусть она им объяснит, что не надо людей дураками считать. Неужели было трудно поместить твою настоящую фотографию? У меня к тебе предложение. Слушай внимательно. Хочешь денег?

   На всякий случай я кивнула.

   – Отлично, – обрадовалась Варвара. – Похоже, ты только начинаешь работать стриттером, если наделала воз ошибок. Хозяйка тебя по головке не погладит, лопнет твоя карьера, едва начавшись. Вероятно, у тебя есть конкурент или враг, кто-то из них фотку подменил. Учти, стриттер – опасная профессия, их иногда убивают.

   Из моей груди вырвался вздох.

   – Не бойся, – поспешила успокоить меня Варя, – я тебя не трону. Вот Вероника Григорьевна может пощечин надавать, но нынче она озабочена исчезновением сына.

   – Григорий пропал? – насторожилась я.

   – А то ты не знаешь, – хмыкнула Варя, – он опять проигрался, и его снова продержат взаперти, пока он деньги не заплатит. «Шпикачку» из-за вечных долгов хозяина продают. Неужели ты не в курсе?

   – Нет, – ответила я.

   – Могу рассказать подробности, – оживилась Варя, – но сначала давай договоримся. Я ни одной душе не скажу, кто ты, повышу тебя с завтрашнего дня до помощника повара Степана. Ты получишь возможность более свободно передвигаться по кухне, сделаешь необходимые фотографии, сообщишь Ольге, что в «Шпикачке» процветают воровство, хамство, бесцеремонность и полнейшее неуважение к клиентам. Всех старых сотрудников необходимо гнать в три шеи. Есть лишь один человек, который служит без-уп-реч-но! Варвара Мальцева. Она умна, талантлива, профессиональна, честна, добра, благородна и достойна места управляющего. Варвара отлично разбирается в людях, подберет правильный персонал. Под ее руководством ресторан вне всяких сомнений превратится в самое успешное предприятие Бургштайна. У нее далеко идущие планы, есть толстая тетрадь с предложениями. Короче, ты делаешь обо мне суперотзыв.

   – Хочешь? Здесь варят неплохой кофе. Стриттер – шпион ресторанного бизнеса, вроде агента под прикрытием.

   Я закатила глаза.

   – Ну и какие тайны можно узнать в харчевне? Подсмотреть новый способ варки сосисок?

   – Зря смеешься, – сердито ответил Вальтер, – повара тщательно скрывают свои рецепты. Например, стриттера засылают, чтобы сфотографировать заветные записи шефа. Нечистоплотные конкуренты способны на разные пакости. Думаешь, почему абсолютное большинство поваров имеет свои наборы ножей и всегда их уносит после работы? Дело не только в привычке к собственному инструменту. Бывали случаи, когда лезвие мазали средствами, вызывающими у людей небольшие отравления. Порубил шеф бефстроганов, а посетителям плохо стало.

   – Отвратительно, – поморщилась я.

   – Конкуренция очень высокая, – заметил Вальтер, – в Бургштайне много предприятий общественного питания, клиенты избалованы. Вот владельцы и изгаляются, у каждого есть мечта: вот бы остальные навсегда разорились, тогда к нему очередь выстроится. Но чаще всего стриттера засылают, если хотят приобрести заведение. Ни один продавец не сообщит всей правды о трактире, никогда не расскажет, что в нем не так. Стриттер внедряется в коллектив и докладывает своему работодателю обо всех тайнах. От его взора не ускользнет неработающая раковина или мухлеж с налогами. Кстати, стриттер может орудовать и в магазине, больнице, гостинице – в любой точке, которую один человек собрался продать, а другой купить. Опытный разведчик довольно быстро разузнает обстановку, новичок провозится дольше.

   – Глупо отправлять с тайным заданием посудомойку, – вздохнула я, – она простоит у раковины, не имея возможности отойти от нее. Вот шеф-повар, тот ходит где угодно!

   Вальтер отхлебнул кофе.

   – В каждой профессии есть своя элита, фамилии шеф-поваров хорошо известны в узком кругу. Если кто-то из них начнет заниматься шпионажем, слух быстро разнесется по округе. Не станут великие мараться, им хорошо платят за их работу. А вот неквалифицированных сотрудников не замечают, текучка кадров очень высока. Во время сезона отпусков или рождественских каникул хозяевам всегда требуются лишние руки, которые помогут справиться с возросшим потоком посетителей. Понятное дело, они хотят сэкономить, поэтому охотно берут на работу студентов, пенсионеров, домохозяек. Впрочем, и в обычные месяцы такие люди свободно могут устроиться на кухню. Если посудомойка или уборщица уволится, о ней никто не вспомнит, одна ушла, другая пришла, убиваться по чернорабочим управляющий не станет.

   – От Виолетты Рязановой потребовали резюме, – не согласилась я. – Правда, критик уверял, что никто не станет копаться в ее биографии, но получилось наоборот. К тому же у Виолетты оказалась внешность темнокожей модели, и Варвара приняла меня за пресловутого стриттера. Кстати, откуда взялось само слово?

   – Понятия не имею, – развеселился начальник полиции, – какой-то американизм, я не задумывался. Есть же глагол «ланчевать» – обедать, вернее, в понимании русского человека, ужинать, ланч начинается в семь вечера. Тебе просто не повезло, Варвара запомнила женщину из-за цвета кожи. Теперь о проверке анкеты. Да, есть заведения, в которых даже дворника изучают под лупой и ставят на лист ожидания. Но такие рестораны, рассчитанные, как правило, на очень богатых и всемирно известных людей, по пальцам пересчитать можно. Обжорки типа «Шпикачки» поступают просто: выбрасывают на свой сайт в Интернете объявление: «Нужна посудомойка, женщина от тридцати пяти до сорока лет». Желающие отправляют свои анкеты с минимумом данных: имя, фамилия, отчество, год рождения, местожительство. Менеджер по персоналу проверит понравившегося человека на предмет судимости, это можно сделать на раз-два, и пожалуйста, получите приглашение. Правда, большинство рестораторов рассказывают о длительном и тщательном изучении биографии посудомоек, но это блеф руководства трактиров средней руки. Ну вроде мы очень крутые, известные, просто как «У ног поросенка» в Париже, к нам рвутся на службу, но мы далеко не всех берем. Нуди знает об этом, потому и не волновался, но оплошал с цветом кожи Виолетты. Додумался послать фото манекенщицы!

   – Ноги моей больше тут не будет! – сердито воскликнула я. – Не смогла полностью выполнить задачу, поставленную критиком, но успела кое-что выяснить! На кухне творится полнейшее безобразие, официанты мстят посетителям, которые не дают чаевых, подают им еду, которую уронили на пол. Сомневаюсь, что в ближайшее время захочу посетить какую-нибудь пиццерию. Впрочем, игра закончена, я сейчас покину «Шпикачку» и больше никогда сюда не вернусь. Полагаю, ресторан в ближайшее время закроется. Давай лучше поговорим на другую тему. Что с мужем Раисы? Его ищут? Надо поднять на ноги весь город! Хочешь, помогу? Я способная ищейка, готова идти по следу.

   – Не стоит беспокоиться, – остановил меня главный шерлок холмс Бургштайна.

   Меня возмутило равнодушие Вальтера, и я накинулась на него:

   – Ты отправил своих парней обойти соседей?

   – Дом Потаповых стоит на отшибе, рядом никого нет, – отмахнулся Вальтер, – не у кого спрашивать.

   Я возмутилась:

   – Здорово! А если Анатолию стало плохо? Он упал без сознания, лежит где-нибудь в укромном уголке? Не имеет возможности позвать на помощь?

   – Ищем, – отмахнулся от меня Вальтер.

   – Похоже, без особого энтузиазма, – занервничала я. – Сама предприму необходимые меры, буду планомерно бродить по району, где живет Раиса, поговорю с людьми.

   Вальтер провел ладонью по скатерти.

   – Я хочу попросить тебя задержаться здесь. Хорошо, что Варя предлагает заключить союз. Поработай тут еще некоторое время.

   – Это еще зачем? – поразилась я, сразу забыв про математика.

   Начальник полиции начал ковырять ложкой сахар в серебряной плошке.

   – Роберт умер.

   – Ужасно, – сказала я, – бедная Оля, мне очень ее жаль. Но какое отношение моя работа на кухне имеет к смерти издателя?

   Вальтер перестал издеваться над сахарницей.

   – В последнее время с Робертом происходило нечто странное. Ни Оля, ни Борис, ни сотрудники не замечали ничего особенного, вроде он вел себя обычно, но у меня наметанный глаз. Я решил, что Роберт завел любовницу.

   – Это маловероятно. С первого взгляда было понятно, что он любит жену, – возразила я, – Роб проявлял к ней маленькие знаки внимания, ерундовые, но это о многом говорило. Оля садилась завтракать, и Роберт тут же вскакивал и шел наливать ей кофе. Пару дней назад Роб без всякой просьбы супруги принес ей шаль. Мы сидели в гостиной, на улице разбушевалась непогода. Оля зябко поежилась и сказала:

   – До чего же неприятно! Ветер прямо до костей пробирает.

   Роберт тут же вышел за дверь, вернулся с красивой шгалью, накинул ее Оле на плечи и произнес:

   – Зато дома тепло и уютно.

   Это только два момента, которые я припомнила.

   Вальтер побарабанил пальцами по столу.

   – Обрати внимание, я не произнес фразу: «Роберт решил бросить Ольгу, он плохо к ней относится». Речь идет о любовнице.

   – Ее заводят, когда отношения с женой исчерпаны до дна, – отрезала я.

   Полицейский отвел глаза в сторону.

   – Сильный пол очень не любит перемен, уж поверь, пожалуйста, развод для мужика намного худшее испытание, чем для женщины. И роман на стороне парни, как правило, заводят не потому, что решили разбить семейный союз, а совсем по другой причине.

   – Какой? – заинтересовалась я.

   Вальтер улыбнулся, но тут же стал серьезным:

   – Охотничий инстинкт. Видят дичь и кидаются за ней. Хотят доказать себе, что еще молоды, задорны, резвы. Надеются на изобретательный секс, брачная постель часто однообразна. У людей, которые живут вместе не первый год, вырабатываются определенные привычки, сексом они занимаются автоматически, нет новизны, фантазии. Это все равно что завтракать всегда тостами с паштетом: сначала вкусно, затем приедается.

   – Никто не мешает разнообразить интимную жизнь с женой, – сердито перебила я, – вместо того чтобы ходить налево, лучше попробовать совершенствовать отношения с той, с кем пообещал быть всегда, и в горе, и в радости.

   Вальтер откинулся на спинку стула.

   – Звучит прекрасно, но это теория, практика выглядит иначе. Какое количество мужчин, предложив супруге заглянуть в секс-шоп, слышали от нее не радостное: «О, как здорово! Давно хочу поэкспериментировать», а сердитое: «Ну и кто тебя научил подобным глупостям? Жили себе спокойно, а теперь потянуло на ролевые игры? Я тебя не устраиваю? Подавай тебе медсестру – властную госпожу – сладкую зайку в розовых стрингах? Ну уж нет! Я не шлюха, а порядочная женщина!» Представить себе не можешь, сколько парней не рискуют сообщить женам о своих желаниях, боясь ее обидеть, показаться ей порочными, или элементарно стесняются. Тогда и возникают любовницы, с которыми можно не церемониться.

   – Интересное наблюдение, – признала я, – значит, когда муженек совершает зигзаг, он, по твоему мнению, бережет жену?

   – В некотором роде да! – подтвердил Вальтер. – Спроси у своего благоверного о его тайных желаниях, вероятно, услышишь много познавательного. В Бургштайне есть отель под названием «Декамерон», слышала о такой книге?

   Начальник полиции показал на листок, лежавший рядом с хлебницей.

   – Никого из сотрудников с таким именем в «Шпикачке» нет.

   – Сестра, жена, невестка, мать кого-то из работников, – предположила я.

   Вальтер покачал головой:

   – Тебя на допрос я вызвал последней, успел побеседовать с каждым в ресторане, ни у кого нет родственницы по фамилии Федосеева.

   – Значит, она просто подруга, – не успокаивалась я. – У меня появилась версия, пока бездоказательная, но она объясняет почти все странности. Роберт завел любовницу, а та оказалась примитивной шантажисткой, пригрозила сдать прелюбодея жене, потребовала миллион евро. У Роберта, как у всякого мужчины, была заначка, он опустошил запас, сделал для мерзавки карточку и хотел сегодня передать ее. Местом встречи они выбрали ресторан «Шпикачка». Арина Владимировна либо среди сотрудников харчевни, либо среди посетителей. Но издателю внезапно стало плохо. Ему следовало незамедлительно обратиться к врачам, вот только Роберт понимал: если не принесет в условленное время в ресторан карту, гадкая бабенка представит Ольге свидетельство его измены. Ну не знаю, что у нее там припасено – видеосъемка, фото, запись на диктофон? Меньше всего Роберт хочет огорчить жену, поэтому он буквально ползет в ресторан и умирает на пороге.

   Начальник полиции бросил на меня одобрительный взгляд:

   – Хороший автор криминальных романов сродни следователю. Версия интересная, мне самому пришла в голову подобная. Но я думаю, что Арина Федосеева – подставное лицо.

   – Это как? – не поняла я.

   – Некая дама открыла счет, у нее был паспорт, – объяснил Вальтер. – После того как прилетит миллион, в банк явится человек, предъявит доверенность от лица Федосеевой. Арина Владимировна предоставит право распоряжаться своими накоплениями другому человеку, подпись и печать нотариуса прилагаются.

   – Разве можно подпускать к своей казне посторонних? – с сомнением поинтересовалась я.

   – Я бы не советовал, – улыбнулся Вальтер, – но чисто теоретически – да. Менеджер банка проверит, правильно ли составлены бумаги, и, пожалуйста, забирайте тугрики.

   Я снова удивилась:

   – Не проще ли отправить миллион по новому адресу при помощи Интернета? У меня тоже есть кредитки, несколько штук. Мой банк предоставляет очень удобную услугу. Необходимо зайти на специальный сайт, набрать номер клиента, пароль, и получишь доступ к своим денежным счетам. Снимай себе потихонечку валюту и отправляй куда надо. Миллион уплывет за считаные минуты, моргнуть не успеешь, как денежки обретут другого хозяина. Карточка предполагает, что человек ею расплатится, воспользуется банкоматом, но получить сумму с шестью нулями из железного ящика на улице не удастся. Зачем оформлять именную кредитку, да еще втягивать подставное лицо? Можно сделать карту на предъявителя. Нет, Арина Владимировна сама собиралась распоряжаться средствами. Ой!

   – Что? – насторожился Вальтер.

   Я потерла коленку.

   – У меня дурацкая привычка сидеть нога на ногу, я попыталась принять удачную позу и, представь, получила занозу!

   – Дай посмотреть, – сказал Вальтер, вставая.

   – Ерунда, – беспечно отмахнулась я, – не придавай этому значения!

   Но шеф полиции быстро обогнул овальный стол, наклонился, провел рукой под столешницей, вернулся на свое место, набрал на мобильном чей-то номер и коротко сказал:

   – Зайди.

   Потом, приложив палец к губам, обратился ко мне:

   – У меня был приятель, Михаил, который совершенно случайно наступил на маленький гвоздь, торчавший из пола. Ну кто обращает внимание на незначительную царапину? Миша забыл про нее через пять секунд. К вечеру стопу разнесло до слоновьего размера, спустя трое суток друг скончался от заражения крови. После этого я проявляю крайнюю бдительность в отношении любой ссадины. Сейчас придет наш эксперт, он по образованию врач.

   Словно по заказу, именно на этой фразе дверь распахнулась, и я увидела коренастого мужчину, смахивающего на колобка.

   – Паша, йод принес? – спросил Вальтер. – Посмотри, что у Вилки с коленкой, и обработай.

   – Мне надо снять джинсы? – смутилась я.

   – Я отвернусь к стене, – пообещал Вальтер.

   – Не стоит стесняться, – заворковал Павел и… пошел по периметру комнаты, держа в руках какой-то предмет, похожий на пульт телевизора, – вот так, хорошо. Не нужно волноваться, сущая ерунда, крови нет, вы даже кожу не повредили, антисептиком обработаем, так, чуть-чуть покорябали. Ничего страшного нет, будете жить.

   Можно было бы изумиться поведению Павла, который говорил о ранке, даже не приблизившись к пациентке, но я уже поняла, что затеял Вальтер, поэтому сидела молча.

   – Ничего нет! – повторил Павел.

   – Уверен? – с хорошо читаемым облегчением уточнил Вальтер.

   Павел прижал руку к груди:

   – Чтоб мне никогда не попробовать суфле из шампиньонов, которое готовит твоя жена.

   – Фу, – выдохнул начальник полиции, – мне и в голову не могло прийти, что здесь «жучки» установлены, но потом я насторожился. Проверь под столом!

   Павел полез под полированную доску.

   – Почему ты внезапно решил проверить помещение на предмет электроники? – полюбопытствовала я.

   – Я ни о чем не подозревал, пока ты на коленку не пожаловалась, – объяснил шеф полицейских.

   – При чем тут моя нога? – удивилась я.

   Павел вылез из-под стола.

   – Старая конструкция, небольшое устройство размером с ноготь пальца, крепится неподалеку от стула, куда должен сесть человек, чьи разговоры хотят подслушать. Естественно, удобнее всего приладить его под столом. Редко кто из клиентов нагибается и рассматривает столешницу с тыльной стороны. Примитивная модель, дешевка, сейчас используют устройства нового поколения, но и дедушка прослушки срабатывает. Одна беда, когда хочешь отодрать подобный «жучок» от мебели, он часто отходит вместе с куском шпона. Так, похоже, случилось и здесь. «Кнопку» оторвали, и вы оцарапались о фанеру.

   – Знаю об этом эффекте, – подтвердил Вальтер, – стол тут накрыт скатертью, но она к ножкам не спускается. Столешница полированная, на что угодно готов спорить, что производители побеспокоились о комфорте для тех, кто сядет трапезничать. Изнанка ее тщательно обработана, покрыта лаком. Когда ты ойкнула и сказала, что оцарапалась, я сразу прикинул: тут мог быть прослушивающий «жучок». Паша, есть еще соображения?

   – Статуэтка, изображающая замок, – сказал эксперт, – вот она, на верху буфета, идеальное место для видеокамеры. Пардоньте, господа!

   Колобок огляделся по сторонам и обрадовался, как ребенок:

   – Вальтер, догадайся, что здесь делает вот эта деревянная лесенка для библиотеки? Если желаешь достать книжку с самой верхней полки, подобная штуковина – незаменимый помощник. Но зачем она в вип-комнате ресторана?

   Паша неожиданно подхватил стремянку, влез на нее, осторожно снял замок и спустился.

   – Ну, что я вам говорил? – торжествующе заявил он. – Дядя Павел всегда прав! Ей-богу, сам себя побаиваюсь! Какой же я умный! Самому страшно!

   – Верно, – не стал спорить Вальтер, – ты настолько эрудирован, что весь ум в голове не уместился, часть стекла в живот.

   – Там видеоаппаратура? – влезла я с вопросом.

   – Сейчас нет, но явно была, – сказал Паша. – Замок выполнен из дешевого фаянса, смотрится дорого, но на поверку барахло. Видите потертости на внутренней поверхности?

   – Да, – кивнула я, – они образуют треугольник.

   – Камеру на крохотном штативе помещали в замок, под столом сидел жучок-паучок, – потер ладоши Вальтер. – Спасибо, Паша.

   – Это было не больно, а даже приятно, – с самым серьезным видом сказал Павел и ушел.

   – Версия с шантажисткой принимает вполне четкие контуры, – заявил Вальтер, – объект приводят в вип-комнату, делают соответствующие записи и качают денежки. Необходимо выяснить: кто это придумал?

   – Григорий Азабеков-старший, – без долгих размышлений ответила я.

   – Не факт, – процедил Вальтер, – он тут очень редко бывает, постоянно в разъездах, катается в разные места.

   Я не справилась с любопытством и спросила:

   – Куда?

   – Его паспорт в порядке, нарушений Григорий не допускает, остальное меня не касается, – отрезал Вальтер, – мы не в полицейском государстве живем, а в демократической стране. О «Шпикачке» дурных слухов не ходит, это обычный ресторан средней руки. Охота Азабекову по городам колесить, запретить ему это я не имею права.

   – И кто тут в его отсутствие главный? – спросила я. – Кому доверено принимать решения?

   Вальтер развел руками:

   – Я не интересовался. Вилка!

   Я вздрогнула.

   – Да?

   – Есть лишь один шанс разобраться в происходящем – остаться тебе на кухне! – ответил Вальтер. – Шантажист здесь! Смерть Роберта явно не планировалась, она не с руки преступникам, им требуются деньги, а с умершего клиента ни копейки не получишь. Сейчас мерзавцы на время притихнут, а потом успокоятся и начнут дело по новой.

   – А мне мыть тарелки? – возмутилась я. – Нерадужная перспектива.

   – Ну пожалуйста, помоги, – попросил Вальтер, – Ольга, Борис и Роберт замечательные люди, умудрились сами вылезти из болота и вытащили многих людей. Нужно найти вымогателя и отобрать у него материалы на Волкова. Мне элементарно жаль Олю! Представь, умер супруг, а через короткое время приходят снимки, свидетельствующие, что ты у него была не единственной. Мои сотрудники всем известны, в полиции Бургштайна мало женщин, в трактир нельзя никого пристроить, а ты человек новый.

   – Ага, и живу в поместье Волковых, – хмыкнула я, – проследить, куда возвращается после службы посудомойка, элементарно.

   – Ерунда! – оживился Вальтер. – Оля вечно помогает выходцам из России, в Бургштайне три четверти населения выходцы из Москвы, Питера, Твери и прочих городов. Оля селит людей в большом общежитии, оно находится у леса, за ее домом.

   – Здание из темно-красного кирпича? – предположила я. – Видела его, когда прогуливалась по окрестностям.

   – Верно, – подтвердил Вальтер, – я сам там некоторое время провел и буду благодарен Оле всю оставшуюся жизнь. Если за тобой проследят, то решат, что ты идешь в общагу.

   – Я считала тебя немцем, – удивилась я, – имя и внешность соответствующие, жену зовут Элиза. И ты шеф полиции. Разве на ответственную работу берут эмигрантов?

   Вальтер отвернулся к окну.

   – Моя мать урожденная Вестфален, дед с бабкой каким-то образом очутились в Москве, они никогда не рассказывали, что занесло их из Германии в СССР, это семейная тайна. Я по крови наполовину немец, что с отцом, не знаю, мама не хотела его вспоминать, называла его «моя роковая ошибка», но тут же поправлялась: «…и мое самое большое счастье: если б не короткое замужество, не видать бы мне лучшего сына в мире». Мама так мечтала увидеть городок, где когда-то появился на свет ее отец. Ман, он тут неподалеку, десять минут на электричке. Она постоянно говорила об огромном доме, в котором он жил, и про сад. Короче, мы поднатужились и поехали. Помню, стоим в Шереметьеве, мама счастлива! Улыбается, смеется, ну прямо девочка накануне дня рождения, а я гляжу на чемоданы и думаю: «Ладно, если не понравится, всегда есть шанс вернуться». А потом, уже в самолете, меня вдруг осенило: нету шанса-то! Мосты сожжены, канаты обрублены. Квартира, мебель, дача – все продано. – Вальтер вздернул подбородок. – И кто бывшего советского человека назад пустит! Мать умерла через три дня после приезда, и я растерялся. Сбережения таяли, словно мороженое под солнцем, на работу не берут. Я с детства говорил на четырех языках – мать настояла, чтобы я выучил немецкий, английский, французский, – поэтому довольно бегло шпрехал, спикал и парлекал. И тут на помощь пришла Оля. Она лишних вопросов не задавала, дала мне крышу над головой, работу, я пачки с книгами на складе таскал. Ну а далее началась полоса успеха. Встретил Элизу, женился, получил гражданство, окончил полицейское училище, подружился с Волковыми и Борисом. Они удивительные люди, готовы всем на помощь бежать. Вечно кого-то опекают, встречают, одевают, пристраивают. Посмотри на себя. Назови хоть одного издателя, который поселит в своем доме иностранного автора. Извини, но ты не Джоан Роулинг! Только без обиды. Пишешь хорошие детективы, я два прочел, мне понравилось. Но пока мировой славы ты не заслужила. Вот такая она, Оля! Живет по принципу: надо устраивать человеку праздник! Тебе могли зарезервировать гостиницу, организовать встречи на ярмарке – и прощайте, милая Арина Виолова, гоу хоум. Ну, может быть, в качестве особого жеста провезли бы по окрестностям с обзорной экскурсией. А что сделала Ольга? Она устроила тебе, практически незнакомой женщине, каникулы, отпуск на всем готовом за свой счет. Неужели ты не поможешь избавить ее от стресса? Она считает Роберта ангелом. Представляешь горькое разочарование Волковой, если ей в руки попадут снимки шантажиста?

   – Хорошо, – сказала я, – сделаю.

   – Отлично. Прямо сейчас скажи Варваре, что принимаешь ее предложение. Поторгуйся, потребуй хорошую плату, заодно подтверди: «Да, меня наняла Ольга, в ее планах покупка «Шпикачки». Но сейчас нельзя заводить с Волковой никаких бесед, умер Роберт. Необходимо подождать немного. Переведи меня на более престижную работу, предоставь возможность свободно передвигаться по ресторану. Надо, чтобы добытая мною информация выглядела весомо, тогда Оля прислушается к моему мнению в отношении тебя».

   – Я хотела на Новый год быть дома, – напомнила я. – Билет куплен.

   – Поменяют за пять минут! – пообещал Вальтер и тут же спохватился: – Надеюсь, этого не потребуется. Ну, пожалуйста! Вероятно, за два-три дня ты справишься с заданием. Ты уже внедрилась в коллектив.

   – Ага, очень успешно, под видом негритянки, – мрачно сказала я. – Ох, совсем забыла про Нуди! Он меня съест!

   – Я уверен, что тридцать первого декабря ты очутишься в Москве. Просто понаблюдай за обстановкой, – вкрадчиво сказал Вальтер, – непременно что-нибудь заметишь! Знаю, у тебя удивительно зоркий глаз.

   Я хотела поинтересоваться у шефа полиции, почему он уверен, что у меня «удивительно зоркий глаз», но тут в моем кармане заработал мобильный. На дисплее высветился не московский номер, и я испугалась. Вдруг это Оля? Что сказать женщине, которая неожиданно стала вдовой? Глупо бубнить: «Очень вам сочувствую». Но из трубки послышался чуть надтреснутый голос:

   – Виола! Прости неуклюжую дуру! Устроила тебе приключение! Позвала печь коврижку, а тебе пришлось мне «Скорую» вызывать!

   – Раиса! – обрадовалась я. – Как самочувствие?

   – Вроде ничего, – не очень уверенно ответила экономка, – лежу скучаю! Телевизор смотреть не разрешают, говорят, голова заболит! Не подумай, что я жалуюсь, палата замечательная, но поболтать не с кем.

   – Хочешь я приеду? – предложила я, посмотрев на часы.

   – С огромным удовольствием, – не стала скрывать радости Рая, – где ты сейчас находишься?

   – В ресторане «Шпикачка», – отрапортовала я.

   – Господи, что тебя туда занесло? – воскликнула экономка. – Неужели дома еды не нашлось? «Шпикачка»! Фу! Садись на автобус второго маршрута, он с синей табличкой, езжай до остановки «Госпиталь милосердия», моя палата на первом этаже, с номером комнаты мне повезло, тринадцатый.

   Бургштайн вполне солидный город, но не Москва. Меньше часа мне понадобилось на вторую беседу с Варей и поездку до клиники, где томилась от скуки Раиса. Она выглядела неважно. Под глазами залегли черные тени, щеки были бледными, губы по цвету почти сливались с ними. В небольшой палате поместились железная кровать, какие-то шкафчики, чертящие зеленые линии мониторы, штатив с капельницей и стул.

   – Можешь рассказать, что со мной случилось? – попросила Рая.

   – Я надеялась, ты этим со мной поделишься, – сказала я, устанавливая на маленьком прикроватном столике-доске коробочку с пирожными, купленными в местной кондитерской.

   Раиса медленно приняла сидячее положение. На одном из экранов начали подниматься и опускаться зеленые стрелки.

   – Тебе лучше лечь, – испугалась я, – позвать медсестру?

   – Нет причины для беспокойства! – бодро ответила экономка. – Дурацкий прибор регистрирует любой всплеск активности. Сперва я сама вздрагивала, но потом врач объяснил, что монитор показывает, как часто бьется сердце. Потянешься за газетой, черточки начинают плясать.

   – Ты сейчас не нервничай, наплюй на все, – попросила я.

   Рая махнула рукой.

   – Не получится! Я всегда была излишне эмоциональна. Вчера включила телевизор, а компьютер прямо затрясся, потому что мое сердце от выпуска новостей заколотилось. Не бойся, ничего страшного. Ну, потеряла на некоторое время сознание.

   Я решила сказать Рае правду:

   – Ты лишилась памяти.

   – Не навсегда же, – засмеялась экономка, – сейчас уже все в порядке. Между прочим, я с удовольствием вымела бы прочь из головы кое-какие моменты своей биографии. Но, к сожалению, неприятное крепко укореняется в мозгу. И я припоминаю, как Толя ласково попросил у меня чаю.

   Я опустила глаза. Интересная интерпретация событий. Значит, вопли «Эй, ты, дура, тащи живо чайник, да поскорее, дура стоеросовая» на самом деле нежное воркование. Интересно, как выражается гений математики, когда зол на супругу?

   Раиса тем временем продолжала:

   – Я собрала поднос, он оказался тяжелым, а руки у меня теперь не такие сильные, как прежде.

   – Зачем ты взяла большой серебряный? – не удержалась я. – Лучше пользоваться пластиковым.

   Раиса возразила:

   – Ой, никогда! Толечка обожает, когда все красиво: свечи, сверкающая посуда, салфетки.

   Ну да, отчего не любить роскошное убранство, если его обеспечивают чужие руки!

   – Я открыла дверь, – бубнила Рая, – Толенька указал на широкую консоль и сказал: «Поставь поднос там!»

   Отлично! Математик не озаботился встать и взять из слабых рук немолодой супруги тяжелую ношу! Он настоящий дикарь!

   – Мне, дуре, сообразить бы, что Толенька неожиданно изменил своему правилу, – каялась Рая, – но я хотела, как всегда, поставить поднос на письменный стол. Толя возмутился, вспылил и совершенно справедливо сказал: «Не сюда!»

   Я сделала вид, что верю рассказу Раисы. Пусть она думает, будто я не слышала рык раненого вепря, который прозвучал под сводами пряничного домика: «…! …! Куда прешь, идиотка? …! …!»

   Не мне судить, каков математический талант Потапова, но матерился он виртуозно, почище портового грузчика.

   – Мне стало неудобно, – говорила Раиса, – я расстроила Толю, а вот потом воспоминания путаются. Вроде я наклоняюсь и натыкаюсь на руку мужа. Сейчас понимаю, что второпях зацепилась за ковер, стала падать, а Толенька хотел подхватить неуклюжую корову.

   – Не шумите, – возмутилась она, – здесь больница!

   – А у меня работа сдельная, – набычился дядя Саша, – стою тут, деньги теряю. Если вызвали, покажите, где непорядок.

   Из тринадцатой палаты выскользнула девушка в голубом халатике и накинулась на слесаря:

   – Больная уснула. Не вопите!

   – Что с дверью случилось? – спросил рабочий.

   – Не знаю, недавно я ощутила сквозняк в палате, подошла к стеклопакету, а внизу маленькая штучка торчит, из-за нее дверь плохо закрылась, щель образовалась.

   – Штучка, – передразнил дядя Саша, – кто-то в сад выходил, а потом неправильно створку захлопнул. Все надо уметь, везде есть свои хитрости, без навыка и с балконом не справиться.

   Медсестра уставилась на него:

   – Больная лежачая.

   – Значит, встать может, – не сдавался мужик, – или ты решила палату проветрить, а потом неаккуратно дверь закрыла! Вызвали меня по ерунде, Федору небось сейчас большой заказ достался. Я зря в коридоре торчу, а он еврики загребает! Лежачая больная! Чё, у нее ног нет?

   – Есть, – с достоинством ответила Зоя, – но врач ей запретил с кровати вставать.

   Дядя Саша заржал:

   – Вот дуры! А она не послушалась и вскочила!

   – Нет, – ввязалась в глупую беседу Зоя, – указания доктора нарушать не положено.

   – Проветривание осуществляется только в течение десяти минут через форточку, – пояснила вторая медсестра, – на улице декабрь! Все балконы, они же выходы в сад, на зиму закрыли.

   – Вчера дуло? – поинтересовался дядя Саша.

   – Я не заметила, – после небольшой паузы ответила Зоя.

   Дядя Саша скорчил гримасу:

   – А сегодня тебе по пяткам засвистело? Значит, либо больная за пончиками ходила, либо ты дверь открывала. Третьего не дано. Ладно, некогда мне с вами трепаться.

   Дядя Саша сделал шаг в сторону тринадцатой палаты.

   – Вы куда? – в унисон воскликнули девушки.

   – Пиво пить, – буркнул рабочий, – и креветки жрать! Дверь в сад хочу закрыть нормально!

   – Больная спит, приходите через два часа! – приказала Зоя.

   Дядя Саша поджал губы, повернулся ко мне и горько сказал:

   – Ну? Видела? Вот как они к рабочему классу относятся! Вызвали, без дела тут продержали, заработка лишили и прочь прогнали!

   Он развернулся и потащился в сторону холла.

   Зоя повернулась ко мне:

   – Раиса после укола сразу заснула, вы лучше завтра ее навестите.

   Я попрощалась с медсестрами, тоже пошла в холл, и тут зазвучал мобильный. На экране высветилось «Юра».

   – Привет! – радостно сказала я. – Как дела?

   – Хорошо, – отрапортовал Шумаков, – ты где?

   – В Бургштайне, – хмыкнула я, – неужели забыл?

   – Помню, – засмеялся Юра, – а в каком месте этого славного города ты находишься?

   – В госпитале милосердия, – пояснила я.

   – Эй, ты случайно не заболела? – забеспокоился Шумаков.

   – Чувствую себя прекрасно, – заверила я, – зашла проведать знакомую.

   – Слушай, в Бургштайне есть магазин чая, – неожиданно сказал Шумаков. – Такой большой, его украшают колонны. Он стоит на самой центральной улице, возле здоровущего универмага. Видела?

   – Да, – удивилась я, – несколько раз мимо проходила, приметное здание, похоже на восточный дворец, называется «Тысяча и один день».

   – Ты же собиралась привезти мне сувенир? Купи пачку лапшанг сусонга, – попросил Юра.

   – Что это? – не поняла я.

   – Особый сорт чая, – объяснил муж, – его листья коптят на дровах. В Москве настоящий лапшанг трудно найти.

   – Завтра непременно зайду, – пообещала я.

   – Лучше сегодня, – неожиданно сказал Шумаков, – лапшанг сусонг быстро раскупают, его мало производят, а любителей много. Иди, не задерживайся! Я по Интернету смотрел, сегодня в «Тысяча и один день» свежую партию доставили. До утра расхватают.

   – Сомнительно, что все население Бургштайна ринется за твоим сусонгом лапшой, – вздохнула я.

   – Тебе трудно, да? – заныл Юра.

   – Время подкатывает к девяти, наверное, лавка закрыта, здесь не Москва, – ответила я, – торговля начинается в семь утра, чтобы народ перед работой все купил, а заканчивается в районе шести вечера.

   – Нет, чайный домик круглосуточно работает! – радостно сообщил Юра.

   – Ну, если тебе так хочется, – засмеялась я.

   – Да! Очень! Не засну, пока не услышу, что пачка лапшанг сусонга у тебя в руках! – возвестил Юра и отсоединился.

   Я положила сотовый в карман и поспешила к автобусу, который как раз подкатил к остановке.

   Юра не соврал, магазин оказался открыт, я вошла внутрь и попросила продавца:

   – Мне нужны макароны.

   – Мне специализируемся исключительно на чае, – вежливо ответил тот, – загляните на соседнюю улицу, там есть круглосуточный маркет.

   – Это сорт чая, – пояснила я, – макароны лонг.

   – Впервые о таком слышу, – поразился торговец и поправил бейджик, прикрепленный к темно-синему шелковому халату, сшитому в псевдокитайском стиле.

   Я прочитала его имя и сказала.

   – Дмитрий, мне специально позвонили из Москвы с просьбой приобрести у вас этот сорт. По сведениям из Интернета, вы только-только закупили партию макарон лонг.

   Продавец окинул взором полки:

   – Вас разыграли.

   – Может, спагетти суши, – предположила я, – я могла перепутать.

   Дмитрий отошел к кассе.

   – Нет-нет.

   – Равиоли сушняк? – выдала я. – О! Лапша с ногами! Точно! Именно так!

   Дмитрий опустил голову.

   – Может, лапшанг сусонг?

   – Верно! – подпрыгнула я. – Ну наконец-то!

   – Вам сколько? – поинтересовался продавец, взяв железный совочек.

   – Спасибо, я уже купил, – раздался за спиной Юрин голос.

   Я изумленно обернулась и ахнула:

   – Юра? Как ты сюда попал?

   – На автобусе, – спокойно ответил Шумаков, – а перед тем, как в него сесть, ехал на такси и летел в самолете.

   Я никак не могла оправиться от изумления.

   – Что ты здесь делаешь? Постой-ка! Никаких сушеных макарон тебе не надо! Под предлогом покупки чая ты вызвал меня сюда на свидание!

   Юрино лицо расплылось в улыбке:

   – Ага! Но, пока тебя ждал, приобрел-таки сто граммов лапшанг сусонга. Цена умопомрачительная, зато аромат упоительный.

   – Тебя отправили в командировку? – предположила я. – Почему ты не сказал? Не предупредил?

   Юра указал рукой на дверь:

   – Пошли.

   – Куда? – спросила я.

   Но Шумаков проигнорировал мой вопрос. Он вывел меня на улицу и лишь там пустился в объяснения:

   – Я решил устроить тебе сюрприз. На работе отгула не дают, вот я и подумал, прилечу тайком на одну ночь и… Нам сюда, в эту гостиницу.

   Не успела я опомниться, как Юра втолкнул меня в полутемный холл, взял у портье ключ и зашагал по коридору.

   – Нравится? – спросил он, когда мы очутились в комнате, где основное место занимала большая кровать под балдахином.

   – Приятный интерьер, – осторожно сказала я, рассматривая спальню, декорированную в восточном стиле.

   Ну не говорить же Шумакову, что он нашел несколько странное место: душно, темно, пахнет чем-то сладким, на полу слишком много ковров, а в балдахине над постелью, наверное, скопилась тонна пыли.

   – Ты еще ванную не видела, – засуетился Шумаков и распахнул дверцу, разрисованную павлинами.

   Ванная комната оказалась в разы больше спальни, в центре сверкала утопленная в пол огромная джакузи, к которой вели мраморные ступени.

   Юра закатил глаза:

   – Класс! Все, как ты мечтала!

   – Да ну? – осторожно произнесла я.

   Шумаков обнял меня за плечи и увел в комнату.

   – Думаешь, я ничего не помню? Просто времени не было осуществить твое заветное желание. А потом Андрюшка Розов свою Ленку свозил в Париж, и я подумал: ну чем я хуже Андрея? Надо устроить Вилке романтические каникулы. Ты порой говоришь: «Женщине хочется сказки!»

   – Неужели? – засомневалась я.

   Юра засмеялся.

   – А еще я присутствовал при твоей беседе с Наташей Лактионовой. Помнишь?

   – Наташку? – фыркнула я. – Ее забудешь! Она у меня вечно деньги в долг берет!

   – Я про разговор, – уточнил Юра.

   – Мы много о чем треплемся, – вздохнула я.

   Шумаков улыбнулся:

   – Лактионова съездила в Египет, примчалась к нам и ну вещать, как круто провела отпуск, тарахтела погремушкой, остановиться не могла. А ты сказала: «Сама мечтаю побывать в сказке, в восточном дворце стать принцессой. Рахат-лукум, цветы, ванна из шампанского. Завидую тебе!»

   Я начала припоминать. Действительно, состоялась такая беседа. Вот только я не испытывала ни малейшего желания есть рахат-лукум в номере, завешанном коврами. Я не любительница духоты и никогда не поеду в Египет, жаркая страна не для меня. Но Наташке очень хотелось, чтобы я ей позавидовала, у нее такой характер, ей нравится, когда подруги восклицают: «Боже! Какая у тебя шубка! У меня такой нет и не предвидится!» Она в восторге от своего манто, но если кто-то им восхищается и возжелает такое же, счастье Лактионовой затопит все берега. Лишь по этой причине я сказала про свою любовь к Востоку.

   – Я разозлился на себя, – продолжал Юра, – моя Вилка позавидовала этой лахудре! Что я за мужик, если не могу своей женщине праздник устроить?!

   – Милый, – воскликнула я, – ты меня поразил!

   Шумаков вскочил и стал мерить шагами комнату.

   – Я нашел отель, заказал номер, решил тебя удивить, приехать неожиданно, но мне показалось, что ты не рада?

   Я призвала на помощь все свои актерские способности:

   – Это лучшее, что случилось в моей жизни. Извини, если я слегка растерялась. Не ожидала. Восток! Балдахин! Блюдо с фруктами! Джакузи! Я просто обомлела!

   – Погоди, это лишь начало! – радостно воскликнул Юра. – Отель называется «Декамерон». Здесь исполняют любые сексуальные желания постояльцев. Мы с тобой устроим такое!

   – Может, не надо? – испугалась я.

   Юра погрустнел.

   – Не хочешь? Я зря это затеял?

   – Что ты! – опомнилась я. – Просто… ну… короче… не знаю, как сказать…

   – Прямо, – разочарованно пробубнил Юра, – честно скажи: «Шумаков, ты дурак, вечно тебе в голову ерунда лезет!»

   – Нет-нет, – запротестовала я, – но понимаешь, мы с тобой не любители обсуждать вопросы секса!

   – А чего о нем говорить, лучше практически заниматься, – заявил Юра.

   Я смутилась. Что тут поделать? Говорят, есть семьи, в которых матери весьма откровенно объясняют дочерям интимную сторону брака. Но меня воспитывала тетка Раиса, которая повторяла: «Мужики сволочи! Им надо лишь одно! Как они это «одно» получат, делаются еще сволочнее. Принесешь в подоле, я тебя убью!»

   Во дворе, где прошло мое детство, почти у всех соседок о сексе было такое же мнение. Катя из девятнадцатой квартиры в шестнадцать лет родила двойню, и мать оставила ее в живых, правда, дочери на протяжении всей беременности доставались от родителей тумаки и затрещины, но никому не нужные младенцы, появившись на свет, тут же стали предметом страстной любви молодой бабушки, что не мешало ей всякий раз при виде меня восклицать:

   – Вилка! Смотри, не будь дурой, как моя Катька. До свадьбы никаких мужиков. А то получит свое и смоется, гад ползучий, девке подарок останется.

   Годам к семнадцати я была твердо уверена, секс – это нечто ужасное, приносящее одни неприятности женщинам. Потом мое мнение изменилось, но я стараюсь не вести бесед на постельные темы ни с подругами, ни с Юрой. Почему? Не смейтесь, я стесняюсь.

   – По-моему, у нас и так все хорошо! – ответила я.

   Юра взял с тумбочки брошюрку.

   – Я уделяю тебе мало времени, это неправильно. Знаешь, когда сутки проведешь на работе, потом хочется лишь пожрать да заснуть. А ты страдаешь от недостатка внимания.

   Мне вдруг стало весело.

   – Кто тебя натолкнул на мысль об этой гостинице?

   – Андрюша, – признался Шумаков, – он сказал, что бабы обижаются на мужиков, которые не делают им подарков, не говорят хороших слов, ну хоть раз в году не дают женщине почувствовать, что она королева.

   – Психолог, однако, – пробормотала я.

   – Смотри! – воскликнул любимый и нажал на красную кнопку, расположенную на прикроватном столике.

   В номере неожиданно раздалась громкая барабанная дробь – она сопровождает в цирке особенно опасный трюк. Последний раз я слышала ее во время представления, когда Аскольд Запашный смело засунул голову в клыкастую пасть тигра. Нехорошее предчувствие зацарапалось в душе. Очень надеюсь, что сейчас в номере не появится кровожадный хищник.

   Дверь торжественно распахнулась, в спальню ужом проскользнул мужик, облаченный в расшитый золотом халат, ярко-красные туфли с карикатурно задранными носами и тюбетейку. Подбородок незнакомца украшала длинная седая борода. Переступив порог, он нагнулся в поклоне и замер.

   – Вот! – объявил Юра. – Твоя сексуальная фантазия!

   – Это джинн! – пояснил Юра. – Его зовут Аладдин.

   – Добро пожаловать в «Восточный зоопарк»! – радостно воскликнул джинн.

   – Отель вроде называется «Декамерон»? – слегка растерялась я.

   – Верно, роза моих глаз, – пропел волшебник, – но еще каждая комната имеет свое имя. Есть «Пирамида», «Инжир», «Кошки на крыше». Ваша именуется «Восточный зоопарк».

   Я решила не уточнять, почему номера назвали самым дурацким образом. Ну какое отношение «Декамерон» имеет к котам, фруктам и древним египтянам? Боюсь, сам джинн не ответит.

   – Мы будем давать ему задания, а он их выполнит. Вот тут меню, – Шумаков потряс брошюркой, взятой с тумбочки.

   Из моей груди вырвался судорожный вздох, и я выпалила:

   – Замечательно! Хорошо иметь личного джинна, но, насколько я помню, Аладдин пользовался лампой, а как звали типа из керосинки, ну, того, кто строил дворцы и прочее, не помню.

   – Да какая разница! – остановил меня Юра. – Вот тут написано: «ванна из шампанского»! Думаю, нам понравится!

   Аладдин дернул себя за бороду и оторвал ее от подбородка, я еле удержалась от смешка.

   – Пардоньте! – сконфузился волшебник, ловко приладил бороденку на место и стал играть роль великого волшебника:

   – О, мой повелитель, и ты, сладкий рахат-лукум, какое шампанское предпочитаете? Белое? Красное?

   – Розовое, – ответил Шумаков, чем бесконечно меня удивил.

   Я не предполагала, что Юра знаток игристого вина.

   – Слушаю и повинуюсь! – заорал фальшивый волшебник и исчез в коридоре.

   Мы не успели глазом моргнуть, как персонаж в красных ботинках вернулся в спальню, держа в руках большую бутылку с покрытым золотой фольгой горлышком.

   – Глядите, мой повелитель, этот сорт хорош?

   – Отлично, – кивнул Юра.

   Аладдин направился в ванную, мы с Шумаковым последовали за ним. Заученным движением джинн вскрыл бутылку и вылил шипучку в джакузи.

   – Ну и как тут купаться? – почесал затылок Шумаков. – На дне три капли! Даже мыши не умыться!

   – Конечно, мой повелитель, – согласился Аладдин и хлопнул в ладоши. – Эта бутылка бесплатная, презент от отеля, сейчас остальные прибудут.

   Из комнаты донеслось сопение, топот, в ванную ввалились парни в комбинезонах с коробками в руках и начали громоздить из картонных упаковок пирамиду.

   – Эй, чем вы занимаетесь? – воскликнул Юра.

   Джинн мотнул головой и уронил накладные брови.

   – Пардоньте, – бормотнул он, поднимая с пола деталь своего грима, – шампанское вносим. В джакузи надо вылить семьсот пятьдесят бутылок.

   – Сколько? – попятился Шумаков.

   – Семьсот пятьдесят, – повторил джинн, – одной коробкой не обойтись!

   Юра заметно растерялся, а во мне проснулась рачительная хозяйка:

   – Скажите, стоимость вина включена в цену номера?

   – Обслуживание бесплатное, – произнес джинн.

   – Супер, – оживился Шумаков, – тогда открывайте!

   Аладдин почесал глаз, я напряглась: а ну как и он у него сейчас выпадет! Но очи парня остались на месте.

   – О, мой господин, вы меня о чем-то просите, а я вам это что-то бесплатно доставлю. Но то, что бесплатно доставлено, непременно оплачивается при выезде! – уточнил он.

   – Ты можешь говорить по-человечески? – воскликнуд Шумаков.

   Я тронула Юру за плечо.

   – Мы велим Аладдину доставить нам изумруд размером с арбуз. Он притаскивает его, и ты отдаешь за него деньги. Услуги по доставке входят в стоимость, но камушек мы приобретаем за свои кровные сбережения.

   – О, моя халва в шоколаде, я потрясен твоим умом, – прожурчал мошенник. – Все верно, я ничего не получаю, ни евро.

   – Ну ваще! – возмутился Юра. – За что тебе тогда платить?

   – А доставка ящиков? – визгливо произнес джинн. – Втаскивание их в номер? Опорожнение? Унос стеклотары? Уборка картонных коробок? Это не копеечное дело! Вы экономите много денег.

   – Так я и сам могу! – забурчал Юра. – Сгоняю в супермаркет, нет, лучше найму «Газель», а потом буду требовать с людей бабки. В чем прикол?

   – Настоящие джинны обслуживают посетителей бесплатно, – пояснила я.

   – О, мой рахат-лукум в сиропе! Именно так, – согнулся в полупоклоне Аладдин.

   – В том смысле, что они никогда не берут денег ни за дворцы, ни за драгоценности, ни за еду с питьем, – продолжила я, – ни в одной восточной сказке нет ни слова об оплате и вручении джинну чаевых, а он не представляет хозяину счет за покупку замка.

   Аладдин вытянулся в струнку.

   – Слушай, ты же не веришь в это, а? В прейскуранте четко цена указана. Если «Декамерон» станет дорогим шампанским расшвыриваться, отель разорится за неделю.

   Я выхватила у Юры брошюрку, нашла цифру и вздрогнула.

   – Спасибо! Не надо ванны из шампанского!

   – Почему? Я заплачу! – храбро заявил Юра.

   – Это не моя эротическая мечта! – быстро сказала я. – Уносите!

   – О, мармелад моих глаз, – вспомнил о своей роли Аладдин, – как пожелаешь!

   Безмолвные парни утащили коробки.

   – Что хотите, мои рахат-лукумы? – решил пойти по новому кругу Аладдин.

   – А дай-ка… – задумчиво протянул Шумаков.

   – Лучше я сама закажу, – перебила я Юру, – в конце концов ты же мне хотел сюрприз устроить!

   – Ну конечно, – обрадовался он, – говори скорей!

   Я пробежала взглядом по страницам прейскуранта. Однако эротические фантазии – недешевое удовольствие. Мне как-то не приходило в голову, что романтическая ночь имеет вполне определенную цену! Ну решили вы под Новый год устроить жене бассейн из шипучки, так за это придется отсчитать о-го-го какую сумму. Когда героиня в кино опускается в пузырящуюся ванну с бокалом в руке, никто из зрителей не подсчитывает, в какую сумму встала сия забава ее кавалеру! Как-то пошло размышлять о деньгах в столь сексуальный момент. Но, простите мне мою приземленность, бесплатно-то ничего не бывает! Кто-то обязан оплатить заплыв в шампанском.

   – Итак, моя жемчужная, – поторопил Алад-дин, – жду твоих указаний!

   – Черное шелковое белье, – живо сказала я, – комплект потом с собой отдадите?

   – Конечно, роза моего сердца, – пообещал джинн, – вы же его купите!

   – Отлично, тащите, – распорядилась я, очень довольная своей хозяйственностью.

   Джинн вмиг исчез.

   – Белье? – спросил Юра. – Ты уверена? Как-то не пафосно!

   – Мне часто снится секс на шелковой черной простыне, – лихо соврала я, жалея, что в меню не нашлось ничего подешевле.

   Юра работает с утра до ночи, но сотрудникам милиции не слишком щедро платят.

   К чести Аладдина следует отметить, что желание клиентки он исполнял с молниеносной скоростью. В номере возникла безмолвная женщина, ловко застелила огромную кровать и убежала. Джинн тоже деликатно смылся, мы с Юрой легли на аэродромоподобное ложе.

   – Ну и как? – спросил Шумаков. – Здорово?

   – Отлично, – покривила я душой.

   – А мне холодно, – признался Юра, – я весь мурашками покрылся.

   Я залязгала зубами.

   – Шелк, наверное, не подходит для зимы. Ой!

   – Что такое? – насторожился Юра.

   – Подушка упала, – ответила я и нагнулась, чтобы поднять ее.

   Тело заскользило по шелку, словно шайба по льду. Я попыталась уцепиться за простынку, но не смогла удержаться и съехала на пол. Хорошо, что около кровати лежал пушистый коврик.

   – Вилка, ты куда подевалась? – донеслось с одра страсти.

   Вслед за этими словами раздался звук удара, короткий вскрик и пара нецензурных выражений.

   – Милый, что случилось? – испугалась я, пытаясь вскарабкаться на ложе. Не тут-то было, руки и ноги не могли удержаться на белье, я походила на червячка, который по глупости пытается влезть на ледяную горку.

   – Я упал! – заявил Юра. – Матрац будто маслом намазали. А в кино с людьми такое не происходит, они там очень удобно устраиваются.

   Мне наконец-то удалось взгромоздиться на «аэродром».

   – Наверное, белье новое, если его постирать, эффект гололеда исчезнет.

   С противоположной стороны над кроватью показалась голова Шумакова.

   – Ща, секунду, – пыхтел он, – Вилка, дай руку!

   Я переползла на другую сторону ложа, схватила мужа за плечо и… опять очутилась на полу, Юра плюхнулся сверху.

   – Осторожнее, – взвизгнула я, – ты меня раздавишь!

   – Давай попробуем еще разок, – предложил он.

   – Надо встать, не цепляясь за кровать, и с размаху сесть на нее! – предложила я.

   – Шикарная идея! – одобрил Юра.

   Мы, кряхтя, приняли вертикальное положение. Я подпрыгнула, села на черную простыню и незамедлительно сползла на коврик, через секунду рядом очутился Шумаков.

   Я развеселилась:

   – Прикольно! Прямо как на горке. Давай заново? Последний раз я каталась сто лет назад, возле кинотеатра «Баку»! Там был пруд, зимой мы с ребятами на его отвесные берега с картонками бегали.

   – Ваще-то мы собирались исполнить твои эротические фантазии, – напомнил Шумаков, – сама говорила про черные простыни.

   Я вздохнула: жадность наказуема, но кто знал о коварности такого белья? Я всегда сплю на обычных льняных простынях. Сейчас потребовала шелковые исключительно по одной причине: они были самой дешевым пунктом в прейскуранте.

   – Знаю, почему мы падаем! – обрадовался Юра.

   – Правда? – с надеждой спросила я. – Неужели можно удержаться на постели?

   – Мы же голые! – ответил Шумаков. – Если оденемся, то все будет тип-топ!

   Идея показалась мне замечательной, и я протянула руку к джинсам. Юра служил в армии, поэтому он успел облачиться раньше, быстро улегся и воскликнул:

   – Во! Супер!

   Я пристроилась рядом.

   – Ты гениален! Вот теперь все отлично!

   Мы тихо лежали рядышком, пока Юра задумчиво не произнес:

   – Оно, конечно, в брюках не скользко, но как нам… ну… в общем, если я в штанах?

   – Так сними их! – посоветовала я. – Я тоже не понимаю… как… в джинсах и пуловере!

   – Но тогда мы свалимся! – логично заявил Шумаков.

   – Значит, остаемся одетыми! – подвела я итог.

   – И дальше что? – поинтересовался Юра. – Типа раздеться надо.

   – Действительно, – согласилась я, – с шелковым бельем ничего не получится. Похоже, мне глупая идея в голову пришла! Дай сюда меню! Так, что там еще есть?

   – Секс на природе! – обрадовался Юра. – Слушай! «В саду отеля вы испытаете невероятные ощущения в гуще розовых кустов на фоне альпийской горки с фонтаном под небом».

   Во мне не к месту проснулся писатель:

   – Корявая фраза! Я могу представить альпийскую горку с бьющей вверх струей воды, но где у нее небо?

   – Не придирайся! – попросил Юра. – В принципе смысл ясен и цена умеренная.

   – Возьмут деньги за помятую траву на газоне, – обрадовалась я, – если сильно суетиться не станем, вполне подъемная сумма.

   – В качестве комплимента на лужайку принесут местные сезонные фрукты, – дополнил Юра.

   Я вздохнула:

   – Нет, опять облом. На улице декабрь! Какие зеленые сады! И сезонных фруктов в Бургштайне нет! Ну, может, картошка поздним летом у них вырастает или морковь с брюквой.

   – Это овощи, – уточнил Юра.

   Я продолжила:

   – Представим, что сейчас на дворе август. Но я вовсе не уверена, что мне понравится лежать голой попой в розовых кустах. Еще я панически боюсь насекомых! Секс на лоне природы отпадает. Глянь, тут еще одна страница, я ее не заметила, читай, что там есть.

   – Взбитые сливки! – обрадовался Юра и ткнул в кнопку на тумбочке.

   В спальне материализовался джинн.

   – О, падишах моего сердца, чего изволите?

   – Номер пятнадцать в меню, – объявил Шумаков, – он у вас называется «Вкусная конфетка».

   – Нет проблем, халва моей души, – склонился в поклоне Аладдин, – сейчас подадут.

   – И смените белье на обычное, – попросила я.

   Джинн кивнул.

   – Все для вас, хурма моей печени, надо только уточнить жирность сливок!

   – Зачем? – не поняла я.

   Аладдин отставил в сторону ногу в чудовищном ботинке.

   – Молочные продукты бывают разные.

   – Можешь не продолжать, – остановила я волшебника, – сливки меньше чем тридцатипроцентной жирности не взбиваются.

   – Вовсе нет, – заявил дух лампы, – они же находятся в баллончике под давлением. Кстати, если вы придерживаетесь особой системы питания, можно заказать безмолочные сливки.

   – Здорово, – засмеялась я, – это все равно что небелковые яйца!

   – Про подобные слышу впервые, а вот у нас есть соевый или рыбный вариант, – сообщил Аладдин, – они менее калорийны, не содержат холестерина, походят…

   – Эй, у нас семинар по правильному питанию или сексуальная оргия? – возмутился Юра. – Тащи обычные сливки и не умничай!

   – Что такое рыбные сливки? – запоздало поразилась я.

   – Не знаю и знать не хочу, – скривился Юра, – очередная выдумка производителя, который хочет заработать!

   Через четверть часа Юра превратил меня в подобие снеговика и с некоторой опаской спросил:

   – Ну как?

   Я без особого энтузиазма воскликнула:

   – Прелестно!

   На самом деле никаких положительных эмоций я не испытывала, более того, телу было липко, а нос щекотал сильный запах ванильного ароматизатора.

   – Что-то в твоем голосе не слышится страсти, – обиделся Юра, – в кино женщины ведут себя иначе! Они испытывают восторг! Помнится, я видел фильм с какой-то голливудской звездой, ее сначала украсили сливками, потом обмазали вареньем, посыпали шоколадной крошкой, и какое у нее было выражение лица! Абсолютно счастливое!

   Я подавила вздох. Слышала, что популярные исполнители на фабрике грез получают по двадцать миллионов долларов за роль, актриса мысленно подсчитывала гонорар, вот отчего она вдохновилась при виде дозатора со сливками.

   – Зря я это затеял, – расстроился Шумаков.

   Я встрепенулась, прогнала накативший сон и защебетала:

   – Милый! Не хватает слов, чтобы выразить свой восторг! Я впала в ступор от необычайных ощущений!

   Шумаков оживился:

   – Правда? Сейчас вернусь, только выброшу пустой баллончик в корзинку, вроде она в ванной стоит.

   Я осторожно села на край кровати. Наверное, у меня какой-то дефект в организме. Ну почему я не трясусь в эйфории? А еще меня мучает вопрос: что будет с Юриным желудком, когда он эротически слопает все эти сливки? Есть ли в отеле аптечка с лекарствами, способными реанимировать печень в случае коллапса?

   Неожиданно моей ноги коснулось нечто мягкое. Я опустила глаза и увидела небольшую мышь, которая нагло облизывала мою ступню.

   – Юра! – заорала я. – Иди сюда!

   – Погоди, – отозвался Шумаков, потом послышался звук воды.

   Похоже, он полез в душ, есть у него похвальная привычка часто мыться. Юра крайне чистоплотный человек, и если вспомнить, сколько раз он упал сегодня с кровати на пол, то нет ничего удивительного в его желании ополоснуться.

   Мышь быстро уничтожала сливки, коготки царапали мою кожу, а беспардонность твари пугала. Ну какой грызун не обратит внимания на визжащего человека и не удерет? Только психически больной!

   – Пошла вон! – закричала я. – Фу!

   Хвостатая тварь даже не моргнула. Я попыталась сбросить хамку, но она не сдалась, проела дорожку к моей коленке и не собиралась останавливаться.

   – Юра! Сюда! Скорей! – взвыла я. – Милый, беги со всех ног!

   – О! Слышу страсть в твоем голосе! – донеслось из санузла. – Скоро буду!

   – Чем ты там занимаешься! – чуть не зарыдала я. – Выходи немедленно! На меня напала мышь!

   – Солнышко, хочу побриться, – ответил Шумаков, – чтобы не колоть тебя щетиной! Кто там на тебя напал? Я не понял!

   Первый раз за время нашего знакомства я разозлилась на его аккуратность и завопила:

   – Только что тебя не волновала щетина! Здесь мыши!

   – А сейчас я умылся и понял, что похож на ежа! – донеслось из ванной. – Мыши? Ты о чем?

   Грызун икнул, сел на задние лапы и свистнул.

   А я вдруг сообразила, что животные, как и люди, не понимают фраз на иностранном языке. Мышка из Бургштайна не владеет русским. Нужно найти доходчивые слова на немецком. Я вполне прилично изъясняюсь на этом языке, но сейчас, как назло, все заученные в школе слова вылетели из головы. Мышь плотоядно потерла лапки.

   – Чего изволите, персик моих глаз?

   – Такси, – приказала я, – немедленно!

   – Уже все? – расстроился джинн.

   – Мы еще вернемся, – заверил Юра.

   Я вспомнила армию мышей, с аппетитом пожиравших выдавленные на меня взбитые сливки, и вздрогнула. Ну уж нет, больше никакой камасутры с грызунами! Меня вполне устраивает безмятежный буржуазный секс в тихой спальне. Джинн ринулся добывать машину, я оделась, и мы вышли на улицу.

   В такси Бургштайна есть особенности, которых нет у московских машин с шашечками. Во-первых, водители не разрешают никому устраиваться на переднем сиденье. А если все же приходится занять место около шофера – допустим, он берет компанию из четырех человек, – тогда нужно доплачивать за того, кто устроился рядом с водителем. И второе. Если вы хотите побеседовать со своим спутником с глазу на глаз, поднимите стекло, отделяющее заднюю часть салона, и тогда водитель не будет свидетелем вашего разговора. Я немедленно воспользовалась этой услугой и рассказала Юре о Нуди, смерти Роберта и обо всем, что случилось за последнее время.

   Шумаков вздыхал, тер ладонью затылок и изредка восклицал:

   – Ага! Ну да! Интересно!

   Бургштайн не Москва, три часа на поездку из одного конца города в другой вы не потратите, к тому же ночью нет пробок. Последние слова я договаривала уже в тот момент, когда мы пешком подходили к сооружению, на мой взгляд, смахивающему на небольшую сторожку.

   – Типичная дачка, которую сдают москвичам на лето, – резюмировал Юра, – три окошка, дверь и сортир в огороде. Я думал, гении живут в других условиях.

   – Полагаю, в Бургштайне нет зеленых будок над выгребными ямами, – улыбнулась я, – и очень талантливые люди, как правило, не обращают внимания на размер своего жилья. Вот только сомневаюсь, что Анатолий великий математик. Где его научные труды? Доклады? Ученики, студенты, аспиранты? Он просто хорошо устроился, живет за счет Раисы и вместо того, чтобы холить и лелеять жену, постоянно орет на нее и распускает руки. Ну почему некоторые женщины позволяют так к себе относиться?

   – Любовь! – вздохнул Юра. – Она, как известно, зла, полюбишь и козла.

   Я предпочла не комментировать последнее замечание Шумакова, пошарила под ступеньками крыльца, вытащила ключ и открыла дверь. Она легко поддалась, мы сразу вошли в крохотную, очень холодную кухоньку. Юра щелкнул выключателем, под потолком вспыхнула лампа.

   – Свет есть!

   – Раечка говорила, что электричество отключено, – протянула я, – о, фонарик! Лежит прямо под рукой, на столике.

   Юра огляделся.

   – А кухонька-то размером с сигаретную пачку.

   – Я считала, что меньше наших пищеблоков в хрущевках не бывает, – сказала я, – сколько тут метров?

   – Три? – неуверенно предположил Шумаков. – Четыре?

   – Странная архитектура, – продолжала я удивляться, – прямо с улицы оказываешься у плиты. А где прихожая?

   – Ее нет, – констатировал Шумаков.

   – Приходится идти внутрь, не сняв верхней одежды и обуви? – не успокаивалась я.

   – Получается так, – протянул Юрас, – давай заглянем в комнаты. Слушай, в доме повернуться негде.

   Я кое-как впихнулась вслед за Шумаковым в пеналообразное помещение и воскликнула:

   Юра дернул меня за куртку, но, уж если я принялась врать, надо продолжать.

   – Анатолия, – повторила я.

   В трубке на пару секунд воцарилось молчание, затем экономка с шумом выдохнула.

   – Слава богу! Фу! С души камень упал! Где вы его обнаружили?

   Никогда не начинайте лгать, потому что придется бесконечно выдумывать все новые и новые подробности, в конце концов вы окончательно запутаетесь. Но я уже ступила на этот скользкий путь, и дороги назад не было.

   – Он сидел на лавочке, на берегу реки.

   – Бедняжка! – всхлипнула Раиса. – А вы уверены, что обнаружили именно моего мужа?

   – Абсолютно! – без малейшего сомнения в голосе ответила я. – Мы с ним поговорили.

   – Поговорили! – ахнула Раиса, – Толя никогда не станет беседовать с незнакомым человеком! Впрочем, он ни с кем не будет общаться! Толечка принципиальный молчун. Ты нашла не моего супруга! Перепутала его с кем-то!

   – Нет, нет, – в полной растерянности затвердила я. – Я видела его в тот момент, когда он, надев пальто, шапку и голубые перчатки, собирался выйти из вашего дома. И абсолютно уверена, что на скамейке сидел именно Толя!

   – Ну ладно, – протянула Раечка, – он сейчас спит?

   – Да-да-да, – зачастила я, – крепким сном младенца. Ни в коем случае не звони домой, еще разбудишь его.

   – Толенька поужинал? – встревожилась Рая.

   – С аппетитом, – вдохновенно солгала я.

   – И что он ел? – не успокаивалась экономка.

   – Кашу, – ляпнула я, – геркулесовую.

   – Боже! Это не он! – заголосила Рая. – Толечка скорей умрет, чем прикоснется к овсянке! Он ее ненавидит! Даже запаха не переносит! Я никогда не покупаю геркулес!

   Я принялась отчаянно вытаскивать хвост из мышеловки.

   – Ты не поняла, я сварила геркулес, а Анатолий отказался на него смотреть, тогда… э… я сделала омлет!

   – У мужа аллергия на желток, – выкрикнула Раиса.

   – Белковое суфле, – живо нашлась я и в порыве озарения добавила: – С зеленым горошком.

   Из трубки донеслось:

   – От белка у Толечки начинается насморк, а горох вызывает у него вздутие живота! От картошки изжога, макароны Толя просто ненавидит.

   Я заскрипела зубами, но спросила:

   – Что же он предпочитает на ужин?

   – Легкий салатик из омара и спаржи, – ответила Рая.

   – Вот его я и приготовила! – тут же подхватила я.

   Теперь понятно, по какой причине Раиса испытывает постоянные материальные трудности! Омар очень дорогой морепродукт, да и спаржа в декабре не самое дешевое удовольствие.

   – Спасибо, – всхлипнула Раечка, – огромное! Завтра попрошусь домой! Толечка один сильно тоскует! А сейчас посплю немного! Устала что-то!

   Я засунула трубку в карман и взглянула на Юру, тот укоризненно покачал головой:

   – Ай, молодец! Зачем наплела небылиц?

   Я принялась оправдываться:

   – Сейчас ночь, если Рая услышит, что Анатолия не нашли, она заработает инфаркт. Пусть уж спокойно отдохнет, а утром ей осторожно сообщат правду.

   – М-да, – крякнул Юра.

   Я прищурилась:

   – Ты бы мог ей сейчас сказать: Анатолия в старом домике нет, но мы нашли на берегу его перчатку?

   Шумаков нахмурился, и тут мой телефон снова ожил. На этот раз звонил Вальтер. Похоже, жители Бургштайна поголовно страдают бессонницей.

   – Ты где? – безо всякого приветствия спросил главный местный полицейский.

   – На берегу Мельфлуса, – ответила я.

   – Мне только что звонила Раиса, – сказал он, – сообщила радостную новость: нужно прекратить поиски Анатолия, он дома. Ты его нашла? В каком состоянии? Математик нелюдим, он ненавидит всех и вся, думаю, его необходимо показать врачу. Вот только гений не впустит в дом доктора.

   – Я соврала Рае, – перебила я Вальтера, – ее мужа нет дома.

   – И куда он подевался? – поразился Шерлок Холмс из Бургштайна.

   Я жалобно посмотрела на Юру, тот взял у меня мобильный и сказал:

   – Это майор Шумаков, сейчас введу вас в курс дела. Виола хотела, как лучше, а получилось, как всегда!

   Утром я неожиданно проснулась около восьми. До кровати мне удалось добраться в районе четырех, и я планировала не вылезать из-под одеяла до полудня. Но надо же, в семь сорок пять глаза раскрылись, сон улетучился. Я живо умылась и пошла по коридору в комнату, из которой раздавались голоса. За длинным столом сидели Борис, Нуди, Надя и Зина.

   – Доброе утро, – сказал брат Оли. – Вилка, вы будете кофе или какао?

   – Чай, если можно, – попросила я.

   Борис встал.

   – Не беспокойтесь, – быстро сказала я, – сама справлюсь.

   Боря поморщился:

   – Некстати Рая заболела, у нас осталась одна домработница, совсем неопытная девушка, поэтому завтрак сегодня…

   – Отвратительный, – перебил его Нуди, – круассаны холодные, сливочное масло подтаяло, омлет похож на блин, кофе растворимый!

   Мне захотелось пнуть Нуди ногой. Зина растерянно заморгала, а Надя сердито воскликнула:

   – Тебе не кажется, что в первый день после смерти Роберта нужно проявить снисходительность к хозяйке, которая неожиданно стала вдовой?

   Критик уперся ладонями в стол, он явно собрался произнести спич, но мне его не удалось услышать: в кармане зазвонил мобильный. Я быстро вышла в коридор и прижала трубку к уху:

   – Милый, ты уже в самолете?

   – Прошел пограничный контроль, – сообщил Шумаков, – шляюсь по дьюти-фри, прикупил пару бутылок хорошего коньяка, думаю взять Леньке в подарок блок сигарет.

   – Спасибо тебе, – тихо сказала я, – мало найдется мужчин, которые примчатся за границу, чтобы устроить своей девушке романтический вечер.

   – Страстная ночь в зоопарке не удалась, – вздохнул Юра.

   – Ну почему же, – захихикала я, – мы весьма сексуально падали с кровати на пол! А мыши? Давно я так не веселилась. Никогда ни один мужчина не совершал ради меня такого поступка! Примчаться на сутки из Москвы! Юра, это самое лучшее приключение в моей жизни. Я совершенно счастлива. На мой взгляд, страстная ночь в зоопарке была просто супер!

   – Да ладно, – смутился Шумаков, – некоторые мужики любимым бриллианты с голову лошади дарят, покупают замки во Франции или Шотландии!

   – Ну и что потом делать с каменюкой? – засмеялась я. – Таскать булыжник на пальце тяжело. И дворец за границей мне ни к чему, неохота шляться по комнатам в одиночестве! Ой, вспомнила смешную историю. Не так давно моя подруга Вера Зареченская нанялась в Эдинбурге работать привидением.

   – Кем? – уже веселым голосом отозвался Шумаков.

   Я обрадовалась и, желая закрепить хорошее настроение Юры, затараторила:

   – В Великобритании каждый замок обязан иметь призрака, иначе это не родовое гнездо, а ерунда. Содержать огромное сооружение очень дорого, поэтому владельцы выкручиваются, как умеют. В большинстве случаев набирают деньги на текущий ремонт за счет туристов, устраивают экскурсии, привлекают побольше посетителей. Вере предложили изображать умершую в двенадцатом веке графиню. Зареченская отлично владеет английским, она историк по образованию, работала в архиве, но два года назад архив закрыли, и предложение бряцать цепями за фунты стерлингов пришлось весьма кстати. Верка прилетела в Эдинбург, получила костюм, затвердила свою роль, наложила грим и, как предписывалось, пошла по коридору, выкрикивая:

   – О! Я несчастная, убитая злым мужем графиня!

   Первой по дороге ей попалась маленькая девочка, лет восьми-девяти. Верке не хотелось пугать ребенка до обморока, но контракт жестокая вещь: нарушишь его условия – договор расторгнут, и прощайте, денежки. Пришлось Зареченской размахивать руками и исполнять песню про супруга-убийцу.

   Школьница вежливо ее выслушала, а потом спросила:

   – Вы кто?

   – Неужели не поняла? – расстроилась Вера, ей показалось, что она замечательно исполнила свою роль. – Фамильное привидение! Несчастная женщина, умерла семьсот лет назад и с той поры брожу по замку в поисках покоя!

   – Так долго! – впечатлилась девочка. – Ну, тогда вы точно знаете, где здесь комната с беспроводным Интернетом. Покажите, пожалуйста, туда дорогу.

   Юра засмеялся, у меня отлегло на душе. Надеюсь, теперь Шумаков сядет в авиалайнер с хорошим настроением. Может, еще раз сказать ему, что я не имею экзотическо-эротических фантазий, не мечтаю ни о ванне из шампанского, ни о взбитых сливках, размазанных по телу, а вот его желание меня порадовать, сделать мне сюрприз, дорогого стоит.

   – Я подумал тут над ситуацией, о которой ты мне рассказала вчера, – продолжил Шумаков, – я имею в виду скоропостижную смерть Роберта, и согласен с Вальтером, Волков из последних сил стремился в «Шпикачку», он нес туда пластиковую карту с миллионом долларов на счету. Похоже, в ресторане сидел человек, с которым Роберт был знаком.

   – Волкова знал весь Бургштайн, – пробормотала я. – Они с Олей и Борисом владельцы, как принято говорить в России, градообразующего предприятия, меценаты, покровители эмигрантов-соотечественников, помогают каждому россиянину.

   – Я о другом, – не согласился Юра, – человек в «Шпикачке» очень близок Роберту. Вероятно, это его любовница!

   – Ну уж нет, – усомнилась я, – все говорят о необычайной любви, которую Оля и Робби пронесли через годы и тяжелые испытания.

   – Кто говорит, уточни, – потребовал Шумаков.

   – Все, – ответила я, – ну… Раиса… разные люди.

   – Можно обожать жену и иметь связь на стороне, – парировал Юра.

   – Среди сотрудниц «Шпикачки» нет Федосеевой Арины Владимировны, – вздохнула я.

   – Вероятно, это имя вымышленное, – продолжал Юра, – надо потолковать со служащими. Кто-нибудь непременно проговорится, главное, не проморгать кончик ниточки, а ухватиться за него. Знаешь, что мне пришло в голову?

   – Боюсь даже предположить, – ответила я.

   – Аптека! – воскликнул Юра. – Та, куда Волков забрел в поисках лекарства. Она вроде расположена в паре кварталов от трактира?

   – Да, – согласилась я, – ну и что?

   Из мобильника послышалось шуршание, затем вновь прорезался голос Юры:

   – У меня в самолете всегда случаются две неприятности: начинает зверски болеть голова, а в глазах появляется ощущение песка под веками.

   – Надо брать с собой цитрамон и увлажняющие глазные капли, – посоветовала я.

   – Я так и поступил, – продолжал Юра, – но пузырек с пипеткой отобрали, в нем оказалось сто двадцать миллилитров, а не сто, разрешенных к провозу, болеутоляющее я забыл дома. Но не в этом суть. Главное, что, очутившись в Бургштайне, я первым делом ринулся в аптеку, где попросил необходимое лекарство. Ан нет! Провизор отказала, потребовала рецепт от врача. Я возмутился:

   – Речь идет о простом болеутоляющем и обычном растворе, которым многие пользуются.

   – Нет, – уперлась фармацевт, – я не имею права продавать медикаменты без рецепта.

   Я начал ее упрашивать, жаловался на плохое самочувствие, но с таким же успехом мог бы обратиться к мраморной статуе, а провизор твердила:

   – Меня могут лишить лицензии. Ни одна аптека города не отпустит вам болеутоляющее без рецепта с подписью специалиста и печатью.

   Понимаешь?

   – В Европе строгие правила, – согласилась я. – На мой взгляд, это верное решение – не подпускать обывателей к таблеткам. Самолечение – опасная вещь. Даже простой аспирин может навредить, если у вас язва желудка. К сожалению, москвичи не хотят тратить время на поход к доктору, довольно часто я слышу от разных людей: «Куплю себе лекарство, которое соседке помогло, быстро давление сбило». Ни в коем случае нельзя так поступать. Что приятелю хорошо, тебе может навредить.

   – Вот мы и подобрались к сути! – воскликнул Юра. – У Роберта нашли пакет с чеком, но рецепта не было, хотя его здесь не отбирают, он остается у больного. Почему Волкову отпустили пилюли, причем не элементарный баралгин, который безуспешно выпрашивал я, а мощное средство последнего поколения?

   – Элементарно, – протянула я, – мне хочется посмотреть на человека, который осмелился бы сказать Робби «нет»! Думаю, в Бургштайне таких не нашлось.

   – Как Оля? – спросила я.

   – Неважно, – мрачно сказал Боря, – пока спит, не хочу ее будить, предстоит очень неприятный день, беседа с представителем похоронного бюро, организация поминок. И как назло, заболела Раиса!

   – У нее пропал любимый муж, – напомнила я.

   – Да, конечно, – спохватился Борис, – понимаю. Но Оля в тяжелом состоянии.

   – Я могу заняться праздничным столом, – предложил Нуди.

   Надя поперхнулась, Борис уронил вилку, а я воскликнула:

   – Нуди, о чем ты?..

   – О поминках, – не смутился критик.

   – Супер! – воскликнула Надежда. – Лучше помолчи.

   Нуди постучал ножом по тарелке.

   – Попрошу тишины. Борис постоянно трендит о своей вере в Бога.

   – Я православный, – подтвердил брат Ольги, – стараюсь не нарушать заповеди, посещать службу. К сожалению, никак не выходит избежать грехов.

   – Значит, ты должен радоваться смерти Робби, – заявил Нуди.

   – Дурак! – по-детски отреагировала Надя.

   – Нет, дорогая, – парировал Нуди, – истинно верующий христианин знает: за порогом земной жизни начнется загробная, душа вечна, она либо улетит в рай, либо попадет в ад. Надо ликовать, когда скончался близкий человек, он наконец-то избавился от бренного тела, забыл про болезни, страдания и гуляет по райским кущам, встретил там своих родственников, отца, мать. Почивший больше никогда не отведает недожаренные тосты, вроде тех, что нам сейчас предложили к завтраку, не выпьет омерзительный растворимый напиток, в насмешку названный кофе. Он вкушает…

   Лицо Нуди исказила гримаса, критик полез в карман, вытащил лекарство и вытряхнул на ладонь разноцветные пилюли, продолжая бубнить:

   – …яблоки, румяные, ароматные.

   – Насколько помню, яблоки-то как раз в раю под запретом, – пробормотала я. – Парочке, попробовавшей плод с запретного дерева, крупно не повезло.

   – Хорошо, если человек попадет в рай, – покачал головой Борис, – а ну как в ад угодит. По-твоему, свидание с сатаной тоже повод для счастья?

   – Для настоящего христианина, коим ты пытаешься выглядеть, да! – гордо вскинув голову, заявил Нуди. – Отсидишь в чане с кипятком пару тысяч лет и получишь амнистию.

   – Думаю, теологический спор сейчас не совсем уместен, – сказала я. – Борис, сделай одолжение, передай мне сахар.

   – Конечно, секундочку, – засуетился издатель, которому препирательство с Нуди не доставляло ни малейшего удовольствия. – Сливок хочешь?

   – Хочу, – ответила я.

   – Разве это правильная добавка к кофе? – бросился в бой Нуди. – Синяя вода!

   Я перевела дух. Слава богу, критик оседлал любимого конька и сейчас примется поносить угощение. Но это лучше, чем рассуждения про ад и вечную жизнь.

   – Масло никудышное, – морщась от боли в желудке, вещал Нуди, – и мармелад позорный.

   – Некоторых людей следует навсегда запереть в аду без права перехода в рай, – неожиданно произнесла Надя, – встречаются же подлюки!

   – Сегодня идет снег! – засуетилась я. – Смотрите, большие хлопья, как красиво. Надеюсь, будет настоящее Рождество.

   – Хочется сугробов, – подхватил Борис, – как в детстве. Выйти во двор с лопаткой и санками! Слепить снежную бабу! Построить крепость!

   – В городе случится коллапс, – немедленно добавил ложку дегтя в наш восторг критик, – машины встанут, в магазины вовремя не поставят продукты, рестораны не откроются. Хотя последнее только во благо: харчевни Бургштайна ужасны!

   – Робби попадет в ад? – звонко спросила Зина.

   Я вздрогнула: младшая сестра Нади молчунья, от нее даже «да» – «нет» не услышишь, а тут целая фраза!

   – Это невозможно, дорогая, – поспешил успокоить ее Борис. – Робби был святым человеком, он никому никогда не сделал зла.

   Нуди взял сливочник, понюхал содержимое, прошипел:

   – Гадость, – и с размаха поставил его возле моей тарелки.

   Над белым кувшинчиком взметнулся фонтанчик и упал прямо на мою руку. Я схватила полотняную салфетку, уронила ее и нагнулась, чтобы подобрать, а Борис продолжал:

   – Робби соблюдал Божьи заповеди, не убивал, не крал, не прелюбодействовал. И, слава богу, никогда не писал стихов. Вот поэты точно попадают в ад за свои скандальные характеры. Зина, к тебе мои слова не относятся, ты же теперь не поэт, а драматург! Люди, ваяющие пьесы, на редкость интеллигентны.

   Зина вскочила и с криком:

   – Перестаньте! – убежала из столовой.

   – Все психи! – резюмировал Нуди и поспешил прочь. – От ваших бесед у меня желудок скрутило!

   Надя посмотрела на издателя:

   – Боря! Ты же знаешь!

   – Ей-богу, Наденька, – виновато протянул тот, – я не имел ничего плохого в виду! Неужели ты полагаешь, что я способен делать гнусные намеки?

   Надежда встала.

   – Я стараюсь вернуть Зине душевное равновесие!

   – Знаю, милая, ты лучшая сестра на свете, – поспешил сказать Борис.

   – А потом чье-то не к месту сказанное слово – и мои усилия коту под хвост! – топнула ногой Надя и выбежала в коридор.

   Щеки и лоб Бориса покрылись красными пятнами.

   – Налить тебе чаю? – засуетилась я. – Или предпочитаешь какао?

   Издатель кивнул. Я не поняла, что он выбрал, но решила не уточнять, взяла чайник и сказала:

   – Нуди плохо воспитан, у него менталитет пятилетнего капризного ребенка, Зина излишне эмоциональна, а Надя беспокойна. Не обращай на них внимания.

   Борис взял серебряную ложечку, согнул ее и почему-то покраснел.

   – Зинаида постоянно на взводе. Помню, как, будучи подростком, она лила слезы и устраивала истерики: «Я влюбилась, а он меня не замечает». Оксана изо всех сил пыталась помочь дочери, покупала модную одежду, косметику, устраивала вечеринки и приглашала выбранного Зиной мальчика. В конце концов объект обожания начинал поглядывать в сторону потерявшей голову девицы, и тут события принимали странный оборот! Едва Зина понимала, что одноклассник готов позвать ее на свидание, – всё! Он ей становился не нужен!

   Когда Зиночка так отреагировала первый раз, Оксана решила, что девочка мала для сильных чувств, она придумала себе любовь, чтобы не отличаться от подруг. Но потом ситуация стала повторяться: влюбленность, истерика, отчаяние, борьба за кавалера и мигом угасающий костер, если паренек отвечал ей взаимностью.

   Пока Зина училась в школе, Оксана не беспокоилась, все девочки класса с шестого говорят и думают о любви. Мать даже радовало, что Зиночка не хочет развития отношений с противоположным полом, ведь секс в юном возрасте не принесет ничего хорошего, все должно быть в свое время. Но когда Зина училась на пятом курсе института, Оксана забеспокоилась и спросила у Нади:

   – Твоя сестра девушка?

   – Отличный вопрос, – засмеялась Надежда, – только не говори, что до сего дня считала ее юношей и лишь сейчас определила пол дочери.

   – Зина спит с кем-нибудь? – в лоб спросила Оксана.

   Надя нахмурилась:

   – А тебе зачем?

   – Если Зина до сих пор не потеряла невинность, это странно. Может, у нее проблемы? Что-то со здоровьем? – начала допытываться Оксана.

   Надя стала отшучиваться, но затем буркнула:

   – Физически Зина в порядке, а вот с головой у нее напряг. Ей мужчины не нужны.

   – Боже! – испугалась мать. – Она лесбиянка!

   Надя захихикала:

   – Прогресс добрался до Хацапетовки! Ты знаешь про однополую любовь! Надо же! Успокойся! Бабы ее тоже не интересуют. Зина другим увлечена.

   – Чем или кем? – в ужасе спросила Оксана.

   Надя нехотя решилась на откровенность:

   – У Зинки в голове одни стихи. Ей необходимо вдохновение, которое накатывает на нее только от страсти, поэтому она выбирает себе объект любви, начинает страдать, плакать. Тут же появляются рифмы. Но если любовь становится взаимной, то чертова муза отваливает прочь, она дергает исключительно за тоскующую лиру!

   – И давно это происходит? – растерялась Оксана.

   – Всегда, – отмахнулась Надя, – с детства. Всякий раз, когда ты ей мальчиков подманивала, я хотела сказать: «Не старайся, будет хуже». Зина думает только о стихах, а поэты – все долбанутые. Думаешь, по какой причине Петрарка строчил стансы для Лауры и никогда не пытался ее трахнуть? Он родной брат Зины.

   – Что мне делать? – испугалась Оксана.

   – А ты тут при чем? – удивилась Надя. – Лучше не вмешивайся.

   – Вот родишь своих детей, тогда и побеседуем! – разозлилась мачеха и, не послушав совета падчерицы, взялась устраивать счастье младшей девочки.

   Оксана отличалась бешеной активностью, Зина же была пассивна и больше всего на свете обожала сидеть на диване с задумчивым видом. Если в этот момент Зинаиду потрясти и спросить:

   – Ты спишь с закрытыми глазами?

   То в ответ услышишь:

   – Отстань, я сочиняю!

   Мать задумала в корне изменить жизнь дочери и начала таскать ее на всевозможные вечеринки, презентации, светские мероприятия. Зинаида в отличие от Нади, с восторгом носившейся по тусовкам, ни малейшего удовольствия от этих походов не испытывала, но отказать маме не могла. Оксана подошла к делу творчески. Каждую пятницу она открывала блокнот и составляла план на следующую неделю:

   – Отлично! В понедельник мы приглашены в клуб на презентацию диска певицы Лолы. Потолкаемся там и к десяти переберемся на день рождения Григорьева. Во вторник в гостинице «Восторг» вручают премию группе «Ква», соберется много народу. Кстати, их солист ходит в женихах. Среду отведем на поход в кинотеатр, там будет премьера для своих. В четверг посетим выставку…

   – Мама, – подавала голос Зина, – хватит. Мне будет некогда писать стихи.

   – Не следует думать о глупостях, – гневалась Оксана. – Решила куковать в старых девах? Я хочу внуков, не желаю слушать твои возражения!

   Зина пыталась вразумить Оксану:

   – Надю ты не тиранишь!

   – Конечно, – кивала мать, – Надюша сама по клубам бегает, ее вся Москва знает, а тебя надо таскать на веревочке, иначе ты пустишь корни на диване. За Надю моя душа спокойна, а за тебя нет.

   – Мама, я планирую всю жизнь писать стихи, – робко говорила Зина.

   – Отлично! – кивала Оксана. – Сыграем свадьбу, увидим тебя счастливой женой и матерью, тогда рожай поэму. Никто тебе слова не скажет.

   Это, так сказать, присказка, а теперь сказка.

   Несколько лет назад Роберту позвонил отец Зины Федор и сказал:

   – Сделай одолжение, выпусти книгу стихов Зинуши, устрой ей в Бургштайне презентацию, ну короче, что вы там для авторов организовываете? Я оплачу все расходы.

   – С ума сошел? – обиделся Робби. – Что я, для ребенка, которого на коленях качал, не постараюсь? Не тряси кошельком! Все сделаю в лучшем виде, присылай рукопись.

   На следующий день Роберт получил стихи и принес их Борису.

   – Понимаешь, – смущенно произнес Роб, – вирши Зины никуда не годятся. У нее нет ни капли таланта, оригинальности. Вот, послушай. «Белый снег кружится, тает, скоро он совсем растает, скоро ты совсем уйдешь и больше не придешь!»

   – Не Пушкин, – цокнул языком Боря, – впрочем, учитывая ее пол, лучше сказать – не Ахматова. Зинаиде надо клепать песни! Сейчас на российской эстраде можно исполнять даже расписание электричек, и оно получит премии на всех конкурсах. Не смотри на меня как на врага народа. Я не шучу, вот послушай! «С Белорусского-о-о вокза-а-ала ухо-о-одит по-о-оезд но-о-омер семь! А восьмой не дойдет никуда! Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та!» Родился новый хит! Готов продать слова и музыку!

   – Я пообещал Феде издать сборник Зины, – вздохнул Роберт.

   – Не вижу проблемы! – весело подхватил Борис. – Федьке надо, так мы постараемся.

   – «Роб» никогда не выпускал антилитературных произведений, – загудел Волков, – мы держим марку, тщательно отсеиваем шелуху.

   – Робби, ты перезанимался фитнесом? – озабоченно сказал Боря. – Бросай лосем скакать по дорожкам и тягать штанги, мозг от физкультуры разжижается. Сто экземпляров ей забабахаем, и хватит. Зина получит сборник, подпишет его знакомым, друзьям, ощутит себя поэтессой, и дело в шляпе.

   – Девочка умненькая, – вздохнул Роберт, – увидит тираж и расстроится: поймет, что мы из жалости ей помогли.

   – Укажем в выходных данных десять тысяч, а сделаем сто, Зине заявим, что остальное реализуется через наши магазины, – забил креативом Борис. – Пригласим нашу поэтессу в Бургштайн, организуем ей встречи с читателями. Не разделяю твоего беспокойства!

   – Зина может попросить гонорар, – вздохнул Роберт.

   – Отлично, она его получит, – сказал Борис.

   – Слушай, я хоть и люблю Зину, считаю ее кем-то вроде племянницы, но не намерен расшвыриваться деньгами, – вспылил Роберт.

   Борис взял телефон и через короткое время сказал:

   – Федя, слушай, если Зине не заплатить гонорар, она заподозрит неладное. Ага! Хорошо! Конечно, хватит! Чао!

   Боря осторожно положил трубку на стол и глянул на Роберта:

   – Проблема исчерпана. Федор пришлет нам деньги, мы передадим их Зине. Возражения есть?

   Роберту пришлось признать свое поражение:

   – Нет, но стихи ужасны.

   – Это детали, – отмахнулся Боря.

   – Не дай бог, они попадут какому-нибудь критику в руки, от автора мокрое место останется, – не успокаивался Роберт, – Зинаиду изваляют в грязи, она расстроится, испытает сильный стресс.

   – Думаю, сие маловероятно, – засмеялся Борис, – никому Зинаидино творчество не интересно. И потом, мы вот тут говорим «девочка», совсем забыли, что младшей Звонаревой тридцатник стукнул. Переживет она критику, не малышка.

   Зина получила сто экземпляров своих виршей, раздала их приятелям, кто-то из них отдал сборник знакомым, и в результате в электронных СМИ появилась статья: «Кровь, любовь, морковь и деньги папы».

   – Стихи Звонаревой лишь на первый взгляд просты и незатейливы, – вещал он на пресс-конференции, срочно созванной в Бургштайне, – но на самом деле под примитивной формой, под нарочито грубой, вроде заезженной рифмой кроется тонкий смысл. Звонарева сродни Маяковскому и Пастернаку. Она соединила то, что в принципе невозможно совместить, стала родоначальницей эклектического примитивизма. Да, ее стихи не для широкой публики, они не будут оценены миллионами, их по достоинству оценят лишь те, кто способен увидеть смысл под топорно прямолинейной формой. Перед нами интеллектуальное чтение для избранных.

   Мало кому из журналистов хотелось выглядеть мужланами, не способными к восприятию поэзии: слова «интеллектуальная литература» парализующе действуют на корреспондентов всех мастей и представителей псевдоинтеллигенции. Единицы из вышеперечисленных читали книги госпожи Блаватской, но очень многие, услышав фамилию этого автора, кивают и бормочут:

   – Гениально.

   Да что там Блаватская! Через ее текст, изобилующий малопонятными словами, очень сложно продраться, но подавляющее большинство так называемых интеллигентов никогда не брали в руки произведений Достоевского, Льва Толстого, Чернышевского, Сартра, Камю, лишь запомнили фамилии, чтобы показать свое увлечение серьезными книгами.

   После того как Борис присвоил сборнику Зины эпитет «чтение не для всех», мнение прессы резко изменилось. Зиночку начали хвалить, она воспряла духом, поверила в свой талант, исключительность и стала фонтанировать новыми виршами. За неделю, проведенную в Бургштайне, она наваяла поэму, которую тут же представила публике. Роберт и Борис устроили литературные чтения, на которые бросился весь город. Федор, Оксана и Надя были счастливы, Роберт, Борис и Ольга тоже, Зина порхала, словно бабочка, и повторяла:

   – В Бургштайне потрясающая обстановка, хочу здесь жить, – в Москву не вернусь!

   Федор купил дочери дом в самом центре города, обставил его. Зина въехала в особняк, но через месяц сказала отцу:

   – Я плохо сплю из-за шума на улице, можно мне перебраться?

   – Конечно, солнышко! – воскликнул Федор. – Я велю риелтору подыскать другой коттедж.

   – Я его уже нашла! – объявила дочь.

   Федор очень удивился: ранее Зина никогда не думала о бытовых проблемах, ей не приходило в голову даже самой поставить чайник. Поэтесса вроде не замечала ничего вокруг, специально обученные люди подавали ей еду, вели хозяйство, возили на машине. И вдруг она самостоятельно нашла жилье.

   – Ты ходила в агентство? – изумился отец.

   – Нет, – улыбнулась дочь, – я люблю гулять по берегу реки, всегда хожу мимо небольшого, очень уютного домика и думаю: «Вот где бы мне хотелось поселиться». Но он принадлежит другим людям.

   – Им можно предложить более просторные апартаменты, дать компенсацию за переезд, – оживился олигарх, давно привыкший к тому, что все мелкие проблемы решаются при помощи денег, а большие – при помощи больших денег.

   – Папочка! Это было бы прекрасно! – захлопала в ладоши Зина. – Я влюблена в этот особняк! Мечтаю в нем поселиться!

   Федор даже растерялся. Такую бурную радостную реакцию Зиночка в последний раз выдала лет в семь, получив на Новый год в подарок пони. Все последующие презенты родителей она принимала вежливо, благодарила, произносила приличествующие случаю слова, но отец понимал: бурных эмоций при виде бриллиантов, шуб и прочих женских радостей дочь не испытывает. И вдруг такой взрыв счастья!

   Федор поднапрягся и выполнил ее каприз. Хозяева коттеджа не растерялись и заломили за избенку несусветную цену, добрый папенька, не моргнув глазом, выложил миллионы, и Зина переехала. Оксана, прилетевшая посмотреть, где поселилась дочка, с трудом справилась со своими чувствами. Коттедж оказался маленьким, три комнатушки, одна ванная и некое подобие кухни. Здание располагалось на отшибе, позади начинался лес. Низкие потолки, маленькие окна, вдобавок приходилось постоянно включать свет – даже в солнечный день внутри царил полумрак. Еще в доме практически отсутствовали подсобные помещения, не было приличной гардеробной. Зато имелось целых три входа.

   Дальше события развивались более чем странно. Зинаида отказалась от постоянной прислуги, к ней лишь два раза в неделю ненадолго приходила женщина убирать комнаты. Дочь олигарха сама ездила на велосипеде за продуктами, научилась готовить и хлопотала у плиты. Спустя некоторое время Оксана узнала, что Надя, пару раз в месяц летавшая в Бургштайн в гости к сестре, останавливается не у нее дома, а в гостинице. Если учесть, что девушки были необычайно близки, это казалось уже не просто странным, а невероятным.

   Оксана встревожилась, устроили Наде допрос, и та неожиданно выдала сестру. У Зины роман, она тщательно скрывает отношения, переехала в укромное место, чтобы ее любимый мог тайно входить в дом, избавилась от прислуги. Но шила в мешке не утаишь. Влюбленным надоело сидеть в четырех стенах, они начали выходить, их видели в кино, ресторанах, магазинах. Зина старательно прячет лицо под козырьком бейсболки, но Звонареву в Бургштайне знают, поэтому по городу разнеслась молва о романе дочери олигарха. Зина очень переживает, боится, что родители не одобрят ее выбор.

   Оксана едва не запрыгала от радости, услыхав эту новость.

   – Господи! Вот счастье! И папа, и я примем любого ее избранника!

   Надя прищурилась:

   – Его зовут Али. Он турок, очень бедный, служит дворником в местном зоопарке, не имеет образования, с трудом читает, по-русски едва говорит.

   – Ну… ничего, – промямлила Оксана, – я сумею найти общий язык с ним и уговорю отца.

   – Али не может жениться на Зине, – продолжала Надя, – у него десять сестер. Пока те не выйдут замуж, брат обязан их содержать. Девушкам нужно приданое, а в семье нет средств на свадьбы.

   Оксана заморгала, но выдержала и этот удар:

   – Думаю, Федя разберется. Я хочу познакомиться с этим Али. Он любит Зину или считает ее золотой кредиткой, которая сможет решить его проблемы?

   – Главное, Зина счастлива, – отрубила Надя, – не вмешивайтесь, она взрослая, сама разберется. Я за ней пригляжу, не дам совершить глупости. Мой тебе совет, ничего не рассказывай отцу, он взбесится, отправит к Али своих охранников, и всё плохо закончится.

   Оксана согласилась с аргументами падчерицы, и довольно долго в семье олигарха царили тишь, гладь и божья благодать. А потом всё рухнуло.

   Одним отнюдь не прекрасным утром Оксане позвонил Борис и попросил срочно прилететь. Взволнованная женщина примчалась в Бургштайн. Приехав в особняк Волковых, она увидела в кабинете Роберта, Бориса и поблекшую блондинку лет сорока и услышала невероятную историю.

   Незнакомку звали Мария Брам, ее муж, Генрих, отец трех детей, простой шофер, гоняющий фуры между европейскими городами, завел интрижку на стороне. Семья Брам живет от зарплаты до зарплаты, Мария не работает, занимается малышами и фактически воспитывает их одна, потому что Генриха никогда нет дома: чтобы прокормить супругу и сынишек, он хватается за все заказы.

   – Кредит за дом, мебель и автомобиль, – методично перечисляла Мария, – деньги, которые мы откладываем на будущее образование мальчиков. Мало остается для себя, поэтому меня не удивило, что Генрих решил найти приработок.

   Дальнобойщик ухитрился устроиться еще на одну службу, практически перестал видеть семью, зато материальное положение их наладилось, Генрих стал делать Марии дорогие подарки. Она еще сильнее полюбила мужа, и тут случилось несчастье. Генрих внезапно умер.

   Сначала врачи предположили сердечный приступ, но после вскрытия выяснилось: у шофера было заболевание, явно полученное половым путем. Оно походило на сифилис, но вроде таковым не являлось. Медики так и не смогли определить, что за болезнь подцепил водитель. Но, поскольку Мария оказалась здорова, врачи сделали вывод: разъезжавший по стране мужчина изменял супруге. То ли прибегал к услугам проституток, то ли завел в каком-то городе любовницу. Сифилис не сифилис, здесь ясности не было, а вот в том, каким образом получен недуг, сомнений не оставалось.

   Мария посмотрела на Оксану и злобно продолжила:

   – Не хочу рассказывать, как я докопалась до истины, но она такова: ваша дочь Зинаида спала с моим Генрихом. Ни на какую вторую работу он не устраивался, уволился из водителей и весело проводил время с другой бабой, пока законная супруга заботилась об общих детях. Зинаида заразила Генриха, она шлюха с венерической инфекцией. Из-за нее мои дети лишились отца.

   Дальнейшие слова Марии Оксана слышала будто сквозь вату. На голову жены олигарха словно надели шапку, в ушах стоял звон, перед глазами колыхалась черная пелена, по спине тек пот, тело горело огнем, а руки-ноги превратились в ледышки. Мария тем временем нарочито спокойно говорила:

   – Выплачивайте мне компенсацию, в противном случае я обращусь в суд и уничтожу вас вместе с издателями. Да, заслуги господ Волковых и Бориса огромны, они благодетели Бургштайна, но представьте реакцию простых людей, когда те узнают, что владельцы бизнеса молчали про заразную болезнь, которую распространяла их гостья-проститутка! Они поощряли прелюбодеяние, помогали Зинаиде, продвигали ее, называли гениальной, выдавали обычную прошмандовку за великую поэтессу. Сколько человек целовались с Зинкой во время презентаций и встреч с читателями, пожимали ей руку? Сколько людей принесло домой книги с автографом больной? Ничья репутация в мире не выдержит подобного удара. Статья под названием «Первые люди Бургштайна распространяли среди жителей венерическое заболевание» убьет не только ваше доброе имя, но и бизнес.

   Борис попытался спорить:

   – Вы же сами только что сказали: прозектор усомнился в диагнозе, он так и не смог определить, что у Брама сифилис!

   Мария исподлобья посмотрела на него:

   – Ну да! Зараза похожа на сифилис, но что-то там не складывается. Вот только люди все равно поверят мне. Если же медики опубликуют заявление, что у Генриха была другая болезнь, даже назовут ее, народ решит: Волковы заплатили экспертам за ложный диагноз. Так стоит мое молчание денег?

   – Да! – быстро ответил Роберт. – Но нам необходимо четко договориться по всем пунктам и кое-что уточнить.

   – Я готова к диалогу, – кивнула Мария.

   Оксана покинула кабинет Робби, она не присутствовала при торгах. Мать поспешила к дочери, обнаружила ту в постели безучастно лежащей носом к стене и накинулась на Надю, ухаживающую за сестрой:

   – Немедленно расскажи правду! Откуда взялся шофер? Где турок? Это он заразил Зину, а та передала болезнь Генриху?

   Надя начала каяться. Никакого Али никогда не существовало. Зинка потеряла голову, встретив Брама. Чем семейный, не особенно красивый, малообразованный мужчина привлек внимание избалованной, рафинированной женщины, непонятно, но разве можно логически объяснить любовь?

   Зина не хотела лишать детей отца, Генрих не собирался разводиться, он хорошо относился к Марии и обожал сынишек. Но справиться со страстью ни Звонарева, ни Брам не могли, им очень хотелось проводить время вместе, и Зиночка нашла выход. Она попросила отца купить дом, который стоял обособленно и имел несколько входов-выходов. Генрих уволился со службы и поселился у любовницы. По счастью, контора, где служил Брам, располагалась не в Бургштайне, а в городе, находившемся на расстоянии двадцати километров от него. Мария никогда не ездила в офис, что ей там делать? Муж, как всегда, уходил в рейс, получал зарплату, жена пребывала в блаженном неведении, а сладкая парочка в маленьком домике жила счастливо. Чтобы окончательно всех запутать, Зина наняла турка Али. Дворник за небольшую мзду изображал возлюбленного, пару раз его и Зину видели в кино и ресторанах. Кроме Брама эту историю знала лишь Надя.

   – Он альфонс! – закричала Оксана. – Мерзавец, который пользовался Зиной, вытягивая из нее деньги! Не верю, что моя дочь заразила негодяя. Наоборот! Генрих передал инфекцию девочке и умер, а его жена воспользовалась ситуацией! Я звоню отцу! Он разберется.

   В Бургштайн в сопровождении мрачных мужчин в черных костюмах примчался Федор. Служба безопасности Звонарева провела тайное расследование, прижала Марию к стенке, и та призналась, что они вместе с мужем запланировали эту аферу. Генрих столкнулся с Зиной на одной из презентаций, понял, что понравился поэтессе, и, прикинувшись влюбленным, начал качать из дочери олигарха звонкую монету.

   – У нас дети, – оправдывалась Мария, – средств мало, а у этой русской миллионов, как грязи, ее отец не считает, как мы, каждый грош. Что плохого? Зинка оказалась старой девой, Генрих был у нее первым! Представляете? Она в свои годы никогда не спала с мужиком и совсем с ума сошла! Придумала феньку с Али, осыпала Генриха подарками, забросала деньгами! И оказалась шлюхой с сифилисом. Обманула нас, прикидывалась девственницей! Муж ее осчастливил, Зина получила любовь. Какие проблемы? Мы от нее ничего не требовали, она сама все отдавала! Короче, платите компенсацию или позора не оберетесь!

   Федор не захотел затевать скандал, доброе имя было ему намного дороже денег, поэтому он предпочел заткнуть Марии рот купюрами. Отдавая вымогательнице не особенно крупную сумму, он велел ей:

   – Уезжаешь из Бургштайна навсегда! И никогда не распускаешь язык! От твоего молчания зависит жизнь твоих мальчиков. Ляпнешь чего не надо, и прощайся с сыновьями.

   Мария испугалась и исчезла, неприятная история была похоронена. Зинаиду в срочном порядке отправили в Швейцарию, тамошние врачи исследовали ее и вынесли вердикт: никакого сифилиса у нее нет и никогда не было. Генрих, вероятно, подцепил болезнь от неизвестной партнерши. То, что муж не заразил жену, не удивляло. Мария призналась, что после появления на свет третьего сына она категорически отказалась от интимных отношений. Вот уже четыре года как брак супругов Брам стал просто дружбой. Не испытывая к мужу страсти, Мария считала его отличным отцом и не собиралась разводиться. А Генрих на первое место в жизни ставил детей, ценил Марию, знал, что она самоотверженная мать, и тоже не желал рушить союз. Не всякую пару связывает секс. Бывает, люди не спят в одной постели, но никогда не бросят друг друга. Мария не нуждалась в физической близости с мужчиной, а как решал эту проблему Генрих, она не интересовалась. Очевидно, шофер ходил к проституткам, коих на трассе мириады. А вот почему не заразилась Зинаида, осталось загадкой. Вероятно, от рождения ей достался уникальный иммунитет, или она входит в очень немногочисленную группу людей, которые невосприимчивы к венерическим заболеваниям.

   Зина некоторое время лечилась в Швейцарии. Нет, ее физическое состояние было образцовым, а вот психическое оставляло желать лучшего. Потом Звонарева вернулась в Москву. Она перестала писать стихи. Дом на окраине Бургштайна Федор продал и сказал дочери:

   – Забудь навсегда мерзавца Генриха и впредь будь осторожной. Помни, вокруг молодых женщин с деньгами всегда крутятся негодяи, желающие набить карманы.

   Зиночка заплакала:

   – Я больше никогда не посмею показаться на глаза Волковым и Борису.

   Федор обнял дочку:

   – Успокойся, никто ничего не знает. В курсе лишь мы с мамой и Надюша.

   – Мария приходила к Волковым, – всхлипнула Зина.

   – Верно, – подтвердил Федор, – но она ничего не сообщила ни им, ни Боре, просто попросила связать ее с Оксаной, сказав: «У меня есть интересная информация для Звонаревой, но она стоит денег».

   Зиночка поверила отцу и обрадовалась. Федор вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтобы его дочь и ближайшие друзья смущались при встречах. Волковы и Борис отлично понимали Звонарева, поэтому сделали вид, будто ни о чем не подозревают. Зину по-прежнему активно приглашали в Бургштайн, но, похоже, неприятные воспоминания пересилили: младшая Звонарева более не являлась в гости к тем, кого раньше считала своими родственниками.

   Борис замолчал.

   – Печальная история, – пробормотала я, – жалко Зинаиду, но она справилась, поборола себя, часто в последний год приезжала на репетиции, сейчас прибыла на премьеру своей пьесы. Похоже, она в порядке.

   – Ну… есть у меня некоторые сомнения. Как ты думаешь, почему я рассказал тебе эту историю?

   – Не знаю, – после небольшой паузы ответила я.

   Борис понизил голос почти до шепота:

   – Что-то здесь не клеится.

   – Ты о чем? – так же тихо поинтересовалась я.

   Издатель тяжело вздохнул:

   – Пьеса! Уж больно она хороша!

   – Ты говоришь о Зининой? – уточнила я.

   Боря закивал:

   – Именно. Зинаида обыкновенная графоманка. Она бесталанна! Несчастные, публикующие в Интернете: «С днем рождения поздравляем, счастья, радости желаем, пусть у вас всегда будет счастье на года», по сравнению с ней Лермонтовы и Бродские. И вдруг почти гениальная пьеса! Готов спорить на что угодно, ее автор – не она!

   – А кто? – поразилась я.

   Борис пожал плечами.

   – Студент Литературного института, которому понадобились деньги, одаренный человек с хорошим вкусом, не желающий заниматься писательством. Я знаю одного преподавателя из Оксфорда, поверь, он почти Шекспир, создает удивительные, прекрасные сценарии для студенческой киностудии. Сколько раз я ему говорил:

   – Генри, не зарывай в землю талант. Если отправишь свои тексты в Голливуд, будешь богат и знаменит.

   Но всякий раз слышу в ответ:

   – Мне не интересен кинематограф, я счастлив, когда работаю со студентами, а сценарии чепуха. Они пишутся левой ногой для нашей учебной студии, всего-то любительская проба пера.

   Зинаида явно кому-то заплатила, чтобы иметь возможность вновь приехать в Бургштайн. Она понимала: пьеса понравится Ольге, та моментально отдаст ее режиссеру, Зину позовут для участия в постановке, репетиции не обойдутся без автора, и на премьеру ее стопроцентно пригласят. Зинаида вернется в Бургштайн победительницей.

   – Учитывая, что дочь Федора считается в вашем доме кем-то вроде племянницы, полагаю, ей не нужен повод для посещения Бургштайна, – удивилась я.

   Борис смутился.

   – Не очень-то хорошо мы в последний раз расстались. Понимаешь, мы дружим с юности, со школьных лет. Федя и мы с Ольгой жили когда-то в одном дворе. Вместе ходили в школу, потом Оля стала профессионально заниматься балетом и отдалилась от нас. Ну, да это все было так давно, что неинтересно. Важно лишь то, что за долгие годы мы стали ближе кровных родственников. Можешь не верить, но мы ни разу не поругались, спорили порой до хрипоты, не соглашались друг с другом, но никогда не обижались, не дулись и не затевали склок. Ради общего спокойствия решили не говорить Зине, что мы тоже в курсе ситуации с Генрихом. Но получилось не совсем так, как мы планировали. После того как некрасивая правда вылезла наружу, родители решили лечить дочь, а Зинаида наотрез отказалась ехать к врачам в Швейцарию. Федор с Оксаной ее упрашивали, Надя умоляла, но нет! Зина уперлась козой! Лежала в кровати и шептала:

   – Мне хорошо, отстаньте.

   В конце концов Оля сказала:

   – Нечего ее слушать, дайте дурочке снотворное, ночью подгоним машину, отвезем в аэропорт, погрузим в частный самолет, очнется уже на берегу Женевского озера, в клинике под наблюдением врачей.

   Так и поступили. Месяца через три Зина позвонила Ольге и заявила:

   – Теперь я знаю, кто меня в психушку отправил. По твоей милости я мучаюсь взаперти!

   Оля попыталась смикшировать конфликт:

   – Зиночка, мы все испугались за твое здоровье. Не знаю, по какой причине ты впала в депрессию, но…

   – Не было никакой причины, – заорала Зина. – Я сочиняла стихи. А ты! Подговорила маму с папой меня в клинику запихнуть!

   – Ты не разобралась в ситуации, – осторожно сказала Оля.

   – Заткнись! – выкрикнула Зина. – Я потеряла способность творить! Сдохну, а к вам не приеду! Желаю тебе всего самого плохого, чтобы ты с дьяволом поближе познакомилась!

   И швырнула трубку.

   – Представляю, как Оля разозлилась! – воскликнула я.

   Боря пощупал остывший кофейник.

   – Нет, сестра умная женщина. Вот я, когда это узнал, впал в бешенство, только Ольга мне сказала:

   – Некоторые лекарства вызывают приступы неконтролируемой ярости. Со мной говорила не Зина, а таблетки, надо забыть об этой беседе. Кстати, я ничего не хочу сообщать Роберту, незачем его волновать.

   – Обычно жена вываливает на мужа все неприятности. Оля неординарная личность, – вздохнула я.

   Борис кивнул:

   – Верно. А еще она любила мужа, и в этом чувстве не было ни капли эгоизма. Роберт всегда стоял для нее на первом месте. Зина довольно долго не звонила нам, и лично я не испытывал желания с ней встречаться. Потом она неожиданно прислала пьесу. Оля верно оценила сделанный названной племянницей шаг. Гордость и непростой характер не позволили Зинаиде открыто попросить: «Оля! Прости, пожалуйста! Мне стыдно! Больше такое не повторится».

   Нет, она решила найти повод для возобновления отношений. Отправила файл с пьесой и, сделав вид, что ничего особенного не произошло, сопроводила его милым текстом. Зина вела себя так, как будто пару дней назад покинула гостеприимный дом Волковой. Оля пошла ей навстречу и ради восстановления мира была готова надавить на режиссера, дать денег для постановки спектакля. Но пьеса оказалась неожиданно очень хорошей, и Зина вновь зачастила в Бургштайн.

   Борис начал мять полотняную салфетку.

   – Ну, и что тебе не нравится? – искренне удивилась я. – Даже если Зина смухлевала, выдав чужое произведение за свое, намерения у нее благие – восстановление дружбы.

   Боря заметно смутился:

   – Я ей не верю!

   – Есть причина? – поинтересовалась я.

   Борис бросил салфетку на стол.

   – Позавчера, после полуночи, Зина выскользнула из дома.

   – Куда? – удивилась я.

   – Вот это я и хочу узнать! – сказал собеседник. – Полагаю, если она тайком убегает, значит… ты поняла?

   – Нет, – ответила я.

   Борис хмыкнул:

   – У нее есть любовник! Зина опять завела роман. Жизнь ее ничему не учит. Новый мужик живет в Бургштайне, подозреваю, что он женат, иначе зачем столько усилий предпринято этой нахалкой! Федя, Оксана, Оля считают Зину маленькой девочкой. Да и я сам относился к ней, как к детсадовке. Согласись, трудно воспринимать взрослой ту, кто сидел у тебя на коленях и лепетал: «Дядя Боля, купи куклу».

   Но время-то бежит, Зине давно не пять, даже не двадцать пять, она уже, извини, вполне созревшая баба. Я увидел, как дочь Звонарева сигает в окно после полуночи, чешет к воротам на большой скорости, и внезапно мне стало ясно: Зинаида не собиралась налаживать отношения, она использовала нас, чтобы иметь возможность приехать в Бургштайн! Чужая пьеса – не для того, чтобы помириться с Олей. Маленькая девочка выросла и превратилась в хитрую, умеющую манипулировать людьми бабу.

   Борис задохнулся и покраснел.

   – Не стоит нервничать, – забубнила я, – ты ошибаешься.

   – Нет! – резко возразил издатель. – Пазл сложился.

   Я попыталась воззвать к логике:

   – Зине не нужно дружить с вами, чтобы приехать в Бургштайн. Она может спокойно отправиться в любую страну, когда захочет.

   Борис налил себе холодный кофе, глотнул из чашки, скривился и отодвинул ее подальше.

   – Верно. Подчеркну: в любую страну, но не в Бургштайн, где королевой считают Ольгу. Едва Звонарева переступит порог отеля, как по городу вихрем полетят слухи. Зинаида остановилась в гостинице! Почему не поселилась, как всегда, у Волковой? Что произошло? И пойдут чесать языки! Не представляешь, какой интерес у местных вызывает все, связанное с нами! Любое новое платье Ольги обсуждается со сладострастием, если сестра заходит в магазин, через пять минут становится известно, что она приобрела. Наша семья находится под постоянным прицелом как доброжелательных, так и злых, завистливых людей. В глаза нам улыбаются, а за спиной сплетничают. Любое хорошее дело можно опошлить. Желая помочь эмигрантам, Ольга и Роберт даже построили Москву.

   Я вскинула брови. Боря улыбнулся.

   – Я не сошел с ума и не считаю сестру Юрием Долгоруким. На окраине Бургштайна есть квартал многоквартирных домов, местные прозвали его Москвой. Там селят только что прибывших эмигрантов.

   Я вспомнила слесаря из клиники, куда положили Раису, и ляпнула:

   – Слышала, они попадают не в самые комфортные условия.

   – Трехэтажный особняк никто им не предоставит! – вспыхнул Борис. – Водителя с «Мерседесом» тоже. Человек, который решил сменить страну проживания, должен приготовиться к трудностям, ему придется начинать жизнь с нуля, селиться в общежитии для переселенцев. Мы стараемся помочь людям, первое время они живут вообще бесплатно. Да, квартира маленькая, но крыша над головой есть, даем талоны на бесплатное питание и предлагаем: «Будете работать на нашем комбинате – мы поспособствуем при получении кредита, переберетесь в собственное жилье. Если же решите уехать из Бургштайна, скатертью дорога, но знайте, бесплатные апартаменты даются лишь на три месяца и помощь предлагается один раз». По-моему, это честно! И большинство эмигрантов того же мнения. Но встречаются неблагодарные, они называет нас рабовладельцами!

   – На чужой роток не накинешь платок, – процитировала я русскую пословицу, украдкой поглядывая на часы.

   Борис, похоже, поймал мой взгляд.

   – Я рассказал тебе эту историю с одной целью: мне нужна твоя помощь.

   – Если смогу быть полезной, то с огромной радостью, – кивнула я.

   – Сегодня ночью Зинаида опять помчится к любовнику. Можешь проследить за ней? – спросил Боря.

   Я растерялась.

   – Не знаю!

   – Значит, нет, – огорчился он. – Прости меня за нелепую просьбу, но мне больше обратиться не к кому. Робби умер, Оля пытается держать лицо, но ей очень тяжело. Если сейчас случится скандал с Зиной, сестра может сломаться. Никого из посторонних я привлечь не могу, нанять детектива тоже, по Бургштайну мигом поползут слухи!

   – У комбината есть служба безопасности? – промямлила я. – И, думаю, в издательстве создана подобная структура.

   Борис кивнул.

   – Верно, но в ней работают местные жители. Забудь! Идиотская просьба! Я бы сам за Зиной пошел, но у меня давление скачет, голова кружится, сердце колотится, перенервничал очень, боюсь грохнуться в обморок. Извини, что задержал тебя. Ты куда-то спешишь? Хочешь купить своим подарки к Новому году?

   – Попытаюсь сегодня проследить за Зиной, – помимо воли сорвалось у меня с языка.

   Боря шумно выдохнул:

   – Преогромнейшее спасибо. Очень надеюсь на твое молчание. Ты ведь водишь машину?

   Я кивнула.

   – Вот тебе ключи, под навесом стоит синенький «жучок», катайся на нем сколько влезет. После часа ночи в Бургштайне общественный транспорт не ходит, а такси ловить не стоит: шоферы на удивление болтливы. Если узнаешь, к кому бегает Зина, я буду тебе благодарен до гробовой доски.

   – Принимаю благодарности завернутыми в фантики, – остановила я Бориса, – очень люблю шоколадные конфеты.

   «Жучок» оказался крохотной малолитражкой, внутри которой оказалось неожиданно просторно. Я осторожно отпустила педаль газа и поехала искать аптеку, где добрый провизор без рецепта продал Роберту сильное болеутоляющее. В ресторан мне надо к трем часам, успею поболтать с фармацевтом.

   В тесном зале с низким деревянным прилавком не было ни одного покупателя, впрочем, служащих тоже. Около кассового аппарата висел звонок, я нажала на него, где-то вдали раздалось треньканье, из подсобки вынырнул мужчина и приветливо спросил по-русски:

   – Что хотите?

   Я заметила на его груди бейджик и поздоровалась:

   – Доброе утро, Артур.

   – Рад встрече, – учтиво ответил провизор, – надеюсь, вас привело в аптеку желание приобрести весы.

   – Считаете, что мне надо соблюдать диету? – улыбнулась я.

   – Вы прекрасно выглядите, – заверил Артур, – наверное, я неудачно выразился. Имел в виду, что с провизором лучше встречаться для приобретения весов, витаминов, а не ради получения антибиотиков или иных лекарств.

   – Абсолютно с вами согласна, – сказала я, – но, увы, я пришла за болеутоляющим. Голова разламывается.

   Артур достал из кармана халата очки.

   – Рецепт, пожалуйста!

   – У меня его нет, – грустно ответила я.

   Фармацевт снял очки.

   – Сходите сначала к доктору, а уж потом сюда.

   Я начала упрашивать аптекаря:

   – Приехала ненадолго, не знакома с местными врачами. Пожалуйста, проявите сострадание, мигрень терзает меня как голодная акула.

   Артур не дрогнул:

   – Боль может иметь разные причины. Повышенное либо пониженное давление, остеохондроз шейного отдела позвоночника, спазм сосудов, опухоль, гайморит, синусит, менингит…

   – Ой, мама, – прошептала я.

   – Надеюсь, у вас нет ничего серьезного, – поспешил утешить меня Артур. – Погода слякотная, давление скачет, многие сейчас жалуются на недомогание.

   Я изобразила бурную радость:

   – Отлично, диагноз есть, осталось приобрести лекарство.

   Артур посуровел.

   – У меня нет высшего медицинского образования, я не могу вас лечить. Дам средство, снижающее давление, а у вас окажется гипотония. Нехорошо получится.

   Я неожиданно вспомнила недавно прочитанный роман замечательной писательницы Гармаш-Роффе, она русская, но живет во Франции и пишет прекрасные детективы. Вроде у нее героиня пользовалась в аптеке тонометром. Или об этой услуге писал другой автор? В любом случае у меня есть что сказать.

   – В Париже в некоторых аптеках можно померить давление.

   Артур чуть наморщил нос.

   – Французы! У них свои порядки. В Бургштайне вам могут назвать ваш точный вес и рост, это безопасно для здоровья. Вон там стоит аппарат. Хотите попробовать?

   – Спасибо, нет, – отказалась я. – А что за коробка лежит у кассы? Это не тонометр?

   – Определитель веса мозга, – серьезно ответил Артур, – очень модная вещь, многие берут.

   Артур погладил коробку.

   – Познавательно. Занимательно. Хотите попробовать? Всего за пятьдесят евроцентов!

   – Это не больно? – на всякий случай спросила я.

   Провизор аккуратно снял крышку, поставил на прилавок предмет, отдаленно похожий на будильник, и сказал:

   – Работает на батарейках.

   – Он электрический? – изумилась я. – Тогда лучше не надо, еще током ударит.

   – Холодильник включен в розетку, – пожал плечами фармацевт, – но вы же спокойно открываете дверцу.

   – Голод не тетка, – нашлась я.

   Провизор взял два электрода, приложил к своим вискам и через секунду попросил:

   – Посмотрите на экран, какая там цифра?

   – Один килограмм двести пятьдесят два грамма, – отчеканила я.

   – Правильно, – согласился Артур, – видите, это очень просто, я не ощутил ни малейшего дискомфорта.

   Из подсобного помещения вышла девушка. Она несла в руках упаковки с разноцветными ватными шариками.

   – Леночка! – оживился Артур. – Разреши измерить твой мозг?

   – Хорошо, – согласилась помощница и покорно дала прислонить к своей голове электроды.

   – Один килограмм сто граммов, – огласила я.

   – Верно, – обрадовался провизор, – женский мозг слегка меньше мужского.

   – Вечно мы у них дуры, поэтому так прибор и сконструировали, – нараспев произнесла Лена и положила вату в нижний ящик длинного комода.

   – Ну, решайтесь, – вкрадчиво сказал Артур, – пятьдесят евроцентов не деньги. Да и сам аппарат не роскошь, у нас его можно приобрести за сорок евро.

   Я поежилась.

   – Страшновато. Может, вы способны терпеть боль, а я падаю в обморок при виде бормашины.

   Сидевшая на корточках Лена повернулась:

   – Знали бы, что делается с Артуром при виде кабинета с табличкой «Стоматолог»! Он туда без памперсов не входит!

   – Глупости, – возмутился провизор. – Ладно, продемонстрирую на Мусе. Милая, ты где? Мусь, Мусь, Мусь!

   Из-под прилавка вылезла болонка и посмотрела на хозяина. Понимаю, что вас удивляет присутствие собаки в аптеке, но Бургштайн не Москва. Надписей «С животными вход запрещен» здесь не увидите. Владельцы псов преспокойно сидят со своими любимцами в ресторанах, гуляют по городу, посещают торговые центры, ездят с четвероногими в общественном транспорте. Впрочем, собаки хорошо воспитаны, они не затевают между собой свар, не лают на незнакомых и выглядят намного достойнее, чем некоторые дети. А в связи с декабрьской непогодой все собаки Бургштайна облачились в непромокаемые стеганые куртки с капюшонами, нацепили резиновые сапоги и стали похожи на рождественских гномов.

   – Муся, – заворковал Артур, – дай головку. А вы посмотрите на экран.

   – Семьсот граммов, – огласила я результат.

   – Вчера было шестьсот восемьдесят, – хихикнула Лена, – у Муси полушария поправились.

   – Теперь ваша очередь! Не бойтесь! Даже Муся спокойно выносит измерение, – соблазнял меня провизор. Наверное, он имел небольшой процент с каждого проданного агрегата.

   – Ладно, – сдалась я, вынимая из кошелька монету.

   Моих висков коснулись резиновые присоски.

   – Читайте, – заговорщицки произнес Артур.

   – Пятьсот граммов! – протянула я.

   – Меньше, чем у Муси! – ехидно констатировала Лена.

   – Извините, сбой системы, – засуетился провизор, – наверное, батарейка умирает, сейчас поменяю. Вот, проведем процедуру заново.

   – Четыреста девяносто девять, – завопила Лена.

   Я уставилась на болонку и ощутила прилив обиды. Неужели у популярной писательницы ума меньше, чем у собаки?

   – Ерунда какая-то, – забубнил Артур и прикрепил электроды к своей голове.

   На экране появилась цифра 1.252.

   – Замечательно работает, – заржала Лена, – давайте на мне проверим!

   1.100!

   – Теперь Муся! – воскликнула Лена. – О! Она у нас Сократ! Как вас зовут?

   – Виола, – представилась я.

   – Отличное имя, – одобрила Лена и, не дожидаясь моего согласия, прижала к моим вискам электроды.

   – Пять, два нуля, – озабоченно произнес Артур, – надо признать, ваш мозг не велик.

   – Вы еще интеллигентно выразились, – вздохнула я, – похоже, под моей черепной коробкой пусто.

   Лена прыснула и ушла из зала, я в легкой растерянности обратилась к Артуру:

   – Не знаете, существуют ли препараты, увеличивающие вес мозга?

   – Понятия не имею, – честно ответил провизор. – Я торгую измерителями больше года. Многие, как и вы, сразу не решаются на покупку, приходится им действие прибора демонстрировать. Видел разные цифры, но пятьсот никогда. Вы уникум.

   – Приятно слышать, – вздохнула я, – давайте вернемся к основной цели моего визита – головной боли.

   Из подсобки донеслось радостное ржание Лены. Судя по издаваемым звукам, помощница Артура считала, что у меня нечему болеть под черепом. Действительно: нет органа – нет проблемы.

   Я повысила голос:

   – Очень смешно. Но пятьсот граммов в наличии, и в них случилась мигрень. Дайте таблетки.

   – Не имею права, – отрубил провизор.

   – Я пойду попью кофе! – крикнула Лена. – Загляну в бистро к Грете.

   – Ступай, – милостиво разрешил начальник.

   – Теперь, когда мы остались вдвоем, может, вы расщедритесь на упаковку пилюль? – заныла я. – Давайте куплю мозговой измеритель, сделаю вам кассу.

   – Сорок евро, – обрадовался провизор.

   Я протянула ему кредитку.

   – И посчитайте еще средство от мигрени.

   Артур ловко провел пластиковой кредиткой по терминалу, выполз чек, я посмотрела на бумажку.

   – Снято сорок евро.

   – Верно, – кивнул фармацевт, вытаскивая из ящика запечатанную упаковку с измерителем.

   – А таблетки? – напомнила я.

   Артур протянул мне пакет:

   – Не просите. Меня могут лишить лицензии, но еще я являюсь принципиальным противником самолечения и всегда придерживаюсь правила: никогда, никому, ничего без рецепта доктора!

   – Даже если человеку стало плохо на пороге аптеки? – изумилась я.

   – Конечно, – подтвердил провизор. – Я не знаю, чем посетитель болен. Мой долг вызвать «Скорую».

   – Не хотела бы умирать у вашего прилавка, – не выдержала я, – небось, даже стакан воды не подадите. Вот только в отношении некоторых людей ваша агрессивная принципиальность не срабатывает. Кое-кому вы отсыпаете медикаменты из-под полы!

   – Я? – ахнул Артур. – Ложь! Клевета! Кто распространяет такие слухи? Назовите фамилию! Я подам в суд!

   – Роберт Волков, – сказала я. – В этой аптеке ему отпустили сильное болеутоляющее, и он скончался! Наверное, вы уже слышали.

   Артур беззвучно открыл рот, потом закрыл его и спустя секунд десять спросил:

   – Вы кто?

   – Та, кто поможет вам избежать неприятностей. Думаю, скоро сюда заявится Вальтер, – стараясь казаться невозмутимой, произнесла я. – Начальник полиции пока еще не догадался спросить: «Почему Роберт зашел именно к Артуру? Волков двигался по улице вниз, на его пути было три аптеки, но он их миновал. Не значит ли это, что Артур ранее снабжал Роберта лекарствами, и Волков был уверен, ему дадут викасолин?» Кстати, Анна Ильинична ничего Роберту не выписывала, а к другому доктору он никогда не обращался! Оцените свое положение. Если вы надеетесь скрыть посещение Волкова, то зря. У Роберта нашли ваш фирменный пакет с чеком внутри, на нем указаны дата и час покупки пилюль.

   – Роберт умер, – пробормотал Артур, – а меня притянут к ответу за нарушение закона. Я лишусь аптеки! Мне больше никогда не разрешат работать с лекарствами!

   – Вполне вероятно, – согласилась я. – В Евросоюзе строго наказывают провизоров-махинаторов.

   Артур схватил с прилавка рекламную листовку и принялся ею обмахиваться. Я молча смотрела на мужчину, по лицу которого было понятно, что творится у него на душе. В конце концов фармацевт приподнял доску прилавка, выскочил в торговый зал, повесил на дверь табличку «Извините. Закрыто по техническим причинам» и поманил меня:

   – Идите сюда.

   Офисное помещение аптеки напоминало кухню хорошей хозяйки. Повсюду чистота, уютные занавески в бело-синюю клетку, безукоризненно белые шкафчики на стенах и овальный стол в окружении трех стульев. Артур сел, я устроилась напротив и велела:

   – Рассказывайте.

   – Дело это очень щепетильное, – признался провизор. – А вы действительно поможете мне избежать неприятностей?

   – Люди, помогающие следствию, получают снисхождение от суда, даже если совершили тяжкое преступление, – произнесла я. – Нехорошо отпускать лекарства без рецепта. Но если в ваших действиях не было злого умысла или желания обогатиться, то, полагаю, правонарушение не так уж велико. Насколько я поняла, вы хотели помочь Волкову. Не торгуете же вы препаратами из-под полы постоянно!

   – Конечно, нет, – устало произнес Артур, – и я ему всегда твердил: «Обратитесь к врачу. Любую болезнь лучше схватить в самом начале». Но проблема была крайне деликатной. Вы, полагаю, не из полиции? Не живете в Бургштайне, я никогда вас не встречал!

   – Для вас главное не то, какое ведомство я представляю, – сказала я, – а то, что могу вам помочь, поговорить с Вальтером, убедить его закрыть глаза на нарушение, которое вы совершили.

   – Не обманете? – колебался провизор. – Как мне проверить вашу честность?

   Я развела руками:

   – Никак. Придется рискнуть.

   Фармацевт взлохматил аккуратно уложенные волосы.

   – Поклянитесь, что ни одной душе не передадите мой рассказ.

   – Не могу, начальник полиции непременно его услышит, – предупредила я.

   Артур провел ладонями по лицу.

   – Чёрт.

   Я положила руки на стол.

   – Известно, что Роберт сюда заходил. Еще раз напомню, при нем найден пакет с названием вашей аптеки и чек. Кассовый документ свидетельствует о честности провизора, вы не торговали сильнодействующим препаратом тайно, следовательно, не наживались на пилюлях. Уже легче, правда?

   – Просто я хотел помочь, – еле слышно произнес провизор.

   – Давайте рассуждать спокойно, – продолжила я, – правда уже известна, приход полиции – дело времени. Предположим, я обманщица, которая по некой причине заявилась к вам в аптеку с целью узнать кое-что про Роберта и не собираюсь вам помогать. Будет ли вам хуже, если вы расскажете правду? Нет, потому что уже плохо. В следующий раз, когда окажете больному дружескую услугу, не кладите медикаменты в сумку с логотипом и не проводите покупку через кассу. Есть шанс, что я не вру, расскажите мне все.

   – Есть шанс, – эхом повторил Артур.

   – Так используйте его, – посоветовала я.

   Провизор вытащил из кармана ярко-желтый баллончик и пшикнул себе в рот.

   – Гомеопатическое успокоительное, – пояснил он, – отличное средство, находится в свободной продаже, его я могу отпустить без предписания доктора. Роберт очень помог моей маме. Он был добрым, сострадательным человеком.

   Я кивала в такт словам провизора, а тот поведал следующую историю.

   Мать Артура, верующая женщина, каждый вечер молилась перед сном, просила у Бога всяческого благополучия для Волкова, который устроил ее, эмигрантку из России, на хорошую работу, замолвил словечко в банке при получении кредита на жилье и подсказал адрес риелтора, быстро решившего проблему с покупкой дома. На каждый праздник дама отправляла Роберту поздравительную открытку и часто говорила сыну:

   – Волков святой человек, он помогает простым людям и не ждет благодарности.

   Артур, естественно, знал, как выглядит Роберт, но никогда не общался с ним. Господин Волков, конечно, бывал иногда в районе, где жил и работал Артур, но в его аптеку не заглядывал.

   Несколько месяцев назад, поздним вечером, в квартире провизора раздался звонок. Артур живет над аптекой, а вход украшает табличка: «После двадцати двух нажмите на кнопку домофона». Артуру нетрудно встать с постели и спуститься в торговый зал, чтобы обслужить клиента. Конкуренция среди провизоров высока, по соседству расположено еще несколько аптек, но ни одна из них не работает круглосуточно, поэтому мужчины, которым спешно понадобился презерватив, или родители внезапно заболевших детей спешат к Артуру.

   Фармацевт открыл специальное окошко в двери, через которое отпускает в темное время суток товар, увидел мужскую фигуру и спросил:

   – Чем могу помочь?

   Человек пониже надвинул на лицо бейсболку с длинным козырьком.

   Артур насторожился. В Бургштайне, как и в любом городе мира, есть воры, грабители, наркоманы. Аптеки часто становятся объектом нападения подсевших на иглу, поэтому под прилавком встроена тревожная кнопка, а в ящике кассы лежит оружие. Артур сделал шаг назад, но посетитель быстро сказал:

   – Извините за ночной визит, мне необходимо срочно побеседовать с Еленой Константиновной.

   Провизор вздрогнул:

   – Это невозможно.

   – Пожалуйста, попросите ее спуститься, – тихо продолжил незнакомец, – не бойтесь, я не преступник. Скажите матери, что пришел Роберт.

   Артур от неожиданности обомлел, потом воскликнул:

   – Вы Волков?

   – Да, пожалуйста, не шумите, – взмолился покровитель эмигрантов, – я знаю, это против правил, но впустите меня внутрь, я не хочу маячить на улице.

   Фармацевт отпер дверь, Роберт проскользнул в торговый зал.

   – Еще раз прошу прощения за то, что разбудил вас, но Елена Константиновна…

   – Мама умерла, – выдавил Артур, – еще весной.

   Роберт помрачнел.

   – Я не знал.

   – Она всю жизнь вспоминала вас в своих молитвах, – сказал провизор, – никогда не забывала пожелать своему благодетелю счастья и здоровья.

   – Спасибо ей, я пойду, пожалуй, – нервно произнес Волков.

   – Я могу чем-то вам помочь? – осведомился Артур.

   Волков поправил бейсболку.

   – Мне нужен викасолин.

   – Нет проблем, – улыбнулся Артур, – давайте рецепт.

   – Его нет, – коротко сказал Роберт, – пожалуйста, отпустите упаковку. Очень болит нога, с трудом ступаю на нее.

   – Вам лучше обратиться к специалисту, – посоветовал Артур.

   – Это невозможно, – отрезал Волков.

   – Почему? – удивился провизор.

   – Невозможно, – повторил ночной гость. – Я надеялся на помощь Елены Константиновны, она по образованию врач.

   – Да, мама в Москве работала участковым терапевтом, – подтвердил Артур, – а когда очутилась в Бургштайне, сдала благодаря вашей протекции экзамен на провизора. Все, что мы имеем: аптека, дом, материальное благополучие, – обретено благодаря вам. Я отпущу викасолин без рецепта. Покажите больное место.

   – Зачем? – устало спросил Роберт. – Просто у меня болит нога.

   – Возможно, вам нужно другое средство, – пояснил Артур. – Я, конечно, не врач, не имею права на практику, но четыре года учился в медицинском колледже.

   Волков поколебался несколько мгновений и задрал штанину. Артур наклонился, осмотрел пораженную поверхность и явно встревожился:

   – Давно у вас язвы?

   – Около месяца, – ответил Роберт, – они открываются, потом рубцуются и сильно болят.

   – Других симптомов нет? – осторожно спросил фармацевт. – Можете сказать, где образовалось первое поражение? Ведь не на ноге! Так?

   Волков заметно смутился.

   – Ну… такая штука появилась… э… э…

   – На половом органе? – подсказал Артур.

   Роберт кивнул:

   – Ранка меня не беспокоила, не болела. Я подумал, что стал жертвой какого-то насекомого… укусил во сне комар… потом язвочка затянулась… а теперь на ноге возникла такая же и причиняет страдания.

   Артур еще раз глянул на голень.

   – Ваша жена здорова?

   – Да, а что, эта дрянь заразна? – испугался Волков.

   – Боюсь, у вас сифилис, – выпалил фармацевт, – в запущенной третьей стадии.

   – И поэтому побоялись обратиться к своему семейному врачу? – не удержался Артур.

   Волков облокотился о прилавок.

   – Глупо соврал, да? Когда я увидел первую язву, посчитал, что у меня триппер, пропил антибиотики и успокоился. Не так давно я ездил по делам в Париж, заключил выгодный контракт, отметил удачу в ресторане, слегка превысил дозу спиртного… ну… и…

   – Воспользовались услугами проститутки? – предположил Артур.

   – Верно, – признался Волков. – Я люблю Ольгу, но наш брак давно лишился интимной стороны. Понимаете?

   – Лучше завести постоянную любовницу, чем обращаться к ночным бабочкам, – не удержался от совета провизор.

   – Человеку моего положения в Бургштайне трудно ходить налево, – нервно воскликнул Роберт, – я оттягиваюсь в Париже, где никому до меня дела нет. Наверное, с точки зрения здоровья любовница безопаснее, но каждая женщина, став партнершей, потребует внимания. Я доволен своей супругой, мне не нужны другие бабы, использую проституток – исключительно по физиологическим причинам.

   – Сколько лет назад у вас возникла язва в паху? – решился спросить Артур.

   – Лет? – удивился Роберт. – Она появилась в августе, числа… э… Сейчас посчитаю. Во Францию я приехал второго, пятого вернулся в Бургштайн, где-то седьмого болячка вылезла. Я сразу сообразил, что подцепил венерическое заболевание. Но ведь сейчас все хорошо лечится? На дворе не Средние века, полно средств от любых инфекций! Да и язвы эти зарастают, скоро сами по себе пройдут. Наверное, мне все же помог курс мощных антибиотиков! Просто дайте обезболивающее, ногу сильно дергает, спать не могу, совсем измучился.

   Артур откашлялся:

   – Положение сложное. Поражения на ногах характерны для третьей стадии сифилиса. Болезнь развилась до такой степени примерно через десять лет после заражения.

   – Ерунда, – повеселел Роберт, – я был совершенно здоров еще в июне.

   – Невероятно, – пробормотал Артур, – я наблюдаю классическую картину, как в учебнике. Третья стадия сифилиса.

   Волков достал кошелек.

   – Вы ошибаетесь. В мае мне удаляли родинку на спине, перед вмешательством сделали необходимые анализы, в том числе на СПИД и реакцию Вассермана. Результат отрицательный, я ничем не болел.

   – Немыслимо, – протянул Артур, – сходите к врачу. Я дам вам адрес, специалист живет в другом городе, он немец, зарабатывает анонимным лечением венерических заболеваний, никаких документов от пациентов не требует. Я отправлял к Густаву нескольких человек, все остались довольны. Сейчас отпущу вам викасолин, но непременно посетите венеролога, тот гарантирует сохранение тайны. С выписанными рецептами приходите только сюда, любой аптекарь, увидев предписание, поймет, для чего лекарство. Набор средств для лечения болезни, приобретенной половым путем, ограничен. Пообещайте обратиться к Густаву.

   – Да, – кивнул Роберт и сдержал слово.

   Через неделю вечером немец позвонил Артуру и сказал:

   – Ты отправил ко мне мужчину с анализом на реакцию Вассермана?

   – Ему нужно помочь. Очень человек хороший, – ответил провизор.

   – Это не сифилис, – сказал Густав, – хотя болезнь крайне на него похожа. Удивительная штука, никогда с такой за долгие годы практики не сталкивался. Выглядит как ускоренный вариант сифилиса. От появления первичной язвы до запущенной стадии прошли не годы, а недели.

   – Так что с ним? – испугался Артур.

   – Не знаю, – признался врач.

   – Как лечить-то? – нервничал провизор.

   – Понятия не имею, – честно ответил Густав, – ему надо пройти серьезное обследование, но мужик упирается, боится, что жена узнает.

   – Болезнь заразна? – не успокаивался фармацевт.

   – Я думаю, она передается половым путем, – предположил Густав, – но все мои догадки ни на чем не основаны. Попробуй убедить парня слетать в Америку, оттуда слухи до Бургштайна не доберутся. Я связался со своим коллегой из Лос-Анджелеса, там есть всемирно известный госпиталь, Курт заведует в нем диагностическим отделением. Он ждет Джорджа.

   – Кого? – не понял Артур.

   – Мужик, которого ты прислал, назвался Джорджем Брауном, – ответил Густав, – а я, как понимаешь, удостоверение личности не спрашивал.

   – Хорошо, что не представился Дэном Брауном, – вздохнул хозяин аптеки.

   – Записывай, что ему надо дать, когда придет в аптеку, – воскликнул Густав, – и убеди слетать к америкосам! Объясни, что от точного диагноза зависит лечение.

   Роберт появился ночью, Артур попытался провести с ним работу, и в конце концов тот сказал:

   – Хорошо. Но раньше, чем в январе будущего года, полететь в Лос-Анджелес я не смогу. Как объяснить Оле, почему я собрался в США осенью?

   – Бизнес, – пожал плечами Артур.

   – Мы с женой вместе занимаемся делами, Ольга знает, что никаких проектов с Америкой не существует, – пояснил Роберт. – Пятого января супруга с братом планируют улететь в Австралию. Одна из наших знакомых выдает замуж дочь, торжество проведут на родине жениха. Праздник продлится две недели. Я плохо переношу жару, на материке кенгуру сейчас лето, поэтому я остаюсь дома. Пока все будут веселиться, я смогу тайно слетать в США. А пока собираюсь пить то, что прописал Густав.

   Артур скрепя сердце выдал Роберту таблетки. Раз в неделю, по ночам, Волков приходил пополнять запас. Он чувствовал себя хорошо, язва на ноге закрылась, новые не появились, прошла слабость, наладился сон, аппетит. Густав явно составил правильную схему лечения.

   За несколько дней до смерти Волков в очередной раз посетил Артура, взял лекарства и сказал:

   – Не вижу смысла лететь в Америку.

   – Необходимо поставить точный диагноз, – напомнил провизор.

   – Ерунда! Я уже выздоровел, – заявил Роберт.

   – Улучшение порой наступает перед обострением болезни, – предостерег его фармацевт. – Густав предупредил вас, что не компетентен в вашем случае, таблетки подобрал наобум.

   – Я здоров! – ответил Роберт. – Сегодня забежал к вам в последний раз.

   Артуру оставалось лишь развести руками.

   – Надеюсь, вы не ошибаетесь. Хочется верить, что неприятная болезнь покинула вас навсегда.

   – Меня микробы боятся! – засмеялся Волков. – Прощайте, большое вам спасибо!

   Некоторое время Роберт не появлялся, а потом возник в аптеке днем, чем очень удивил провизора. Хорошо хоть в момент визита Волкова в торговом зале не было ни одного клиента.

   – Что случилось? – забеспокоился Артур. – Вам плохо?

   – Очень больно, – сквозь зубы произнес Роберт, – скорей дайте викасолин! Нету мочи терпеть.

   – Вам необходима помощь врача, – засуетился провизор.

   – Нет, – простонал Волков, – ни в коем случае. Я отказался от услуг Анны Ильиничны, опасался, что она язвы на ногах заметит, не хочу ехать в больницу. Викасолин! Умоляю! Мне очень плохо! В глазах темно!

   Провизор поднял прилавок.

   – Прилягте в офисе на диване.

   – Нет, – с большим усилием ответил Волков, – мне надо дойти! Непременно! Отдать ей!

   – Куда вы спешите? – поинтересовался Артур. – Любое дело можно отложить.

   – Только не это, – выдохнул Роберт, – и не сегодня. Я дойду. Я смогу. Викасолин поможет. Дай!

   Артур продал ему болеутоляющее, Роберт разом проглотил тройную дозу капсул и выполз на улицу. Провизор хотел посмотреть, куда направился благодетель матери, но в аптеку вошла пожилая дама, и Артур отвлекся на поиски сиропа от кашля.

   – Я чуть сам не умер, когда узнал о смерти Роберта, – признался он. – Я рассказал вам чистую правду. Понятия не имею, что за напасть мучила Волкова, но предполагаю, что он умер именно от нее. На всякий случай я провел в аптеке дезинфекцию.

   – Роберт не называл имени человека, с которым собирался встретиться в день своей кончины? – задала я главный вопрос.

   Артур уставился в окно.

   – Нет. Очень надеюсь, что правда не выплывет наружу. Она слишком неприглядна. Попрóсите Вальтера сохранить тайну?

   Я кивнула, распрощалась, пошла к двери и была остановлена возгласом провизора:

   – Измеритель массы мозга! Вы забыли его на кассе.

   – Он мне не нужен, – отмахнулась я.

   – Ничего из ассортимента аптеки нельзя возвращать, – строго объявил Артур.

   – Я не пользовалась прибором, не вскрывала коробку, – удивилась я, – не выносила аппарат на улицу.

   – Есть чек, значит, вы совершили покупку, – уперся провизор, – я не могу вернуть вам сорок евро.

   – И не надо, – легкомысленно сказала я, – оставьте себе.

   – Ни в коем случае! Он ваш! – отрезал Артур.

   Мне пришлось забрать пакет.

   Погода радовала совсем не декабрьским солнышком, с неба перестал лить дождь, под ногами не растекались лужи. Здание «Шпикачки» находилось недалеко, и я решила прогуляться пешком, оставив любезно предоставленную Борисом малолитражку возле аптеки. Мне удалось припарковать машину: в плотном ряду автомобилей у тротуара случайно обнаружилось местечко. Но не факт, что повезет у трактира, с парковкой в Бургштайне так же плохо, как и в Москве.

   Оставив пакет на заднем сиденье, я дошла до служебного входа и столкнулась с Варей.

   – Ну? – налетела на меня она. – Побеседовала с Ольгой?

   – Пока нет, – ответила я.

   – Блин, – выпалила Варя, – протянешь время, и будущая хозяйка «Шпикачки» найдет управляющего на стороне.

   – Сейчас Волковой не до покупки трактира, – парировала я, – она занимается похоронами мужа.

   – Не сама же она за гробом поехала! – возразила Варвара. – Специалиста наняла!

   Эгоцентризм Варвары поражал. Конечно, для большинства людей своя рубашка ближе к телу, но они хотя бы стараются изобразить сочувствие, когда слышат о чьей-то смерти. Варя даже не прикидывалась огорченной, она втолкнула меня в крохотную кладовку и затарахтела:

   – «Шпикачку» точно продают. Вероника Григорьевна в ярости орет на служащих, но народ на нее забил. Догадались, что недолго ей царствовать, скоро тут власть переменится. Вчера младший Гришка раскололся, пришел ко мне и рассказал правду. Облысевший сыночек Вероники – игрок в покер. Он не первый раз спускает капитал. Мать пытается обуздать «деточку», но разве ей справиться с сорокапятилетним мужиком? Старший Гриша поставил на кон ресторан и спустил его. Тому, кто выиграл, трактир не нужен, он хочет денег. Гришка втихаря сбывает ресторацию. Все наши думают, что «Шпикачку» приобретет Волкова. А я поняла, что ты ее шпионка, нанятая, чтобы сбить цену.

   – Мы уже обсуждали эту тему, – остановила я Варю. – Теперь выслушай меня. Наша договоренность останется в силе, я замолвлю за тебя словечко. Но сейчас не очень этично проводить с Волковой беседы на эту тему.

   – Почему? – спросила Варя.

   – У нее муж умер, – процедила я. – Прояви такт, сделай вид, что скорбишь вместе с ней. Как я могу доложить хозяйке о твоих исключительных талантах, проведя тут всего одну рабочую смену? Оля заподозрит сговор, я не получу гонорар, а тебя новая владелица сразу вышибет на улицу. Мне необходимо потолкаться в «Шпикачке» хотя бы несколько дней.

   Варвара одернула форменный халат.

   – Твоя правда! Я порой излишне тороплюсь, несусь ракетой. Пусть Роберта похоронят, как раз пройдет нужное время, ты осмотришься.

   – Приятно иметь дело со сговорчивым человеком, – улыбнулась я.

   Варя поправила аккуратно уложенные волосы.

   – Я готова на компромиссы, если они не затрагивают принципиальных вещей, и могу по достоинству оценить хороший совет.

   Я поспешила закрепить успех:

   – Меня лучше не повышать до помощницы Степана.

   – Оставаться в посудомойках глупо, – воскликнула Варвара, – ты не сможешь никуда отлучиться, кроме как в перерыв. Работа изнурительная, выматывающая, она для здоровенной бабы, а не для мелочи чуть больше сорока кило весом.

   – От Степана тоже не отойти, – возразила я, – и он заставит меня резать овощи. Я не умею и не люблю готовить, устану от этого хуже, чем от мытья тарелок. Работники на кухне удивятся, почему ты меня повысила? Есть Макс, который пришел раньше. Имею встречное предложение. Приставь к Степану Максима, у парня больная жена, он нуждается в заработке, будет тебе благодарен за увеличение оклада, получишь верного клеврета. А я лучше стану уборщицей. Она разгуливает по «Шпикачке» свободно, протирает пол в холле, чистит туалеты. Никто не удивится, если столкнется со мной на складе, в кабинете Григория или на коленях возле духового шкафа. Чистота – залог здоровья.

   – У нас есть уборщица Аня, – протянула Варя, – не хочется ее увольнять, хорошая девушка, работящая, молчаливая, никогда не грубит, старательная, непьющая.

   – Дай ей отпуск, – предложила я, – отправь на три дня домой, заплати за неотработанную смену. Полагаю, Аня будет счастлива. На кухне скажешь, что уборщица приболела, а я временно ее заменю.

   – Эй, Вилка! – окликнули меня.

   Я остановилась:

   – Кто здесь?

   Небольшая деревянная панель отъехала в сторону, из углубления вышел Макс.

   – Там есть комната? – удивилась я.

   – Вход в подвал, – пояснил Макс. – Совсем небольшой, он оборудован под хранилище овощей. Спасибо.

   – Пожалуйста, – кивнула я, – правда, не знаю за что.

   – Ты отказалась от места помощницы Степана, и оно досталось мне, – произнес Максим. – Извини за вчерашнюю горячность, но я не хотел такого поворота. Наше заведение – серпентарий, если не кусаться, тебя сожрут другие змеи. Еще раз мерси, но не советую впредь проявлять благородство, его не оценят по достоинству, прилепят кличку «дура» и будут тобой помыкать. Зубы и когти – вот что нужно иметь и активно использовать в борьбе за место под солнцем.

   – Похоже, мы обитаем на разных территориях зоопарка, я – не смотрю на мир из окна серпентария. И тебе советую уйти из него. Если считать окружающих ядовитыми кобрами, они таковыми и станут. Попробуй считать людей благородными собаками, и обретешь верных друзей, – сказала я.

   Макс сложил руки на груди.

   – Ага! Ласковые питбули, нежные ротвейлеры, сострадательные аргентинские доги! Имей в виду, я не собирался мутить интригу, чтобы помешать твоему стремительному повышению.

   – Знаю, – кивнула я, – но стоять около Степана с тесаком в руке – не моя голубая мечта. Я не люблю готовить, вот убирать обожаю, поэтому и постаралась избавиться от кухонного рабства.

   Максим взял меня за руку.

   – Еще раз спасибо! Что хочешь в знак благодарности?

   – Плюшку с творогом или корицей, – облизнулась я. – Вчера они так офигенно пахли! Чуть с ума не свели! Я хотела утащить одну, но не удалось!

   Макс рассмеялся и собрался что-то сказать, но тут в коридоре показалась худенькая женщина. Максим быстро выпустил мою ладонь и отступил на пару шагов.

   – Привет, Кара!

   Незнакомка ангельским голоском ответила:

   – Чао, Максик! Кто это с тобой?

   – Виола, – представил меня он, – ее на кухню взяли, а сегодня из-за болезни Ани в уборщицы определили.

   – Рада знакомству, – колокольчиком прозвенела Карина, – а я царь Кощей, который над златом чахнет, сижу в бухгалтерии, циферки складываю, вычитаю, делю, умножаю. Красивые у тебя ботинки! Дорого заплатила?

   Я посмотрела на кожаные ботильоны и разозлилась на себя. У бедной женщины, которая почитает за счастье мыть сортиры в третьесортном трактире, не может быть туфель от всемирно известного бренда. Ох, трудна работа шпиона, и губят агента под прикрытием мелочи вроде непозволительной обуви. Что делать? В голову немедленно пришли слова, сказанные моим редактором Олесей Константиновной. Как-то раз, когда я впала в истерику, узнав, что в рукописи есть несостыковки, она спокойно сказала:

   – В чем проблема? Все можно переписать. Это слова на бумаге, а не скрижали вечности.

   Меня ее замечание успокоило, и теперь я использую его как жизненный принцип. Все можно переписать, главное – не терять самообладания.

   Я выставила ногу.

   – Здоровские, да?

   – Из кожи угря, – моментально оценила мои сапожки Карина.

   – Повезло мне, – как можно искреннее продолжила я, – работала у щедрой женщины, та денег не считала, каждый день по магазинам гуляла. Накупит вещей, принесет домой, померяет и половину прислуге раздаст. Разонравились ей обновки. По фигуре мы не совпадаем, платья мимо меня пролетали, зато обувь частенько перепадала. Жаль, она в Англию уехала, я шикарного места лишилась.

   – А-а-а, – протянула Карина, – я уж решила, что к нам богатая наследница устроилась. Кстати, у тебя и курточка неплохая. Кто сшил? Пол Смит? Мне его разноцветные шмотки очень даже нравятся, но средств на их приобретение нет!

   – Когда ты успела верхнюю одежду Виолы разглядеть? – восхитился Макс.

   – Вчера, – ответила Карина.

   – Пуховик тоже подарок прежней хозяйки, – поспешила я с уточнением.

   – Вроде у вас размеры не совпадали, – меланхолично напомнила бухгалтер.

   Я снова вспомнила замечание Олеси и нашла отговорку:

   – Зато подходили вещи одной из ее дочерей.

   – Клево, – улыбнулась Карина и ушла.

   – Глаз-ватерпас! – воскликнул Максим. – Ну, теперь пойдет про нас болтать, полетит сплетня орлом!

   – О чем говорить? – пожала я плечами. – Мы просто стояли в коридоре.

   – Ты не знаешь Кару, у нее в голове мигом конструкция выстраивается: Вилка и Максим разговаривали возле входа в подвал. Почему они не на кухне? Небось, хотели спуститься вниз. В погребе мало места, двоих туда не пошлют. Значит, парочка искала уединения. По какой причине прячутся от людей? Они вместе спят! – выпалил Макс.

   – Ты преувеличиваешь, – засмеялась я, – ни один нормальный человек не сделает подобных выводов, увидев беседующих на виду людей. Вот если б она нас в туалете застукала, тогда да, есть пища для размышлений. Но коридор!

   – Карина не принадлежит к породе нормальных баб, – скривился Макс, – она обожает подсматривать, подслушивать, разнюхивать.

   – Макс! – заорали из кухни. – Куда подевался этот чертов идиот! Дайте ему поджопник! Ма-а-акс!

   – Потом потреплемся, – шепнул новоявленный помощник Степана и улетучился.

   Я прошлась пару раз по коридору, потом сбегала в служебную раздевалку, взяла свою новую, пару дней назад купленную на распродаже куртку и отправилась на поиски бухгалтерии.

   Кабинет Карины был меньше собачей будки.

   – Чего надо? – не особенно приветливо поинтересовалась его хозяйка, узрев меня на пороге.

   Я потрясла курткой.

   – Она тебе нравится?

   – И что с того? – пожала она плечами.

   – Забирай! – улыбнулась я.

   Карина отодвинулась от компьютера.

   – Предлагаешь мне свою куртку?

   Я объяснила:

   – Не люблю вещи, привлекающие внимание, предпочитаю серо-синие тона. Но дареному коню под челку не заглядывают. Хозяйка отдала, я взяла и поклонилась в пояс. К тому же размер не мой, сороковой, я ношу максимум тридцать восьмой, а еще лучше тридцать шестой. Выкинуть дорогую вещь рука не поднимается, подруги еще мельче меня, они в куртке утонут. А тебе в самый раз будет.

   – Мельче тебя только мыши, – пробормотала Карина. – Если не шутишь, возьму.

   Я положила куртку на стол.

   – Она твоя.

   Карина схватила презент, прижала к груди, помяла в руках, понюхала и спросила:

   – Чего хочешь? Ни за что не поверю в твое бескорыстие! Просто так даже кретинка шмотку не отдаст!

   Я села на крохотную табуреточку.

   – Похоже, ты здесь всех знаешь.

   – А то! – вздернула голову Кара. – Голенькими вижу.

   – Научи меня, как с кем общаться, – попросила я, – хочу остаться в «Шпикачке», вроде коллектив нормальный, повышение обещают, если хорошо себя проявлю, стану старшей уборщицей, потом кастеляншей, заместителем управляющего по хозяйственной части. Неплохая карьера намечается, есть куда расти.

   Карина подперла кулаком подбородок.

   – Варька натрепала? Врет! Ставка поломойки одна, старших у нас не предусмотрено, никаких кастелянш не держим, со скатертями, моющими средствами и прочей дребеденью Гришка-маленький сам справляется, замов у него нету!

   – Вот оно что! – протянула я.

   – Варьку ругают за текучку, – трещала Карина, – а еще она вечно вороватый народ нанимает. За год три уборщицы сменились. Одна серебряный кофейник прикарманила, другая бутылку дорогущего вина, третья прихватила Варькину сумку. Анька пока тихо сидит, да неизвестно, что она отчебучит.

   – Я когда-то работала в казино, – соврала я, – место сказочное, начальник золотой, кормили нас бесплатно. Клиенты, если выигрывали, всегда хорошие чаевые даже поломойкам отстегивали. Хотела там до пенсии трудиться, но проработала меньше года.

   – С охранником в темном углу обжималась? – предположила Кара, которая, похоже, во всем искала сексуальную подоплеку. – Рабочая трахминутка? Перепихон в служебный полдень?

   Я изобразила уныние:

   – Пострадала из-за собственной глупости. Первого апреля все начали друг над другом подшучивать, пластмассовых мух в стаканы с чаем бросать и быстро бледнеющими чернилами на белые мужские сорочки брызгать. Я заразилась общим весельем, сбегала на Белорусский вокзал, благо он рядом был, купила в одном из ларьков резиновую гадюку, до одури смахивающую на настоящую, и положила одной крупье на стул.

   Думала, девушка заорет от ужаса, все посмеются и будут ее поддразнивать. А вышло ужасно. Янка грохнулась в обморок, клиенты перепугались, примчались «Скорая», милиция, начали выяснять, чья шутка, ну и вычислили меня!

   Начальник орал, как обезумевший вепрь:

   – Ни фига себе прикол! Янку с сердечным приступом увезли.

   Я стала оправдываться, лепетала про первое апреля, а шеф еще больше рассвирепел:

   – Все знают, как Яна змей боится. Ты не шутила, а издевалась, пошла вон!

   Целую неделю потом я прибегала в казино и объясняла:

   – Не слышала про фобию крупье.

   Ни одна душа мне не поверила! Все отвечали:

   – Не ври! Яна постоянно про змей говорила, нам тут злыдни не нужны.

   Но я, честное слово, не слышала! Потеряла шикарное место из-за нелепицы!

   Карина нежно погладила куртку.

   – Взамен пуховичка я должна рассказать, что и кому не стоит говорить? Хочешь тут всем понравиться?

   – Верно, – кивнула я, – просвети меня, будь другом.

   Карина встала, бочком протиснулась к шкафу, повесила мою курточку на плечики и вернулась назад.

   – Ну давай. Народу в ресторане немного, но каждый со своими тараканами. С кого начнем?

   – С Максима? – предложила я.

   – Он тебе нравится, – заблестела глазами Кара, – думаешь, трахнет? Не надейся. Макс женат, он из тех дураков, которые на чужом столе пирожками не лакомятся. Очень хочет денег заработать, живет в нищете, я слышала, как он взахлеб о дорогих машинах говорит. Но вообще-то он нормальный мужик, если, конечно, не считать его преданности супруге. Шутки понимает, не знаю, как на змею отреагирует, но, когда к нам клиент с ротвейлером пришел и тот из ошейника вывернулся и на кухню полетел, все от страха ринулись кто куда. Марио, наш тогдашний шеф-повар, аж в холодильнике заперся, его потом два часа вытаскивали. Один Макс не запаниковал, сунул псу котлетный фарш. Пока тот жрал, застегнул на нем шлейку, там и хозяин подоспел.

   – А Варвара? – спросила я.

   Карина скорчила рожу:

   – Наша красота, никем не оцененная. Мужа у генерала посудомоек нет и не будет, любовники отсутствуют, гормоны играют, и лезет Варя на стену. Чтобы окончательно не взбеситься, орет на подчиненных. Легко может отдубасить тряпкой поваренка. Любит жрать на работе. Всегда под завязочку ужином напихивается, не брезгует взять домой остатки. Громко говорит:

   – Степа, положи моей собачке вон ту котлетку, ее клиент не тронул, подсыпь картошки фри и сунь еще кусок тирамису в коробочку.

   – Бедный песик скончается от такого питания! – пришла я в ужас.

   Карина радостно засмеялась:

   – Нету у нее псов! Сама жрет в кровати ночью, но стыдится признаться. Очень жадная. Если хочешь с ней в хороших отношениях пребывать, ругай Лариску, всех баб, у кого мужики есть, и парней тоже, говори: «Разве эти подонки могут оценить нормальную женщину, которая хочет создать семью? Подавай им сиськи, жопу и пустую голову». Варваре много лет, но она все о сексе мечтает, хотя ей давно пора о душе подумать, скоро на кладбище ехать! Упаси боже сказать, что собираешься на свидание, Варька станет твоим злейшим врагом и примется подличать, возможностей у нее полно. Она мечтает подняться до управляющей, но фиг у нее получится.

   – Почему? – перебила я Кару.

   – Потому что очень хочет, – сказала та. – Судьба шутница. Если о чем думаешь и трясешься, никогда этого не получишь. Проверено на себе. Мечтаешь о муже, не ищи его, уйди в работу – сам появится. Спишь и видишь себя на службе, обрыдло суп дома варить? Особенно на карьеру не рассчитывай, не ломись наверх медведем, и враз взлетишь. Кто у нас еще остался? Степан? Он как кофемашина, две кнопки на панели. Простой, как топор, фиговый повар, но приветливый. Если ты от него не зависишь, будет тебе лыбиться, а своего помощника в грязь втопчет. Альфа-самец, тупая рожа! Лариска б… с претензиями, на уме у нее одни мужики, переспала и с Марио, и со Степаном, и с официантом Петей. Сексуальными успехами не хвастается, полагает, что никто о ее художествах не знает! Ха! От меня ничего не скроешь. С Ларкой может поддерживать отношения лишь уродка, толстуха, хромоножка, косая, кривая, горбатая – желательно, всё сразу. Нормальную бабу Лара воспринимает как соперницу и начинает ее прессовать. Ты ей не понравилась категорически, потому что вчера посмела улыбнуться Леньке, с которым Лариса на данном отрезке времени под одеялом танго пляшет.

   – Не помню этого, – вздохнула я, – мне Леонид совершенно не нужен, вероятно, все машинально произошло.

   – Поздно сеять огурцы, – желчно отозвалась Карина, – Лариска против твоей фамилии галочку поставила. Но можешь попытаться выкрутиться. Прикинься лесбиянкой, внаглую пригласи нимфоманку к себе домой и скажи ей: «Я тебя хочу до одури, скорей пошли в темный угол».

   – Я не способна на подобное, – испугалась я, – и что делать, если Лариса ответит согласием?

   Карина вынула из сумочки сигареты, посмотрела на них и вернула пачку на место.

   – Не боись! Ларка спец по мужикам. Но если узнает, что ты по бабам, успокоится. И ей польстит быть объектом вожделения. Дурного я не посоветую, слушай меня. Это все, с кем тебе надо осторожничать, остальные фуфло, не бери их в расчет.

   Я ей не поверила.

   – Даже Гришу с Вероникой Григорьевной?

   – Внучок – пудель, – объявила Карина, – пытается здесь верховодить, спасает тонущее заведение папаши. Но тщетно. Старший Гришка весь в карточных долгах, «Шпикачку» продадут. Поговаривают, на нее глаз сама Ольга Волкова положила. Не пойму, откуда надуло, но все это обсуждают. Лично я считаю: брехня. У Волковой добра полно, она подвизается в издательском бизнесе, за чертом ей убогая рыгаловка? Сюда ходят одни туристы, местные практически не суются.

   – На моих глазах Вероника Григорьевна приветствовала какую-то пару в шубах, – вспомнила я. – Клиенты были очень похожи, не разобрать, кто из них женщина, а кто мужчина, вроде она их назвала Настенька и Ванечка!

   – Анастасия Рындина и Иван Песков, все их кличут Болек и Лелик! – обрадовалась Карина. – Местные клоуны, представители якобы великосветского общества Бургштайна, завсегдатаи вечеринок, тусовок и прочих сейшенов. Их мерзкие фотки регулярно местная пресса печатает, они наши бессменные ньюсмейкеры.

   – И посещают «Шпикачку»? – усомнилась я. – Это ресторан не их уровня.

   Карина потерла руки.

   – Отчего-то все полагают, что Болек и Лелик хорошо обеспечены. Ни фига у них нет! Живут в долг! Автомобили им салон бесплатно дал, чтобы они раскатывали и дилера нахваливали. Опять же, когда их фоткают, клоуны небрежно на тачку облокачиваются, и последняя в кадр попадает. Одежду им бутики предоставляют, жрут они на тусне даром. Или нанимаются, как в «Шпикачку». Гришка уродам хорошие деньги отвалил за то, что они у нас два раза в неделю появляются, задарма хавают, типа зазывалами работают, говорят в интервью: «Мы сейчас посещаем «Шпикачку»! Там па-а-атрясные са-а-алатики!» У меня желчь разлилась, когда я впервые в ведомости сумму проставила. За что клоунам столько? Я весь день спины не разгибаю, а Болек с Леликом пожрут и рулят на тусовку. Отлично устроились. Но, надо признать, Гриша правильно рассчитал, народу у нас прибавилось. Клюнули дураки на Болека и Лелика. У Гришки характер – тряпка, но ум есть. Сил не хватает отличные идеи реализовать. Да и он вечно в долгах. Правда, не все Гришины планы удачные, с Рикой он перемудрил.

   – Это кто такая? – спросила я.

   – Девка. Гриша к ней неровно дышит, вот и решил помочь. Слов нет, красивая, но нищая! Старшему Гришке без разницы, с кем сын возится, у того на уме одна колода карт, но Вероника Григорьевна внука пасет, она ему никогда не разрешит на Рике жениться! Да и сама Рика на младшего Гришку не глядит. В общем, старуха поняла, что внук голову потерял, и закрыла проход. Бабка не дура, хороший повод нашла, дескать, на кухне тесно, нужен еще один холодильник. Некуда его поставить, кроме как в самый конец коридора, но там дверь во двор! Короче, ее загородили. Наши внимания не обратили, установила Вероника бандуру, и ладно. Теперь там мороженое держат. Вообще, прикольно, в меню добавили пункт: «Домашнее гляссе по старинному рецепту бенедиктинцев».

   – Сомневаюсь, что монахи готовили мороженое, – сказала я, – они в основном держали пост.

   – С этим можно поспорить, – возразила Карина, – шампанское, коньяк, фуа-гра… Изыски придумали парни в сутанах, но я сейчас не о том. Посетителям обещают собственноручно приготовленный айскрим, а на самом деле его покупают в магазине, раскладывают по креманкам, засыпают тертыми орехами, фруктами и подают с важным видом. Сходи в тупиковую часть коридора, засунь нос в холодильник, найдешь там изрядный запас пломбира. Оцениваешь хитрость Вероники? Она якобы ничего против Рики не имеет, просто холодильничек понадобился. Ха!

   – Карина, прости, я не понимаю, о ком речь, – сказала я. – Кто такая Рика? Какое отношение она имеет к «Шпикачке»? И при чем здесь холодильник?

   Карина легла грудью на стол.

   – Ничего не слышала про Светлану и ее дочь? Неужто?

   – Не имею понятия, кто это такие, – ответила я.

   Кара закатила глаза.

   – Сейчас расскажу. Ты в курсе, с чего город расти начал? Местную историю кто-нибудь тебе рассказал?

   Я кивнула:

   – Вроде Ольга, Роберт и Борис решили заняться книгоиздательским бизнесом. Боря жил в Бургштайне, Волковы приехали к нему из Парижа, ну и понеслось.

   – Верно, – подтвердила Карина, – было маленькое, сонное, забытое богом местечко, типа большой деревни, а теперь это столица русской эмиграции, перевалочный пункт для тех, кто решил сменить Россию на другую страну проживания, крупный центр с печатным комбинатом и издательством. Так вот, когда Волковы сюда перебрались, в Бургштайне жили всего двое русских. Борис Марков, брат Оли, принципиальный холостяк, и Светлана Казаченко. Она приперлась сюда вроде из Москвы, а может, и нет, никто ее не расспрашивал, никому это не интересно. Сколько ей лет стукнуло, когда сюда Волковы перетащились, тоже неизвестно. Ну уж не первой свежести роза, и даже не второй. Хотя выглядела Света всегда роскошно. Стройная, спина прямая, походка легкая. Только угрюмая, не улыбалась, людей сторонилась, иностранными языками не владела, жила на окраине и бедствовала. Работу не найти, кто возьмет на службу бабень, которая на пальцах объясняется? Светка перебивалась случайными заработками – то полы помоет, то постельное белье кому постирает. С Борисом они не дружили. По идее, два русских одиноких человека на чужбине должны стать добрыми знакомыми, не зря же эмигранты сбиваются в стаи, например, селятся на Брайтон-Бич, в своем квартале, вместе выжить легче.

   Но Марков и Казаченко лишь сухо кивали друг другу при встречах. Потом в Бургштайн потянулись другие русские, Светлану взяли на работу в издательство, ее жизнь благодаря Волковым стала налаживаться. Она приобрела небольшой домик, который укромно прятался во дворе за более массивным зданием. Света по-прежнему жила обособленно, ни на какие вечера, организуемые соотечественниками, не ходила. Дом – работа – дом, изредка магазин, вот и все. Никаких мужчин вокруг нее не крутилось, а потом Светлана родила девочку. Кто отец ребенка, не знала ни одна душа, но было понятно, что он из местных, Света ни разу не покинула Бургштайн, не ездила ни на море, ни в ближайшие города.

   Пару лет в Бургштайне судачили про Казаченко, а затем тема перестала быть горячей, нашлись более животрепещущие поводы для сплетен. Когда девочке, которую мать назвала Ириной, исполнилось двенадцать лет, Света умерла, утонула. Милосердная Ольга Волкова приняла самое активное участие в судьбе Иры, оплатила ее обучение в элитной школе при одном из французских монастырей.

   Рика, так звали ребенка в Бургштайне, провела у священнослужителей шесть лет, потом та же Оля отправила ее учиться на модельера. В Бургштайн Рика вернулась не так давно. Сначала открыла небольшое ателье, которое не пользовалось популярностью у местных жителей. Его пришлось закрыть, Рика сменила вид деятельности, начала делать сумки и весьма в этом преуспела. Ее модели раскупает молодежь, солидным дамам не интересны торбы из холста, украшенные вязаными цветами или фигурками животных. Рика имеет сайт в Интернете, где можно сделать заказ, она не тиражирует свои изделия, каждое уникально. Зарабатывает не особо большие деньги, но этой осенью ей очень повезло: ее сумки увидел один всемирно известный модельер и попросил сшить несколько штук для моделей, которые будут представлять его новую коллекцию. Сейчас Рика выполняет этот заказ, вероятно, ее судьба изменится к лучшему. Всем понятно, что после демонстрации коллекции на сироту из Бургштайна обратят внимание глянцевые издания, а когда на их страницах напечатают снимки с показа, к Рике потекут покупательницы.

   Ну а теперь вернемся к «Шпикачке». Младший Гриша изо всех сил пытается спасти погибающий ресторан. Сначала он нанял Болека и Лелика в надежде на то, что сюда пойдут местные тусовщики. И действительно, народу в ресторане прибавилось, вот только стать супермодным заведением «Шпикачке» не удалось.

   Гриша не сдался, решил использовать тот же прием во второй раз и обратился к Рике. Почему его выбор пал на сумочных дел мастерицу, которая сутками сидит у швейной машинки и редко выходит на улицу? Всё очень просто: у Рики в Интернете блог, она активно общается в виртуальном мире, обзавелась там массой друзей, поклонников, снискала уважение, и к ее мнению прислушиваются.

   Сообразив, что светская тусовка не спешит посетить его заведение, Гриша обратился к Рике с предложением:

   – Если будешь писать иногда о «Шпикачке», упоминать, что ходишь к нам обедать, назначать в ресторане встречи с клиентами, я готов платить за пиар-акцию. Еда за наш счет.

   Рика отказалась. Гриша упорствовал, привел железный аргумент:

   – Никто не узнает, что ты получила деньги от ресторана. Твой дом находится в нашем дворе, тебе просто удобно пить здесь кофе. Я открою заднюю запертую дверь, ты будешь пользоваться этим входом. Всего пара метров, и пожалуйста – капучино с булочками.

   Рика призадумалась. Ее крохотный, состоящий из двух маленьких комнаток особнячок находится во внутреннем патио «Шпикачки». Когда Рике надо поехать в центр Бургштайна, она выходит на небольшую узкую улицу и довольно долго идет до остановки автобуса. Днем еще ничего, хотя идти приходится далеко. Но вечером страшно: фонарей на улочке мало, некоторые из них разбиты хулиганами. Не следует думать, что Бургштайн сродни Эльдорадо. С тех пор как город разросся, он заболел всеми недугами больших населенных пунктов. Есть здесь и пьяницы, и наркоманы, и молодежные банды. Вдоль переулка, по которому Рика ходит домой, тянутся здания, в которых живут до крайности нищие семьи, по большей части состоящие из женщин с детьми. Здесь после полуночи бродят стаи шестнадцатилетних юношей и девушек, одетых в грубые ботинки и грязные джинсы, они легко могут отнять кошелек, выхватить из рук сумку.

   Гриша же предлагал ей проход через «Шпикачку». Спустя десять секунд Рика выходит на большой, хорошо освещенный проспект, где много людей и полиции, а до остановки автобуса рукой подать. И девушка согласилась, стала пользоваться рестораном и ненавязчиво рекламировать «Шпикачку» в своем блоге.

   Увы, Гришин расчет не оправдался. Более того, люди, привлеченные Болеком и Леликом, увидев тех, кто пришел по наводке Рики, решили, что «Шпикачка» стала чем-то вроде кафе фастфуда, и перестали посещать заведение. А молодежь, послушав Рику, неуютно чувствовала себя в интерьере классического ресторана с крахмальными скатертями и чинными официантами. Гриша нарушил одно из основных правил пиара, смешав две полярные целевые аудитории, и остался ни с чем. Правда Болек и Лелек до сих пор честно отрабатывают гонорар, а вот Рика вернула Грише деньги, сказав:

   – Прости, я зря в это ввязалась, меня народ в Сети обвиняет в продакт плейсменте, блог теряет посетителей, я больше не хочу пиарить «Шпикачку».

   – Не надо, – быстро сказал Гриша, – просто заглядывай пообедать за мой счет! И, если хочешь, можешь продолжать пользоваться проходом, незачем тебе кругом по опасному району бегать.

   – Вот спасибо! – обрадовалась мастерица.

   На бесплатную еду Рика не польстилась, а проходом пользовалась охотно, более того, рассказала о нем своим заказчикам, и люди стали сновать через «Шпикачку».

   Догадываетесь, как отреагировала Вероника Григорьевна, когда поняла, что ресторан превращается в караванную тропу? Старуха гневлива и легко переходит на крик. Но в случае с Рикой она догадалась прикусить язык, скумекала, что модельер нравится Грише, он влюбился. Портить отношения с внуком бабушка не хотела, но и позволить бегать туда-сюда по коридору невесть кому не могла. И Вероника Григорьевна придумала историю со здоровенным холодильником, который некуда поместить, кроме как в торцевую часть галереи, закрыв тем самым злополучную дверь.

   Карина посмотрела на меня:

   – Ловко?

   – Давно привезли холодильник? – спросила я.

   – За день до твоего появления, – пояснила бухгалтер. – Вероника его без участия внука купила и установила, не посоветовавшись с ним.

   Гриша, увидев нововведение, возмутился:

   – Бабушка! Ты зачем морозильник приобрела? Здесь я управляю.

   А старуха в ответ пробормотала:

   – Неужели я ничего тебе не сказала? Гришенька, ты забыл, мы год назад решили приобрести еще один рефрижератор. Жаль, он дверь закрыл, но она нам не нужна, правда?

   Гриша покраснел:

   – Через нее Рика ходит.

   – Зачем разрешать постороннему человеку пользоваться служебными помещениями? Она больше на нас не работает, – вкрадчиво произнесла старуха. – Или у тебя к ней пиковый интерес?

   Внук возмутился:

   – Некрасиво закрывать дверь, не предупредив Ирину.

   – Конечно, расскажи ей о новом холодильнике, – согласилась Вероника.

   – Знаешь фамилию Рики? – спросила я у Карины.

   Она нахмурилась:

   – Понятия не имею. Гриша ей деньги в конверте давал, по документам не проводил. Полагаю, он Рике больше отвалил, чем бабушке озвучил.

   У меня заколотилось сердце. Вальтер предположил, что Федосеева работает в «Шпикачке», проверил список сотрудников и не обнаружил таковую. То, что она живет в соседнем доме, к которому можно пройти через ресторан, ни ему, ни мне не пришло в голову. Что, если Ирина – это Арина Федосеева? Кредитку выписывают на основании паспортных данных, а в паспорт к модельеру никто из жителей Бургштайна не заглядывал. Возможно, в графе «имя» у девушки стоит Арина. У меня есть подруга Тата Винкина, и большая часть знакомых считает, что полное имя Татки – Наталья. Впрочем, все зовут ее Тата, Ната или Наташа никто не произносит, и лишь близкие в курсе, что при рождении ее нарекли Татьяной.

   – У тебя голова заболела? – заботливо спросила Карина. – Ты прямо в лице изменилась.

   – Вспомнила про смерть Волкова, – вздохнула я, – говорят, он раньше никогда не посещал «Шпикачку».

   – Да уж, повезло ресторану! Местный царь в кои-то веки решил почтить его своим присутствием и помер в холле. Если б Роберт у нас в постоянных клиентах числился, мы бы назывались «Тюрбо» и располагались около ратуши. Наши короли в восторге от «Тюрбо», поэтому там всегда полно тех, кто надеется с ними невзначай столкнуться.

   – Вдруг Роберт торопился не в ресторан? – произнесла я.

   – А куда? – хмыкнула Карина.

   – К Рике, – сказала я.

   Бухгалтер скорчила гримасу:

   – Смешно! Хотел заказать себе сумку? С изображением кошечек? Сомневаюсь, что Роберт даже слышал про нее.

   Я приуныла. Если Волков был не знаком с девушкой, то он понятия не имел о проходе через ресторан. Моя замечательная версия разлеталась на осколки. Хотя проверить паспортные данные Ирины все же стоит.

   – Но даже если предположить на секунду, что Волков сошел с ума и решил сам посмотреть работы Рики, – продолжала Карина, – зачем ему сюда переть? Мог вызвать девчонку к себе, та бы ласточкой полетела. Или Раисе велел бы ее доставить!

   – Экономка издателей поддерживала отношения с Рикой?

   Карина достала из стола пудреницу и начала поправлять макияж.

   – Рая иногда сюда приходила. Пробежит по коридору к Рике, платок завяжет, голову опустит, думает, ее никто не узнает. Смешно. Из женского туалета виден дом Рики. Недавно я руки мыла, в окно посмотрела, а девчонка как раз Раю впускает, обняла ее на пороге, похоже, заплакала, а Раиса ее по спине гладила, утешала. Затем они внутрь вошли. Я-то сначала думала, что прислуга ей сумки заказывает по просьбе Ольги, та обожает убогим помогать. Ан нет, у дизайнера с экономкой близкие отношения.

   Из коридора послышались шаги, дверь в бухгалтерию распахнулась, появился Гриша.

   – Дай мне… – начал он, увидел меня, осекся и спросил: – Что вы здесь делаете?

   Карина испугалась, что управляющий застал ее за праздными разговорами, и быстро выкрутилась:

   – Да вот, объясняю новенькой, что мы никогда не даем денег вперед. Пришла просить зарплату за неделю. Отработай сначала, у нас не банк, кредитованием мы не занимаемся!

   Гриша сурово глянул на меня:

   – Карина права. Ступайте на кухню. Мы никогда не задерживаем зарплату, но аванс не платим.

   – Угу, – пробубнила я и ушла в раздевалку для служащих.

   Очутившись там, я сообразила, что моя красивая яркая курточка осталась в загребущих руках Карины. Посмотрев по сторонам, увидела на крючке нечто темно-зеленое в пятнах, с полуоторванным воротником. Из кармана торчали уродливые брезентовые рукавицы, чуть поодаль стояла прислоненная к стене метла. Это явно была спецовка местного дворника.

   Я схватила малопривлекательную одежду, надела и поспешила к выходу. Прости, Варвара, боюсь, не стать тебе в ближайшее время управляющей, а моя карьера посудомойки и уборщицы завершилась, не успев начаться. Жуткую куртку я непременно верну, вот только приобрету новый пуховичок. Надеюсь, местный дворник не поднимет шум и не вызовет полицию, чтобы те искали вора, польстившегося на грязную робу.

   Малолитражка свернула с проспекта и послушно двинулась по узенькой улице. Я внимательно осматривала окрестности. Вот обшарпанные бедные дома, о которых с презрением говорила Карина. Потом улица изгибается. А вот и узкая подворотня. Я притормозила, вышла из автомобиля, нырнула в арку и поняла: я там, где надо. Передо мной двор-колодец, образованный несколькими зданиями, в одном из которых разместилась «Шпикачка». На пятачке стоял небольшой, смахивающий на кукольный, домик, его окна были размером с блюдце, на низенькой двери висела латунная табличка.

   Я подошла вплотную и прочитала: «Мастерская Рики. Дизайнерские сумки». Рядом болтался шнурок. Я дернула за него, где-то вдали заблямкало, но хозяйка не спешила приветствовать посетительницу. Пришлось стучать кулаком.

   На первом этаже одного из домов – жилого здания – открылось окно, высунулась девушка и что-то спросила по-французски.

   Я крикнула ей в ответ по-немецки:

   – Не понимаю!

   – Вы из Москвы? – перешла на русский незнакомка.

   – Да, – обрадовалась я.

   – Вы к Рике? Она уехала, – пояснила соседка, – просила свою кошку накормить, вернется завтра. Хотели сумочку заказать? Забегайте утром, около десяти, Рика будет на месте.

   Я поблагодарила приветливую незнакомку, вернулась к машине, пару раз набрала мобильный номер Раисы, услышала «абонент недоступен» и решила поехать в больницу. Если экономка дружит с дизайнером, она обязана знать ее фамилию. Впрочем, паспортные данные Рики легко раздобудет Вальтер, я же хочу задать Рае другие вопросы. Роберт общался с Рикой? Не рассказывала ли экономка хозяину про коридор «Шпикачки», которым одно время пользовалась мастерица? Какие отношения могли связывать Волкова с молодой женщиной? Не к ней ли он торопился, преодолевая боль? Интересно, Рая знает о болезни Роберта? Мне известно, что супруги Волковы давно прекратили интимные отношения, они спят в разных комнатах. От жены издатель мог скрыть свой недуг, но вот от прислуги ничего не утаишь. Язвы кровоточат, на постельном белье остаются следы. Раиса не решилась бы расспрашивать хозяина, но она могла увидеть что-то, свидетельствующее о болезни Робби.

   В больнице меня ожидало новое разочарование.

   – Госпожа Потапова выписалась, – сказала медсестра за стойкой.

   – Как? – удивилась я. – Еще вчера она была очень слабой.

   – Госпожа Потапова покинула больницу сегодня, в десять утра, – пояснила девушка в голубом халате.

   – Врач отпустил немолодую женщину, которая временно лишилась памяти? – возмутилась я.

   Дежурная не изменилась в лице.

   – Госпожа Потапова отказалась от дальнейшего лечения, она подписала необходимые бумаги, поэтому к нашему учреждению никаких претензий предъявить нельзя. Мы вызвали такси, которое ее увезло.

   – И где она сейчас? – занервничала я.

   – Наверное, дома, – пожала плечами собеседница.

   Я поспешила на улицу и, радуясь тому, что в Бургштайне нет московских пробок, поехала в «пряничный домик».

   Вы же помните, что коттедж Раисы стоит на отшибе? Никаких соседей вокруг, узкий переулочек занят какими-то складами, он резко сворачивает, петляет между большими деревьями и упирается в семейное гнездышко Раи и Анатолия. Летом здесь, наверное, хорошо, как на даче, но в декабре не особенно уютно и даже мрачно.

   Я выехала на финишную прямую и ощутила беспокойство. В непосредственной близости от низкого заборчика, ограждавшего сад экономки, стояла машина с хорошо запоминающимся номером из одних единиц. К Рае прибыл Вальтер.

   Поскольку два автомобиля никак не могли припарковаться в узком переулке, я дала задний ход, пристроила малолитражку возле одного из складов и, старательно обходя лужи, пошла вперед.

   Утром над Бургштайном светило солнце, но, пока я беседовала с Кариной, погода резко изменилась. Небо покрылось серым одеялом из туч, посыпалась мелкая колкая крупа, начал дуть противный ветер, ни малейшего удовольствия от вынужденной пешей прогулки я не получила.

   Кутаясь в грязную холодную куртку, я прибавила шаг, завернула в тупик и замерла около большого дерева. Дверь «пряничного домика» была нараспашку, на пороге стояла Рая, жалобно причитая:

   – Валик! Прости меня!

   Начальник полиции широким шагом направлялся к своему седану, делая вид, что не слышит экономку, а та прибавила громкости:

   – Валик! Я хотела, как лучше!

   – Ты дура! – заорал в ответ полицейский. – Деревянная башка! Тупая! Упертая! Ну как с тобой можно дело иметь? Хотел помочь, старался, прикрывал твою задницу! И что вышло!

   – Валик! – зарыдала Раиса. – Я все поняла!

   Я затаилась за стволом старого толстого вяза. Все неприятности происходят к лучшему. Пусть мое высказывание не кажется вам бредом: оно справедливо и применимо к любой ситуации. Я лишилась красивой куртки, разгуливаю в грязных обносках, но они сливаются с деревом, и меня трудно заметить. А теперь представьте, что я облачена в яркий пуховичок. Есть у меня шанс остаться незамеченной? То-то и оно. Потерять хорошую куртку неприятно, но в конце концов получилось здорово.

   – Валик, – плакала Рая, – вернись.

   – Не кричи, – шикнул полицейский, – нам огласка не нужна.

   На мой взгляд, он вел себя нелогично: только что сам орал на всю округу.

   Экономка сгорбилась.

   – Здесь никого нет, рядом только склады, куда муниципалитет на осень и зиму скамейки с качелями из парков убирает. Сам знаешь, я выбирала для жилья наиболее укромный угол Бургштайна.

   – Все равно не визжи, – не внял ей Вальтер.

   – Прости, Валик, прости! – взмолилась Раиса. – Ну вернись, давай поговорим.

   – Я покурю, – сменил гнев на милость главный полисмен Бургштайна.

   – Нет, ты уедешь! – не поверила ему Раиса.

   – Иди в дом, – устало приказал офицер.

   – И ты со мной, – уперлась экономка.

   Вальтер достал сигареты и зажигалку.

   – Возвращайся, – захныкала Рая, – я дам тебе пепельницу.

   – Ты не любишь дым, – мирно ответил мужчина.

   – Открою окно, – зачастила Раиса, – пожалуйста, умоляю! Вернись!

   – Ладно, – неохотно произнес Вальтер и вернулся в коттедж.

   Дверь захлопнулась, спустя пять секунд Раиса настежь распахнула окно, высунулась из него, огляделась и исчезла в комнате. Я, забыв о том, что подслушивать чужие разговоры неприлично, мигом переместилась в сад и затаилась за другим деревом. На этот раз в качестве укрытия послужила пушистая декоративная серо-голубая ель, растущая в двух шагах от дома.

   – Ну, давай поговорим, – донесся из комнаты голос хозяйки.

   – Бесполезно, – мрачно ответил Вальтер, – ты никого, кроме себя, не слышишь.

   – Неправда, – заголосила Рая, – я по твоему приказу убила Анатолия! Знаешь, как мне не хотелось это делать? Пенсия от фирмы! Пособие от общества математиков! Стипендия фонда Шредера! Сложи все и увидишь, сколько я потеряла!

   – Опять тридцать восемь! – воскликнул Вальтер. – От него следовало избавиться! Дура!

   – Валик! Если за столько лет никто не узнал правды, то ничего бы не случилось! – обиженно прогудела Рая.

   – Но я же ее выяснил! – разозлился полицейский. – И ты поняла, что Анатолия нужно убрать.

   – Ты мне руки вывернул! – зарыдала экономка. – Условие поставил: или я убиваю мужа, или уезжаю из Бургштайна!

   – Правильно! Ты совсем обнаглела! – заорал полицейский. – Обратилась в компанию Михельсон! Додумалась! А они мне запрос прислали: подтвердите данные на Анатолия Потапова. Говорил тебе, сиди тихо! Так нет, жадность тебя обуяла! Что мне делать оставалось? Михельсон за красивые глаза бабки не отстегнет. Пришлют представителя, я выяснил, они всегда собеседование с кандидатом проводят.

   – Толя нелюдим, он не общался с посторонними, – возразила Раиса, – отказался бы разговаривать с любым чиновником.

   – Нет, это не сработало бы, – гаркнул Вальтер, – слушай сюда!

   Я тряслась от холода за елкой. Раиса сама убила мужа? Инсценировала его побег? Зачем? Ей так приказал поступить Вальтер? Что мне делать?

   А в домике тем временем бушевал скандал.

   – Молчать, – рычал полицейский, – не вздумай меня перебивать! Я кое-что тебе напомню!

   – Нет, – заорала экономка, – сначала я тебе напомню! Кто тебя из дерьма вытащил, а? Кто тебя с Элизой познакомил? Кто ее родителям в уши песню пел: «Вальтер лучшая партия для девушки. Честный, благородный, трудолюбивый. А то, что он бедный, ерунда. Выучится, сделает карьеру». Хоть словом я обмолвилась, что ты мой бывший зять, а?

   Я чуть не свалилась под елку, затем выскочила из-за дерева и прошмыгнула прямо под окно, чтобы не пропустить ни слова. Ну и поворот! Я-то считала, что у Раи нет детей!

   – Твоя дочь наркоманка, – жестко сказал Вальтер. – Забыла, как мы с ней возились? Оба вздохнули, когда Нинка до смерти докололась. И мы с ней наш союз не оформляли, жили в гражданском браке. Я мог в любую секунду уйти, но не бросил тебя один на один с бедой!

   – Знаю, – воскликнула Раиса, – Анатолий на дачу съехал, сказал: «Возись со своей б… сама». А ты врачей привозил, по клиникам с Ниной мотался…

   Я старалась не пропустить ни слова, но разговор в комнате неожиданно стих, послышалось позвякивание, затем голос Раи:

   – Выплесни на улицу.

   Я не догадалась отбежать от распахнутого окна и была наказана. На мою голову вылилась жидкость и упало нечто маленькое, непонятное.

   – Ой! Что это? – от неожиданности закричала я и тут же прикусила язык.

   Дверь дома стукнула, раздались шаги, потом голос Вальтера:

   – Немедленно поднимайся с поднятыми руками.

   Мне пришлось встать и выпрямиться во весь рост.

   – Вилка! – попятился Вальтер.

   – Здрассти, – глупо заулыбалась я.

   – Кто там? – крикнула из окна экономка.

   – Без тебя разберусь, – ответил шеф полиции, – лучше уйди.

   Вот тут мне стало страшно. Раиса и Вальтер убили Анатолия, полисмен уже понял, что я слышала их откровенную беседу. А как поступают с лишними свидетелями? Писательница Арина Виолова просто исчезнет, а дело о ее пропаже попадет на стол к Вальтеру, он будет лично заниматься расследованием и в конце концов печально скажет: «Я предпринял все что мог, но, увы, никаких положительных результатов не достиг».

   Я попятилась, наткнулась на ель, увидела, как Вальтер сделал шаг в мою сторону, и залепетала:

   – Честное слово, я пришла секунду назад и ничего не слышала из вашего разговора про убийство Анатолия, ни словечка не разобрала про его смерть! Ей-богу! Хотела проведать Раю, но раз она занята, я побегу! До свидания!

   – Вальтер! – закричала экономка, вывесившись из окна. – Она все всем расскажет! Надо что-то придумать!

   – Нет-нет, – затряслась я, – вообще ничегошеньки не знаю! Не подозреваю! Честное благородное слово!

   – Сними с макушки кусок лимона и шагай в дом, – приказал Вальтер.

   Я быстро провела рукой по волосам и продолжила:

   – Имейте в виду, мой гражданский муж, Юрий Шумаков…

   – Да знаю я, кто он такой, – вздохнул Вальтер, – не трясись, мы не сделаем тебе ничего плохого, просто поговорим. Рая, придется ей открыть правду!

   – Все из-за тебя, – заплакала экономка, – останься Анатолий в живых, не пришлось бы сейчас…

   Раиса не договорила и захлопнула раму, Вальтер взял меня за руку и поволок в домик. Я молча переставляла ноги, в голове крутилась лишь одна мысль: ну почему я оставила мобильный в машине?

   Шеф полиции привел меня на кухню, усадил на маленький диванчик и велел Раисе:

   – Дай ей полотенце и налей горячего какао!

   – Не хочу! – мгновенно заорала я.

   В глазах Вальтера заплясали черти.

   – Боишься, что отравим?

   – Вроде того, – храбро призналась я.

   Раиса всплеснула руками, открыла было рот, но Вальтер стукнул кулаком по столу.

   – Тихо. Говорю я. Остальные слушают молча.

   Я уставилась на Вальтера. Рая села рядом со мной и съежилась.

   – Гони ее вон.

   Раечка попыталась уговорить его:

   – Девочке едва исполнилось восемнадцать, она сбилась с пути, нам надо попытаться вернуть ее к нормальной жизни.

   Но Анатолий занял крайне жесткую позицию:

   – Наркотики колоть эта дрянь способна? Значит, она выросла! Не собираюсь возиться с уродкой. Нина мне не родная дочь, ответственности за нее я не несу! Выбирай, или я, или она! Пока уеду жить на свою дачу, а ты подумай! Но, имей в виду, я не потерплю рядом опустившееся животное.

   Толя съехал на фазенду, бедная Раечка металась между мужем и дочкой. Вальтер, который со школьной скамьи ухаживал за Ниной, помогал Раисе. Он надеялся, что возлюбленная откажется от дурной привычки, вылечится и станет прежней веселой, хорошенькой хохотушкой. Но, к сожалению, организм Нины оказался слабым, через восемь месяцев после первого укола девушка умерла.

   Анатолий, не скрывая радости, вернулся в город, Раиса заставила себя простить мужа, и со стороны Потаповы казались вполне счастливой семьей. Вальтера Рая считала своим зятем и полюбила его от всей души.

   Спустя некоторое время Анатолий решил эмигрировать из России, ему казалось, что на родине его талант математика не оценивается по достоинству. Потапов преподавал в заштатном вузе, получал издевательски маленькую зарплату, не имел времени на научную работу и очень из-за этого злился. Раечке не хотелось уезжать, но муж уломал ее, и в конце концов они после смены нескольких стран и городов очутились в Бургштайне. Сначала ютились в общежитии, затем Рая стала работать у Оли, и та предложила им перебраться в крошечный домик на берегу реки. Он принадлежал Борису, где тот жил, пока не стал издателем и богатым человеком. Раечка не теряла связи с Вальтером, она переписывалась с ним и в конце концов уговорила его переехать вместе с матерью в Бургштайн. К сожалению, родительница Вальтера умерла спустя несколько дней после переезда. Рая свела зятя с Элизой. Поскольку о дочке-наркоманке рассказывать не хотелось, Раиса не афишировала своего тесного знакомства с Вальтером, а тот неожиданно сделал карьеру на полицейском поприще, стал уважаемым человеком, сдружился с Волковыми. Раису Вальтер считает близкой родственницей, а та постоянно повторяла:

   – Валик, я прислуга. Не стоит тебе со мной общаться, это не пристало успешному человеку.

   – Я не стесняюсь тебя, – сказал однажды Вальтер.

   – Мне некомфортно, – ответила Рая, – не хочу, чтобы всплыла правда о Нине. Уверена, рано или поздно ты выдвинешь свою кандидатуру на пост мэра Бургштайна, твоя репутация должна быть кристально чистой. Очень прошу, не приезжай к нам в гости, обойдемся телефонными звонками.

   Вальтер счел позицию Раисы глупой, но спорить не стал. Он не приходил в гости к Потаповым, лишь звонил. Иногда у Вальтера возникал вопрос: чего Рая опасается? Брак он с Ниной не регистрировал, никаких документальных свидетельств его жизни с наркоманкой нет. Дело было давно, поросло быльем, затянулось ряской. Да и не сделал Вальтер ничего плохого, наоборот, проявил в юности благородство души. Беспокойство Раисы казалось ему нелогичным, но осенью этого года неожиданно нашлось всему объяснение.

   В конце ноября у Раи день рождения, в этом году юбилейный. Вальтер решил поздравить Раю, купил ей красивую золотую цепочку и поехал по хорошо знакомому адресу. Экономка ему не обрадовалась, озабоченно сказала:

   – Анатолий сегодня не в духе, он резко реагирует на смену погоды.

   – Эка новость, – засмеялся Вальтер, – он всегда не в настроении. Может, соизволит выйти? Выпьем за твое здоровье.

   – Лучше его не беспокоить, – стандартно ответила экономка.

   Обычно, услышав дежурную фразу, Вальтер не настаивал, но в тот день ему шлея под хвост попала. Начальник полиции крикнул:

   – Анатолий, сделайте одолжение, осчастливьте нас своим появлением! Покажись, ясно солнышко, ради юбилея Раисы!

   Ответа не последовало, и тут Вальтера обуял гнев. Он давно, еще со времени его романа с Ниной, не любил мужа Раисы. А в эмиграции к этому чувству прибавилось презрение. Ну как иначе мог Вальтер относиться к человеку, который выдернул Раису из Москвы, лишил ее престижной работы, просторной квартиры, друзей, завез в Бургштайн и сел ей на шею? Уже не молодая и не очень здоровая Раечка горбатится в прислугах у чужих людей, а математик живет в свое удовольствие.

   Вальтер скрипнул зубами и ринулся в кабинет гения. Напрасно Раечка пыталась остановить полицейского, хватая его за руки и восклицая:

   – Умоляю, не ходи! Толя заболеет от переживаний.

   – Черт с ним! – завопил Вальтер, пинком распахивая дверь в рабочую комнату ученого. – Сейчас всю правду захребетнику в лицо скажу! Анатолий, ты мразь!

   Вальтер влетел в комнату и растерялся. Она оказалась пустой. Это было настолько неожиданно (минут пять назад полицейский хорошо слышал недовольный визг гения, велевшего принести ему чаю), что Вальтер нагнулся и посмотрел под стол. Он подумал, что хам испугался и спрятался. Но нет, между массивными тумбами никого не было.

   – Где он? – спросил Вальтер.

   Рая отчаянно зарыдала и выложила шокирующую правду.

   Когда Потаповы перебрались в Бургштайн, Рае повезло устроиться на службу к Волковой. Анатолию предложили место в крохотном колледже, расположенном в соседнем городе, но математик отказался, не захотел мотаться туда на электричке.

   – Толечка, нам нужны деньги, – заикнулась жена, – расходов много, мы выплачиваем кредит за дом.

   – Отвали, не для этого я из Москвы уехал, учить кретинов мог и в России, – как всегда, «ласково» ответил муж, но потом смилостивился и заявил: – Будут тебе средства, я подал документы в Европейское объединение математиков и в общество Шредера, которое материально поддерживает малообеспеченных людей науки.

   Через пару месяцев на адрес Анатолия начали приходить чеки. И в той, и в другой структуре господина Потапова сочли достойным стипендиатом. Рая обрадовалась, суммы были не очень велики, но составляли хороший довесок к ее зарплате. А потом Анатолий свалился в колодец на дороге. Рабочие чистили какие-то коммуникации и забыли закрыть крышку. Высота была небольшая, Толя остался жив, но сильно повредил колено, стал хромать. Математик не растерялся, подал в суд на фирму, которая проводила ремонт, ему присудили ежемесячную пожизненную пенсию, которую проштрафившаяся организация по сию пору исправно выплачивает. Все события произошли в первый год жизни семьи в Бургштайне, до приезда Вальтера. Раиса расправила крылья: рента плюс два пособия и ее оклад позволяли вести нормальный образ жизни.

   И тут случилось несчастье. Поздно вечером, в тихую майскую субботу супруги поругались. Из-за чего вспыхнул скандал, вспомнить невозможно, обычная бытовая ссора. Толя наорал на Раю и хотел уйти из кухни, он резко шагнул в коридор, больная коленка подломилась, математик упал и застыл на полу. Раиса кинулась к мужу и сразу поняла: тот мертв. Сначала она бросилась к телефону, хотела вызвать врачей, но остановилась. В ее голову полезли невеселые мысли.

   «Скорая помощь» непременно обратится в полицию. На лбу Анатолия появилась небольшая рана. Он ударился о пол при падении, свидетелей происшествия нет, что подумают стражи порядка? Жена убила мужа, а теперь пытается представить дело несчастным случаем. Но даже если с нее и снимут подозрение, то по Бургштайну поползет нехороший слух. Захочет ли Волкова держать прислугу с сомнительной репутацией? И Раиса после получения свидетельства о смерти мужа лишится пенсии от фирмы, стипендии общества математиков, пособия, которое выдает фонд Шредера. Закончится ее относительно обеспеченная жизнь. Анатолию никак нельзя умирать!

   И Рая приняла решение. Она тайком похоронила супруга в саду. Затем смоталась в Берлин и там в одной звукозаписывающей студии заказала пленку с мужским голосом, выкрикивающим грубости в адрес жены. Магнитофон она спрятала в коридоре. Как только к Рае заглядывали гости, хозяйка незаметно нажимала на пульт дистанционного управления, и посетители слышали:

   – Немедленно неси чай! Дура! Идиотка!

   Анатолий действительно чурался людей. За год жизни в Бургштайне он не завел знакомых, и теперь Раиса рассказывала всем окружающим, что гений не выглядывает на улицу. Простых людей это не удивляло – на то и талант, чтобы чудить. Дом Раисы стоит на отшибе, соседей нет. Постепенно к ней перестали заглядывать малочисленные приятельницы. Вам приятно стать участником скандала? Вот поэтому подруги к Раисе и не рвались. Через год после тайных похорон математика все начали жалеть Раю. Вот бедняжка, пашет в чужом доме, а в своем ее тиранит капризный ленивый муж. Никто не желал знакомиться с Толей, но никто и не сомневался в его существовании. Раиса старательно выстраивала соответствующие мизансцены, она не убрала вещи мужа, наоборот, специально сделала так, чтобы они бросались в глаза каждому, кто войдет в дом.

   – Полотенца в ванной, весы, халат, лекарства, – не выдержала я, – захламленный кабинет, заваленный книгами…

   – Верно, – кивнул Вальтер, – Раиса перестраховалась, хотя из-за не совсем нормального мужа к ней никто и не собирался заходить.

   Когда до начальника полиции дошла правда, он задохнулся от возмущения:

   – Вот почему ты твердила, что нам не следует афишировать старую дружбу! Тебя волновало не то, что вылезет правда про Нину и она помешает моей будущей карьере на посту мэра! Ты боялась, что я узнаю истину про Толю!

   Раиса зарыдала, а шеф полиции продолжил:

   – С ума сойти! Тебя посадят в тюрьму за мошенничество! Фирма, которая выплачивала пенсию, и все остальные организации подадут на тебя в суд! Столько времени ты их обманывала!

   – Прости, прости, – плакала Рая. – Что мне теперь делать?

   – Анатолия надо убить! – рявкнул Вальтер. – Сиди тихо, я подумаю, как именно.

   На следующее утро, придя на службу, Вальтер принял звонок от фонда компании Михельсон.

   Интеллигентный женский голос спросил:

   – Мы хотим получить справку на Анатолия Потапова. В Бургштайне такой проживает?

   Вальтер испугался, но сохранил внешнее спокойствие:

   – По телефону никакие сведения не разглашаются.

   – Конечно, – воскликнула дама, – Анатолий подал год назад заявку на нашу стипендию, мы рассмотрели его просьбу, приняли по ней положительное решение, но, прежде чем побеседовать с кандидатом на получение средств, обязаны выяснить детали его биографии. Пришлем вам официальный запрос.

   – Пожалуйста, – разрешил Вальтер и кинулся к Раисе.

   – Я думала, они обойдутся анкетой, – заплакала экономка, – хотела заработать еще немного денег. Обратилась к ним год назад, отослала по почте документы, а когда ответа не получила, решила, что материальной помощи от них не дождусь.

   Шеф полиции с огромным трудом удержался от крика и процедил:

   – Фонд двенадцать месяцев изучал твою заявку, и сейчас их представитель готов встретиться с Анатолием.

   – Ой! – сникла Рая. – Я переписала бумаги, которые муж направил в общество математиков. Там никто с ним не общался. Понимаешь, инфляция растет, а пособия не увеличивают, вот я и…

   – Скажи, куда ты еще обращалась, кроме фонда Михельсона? – прервал ее Вальтер. – Сразу признавайся!

   Рая принялась истово креститься:

   – Ей-богу! Исключительно в одну организацию. Из-за кризиса!

   – Понимаешь хоть, что произошло? – разозлился Вальтер. – Мне придется давать ложные сведения на их запрос! Моя карьера под угрозой! Убей мужа!

   – Как? – простонала Рая.

   – Слушай и запоминай, – приказал Вальтер. – Все знают, что твой математик с левой резьбой. Вот он и решил покончить с собой, ночью тайком вышел из дома, пошел на берег Мильфлуса и кинулся в воду. В вашем доме должна остаться записка. Есть у меня на примете один умелец-уголовник, который потрясающе подделывает любой почерк. Он мне обязан, письмо я тебе организую. На берегу останется одежда, ботинки, пальто. Понимаю, что обычный человек не станет разоблачаться перед тем, как утопиться, но Анатолий псих, а нам нужны лишние доказательства суицида! Завтра же он умрет. Я займусь делом о самоубийстве, а ты сообщишь всем, кто выплачивал пособия, о кончине Потапова. Надеюсь, пронесет!

   – Да, да, да, – закивала Рая.

   – Завтра с утра жду твоего звонка об исчезновении мужа, – приказал Вальтер. – Не забудь сказать, что он любил гулять по ночам возле вашего прежнего жилья. Письмо привезу тебе поздно вечером. Дай нам бог удачи.

   – Прости! Извини! – шептала Рая.

   Вальтер выполнил свое обещание, но наутро Раиса не явилась в полицию. Шеф ринулся к Потаповой, а та захныкала:

   – Милый, разреши убить Анатолия после двадцатого декабря!

   – Какого черта! – взревел полицейский. – Мы же договорились!

   – Девятнадцатого приходят чеки, – зарыдала Рая, – если Толя утонет раньше, не видать мне денег, останусь на Рождество ни с чем. Скоро начинаются каникулы, даже если фонд Михельсона пришлет запрос, ты смело можешь не отвечать на него до начала января. Умоляю! В последний разочек! Ей-богу, он утонет сразу после того, как я получу пособие.

   – Ладно, – согласился Вальтер.

   В оговоренный день Раиса получила вожделенные евро и решила действовать, но по-своему. В принципе экономка придерживалась плана, составленного Вальтером, но в порыве вдохновения решила его улучшить. Раисе показалось правильным иметь свидетеля, который скажет: «Я видел, как Анатолий в верхней одежде сбежал из дома».

   На роль такого человека экономка выбрала Виолу Тараканову. Почему именно меня? Писательница-россиянка даст показания в полиции и уедет в Москву. С одной стороны, будет свидетельство, что математик покинул дом, с другой – иностранка далеко, лишний раз ее не допросишь, Потаповой это удобно. Следовало придумать повод, чтобы привести к себе домой литераторшу, и Раиса решила прикинуться фанаткой Арины Виоловой. Она намеревалась после комплиментов попросить: «Самая моя трепетная мечта – увидеть вас у себя дома за чашечкой чая».

   Раиса неглупа, она сразу сообразила: Тараканова не откажет пожилой обожательнице ее творчества в пустячной просьбе. Ведь так?

   Я кивнула:

   – Верно, я непременно бы приняла приглашение. Но оно не понадобилось. Я сама подошла к Раисе с вопросом про рождественский подарок для Ольги. Экономка обрадовалась и зазвала меня к себе, чтобы заняться выпечкой. Кстати, я уже там сообразила, что хозяйка не читала мои романы. В обширной библиотеке «пряничного домика» не было ни одного детектива, а у кровати Раи лежало на тумбочке произведение из серии «Жизнь замечательных людей». Но я решила, что Раиса просто хотела сделать мне приятное, оттого и солгала.

   Раиса прижала руки к груди:

   – Я распланировала все по нотам. Включила магнитофон, Толя потребовал чай, я собрала поднос и ушла. Ты осталась на кухне. Мне понадобилось меньше пяти минут, чтобы переодеться в мужской костюм, надеть парик, очки, закутать нижнюю часть лица в шарф и продемонстрировать нелепые голубые перчатки. Мне задача показалась выполненной, гостья не засомневалась, что перед ней Анатолий.

   – Ну да, – подтвердила я, – он маячил в кухне от силы секунд двадцать, я не разглядывала его лица, но поняла, что вижу математика.

   – Я молодец, – кокетливо констатировала Раиса. – Быстренько вышла через парадную дверь, вернулась черным ходом, переоделась, легла на пол и прикинулась пострадавшей.

   – Зачем? – взвыл Вальтер.

   – Не хотела давать показания в полиции, боялась, что не смогу правильно себя вести, кто-нибудь из твоих сотрудников заподозрит неладное, а с больного человека какой спрос? Я лежу в клинике с амнезией. Где муж? Не помню! У меня в мозгах компот.

   – Это точно, – прошипел Вальтер, – у тебя вместо полушарий – переваренные яблоки!

   – Ты рисковала, – подхватила я, – вдруг я пошла бы за «Толей», попыталась его задержать.

   – Но ведь ты не попыталась! – обрадованно воскликнула экономка. – Ты сидела смирно на кухне почти час, я даже устала: лежу на полу, а тебя все нет и нет!

   – Действительно, – пробормотала я, – я стеснялась выйти в коридор, но потом решилась.

   – Продолжай, – устало велел Вальтер, – давай рассказывай Виоле все!

   Раиса смутилась:

   – От нервов я совершила ошибку. Лежа в комнате на полу, сообразила, что не оставила прощальную записку в старом доме, а вещи на берегу Мильфлуса.

   – Косяк! – констатировала я. – Причем наитупейший! Следовало сначала подготовить картину суицида, а потом уж устраивать спектакль.

   Раиса попыталась оправдаться:

   – Но я все отлично спланировала! Думала, вечером после работы сгоняю в домик на берегу и оставлю там письмо и одежду, и вдруг ты внезапно с вопросом про подарок подошла. Я сразу поняла: вот он, мой шанс! Если я сама начну зазывать тебя на чай, это все же будет странно выглядеть, да и Ольге может не понравиться. А здесь такая возможность, я за нее и ухватилась! Полагала, что успею все организовать… ну… ты же уйдешь в конце концов от меня!

   – У тебя узлы не завязываются, – буркнула я, – ты хотела попасть в больницу с амнезией и одновременно съездить в дом на реке? Где логика?

   – Ее нет! – гаркнул Вальтер. – И не было! «Все спланировала!» Знай, чем история проще, тем лучше! А ты! Свидетель ей понадобился!

   – Да, признаю, я сглупила, – захныкала Рая. – Пришлось ночью выбираться из палаты через балкон, ехать домой, потом в старый дом. Хорошо, что успела до пяти утра вернуться.

   – Только сейчас сообразила! – воскликнула я. – Тебя отвезли в клинику, но в ту ночь ты не поехала на берег Мильфлуса, отправилась туда через сутки! Почему ждала?

   Рая всплеснула руками:

   – Все врачи! Они меня обкололи какими-то препаратами, я проспала до утра! Потом весь день дергалась, боялась, что ситуация вышла из-под контроля. Я же не думала, что мне вкатят снотворное!

   – Ты вообще ни о чем не думала, – горько констатировал Вальтер.

   – Вот почему медсестра ощутила сквозняк! – подскочила я. – Ты плохо закрыла дверь. Среднему персоналу пришлось вызывать слесаря. В клинике установлены тюремные порядки, больным запрещено в одиночку ходить по коридорам, медсестры запирают на ночь отделение, но все забыли про двери в сад! Медики полагают, что пациентам не придет в голову сбежать, а потом вернуться в палату, они считают, что подопечные по ночам спят. Ты, однако, бесшабашная! Села в такси, не побоялась нанять машину около клиники?

   Раиса помотала головой:

   – Нет. Я взяла велосипед, возле любого магазина или офисного помещения есть стоянки прокатных двухколесных «коней». Опускаешь монетку в автомат и пользуйся. Оставить велик можно на любой другой парковке. Во многих городах Европы действует такая же система.

   – В Москве велосипедистов не встретишь, – пробормотала я.

   – А у нас их полно, – зачирикала Рая, – климат позволяет целый год кататься, снега практически не бывает, если даже выпадает, сразу тает.

   Я посмотрела на Вальтера:

   – К сожалению, я крепка задним умом. Знаешь, что сейчас вспомнила? Когда я пришла навестить Раю, та была подключена к аппарату, следящему за частотой сердечных сокращений. Так вот, когда Рая начала «петь», как она беспокоится о муже, на экране чертились аккуратные синусоиды, но стоило появиться медсестре с инъекцией, как больная занервничала, что моментально привело к хаотичным всплескам зеленых линий. Мне бы спросить себя: «Почему, говоря о супруге, Раиса была спокойна?» Чуткий прибор не отметил ее волнения. Глядишь, я бы додумалась до правильного ответа: Рая отлично знает, что с мужем, и лишь прикидывается озабоченной. Но ей повезло, я не усомнилась в ее честности. Еще я могла бы удивиться другому моменту. Рая звонила ночью, вынудила меня поехать в свой старый дом. По какой причине? Помнится, я, напуганная тем, что больная не спит, попросила ее вызвать в палату врача, а Раиса ответила: «Неудобно беспокоить доктора, он, наверное, уже спит, а тут я со своими капризами». Правда, странно? К медику, которому служебный долг предписывает бежать к пациенту в любое время суток, экономке показалось неприличным обращаться. А меня, вовсе не близкую подругу, удобно поднять с кровати и отправить к реке? Либо ты деликатная особа, либо не думаешь об удобстве для других. Рая хотела, чтобы я непременно нашла записку и одежду, отсюда и странности ее поведения.

   – Тупая, тупейшая, супертупая идея, – зашипел Вальтер. – К сожалению, я был занят смертью Роберта и временно выпустил из вида Раю.

   Та вскинула подбородок:

   – Да! Ты меня бросил, я пыталась тебе дозвониться и не смогла, и что прикажешь делать? Записка в доме, одежда на берегу, вдруг ее унесет ветром? Я прижала вещи камнями, но сколько им там можно лежать? Вот я и обратилась к Виоле. Ей следовало забить тревогу! Звать на помощь! А она! Сказала мне, что Анатолий жив, здоров и даже дома!

   – Ты закричала: «Уложили в кровать? Кого?» – перебила я. – Нет, я перестала ловить мышей. Разве так отреагирует любящая жена на сообщение о найденном муже? В твоем голосе звучало удивление! А я не обратила на это внимания. Не спросила себя: почему Вальтер не послал никого из полицейских поговорить с Раей? Да, она вроде временно лишилась памяти, но все равно, полиция обязана заняться пропажей ученого. Почему никто не озаботился поисками Анатолия? Но едва я сообщила Рае о найденном супруге, как ты, невзирая на поздний час, соединился со мной и спросил: правда ли, что я обнаружила математика?

   – Я сначала подумала, что ты наткнулась в доме на мошенника, который выдал себя за Толю! – закричала Рая. – Вот и начала расспрашивать, затем сообразила: ты врешь из желания меня утешить. Тогда я завела беседу об ужине, пыталась загнать тебя в угол, чтобы услышать: «Извини, я наврала! Нашла прощальную записку и одежду, не хотела тебя нервировать».

   Но ты так и не произнесла долгожданных слов, поэтому мне пришлось дергать Вальтера.

   – Отлично придумано, – не удержалась я от ехидного замечания. – Не желаешь писать детективы? Попробуй, может получиться. Хотя… с фантазией-то у тебя неплохо, а вот с логикой беда. Мы с Юрой… О! Как же я раньше не поняла!

   Я в упор посмотрела на шефа полиции.

   – Был интересный момент, на который я, как обычно, вначале не среагировала. Мы с Юрой стояли на берегу реки, я отвечала на твой звонок, в какой-то момент Юра взял у меня телефон и сказал:

   – Это Шумаков!

   И вы завели беседу. Странно, да?

   – Не вижу ничего особенного, – ответил Вальтер.

   – Да ну? – прищурилась я. – Человек произносит: «Это Шумаков», – он не представляется, не называет ни свое звание, ни место работы, а ты с ним общаешься, как с приятелем, и не задаешь естественный вопрос: «Какой, на фиг, Шумаков? Впервые о вас слышу». Ты знаком с Юрой!

   Вальтер взял со стола чашку и залпом опустошил ее.

   – Ну и что? Мы пару раз общались по службе. В Бургштайн приезжают разные русские, среди них попадаются преступники. Накануне открытия книжной ярмарки Юрий звякнул мне и попросил:

   – Не в службу, а в дружбу, пригляди за Вилкой. Она замечательный человек, очень талантливый, но обладает уникальным даром влипать в разные неприятные истории. В своих книгах она действительно описывает реальные события, в которых сама принимала участие. Виола не ищет приключений, они без приглашения на нее валятся, притягиваются, как молнии к генератору. Она обожает тайны, расследования, порой ведет себя, словно ребенок. Я очень волнуюсь, когда Вилка далеко от меня.

   – Вальтер! – подпрыгнула я. – Вальтер!

   – Я перед тобой, – удивился полицейский.

   Меня охватило раздражение:

   – Я тебя не зову! Просто вспомнила, как после моего рассказа про смерть Роберта Юра сказал: «Вальтер разберется». Но откуда Шумаков узнал твое имя? Я его в разговоре не упоминала! Ох, мне надо тренировать внимание! Ну, Юра, погоди! Вот вернусь домой!

   – Шумаков не хотел тебя обманывать, – ринулся на защиту коллеги Вальтер, – я пообещал ему, что с тобой ничего плохого не случится. Только и всего!

   – Вальтер! – закричала я.

   Полицейский от неожиданности подскочил.

   – Ну что еще?

   Я чуть не задохнулась от негодования:

   – Ты просил меня поработать в «Шпикачке». Устроил целое представление с поиском «жучков». Но ведь в ресторане их никогда не было? Твой сотрудник подыграл тебе? Я поцарапалась о плохо обработанную нижнюю поверхность столешницы, а ты использовал момент и вызвал эксперта? Но план был составлен заранее! Останься моя коленка в целости, твой парень все равно бы пришел в вип-комнату. Ты побеседовал с Шумаковым и понял, что писательница, втянутая экономкой в ее аферу, захочет помочь бедной Раечке, начнет искать Анатолия, разовьет бешеную активность! И я, кстати, так себя и повела. И что делаешь ты? Переключаешь меня на другое дело, уверяешь, что в ресторане стояла прослушка, намекаешь на наличие у Роберта любовницы, льстишь мне: «Знаю, у тебя удивительно зоркий глаз!» Нет бы мне спросить: «Вальтер, откуда тебе известно про «мой зоркий глаз» и способность разматывать запутанные дела?» Ты не хотел, чтобы я рылась в тайнах Раисы. И нашел мне другое занятие!

   – Верно, – со вздохом ответил Вальтер, – и сейчас очень прошу, не поднимай шума. Да, Раиса поступила некрасиво, она мошенничала, но никому ничего плохого не сделала. Она для меня как мать! А в этих фондах полно воров, думаешь, все спонсорские деньги доходят до ученых? Добрая половина их оседает в карманах чиновников, огромные средства тратятся на зарплату тем, кто обязан помогать малоимущим людям науки!

   Я перевела дух:

   – Анатолия никто не убивал.

   – Нет, – заплакала Рая, – прости меня! За все! Я использовала тебя! Мне очень стыдно! Отдай Вальтеру предсмертную записку! И где одежда Толи?

   Я уставилась на полицейского:

   – В домике не было писем!

   – Не может быть! – закричала экономка. – Я прикрепила листок на самом видном месте, на холодильнике, на него натыкаешься взглядом, едва открыв входную дверь. Дурацкий дом, без прихожей и холла, с улицы попадаешь сразу в кухню.

   – Ничего не было, – повторила я, – на берегу валялась лишь одна голубая перчатка. Это все!

   Раиса сжала кулаки:

   – Поклянись!

   Я подняла правую руку:

   – Ей-богу!

   Экономка схватилась за виски.

   – Пусть на одежду позарился бездомный, я допускаю такую возможность. Но письмо! Оно было!

   – Берег Мильфлуса не то место, где кучкуются маргиналы, – возразил Вальтер, – даже в теплое время года они туда не ходят. Нищие собираются у моста Вильд, там много дешевых закусочных, рынок, есть где поживиться. Просить милостыню в Бургштайне запрещено, поэтому бомжи играют на губных гармошках, барабанах, показывают примитивные фокусы. Они обязаны иметь место жительства, иначе загремят в каталажку. Я строго слежу за теми, кто без дела шляется по улицам, поэтому большинство бездельников, решивших, что лучше клянчить у людей медяки, чем работать, обитают в домах девятого района. Там в одной комнате по семь-восемь человек живут. На Мильфлус они не ходят, это респектабельный район. Тем более что берег в паре шагов от особняка Волковых. Нет, туда дураков соваться нет. Понимают, что их сразу арестуют. Вопрос: кто и зачем унес письмо?

   Я повернулась к Раисе:

   – Ключ от дома хранится под крыльцом. Кому об этом известно?

   Экономка начала загибать пальцы:

   – Мне. Ольге Сергеевне. Роберту. Борису.

   – Может, кто-то из хозяев заглянул в домик? – предположила я.

   Рая взяла бутылку с водой и сделала пару жадных глотков прямо из горлышка.

   – Нет, они туда никогда не ходят.

   – Но домик внутри выглядел ухоженным, – пробормотала я, – там не было пыли, грязи на полу. Вы убираете прежнее жилье?

   – Нет, – совсем растерялась Раиса, – и горничную не посылаю в коттедж.

   – Странно, что ты не обратила внимания на чистоту, – удивилась я.

   – Я не бродила по комнатам, – пояснила Рая, – да и электричество там отключено. Луна ярко светила, вот я без проблем и дошла до холодильника.

   – Свет был, – сказала я.

   – Нет, нет, он давно отсутствует, – упорно повторила экономка.

   Я взглянула на Вальтера.

   – Можешь позвонить Шумакову, пусть он подтвердит: когда мы вошли в кухню и щелкнули выключателем, под потолком вспыхнула лампа. А еще мы обнаружили мощный фонарь, взяли его с собой, когда отправились на реку.

   – Света нет! – твердила Раиса. – Домом не пользуются!

   – Давай прекратим пустой спор, – поморщился Вальтер, – есть электричество или нет, не имеет значения.

   – Ты не прав, – сказала я, – в комнатах было чисто, люстра горела. Но Рая уверена, что здание законсервировано.

   – Да! – подтвердила экономка. – Я не заходила туда очень давно, хозяева тоже не заглядывают. Никогда!

   – Значит, в домике тайком поселился кто-то чужой, – сделала я сам собой напрашивающийся вывод, – этот человек включил электричество и выбросил записку.

   – Зачем? – с отчаянием спросила Рая.

   Вальтер встал и забегал по кухне.

   – Не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о его тайном убежище. Подумал, что, если заявит в полицию о находке, придется объяснять, как он очутился в чужом доме, поэтому предпочел избавиться от письма и шмоток.

   – Стоп! – закричала я. – Стоп!

   Вальтер замер, экономка заморгала, а я спросила:

   – Рая! Кто оплачивает счета?

   Вопрос удивил экономку Волковых:

   – Счета? Ты о чем?

   – За коммунальные услуги платят, так? – продолжала я.

   – Конечно, – осторожно сказала Рая.

   – Ну и кто этим занимается? – не умолкала я.

   Экономка тряхнула головой.

   – Ольга Сергеевна экономная хозяйка, она знает, какие суммы на хозяйство нужны каждый месяц. Первого числа Волкова берет в банке наличные и отдает мне. А я раскладываю купюры по коробкам. Оплата охраны, водопроводчика, садовника, горничной – все получают деньги. Еще в доме есть аквариумы, поэтому приезжает Егор, он чистит стеклянные ящики. На продукты тоже предусмотрена фиксированная сумма, но если праздники, она увеличивается.

   – Рая, – остановила я экономку, – вода, канализация и прочее, я веду речь о коммунальных услугах.

   – Я отвожу необходимую сумму в банк, – ответила Раиса.

   – А свет? – наседала я.

   – Тоже, – шепнула экономка.

   – И ты не поняла, что счет стал больше? – удивилась я.

   – За старый дом квитанций не приходило, – промямлила Рая.

   – Что тебя связывает с Рикой? – спросила я. – Почему ты утешала девушку на пороге ее доме?

   – Она наделала глупостей, – сердито буркнула Раиса, – дурочка! Хотела продемонстрировать самостоятельность. Ох!

   Я повернулась к Вальтеру:

   – Ты, наверное, тоже используешь этот простой прием на допросах? Сначала мирно беседуешь на одну тему, потом бабах! – и задаешь вопрос из другой оперы, а человек машинально отвечает. И, как правило, правду.

   – Старая уловка, – согласился шеф, – но при чем тут Рика? Какое отношение дизайнерша нелепых сумок имеет к нашему делу?

   Я откашлялась:

   – Помнишь, в «Шпикачке» ты говорил мне, что у Роберта, вероятно, есть любовница? Теперь я знаю, что ты хотел отвлечь меня от поисков Анатолия, но я пошла по следу и разузнала тайну Волкова.

   Мой рассказ о болезни издателя и коридоре в «Шпикачке», которым пользовалась Рика, занял минут пятнадцать. В конце концов я сделала вывод:

   – Я подумала сейчас: кто мог пользоваться старым домом? Маловероятно, что там поселился бомж. Вальтер правильно заметил: человек без определенного места жительства не сунется в дорогой район, где много охраны, и навряд ли обнаглеет до такой степени, что захватит чужую собственность. Скорее всего домик расконсервировал кто-то из хозяев, он же оплачивал электричество, забирал в определенный день квитанцию из почтового ящика. И Раиса сейчас это тоже поняла. Если вовремя не внести платеж, свет выключат, да еще подадут на должника в суд. Рая не оплачивала счета за киловатты, нагоревшие в старом домике, но и электрокомпания не возмущалась. Значит, она вовремя получала платеж. Банк принимает в качестве документа для расчета лишь специальный квиток, который приносит почта. И кто мог его из ящика взять? Борис или Волкова, больше некому! Думаю, у Роберта с Рикой был роман, парочка уютно устроилась в укромном месте. В гостиницу они пойти не могли, дом Рики просматривается соседями, вот ловелас и сообразил, что неподалеку от его особняка есть домик, в которую никто не сунется. Идеальное убежище для любовников. В день своей смерти Роберт шел к Рике. Наверное, он очень ее любил, раз, несмотря на боль, упорно стремился к ней. Миллион долларов предназначался Рике. Все называют ее Ирина или Рика, но я готова спорить, что в паспорте она «Арина Владимировна Федосеева».

   – Нет, – перебил меня Вальтер, – она Ирина Казаченко, отчества не помню. Я проверил всех жителей Бургштайна, Федосеевых у нас нет.

   – Арина живет в Майне, – еле слышно проговорила Раиса. – Роберт действительно шел к Рике, но это совсем не то, о чем вы думаете.

   – Ты знаешь Федосееву? – обомлел Вальтер.

   – Только со слов Рики, – выдохнула Рая, – ладно, сейчас расскажу.

   Роберт и Ольга редко спали вместе. Они друг друга любили, но из кое-каких обмолвок экономка поняла, что много лет назад, еще до встречи с Робертом, Ольге сделали гинекологическую операцию, и она перестала интересоваться сексом, исполняла супружеский долг по обязанности, без страсти. Роберт жалел жену и вел себя в Бургштайне безупречно. Но он часто ездил в командировки. Париж, Вена, Берлин, Лондон… Наверное, там у него были женщины. В Бургштайне Роберт лишь один раз завел интрижку со Светланой Казаченко. Никто не знал про их отношения, ни одна душа. Об этом случайно узнала Раиса.

   Как-то раз, очень давно, Оля решила порадовать экономку и подарила ей на день рождения уик-энд в Париже. В пятницу Раиса прилетела в город влюбленных, в воскресенье вечером ей предстояло вернуться в Бургштайн. А в субботу она направилась в Версаль, ей хотелось полюбоваться парком и фонтанами. Рая забрела в аллею, засаженную высокими туями, и увидела на скамейке… Роберта с маленьким ребенком на коленях и Светлану. Встреча была столь неожиданной, что Раиса воскликнула:

   – Вы же сейчас в Вене! Ох, как девочка на вас похожа! Одно лицо!

   Роберт кинулся к экономке:

   – Я заплачу тебе сколько хочешь, только не выдавай нас! Да, Иринка моя дочь, ни я, ни Света не хотим причинять зла Оле, она ничего не должна знать!

   Раиса согласилась молчать. Роберт тайком выдавал ей вторую зарплату, экономка радовалась своей удаче и держала язык за зубами. Только не думайте, что она проявила благородство. Она хотела денег и хорошо понимала: расскажет про Роберта – и сразу лишится не только двойного оклада, но и хорошего места. Хозяева помирятся, а прислугу выгонят за длинный язык.

   Когда Рике стукнуло два года, Роберт разорвал отношения со Светланой, но продолжал поддерживать ее материально. Света была тихой, малообщительной, неразговорчивой, дочери правду об отце она не открыла. Сказала, что ее папа… племянник Раисы, которая регулярно приносила Казаченко деньги. Отец давно умер, брак со Светой он не оформлял. Рая не хочет, чтобы по Бургштайну пошли гулять слухи, потому никому про это говорить не будет. Девочка безоговорочно поверила матери и в своей биографии не копалась. Когда Рике исполнилось двенадцать лет, Света утонула. О ее дочери позаботилась Оля, отправила ее в закрытую гимназию при монастыре. Рая по просьбе Роберта навещала ребенка, Рика считала экономку своей тетей.

   Когда сирота вернулась в Бургштайн, Раиса принесла ей денег, но девушка строго сказала:

   – Спасибо, больше не хочу тебя грабить, буду жить на свои заработки.

   Как Раиса ни уговаривала девушку, та упорно твердила:

   – Сама справлюсь.

   И действительно, она открыла ателье. Где Рика раздобыла средства, Раиса не знала. Увы, пошивочное предприятие прогорело в два счета. Но Рика не впала в отчаяние, спустя короткое время она начала шить сумки.

   Роберт беспокоился о дочери, подсылал к ней экономку, но дизайнер говорила:

   – У меня все о’кей!

   Незадолго до кончины Волкова Рика позвонила Рае и заплакала:

   – Тетя, я попала в беду, давай встретимся!

   Экономка бросилась на зов. Едва она вошла в прихожую Рики, как та кинулась ей на шею со словами:

   – Меня хотят выселить из дома, отнять его, могут даже убить.

   – Кто это затеял? – спросила экономка.

   Рика провела ее в гостиную и рассказала правду.

   Девушке очень хотелось самостоятельности. Поэтому она обратилась к Арине Федосеевой, пронырливой бабенке, которая давала деньги в долг под проценты. Барыга охотно ссудила Рике большую сумму, девушка занялась одеждой, но дело не пошло. Дурочка во второй раз поехала к ушлой бабенке, та согласилась снова субсидировать неудачливую бизнесвумен, но предупредила:

   – Сумму со всеми процентами вернешь в декабре.

   Рика пообещала расплатиться и начала шить сумки, которые на удивление хорошо продавались.

   Первого декабря Арина позвонила должнице и поинтересовалась:

   – Как наши дела?

   – Здорово! – воскликнула Рика. – Мне предложили сделать подиумную коллекцию.

   – Значит, ты расплатишься? – спросила Федосеева. – Напоминаю: за тобой миллион долларов.

   Арина не поверила своим ушам:

   – Не может быть! Я брала намного меньше!

   – Ну почему всегда одно и то же? – процедила Арина. – Вечно люди забывают о процентах.

   – У меня столько нет, – сказала Рика.

   – Не моя печаль, – отрезала Федосеева, – если не вернешь долг в срок, к тебе приедут парни, перепишешь на меня свой дом.

   Девушка начала ее умолять, но «черная» банкирша не дрогнула. Похоже, она давно привыкла к чужим слезам, поэтому объявила:

   – Двадцать третье декабря – последний срок. Ищи бабки, или встретишь Рождество на улице.

   – Успокойся, я все улажу!

   – У тебя есть свободный миллион? – мрачно улыбнулась Рика.

   – Нет, но я знаю, где его взять! – пообещала экономка и полетела к Роберту.

   Почти все мужчины имеют заначку. У издателя тоже был счет, о котором ничего не знала жена. Робби действовал быстро. Он узнал паспортные данные Федосеевой и открыл на ее имя счет.

   – Завтра передам тебе кредитку, отнесешь Рике, – сказал он Раисе, – та вручит ее гадюке и вздохнет с облегчением.

   Экономка рискнула дать ему совет:

   – Неразумно оформлять операцию через банк. Вдруг кто заинтересуется, почему вы отдали огромную сумму Арине?

   Волков возразил:

   – Наоборот! Очень неразумно отдавать мерзавке наличные. Она потом скажет, что ничего не получала. А так у Рики на руках будут документы. И, знаешь, мне все надоело!

   – Что? – удивилась Рая.

   Хозяин тяжело вздохнул:

   – Забудь. Депрессия накатила, я задумался о возрасте. Совсем старым стал! Иди, занимайся своими делами.

   Рая ушла в недоумении. Роберт никогда не отличался меланхолическим нравом. Наоборот, он всегда был в тонусе, несмотря на возраст, назвать Робби пожилым человеком язык ни у кого не поворачивался. В последний год издатель стал очень следить за собой, сел на диету, регулярно занимался фитнесом, сбросил вес и помолодел лет на пятнадцать.

   На следующий день Волков уехал в банк, но назад не вернулся, умер на пороге ресторана.

   – Издатель знал, что к дому Рики можно пройти через «Шпикачку»? – спросила я.

   – Да, – кивнула экономка, – я рассказывала ему про любезность управляющего ресторана. Похоже, Григорию нравится Рика, раз он позволил ей пользоваться коридором. Очень уж неприятный район расположен в квартале за рестораном. Я всякий раз, когда там бывала, ощущала спиной недобрые взгляды его жителей. Спасибо Грише, благодаря ему Рика не ходила каждый день мимо подростков-бандитов.

   – Похоже, вы не знаете о покупке нового холодильника, который установила Вероника Григорьевна, – вздохнула я.

   – Зачем мне это знать? – не поняла Рая.

   – Почему Роберт решил сам отдать дочери кредитку? – задал вопрос Вальтер. – Он хранил тайну ее рождения, неужели решил открыться Рике?

   – Наверное, – прошептала Рая, – не знаю.

   Шеф полиции ткнул в нее пальцем.

   – Ты должна была мне все рассказать!

   – Это не моя тайна, – всхлипнула Раиса, – и ты обязан молчать! Нельзя, чтобы до Ольги дошла правда. Роберт ее оберегал, он ни слова не сказал жене о болезни, которой страдал в последнее время.

   – Но ты знала о недуге хозяина? – скорей утвердительно, чем вопросительно сказала я.

   Раиса съежилась:

   – У Роберта появились язвы на ногах. Он простыни пачкал, и я заподозрила неладное. Затем нашла у хозяина в ванной антибиотики, болеутоляющее, пустой стерильный контейнер для сдачи мочи и поняла… ну… догадалась… Роберт подцепил от какой-то шлюхи заразу. Кстати, он завел себе отдельные тарелку, чашку с ложкой, пояснив:

   – Вот, стал брезгливым. Хочу пользоваться исключительно своей посудой.

   Борис и Оля над ним подшучивали, но я поняла, что к чему.

   – Язвы! – осенило меня. – Вероятно, Роберт заклеивал их пластырем?

   – Похоже на то, – подтвердила Рая, – у него в мусоре в последнее время лежали пустые упаковки от него.

   – Ты сама убираешь в доме? – запоздало удивилась я. – А чем занимается горничная?

   – Я забочусь о комнатах Оли и Роберта, девчонка моет спальню Бориса, гостевые и прочие помещения, – пояснила экономка.

   – Старый дом использовал Робби! – воскликнула я. – На полу, около унитаза, я заметила кусок окровавленного пластыря. Наверное, он хотел его выбросить, да промахнулся. Издатель имел любовницу, встречался с ней тайно. Изменил своему правилу искать проституток за пределами города. Хотя что-то не складывается. Роберт полагал, что подцепил венерическое заболевание, странную разновидность сифилиса. Неужели он продолжал спать с женщиной?

   Вальтер поднял руку:

   – Стоп. Давайте не хвататься за все сразу. Смерть Роберта ненасильственная, я получил заключение экспертов. Волков умер от болезни, которая напоминает сифилис. Судя по визуальному осмотру, у него была третья, последняя стадия. Но! Анализы не подтвердили это предположение.

   – Сифилис есть, причем в очень запущенной форме, но его нет? – удивилась я.

   – Выходит, так, – развел руками Вальтер, – задачка! И нашим специалистам пока ее решить не удалось. Но ясно одно, зараза передается половым путем. В связи с выясненными обстоятельствами констатирую: Роберт заболел и умер. Почему он сам понес кредитку? Понял, что ему очень плохо, побоялся, что потеряет сознание и врачи найдут при осмотре карточку… Наплевав на соблюдение тайны, он поспешил к Рике, но умер на пороге «Шпикачки». Я закрою дело, эксперт будет молчать, эту историю похоронят вместе с Робби. Ради Ольги я постараюсь купировать скандал.

   – А Рика? – занервничала Раиса. – Ее выгонят из дома.

   – Нет, – сурово отрезал Вальтер, – не переживай. Я все улажу! И с Анатолием утрясу. Все решу сам, без вас! Ясно? Вилка, надеюсь на твою деликатность и молчание.

   Я кивнула:

   – Я не болтлива, да и говорить тут не с кем, я скоро улечу в Москву. Может, удастся поменять билет. Хочу пораньше завершить свой визит. Оле сейчас не до гостей.

   – Ты решила покинуть Бургштайн до погребения Роберта? – удивилась Раиса. – Извини, это неприлично.

   – Разве издателя хоронят не завтра? – в свою очередь, изумилась я.

   – Нет, Ольга Сергеевна пожелала, чтобы на поминках присутствовали все знакомые, – пояснила Рая, – но на носу Рождество, многие не захотят портить себе праздник и не явятся. Поэтому хозяйка назначила церемонию на двадцать седьмое.

   – Ага, – растерялась я, – ну, значит, я останусь!

   – Вилка, отправляйся в дом Волковых, – распорядился Вальтер, – выспись и утром веди себя естественно.

   – Спасибо за совет, – сказала я, – займусь покупкой подарков. В «Шпикачку» больше не сунусь! Если Нуди пристанет, я его отошью, забуду про хорошие манеры, приобретенные в зрелом возрасте, вспомню о хулиганском детстве! Не могу понять, почему я согласилась на эту авантюру!

   – Критик обещал тебе сюжет романа из жизни поваров, – напомнил Вальтер.

   Я смутилась:

   – Ну да. Пойду-ка к машине.

   – Вилочка, ты на меня не сердишься? – заискивающим тоном спросила экономка.

   – Нет, – вздохнула я, – хотя никакой радости от того, что получила главную роль в написанной тобой пьесе, не испытываю.

   Когда я наконец дошла до малолитражки, то обнаружила на экране мобильного сообщение о двенадцати пропущенных звонках от Шумакова. Я набрала знакомый номер, Юра тут же стал возмущаться:

   – Где тебя носит?

   Я хотела сказать: «Я знаю о вашей договоренности с Вальтером. Похоже, ты мне совсем не доверяешь, раз поручил наблюдать за мной полицейскому». Но потом решила, что отношения лучше выяснять при встрече, и ответила:

   – Забыла дома сотовый, гуляла по городу без него.

   – Больше так не делай! – уже спокойнее произнес Шумаков. – Слушай, я тут поворошил свои старые связи, дернул парней из разных контор, попросил порыться в прошлом Волковых.

   – Зачем? – не поняла я.

   Юра засопел:

   – По твоим рассказам выходило, что Роберт и Оля ангелы. Я по приезде по нашим базам их пробил, оба белые и пушистые. Но ведь Роберт умер странной смертью.

   – Милый, – перебила я, – у Робби…

   – Дай договорить, – рассердился Шумаков, – что за манера перебивать! Я верю своей интуиции, а она подсказывала, что необходимо покопаться в их прошлом. И ведь я выяснил!

   – Что? – забеспокоилась я.

   – Айпод при тебе? – спросил Шумаков.

   – В сумке лежит, – ответила я, – с тех пор, как ты мне подарил чудо технической мысли, я с ним не расстаюсь, стала продвинутым юзером. Интернет оказался крайне необходимой штукой.

   – Войди в почту, прочитай письмо, – велел Шумаков и отсоединился.

   Я достала из чехла плоский, похожий на планшет прибор. Никогда не принадлежала к тем, кто с утра до ночи висит в Сети. Когда Юра принес мне айпод, я сначала поразилась: никаких шнуров или мышек к нему не прилагалось. И, помнится, спросила:

   – Что с этим делать?

   – Носить с собой! – велел Шумаков.

   Я решила не обижать его отказом и скоро поняла, какая удобная вещь Всемирная паутина. Бесплатная телефонная связь, поисковые системы, почта. Короче, теперь я не расстаюсь с устройством, не переставая удивляться простоте обращения. Вот сейчас, легонько постучав по айподу пальцем, я читаю послание от Шумакова и цепенею от изумления.

   Юра обладает завидной памятью и редкой наблюдательностью. Он никогда не упускает ни малейших деталей дела и привык проверять непонятные обстоятельства. Рассказывая Шумакову про Волковых, я упомянула про странную телеграмму, полученную Ольгой: «Володя Корсунский рад встрече с Робертом. Целую в сахарные уста. Астрея». Хозяйка не поняла смысла послания, Борис, в присутствии которого горничная бесцеремонно распечатала депешу, сначала тоже терялся в догадках, а потом предположил, что его прислал кто-то, как он выразился, из «долбанутых на всю голову писателей». К сожалению, среди атакующих издательство графоманов много психически неадекватных людей. О послании быстро забыли все, и я в том числе. Рассказывая Юре о том, что случилось в последние дни в Бургштайне, я добросовестно упомянула про послание, хотя и не считала его важным. Мало ли какую глупость напишет псих? Но Юра уверен, что в расследовании важен любой найденный факт. Он решил поискать в базе Владимира Корсунского, вдруг на это имя с фамилией выпадет нечто интересное. И ведь выпало!

   В конце шестидесятых прошлого века в Москве существовала колония хиппи. «Дети цветов» жили большой компанией в просторной коммуналке возле метро «Лермонтовская». Всем членам коммуны едва исполнилось по двадцать лет, они пели под гитару песни «Битлз», пропагандировали свободную любовь, не хотели ни работать, ни учиться, называли себя пацифистами. Движение хиппи в то время было широко распространено на Западе, многие европейские юноши и девушки уезжали в Индию, селились в ашрамах, слушали своих гуру, но потом большинство из них взрослело, возвращалось домой, молодые люди шли на работу и забывали о бурной юности. Вот только молодежь в СССР не имела возможности ездить по миру, и в нашей стране хиппи были приравнены к диссидентам, с ними активно боролись, арестовывали за тунеядство, высылали из столицы за сотый километр.

   Общину на «Лермонтовской» возглавлял Владимир Корсунский. С ним у спецслужб были особые счеты. Корсунскому исполнилось не двадцать, а тридцать пять лет. Он, как тогда говорили, давно сбивал молодежь с истинного пути. Ученики слушали Корсунского раскрыв рты, а тот рассказывал о прекрасной жизни на Западе, о свободной Америке и Европе, разумеется, без коммунистического режима, прививал не окрепшим морально личностям чуждую идеологию и явно был куплен ЦРУ для этой работы. Несколько раз специальные отряды громили квартиры хиппи. Информаторы сообщали о местонахождении коммун, где главенствовал Владимир. В дом прибывали люди с оружием, хватали длинноволосых юнцов в цветастых рубашках и самовязаных фенечках, но лидер всегда ухитрялся уйти. Корсунский был хитрее крысы, он бросал своих учеников, исчезал непонятным образом, залегал на дно. А потом вновь выныривал, собирал новый коллектив. За ним гонялись долго, но в конце концов он умер от сифилиса.

   На момент смерти Владимира его команда состояла из пятнадцати человек. Среди них были Федор Звонарев, нынешний олигарх, отец Нади и Зины, его первая жена Татьяна и будущая супруга Оксана, Ольга и Борис Марковы. Все они дружили со школы и вместе решили присоединиться к «детям цветов». Звонареву с Таней было по двадцать, Оле исполнилось двадцать пять, она единственная из всех работала, состояла в танцевальной группе одного из московских драматических театров.

   В ночь, когда их руководитель в мучениях умирал, члены группы испугались и, наплевав на приказ своего гуру никогда не обращаться за помощью к властям, вызвали «Скорую». Медики с ходу установили диагноз и обратились в милицию. Но пока наряд спешил к дому, молодые люди разбежались кто куда. С покидающим этот мир Владимиром осталась лишь его верная любовница Лера Лякина, самая молодая из хиппи. Ей только что стукнуло девятнадцать. Корсунского нельзя было назвать образцом верности, он напропалую изменял Лере, но та, влюбленная в него без памяти, прощала Владимиру все, считала его своим мужем.

   Лякину отправили на обследование и не нашли у нее венерической болезни. Леру допрашивали в разных кабинетах, следователи требовали:

   – Назовите имена членов группы. Поймите, Корсунский, вероятно, заразил девушек сифилисом.

   Но Лера держалась стойко, отвечала:

   – У нас были клички, имен я не знаю.

   Судьба Лякиной сложилась не очень счастливо. Через восемь месяцев после разгрома общины она родила девочку Катю, замуж никогда не выходила, воспитывала дочь одна и очень ее любила. В тридцать лет Катерина покончила с собой. Поводом для суицида послужила смерть ее жениха Жени. Двадцатисемилетний парень умер от сифилиса.

   После трагедии Лера сменила квартиру, устроилась на работу в Центральный военный архив, оборвала связи со всеми приятелями. Таким образом она пыталась справиться с горем. Лякина долго служила в хранилище документов, она была хорошим сотрудником, начальство ценило женщину, которая за маленький оклад пахала, как робот. Лера оставалась в архиве по вечерам и даже свои выходные часто проводила среди старых бумаг. У Лякиной не было семьи, она тосковала в четырех стенах.

   У остальных хиппи жизнь сложилась по-разному. Федор в перестройку сказочно разбогател, похоронил Таню, остался на короткий срок вдовцом с дочкой Надей на руках, но быстро утешился, женился второй раз на Оксане, той самой, из колонии хиппи.

   Оля и Борис сбежали из СССР. Им удалось выехать, как тогда говорили, по еврейской линии. Мать Марковых была урожденная Абрамович. Брату с сестрой повезло. Люди в СССР ждали официального разрешения на эмиграцию годами, а Марковых выпустили через шесть месяцев. Ни в какой Израиль они не укатили, осели в Европе. Оля плясала в третьесортном парижском кабаре, Борис прозябал в Бургштайне. Дальнейшее вы знаете. Маркова встретила Роберта, потратила мамины золотые червонцы, ныне она меценатка, благодетельница, покровительница бывших россиян.

   Теперь самое интересное. Лера Лякина не так давно уволилась из архива, сослалась на плохое здоровье и пожелала путешествовать. У малообеспеченной тетушки неожиданно обнаружились деньги, она улетела в Европу, где, по всей видимости, по сию пору и находится. В Россию Лякина не возвращалась, пограничная служба ее не зафиксировала. И последнее. Кличка Леры в коммуне хиппи была «Астрея». Если вспомнить текст телеграммы и учесть, что Корсунский давно умер, то депеша является откровенной угрозой в адрес Роберта. С большой долей вероятности ее послала Лякина.

   Я бросилась назад к дому Раисы. Как только экономка открыла дверь, я спросила:

   – Вальтер еще у тебя?

   – Нет, уехал, а что случилось? – озабоченно воскликнула Рая.

   Я огляделась по сторонам и поняла: седана шефа полиции в переулке нет. Пока я читала письмо Юры, не заметила, как Вальтер укатил.

   – У меня новые неприятности? – изменилась в лице экономка.

   Я сделала над собой усилие и криво улыбнулась мошеннице:

   – Нет, у тебя полный порядок.

   – Жду отчета! – трагическим шепотом сказал критик. – Пора рассказать подробности про «Шпикачку».

   – Сначала ответь, кто готовил резюме на Виолетту Рязанову, – возмутилась я, – посудомойку, которая хотела устроиться на кухню ресторана.

   Нуди поморщился:

   – Моя помощница Стефа. Ужасная девка! Вечно опаздывала на работу, забывала мои распоряжения, путала бумаги, короче, я выставил ее вон! Последнее, что приказал сделать, отослать бумаги в «Шпикачку». Велел приготовить два документа: на Рязанову и на мужика Бархатова. Я ж не знал, кого в трактир занесет, вот и подстраховался. Найду парня, он пойдет как Бархатов, а женщина сойдет за Рязанову. Ясное дело, в «Шпикачке» обрадовались, ответили и ей, и ему. Предложили взять обоих на испытательный срок! А что?

   – Ничего, – мрачно сказала я, – кроме того, что изгнанная Стефа решила тебе отомстить и снабдила автобиографию эмигрантки из России фотографией супермодели Наоми Кэмпбелл. Ты в курсе, что красотка негритянка? Ой, прости, я неполиткорректно выразилась, афроамериканка!

   – Вот жаба! – с чувством произнес Нуди.

   – Ты не прав, Наоми очень мила, – возразила я.

   – Я имею в виду Стефку, – буркнул Нуди.

   Я вынула из сумочки брошку и протянула Нуди:

   – Держи свое шпионское оборудование, я не смогла им воспользоваться. Меня сразу разоблачили, я ведь белокожая. Что касается ресторана, то о нем даже говорить противно. Найди другой объект для рецензии.

   – Поконкретнее о противном, – потребовал Нуди, – нужны факты. Помнишь о сюжете для новой книги? Расскажу его после получения информации.

   – Спасибо, мне не нужны чужие истории, – отрубила я.

   – Ты обещала содействие, – заныл критик, – ну ладно, завтра поговорим. Боже, какую гадость мне сегодня подали в кондитерской «Ро-ко-ко»! Фууу!

   Нуди вытащил из кармана тубу, вытряс из нее пару пилюль, проглотил и поморщился:

   – Ужасно!

   – Болит? – с сочувствием поинтересовалась я.

   – Ощущение, как у льва, съевшего моток колючей проволоки, – скорбно произнес Нуди.

   – Поэтичное сравнение, – оценила я.

   Нуди скис:

   – Вероятно, но от этого мне легче не становится.

   – Я заметила, что твой желудок бунтует, когда ты заводишь речь о еде, – пробормотала я.

   Нуди поморщился:

   – Только начинаю писать статью – внутренности будто огнем жжет. Если, не дай бог, во время работы чайком побалуюсь, умираю от боли. Но вот парадокс: сяду спокойно в кресло, включу канал про природу и могу сожрать даже гамбургер. Вернее, я, естественно, не стану есть котлету из непонятного мяса с булкой сомнительного происхождения. Но один раз я жил у приятелей, чей ребенок обожал фастфуд. Я увлекся программой по телику, схватил с тарелки, как я полагал, кулебяку, но это оказался чизбургер мальчика, я его умял, и ничего! Живот не заныл! – Нуди опять полез за лекарством. – При одном воспоминании об этой гадости мне становится плохо, а тогда обошлось без последствий!

   – Есть блюда, которые тебе нравятся, или ты ругаешь все подряд? – осведомилась я.

   Нуди насупился:

   – Не следует считать критиков желчными монстрами. Я встречал достойную кухню.

   – Например? – улыбнулась я.

   – Ну… ну… в крохотной таверне в Испании, не в туристическом месте, мне подали такой буйабес! Невероятный! Ни в одном ресторане ранее я не мог отведать истинную рыбную похлебку! А тут, в невзрачной деревеньке, почти даром принесли кастрюлю амброзии, – мечтательно протянул Нуди.

   – Я слышала, будто Марсель славится своими кафе, где варят лучший в мире буйабес, – сказала я.

   – Марсель? – вытаращил глаза Нуди. – Вот уж всем глупостям глупость! Бывал я в этом порту, едал их местное варево. Катастрофа! Ни аромата, ни…

   Не договорив, Нуди принялся поглаживать живот.

   – Снова скрутило? – предположила я.

   – И так сто раз на дню, – простонал критик.

   – Кажется, я поняла, где корень твоих проблем с желудком, – решительно заявила я. – Когда ты просто ешь, не критикуешь содержимое тарелки или даешь еде положительные оценки, боли нет. Но стоит тебе начать ругать блюдо, как требуются лекарства. Перестань хаять чужую стряпню, и желудок успокоится.

   – Чушь! – выпалил Нуди и, бормоча что-то себе под нос, ушел.

   Я обрадовалась, что неожиданно легко избавилась от зануды, юркнула в свою спальню, хотела принять душ, но тут услышала тихий стук в дверь и голос Бориса:

   – Вилка, можно зайти?

   – Конечно, – без всякой радости заверила я.

   Борис, как всегда, с милой улыбкой вошел в комнату.

   – Хочу напомнить, ты обещала мне посмотреть, куда бегает по ночам Зина, – сказал он.

   Я, успевшая забыть о своем согласии работать шпионом, быстро кивнула. Борис нахмурился:

   – Чует мое сердце, затеяла Зинаида глупость, от нее чего угодно ждать можно. В тихом омуте черти водятся.

   И тут раздалась трель звонка.

   – Кто это? – удивился Борис и направился к двери. – Мы никого не ждем, время не для визитов. Пойду открою.

   – Позови горничную, – посоветовала я.

   – У нее закончился рабочий день, в доме остались Надя, Зина, Нуди, я и ты. Еще Оля, но она спит, ей прописали снотворное.

   Борис ушел, я все же решила принять душ, направилась в ванную, включила воду, потом вернулась в спальню за журналом. Лягу в ароматную пену, почитаю про шмотки, полюбуюсь на снимки сумок и туфель.

   Из коридора послышался грохот и вскрик. Забыв про водные процедуры, я ринулась на звук и нашла Бориса на полу в холле. Рядом валялась железная подставка для тростей и зонтиков.

   – Боже! Ты упал! – испугалась я. – Сломал лодыжку?

   – Нет, – простонал он, – зацепился за идиотскую зонтичницу и рухнул.

   Я посмотрела на задравшуюся штанину Бориса:

   – У тебя забинтована щиколотка!

   – Потому и шлепнулся, – пропыхтел Боря, – растянул связки, мне наложили тугую повязку, нога плохо действует. Фу! Извини, не хотел тебя напугать.

   Он, кряхтя, поднялся.

   – Ты такой бледный, – участливо сказала я, – глаза ввалились, губы посинели. Может, врача вызвать?

   – Нет, – слишком резко воскликнул Борис, – просто мне было очень больно.

   – Кто приходил? – спросила я.

   – Сумасшедший господин по имени Франц, – ответил Борис, – решил выразить Оле соболезнования. Я ему сказал, что поминальная книга, в которой нормальные люди пишут подобающие слова, лежит в издательстве на рецепшен. Каюсь, наверное, я был груб, захлопнул дверь, задел подставку!

   – Не повезло, – покачала я головой. – Там какая-то бумажка валяется.

   – Где? – встрепенулся Боря, живо нагнулся, поднял красный обрывок и сунул в карман. – Раиса болеет, вот прислуга и распустилась, не пылесосит как следует.

   Зина выскользнула из дома около полуночи, я увидела, как она вылезла из окна и пошла по дороге в сторону леса. Брать машину, чтобы следовать за беглянкой, мне показалось неуместным. После полуночи движение в Бургштайне замирает, Зинаида сразу увидит малолитражку и насторожится. Я тоже выскочила через окно, надвинула на голову капюшон своей старой теплой куртки и, в очередной раз радуясь тому, что новый яркий пуховичок остался у бухгалтера Карины, отправилась за Зиной.

   Младшая дочь Федора отлично знала, куда направляется, и не думала о слежке, шла не оборачиваясь. Зинаида миновала лесок, пробежала сквозь квартал одинаковых трехэтажных построек, свернула на узенькую улочку, дошла до ее конца и очутилась около небольшого домика с белыми ставнями. Звонарева толкнула незапертую створку и крикнула: «Лера, это я». На крылечко упал луч света, он расширился, превратился в большой прямоугольник, Зина скользнула внутрь. Я осталась в саду. Лера? Вероятно, это Лякина. Почему мне в голову пришло имя скромной архивной мыши? Лякина отлично знает Олю, их связывает совместное проживание в коммуне хиппи. Федор, Борис и жена Робби до сих пор дружат. Прикати Лякина в Бургштайн, она бы поселилась в особняке Волковой.

   Я медленно обошла здание, не нашла ни одного приоткрытого окна, поднялась на крыльцо, осторожно нажала на ручку, и – о чудо! – дверь бесшумно приоткрылась, она по-прежнему оставалась незапертой.

   Очень осторожно я прокралась по узкому коридорчику и встала у проема, отделенного толстой портьерой.

   – Неразумно здесь оставаться, – сказала Зина.

   – Я уеду только после похорон Бориса, – ответил на удивление знакомый женский голос.

   – Лучше сейчас уехать, – настаивала Зина.

   – Ну уж нет! – не согласилась тетка. – Хочу увидеть на кладбище лицо Ольги! Я это заслужила. Да и мое исчезновение вызовет подозрения.

   Я вцепилась в занавеску. Хозяйка оговорилась: Борис жив, она имела в виду Роберта.

   – Что будет с нами? – тоскливо протянула Зина.

   – После операции детей не родишь, но заживешь счастливо, – начала Лера.

   Конца фразы я не услышала. В мое плечо впились крепкие пальцы, я ощутила сильный толчок и ткнулась в гардину, та разошлась в стороны, я помимо желания влетела в гостиную, увидела Зину, Варвару из «Шпикачки» и услыхала сзади голос Нади:

   – У вас незваные гости.

   Я хотела улыбнуться, но ничего не получилось. Сегодняшние мои приключения можно назвать «неудачные прятки». Сначала меня обнаружила Раиса, теперь поймала Надежда. А еще говорят, что снаряд в одну воронку два раза не падает.

   Зинаида вскочила:

   – Вилка! Как ты сюда попала?

   Я пыталась сообразить, что сказать, но от удивления слова застряли в горле.

   – Лера, как всегда, не заперла замок, – заявила Надежда, толкая меня к креслу, – а кое-кто воспользовался этим и влез в дом.

   – Зачем приперлась? – зло спросила у меня Зина.

   – Борис попросил, – призналась я и выложила присутствующим соображения Маркова о пьесе.

   Когда мой рассказ иссяк, Зина повела себя странно.

   – Пьеса! – засмеялась она.

   – Отныне присваиваем Боре титул «Догадливая обезьяна», – подхватила Надя, – зря мы текст у Олега купили, он натуральный гений. Надо было чего попроще взять, все равно бы Ольга поставить приказала. Она не хочет с отцом и Оксаной ссориться, получила чудесный повод с нами помириться.

   – Так автор – не Зина? – воскликнула я.

   – Нет, – заявила Надя.

   – Эй, лучше ничего ей не говори! – всполошилась Варвара. – Вилка, сколько ты хочешь за молчание?

   – Наоборот, – потерла руки Надежда, – Вилка, сколько ты хочешь за то, чтобы всех посвятить в одну замечательную историю?

   – С ума сошла? – крикнула Зина.

   – Успокойся, – велела Надя, – у меня билеты на самолет, нас не найдут. Улетим тридцатого в Испанию, пусть ловят.

   – Куда? – заморгала Зина. – Когда?

   Надя шлепнула сестру по плечу.

   – Приди в себя!

   После чего старшая Звонарева повернулась ко мне:

   – Миллион! Ты согласна? Смотри, не отказывайся. Это лучшее предложение в твоей жизни. Получишь деньги и прославишься. Ну? По рукам? После тридцатого декабря, когда мы покинем Бургштайн, ты всё всем расскажешь.

   – Ничего не понимаю, – призналась я. – Варвара, твое настоящее имя – Лера Лякина?

   – Вау! – воскликнула Надя. – Тараканова нечеловеческого ума женщина! Расслабься! Девочки, очнитесь, нам повезло, Виола раструбит правду, и мало никому не покажется. Я буду рассказывать, а вы сидите и кивайте.

   – Не надо, – шепнула Зина.

   – Надо! – топнула ногой Надя. – Иначе все теряет смысл. Мы их наказали! Теперь нужно опозорить. О’кей! Я так решила.

   – Главная тут Лера, – не согласилась Зинаида, – это она все задумала.

   – Мы все главные, – устало поправила ее Лякина. – Я согласна с Надей, пора открыть правду, может, кто-то задумается, когда узнает, что с людьми правительство сделать может!

   Надя положила ногу на ногу и начала рассказ, ее прерывала Лера, подчас вклинивалась Зинаида, но я сейчас передам суть без уточнений. Поверьте, ничего более шокирующего я до сих пор не слышала.

   Семнадцатилетняя Лера жила с тетей в Подмосковье. Родители Лякиной с пьяных глаз сожгли избу и сгорели вместе с ней. Сироту приняла сестра матери, но она не забывала при каждом удобном и неудобном случае говорить:

   – Кормлю тебя, пою, одежду купила. Ох, и много денег истратила!

   Основной мечтой Леры было сбежать в столицу, выйти там замуж и жить счастливо. В деревне достойных женихов не было, все мужское население увлекалось исключительно одним видом спорта, который местные бабы называли «водкабол».

   Один раз в избу к тетке Леры постучался парень с просьбой дать ему приют. Лера глянула на него и влюбилась в один момент. Гостя звали Владимиром Корсунским, он явно от кого-то скрывался, но тетка не расспрашивала жильца, тот ей хорошо заплатил. Полгода Володя провел в селе, потом собрался уехать. Лера, которая успела стать любовницей Корсунского, улизнула вместе с ним, думая, что исполнилась ее мечта.

   На момент побега Лера уже знала, что Владимиру хорошо за тридцать, но он не просто выглядел юношей, а еще и вел себя как невзрослый человек. Корсунского нельзя было назвать верным любовником, он спал со многими женщинами и не скрывал своих похождений от Лякиной. Девушка очень боялась, что он ее бросит, поэтому терпела все его выходки. Члены коммуны хиппи, которую организовал Володя, постоянно менялись. Когда Лякиной исполнилось девятнадцать, в просторной квартире появились Федор Звонарев, Таня, Оксана, Оля и Борис Марковы. Они были друзьями со школы, неразлучными мушкетерами и вместе примкнули к «детям цветов». Владимир сразу переспал с Ольгой, потом с Оксаной. Вот Татьяна ему отказала, у нее уже был роман с Федей. Корсунский не был насильником, в сексуальные отношения он предпочитал вступать по взаимному согласию, не злился, если ему отказывали. Ну не хочет девка, и не надо, вокруг много других цыпочек, готовых задрать юбку, а еще есть Лера, которая только и ждет, когда он поманит ее пальцем.

   После неожиданной смерти Владимира Лера оказалась единственной, кого задержали. Остальные хиппи сбежали. Лякина понимала: ее жизнь закончена, и ни за что не хотела покидать Корсунского, пусть даже и мертвого.

   Леру допрашивали, требовали назвать имена остальных членов коммуны, пугали арестом, но ей было все равно. Тюрьма так тюрьма. Без Корсунского жизнь лишилась смысла, но порядочности Лякина не потеряла. Она никого не выдала. В конце концов обозленный следователь отправил девушку в психиатрическую лечебницу, где та через восемь месяцев родила дочь Катю. Мент явно хотел навредить упрямой Лере, но вышло наоборот. В клинике на Лякину обратила внимание зав-отделением Тамара Михайловна Боткина. Она выписала молодую мать, признав ее здоровой и душевно, и физически, забрала девушку и ребенка к себе, заставила ее окончить медучилище, устроила на работу к своему приятелю в военный госпиталь. За старательность Лера получила комнату в коммуналке, в соседях у нее оказался тихий шофер Сергей, который через год попал в аварию и скончался. Главный врач госпиталя позвонил кому надо, и Лере оставили всю квартиру.

   До тридцатилетия Кати Лякина жила почти счастливо. Она дослужилась в госпитале до старшей медсестры, устала и перевелась в архив, где хранились истории болезней пациентов. Лере неожиданно понравилось на новом месте, в зарплате она не потеряла, начальство ценило преданную служащую, ей медленно, но верно увеличивали оклад. Очень интересно было просматривать документы. Лера поняла, что люди врут, а бумаги никогда. Лякина читала отчеты об операциях, изучала записи врачей и увлеклась архивной работой настолько, что за пару лет стала заведующей хранилища. Катюша окончила медучилище, работала в том же госпитале. Тамара Михайловна вышла на пенсию, но сохранила бодрость и во всем поддерживала Лякину. Хорошая работа, замечательная дочь, уютная квартира, добрая подруга – что еще надо для счастья? В этом наборе не хватало мужа. Личной жизни у Леры не было, она оказалась из породы однолюбок, хранила верность Корсунскому, мужчины после смерти Владимира для нее перестали существовать.

   Когда Катерина покончила с собой, Лера угодила в больницу, где за ней преданно ухаживала Тамара Михайловна. Через месяц Лякина вышла на работу, но с той поры она молча сидела в архиве, стараясь даже не выходить в коридор. И до того не очень общительная женщина превратилась в отшельницу.

   Через некоторое время после похорон Кати Тамара Михайловна приехала к подруге и сказала:

   – У меня к тебе разговор, тяжелый, странный, но я должна сообщить о своих подозрениях.

   – Слушаю, – равнодушно сказала Лера.

   Тамара Михайловна сдвинула брови:

   – Со мной в одной группе учился Петя Скороходов, у нас с ним одно время был роман, но потом мы разбежались. Петька всегда тяготел не к лечебной, а к научной работе. Скороходов блестяще защитил диплом, поступил в ординатуру, написал кандидатскую и исчез из поля моего зрения. Ни на какие встречи однокурсников он не ходил, и я ничего не знала о нем до того дня, как наша группа собралась, чтобы отметить очередную дату выпуска.

   – Никак в гинекологию подался, – закричал главный насмешник курса Ванька Рогов, когда Петя вошел в зал ресторана, где гудели бывшие студенты.

   – Нет, – засмеялся Скороходов, – заведую лабораторией в НИИ, занимаюсь наукой.

   – Небось пашешь на оборону, – завистливо сказал Ваня, – а я за полторы ставки в поликлинике ломаюсь.

   – Учился бы, как Петя, защитил диссер, и тоже хорошо бы устроился, – пришла на помощь бывшему любовнику Тамара, – а то некоторые с курса на курс еле-еле на тройках переползали, а потом вознамерились членами Академии наук стать.

   Рогов обиделся и стал наливаться водкой. Петя весь вечер провел с Тамарой, немного выпил, подвез ее домой и спросил:

   – Хочешь, возьму тебя к себе в лабораторию?

   – Ты пьян, – засмеялась Тамара, – вдруг я соглашусь? Утром протрезвеешь, забудешь про свое предложение, а тут я звоню! Как выкручиваться станешь?

   – У меня отличная память, – серьезно сказал Петя, – помню, как нам хорошо было. А ты?

   Вечер они завершили в постели. У Петра не было жены, у Тамары мужа, никто не мешал возобновлению их отношений. Роман разгорелся, словно пораженный молнией сухой хворост. Скороходов несколько раз заводил речь о переходе Боткиной в свою лабораторию.

   – Отличный оклад, льготы, – соблазнял он любовницу, – очень интересная работа, и мы постоянно будем рядом.

   – Мне и в клинике хорошо, – отбивалась Тамара, – я привыкла лечить людей, а не возиться с пробирками.

   Петя затихал, но потом начинал уговоры заново. Накануне Нового года он купил букет цветов и сказал:

   – Выходи за меня замуж.

   В отличие от многих женщин Боткина совсем не обрадовалась, она была в разводе и более не собиралась узаконивать отношения.

   – Понимаешь, – забубнила она, – мы уже не студенты, зачем торопиться? Разве нам плохо?

   – Хорошо, даже очень, – кивнул Петя.

   – Вот пусть так и остается, – обрадовалась Тамара, – ни к чему суета с походом в загс.

   Скороходов потер затылок:

   – Есть нюанс. Мы сможем быть вместе лишь при соблюдении одного из двух условий: ты работаешь в лаборатории или идешь со мной во дворец бракосочетаний. В противном случае нам придется расстаться.

   – Вот уж чушь! – засмеялась Боткина. – Тысячи людей служат в разных конторах и живут без штампа в паспорте.

   – Они не работают там, где я, – с расстановкой произнес Петя. – Я человек системы. У нас правило: живем либо с официальной женой, которая подписала бумагу о неразглашении тайны, либо с коллегой. Иначе нельзя!

   Тамара разинула рот, а Петя продолжил:

   – Думаешь, почему я всегда езжу с шофером? Самого за руль не пускают в целях безопасности. Отчего мы с тобой только поздними вечерами встречались? Я не хотел, чтобы о наших отношениях узнали. Водитель пообещал молчать, слово парень пока держит, нас не выдал, но у него своя служба. Придется ему-таки на нас настучать.

   – Чем ты занимаешься? – прошептала Тамара. – Я думала, в НИИ ставишь опыты на мышках.

   Петя встал, тщательно задернул занавески, отключил от сети домашний телефон, увеличил звук телевизора, сел на диван вплотную к Томе и шепотом рассказал ей правду.

   Он начальник лаборатории, которая создает новые вирусы. Последняя разработка – болезнь, имитирующая сифилис, она передается исключительно половым путем, бытовой исключен. Сифилис развивается в человеческом организме медленно, порой по двадцать лет. Некоторые больные долго не знают, что инфицированы. Но болезнь, придуманная Скороходовым, развивается стремительно. С момента заражения до смерти проходит всего пара месяцев, срок зависит от состояния иммунной системы инфицированного, но редко превышает полгода. У человека сначала появляются язвы, они то кровоточат, то затягиваются, несчастного покрывает сыпь, а дальше уж как повезет. Кто-то умирал от поражения печени, кто-то от остановки сердца или паралича дыхания.

   – Бактериологическое оружие, – ахнула Боткина.

   – Ну, наверное, можно и так сказать, – с неохотой признал Петя. – Есть в разработке одна необъяснимая пока странность. Зараженная женщина не болеет и не умирает, но инфицирует каждого мужчину-партнера, а тот быстро отбывает в мир иной.

   – Как гемофилия, – прошептала Тамара, – слабый пол является ее носителем, у женщин на свет появляются сыновья, потом внуки, болеют лишь потомки мужского пола. Наиболее известна ситуация с королевой Англии Викторией. Она передала гемофилию многим отпрыскам царских семей, с которыми ее связывали родственные узы, в частности, цесаревичу Алексею, наследнику последнего императора России Николая Второго.

   – В принципе верно, – кивнул Скороходов, – но гемофилия наследственное заболевание, не постыдное. А сифилис в сознании людей связан с проституцией, половой распущенностью, развратом. Хотя не всегда сифилитик таков: часто болезнь получает от мужа ни в чем не повинная жена. Но если вы скажете, что страдаете гемофилией, приятели и коллеги по работе проявят сострадание, начнут притаскивать народные рецепты, советовать: «Пей настойку гриба чага на керосине, одной знакомой моих родственников это помогло». А вот попробуйте заикнуться про сифилис! Вокруг в секунду образуется пустыня, с таким больным не захотят иметь дела, постараются уволить с работы, он гарантированно потеряет семью, от него спрячут подальше детей.

   – Понятно, почему в твоей лаборатории колдуют именно с этой заразой, – осенило Тамару, – официально лечить ее больные не пойдут, будут искать подпольного доктора, потеряют время и… умрут.

   – Даже если зараженные рискнут и рванут в диспансер, все равно скончаются, – признал Петр, – спасения нет. И любой врач окажется в тупике. Вроде признаки сифилиса присутствуют, но анализ крови его не подтверждает. Но, знаешь, если венеролог наблюдает яркую картину развития сифилиса, он не пошлет больного сдавать кровь. Зачем? И так все ясно. И специалист сообщит несчастному диагноз. Мало мужчин без греха, почти у каждого, даже удачно женатого парня была хоть одна связь на стороне. И что люди подумают?

   – Какой ужас! – прошептала Тамара Михайловна. – Зачем нам такое зло?

   Петр выпрямился:

   – У страны много врагов. В мире идет война, наши противники не гнушаются применять ради победы капитализма любые средства, подкупают диссидентов, платят им за подрыв коммунистической идеологии. Мы защищаемся. Но если посадить инакомыслящего за решетку, тут же «Голос Америки», «Свободная Европа» и прочие вражьи подхалимы развопятся про ущемление прав человека в СССР. К нам применят экономические санкции. А если антисоветчик умрет от сифилиса? Это же позор!

   – Ужасно, – прошептала Тамара, – но как же мужчина получит заразу?

   – От женщины, – удивился Петя, – разве ты не поняла? Переспит с носительницей болезни – и все, заказывай место на кладбище!

   – Откуда возьмется девушка? – лепетала Боткина.

   Скороходов отечески похлопал любовницу по плечу:

   – Есть патриотки, которые ради своей страны готовы на многое.

   Тамара забилась в угол дивана. Все ее добрые чувства к Петру испарились, словно капля воды, упавшая на раскаленное железо.

   – Хочешь сказать… некоторые… специально этим занимаются? Женщину инфицируют, а потом она служит…

   – Оружием, – кивнул Петр, – пострашнее пистолета и яда, удивительным, уничтожительным, которое невозможно обнаружить. Девушка всегда будет вне подозрений, ее можно тщательно обследовать, просветить рентгеном, и ничего не найдешь, потому что убивает она своим телом. Здорово, да?

   Тамара попыталась справиться с подступившей тошнотой.

   – Но ты сказал, что заразится любой мужчина, с которым «оружие» вступит в контакт. Значит, такая женщина никогда не обретет семьи?

   Петр снисходительно улыбнулся:

   – Милая, у тех, кто служит стране, другие цели в жизни, их мысли сильно отличаются от помыслов среднестатистической мещанки. Наша разработка новая, мы пока досконально не знаем все детали, но она опробована, дала хорошие результаты, правда, длительного периода использования пока не было. Лет через пять-десять мы получим ответы на все вопросы. Что касается девушек, то после радикальной гинекологической операции они становятся безопасны для мужчин и могут продолжать работу, но уже по другому направлению.

   – Боже! У них никогда не будет детей! – испугалась Тамара.

   – У тебя нет ни сына, ни дочери, – напомнил Скороходов, – и ничего, ты бодра, весела, хороша собой.

   – У меня дисфункция яичников, которая привела к бесплодию, – озвучила свой диагноз Боткина, – меня не использовали как шлюху и не укладывали потом на операционный стол.

   Петр потянулся за сигаретами.

   – Говорю тебе, у агентов другой менталитет, на первом месте у них интересы государства, остальное побоку. Ладно, завтра я заеду за тобой в семь, не проспи.

   – Зачем? – не поняла Тамара.

   Скороходов обнял любовницу.

   – Почему, ты думаешь, я разговаривал с тобой предельно честно? Ведь я не имею права на откровенность!

   – Не знаю, – вздрогнула Боткина.

   Петя улыбнулся:

   – Я люблю тебя и хочу построить полноценную семью. Теперь тебе придется выйти за меня замуж. Завтра в восемь мы объявим кому следует о нашей свадьбе. Иначе…

   – Иначе что? – похолодела Боткина.

   Скороходов прищурился:

   – Я сообщу, что допустил оплошность, разоткровенничался с любимой женщиной. Если мы оформим отношения, то никаких санкций не последует. Ты отличный специалист, будем работать в одной лаборатории. Но если ты откажешься, то… меня простят, за годы безупречной службы я допустил лишь одно нарушение, и я очень нужен как руководитель научной работы. А вот что сделают с тобой?

   Тамара онемела. У нее не было ни малейших сомнений по поводу своей дальнейшей судьбы. Убьют и не заметят. Врач собрала всю силу воли и твердо произнесла:

   – Отлично. В семь. Наверное, лучше надеть белую блузку, пиджак и черную юбку.

   – Умница, – расплылся в улыбке Петр, – я был уверен, что ты сделаешь верный вывод.

   Тамара проплакала ночь напролет. Она не пыталась бежать, понимая бессмысленность и опасность столь опрометчивого шага. Но в семь Петр не появился, в восемь, девять и десять тоже. О мобильных телефонах в те годы не слышали, дома Скороходов трубку не снимал, как позвонить в лабораторию, Боткина не знала. Около полудня она рискнула выйти на улицу, свернула на набережную и увидела бригаду, которая чинила разбитое ограждение.

   – Что случилось? – спросила Боткина у одного из ремонтников.

   – Утром какой-то хмырь из начальников здесь на своей черной «Волге» в воду ухнул, – ответил рабочий. – Гололед сильный, шофер с управлением не справился, привык нарушать скоростной режим. Думал, ему все можно, барина катает, ну и трендец обоим. Два трупа достали.

   Тамара Михайловна на подкашивающихся ногах побрела домой. Она была неверующим человеком, но в тот момент молилась как умела. Бог уберег ее от страшной работы и совместной жизни со Скороходовым.

   – Зачем ты мне это рассказала? – не поняла Лера.

   Боткина навалилась грудью на стол.

   – Корсунский умер от сифилиса, ты говорила, что он болел всего месяц. Владимир мог стать жертвой спецслужб.

   – Это было очень давно, – прошептала Лякина.

   – Скороходов погиб за полгода до того, как ты попала ко мне в отделение, – продолжала Тамара. – Петра нет, но его лаборатория продолжала работу. Свято место пусто не бывает.

   – Почему ты раньше мне не рассказала? – спросила Лера.

   – Очень боялась, – призналась Боткина, – время было неподходящее, сейчас не так жутко. Но давай о другом. Вспомним Катю!

   Лякина прикрыла глаза рукой, Боткина не замолчала:

   – Твоя дочь была серьезной девушкой и не хотела спать с мужчиной без любви.

   – Почти до тридцати лет она ходила в старых девках, – согласилась мать, – ждала принца. А он от сифилиса умер.

   Тамара взяла Леру за руку:

   – Катя родилась от Корсунского. Владимира заразили спецслужбы, чтобы не только устранить, но и опозорить. Ты рассказывала, что его безуспешно ловили и никак не могли задержать. Со смертью Корсунского движение хиппи потеряло одного из знаковых лидеров и тихо завяло. Что, если твоя дочь получила инфекцию от отца? И, вероятно, ты носитель неведомой болезни, заразилась ею от любовника.

   Лякина схватилась за щеки.

   – Нет! Я бы узнала об этом раньше.

   – Как? – спросила Тамара. – Слабый пол не болеет, он является разносчиком инфекции. Ты не заводила любовников, Катя до тридцати лет жила одна, и первый же ее мужчина погиб от ураганного сифилиса, который не определяется анализом. То ли Петр намеренно не рассказал мне, что болезнь передается от матери к дочери, то ли сам не знал об этом. В год, когда он утонул, ученые еще не знали всех деталей.

   – Я убила Катю, – прошептала Лера, – она покончила с собой из-за смерти жениха. Но получается, в этом виновата я. Корсунский – Лера – Катя – Евгений, вот цепочка.

   – Нет, милая, – медленно произнесла Боткина, – ты жертва. Исток бед в женщине-агенте, которая намеренно заразила Владимира. В оружии, которое использовала система. Найдешь ее – обнаружишь, кто лишил тебя и Володи, и дочери. Эта дрянь еще вполне дееспособна, полагаю, ей лет шестьдесят, не больше.

   Боткина не зря считалась хорошим психиатром. Она хотела, чтобы у Леры появился смысл в жизни, и поэтому подкинула ей идею отомстить. Лякина забыла про горе, начала докапываться до истины. Лера хорошо знала: есть люди, которые умеют хранить тайны лучше навороченных сейфов и виртуозно лгут при необходимости, но бумаги расскажут все, главное – их найти.

   Лякина составила план, попросила своего начальника похлопотать за нее.

   – Я решила под старость лет кандидатскую написать, – смущенно сказала она, – хочу перейти в Центральный военный архив, там хранятся документы по моей теме.

   Шеф помог безотказной сотруднице, Лякина получила доступ к огромному объему безмолвных свидетелей, более того, рабочее удостоверение открывало перед ней вход в другие хранилища, куда не пустят человека с улицы. Лера рассуждала так. Никаких документов о работе лаборатории она не найдет. Но Петр говорил, что агентам спустя пару лет делали гинекологические операции, а сведения о таких вмешательствах доступны. Дело за малым. Надо перерыть огромную массу документов за конец семидесятых годов, выделить тех, кому делали радикальное удаление половых органов. Может, мелькнет знакомая фамилия? Корсунского заразили максимум за полгода до смерти, значит, Лера знакома с той женщиной-агентом, просто она не знает, кто из близкого окружения убил ее любимого.

   Жизнь обрела для Лякиной новый смысл. Она поставила перед собой цель и шла к ней твердым шагом. Можете себе представить масштаб работы? Любой другой давно бы сдался, но Леру толкало в спину желание отомстить за Володю и Катю.

   Не один год прошел, пока в кипе документов нашлась карта… Ольги Марковой, сестры Бориса. Молодой, ранее вполне здоровой женщине была сделана та самая операция по рекомендации онколога. Бывшая медсестра Лякина отлично знала: потом таким больным назначают лучевую, химио-, гормональную терапию, их ставят на учет в онкодиспансере. Но Маркову через две недели выпустили без дальнейшего лечения. Ольга не посещала врачей. Создавалось впечатление, что ей всего-то вскрыли прыщ, а не спасли от рака.

   Лякина начала копаться в биографии Марковой и нарыла кучу интересных сведений. Оля и Борис уехали из России. Их подозрительно быстро выпустили в Израиль, брат с сестрой не провели, как все, томительные годы в ожидании вылета из СССР. Маркова за рубежом вышла замуж за диссидента Роберта, откуда-то у них взялись деньги на издательство и комбинат. Бизнес рос, ширился, создавалось впечатление, что кто-то очень богатый подпитывает Волковых деньгами.

   Лера примолкла.

   – Полагаешь, Ольга до сих пор состоит на службе? – спросила я. – Мне рассказали историю про мишку, набитого золотыми червонцами, последний подарок матери Марковых сыну и дочери.

   Лякина засмеялась:

   – Все эту сказку слышали, но я в нее не верю. Вернее, думаю, что плюшевый зверь был, и дублоны в нем тоже, но пограничникам дали строгий приказ не задерживать Ольгу и ее брата. Эмиграция Марковых – часть хорошо разработанного плана по внедрению Ольги в среду соотечественников. Ей предстояло завоевать авторитет и использовать беженцев в нужных для коммунистов целях.

   – Каких? – не поняла я.

   Лера ответила:

   – Думаю, их много. Волкова стучала о настроениях внутри русской диаспоры, через нее можно было внедрить в Европу агента. Никто не усомнится в человеке, если его порекомендует сама Ольга. Полагаю, Бургштайн фактически стал форпостом спецслужб России. Политические режимы меняются, а система госбезопасности незыблема. Я понятия не имею, чем Волкова сейчас занимается, но гадина точно в обойме.

   – А Борис? – спросила я.

   – Лох, которому отвели роль помощника сестры, – поморщилась Надя. – Он всегда смотрел на нее с восторгом, обожал Ольгу, как, впрочем, и Роберт, тот тоже ей в рот смотрел. Ольга настоящая хищница. На посторонних ей плевать, она занималась работой на КГБ со студенческой скамьи, уж не знаю, кто ей так мозги промыл, что она даже после перестройки и всех революций осталась верна своим идеалам. Или ее исключительно собственное благополучие беспокоит. Ловко она устроилась! Неприятно спать с мужиками по заказу, но потом-то ее наградили, отправили за границу, дали денег, сделали из нее успешную бизнесвумен. Да, ей приказали женить на себе Роберта, но сучке повезло – разгорелась подлинная любовь, сложилась семья! И жила эта сволочь много лет очень счастливо с мужем и братом. Повторяю, ей на всех наплевать, а вот Роби и Боречка – ее обожаемые мальчики, для них она готова на все.

   – Муж знал, чем занимается Ольга? – не успокаивалась я.

   – У него спроси, – схамила Лера. – Думаю, нет. Такие, как она, скорей язык проглотят, чем расколются. Старая советская школа.

   – Доказательств нет, но и так понятно, – перебила Надя. – Роберт уехал из Москвы, несмотря на славу диссидента. Почему его выпустили? Таких сажали в лагеря. Журналист Волков не был ни академиком Сахаровым, ни писателем Солженицыным, мировая общественность не возмутилась бы, если б некий репортеришка очутился на зоне, но ему не чинили препятствий, дали командировку. Это был хитрый план. Ольге велели познакомиться с бедствующим Волковым, стать его женой, открыть издательство. Имя Роберта служило гарантией левых взглядов семьи.

   – Волкова использовали втемную, – пояснила Лякина, – он не знал правду об Ольге.

   – Было видно, как Роберт любит жену, а та отвечает ему взаимностью, – пробормотала я.

   – Иногда долг совпадает с чувствами, – пожала плечами Лера, – но теперь Робби покойник! То-то Ольге повезло! Так ей и надо, суке!

   – Это ты послала Волковым телеграмму! – прошептала я.

   – Дурацкий поступок! – оценила действия Лякиной Надя.

   – Ольга здорово испугалась, – возразила Лера, – она-то сразу поняла, что к чему.

   – Ты не боялась подписываться «Астрея»? – удивилась я. – Волкова, наверное, вспомнила, кому принадлежала эта кличка.

   – Идиотская, глупейшая затея! – топнула ногой Надя.

   – Мне так захотелось! – заявила Лера. – И точка! Я имею на это право.

   – Стойте! – воскликнула я. – Но как Роберт заполучил болезнь? Во-первых, Ольгу пролечили, и она более не представляла опасности для мужчин, во-вторых, они с мужем практически исключили интим из своей жизни!

   Зина засмеялась и разразилась тирадой:

   – Бургштайн загудит: его царь подхватил сифилис от шлюхи. Позор! Позор! Ольга знает правду, но она ее не откроет! В особенности ей «приятно» знать, что Робби убили так же, как она убрала Корсунского. Небось она теряется в догадках, с кем переспал ее мачо? Кто наследница ее дела? Кто агент?

   – Может, до нее доперло? – скривилась Надя. – Лера же сообразила, что это ты!

   Лякина прижала к губам палец:

   – Тсс! Слушай. Когда я точно поняла, кто виновник смерти Володи и Кати, стала думать, как наказать подлую тварь.

   Лера пристально изучала биографию Ольги, искала в ней слабые места, хотела нащупать болевые точки, чтобы нажать на них, и узнала, что Федор и Оксана продолжают дружить с Волковыми и Борисом. Пока Лякина проводила разведку, у Зинаиды случился роман с Генрихом Брамом, завершившийся внезапной смертью его от сифилиса. Звонарев успешно скрыл от всех случившееся, в Бургштайне никто не заподозрил ничего плохого, но Лера за долгие годы поисков стала профессиональным сыщиком и выяснила правду. Как? Своих секретов мне Лякина открыть не захотела, ограничилась туманным заявлением:

   – В мире все взаимосвязано, я помогала разным людям, а они искали нужные им документы. А когда мне понадобилась помощь, эти люди посодействовали мне. Ну какая разница, каким образом построили дом, главное, что он стоит. Я узнала, что Брам жил с Зиной, потом скоропостижно умер, его жене заплатили за молчание, и выстроила логическую цепочку.

   Оксана была в коммуне Корсунского. Одно время она состояла в любовницах Володи, жила с ним после того, как тот расстался с Ольгой. Значит, Владимир заразил Оксану. После смерти Тани Федор женился на другой подруге детства, у них родилась Зина. У Оксаны и Леры были похожие судьбы, обе произвели на свет инфицированных девочек.

   – Выходит, кто отец, не имеет значения? – прошептала я. – У носительницы инфекции всегда рождается нездоровый ребенок?

   – Да, – кивнула Лера. – Скороходов до конца не знал правды, не представлял, что инфицированная женщина обязательно произведет на свет больную девочку. Чтобы выяснилась истина, должно было пройти много лет, целому поколению девушек предстояло вырасти и вступить в интимную связь с мужчинами. И партнер, от которого появился ребенок, может быть здоровым, зараза в матери законсервирована! Я поняла, как поступить, но требовалось открыть правду Зинаиде.

   Это был огромный риск! Дочь Федора могла поднять скандал, броситься к отцу, закатить истерику, в конце концов не поверить Лере. Лякина самым тщательным образом подготовилась к беседе, у нее были на руках документы.

   На встречу Зина пришла с Надей. Сказать, что девушки были потрясены, значит ничего не сказать. Едва придя в себя, они забросали Леру вопросами, один из которых звучал так: почему не заболел Федор?

   – Понятия не имею, – честно ответила Лера, – не я заразу придумала, но Тамара Михайловна говорила, что есть мужчины, к которым болезнь не липнет, их мало, но они существуют.

   – Повезло папе, – обрадовалась Надя.

   – У мамы был парень, – сказала Зина, – она с ним жила, до того как они с папой сошлись и меня родили, его звали Алексей, а фамилия такая смешная, Журчало. Он внезапно умер. Мама мне про себя рассказывала, но про него ни словом не обмолвилась. Я знаю, что они с отцом ходили в один класс, а потом, когда Таня погибла, поженились. Отец лишился первой жены, а мама – Алексея. Им было очень плохо, тоскливо, вот они и сошлись. Журчало разбился, как и мать Нади, сел пьяным за руль.

   – Я это проверю, – пообещала Лера и подняла документы.

   В Москве нашелся лишь один Алексей Журчало, умерший от… сифилиса.

   Круг замкнулся, Федору действительно повезло: его организм отторг заразу. А вот Зине удача изменила, она получила болезнь от инфицированной матери.

   Дочери Звонарева решили мстить Ольге за болезнь Зины и ее потерянную любовь. Они имеют почти неограниченные финансовые возможности, поэтому пустили в ход деньги. Надя приобрела для Леры паспорт на имя Варвары Мальцевой, купила ей небольшой домик, и Лякина прибыла в Бургштайн, чтобы находиться в центре событий. Устроилась в «Шпикачку» и не привлекала к себе внимания.

   – Ольга вас не узнала? – удивилась я.

   Лера поправила волосы:

   – Мы не встречались целую жизнь. Нет, Волкова ничего не заподозрила, да мы с ней практически и не общались. Поскольку Зина поцапалась с Ольгой, мне нужно было найти повод для восстановления их отношений и частых приездов Звонаревых в Бургштайн. И Надя придумала поставить спектакль. Текст пьесы заказали талантливому автору, режиссер от нее пришел в восторг, Зина с сестрой опять стали ездить по маршруту Москва – Бургштайн.

   Соблазнить Роберта оказалось нелегко, но Зиночка с этим справилась. Они встречались в крохотном домике, где ранее жил Борис.

   Я перебила рассказчицу:

   – Младшая дочь Звонарева намеренно убила человека! Вы понимаете, что натворили?

   Зинаида округлила глаза:

   – Ничего особенного. Мы уедем, я сделаю операцию, ну подумаешь, детей не будет, не особенно и хотелось. Но я отомстила той, из-за кого погиб Генрих! Я очень любила Брама, и мне совсем не нравится быть больной! Ну совсем-совсем-совсем.

   – А ты напишешь книгу, – заявила мне Надя, – назовешь вещи своими именами и получишь миллион. Крутой детектив получится, еще и гонорар огребешь.

   – Волкова причинила Лере много страданий, из-за нее заболела и покончила с собой Катя, заражена Зина, – протянула я, – но…

   – Не забывай про мою маму, – перебила меня та, – она потеряла Алексея Журчало, с которым хотела создать семью.

   – Но чем провинился Роберт? – задала я вопрос.

   Надя ухмыльнулась:

   – Да ничем. Пусть Ольга помучается! Умереть самой просто, а вот знать, что ты стала причиной кончины близких, – невмоготу. Бей врага его же оружием. Кто это сказал? Бисмарк?

   – Александр Македонский, – с видом знатока поправила Лякина.

   – А, неважно, – отмахнулась Надя. – Ольга порыдает на похоронах, авось поймет, каково это – терять любимого, а потом ты добьешь ее своей книгой! – сказала она мне. – Получится бестселлер! Не забудь указать, что все события подлинные.

   – Жаль, этот недолго продержался, – воскликнула Зина, – уже хнычет!

   Надя пнула сестру ногой, в комнате воцарилось молчание, мне стало страшно.

   – Минуточку! Лера недавно сказала: «Хочу побывать на похоронах Бориса». Я подумала, что она оговорилась, имеет в виду Роберта. Но ты, Надя, только что произнесла: «кончина близких» во множественном числе. И Зина заявила: «этот недолго продержался, уже хнычет». Но Роберт не может хныкать, он умер!

   Я схватилась за горящие щеки. Перед глазами возник Борис, лежащий на полу возле опрокинутой зонтичницы, его задранная штанина, бинт вокруг щиколотки, кусок красной бумажки на полу, обрывок окровавленного пластыря в маленьком санузле его старого дома.

   Мне стало совсем плохо:

   – В дверь звонил не плохо воспитанный Франц, желавший в поздний час выразить сочувствие Ольге, а почтальон. Красный клочок – это клапан, заклеивающий телеграмму. Борис разорвал его, уронил на пол, прочитал, наверное: «Владимир Корсунский рад встрече с Борисом. Астрея», растерялся, споткнулся о подставку и упал. Он скрыл от меня послание. А вот в первый раз Оля не смогла этого сделать, потому что почту принесла горничная. Глупая, плохо воспитанная девушка открыла телеграмму и зачитала вслух: «Володя Корсунский рад встрече с Робертом. Целую в сахарные уста. Астрея»

   – Ну, блин! – протянула Надя. – Лера! Какая! Решила все погубить? Снова телеграмма! Ты совсем дура?

   Лякина вскочила и выбежала из комнаты.

   – Да, – гордо ответила Зина, – вот уже месяц, как Борька со мной в домик ходит. Ха! Мужики идиоты! Жить ему осталось чуть! Уже язвы пошли. Оле это «понравится»! И муж, и брат! Оба! Чтоб сомнений не было, она письмо получит, а там всё черным по белому будет объяснено.

   – Вы сошли с ума! – прошептала я. – Все!

   – Может, я и дура, – воскликнула Лера, возвращаясь в комнату, – но раньше вас поняла, что Виола не просто разнюхивает! Приперлась в «Шпикачку». Я хотела ее делом занять, денег пообещала, если она мне поможет управляющей стать, такой спектакль разыграла! Запутывала следы! Вот. И сейчас знаю, как нам поступить. Времени мало! Вот! – В мое плечо будто впился комар. Руки, ноги потяжелели, веки начали закрываться. В голове вяло толкались мысли: «Борис приревновал Зину, решил, что она ему изменяет, надеялся, что я разузнаю, к кому та ходит по ночам. Надя и Зинаида сейчас уедут. У сестер на руках билеты. Леру они увезут с собой, не дадут ей насладиться видом рыдающей на похоронах Оли. То-то в самом начале беседы младшая Звонарева, услышав, как старшая заявила: «Мы улетаем тридцатого в Испанию», – изумилась. Они отправляются сегодня, и вовсе не в Страну басков. Мне вкололи сильное снотворное, я не способна пошевелиться».

   – А ну, открой глаза, – потребовал громкий голос.

   Я с трудом выполнила приказ. Перед моим носом возникло лицо Нади.

   – Книга! – сказала она. – Не нацарапаешь, другому автору закажу. Миллион получишь! Это слава! Бестселлер! Не упусти свой шанс!

   Я моргнула и уехала во тьму.

   – Зачем вы ночью отправились в нежилой дом?

   Больше всех в создавшейся ситуации повезло Раисе. По Бургштайну распространились сплетни о Волковых. Я подозреваю, что они возникли не без помощи толстого кошелька сестер Звонаревых. В местной газете, до той поры восхвалявшей местных царьков, прошла информация о смерти Роберта и Бориса от сифилиса. Город загудел, на фоне этой невероятной новости сообщение о самоубийстве Анатолия осталось незамеченным. Раиса оповестила о кончине мужа всех, кто платил ему деньги, и демонстративно повязала на голову черный платок. Ольга покинула Бургштайн. Где она, никому не известно. Издательство «Роб» и полиграфический комбинат перешли в другие руки. Кстати, Раиса устроилась домработницей в семью Вальтера. В Бургштайне абсолютно уверены, что шеф полиции на ближайших выборах получит пост мэра.

   Лера, Зинаида и Надя исчезли без следа. Никто не знает, куда они подались. Троица явно воспользовалась фальшивыми документами. Узнав о том, кем была Ольга, Федор и Оксана ужаснулись и бросились к врачам. Оксане немедленно сделали операцию, а Федя, атеист и безбожник, заказал молебен во всех церквях Москвы, взялся строить храм в небольшой деревушке под Тулой и твердил:

   – Спасибо тебе, ангел-хранитель, уберег, спас, не дал мне заразиться. Бедные наши девочки, на что решились! Как я хочу их обнять! Жаль, что никогда их не расцелую, не поговорю с ними!

   Федор так упорно твердит о своем несбыточном желании увидеть Надю и Зину, что я поняла: отец хорошо знает, где прячутся дочери. Он им помогает, купил на каких-нибудь островах дом или поселил их в глухом углу Шотландии, Нормандии, Северной Германии, в Штатах. На земном шаре много уголков, в которых легко затеряться женщинам с неограниченными финансовыми возможностями.

   Я благополучно вернулась в Москву. Мы с Юрой отметили Новый год, собрали приятелей и после полуночи развлекались, измеряя вес мозга. Дурацкий аппарат снискал такой успех, что Шумаков в середине января отволок его на работу, и теперь в его кабинет постоянно прибегают коллеги и ноют:

   – Юр, дай на денек измеритель, хочу над своими дома прикольнуться.

   А еще, после поездки в Бургштайн, слово «зоопарк» вызывает у нас с Юрой хитрую улыбку, мы вспоминаем номер в отеле «Декамерон». Честное слово, страстная ночь в зоопарке совсем не плохая идея.

   В начале весны я была приглашена в Париж, где выпустили три мои книги. Первым, кого я увидела, спустившись к ужину в ресторан гостиницы, оказался Нуди.

   – Что ты здесь делаешь? – воскликнула я.

   – Привет, – поздоровался критик, – собираю материал для статьи. Садись. Давай, закажу тебе блюда на свой вкус. Эй, сюда!

   Около столика материализовался официант. Нуди потер руки и начал заказывать, одновременно переводя мне:

   – Так! Неси, дружок, ваше чудесное суфле из баклажанов, только в кафе магазина «Колетт» на Сент-Оноре его готовят лучше! Говорят, там бывает сам Карл Лагерфельд, а он известный гурман. Так-с! Еще дама съест мусс из клубники и…

   – Больше в даму не влезет, – остановила я критика, – дама не резиновая.

   Нуди так весело расхохотался, словно я отпустила не бородатую шутку, а сказала нечто невероятно остроумное.

   – Тебе нравится местная кухня? – робко спросила я.

   – Восхитительная! – подтвердил Нуди.

   – Ты хорошо выглядишь, – пробормотала я, – располнел, посвежел, румянец на щеках. Желудок больше не болит?

   Нуди отправил в рот кусок курицы.

   – Ммм, очень вкусно. Нет, я выздоровел, у меня изменился менталитет. Теперь я вижу мир в радужных красках и избавился от недуга. Понимаешь, я внезапно понял, что нельзя критиковать всех и вся, это разрушает. Мне попалась в руки одна книга, она перевернула мое мировоззрение, труд написан японским философом Кумику в пятом веке. Я любитель умной литературы. Кумику меня перепахал, он утверждает: «Не ругай никого никогда – и будешь здоров и счастлив».

   В этот момент официант принес баклажаны, и я сделала вид, что увлечена едой. Уж не знаю, существует ли в действительности тот самый Кумику, зато отлично помню, как сама сказала критику в нашу последнюю встречу в Бургштайне:

   – Перестань злиться, не убивай в своих рецензиях рестораторов, не упивайся ехидными замечаниями, попробуй стать позитивным, улыбайся людям, и твой желудок перестанет бунтовать.

   Похоже, Нуди воспользовался моим советом и выздоровел. Да только он стесняется признаться, что пошел на поводу у писательницы детективов, а вот последовать мудрости из книги великого Кумику ему не стыдно.

   – А еще говорят, что чудо под Рождество – это сказки, – продолжал Нуди, – но именно накануне праздника я увидел книгу Кумику и услышал, как кто-то шепнул прямо мне в ухо: «Немедленно купи ее, и твоя жизнь изменится». Вот оно, настоящее волшебство!

   Я молча доедала вкусное суфле. Была когда-то песенка, которую во времена моей школьной юности часто транслировали по радио в конце декабря: «Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается!»

   – Да, волшебство, – уверенно повторил Нуди, – я женился! Встретил замечательную Аннет, она знает, что я самый лучший на свете мужчина, веселый, умный, сексуальный и не чураюсь домашнего хозяйства! Всегда навожу порядок на кухне.

   Нуди радостно засмеялся и поманил официанта:

   – Надо выбрать десерт.

   Я посмотрела на критика. Всё правильно. Мужчины! Если хотите, чтобы жена считала вас самым-самым сексуальным, единственным, лучшим в мире, потрясающим красавцем, гением, а все остальные бабы завидовали вашей супруге, просто мойте после ужина посуду.