Я вздрогнула и села в шезлонге, передо мной, насколько хватало глаз, простиралось бескрайнее, нереально синее море. Никогда ранее я не видела такой красоты и, честно говоря, полагала, что она существует лишь на рекламе шоколадных батончиков. Но нет, оказывается, есть на земном шаре места, похожие на сказку.

   До сегодняшнего дня я не ездила на курорты. Один раз, правда, когда я была еще первоклассницей, моя мачеха Раиса, накопив на отдых, повезла меня в Крым. Многие люди всю жизнь вспоминают первую встречу с морем, которая произошла у них в детстве. Чаще всего малышей поражает красота юга, и они считают дни, проведенные на пляже, самыми счастливыми в своей жизни. Но у меня получилось иначе.

   Сначала мы с Раисой тряслись в плацкартном вагоне, в котором было запрещено открывать окна. В свои семь лет я не была избалована, до того времени никуда не ездила по железной дороге, и мне даже в голову не могло прийти, что в составе есть купе с дверями, а полки в них застелены простынями. Вообще-то комплекты белья раздавали и в плацкартном, но Раиса заявила:

   – Чай, не графья! Не фиг на одну ночь тратиться, одетыми поспим, зато сэкономим себе на фрукты.

   К сожалению, наши ближайшие попутчики были военными. Едва поезд отошел от московского перрона, мужики вытащили бутылки, разложили нехитрую закусь и начали «отдыхать». Раиса моментально присоединилась к ним, а на следующий день от нее так несло перегаром и выглядела она столь ужасно, что даже проводница во всеуслышание сказала:

   – Ну ты, тетка, дала стране угля!

   Прибыв на побережье, мы часов шесть искали дешевое жилье, и в конце концов мачеха выбрала общежитие одного из местных институтов. С нами в одной комнате, вернее в зале, заставленном койками, оказалось много женщин с детьми. Плюс к тому Раиса пожалела денег на отдельное спальное место и положила меня на одну кровать с собой.

   Но самый большой шок я испытала, очутившись на пляже. Ни воды, ни гальки не было видно. На берегу повсюду лежали тела, а в море оказалось не войти – такое количество народа в нем плескалось.

   Промучившись на отдыхе, я испытала невероятное счастье, вернувшись домой. Там у меня, по крайней мере, имелось личное раскладное кресло. А еще в квартире была ванна, где я впервые за месяц спокойно помылась.

   Больше Раисе не удалось собрать денег на отдых, а я, даже став взрослой, не ездила к морю. Как-то не тянуло. Очевидно, слишком негативными оказались детские впечатления. Не отправилась бы и сейчас, но в начале июня мой бессменный редактор Олеся Константиновна вдруг сказала:

   – Виола, издательство приготовило тебе подарок на день рождения.

   Но меня прямо у машины встретила обаятельная дама неопределенного возраста, одетая в яркое платье.

   – Добро пожаловать, госпожа Виола! – приветливо зачирикала она на русском. – Меня зовут Раиса, я местная волшебная палочка.

   Ника мгновенно испарилась, а Раиса повела меня к небольшому бунгало, куда кто-то, причем со сверхзвуковой скоростью, уже доставил мой багаж.

   – Я займу ваше внимание на пять минут, – сладко пела Раиса. – Здесь четыре комнаты: спальни для дня и для ночи, гостиная, кабинет. Естественно, есть кухня с полным набором посуды, ванная, во внутреннем дворике небольшой бассейн и душ на открытом воздухе. Если хотите, можете пользоваться отгороженной территорией, она только ваша, имеется и общий пляж. Со всеми вопросами обращайтесь ко мне, вот мой номер… Телефон всегда включен, и днем, и ночью, звоните в любое время. Единственная незадача – на общем пляже сотовый плохо берет, но стоит вам отойти к лестнице, и будет чудесно слышно.

   – Когда здесь обед и ужин? – робко спросила я.

   – Когда пожелаете, – улыбнулась Раиса, – меню на столике в гостиной. Просто звоните мне и делаете заказ, еду доставят незамедлительно опять же куда захотите: к морю, в бунгало. У нас есть и рестораны, они расположены в центральной части Флоридоса, в них ходят и наши постояльцы, и жители городка. Если хотите уединения – звоните мне. Есть желание потусоваться – тогда идите в рестораны. Сразу скажу: во Флоридосе нет случайных людей, только клиенты гостиницы и местный народ, хозяева пятнадцати вилл. Все достойные люди, фейсконтроль здесь тщательнее, чем в Кремле, легче, пожалуй, незаметно пробраться в кабинет президента, чем к нам в городок. Полиция тщательно следит за каждым посторонним, и транзитной дороги через Флоридос нет, сюда заезжают редкие люди.

   – Понятно, – кивнула я.

   – Кстати, совсем забыла спросить… Вам понравилась Ника? – поинтересовалась Раиса.

   – Вроде да, – ответила я, – мы не успели познакомиться как следует.

   – Она не утомила вас своей болтовней?

   – Ну… нет.

   – Можете уделить мне еще минутку? – наклонила голову набок Раиса.

   – Конечно, – кивнула я.

   – Ника проверенная сотрудница, – вздохнула Раиса, – но она слишком активна, не умеет молчать и способна надоесть юной прекрасной женщине, такой как вы. К тому же она, простите, уж я выражусь по-нашему, баба. Если пожелаете отправиться на экскурсию, то у меня есть для вас гид получше.

   Не успела я глазом моргнуть, как Раиса поднесла к губам рацию и приказала:

   – Иди сюда.

   Через секунду в гостиную вошел парень лет двадцати. Я обомлела: красавчик да и только! Рост около метра восьмидесяти пяти, блондин с ярко-голубыми глазами, загорелой кожей и хорошо накачанными мышцами.

   – Знакомьтесь – это Борис! – объявила Рая.

   Юноша улыбнулся, и мне захотелось зажмуриться: похоже, у мачо шестьдесят четыре зуба, и все отбелены по полной программе.

   – Боря имеет диплом московского медицинского училища, делает любой массаж, свободно владеет английским, замечательно плавает, – доложила Раиса.

   Где-то я уже подобное слышала. Ах, ну да – «спортсменка, комсомолка, красавица».

   – И он не болтлив, – продолжала «волшебная палочка», – идеальный спутник для молодой дамы, решившей отдохнуть вдали от дома, оттянуться, расслабиться, получить удовольствие… Вы меня понимаете?

   Я икнула, попятилась и быстро сказала:

   – Пусть Борис не обижается, но с Никой мне будет комфортнее.

   Собеседница щелкнула пальцами, парень исчез с такой скоростью, что я не успела понять, куда он подевался.

   – Именно Ника? – уточнила администратор. – Есть еще Елена. Эй, живее к нам…

   Снова раздались тихие шаги, и в комнате материализовалась красотка в коротком халатике. Девушка словно сошла с рекламной картинки.

   – Это наша Леночка, – запела Раиса, – у нее диплом медучилища, она роскошно делает массаж и…

   – А мне говорили, что обслуживающий персонал тут почти пенсионного возраста, – от неожиданности ляпнула я.

   – Вас привлекают зрелые особы? – озадаченно поинтересовалась администратор, одновременно делая рукой быстрое движение.

   Лена правильно поняла ее жест и испарилась.

   – Мне хочется просто отдохнуть, – я решила внести ясность в ситуацию, – одной, без компаньонов. В качестве гида подойдет Ника.

   – Она великолепный специалист, знающий, опытный, женщина нормальной ориентации, без заскоков, – моментально стала хвалить Нику «волшебная палочка», – ну, может, слегка говорлива.

   – Неплохое качество для экскурсовода, – отметила я.

   – Отлично! – обрадовалась Раиса. – Рада пожелать вам, госпожа Виола, счастливого отдыха. Значит, если на экскурсию, то с Никой…

   Два дня пролетели, как в сказке. Ровно в девять утра Раиса, приседая и кланяясь, вносила поднос с кофе, круассанами, джемом, сливками, геркулесовой кашей и свежевыжатым соком. Пока я нежилась на личном пляже, кто-то менял полотенца и постельное белье, расставлял повсюду вазы с цветами, тарелки с фруктами, пополнял в ванной шампуни, мыло, развешивал чистые халаты. В первый вечер, ложась спать, я нашла на подушке небольшую коробочку дорогущего швейцарского шоколада и записочку, в которой каллиграфическим почерком была по-русски написана фраза: «Сладких вам снов, госпожа Виола».

   Я села на матрас, развернула одну шоколадку, вторую, третью и… зарыдала. Никто, никогда не заботился обо мне столь трогательным образом!

   Стоит ли упоминать о том, что пачка бумаги на массивном письменном столе в кабинете оставалась нераспечатанной. Те, кто встречается со мною не первый раз, хорошо знают: у писательницы Виоловой плохо с фантазией, она способна описывать только события, произошедшие в реальности. А какие преступления могут случиться в раю?

   Сегодня, на третьи сутки блаженного ничегонеделания, я решила сходить на общий пляж. Взяла сумку и спустилась по лестнице на площадку с зонтиками. Впрочем, последних оказалось всего пять штук, и под каждым стояло два лежака с матрасами и подушками.

   Я устроилась почти у самой воды, вытащила было детектив Бустиновой и через секунду поняла – читать я просто не способна. В воздухе разливается нега, над синим-синим морем парят какие-то птицы, от расположенного рядом бара упоительно пахнет кофе…

   – Если вам на жизненном пути встретился хороший человек, то абсолютно неважно, какого цвета у него личный самолет, – повторил ранее произнесенную фразу тоненький голосок.

   Я перевела взгляд в сторону. Под зеленым зонтиком лежали две стройные блондинки, лет по двадцать пять. Из уст одной из них и вылетела сейчас замечательная сентенция.

   – Мужики нынче измельчали, – ответила вторая, – никакой заботы о женщине. Моего никогда дома нет. Мечется на самолете по маршруту Нью-Йорк – Лондон – Париж, а я тут тоскуй в одиночестве.

   – Аналогично, – подхватила другая девица. – Ну за фигом Петру третий миллиард? Двух вполне на нормальную жизнь хватит, нечего жадничать!

   – Решили все деньги заработать, – простонала ее соседка. – Ну их в задницу! Давай, Нин, лучше о культуре побеседуем. Ну что мы безостановочно про мужиков шуршим…

   – Хорошо, – согласилась Нина. – Слышь, Олесь, ты какую книгу недавно прочитала?

   – Каталог яхт, – с готовностью откликнулась ее собеседница. – Очень увлекательно, заставляет думать. Представляешь, отделку салона можно заказать из красного дерева или из кожи. Какая лучше? Вот в чем вопрос!

   – Петька строит яхту, – зевнула Нина. – Только за каким бесом она ему? Мотается за миллиардами по миру как заводной. А я, значит, буду одна на той яхте гнить?

   – Гады они, – подхватила Олеся. – Мой манеру взял: прилетит сюда на уик-энд, брюликами меня зашвыряет и снова на работу.

   – Гоблины!

   – Мерзавцы!!

   – Сволочи!!!

   – Уроды!!!

   После всплеска эмоций повисло молчание. Потом Нина протянула:

   – Ну хватит про мужиков, давай о прекрасном. Ты где сумку брала?

   – С кнопками? – оживилась Олеся.

   – Нет, с вышивкой, – возразила Нина.

   – Вау! – взвизгнула Олеся. – Ты еще новую мою не видела! Настоящий винтаж! Пошли, покажу…

   Блондинки резво вскочили с надувных матрасов, подхватили их и ринулись к лестнице, которая вела наверх. На белом, нежном, словно бархат, песке остались две вмятины, размером примерно восемьдесят сантиметров на метр семьдесят.

   – Дуры, да? – сказал кто-то у меня над головой.

   От неожиданности я села и обернулась. Ну надо же, совсем не услышала, как некая дама неопределенного возраста подтащила свой топчан почти вплотную к моему.

   – Дуры, да? – повторила незнакомка и засмеялась. – Ох, простите, знаю, что так говорить не принято, но мы с вами почти родственники, поэтому я и позволила себе фамильярность. Я Эмма. Как вам погода?

   – Замечательная, – кивнула я, пытаясь разглядеть незнакомую женщину, удивившую меня странным определением «почти родственники».

   Большие черные очки закрывали пол-лица собеседницы, яркая косынка спускалась на лоб до бровей, а губы были густо намазаны помадой. Впрочем, не менее необычным оказался и ее пляжный наряд. Вместо бикини или цельного купальника тело ее прикрывал длинный шелковый халат до щиколоток, с рукавами до запястий, из-под халата выглядывали шаровары, а на ногах красовались трогательные белые носочки, больше подходящие для пятилетней малышки.

   – И правда чудесная, – кивнула Эмма. – Хорошо, что Нина с Олесей убрались. Они клинические идиотки. Первая замужем за водкой, вторая за алмазами. Надоели мужьям хуже псориаза, вот те их здесь и поселили. А тебя за что в тюрьму сунули? Ох, извини, я сразу на «ты» перешла, но ведь уже говорила – по сути мы являемся родственницами.

   – Мы знакомы? – не выдержала я. – Простите, если вас не узнала, но ваше лицо практически полностью закрыто.

   – Я Эмма, – повторила дама.

   – Виола, – представилась я, ощущая себя весьма неловко.

   – Арина Виолова, – поправила меня собеседница и засмеялась. – Хороша же я! Обозвала наших зайчиков, Нину с Олесей, дурами, а сама-то… Представляю твое недоумение. Я обожаю детективы. Хоть и живу далеко от России, но ни одной новинки криминального жанра не пропускаю и твой сериал про Лизу Касаткину считаю самым лучшим. Я его раза три перечитала, все шесть книг, вот и кажется теперь, что знаю автора, как родного. Понимаешь?

   – Да, – с облегчением ответила я. – Рада встрече! – Славу богу, недоразумение разъяснилось.

   Эмма вытащила пачку ментоловых сигарет, затянулась и тут же закашлялась.

   – Черт… – пробормотала она. – Врач ведь давно велел бросить, но я слабохарактерная. Курю с пятнадцати лет и не мыслю дня без сигарет. Ты не волнуйся, я не стану мешать твоему отдыху. Просто очень обрадовалась, когда поняла, с кем столкнулась.

   – Ты мне совершенно не мешаешь, – деликатно ответила я, – я ничем не занята, просто балдею.

   – Хочешь коктейль? – поинтересовалась Эмма.

   Я кивнула.

   Она повернула голову в сторону бара и приказала:

   – Два фирменных коктейля.

   Через пять минут парень в белой куртке принес высокие бокалы. Я отпила малую толику и изумилась:

   – Из чего приготовлен коктейль?

   – Зеленый чай, мороженое, сироп лайма, пара капель «Бейлиса», – перечислила Эмма.

   К сожалению, я не могу похвастаться хорошими манерами, вот и сейчас у меня вырвалось бестактное замечание:

   – Звучит ужасно.

   – Но вкусно, – заулыбалась Эмма.

   – Действительно, – согласилась я. – Что и странно. Никогда бы не заказала этот напиток в баре, если бы знала его состав.

   – Все надо пробовать, – заметила Эмма. – Ты тут одна или с мужем?

   Я слегка удивилась любопытству дамы, но ответила:

   – Я абсолютно одинокая девушка.

   – Ты сама платила за отель? – не успокаивалась Эмма. – Вау! Не предполагала, что писатели так много зарабатывают!

   – Сегодня на литературные гонорары можно хорошо жить, но такой отдых мне все же не по карману, – зачем-то уточнила я. – Кайф мне подарило издательство.

   – Круто! – восхитилась Эмма. – А трудно писать детективы?

   – Самое сложное заставить себя сесть за новую рукопись, – откровенно призналась я. – Люди ходят по магазинам, в кафе, в кино, а прозаик постоянно занят. Либо чиркает ручкой по бумаге, либо обдумывает сюжет. Пока не напишешь роман, он тебя не отпустит, а когда садишься за стол, уже ни на что другое не отвлекаешься, вот и оттягиваешь момент начала работы.

   – Может, и мне попробовать писать книги? – задумчиво протянула Эмма. – Живу тут практически в одиночестве. Муж в основном находится в Москве, сюда заглядывает редко. Понимаешь, Флоридос – эта тюрьма.

   Я не сумела удержаться от язвительного замечания:

   – Весьма комфортабельная темница, однако!

   Эмма махнула рукой.

   – Здесь только в первые месяцы жизнь раем кажется, а потом начинаешь ненавидеть море, солнце, пляж, прислугу. Сюда ссылают жен, чтобы их не видеть. Ну как Нину с Олесей.

   – Не легче ли развестись с опостылевшей бабой? – пожала я плечами.

   – Э нет! – качала головой дама. – Во-первых, почти у всех на руках есть брачный контракт, плати потом всю жизнь жирные алименты. Вот, например, Нина. Она запаслась справочкой от врача – оказывается, красотка с детства имеет порок сердца, является инвалидом, работать не может. Следовательно, суд обяжет бывшего мужа содержать разведенную женушку. Заикнись супруг о разводе, всех забот Нинуше будет – найти хорошего адвоката, а уж он-то организует ей санки с шоколадом. Хотя Петра, мужа Нины, ничто не пугает, он девок меняет, как носки. А другие парни призадумываются, что будет после развода. Ведь на свободный мешок с золотом налетят новые Ниночки. Ну уж нет, решают они, лучше супругу отослать во Флоридос, на виллу со всеми удовольствиями, пусть кайфует под присмотром экономки. Та мигом доложит хозяину, если женушка с кем-то в серьезные отношения вступит.

   – Значит, муж любит свою супругу, раз подвержен ревности, – поддержала я бессмысленный разговор.

   Эмма откинулась на лежак.

   – Деньги он ревнует, – возразила она. – Вокруг сего райского местечка тучами роятся жиголо – ловят бабенок с тугим кошельком. Правда, Флоридос городок закрытый, посторонних сюда не пустят, да только здесь и свои охотники имеются. Они обученные, проверенные, много не откусят: часы, машину, квартиру, – одним словом, так, пустяки. Бизнес мальчики делать не хотят, у них менталитет хомяка. Получили крошку – и замечательно. Зачем хомяку крылья? Он же грызун, мышь серая по сути!

   Я во все глаза смотрела на Эмму, а та, предприняв еще одну неудачную попытку закурить, вещала дальше.

   – Но есть еще Сантири! Вот там базируется армия мужиков, мечтающих захапать какую-нибудь Нину, развести ее с мужем и потом всю оставшуюся жизнь существовать на алименты дурочки.

   – Ясно, – кивнула я.

   – Теперь далее. Олигарху жена нужна для статуса. И она у него есть, загорает в хорошо охраняемом месте, – подытожила Эмма. – Захочет порезвиться? Плиз, для нее тут есть Борька, Джоник, Сергей или лесбиянка Мария. Любовнички на всякий вкус. Надоедят эти – новых привезут, модель из журнала выпишут, пусть супруга оттянется. Но капитал она не поделит, местные мачо замуж ее не позовут. Олигарх же своим подружкам песни поет: «Люблю тебя, но в загс не поведу, имею жену. Она нашей любви не помеха, но бросить ее не могу. Ой, тяжело больна моя женушка! При смерти находится, неприлично развод затевать!» Один только Петр Зарубин такой решительный, он скоро Нину бортанет, отправит в переулок бывших жен. С его деньгами все возможно, и брачный контракт его адвокаты хитро составили. Кое-кто пытался у Пети лишнее отнять, да фигу получил.

   – Здорово, – пробормотала я, – но меня-то просто отдохнуть отправили.

   – Неужели Раиса к тебе Борьку не приводила? – хихикнула Эмма. – Она его всем демонстрирует.

   Я внезапно почувствовала раздражение и коротко буркнула:

   – Нет.

   Очевидно, у Эммы хорошо развита интуиция, или в моих словах почувствовалась агрессия, потому что собеседница встала и пропела:

   – Жарко становится, пойду вздремну. Если захочешь поболтать, я на пляже всегда до трех.

   В пять часов дня, когда Раиса подала заказанный мною обед, я спросила у нее:

   – Вы знакомы с Эммой?

   – Вряд ли наши отношения можно назвать дружескими, – церемонно сообщила Раиса. – Госпожа Эмма очень богата, живет на собственной вилле, не является клиенткой отеля и никаких точек пересечения со служащими нашей гостиницы не имеет. Но я, конечно же, много раз ее видела – Флоридос крохотный городок, жителей здесь мало.

   – Она сидела на пляже в длинном халате, шароварах, носках и с ярко накрашенными губами, – запоздало удивилась я.

   «Волшебная палочка» сделала вид, что не услышала моего замечания, откланялась и ушла.

   – Входите, не заперто.

   – Здесь никто не пользуется замками, – раздалось из холла, и в комнату вошла Эмма.

   Надеясь, что сумела скрыть свое недовольство, я вежливо улыбнулась:

   – Добрый вечер. Еще не спите?

   – У меня бессонница, – сообщила Эмма. – Можно я сяду?

   Мало найдется людей, которые, услышав такой вопрос, честно ответят: «Нет, сейчас у меня нет желания вести беседы, хочу спокойно насладиться фильмом», поэтому я приветливо сказала:

   – Конечно, выбирайте самое удобное кресло.

   Эмма плюхнулась на цветастое сиденье. Я уставилась на даму, молчание несколько затягивалось. Чтобы нарушить его, я сделала дежурное замечание:

   – Сегодня стояла замечательная погода.

   – Немного жарковато, но для Флоридоса характерен зной, – привычно отреагировала Эмма, – дождей до сентября не будет.

   – Волшебный климат. Завтра, наверное, небо тоже останется безоблачным, – педалировала я тему.

   – Зонтик нам точно не понадобится, – эхом отозвалась Эмма.

   Я притихла, гостья не делала попыток возобновить беседу.

   Я почувствовала раздражение. Виола Тараканова, как известно, не получила в детстве так называемого светского воспитания. Нет, я не вытираю нос кулаком, не ковыряю вилкой в зубах, знаю, какое платье следует надеть, если меня позовет на чай английская королева, даже слышала, что истинная леди всегда носит шляпку. Но вот всякие тонкости остались за гранью моего понимания. Если честно, ответы на вопросы: с какой стороны от кавалера должна идти дама, если их представляют королю; можно ли отправиться на охоту в юбке; коим образом надлежит приветствовать дам в гостиной – начинать с самой пожилой или с наиболее знатной, – меня мало волнуют. На королевский раут мне не попасть, убийством животных, пусть даже и легально разрешенным, я не занимаюсь, и среди моих знакомых нет графинь-баронесс-виконтесс-маркиз, поэтому первой я поздороваюсь с какой-нибудь старушкой. А вот Эмма, наверное, в курсе этих примочек и сейчас соблюдает этикет: раз она пришла в гости, то ее обязаны развлекать разговором. Но я же не звала даму! Значит…

   – Извини, Вилка, – вдруг подняла голову и заговорила Эмма, – на самом деле я пришла потолковать о важном деле, но не знаю, с чего начать.

   Я ощутила некий дискомфорт. Отчего-то произнесенная Эммой фраза резанула слух, но что меня задело, я так и не поняла, потому что дама вдруг сняла косынку, огромные очки с темными дымчатыми стеклами и мгновенным движением стерла носовым платком с губ огненно-красную помаду.

   – Ой, господи… – ахнула я и прижала руки к щекам.

   Эмма оказалась страшилищем. На ее голове практически не было волос, и лучше бы ей быть совершенно лысой, чем иметь на макушке несколько коротко остриженных пучков. Брови отсутствовали начисто, как, впрочем, и ресницы. В воспаленных, опухших веках прятались то ли голубые, то ли серые глаза, верхняя часть щек представляла собой переплетение множества рубцов. На носу и подбородке кожа была нежная, не тронутая болезненными изменениями, зато губы походили на… Извините, сравнения закончились.

   – Матерь божья! – помимо воли произнесла я. Тут же поняла свою бестактность и попыталась исправить ситуацию: – Прости, Эмма, я не хотела тебя обидеть.

   – Ерунда, – небрежно произнесла гостья, – я давно привыкла к производимому мною впечатлению.

   Отработанным движением Эмма прикрыла голову шелком, вернула на место очки, вытащила из кармана помаду и ловко, без помощи зеркала, накрасила губы. Затем пояснила:

   – Автомобильная авария. Хочешь, покажу, как я выглядела до катастрофы?

   Не дожидаясь моего ответа, она вытащила из кармана блузы нечто типа маленького бумажника, открыла его, и я увидела фотографию двух молодых женщин. Не красавиц, но вполне симпатичных, с открытыми счастливыми улыбками.

   – Я слева, – ткнула пальцем в изображение гостья. – Наверное, ты удивилась, увидев меня на пляже в халате, штанах и носках? Сочла ненормальной?

   – Нет, что ты, – пробормотала я.

   Эмма улыбнулась.

   – Не ври. Мое тело выглядит хуже лица – был ожог девяноста пяти процентов кожи. Обычно в подобных случаях люди не выживают, но доктора совершили чудо, и я выздоровела, однако жизнь моя теперь качественно изменилась. Как ты догадываешься, я всегда появляюсь на людях в макияже, с прикрытой головой. Ношу плотные колготки или брюки, кофты с рукавами до запястья. Остаться обнаженной позволяю себе лишь в ванной, где нет ни одного зеркала.

   – Бедняжка, – вырвалось у меня.

   – Софье пришлось хуже – она умерла. – Эмма пожала плечами. – А я живу, дышу морским воздухом, вкусно ем, валяюсь у телевизора. Антон, правда, появляется редко, ну да и понятно почему. Иногда я подумываю об удочерении симпатичной малышки, но меня останавливает мысль: как ребенок отнесется к виду изуродованной мамочки, а?

   Я не нашлась, что ответить.

   Эмма села на ковер по-турецки и сказала:

   – У меня много денег – достались от матери, ее звали Анна Львовна. Она всю жизнь занималась продажей картин, работала в музее, оценивала полотна для частных коллекционеров, сильно поднялась во время войны. Люди из-за голода продавали шедевры за бесценок, отдавали Рубенса за пакет гречки. А у матери к продуктам был доступ – мой отец заведовал крупным складом. Консервы там, макароны, яичный порошок… Нехорошо осуждать родителей, они меня обожали, тем более что произвели на свет в почти пожилом возрасте. Я родилась в семидесятом, маме исполнилось сорок пять, папе было на десять годков больше. Да, да, понимаю твой невысказанный вопрос. Анне во время войны и двадцати не исполнилось. Как она могла оценивать картины? Но ее родители работали в Эрмитаже, девочка с малолетства жила среди искусствоведов, отлично разбиралась в живописи, в семнадцать лет выскочила замуж… Да и дед с бабкой имели большое собрание раритетов. Но история моей семьи тебе не интересна, главное одно: я богата. Антон же был беден.

   – Это твой муж? – я рискнула перебить ее.

   – Точно, – кивнула Эмма, – Антон Поспелов. Короче, мне очень нужна твоя помощь!

   – Что я могу сделать? – пролепетала я.

   Эмма поправила очки.

   – Для начала выслушай меня.

   – Хорошо, – кивнула я, – начинай!

   Гостья стянула с дивана плед, завернулась в него и поудобнее уселась на подушки. Затем завела рассказ.

   Эмма рано встретила свою любовь – увидела Антона в метро и потеряла голову. Симпатичная девочка понравилась парню, и у них начался роман. К декабрю они поняли: им не жить друг без друга, и Эмма объявила матери:

   – Я выхожу замуж.

   Отец ее к тому времени уже умер, а мать не возражала, лишь вздохнула и сказала:

   – Я не против раннего брака, сама стала женой в семнадцать лет, но… Эммочка, он тебе не пара.

   – Почему же? – возмутилась дочь.

   – Мы москвичи (после войны родители перебрались в Москву), имеем квартиры, дачу, машину, – принялась перечислять Анна Львовна, – коллекцию картин и статуэток, драгоценности. Эмма, ты – богатая невеста. Теперь взгляни на своего жениха. У него лишних порток нет, живет в общежитии и небось мечтает о московской прописке. Девочка, вы познакомились в подземке! Спутника жизни так не выбирают.

   – Мама, немедленно прекрати! – взвилась Эмма.

   – Извини, доченька, – парировала Анна Львовна, – но такова правда. Богатой девочке следует трижды подумать, прежде чем бежать в загс.

   – Я люблю его, а он любит меня, – уперлась Эмма.

   – Ты еще так молода… – попыталась вразумить ее мать.

   – Ну-ка, вспомни, сколько тебе самой было, когда ты вышла за папу! – ринулась в бой Эмма.

   – Солнышко, мой муж был старше Антона, – возразила Анна Львовна, – он содержал семью. Конечно, я разбираюсь в искусстве, как никто другой, и папа никогда не лез ко мне с советами, какую картину или фигурку приобретать, но деньги на покупки давал он и…

   – Антон тоже способен меня обеспечить! – рявкнула Эмма.

   – Хорошо, душенька, – покорно кивнула мать, – мое дело дать совет, а твое – либо послушать его, либо нет. Давай зови жениха.

   Анна Львовна с распростертыми объятиями приняла будущего зятя, угостила его вкусным ужином, вытащила бутылку раритетного вина, и Эмма расслабилась. Слава богу, мама очень ее любит, поэтому не станет противодействовать ее счастью. Но тут дело приняло неожиданный поворот.

   Подав на стол кофе, Анна Львовна сказала:

   – Теперь обсудим технические детали свадьбы. Где вы хотите ее справлять?

   – В кафе, – быстро ответил Антон.

   – Замечательно, – одобрила Анна Львовна. – Расходы, естественно, пополам.

   – Мама, – зашипела Эмма, – ты с ума сошла?

   – Заинька, – укоризненно покачала головой Анна Львовна, – Антон вливается в семью, в которой нет мужчин. Он же не собирается жить за наш счет? Наверное, понимает, что я далеко не молода, получаю скромную пенсию и нуждаюсь в помощи. Конечно, я возьму на себя оплату половины счета за свадебное торжество, куплю тебе платье, туфли, фату, но потом с радостью передам тебя, как говорится, в руки мужа. Буду очень благодарна, если вы изредка станете навещать меня.

   – Что значит «навещать»? – поперхнулась Эмма. – Разве мы не тут будем жить?

   – Доченька, две хозяйки на кухне, даже, если они ближайшие родственницы, непременно поссорятся, – заявила мать. – Но ты не переживай, проблему жилья для вас решит твой муж.

   Антон покраснел, а Анна Львовна улыбнулась.

   – Еще кофе?

   Эмма вцепилась в край дивана. Она думала, что жених откланяется и уйдет навсегда из негостеприимного дома. Но Антон поступил иначе.

   – С удовольствием! Плесните кофейку, – отозвался он. – И от пирога я не откажусь.

   Первые годы после свадьбы молодые жили очень тяжело. Анна Львовна, как и предупреждала, не пустила их к себе, Поспеловым пришлось снимать квартиру. Эмма иногда прибегала к матери и жаловалась:

   – Зимнее пальто превратилось в рухлядь, сапоги истоптались, телевизор сгорел…

   Анна Львовна ахала, покупала дочери одежду, но на телевизор денег не давала. Она вообще не помогала дочери рублями, однако частенько делала ей подарки, причем приобретала вещи, которыми могла пользоваться только Эмма, допустим, платье. Если же речь шла о предмете, который мог пригодиться и зятю, к примеру, о холодильнике или об утюге, тут мать прикидывалась глухой.

   В конце девяностых у Антона появилась возможность поднять собственный бизнес, и Эмма обратилась к матери с просьбой:

   – Дай нам денег, под проценты.

   – Я подумаю, – неожиданно ответила старуха. А через три дня объявила свое решение: – Вы получите нужную сумму, но лишь в том случае, если фирма будет оформлена на Эмму.

   Антон скрипнул зубами, а дочь налетела на Анну Львовну:

   – Мы живем с мужем не один год, почему ты до сих пор его ненавидишь?

   – А почему я должна любить его, голытьбу бесштанную? – искренне изумилась Анна Львовна. – Хм, захотел за наш счет подняться… Но ведь я даю деньги! Пусть оформит бизнес на тебя. Какая разница, кто юридический хозяин, а мне спокойней будет.

   И тут Эмма не выдержала. Она очень любила мать, была почтительной дочерью, но Анна Львовна перегнула палку, травя Антона. Эмма нахмурилась и сказала:

   – Мама, ты подарила мне дачу.

   – Верно, – согласилась та, – я переоформила фазенду на тебя.

   – Значит, дом мой?

   – Конечно, солнышко.

   – Тогда я его продам, а деньги отдам мужу, – выпалила Эмма.

   – С ума сошла! – подскочила Анна Львовна. – Я живу на даче десять месяцев в году!

   – Но дом мой, что хочу, то с ним и делаю, – жестко заявила дочь. – Или переоформление это всего лишь спектакль и ты подарила то, чем мне нельзя воспользоваться? Короче: или ты одалживаешь нам деньги, или я выставляю дачу на торги.

   – Боже… – ужаснулась Анна Львовна. – Дождись моей смерти, она не за горами. Опустишь гроб с телом матери в могилу и станешь богатой, сори потом накоплениями родителей, как пожелаешь!

   – Неужели ты хочешь, чтобы я ждала твоей кончины? – потеряла над собой контроль Эмма. – Если все и так мне достанется, дай сейчас хоть часть!

   – Ладно, – заплакала Анна Львовна, – хорошо, будь по-твоему. Но все же пусть Антон фирму на тебя оформит.

   Эмма застонала. Мама непробиваема, разговор пошел по кругу.

   Представляете, в каком настроении супруги ушли от Анны Львовны? Но, наверное, она тоже сильно переживала. Во всяком случае, через несколько дней после той беседы у старухи приключился инфаркт, и она умерла. Эмма осталась единственной наследницей состояния матери.

   Воспользоваться наследством можно было лишь по прошествии полугода, поэтому Эмма собралась продать дачу. Зять на похоронах тещи уронил несколько слезинок, но Эмма понимала: Антон совершенно не расстроен, Анна Львовна скончалась весьма вовремя. Через пару месяцев мысль о службе, которая будет приезжать на дом брать у больных анализы, могла прийти в голову другому медику. Идея витала, что называется, в воздухе. А пока Антон работал в затрапезной поликлинике участковым терапевтом.

   Эмма, служившая гримером в небольшом театре, во всем поддерживала мужа. Конечно, дочери было жаль маму, но… та ведь противилась ее семейному счастью.

   Не дожидаясь официального статуса наследницы, Эмма, имевшая права на вождение, села за руль маминых «Жигулей», не переоформив машину на себя. Легковушка, несмотря на древний год выпуска, была по существу новой, поскольку бывшая хозяйка редко ее эксплуатировала.

   Спустя некоторые время после смерти Анны Львовны супруги решили поехать на дачу. С собой они прихватили близкую подругу Эммы Софью Калистидас.

   Соня была гречанкой, она прибыла в Москву в раннем возрасте вместе с родителями, отец ее был дипломатом. Сонечка училась в русской школе, и многие считали девочку россиянкой. От матери Софье досталась светлая кожа и голубые глаза, от отца – черные вьющиеся волосы и веселый нрав. Калистидасы были обеспеченными людьми, Сонечка на лето уезжала в Грецию, проводила время на исторической родине, но осенью всегда возвращалась в Москву. У Сони было два родных города, и столицу России она покидать не собиралась. Дружба Эммы и Софьи была очень крепкой, они считали себя сестрами, что совсем не удивительно – Анна Львовна и старшие Калистидасы являлись большими друзьями.

   Незадолго до роковой поездки на дачу в жизни Сониных родителей произошла трагедия. Ее отец с матерью вернулись в Грецию, а вскоре Константина Калистидаса обвинили в получении взяток и посадили в тюрьму. Оливия, мать Софьи, не вынесла позора и умерла. Соня хотела полететь на похороны мамы, но греческие приятели предупредили девушку: как только дочь Калистидаса окажется в аэропорту Афин, ее мигом задержат и начнут допрашивать.

   Соня тяжело переживала трагедию и не уставала повторять:

   – Папу оболгали, он никогда не брал взяток! Да, отец способствовал заключению огромного количества торговых контрактов между двумя странами, но никаких не имел мыслей о личном обогащении!

   – Не волнуйся, – пыталась утешить подругу Эмма, – следствие разберется, и дядя Костя окажется на свободе.

   – Да, да, – кивала Соня, – тогда он навсегда переедет в Москву, продаст наш дом, землю в Греции и обоснуется в России. Ей-богу, тут ему будет лучше, он уже на три четверти москвич.

   Таковым было положение вещей, когда Антон, Эмма и Софа поехали на дачу…

   Моя гостья умолкла, потом продолжила:

   – Дальше я ничего не помню. Очнулась в больнице, вся в бинтах. Врачи сказали, что муж вытащил меня из горевшей машины…

   «Скорая помощь» доставила Эмму в ожоговый центр, где ее ввели в искусственную кому, иначе сердце несчастной могло не вынести боли.

   Окончательно осознать случившееся Эмма смогла лишь спустя длительное время. Антон осторожно рассказал жене об аварии.

   – Ты не справилась с управлением, – объяснял супруг, – автомобиль занесло на крутом повороте, он врезался в дерево, возник пожар. Я успел выскочить и вытащил тебя.

   – А Софа? – воскликнула Эмма.

   – Она погибла, – мрачно ответил муж. – Понимаешь, я бросился спасать сначала свою жену. Вас двоих одновременно я не мог вытащить. Выволок тебя, сбил с одежды пламя, положил на землю, рванулся к автомобилю и… все.

   – Ужасно, – прошептала Эмма, – я убила Соню.

   – Ты не виновата, – резко прервал жену Антон, – нам навстречу из-за поворота выскочил грузовик, это он спровоцировал аварию и скрылся.

   Грузовик не нашли, останки Сони кремировали, Антон поднял бизнес и в короткое время разбогател. Поспелов, казалось, начисто забыл о трагическом происшествии, а вот Эмма никак не могла оправиться. Память к ней возвращалась очень медленно, воспоминания оживали лишь после бесед с мужем…

   – Странное дело, – удивлялась сейчас Эмма, – мне приносили еду, и я спокойно жевала. Великолепно помнила, что кашу засовывают в рот, а не мажут на голову. Не было никаких трудностей с самообслуживанием – я нормально одевалась, пользовалась туалетом. Да, было трудно ходить из-за рубцов, но я знала, для чего существует унитаз, легко отличала его от раковины. Не потеряла никаких других жизненных навыков, могла читать. Но вот о себе не помнила ничего. Вообще! Можно считать, что я умерла тогда, на дороге.

   – Постой! – воскликнула я. – Но ты только что весьма подробно описала отношение Анны Львовны к твоему мужу, значит, помнишь некоторые детали.

   – Сама я ничего не помнила, – потрясла головой Эмма, – это все Антон. Жаль, что мама умерла и не узнала, каким самоотверженным человеком оказался «плохой» зять. Антоша выхаживал меня, как младенца, сам сидел у кровати, боялся, что медсестры недоглядят. В больнице о моем супруге легенды ходили, мол, таких мужей в ожоговом центре не встречали. Я выжила только благодаря ему – Антоша приводил доноров, приносил необходимые средства по уходу, читал мне вслух книги. А когда стало ясно, что у меня амнезия, начал показывать фотографии, рассказывал о моих родителях. Кстати, мог ведь скрыть, что теща его не любила и что он платил ей взаимностью, но не стал врать.

   – И ты вспомнила прошлое?

   – Ну… не совсем, – призналась Эмма, – есть провалы. Особенно из периода раннего детства, школьных лет. Ведь в то время Антоши со мной рядом не было, он знал лишь общую информацию. Один раз он привел в больницу мою классную руководительницу, попросил ее поговорить со мной, напомнить о тех годах. Так учительница посмотрела на меня, зарыдала и в обморок упала. Хотя винить ее не следует, мой вид производит ужасное впечатление.

   – Чем же я могу тебе помочь? – спросила я.

   Эмма поправила платок.

   – Сейчас объясню.

   Комнаты казались чужими и неудобными. Банки на кухне стояли не в том порядке, в каком хотелось Эмме, матрас на кровати был слишком жестким, одеяло жарким, белье противным, из шкафа пахло отвратительными духами, в ванной стоял жуткий шампунь с ароматом ванили… Раздражало все, даже марка телевизора.

   Антон безропотно терпел капризы жены.

   Став законной наследницей Анны Львовны, Эмма получила возможность распоряжаться имуществом. И однажды поехала на квартиру покойной матери. Вошла в комнату, где прошло детство, и не почувствовала ничего, кроме жуткого дискомфорта. Неужели она была счастлива в этих темных, завешанных картинами и застеленных коврами помещениях? Хрустальные люстры, антикварные шкафы, раритетное пианино, на котором никто никогда не играл… Эмма просто задохнулась здесь и быстро вышла на лестничную клетку.

   Но вещи матери следовало разобрать, и Эмма вернулась, стала перебирать бумаги, удивляясь тому, что не испытывает никаких эмоций.

   В одном из ящиков нашлось заверенное нотариусом завещание. Так Эмма узнала, что она очень обеспеченная женщина. Анна Львовна владела тремя квартирами, расположенными в центре Москвы. Недвижимость вместе со всем остальным имуществом принадлежала по завещанию ее дочери, но… та не могла вложить деньги в дело мужа. Вот открыть свое собственное – сколько угодно. При завещании было письмо от Анны Львовны: «Дорогая Эмма. Я не доверяю Антону Поспелову. Думается, он волк в овечьей шкуре. Поэтому ты не должна помогать оборванцу деньгами. Если он хочет стать бизнесменом, пусть зарабатывает сам или оформляет фирму на тебя. Надеюсь, ты послушаешь моего совета и выполнишь последнюю материнскую волю».

   Эмма разорвала послание. Значит, Антон говорил правду – у него с тещей не было взаимопонимания. Но молодая женщина знала, что супруг любит ее, и не собиралась идти на поводу матери.

   В общем, никаких положительных эмоций при разборе бумаг Эмма не испытала. Но потом, уже поздним вечером, ей попалась на глаза фотокарточка: две симпатичные девушки, обнявшись, стоят перед объективом, их легко можно принять за сестер. Стройные фигуры в одинаковых светлых платьях, длинные волосы развевает ветер, голубые глаза сияют огнем… Фоном служит бескрайнее синее море, сливающееся на горизонте с таким же бесконечным небом.

   Эмма перевернула карточку и прочла на обороте: «Соня и Эмма. Пелоппонесус».

   Когда за ней заехал Антон, она ему сказала:

   – Милый, я хочу поехать в Грецию.

   – Зачем? – изумился Антон.

   – Думаю, мне там будет хорошо, – протянула Эмма. – И… вдруг ко мне вернется память?

   Антон с жалостью посмотрел на жену:

   – Конечно, как пожелаешь.

   – А еще… Мне кажется, что прах Сони надо захоронить на родине, – неожиданно заявила Эмма.

   Поспелов покачал головой.

   – Урна уже в нише московского колумбария.

   – Ее можно достать, – не дрогнула Эмма.

   – Зачем? – поразился Антон.

   – Я убила лучшую подругу, – прошептала несчастная, – надо упокоить ее как положено. Наверное, София хотела бы лежать рядом с мамой. Решено, отвезу ее прах в Грецию.

   – Очень трудно получить разрешение на перемещение останков, – попытался сопротивляться муж, – придется обойти кучу инстанций…

   – Нет, – перебила его супруга, – я просто спрячу урну с пеплом в своей сумке, никто и не узнает, что я везу.

   Антон купил жене путевку, Эмма в составе группы туристов прилетела в Грецию. Флоридос тогда вовсе не считался райским местом, отель для очень богатых и знаменитых еще не построили – это было крошечное поселение из семи домов, стоявших у моря, еще был небольшой ресторанчик, который держала престарелая чета. Эмма случайно оказалась во Флоридосе – на обратном пути из Пелоппонесуса, где она зарыла урну с прахом в могилу матери Софии, сломался автобус, водитель вызвал ремонтную бригаду, экскурсанты пошли купаться. Эмма, которая по понятной причине не снимала при посторонних верхнюю одежду, взобралась на холм, повернулась лицом к морю и поняла – отсюда она никогда не уедет. Наконец-то на земле нашлось место, где она будет счастлива.

   В Москву все же пришлось вернуться для того, чтобы продать одну из принадлежавших Анне Львовне квартир. Денег, вырученных за четырехкомнатную жилплощадь в Китай-городе, хватило для строительства шикарной виллы во Флоридосе и ее полной «экипировки». Через год после переезда Эммы Флоридос превратился в роскошный курорт…

   – Вот жалость! – воскликнула я.

   – Наоборот, – усмехнулась собеседница. – Сюда приезжает весьма ограниченное количество людей, большинство из которых русские. Местные жители-греки живо продали свои домики за нереально огромные деньги и уехали, счастливые, в другие городки. Здесь теперь очень тихо, спокойно, меня никто не беспокоит. Хотя, конечно, знают, что я из Москвы. Обслуживающий персонал отеля давно по моему поводу перестал сплетничать, горничные и всякие там коридорные знают, что я богатая дама, попавшая в автомобильную аварию. Кажется, они мне сочувствуют.

   Я кивнула:

   – Во всяком случае, Раиса сказала, что ничего о вас сообщить не может.

   Эмма переменила позу.

   – Раиса не сплетница, служба обязывает ее держать язык за зубами. Думаю, она давно навела обо мне справки, но Рая ошибается, если считает меня несметно богатой. Просто я очутилась во Флоридосе до того момента, как цены на землю стартовали в космос.

   – Но и бедной вас нельзя назвать, – заметила я, – содержание особняка, вероятно, обходится недешево.

   Эмма вынула сигареты, закурила одну и снова закашлялась.

   – Имея парочку квартир в Москве, можно жить в Греции, – фыркнула она, – я сдаю апартаменты и счастлива.

   – Вам можно позавидовать, – ляпнула я.

   – Полагаешь? – спросила Эмма и сняла очки.

   Я вздрогнула и почувствовала себя дурой. Поспелова подышала на стекла, протерла их носовым платком, вновь водрузила на нос и, обхватив руками колени, сказала:

   – Давай договоримся – ты будешь употреблять местоимение «ты». Помоги мне, я попала в странную ситуацию.

   – Что ты имеешь в виду? – живо спросила я.

   Эмма встала и подошла к окну.

   – Тяжело жить без памяти, – прошептала она.

   – Зато тебя не грызет совесть за совершенные дурацкие поступки, – я решила слегка подбодрить Эмму. – Лично мне хотелось бы кое о чем забыть навсегда.

   – Врачи обещали, что амнезия пройдет, – не обращая внимания на мое заявление, продолжала Эмма, – но их прогноз не сбылся. Некоторое время назад в отель приехала мадам Жаклин. Слышала что-нибудь о ней?

   – Никогда, – ответила я.

   – Она мировая знаменитость, экстрасенс, ясновидящая, гадалка. Постоянно живет во Франции. К Жаклин стоит очередь на несколько лет вперед, – растолковала мне Эмма, – она почти со стопроцентной точностью видит как будущее, так и прошлое. Жаклин прибыла сюда инкогнито, никто не знал, кто она такая. Понятно, почему она шифровалась: ей небось прохода не дают.

   – Но ты выяснила правду?

   Эмма начала ходить между диваном и окном.

   – Да. Вечером я пришла на общий пляж, легла на лежак. Вокруг ни души, лишь невдалеке сидит девушка, как мне показалось, с вязанием. Ну кивнула ей вежливо – во Флоридосе, как в деревне, принято со всеми здороваться. А девица вдруг и говорит: «Вы живете чужой жизнью». И давай озвучивать мою историю.

   – Весело, – поежилась я.

   – Ага, – подтвердила Эмма, – Жаклин пообещала, что мне после ее отъезда приснится сон, а в нем будет присутствовать некий предмет. Синий. И рано или поздно я пойму, где взять эту вещь и когда следует ее забрать. Как только она окажется в моих руках, память оживет. Знаешь, и ведь правда! Не успела Жаклин улететь, меня стали преследовать кошмары. Сначала всю ночь я куда-то бежала. Жуть! Несусь босая, грязь в разные стороны, падаю, ползу… Я просыпалась от ужаса. Затем возникла гора, я карабкалась на нее как обезьяна, следом появился дом… А потом я увидела медальон на цепочке… Похоже, не дорогой, он лежит…

   Эмма прижалась спиной к стене, поднесла ладони к щекам и затряслась, как кролик, попавший под ливень.

   – Жаклин сказала, – монотонно бубнила она, – что, как только я пойму, где находится эта вещь, из Москвы приедет женщина – молодая, красивая, талантливая. Я ее люблю и хорошо знаю, и она мне поможет – я вновь обрету память.

   Трясущейся рукой Эмма натянула на лоб платок и произнесла:

   – Это ты!

   Я подпрыгнула.

   – Что? Кто?

   – Ты та самая женщина – молодая, красивая, талантливая, которую я люблю и хорошо знаю, – повторила собеседница. – Жаклин не называла имени, но мне-то понятно – это ты!

   – Очень приятно слышать о себе такие слова, но мы совсем не знакомы, – пролепетала я.

   Эмма села на валик дивана.

   – Я читаю все книги Виоловой, собрала полный комплект. Ты меня видишь второй раз в жизни, но я, можно сказать, живу с Ариной, она мне очень хорошо известна, почти родственницей стала. Сбылось предсказание Жаклин: едва я успела понять, где лежит подвеска, как из России прибыла моя любимая писательница. Все станцевалось! Умоляю, помоги!

   – Делать-то что надо? – тупо спросила я.

   – Съезди завтра в Пелоппонесус, он находится в сорока километрах от Флоридоса. Войди в сад дома, где жили родители Софьи, найди там скульптуру кошки, отверни ей голову и достань жестяную коробочку. В ней и лежит медальон. Едва я возьму его в руки, как вспомню все! – торжественно объявила Эмма.

   – Кто же меня пустит в частное владение? – ошарашенно спросила я.

   – Дом ветшает, территория не охраняется, – последовало пояснение.

   – А почему ты сама не съездишь?

   Эмма сползла с валика на софу.

   – Антон считает меня слегка сумасшедшей, – нехотя сказала она, – мы с ним практически не живем вместе. Никто не виноват, так получилось. Та авария, с одной стороны, показала, как мы любим друг друга, но она же и разрушила нашу семью. Я обитаю в Греции, супруг в Москве. О каких близких отношениях можно говорить? У Антона бизнес в России, и он не хочет его бросать. Поспелов приставил ко мне экономку, та докладывает ему о каждом моем шаге. И если я предприму действия, которых он от меня не ожидает, вполне могу оказаться в психушке.

   – Что-то я никак не пойму… – начала я, но Эмма не дала договорить:

   – И понимать не надо! Просто съезди и привези коробку. Все. Неужели ты откажешь мне в такой пустяковой просьбе? Мое счастье в твоих руках.

   Я колебалась, и тут Эмма размотала платок и сняла очки.

   – Смотри, – приказала она, – Господь лишил меня человеческого облика и памяти. Внешность не вернуть, но воспоминания можно обрести заново. Тебе меня не жаль?

   У меня екнуло сердце.

   – Хорошо, я съезжу.

   – Завтра!

   – Ладно. Попрошу Раису заказать такси.

   Эмма помотала головой:

   – Не надо. Вот ключи от машины. У тебя же есть международные права?

   Я взяла связку с брелоком и кивнула:

   – Да, права у меня с собой. Но ведь без доверенности нельзя садиться за руль чужого автомобиля. Или в Греции другие правила?

   Эмма потянулась за небольшой сумочкой, которую, войдя в бунгало, она бросила на диван. Достала из нее листок и коротко сказала:

   – На.

   Я развернула документ, но прочитать его, естественно, не могла – текст был на греческом языке.

   – Это доверенность на машину, – пояснила Поспелова, – на твое имя.

   – Ты ее заранее оформила? – изумилась я.

   – Жаклин сказала, что женщина из России согласится поехать, – кивнула Эмма. – Что она мне непременно поможет.

   Я заморгала и опять ощутила дискомфорт, но в это мгновение Поспелова кинулась ко мне, обняла и прижала к себе. Я услышала, как часто бьется у нее сердце, погладила ее по спине и промямлила:

   – Ну-ну, успокойся. Завтра получишь медальон. Кстати, твоя экономка не насторожится, узнав, что ты дала машину неизвестно кому?

   – Нет, – вздрогнула Эмма и отодвинулась от меня. – Я сегодня весь день твердила: «Какое счастье – Виолова здесь». А пошла к тебе якобы за автографом. Вот, держи книгу, поставь тут росчерк.

   Я машинально взяла издание.

   – «Стриптиз Змея Горыныча». Надо же, роман только что вышел и уже есть в Греции?

   – Ага, – радостно подтвердила Эмма. – В Сантири открыта лавка, где продаются российские книги, я там любимый клиент. Экономка не удивится, если я одолжу обожаемой писательнице один из моих автомобилей. Ты только, когда в него садиться будешь, громко спроси у меня: «Значит, меховая фабрика Руфуса?». Россияне обожают покупать в Греции шубы, а в Пелоппонесусе есть заводик по пошиву манто. Ок?

   – Ок, – кивнула я.

   – Сегодня восхитительный день, – сообщила «волшебная палочка», раздвигая шторы, – солнце чуть спряталось за облака, нет удушающей жары. Самое лучшее время для пляжа. Желаете массаж на свежем воздухе?

   – Нет, спасибо, – отмела я ее предложение, – еду в Пелоппонесус.

   – Вызвать машину? – без всякого удивления поинтересовалась дама.

   – У меня есть колеса, – ответила я. – Эмма Поспелова одолжила, она, оказывается, моя фанатка.

   – Удачной дороги, – пожелала Раиса. И предостерегла: – Не превышайте скорость, местная дорожная полиция строга к нарушителям.

   Через час я проследовала на центральную стоянку и увидела Эмму, высунувшуюся из серебристого «Мерседеса».

   – Вилка! – крикнула она, выходя из салона. – Сюда!

   Я приблизилась к машине и нарочито громко спросила:

   – Значит, меховая фабрика Руфуса?

   – Да, да, – ажитированно закивала Поспелова, – советую туда съездить! Они хорошие манто шьют! Из цельных, нерастянутых шкурок. И цена не завышена. Езжай в Пелоппонесус. По шоссе прямо, никуда не сворачивая. Удачи тебе и ни пуха ни пера!

   – Эй, эй, погодите! – заверещал въедливый голос, и к «мерсу» подскочила блондинка с большой сумкой в руках. – Здрассти! Эмма, как вы себя чувствуете? Вроде дождик собирается, вон тучка ползет!

   – Здравствуй, Нина, – нервно ответила Эмма. В подошедшей я сразу узнала девицу, которая вчера у моря произнесла гениальную фразу про цвет самолета.

   – Душенька, помогите! – молитвенно сложила розовые ладошки Нина. – Вы, как я только что слышала, собираетесь в Пелоппонесус ехать? На заводик, за шубками?

   – Ну да, – осторожно ответила я.

   – И мы туда намылились, – запрыгала Нина, – но наш гадкий «ламборджинчик» тапочки откинул. Возьмите нас с собой! Плииз! Милочка! Душенька! Я вам не помешаю! Даже лучше: скажем, что мы вместе и нам за две шубочки скидочку дадут. Я умею с греками торговаться!

   Эмма дернулась, а я растерялась. В мои планы не входила покупка манто, да я и не ношу одежду из шкур убитых животных.

   – Вчера я поехала в Сантири, – стрекотала Нина, – а на обратной дороге налетела на булыжник, он «ламборджинчику» чего-то там внутри повредил. Вроде… э… спидометр. Хотя я точно не знаю! В общем, не хочет он теперь, гаденыш, ездить. А мне так надо шубочку! Обязательно до завтра!

   – Я всегда считала, что новые русские приобретают меха в Лондоне, – с напряжением в голосе заявила Эмма. – Вас тусовка не заклюет, когда поймет, что ваше манто с простенькой греческой фабрики?

   Нина покраснела.

   – Вы, Эммочка, должны мне помочь. Сейчас поймете почему, я вам честно признаюсь. Завтра мой муженек прилетает, а с ним его змея мамаша, свекровь моя хренова, чтоб ей по дороге лопнуть! Надо жабе подарок сделать. Она из Турбиновска. Слышали про такой город?

   – Нет, – хором ответили мы с Эммой.

   – Понятное дело! Унылая дыра за тридевять земель от цивилизации, – засмеялась Нина. – У них там своя, турбиновская, мода – на башке кудри химические, сверху шапка типа сарай. Нахлобучка должна колом стоять, считается – это красиво. А на теле доха. Из норки. Жутче не бывает! И обязательно, чтобы в пол, чтобы подолом по дерьму елозила. Ну не оценит Светлана Игоревна шубку из Лондона, ей надо тулуп от Руфуса. Ну е мое… Мы вам не помешаем, чес-слово! Ну пожалуйста, Эммочка, скажите ей! Она же на вашей машинке собирается катить?

   – Кроме шубы у меня есть еще и другие планы, – сообщила я.

   Эмма приподняла очки и посмотрела на меня. Во взгляде ее промелькнул испуг. Чтобы успокоить ее, я добавила:

   – Собиралась погулять по окрестностям Пелоппонесуса, набраться впечатлений для работы.

   – А мы, пока вы видами нахлебываетесь, в ресторанчике посидим, – деловито заявила Нина. – Неужели откажете? Не по-соседски как-то получится, ваще некрасиво. Мы ж не чужие друг другу, россияне, значит, родственники. Так я сяду? Эммочка, ну…

   Нина бесцеремонно взялась за ручку передней дверцы.

   – Вас двое? – в тоске уточнила я.

   – Ой, точненько, – закивала нахалка.

   – Немыслимо! – прошипела Эмма. – Моя машина не такси! Еще целую группу соберите!

   – Я очень тороплюсь, – заявила я, – вашей подруги пока не видно, ждать ее я не могу, время идет, поэтому…

   – Все здесь! – радостно взвизгнула Нина. – Спасибки, Эммочка, что согласились! Деньги хорошо, а дружба лучше. Мы обе тут.

   Эмма и я начали озираться.

   – Где? – нервно осведомилась Поспелова.

   – Она завсегда со мной, в сумке сопит, – возвестила Нина. – Опа, Америка – Европа! Гляди…

   Пальцы, унизанные многочисленными колечками, расстегнули сумку и вытащили из ее недр крохотную лохматую бело-серую собачку.

   – Во, – заулыбалась Нина, – моя Муму.

   Всю мою злость немедленно унесло.

   – Как зовут вашу псинку?

   – Муму, – повторила супруга олигарха. – Вы, наверное, не читали Достоевского?

   – Просто цирк! – засмеялась Эмма. – Ей-богу, с таким я впервые сталкиваюсь.

   Нина с явным превосходством посмотрела на Поспелову.

   – Жил в восемнадцатом веке такой Лев Николаевич Достоевский. Он книги писал, про людей. А сейчас по ним сериальчики снимают.

   – Да ну? – всплеснула руками Эмма. – Очень интересно!

   Нина прищурилась.

   – В одной повести тетка влюбилась в молодого парня по имени Ромео, он ей взаимностью ответил. Но у тетки… Как же ее звали? Э… э… э…

   – Джульетта, – подсказала я.

   – Ой, сказанула! – отмахнулась Нина. – Не нашенское же имя, французское, а Достоевский русский. Кажется, Маша… Точно, Маша Онегина! Значитца, у ней муж был, типа генерал, и собачка Муму. И она изменила мужику.

   – Собака? – съязвила Эмма.

   – Ну как животное с парнем может переспать? – подскочила Нина. – Черепахе понятно: Машка с Ромео снюхалась. А потом один приятель ее носовой платок, который он в ванной нашел, генералу показал. Во гад! И чего в чужую жизнь полез? Без него бы обошлись! Таких друзей отстреливать надо! Генерал хотел Машу придушить, но не успел, та сама под поезд кинулась. Бедненькая Муму!

   На меня напал столбняк. Первый раз слышу столь оригинальную версию самых известных произведений мировой литературы. Нина ухитрилась смешать в кучу пару пьес Шекспира, роман Льва Толстого «Анна Каренина», поэму Пушкина «Евгений Онегин» и «Муму», труд Ивана Тургенева. Интересно, девушка читала все эти книги?

   – А при чем здесь Муму? – задала справедливый вопрос Эмма.

   Нина шмыгнула носом.

   – Так Маша под поезд сиганула с собачкой в руках. Несчастненькая животинка утонула, когда паровозик на глупую бабу наехал. Ну за фигом она Муму с собой прихватила?

   – Вы уверены, что там был поезд, а не подлодка? – на полном серьезе уточнила Эмма.

   – Уж не дура, – подбоченилась Нина.

   – Рельсы по воде не прокладывают, – влезла я с идиотским замечанием.

   – Ой, ну конечно же, – засмеялась Нина, – ту бабу переехало. Жуть! Голова направо, ноги налево, руки ваще к буфету отлетели. Я даже зажмурилась, когда увидела!

   – Ты присутствовала при несчастье? – поразилась Поспелова.

   – Сколько ж мне лет, по-вашему? – вытаращила глаза Нина. – Триста? Говорила же, дело в восемнадцатом веке было, еще до той войны, когда Горбачев в Сталинградской битве победил, в тысяча девятьсот седьмом году. Поезд-то по берегу Чудского озера ехал. Муму отшвырнуло и – бумс, прямо в воду. Бедная, бедная, бедная псинка! Я в кино видела!

   – Однако… – пробормотала я. – Захватывающий сценарий. Не подскажете, где DVD-диск с фильмом купить можно?

   Собачка неожиданно заскулила.

   – Солнышко мое, кошечка, пусенька… – начала целовать питомицу Нина. – Твоя мамочка не дура, никогда под поезд не бросится. Скорей уж я кого-нибудь туда сама кину. Тебе, Мумушенька, беда не грозит! Ну, поедем?

   Я кивнула и села за руль. Нина высунулась в окно и помахала рукой Поспеловой.

   – Эммочка, не волнуйтесь, мы скоро вернемся!

   Чтобы прервать процедуру нежного прощания, я резко нажала на газ, «Мерседес» рванул вперед и понесся по шоссе.

   – Эй, эй! – испугалась Нина. – Потише! Тут нельзя летать, я никогда больше двухсот пятидесяти километров на «ламборджинчике» не выжимаю. Горы! Дорога петляет! И Мумушенька испугается. Видели, какая Эммочка страшная? Она в катастрофу попала, ей лицо изуродовало, поэтому ее Антоша сюда и отселил, вот!

   – Вы знаете о несчастье, случившемся с Поспеловой? – удивилась я, не отрывая взора от дороги.

   – Мы тут все обо всех знаем, – закивала Нина. – А как скрыть? Рано или поздно люди друг другу все рассказывают! От скуки болтают! Во Флоридосе делать не фиг, тока кости соседям языком полировать.

   – Эмма не похожа на сплетницу! – не выдержала я.

   Нина достала из сумки расческу и стала расчесывать Муму.

   – У нее работала в горничных Тамарка, – сообщила мне попутчица после короткой паузы. – Мужики сволочи, сами в Москве кобелируют, сюда пару раз в месяц прилетают, а за женами «глаза» понатыкали. Томка за Эммой шнурком ходила. Конечно, Эммочка противная, грубая, слова хорошего никому не скажет, гав-гав со всеми. Но ей прощают, потому что несчастная. Так вот, Тамарка заболела, ее подменила Катя, сестра Ники из отеля. Но Катя Эмме не понравилась, и она ее выгнала. Катька забыла в доме паспорт. Пришла назад, а Эммочка по дому без всего ходит. Во где кошмар! Катька всем растрепала, и с той поры Эмму люди жалеют. И как это она так умудрилась?

   – Несчастья обычно происходят случайно, – вздохнула я.

   – Ой, – закивала Нина, – точняк. Че ща расскажу! У Олеськи…

   У меня началась морская болезнь. Эта неприятность никогда не случается с людьми на земле, но меня вдруг укачало от беседы с Ниночкой. Жалея, что не взяла никаких таблеток, я решила не слушать попутчицу. А та болтала без умолку.

   – У ней любовь случилась с Максом, а он только постояльцев обслуживает. Их Ника поймала и парню пригрозила: «Будешь спать с чужими бабами – уволим». А тот ей и говорит… А она ему отвечает… А он ей… А она ему в рожу… А он ей… Налево!

   Я, начисто потеряв нить разговора, нажала на педаль тормоза.

   – Что?

   – Надо внимательнее рулить, – укорила меня Нина. – Поворачивай, приехали.

   «Мерс» замер у двухэтажного дома с вывеской «Лучьшие шубы». Похоже, Руфуса, хозяина фабрики, консультировала подруга Ниночки, поэтому надпись оказалась с орфографической ошибкой.

   Моя спутница запихнула безропотную Муму в сумку.

   – Ты сколько шуб до сегодняшнего дня купила? – деловито осведомилась Нина.

   – Ни одной, – призналась я.

   – Значит, ни хренашечки не понимаешь в мехе?

   – Верно.

   – Тогда молчи, – приказала отвязная девица, – иначе торг испортишь. Предоставь дело мне. Шоколадно срулю!

   Удивленная странным глаголом «срулить» и не очень-то понимая, что он обозначает, я покорно поплелась за Ниной. А она пнула дверь ногой и влетела в торговый зал. Где-то под потолком звякнул колокольчик, в ту же секунду появилась молодая женщина в джинсах и футболке.

   – Хау ду ю ду, мисс? – бойко произнесла она. А затем начала заикаться: – Ту… э… вонт… э…

   – Не умничай! – оборвала продавщицу Нина. – Своих не признала?

   – Здрассти, – с явным облегчением ответила та. – Шубку хотите?

   – Нет, блин, приехали голову красить! – гаркнула Ниночка и поставила на пол сумку с Муму. – Поглупей чего спроси… Прямо обожаю в меховых лавчонках педикюр делать! Где хозяин?

   – Руфус уехал за товаром, – доложила продавщица и расцвела в улыбке. – Я готова вас обслужить, меня зовут Вера.

   Нина брезгливо поморщилась:

   – Ты-то на все готова, но я не общаюсь с поломойками. Где Руфус?

   – Чай, кофе? – запела Вера.

   – Руфуса! – гаркнула Нина.

   – А вам? – повернулась ко мне Вера.

   Я открыла было рот, но тут кто-то подергал меня за брючину. Взгляд машинально устремился вниз. На полу сидела Муму – она явно хотела что-то сказать.

   – Это моя глухонемая свекровь, – гаркнула Нина, – она те не ответит, не лезь к бабке. Лады, мы уходим. Хотели купить штук семь-восемь-пять ваших гадостных шуб прислуге в подарок, но раз нас обслужить некому… Пошли, мамуля, здесь не срослось. Через пару километров еще фабричка имеется.

   – Анденстенд, пожалуйста, – занервничала Вера, – уно моменто, Руфус уже вернулся.

   – Супериссимо, – кивнула Нина. – Ну-ка, прикати нам кресла. Видишь, свекровка пожилая, плохо на ногах держится.

   – Битте, сюда, – принялась кланяться Вера, – проследуйте в вип-зону. Чай, кофе?

   – Ага. И сразу у столба повеселимся, – нахмурилась Нина, когда мы оказались в другом помещении. – Слетай за хозяином, одна рука здесь, другая там.

   Вера вихрем рванула в глубь магазина.

   – Какого черта ты обозвала меня своей свекровью? – возмутилась я, поворачиваясь к спутнице. – Разве я выгляжу на сто лет?

   – Ой, перестань, – поморщилась та. – Хочешь шубку задарма? Тогда молчи. И потом, сейчас все золотые нити вшивают, эмбриональные клетки колют… Старухе пятьдесят лет, а она на двадцать смотрится! Главное, пасть не разевай, потопчешь малину.

   – Здравствуйте, дорогие дамы, – понеслось над залом, и передо мной возник толстый смуглый лысоватый мужчина с глазами-черносливами. – Извините, задержался. Верочка уже показала наши лучшие модели? Вот!

   Жестом фокусника Руфус выкатил стойку, на которой покачивались вешалки с шубами. Очевидно, большую часть клиентуры фабрики составляли женщины из России, и Руфус научился почти без акцента объясняться на моем родном языке.

   – Норка! – возвестил хозяин и стал перебирать манто. – Шиншилла! Леопард!

   Нина закинула ногу на ногу.

   – Кошка, – равнодушно отметила она, – крыса и… э… похоже, хомяк. Может, и подойдет кому, но нам надо для горничных. Поэтому неси настоящий мех!

   – Этот не фальшивый, – заморгал Руфус, – и я не торгую кошатиной! Вы говорите ужасные вещи! В Греции обожают кисок! Мы их…

   – Ага, вы их в каждом доме подкармливаете, – перебила Нина. – Здесь ты не соврал. У вас везде миски с кормом стоят. Да только куда трупы девать? Я же не сказала, что шкуру с живой Мурки содрали… Меня не обдуришь. Я своя! Из Флоридоса!

   Руфус закатил глаза.

   – И как я сразу не понял… Вера, подай вип-манто.

   Продавщица живо поменяла стойки. На мой взгляд, никакой разницы между увезенными и вновь появившимися шубами не было.

   – Норка! Шиншилла! Белый барс! – закатил глаза Руфус.

   Я прикусила губу: и еще мексиканский тушкан. Надеюсь, Нина слышала о таком звере? В конце концов, она же могла видеть фильм про двенадцать стульев.

   – Я уже сказала: не хотим ерунду из лабораторных мышей, – ледяным голосом заявила Нина. – Вставай, мама, поедем на соседнюю фабрику.

   – Зачем нервничать? – заулыбался Руфус. – Покажу эксклюзивный мех. Вера, неси шубы, которые я для своих дочерей приготовил.

   Помощница вкатила еще один держатель. Судя по количеству вешалок, Руфус был мегамногодетным отцом.

   – Хм, ниче… – смилостивилась Нина. – Вон тот жуткий полушубочек хау матч?

   – Ваш вкус безупречен! – закатил лживые глаза Руфус. – Лучшая модель! Подкладка шелк! Цельные шкурки бобра! Износа ему не будет!

   Нина встала, лениво подошла к вешалке, тряхнула шубенку и констатировала:

   – Гремит.

   – Никогда! – энергично замотал головой Руфус. – Нежная, словно сливки.

   – Шкурки перетянуты, – возвестила Нина, – передержаны в рассоле.

   – Чтоб мне сгореть! – подпрыгнул хозяин. – Мы их не отмачиваем!

   – И скока за хомячка? – осведомилась Нина.

   – Бобр стоит десять тысяч.

   – Мама, дай калькулятор… – скомандовала Нина.

   Я, не растерявшись, протянула «доченьке» мобильный.

   – Значитца, триста баксов, – заявила после краткого молчания Нина.

   – С ума сошли! – возмутился Руфус. – Сказал же: десять тысяч.

   – Чего? – весьма натурально изумилась Нинуша.

   – Долларов, – пояснил Руфус. – Это же бобр!

   – Карликовая землеройка, – фыркнула Нина.

   – Ладно, для вас девять штук, – слегка сбавил цену хозяин.

   – Четыреста баксов и вон тот жилет в подарок, – не растерялась Нина.

   – Жилет? – схватился за голову скорняк. – Дизайнерская душегрейка! Украшение подиума! В ней сама Лагерфельд ходила!

   Я установилась в пол. Легендарный Лагерфельд мужчина. Хотя, вероятно, у него есть жена, я плохо знаю мир высокой моды. Может быть, мадам Лагерфельд супермодель?

   – Ваще! – села в кресло Нина. – Четыреста двадцать.

   – Восемь девятьсот.

   – Четыреста тридцать.

   – Восемь семьсот.

   – Четыреста тридцать пять, – меланхолично продолжала Нина. И добавила: – Последняя цена. Ей-богу, грязная, никогда не бывавшая у ветеринара крыса больше не стоит. Кстати! Грызуны – разносчики чумы! Санитарный врач в курсе, чем торгует господин Руфус? Прикольно, если нет. В Пелоппонесусе когда в последний раз холера случилась?

   Вера отскочила от стойки и стала вытирать ладошки о джинсы. Нина заржала:

   – Во, я права! Чего она дергается?

   Руфус побагровел и прошипел какую-то фразу по-гречески.

   – Чегось? – не поняла помощница.

   – Вон пошла! – заревел хозяин по-русски и повернулся ко мне. – Мама, вам ведь нравится?

   – Она глухонемая, – живо заявила Нина.

   – А разговор понимает, глазами-то как чиркает… – отметил Руфус.

   – Это у нее после подтяжки рожу перекосило, – буркнула Нина и, глядя на меня в упор, добавила: – Ни фига не слышит, корова тупая, она только по губам читать умеет. Идите, мама, погуляйте по залу. Идите, идите… Мама, валите отсюда!

   Я вздрогнула и пошла к окну. Руфус и Нина стали отчаянно торговаться. В конце концов хозяин сдался.

   – Ладно, ваша взяла! Пятьсот!

   – По рукам, – ответила Нина.

   – Вы грабите мою семью, – выдвинул последний аргумент Руфус.

   – Это не мои проблемы, – не смутилась Нина. – Эй, Муму, ты где? Муму… Мумушечка! Мумуся! Где моя кошечка? Где? Где?? Где???

   – Ты видела Муму? – кинулась ко мне попутчица.

   Помня о своей немоте, я кивнула головой.

   – Отвечай по-человечески, – приказала Нина.

   – Да, видела, – послушалась я. – Муму сидит в сумке, а ее ты оставила на полу в первом зале.

   Нина развернулась и понеслась к двери.

   – Кошечка моя! – выла она. – Муму, кисонька, доченька! Если с ней что-нибудь случилось, наш папочка вашу фабрику с землей сровняет! Петенька завтра прилетит, а кисоньки не-е-е-е-ет…

   Громкий вопль взметнулся к потолку. Нина исчезла, ухитрившись обогнать звук. Очевидно, Муму значила для нее слишком много.

   Руфус уставился на меня.

   – Вы умеете говорить? – изумленно спросил он.

   Мне стало неудобно.

   – Только сейчас научилась, – заверила я хозяина, радуясь, что хоть Вера не участвует в идиотском разговоре. – От стресса я стремительно обрела речь.

   Хозяин крякнул. Но тут в зал внеслась Вера и громко сообщила:

   – В клетках с заготовками никакой Муму нет. Там только кошки от Димитроса, серо-голубые, с фермы.

   Я разинула рот. Значит, Нина была права – мерзкий, улыбчивый, мармеладно-галантный мужик использует шкурки несчастных кисок!

   Руфус что-то быстро сказал Вере на греческом.

   – Ась? – не поняла та и заверила: – Вы не дергайтесь, я двери в скорняжную заперла, ее кошка по офису разгуливает, в закройную не попадет. Может, подманить хвостатую на сосиску?

   – Заткнись, идиотка! – гаркнул Руфус. – Она прекрасно разговаривает и еще лучше слышит!

   – Кошка? – заморгала Вера.

   – Клиентка, – зашипел хозяин. – Потом сообразишь, лучше ищи эту дрянь!

   – Покупательницу? – снова попала впросак помощница.

   – С ногами, покрытыми шерстью, не знаю, какую по цвету кошечку ищем, – перешел на гекзаметр Руфус. Видно, в школах Греции до сих пор детально изучают творчество Гомера.

   Я решила внести ясность:

   – Она собака.

   – Кто? – хором спросили хозяин и продавщица.

   – Кошечка, – уточнила я. – Ну то существо, что в офисе осталось, Муму. Однако опасно разрешать клиентам входить на меховую фабрику с домашними любимцами. Вдруг животное удерет, а скорняки превратят его в воротник? Хотя вы только что сказали: дверь в мастерскую закрыта.

   – Не надо повторять глупости! – взвизгнул Руфус. – У нас тут меховое производство, мышей развелось невидимо, и для их ловли мы завели кошек. Наши животные обученные, они шкурки не портят, а обычная…

   Я вздохнула и, перестав слушать Руфуса, пошла на вопли Нины. Когда я переступила порог, она стояла посреди помещения и монотонно кричала:

   – Муму… Мумуша! Мумуленька!! Мумусик!!!

   – Что ты делаешь? – удивилась я.

   Нина осеклась.

   – Ищу кисоньку, – через секунду ответила она обычным голосом.

   – Так ты ее не найдешь.

   – А как надо? – спросила Нина.

   Я начала осматривать офис, пошевелила занавески, наклонилась под стол, потом заглянула под диван и радостно крикнула:

   – Вот же она, в углу! Иди сюда.

   – Где? – завизжала Нина. – Кисочка моя…

   В ту же секунду в офис влез Руфус с пакетами.

   – Здесь ваша шубка, – закурлыкал он, – а еще презенты от фирмы, эксклюзивная сумочка из меха, кошелек…

   – Покажите! – Нина моментально потеряла интерес к питомице.

   Руфус начал шуршать бумагой, я постучала рукой по полу и тихонечко сказала:

   – Муму, ну иди же сюда!

   Беленькое тельце поползло вперед, через мгновение я схватила собачку за шиворот. Муму не оказывала никакого сопротивления и повисла в моих руках тряпочкой.

   – Эй, – встряхнула я крошку, – ты как?

   Муму издала странный звук – то ли стон, то ли плач. Мне стало жаль перепуганную крошку. Очевидно, Муму что-то вроде игрушки для Нины, девица относится к питомице, как к плюшевому мишке, то нянчит ее, то швыряет на пол. Не удивлюсь, если при всей своей внешне безумной любви к собачке хозяйка забывает ее вовремя покормить. Вон какая Муму тощая! И почему она трясется?

   – Нина! – позвала я.

   – Еще давай плед, – донеслось от стола, на котором стояли пакеты, – сумки маловато будет.

   – Нина! – повторила я попытку.

   – Меховое одеяло нормального размера, – предприимчивая девица продолжала вымогать у Руфуса подарки. – Ишь, решил кошельком для таракана отделаться… Не выйдет!

   – Мадам, покрывало из норки стоит тысячу долларов, – начал торг Руфус.

   – Нина-а-а-а! – заорала я.

   – Что? – обернулась девица.

   Испытывая сильнейшее желание дать нахалке по шее, я собрала в кулак всю силу воли и деланно спокойно сказала:

   – Во-первых, мне пора по своим делам. Во-вторых, Муму, похоже, плохо, она колотится в ознобе. Собачка заболела.

   – Сунь ее в сумку, – скомандовала Нина, – забирай покупки и иди в автомобиль.

   От столь откровенной бесцеремонности у меня потемнело в глазах, и тут Муму, которую я машинально прижала к груди, быстро начала облизывать мой подбородок. Я пришла в себя, собачка-то не виновата, что ее хозяйка хамка. Осторожно положив крохотное тельце в свою сумку, я вышла во двор и села в машину. Нина продолжила торг с Руфусом и не заметила моего бегства.

   Добравшись до Пелоппонесуса, я притормозила около ресторанчика, на котором пламенела вывеска «Русский сезон». Если учесть тот факт, что название написано на моем родном языке, следовало предположить, что с барменом мне удастся договориться.

   В баре хозяйничала хрупкая блондинка. Увидев посетительницу, она быстро затараторила по-гречески.

   – Шпрехаете по-русски? – остановила я ее. И тут же удивилась идиотскому вопросу: ну отчего я вдруг произнесла глагол «шпрехать»?

   – А як же ж! – заулыбалась женщина. – Мы с Мелитополю. Чаю хочете? Али кофэ со сливками? Моментом сгоношу!

   – Я ищу виллу «Олимпия». Не скажете, где она находится?

   – Меня Галя зовут, – заговорщицки улыбнулась барменша. – А тэбэ як?

   – Виола, – представилась я.

   – Гарно, – одобрила Галя. – А зачем тэбэ «Олимпия»?

   – Посмотреть, – обтекаемо ответила я.

   – Снять хочешь? – с любопытством спросила женщина.

   – Ну… не знаю… Пока просто так, по саду походить решила, – вздохнула я.

   – Через Катьку действуешь?

   – Это кто?

   Галина навалилась грудью на стойку.

   – Да ладно тэбе! Пелоппонесус нэвелики, усе друг друга знають, наших здесь як грязи. Кто замуж за грэков вышел, кто, як я, працовать приихал. В Мелоносе, за горой, дом престарелых, там санитарки и медсестры сплошь з Украины. А Катька… Усе про нее ведають. Вот уж кому пофартило! Ейный мужик, Ваня… имя у него другэ, но его не произнести, вот и кличем его Ваней…

   – Галя, простите, пожалуйста, – решительно остановила я болтливую бабу, – мне нужно проехать в «Олимпию».

   – Катька тэбе наврала, что дом классный и сдаст его ейное хреновое риэлторское агентство задарма? Показала другие виллы за нереальные бабки, а потым про «Олимпию» спела? Так?

   Я на всякий случай кивнула, Галя рассмеялась.

   – Не верь. У дома страшная история. Там жил большой грэческий чоловик. Он на воровстве попался и в тюрьму сидэ. Жена от срама помэрла, дочка в авиакатастрофе сгинула. Осталась «Олимпия» пустовать. Мужик-то хоть и живы, та за рэшеткой сидэ. Его адвокаты отбивають, но як там и шо, я не ведаю. О деталях Роза в курсе, она по довэренности виллу здае, а деньги на хозяйских законников тратит. Поняла?

   – В принципе да, – кивнула я, вспомнив рассказ Эммы про подругу-гречанку и ее отца, обвиненного во взяточничестве.

   – Розка – ихняя батрачка, – с радостью, обретя «свежего» слушателя, сплетничала барменша. – Жуткая баба! Сама живэ неизвестно где, а «Олимпию» здае. Но последние два года туда никто не заглядывает.

   – Почему? – заинтересовалась я.

   – Проклятие Бриджиса, – закатила глаза Галя.

   Я удивленно уставилась на нее.

   – Жили в Пелоппонесусе две семьи, – нараспев завела барменша, – Калистидасы и Бриджисы. В кажной росло по сыну, оба влюбились в девушку неземной красоты, Оливию. Ну а ей нельзя же за двоих выйти? Пришлось выбирать. Выскочила Оливия за Калистидаса, а Бриджис з горя повесился. Евойная мать на иконе весь род Калистидасов и прокляла. И рухнуло у них счастье, трое деток малыми помэрли. Думаешь, шо воны в Москву поихалы? Доктор им казал: климат менять надо. Орбитально.

   – Радикально, – автоматически поправила я.

   – А потом отца посадили, маты помэрла, дочка сгорела в самолете, – не отвлекаясь на мое замечание, загибала пальцы Галя. – Зараз и над «Олимпией» хмары ходют. Кто там селится – и зразу покойник. Год там бизнесмен з Москвы жил, так у него сынишка утоп в море. Потом поляки поселились. Месяцев десять радовались жизни и – згинули.

   – Утонули? – подпрыгнула я.

   – Разбились на вертолете.

   – А при чем тут дом?

   – Ну как же, проклятие действует! – объяснила Галя. – Еще трое, значит, на тот свет уехали. Больше людыны туда – ни-ни! Катька дом зараз хоть за копейки сдать збирается. Она хитрая, да ее проклятие перехитрило. Сама у Розки дом на пятнадцать лет сняла с правом пересдачи. Думала подзаработать на аренде. И шо? Ха! Привидение видела. Там оно моталось.

   – Живое? – не выдержала я.

   – Ну – округлила глаза Галя. – С бутылкой! Оно на калитке висело.

   – Кто висел, призрак или бутылка? – на полном серьезе осведомилась я.

   – Ну… все в черном. Скрыпело, ухало, рыдало. Потом в сад поперло и по дорожке – до виллы. Недавно дело было, – выпалила Галя. – Не сымай «Олимпию»! Помрешь!

   У меня закружилась голова.

   – А где находится вилла?

   – Вниз спускайся, – вздохнула Галя. – Доедешь до перекрестка, бери налево, тама в забор упрешься. Самоубийца ты!

   Открыть ржавые ворота я не сумела, зато калитка поддалась легко и неожиданно бесшумно. На секунду мне стало неспокойно, но тут я увидела широкую дорогу, большой белый дом вдали и, пораженная красотой местности, пошла вперед.

   Сама вилла оказалась заперта, окна скрывали ставни, попасть в здание не представлялось возможным. Сад выглядел запущенным. Галя не соврала – здесь явно никто не жил как минимум пару лет.

   Я побрела по заросшей травой дорожке, пытаясь представить себе, как территория выглядела раньше. Похоже, тут было уютно. Впереди останки фонтана, несколько скамеек и нечто, бывшее ранее гамаком… Но мне нужно найти скульптуру кошки. И – вот уж интересное дело! – она обнаружилась сразу, неподалеку от фонтана. То ли Жаклин и впрямь была ясновидящей, то ли она ранее здесь бывала.

   Я приблизилась к статуе и погрузилась в раздумья. Эмма велела открутить ей голову. Но каким образом можно проделать такой трюк с гипсовой конструкцией? Или… Я постучала пальцем по спине кошки. Точно! Она металлическая, просто выкрашена белой краской. Значит, на шее у нее вполне может иметься резьба. Надеюсь, у меня хватит сил открутить башку у кошки.

   Мои пальцы ухватились за торчащие уши, я напряглась, и в ту же секунду железяка стала легко поворачиваться. Не прошло и минуты, как я держала в руках небольшую коробочку. Конечно, неприлично совать свой нос в чужие секреты, но я, забыв о воспитании, откинула крышку и – ойкнула.

   На замшевой подкладке лежал большой, размером с кофейное блюдце, медальон. На его крышке виднелся причудливый вензель, то ли «СК», то ли «ОК», в центре торчал синий, прозрачный камень, и что-то подсказало мне: это не простая стекляшка.

   Обратный путь лежал мимо фабрики Руфуса. Еще издали я увидела тоненькую фигурку Нины, обвешанную пакетами. Больше всего мне хотелось проехать мимо, но девица буквально бросилась под колеса.

   – Ну, ты даешь! – с возмущением заявила она, когда «Мерседес» притормозил и я распахнула дверь. – Бросила меня! В глуши! Одну! С шубой! Хоть бы предупредила, когда вернешься… Прыгаю на шоссе как дура! Так с друзьями не поступают! Смотри, я пледик выторговала. И сумку. А еще кошелечек. Здорово получилось! Эй, ты не рада?

   – Нет, – сухо ответила я.

   – Но почему? – заморгала Нина. – Очень удачный день получился. Суперский. Знаешь, а манто отличного качества. Сшито, конечно, по-старперски, но не мне его носить. Гадючина-свекровина от счастья умрет! Хотя такой радости она мне не доставит. Кабы дорогая мама и правда на тот свет от подарка уехала, я бы ей не знаю чего купила. Неужели ты шубке не рада?

   – Я не покупала манто.

   – Ой, точненько, – протянула Нина, – мы про тебя забыли. Вот что, рули назад!

   – Спасибо, не надо.

   – Обиделась?

   – Нет. Не одобряю убийство животных, – пояснила я. – Обхожусь простым пальто.

   Нина притихла, потом снова оживилась:

   – Врешь! Я тоже так говорила, когда у меня шиншиллового прикида не было. В лом было признаться, что нищета, вот и корчила из себя гринписовку. Ну не сердись! Эй, Виолочка, вот, держи, сумочка твоя.

   Заискивающе улыбаясь, Нина положила мне на колени торбу из ярко-рыжего меха.

   – Носи и гордись, – заявила она. – Моднючая штука! Лиса! Натуральная! Редкая! Окрас мраморный.

   – Почему он так называется? – я решила из вежливости поддержать беседу. И потом, на Нину невозможно злиться. Неужели вы станете рассказывать крокодилу о здоровом питании? Начнете читать ему лекцию о вреде сырого мяса, об аморальности пожирания живых существ? Даже если вы проделаете все это, толку не будет. Уж такова его, крокодилья, сущность, он рожден аллигатором, а не бабочкой, поэтому вкушать цветочную пыльцу не станет, хищника не перевоспитать. И Нину не переделать, с ней можно либо общаться, либо нет.

   – Мраморная, потому что волос в шкурке окрашен в три цвета, – объяснила Нина. – Признак суперского качества. Застежка шикарная и… А зачем тебе такая сумка? Лучше возьми кошелек.

   Она быстро произвела рокировку.

   – Похоже, портмоне дороже ридикюля, – еле сдерживая смех, заявила я, – его сшили из шкуры единорога-альбиноса.

   – Шутишь? – напряглась Нина.

   Я быстро спрятала поделку в бардачок и принялась дразнить Нину:

   – Я отлично разбираюсь в галантерейных изделиях, мой бывший муж торговал ими. Единорог, да еще белый, невероятно ценный экземпляр. Спасибо, Ниночка, очень мило с твоей стороны отдать мне лучшую добычу дня.

   Нина заморгала, наклонилась было к бардачку, но зависла с протянутой рукой и вдруг сказала:

   – Фиг с ним, пусть тебя радует. У меня всяких кошельков – армия. Носи на здоровье! А то несправедливо получится – мне все, а тебе хрен под нос. Не по-дружески.

   Я почувствовала раскаяние. Не следовало столь вдохновенно врать! Ниночка оказалась способной на широкий жест. Завтра найду способ объяснить ей, что единороги – сказочные животные, живьем их никто не видел. Хотя, может, милые создания все-таки жили на планете в библейские времена, а наши предки попросту истребили их?

   – Она?

   Поспелова, ничего не сказав, откинула крышку, схватила медальон и сняла очки.

   – Жаклин… – прошептала она, – сейчас… вот тут… должен быть запорчик… Вау, опять!

   – Что случилось? – воскликнула я.

   – У меня гелевые ногти, – пояснила Эмма, – и я вечно их ломаю. Да ладно, позову Лику, она это исправит.

   Я уставилась на указательный палец хозяйки дома – вместо длинной, покрытой оранжевым лаком ногтевой пластинки я увидела нечто короткое, серое, безобразное. Очевидно, огонь, который изуродовал Эмму, затронул кончики пальцев, а сама кисть смотрелась безупречно.

   – Видишь? – повторила Эмма.

   – Не велика беда, – пожала я плечами.

   – Я про медальон, – зашептала Поспелова. – Смотри, он открылся, здесь фото. Соня! Дядя Костя… платье… Вот, вспомнила! Оно красное, с бисером. Такое только у нее было, то есть… О нет! Нет!

   Эмма схватилась за голову и рухнула на диван, медальон выпал из ее рук на ковер. Я подняла его, внимательно посмотрела на небольшой снимок – с него улыбалась девушка – и кинулась к Эмме.

   – Ты вспомнила?

   – Да, – простонала она и уронила очки.

   – Не может быть! Так сразу?

   Эмма перестала раскачиваться из стороны в сторону.

   – Да, – решительно произнесла она. – Ужасно! Помоги мне…

   – Все, что хочешь! – опрометчиво пообещала я.

   Эмма надела очки, взяла телефонную книгу, набрала номер и сказала:

   – Арий, можешь зайти ко мне? Срочно! С бланком для завещаний. Поторопись, пожалуйста.

   – Что ты задумала? – забеспокоилась я.

   Поспелова отошла к одному из больших окон и повернулась к нему лицом.

   – Все понятно, – прошептала она. – Деньги! Мама оказалась права. Вернее, не мама, но… Анна Львовна. Господи, отомсти ему!

   – Кому? – испугалась я.

   – Иезуитский план, – шептала Эмма. – Платье… Да, в нем все дело. И лицо… Скажи, как я выгляжу?

   – Просто замечательно, – дрожащим голосом соврала я, – молодая, стройная…

   – Прекрати, – оборвала мой лепет Эмма. – Жуткая морда, родная мать не узнает. Да и умерли они!

   – Кто? – спросила я.

   – Мамы, – почему-то во множественном числе ответила Эмма. – Платье… Второго такого в Москве не было!

   Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать за страданиями Эммы. Раздался резкий звонок, потом другой. Поспелова поежилась и пошла в прихожую. Мне стало тревожно, но тут хозяйка крикнула:

   – Вилка, мы с Арием составим документ, а ты его засвидетельствуешь, ладно?

   – Конечно, – подтвердила я и встала у окна.

   Вилла Эммы возвышалась над морем, и сейчас перед моими глазами возникло зрелище невероятной красоты. День плавно тек к вечеру, с улицы не доносилось никаких звуков, кроме стрекота то ли цикад, то ли кузнечиков. Полный покой наполнял Флоридос – нирвану, рай для богатых и счастливых. Но у меня почему-то сжимался желудок, а в горле застрял комок. Внезапно послышался далекий грохот, я вздрогнула. Вероятно, там, за горами, бушевала гроза. Значит, вот по какой причине я не могу найти себе места…

   – Вилка, – позвала Эмма, – иди сюда.

   С трудом передвигая ноги, я дошлепала до кабинета, поздоровалась с лысым толстяком в белом костюме, подписала несколько экземпляров разноцветных листочков и села на диван.

   – Тебе плохо? – озабоченно поинтересовалась Эмма.

   – Голова кружится, – вяло призналась я.

   – Сегодня рекордно низкое давление, – бесцеремонно влез в чужую беседу нотариус. И добавил: – Сейчас скажу глупость.

   – Не стесняйся, – ухмыльнулась Эмма, – никто этому не удивится.

   – Живя в стеклянном доме, не бросайся камнями, – в назидательном жесте законник поднял кисть правой руки.

   – Это не глупость, а предостережение, – отметила я, кладя голову на подушку.

   – Верно. Глупость будет дальше. Мы живем за счет туристов, но лично я никому не советую приезжать в Грецию, – пафосно заявил Арий. – Климат убойный – жара, влажность от моря, ветер! Если с детства к этому не привыкли, то никогда не сможете адаптироваться. И вообще – где родился, там и пригодился.

   – Вы тоже эмигрант из России? – спросила я.

   Эмма поправила платок.

   – В семидесятые годы прошлого века родители увезли Ария ребенком в Израиль. А уж потом его в Сантири зашвырнуло. Мы, россияне, как тараканы, выживем и после атомной войны. Один на солнышко выползет, а к нему десяток прилепится.

   – Подобные качества присущи всем народам, – возразил Арий. Затем выставил вперед толстую ногу и стал перечислять: – Вспомним Чайна-таун в Нью-Йорке, алжирские кварталы Парижа и…

   – Все, пока, – безжалостно оборвала его Эмма, – сто раз слышала твои песни. До свидания, дорогой. Видишь, моей подруге, известной писательнице, плохо!

   Не успел Арий уйти, как Эмма села в кресло напротив дивана.

   – Ты способна воспринимать мои слова?

   – Естественно, – кивнула я. – Просто устала. Наверное, Арий прав насчет климата.

   – Арий ипохондрик, зануда и балбес, – констатировала Поспелова. – Зарабатывает копейки, живет за счет жены. Хотя… Ладно, главное – я все вспомнила. Все! Жаклин меня не обманула. Гениальная женщина!

   – Медальон и правда помог? Не зря ты попросила меня съездить в Пелоппонесус? – подскочила я. – Здорово!

   – Ну это с какого бока посмотреть, – усмехнулась Эмма. – Понимаешь… В общем, я – Софья.

   Я опять села.

   – В смысле? Какая Софья?

   – София Калистидас, – мрачно уточнила Эмма, – дочь Кости и Оливии. В аварии сгорела не она. То есть не я, а Эмма.

   – Прости, но это невозможно, – я сделала попытку образумить Поспелову, – Антон же опознал тебя как свою жену.

   Лицо Эммы исказила гримаса.

   – Да уж! Интересно, как? Машина полыхала костром. Одно тело превратилось в головешку, второе, то есть мое, было изуродовано почти полностью. От лица ничего не осталось, от волос тоже, сплошная кровавая рана. То проклятое платье… Из-за него все и произошло. Говорю же, я все вспомнила!

   – Может, ты попытаешься более внятно изложить события? – взмолилась я.

   Эмма обхватила плечи руками.

   – Анна Львовна, моя мама… или не моя… Вот черт! Ну как тут внятно рассказывать?

   – Давай договоримся, ты – Эмма и сейчас повествуешь от ее имени, – предложила я.

   – Ну хорошо, – кивнула Поспелова. – Анна Львовна, моя мама, внезапно умерла от инфаркта. Она была уже немолода, но на здоровье не жаловалась. Понимаешь, если человек ощущает дискомфорт, он обращается к врачам, принимает лекарства и тем самым снижает риск смерти. Но иногда болячки ведут себя почти бессимптомно, что очень опасно. Вот так и с мамой случилось… Ой, не хочу об этом!

   – Но надо же разобраться, – справедливо заметила я.

   Эмма поежилась.

   – Мать так и не смирилась с присутствием в семье Антона. Он вел себя безупречно, но Анна Львовна до самой кончины подозревала его в расчетливости и написала подробнейшее завещание. И она специально подчеркнула: имущество должно достаться только дочери. Если я захочу передать его Антону, то… низзя!!!

   – Глупо, – пожала я плечами, – можно было тебе самой продать квартиру и отдать мужу деньги.

   – Антон сказал, когда «восстанавливал» для меня мое прошлое, что я так и решила сделать, – улыбнулась Эмма. – Но собралась расстаться только с дачей, ведь она была оформлена на меня. Столичные квартиры расположены в центре: четырехкомнатные хоромы в Китай-городе, чуть поменьше, стометровые, на Полянке, и однушка в Брюсовом переулке. Стоимость их представляешь?

   – Мда, – выдавила я.

   – Фазенда же была довольно затрапезная, на Дмитровке, – продолжала Эмма, – но тоже хороший кусок выручить можно. Дом удалось продать влет, доллары попали к Антону, он на них первую выездную лабораторию основал и успел стать лидером в бизнесе. Антон быстро пошел в гору, – прижимая руки к груди, частила Эмма, – поднялся за месяцы. Ну да в девяностых так со многими случалось, главным было, как говорится, успеть занять нишу. Но это произошло уже после автокатастрофы, он начал строить дело после аварии. Я-то очнулась ничего не помня! Антон оживлял мою память, носил фотоальбомы, рассказывал о нашей прошлой жизни, отношениях с мамой. Получается, он вложил в мою голову то, что хотел. Но я не Эмма! Я Софья! Понимаешь?

   – Пока нет.

   Эмма схватила с дивана плед, завернулась в него и уселась на полу, поджав под себя ноги.

   – Нас было трое в машине, – заговорила она вновь. – У меня в памяти ясно высветилось: я смотрю вперед и – бах! А потом тишина. Открываю глаза: белый потолок… Поспелов не пострадал, но он вытащил из горящего автомобиля не жену, а меня.

   – Зачем ему спасать чужую женщину, подругу жены? Наверное, мои слова прозвучат жестоко, но в подобных случаях обычно хватают родных, о посторонних не думают. Антон ведь любил жену?

   – Он говорил, что они с Эммой обожали друг друга, – звенящим, как натянутая струна, голосом произнесла Поспелова. – Но ведь это он говорил! Вдруг все было не так?

   – Антон не мог знать, что супруга потеряет память!

   – А вот и нет! – прошептала Эмма, – мне потом медсестра сказала: «Вы не отчаивайтесь, из комы почти всегда с амнезией выходят, но близкие вам помогут все вспомнить. Принесут фото, покажут домашнее видео…» Поспелов понимал, что я очнусь, ну… не совсем адекватной, и…

   – Все равно непонятно. Зачем ему чужая баба?

   Эмма сжалась в комок.

   – Я вспомнила! Как взяла в руки медальон, сразу и осознала: я – Софи! И еще…

   Эмма поднялась и развела руки в стороны. Причем плед она из них не выпустила, отчего стала похожа на гигантскую летучую мышь.

   – Дорога… дорога… дорога… – с трудом заговорила она, – мне больно… кто-то тащит меня на обочину… кладет на землю… холодно снизу и жарко ногам… Лицо наклоняется… Антон! Он зовет: «Соня! Соня, слышишь?» Потом… платье… да… платье…

   Я вжалась в угол дивана.

   – О каком платье ты все время твердишь?

   Эмма опустила руки.

   – Очень необычный наряд. Анна Львовна незадолго до кончины купила Эмме платье – ярко-красный атлас, на нем сплошняком пайетки, такие пластиковые круглые штучки с дырочкой…

   – Знаю, что такое пайетки, продолжай!

   – Антон вынес из машины нас обеих, – зашептала она. – Мне досталось очень сильно, а тело Эммы было почти не тронуто огнем. Но она умерла. Я вспомнила! Она лежала на обочине, странно вывернув шею, затылком вперед. И у меня мелькнула мысль: «Эммочка скончалась: у нее сломан позвоночник». Поспелов стянул с жены платье, затем сорвал с меня остатки сарафана…

   Эмма обхватила себя руками и стала раскачиваться.

   – Мне было не больно – шок. Он держал меня за плечи и говорил: «Ну же, солнышко, помоги, тебе надо переодеться…» Затем поднял Эмму… понес к машине… бросил ее в огонь… да-да… и…

   Я вскочила на ноги:

   – Хватит! У тебя истерический припадок! А твоя Жаклин мошенница!

   – Зачем ей обманывать меня? – простонала Эмма.

   – За деньги!

   – Она не взяла с меня ни копейки.

   – Пока. Она еще потребует гонорар. Наверняка ждет, что ты позвонишь ей, начнешь благодарить. Вот тут ясновидящая и…

   – Жаклин не оставила номер телефона, – возразила Эмма.

   – Она предполагает, что ты ей сделаешь рекламу, – не сдавалась я. – Во Флоридос приезжают олигархи, и если не они, то какие-нибудь их глупые Ниночки с удовольствием миллионы за гадание отвалят. Жаклин владеет гипнозом, внушила тебе: ты возьмешь медальон и все вспомнишь. Да только это сон разума, порождающий чудовищ! Трансовое состояние сознания! Бред! Глюк!

   – Нет, Вилка, – грустно протянула Эмма. – У меня в последнее время возникали вопросы, но ответов я не находила. А сейчас все детали совпали. Как будто в голове что-то щелкнуло, и картинка сложилась. Эмма погибла в катастрофе, а по завещанию Анны Львовны, если дочь умрет, все имущество переходит в руки дальней родственницы. Анна Львовна была предусмотрительна, заставила дочь тоже составить завещание и настояла, чтобы в нем не было упоминаний об Антоне. Грызла Эмму, плакала, шантажировала своим плохим настроением, говорила, что страдает от непослушания неразумной, не разбирающейся в мужчинах доченьки… Короче, Эмма выполнила волю мамы. И что же получилось? Автокатастрофа, Эмма погибла! С чем остается Антон? На тот момент дача еще была не продана, мы ехали как раз на встречу с покупателями. Значит, каюк его мечтам о бизнесе. Недвижимость, коллекция, – все утечет на сторону. Антону была нужна Эмма! Вот почему он нас переодел! Боялся, что я очнусь и скажу: «Меня зовут Софья». Нет, он все хорошо просчитал. И сумел внушить мне, что я – Эмма. Мало ли кто увидит обгоревшую – санитары, врачи… В какой одежде была пострадавшая? Ах в оригинальном платье? А оно было именно у Эммы.

   – Ладно, – сдалась я, – пусть так, Эмма умерла. Антон бросил тело жены в огонь, чтобы скрыть следы. Но! Во-первых, такой поступок говорит о не очень-то нежных отношениях в семье. Во-вторых, твои ожоги были очень серьезными, никто не мог дать гарантии, что ты выживешь. Глупо строить расчет на столь зыбком фундаменте.

   – Не знаю, – прошептала Эмма, – у меня нет ответа на вопрос, почему он не подумал о моей смерти. Единственное, что приходит в голову, – стресс. Антон после аварии был не в себе, вот ему и показалось, что лучший выход – «обменять» нас.

   – Как же это сошло ему с рук? – поразилась я.

   Эмма вынула сигареты, посмотрела на них и бросила пачку на стол.

   – Да элементарно! Вот как он мог рассуждать: мать Софьи умерла. Отец, правда, жив, но находится в греческой тюрьме по обвинению во взяточничестве. Эмма тоже не имеет родственников. У нее есть только он, муж, который утверждает: вот моя жена, жертва аварии. По какой причине люди должны ему не верить, а?

   – И все же риск был велик, – вздохнула я. – Вдруг бы кто-нибудь заподозрил неладное?

   Эмма сдернула с головы косынку и сняла очки.

   – Да кто же узнает меня в таком виде, а?

   Мой взгляд скользнул вниз, на небольшие, в белых носочках, ступни женщины.

   – Понимаешь, – продолжала Эмма, – пока я, выйдя из комы, лежала в больнице, всем – и мне, и окружающим – было непонятно, зачем Антон так старается, ночи и дни просиживает в палате. Ведь необходимости в его присутствии уже не было. Теперь мне ясно: он вдалбливал в голову выжившей Софье чужую жизнь. И ведь мне действительно стало казаться, что я вспоминаю некие детали. Но сейчас я сообразила: мы же были очень близкими подругами, и часть прошлого у нас с Эммой общая: дни рождения, походы за город, ночевки друг у друга дома… Все проблемы с родителями, арест Константина Калистидаса мы с ней обсуждали. Да я и сегодня могу описать, как гроб с телом Анны Львовны уезжает в печь крематория… Но ведь около покойной стояли и Эмма, и Софья. Чьи воспоминания всплывают из тьмы? Кстати! После того, как меня вернули из клиники домой, Антон перестал заходить в спальню. Ну… понимаешь?

   Я кивнула. Эмма снова села на пол и обхватила колени руками.

   – Я сначала решила: муж боится сделать мне больно. Потом пришло понимание: я урод. То есть настолько страшна внешне, что Антон лишний раз видеть меня не хочет, не говоря уже о близости со мной. Но супруг остался заботливым – приводил гостей, ходил со мной в театр. Почему? Ответ ясен: ему были нужны деньги Эммы. А любовь к Греции, откуда она у меня? Антон говорил, что Эмме нравилась древняя Эллада. Но ведь она ей не родина! Когда же я привезла урну с прахом и вышла из самолета… Не передать словами мое ощущение: я дома! В общем, сегодня клубок размотался – я Софья. Стопроцентно. Имеется четкое доказательство – ожившие воспоминания.

   – Послушай, – устало сказала я, – кроме того, что я пишу детективные романы и мало-мальски умею складывать пазлы, я была женой мента и очень хорошо понимаю: никакие воспоминания доказательством не являются. Улики – да, размышлизмы – нет. Нужно сделать анализ ДНК, и проблема исчезнет.

   Эмма заморгала.

   – Это как?

   – Возьмут образец твоей слюны, сравнят с пробами предполагаемых родственников, и станет видно, кто кому кем приходится.

   – У Антона слюну придется брать тайком, – оживилась Эмма.

   – Поспелов тут ни при чем, – улыбнулась я.

   – Ты же сказала: нужен близкий человек, – занервничала хозяйка виллы.

   – Муж и жена не имеют общих генетических корней. Для сравнения пригодны мать, отец, брат, сестра, в том числе двоюродные, троюродные, – перечислила я.

   Эмма вздохнула:

   – Мама давно на кладбище.

   – Иногда образец берут из могилы, – осторожно добавила я. – Конечно, я не являюсь экспертом, но слышала о такой возможности.

   Поспелова заморгала.

   – Оливию кремировали. Анну Львовну, кстати, тоже.

   – Константин Калистидас! – осенило меня. – Нам хватит его. Если ваши ДНК совпадут – он твой отец. Если нет, значит, ты – Эмма.

   Моя собеседница прикусила губу.

   – Не получится, – пробормотала она.

   – Но почему? – удивилась я. – Да, он в тюрьме, но можно объяснить властям эксклюзивность ситуации…

   Эмма нахмурилась.

   – Оливия и Константин Калистидасы удочерили Софью, когда ей была всего неделя от роду и не скрывали сего факта. Софья знала, что ее оставили в роддоме, но никогда не комплексовала по этому поводу.

   – Здорово, – бормотнула я, – вот только ДНК не с чем сравнить.

   – И не надо, – прошептала Эмма. – Есть мои воспоминания. Самое главное – все объясняющие!

   – Ну говори, – махнула я рукой.

   Эмма тщательно завязала косынку.

   – Например. Я лежу на обочине, вижу, как Антон бросает в полыхающую машину труп Эммы. Искры летят фонтаном, невероятно яркие огненные искры. Я не могу пошевелиться, боли не чувствую, словно мне дали наркоз. Звуков не слышу, но зрение четкое, предметы будто увеличены и слегка выпуклы. Ты никогда не надевала чужие очки от дальнозоркости? Если надевала, то поймешь, как изменилось мое зрение.

   Эмма ненадолго умолкла. Потом набрала полную грудь воздуха, широко раскрыла глаза и, неожиданно начав раскачиваться из стороны в сторону, монотонно завела:

   – Лежу. Смотрю. Холодно спине. Жарко животу. Пахнет горелой резиной. Антон берет тряпку. Она пылает. Огонь очень яркий! Подходит ближе. «Дорогая, нам же так надо». О-о-о-о!

   Эмма схватилась за щеки руками и уткнулась лицом в колени. По моей спине пошел озноб, я стала трястись. Поспелова внезапно выпрямилась и твердо закончила:

   – Антон бросил мне на лицо горящую тряпку. Очевидно, во время аварии тело мое обгорело, а лицо осталось нетронутым. Все точно, я София. Антон не мог выдать оставшуюся в живых за свою жену и поэтому изуродовал меня. Анна Львовна была права. Деньги! Он любит только их!

   Эмма сняла очки.

   – Посмотри внимательно! Восстановить мой прежний облик невозможно. И мне еще повезло.

   – Ты так считаешь? – пролепетала я.

   – Повезло в том, что у нас с Эммой был один цвет радужки, – внезапно с отчаянием засмеялась она. – Поэтому я живу зрячей. А вот если бы у подруги были карие глаза…

   – Пожалуйста, замолчи! – взмолилась я.

   Эмма встала с ковра и села на диван.

   – Я Софья! – торжественно объявила она. – Эй, почему ты молчишь? Надеюсь, не считаешь меня сумасшедшей?

   – Иногда человеку снится сон, такой четкий, цветной, натуральный…

   – Это не глюк! – возмутилась Эмма. – Теперь я помню все!

   – Про аварию?

   – Да, – кивнула она. – И не только. Одним словом, я Софья Калистидас и хочу вернуть свое имя.

   – Надо спокойно обдумать ситуацию, – промямлила я. – Допустим, все так, как ты утверждаешь. Но для начала вспомни, что твой отец до сих пор сидит в тюрьме. Едва ты заявишь о вашем родстве, как тоже станешь объектом преследования греческих властей. И подумай о папе. Ты же наверняка захочешь увидеться с ним. Да он же сразу заработает сердечный приступ! И Антон так просто не выпустит из рук деньги Эммы. Кто сейчас в вашей семье распоряжается финансовыми потоками?

   – Муж. У него есть доверенность на все банковские операции, – ответила Эмма. – Но он отлично зарабатывает. Я ему больше не нужна, даже мешаю.

   – Если станешь уверять окружающих, что ты Софья, будет только хуже, – пообещала я, – можешь вместо шикарного дома во Флоридосе очутиться в греческой тюрьме. Сильно сомневаюсь, что там лучше, чем в шезлонге на берегу моря.

   – Пусть! – топнула ногой Эмма. – Хочу правды!

   – Поспелов примчится из Москвы и объявит тебя сумасшедшей, – предостерегла я. – Запрет тебя в клинике, посадит на лекарства.

   – А я буду всем твердить: Антон убийца! – закричала Эмма. – Он… он…

   – Можешь сколько угодно говорить психиатрам правду, – пожала я плечами, – они давно привыкли общаться с Наполеонами, Гитлерами, английскими королевами и говорящими банными вениками.

   – И что же мне делать? – растерялась Эмма.

   – Во-первых, не орать. Сама говорила, что в особняке есть соглядатай, приставленный Поспеловым.

   – Прислуга живет в садовом домике, – пояснила Эмма. – Поздним вечером можно разговаривать свободно.

   – Ладно, – успокоилась я. – У нас есть два пути. Первый: попытаемся найти человека, который сумеет опознать в тебе либо Софью, либо Эмму. Второй: заставляем Антона признаться в содеянном. Вот если он покается и расскажет правду, тогда все станет на место.

   – Действительно, – дернула плечом хозяйка виллы.

   – И еще одно. До окончательного выяснения обстоятельств ты – Эмма. Я называю тебя так и считаю законной женой Поспелова.

   – Ты поможешь мне? – зашептала она. – Ну скажи «да»! Я ведь совсем одна – ни подруг, ни родственников. В Москве меня давным-давно забыли, я туда не езжу, а в Греции друзей не завела. Да и с кем тут дружить? Здесь лишь Ниночки, эти идиотки в золоте. Мало-мальский интерес я почувствовала к Жаклин, но той друзья не нужны. Умоляю, Вилка!

   – Хорошо, – не подумав, ляпнула я. – Но будем действовать осторожно. Кстати, мне очень не нравится Жаклин.

   – Ты ее не видела! – возмутилась Эмма.

   – Верно, – согласилась я, – есть у меня такой грешок – я могу составить мнение о человеке, не зная его лично. Извини, я очень устала, день был ужасно длинный.

   – Намек понят, – улыбнулась Эмма, – иди домой. До завтра. Сомневаюсь, правда, что я усну, буду думать…

   – Неплохое занятие, – улыбнулась я, – фитнес для мозга. После завтрака приду к тебе.

   – Лучше встретиться на пляже – в особняке будет горничная.

   – Точно! Проведем совещание на море, – засмеялась я. – Все будет хорошо. Знаешь, один раз я попала в жуткую ситуацию… И ничего, оклемалась. Жизнь замечательная штука. То, что вечером кажется непреодолимой преградой, утром раскалывается, словно зрелый орех.

   – Оптимизм разбушевался, – засмеялась Эмма. – На, держи ключи от машины.

   – Зачем? – удивилась я.

   – Наверняка понадобится куда-нибудь ездить, – вздохнула Эмма. – А мне без водителя нельзя, поэтому по делам придется мотаться тебе.

   – Домработница донесет Антону, что ты отдала автомобиль неизвестно кому, тот испугается и примчится.

   – Прислуга в курсе, что я твоя фанатка и готова ради тебя на все, – потерла руки Поспелова, – У меня тут две тачки, «мерс» и джип Антона. «Мерседес» твой, катайся куда хочешь. Даже лучше будет, если и правда начнешь путешествовать: смотайся в Сантири, в Афины. Ты же на отдыхе! Пусть соглядатаи видят – Арина Виолова развлекается. Где лучше всего спрятать соломинку?

   – В стоге сена, – кивнула я.

   – О! – подняла указательный палец Эмма. – Точно подмечено. А тайную поездку можно легко замаскировать под экскурсию.

   Придя в бунгало, я рухнула в кровать и, несмотря на относительно ранний час, решила заснуть. А что главное для человека, который хочет без проблем отправиться в гости к Морфею? Нужно сказать себе: «Обо всех делах я подумаю завтра».

   Я закрыла глаза, произнесла кодовую фразу, перевернулась на живот, вытянула правую руку вдоль подушки… Пальцы наткнулись на нечто мягкое, пушистое. Сон мигом улетучился. Я зажгла ночник и обнаружила в изголовье кровати очаровательную плюшевую игрушку, белую кошечку. Очевидно, Раиса, решив ублажить постоялицу, положила мне небольшой презент от отеля. Милый знак внимания, нечто вроде открытки с добрыми пожеланиями.

   Я притормозила у небольшого кафе, высунулась в окно и спросила у толстого пожилого грека, мирно курившего у входа:

   – Простите, где тут у вас район частных вилл?

   Старик собрал лоб морщинами.

   – Москва? – поинтересовался он.

   – Москва, – в тон ему ответила я.

   Не говоря ни слова, дедушка исчез внутри заведения, я растерялась. Может, он не любит русских?

   – Хто тута из наших? – заорали из харчевни, и на тротуар выскочила крупная тетка в голубом платье. – Чаво хочешь? Поесть? Топай сюды. К другим не ходи, отравють! Бачишь там красные зонты? Уже трое у них от инфекции загнулись, а у нас…

   – Я ищу район частных домов, – перебила я «рекламное выступление».

   – Они внизу, – пояснила бабенка. – Кати по проспекту до древнегреческих развалин. Храм увидишь, бери влево. Не заплутаешь. Туда туристы прут, на каменюки побачить. Ну шо за смысел пялиться на то, шо до тэбе сломали, а?

   – Действительно, – кивнула, усмехнувшись, я, – булыжник он и в Греции булыжник.

   Тетка махнула рукой, я поехала в указанном направлении. Миновала останки культового сооружения, повернула на перекрестке и очутилась в ином мире. Свет, шум, гам, веселье остались за спиной, впереди за ажурными заборами стояли белые виллы. Казалось, район вымер, здесь даже собаки не лаяли.

   Внезапно до ушей донесся грохот и визг.

   – Ваще! Суки!

   Я нажала на газ. Похоже, Нина там, выясняет отношения с кем-то из местных жильцов.

   Интуиция меня не подвела, через пару секунд я увидела Нину, которая, топая ногами, визжала:

   – Осторожнее! Уроды!

   Около настежь открытых ворот последней виллы стоял небольшой грузовичок, возле которого суетились смуглые мужчины в комбинезонах.

   – Что случилось? – спросила я, выскакивая из «мерса».

   Нина замолчала, потом бросилась мне на шею:

   – Виолочка, кисонька… Сука! Не ты, он сук. Сукее не встречала. Скот! Мерзотина!

   Продолжая выкрикивать оскорбления, Нина села на бордюр тротуара, в то же мгновение один из грузчиков уронил медный кувшин, над дорогой поплыл звон.

   – Козлы! – подскочила Нина. – Руки оборву, чурки! Шевелитесь! Арбайтен, арбайтен…

   Я потрясла головой. Просто день сурка, честное слово. Интересно, по какой причине олигарх Зарубин совершил рокировку жен? Девушки выглядят одинаково, одеваются под копирку и в разговоре употребляют сходные выражения. Может, не стоило менять шило на мыло?

   – Петька сволочь, – заплакала Нина, – развелся со мной. Я-то думала, он со свекровью летит, шубу ей купила, а он прибыл из Москвы с новой бабой. Та сразу выступать начала. Но я не сдалась! Поставила условие: увезу все свое. Он сказал: «Лады. Но за один раз, даю тебе два часа времени!» И пошла карусель – я складываю, Алиска вытаскивает… Пришлось ей рыло пропечатать. Так она мне нос расцарапала и ноготь сорвала.

   Нина растопырила пальцы и повертела перед моим носом ладошкой.

   – Видишь? И ведь не поправить маникюр! Тут один приличный мастер на всех – Лика, но она в отпуске. Ходить мне теперь без ногтя…

   – Высокие у вас в семье отношения, – отметила я. – Но как же муж сумел развестись? Я думала, этот процесс тянется не один месяц. И нужно твое согласие.

   Нина подошла к «Мерседесу» и влезла в салон.

   – Петька дрянь! Вишь, дома стоят? Там его предыдущие бывшие живут, а теперь и я тут. Зарубин условие ставит: быстро уходишь – получаешь виллу, содержание и все вещи, какие упрешь. Захочешь судиться – голой оставит. Ну я не растерялась! Ой, оборванка… Стой! Оборванка! Оборванка!

   С легкостью вспугнутого зайца Нина побежала по улице, я кинулась за ней, стараясь рассмотреть объект преследования.

   Спортивная подготовка бывшей жены олигарха оказалась лучше моей. Ну да это не удивительно, небось Нина посещает фитнес-зал, регулярно тренирует мышцы, а мне, собственно, и некогда заниматься физкультурой. Еле-еле дыша и ощущая резкую боль в правом боку, я добралась, наконец, до эпицентра событий. На тротуаре стояла испуганная смуглая женщина, в руках она держала небольшой диванчик, очевидно, сделанный из пластика и поролона. Темно-зеленая обивка, золотой шнур, рюшечки по бокам были изрядно потрепаны.

   – Оборванка! – орала Нина, пытаясь вырвать у гречанки мебель. – Оборванка!

   – Ноу, ноу, – шептала тетка, не отдавая добычу. – Ноу!

   – Оборванка! – Нина перешла в диапазон ультразвука.

   – Остановись, – попросила я. – Женщина вполне прилично выглядит. Да, она одета недорого, но вполне чисто и аккуратно. Ее нельзя назвать оборванкой.

   – Она украла мою оборванку, – запыхтела Нина и предприняла новую атаку на даму: – Отдай оборванку!

   – Ноу, ноу, – чуть не плакала гречанка. – Ай… донт… май… май… май… ноу!

   – Оборванка! – все визжала Нина.

   – Оттоманка! – осенило меня. – Ты ведешь речь о диванчике!

   – О чем же еще? – взвилась Нина. – Эта дрянь шла мимо и сперла из машины оборванку.

   – Оттоманку, – поправила я.

   – Без разницы. Она моя, мною у Петьки отбитая. Не отдам!

   – Ноу, ноу, – зарыдала гречанка. – Ноу! Плиз, май!

   – Че она про весну толкует? – поитересовалась Нина. – Все май да май у нее.

   – Дама уверяет, что этот диван ее собственность, – сказала я. – Вообще-то я не сильна в английском, но, думаю, поняла ее верно.

   – Йес, йес, – закивала жительница Сантири, – май! Итс… э… фром… э… э… супермаркет.

   – Теперь че она несет? – спросила Нина.

   – Купила в магазине, – перевела я.

   – Брешет! Она потертая, на оборванке сто лет сидели! – возмутилась Нина и дернула диванчик к себе.

   – Ноу, – сантирийка вцепилась мертвой хваткой в зеленое чудовище. – Мадам Флора… э… гоу… гоу… май, маркет, твенти доллар, секонд-хэнд.

   – Приобрела у некой Флоры за двадцать баксов, – ловко справилась я с ролью переводчицы. – Мебель не новая, все разумно.

   – Ха! – подпрыгнула Нина. – Врет! Знаю я их, чурки, гастарбайтеры хреновы. Моя оборванка.

   Бывшая жена Зарубина вцепилась в диванчик, но гречанка не собиралась уступать.

   – Послушай, кто-то должен проявить понимание, – я решила привести Нину в чувство.

   – Кто-то, но не я, – последовало в ответ. – Ну я им покажу, гастарбайтерам!

   – Вообще-то ты не права, – усмехнулась я. – Дама живет в своей стране, а ты приезжая. Вряд ли гречанку в Греции можно назвать гастарбайтером. Скорей уж ты, Нина, тут в гостях. Неужели тебе не стыдно?

   – Моя оборванка!

   – Не позорь Россию, – решила я надавить на чувство национальной гордости.

   – Все равно, пусть вернет оборванку, – Нина стояла насмерть.

   – Оттоманку, – безнадежно вздохнула я.

   – Без разницы. Мое!

   – Ты обеспеченная женщина, а дерешься из-за столетнего дивана.

   – Ха, это дело принципа, – пропыхтела Нина. – Зарубину его не оставила и этой не дам. Дай сюда!

   Издав победный клич, Нина выдернула «оборванку», гречанка отступила назад.

   – Мое! – констатировала Нина. – Пошли, Виола. Пусть спасибо скажет, что мы в полицию не обратились.

   – Уж извините, – забормотала я, глядя на мрачное лицо побежденной женщины, – плиз, мерси. То есть… черт, не умею по-английски. Sprechen Sie deutsch?

   – Ноу, ай донт спик, – прошептала тетка.

   – Мерси, – повторила я. – Сэнкью. Гуд бай.

   – Хорош с ворюгой болтать, – Нина пнула меня в бок диванчиком. – Идем в дом, а то чурки без внимания остались, щас все упрут. Слышь, а Петька-то лоханулся!

   – Где? – устало спросила я. – Вернее, в чем ошибка твоего бывшего мужа?

   – «Ламборджинчик»! – взвизгнула Нина. – Зарубин решил, что он в гараже, но машиночка-то в ремонте, я ее завтра заберу. Не поездит Алиска на моем «ламборджинчике», вот!

   – Поздравляю, – сказала я. – Ладно, мне пора. Держи.

   – Этта че? – отпрыгнула в сторону Нина. – Кошка? Я их не люблю.

   – Ты не узнала Муму?

   – Кого?

   – Муму!

   – Где?

   Я тяжело вздохнула. Драка с гречанкой отрицательно повлияла на и без того не большие умственные способности блодинки.

   – Твоя собачка. Муму.

   – Ваще!

   – Забрала ее с фабрики.

   – Охреневаю!

   – Я забыла вернуть ее тебе.

   – Гонишь!

   – Вечером обнаружила Муму в своей кровати.

   – Ну, блин!

   – И сейчас привезла болонку.

   – Ты на нее глядела?

   – Конечно, очень внимательно осмотрела.

   – С хвоста кошка, с лица собака.

   Я призвала на помощь все свое самообладание.

   – Да, согласна. Муму немного необычна, но это же твое животное. Забирай.

   Нина вытаращила глаза:

   – Не, Мумуша там.

   – Где?

   – На вилле.

   – Ты оставила питомицу Алисе?

   – Офонарела? При мне доченька, – подбоченилась Нина, – спит на новом месте, переехала в корзинке.

   – Ошибаешься, она тут! – спорила я.

   – Настаиваешь? – заржала Нина. – Давай, заруливай в дом, поглядишь на Мумунделя…

   Предложение прозвучало вовремя, мы с Ниной как раз подошли к двери. Девушка дернула за ручку.

   – Ноги не вытирай, все равно чурки мебель носят. Налево, в гостиную. Вот, поздоровайся. Мумуся, мое сокровище!

   Я уставилась на псинку, которую Нина подхватила с кресла.

   – У Мумуши одно ухо черное, другое белое, нос с пятнышком, – чирикала хозяйка. – Мумулечка, мое солнышко… Ну как ты могла спутать мою красавицу с чудищем, которое держишь в руках? Оно похоже на шапку, которую мне Руфус в подарок дал. Ты меня там бросила, уехала! До сих пор, кстати, мне неприятно, но я не злопамятная, просто запоминаю обиды. Ладно, простила! Ты в пролете, мне Руфус пледик всучил и шапчонку.

   Я молча села на стул и прижала к себе котопса. Конечно, хозяин меховой фабрики мечтал избавиться от настырной покупательницы, он был готов всучить ей что угодно, лишь бы нахалка ушла.

   – Ща, покажу, – метнулась Нина к одной из сумок, стоявших у стены. – Во!

   Я перевела взгляд на белый берет. Весьма неудобный головной убор. Шапчонка сшита из белой шкурки, сбоку свисал длинный, отчаянно смахивающий на кошачий, хвост. Котособачка, увидев беретку, внезапно тоненько завыла. Спустя мгновение зарыдала и Муму.

   – Доченька… – засуетилась Нина. – Что с тобой? Кисонька моя! Лапочка, не рви маме сердечко, ответь…

   Я еще раз осмотрела хвост мехового изделия, перевела взгляд на котопсинку, мгновенно поняла, из кого Руфус шьет манто, и в полном ужасе сказала:

   – Думаю, они оплакивают свою бабушку.

   – Прекрати! – обозлилась Нина. – Бабушка моей Муму никак не может быть родней бабке этого… бр… не знаю кого.

   Мне стало обидно за котопса. Я встала.

   – Хорошо, если Лео не твой, то мы поехали домой.

   – Кто такой Лео? – вздернула выщипанные брови Нина.

   – Он, – я потрясла котопсом.

   – Ага, – растерялась Нина. – Извини, он очень миленький. Постой, ты его себе оставишь?

   – Если верну Руфусу, он сошьет из Лео шапку, – поморщилась я.

   – Что это? – вдруг прошептала Нина.

   – Лео, – ответила я, – он похож на Муму. Правда, не имеет родословной и не куплен за жуткие деньги, но, думаю, тоже очень хочет жить.

   – Я о другом, – прошипела Нина. – В углу, у камина стоит!

   Я прищурилась и увидела знакомое зеленое чудовище.

   – Оттоманка. Ты ее отбила у бедной во всех смыслах гречанки.

   – Я оставила оборванку у входа!

   – Нет, путаешь, она здесь.

   – Я не дура!

   – Конечно, нет, просто ты устала, – толерантно сказала я. – Суматошный день, переезд…

   – Хозяйка, – прогудели из коридора, – кудыть софку тащить?

   – Кого? – завизжала Нина.

   В гостиную вошел русый парень в сильно потертых джинсах.

   – Звиняйте, – сказал он, – я ихний менеджер, Гриша. Вы довольны работой бригады? Тады расплатиться надо.

   – Почему раньше не пришел? – накинулась на юношу Нина. – Твои чурки по-русски ни бельмеса! Ишь, хитренький, думал, пусть хозяйка сама с гастарбайтерами чикается, а я за деньгами притопаю…

   – Звиняйте, – повторил Гриша, – у меня машина сломалась. Там еще софка осталась! Ее где ставить?

   – Софа! – осенило меня.

   – Ну! Говорю же, софка, – переступил с ноги на ногу Гриша.

   – Больше нету сил, – простонала Нина, – кругом одни дебилы! Тащите мебель сюда, завтра разберусь.

   – Феокос, неси! – заорал Гриша.

   В комнате незамедлительно материализовался грек с зеленым чудовищем в руках.

   – Оборванка! – взвизгнула Нина.

   Я прикусила губу.

   – Ничего вещь, – крякнул Гриша. – Их местная фабрика делает, тут недалеко, за горой. Хорошо покупаются, у многих в домах стоят. Только мало цветов – синий и лягушачий. Лично мне голубой нравится.

   – Две оборванки! – простонала Нина.

   – Здорово, – закивал Гриша. – Как подсвечники – пара.

   – Две оборванки! – повторяла Нина.

   – Отлично, – уже с тревогой повторил менеджер.

   Я привалилась к стене. Значит, оттоманка местного производства. Олигарх решил сэкономить на обстановке виллы. И правда, зачем тратиться, если бывшая жена заберет мебель с собой? Когда меняешь шестую спутницу жизни, становишься предусмотрительным.

   Наверное, встреченная нами в недобрый час гречанка купила в комиссионном магазинчике подержанный диванчик, мирно тащила его домой, и тут появилась Нина, решившая, что ее обокрали. Представляю, какие ужасы сейчас рассказывает несчастная тетка своим близким. Мол, на нее налетела русская мафия, ограбила, чуть не убила, похитила дорогую вещь… Вот из таких глупостей и рождаются газетные сенсации!

   – Две оборванки, – оторопело твердила Нина. – Откуда вторая? Была же одна!

   – Никак не пойму, чем вы недовольны? – занервничал Гриша.

   – Лучше б лишняя пара брильянтовых серег обнаружилась! – завизжала Нина. – Принесли хрень!

   Менеджер стал бочком пробираться к двери, но я опередила парня, успела выскочить на улицу до него, села в «Мерседес» и унеслась прочь со скоростью ракеты. Меньше всего мне хотелось увидеть бедную гречанку, спешащую в компании с мужем и сыновьями к дому экс-мадам Зарубиной. Надеюсь, до Нины дойдет суть дела, и она попытается вернуть отбитую в тяжелом бою «оборванку» законной владелице.

   Она поставила поднос на тумбочку и уставилась на котопса.

   – Сухим кормом. Если хотите, я принесу пакет. Но, простите, это кошка. Очень милая!

   – Только сзади, – отметила я. – Гляньте спереди!

   – Забавно, – засмеялась Раиса. – Где вы его купили? Обожаю животных!

   – В Сантири, – лихо соврала я. – Его зовут Лео!

   – Извините, а как вы определили пол? – с сомнением покачала головой Раиса.

   – Есть некоторый признак, очень характерный, – вежливо сказала я. – Там… сзади.

   – Это хвост, – отметила Раиса, – и он очень смахивает на кошачий. Полагаю, что…

   – Чем кормить Лео? – перебила я ее.

   – Через секунду доставлю сухой корм, – мигом отреагировала Раиса и исчезла.

   Спустя короткое время она вернулась с пакетом и миской.

   – Что еще пожелаете? – поинтересовалась она.

   – Что это за порода? – не успокаивалась я.

   Раиса вздохнула.

   – Извините, не знаю. Но в Сантири есть ветеринарная клиника, можно вызвать оттуда специалиста.

   Я заколебалась. Едва местный «Айболит» услышит, что у русской клиентки из отеля во Флоридосе занедужил любимый питомец, он тут же потребует невероятную сумму за свои услуги.

   – Нет, просто дайте мне телефон собачьей больницы.

   Раиса покопалась в записной книжке своего сотового и продиктовала номер.

   – Вы не будете возражать против собаки? – поинтересовалась я, глядя, как Лео азартно хрумкает коричневые сухарики.

   – Отель счастлив сделать ваше пребывание комфортным, – заученно ответила Раиса и добавила: – А я буду рада. Он такой милый!

   – Клиенты во Флоридос привозят кошек? – спросила я.

   Администратор кивнула.

   – Наверное, у Жаклин она была черной, – продолжала я. – Все гадалки непременно имеют антрацитовых кошек.

   Раиса моргнула и промолчала.

   – Понимаете, о ком я говорю? – насела я на Раису. – Экстрасенс из Парижа. Всемирно известный специалист, она общается с президентами. Вы ее видели? Раечка, понимаю, что вы не имеете права обсуждать постояльцев, но Жаклин это особый случай. Неужели вы устояли перед искушением спросить у гадалки про свое будущее? Я бы не удержалась!

   Работница отеля нахмурилась:

   – Извините, я не запоминаю тех, кто покидает Флоридос. У меня проблемы с памятью.

   Я подошла к ней вплотную.

   – Раечка, пожалуйста, мне очень надо связаться с Жаклин.

   – Простите, среди моих друзей нет никого с таким именем.

   – Жаклин жила в гостинице.

   – Увы, я забыла, – не сдавалась Раиса.

   – Вероятно, она зарегистрировалась под псевдонимом.

   – Я не оформляю гостей.

   – А кто видит паспорта? Мои-то документы вы держали в руках.

   – Да, – кивнула Раиса. – И что?

   – Разве вы не запомнили мои данные?

   – Нет.

   – Я вам не верю.

   Раиса опустила голову.

   – Можете пожаловаться в администрацию, и меня тут же уволят. Очень плохо, что я не сумела обеспечить вам безмятежный отдых.

   – Когда я приехала, вы назвали себя волшебной палочкой.

   – Да, правильно, я готова выполнить любое ваше поручение.

   – Тогда сообщите мне адрес и телефон Жаклин.

   – Простите, не могу.

   – Не хотите, – поправила я. – А ведь совсем не трудно взять книгу регистрации и полистать страницы.

   – Я не имею права разглашать сведения о клиентах, – сопротивлялась «волшебная палочка».

   Я вынула бумажник и повертела им перед лицом женщины.

   – А если подумать?

   Раиса отпрянула:

   – Абсолютно невозможно.

   – Ладно, – кивнула я. – Вы знаете Эмму? Она постоянно ходит в платке и очках.

   – Конечно, – перевела дух Раиса, – вы уже спрашивали меня о ней.

   – Поспелова часто приходит в отель?

   Администратор молчала.

   – Раечка, – нежно пропела я, – приказ молчать распространяется лишь на клиентов гостиницы. Эмма вне вашей юрисдикции.

   – Я обслуживаю несколько бунгало, – прошептала собеседница. – Госпожу Эмму не встречаю! Прихожу в комнаты по вызову и, извините, ничего не вижу.

   – Ничего не слышу, ничего никому не скажу, – завершила я высказывание.

   – Еще что-нибудь? – держурно улыбаясь, осведомилась Раиса.

   – Нет, спасибо, – разочарованно ответила я.

   Рая поклонилась и ушла, я осталась смотреть, как Лео вылизывает миску. Как правило, мне всегда удавалось либо разговорить людей, либо подкупить их, Раиса оказалась исключением – не пошла на контакт и не соблазнилась деньгами. Поглаживая Лео по шерстке, я села в кресло. Еще во время вчерашней беседы с Эммой я подумала, что Жаклин неспроста приехала во Флоридос, кто-то спровоцировал ее встречу с Поспеловой, захотел, чтобы несчастная изуродованная женщина начала мучиться. Но, похоже, администрация гостиницы ни за какие сокровища мира не выдаст сведений о Жаклин. Где искать гадалку, если она, конечно, существует? Может, организатор спектакля нашел актрису, которая изображала всемирно известную предсказательницу. Но тогда «режиссер» должен быть очень богат. Проживание во Флоридосе – недешевое удовольствие.

   Хорошо, попытаемся заехать с другой стороны. После катастрофы Эмма потеряла память. Ей пришлось долго восстанавливаться, наверное, ее мучили боли и она испытывала душевный дискомфорт. В Греции ей хорошо, вот Антон и не стал противиться желанию супруги жить в чужой стране. Все поведение Поспелова говорит о его замечательном отношении к Эмме. Антон не бросил ее, не запер в психиатрической клинике, поселил на берегу моря, окружил прислугой… В любом положении есть свои плюсы и минусы. Эмма уверяет, что Поспелов приставил к ней прислугу, докладывающую мужу о каждом ее шаге. Но посмотрим на ситуацию иначе. Да, бизнесмен нанял домработницу. Он заботится об Эмме, боится, что та заболеет, окажется без помощи, поэтому и приказал присматривать за бедняжкой.

   Антон редко прилетает в Грецию, Эмма более неинтересна ему как женщина. Но у Поспелова бизнес в России, и если он перекочует жить к синему-синему морю, то скоро станет банкротом. И еще. Вполне вероятно, что Эмма после катастрофы не способна к интимной близости, поэтому врач и запретил Антону прикасаться к жене.

   Эмма богата, ей принадлежат квартиры в Москве, и бизнес Антона начинался на деньги, полученные от продажи дачи Анны Львовны. Допустим, что, не желая терять огромные средства, Поспелов поменял женщин, ведь зарегистрируй он смерть Эммы, не видать ему денег. Но авария случилась давно, сейчас Антон разбогател, ему, по большому счету, не нужны активы жены, значит, бизнесмен легко мог развестись с изуродованной супругой и жениться на юной красавице. Десятки мужиков, обретя финансовое благополучие, отбросили прочь «ржавые самовары» и обзавелись спутницами жизни, соответствующими их нынешнему положению. Антон же по-прежнему состоит в браке с Эммой. Почему?

   Либо он продолжает любить ее, либо крайне порядочен. Оба варианта полностью исключают версию моей новой знакомой о подмене женщин во время аварии. Нельзя быть по понедельникам, средам и пятницам благородным человеком, а в четверг и вторник подлецом. Дом Эммы, наличие прислуги, мебель, вся ее жизнь во Флоридосе говорят об устойчивом материальном положении, более того – о богатстве. И она была вполне счастлива до появления Жаклин, которая поселила смуту в душе Поспеловой.

   Можно, конечно, предположить, что гадалка и в самом деле умеет узнавать прошлое и будущее, но здоровый скептицизм мешает мне поверить в суперспособности дамы. Ну, скажите, если на Земле существуют индивидуумы, видящие еще не произошедшие события, то почему они не предупреждают, скажем, об авиакатастрофах? Я бы на месте Жаклин оборвала телефоны министерства гражданской авиации. И зачем брать деньги за предсказания? Экстрасенс может заработать иным путем – воспользоваться лотерейным билетом. Уж ясновидящий-то должен знать и его номер, и место, где ему продадут выигрышный билет.

   Ладно, перестань ехидничать и займись делом.

   Предположим, некто решил заставить Эмму нервничать. Человека с амнезией легко выбить из колеи, ему можно внушить любой бред. Что и проделала Жаклин. Но зачем доводить Эмму до нервного срыва? Кому это надо? Вот он, главный вопрос! Думаю, я знаю на него ответ.

   Поспелов относительно молодой мужчина, жена находится от него на расстоянии в несколько тысяч километров. Скорее всего, он имеет в Москве любовницу, которую честно предупредил: с Эммой никогда не разведется. Большинство неверных мужей охотно использует аргумент о болезни законной жены. Прелюбодеи говорят временным дамам: «Дорогая, обожаю тебя, но развод невозможен. Я порядочный человек и не брошу инвалида, который от меня зависит».

   Но у Антона на руках на самом деле женщина, за которой необходим присмотр. Так, может, спектакль с Жаклин придумала любовница? Решила хитрым способом избавиться от Эммы – довести несчастную до психиатрической лечебницы или самоубийства.

   Я начала бегать по комнате. Следует признать: если мое предположение верно, то первая часть плана ушлой дамы удалась на все сто – Эмма лишилась покоя. Теперь наступает следующий этап…

   Но мерзавка не знала, что Поспелова встретится со мной – умной, здраво мыслящей женщиной, которая не даст осуществиться коварному плану. Это ж надо такое придумать! И теперь мне нужно убедить Эмму в том, что она стала жертвой мошенницы.

   Самый простой путь – отыскать так называемую Жаклин и заставить ее признаться во лжи. Но в отеле Флоридоса свои правила, ни Раиса, ни кто другой из служащих не захочет лишиться хорошего места. И, наверное, Жаклин жила здесь по чужим документам.

   Обратиться к Антону? Рассказать ему о травле жены? Но у меня нет ни малейших доказательств, только слова Эммы. Поспелов может посчитать супругу сумасшедшей, он поблагодарит меня за участие, а потом упрячет Эмму в поднадзорную палату.

   Значит, я сама, в гордом одиночестве, должна открыть правду. И предоставить моей новой знакомой доказательства того, что она – Эмма, и никто иной.

   С чего начать? Анализ ДНК не произвести, а внешне Поспелову никто не опознает.

   Я схватила телефон и набрала хорошо знакомый номер.

   – Куприн, – гаркнули из трубки.

   – Тараканова, – в тон бывшему супругу ответила я.

   – Привет! – обрадовался майор. – Как дела?

   Надеюсь, он не ждет, что я сейчас в деталях расскажу ему о своих радостях и горестях?

   – Отлично! – бойко отрапортовала я. – Отдыхаю в Греции, отель в городе Флоридос. Рай на земле.

   – Здорово, – вздохнул Олег.

   – Мне нужна твоя помощь!

   – За границей?

   – Верно.

   – И что я могу?

   – Запроси дело о дорожном происшествии, сейчас назову тебе год и дату… – зачастила я. – В аварии погибла одна женщина, Софья Калистидас, а вторая, Эмма Поспелова, была отправлена в больницу. Ее муж, Антон Поспелов, отделался легким испугом. Мне необходимы подробности.

   – Хорошо, – не стал спорить Олег. Но потом не удержался от замечания: – Ты не меняешься.

   – Характер человека полностью формируется к трем годам, – ответила я, – далее мы просто подвергаемся воспитанию, учимся врать и скрывать собственное нутро.

   – Ты не особо старалась прикинуться хорошей женой, – не удержался от упрека Куприн, – твое нутро постоянно вылезало наружу.

   – Можешь считать, что я к тебе не обращалась! – рявкнула я и отсоединилась.

   Да, мы с Олегом попытались после развода сохранить видимость хороших отношений. Уж не знаю, кому и что мы хотели продемонстрировать. И он, и я великолепно понимаем причины разрыва, иллюзий в отношении друг друга не осталось. Но тем не менее во все праздничные дни мы непременно созваниваемся и говорим слова поздравлений. Дошло до абсурда, в марте Куприн звякнул и заявил:

   – С годовщиной тебя.

   – Чего? – изумилась я.

   – Неужели не помнишь? – погрустнел он. – Нашей свадьбы.

   – Очень мило, – пробормотала я. – Не забудь отправить мне валентинку на дату развода.

   И все же, несмотря на окончательный разрыв, я сохранила уверенность: Олег будет мне по-прежнему помогать. Но, видно, ошиблась. Вот сейчас не успел он услышать мою просьбу, как из него привычно посыпались упреки. Да только я теперь свободная женщина и не обязана их выслушивать. Куприн небось думает, что у бывшей жены нет никаких связей в МВД? Нет, заинька, ты не прав! Где у меня номер Лары Резниковой…

   Телефон запищал, я поднесла трубку к уху:

   – Алло.

   – Связь паршивая, – залебезил Куприн. – Я уже отправил запрос, велел выполнить на раз-два. А как тебе материалы передать?

   – По электронке сумеешь? – я решила сделать вид, что ничего не произошло.

   – Ты освоила компьютер?

   – Эка невидаль, – пренебрежительно ответила я, – ничего трудного. Сейчас пришлю эсэмэской адрес.

   – Ага, – согласился Олег. – Ну ты меня поражаешь!

   – Никогда не ставила перед собой такой задачи, – парировала я. – Просто жизнь идет, и я развиваюсь, совершенствуюсь.

   – Слушай, – перебил меня Олег, – я тут сейчас в Интернет влез. Твой Флоридос, оказывается, один из самых дорогих курортов мира.

   – Да ну? – прикинулась я дурой. – Ничего особенного, здесь обычные бунгало. Правда, море обалденное и еда выше всяческих похвал.

   – Путевка офигенных денег стоит!

   – Вероятно, но я не сама платила.

   – Кто же тебя отправил? – проявил неприличное любопытство экс-супруг.

   – Издательство «Элефант». Там ценят перспективных авторов и делают им подарки.

   – Мда… – прозвучало из трубки.

   – Жду письма, – сказала я и отсоединилась.

   Приму-ка я душ… Наверное, за время, проведенное мною в ванной, Олег успеет переправить интересующие меня сведения. Конечно, это у них запрещено, но Куприн очень виноват передо мной, поэтому…

   Телефон, оставленный на кровати, яростно затренькал. На дисплее высветились одни нули – звонивший пожелал остаться неизвестным.

   – Слушаю, – сказала я.

   – Виола Тараканова? – произнес низкий женский голос.

   – Она самая.

   – Меня зовут Валерия. Почему вы молчите?

   – Жду продолжения беседы – ответила я. – Кто вы и зачем меня беспокоите?

   – Валерия Нифонтова, – заявила звонившая, – вы неоднократно слышали обо мне.

   – Я? О вас?

   – Конечно.

   – Простите, это ошибка. Никто никогда не упоминал при мне о Валерии Нифонтовой.

   – Врете!

   – До свидания.

   – Стойте!!!

   – Что еще?

   – Не смейте звонить Олегу!

   – Кому?

   – Майору Куприну!

   Я села на кровать.

   – Кто вы?

   – Невеста Олега. И мне совсем не нравится ваша навязчивость. Пристаете, названиваете, приматываетесь… Отвяжитесь от мужика!

   – Господи! Да забирай его себе, – засмеялась я. – Мы в разводе.

   – Вот именно! Поэтому не лезь!

   Я выключила телефон. Ну надо же, бывший супруг обзавелся ревнивой любовницей. Внезапно мне стало грустно. А он недолго переживал по поводу разрыва со мной… Наверное, нахальная Валерия Нифонтова уже познакомилась и с Томочкой, и с Семеном, и теперь мои бывшие друзья нежно чирикают с этой сварливой бабой, а Вилку вычеркнули из своей жизни… Хотя я ушла сама, не захотела жить с ненадежными людьми. Звонок же ревнивой Валерии подтверждает правильность моих размышлений: любовница готова на все. Вон, Нифонтова ведь не постеснялась позвонить мне, хотя я уже не имею прав на Олега. А как поступит баба, желающая стать супругой бизнесмена Поспелова?

   Деревня Муховка. В двух километрах от этого населенного пункта и случилась трагедия. Машина «Жигули» вспыхнула после удара о дерево. Дорога была сухой, стояло утро, ничто не мешало движению машины, скорей всего водитель просто не справился с управлением.

   Так… А что здесь? Одно тело лежало на обочине, второе осталось в автомобиле. Рядом бегал некий Иван Субботин. Он ехал из Муховки, стал свидетелем несчастья, вытащил даму за рулем, а пассажирку не успел. За рулем сидела Эмма Поспелова. Субботин имел при себе огнетушитель, поэтому сбил с нее пламя. Женщину отправили в больницу. Труп пассажирки тоже идентифицировали, хоть он и превратился буквально в головешку, – Софья Калистидас.

   Эти имя и фамилию назвал Антон Поспелов, когда примчался в больницу, куда доставили его супругу.

   Я уставилась в протокол допроса Антона, который вел некий лейтенант Мартынюк.

   – Кто был в машине с вашей женой?

   – Ее ближайшая подруга Софья Калистидас, – ответил Поспелов.

   – Вы уверены?

   – Абсолютно. Больше некому, – заявил он.

   Я оторвалась от протокола. Однако в деле много странного. Конечно, сотрудники милиции, прибывшие на место аварии, сразу решили: перед ними классический случай неправильного управления транспортным средством. Меньше всего гаишники хотели возиться с простыми делами, поэтому осмотр окружающей территории они производили без всякого рвения. Но меня смутил один факт.

   Сильно обгоревшее тело Эммы лежало на обочине, рядом валялась ее сумочка, в которой нашлись и паспорт, и права, и документы на «Жигули», и деньги. Опись содержимого сумки менты сделали подробнейшую – не хотели обвинений в воровстве. Ну да, не проявишь бдительность, не перечислишь все купюры из портмоне пострадавшей – она потом очнется и заявит: «Имела при себе три миллиона долларов! Их сперли».

   Увы, некоторые сотрудники органов правопорядка нечисты на руку, но и потерпевшие бывают хороши. Кое-кто из них лжет, не моргнув глазом, полагая, что ДТП – шанс для обогащения. И горе тому милиционеру, который пренебрег тщательным составлением описи. Но в случае с Эммой менты дотошно соблюли все формальности.

   А теперь скажите, вас ничего не настораживает? Вот и гаишники опростоволосились. Вы только представьте себе, что творилось на дороге: удар о дерево… огонь… женщины заблокированы в «Жигулях»… кричат… Останавливается Иван Субботин, хватает огнетушитель, бежит на крики, вытаскивает Эмму, пытается открыть заднюю дверь, понимает, что сейчас произойдет взрыв… В протоколе подробно приведен диалог свидетеля Ивана и лейтенанта Мартынюка.

   – Я положил водителя на обочину.

   – Прямо на землю?

   – Да. Нет. Не помню. Наверное. Не было времени тряпку подстилать.

   – Дальше, пожалуйста.

   – Огнетушитель закончился.

   – Вы его опустошили?

   – Ну да. А как иначе я бы шофера вынул? Облил переднюю дверь, распахнул, выпер его наружу. Гляжу – а это баба. Вся черная, стонет, бормочет: «Соня, Соня, Соня». Я понял, что в машине еще есть пассажир, сзади.

   – Почему вы подумали про заднее сиденье?

   – Так на переднем никого не было, – резонно ответил Иван. – Кинулся я снова к «Жигулям», но ничего не успел.

   – По какой причине?

   – Ты идиот? Огонь до неба, а огнетушитель уже пустой. Я ж не дурак, чтобы туда лезть. Да и человек в тачке наверняка к тому времени уже помер. В таком аду не выжить! Я не сразу до этого допер, а как сообразил, бросился назад, подальше от машины. Тут и рвануло. Ну и хренакнуло!

   – Вас не задело?

   – Успел отбежать. Там на обочине небольшой пятачок огорожен, стоит памятник местным жителям, которые в войну погибли. Я туда бабу допер, подальше от огня, а сам за обелиск упал. Камень взрыв погасил.

   – Вы не растерялись.

   – Служил в ВДВ. Сержант на всю жизнь в меня ум вложил, я на автомате действовал, не размышлял. Оценил местность – и вперед. Нас по полной программе в армии жучили. Не огороды генералам копал!

   – Сколько времени заняли ваши действия? Вынос тела Поспеловой, возврат к машине, и бегство от взрыва?

   – Ну… я на часы не глядел… минута… полторы. Все произошло очень быстро! Если честно, я в шоке был, трясло меня.

   Я откинулась на спинку кресла. Теперь еще раз изучим описание сумочки Поспеловой. «Изделие из ткани, по виду напоминающей тряпку. Белое, в синий цветочек, застежка из красного материала, похожего на пластмассу. Железная молния в работающем состоянии. Внутри, в маленьком отделении: 1. Паспорт гражданки…» Ну и так далее. Главное – внешний вид сумки. Милиционер написал замечательные слова: «Ткань, по виду напоминающая тряпку». Значит, при Эмме была летняя, модная в то время торбочка из холста, белая, с синими цветами.

   Внимание, вопрос. Коим образом сумка, целая и невредимая, даже не очень грязная, раз мент сумел определить цвет изделия, очутилась около тела Эммы?

   Иван прихватил ее вместе с Поспеловой? Дознаватель не обратил внимания на сумку и не задал Субботину соответствующего вопроса, но, думаю, это бред. Мужчина борется с пламенем, вытаскивает Эмму и… вспоминает о ридикюле? Господи, да и в обычных-то условиях мужику не взбредет в голову позаботиться о какой-то сумке, а тут…

   Но допустим, Иван не человек, а робот сквоттер, сумевший в доли секунды все просчитать, сообразивший, что необходимо спасти документы, и прихвативший заодно с пострадавшей сумку. По какой причине она не сгорела? Одежда на Эмме уничтожена, у нее ожог почти всего тела, нет волос, а матерчатая сумка целехонька? Да ей следовало погибнуть в огне вместе с документами! Но нет, белая в синий цветочек сумка мирно покоилась на обочине около Эммы. Почему никто этому не удивился.

   Второе. Где был Антон? Моя вчерашняя собеседница уверяла, что видела, как тот бросил в огонь тело жены. Значит, Поспелов находился на месте аварии? Но в протоколе осмотра места происшествия он не упомянут. С ним беседовали уже в больнице. Третье, Эмма – Софья утверждала, что Антон переодел ее в красное платье – почему оно не сгорело?

   Эмма врет? Зачем? Какой смысл ей меня обманывать? История с аварией произошла давно, она быльем поросла. Думаю, Антон все же там был. Он бросил горящую машину? Но судя по протоколу, Иван Субботин подъехал к месту трагедии спустя секунды после начала пожара, иначе бы он не успел спасти Эмму.

   Я вскочила и забегала по комнате. А кто сказал, что пожар возник сразу после того, как «Жигули» влетели в дерево? Никакой экспертизы не производили. Собственно, зачем? Из присланных Олегом документов ясно, что «Жигули» были не застрахованы, следовательно, отсутствовал финансовый вопрос. У погибшей Софьи Калистидас из родственников остался лишь сидящий в греческой тюрьме отец, он претензий не предъявит, у Эммы только муж. Дело быстро закрыли, посчитав его банальным.

   Но ведь могло быть и так: Антон уходит с места происшествия, а потом начинается пожар. По какой причине муж Эммы удрал? Что на самом деле стряслось на дороге?

   Я вновь схватилась за телефон.

   – Олег, слушай! Мне надо найти Ивана Субботина, его данные…

   – Не могу, – тихо сказал майор, – я очень занят.

   – Очень-очень-очень прошу! Умоляю!

   Раздалось шуршание, потом Куприн ответил:

   – Ладно. Ты опять роешь землю носом?

   – Да, – призналась я.

   – Ты неисправима! – констатировал Олег.

   – Можешь – помоги, не можешь – до свидания!

   – И такая же нетерпеливая. Я не сказал: «Нет».

   – Значит, да? – возликовала я. – Записывай данные.

   – Погоди, сам я не смогу, но дам тебе практиканта. Пусть хоть что-то делает!

   Я удрученно молчала. Иногда в отдел к Олегу направляют студентов юрфака. Считается, что они должны, так сказать, понюхать пороху. Ясное дело, что никто неоперившихся спецов на серьезное дело не возьмет. На студентов сваливают бумажную работу, приказывают варить кофе. Последний из практикантов, с которым я сталкивалась, мыл окна в комнате, где сидит бригада Куприна.

   – Отличный мальчишка, – стал нахваливать практиканта Олег. – Расторопный, адекватный, рвется в бой. Объясни ему ситуацию, думаю, он придет в восторг.

   – Как его зовут?

   – Марк Аврелий, – заржал Олег.

   – А может, Гай Юлий Цезарь? – обозлилась я. – Издеваешься, да?

   – Нет, у него такое имя, – заверил майор, – Марк Аврелий. Отец его доктор исторических наук, мать профессор, изучает Древний Рим, пишет книги.

   – Какого черта сынок полез в уголовку?

   – Хочет искоренить преступность, – серьезно ответил Олег. – Думаю, вы договоритесь, сейчас он тебе перезвонит.

   Я швырнула телефон на кровать. Марк Аврелий! Придет же родителям в голову дать отпрыску такое имя. Хотя чем Виола Тараканова лучше?

   Трубка издала писк, я схватила ее и услышала незнакомый приятный баритон.

   – Виола… э… Ларсовна? Майор Куприн велел мне поступить в ваше распоряжение.

   – Супер, – вздохнула я. – Давай без отчества, просто Виола.

   – Есть! – гаркнул парень.

   – И оставим в стороне субординацию. Перейдем на «ты» и займемся делом.

   – Есть!

   – Давай по-нормальному.

   – Есть!

   – Ты умеешь общаться по-человечески?

   – Да.

   – Здорово, можешь приступать.

   – Есть!

   Я ощутила острое желание выдрать из головы бывшего мужа клок волос, пусть Валерия Нифонтова наслаждается плешивым любовником. Не захотел мне помочь, подсунул кретина!

   – Виола… э… Ламбардиновна, – робко сказал парень, – по телефону ведь дорого трепаться. Вы за роуминг бешеные бабки отдадите.

   – И что ты предлагаешь? – вздохнула я, решив не объяснять, что мое отчество «Ленинидовна». Конечно, тоже экзотическое, но все же не «Ламбардиновна».

   – У вас есть «скайп»?

   – Телефон в ноутбуке? Да.

   – Почему им не пользуетесь?

   – Потому что общалась с майором Куприным, а он компьютерный идиот! – радостно сообщила я.

   – Пришлите номер эсэмэской, – попросил Марк, – я открою свой «скайп».

   Через полчаса, отдав Марку все распоряжения, я натянула сарафан и побежала на пляж. Эмма лежала под зонтиком в шезлонге, как всегда, в платке, шелковой пижаме, белых носочках и черных очках.

   – Как спалось? – спросила я.

   – Дрыхла камнем, – ответила Эмма. – Есть план!

   – Отлично, – обрадовалась я, – у меня тоже. Говори первая.

   – У Калистидасов работала экономка Роза, – зачастила Эмма, – она сейчас уже пожилая женщина. Роза, хотя и не родная, но по сути бабушка Софьи, она обожала девочку. Нужно с ней поговорить. Старушка может вспомнить какие-нибудь приметы. Вдруг у нее найдутся доказательства того, что я Софья?

   – И где искать Розу?

   – Она жила в Пелоппонесусе, в доме Калистидасов. После всех несчастий экономка сдала здание фирме, которой владеет русская эмигрантка. Сейчас Роза обитает недалеко отсюда. Городок называется Палес.

   – Ты не теряла времени зря.

   – Я хочу знать правду!

   – Можешь ответить на пару вопросов?

   – Конечно.

   – Где ты познакомилась с Жаклин?

   – Здесь.

   – На пляже?

   – Верно.

   – Она сама тебя окликнула?

   – Да.

   – И вы тут разговаривали?

   – Точно.

   – Не у нее в бунгало?

   – Нет, она меня не приглашала.

   – Почему же ты решила, что Жаклин живет в отеле?

   – А кого еще сюда пустят? – пожала плечами Эмма. – Только постояльцев и владельцев частных домов.

   – Кто рассказал тебе про гадалку?

   Поспелова потянулась.

   – Я ее на пляже увидела. Но сначала Нина, жена Петра Зарубина, о Жаклин обмолвилась.

   – И что она сказала?

   Эмма удивилась:

   – Какая разница?

   – Попытайся вспомнить! Сказала, мол, в отеле живет чудо-гадалка?

   – Ну… да. Она ей гадала, правду поведала, всю жизнь по полкам разложила. Можно не верить Нине, но ведь и в моем случае все совпало.

   – Надо поговорить с Ниной, – протянула я.

   – Ее сегодня нет на пляже, – сообщила Эмма. – Наверное, сидит на своей вилле.

   – Петр Зарубин переселил девушку в Сантири, – пояснила я.

   – Да что ты? – подскочила Эмма. – В переулок бывших жен? Шесть ноль в пользу Пети. И что интересно… Петр постоянно наступает на одни и те же грабли. Уж сколько я его дамочек видела, и они все, как под копирку. Нина из них не самая противная. Глупая, правда, и жадная.

   – И часто ты Жаклин встречала на пляже?

   – Один раз виделись.

   – Гадалка больше не загорала и не купалась?

   – Нет. Наверное, пользовалась бассейном при бунгало, – предположила Эмма.

   – Ясно, – кивнула я.

   – Съезди к Розе, – попросила Эмма.

   – Конечно, – пообещала я, – прямо сейчас и отправлюсь. А ты, пожалуйста, не суетись, веди привычный образ жизни. Если Антон и впрямь проделал рокировку при аварии, то он опасен. Твоя горничная доложит хозяину о странном поведении его жены, и могут случиться неприятности.

   – Он убьет меня… – прошептала Эмма. – Я чувствую, произойдет что-то плохое. Не хотела тебе говорить, но ночью…

   – Что такое? – испугалась я.

   Эмма прижала ладони к лицу.

   – Сон мне приснился. Будто лежу я в гостиной на диване, а мое лицо в крови. Антон застрелил меня! Точно, я скоро умру, он меня убьет.

   – Прекрати, – поморщилась я.

   – Нет, я правда погибну… – задергалась Поспелова.

   – Прими валерьянку! – приказала я.

   – Здесь ее нет, – спокойно ответила Эмма, – греки другое лекарство пьют.

   – Вот и последуй их примеру.

   – У меня на него аллергия.

   – Чай с медом хорошо помогает. Держи себя в руках! – приказала я. – Хочешь узнать правду о том, кто ты?

   – Да, безумно!

   – Тогда пойми: истерика не поможет, а излишняя нервозность привлечет к тебе пристальное внимание соглядатаев.

   – Поняла. Очень на тебя надеюсь, – зашептала Эмма. – У меня в голове хаос. С одной стороны, вспомнила, что я Софья. С другой: остались сомнения, я ощущаю себя Эммой. Так действительно недолго и в психушку попасть!

   – Вполне вероятно, что основная цель организованного кем-то спектакля – довести тебя до клиники – кивнула я. – Не поддавайся на провокацию.

   – Помоги, умоляю! – шептала Эмма. – Даже если меня убьют, доведи дело до конца. Пусть хоть на могиле напишут мое истинное имя. Кто я? Софья или Эмма?

   – Ты останешься жива. И мы во всем разберемся, – быстро пообещала я. – Главное, без паники.

   Выйдя с пляжа, я решила: сначала съезжу к Нине, а потом к Розе. Старуху лучше оставить на после обеда, а Зарубина вечером удерет на гулянку.

   Нину я обнаружила на террасе – она пила кофе и мрачно смотрела в сад.

   – Я ему отомщу! – азартно заявила она, увидев меня. – Обустроюсь сначала, а потом покажу Петьке, где раки рыбу ловят.

   – Не стоит тебе ссориться с Зарубиным, – предостерегла я ее.

   – Выкинул меня, как рваный носок! – вспыхнула блондинка.

   – Действительно, муж некрасиво поступил с тобой, но ведь не выставил же на улицу! – улыбнулась я. – Купил дом, разрешил взять из прежнего жилища мебель, безделушки. Наверное, назначит тебе денежное содержание.

   – Скотина! – заорала Нина и швырнула на пол красивую фарфоровую чашку. – А эта, что с ним приехала… При живой жене хозяйкой в дом вперлась. У Петьки все бабы сучки, что бывшие, что будущие. Ну ниче, переулок длинный… Я тут утром психанула, а потом обрадовалась.

   – Последнее лучше, – одобрила я. – Нет необходимости портить себе настроение, посмотри на ситуацию отстраненно: ты молода, красива, имеешь хороший дом…

   – Всего-то шесть комнат, полтора этажа, – надулась Нина. – Видела первый домишко на улице? В нем Анжела живет, уже давно, она старая, ей сороковник накатил. Вот кто в шоколаде! Домина из трех этажей, пара машин, слуг – как тараканов. А мне пустяки достались.

   – Думаю, Петр соблюдает правило гарема, – стараясь сохранить серьезность, сказала я. И пояснила: – Первая жена она и при разводе старшая, ей достается лучший кусок. Но ты-то красивее!

   – Верно, – слегка успокоилась Нина.

   – Твоя вилла новее.

   – Точно, – кивнула она. – Анжелка с палкой ходит, у ней какая-то хрень с ногой.

   – Вот видишь! – нажимала я на ту же педаль. – А ты здорова. Ведь не бегаешь по врачам?

   Бывшая мадам Зарубина схватила сигареты.

   – Зачем? У меня ничего не болит. Мне еще рано бабки на подтяжки тратить.

   – Поэтому не завидуй Анжеле, – подвела я итог. – Кстати, можешь снова обратиться к Жаклин. Думаю, она тебя успокоит.

   Нина вытаращила глаза:

   – К Жаклин? Я не знаю такую.

   – Ну как же! – прикинулась я удивленной. – Великая гадалка, экстрасенс, француженка…

   – А! – закивала Нина. – Ну да, была тут такая. Красивая баба. Я ее в… э… в Сантири встретила. Пошла в ресторанчик, села за столик, заказала омара, и вдруг тетка, что по соседству сидела, говорит: «Не ешьте, отравитесь. Вижу, как вас на „Скорой“ в больницу везут».

   Вот так мы и познакомились. Она сказала, что ее зовут Жаклин. Но только это не настоящее ее имя, а… как его…

   – Псевдоним, – подсказала я.

   – Во! Точняк! Много чего интересного она мне наболтала, – сообщила Нина, – ну прям всю жизнь рассказала. Я ее в благодарность за гадание на наш пляж отвела. А че? Там народу нет.

   – Ты привезла Жаклин из Сантири во Флоридос?

   – Ага.

   – Покупаться?

   – Угу. А че? Я могу кого угодно позвать!

   – Значит, предсказательница не жила в отеле?

   – Нет.

   – Зачем же ты сказала Эмме, что Жаклин постоялица?

   – Я?

   – Ты.

   – Ничего такого я не говорила.

   – А Эмма уверяла меня, будто именно ты ей сообщила: в отеле живет чудо-гадалка. Жаклин тебе рассказала о будущих событиях?

   – Да, – кивнула Нина, – я буду богата, знаменита, проживу до ста лет.

   – Ее слова да богу в уши… – улыбнулась я. – Но, похоже, гадалка из нее фиговая. Почему она тебе ничего про развод с Петром не сообщила? Ох, что-то мне не нравится эта Жаклин…

   Нина заморгала, покраснела и вдруг выдала:

   – Ерунда! Никакой Жаклин я не знаю!

   Я поморщилась.

   – Только что ты рассказала про встречу с ней в Сантири.

   – Я пошутила! – фыркнула Нина.

   – Эмма уверяет, что ее с Жаклин познакомила ты.

   – Брешет! – вскочила с места Нина. – Врет, сука! Ну, гадина, увидела, что Петька меня выпер, и принялась за свои штучки. Эмма ваще дрянь! Тут про нее всю правду знают – бывшая наркоманка, доширялась-добухалась до того, что из окна вывалилась, прямо мордой на асфальт. Вот ее муженек сюда и отправил, с глаз подальше. Она ж страхолюдина! Выйдет на пляж и давай одну сигарету за другой смолить. Первую выкурит, вторую в зубы сунет. Че на общий пляж прет? Думает, на нее приятно смотреть? Ляжет на шезлонг, схватит книгу и ну читать… Толстые такие тома листает, без картинок. Умной прикидывается, выпендривается!

   – Чем больше ты пытаешься сказать гадостей про Эмму, тем отчетливее я понимаю: она не врала. Про Жаклин ей рассказала действительно ты, – сурово перебила я блондинку.

   – Почему? – по-детски спросила она.

   – Слишком неадекватная реакция, – пожала я плечами. – Ну как отреагирует нормальный человек на вопрос о гадалке, если в самом деле никогда ее не видел? Просто пожмет плечами и скажет: «Ерунда, даже не слышал о такой женщине» – и переведет беседу на другую тему. А ты начала поливать Эмму грязью, кипятиться, яростно отрицать даже то, что знаешь имя гадалки.

   Нина заморгала.

   – Вспомнила! – вдруг воскликнула она. – Ну, конечно, мне о предсказательнице натрепала Раиса, которая из отеля.

   – Вы с ней дружите?

   – Ну ты ваще! Не царское это дело – с обслугой водиться, – надулась Нина. – Кто я – и кто она!

   – Однако Раиса обсуждала с тобой клиентов гостиницы.

   – И че? Нормальное дело! Все горничные сплетницы, – захихикала Нина.

   Я положила ногу на ногу. В заявлении бывшей жены Петра есть сермяжная правда. Частенько женщины, ведущие хозяйство в чужих домах, самозабвенно перемывают кости тем, на кого работают. Видимо, правило касается и работников отеля. Но я пыталась выжать из администратора информацию, даже предложила за нее денег, и получила категоричный отказ…

   – Раиса мне про Жаклин в уши и надудела, – раскрасневшись, продолжала Нина. И вдруг осеклась: – А ты ваще че пришла? Я тебя не звала.

   – Нина, кто рассказал тебе, что Эмма когда-то выпала из окна?

   – Не помню! – огрызнулась красавица.

   – А ты попытайся вспомнить.

   – Все болтают.

   – Кто?

   – Ну… все! В лавке с конфетами, Олеська, Лидка Сафонова из салона…

   – Это неправда. Эмма попала в аварию и горела в машине.

   – Вау! – вздрогнула Нина. – Жуть!

   – Поспелова никому не рассказывала о происшествии.

   – И че?

   – Откуда гадалка Жаклин узнала правду?

   – Я без понятия.

   – Но она сообщила Эмме истинное положение дел.

   – И че?

   – Думаю, Жаклин к Поспеловой подослали.

   – И че?

   – Ей велели запугать Эмму.

   – И че?

   – А ты помогла псевдогадалке попасть на пляж. Территория с лежаками закрыта для посторонних, но ты-то беспрепятственно проходила к морю.

   – Вали отсюда! – рявкнула Нина. – Че лезешь?

   Я встала.

   – Хорошо, ухожу. Но напоследок хочу предупредить: ты связалась с опасным человеком.

   – Топай к выходу! – не испугалась Нина.

   – И явно продешевила, – потянула я за нужную ниточку.

   Нина сдвинула брови.

   – Конечно, тебе заплатили, – давила на нее я, – сунули пару копеек. А явление Жаклин к Эмме – ключевой момент всего спектакля, между прочим.

   – Какого еще спектакля? – перебила меня блондинка.

   – Не важно, – отмахнулась я, – лучше скажи, кто тебя попросил помочь Жаклин.

   – Когда же ты уберешься? – заорала Нина. – Психопатка! Ваще со сломанным мозгом!

   – До свидания, – сказала я, пошла к двери, но на пороге притормозила, обернулась и заявила: – Думаю, тебе нужно рассказать Жаклин о моем приходе и потребовать от нее солидную сумму за молчание. Тебя явно обманули. Ведь твоя услуга – то, что ты провела мошенницу на пляж, – стоит не десять, не двадцать пять долларов, а намного больше.

   Нина оторопело молчала.

   Очень довольная собой, я вышла на улицу и с удовлетворением отметила, что занавеска на одном из окон дома слегка покачивается. Нина явно наблюдает за мной, спрятавшись за шторой.

   Демонстративно сев в «Мерседес», я уехала, но путь был недолог. Оставив машину в паре кварталов от переулка бывших жен, я вернулась назад к дому экс-Зарубиной, спряталась за трансформаторной будкой, стоявшей неподалеку, и стала ждать в надежде, что Нина еще не вышла из особняка. Хотя, думаю, она без приличествующего случаю макияжа на улицу не выйдет. И девушка непременно двинется пешком – ведь ее «ламборджинчик» все еще в ремонте.

   Около полутора часов я тосковала за будкой и поняла: нет хуже работы, чем служба «топтуна». Снег, дождь, солнце, зной – а приходится оставаться на месте, даже отойти попить кофе нельзя. Интересно, как «наружка» решает проблемы с туалетом? Ну не пользуются же люди памперсами!

   В конце концов мое терпение было вознаграждено – из ворот выплыла Нина. И сразу стало понятно, чем девица занималась после моего ухода. Конечно же, красавица собиралась на выход. Нина вымыла голову и тщательно выпрямила волосы «утюжком», наложила макияж, натянула скульптурно обтягивающий ее формы ярко-красный сарафан, нацепила босоножки на умопомрачительном каблуке, обвесилась золотыми цацками, прихватила дорогую сумку от пафосной фирмы и до такой степени облилась терпкими духами, что у меня, прятавшейся на приличном расстоянии от объекта наблюдения, защипало в носу. А еще некоторые удивляются, каким образом за рубежом продавцы в магазинах безошибочно выделяют россиян среди толпы граждан разных государств. На что угодно спорю: сейчас на центральной улице Сантири, в направлении которой бойко шагает Нина, обнаружится с десяток клонов экс-мадам Зарубиной. И все блондинки с раскрашенными лицами и килограммовыми брюликами, на спицеобразных каблуках будут русскими. Европейские дамы же наденут джинсы и кроссовки – в этой одежде удобнее днем ходить по магазинам и осматривать развалины.

   Нина ковыляла вперед, я кралась за ней. Около въездных ворот каждой виллы стояло по здоровенному мусорному контейнеру, и, если девица обернется, у меня есть шанс юркнуть за помойку. Но она не ожидала слежки.

   В конце концов мы очутились на главной торговой улице. Нина купила мороженое, а я приобрела на лотке первую попавшуюся под руку бейсболку, натянула ее на голову, опустила козырек на глаза и слегка успокоилась.

   Зарубина шла через толпу не останавливаясь, я бежала за ней, мысленно нахваливая себя: «Вилка, ты умница! Поняла, на какой крючок легко клюнет Нина, – деньги». Девица сообразила, что ей мало заплатили, и договорилась о встрече с таинственной Жаклин. Вероятно, свидание назначено в одном из многочисленных кафе. Нина сядет за столик, я устроюсь неподалеку и увижу, с кем она болтает. Дальше дело техники.

   Нина шмыгнула в кофейню, я рванула за ней. Девушка плюхнулась за один из столиков и поманила официантку.

   – Чай! – услышала я ее визгливый голос. – Но не ваш дурацкий, со льдом и мятой, а нормальный. Сообразила?

   – Да, – почти без акцента ответила та.

   – И пирожных, – приказала Нина. – Два… нет, три.

   Официантка кивнула и подошла ко мне, пристроившейся через несколько столиков.

   – Кофе, – попросила я, – с молоком.

   – Есть только сливки, – уточнила официантка.

   – Без разницы, – согласилась я, краем глаза следя за Ниной.

   Моя «дичь» сняла очки, бросила их на столик, потом встала и исчезла за деревянной дверкой с буквами «WC».

   Я расслабилась – можно перевести дух, блондинка отправилась мыть лапки. В забегаловке довольно много народа, долго в сортире Нине не просидеть.

   Очень скоро мне принесли восхитительный кофе, а на столик Нины официантка поставила фарфоровый чайничек и тарелку с эклерами. Я одним махом выпила кофе, и тут же услышала звон, а потом негодующий женский голос. Кричали по-гречески, но смысл был мне понятен. Полная женщина отчитывала девочку лет восьми, которая уронила на себя вазочку с мороженым. Малышка заревела и побежала в туалет. В ту же минуту к двери санузла подскочила старуха в черном платье. Дернула створку раз, другой и разразилась тирадой на греческом. Мать проштрафившегося ребенка ответила что-то резкое. Бабка топнула ногой и добавила в голос децибел.

   – Хотите еще кофе? – спросила у меня официантка.

   – Нет, спасибо, – ответила я. – Что говорят друг другу дамы?

   Девушка с подносом махнула рукой.

   – А… Пожилые люди очень нетерпимы. Девочка опрокинула на одежду мороженое, пошла умыться и заперла дверь. Бабка вопит: «Ей нужен только умывальник, пусть откроет». Мать возражает: «Подождите, не лезьте к ребенку».

   – Там одна кабинка? – напряглась я.

   – Унитаз и раковина, – пояснила подавальщица. – Кафе крохотное, этого вполне хватает, если скандалисты, вроде старухи, не появятся.

   Дверь ватерклозета распахнулась, девочка вышла наружу, бабка что-то прошипела и исчезла в туалете. Малышка зарыдала, мать подбежала к ней, обняла, стукнула ногой в створку санузла, потом с негодованием бросила несколько слов в лицо официантке и ушла, таща за собой плачущую дочку.

   – Вот весело! – оттопырила губу официантка. – Теперь я виновата.

   Я глянула на белый чайник, эклеры, на темные очки Нины, лежащие на столе, и спросила:

   – Из туалета есть второй выход?

   – Да, – кивнула официантка. – С той стороны еще одно кафе, у нас кабинка общая.

   Я сунула девице деньги и подлетела к двери с буквами «WC». Старуха, очевидно, решила поселиться в туалете – минуты текли, а она не собиралась выходить. В конце концов я повернула латунную ручку, в ту же секунду пластиковая створка распахнулась, пожилая гречанка с грацией парохода выплыла наружу и стала гневно говорить мне непонятные слова.

   – Пардон, мадам, – бойко ответила я, сдвинула ее в сторону, вошла в крохотное помещение, увидела на противоположной стене дверь, пнула ее и очутилась в другом кафе.

   Нины там не оказалось. Я огляделась, потом плюхнулась на свободный стул. Блондинка была намного умнее, чем казалось, она заметила слежку, но не подала вида, а ловко избавилась от меня. Может, Жаклин посоветовала Нине соблюдать крайнюю осторожность. В общем, меня обвели вокруг пальца, обштопали по полной программе…

   – Кофе? – прочирикали над ухом.

   – Нет, – ответила я и вышла на шумную улицу.

   Ну ничего, хорошо смеется тот, кто стреляет последним. Погоди, Ниночка, еще вернешься домой! Приеду к тебе вечером и ни за что не отстану, пока не вытрясу из тебя, противной балаболки и обманщицы, правду про Жаклин. А сейчас съезжу к Розе, экономке семейства Калистидас.

   Очутившись около нужной двери, я поискала звонок, не нашла его, зато обнаружила прикрепленное кольцо и постучала железкой о деревяшку. Послышался тихий щелчок, на пороге возникла совершенно седая старушка в больших очках, за стеклами которых блестели неожиданно молодые, яркие глаза.

   – Здравствуйте, – улыбнулась я.

   Старуха произнесла что-то по-гречески.

   – Роза? – спросила я.

   Хозяйка квартиры сделала шаг назад и ответила:

   – Ноу.

   – Sprechen Sie deutsch?

   – Ноу, – помотала головой хозяйка, – дойч ноу, инглиш йес!

   Очевидно, у старушки плохие зубные протезы, потому что при разговоре она чмокала и не очень четко выговаривала слова.

   Я вполне свободно владею немецким языком, а вот английского не знаю, но, порывшись в глубинах памяти, сумела составить необходимую фразу.

   – Э… э… ай вонт спикен Роза!

   – Ноу, ноу!

   – Ай фром Москва, фром Раша, – ощущая себя полной идиоткой, продолжала я.

   Гречанка развела руками и решительно велела:

   – Гоу!

   – Ноу, – в рифму ответила я. – Плиз… э… ватер… Ай вонт пить… дринк… буль-буль…

   Старуха поняла просьбу незваной гостьи, на ее лице появилась улыбка, она кивнула и поманила меня:

   – Камин…

   Сначала я опешила: при чем здесь печь в гостиной? Потом сообразила: меня по-английски приглашают войти, и быстро перешагнула порог. Хозяйка довела меня до небольшой комнаты, указала на протертый диван, подошла к приземистому буфету, протянула руку к большому кувшину, громоздившемуся между ярким фото в резной рамке и квадратными часами…

   – Стойте! – вскрикнула я.

   – Йес? – удивилась хозяйка. – Ватер ту ю. Ноу?

   Но я уже подбежала к буфету, ткнула пальцем в снимок и воскликнула:

   – Значит, Роза здесь живет! Точь-в-точь такая фотография есть у Эммы. На ней изображены Поспелова и Софья. Их запечатлели в саду дома Калистидасов! Э… э… итс Эмма энд Софи! Ай вонт Роза! Э… э… э…

   Старуха опустилась в кресло и на хорошем русском языке спросила:

   – Кто вы?

   Я отпрыгнула к окну.

   – Вы говорите по-нашему?

   – Верно подмечено, – кивнула старуха.

   – Мне нужна Роза, экономка Калистидасов.

   – Откуда у вас этот адрес? – продолжала допрос гречанка.

   – Эмма дала.

   – Кто? – нахмурилась она.

   – Поспелова, – уточнила я.

   – Если вы из полиции, то я ничего плохого не сделала, – замотала головой хозяйка, – живу тихо, скромно. Посмотрите сами – похоже, что у меня есть деньги? Все россказни про богатство Калистидаса преувеличены.

   – Меня прислала Эмма, – повторила я. – Или, может, Софья.

   Хозяйка вцепилась пальцами в ручки кресла.

   – Кто?

   – Дочь Калистидаса.

   Старушка медленно встала, с видимым трудом доползла до буфета, открыла стеклянные дверцы, взяла с полки темный пузырек и начала медленно капать лекарство в рюмку. Очевидно, это был некий аналог валокордина, потому что по комнате поплыл знакомый мне с детства запах.

   – Послушайте… – прошептала гречанка, приняв капли, – я понимаю, вы имеете желание добраться до счетов Калистидаса. Но поверьте, Константин умирает, и очень жестоко сейчас напоминать мне о Софье. Девочка погибла страшной смертью, ее прах давно захоронен в семейном склепе. Оливия ушла на тот свет, Константин почти в могиле… Что еще вы хотите? Забрать у меня квартиру? Она съемная. Дом Калистидаса? У него нет наследников, вилла отойдет государству. Я стара и больна, похоронила всех дорогих мне людей, на земле меня держит лишь необходимость помогать Константину, но, видимо, уже в течение недели все закончится. Бедный Калистидас отправится к своей семье, и я двинусь за ним. Финита ля комедия. Вы, наверное, узнали о предполагаемой скорой кончине Кости, прочитали в газетах, что он едва жив, поэтому и поспешили сюда? Думаете, он на смертном одре признается? Назовет номера счетов? Абсурд. За решеткой сидит невиновный.

   – Так вы Роза! – осенило меня.

   Старуха поморщилась.

   – Давайте прекратим эту комедию. Вы великолепно знаете, к кому пришли.

   Я села на диван.

   – Роза, меня зовут Виола Тараканова, я пишу детективные романы под псевдонимом Арина Виолова, они пользуются успехом в России…

   Моя речь длилась долго, Роза, сидя в кресле и не меняя позы, молча слушала. Потом она спросила:

   – Можно посмотреть на ваш паспорт?

   – Пожалуйста, – согласилась я, – мне скрывать нечего.

   Старушка внимательно изучила бордовую книжицу, затем отдала ее мне. Встала, открыла тумбочку, на которой стоял телевизор, и вытащила… ноутбук.

   – Как называется издательство, которое выпускает ваши книги? – спросила она, умело включая компьютер.

   – «Элефант», – ошарашенно ответила я, потрясенная тем, что женщина почтенных лет является «продвинутым юзером».

   – Так, открылось… – закивала Роза. – Вот, Арина Виолова, список книг… фото… Очень похожа. Ладно, верю, что вы писательница. Но ведь и литераторшу могли взять на работу в КГБ, тайным агентом. Греки договорились с русскими, и вас прислали…

   – Мания преследования – симптом психиатрического заболевания, – не выдержала я. – Вы любили Софью?

   – Больше жизни! – воскликнула Роза.

   – А Эмму?

   – Чуть меньше, – неожиданно улыбнулась старуха, – как племянницу. Понимаете?

   – Не знаю, кто сейчас живет во Флоридосе, Эмма или Софья, но ей нужна ваша помощь, – сказала я.

   Роза вытащила из рукава носовой платочек и поднесла к глазам.

   – Боже, зачем ты так жесток! Я похоронила Сонечку и успокоилась, вернее, смирилась, и вдруг… Понимаете, Калистидасы…

   И старуха начала рассказывать биографию Оливии и Константина. Я понимала, что прерывать ее нельзя, поэтому молча слушала.

   Константин Калистидас свободно владел русским языком и работал с советскими людьми. Роза не очень хорошо знала, чем занимается хозяин, ее делом было ухаживать за крошечной Софьей. Константин давно хотел ребенка, но Оливия никак не могла родить, поэтому муж принял решение об удочерении младенца – он мечтал о дочери.

   – На мальчиков он даже смотреть не желал, – говорила Роза, – повторял: «Зачем мне сын?».

   Оливия, естественно, поддержала мужа. Супруги вместе съездили в какой-то приют и вернулись назад с крохотной, едва ли недельной малышкой.

   Костя обожал Софию, Оливия тоже. Вскоре семья уехала в Москву, прихватив с собой Розу. Калистидасы работали, Роза занималась хозяйством и девочкой. Через некоторое время домработнице стало понятно: Оливия, безусловно, хорошо относится к девочке, но вот любит ли она ее, как родную дочь? В чувствах Кости у Розы сомнений не было, а Оливия была слишком ласкова, наигранно восхищалась Софьей, бурно выражала свои чувства при посторонних. Московские знакомые, не имевшие понятия об истинном положении вещей, посмеивались над Оливией и называли ее «древнегреческой матерью». Но Роза знала, что ее хозяйка не обладает ярким темпераментом. Просто в Москве экспрессивная манера разговора, жестикуляция и прикосновения к собеседнику во время беседы воспринималась людьми как повышенная эмоциональность, но для гречанки Оливия была весьма сдержанной, и Роза поняла: Софья частенько раздражает жену Кости. Наверное, Оливия ругала себя за то, что не сумела полюбить приемного ребенка, и поэтому рьяно изображала отсутствующие чувства.

   В Москве Калистидасы прожили очень долго, на родину они уехали, когда Софья уже училась в институте. Костя и Оливия готовились к переезду в Америку – карьера отца семейства была на взлете. Девушка решила завершить высшее образование в России, родители на это согласились.

   Спустя некоторое время после возвращения Калистидасов на родину разразился скандал – Константина обвинили в получении огромного количества взяток. Якобы Костя брал деньги и у греческой, и у российской стороны, заключал контракты только с теми, с кого имел немалый откат. Калистидаса арестовали, Оливия умерла, не пережив позора, Софья осталась в России. В Москве дочь Калистидаса не трогали, а в Греции ей грозил арест. Следователи были уверены, что девушка знает, где находятся счета отца. Костя же уверял, что его оболгали.

   – Да, – говорил он на следствии, – я имею хороший дом, но он достался мне от отца. Можете проверить все мои расходы, сравнить их с доходами. Тогда и поймете: я чист.

   Но Калистидасу не поверили. Вроде бы против него имелись какие-то неопровержимые улики, их предоставил ближайший друг Кости, Арис Андропулос. Что он рассказал правоохранительным органам, держалось в тайне. Поговаривали, что Арис предъявил шокирующие документы – расписки и фотографии, из которых явствовало: Калистидас мошенник, он обманул греческое правительство на огромную сумму.

   Но точно никто ничего не знал. Константина осудили, процесс был закрытым. Арис уехал в Америку, где довольно скоро разбогател, но в обмен на материальное благополучие провидение лишило Андропулоса жены (его супруга погибла во время океанской прогулки – свалилась с яхты и утонула). Детей у Ариса не было.

   После случившегося среди знакомых в Греции поползли слухи: Арис хотел попасть в Вашингтон, но на то же место претендовал и Костя. Греческие власти склонялись к тому, чтобы отправить за океан Калистидаса – он был более опытен, много лет проработал в России. Арис проигрывал приятелю, ездил только в Данию, правда, трудился там не один год. Но при всем уважении к этой замечательной европейской стране, ее никак нельзя сравнить с Россией. Калистидаса отозвали домой, чтобы подготовить к отправке в Вашингтон, карьера его стремительно развивалась. И тут очень вовремя разыгрался скандал…

   Через полгода о Косте забыли, ведь новость живет на страницах газет недолго. Таблоиды перестали рыться в грязном белье Калистидаса, но иногда газетчики по непонятной причине вспоминали о чиновнике и сообщали: Константин жив, сидит в тюрьме.

   У Калистидаса из близких осталась одна Роза. Вот уж кому досталось по полной программе! Сначала бедную женщину безостановочно допрашивали, но в конце концов следователь понял: экономка ничего интересного рассказать не может. Едва правоохранительные органы от нее отвязались, прицепились журналисты. Роза на своей шкуре испытала «прелести» славы – она не могла спокойно выйти в магазин, поскольку под каждым кустом торчали папарацци с объективами. Соседи перешептывались. Одни при виде бывшей экономки демонстративно переходили на другую сторону улицы, другие кидались обнимать женщину и с жадным любопытством спрашивали:

   – Ну как там наш Костя? Есть надежда на освобождение?

   Роза мучилась так полгода. Потом к ней пришла хозяйка риэлторского агентства и предложила сделку:

   – Я заберу дом Калистидаса в длительную аренду, – сказала бизнес-вумен, – и сразу заплачу вам солидную сумму.

   Роза согласилась. Она, конечно, понимала, что ушлая баба решила нагреть руки – сейчас отстегнет драхмы, а потом будет сдавать виллу и получать неплохую прибыль. Но экономке не на что было жить. Греция небольшая страна, слухи распространяются мгновенно, Розу никто не хотел брать на работу. Но главное в другом – нужно было передавать Косте в тюрьму посылки, поддерживать хозяина материально и морально.

   Роза сняла самую дешевую квартиру и стала вести уединенный образ жизни.

   – Мне удалось сохранить инкогнито, – говорила она сейчас, – соседи считают меня обычной пенсионеркой. Костю народ практически забыл. Боюсь только, что его смерть вновь привлечет внимание журналистов.

   – Калистидас болен? – спросила я.

   – Он умирает, – пояснила Роза. – Надеюсь, я тоже скоро уйду на тот свет.

   – Роза, имелась ли у Софьи какая-нибудь примета? – задала я свой главный вопрос. – Такая, чтобы можно было ее опознать?

   Экономка кивнула.

   – Да. У Софи на правой ноге был шестой палец. Оливия хотела его ампутировать, однако врачи не разрешили. Я не помню, в чем там было дело, но вроде доктора говорили, что в случае операции ребенок станет хромым. Софья лишнего пальчика не стеснялась, но и не демонстрировала его, летом всегда надевала носочки. Помнится, один раз Оливия неожиданно спросила у мужа: «Если у Софьи будут дети, они тоже окажутся шестипалыми?», и Константин пояснил, что этот отличительный признак передается генетически. Причем добавил, мол, это и замечательно! Потому что Сонечка, когда станет матерью, будет уверена, что младенца не подменили в роддоме. «Подобное случается часто, а шестой палец лучше любого анализа подтверждает родство. Довольно редкая аномалия, она передается только среди кровных родственников», – вот так Костя сказал.

   Я вскочила с дивана:

   – Спасибо!

   – Не за что, – слабо улыбнулась Роза. – Очень прошу вас, не рассказывайте никому про меня. Ни одна душа не знает, где я живу, квартира снята по чужому паспорту. Очень боюсь, что после смерти Константина папарацци кинутся меня искать, я не переживу их внимания. Хотя это и хорошо, что не переживу… Вы посмотрите на ногу той несчастной женщины?

   – Хотите, я ей прямо сейчас позвоню и спрошу про палец? – предложила я.

   Роза кивнула. Я вытащила телефон и набрала номер Эммы.

   Мелодичный женский голос произнес какую-то фразу по-гречески, я сунула трубку бывшей экономке с просьбой перевести ее.

   – Абонент находится вне зоны действия сети, – перевела она.

   – Наверное, Эмма пошла на пляж. У вас есть мобильный?

   – Нет, – ответила Роза. – Кому мне звонить?

   – Давайте ваш городской номер.

   – Он тоже отсутствует.

   – В Греции есть не телефонизированные здания? – поразилась я.

   Роза кивнула:

   – В провинции их немало. Не знаю, как в Афинах, но предполагаю, что и там полно трущоб. Я уже объяснила – живу в самом дешевом месте, постройка состоит из клетушек, которые хозяин сдает нищим эмигрантам и бедноте. Телефонная линия – дорогое удовольствие, лучше приобрести сотовый с самым дешевым тарифом. Здесь многие так и поступают. Но мне-то говорить не с кем.

   – А «Скорую помощь» вызвать, полицию… Не дай бог что случится! – растерянно сказала я.

   Роза оперлась о буфет.

   – Пока, слава богу, проблем не было. Давайте поступим иначе: вы дадите мне свой номер, а я позвоню вам вечером, тут недалеко есть таксофон.

   Я вынула кошелек, достала немного денег и предложила Розе:

   – Держите!

   Экономка протянула было руку с нежно-белой кожей и просвечивающими венами, потом отдернула ее.

   – Зачем? – изумилась старушка, расширив свои удивительно яркие для пожилой дамы глаза.

   – На таксофон, – уточнила я.

   Роза прищурилась.

   – Сумма, которую вы предлагаете, слишком велика. Спасибо за заботу, я, конечно, бедна, но не привыкла брать подаяние.

   – Извините, – смутилась я, – просто я хотела помочь. Раз вы будете мне звонить…

   Экономка сделала быстрый жест рукой.

   – Неужели вы полагаете, что я осталась равнодушной, услышав историю Эммы? А вдруг это и правда Софья? Вы взбаламутили мою душу! Бедная женщина не понимает, что произойдет, если ее родство с Константином подтвердится. Софью же арестуют! И хорошо будет, если учтут состояние ее здоровья и не посадят. Она станет нищей, лишившись денег Эммы, ее московской недвижимости… Ради всего святого…

   Роза приложила руки к груди.

   – Виола! Умоляю вас, если увидите на ее ноге шестой палец… если поймете… В общем, убедите Софью остаться Эммой. Она ничего не приобретет, вернув свое имя, только потеряет. Получит опозоренную фамилию, станет дичью для журналистов, лишится дома во Флоридосе и очутится в какой-нибудь дыре… вроде этой. Нет, нет, ваша знакомая – Эмма! Скажите, ведь это так?

   – Сейчас мне трудно делать какие-либо выводы, но я учту ваши слова. Очень постараюсь, поговорю с Поспеловой по душам, – заявила я. – Вероятнее всего, она и впрямь Эмма.

   – Надеюсь вечером услышать то же самое, – заплакала Роза. – Если же… Ох, я никогда не смогу обнять Сонечку, побоюсь выдать ее. Ну зачем вы пришли сюда? Почему нарушили мой покой? Калистидасу остались на земле считаные дни, я бы ушла за ним, зная, что там встречу всех своих любимых и родных… Как умирать понимая: Сонечка тут одна, без помощи…

   Я осторожно погладила Розу по плечу.

   – Успокойтесь, думаю, что это – Эмма.

   Экономка подняла голову.

   – А я думаю – нет, – прошептала она. – Урна с прахом Сони захоронена в склепе. Я иногда прихожу на кладбище, смотрю на могилу Оливии – и сердце дрожит. Гляну на табличку с именем Софьи и ничего не ощущаю. Я всегда понимала: что-то здесь не так! Ну не могла моя душа не почуять горя. Там, в урне, пепел Эммы, а Соня жива. И это ужасно!

   Нога нажала на педаль, руки повернули руль. А мысли побежали по руслу, проторенному во время разговора с бывшей экономкой Калистидасов…

   Шестипалость – очень заметная примета. И Роза абсолютно права: если у вас есть лишний отросток на руке или ноге, то в семейной истории непременно найдется кто-то, от кого вы получили это отличие. Соня была приемной дочерью, и если бы Калистидасы очень захотели, они сумели бы найти ее родителей. Впрочем, кто являлся биологическими отцом и матерью девочки, мне абсолютно неинтересно. Меня занимают другие вопросы.

   Почему Эмма постоянно носит белые носочки? Она скрывает свой дефект? Стесняется шестипалости или не желает демонстрировать рубцы от ожогов? Если верно второе предположение, то это Эмма. А если под носком прячется еще один палец, то… возникает повод задуматься. Неужели, глядя на свою ступню, Поспелова не испытывала удивления? Хотя… у нее ведь амнезия после аварии, и Антон, если он автор ужасной пьесы с пожаром, сумел убедить жену в том, что она с детства имела необычную ногу. А если нет и Поспелов искренне считает, что вытащил из огня Эмму, то… Стоп!

   Я изо всей всей силы нажала на тормоз, «Мерседес» встал, как вкопанный, Лео беззвучно слетел с заднего сиденья на пол. Я обернулась, подняла котопса, погладила его и сказала:

   – Прости, милый.

   Лео издал тихий писк и вновь задремал. Я оперлась на руль. Хорошо, что на шоссе, ведущем к Сантири, мало машин и никто не сидит у меня на хвосте. В Москве экстренное торможение привело бы к аварии. Но мне в голову пришла замечательная мысль, вследствие которой мои ноги стали жить собственной жизнью, отдельно от мозга восходящей звезды детективного жанра.

   Если у Эммы на ступне есть шестой палец, то Антон точно злоумышленник, а возможно, даже преступник. В отличие от несчастной женщины, он не терял память и прекрасно знает, как выглядели ноги супруги. Поспелов полагает, что не осталось людей, способных опознать Софью, – Оливия мертва, Калистидаса не выпустят из тюрьмы. Но убийца забыл про Розу! Вопрос: захочет ли уцелевшая женщина поднимать скандал, когда реально оценит, какие неприятности ждут ее в случае «воскрешения» Софьи? Что перевесит – желание наказать мерзавца Поспелова или чувство самосохранения? Хотя я рано записала бизнесмена в преступники. Вдруг Эмма, стянув носок, воскликнет:

   – У меня нормальная ступня, пять пальцев, как у всех.

   И буря уляжется. Эмма – это Эмма. А Антон заботливый муж, который еще и мужчина, ему нужна женщина, поэтому Поспелов завел любовницу и не рвется в Грецию. Эмме привиделся страшный сон, только и всего.

   Стоп. А Жаклин? Она ведь была! И Нина что-то скрывает. По какой причине после разговора со мной девица кинулась в центр Сантири? Причем ушла от «наружки», как профессиональный спецагент!

   Я вытащила телефон, набрала номер Эммы, выслушала быструю фразу на греческом языке и бросила трубку на сиденье. Поспелова все еще на пляже. В первый день во Флоридосе Раиса предупредила меня, что из-за окружающих гор часть прибрежной полосы находится вне зоны действия мобильной сети. Большое неудобство, скажете вы? Вовсе нет. Те, кто приезжает в рай, хотят остаться без «поводка». К тому же, сделав всего несколько шагов вверх по лестнице, вы оживите трубку.

   Я въехала в Сантири и повернула в переулок бывших жен. Ну, Нинуля, держись, сейчас тебе мало не покажется!

   Но напрасно я нажимала на звонок – никто не спешил открыть дверь, за занавесками не мелькало лицо хозяйки. Похоже, Нина еще не вернулась домой. Небось шляется по магазинам или сидит в самом пафосном местном заведении, поедает лобстеров. И она не приезжала домой – на дороге от ворот к гаражу валяется несколько упавших с дерева целых апельсинов, а колеса автомобиля непременно бы раздавили их.

   Сгорая от желания побеседовать по душам с экс-женой Зарубина, я выехала на центральную улицу городка. Ну и где тут наиболее дорогой ресторан? Может, вон та харчевня под бело-голубой маркизой? Напротив веранды есть несколько свободных парковочных мест, перегороженных столбиками с цепями, – в трактире явно ждут постоянных посетителей.

   Я притормозила у преграды. Будто из-под земли выскочил худенький кудрявый паренек и спросил:

   – Ланч?

   – Неплохо бы пообедать, – машинально ответила я по-русски.

   Подросток пришел в крайнее оживление:

   – Мадам из Флоридоса?

   – Ты хорошо владеешь иностранным языком, – польстила я подростку.

   – У моего отца бизнес – ресторан и гостиница, – затараторил мальчишка, – там бывает много ваших. Россия – великая страна. Русские – богатые, щедрые люди!

   – Согласна с тобой. А сейчас отодвинь столбик, – попросила я.

   – Вы хотите съесть ланч тут? – чуть ли не с ужасом поинтересовался паренек. – Поверьте Федору, это нельзя.

   – Кто такой Федор?

   – Я, – гордо ткнул себя в грудь мальчик. Затем махнул рукой в сторону харчевни: – А там подают тухлую еду!

   – В самом деле? Однако это странно!

   – Федор не обманывает. Федор знает. Федор видит, как у Одиссея прошлогоднюю рыбу за свежую выдают.

   – Хозяина трактира зовут Одиссей?

   – Верно!

   Я улыбнулась. Ну просто персонаж Гомера! Вот уж не думала, что в Греции еще в ходу те, классические, имена.

   – Федор отведет вас в хорошее место, – зашептал подросток, – тут, совсем рядом.

   – Разве красиво ругать бизнес своего отца? – укорила я его.

   – Одиссей мне не отец! – возмутился Федор. – Я просто тут стоял. Увидел, что вы решили припарковаться, и предупредил вас. Одиссей шлюха! Мадам из Флоридоса никак нельзя у него есть! Стыдно!

   – Как же ты догадался, что я не из Сантири?

   – Номер, мадам, – подросток ткнул грязным пальцем в «Мерседес», – такие есть лишь во Флоридосе. Вы богатая русская. Жена бандита. Добро пожаловать! Езжайте сюда! Можно я к вам сяду? Дорогу показать.

   – Федор, мне нужен лучший ресторан Сантири, – твердо сказала я.

   – Конечно, мадам.

   – Очень дорогой.

   – Конечно, мадам.

   – Такой, где сидят женщины в брильянтах.

   – Да, мадам.

   – И даже утром они в золоте!

   – Русские красиво одеваются, – закатил глаза Федор. – Мой отец сам приготовит вам барабульку. Это – м-м-м…

   – Федор, мне не нужен трактир твоего отца!

   – О, мадам…

   – Покажи мне лучший ресторан!

   – У нас едят жены бандитов, – выдвинул последний аргумент Федор. – И заходил очень известный ваш человек – Сергей Сергеев.

   – Я не слышала его фамилию.

   – Он же ваш президент! – укоризненно вздохнул Федор. – Богатый русский, с большой охраной. Еще я вас абсолютно бесплатно отвезу в лавку с настоящими древностями. Там подлинные камни!

   – Спасибо, но я не собираюсь покупать украшения.

   Федор засмеялся.

   – Нет, мадам, это древние камни. Вы на экскурсии ездили? В Микены, например. «Львиные ворота» и гробницу Агамемнона видели? На мысе Сунион со святилищем Посейдона побывали? Там рядом в четыреста пятидесятом году до нашей эры произошла Марафонская битва, поэтому есть марафонская дистанция для бегунов.

   – Ты, наверное, отличник?

   – Да, мадам. А в свободное время помогаю отцу. Знаете, что туристы любят привозить из Греции? Камни. Идут по Акрополю и подбирают кусочки. Но ведь сколько людей было – миллионы! А камни все лежат. Почему их все не разобрали?

   – Не знаю, – растерялась я.

   Федор захихикал.

   – Каждое утро приезжают грузовики из каменоломен и вываливают обычные осколки породы. Люди думают, что они древние, и подбирают. И так по всей Греции, иначе туристы нас по кусочкам растащат.

   – Хитро!

   – Но я знаю Азефа, вот у него все подлинное. Вы про Гефеста слышали?

   Я порылась в закоулках памяти:

   – Да-да, хромой бог-кузнец…

   – Так вот во время работы Гефеста от скалы отлетали искры, падали на землю и превращались в камни. Их мало, и они приносят удачу. Хотите купить?

   – Позднее. А сейчас – в ресторан! – велела я.

   – Налево, – принялся командовать Федор, – теперь направо. Прямо.

   Внезапно с правого тротуара прямо под колеса машины ринулась черная кошка, я мигом вдавила в пол педаль тормоза. С левой стороны дороги появилась девочка лет восьми, не больше, она схватила киску и бросилась к моей дверце. Думая, что малышка испугалась, я опустила стекло и крикнула:

   – Не волнуйся, кот абсолютно не пострадал.

   Девчушка подлетела к «Мерседесу».

   – Це плохо, гадость! – с ярко выраженным малороссийским акцентом заявила она. – Удачи вам не будэ. Чорны кот – беда!

   – Ты полагаешь? – улыбнулась я.

   – Так, так, – закивала малышка. – Надо примету переделать!

   Мне стало интересно.

   – Каким образом можно с этим бороться?

   – Дай десять долларов. Снесу кота назад, и удача вертается, – хищно заявила вымогательница.

   Федор покраснел и сказал что-то по-гречески, девочка в мгновение ока исчезла.

   – Ты ее знаешь? – удивилась я.

   – Бизнес для детей, – нехотя буркнул подросток. – Видят хорошую машину, один кота выпускает, вторая его ловит и за деньги обещает назад отнести.

   Мне стало смешно.

   – И хорошо они зарабатывают?

   Федор насупился:

   – Не знаю, я людей не обманывал. Стоп! Вот вам лучший ресторан.

   Мальчик выскочил из машины и закричал что-то по-гречески. Из небольшого трактира вышел полный усатый грек и, кланяясь, завел меня в абсолютно пустой полутемный зал. Я села на стул. Ясное дело, проходимец Федор меня обманул. Тут нет ни одной дамы в брильянтах, здесь вообще никого нет, харчевня не пользуется популярностью у олигархов и их родственников, Нина сюда ни за какие коврижки не пойдет.

   – Еду будем есть? – спросил хозяин.

   – Ладно, – согласилась я, ощутив голод, – но только свежую.

   – Лопату хотите?

   – Штыковую? – вздрогнула я. – Зачем?

   – Она вкусная, – причмокнул Федор, появляясь из недр трактира, – русские бандиты ее обожают.

   – Лучше рыбу, – быстро ответила я.

   – Лопата не мясо, – уточнил подросток.

   Я поитересовалась:

   – А из чего же она?

   – Из лопаты, – заявил Федор, – сегодня разделали.

   – Я бы предпочла сибаса…

   – Не сезон, мадам, – серьезно возразил мальчик. – И дорадо нехороша. Барабульку ели когда-нибудь? Маленькая рыба, но очень вкусно.

   – Хорошо, – согласилась я. – А что на гарнир?

   – Лопату, – возвестил Федор.

   – Она же рыба!

   – Нет. Лопата – это лопата. Не мясо, не рыба, не птица.

   – Будь по-твоему, – сдалась я, – барабулька с лопатой.

   – А соус?

   – На ваш вкус.

   Федор что-то сказал отцу, тот потер руки и исчез на кухне.

   Пару минут в ресторане царила сонная тишина, потом послышался грохот, и в зал влетела девушка лет шестнадцати, настоящая красавица. В руках она держала газеты. Не обращая на меня ни малейшего внимания, посетительница стала выкрикивать что-то на греческом языке. Из кухни высунулся хозяин.

   – …? – Судя по интонации он задал ей вопрос.

   Девушка подняла руки к потолку и заорала:

   – …! …! …! Калистидас!

   – О! О! О! О! – завопил папа. – Костя! Калистидас!

   Я, услышав знакомую фамилию, навострила уши. В зал вошел Федор.

   – …? – поинтересовался мальчик.

   – …! О! Калистидас! – запрыгала девушка и развернула газету. – …! Вашингтон! …! Костя! …! …! …! Андропулос! Калистидас!

   – О! О! О! – закачался отец Федора, потом посмотрел на меня. Выкрикнул: – Барабулька о'кей! – и исчез на кухне.

   Девушка продолжала нараспев читать статью из газеты, по изумленному лицу Федора было понятно, что его ошеломили новости.

   – Что случилось с Константином Калистидасом? – не выдержала я.

   – Он умер в тюрьме, – ответил Федор. И вдруг покраснел: – Вы понимаете по-гречески?

   – Фамилии на всех языках звучат одинаково. Я сообразила, что с Калистидасом произошло какое-то событие, которое затронуло его бывшего ближайшего приятеля Андропулоса из Вашингтона.

   Федор уставился на меня.

   – Вы не жена русского бандита, – разочарованно отметил он.

   – Нет, но имею средства, чтобы оплатить барабульку. А еще заплачу тебе, если ты переведешь статью, – предложила я.

   – Это не очень хорошая газета, – покачал головой Федор, – она много врет. Тут сплетни, слухи…

   – Калистидас! Мария! – заорали с улицы, и в ресторан вбежала женщина лет сорока, одетая в длинное черное платье. – …! …! …!

   – О! – выдохнул Федор.

   Тетка схватила пульт от телевизора, экран замерцал, появилось изображение мужчины в костюме. Корреспондент сыпал словами с такой скоростью, что его речь напоминала пулеметную очередь, но присутствующие великолепно понимали говорящего.

   На экране возникло помещение то ли морга, то ли больницы, камера продемонстрировала каталку, на которой лежало тело пожилого мужчины.

   – А! – в едином порыве воскликнули хозяин трактира, Федор, девушка и тетка.

   Затем вновь последовали комментарии репортера и появилась панорама Вашингтона. Затем старик, смотревший прямо в объектив, монотонно забубнил заученный текст.

   – О… о… о… – застонала вся компания. – Мария!

   – Переведите мне, – занервничала я.

   Федор отмахнулся.

   – Сейчас! Три минуты! О! А! О!

   – Роза! – подпрыгнула девушка.

   – Мария!!! – застонала тетка.

   – О!

   – А!

   – Федор! – закричала я. – Сколько ты хочешь за перевод? Называй любую сумму!

   – Газета не врет, – потрясенно сказал он. – Невероятное событие! Вы знаете историю Калистидаса?

   – Да, – кивнула я, – он в тюрьме за взятки.

   Федор открыл газету и начал довольно бойко переводить текст на русский язык.

   – «Вчера в семь утра в больнице от инфаркта скончался Константин Калистидас. Несмотря на обещание пересмотра дела и уменьшение срока заключения, он никогда не признавал себя виновным…»

   – Погоди! – перебила я Федора. – Здесь дана фотография мужской ноги с шестью пальцами. К чему этот снимок?

   – Сейчас, мадам, по порядку, у меня не очень хорошо получается переводить, – стал кокетничать Федор.

   – Ты изумительно говоришь по-русски, продолжай.

   – «Даже перед смертью Константин отказался признаться во взятках. Он умирал в сознании, его последняя фраза была: „Я не виновен“. Не успели тело Калистидаса накрыть простыней, как случилась новая смерть. В пригороде Вашингтона, в собственном доме, покончил с собой Арис Андропулос, некогда ближайший друг Константина, человек, который представил следствию бумаги, подтверждавшие факты преступной деятельности Калистидаса. Газеты и телеканалы нашей страны шокированы получением предсмертного сообщения Андропулоса. Арис не только записал свою речь, но и запечатлел свой уход из жизни на пленку. Несколько лет Андропулос испытывал тяжкие страдания, он знал, что неизлечимо болен, но продолжал бороться с болезнью. Арис был любим друзьями, его считали образцом для подражания. Потеряв много лет назад супругу Марию, Арис более не женился, он хранил верность покойной и жил в своем особняке один. Что же заставило Андропулоса застрелиться перед камерой? Физические муки? Нет, душевные страдания. Ниже мы приводим полный текст его предсмертного сообщения…»

   Федор остановился и перевел дух.

   – Продолжай! – велела я.

   Подросток повиновался.

   – «Многие годы нас с Марией считали счастливой семейной парой, но никто не знал, что красивый фасад скрывает гнилой дом. В первое время после свадьбы мы хотели завести ребенка, но Мария не беременела. Жена обратилась к врачу, который, проведя исследование, вызвал в кабинет меня. В результате анализов выяснилось, что бесплодным в нашей паре являюсь я, а Мария способна зачать и выносить дитя. Для любого мужчины невыносима мысль о физической ущербности, я очень не хотел, чтобы Мария знала правду, и уговорил врача не сообщать ее жене. Сейчас, осознавая то, к чему привело мое стремление сохранить мужское самолюбие, я глубоко раскаиваюсь в содеянном и прошу прощения у своей покойной жены Марии. Но много лет назад я счел возможным подкупить доктора, и он сказал моей супруге, что та бесплодна и медицина ей не поможет.

   Жена не хотела сдаваться, она тратила огромные суммы на лекарства и бесполезные процедуры, стала ходить к знахарям, а затем предложила мне усыновить ребенка. Но я был против, не желал воспитывать приемыша. Неизвестно ведь, какая будет наследственность у малыша, а хорошая женщина никогда не бросит ребенка. Я не хотел стать отцом отпрыска преступника. Мой отказ от усыновления сильно огорчил Марию, но потом она вдруг повеселела и спустя полгода сообщила мне о своей беременности. Я не поверил услышанному, а Мария твердила:

   – Господь принял мои молитвы и сотворил чудо.

   Чтобы исключить ошибку, я еще раз прошел обследование, вновь убедился в своем стопроцентном бесплодии и задал жене прямой вопрос:

   – Кто твой любовник?

   Мария попыталась отрицать факт измены, и тогда мне пришлось показать ей результаты своих анализов. Это был самый ужасный день в нашей жизни. Узнав правду, Мария стала рыдать, а я, не сдержавшись, накинулся на нее с кулаками, требуя ответа на свой вопрос. В конце концов супруга призналась: несколько месяцев назад она ездила за покупками в Париж и там изменила мне с каким-то итальянцем.

   После бурного выяснения отношений мы с Марией пришли в себя. Я предложил ей сделать аборт и забыть о случившемся, сказал, что готов простить измену.

   Мария плакала и умоляла сохранить ребенка.

   – У нас родится очаровательный малыш, – уверяла меня она.

   Но я не хотел каждый день видеть перед собой свидетельство измены жены с каким-то прощелыгой и понимал, что никогда не смогу хорошо относиться к этому ребенку, даже если он будет ангелом. В конце концов я силой отвел Марию к доктору, и тут выяснилось неожиданное обстоятельство: срок беременности был слишком велик, оперативное вмешательство могло убить Марию.

   Следующие дни были ужасны. Жена все время рыдала, я перестал управлять собой. В субботу к нам пришел Константин Калистидас. Мы с Марией попытались сделать вид, что в семье царит покой, но не выдержали и начали скандалить. Калистидас остановил нас и сказал:

   – Арис, друзья существуют для того, чтобы протягивать руку помощи. Что у вас происходит?

   И Мария рассказала Калистидасу правду. Константин сначала растерялся, но потом воскликнул:

   – Из любого положения есть выход! Мы с Оливией хотим взять ребенка из приюта. Думаю, лучшим выбором станет малыш, который лежит под сердцем у Марии. И я, и жена никому никогда не расскажем, кто является биологической матерью новорожденного, а Мария будет уверена, что ребенок живет в любящей его семье.

   На тот момент предложение Константина показалось нам замечательным. Мария уехала в провинцию, родила там девочку. Матери не показали ребенка, малышку сразу передали Калистидасам, которые впоследствии никогда и ни от кого не скрывали, что воспитывают приемыша.

   После того как Калистидасы получили Софью, наши отношения стали не такими близкими. Вернее, я и Константин остались лучшими друзьями, а вот между Оливией и Марией начались трения. Оливия, наверное, ревновала девочку к фактической матери и старалась лишний раз не показывать ей дочь. Да и мне тоже. Всякий раз, когда я приходил к Константину, Софья либо спала, либо гуляла с няней. А Мария злилась на Оливию и говорила подруге гадости. Мы с Константином поняли, что женщинам лучше временно не общаться, и прекратили семейные посиделки, встречались в городе, без своих вторых половин.

   Затем Калистидас получил назначение в Москву и уехал из Греции. Теперь мы встречались редко, лишь во время их отпуска, который Калистидасы проводили на родине. София росла, и я понимал: несмотря на сомнительность происхождения, девочка ведет себя достойно. Оливия и Константин обожали дочь и дали ей прекрасное воспитание. Но иметь дело с Софьей мне совершенно не хотелось, я удачно избегал встреч с нею, за всю жизнь видел ее пару раз и то мельком.

   Константин ретиво делал карьеру. В восхождении по служебной лестнице он опередил меня, стали поговаривать о предстоящем переезде Калистидаса в Вашингтон. Я претендовал на то же место, но понимал, что мой послужной список далеко не так впечатляющ, и предполагал развитие такое событий: Константин переедет в Америку, а меня отправят в Россию, и это будут пиковые точки нашей карьеры. США более престижны, Калистидас займет высокое положение, я же останусь чуть ниже, но все равно окажусь на хорошем месте. Ни меня, ни Константина пока не предупреждали о кадровых переменах, но мы оба чувствовали: в начале осени наша жизнь изменится.

   В конце мая Константин с семьей приехал на родину. Мы хотели встретиться, но я был занят. Первого июня Софья Калистидас участвовала в соревнованиях по танцам – это был благотворительный марафон, средства от проданных билетов поступали бедным семьям.

   Во время своего выступления Софья потеряла туфельку. Лодочка отлетела на значительное расстояние и очутилась около первого ряда зрителей, как раз возле моего места. Мне пришлось встать, взять туфельку и подать ее Софье. Приемная дочь Калистидасов стояла на одной ноге, и вместо того чтобы просто отдать ей башмак, я сам не пойму почему, вероятно, из-за присутствия огромного количества людей и прессы, решил продемонстрировать мужскую галантность. Под аплодисменты зала я встал на одно колено и решил обуть Софью. Девушка покраснела и прошептала:

   – Спасибо, я сама справлюсь.

   Но я уже взял ее за ступню. Софья мгновенно поджала пальцы и вырвала ногу. Потом выхватила у меня туфлю и быстро ее надела. Проделала она это молниеносно, но я успел увидеть нечто ошеломляющее – на ее ноге имелся лишний, шестой палец.

   Девушка стеснялась своего недостатка, даже плавать в бассейн она ходила в резиновых туфлях, но танцевальный марафон открыл мне правду: Софья – родная дочь Константина Калистидаса. Я знал, что у моего друга шесть пальцев на ноге и удалить лишний он не может: врачи уверяли, что Константин после операции начнет хромать.

   Решив не пороть горячку, я изучил специальную литературу и понял, что не ошибаюсь. Шестипалость обусловлена генетически, она передается от родителя к ребенку. Можно было предположить, что итальянец, которого встретила в Париже Мария, тоже имел это достаточно редкое отличие, но такое предположение было бы уже из области фантастики.

   И снова у нас с женой состоялся тяжелый разговор, в процессе которого Мария призналась: да, она изменила мне с Константином. Связь была продолжительной, Софья родная дочь Калистидаса. Отношения между любовниками разрушила Оливия, которая, взяв в руки новорожденную, сразу догадалась, в чем дело. Она поставила Косте условие: либо тот навсегда забывает Марию, и тогда Калистидасы воспитывают девочку и уезжают в Москву, либо Оливия требует развода, но в этом случае она во весь голос скажет правду о причине разрыва, отдаст ребенка в приют, а муж потеряет возможность сделать карьеру. Константин оценил ситуацию и принял предложение жены. И Оливия, и Калистидас, и Мария знали правду, дураком был только я.

   Первым моим порывом после того, как я, наконец, узнал правду, было выгнать Марию из дома… Слишком много горя она принесла мне! Но потом я вспомнил о предстоящем назначении Константина в Вашингтон, о своем возможном переезде в Москву и решил действовать иначе. Со мной поступили подло – настал мой черед мстить.

   За короткий срок я сумел состряпать бумаги, свидетельствующие о том, что Калистидас использовал служебное положение для личного обогащения. Подделки были настолько хороши, что мне поверили безоговорочно. Константина посадили в тюрьму и, благодаря моим показаниям, осудили на много лет.

   За день до начала процесса я пришел к Калистидасу в камеру и сказал ему:

   – Ты обманывал меня всю жизнь, теперь ощути на своей шкуре, каково это – жить во лжи. Если попытаешься опровергнуть документы, я расскажу правду о твоих отношениях с Марией, сообщу людям, кто является отцом Софьи. Да, моя карьера закончится, но тебя, Оливию и Марию настигнет заслуженный позор. Вот только что будет с Софьей? Ей придется жить за пределами Греции, выйти замуж за иностранца, человека не своего круга, потому что никто из высших кругов не захочет иметь дело с девушкой, чье имя замарано скандалом. Можешь попытаться спасти себя, но тогда утопишь девчонку, жену и любовницу.

   На суде Калистидас молчал, лишь изредка повторяя:

   – Я не виновен.

   Но кто поверит преступнику? Константина отправили отбывать срок. А меня назначили послом в Вашингтон. Сейчас, за пять минут до смерти, клянусь, что говорю правду: я не думал о такой возможности, хотел лишь отомстить Калистидасу и Оливии. Я считал, что отправлюсь в Москву, но начальство решило иначе. Никакого намерения сделать карьеру, утопив Константина, я не имел, мною управляли иные мотивы. Не скрою, я испытывал огромное желание развестись с женой, но в этом случае меня бы точно не рекомендовали на пост в США. Повторюсь, я не рассчитывал на взлет карьеры, но, когда он неожиданно произошел, не стал терять свой шанс.

   Весть о смерти Оливии застала нас с женой уже в Америке. Я испытал огромную радость, а Мария, наоборот, впала в депрессию. Чтобы развлечь жену, я повез ее покататься на яхте. И тогда случилась трагедия – супруга утонула. Полиция ни на секунду не сомневалась, что имеет дело с несчастным случаем, но я знал: Мария, великолепная пловчиха, покончила с собой.

   Долгие годы я жил в одиночестве, радуясь тому, что Костя гниет в тюрьме. А потом заболел. Тяжелые физические страдания и близость смерти изменили меня. Я понял: нужно покаяться, публично заявить о невиновности Константина, рассказать, цепь каких событий привела к трагедии. Уходя в иной мир, я очень надеюсь, что Константин простит меня. Долгие годы мой разум был опутан паутиной ненависти, лишь на пороге смерти я понял, сколь пагубен путь злобы и мщения.

   Костя, прости меня! Я богат, все мое состояние – недвижимость, сбережения и прочее – завещано Софье Калистидас, под каким бы именем она ни жила, ее потомкам или тем, кому она сама пожелает его передать. Моя последняя воля оформлена по всем правилам, завещание находится у адвоката. Моя исповедь уже отправлена в соответствующие судебные инстанции, и Константина должны вот-вот освободить. В день моей кончины видеобращение и текст признания будут переданы на телевидение и в газеты.

   Еще раз, Костя, прости меня! Люди, не позволяйте ненависти наполнять вашу душу. Пусть ж отпустит мне грех самоубийства и Господь, я более не способен терпеть физические страдания».

   Федор опустил газету.

   – Ну и ну, – вздохнул он, – теперь люди только об одном говорить станут! Здесь еще написано, что судьба сыграла с бывшими друзьями злую шутку. Андропулос и Калистидас скончались вчера почти одновременно. Константин не успел узнать о признании Ариса, тот опоздал с покаянием. Гореть Арису в аду! На его совести столько жизней!

   Я молча слушала подростка. Видно, история потрясла паренька, раз он перестал придуриваться и нести чушь про жен русских бандитов. Федор очень юн и не знает, на какое зло могут толкнуть человека ревность, месть и жажда денег. Меня не удивил поступок Ариса. Увы, на жизненном пути мне встречались подобные ему люди.

   Насторожила меня одна из последних фраз Андропулоса: «Все мое состояние завещаю Софье Калистидас, под каким бы именем она ни жила». Он что, не знал о смерти девушки в аварии? Арис не выпускал из вида семью Калистидасов, почему он остался в неведении? Хотя к Софье у него претензий не было и, может, после кончины Оливии Арис перестал интересоваться ее дочерью? Ведь та жила в России, завершала там образование и пока не собиралась возвращаться в Грецию. Вполне вероятно, что Андропулос считал: Софья жива.

   Представляю, в каком состоянии сейчас находится Эмма! Думаю, она посмотрела новости и уже изучила свою ногу.

   Я вскочила и бросилась к выходу.

   – Мадам! – помчался за мной подросток. – А барабулька?

   – Некогда, – на бегу ответила я.

   – Но отец уже приготовил ее! С лопатой! – настаивал паренек.

   – Спасибо, у меня аппетит пропал, – попыталась я избавиться от Федора.

   – А деньги? – укорил сын трактирщика.

   – Я ничего не ела!

   – Но папа потратил продукты.

   – Пусть сам съест свою барабульку, – не сдалась я.

   – А мои чаевые? – надулся Федор. – Вы обещали мне деньги за перевод газеты.

   Я, добежав до «Мерседеса», остановилась.

   – Ох, прости, дружочек. Вот твой гонорар. Извини, я разнервничалась.

   – Ничего, – повеселел он, пряча купюры. – Приходите еще, папа вам скидку сделает!

   Я проехала несколько кварталов, вынула мобильный и снова набрала номер Эммы. И опять в ушах раздался мелодичный женский голос, сообщавший о недоступности абонента. Я ощутила тревогу: навряд ли Поспелова до сих пор на пляже. Ну не сидит же она целый день без обеда в шезлонге!

   Я выехала на центральную улицу Сантири, одновременно звоня в отель.

   – Хотэл Флоридос, – раздался голосок в трубке.

   – Вас беспокоит постоялица из третьего бунгало.

   – Слушаю, мадам Виола, – тут же перешла на русский язык портье.

   – Могу я вас попросить о небольшой услуге, не связанной с проживанием в гостинице?

   – Мы здесь, чтобы решить любые ваши проблемы.

   – Спасибо. Понимаете, я с утра не могу дозвониться до Эммы Поспеловой. Сначала я полагала, что она на пляже, но сейчас уже вечереет. Скорей всего Эмма забыла зарядить мобильный. Нельзя ли попросить кого-нибудь сходить к ней и сказать, что Виола пытается с ней соединиться. Я нахожусь в Сантири. Хотела заехать еще в одно местечко, но возникла необходимость поговорить с Эммой.

   – Простите, мадам Виола, мы выполним любую просьбу, кроме той, которая направлена на нарушение покоя другого гостя, – сладким, как банановый сироп, голосом замурлыкала портье. – Если мадам Эмма отключилась от внешнего мира, ее желание побыть в…

   – Поспелова живет не в отеле! – напомнила я.

   – Сейчас отправлю на виллу курьера, – живо ответили с рецепшен.

   – Очень мило с вашей стороны, – сказала я. – И…

   Остаток фразы застрял в горле. По противоположной стороне дороги, нагло ревя двигателем, на бешеной скорости пронесся низкий автомобиль нестерпимо желтого цвета. Нина забрала из ремонта свой «ламборджинчик» и сейчас спешила домой.

   – Душа моя! – рявкнула я, выходя из «Мерседеса». – Ты маленько перепутала – живешь в последнем доме, а припарковалась у второго от конца улочки. Или решила прогуляться? Не боишься каблуки сломать? А, Нинуля?

   Девушка обернулась, и я ойкнула.

   – Меня зовут Майя, – слегка надтреснутым голосом представилась незнакомка.

   Я оценила идиотизм ситуации и попыталась превратить все в шутку:

   – Ой, «Ламборджини»! Такая красивая машинка!

   – Петр и Нинке такую купил, – усмехнулась Майя. – У нас у всех они есть!

   – Понятно, – еще больше растерялась я, – вы не Нина.

   – Я похожа на нее? – осведомилась Майя.

   – Ни малейшего сходства! – жарко заверила я. – Ничего общего!

   – Надеюсь, – хмыкнула Майя. – Если вы ищете Нинку, то она в СПА.

   – Где? – переспросила я.

   – В клинике Этери, – ответила Майя, захлопывая крышку багажника. – На выезде из Сантири стоит бело-голубой дом. Нинка там кайфует. Я только что от Этери, делала водорослевое обертывание и шоколадный пилинг.

   – Вы видели Нину? – обрадовалась я. – Она мне срочно нужна.

   Майя попыталась нахмурить гладкий лоб, но, очевидно, мышцы ее лица были частично парализованы ботоксом – брови не захотели сдвигаться.

   – У Этери нельзя никого встретить, – с легким презрением заявила уж не знаю какая по счету жена Зарубина. – Но на парковке стоит желтый «Ламборджини». Сашка, козел, чуркистан вонючий, долго мне тут с сумками прыгать?

   Последняя фраза предназначалась не мне, Майя произнесла ее в домофон.

   – Огромное спасибо! – воскликнула я и села в «Мерседес».

   Майя не солгала – на просторной стоянке у бело-голубого дома стояли два дорогих автомобиля: «Майбах» и похожий на перезрелый лимон «Ламборджини». Едва я въехала во двор, как к «Мерседесу» бросился мальчик в джинсах и белой рубашке.

   – Есть поставить авто место дать ключ! – без запинки оттарабанил он.

   Я протянула парковщику кольцо с брелоком и ключами и вошла в просторный холл. Интерьер убивал своим варварским великолепием. Белые идеально ровные стены были завешаны картинами в золоченых рамах. Прямо у входа красовалось полотно, изображавшее девушку с обнаженной грудью. В руках она держала нечто, похожее на волейбольный мяч. «Лабиринт Минотавра» – гласила подпись. Другая композиция, размером метра два на три, представляла взору толстого мужика. Замотанный в тогу и явно страдающий ожирением, он сжимал в руках гитару. «Великий грек Нерон поет оперу» – сообщала подпись. Я деликатно отвела глаза в сторону. Художник немножечко напутал – Нерон был римлянин. Да, жестокий император обожал петь, заставлял придворных слушать импровизированные концерты, подчас доводил людей, вынужденных стоя внимать его ариям, до обморока. Но вот мог ли Нерон бренчать на гитаре? Думается, один из самых популярных музыкальных инструментов двадцатого века появился уже после кончины правителя Рима. Да и словосочетание «поет оперу» оставляет желать лучшего.

   Еще впечатляли статуи, шеренгой стоявшие вдоль всех стен. Они очень походили на старинные, выглядели не новыми, пожелтевшими, имели множество отколотых частей. Но чья-то рука то ли из стыдливости, то ли желая пошутить, замотала «нижний этаж» богов и богинь ярко-синими махровыми полотенцами. Ковер на полу был белоснежным, настолько чистым, что я испытала желание снять туфли и босиком пройти к стойке рецепшен, за которой сияла улыбкой девушка лет восемнадцати.

   – Мадам? – колокольчиком прозвенела она.

   Я начала наскребать по сусекам памяти знания английского. Вернусь в Москву – непременно пойду на курсы, просто стыдно в наши дни не владеть языком Шекспира.

   – Ай… вонт… sprechen…

   Нет, «sprechen» это по-немецки. Как будет глагол «говорить» на английском? Спикен! Точно. Начнем заново.

   – Ай вонт спикен ту Зарубина.

   – Вы замечательно владеете английским, – на правильном русском языке отозвалась девушка, – но я из России.

   – Похоже, в Сантири каждый второй – выходец из Москвы, – отметила я.

   – Во Флоридосе, Сантири и Пелоппонесусе живет много россиян, – очаровательно улыбаясь, пояснила администратор. – Прекрасный климат, море, приветливое коренное население, никаких терактов. Что еще нужно человеку?

   Я закивала. Действительно! Это так, только десяток миллионов евро в год не помешает, чтобы спокойно обитать в этом раю.

   – Поэтому здесь работает огромное количество ваших соотечественников, выходцев из Украины и Молдавии, – продолжала девушка. – А еще греки массово стали осваивать русский. В любом ресторане вы непременно найдете меню на родном языке и встретите метра, который с вами поговорит. Бизнес! В России много достойных людей, умеющих зарабатывать и красиво тратить средства. Я – Светлана. Чем могу вам помочь?

   – Мне необходимо поговорить с Зарубиной.

   Светлана опустила взор.

   – Косметическая клиника – медицинское учреждение, мы не имеем права сообщать, кто и с какой целью находится в кабинетах.

   – На парковке я видела желтый «Ламборджини» Зарубиной.

   Светлана молча улыбалась.

   – Мы познакомились с ней во Флоридосе, – решила я расположить к себе девушку, – я живу в отеле.

   – Там прекрасно! – оживилась Света. – Но истинное наслаждение можно получить только в СПА у Этери. Ради вас я слегка нарушу правила… Сеанс в клинике длится три часа, прерывать его нельзя, мадам Зарубина освободится не скоро. Чай сюда, живо! Садитесь дорогая… э… э…

   – Виола, – представилась я, – Виола Тараканова. Не очень благозвучная фамилия, наверное, поэтому я пишу свои детективы под псевдонимом Арина Виолова.

   Светлана схватилась за сердце.

   – Господи! Как же я не узнала вас? Сама Виолова!

   – Да, – ощущая удовольствие от искреннего восторга девушки, подтвердила я.

   – Господи! Великая писательница!

   Я покраснела. Мои книги пользуются популярностью, тиражи стремятся вверх, но великой меня пока никто не называл.

   – Гениальная Виолова! – качалась из стороны в сторону Светлана.

   Мне стало неудобно.

   – У нас сама Виолова! – не успокаивалась администратор. – Лучший день в моей жизни! Сюда, пожалуйста, на диванчик…

   Не успела я глазом моргнуть, как Светлана, повторяя хвалебные эпитеты, усадила меня на козетку. Словно по мановению волшебной палочки, на столе появились чайник, коробка конфет, печенье, халва, орешки.

   – Не стоит беспокоиться, – я попыталась остановить лавину заботы.

   – Для меня честь угостить саму Виолову, – прозвучало в ответ.

   Я схватила чашечку и уткнулась в нее носом.

   – Мадам Виола, – заговорщицки прошептала Света, – могу я дать вам совет?

   – Конечно, – кивнула я, – начинайте.

   – Очень нудно сидеть два часа без дела.

   – Согласна.

   – Давайте сделаем вам процедурку, – округлила глаза администратор. – Суперэффект! Рассчитаем время до минутки, выйдете из кабинета, скинув усталость, а тут и Зарубина освободится.

   Я заколебалась. Очевидно, Света поняла мои сомнения и продолжала искушать:

   – Право, несправедливо получится: Зарубина кайфует, а вы маетесь на диване. Ведь вы заслужили отдых! Так много работаете, бедняжечка, ужасно устаете…

   В моем горле заворочался горький ком. Светлана права, бедненькая Виола пашет с утра до ночи и мало от кого слышит слова одобрения. Не скрою, мне хотелось популярности Милады Смоляковой, нашей негасимой звезды детективного жанра, поэтому я очень обрадовалась, когда журналисты стали упоминать мой псевдоним «Арина Виолова» в прессе. Сначала все шло хорошо, меня называли «подающей надежды», «даровитой» и даже «многообещающим автором». Но по мере возрастания тиражей сироп стал сменяться уксусом, а затем один уважаемый ежемесячник опубликовал рейтинг писателей, в котором Арина Виолова оказалась на пятом месте. Ей-богу, я до сих пор считаю, что автор статьи ошибся, но публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. Борзописцы, держа наперевес заточенные ноутбуки, кинулись клевать печень Виоловой. Теперь я с ужасом открывала газеты, каждый день в них печаталась очередная «сенсация». «На Арину работает пять бригад литературных негров»; «Стыдно читать бредни графоманки»; «Романы Виоловой кропает муж-мент»; «Арина купила себе ожерелье из глаз обезьяны, внесенной в Книгу рекордов Гиннесса»; «Детективщица питается икрой страуса»…

   Было бесполезно взывать к порядочности газетчиков и пытаться объяснить им, что страус не мечет икру, а несет яйца. Я просто перестала покупать газеты. А потом поняла: слава кажется привлекательной, пока ты не знаменит. Теперь меня с восторгом будут ругать и постесняются хвалить. Впрочем, и Арина Виолова закалилась, ее уже трудно задеть, брешь в броне защиты проделывает лишь незамутненное восхищение простых читателей. Таких, как Светлана.

   От полноты чувств я шмыгнула носом, и администратор бросилась ко мне:

   – Виолочка, я плохого не посоветую! Мы вам скидочку оформим!

   – Во Флоридос меня отправило издательство «Элефант», – зачем-то уточнила я, – оно же взяло на себя все расходы. Мне велено ни в чем себе не отказывать.

   – Чудесненько! – захлопала в ладоши Света. – Но скидочка не помешает. Десять, нет, пятнадцать процентов, как виповскому випу.

   Сердце мое наполнила гордость. Эх, жаль никто из знакомых не слышал, как меня назвали «виповским випом»!

   – Шоколадное обертывание, мезотерапия камнями, массаж угрем, и вы скинете десять лет, – пообещала Светочка.

   Ко мне вернулся скептицизм:

   – Это маловероятно.

   Света приложила палец к губам.

   – Тсс! Сколько мне, по-вашему?

   – Ну… восемнадцать.

   – Ох, спасибочки, Виолочка! Сорок семь.

   Я чуть не проглотила чайную ложку.

   – Сколько?!

   – Увы, увы, – затрясла головой Светлана. – Моя дочка на работу пошла. Я уже бабушка.

   – Невероятно! Потрясающе!

   – Ничего особенного, – понизила голос администратор. – На лбу и висках ботокс, в губах гель, в складочках на щеках силиконовый наполнитель, в уголках рта гиалуроновая кислота. Добавьте сюда пилинг, татуаж бровей и глаз, липомоделирование подбородка, пересадку волос на голову, фотоомоложение, коллагеновые маски, армирование шеи, укрепление бюста, лимфодренаж по всему телу, обертывания, массаж, регулярные сеансы криотерапии – и вот вам эффект. Конечно, мне пришлось удалить два ребра – талия уже не та, сделать коронки на зубы, гелевые ногти на все конечности, эпиляцию…

   Я ошарашенно моргала. Похоже, Света – Терминатор, у нее практически ничего своего не осталось. Разве что язык родной, вон как бойко красавица им чешет.

   – Но лучше начнем, – потерла руки администратор. – Таня!

   Из коридора выплыла дородная дама в голубом халате.

   – Надеюсь, ты узнала всемирно известную писательницу Арину Виолову? – грозно спросила Света.

   – Ой, конечно! – закатила та глаза. – Обожаю вашу книгу про трех мушкетеров и эту… ну… где поумирали и бабка, и внучка, и Жучка…

   – Про репку? – уточнила я. – Там, вроде, все живы остались.

   – Нет, – заулыбалась Таня, – я отлично знаю, что про нее Пушкин писал. У вас же еще волк имелся! И куча боевых слонов!

   – Таня наш лучший косметолог, – перебила ее Света, – идите в кабинет.

   Я пошла за Татьяной, но вспомнила вдруг про котопса и остановилась.

   – Извините, Светлана, у меня в машине Лео.

   – Ведите его сюда, – деловито скомандовала бабушка-весна, – у нас роскошная программа для мужчин.

   – Он кобель, – уточнила я.

   Света кивнула.

   – Можете не волноваться. Никаких отношений с клиентами, кроме рабочих.

   – В смысле кот, – объяснила я, – животное.

   – Отлично вас понимаю, – проявила сочувствие Света, – я жила с подобным экземпляром. Неуправляемый Казанова. Охальник.

   – Лео с четырьмя ногами и хвостом, – я предприняла новую попытку разъяснить ситуацию.

   Глаза Светы расширились.

   – Да ну? Сейчас пригласим вашего спутника!

   – Светлана, – перебила администратора Таня, – вернись в Сорренто! Он кот типа мяу-мяу. С шерстью.

   – В смысле, настоящий Барсик? – осеклась красавица-бабуля.

   – Уж не плюшевый, – отрезала Таня.

   Я с благодарностью посмотрела на косметолога и пояснила:

   – Лео давно сидит в «Мерседесе». И, если честно, я не уверена, кто он от рождения: спереди вроде собака, а сзади Мурка. Но Лео, наверное, хочет погулять.

   – Что же вы раньше молчали о кисоньке? – засуетилась Света. – Сейчас ее Никас выведет, помоет, почешет, напоит, накормит. Мы здесь все обожаем животных!

   – Пойдемте сюда, – решительно заявила Таня и уволокла меня в кабинет.

   – Я могу вам показать паспорт.

   Таня засмеялась:

   – Не пойдет. Для правильной процедуры необходима истина. Ну не бойтесь. Только отключите мобильный, он помешает.

   Я выполнила просьбу и умостилась на небольшом кусочке пластика. Что-то загудело, заклацало, из прибора, похожего на принтер, выползла лента бумаги.

   – Что тут у нас? Сейчас прочитаем… – запела Таня. – Сколько лет нашим частям? Кожа лица – семьдесят, тела восемьдесят, грудь шестьдесят восемь, ягодицы пятьдесят три. Ну да, филей почти у всех на высоте. Руки – сто, ноги – сто двадцать. Вполне приличный результат.

   – Вы полагаете? – дрожащим голосом осведомилась я. – Мне вообще-то еще далеко до пенсии. Я думала, что нормально выгляжу. Ну, может, немного гусиных лапок образовалось. А тут – семьдесят… восемьдесят… сто двадцать… удавиться хочется.

   – А смысл? – откликнулась Таня, распахивая белый шкафчик. – Ну повеситесь, и чего? Моложе не станете, наоборот, в результате удавления совсем испортитесь. Следует соблюдать главный принцип: не навреди. Бросайте сюда одежду, я предлагаю уникальную омолаживающую процедуру из масла морских водорослей пингваниум.

   Я, уже успевшая снять часть шмоток, замерла с вытянутыми вверх руками, потом с интересом спросила:

   – Разве у травы есть жировая прослойка?

   Таня рассмеялась.

   – Бывает же оливковое масло, а это водорослевое.

   – Понятно.

   – Виола Тараканова, – представилась я, – пишу детективы под псевдонимом Арина Виолова. Где Эмма?

   – Зачем она вам? – вопросом на вопрос ответил полицейский.

   – Поговорить.

   – Это невозможно.

   – Поспелова жива?

   – Вы волнуетесь за ее безопасность? – гнул свое страж порядка.

   Мое терпение лопнуло.

   – Послушайте! Я автор десяти криминальных романов…

   – Рад за вас.

   – И мой муж майор, он служит в Москве в уголовном розыске. Его зовут Олег Куприн, – бойко выложила я свои козыри, предусмотрительно не упомянув о разводе. – Поэтому я хорошо осведомлена о полицейских правилах. Я имею очень важную для Эммы информацию, мне необходимо поговорить с ней.

   – Олег Куприн? – неожиданно усмехнулся грек. – Здорово! Как он поживает? Такой же тощий и кудрявый?

   – Похоже, вы никогда не встречались с моим мужем, – возразила я. – Он постоянно борется с лишним весом, волос у него на голове практически не осталось, а те, что есть, никак нельзя назвать кудрявыми.

   – У вашего мужа имеется родинка на лице? – вдруг спросил полицейский.

   – Нет, но есть на шее, ближе к затылку, – растерянно ответила я, – врачи давно советуют ее удалить, но Олег все никак не решится.

   Полицейский встал.

   – В России меня звали Романом, – сказал он, – а здесь переиначили в Рамоса. Кстати, я вас видел. Достаточно давно, на дне рождения у Вити Малышева. Как только вы вошли в комнату, я сразу подумал: дама похожа на бабу Олега. Но решил, что это просто совпадение. А уж когда фамилию назвали… Редкая она у вас.

   Я заморгала и вдруг вспомнила: большая комната, длинный стол, заставленный бутылками и стаканами, а вот закуски очень мало, она разложена по блюдечкам и вся состоит из гастрономии: сыр, колбаса, шпроты. Никаких салатов, даже нет культового «оливье». Малышев убежденный женоненавистник, супруги у него нет, постоянной дамы сердца тоже, поэтому Витькина квартира похожа на мрачную берлогу. А вот гости пришли парами. Мы с Куприным только поженились, и это был наш первый выход в свет в качестве супругов, именно тогда я познакомилась с его коллегами. Ближе к концу праздника появились еще двое молодоженов. Мужа я помню смутно, а вот жена – красивая, темноволосая, не по-московски смуглая – врезалась в память. Наверное, я не забыла ее еще и потому, что девушка плохо объяснялась по-русски, и народ стал подшучивать над ней. Говорили что-то вроде: «Рома, не учи ее по-нашенскому балакать. Начнет – потом не остановишь!»

   – Вспомнила? – улыбнулся Роман.

   – Да, – подтвердила я. – Вы, кажется, через полгода после бракосочетания уехали на родину жены. Олег тогда расстроился, говорил, что вы отличный специалист, жаль терять такого.

   – Мы в Грецию перебрались, – объяснил Роман, – здесь и осели. Сначала жили на острове, а потом, когда Флоридос превратился в курорт для русских, начальство меня сюда направило. Может, перейдем на «ты»? Какими судьбами ты здесь?

   – Сейчас объясню. Только скажи, что с Эммой?

   – Она умерла, – с полицейским спокойствием заявил Роман.

   – Не может быть! – заорала я.

   Толстяк поднял руку.

   – Тише, тише. Ты давно дружишь с Поспеловой?

   – Нет.

   – Она находилась в тяжелой депрессии, – пожал плечами Роман. – Здесь все знали, что Эмма инвалид. Поспелова жила обособленно, на местные тусовки не ходила, по магазинам тоже. Всякие там СПА, прогулки на катерах, вечеринки – все мимо. Только не подумай, что она была изгоем, которого сторонились. Нет, Эмму жалели, сначала присылали ей приглашения, но она никогда их не принимала. Кстати, Поспелова первой из русских поселилась во Флоридосе. Прояви она хоть малую долю интереса к местному обществу, могла бы играть в нем заметную роль. Но Эмма предпочла затворничество. Последнее время она заговаривала о самоубийстве, тому есть свидетели.

   – Кто? – одними губами спросила я.

   – Горничная, – ответил Роман. – Она гречанка, рождена в смешанном браке, мать русская, отец местный. Девушка слышала, как Эмма плачет по вечерам. Поспеловой следовало обратиться к психотерапевту. Вероятно, ей мог бы помочь и психиатр, выписал бы таблетки. Но Эмма нашла другой выход – она выстрелила себе в лицо.

   – Ее убили! – твердо сказала я. – Стопроцентно! Кто-то решил сымитировать добровольный уход Эммы из жизни.

   – У тебя есть какие-то сведения, позволяющие сделать такой вывод? – поинтересовался Роман.

   – Где тело Эммы? – занервничала я.

   В ту же секунду из коридора донесся лязг и леденящий душу скрип.

   – Думаю, его сейчас погрузят в спецмашину и отправят в Сантири для вскрытия, – сказал Роман.

   – Мне необходимо взглянуть на Поспелову.

   – Зачем?

   – Надо! Очень! Все потом расскажу в деталях. Но сначала… Пожалуйста! – взмолилась я.

   – Ладно, – спокойно согласился Роман. – Но хочу предупредить: зрелище не для слабонервных.

   – Я выдержу.

   – Хорошо, – кивнул полицейский, встал, открыл дверь и резко сказал что-то по-гречески. Потом посмотрел на меня: – Прошу!

   Я выползла в коридор, увидела каталку, черный блестящий мешок, застегнутый на молнию, и двух парней в ярко-синих ветровках. Один из санитаров чуть приоткрыл застежку.

   Я едва не заорала от ужаса – вместо лица была кровавая маска. Платок, которым Эмма повязывала голову, чуть сбился набок, очки отсутствовали.

   – Ну? – поинтересовался Роман. – Все?

   – А где ее очки? – прошептала я, борясь с тошнотой. – Они целы?

   – Да, найдены под диваном в самом углу, у стены, и приобщены к уликам, – пояснил полицейский. – Теперь ты должна рассказать мне…

   – Вели санитару расстегнуть пакет до конца, мне необходимо взглянуть на ступню Эммы, – выдавила я из себя.

   Роман поднял брови, потом отдал распоряжение парню. Молния медленно поползла вниз. Обнажилась верхняя часть туловища, тоже залитая кровью, потом показались руки, которые кто-то аккуратно сложил на груди. Я вздрогнула, кисти были белыми-белыми, а вот ногти сверкали алым лаком, и создавалось впечатление, будто женщина покрасила их своей кровью. Ноги скрывали шелковые шаровары с резинками на щиколотках и белые носочки.

   – Представляю, как она мучилась, учась после больницы ходить заново, – неожиданно вздохнул Роман.

   – Пусть снимут носок, – ткнула я пальцем в ногу Эммы.

   Услышав новый приказ Романа, парень натянул резиновые перчатки и аккуратно стащил носок.

   – У нее шесть пальцев, – с изумлением констатировал Роман. – Эмма Поспелова имела весьма оригинальную примету.

   – Это не Поспелова, – прошептала я, – ты видишь перед собой Софью Калистидас.

   Глаза Романа превратились в щелочки.

   – Кого?

   – Дочь Константина Калистидаса, того самого, который умер только что в тюрьме. Чиновника, обвиненного во взятках. Неужели ты не смотрел сегодня телевизор? Один из ваших каналов показывал исповедь Ариса Андропулоса…

   – Ее сегодня транслировали все каналы, – перебил меня Роман. – И газеты писали, и радио говорило. Только про Калистидаса и Андрополуса и судачат. Но подожди! Если это Софья, то где Эмма?

   – Думаю, ее прах находится в урне, захороненной в семейном склепе Калистидасов, – ощущая сильное головокружение, ответила я.

   – Просто невероятно, – протянул Роман.

   – Сейчас попробую объяснить, – пообещала я, – только налей мне воды.

   Спустя час Роман потрясенно сказал:

   – Твой рассказ звучит фантастично.

   – Но это правда! Проведите ДНК-анализ. Тело Константина еще не захоронено, все станет ясно. Эмму… то есть Софью убили!

   Роман встал и начал расхаживать по гостиной.

   – Муж в шоке, – сказал он внезапно, – ему стало плохо. Хорошо, что Феба вернулась и нашла его.

   – Ты о чем? – изумилась я, – про какого супруга толкуешь? И кто такая Феба?

   – Горничная, – ответил Роман, – она вечером уходит в домик, который стоит в саду. Эмма не любила, когда прислуга оставалась в особняке на ночь. Феба запирала двери, включала фонари и до утра не показывалась на глаза хозяйке. Сегодня Эмма распорядилась сделать ужин, велела купить бутылку дорогого шампанского, накрыть стол, а когда Феба, выполнив поручение, вернулась на кухню, буквально за десять минут до приезда Поспелова, хозяйка приказала горничной:

   – Сгоняй в лавку, купи две ароматические свечи – непременно ваниль с корицей. Потом зажги их в моей спальне.

   – Романтический ужин… – пробормотала я. – Погоди, она ждала мужа? Антона? Из России?

   – Ну да, – кивнул полицейский. – Феба помчалась к торговцу, но на пороге была остановлена хозяйкой…

   Эмма крикнула:

   – Не вздумай возвращаться без свечей!

   Прислуга испугалась и спросила:

   – А вдруг их не будет в магазине?

   – Съезди в Сантири, – неожиданно предложила Эмма, – там они точно есть. Да поторопись, у тебя не более полутора часов. Мы сначала поужинаем, поговорим. Давай, ноги в руки, вперед!

   Чтобы не рисковать, Феба сразу порулила в Сантири, купила свечи, вернулась домой, прошла на кухню, взяла зажигалку и на цыпочках двинулась в хозяйскую спальню. Путь лежал мимо гостиной, из-под двери вырывалась полоска света, и раздавались звуки музыки. Думая, что хозяева наслаждаются общением с мужем, Феба тихонечко постучала, потом приоткрыла дверь и пробормотала:

   – Ой, простите, я принесла…

   – Помоги, – простонал мужчина, сидевший на полу. – Воды! Эмма… помоги ей… мне…

   Феба перепугалась до крайности. Схватила телефон, набрала номер «Скорой помощи» и только потом повернулась к дивану. Зрелище, представшее перед ее глазами, оказалось ужасным – все вокруг лежащей Эммы было залито кровью, на ковре валялся пистолет.

   Роман замолчал.

   – Теперь, после моего рассказа, ты понимаешь, что она никак не могла покончить с собой? – зашипела я. – Поспелова не знала, кем была. С одной стороны, ее мучило внезапно проснувшееся воспоминание об аварии, с другой – она уже не считала себя Эммой! Она попросила меня помочь ей выяснить правду. Ну какой смысл ей стрелять в себя, а? Зачем тогда она открывала мне свои тайны? Нет, Эмма хотела жить и расставить все точки над «i». Думаю, она сегодня тоже смотрела телевизор и узнала новость о Калистидасе и Андропулосе.

   – Вероятно, – кивнул Роман, – это же самое горячее происшествие.

   – Значит, Эмма окончательно поняла: она – Софья, – заявила я. – Тем более у нее не было повода стрелять в себя!

   – Думаешь, раз она выяснила правду, убедилась в нечестности Антона, то депрессия прошла? – поморщился Роман. – Наоборот! Только представь себе состояние женщины, которая осознала ужасную истину: последние годы она была марионеткой в чужих руках.

   Я оперлась руками о журнальный столик.

   – Да пойми ты! Признание Андропулоса полностью обеляет Калистидаса. Его дом, земельный участок и деньги – полагаю, немалые – по праву принадлежат Софье. Но еще ей должно достаться и богатство Андропулоса! Сообразил?

   – Нет, – откровенно признался Роман. – Насколько я понимаю, у Эммы не было проблем с деньгами. Дом во Флоридосе недешевое удовольствие, а еще прислуга, машины… На все нужны средства.

   – У Эммы квартиры в Москве, – напомнила я, – она жила за счет сдачи площади. Была обеспечена, но не богата. А как Софья она получила бы теперь кучу денег. Поспелова говорила, что в последнее время Антон не очень-то спешил в Грецию. Так почему он вдруг прикатил? Визит был спонтанным! Мне Эмма о нем не рассказывала. Наоборот попросила: «Как узнаешь что – сразу звони. А еще лучше, приезжай. В любое время, хоть в три утра. Буду ждать, спать не лягу». Значит, появление мужа не планировалось, он сообщил о прилете, наверное, уже садясь в самолет. Антон убил Эмму!

   – А где мотив? – задал традиционный полицейский вопрос Роман.

   – Старый, как мир. Нашел другую бабу, молодую, красивую. Может, она ждет от него ребенка. Вот и пришлось разобраться с супругой-инвалидом. В этой истории много странностей! Кто такая Жаклин? Зачем Нина, очередная жена Зарубина, свела ее с Эммой? И где, кстати, сейчас Антон?

   – В клинике, – озадаченно ответил Роман, – в Сантири. У него плохо с сердцем. Вроде ничего страшного, но на всякий случай его увезли.

   – А Феба, горничная?

   – Тоже в больнице, – пояснил Роман. – С ней сейчас невозможно разговаривать – у нее шок.

   – Эксперт зафиксировал местоположение пистолета? – засуетилась я. – Надо проверить: выпал он из руки самоубийцы или кто-то положил его на ковер. Отпечатки пальцев на оружии чьи? Вообще, откуда в особняке пистолет? Кому он принадлежит? Есть ли на него разрешение? Видел ли кто-нибудь, как Антон вошел в дом? Каким рейсом он прилетел?

   Роман сел на диван.

   – Послушай, это Флоридос.

   – Ну и что?

   – Похоже, ты не очень понимаешь специфику…

   – Чего?

   – Нашей работы, – вздохнул Роман. – Прошли те времена, когда несчастные советские граждане выезжали за рубеж, имея в кармане тридцать долларов. Конечно, их не считали за людей, служащие отелей с хохотом рассказывали истории о том, как балетная труппа из Москвы в целях экономии питалась собачьими консервами, а командированные кипятильником варили макароны в раковине, заткнув ее пробкой. Теперь все изменилось. Это огромная удача для какого-нибудь курортного городка, если его облюбуют олигархи из Москвы.

   – Ага, жены русских бандитов, – усмехнулась я.

   – Ты о чем?

   – Так, пустяки, продолжай.

   Роман вытащил из кармана четки и стал перебирать бусины.

   – Возьмем хотя бы французский Куршавель. Абсолютно ничем не примечательный был поселок, а как поднялся! Думаю, местный мэр счастлив. Администрация Сантири, к юрисдикции которой относится Флоридос, тоже испытала восторг, когда тут начали появляться русские. Отель, кстати, принадлежит одному из москвичей. Сейчас Флоридос и Сантири живут исключительно за счет богатых бизнесменов из России, а также туристов, которым хочется почувствовать свое приобщение к миру больших денег и власти. Сантири по сути одна огромная гостиница, там за деньги найдутся любые развлечения. Почти весь обслуживающий персонал худо-бедно говорит по-русски. Более того, соседние городки вроде Пелоппонесуса тоже имеют свой кусок от пирога: там расположены меховые фабрики, а россияне обожают шубы. Кое-кто селится в Сантири надолго, поэтому там появились русская школа, детсады, клиники. Одно тянет за собой другое. Обеспеченному человеку нужны домработница, шофер, садовник… Соответственно решается проблема безработицы. Флоридос более закрытая зона, сюда туристы не суются, развлечений тут ноль, пляж лишь для своих. А теперь представь, что здесь начнется, если газеты пронюхают правду про Эмму. Конец размеренной жизни – примчатся репортеры, телевизионщики, радийщики, во всех кустах залягут папарацци. СМИ начнут обсасывать не только интересную для греков тему Калистидаса, но и вломятся без спроса в жизнь других олигархов, раскопают их мелкие секреты. И каков результат? Богатый человек хочет покоя, значит, Флоридос опустеет, виллы закроют, отель продадут. Захиреет и Сантири, городок, который расцвел лишь потому, что находится в непосредственной близости от рая. Знаешь, какие убытки понес Куршавель, после того как местная полиция задержала одного из олигархов? Тусовка восприняла сей факт как личное оскорбление. Между собой-то русские грызутся, но как только одного из их компании тронули, мигом сплотились и устроили бойкот курорту. Все, теперь туда едет совсем иной контингент, те, кто мечтал побывать в Куршавеле, но не мог себе этого позволить. Цены еще остаются высокими, но все же значительно упали, местечко перестало носить статус знакового. Пару лет оно будет угасать, затем народ окончательно потеряет к нему интерес, жители лишатся финансового благополучия. Из-за одной ошибки полиции такой резонанс. Я не имею права на ложный шаг – у меня трое детей, и моя семья тоже зависит от благополучия Флоридоса. Поняла?

   – Более чем, – скривилась я. – Думаю, Олег пришел бы в восторг, услышав твою пламенную речь. И что теперь? Позволить убийце разгуливать на свободе? Забыть о несчастной, погибшей от рук негодяя женщине, чтобы обитатели Флоридоса, Сантири и прочих городков могли и дальше облизывать толстосумов?

   – Нет, конечно, – вздохнул Роман. – Но нельзя действовать напролом, переть танком по розам. Необходима крайняя деликатность. Анализ ДНК мы сделаем, но он займет не один час. Мне не позволят поднять шумиху, за излишнюю ретивость я могу потерять работу. А Флоридос и Сантири – два города, где я на своем месте.

   – Давай помогу тебе, а? – зашептала я. – Являюсь частным лицом, писательницей. Какие ко мне претензии? Я очень осторожна, знаю основные полицейские правила и никогда не стану их нарушать. К тому же глуповатая, любопытная бабенка не вызывает подозрений. Я всегда смогу объяснить свой интерес крайне просто: эта история ляжет в основу моего нового детектива, вот я и набираю материал.

   – Кхм… – задумчиво хмыкнул из себя Роман.

   – Тебе бы Эмма никогда не рассказала про свой сон и сомнения, а с Ариной Виоловой поделилась, – выдвинула я решающий аргумент. – Думаю, и горничная Феба будет более откровенна с обычной женщиной, чем с полицией.

   – Ладно, – согласился Роман, – ты права. Мне понадобится…

   – …спецсотрудник, – завершила я. – Я ощущаю свою ответственность за то, что случилось с Эммой-Софьей, и прямо завтра начну работать.

   – На меня не ссылаться! – предупредил Роман. – Но в случае чего – звони.

   – Диктуй номер телефона, – приказала я. – Считай, что получил агента без прикрытия.

   – Мадам Виола? Вы уже встали?

   – Мне посоветовали съездить на экскурсию, – лихо соврала я, – осмотреть развалины храма.

   – Замечательная идея, – дипломатично кивнула «волшебная палочка». – Желаете взять с собой термос с кофе?

   – Наверное, на дороге найдется трактир, – отмахнулась я.

   – И все же, простите за назойливость, – продолжила Раиса, – лучше взять кофе и немного сухого печенья. Впрочем, если прикажете, я поставлю в машину холодильник и снабжу вас бутербродами. Не советую вам питаться в неизвестных местах, тем более в тех точках, где хозяева обслуживают поток туристов.

   – Ладно, – согласилась я, – кладите еду и термос, вот вам ключи от «Мерседеса».

   Когда я села за руль, на заднем сиденье обнаружилась сумка-холодильник, набитая съестными припасами, и небольшая корзиночка для Лео. Внизу стоял яркий пакет, я заглянула в него и улыбнулась. Раиса запаслива, как белочка, подумала даже о котопсе – положила пакетик с сухим кормом, бутылочку питьевой воды без газа, бумажные полотенца и две мисочки. Одним словом, и Лео был снаряжен в дорогу наилучшим образом. Похоже, Раиса и впрямь обожает животных.

   В центральной клинике Сантири я очутилась через полчаса. Подошла к рецепшен и спросила у симпатичной толстушки в белом халате:

   – Вы говорите по-русски?

   – Да, – кивнула девушка.

   – Вчера поздно вечером, скорее даже ночью, сюда из Флоридоса привезли молодую женщину, Фебу. В какой палате она лежит?

   – Фамилия? – спросила администратор, взяв мышку.

   – Увы, не знаю. Феба служит у меня на вилле горничной, родственников у девушки нет, поэтому я пришла ее навестить, – вдохновенно врала я. – Посмотрите в компьютере, навряд ли было много вызовов во Флоридос.

   – Как ни странно, целых два, – отметила толстушка, – но в одном случае больной – мужчина. Да, есть Феба Казирис. Палата триста девять, температура нормальная, состояние удовлетворительное, назначена на выписку после обеда.

   – Отлично, – кивнула я и пошла к лифту.

   Комната, которую занимала Феба, с трудом могла быть названа палатой, скорее уж купе поезда. В крохотное узкое пространство едва влезли никелированная кровать, тумбочка и один стул. Когда я открыла дверь, домработница лежала поверх одеяла с журналом в руках.

   – Доброе утро, – сказала я по-русски, помня, что мать девушки – моя соотечественница. – Меня зовут Виола. Ты Феба?

   – Да, – чуть испуганно ответила горничная. – А что?

   – Сколько тебе лет?

   – Восемнадцать, а что?

   – Давно работаешь у Эммы?

   – Три месяца, а что?

   – Скажи, твоя хозяйка в последнее время сильно нервничала?

   – Вы из полиции? – садясь на постели, поинтересовалась Феба.

   – Нет, я подруга Эммы и хочу знать, как она провела вчерашний день.

   – Хозяйка застрелилась, – поежилась Феба, – из пистолета.

   – Давай по порядку, – попросила я. – Вспомни, какой была Эмма в те месяцы, что ты у нее служила.

   – Нормальная хозяйка, – прошептала Феба, – особо ко мне не придиралась. А то знаете, какие встречаются? С белым платочком по дому ходят, проверяют, сколько пыли на мебели.

   – Эмма не такая?

   – Нет.

   – А ее характер? Она закатывала истерики, орала на тебя?

   – Вы ж ее подруга, – неожиданно огрызнулась Феба, – сами знать должны.

   – Со мной Эмма не стала бы вести себя так, как с тобой, верно?

   Феба кивнула.

   – Впрочем, если хочешь, чтобы вместо меня явилась полиция и устроила официальный допрос, то, пожалуйста, я могу уйти, – заявила я.

   – Простите, – пролепетала Феба. – Очень уж я испугалась! Ужасно! Как увидела… Ой-ой!

   – Эмма тебя ругала? – быстро перевела я беседу в нужное русло.

   – Бывало.

   – Часто?

   – Ну… как получалось.

   – И за что?

   – Чашку разбила, серебряную сахарницу проволочной губкой потерла, кашемировый свитер в машине высушила, и он стал на собачку мал, дубовый паркет дезинфекцией помыла, – перечислила свои прегрешения Феба.

   – Похоже, у Эммы был ангельский характер, – усмехнулась я, – у меня бы ты не задержалась уже на стадии сахарницы.

   Феба обиженно заморгала:

   – Я же не нарочно! Хотела, как лучше!

   – Думается, ты не имеешь надлежащего опыта, – констатировала я. – Любая домработница знает, что стирать изделия из шерсти надо вручную, а сушить на специальной подставке и что полы из дерева несовместимы с хлоркой.

   Феба зябко повела плечами.

   – Я не прикидывалась супер-пупер прислугой. В агентстве мою карточку поставили в ящик, где неопытные. Эмме предлагали других, но она выбрала именно меня. Сказала: «Надоели мне ходячие роботы, хочется видеть в доме нормальное живое лицо». Она меня только за дело ругала, да и то не очень. Хорошая хозяйка была. Рано в домик отпускала, подарки дарила – то сумочку отдаст, то туфли. У нее много вещей без дела стояло! Ботинки, например… Ой, как мне ее жалко!

   По круглощекому, детскому личику Фебы потекли слезы.

   – Эмма жаловалась на жизнь?

   – Мне нет, – всхлипнула Феба.

   – А кому?

   – Плакала в столовой, иногда говорила: «Больше так не могу, лучше умереть».

   – У нее была депрессия?

   – Не знаю, – обескураженно ответила Феба. – Это что такое?

   – Нежелание вставать с кровати, отказ от работы, потеря интереса к жизни, страх перед выходом из дома, отсутствие аппетита, – перечислила я некоторые признаки заболевания.

   Феба начала крутить угол пододеяльника.

   – Ну… просыпалась она в десять, шла на пляж… вот в Сантири не ездила и по Флоридосу не разгуливала. Я ей все привозила, ну там продукты… Только за книгами она сама ходила. Эмма не работала, телевизор в основном смотрела, DVD включала, кино русское, на компьютере играла. И с аппетитом у нее был порядок. Я даже удивлялась, сколько она ест. Прямо за двоих! Могла целую пиццу слопать или сковородку с макаронами. На нее по вечерам жор нападал. Просила меня всегда: «Феба, сделай ужин и отваливай». Нравилось ей в одиночестве есть. Ну чтобы рядом никого!

   – Это не странность, – сказала я, – сама люблю в кровати конфеты пожевать. Может, еще чего-нибудь припомнишь?

   – Не-а, – замотала головой Феба. – Она очень разволновалась, когда муж позвонил, сотовый на пол уронила, и он разбился. Вот! Телефон!

   – А что с ним?

   – На следующий день после того, как я к ней на работу устроилась, – оживилась Феба, – Эмма попросила меня купить телефон. «Съезди, – говорит, – в Пелоппонесус, там дешевле»…

   Горничная поразилась: ей казалось, что богатая русская дама, обитающая в шикарной вилле, не станет экономить на сотовом. Но Эмма настаивала:

   – Возьми самый скромный вариант, без камеры и прочего. И симку с простым тарифом.

   Очевидно, на личике Фебы отразилось неприкрытое недоумение, потому что хозяйка пояснила:

   – Иду на день рождения, хочу сделать подарок маленькой девочке. Зачем баловать ребенка мобильником за большие деньги?

   Феба выполнила приказ. Она тогда еще не знала, какой образ жизни ведет Эмма, и приняла заявление про поход в гости за чистую монету. Но потом горничная увидела, что хозяйка практически не высовывается из дома, и поразилась: ну зачем Поспеловой понадобилась копеечная трубка?

   – Интересно… – кивнула я. – Теперь попробуем вспомнить вчерашний вечер. Тебя послали за свечами?

   Феба кивнула.

   – Эмма предупредила заранее о приезде мужа? – задала я следующий вопрос.

   – Нет. После полудня велела мне ужин готовить, заперлась в спальне и приказала ее не беспокоить. Сказала, голова у нее болит, поспать хочет. А затем вышла и за свечами меня послала, – всхлипнула Феба. – Очень нервничала, истерила, как тогда, с книгой. Прямо завизжала: «Катись и привези!». Я ей по дурости вякнула: «У нас же в кладовой такие свечи есть!»

   – Они действительно в доме имелись? – подскочила я.

   Феба прижала руки к груди.

   – Ну да!

   – И как Эмма отреагировала на твое замечание?

   – Сначала примолкла. А потом побежала в чулан под лестницей, поглядела на стаканчики с ароматическими свечами и по новой завизжала: «Это просто ваниль! А я хочу еще и корицу!» Вот я и поспешила прямиком в Сантири. Там, у дяди Маркуса, купила нужные.

   – Про какую книгу ты сейчас вспомнила?

   Феба вытаращила глаза.

   Я напомнила:

   – Эмма вроде рассердилась на тебя. Ты сказала: «Она истерила, как тогда, с книгой».

   – А… Ерунда! В первый день работы я затеяла генеральную уборку. Там очень пыльно было, – зачастила Феба, – будто давно не мыли или ее прежняя горничная была слепая…

   Пользуясь тем, что Эмма ушла на пляж, Феба принесла пылесос, тряпки и начала методично приводить виллу в порядок. В конце концов она добралась до кабинета, которым, похоже, никто никогда не пользовался.

   Накануне, приведя горничную в дом, хозяйка предупредила ее: «В кабинет не ходи, там убирать не надо». Но утром в пылу рабочего азарта Феба забыла об ее указании.

   В комнате витал особый запах нежилого помещения. Феба открыла окно, затем подошла к одному стеллажу и хотела вынуть книги, чтобы протереть их от пыли.

   – Что ты делаешь? – раздался звенящий от гнева голос Эммы.

   Феба уронила томик, который держала в руках, увидела на пороге хозяйку и пролепетала:

   – Уборочку.

   – Я велела не заглядывать сюда.

   – Да, но ведь тут грязно, – перепугалась Феба.

   – Немедленно уходи! – завизжала Эмма. – Быстро! Прочь! Дура!

   Почти теряя сознание от ужаса, бедная девушка опрометью кинулась через заднюю дверь в сад и затаилась в своем домике. Спустя час в избушку вошла Эмма.

   – Слушай меня внимательно! – гаркнула она.

   – Да, – пискнула Феба.

   – Только я решаю, чем ты занимаешься.

   – Да.

   – Никакой самодеятельности.

   – Да.

   – В кабинет не суешься.

   – Да, – тупо твердила Феба.

   – Поняла?

   – Да.

   – Еще раз посвоевольничаешь – вылетишь вон!

   – Ой, простите, простите, простите! – разрыдалась Феба. – Я хотела вам услужить! Не гоните меня, я научусь! Пожалуйста… Мне некуда идти, мама второй раз замуж вышла, отчим условие поставил: либо я, либо он.

   Внезапно Эмма сделала несколько шагов и обняла горничную.

   – Это ты извини меня, – пробормотала она, – кабинет оборудовал мой муж Антон. Я очень люблю его, но супруг приезжает крайне редко, у него бизнес, мало свободного времени. Я по состоянию здоровья не способна жить в Москве, очень тоскую по мужу, а он не разрешает ничего трогать в рабочей комнате, его бесит, когда мелочи не на месте. Знаешь, почему уволили прежнюю домработницу? Она все переставила на столе Антона. Тоже хотела, как лучше. Супруг приехал, увидел это безобразие и улетел в Москву. Не остался даже на ночь!

   – Ой, ой, ой! – съежилась Феба. – Но я ж не знала! Что теперь будет?

   – Не переживай, – успокоила девушку хозяйка, – я помню, что и где лежало и стояло. Все вновь на своих местах. Только больше никогда не входи в кабинет…

   Рассказав о том случае, Феба замолчала и снова принялась теребить пододеяльник.

   – Ты случайно не знаешь имени горничной, которая служила у Эммы до тебя? – без всякой надежды на успех поинтересовалась я.

   – Знаю, ее зовут Тамара, – шепотом ответила Феба. – Я с ней поговорить хотела и нашла ее. Мне Эся помогла, горничная из отеля. Мы в магазине встретились, посудачили про то да се, Эся мне и сказала, что Тамара теперь в Сантири, в кафе «Руно» убирает.

   – Зачем тебе понадобилась Тамара? – удивилась я.

   Феба заплакала.

   – Так мне жить негде! Отчим выгнал! Мама сказала: «Ты молодая, устроишься, а я другого мужа не найду». И куда мне идти? Хорошо, место с проживанием нашлось. В агентстве удивились: «Повезло тебе. Неопытных обычно не берут, в лучшем случае помощницей к основной прислуге. А чтобы еще и спать в доме, такое вовсе редкость. Держись за место зубами!» А я напортачила в первый же день работы. Вот и подумала: поболтаю с Тамарой, она мне объяснит, что Эмма любит, а чем ее обозлить можно.

   – И как прошла встреча?

   – Она не захотела говорить, – вздохнула Феба. – Заморгала совой и заявила: «Давай, плати, тогда и ля-ля будет. Нет денег – нет беседы!»

   – Алло.

   – Чего вы к «скайпу» не подходите? – обиженно прогудел хрипловатый басок. – Обзвонился весь! Это Марк Аврелий. Я узнал про Ивана Субботина все.

   – Про кого? – растерянно спросила я, открывая «Мерседес».

   – Я Марк Аврелий, – повторил парень, – практикант Олега Куприна. Вы же просили узнать все про фигуранта Ивана Субботина, свидетеля аварии, в которой погибла Софья Калистидас и обгорела Эмма Поспелова.

   – Ой, конечно, – спохватилась я, – это крайне необходимые сведения. Докладывай!

   – По мобиле? – уныло поинтересовался студент. – Это ж сколько бабок уйдет!

   – Через полчаса я буду у компьютера, – пообещала я, – несусь на всех парах в гостиницу.

   – Супер, – повеселел Марк.

   Переступив порог бунгало, я услышала курлыканье, исходящее от ноутбука, и ринулась к письменному столу. Я не провожу все свободные часы своей жизни у компьютера, долгое время я не умела даже включать «вычислительную машину». Но потом оценила удобство электронной почты, справочно-поисковой системы, начала потихоньку осваивать комп и постепенно превратилась в не особо продвинутого, но вполне адекватного пользователя. В особенности мне понравилась возможность болтать со знакомыми в разных городах практически бесплатно – программа «скайп» оказалась замечательной во всех отношениях.

   Я ткнула пальцем в «мышку», из динамика послышалось сопение, на мониторе возникло черное окно. Но оно быстро посветлело, и появилось изображение лохматого парня в дурацких круглых очках.

   – Привет, – помахала я ему, – докладывай.

   Марк заморгал:

   – Это вы, Виола Леонидовна? В прошлый раз у вас видеотрансляция не работала, я лица не видел.

   – Это наш участковый постарался, дело закрыл, – твердо сказала толстая старуха Зинаида Андреевна, жившая через дорогу от Субботина. – Ему, кабану лысому, лишь бы не работать. Бомж Ваньку спалил! А участковый на это глаза закрыл и спустил дело на тормозах: проводка, мол, старая. Враки! Иван аккуратный был, у него жучков не стояло, кругом порядок, даже во дворе ничего не валялось. Он вечно наших мужиков ругал:

   – Напихаете в щиток проволоки и рады! Нет бы понять: на бомбе сидите, полыхнет – и сами сгорите, и детей погубите. Сделайте хорошую проводку! Медную. В избе две вещи главные – крыша и электричество.

   Нет, это бомж постарался.

   – Какой бомж? – напрягся Марк.

   Зинаида Андреевна ткнула рукой в окно.

   – Вон там Иванова избушка стояла. Хоть нас дорога и разделяет, да видно хорошо. По Ваньке часы проверять можно было – вторник, четверг, суббота, девять вечера, у него из банной трубы дым валит. Париться собирается! Я иногда летом на скамеечку сяду, задремлю, потом носом дым учую и к себе в залу бегом. Раз Ванька затопил, мне пора программу «Время» смотреть. Ох, обстоятельный мужчина был! Как будильник! Но помер-то он в понедельник. Понимаешь?

   – Нет, – честно признался Марк.

   – Ох, молодежь, – укоризненно покачала головой старушка. – Говорила тебе: вторник, четверг, суббота. Вот его банные дни.

   – Может, в тот раз он захотел в понедельник помыться?

   – Нет!

   – Почему же?

   – Да я сказала: у него банные дни – вторник, четверг, суббота!

   – Иван не робот, вдруг он вымазался в огороде или сильно вспотел… – возразил Марк.

   Бабка с жалостью глянула на парня.

   – В баню париться ходят! Кабы Ванька извозюкался, чтобы помыться, летний душ есть. Поплескался, и хорошо.

   Но Марка заявление старухи не убедило.

   – Подумаешь! А тут он решил в понедельник в баньке искупаться.

   – А воду где взял? – прищурилась Зинаида Андреевна.

   – В трубе, – растерялся Марк.

   – Да ведь нету у нас водопровода. Ведрами надо воду таскать или баклажку привезти, – стала учить его уму-разуму старуха. – Ванька в девять баню протапливал, а в семь начинал готовиться. Возьмет бидон и тарахтит им к колодцу. Тоже знак мне был: раз Иван за водой попер, пора огурцы пленкой накрывать, вечереет. А помер он в понедельник. Странно!

   – Ладно, – сдался Марк, – допустим. Но при чем тут бомж?

   – И воды он не носил, – не успокаивалась старуха, – баклажкой не гремел.

   – Вы, наверное, не услышали, – возразил Марк.

   – Уши у меня кошачьи, – обиделась Зинаида Андреевна, – и вижу я отлично. Думаешь, ежели много прожила, то развалина?

   – Не хотел вас обидеть, – стал оправдываться студент, – просто вы могли не обратить внимания на шум!

   Не успел Марк закрыть рот, как в распахнутое окно полетел отвратительный скрип, перемежающийся чавканьем и отборным матом.

   – О! – подняла корявый палец собеседница сыскаря, – Спиридонова жена за водой отправила. Ты выгляни на улицу-то. Знаешь, кого увидишь? Мужик рыжий, в джинсах драных и майке черной, у него деревянная тележка, на ней три ведра без крышек. Посмотри, не стесняйся.

   Марк высунулся из окна.

   – Точно! – констатировал он. – А как вы так ловко определили?

   Зинаида Андреевна засмеялась.

   – Восьмой десяток тут живу, колодец в десяти шагах от моей калитки, народ сюда прет как на демонстрацию. Я соседей по шагам различаю, а телеги по скрипу. Уж поверь, не ходил Ванька за водой!

   – Мда, – крякнул Марк, впечатленный услышанным.

   – И как он париться собрался? – подбоченилась старуха. – Не в свой день и на сухую?

   – Не знаю, – ответил Марк.

   – О! И я тоже, – кивнула старуха. – И затопил он в десять, а не в девять.

   – Точно помните?

   Зинаида Андреевна всплеснула руками.

   – Я еще перепугалась. Лежу на диване, в телевизор уставилась, «Время» кончилось, и вдруг дымом потянуло. Я прям подскочила, к окошку сунулась – из Ванькиной бани дым клубится! То-то удивилась – в понедельник… без воды…

   – И как вы поступили?

   Она пожала плечами.

   – Поудивлялась да спать легла. Мне доктор от давления таблетки прописал и велел их на ночь пить. Проглотишь пилюлю – в дремоту сразу клонит. Я голову в подушку и вдавила. А в полночь меня вопль разбудил: «Пожар! Пожар!»

   – Почему вы участковому не рассказали про свои наблюдения? – налетел на бабку Марк.

   – Так я говорила! – сложила она руки на груди. – А он на меня словно на дуру поглядел и в протокол ни слова не записал. Да и понятно, ему до пенсии год оставался.

   – А при чем здесь бомж? – спросил Марк.

   – Перед тем как лекарство проглотить, я пошла на двор, – стала объяснять Зинаида Андреевна. – Гляжу, к Ваньке беспризорный залезает – волосы длинные, штаны рваные, рубашка грязная. Никак чего спереть решил, мерзавец. Сколько сейчас таких развелось – работать не хотят, по чужим огородам шарят. Вон, в Перловке парня поймали, он картошку выкапывал. Люди содють, много сил тратят, ростют, а он…

   – И что вы предприняли, увидав вора? – прервал бабку Марк.

   – В туалет пошла.

   – Не закричали? Не зашумели? Не прогнали?

   – Зачем? Он же не в мой огород лез, – по-крестьянски рассудила старуха. – Чего мне в чужие дела соваться? Ванька сам справится. Я уж потом докумекала: небось бомж Ивана пристукнул и в бане его спалил. Но только нашему участковому все по фигу! И Ванька сам виноват.

   – В чем же провинился несчастный?

   – Деньжата у него завелись, – криво улыбнулась Зинаида Андреевна. – Машину купил, костюм, а еще генератор – такую машинку, которая электричество делает. Дорогая вещь, а он себе позволил. Показал достаток, вот бомжи и прослышали. У нас в лесу их много, беспаспортных, в тот год развелось, и все уголовники. Нельзя перед людьми богатством хвастать. В общем, спалили Ваньку, а участковому это по барабану. Он пенсию хорошую теперь имеет, не чета моим копейкам. Я, когда про Ванькины покупки прослышала, побежала к Субботину и напрямую спросила: «Никак ты наследство получил?» А он прямо весь расцвел от радости и отвечает: «Угу, почти. Прибежали денежки от хорька, вернее, от жены хорьковой, которая на дачку Анны Львовны позарилась, хотела за копейку фазенду купить. Тут-то ей и…» И вдруг замолк. Я его подталкиваю, чтобы дальше говорил, интересно же. А он лоб потер и буркнул: «Я, Зин, выпил слегка, чушь несу. Не обращай внимания. Иди домой, потом покалякаем». На том разговор и кончился…

   Марк вздохнул и продолжил рассказ.

   – Зинаида Андреевна, провожая меня, все недоумевала: ну что за хорек Ивану деньги оставил? Меня тоже это зацепило, и я подумал: может, фамилия такая странная, Хорек? Стал по разным базам искать и нашел Юрия Хорькова, который подал заявление об исчезновении супруги, Рады Сергеевны. В нем имелась одна странность: женщина ушла из дома в тот день, когда случилась авария с Эммой Поспеловой, но муж заявил о ее пропаже через… месяц.

   Я внимательно слушала Марка. Надо будет непременно сказать Олегу, что у практиканта явный талант. Студент не пропустил мимо ушей слова бабки о каком-то хорьке, сообразил про фамилию, не поленился пошарить в разных документах, нашел заявление, насторожился, увидев совпадение дат аварии и исчезновения Рады… И даже съездил к Юрию Хорькову, задал ему необходимые вопросы…

   – Вы собирались покупать дачу? – спросил Марк.

   – Да, – ответил Юрий.

   – А у кого?

   – Уже не помню, – ушел тот от ответа.

   – Не у Эммы Поспеловой? – педалировал Марк.

   – Может быть, – равнодушно пожал плечами Хорьков.

   – А когда пропала ваша супруга? – не отставал ретивый студент.

   – Рада ушла в начале июня, – нехотя признал собеседник.

   – Ну и ну! – восхитился Марк. – А заявление о пропаже вы подали через месяц! Чего же ждали?

   – Она могла вернуться, – протянул Юрий.

   – Здорово, – воскликнул Марк – И часто ваша супруга пропадала из дома?

   Юрий поджал губы. И призадумался. Через минуту вздохнул, открыл рот и явно собрался выдать какую-то историю.

   – Лучше не врите! – предостерег его Марк. – Я найду подруг, коллег вашей жены и опрошу их.

   – Она первый раз исчезла, – коротко выдохнул муж.

   – Ну просто супер! – восхитился Марк. – Вы сейчас женаты?

   – Да.

   – И давно вступили в новый брак?

   Юрий опустил глаза.

   – Слушай, мужик, – не выдержал Марк, – лучше колись, а то отвезу тебя в отдел! Там у нас народ злой, живо к стенке припрут. Круто получилось: супруга исчезла, ты месяц ждал, потом заявление отнес и женился. Нехорошие мысли в голову лезут!

   Юрий потрясенно уставился на Марка.

   – Ну ладно… – наконец выдавил он из себя. – Мы с Радкой разошлись, но неофициально. Она еще та сука была! Пообещала у меня все отнять. Дескать, квартиру пополам, деньги тоже. До драки у нас доходило…

   Юрий нашел выход из положения. И сказал бывшей супруге:

   – Ты из деревни, в Москву приехала на мое готовое. В общем, уматывай назад. Куплю тебе домик, в нем и живи. А квартира мне останется.

   Рада согласилась на сделку, Юрий начал искать варианты, но скоро понял: жена ломает комедию. Делает вид, что ей ничего не нравится, а сама просто тянет время. В конце концов он обозлился и заорал:

   – Завтра едешь смотреть жилье в последний раз! Глядишь дом, и я его покупаю. Все, хорош выкобениваться!

   Рада уехала с хозяйкой продаваемой дачи и застряла на целый день. Поздним вечером в квартире Хорькова раздался телефонный звонок, и спокойный,странный, какой-то корявый голос с причмокиванием произнес:

   – Юрий, твоя баба погибла в катастрофе. Она порулить попросила, вот моя жена, дура, ей баранку и дала. Машина сгорела, теперь тебе убытки платить.

   – Какие? – занервничал не разбирающийся в законах Юрий.

   – «Жигули» сгорели, моя жена в больнице, ее лечить надо, – перечислил несчастья звонивший. – Меня, кстати, Иваном зовут.

   – Еще доказать надо, что Радка за руль села, – заорал Юрий.

   – Легко! – хмыкнул незнакомец. – Я-то живой, успел выскочить из пламени. Моментом показания дам!

   Юрий помертвел. У него вырвалась фраза, полностью отражавшая его отношение к жене:

   – Сука! Нет бы подохнуть тихо, так она и тут ухитрилась меня подставить!

   Незнакомец кашлянул:

   – Вижу, ты не очень переживаешь из-за смерти Рады.

   – Не твое дело! – буркнул Юрий.

   – Получается, что мое, – парировал собеседник. – Вернее, наше с тобой. Там еще один человек погиб при аварии.

   – Не понимаю, – растерялся Юрий.

   – Я с женой разводился, – пояснил мужчина, – у нас как раз дележка имущества была. Полюбовно договорились: мне квартиру, ей дачу. Долго спорили и наконец-то проблему утоптали. Потом дура мне и заявляет: «Хочу не дом, а деньги! Пока не продам избу, никаких бумаг не подпишу. Вдруг ты меня надуваешь? Может, фазенда копейки стоит… Ты, хитрый жмот, себе городскую квартиру оставишь, а мне всучишь сарай? Нет уж. Пусть сначала дачка уйдет в другие руки, тогда и видно будет».

   – Знакомая история, – буркнул Юрий, испытав неожиданное расположение к незнакомцу.

   – Ну поехали дачу смотреть, – продолжал Иван, – я сзади сел, а бабы вперед. Твоя, скажу, еще та прошмандовка. Только тронулись, стала мужа грязью поливать, а моя поддакивает. За десять минут они скорешились, словно одни в «Жигулях». Затем твоя Рада за руль попросилась, и моя ее пустила. Я и говорю: «Хорош идиотничать». Да только моя замечаний не терпела, тут же как завизжит: «Машина чья? Не твоя! Вот и молчи в тряпочку». Сука!

   – Сука, – эхом отозвался Юрий.

   – Повернули влево, – продолжал Иван, – навстречу грузовик. Рада рулем крутанула, машина вильнула в сторону, а по обочине мужик шел.

   – Блин!

   – Пьяный в задницу, еле шагал.

   – Вот черт, – прошептал Юрий.

   – Его сшибло, закрутило, ваще смело.

   – Ну зачем твоя жена мою за руль пустила? – заорал Юрий, – Радка назло мне учиться в автошколу пошла, права недавно получила. Она ж только по прямой ехать могла!

   – «Жигули» вломились в дерево, – не обращая внимания на его крик, продолжал Иван, – загорелись, я успел выскочить, а баб впереди зажало. Короче, сгорели они. Твоя сразу насмерть, моя пока того… жива, но, наверное, тоже скосопятится.

   – Ужас какой! – только и сумел выговорить Юра.

   – Честно скажу, – кашлянул Иван, – мне мою не жаль. Наоборот даже, теперь нет никаких проблем с дележкой квартиры. А ты сильно убиваться по своей станешь?

   – Нет, – признался Хорьков. – Радка из меня год кровь пила, до трясучки довела.

   – Значит, нам авария помогла, – констатировал Иван. – Одно плохо. Мужик-то погиб! Небось родственников имеет. Хватятся его, в милицию побегут, узнают про аварию и будут у нас с тобой бабки тянуть. С тебя больше возьмут!

   – Этта почему? – возмутился Юрий. – Чья машина – тот и отвечает!

   – А кто за рулем сидел? Водитель основной ответчик!

   – Хозяйка не имела права Радке баранку давать! И как доказать, что моя жена тачкой управляла?

   – Я-то живой! – напомнил Иван.

   Разговор пошел по кругу, Юрий примолк.

   – Ладно, – неожиданно сказал Иван, – видать, мы с тобой в одном положении находимся. Я ваще-то жениться хочу, ребенок у нас скоро родится.

   – Во! И я тоже после развода в загс собрался, – удивился Юра. – Радка рожать не хотела, а Татьяна с милой душой. Надо же, как у нас одинаково все выходит! И че нам теперь делать?

   Иван чихнул.

   – Машина сгорела дотла, труп не опознать. Никто не видел аварии, на второстепенной дороге все случилось, там одна телега в три часа проезжает, я ушел еще до прихода «Скорой». Короче, если менты спросят, отвечу: «Ничего не знаю! Болею простудой, лежу в кровати. Где жена, понятия не имею, мы давно разбежались, каждый в своей комнате живет. Машина ее собственность. Куда она ездила, не ведаю». Ничего про твою не скажу, понял?

   – Спасибо, – прошелестел Юра. – Но в автомобиле тело найдут?

   – Обгорелые кости, – фыркнул Иван. – Может, водитель по дороге кого подсадил? Нет, тут все чисто. Да и местные сыскари, думаю, суетиться не станут. Главное, нам не напортачить. Заявление о пропаже жены надо нести дней через тридцать. Если станут спрашивать, чего так поздно спохватился, отвечай, что она и раньше уезжала с любовником. Непременно прокатит. А если вдруг по костям сообразят, кто погиб, то к нам какие претензии? Мы дома были. В общем, будем с тобой сообща стараться – выиграем.

   – Ладно, – согласился Юра.

   – Он дурак? – спросила я, когда Марк замолчал.

   – Просто жадная сволочь, – пояснил практикант.

   – Даже не спросил, кто ему звонил! Фамилию, телефон не узнал, поверил в чушь!

   – Ага, – подхватил Марк. – Шуметь не стал, волну не поднял, через месяц в милицию заяву припер. Сами знаете, как к подобным документам в отделениях относятся: не ребенок пропал, не старуха безумная, а молодая еще женщина, вменяемая. Конечно, Юрию сказали: «Небось с любовником укатила, еще объявится».

   – Она не объявилась, – вздохнула я. – Хорьков милицию не дергал, прошло установленное законом время, Раду признали умершей и выдали мужу необходимый документ. Постой, значит, в «Жигулях» была Хорькова?

   – Получается так, – согласился Марк.

   – Но в машине находились трое! Эмма и ее муж поехали на дачу вместе с Софьей. Мне Поспелова так сказала… вернее, Калистидас… Короче, не важно. Их там было трое – Эмма, Антон и Софья, ни о какой Раде речь не шла.

   – Выходит, Эмма про нее забыла. Амнезия.

   – Но вспомнила же она про Софью… – протянула я. – И… вот, однако, странность… прямо нестыковка…

   – Какая? – полюбопытствовал Марк.

   – Эмма рассказывала мне, как она очнулась в больнице и спросила у Поспелова про Соню. Понимаешь?

   – Ну ясно, ей хотелось узнать о лучшей подруге.

   – Нет, ты не словил мышей! – азартно воскликнула я. – Эмма потеряла память. Полностью. Только бытовые навыки остались, Поспелова пользовалась туалетом, нормально ела, но память была белее листа бумаги. Она не могла спрашивать о Соне. Эмма не помнила про Калистидас, ей потом Антон воспоминания оживлял, приносил фото, давал слушать записи. И Эмма-то – Софья! Если она задавала вопрос про Софью, значит, осознавала себя Эммой. Тут несовпадение. Я только сейчас поняла это. Либо она в амнезии, тогда никакого интереса к Софье быть не могло, либо она в памяти и ее вопрос оправдан. Но во втором случае возникают дальнейшие вопросы. Их очень и очень много. Был ли Антон в машине, и если был, то как выбрался целехоньким из горящего автомобиля? Почему сумка Эммы лежала совершенно нетронутая на обочине? Если Юрию звонил Поспелов, назвавшись Иваном, то почему он представился другим человеком? На место аварии прибыла милиция, и Антон, когда ему сообщили о том, что пострадала его жена, не сказал о Раде Хорьковой?

   – Ну… ну… – замямлил Марк. – Скажем, он решил помочь Юрию.

   – С чего бы? – удивилась я. – Мы имеем нескольких действующих лиц и кучу нестыковок. Допустим, Эмма сказала мне правду: на дачу поехали она, Антон и Софья. Значит, в пожаре погибла Калистидас?

   – Да, – подтвердил Марк.

   – Но теперь-то мы знаем, что Соня осталась жива, она жила затворницей во Флоридосе. Конечно, необходимо провести анализ ДНК, чтобы подтвердить родство Софьи и Константина, но я на сто процентов уверена: они отец и дочь. Шестой палец просто так не вырастет. Следовательно…

   – В «Жигулях» сгорела Эмма, – перебил меня Марк. – Антон, сообразив, что Софья потеряла память, выдал ее за свою жену, иначе бы не видать ему денег Анны Львовны.

   – Минуточку! – остановила я Марка. – Тело женщины было очень сильно обожжено. Моя здешняя знакомая – уж и не знаю, как ее теперь называть! – сказала мне, что на Эмме было красное платье, расшитое пайетками. Сейчас такая одежда не редкость, но в год аварии мало кто в Москве имел подобный прикид. Так вот, пайетки склеились бы от жара, а тонкий материал, на который они были пришиты, должен был «привариться» к телу несчастной жертвы. Если бы не шикарная шмотка, площадь поражения была бы меньшей. И снова нестыковочка: Эмма, то есть та женщина, которая жила во Флоридосе под этим именем, утверждала, что Антон, причинив ей страшную боль, натянул на нее, выжившую при аварии, то самое красное платье.

   – Вот видите! – обрадовался Марк.

   – Маленькая деталь: где он его взял?

   – Ну… стащил со второй женщины… – неуверенно сказал Марк.

   Я только вздохнула и продолжила:

   – Теперь еще одна нестыковка в рассказе моей знакомой. Она, когда взяла в руки медальон, сказала, что вспомнила аварию, И что видела на обочине тело Эммы с вывернутой шеей. Антон стащил с нее одежду…

   – И что?

   – Но машина горела, значит, платье Эммы не могло сохраниться. Либо пожар вспыхнул не сразу. Но тогда почему так изуродовало Софью? Все неправильно! Не связывается! Если выжила Софья, то как на ней оказалось платье Эммы? Кто сидел за рулем? Иван, как следует из протокола, спас женщину за рулем, а пассажирка погибла, и она, по словам Субботина, была одна. Где Рада?

   – Может, она не ездила с Поспеловыми? – предположил Марк.

   – И пропала!

   – Ну… бывает.

   – А Юрию звонил некий Иван, вообще никак не связанный с делом Эммы?

   – Нет, – был вынужден признать Марк.

   – Где тогда Рада?

   – Не знаю.

   – Куда подевался во время аварии Антон?

   – Непонятно.

   Я перевела дух.

   – Теперь вспомни милицейский протокол. В нем Поспелов не упомянут. То есть Антона не было в момент аварии в машине. И я верю гаишникам, которые составляли бумагу. Так что же произошло там, на дороге?

   – Неизвестно, – талдычил Марк.

   – Вот докопаемся до сути произошедшего на шоссе, тогда многое прояснится, – вздохнула я. – Слушай новое задание. Отправляйся к Хорькову и заставь его сказать правду. Задай вопросы: откуда он узнал, что Эмма продает дачу; каким образом к таинственному Ивану попал номер телефона Юрия. Сдается мне, Хорьков слукавил. Он, похоже, хорошо знал либо Эмму, либо Антона. И еще. Тебе надо выяснить…

   – Чай, кофе, поздний ланч? – предложила женщина лет сорока по-русски, когда я вошла в полутемный, приятно прохладный после жаркой улицы зал.

   – Спасибо, – улыбнулась я. – Вы Тамара?

   – Нет, – с явным недовольством ответила официантка. – Тома уборщица.

   – Можно ее увидеть?

   – Приходите завтра.

   – Сегодня не Тамарина смена?

   – Она в клубе «Фреш», – пояснила женщина, – там вечеринка «Тутси».

   – Что? – не поняла я.

   Официантка окинула меня подозрительным взглядом.

   – Вы вообще кто?

   – Отдыхаю в отеле.

   – Котором?

   – Во Флоридосе, – коротко ответила я.

   Женщина расплылась в широкой улыбке.

   – Первый раз приехали? Я угадала?

   – Точно! На мне написано, что я ранее не бывала в Греции?

   – Живете во Флоридосе и не знаете про «Тутси»! Это самая шикарная тусовка лета, – ввела меня в курс дела официантка, – о ней потом полгода судачат. Начинается в четыре часа дня, длится сутки – марафон веселья. Там сегодня все богатые и знаменитые, в основном – русские.

   Я вздрогнула. Значит, и Нина Зарубина непременно появится на веселье, она не упустит момента покрасоваться перед публикой.

   – Где расположен клуб?

   – На северном выезде из Сантири. Слева увидите арку, ее там всегда во время праздника ставят.

   – Спасибо, – кивнула я и поспешила к машине.

   Уже подъехав к увитой цветочными гирляндами картонной «красоте», я внезапно ощутила беспокойство. На пафосных вечеринках, как правило, строжайший фейс-контроль. Пройду ли я его? На мне ни вечернего платья, ни брюликов…

   Один из охранников, маячивших у арки, поспешил в мою сторону. Я опустила боковое стекло и приготовилась к долгому разговору, но секьюрити неожиданно сказал по-русски:

   – Рады видеть гостей из Флоридоса. Простите, дальше на машине нельзя, «Мерседес» отгонят на стоянку, вот парковочный номер.

   – Спасибо, – сказала я и, старательно изображая из себя королеву, выбралась из машины. – Куда идти?

   – Прямо, до берега, – пояснил охранник, – здесь буквально пара шагов. Хотите, вас проводят?

   – Благодарю, не надо, – царственно отказалась я от помощи.

   Интересно, каким образом стражник догадался, что я живу во Флоридосе? Или у него в руках есть список обитателей отеля с фотографиями? Дурацкий вопрос крутился в голове, пока я шагала по посыпанной красным гравием дорожке. В конце концов меня осенило. Номер «Мерседеса»! Предприимчивый подросток Федор, дежуривший у ресторана в надежде переманить в трактир отца богатого клиента, кинулся ко мне потому, что по регистрационному знаку «Мерседеса» сразу вычислил – он из Флоридоса.

   Как это ни глупо, но после разрешения этой маленькой проблемы у меня стало легче на душе. Если ты способен разбить крохотный орех, то и с крупным справишься, надо лишь упорно колотить по нему молотком.

   – Возьмите подарок, – колокольчиком прозвенела стройная девушка, ясное дело, блондинка, стоявшая у входа в клуб.

   – Что это? – спросила я, забирая крохотную железную коробочку.

   – Сувенир от одного из спонсоров мероприятия, – пропела красавица, – прикольная штучка.

   Пустячок, а приятно. Не знаю, как вы, а я очень люблю подарки, даже крохотные. Настроение резко улучшилось.

   – Спасибо, – кивнула я и вошла в зал.

   Тут ко мне сразу вернулся страх. Вдруг сейчас увижу толпу роскошно одетых декольтированных дам с алмазными диадемами на парадных прическах? Окажусь Золушкой без платья и кареты…

   Но тусовка выглядела разношерстной. Ни одной помпезной фигуры в смокинге или кринолине со шлейфом. Простые брюки, джинсы, легкие сарафаны и минимум косметики на загорелых лицах. Женщины явно не все ходили к парикмахеру – основная масса красавиц просто стянула волосы в конский хвост. Вот педикюр у всех был безупречен, и я искренне порадовалась, что надела утром не босоножки, а балетки (мои-то лапы подвергались в последний раз данной процедуре в Москве, и сейчас кое-где лак облупился). Лак… ногти… В голове заворочалась какая-то мысль, очень важная…

   – Шампанское, мадам! – гаркнули сбоку.

   Я вздрогнула и увидела официанта в белой куртке.

   – Шампанское, – повторил он, протягивая мне поднос, уставленный высокими бокалами.

   – Спасибо, не хочу.

   – Напиток лучшего качества, – начал соблазнять меня юноша, – предоставлен спонсором.

   – Голова от спиртного заболит. Скажите, вы видели Тамару?

   Официант живо обежал глазами зал и наконец ответил:

   – Вы ищете мадам Гольдман? Минут десять назад она стояла у выхода в сад.

   – Я не о гостье спрашиваю.

   – О ком же, мадам?

   – Здесь работает женщина по имени Тамара.

   – «Тутси» обслуживает наша компания, – мягко улыбнулся парень, – у нас одни мужчины.

   – Тамара уборщица.

   На лице собеседника появилось выражение глубочайшего удивления:

   – Вам нужна… э… поломойка?

   – Да.

   – Но зачем? – забыв о профессиональной вежливости, воскликнул официант.

   – Мне порекомендовали ее в горничные, – соврала я, – хотела посмотреть на кандидатку.

   – Ясно, мадам.

   – Так где ее искать?

   Парень заискивающе улыбался:

   – Простите, не знаю. Мы не общаемся с наемным персоналом. Но я сейчас выясню и сообщу вам. Можно идти?

   – Ступайте, я буду в зале. Как найдете Тамару, ведите сразу ко мне, – величественно сказала я.

   – Постараюсь обернуться быстро, – заверил официант и испарился.

   Я принялась озираться. Похоже, веселье в полном разгаре. Надо же, у стены стоит пара красивых лодочек на высоком каблуке. Очевидно, их хозяйка, устав от неудобной обуви, без всякого стеснения сбросила их и бегает босиком. Дальше, чуть поодаль от лаковых туфелек, валяется меховая горжетка. Да уж, накинуть на плечи украшение из убитой лисы не самая гениальная идея, если учесть, что все происходит летом, да еще в Греции.

   – Сюрприз, мадам, от спонсора! – прощебетали за спиной.

   Я обернулась. Еще одна белокурая модель протягивала мне крохотную коробочку.

   – Подарочек, – сказала девушка.

   – Спасибо, я уже получила при входе.

   – Возьмите еще.

   – Можно?

   – Конечно! Там прикольная штучка, – захихикала блондиночка. – Суперская! Берите, берите…

   Я взяла упаковку, подождала, пока приветливая красавица уйдет, и открыла крышечку. Из груди вырвался вздох восхищения.

   На темно-синей бархатной подкладке лежали два крылышка из белого шоколада. Конфетки выглядели потрясающе и пахли ванилью. Создавалось впечатление, что некий ангелок, пролетая мимо клуба, обронил крылья, и они таинственным образом спланировали в жестяную упаковку. Блондинка права, сувенир замечательный.

   В ту же секунду я ощутила голод. Надо бы поискать столы с закусками… Но едва я направилась в глубь зала, как в сумочке ожил телефон. Звонил Гарик Ребров, глава издательства «Элефант».

   – Как дела? – поинтересовался он.

   – Замечательно, – придав голосу бодрость, ответила я, – отдыхаю по полной программе.

   – Купаешься?

   – И загораю, – соврала я. – Правда, ко мне плохо солнце цепляется.

   – Отель нравится? – продолжил расспросы Гарик.

   – Сплошной восторг, – ответила я.

   – Ты в ресторане? – неожиданно спросил собеседник.

   – Да. А как ты догадался?

   – Музыку слышно.

   – Твоей наблюдательности можно позавидовать, – решила я сделать комплимент Реброву, – сегодня здесь устроили вечеринку.

   – С фуршетом? – насторожился Гарик.

   – Ну конечно, я как раз двигаюсь в сторону банкетных столов, – ответила я, проглотив слюнки.

   – Стой! – воскликнул Гарик.

   Я замерла:

   – Что случилось?

   – Не смей прикасаться к еде!

   – Очень есть хочется!

   – Не трогай угощенье!

   – Но почему?

   – Оно не свежее!

   Я засмеялась.

   – Гарик, каким образом ты, будучи в Москве, определил качество салатов в Греции?

   – Вилка, на тусовках едят только лохи и журналисты! – зачастил Ребров. – Если на вечеринке больше сорока человек, устроители экономят на количестве тарталеток, а кухня на качестве продуктов. Организаторы стараются заплатить поменьше денег, а повара надеются заработать, поэтому не докладывают в салаты мясо, уменьшают порции, а вместо деликатесных крабов используют одноименные палочки. Зальют смесь соусом, и никто не поймет, что там внутри.

   Я, успев за время нашего разговора отмереть и подойти к длинным столам, уставилась на миски с салатами и спросила:

   – Ты полагаешь?

   – Стопроцентно уверен! – с жаром воскликнул Гарик. – А яйца… Они точно будут несвежими. Один из моих сотрудников поел на вечеринке «оливье» и попал под капельницу.

   Я вздрогнула и переместилась левее, к длинным блюдам, где лежали морепродукты.

   – С рыбой свои хитрости, – несся дальше Гарик. – Закупают осетрину пятой свежести, протирают ее тряпкой, смоченной в хрене, тонко нарезают и сверху маскируют соусом «Песто», зеленой такой штукой. Самая лучшая заливка, чтобы скрыть плесневелые места.

   Я, в этот момент нацелившись на кусок белуги, украшенный тем самым «Песто», дернулась и пошла к горячим блюдам.

   – Всякие там шашлычки, куриные крылышки, котлетки и прочее тоже нельзя трогать, – вещал Ребров. – Хуже них только суши. Лучший способ самоубийства – слопать на вечеринке рис с куском сырого лосося.

   Я в полном отчаянии уставилась на столы. Можно подумать, что Гарик находится где-то рядом, до такой степени точно он описал меню.

   – Эй, ты чего замолчала? – занервничал издатель. – Уж не начала ли подбираться к пирожным? Взбитые сливки…

   – Неужели ничего нельзя пробовать? – в ужасе воскликнула я.

   – Нет, – отрезал Гарик.

   – Но очень хочется есть!

   – Потерпи.

   – Я до жути проголодалась!

   – Сейчас потусишь и отправишься в приличный ресторан.

   – Но зачем тогда выставляют угощенье, если его никто не ест?

   – Так принято, – тоном учителя, беседующего с первоклассницей, ответил Гарик.

   – Ну не глупо ли… – вздохнула я, отправляя в рот виноградину, которую отщипнула от кисти, лежащей в огромной вазе. – Тогда могли бы отказаться от рыбно-салатно-мясного изобилия и поставить одни фрукты. Вот от них ничего плохого не будет!

   – Ошибаешься, – тут же отбил подачу Гарик. – Возьмем к примеру виноград. Его, как правило, не моют, не хотят заморачиваться. Возьмут из ящиков и уложат в вазы. И что происходит с человеком, который слопал виноградину?

   Я машинально проглотила означенную виноградину и эхом отозвалась:

   – Что?

   – Только представь, какие приключения претерпели ягоды, пока очутились на столе, – печально сказал Ребров. – Сначала их собирали грязными руками, потом запихивали в ящики, везли в аэропорт. По дороге на ягоды осела пыль, а над взлетной полосой витают пары бензина. Потом виноград отправился на склад, в магазин… Через сколько рук он прошел? Есть гарантия, что в массе сборщиков, грузчиков, продавцов, поваров, официантов нет ни одного больного гепатитом, туберкулезом, герпесом, СПИДом?

   – Вирус иммунодефицита передается другим способом, – прошептала я, внезапно ощутив резь в желудке.

   – Ну о СПИДе пока мало известно! – откликнулся Гарик. – Ладно, насчет данного заболевания я с тобой согласен, но ведь холера или чума тоже не очень приятные штуки.

   Я вспотела от ужаса. Будь она неладна, та виноградина, которую я слопала!

   – Надеюсь, я предостерег тебя? – заботливо поинтересовался издатель. – Помни, писательница Арина Виолова нужна всем, читатели не переживут твою смерть! Да и заголовки в газетах, типа: «Известная детективщица объелась на тусовке и скончалась от инфаркта желудка», будут смотреться не очень красиво! Я никогда даже не подхожу к банкетным столам. Разве что съем конфету!

   – Шоколадку? – воспряла я духом.

   – Да, – подтвердил Гарик. – Вот шоколад безопасен. Надо найти коробку или вазу и отыскать конфету без начинки. Лучше всего, если она будет в бумажке. Ну ладно, желаю тебе хорошо повеселиться! Кстати, ты там случайно не пишешь новую книгу?

   – Нет, – по-глупому честно ответила я. И, тут же спохватившись, воскликнула: – Да! Уже половину накропала!

   – Понятно… – грустно протянул Ребров. – До встречи!

   Я сунула трубку в сумку, достала из нее одну из жестяных коробочек, полученных от устроителей, и откинула крышечку. В словах Гарика есть сермяжная правда, лучше забить голод сладким. Я вытащила белые ажурные крылышки. Конфета аппетитно пахла ванилью. Если честно, я не люблю белый шоколад, не понимаю, почему масса из молока и сахара без всякого признака какао-бобов, называют «шоколадом», но сейчас с большой охотой засунула в рот лакомство. Вопреки ожиданию, крылышки не сразу начали таять.

   – Мадам… – тихо произнес рядом мужской голос.

   Я быстро засунула пустую тару в недра сумки и подняла взгляд. На расстоянии вытянутой руки стоял официант, тот самый, что отправился искать поломойку.

   – Уборщица Тамара выносит мусор, – еще больше понизив голос, сказал молодой человек, – она находится во внутреннем дворе, туда можно пройти через сад.

   Я хотела поблагодарить услужливого парня, но в тот момент крылышки рассыпались, во рту возник странный вкус чего-то отвратительного, абсолютно несъедобного. Больше всего на свете мне захотелось выплюнуть это, но как это сделать в присутствии сотен гостей, под пристальным взглядом официанта?

   Я икнула и поняла, что омерзительная субстанция, отчего-то имевшая знакомый привкус, поднимается в нос. Ноздри защипало со страшной силой!

   – Мамочка! – взвизгнул официант. – Из вас пена лезет! Как у бешеной собаки… Ай! Павел Степанович! Па-а-авел!!!

   – Семен, прекрати орать, – приказал высокий мужчина лет сорока, выныривая из-за колоны. – Что на сей раз? Если уронил тарталетки, тихо собери, те, что не помялись, положи назад на блюдо и… О господи! Что с ней?

   – Взбесилась, – прошептал Семен, вжимаясь в стену и прикрываясь пустым подносом. – С самого начала она мне странной показалась – отправила меня искать уборщицу, а потом пену стала пускать. Па-а-авел Степанович, че с ней? Это заразно? Мы все умрем?

   – Прекрати, идиот! – зашипел распорядитель. – Говорил же управляющему: рыба на грани, нельзя ее подавать. Да только кое у кого жадность раньше его самого родилась! Заявил мне: «Ничего, побольше „Песто“ нальем. А если дома кому поплохеет, мы ни при чем».

   Ощущая, что земля уходит из-под ног, я схватила бутылку с минералкой, сделала пару глотков и поняла, что мне стало только хуже – небо напоминало каток, а пена теперь полезла еще и изо рта.

   – У вас эпилепсия? – поинтересовался Павел.

   Я попыталась ответить «нет», чуть не подавилась обильными пузырями и помотала головой.

   – Сифилис? – отшатнулся Семен.

   – СПИД? – одновременно с ним предположил Павел.

   Злость на двух идиотов победила тошноту, я вытащила железную коробочку и повертела ее перед носом Павла.

   – М-м-м.

   – Что? – не понял тот.

   – М-м-м.

   – Хотите еще подарок от спонсора? – предположил Павел.

   – М-м-м.

   – Сейчас найдем. Семен, принеси сюда…

   Я не дала кретину договорить, дернула его за рукав, открыла крышку и продемонстрировала пустую бархатную подкладку.

   – Случается, – закивал Павел Степанович, – машина куски раскладывает, вот вам и досталась пустая жестянка. Значит, вы так расстроились, что от горя пеной исходите?

   Абсурдность этого предположения поражала. Найдется ли на Земле хоть один человек старше десяти лет, который расстроится до пенообразования, поняв, что ему не досталось шоколадки? И потом, человек не огнетушитель! Люди способны заплакать, заикать, вспотеть, затрястись от злости, потерять сознание, но не пускать пену! Павел – кретин.

   – Не волнуйтесь, – с явным облегчением сказал распорядитель, – сейчас вам принесут другой презент. Эй, Семен, беги за мылом!

   Официант юркнул в толпу.

   – За чем? – от изумления я обрела дар речи.

   – Спонсор вечера компания «Зайфе», – отрапортовал Павел, – выпускает элитное туалетное мыло. Между нами говоря, вы зря уж так расстроились! Спонсоры положили в упаковки крохотные кусочки, правда, прикольного вида, белые и ажурные, как крылья.

   – Туалет… – прошептала я, ощутив позыв рвоты. – Скорей, где он?

   – Сюда, сюда! – Павел схватил меня за руку. – По лестнице вниз!

   Кое-как накрасив губы, я уставилась в зеркало. Очень надеюсь, что никто из моих приятелей никогда не узнает, как писательница Виолова полакомилась куском туалетного мыла. Представляю, какую бурю восторга вызвала бы сия новость у ехидных папарацци. Но я не виновата, меня запугал Ребров. Не расскажи Гарик про тухлые салаты и несвежую рыбу, мне в голову не взбрело бы лопать конфету! То, что в жестянке мыло, я поняла, только услышав приказ Павла Степановича официанту. Крылышки совершенно не походили на мыло, и они пахли ванилью!

   Ладно, хватит себя ругать, эпизод закончился благополучно, мой промах никем не замечен. Сейчас загляну на минутку в кабинку и пойду искать Тамару. Славу богу, голод отступил, мне уже абсолютно не хотелось есть!

   Я открыла пластиковую дверь, увидела унитаз и пришла в негодование. Ну что за люди! Если уж вам пришла в голову идея поднять стульчак, то опустите его назад! Ну зачем это делать? На стене висит коробочка с одноразовыми, бумажными сиденьями, неужели непонятно, что следует вытащить одно, расстелить, спокойно сделать то, зачем вы пришли, выбросить использованную подстилку в мусор, помыть руки и уйти? Ну ладно мужчины, они все неаккуратны, но женщины! И как мне поступить? Не хватать же пальцами стульчак! Я вытянула вперед правую ногу, подцепила круг и стала опускать его на унитаз. Нет, я молодец, здорово придумала. Ну, раз, два… три!

   Туфелька неожиданно соскользнула с ноги и упала в унитаз. Я замерла в позе цапли, потом попыталась оценить размер бедствия.

   Технически выудить обувь легче легкого. Но вы наденете балетку, которая искупалась в общественном сортире? То-то и оно! И как мне теперь передвигаться? Босиком? Слава богу, я утром нацепила прозрачные носочки, но все равно в них неудобно идти по залу. Черт возьми, ну почему со мной постоянно случаются неприятности? А сегодняшний день просто побил все рекорды: сначала я съела мыло, теперь утопила балетку. «Спокойно, Вилка, – сказала я себе, – отчаяние плохой советчик! Из любой безвыходной ситуации, как правило, есть два выхода».

   Забыв, зачем зашла в кабинку, я на одной ноге проскакала до раковины, осмотрелась и увидела на этажерке белые салфетки, свернутые трубочками.

   Через десять минут, тщательно привязав к ступням кусочки махры, я пошла наверх. В конце концов, современные модельеры полны креативных идей, махровые салфетки на моих ногах запросто сойдут за новомодные ботиночки. Главное, чтобы они не свалились.

   Оказавшись в зале, я встала у стены и наметила план действий. Итак, сейчас пробираюсь во внутренний двор, отыскиваю Тамару, задаю ей несколько вопросов, затем сажусь в машину, рулю до ближайшего магазина, покупаю первые попавшиеся туфли и…

   – Вы Арина Виолова? – спросил вдруг мужчина с фотоаппаратом на груди. – Не отрицайте, я узнал вас!

   – Да, – кивнула я. – Только не кричите, я не хочу привлекать к себе внимание.

   – Вы выбрали самое подходящее место, чтобы остаться незамеченной, вечеринку «Тутси», – фыркнул папарацци. Хорошо, мне нужен эксклюзив, а другим он ни к чему. Щелкнемся пару раз?

   – Ладно, – безнадежно кивнула я.

   Репортер навел объектив.

   – Улыбочку!

   Я оскалила зубы.

   – Ну что уж так… – обиделся журналист. – Добавьте искренности, пожалуйста! Чи-из! Шикарно! Может, наденете туфли? Понимаю, у вас заболели ноги, но сниматься лучше в обуви.

   – Вы о чем? – изобразила я непонимание.

   Мужик ткнул пальцем в сторону.

   – Лодочки нацепите…

   Я покосилась в указанном направлении. У стены сиротливо стояли дамские туфли, чуть поодаль валялась меховая горжетка, еще дальше лежала сумочка. Кто-то из гостей, очевидно, хорошо покушав коньяку, растерял часть гардероба. Кстати, вещи тут давно, я обратила на них внимание, как только появилась на вечеринке.

   – Пожалуйста, – поторопил меня корреспондент.

   Я хотела было сказать, что обувь не моя, но бросила взгляд вниз. Так и есть! Махровые салфетки развязались, лежат чуть поодаль. Писательница Арина Виолова стоит в носочках на каменной плитке!

   – Плиз, – стал нервничать папарацци, – всего один снимок.

   Что делать? Честно сказать: «Обувь не моя»?

   Репортер, конечно, удивится и задаст вполне логичный вопрос: «Вы пришли босиком?» И тогда я окажусь в ловушке.

   Если сообщу правду, борзописец состряпает статейку с броским названием «Заплыв Виоловой в унитазе». Совру, что люблю прогуливаться босая, – напишут: «Издательство „Элефант“ платит Виоловой такие копейки, что несчастная не может себе купить туфли». Куда ни кинь – везде клин.

   Но делать нечего, надо выпутываться из очередной неприятности.

   – Вы правы, – забубнила я, надевая чужую обувь, – от жары ноги отекли, вот я и сняла шпильки.

   – Сам еле стою, – ответил папарацци. – Бедные женщины! Как вы только на каблучищах носитесь. Можете сделать шаг влево? А то в объектив коридор попадает, некрасиво.

   – Конечно, – улыбнулась я и попыталась выполнить просьбу журналиста.

   Но ноги не послушались, они словно приросли к полу. Я дернулась раз, другой, третий…

   – Что случилось? – удивился корреспондент.

   – Э… я мозоли натерла, – пролепетала я, – двинуться не могу. Очень больно.

   – Бедняжечка, – проявил человеколюбие корреспондент. – Ладно, спасибо!

   Щелкнув еще пару раз затвором, папарацци исчез в толпе.

   Едва он убежал, я попыталась вылезти из слишком больших для меня туфель, но и тут потерпела фиаско. Ступни словно приклеились, вытащить их оказалось невозможным, а сделать шаг в чужих баретках не получилось. Я чуть не упала, пытаясь отодрать от пола подошвы. Положение было катастрофическим – в зал прибывали все новые гости, число журналистов тоже увеличивалось, меня могли узнать другие папарацци и сфотографировать. Будет странно, если я останусь стоять на одном месте, но самая большая неприятности произойдет, если за туфлями вернется их законная владелица и с возмущением завопит: «Какого черта ты делаешь в моих шпильках?»

   На крик, естественно, сбегутся представители прессы. То-то им будет радости! Но в еще больший восторг придет Ребров, когда прочитает в Интернете сообщения, типа: «Арина Виолова от безденежья пустилась на воровство»; «Авторы „Элефанта“ вынуждены красть туфли на тусовках»; «Детективщица сперла алмаз „Шах“; „Арина угнала самолет с сорока сиротами на борту“.

   Журналисты обычно сильно преувеличивают. Очень хорошо помню, как год назад прочитала в одной, кстати говоря, позиционирующей себя как общественно-политическое, а вовсе не желтое издание, газете драматическое сообщение: «Прозаик Смолякова сломала шею, лежит в коме».

   В полной панике я позвонила Олесе Константиновне и спросила:

   – Что с Миладой? Я могу чем-нибудь помочь?

   – Нет, – измученно ответила редактор, – все в полном порядке. Тетя Смоляковой заболела гриппом, Милада вызвала врача, а он сообщил в «Желтуху»: у Смоляковой слегла родственница. В редакции все перепутали и дали заметку: «Писательница потеряла трудоспособность». Сразу отреагировал Интернет, но там появилась уже «уточненная» инфа: «Смолякова вывихнула руку». И понеслось! Еженедельник «Орс» обрадовал читателей заявлением: «Криминальный жанр редеет. Смолякова сломала ногу». Таблоид «Красное слово» подхватил сенсацию: «Смоляковой ампутировали обе ноги». «Радуга» выдала фишку про свернутую шею и кому. Тетя Смоляковой давно выздоровела, «Элефант» разослал пресс-релиз с сообщением о богатырском здоровье писательницы, но это лишь подлило масла в огонь – в газетах опубликовали новую сенсацию: Милада умерла, издательство замалчивает факт смерти Смоляковой, в «Элефанте» создали бригаду литературных негров и собираются выпускать романы, прикрываясь раскрученным брэндом.

   Газетная истерия прекратилась лишь после появления Смоляковой на книжной ярмарке, где она подписывала свою новую книгу всем желающим. Но даже увидав и пощупав Миладу, корреспондент «Желтухи» заявил: «Элефант» нашел потрясающего двойника».

   Вот так рождаются слухи и разносятся сплетни.

   В сумочке затрезвонил мобильный. Сохраняя на лице глупую улыбку, я вытащила сотовый и как можно более беспечно ответила:

   – Алло!

   – Ты не ошиблась, – произнес мне в ухо густой баритон.

   – Ну конечно, – моментально согласилась я, – в девяноста девяти случаях из ста я бываю права. Простите, вы кто?

   – Роман, – коротко ответил мужчина. – Пистолет, который лежал у дивана, никак не мог выпасть из руки самоубийцы. Его положили на ковер после того, как застрелили женщину. Это раз. А во вторых, на нем нет никаких отпечатков пальцев.

   – Вот видишь! – заорала я и тут же осеклась.

   Не надо привлекать к себе внимание. Если стоишь в чужих туфлях и не можешь сдвинуться с места, соблюдай тишину, превратись в мышку. Надеюсь, мне удастся остаться незамеченной.

   А вот преступнику, который пытался представить смерть Поспеловой как суицид, не удастся улизнуть. Если бы люди достаточно знали о такой науке, как криминалистика, они бы поостереглись совершать преступления. Ведь дело может попасть к умному следователю и опытному эксперту, и тогда у человека, покусившегося на чужую жизнь, не остается шансов. Специалисты великолепно знают, куда упадет пистолет самоубийцы, когда разожмутся его пальцы, и малейшее отклонение от рассчитанной траектории вызовет у следствия подозрение. Знаете, почему я так уверена, что Эмма умерла не по своей воле? Олег как-то объяснил мне:

   – Женщины очень редко используют для самоубийства огнестрельное оружие. Чаще всего они наедаются таблеток или перерезают себе вены. Но если уж дама схватилась за пистолет, то девяносто шансов за то, что роковой выстрел будет произведен в сердце. А вот мужчины палят себе в голову. Поэтому большинство баб, выстреливших в себя, благополучно выживает, их откачивают в реанимации.

   – В особенности, наверное, легко оживить бедняжек, которые прострелили себе сердечную аорту, – не удержалась я тогда от ехидного замечания.

   Куприн пожал плечами.

   – Люди без медицинского образования не знают точно, где расположено сердце, пуля попадает либо выше, либо ниже. А мужики действуют наверняка, палят в висок. Лично у меня, если я вижу труп дамы с простреленной головой, сразу появляются сомнения в ее самоубийстве, и потом, как правило, выясняется, что несчастной действительно помогли умереть. Запомни, женщины не способны выстрелить себе в голову, тем более в лицо, им психологически трудно изуродовать себя.

   А Поспелова выстрелила именно в лицо.

   Был еще один момент, вызвавший у меня сомнения в том, что она покончила жизнь самоубийством. Когда ее труп уносили из дома, я ведь недаром спросила у Романа, где ее очки. И тот ответил, что их нашли под диваном, у стены.

   Ну и как они туда попали? Упали с лица несчастной? Тогда им положено лежать около пистолета. А если женщина перед смертью сама сняла очки, она бы положила их на столик. Получалось же, что Эмма-Софья сначала зашвырнула очки глубоко под диван, а затем застрелилась. Не кажется ли вам такое поведение странным?

   – В крови трупа обнаружили сильнодействующее снотворное и вино, – продолжал Роман. – Алкоголь, как правило, усиливает действие лекарств, даже двух таблеток транквилизатора, запитых стаканом вина, может хватить, чтобы уехать на тот свет.

   – Ей подсыпали препарат в бокал! – ахнула я.

   – Ну, наверное, да, – подтвердил Роман.

   У меня на душе заскребли кошки. Что-то тут не так…

   – Эксперт определил лекарство, – сообщил Роман. – Очень старый препарат, когда-то он был популярен, но теперь нигде не производится, кроме России, и продается лишь в Москве и Подмосковье. В Грецию не поставляется. Погибшая не могла его купить ни в Сантири, ни в Пелоппонесусе. И, похоже, она его принимала в больших дозах длительное время.

   – Ей мог дать таблетки кто-то из соотечественников, – пробормотала я, – во Флоридосе сплошняком живут русские олигархи.

   – Согласен, – не стал спорить Роман, – в багаже Антона Поспелова обнаружена почти пустая туба из-под этого препарата, в ней осталось всего несколько пилюль. Бизнесмен пояснил, что его не берут никакие новомодные средства, лишь это старое и проверенное лекарство погружает в сон. И еще много чего интересного выяснилось. Поспелов задержан, он сначала молчал, а потом вдруг признался.

   – В убийстве Эммы? – заорала я и зажала рот рукой.

   – Нет, в убийстве своей тещи Анны Львовны, – ответил Роман. – С ним тут истерика случилась, он даже адвоката не потребовал. Кстати, ты здорово мне помогла. Хочешь послушать, как я Поспелова буду допрашивать? Приезжай!

   – Уже лечу, – воскликнула я, запихнула мобильник в сумку и предприняла очередную попытку вылезти из туфель-капканов.

   Внезапно одна гостья, симпатичная черноволосая девушка, стоявшая неподалеку от меня, помахала рукой. Сначала я решила, что тусовщица заметила свою подругу, но нет, весело улыбаясь, красавица подошла ко мне и спросила:

   – Нравятся туфли?

   – Они ваши? – почти в ужасе вопросом на вопрос ответила я.

   – Ага, – кивнула девушка. – Давай познакомимся. Ира.

   – Очень приятно. Виола, – в изнеможении ответила я. – Прости, пожалуйста. Понимаешь, я попала в идиотскую историю…

   Опасаясь, что Ира сдвинет брови и начнет орать, я поторопилась рассказать про утопленную в унитазе балетку. Чем дольше я бубнила, тем шире делалась улыбка Иры.

   – Я дизайнер, – сказала она, когда мой фонтан красноречия иссяк, – оформляю помещения, стараюсь каждый раз придумать прикольные фишки. «Тутси» самая заметная вечеринка года, большая удача получить заказ на украшение зала. Кстати, вон та горжетка из крашеной лисы тоже моя. Ой, смотри, что сейчас будет! Это и есть основной прикол. Петя, наверное, уже по полу катается.

   – Петя? – напряглась я.

   – Зарубин, – пояснила Ира. – Ты что, не знаешь, кто организатор «Тутси»?

   – Нет, – призналась я.

   Ирина захихикала:

   – Надо же, в Сантири еще остались люди, которые про это не слышали! «Тутси» устраивает Петр Зарубин. Вначале вечеринка задумывалась как праздник, посвященный его очередному разводу.

   – Ага, – кивнула я, – прикольно.

   – А потом превратилась просто в тусу, – щебетала Ира, – хотя Петя старается за пару дней до мероприятия поменять очередную супругу. Это традиция. На «Тутси» Зарубин всегда появляется с новой бабой.

   – Здорово, – промямлила я.

   – И всякий раз мы придумываем смешную фишку. Вот, гляди, – зашептала Ира, – еще одна охотница за лисой. Да не выкатывай глаза, осторожно наблюдай!

   Я покосилась в сторону валявшейся на полу горжетки. Около нее остановилась дородная тетка, затянутая в расшитые бисером белые брюки. Толстой рукой, унизанной перстнями, она схватила лису и попыталась поднять. Не тут-то было, шкурка даже не пошевелилась.

   – Дерг, дерг, а ни фига не получается… – давилась смехом Ира. – Ну умора!

   – Горжетка приклеена, – запоздало дошло до меня.

   – Ага, – согласилась дизайнер. – Это сюрпрайз! Ближе к выходу на террасу часы к полу приклепаны. Мужские, дорогие. У камина брошка «валяется». Ты не поверишь, какие люди пытаются их отковырять. Неподалеку установлены камеры, Зарубин смотрит и умирает от хохота. В конце вечера фильм покажут всем.

   – Жесть! – рвалось у меня.

   – Скучно же просто жрать, – пожала плечами Ирина, – вот мы и развлекаемся. А толстуха, между прочим, жена нашего Максима Розова. Ну за каким чертом Наташке копеечная лиса, а? У нее же полно эксклюзивных манто! Но нет, жадность все побеждает… Ой, не могу, смотри, она ее ногтями отковыривает. Вау, гель сломала!

   Я, забыв об осторожности, во все глаза уставилась на толстую Наташу. Она расстроенно разглядывала свою руку.

   – Круто… – хихикала Ира. – Теперь ей неделю без маникюра ходить. Замотает пальчик пластырем, будет всем врать, что порезала. Вот уж глупо! Ну чего скрывать? Всем и так известно про гелевые ногти.

   – Зачем ждать неделю? – удивилась я. – Завтра же сходит в салон.

   – Хоть ты и известная писательница, любимый автор Зарубина, – засмеялась Ира, – да дурочка. Наши ходят только к Лике Носовой. Она всем гель делает, во Флоридос ездит и по виллам Сантири. К другому мастеру никто не пойдет. Лика единственная, кого на дом приглашают, потому что молчаливая, из нее слова не выдавить. Но она укатила на четырнадцать дней в Москву. То-то Натке страданий – ногтя нет!

   В моей голове ожило воспоминание. Вот Эмма смотрит на свои ногти морковно-оранжевого цвета и говорит:

   – А, ерунда, позову Лику, она живо исправит.

   Ноготь, ноготь, ноготь… что-то связано с ногтями… Что? Почему я ощущаю беспокойство?

   – Ушла, – зазвенела Ира.

   Я потрясла головой, прогоняя непрошенные мысли, и только сейчас осознала весь ужас произошедшего.

   – Туфли приклеены?

   – Ага, – кивнула дизайнер.

   – Это прикол?

   – Верно.

   – Рядом есть камера, которая записывала мои попытки выбраться из них?

   Ирина захихикала.

   – Ты первая, кто их надел. Остальные просто оторвать от пола хотели.

   – И Зарубин вечером покажет всем «фильм»?

   – Не всем, а узкому кругу, – поправила дизайнер. – Кстати, тебя приглашают на просмотр.

   – Спасибо, я не знакома с Зарубиным и не испытываю желания сидеть с ним на одном диване, – зашипела я.

   Ира сообщила:

   – Петя тебя узнал. Он твой фанат, поэтому и послал меня. Кадры с тобой вырежут.

   – И на том спасибо!

   – Но ты ведь хотела спереть туфельки, – прищурилась Ира.

   – Нет! – заорала я. – Собиралась дойти в них до машины, доехать до ближайшего магазина, купить себе обувь, а потом вернуть шпильки туда, где взяла.

   – А-а… – протянула Ира. – Ты в носках?

   – Да.

   – Стаскивай их, ткань приклеилась, – велела дизайнер.

   – Дай мне вон те махровые салфетки, – попросила я, – снова завяжу их на ступнях.

   – Смешно смотрится, – задумчиво сказала Ира, когда я, оставив носки в туфлях-капканах, предстала перед ней в самодельных «тапках», – до сих пор по подиуму не ходили в такой обувке. Оригинальная идея. Богатая! Да, кстати, держи.

   – Что это? – поинтересовалась я, взяв деревянный шар.

   – Приглашение на личную вечеринку Зарубина, – пояснила Ира. – Он и впрямь все твои книги прочитал!

   Мне стало приятно. Однако количество фанатов Арины Виоловой возрастает, детективы начали покупать богатые и знаменитые. Этак я скоро стану модной!

   – Петя будет ждать, начало в полночь, – уточнила Ирина. – Не бойся, тебя из «кино» вырежут, никто эпизод с туфлями не увидит.

   – Это слишком поздно для меня, – попыталась я отвертеться от приглашения, – я ложусь спать в десять.

   Ирина нахмурилась.

   – По-моему, ты не врубилась. Пете не отказывают! Это огромная честь – оказаться на его личном сейшене. О таком мечтают!

   – Угу, – кивнула я. – Не хочу тебя разочаровать, но до сих пор у меня были иные мечты.

   – Петя огорчится!

   – Маловероятно, – улыбнулась я. – Кстати, ты видела тут Нину?

   – Кого? – заморгала дизайнер.

   – Экс-мадам Зарубину, его ошибку номер шесть.

   – Нет, не видела – помотала головой Ира. – Хотя это странно. По идее она должна стоять тут бухая и скандалить. Нинок не упустит своего. Небось зла на Петю! Так ты придешь?

   – Ну… попытаюсь, – я решила смягчить категоричность отказа. – А Зарубин действительно читает мои книги?

   – Ага, – кивнула Ира, – и очень хвалит.

   – Ладно, непременно заеду ночью, – согласилась я.

   – Петя абсолютно не стесняется того, что подсел на бабские детективы, – продолжала болтать Ира. – Берет твою книгу и радуется: «Виолова жуткую ерунду пишет, ее произведения ваще ничего общего с реальностью не имеют, и полно глупых несостыковок. Но у меня мозги после ее детективов – будто губкой помыли, ни одной мысли не остается. Прямо супер. Засыпаю младенцем с пустой башкой». Значит, ждем!

   Радостно помахав мне рукой, Ира скрылась в толпе. Я, осторожно перебирая ногами в махровых салфетках, пошла к двери. Куда подевалась Нина? Ее дом пуст, хозяйка явно не ночевала в особняке и не въезжала во двор. На аллее, ведущей к гаражу, со вчерашнего дня лежат нетронутые апельсины. И бывшая мадам Зарубина не явилась на главную тусовку года. Может, с ней приключилась беда?

   Я села за руль, завела мотор, вытащила телефон, чтобы позвонить Роману и узнать, где находится полицейский участок. Пока тыкала в кнопки, запоздало задумалась: слова Петра Зарубина о моих детективах следует считать комплиментом или наоборот?

   Роман провел меня в небольшую комнату, одна стена которой представляла собой стекло. Я бесстрашно приблизилась к «окну» и спокойно посмотрела в соседнее помещение. Опасаться нечего, Антон Поспелов, сидящий у стола лицом ко мне, видит перед собой зеркало.

   – Система тебе знакома? – спросил бывший коллега Куприна.

   Я кивнула.

   – Да. Из этой коробочки идет звук. Если я нажму на красную кнопку, в допросной зазвучит сигнал, и ты придешь сюда.

   – Восхитительное слово – допросная, – усмехнулся Роман.

   Я пожала плечами.

   – Извини. Воспользовалась ментовской феней, случайно вышло. Впрочем, я никогда не говорю осу#жденный, с ударением на букву «у», и мне не нравится выражение «кричит, как потерпевший».

   – Ладно, не дуйся, – примирительно сказал Роман. – Я не в упрек тебе сказал. И мне нужна твоя помощь. Кстати, в допросной у нас звучит не зуммер, а звонок телефона. Так естественнее – кто-то позвонил, следователь вышел. Ну, начали?

   – Приступай, – кивнула я, не отводя глаз от Поспелова.

   Роман ушел, из коробочки вскоре стали доноситься два голоса. Минут через десять я вспотела, но не от жары – в небольшой комнате не было душно, тут работал кондиционер. Похоже, у греческих полицейских лучшие условия, чем у их московских коллег. Может, у них даже столовая имеется? Я вытерла испарину. Наверное, слишком разнервничалась, слушая Антона, который ровным голосом рассказывал о давнем деле.

   Поспелов ненавидел тещу. Справедливости ради следует отметить, что Анна Львовна первой объявила ему войну. Антон любил Эмму и был готов поддерживать хорошие отношения с ее матерью. Но богатая вдова в любом парне, приближавшемся к ее доченьке, видела охотника за приданым.

   – Эмке было суждено остаться одной, – говорил Поспелов. – Она мать терпеть не могла, но боялась ее. Анна Львовна – прирожденная шантажистка и дрянь-человек. Богатство ее семьи было заложено в войну, когда люди за хлеб отдавали раритеты, чтобы накормить голодного ребенка. Анна еще в юности научилась народ дурить, и муж был ей под стать. Да не о родителях речь, об Эмме…

   Анна Львовна с младых ногтей внушала дочери:

   – Все зарятся на наши деньги. Ты далеко не красавица, о какой любви может быть речь?

   Эмма верила матери и сторонилась одноклассников. Но потом ей встретился Антон. Очевидно, Эмма влюбилась в него без памяти, потому что она выдержала все мамины истерики и вышла замуж за нищего.

   После свадьбы Анна Львовна сменила тактику. Она категорически отказалась жить с молодыми в одной квартире, и Антону пришлось снимать жилплощадь. Материальную помощь зятю теща не оказывала, а вот любимой доченьке частенько делала подарки, но такие, которыми Эмма могла пользоваться только сама: платье, туфли, шубка.

   Накидывая на плечи дочери очередную обновку, мать не забывала ущипнуть ее за больное место.

   – Хорошее пальтишко, – вздыхала Анна Львовна, – отлично сидит. Носи, милая, на здоровье и не волнуйся. Если сапожки с сумочкой понадобятся, мать еще одну статуэтку из коллекции продаст. Фигурок хватит… пока. Они были моим запасом на болезнь и старость, но приходится расставаться с накопленным.

   Эмма, ощущая себя сволочью, которая грабит мать-старушку, отвечала:

   – Мамочка, больше не трогай ни фарфор, ни картины.

   – А как же, доченька? – наигранно наивно спрашивала шантажистка. – Не ходить ведь моему ребенку раздетым? Антон не способен одеть жену, он еле-еле на питание наскребает. Хотя, может, ты все-таки потеряешь к нему интерес и найдешь себе другого супруга – обеспеченного, крепко стоящего на ногах? Я тогда буду жить спокойно…

   Но Эмма, несмотря на давление матери, не собиралась уходить от Антона. И Анна Львовна снова изменила тактику.

   – Солнышко, – сказала она как-то раз дочке, – послушай меня, умудренного жизнью человека: не пускай в дом подруг!

   – Но почему? – поразилась Эмма.

   – У тебя молодой муж, – прищурилась мать. – А знаешь, где неверные супруги находят себе любовниц? Среди ближайшего окружения жены!

   – Ко мне ходят лишь Ксения Рябинкина и Софья, – оправдывалась Эмма.

   – Ну, Ксения страшнее атомной войны, – усмехнулась вдова, – а вот Соня… О ней и речь.

   – Мама, мы дружим с детства!

   – И что?

   – Соня не такая!

   – Такая, такая, – закивала Анна Львовна. – У Калистидас есть любовник?

   – Софья ждет свою судьбу.

   – Вот! Она горячая восточная женщина, натура возьмет свое, – обрадовалась Анна Львовна. – Повесится на шею Антону, а тот не откажется.

   – Мама! – возмутилась Эмма. – Прекрати!

   Вернувшись домой, Поспелова сказала мужу:

   – Представляешь, какую ерунду мамуля выдумала? Предостерегла меня от твоей измены с Соней.

   – С ума сошла! – обозлился Антон. – Не обращай внимания, просто Анна Львовна решила нас поссорить.

   Через месяц теща затеяла праздновать свой день рождения. Ясное дело, среди гостей были Антон с Эммой и Калистидасы в полном составе: Оливия, Константин и Соня.

   – Как Сонюшка похорошела! – принялась нахваливать девушку Анна Львовна. – Настоящая красавица!

   Антон невольно посмотрел на подругу жены. Эмма поймала взгляд мужа и прошипела:

   – Не пялься! Ты что, Соньку не видел?

   Поспелов опустил глаза в тарелку, но в его душе зашевелился некий интерес. Софья, которую Антон никогда не воспринимал как женщину, впервые показалась ему очень симпатичной. Вот с того дня рождения все и началось. Через пару месяцев Поспелову удалось затащить Соню в постель. Едва выбравшись из объятий Антона, она заплакала и призналась:

   – Я всегда любила тебя, мне другие мужчины не нужны.

   Молодой врач растерялся. Соня понравилась Антону, но развод с Эммой не входил в его планы. Ну кто мог подозревать, что Калистидас испытывает к мужу лучшей подруги сильные чувства?

   – Э… понимаешь… – забубнил Антон, – мы с Эммой…

   – Можешь не продолжать, – перебила его Софья. – Я не стану затевать скандал. Только не бросай меня! Пожалуйста! Эмма никогда ни о чем не узнает.

   И Антон дал слабину. Раз в неделю они с Соней устраивали себе романтическое свидание. Спустя год Антону стало казаться, что он женат на двоих. Эмма, безусловно, являлась старшей в гареме, ей принадлежали все дни, кроме среды. Антон убедил супругу, что в ночь на четверг дежурит на «Скорой», старается заработать денег, и Эмма поверила. Она была наивна и считала, что Поспелов не способен на обман.

   – Мне нельзя в Грецию, – объяснила она Эмме, – я окажусь за решеткой.

   Эмма опять поверила подруге. Она очень жалела Софью и часто говорила Антону:

   – Как тяжело ей приходится! Оливия была совсем иной, чем моя мама, она всегда поддерживала дочь, никогда не ругала ее и отчаянно баловала.

   Антон только кивал. Любовница стала превращаться для него в обузу – плакала, требовала внимания. И у нее начались проблемы с деньгами. Может, это и характеризует Антона с плохой стороны, но из песни слова не выкинешь: за все время длительного «левака» Поспелов ни копейки не потратил на Софью, полностью обеспечивала их свидания именно девушка. Калистидас была дочерью очень состоятельных родителей, а Антон нищим участковым терапевтом. Ну как он мог изъять кусок из семейной кассы?

   Но сейчас-то положение изменилось! Соне потребовалась не только моральная, но и материальная помощь. Бросить любовницу Поспелов не мог. С одной стороны, он считал это непорядочным, с другой… Соня ведь могла разозлиться и рассказать Эмме правду, а расходиться с супругой и жениться на дочери осужденного Калистидаса Поспелов категорически не хотел.

   Но не зря говорят, что в любой неприятности непременно есть положительная сторона. Антон помучился и понял: надо кардинально изменить свою жизнь – уйти из поликлиники и заняться бизнесом. Мысль о создании выездных бригад для сбора анализов показалась ему очень перспективной. На рынке пока не существовало такой услуги, Поспелов мог стать первопроходцем. А кто раньше всех добежит до пирога, тому он и достанется!

   Одна беда – у Антона не было первичного капитала, и он, наступив на горло собственной гордости, поехал к Анне Львовне.

   Теща выслушала зятя и откровенно рассмеялась ему в лицо:

   – Что, любовница дорого стоит?

   – Вы о чем? – побелел Антон.

   – О ком, – язвительно поправила Анна Львовна. – О Софье, конечно. Или у тебя еще кто-то есть?

   – Все неправда! – пришел в себя Поспелов. – Я люблю Эмму. И пришел просить в долг, под проценты.

   – Убирайся! – велела теща. – Да радуйся, что твоя супруга дура, не верит матери!

   Антон похолодел. Неужели старая змея, каким-то образом разузнав истину, рассказала о ней дочери? Следовало хоть как-то разубедить старуху и попытаться выяснить, что предприняла эта сволочь.

   – Анна Львовна, – примирительно зажурчал Антон, – вы зря разнервничались.

   – Замолчи! – огрызнулась теща. – Не дам тебе ни копейки! Ох…

   Старуха схватилась за сердце.

   – Вам плохо? – насторожился Поспелов.

   – Там ампула… дай… – простонала она, – укол… на буфете… лежит.

   Антон взял упаковку.

   – Что за ерунду вы колете? Эти инъекции придумали при царе Горохе! – воскликнул он.

   – Тебя не спросила, – прошептала Анна Львовна. – Мне плохо… очень… больно…

   Поспелов рысью сбегал в свою машину – как многие врачи, Антон всегда имел при себе «тревожный чемоданчик» со скоропомощными средствами.

   Он быстро набрал в шприц лекарство и схватил тещу за правую руку.

   – Лучше в левую, – прошептала старуха, – там вена хорошая. Давно сама себя колю. Только ты не надейся, что я в благодарность за твою помощь кошелек расстегну!

   – Угу, – кивнул Антон.

   – И после моей смерти тебе фиг достанется, – мстительно заметила Анна Львовна. – Завтра же поговорю с Софьей. Я вам устрою! Увидите небо с овчинку! Одна дура, второй жадный мерзавец…

   У Поспелова потемнело в глазах, не владея собой, он воткнул шприц, сделал быстрое движение пальцами, и в вену старухи отправился пузырек воздуха.

   Анна Львовна скончалась быстро.

   Антон вытер шприц, приложил к нему пальцы тещи и быстро ушел. Убийце повезло, его никто не заметил.

   Через день Эмма, обеспокоенная тем, что мать не отвечает на звонки, поехала к ней домой и нашла ее мертвой.

   Никакого следствия не было. В те годы в России бушевал криминальный беспредел, и смерть старухи не стала для милиции приоритетным событием. Анна Львовна давно имела проблемы с сердцем, сама колола себе лекарство. Ничего подозрительного: бабуля не заметила воздуха в шприце…

   Дело даже открывать не стали, выдали справку о смерти. Антон от греха подальше предложил тело кремировать.

   В ночь после похорон матери с Эммой приключилась истерика.

   – Это я виновата! – плакала она. – Желала маме смерти! Она была злая, мучила меня, хотела, чтобы мы с тобой развелись, каждый день говорила про тебя гадости! Знаешь, какое она составила завещание? Если я дам тебе хоть копейку, все средства уйдут дальней родственнице. Я не могу прописать тебя ни в одной из ее квартир, не имею права продать коллекцию и дать тебе денег…

   – Милая, – обнял ее Антон, – ну как она проверит, куда ты дела средства? Рассуди разумно: допустим, ты продаешь дачу, я в сделке не участвую. Но потом ты передаешь мне деньги. И дальше что? Все слова про неизвестную пятиюродную племянницу, коей отойдет все, если дочь ослушается мать, просто треп. Анна Львовна умерла, ее власть над нами кончена.

   – Я! Я! Я ее убила! – причитала Эмма.

   – Ерунда, она сама неудачно сделала укол.

   – Следовало побежать вечером к маме, а не ждать сутки!

   – Милая, воздух в вене лишает человека жизни почти мгновенно, – пустился в объяснения Антон, – ты бы ничем ей не помогла.

   – Я хотела от нее избавиться!

   – Вполне естественное желание, если учесть характер старухи, – парировал Антон. – Вспомни, сколько лет мать мучила тебя…

   – Так ведь любя! – зарыдала Эмма.

   – Все равно бы она скоро умерла! – рявкнул Антон. – Колола себе совершенную ерунду! С таким же успехом можно физраствор вводить.

   Эмма подняла голову.

   – У нее было плохое лекарство? – спросила она.

   – Примитивное, – пожал плечами Антон, – наверное, Анна Львовна сто лет не обращалась к кардиологу. Понимаешь, есть люди, которые в наше время принимают древние средства, хотя уже давно существуют препараты нового поколения, с минимальными побочными эффектами. Можно рубить дерево каменным топором, а можно спилить ствол алмазным электрорезаком. Понимаешь?

   – Откуда тебе известно, что мама себе колола? – тихо спросила Эмма. – Вы же не общались.

   – Давно как-то она обмолвилась, – выкрутился Поспелов.

   – А-а… – кивнула Эмма. – Накапай мне валокордина. Ты прав, никто не узнает, куда я дену деньги. Завтра же займусь продажей дачи. Она же оформлена на меня. Сбавлю цену, и покупатель мигом найдется. Тогда ты сумеешь организовать свой бизнес.

   Наутро после той беседы Софья вызвала Антона к себе.

   – Мне надо… – начала Калистидас.

   – Извини, – нервно перебил ее Поспелов, – денег у меня нет, последние ушли на похороны.

   – …сообщить тебе кое-что, – завершила фразу Софья. – Эмма подозревает тебя в убийстве матери.

   – Что? – отпрыгнул в сторону Антон. – Она, похоже, от горя рассудка лишилась.

   Соня села в кресло, сложила руки на коленях и покачала головой.

   – Ты совсем не знаешь женщину, с которой не один год спишь в одной постели. Эмма ненавидела Анну Львовну, хотела от нее избавиться. Старуха ее буквально извела, но сейчас у дочери наступило горькое раскаяние. И у нее есть улики.

   – Какие? – воскликнул Антон.

   – Разве невиновный задаст такой вопрос? – засмеялась Соня и закурила.

   Калистидас с ранней юности баловалась сигаретами, а после смерти родителей дымила хуже паровоза. Вечно торчащая во рту любовницы сигарета бесила Антона. Вот и сейчас он передернулся и приказал:

   – Говори!

   – Ты точно назвал лекарство, которое вводила себе умершая.

   – Ерунда, Анна Львовна упоминала о нем в разговорах.

   – Эмма говорит, что нет.

   – Она не помнит.

   – Ладно, – сдалась Калистидас. – Когда Эммочка вошла в квартиру, там пахло твоим одеколоном, он очень резкий. Аромат остался в коридоре.

   – Абсурд! – воскликнул Поспелов. – Я пользуюсь очень распространенным дешевым парфюмом. Может, к бабке сосед заходил.

   – Эмма убеждена: мать не общалась с посторонними.

   – Господи, она же не следила за ней! – отбивался Поспелов. – Позвонил сосед в дверь, соли попросил, зашел…

   – Хорошо, – приняла и этот аргумент Софья. – Но, убирая квартиру, Эмма нашла под мойкой пустую ампулу из-под новейшего препарата для сердечников. Как она там очутилась? Анна Львовна пользовалась другим средством!

   – Откуда мне знать? – заорал Антон.

   Софья кивнула.

   – Понятно. А еще на вешалке в прихожей висела бейсболка. Та самая, что я тебе из Греции в подарок привезла, – черная, с надписью «Афины».

   Поспелов вмиг вспотел. Точно! Как он мог так облажаться? Войдя в дом к Анне Львовне, он машинально, по привычке, снял головной убор, повесил его на крючок и пошел в гостиную. Отправив тещу на тот свет, Антон, как ему показалось, тщательно замел следы. Но, оказывается, допустил массу оплошностей! Жена унюхала одеколон, нашла ампулу, брошенную мимо ведра. Черт возьми, следовало унести стекляшку с собой! Но если даже при наличии этих улик Антон мог выкрутиться, то кепка – это буквально гвоздь в крышку его гроба. Угораздило же его забыть бейсболку на вешалке! На следующее утро после смерти старухи в Москве резко похолодало, полил дождь, бейсболка Поспелову не понадобилась, он и думать о ней забыл…

   – И что же теперь будет? – помимо воли спросил Антон.

   – Ну пока Эмма не собирается идти в милицию, – загадочно улыбнулась Софья. – Вот только… представляешь, что случится, если она отправится на Петровку?

   – Нет, – прошептал Антон.

   – Тебя посадят, – пояснила Калистидас. – На много лет. Как моего несчастного отца.

   Поспелов растерянно заморгал, до сих пор мысль о неотвратимости наказания не приходила ему в голову. Неожиданно Софья обняла Поспелова.

   – Ты меня любишь?

   – Да, – машинально ответил Антон, которому в тот момент было не до флирта.

   – Если Эмма погибнет, женишься на мне?

   – Естественно, – не подумав, ляпнул Поспелов и прикусил язык.

   – Хочешь, я помогу тебе выбраться из грязи чистым? – не успокаивалась Соня.

   – Конечно, – промямлил Антон.

   – Ладно, не волнуйся. Я знаю, почему ты решил убрать Анну Львовну, – сказала Соня.

   Антона пробила дрожь.

   – Никого я не трогал, – прошептал он. – Признаюсь, я приезжал к Анне Львовне, хотел попросить у нее денег, под огромные проценты. Приготовился унижаться, но она уже была мертва.

   – Да? – поставила брови домиком Соня. – Как же ты попал в квартиру к Анне Львовне? Кто открыл дверь?

   – Она оказалась незапертой, – он все больше увязал в болоте лжи. – Убийца, очевидно, убежал, забыв ее запереть.

   Соня раскурила очередную сигарету.

   – Милый, ложь – не твой талант. На всякий случай запомни: если попадешься, лучше молчи. Эмма-то, когда приехала к матери, отпирала замок. Каким образом ты его запер?

   Антон растерянно заморгал.

   – Я просто хлопнул створкой, вот он и…

   – Защелкнулся? – улыбнулась Соня. – Ну да, в квартире Анна Львовны нет хитрых современных запоров, стоит древний, захлопывающийся сам по себе замок. Так кто тебе открыл дверь, если хозяйка уже была мертва? Чужаку нечего было делать в квартире. Зачем постороннему убивать пенсионерку? Из вещей ничего не пропало, деньги остались на месте. Антоша, ты дурак. Если уж надумал представить дело как нападение грабителей, следовало хоть деньги унести.

   Поспелову опять стало жарко, и он, машинально вынув из кармана платок, принялся промокать им лоб.

   – Да, и нервы у тебя слабые, – подытожила Соня. – Ну хорошо. Я знаю, почему ты убил Анну Львовну – хотел заставить Эмму продать дачу, взять деньги и основать бизнес. А как только дела пойдут в гору, предполагал развестись с ней и жениться на мне. Так? Ну скажи!

   – Угу, – кивнул Поспелов, который сейчас хотел лишь одного: оказаться за тридевять земель и от любовницы, и от жены.

   – Ладно, – нежно сказала Соня, – я все поняла. Езжай домой.

   – Не хочу! – воскликнул Поспелов. – Лучше… э… лучше… Прекрати немедленно курить! У меня голова от дыма раскалывается!

   – Тебе придется вернуться к Эмме, – замурлыкала Соня, – иначе она не согласится продать фазенду и не даст тебе денег на бизнес… Ну же, соберись! Мы скоро будем вместе.

   – А если Эмма пойдет в милицию? – окончательно потерял самообладание Антон.

   – Нет, – помотала головой Соня. – Я все беру на себя. Сумею объяснить ей, что улики несерьезные. Она поверит, Эмма всегда меня слушает. Не беспокойся ни о чем. Уходи.

   – Можно я останусь? – попросил Антон.

   – Через час сюда приедет Эмма, – пояснила Софья, – думаю, будет неправильно, если вы тут встретитесь.

   В комнате воцарилась тишина, потом раздался тихий звук, что-то вроде «цык».

   – Что это? – нервно дернулся Поспелов.

   – В окошко камушек попал, – пояснила Соня, – первый этаж, вот мусор и летит.

   Поспелов ушел в ужасном настроении. Эмма вернулась домой около одиннадцати, она принесла бутылку вина и была очень ласкова с мужем.

   Антон, успевший поговорить с Соней по телефону и уже знавший подробности беседы жены с любовницей, внимательно наблюдал за Эммой. Потом не выдержал и брякнул:

   – Что-то ты сегодня не такая, как всегда.

   – Прости, милый, – вдруг сказала Эмма.

   Поспелов навесил на лицо выражение крайнего изумления:

   – Не понимаю.

   – Пройдет немного времени, тогда объясню, – прошептала Эмма, обнимая мужа. – Хорошо иметь настоящую подругу!

   И Антон успокоился. Значит, Соня выполнила свое обещание, сумела внушить Эмме, что ее улики – ерунда.

   Утром Поспелов обнаружил на вешалке свою бейсболку и воскликнул:

   – Эмма, откуда здесь моя кепка?

   – Не знаю, дорогой, – слишком весело ответила жена.

   Но Антон имел много времени на обдумывание ситуации, поэтому он заявил:

   – Вот, однако, странность!

   – Что странного? – напряженно спросила Эмма.

   – За два дня до смерти Анна Львовна позвонила сюда, хотела с тобой поговорить. Я ответил, что тебя нет дома, – пояснил Поспелов, – и тогда она спросила, какие нынче существуют хорошие средства для сердечников.. Я назвал один мощный препарат, но предупредил, что он продается лишь по рецепту. И Анна Львовна попросила выписать ей лекарство и привезти. Как ты понимаешь, мне очень не хотелось ехать к ней, но и отказать в такой просьбе невозможно. Короче, я отправился. Добрался до ее дома, вижу – подросток во дворе курит. Ну и попросил его отнести в квартиру рецепт, там, мол, моя теща живет, лишний раз встречаться неохота. Протянул ему сто рублей. Но парнишка сказал: лучше бейсболку подарите, она прикольная. Я отдал ему кепку и забыл о ней. А теперь бейсболка тут!

   – Почему ты мне раньше не говорил о рецепте? – протянула Эмма.

   Антон хмыкнул.

   – Да не хотел тебя расстраивать. Раз Анна Львовна решила на более сильный препарат перейти, значит, дело было совсем плохо. Новое сердце не купишь, а старое совсем износилась. Ты бы начала дергаться, плакать… Так откуда кепка?

   – На вешалке в маминой квартире висела.

   – Наверное, Анна Львовна позвала мальчика на кухню, – хлопнул себя по лбу Антон. – Она с посторонними была безукоризненно вежлива и приветлива. Паренек кепарик повесил, а уходя, забыл про него. Выброси бейсболку, я очень брезгливый, ни за что не надену ее теперь, раз на чужой голове побывала.

   Еле живой от ужаса Антон примчался в клинику, где ему сказали:

   – В машине было две женщины, от одной остались головешки, вторую успел спасти посторонний человек, Иван Субботин. Вам повезло, он вытащил ту, что сидела за рулем. А кто вторая, не знаете?

   Поспелов посерел.

   – Наверное, Софья Калистидас или Ксения Рябинкина. У жены были только две близкие подруги, она не могла взять с собой никого другого. Сейчас, я позвоню…

   Ни домашний, ни сотовый номер Сони не отвечали, а Ксения отозвалась сразу.

   – Привет, Тоша, – весело сказала она. – Как дела?

   – Ты жива, – выдохнул Антон.

   – У тебя были сомнения на сей счет? – захихикала Рябинкина. – Тебя можно поздравить?

   – С чем? – прошептал Поспелов.

   – Разве Эмма с Соней еще не вернулись? Вот черт, я, кажется, сломала им сюрприз, – расстроилась Ксения. – Ладно, придется говорить дальше. Только не выдавай меня, а то девки обозлятся. Они утром поехали на дачу на встречу с покупателем. Вероятно, ты сегодня получишь деньги на свою лабораторию. Круто, да?

   – Эмма уехала с Соней?

   – Ну да! Они и меня с собой звали, – весело чирикала Рябинкина, – но разве у моего начальника отпросишься…

   Антон отсоединился от сети и тупо уставился в стену. Значит, в автомобиле находились его жена и любовница, две знавшие об убийстве Анны Львовны бабы. И от одной он, выходит, избавился.

   – За рулем сидела ваша жена? – спросил врач у Поспелова.

   – Да, – ответил Антон, – Софья не умела водить машину.

   Доктор кивнул.

   – Сохранилась, как я уже говорил, сумка с документами. И посмотрите на остатки одежды, пойдемте, вам ее покажут. Нам нужно точно опознать пострадавшую. Увы, по внешнему виду это не получится, женщина в очень тяжелом состоянии.

   Взглянув на оплавленные куски платья, Поспелов еле устоял на ногах.

   – Да, – прошептал он, – это платье Эммы, ей его подарила мать. Дорогая вещь, расшита вручную чем-то вроде бисера.

   – Эта дрянь расплавилась от жара, – покачал головой доктор, – еле-еле отделили ее от тела. Сейчас показываю вам фрагменты нижней части платья, она минимально пострадала.

   – Можно увидеть жену? – попросил Антон.

   Реаниматолог кашлянул:

   – Ожог девяноста пяти процентов кожи. Вы же врач, сами понимаете!

   Поспелов кивнул:

   – Искусственная кома и никакой гарантии. При таком поражении невозможна даже частичная реабилитация больного?

   Коллега нахмурился.

   – Мы постараемся, – ушел он от прямого ответа, – но вы… э…

   – Ясно, – кивнул Антон.

   – Если нам удастся справиться, – сообщил врач, – то она все равно никогда не станет прежней, ни психически, ни физически. Потребуется не один месяц, чтобы она научилась ходить, рубцы будут болеть. И огонь практически уничтожил лицо.

   – Понятно, – севшим голосом ответил Антон.

   Поспелов замолчал, в комнате для допросов повисла напряженная тишина.

   – Значит, вы считали выжившую Эммой? – спросил Роман.

   – Да, – кивнул Антон.

   – И когда вам открылась правда?

   – Ожоги бинтуют специальным образом, – пустился в объяснения Поспелов, – накладывают повязки, чтобы не развилась инфекция. Эмма лежала, словно мумия. Причем в коме, которую вызывают искусственно, иначе больная скончается от болевого шока.

   – Медицинские проблемы нам не интересны, – остановил бизнесмена Роман.

   – Иначе вы не поймете, почему я долго считал ее Эммой, – огрызнулся Поспелов. – Истина открылась, когда пострадавшей при мне распеленали ноги. Я чуть не умер, увидев шестой палец на ступне.

   – И сразу сообщили врачам об ошибке? – поинтересовался Роман.

   – Нет, – буркнул Антон.

   – Почему?

   – Останки погибшей уже были кремированы, – еле слышно пояснил Поспелов, – я поставил урну в колумбарий, повесил табличку: «Софья Калистидас». Представляете геморрой с переоформлением документов?

   – Мда… – потер руки Роман. – Соня вышла из комы в полной амнезии, и вы решили выдать ее за Эмму. Оно понятно, почему! Наверное, «жена» подписала для вас доверенность на ведение всех дел? А добрые доктора в клинике не сказали нотариусу, заверявшему подпись, что пациентка, мягко говоря, не в своем уме?

   Поспелов побагровел.

   – Да! Признаю! Я поступил нехорошо! Скажи я, что выжила Софья, ну и как бы повернулись дела? Квартиры Анны Львовны, пресловутая дача, ее коллекция – все отошло бы неведомо кому. Я остался бы нищим и голым. Но, с другой стороны, никаких обязательств по отношению к Софье я не имел, поэтому легко мог умыть руки. Знаете, как в клиниках ухаживают за одинокими больными? В реанимации спасут, отвезут в обычную палату, а там медперсоналу плевать, лишний раз к больному не подойдут. А реабилитация после ожогов очень сложное дело. Я нанял для Сони-Эммы армию специалистов, ее учили ходить, развивали, я спас женщину!

   – Вы сберегли для себя деньги, – жестко отметил Роман.

   – Неужели лучше им было достаться хрен знает кому или государству, которое многократно грабило граждан? – заорал Антон. – Я поднял бизнес, разбогател и обеспечил выжившей самые комфортные условия проживания. Небось вы знаете, сколько жизнь во Флоридосе стоит! Женщина, носившая фамилию Поспелова, купалась в роскоши. Думаете, ей было бы легче жить под именем Калистидас? Гнить в социальном приюте, лежать на койке, не имея возможности встать? В интернате к ней не привели бы специалиста, восстанавливающего свободу движений.

   – Вы не очень-то часто посещали супругу! – наехал на Антона Роман.

   – У меня дела в Москве.

   – Я проверил документы, – не успокаивался полицейский, – за последний год господин Поспелов прилетал всего один раз, на два дня. Наверное, любовь испарилась?

   Поспелов стукнул кулаком по столу.

   – Ну хватит! Женщина после аварии превратилась в урода. Ни о какой интимной жизни речи не шло. А я молод, здоров. И абсолютно не отрицаю факт наличия у меня юных привлекательных девушек. Но в отличие от Петра Зарубина я никогда не занимался тасовкой жен. Моя законная супруга жила во Флоридосе, пользовалась почетом и уважением. Я никогда не привозил в Грецию любовниц, берег самолюбие супруги.

   – И она не понимала, как обстоят дела? – засмеялся Роман.

   – Кто и что понимал, это внутреннее дело нашей семьи, – слегка остыл Поспелов. – Да, сначала мой бизнес строился на деньги супруги. Но теперь-то все наоборот. Жена сама распоряжалась тем, что получала от сдачи квартир, и я давал ей сверх того большие суммы. Кстати, «пенсия» постоянно возрастала, у Сони в последнее время потребности невероятно возросли. Но я не спорил. Можете проверить мои счета, увидите, сколько шло в Грецию. Недавно Соня захотела продать одну из своих квартир, я вновь не возразил, только сказал: «Сейчас не время, подожди чуток, цены еще взлетят».

   Нет, она уперлась, мол, найди покупателя. Я выполнил ее просьбу и перевел ей выручку. Думаете, я спросил: куда она миллионы дела? Нет. Квартира-то ее.

   – Она принадлежит покойной Эмме, – напомнил Роман, – а вы – два вора! Зачем сейчас прилетели в Грецию?

   – Мне позвонили, – нехотя признался Поспелов.

   – Кто?

   – Не знаю. То ли мужчина, то ли женщина, голос явно был изменен компьютером. Я снял трубку, а оттуда глухо, как из подвала: «Немедленно лети во Флоридос, она все вспомнила». Ну я и сел в самолет.

   – Почему вы так занервничали? Ну поняла Эмма, что она Софья… – пожал плечами Роман. – Конечно, это шокирующее открытие. Но если дело обстоит так, как вы рассказывали, то Калистидас должна была испытывать к вам благодарность: спасли ее, дали материальное благополучие.

   – Еще какое! – вскинулся Антон. – В последние три месяца она будто с цепи сорвалась. Каждый день хотела денег, денег, денег… А я платил.

   – Вас шантажировали, – откинулся на спинку стула следователь. – Чем? Убийством Анны Львовны? Или, может, дело вообще обстояло по-другому? Вы с Софьей сообща подстроили катастрофу, убили Эмму, забрали ее деньги…

   – С ума сошел! – подскочил Антон. – Нет, я никого не убивал.

   – А тещу?

   – Произошла трагическая случайность!

   – Ну-ну…

   – Я бы мог о ней вам не рассказывать.

   – Верно, – согласился Роман.

   – Но я специально предельно честно описал события, хочу, чтобы в полиции поняли: я не вру, – с жаром заявил Поспелов.

   – Замечательно! – не скрывая ухмылки, отметил Роман. – Признались в преступлении, за которое вас невозможно арестовать, – нет улик, и дело не открывалось. Да любой адвокат отобьет клиента: мол, это самооговор. Хитро придумано! Я поверю в вашу искренность, а вы, роняя слезы на пол, заявите: «Я не убивал жену!»

   – Не убивал жену, – эхом отозвался бизнесмен. – Не мог этого сделать. Я разговаривал с ней из аэропорта, сообщил, что долетел благополучно, скоро буду. А заранее не предупредил о приезде потому, что хотел сделать сюрприз. Супруга ответила: «Жду тебя, милый». Когда я вошел в комнату, она лежала на диване, мертвая. Я растерялся, кинулся к ней, потом налил себе воды, побоялся, что в обморок упаду, даже сел на пол.

   – Отчего сразу не вызвали полицию?

   – Не успел! Вернулась домработница, заорала… Поймите, я плохо соображал, испытал сильнейший шок, растерялся. Сердце прихватило. Испугался! Да, черт побери, я до паники испугался!

   – Чего? – почти вплотную приблизил свое лицо к допрашиваемому Роман. – Отлично получилось. Жена – труп, закончились ваши проблемы, устранилась финансовая дыра. Сами говорили, супруга обнаглела, постоянно требовала денег. Чего вы испугались? Обвинения в убийстве?

   – Я об этом даже не подумал, – отмахнулся Антон.

   – А о чем подумали? – наседал Роман.

   Антон набрал полную грудь воздуха:

   – Не для протокола? Ладно?

   – Говорите.

   – Опять дело в деньгах. Моя жена инвалид, на нее оформлена значительная часть моего бизнеса. Люди с физическими недостатками имеют огромные налоговые льготы. Это раз. Теперь второе. Счета на Каймановых островах оформлены на Эмму Поспелову. Я недоговорил – измененный голос, тот, что звонил, заявил: «Она переписала завещание, теперь ты не наследник». Ясное дело, я тут же все бросил и помчался. Звонивший еще сказал: «Вечером позвоню вам, хочу денег за сведения». Я подумал, что это Арий, местный нотариус, он вечно нуждается, – мрачно продолжал Антон. – Нарушил профессиональную этику и предупредил меня. У меня свой самолет, я решил перестраховаться и слетать. Эта сумасшедшая действительно могла переделать завещание, отписать все свои активы чужому человеку. И ведь выходит, что знала, сука, правду… Ну какое она имела отношение к моему бизнесу? Кто заработал состояние своим горбом? Уж точно не она! Сидела во Флоридосе, пила коктейли, курила свои омерзительные сигареты… Теперь вы понимаете, что не я убил мерзавку?

   – Почему?

   – Ты идиот? – потерял самообладание Поспелов. – Завещание имеет законную силу! После смерти жены, я лишаюсь огромного капитала! Да, у меня есть бумага, из которой явствует, что Эмма все оставила Антону Поспелову, но новое, подписанное в Греции завещание отменяет прежнее. Я мог ее убить, но лишь после того, как заставил бы переделать документ! Понимаешь? Слишком дорогое для меня удовольствие ее смерть. Меня подставили, ищите настоящего убийцу!

   Я нажала на кнопку, на столе у Романа зазвонил телефон:

   Следователь снял трубку и сделал вид, что разговаривает.

   – Да? Минуту.

   Потом посмотрел на Антона и сказал:

   – Простите, вынужден на короткое время покинуть вас.

   – Хорошо, – устало обронил Поспелов.

   Роман вошел в комнатку, где сидела я, и спросил:

   – Ну? Чего помешала?

   – Пусть даст свои реквизиты, надо проверить его слова.

   – Спасибо, – язвительно произнес следователь, – мне самому ни за что бы не додуматься до этого!

   – Антон не виноват в смерти Эммы-Софьи.

   – Может, и так, – нехотя согласился Роман.

   – Спроси его, знает ли бизнесмен Ивана Субботина, Раду и Юрия Хорьковых.

   – Это еще кто такие?

   – Объясню позже. Какие сигареты курила Софья? Крепкие или ментоловые?

   – А это зачем?

   – Спроси. И еще. В крови убитой нашли много снотворного, так?

   – Точно.

   – Зачем накачивать жертву успокоительным, а потом стрелять в нее?

   – Чтобы не сопротивлялась.

   – Но убийца хотел изобразить самоубийство!

   – Ну?

   – Тем более бессмысленно угощать женщину вином с лекарством. Патологоанатом отправит кровь на анализ, и сразу вылезет правда.

   – Жертва могла накачаться снотворным, чтобы снять ужас перед самоубийством, – возразил Роман.

   – Тогда зачем ей стрелять себе в лицо? – удивилась я. – Слопала бы чуть побольше капсул и тихо заснула вечным сном, без боли и страха. Раз имелось снадобье, к чему пистолет? Нестыковка! Нелогично! Хочешь, я объясню, как обстояло дело?

   – Слушаю.

   – Кто-то напоил Поспелову снотворным, растворив его в вине, чтобы замаскировать вкус. А когда жертва заснула, выстрелил ей в лицо. Убийца понимал, что сделают токсикологическую пробу, найдут в крови немалое количество лекарства и поймут, что погибшая – не самоубийца.

   – Слишком умно и хитро, – почесал в затылке Роман.

   – А кто тебе сказал, что мы имеем дело с дураком? – перебила я его. – Да, еще необходимо узнать, на чье имя жена Поспелова оставила завещание. Вызови сюда Ария, пусть озвучит документ.

   – Нотариус жуткая сволочь, – не преминул возразить полицейский, – он тут же сошлется на закон, охраняющий тайну клиента.

   – Устрой жуку встречу с Поспеловым. Антон вытащит из Ария правду!

   Роман чихнул.

   – Понимаешь, тут…

   – Нужна аккуратность, – ухмыльнулась я. – Да только ты уже устроил Поспелову допрос в участке. И эксперт, наверное, распустил язык. Интересно, как скоро до газет дойдет информация?

   – Черт! – испугался Роман.

   Я кинулась к двери.

   – Ты куда? – крикнул он мне в спину.

   – Я сама поговорю с Антоном.

   – Стой!

   – Ну уж нет. Ты по непонятной причине ведешь себя странно, – на ходу ответила я, – притаскиваешь Поспелова в полицию, но стесняешься задать необходимые вопросы.

   – Эй, погоди! – занервничал Роман. – Ты не имеешь права мешать следствию!

   Но я уже влетела в комнату для допросов и с порога сказала:

   – Здрассти! Меня зовут Виола Тараканова. Под псевдонимом Арина Виолова я пишу детективные романы. Я не верю в то, что вы застрелили женщину, которая считалась вашей супругой, Эммой Поспеловой. Убивать ее вам нелогично, в особенности если учесть ваш рассказ о счетах. И есть кое-какие нестыковочки, известные пока только мне.

   Антон с изумлением уставился на неожиданную посетительницу. Я села на стул и ткнула пальцем в зеркало.

   – За ним есть комната, откуда виден допрашиваемый и слышны все разговоры.

   – Ясно, – кивнул Поспелов.

   – Я тоже замешана в этой истории.

   – С какого бока?

   – Подробности потом, лучше ответьте на мои вопросы. Роман боится неприятностей, поэтому и мямлит, а я хочу вам помочь.

   – Хороший и плохой следователь! – неожиданно развеселился Антон. – Старая, но действенная методика.

   – Нет, – решительно не согласилась я, – трусливый полицейский и умная блондинка-писательница. Кстати, вас не имеют права задерживать. Улик для предъявления обвинения маловато, и все они косвенные. Можем уйти. Вас опрашивали как свидетеля.

   Песпелов вскинул брови.

   – Правда?

   – Конечно, – подтвердила я. – Если сейчас станут чинить нам препятствия, мы вызовем адвоката, дадим комментарии в СМИ, поднимем скандал.

   – Но я признался в убийстве Анны Львовны, – прошептал Антон.

   – К сожалению, я не очень хорошо знаю законы, но уверена, что существует срок давности. И потом, если преступление совершено на территории России, какого дьявола вас арестовывать за него в Греции? Или наше государство уже требует вашей выдачи? Рома, мы уходим!

   Дверь скрипнула, появился полицейский.

   – Идите, – мрачно сказал он.

   – Роман, господин Поспелов не собирается чинить препятствий следствию, он задержится во Флоридосе до полнейшего выяснения обстоятельств преступления, – торжественно заявила я. – Ведь так, Антон?

   Поспелов закивал.

   – Роман, ты ведь сам хотел осторожно заниматься этим делом, – продолжала я. – Кстати, господин Поспелов сильно перенервничал, от стресса понес чепуху. Очень глупо получится, если на суде он откажется от своих показаний.

   – Идите, – повторил Роман.

   Антон вышел в коридор первым, а я, проходя мимо бывшего сотрудника Куприна, шепнула ему:

   – Не бойся, я пригляжу за ним! Ты прав, в этом деле нужна крайняя осторожность.

   – Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – тихо ответил Роман.

   – Мы съемочная группа одного московского канала. Зачем вас поздним вечером вызывали в полицию?

   Поспелов растерялся, я вытолкнула его из зоны видимости камеры и с укоризной произнесла:

   – Право, ребята, имейте совесть! У человека жену убили!

   – Вы его адвокат?

   – Нет, просто друг.

   – Ваше лицо кажется мне знакомым, – отметила корреспондентка. – Живете в Сантири?

   – Я приехала во Флоридос, наслаждаюсь отдыхом в отеле, – засверкала я улыбкой. – Меня зовут Арина Виолова, я автор криминальных бестселлеров.

   – Точно! – обрадовалась журналистка. – Моя мама вас читает, вы пишете романы под псевдонимом Милада Смолякова.

   Мне захотелось вырвать из рук глупышки микрофон и запулить им в камеру. Но аппаратура стоит дорого, и ссориться с представителями СМИ мне было не с руки, пришлось взять себя в руки.

   – Милада Смолякова – это Милада Смолякова, а я Арина Виолова. Мы разные писательницы, хоть и работаем в одном жанре.

   – Вау! – подпрыгнула девчонка. – Извините, я вспомнила: вы публикуетесь под фамилией Бустинова.

   Я стиснула кулаки, уговаривая себя: «Спокойно, Вилка, не дергайся». Очень хотелось воскликнуть: «Да, я знакома с Бустиновой, мы встречаемся в издательстве „Элефант“ и всегда радуемся друг другу. Маленькое уточнение: Бустинова статная дама ростом больше метра восьмидесяти. Господь одарил ее красивой фигурой с бюстом немалого размера, и Татьяна шатенка. Я же чуть выше таксы и обладаю не телосложением, а теловычитанием. О размере своей груди стыдливо умолчу, мне постоянно приходится ушивать верх у любой одежды, лучше всего на мне смотрятся шмотки из магазина „Наш малыш“. Платьица, предназначенные для третьеклассниц, – самое то для меня». Но я промолчала, выдерживая эффектную паузу.

   – И зачем вас вызывали в полицию? – приступила к интервью девица.

   – Господин Поспелов передал правоохранительным органам список украденных вещей, – соврала я. – Виллу ограбили, исчезли ценности.

   – Вульгарная кража… – разочарованно протянула журналистка. – А говорили о самоубийстве!

   – К сожалению, я не могу комментировать происходящее, – ответила я, – мы лишь привезли перечень пропавшего. Извините, но Антону нужен отдых.

   – А что у вас на ногах? – неожиданно спросила девица.

   Я опустила взгляд. Черт! В суматохе совершенно забыла про махровые салфетки, наверченные на ступни. В Сантири жара, под ногами теплый камень, нет луж или слякоти…

   – Полотенце завязали? – впала в удивление теледеятельница. – Или вы ранены? Вау! Была перестрелка? В Поспелова стреляли?

   Я закрыла глаза. Боже, ну почему в журналистику идут неадекватные люди? Разве на раненых ногах можно передвигаться?

   – Дайте интервью! – заныла девчонка. – Ну пожалуйста! У меня испытательный срок, и если я не принесу эксклюзивный материал, наш главный редактор…

   – …хищный зверь, перед которым саблезубый тигр – месячный котенок, – не выдержала я. – Он не выплатит вам зарплату, не говоря уж о премии, и выставит нерадивую служащую вон.

   – Откуда вы знаете? – поразилась дурочка.

   Я тяжело вздохнула. Еще бы она добавила, что ей кредит надо выплачивать. Я это часто слышала от московских журналистов

   Лишь откровенная сволочь откажет в интервью несчастному писаке, над которым занесен топор увольнения!

   – Ладно, – кивнула я, – будет эксклюзив. Но из мира фэшн-бизнеса.

   – Супер! – обрадовалась дурочка. – Вадя, мотор! Говорите…

   Я выставила ногу вперед.

   – Что нового можно придумать в обувной промышленности? Ну, изменить форму и высоту каблука, поиграть с «носом», с цветом. Но все равно это не прорыв. А вот модельер… э… Тараканелли придумал революционный подход. Портяночные лапти!

   – Чего? – с придыханием спросила журналистка.

   – Берете ткань, пеленаете ножки, скрепляете ее у щиколотки или выше и шагаете, куда надо! Тараканелли разработал огромную коллекцию, я первая, кто опробовал новинку.

   – Супер! – выдохнула журналистка. – Удобно?

   – Фантастика, – заверила я, косясь на Поспелова.

   – Название дурацкое, – заметила корреспондентка. – Хм, портяночные лапти… Не гламурно.

   – Ноу-хау называют «Виолками», – нашлась я, – в честь писательницы Арины Виоловой. Она – муза Тараканелли.

   – Ой, спасибо огромное! – стала благодарить меня глупышка. – Главный будет в восторге, мы особое внимание уделяем моде.

   – Пожалуйста, – величественно кивнула я и, схватив Антона под руку, поволокла его к «Мерседесу».

   – Отчего машина кажется мне знакомой? – удивился бизнесмен, очутившись в салоне. – Господи, а тут кто?

   – Котопес Лео, – ответила я. – Не кусается, не лает, очень милый. А «мерс» ваш, был куплен вами для Эммы-Сони. Я все объясню, но сначала ответьте на мои вопросы. Вы знаете Ивана Субботина?

   Антон вытянул губы трубочкой:

   – Субботин… Субботин… Это важно?

   – Очень.

   – Ну… вроде слышал о таком… или фамилия распространенная… Надо у помощника спросить. Я прилетел один, почти инкогнито, не хотел, чтобы мои личные дела стали известны большому кругу людей. Со мной только Алена, секретарь, но она в курсе и…

   – Понятно, – остановила я Поспелова. – Иван Субботин – человек, который спас Софью из машины.

   – А-а-а… И что?

   – Вы с ним встречались?

   – Нет.

   – Никогда?

   – Ни разу в жизни.

   – Не поблагодарили того, кто вытащил ее из огня? – поразилась я. – Вы же сначала считали, что спаслась Эмма.

   – Ну… я был занят, выхаживал жену. Да и денег тогда не имел, – пояснил Антон.

   – Ладно. Теперь Юрий и Рада Хорьковы.

   – А с ними что?

   – Рада хотела купить у Эммы дачу.

   Антон почесал затылок.

   – Жена держала сделку в тайне. Я ничего не слышал об этих людях. Эмма готовила мне сюрприз.

   В сумочке ожил телефон.

   – Простите, – сказала я и схватила трубку.

   – Роман беспокоит, – быстро проговорил полицейский.

   – Слушаю.

   – Разбудили Ария. Нотариус клянется, что не звонил Антону. Более того, у него на руках три завещания. По первому, подписанному довольно давно, госпожа Поспелова оставляет все свое имущество мужу. Потом она составила еще одну бумагу. Вилла во Флоридосе и московская недвижимость отходили некоей Руфине Богородцевой, а все, что связано с бизнесом, оставалось у Антона. То есть она разделила имущество: то, что считала своим, отдала Руфине, а на деньги Поспелова не покушалась. И буквально на днях она подписала новый документ – абсолютно все отходит Ксении Рябинкиной. Свидетель составления завещания – Виола Тараканова. Рябинкина теперь невероятно богата, получается, что счета на Кайманах тоже ее. И в последней версии завещания есть такая странная фраза: «Ксения Рябинкина наследует и все завещанные мне средства, а также движимую и недвижимую собственность, которую кто-либо передал женщине, именующей себя Эммой Поспеловой, кем бы она ни была в действительности».

   – Кто это такие? – удивилась я. – Хотя… Рябинкина вроде ее старая подруга. А Богородцева откуда взялась?

   – Понятия не имею, – ответил Роман. – Она живет в Греции, у Ария был ее адрес. Сейчас, я его где-то записал… Хотя Богородцева уже ни при чем, Эмма отменила прежнее завещание. Отныне основная наследница всего Ксения.

   – Все равно я съезжу к Богородцевой, давай ее координаты… Спасибо за информацию, – сказала я и повесила трубку.

   Антон открыл было рот, но тут поблизости от «Мерседеса» раздался визг шин.

   Роскошный «Бентли» красного цвета затормозил у входа в полицейский участок. Из автомобиля выскочила молодая стройная блондинка, одетая в короткое шелковое платье, ноги красотки были обуты в босоножки на невероятно тонких и длинных шпильках. Меня всегда поражало: ну каким образом женщины ухитряются управлять машиной, имея на ногах подобную обувь? Неужели они не цепляются каблуками за коврик?

   Антон высунулся в окно:

   – Алена! Я здесь!

   Блондинка обернулась.

   – Фу, тебя отпустили! – воскликнула она. – Что за идиотизм был срываться из Москвы без адвоката и…

   Красавица не договорила. Увидев меня, она моментально сменила выражение лица, теперь на нем появилась официальная «офисная» улыбка.

   – Господин Поспелов, – таким же «офисным» тоном заговорила девушка, – извините, что помешала, но от вас ни слуху ни духу, мобильный не отвечает, вот я и занервничала.

   Поспелов похлопал себя по карманам, вытащил сотовый и усмехнулся:

   – Телефон умер, я забыл его зарядить.

   – Еще раз простите за беспокойство, – изображала из себя простую служащую Алена.

   – Все нормально, – кивнул бизнесмен, – даже хорошо, что ты приехала, отвезешь меня в гостиницу.

   – Йес, босс, – отчеканила Алена.

   – Вы отправитесь в отель? – спросила я. – В какой?

   – Шератон Палас, – ответил Поспелов. – Знакомьтесь. Виола Тараканова, она же Арина Виолова, известная писательница. Алена – мой личный помощник.

   Мы с девушкой нежно улыбнулись друг другу.

   – Ваши книги замечательны, – светски-вежливо сказала секретарь.

   Я попыталась еще шире растянуть рот:

   – Спасибо, вы очень добры.

   – Я ужасно устал, – сказал Поспелов, – надо лечь и выспаться. Давайте встретимся завтра, после полудня. Алена, запиши координаты Виолы и дай ей мою визитку. А сейчас прошу меня извинить, день был суетным, мой завод кончился.

   – Конечно, – пробормотала я, глядя как Антон, выбравшись из «Мерседеса», идет к «Бентли» и устраивается на заднем сиденье. Секретарша захлопнула за шефом дверь и уже хотела сесть за руль, но я окликнула ее.

   – Алена!

   – Да? – повернулась девушка.

   – У Поспелова есть охрана?

   – Конечно, – кивнула она.

   – Но сейчас вы приехали одна!

   – Сергей и Женя остались в Москве, – пояснила девушка.

   – Следовательно, в Греции Антона никто не прикрывает?

   – А я на что? – усмехнулась Алена. – Между прочим, я имею черный пояс.

   – Мне еще не встречался каратист, способный голыми руками поймать пулю, выпущенную из снайперской винтовки!

   Секретарь сдвинула нарисованные брови.

   – А мне не встречался и хорошо вооруженный человек, способный поймать пулю, – парировала она. – Намекаете, что господин Поспелов в опасности?

   – Лучше перестраховаться, – кивнула я. – Боюсь, что живет на белом свете человек, заинтересованный в смерти вашего шефа.

   – Кто? – в упор спросила Алена.

   Я пожала плечами.

   – Имени и фамилии не назову. Но не сводите с хозяина глаз. Лучше, если он не будет выходить из номера. Не пускайте в апартаменты посторонних: ни горничную, ни коридорного, ни слесаря, ни владельца гостиницы. Закройте шторы на окнах, не пользуйтесь электроприборами, которые находились без вашего присмотра более десяти минут: фен, электробритва и так далее. Не заказывайте еду в номер, не ходите в ресторан. Лучше приобрести обед и ужин в маленьком кафе, куда раньше вы никогда не заглядывали. Или купите консервы в металлических банках. Не подходите к местному телефону, не включайте телевизор и…

   – Алена! – окликнул помощницу Поспелов. – Хватит болтать!

   Блондинка улыбнулась мне:

   – Спасибо за инструктаж, шеф злится. Увы, я не могу запереть его в номере, но постараюсь присмотреть за боссом.

   – Антон! – повысила я голос. – Последний вопрос: какие сигареты курила Соня?

   – Вонючие, – прозвучало в ответ.

   – Ментоловые?

   – Нет, крепкие. Такими не всякий мужик увлекается!

   – А Эмма?

   – Она к табаку не прикасалась.

   – Вообще никогда?

   – Вообще никогда, – эхом отозвался бизнесмен.

   «Бентли» умчался вниз по улице.

   Я глянула на часы. Уже вечер, но еще не полночь, когда я должна быть на вечеринке у Петра Зарубина. Конечно, я не имею ни малейшего желания идти на тусовку, но олигарх скорей всего в курсе, где находится Нина, а я должна задать ей пару вопросов. Сдается мне, Ниночка знает много интересного. Еще хочется поболтать с Тамарой, бывшей горничной Эммы (буду пока называть погибшую этим именем, чтобы не запутаться). И, самое главное, надо съездить по адресу, указанному в одном из завещаний моей знакомой, чтобы выяснить, кто такая Руфина Богородцева и что ее связывает с Поспеловой. А про Рябинкину все узнает Марк. Я схватила телефон, коротко переговорила с практикантом, завела мотор и порулила в центр.

   В Москве я потратила бы несколько дней на разъезды, из Капотни до Ленинградского проспекта добираться по пробкам приходится четыре часа. Но в Сантири всего несколько улиц, что намного упрощает жизнь детектива.

   Руфина Богородцева жила в пятиэтажном здании на южном выезде из городка. Сейчас, когда отступила дневная жара, коренное население высыпало во дворы и на террасы. Практически со всех сторон пахло едой: жареным мясом, овощами, чем-то ванильно-сладким. Играла музыка, и слышались громкие разговоры, перемежающиеся смехом.

   Я дошла до двери в квартиру Руфины, не нашла звонок и постучала. Минут через пять мне стало понятно: хозяйки нет дома. И, похоже, она отсутствует уже давно – в филенки набилась пыль, и коврик, постеленный у порога, не вытрясали.

   Я вышла на улицу и задрала голову. Так, на втором темнеет два окна, там обиталище Руфины, на первом этаже, похоже, живут греки. А вот чуть выше из открытого окна доносится надтреснутый, хриплый голос певца:

   – За милых дам, за милых дам…

   Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: на третьем этаже гуляет веселая компания моих соотечественников.

   – Поздравляю, – улыбнулась я.

   – Не у меня, у Оксанки… – Тетка икнула. – Юбилей… полтинник грохнул. Заходьте по-соседски, угостим от души. Чегой-то я вас раньше не видела? Квартирку сняли?

   – В этом доме сдается жилплощадь? – спросила я.

   – Так он весь того, съемный, – пояснила баба. – Тя как зовут?

   – Виола, – представилась я.

   – Галя, – заулыбалась собеседница. – Выпьешь рюмашку? К нам Колька приехал, нашенской водочки привез, отечественной, не местной дряни.

   – Спасибо за приглашение, я ищу Руфину.

   Галя сморщила нос.

   – Кого?

   – На втором этаже живет некая Богородцева, она мне очень нужна. Не знаете, когда она домой приходит?

   Галя повернулась в сторону комнаты и крикнула:

   – Зин!

   – А? – донеслось из помещения, где шумел народ.

   – Подь сюды!

   Из коридора вынырнула тощая черноволосая девушка в шортах.

   – Чего? – спросила она.

   – Во, побалакай, кого-то ищут, – заявила Галина и ушла.

   – Здравствуйте, – кивнула Зина. – Вы же не из наших? В смысле не в отеле работаете?

   – Нет, – покачала я головой, – ищу вашу соседку со второго этажа, Руфину Богородцеву.

   – Я живу тут год, – словоохотливо пояснила Зина, – и никогда на втором никого не видела. Ни разу.

   – Может, апартаменты пустые? – предположила я.

   Зинаида пожала плечами.

   – Хрен его знает. Спроси у хозяйки, она на четвертом живет, мадам Орефус.

   – Гречанка?

   – Уж не наша! – захихикала Зина. – А там один черт разберет. Да ты не волнуйся, она по-русски классно шпарит!

   – Не поздно беспокоить даму?

   – Нет, – заверила брюнетка, – она спать утром ложится. Веселая бабуля! Иди, иди, не стесняйся…

   Приветливая Зиночка оказалась права, владелица дома распахнула дверь сразу, окинула меня взглядом и с сильным акцентом, но на русском языке сказала:

   – Добрый вечер. Что вы хотите?

   – Я ищу мадам Орефус.

   – Слушаю вас.

   – Квартира номер пять, на втором этаже, ваша?

   – Мне принадлежит все здание, – с гордостью подчеркнула дама.

   – Я хотела бы ее снять.

   – Именно пятую? – уточнила Орефус.

   – Да, да, – кивнула я, – подруга посоветовала, сказала, замечательные апартаменты.

   – Площадь занята, – сухо ответила хозяйка.

   – Вы уверены?

   – Естественно. Я получаю арендную плату.

   – Но жилички нет.

   – И что?

   – Не знаете, когда она придет?

   – Понятия не имею. Если хотите снять квартиру, могу предоставить двенадцатую, она освобождается во вторник, – предложила Орефус.

   – Вообще-то я ищу Руфину Богородцеву, – призналась я, – она зарегистрирована в вашем доме.

   – Правильно, – кивнула Орефус, – но она тут не живет.

   – Вот уж странность! Платит деньги за съем и не пользуется квартирой?

   Мадам Орефус склонила голову к плечу.

   – Одно время Руфина здесь жила. Приятная женщина, очень аккуратная, тихая, никаких неприятностей от нее я не имела. Но потом она нашла работу с проживанием и пришла ко мне с предложением о дубле. Но я отказала. Не хочу трений с полицией.

   – О каком дубле? – не поняла я.

   Орефус усмехнулась.

   – Вы, наверное, недавно приехали? Люди стараются получить побольше денег, а потратить поменьше, ведь так? Когда человек приезжает в Сантири, он первым делом снимает жилье – иностранцу ведь надо зарегистрироваться в участке, а для этого он должен иметь комнату, квартиру, угол… Иначе не получить вкладыш в паспорт. Работа в Сантири есть, арендная плата не высокая, предложений от хозяев много, поэтому можно хорошо устроиться. Порой тем, кто работает домработницами, везет – находят службу с проживанием. Это выгодно, можно сэкономить на квартире, вот только надо перерегистрироваться в полиции, записаться по новому адресу. Некоторые хозяева разрешают своим служащим встать на учет, а другие – ни в какую. Боятся мало ли чего – совершит горничная антиобщественный поступок, неси за нее ответственность. Человек платит за комнату, но фактически живет в другом месте. Ясно?

   – Конечно.

   – Чтобы сэкономить, жилец предлагает хозяину: «Давайте сделаем дубль. Я буду вносить половину оплаты, а вы сдадите квартиру еще раз». Это можно, в принципе на одной площади легко зарегистрировать хоть десять человек. Впрочем, я увлеклась, десяток – это уж слишком, но двоих-троих вполне. Иностранцы часто селятся коммунами. В принципе дубль выгодная вещь: владелец получает больше денег. Но я такими играми не балуюсь, поэтому ответила Руфине: «Нет. Либо платите, либо уезжайте. Никаких дублей». Она повздыхала, но внесла деньги за год вперед и уехала к хозяйке.

   – А где служит Руфина?

   – Понятия не имею. Я не интересуюсь жизнью жильцов, меня волнует только арендная плата.

   – Богородцева сюда приходит?

   – Не встречала ее. А вы кто? – сообразила наконец поинтересоваться мадам Орефус.

   – Помощник нотариуса, – соврала я.

   В глазах хозяйки метнулось беспокойство.

   – Руфина совершила плохой поступок? У меня будут неприятности?

   – Нет, все наоборот, – успокоила я даму. – Похоже, в жизни Богородцевой должны произойти приятные изменения – ей оставили хорошее наследство.

   – Везет некоторым, – с плохо скрытой завистью заметила мадам Орефус и захлопнула дверь.

   Я вышла во двор и поехала в кафе, где работала Тамара. Чем ближе к ночи, тем шумнее становилось на улицах городка. Магазины, правда, были закрыты, зато кафе кишели посетителями. В заведение, где убирала Тамара, я втиснулась с трудом.

   – Простите, мадам, – сказала мне запыхавшаяся официантка, – сейчас мест нет, но если сядете у стойки и выпьете чашечку кофе за счет заведения, я непременно устрою вас. У нас очень вкусный каппучино. Эй, Альфи, свари мадам свой фирменный.

   – Йес, – кивнул бармен.

   Я получила небольшую фарфоровую чашку с белой упругой пеной, отхлебнула напиток и совершенно искренне воскликнула:

   – Потрясающе!

   Парень заулыбался, словно сытый кот:

   – Лучший кофе в Греции у меня.

   – Ресторан пользуется успехом, – подхватила я разговор, – посетителей полно!

   – У нас самая вкусная еда, – заверил юноша.

   – Жаль только, что официантка одна, – вздохнула я. – Наверное, устает к ночи.

   – Девчонок трое, – пояснил бармен, – просто две сейчас на веранде клиентов обслуживают.

   – Все равно тяжело, – гнула я свою линию. – Вон сколько посуды!

   – Тарелки машины моют.

   – А полы, туалеты… С ума сойдешь! Никакой зарплаты не захочешь!

   Парень взял со стойки идеально чистое полотенце и начал протирать им бокалы.

   – За чистотой у нас Томка следит, – пояснил он, – и она вроде не жалуется.

   – Кстати, где у вас можно руки помыть? – обрадовалась я повороту темы.

   – По лестнице вниз и налево, – радушно сообщил бармен.

   Я спустилась в полуподвальное помещение и открыла дверь в крохотную комнатку. Да уж, санузлы в Греции поражают чистотой и оборудованием. В небольшое пространство хозяин кафе ухитрился втиснуть унитаз, раковину, сушилку для рук, держатель с бумажными полотенцами, пластиковый короб с одноразовыми сидениями, стойку с туалетной бумагой, ящик с прокладками и мусорное ведро. На крыльях раковины выстроились баллончики с освежителем воздуха, дезодорантом, лаком для волос. Чуть поодаль стояла коробка с салфетками, дозатор, наполненный жидким мылом… И все сверкало чистотой. Кто-то натер до блеска краны и никелированную мусорницу, отполировал зеркало, привел в идеальное состояние раковину с унитазом. На черном полу не было ни одной капли, белизна стен резала глаза.

   Я вышла из туалета, увидела еще одну дверку и, не постучав, толкнула ее. Открылась крохотная кладовка, три стены которой занимали полки, заставленные моющими средствами, упаковками с туалетной бумагой и прочей мелочью. Посередине на перевернутом ведре сидела женщина лет тридцати пяти и читала растрепанную книгу в бумажном переплете.

   – Вы Тамара? – спросила я.

   Тетка подняла голову и захлопнула томик. Я уставилась на обложку. «Кошелек из жабы» – один из моих старых романов, он был написан в самом начале карьеры Арины Виоловой. Еще помню, как Олег… Я потрясла головой, отогнала досадное воспоминание и посмотрела на уборщицу.

   – Ну? – сказала та.

   – Наверное, вы устали, – я решила наладить контакт, – обслуживали вечеринку «Тутси», потом сюда вернулись…

   – Кушать охота, – беззлобно отреагировала Тома, – не повезло мне выйти замуж за нефтяное месторождение или газовый кран. Одни веселятся, другие им радость обеспечивают.

   – Лучше у хозяйки работать, – вздохнула я, – она спать пойдет, и прислуга отдохнуть может. А здесь кавардак.

   Тамара зевнула.

   – Вам чего? Нитки дать? Или пятновыводитель? Если прокладки понадобились, то они в туалете.

   – Спасибо, я поболтать зашла.

   – У меня перерыв, – заявила поломойка, – законный отдых. В помощи вам не откажу, но разговаривать не хочу.

   Тамара вновь раскрыла томик и углубилась в текст.

   – Интересно? – спросила я.

   – Угу, – пробурчала уборщица.

   – Хотите, расскажу кто убийца?

   Тома засмеялась.

   – Ну уж не надо! Вы читали книгу?

   – Три раза, – усмехнулась я.

   – Так не интересно даже во второй, – удивилась Тамара, – все тайны раскрыты.

   – Я правила текст, переписывала его и все равно осталась недовольна. В первоначальном варианте погибал сантехник, тот, что труп нашел. Но, поразмыслив, я оставила его в живых, иначе не складывался сюжет.

   Тамара вытаращила глаза:

   – Я вас, кажется, узнаю… Точно! Ой, мамочки, Виолова! Ну офигеть! Вы ходите в туалет?

   Оригинальное замечание. Надеюсь, Тамара не очень разочаруется, сообразив, что писатели иногда пользуются унитазом, принимают душ, едят и пьют. Причем некоторые пьют очень много и не минеральную воду.

   – С ума сбеситься! – ликовала уборщица. – Можно я вас потрогаю?

   – Пожалуйста, – разрешила я.

   Она вскочила и кинулась ко мне.

   – Продолжение про Нику Коршунову будет?

   – Не знаю, – честно ответила я.

   – А Лена Потапова замуж выйдет?

   – Не знаю.

   – Костя Мартынкин на ней женится?

   – Не знаю.

   Тамара села на ведро и уставилась на меня:

   – Может, правду в газетах печатают, что ты не сама пишешь? Чего ни спрошу, ответить не можешь.

   – Просто я пока не придумала продолжение.

   – А-а-а! Ясненько, – еще более разочарованно сказала она. – Еще сообщали, что твой муж застрелился.

   – Сейчас я не замужем, а бывший муж жив-здоров, недавно я разговаривала с ним. Сделай одолжение, помоги мне…

   Тома протянула книгу.

   – Автограф дашь?

   – С удовольствием.

   – Тогда напиши: Тамаре Короткиной с любовью и наилучшими пожеланиями от автора.

   Я вынула из сумки ручку и выполнила просьбу.

   – Супер! – пришла в восторг Тома. – Девчонки обзавидуются. Чем я тебе помочь могу?

   – Расскажи про свою хозяйку, Эмму Поспелову.

   Тамара насупилась:

   – Она меня выгнала. Взяла и выставила вон.

   – За что?

   – Без причины.

   – Так не бывает!

   – Ошибаешься, – пригорюнилась Тамара. – Я ведь в Греции давно, в нескольких домах работала, и все довольны оставались, характеристики хорошие имела. Не меня выгоняли, я сама уходила. В одном месте хозяева трех кошек держали, а у меня, хоть я животных люблю, аллергия открылась. В другом мальчишка, сынок хозяйский, приставать начал. Ушла и оттуда, о причине умолчала, сослалась на нездоровье. Зачем мне досужие сплетни? В общем, все в таком роде. А потом я попала к Эмме, все отлично шло. Она тихая, дома сидела, в город носа не высовывала, даже в магазин. Все книги читала: Чехов, Толстой… Музыку классическую слушала. Замечаний не делала, если что хотела, тихим голосом просила: «Томочка, приготовьте мне мусаку». Или: «Тамарочка, съездите в город за продуктами». Вот только курила она – чума! Весь день с сигаретой в зубах! Одну затушит, тут же другую поджигает. Я вечером в домик убегу, сяду у открытого окна и надышаться не могу. Знаешь, прямо отрава. Стала даже об увольнении думать, но не всерьез. Зарплата ведь большая, жила в хороших условиях, на еду я не тратилась, хозяйка не скандальная, а дым можно и потерпеть. Так я с утра размышляла, а к вечеру, нанюхавшись, опять убегать собиралась.

   – Так почему вас Эмма выгнала?

   – Она курить бросила.

   – Интересная причина!

   Тамара вытащила из-под стеллажа пластиковое ведро, перевернула его и предложила:

   – Садись, в ногах правды нет.

   Я устроилась на импровизированном стуле и поинтересовалась, тоже переходя с собеседницей на «ты»:

   – Каким образом связан ее отказ от сигарет с твоим уходом?

   Тома потерла лоб.

   – Вечером она меня около пяти к себе отправила, раньше чем обычно. Депресняк словила.

   – Эмма была подвержена приступам плохого настроения? – уточнила я.

   Тамара покусала нижнюю губу.

   – С такой красотой радоваться особо нечему, – усмехнулась она. – Один раз я увидела ее без одежды, случайно, и чуть в обморок не упала. Ой, мамочка! Прямо на жалость меня пробило! Никакие деньги не нужны, если за них такая цена, подумала, уж лучше я унитазы драить буду, зато симпатичная, и ноги хорошо сгибаются. Эмма на диван знаешь как ложилась?

   – Нет, – помотала я головой.

   – Сначала садилась, потом на бок ложилась и махом обе ноги запрокидывала. Больно ей было – под коленями рубцы, – пояснила Тамара. – Эмма их каждый день разрабатывала. Я сколько раз слышала: стонет, а ноги тянет, положит одну на подоконник и старается. Как-то раз она упала, я из кухни прибежала, стала ее поднимать, ну и не удержалась, сказала: «Зачем себя так мучаете? Не балерина ведь!» Эмма вздохнула и ответила: «Если брошу занятия, скоро ходить не смогу, рубцы надо постоянно тренировать, иначе они задеревенеют. Тогда мне каюк». Я ее после этих слов зауважала. Огромной силы воли женщина! Плакала она только в своей ванной, пустит воду и сидит там.

   – Вероятно, Эмма принимала душ, – заметила я.

   – Нет, – возразила Тамара. – Я потом прибирать заходила и видела: ванна сухая, губка тоже, полотенца не тронуты, а на раковине гора использованных носовых платков. Рыдала она, но не хотела, чтобы посторонние знали. Пыталась беззаботной казаться. Так вот, ушла я в пять…

   – Вы уже встали? – поразилась поломойка.

   – Да, – прохрипела Эмма.

   – Ой, вы простудились! – всплеснула руками Тома.

   – Не твое дело, – огрызнулась Поспелова.

   Тамара удивилась. До сих пор хозяйка с ней грубо не разговаривала. Очевидно, Эмма почувствовала свою бестактность и примирительного заявила:

   – Это от сигарет.

   – Надо бы бросить курево, – посоветовала Тома.

   – Уже, – заявила хозяйка. – Больше не стану дымить.

   – Правильно, – одобрила Тамара, – еще, не дай бог, рак легких получите.

   – Заткнись! – рявкнула Эмма и ушла.

   К ужину Томе стало понятно, что характер хозяйки, после того как она предприняла героическую попытку избавиться от сигарет, сильно изменился в худшую сторону. Эмма все пила сладкий чай, надеясь сахаром забить никотиновое голодание. Тамару она опять отправила в домик около пяти вечера. Наутро домработница почувствовала запах дыма. Поняв, что Эмма не выдержала, Тамара, увидев ее, сказала:

   – Мой брат водку пил каждый день…

   – Хочешь рассказать историю своей семьи? – просипела Поспелова. – Мне совсем не интересно, займись делом.

   – Один раз он решил закодироваться, – несмотря на приказ, продолжила Тамара, – неделю не квасил, внезапно получил обострение аппендицита и очутился в больнице.

   – Ты дура! – рявкнула Эмма. – Аппендицит не связан с выпивкой!

   – Совпадение, – кивнула Тамара, – сделали Сашке операцию, а ему совсем худо стало, и тогда врач велел: дайте ему водки, а то помрет!

   – И доктор кретин, – нервно перебила ее Эмма.

   – Он объяснил, что человеческий организм к заразе привыкает и без нее не живет, – прошептала Тамара. – Если от вредных привычек избавляетесь, то надо медленно, по капельке отвыкать, а не махом, как вы. Курите не три пачки в день, а две, затем одну… Если бросить, как отрубить, плохо вам будет. Вон как у вас голос сел!

   – Да пошла ты… – прошипела хозяйка. – Вали на кухню!

   Тамара на плохо слушающихся ногах поплелась в кухню. Домработница была страшно зла на себя. Ну зачем полезла со своими советами? Захотела приободрить больную хозяйку? Она нарушила первое правило прислуги: не лезь, когда не просят. И видно, Эмме совсем плохо – раньше Поспелова никогда не ругалась матом, была с Тамарой вежлива, корректна и сдержанна. А тут нецензурное выражение…

   На кухне Тамара испытала шок: она обнаружила пустую кастрюльку из-под овощного рагу. Эмма ела мало, у нее после аварии болели не только кожа с мышцами, но и желудок. Тушеные кабачки с помидорами были приготовлены Тамарой на два дня, хозяйка же истребила еду за один ужин. Кроме того, в мусоре обнаружилась пустая бутылка из-под вина. В доме имелся бар, забитый алкоголем, но Эмма к нему никогда не прикасалась.

   Около трех часов дня Поспелова позвала помощницу и велела ей:

   – Съезди за продуктами. Купи йогурты, творог… И почему в доме нет ни ветчины, ни колбасы?

   Вот тут Тамара изумилась до остолбенения и снова совершила ошибку.

   – Вы же вегетарианка, – напомнила она, – мясо даже не нюхаете.

   Эмма встала из кресла.

   – Решила мною руководить? Указывать, что мне употреблять в пищу?

   – Нет, нет, – залепетала Тамара, – но вы сами столько раз говорили… предупреждали… никакого мяса… даже курицы.

   – Колбасы! – заорала Эмма. – И ветчины! Не мне, гости придут!

   – Гости? – оторопела Тамара. – К вам? Сюда?

   Поспелова плюхнулась на диван.

   – Чем вызвано твое удивление? – понизив тон, спросила она.

   – Сколько я у вас работаю, первый раз о гостях слышу, – ляпнула Тома.

   Хозяйка вскочила и заорала:

   – Вали в магазин! Убери дом, неряха! Хватит совать свой нос в мои дела! Живу, как хочу, и не собираюсь перед тобой, поломойкой, отчитываться! Дура! Мерзавка!

   Подгоняемая криком, Тамара кинулась в холл. Она обрадовалась, что Эмма послала ее за покупками. Авось, пока она мотается в супермаркет, Поспелова придет в себя.

   Два часа, потраченные на хождение по лавкам, Тамара не уставала удивляться произошедшей с Эммой метаморфозе. Домработница недоумевала до тех пор, пока на кассе ее не спросили:

   – Ты сигареты не забыла? Всегда блоками берешь.

   – Нет, – помотала головой домработница, – хозяйка решила бросить курить.

   – Ну держись теперь! – покачала головой кассирша. – Моему мужу врач велел про табак забыть, так я чуть с ним не развелась. Сумасшедшим стал! Орал на детей, меня ударил… Терапевт потом объяснил: никотин выходить начал, он организм отравляет. Вот когда весь яд вытечет, тогда человек в нормальное состояние вернется. Еле дождалась!

   И Тамаре стало ясно: Эмма страдает, как наркоман, у нее ломка.

   Домработница приволокла покупки и вытащила пылесос. Но затеять уборку ей не удалось. Хозяйка вошла на кухню, положила на стол конверт и холодно произнесла:

   – Тут зарплата за три месяца вперед. Уходи.

   – Куда? – не поняла Тамара.

   – Мне все равно, – дернула плечом Поспелова. – Ты уволена!

   – За что? – удивилась Тома.

   – За лень, болтливость и желание руководить хозяйкой, – отчеканила Эмма. – Час тебе на сборы. Если спустя шестьдесят минут ты не уметешься, я вызову полицию!

   Тамара заплакала и побежала в домик складывать нехитрые пожитки…

   – Вот стерва! – вздыхала она сейчас. – Прикидывалась нормальным человеком, а потом мурло вылезло. Истеричка и психопатка. Вот что с людьми никотин делает! Спасибо, научила меня, я теперь в частный дом служить не пойду. Кафе, ресторан, фитнес-центр, магазин… везде уборщицы нужны. Лучше в учреждении с тряпкой прыгать, чем снова нарваться на стерву, которая тебя ни за что ни про что взашей из-за собственных капризов выпрет. Знаете, кого она на мое место взяла?

   – Новую девушку? – спросила я.

   – Не профессионалку, – фыркнула Тома, – совсем молодую, неопытную. Она ко мне приходила, хотела поговорить.

   – Интересно о чем?

   Тамара улыбнулась.

   – Место малолетней дурочке замечательным показалось. Платят хорошо, предоставляют жилье, еда за хозяйский счет. Вот она и боялась, что накосячит, а ее вон турнут, понимала: горничная из нее, как из меня боксер. Пришла опыта поднабраться. Только я на Эмму дико злая была, вот и послала девчонку вон. С какой радости я должна ей лекции читать? Правильно?

   – Наверное, да, – протянула я, – не знаю. Но одно точно: Поспелова плохо с вами поступила.

   Расставшись с Тамарой, я посмотрела на часы и медленно поехала к дому, где Петр Зарубин собрался устроить веселую вечеринку для особо приближенных людей.

   На парковочной площадке не было ни одной машины. Сначала я удивилась, но потом вспомнила: полпервого ночи. Вроде, я явилась не к началу вечеринки, задержалась на протокольные тридцать минут и все равно оказалась первой. Или у «зарубинских» принято приходить еще позднее? Но ведь не на сборище, которое «стартует» в полночь! Ладно бы Петр созвал гостей на шесть часов вечера, тогда, конечно, большинство притащилось бы к девяти!

   Я вышла из машины и поежилась. Что-то мало похоже на веселье – ни музыки, ни многочисленной прислуги, лишь от края площадки ко мне спешит парень в черном костюме.

   – Вы в гости? – запыхавшись, спросил он.

   – Приглашение было передано в устной форме, – на всякий случай сказала я.

   – Петр Сергеевич просили извиниться, – зачастил охранник, – вечеринка… того… не будет ее… по семейным обстоятельствам.

   – Что случилось? – насторожилась я.

   – Э… жена его… то есть уже не супруга… но все равно… – принялся объяснять секьюрити. – Петр Сергеевич никогда бывших не бросает, он слишком порядочный. Всем помогает, денег дает! Когда предпоследняя его жена палец сломала, он лично ее в больницу отвез, сам за руль сел. Не шофера послал, не охрану. Такое не всякий муж сделает. Удивительный человек!

   – И с кем из бывших жен на сей раз случился казус? – стараясь не рассмеяться, спросила я. А про себя подумала: Зарубину не позавидуешь, чем шире круг жен, тем больше забот. У каждой супруги по две руки и столько же ног, значит, одних сломанных конечностей может быть двадцать четыре штуки.

   – Нина в аварию попала, – понизил голос охранник. – Она, если честно, гоняла, как ведьма на помеле. Виктор Николаевич, наш начальник службы безопасности, говорил хозяину: «Петр Сергеевич, не покупайте Нине „Ламборджини“, возьмите ей тихоходку. Нехай на „Ролс-Ройсе“ рассекает. Убьется ведь! Ну никакого понятия! В поворот на ста пятидесяти километрах входит». Да только Нина хотела автомобиль, как у остальных, вот и устроила мужу скандал. Петр Сергеевич человек мягкий, он женские слезы видеть не может. Купил-таки спортивные колеса, но попросил Нину: «Пообещай не гонять!». Но это ж как наркомана уговаривать шприц не трогать! Нина побожилась, а сама…

   – Что с ней? – перебила я болтуна.

   – Нашли под горой. Здесь дороги сложные – петляют и узкие. По таким, чтобы ездить, особая осторожность требуется, – вновь пустился в объяснения парень. – Не справилась Нина с управлением и в пропасть навернулась. Да еще в таком месте – в Аидовой яме.

   – Где? – не поняла я.

   – В Аидовой яме, – повторил охранник. – Здесь так то место зовут. Аид – это…

   – Царство мертвых, знаю, читала в детстве легенды и мифы Древней Греции вместо сказок. А с чего такое название?

   – Дорога резко сужается, затем круто поворачивает, и если быстро нестись, можно в пропасть слететь. И карниз нависает! Никто с шоссе не увидит, что в яме машина валяется. Если в нормальном месте вниз улететь, то сразу обнаружат – другие люди поедут, заметят аварию. А в яме нет. Говорят, Нина там пару дней пролежала.

   – Она умерла? – вздрогнула я.

   – Жива! – обрадованно сказал охранник. – Ну чисто кошка! Провалялась без сознания и не померла. Ее дорожная служба обнаружила, они знак заменить приехали – там предупреждение стоит, так его «Ламборджини» сбил – ну и увидели на железке остатки желтой краски. Повезло Нине, что знак сковырнула, а то бы точно на тот свет уехала. Автомобиль на металлолом теперь пойдет. Нину в больницу отвезли, Петр Сергеевич туда рванул, вечеринку на завтра перенесли. Уж извините, наверное, до вас не дозвонились. Не всех предупредить успели. Колесников только что прикатывал. Знаете Феликса Семеновича? У него фабрика соков.

   – Да, спасибо, – кивнула я, – понятно. Надеюсь, Нина поправится.

   – Вот уж чего не знаю, – помрачнел охранник. – Вроде она здорово переломалась. Не удивительно, раз в Аидову яму навернулась.

   – А где это место? – спросила я.

   – Совсем рядом, на выезде из Сантири, там указатель стоит «Мален – тридцать километров». На Мален чуток проедете, и будет поворот изгибистый.

   Я поблагодарила вежливого парня и медленно поехала во Флоридос. С осторожностью миновала новенький дорожный знак, конечно, не увидев в темноте коварной Аидовой ямы.

   Интересно, на вилле Эммы кто-нибудь есть? Насколько я поняла, Антон и Алена остановились в гостинице, расположенной в Сантири. Может, там Феба? Надо бы сходить туда…

   Отдав машину парковщику и обняв апатичного Лео, я громко сказала:

   – Пойду спать!

   – Чмоки во все щеки, – неожиданно ответил грек. И, заметив мое изумление, добавил: – Говорить так сэр Михайлов научить. Сказать так хорошо на ночь!

   Я кивнула и пошла к бунгало. Незнакомый мне господин Михайлов большой шутник. Хорошо еще, что он не вложил в уста наивного грека совсем уж неприличные выражансы. Хм, чмоки во все щеки… Впрочем, даже мило звучит.

   Оставив Лео в своем номере, я осторожно спустилась на общий пляж, прошла немного пешком и очутилась у виллы Эммы. Вилла смотрела на мир темными окнами. На секунду мне стало страшно: говорят, что в домах скапливается энергетика хозяев, и если это так, то в особняке не осталось ничего хорошего – в нем жила страдающая физически и морально женщина, которая скончалась не своей смертью. Конечно, я не верю во всякую ерунду типа астральных тел, призраков и «хвостов кармы», но все же, если б я знала историю Эммы, никогда бы не купила ее виллу даже за три копейки. Несчастье заразно, как чума, оно передается воздушно-капельным путем.

   Я подергала входную дверь, и та неожиданно подалась – вилла была открыта. Крайне удивленная этим фактом, я вошла в холл, ощутила, как и в первый свой визит, невыветриваемый запах табака и, не сдержавшись, чихнула. Да уж, покойная хозяйка и правда дымила паровозом, прокоптила стены, мебель, драпировки. Чтобы избавиться от сигаретного духа, здесь придется делать ремонт.

   Внезапно из глубины дома послышалось еле слышное:

   – Апчхи!

   Я вздрогнула. Если это эхо, то оно весьма лениво, отзывается с приличным опозданием. Но маловероятно, чтобы в доме, заставленном мебелью, был тот же звуковой эффект, как в громадном пустом зале или в горах. Значит, в особняке кто-то есть.

   Я схватила стоявшую в подставке большую трость и заорала:

   – Кто здесь? Выходите немедленно! Сейчас сюда явится полиция! Дом окружен!

   Но таинственная личность затаилась. В ту же секунду меня осенило. Флоридос и Сантири, несмотря на большую концентрацию олигархов на квадратный сантиметр территории, являются по сути большими деревнями, и слухи среди жителей распространяются мгновенно. Сейчас самая обсуждаемая новость в гостиных и на улицах – смерть Эммы (весть о несчастье с Ниной, думаю, разнесется по околотку только завтра утром). И некий воришка живо сообразил: вилла Поспеловой пуста. Труп хозяйки в морге, муж ее остановился в отеле, значит, самое время пошарить в буфетах и комодах, авось там отыщется нечто ценное. Но совершить грабеж помешала незваная гостья. Домушник не ожидал визитеров ночью, сейчас он бросится к окну, выскочит в сад… Надо остановить мерзавца.

   Забыв об осторожности, я кинулась в гостиную, щелкнула выключателем… никого. В столовой, соединенной с кухней, тоже оказалось пусто. Я полетела на второй этаж, дернула на себя первую дверь, зажгла свет и заорала:

   – Ты кто?

   Маленькая фигурка, забившаяся в небольшое пространство между комодом и кроватью, подняла голову.

   – Извините… я не хотела…

   – Феба!

   – Я.

   – Что ты здесь делаешь? Почему не спишь в садовом домике? – вздохнула я.

   – Мне страшно, – прошептала домработница, – тут ходит привидение.

   – Ты видела призрак? – удивилась я. – Прикольно. И кто он был? Фредди Крюгер или человек-пингвин?

   – Нет, – проблеяла Феба, – свет в окошке мелькал.

   – Пошли на кухню, – велела я. – Выпьем чаю, ты успокоишься, и поговорим.

   Девушка вздрогнула:

   – Боюсь!

   – Чего?

   – Говорят, мертвые после смерти возвращаются, – прошептала дурочка. – Ой! Страшно!

   – Даже если предположить на минутку, что Поспелова бродит по своему жилищу, она не захочет чаю, поэтому кухня – самое безопасное место в плане появления привидений, – попыталась я успокоить Фебу. – Скорей уж Эмма заявится сюда, в свою спальню.

   Домработница взвизгнула и бросилась мне на шею.

   – Боюсь! – заплакала она.

   Я обняла дурочку и повела вниз. Получив из моих рук чашку чая, Феба залпом осушила ее и призналась:

   – Страшно, аж жуть!

   – Объясни толком, что тебя напугало? – велела я.

   – Полиция приказала мне никуда отсюда не уезжать, – захлюпала носом Феба. – Да и куда мне деться? Домой не пойти, там мать с отчимом. Ну я и вернулась в домик.

   – Правильно, – одобрила я.

   – Сначала мне тоже так казалось, – затряслась Феба. – А потом колотун схватил: в избушке две комнаты, кухня, ванная…

   – Хорошие условия.

   – На участке темно!

   – Надо фонари зажечь.

   – Ага, я их включила, так еще хуже стало – тени в разные стороны, – ныла Феба. – Окошко открыла – из сада шорохи, треск, вздохи. Закрыла – в домике скрип. Чуть с ума не сошла! А потом… Ну… в общем… пошла в хозяйскую виллу.

   – Зачем?

   Феба смутилась.

   – Ну… э… э… э… не знаю… как объяснить…

   – Говори честно!

   Домработница набрала полную грудь воздуха и выпалила:

   – Я не воровка!

   – Так.

   – Никогда не возьму ценное.

   – Хорошо.

   – Золото, брильянты, столовое серебро не трону.

   – Поняла тебя, продолжай.

   Феба сложила руки на груди:

   – Но ведь сюда придут другие люди… Особняк по наследству мужу Эммы достанется…

   – Наверное, – я решила не посвящать горничную в детали завещания.

   – Даже если у Поспелова новая жена появится, зачем ей вещи Эммы?!

   Я засмеялась.

   – Ясно.

   – Посмотри на мои уши – в них пластиковые колечки.

   Горничная выпрямилась.

   – Конечно! Можете спокойно дерьмом пользоваться, народ вокруг и так понимает: писательница набила подвал долларами, а нацепила дешевку, потому что ей голубой цвет нравится.

   – Верно подмечено, – согласилась я, – к глазам подходит.

   – Ага. А мне надо обеспеченность продемонстрировать! – топнула ногой Феба. – Я не вы, книг не пишу, денег за ерунду не получаю, тяжело работаю, а имею копейки. Не всем так повезло, как тебе!

   В порыве жадности и злости Феба, забыв о вежливости, стала обращаться ко мне, как к своей подружке.

   – Дорогая, – стараясь унять негодование, заговорила я, – я ничего ни у кого не отнимала. И если, по твоему мнению, писать детективы легко, то отчего ты сама этим не займешься?

   – Я малообразованная, – огрызнулась девушка. – Воспитания не получила, в школе на тройках ехала. А тебя на золоте в детстве кормили, во дворце росла. Деньги к деньгам!

   Любопытство сгубило кошку. Хорошо бы мне помнить о данном факте. Но зато с меня волшебным образом слетела усталость. В два прыжка я очутилась около буйно цветущих кустов, раздвинула ветки, увидела площадку и ярко-синий мусоровоз, возле которого, картинно схватившись за голову, сновал высокий смуглый мужчина в странно чистом для мусорщика комбинезоне.

   – …! …! …! – выкрикивал он. – …! …! …!

   Я протиснулась сквозь кусты и громко спросила:

   – Могу вам помочь?

   Толстячок замер, обернулся, оглядел меня и спросил:

   – Расиа?

   – Йес, – улыбнулась я.

   – Флоридос?

   – Йес, йес!

   – Джоб? – спросил грек.

   – Ноу, Виола, – представилась я. – Ноу Джоб, ай… вумен… ноу мэн! Ферштеен? Я женщина, звать Виолой.

   – Джоб есть работа, – перешел на понятный мне язык мусорщик. – Меня звать Тео. Ты работать отель?

   – Нет. Отдыхать. Клиент.

   Тео стал ниже ростом.

   – Плиз! Простить! Не хотел шум! Машин умер!

   – Сочувствую, – сказала я. – Камень в винт попал?

   – Ноу! – занервничал Тео. – Идиот!

   – Автомобиль сломался из-за лежащего в отбросах человека? – шарахнулась я от машины. – Еще одно убийство?

   – Надо поговорить.

   – Слушаю, – кивнул он.

   – Я знаю все. Могу назвать имя убийцы Софьи.

   – И кто же он? – заинтересовался Роман.

   – Боюсь, ты мне не поверишь.

   – Говори.

   – Придется начать издалека.

   – Мы куда-нибудь торопимся? – Роман потер руки, потом приоткрыл дверь и, крикнув по-гречески: «…кофе!» – повернулся ко мне. – Хочешь латте?

   – С огромным удовольствием, – кивнула я. – Всю ночь не спала, кофе не помешает. Знаешь, мне с самого начала бросились в глаза некие странности, но я их не объединяла.

   – Например?

   – Соня начала курить очень давно, причем, по словам знавших ее людей, дымила как паровоз. А на моих глазах дама, представившаяся Эммой Поспеловой, а потом утверждавшая, что она Софья Калистидас, достала пачку ментоловых цигарок и, затянувшись, начала кашлять. Правда, Тамара, ее бывшая горничная, сказала, что хозяйка решила бросить курить.

   – Одна нестыковка объяснилась, – кивнул Роман.

   – Ну… может, и так, – протянула я. – Но та же Тамара мне сообщила, что вегетарианка Поспелова вдруг неожиданно потребовала мясо. А потом она неожиданно выгнала горничную.

   – Пустяки, – отмахнулся Роман. – Просто она надоела ей.

   – Хорошо! Но на место опытной Томы она взяла глупую, не умеющую ничего делать Фебу. Почему? Девушка сама недоумевает, чем она привлекла внимание Поспеловой.

   – Кое-кто из хозяек любит воспитывать прислугу, – Роман упорно не желал прислушиваться к моим аргументам.

   Я устроилась поудобнее на жестком стуле.

   – Это лишь начало. Когда Эмма пришла ко мне, чтобы рассказать свою историю, она села по-турецки. Понимаешь? В тот момент я не удивилась, но потом, поговорив с Томой, сообразила: дело нечисто!

   Роман заморгал. Я ощутила себя Шерлоком Холмсом, который объясняет туповатому Ватсону суть дела.

   – Рома, у Поспеловой был тяжелый ожог всего тела. Невероятно уже то, что она выжила, но иногда происходят чудеса. Хозяйка Тамары каждый день занималась гимнастикой – растягивала рубцы. Домработница описала, как та мучилась, садясь на диван. Выжившая жертва аварии не сумела бы легко поджать ноги.

   Полицейский стал двигать на столе предметы.

   – Едем дальше! – азартно воскликнула я. – Очень интересна библиотека Поспеловой. В ней исключительно так называемая нынче серьезная литература. Оставим за кадром то, что современники упрекали Толстого в излишней простоте его книг, сейчас он классик. Но мне Эмма-Софья признавалась в любви к детективному жанру. И вот деталь: в рабочей комнате нет множества криминальных романов. Там лишь издания за последние пару месяцев. Куда подевались уже прочитанные томики? Я ожидала увидеть шкаф, забитый Агатой Кристи, Рексом Стаутом, Смоляковой… Но нет!

   – Соня стеснялась своей любви к дурацким историям, – выпалил Роман, – выбрасывала книжонки.

   – Перед кем Поспеловой выделываться? На ее виллу не приходили гости. И потом, пусть она стеснялась своего увлечения Бустиновой, Смоляковой и Виоловой, но Агата Кристи! Англичанка теперь тоже классик, ее-то за что на помойку? Думаю, если ты побеседуешь с хозяином книжной лавки, то он подтвердит: для хозяйки виллы покупали криминальные романы, но любовь к ним проснулась у нее недавно.

   – Бывает, – промямлил Роман. – У меня жена серьезный человек. Но однажды она сломала ногу, очутилась в больнице и принялась японские анимэ смотреть. Теперь ей Феллини не нужен, она предпочитает мультяшки.

   – Еще Тамара обратила внимание на вдруг ставшим хриплым голос хозяйки. Та сипела два дня, а потом выгнала горничную.

   – Простудилась!

   – Ладно. В день своей смерти, до приезда Антона, Поспелова отправила Фебу в город за свечами. Когда девушка сказала: «В кладовой их полно», хозяйка ее чуть не убила, потребовала добыть свечи, источающие аромат ванили и корицы.

   – Желала устроить романтический вечер!

   – Или просто хотела удалить Фебу с территории виллы. При этом приказала ей вернуться через полтора часа. Еще она не впускала горничную в кабинет, наорала на нее, когда та затеяла там уборку. И однажды велела домработнице купить самый дешевый мобильный с экономичным тарифом. Наверное, хотела звонить кому-то тайно. Ты сечешь фишку?

   – Продолжай, – буркнул Роман.

   – Антон жаловался, что жена в последнее время стала требовать непомерные деньги. К тому же она продала квартиру в Москве, получила несколько миллионов евро. Куда ушла эта сумма?

   – Может, она отложила ее на черный день.

   – Вероятно. Вот только зачем? Прямо-таки пещерная жадность! Супруга Поспелова не нуждалась, продажа квартиры лишена смысла. Ну неужели ты не хочешь считаться с очевидными фактами? Зачем в кабинете за ширмой лежал надувной матрас? Рома, очнись!

   – Не знаю, – прокряхтел полицейский.

   Я на секунду замерла с раскрытым ртом. Наверное, на мозги местного сыскаря расслабляюще подействовала жара и малое количество серьезных преступлений. Флоридос и Сантири это вам не Москва. Ну что случается в раю? Какие-нибудь кражи, пьяные драки, хулиганство… Вот Роман и разучился ловить мышей.

   – Их было две! – рявкнула я. – Одна убила другую и притворилась первой! А мне отвели роль главного свидетеля и вообще дуры!

   – Кто? Кого? Зачем? – бестолково засуетился полицейский.

   Я набрала полную грудь воздуха, досчитала до десяти и медленно повторила уже произнесенную в начале разговора фразу:

   – Теперь я знаю все. Слушай, сейчас расскажу…

   Антон Поспелов, будучи женатым человеком, совершил абсолютно естественный для нормального мужчины поступок: завел любовницу. Тысячи парней любят своих жен, но не отказываются сбегать налево. С точки зрения сильного пола ничего предосудительного в таком поведении нет. Зарплата вручается супруге, с ней ходят в кино и гости, а еще одна баба – чисто ради физиологии, ну это как воды попить. Но у женщин есть свое мнение по этому вопросу.

   Мужчины очень часто поступают откровенно глупо: укладывают в постель ближайших подруг жен. Милые мужчины, даже не надейтесь, что любовница, желая сохранить хорошие отношения со знакомыми, будет молчать! В девяноста девяти случаях из ста она захочет получить чужого мужа в свое единоличное пользование и не упустит момента – позвонит вашей законной супруге и с торжеством сообщит:

   – Извини, дорогая, мы с Ваней обожаем друг друга, думаю, тебе следует знать о наших отношениях.

   Но Софья Калистидас оказалась тем самым уникальным одним процентом, который молчал о «левой» связи.

   Сонечка очень любила Антона, а Эмму считала родной сестрой. Конечно, Софья должна была устоять перед обаянием Поспелова, но человек слаб. К тому же ее отца посадили, мать умерла, из близких осталась одна Роза, но и та жила в Греции. Только домработница и бывшая няня знала всю правду. Иногда Соня звонила Розе и рассказывала о своих проблемах. Жаль только, что поболтать удавалось не часто – международные переговоры дороги, а Соня, человек щепетильный, не хотела брать денег у Антона.

   Поспелов же вел себя нечестно. Один раз, еще до несчастья с Константином, он сказал любовнице:

   – Давай сделаем решительный шаг. Я разведусь, и мы поженимся.

   – Ой, – испугалась Соня, – а как же Эмма?

   – Ей жадная мать найдет другого мужа дочурке, – зло заявил Антон. – Карга старая! Сидит на деньгах, как собака на апельсинах. Вот твои родители другие, они для нас все сделают. Ты подумай! Я готов на развод.

   Соня растерялась. С одной стороны, она мечтала жить с любимым Тошей, с другой – не хотела стать причиной слез Эммы и проклятий Анны Львовны. Софья позвонила Розе и передала ей разговор с Антоном в деталях.

   – Не хочу выглядеть, как мать Эммы, но… – протянула Роза. – Ты уверена, что Антоном руководит чувство, а не расчет? По-моему, он хочет протянуть лапу к деньгам Калистидасов.

   Соня очень расстроилась и растерялась. Она понимала, что в ближайшее время Антон вернется к теме развода, и не знала, что ему ответить. Но тут Константина арестовали, конфисковали его счета, оставили только дом, который был оформлен на Соню, а Оливия умерла.

   Через пару месяцев после трагических событий Поспелов заявил любовнице:

   – Эмма ходила к врачу и выяснила, что у нее никогда не будет детей. Знаешь, я не могу бросить жену, такой поступок был бы с моей стороны откровенной подлостью.

   Соня закивала.

   – Да-да, конечно.

   – Но я люблю тебя! – поспешил заверить ее Антон. – Не бойся, наши отношения сохранятся.

   (Замечу в скобках: если бы я, Виола Тараканова, оказалась на месте Сони Калистидас, Антону пришлось бы плохо. Ежу понятно, что предприимчивый мужик замыслил выгодную, как ему казалось, рокировку, хотел получить в родственники вместо несгибаемой Анны Львовны Константина с Оливией, готовых оказывать материальную поддержку зятю. Но тут произошла беда, и терапевт живо дал задний ход. Софье следовало выгнать Антона, но она не смогла отказаться от Поспелова, поэтому, даже понимая его нечистоплотность, осталась с любовником.)

   Спустя короткое время после смерти Анны Львовны Эмма примчалась к подруге и кинулась ей на грудь со словами:

   – Тоша убил маму.

   Соня упала в кресло, едва выдавив из себя:

   – Как?

   Захлебываясь слезами Эмма рассказала про найденную в квартире Анны Львовны ампулу новомодного сердечного лекарства и про бейсболку, висевшую на вешалке.

   – Что мне делать? – вопрошала Поспелова.

   – Не знаю, – прошептала Соня. – Может, пойти в милицию?

   – Никогда! – воскликнула Эмма. – Мама нас разводила, ссорила, врала… Так ей и надо! Прости, что я прибежала, но мы ведь как сестры, а мне сейчас очень плохо. Я ненавидела маму, но теперь жалею ее. Это я виновата – подтолкнула мужа к убийству.

   – Ты ни при чем, – прошептала Софья.

   – Нет, – забилась в истерике Поспелова, – нет! Я жаловалась ему на мать каждый день, возмущалась ее поведением, вот Антон и решил меня от стресса избавить. Знаешь, какая мама плохая была! Просто гадина! Убеждала меня, что ты спишь с Антоном.

   Софья вздрогнула, а Эмма заявила:

   – Так ей и надо! Ой, мамочка, прости, прости… Я, я, я виновата! Антон надумал мне помочь. Он меня обожает, я единственная его любовь навсегда. Из-за меня он и убил. Мамуля, дорогая… Нет, сейчас пойду и повешусь!

   В душе Сони началась борьба. С одной стороны, ей было жаль Эмму, которая перевалила на свои плечи вину Антона, с другой – ей мучили ревность и злость. В конце концов она не удержалась:

   – Успокойся. Вероятно, Антон не так уж обожает тебя, чтобы ради твоего спокойствия убить тещу.

   – Я его солнце! – с пафосом воскликнула Эмма. – Мы до сих пор как молодожены!

   У Сони перехватило дыхание. Вот оно как? А ей Антон говорил, что живет с Эммой из жалости.

   – А какой у нас секс! Со свечами, с музыкой! – шептала Эмма. – Каждый день, кроме одного. Антоша мной любуется, говорит: «Не рожай ребенка, моя статуэточка. Зачем нам младенец? Хочу любить только тебя».

   Софья остолбенела. До сих пор подруги, несмотря на крайнюю близость, никогда не обсуждали свою интимную жизнь.

   – Почему муж пропускает один день? – только и сумела спросить она.

   – Антоша на «Скорой» дежурит, – тихо пояснила Эмма, – деньги зарабатывает. Он ради меня на все готов!

   Кровь кинулась Соне в голову.

   – В тот день он трахает МЕНЯ, – выпалила она. – Антон уверял меня, что ты бесплодна, поэтому он не может тебя бросить.

   – Ты с ума сошла! – поперхнулась Эмма.

   – Нет, – ответила Соня. – Уж извини, расскажу всю правду…

   Подруги проговорили долго и в конце концов придумали план…

   Я сделала небольшую паузу в рассказе, глядя в удивленное лицо Романа. А затем продолжила:

   – Помнишь, как Антон, признаваясь в убийстве Анны Львовны, рассказывал о беседе с Соней, во время которой Калистидас сообщила любовнику о подозрениях жены? Поспелов тогда упомянул: «Мы замолчали, потом раздался странный звук „цик“. Я вздрогнул и спросил: „Что это?“ – „Я на первом этаже живу, – равнодушно ответила Соня, – камень в окошко попал“. Но это не было хулиганской выходкой подростков. Странный звук издал отключившийся диктофон. Софья рассказала Розе, что она записала беседу с любовником и дала послушать откровенные высказывания Антона Эмме. Поспелова теперь была абсолютно уверена, что Антон убил Анну Львовну, причем совершил он преступление не из желания избавить жену от авторитарной матери, а из банального денежного расчета.

   Эмма отреагировала странно на предоставленное доказательство.

   – Спасибо, – сказала она Софье, – но давай пока ничего не предпринимать.

   Калистидас поразилась:

   – Хочешь оставить все как есть? Ничего не скажем Антону? Будем две жены одного мужа?

   – Мы уже таковыми являемся, – усмехнулась Эмма.

   Соня окончательно растерялась, а Эмма спросила:

   – Кто у тебя есть из близких?

   – Роза, – ответила Соня.

   – Она в Греции, вам с ней не встретиться.

   – Верно.

   – А еще кто?

   – Ну… ты, – заявила Софья.

   – У меня ты и Антон, – вздохнула Эмма.

   – Еще Ксения Рябинкина, – вспомнила Калистидас.

   – Она просто наша общая подруга. Верная, надежная, всегда придет на помощь… – уточнила Эмма. – Но… разве мы с ней близки, как с тобой?

   – Нет, – прошептала Соня.

   – Мы сестры!

   – Да.

   – Не по крови, а по жизни!

   – Верно. – Соня заплакала. – Ну что я наделала? Зачем поддалась Антону?

   – Сестры часто влюбляются в одного мужчину, – вкрадчиво заметила Эмма.

   – Я об этом слышала, – всхлипнула Соня.

   – И живут с ним счастливо!

   Софья подняла голову и, думая, что ослышалась, переспросила:

   – Как?

   – Счастливо, – повторила Эмма, – в одном большом доме. Ведут хозяйство, рожают детей. Я придумала замечательный выход из положения.

   – Какой? – одними губами спросила Соня.

   – Продам дачу – она же моя! – мы купим коттедж подальше от Москвы, поселимся втроем, и у нас получится чудесная семья, – возбудилась Эмма. – Для окружающих выдадим тебя за мою сестру, у нас есть внешнее сходство. Сдам московские квартиры, денег нам хватит…

   Только крайней истощенностью нервной системы Сони, на которую в последние годы сыпались одни несчастья: арест отца, смерть матери да еще и убийство Анны Львовны любимым человеком, – можно объяснить то, что она сказала, когда Эмма завершила свой пламенный спич:

   – Я мечтаю жить с вами!

   – Здорово! – забила в ладоши Эмма. – Завтра едем продавать дачу.

   – Уже? – напряглась Соня. – Так скоро?

   – Чего тянуть? – спросила Эмма. – В театре, где я работаю гримером, есть бутафор, Юра Хорьков. Он разводится с женой. Радка, пронырливая пройда, решила у мужа побольше добра оттяпать. Короче, она купит дачу. С утра и двинем, ты, естественно, со мной. Теперь мы всегда и везде будем вместе!

   – И Антон поедет? – перепугалась Соня. – Он знает о твоем плане?

   – Пока нет, – улыбнулась Эмма. – Вот ему будет сюрприз! Мы все с тобой сами сделаем. Но пока молчок, нашему мужу ни слова!

   Всю ночь Соня проворочалась в кровати с боку на бок, а около трех утра не выдержала, позвонила Розе.

   – С ума сошла! – закричала нянька.

   – Я его люблю.

   – Не вздумай затеять эту глупость!

   – Не могу жить без Антона.

   – Эмма придумала бред! – возмутилась Роза.

   – Люди так живут, – сопротивлялась Соня.

   – Неправда, – пыталась отговорить ее Роза. – Выбрось из головы бредовую идею, скажи решительно «нет».

   Калистидас повесила трубку. Подумала, что Роза просто не способна понять ее чувства. Соня более не одинока, у нее будет семья – муж, сестра. А уж что творится ночью в закрытом доме, никого не касается.

   Эмма заехала за Соней утром. Поднялась в квартиру и протянула Калистидас свое изумительно красивое платье.

   – Вот, надевай.

   – Ну зачем, у меня есть новый летний костюм, – возразила Соня.

   – Натягивай! – приказала Эмма. – Мне оно чуть маловато в бедрах, а тебе как раз. Мы же теперь одна семья! Бери, Антон обожает алый цвет. Ой как тебе пойдет!

   Соня и опомниться не успела, как подруга натянула на нее расшитую пайетками шмотку. Следующий сюрприз ждал ее у подъезда.

   – Ты сама за рулем! – ахнула Соня.

   – Я имею права, – напомнила Эмма.

   – Но это машина Анны Львовны.

   – Мама умерла.

   – Разве можно ездить на ее авто?

   Эмма помахала перед носом Калистидас бумагой.

   – Доверенность! Мама мне выдала.

   – После кончины Анны Львовны документ потерял силу, – сказала Софья. – Вдруг ГАИ нас остановит?

   – И откуда им знать, что хозяйка «Жигулей» умерла? – резонно отметила Эмма. – Садись на переднее сиденье, сзади Хорькова устроилась. Или ты боишься со мной прокатиться?

   – Да нет… – неуверенно ответила Соня и устроилась на пассажирском месте около водителя.

   – Мне прислали из Москвы показания Ивана Субботина. Знаешь, меня сразу насторожила одна деталь – он вытащил Эмму, а пассажирку, сидевшую сзади, спасти не сумел. Понял?

   – Нет! – рявкнул Роман, злясь неизвестно на кого. – Нет!

   – Если две женщины захотят поехать в машине, они сядут рядом.

   – Не факт.

   – Неудобно же разговаривать! – возмутилась я. – Сидящей за рулем придется поворачиваться, или подружка будет наклоняться к ней. Лучше сидеть рядом! Но место рядом с водителем оказалось, по словам Субботина, свободным. И я предположила: там все-таки был пассажир, но он ушел, сбежал после катастрофы. Если же учесть, что у Хорькова пропала жена… Хитрый план! Эмма знала, что Юрий мечтает избавиться от супруги, ведь они работали в одном театре, а за кулисами сплетни бегут быстрее, чем огонь по соломе.

   Роман потер затылок и буркнул:

   – Дальше.

   – Это Эмма звонила Юрию в день гибели Рады!

   – Хорьков вроде говорил с мужиком.

   – Нет, – засмеялась я, – это ошибка. Сейчас объясню. Голос был гнусавый, вроде человек чуть выпил, и слышалось странное причмокивание. Понял?

   Роман побагровел:

   – Хватит, как безумный попугай, одно и то же спрашивать.

   Я отвела глаза в сторону. Нет, все мужчины похожи! Когда до Олега доходило, что жена сумела раскопать истину, увидеть и связать вместе то, что не удалось заметить и соединить ему, он тоже начинал кипятиться.

   – Эмма работала в театре гримером, – напомнила я, – следовательно, знала массу профессиональных уловок. Актеры используют специальную вкладку, которую запихивают в рот, отчего сразу изменяется дикция. Это древняя примочка, еще в твоей Греции во времена Софокла артисты клали под язык камень, что позволяло им обмануть зрителя: в первом акте парень в красном плаще, с коротким носом говорит баритоном, а во втором отделении тот же юноша одет в синюю тогу, гнусавит, и нос у него длинный. Не понимаю почему, но вкладка, кроме дикции, меняет еще и тембр голоса.

   – Неужели в театре до сих пор в ходу пещерные приемы? – усомнился Роман. – Мы живем в век компьютеров.

   – В кино легко применить новейшие технологии, – кивнула я, – но как это проделать на сцене, в момент непосредственного контакта со зрителем? Да, за кулисами до сих пор пользуются тем, что ты называешь «пещерными приемами». Эмма отлично знала, какие сложные отношения у Хорькова с женой, и рискнула. Конечно, существовал шанс, что Юрий побежит в милицию, но Эмма неплохо знала бутафора, поэтому придумала историю о сбитом прохожем. Юрий, не очень умный, а главное, алчный человек, испугался, затаился и лишь через месяц отнес заявление участковому. Сбежавших жен милиция искать не торопится, и задуманное сошло ей с рук. Впрочем, удался весь план…

   Эмма вела машину очень аккуратно, и Соня успокоилась. Сама она рулить не умела и абсолютно ничего не смыслила в моторе. Уже на подъезде к даче Эмма вдруг остановила «Жигули».

   – Что случилось? – удивилась Соня.

   – Аккумулятор сел, двигатель заглох, – пояснила Эмма, великолепно зная, что подруга не поймет, какую глупость ей она сообщила.

   Рада Хорькова, тоже не разбиравшаяся в технических деталях, занервничала:

   – Нам придется пешком идти?

   – Нет, конечно! – засмеялась Эмма. – Пустяковая поломка, сейчас все исправим. Сонечка, сядь за руль!

   – Зачем? – испугалась Калистидас.

   – Надо нажать ногой вон на ту педаль, – спокойно пояснила Эмма, ставя рычаг скорости в нужную позицию, – а я кой-чего сделаю сзади. Давай, Соня, не тяни. Ну, право, нельзя быть такой трусихой!

   В паре Соня – Эмма последняя всегда доминировала, и Калистидас привычно подчинилась. Знай Софья устройство автомобиля, она бы мигом сообразила: Эмма все устроила так, чтобы «Жигули» легко покатились вперед от небольшого толчка сзади.

   Эмма, схватив свою сумку, выскочила из салона и нажала на брелок сигнализации, двери мгновенно оказались заблокированы. Соня, которая пересела на водительское место, услышала щелчок, но решила, что так и надо, а потом «Жигули» внезапно быстро покатились, съехали с шоссе, ударились в дерево… Последнее, что помнила перепуганная Калистидас, это страшный шум и хлопок.

   Первые недели в больнице бедняжка провела в коме, затем стало медленно возвращаться сознание. Из мрака выплывали разные лица, начали проявляться фигуры людей, одни в халатах, другие в обычной одежде. После аварии Соня действительно потеряла память и довольно долго не могла сообразить, кто она, где находится и почему? И какое отношение к ней имеет симпатичный мужчина, называющий ее Эммой?

   Память вернулась к Соне самым странным образом. Девушка уже лежала в обычной палате, без бинтов, училась вставать, была уверена: ее зовут Эмма. Слабая физически, она много спала, Антон приходил часто, и в тот день он явился после обеда.

   Соня услышала стук двери, хотела открыть глаза, но веки не слушались, зато нос уловил запах одеколона мужа. Створка хлопнула еще раз.

   – Как вы? – послышался голос Сергея Ивановича, лечащего врача Сони.

   – Нормально, – ответил Антон, – сердце обливается кровью при взгляде на нее. Надеюсь, в отделении нет зеркал?

   – Даже в туалете сняли, – заверил его доктор. – Хотя она все равно рано или поздно увидит, в кого превратилась.

   – Ужасно! В ее случае чем позже это случится, тем лучше.

   – Вы сделали невозможное, – протянул Сергей Иванович, – сами врач и реально оцениваете ситуацию. С такими ожогами не выживают, а Эмма выкарабкалась. Вам надо медаль дать.

   – Я все думаю, что произойдет, когда жена себя увидит? – спросил Антон.

   – Лучше проконсультироваться с психологом, – посоветовал Сергей Иванович. – Хотя не верю я им.

   – Я тоже, – подхватил Антон. – А память? Каковы шансы на ее возвращение?

   – Честно?

   – Как коллега коллеге.

   – Нулевые, – рубанул правду лечащий врач. – Я с подобным уже сталкивался. Вам предстоит очень тяжелое испытание, намного более трудные дни, чем те, когда Эмма лежала в искусственной коме.

   – Понимаю, – вздохнул муж, – я собрал все мужество.

   – Я вам завидую, – тихо сказал Сергей.

   – Есть чему?

   – У меня в жизни не было столь сильной любви к женщине, чтобы вот так бороться.

   – Спасибо за помощь в оформлении доверенности, – перевел беседу в другое русло Антон, – мне очень нужны были деньги.

   – Понятно, – кашлянул Сергей Иванович. – Ладно. Оставляю вас. Еще загляну.

   И снова хлопок двери. Потом Соня услышала шаги, скрип и тихий голос:

   – Значит, память не вернется. Это же здорово, Эммочка моя! Теперь у нас все будет хорошо! А Сонечку мы похоронили, бедненькую…

   На Калистидас внезапно будто навалилась бетонная плита – исчез воздух, стало жарко, потом холодно. И она провалилась в сон.

   Спустя некоторое время глаза раскрылись, Соня увидела знакомую палату. Антона рядом не было. Она осторожно села, откинула одеяло, спустила ноги. Хотела нашарить тапки, увидела шестой палец на ноге, и… память вернулась, как взрыв. Пронеслись мелкие детали, вспомнились подробности того рокового дня. Вместе с воспоминаниями вернулась и любовь к Антону.

   Соня была умна, она сразу сообразила: шестой палец на ноге – очень яркая примета, Поспелов никак не мог принять ее за Эмму. Значит, любовник знал: выжила Софья. Но, будучи твердо уверенным в том, что она потеряла память, выдал спасшуюся за законную жену. Почему? Ответ прост: ему нужны деньги Анны Львовны, а они пролетели бы мимо его носа в случае смерти Эммы.

   Софья затаилась. Мало-помалу она стала понимать, что задумала подруга. Никто не знал, что на заднем сиденье находилась Рада Хорькова. Вот почему Эмма натянула на Соню свой приметный наряд – хотела, чтобы ее за рулем приняли за жену Поспелова. Глупый поступок, пайетки должны были расплавиться от сильного огня, одежда могла сгореть и не помочь опознать труп. Но это не единственная глупость, совершенная Эммой…

   Я вновь замолчала. Роман вскочил и стал расхаживать по кабинету.

   – Почему Софья не сказала Антону правду? – спросил он.

   – Она очень любила Поспелова и надеялась, что он будет с ней жить как с женой, – вздохнула я. – Крайне наивно. Пока Антону были нужны средства супруги, он пытался изображать семьянина. Бизнес Поспелова поднялся на деньги от продажи дачи. Врач Сергей Иванович помог ему оформить доверенность от лица лежавшей в коме «Эммы», и очень кстати оказались суммы, которые Антон получил, сдавая квартиры Анны Львовны. Но Софья зря рассчитывала на счастливую жизнь. Вскоре к Поспелову рекой потекли доходы, Антон изменился, переселил супругу в Грецию и постарался о ней забыть. Потом хитрые советники подсказали ему путь ухода от налогов, и бизнесмен прилетел во Флоридос с предложением: «Давай оформлю часть бизнеса на тебя».

   – Поспелов столь доверял жене? – поразился Роман. – Насколько я понял, их отношения уже затухали.

   – А куда деваться Соне? – пожала я плечами.

   – Можно было развестись с человеком, который нагло использовал ее в своих целях! – сердито воскликнул полицейский. – Продемонстрировать шестой палец, потребовать анализа ДНК, вернуть себе фамилию Калистидас!

   Я положила ногу на ногу.

   – Вспомни ситуацию с Константином. Софья прекрасно понимала: едва она намекнет на правду – тут же окажется под следствием, начнутся допросы, судебное расследование, появятся статьи в газетах. Соня инвалид, ей необходима чужая помощь, дом во Флоридосе оформлен на Эмму Поспелову, соответственно, Калистидас лишится всех прав на него, станет нищей и в конце концов очутится в бедственном положении. Особняк Константина Роза сдала в длительную аренду, чтобы помогать хозяину. Значит, Соню в родные пенаты не пустят. Но главное… Можешь мне, конечно, не верить, но Соня продолжала любить Антона и осознавала: в случае ее признания Поспелову моментально зададут вопрос про шестой палец на ее ноге. Обязательно спросят: «Вы разве не поняли, что выжила не жена, а ее подруга?»

   – Хочешь сказать: Соня после всего, что случилось, защищала Антона? – пробормотал Роман.

   – Да, – кивнула я. – Она его любила. Очень. До самой смерти. И боялась, что рано или поздно ее такое вымороченное, кривое счастье, ее свидания с Поспеловым два-три раза в год прекратятся, потому…

   – Сумасшедшая! – перебил меня Роман. – Ее следовало поместить в психиатрическую клинику. Сидела в доме, как в тюрьме, несчастная!

   – Знаешь, Соня была по-своему вполне благополучна, – вздохнула я. – Жила в родной Греции, на берегу любимого моря, существовала среди обожаемых книг, музыки, не испытывала финансовых затруднений, а порой, когда приезжал Антон, еще и ощущала себя любимой. Поспелов был ласков, внимателен. Правда «семейное счастье» длилось меньше недели в году, но ведь оно было! И рядом находилась Роза. Бывшая нянька и воспитанница поддерживали постоянный контакт, они перезванивались по телефону и порой встречались. Конечно, экономка никогда не приходила на виллу, они с Софьей соблюдали крайнюю осторожность. И никто не знал о звонках – у Сони имелся для них особый, спрятанный в гардеробной мобильный. Тем не менее Соня понимала: она не одна. Единственное, что отравляло ее существование, это страх: вдруг откуда ни возьмись появится настоящая Эмма, и иллюзорный мир рухнет?

   – Вот! – подпрыгнул Роман. – Куда же подевалась дочь Анны Львовны? Зачем она затеяла трюк с машиной?

   Я поежилась.

   – Я видела у тебя в кабинете Антона Поспелова и слегка разочаровалась. Конечно, он вполне приятный мужчина – симпатичный, хорошо воспитанный, да еще и богатый, что придает ему в глазах определенной категории женщин особый шарм. Но ведь когда начиналась эта история, Антон не обладал миллионами, значит, и Эмма, и Софья не имели материального расчета. Почему они потеряли голову от Поспелова? Мне он не показался роковым мужчиной. Представь, какой ужасный стресс пережила Эмма. Да, она злилась на Анну Львовну, но когда та умерла, почувствовала горькое раскаяние. Мать обожала дочь, переписала на ее имя дачу, хотела отдать ей все свое имущество – Эмма знала, что в загородном доме, в тайнике, расположенном в подвале, лежат очень ценные вещи. Анна Львовна не скрывала от дочери богатства, она лишь не хотела спонсировать зятя. Затем Эмма поняла, кто помог матери раньше срока уйти из жизни. В шоке Поспелова прибежала к любимой подруге, к той, кого считала сестрой, и узнала про измену мужа. Более того, Соня затеяла с Антоном беседу, записала ее на диктофон и отдала кассету законной жене. Калистидас хотела расставить все точки над «i», подтвердить сказанные ею слова про измену и заставить Антона признаться в убийстве. Вот когда Эмма решила мстить!

   – Кому? – влез с нелепым вопросом Роман.

   – Всем, – ответила я, – и мужу, и Соне. В ее голове возник план. Машина, принадлежащая Анне Львовне, сгорает. Внутри обнаруживаются два трупа. Кто они? Ясное дело, Соня и Эмма. Поспелова еще не стала законной наследницей имущества Анны Львовны, значит, Антон ничего не получит после смерти супруги. Конец его мечтам о бизнесе. А Эмма, не теряя времени, проникнет на дачу, достанет из тайника ценности и начнет новую жизнь. Вот зачем ей понадобилась Рада Хорькова.

   – Да она хладнокровная убийца! – вскинулся Роман.

   – Точно. И сначала план удался. Хорькова согласилась посмотреть дом, который Эмма предложила продать буквально за копейки; Соня, не почуяв подвоха, купилась на перспективу совместного проживания счастливой шведской семьей; она надела чужое платье и без всякого сомнения села за руль. Эмма, отлично знавшая местность, выбрала опасный отрезок дороги – на крутом повороте. Сбоку от шоссе шел овраг и росло здоровенное дерево. Когда Софья устроилась на водительском месте, Эмма, предусмотрительно прихватив свою сумку с документами и бросив ее на обочину, открыла багажник, вынула канистру, плеснула на машину бензина и толкнула ее в нужном направлении. «Жигули» соскочили в овраг и ударились о ствол, и тогда Поспелова чиркнула спичкой. Пламя вспыхнуло в секунду! Из заблокированной машины трудно выбраться даже физически здоровому мужчине, да еще прибавь сюда растерянность Калистидас и Хорьковой, которые не ожидали беды.

   – А зачем Эмма оставила сумку на дороге? – прервал меня Роман.

   – Хотела, чтобы милиция решила наверняка: в огне погибли Эмма и Соня.

   – Вот уж дурость! – изумился Роман.

   – Согласна, – кивнула я. – Когда ты будешь допрашивать Эмму, непременно поинтересуйся у нее, почему она не сообразила: сумка будет чистой, и милиционеры удивятся, каким образом она вылетела из горящей машины. Но, знаешь, это не единственная ее оплошность, не замеченная спецами, которые приехали на место происшествия. Были и другие, более серьезные промахи.

   – В девяностые годы в Москве и окрестностях в день по пять-десять происшествий случалось, – протянул Роман, – а то ДТП выглядело обычным.

   – Да, – согласилась я, – тут Эмме повезло. Но везение сразу кончилось. Не успело пламя побежать по «Жигулям», как на дороге появился на своей таратайке хозяйственный мужик Иван Субботин. Во-первых, он успел заметить, как от пылающего автомобиля уносится в лес смутно знакомая ему женщина, а во-вторых, деревенский житель имел при себе огнетушитель…

   Ивану потребовалось некоторое время, чтобы открыть дверцу и вытащить Соню. Субботин проявил настоящий героизм, но Софья успела очень сильно обгореть. Когда Иван тащил пострадавшую подальше от пожара, та шептала: «Соня, Соня, Соня…»

   Она пыталась сообщить свое имя, но потом потеряла сознание. И уж совсем случайно Субботин положил жертву около валявшейся на земле сумки. Иван был настолько взволнован, что не обратил никакого внимания на сумку.

   Эмма, успевшая убежать, не видела, как Субботин спас Софью, Поспелова домчалась до леса и там затаилась. Поздним вечером она проникла на дачу. Эмма открыла подвал, спустилась в него, полезла в тайник и услышала окрик:

   – Подними руки, не то стрелять буду!

   Поспелова обернулась, прямо ей в лицо из обреза целился Иван Субботин.

   – Опусти ружье, идиот, – прошептала Эмма.

   – Жива! – обрадовался сосед. – А я увидал, как у Анны Львовны по двору тень метнулась, решил, что гопник полез…

   – Вот так приблизительно все и было, – закончила я рассказ о той давней истории. – Не стану утомлять тебя подробностями, добавлю только следующее.

   Испуганная Эмма рассказала соседу и про Раду Хорькову и про то, как сама удрала из горящей машины. Поспелова от страха выложила часть правды, но Субботин не стал докапываться до сути, ему хватило и того, что Эмма, дочь Анны Львовны, здорова. Правда, за свое молчание Иван запросил крупную сумму. Вот откуда у него появились иномарка и электрогенератор.

   – Удивительный человек! – хмыкнул Роман. – Не побоялся полезть в огонь, но потом не упустил момента погреть руки. Ну вот, я опять скаламбурил.

   – Да, Иван Субботин неоднозначная личность, – согласилась я. – Жадность его и сгубила, Эмма заплатила соседу, а потом рассудила: вдруг кто предложит Субботину больше? И Иван ведь мог начать ее шантажировать… Чиркнуть спичкой во второй раз было уже легче. Пожар в бане никого не удивил. Вот только Зинаида Андреевна, соседка мужика, оказалась сметливой, и ей в голову полезли вопросы: почему он парился не в свой день и за водой не ездил, откуда у Ивана деньги на машину и генератор? Но кто же будет слушать нудеж деревенской старухи! Эмме снова повезло: пожар сочли несчастным случаем – крестьяне экономны, новые пробки им ставить жаль, в щитках почти повсеместно торчат «жучки».

   – Понимаешь, уже потом, объединяя события в единое целое, я припомнила все странности. Вернее, отметила их еще в тот момент, когда Эмма живописала писательнице Виоловой драматическую историю про аварию, но мозг тогда отреагировал вскользь. Если честно, я была поражена историей Эммы, ее жутким видом, меня переполняла жалость, поэтому я и взялась помогать Поспеловой. Но все же некие шероховатости я отметила. Например, во время нашей первой встречи Эмма назвала меня «Вилкой». Я-то представилась ей Виолой, откуда же она узнала мое прозвище?

   – В газете прочитала, – предположил Роман. – О тебе ведь только ленивый не пишет.

   – Принято, – кивнула я. – Тогда следующее. Калитка особняка Калистидасов открылась очень легко, а ворота распахнуть я не смогла, петли заржавели.

   – Риэлтор маслом смазала, небось водит людей, показывает им дом, – выдвинул версию Роман.

   – Слух о том, что вилла «Олимпия» приносит несчастье, разлетелся далеко, дама, арендовавшая особняк под сдачу, терпит убытки, к ней никто не обращается. Но допустим, что ты прав. А железная кошка, в которой лежал медальон? Отчего ее голова открутилась сразу, ни малейшей ржавчины на резьбе не было? Кто-то явно постарался, чтобы хлипкая писательница не испытывала трудностей при выемке медальона. Теперь об украшении. Оно выглядело чистым, без налета, и фото внутри не отсырело. Очень похоже на то, что украшение положили в киску недавно, буквально за день до моего приезда. В поисках поворота на «Олимпию» я зашла в небольшое кафе, и его хозяйка Галя наболтала мне кучу глупых местных историй про Калистидасов. Люди обожают посудачить, и частенько «саги» не имеют ничего общего с правдой. Вот и Галя наговорила ерунды. В частности, она упомянула: видела привидение, фигуру в черном, которая тайком проникла на территорию сада заброшенной виллы. А что если слова женщины правда? Тогда выходит, что некто позаботился о калитке, кошке и украшении?

   – Хм, пожалуй, права все-таки ты, – вынужден был признать Роман.

   Я довольно усмехнулась и стала рассказывать о своих наблюдениях и выводах дальше.

   – Но главные неточности впереди. Эмма дала мне доверенность на управление автомобилем, бумага была составлена заранее. Но откуда Поспелова могла знать, как зовут ту, кто ей поможет? Жаклин, гадалка, не называла ей имени, она якобы вещала: «Появится талантливая, умная, известная женщина». Эмма, повествую мне об экстрасенсе, специально подчеркнула – она увидела меня, мол, и сообразила: «Ба! Арина Виолова! Вот о ком говорила гадалка!» Так откуда доверенность?

   Роман засопел.

   – Теперь гениальная история про Жаклин, – продолжала я. – Великая провидица появляется ниоткуда, на один день. Ну прямо удивительное совпадение! Гадалку приводит Нина, а пифия видит Эмму и принимается вещать. Попророчествовала и испарилась. Нина в разговоре со мной вроде подтвердила слова Эммы, а потом стала отрицать свое участие, испугалась, засуетилась, поехала в город, скрылась от меня. Экс-мадам Зарубина не очень умна, наверняка, ей кто-то подсказал, что для этого надо воспользоваться одним на два кафе туалетом. Зато жадности у Нины море, стоит вспомнить торг на меховой фабрике или битву за «оборванку». Девица дралась за оттоманку, аки лев! Был и еще один интересный момент. В тот день, когда мне предстояло ехать на виллу «Олимпия», Нина тоже собралась на меховую фабрику. Зарубин сообщил ей, что прилетает вдвоем с дамой. Нина неправильно поняла Петра, решила, что супруг везет во Флоридос ее свекровь, и, чтобы подлизаться к ней, надумала одарить ту манто. Но вот беда, «ламборджинчик» сломался! Нина услыхала, что я хочу ехать к Руфусу, и стала проситься ко мне в машину. Эмма попыталась возражать, но мадам Зарубина вдруг бросила странную фразу, что-то вроде: «Вы должны мне помочь, если подумаете, то поймете почему». И еще изрекла: «Деньги хорошо, а дружба лучше». И Эмма заткнулась. Мне даже показалось, что она испугалась!

   – Чего ей было бояться? – нахмурился Роман. – Всем известно, что Зарубин постоянно меняет жен. Нину тут всерьез не воспринимали – временная игрушка. Она еще с Петром жила, а олигарх уже домик в переулке бывших жен для нее прикупил.

   – Не перебивай, имей терпение! – попросила я. – Давай вспомним мою поездку к Розе. Мне старушка ясно дала понять: никакого общения с Эммой в Греции у нее не было. У Розы было лишь одно желание, спокойно жить, не встречаясь с журналистами и избегая бесед с людьми. Пожилой женщине очень не хочется, чтобы в нее тыкали пальцем, она устала, слаба, измучена. Но адрес бывшей экономки Калистидасов мне дала Эмма. Роза же в разговоре со мной подчеркнула: «Мои координаты никому не известны, квартира снята под чужой фамилией». Так откуда Поспелова узнала адрес? Далее. Роза оказалась слишком осведомленной. Она, конечно, хорошо знала и Анну Львовну, и Эмму. Но сильно сомневаюсь, что Поспеловы рассказывали чужой женщине подробности про московские квартиры. А Роза откуда-то про них знала. Старушка очень заволновалась, когда увидела меня, стала страшно переживать за Эмму, взяла мой телефон и… не перезвонила, не начала выяснять подробности. Весьма непонятное поведение для женщины, которая болеет душой за свою воспитанницу. А еще у Розы очень яркие – слишком яркие для старухи! – глаза, нежная кожа на руках и голос слегка странный. Я вначале подумала: может, у нее случился микроинсульт? Или плохие зубные протезы, поэтому она причмокивает и странно разговаривает?

   – Погоди, погоди, – забормотал Роман. – Ты хочешь сказать… намекаешь…

   – Верно, и намекаю, и хочу сказать, – закивала я. – Если роль Розы исполняла Эмма, тогда на все вопросы появляются ответы. А еще мадам Поспелова мне наврала, «вспомнив» про автомобильную катастрофу. Практически ни слова правды не произнесла! Поспелова там не было, горящую тряпку он на лицо жены не бросал, ну и так далее. И в этом случае все стыкуется. То-то меня мучил вопрос: если Антон подстроил пожар в машине, то почему он, желавший получить контроль над деньгами жены, не подумал о ее возможной смерти от ожогов? Но если знать, что Поспелова мне наврала, то все объяснимо.

   – Я запутался, – простонал Роман.

   – Спокойно! Сейчас все поймешь. Эмма Поспелова хотела уничтожить Софью и Антона. Первую она решила убить физически, а второго морально. Нет ничего страшнее женщины с уязвленным самолюбием! Эмма очень любила мужа, но ее чувство после признания подруги о ее связи с Антоном, трансформировалось в не менее сильную ненависть. По плану Эммы Антону надлежало видеть, как вожделенные деньги Анны Львовны уплывают от него, мучиться от того, что его мечты лопнули.

   – Она же сама лишилась всего! – напомнил Рома.

   – Мечтая отомстить, Эмма не думала о себе, – вздохнула я, – в голове билась лишь одна мысль: растоптать тех, кого она любила и кто ее так унизил. Да, Эмма теряла дачу, квартиры, но она забрала из тайника ценности и могла спокойно жить дальше. Вспомни, дело происходило в девяностые годы, правда, в самом конце. Криминальная обстановка в России уже пошла на убыль, но положение было еще далеко от идеала. Например, приобрести чужой паспорт тогда не составляло труда. К тому же у Эммы была помощница – подруга Ксения Рябинкина. Ей госпожа Поспелова спела свою сагу, перемешав правду с ложью, сообщила, что Антон завел любовницу, хотел убить жену, подстроил катастрофу… Ксения и спрятала Эмму.

   – Ну пройда! – покачал головой Роман.

   – И тут начинаются обломы. Ей пришлось убить Субботина, да еще Соня выжила. Невероятно, но Калистидас не умерла, а Антон быстро поднялся на ее деньги. Представляю, как Эмма кусала себе локти. Она никак не могла выйти из тьмы и во весь голос сказать: «Поспелов убийца, он отправил на тот свет Анну Львовну». Ну да ей бы и не поверили, никаких улик против врача не было. Эмма не имела возможности рассказать о преступлении, которое совершил ее муж, еще и потому, что ее саму сразу бы спросили: «Постойте, если вы живы, то кто же тогда сгорел в машине? Кто вторая несчастная из „Жигулей“?» Эмма стала жертвой собственного преступления, на ее совести была гибель Ивана Субботина и Рады Хорьковой. Вот и пришлось Поспеловой сидеть тихо. И неизвестно, кто мучился больше! Антон-то, не знавший о жене Юрия, искренне считал Эмму погибшей.

   …И потянулись годы. Соня живет во Флоридосе, ей удается успокоиться, и она даже иногда чувствует себя счастливой. Антон стал очень богатым человеком, он уважаем в обществе, окружен красивыми женщинами, и поездки на пару дней в Грецию, где бизнесмен изображает из себя заботливого мужа, его не напрягают. Он предусмотрительно велел жене оформить на него завещание и не переживает за свои деньги. Да и кому Эмме-Соне оставлять капитал? У нее никого, кроме мужа, нет! Ни детей, ни родственников, ни близких людей.

   В принципе, все более или менее хорошо устроились. Кроме настоящей Эммы. Вот она живет скромно, работает за копейки гримером на киностудии и все сильнее ненавидит Соню и Антона. Но что поделать? Остается лишь изредка жаловаться Ксении Рябинкиной, которая тоже не особо удачлива – семьи не имеет и работает в издательстве на не слишком почетной должности.

   Роза обитает в Греции, ей, естественно, необходимо работать. Кстати она вовсе не так уж стара. Я по своим каналам узнала ее биографию, и оказалось, что экономка поступила к Калистидасам в довольно юном возрасте, и сейчас она вполне деятельна, отлично выглядит и чувствует себя здоровой. Но кто же возьмет в дом прислугу с замаранной репутацией? Имя Розы прочно связано с фамилией Калистидас, найдется ли в Греции хоть один человек, не слышавший о скандале со взятками? И экономка меняет паспорт, покупает себе другой документ, использует свое отличное знание русского языка и устраивается на службу.

   Неизвестно, как бы развивались события дальше, но за год до моей поездки во Флоридос Арис Андропулос узнает о своем смертельном недуге.

   Бывший друг Константина решает найти Соню. Арис не знает об автомобильной аварии в Подмосковье, поэтому нанимает человека, который очень скоро сообщает хозяину: Софья Калистидас погибла в сгоревшей машине. Андропулос пока не готов покаяться перед Константином, он хотел сообщить Соне правду об ее отце, но опоздал.

   Многие онкологи подтвердят, что в процессе болезни у их пациентов сильно меняется характер. Жесткие, уверенные в себе люди становятся слезливыми, болезненно сентиментальными, способными заплакать от малейшего пустяка. Человеку, когда он находится на пороге смерти, хочется хоть как-то искупить свои грехи. Детектив, нанятый Арисом, сообщил подробности из жизни Сони: осталась в Москве, выехать в Грецию не могла из-за ареста отца, навсегда лишилась родины и материального благополучия, жила очень скромно, ведь счета Калистидаса конфисковали, и в конце концов бедняжка приняла мученическую смерть.

   И Арис стал мучиться совестью. Да, он хотел наказать Константина и преуспел в этом – бывший лучший друг сидит в тюрьме. Но вместе с Костей пострадала и Оливия, которая умерла, не перенеся позора. Покончила с собой Мария, но ее все же можно считать виноватой. А вот Соня! Она-то точно абсолютно невинная жертва.

   Детектив, работавший на Андрополуса, ничего не сообщил о личной жизни Софьи. И Арис велел сыщику выяснить, не осталось ли у Сони родственников, допустим, малолетних детей, которым можно передать деньги. Андропулос очень богат и одинок. Куда денется после его смерти имущество? Арис захотел загладить свою вину перед дочерью Кости. И вскоре детектив сообщил, что Софья имела двух подруг: Эмму Поспелову и Ксению Рябинкину.

   Арис, который под воздействием болезни стал невероятно сентиментален, пришел к выводу: отомстив Константину, он сломал жизнь Софье, та даже не успела выйти замуж. Совесть все сильнее грызет Ариса. И Андропулос пишет два письма: одно Ксении Рябинкиной, другое Поспеловой, в них он просит рассказать подробно о катастрофе и о смерти Сони, предлагает прислать большую сумму на памятник для девушки.

   Послание для Эммы приходит по адресу ее постоянной московской прописки, но квартира давно сдана. Похоже, Арис нанял не очень дотошного сыщика. Сначала тот забыл сообщить о семейном положении Сони, а потом просто уточнил адреса Эммы и Ксении. Наверняка, хотел поскорей получить деньги за работу и заняться следующим клиентом. То, что жена Антона давно живет в Греции, детектив не выяснил (съемщики попросту выбрасывали чужую почту, не очень порядочные люди не переживали за чужую корреспонденцию). А вот Ксения получила конверт и тут же сообщила о нем подруге, настоящей Эмме.

   Та внимательно перечитывает послание и отвечает Арису. У них завязывается оживленная переписка посредством электронной почты и даже возникает нечто вроде дружбы. Спустя несколько месяцев Эмма «признается»: она Соня, и рассказывает Арису свою версию автокатастрофы. Естественно, Антон в ней подлец, который лишил ее не только здоровья и красоты, но еще и средств к существованию. Хитрая Эмма, познакомившись с Арисом поближе, понимает, что того мучает совесть, и изо всех сил старается, описывая свои страдания. Кстати! E-mail замечательная вещь, если вы переместитесь из страны в страну, то приятель, которому шлете письма, даже не заподозрит, что вы пересекли границу, адрес-то останется прежним, главное, прихватить с собой в путешествие ноутбук…

   В качестве «ударного» аргумента Эмма отправляет Арису фото: жуткое, обезображенное лицо, лысая голова… И подпись: «Вот такая я сейчас. А денег на многочисленные операции нет. Антон же мне лишней копейки не дает…»

   – Эй, эй! – заволновался Роман. – А где она раздобыла снимок Сони?

   – Дурачок, – нежно сказала я, – она свой отправила.

   – Эмма же не пострадала в пожаре, – растерянно напомнил полицейский.

   – Она гример, – хмыкнула я, – работает на киностудии и умеет делать любое лицо. Слушай дальше…

   Арис приходит в ужас и предлагает «Соне» материальную помощь. Но та гордо отказывается. Через месяц Андропулос сообщает: он скоро умрет, больше не в состоянии мучиться морально и физически. Все свое состояние он оставляет той, которая называет себя Эммой Поспеловой.

   Это удар! Убийца опять в пролете! Она-то наврала про хитрого Антона, использовавшего амнезию жены в своих целях, соврала, что живет под именем Эммы Поспеловой в Греции, страдает, поскольку не имеет своих средств, а муж ей денег не дает. Эмма хотела выдавить из Андрополуса огромную сумму, поэтому и отказалась от долларов на пластическую операцию. Гримерша очень хитра, она понимает: не следует сразу хватать подачку, надо изображать гордость, тогда Арис увеличит размер помощи. Но ей как-то не приходило в голову, что Андрополус подумает о завещании. Эмма хотела получить часть богатства Ариса, а тот решил оставить ей все, целиком. Но вот фокус: бумагу-то оформили на имя Эммы Поспеловой! А еще Арис сообщил о своем желании во всеуслышание покаяться, отправить видеообращение в Грецию…

   И у Эммы рождается новый план. Для начала она упрашивает Ариса немного подождать, говорит, что она шокирована его решением, ей надо прийти в себя. Бывший друг Константина идет навстречу «Соне», но предупреждает ее:

   – Я намечаю свою смерть на двенадцатое июня. Дата выбрана не случайно – это день, когда я отнес начальству досье на Константина. Сначала я обращусь через веб-камеру к людям, затем застрелюсь. Все документы по завещанию оформлены. Мое решение бесповоротно.

   А Эмма и не собирается отговаривать Андропулоса. Перед ней стоит совсем иная задача. В детали операции посвящена Ксения Рябинкина, которой за помощь обещана половина ожидаемого наследства. Ксения работает в крупном издательстве, имеющем связи с коллегами почти во всем мире, она просит сотрудниц иностранного отдела помочь ее близкой родственнице срочно выехать в Грецию. Рябинкиной идут навстречу, и Эмма Поспелова вылетает в Афины под тем именем, под которым она теперь живет.

   Она прибывает в Грецию и едет в Сантири. Городок наполнен русскими, здесь полно гостиниц для богатых туристов, но еще больше общежитий для гастарбайтеров. Эмма снимает комнату в убогой трущобе и ночью, пешком, приходит во Флоридос. Идти-то недалеко – если напрямик, не по автодороге, то всего несколько километров.

   Во Флоридосе давно не бывает преступлений, и жители беспечны, многие забывают запереть двери особняков. На въезде в рай всегда дежурит полиция, которая непременно проверит документы у всех подозрительных водителей. Но Эмма подходит со стороны моря, там охраны нет. Никому и в голову не приходит, что некая особа решит путешествовать пешком из Сантири до Флоридоса. Да, расстояние мало, но ведь его легче проехать на машине! Конечно, местная полиция выставила на подходе к пляжу отеля щит: «Частное владение». Греки очень законопослушны, они ни за что не станут нарушать границы чужой собственности. Но Эмме плевать на объявление.

   А теперь представьте ужас Сони, когда она, проснувшись, обнаружила в своей спальне… Эмму. Кошмар сбылся! Соня понимает, что бывшая подруга заявилась не зря, она умоляет не трогать ее, не убивать, обещает молчать, предлагает деньги.

   Однако у Эммы свой план. Она устраивает Соне допрос, узнает о домработнице, потом обходит дом, находит в кабинете ширму, отодвигает ее от стены, бросает туда надувной матрас, отводит Софью в библиотеку, накачивает ее снотворным, гримируется и как ни в чем не бывало спускается к завтраку.

   Здесь надо отметить, что Эмма хороший специалист, а современные гримматериалы позволяют весьма натурально изобразить рубцы. К тому же Эмма понимает: люди стесняются разглядывать чужое изуродованное лицо, лишь мельком посмотрят и отводят взгляд. Никто не сумеет в деталях описать внешность несчастной. Ведь она носит платок до бровей, очки, одежду, полностью скрывающую тело, и белые носки.

   Тамару Эмма увольняет. Правда, настоящая Поспелова успевает сделать несколько ошибок, вроде требования ветчины. А вот новая горничная Феба, глуповатая и неумелая, ничего не подозревает. Ей под страхом увольнения запрещено входить в кабинет, где за ширмой спит одурманенная лекарством Соня. Эмма не может убить ее сразу – бывшая подруга должна дожить до самоубийства Ариса. А еще все должны узнать, что несчастная жертва аварии на самом деле Софья Калистидас, иначе не видать Эмме наследства. Как это сделать?

   Давайте снимем шляпу перед Эммой: она придумала сценарий, достойный Оскара. Во Флоридос приедет писательница, известный, уважаемый человек, она, в силу своего характера не устоит перед возможностью влезть в увлекательное расследование. Амнезия, гадалка, медальон… Эмма написала роман за меня!

   – Стой! – подпрыгнул Роман. – Но как она узнала, что именно ты явишься во Флоридос?

   Я засмеялась.

   – Я сто раз повторила: Ксения Рябинкина работает в издательстве. Как только Марк Аврелий сообщил мне ее должность, сразу сложилась картинка. Ксения Рябинкина – заведующая отделом «облизывания писателя» в «Элефанте». Та самая милейшая Ксюша, всегда делавшая комплименты Арине Виоловой. Основная ее обязанность следить за моральным состоянием литераторов, не допускать их побега в конкурирующие конторы. Я не знала ее фамилии, Ксюша и Ксюша. Но она великолепно изучила мой характер и понимала: я непременно попадусь на крючок. Вот только Рябинкина недооценила меня, я все же чуть умнее, чем кажусь. А еще они с Эммой среди многих мелких ошибок допустили одну глобальную, которая и погубила все мероприятие. Но давай по порядку.

   Ксения сообщила начальству, что Арина Виолова впала в депрессию и ей требуется отдых. Писательница якобы часто восклицает: «Ах, я мечтаю пожить во Флоридосе, побывать в раю!»

   И Гарик Ребров решает сделать подарок перспективному автору, чьи романы привлекают все большее количество читателей.

   Напомню, что Арис назвал точную дату своего самоубийства, и Эмма с Ксенией все рассчитали.

   Я приезжаю на море, спускаюсь на пляж… А там уже писательницу Виолову ждет Эмма, загримированная под жертву аварии. Хороший грим, даже вблизи смотрится натурально, к тому же я, придя в ужас, не пялюсь на несчастную. Эмма блестяще исполняет свою роль, делает все, чтобы Виола Тараканова убедилась: именно она раскрыла хитроумное преступление Антона. Но, желая придать истории большую убедительность, Эмма совершает оплошность – привлекает к спектаклю Нину Зарубину. Говорит той:

   – Ниночка, я хочу подшутить над приятельницей. Разыграть ее, подсунуть гадалку, которая откроет ей будущее, наболтает чепухи. Можешь сказать моей подруге, что приводила на пляж экстрасенса Жаклин? Потом, конечно, я открою ей правду, вместе посмеемся!

   – За бесплатно только птички поют, – заявляет алчная Нина, и Эмма вручает Зарубиной конверт с купюрами.

   Вот уж глупость, так глупость! Ну разве можно связываться с личностью, подобной Нине? И Эмма очень скоро это понимает. Зарубина тут же дает Эмме понять, что собирается шантажировать ее. Нине надо попасть на меховую фабрику, Поспелова обозлилась, поняв, что девица намылилась влезть в «Мерседес» с писательницей. Как на это реагирует мадам Зарубина номер шесть? Ах так? Вот и чудненько! Напомним владелице виллы про заплаченные за розыгрыш деньги!

   Когда я, придя к Нине, стала усиленно расспрашивать ее про Жаклин, Зарубина сначала попыталась изложить заученную историю. Потом испугалась, распсиховалась и буквально выгнала меня. Решив, что я ушла, Ниночка позвонила Эмме и заявила:

   – Хреноватая у тебя шутка! Наврала ты мне про розыгрыш! Плати бабки, или я растреплю правду, что никакой Жаклин тут не было.

   – Получишь хорошую сумму, – тут же обещает Эмма. – Давай встретимся в местечке Менос вечером, попозже.

   – Ладно, – радуется глупая Нина, – я как раз «ламборджинчик» из ремонта возьму.

   – Будь осторожна, – предостерегает Поспелова, – писательница Виолова хитрая! Если проследит за тобой, поймет, куда ты направилась, тайна откроется, и денег ты не получишь. Какой мне смысл платить, если все наружу вылезет? Иди в кафе «Ройс», закажи там кофе, пирожные, посиди пару минут за столиком и зайди в туалет. Сортир один на две забегаловки, выйдешь через другое кафе и избавишься от хвоста, если он будет. А если нет, то предосторожность все равно не помешает.

   Нина выполняет ее указание, жадине очень хочется денег. И хоть встреча в Меносе назначена ночью, Зарубина не беспокоится: для нее поздний час – самое то.

   Тем временем у Эммы все готово. Она разыграла перед Виолой комедию, сто раз повторив, что боится Антона. Вызван нотариус Арис, который составляет завещание: Эмма Поспелова передает имущество… Ксении Рябинкиной.

   – Я из Флоридоса, в надежде на вознаграждение сообщаю: ваша жена сегодня спешно изменила завещание. Вы больше не наследник.

   И как должен поступить Антон, который имеет личный самолет, а?

   – Немедленно отправиться в Грецию, – пожал плечами Роман.

   – Вот так он и сделал, – кивнула я. – Позвонил из Афин жене, а та пробормотала: «Жду тебя, милый! Очень рада твоему приезду. Вот только я слегка простыла, нос заложен».

   Рассчитать время приезда Поспелова было легко. Эмма привела практически невменяемую Соню в гостиную, уложила ее на диван и ушла за пистолетом. Калистидас повернула голову…

   Встать она не могла. Несчастная Соня пролежала долгое время в кабинете на матрасе. Эмма не давала жертве умереть раньше срока, кормила ее по ночам, приносила сигареты, а потом снова опаивала лекарством. Бедная Соня постоянно находилась в сумеречном состоянии… Но перед смертью, она пошевелила головой, очки упали на пол.

   Эмма подошла к дивану, случайно пнула оправу, та улетела к стене, но Поспелова ничего не заметила. Она и без того, впрочем, наделала кучу ошибок, ела, по выражению Фебы, за двоих, велела привозить ее любимые детективы… Ой, не стану повторяться, я перечисляла все это ранее.

   Антон вошел в дом и увидел окровавленное тело. Бизнесмену стало плохо. Тут примчалась Феба, отправленная за свечами…

   План сработал. Госпожа Поспелова мертва, в доме был лишь внезапно прилетевший муж. Арис Андропулос покончил с собой еще утром. По закону Поспелова успела стать наследницей. Она умерла позже. Все рассчитано по секундам. И тут должна была появиться я с рассказом про Жаклин, про медальон и аварию. Кто убийца? Так ясно же, Поспелов! Эмма наконец сможет отомстить: Софья Калистидас мертва, Антон в тюрьме, Ксения Рябинкина получает деньги Андропулоса, очень большой капитал…

   – Но у нее не вышло! – подвела я черту. – Я сразу поняла – на носилках тело не той женщины, что общалась со мной.

   – Лицо же было уничтожено выстрелом! – закричал Роман. – Как ты догадалась?

   Я тяжело вздохнула.

   – Эмма постоянно допускала мелкие неточности, их набралось очень много. Но были две глобальные ошибки. Первая: открывая при мне медальон, хозяйка виллы сломала гелевый ноготь и сказала: «Ничего, Лика починит». Какая-то из местных дамочек, вероятно Ника Зарубина, болтала с загримированной Эммой о маникюре и упомянула Лику. Наверное, мастерица даже приходила на виллу, приводила ногти дамы в порядок. Эмма, поселившись во Флоридосе и спрятав Соню в кабинете, не отказывала себе в удовольствиях: детективы, вкусная еда… Очень неумное поведение, ей следовало сидеть тише воды, ниже травы. Но она не выдержала. Видно, отрывалась за годы нищиты.

   Но Лика-то, мастер гелевых ногтей, в отпуске! Да и Эмме было не до испорченного маникюра, поэтому руки в порядок убийца не привела. А труп в мешке имел совершенно целые ноготки. Ярко-алые! У Эммы же на ногтях был оранжевый лак. Мужчина не заметит разницы – красный, морковный… А мне это бросилось в глаза. И в голове прозвенел звонок: что-то здесь не так!

   И вот основная ошибка! Эмма не знала, что Соня и Роза находятся в постоянном контакте. Более того, она и не предполагала, что экономка Калистидасов живет рядом с бывшей воспитанницей, поэтому Эмма и изобразила из себя Розу. Но подлинная няня Сони находится во Флоридосе, она общалась с воспитанницей часто и очень насторожилась, когда та вдруг перестала звонить и отвечать на ее звонки.

   Роза стала попадаться фальшивой Соне на глаза, но та ее не узнавала.

   Эмма приказала Фебе купить самый дешевый мобильный – с его помощью она связывалась с Ксенией. Но у Сони имелся свой тайный аппарат, он лежал в гардеробной, в кармане пальто. По вечерам, отправив прислугу в домик, Калистидас звонила Розе, а тут вдруг связь оборвалась. И Роза начала следить за виллой Эммы. Правда, нерегулярно, ей мешала работа.

   Почему Роза, увидев, что Соня так радикально изменилась, не подошла к воспитаннице? Нянька пыталась соединиться со своей подопечной по телефону, но мобильный, лежавший в пальто, был поставлен в режим «без звука», а потом и вовсе отключился. Роза исправно приходила в тайное место, где они изредка общались с Соней, но та не показывалась и там.

   Тогда экономка решила, что в жизни Сони случились некие форс-мажорные события и следует затаиться. Раз Сонечка никак не реагирует на Розу, то так и надо, пройдет время, и бывшая воспитанница найдет способ объяснить ситуацию. Однако Розе было тревожно. Окончательно она потеряла покой, увидев, как «Соня», озираясь, вышла из особняка, вынесла довольно большую, но явно легкую ширму, села в громадную черную машину и поехала по шоссе. Роза давно поняла, что с ней творится неладное, а тут и вовсе удивилась до шока: Софья научилась водить! Справилась со здоровенным джипом, которым пользовался во время редких приездов во Флоридос Антон! Что ж такое вообще происходит?

   Роза стала метаться по служебной территории Флоридоса. Потом на виллу Сони приехал Антон, примчалась полиция… Что было делать экономке? Открыть свое инкогнито она боялась, потому что не понимала, что задумала Соня.

   Роза провела бессонную ночь, она постоянно бегала к вилле Поспеловых и сквозь кусты пыталась разглядеть дом. Около трех утра послышался тихий шорох – вернулся джип. Из него вылезла… не Соня, а другая женщина. Аккуратно вернув машину под навес, она… вынула из багажника ширму и понесла ее в сторону помойки. Но не к тому контейнеру, что находился около особняка, а к общественному мусоросборнику. Роза тихонько последовала за теткой. А та швырнула в контейнер ширму и пошла назад…

   Я замолчала, потом продолжила:

   – Роза мигом поняла: произошло нечто ужасное. Она схватила валявшуюся на дороге палку и ударила изо всей силы тетку по голове. Потом отволокла ее в свою комнату и заставила во всем признаться. Под угрозой смерти! Пообещала убить, если та не расскажет правду. Впрочем, пусть лучше она тебе сама все объяснит.

   Я вынула мобильный, набрала номер и сказала:

   – Идите сюда.

   Дверь отворилась, на пороге возникла женщина.

   – Здравствуйте, – прошептала она. – Сейчас я все расскажу!

   – Это же Раиса, – поразился Роман, – она работает в отеле.

   – Нет, – усмехнулась я, – вернее, да. У Розы был паспорт на имя Руфины Богородцевой. А вот в отеле ее все звали Раисой. Соня оформила на нее свое завещание, хотела, чтобы в случае ее смерти Роза осталась обеспеченной. Соня не посягала на капиталы Поспелова, спрятанные на Кайманах, оставила Раисе лишь «свою» часть – московскую жилплощадь.

   – А! – осенило Романа. – Так вот почему жена стала так активно в последнее время требовать денег у Антона и продала одну из своих квартир. Это же была Эмма!

   – Я не стала объяснять эту ситуацию, настолько она ясна, – пожала я плечами. – Когда Раиса поняла, что сделала Эмма, она поехала к Аидовой яме…

   – Эй, а зачем ширма? С какой стати ее таскали туда-сюда? – задергался Роман.

   Я глубоко вздохнула.

   – Тело убитой Сони лежит на диване, матрас из кабинета унесен. То, что там еще была и ширма, не знает никто – к Поспеловой гости не ходили. Эмма не предполагала, что Феба, один раз очутившись в рабочей комнате, запомнит «полки с зеркалом», и не подумала о вмятинах на шелковом ковре. В принципе о пропаже мебели мог заявить Поспелов, но подозреваю, что он, редко приезжавший в Грецию, и не помнит, что есть на вилле. А Эмма собиралась убить Нину, которая стала ее шантажировать. Поспелова приехала к месту встречи, она знает, что Зарубина гоняет, как невменяемая. Рев «Ламборджини» слышно издалека, Эмма раскрывает ширму и ставит ее на обочине. Спортивный автомобиль вылетает из-за поворота, свет фар отражается в зеркале, ослепляет Нину… Уточнить детали?

   – Не надо, – протянул Роман.

   – Эмма увидела, как «Ламборджини» слетел в Аидову яму, – сказала я. – Она была настолько уверена в гибели Нины, что спокойно положила ширму в джип и уехала.

   – Какого черта она продолжала с ней возиться? – взвыл начальник полиции.

   Настал мой черед удивляться:

   – Следовало оставить ее на дороге? Чтобы полиция заподозрила неладное?

   – Ну нет, – буркнул Роман.

   – Греция не Россия, – продолжала я, – мусорные контейнеры имеют четко определенные места и владельцев. На шоссе ящиков для отбросов нет. Эмма вернула на место джип, а ширму решила засунуть в общую помойку. Все. Раиса, то есть Роза, поехала к Аидовой яме, она…

   – Зачем? – перебил меня Роман.

   Я посмотрела на женщину:

   – Можете объяснить?

   – Собачка, – прошептала та, – несчастная Муму. Я подумала, что крохотное животное могло выжить. Недавно я прочитала в газете, как в упавшем лайнере нашли совершенно невредимую кошку. Спустилась в пропасть, слышу – Муму рыдает. А Нина вдруг застонала! Я сразу вызвала спасателей, анонимно, а сама убежала.

   – Муму повезло, она спаслась, – перебила я Раису. – Знаешь, Рома, я в детстве навсегда возненавидела Тургенева за эту историю с утопленной собачкой. Никогда больше не читала его произведений, пролила над несчастной Муму реки слез. И даже придумала, что Муму выплыла – будто у нее был акваланг! Понимаешь?

   Роман кивнул и неожиданно признался:

   – Сам пускал сопли над этим рассказом. Муму с аквалангом… Я до такого не допер, фантазии не хватило. А зачем Раиса-Роза полезла ночью в дом Поспеловой? Это ведь она рылась в гардеробной, так?

   Экономка кивнула.

   – Да. Сонечка вела дневник, писала его по старинке, ручкой, в большой тетради. Я хотела найти заметки, предположила, что девочка спрятала их в своей спальне, в отсеке для одежды.

   – Ясно… – протянул Роман. – Захватив Эмму, вы совершили преступление! Почему вы не обратились в полицию?

   Моя «волшебная палочка» заплакала.

   – Тогда бы открылась вся правда: кто я и что живу по фальшивым документам. Один раз я уже стала объектом охоты репортеров, больше не хочу!

   – Но что вы собирались делать с Эммой? – не успокаивался Роман. – Убить ее?

   – Конечно, нет! – испуганно воскликнула Роза. – Я не способна на такое.

   – И как вы думали поступить с Поспеловой? – не успокаивался полицейский.

   – Не знаю, – зарыдала несчастная. – Не мучайте меня! Я ее сначала стукнула, потом связала, заставила все рассказать, напугала смертью. А теперь не понимаю: ну куда девать Эмму? Ее ведь надо наказать! О господи…

   Константина Калистидаса посмертно оправдали, его похоронили в семейном склепе возле Оливии. Урну с прахом Рады Хорьковой извлекать не стали, просто поменяли табличку. Соню упокоили около родителей.

   Наследство Ариса Андрополуса досталось Розе. Бывшая экономка получила деньги благодаря юридическому казусу. Арис завещал богатство Софье Калистидас, независимо от того, под каким именем она живет. А Софья еще ранее оставила распоряжение: передать ее личное имущество Богородцевой (под этой фамилией жила ее бывшая няня). Поскольку позднейшее завещание – то, по которому стала наследницей Рябинкина, – суд признал недействительным, то Роза-Раиса и получила состояние. Теперь она живет в особняке Калистидасов и хочет основать там приют для животных.

   К сожалению, арестовать Юрия Хорькова нельзя – у правоохранительных органов нет улик против него. Антон Поспелов, придя в себя после шока, более ни слова не сказал об убийстве Анны Львовны. Теперь за бизнесмена беседуют опытные адвокаты, и что-то мне подсказывает: Поспелов вынырнет сухим из воды. Правда, судьба счетов на Кайманах оказалась в подвешенном состоянии, и я с большим злорадством надеюсь, что Антон потеряет деньги.

   Эмма находится под следствием, Рябинкина тоже арестована. Когда я вернулась в Москву, меня в вип-зале аэропорта встречала не Ксюша, а Олеся Константиновна.

   – Ты? – поразилась я, увидев редактора.

   Олеся кивнула.

   – Погода хорошая, вот я и захотела прокатиться в аэропорт.

   Я покосилась на молодую женщину. Ага, она любит стоять по четыре часа в пробках, интересное хобби…

   – Давай сумку, – предложила Олеся. – Ой, что это? Милая игрушка.

   – Это Лео, – пояснила я, – подобранный в Греции котопес. Он почти все время спит и толстеет. Милый мальчик, никакого труда не составило протащить его через границу. Лео даже не пошевелился, никто его и не заметил.

   – Ты уверена, что он настоящий? – усомнилась Олеся.

   – Погладь, – предложила я, – он теплый и дышит. Просто редкостный пофигист.

   Мы вышли на площадь.

   – Машина там, – Олеся махнула рукой в сторону парковки, – ближе места не нашлось.

   – Ну и хорошо, – улыбнулась я, – прогуляемся.

   Стараясь избегать столкновения с несущимися навстречу людьми самого безумного вида, мы начали лавировать в толпе, и через пару минут меня охватило недоумение. За месяц моего отсутствия столица, кажется, стала жертвой новой моды. На ногах молодых женщин я увидела странную конструкцию: они были замотаны махровой тканью, которая всевозможными способами крепилась к щиколоткам.

   – Что за штуки у баб на ногах? – спросила я у Олеси.

   – Смоляковки, – ответила редактор.

   – Что? – не поняла я.

   – Смоляковки, – повторила Олеся. И пояснила: – Идиотская обувь, если можно так сказать о тряпках. Названы по имени Милады Смоляковой. Ох, боюсь тебе не понравится! Ладно, расскажу. Съемочная группа одного московского канала выехала в Грецию, чтобы сделать репортаж о самой пафосной вечеринке лета – «Тутси», которую традиционно организует олигарх Петр Зарубин.

   – Ага, – кивнула я, – знаю и даже присутствовала на ней.

   Олеся опустила глаза.

   – Мда… Вспомним слова известной поэтессы, которая говорила, что стихи растут из сора. Но вот модные веяния, те вообще возникают из глупости и мгновенно разлетаются по миру. Во время тусовки корреспондент взяла интервью у известной российской писательницы. Репортер спросила: «Что у вас на ногах?» И детективщица ответила: «Это „Смоляковки“. Прозаик Милада Смолякова является музой великого итальянского модельера Тараканелли, он придумал ботиночки для обожаемой писательницы и назвал их „Смоляковки“ в ее честь».

   – Стой! – заорала я. – Неправда! Сейчас расскажу, как обстояло дело! В салфетках стояла я! И назвала их – «Виолки»!

   Олеся покраснела.

   – Журналисты странные люди, – дипломатично сказала она, – у них в голове прочно засело: если детективный жанр, то Смолякова. Девушка перепутала имена, прямой речи писательницы в эфир не дали, лицо ее не показали, акцент сделали на салфетках и назвали их «Смоляковки». Через три дня вся Москва нацепила эту нелепицу. Побочный эффект от репортажа: резкий взлет тиражей Смоляковой!

   – Они у нее и так зашкаливали, – растерянно заметила я.

   Олеся развела руками.

   – Глупо вышло. Милада-то ни сном, ни духом о «пиар-акции» не знала, а мы сразу поняли, кто в салфетках по Греции рассекал. Да и фамилия модельера – Тараканелли сама за себя говорит. Но разве борзописцам втолкуешь истину? Смолякова чувствует себя виноватой. Она позвонила мне и спросила: «Кто на самом деле „автор“ модной обуви?» Ну я и ответила, что Виолова. Гарик тоже напрягся. Он, правда, знает тебя и понимает: ты не из тех, кто затевает драки из-за ерунды.

   – Драка – чудный способ разрядить обстановку, – смиренно ответила я.

   Олеся попыталась улыбнуться:

   – Если возникнет идиотский конфликт, то получится, что обе стороны ни при чем!

   Я ухмыльнулась. Тот, кто считает, что обе стороны в конфликте ни при чем, по всей видимости, не принимал в нем участия. Но я не собиралась драться с Миладой из-за идиотской ошибки журналистов. Хотя, конечно, взлет тиражей писательнице Арине Виоловой не помешал бы.

   – Да еще ситуация с Рябинкиной… – Олеся совсем загрустила. – Ты ведь однажды уже ушла из «Марко»… Понимаешь?

   Я кивнула. Конечно, понимаю. Теперь ясно, по какой причине Олеся примчалась в аэропорт, ее прислал Ребров, который сам побоялся беседовать со мной. Конечно, мы добрые друзья, но ведь Виолова еще и перспективный автор.

   – И от нас ты можешь уйти в любое время, никаких козней «Элефант» строить не станет, – грустно завершила монолог редактор. – Мы очень-очень любим тебя, ценим, хотим работать вместе, но ты, повторяю, совершено свободна и…

   Я повернулась и обняла Олесю. Главное, что у человека есть право выбора. Если я могу спокойно уйти, то непременно останусь.

   – Гарик все-таки тряпка, – неожиданно сказала Олеся. – Как мог старался уйти от беседы с тобой.

   Мне стало смешно. Конечно, Ребров трусоват, но это еще не самое отвратительное человеческое качество, оно иногда даже полезно. При виде рычащего льва лучше трусливо убежать, чем храбро лезть с ним в драку.

   Я стараюсь не обзывать представителей сильного пола ветошью. Ведь если сравнить мужчину с тряпкой, то тогда получается, что женщины швабры.